Девочка и пёс [Евгений Викторович Донтфа] (fb2) читать онлайн

Евгений Донтфа Девочка и пёс

1

На живописной опушке красно-золотого леса, раскинув лапы и блаженно посапывая, мирно спал огромный пес. Его лобастая голова с большими треугольными ушами была слегка повернута таким образом, что лежала практически на правой щеке, левая передняя лапа беззаботно отставлена в сторону, задняя правая далеко вытянута в бок. Зверь не просто спал, он получал от этого удовольствие, что ясно читалось из выражения на его добродушной, но с примесью хитрости, морды. Несомненно, пес являлся весьма удивительным созданием и даже не потому что обладал мощными внушительными формами, подходившими скорее молодому быку, чем собаке. Было в нем ещё кое-что необычное и это кое-что вполне могло смутить неподготовленного зрителя.

Огромный пес, сладко дремавший на лесной опушке, был сделан из металла.

Полированная гладкая блестящая поверхность правда была уже кое-где поцарапана, а в одном месте, на правом плече, даже почернела от воздействия высоких температур. На холке и крупе зверя присутствовали монтажные метки, к которым когда-то приклеивались магнитные держатели, и мощный кран поднимал странного пса вверх, для наладочных работ. Ещё на висках и плечах имелись радиаторные прорези, а на левой щеке строчка штампованных цифр и букв: «054MD1C40204», а затем следовал символ, в котором легко угадывалась эмблема знаменитой корпорации “StarIntel”. После эмблемы шел значок ладони, означавший, что данное устройство является не типовой серийной моделью, а создано в процессе так называемой ручной сборки по чьей-то оригинальной разработке. Нос и веки зверя сверкали самым настоящим червонным золотом, а ужасные когти, которые обычно втягивались в пальцы, но сейчас, видимо по причине общей расслабленности, торчали на виду, отливали грозным синеватым оттенком легендарной алмазной стали, резавшей все что угодно и деформировать которую было практически невозможно. При этом надо заметить, что у пса была слегка приоткрыта пасть и из нее очень не эстетично вывалился толстый язык, он, как и нос и веки, был сделан из золота. Ещё в пасти имелись зубы, изготовленные из того же материала что и когти. Также при внимательном рассмотрении на теле зверя можно было обнаружить различные стыковочные швы и заклепки, то ли декоративные, то ли действительно что-то скрепляющие.

В общем, пес не производил впечатления существа, рожденного другим живым существом, однако он подавал явные признаки жизни. Его грудная клетка мерно двигалась в такт его дыхания, при этом раздавалось сопение, а иногда очень даже натурально начинали дергаться веки, видимо зверь входил в фазу быстрого сна.

Рядом с собакой, привалившись спиной к её широкому боку, сидела маленькая девочка семи-восьми лет отроду. Ребенок сосредоточенно изучал текст на экране плоского прибора, прикрепленного к его левому запястью. На девочке были черные узкие штаны, заправленные в высокие темно-коричневые ботинки с липучками, широкий ремень, белый блейзер и синяя куртка с сокращенными рукавами. Черные волосы малышки были очень коротко острижены, а в её больших синих глазах светился ясный чистый свет жизнерадостного пытливого ума.

Звали девочку Элен Акари. Рядом с ней лежал рюкзак.

— Кит, просыпайся, — позвала девочка пса.

Через несколько секунд собака открыла глаза и подняла голову. Блаженно сощурившись на утренний свет звезды по имени Яна, пес улыбнулся. Он действительно улыбнулся. Его толстые губы растянулись и их уголки поднялись вверх. Это была самая настоящая улыбка. Любой, кто увидел бы сейчас пса, однозначно заявил бы что странное существо несомненно улыбается от удовольствия. Инженеры из “StarIntel” очень гордились этим своим забавным достижением. Однако увидев, что девочка смотрит на него, он тут же перестал улыбаться и изобразил на своей морде хмурое выражение. После того что вчера сотворила его хозяйка, Кит усиленно демонстрировал недовольство и обиду.

— Доброе утро, мисс Элен, — проговорил он мягким глуховатым голосом. При этом на его морде не произошло ни малейшего движения, звук шел то ли изнутри пасти, то ли из радиаторных прорезей. Нос, веки и страшные когти изменили свой цвет на абсолютно черный. Позолота век и носа была наведена пару альфа-дней назад по настоянию Элен, любившей заниматься раскрашиванием и украшением своего робота-ассистента, что, по её мнению, придавало тому дополнительное изящество и эстетичность. Но сейчас Кит не хотел потакать хозяйки и выключил изображение золота. Про язык он забыл.

Девочка внимательно смотрела на собаку.

— Доброе утро, Кит. Всё ещё дуешься?

Пес ничего не ответил и осторожно, чтобы не задеть девочку, поднялся на ноги. Теперь стало особенно явно насколько он огромен. В холке он достигал почти 120 сантиметров, то есть практически роста своей хозяйки.

Пес огляделся по сторонам.

— Направление на ближайшее городское поселение юго-юго-запад. И нет, я не дуюсь. Но по-прежнему категорически не одобряю это путешествие. Вы подвергаете себя большой опасности.

— Но что же теперь поделать? — С самым невинным видом проговорила девочка. — Гиперлайн ведь сломан.

Металлический пёс недовольно покосился на неё. Элен всплеснула руками:

— Ой, ну только, пожалуйста, не начинай всё сначала. Мы же вчера всё уже решили.

— Я ничего не начинаю. И я сообщил вам направление.

Девочка встала.

— Тогда пора в дорогу, — сказала она.

— Мисс Элен, вы не позавтракали.

— Не хочу, — отмахнулась девочка. — Потом.

— Мисс Элен, исследования гастрономического института Перельмана со всей очевидностью доказывают, что утренний прием пищи является самым важным в суточном цикле человека. Я могу привести выкладки.

Элен надела на плечи рюкзак.

— Я люблю тебя, Кит, — радостно сказала она.

Пес удрученно покачал головой и двинулся вперед. Разговор был окончен.

Он всегда шел первым, показывая направление, выбирая самый удобный путь, постоянно сканируя рельеф, ну и конечно производя разведку местности, на предмет присутствия объектов, могущих представлять какую-либо опасность для его маленькой хозяйки.

Элен надела черные узкие очки с модулем допреальности, окружающий мир сразу же наполнился поясняющими надписями и цифрами пространственной, климатической и прочей информации. "Легор-анэ", тихо произнесла девочка, активируя свой юнипад — многофункциональный биокомпьютер, прикрепленный к её левому предплечью. В обиходной речи этот компьютер, давно ставший практически неотъемлемой частью многих землян, прозывался "Юной". Обычно "Юна" вживлялась напрямую в организм человека, раскидывая сеть датчиков по всему телу и подключаясь к мозгу через ментальный интерфейс. Питалась "Юна" от "энека" — универсального аккумулятора способного заряжаться от любого вида энергии, в том числе используя и аденозинтрифосфорную кислоту организма, то есть точно также как мышечная ткань. Однако отец Элен, Валентин Акари, наотрез отказался позволять дочери встраивать в тело какие-либо устройства, за исключением динамика и микрофона для радиосвязи. И потому девочке приходилось управлять "Юной" по старинке, посредством пальцев и голоса.

В микродинамике размещенном на барабанной перепонке левого уха Элен раздались приветственное попискивание.

— Уровень записи, — негромко сказала девочка.

Миниатюрный микрофон, вживленный в один из передних зубов девочки, воспринял её голос, передал сигнал "Юне" и та, после недолгого анализа, сообщила через микродинамик в ухе:

— Уровень стабильный и чистый. Приветствую вас, мисс Элен.

Юнипад обладал искусственным интеллектом самого примитивного уровня, но Элен это вполне устраивало. Владея личным роботом-ассистентом, имеющего самую совершенную на сегодняшний день электронную мозговую нейроструктуру, полностью имитирующую человеческое мышление, ей более чем хватало искусственного интеллекта в своем окружении.

— Элен Акари, — сказала девочка. — День второй, местное время девять часов восемнадцать минут, направление юго-юго-запад. Двигаемся к ближайшему городскому поселению, где надеемся найти какой-нибудь местный транспорт или верховых животных, чтобы как можно скорее добраться до южного побережья. Кит всё еще изображает обиду и всячески дает понять, что недоволен. Считает, что я подвергаю себя большой опасности. Налицо гиперпротекция и инертность восприятия процесса моего взросления, также возможно у субъекта присутствует компенсация неудовлетворенной близости или бессознательное проецирование на предмет опеки собственных личностных проблем и внутренних конфликтов.

Ей очень нравилась эта процедура. Было в ней что-то такое солидное и профессиональное. Запись останавливалась если девочка молчала определенное время и возобновлялась либо при первых звуках её голоса, либо по её специальной команде.

— Никаких личностных проблем и внутренних конфликтов я не испытываю, — сказал Кит по радиосвязи.

Его голос прозвучал только в микродинамике, упрятанным в ушную раковину девочки, для любого, кто мог бы оказаться рядом пёс безмолвствовал. Кит использовал этот режим связи, во-первых, когда считал, что они находятся в потенциально небезопасном окружении, а во-вторых, когда хотел быть уверенным, что девочка непременно обратит внимание на его вопрос или замечание. Ибо порой его не в меру всем увлекающаяся и отчасти рассеянная хозяйка вполне могла пропустить его слова мимо ушей. А тут уж ей деваться было некуда, так как по её же собственному выражению, он говорил ей «прямо в мозг». Иногда она это не одобряла. Впрочем, Кит знал, что даже голос в голове еще не есть гарантия того что мисс Элен, занятая своими мыслями, услышит его.

После паузы он добавил с укоризной:

— Вы же прекрасно знаете, мисс Элен, что, как вы выражаетесь, протекция вас есть основополагающий базовый принцип моего мировоззрения, мой ключевой поведенческий алгоритм, который я, если бы и захотел, то не смог бы игнорировать. А вернее я даже не могу захотеть этого.

— Ну, ладно, Кит, не сердись. Ты же знаешь мне надо оттачивать умение психологического анализа, это очень важно в моей будущей профессии. А рядом только ты. И я всё же считаю, что в твоем мышлении определенно проявляется склонность к субъективно-аффективным установкам.

Робот решил не углубляться в эту тему. Психологией девочка увлеклась совсем недавно, после того как Светлана Келеб, профессиональный коммуникатор и психолог из отдела Валентина Акари, не подумав о последствиях, очень красочно и занимательно рассказала девочке о своей работе. Элен загорелась. И вскоре вокруг неё уже были не папа, дедушка, Кит, мисс Уэйлер, мастер Таругу, мистер Гладков, мистер Тачер, миссис Киннеридж, мистер Уорли, мисс Лаура Дойлинг и т. д, а субъекты, психотипы, шизоиды, истероиды, интро и экстраверты, сенсорики, логики, негативисты, со своими побудительными мотивами, комплексами, механизмами защиты, доминантами поведения, акцентуациями характера и пр. Больше всех доставалось отцу и роботу-ассистенту. Но Валентин Акари, будучи, как выяснилось, интуитивно-логическим эмоционально устойчивым интровертом с адекватным восприятием действительности, но с заниженной самооценкой и недостаточным уровнем социализации, а также склонным к актуализации глубоких депрессивных тенденций и излишне рассудочному типу мышления с налетом резонерства, спокойно говорил, что это надо просто перетерпеть. Скоро Элен опять вернется к своей любимой Камиле Кесада и будет как прежде мечтать о патанатомии, препарировании трупов, изучении органов и тканей, выявлении генотипов, биологических экспертизах, орудиях убийства, анализах крови и костей. Как оказалось, увлечение профессией судмедэксперта менее травматично для окружающих, чем пристрастие к тайнам психологии и психики.

— Мне включить картинку? — Спросил Кит.

Девочка на минутку задумалась. Фразой «включить картинку» она и её собакообразный робот называли режим, при котором поверхностное покрытие Кита имитировало шерсть животного. Родерик Атинховский, дедушка Элен по материнской линии, один из главных инженеров и конструкторов гигантской межзвездной корпорации “StarIntel”, однажды пытался объяснить внучке как всё это устроено.

Корпус робота состоял из двух слоев. Внутренний слой из листов обычного композитного бронесплава, того же самого что использовался, скажем, во фронтальной обшивке исследовательских вездеходов или боевых крейсеров. Внешний же слой из дорогого и высокотехнологичного метаморфного полиматериала в обиходе называемого «элвата». Элвата представляла из себя спрессованную структуру из миллиардов нанополупроводниковых волокон, из которых, под хитроумным воздействием электромагнитных полей, можно было слепить практически всё что угодно. И при этом каждую ворсинку можно было заставить приобрести свой собственный цвет, формируя таким образом любой тон или рисунок. В отсутствии электромагнитного воздействия элвата представляла собой обычный гладкий отполированный металл, даже сохраняя при этом следы внешнего воздействия, царапины, вмятины и прочее. Но стоило активизировать поле, и литая металлическая структура расщеплялась на неисчислимые трубочки-ворсинки, способные составить всё что угодно. И в одно мгновение Кит приобретал шкуру и шерсть настоящего зверя, практически неотличимую от своего биологического аналога. При этом Кит мог придать каждому псевдоволосу свой цвет и в результате приобрести любой желаемый окрас. В такой маскировке он становился настоящим представителем славного семейства псовых и посторонний наблюдатель не то что по внешнему виду, но даже и на ощупь не смог бы догадаться что перед ним кибернетическое электронное создание из металла, проводов и печатных плат. Даже радиаторные прорези и монтажные метки бесследно скрывались под слоем нанополупроводниковой шерсти. Пожалуй единственное что его выдавало это когти и зубы из алмазной стали, которые всё же мало походили на биоматериал. Но клыки были окрашены, как и полагалось в белый цвет, а когти в черный и по внешнему виду ничем не отличались от своих биологических аналогов. Но наощупь конечно они были слишком гладкими, прочными, идеальными и определенно не роговой пластиной или дентином. Но кто бы осмелился ощупывать когти и клыки такого огромного зверя.

Элен внимательно выслушала своего дедушку. В принципе её всегда интересовали разные технические подробности тех устройств, с которыми она сталкивалась. Но Кит был больше чем каким-то устройством, он стал её другом, спутником, слушателем, помощником и конечно о том как он устроен она слушала, затаив дыхание. Эта его способность принимать облик живой собаки привела её в восторг. По началу она постоянно заставляла его становится то гладкошерстным, до длинношерстным, то курчавым, то волнистым. При этом еще требуя самые немыслимые окрасы, а порой, и чтобы он рисовал на своих боках целые картины или надписи. Но со временем ей это немного приелось, да к тому же Кит намекнул что он предпочитает оставаться просто металлическим. Он осторожно объяснил, что на поддержание элваты в активном состоянии он тратит немало энергии и вычислительных ресурсов. Не то чтобы это имело большое значение, учитывая энергоотдачу его внутреннего реактора, но тем не менее если в этом нет необходимости то он бы не хотел включать этот режим. Только для одного, так сказать, увеселения маленькой хозяйки. Элен тут же надулась. Ей показалось что её в чем-то обвиняют. Она не переносила этого. Ни от дедушки, ни от папы, ни от своего чудо-робота. После трагической гибели матери Элен, все обращались с девочкой исключительно бережно и ласково, насколько возможно удовлетворяя все её прихоти и желания. В результате теперь и дедушка, и отец Элен, Валентин Акари, и тем более Кит, который находился с ребенком практически неотлучно, про себя считали, что девочка немного избалована. Но, впрочем, вслух этого никто не говорил, да кроме того Элен все же явно была бесконечно далека от тех маленьких капризных эгоистичных визгливых тиранов, которыми пугали родителей детские психологи. Валентин Акари уже пару раз ходил на консультации к последним, ибо понимал, что без матери и с учетом специфики его работы, требующей постоянных отлучек и задержек, дочь растет по сути сама по себе. Однако, когда очередная молодая девица с тусклым взором и синими волосами заученно продекламировала ему уже слышанную им цитату о том, что не следует делать из ребенка кумира, ибо когда он вырастет, то потребует жертв, Валентин решил, что разберется со своей умницей дочерью сам.

Но перестав дуться Элен мужественно решила, что наверно Кит прав, кое в чем. И перестала ежедневно превращать его в «пушистых няш», «курчавых пудельков» и «гладеньких щеней» самых безумных окрасов. Хотя это и представлялось ей очень забавным. Сам дедушка об этом режиме с улыбкой говорил, как о «предании реализма» его творению. А дядя Вася, коммунальный работник, обслуживающий дома на их улице, называл это «особачиться». Элен это казалось смешным, Киту не очень. Он предпочитал нейтральное «включить картинку».

Однако сейчас речь шла не о развлечении, думала девочка. Ведь неизвестно как технически отсталые аборигены Каунамы отнесутся к металлическому созданию. Скорее всего они будут потрясены. Они просто не смогут понять, что он такое. И как же они прореагируют? Испугаются? Побегут прочь? Элен понимала, что наверно разумнее превратить Кита в обычную собаку, пусть и очень большую, но некое вздорное желание мешало этому пониманию утвердиться окончательно. Она считала, что это её «исследовательская жилка». Ведь с психологической точки зрения весьма любопытно как поведут себя аборигены. А Элен была глубоко уверена, что в будущем она будет либо полицейским, либо офицером внешней разведки, либо судебным медицинским экспертом, либо профессором психологии. И решила, что по крайней мере пока вполне приемлемо если Кит останется в своем естественном виде. О чем ему и сообщила. Кит спорить не стал.

Элен с интересом оглядывалась по сторонам. Они шли по небольшому открытому участку со всех сторон окруженному высокими прямыми красно-золотыми деревьями с узкими длинными листьями тех же цветовых оттенков что ствол и ветви. Лес выглядел вполне проходимым и ввиду отсутствия сплошных зарослей кустарниковых растений и достаточного расстояния между отдельными деревьями просматривался далеко вперед. Он бы мог даже сойти за некую парковую рощу. Поверхность, покрытая красно-коричневой травой с казалось чуть светящимися золотыми прожилками, во многих местах, в основном вокруг стволов, прерывалась буйными пышными скоплениями каких-то массивных широких светло-зеленых и голубоватых листьев, над которыми наблюдалось легкое серебряное мерцание, словно над ними парили легкие клубы какой-то пыльцы.

Элен наконец решилась. Теперь ей очень хотелось знать больше об этом совершенно новом для нее мире. Но она конечно прекрасно помнила, что ранее, когда Кит предложил ей ознакомиться с подробным описанием этой планеты, она отмахнулась от его предложения. Тогда это ей казалось абсолютно неважным и бесполезным. Ей было достаточно знать, что Каунама представляет собой мир, которому присвоена первая степень по шкале Райтринга, и что здесь живут биологические виды, обладающие разумом, а также потомки звездных переселенцев.

— Слушай, Кит, я хочу узнать побольше о Каунаме, — негромко сказала девочка.

Кит остановился и посмотрел на свою хозяйку через правое плечо. Конечно его мимика была далеко не столь богата как человеческая, но тем не менее Элен решила, что на морде пса она видит укор.

— Ты же знаешь, мы собирались сюда от силы на час-два, — оправдываясь проговорила она. — Кто же знал, что мы здесь застрянем. И естественно теперь я хочу знать больше.

— Естественно, — согласился пес, отвернулся и продолжил движение.

Элен нагнала собаку и пошла возле ее левого плеча.

— Ладно, не изображай, пожалуйста, оскорбленность, — с невинной улыбкой попросила девочка. — Конечно же ты был прав, а я нет. — И добавила почти беззвучно: — Кто бы сомневался.

— Я слышу это.

— Ну ладно, Кит, хватит. Что там написано в Звездном Реестре?

Пес еще выдержал некоторую паузу для порядка и сказал:

— Каунама, вторая планета в системе небольшой красно-желтой звезды Яна, астрономический номер которой этта 18 в созвездии Пальмы. По шкале сходства с Первой Землей, так называемой шкалой Райтринга, планета получила первую степень, то есть очень высокий коэффициент идентичности, позволяющий виду Homo Sapiens существовать здесь без каких-либо дополнительных приспособлений, устройств и убежищ.

— Еще одна Небесная Жемчужина, — с улыбкой проговорила девочка.

— Конечно, — согласился пес. — Вероятность открытия планет с первой степенью Райтринга крайне мала. И каждая из них несомненно настоящая жемчужина в небе для всего человечества.

— Хорошо, хорошо, — торопливо проговорила девочка. — Что дальше?

— Планета имеет три естественных спутника, два совсем маленьких и один примерно в половину Первой Луны. Восемьдесят процентов планеты покрыты океаном. Угол наклона оси вращения к эклиптике меньше трех градусов, в связи с чем…

— Практически отсутствуют смены времён года, — перебила его девочка. — Ясно. Как на Макоре. Скучновато.

— Мисс Элен, невежливо прерывать собеседника и неразумно делать скоропалительные выводы, не выслушав до конца всё сообщение.

Девочка слегка отстала от металлического пса и, оказавшись позади него, показала ему язык.

— Мисс Элен, я всё вижу.

— Ах, ну да, я совсем забыла, у тебя же камеры даже на попе.

— Такие слова совсем не украшают речь и если вы желаете быть воспитанной девочкой…

— Ой, ладно, Кит, что там про Каунаму?

Пёс удрученно покачал головой и возвел очи горе. Это было настолько смешно, что Элен не выдержала и прыснула. Кит невозмутимо продолжил:

— В связи с чем длительность дня и ночи приблизительно равны и не изменяются в течении всего года. Однако орбита планеты имеет весьма большой эксцентриситет. — Кит замолчал, ожидая вопроса.

— Да знаю я, что это такое. Орбита не окружность, а вытянутый эллипс и планета то приближается к звезде, то удаляется.

— Совершенно верно. И потому на Каунаме всё же есть свои времена года и сейчас мы находимся, так сказать, в окончании местной весны.

— А насколько сильно времена года отличаются? Скажем по температурному режиму.

— Данные крайне скудны, — произнес Кит, словно извиняясь. — Планета населена разумными обитателями и потому СВР проводила полевые исследования в весьма ограниченном объеме. Но в целом средние температуры лета и зимы разнятся на 15–30 градусов в зависимости от широты, близости к морям и так далее.

— Тридцать градусов, ого! Сейчас плюс восемнадцать, то есть зимой будет минус. Значит тут и снег бывает, здорово!

— На этой широте вряд ли, а ближе к югу весьма возможно.

— Ну мы как раз туда и направляемся, — жизнерадостно сказала девочка.

— Я очень надеюсь, что мы покинем эту планету гораздо раньше, чем здесь выпадет снег, — очень веско произнес Кит и многозначительно поглядел на свою юную хозяйку.

— Ну конечно раньше, — поспешно сказала Элен. — Мы найдем папу, за нами прилетит дедушка или мисс Уэйлер и мы все вместе вернемся на Макору.

Собакообразный робот остановился, повернулся к девочке и с легким возмущением сказал:

— Мисс Элен, вы ведь прекрасно понимаете, как нелогично это звучит. Высока вероятность того, что Мистер Атинховский или мисс Уэйлер найдут вашего отца гораздо раньше нас, тогда как мы окажемся затерянными на просторах этой планеты.

Девочка тоже остановилась.

— Кит, мы же всё обсудили это вчера, — устало проговорила она. — Папе грозит опасность и мы можем ему помочь. Когда тетя Саша и дедушка получат сообщение неизвестно. А если даже они и правда найдут папу раньше, то затем найти нас им будет уже несложно. Они включат спутниковый маяк, ты рано или поздно поймаешь его сигнал и выйдешь с ними на связь.

— Вы же понимаете, мисс Элен, остается еще миллион вариантов развития события, при которых…

— Что там еще про Каунаму? — Грубо перебила девочка.

Металлический пёс отвернулся и молча продолжил путь. Элен подняла полоску очков на макушку и саркастически поглядела на удаляющегося робота. Затем догнала его и пошла рядом.

— Ну, пожалуйста Китти, не будь таким инфантильно-обидчивым. Ну, честное слово, чистый "пуеретернус".

Чуть повернув свою лобастую голову, робот покосился на девочку.

— Странно слышать от вас, мисс Элен, об инфантилизме, учитывая незрелость и импульсивность ваших решений.

Девочка скривила ему рожицу.

— Ну всё, Китти, ты меня уколол, — весело сказала она. — Теперь можно еще про Каунаму.

— И вы также знаете, что мне не слишком нравится обращение "Китти", — назидательно произнес пёс.

— Я больше не буду, — с готовностью пообещала девочка. — Честно-честно, клянусь стройными бедрами Гипы. А если солгу, то пусть весь славный род канис фамилиарис плюнет мне в глаза.

— Это вы у Василия Геннадьевича понабрались? — осуждающе проговорил робот. — Вы же знаете, мисс Элен, такие лингвистические конструкции говорят только об ограниченности воспитания и недостаточно развитой эмоциональной сфере индивидуума.

— Кит, ну по-жа-луй-ста! — Смеясь, воскликнула девочка.

— Оборот вокруг своей оси, — как ни в чем не бывало продолжил Кит, — Каунама совершает примерно за 28 альфа-часов, а если точнее за 27 альфа-часов, 57 альфа-минут и 3 альфа-секунды. Оборот вокруг звезды занимает примерно 436 альфа-суток или около 374 каунамских суток. Большая часть суши приходится на громадный континент Шатгалла, на 89 процентов расположенный в южном полушарии и сильно вытянутый с востока на запад. Также имеются достаточно крупные островные архипелаги в северном полушарии. Каунама обладает достаточно заметным магнитным полем, его интенсивность колеблется от 40 до 70 микротесла. На данный момент ось диполя у Каунамы практически совпадает с её осью вращения.

— Ну, ясно-ясно, — прервала Элен нудноватое, по её мнению, повествование. — А что там с разумными аборигенами?

— На данный момент полевые агенты СВР установили, как минимум четыре разумных вида обитающих на планете, что само по себе довольно уникальное и любопытное явление. Три вида эндемики, четвертый — это земляне, потомки звездных переселенцев Второй волны.

— Язык — унилэнг? — Уточнила девочка.

— Да. Поэтому проблем с вербальным пониманием возникнуть не должно, хотя возможно ваша речь и будет звучать для них с акцентом. Более того, остальные три вида, благодаря напору и экспансии землян, также в конечном счете переняли язык пришельцев, так что унилэнг стал общим языком Каунамы.

— Ну вот видишь, Кит, всё просто отлично, — улыбнулась Элен.

— Но, конечно, общим языком унилэнг стал лишь до определенной степени. У эндемиков свои языки и внутри своих групп они общаются на них.

— Не важно, — отмахнулась Элен. — Изображения есть?

Глаза Кита засветились синим цветом и в воздухе повисло объемное изображение большого гуманоида с очень внушительной головой, немного похожей на коровью, с могучим телом с широченными плечами и объемной грудной клеткой, сплошь покрытое светло-коричневым мехом, с очень длинными руками, короткими широкими ногами и практически отсутствующей шеей. На гуманоиде аляповато светились ярко-зеленые шорты.

— Это так называемые "туру", — прокомментировал Кит. — Имеют массивное телосложение, живородящие, млекопитающие, половое размножение, количество полов — два. Основное занятие земледелие и выращивание культур богатых клетчаткой. Рацион питание, насколько известно, исключительно растительная пища. Живут большими семейными группами, называемые "пэлиг". Развит патриархат. Весьма неприхотливы в одежде и жилищах, но весьма падки на разного рода металлические, блестящие украшения и безделушки. Очень азартны, хитры, весьма корыстолюбивы, скупы и прижимисты. Склонны к бездумному накопительству, собирательству и даже воровству. До появления землян, судя по всему, не знали понятия денег, вполне довольствуясь натуральным обменом. Однако быстро переняв от землян денежные товароотношения, возвели деньги в своеобразный культ и сейчас многие туру являются торговцами и купцами.

— Дальше, — попросила Элен, которой надоело смотреть на коровью физиономию.

Появилось изображение темного очень худого жилистого чешуйчатого гуманоида.

— Рептилоид, — сказала девочка с едва заменой неприязнью.

— Да. Ящеровидный гуманоид. Местное название: "авры". Имеют весьма астеническое телосложение, прямоходящие, средний рост около 180 сантиметров. Половое размножение, количество полов — два. Размножение через кладку яиц. Холоднокровны, но способны повышать температуру тела за счет химических реакций, в основном во время брачного периода. Кожный покров содержит хроматофоры, благодаря чему авры способны быстро изменять окраску своего тела. Плотоядны. Повышенная скорость движения и реакции по сравнению с видом хомо сапиенс. Однако после продолжительного всплеска мышечной активности, наступает неизбежный период релаксации, характеризующийся глубокой апатией и почти полной неподвижностью. Имеют очень тонкое и чувствительное обоняние, способны передавать через запахи большой объем информации. Живут общинами, которые земляне называют "кланами". Руководит кланом самая старая самка, развит матриархат. Достаточно аскетичны в еде и одежде, не агрессивны, стараются всеми силами избегать конфликта. Однако достаточно воинственны и в случае конфликта представляют немалую опасность, учитывая повышенную скорость восприятия и реакции. Имеют чрезмерно сложную систему традиций и правил, так называемых "майяр", божественных кодексов, регулирующих социальное и межличностное поведение. Имеют хорошо развитое…

— Слушай, Кит, а что там про "аморфов", я краем глаза о них читала, — бесцеремонно перебила Элен, которой наскучили рассказы о гуманоидах.

Кит для порядка помолчал, давая понять, что девочка снова ведет себя неподобающе. Элен поняла:

— Да-да, мистер Кит, простите меня, темную чумазую бабу, за невоспитанное поведение. В будущем я постараюсь более соответствовать вашим высоким требованиям.

Описание "темная, чумазая баба" до такой степени не подходило бледной тонкой синеглазой девочке, что робот улыбнулся.

— Запомните на будущее, мисс Элен, язвительность всегда производит очень отталкивающее впечатление.

— Ты же знаешь я ничего не забываю. Так что там про "амофров"?

— Да, на Каунаме действительно присутствуют так называемые "аморфы". Однако сведения о них крайне скудны. Полевым агентам Службы внешней разведки до настоящего времени не удалось прояснить природу этих существ. Местное название — "шоти". Представляют из себя черные, густые, парящие в воздухе, облачные образования. Могут принимать какие угодно очертания и форму и даже менять плотность, становясь вполне твердыми, чтобы управлять материальными предметами. Энергию могут извлекать из солнечного света, огня и, судя по всему, других живых существ. Могут выстреливать электрическими разрядами в виде сине-белых молний, но это очень быстро истощает их. Любят тепло. В холоде становятся вялыми, неактивными. По неизвестной причине должны обязательно время от времени окунаться в воду. Вроде бы размножаются деление.

Элен слушала с огромным интересом.

— Ну так они разумны или нет?

— Точного ответа пока нет. Как вы знаете, мисс Элен, критерии разумности до сих пор являются предметом горячих научных споров. В обыденной картине мира землян, весьма искаженной антропоцентристским подходом, разумным полагается лишь то, что в достаточной степени приближается к структуре мышления свойственной хомо сапиенс. Но многие ученые считают такой подход неверным и весьма ограниченным. Существуют различные типы классификаций разумности, так вот по самой употребительной, ПИ-классификации, шоти присвоен уровень разумности "Т8", то есть это весьма далеко от человеческого мышления и приближается скорее к уровню интеллекта собак.

Элен покосилась на своего металлического пса.

— Собаки бывают очень умными, — с легкой улыбкой сообщила она.

— Я знаю, мисс Элен. Но надеюсь вы не намекаете на меня.

— Конечно же нет. Твой форм-фактор вовсе не делает тебя собакой.

Кит бросил на хозяйку быстрый взгляд.

— Что-то подсказывает мне, что вы подшучиваете надо мной, мисс Элен. Но вернёмся к шоти. Как удалось установить, обычно они живут сами по себе и вполне равнодушны к другим обитателям Каунамы. Однако иногда они вполне осмысленно вмешиваются в какие-нибудь конфликты и ситуации, причем явным образом выражая антипатии и симпатии. Более того время от времени они вступают в своеобразный контакт с другими разумными видами.

— Как это?

— Посредством зрительных образов, которые они "лепят" из своих тел.

— Ух ты! Любопытно.

— Более чем.

— Знаешь Кит, иногда я даже не знаю кем мне больше хочется стать, судмедэкспертом как Камила Кесада или офицером Службы внешней разведки как мисс Уэйлер.

— Я уверен, что со временем вы обязательно определитесь, мисс Элен. Но в любом случае главное для вас стать воспитанной образованной молодой женщиной.

Элен насмешливо хмыкнула.

— Ну это уж конечно. Как же без этого?

— Мисс Элен, ваш сарказм…

— Хочу проверить "нить", — объявила девочка и полезла в рюкзак.

Кит замолчал и остановился, наблюдая за девочкой. Элен вытащила маленькое устройство и активировала его, неотрывно глядя на экран.

— Вызов идет, но в ответ тишина, — вроде бы спокойно сказала она.

Но чуткие аудиорецепторы робота уловили легкую, неслышную дрожь её голоса.

— Этого совершенно ничего не значит, — сказал металлический пёс. — Ваш отец ведь сообщил, что охотники за людьми изъяли у него "нить".

— Я знаю, знаю. Но мало ли, вдруг ему удалось вернуть её. — Элен убрала устройство обратно в рюкзак.

Кит немного помолчал и осторожно спросил:

— А что… гм, насчет "голосов"? Больше не появлялись?

Элен недовольно поглядела на него.

— Не "голосов", а "голоса". Нет, не появлялся. А что за такой язвительный тон? Ты в курсе что это производит очень отталкивающее впечатление? Ты всё еще не веришь, что это был папа? Ты же знаешь, что "тотеры" действительно на это способны и что такого невероятного в том, что один из них помог папе связаться со мной?

— Вы должны согласится мисс Элен, что тут много удивительного. Тотеры не живут на Каунаме. Их родная система за многие тысячи световых лет отсюда. Откуда бы им тут взяться.

— Мой папа и мы с тобой тоже здесь не живем, но откуда-то взялись здесь. — Элен закинула рюкзак на плечи и решительно зашагала вперед.

Огромный металлический пёс быстро нагнал её.

— Не сердитесь, мисс Элен. Но вы должны понимать, что всё это непростое и опасное путешествие началось только из-за некоего голоса, якобы возникшего в вашей голове. Согласитесь, тут есть о чем подумать.

— Я уже давно обо всём подумала. Это был мой папа. Он говорил как папа и знал то что может знать только он. Он же назвал свой идентификационный код.

— Но вы знали этот код и раньше, — заметил робот.

— Ты что опять начинаешь? Намекаешь что я все это выдумала? — Элен остановилась и сердито поглядела на своего робота. — Я же раньше про Каунаму знать ничего не знала. Как я могла её выдумать, выдумать координаты, Солейрон?

— Вы могли где-то это слышать, может когда были совсем маленькой и забыть, — осторожно сказала собака.

— И то есть позавчера я сошла с ума и мне стали являться голоса. Ты к этому ведешь? Хочешь сказать, что у меня шизофреническое психотическое расстройство, — Элен произносила эти слова почти с гордостью, — осложненное слуховым галлюцинаторным бредом с устойчивыми навязчивыми сверхценными идеями и с проявлениями кататонического синдрома и неадекватностью эмоциональных реакций?

— Конечно же нет. Но вы ведь очень необычная девочка, вы видите то что не видят другие. Может теперь еще и слышать начали.

Элен долго и очень серьезно глядела в черные глаза огромного пса.

— Кит, это был мой папа. Ему нужна помощь. И мы обязательно найдем его. Обязательно. Это уж и к бабке не ходи. — Она зашагала дальше.

Металлический пёс, покачав головой, поспешил вперед, обогнал свою хозяйку и занял свою обычную позицию впереди неё.

2

Девочка и пес шли по дороге, под сенью могучих древ с красной и золотой листвой. Свежий мягкий ветер дул с юга и ласковый багряный свет Яны струился среди мощных прямых стволов дружелюбного леса. Маленькие белые цветы, усыпавшие гибкие ветви безлиственного кустарника, шевелили лепестками и испускали вверх столбики мерцающей серебряной пыльцы. Тонкий и как будто слегка холодный аромат наполнял воздух и с каждым вдохом казалось, что свежесть проникает в тело всё глубже.

— Слева, двенадцать метров вперед, — услышала Элен из микродинамика голос своего пса.

Девочка посмотрела на указанное место. Там она увидела слабое, светло-зеленое свечение ауры вокруг скрывающегося в кустарнике существа. Аура ей показалась, по крайней мере, словами она сказала бы это так, несколько издерганной и уставшей. Девочка поняла, что существо разумно, встревожено и напряженно. И еще ей стало ясно, что прячущийся совсем невысокого роста.

Немного не доходя до места, где скрывался неизвестный, Элен остановилась и повернувшись влево, сказала:

— Тебе не нужно нас бояться, мы не причиним тебе вреда.

Некоторое время ничего не происходило, затем кусты зашевелились и на дорогу вышел маленький человек, сантиметров на пять ниже самой Элен.

Он был абсолютно пропорционально сложен и для своих параметров строен и высок, и даже наверно изящен. Правда выглядел он несколько изможденным и печальным. Там, где его не скрывала одежда, он был абсолютно безволосым. Его кожа имела бледно-голубоватый цвет с легким, ускользающим серебристым оттенком и казалась очень тонкой и чуть ли не прозрачной. На его идеально круглом лице в первую очередь на себя обращали внимание огромные длинные глаза, чьи внешние уголки располагались значительно выше внутренних. У глаз отсутствовала белая склера и вместо этого словно бы имелся ряд цветных радужных оболочек, сходящихся от самой внешней, нежного светло-зеленого цвета, до внутренней темно-коричневой, окружающей большой черный овальный зрачок. Создавалось впечатление, что его глаза то и дело переливаются зеленоватым золотисто-коричневым цветом. Точеные большие ушные раковины плотно прижимались к голове. Нос представлял из себя плоское прямоугольное возвышение, которое слегка подрагивало и иногда покрывалось пятнами разнообразных бледных оттенков. Губы были тонкими, почти незаметными и казалось, что рот то исчезает, то появляется вновь. Вообще его внешность воспринималась Элен какой-то чрезмерно гладкой, аккуратной, ровной, элегантной, словно бы даже неестественно формализованной, будто перед ней был не живой организм, а искусственный кибернетический гуманоид из пластиковых композитных материалов, форм-фактор которого с любовью создавал фантазер-дизайнер, скорей всего женщина.

На незнакомце был длинный коричневый свободный сюртук, широкие голубые штаны и невысокие темные туфли, напоминающие облегающие толстые носки. На голове у него красовалась большая конусовидная шляпа, удерживаемая лентой, проходящей под подбородком, через плечо висела серая торба, на поясе имелся кошель, а из-за узких плеч торчали черные цилиндрические рукояти может быть какого-то оружия. Его шея была замотана широкой черной лентой с рисунками из серебряных нитей, напоминающими некие письмена.

Лицо неизвестного выглядело исхудалым и несколько мрачным.

Откинув шляпу за спину, человек поклонился, выставив вперед левую ногу и произнес очень чистым, певучим голосом:

— Приветствую тебя, синеокая госпожа, повелительница механического чудовища.

Все это было сказано весьма торжественно и скорбно.

Элен подавила улыбку, заметив краем глаза, как Кит озадаченно уселся на попу, расставив колени задних лап. Никто ещё не называл его механическим чудовищем. "Это лоя, третий эндемичный разумный вид Каунамы", услышала девочка в микродинамике, вживленном в её барабанную перепонку. — "Вид включает в себя два подвида: белые лоя и черные. Это, согласно изображениям, белый лоя. Все лоя отличаются маленьким ростом и значительной продолжительностью жизни, до трех сотен лет. А также вздорным нравом, чрезмерным любопытством, пристрастием к музыке, обработке металлов, изготовлению ядов и, судя по всему", Кит усмехнулся, "к экспрессивной лексике."

— Привет и тебе, отважный пилигрим, — в тон незнакомцу ответила девочка.

— Я Талгаро из народа Лоя, проклятый и изгнанный своими соплеменниками за ужасное преступное деяние, — представился незнакомец и снова поклонился.

Несколько растерявшись от такого представления, девочка сказала:

— Я — Элен Акари.

— У тебя два имени, госпожа? Видимо ты весьма высокого происхождения. — Лоя выдержал паузу и продолжил очень трагично: — Я же бедный, простой бродяга-скиталец, не ведающий тепла и уюта, и ты можешь звать меня просто Тал.

Еще раз с любопытством оглядев девочку, Талгаро сказал:

— Прости мне моё невежество, достопочтенная Элен Акари, но насколько я знаю народ Омо, ты еще очень юная особа, совсем ребёнок, не так ли?

"Омо — местное наименование землян", пояснил Кит по радиосвязи.

— Да, ребёнок.

— И путешествуешь совсем одна, без всякого сопровождения своих взрослых соплеменников?

Элен на пару секунд задумался, чтобы такое наплести маленькому трагику. Но тот вдруг всполошился и торопливо, взволнованно проговорил:

— Надеюсь, это моё утверждение о том, что ты ребёнок не коим образом не оскорбило тебя, высокочтимая Элен Акари?

— Нет, не оскорбило. И я хочу, Тал, а вернее даже настаиваю, чтобы ты называл меня просто Элен, без моего второго имени и без всяких длинных эпитетов, согласен?

— Боюсь, что я не достоин такой высокой чести.

— Я прошу тебя.

— Ну хорошо, — нехотя произнес лоя и словно пробуя на вкус, сказал: — Элен.

Девочка думала, что он улыбнется, однако маленький человек остался серьезным и даже печальным. Но затем он перевел взгляд на металлическую собаку и его лицо прояснилось и взгляд засветился любопытством. Он смело приблизился к громадному роботу и, чуть откинув голову назад, синтересом оглядел его.

— А твоя механика хороша, — важно сообщил он девочке. — Отличный "самоход". Так плавно двигается, сразу видно настоящий мастер делал. И чучело пса весьма добротно слеплено, очень натурально выглядит. А язык что ли правда из золота или позолота? — Без всякой опаски лоя протянул ладонь в пасть Кита и пощупал язык. Затем его внимание привлекли черные губы робота. — А это что, настоящий битокс из смолы Ильвады? — И полный восхищения лоя принялся уже двумя руками растягивать изготовленные из мягкого прорезиненного металла губы робота.

Кит терпел и сосредоточенно глядел в глаза своей хозяйки. Та же изо всех сил сдерживала смех.

— Великолепно! — похвалил Талгаро. — Отменный самоход!

Элен, давясь смехом, спросила:

— А ты что, видел таких "самоходов" и раньше?

Брови Талгаро удивленно взметнулись вверх.

— Конечно же. Много раз. Правда не с такой плавностью движений и столь искусной личиной. Разве ты не знаешь, Элен, что народ Лоя самые великие механики в мире, разве ты никогда не слышала о наших чудесных машинах, о рощах механических деревьев, охраняющих наши деревни? Ты конечно же купила этого пса у кого-то знаменитого мастера лоя. Я наверняка знаю его имя.

Талгаро бесстрашно постучал по огромной металлической лапе кулачком.

— Странно, — заметил он, — кажется он внутри не полый.

Пес наклонил голову к лоя и сказал:

— Меня зовут Кит.

Талгаро посмотрел вверх.

— О, оно еще и говорит. Да это настоящее чудо. Мы редко делаем говорящие механизмы, в основном только музыкальные аппараты. — И повернувшись к девочке, он самодовольно пояснил: — Очень сложно сделать так чтобы машина произносила членораздельные слова. Оно умеет произносить только эту фразу или ещё что-нибудь?

— Послушай-ка, Талгаро, я тебе не оно. Меня зовут Кит и я могу произнести любую фразу, какую мне захочется, — сказал Кит.

Лоя поразил невероятный ужас. Он присел и застыл. Его худое лицо исказила гримаса потрясения. Кожа на его носу и вокруг запылала фиолетовыми и багровыми пятнами. Глаза, и без того не маленькие, расширились и казалось заняли половину лица. Он начал пятиться назад с благоговейным страхом взирая на пса. Пятился, пятился, пока не уткнулся в ноги Элен. Она осторожно взяла его за плечи и повернула к себе, собираясь успокоить и ободрить. Но увидев синие глаза девочки, лоя перепугался еще больше, дико отскочил назад и пал ниц.

Неистово и взволнованно, но при этом очень мелодично он быстро-быстро заговорил на незнакомом языке. Он поднимал глаза на девочку, затем снова кланялся, несколько раз указывал на металлического пса, потрясал руками, прижимал ладони к груди, что-то восклицал, пламенно и с чувством, и снова переходит на стремительное верещание. Его бледная, с голубоватым оттенком, кожа стала серой и покрылась яркими алыми и фиолетовыми пятнами, плоский нос дрожал и вспучивался, а огромные глаза переливались яростным свечением. Элен не понимала ни слова из его стремительной речи, хотя уже и улавливала отдельные, без конца повторяемые, созвучия. Она наблюдала за мятущимися всполохами ауры инопланетянина и пыталась что-то понять по ней. Но, как и всегда, ауры существ, не относившиеся к виду homo sapiens, представляли для неё неизведанную территорию. Для расшифровки ауры требовался немалый опыт наблюдений и сопоставлений. В случае с землянами это происходило само собой, в течении семи с лишним лет своей жизни она училась этому каждый день. С каждым новым инопланетным видом приходилось начинать всё сначала. Впрочем, она уже знала: во многих аспектах структура и общая модель функционирования ауры совпадают у всех живых существ, не важно под светом какой звезды они родились. Талгаро определенно был очень возбужден, отчасти раздосадован, испытывает чувство вины, но при этом как ни странно вроде бы рад или даже восторжен. В общем девочка запуталась.

Элен посмотрела на металлического пса.

"Данные по языку лоя отсутствуют", сообщил Кит по радио, "Я провел анализ его речи и кажется он принимает вас за какое-то сверхъестественное существо, своё божество, судя по всему именуемое Илини Майян Сандара, хотя скорей всего "илини майян" это обращение, что-то вроде "ваше величество". И возможно он просит прощения за то, что сразу не узнал вас. Меня он называет "асив" и, судя по всему, я какой-то знаковый атрибут этого божества. В данных по лоя есть информация о том, что их пантеон возглавляет сущность, которую земляне на Каунаме на унилэнге называю Королевой Лазурных гор и её имя Сандара. Но по какой причине он принимает вас за неё совершенно не ясно".

— Талгаро, успокойся, пожалуйста, — попросила Элен. — Я никакая не королева, я обычный ребёнок из народа Омо.

Лоя тут же умолк и недоверчиво поглядел на Элен.

— Да, Тал, — по-свойски произнёс робот. — Никакая она не королева. Обычная самонадеянная, капризная, дерзкая, вредная девчонка, которой определенно не помешала бы хорошая порка и оставление без сладкого на месяц.

Слова робота изумили лоя, он повернулся и испуганно уставился на собаку.

Элен тоже взглянула на пса с некоторым удивлением. Никогда раньше он не позволял себе подобных высказываний. И девочка решила, что её вчерашний поступок пронял даже всегда невозмутимого робота. Она ощутила легкое раскаянье за совершенное, но, впрочем, совсем легкое.

Элен наклонилась к Талгаро и принялась помогать ему подняться на ноги.

— Не бойся, Тал, на самом деле он очень добрый. Ты уж прости, но его сделали наши мастера, вернее его тело, а потом наши волшебники оживили его. Так что он не механизм, он живой и его зовут Кит.

Талгаро медленно приходил в себя. Он долго переводил взгляд с девочки на пса и обратно.

— Волшебники… Это невероятно, — пробормотал он. — Ваши мастера великие кудесники. — Лоя отвернулся от девочки и подошел к собаке. — Я приношу свои искренние извинения, уважаемый господин Кит, за свои бестактные и необдуманные речи, произнесенные мною лишь по причине моего глубочайшего невежества.

Пес улыбнулся и Талгаро вздрогнул при виде этой улыбки.

— Успокойся, все нормально, — сказал пес. — Называй меня просто Кит, а я буду называть тебя Тал, договорились?

— Конечно, — ответил Лоя. Затем, посмотрев сначала на Элен, потом на её необычного пса, сказал: — Все это очень удивительно. Позволено ли мне узнать из какой вы страны?

— Мы…, — Элен споткнулась, — из Макоры.

Она честно назвала имя своей родной планеты.

— Никогда не слышал о такой стране, где она находится?

Припомнив очертания континента и больших островов этого мира, Элен нехотя ответила:

— Далеко, на северных островах, на севере-востоке отсюда.

— Это будет замечательная история, — заметил Талгаро, — я поражу своих соплеменников.

— Ты же вроде говорил, что ты изгнан, — сказал Кит.

Девочка посмотрела на него и сделала большие глаза, намекая ему чтобы он прикусил язык.

— Изгнан, — согласился Лоя, — но не навсегда. Я должен обойти наш мир по кругу, собирая письма прощения у своих сородичей и затем вернуться домой и трое суток рассказывать о своем пути. После этого я возможно буду прощен и клеймо изгнанника и преступника будет снято с меня.

— Обойти мир по кругу? Ты имеешь в виду совершить кругосветное путешествие? — Уточнила Элен.

— Да, и я уже близок к концу. Больше чем три четверти моего пути уже позади.

— А какое преступление ты совершил? — Поинтересовался девочка.

И уже пёс осадил её:

— Мисс Элен!

— О, ничего страшного, Кит, мне горько сознавать, что я совершил это и больно об этом говорить, но я должен это делать, ибо это часть моего покаянного пути. — Опустив глаза, Талгаро тихо признался: — Я использовал свой голос неподобающим образом.

— Это как? — Живо спросила Элен. — Грязно сквернословил?

— Ну что ты, — воскликнул лоя, — конечно же нет. Я расточал силу моего голоса там, где не следует. Хотя в тот момент мне и казалось, что я поступаю правильно. Но мне объяснили, как я был не прав.

Девочка и пёс быстро переглянулись. "Оставьте эту тему, мисс Элен", посоветовал Кит по радиосвязи.

— Знаешь, Тал, если тебе по пути с нами, то я буду рада, если ты присоединишься к нам.

— А куда вы идете?

— Ну пока к ближайшему городу.

— В Туил?

— Да, — уверенно сказала девочка, впервые услышав это название.

— Тогда нам по пути. Прости, это конечно не мое дело, но эта черная полоса на твоей голове — это что, знак скорби по умершему родственнику?

Девочка не сразу поняла, что маленький лоя имеет в виду очки, которые она задрала себе на макушку, когда вошла в лес.

— Ну что ты, — улыбнулась Элен. — Это просто очки против яркого дневного света. — И спохватившись, пояснила: — Ну, понимаешь, такие маленькие темные стеклышки в оправе, чтобы защитить глаза.

— Я знаю, что такое очки от света, — с достоинством проговорил Талгаро. — Мы много времени проводим в кузнях, при ярком огне и тоже используем светозащитные стекла. Но я никогда ни видел столь замысловатой формы у очков, да и вообще, я раньше кажется не видел их у Омо.

Элен опустила очки на глаза.

— Ну и как я выгляжу? — Весело поинтересовалась она.

Талгаро внимательно посмотрел на неё и после некоторого раздумья сообщил:

— Отчужденно.

Элен хмыкнула.

После этого они отправились в путь: Кит впереди, Элен и Талгаро за ним.

Не в силах более сдерживать своё любопытство, девочка спросила у лоя:

— А почему ты принял меня за свою королеву?

Было очевидно, что по росту она подходит в самый раз, но всё же ведь я землянин, говорила она себе, как можно спутать меня с кем-то из лоя. А где-то в самой глубине души, немного смущаясь своего самодовольства, она подумала о том, что может быть в ней есть нечто королевское, нечто такое универсально-величественное, что сразу бросается в глаза. Но Талгаро быстро поставил её на место, неохотно сказав:

— Разве ты не знаешь, что Сандара способна принять любой облик, в том числе и обычного ребенка из народа Омо.

— Вот как, — чуть расстроено произнес "обычный ребенок", — а как же она выглядит на самом деле?

Талгаро совершенно по-человечески пожал узкими плечами:

— Никто не знает. Обычно она является в образе молодой женщины твоего народа и некоторые из нас думают, что она не только повелитель лоя, но и народа Омо тоже, хотя твой народ этого не признает.

— А что значит "илини майян"?

Талгаро поглядел на девочку с легким удивлением:

— На язык Омо это приблизительно можно перевести как "великая королева" или может быть "великая мать", хотя ни матерей, ни королей у лоя нет.

Элен показалось это странным, но её тут же отвлекла другая мысль.

— Но почему ты принял меня за неё, только когда понял, что Кит не "самоход".

Талгаро немного помялся и совсем уже неохотно произнес:

— Когда Кит заговорил со мной, я решил, что он асив. Асивы это служители Сандары, её вечные помощники и воины, защищающие Лазурные горы и исполняющие любое желание Королевы. Они очень разнообразны по форме и размеру, но все сделаны из металла и при этом некоторые из них, как и Кит, обладают голосом и могут вступать в диалог как живые люди.

— Любопытно, — протянула Элен и поглядела на металлического пса.

"Думаете возможно другие роботы?", спросил он.

Элен чуть заметно кивнула. Впрочем, наличие на Каунаме каких-то роботов её мало занимало. Может они остались от звездных переселенцев, какие-нибудь сельскохозяйственные или горнодобывающие машины, потерянные и забытые в процессе общего регресса и упадка колонии землян, блуждающие по лесам и горам, не в силах исчерпать свой возобновляемый источник энергии и мифологизированные отсталыми аборигенами. Больше её интересовал вопрос кто такая эта Сандара, но девочка вполне отдавала себе отчет, что вероятнее всего это сказочный персонаж из какой-то наивной религиозной системы, а религии всегда представлялись ей одними из самых примитивных, нудных и утомительных порождений человеческого разума и она никогда не понимала почему в школьной программе им вообще уделяется внимание. И она решила прекратить этот разговор, к тому же видя, что Талгаро не слишком-то им воодушевлен.

3

В Туиле, маленьком провинциальном городке в западной части королевства, сегодня ожидалось большое событие — суд над пойманной дикаркой.

На пыльном утрамбованном грунте городской площади, напротив здания мэрии, собралась толпа. Люди сидели на принесенных из церкви и таверны скамьях, или прямо на земле, и тихо переговаривались в предвкушении действа.

На крыльце мэрии стоял длинный тяжёлый стол, за которым восседало трое судей. Все они были в черных мантиях, белых париках с громадными кудрями и высоких квадратных шляпах. Крайним слева сидел Орландо Гортекс, славный мэр Туила. Городской глава как обычно пребывал в стадии легкого опьянения и взгляд его был отрешенным и несколько осоловелым. Крайним справа сидел отец Буртус, архиепископ и владыка туилского прихода. Отец Буртус, как и положено, представлял в суде церковную власть. Священник выглядел очень сосредоточенно и по-деловому, к предстоящему процессу он относился весьма серьезно. В центре сидел Мастон Лург — главный королевский судья туилского округа. Назначенный в это захолустье четырнадцать лет назад, он уже давно перестал мечтать о переводе куда-нибудь поближе к столице и ко двору, и теперь просто делал свою работу, стараясь по мере сил извлекать из неё выгоду для себя и сохранять в населении веру в королевское правосудие.

Сегодняшнее дело не представлялось ему сложным.

Трое местных лесорубов работали на делянке. На них напала какая-то дикарка из Кирма, страны граничащей с восточными провинциями королевства. Что она здесь делает, так далеко от своей родной земли, неясно, но это и не важно. Она убила одного из лесорубов, двое других сумели ранить ее и связать. Так что свою задачу Лург понимал предельно четко. Быстро и умело обвинить и осудить проклятую язычницу и приговорить ее к повешению, к вящему удовольствию родственников и друзей убитого, а также всех добрых граждан города Туил.

Возле крыльца, справа от судейского стола, стояла тесная металлическая клетка, в которой и находилась преступница. Горожане с любопытством рассматривали дикарку и делились впечатлениями. На вид ей было лет двадцать. Стройная, изящная, прямые длинные черные волосы, белая бархатная кожа, маленький рот с тонкими губами, аккуратный прямой маленький носик и чудесные темные, почти черные глаза, немного суженный и удлиненный разрез которых был так непривычен местному люду. Девушка была очаровательна, но сейчас она выглядела усталой и замкнутой. Из одежды на ней оставили кожаные облегающие брюки и широкий лиф из темно-синего шелка. Её голый живот был обмотан куском грубой ткани, когда-то белой, а теперь испачканной грязью камеры и засохшей кровью. Её волосы превратились в неопрятные свалявшиеся космы. Девушка стояла босыми ступнями на дощатом полу клетки и, держась руками за её прутья, смотрела в землю.

Возле крыльца расположилось десять солдат и их командир — лейтенант Свадо. Воины должны были обеспечивать порядок и не допустить побега заключенной из-под стражи. Один из солдат стоял непосредственно за клеткой. В его задачу входило следить за поведением преступницы по отношению к суду. Для этого в руках у него было короткое копье, коим он тыкал в дикарку, в частности, когда она несколько раз пыталась сесть на пол.

У солдат был откровенно скучающий вид. Они стояли, прислонясь пятыми точками к высокому деревянному крыльцу мэрии, и лениво смотрели по сторонам.

Слева от судейского стола, ни на крыльце, а прямо на земле, стоял деревянный покосившийся стул, на котором сидел молодой человек с большой черной папкой в руках. Звали молодого человека Касаш и последний год он занимал в Туиле должность судебного секретаря. Свои обязанности он исполнял весьма энергично, умело и старательно. И хотя в глубине его души ещё порой возникали благородные порывы негодования при виде частенько творимого судом беззакония, он благоразумно подавлял их. Молодой человек хотел сделать карьеру и образцом для подражания избрал себе мудрого и твердого Мастона Лурга. Суд защищает интересы большинства, интересы сильных мира сего и если только дело не идет наперекор первым двум категориям, то тогда уж можно и заняться справедливостью. Разумом Касаш это принимал, но вот сердцем ещё не всегда. И сегодня, искоса поглядывая на обреченную дикарку, он признавался себе, что чувствует к ней симпатию и в глубине его души рождается слабый конфликт, с которым он, впрочем, вне всяких сомнений легко справится, ибо она всего лишь жалкая, никчемная, да и наверно действительно опасная язычница, а его впереди ждет столичная судебная академия, которая откроет ему дорогу к власти, достатку и уважению.

Лург отпил из стоявшего рядом с ним стакана ягодного морса, взял молоток и собрался возвестить о начале суда. Но в этот момент на площади, из-за угла парикмахерской, появилась необычная троица. Ребенок в странной одежде и обуви, удивительная металлическая собака и маленький человечек в смешной конусовидной шляпе.

Лург, которому в молодости довелось побывать во многих городах королевства и даже в столице, отнесся к появлению незнакомцев очень сдержанно. В своей жизни он встречал представителей практически всех народов, живущих на Шатгалле. Туилцы же вытягивали шеи и бесцеремонно пялились на чужаков. Лоя конечно им были не в диковинку, ребенок тоже был совершенно обычным, хоть и в несколько странной одежде, но вот механическая собака была действительно поразительна. Лург тоже некоторое время не мог оторвать от нее глаз. Она двигалась совершенно плавно и естественно, как живая. Королевский судья даже подумал, что может собака и вправду живая, а сверху на нее нацепили нечто вроде доспехов, как на некоторых рыцарских лошадях. Но это было конечно не так, ни одна собака не выдержала бы если бы ее тело полностью заковали бы в броню. Пес был сделан из металла, это совершенно очевидно.

Незнакомцы спокойно перенесли любопытные взгляды, направленные на них. Они прошли сквозь ряды скамеек и расположились недалеко от клетки. Пес совершенно по-собачьи улегся на землю. Ребенок снял свою куртку и сел на нее, привалившись к широкому боку пса. Лоя откинул свою шляпу за спину и уселся рядом с ребенком. Лург почему-то почувствовал беспокойство. Чужаки явно намеревались наблюдать за процессом, как и все. Остальных туилцев это видимо не волновало, и после того как люди насмотрелись на удивительного пса, они потеряли интерес к странной троице.

Через город нередко проходили чужеземцы. И маленькие Лоя, и могучие Туру, и ужасные Авры, разве что совсем уж непостижимых Шоти здесь, насколько было известно Лургу, никогда не было. И в большинстве случаев люди относились к чужакам терпимо. Да, но все-таки не всегда, подумал королевский судья, и покосился на дикарку в клетке.

4

Минлу было очень плохо. Её подташнивало, у нее кружилась голова и ей было жарко. Она сильно потела. Лиф и повязка на ране стали влажными и прилипли к телу. Девушке очень хотелось сесть на пол, но она продолжала стоять, крепко вцепившись в прутья клетки. Солдат за ее спиной наносил ей уколы в ягодицы, когда девушка начинала опускаться вниз. Минлу ни разу не оглянулась на этого вояку. Она провела рукой сзади по брюкам, посмотрела на ладонь и увидела кровь. Снова взялась за прут клетки и крепко зажмурила глаза. Боль и слабость пожирали её.

Но кроме боли и слабости, было ещё опустошающее чувство унижения и обиды. Эти люди обращались с ней как с животным, они и считали её животным. Её, дочь гордого народа из далекой страны Кирм, сначала попытались изнасиловать, а потом связали, содрали одежду и посадили в клетку. И ей не на что было здесь надеяться, этот суд просто фарс, они конечно же убьют её. Умирать страшно. И кроме всего этого, есть ещё миссия, которая теперь останется не выполненной. Учитель Киадо сейчас так далеко от нее, она одна и никто ей не поможет, никто.

Девушка открыла глаза, подняла взгляд и вдруг увидела странного ребенка, черноволосую девочку, со столь непривычной короткой стрижкой. И хотя рядом с ней был удивительный металлический пес и маленький человечек из народа Лоя, молодая кирмианка не обращала на них никакого внимания. Пристальный взгляд больших синих детских глаз, направленных на нее, заворожил девушку.

Девочка выглядела задумчивой.

Минлу, сама не понимая почему, слабо улыбнулась маленькой незнакомке, которая была единственной, кто смотрел на неё без ненависти, презрения, похоти, страха или обывательского любопытства.

В этот момент человек, сидящий за столом, ударил молотком и девочка переключила свое внимание на королевского судью города Туил.

5

— Приступай, Касаш, — сказал Мастон Лург своему помощнику.

Молодой человек бодро вскочил со стула и хорошо поставленным голосом возвестил:

— Суд начинается. Слушается дело: «Народ города Туил против дикой женщины из страны Кирм». Дикая женщина обвиняется в хладнокровном, преднамеренном убийстве достойного жителя города, доброго отца семейства, верного поданного нашего короля и благочестивого христианина господина Пулта.

Судебный секретарь оглядел сидящих перед ним людей. Все с нетерпением смотрели на него. Молодой человек, полный приятного ощущения собственной важности, продолжил:

— Прежде чем приступить к заслушиванию свидетельств, суд желает задать несколько вопросов обвиняемой. Предварительным разбирательством было выяснено, что она способна говорить на человеческом языке и имеет свои примитивные понятия о добре и зле. Обвиняемая, понимаете ли вы то, что я говорю?

Минлу посмотрела Касашу в глаза.

— Я понимаю то, что ты говоришь, — негромко сказала она.

— Обвиняемая, суд желает, чтобы вы говорили громче.

Болезненный укол в ягодицу заставил девушку вздрогнуть.

— Я буду говорить громче, — повысив голос, сказала она.

— Назовите свое имя, — потребовал судебный секретарь.

— Минлу Такулада Хин, — сказала Минлу.

По рядам горожан прокатилось удивленное недоверчивое перешептывание.

— У вас настолько высокое происхождение?

Девушка непонимающе поглядела на него и Касаш объяснил:

— В нашей стране лишь люди благородного происхождения имеют право называться двумя и более именами.

— А в нашей стране все люди имеют право называться так как их зовут.

Презрение в голосе девушки не понравилось горожанам. Судебный секретарь подождал, пока стихнет недовольный гул голосов и продолжил:

— Сколько вам лет?

— Двадцать один год.

— С какой целью вы прибыли в Туил?

— Ни с какой. Я иду мимо, дальше на восток.

Касаш покосился на своего непосредственного начальника. Мастон Лург едва заметно отрицательно покачал головой.

— Кирм находится невероятно далеко от нашего города. Вы пересекли чуть ли не половину Шатгаллы. Что же заставило вас отправиться в столь длительное путешествие?

— Это вас не касается.

Солдат, бдящий за корректным поведением обвиняемой, встрепенулся и поспешил нанести очередной укол.

Минлу дернулась, на глазах её выступили слезы.

— Причина моего путешествия не имеет никакого отношения ни к вашему городу, ни ко всей вашей стране, — сказала она.

— Допустим, — с сомнением проговорил Касаш. — Суду также интересно знать, считается ли в вашей стране преднамеренное, хладнокровное убийство преступлением.

— Да.

— Хорошо. Признаете ли вы, что вечером четвертого дня вы убили честного и достойного жителя нашего города, отца добропорядочного семейства, лесоруба по имени Пулт.

Волна тошнотворной слабости прошла по телу девушки. Перед глазами заплясали фиолетовые пятна. Ещё крепче вцепившись в прутья клетки, Минлу переждала приступ, затем подняла глаза на молодого человека и четко сказала:

— Я признаю, что вечером четвертого дня я убила мужчину, который хотел надругаться надо мной.

Последние слова девушки потонули в яростных возгласах собравшихся горожан.

Сидевший неподалеку от Элен огромный лысый мужчина с широким, багровым, лоснящимся лицом злобно сказал:

— Кирмианская шлюха, засадить бы ей кол между ног, да так, чтобы изо рта вылез.

Сидящая рядом женщина одернула его, напоминая, что здесь дети.

— Не трожь меня! — Отмахнулся он. — Эта чертова маромойка прирезала Пулта как свинью! Я двадцать лет его знаю. Он был добрый малый. И пусть мне скажут к какому дьяволу катится этот дрянной мир, если какая-то косорылая чужеземная сука на нашей же собственной земле режет наших мужиков.

Касаш снова посмотрел на королевского судью и на этот раз Лург кивнул утвердительно. Молодой человек, перекрывая гудящее собрание горожан, возвестил:

— Суд удовлетворен предварительным допросом обвиняемой и теперь желает приступить к заслушиванию свидетельских показаний. — Касаш подождал, пока над площадью воцарится тишина, и затем продолжил: — Свидетель Хэйдэл, суд желает видеть вас.

Откуда-то из задних рядов вышел высокий, худой мужчина. Согбенный, в годах, с темным, костлявым лицом и большими, словно печальными глазами, он производил впечатление навеки уставшего от жизни человека и с трудом понимающего что он собственно тут делает. Хэйдэл явно нервничал и старался не смотреть в сторону клетки.

— Садитесь, — сказал Касаш, указывая на стул, на котором недавно сидел сам.

Свидетель сел.

— Суд желает, чтобы вы рассказали о том, где вы были вечером четвертого дня.

Хэйдэл прочистил горло и скорбно начал:

— Четвертого дня мы…

— Кто мы? — Тут же уточнил судебный секретарь.

— Ну я, Пулт и Канрон, — растерянно пояснил ему Хэйдэл.

— Вы, господин Пулт и господин Канрон, — благожелательно произнес Касаш, — ясно. Прошу вас, продолжайте. И в сторону общества, пожалуйста.

Хэйдэл поглядел пустым взором в сторону "общества".

— Мы были на делянке возле Зовущего лога, рубили бревна для гробовщика Чита, — монотонно продолжил он. — Вечером, закончив работу, мы занялись ужином. Мы мирно сидели у костра, когда появилась она.

— Кто она? Обвиняемая?

— Да, о-обвиняемая.

— Вы уверены, что это была та самая женщина, которая находится в клетке слева от вас.

— Да, та самая.

— Хорошо, что было дальше?

— Эта женщина неожиданно выскочила из леса, когда мы мирно сидели втроем у костра, собираясь ужинать. — Хэйдэл говорил совершенно безэмоционально. — У неё в руках был меч.

— Хорошо, прервитесь на минуту, — Касаш сделал знак одному из солдат. Тот подошел и протянул судебному секретарю ножны с мечом.

Молодой человек обнажил клинок.

Оружие имело длинную рукоять, обмотанную черным кожаным шнурком и эфес в виде небольшого диска. Клинок был однолезвийным, слегка изогнутым и достигал в длину сантиметров восемьдесят.

— Этот меч вы видели в руках обвиняемой?

— Да этот.

— Суд доводит до сведения горожан, что оружие невероятно острое и опасное.

Касаш убрал меч в ножны и вернул его солдату.

— Итак, обвиняемая неожиданно появилась из леса с мечом в руках. Что было дальше?

Хэйдэл уставился в землю перед собой.

— Она напала на нас. Ближе всего к ней был Пулт.

— Погодите. То есть вы хотите сказать, что она, не сказав ни слова, без каких-либо провоцирующих действий с вашей стороны, взяла и атаковала вас?

— Ну да. Никаких процирую… провициру-ющих действий мы ей не делали.

— Что было дальше?

— Эта женщина…

— Обвиняемая.

— Ну да, обвиняемая воткнула меч Пулту в брюхо…

— В живот.

— Ну да, в живот и бросилась на нас. Но вдруг запнулась и Канрон, защищаясь, сумел зацепить ее ножом, а затем мы огрели её по башке и связали. — Хэйдэл сказал все это торопливо, ему явно хотелось поскорей закончить с ролью свидетеля.

Касаш, видя это, поспешил поблагодарить его от имени суда и отпустить.

— Ваши мужчины не только подонки, но и трусы, — громко и отчетливо сказала Минлу в спину удаляющемуся Хэйдэлу. Тот ничего не ответил, лишь будто бы еще сильнее сгорбился и ускорил шаг.

Но Мастон Лург подал едва заметный знак и кирмианку примерно наказали. На этот раз укол копьем в ягодицу был почти ударом. Девушка непроизвольно вскрикнула и подалась вперед, прижимаясь к прутьям клетки.

Элен Акари вскочила на ноги и, обращаясь к солдату с копьем, звонким детским голосом возмущенно крикнула:

— Да прекратите же вы ее колоть!

Огромный лысый мужчина, недавно высказавший пожелание посадить обвиняемую на кол, тут же выпалил, обращаясь к девочке:

— Эй, малая, рот свой закрой, пока по губам не съездил. Не доросла ещё старшим указывать.

Прежде чем Элен успела хоть как-то прореагировать на эту злобную реплику, в воздух как пружина взвился маленький лоя.

Талгаро повернулся к мужчине. Лицо лоя и без того бледное, стало как бумага и по носу пошли алые пятна.

— Господин с большим лицом, — воскликнул он голосом, полным еле сдерживаемого гнева, — если вы ещё раз позволите себе неуважительное высказывание в адрес моей спутницы, то, клянусь золотыми волосами Королевы Лазурных гор, моя пуна рассечет ваш живот быстрее чем вы моргнете и через пару минут ваше тело будете биться в предсмертных судорогах на земле. — И очень многозначительным жестом Талгаро положил правую ладонь на одну из рукоятей за своим плечом.

— Тогда ты, короткий, будешь болтаться в петле рядом с этой кирмианской шлюхой, — с презрением ответил мужчина.

— Я вас предупредил, — веско произнес Талгаро.

Элен происшествие показалось забавным. Что мог маленький лоя сделать этакому великану? Однако, посмотрев на мужчину, девочка поняла, что тот, несмотря на внешнее бахвальство, не на шутку испуган. Цветовая гамма и вибрации его ауры ясно говорили, что ему страшно. Это озадачило её. Что же так напугало его?

Но на этом инцидент не закончился. В наступившей тишине Кит взял, да и сказал:

— А может ему голову откусить?

После чего металлический пес медленно, широко зевнул, демонстрируя свои огромные совершенные зубы из “алмазной” стали, с клацающим звуком захлопнул пасть и посмотрел своими большими черными глазами прямо в глаза мужчины.

Находящиеся рядом туилцы, слышавшие вопрос металлической собаки, пребывали в шоке. То есть конечно они знали о существовании музыкальных шкатулок и то что бывают автоматы, способные членораздельно произносить отдельные заложенные в них создателями слова. Но здесь, сейчас произошло нечто невероятное. Совершенно очевидно, что этот механический пес не просто произнес одну из доступных ему фраз, а произвел осмысленное действие согласно сложившейся ситуации. То есть он вел себя как разумное живое существо.

На этот раз лысый мужчина предпочел промолчать, он сидел с окаменевшим лицом, на котором застыло выражение изумления, смешанного с испугом.

Элен повернулась к судьям.

— Ваша честь, — обратилась она к Мастону Лургу, — прикажите, пожалуйста, чтобы ее не кололи.

Королевский судья, также слышавший голос собаки, вышел из ступора, некоторое время непонимающе смотрел на девочку, затем повернулся к своему помощнику и сердито проговорил:

— Касаш, в чем дело, продолжайте вести заседание.

Таким образом королевский судья проигнорировал просьбу Элен и процесс возобновился. Девочка ничего больше ни сказала и вернулась на свою куртку к удобному боку Кита. Талгаро сел рядом.

Касаш пришел в себя и возвестил:

— Свидетель Канрон, суд желает видеть вас.

Люди понемногу приходили в себя. Некоторые все ещё косились на удивительную собаку, но все же скоро судебный процесс снова завладел их вниманием.

Канрон оказался полной противоположностью Хэйдэла. Он был моложе, дороднее, с круглым, румяным лицом, с большими живыми глазами в обрамлении пушистых ресниц. Вел он себя самоуверенно и даже нагло. С усмешкой смотрел на девушку в клетке, приветственно кивал знакомым, развалился на стуле, с удовольствием и с подробностями рассказывал о произошедшем. Он еще раз повторил историю о том, как они, трое добропорядочных лесорубов, утомившись за долгий рабочий день, хотели просто мирно поужинать, как вдруг из чащи выскочила злобная, кровожадная дикарка и яростно напала на них. И лишь чудом, не иначе как сам бог вступился за них, ему и Хэйдэлу удалось остаться в живых и пленить кирмианку. И Хэйдэл не без самодовольства поведал о том, как храбро он бросился на дикарку с ножом, и это против-то меча, и сумел ранить её.

— Кит, тебе обязательно было выступать? — Очень тихо проговорила Элен.

Пес скроил невинную морду и ничего не ответил. Тогда девочка обратилась к Лоя:

— Благодарю тебя Тал, за твое вмешательство.

Талгаро посмотрел ей в глаза.

— Я должен был это сделать.

— Я понимаю. Но я хотела бы попросить тебя больше не угрожать тем, кто оскорбляет меня. Их слова нисколько не задевают меня. На самом деле они в первую очередь унижают и оскорбляют себя. И нет смысла вступать с ними в конфронтацию. Понимаешь, я не считаю это важным.

Лоя некоторое время молчал, затем ответил:

— Элен, скажи ты просишь меня об этом не из-за того, что считаешь меня маленьким и слабым и на самом деле не способным защитить твою честь?

— Нет, Тал, я прошу тебя об этом только потому, что не придаю никакого значения словам разных грубиянов. — Девочке очень хотелось узнать, почему мужчина воспринял угрозу Талгаро так серьезно и она уже почти решила пойти навстречу своему любопытству, но затем передумала.

— Хорошо, Элен, если это будут просто слова, если не будет никакой реальной опасности, то я останусь в стороне.

— Спасибо, Тал.

Они говорили очень тихо, так что слышать их мог только Кит.

Между тем Канрон продолжал свою речь, которая уже мало интересовала Элен, ибо он повторял ту же ложь, что и Хэйдэл. По переливам их аур девочка видела, что они говорят неправду. Отличие было только в том, что Хэйдэлу это было противно, а Канрон вполне наслаждался этим.

— Видели бы вы как она брыкалась и билась, когда мы её связывали, — говорил Канрон, — она кусалась и рычала как зверь. В общем нам очень повезло что мы не закончили так же как бедняга Пулт. Она проткнула его, даже не моргнув глазом и если бы не споткнулась о бревно, то наверняка прикончила бы всех нас троих. Она хоть и баба, но тренирована как бойцовский бейхор. Их наверно там в Кирме годами натаскивают чтобы они вот так вот лихо с людьми расправлялись.

— Ну что ж, суд благодарит вас, господин Канрон. Вы можете вернуться на свое место.

Канрон встал, повернулся к Минлу и глядя на неё, усмехнулся и сказал:

— Посадили суку в клетку, неплохо бы ещё на неё цепь одеть.

— Вы можете идти, — повторил Касаш.

Когда лесоруб удалился, судебный секретарь возвестил:

— Суд удовлетворен свидетельскими показаниями обвинения. Теперь суд желает выслушать обвиняемую.

Касаш повернулся к девушке:

— Обвиняемая, вы будете говорить?

— Да.

— Прошу вас.

Минлу говорила не быстро и с каким-то отсутствующим видом. Со всей очевидностью она понимала, что её рассказ ничего не изменит. Но все же она считала необходимым изложить истинный ход событий.

Сейчас ей казалось, что она и сама с трудом понимает, как всё это случилось. Произошедшее представлялось немыслимым абсурдом. Столько лет её обучали выдержке, самообладанию, осознанности своих действий, гармоничному течению энергии внутри себя, равновесному состоянию духа, мастерскому владению телом и мечом и что в итоге? В совершенно вроде бы тривиальной ситуации она растерялась, запаниковала, убила человека и еще и позволила схватить себя. Это был просто позор.

Она шла по дороге в своем долгом путешествии на восток. Наступил вечер. Она вымоталась, устала, проголодалась и как будто бы сбилась с пути. Ей казалось, что она уже давно должна дойти до города, но всё продолжала плутать по бесконечному лесу. Увидев свет костра, она радостно свернула к нему, желая поговорить с людьми, узнать направление и может немного передохнуть. Подойдя ближе, она обнаружила трех мужчин, готовивших что-то на огне. Попросила разрешения присоединиться к ним. Мужчины были совсем не против. Сначала все шло хорошо, они сидели и разговаривали, говорила она в основном с Хэйдэлом и Канроном. Пулт почти все время молчал, бесцеремонно разглядывая её, и время от времени прикладывался к фляге. Затем Пулт подсел к ней, обнял ее за талию и начал шептать на ухо разные похабности. Его товарищи спокойно наблюдали за этим и понимающе улыбались. Она отстранилась и попросила его перестать. Тогда Пулт грубо схватил её и повалил на землю. Стал кричать, что для неё, дикарки, большая честь, если её возьмет мужчина из города, начал срывать с неё одежду. Казалось, что для лесорубов все происходящие ужасно банально и обыденно. Пулт торопливо стаскивал с себя одной рукой штаны.

Она по-настоящему запаниковала, при этом еще и мучительно сокрушаясь от мысли что ведь могла просто пройти мимо костра и ничего бы этого не было. В панике, почти рефлекторно она ударила Пулта в горло, освободилась от его хватки и начала подниматься на ноги. На помощь Пулту бросился Канрон, он попытался прижать её к земле. Пулт пришел в себя, совершенно рассвирепев и как будто бы обезумев, он орал что "выпотрошит эту суку как рыбу", но сначала трахнет. Пулт попытался схватить её за ноги, но получил болезненный удар по коленке, заорал, вытащил нож и в ярости, почти не целясь, попытался воткнуть нож в живот своей обидчицы. Канрон отпрянул в сторону, думая, что все кончено и не желая попасть под следующий удар Пулта. Она почувствовала, как обожгло низ живота, но рана оказалась не глубокой и не смертельной. Оттолкнув Пулта, она начала подниматься на ноги. Пулт схватил подвернувшийся топор и бросился на неё. Сориентировавшийся Канрон, подобрав какое-то полено, уже обходил её с боку. И тогда паника и страх окончательно завладели ею. Врагов было несколько, она не могла держать их поле зрения и кажется они уже помышляли не об изнасиловании, а об убийстве. Огромный Пулт, с воздетым топором, был уже совсем рядом. Она молниеносно вынула меч и, почти не глядя, совершенно не так как её учили, дрожа как в лихорадке, ткнула клинком куда-то в живот нападающего. Он, продолжая движение, сделал еще полшага, насаживаясь на меч и застыл, с немым удивлением уставившись на торчавшую из его пуза полоску стали. Она, совершенно позабыв о втором нападающем, тоже окаменело уставилась на расползающееся по рубахе лесоруба темное пятно вокруг её меча. Мысль о том, что она убила человека, вогнав ему в живот клинок, парализовала её своей неестественной дикостью. В этот момент тяжелое полено хорошенько приложилось к её голове и земля прыгнула к ней навстречу. Очнулась она уже обезоруженная и связанная.

Элен слушала девушку очень внимательно и пристально наблюдала за ней. Речь Минлу прерывалась злобными криками, ругательствами, проклятиями и даже свистом. Особенно негодовала вдова Пулта, его двоюродный брат и Канрон, который в рассказе кирмианки предстал уже не отважным парнем, смело бросающимся на помощь товарищу, с ножом против длинного меча, а каким-то мелким, гнусным прихвостнем насильника, свалившим несчастную девицу подлым ударом исподтишка, сзади поленом по голове. Касашу постоянно приходилось вмешиваться и призывать горожан к порядку, чтобы дать обвиняемой довести свой рассказ до конца.

После того как Минлу закончила, на неё снова полились потоки ругани и оскорблений. Её осыпали самой грязной и мерзкой бранью, ничуть не стесняясь ни судьи, ни детей, ни священника. Ей пророчествовали ужасные кары и при жизни, и после смерти, перемежаемые патетическими вопросами типа "как носит таких чудовищ земля", "как небеса еще не обрушились на голову такой злыдни", "как бог допускает рождаться на свет таким исчадиям ада" и пр. Касаш уже даже не пытался остановить эти словесные излияния, а просто терпеливо ждал, когда люди выдохнуться.

— Она сказала правду? — Тихо поинтересовался Кит.

— Да, каждое слово, — ответила девочка и посмотрела своему псу в глаза.

— Ваше вмешательство ничего не изменит, — торопливо сказал Кит по радиосвязи.

Девочка еще несколько секунд глядела на собаку, затем отвернулась.

— Итак, вы закончили? — Обратился к Минлу судебный секретарь, когда на площади установилась относительная тишина.

— Да.

— Значит вы хотите сказать, что с вашей стороны это было просто самозащитой?

— Да.

— Ну что ж, — Касаш повернулся лицом к трем судьям.

Настало время для них. Они по очереди должны были задать свои вопросы, высказать свои замечания и суждения. Первым должен был начать мэр, затем представитель церковной власти и закончит королевский судья.

Касаш с дурным предчувствием поглядел на главу города. От того можно было ожидать всего что угодно. Совершенно очевидно, что ни одной трезвой мысли, одурманенный алкоголем, мозг мэра произвести не мог.

В данный момент Орландо Гортекс блаженно подремывал. И поэтому для начала его надо было вернуть к действительности.

— Господин мэр, — осторожно позвал Касаш.

Господин мэр не реагировал.

На помощь своему помощнику пришел Мастон Лург. Сердито глядя на своего коллегу, он произвел аккуратное покашливание. Результат был прежним. В рядах зрителей прошелестели смешки. Выйдя из себя, королевский судья кашлянул с такой силой, что сидящий слева от него отец Буртус вздрогнул, вышел из своего задумчивого состояния и вопросительно посмотрел на Лурга.

С облегчением Касаш увидел, что взгляд главы города немного прояснился.

— Господин мэр, — поспешно заговорил молодой человек, — есть ли у вас какие-нибудь вопросы или замечания по рассматриваемому делу?

Орландо Гортекс приосанился и уверенным, ничуть не заплетающимся голосом с ходу произнес:

— Казнить всех троих. Всех в петлю.

Вот теперь на площади действительно наступила тишина. Горожане прекрасно знали о привычке своего мэра закладывать за воротник, но в тоже время они знали, что если надо, то он может быть суров и решителен, и без колебания приведет в исполнение любой приговор. И хотя сейчас главным был королевский судья, это не отменяло того факта, что весь армейский городской гарнизон подчинялся только мэру. В распоряжении королевского судьи был только небольшой отряд судебной гвардии в двадцать человек, руководил которым лейтенант Свадо. Так что как не крути, пьян мэр или нет, но к его словам стоило относиться серьезно.

Лицо Мастона Лурга приобрело кислое выражение. Касаш и сам уже был не рад, что они пробудили мэра. Королевский судья сделал большие глаза, как бы говоря своемупомощнику, что бы он тут не стоял как баран с застывшим взглядом, а брал ситуацию под контроль. Но Касаш не смел дерзить или указывать главе города.

Молодой человек нерешительно повертел в руках папку и спросил:

— Кого же именно вы предлагаете казнить, господин мэр?

— Как кого?! Ну этих лесорубов. Ещё чего не хватало, чтобы посреди бела дня эти молодчики насиловали наших женщин.

Площадь безмолвствовала, а вместе с ней впал в безмолвие и окончательно растерявшийся Касаш. Сначала у него возникло жгучее желание взять у Лурга деревянный молоток и постучать им по голове мэра, чтобы хоть как-то привести в порядок его пьяные мысли, но потом у него промелькнуло невероятное предположение, что может быть мэр вовсе не так уж пьян и говорит то, что действительно думает. Ведь в глубине души молодой человек не сомневался, что девушка сказала правду, а значит она невиновна, она просто пыталась спасти себя от надругательства. Но яростный взгляд королевского судьи напомнил Касашу, что сомнения из глубины души совершенно ни к чему во время суда.

— Господин мэр, но их осталось только двое, — произнес молодой человек и ему тут же на память пришли слова «глупо молвил», ибо сейчас это было как раз про него.

— Одного уже казнили, — весело крикнул кто-то из толпы.

— Ага, да причем как благородного, мечом, — поддержал кто-то ещё.

Невзирая на присутствие родственников убиенного лесоруба, кое-где на скамейках раздался смех.

Мастон Лург, видя, что суд превращается в неприкрытый фарс, повернулся к мэру и очень тихо произнес:

— Господин мэр, вы немного упустили нить процесса. Лесорубы ни в чем не обвиняются. Суд идет над этой дикой женщиной из страны Кирм. Она без всякой причины напала на жителей нашего города, и прежде чем с ней сумели справиться, она успела убить одного человека. Вам понятно?

Слова королевского судьи услышал не только мэр. Лоя по природе своей обладали невероятно тонким слухом и потому Талгаро легко разобрал тихие слова Лурга. Кит при помощи своих сверхчувствительных микрофонов также принял речь судьи и транслировал ее в микродинамик своей хозяйке.

Орландо Гортекс долго смотрел в холодные глаза королевского судьи. И о чем же думал мэр в эту минуту? Может быть решал стоит ли идти наперекор общему настрою толпы и предвзятому приговору судьи. Да, здесь в городе его власть почти абсолютна, но за королевским судьей стоит вся сила всемогущей Судебной палаты. Мастон Лург легко может устроить так чтобы Палата обратила свое пристальное внимание на мэра одного из провинциальных городков королевства и тогда ему, Орландо Гортексу, скорее всего придет конец. Должность мэра не была наследуемой, глав городов назначал и снимал король, но он советовался с тремя старшими преторами Судебной палаты и практически всегда прислушивался к их мнению, особенно когда те сообщали государю, что такой-то мэр больше недостоин своей высокой должности. Да, Мастон Лург мог посодействовать его падению, это Гортекс понимал совершенно отчетливо, особенно если принять во внимания любовь мэра к выпивке. Так стоило ли идти на конфронтацию? Да ради чего? Ради какой-то грязной дикарки из неведомой страны. Нет, пусть королевский судья творит свой маленький произвол, тем более он человек мудрый и в результате все будут довольны, а дикарка не в счет. Да, возможно именно такие мысли бродили в голове мэра, а может он был просто пьян, и пытался понять, чего собственно от него хотят.

Орландо Гортекс перевел взгляд на девушку за железными прутьями, некоторое время рассматривал ее, затем обратился к Касашу:

— Напомни-ка мне сынок, кто тот достойный и многоуважаемый житель нашего города, который погиб от руки этой безобразной дикарки?

— Господин Пулт, лесоруб, отец двоих детей, добрый муж своей жены, верный подданный нашего короля и благочестивый христианин, — ответил молодой человек и ощутил приступ какой-то гадливости, то ли к мэру, то ли к самому себе.

Гортекс некоторое время молчал, припоминая, что он уже не в первый раз слышит это имя. Пьяные драки, попытки изнасилования, кажется бил жену и детей, но, впрочем, жена старалась не выносить сор из избы. Вот что припомнилось мэру.

— Да это конечно недопустимо, чтобы всякие чужеземные разбойницы убивали лучших жителей нашего города. Без всяких сомнений казнить её, — произнес Орландо Гортекс с каменным лицом.

— Хорошо, — поспешно сказал Мастон Лург, — давай дальше, Касаш.

Молодому человеку и самому уже хотелось побыстрей закончить со всем этим. Он повернулся к отцу Буртусу.

— Ваше Преосвященство, есть ли у вас какие-нибудь вопросы или замечания по рассматриваемому делу?

— Да. У меня несколько вопросов к обвиняемой, — сухо и по-деловому ответил служитель церкви.

— Прошу вас, — предложил Касаш.

— Обвиняемая, — начал отец Буртус, — я вижу, что вы облачены в мужское одеяние. Считается ли это нормой в вашей стране или сия богопротивная привычка присуща только вам лично?

Судебный секретарь тихонько вздохнул про себя. Его преосвященство по-своему обыкновению занялся, как он сам это называл, «борьбой за человеческую нравственность». Человеческая нравственность, по отцу Буртусу, заключалась в строгом соблюдении всех правил поведения, установленных мудрой Святой Церковью.

Минлу немного озадаченно посмотрела на Касаша, как бы прося его об объяснении сути вопроса. Но молодой человек не собирался ничего ей объяснять.

— Ваша честь…, — начала девушка.

— Обращайтесь ко мне Ваше Преосвященство, — строго одернул ее отец Бурнус.

— Ваше Преосвященство, в нашей стране каждый одевается как ему удобно и я не понимаю о какой богопротивной привычке вы говорите.

— Бог создал мужчину и женщину и определил каждому свое место и назначение в этом мире. И если женщина пытается быть или казаться мужчиной, то значит она идет против божьего промысла. Это для вас достаточно понятно?

— Да, это для меня достаточно понятно. Но не кажется ли вам, Ваше Преосвященство, что штаны, плотно облегающие мои ноги и обрисовывающие линии моих бедер, вовсе не делают меня похожим на мужчину, а наоборот лишний раз подчеркивают, что я женщина. Я думаю, что богу нравится видеть меня в этих штанах.

— Ты богохульствуешь! — Вскричал отец Буртус.

— Не больше, чем вы, Ваше Преосвященство, объявляя свои глупые измышления божьим промыслом.

— Как ты смеешь!

— Я прошу вас успокоиться Ваше Преосвященство, — сказал Мастон Лург, — эта женщина слишком дика и невежественна, чтобы уяснить ваши доводы. Давайте оставим вопрос о штанах и перейдем к дальнейшим рассуждениям.

Отец Буртус немного успокоился.

— А ты, солдат, — гневно обратился королевский судья к воину с копьем за спиной Минлу, — забыл что ли зачем тебя там поставили?! Обвиняемая дерзит святому отцу, а тебе и дела нет!

Солдат торопливо просунул острие между прутьев и в очередной раз сильно ткнул девушку в ягодицу. У Минлу навернулись на глазах слезы, но она промолчала. Промолчала и Элен, но её большие синие глаза стали немного темнее.

Отец Буртус же после этого показательного укола почувствовал себя полностью удовлетворенным и совершенно успокоился.

— Обвиняемая, какой веры придерживается твой народ? Блуждаете ли вы во тьме идолопоклонства и язычества или вы уже открыли для себя свет единого истинного Бога, нашего отца и творца всего сущего?

Минлу безучастно смотрела в землю. Боль и дурнота клонили ее вниз, у девушки не было никакого желания продолжать этот глупый, никому ненужный разговор, но разум подсказывал, что лучше ей отвечать на вопросы эти клоунских судей быстро и ясно, если она не хочет ухудшения своего незавидного положения.

— Мы не блуждаем во тьме идолопоклонства, Ваше Преосвященство. Мы верим в Путь, Просветление и Освобождение.

— Что значат эти слова?

Минлу подняла взгляд на священника.

— Это значит, что мы верим в возможность и право человека выбрать путь очищения, пройти его до конца и освободится от пороков и страданий, терзающих человеческое сердце.

— Ты говоришь туманно и запутанно, так говорят лжепророки и еретики. Речь божьего человека ясна и проста. Ответь же мне четко и однозначно: веришь ли ты в светлого, единого, всемогущего Бога? Да или нет?

— Да.

— Ты лжешь, надеясь спасти свою жизнь. Как можешь ты, грубая, дикая, невежественная, грязная девка верить в единого всемогущего творца Вселенной. Будь это так, разве бродяжничала бы ты по свету в мужских одеждах, убивая направо и налево добропорядочных, истинно верующих людей. Наверняка в вашей бесовской стране поклоняются жутким богопротивным идолам и приносят им жертвы, скажешь не так?

— Зачем же вы задаете вопросы, если все ответы вам заранее известны. Я и мой народ верим в разумное начало Вселенной, в светлую животворящую силу пронизывающую каждую частицу мироздания, она противостоит хаосу и злобе демонических сущностей. Эта сила проявляется во всемирном всеобъемлющем законе возмездия и воздаяния. Мы называем этот закон Арма, вы называете эту силу Богом, вот и все, Ваше Преосвященство.

— Ересь, — вскричал отец Буртус.

— Спокойнее, спокойнее, Ваше Преосвященство, — вмешался Мастон Лург, — вы же не ожидали найти в ней благонравную чистосердечную христианку. Она тот, кто она есть — дикарка.

— Да-да, вы правы, господин инрэ.

— Так какое же ваше заключение?

— Повинна и должна бать казнена.

— Хорошо.

Над площадью повисла тишина. Королевский судья с облегчением оглядел собравшихся. Дело сделано, остался последний штрих. Лург подал своему помощнику знак.

Касаш вышел вперед и громко произнес:

— Достопочтенный глава города господин Орландо Гортекс и Его Преосвященство отец Буртус высказали свое мнение. Последнее слово за господином королевским судьей. Итак, Ваша Честь, виновна ли и если да, то какого наказания заслуживает присутствующая здесь Минлу Такулада Хин — дикая женщина из страны Кирм?

Мастон Лург удостоил своего помощника благосклонным взглядом, давая понять, что тот все сделал очень хорошо и поднялся со стула, собираясь объявить приговор.

Но тут на ноги вскочила маленькая девочка, хозяйка удивительного металлического пса, и звонко сказала:

— Ваша Честь, еще не время объявлять приговор, вы не выслушали свидетелей защиты.

Душу Мастона Лурга заполнило дурное предчувствие. Он холодно посмотрел на странную девочку с коротко остриженными черными волосами и большими синими глазами. Но конечно в его положении не следовало обращать внимание на глупые детские выходки и он, подняв взгляд вверх, начал произносить формулу приговора:

— Я, Мастон Лург, королевский судья города Туил…

Однако Элен не дала ему закончить:

— Ваша Честь, игнорирование свидетельских показаний стороны защиты, является грубейшем нарушением протокола ведения судебного заседания, это просто издевательство над нормами процессуального права.

У многих присутствующих отвисли челюсти. Для этого города было весьма удивительно услышать подобную фразу из уст шестилетней девочки.

На этот раз Мастон Лург не сдержался:

— Да успокоит кто-нибудь этого нахального ребенка или нет?! Касаш, вы ведете заседание или уже самоустранились?

— Мисс Элен, вам не следует так поступать, — пробормотал Кит, поднимаясь на ноги.

Девочка, услышав его слова по микродинамику в ухе, обернулась и ободряюще улыбнулась, мол все в порядке, я знаю, что делаю.

— Ну конечно-конечно, — голосом полным сарказма проговорил Кит, приближаясь к своей хозяйке.

Касаш растерянно взирал на маленькую девочку, справа от которой стоял громадный металлический пес, а слева представитель народа Лоя, положив свою ладонь на рукоять пуны. Собравшись с духом, Касаш сказал:

— Послушай, малышка, давай ты не будешь мешать взрослым заниматься их делами. Возвращайся к себе на место и пусть господин судья закончит свою речь.

Элен Акари посмотрела на Касаша и проговорила:

— Послушайте лучше вы меня, молодой человек. Я бы ни в коем случае не мешала взрослым заниматься их делами, если бы они не собирались совершить убийство невиновной женщины. И вы как судебный секретарь не хуже меня знаете, что приговор не может быть вынесен, пока не будут заслушаны свидетельские показания, как со стороны обвинения, так и со стороны защиты.

— Да сколько это будет продолжаться, — вскричал королевский судья. — Лейтенант Свадо, вы так и будете стоять в стороне и безучастно наблюдать за происходящим. Вы офицер королевской судебной гвардии или вешалка для мундира. Немедленно уберите этих троих с площади.

Касаш почувствовал облегчение, теперь это уже проблемы лейтенанта. Свадо сделал знак трем своим подчиненным и направился к Элен. Лейтенант был храбрым человеком, но сейчас он чувствовал себя мягко говоря не в своей тарелке. Он прекрасно знал, насколько опасны маленькие лоя и уж тем более его очень смущал этот диковинный металлический пес. Да и сама девочка, не пойми кто такая. Может она вообще (лейтенант чуть не покраснел от этой ребяческой мысли) волшебница.

— Ваша Честь, — поспешно заговорила Элен, — вы совершаете ошибку. Я понимаю, вам трудно воспринимать всерьез человека моего возраста и тем не менее я прошу вас это сделать. Я из очень далекой страны и мы немного отличаемся от вас.

Королевский судья молчал. Жители города привставали со своих мест, чтобы лучше видеть происходящее. Офицер и трое солдат неумолимо приближались к странной троице.

Кит повернул свою лобастую голову навстречу гвардейцам и издал рык. Специально подобранные частоты произвели на туилцев неизгладимое впечатление. Впрочем, Талгаро, со своим острым слухом, тоже пребывал в легком шоке. Страшный, рокочущий, вибрирующий звук ударил людей как будто в самое сердце. А трое солдат и их командир, на которых собственно и была направлена эта звуковая атака, отшатнулись как от порыва ветра, один упал на колени, схватившись за голову. И все четверо на некоторое время были дезориентированы и просто потрясены.

Тут вмешался пришедший в себя Талгаро. Отбросив за спину свою конусовидную шляпу, он сказал:

— Ваша Честь, я представитель народа Лоя, удостоенный чести быть проводником госпожи Элен — жительницы далекой северной страны Макора, призываю вас пойти нам навстречу и выслушать наши доводы.

Мастон Лург медленно опустился на стул. Он решил, что видимо рано обрадовался, дело еще не закончено. Да уж, не говори «Оп», пока не перепрыгнешь, с горечью сказал он себе. Впрочем, эта девочка и её пес, довольно интересные экземпляры, может быть удастся извлечь из них какую-то пользу.

Касаш решил взять всё в свои руки. В конце концов ведение заседания и было его делом. Он обратился к девочке:

— Госпожа Элен, мы совершенно согласны с вами, приговор не может быть вынесен пока не будут заслушаны свидетельские показания обоих сторон. Но бывают случаи, когда сторона ответчика не может привести в свою защиту никаких показаний кроме своих собственных. И на этот раз мы имеем как раз такой случай. У защиты нет свидетелей.

Мастон Лург одобрительно усмехнулся. Парень молодец, далеко пойдет.

— Вы ошибаетесь, господин секретарь, — абсолютно в тон молодому человеку ответила Элен. — Я свидетель защиты.

Девочка засунула руку в карман брюк и, зажав в руке заранее приготовленную таблетку, направилась к клетке.

Туилцы пребывали в замешательстве. Практически все, за исключением разве что королевского судьи. Он вдруг понял, что эта девочка не просто забавная и странная, она представляет реальную опасность, для его, Мастона Лурга, правосудия и порядка. Теперь он воспринял этого ребенка всерьез и ожидал от него больших неприятностей.

Девочка остановилась у прутьев клетки. Минлу растеряно смотрела в большие синие глаза странного ребенка. Девушка не понимала что происходит. Несколько минут назад она была одна против целого города, желающего убить её и вдруг кто-то приходит ей на помощь.

Элен протянула руку в клетку.

— Возьми это и проглоти, — быстро сказала она.

— Уберите её от клетки! — Яростно приказал Мастон Лург. — Она что-то передала ей, заберите это.

Солдаты, с большой неохотой, со всех сторон устремились к клетке.

— Глотай, не бойся, — сказала Элен, улыбнувшись. Она не обращала никакого внимания на происходящее вокруг движение. — Это просто лекарство, тебе станет лучше.

Талгаро выхватил свою пуну и бросился навстречу группе солдат, приближающихся слева. Те замерли. Они прекрасно знали о молниеносной стремительности движений Лоя и о смертоносности их оружия. Навстречу другим шагнул Кит, обнажив свои ужасные клыки. Но лейтенант Свадо, несмотря ни на что, в отличии от своих подчиненных решительно приблизился к девочке.

— Офицера нейтрализовать? — Услышала Элен голос своей собаки у себя в ухе.

— Нет-нет, Кит, все нормально, — тихо проговорила девочка, глядя в глаза молодой женщины.

Свадо, чувствуя, что громадный металлический пес наблюдает за ним, все же заставил себя взять ребенка за руку.

— Малышка, давай отойдем в сторону. Видишь господин судья не хочет, чтобы ты стояла здесь.

Элен доверчиво сжала грубые пальцы лейтенанта и с улыбкой поглядела ему в глаза.

— Конечно, господин офицер, — сказала она и Свадо усмехнулся.

Королевскому судье все это очень не нравилось. Он увидел как обвиняемая что-то сунула себе в рот.

— Заставьте её выплюнуть это, — закричал он. — Ты, с копьем!

Солдат уткнул свое оружие девушке в спину. Минлу уходя от боли, подалась вперед. Она уперлась в прутья клетки. Удивительный белый кругляшек, переданный ей девочкой, быстро растворялся во рту, наполняя его чудесным сладким вкусом. Минлу быстро глотала приятную массу.

Копье стало давить сильнее. Девушка, перенося боль, закрыла глаза.

— Плюй, сука, — рявкнул солдат с копьем. Другой подскочил спереди и, сквозь прутья решетки, стукнул девушку кулаком в живот. Минлу инстинктивно качнулась вперед и врезалась лицом в прутья, с трудом удержала еще не проглоченные остатки сладкой массы во рту. Солдат схватил её за горло и начал давить

Элен обернулась на шум и стон. Увидев что происходит, она рванулась к девушке на помощь, но лейтенант удержал её за руку. Блестящими от слез глазами она посмотрела на Свадо, а потом звонко закричала:

— Кит, помоги ей! Помоги!

Жители города уже повскакивали со скамеек и устремились вперед, судебный процесс становился все интереснее и интереснее.

Кит, один из самых совершенных роботов знаменитой «StarIntel», действовал быстро и четко. Оказавшись возле клетки, взмахом могучей лапы он отшвырнул солдата, ударившего Минлу в живот. Солдат отлетел как пушинка и с треском врезался в крыльцо. Затем Кит приоткрыл пасть и посмотрел на гвардейца с копьем. Тот схватился за шею, начал отступать назад и повалился на землю. Все было просто. Металлический пес выстрелил в него иглой с очень сложным химическим составом, парализующим на некоторое время нервную деятельность человеческого организма. Стрелял Кит изо рта и конечно же не промахивался.

Боль ушла. Вся. Минлу улыбаясь, медленно сползала по прутьям клетки. Невероятная свежесть и легкость наполняла её тело. Дурнота, тяжесть и шум в голове, болевые ощущения в истерзанных ягодицах и спине исчезли. Девушка стояла на коленях, держась за прутья. Открыв глаза, она увидела перед собой большую собачью физиономию из блестящего серебристого металла. Эта физиономия самым натуральным образом широко улыбалась. Минлу не выдержала и засмеялась.

Люди вокруг застыли в изумлении и страхе и молча смотрели на смеющуюся девушку.

Элен вынула свою ладошку из руки лейтенанта и обернувшись к королевскому судье сказала:

— Ваша Честь, может быть теперь вы соблаговолите заслушать свидетеля защиты. За вашего храброго копейщика не волнуйтесь, через несколько часов он полностью придет в себя.

Злоба, черная злоба охватила королевского судью. И даже ни на эту маленькую паршивку, сующуюся не в свое дело, нет, его взбесила эта иноземная сучка, посмевшая почувствовать себя хорошо и даже улыбнуться. Может даже она вдруг испытала надежду, что сумеет выпутаться из этой передряги. Ну что ж, судья был опытным и главное терпеливым человеком, он получит все что хочет, так было всегда. А за свои наглые неуместные надежды кирмианка заплатит болью.

— Пусть все разойдутся по местам, — спокойно сказал Мастон Лург, — и уберите этих двоих.

Жители города, возбужденно переговариваясь, вернулись на свои мета. Солдаты, стараясь держаться подальше от клетки и особенно от сидящего рядом с ней пса, унесли в сторону двух своих товарищей.

— Продолжай, Касаш, — приказал королевский судья.

Молодой человек, совершенно сбитый с толку попытался собраться с мыслями. Он прокашлялся и заговорил, обращаясь к хозяйке металлического пса со всевозможным почтением:

— Значит вы утверждаете, госпожа Элен, что вечером четвертого дня вы были возле делянки у Зовущего лога и видели происходящее?

— Вы позволите мне занять место свидетеля?

— О-о, извините, конечно же, прошу вас, садитесь.

Девочка села на ветхий стул. Кит улегся возле клетки, Талгаро встал рядом с собакой. Минлу же позволила себе опуститься на пол клетки и никто не посмел ей возразить. Но королевский судья конечно же все замечал и черный провал злобы в его душе становился глубже.

Элен развернулась, встав на стул коленями. Глядя Лургу в глаза, она сказала;

— Ваша Честь, по-моему, судья должен быть абсолютно объективен по отношению к обвиняемым.

Всем окружающим эта фраза показалась немного невпопад, но судья внутренне вздрогнул. Девочка как будто услышала его эмоции.

6

Ему нравилось его имя. Как же красиво оно звучало, почти пелось. Но это было в другой жизни. Там на бескрайних красных равнинах его родного мира, в окружении меняющих свою форму огромных валунов и деревьев. Теперь же, с этим телом, у него даже не было органов, которые могли бы хотя бы приблизительно воспроизвести удивительное сочетание невообразимых частот, составляющих его имя.

Сейчас его называли Ташунг. Но это имя он не любил и предпочитал именоваться 7024, в цифрах было хоть какое-то приближение к утраченным навсегда совершенству и красоте. Это число обозначало цветовую волну неба той планеты, где он когда-то родился. Это было в такой невообразимой пропасти прошлого, что если бы он представлял время так же как эти примитивные существа вокруг него, то он бы сошел с ума от ужаса.

Сейчас он сидел на четвертой скамейке главной площади какого-то очередного поселения этих животных и со скукой наблюдал за происходящим. Со своей способностью к эмпатии, он с легкостью разбирался во всех никчемных хитросплетениях их жалких эмоций и желаний.

Злоба главного чиновника была очевидна. Его бесила эта самка в клетке, особенно то что она позволила себе опуститься на пол.

— Ваша Честь, по-моему, судья должен быть абсолютно объективен по отношению к обвиняемым, — сказал один из детенышей, обращаясь к главному чиновнику.

Ташунг вдруг понял, что этот детеныш отличается от своих сородичей. Он присмотрелся к нему повнимательнее. Происходило что-то непонятное. Он совершенно не мог увидеть эмоциональный настрой этого существа. 7024-ре ощутил укол легкого стыда. Он чуть не упустил нечто важное. Он наблюдал, но не видел. Быстро восстановив в памяти недавние события, он узнал, что субъекта именуют Элен. Даже пол детеныша он не смог определить самостоятельно, лишь из обращения «госпожа» он сделал вывод о половой принадлежности. Женщина, вернее конечно маленькая женщина, то есть, (Ташунг некоторое время подыскивал нужное слово), девочка. Странная девочка. А её спутники, Лоя и собака? Ну с маленьким Лоя кажется все ясно. Мечтает вернуться домой, хочет кому-то что-то доказать, напряжен и насторожен, полон нелепых понятий о благородстве и чести, изо всех сил пытается быть тем, кем не является. В общем совершенно ничем не примечателен и не интересен. Так, а собака? «Кит, помоги ей. Помоги», — кричала девочка. Значит его зовут Кит и судя по всему он вполне разумен, но в тоже время совершенно очевидно, что он не живой. 7024-ре заволновался. Он ещё никогда не встречался с подобным, но знал о существовании таких созданий от других своих сородичей. Жуткое порождение машинной цивилизации. Попытка искусственно смоделировать разум. Робот или может быть даже кибернетический организм, соединение живого и неживого. Но народы, населяющие эту планету, были не в состоянии произвести такое. Это Ташунг знал совершенно точно. Его сородичи никогда не создавали баз в мирах, на которых научно-технический уровень поднялся выше колеса и лука. Механические игрушки Лоя были не в счет, они не опасны и бесконечно примитивны. Этот робот не мог быть произведен Лоя. Он продукт совершенно иных технологий. А это значит только одно — это пришельцы.

Кто они, что им нужно? Уничтожить их сразу или пленить и доставить на базу? Нет, спешить не надо, решил 7024-ре. Некоторое время он будет наблюдать, он прекрасно маскирован, раскрыть его невозможно. Потом он свяжется со своими и уже вместе они решат, как им поступить с пришельцами.

7

— Итак, госпожа Элен, вы утверждаете, что вечером четвертого дня вы находились рядом с делянкой у Зовущего лога и видели произошедшие там события? — Касаш уже вполне владел собой и ситуацией, и речь его лилась без запинки.

— Нет, господин секретарь, я этого не утверждаю, — спокойно ответила девочка.

Зрители зашумели. Молодой человек оторопело уставился на маленькую свидетельницу. Недавно обретенное им владение ситуацией испарилось.

— Тогда каким, позвольте узнать, образом вы собираетесь свидетельствовать в защиту обвиняемой, на каком основании?

Элен Акари выдержала паузу. Все вокруг были заинтригованы и с нетерпением ждали ее ответа. Девочка посмотрела в карие глаза молодого человека.

— Я намерена свидетельствовать в защиту обвиняемой на том основании, что я обладаю способностью с абсолютной точностью определять лжет человек или говорит правду.

Все присутствующие замерли, кое кто с раскрытыми ртами и округлившимися от изумления глазами. Даже Кит смотрел на свою хозяйку удивленно. Он прекрасно знал, что Элен действительно обладает этой способностью, но такой выходки он от нее не ожидал. Ведь было совершенно очевидно, что ее просто поднимут на смех.

"Мисс Элен, то что вы затеяли весьма опасно", сказал Кит по радио, "и… и, клянусь постоянной Планка, очень глупо." Элен чуть улыбнулась. Клятвы различными учеными, научными законами, константами и коэффициентами являлось одной из привычек Камилы Кесады, героини детективного сериала "Мир за твоим окном", который девочка обожала. "Милый мой, любовь это тоже глупость, но разве мы можем не совершать её", очень тихо ответила Элен еще одной фразой из сериала. "Мисс Кесада никогда бы так не поступила", прибегнул робот к последнему средству. "А Джулиан Брэд да". Кит послал хозяйки аудиосмайлик: "Я сокрушен и в отчаянье", забавный человечек горько качает головой, обхватив её руками. Элен опять улыбнулась.

Касаш наконец обрел дар речи.

— Боюсь, что суд нашего королевства не может рассматривать подобный довод в качестве свидетельства.

— Почему же? Разве хоть один ваш закон хоть что-то говорит об этом?

— Ну, конечно, нет. Такого никогда просто не было.

— Все когда-нибудь случается впервые, — назидательно сказала Элен, — значит пришло время создать подобный прецедент.

Касаш хмуро посмотрел на девочку. Она была чересчур уж умной для своего возраста. Хотя он уже ни в чем не был уверен. Может она просто выглядит восьмилетней, а на самом деле ей лет триста. Касаш беспомощно взглянул на королевского судью.

— Я думаю пора прекращать этот балаган, — сказал Мастон Лург.

— Что вы имеете в виду: мое выступление или ваш суд? — Спросила Элен, встав со стула и повернувшись к судье.

Несколько зрителей заулыбались. Усмехнулся и Орландо Гортекс.

— Послушай-ка меня, малышка, — Мастон Лург впервые обратился к Элен прямо, — ты вне всяких сомнений чужестранка. Ты пришла в нашу страну, ты пришла на наш суд и ведешь себя дерзко и нагло. Нам все равно кто ты такая, у нас свои законы и правила. А ты позволяешь себе кричать, вмешиваться, калечишь наших солдат. С какой стати? А если мы не согласимся с тобой, ты что натравишь на нас своего пса? В твоей стране такие обычаи?

— А как бы вы поступили, Ваша честь, если бы вы знали совершенно точно, что человек невиновен, но люди готовы осудить и приговорить его?

— Ты не можешь знать этого совершенно точно.

— Я могу доказать это.

— Как, показав пару базарных фокусов?

— Неужели ради определения истины, вы не хотите дать мне даже попробовать?

— Хорошо, попробуй, — неожиданно согласился Лург. — В твоем распоряжении судебный секретарь.

Касаш вздрогнул.

Люди в большинстве своем восприняли разрешение королевского судьи весьма положительно. Им было очень любопытно. Даже если это действительно просто фокусы, то и это уже неплохое развлечением, тем более задаром. А вдруг и вправду настоящее волшебство. Люди были заинтригованы.

— Господин секретарь, — обратилась Элен к Касашу, — прошу вас загадать любое слово.

— Загадал.

— Если вам не трудно, напишите его на бумаге и отдайте её господину судье.

Молодой человек поднялся на крыльцо, подошел к столу, раскрыл свою папку, вынул лист, взял перо и обмакнув его в чернильницу, написал слово. Затем протянул лист Мастону Лургу.

Элен стояла к крыльцу и столу спиной.

— Я закончил, — объявил Касаш.

— Хорошо, тогда спуститесь обратно ко мне.

Молодой человек повиновался.

— Встаньте напротив меня.

Девочка с легкой улыбкой смотрела Касашу в глаза.

— Я вижу вы немного боитесь, но напрасно, я ничего вам не сделаю. Я прошу вас произносить такую фразу: «Я написал слово» и дальше называйте любое слово. Но в какой-то раз, по вашему усмотрению, назовите то самое слово, что вы загадали. Вам ясно?

— Вполне.

Элен ободряюще улыбнулась.

— Прошу вас.

— Я написал слово «город», — произнес Касаш.

— Ложь, — тут же сказала девочка.

— Я написал слово «Валан — Ян».

— Ложь.

Касаш вдруг почувствовал неподдельный интерес к происходящему.

— Ну хорошо, я написал слово «скамейка».

— Ложь, — с легкостью определили Элен.

— Я написал слово «комедиантка».

— А вот это правда.

Все присутствующие с немым вопросом уставились на Мастона Лурга. Тот, оттолкнув от себя лист бумаги, нехотя произнес:

— Да, это то самое слово.

— Вы удовлетворены, Ваша честь? — Спросила девочка.

Лург мрачно ответствовал:

— Как я и говорил это не больше чем базарный фокус. И основывать на этом вынесение судебного приговора недопустимо.

— Вы ошибаетесь, Ваша честь. Я действительно совершенно точно могу определить лжет человек или говорит правду.

Элен повернулась к зрителям и быстро сказала:

— Я прошу любого из присутствующих назвать факт из своей жизни и я скажу говорит он правду или нет. Попробуйте обмануть меня.

Люди охотно согласились на предложение странного ребенка. Встал молодой мужчина в восьмом ряду.

— Меня зовут Ригор, — крикнул он.

— Вы лжете, — тут же ответила Элен.

— Хорошо, — мужчина улыбнулся и, указав на сидящего рядом, сказал: — Это его зовут Ригор.

— Это правда.

Мужчина одобрительно хмыкнул и уселся на свое место.

Встал другой.

— У меня пять детей, две дочери и три сына.

— То что пять правда, остальное нет.

— Четыре дочери и один сын.

— Неправда.

Мужчина тяжело вздохнул.

— Пять дочерей.

Элен улыбнулась.

— Да, у вас действительно пять дочерей.

Поднялся третий.

— Моей жене тридцать восемь лет.

— Неправда.

— Тридцать пять.

— Нет.

— Тридцать один.

— Да. Только я должна вас предупредить. Я вижу, что вы верите в это и считаете это правдой, но возможно, что в действительности это и не так.

— Конечно не так, — крикнул кто-то, — Рутильде за сорок.

— Это кому за сорок, а, ты, козел плешивый! — Раздался женский крик.

По рядам прокатился смех.

— А пусть она сама скажет.

— Точно. Рутильда, сколько тебе лет, скажи девочке.

— Да пошли вы, кобели проклятые.

На скамейках снова засмеялись.

Вдруг поднялась молодая женщина. На её лице не было ни тени улыбки. Она сказала:

— В своей жизни я спала только с одним мужчиной.

Вокруг все затихли. Было очевидно, что тут какая-то семейная дрязга и Элен осторожно спросила:

— Вы уверены, что вы хотите услышать мой ответ.

Женщина посмотрела девочке в глаза и повторила:

— Я спала только с одним мужчиной.

— Вы говорите правду.

Молодая женщина опустилась обратно на скамейку, а по лицу сидящего рядом молодого человека было ясно что ответ предназначался ему.

Поднялся мужчина.

— У меня брат старпомом в королевском флоте служит.

— Вы говорите правду.

Люди продолжали вставать и произносить утверждения, в основном семейного характера. «Я не был вчера там — то или у той — то», «Я не пропивал», «Я не говорила» и так далее. Наконец встал молодой человек и очень серьезно сказал:

— Я люблю Марину. Всё сильней день ото дня.

Элен ответила не сразу.

— Вы говорите правду, но в рамках того что вы лично подразумеваете под словом любить. Я надеюсь вы понимаете меня.

Больше никто не вставал. Элен решила выяснить общий эмоциональный настрой собравшихся на площади людей. Пока ещё для неё это было непростой задачей — воспринимать ауры сразу нескольких десятков, а то и сотен или тысяч живых существ, плотно объединившихся в компактную группу. Для Элен это приблизительно походило на то, как если бы она слышала сотни разных, одновременно звучавших музыкальных произведений, отчасти сливающихся друг с другом. Охватывая единым взглядом сидевших и стоявших перед ней людей, она увидела в общем-то однородный, привычный и в целом доброжелательный фон, составленный похожими, созвучными аурами землян, поглощенных общим интересом и переживанием. Хотя конечно и с некоторыми отдельными всплесками и искажениями сильных и даже темных эмоций, бурлящих пятен ненависти и злобы. И вдруг девочка отшатнулась, наткнувшись на абсолютно черный провал.

Элен в ужасе застыла, неотрывно глядя на прекрасную молодую светловолосую женщину, стоявшую в одном из последних рядов. До этого момента Элен никогда не видела ничего подобного. Молодую женщину словно окружало едкое, плотное чернильно-черное облако, составленное из клякс и комков, медленно перетекающих друг в друга. При этом вся эта зияющая чернота время от времени пронизывалась ломаными зигзагами яростно-багровых и пурпурных нитей, которые вспыхивали и рассыпались мириадами искр. Аура то и дело набухала, раздувалась и выпрастывала из себя безобразные протуберанцы, которые через минуту съеживались, утончались и вроде как растворялись, оставляя едва заметный темный шлейф. Элен была потрясена, подавлена и напугана. Это черное густое клубящееся образование, окружавшее незнакомку, представлялось не просто нечеловеческим, оно, по мнению Элен, вообще не соответствовало никакому знакомому ей проявлению жизни. Из всех виденных ею своими глазами живых существ, никто, ни земляне, ни представители других разумных рас, ни животные, ни рыбы, ни птицы не проявляли ничего и близко похожего к этому чернильному мареву. Молодая красивая женщина, словно окутанная ветром и тьмой, казалось вся неистово пульсирует темной энергией, какой-то инфернальной, древней, хаотичной силой, абсолютно жестокой и безжалостной в своем ледяном равнодушии. Элен вдруг осознала что незнакомка пристально смотрит ей в глаза и девочка почти задрожала, чувствуя себя так словно обжигающе холодный ветер скребёт напрямую по её обнажённому беззащитному сердцу. "Она знает что я знаю!", с ужасом поняла Элен. Но это был не животный, физиологический ужас, а некое почти мистическое, вскрывающее сердцевину души потусторонним холодом переживание, совсем ей непривычное. И словно откуда-то издалека, еле слышно до неё донёсся голос судьи.

— Ну все хватит, — сердито сказал Мастон Лург. — Это зашло слишком далеко.

Элен медленно повернулась к судье и тот с удивлением обнаружил, что девочка чем-то не на шутку испугана.

— Если я попрошу тебя прекратить свое выступление, ты послушаешься или будешь натравливать на нас своего пса? — Спросил королевский судья.

Девочка была слишком потрясена, чтобы продолжать борьбу. Она посмотрела на судью и произнесла:

— Я могла бы, Ваша честь, спросить вас действительно ли вы считаете эту девушку виновной, но думаю вы не ответите мне.

Все присутствующие молчали и неотрывно следили за девочкой.

Элен подошла к Киту и Талгаро. Надела свою куртку, взяла рюкзак и, посмотрев на Минлу, тихо сказала:

— Прости.

Затем быстро пошла прочь. Её друзья последовали за ней.

8

Ташунг был взволнован, он практически пребывал на грани паники. Это существо, этот детеныш, эта девчонка вне всяких сомнений узнала его. То есть конечно не то чтобы узнала, а просто каким-то образом разглядела что он не человек. Что именно она поняла и подумала 7024-ре не знал и это пугало его ещё больше. Его имитация самки одного из видов населяющих эту планету была идеальной. Ни по каким физическим параметрам, доступным наблюдению этих примитивных существ, они не могли раскрыть его. И все-таки эта девчонка смогла. Нужно срочно принимать меры.

9

«Зачем ты разбудил меня, 7024-ре?»

«Прости меня, Дагатор 35. Но, по моему мнению, происходит нечто важное. Некто странный появился в поле моего наблюдения. Смотри и слушай».

Ташунг направил поток своей памяти по каналу мысленной связи. Дагатор 35, один из аринов, один из Великих Координаторов узнает все мельчайшие подробности происшедшего, так, будто он сам присутствовал в этот день на площади в Туиле и наблюдал этот судейский фарс.

7024-ре почувствовал заинтересованность своего повелителя.

«Кто она такая?» — Спросил Дагатор 35.

«Не знаю, я даже сначала предположил, что возможно она одна из нас, но нет, она определенно та кем кажется: человеческий детеныш женского пола».

«Я согласен с тобой. Ты обратил внимание на метку на её собаке, 054MD1C40204 и эмблема одной из корпорации человеческого сектора. Они из Звездного Содружества»

«Это ясно. Но разве в Системе есть существа или технологии способные распознать нашу имитацию?»

«До сих пор таковых не было. Возможно, она просто феномен. Каким образом она определяет ложь и правду?»

«Мне не ясно это, Владыка. Я не способен на это, хотя и очень тонко чувствую настроения этих существ. Она как будто видит что-то»

«Что? Читать мысли она не может. Это невозможно с ее уровнем сознания»

«Не знаю»

7024-ре немного помолчал и спросил:

«Я должен уничтожить её?»

«Конечно же нет. По крайней мере не сейчас». — Дагатор 35 сделал паузу. — «И вообще было бы замечательно, если бы ты сумел доставить ее к нам. Что ты об этом думаешь?»

«Она видит, что я не человек. Это пугает ее и добровольно она со мной не пойдет. Ты хочешь чтобы я сделал это насильно?»

«Если иного пути нет, то да. Но так чтобы она осталась целой и невредимой, абсолютно. Ты понимаешь меня?»

«Конечно, владыка»

«Ты уверен, что справишься с ее роботом?»

«Нет, не уверен. Люди очень изобретательны, и эти их устройства становятся все хитроумнее и сложнее. Однако если он все еще подвержен воздействию электромагнитного поля, я по крайней мере сумею его нейтрализовать на какое-то время. Если и это мне не удастся, то я найду способ как обойти робота, не сомневайся, владыка.»

«Хорошо, я верю в тебя. Но все же если ты решишь, что тебе нужна помощь, обращайся не раздумывая»

«Благодарю тебя. Твоя воля и мудрость ведут нас. И да будет наш путь освещен твоей вечной славой».

10

Покидая город, Кит, внимательно наблюдал за своей хозяйкой. Он конечно заметил что под конец её выступления в суде с ней что-то произошло. Девочка выглядела подавленной и словно бы расстроенной и растерянной.

— Что-то не так, мисс Элен? — Наконец спросил он по радиосвязи.

Девочка задумчиво посмотрела на него.

— Я видела странную ауру, — тихо сказала она.

Кит вопросительно глядел на неё.

— Очень странную. Нечеловеческую. Совсем черную. Я никогда не видела такой прежде. Я… я не понимаю кто это был.

Кит относился к необычным способностям девочки вполне спокойно. Воспринимая это как еще одну из бесчисленных неразгаданных тайн Вселенной. Эти тайны не сильно будоражили его искусственный мозг, все они для него были просто проявлениями некоторых, до поры до времени, неустановленных закономерностей, принципов и сущностей какой-нибудь из наук.

— Не расстраивайтесь, мисс Элен, — сказал он по радио. — Не стоит уделять этому большого внимания. Кто знает что за существо вы видели. Мы ведь даже не знаем что из себя представляют эти ауры и каким образом вы их видите. Так стоит ли удивляться что они время от времени приносят сюрпризы. И ту которую вы увидели сегодня говорит лишь о том что значит иногда они бывают и такими.

Легкомысленное отношение любимого пса немного развеяло задумчивость девочки. А как только они оказались за городом, в окружении удивительно симпатичных, приятных душе и глазу спокойных светлых рощ, Элен и совсем успокоилась. В самом деле, ведь они на чужой незнакомой планете, мало ли кого здесь можно встретить. Хотя конечно забыть об этом она уже не сможет. То что она увидела по-настоящему напугал её. Эта женщина, вернее даже некое существо выглядело абсолютно как человек, но Элен ни на секунду не сомневалась что это был кто угодно но только ни её соплеменник из неугомонного рода людей славного вида хомо сапиенс. Она припомнила как дядя Вася Шатров, справившись с очередной хитроумной проблемой, с улыбкой говорил: "Вот так вот, знай наших, ведь мы ж всё-таки не кто-нибудь, а хомо, мать его, сапиенсы!" Элен улыбнулась, окончательно успокоившись. Образ страшной незнакомки исчез из её головы.

Маленький лоя привел их в замечательное место.

Они расположились на живописной лесной поляне, покрытой мягкой, темно — красной травой. Элен разложила на куске дезинфекционной белой ткани свой нехитрый походный рацион и потчевала им маленького Лоя. Рацион состоял из обычных концентратов, входящих в стандартный набор любого звездного путешественника, но для Талгаро все эти диковинные кушанья представлялись невообразимыми произведениями кулинарного искусства далекой неведомойстраны. Он сидел в позе лотоса, откинув свою шляпу за спину, откусывал крохотные кусочки от странных кубиков и с изумлением на лице жевал и глотал удивительно вкусную массу, которая казалось буквально разбухала у него во рту.

— О, мисс Элен, это восхитительно, — искренне восклицал Талгаро. Он перенял обращение «мисс» у Кита, посчитав что это видимо какой-то официальный титул его новой знакомой. — Ничего подобного я не видел за всю свою жизнь. Они такие маленькие, но такие питательные.

Элен достала из рюкзака металлическую флягу, отвинтила пробку, налила в нее немного жидкости по цвету напоминавшей обычную воду и протянула Лоя:

— На, запей.

Талгаро выпил.

— Какой-то ягодный напиток, — проговорил он.

Девочка улыбнулась.

— А во флягу я наливала обычную воду из ручья, — сказала она.

У Талгаро округлились глаза.

— Невероятно, — пробормотал он, — опять волшебство.

— Ну, немножко.

Когда с приемом пищи было закончено, и Элен и Талгаро сидели, привалившись к теплому металлическому боку огромного пса, блаженно щурясь на приятный мягкий свет Яны, девочка осторожно спросила у Лоя, что он думает об осужденной девушке.

После сытного обеда, с плотно набитым чревом, Талгаро был не прочь и поразглагольствовать. Однако эта тема разговора казалась ему не самой подходящей.

— Она кирмианка, а значит ничего хорошего я сказать о ней не могу.

— Почему? — Удивилась девочка.

— Разве ты не знаешь? Кирмианцы единственные из народа Омо, кто вел настоящие войны с Лоя. Они ненавидят нас, приписывают нам всякие глупости и мерзости, тогда как сами охотятся на нас как на зверей и даже, представь себе, едят нас как животных. В общем, дикари они и есть дикари. И честно говоря, я не очень удивился и опечалился, увидев в клетке одну из них.

— Но ведь это неправильно, Тал. Прости, но даже если все действительно так как ты говоришь, то все равно не следует относиться к этому конкретному человеку негативно только потому что он из народа, с которым вы вели войну, это стереотип и предубеждение. Нужно быть выше этого. Скажи мне, если не секрет, что вам приписывают кирмианцы?

— Да всякие несуразности. Будто мы воруем их младенцев, чтобы приносить их в жертву своим подземным божествам, насылаем на их народ порчу, губим или крадем их урожай, крадем их лошадей, заманиваем их в ловушки, одурманиваем их ядами и зельями и глумимся над ними.

— И все это неправда? — Элен пристально посмотрела на Талгаро.

— Ну в общем да. Хотя конечно, среди моего народа есть некоторые отсталые или даже полудикие трибы, которые порою вредят и своим сородичам и людям. Но в любом случае, даже если какие-то неблаговидные поступки со стороны Лоя и имели место, то совершенно точно это не те ужасы и подлости, которые приписывают нам кирмианцы.

— Хорошо. Ну а теперь представь, что эта женщина, кирмианка, будет презирать и ненавидеть тебя, только зато что ты Лоя, хотя ты и не делал зла ее народу. Ты счел бы это правильным с ее стороны?

— Конечно нет, мисс Элен. Но ты права, я не должен относиться к ней с омерзением, только потому что она кирмианка. Однако, так или иначе, я ей не доверяю и с этим я ничего не могу поделать.

— Ну ладно, отрешимся от ее народной принадлежности. Давай отнесемся к ней просто как к человеку. Скажи, разве горожане поступили с ней справедливо?

— Знаешь, справедливость народа Омо, то есть твоего народа, мне всегда казалось несколько странной, немного не соразмерной что ли. Но с другой стороны кто я такой чтобы судить. Эта женщина убила человека, кормильца рода, и она конечно виновна.

— Вот как. То есть если женщину пытались изнасиловать, а она посмела защищаться, то она виновна?!

— Ну, изнасилование, это как я понимаю крайняя степень межполового влечения, так сказать, последняя стадия подтверждения физической привлекательности одного субъекта другим. Неужели за это убивают?

Элен покосилась на своего собеседника.

— Тал, у тебя есть сестры?

Талгаро улыбнулся и как-то странно поглядел на девочку:

— Целых девять. Но только они же и братья.

— Как это?

"Лоя — гермафродиты", подсказал по радио, якобы дремлющий Кит и добавил насмешничающий аудиосмайлик. Девочка, незаметно, ткнула робота локтем, мол, "мог бы и раньше сообщить".

— Дело в том, что у Лоя нет мужчин и женщин, как у других народов, — тем временем объяснял Талгаро. — Каждый из нас зачинает ребенка в определенное время и при определенных условиях. Ты ничего не знаешь о нас? Там откуда ты родом разве совсем нет лоя?

— Совсем. И ты тоже можешь родить ребенка?

— Могу.

Элен глядела на лоя с удивлением. До этого момента она упорно воспринимала его почему-то исключительно как мужское существо, а теперь оказывается он может быть мамой. Это сбивало её с толку.

— И у тебя есть дети?

— Нет, — ответил Талгаро и девочка чутко уловила промелькнувшее напряжение в его ауре. Но она упрямо хотела довести свою мысль до конца.

— Хорошо, значит ты понимаешь, что значит быть женщиной. Теперь представь, что у вас все-таки есть мужчины и для того чтобы тебе зачать, нужно чтобы лоя-мужчина…, — тут она на миг споткнулась, чуть покраснела, но заставила себя продолжить: — поместил в тебя своё семя. И во время этого процесса лоя-мужчина испытывает огромное, ни с чем несравнимое удовольствие. И вот какой-то плохой лоя-мужчин, желая лишний раз испытать это удовольствие, ловит тебя, связывает и насильно помещает в тебя своё семя. Как бы ты к этому отнесся?

Талгаро недоуменно покосился на девочку. "Мисс Элен, вам не кажется, что подобные разговоры совершенно не подходят для столь юной особы как вы?", осуждающе сказал Кит и отправил аудиосмайлик строгого, хмурого лица.

— Мисс Элен, я не совсем уверен что мы понимаем друг друга. И вообще стоит ли нам вести беседы на такие темы, ведь, насколько я понимаю, по меркам твоего народа ты всё-таки совсем еще ребенок?

Элен, чуть раздраженная двойной атакой, заявила:

— Пусть это тебя не беспокоит. О сексе я знаю уже давно.

— О сексе? — Не понял Талгаро.

— Ну то есть о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они хотят завести ребенка или просто очень сильно любят друг друга.

Талгаро выглядел растерянным.

— Разве это нормально? — Неуверенно спросил он.

"Вот именно", поддакнул Кит по радио.

— Нормально, — заверила девочка и получила аудиосмайлик "очи горе". — Так чтобы ты почувствовал к этому лоя-мужчине?

Талгаро пожал плечами.

— Но разве женщины-омо не получают также "ни с чем несравнимое удовольствие" от этого процесса? — Осторожно спросил он.

— Только если всё происходит по обоюдному согласию, — категорично сказала девочка.

— Но если даже кирмианке не хотелось делать этого именно в эту минуту и именно с этим мужчиной, неужели лесоруб заслуживал смерти? Что в этом такого ужасного? Она так сильно не хотела ребенка? И разве ребенок у вас зачинается непременно всякий раз, когда мужчина-омо помещает семя в женщину-омо?

— Н-нет, — неуверенно ответила девочка, — не всегда.

— А когда? — С любопытством спросил Талгаро.

— Ну-у, когда женщина готова к этому, — краснея и совсем уже неуверенно проговорила девочка.

— Ну вот, — победно сказал лоя, — а кирмианка наверняка не готовилась тогда к этому и не понесла бы от лесоруба. Они бы просто оба получили удовольствие и всё. Что в этом такого страшного?

— Изнасилование это ужасно, — твердо сказала девочка. — Это жуткое потрясение для женщины. Это страшное оскорбление для неё. Хуже ничего и не придумаешь.

— Почему? — Искренне удивился лоя.

"Та-да-да-там", проиграл Кит по радио музыкальный отрывок и затем полилась быстрая, тревожная, нагнетающая мелодия. "Сейчас будет развязка", насмешливо сообщил он. Элен снова ткнула его локтем и музыка смолкла.

Она не знала почему. Изнасилование она представляла себе очень смутно. Процесс полового размножения homo sapiens они проходили на биологии, но об изнасиловании им не рассказывали. Информацию об этом она почерпнула из детективных сериалов, Камила Кесада говорила об этом с омерзением и гневом и Джулиан Брэд был с ней согласен, а потому и Элен не сомневалась что это нечто ужасное.

— Ну хорошо, пусть будет не изнасилование, — сдалась она. — Если твоему… э-э сородичу кто-нибудь нанесет ужасное оскорбление, попытается сильно избить его, разве ты обвинишь его потом в том, что защищаясь, он убил нападавшего?

— Нет, конечно. Но разве лесоруб хотел избить кирмианку?

— Да он хотел убить её! Ты же слышал он бросался на неё с топором.

— Но ведь это уж после того как кирмианка сама ударила его. Всем известно мужчины-омо очень вспыльчивы и ясное дело он рассвирепел после того как его ударила женщина. Это ведь страшное унижение для мужчины-омо, разве нет?

Элен вздохнула про себя. "Какой же он глупенький", с легким раздражением подумала она. Но тут же одернула себя: конечно лоя никакой не глупый, а просто другой и совсем не обязан понимать то, что ей самой кажется очевидным.

Она припомнила как однажды мистер Дарантол, живущий на одной улице с семьёй Акари, оттаскал за уши её и Артура Финча, за то что они устроили водяные войны из пневмобрызгалок рядом с его домом. Мистер Дарантол, пожилой, сухопарый, костлявый, хмурый человек, покрытый странным багрово-синюшным загаром, большую часть жизни провёл на суровой планете Арида, полной жутких пустынь и раскаленных под огромным бело-синим солнцем скал. И лишь несколько альфа-лет назад разбогатевшие дети уговорили отца переселится на одну из Небесных Жемчужин и купили ему небольшой уютный домик на Макоре. И ничто на свете бывший аридец так не ценил как обычную воду. В тот день Кита рядом с Элен не было, робот находился на техосмотре у дедушки, и потому мистеру Дарантолу удалось вдоволь поиздеваться над двумя беззащитными малышами. Полная яростного негодования, с горящими ушами, Элен примчалась домой, бросилась к отцу и потребовала чтобы он немедленно посадил злобного старикашку в тюрьму за насилие над детьми. Валентин Акари, кое-как успокоив дочь и выяснив что случилось, взял её на колени и спросил: знает ли она что такое Арида. "Эта та дрянная планета откуда явился этот злой гоблин", выпалила девочка. Отец строго посмотрел на неё, попросил быть немного почтительнее к пожилому человеку, а потом красочно живописал условия, в которых земляне живут на Ариде. После чего предложил дочери не садить мистера Дарантола в тюрьму, а попытаться понять его, представить что значит для него вода и как для него выглядела их невинная забава. И добавил, что взаимопонимание вещь порою очень сложная и над ней приходится тяжело потрудиться, но она определенно того стоит. Затем сказал, что если завтра утром она всё еще будет желать видеть мистера Дарантола в тюрьме, он позвонит шерифу округа. Но утром Элен, холодно и с достоинством, объявила, что не нужно звонить шерифу, она прощает мистера Дарантола. Отец усмехнулся и предложил ей как-нибудь зайти к соседу и сообщить ему что теперь она понимает его чувства к водяным забавам и не сердится на него. Дождавшись возвращения Кита, Элен еще пару дней собиралась с духом и однажды утром, в сопровождении огромного металлического пса зашла во двор "злобного старикашки". В руках она несла чудесный фруктовый пирог, который она специально заказала в элитной пекарне "Ангельская кухня". Мистер Дарантол вышел на крыльцо, тяжелым взглядом посмотрел на ребенка и могучего робота и хмуро поинтересовался чего ей здесь нужно. Элен, потупив взор, сбивчиво и торопливо сказала, что теперь она прекрасно понимает какие сильные отрицательные эмоции вызвала у мистера Дарантола её игра с водой, ей и Артуру не следовало так глубоко ранить чувства пожилого человека, столько дет прожившего на Ариде, но они сделали это не по злому умыслу, а лишь по недомыслию и "вот это вам". И она храбро приблизилась к высокому багрово-синему мужчине и протянула ему пирог. "А этот", мистер Дарантол кивнул в сторону Кита, "здесь затем чтобы откусить мне руку, если я вдруг попробую еще раз схватить тебя за ухо?". Элен подняла на мужчину глаза и, увидев ровный, добродушный настрой его ауры, дерзко ответила: "Да". Мистер Дарантол усмехнулся, поблагодарил за пирог, взял блюдо и попросил подождать здесь. Вернувшись из дома, он протянул девочке нечто вроде белого полупрозрачного голубоватого яйца, внутри которого застыла какая-то радужная капля. "Это тебе", сказал он, "знаешь что это такое?" Девочка взяла яйцо. "Это голометаболическая личинка Маланы, так называемой аридской бабочки в состоянии диапаузы", бодро произнесла Элен, повторяя то что Кит передал ей по радиосвязи. Мужчина удивленно поглядел на неё. "Это мне мой робот-ассистент по радио подсказал, а я повторила чтобы казаться еще умнее чем я есть". Мистер Дарантол снова усмехнулся: "Да это Малана. И однажды из этого яйца появится одно из самых прекрасных созданий во Вселенной. Тебе надо только держать его на солнце". Как потом выяснилось ждать нужно было несколько лет, это зависело от интенсивности, падающей на "голометаболическую личинку" световой энергии, а в темноте Малана переливалась волшебными калейдоскопическими спектральными узорами, раскрашивая комнату девочки невероятными оттенками. Вечером Валентин Акари поинтересовался у дочери как прошла встреча с мистер Дарантолом. "Нормально", ответила она, "я донесла до него, что если он еще раз дернет меня за ухо, Кит откусит ему руку". Валентин озадаченно уставился на дочь. Но в постели перед сном Элен и правда думала над тем, что взаимопонимания порой действительно очень трудно достичь, но папа наверно прав, стоит ради этого потрудится. И затаив дыхание она глядела какими удивительными узорами переливается в темноте её малана.

— Да, — спокойно ответила она, — для мужчин-омо это страшное унижение.

И это вполне нормально что гермафродит лоя не понимает какой ужас пережила кирмианская девушка, сказала себе Элен и решила переменить тему.

— Кстати, слушай, я тут вспомнила. Ты извини меня конечно, но не мог бы ты мне объяснить, почему когда ты вступился за меня, этот бугай так перепугался. Ты только не сердись, Тал. Но ведь ты такой маленький, что ты мог сделать взрослому мужчине?

Лоя недоверчиво улыбнулся.

— Ты и этого не знаешь!.. Ну Элен. Наши пуны, — он указал на обмотанные кожаными полосками длинные рукояти у себя за плечами, — вымачиваются в быстродействующих минеральных и растительных ядах. А двигаться мы можем очень быстро. Я мог бы нанести этому грубияну легкую царапину и через несколько минут он бы скончался в ужасных судорогах. Впрочем, это зависит от яда.

Элен посмотрела на Лоя с выражением, которого он не понял.

— Ну а как бы еще мы могли выжить в этом мире. Если бы не наши яды, то все остальные народы просто бы растоптали нас и нам пришлось бы навсегда укрыться в подземельях и пещерах, как черным лоя.

— А друг с другом вы не воюете?

— Очень редко. В основном все вопросы, даже самые спорные у нас решает собрание "гилменгов". Это можно перевести как "большелобые", то есть мудрые. Правда говорят, — Талгаро быстро и широко улыбнулся, сверкнув молочно-перламутровыми ровными зубам, — что гилменги частенько принимают решения, просто подбрасывая монетку. Но в любом случае белые лоя не любят воин, ведь это такое безумие убивать кого-то из-за чего бы то ни было. Разумные существа не должны допускать такого.

— Я согласна с тобой. — Девочка пару секунд подумала и сказала: — А теперь, Тал, представь, что этот лесоруб напал на меня. И не важно чего он там хотел, получить какое-то своё удовольствие или избить меня, потому что я чем-то ему не понравилась или еще что-то. Но сначала он ударил меня ножом, а теперь бежит на меня с топором. И Кит, защищая меня, убивает его. Ты бы все равно считал, что мы с Китом не правы и нас следует осудить и казнить?

— Ну конечно же нет, мисс Элен! — С горячностью воскликнул Талгаро.

— Но тогда какая разница? Эта девушка точно такой же человек как и я, только немного старше.

По физиономии лоя и взметнувшимся узорам его ауры девочка поняла что разница для него всё же есть. И видимо достаточно ощутимая. "Наверно лоя очень уж сильно не любят людей из Кирма", решила девочка.

— Хорошо, мисс Элен, я согласен, кирмианка имела право на защиту, но к чему ты клонишь, я не понимаю.

— А что тут понимать? — Подняв голову, недовольным тоном сказал Кит. — Мисс Элен определенно намерена попытаться спасти эту девушку. Не так ли?

— Спасти? — Изумился Талгаро.

— Да, намерена, — с вызовом ответила девочка.

Пес тяжело вздохнул и сказал по радиосвязи:

— Ещё в космосе я не раз говорил вам о совершенной недопустимости вмешательства во внутренние дела каунамцев. Мало того что это может быть опасно для вас, так еще и напрямую противоречит Талитанскому соглашению, Конвенции Униквита. И потом, разве вы забыли зачем мы здесь? Разве это как-то поможет найти мистера Акари? Не говоря о том, что это отнимет у нас время.

— Мой папа первым бы вызвался ей помочь, — сказала девочка вслух, повернувшись к голове робота.

— Вот уж вряд ли, — возразил Кит, по-прежнему посредством радио. — Ваш отец, как представитель Космопола, несомненно предпочел бы следовать "Униквите" и первый бы запретил кому бы то ни было вмешиваться в дела аборигенов.

Элен заговорила на языке миточей, одной из восьми инопланетных рас, входящих в Звездное Содружество, наравне с землянами:

— "Униквита" здесь ни при чём. Я не собираюсь менять мировоззрение аборигенов или как-то воздействовать на естественную последовательность исторических процессов данного общества.

— Казуистика, — объявил Кит. — "Униквита" запрещает любое вмешательство.

Элен сердито поглядела на него и, снова перейдя на унилэнг, выпалила:

— Ну и ладно. А мы все равно освободим ее.

— Я категорически против этого.

— Ты допустишь убийство невиновного человека?

— Вы же знаете, мисс Элен, моя основная директива защищать вас, все остальное для меня несущественно. А освобождение этой девушки сопряжено с большим риском для вас. Я не должен допускать подобного.

— Ой, да какой там риск?! — Отмахнулась девочка. — Сходим ночью в тюрьму, ты сломаешь её, если будет какая-то охрана, нейтрализуешь её иглами, выведем девушку за город и всё.

— Блестящий план, мисс Элен, — голосом полным сарказма, проговорил Кит. — Однако даже самый поверхностный анализ вашего, несомненно тщательно проработанного плана, созданного, как я подозреваю, примерно за секунду, выявляет целую уйму возможных вариантов развития событий с высокой статистической вероятностью, приводящих к весьма плачевному финалу. И для вас, и для этой девушки. Я не могу вам этого позволить.

— Кит, я люблю тебя…, — попыталась девочка, но робот тут же резко оборвал её.

— Прекратите! Эта нелепая уловка здесь не уместна.

Элен приподнялась, развернулась, встала на колени и, оказавшись лицом к морде металлического пса, пронзительно поглядела ему в глаза. Затем заговорила на языке миточей:

— Кит, ну к чему этот спор? Мне не хочется опять про это говорить, но мы ведь оба знаем, что дедушка рассказал мне все нюансы и ограничения твоего ключевого поведенческого алгоритма.

— Вы так уверены что прямо все? — Усмехнулся робот.

— И я знаю, — продолжала девочка, не обращая внимание на реплику пса, — что ты можешь физически ограничивать меня, только если есть прямая очевидная непосредственная угроза моей жизни или моему здоровью. А все эти статистически возможные варианты событий с хитроумно вычисленными вероятностями просто бабушкины сказки. И на основании них ты не можешь препятствовать мне физически, твоя доминанта поведения не затронута, триггеры чрезвычайных мер не активированы и у тебя нет оснований принуждать меня. Мы же всё это уже обсудили с тобой вчера, у полицейского истребителя.

— Обсудили, — спокойно согласился Кит. — Но вчера вы совершали вчерашнюю глупость, а сегодня намерены совершить новую. И я снова пытаюсь воззвать к вашему разуму, мисс Хомо Сапиенс. Но по-видимому напрасно, не так ли?

Девочка провела пальцами по могучей металлической лапе, прикоснулась к черным когтям из "алмазной стали" и затем с тоской и болью поглядев в глаза собаки, трагично, с надрывом произнесла:

— Значит моя любовь к вам, сэр Кит, для вас всего лишь нелепая уловка?! Да?

Пес вздохнул.

— Мисс Элен, актриса из вас совершенно никудышная, если бы мисс Вивьен Манро увидела ваши кривляния, ей было бы стыдно за вас.

Глаза собаки, до этого момента сплошь черные и не слишком широкие, побелели, в них проявилась ярко-синяя радужная оболочка и в её центре маленький зрачок. Глазницы пса расширились. Теперь они очень сильно напоминали глаза девочки. И он заговорил, на этот раз вслух, не по радио, распевно и тоже излишне с надрывом, заговорил голосом Элен:

— О нет, любовь твоя не так сильна, Чтоб к моему являться изголовью. Моя, моя любовь не знает сна. На страже мы стоим с моей любовью.

Девочка отпрянула назад. Ей было и стыдно перед своим роботом и немного обидно за то что он вроде как насмехается над ней, но всё же больше стыдно. И она отвернулась, боясь что умный пёс догадается об этом.

— Ну а ты, Талгаро, пойдешь со мной спасать кирмианку? — Спросила она, не подумав, только чтобы прервать диалог с роботом.

— Мисс Элен, перестаньте! — Возмущенно воскликнул Кит снова по радиосвязи. — Хотя бы Талгаро не впутывайте сюда.

Осознав до конца что она предлагает маленькому лоя, Элен совсем уже застыдилась и поспешно проговорила:

— Прости, Тал, это я по глупости сказала. Это ведь тебя совсем и не касается.

И она виновато, искоса поглядела на Кита. И увидела как её собственные глаза печально хмурятся, взирая на неё с укором. Это было и смешно, и страшно, видеть на собачьей морде такие человеческие глаза, а еще к тому же и так похожие на её собственные.

Талгаро до этого момента пребывал в некотором оцепенении. Не шевелясь и чуть ли не затаив дыхание, он с удивлением наблюдая за происходящей перед ним странной односторонней беседой. Он конечно понял, что Элен разговаривает со своим чудесным псом, но ответов последнего он не слышал, хоть и не сомневался что они явно есть и девочка как-то их получает. И снова он подумал о Сандаре, Королеве Лазурных гор. Насколько было известно она тоже общалась со своими асивами без слов. Он до того был заворожен творимой на его глазах магией, что в суть самой беседы практически не вникал, тем более что Элен пару раз переходила на неизвестный ему язык. И её вопрос застал его практически врасплох. Но он постарался взять себя в руки, обдумал слова девочки и быстро принял решение.

— Конечно, я иду с вами.

— Тал, это совсем ни к чему, — начала Элен уговаривать своего спутника, остро чувствуя как Кит с укоризной смотрит на нее. — Ты лучше останься где-нибудь здесь, в лесу. Не стоит тебе зря рисковать. Под защитой Кита я в полной безопасности, а с тобой может что-нибудь случится.

— Мисс Элен, может я и не очень разбираюсь в справедливости твоего народа, но принципы чести я думаю одни на всех, — пафосно произнес лоя. — Как же я могу бросить тебя и отсиживаться в лесу? Да и поверь, со мной мало что может случиться.

Но девочка видела как в его ауре возле висков дрожат маленькие размытые желтые кляксы. Она не сомневалась, что это страх, у землян почти такие же. А главное она видела двойные контуры сознания, что несомненно говорило о лжи. На самом деле Талгаро определенно не хочется участвовать в этой операции спасения, да еще и столь неприятной ему особы. Но она не знала как заставить маленького человечка перестать изображать благородную отвагу, совладать с глупой гордостью и отступится. И чувство раскаянья еще сильнее скребло её по сердцу.

— Это не твоё дело. И я сожалею что вообще заговорила об этом с тобой. Правда, Тал, мы с Китом быстро управимся и вернемся. Ты… ты даже можешь нам помешать.

— Нет это моё дело, — твердо сказал лоя. — Да. Раз уж мы вместе то и моё дело тоже. И не волнуйся я ничем вам не помешаю. В конце концов мне почти семьдесят лет и я как-то умудрился их прожить. Тем более вы оба не из этих мест и возможно я могу дать какой-то дельный совет. К тому же…, — он споткнулся, словно его осенила какая-то идея, — ведь ты видела что эта кирмианка сказала правду?

Элен нехотя кивнула.

— Ну значит она действительно невиновна. Она защищалась от разъяренного самца с топором. И кажется я понял что такое изнасилование. Это когда у мужчины есть желание, а у женщины нет. И принуждать женщину это омерзительно и подло. Я с вами, пусть даже эта женщина кирмианка.

Элен тяжело вздохнула, совсем как ее металлический пес какое-то время назад.

11

Ночь выдалась ясной и холодной. Интересно, почему в этом мире такой контраст дневных и ночных температур, думала Элен, шагая по темным улицам Туила.

Официально, в громадных звездных реестрах эта планета называлась Каунама. У неё имелось три спутника, два совсем маленьких и один большой, примерно половина земной Луны. Сейчас на ясном звездном небе были только маленькие, причем оба в начальных фазах, так что толку от них в смысле освещения почти не было. Однако для троицы, крадущейся к городской площади, это не имело значения. Отец Элен был родом с планеты, на которой в силу местной специфики у людей, за много поколений, выработалось ночное зрение. Эта способность перешла от отца к дочери и поэтому сейчас Элен чувствовала себя вполне в своей тарелке. Что касается двух её спутников, то Кит со всеми своими радарами и инфракрасными детекторами мог вообще ориентировать практически в полной тьме, ну а Лоя помимо кошачьего зрения обладали еще и органом-термолокатором, позволяющим улавливать тепловое излучение.

Всю дорогу до площади Кит ворчал на свою хозяйку. Делал он это конечно таким образом, что слышать его могла только Элен через микродинамик в ухе. Но на все укоризненные речи своего металлического спутника девочка никак не реагировала. Она давно уже привыкла к ворчанию собаки и только при встрече с дедушкой пару раз позволяла себе высказать удивленное недовольство, почему это, формируя характер и темперамент Кита, он сделал его таким невозможным ворчуном. На это Родерик Атинховский с улыбкой отвечал, что Кит всего лишь перенял некоторые черты своего создателя, это вполне естественно, а юной леди следует быть снисходительней к слабостям стариков.

Вокруг стояла глухая ночь, но все же три раза странной компании пришлось прятаться в проулках от встречных прохожих. Один раз это был патруль, причем все три солдата кажется были изрядно пьяны, в остальных случаях некие неясные личности в темных одеждах. Кит, конечно, своей блестящей металлической поверхностью мог бы выдать весь отряд и поэтому он активировал элвату, "включил картинку", став абсолютно черным. Талгаро на это очередное чудо уже ничего не сказал, а только время от времени восхищенно глядел на собаку, поражаясь про себя могуществу народа Элен, сумевшим создать столь невероятное существо.

На площадь они вышли с противоположной от тюрьмы стороны.

Столпившись у угла двухэтажного кирпичного дома, они долго осматривали площадь и здание тюрьмы, располагавшееся справа от мэрии. Собственно это даже была не тюрьма, а местная резиденция сил правопорядка, кои состояли из Мастона Лурга, его молодого помощника Касаша, лейтенанта Свадо и двух десятков судебных гвардейцев, в простонаречии именуемых судаками. Резиденция представляла собой массивное одноэтажное, но все-таки достаточно высокое здание, сложенное из грубо обтесанных валунов. Никаких изяществ и украшений, просто серое мощное каменное строение прямоугольной формы. Небольшое крыльцо без навеса, три ступеньки и низкая одностворчатая дверь. На переднем фасаде здания имелись четыре окна, сейчас забранные ставнями. За двумя центральными окнами горел тусклый свет, просачивающиеся сквозь щели деревянных створок.

— Ну что там твои термовизоры? — Прошептала Элен.

— Ничего не видно, стены по-моему слишком толстые, — также тихо ответил Кит.

Талгаро ничего не понял, но от вопросов воздержался.

— Это совершенно глупая затея, — снова принялся за свое Кит, но теперь уже в голос, так что его слышал и маленький Лоя. — Мы не знаем ни сколько там людей, ни расположения помещений, ни где находится пленница. И вообще может ее не там держат.

— Раз это тюрьма значит она там, — сказала Элен.

— У нас нет никакого плана действий, — упрямо проговорил пес.

Да, подумала Элен, не очень конечно хорошо придумывать все на ходу. Ситуация ей не нравилась, но отступать она не собиралась.

— План у нас есть, — заявила девочка. — Ты врываешься туда и нейтрализуешь каждого кто тебе попадется, вот и все.

— Как это «нейтрализуешь»? — Тихо спросил Талгаро.

— Он стреляет ядовитыми шипами, но только яд не смертельный, а только на время усыпляющий, — также тихо объяснила девочка.

Талгаро в какой уже раз удивленно и с уважением посмотрел на металлического пса.

— Ты знаешь что, Тал, — продолжила девочка, — мы войдем с Китом вдвоем, потому что он не может от меня удаляться, а ты останешься снаружи следить за улицей. Только прошу, если кто-то появится, или вообще пойдет что-нибудь не так, ты, пожалуйста, не убивай никого. Предоставь всё Киту. Хорошо?

— Может мне все же лучше пойти с вами?

— Нет. Я бы тоже не пошла, но Кит так сделан, что всегда должен находится со мной. Не обижайся. И тем более нам ведь надо прикрыть тылы. — Элен улыбнулась маленькому Лоя.

— Хорошо, — нехотя согласился он.

Девочка лукавила. Конечно Кит вполне мог обойтись и без неё, но ей до смерти хотелось участвовать в "операции спасения" самолично. Она живо представляла как войдет в камеру кирмианской девушки и с улыбкой сообщит ей о том что она теперь свободна. Кит был категорически против и хотя ему действительно не очень хотелось оставлять девочку одну на темной улице, всё же, по его мнению, это было гораздо безопаснее для неё чем идти с ним в тюрьму. Но Элен, бредившая мужественным Джулианом Брэдом и решительной Камилой Кесадой, ни за что не соглашалась не идти в тюрьму. Спорили они не долго и Элен как практически всегда настояла на своем, приведя массу, по её мнению, убедительных доводов: Кит с легкостью защитит её от чего угодно; кирмианка может испугаться черной говорящей собаки и откажется покидать камеру, а маленьком ребенку она конечно сразу же довериться. Кит, крайне раздосадованный, уже даже не ворчал.

Они начали переходить площадь.

12

На покатой крыше, у самого карниза, трехэтажного кирпичного здания мэрии стояла прекрасная молодая женщина. На ней были обтягивающие темные брюки, длинная плотно облегающий фигуру черная кофта с высоким воротником, черный кожаный плащ с рукавами до средины ладоней, большими пуговицами и полами, доходящими до пят, и ботинки с мягкой подошвой и высокой шнуровкой. Чудесные золотые волосы были стянуты в узел, на голове была вязанная облегающая шапочка, за спиной рюкзак, крепившийся двумя плечевыми лямками и одной поясной.

Звали женщину Суора и было ей двадцать семь лет. Она спокойно стояла у самого края пропасти и наблюдала за тем как три маленькие фигурки быстро пересекают городскую площадь.

Только сейчас 7024-ре признался себе, что волновался. Получив задание привести странную девочку на базу, он сначала бросился искать ее по всему городу и лишь затем, проанализировав ее поведение во время суда, пришел к выводу, что она попытается вытащить осужденную дикарку из тюрьмы. Но все-таки до конца он не был в этом уверен. Рыская по городу, он узнал от очевидцев, что необычная троица вошла в Туил с востока, значит предположил он, они, скорее всего, идут на запад. И пока он ждал на крыше мэрии его все время терзала мысль не бросится ли на запад, но он оставался на месте, положив 74 процента вероятности, что все-таки девочка вернется за кирмианкой. И он не ошибся. Он почувствовал облегчение.

На лице Суоры промелькнула улыбка.

Теперь Ташунг не собирался ничего предпринимать. Пусть девочка освобождает дикарку и идет своей дорогой. Если она действительно идет на запад, то это как раз то что ему надо. База его народа находилась на юго-западе континента, и значит, пока девочка будет идти в нужном направлении, ему надо просто незаметно следовать за ней. Конечно, надо присматривать за ней, чтобы с девочкой ничего не случилось, но, впрочем, с таким роботом ей вряд ли что-то может угрожать. Ташунг не сомневался что ей легко удастся освободить дикарку, вернее её собакоподобному роботу. Оставалось только ждать.

13

— Удачи, — прошептал Талгаро, когда все трое замерли у ступенек тюрьмы.

Девочка улыбнулась ему и, повернувшись к Киту, сказала:

— Давай.

— Будьте рядом, — предупредил он.

Металлический пес поднялся по ступенькам и внимательно осмотрел дверь. Не заперта, определил он. Толкнув дверь, он вошел. Девочка последовала за ним.

Они оказались в широкой и длинной, уходящей от фасада, комнате с деревянным полом и потолком. Пол был покрыт каким-то старым грязным ковриком. Комната была разделена надвое высокой стойкой, на которой стояли три масляных лампы, освещающих помещение. Слева и справа в стенах были двери. Под каждым окном стояла скамейка.

За стойкой никого не было видно, но Кит при помощи термовизора определил что за деревянной перегородкой кто-то есть, сидит вроде бы прямо на полу.

— Оставайся у двери, — сказал Кит своей хозяйке по радиоканалу, — за стойкой кто-то есть.

Металлический пес медленно приблизился к перегородке.

— Давай! — Закричал кто-то откуда-то сверху.

Затем раздался какой-то удар и скрип, после чего пол под Китом ушел вниз, раскрывшись двумя широкими створками и огромная металлическая собака провалилась куда-то вниз.

Элен стояла у входа и не могла пошевелиться. В ее глазах застыло черное пятно резко ушедшей вниз огромной собаки.

Дверь справа от Элен распахнулась, из нее выскочил человек с мешком. Девочка успела узнать в нападавшем молодого секретаря королевского судьи, затем Касаш накинул ей на голову мешок и окружающий мир исчез. Элен пришла в себя и начала вырываться, но силы были не равны. Её легко подняли в воздух и куда-то понесли. Она пыталась наносить удары ногами.

— Дверь запри, — крикнул кто-то сверху.

— Галкут, возьми девчонку, — громко позвал голос Касаша.

Раздались быстрые шаги и чьи-то сильные руки, схватили её.

— Запер, — крикнул в ответ молодой секретарь и затем уже немного тише. — Да свяжи ты ее чтоб не дергалась.

Элен связали ноги и прикрутили руки к телу вместе с мешком. После этого ее положили на твердую поверхность.

14

В потолке открылся квадратный люк и оттуда показалась голова Мастона Лурга. Он посмотрел на темный провал в полу. Погреб успели хорошо углубить и теперь огромное черное собакообразное существо было далеко внизу.

Королевский судья исчез из проема люка, и вскоре оттуда показались его ноги. Мастон Лург повис на руках и встал на стойку, затем слез на пол. Памятуя что случилось с солдатом, который стоял за клеткой кирмианки, странный металлический пес кажется оглушил его одним взглядом, судья по стеночке, держась как можно дальше от края провала, пробрался к двери в стене и вошел в комнату. Там находились Касаш, связанная девочка, лежавшая на столе и еще один субъект по имени Галкут, который обычно исполнял роль кучера судейского экипажа, но Лург берег его и для некоторых особых поручений, потребность в которых возникала у королевского судьи время от времени.

— Бери девочку, — сказал Лург Галкуту. — Идемте.

Они вышли через другую дверь, ведущую в глубину здания и направились к черному выходу. Там уже стоял прекрасная карета с четырьмя отборными лошадьми. По пути Лург инструктировал своего секретаря.

— Не забывай, для всех я срочно вызван Палатой в столицу. Уехал, не теряя ни минуты, прямо ночью. Ты сейчас идешь домой и как ни в чем не бывало ложишься в постель.

— А если пес выберется? — Нервно спросил Касаш.

— Какая разница, — нетерпеливо ответил Лург. — Да и вряд ли он вообще еще действует. Весь погреб утыкали стальными кольями. Так что утром гвардейцы обнаружат нападение на тюрьму.

— А как они войдут? Мы же дверь заперли.

— Сломают. Что ты как маленький. Пес проник в тюрьму, запер за собой дверь и попался в ловушку. Всем будет ясно что его послала эта девчонка, чтобы освободить дикарку. Сама она, не дождавшись своего пса, скрылась.

Касашу все это не казалось очень уж правдоподобным, но он промолчал.

15

Некоторое время Кит не шевелился. Он смотрел вверх и слушал. Где-то в другой комнате кто-то сказал: «Бери девочку. Идемте». Голос человека, возглавлявшего недавний суд, подумал пес и начал действовать.

Стальные колья не повредили ему. Они не сумели пробить его шкуру из высокотехнологичного сплава. Кит лежал на остриях и подушечки его лап находились в четверти метра над землей. Колья были врыты достаточно близко друг к другу, видимо чтобы у него не было даже шанса проскользнуть между ними. Ужасные четырехсантиметровые когти сделанные из «алмазной стали» вылезли из передних лап Кита и несколькими ударами он срезал и сломал державшие его колья. Оказавшись на земле, он направился к левой стене глубокого погреба. Мешавшие его продвижению колья он просто выворачивал из пола. Затем ему пришлось выбираться из ямы. Погреб был достаточно просторным, а яма с кольями вырыта была, судя по всему, совсем недавно и она точно совпадала с проемом в деревянном полу комнаты над ней. Легко прорыв себе маленькую траншею, пес выбрался на уровень пола погреба.

Кит стоял возле стены и снова смотрел вверх. Он все время пытался связаться со своей хозяйкой по радиоканалу, но ответа не было. Возможно она не могла сейчас говорить, но он также не слышал ни одного звука, которые должен был улавливать ее микрофон. Скорей всего погреб просто глушил сигнал.

Кит осмотрелся. Выпрыгнуть из погреба он конечно не мог. Следовательно, придется пробиваться через толщу земли. Не то что бы это было серьезным препятствием, но все же могло занять достаточно долгий промежуток времени. Существовала вероятность что за какой-нибудь из стен погреба есть помещение, через которое можно выйти наверх. Кит включил ультразвуковой радар. Через двадцать секунд он его выключил. За южной стеной находилась пустота, толщина стены около метра, для могучего произведения легендарной корпорации “StarIntel” это были сущие пустяки. Кит направился к южной стене.

16

Талгаро стоял возле лестницы из трех ступенек и вглядывался в темноту. Внезапно он вздрогнул, внутри дома раздался крик «Давай», затем какие-то глухие удары. Лоя обеспокоено посмотрел на дверь, размышляя о том, не стоит ли ему войти внутрь. Однако решил этого не делать, Кит справится с кем угодно, подумал он. Но все же когда кто-то крикнул «Дверь запри», Талгаро уверился что что-то пошло не так и, поднявшись по ступеням, внимательно прислушался. Его острый слух позволил ему четко расслышать все что говорилось за стеной.

— Запер, — крикнул кто-то. Затем этот же голос. — Да свяжи ты ее чтоб не дергалась.

— Бери девочку. Идемте, — сказал через некоторое время другой властный голос.

Теперь сомнений не оставалось Элен в беде. На этот раз Талгаро узнал говорившего, это вне всяких сомнений был голос королевского судьи.

Лоя понял, что через дверь ему не пробиться. Он спустился вниз по ступенькам и посмотрел на закрытое ставнями окно. Между створками была приличная щель, можно запросто просунуть палец и поднять задвижку. Однако сначала надо было как-то взобраться на окно.

Талгаро почувствовал движение за спиной. Молнией метнувшись в сторону, он обернулся и выхватил пуну.

Ко входу тюрьмы приближалась молодая женщина из народа Омо.

17

Суора, чьи зрение, слух и обоняние были острее чем у любого существа на этой планете прекрасно слышала все что происходило в здании тюрьмы, хотя и стояла на крыше трехэтажного дома. Она сделала шаг вперед и, оттолкнувшись от карниза, прыгнула в черную пустоту перед собой. Зашуршали развевающиеся полы черного плаща и молодая женщина приземлилась на площадь присев на корточки и уперевшись в землю левой рукой. Затем она выпрямилась и спокойно направилась к зданию тюрьмы. Прижавшегося к стене маленького Лоя с металлической плеткой в руке она даже не удостоила мимолетным взглядом. Поднялась по ступенькам и остановилась у запертой двери. Талгаро неотрывно следил за молодой женщиной. Только он успел подумать, что тяжелая дверь заперта и незнакомка не сможет попасть внутрь, как вдруг она, предварительно убедившись что вход закрыт, нанесла по деревянному препятствию резкий удар правой ладонью. С оглушающим треском дверь и держащий её засов отлетели внутрь, разворотив косяк.

Суора вошла в здание и, сделав несколько шагов, остановилась у края провала в полу. Увидеть Кита, уже наполовину ушедшего в южную стену подвала, она не могла, но прекрасно слышала как он разрывает землю своими могучими лапами. Поняв что произошло, она направилась к левой двери. Теперь она ориентировалась на запахи.

18

Тюремное помещение представляло собой короткий широкий коридор, в котором с каждой стороны находилось по две камеры, разделенные между собой каменными стенами. От коридора камеры были отгорожены металлической решетками от пола до потолка и от одной боковой стены до другой. В решетке имелась не большая дверь, запертая большим встроенным язычковым замком.

Минлу лежала на грязном соломенном тюфяке, брошенном прямо на пол камеры. Вокруг была кромешная тьма, ибо никто не собирался тратить свечи или масло на преступников.

Девушке было очень плохо. После суда, здесь в камере, привязав к решетке, двое гвардейцев, в присутствии Мастона Лурга сильно избили ее. Королевский судья мрачно наблюдал за процессом избиения. Когда гвардейцы закончили свое дело и отвязали ее от решетки, Минлу с текущей из носа и рта кровью повалилась на пол. Мастон Лург присел возле преступницы на корточки, поднял за волосы ее голову и, глядя в глаза, сказал, что суд и судей следует уважать в любой части света. Затем они ушли, забрав с собой факелы, а девушка, выплевывая кровь, доползла до тюфяка и легла на него спиной.

Рана на животе воспалилась по краям и отзывалась резкой болью на любое прикосновение. Горели исколотые копьем ягодицы. Многочисленные ушибы и синяки от бравых гвардейских кулаков начинали тупо нытьпри любом неловком движении. Под носом и на подбородке засохла кровь. Огромная гематома на левой скуле вспыхивала болью при прикосновениях к лицу, когда Минлу пыталась очиститься от засохшей крови. Снова постепенно возвращались жар и дурнота, исчезнувшие после того как она проглотила чудесное средство, переданное ей странной девочкой.

Минлу лежала закрыв глаза. Завтрашняя казнь не очень пугала ее. С детства она училась тому, что смерть неотъемлемая часть жизни и одно без другого не бывает, но ее миссия останется невыполненной. Великий и мудрый Танао конечно узнает, что она покинула этот мир, но сколько ему понадобится времени чтобы заменить ее. Без Хранительницы Шивтака, Кирм долго не продержится, если савгулы действительно начнут своё наступление. Ключ Синей Бездны по-прежнему не найден. Пока у нее были только неясные догадки о том где искать заветную реликвию, открывающую врата Храма Восемнадцати дорог. А что теперь, эти догадки умрут вместе с ней и другой девушке придется начинать все сначала. Минлу уже не стать настоящей хранительницей, но успеет ли это сделать та другая, прежде чем тьма накроет Кирм, а потом и оба королевства, сначала Агрон со своим королем-недотепой, а потом и великая Сайтона со своим ужасным жестоким правителем. Тут девушка услышала странный звук.

Где-то в коридоре или в камере напротив что-то происходило. Это было особенно удивительно, принимая во внимание тот факт, что во всем тюремном помещении она была совершенно одна. Девушка открыла глаза и сдерживая стоны, села на тюфяке, привалившись спиной к стене. Она смотрела туда, где находились прутья решетки, но конечно ничего не видела.

Звуки стали отчетливее и громче. На каменный пол что-то упало, потом еще и еще. Затем явственно послышались тяжелые приглушенные шаги. Девушке стало страшно. Раздался сильный металлический удар. Минлу вздрогнула. Затем еще один, но потише. Снова шаги.

Она по-прежнему ничего не видела, но готова была поклясться что кто-то стоит за решеткой ее камеры и смотрит на нее.

19

Запахи привели Суору к двери черного входа. Она толкнула ее и та открылась. Молодая женщина оказалась на небольшом пустом дворе позади здания тюрьмы. Здесь было совершенно пусто. Она пересекла двор и подошла к деревянному ограждению, из двух параллельных земле брусьев, за которым была широкая грунтовая дорога. Дорога, насколько было видно влево и вправо, также была пуста. За ней чернели стены и крыши других домов.

Суора легко перепрыгнула через ограду. Запахи почти развеялись. Она присела на корточки и стала рассматривать землю. Через некоторое время она обнаружила следы экипажа. Она провела по ним пальцами и поднялась.

Ташунг был еще слишком неопытен для этого упражнения, но решил попробовать. Суора закрыла глаза. 7024-ре начал ментальное сканирование пространства.

Сначала ничего. Темнота и тишина. Ташунг медленно увеличивал объем исследуемой области. Появился первый сигнал. Боль, тоска, отчаяние. Кирмианка — преступница, определил 7024-ре. Затем он ощутил встревоженное сознание маленького Лоя. Ташунг продолжал увеличивать радиус. Стали появляться вяло пульсирующие сгустки сознаний, спящих вокруг людей. Потом кошка, еще одна, бездомная собака, старуха, мучащаяся бессонницей, двое пьянчуг, один мрачный, другой жизнерадостный. Чувствительность сканирования с увеличением радиуса слабела. Но Ташунг не сдавался. От неимоверного напряжения тело Суоры начало мелко дрожать. Ладони вспотели и где-то в переносице запульсировала тупая боль.

Тревога, спешка, беспокойство, предельное бодрствование. Ташунг сосредоточил внимание на ускользающем сознании. 7024-ре быстро определял параметры неизвестного субъекта. Мужчина, молод, испуган, трезв. Множество сомнений, неуверенность. Нечеткие образы какой-то властной персоны, и вот, да-да, никаких сомнений, маленькой девочки с большими синими глазами и с коротко остриженными черными волосами. Ташунг впился в чужое сознание, но расстояние было слишком велико. Субъект удалялся. Требовалась немедленная идентификация, 7024-ре напрягся до предела.

20

Молодой секретарь королевского судьи города Туила озадаченно остановился посреди темной улицы. Ему показалось что кто-то кричит. Он посмотрел по сторонам, но вокруг было тихо и пустынно. Вдруг у него возникла мысль о своем имени. Касаш, подумал он, имя как имя, причем тут это? И он снова быстро зашагал, желая как можно скорее попасть к себе домой.

21

Суора открыла глаза. Появилась ниточка. Молодой секретарь суда по имени Касаш. Он должен все знать.

Сзади раздался звук шагов. Молодая женщина резко обернулась. Из здания тюрьмы вышел огромный черный пес. Он подошел к ограде и посмотрел на Суору. Их взгляды встретились.

Ташунг напрягся, но впрочем тут же успокоился. Вне всяких сомнений пес не обладал чудесными способностями своей хозяйки, а потому видел перед собой обычную человеческую женщину.

Суора отвернулась от пса и быстро зашагала прочь.

Кит вышел на дорогу и принялся тщательно исследовать ее. При этом он все время пытался связаться с хозяйкой по радио, но тщетно. Он, как и Суора, довольно быстро обнаружил следы тяжелой кареты и множественные следы от подков. Экипаж укатил на восток.

Кит пошел по следам. Дальше грунт стал более твердом и следы практически стали не различимы, но свернуть было некуда. Через триста метров грунтовая дорога уперлась в каменный тротуар и куда повернул экипаж осталось тайной.

Экипаж мог уехать куда угодно. Да ведь еще и не факт, что Элен в этом экипаже. Карета могла перевезти ее в другой дом и отправится дальше. А может ее вообще кто-нибудь унес на руках. Так или иначе девочка пропала. Металлический пес в тяжелых раздумьях вернулся к зданию тюрьмы.

Кит подумал о молодой женщине, которую он встретил некоторое время назад. На всякий случай он сохранил ее изображение в памяти. Кто она? Что здесь делала? Видела ли она что-нибудь? Но вряд ли кто-то будет иметь большое желание общаться с каким-то механическим чудовищем. Сие нелестное прозвище напомнило Киту о Талгаро. Мне нужна помощь, подумал он. И еще он вспомнил о девушке, которую должны были повесить на рассвете. А ей нужна моя помощь.

Когда он пробил себе проход из подвала и оказался в камере, он выбил дверь-решетку и вышел в коридор. На несколько секунд он задержался у камеры кирмианки, внимательно поглядел на измученную девушку, а затем устремился вперед, торопясь к своей хозяйке. Защита Элен была самой приоритетной задачей. Эта девочка была смыслом его существования. Но теперь все было не так просто. Необходимо было смириться с тем, что на некоторое время они разлучены. В ситуациях, не связанных непосредственно с опекой девочки, в своих поступках он в большинстве случаев, но не всегда, руководствовался принципом «А как бы поступила на моем месте хозяйка». Насчет этой необязательной, но рекомендуемой директивы он много спорил со своим создателем — Родериком Атинховским. Как бы Кит не любил свою хозяйку, всё же она отнюдь не была идеалом логичного, взвешенного мышления, в конце концов она просто ребенок. И робот доказывал старому инженеру, что эта директива лишняя и даже возможно вредная. Но мистер Атинховский настоял на её включении, "так ты будешь лучше понимать эту егозу", с улыбкой сказал он.

Элен конечно бы помогла девушке. Кит повернулся к черному входу тюрьмы. В этот момент оттуда появился Талгаро.

22

Экипаж мягко покачивался на рессорах.

Элен сидела на упругих кожаных сиденьях и смотрела на рисунки на темных шторках, закрывавшие окна и дверцы кареты. Две масляных лампы были намертво закреплены в специальных держателях и пламя в них нервно металось в такт движения экипажа.

Снаружи стояла глухая ночь.

Веревки и мешок с девочки были сняты. Также Мастон Лург забрал у нее рюкзак, очки, снял с руки юнипад и вытащил все содержимое карманов. Все это он засунул в мешок и спрятал в ящик под своим сиденьем. И запер на ключ. После чего нацепил на нос маленькие очки и углубился в чтение толстенького томика, отделанного темно-красным бархатом.

Поездка продолжалась уже больше двух часов, но ни жестокий судья, ни странная маленькая девочка до сих пор не произнесли ни слова.

Элен было страшно.

Впервые в жизни она столкнулась со столь откровенно враждебным окружением. И рядом не было никого из близких ей людей. Ни папы, ни дедушки, ни лучшего друга их семьи Александры Уэйлер, ни мудрого, добродушного, ироничного соседа мистера Коана Таругу, ни даже Кита. То есть, конечно, отец часто оставлял ее одну в их уютном двухэтажном домике на улице Эвергрин, но с ней всегда был Кит или она могла ночевать в доме своей лучшей подруги Эльвиры Мейнос, для родителей которой она была чуть ли не второй дочерью или могла в любой момент пойти к мистеру Таругу, живущему по соседству в очень просторном и по большей части пустом доме. Мистер Таругу, высокий, худой, седовласый, пожилой человек с гладким, желтовато-коричневым, абсолютно безвозрастным, круглым, приветливым лицом с черными, очень узкими, смешливыми глазами являлся своеобразной достопримечательностью улицы Эвергрин. Про него рассказывали немало удивительных историй, но Элен более всего в нём поражала его невероятно ровная, однотонная, почти прозрачная аура. Ни у кого другого она такой пока еще не видела и не совсем понимала что это значит. Коан Таругу почти не использовал современные технологии и очень редко посещал торговые центры. Из всех живущих на улице Эвергрин он владел самым обширным земельным участком, на котором он развел много веселых цветников и обильных огородов. Также на его территории имелась симпатичная роща и даже небольшое озеро. Про мистера Таругу говорили, что он баснословно богат и что он бывший, немыслимо жестокий и хитрый преступник. По слухам он был и безжалостным наемным убийцей, и хищным кровожадным пиратом, и беспринципным владельцем сети борделей на Вольных планетах, и создателем жуткой наркоимперии и даже одним из боссов ужасающих Триад. Он обманул, переиграл, купил или заключил сделку со всеми органами правосудия, долгие альфа-годы охотившимися на него, и теперь спокойно проводит свой остаток вечности в маленьком тихом уютном личном раю на Небесной Жемчужине. Говорили что он питается только травой и живыми насекомыми, что он владеет смертельным боевым искусством и может убить одним легким прикосновением, что он умеет летать, что в него встроен "биохром" — сказочно дорогая система позволяющая управлять собственным генами на лету и он способен обращаться в разных животных, что он амфибия и частенько спит под водой своего озера, что он умеет читать мысли, что он многие ночи проводит на вершинах деревьев, откуда с презрением и насмешкой наблюдает за другими людьми. Элен ни во что это не верила, ибо когда кто-то рассказывал ей эти сплетни, она видела что человек лжет и выдумывает. Но тем не менее она приставала пару раз к отцу, чтобы он, как полицейский, выяснил всё про Коана Таругу и рассказал ей правду. Но Валентин Акари только отшучивался, заявляя что это страшный человек, вся информация о нём засекречена и копаться в его прошлом опасно. Элен по ауре отца видела, что он лукавит и насмешничает, сердилась и спрашивала почему же тогда он совсем не возражает, что она проводит целые дни у этого "страшного" человека и иногда, уезжая на несколько суток, он даже просит мистера Таругу присматривать за ней. На что отец уже совершенно серьезно отвечал, что лично для неё мистер Таругу совершено не опасен и даже наоборот, рядом с ним она под такой же надежной защитой как и под присмотром Кита. И на это раз Элен видела, что он говорит правду, то есть то во что он сам искренне верит. Мистер Таругу в основном занимался своим огородом и садом, и Элен, оставаясь у него в гостях, также частенько привлекалась в качестве бесплатной рабочей силы для всяких мелких садово-огородных работ. Но ей почему-то это было лишь в удовольствие и она совсем и не пыталась, как обычно, переложить все эти досадные бытовые заботы на Кита или каких-то хозроботов, которых впрочем у мистера Таругу и не было. Ни одного. Мистер Таругу всегда весело, беззаботно и абсолютно на равных болтал с ней, как ни один другой взрослый, за исключением может быть только дяди Васи, рассказывал ей много удивительных вещей про растения и животных, про другие планеты и людей.

Когда же папы не было особенно долго, к ней мог приехать пожить дедушка, Родерик Атинховский, инженер и изобретатель из легендарной «StarIntel» или могла заглянуть мисс Уэйлер, в который раз наталкивая Элен, скромно полагавшую что уж о взаимоотношениях мужчин и женщин она знает практически всё, на размышления о том почему папа никак не женится на тёте Саше. Они бы были такой прекрасной парой, полагала хозяйка Кита. Но даже если она и оставалась дома совсем одна, только со своим металлическим псом, все равно на Макоре, на улице Эвергрин не было ничего что могло бы представлять для нее опасность. По крайней мере так полагала сама Элен и потому никогда не испытывала страха.

А теперь на чужой планете, во власти чужого человека, без верного Кита самый настоящий, столь непривычный для неё, страх буквально скручивал ей внутренности.

Ей было страшно, страшно и стыдно. Она совершила глупость. Угнала полицейский корабль и отправилась вдвоём с Китом спасать папу на совершенно неизвестную планету. А вот теперь уже надо спасать её саму. В сообщении, которое отец сумел передать ей, помимо своего местонахождения он сообщал о том что она не должна обращаться за помощью в Космопол, ибо один из близких друзей лейтенанта Акари не тот за кого себя выдает. Кроме того, отец сказал, что самой Элен также грозит опасность и ей нужно как можно скорее покинуть их дом на Макоре, перебраться хотя бы к мистеру Таругу или в дом Эльвиры Мейнос. Валентин Акари попросил её незамедлительно связаться с дедушкой или мисс Уэйлер, передать им содержание сообщения и оставаться с кем-то из них, пока отец не вернется к ней. Но по стечению обстоятельств Элен не могла этого сделать, они оба были вне досягаемости на неопределенный срок. Дедушка испытывал какой-то аппарат на далекой планете с ужасными условиями и с ним не было дальней гиперсвязи, а мисс Уэйлер, лейтенант какого-то отдела Службы внешней разведки была в командировке вообще неизвестно где. И кончилось это тем, что Элен, внезапно вдохновленная и окрыленная идеей спасти папу самолично, оставила дедушке и Александре Уэйлер зашифрованные послания и вместе с Китом, не взирая на все его протесты и ворчания, отправилась выручать отца на Каунаму.

А теперь она, полная стыда и раскаянья, готова признать, что Кит был прав, прав во всём.

Девочка перестала рассматривать шторки и покосилась на королевского судью.

В первые минуты после того как с неё сняли мешок, Элен, сгорая от гнева и досады, пообещала себе не говорить ни слова своим похитителям, погрузиться в гордое молчание и полностью игнорировать любые попытки контакта с ней. Однако теперь, когда она поостыла и пришла в себя, девочка понимала что такое поведение неразумно и до добра не доведёт. Конечно же в диалог вступить придется, следует как можно скорее выяснить зачем ее похитили. И к тому же, так или иначе, сейчас она полностью во власти судьи, и если он захочет чтобы она говорила, то уж наверняка найдет способ заставить ее. Но Элен никак не могла собраться с мыслями, ей мешали страх и злость. Она злилась на себя, на судью и боялась того что он для нее приготовил. Она пыталась взять себя в руки и спокойно обдумать возможные мотивы похитителей. Но у неё это плохо получалось. Она весьма смутно представляла реалии этого мира, зациклившись на том что это какое-то отсталое дотехнологичное общество, несомненно погрязшее в первозданном невежестве, в куче суеверий, примитивных идей, религий (достаточно вспомнить отца Буртуса) и прочих "исчадиях разума", а возможно и настоящей дикости. И такое представление о Каунаме то и дело наталкивало её на пугающую мысль, что её похитили для чего-нибудь мерзкого и низменного, о чем она смотрела в детективных сериалах, совершенно не предназначенных для маленьких детей. Где-то в самых глубинах её испуганной, сжавшейся как крохотная мышка, души беспокойно ворочались неудобные мысли о взрослых мужчинах, использующих мальчиков и девочек для удовлетворения своих ненормальных, грязных желаний. Это было настолько отвратительно, гадко и парализующе страшно, что Элен запрещала себе думать об этом и изо всех сил торопливо старалась убедить себя, что человек сидящий перед ней совсем не такой. Она исподтишка разглядывала лицо и ауру судьи и вроде бы не находила в них ничего такого противоестественного и больного. Но испуганный голос в её голове тут же услужливо подсказывал ей: "А что если её везут к такому больному мужчине?" Что если алчный судья задумал её продать такому ненормальному человеку? Как рабыню. И в памяти всплывала серия где благородный и отважный Джулиан Брэд внедряется в банду работорговцев с Кашуты, особенно та сцена где он ходит по невольничьему рынку мимо голых взрослых и детей, стоявших на коленях с опущенными глазами и покорно ожидающих своей участи. И снова Элен старалась мыслить логично, как её учили отец и Кит. Совершенно очевидно, что судья заинтересовался её способностью видеть правду и ложь. И теперь он желает использовать эту её способность в каких-то своих интересах. Вне всяких сомнений дело именно в этом. Но сомнения оставались.

Элен снова покосилась на судью и не в силах больше томиться неизвестностью, сердито спросила:

— Что вам от меня нужно?!

Судья конечно же ждал когда она заговорит. Он взял с сидения рядом с собой узкую полоску плотной розовой бумаги, отделанной по краям красным бархатом и аккуратно положил между страницами. Закрыл книгу, снял свои очки и убрал все это в сторону. Все его движения были неторопливыми и размеренными. После этого он посмотрел на девочку и благожелательно произнёс:

— Я рад что ты наконец прекратила дуться и готова обсудить создавшееся положение.

— Что вам от меня нужно?

— Прежде всего мне нужно знать как ты себя чувствуешь.

— Это ни к чему!

— Что ни к чему? — Не понял судья.

— Ваша лицемерная забота обо мне. Я вижу вас насквозь и сейчас я только хочу знать для чего я вам понадобилась.

Мастон Лург чуть задумчиво погладил массивный подбородок, затем доброжелательно улыбнулся и мягко проговорил:

— Может для начала познакомимся? Твой спутник лоя называл тебя госпожа Элен из далекой северной страны Макора, правильно?

Ответа он не дождался, девочка молча смотрела на него и взгляд ее был холоден и неприветлив.

— Ну а я Мастон Лург, главный королевский судья города Туил.

— Какой же вы судья, если творите сплошные беззакония, — сказала девочка и постаралась вложить в свой голос всю меру презрения, на которую только была способна.

Однако Мастон Лург ничуть не обиделся.

— Все зависит от точки зрения. Законность или беззаконие это всегда всего лишь чья-то точка зрения. И чаще всего законно просто то что согласуется с точкой зрения большинства. Ты просто не видишь всей картины в целом, дитя моё…

— Перестаньте! — С каким-то очень естественным омерзением воскликнула девочка, грубо перебив собеседника. Она и сама поразилась своей невежливости. Никогда в жизни ни с одним взрослым она не разговаривала подобным образом и даже не знала что на такое способна. Но сейчас, в ее положении, такая дерзость по отношению к тому, кто пленил ее, приносила ей жалкое удовлетворение. — Меня совершенно не интересует как вы оправдываете свои преступления. И если вы не будете отвечать на мои вопросы, то я не буду отвечать на ваши.

Мастон Лург чуть отпрянул назад, увидев в огромных ярко-синих глазах девочки самое что ни на есть искреннее отвращение к нему. Это слегка покоробило его.

Широкое немного полноватое лицо судьи перестало светиться фальшивой улыбкой и приобрело выражение холодной задумчивости. Некоторое время он молчал, разглядывая сидящего перед ним ребенка. Но ребенка ли?

— Ты действительно умеешь видеть говорит человек правду или лжет?

— Да. А потому не тратьте время пытаясь обмануть меня. Зачем вы меня похитили?

— Я намерен передать тебя верховному претору Агрона.

Девочка пристально смотрела на мужчину.

— Кто такой этот верховный претор и что такое Агрон?

— Агрон — это та страна, в которой ты в данный момент находишься, — недоуменно проговорил Лург. — Ты что этого не знаешь?

— Теперь знаю. А что насчет претора?

— Верховного претора, — поправил Лург. — Это глава Судебной палаты — организации призванной поддерживать внутренний порядок в государстве и беспощадно карать всех, кто нарушает оный.

— То есть в какой-то мере это ваш начальник?

— Ни в какой-то, а в самой непосредственной. Это можно сказать второй человек в государстве, он подчиняется только королю, Его Величеству Доммеру Благонравному.

— Значит вы намерены выслужиться перед своим начальником, подарив ему меня. Но что же для него такого ценного во мне?

— Я думаю ты лукавишь, Элен, — Мастон Лург впервые назвал девочку по имени. — Твой дар невероятен и несет в себе огромный потенциал. Преступники, интриганы, еретики, предатели, злодеи, враги государства и народа, с которыми верховному претору приходится иметь дело по долгу службы, будут для него как открытая книга с твоей помощью. Я думаю ты понимаешь это.

Элен успокоилась. Как она и предполагала, ее похитили из-за ее способностей. И снова ей стало стыдно. Ведь Кит предупреждал её, что это может плохо кончиться. Собственно и её отец и дед были того же мнения и строго-настрого запретили ей рассказывать кому-либо о своём необычном виденье мира. И на Макоре Элен неукоснительно соблюдала этот запрет и даже не из-за того что так хотели папа и дедушка, а потому что и её саму порой очень тревожило и напрягало осознание того что она не такая как все и она ни в коем случае не желала становиться изгоем и парией в глазах одноклассников, соседей и знакомых, которые, не сомневалась она, отнесутся негативно к её физической ненормальности. Но впрочем она очень редко предавалась таким тягостным раздумьям и к своему дару или проклятью пока еще относилась весьма легкомысленно, нисколько не считая что её странное зрение полностью изменит всю её судьбу и уже никогда не позволит ей жить нормальной счастливой жизнью обычного человека. И здесь, на Каунаме, где она никого не знала и откуда вскорости должна была исчезнуть навсегда, ей показалось она вполне может раскрыть себя, чтобы спасти эту девушку. Там на суде это ей представлялось лишь забавным новым опытом, веселым приключением, в конце концов какое ей дело до того что о ней будут думать каунамцы. Но всё вышло как-то не очень и ей вновь и вновь ярко и живо являлся укоризненный взгляд родных черных глаз на металлической собачьей морде. Перед Китом она чувствовала себя больше всего виноватой. Она прекрасно понимала что он, погруженный в нейронные сети своего ключевого поведенческого алгоритма, то есть своего смысла жизни, сейчас немыслимо терзается и тревожится, не зная что с ней и где она. Какой же она была дурочкой, считая что ни что на свете не может разлучить её с любимым роботом.

Элен поглядела на сидящего напротив мужчину. Так или иначе, теперь, зная его мотивы, она может считать себя в относительной безопасности. Ей не только не причинят вреда, но и наоборот будут оберегать и лелеять ее, ведь она представляет немалую ценность для судьи. Правда такие мысли почему-то всё равно не могли полностью избавить её от страха. Она сказала себе, что Кит конечно рано или поздно найдет её. Непременно найдет. С ним самим ничего не может случиться, никто из аборигенов этой планеты не может представлять для него хоть какую-то опасность, а она, Элен Акари, смысл его жизни. И он обязательно найдет и освободит её. О том что это будет не так-то просто сделать, она старалась не думать. Вместо этого она представляла как будет стоять возле плеча огромного металлического пса и холодно взирать на своих похитителей. Все их подручные, приспешники, охранники и солдаты будут к этому моменту так или иначе "нейтрализованы" и она будет спокойно с ледяным достоинством смотреть как мечутся, дрожат и трепещут ауры этих испуганных судей, преторов и всех прочих, кто осмелился издеваться над нею, считать что может владеть ею. Но она будет великодушна, величественна и снисходительна, в конце концов они всего лишь жалкие, неразумные, неразвитые, примитивные аборигены, удручающий пример регресса и упадка, всего лишь убогие тени своих мудрых и сильных звездных братьев-соплеменников. Но Элен отдавала себе отчет что эта приятная картина может и не состояться. Хоть её робот-ассистент и неуязвим и ему самому ничего не угрожает, отыскать одного единственного человека на громадной планете наверно не так-то и легко. Особенно если учесть, что Киту придется как-то контактировать с каунамцами, чтобы добыть хоть какие-то сведения о хозяйке. Но Элен убеждала себя что причин для волнения всё равно нет. Даже если Кит задержится, рано или поздно дедушка и мисс Уэйлер получат её сообщения и явятся на Каунаму. А уж для них не составит большого труда отыскать маленькую жертву алчных похитителей. Вот в этом Элен уже не сомневалась не капли. Дедушка Родерик был самым мудрым и умным из всех кого Элен знала или вообще могла представить себе. Даже всезнающая Камила Кесада меркла, блекла и съеживалась на его фоне. Элен, конечно, было известно что мистеру Атинховскому вживлен в голову ментальный биоинтерфейс и он может мысленно соединяться с близлежащим терминалом Старнета и отправлять в Сеть запросы напрямую из головы. Но Элен давно уже убедилась, что даже когда рядом нет никаких точек доступа в глобальную звездную сеть, дедушка все равно остается самым мудрым и умным из всех кого она знает. Деду не составит труда найти на Каунаме Кита. Для этого надо будет только включить спутниковый маяк и робот сам выйдет на связь. А уж после того как мистер Атинховский узнает от Кита всё что произошло, вычислить где находится его внучка для него будет пара пустяков. А если рядом еще и будет Александра Уэйлер, кадровый офицер Службы внешней разведки, организации занимающейся не только исследованием новых, только что открытых миров, но и всесторонним скрытым сбором информации о планетах, населенных разумными обитателями, чей уровень развития ещё не позволяет им стать полноправным членом ни Земной Федерации, ни тем более Звездного Содружества, то всё станет совсем легко. Тетя Саша просто явится и заберет дочь своего лучшего друга где бы она не была. Ведь секретные агенты СВР на том и специализируются чтобы незаметно внедряться в любой инопланетный социум и проводить масштабные наблюдения и исследования.

Все эти мысли приободрили Элен и она уже вполне спокойно думала о том что ей до поры до времени придется идти навстречу всем желаниям алчного судьи. Что для неё это будет самой разумной моделью поведения. Хотя почему судьи? Верховный претор, вот перед кем она должна показать все на что способна, именно этого человека ей необходимо заинтересовать, именно ему следует доказать что она может быть чрезвычайно полезной для него. А судья просто пешка, перевалочный пункт, он ей не нужен. И она посмотрела на судью почти насмешливо.

— И что же вы попросите за меня у верховного претора?

Мастон Лург, исподтишка наблюдавший за Элен не меньше чем она за ним, увидел что девочка судя по всему полностью пришла в себя и вроде как даже насмешничает над ним.

— Очень многое, — спокойно ответил он.

— Но что именно? Чего вам так остро не хватало в вашей жизни в Туиле, что вы ради этого пошли на гнусное преступление?

Элен удивлялась самой себе. Ведь это так необычно для неё столь нахально и развязано разговаривать со взрослым и даже наверно уже пожилым человеком. Где-то внутри проскакивали жгучие искорки вины, но впрочем и тут же бесследно таяли. Он преступник, говорила себе Элен, а с ними можно не церемониться. Так считал идеальный Джулиан Брэд. Она вспомнила, как посмотрев очередную, довольно жесткую серию бесконечной детективной киноистории, пришла к отцу и настырно попросила рассказать о том как он ведет себя с преступниками. Вежливо, спокойно и даже уважительно или он издевается над ними, бьёт их и запугивает как один из коллег Джулиана Брэда. Отец сказал что с преступниками он ведет себя ровно также как и с невоспитанными, глупенькими дочерьми. Элен возразила что это не ответ, откуда ей знать как он ведет себя с невоспитанными глупенькими дочерьми, если она, насколько ей известно, его единственная дочь и к тому же очень воспитанная и умная. Да, я очень воспитанная, согласилась сама с собой Элен и продолжила:

— А впрочем я догадываюсь. Вы, конечно, уверены что достойны гораздо большего чем председательствовать в суде какого-то захолустного городишки, в компании непроходимо глупого священника и пьяницы-мэра, разбирая бытовые, примитивные до пошлости, дрязги каких-то сиволапых лесорубов и свинопасов, не так ли?

Судья усмехнулся. Несколько оцепенело.

— Господь всемогущий, тебе же всего лишь шесть лет. Мне даже страшно представить какой ты будешь, когда станешь взрослой женщиной. Как же ты собираешься жить среди людей, если видишь их насквозь?

— А я буду жить среди хороших людей.

Судья снова усмехнулся.

— Где же ты их найдешь?

— А разве вы таких не встречали?

Мастон Лург отрицательно покачал головой.

— Нет. То есть конечно человек может казаться сколь угодно приятным и милым, добродетельным и благородным, но копнешь поглубже и вся эта хорошесть тает как вата в огне. Там, внутри, в глубине живет всё тот же коварный и эгоистичный хищник с темными безжалостными глазами и алчным ненасытным сердцем. И вся разница в людях лишь в том насколько много у этого хищника силы и отваги, чтобы взять всё что ему хочется. Но я понимаю что для шестилетней малышки вполне нормально не видеть в людях этого хищника.

Элен откинулась на кожаную спинку сидения. А он кажется любит поговорить, решила она. Резонер. Она видела и по лицу и по ауре судьи что тот получает удовольствие от беседы и ей это не нравилось. Она определенно не желала доставлять своему похитителю хоть какие-то приятные эмоции.

— Скажите, господин Лург, а почему вы уверены что я буду работать на вашего начальника и честно говорить кто лжет, а кто нет? — Спросила она уже откровенно насмешливо.

— Потому что мы заставим тебя, — просто ответил судья и у Элен испуганно ёкнуло сердце от этой простоты.

— Ты ведь, я думаю, понимаешь, что позже мы вполне можем узнать солгала ты нам или нет, — продолжил Мастон Лург очень спокойно и неторопливо. — И тогда за каждый такой случай у тебя на глазах будут отрезать голову котенку или щенку. Или пороть до кровавого месива какого-нибудь бездомного ребенка.

Судья посмотрел в глаза девочки и улыбнулся.

— Ты ведь видишь что я говорю правду, не так ли?

Страх, который вроде бы отпустил ее, снова вернулся. Элен вжалась в спинку сиденья. Этот человек действительно говорил правду. За страхом пришел гнев и даже ненависть. Этот представитель рода человеческого был отвратителен ей. Но страх был сильнее. Он коробил, унижал и застывал в горле мерзким осклизлым комом. Элен опустила глаза. Но она подумала об отце, о мисс Уэйлер и словно почерпнув у них силу противиться страху, снова взглянула на судью.

— Вы обречены, господин Лург, — выдавила она из себя. — Моё похищение не принесет вам ничего хорошего.

— Я понимаю, ты пытаешься напугать меня, — спокойно сказал судья, — но напрасно. Твой механический пес уничтожен, он пронзен металлическими кольями и сейчас я думаю он уже засыпан толстым слоем земли.

Девочка с удивлением поглядела на него и вдруг улыбнулась. Она заставила себя это сделать, но потом ей действительно стало смешно, когда она увидела как вытягивается лицо надменного судьи и её веселая улыбка была уже совершенно искренней.

— Вы не в состоянии уничтожить моего пса, не обольщайтесь, — звонко сказала Элен. — Он покрыт бронесплавом, металлом, который не сможет пробить никакое ваше оружие. Да и вообще ни что в вашем примитивном мире не способно причинить ему ни малейшего вреда. Но дело даже не в моей собаке. Вы совершили большую ошибку, напав на меня, господин Лург, и за это вам придется дорого заплатить.

— Перестань, Элен. Твои ребяческие угрозы совершенно нелепы. Не думаешь же ты что я поверю тебе?

Девочка усмехнулась.

— А вы забавный, — сказала она, пристально глядя на судью. — Вы что же, всерьез полагаете, что я вот такая сама по себе, человек из ниоткуда, без роду и племени, без родителей и друзей? Явилась в ваш Туил круглой сиротой из соседней деревушки, а мой пес сам по себе возник из пены морской? По вашему меня никто не ищет и я никому не нужна, кроме вас и вашего претора?

Высоколобое лицо судьи затуманилось каким-то явно неприятным размышлением и Элен ощутила острое удовлетворение.

— Вы обречены и это лишь вопрос времени. — Уверенно произнесла девочка. — Меня ищут не только мои Хранители, но и мои друзья-лоя.

"Какие еще хранители?", весело спросила себя Элен, вроде хотела сказать родители.

— Хранители…?

Девочка многозначительно поглядела на судью.

— Ну да. Черный Шак, так зовут моего пса, только один из них. Я просто с ним немного вырвалась вперед. Но остальные тоже скоро пребудут в Туил, Шак расскажет им что случилось и они все устремятся за мной.

— Вот как. И зачем же тебе столько хранителей? Ты такая важная персона у своего народа?

Элен бесхитростно пожала плечами:

— Я Талитана Униквита, то есть "Та, которая читает в сердце", будущая великая жрица в храме всемогущего Старнета, я священна для моего народа.

Мастон Лург несколько секунд внимательно глядел на девочку, словно видел её впервые.

— И если я дам тебе подзатыльник, меня что, испепелит молния?

— Вряд ли, — спокойно ответила Элен. — Такое бывает только в сказках. В реальной жизни возмездие настигает злодея спустя немалое время и в тот момент когда он совсем этого не ждет.

— И что же ты делаешь в Агроне, возле захолустного городишки Туила?

— Я шла на встречу с Королевой Лазурных гор, повелительницей Лоя, — без запинки сказала девочка. — Сандара одна из нас и я должна была продолжить у неё своё обучение.

— Одна из вас?

— Да она из моего народа, макорианка.

Судья неопределённо хмыкнул.

— Ясно. А этот лоя, что так рьяно заступался за тебя на суде, видимо что-то вроде твоего проводника.

— Что-то вроде.

Мастон Лург помолчал. Затем надел на нос очки для чтения, взял в руки книжку и поглядев на Элен поверх очков, сказал:

— Для шестилетней ты неплохо сочиняешь, но твоя ложь всё же чересчур наивна. Неужели ты всерьез рассчитывала что я поверю тебе. Мне казалось ты умнее. — И он начал раскрывать свой томик, как бы показывая, что девочка ему больше не интересна.

— А я даже умнее чем вам казалось, — дерзко заявила Элен. — Вы забываете что я та, которая читает в вашем сердце. И я вижу что вы напуганы, пусть не очень сильно, но напуганы. Я посеяла в вас сомнение. Вы не знаете кто я такая. Но вы видели на что я способна, вы видели моего Шака, видели как он останавливал одним лишь взглядом ваших солдат. И страх уже живет в вас. Пока еще он совсем небольшой, но со временем он совершенно отравит вам жизнь. Вы поймете что мои хранители также реальны как эти очки на вашем носу и тогда вся ваша оставшаяся жизнь сведется к тягостному ожиданию возмездия.

Мастон Лург резко захлопнул книгу и наклонился вперед, приблизив своё лицо к ребенку.

— Послушай меня, дитя. Да, я готов признать что для шестилетнего карапуза ты действительно весьма смышлёная и довольно гладко ведешь свою речь. Но это лишь поза, этому можно и хохлатого пересмешника обучить. По своей сути ты все равно просто ребенок и вся твоя ложь весьма корява и наивна. Этот твой лоя носит на шее ленту изгнанника, то есть собственный народ отказался от него, как от презренного преступника. И очень сомнительно чтобы такого выбрали в сопровождении гостьи Сандары. И даже если сама Сандара это что-то большее чем религиозная сказка, то к твоему сведению Лазурные горы в несколько другой стороне и твой лоя-проводник почему-то вел тебя чуть ли не в противоположном направлении. Что касается твоего Шака, то в Агроне разговаривающие и музыкальные автоматы не такая уж и редкость. Лоя замечательные механики, этого у них не отнять и неплохо на этом зарабатывают, продавая подобные игрушки состоятельным людям. А гвардейцев возле тюрьмы твой пёс остановил вовсе не каким-то там магическим взглядом, а при помощи какого-то ядовитого шипа, я нашел на шеи гвардейцев крохотный след от укола. Ну а что касается тебя, то я думаю ты такая же великая жрица, как и отец Буртус великий мудрец. Ты думаешь ты представляешь из себя нечто особенное? Ты ошибаешься. Природа порой производит на свет разного рода ненормальности, словно в её отточенной системе время от времени что-то сбоит и ломается. Я видел на своем веку бородатую женщину, двухголового мужчину, трехглазого ребенка, человека с поющей дыркой в груди, человека способного глотать и изрыгать огонь, человека способного вытягивать руки и ноги и складываться в маленький сундучок, женщину, видевшую сквозь стены и прочие странности. И ты точно такое же испорченное, искаженное творение природы, на миг сбившейся с нормального пути. Ты ярморочный уродец не более того. А уж о том что ты умнее чем мне казалось я бы и вообще постеснялся на твоем месте заикаться. Напротив, ты весьма посредственна и глупа, иначе как бы я так легко разгадал все твои намерения и так просто поймал твоего ужасающего Шака в ловушку. Предсказуемость один из первых симптомов глупости.

Лицо Элен стало ледяной маской.

— Вы мне надоели, — объявила девочка.

Судья откинулся на спинку сидения и снова раскрыл книгу.

— Ну ничего страшного, — спокойно сказал он. — Пора тебе привыкать, что твоё мнение больше никого не интересует.

Элен недобро глянула на судью и отвернулась.

23

Поначалу Ташунг решил отложить свидание с молодым секретарем королевского судьи до утра. Зачем бегать по городу в поисках этого субъекта, если с наступлением дня он сам явится к зданию тюрьмы, где находилось его рабочее место. Однако, хорошенько поразмышляв, Ташунг пришел к мысли что время слишком дорого и даже несколько часов могут осложнить ситуацию. Необходимо приложить все усилия, чтобы как можно скорее оказаться рядом, с теперь столь ценным для него, человеческим ребенком. А значит нужно искать дом этого Касаша. Но тогда вставал новый вопрос как узнать место проживания судебного секретаря посреди ночи.

Ташунг был несколько озадачен и даже немного нервничал. Он всего лишь первый месяц был в наблюдателях и несмотря на тщательный инструктаж, сейчас ему было трудно принять решение. Весь этот месяц он провел в совершенно пассивном наблюдении за жизнедеятельностью этих существ, переходя из одного поселения в другое. Однако, теперь, ему необходимо было предпринять активные действия для выполнения стоящей перед ним задачи и возможно ему даже придется вступить с этими примитивами в контакт. Ташунг был взволнован.

Так где же добыть необходимые ему сведения? В мэрии дежурил небольшой караульный отряд и у них конечно был в штате посыльный, но Ташунг не хотел связываться с людьми в форме. Будет слишком много подозрений и возможно его даже попытаются задержать для дальнейшего разбирательства, зачем это ему понадобился адрес судебного секретаря посреди ночи. Нет, конечно, солдат следует обходить стороной. А также не забывать про патрули на улицах города, напомнил себе 7024-ре. Естественно никто из этих существ не представлял для него никакой опасности и он мог бы просто ворваться в мэрию и добыть нужную ему информацию силой. Но это было бы крайне неразумно и опрометчиво. Пришлось бы всех умертвить, иначе оставшиеся в живых переполошили бы весь город. Ни то чтобы смерть этих ничтожеств, практически животных, что-то значила для него, но все-таки ему казалось, что не стоит лишать их жизни без крайней необходимости. Впрочем, окончательно он этот вопрос для себя еще не решил.

После некоторого размышления, Ташунг пришел к выводу что ему следует посетить одно из тех мест, где эти существа утоляют свой голод. За этот месяц, 7024– ре уже выяснил что функциональная нагрузка подобных мест несколько шире, чем тривиальное поглощение пищи. Те, кто собирался там, судя по всему, имели своей целью некое релаксационное времяпрепровождение, однако то чем они занимались у Ташунга никак не ассоциировалось с понятием отдых в его понимании и ему каждый раз приходилось напоминать себе о необходимости делать скидку на примитивизм, зачастую доходящий до уровня мышления скота, этих существ.

7024–ре остановил свой выбор на заведении «Черная Румма», названном в честь мифической королевы такого же мифического племени либингов. Сия царственная особа, насколько Ташунг помнил, была славна своим экстраординарным поведением, заключающемся в безумных совокуплениях, неумеренных попойках и кровавых битвах. Впрочем, Ташунг уже начал сомневаться, что подобное поведение для этого вида является экстраординарным.

Суора улыбнулась. На этот раз без малейшего труда, легко и непринужденно.

Для 7024-ре все еще были непривычны и непонятны эти мимические движения и он напоминал себе, что необходимо практиковаться в них, дабы в общении с людьми выглядеть более естественным и человечным.

Ташунг знал, что это заведение открыто до самого рассвета и предполагал, что там наверняка найдется кто-то кто знает где живет судебный секретарь.

Суора погладила рукояти мечей, спрятанных под плащом, и быстро зашагала по ночным улицам Туила по направлению к «Черной Румме».

По началу Ташунг сомневался в разумности иметь при себе это невообразимо примитивное оружие, хоть оно и было выполнено с немыслимым для здешней цивилизации совершенством. Два небольших изящных клинка с полуметровым, односторонним, слегка изогнутым лезвием были способны разрезать даже камень. После дополнительной трансформации доставшегося Ташунгу тела и настройки сознания, 7024-ре владел этим оружием с невероятным мастерством и практически на уровне рефлексов. Но после месяца, проведенного среди людей, Ташунг понял, что мечи, даже оставаясь в ножнах, выполняют определенную статусную функцию, заставляя окружающих относиться к нему с опасением и почтением, чтовесьма устраивало 7024-ре, ибо как выяснилось, в обществе этих существ быть физически привлекательной самкой детородного возраста порой очень непросто. Но впрочем не на всех это действовало и пару раз ему все-таки приходилось обнажать мечи.

Суора толкнула тяжелые двойные двери таверны и вошла внутрь.

Главная зала «Черной Руммы» представляла собой большое овальное помещение с невысоким потолком, опирающимся на широкие деревянные колонны круглого сечения. Залу заполняли массивные прямоугольные столы, за каждым из которых могло разместиться до десяти человек. Возле столов стояли лавки и грубые табуреты.

Суора сделала первый шаг по центральному проходу, идущему прямо к винной стойке, которую впрочем не было видно за спинами стоящих возле нее людей. Зала к огорчению молодой женщины была прекрасно освещена множеством свечей, ламп и двумя огромными каминами, пылающими у левой и правой стены. И значит люди видели ее также хорошо, как и она их.

— Эй подруга, вход после полуночи платный, тут и так не продохнуть, — сказал кто-то слева от Суоры.

Она повернула голову и увидела молодого мужчину в широкой белой рубахе, расстегнутой до пупа, в коричневых кожаных штанах и щегольских полусапожках. Парень сидел на табурете возле небольшого квадратного столика, на котором стояла чашка с монетами, и ловко вертел между пальцев длинный тонкий ножик. Взгляд парня был насмешливым и дерзким.

Суора отвернулась и спокойно пошла дальше, как будто не поняла его слов.

«Начать наверно следует с виночерпия за стойкой», размышлял Ташунг, «даже если он не знает сам где живет судебный секретарь, то возможно подскажет у кого узнать». Мысли 7024-ре были внезапно прерваны. Кто-то грубо схватил Суору за левую руку. Волна омерзения и брезгливости окатила Ташунга. Эти физические контакты все еще были ему в диковинку и он ничего не мог поделать с яростным чувством отвращения, которое они у него вызывали. И прежде чем он пришел в себя и взял свое, все-таки еще во многом очень странное для него, тело под контроль, причина неприятного ощущения была устранена.

Молодому мужчине, выполнявшему роль привратника, очень не понравилось поведение незнакомки в странной облегающей черной одежде. Он даже счел его оскорбительным. Он вскочил с табурета и схватил женщину за руку, намереваясь привести ее в чувство и указать на недопустимость подобного отношения к внутренним правилам «Черной Руммы». Что произошло дальше он не понял. Как только он сжал запястье незнакомки, его грудь поразил страшный удар. С поломанными рёбрами он как мяч отлетел назад, сокрушил маленький столик и врезался в стену. Чашка и монеты весело зазвякали по полу.

Как только Суора почувствовала чужое прикосновение, она, двигаясь быстрее чем мог уловить человеческий глаз, развернулась и ударила противника правой ногой.

Ташунг расстроено глядел на молодого самца, лежащего у стены среди деревянных обломков. 7024-ре был недоволен собой. Конечно же следовало сдержаться. Это жалкое существо ведь что-то говорило ему, а он не обратил на это внимания. Да, скверный из него наблюдатель. Впрочем, прошел только месяц и он пока только учится. Хотя, это конечно не может служить оправданием, тем более сейчас, когда он получил другое, гораздо более важное задание. Самец к счастью был жив и теперь расширенными от ужаса глазами глядел на Ташунга.

— Э-эй, что там такое, — услышала Суора чей-то грозный окрик у себя за спиной.

Молодая женщина резко обернулась.

Мужчины и женщины, сидящие за столами и стоявшие у стойки, с любопытством разглядывали ее. А по центральному проходу стремительно шел некто явно недовольный ее действиями. Этот некто был высокого роста, с большим животом и круглым пухлым лицом. Закатанная до локтей, грязная, засаленная рубаха открывала его мощные толстые руки. Кроме рубахи, на человеке был кожаный жилет и кожаный чем-то перепачканный передник. В правой ладони некто сжимал увесистую отполированную дубину.

Суора быстро расстегнула свой плащ, откинула его полы, выставив на общее обозрение рукояти своих мечей.

— Остановись, — почти прошипела она, и это было так необычно, что огромный мужчина действительно сбавил шаг, а затем и остановился.

Ташунг снова был недоволен собою. За месяц можно было и получше изучить свой голосовой аппарат. До этого момента он нечасто издавал акустические волны и вот результат. Сейчас он явно взял весьма неверный тон. На миг у него даже мелькнула мысль бросить все это, не усложнять себе жизнь, достать мечи и страхом и силой добиться у этих существ то что ему надо. Но он тут же устыдился этого своего порыва. Это было бы крайне непрофессионально, и он просто бы расписался в собственной слабости. Наблюдатели так не действуют. В конце концов, его мыслительные способности намного превосходят способности этих существ, так неужели он не может решить такую простую задачу как получение в общем-то весьма тривиальной информации без применения физического воздействия.

— Кто ты такой? — Проговорила Суора негромко, но внятно и вполне по-человечески.

Большого пузатого мужчину звали Виво и он являлся владельцем этого заведения. Услышав грохот и треск, он выскочил из-за барной стойки, ожидая увидеть очередную бузу пьяной публики. Испытывая огромную заинтересованность в сохранности принадлежащего ему имущества, он старался пресекать подобные явления в самом зародыше и без всякой жалости, чему немало способствовала его огромная физическая сила, а также прочная как сталь дубина, коей он весьма умело орудовал. Однако столкнувшись лицом к лицу с такой необычной посетительницей, Виво немного подрастерялся.

Плотно сжав губы, он разглядывал стоящую перед ним очаровательную молодую женщину и раздумывал какую линию поведения ему выбрать. Вопрос, заданный ею, прозвучал не очень вежливо, да и вела себя незнакомка, мягко говоря, вызывающе, Виво покосился на стонущего и барахтающегося возле входа человека, он также отметил лежащие на полу монеты. Но здравый смысл удерживал хозяина «Черной Руммы» от попытки быстрого и справедливого возмездия распоясавшейся незнакомки. У всех на слуху был случай с этой кирмианской дикаркой, проткнувшей пузо бедняге Пулту. А тут тоже явно чужестранка и опять же мечи. В общем Виво решил пока повременить с возмездием и вступить с противником в диалог.

— Да я вроде как хозяин всей этой музыки, — с легкой усмешкой проговорил он. — Зовут меня Виво. А вот что ты за птица такая и зачем покалечила моего парня я что-то не пойму.

Ташунг напряженно анализировал полученную информацию. Под сленговым термином «музыка» видимо имеется в виду все это заведение, значит это как раз тот человек, который ему нужен и, следовательно, необходимо постараться избежать конфликта с ним. «В конце концов я наблюдатель, — подумал 7024-ре, — и пора доказать себе что я не только могу бродить по улицам и смотреть по сторонам, но и успешно действовать в непосредственном контакте. Это будет даже интересно».

Суора улыбнулась и чуть сузив глаза, сказала:

— Я хочу говорить с тобой, Виво. А за своего парня извини, просто ему не следовало прикасаться ко мне. Ему еще повезло что он остался жив.

Слова молодой женщины прозвучали в полной тишине.

Стремительным движением Суора вытащила из внутреннего кармана плаща монету и бросила ее хозяину заведения. Виво, проявив отличную реакцию, по крайней мере в таком деле, поймал заветный металлический кружок. Он раскрыл ладонь и посмотрел на монету. Это была золотая тона. Такая новенькая и блестящая будто не прошло еще и часа как ее вынули из под пресса монетного двора Его Величества. Виво смотрел на несколько рыхлый профиль Доммера Благонравного и не мог оторваться. Монета была настоящая, определяя вес подобных вещиц, хозяин «Черной Руммы» промашек не давал. Настоящая золотая тона. Это заставляло задуматься.

Виво поднял взгляд на странную незнакомку. Улыбка уже исчезла с ее лица и большие голубые глаза смотрели холодно и выжидательно.

— Иди за мной, — сказал он и развернувшись, направился к стойке.

Люди поспешно расступались, пропуская их. У стойки Виво отдал несколько распоряжений молодому виночерпию. Чтобы позаботились о привратнике и собрали с пола деньги. Затем он направился на кухню, пересек ее, вышел в коридор, поднялся по лестнице и открыв дверь, вошел в свой кабинет. Суора бесшумно следовала за ним, так бесшумно, что Виво пару раз оглядывался, чтобы убедиться что она идет за ним. На миг у него мелькнула мысль, что может быть опасно оставаться с ней наедине, но видимо ничего другого не остается и придется рискнуть. Он подошел к столу, на котором лежала раскрытая громадная писчая книга, развернулся и, указав незнакомке на старый ветхий стул у стены, сам присел на столешницу.

Молодая женщина, проигнорировав чахлый стул, вышла в центр комнаты и неотрывно глядя в глаза хозяина «Черной Руммы», четко сказала:

— Я хочу знать где живет судебный секретарь Касаш.

Виво чуть не присвистнул, но сдержался. Конечно Ташунг, постоянно анализируя эмоциональный фон субъекта и считывая электромагнитные излучения его мозга, прекрасно видел что он удивлен.

Виво решил, что тут пахнет жаренным. Судебный секретарь захолустного городка это, конечно, не та фигура из-за которой может подняться большой шум, но все-таки, так или иначе, он человек могущественной Палаты и если с ним что-нибудь случится, то возможно это не останется безнаказанным и будут искать виновных. И пусть не ясно зачем эта странная чужестранка ищет Касаша, но вряд ли для того чтобы признаться ему в любви или передать деньги от далекого родственника.

— Зачем же такой очаровательной девушке понадобился какой-то недотепа сухарь, этот жалкий чинуша на побегушках? — Как бы в шутку поинтересовался Виво.

— Неужели ты действительно хочешь это знать? — Совершенно безэмоцианально спросила Суора. — Ты думаешь это знание будет полезным для тебя?

«Нет, — подумал Виво, — я уже совершенно не хочу это знать. Мне абсолютно неинтересно». Он крепко сжал свою дубину обеими руками. Хотя на глаз он был лет на пятнадцать старше незнакомки, чувствовал он себя не очень уверенно перед ней.

— Ты боишься меня, — констатировала Суора. — Не волнуйся, это совершенно нормально и никак не должно задевать твое мужское самолюбие. В моих силах полностью уничтожить все твое заведение и всех кто находится в нем, но мне это совсем не нужно, это не рационально. Я просто хочу знать где живет этот человек и если ты не можешь мне помочь, то подскажи у кого бы я могла получить эту информацию.

Виво усмехнулся.

— Ты очень уверена в себе.

Суора приблизилась к нему. Ее голубые глаза не отрывались от его лица. Виво почувствовал тонкий, цветочный, еле уловимый, головокружительный аромат, исходящий от соблазнительного тела незнакомки. Какие-то весьма приятные струны его существа напряглись и желание мягко растворило страх.

— Ты думаешь у меня нет для этого оснований? — Спросила она.

— Думаю что есть, — пробормотал мужчина. — И я был бы благодарен тебе, если бы ты была немного подальше от меня.

Суора развернулась и покачивая бедрами отошла к двери.

— Ты скажешь мне где он живет? — Спросила она, стоя к нему спиной.

— Я не знаю.

Суора резко развернулась, взметнув полы своего плаща и впилась в хозяина «Черной Руммы» взглядом.

— Но я знаю кто знает, — поспешно добавил Виво.

— Кто?

Виво, оттолкнувшись от стола, встал прямо и опустив дубину, твердо произнес:

— Это будет тебе стоить три тоны.

— Хорошо, — каким-то усталым голосом проговорила Суора, — я дам тебе еще одну. Кто?

Шестым чувством Виво понял, что если он вознамерится торговаться, то он ничего не получит и в следующий миг, из него каким-нибудь жутким способом начнут добывать информацию.

— Одна шлюшка по имени Тира. Она несколько раз обслуживала его на дому.

— Где мне ее найти?

— Она там дальше по коридору, в комнате на двери которой две вертикальных черты. Но предупреждаю с ней сейчас Бык Джойвс, а он очень несговорчивый парень.

Казалось монета взлетела в воздух и незнакомка выскочила в коридор практически одновременно. На этот раз Виво не поймал тону и она, звякнув, упала на пол. Подобрав монету, Виво устремился в коридор. Он успел увидеть как молодая женщина вошла в указанную дверь.

Хозяин заведения было бросился вперед, но вдруг передумал и остановился. Действительно ли он хочет видеть то что там сейчас случится? Он ждал грохота, звуков тяжелых ударов, криков. Даже если Бык не успеет рта раскрыть, то Тира вполне может завизжать. Но все было тихо.

Из комнаты в коридор вышли Суора и молоденькая накрашенная девушка, завернутая в какой-то грязный шерстяной плащ.

Виво застыл. Рука незнакомки лежала на шеи его проститутки и подталкивала девушку вперед. Карие глаза Тиры были расширены и в них читалось немое потрясение. Обе шли по направлению к нему.

Виво встретил взгляд Тиры и прочитав в нем мольбу и страх, тут же отвел глаза.

— Что-нибудь еще? — Спросила Суора.

Виво отрицательно покачал головой и отступил к стене, давая им пройти.

— Есть выход не через главный зал?

— Она покажет тебе, — кивнув на Тиру, ответил хозяин «Черной Руммы».

Когда в коридоре никого кроме него не осталось, Виво развернулся и медленно пошел к комнате с двумя вертикальными чертами на двери. Он готовил себя к самому худшему, к тому что зрелище может быть ужасным и уже заранее обдумывал то обстоятельство что надо хорошенько отмыть кровь.

В комнате горело две свечи. Могучий Бык Джойвс со спущенными штанами лежал поперек кровати. Виво приблизился к нему. Крови не было, вообще нисколько. При поверхностном осмотре Виво не заметил никаких видимых повреждений или следов от ударов. Рот незадачливого клиента Тиры был полуоткрыт и из него стекла струйка слюны. Виво наклонился и приложил два пальца к шее молодого человека. «Жив, — с удивлением определил он. — Просто видимо без сознания».

24

Когда они вышли на улицу, Суора с наслаждением вдохнула чистый прохладный воздух и почти благодушно взглянула на свою спутницу, шею которой она по-прежнему несильно сжимала правой рукой. Тира буквально тряслась от страха.

— Успокойся, я не причиню тебе вреда, — сказала Суора.

Молоденькая проститутка посмотрела на страшную незнакомку, которая одним прикосновением уложила без чувств Быка Джойвса. Но при звездном свете она видела только контуры ее тела.

— Что вы хотите от меня, госпожа? — Проговорила Тира.

— Ничего особенного. Просто покажи мне дом, где живет человек по имени Касаш. Ты ведь сможешь это сделать, не так ли?

Тира с облегчением подумала, что она действительно может это сделать. И пусть молодой судебный секретарь был ей отчасти симпатичен, в отличии от большинства остальных клиентов он обращался с ней вежливо и даже иногда нежно, но у ней даже мысли не возникло попытаться отказать этой женщине, хотя как и Виво она была уверена, что вряд ли незнакомка ищет Касаша с добрыми намерениями.

— Конечно, моя госпожа, я покажу вам его дом.

— Сейчас я уберу руку с твоей шеи, но, прошу тебя, не пытайся сбежать.

— Что вы, моя госпожа, я и не думала об этом.

Суора убрала руку.

— Сейчас достаточно темно, ты сумеешь найти дорогу?

— О, будьте уверены, я не заблужусь.

— Тогда поторопись.

Тира пошла вперед, Суора за ней чуть сзади и слева.

Ташунг с интересом наблюдал как страх в этой юной самке ослабевает и его место занимает любопытство.

Спустя некоторое время она даже позволила себе бросить осторожный взгляд на страшную незнакомку. И честное слово, хотя это было конечно совершенно невероятно, Ташунг ощутил мимолетное расположение к этому существу. И самое странное, и он не сомневался в этом, расположение проистекало из того обстоятельства, что в своем нынешним обличье он был одного пола с этой юной самкой. Полный нонсенс конечно. Ведь в народе Ташунга вообще не было разделения по половой принадлежности, а значит и всего что с этим связано. Каждый из них мог произвести себе подобного в определенный период и при определенных условиях. Правда теперь эти условия были утрачены и воспроизведение стало невозможным. Но чтобы он вдруг почувствовал себя мужчиной или женщиной, только потому что его сущность сейчас слита с телом представителя двуполого народа… Нет, это совершенно невозможно. Он даррон и никакие внешние влияния не изменят его.

25

Сердце Океана снова пульсировало глухими, медленными ударами. Берега вздрагивали от этого ужасного ритма и души людей цепенели от страха. Все живое, затаившись на земле, прижавшись к ней, словно ища у неё защиты, с отчаянием и обреченностью слушало далекие удары древнего сердца громадной бездны. В темных подводных городах, повинуясь своему сложному многофазному жизненному циклу, снова пробуждались от многолетней спячки безобразные существа. Люди называли их савгулы, из поколения в поколение передавалась страшная весть о том как давным-давно эти жуткие исчадия океанских пучин уже однажды выходили на берег, погружая мир в хаос и отчаяние. И те немногие из людей, что выжили в ту ужасную эпоху, завещали своим потомкам вечно помнить о Сердце Океана, о всесильном Вал-Амане — повелителе савгулов и о Шивтаке — великом Ключе Синей бездны, способным управлять Океаном и отпирающем врата Обители Темной воды.

Минлу застонала и перевернулась на правый бок.

Белый песок, залитый солнцем пляж, ленивые волны, накатывающиеся на берег и с шипением отступающие назад. Она стоит возле самой воды и, сощурившись, глядит на бескрайний сверкающий Океан. Снова удар, неслышный, но ощущаемый всем телом, проникающий в голые ступни ног и добирающиеся до самой головы. Они происходят примерно каждые полчаса. Девушка резко оглядывается и видит как из стены обрыва, в который упирается пляж, ручейками сыплется желто-коричневый грунт.

Она снова поворачивается к воде. На девушке мягкие облегающие шорты и узкая полоса лифа на груди. За спиной на ремнях ножны с мечом мастера Юн Фая, который она получила три года назад. Она передвигает ремни и спускает меч на пояс, разместив оружие почти по центру живота.

Она входит в воду, отталкивается от дна и быстро плывет вперед. Метрах в пятидесяти от берега она останавливается и произносит заклинание входа в Урум. Девушка успевает сделать несколько глубоких вдохов, и затем соленая вода плотно обволакивает ее тело и неестественное стремительное течение, направленное вперед и вниз, уносит ее вглубь Океана.

Прижав руки к туловищу и вытянув ноги, она превратилась в стрелу несомую потоком воды. Глаза она держала закрытыми. Немного мешал меч, но все же ее продвижение было невероятно быстрым. Она даже не успела ощутить первые признаки удушья, когда давление воды на тело исчезло и она почувствовала под собой ровную гладкую поверхность.

Девушка сделала вдох, открыла глаза и встала. Она находилась в огромном прямоугольном проеме, сделанном в гигантской каменной стене. Вперед уходил коридор, освещаемый слабым зеленоватым свечением, исходящим от бесформенных образований, прилипших к потолку.

Девушка оглянулась. Океанская вода мерцающей пеленой закрывала весь проем не в силах войти в него. Невидимое препятствие сдерживало ее мощное давление и позволяло заполнять огромные помещения чистым воздухом.

Ступая босыми влажными ногами по древним каменным плитам, девушка двинулась вперед. Стены и пол были испещрены витиеватыми письменами, каждая черточка которых состояла из точек разного диаметра и глубины. Девушка не умела читать эти знаки, и насколько она знала никто из людей не был на это способен, так как сначала эти письмена следовало как-то по-особому осветить и уже потом читать их, учитывая какие-то нюансы освещенности каждой точки. Это умели только те кто написал их.

Девушка прибавила шагу. Снова пришел удар. Одним движением она вытащила меч. Савгулы, даже если они уже проснулись, вряд ли поднялись на эти верхние уровни Урума, но здесь вполне могли быть рии их омерзительные существа — охранники.

Коридор был огромным, метров восемь в высоту и три в ширину. Девушка легко бежала вперед. Вскоре она вышла к разветвлению, где коридор, по которому она двигалась, разделялся на три других. Не раздумывая, она выбрала левый. Как ей было уже давно известно левый ход вел вниз, правый вверх, а средний оставался на прежнем уровне. В городах савгулов так было всегда.

Зеленых светящихся образований стало больше, и теперь их бесформенные тела спускались почти до пола. Она знала что они ядовито-жгучие, а потому старалась держаться от них подальше. В стенах стали попадаться большие темные отверстия. Это были ходы для водяных змей. Эти опасные существа служили савгулам наподобие почтовых голубей, впрочем полной уверенности в этом у девушки не было.

Коридор шел вниз под углом почти сорок градусов.

Несколько раз девушке встретились рии. Но меч не понадобился. Четырехлапые овальные тела этих существ были абсолютно неподвижными и какими-то высохшими, а всех их восемь глаз были затянуты мутной пленкой. Судя по всему, они были мертвы, но проверять так ли это девушка не собиралась.

Осторожно обходя овальные тела, она торопливо двигалась дальше.

Коридор резко повернул налево. Стало холодно и гораздо темнее, здесь было очень мало светящихся образовании и концентрировались они в основном возле потолка.

Девушка сбавила шаг. Скоро должна быть первая Оградительная Мембрана. Метров через семьдесят девушка остановилась у прозрачной пленки, испускающей слабое синее свечение. Пленка полностью перегораживала коридор. Девушка не знала точно что значит слово Мембрана, так ее называли древние люди в своих книгах, рассказывающих о первом нашествии савгулов. Может быть эта пленка живое существо, а может это какое-то волшебство.

Девушка воткнула в Мембрану меч, приложив немалое усилие, пронзила ее и протолкнула свое оружие на ту сторону. Затем, сложив вместе ладони, она последовала за своим мечом. Сначала Мембрана лопнула на кончиках ее средних пальцев, после чего нехотя пропустила ее руки до локтей. Впрочем, Мембрана тут же смыкалась, и девушка ощущала холодное покалывание на коже, там где ее касалась эта странная пленка. Затем пришла очередь головы. Закрыв глаза, она, упираясь босыми ногами в каменный пол и напрягая мышцы шеи и спины, с трудом протиснула голову, плечи и грудь. Замерев, как бы повиснув на пленке, она переводила дыхание. Ее тело, под действием силы тяжести медленно скользило вниз, расталкивая тягучую упругую плоть Мембраны животом. Когда ее ладони коснулись пола, она продолжила движение. Выбравшись полностью из Мембраны, она подняла меч и продолжила путь вперед. Здесь по-прежнему было темно и холодно.

Она знала что вот-вот она должна войти в Поле Страха.

И все-таки как она не готовилась страх, как всегда, пришел неожиданно. Ее охватил беспричинный парализующий тело и разум ужас. Ей больше не хотелось двигаться, осталось лишь желание лечь свернуться клубком и закрыть глаза. Страх громадной темной волной накрыл ее, делая безвольной и слабой. Как обычно она начала перемножать в голове двузначные числа. Для этого приходилось прикладывать немалое мысленное усилие, как бы проталкивая свое сознание сквозь мутную вязкую пелену. Ей было очень страшно, она боялась сразу всего, ей было страшно оставаться живой, но она упорно возвращала поток своих испуганных мыслей к математическим упражнениям.

Поле Страха окончилось также неожиданно, как и началось.

Коридор свернул направо и стало светлее. Впереди светилась красным сиянием вторая Оградительная Мембрана.

Девушка знала, что в отличии от первой она не была вязкой и упругой, но зато причиняло боль и потому преодолевать ее лучше бегом. Также она знала что за второй Мембраной ее ждет ужасное зловоние, ибо там за красным свечением был вход на балкон, опоясывающий гигантский полусферический зал где спали жестокие савгулы.

До Мембраны оставалось метров сорок. И тут девушка увидела на полу темные засохшие пятна. Это было очень похоже на кровь. Три месяца назад, когда Сердце Океана только начало биться и девушка спустилась в Урум чтобы посмотреть что происходит, этих пятен здесь не было. Неужели савгулы проснулись и начали утолять свой голод? Этого не может быть, ведь согласно древним книгам должено пройти почти два года от начала пульсации Сердца Океана до момента как первые савгулы выйдут на берег.

Но за последний месяц слишком часто стали пропадать люди, в реках и в Океане почти исчезла рыба, животные уходили от берегов вглубь материка. Неужели самые страшные предположения кирмианских старейшин оказались правдой?!

Минлу стояла не в силах сдвинуться с места. Теперь ей было страшно без всякого волшебства, страшно до истерики, до паники. Она так свободно ходила по коридорам древнего Урума, ибо не верила что савгулы могли проснуться настолько раньше срока. Она пришла сюда чтобы проверить это, но сама в это не верила, она отказывалась верить. Но этих пятен три месяца назад здесь не было. Девушка мрачно посмотрела на темнеющие проемы в стенах. Они вели в коридоры, в которых она никогда не бывала. Из любого из них мог появиться савгул. Ну конечно, поэтому и рии мертвы, они больше не нужны, хозяева проснулись и больше нет никакой необходимости в охране.

Девушка заставила себя сделать шаг вперед. Она должна выйти на балкон.

Проскочив через вторую Мембрану, она упала на четвереньки сраженная приступом боли. И постепенно приходя в себя, она отметила что ожидаемое ею зловоние почти отсутствует.

26

На втором этаже дома принадлежащего Мэри Бэтрин, в пятикомнатных апартаментах, за которые он платил три сильвиды в месяц, на широкой кровати под пуховым одеялом ворочался заместитель главного королевского судьи города Туила. Касаш вернулся домой около часа назад, разделся и сразу нырнул в постель. Сна естественно не было ни в одном глазу. «Этот Мастон Лург… будь он не ладен». Мысли разбегались. Вся эта история ему очень не нравилась. Днем искал мужиков, которые умеют держать язык за зубами, организовывал рытье этой дурацкой ямы в здании тюрьмы, потом открыто шел домой, затем, прячась по дворам, крался назад. «Еще этот Галкут, проклятый висельник. Все время молчит и смотрит исподлобья. Так, значит, девчонка послала пса выручить кирмианку, а сама где-то пряталась. Пес попал в ловушку. Гвардейцы утром находят его. Лейтенант Свадо осматривает яму и шлет посыльного за судьей. Судью не находят, посылают за мной. Я прихожу и спокойно объясняю Свадо, что ночью в город прибыл посыльный и судья срочно уехал в Акануран и теперь я за него. Я говорю так что лейтенант мне верит. Затем мы принимаемся извлекать пса. А если он все-таки не погиб, не сломался? Как мы с ним справимся, он же просто чудовище». Тут Касаша осенило. «Камнями и землей забросаем, засыплем. Похороним и привет. Целый он там или нет, уже будет не важно, завод кончится и замрет». Молодой человек перевернулся на правый бок. «Может все еще обойдется. Лург прохиндей, быстро сориентировался, девочка конечно дорогого стоит». Касаш почти не сомневался что в покупатели золотого ребенка главный королевский судья Туила выбран не иначе как самого Томаса Халида. «И почему Лурга называют главный, как будто кроме него в городе есть еще неглавный королевский судья». Усталость постепенно брала свое, молодое тело требовало сна и Касаш начал впадать в дрему. Но полностью погрузится в сладкое забытье ему было не суждено. Не очень громкий, но явственный треск откуда-то из глубины квартиры заставил подскочить его. Застыв, он сидел в постели и со страхом вслушивался в темноту.

Заместителю главного королевского судьи города Туила было очень не по себе. Ему припомнилось изречение какого-то древнего мудреца: «Чистая совесть лучшая подушка». Да уж, не то чтобы он раскаивался в том что участвовал в похищении девочки, нет, он просто сильно беспокоился что это может выйти ему боком. Но вроде все тихо. Молодой человек снова опустился на подушку. И только он подумал, что зря он наверно так и не удосужился поставить засов на дверь спальни, как услышал тихий до боли знакомы звук, издаваемый дверными петлями. Касаш снова резко сел, уставившись расширенными глазами на правую от себя стену. Среди темного фона обоев появился чернильный провал открытой двери.

— Кто здесь? — Пролепетал молодой человек, удары собственного сердца молотом отдавались у него в голове.

Покрываясь холодной испариной, он наблюдал как в дверь бесшумно вошла черная тень и неспешно приблизилась к кровати. На фоне темной одежды он видел бледное пятно лица ночного гостя. Как зачарованный уставившись на это пятно, судебный секретарь неосознанно натянул одеяло почти до шеи.

Наконец молодой человек вышел из оцепенения и попытался вскочить с постели. Но тень опередила его, пришелец прыгнул на кровать и в следующий миг Касаш получил ужасный удар в лицо, судя по всему ногой. Молодого человека швырнуло обратно к подушке. Нападающий уселся ему на грудь, схватил его за волосы над лбом и приставил к шее нечто стальное и острое.

— Не шевелись, — очень тихо произнес ночной визитер. Касаш понял что напавший на него человек женщина. Во-первых, по голосу, во-вторых по тонкому изысканному аромату, который он ощутил, когда незнакомка склонилась к нему. В этом аромате отчетливо угадывалось присутствие нежных загадочных ночных цветков Кен-Альдо.

— Не вздумай кричать, — почти прошептала она. — Отрежу голову быстрей чем ты моргнешь.

Касаш лежал окаменев от ужаса.

— Где девочка? — Спросила женщина.

Молодой человек мгновенно понял о ком идет речь. Видимо этот ребенок воистину важная персона, коль уж возмездие пришло так быстро. «Проклятый Лург, сволочь жадная», — тоскливо подумал Касаш.

— Если скажешь не знаю — умрешь, если солжешь — умрешь. — И на всякий случай Ташунг соврал: — Я тоже умею определять правду, поэтому будь осторожнее.

— Он увез ее в Акануран, — выпалил Касаш.

— Кто он? — Спросила Суора, впрочем и так зная ответ.

— Мастон Лург. А с ним еще этот головорез Галкут. Они поехали в столицу. Судья сам так сказал.

— А если он солгал?

— Не думаю, я почти уверен что он хочет предложить девочку Верховному претору. Честное слово больше я ничего не знаю. Я не хотел причинять вред госпоже Элен, это все судья Лург, он очень жадный.

— На чем они уехали?

Касаш некоторое время молчал, собираясь с мыслями.

— В экипаже. Да, в черном экипаже с гербом Судебной палаты на дверях. Запряжен четверкой отличных лошадей.

Ташунг решил что пора уходить. Определенно самец говорил правду. Но впрочем в отличии от странного детеныша он мог лишь догадываться об этом с большей или меньшей вероятностью по накалу его эмоций. Это немного раздражало Ташунга, ему было неприятно знать что кто-то из этой примитивной расы мог что-то что ему было не по силам. Но с другой стороны феномены и аномалии в природе случались постоянно, успокаивал он себя.

7024-ре спрыгнул с кровати. Одним отработанным до нечеловеческого автоматизма движением Суора вернула меч в ножны.

Касаш лежал, боясь пошевелиться и огромными глазами следил за черной тенью.

— Как зовут Верховного претора? — Спросила женщина.

— Томас Раушер Халид, герцог Этенгорский, — быстро ответил молодой человек, — 51 год, в Акануране у него громадный дом на Тихом бульваре. Одевается обычно во все темное.

Касаш вдруг понял что он общается с пустой комнатой. Таинственная незнакомка исчезла.

Заместитель главного королевского судьи еще некоторое время продолжал лежать в кровати, не решаясь вылезти из-под одеяла. Когда же он наконец уверился что опасность действительно миновала, он бросился к столу и дрожащими руками принялся чиркать спичками. Запалив свечу, он поспешил прочь из спальни. Добравшись до буфета, он достал бутылку, вытащил пробку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Терпкая обжигающая семийская настойка несколько привела его в чувство. Молодой человек вместе с бутылкой вернулся в кровать, уселся привалившись спиной к изголовью и натянув до шеи пуховое одеяло, остекленелым взглядом уставился в темноту.

«Кто же это был?» — мучительно думал он. Ответа конечно не было. Женщина, кажется молодая, ищет эту удивительную девчонку. Зачем? Она, как и эта Элен, тоже умеет видеть лжет человек или нет, значит она скорей всего из того же народа что и девочка. Может быть эта тайная хранительница этого ребенка, скорей всего одна из многих, они скрытно сопровождают девочку по ее пути. Лоя сказал что Элен идет к королеве Лазурной горы, и конечно же за девочкой присматривают и оберегают. Впрочем, там один этот металлический пес чего стоит. Ох, Лург — дурак. Однако, как не крути, судья сумел увести девочку прямо из-под носа ее хранителей.

Молодой человек усмехнулся.

Но теперь вся эта свора странных пришельцев, с его, Касаша, подачи устремится по следу Лурга. Что ж, так ему и надо.

Судебный секретарь ничуть не жалел о том что он все рассказал ночной гостьи. Мастон Лург просто бросил его на произвол судьбы, наверняка судья намерен никогда больше не возвращаться в Туил и что случится с его молодым помощником ему просто наплевать.

Касаш ощутил жалкое удовольствие при мысли что вряд ли Лургу удастся насладится плодами похищения необычного ребенка.

Наконец он, свернувшись калачиком, забылся тревожным сном.

27

7024-ре был доволен собой. Так или иначе он сумел все выяснить. Девочка далеко, но это уже не так страшно, совершенно очевидно похитители не причинят ей вреда. Они польстились на ее удивительные способности и сейчас их задача добиться от ребенка сотрудничества. Как они будут это делать? Можно сказать одно — настойчиво. Физическое воздействие маловероятно, но вот на причинение психологической травмы детенышу похитители вполне могут пойти. Эта мысль немного обеспокоила Ташунга, великий Дагатор 35 ясно сказал что ребенку не должно быть причинено ни малейшего вреда, и значит следовало поспешить. Детеныша нужно освободить как можно скорее.

И все-таки настроение у Ташунга было приподнятое. Холодный воздух, темная пустынная улица, яркие словно хрустальные звезды, ему все это было по душе. Впереди между домами он видел свет, там горели масляные фонари.

Прекрасная Суора шла пританцовывая и даже тихонько подпевая себе «Песню одинокого полковника», которую услышала с месяц назад от уличного музыканта, аккомпанировавшего себе под гитару. Это было просто невероятно. Ташунг пребывал в легком потрясении. Так быстро привыкнуть идти на поводу этих примитивных эмоций.

Нужно срочно отправляться на восток, в Акануран. Для этого нужна лошадь. Да, нынешнее тело Ташунга могло передвигаться с неплохим темпом, но все же до этого нескладного копытного млекопитающего по скорости ему далеко, да к тому же человеческое тело слишком быстро истощало свою энергию и требовало отдыха и возобновления сил.

Где же ему взять лошадь посреди ночи?

В следующий миг Суора услышала неспешный цокот копыт. Она остановилась и прислушалась. Там впереди по освещенной улице, вымощенной брусчаткой, бодрым шагом двигались четыре подкованных лошади.

Молодая женщина очень искренне усмехнулась. «Надо же!» — говорило выражение ее лица. Легкая и стремительная она бросилась вперед, не желая упускать столь своевременно подоспевшую добычу.

По тихой ухоженной улице двигались четыре всадника — грозный городской патруль, храбрая ночная стража, оберегающая покой мирно спящих граждан. Сержант и трое рядовых солдат, сонные и молчаливые уныло покачивались в седлах, с нетерпением ожидая когда закончится их выезд и они смогут вернуться обратно в теплую уютную казарму.

Однако неожиданно из проулка появился прохожий, при виде которого сон бравых военных сняло как рукой. Они натянули поводья, три жеребца и одна кобыла послушно замерли.

Навстречу патрульным шла молодая женщина удивительной красоты. В черном, облегающем ее стройное тело наряде, в полностью расстегнутом длинном, практически до земли, узком плаще, полы которого трепетали под порывами ночного ветра и с серебряными рукоятями двух мечей ярко мерцавших в свете фонарей слева и справа на уровне талии незнакомки.

Молодая женщина шагала неторопливо, держа осанку и покачивая бедрами. Чуть улыбаясь и пристально разглядывая всадников. Когда до них оставалось метров десять, она остановилась.

— Господа, — весело сказала Суора, — я хотела бы знать, у кого из вас самая лучшая лошадь.

Сержант Гериван, хмурый сорокавосьмилетний мужчина, прошедший две войны и выдержавший трех жен, сухо проговорил:

— А мне хотелось бы знать, кто ты такая и что здесь делаешь в такой час.

У Ташунга снова промелькнула мысль, а не умертвить ли по-быстрому всех четверых и уже спокойно выбрать подходящее копытное животное. Но было очевидно, что это неверное разрешение ситуации. Не потому что жизни этих четырех самцов что-то значили для него или ему мешали какие-то нравственные принципы. Нет, просто это было бы совершенно бессмысленным, а значит унизительным для его разума актом.

— Я кажется задал тебе вопрос, — грозно проговорил Гериван и чуть тронув бока своего жеребца выехал немного вперед.

— Я слышу тебя, бравый воин, — улыбнувшись, сказала Суора, — сейчас ты получишь ответ.

Все-таки в целом Ташунгу нравилось его нынешнее тело. Люди просто глупцы и не знают на что оно способно, а если при этом уметь подключать к своим движениям энергетические потоки совмещая вектора направленности можно было вообще по человеческим меркам творить чудеса. Суора рванулась навстречу всадникам и прыгнула вперед и вверх. Ее стремительный разбег был практически неуловим для человеческого глаза, а вот уже ее полет обалдевшие солдаты смогли увидеть во всей красе. Раскинув руки, опустив голову в черной облегающей шапочке из-под которой были видны непокорные белокурые пряди, выпятив грудь, согнув правую ногу в колене прекрасная женщина в развевающемся плаще летела над вымощенной камнями улицей на уровне второго этажа. Затем Суора по нисходящей дуге устремилась вниз набирая скорость. Приземлялась она точно там, где и намеревалась, возле правого бока лошади сержанта. Гериван ничего не успел предпринять. Необыкновенная женщина согнула правую руку и уже на излете, раскрытой ладонью ударила его в грудь. Мужчине показалось что в него врезался таран из бревна. Ребра треснули, его вынесло из седла как пушинку и он всею спиною грохнулся на каменный тротуар. Лошадь сержанта, взбрыкнула, заржала и прыгнула вперед.

Гериван оглушенный лежал на спине, очумело глядя в звездное небо. Он не мог вдохнуть воздух. Грудная клетка была залита огнем, благо еще на нем был штатный кожаный панцирь с мягким толстым подкладом и обшитый полосками металла. Не будь его, удар этой жуткой руки наверно пробил бы его насквозь. На фоне ночного небосвода возникло красивое лицо незнакомки.

— Я обещала тебе ответ. Меня зовут Суора, я хранитель Принципа Пробуждения. Я ищу вашего глупого и алчного судью. Еще вопросы у тебя есть?

Застывшие солдаты во все глаза глядели на удивительную женщину и на их лицах читался испуг вперемешку с восхищением.

Сержант смотрел в небо и молчал.

— Видимо нет, — сказала Суора и резко развернулась, взметнув полы своего плаща.

Она оглядела патрульных, молодые мужчины поспешно отводили глаза. Они понимали что столкнулись с чем-то необычным и очень опасным и становиться на дороге у этой странной женщины не собирались. Они не настолько дорожили лошадью сержанта. Один из них все же спрыгнул на тротуар, подошел к Геривану и опустился рядом с ним, желая узнать как он себя чувствует.

Суора разбежалась, прыгнула и ловко оттолкнувшись от крупа жеребца влетела в седло. И сразу же, не оглядываясь, схватила поводья, ударила лошадь пятками и унеслась прочь.

Проводив взглядом незнакомку, патрульные обратились к своему сержанту.

— Как он там? — Спросил один из сидевших в седле.

Тот что находился рядом с Гериваном тихо ответил:

— Да вроде дышит.

28

Открыв глаза, Минлу почти минуту рассеяно смотрела на густой полог ветвей над своей головой. Лучи солнца пронзали лесную толщу и маленькие круглые красные листья озарялись чудесным радостным свечением. Было удивительно хорошо. Девушка не понимала что происходит. Она помнила камеру, тьму, боль, дурноту, какое-то движение во тьме, затем спуск в ужасный Урум и вдруг удивительная поляна в восхитительном лесном убранстве, радостный солнечный свет, запутывавшийся в красных листочках и здоровое чувство голода.

В следующий момент она почувствовала что кто-то смотрит на нее.

Она села и развернулась. Перед ней был маленький человек в смешной конусовидной синей шляпе. Лоя. Его странные радужные глаза смотрели на нее, как ей показалось, не очень приветливо. Кажется, это был спутник той странной девочки. Тогда на площади Минлу не обратила на него особого внимания, но была почти уверена что это тот самый карлик. Главным отличительным признаком служила широкая черная лента с серебряным узором на его шеи. Она раньше никогда не видела, чтобы лоя носили такую.

— Привет, — сказала она.

— Мы сейчас в трех километрах к югу от Туила. Ты теперь свободна и можешь идти своей дорогой. — Тон голоса лоя был ненамного дружелюбней чем его взгляд.

Однако Минлу не придала этому значения, все еще находясь под радостным впечатлением столь счастливой перемены ее положения.

— Как я здесь оказалась? — Спросила она.

— Кит вытащил тебя из камеры, принес сюда и вылечил, — сдержанно проговорил Талгаро.

— Кто это Кит?

— Это металлический пес мисс Элен, той девочки, которая заступилась за тебя на суде.

— Понятно, — медленно проговорила девушка. Ей хотелось задать еще очень много вопросов, но неприветливое лицо собеседника останавливало ее.

— Теперь ты свободна и можешь идти своей дорогой, — повторил Талгаро.

— Ты хочешь чтоб я ушла?

Лоя пожал плечами.

— Ты кирмианка, я Лоя и насколько я понимаю тебе здесь больше нечего делать.

Минлу ничего на это не ответила и посмотрела по сторонам.

— А где эта девочка, Элен? — Спросила она.

— Мисс Элен, — сухо поправил ее Талгаро. — Спасая тебя, она попала в беду и теперь где она нам неизвестно. Ее похитил городской судья и куда-то увез.

Минлу посмотрела маленькому человеку в глаза.

— Ты и в этом меня винишь?

— Что значит «и в этом»? Я ни в чем тебя не виню. Ступай своейдорогой и пусть тебе повезет, кирмианская дева.

— А как же ее пес, Кит, почему он не спас ее?

— Судья приготовил нам ловушку, он точно рассчитал, что мисс Элен, считая тебя невиновной, попытается освободить тебя. Кит провалился в подготовленную для него яму и пока он выбирался оттуда, мисс Элен схватили и увезли.

Минлу некоторое время молчала.

— Я очень сожалею, — наконец проговорила она.

В этот момент из-за деревьев появился Кит.

Девушка тут же повернулась к нему. На ее лице отчетливо проявился если и не страх, то явное волнение.

Черные глаза металлической собаки встретились с темно-серыми глазами Минлу.

— Доброе утро, — сказал пес и девушка вздрогнула.

— Привет, — пробормотала она.

Пес сел перед ней.

— Как ты себя чувствуешь? — Осведомился он. — Рана не болит?

Минлу удивленно уставилась на левую часть своего живота. Она совершенно забыла о своем недавнем ранении. Место, где нож лесоруба вошел в ее плоть, было покрыто какой-то бледно-голубоватой массой. Ни боли, ни каких-либо других неприятных ощущений не было.

— Все нормально. Ничего не болит. — Проговорила она. — А что это?

— Ну в общем считай что это мазь. Не пытайся ее убрать. Через пару дней она сама испариться и у тебя даже шрама не останется.

Девушка подняла на собаку изумленные глаза.

— Это сделал ты?

— Я, — просто ответил пес.

— Кто ты такой? Ведь ты же никакой-нибудь механизм Лоя?

— Нет, к Лоя я никакого отношения не имею. Я принадлежу своей хозяйке, мисс Элен. Сделали меня в далекой-далекой, неизвестной тебе стране, а придумал и сконструировал меня дедушка мисс Элен.

— Но я не понимаю, ты из металла, но живой?!

Кит вздохнул и тут влез Талгаро.

— Плоть его сделана из металла, а потом волшебники из страны мисс Элен вдохнули в него жизнь, разум и дух. Верно, Кит?

— Ну-у, в общих чертах, я думаю можно сказать и так.

— Волшебники твоей страны очень могущественны, — задумавшись о чем-то своем, проговорила Минлу.

— Да уж, — невесело протянул Кит.

Девушка посмотрела на него. Она поняла в чем дело.

— Ты не знаешь где искать свою хозяйку?

— Не знаю.

Минлу поднялась на ноги. Девушка чувствовала прилив сил и энергии. Она посмотрела собаке в глаза.

— Я могу обращаться к тебе просто по имени? — Спросила она.

— Конечно. Я Кит, это Талгаро.

Девушка посмотрела на лоя, у которого по-прежнему было хмурое выражение лица.

— Меня зовут Минлу, — представилась она.

Лоя ничего не ответил, пес же сказал:

— Очень приятно, Минлу.

— Я благодарна вам за мое спасение и за то что ты, Кит, вылечил меня и очень сожалею что, — она чуть запнулась, — мисс Элен попала в беду. Мне сейчас нужно как можно быстрее попасть в Акануран, но прежде мне бы хотелось хоть чем-то помочь вам в поисках девочки.

— Да чем ты можешь помочь, — пробурчал лоя. — Иди своей дорогой и постарайся больше не протыкать людей мечами.

Кит ожидал от девушки какого-нибудь резкого ответного выпада, но та спокойно сказала, обращаясь к нему:

— Время уходит. Что мы знаем о похищении? Например, для чего судье понадобилась твоя хозяйка?

Кит решил, что девушка ему определенно нравится. И он ответил ей в таком же деловом тоне.

— Проведенный мной анализ говорит о том что самой вероятной целью похищения является желание судьи каким-то образом использовать способности мисс Элен.

— Ты имеешь виду ее способность чувствовать ложь?

— Да.

— Но если это так, то можно быть уверенным что судья не причинит ей никакого вреда, а даже наоборот, будет беречь ее как зеницу ока.

— А что если он будет силой заставлять мисс Элен делать то что ему надо? — Вмешался Талгаро. — Ведь судья совершенно беспринципный человек.

— Вряд ли, — спокойно возразила Минлу и Кит, сам не зная почему, почувствовал облегчение. — Судья умный человек и потому я практически уверена что он будет воздействовать на девочку по-другому. Возьмет какое-нибудь невинное существо, ну скажем щенка и сделает ему больно, я думаю, этого будет достаточно чтобы девочка подчинилась. С другой стороны, я почти уверена, что мисс Элен до поры до времени будет во всем слушаться судью, по крайней мере пока не найдет возможность бежать или как-то дать о себе знать.

— Твоей уверенности здесь недостаточно, — буркнул Талгаро.

— Согласна. А потому нужно как можно скорее узнать куда судья увез девочку.

— И как нам это узнать? — С надеждой спросил Кит.

Минлу задумчиво посмотрела на него.

— Вряд ли он все это провернул в одиночку, — медленно проговорила она, — и к тому же главный королевский судья города не может просто так покинуть свой пост и исчезнуть в неизвестном направлении. Это ему выйдет боком. А значит скорей всего кто-то в городе знает куда он поехал.

— Но ведь он мог сказать что поедет туда-то, а на самом деле поехать совсем в другое место, — возразил Кит.

— Стойте, — прервал их Талгаро. Его глаза горели. — А эти голоса. Конечно судья был не один. Вспомни, Кит.

— Я все помню дословно. Крик «Давай», потом этот же голос «Запри дверь», потом другой голос «Запер» и он же «Да свяжи ты ее чтоб не дергалась».

— Да-да, — подтвердил Талгаро, — а потом «Бери девочку. Идемте». Так вот чьи это были голоса?

Кит не мог этого сказать. На этой планете он не записал еще ни одного аудио или видео файла, а потому ему ни с чем было сравнивать. Да и в конце концов ему и нечего было сравнивать, во время нападения на тюрьму он тоже не включил запись. А в обычном режиме его память фиксировала только определенную часть поступавшей информации и сейчас он помнил дословно что было произнесено, но данных о частоте, модуляции, обертонах и так далее звучавших в тюрьме голосов он не имел. Все-таки он был робот, всего лишь робот с сожалением подумал он.

— Я не могу сказать чьи это были голоса, — проговорил Кит.

Минлу посмотрела на пса. Ей показалось что он сказал это с затаенной печалью. Впрочем, она не была уверена что он способен на такое.

Талгаро же, не обращая ни на кого внимания, продолжал:

— Первый голос принадлежал судье, я уверен. А вот второй?

— Он тоже тебе знаком? — Быстро спросил Кит.

— Да, но только где я его слышал?

— Ну наверно где-то в городе, — подсказала Минлу.

Талгаро задумчиво посмотрел на нее. Затем опустил взгляд на землю. Он наморщил лоб и даже слегка приоткрыл рот, пытаясь припомнить владельца голоса. Кит и девушка терпеливо ждали.

Вдруг напряжение исчезло с лица лоя и он почти равнодушно произнес:

— Это тот молодой человек, который вел судебное заседание.

— Касаш, — тут же сказал Кит, — его зовут Касаш.

29

Утром Касаша разбудил громкий стук во входную дверь на первом этаже.

Чувствовал себя молодой человек неважно. Голова тяжелая, на сердце тревога, очень хотелось спать, хотелось остаться в постели и не шевелиться.

Стучали невежливо и настырно. Снизу послышался недовольный голос хозяйки дома Мэри Бэтрин. Какое-то время молодой человек пребывал еще в полусне, но вдруг резко подскочил на постели с пронзительной мыслью: «Это за мной». И он не ошибся.

Гвардеец из судейского отряда лейтенанта Свадо вскоре уже входил в гостиную Касаша.

— Господин секретарь, господин секретарь, — обеспокоенно звал он.

Кое-как натянув штаны и даже не успев заправить рубаху, Касаш вышел ему навстречу.

Дальше возникла недолгая немая сцена.

Заместитель судьи еще не успел посмотреться в зеркало, а потому оставался в неведении относительно того факта что под левым глазом у него расплылся большой лиловый синяк.

— Ты что себе позволяешь, в коридоре не можешь подождать? — Раздраженно проговорил Касаш, стараясь за недовольством спрятать терзавшее его волнение, ибо он понимал что день ему предстоит непростой.

— У вас дверь сломана, я уж подумал не случилось ли чего.

Заместитель судьи уставился на гвардейца, мучительно пытаясь придумать какую-нибудь правдоподобную ложь.

— Что это у вас с лицом?

Касаш притронулся к скуле и вздрогнул, дернув головой от боли. Как же он мог забыть что получил ногой по физиономии.

Так и не придумав что ответить, он решил перейти в наступление.

— Что случилось? Тебя Свадо прислал?

— Да. Кто-то ночью напал на тюрьму. Там все разворочено, разломано. Мы даже не представляем как такое могло случиться.

«Ну это ни удивительно», — подумал про себя Касаш, он всегда был не высокого мнения об умственных способностях подчиненных Свадо.

— Собака не шевелится?

— Какая собака? — Гвардеец с подозрением посмотрел на молодого человека. — С вами все нормально?

Касаш прикусил губу. «Вот, дубина», подумал он о себе. «Но это значит что пес пропал». Он испугался. «Если это металлическое чудовище на свободе, то чего теперь ждать от него?» У молодого человека промелькнула малодушная мысль прикинуться нездоровым и остаться дома, спрятаться под одеялом и переждать этот день. Но он тут же понял что дома один он в гораздо большей опасности.

— Иди вниз. Я скоро спущусь, — сказал заместитель судьи и бросился обратно в спальню.

30

Касаш с удивлением и страхом разглядывал развороченные железные двери камер. Затем он внимательно осмотрел прорытый в стене ход. Теперь конечно было ясно как металлический пес выбрался из ловушки. Получатся стальные копья не причинили ему никакого вреда. А сила у этого чудища просто громадная. Касаш почувствовал как тоскливое отчаяние заползает ему в душу.

— Кто это мог сделать, не представляю, — проговорил сопровождающий молодого человека лейтенант Свадо.

Сначала Касаш хотел сразу выдвинуть гипотезу, что возможно это был тот странный железный пес — спутник не менее странной маленькой девочки с большими синими глазами, выступавшей в защиту кирмианки.

Но затем передумал, решив, что это будет выглядеть подозрительно, если он вдруг вот так раз и сразу же догадается как все произошло.

— Это был кто-то невероятно сильный, — высказался Касаш.

Лейтенант молчал.

— Обладающий поистине нечеловеческой мощью, — продолжил молодой человек.

Лейтенант согласно покачал головой.

— Чтобы сломать эти прутья нужны прямо-таки стальные руки.

— Да уж, — промолвил лейтенант. — Я вот все думаю, откуда в погребе взялась яма с кольями, да еще этот раскрывающийся пол в дежурке.

— Это господин судья придумал, он считал что так тюрьма более защищенная.

Свадо с удивлением поглядел на молодого человека.

— А я почему ничего не знал? И кстати мы до сих пор не можем найти господина Лурга.

— Судья срочно отбыл в столицу, он прислал мне ночью посыльного с сообщением. Верховный претор вызывает его. — Касаш старался смотреть в сторону, чтобы Свадо не видел его лица.

И тут же постарался переменить тему.

— Итак, заключенная сбежала, — произнес он с явным облегчением. Молодой человек был рад что он избавлен от обязанности распоряжаться повешеньем девушки, которая лично ему была очень симпатична и которая, по его мнению, была ни в чем не виновата перед жителями Туила.

— Проклятая дикарка, рыщет теперь где-нибудь в лесу. Надо предупредить жителей чтобы были осторожнее, — проговорил Свадо.

Касаш покосился на лейтенанта и увидел, что тот старается смотреть куда-то в сторону, как только что делал он сам. Молодой человек понял, что командир гвардейцев не больше его огорчается из-за побега кирмианки, но специально для заместителя судьи делает вид что он озабочен и расстроен.

31

Талгаро спешил в лес. После утреннего разговора он быстро вернулся в Туил и дежурил возле городской площади, ожидая когда появится заместитель королевского судьи. И вот, увидев приближающегося к зданию тюрьмы в сопровождении гвардейца, молодого человека, лоя бросился прочь из города, туда где его ждали кирмианка и пёс.

32

Лейтенант Свадо зашел в камеру с развороченной стеной, толкнул носком сапога камешек, потер затылок и проговорил:

— Вообще все это довольно странно.

— О чем это ты? — Тут же откликнулся судебный секретарь.

— Да обо всем. Господин судья вчера вечером приказал гвардейцам, дежурившим здесь, отправляться в казарму, мол, на сегодня их дежурство закончено, вроде как он сам зачем-то проведет здесь ночь. После этого его вдруг вызывают в Акануран, кто-то врывается в тюрьму и с нечеловеческой силой разламывает стены и двери камер, дикарка исчезает. — Лейтенант покосился на молодого человека и закончил: — Да и у вас синячище на пол-лица.

— Это тут совершенно ни при чем. Это мои личные дела, не имеющие к службе никакого отношения. — Касаш в очередной раз проклинал Мастона Лурга. Да уж, все выглядит просто непередаваемо правдоподобно.

— Хорошо, я ничего такого не имел в виду, просто все одно к одному как-то.

— В жизни всякое бывает, — глубокомысленно заявил молодой человек. Что еще он мог сказать?

— Знаете, господин секретарь, у меня есть одна мысль кто бы мог все это провернуть.

Касаш с надеждой поглядел на офицера.

— Очень интересно было бы послушать, — проговорил он старательно ровным голосом.

— Вы только поймите меня правильно, как и наш высокочтимый суд, я не сомневаюсь, что кирмианка заслужила казнь, но все же некоторым могло показаться по-другому. Вчера на площади я видел несколько людей не из нашего города.

Касаш почувствовал облегчение. Наконец-то недалекий лейтенант сам обо всём догадался и не нужно тыкать ему в лицо маленькой девочкой и её металлической собакой.

Лейтенант как бы в смущении откашлялся.

— Уверен вы слышали о Безликом Судье, Атане, Владыке Ильмара. Я думаю это его рук дело и его шайки.

Касаш оторопело застыл, уставившись на Свадо. Такого поворота он никак не ожидал. "Это ж надо, какой непроходимый тупица", удивился молодой человек и с тоской подумал о том что скорей всего ему придется провести в Туиле с такими как Свадо всю свою жизнь. Он припомнил как Мастон Лург частенько ворчал на этот город и высказывал желание уехать отсюда. "Судья абсолютно прав", подумал Касаш, тихонько вздохнув про себя.

— Вы же знаете у Ильмарского братства свои понятия о правосудии, они вполне могли счесть кирмианку невиновной, — между тем продолжал лейтенант, вдохновленный изумленным взглядом судебного секретаря, который он принял за восхищение. — Кроме того всем известно, что Атан способен превращаться в других людей. Теперь смотрите, к гвардейцам, дежурившим в тюрьме, приходит господин судья. Или вернее некто выглядящий точно так же как он.

Касаш уже глядел на лейтенанта с неподдельным интересом. Но не потому что хоть на секунду поверил в его бредовую историю, а поражаясь тому какую ахинею может нести взрослый, вполне вроде бы здравомыслящий человек.

— И отдает им не совсем вразумительный приказ. Мол, идите в казарму, а я сам здесь побуду до утра. Но гвардейцы, конечно, исполняют приказ. После этого к настоящему господину судье прибывает посыльный якобы от Верховного претора. — Тут лейтенанта осенило еще больше и он радостно продолжил. — А может даже не так, люди Атана убивают господина Мастона Лурга, прячут труп, а к вам приходит якобы посыльный с известием, что судья отбыл в Акануран. Посыльный был вам знаком?

— Д-да, вроде да, кажется кто-то из домашней прислуги господина судьи, — соврал Касаш.

— Вот, они значит и слугу подделали. Вы видите как все сходится.

— Любопытная версия, — удрученно произнес молодой человек, приходя к мысли что всё же придется тыкать лейтенанта носом в металлическую собаку, а заодно и в явные несуразности его глупой истории. Зачем надо было бы рыть ход сквозь стену и ломать двери камер, если ключи висят в шкафчике в соседней комнате. Допустим ильмарские братья не знали этого, но у них все равно бы наверно хватило ума проверить все комнаты здания. Да и с чего бы вдруг сработала ловушка в полу и зачем из погреба надо было выбираться сквозь стену, человек вполне мог вылезти обратно в комнату через отверстие в полу.

— Только я не понимаю, — немного растеряно проговорил Свадо, — зачем они пробивались к камерам из погреба под дежуркой. Могли бы ведь просто спуститься по лестнице с другой стороны.

— Да уж, странно, — вздохнул Касаш.

Они поднялись наверх и вышли на площадь, залитую нежным солнцем позднего утра.

Все двадцать гвардейцев, то есть весь судейский отряд, были уже здесь. Кроме них на площади томились в ожидании зрелища казни толпа горожан. Сама казнь должна была состояться за городом. Для столь ничтожных преступников как дикарка из Кирма виселиц не строили, а использовали определенное дерево на опушке леса. Но горожане хотели видеть все от начала до конца.

Гвардейцы стояли, прислонившись к стенам, или сидели на скамьях, несколько штук которых так и не убрали после вчерашнего суда, а просто сдвинули поближе к зданиям тюрьмы и мэрии.

Касаш с неудовольствием оглядел собравшихся на площади людей. Когда они с лейтенантом только входили в тюрьму здесь был только десяток гвардейцев, неужели они провели там так много времени.

— Лейтенант, уберите зевак отсюда, скажите им что заключенная сбежала и казни не будет, затем пошлите кого-нибудь за плотником, кузнецом и каменщиком, да и пусть…, — молодой человек внезапно замолчал, увидев кто появился из-за угла цирюльни на противоположной стороне площади.

В наступившей тишине, по утрамбованному грунту, мимо клумб, обложенных белыми камнями, к группе людей, замерших возле здания тюрьмы, шел огромный металлический пес.

Никто не произносил ни слова, казалось люди и дышать стали тише. Касаш ощутил как в его душе разрастается ледяной ком ужаса. Однако не смотря на то что он имел больше всех причин опасаться странного существа, именно он первым вышел из оцепенения. В мозгу лихорадочно билась мысль, что надо бежать, но усилием воли молодой человек заставил себя остаться на месте.

Ему было очень страшно, но к своему собственному удивлению, он тихо, немного дрожащим, но всё же внятным голосом сказал:

— Свадо, я хочу чтобы на площади никого кроме меня не осталось.

Лейтенант посмотрел на молодого человека и понял что тот до смерти испуган. Но кроме этого, на бледном лице судебного секретаря он прочитал нотку отчаянной решимости не двигаться с места, не смотря на весь страх бушующий в душе.

Лейтенант быстро направился к своим гвардейцам.

— Живо убрать всех с площади, шевелитесь, — грозно гаркнул он.

Привычный голос командира привел гвардейцев в чувство. Они оторвали взгляды от необыкновенного пса и бросились исполнять приказ. Некоторые из горожан начали роптать и даже возмущаться, но лейтенант быстро пресек их слабое сопротивление яростной бранью и даже для пущей убедительности обнажил меч.

Людей отогнали к западной стороне площади и затем вытолкали еще дальше на Свирельную улицу за здание Торговой палаты. Гвардейцы и их командир расположились у границы площади метрах в пятидесяти от тюрьмы. Они видели Касаша, но слышать уже не могли.

Кит приблизился к одиноко стоящему человеку и усевшись прямо перед ним, поднял голову.

С гулко бьющимся сердцем судебный секретарь смотрел в бездонные черные глаза неведомого существа. Касаш вспомнил как были срезаны и разломаны толстые стальные колья в яме ловушки. Силы и возможности этой удивительной собаки просто ужасали. Механизм Лоя… какая чушь. Кто-то гораздо более могущественный создал этого пса, а может он вообще демон, прислуживающий девочке — колдунье. Будь ты проклят Лург со своей жадностью, во что ты меня впутал.

— Я думаю вы ждали нашей встречи, — сказал Кит.

Пасть пса была чуть приоткрыта и оттуда высовывался розовый язык. Ничто не шевелилось на его морде когда он говорил, но тем не менее голос звучал чисто и ясно.

Собравшись с духом, Касаш ответил:

— Не то чтобы ждал…, скорее опасался.

Только бы он не позвал меня во внутрь тюрьмы, подумал молодой человек. Конечно, и здесь пес мог сделать с ним все что угодно, однако на площади, под взглядами Свадо и его гвардейцев, Касаш чувствовал себя чуть увереннее.

Кит стремительно анализировал стоящего перед ним человека. Он считывал все доступные его датчикам и рецепторам биохимические, физиологические, электрические характеристики объекта. Сканировал громаднейшие массивы данных, сравнивал, вычислял, составлял картину психологического и эмоционального состояния молодого мужчины.

«Определенно очень напуган», размышлял Кит. «Встревожен и не уверен. Наверно не стоит тащить его внутрь тюрьмы. Здесь, на глазах своих солдат, ему спокойнее. Давить на него, мне кажется ни к чему. Он и так все расскажет».

— Сегодня ночью вы участвовали в похищении маленькой девочки, — сказал пес без всяких эмоциональных оттенков. — Я хочу знать, где она сейчас находится.

Касаш не знал куда деть руки, он чувствовал как потеют ладони. Он припомнил как ночная визитерша приставила ему нож к горлу и грозилась убить. «Ему этого не нужно», подумал он о псе, «он просто задает вопросы. Зачем ему произносит угрозы, если весь его вид одна сплошная угроза».

Но тут некий проказливый дух противоречия возник у него в душе. «Возьми вот так и выложи ему все. Да пусть хоть попугает сначала». Молодой человек засунул руки в карманы сюртука.

Кит конечно же уловил перемену в настроении собеседника.

— Эта девочка для меня важней всего на свете. Важней всего. — Медленно сказал он и на этот раз в его голосе был сплошной лед.

Касаш очень отчетливо понял что другого предупреждения не будет. Если пес не получит сейчас ответ, то он непременно получит его чуть позже, но каким способом Касашу лучше не знать.

— Судья Мастон Лург увез ее в Акануран.

— Зачем?

— Точно я этого не знаю, но почти уверен он собирается предложить девочку Верховному претору в обмен на деньги или более высокую должность. Или и то, и другое.

— На чем они уехали?

— Черный большой экипаж с красно-золотистой эмблемой Судебной палаты на дверях. Запряжен четверкой лошадей.

— Судья один?

— Нет, с ним головорез по имени Галкут.

— За сколько они смогут добраться до Аканурана?

Касаш пожал плечами.

— Откуда мне знать. Если будут гнать без остановок, загоняя лошадей и меняя их на постоялых дворах, то наверно суток за пять.

Кит немного помолчал и затем сказал:

— Принесите мне меч и остальные вещи, принадлежащие женщине, которую вы вчера судили.

Касаш не шелохнулся.

— Вас что-то смущает в моей просьбе? — Поинтересовался Кит.

— Вы хотите чтобы я самолично передал оружие сбежавшей преступнице, да еще и приговоренной к смертной казни?

— Я хочу чтоб вы передали оружие мне. Но наверно вы правы, в глазах ваших людей такой поступок будет выглядеть двусмысленно. Скажите где оно лежит и я возьму сам.

Касаш понимал препираться бессмысленно, пес и так пошел на уступку.

— Войдете внутрь тюрьмы, затем в дверь слева, там в комнате будет металлический шкаф. Он заперт. Ключ нужен?

— Нет, — бросил пес и легко вскочив на четыре лапы устремился к зданию тюрьмы.

Касаш вдруг крикнул ему вслед то что в общем-то не собирался говорить:

— Смотрите не провалитесь в яму. Опять. — И он даже улыбнулся.

Пес остановился и повернув голову, сказал:

— Спасибо за предупреждение. Я же в свою очередь советую вам больше не участвовать в похищение детей и в убийстве невиновных. Иначе в следующий раз для вас все может закончится гораздо хуже.

Кит нашел шкаф в указанном месте. Быстро когтями вырезал замок. На одной из полок он увидел меч в ножнах и небольшую кожаную сумку с длинной лямкой.

Клинок он примагнитил к своему левому плечу, сумку взял в зубы и бросился прочь. Нужно было торопиться. С каждой минутой Элен увозили все дальше и дальше. Он еще не знал где находится этот Акануран, но это он собирался выяснить у Талгаро и Минлу.

Возвращаться к кораблю, который они с Элен угнали из полицейского департамента и посадили на эту планету было бессмысленно. Путь до него занял бы почти двое суток, а гиперлайн, устройство дальней гиперсвязи, было безнадёжно испорчено. Кит, вспомнив как именно это произошло, в очередной раз ощутил потрясение и ошеломление. Использовать обычный радиоканал было бесполезно. Шансы быть услышанными в обозримом будущем ничтожны. Оставалось только сканировать небосвод в ожидании спутникового сигнала от мистера Атинховского или мисс Уэйлер. И конечно же идти по следу Элен и ее похитителей.

33

Да, она совершила ошибку, когда полетела на эту планету. Большую глупую ошибку. Но что с того, какое это имело значение тогда и сейчас. Она очень любит папу, любит так, что при одной только тени мысли, что она больше никогда его не увидит, ее душа тяжелым камнем падала в черную яму, а сердце разрывалось от отчаяния и тоски. У неё перехватывало дыхание, ей в горло словно вливали раскаленный жидкий металл и внутри всё кипело и пылало, она не могла вздохнуть, она не могла говорить и глаза тонули в слезах. Ну разве может весь этот мир существовать без папы, какой может быть смысл во всей этой Вселенной, если в ней не будет его. И стоило только на несколько секунд позволить этой ужасной мысли приблизиться к реальности как тут же исчезало всё. Сама эта реальность расплывалась и таяла, глаза разъедала соленая влага, а в груди ледяным комом разрасталась глухая пустота. Никого не было ближе и роднее папы. Мама погибла, когда Элен было три года и с тех пор девочка знала только отца. Знала так как наверно не знала даже себя. Каждый его взгляд, каждый изгиб его губ, каждый взлет его бровей, каждое выражение его лица, каждый его запах, каждый его жест, каждое движение и оттенок его ауры были досконально изучены ею, классифицированы, впечатаны в её память. Папа был словно музыкальный автомат, все-все мелодии и песни которого она выучила наизусть и только звучал какой-то аккорд, какое-то короткое чередование нот, она тут же узнавала мелодию и уже напевала её про себя. Этот человек окружал её как воздух, он был мерилом всего вокруг, первоначальной точкой отсчета, от которой строились все системы бытия, основанием, на котором покоилась вся её жизнь. Разве может такой человек исчезнуть, разве можно это вообще представить. Да в тот же миг она задохнется, ухнет в бесконечную пропасть разошедшегося по швам пространства, потеряет все направления и ориентиры.

Элен любила отца. Конечно иногда она и обижалась на него, и сердилась, и раздражалась. Например, когда он отказывался отвечать на какие-нибудь её вопросы, зная что лгать дочери бесполезно, а говорить правду по каким-то причинам ему не хотелось. Не очень ей нравилось и когда он называл её своей мисс Пухляндией, своим Сладким Пончиком, Дирижаблем и Пышечкой, обосновывая это тем, что якобы в младенчестве она была пухлявой толстушкой. Элен обижалась, говорила что на старых видеозаписях она вовсе не толстая, но папа смеялся и утверждал, что это специально выбирали такой удачный ракурс чтобы не расстраивать будущую красотку. Также несколько сомнительным казалось ей обращение "моя маленькая туманность", которое в устах отца звучало вполне ласково, но объяснялось, по его словам, тем что порой она вся такая неопределённая, рассеянная и "туманная". Впрочем затем он трансформировал это в название знаменитых туманностей и Элен стала называться "Голубой Снежок", "Конфета" и изредка "Шикарная", а если папа был не в духе из-за каких-то проделок дочери, то та становилась "Жуком", "Пробкой", "Медузой" или даже "Калебасой". Но сейчас она готова была называться как угодно, лишь бы только это произносил папа. И она вспоминала как летела ему навстречу, прыгала на руки, обнимала за шею и крепко-крепко прижималась к нему. А однажды она обратила внимание что у него сзади на шеи, у самой границы волос две круглых родинки, одна побольше, другая поменьше. Несомненно сам папа и не подозревал о них. Увидев их, Элен тут же вспомнила картинку двойной звезды "Аль-Риша", которую видела буквально накануне на уроке астрономии и с тех пор стала иногда называть отца "мистер Аль-Риша". Папа спрашивал с чего это он вдруг стал "Аль-Риша", на что она загадочно улыбалась и говорила что она кое-что знает про него, но это её тайна.

Да, его часто не было дома, он уезжал в длительные командировки, но это лишь усиливало чувство безумной радости и восторга, когда он возвращался и снова был рядом. Он приходил в ее спальню, он подолгу читал ей прекрасные книги, он рассказывал ей обо всем что знал сам, он советовался с ней и очень внимательно слушал ее, как взрослую. В его темно-синих глазах, так неуловимо похожих на её собственные, она видела всё человечество, весь мир, Бога, Вселенную, всё вместе, наполненное светом и любовью, и так ей было покойно и уютно, когда она сидела у него подмышкой, прижавшись к нему, когда он брал ее на руки, когда она погружалась в тонкий, изысканный, чуть серный аромат его духов «Гивирнэйчи», что ей просто и в голову не приходило желать чего-то еще и она лишь безмятежно улыбалась счастливой улыбкой. Она вспоминала как папа учил ее танцевать, как наряжался в Сэма Колокольчика и Санта Клауса и играл для нее спектакли, как учил ее складывать фигурки Оригами, как они вместе учились готовить грибной суп, запеченную курицу и тушенные овощи под руководством Кита и без помощи кухонных автоматов, как они вместе разгадывали головоломки и ребусы, как она мучила его бесконечными вопросами, а он изо всех сил пытался ответить на них, как она летала на его руках, как они пели любимые песни в караоке, где Кит подсвечивал им в воздухе слова песен, а заодно и служил мощной акустической системой. Она не могла, у нее просто не хватало сил и решимости представить этот мир без отца. У нее не было никого кроме папы, да и не нужен ей был никто кроме него. И с невыразимой нежностью она вспоминала как прокрадывалась к нему в спальню и втискивалась в его объятия. Отец уже давно запретил ей спать по ночам в его постели. По его мнению это дурно сказывалось на её развитие как сильной самостоятельной личности. А он хотел видеть дочь именно такой. Пару раз из-за этого он даже вступал в серьезный спор с Родериком Атинховским, потому что последний, по мнению Валентина Акари, слишком уж баловал свою внучку, заваливая её чересчур дорогими подарками. Один Кит чего стоил. А стоил он, кстати, как небольшой межзвездный корабль. Элен, не взирая на неодобрительное ворчание своего металлического пса, внимательно подслушивала их разговоры, диву даваясь из-за того что папа всё так напутал. Вот как раз дедушка был весьма ироничен, прохладен и порой даже суров с ней и очень редко действительно что-нибудь делал за неё, заставляя её выполнять всю работу, которую по мнению дедушки ей надлежало исполнять. Поэтому когда он жил у них дома, Элен обычно без всяких напоминаний убирала за собой посуду, чистила зубы, расчесывалась, вовремя спускалась к завтраку, одевалась как "юная леди", не пела визгливым дискантом "Песни Отчаянных", не скакала по дому, играя с Китом в нашествие пришельцев, не разбрасывал по всему дому обувь и одежду, за столом не смеялась во весь голос, не чавкала, не "глотала как волк" и пользовалась ножом и вилкой. Тогда как сам отец практически всегда сквозь пальцы смотрел на то что Элен чего-то не хотела делать, отлынивала от каких-то обязанностей, которые как бы считались за ней закрепленными или наоборот творила всё что ей заблагорассудится. Да и забираться к нему постель Элен по-прежнему продолжала. У отца вошло в привычку, что если он весь день был дома, то после обильного, плотного обеда он шёл в свою спальню, чтобы как он говорил "завязать жирок", а на самом деле хорошенько вздремнуть два-три часа. Что в общем было не удивительно, ибо иногда на работе он не спал целыми сутками, Элен даже научилась определять переливы ауры не выспавшегося человека. Самой Элен спать днем редко хотелось. Когда она спрашивала зачем папа делает это, тот отшучивался тем, что он уже старенький, а все старички обязательно после обеда спят, так как хотят таким образом продлить свою жизнь. Элен хмурилась на эти шуточки, но потом стала использовать это дневной сон в своих интересах. Она приходила к отцу, определяла по ауре что он действительно крепко спит и очень аккуратно забиралась на постель, втискивалась в его объятья, прижималась спиной к его животу и так, несказанно счастливая лежала и мечтала обо всё на свете. И не было во всей Вселенной более подходящего, уютного, лучшего, надежного и безопасного места для легкомысленных мечтаний чем в этом маленьком тихом сонном царстве. Порой отец всё же просыпался, когда она укладывалась рядом, и в первые разы интересовался чего это она тут мостится. Элен отвечала, что тоже хочет "завязывать жирок" вместе с ним. Он делал вид что недоволен, просил её не храпеть и не лягаться во сне и снова закрывал глаза. Но Элен по его ауре видела что ему в общем приятно её присутствие и в конце концов он ведь её не прогонял как ночью. Видимо в отличии от ночного сна, дневное валяние в его постели никак не сказывалось на самостоятельности дочери. И Элен сворачивалась клубочком и тихонько лежала, слушая его дыхание. Именно здесь она чаще всего размышляла о каких-нибудь ужасах, о которых не решалась думать в другое время. Здесь любой страх был бессилен перед ней. Она думала о смерти, о страшных болезнях, про которые рассказывала Камила Кесада, о диких бандах пиратов, свирепствовавших на Вольных планетах, о свихнувшихся роботах на Механии, поставивших себе целью уничтожить всю биологическую жизнь, о сталкивающихся и взрывающихся звездах, об испепеляющем, уничтожающем излучении квазаров, блазаров и магнетаров, о смертоносных, стирающих любую жизнь гамма-всплесках, о таинственных Сверхпустотах, где не может существовать ничего, о Черном Лего — загадочных, постоянно перестраивающихся мегаструктурах, затмевающих звезды и черпающие их энергию, о звездных кораблях с безумцами на борту, об искорёженных или исчезнувших хайджерах — астронавтах исследовавших гиперпространство, о сумасшедших сектах, о живых мертвецах с планеты Ливу, родной планеты отца, о его ненормальной сестре тёте Айше, рьяно исповедовавшей учение одной из местных религиозных сект "Лазоревый дом", именно она настояла на том чтобы после трагической гибели их родителей, бабушки и дедушки Элен по отцовской линии, их не сожгли, а закопали в землю, после чего их телами завладели паразиты-воскрешатели и мертвые бабушка и дедушка явились к своим детям. Одна, ночью, у себя в постели она не решалась думать о таких вещах, а здесь, под рукой папы, сжимая его широкую ладонь, слушая его дыхание или даже смешное посапывание и чувствуя спиной его горячее тепло, она не боялась ничего на свете. Никакие ужасы бесконечной Вселенной не в силах были ей причинить здесь вреда. На какой-то церкви она однажды видела плакат: на фоне ночного неба, с пылающими звездами и спектральными облаками раскаленных газов две огромные светлые сияющие ладони держат маленького улыбающегося младенца. И сейчас, в окружении папы она чувствовал себя также, словно она крохотный человечек, убаюканный в его руках. Папа любит её, любит как никого в этом мире. Ей не приходилось даже размышлять над этим, она видела это своими глазами. Всякий раз, когда они встречались после любой разлуки, пусть даже всего в несколько альфа-часов, она видела как сияет и искрится его аура и с замирающим сердцем понимала что причиной тому она сама. И ответная нежность и любовь к отцу захлестывали её с головы до ног, радость от того что этот человек существует стучала в ней как барабан и пульсировала так словно всё её тело было сплошным сердцем.

И разве могла она поступить как-нибудь иначе, не сумев связаться ни с дедом, ни с мисс Уэйлер? Для неё не было такого вопроса. Она должна было немедленно лететь за отцом сама. И ничто не имело больше для неё значение. Она не могла сидеть на месте и ждать неизвестно чего, зная что он в опасности, может быть смертельной, зная что ему нужна помощь. Впервые в жизни она слышала чтобы папа просил о помощи. Конечно, с просьбой о помощи он обращался ни к ней. О нет, Валентину Акари и в дурном сне не приснилось бы попросить прилететь на Каунаму собственную дочь, это была настолько дикая мысль, что он даже не потрудился напрямую запретить ей это, потому что такое ему и в голову не могло прийти. Он просил дочь лишь передать своё сообщение Родерику Атинховскому и Александре Уэйлер, а ей самой наказал покинуть дом и перебраться к знакомым.

Но Элен поступила иначе. Она решила, что спасёт отца сама. Ну, при помощи Кита конечно. Кит протестовал изо всех сил. Но ключевой алгоритм заставил его подчиниться неразумной дочери Валентина Акари.

Послание, которое получила девочка было не слишком многословным. Да еще и переданное столь экзотическим образом, оно повергло Элен в состояние легкого шока. Особенно когда она прочитала в Старнете, что испытывает человек, позволивший "тотеру" войти в своё сознание.

Вообще у неё и папы была "нить" — удивительное устройство сверхдальней связи, способное передавать информацию через любые расстояния, в том числе и космических масштабов. Несмотря на любое количество парсеков, связь осуществлялась мгновенно, словно по детской рации в одном доме. По высоколобому мнению землян "нить" нарушала основные физические законы пространства и времени, а потому существовать не могла. Даже гиперлайн — радиосвязь через гиперпространственные измерения и то имела задержку в зависимости от расстояния от источника до приемника, а тут моментальное соединение любых точек Вселенной. Правда у "нити" имелось существенное ограничение, она всегда соединяла лишь двух абонентов, ибо то из чего "нить" возникала первоначально было единым и разделиться могло лишь надвое. И каждая "нить" была уникальной и с другой "нитью" не соединялась. Эта была инопланетная технология и принадлежала она миточам, которые не спешили землян посвящать в её устройство. Впрочем, многие из ученых-землян считали что миточи и сами не знают как функционирует "нить", просто так уж им повезло что их родная планета выращивает в себе эти странные вроде бы металлические структуры, которые разделенные всегда знали друг о друге и оставались в неразрывной связи. Вторым ограничение "нити" была её невысокая пропускная способность, максимум что удавалось кодировать через неё это звуковые волны, простые аудиоданные, то есть внешне устройства "нити", называемые "клабы" действительно напоминали обычные миниатюрные радиостанции. Двое людей решивших навсегда соединить себя "нитью", обычно вживляли её "клабы" себе в тело. Если эти двое были достаточно богаты, тогда скорей всего у них был вживленный в мозг ментальный интерфейс и "нить" подключали напрямую к нему. И в этом случае им оставалось просто мысленно произнести нужную фразу и его визави услышит её где бы он не находился. Однако у Элен и её отца "клабы" "нити" были внешние, как переносные устройства, которые можно было конечно через переходник подключить допустим к юнипаду. Валентин Акари был категорически против любых вживляемых в тело устройств, делая исключение только для тех что требовались по медицинским показаниям. И никакие увещевания мистера Атинховского и мисс Уэйлер, которые во всю использовали подобные биотехнологии не могли заставить изменить его мнение. Что, впрочем, было всем понятно и никто особенно не настаивал. Линда Рейлих, мать Элен, погибла именно из-за того что террористам удалось использовать вживленное в её тело устройство.

Таким образом, если Элен и ждала какого-то сообщения от папы, то конечно посредством "нити", чей "клаб" у неё круглые сутки был присоединен к плечу. Однако всё случилось совсем по-другому. У неё в голове возник, до смерти напугавший её по началу, голос. С расширенными от ужаса глазами она бросилась к Киту, но когда тот, считав её испуг, уже сам спешил ей навстречу, она внезапно застыла, невидящим взором уставившись куда-то в стену. На обеспокоенные вопросы робота она ничего не отвечала. "Элен, пожалуйста, не бойся. Это твой папа, твой мистер Аль-Риша. Я попал в беду, Снежок, и не могу связаться ни с кем кроме тебя. Это действительно я, Конфетка, не сомневайся. Твой папа, Валентин Акари, лейтенант космической полиции Сейтеранского сектора, координатор спецподразделения P374. Личный код: 5600-8264-1214104677. Код можешь проверить по моему биожетону, он в нашем домашнем сейфе, ты можешь открыть его по своему ДНК и доппаролю 'протуберанец'. Элен, у меня совсем мало времени, эту мыслесвязь я установил с тобой через своего друга-тотера, но он не может держать её долго. Поэтому, Конфетка, слушай меня внимательно." Металлический пёс встревоженно глядел на свою хозяйку, он считывал биоритмы её мозга и видел какие-то чудовищные всплески, которых у нормального человека быть не должно. Наконец он докричался до девочки и та, обратив на него внимание, быстро сказала: "Кит, это папа! Записывай меня" и затем она повторяла вслух всё что говорил ей голос в голове. "Я нахожусь на планете Каунама. Вывезен сюда бандой торговцев людьми с Кашуты. Мне и моему приятелю тотеру удалось бежать. Но сейчас мы снова попали во враждебное окружение. Находимся в местности Солейрон, на данный момент мои координаты: 47 градусов 8 минут южной широты; 122 градуса 26 минут 12 секунд западной долготы относительно стандартного нулевого меридиана звездного реестра. Необходимо чтобы нас забрали отсюда. Срочно передай моё сообщение дедушке и мисс Уэйлер. Больше никому, родная. Никому. К сожалению в моем подразделении человек предавший полицейское братство и работающий на пиратов с Кашуты. Но я не знаю кто именно. Поэтому чтобы ни случилось не обращайся в Космопол. И еще, Элен. Этот человек возможно попытается добраться до тебя, чтобы угрожать мне твоей… твоей болью. Ты должна незамедлительно покинуть наш дом. Немедленно, дочь! Пока не окажешься у дедушки или тети Саши, будь у мистера Таругу или семьи Мейнос. Лучше у мистера Таругу. Прости, Конфетка, что впутал тебя во всё это. Прости, милая". И дальше уже был не голос, а взрыв эмоций, Элен поняла что папа плачет и еще она ощутила отчетливое ощущение вины и промелькнувший образ красивой черноволосой женщины, её матери. Потом всё ушло и в голове осталась одна звенящая пустота. Элен словно очнувшись от слишком реалистичного сна, оцепенело смотрела в черные глаза своего пса.

Девочка лежала на упругих сиденьях, обитых темно-красной кожей, и искоса смотрела на Мастона Лурга, который снова погрузился в чтение своей книги. Может быть впервые в жизни она испытывала ненависть. Ей не очень это нравилось, но она не в силах была остановить поток негативных эмоций. Ей хотелось чтобы с этим человеком случилось что-нибудь плохое, чтобы он оставилее в покое, чтобы он исчез, испарился, пропал. В глубине души она признавалась себе, что ей не просто хочется чтобы он исчез, нет, этого было мало, она хотела мести, за себя, за Кита, за кирмианскую девушку, она хотела чтобы судья страдал. Никогда раньше девочка не переживала подобного. Чувство стыда за такие мысли тенью пробегало по ее душе, но впрочем с помощью яркого пламени своей ненависти она легко отметала нелепое ощущение вины. Судья был злодей и она искренне ненавидела его. Конечно, раньше ей доводилось испытывать досаду и раздражение, например иногда она сердилась на папу. По разным причинам. За то что случались моменты, когда он не хотел говорить правду и просто отмалчивался, зная что врать бесполезно. За то что он не хотел объяснить как он относится к Александре Уэйлер. За то что он запрещал ей смотреть кое какие фильмы, за то что порой пропадал на работе чуть ли не целыми неделями, за то что не понимал, что ее синие кроссовки ни в коем случае нельзя надевать вместе с ее любимой розовой курткой, они совершенно не сочетались. Элен улыбнулась, вспомнив озадаченное лицо папы, когда она пыталась ему объяснить тонкости женской моды.

Судья оторвался от книги и поднял глаза на свою пленницу. Улыбка исчезла с лица девочки, но взгляд она не отвела.

— Ты что-то хочешь сказать мне? — Спросил Мастон Лург.

— Нет. Я просто думаю о том какой же вы все-таки жалкий и примитивный.

Судья усмехнулся.

— Я понимаю твое раздражение и досаду и твое жгучее желание по больнее меня уколоть. Но меня уже давным-давно не трогает то что говорят люди. Почти всех их слова просто мусор, шелуха их бессилия и глупости.

Элен лежала на спине, согнув ноги в коленях и подложив левую руку под голову. Судья любезно передал ей небольшую подушку, чтобы она не стукнулась о стенку кареты на каком-нибудь ухабе дороги. В целом ей было довольно комфортно, только ноги немного затекли, лежа она не могла их выпрямить. Но несмотря на эти удобства, ненависть ее нисколько не ослабевала. И судья был прав, ей очень сильно хотелось уколоть его по больнее, хотя бы словами.

— Дело не в этом, — соврала девочка. — Я просто удивляюсь тому, что вот вы, взрослый умный решительный человек, тратите свою жизнь на подлости, обманы, убийства, воровство и все это ради какой-то наживы, ради сомнительного удовольствия мнимой власти над другими людьми.

Судья сглотнул слюну, медленно вложил закладку между страницами и закрыл книгу. Он делал все это очень осторожно, изо всех сил стараясь чтобы у него не дрожали руки. Он был напуган, он и сам не смог бы отчетливо объяснить что именно его так напугало. Этот странный ребенок… Его даже посетила совершенно бредовая идея, а что если эта девочка — ангел, небесное существо принявшее такое невинное обличье.

— В мире тысячи вещей более интересных и достойных, по сравнению с которыми ваши дела это просто копание в зловонных отбросах, но тем не менее вы выбрали последнее.

Судья поднял глаза на девочку.

— Почему ты говоришь, что я трачу свою жизнь на убийства? — Спросил Мастон Лург. Он еще хотел добавить: «Я никого не убивал», но в последний момент буквально заткнул себя, тревожная мысль взорвалась в его голове: «Она увидит правду я говорю или нет!». Только сейчас он начал понимать насколько осторожным надо быть в разговоре с этим ребенком.

— На моих глазах вы пытались совершить убийство, — ответила девочка, внимательно рассматривая ауру судьи. Она видела, что он очень взволнован и даже напуган. «Неужели он собственноручно кого-нибудь убивал», со страхом подумала девочка.

— Ты говоришь о кирмианке?

— Да.

— Несправедливо называть судью убийцей, только за то что он выносит смертельный приговор душегубам и злодеям.

— Перестаньте, вы прекрасно поняли, что девушка невиновна.

— Она пронзила человека своим мечом, разве это неправда?

— Правда, — взволновано ответила девочка. Она хотела сказать еще много слов, но остановила себя, осознав что все это впустую, и почти равнодушно закончила: — Вы лжете не только другим, но и себе, я же говорила вы жалкий человек.

— Не нужно меня так часто оскорблять, девочка. Я могу приказать Галкуту остановить экипаж, отнести тебя в лес и закопать живой в землю.

Страх ледяной лапой схватил Элен Акари за горло, но гнев чистого сердца и благородной души пылал в ее глазах. И это гнев, прорываясь сквозь вязкую тошнотворную пелену страха, дал ей сил улыбнуться и ответить.

— Не пытайтесь пугать меня, господин судья. Вы все время забываете, что я вижу вас насквозь, все ваши эмоции, настроения, переживания. Вы лжете. Вы не сделаете этого ни за что. Из-за страха возмездия, из-за жадности, из-за того что вы отрезали себе все пути к отступлению. Вы не можете вернуться в Туил. Мои хранители уже там и вы попадете прямо им в руки. Если они узнают, что вы причина моей смерти, вас дезинтегрируют, а ваш ментальный слепок сохранят в матрице для дальнейшего изучения. Говоря проще, вы лишитесь своего физического тела, а ваше сознание окажется в темной пустоте, где вы будете засыпать и просыпаться по велению исследователей. У нас всегда так поступают с особо опасными преступниками. Значит у вас один путь, в Акануран, а на что вам там рассчитывать без меня. Вряд ли покинув свой пост в Туиле, вы заслужите одобрение своего начальства. Единственный способ оправдаться перед Верховным претором — это предложить ему нечто ценное, например, меня. После этого, что-то заработав на этом, вам нужно срочно покидать Акануран, ибо мои хранители идут по вашему следу и задерживаться в столице для вас неразумно.

Судья молчал, внимательно глядя на девочку.

Элен, желая отомстить за пережитый страх, продолжила:

— Вы совершили ошибку, украв меня. Одним махом вы перечеркнули всю свою прежнюю жизнь. А те выгоды, что вы получите от моей продажи, не принесут вам ни счастья, ни удовольствия. — Она хотела еще сказать, что скорее всего он погибнет и погибнет от руки своих коллег. Весьма вероятно, что верховный претор прикажет убрать единственного человека, знающего о том на что она способна. Элен вовремя остановила себя, подумав, а что если судья всерьез воспримет её угрозу и предпримет что-нибудь такое, что ей станет еще хуже чем сейчас.

— Ну что ж, ты во многом права, — спокойно согласился судья. — Но твое преимущество в том что ты можешь мне лгать, а я тебе нет. Недавно ты лгала мне о Королеве Лазурных гор, о том что ты её гостья, а твой спутник лоя — проводник. И значит вполне возможно ты лжешь и сейчас.

Элен покусала верхнюю губу. Она не знала что на это ответить.

— Поэтому я буду благодарен тебе, если ты перестанешь пугать меня своими детскими сказками. Давай постараемся вести себя разумно и по возможности уменьшить неприятные ощущения от нашего совместного путешествия. Мы приедем в Акануран, я передам тебя верховному претору и после этого мы забудем друг о друге.

Судья вопросительно смотрел на ребенка, ожидая ответа.

— Мы что будем ехать без остановок? — Отведя взгляд в сторону, проговорила девочка. — Я хочу есть и пить. — И уже совсем тихо закончила: — И в туалет еще хочу.

Легкая улыбка скользнула по лицу судьи, он воспринял слова девочки как согласие на перемирие.

— Сейчас мы остановимся и Галкут отведет тебя в туалет. К моему сожалению тебе придется надеть вот это. — Судья обернулся к багажному отделению у себя за спиной и извлек оттуда нашейные кандалы, представляющие собой две закругленные металлические полосы, скрепленные с одного конца и имеющие с другого петли для замка. От места скрепления шла длинная стальная цепь.

— Вы шутите? — Пролепетала испуганно девочка.

— Ничуть. И я надеюсь ты отнесешься к этому спокойно. Ты же не хочешь, чтобы Галкут стоял рядом и держал тебя за воротник пока ты будешь делать свои дела.

Цепочка оказалась длинной метров шесть. Галкут стоял спиной к маленькой пленнице, пока она сидела на корточках во влажных зарослях ночного леса чужой планеты. Элен смотрела на кусочки звездного неба между ветвей деревьев, призывая свой организм сделать все как можно быстрее. Впервые в жизни она испытывала подобное унижение, ее выгуливали словно собаку на поводке. Да и вообще впервые в жизни кто-то причинял ей унижение. Только сейчас она до конца осознала насколько все изменилось. Теперь она в полной власти незнакомых и жестоких людей и она совершенна беззащитна перед ними. С горькой усмешкой, по крайней мере такой на какую способен ребенок, она вспомнила как часто мечтала в своем прекрасном доме на Макоре о веселых захватывающих приключениях. Что ж, она получила их сполна. Правда они совсем не такие веселые как мечталось, но уж определенно полностью захватили её.

Когда она вернулась в карету, судья молча снял с нее металлический ошейник и они продолжили путь.

34

Униженная и оскорбленная до глубины души, Элен Акари сидела, отвернувшись к зашторенному окошку. Говорить она не желала. Она презирала судью и жалела себя. Все мудрые слова доброго мастера Таругу, жившего по соседству с ней на Макоре, вылетели у нее из головы и остались только обида и страх. Больше всего ее мучило собственное бессилие. Однако время шло и живой детский характер брал свое. Спустя часа полтора, она повернулась к Мастону Лургу. Некоторое время она с ненавистью смотрела на него, злясь на себя, что не может сдержать собственное же обещание и не говорить ему ни слова.

— Мы что не будем ни есть, ни пить до самого Аканурана? — Раздраженно спросила она. — И разве вашему кучеру совсем не надо отдыхать? Вы не боитесь, что в конце концов он заснет и мы съедем в какую-нибудь канаву?

Судья в который раз оторвался от своего чтения и приветливо поглядел на девочку.

— Галкут парень крепкий, просто-таки трехжильный. Но ты права, передохнуть ему и лошадям конечно надо. Я думаю часа через два уже совсем рассветет и мы как раз будем возле Гроанбурга. Там и сделаем остановку.

Девочка, надувшись, глядела на своего тюремщика.

— Что вы все время читаете? — Спросила она уже более спокойно.

— Это жизнеописание великого агронского полководца Эри Ярона.

— Ваш кумир?

— Нет, но некоторые его поступки и высказывания весьма занимательны и поучительны.

— Он жив?

— Нет, он давно умер. Он сумел пленить легендарную Черную Румму королеву либингов, слышала о такой?

Элен отрицательно покачала головой.

— Понятно. В общем, он сумел заманить ее в ловушку и взять в плен. Но затем, за несколько дней общения с ней обольстительная дикарка сумела соблазнить генерала и когда они оказались вместе в постели, она убила его голыми руками. После чего Румма выбралась из лагеря и вернулась к своему дикому народу.

— Так вы кем восхищаетесь, генералом или этой королевой?

— Я никем не восхищаюсь. Я просто в очередной раз убеждаюсь, что верить нельзя никому.

Элен ничего на это не сказала, ее вдруг взволновал другой вопрос.

— А в этот Гроанбург вы меня тоже поведете в ошейнике? — С вызовом произнесла она.

Судья сделал паузу и постарался ответить как можно мягче.

— Это была лишь вынужденная мера. Галкут не очень умен и я думаю ты могла бы улизнуть от него без этого ошейника. В Гроанбурге же, я думаю, он нам не понадобится. Тебе конечно ничего неизвестно об этом месте?

Элен снова отрицательно покачала головой.

— Ну так вот, моя маленькая правдолюбка, я должен сказать тебе, что это место где живут очень опасные люди. И самое безопасное место для тебя это рядом со мной. Ты же видишь что я не лгу?

Девочка ничего не ответила. Цветовая гамма и рисунки процессов сознания судьи показывали, что сам он верит в то что говорит.

Не дождавшись ответа, Мастон Лург продолжил:

— В Гроанбурге живут самые настоящие разбойники. Они грабят путников, купеческие караваны, деревни, похищают людей и требуют за них выкуп. А всех, кто так или иначе встает у них на пути, они сжигают, топят, вешают, разрезают на части или скармливают своим бейхорам — огромным жутким лысым псам.

Судья замолчал и внимательно посмотрел на девочку.

Элен нахмурилась.

— Я вижу, что вы говорите правду, но я только не понимаю почему вы при этом испытываете удовольствие. Вы что садист? Или вам нравится пугать маленьких детей?

Судья почувствовал себя задетым.

— Не знаю что ты там видишь, но никакого удовольствия я не испытываю, — раздраженно ответил он. — Я просто хочу чтобы до тебя дошло в каком опасном месте мы будем.

— Если оно такое опасное, зачем нам там быть?

— Во-первых мы не можем его миновать, — но спохватившись, что девочка увидит его ложь, поправился, — вернее можем, но через Гроанбург дорога намного короче. Во-вторых…, — судья споткнулся, подбирая нужные слова. Он и сам бы не смог ответить почему он это делает, а не называет все своими словами. Неужели ему хотелось выглядеть в глазах этого ребенка хоть чуточку лучше, чем он есть на самом деле. — Во-вторых, я знаком с их вожаком или миваром как они его называют.

Он ждал укола и девочка не преминула оправдать его ожидания:

— Достойное знакомство для городского судьи.

— Ты становишься предсказуемой, — спокойно сказал Мастон Лург. — Да, я однажды спас от виселицы трех его людей. И с тех пор Хишен, это его имя, в некотором долгу передо мной.

— И мы заедем туда, чтобы вы могли забрать этот долг?

— Ну, в некотором роде. Они накормят нас, дадут нам свежих лошадей, мы немного отдохнем и продолжим путь.

— А зачем вы спасли разбойников от виселицы?

Судья усмехнулся.

— На тот момент это был весьма благоразумный поступок. Хишен очень опасен. Бывали даже случаи, когда он со своим диким войском осаждал небольшие города. Кроме того он просто сумасшедший. Верит в черную магию, отправляет всякие мерзкие ритуалы, а его любимая забава вкапывать врагов по шею в землю и разными жуткими способами издеваться над ними пока они не погибнут. Я не буду говорить тебе что он вытворяет, это не для детских ушей, но поверь мне, что вот он действительно настоящий садист. И прозвище ему дали «Голова».

— И вы собираетесь в гости к такому человеку? — Удивилась Элен.

— Не волнуйся. Хишен, конечно, сумасшедший, но не дурак. Совсем даже напротив, он весьма сообразительный и хитроумный парень. Он не тронет судью ни в коем случае, он знает чем это грозит.

— Наверно весь народ королевства как один поднимется чтобы отомстить за вас, — попыталась съязвить Элен.

— Твой сарказм напрасен. Если причинить вред любому, кто принадлежит Судебной палате, десятки отборных карательных отрядов будут преследовать и уничтожать всех, кто к этому причастен. Поверь, это доказано и уже не раз.

— Ваша Судебная палата, по-моему, больше похожа на мафию, чем на государственный правоохранительный орган.

— На что похожа? — Не понял судья, никогда не слышавший этого слова.

— На организованное преступное сообщество, рьяно защищающее свои интересы и своих членов, — холодно пояснила девочка.

Судья усмехнулся.

— Вот как. Значит в вашей стране это называют «мафией». Выходит и вы знакомы с этим негативным явлением. — Судья поцокал языком. — А-яй-яй, такое развитое и прекрасное общество и такое нехорошее явление.

Элен недобро посмотрела на судью.

— Не паясничайте, — сказала семилетняя девочка сорокасемилетнему мужчине и тот снова усмехнулся.

— Тебе точно шесть лет? Может ты как лоя, выглядишь маленькой, а на самом деле тебе лет триста? Но знаешь, я бы посоветовал тебе быть осторожнее в твоих высказываниях о Судебной палате. В нашем королевстве можно попасть в Дом Ронга и за более невинные слова относительно Судебной палаты. Дом Ронга, поясняю для тех кто не знает, Акануранская тюрьма предварительного заключения, известная своими жуткими камерами и пыточными.

Элен игнорировала это замечание.

— Почему же ваш король или этот верховный претор не схватят этих разбойников?

— Пытались, правда не очень усердно. Но Гроанбург это настоящая маленькая крепость. Кроме того там есть система подземных ходов и, если разбойникам приходится совсем туго, они растворяются в лесах и ловить их там можно годами. И еще, я так понимаю, что Хишен кому-то неплохо платит в столице, чтобы там смотрели сквозь пальцы на его проделки, а также предупреждали о любых карательных мероприятиях.

— Грабеж и убийства вы называете проделками! — Элен покачала головой. — И вы еще называли кирмианскую девушку дикаркой. Интересно, что об этом сказал бы ваш святой отец Буртус? Он так неистовствовал, обличая девушку только за то что она носит штаны.

— Ну в этом случае у него один ответ: «На все воля божья».

— Я так и думала. Судя по его выступлению во время вашего шутовского процесса он вообще не очень большого ума человек.

Лург усмехнулся.

— Тут я с тобой соглашусь.

— На счет священника или того что ваш процесс шутовской?

Улыбка испарилась с лица судьи.

— Ты слишком дерзкая и наглая. Родители наверно совсем не занимались твоим воспитанием.

— Я достаточно воспитана, чтобы вести себя вежливо в обществе нормальных людей.

— Ты хочешь сказать что я ненормальный?

— В общем да, — спокойно проговорила девочка. — В нашей стране считается, что преступники это больные люди, которых нужно изолировать, изучать и по возможности помогать им исцелиться от их наклонностей, привычек и желаний.

— Ты записала меня в преступники?

— Вы сами сделали это и наверно уже давно.

Судья нахмурился, но ничего не ответил.

35

В большом темном помещении за огромным столом сидел невероятно широкоплечий, абсолютно лысый мужчина. Он был невысокого роста, но очень мощный и крепкий, его тело буквально гудело, как басовая струна, природной, животной силой. На его круглом молодецком лице застыло выражение мрачного раздумья. Если бы он улыбнулся, то вполне возможно его лицо выглядело бы добродушным и открытым. Но Хишен по прозвищу Голова улыбался очень редко, а если и делал это, то улыбка выходила хищной и жестокой. Насмешка презрения и превосходства. На нем была светлая рубашка, чья ткань обтягивала его мускулистое, широкое тело как кожа барабана. Рубашку он заправлял в черные блестящие штаны, подпоясанные толстым ремнем с огромной серебряной пряжкой.

Просторное помещение, в котором он находился, Хишен называл Главной залой. Он попытался сделать его похожим на Охотничью залу замка барона Глуба — сайтонского аристократа, прославившегося своим полубезумным свирепым нравом. Хишен почти восемь лет служил у этого человека начальником стражи. Главная зала располагалась в единственном доме в Гроанбурге, сделанном из камня. Этот дом мивар называл Цитаделью. Он вообще любил красивые названия и внешнюю эффектность.

Но кроме этого Хишен считал себя весьма умным, глубоким и образованным человеком. Он один из немногих в Гроанбурге кто умел читать и даже писать.

Сейчас он раскладывал пасьянс. Свет исходил от двух ламп-гремучек, стоявших на столе. Они образовывали неровный яркий освещенный овал, за границами которого царила полная тьма. Пасьянс упорно не сходился. Постоянно мешала дама.

Хишен хмурился. Причем тут дама? С дамами у него всегда всё было очень просто. Он считал себя могучим любовником и, если он видел перед собой привлекательную женщину, он просто брал и использовал ее. Делал с ней всё что ему заблагорассудится, всё что ему только мог подсказть его изощренный в плане плотских фантазий разум и богатый жизненный опыт. О том что испытывает сама женщина он никогда не задумывался, по его мнению было бы нелепо и смешно интересоваться такими пустяками. Женщина источник удовольствия и значит он будет получать это удовольствие так как ему захочется, пока полностью не пресытится. Впрочем ему нравилось когда женщина натужно и дико кричит под ним. Это сильно возбуждало его и порой он прикладывал некоторые особенные усилия, чтобы добиться этого. Но в общем и целом, с дамами он никогда не имел проблем. А тут, какая-то улыбающаяся девица мешает ему победно закончить такой красивый пасьянс.

Тяжелая входная дверь распахнулась, впуская в громадную комнату мягкий утренний свет.

Хишен недовольно поднял глаза. В залу вошел белокурый гигант. Его звали Манкруд. Он обладал невероятной физической силой и очень добрым лицом с большими голубыми глазами. Однако и Хишен, и вся гроанбурская шайка прекрасно знали насколько жестоким и беспощадным может быть боци — помощник вожака. Вообще все лихое гроанбурское воинство было строго структурировано и подчинялось жесткой дисциплине и субординации. На вершине пирамиды — мивар. Его главный первый помощник — боци, Хишен иногда в шутку называл его мой генерал, себя видимо определяя то ли маршалом, то ли королем. Затем шли бриоды, вроде как младшие офицеры, которые непосредственно руководили рядовыми членами банды, разбитой на отряды. Всю эту структуру Хишен перенес из сайтонской армии, где он когда-то служил вместе с ужасным бароном Глубой. Он, конечно, всё сделал проще и жестче. Практически за любое неповиновение или нарушение субординации он лично наказывал различными жуткими казнями. Особенно он любил вкапывать человека по шею в твердую землю и просто оставлять умирать. На заднем дворе его Цитадели у него иногда было вкопано сразу до пяти человек. Он навещал их, натравливал животных, каких-нибудь мерзких насекомых, мочился, пинал или если ему наскучивала та или иная жертва просто добивал ее ударами ног в тяжелых сапогах.

Хишен смотрел на своего помощника и ждал объяснений. Манкруд сделал несколько шагов вперед и когда его глаза привыкли к сумраку залы, в которой не было ни одного окна, а только узкие отдушины под самым потолком, осмотрелся и сказал:

— Сойвин вернулся.

Хишен откинулся на спинку стула и отложил карты. Он ждал продолжения.

— Привел обоз. Восемь наших убито.

Мивар, не сказав ни слова, встал и взял со стола свою ужасную саблю, которой он с легкостью раскалывал черепа. Изогнутый клинок скрывался в резных, отделанных серебряными полосками, деревянных ножнах, крепившихся к роскошной темно-серой перевязи с серебряной вышивкой. Он надел перевязь через голову, взял со стола свой любимый топор с длинной рукоятью и вставил его в кожаное кольцо на ремне. После не спеша направился к выходу.

Хишен ощущал приятное волнение. Сейчас он будет вершить судьбы других, это всегда его возбуждало, почти так же как крики и стоны женщин, выбранных им для любовных услад.

Манкруд посторонился, пропуская главу Гроанбурга вперед.

Выйдя на крыльцо, Хишен с любовью поглядел на резной железный козырек, провел ладонью по стене из красного кирпича. Он гордился своей Цитаделью, сколько сил и средств он вложил в ее строительство. А этот длинный козырек кроме того имел секрет. Он мог опускаться вниз и запираться, образуя таким образом дополнительную защиту входной двери.

Расправив могучие плечи, положив левую ладонь на эфес сабли, а правую на боевой топор, Хишен медленно спустился по ступенькам на утрамбованный грунт центральной площади Гроанбурга, называемую в народе Расплатной.

Он бросил взгляд на ряд телег, фургонов, кибиток и лошадей, выстроившихся возле ограждения, окружавшего площадь. В её центре на коленях, со связанными за спиной руками стояли те, кто ехали в купеческом обозе. Каждому пленнику на шею был накинут кожаный шнур, другой конец которого держал в руках стоявший за спиной разбойник. Этому Хишен научился у подручных Глубы и привил это правило своим людям. Здесь же в стороне, на земле лежали восемь тел убитых гроанбуржцев. Рядом с ними уже собрались родственники и друзья. Увидев мивара, жены убитых прекратили всякое выражение скорби, ибо знали, что Хишен этого не выносит.

Вожак разбойников приблизился к трупам своих товарищей. Скорбно покачав головой, он последовательно переводил взгляд с одного тела на другое и громко произносил имена погибших. После этой своеобразной переклички он объявил:

— Они были славными воинами. Мы не забудем их. Манкруд, половину сегодняшней добычи подели поровну между семьями убитых. У кого они были. От своей четверти я отказываюсь.

Таков был обычай. Четверть награбленного делили между родственниками погибших головорезов. Правда, мивар не всегда оказывался от своей законной доли в любой добыче — 25 процентов. Но сегодня убитых было много и он вроде как расчувствовался и отказался. По рядам стоявших на площади разбойников прокатился одобрительный гул.

Но один из пленников нарушил общую идиллию.

Он смачно сплюнул и с презрением проговорил:

— Ты просто мразь, Голова, а все твои славные воины грязные убийцы и подонки.

Хишен неторопливо приблизился к стоявшему на коленях мужчине. Последнему было лет пятьдесят, у него были тронутые сединой русые волосы и глубокие темно-карие глаза. Его очень добротная одежда из шелка и тонкой кожи давала понять, что это весьма состоятельный человек. На его худом лице страха не было, а лишь одна бесконечная мера презрения к своим врагам. Это был Каншуви, богатый купец из Аканурана.

Мивар вытащил топор. Торговец с вызовом глядел на лысого разбойника. Справа от купца, также на коленях, стояла хорошо одетая девушка, слева молодой человек в темно коричневой форме знаменитой гильдии «Бонра» — гильдии охранников и наемных телохранителей.

Не говоря ни слова, Хишен взмахнул топором. Каншуви почувствовал, как сжалось его сердце, но он заставил себя не закрывать глаза. Однако отточенное лезвие с ужасным чмокающим звуком врезалось в голову охранника из «Бонры». Топор разбил череп молодого человека и вошел внутрь сантиметров на десять. Одним движением правой руки Хишен освободил свое оружие и мертвое тело свалилось к его ногам.

— Хочешь сказать что-нибудь еще? — Поинтересовался мивар и пнул труп охранника, так что тот врезался в колени торговца.

Купец с яростью глядел на разбойника, но что-либо сказать не посмел.

— А это кто у нас? — Хишен приблизился к девушке и взяв за подбородок, поднял ее голову. Некоторое время он смотрел на красивое лицо с чудесными темными глазами, затем усмехнулся и проговорил:

— Да, Каншуви, на это раз ты сильно дал маху.

Холодный ужас захлестнул душу купца. Однако он крепко надеялся на жадность проклятого разбойника. Он выкупит дочь за любые деньги.

— Как тебя зовут, красавица? — Спросил Хишен.

Девушка холодно смотрела на мивара и молчала.

— Ая-яй-яй, вся в отца, — насмешливо проговорил Хишен. — Разве ты не видишь, что упрямство твоего отца ни к чему хорошему не привело. Будь умнее.

— Тайвира, — сказала девушка, опустив глаза.

— Молодец, — похвалил Хишен и отпустил ее. — Я думаю ты вполне заслуживаешь того чтобы познакомиться со мной поближе.

Каншуви в ярости попытался податься вперед. Кожаный поводок на его шеи натянулся, мешая ему дышать. Это не укрылось от глаз вожака разбойников.

— Или лучше не так, — сказал он, пристально глядя на купца. — Тебя сейчас разденут догола и я оттрахаю тебя прямо здесь на глазах твоего глупого папаши.

Тишина на площади стала просто мертвой. Хотя раньше главарь гроанбурской шайки такого и не проделывал, никто не сомневался что он на это способен. Отец и дочь окаменели от ужаса. Наконец Каншуви, буквально выталкивая слова из горла, проговорил:

— Не надо. Я заплачу сколько скажешь.

— Конечно, заплатишь, куда ты денешься, — усмехнулся Хишен. — Заплатишь. Сейчас только посмотришь, как я воткну твоей дочурке и иди на все четыре стороны.

От ярости и бессилия Каншуви почти оглох, красная пелена начала застилать его взор. Пульс бешено стучал в его висках. Ему хотелось только одного, завыть и вонзить свои пальцы в плоть этого чудовища.

В этот момент, пройдя между двумя крайними пленниками, вперед вышел молодой мужчина, высокий и широкоплечий. На нем все еще была черная облегающая вязанная шапочка, которую он надевал под шлем, доспехи, обильно залитые кровью, высокие мягкие сапоги, широкий кожаный пояс с двумя мечами и двумя кинжалами. Это был Сойвин, один из бриодов, тот кто со своим отрядом сегодня утром ждал в засаде обоз из Аканурана, о котором осведомители предупредили Хишена как обычно заранее.

Молодой человек приближался к мивару. Темно-зеленые глаза Сойвина спокойно глядели на лысого вожака, но вот сердце его билось слишком быстро. Молодому человеку очень понравилась дочь купца и в недавнем побоище он даже пару раз прикрыл ее от случайных ударов копий и мечей. Девушка заметила это, но виду не показала.

Но сейчас, увидев его, Тайвира почувствовала робкую надежду на помощь.

— А-аа! — Радостно воскликнул Хишен. — Наш герой! Иди сюда, дай обнять тебя, брат.

Мивар крепко обнял молодого человека, отстранился от него, держа левую руку на его плече.

— Молодец, Сойвин, — сказал Хишен и не сильно ударил бриода в грудь. — Молодец. Эта тварь решила не платить, я вижу он привел с собой кучу вояк из этой жалкой «Бонры», но ты со своими ребятами показал им что такое гроанбурские парни. Молодцы!

Хишен отпустил молодого человека и повернулся к купцу.

— Что ж, Каншуви, тебя опять сгубила жадность. Если ты решил тягаться с моими ребятами, тебе надо было покупать всю «Бонру» с потрохами. Может тогда вы бы и сумели прорваться на запад, хотя, конечно, вряд ли.

— Мивар, я хочу эту девчонку, — негромко сказал Сойвин.

Хишен посмотрел на своего бриода и улыбка покинула лицо лысого вожака. Ситуация внезапно поменялась. Мивар нахмурился. У него всегда было право первого выбора своей доли из общей добычи. Но он только что так опрометчиво отказался от этого и теперь право первого выбора автоматически перешло к командиру отряда, участвовавшего в нападении. Если бы их было несколько, вопрос решался бы жребием. Но сейчас право было только у Сойвина. Конечно, Хишен мог бы наплевать на все разбойничьи законы и взять что хочет, но это будет прямым унижением для молодого бриода и он непременно бросит вызов. Это нисколько не пугало Хишена, он справится с мальчишкой одной рукой. Но что он получит в результате? Отличного воина, но только мертвого, и глухое недовольство среди разбойников, которое рано или поздно обязательно выйдет ему боком. Хишен уже давно понял, что если он хочет быть успешным руководителем, то одной силы, жестокости и отваги порой недостаточно. Иногда позарез нужно уметь повести себя умно и дипломатично. Это опять же льстило его самолюбию, что кроме всего прочего, кроме могучего тела, он еще и обладает могучим разумом.

— Зачем она тебе? — Спросил мивар.

— Ну думаю я найду ей применение, — усмехнулся Сойвин, весь напряженный как струна. Он ждал, что Хишен вот-вот выхватит свой любимый топор. Кроме того, краем глаза он заметил, что верный пес вожака — Манкруд уже переместился ему за спину. Молодой человек еле сдерживался от того чтобы не положить ладони на рукояти своих мечей, но это было бы уже откровенным вызовом. Он очень сожалел, что уже снял шлем.

— Что ж, ты в своем праве, — вроде бы с легкостью согласился Хишен. — Она твоя.

— Благодарю, мивар, — Сойвин приблизился к девушке и разбойник за ее спиной передал ему кожаный ремешок.

— Вот только ты лишаешь нас богатого выкупа, — сказал Хишен в спину молодого бриода.

Сойвин снова напрягся. Но когда он повернулся, его лицо уже улыбалось.

— Ну что ты, мивар. Заказывай любой выкуп. Половина как я понимаю моя. А пока я постараюсь сделать так, чтобы девица не скучала. Думаю, мысль о том что я развлекаюсь с его дочкой, заставит папу поторопиться с выкупом.

Хишен усмехнулся, почти искренне. Молодой щенок хитер.

— Конечно, половина твоя.

Но все-таки лысому разбойнику было не по душе, что у него увели из-под носа такую соблазнительную кралю. Он терпеть не мог когда у него ускользало из рук то что он уже уверенно считал своей собственностью. Но ничего, подумал он, я все равно получу ее. Терпение, терпение.

Хишен оглядел остальных пленников. Помощники купца, возничие, охранники, три женщины в годах для готовки и стирки, в общем ничего интересного.

— Раздеть всех и в подвалы, — приказал он. — Кроме этого, — он указал на Каншуви.

Это была обычная практика. Одежда стоила денег. Всех, кто не сможет предложить за себя выкуп, кто не представляет интереса для работорговцев, кого не выберут сами гроанбуржцы в качестве слуг и рабов, будут либо умерщвлены каким-нибудь ужасным способом, например скормлены бейхорам — жутким существам, которые слушались только Хишена, либо отпущены на свободу. В зависимости от настроения мивара.

— Ты…, — начал Хишен, обращаясь к купцу, но в этот момент на площади появился запыхавшийся разбойник в традиционных широких зеленых штанах и кожаной куртке. В руках он держал длинный лук.

Увидев его, мивар замолчал на полуслове и почему-то вспомнил про не сошедшийся пасьянс.

Прибежавший лучник прошел сквозь ряд пленников и приблизился к вожаку.

— Сюда едет карета судьи.

Некоторое время царила полная тишина.

— Сколько с ним людей? — Наконец просил Хишен.

Лучник пожал плечами.

— Нисколько. Кучер, карета с четверкой лошадей, всё.

Это было, мягко говоря, странно. Судейская карета, одна.

— Так, Манкруд, этих всех в подвал. Удвоить караулы на стенах. Всем разойтись.

Хишен почувствовал, что у него вспотели ладони. Он вытер их о штаны. Вокруг него началась суматоха. Пленников поднимали на ноги и толчками направляли в сторону Цитадели.

— Мертвых уберите, — прикрикнул Хишен. В этот момент он увидел удаляющихся Сойвина и дочь купца. На миг задумался, но махнул рукой и отвернулся. Не до них сейчас.

36

— Вот сюда, — сказал Сойвин, кивнув на деревянную одноэтажную избу. Он переложил мешок со снедью, который успел прихватить из захваченного обоза, в другую руку. Он был жутко голоден, в засаде ему пришлось сидеть со вчерашнего вечера. Костры они не разжигали и перебивались только полосками вяленного мяса.

Девушка сошла с дороги, прошла через калитку в маленький двор и направилась к крыльцу. Тайвире было очень страшно. Она не хотела думать об этом. Но отогнать эти мысли была не в состоянии. Неужели он будет насиловать ее прямо сейчас? Нет, двадцатипятилетняя купеческая дочка не была ни девственницей, ни ханжой, и уже давно знала что из себя представляют мужчины и для чего им нужны женщины, но то что с ней будет выделывать этот грязный разбойник пугало ее до глубины души.

— Входи, — подбодрил ее Сойвин, увидев что она замерла перед дверью.

Внутри было что-то вроде прихожей, которая вела в большую и единственную комнату, где был стол, кирпичная печь и сбитые из досок широкие нары.

Девушка замерла, переступив порог комнаты. Разбойник протиснулся внутрь, слегка толкнув ее. Он прошел к дальнему концу стола и, громко бряцая своими мечами и кинжалами, со вздохом опустился на табурет, поставил рядом мешок и, посмотрев на застывшую возле входа девушку, спросил:

— Боишься?

Девушка одарила его ледяным взглядом и ничего не ответила.

— Самое лучшее что ты сейчас можешь сделать это перестать изображать из себя гордую принцессу и вести себя разумно. — Сойвин прокашлялся и наклонился вперед, поставив локти на стол. — Есть несколько правил, которые тебе следует уяснить. Ты сейчас заложница, то есть по сути дела мешок с деньгами, из которых половина моя, четверть Головы и четверть всех остальных бродяг. Будь ты просто моей рабыней я был бы волен делать с тобой все что мне угодно: убить тебя, продать, отпустить. Но сейчас ты пленница, за которой я должен следить и с которой я могу развлекаться как мне захочется, при этом конечно не убивая и не калеча тебя, чтобы ты не потеряла своей товарной ценности. Теперь я хочу знать что из всего мною сказанного для тебя непонятно?

Тайвира молчала, ее сердце стремительно билось, потели ладони и она чувствовала слабость в коленях. Она была очень напугана. Но собирая волю в кулак, она продиралась сквозь вязкое облако страха, заставляя себя оставаться с высоко поднятой головой и достойно встретить все унижения и мучения.

— Мне не нравится твое молчание, — сообщил Сойвин. — Если я задаю тебе вопрос, тебе следует отвечать на него. Пусть это будет правило номер один для тебя. Если я снова спрошу тебя и не услышу ответа, я подойду и ударю тебя в живот. Я обещаю тебе это. И так, что-то тебе непонятно из того что я сказал выше?

Карие глаза Тайвиры смотрели на мужчину холодно и спокойно, хотя внутри её всю трясло.

Разбойник медленно встал с табурета и направился к своей пленнице. Он замер в метре перед ней. Девушка вся сжалась от ужаса, готовясь к неминуемым побоям.

— Я не хочу чтобы ты считала меня человеком, не выполняющим своих обещаний, — медленно проговорил Сойвин.

И ударил ее.

Тайвира ахнула и согнулась бы пополам, если бы разбойник не схватил ее за волосы левой рукой, оттянув ее голову назад. Правой он вытащил один из своих кинжалов и прижав девушку к косяку, приставил лезвие к ее шее.

— Неужели это так трудно? Я же попросил вести себя разумно, — с каким-то внутренним надрывом сказал он. — Правило номер один, я спрашиваю — ты отвечаешь. Я спрашиваю — ты отвечаешь.

Тайвира, задыхаясь от ужаса, втягивала в себя смесь запахов мужского пота, кожаной одежды, металла, земли и какой-то затхлости, и расширенными зрачками смотрела в зеленые глаза разбойника. И в этот миг, она могла бы поклясться, что видит там глухую, укрытую глубоко в душе боль и странный блеск, то ли от слез, то ли от какого-то нездорового возбуждения. Лезвие стало давить сильнее.

— Я поняла, — прошептала она.

Сойвин пристально смотрел на нее.

— Что ты поняла?

— Я поняла, что я пленница и что есть правила.

Разбойник отпустил ее и убрал кинжал в ножны. Девушка осталась стоять, прижавшись спиной к косяку. Она прижала ладонь к шее и пыталась успокоить дыхание.

Сойвин, бывший лейтенант королевского пограничного корпуса, медленно вернулся к столу. Сердце его бешено колотилось, руки дрожали. Он уперся ладонями в столешницу. Он очень надеялся, что она действительно поняла и тогда у нее будет больше шансов выжить в Гроанбурге до возвращения ее отца с выкупом.

— Ты не можешь начинать говорить первой, — глухо произнес Сойвин, — только после того как к тебе обратятся. Ты не можешь сидеть за одним столом со мной и с любым другим свободным жителем Гроанбурга. Не советую пытаться сбежать. Во-первых, из города тебе не выбраться и любой, кто встретит тебя, сделает с тобой все что угодно. Во-вторых, даже если бы ты каким-то чудом выбралась из города, вокруг в лесах наши люди. Тебя непременно поймают. И обязательно накажут, а также убьют несколько человек из твоего каравана, начнут с самых бесполезных для нас. Когда я буду уходить, я буду запирать тебя в подвале. Там сыро, холодно и полно маланутов. Когда я буду здесь, ты будешь готовить, стирать и убирать дом.

Он замолчал и устало опустился на лавку.

— Ты поэтому прикрывал меня в бою, чтобы я готовила тебе и стирала? — Спросила девушка, сама удивляясь как она смеет так говорить с ним. Но что-то в его взгляде, когда он приставил кинжал к ее шее, не давало ей покоя.

— Я прикрывал тебя, потому что я хотел чтобы ты осталась жива, — спокойно ответил Сойвин.

— Будешь меня трахать? — Задала она наконец мучивший ее вопрос, буквально вытолкнув из себя последнее слово.

Разбойник повернул голову и посмотрел на девушку. Зачем он пытается помочь ей? Он ведь твердо решил, что с прошлым покончено, покончено с глупым молодым лейтенантом Сойвином, не способным понять, что миром правят люди без чести и совести и только сила имеет значение. Тогда зачем, и почему именно ей? Были ведь и другие пленники, мужчины и женщины, обреченные на издевательства и смерть, ради которых он и палец о палец не ударил и не собирался этого делать. Только потому что она очень нравилась ему? Внешне. Ведь он не знает что она за человек, может быть она злобная коварная стерва. Он почувствовал влечение, взыграло либидо и вот он уже ищет пути сблизиться с ней. Как глупо и пошло. Ну так что, Сойвин, будешь ее трахать, спросил он себя. Но он знал что не будет. Он грабитель, убийца, подонок и ни в коем случае не собирался раскаиваться в этом или пытаться хоть как-то искупить это. Теперь он уже отлично знал что всем друг на друга наплевать в этом мире. Ну что ж прекрасно, ему тоже на все плевать, он будет жить ради себя и будет руководствоваться лишь своими желаниями. Она понравилась ему, стройная, кареглазая, с бархатной кожей и у него появилось желание помочь ей. Отлично. Он идет навстречу своему желанию. Но ему была противна мысль о сексуальном насилии над женщиной, для него это было омерзительно и недопустимо. Каким бы негодяем он не был. Замечательно. Он пойдет навстречу и этому.

И он коротко ответил:

— Нет.

Тайвира внимательно смотрела на молодого мужчину. Это простое и лаконичное «нет» почему-то прозвучало для нее очень убедительно. Он прикрыл ее в сражении, вытащил из лап Хишена и теперь отказывается от возможности воспользоваться плодами своих трудов. Но может она просто льстит себе, что если она просто не нравится ему внешне. Однако она достаточно знала мужчин и была уверена, что в своем стремлении удовлетворить свою похоть они не очень разборчивы, "к тому же", подумала она с некоторым легким раздражением, "не настолько уж я не привлекательна, чтобы мной побрезговал какой-то разбойник". Но тогда зачем он это делает, что, она должна поверить что он помогает ей из какого-то внутреннего благородства? Ну тогда почему именно ей, тут же возник вопрос, и внутренний голос тут же с готовностью предложил ответ: потому что она нравится ему. Это было глупо. Наверно.

— Его звали Самал, — сказала она. — Того парня из «Бонры», которого зарубил ваш главарь там на площади.

Сойвин выпрямился и повернулся лицом к девушке.

— Мне наплевать как его звали, — сказал он.

— Я знаю, — спокойно произнесла Тайвира. — Всем наплевать. Кроме его младшей сестры, оставшейся в Акануране. Больше у него никого не было из родных. Ее зовут Рута и она работает кухаркой в ресторане «Бриг».

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Самал, как и его сестра, тоже прекрасно умел готовить. Особенно ему удавались чёлики, знаешь такие кусочки говядины, обжаренные с гречкой в особом подливе.

— Он был твоим парнем?

Девушка отрицательно покачала головой, глядя Сойвину в глаза.

— Нет, он просто был человеком, которого я знала.

— Не пойму, ты что пытаешься вызвать у меня чувство вины? Напрасный труд.

Девушка оттолкнулась от косяка и начала приближаться к разбойнику.

— А меня зовут Тайвира. У меня есть отец Каншуви и старший брат Ролби, он служит в королевском военном флоте. Мне двадцатьпять лет, у меня есть любимая кобыла Канза. Мне подарил ее отец на двадцатилетие. Я очень люблю севелонские яблоки и тенгордские орехи. В детстве я упала с лошади и повредила спину, и потом очень долго висела на перекладине чтобы вытянуть позвоночник. У меня карие глаза, точь-в-точь как у моей матери. Она умерла от зеленой лихорадки. Я болела бузумом, но выжила, но иногда у меня сводит левую ногу судорогой. На столике возле моей постели стоит фарфоровая фигурка Святой Алоды. На левом плече у меня большой шрам, на меня напал шошиг. Я знаю что тебе наплевать, но я хочу чтобы ты знал все это, когда ваш главарь будет убивать меня на твоих глазах.

Девушка застыла перед разбойником, не отрывая взора от его зеленых глаз.

— Хорошо, — медленно произнес Сойвин, смотря на свою пленницу сверху вниз, — я постараюсь запомнить все что ты сказала.

После этого он отошел от девушки, чувствуя что внутри него разрастается тревога и смятение.

Сойвин подошел к стене, взял с полки широкое блюдо и поставил его на стол.

— Посмотрим чем вы питаетесь, — сказал он чтобы хоть что-то сказать и наклонился за мешком из обоза.

37

Карета остановилась. Элен Акари открыла глаза. Она немного задремала после последнего разговора с судьей. Чувствовала она себя уставшей. Тело затекло, постоянная тряска и неудобное положение не позволили хорошо отоспаться. Кроме того очень хотелось есть.

Она села, спустив ноги на пол.

— Приехали? — Спросила она, потирая заспанные глаза.

Судья отодвинул плотную темную занавеску и посмотрел в окно. В салон экипажа пролился утренний свет.

— Вроде да.

Он открыл дверцу и вышел наружу. Элен тут же подобралась. Она, конечно, помнила что ее вещи, в том числе и юнипад, в который был встроен пеленгатор, находились в ящике под скамейкой Мастона Лурга. Пеленгатор был отключен. За ненадобностью он был переведен в экономичный режим и включался только по специальной команде. Но судья не дал ей ни одного шанса. Он распахнул дверцу шире и глядя на девочку, сказал:

— Обувайся и выходи. Разомнешься немного.

Это прозвучало как приказ, но Элен не обратила на это особого внимания. Она надела свои астроботинки фирмы «Млечный путь» («Любое снаряжение для любых путешествий. Мы всегда с вами.», припомнила она девиз компании), скрепила липучки и вышла из кареты.

Действительно было приятно просто подвигаться, распрямиться и походить.

Они находились на широком тракте. Справа по движению кареты на дорогу наступал лес состоящий в основном из высоких деревьев с голыми стволами в две трети своей высоты и очень раскидистой кроной с длинными, узкими, красно-желтыми листьями в оставшейся верхней трети. Слева раскинулась открытая холмистая равнина, покрытая все той же красно-коричневой с золотыми прожилками травой и удивительными растениями, напоминающими раскрытые зонтики.

— Смотри, — сказал судья.

Элен поглядела в указанном направлении. От тракта прямо в лес сворачивала узкая неровная дорога. Там где она соединялась с основным трактом в землю был врыт столб, к которому была прибита некогда зеленая, а сейчас уже порядком выцветшая доска с еле читаемой надписью: «Гроанбургский хутор». Сверху столб был немного заострен и на верхушке торчал человеческий череп, глазницы которого были завязаны ветхой черной тряпицей.

— И что это значит?

— Ты о черепе?

— Да.

— Ну вроде что, мол, только слепой свернет на эту дорогу, а всякий кто видит и у кого есть хоть немного разума пройдет мимо.

— Возможно, господин инрэ, нам все-таки не следует ехать туда, — подал голос Галкут. Он по-прежнему сидел на козлах и хмуро глядел на уходящую в чащу дорогу.

— Что такое инрэ? — Тут же поинтересовалась девочка.

Судья, уже не удивляясь ее неосведомленности, объяснил:

— Это мой статус в обществе согласно Кво-перечню. Соответствует главному городскому судье без владения каким-нибудь титулом.

Элен улыбнулась.

— Очень интересно. Надо полагать в вашем обществе идет постоянная борьба за повышения статуса.

— Да уж, — неопределенно сказал Мастон Лург и обратился к своему слуге: — Надо заехать, Галкут. Все будет в порядке, не волнуйся.

Девочка обошла карету, чтобы увидеть помощника судьи первый раз при солнечном свете. Она беззастенчиво разглядывала высокого худого мужчину, сидевшего на козлах. На нем была клетчатая рубашка, широкие кожаные штаны и высокие сапоги. На вид ему было лет 35–37. Темные волосы, тонкие губы, загорелая уже изборожденная морщинами кожа, глубокие светло-голубые глаза. Галкуту стало неуютно под взглядом девочки.

— Боишься? — Спросила она.

Мужчина усмехнулся. Ему еще не доводилось иметь дело с такими странными детьми. Судья ему строго настрого наказал еще в Туиле, что с девчушкой надо вести себя исключительно вежливо и предупредительно.

— Есть немножко, госпожа, — ответил он.

Девочка внимательно разглядывала его ауру.

— Ты убийца? — Спросила она и Галкут вздрогнул.

— Элен, прекрати, — недовольно произнес судья. — Садись в карету, нам пора ехать.

Девочка, ничего не сказав, послушно вернулась в салон экипажа. Судья последовал за ней.

Галкут, думая о странном ребенке, развернул уже порядком уставших лошадей на дорогу, ведущую к Гроанбургу.

— Зачем ты задаешь такие вопросы? — Поинтересовался судья с раздражением в голосе.

Девочка пожала плечами.

— Просто хотела побольше узнать о нем.

— Хочешь попробовать использовать его?

— Что за ерунда? Просто хотела узнать немного побольше о человека, который водит меня на цепочке в туалет. Почему он вам служит?

Судья уже успокоился.

— Я спас его от виселицы.

— Трех разбойников вы спасли от костра, Галкута от виселицы, вы прямо само милосердие.

— Ни ерничай.

— Вы тоже. Вы просто хотели использовать их. Так что, он убийца?

Судья нехорошо улыбнулся.

— Убийца. Он убил ребенка.

Элен пристально и снова испуганно глядела на него. Лург усмехнулся.

— Ты же видишь, что я не лгу. — Это был не вопрос, а утверждение. И она действительно видела.

А еще она удивлялась себе. Она понимала, что вела себя невежливо с Галкутом, даже наверно грубо. Девочка и не представляла, что может позволить себе такое. Вот уж действительно с волками жить по-волчьи выть, подумала она. Хотя в ее мировоззрении подобное не могло служить оправданием. Но эти люди ей не нравились, они вызывали у нее чувство близкое к отвращению и что-то внутри нее изо всех сил старалось поквитаться с ними и это конечно прорывалось наружу. Она отдавала себе в этом отчет, но, впрочем, оставаясь семилетним ребенком, не особенно анализировала свое поведение, а действовала согласно своим эмоциям.

Они ехали еще примерно три четверти часа. Дорога была вся в ухабах и рытвинах, при этом весьма извилистая. Галкуту пришлось нелегко, управляя таким большим экипажем, ветви деревьев и кустарников то и дело скребли и царапали по карете.

Экипаж остановился и пассажиры вышли наружу. Они находились на опушке леса. Перед ними раскинулась ровная поверхность, лишенная всякой растительности, судя по всему, землю специально выжгли и расчистили. За пустошью впереди, метрах в двухстах, возвышалась деревянная стена, окружающая Гроанбург. К большим бревенчатым воротам вела едва заметная утоптанная дорожка. Над стеной виднелись конусовидные башенки. Створки ворот в данный момент были распахнуты.

Галкут спустился с козел и присоединился к судье и девочке.

— Позаботься о лошадях, — приказал Мастон Лург. — Распряги этих, тебе приведут свежих. Сам тоже поешь и поспи. Мы скоро вернемся.

Судья шагнул вперед.

— Идем, Элен, — позвал он.

Девочка осталась на месте. Мастон Лург прошел еще несколько метров, прежде чем понял, что идет один.

— В чем дело? — Спросил он, повернувшись.

Элен пожала плечами.

— А что мне там делать? Я лучше здесь останусь.

— Тебя там накормят и напоят. — Проявляя терпение, проговорил судья. — Ты же высказывала такое пожелание.

— Я лучше останусь здесь, — упрямо повторила девочка.

— Хватит, ты идешь со мной. Я не собираюсь выпускать тебя из виду. Или опять надеть на тебя поводок?

Элен почувствовала на себя взгляд Галкута.

— Успокойся, — сказал судья. — Они не причинят нам вреда. Неужели ты думаешь, я пошел бы туда, если бы не был в этом уверен.

— То что вы в этом уверены еще не означает что так оно и будет, — дерзко возразила Элен.

Мастон Лург вздохнул.

— Я не буду с тобой спорить. Давай руку, мы идем туда. Всё.

Элен, понимая, что упорствовать бессмысленно, нехотя пошла вперед. Протянутую руку судьи она проигнорировала. Мастон Лург некоторое время смотрел на девочку, затем оглянувшись и убедившись, что Галкут занимается лошадьми, последовал за ребенком.

Чем ближе становились ворота Гроанбурга, тем тревожнее делалось на душе у дочери Валентина Акари. Зачем они вообще идут сюда? Прямо в логово этих разбойников. Правда всю информацию о них она получила только от судьи, но она ведь видела, что он говорит правду, по крайней мере он сам верит что это правда. Так зачем же они идут туда? Только чтобы поесть и передохнуть? Это было сомнительно. Судье что-то нужно от жителей разбойничьего города. И вдруг Элен поняла. Он хочет продать ее им. Ледяная тьма страха накрыла ее душу.

Резко развернувшись, она посмотрела в глаза своему похитителю.

— Зачем вы ведете меня туда? — Спросила она и голос ее дрожал от страха и гнева.

От нее не укрылось, что судья несколько растерялся.

— Ты поешь, отдохнешь, — ответил он.

— А вы?

— Ну и я тоже. Что опять такое?

— Просто скажите, что вы не хотите продать меня им.

На лице Лурга отразилось понимание. Он усмехнулся.

— Ясно. До чего же здорово вот так просто добираться до правды. Я не собираюсь продавать тебя им. Успокоилась?

Элен видела что он не лжет, но все равно до конца ему не верила. Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Наконец судья сказал:

— Я предлагаю выдать тебя за мою племянницу. Благо на Шатгалле ты единственная способна видеть правду.

Он критически оглядел ребенка.

Большие, невероятно яркие, синие глаза. Коротко остриженные, абсолютно черные волосы. Странные высокие темно-коричневые ботинки без шнурков, но с какими-то выпуклыми полосками. Черные облегающие брючки, заправленные в ботинки, белоснежная кофточка с высоким воротником и приталенная по фигуре короткая синяя куртка, так удачно подходившая к цвету глаз хозяйки. При этом вся одежда выглядела удивительно чистой и свежей, как будто девочка не провела в ней уже порядка тридцати часов, а ведь она и спала в этой одежде, но никаких следов помятости, ничего подобного.

Мягко говоря, ребенок выглядел немного необычно для их королевства, судья это прекрасно понимал. И снова его охватила неуверенность, что, если она действительно из далекой могущественной страны и ее ищут соплеменники. Ладно, не важно, решил Лург, скоро он избавиться от нее и эта уже будет проблема верховного претора.

— Пожалуй, лучше если ты будешь моей двоюродной племянницей, — пробормотал судья, — а то ты несколько странновато выглядишь. Надо бы тебе одежду нормальную найти.

— Я против, меня вполне устраивает моя, — твердо произнесла девочка.

— Хорошо-хорошо, — отступился судья. — Теперь мы можем идти?

Элен ничего не ответив, развернулась и пошла к воротам. Мастон Лург последовал за ней. Он еще до конца не определился с той суммой, которую он попросит у главы Судебной палаты за этого необычного ребенка. Но явно это будет очень большая сумма, такая что согревает душу и веселит сердце. Очень большая, способной в полной мере вознаградить его за все хлопоты с этой неугомонной девчонкой.

Перед воротами они остановились. Стена, сложенная из бревен, достигала метров шести в высоту. Элен, задрав голову, смотрела наверх. Никто не выглядывал ни из башенок, две из которых находились непосредственно над воротами, ни из-за стены.

— И что теперь? — Поинтересовалась девочка. — Будем кричать?

За проемом ворот виднелись деревянные дома, редкие деревья, какие-то сараи и хозяйственные постройки.

— В этом нет необходимости.

— А как же они узнают что мы здесь?

— Они знают, — уверенно произнес Мастон Лург. — Еще когда мы только подъезжали к развилке, Хишен уже знал о нас.

Из-за стен появились вооруженные мужчины.

— Я только прошу тебя без всяких фокусов, — быстро проговорил судья. — Будь тише воды, ниже травы.

— Вы же сказали что мы в безопасности.

— Если ты будешь помалкивать, то да.

К ним приближался белокурый гигант. Сопровождавшие его люди отстали от него, они держали в руках луки с наложенными на них стрелами и цепко смотрели на незваных гостей.

Гигант остановился в трех метрах от Мастона Лурга и Элен. Внимательно осмотрел их обоих. Его глаза задержались на девочке. Большие ярко-синие глаза ребенка отважно встретили его взгляд. Наконец гигант посмотрел на Лурга.

— Приветствую вас, господин судья, — сухо проговорил разбойник.

— Привет, Манкруд, — ответил Мастон Лург. — Мне нужно встретиться с миваром.

— А нужно ли это мивару, — не очень дружелюбно откликнулся белокурый гигант.

— Ну, я думаю не тебе это решать.

Манкруд не спешил соглашаться. Он посмотрел за спины незваных гостей.

— А там кто?

— Разве непонятно? Мой кучер. Я хочу чтобы вы привели ему четырех, хороших, свежих лошадей. А моих можете забрать.

Манкруд ничего не ответил, развернулся и зашагал в глубь города.

— Идем, — тихо сказал судья и последовал за разбойником. Элен поспешила за ними. Она прекрасно понимала, что сейчас ей следует держаться поближе к судье. Она чувствовала на себе взгляды лучников. Но впрочем когда она решилась посмотреть на них, то увидела в их аурах не злобу или ненависть, а обычное человеческое любопытство.

Они шли по просторной грунтовой улице, мимо сколоченных из досок деревянных домов, прижатых один к другому. Элен искренне подивилась тому, что некоторые из домов были неаккуратно покрашены в синий, зеленый, белый и красный цвета и даже украшены искусной резьбой. Неужели разбойники озаботились какими-то чувством эстетики? Впрочем, там где дома не примыкали друг к другу, она видела за ними небольшие дворики, сараи, ограды из досок, какие-то темные покосившиеся срубы. Пару раз им встретились не слишком радостные и даже изможденные женщины в косынках и серых унылых одеждах, определенно не претендующих на какую-то изысканность и красоту. Она задавалась вопросом, почему разбойники воруют, грабят и живут как самые бедные крестьяне. Зачем им все это?

Она тихо обратилась с этими вопросами к судье. Тот усмехнулся.

— Ты не права, — также тихо ответил он. — Он не живут как бедные крестьяне. Напротив, они презирают крестьян. Они ничего не выращивают, у них нет огородов, скотины и прочее. Ну за редким исключением тех, кто чересчур уж одомашнился и пустил корни. Всё что им нужно и всё что они не смогли добыть силой, они покупают. Либо сами ездят в ближайшие города и деревни, либо, что бывает чаще, им привозят прямо сюда. Жадные торговцы ничего не боятся и дерут с них втридорога. Многие из разбойников копят большие суммы и уезжают в столицу и другие крупные города, особенно портовые, чтобы ярко и оглушительно всё прокутить там. Некоторые копят, чтобы уехать и изменить свою жизнь навсегда. Но таких немного. А некоторые заводят семьи прямо здесь. В любом случае с деньгами везде хорошо. Для них это основная и наверно единственная истина. Так что на самом деле их жизнь привлекательна и заманчива. Ну разве не здорово целыми днями бездельничать, пить сладкие вина, есть хорошее мясо, играть в азартные игры, развлекаться как хочется, петь, танцевать, забавляться с … э-ээ, — судья хотел сказать "с женщинами", но в последний момент остановил себя, ведь он всё же беседовал с маленькими ребенком, — в общем забавляться с другими людьми? Ну разве это не прелестно? Абсолютная свобода, никакой ответственности. Никаких терзаний о прошлом, никаких переживаний о будущем. Как там у Эрзама: укоров совести не знают, призраков и нежити не страшатся, боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой не обольщаются. Люди одного дня. Самые счастливые люди. Разве это не прекрасно?

Судья с усмешкой смотрел на нее. Элен не поняла смысла этой насмешки.

— Это ужасно, — проговорила девочка.

— Ну всё зависти от точки зрения. А вообще люди как люди, что с них возьмешь.

Элен посмотрела на судью, но тот уже глядел вперед. Пройдя мимо двух деревянных башенок, они вышли на центральную площадь городка. Перед ними возвышалось мощное трапециевидное довольно высокое здание из красного кирпича.

— Они называют это Цитаделью, — тихо сказал судья.

— Небольшой город, — автоматически перевела девочка, она произнесла это почти шепотом.

Окна как таковые в здание отсутствовали, в верхней части имелись только узкие вертикальные прорези. Плоскую крышу окружало ограждение из мощных кирпичных зубцов, из-за которых наверно было удобно стрелять из луков.

Внизу имелся центральный вход с трехступенчатым крыльцом и солидным внушительным металлическим козырьком.

От взгляда судьи не укрылся ряд телег, кибиток и сваленных в кучу каких-то мешков и сундуков, стоявших на западной стороне площади.

Элен замерла на миг, увидев на земле пылающую ауру пролитой крови. Об этой своей особенности она узнала не так давно, около года назад. Тогда папа пьяный заявился домой, пытался сделать ей салат на завтра и сильно порезал ладонь. Утром, проснувшись и придя на кухню, она увидела пылающие сгустки алого тумана на полу и столе. Конечно, она не поняла что это такое и побежала за папой. Тот долго отнекивался, но девочка не сдавалась и, в конце концов, Валентин Акари во всем признался, кроме одного, почему он, человек в общем-то непьющий, был вчера так решительно пьян.

Аура на земле горела ярко-алым цветом, это говорило о том, что кровопролитие случилось совсем недавно. Причем, и Элен не сомневалась в этом, кровь была человеческая. У нее была своя аура неповторимого глубокого красно-алого оттенка с чуть голубоватым свечением.

Элен очнулась от печального зрелища и поспешила за судьей.

Они поднялись по ступенькам и вошли в громадную комнату. На длинном П-образном столе стояло несколько горевших свечей и круглых стеклянных ламп, внутри которых пылали какие-то шарики. Вокруг стола расположились лавки и табуреты.

Подрагивающий свет бросал нервные тени на высокие стены, на которых висели головы зверей, щиты, мечи и гобелены с изображениями охотничьих сцен и битв.

За столом сидел лысый, широкоплечий мужчина. Перед ним лежали топор и сабля в ножнах.

Элен с содроганием увидела на топоре ту же обличающую ауру, что и во дворе.

Мастон Лург и идущая чуть сзади девочка приблизились к центральной части стола. Белокурый сопровождающий остался где-то возле входа.

— Привет, Хишен, — сказал Лург и без приглашения по-свойски сел на табурет.

— Привет и тебе, судейский, — неторопливо ответил мивар.

Они смотрели друг другу в глаза и словно какой-то безмолвный диалог происходил между ними.

— Моя племянница, Элен, — представил свою маленькую спутницу Мастон Лург.

Цепкий тяжелый взгляд главаря разбойников впился в девочку. Элен Акари стояла, опустив глаза. Она была напугана. Единожды посмотрев на ауру Хишена, она пришла в ужас и почувствовала слабость в коленках. Без всяких иносказаний, этот человек был чудовищем. Огромные, отвратительные, грязные жгуты пронзали его эфирное тело. В нем пульсировали омерзительные фонтаны совершенно дикой хищной жестокости, замешанной на властолюбии и похоти, и при этом с четкими оттенками жуткого равнодущного хладнокровия. Элен конечно не могла дать четкое словесное определение человека по виду его ауры, хотя она уже точно знала, что означают многие фигуры, цвета и оттенки, но ощущение, возникающее в душе девочки при виде той или иной ауры, всегда было довольно определенным. И она на сто процентов доверяла этому ощущению. От взгляда на ауру Хишена ей стало противно. Словно она увидела нечто гадкое, омерзительное, непристойное, зловонное и в тоже время удивительно сильное и могучее.

Мивар долго разглядывал ребенка, который так и не посмел поднять на него глаза.

— Племянница говоришь? — Произнес он наконец.

— Ну да. — Лург сделал паузу и добавил. — Двоюродная.

— Что ж, привет Элен, — сказал Хишен и даже улыбнулся.

Однако ребенок никак не отреагировал на его приветствие. Элен не могла найти в себе сил встретиться глазами с этим человеком и тем более поздороваться с ним.

Неловкую паузу прервал судья:

— Послушай, Хишен, мне надо бы переговорить с тобой о том о сем. Нельзя ли чтобы кто-нибудь присмотрел пока за моей племянницей. Накормил бы ее, напоил, проследил чтобы все с ней было в порядке. И чтобы не выпускал ее из поля зрения. Очень я о ней беспокоюсь.

Хишен молчал, вроде как обдумывая просьбу судьи.

— Кто-нибудь более-менее адекватный, — добавил Мастон Лург и дальше про себя: «Если ты знаешь такое слово, ублюдок».

Судья не любил мивара. Лысый разбойник очень раздражал его своей безграничной самоуверенностью и наглостью.

Но Хишен ничего больше не спросил и сказал, обращаясь к Манкруду:

— Пусть позовут Сойвина с его новой подружкой.

Белокурый гигант вышел.

— Бывший первый помощник командира гарнизона в Сейвории тебя устроит? — Поинтересовался Хишен.

— Пограничник? — Удивился Мастон Лург. — Однако, какие люди у тебя на службе.

— Лучшие.

— И как он у вас оказался?

— Осторожнее, судейский. У нас таких вопросов не любят.

— Понимаю, — примирительно проговорил Лург.

— Убил там кого-то, — буднично сказал Хишен.

— Ясно, — коротко ответил судья, желая прекратить этот разговор.

Мивар кажется понял, что при девочке судья не намерен вести более откровенную беседу, а потому тоже ничего не говорил, ожидая прихода молодого бриода.

В залу вошел Манкруд и коротко кивнул своему господину.

Через некоторое время входная дверь снова открылась и Элен, обернувшись на звук, увидела молодого, темноволосого человека. За ним в помещение вошла девушка в изящном, облегающим ее стройную фигуру костюме для верховой езды.

— Подойди сюда, — сделав жест рукой, позвал Хишен.

Сойвин и Тайвира приблизились. Молодой мужчина уже успел снять свои доспехи, поддоспешную куртку и вязанную шапочку, оставшись, в облегающих брюках, высоких сапогах и темном, длинном, приталенном камзол. Однако все его оружие, два кинжала и два меча по-прежнему были с ним. Выглядел он внушительно, но переливы его ауры вызвали у девочки облегчение, ничего похожего на ужасные жгуты и образования главаря разбойников она не увидела.

— Сойвин, у нас как видишь весьма высокие гости, — насмешливо сказал Хишен, — и вот тебе выпала честь на некоторое время составить компанию племяннице судьи. Ее зовут Элен. Элен это Сойвин, один из лучших моих людей. — И затем он обратился к Мастону Лургу: — Вы удовлетворены, инрэ?

Судья оглядел молодого бриода и ответил:

— Вполне.

Хишен посмотрел на Сойвина.

— Вопросы?

— Я не очень понял, что от меня требуется?

Мивар усмехнулся.

— Ничего сложного от тебя не требуется. Заберешь ребенка на час-два, отведешь в свой дом, напоишь, накормишь, уложишь спать, почитаешь сказку, в общем сделаешь все чтобы малая отдохнула. Кроме этого ты не будешь спускать с нее глаз. Ты должен вернуть ее любимому дядюшке в целости и сохранности. Думаю, твоя новая подружка окажет тебе посильную помощь. Еще вопросы?

Сойвин отрицательно покачал головой.

— Тогда ступай.

Они втроем вышли из Цитадели. Сойвин усмехнулся. Несколько часов назад он был совершенно один, а теперь вот справа от него симпатичная девушка, а слева ребенок. Прямо отец семейства.

Они пересекли площадь и дальше пошли по неровным улицам между бревенчатыми домами. Все трое молчали.

Впереди, возле ограды из двух параллельных земле брусьев стояла длинная лавка, на которой расположилась компания ребятишек, полдюжины мальчиков и пара девочек. Средний возраст компании был лет девять-десять. Все они с праздным интересом наблюдали за приближающейся троицей. Особенное внимание дети, конечно, уделили синеглазой девочке с короткой стрижкой и в странной одежде. Когда Сойвин и его спутницы приблизились, самый высокий и самый старший мальчик с длинными светлыми волосами, одетый в красивую темную тунику, расшитую серебром, насмешливо крикнул:

— Эй, морковь, где такие ботинки отхватила? Их что топором делали?

Элен остановилась и повернулась лицом к компании. Ее большие синие глаза спокойно встретились с зелеными глазами насмешника.

Сойвин и Тайвира по инерции прошли чуть вперед, затем тоже остановились и повернулись.

— За эти ботинки мой папа отдал восемь золотых монет, — сказала девочка. — Если у тебя когда-нибудь будут такие деньги, приходи, я скажу тебе где ты можешь купить такие же.

Мальчишка почувствовал себя задетым. Улыбка сползла с его губ. Он сделал шаг вперед и с явной угрозой в голосе произнес:

— Ты чего, мелкая, выпендриваешься?!

Сойвин решил, что нужно осадить пацана и уже подался вперед, но Элен, заметив его движение краем глаза, не поворачивая головы, сделала почти царственный жест левой рукой однозначно говоривший: «Не вмешивайся».

Молодой бриод улыбнулся про себя, но послушно замер, не сказав ни слова.

— Да по-моему это ты выпендриваешься перед своими друзьями и двумя этими девочками, — с вызовом произнесла Элен.

Она была раздражена. И понимала это, и в глубине души даже осознавала причину: ее очень сильно напугал главарь разбойников. И этот неуправляемый страх нервировал ее, досаждал ей. Но, впрочем, она конечно не предавалась столь тщательному анализу своего состояния. Просто она была немного не в духе. Кроме всего прочего она жутко хотела есть.

Мальчуган усмехнулся.

— Значит ты еще и тявкаешь. Тебя за что обстригли-то? Ты вообще пацан или девчонка?

— А ты? — Насмешливо ответила Элен.

Улыбка в очередной раз покинула лицо вожака компании и он решительно шагнул к нахальной мелюзге, протягивая вперед руку.

Элен точным ударом правой ладошки отбила руку нападающего в сторону.

— Мой учитель говорит, что не стоит вступать в битву, в которой у тебя нет шанса победить, — с расстановкой сказала она.

Мальчишка замер. Что-то в словах странной девочки или в ее интонации заставило его задуматься.

— О чем это ты? — Спросил он с фальшивым презрением в голосе.

— Если ты побьешь меня, маленькую девчонку, которая младше тебя года на три, ничего кроме позора ты не получишь. Я не думаю, что в Гроанбурге считается честью побить того, кто намного слабее и младше тебя. Ну а если вдруг случится так, что я сумею повалить тебя на землю, ты будешь вдвойне опозорен. С тобой справилась малявка. Так стоит ли тебе вступать в сражение, в котором ты в любом случае проиграешь? — Большие, красивые, ярко-синие глаза девочки смотрели прямо в зеленые глаза мальчишки.

Он стоял и не знал, как ему поступить. Он признал правоту незнакомки, но и отступать ему казалось непозволительным. Его друзья и подруги следили за ним.

— Оставь ее в покое, парень, — с усмешкой проговорил Сойвин. — Эта девчонка тебе не по зубам.

Мальчишка взглянул как бы с неудовольствием на бриода, но на самом деле он был рад, что у него появился повод отступить, сохранив свое достоинство. Он отвернулся и направился к своим товарищам.

Однако Элен не двигалась с места и пристально смотрела на мальчика. Сойвин понял, что она намерена продолжить разговор. Он подошел к ребенку и, попытавшись взять его за руку, сказал:

— Идем.

Девочка отдернула свою ладошку, посмотрела на бриода взглядом, которого тот не понял, засунула руки в карманы своей синей куртки и пошла в направлении, в котором они шли прежде, чем им помешали.

Сойвин последовал за ней, догнал ее и пошел рядом. Он, конечно же проконтролировал, что Тайвира идет за ними.

— Ты смелая девочка, — сказал Сойвин.

— Нет, я не смелая. Если бы я была по настоящему смелой, я бы сказала вашему главарю все что думаю о нем.

Молодой бриод покосился на нее и ничего не ответил. Оставшийся путь до его дома они прошли молча.

В жилище Сойвина было светло и тихо. Все ставни и двери распахнуты, так что слабый теплый ветер вольготно прохаживался по помещениям комнаты, прихожей и крыльца. Приятно пахло нагретым деревом и свежей выпечкой. Обстановка в доме была весьма простой и практичной. Длинный стол у окна, два табурета и лавка, с другой стороны кирпичная печь, за столом, у стены, противоположной входу, высокие широкие нары.

— Проходи, садись, — сказал бриод, указывая на табурет у дальнего конца стола.

Девочка заняла указное место. Мужчина сел напротив нее и расположил по удобней свой пояс и оба меча. Тайвира опустилась на корточки возле печки.

В центре стола стояло широкое блюдо с пышными свежими лепешками, испускающими такой дивный аромат, что у девочки почти закружилась голова.

Сойвин некоторое время разглядывал свою юную гостью.

— Угощайся, — сказал он, наклонился вперед и пододвинул блюдо в сторону ребенка. — Что ты будешь пить? У меня только дрянное вино и вода.

— Спасибо, я ничего не буду, — сухо ответила девочка, буквально задавив острое чувство голода внутри себя.

— Почему? — Удивился разбойник. — Разве ты не хочешь есть? Я думал вы с дороги.

Элен молчала. Она не была уверена, что правильно себя ведет, но после некоторого размышления все же решила не отступать.

— Я хочу есть, но не буду, — сказала она.

Брови Сойвина поднялись вверх. Уперев локти в стол и сцепив ладони, он спросил:

— И как это понимать?

Элен отвернулась от него и посмотрела в окно. Там был маленький дворик с чуркой, в которую был воткнут топор, пустынная улица и напротив такой же неказистый бревенчатый дом и такой же унылый двор. Она снова посмотрела мужчине в глаза.

— Я не хочу есть в доме разбойника, — сказала она. — В доме человека, который грабит и возможно убивает других людей.

У девочки снова возникли сомнения, правильно ли она поступает, оскорбляя хозяина дома, в который ее пригласили. Но нет, не пригласили, привели. И это не оскорбление, это правда. И папа, несомненно, не стал бы якшаться с таким как этот Сойвин.

— Ты не любишь разбойников? — Насмешливо спросил молодой человек, делая вид, что слова ребенка нисколько его не задели.

— Не люблю. Они как паразиты. Сами ни на что не способны и кормятся тем что смогут забрать у нормальных людей.

— Вот как. — На губах Сойвина все еще играла насмешка, но внутри он уже начал напрягаться. — А может они просто гораздо храбрей и бесстрашней тех кого ты называешь нормальными и потому и живут такой вольной и свободной жизнью, а не корпят в каких-нибудь мастерских и не горбатятся на полях?

— Нет, дело не в этом, — спокойно возразила девочка. — В разбойниках нет никакого бесстрашия и уж тем более они и понятия не имеют о настоящей свободе.

— Неужели? — Сойвин больше не улыбался и даже сам того не заметив, он уже воспринимал странного ребенка как равного. — Ты хочешь сказать что мы трусливые?

Элен пожала плечами.

— Ваша смелость это отчаяние людей, которым некуда отступать и наверно нечего терять. Вы знаете что если не пойдете грабить, то вымрите, ибо больше вы не на что не способны. Да и в чем ваша храбрость? Нападать многолюдной шайкой на путников и купцов, на мирных крестьян и горожан.

— Ты ошибаешься, купеческие караваны неплохо охраняются.

— Неужели?! — Элен почувствовала что ее охватывает негодование. — Ну и что. Вы устраиваете какие-нибудь засады и ловушки, расстреливаете караван из луков или что-нибудь еще. А вот если бы сюда прибыли регулярные армейские части, настоящие тренированные солдаты, вы бы поджали хвосты и скорее всего удрали бы в лес. И жили бы там в землянках и шалашах.

Глаза девочки пылали, щеки порозовели.

— Любой из тех, кто работает в мастерских или на полях достойнее, смелее и свободнее вас. Вы просто хищные животные. Поедаете, грабите, убиваете тех, кто слабее вас, затравленно убегаете от сильных и называть это свободой просто смешно. Вы служите своим кровожадным главарям, приносите им свою добычу. Вы думаете, что если вы до поры до времени берете что хотите, делаете что хотите, причиняя боль и страдания другим, вы свободны? Да вы самые жалкие из рабов. Как это можно, я не понимаю. Получается что вот вы сильные, здоровые, решительные люди на самом деле полные ничтожества, не способные прокормить себя не каким честным трудом, ни умственным, ни физическим. Как самые настоящие паразиты. Присасываетесь к нормальным людям и сосете их кровь и силы, пока они не раздавят вас.

Элен замолчала. Ей надо было отдышаться. В комнате царило полное молчание. Сойвин и Тайвира удивленно глядели на нее и казалось ждали продолжения. Но девочка чувствовала себя опустошенной, голодной и усталой, и вообще подумала, что она зря начала этот разговор. Она просто выплеснула свое раздражение и гнев, к которым конечно примешивалась досада от того что последнее время у нее ничего не получается как ей хочется.

Она снова отвернулась в окно и на это раз надолго.

Когда она опять посмотрела на хозяина дома, тот по-прежнему пристально глядел на нее. Элен почувствовала себя неуютно. Не то чтобы до этого она была совсем расслабленной, но теперь ей стало как-то совсем не по себе.

— А почему ваша супруга сидит там в уголке? — Спросила она, чтобы нарушить молчание, в котором как ей казалось потихоньку скапливается напряжение.

— Это не супруга. Это моя рабыня. Ей не положено сидеть со мной за одним столом. — Совершенно спокойно ответил Сойвин. Однако его спокойствие было внешним. Слова ребенка все-таки задели его.

Элен посмотрела на девушку, затем снова на Сойвина. В глазах девочки читалось недоумение.

В этот момент Тайвира поднялась с корточек, подошла к столу и села на лавку. Девушка пододвинула блюдо еще ближе к Элен.

— Поешь, пожалуйста, — чуть улыбнувшись попросила дочь купца. — Это никак не уронит твою честь. Эти лепешки из каравана, в котором я ехала. Их испек сегодня рано утром наш повар. Мой отец владел этим караваном, так что в некоторой степени я хозяйка этих лепешек. Я угощаю тебя. Ешь, пожалуйста.

Элен некоторое время сидела не шевелясь, но ее рот наполнялся слюной, а впавший живо и слышать больше не хотел об отказе.

— Как вас зовут? — Спросила девочка.

— Тайвира, — ответила девушка.

— Спасибо вам большое, Тайвира. Я действительно очень хочу есть.

Элен взяла лепешку обеими руками и с невыразимым удовольствием впилась в нее зубами.

Сойвин молча сидел и его кажется вполне устраивало что о нем забыли, отодвинули на второй план. Легкая улыбка осветила его лицо, когда он наблюдал как маленькая девочка утоляет первый голод. Он понимал что неожиданно может кто-нибудь зайти или увидеть через окно, что недавно обретенная им рабыня вольготно сидит с ним за одним столом. И конечно об этом тут же узнает Хишен. Но он продолжал сидеть, молчать и глядеть на синеглазую девочку с короткими черными волосами.

Он конечно мог бы спросить у ней почему ее дядя, насколько он понял по знакам на его камзоле он не рядовой служащий Палаты, а главный судья целого города, так запросто является в гости к Хишену как будто они давние приятели. Что может связывать жестокого кровожадного до безумия бандита и высокопоставленного чиновника могущественной организации, чьей основной задачей было искоренение преступности в королевстве? А еще он мог бы рассказать о несправедливости жизни и превратностях судьбы. Как в Сейвории он узнал, что командир его заставы продает варварам рабов и оружие. Сойвин, молодой, неопытный, мечтавший о кораблях с парусами из дальних южных морей, о походах и подвигах, конечно не мог закрыть на это глаза. В результате интриги, коварство, смерть одного из пограничников. Сойвина обвинили в убийстве, его собрались схватить и казнить. И он не то что рассказывать, но даже вспоминать не хотел, как он сражался со своими товарищами, как он бежал через леса, горы и долины. Он почти не спал, не ел, не мылся, он не расставался с мечами, второй меч принадлежал тому в чьем убийстве его обвинили, так получилось, что он оказался у него. Сойвин боялся каждого шороха и тени. Его преследовали, его загоняли, ему расставляли ловушки. Пограничники прекрасные воины и опытные следопыты. Их пыл отомстить оборотню, который предал их и убил их товарища, не угасал. Они травили его как зверя. Но в каждой стычке Сойвину удавалось выжить и, в конце концов, он сумел скрыться от них. Да, он мог бы рассказать об этом. Но зачем? Этот наивный ребенок пока еще живет в мире где зло и добро разделяет четкая, очевидная граница, и для девочки есть только те кто по ту или по эту сторону этой границы, злодеи и нормальные люди. И это наверно правильно, жаль только что вот когда-нибудь ее наивность будет непременно разрушена реальностью этого мира. Но может быть он не прав? Когда пограничники потеряли его след, за Сойвина взялись охотники за головами из Судебной Палаты. Это было невыносимо. Его портреты, расклеенные по всему королевству, огромная награда за его поимку. Он боялся каждого человека, он нигде не мог найти убежище. И в конце концов оказался в Гроанбурге, где он впервые за долгое время почувствовал себя в относительной безопасности. Но может следовало идти дальше, бежать в Сайтону? Однако за стенами Гроанбурга за его головой по-прежнему охотились. Хотя, конечно, сейчас уже не с тем пылом, а просто по инерции, потому что его дело так и не закрыли и где-то еще пылятся его портреты, чудовищная, прекрасно отлаженная машина Палаты исправно работала. И любой патруль, любой гвардеец, любой житель страны может узнать его и захотеть разжиться легкими деньгами.

Не важно. Сойвин вернулся к действительности. Его юная гостья доедала уже третью лепешку. Пожалуй ей нужно попить.

Молодой человек, бряцая своими многочисленными клинками, поднялся на ноги. Элен и Тайвира тут же замерли и с опаской воззрились на него.

— Пойду, принесу воды, — сказал Сойвин и вышел из комнаты.

Девочка немного подождала, прислушиваясь к шагам, затем спрыгнула со стула, схватила девушку за руку, и вплотную приблизившись к дочери купца, зашептала ей на ухо.

— Тайвира, если вы однажды встретитесь с большим металлическим псом, пожалуйста скажите ему, что Элен Акари, это я, передаю ему, что меня везут в Акануран к верховному претору королевства. В целом мне ничего не грозит, они хотят использовать мои способности, но я очень жду его.

Девочка отпрянула от светловолосой головы Тайвиры и посмотрела ей в глаза. Как Элен и ожидала, она увидела в них недоумение и замешательство.

— Металлический пес? — Тихо спросила девушка.

— Да, — также тихо ответила девочка. — Он полностью из металла, но он живой, разговаривает и умеет улыбаться. Его зовут Кит. Если ты его увидишь, сразу узнаешь. Ни в коем случае не бойся его. Он очень добрый, он мой друг. Прошу тебя, передай ему мои слова, если сможешь.

— Ты рассказываешь невероятные вещи, — улыбнулась девушка. — Я ведь дочь купца и видела многие удивительные вещи, но вот живых собак из металла не встречала.

Элен внимательно посмотрела на нее, о чем-то задумавшись.

— Тайвира, я правильно понимаю, вы пленница? — Спросила девочка.

Девушка утвердительно кивнула.

— Наш караван захватили сегодня утром. Охранников почти всех убили, остальные, насколько я поняла, где-то здесь в подвалах. Хишен хочет отпустить моего отца, чтобы он принес выкуп за меня и …, — девушка споткнулась, честно говоря, она не знала как поступит ее отец, — и за остальных, — закончила она.

— Если встретишь Кита, — сказала девочка, — я хочу чтобы вы передали ему, что я прошу его помочь тебе и остальным пленникам. Хорошо?

— Хорошо, — не очень уверенно проговорила девушка.

— И еще, скажите ему, пожалуйста «Айнлима Монли», — Элен чуть улыбнулась. — Просто скажи ему это, он поймет. «Айнлима Монли».

Так назывался один удивительный остров. Элен вместе с папой, дедушкой и Китом несколько раз бывали там. Он находился на планете Энна, в странном мире, где пространство и время постоянно проделывали разные фокусы, которые до сих пор ученые так и не смоги объяснить. И именно там Элен и Кит подолгу беседовали под невероятным ночным небом, усыпанным большими сказочными звездами. И однажды, воодушевленная дивными красками заката, пылающими на бескрайней гладью темного фиолетового моря, девочка предложила своей собаке, чтобы имя этого острова было их личным паролем, известным только им двоим и обозначающим что-то очень важное для них обоих.

Сойвин сидел на низенькой скамейке рядом с кадкой возле задней стороны дома. Он держал в руке большую деревянную кружку и задумчиво смотрел как по водной поверхности плавает крохотный белый лепесток. Он не спешил назад, почему-то ему казалось что девочка и дочь Каншуви хотели бы поговорить наедине. Ему в общем-то было все равно.

Когда он вернулся, Элен заканчивала уже четвертую лепешку. Тайвира снова сидела возле печки. Сойвин снял с полки маленькую металлическую кружку, дунул в нее, затем налил воды и поставил рядом с ребенком.

— Попей, не стоит есть всухомятку, — сказал он и сел обратно на свое место, снова лязгая и бряцая своими клинками.

— Спасибо, — ответила Элен и выпила сразу же половину кружки. У нее мелькнула мысль о возможной нечистоте воды, но она не стала придавать этому значения. Она решила, что у нее все равно нет другого выбора. Да и лепешки неизвестно из чего сделаны, все-таки совершенно другая планета, возможны самые невероятные изменения в структуре даже обычных продуктов с непредсказуемыми последствиями на организм человека из другого мира. Это они еще в школе проходили. Но делать было нечего, никаких анализаторов у нее не было, а пить и есть хотелось. И она просто махнула на все рукой. Если ты все-таки рискнул жить, говорил дедушка, то тебе придется и дальше рисковать.

— А зачем вам столько оружия? — Спросила девочка.

Молодой человек поставил локти на стол, сплел пальцы и посмотрел поверх них на маленькую гостью.

— Я люблю оружие. Оно вернее людей.

38

Беседа продолжалась часа полтора и в целом Мастон Лург был доволен ее результатом. Он получил свежих лошадей и главное он заручился поддержкой Хишена против возможных преследователей. Правда, все же пришлось напомнить мивару что он, судья, спас от виселицы в числе прочих и егодрагоценного белокурого помощника. И кроме того Лург был вынужден солгать, объясняя почему его и племянницу могут преследовать разного рода темные, и может быть даже несколько необычные личности. Некоторое время судья размышлял стоит или нет рассказывать разбойнику о металлическом псе, предупредить его, ибо кто предупрежден — тот вооружен, но все-таки не стал этого делать. Во-первых, скорей всего пес остался навсегда похороненным в яме в центре Туила, а во-вторых Хишен все равно не поверит что бывают псы из металла ведущие себя как живые.

Итак, мивар пообещал, что всякий кто будет интересоваться синеглазой черноволосой девочкой по имени Элен навсегда останется в Гроанбурге или… или в его окрестностях. Живым или мертвым Мастон Лург не уточнял, оставив этот вопрос на усмотрение Хишена. И судья не сомневался, что мивар выполнит свое обещание, ибо разбойник был в долгу перед ним и этот долг даже для такого негодяя как он кое-что значил. А кроме того для Хишена это были такие пустяки, по крайней мере в тот момент мивар в этом не сомневался, ну разве для него составит затруднение организовать исчезновение в этих глухих лесах двух-трех человек и даже целого отряда. Лург со своей стороны заверил, что он не забудет о повелителе Гроанбурга, он прямо так и сказал "о повелителе", зная как падок на лесть глупый головорез, в столице королевства. Судья намекнул, что его ждет повышение и он может стать важным человеком в Акануране.

Наконец Лург попросил привести свою племянницу, ибо они не хотят злоупотреблять гостеприимством славных гроанбуржцев и кроме того у них впереди еще долгий путь.

Хишен велел Манкруду послать кого-нибудь за девочкой.

39

В сопровождении Сойвина и Тайвиры, Элен шла обратной дорогой к Цитадели. Молодой бриод где-то на средине пути вдруг тихо спросил девочку:

— А что ты имела ввиду, когда говорила, что тебе не хватило смелости сказать нашему главарю все что ты о нем думаешь? — И не дав ей ответить, продолжил: — Я надеюсь ты не намерена сказать ему все что ты недавно сказала у меня дома?

Он пристально поглядел на девочку. Синие глаза Элен встретились с его глазами.

— Даже не думай об этом, — покачав головой, предупредил Сойвин. — Ни в коем случае. Хишен может быть абсолютно безумным и тогда ему будет наплевать на то кто твой дядя и всё остальное. Он может зарубить своей саблей десяток человек и весело смеяться при этом или реветь от восторга.

Элен отвела взгляд от молодого человека и снова стала смотреть на дорогу.

40

Они встретили судью, Хишена и Манкруда у входа в Цитадель. Лург смотрел на Элен и так ласково улыбался, словно и вправду был добрым, заботливым дядюшкой.

— Ну как, ты хорошо отдохнула? — Спросил он девочку.

— Вполне, — кратко ответила Элен. Она чувствовала на себе внимательный взгляд главаря разбойников и это нервировало ее.

— Тебе понравилось у дяди Сойвина? — С улыбкой поинтересовался Хишен.

Элен некуда было деваться и она подняла глаза на мивара. Ей было страшно, ей казалось что и без всяких необычных способностей бандит сможет увидеть как она боится и презирает его.

— Нет, — сухо ответила она.

— Почему нет? — Не отставал Хишен.

Сойвин напрягся, его левая ладонь непроизвольно легла на рукоять левого меча. Нет, он не собирался в случае чего вступаться за племянницу судьи, но его охватило отчаяние, когда он подумал что девочка сейчас начнет свои страстные речи о низости и ничтожестве разбойников. Хишен не пощадит никого, если выйдет из себя.

— Слишком простовато для меня, — по-прежнему сухо сказала девочка.

Хишен громко рассмеялся и у молодого бриода отлегло от сердца.

— Ну извини, малая, он у нас парень простой. Хотя вот сейчас заимел себе… э-э, подругу, и может быть что и поменяется в его доме. Заезжай к нам через пару месяцев посмотришь.

— Непременно. Благодарю вас за гостеприимство, господин Хишен, — сказала девочка и перевела взгляд на судью. — Дядя Мастон я хочу в карету. — Тон девочки звучал капризно, Элен сочла, что он вполне подходит к той роли, которую она играла: родственница инрэ и кроме того возможно дочь богатых и влиятельных родителей.

— Конечно, дитя, — подхватил судья. — Идем.

Через десять минут они благополучно покинули Гроанбург.

41

Когда Сойвин со своей русоволосой подопечной вернулся домой, он с порога расстегнул пояс с оружием и бросил всю свою амуницию прямо на пол. После чего уселся на лавку, поставил локти на стол, крепко обхватил правый кулак левой ладонью и мрачно уставился в окно. Он совершенно не обращал внимания на девушку, которая осторожно вошла за ним в комнату и тихо остановилась возле пояса с оружием.

На душе у разбойника было очень скверно. То, что как он считал давно похоронил и даже вырастил поверх травку и цветочки, вмиг было разворошено, раскопано и вынуто на поверхность. Эта глупая болтливая девчонка мимоходом раздула давно погасшее пламя. Он никак не мог добиться мира внутри себя, согласия с самим собой, а жить так невероятно трудно. Но разве он виноват в этом, его вынудили к этому, его поставили в такие невыносимые условия. Что он должен был сделать? Сдаться и сдохнуть?

— Невозможно сидеть на двух лошадях сразу, — негромко произнесла прекрасная дочь купца, неотрывно глядя на молодого мужчину. — Невозможно.

— Надоело все до смерти, — вырвалось у Сойвина.

— Девочка задела тебя за живое?

— Эта девочка просто наивный, ничего не понимающий ребенок, — сердито ответил разбойник. — Она думает что в мире есть Добро и Зло, четко разграниченное и четко обозначенное, и Добро хорошее, а Зло плохое. А на самом деле все не так, нет черного и белого, есть одна мутная засасывающая серость.

— Это очень старое и избитое оправдание для всех негодяев и злодеев.

Сойвин резко повернул голову и девушка почти отшатнулась от его дикого пронзительного взгляда. Но она заставила себя продолжить:

— Если ты убиваешь невиновных людей это зло. Если ты нападаешь на честных людей чтобы ограбить их это зло. Совершенно определенное. И не важно что заставило тебя сделать это. У тебя всегда есть выбор.

— Выбор? О, конечно, выбор всегда есть. Эту мудрость я знаю с детства: нет нерешаемых проблем, есть неприятные решения. Да? — Он успокоился. — У твоих ног лежит два меча и два кинжала. По-твоему я олицетворение зла? Тогда возьми клинок и убей меня. Сделай свой выбор.

Девушка посмотрела на оружие у своих ног, перешагнула через него, подошла к столу и села на лавку рядом с Сойвиным.

— Я не хочу чтоб ты умер, — сказала она, спокойно глядя на него.

Мужчина усмехнулся.

— Почему же? Ведь я злодей, совершенно определенно это будет актом добра.

— Но тогда я попаду в руки Хишена, — медленно проговорила девушка.

— Молодец, — насмешливо одобрил Сойвин, повернув к ней голову. — Прямо и откровенно. Но тогда скажи, оставлять меня в живых, это Добро или Зло? Это хорошо для тебя, но плохо для других, тех кого я завтра убью. А?

— Ты передергиваешь. Во-первых, ты бы не дал мне убить себя. Во-вторых, никто не знает что будет в будущем. Может быть скоро случится так, что однажды ты всю ночь пролежишь без сна, глядя в тьму над твоей головой, а утром встанешь, возьмешь лошадь и навсегда уедешь из Гроанбурга и никогда в жизни больше не прикоснешься к оружию. А в-третьих, я не смогла бы убить тебя просто потому что не хочу тебя убивать. — И она чуть улыбнулась, глядя на него.

Взгляд Сойвина помрачнел.

— Я думаю, я знаю что твориться в твоей голове, — холодно произнес он. — Ты надеешься на свои женские чары. Думаешь охмурю этого подонка и уговорю его вывести меня из Гроанбурга.

— Серьезно? Я так думаю?

— Да. Возможно сейчас тебя пока еще в какой-то степени волнует судьба той дюжины человек из твоего каравана, что сейчас сидят в подвалах у Хишена. Но через пару дней это пройдет. И это будет правильно. Они все равно обречены и тебе нет смысла о них задумываться. Ты же понимаешь, что твой отец принесет выкуп только за тебя. С какой стати ему выкупать остальных, они получали хорошее жалование и знали на что шли, когда соглашались ехать в караване. Хишен за каждого запросит как минимум ту цену, что дали бы за них шинжунские работорговцы. Тем более четыре человек из них это охранники «Бонры», и твоему отцу точно уж нет никакого дела до этих наемников. А у «Бонры», как ты наверно знаешь такое правило: никогда не выкупать своих людей, угодивших в плен, ибо раз это случилось значит они плохо сражались. Они должны были либо победить, либо умереть в бою. А насчет остального. Ты можешь убить меня во сне и я не захочу покинуть Гроанбург, ибо за его стенами я вне закона, за меня назначена награда, я дичь для красноголовых и охотников за людьми, ну а что касается третьего, то не сомневайся ты захочешь убить меня, как только я окажусь на твоем пути к свободе. — Сойвин замолчал и отвернулся.

— Как же я убью тебя во сне, ты же собираешься держать меня в подполе? — Спокойно поинтересовалась девушка.

— Не по ночам. Ночью ты будешь спать между мной и стеной, вон там. Да и знаешь, я вообще не собираюсь ограничивать тебя ни в чем. Не будет ни подвала, ни цепи с кандалами. Ты девушка разумная и понимаешь, что тебе лучше держаться меня и этого дома, пока не вернется твой отец. Но если хочешь попытаться бежать, пытайся себе на здоровье, если хочешь попытаться убить меня, пытайся сколько влезет.

— Я должна быть благодарна тебе? — Спросила Тайвира и больше не было никаких намеков на улыбку на ее лице.

Только Сойвин открыл рот чтобы ответить, как вдруг у него защекотало в носу и он, дернув головой, громко чихнул, в сложенные чашкой ладони.

— Точно, — сказал он, усмехнувшись, — должна. Но правда особенно не за что. Ты же, я думаю, достаточно сообразительна, чтобы понять, помогая тебе, я действовал не из великодушия или благородства, а просто поддался импульсу либидо. — Он посмотрел на девушку и насмешливо поинтересовался: — Ты знаешь что такое импульс и что такое либидо?

— Полагаю это голос из того места, которое зачастую управляет поведением мужчин, — холодно ответила Тайвира.

— Ты вполне умна для дочери купца.

— Зато ты что-то слишком глуп даже для разбойника, — обиженного проговорила девушка.

Сойвин ничего не ответил и снова принялся смотреть в окно.

42

Ташунг пребывал в некотором раздражении. Взмыленная, храпящая лошадь под ним выдохлась и уже с трудом переставляла ноги. 7024-ре даже чуть не заговорил с животным, желая убедить его поднапрячься, однако вовремя вспомнил что лошадь и люди все-таки разнятся по своему умственному развитию. Лошади вроде как намного глупее.

Было очень ранее утро и Суора находилась где-то среди бескрайних лесов и полей этой страны, смутно в общем представляя где именно. Тем не менее она не сомневалась что по-прежнему находится на центральном тракте, пересекающем королевство из конца в конец. Девушка порядком устала от стремительной ночной скачки, ей хотелось пить, есть и спать.

Ташунг все время забывал, что он теперь обладатель довольно нежного тела, которое очень быстро устает и требует отдыха и пищи. Но он пришел в Туил с запада и совершенно не представлял, что находится на востоке от города и когда он сможет встретить какое-нибудь поселение, где можно будет достать еду.

Суора остановила лошадь, перекинула ногу и спрыгнула вниз. Девушка хотела размяться. Очень ныла спина и кроме того она натерла паховую область и чувствовала себя несколько некомфортно. Впрочем, это ее не очень волновало. Она умела пользоваться удивительными для остальных людей, но такими естественными для нее, способностями своего тела, как самоисцеление. Ей нужно было особым образом сосредоточить внимание на нездоровой области и направить туда потоки энергии чтобы подстегнуть процесс самовосстановления. Но сейчас она была так измотана, что ни о какой концентрации и думать не хотела. Она сделала несколько поворотов и наклонов, после чего взяла поводья и неторопливо пошла вперед, ведя лошадь в поводу.

Странные все-таки существа эти люди, размышлял Ташунг, шагая по утрамбованному грунту тракта. Несомненно они больше чем животные. Весьма развитые полушария головного мозга, удачное строение ладони с противопоставленным большим пальцем дали им огромные преимущества, подняли их над остальным животным миром. Но и все. Дальше они не двигаются. Используют эти свои преимущества, свои способности исключительно в животных целях. Чтобы не происходило, всегда каждый за себя. Никакого конструктивного созидательного объединения. Главное уничтожить другого и стать выше остальных.

У него конечно еще весьма небольшой опыт наблюдения, чуть больше сорока местных суток, но за все это время он не видел ничего, что можно было записать в достоинства этого вида. Они руководствуются основными инстинктами и практически не способны справиться со своими желаниями. Нет, конечно, проблема не в отсутствии способности подавить свои желания. Это даже наверно неправильно и может пагубно отразиться на психическом, да и физическом состоянии. Презрения заслуживает тот факт, что эти желания так бесконечно примитивны. Вот как у этой лошади. Она хочет отдыха, корма и воды. И ей абсолютно все равно куда и зачем она идет, она не задается вопросом что ее вообще заставляет двигаться в этом направлении. Разве можно так жить? И они еще называют себя мыслящими существами. Да, вероятно, он пока проводит свои наблюдения в таких местах где в основном собираются самые примитивные особи данного вида. На инструкторских занятиях ему рассказывали, что среди них есть действительно интересные мыслители и творцы. Вот это и обескураживает. В своей массе просто животные с несколько усложненными рефлексами и поведенческими стереотипами, но и тем не менее эта масса рождает ярких представителей, настолько ярких что Старшие Уровни заинтересованы в доскональном изучении этого вида. Хотя тут конечно Ташунг немного лукавил, он прекрасно понимал что в первую очередь людей изучают, ради возможности реинкарнации «спящих» сородичей.

7024-ре усмехнулся. Да, по началу его новое тело казалось ему омерзительным, неудобным, слабым и неуклюжим. Но вот прошло всего четыре месяца и он уже начал привыкать к своей "метаформе". Хотя он по-прежнему с содроганием выполнял процессы дефекации и мочеиспускания и его всего выворачивало на изнанку при мысли о половом акте, этого к счастью ему еще не довелось испытать, хотя Старшие Уровни и настаивали на этом весьма, с их точки зрения, ценном опыте, он уже начал относиться с некоторой симпатией к доступным ему теперь ощущениям. Ему нравилось проводить своими тонкими пальчиками по идеально гладкой поверхности клинков. Он испытывал удовольствие от тонких ароматов некоторых растений, от ощущения нежного прикосновения слабого ветерка. Еще с некоторых пор он стал получать удовольствие от утоления острого голода, это было так приятно жутко хотеть есть и наконец взять первый сладкий кусочек в рот и начать жевать его. А еще один раз он слышал как бродячий музыкант искусно играл на гитаре. Ташунг был потрясен. Эта удивительно подобранная согласованность звуковых волн настолько пришлась ему по вкусу, что он кажется даже прослезился. Опять же, непонятно как такие примитивные существа вдруг могут изобрести такое.

Ташунг в основном перемещался пешком или со случайными караванами и обозами, от одного города или деревни до другого, из одного постоялого двора в третий. И что он видел? Злобу, подлость, алчность, похоть, воровство, грабежи, даже убийства. А также непобедимую лень, беспробудное дикое пьянство, нищету, всепожирающее и развращающее властолюбие, презрение так называем богатых к бедным, бесконечная ненависть этих самых бедных к этим богатым, ненависть и зависть ко всем кто успешней тебя и самые низменные и пошлые разговоры какие и вообразить невозможно. А еще работорговля, животные продают животных, непередаваемо искаженное правосудие, основанное на словоблудии, взяточничестве, закулисном переплетении разных интересов. И ведь главное они то ли не хотят, то ли почему-то бояться думать, применять эти свои развитые полушария головного мозга. Делают все что угодно только бы заглушить голос своего разума. Упорно учатся не напрягать мозг. Порой кажется остановись, просто остановись на несколько минут и все обдумай. Спроси себя кто ты, куда ты идешь и попытайся изо всех сил сам найти ответ. И всё и большего не надо, ты поймешь что это неправильно и лучше будет поступить иначе. И ты сумеешь избежать каких-то неприятностей. Но нет, лучше глупые бесконечные пересуды, опьянение себя чем угодно, какая-нибудь жуткая, доводящая до отупения работа, только бы не использовать разум, только бы не утруждать себя мыслительным процессом. Почему они так поступают? 7024-ре пока не знал ответа на этот вопрос. И честно говоря он был даже рад тому, что наблюдение теперь не первоочередная задача для него. Синеглазая странная девочка сейчас его основное задание.

Суора остановилась. Впереди была развилка рядом с которой в землю был вкопан столб. На его вершине белел человеческий череп с черной повязкой на глазницах, под черепом была приколочена доска с выцветшей надписью «Гроанбургский хутор». Внизу, раскинув ноги и небрежно привалившись к столбу сидел молодой загорелый мужчина в зеленых штанах, бледно-серой рубахе и кожаной коричневой куртке. В зубах он держал красную травинку и оценивающе глядел на прекрасную белокурую незнакомку.

Наконец удовлетворившись осмотром, он выплюнул травинку и поднялся на ноги. Он отряхнул заднюю часть штанов и демонстративно поправил широкий черный ремень, на котором разместились два кинжала и меч с прямым клинком. Уверенной походкой мужчина направился к молодой женщине.

— Привет, красотка, — развязано сказал он и с улыбкой, оценивающе оглядел стройное тело незнакомки.

Ташунг снова напомнил себе свою же легенду. Он часто повторял ее детали про себя, желая ни на шаг не отступать от нее. Он считал это залогом успешного исполнения своей роли, дабы ни у кого из представителей этого примитивного вида не возникло и тени сомнения в его естественности.

Суора холодно посмотрела на этого жалкого разбойника. Она конечно зафиксировала ментальные сгустки других его сообщников, прячущихся в глубине леса. На первый взгляд их было человек десять. Но особого страха девушка не испытывала. Она была достаточно уверена в себе и своих клинках. А кроме того она просто презирала их. Она, дочь храброго сайтонского генерала, происходившего из древнего знатного рода, считала для себя просто неприемлемым пугаться такого отребья. И хотя род ее обеднел, своего достоинства и мастерского владения мечом его представители не растеряли. Такова была в двух словах легенда, полученная Ташунгом. Но кроме этого имелось множество имен, титулов, названий мест, дат и прочего. Чтобы все выглядело правдоподобно.

— Ты как разговариваешь, тварь? — Резко произнесла девушка. — Я разрублю тебя на куски быстрее чем ты вспомнишь свое имя. — Она отпустила поводья лошади и выразительным жестом откинула полы своего длинного черного плаща. Две искусно выполненные рукояти мечей тускло отразили вечерний свет.

— Я тебе не тварь, — проговорил гроанбуржец. Он хотел добавить «сучка», но в последний момент передумал.

Гивелту было двадцать шесть лет и среди своих товарищей он славился своей лихостью и ловкостью. Однако сейчас он немного поубавил прыти, ибо два меча на поясе незнакомки выглядели куда как вполне реально.

Да он знал, что в лесу находятся еще десяток ребят и часть из них прямо сейчас пристально следят за ним и девушкой и их стрелы уже лежат на тугих тетивах луков. Так полагалось и он знал, что так оно и было. Ремесло большой дороги очень быстро наказывает за любую халатность. Но все-таки самоуверенности в нем чуть поуменьшилось. Естественно внешне это никак не отразилось, он не мог себе этого позволить.

— Я свободный человек, — заявил Гивелт.

Суора усмехнулась.

— Что ты можешь знать о свободе? Свобода это ответственность и осознанность. А тебе даже эти слова наверно незнакомы. Живешь, наверное, как животное в какой-нибудь землянке здесь в чащобе и думаешь что ты свободен?! Не смеши меня. Чего ты хочешь?

Гивелту определенно не понравились слова незнакомки.

— Я хочу знать куда и зачем ты идешь.

Суора снова усмехнулась с удивлением и возмущением.

— А с какой стати мне давать тебе отчет? Ты думаешь, что если нацепил на себя кучу ножей и расставил своих приятелей за каждым деревом, ты стал выше и значительней и теперь вправе задавать вопросы таким как я? Должна огорчить тебя, это не так. Как были вы жалким отребьем так и остались.

Гивелт побледнел и сделал шаг вперед.

Но Суора взглянула на него с таким ледяным презрением, что молодой человек не решился ударить ее. Он взял себя в руки и постарался успокоиться. Он подумал о том, что она как-то заметила его товарищей и однако это не напугало ее.

— Ты смелая девушка, — сказал он и даже чуть улыбнулся.

— Это тебе не поможет. — Отрезала Суора. — Просто уйди с моей дороги. Для своего же блага.

Гивелт засунул большие пальцы рук за свой ремень и сделал несколько шагов назад.

— Боюсь все не так просто, — уже совершенно спокойно проговорил он.

— А что тут сложного? Возьми и вернись обратно к столбу, откуда ты вылез. И все. Или для тебя это слишком сложно?

Гивелт видел, что девушка откровенно насмехается над ним, но он решил не поддаваться на провокацию, если это конечно была провокация. Может быть она просто развлекается.

— Ты знаешь что такое Гроанбург? — Спросил он.

— Это слово написано на той доске и я так полагаю что это название какой-то деревни.

— Города, — поправил Гивелт.

— Видимо весьма жалкого города, если у него такая вывеска.

— И тем не менее это город, город мимо которого просто так не проходят.

— Неужели? А я вот возьму и пройду.

— Не советую, на тебя направлено два десятка стрел и поверь, те, кто держит их в руках великолепные лучники.

Суора некоторое время молчала.

Ташунг подумал что он, пожалуй, слишком увлекся исполнением своей роли. Он вспомнил металлического пса Элен. Этот робот казался непобедимым, что могли противопоставить ему в таком примитивном мире. И все же пес оказался в ловушке и у него из-под носа украли хозяйку. Не стоит повторять его ошибку и вести себя слишком самонадеянно.

Девушка медленно отошла назад под защиту своего жеребца. Молодой человек прекрасно понял ее маневр.

— Как тебя зовут? — спокойно спросила она.

— Зачем тебе это знать?

— Если ты хочешь говорить со мной, назови свое имя. Я не разговариваю с теми, у кого даже нет имени или кто так труслив, что боится назвать его.

Молодому человеку снова пришлось призвать на помощь свое самообладание, чтобы удержаться от какого-нибудь необдуманного поступка.

— Меня зовут Гивелт.

Девушка взяла поводья своего коня и сделала несколько шагов вперед вместе с ним, укрываясь его телом как заслоном от лесных стрелков.

— Я баронесса Суора Эрмейнег, дочь барона Альвара Миниса. Так что тебе надо от меня, человек по имени Гивелт?

— В этих лесах титулы ничего не значат, — проговорил молодой разбойник. — Будь ты даже дочерью короля Агрона, здесь, возле этого столба, мы просто два равных свободных человека. Поэтому мне все-равно.

— Ты ошибаешься, тварь, — неожиданно даже для самой себя негромко, но очень внятно произнесла девушка.

Молодой человек стал бледным как полотно.

— Никогда, слышишь, никогда и нигде в этом мире, ты не будешь равным мне. — «Стоп, стоп, стоп. Я кажется, собиралась поубавить гонору», напомнил себе Ташунг. Но к его удивлению, как только он становился Суорой, все эти напоминания переставали иметь для него значения. (Где-то на фоне его сознания промелькнула удивленная мысль, что он думает о себе в женском роде. Любопытно.) Как будто эта высокомерная аристократка из гордой военной семьи и вправду существовала, а не была выдумана наставниками Ташунга. Может первый раз за все свое путешествие, 7024-ре отчетливо понял, что его метаформа, эта гордая заносчивая белокурая девушка становиться частью его личности или наоборот, он становиться ее частью. В общем, бред какой-то, решил он.

Суора отпустила поводья своего коня, медленно опустила руку и немного передвинулась вправо. Ее голубые глаза сверкали ледяным огнем.

Гивелт стоял, окаменев. С какой-то небывалой отчетливостью он вдруг понял, что сейчас его убьют. Быстро, четко и безжалостно. И если он сделает хотя бы только попытку какого-либо движения, это лишь ускорит развязку. Разве его утешит, что потом его товарищи будут посылать стрелы в высокомерную аристократку и может быть даже сумеют ранить ее. Его тело, разрубленное и обезображенное представилось ему так ярко, что он едва не вздрогнул.

— Ты ищешь девочку? — Почти выкрикнул он.

Наваждение смертельного ужаса оставило молодого человека, и он, как будто освобожденный от железной хватки, отступил назад.

— О чем это ты? — Подозрительно спросила девушка.

— Ребенок. Шести лет. Короткие черные волосы, большие синие глаза. — Он неожиданно замолк, ошеломленно уставившись в глаза надменной аристократки. На её лице вспыхнула какая-то дикая эмоция, которую он не понял.

— Где она? — Резко спросила Суора.

Гивелт осознал её острую заинтересованность и это сделало ее еще опасней.

— Я не знаю. Наш мивар Хишен велел приводить к нему всех людей, которые ищут эту девочку, — быстро проговорил молодой человек. — У него важные сведения для них.

— Какие сведения?

— Я не знаю, — со всей возможной для него искренностью сказал Гивелт.

Суора видела, что он не лжет.

— Она была здесь?

Гивелт сглотнул. Хишен запретил им рассказывать о девочке что-то большее, кроме того, что у главы Гроанбурга есть важные сведения о ней.

— Нам запретили говорить о ней, — честно признался он. — Позволь мне отвести тебя к мивару. Он сам тебе все расскажет.

Повисло молчание. Суора размышляла. Войти в логово этих разбойников может быть небезопасно. Но с другой стороны чего ей бояться. Если она захочет она сможет вырезать весь этот жалкий город. Непременно нужно узнать, что известно этому мивару об Элен. Ташунг чувствовал, что поступает неразумно, он был полон сомнений. Но не Суора Эрмейнег, дочь барона Альвара Миниса.

— Идем, — сказала она и, взяв поводья, решительно направилась на дорогу, ведущую в чащу.

43

Хишен сидел в главной зале Цитадели и с интересом большого ценителя разглядывал авшаирские гравюры фривольного содержания. Он перевернул очередной лист и принялся детально изучать следующую картинку.

Женщина лежала на спине, запрокинув голову назад. Мужчина находился со стороны ее темени. Женщина удовлетворяла мужчину ртом. Нарисовано все было предельно реалистично.

«Однако! — С одобрением подумал Хишен. — Замысловато. Вроде бы ничего особенного. Ну сосет и сосет, а все-таки, есть что-то такое». Он собрался перевернуть страницу, но тут открылась дверь главного входа в Цитадель, и разбойник, с сожалением оторвавшись от занимательной книги, неодобрительно посмотрел на вошедшего.

Конечно это был белокурый гигант Манкруд. Кто бы еще посмел войти сюда?

Боци, подошел к столу и, спокойно глядя на недовольное лицо мивара, сказал:

— Ребята привели женщину. Она ищет девочку.

Хишен выпятил губы. Ну да, девочка. Он обещал этому пройдохе судье, позаботиться о всех возможных преследователях. Ладно, судейский, долг платежом красен, так и быть.

— Закопайте ее во дворе, — равнодушно проговорил мивар.

Боци, не сказав ни слова, развернулся и зашагал к выходу. Приказ был предельно ясен. Женщину следовало вкопать по голову в землю заднего двора Цитадели, чтобы позже хозяин мог поиграть в свою любимую игру.

Хишен задумчиво посмотрел на фривольную картинку изобретательных авшаирцев.

— Погоди, — сказал главарь разбойников.

Манкруд остановился и повернулся лицом к своему господину.

— А что за женщина? Кто она?

Боци пожал плечами.

— Она представилась как Суора Эрмейнег, дочь барона Альвара Миниса.

— Вот как, — усмехнулся мивар и откинулся на спинку стула, явно весьма заинтересованный.

— Благородная сайтонка, в нашей глуши, совсем одна, — произнес он медленно. Затем уточнил: — Она одна?

— Если не считать ее жеребца, — ответил Манкруд.

Хишен, впрочем как и все остальные в Гроанбурге, был не в состоянии понять, когда боци шутит, а когда говорит серьезно. Белокурый гигант с большими задумчивыми голубыми глазами всегда говорил абсолютно серьезно, но Хишен подозревал что про себя он частенько посмеивается и некоторые его слова определенно отзвуки этих насмешек.

— А какая она из себя?

— Прекрасна как небо, — ответил Манкруд.

— Вот даже как. — Хишен был действительно удивлен. Его помощник раньше никогда так не отзывался о женщинах. — Ну что ж, если она произвела впечатление даже на тебя, то мне определенно следует на нее взглянуть, прежде чем отправлять ее на задний двор. Приведи ее сюда.

— Она вооружена, — предупредил Манкруд.

— Я тоже, — усмехнулся мивар.

Суора стояла почти в центре площади перед Цитаделью. Стояла она в гордом одиночестве. Около полутора десятка мужчин расположились у деревянной ограды, опоясывающей площадь по периметру. Четверо сопровождали девушку от самой развилки, в числе их был и Гивелт. Остальные любопытные подошли либо увидев незнакомку на улицах Гроанбурга, либо услышав слух о ней, который распространился по городку со скоростью лесного пожара.

Жеребца у Суоры увели под предлогом напоить и накормить. Девушка почти не сомневалась, что они лгут. Но конь все равно был измотанным и уставшим. Ей был нужен новый и она решила что добудет его себе, когда будет покидать разбойничье логово.

Дверь открылась и на крыльцо вышел белокурый гигант. Суору уже представили ему и как она поняла Манкруд был правой рукой местного главаря. Быстро просканировав ауру Манкруда, она убедилась что он абсолютная мразь. Ташунг снова удивился себе. Определение «абсолютная мразь» было явно ненаучным и не из его лексикона.

— Входи, — сказал боци.

Девушка, совершенно не стесненная прикованными к ее фигуре взглядами пятнадцати мужчин, покачивая бедрами, полная достоинства, направилась к Цитадели.

Хишен, продолжая сидеть, внимательно и бесцеремонно изучал гостью, ни сделав никакой попытки как-то поприветствовать ее. Он полагал что девушка, войдя со света в полутемное помещение, некоторое время будет дезориентирована. Но Суора прекрасно все видела. Она услышала как сзади закрылась дверь и высокий светловолосый мужчина замер где-то у нее за спиной. Она не посмотрела назад. Приблизившись к столу, она внимательно оглядела сидящего напротив человека и разложенные на столе вещи. Два вычурных тяжелых канделябра с тремя горящими свечами в каждом, большой хрустальный графин, наполовину заполненный темно-красной жидкостью, пустой бокал, ваза с фруктами, длинная изогнутая сабля, боевой топор и огромная раскрытая книга с яркими сочными иллюстрациями. Суора на какое-то мгновение задержала взгляд на рисунке в книге, затем посмотрела в темные глаза Хишена. Девушка испытала глубокое отвращение к этому человеку. Его ментальный слепок не оставлял никакого шанса на мирный исход их встречи. Похоть, жестокость, злоба, безумие сплелись в этом человеке в жуткую ядовитую смесь, буквально испускающую тяжелое зловоние и смрад для всякого кто мог это чувствовать. Если девочка могла, а 7024-ре начинал подозревать что да, и если она была здесь, то она должна была пережить настоящий шок.

— Ты и вправду просто красотка, — плотоядно улыбнувшись, заметил Хишен. Он считал себя привлекательным для женщин. Мужественный, брутальный, буквально излучавший мужскую силу. И потому практически не сомневался, что прекрасная гостья испытывала к нему тоже определенный интерес.

— У нас есть два пути, — спокойно сказала девушка.

— Неужели только два, — усмехнулся Хишен. Кивнув на фривольную книжицу, он добавил: — Если нам не хватит фантазии на большее, мы всегда можем обратиться к литературе. Но спешу тебя заверить со мной ты получишь удовольствие на любом пути, который бы ты не выбрала.

Суора сделал шаг назад. Она внимательно смотрела на главаря разбойников.

— Нет, пожалуй я ошиблась, — медленно проговорила она. — У нас есть только один путь.

— Как скажешь, красавица, — почти ласково ответил Хишен.

— Меня интересует что ты знаешь о девочке. Шесть лет, черные короткие волосы, синие глаза, скорей всего была в сопровождении королевского судьи.

— Ну, допустим, я что-то знаю о ней, — всё так же насмешливо ответил Хишен. Его очень забавляла эта ситуация. Такая гордая высокомерная красавица, (а Манкруд был прав, нежданная гостья просто сказочно очаровательна), ведет себя столь независимо, столь уверенно, а на самом деле глупа как пробка. Совершенно очевидно, что как только она переступила порог этого здания, для нее все стало кончено. Но видимо для гордой сайтонки это было не так очевидно, что явно не говорило в пользу ее умственных способностей. Впрочем, подумал глава Гроанбурга, при такой красоте ум уже в принципе не нужен.

— Где она? — Спросила девушка.

Спросила вроде бы тихо, вроде бы спокойно, но Хишен почувствовал что она напряжена как струна, что этот вопрос чрезвычайно важен для нее. И разбойник подумал что возможно стоит солгать, сказать что девочка здесь, где-нибудь в подвале и посмотреть как поведет себя прекрасная гостья. Может захочет пойти на сделку. Хишен представил ее голую на своем столе, раздвинувшую ноги. Воображаемая картина почти возбудила его, но он решил что спешить не стоит. Откинувшись на спинку кресла, он проговорил:

— А я что-то не припомню чтобы у барона Альвара Миниса Эрмейнег были дочери твоего возраста. Насколько я знаю у него было только два сына.

Суора застыла. Она никак не ожидала такого поворота в беседе.

— Значит твоя память подводит тебя.

— Неужели? Я восемь лет служил начальником стражи у барона Глуба. Он был хорошим знакомым барона Эрмейнег, насколько это конечно возможно для Глубы. Ибо он вообще отличался крайней мизантропией. Так что я знал об Альваре Минисе можно сказать из первых рук. И за все восемь лет я не слышал ни слова о том что у него столь необыкновенно красивая дочь. А Глуба кстати был большой охотник до женских прелестей и думаю он не преминул бы упомянуть о такой соблазнительной особе как ты.

7024-ре быстро просканировал полученную от инструкторов информацию о своей легенде. Что ж, барон Глуба там действительно присутствовал.

— Вряд ли мой отец стал был разговаривать о своей любимой дочери с таким законченным ублюдком как твой хозяин. Глуба просто бешенный пес, которого либо боялись, либо презирали, и уж обсуждать с ним семейные дела не стали бы даже самые близкие соседи.

— Что есть, то есть, — с усмешкой согласился Хишен. — И тем не менее, я вполне уверен, что у Альвара не было дочерей.

— Может ты удивишься, но мне глубоко наплевать на твою уверенность. Я росла вдалеке от дома, меня воспитывали и обучали в Храме Тибора, так что в родовом замке отца я провела совсем немного времени.

— Храм Тибора, Храм Красных деревьев, надо же. Так ты должно быть настоящий мастер меча.

— Именно так. И как раз по этой причине меня выбрали в хранители маленькой Элен. Так что поверь, в твоих же интересах, сказать мне где она сейчас.

— Знаешь, все что не делается в Гроанбурге, все делается в моих интересах. Но я конечно напуган. И я сейчас же выложу все что я знаю о девочке и затем отпущу тебя, полный благоговения и уважения к тебе и твоей знаменитой семье.

Суора усмехнулась на явно издевательский тон хозяина Цитадели. Она развернулась и не спеша прошлась по комнате.

— Это было бы разумно с твоей стороны, — бросила она через плечо. — Но как я уже сказала у нас есть только один путь и он не включает никаких разумных действий с твоей стороны.

Девушка приблизилась к стене и принялась разглядывать огромные яркие гобелены.

Усмешка наконец покинула лицо Хишена и впервые некая нечеткая легкая тень тревоги коснулась его сердца. Уж слишком сайтонка была спокойна и уверенна в себе. Может он поспешил отнести это на счет ее недалекого ума и безграничной заносчивости, может за ней действительно скрывалась какая-то сила. Но пусть даже ее действительно обучали в Храме Тибора, Хишена это нисколько не пугало. Хотя скорей всего она лжет об этом, также как она лжет о том что она дочь Миниса.

— Я слышал в Храме Красных деревьев процветает мужеложство. Тебя тоже приучили делать это через зад?

Девушка ничего не ответила. Она окончательно поняла что никакого конструктивного диалога с этим человеком не получится.

— Резня в Халиане, — произнесла Суора, кивнув на гобелен. — Очень реалистично. Я слышала что Глуба отличился там. Сажал людей на колья, подвешивал за крюки и насиловал полуобезумевших женщин прямо посреди всей этой кровавой вакханалии. — Девушка резко повернулась к Хишену. — Ты ведь там тоже был?

Главарь разбойников ничего не ответил. Он внимательно наблюдал за молодой женщиной.

Тем временем Суора отошла от стены и передвигаясь по комнате оказалась перед Манкрудом. Она встала лицом к белокурому боци и встретилась с ним глазами.

Ташунг неторопливо изучал находящееся перед ним существо. Он уже вполне отдавал себе отчет в том что прийти к компромиссу с двумя этими животными у него не получится. И на том, кто имел для него второстепенное значение он решил опробовать так называемый метод кокона, в котором он все еще не был достаточно силен. Суть метода сводилась к тому что трепещущее эфирное тело живого субъекта помещалось в ментальный кокон. Эта преграда, непроницаемая и абсолютно цельная, полностью лишала эфирное тело связи с окружающим миром, с энергетическими полями Вселенной. Это приводило к моментальному коллапсу. Субъект просто отключался, этот жуткий вакуум был непереносим для хрупкого неразвитого сознания и оно спасало себя закукливанием, прекращением почти всякой деятельности. Животное не погибало, это не приводило ни к каким пагубным последствиям, по крайне мере физическим, и вернуть субъекта к полноценному нормальному функционированию было достаточно несложно. Прелесть метода заключалась в том что выйти из этого состояния самостоятельно животное не могло и таким образом оно оставалось отключенным столько сколько необходимо.

Хишен тем временем продолжил упражняться в похабностях.

— Я думаю нам следует начать с того что ты мне отсосешь. Я знаю что благородные сайтонские аристократки мастерицы в этом деле. И если ты действительно дочь барона, то я намереваюсь получить массу удовольствия.

«Забавно, — думал Ташунг, изучая светловолосого мужчину, стоявшего перед ним. — Они до такой степени не выносят одиночества, что приходят в отчаянье и коллапсируют. Как все-таки они глупы и примитивны. Размышление, созерцание, самосовершенствование, покой и безмятежность или концентрация и устремленность, ведь это все так прекрасно и интересно, в этом столько вдохновения и радости, а они только и думают о бессмысленном общении с себе подобными и конечно же об удовлетворении своего жалкого эго, прилагая массу усилий чтобы добиться хоть какого-то признания от окружающих. Непонятно зачем им это нужно. Какая разница как тебя оценивают другие, тебе ведь и так все известно о самом себе и ты сам знаешь чего ты стоишь. И еще это странное понятие “любовь”. Впрочем, ничего в нем странного нет, обычное половое влечение, инстинкт и ничего больше. Но они нагромоздили столько нелепиц, лжи и сложностей вокруг этого что в конец сами себя запутали.»

7024-ре нахмурился. Ему никак не удавалось обуздать эфирные колебания субъекта. Ташунг усилил концентрацию своего ментального натиска, обволакивая и подавляя энергетические движения жертвы. Белокурый самец уже осознал что происходит что-то непонятное и страшное. Несмотря на всю его выдержку он был сильно напуган. Его сознание металось и пыталось заставить тело удалиться от источника опасности, но контроль над членами тела был потерян, ибо передача нервных импульсов была практически полностью блокирована.

— Потом ты разденешься, — говорил Хишен. — Снимешь с себя все что на тебе есть, но неторопливо, так чтобы это было изящно и волнующе. Затем ты ляжешь на стол, на спину, запрокинешь голову и снова будешь сосать. Потом перевернешься на живот и раздвинешь ноги как можно шире…

Манкруд без единого звука рухнул на пол. Он упал на бок и лежал не шевелясь. Суора, не бросив ни единого взгляда на хозяина Цитадели, пошла вперед, перешагнула через тело боци и направилась к входной двери.

Хишен пребывал в некотором ошеломлении. Он прекрасно видел, что девушка стояла метрах в двух от его первого помощника. Она не прикасалась к нему, она даже не сделала ни одного жеста в его сторону и тем не менее светловолосый гигант теперь лежал распластавшись по полу и не подавал никаких признаков жизни.

Наконец вожак разбойников пришел в себя.

— Э-эй, ты куда собралась? — Сказал он, вставая из-за стола.

Суора не остановилась и продолжила свой путь.

Хишен перемахнул через стол, едва не сбив при этом вазу с фруктами, и встал на ноги уже с другой стороны.

— Ты думаешь ты так просто уйдешь отсюда? — Проговорил он.

Хишен вроде бы хотел устремится за девушкой, но в его движениях явно сквозила то ли растерянность, то ли неуверенность. Но чтобы это ни было, он справился с этим и резко бросился вперед.

— Погоди, ты ведь еще не отсосала у меня, — с деланным весельем крикнул он.

Но Суора уже была возле входной двери. Однако совершенно неожиданно для Хишена, она взялась за массивный засов, который одним концом был прикреплен к стене, а другой свободно вращался и перевела его из вертикального положения в горизонтальное. Тяжелый мощный брус упал в специальные стальные петли, намертво заблокировав входную дверь.

Хишен, осознав что она сделала, замер посреди залы.

Девушка повернулась к нему лицом и улыбнулась.

— Ну вот, теперь нам никто не помешает, — сказала она.

Величественно, полная достоинства, высоко подняв подбородок, держа спину прямой как струна, девушка начала медленно шагать по направлению к главарю разбойников. Она столь нарочито соблазнительно покачивала бедрами, что казалось сам воздух начал вибрировать от наполнявшего егожелания. Однако буйная натура Хишена сейчас пребывала в некотором смятении. Он вожделел этой женщины, но страх холодной змеей уже проник внутрь и сжимал его сердце в дурном предчувствии. Нехотя, практически против своей воли, почти неосознанно он начал отступать. Нет, он ни в коем случае не поддался этому страху. Большую часть своей жизни он ходил бок о бок со смертью и можно сказать привык к этому ощущению. Он не боялся настолько, чтобы перестать контролировать ситуацию. Но теперь он понимал что эта женщина может представлять угрозу. Когда он увидел ее входящей в Цитадель, он тут же решил что она абсолютная идиотка, если сама по доброй воле пришла в Гроанбург. С ее внешними данными ей здесь была уготована лишь одна участь. Ее будут насиловать, по долгу и очень многие. Сначала сам вожак, потом, когда она ему надоест, он отдаст ее своим ребятам. А вот теперь он с запоздалым раскаяньем думал что это может быть ни она дура, а он дурак. Нет, он нисколько не сомневался в себе. Он без труда справится с десятком, даже с двумя десятками обычных воинов, а может быть и не совсем обычных. Но эта женщина уложила Манкруда на пол одним взглядом. Кем она может быть? Она заперла дверь, чтобы остаться с ним наедине. Она не боится его, ни капли не боится и вот это действительно пугало его. Последние годы он стал несколько халатно относиться к своей безопасности. А ведь врагов у него было предостаточно. Он наверно не смог бы припомнить и половины тех кто по-настоящему желал ему смерти. Но он помнил как некоторые из них клялись что наймут лучших убийц на свете, чтобы они добрались до него. В большинстве случаев Хишен не предавал значения этим угрозам, иногда потому что те, кто клялись, умирали раньше, чем успевали исполнить свое обещание, но чаще он просто не верил что какие бы то ни было хитроумные наемники смогут добраться до него. Конечно он повидал немало на своем веку и знал что на свете действительно существует мастера боевых искусств, способные на невероятные вещи, но ему казалось маловероятным что подобные люди станут утруждать себя охотой за деньги на кого бы то ни было. Еще этот проклятый Храм Тибора. Да нет, это не серьезно, думал Хишен. Они там без конца машут палками, оттачивают каллиграфию, читают тяжеленные фолианты, а по ночам всяким непотребными способами ублажают себя. По большой части они все там просто размазни. Но эта девка идет прямо на него и усмехается. Она не боится его. Нисколько. Ладно сука, еще не вечер. Он отступал к столу, но правда только для того чтобы взять свою ужасную саблю.

Ташунг внимательно следил за эмоциональными переживаниями лысого самца. К своему сожалению, он видел что тот если и напуган, то лишь ровно настолько чтобы стать более собранным, благоразумным и опасным. Ташунг хотел только получить информацию о девочке и он полагал что предпочтительней обойтись без физического воздействия. Не потому что его хоть в какой-то степени смущала мысль о причинении боли этому животному, нет, просто он считал что добыть нужные сведения без пыток будет более профессионально. Нет, надо было попытаться напугать его.

Хишен продолжал отступать. Наконец он уперся в стол и замер. Девушка тоже остановилась и внимательно смотрела на него.

— Если ты думаешь, что меня пугают твои храмовые фокусы, то ты ошибаешься, — спокойно проговорил главарь разбойников и незаметно положил правую ладонь на стол.

Суора очень искренне рассмеялась.

— Храмовые фокусы?… Нет, никаких храмовых фокусов. Ты был прав, я не имею никакого отношения к барону Альвару Минису и я никогда не была в Храме Красных деревьев.

— Неужели? Тогда кто ты?

— Ты конечно решил, что я заносчивая аристократичная дура, которая не в силах понять в какое место ее занесло и что ее тут ждет.

Хишен молча ждал продолжения.

— Но ты ошибся, — насмешливый холодный голос девушки совсем не нравился мивару.

— Можешь даже не пытаться, — очень спокойно ответил Хишен. — Твой блеф здесь не пройдет.

— Блеф?! Ты что совсем дурак? Неужели ты думаешь, что я вошла бы в этот убогий городишко, если бы не была уверена что я могу в любой момент покинуть его. Да ты и весь твой сброд просто насекомые для меня. Я в состоянии лишить вас ваших никчемных жизней десятком разных способов. Или я могу просто отключить ваши жалкие мозги одним взглядом, как я сделала с ним, — девушка кивнула в сторону бездвижного тела Манкруда.

— Звучит устрашающе, — насмешливо проговорил Хишен.

— А выглядит, поверь мне, еще более ужасно.

— И что, я должен поверить что ты великая волшебница… или кто?

— Волшебница? Да я смотрю ты тут в своей норе совсем впал в детство. — Суора откинула полы плаща выставляя напоказ рукояти мечей. — Никакого волшебства. Я просто изрублю тебя и любого кто встанет у меня на пути.

— Вот как. Так ты у нас мастер меча. — Пальцы Хишена наконец коснулись стали клинка.

Ташунг сдался. Он понял что ему не напугать этого человека словами. Наверно она просто не знает правильных слов.

— Ладно, — устало произнесла Суора, — я вижу ты полный идиот и разговор с тобой смысла не имеет. Да возьми ты свою саблю. Хоть мне и глубоко наплевать на всю эту страну и все ее население, но так и быть я окажу им услугу и избавлю их от тебя.

Хишен стоял и не шевелился.

Она конечно блефует, думал он. Но ведь она заперла дверь и Манкруд возможно уже в стране праотцов и может быть ей только и нужно чтобы он взял клинок. Может быть ей нужен только какой-нибудь формальный повод чтобы убить его?

— Кто ты такая и что тебе надо? — Наконец спросил мивар.

— Бери саблю.

— Ты хочешь напасть на меня?

— Нет, это ты хочешь напасть на меня. Но ты боишься. А я хочу по быстрей со всем этим закончить.

— Я ничего не боюсь.

— Да мне наплевать боишься ты или нет. Ты для меня просто животное и я собираюсь причинять тебе боль пока ты не скажешь то что мне нужно. Только поэтому я не отключила тебя как этого подонка.

— А что тебе нужно чтоб я сказал?

— Я кажется уже говорила тебе. Все что тебе известно о маленькой девочке. Лет шесть, черные волосы, большие синие глаза, такие запоминаешь.

— Элен? Ты говоришь о ней?

— Отлично, ты знаешь ее имя. Продолжай.

— Она здесь, в Гроанбурге. Но тебе никогда не найти ее.

Суора улыбнулась.

— Ты даже не представляешь как тебе повезло что ты лжешь. Если бы ты хотя бы даже волосок покачнул на ее голове, я бы уже разрезала тебя на части. Бедный глупый Хишен. Судья провел тебя. Но не расстраивайся. Этот убогий чинуша еще более глуп чем ты. И его судьба уже предрешена. Скажи, ты ведь даже не понял кто эта девочка? Конечно нет. А судья понял и решил выкрасть ее. Безумнейший поступок. Не иди по его пути. Скажи мне все что ты знаешь и я отпущу тебя. И просто уйду.

Хишен взялся за лезвие своего любимого оружия, подвинул клинок к себе и поднял саблю со стола.

— Да нет, я думаю, так просто ты не уйдешь.

Суора спокойно смотрела на него.

— Ну что ж нападай. Ты не бойся. Я пока не буду тебя убивать. Мне сначала нужно узнать все что ты знаешь об Элен.

Хишен крепко сжимал рукоять своей страшной сабли. Он убил ей столько людей что сейчас не смог бы вспомнить и трети из них. Но эта женщина не блефовала, теперь он почти не сомневался в этом. Либо она полностью безумна, либо у нее действительно есть какая-то сила, которая позволяет ей так уверенно вести себя. Но Хишена смущало то что у нее были мечи. А раз так, то значит все вполне по земному, по-человечески. Если она использует мечи, то и сама несомненно может погибнуть от клинка. Если вся ее уверенность основывается на том что она себя считает мастером меча, то ее ждет неприятный сюрприз. Хишен отправил на тот свет немало тех, кто полагал себя непревзойденным в искусстве фехтования. Но ведь Манкруда она даже не касалась. Но она долго глядела на него. Значит просто не нужно смотреть ей в глаза. Хишен почувствовал как внутри него растет уверенность в победе. А вместе с тем и сладкое чувство предвкушения того что он сделает с этой надменной красоткой, когда она окажется у его ног. Да нет, конечно же она блефовала. Она заперла дверь, понимая что лучше попытаться справиться с одним разбойником чем со всей шайкой. Когда она поняла куда она попала, то решила что единственный путь к спасению это держать себя уверенно и нагло, идти напролом, отчаянно блефуя и импровизируя. Это же было очевидно.

Хишен оттолкнулся от стола.

Могучий разбойник рубил с такой быстротой и искусством, что полотно клинка разрезало воздух с приглушенным свистом. От этого бешенного стального круговорота невозможно было укрыться, ему невозможно было противостоять. Страшная сабля буквально заполняла собой пространство во всех измерениях.

Суора уходила с траектории лезвия довольно легко и даже успевала с удивлением размышлять о том как же можно так неэффективно использовать свое тело. Самец вне всяких сомнений был великолепно развит физически, но это развитие было очень примитивным. Очень каким-то односторонним. Многие группы мышц оставались в рудиментарном состоянии, двигался он довольно прямолинейно и очень предсказуемо. Девушка без усилий просчитывала его следующее действие, причем иногда ей даже приходилось тормозить себя чтобы дождаться своего противника и не выбиться из гармоничной согласованности с его движениями. Он почти смешил ее. Инерционность не учитывает, рефлексы вялые, никакого анализа топологии системы, которую они вдвоем представляли, никакого предвиденья, никакой подстройки. Девушка совершенно не напрягалась, она совершала минимально необходимые движения чтобы совсем чуть-чуть отклониться от клинка, который проходил мимо нее буквально в одном-двух сантиметрах.

Хишен просто не мог в это поверить. Казалось бы вот она цель, руби не хочу. Но ничего не получалось. Все удары проходили мимо. Девица изгибалась, выворачивалась, наклонялась столь ловко и умело, что казалось сабля обходит ее со всех сторон, но не смеет прикоснуться. Через несколько минут этой пародии на бой, кроме порубленного на куски воздуха, никаких других достижений Хишен не имел. Только он было решил отступить и попытаться как-то осмыслить происходящее, как вдруг что-то изменилось. Он даже не сразу понял что. Девушка оказалась совсем рядом с ним. Он поспешно попытался ударить ее в голову рукоятью сабли, ударил куда-то в пустоту и в следующий миг колено Суоры врезалось в его грудную клетку немного сбоку. Могучее тело, обладавшее крепостью наковальни и в прошлом стойко выдерживающее удары, которые могли бы убить и быка, буквально взорвалось от боли. Ребра сломались, сосуды лопнули, сознание на долю секунды померкло. Нелепо согнувшись, Хишен отпрянул в сторону, на миг совершенно потеряв ориентацию. Этого мига для Суоры было достаточно чтобы сделать с ним все что угодно. Она ударила его локтем по руке с саблей, после чего рука превратилась в безвольную плеть, затем ударила голенью по бедру мгновенно отсушив ногу и Хишен просто начал падать, но Суора, пока он еще стоял, взлетела в воздух и правой ступней с широким амплитудным замахом ударила его в лицо.

Разбойник отлетел назад, его ноги на пару секунд зависли в воздухе, после чего его тяжелое сильное тело грузно и жестко припечаталось спиной к каменному полу. Как ни удивительно он все еще пребывал в сознании. В определённой степени конечно. Он тупо смотрел куда-то вверх, его голова дергалась, он давился собственной кровью, выталкивал языком выбитые зубы, правую руку била мелкая дрожь, левая нога не шевелилась. На рубашке, в том месте куда угодило колено девушки, расплывалось темное пятно.

Суора некоторое время рассматривала поверженного врага. Затем она сделала шаг вперед, нагнулась, подобрала саблю мивара и подошла к его телу. Она поставила острие клинка ему на живот и слегка нажала. Взгляд Хишена начал приобретать осмысленность.

Мужчина захрипел, закашлялся и дергая головой начал выплевывать кровь. Немного придя в себя, он снова положил голову на пол.

— Я все скажу, — негромко проговорил он.

Суора нажала на саблю чуть сильнее.

— Не надо. Я скажу все что ты хочешь знать. Не надо, — торопливо произнес Хишен.

Он всегда считал себя человеком разумным. А сейчас все его благоразумие в один голос советовало ему спрятать по дальше всю его гордыню и надменность и выказать абсолютную готовность к сотрудничеству. Он честно признался себе, что ошибся на счет этой девицы. Ну что ж, философски подумал Хишен, и на старуху бывает проруха. Кем бы ни была его гостья, она определённо не является обычной человеческой женщиной. В этом он не сомневался, ибо был твердо уверен что ни одна нормальная девушка не способна таким образом расправиться с ним, пусть ее хоть с рождения тренируют в Храме Красных деревьев. Эта девица обладала невероятной скоростью и силой, по истине нечеловеческими. И потому это никак не должно ущемлять его мужское самолюбие, говорил он себе.

Суора нажала еще сильнее на саблю и Хишен даже слегка вскрикнул, мгновенно оторвавшись от мыслей о самолюбии.

— Не делай этого. Я же сказал, спрашивай.

— Я просто хочу чтоб ты понял. Другого предупреждения не будет. Я и так потеряла с тобой много времени. Запомни, я могу видеть лжет человек или нет. — Ташунг все больше и больше приходил к мысли что это вранье определенно полезно, жаль только что он действительно не обладал этой способностью. Эта мысль в очередной раз подстегнула в нем любопытство как все-таки это делает странный человеческий детеныш, которого он искал. — Если ты мне солжешь хотя бы раз, я проткну твое брюхо твоей же саблей. Ты понял меня?

— Да-да я понял, — поспешно сказал мивар.

«Врет конечно, тварь», мимолетно подумал Хишен об заявленной ею способности видеть правду и ложь. Но он понял, что не решится солгать после такой угрозы. Но впрочем это было неважно, потому что он и не собирался что-то придумывать, он готов был сказать всю правду.

— Где девочка?

— Она уехала вместе с судьей. Насколько я понял в Акануран.

— Когда?

— Утром. Поздним утром.

— Что она здесь делала?

— Ничего. Судье нужны были свежие лошади. А девочку он попросил накормить, напоить. Представил ее как свою племянницу.

— С какой стати ты помогаешь судье? И почему он вообще не побоялся заехать сюда?

— Нас связывают давние отношения, — нехотя пробурчал мивар.

— Что это значит?

— Он спас некоторых моих парней от виселицы.

— Зачем?

— Ну, такой он человек. Прозорливый. Впередсмотрящий. Решил что в будущем это может быть для него полезно. По крайней мере я так думаю. А что там твориться в голове у Лурга на самом деле я не знаю.

— Почему ты просто не убил его сейчас, когда он к тебе приехал.

Хишен с искренним удивлением воззрился на прекрасную гостью.

— Зачем мне это? Вся добыча четыре лошади и карета. А проблем… Чтобы палата потом своих красноголовых карателей сюда прислала. Кому это нужно? Да кроме того знакомство с судьей всегда может оказаться полезным.

— Ясно. — Девушка убрала саблю с живота мивара. — Что с девочкой?

— А что с ней?

— Как она себя чувствовала? Как выглядела? С ней все в порядке?

— Нормально выглядела. Ходит, болтает, глазами сверкает.

Хишен думал о ноже в своем правом сапоге. «Отвернись, сука. Отвернись лишь на миг», горячо просил он про себя. Правая рука постепенно обретала чувствительность и он потихоньку шевелил пальцами. Он так ясно ощущал то невыразимое удовольствие, которое он почувствует когда нож войдет в тело этой стервы, что его буквально била дрожь от предвкушения. Она стояла совсем рядом, но все еще продолжала задумчиво глядеть на него. Учитывая скорость ее реакции сейчас он не имел ни одного шанса.

— Что-то беспокоит тебя? — Спросила Суора. — Обдумываешь план мести?

— Да ну что ты, — Хишен даже изобразил кривую улыбку окровавленным ртом. — Просто не решаюсь попросить тебя позволить мне сесть за стол, а то как-то не привык валяться на каменном полу с разбитой рожей.

— Неужели? Иди садись.

Суора отошла в сторону, продолжая держать саблю в правой руке. Шанс на удар с ножом испарился, но зато появился другой, более реальный.

Кряхтя, сплевывая кровь, Хишен с трудом сначала сел, затем с еще большим трудом поднялся на ноги и медленно заковылял к столу, где до сих пор в свете свечей блестела яркая иллюстрация фривольной книги.

При каждом движении отзывались болью сломанные ребра. Он приблизился к стулу и с облегчением оперся о его спинку. Он посмотрел на топор лежавший на столе и затем на стоявшую в центре залы девушку.

Суора раздумывала о том как ей быть дальше. Она узнала все что хотела. Она видела что разбойник сказал ей правду и теперь ей надо двигаться дальше на восток. Но ей нужна свежая лошадь. Да и поесть не мешало бы, мягко говоря. 7024-ре все время забывал что этому телу необходима энергия, получаемая из переработки грубых пищевых ресурсов. Это была все еще не очень приятная процедура для него, хотя то удовольствие, которое он испытывал когда утолял первый самый острый голод начинало ему нравиться, или по крайней мере начинало примирять его с этим убогим актом поглощения пищи. Но впрочем у Ташунга тут же промелькнула мысль об омерзительнейшем процессе дефекации и он содрогнулся от отвращения. Однако он понимал что есть необходимо и к нынешнему моменту Суора очень и очень проголодалась.

Только она собралась завести речь о лошади, пожалуй проще всего будет если Хишен прикажет своим подручным привести животное прямо ко входу в Цитадель, как вдруг заметила резкую перемену в эмоциональном фоне разбойника. Он воспрянул духом, повеселел, осмелел, надменность и дерзость снова вернулись к нему. Суора быстро осмотрелась по сторонам, но ни увидела ничего что могло бы послужить причиной этого.

— У меня для тебя сюрприз, сука, — громко проговорил Хишен.

Девушка внимательно поглядела на разбойника. Она скользнула взглядом по топору, лежавшему на столе. Топор был средних размеров и мивар, учитывая его богатырское телосложение, вполне мог метнуть его быстро и наверно относительно прицельно. Но неужели он действительно рассчитывал на это.

Окровавленный рот Хишена расплылся в хищной улыбке.

Он проворно повернулся к стене и с большим усилием нажал левой рукой на один из темно-красных кирпичей. Тот неожиданно поддался и ушел в глубь стены, при этом один из соседних, наоборот, выступил из нее почти на четверть метра.

Какой-то механизм, мелькнула мысль в голове Суоры. Что-нибудь упадет с потолка? Сеть? Раскрывающийся пол? Тут же припомнился недотепа робот, провалившийся в примитивную ловушку в тюрьме Туила. Или возможно сработают самострелы, спрятанные в стенах. Все это пронеслось в голове Суоры в один миг. И в этот же самый миг она уже взвилась в воздух, сделала сальто назад, при этом она не выпустила сабли разбойника из рук и приземлилась метрах в пяти от того места где только что была, припав к полу, согнув левую ногу и отставив правую. Она быстро огляделась.

В левой и правой по отношению к главному входу стенах квадратные куски кирпичной кладки размерами примерно метр на метр медленно ушли куда-то вглубь, образовав чернильно-черные дыры.

Суора быстро посмотрела на разбойника. Хишен жутко улыбался, глядя на нее.

— Что ж, ублюдочная сайтонская шлюха, я думаю пора несколько поменять расстановку сил.

Чуткий слух девушки различил клацанье когтей по камням. Она смотрела то влево, то вправо, ожидая появление гостей. Суора крепко сжала рукоять сабли. Прекрасно видя в темноте, она наконец разглядела две массивные туши выдвинувшиеся из черных провалов стены.

— Теперь тебе, сука, ничто не поможет, — надрывался Хишен. — Знаешь кто это? Это бейхоры. Слышала когда-нибудь о них? Адские псы Гируанских гор. Пещерные медведи обходят их стороной и даже могучие Туру уходят из тех мест где они появляются. Бейхоры могут разгрызать камни и разрывать когтями огромные деревья. Они ничего не бояться и никого не слушают, кроме своего вожака.

Девушка продолжала рассматривать приближающихся к ней зверей. Большие лобастые головы, широкие грудные клетки, могучие лапы, короткие челюсти полные клыков, какого-то грязно серого цвета, буро-зеленая шкура, никакого хвоста, маленькие подвижные уши.

Хишен продолжал свою экспрессивную речь, все более и более входя в раж.

— Вэлуоннские маги, используя свои чары, забирают их к себе щенками и выращивают из них ужасных стражей. Один из этих чернокнижников дал мне щенков и научил, как их приручить к себе. Их надо кормить своей кровью. Да, сука, я резал себе плечи и ноги и смешивал их пищу со своей кровью. Они кусали и грызли меня, но теперь они мои. Всем своим существом. Ибо их ведет голос крови, моей крови, я их вожак. И сейчас, блядь, тебе не помогут никакие твои выкрутасы и изгибы, в каком бы гребанном храме тебя не обучали. Мои бейхоры разорвут тебя на части. Они разломают твои кости, отгрызут тебе руки и ноги. И знаешь что, я может все равно тебя трахну, если от твоей задницы останется что-нибудь.

Звери приближались к девушке, не сводя с нее глаз и не издавая ни звука. Лишь когти по-прежнему клацали по каменному полу Цитадели. Бейхоры действительно были большими. Их круглые головы находились почти на уровне бедер Суоры. Два огромных беспощадных зверя готовились к нападению.

— Они не щадят никого. Они убивают любого в ком течет кровь. Мне даже не нужно им ничего говорить. И их ничто не остановит.

В первую минуту появления животных, Ташунг вообще не мог понять с чего этот лысый самец пришел в такое возбуждение. Его прямо распирало от радостного предвкушения. Но 7024-ре никак не мог уразуметь что такого в этих бейхорах и почему этот убогий разбойник придает им такое решающее значение. И лишь спустя какое-то время Ташунг с досадой на свою несообразительность осознал, вернее вспомнил, что ментальные способности этого вида еще в чрезвычайно зачаточном состоянии. Настолько зачаточном, что они даже не способны подчинить себе волю таких примитивных существ как эти бейхоры. Это конечно было просто смехотворно. Все-таки их мозг обладал таким внушительным потенциалом, но до сих пор был так удручающе не развит. Впрочем, для народа Ташунга это было только на пользу.

Очень легко, без всякого напряжения 7024-ре быстро накрыл ментальной завесой жалкое сознание одного из животных. Убогое примитивнейшее сознание жалобно затрепыхалось и тут же сдалось чужой могучей воле. Ташунг установил себя как главную доминанту для зверя и стал для него верховным существом. Причем эта доминанта была настолько всеобъемлющей и непререкаемой, что стала для слабого разума зверя даже важнее инстинкта самосохранения. Тоже самое 7024-ре проделал и со вторым животным, полностью подчинив его своей воле.

— Они сожрут твои кишки, сучье отродье, — тем временем провозглашал Хишен, яростно сверкая глазами в пламени свечей. — Раскусят твой череп, съедят твой мозг и завтра к утру вся твоя шлюшья надменность и высокомерие станут просто бейхорским дерьмом. Это все чего ты заслуживаешь.

Огромные ужасные звери подошли к девушке и преданно уселись возле ее ног. Суора положила ладони на их лобастые головы и бейхоры радостно высунули раздвоенные языки и даже слегка зажмурились от удовольствия.

Экспрессия, наполнявшая буйную речь Хишена, тут же пошла на спад. Он просто не верил своим глазам. Настолько не верил, что все еще по инерции продолжал произносить свои мерзкие угрозы. Наконец невообразимость происходящего достучалась до его разума и просто повергла его в немой шок. Он смолк.

В зале повисла тишина. Девушка слегка почесывала затылки жутких бейхоров и молча смотрела на мивара. Затем она медленно пошла вперед. Теперь могучий лысый разбойник и странная белокурая женщина неотрывно глядели в глаза друг друга.

— Есть голос сильнее голоса крови, — негромко сказала девушка. — Это голос Бога.

Хишен растерянно усмехнулся. Странная вялость и апатия охватили его. Впервые в жизни. Всегда, с самого раннего детства он сражался. Он знал, он верил, он привык к тому что нужно бить. Изо всей силы, как можно больнее, исподтишка ли, прямо ли, не важно. Бить чтобы разбить, чтобы сломать, чтобы убить своего врага. Главное это победа, любой ценой. И у него действительно это получалось. Пока другие тратили драгоценные мгновения на колебания, нерешительность, сомнения, он бил, мечом, топором, ножом, палкой, рукой. И он побеждал. И он твердо верил что никогда нельзя сдаваться, как бы тяжело не было, как бы не складывалась ситуация, бороться нужно до конца. Все может измениться в один миг. Всегда есть шанс. Но сегодня, сейчас он почему-то чувствовал только растерянность. Эта девица определенно выбила его из колеи. Мягко говоря. Она просто не оставляла ему ни единого шанса.

— Это не честно, — пробормотал Хишен. В этот миг в его голове промелькнули образы людей из его прошлого. Связанные, подвешенные за крюки, с поломанными руками и ногами, закопанные по плечи в землю, ослепленные, избитые до полусмерти и он стоящий рядом с топором или саблей. У них тоже не было ни единого шанса, подумалось ему, ни единого, когда он без всякой пощады и колебаний добивал их. Мало кто из них принимал последний удар достойно, многие визжали, извивались и умоляли, брызгая слюнями и соплями. Ну нет, яростно подумал он, нет. Они были слабаками. Они сами лишали себя всех шансов. Я буду сражаться.

Хишен дернулся вперед, схватил со стола топор и снова отпрянул к стене.

— Кто бы ты ни была, мразь, я достану тебя, — прошипел он.

Суора приблизилась к противоположному краю стола и остановилась. Ее вдруг охватило чувство безмерного отвращения и брезгливости. Это ведь просто животное. Животное с чуть боле развитыми полушариями мозга. Его интересуют только три вещи: секс, пища и насилие. И все. Все остальное выше и дальше его примитивного сознания. Это животное руководствуется только желанием удовлетворения своих убогих потребностей. И на пути реализации этого удовлетворения оно и применяет свой чуть более развитый мозг, выказывая некую изобретательность и сообразительность. Почему Дагатор 35 и остальные Владыки и Хранители считают этот вид одним из самых опасных для нашего существования? Ведь они так ничтожны и слабы и, учитывая их примитивность, легко управляемы. Мне ничего не стоит стать вождем этого города. Я без труда расправлюсь со всеми главарями и займу их место. И принимая во внимания мой тотальный контроль над бейхорами, я буду абсолютным повелителем для этих жалких существ. Секс, пища и насилие. Но зачем насилие? Для собственного утверждения, для демонстрации своей силы как доказательства права на власть? Но ведь не только. Это животное получает какое-то жуткое удовольствие от этого. Непостижимо. Уродовать, калечить, умертвлять своих сородичей, своих соплеменников, представителей своего вида и получать от этого удовольствие! Или оно получает удовольствие от ощущения страха своих жертв. Да, его боятся и это делает его великим и ужасным, возносит над остальными. Как же он жалок. Получает удовлетворение от страдания других. Хранитель Мернок говорит, что надо просто стирать у них память и превращать в орудия труда и послушных слуг. Ни на что другое они не годятся, ибо в них заложено зерно самоуничтожения, проростаемое древом всепоглощающего эгоизма. Удовлетворение своей похоти и голода и все. Тогда им просто не нужен такой сложный мозг. Он для них лишь обуза, они просто сходят с ума не в силах совместить огромный потенциал, заложенный в их разуме со своими примитивными потребностями. Почти все из них уже больные, разодранные на части непрерывным внутренним конфликтом между этим потенциалом, вызывающим у них чувство бесконечного томления по чему-то большему и совершенному и их жалкой животной природой, требующей и выставляющей единственным смыслом существования удовлетворение убогих своих потребностей.

Суора легко запрыгнула на стол. Теперь она смотрела на разбойника сверху вниз. И чувство омерзения к нему отчетливо читалось на ее прекрасном лице.

Расталкивая свою апатию как толщу воды, Хишен нанес удар. Он стоял вплотную к стене и потому не мог сделать широкий замах, но с его силой ему это было и не нужно. Держа топорище двумя руками, он сделал резкое короткое движение, послав широкое полотно топора в горизонтальной плоскости. Страшное лезвие устремилось точно в торс девушки.

Суора, развернувшись влево и немного подавшись назад, встретила прямым ударом правой ступни деревянное топорище, отбросив его назад. А в следующий миг этой же ногой ударила ребром ступни в открытый лоб разбойника.

Хишен практически ничего не успел понять. Девица двигалась настолько быстро, что глаз почти не мог различить ее движения. Разбойник только почувствовал как топор налетел на что-то и отскочил назад, выворачивая ему ладони, а в следующее мгновение ему словно бревно в лоб врезалось. Его голова как мячик отпрыгнула к стене и он крепко приложился затылком к кирпичам позади себя.

Как ни удивительно, но мивар остался в сознании, по крайней мере наполовину. Он медленно сползал по стене, ничего не соображая и совершенно дезориентированный. Разбитый затылок оставлял за собой кровавый след.

Девушка спрыгнула со стола и встала практически вплотную к Хишену. Она пристально смотрела на него. Ей было любопытно. Животное все еще продолжало бороться. Она видела как разбойник медленно приходит в себя, хотя честно говоря она была уверенна что ее последний удар, будет действительно последним. Нет, она не хотела его убить, но рассчитывала что его сознательная деятельность на какое-то время прекратится.

Хишен тупо глядел перед собой и думал только о ноже в своем правом сапоге. Топор куда-то пропал из его рук. Он видел затянутую в черные одежды соблазнительную женскую фигуру перед собой, но он думал только о ноже. Он собирался с силами.

Хишен поднял левую руку и махнул куда-то влево. Всем своим существом он желал, он верил, что она посмотрит на то что он показывает.

Суора усмехнулась про себя. Как же он жалок со своими убогими уловками. Она послушно повернула голову и поглядела в правую от себя сторону. Она легко ощутила эмоциональный всплеск рядом с собой и в следующий миг легко прикоснулась левой ладонью ко лбу Хишена. Это был удар концентрированной энергии. От Владык, Хранителей и опытных наблюдателей Ташунг знал что некоторые из вида Homo Sapiens были способны делать тоже самое. Это конечно настораживало. Энергетическая волна буквально взорвала человеческое сознание, мгновенно погасив всю его деятельность и погрузив разбойника в глубокое беспамятство. Применение концентрации внутренних энергий было гораздо проще чем «метод кокона», но зато последний давал полный контроль над состоянием субъекта. Выбраться из кокона самостоятельно жертва не могла, а после энергетического удара она могла прийти в себя и через несколько минут, и через несколько часов. Все зависело от индивидуальных особенностей.

Суора посмотрела на нож в правой руке поверженного врага. Глаза ее сузились, она присела на корточки и положила пальцы левой ладони на безвольно склоненную голову мивара. Изо рта у него текла кровавая слюна. Просто животное, подумала девушка и взяла нож из расслабленной руки Хишена.

44

Минлу Такулада Хин занималась упражнениями с мечом. Наступала, наносила удары, уходила с линии атаки, парировала и уклонялась. Делала она это четко и по внешнему виду легко и изящно. Талгаро сидел, привалившись спиной к дереву и хмуро наблюдал за девушкой. По его лицу явно читалось что он не одобряет ее занятие. Наконец он спросил:

— У вас что, в Кирме все женщины, вместо того чтобы заниматься детьми и обедом, махают мечами?

Девушка сделала еще три удара клинком, остановилась и медленно, почти ритуально, вложила оружие в ножны, на поясе слева. После чего повернулась лицом к маленькому лоя.

— Тебе это не нравится? — Чуть улыбаясь, поинтересовалась она.

— Это противоестественно, — заявил Талгаро.

— Также как и ношение штанов?

Лоя еще больше нахмурился. Конечно он припомнил глупого священника, яростно придиравшегося на суде к штанам Минлу. Талгаро не понравился намек на то что он ведет себя также.

— Ты не ответила на вопрос, — сказал он.

— М-м-м, я не могу говорить за всех женщин Кирма, но большинство тех кого я видела занимаются обедом и детьми. Ты удовлетворен?

— Я рад за Кирм.

Минлу ничего не ответила. Она прошлась по ласковой красно-коричневой траве и подняв голову, посмотрела на красноватый диск солнца.

— Волнуешься о времени? — Спросил Талгаро.

Минлу не отвечала.

— Если ты так торопишься, то почему идешь в Акануран пешком, почему не на лошади? — Не унимался маленький лоя.

— У меня была лошадь. Ее украли.

— Как же у такой грозной воительницы смогли увести лошадь?

— Лоя обманули меня, — спокойно сказала девушка, смотря куда-то в даль.

Талгаро застыл с открытым ртом.

— Ты это специально сказала, — побледнев от гнева, вымолвил он наконец.

— С какой стати? — Возразила девушка, по-прежнему смотря куда-то в сторону. — Так оно и было на самом деле. Завлекли меня голосами плачущих детей, а когда я вернулась назад, коня как не бывало.

— Лжешь! — Раздраженно проговорил Талгаро. — Вся Шатгалла знает, что вы кирмианцы первые лгуны на свете. Вы лжете даже когда у вас нет причин для этого, просто из любви к этому занятию. У вас даже есть конкурс лгунов, кто кого переврет.

Минлу наконец повернулась к своему маленькому собеседнику.

— Если ты имеешь в виду Балинское состязание рассказчиков небылиц, — все еще спокойно, но уже с ледяной ноткой в голосе, произнесла девушка, — то это конкурс на человеческую фантазию и воображение. И я не понимаю почему ты злишься. Вся Шатгалла знает, что вы, лоя, первые конокрады на свете.

— Что?! — Пронзительно вскрикнул Талгаро, задетый за живое.

— А что? Вы ведь большие любители конины.

Талгаро сделал глубокий вдох и заявил:

— Но в отличие от вас мы не скачем на них голыми и не пьем их кровь. А кроме того вы едите собак. Хорошо что Кит из металла, а то неизвестно чем бы все кончилось.

— Ты очень остроумен, — постепенно выходя из себя ответила девушка. — Наверно за это тебя и изгнал твой народ.

— Что?! — Закричал Талгаро. Его глаза запылали, а лицо побледнело еще больше, хотя уже казалось дальше некуда.

— Все знают, — насмешливо продолжила девушка, — что вы лоя вымачиваете в яде не только ваши плетки, но и ваши языки. А что касается конокрадства и воровства, то ведь всем известно, что равных в этом вам нет. Разве в Риволе не стоит памятник вору из народа Лоя?

— Но он спас город! — задыхаясь от гнева провозгласил Талгаро.

— Ну да, применив свое невероятное мастерство в воровстве.

— А вы… вы поклоняетесь ящерицам.

— Не ящерицам, а драконам, — спокойно возразила Минлу, — и не поклоняемся, а чтим. А вот вы разговариваете с камнями, думаете что они божки и еще вы делаете шляпы из скорлупы яиц вонючей ящерицы ахунда.

Талгаро немного успокоился, словно подготавливаясь к масштабной атаке.

— А у вас, кирмианцев, два языка растет во рту. И что касается воровства, то может быть мы и первые, да только после вас. Все знают, что вы даже за общим столом друг у друга из тарелок воруете. А глаза у вас узкие потому что ваши предки, когда врали, постоянно прищуривались, да так и остались навсегда.

Кровь прилила к лицу девушки. Она старалась держать себя в руках, но этот человечек определенно начинал бесить ее.

— Вы, лоя, сами ни на что не можете решиться. За вас всё решают эти ваши гилменги, а все свои решения они принимают, подбрасывая монету.

Талгаро конечно не стал утруждать себя ответом, а выдал новый факт:

— А у кирмианцев борода и усы растут у женщин, а не у мужчин.

— Ты видишь у меня усы? — Мрачно поинтересовалась Минлу.

— Сбрила, — с усмешкой сказал Талгаро.

Девушка лихорадочно вспоминала что-нибудь обидное про лоя.

— Вы можете заниматься сексом, только когда у вас течка один месяц в году, — заявила она. — Как животные. И вообще вы ни то ни сё, ни мужчины, ни женщины.

— А у вас кирмианцев сексом занимаются женщины с женщинами и мужчины с мужчинами, — почти спокойно ответил Талгаро. — Просто мерзость.

— А вы, лоя, едите падаль.

— А вы, кирмианцы, едите руками. И еще вы едите нас, лоя.

— Что за бред?! — Воскликнула девушка. — То что ты говоришь просто чушь. Возможно тебе и твоим сородичам надо меньше нюхать порошок баалма, а?

— А вам возможно пошло бы на пользу если бы вы по реже курили свою траву, — тут же парировал Талгаро. — И неплохо было бы вам перестать жевать эту вонючую кхуру, которой вы потом повсюду харкаете. Знаешь, выглядит просто отвратительно.

— Я думаю жевание кхуру не идет ни в какое сравнение с тем что вы воруете наших младенцев, чтобы приносить их в жертву вашим подземным божкам, — с тихой яростью проговорила Минлу.

Маленький лоя снова стал раздражаться. Это избитое обвинение глубоко задело его.

— Как известно вы жулики, каких свет не видывал, — медленно проговорил он, — а ваша алчность не знает границ. Вы даже своих детей продаете. Может поэтому вы и придумали байку, что мы воруем ваших младенцев, а?

— Может это вы наших детей продаете?! За какую-нибудь блестяшку. Вы же просто с ума сходите от всего блестящего. За яркие бусы и королеву свою продадите.

— Думай, что говоришь! — Взорвался Талгаро. Он яростно искал новое обвинение и нашел. — И вообще вы настолько гнусны, что заставляете ваших жен совокупляться с любым зашедшим в гости путником.

— Что ты несешь?! Вот уж правду говорят что лоя самые великие сплетники на свете.

— И кто это интересно говорит? Уж не вы ли? А сами облизываете свои руки после еды.

— А вы, лоя, мочитесь прямо под стол, за которым едите. И моетесь всего два раза в год.

— А вы, кирмианцы, когда нервничаете грызете свои ногти.

— А вы когда нервничаете стучите зубами, вот так, — и девушка красочно изобразила этот процесс.

Наконец оба замолчали, переводя дыхание. Запас обвинений на некоторое время иссяк и они просто смотрели друг на друга пылающими глазами.

Мозги обоих работали только в одном направлении, изо всех сил пытались найти как можно более обидный выпад, дабы уязвить противника как можно глубже. Два взрослых человека совершенно потеряли способность трезво осмысливать ситуацию.

Талгаро не в силах ни припомнить, ни сочинить чего-нибудь еще унизительного, уже собирался сказать, что если бы не Минлу, с Элен сейчас все было бы в порядке. Краем сознания он понимал, что это удар ниже пояса, но сейчас ему было наплевать. Однако подумав о девочке, он мысленно замер. Ему тут же припомнился их разговор, когда Элен пыталась убедить его, что кирмианка ни в чем не виновата. Лишь на секунду представив что девочка услышала бы все что они тут наговорили, он пришел в ужас. Его словно окатили ледяной водой, мгновенно вернув ему абсолютную ясность мышления и он отчетливо увидел себя и девушку со стороны. Ему стало стыдно. Он опустил глаза.

Минлу, конечно, заметила, что ее маленький противник как-то потух и сник. И это тут же передалось ей. Она вдруг до конца осознала, что они тут наговорили друг другу, сколько мерзости и низости было в их словах. Она вспомнила своего наставника из Храма Падающих Звезд мастера Киадо. У нее просто комок встал в горле. Ее плечи опустились и руки расслабились. Сердце стало биться реже и взор уперся в землю.

Оба продолжали молчать, но теперь это было совершенно другое молчание чем минуту назад. Воздух вокруг них больше не дрожал от напряжения и ярости, все успокоилось и улеглось. Тишина теперь почти доставляла наслаждение обоим людям, они чувствовали облегчение, как будто нечто темное огромное и злобное пронеслось над ними и исчезло, оставив их растерянными и опустошенными.

Они заговорили одновременно:

— Послушай, Талгаро…

— Я хочу извиниться…

Также одновременно они смущенно замолчали.

Несколько минут назад они были отвратительны словно две огромных разбухших зловонных кучи злобы и раздражения, а сейчас они были прекрасны как ангелы. Им было неловко и тяжело говорить, но в тоже время они очень хотели дать понять, что они глубоко раскаиваются.

И снова они начали одновременно.

— С моей стороны было просто омерзительно…, — начал Талгаро.

— Я вела себя просто как последняя…, — начала Минлу.

И снова они замолчали, но на это раз они оба рискнули улыбнуться друг другу.

— Слушай, давай просто забудем, — предложила девушка.

— Нет, нет, я не могу, — запротестовал Талгаро, — это все моя вина. Я начал этот безобразный диалог и к тому же я должен попросить прощение за моих негодяев соплеменников, укравших твою лошадь.

— Даже не вздумай. Причем тут ты?! Если бы я начала просить прощение за все что сотворили Омо, мне бы жизни не хватило. А что касается, как ты выразился, безобразного диалога, то мы оба в нем участвовали и вина поровну на обоих.

— И все же мне кажется…, — начал Талгаро, но вдруг замолчал и посмотрел куда-то вправо. Потом поглядел обеспокоено на девушку и сказал:

— Кто-то идет. Я думаю Кит возвращается.

На лице Минлу также промелькнуло беспокойство. Сама она еще ничего не слышала, но прекрасно знала что слух лоя во много раз острее чем у нее и в этом вопросе ему вполне можно доверять. Она смотрела на Талгаро и видела что ему также не по себе как и ей. Как будто Кит мог каким-то образом узнать, что здесь только что произошло. При одной мысли, что металлический пес мог бы быть свидетелем недавней сцены, ей стало нехорошо. Стыдно.

Кит вышел на опушку леса и оглядел своих товарищей. Родерик Атинховский, создатель собакообразного робота, очень старался придать своему творению способность психологического анализа, дабы тот мог чутко реагировать на настроение его любимой внучки.

Пёс мгновенно проанализировал всю информацию, которую ему удалось считать с двух субъектов. Поза, мимика, пульс, давление, химический состав запаха, биотоки мозга, температура различных участков кожи и ее цвет. И пришел к выводу, что люди напряжены и обеспокоены.

— Что случилось? — Спросил Кит, усевшись на траву.

Минлу посмотрела на него и фальшиво улыбнулась.

— Ничего не случилось, — сказала она почти через силу. — Тебя ждем. Как все прошло?

— Ты лукавишь, — мягко сказал пёс. — Твоя улыбка не совсем искренняя.

Девушка перестала улыбаться. По правде говоря, ей все еще было не просто видеть перед собой это металлическое создание и сознавать что оно обладает разумом и душой человека. И она отдавала себе отчет, что конечно же она не представляет до конца на что он способен. Его хозяйкамогла безошибочно определять лжет человек или нет, а что умеет он?

Пёс перевел взгляд на маленького лоя.

— Тал, я вижу что вы напряжены и обеспокоены, — дружелюбно проговорил Кит. — Что произошло? Если это касается Элен, то я хотел бы знать.

Лоя поднял глаза на собаку.

— Да нет, Кит, не переживай, — сказал он вполне спокойно. — Мы просто немного поспорили с Минлу. Старые противоречия между кирмианцами и лоя дали о себе знать. Мисс Элен и тебя это никак не касается.

Кит посмотрел на девушку. Та пожала плечами и снова улыбнулась.

— Не обращай внимания, — сказала она. — Мы уже все выяснили и возвращаться к этому не собираемся. Честное слово, Кит, теперь я улыбаюсь по-настоящему.

Робот усмехнулся, чем поверг девушку в легкое смятение, ибо она все никак не могла привыкнуть к тому, что эта металлическая морда способна на тонкую мимику и выражение различных эмоций. Талгаро, казалось, относился к этому вполне спокойно и легко принимал все как есть.

— Я вижу, — сказал Кит.

— Ну что, ты добрался до Касаша? — Спросил лоя. Ему действительно было очень интересно, а кроме того он хотел как можно быстрее покончить со все этой историей про «безобразный диалог».

— Да, — ответил Кит, совершенно по собачий улегся на землю и скрестил передние лапы.

— И что он сказал? — Нетерпеливо полюбопытствовал Талгаро.

Кит моргнул и его, до этого черные глаза, запылали темно-синим огнем. Девушка и лоя, не зная чего ожидать, непроизвольно попятились.

— Не пугайтесь, — попросил Кит, — это всего лишь записанное мной изображение секретаря.

Его слова мало что прояснили в головах его товарищей. В следующий миг в метре от морды собаки возникло голографическое изображение Касаша, ростом немногим ниже Талгаро, которое шевелилось и говорило.

Девушка и лоя, потрясенные, шарахнулись назад.

«Судья Мастон Лург увез ее в Акануран», — сказало изображение молодого человека. «Зачем?» — Спросил голос Кита. «Точно я этого не знаю, но почти уверен он собирается предложить девочку Верховному претору в обмен на деньги или более высокую должность. Или и то и другое», — торопливо ответил Касаш. «На чем они уехали?» — Спросил невидимый Кит. «Черный мощный экипаж с красно-золотистой эмблемой Судебной палаты на дверях. Запряжен четверкой лошадей», — все так же поспешно и с усердием отвечало маленькое изображение. При этом девушка и лоя отчетливо видели напряжение и страх на лице судебного секретаря, украшенное огромным синяком. «Судья один?» — Последовал очередной вопрос. «Нет, с ним головорез по имени Галкут», — сказал Касаш. «За сколько они смогут добраться до Аканурана?» Изображение Касаша пожало плечами и произнесло: «Откуда мне знать. Если будут гнать без остановок, загоняя лошадей и меняя их на постоялых дворах, то наверно суток за пять».

Затем молодой человек исчез и глаза пса вернулись к своему обычному состоянию.

Кирмианка и лоя стояли, не смея шелохнуться. Ошеломление вперемешку с испугом отчетливо читались на их лицах.

— Это то что он сказал, — наконец произнес Кит, не дождавшись от них реакции.

— Что это было? — Почти прошептал Талгаро.

— Это называется «голограмма». Изображение того что я видел я могу записать себе в память, а потом воспроизвести. — Кит уже начал досадовать на то что просто не передал им слова судебного секретаря, а воспользовался встроенным в него голопроектором.

— Ты забрал его дух и заставил служить себе, — уверенно произнесла девушка и Кит понял что его последние слова ушли в пустоту.

— Ты могучий чародей, — все также полушепотом объявил Талгаро.

— Э, ребята, стоп. Это никакое не волшебство. Я просто показал вам картинку, изображающую то что я видел.

— Но он был здесь, — возразила девушка, — мы видели его и слышали его голос.

— Это я нарисовал его в воздухе и воспроизвел его голос, — Кит начал уже не досадовать, а крупно сожалеть о своей выходке. — То что я видел и слышал в прошлом я могу показать и дать услышать другим позже, если я это записал. С Касашем все в порядке. Он в Туиле, жив и здоров. Ясно?

Лоя и девушка молчали, пытаясь осмыслить услышанное.

— То есть ты можешь вот так показать все что ты когда-либо видел? — Уточнил Талгаро.

— Не все. Только выборочно, только то что я записал, ну то есть сохранил себе в память со всеми подробностями. — Кит понял что вступает на зыбкую почву. Он будет просто не в силах объяснить им сложные принципы функционирования своей памяти.

Он постоянно анализировал все массивы данных поступающие к нему из внешнего мира и классифицировал по степени важности. Что-то он сохранял просто как текстовые данные, что-то он сохранял полностью, вместе с видеорядом и звуковым сопровождением. Система классификации была весьма разветвлённой и изощрённой, включая в себя и его собственные эмоции и пожелания, а также конечно учитывая интересы его хозяйки.

— Вот, например, суд над тобой, Минлу, я не могу так показать, потому что я хоть и помню все про него, но я не записывал его настолько подробно чтобы я его мог нарисовать в воздухе со всеми деталями.

— Ничего не понимаю, — призналась девушка.

Кит тяжело вздохнул.

— Ну думайте об этом как о портрете. — Устало проговорил он. — Я показал вам несколько портретов Касаша и сопроводил их своим голосом, при этом имитируя голос Касаша. Я думал так будет нагляднее и быстрей.

— Ты показываешь нам свою память, — медленно произнес Талгаро, — это понятно. Кстати мы, лоя, тоже умеем повторять голоса и звуки так что их не отличишь от оригинала. Непонятно как ты заставил Касаша появиться перед нами.

— Это называется «голограмма», — повторил Кит. — В стране где Элен и я живем это умеют почти все. В этом нет никакой магии и вам не нужно бояться. Вы видели когда-нибудь театр теней?

— Конечно, — приходя в себя ответила Минлу, — в Кирме он очень популярен.

— Ну вот, — обрадовался Кит. — Голограмма и есть тот же самый театр теней, где с помощью световых лучей создаются объемные и цветные картинки. И давайте остановимся на этом. Я беспокоюсь за Элен и хочу узнать что вы думаете о том что сказал Касаш.

Слова собаки вернули обоих людей к действительности. Талгаро и Минлу посмотрели друг на друга, решая кто начнет первым. Лоя сделал жест рукой, как бы приглашая девушку вступить в разговор.

Минлу посмотрела на металлического пса.

— Ну что ж, — сказала она, — до Аканурана пять — шесть дней пути, на очень хороших лошадях и с остановками не более четыре-пять часов в сутки. И к сожалению, у судьи несомненно будут только лучшие лошади.

— Акануран это что? — Спросил Кит.

— О, — удивленно воскликнула Минлу, — прости, я просто не знаю что тебе точно известно… Акануран это столица Агрона — королевства в котором мы в данный момент находимся. — Она чуть помолчала, собираясь с мыслями. — А Агрон находится на Шатгалле — так называется вся эта земля, вернее наш мир, ну то есть тот громадный материк на котором мы все живем. Этот материк омывается бескрайними океанами и морями.

— Понятно, — сказал Кит. — А верховный претор это …?

— Это главный негодяй Агрона, — сказала Минлу и покосилась на Талгаро, ибо ее слова были подсудным делом.

— Он глава Судебной палаты — самой могущественной организации в этой стране, — объяснил Талгаро. — В свою очередь сам верховный претор — после короля самый влиятельный человек Агрона.

— А как же королева? — Поинтересовалась Минлу.

— Я не думаю, что агронская королева обладает и десятой долей того могущества, что сосредоточено в руках ее министра правопорядка, — сказал лоя. — Вообще у этого человека много титулов и имен. Зовут его Томас Раушер Халид. Он верховный претор, глава Судебной Палаты, министр правопорядка, первый судья королевства, председатель Собрания веларов, а также он герцог Этенгорский и майдмирэ. — Не дожидаясь вопроса, Талгаро объяснил. — Майдмирэ — это официальный статус претора. В Агроне есть утвержденный королем кво-перечень, который распределяет всех состоящих на государственной службе в зависимости от их должности и аристократического титула по статусам. Майдмирэ соответствует верховному претору с титулом герцога и такой статус только у одного человека.

— Ясно, — сказал Кит. — Похоже этот человек сумел занять все высшие должности этого государства.

— Не совсем, — возразила Минлу. — Король все-таки сумел удержать за собой должности Верховного главнокомандующего и Верховного судьи, который может отменить любое решение Палаты.

— А как верховный главнокомандующий, — вставил лоя, — король естественно возглавляет всю армию и флот, в то время как герцогу Этенгорскому подчиняется вся судебная гвардия или как их еще называют "красноголовые" из-за их шапочек. Надо заметить, что армейские маршалы и генералы не симпатизируют претору, по их мнению, да и не только их, он слишком много на себя взял, слишком много власти в его руках.

— Это придворная грызня постоянная тема сплетен, — сказала Минлу. — Как видишь, даже я и Талгаро, совсем не будучи гражданами Агрона и по большому счету не особо им интересуясь, прекрасно осведомлены об этом.

— И судья Туила решил играть по-крупному, раз собрался торговаться с претором, — заметил лоя. — Я уверен, что глава Палаты заинтересуется мисс Элен и ее способностями и конечно же захочет заполучить ее.

Кит молчал, осмысливая услышанное.

— Я могу перемещаться со скоростью до 80 километров в час, в зависимости конечно от пересеченности местности, — сказал он. — Мне не нужно отдыхать, есть и пить, я могу двигаться круглые сутки. У меня есть шанс перехватить судью и Элен до того как они доберутся до претора?

— Трудно сказать, — медленно проговорила Минлу.

— Получается твоя скорость примерно в два раза выше чем у экипажа с четверкой отличных лошадей, — сказал Талгаро, — и если тебе не надо отдыхать нисколько, то наверно ты мог бы нагнать судью. Но ведь ты не знаешь дороги.

— Вы мне покажите дорогу на карте, — предложил Кит.

— На карте…, — удивленно проговорил лоя. — Как же это возможно? Это должна быть невероятно большая и подробная карта. Но даже если бы такая и существовала, нельзя провести на ней дорогу совершенно точно.

Кит решил, что Талгаро прав. Конечно пёс Элен имел загруженные в память карты материка, который местные жители называли Шатгалла и мог бы вывести их изображение, как и голограмму Касаша. Часть этих карт была получена из общей базы данных планет, когда они с Элен искали информацию о Каунаме, а часть во время их сумбурной посадки. Но это все было не нужно. Киту достаточно знать месторасположение Аканурана и он сможет сам сориентироваться куда и по какой дороге ему идти.

— Это не важно, просто покажите мне на карте где находится Акануран, — сказал Кит. — Только прошу вас не пугайтесь.

Глаза собаки снова вспыхнули синим пламенем и перед Талгаро возникло большое плоское прямоугольное изображение географической карты.

На этот раз девушка и лоя восприняли появление в воздухе картинки гораздо спокойнее.

— Просто укажи пальцем, где Акануран, — попросил Кит.

Талгаро храбро приблизился к голограмме и принялся изучать нанесенные реки и горы. Минлу тоже подошла ближе, с интересом разглядывая удивительное зрелище. Конечно она видела карты и раньше. В Храме Падающих Звезд их было немало. И вышитые на ткани, и рисованные на пергаменте, и выложенные мозаикой на стенах. А одна из самых подробных была даже у неё с собой. Но они не шли ни в какое сравнение по точности исполнения с той что она видела сейчас.

— Вот здесь, — уверенно сказал Талгаро. Он с опаской приблизил указательный палец к голограмме в нужном месте. Когда палец легко прошел сквозь изображение, маленький лоя на миг окаменел. Придя в себя, он продолжил: — Вот серповидный залив Старый Джо, который выходит в Радужное море. Вот это река Мая, впадающая в залив, здесь где река входит в залив на северном берегу и лежит Акануран.

— Благодарю, — сказал Кит и карта исчезла. — Теперь я сумею добраться туда, даже если и собьюсь с основной дороги.

Лоя и девушка некоторое время молчали. Судя по всему они ожидали другого, им обоим казалось очевидным, что следует идти на восток всем вместе, ну или по крайней мере самого себя каждый видел спутником металлического пса. Наконец Минлу осторожно произнесла:

— Послушай, Кит, мне тоже очень нужно как можно скорее попасть в Акануран, это вопрос жизни и смерти, и раз уж наши пути совпадают я бы очень хотела хоть как-то помочь тебе и мисс Элен. Вы спасли мне жизнь. Поэтому я надеялась что мы пойдем вместе.

Черные миндалевидные глаза собаки пристально посмотрели на кирмианку.

— Прости, Минлу, но я должен спешить. Моя главная задача быть рядом с Элен и защищать ее. Любая задержка на пути в Акануран мешает моей задачи. А ты, как бы ни старалась, будешь задерживать меня. Сейчас для меня это неприемлемо. Надеюсь ты понимаешь это.

— Я понимаю это, — согласилась девушка, — но вот ты, Кит, прости если это грубо звучит, кажется многого не понимаешь. Одному тебе будет очень трудно. Да, ты очень сильный и вообще такой могучий, что наверно мало что может представлять для тебя опасность. Но тебя просто могут обмануть. Насколько я поняла, ты и Элен ничего, или почти ничего не знаете о Шатгалле в целом и о Агроне в частности. То что судья везёт мисс Элен в Акануран мы знаем только со слов Касаша. Касаш мог солгать тебе или сам судья мог солгать Касашу, не важно. Так или иначе, я думаю, будет необходимо интересоваться у всех встречных видели они или нет черный экипаж Судебной палаты, запряженный четверкой лошадей, а может быть даже судью и девочку. Это обязательно надо делать, чтобы убедиться что ты идешь по правильному пути. Теперь представь себе жителей агронских деревень и городов, представь себе путников, владельцев постоялых дворов и так далее. Разве они будут с доверием относиться к металлическому созданию? Да, многие видели двигающиеся механизмы из шестеренок и проволочек, всякие там часы, шкатулки, кукол, которые порой даже произносят отдельные слова или проигрывают мелодии, но никто никак не ожидает что подобный механизм вдруг заговорит с ними осмысленно. Они просто не сумеют понять, что ты такое есть и что с тобой вообще можно разговаривать как с человеком. Тебе придётся или запугивать их до смерти или тратить кучу времени чтобы добиться от них хоть какого-то приемлемого диалога.

Талгаро поглядел на девушку и на его лице промелькнуло нечто похожее на уважение.

Кит же внимательно смотрел на кирмианку, казалось ее слова заставили его крепко задуматься.

— К тому же, что касается судьи, Мастона Лурга, — продолжила Минлу, — я думаю он очень непростой человек. Неизвестно что у него в голове. Допустим он считает что с тобой покончено и ты навсегда остался в той яме, то и в этом случае, я не думаю, что он будет вести себя беспечно. Если же он имеет хоть тень подозрения о том что ты преследуешь его, то он конечно постарается обмануть тебя. Он может поехать в другой город или как-то изменить свой путь. Возможно он захочет предложить мисс Элен не верховному претору, а самому королю, который в данный момент может находиться не в столице, а в одной из своих многочисленных резиденций. А кроме того, Кит, как по-твоему поведет себя судья, когда увидит тебя. Думаешь он отдаст тебе мисс Элен по-хорошему и вы спокойно уйдете? Я так не думаю. Что если он приставит нож к ее горлу и прикажет тебе не подходить ближе, или прикажет тебе спрыгнуть с обрыва или, ну я не знаю, прикажет тебе отправляться обратно в Туил и что, мол, пока он не получит вестей от Касаша, что ты в Туиле, он не отпустит девочку. Да все что угодно. Мне кажется он готов пойти на все. Для него это такой невероятный шанс стать богатым и влиятельным, шанс всей его жизни. Поэтому тебе лучше не приближаться к нему в открытую. А как ты сделаешь это скрытно? Один, ты везде будешь привлекать к себе большое внимание, не говоря уже о самом Акануране. Ты собираешься взять его штурмом или как? Ты наделаешь столько шуму, что о тебе узнают все, и Мастон Лург, и верховный претор, а ты же в свою очередь ничего не сможешь узнать, даже просто где находится дворец герцога Этенгорского. — Минлу перевела дыхание. Оба ее собеседника внимательно слушали ее и прерывать судя по всему не собирались. — По правде говоря, Кит, я думаю гораздо целесообразней, только прошу пойми меня правильно, дать ему время передать мисс Элен в руки верховного претора. Тогда мне кажется всё станет проще. Если, допустим мы пойдем с тобой и ты не будешь ни с кем разговаривать, не будешь выделывать эти невероятные голограммы и прочее, то ты вполне можешь сойти за один из механизмов лоя. Правда конечно очень уж совершенный. А все разговоры мы возьмем на себя. Тогда мы спокойно войдем в город, узнаем где живет претор, узнаем где держат мисс Элен и в одну из ночей ты выкрадешь ее. Думаю это не составит для тебя труда. Я все это говорю потому что очень хочу помочь тебе и мне кажется очевидным что нам надо держаться вместе. Да, мы задержим тебя в пути, но я думаю в конечном итоге мы будем полезны тебе.

— Говоря мы, ты имеешь ввиду себя и Талгаро? — Спросил Кит.

— Ну…, — девушка несколько растеряно посмотрела на лоя, — да. Я так поняла Талгаро хотел присоединиться к тебе.

Пес посмотрел на маленького лоя.

— Тал, ты же шел на запад, совсем в другую сторону, — сказал Кит. — Ты радовался что твое длинное трудное путешествие близко к завершению. Тебе совсем не нужно влезать во все это.

— Это надо понимать так, что ты согласен с Минлу и решил не идти один? — Спокойно спросил лоя.

Кит посмотрел куда-то в сторону. Его квантоволновой мозг работал изо всех сил, стараясь принять правильное решение. Альфа доминантой его поведения, заложенной в него его создателями, было находиться в непосредственной близости от Элен Акари и делать всё что бы избавить девочку от любых негативных воздействий. И сейчас альфа доминанта требовала немедленно отправляться на восток чтобы воссоединиться с Элен как можно быстрее, но Родерик Атинховский оставил ему возможность выбора. В каких-то чрезвычайных обстоятельствах Кит мог пойти против своей главной доминанты поведения, если он сочтет это нужным. Металлический пёс не был слепым орудием с неизменной программой, действующий строго по заданному алгоритму. Он действительно мог принимать решения исходя из своих предпочтений, эмоций и желаний. Он знал в чем смысл его жизни, но реализовывать его мог по своему выбору. Отец Линды Рейлих изо всех сил стремился сделать собакообразного робота человечным. В первое время Валентин Акари был очень недоволен таким своеобразным подарком для Элен. Не говоря о том что Кит стоил просто астрономическую сумму денег, Валентин не понимал зачем вообще девочке давать электронного друга, когда ей конечно полезней общаться со своими сверстниками и заводить нормальных друзей. Но дед Элен был непреклонен, он очень любил свою единственную внучку, дочь его единственного ребенка и хотел дать ей надежнейшего телохранителя и спутника. Спор между отцом девочки и ее дедом был долгим и тяжелым, но в конце концов Валентин уступил, а потом конечно привык и даже в какой-то мере привязался к Киту.

Сейчас пёс взвешивал все за и против, пытался рассчитать вероятности, но данных было слишком мало и все они были весьма зыбкими. Отложить встречу с хозяйкой, чтобы затем иметь более надежную возможность выручить ее, либо устремится к ней немедленно, но возможно подвергнуть её более высокому риску при встрече, а также возможно потерять ее след, ибо конечно Минлу была права, мало кто захочет сотрудничать с таким странным для этого мира существом как он.

— Да, — наконец ответил Кит. — Я решил идти вместе с Минлу.

— Ну тогда, я вне всяких сомнений должен присоединиться к вам, — сказал маленький лоя.

— Но Тал, — возразил пёс, — я не хочу чтобы ты из-за меня и Элен так кардинально менял свой путь.

Лоя очень серьезно поглядел на металлическую собаку.

— Кит, неужели ты думаешь, что я вот так вот развернусь и пойду себе спокойно на запад, оставив маленького ребенка в беде. Я считаю мисс Элен своим другом, но кроме того, она всего лишь маленькая девочка, и взрослые жестокие негодяи хотят использовать ее в своих целях. Неужели ты думаешь, я смогу спокойно оставить это, вернуться к своей семье и жить дальше как будто ничего не случилось. Да я лучше еще десять раз обойду этот мир. И прошу, давай больше не возвращаться к этому. Даже если ты не возьмешь меня с собой, я сам пойду в Акануран.

Кит вздохнул.

— Прости, Тал, я не хотел как-то обидеть тебя.

— Я ничуть не обижаюсь, — улыбнулся лоя. — Вы с мисс Элен ведь словно с неба свалились и вам определённо нужна помощь чтобы разобраться с этим миром и его обитателями.

— Да уж, — медленно протянул Кит, — определенно.

Он некоторое время помолчал и затем словно нехотя произнес:

— Когда ты, Минлу, говорила о том что мой внешний вид может вызвать некоторый ажиотаж у неподготовленного зрителя, я подумал что возможно делу поможет, если я буду выглядеть более, так сказать, реалистично. Как вы думаете?

— Что ты имеешь в виду? — С любопытством глядя на металлическую собаку, тут же спросила девушка.

Талгаро, дабы блеснуть умственными способностями, поспешил предположить:

— Ты что ли и себя можешь превратить в эту… голограмму?

— Ну что-то вроде. Я могу превратиться в обычную собаку. Я сейчас покажу, вы только, пожалуйста, не пугайтесь.

Однако по мгновенно застывшим лицам Минлу и Талгаро было ясно, что они оба напряглись. Впрочем, по их горящим глазам робот также видел, что они явно с нетерпением ждут очередного ошеломляющего фокуса.

Кит встал на все четыре лапы, ободряюще улыбнулся своим товарищам и включил элвату. В следующий миг по его металлической поверхности словно прошла легкая рябь. Зрелище всколыхнувшегося металла, словно он вдруг стал жидким, было настолько странным и противоестественным, что оба зрителя скорее поверили бы что это у них двоится в глазах, чем в то, что твердый стальной корпус вдруг задрожал как полотнище знамени на ветру. Через секунду вибрирующая поверхность видоизменилась, нанопроводниковые волокна метаморфного полиматериала корпуса робота идеально смоделировали обычный собачий шерстяной покров, сымитировав каждый отдельный волосок и густого подшерстка и прямые длинные остевые волосы покровной шерсти темно-серого окраса со светлыми кремовыми подпалинами возле брюха и почти черной мордой. Глаза робота обрели белки, карие радужные оболочки и зрачки, черный нос увлажнился, на розовом языке появилась слюна.

Минлу и Талгаро безмолвствовали, во все глаза разглядывая возникшего перед ними зверя. Теперь Кит выглядел абсолютно живым созданием. Огромная чудовищная собака с широкой грудной клеткой, могучими лапами, длинным пушистым хвостом и живыми добрыми глазами. И тем не менее никакого сомнения в том что это всё-таки обычное животное не возникало. Ничего металлического не осталось и в помине. Треугольные уши торчком, влажный темный нос и самая настоящая шерсть от носа до хвоста.

— Невероятно, — прошептала девушка и улыбнулась словно бы с некоторой робостью. При всей силе своего ума и той массы знаний, что она получила от своих учителей, она была всё же не в состоянии даже отдаленно представить кем или чем является Кит.

Талгаро с окаменевшим лицом и распахнутыми глазами вытянул руку вперед и приблизился к собаке. Очень осторожно он потрогал переднюю лапу. На ощупь это была обычная короткая гладкая шерсть. Лоя поднял голову и с восторженным потрясением поглядел на собачью морду.

— Но ведь это не иллюзия, — проговорил он ошарашено.

— Нет, — подтвердил Кит. — По своей фактуре шерсть самая что ни на есть настоящая, абсолютно совершенная имитация. Ну так что скажите, так будет более естественно?

— Конечно! — Радостно отозвалась Минлу и бросилась вперед. Но в последний момент замешкалась и смущенно спросила: — Можно погладить?

Кит улыбнулся:

— Ну, конечно, можно.

Девушка сначала провела ладонью по его боку, потом потрепала густую и толстую, как и полагается, складку на шее, потом осторожно погладила его лобастую голову между ушами. Минлу улыбнулась:

— Ты совсем настоящий. И такой хорошенький!

Кит усмехнулся. Однако Талгаро почему-то почувствовал легкий приступ неудовольствия. Ему вроде как показалось, что когда Кит был металлическим это как-то больше связывало собаку с лоя. И в глазах окружающих, и в его собственных. А теперь Кит словно бы стал ближе к кирмианке, ласкающей его как какую-то мягкую девчачью игрушку.

— А почему ты не всегда в этом виде? — Поинтересовался Талгаро.

— Ну это требует дополнительных затрат энергии, — туманно пояснил он, — да и вообще мне больше нравится мой, так сказать, естественный, металлический вид.

— Ты также легко можешь превратить обратно? — Спросил Талгаро.

— Конечно, — сказал Кит и тут же продемонстрировал.

Минлу испуганно отдернула руку, когда шерсть под ее ладонью словно слиплась и затвердела.

— Ну нет, — капризно и почти разочарованно произнесла она, потрогав твердый гладкий металл, — тебе так идет твоя мохнатость. — Девушка улыбнулась.

— Тебе же сказали, — строго осадил её Талгаро, — это требует лишней энергии.

Однако Кит снова включил элвату и покрылся шерстью.

Минлу торжествующе покосилась на маленького человечка, заодно подумав, что тот вряд ли вообще понимает слово «энергия». После чего заметила:

— Я думаю что в таком, естественном, если так можно выразиться, виде, тебе Кит будет гораздо проще на Шатгалле.

— По-вашему в таком виде я буду более приятным собеседником для незнакомцев?

Кирмианка и лоя переглянулись.

— Вряд ли, — чуть смущенно ответила девушка.

— Тебя примут за оборотня, — добавил Талгаро, который тоже собрался с духом и погрузил свою ладошку в шерсть робота, изумляясь её естественности, а ведь недавно здесь был только сплошной металл.

— Но ведь говорим будем мы, — бодро сказала девушка. — Ты будешь просто стоять рядом и всё будет хорошо. В шерсти ты выглядишь совершенно обычно, просто большой добрый пес.

Кит клацнул страшными клыками из «алмазной» стали и глухо зарычал.

— Я могу выглядеть и недобрым. Если нужно.

— Я думаю ты пока вполне можешь оставаться металлическим, — быстро сказал лоя. — А вот при входе в какой-нибудь город или деревню пожалуй стоит … ээ-э

— Мы с Элен называем это «включить картинку», — подсказал Кит.

— Ну да, включать картинку. Я согласен с Минлу, — и Талгаро сделал ударение на этих словах, словно пытаясь показать насколько он великодушен, — что людям будет гораздо проще тебя воспринять как обычную, пусть и очень большую, собаку. Это нисколько не удивит их и они вряд ли обратят на тебя особое внимание. Тем более, например, у туру тоже есть пастушьи породы собак, которые по размерам вполне под стать тебе. Только у них морда более тупая и уши висячие.

— Ну это пока ты не заговоришь, — весело сказала Минлу. — А как только ты скажешь хоть слово, люди уж точно не забудут тебя.

— Ну это еще проще, чем включать картинку, — улыбнулся Кит. — Я умею быть молчаливым.

— Весьма, кстати, похвальное умение, — заметил Талгаро и пристально поглядел на кирмианку.

Но девушка не обратила внимания на его взгляд и оживленно сказала:

— Ну что ж, теперь я думаю нам нужна хорошая лошадь.

Пёс и лоя посмотрели на девушку.

— Есть какие-нибудь мысли где ее взять? — Поинтересовался Талгаро.

— Э-э, ну, наверно можно купить, — неуверенно проговорила Минлу.

— Приличная лошадь стоит приличных денег, — заметил лоя и затем обратился к девушке: — У тебя есть деньги?

— Я боюсь что сумма, которой я располагаю…

— Ясно, — бесцеремонно прервал ее Талгаро. — А у тебя Кит?

— Нет. Честно говоря, я даже еще никогда и не видел денег этой страны.

— Ну что ж, — Талгаро слегка подбросил тощий кошель на своем поясе, — у меня только монеты лоя и несколько агронских, три серебряных и немного меди, этого возможно хватило бы на половину какой-нибудь старой клячи, но для хорошего скакуна это несерьезно.

— Я думаю проблему можно решить проще, — сказал Кит. — Я вернусь в Туил и позаимствую коня у Касаша и доблестной судебной гвардии. Это не составит для меня большого труда.

Лоя и девушка уставились на собаку.

— Мысль интересная, — с некоторым сомнением в голосе произнес Талгаро. — А как ты поведешь коня?

— Возьму зубами за узду и поведу.

— Кстати, — сказала Минлу, — мне интересно, а как вы принесли меня в лес?

— О, это было незабываемое зрелище, — улыбнулся лоя.

— Я могу идти на задних лапах, и что-нибудь нести в передних, — объяснил Кит. — Но в таком положении скорость моего перемещения очень низкая.

— Не совсем по собачий, — улыбнулась девушка.

— Это мой секрет, — улыбнулся в ответ Кит.

— Тебе придется применить насилие или по крайней мере угрозу насилия, — сказал Талгаро, возвращая своих товарищей к лошадиной теме.

— Я так не думаю, — возразил пес. — Мне кажется моей настойчивой просьбы будет вполне достаточно, чтобы Касаш пошел мне навстречу. Кроме того, после всего что он сделал, я не испытываю к нему симпатии и не собираюсь щадить его чувств.

— Это ты синяк ему поставил? — Спросила Минлу.

— Нет, видимо без симпатии к нему относится кто-то еще.

Талгаро сделал два шага вперед.

— Мне думается есть способ обойтись без шума и излишнего напряжения, — как бы нехотя проговорил он.

— Каким образом? — Спросил Кит.

Талгаро закашлялся.

— Ну-у, я мог бы…, — он снова закашлялся и покосился на девушку. — То есть …, ну в общем, я мог бы украсть у них лошадь. Тихо, незаметно.

Повисла некая неясная тишина.

— Почему ты думаешь что у тебя получиться? — С некоторым недоумением поинтересовался Кит.

— Гм, ну видишь ли, — неуверенно начал Талгаро и снова покосился на Минлу, — я маленького роста, люди не обращают на меня внимание, я умею подделывать любые голоса. — Он сделал вдох и вдруг заговорил более низким и глухим, но в тоже время обладающим некоторой певучестью, голосом: — К тому же большинство людей абсолютно не наблюдательны.

Это был голос Кита.

Пес улыбнулся и заговорил точной копией голоса Талгаро:

— У тебя большие способности. Но, прости, я думаю будет гораздо быстрее если я просто схожу и попрошу. — Кит вернулся к своем нормальному голосу: — Вы просто выдвигайтесь по дороге на восток, а я скоро догоню вас.

Талгаро вздохнул и сказал:

— Хорошо, ты прав, ты сможешь быстрее добраться до центральной площади и думаю у тебя не займет много времени чтобы убедить Касаша расстаться с одним из коней. Но тебе все же лучше взять меня с собой. Мало ли что, Касаша ли нет, или всех лошадей разобрали, я если что может быть подскажу дельную мысль. В конце концов, это Минлу не стоит появляться в городе, ибо она сбежавшая преступница и ее ищут. А меня и тебя никто не ищет и мы можем гулять по Туилу сколько нам заблагорассудится.

— Талгаро прав, — сказала Минлу. — Может возникнуть какая-нибудь непредвиденная ситуация и тогда лучше иметь кого-то кто в курсе местных дел. Я пойду потихоньку на восток, а вы догоните меня.

Кит посмотрел на маленького лоя и тому показалось что пес все еще сомневается.

— Я могу ездить верхом на большой взрослой лошади, — быстро сказал Талгаро. — А в город я могу поехать на тебе.

— Поверь, это будет не очень удобно для тебя, вернее даже очень неудобно. Элен иногда пытается покататься на мне, но ее хватает метров на сто, максимум двести. Я твердый, скользкий и тебе будет не за что держаться.

— Мы ездим верхом на ящерицах ахунду, — с гордостью произнес лоя, — и удержаться на них, поверь мне, тоже весьма непросто.

— А ты возьми в зубы ремень и пусть Талгаро держится за него, — предложила девушка. Потом чуть смутившись, добавила: — Если это конечно никак не оскорбит тебя.

Кит улыбнулся.

— Нет, не оскорбит, — сказал он. — Разве форма определяет содержание? — Кит на секунду задумался. — Впрочем, по-всякому бывает, но это уже философия.

45

Касаш сидел в приемной перед кабинетом главного королевского судьи города и покачивая пальцами тяжелую стеклянную чернильницу, лениво наблюдал как внутри перетекает темная вязкая жидкость. Ему было скучно и тоскливо. Двадцать два года, столичная Судебная академия ничуть не ближе чем три года назад, девушка которую он считал своей любовью на всю жизнь бросила его, заявив что он бесперспективный и он все чаще и чаще прикладывался к спасительной семийской настойке. В общем ясно что жизнь не удалась. Бес-пер-спек-тив-ный, она так и сказала по слогам. Мысли молодого человека, ничем особо не занятые, перескакивали с одной темы на другую. «Может быть все-таки попробовать стать поэтом?», неторопливо раздумывал Касаш. В жуткой тайне от всех, под покровом глухой непроглядной ночи, он иногда занимался тем, что записывал в блокнот рифмованные строки собственного сочинения. Делал он это исключительно для души и стихи у него рождались, как он заметил, почти всегда в те моменты, когда его одолевало плохое настроение. Он слышал что столичные поэты, добившиеся популярности, живут просто припеваючи. Их приглашают на званные вечера, за свои выступления они получают солидные гонорары, они любимцы женщин и аристократии, а книгоиздатели платят им такие деньжищи, что это просто неприлично. «Или все-таки купить эти черно-коричневые ботинки со шнуровкой?», в очередной раз скакнула непоседливая мысль. Ботинки ему очень понравились, но только не ценой. Хозяин магазина запросил такую сумму, что Касаш в начале подумал что ослышался. Однако он не ослышался, а продавец не оговорился. Придётся ходить в старых, жизнь несправедлива.

Молодой человек подумал о предстоящем обеде. Совершать трапезу здесь, в столовой Судебного дома, не хотелось. Во-первых, сама пища не вызывала особого восторга, во-вторых гвардейцы не относились к нему с должным почтением. В строгой иерархии Судебной палаты имелось две основных касты: законники, к коим относились непосредственно судьи всех рангов, а также их помощники, секретари, дознаватели, палачи, курьеры и прочее, и гвардейцы, офицеры и рядовые. Иерархия выстраивалась в четком соответствии с кво-перечнем, но в Палате статусы распределялись так, что рядовой гвардеец, «красноголовый» в простонародье, имел статус ниже чем любой представитель, даже самый незначительный, из касты законников. Так что Касаш, не имеющий никакого аристократического титула, но тем не менее занимающего должность Судебного секретаря городского судьи, в кво-перечне был на несколько ступенек выше чем рядовой гвардеец. Более того, на данный момент капитан Свадо и молодой человек обладали одинаковым статусом — дэли, несмотря на то что гвардейский офицер был лет на двадцать старше секретаря. Но несмотря на это, подчиненные Свадо относились к Касашу довольно небрежно, не особенно утруждая себя выказыванием какого-то уважения, считая его молодым, неопытным, слабохарактерным и вообще чернильной душой и бумажной крысой. Хотя, наверное, главным образом дело здесь было не в личных качествах Касаша, а в тех стереотипах, что были распространены среди гвардейцев. Те кто носили мечи всегда относились прохладно к людям, работающим с бумагами. Но так или иначе, Касашу не очень хотелось сидеть в общей зале с гвардейцами и слушать их соленые шуточки, напрягаясь всякий раз, когда ему казалось что очередное остроумное замечание направлено в его адрес. Но с другой стороны, он всегда сидел за столом с капитаном Свадо, который ему очень нравился и которого гвардейцы очень уважали и боялись. Офицер как бы распространял вокруг себя ауру силы, под защитой которой Касаш чувствовал себя вполне уверенно. Но иногда капитан предпочитал обедать дома, в кругу семьи, хотя это и противоречило уставу, согласно которому, во время приема пищи он должен был находиться с личным составом и нельзя было знать заранее как поступит капитан.

Можно было пообедать в столовой мэрии, среди мелких чиновников и таких же секретарей как и он. Но там было столько негативной энергетики по отношению к любому представителю Палаты, что просто кусок в горло не лез. Законников не любили. Причины этой застарелой нелюбви брали свои истоки в таком нехорошем чувстве как зависть. Всякий, кто прошел соответствующие экзамены и проверки и вступил в доблестные ряды Судебной Палаты, сразу перепрыгивал через несколько ступенек в кво-перечне по сравнению с обычными чиновниками, вельможами, армейскими офицерами и прочими. Также любой в Агроне прекрасно знал что законники получают просто немыслимое жалование. Естественно все это делало их объектами зависти, а иногда и просто ненависти, абсолютно незаслуженной, по крайней мере так считали сами люди Палаты.

Можно было пойти домой. Мэри Бэтрин прекрасно готовила, настолько хорошо, что Касаш просто не мог остановить себя пока не съедал все что было. А потом с раздутым животом он просто не мог встать из-за стола. Однако у этих трапез имелся один существенный минус, в отличии от столовых. Они стоили денег, тогда как в Судебном доме или в мэрии Касаш мог получить, пусть и весьма непритязательную, но тем не менее абсолютно бесплатную еду. А добропорядочная и богобоязненная сэви Бэтрин в конце месяца выставляла такой счет за каждую съеденную порцию, тщательно учтенную дотошной женщиной, что Касаш всякий раз клялся себе что он больше никогда не сядет за стол хозяйки дома.

Конечно можно было просто пойти в какую-нибудь таверну. В «Черную Румму» например. На этом моменте Касаш задержался подробнее. Ему пришло в голову что он мог бы между делом заказать себе на вечер Тиру. Эта мысль вызвала у него массу приятных эмоций. Эта милая девушка ему очень нравилась. Ему вполне хватало средств чтобы покупать ее у Виво на целую ночь и это были необыкновенные ночи. Когда он просыпался утром и смотрел на спящую Тиру, в его голове даже проскальзывали некие шальные мысли. Но нет, нет, он конечно не обезумел на столько чтобы жениться на проститутке. Это просто смешно. В Судебной Палате не потерпят таких вольностей, по крайне мере от законника столь мелкого и ничтожного уровня. Да и отец, который хвала Небесам, остался в своем родном городишке, откуда до Туила было почти полмесяца пути, узнай об этом, орал бы пока не потерял голос и рвал бы на голове волосы пока те не закончились. Да мы с матерью всю жизнь горбатились, чтобы вас с Сарой в люди вывести, света белого не видели, с утра до ночи, не разгибаясь, как проклятые, не доедали, не досыпали и так далее. На самом деле заслуга отца состояла лишь в том, что он приложил некоторые усилия, в основном при помощи ремня и подзатыльников, чтобы научить сына и дочь читать и писать. После чего сразу же отдал их в подмастерья книжникам из городской библиотеки и всю плату за их совсем недетский труд забирал себе. И уж Касаш сам, в свободное время, которого кстати оставалось не так уж и много после уборки пыли с книг, мытья полов, работы на кухне, склеивании манускриптов, приготовления чернил, и еще кучи хозяйственных задач, в основном по ночам корпел над томами по законоведению и праву, готовясь к ужасным экзаменам в Судебную Палату.

Ну или можно просто пойти на рынок и купить пару сладких гречневых лепешек, подумал Касаш, с тоской вспомнив о своем синячище на пол-лица. Вне всяких сомнений это бы не имело значения для Тиры, но тем не менее ему не хотелось представать перед ней в подобном виде. Мысль о синяке напомнила ему о ночной визитерше и об утренней встречи с металлическим псом. «Пожалуй, — решил Касаш, — я еще легко отделался. Любой из них мог меня запросто отправить на тот свет». И вообще, сказал себе молодой человек, все не так уж и плохо. Он получает весьма приличное жалование для его лет, правда размер оного приходилось катастрофически преуменьшать в письмах отцу и матери, иначе в ответ посыпались бы послания с тонкими намеками на то, что вот мы, ради вас с Сарой, не разгибались, не доедали, не досыпали и так далее. Сестра конечно не смогла устроится также хорошо как он, ибо путь для женщин в Судебную Палату был заказан, но отец с матерью крепко надеялись на прибыльное замужество для дочери, уповая на ее грамотность и считая что это должно привлечь приличных женихов. Так вот, все не так уж и плохо. Судья отбыл в Акануран, и Касаш по сути дела остался предоставленный самому себе. Пресечение преступлений и водворение преступных элементов в городскую тюрьму возлагалось на армейские патрули, которые подчинялись только своим армейским офицерам и мэру. Сейчас, во время отсутствия главного королевского судьи города, в обязанности Касаша входил лишь надзор за должным содержанием под стражей доставленных солдатами преступников, коих на данный момент не было ни одного. Только законник, обладающий статусом судьи, мог проводить суд или назначать дознание по тому или иному обвинению, которое могло быть выдвинуто любым гражданином Агрона против любого другого гражданина или не гражданина, как например в случае с этой кирмианкой. Таким образом, получалось, что пока в Туил не пришлют нового судью, Касаш мог с чистой совестью предаваться безделью, своему любимому занятию. Молодой человек не сомневался что Мастон Лург, выгорит ли у него дело с девочкой или нет, в город уже не вернется и сюда пришлют нового законника.

Касаш оставил чернильницу в покое. «Нет причин для тоски и уныния, — бодро сказал он себе, — все идет отлично. Я молод, обеспечен, прекрасный любовник, гм, по словам Тиры. Я умен, образован, у меня блестящее будущее, я живу в роскошных апартаментах и скоро у меня будут самые красивые ботинки в городе».

Раздался стук в дверь и молодой человек вздрогнул. От неожиданности стук показался ему громким и грозным, словно сам Фатум явился за ним. Жизнерадостное выражение на лице Касаша увяло, холодная тень мрачного предчувствия накрыло его душу.

Дверь приоткрылась и в щель просунулась голова, на которой немного наискось сидела красная шапка с черными полосками. Увидев, что секретарь на месте, гвардеец без особых церемоний вошел в приемную.

Касаш несколько растерянно взирал на подчиненного Свадо. Плохо выбритая физиономия, черные круги под глазами, какие-то крошки, застрявшие на щетине подбородка, общая помятость формы и торчавшая портянка из левого сапога почему-то вызвали у молодого человека сомнения в судьбоносности этого субъекта.

— К вам пришли, — пробурчал гвардеец.

Растерянность Касаша медленно трансформировалась враздражение.

— Кто? — Спросил он холодно.

— Какой-то лоя и эта, — гвардеец посмотрел куда-то в сторону и закончил, — собака.

— Какая собака? — Не понял молодой человек.

— Ну эта, с которой вы разговаривали по утру, — сказал гвардеец и вдруг закашлялся.

Касаш понял что он пытается скрыть смех. Видимо среди доблестных подчиненных капитана Свадо утренняя сцена стала причиной для шуток, судя по всему они были далеки от понимания того что из себя представляет на самом деле металлический пес и им казалось диким что взрослый человек мог беседовать с ним.

Однако глупый гвардеец сразу же отбыл на второй план, как только молодой человек понял о какой собаке идет речь. Сердце бешено забилось и страх заворочался в животе. Первой мыслью было бежать.

— Ты сказал им что я здесь?

— Я сказал что пойду спрошу вас, — немного невпопад ответил гвардеец.

— Спросишь что?

Воин пожал плечами.

— Просто спрошу. Лоя сказал можно ли повидать судебного секретаря и я ответил что сейчас пойду спрошу его.

Касаш лихорадочно соображал. Все просто, сейчас он спустится на первый этаж и через заднюю дверь выйдет во двор. Потом в конюшню Судебного дома. Там конечно же будет конюх Замбу, который по сути дела жил при конюшне, оккупировав маленькую комнатушку и примыкающую к ней кухоньку с кирпичной печью. Касаш прикажет Замбу оседлать лошадь, это дело пяти минут. Куда дальше? Прочь из города? На восток, на запад?

Молодой человек наконец взял себя в руки. Какой побег, о чем он думает? Да и вряд ли пес пришел чтобы убить его. Вот так вот, среди бела дня, в компании с маленьким лоя и осведомляясь у дежуривших гвардейцев можно ли повидать судебного секретаря? Нет, это нелепо.

— Они сказали что им нужно? — Требовательно спросил Касаш.

— Сказали, — равнодушно произнес гвардеец. — Вас увидеть.

Молодой человек пристально посмотрел на стоявшего перед ним мужчину. На какой-то момент ему показалось что гвардеец издевается над ним.

— Где капитан Свадо? — Холодно поинтересовался Касаш.

Взор вояки как-то затуманился, а лицо приняло отстраненное выражение, впрочем и до этого оно было не слишком сосредоточенным.

— Он… он отошел на недолго, — нехотя проговорил гвардеец.

— Куда? — Спросил молодой человек, прекрасно понимая что капитан уже ушел домой на обед. Также как и сам Касаш, Свадо, во время отсутствия своего непосредственного начальника, ощущал некоторую эйфорию от бесконтрольности своих действий.

— Я не знаю, — распахнув глаза, молвил гвардеец.

Касаш почувствовал отвращение. Мужик в два раза старше его и стоит лепечет жалкую ложь как ребенок.

В следующий миг он вдруг почувствовал что очень устал. Нервное напряжение последних суток, эмоциональные перепады, от ужаса и отчаяния, до внушения себе что все просто отлично, вымотали его. «Да идите вы все куда подальше, — со злостью подумал Касаш. — Я пойду на обед к себе домой и не просто пойду, а поеду верхом».

— Сейчас ты пойдешь в конюшню, — медленно проговорил Касаш тоном не терпящим возражений, — и скажешь Замбу чтобы он оседлал хорошую лошадь и подвел ее к крыльцу. Ясно?

— А если Замбу нет?

— Значит ты сделаешь это сам. Всё, свободен.

Гвардеец стоял и не шевелился. Для него было необычно слышать подобный тон от рохли секретаря. Но как он не напрягался, достойного способа поставить юнца на место он не придумал. Впрямую грубить он не решался, не сомневаясь что эта бумажная душонка нажалуется капитану и тогда уж не жди ничего хорошего. Свадо заставит весь взвод в полном обмундировании бегать вокруг себя, пока сам он будет совершать неспешный променад, или еще что похуже изобретет. Соответственно, думать о том, что позже с ним сделают товарищи, ему совсем уже не хотелось.

— А что с лоя и собакой? — Хмуро спросил гвардеец.

Касаша так и подмывало сказать, чтобы мрачный воин пошел и объяснил собаке, что, мол, господин секретарь сейчас занят и принять их не сможет. Но он удержался, разумно рассудив, что это может привести к конфликту, в результате которого дежурные гвардейцы могут пострадать, ибо несомненно пес в этом случае просто пройдет внутрь силой. Не то чтобы здоровье гвардейцев особенно волновало молодого человека, но все же они были ближе ему, чем жуткое металлическое создание.

— Пусть войдут.

Гвардеец ушел, а Касаш встал и пошел к окну, выходившему на площадь. Собаки и лоя он не увидел, видимо они уже были в дежурке. Молодой человек сдвинул задвижки, освобождая раму со стеклом, но само окно открывать не стал. Второй этаж был невысоким и если что он вполне может успеть выпрыгнуть и удачно приземлиться.

Когда лоя и пес вошли в кабинет, молодой человек, не сводя с них взгляда, приблизился к своему столу, на котором стоял пятисвечный канделябр. Близость этого тяжелого металлического изделия помогало молодому человеку чувствовать себя чуть более уверенным.

Гвардеец закрыл за посетителями дверь и удалился.

Пес совершенно по собачий уселся на попу возле стены, а маленький лоя вышел вперед и откинул за спину свою смешную конусовидную шляпу синего цвета.

Радужные глаза маленького человека пристально взирали на судебного секретаря.

— Нам нужна лошадь, — спокойно сказал Талгаро.

Касаш растерялся.

— Лошадь? — Не понял он. Чуть помедлив, он добавил: — Чтобы съесть?

— Я бы посоветовал вам приберечь ваше остроумие для более подходящего случая, — сказал лоя.

Однако завуалированная угроза в словах Талгаро не произвела должного впечатления на молодого человека. И даже наоборот, подстегнула каверзный дух противоречия в душе судебного секретаря.

— Если вам нужна лошадь, то почему вы пришли ко мне. Я не торгую лошадьми.

— Я знаю, вы торгуете людьми. — Талгаро сделал шаг вперед. — Позвольте я внесу некоторую ясность в ситуацию, дабы не терять понапрасну время. Вы мелкий, жалкий, ничтожный, безвольный пособник более сильных и властных негодяев, таких как ваш городской судья. Сами вы практически ни на что не способны. Я понимаю, вы скорее всего воображаете себя совсем не таким, но вы ошибаетесь. Вы бедный юноша из бедной семьи, который каким-то образом добрался до должности судебного секретаря. И теперь вы пойдете на все лишь бы только удержаться в Палате и может даже подняться на более высокую ступеньку. Поэтому вы готовы исполнять любую волю тех кто выше вас, в надежде что рано или поздно это поможет и вам подняться. По моему мнению кроме презрения вы ничего не заслуживаете, но так как вы все-таки довольно сообразительный и пронырливый субъект, то мы с моим другом, — Талгаро повернул голову в сторону Кита, — решили что самый простой и безболезненный путь получения лошади это разговор с вами. Я думаю вы достаточно умны чтобы согласиться с этим?

Лоя вопросительно поглядел на молодого человека.

Касаш ничего не отвечал. Мягко говоря ему было неприятно все то что сказал этот лоя. Судебный секретарь пытался найти аргументы чтобы возразить, не вслух конечно, а в глубине души. Он искал аргументы для себя, но не находил.

В этот момент порыв ветра ударил в окно и оно со стуком приоткрылось.

Талгаро повернул голову, посмотрел на окно и проговорил:

— Готовились к побегу? В этом нет необходимости. Вы свободны идти куда угодно, мы не собираемся никак препятствовать вам. В этом случает мы посетим вашу конюшню сами и выберем понравившуюся нам лошадь самостоятельно.

Молодой человек подошел к окну, резко захлопнул его и закрыл задвижки. При этом он увидел что у крыльца уже стоит приготовленная для него лошадь.

— Значит вы решили что самый простой и безболезненный путь это запугать меня, — медленно произнес Касаш.

— Нет, — возразил Талгаро. — Мы не собираемся вас запугивать, как я уже освещал выше вы слишком ничтожны для этого. Мы просто сочли что вы достаточно благоразумны чтобы пойти нам навстречу, понимая что результатом возможного конфликта с вашей доблестной гвардией будут потери только с вашей стороны.

Касаш посмотрел на него.

— Ну а лошадь вам нужна для этой кирмианской преступницы, я полагаю?

— Вы можете не утруждать себя употреблением термина «преступница», ибо вы сейчас не на вашем клоунском процессе и вам нет нужды выслуживаться перед вашим начальником.

Касаш усмехнулся.

— Лоя вдруг стали симпатизировать кирмианцам?

— Молодой человек, мы теряем время, — вдруг вмешался в разговор Кит.

Он встал и сделав шаг вперед, замер рядом с Талгаро. Черные глаза робота буквально вонзились в глаза Касаша и тот отвел взгляд, чувствуя как страх завладевает его душой. Молодой человек ничего не мог с этим поделать. Металлическое создание было слишком непостижимо для его разума и пугало его на каком-то животном уровне.

— Ваша лошадь ждет вас внизу, у крыльца, — пробормотал Касаш.

— Что? — Почти одновременно спросили Талгаро и Кит.

— Но у меня к вам одна просьба, — сказал молодой человек, не утруждая себя ответом на их удивление. — Позвольте я сам уеду на лошади из города и уже там передам ее вам. В противном случае мне будет трудно объяснить с какой стати я отдал имущество Судебной Палаты двум чужеземцам.

Лоя и пес некоторое время молчали, оба подозревая, что секретарь заманивает их в ловушку. Касаш правильно истолковал их молчание.

— Вам не стоит опасаться того что я пытаюсь заманить вас в западню. Как вы уже отмечали выше, — Талгаро показалось что его передразнивают, — я достаточно сообразителен чтобы понять что мне не стоит идти против вас. А позже я смогу сказать что лошадь у меня украли. Например, дикая кирмианка сбежавшая из тюрьмы напала на меня и отняла лошадь. Это будет вполне правдоподобно.

— У крыльца действительно уже стоит лошадь? — Поинтересовался Кит.

— Да, как раз перед вашим приходом, я собирался съездить домой на обед.

Пес и лоя переглянулись. Затем Талгаро посмотрел на молодого человека и проговорил:

— Ну что ж, я думаю мы можем пойти вам навстречу, но с одним условием. Я сделаю вам небольшой надрез своей пуной, чтобы яд попал в вашу кровь. Когда мы встретимся за городом и вы передадите нам лошадь, я дам вам противоядие. Иначе через несколько часов вы умрете в судорогах и с пеной у рта.

Касаш ошеломленно переводил взгляд с собаки на лоя. Он не мог понять шутит маленький человек или говорит серьезно.

— В этом нет необходимости, — пробормотал он наконец.

— Должны же мы подстраховаться, — спокойно возразил Талгаро.

Кит не сомневался, что лоя говорит это не в серьез и просто хочет попугать секретаря. Пес не возражал.

— Но мы спустимся вниз вместе, я сяду на лошадь и скажу дежурным гвардейцам что уезжаю на обед. И уеду. Вы будете свидетелями того что я не отдавал им никаких приказов об организации засады или что-нибудь в этом роде.

— Это смешно, — сказал Талгаро. — Вы можете вернуться, или у вас может быть какой-нибудь тайный знак, но, — лоя вспомнил что Кит беспокоится о времени, — ладно, я думаю мы рискнем вам поверить. Скачите на восточную дорогу. Ждите нас примерно в трех километрах от городской стелы. Если мы вас не найдем там, то вам лучше покинуть Туил навсегда, потому что в этом случае никакое противоядие вам уже не поможет.

46

Минлу быстро шла по утрамбованному грунту дороги, ведущей из города на восток. Девушка чутко прислушивалась к окружающим звукам, готовая в любой момент ринуться в чащу леса.

Шивтак, Ключ Синей бездны, вот единственное, что должно волновать ее. Это было смыслом ее жизни последние четырнадцать лет. Но это странное стремительное путешествие, которое длилось уже десять месяцев, что-то изменило в ней. Нет, конечно она не забыла о своем долге, о своем предназначении, об ужасной опасности, нависшей над миром и в первую очередь над ее родной страной. Но здесь, сейчас, всё это казалось необычайно далеким и почти сказочным. Древний Урум, Сердце Океана, Обитель Темной воды или Чертог Вал-Амана, жуткие савгулы, всё как бы отошло на второй план, потеряло свой вес и объем. Даже образ мастера Киадо потускнел и отступил на второй план. Уже больше трех месяцев ее учитель не связывался с ней. Что-то изменилось, и в первую очередь конечно в ней самой. Все эти удивительные места, в которых она побывала, все эти странные разные люди, которых она встретила, внесли смятение в ее душу. Мир огромен, многообразен, причудлив и непредсказуем.

Когда она покидала Храм Падающих звезд, она была просто ребенком, просто чистой наивной девочкой, не смотря на то что ей недавно исполнился двадцать один год.

Она владела искусством каллиграфии и была способна за одну минуту метровой кистью начертать четыре знака Стихий и пятый знак Единения. Она владела искусством чайной церемонии и была способна приготовить и Чай Утреннего Солнца, и Чай Зимнего Ветра. Она владела искусством меча и могла тремя движениями рассечь три одновременно падающих яблока. Она владела искусством вышивания, вышитые ею, к примеру, бабочки махали крыльями и готовились упорхнуть. Она владела искусством составления букетов и ее композиции могли заставить биться сердце медленнее или быстрее. Она умела читать по звездам, слушать ветер и разговаривать на языках Авра, Туру и Лоя. Она владела искусством игры на сиане, древнем струнном кирмианском инструменте, и извлекала мелодии, которые заставляли остановиться мысль и можно было слышать только голос сердца. Она знала математику, астрономию и географию. Она была способна исполнять птичьи танцы и танец волн, на таком уровне что видящее ее впадали в транс. Она владела акупрессурой и искусством До Шу, древней дисциплиной, сочетающей в себе отточенную систему движений, систему дыхательных и гимнастических упражнений, систему медитативных и энергетических практик, призванной помочь человеку обрести гармонию. Но главное, конечно, чему обучали и к чему готовили Минлу это конечно быть Хранителем Ключа Синей бездны. Ключ сам выбирал своих Хранителей и четырнадцать лет назад он выбрал Минлу. С тех пор она изучала искусство взаимодействия с древним могучим инструментом, управляющим таинственным источником энергии — Сердцем Океана.

Но несмотря на все эти многочисленные знания и умения, когда она впервые вошла в портовую таверну первого агронского города, куда она приплыла на корабле из Кирма, и пьяный матрос попытался засунуть свою руку между ее ног, она растерялась. Растерялась настолько, что даже некоторое время позволила этому странному широкоглазому мужчине с грязно-золотистыми волосами ощупывать ее промежность. Она просто не понимала, что это значит и зачем он это делает. О межполовых отношениях она знала только на примерах мужа и жены соединяющихся с целью зачать ребенка. Ей было прекрасно известно строение мужских и женских гениталий, ибо она изучала анатомию и биологию человеческого тела и знала как происходит процесс совокупление. Но никакие другие многочисленные нюансы отношений мужчины и женщины наставники ей не открыли. Никто никогда не предполагал, что она покинет Храм Падающих звезд, где с глубокой древности хранился Ключ Синей бездны. Она должна была жить рядом с Ключом, управляя им и слушая его и при этом оставаясь девственной и чистой. Но случилось так что Ключ украли и единственным человеком, который мог найти его и вернуть в храм была только она.

Минлу удивлялась почему ее отправляют одну, но единственный ответ, который она получила от своих наставников: «Это только твой путь и пройти его можешь только ты одна». Она много думала об этом и решила, что кажется догадалась в чем дело. Наставники ошиблись и поняли это. Хранитель Ключа не должен быть нежной прекрасной розой, выращенной под стеклом на солнечном окне. Но уже было слишком поздно что-то менять, ей придётся войти в реальный мир самой и без всякой подготовки. Образно говоря они нуждались в том чтобы она научилась плавать немедленно, ибо времени не осталось. И наставники бросили ее в воду. А может они просто не знали кого ей дать в спутники, никто из них не мог покинуть храм, (или, возможно, как подозревала, девушка не решался), а людям из внешнего мира доверия было мало.

Да, конечно, через пару минут этот пьяный матрос стонал и валялся на полу скрючившись от боли, но как же Минлу было стыдно и противно, когда она покидала эту грязную таверну с ее ужасными запахами и такими же ужасными посетителями. Ибо она наконец поняла смысл действий этого странного, как ей тогда казалось, мужчины и почему другие смотрели на нее с такими гадкими ухмылками.

И вот теперь прошло десять месяцев. Десять месяцев дорог, портов, кораблей, городов, деревень, таверн, постоялых дворов, рынков, караванов и прочего. Она шла по следу похитителей, которые конечно даже не знали что она преследует их. Связь между ней и Ключом была неразрывна. Она всегда чувствовала его, словно теплое прикосновение ласковой воды к ее телу с той стороны где находился ключ. Восток, запад, юг, север, она всегда знала куда идти. Но кроме этого она часто видела отрывочные образы тех мест где находился Ключ и в ее голове даже возникали слова, обычно географические названия, а иногда и чьи-то имена, насколько она понимала. Ключ говорил с ней, Ключ хотел вернуться к своей Хранительнице, воссоединиться с ней, чтоб все было как прежде.

Теперь это был Акануран. И теперь она уже не была той наивной девочкой, что взирала со скромной улыбкой на приближающегося к ней матроса с грязно-золотистыми волосами. Она по-прежнему оставалась девственницей, ибо другого пути для Хранителя Шивтака не было, но сейчас она уже прекрасно понимала те нехитрые моменты что происходили между мужчиной и женщиной, даже когда они не являлись мужем и женой. Разных людей она встречала на своем пути. Мошенников, негодяев, подонков, но и открытых, щедрых, сильных, благородных мужчин и женщин, которые помогали ей и иногда между делом объясняли ей хитросплетения и нюансы устройства мироздания. Вот теперь она встретила удивительную девочку с большими синими глазами, способную видеть людей насквозь, не менее удивительного металлического пса с человеческой душой и маленького лоя с черной лентой на шее, что, как она знала, означает что ее хозяин совершил тяжкое преступление и изгнан из мира своего народа.

И раз уж так случилось, что беспринципный судья везет малышку Элен в Акануран и Ключ Синей бездны находится там же, Минлу была полна решимости сделать все что в ее силах чтобы помочь освободить девочку.

Она глянула на левую сторону своего живота, где еще недавно была глубокая резанная рана, а сейчас даже не осталось белесой ниточки шрама. Они спасли ее, спасли просто так, потому что посчитали это правильным, бросились освобождать совершенно незнакомого им человека, потому что увидели что он в беде. Темные глаза Минлу стали еще темнее, когда она подумала о Мастоне Лурге. Но она верила что этот человек уже обречен на неминуемое возмездие за свои дела.

Она снова посмотрела на свой плоский живот, на это раз припомнив то странное вещество, которым накормил ее Кит. Она до сих пор не чувствовала голода. Удивительно. Следующей ее мыслью было то, что пожалуй не следует разгуливать по свету с голым животом. Верхнюю одежду у нее отобрали храбрые гвардейцы и теперь на ней были только брюки и лиф с плечевыми лямками. И ей явно не помешало бы в той или иной степени восстановить свой гардероб. Во-первых, по ночам было слишком холодно для подобного туалета, во-вторых, подобная демонстрация женского тела могла привести некоторых мужчин в излишне возбужденное состояние. В этом она уже успела многократно убедиться за время своего путешествия. Иногда она, смущенно улыбаясь про себя, думала: наверно она всё-таки симпатичная девушка. И потом, затаив дыхание, она додумывала эту дерзкую мысль до конца: может быть даже соблазнительная. Хотя, конечно это было смешно. Она очень отличалась от большинства женщин, которых она встречала в Агроне и Сайтоне. Стройная, почти хрупкая, с маленькой грудью и узкими бедрами, она думала что не должна вызывать особого интереса у представителей сильного пола. Тем более ее необычный разрез глаз и несколько иные черты лица должны были наверно вызывать у них неприятие. Но чаще всего этого не происходило. А если она и вызывала у кого-то неприязнь, то только как представитель своего народа. Многие относились к кирмианцам с недоверием и даже ненавистью, как например лоя. Но в общении с мужчинами она скоро стала понимать, что те проявляют к ней явный интерес как к возможной сексуальной партнерше. По началу сама мысль об этом казалось ей просто дикой. Но потом она привыкла и стала понимать, что мужчины так ведут себя почти со всеми более-менее симпатичными женщинами и ничего такого особенного в ней нет. Это просто физическое желание, животные инстинкты, древние силы, заложенные природой в самцов и самок, дабы обезопасить вид от вымирания, объясняла она себе. Но когда она пару раз ловила и себя на том, что испытывает какой-то необъяснимый интерес к определенному мужчине, то это приводило ее в трепет и безотчетный ужас. Это было немыслимо. Это ни в коем случае не должно было касаться ее. Так было всегда. Она Хранитель Ключа, все остальное для нее не существовало. Но с другой стороны, раз уж она представитель этого же вида, то природа наверно и в нее заложила те же животные инстинкты что и в прочих, размышляла она, ужасаясь того что она вообще об этом размышляет. И хотя конечно она не имела никакого опыта взаимодействия с мужчинами на таком уровне, женская интуиция, сообразительность и открытость характера быстро помогли ей научиться справляться почти со всеми проявлениями межполового влечения со стороны представителей сильного пола. Нормальные мужчины сразу понимали что продолжения не будет и оставляли девушку в покое или переводили отношения на другой уровень. В большинстве случаев это даже не вызывало у нее никаких отрицательных эмоций. Скорее даже наоборот, легкий флирт был как утренний морской бриз, бодрил, освежал и приятно волновал, впрочем она себе до конца не признавалась в этом. С ненормальными же мужчинами ей на выручку приходило искусство До Шу, ну а в совсем крайних случаях меч мастера Юн Фая. И возможно войди она сейчас в ту портовую таверну, матросу повезло бы больше, и он бы не катался по полу с рукой сломанной в кистевом суставе. Минлу вполне смогла бы поставить его на место словами. Но матросу не повезло, десять месяцев назад она уже умела ломать руки, но не умела еще разговаривать с зарвавшимися мужиками. Нет, конечно и сейчас она не стала бы претендовать на то что владеет этим искусством на высшем уровне, как допустим портовые проститутки или рыночные торговки. Но все же она могла, по крайней мере, сначала сказать хотя бы пару подходящих случаю слов, чтобы попытаться привести возбужденного самца в чувство, прежде чем поражать его болевые точки и ломать ему кости.

Минлу замерла. В тишину окружавшего дорогу леса, вплелся ясный стук копыт, идущий с запада. Девушка обернулась. Насколько было видно дорога пока еще была пуста. Молодая кирминка бросилась к деревьям слева от себя. Подлеска здесь почти не было и она отбежала довольно далеко. Спрятавшись за толстый зеленый ствол, она стала следить за дорогой. Конечно, вполне возможно, что это Кит и Талгаро, по ее прикидкам им уже пора появиться, но кроме них это также мог быть кто угодно. Рисковать не следовало.

Появился всадник. Конь шел легкой рысью, человек явно не спешил и не выглядел озабоченным каким-либо делом. Какого же было удивление Минлу, когда она опознала в неозабоченном всаднике не кого-нибудь, а судебного секретаря, первого помощника ненавистного Мастона Лурга. Это просто судьба, решила девушка и не тратя ни секунды на дальнейшие размышления, устремилась вперед. Она передвигалась бесшумно, прячась за деревьями, изо всех сил стараясь остаться незамеченной как можно дольше.

Кирмианцы невероятно привычны к лошадям. Лошадь это часть их жизни, зачастую для многих из них главная часть. Другие народы говорят, что кирмианцев даже вскармливают лошадиным молоком и ездить верхом они учатся прежде чем научатся ходить.

Без всякого замешательства или сомнения девушка выскочила навстречу скачущей лошади. Минлу стала хлопать в ладоши и издавать громкие короткие звучные крики, состоявшие из одних гласных. Возможно на тренированного боевого коня это бы и не подействовало, но на гнедого молодого жеребца из конюшни Судебного дома это произвело сильное впечатление. Животное испугалось, шарахнулось в сторону и встало на дыбы. Его наездник испугался не меньше, если не больше. С выпученными глазами он резко наклонился вперед, изо всех сил прижимаясь к шее лошади.

Когда конь снова встал на все четыре ноги, девушка уже была рядом. Подпрыгнув, она схватила ошарашенного наездника за грудки и буквально выкорчевала его из седла и бросила спиной на утрамбованный грунт дороги. После чего, выхватив меч, шагнула вперед.

До смерти перепуганный молодой человек отползал в сторону, выставив перед собой правую руку. Кое как справившись с дыханием, он быстро произнес хриплым голосом:

— Постойте, прошу вас, постойте. Госпожа Минлу, все нормально, честное слово. Эта лошадь для вас.

Девушка замерла, с непонимание взирая на барахтающегося на земле врага.

— Для вас, — еле слышно повторил Касаш. — Она ваша.

Затем настала тишина. Жеребец, уже вполне успокоившись, стоял возле края дороги, опустив голову и наверно размышляя о том, какие все-таки эти люди странные. Минлу застыла с обнаженным мечом в руках и думала о том, что могли значить слова судебного секретаря, а Касаш лежал на земле, уперевшись в нее левым локтем, не шевелился и радовался что остался жив.

Минлу решила что это совпадение. Секретарь конечно узнал ее, и решив, что она собирается убить его, пытался выкупить свою жизнь, отдав ей лошадь. Минлу сделала шаг вперед и зловеще проговорила:

— Предварительным разбирательством было выяснено, что он способен говорить на человеческом языке и имеет свои примитивные понятия о добре и зле.

Девушка пристально смотрела в карие глаза Касаша, поверх своего клинка.

— Чтобы ты там себе не думал, судейский, я не собиралась лишать тебя жизни. — Сказала она. — Мне действительно нужна лошадь, и раз уж ты так быстро согласился отдать ее, то вопрос исчерпан. Можешь подняться на ноги и идти своей дорогой.

Касаш еще некоторое время глядел на девушку, как бы убеждаясь, что она говорит искренне, а затем медленно начал подниматься. Сначала на четвереньки, потом на колени и затем уже встал в полный рост. Он попытался привести свое одеяние в надлежащий вид, поправив камзол и пояс, отряхнув пыль и грязь. После чего он посмотрел на кирмианку.

Девушка стояла с обнаженным мечом в руках и внимательно следила за молодым человеком.

Касаш прокашлялся и заговорил:

— Это лошадь предназначалась для вас с самого начала. Мы договорились с вашими друзьями, что я приведу ее на восточную дорогу сам. Иначе, если бы я передал ее им возле Судебного дома, то это могло бы вызвать законные подозрения со стороны моих людей. Понимаете?

Минлу продолжала смотреть на секретаря с недоверием, но клинок все же опустила к земле.

— А где мои друзья? — Спросила она.

— Они следуют за мной, чуть позади. И скоро, я думаю, будут здесь.

Выглядело вполне правдоподобно.

— Ну что ж, тогда ты можешь возвращаться в город. Здесь тебе делать больше нечего.

Но молодой человек продолжал стоять и уходить не спешил. Он снова прокашлялся и произнес:

— Я просто хотел сказать, этот суд… в общем, я считаю что вы невиновны.

— Неужели, — усмехнулась девушка. — Боюсь это вряд ли помогло бы мне избежать виселицы.

— Но вы же понимаете, я был бессилен.

— Почему бессилен? Ты мог взять ключ, открыть дверь камеры и выпустить меня.

— Но они узнали бы.

— Ну и что. Зато ты бы спас того кого ты, по твоим словам, считаешь невиновным.

Касаш не нашел что ответить. И хотя казалось, что разговаривать больше не о чем, уходить он не хотел. Он смотрел на черноволосую девушку и где-то на заднем фоне его сознания, у него почему-то проскальзывала мысль, что он упускает в своей жизни нечто очень важное. В этой хрупкой, стройной девушке было что-то очень настоящее, искреннее и сильное. Что-то такое ради чего стоило жить. Хотя, с другой стороны, возможно все дело было в том, что она просто была очень милой. Так бывает, глубокомысленно подумал Касаш, нагромоздят кучу философских неясных намеков на некие сакральные сущности и принципы, тогда как все дело в банальном влечении между мужчиной и женщиной.

У Минлу вдруг мелькнула шальная мысль, что это ее голый живот не дает молодому человеку уйти. Она усмехнулась про себя этой мысли.

— Что-то еще? — Поинтересовалась девушка.

— Э-э, я думаю, что возможно… ну то есть, было бы более правдоподобно, если бы как то…, — Касаш неопределенно помахал правой ладонью перед своим лицом и наконец собравшись с духом, закончил: — если бы остались какие-то следы нападения.

Честно говоря, он бы и сам не смог объяснить зачем он это только что сказал. Определенно он не стремился испытать боль от возможных побоев.

Минлу не сдержалась и улыбнулась.

— А этот след нападения у тебя откуда? — Спросила она. — Еще одну лошадь кому-то подарил?

— Да нет, это личное, — пробормотал молодой человек и слабая улыбка тронула его губы.

Минлу почувствовала раздражение, причиной которого была она сама. Что еще за улыбочки в общении с этим человеком, он враг, человек, который участвовал в этом судейском фарсе, по сути дела участвовал в попытке убить ее.

— Я могу отсечь тебе голову, — неожиданно жестко проговорила Минлу, — такой след нападения тебя устроит?

Касаш тут же перестал улыбаться.

— Я думаю это будет излишне наглядно, — пробормотал он.

— Зато вполне заслуженно.

— Может быть, — неожиданно для девушки согласился Касаш.

Минлу холодно произнесла:

— Твое раскаянье не впечатляет.

— Это не раскаянье, — возразил молодой человек. — Это… это…

Взгляд Касаша скользнул по голому животу девушки чуть ниже пупка и он окончательно растерялся, совершенно не представляя как закончить фразу.

Теперь Минлу не сомневалась, что наглый секретарь посмотрел на низ ее живота. Она усмехнулась про себя. «О, конечно это не раскаянье, — подумала она. Это что-то совсем другое, неправда ли, господин Касаш?». Тут ей в голову пришла мысль, связанная с ее обнаженным торсом.

— А ты у нас довольно стройный молодой человек, — заметила девушка.

— Что? — Не понял Касаш.

— Я говорю, что ты худенький.

— Спасибо, — несколько неуверенно произнес Касаш и снова слабая улыбка осветила его лицо.

— Не за что, — спокойно сказала девушка. — Снимай камзол.

И опять свет улыбки моментально померк на лице Касаша. Его карие глаза удивленно взирали на кирмианку. Однако он снова посмотрел на ее талию, задержал свой взгляд и растерянность исчезла с его лица.

Не торопясь, молодой человек принялся расстегивать многочисленные пуговицы своего камзола.

— Хорошее идинское сукно, — сказал он, — с парчовыми вставками здесь и здесь. Вставки, как вы можете видеть, украшены тонкой серебряной вязью. Пуговицы из черной древесины священного дерева Брод. Говорят оно что отгоняет злых духов. Возможно вам будет немного великоват, так как я выше вас и вы все таки гораздо стройнее меня.

Касаш снял камзол и держа его на вытянутой руке, сделал шаг по направлению к девушке.

— К сожалению, во время падения, он немного испачкался, — проговорил он, не сводя глаз с собеседницы. Он остановился в опасной близости от ее клинка. Минлу смотрела на молодого человека задумчиво и казалось чуть-чуть насмешливо.

— Иди к лошади и положи камзол на седло, — приказала она.

— Вам не нужно опасаться меня, — дружелюбно произнес Касаш, — вы можете убрать меч и взять камзол.

— Положи камзол на седло, — повторила девушка.

Молодой человек осторожно обошел кирмианку, подошел к некогда своему коню и аккуратно положил камзол поперек седла.

Минлу неотрывно следила за судебным секретарем.

— Что-нибудь еще? — Спросил тот.

— Да. Рубашку тоже снимай, — сказала девушка.

Без единого возражения молодой человек принялся развязывать тесемки на своей груди.

— Это нежная шийгорская шерсть. Прекрасная выделка. Ткань мягкая, но в тоже время достаточно плотная, в холодную погоду в ней тепло, в жаркую не жарко. Вам очень понравится.

Девушка против воли усмехнулась.

— Тебе бы не судебным секретарем, а торговцем одеждой надо быть.

— Просто мой отец портной и мы с сестрой с детства хорошо разбираемся в тканях, фасонах и пуговицах. — Касаш положил рубашку вместе с камзолом.

Теперь он был по пояс обнажен. Он стоял рядом с лошадью, сжав ладони в кулаки и смотрел на девушку.

— Может быть теперь ты все-таки уйдешь? — Спросила она.

— Вам больше от меня ничего не нужно?

— Штаны и сапоги у меня есть, так что думаю больше ничего.

Молодой человек посмотрел на широкий ремень у себя на поясе. Там же болтался пухленький кожаный кошель.

— У меня есть деньги, — осторожно проговорил Касаш, вообще уже не понимая, что с ним происходит.

— Оставь их себе, — спокойно сказала девушка. — И отойди от лошади.

Касаш отошел и девушка, не спуская с него взгляд, приблизилась к седлу.

— Неужели ты чувствуешь себя виноватым? — Поинтересовалась она.

— Нет. Просто вы мне нравитесь, — честно признался Касаш.

Минлу усмехнулась.

— Удивительно нахальство, если принять во внимание, что сложись все иначе, ты бы сегодня утром руководил моей казнью.

— Я рад, что мне не пришлось, — сказал Касаш.

Вдруг они оба посмотрели на запад. На дороге появился огромный металлический пес на спине которого сидел маленький человечек в синей конусовидной шляпе.

Кит стремительно мчался вперед. В своей пасти он держал черный ремешок, оба конца которого сжимали побелевшие кулачки Талгаро. На лице лоя застыло отчаянье. Он подпрыгивал как мячик на твердой бронированной поверхности робота и каждое приземление отзывалось болью в истерзанном седалище маленького наездника.

Пес подлетел к девушке и сходу ринулся в пространство между ней и полуголым судебным секретарем.

— Все в порядке? — Громко поинтересовался Кит, быстро поворачиваясь головой к молодому человеку. Последний, явно оробев, попятился назад. Металлический пес и так представлял из себя внушительное зрелище, но когда вся эта масса еще и стремительно двигалась, для неподготовленного наблюдателя зрелище становилось просто пугающим.

Пес уселся на задние лапы и Талгаро осторожно съехал к собачьему хвосту.

— О-хо-ох, — прокряхтел лоя, медленно, с кучей болезненных ощущений выпрямился и поправил шляпу и ремни, державшие чехлы пун.

— Ты как, Тал? — Спросил Кит, не спуская своих черных глаз с застывшего молодого человека.

— Бывало и получше, — честно признался лоя. — Такое ощущение будто меня гнали пинками под зад от самой западной границы Агрона.

Кит и девушка усмехнулись.

— Извини, Тал, я предупреждал, что в качестве верхового животного я не очень гожусь.

— Да все нормально, — пробормотал лоя и огляделся. — А что тут у вас происходит? Почему он голый?

Девушка улыбнулась и объяснила:

— Судебный секретарь, обратив внимание на некоторую скудность моего туалета, выразил желание поделится со мной некоторыми предметами своего одеяния.

— Это очень любезно с его стороны, — проговорил Кит. — Но зачем ты тогда обнажила меч?

— Ну, чтобы несколько подогреть его желание. Тем более вы же знаете как двуличны законники, одной рукой дают, другой нож втыкают.

— Это уж точно, — согласился Талгаро.

Он вышел вперед, при этом шагал он как-то неуверенно как будто ему что-то мешало где-то в районе пониже спины и встал рядом с правым плечом металлического пса.

— Ну что ж, господин секретарь, — сказал лоя, — думаю на этом мы можем закончить наше знакомство и разойтись.

Минлу тем временем убрала меч в ножны, сняла с себя пояс с оружием и надела рубаху. Завязывая тесемки, она проговорила:

— Не спеши, Тал. Господин секретарь также выразил желание, чтобы ему были нанесены некоторые следы нападения для правдоподобия. Я предложила отсечь ему голову, но он отказался. Так что Кит, может быть ты его немного помнешь, так чтобы понатуральней выглядело?

Касаш хоть и понимал, что девушка шутит, все равно ощутил тревогу.

— Конечно, — отозвался Кит. — Могу изобразить нападение медведя. Скажем, оторванное ухо, располосованное лицо, сломанные ребра, откушенные пальцы на руке. Как вам?

— Я думаю вполне, — сказала девушка, надевая камзол.

— А я могу нанести сотню тонких порезов, — предложил Талгаро, — он будет весь истекать кровью, но не умрет. Выглядеть будет очень устрашающе. Или могу дать ему яд вербуса. Через час, как раз успеет дойти до города, его начнет трясти, он покроется красно-синими пятнами, судороги будут корежить его тело, он будет кататься по земле с расширенными зрачками, с пеной у рта, и с такой зверской физиономией, что Его Преосвященство отец Буртус тут же решит что в него вселились демоны и начнет обряд экзорцизма.

Талгаро улыбнулся.

— Его Преосвященство останется доволен, — пообещал он.

Девушка застегнула последнюю пуговицу камзола, немного закатала рукава и одела пояс с оружием.

— Если к делу подключать отца Буртуса, — рассудительно проговорила она, — то тогда можно просто оглушить его, снять с него штаны и одеть юбку. Когда его найдут в таком виде и отец Буртус прознает об этом, он начнет вопить во все горло: «О-го-го! Э-ге-гей! А-яй-яй! Бог повелел всем мужчинам ходить в штанах, а этот напялил юбку! Он еретик и вероотступник, в него вселился демон». И мы получим тот же обряд экзорцизма, что и в случае с ядом вербуса.

— Да, это может сработать, — согласился Талгаро.

Касаш усмехнулся.

— Я оценил ваш юмор, — заверил он. — Но, пожалуй, я прихожу к мысли, что мне лучше воздержаться от дополнительных следов нападения.

— Зря, зря, — сокрушенно качая головой, посетовал Талгаро. — У меня кстати родилась блестящая идея, а что если не побояться и соединить вместе вариант с ядом вербуса и вариант с юбкой. Что скажешь Минлу?

— Думаю отец Буртус по достоинству оценит подобную находку, — откликнулась девушка.

— Может быть хватит? — Попросил Касаш.

— О, господин судебный секретарь кажется обиделся, — удивился Талгаро. — Чем же мы могли его обидеть?

— Я думаю вам пора уходить, молодой человек, — сказал Кит.

Касаш посмотрел на пса, немного помедлил и спросил:

— Знаете откуда у меня этот синяк? — Он указал на левую сторону своего лица.

— Неужели акт самобичевания? — Воскликнул Талгаро.

Минлу улыбнулась. Но Касаш, продолжая глядеть исключительно на Кита и не обращая внимание на насмешки лоя, проговорил:

— Этой ночью ко мне в дом забралась женщина, съездила мне по физиономии ногой, приставила нож к горлу и потребовала рассказать куда увезли девочку. — Касаш почувствовал удовлетворение, когда увидел как в один миг лица девушки и лоя стали серьезными.

Кит пристально смотрел на него и казалось ждал продолжение.

— Она предупредила, что если я скажу что не знаю или солгу, она убьет меня. Еще она сказала, что тоже умеет определять говорит человек правду или лжет. Как и госпожа Элен. — Касаш сделал паузу. Внимание всех троих было сосредоточено на нем. — Я сказал ей все что знал, куда везут девочку и для чего. Потом она ушла. Честно говоря, я думал она одна из ваших и был удивлен, когда утром вы задавали мне те же вопросы что и эта женщина. Получается, что она не с вами. Кто-то еще охотится за госпожой Элен.

Ответом ему было абсолютное молчание. Касаш ощутил на миг упоение от своей жалкой мести.

— Откуда нам знать что он говорит правду? — Хмуро спросил Талгаро. — Может он просто пытается напугать нас, чтобы таким образом утешить свое жалкое самолюбие?

— Не думаю, — проговорил Кит. — Тогда в тюрьме, когда я вышел через задний двор на улицу, я встретил молодую женщину. Мне совершенно непонятно кто она такая и что там делала. — Пес обратился к Касашу. — Кстати как выглядела твоя ночная гостья?

— Была почти полная тьма. Я не мог видеть ее, только неясную тень. А вот она меня кажется хорошо видела, по крайней мере у меня создалось такое ощущение. Судя по ее бархатному голосу она молода и я думаю красива.

Талгаро насмешливо хмыкнул, а Минлу произнесла:

— Да вы, господин советник, романтик.

— И еще от нее очень приятно пахло, — продолжил Касаш, — это были духи с запахом Кен-Альдо, я уверен.

— Кен-Альдо? — Спросил Кит.

— Цветок такой, — объяснил Талгаро, — очень редкий. Цветет по ночам на непроходимых болотах или прудах. Многие приписывают ему волшебные свойства. А запах действительно просто чудесный.

— А духи из него невероятно дорогие, — добавила Минлу. — Один бутылек стоит как средней величины дом.

— Это все? — Уточнил Кит.

— Да, — ответил Касаш.

— Тогда я прошу вас уйти, — проговорил пес. — Прощайте.

Молодой человек оглядел всех троих. На миг ему жутко захотелось не расставаться с ними. В голове даже промелькнула бредовая мысль все бросить и попросить их взять его с собой.

— Прощайте, — вымолвил Касаш, развернулся и медленно побрел прочь.

Пес, лоя и девушка смотрели ему в спину. Высокая, худая, чуть сутуловатая фигура судебного секретаря сейчас казалась грустной. Полуголый, в одних штанах, он выглядел каким-то брошенным и забытым. Он уходил и ни разу не оглянулся.

— Честное слово, мне почему-то жалко его, — негромко проговорила Минлу.

— Это потому что ты женщина, — сказал Талгаро. — Рано или поздно вы начинаете жалеть любого негодяя.

— О, ты оказывается у нас большой знаток женщин.

— Да уж, — с какой-то затаенной печалью вздохнул лоя. — Ты забываешь что во мне и женское и мужское начало. И у меня девять братьев или сестер и я прожил вместе с ними почти шестьдесят лет.

Кит покосился на него.

— Ты не выглядишь таким старым, — сказал он.

— Ну что ты, по меркам лоя, я еще очень молод.

— Ладно нам пора в путь, — сказал Кит, поднимаясь. — Хочешь ехать на мне, Тал?

— О, клянусь красной бородой Динжуса, нет, — воскликнул лоя. — Надеюсь, ты не обижаешься?

Кит усмехнулся.

— Конечно нет. Я думаю на этой прекрасном гнедом жеребце тебе будет гораздо удобнее.

— Конечно, — согласился Талгаро и посмотрел на девушку. — Но, если только госпожа Минлу Такулада Хин сочтет это возможным.

Молодая кирмианка уже стояла возле коня.

— Ну о чем вы говорите, господин Талгаро, — с улыбкойпроизнесла она. — Я почту это за честь.

47

Гроанбург гудел как потревоженный улей. Сбор уже трубили три раза. Рядовые разбойники спешно натягивали разношерстное обмундирование, кольчуги, доспехи, стеганные войлочные куртки, с пришитыми к ним металлическими пластинами, застегивали многочисленные ремни и ремешки, матерились, пыхтели и нервничали. Сигнал, которым протрубили сбор, означал что опасность внутри городских стен, такого уже не было в течении нескольких лет. Мужчины хватали оружие и устремлялись к центральной площади перед Цитаделью. Жены и дети, сжимая ножи, кинжалы и копья, запирались в домах.

Слухи, расползавшиеся по городу, были самыми дикими. Хишен убит наемным убийцей из организации «Черный ветер». Манкруд убит тоже. Манкруд жив, но ему отрубили ноги. Хишен убит таинственной сайтонкой, пришедшей сюда отомстить за какое-то жуткое преступление из бурного прошлого мивара. Хишен и Манкруд разорваны вышедшими из-под контроля бейхорами. Сейчас бейхоры носятся по улицам, убивая каждого кого встретят. Последний слух был особенно пугающим и весь путь до Цитадели разбойники проделывали в жуткой тревоге, хватаясь за оружие при виде каждой неясной тени.

Все десять бриодов уже были на площади. Они стояли в стороне от остальных разбойников и обсуждали сложившуюся ситуацию.

Новоприбывшие либо бросались с расспросами к тем кто уже был здесь до них, либо на какое-то время замирали на месте, неотрывно глядя на огромного буро-зеленого зверя с широкой лобастой головой, вольготно развалившегося на крыльце входа в Цитадель. Бейхор лежал совершенно по собачий, раскрыв пасть, высунув раздвоенный язык и равнодушно поглядывая по сторонам, не обращая никакого особого внимания на толпившихся на площади людей.

— И что? — Спросил самый высокий бриод, сухопарый, сутулый очень тощий человек по имени Горик. Он был довольно хорошо одет, даже проскальзывала некоторая франтовость в его туалете. Его длинная шея была замотана в несколько оборотов тонким черным шарфиком, который не был дополнительным штрихом его аристократичного образа, а исполнял практичную цель, скрывая уродливые шрамы, оставшиеся после того как кирмианский воин протащил Горика на аркане.

Некоторое время остальные десять мужчин молчали. Наконец широкоплечий круглоголовый со стрижкой под ежика бриод, по имени Банагодо, проговорил неторопливо:

— Боюсь, Кушаф, тебе придется повторить свой рассказ.

Тот к кому он обратился, невысокий плохо выбритый очень смуглый разбойник, с красной косынкой на голове, стоял засунув руки в карманы штанов и глядел на прибывающих на площадь людей.

Услышав обращенную к нему просьбу, он оторопело уставился на своих товарищей.

— Что, опять?! — Воскликнул он, изображая крайнее неудовольствие.

— Ну теперь, точно в последний раз, — успокоил его Банагодо, — все уже здесь. Давай, не ломайся.

По лицу Кушафа можно было прочесть что он крайне неохотно уступает просьбе. Но эта была лишь видимость. Вне всяких сомнений, ему доставляло удовольствие быть в центре столь пристального внимания всех его товарищей. И не заставляя себя больше упрашивать, он заговорил:

— Ну, когда баба пришла, я и еще с дюжину ребят остались здесь, на площади. Манкруд сказал торчать тут, на всякий случай. Баба все-таки с двумя мечами на поясе и смотрит на всех так будто она королева Сайтоны. Хотя всем было ясно что Голова ее быстро обломает, но сказали остаться здесь, мы и остались. Через некоторое время дверь в Цитадель заперли, ну ясно деваху оприходовали и тыкать начали. Стоим, ждем, бродяги зубоскалят, я жрать хочу. Потом внутри шум какой-то, ну ясно Голова в раж вошел, но странно девица вроде не кричит, молчаливая видно попалась, подумал я. Времени уже порядком прошло, я про себя думаю что там уже наверно и Манкруд к телу пристроился. И тут на тебе, дверь распахивается и эта красотка выходит на крыльцо, в руках у нее сабля Хишена, а слева и справа эти твари, ластятся к ней, смотрят на нее как на богиню. Ну, у нас конечно челюсти поотпадывали, застыли мы, словно леший нас понюхал. Стоим дюжина придурков, рты раззявив, понять ниче не можем. Деваха высокомерно так разглядывает нас. А краля, я вам доложу, просто обалдеть. Таких красоток днем с огнем не сыскать в нашей задрипендии. Блондинка, стройная, волосы роскошные, глаза большущие голубые, грудь вперед, ноги такие, что по члену будто ветер проходит, когда их видишь. Ну вот, оглядела она нас и говорит, а голос у нее такой бархатный, что у тебя от одного голоса встает, даже если не видеть ее. Говорит, а кто мол из вас чуханцев здесь решения принимать способен. Вопрос странный, ну да что уж, выхожу вперед. Она смотрит на меня так пристально своими глазищами и верите ли нет, ни до ее прелестных ножек мне теперь, вся спина в мурашках, не по себе мне в общем. Кто ты такой, она спрашивает. Да вроде как старшой я здесь, отвечаю. Она снова долго смотрит на меня, потом говорит, ну ближе что ли подойди, старшой, что мне через пол площади орать. А я так глянул на сабельку Хишена в ее правой ручке, на бейхоров, которые уже не на деваху, а на меня смотрят и чувствую жаренным запахло. Оборачиваюсь, одного из бродяг подзываю и тихо ему так говорю, а несись-ка ты, голубь ясный, за Старым и тащи его сюда за бороду, ибо у нас тут явно херня какая-то нездоровая происходит. Ну, бродяга не дурак, сразу к Старому домой, знает что тот вечно у себя на печи, ест калачи, — говоря эти слова Кушаф с улыбкой глядел на одного из бриодов, высокого пожилого мужчину, с густой бородой и усами, порядком тронутых сединой. Это был Ронберг, но по имени его почти никто не называл, предпочитая кличку Старый, за его солидный возраст и такой же боевой опыт. Хотя все бриоды вроде как были равны между собой, но не сговариваясь, все они признавали старого разбойника старшим над ними и Хишен часто обращался к нему как главному среди бриодов. Лицо Ронберга, покрытое шрамами, морщинами и въевшимся загаром почти всегда выглядело дружелюбным, он был очень спокойным и малоразговорчивым человеком и практически никак не реагировал на все подтрунивания над собственной персоной. Даже в теплую погоду он носил толстую вязанную шапку, любил проводить время у теплой печи и есть лепешки и калачи с хрустящей корочкой. Но в Гроанбурге все знали что за этим образом добродушного деда скрывается жесткий, храбрый и очень умелый воин, способный один выстоять против десятка врагов, несмотря на все свои годы, а может быть как раз и благодаря им.

Кушаф продолжал:

— А сам я к этой красотке приближаюсь и в животе у меня словно кусок льда застыл. Бейхоры с меня глаз не сводят. Деваха смотрит на меня и усмехается, да ты, говорит, старшой, не трясись так, они тебя не тронут, пока я этого не захочу. А я ей в обратку, да ну что вы, сэви, это я не от страха, а от красоты вашей неземной трепещу. Она снова усмехается, ну-ну, говорит, ваш лысый тоже трепетал, да так растрепетался, что успокаивать пришлось. Я на сабельку покосился и думаю неужто Хишен к праотцам отбыл. И так вежливо, что самому тошно, вворачиваю, а не соблаговолит ли, мол, благородная госпожа, просветить меня насчет судьбы главы нашего города. Краля отвечает, мол, ты не волнуйся, старшой, лысый ваш и этот белобрысый, живы, пока, просто в несколько бессознательном состоянии пребывают. Рад, мол, что все хорошо закончилось, говорю, а сам и не знаю что говорить-то вообще. Тут бейхоры делают шаг вперед и глядят на меня так, что ясно сейчас бросятся. У меня аж жопа вспотела. Стою пошевелиться не могу, язык как каменный. А ничего еще не закончилось, говорит деваха, и сейчас только от тебя зависит как оно все закончится. Я смотрю на нее, сказать ничего не могу. Так вот, старшой, говорит она, мне нужен конь, хороший конь, под седлом. Пусть его сюда приведут, а если нет, то я … И тут, слава Крайте и трем ее кобылам, на площадь Старый вылетает и сразу к нам, — Кушаф с благодарной улыбкой посмотрел на Ронберга, — подходит и встает рядом со мной и у меня словно камень с плеч упал. Полегчало. А это что за ком с бугра, с бородой до бедра, спрашивает девица. Это, говорю, тоже старшой, только еще по старше меня будет. Деваха помрачнела, выходит я зря тут с тобой время тратила, говорит. И снова мне поплохело. Бейхоры эти треклятые словно ее мысли слушают. Промелькнул в ней гнев и они уже готовы к атаке. Да тут, благодарение небесам, Старый влез. И давай заливать, да ты, мол, матушка-государыня, не серчай, этот олух молодой сразу за мной послал, а пока тебя разговором развлекал, чтобы не скучала ты. Краля усмехается, ну ладно старшой, но еще постарше, тогда слушай ты. Нужен мне конь, самый лучший какой есть у вас, пусть его сюда по-быстрому приведут, если же нет, то тогда я спускаю этих псов с цепи и иду в конюшню сама, вот этой саблей налево и направо размахивая. За что ж немилость-то такая, о сэви досточтимая, восклицает Старый, будто поп на моленье, чем же мы, крестьяне богобоязненные, прогневали тебя. А она ему в ответ, слушай, мурло бородатое, ты тут не заливайся птицей райской, крестьянин богобоязненный нашелся. Вы все разбойники, висельники, плуты и негодяи. Лысую морду вашу я утихомирила, и если надо то и остальных научу как гостей встречать. Не надо тут козлиную рожу строить и бородой трясти, раз эта размазня в косынке, это она про меня, сука, позвал тебя, значит надеюсь ты человек серьезный. Так и веди себя достойно. Мне нужен конь, и если ты не хочешь ошметков тел и отрубленных голов, то тебе лучше пойти мне навстречу. — Все бриоды слушали Кушафа как завороженные, даже те кто уже слышали этот рассказ. — Ну, доложу, я вам, стоим мы и рта не можем раскрыть. Благо, Старый быстро в себя пришел, смекнул что к чему, перестал жопой вертеть и спокойно так спрашивает, что, мол, с Хишеном. Краля ему также спокойно, бошку, мол, ему разбила, сейчас лежит отдыхает, живой пока. Ну, Старый глянул еще раз на бейхоров, и говорит мне, ступай Кушаф, скажи бродягам, пусть оседланного коня приведут, хорошего свежего. Да по-быстрому.

— И что, привели? — Спросил Горик.

— Конечно, привели, — недовольно ответил Кушаф, — а что надо было делать? Гроанбург этой ведьме и ее псам на растерзание отдать? Села она и поехала. Одному бейхору велела здесь на крыльце остаться, а другой с ней пошел и сейчас посреди городских ворот лежит и что с ними делать хер его знает.

— Может не стоило ей давать уехать? — Спросил самый молодой бриод по имени Альче. — Позвали бы лучников.

— И что? — Насмешливо поинтересовался Кушаф. — Стрелять в эту деваху, от которой колдовством за километр несет. Неужели ты думаешь что простая баба может прийти в Гроанбург, расправиться с Хишеном и подчинить себе его псов?! А прикажи она бейхорам рвать всех на части, что тогда?

— В конце концов, их тоже можно стрелами нашпиговать так, что они сваляться, — не сдавался Альче.

— Ты не задаешь главного вопроса, — спокойно проговорил Ронберг, обращаясь к молодому бриоду. — А зачем?

— Что зачем? — Не понял Альче.

— Зачем, нам стрелять в эту женщину, рискуя тем, что в результате этого мы можем потерять многих наших людей, — объяснил старый разбойник. — Ради чего нам рисковать? Она не караван с мешками золота.

— А если она убила Хишена? — Воскликнул Альче. — Что если он лежит там сейчас мертвый, с разбитой головой?!

— И что? — Спокойно спросил Сойвин.

— Как что?! — Уставился на него с изумлением молодой бриод.

Мелис, коренастый плотно сбитый мужчина, с непропорционально длинными руками, вступил в разговор:

— Если Голова мертв, нам этого уже не исправить. Мстить его убийце, подвергая опасности погрузить Гроанбург в жуткую резню, я не вижу причин. Мы должны решить вопрос бейхоров как можно меньшей кровью, а потом уже все вместе мы сможем подумать как мы могли бы добраться до этой девки. Если же Хишен жив, то он все решит сам, когда придет в себя.

— К тому же это был честный бой, — вставил Сойвин. — Она была одна против двух здоровых вооруженных воинов.

— Честный бой? — Запальчиво сказал Альче. — Какой честный бой, если она колдунья?

— Если она колдунья, то какого рожна, ты предлагаешь стрелять в нее? — Раздраженно проговорил Кушаф. — Да и бейхоров убить стрелами непросто.

Вархо, пожилой бриод, с огромной золотой цепью на шее и страшный рубцом на левой щеке, добавил:

— Я из Вэлуонна, я видел сражение с бейхорами на Гирамской арене, и скажу вам так: стрелами их не возьмёшь, я видел как в них стреляли даже горящими стрелами, толку нет. Они лишь в большую ярость приходят, да и шкура у них как кора дерева. Да хоть бы ты их вместо стрел столько же раз мечом пронзил, мало шансов что они сдохнут. У них три сердца и убить их очень трудно. Даже когда их ослепляли, они сражались по запаху и слуху, и легче от этого их врагам не становилось. Самый верный способ убить бейхора это бошку ему отрубить. Да что тут говорить, они же ни божьи твари, говорят их в древности чернокнижники специально вывели из волков, змей и пещерных медведей, чтобы замки охранять.

— Ну конечно, — скептически усмехнулся Горик, — скрестили медведя со змеей? Хотел бы я на это посмотреть.

— Вон, на крыльце можешь посмотреть, — ответил Кушаф.

— Кто же она вообще такая? — Спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, бриод по имени Харзе, кирмианец, который когда-то был монахом в знаменитом монастыре Алшидан, «Обитель ветров» или как его еще называли Храм Белой горы.

Кушаф, пожав плечами, произнес:

— Гивелт, который встретил ее у дороги и привел сюда, сказал что она назвалась баронессой Суорой Эрмейнег, дочью барона Альвара Миниса.

— Сайтонская аристократка? — Удивился Харзе.

— Ну, конечно, тогда я святой Азур Водолей, — насмешливо проговорил горец Эрим, высокий темноволосый мужчина, с огромным двуручным мечом за спиной. — Клянусь грудью мученицы Ироны, она из Вэлуонна, проклятой страны чернокнижников и демонов. Не обижайся, Вархо.

— Да стану я обижаться на дикаря с гор, который до сих пор думает, что чтение это могущественная магия, — проворчал Вархо.

— Ничего я так не думаю, — возмутился горец. — А уж насчет дикарей ты бы помолчал, мы по крайней мере своих мертвых просто сжигаем, а вы их сушите, коптите, на части режете, кровь и желчь по бутылочкам, зубы, ногти, кости, кишки по коробочкам, тьфу, мерзость одна.

— Да стойте вы, — прервал начинающуюся перебранку Банагодо. — Что делать дальше будем?

— А что нам делать? Ждать конечно, — сказал Мелис.

— И сколько ждать? — Поинтересовался Банагодо. — До трех лун?

— По-моему, надо как-то в залу пробраться, — заметил Альче, но уже с большой осторожностью, чем он недавно призывал расстрелять таинственную гостью и бейхоров.

Вархо усмехнулся и оглядев товарищей, проговорил:

— Ну что ж, вход открыт. Кто рискнет войти?

Добровольцев не нашлось.

— А что насчет второй двери, из залы в коридор? — Спросил Эрим. — Мы можем ее сломать.

— Она же толстая как ляжка жены Мелиса, — возразил Кушаф.

— Оставь мою жену в покое, тебе, дураку все равно не понять что такое настоящая женская красота, — беззлобно отозвался Мелис.

Кушаф осклабился.

— Может и не понять, но если бы ты видел эту сучку баронессу, ты бы понял что жизнь прожил зря, — сказал он. — Хотел бы я пощупать ее ляжечки.

— Хишен тоже наверно хотел, теперь не знаем жив он или мертв, — остудил его пыл Горик. — Дверь можно снести тараном.

— Каким тараном, там коридорчик такой что не развернешься, — сказал Харзе.

— Ну хорошо, возьмем двух бродяг покрепче и пусть топорами ее разнесут по щепкам, — предложил Горик.

— Правильно, — поддержал Ронберг, — но думаю сначала все-таки лучше подождать. Спешить нам некуда. Если через пару часов Хишен не появиться, значит дело худо, тогда возьмемся за дверь. Но надо иметь ввиду, что эта тварь, — старый разбойник кивнул головой в сторону крыльца, — может броситься на тех, кто попытается войти с заднего входа.

— Тогда Кушафа пошлем, его не жалко, — весело предложил Мелис.

— Это почему это? — Возмутился Кушаф.

— Да ты все равно только языком чесать мастер, а как до дела дошло, так такую кралю упустил, — улыбаясь, произнес Банагодо.

Кушаф усмехнулся.

— Чтоб такую деваху заполучить, надо быть отчаянным храбрецом, вон как наш Альче, — сказал он. — Ему одну стрелу дай, можно даже без лука, он и на колдунью пойдет, и на бейхоров.

Молодой бриод лишь сверкнул глазами и ничего не ответил.

— Нет, в самом деле, надо чтобы в залу один из нас пошел, мало ли что там, тут нужен человек с головой, — сказал Горик.

— Тогда пусть Сойвин идет, он все время молчит, значит очень умный, — с улыбкой проговорил Эрим.

— Нет, Сойвина нельзя, он только что такую красотку заполучил, что у него мысли явно другим заняты, — с усмешкой возразил Банагодо.

— Конечно, нельзя, — поддержал Кушаф, — он только и думает как шишку запарить да свою девку потыкать. Нет, тут нужен человек, который устал от жизни и уже ничего не боится и ничего не ждет. Такой как Мелис. После десяти лет со своей супругой, я думаю он готов на все.

Бриоды, хоть и стараясь не делать этого слишком явно, дабы не обидеть Мелиса, заулыбались, припоминая тяжелый сварливый характер его жены. Впрочем, он относился довольно спокойно к подначкам Кушафа, не принимая их всерьез и считая смуглого любителя косынок шутом и балаболом. Но сейчас он все же вставил свое слово:

— Нет, все-таки надо послать Кушафа. Если что, он сможет бейхорам так уши засрать что те забудут что хотели.

— Да он только рот раскроет, ему уже полжопы откусят, — пробурчал Вархо.

— Тогда он потеряет способность думать, — усмехнулся Мелис.

— И стану как ты, нет уж спасибо, — быстро сказал Кушаф.

48

Хишен открыл глаза. Он лежал на спине возле стены, справа возвышался знакомый стол.

«Жив, — с упоением подумал он». Как же хотелось жить, нет, тридцать восемь лет это слишком рано для последнего путешествия. Сердце радостно билось в его широкой груди и он чувствовал необъяснимое удовлетворение и приятное возбуждение, как будто только что одержал невероятно трудную победу. Он жив, это главное, это и есть победа. Он все исправит, все расставит по своим местам, заплатит по всем счетам. Самое важное было остаться живым и он сделал это. Хишен даже попытался улыбнуться и в следующий миг его лицо и голову заволокло болью. Он переждал приступ, внимательно прислушиваясь к своему внутреннему состоянию. Нет, ничего страшного, естественно что голова болит, это сука два раза заехала ему ногой в лицо и кроме того он врезался затылком в стену. Ерунда, до свадьбы заживет, надо лишь отлежаться пару деньков и все пройдет, он будет как новенький.

Хишен собрался с духом и начал подниматься. Боль, как стая волков, набросилась на него, раздирая его тело. Он застонал и на его глазах навернулись слезы. Он не ожидал такого.

У Хишена был разбит затылок, выбито три зуба, центр лба и область лица вокруг носа и рта представляли собой один жуткий багровый синяк. Кровь, залившая поврежденный затылок и рот, сейчас засохла, образовав твердую корку.

Разбойник сжимал губы, сдерживая крик. С правой стороны груди у него было сломано три нижних ребра и образовался огромный кровоподтек. По левому бедру словно лошадиное копыто заехало, при любом движении ногой, бедро взрывалось болью отдаваясь куда-то в поясницу. Правое перебитое предплечье практически не слушалось и пальцы на правой ладони казались бесконечно далекими и чужими, они были словно онемевшими и едва шевелились.

Хишен левой рукой схватился за край стола. Боль багровой палкой стучала прямо в череп.

Но Хишен не испытывал жалости ни к кому в этом мире, в том числе и к самому себе. Стиснув зубы, он начал подниматься. Здоровая левая рука и здоровая правая нога! Это просто прекрасно. Можно жить, можно сражаться.

Стараясь вес тела сосредоточить на правой ноге и упираясь левой ладонью о стол, он в конце концов поднялся. Боль ударила куда-то в лоб над переносицей, кровь отлила от головы, в глазах заплясали фиолетовые пятна, сознание потускнело. Он упер подбородок в грудь и стойко перенес приступ слабости. Постепенно головокружение прошло и взор прояснился. Он огляделся.

Таинственная блондинка исчезла. Уже хорошо, решил мивар. Хотя, конечно, неизвестно что твориться за стенами Цитадели, может она уже весь Гроанбург вырезала. Однако, эта мысль не сильно взволновала Хишена. Он был жив и это главное.

Судя по оплавившимся свечам, он провалялся часа два-три. Наконец он посмотрел на распахнутую дверь главного входа и замер. В проеме он увидел заднюю часть туловища бейхора. Измученный мозг тут же пронзила мысль, что эта сука тоже стоит там, на улице. Впрочем, дальше за крыльцом, на приличном расстоянии, практически у противоположного края площади он увидел толпящихся разбойников. Некоторые из них кажется заметили движение внутри залы и что-то кричали.

Хишен поискал какое-нибудь оружие. Сабля и нож пропали, но его любимый топор лежал на полу, недалеко от него.

Он понимал что ситуация очень сложная. Если эта девка там на улице и его бейхоры по-прежнему за нее, то ему и его людям придется очень плохо. Но так или иначе нужно было выходить.

Кое-как он доковылял до топора и приложив массу весьма болезненных усилий, поднял его с пола. Взяв оружие левой рукой, он обошел стол и тут увидел своего первого помощника, о котором честно говоря до этого момента и не вспоминал.

Манкруд сидел, прижавшись спиной и головой к стене, и положив ладони на колени, пустым взором смотрел куда-то вдаль.

Искренне удивляясь тому факт, что боци все еще жив, Хишен поспешно заковылял в его сторону.

Добравшись до Манкруда, Хишен с трудом склонился над ним. На миг его ошеломленный взгляд застыл на поседевших волосах боци, после чего он посмотрел в его пустые глаза.

— Ты как, старый пес? — С тревогой спросил мивар и выяснил, что говорить ему очень тяжело и больно, кроме того мешала засохшая кровь.

Его обеспокоенность состоянием Манкруда была искренней. Тот был, пожалуй, единственным человеком в Гроанбурге, к которому Хишен испытывал хоть какую-то привязанность. Слишком много они пережили вместе еще со времен службы у безумного барона Глуба. Не то чтобы Хишен стал бы лить слезы, найди он белокурого гиганта мертвым, но определенно расстроился бы будь это так. Несколько раз Манкруд спасал ему жизнь и несколько раз Хишен возвращал этот долг.

Боци не отвечал и не смотрел на своего старого товарища.

— Ты слышишь меня? — Прокряхтел мивар.

— Я был в аду, — проговорил Манкруд таким безжизненным голосом, что Хишену стало не по себе.

Но лысый разбойник заставил себя усмехнуться, превозмогая боль в разбитом лице и ломая коросты засохшей крови.

— Что-то я не видел тебя там, — весело сказал он.

— Это потому что ад у каждого свой, — тихо произнес Манкруд.

Хишен не нашелся что ответить на это.

— Ладно, ты посиди здесь, а я пойду посмотрю что снаружи творится, — сказал он наконец и медленно зашагал к главному входу в залу.

Он уже ступал на левую ногу чуть уверенней, свыкнувшись и притерпевшись к очагу боли в поврежденном бедре.

Хишен осторожно вышел на крыльцо, не спуская глаз с лежавшего рядом зверя. Бейхор поднялся на ноги, подошел к нему и доверчиво ткнулся лобастой головой в его ладонь. Хишен ощутил громадное облегчение.

После этого он оглядел площадь, над которой вмиг воцарилась тишина. Все взгляды были прикованы к человеческой фигуре на крыльце.

Увидев практически все свое войско в целости и сохранности, Хишен в очередной раз почувствовал облегчение. Значит он не потерял ни свою жизнь, ни свой город. Совсем не плохо. Однако где второй бейхор и куда же все-таки делась сама девка? Он посмотрел в сторону маленькой группы из десяти человек. Надо было приказать им войти внутрь и объяснится. Но он был очень измотан и боялся что голос подведет его, ему очень не хотелось перед своими воинами выглядеть немощно.

Хишен собрался с силами и выкрикнул в сторону бриодов: «Зайдите!». Как он и опасался, голос прозвучал сухо и слабо, напряженно и надсадно. Плюнув на это, мивар развернулся и вошел в Цитадель, ведя за собой бейхора.

— Кряхтит, словно у него запор, — отозвался на приказ Хишена горец Эрим.

— Ничего, сейчас войдем, понос начнется, — мрачно пообещал вэлуоннец Вархо.

— Мать честная, а уделали — то его как! — Восхитился Банагодо. — Словно он не с бабой, а с пещерным медведем встречался.

— А может она и умеет медведем оборачиваться, — попытался пошутить Альче.

— Не-е, это только жена Мелиса умеет, когда он на бровях домой приползает, — тут же отозвался Кушаф.

— Ты бы приберег свое остроумие, — беззлобно посоветовал Мелис, — сейчас будешь перед Хишеном выступать, там и блеснешь.

— С чего это вдруг? — Нахмурившись, поинтересовался Кушаф.

— Ну а как же, — усмехнулся Мелис, — ты в этом деле с самого начала, тебе и ответ держать. Вот и расскажешь Хишену, как стоял тут на площади жопу чесал, пока эта девица его башкой там стены обстукивала, расскажешь как потом ей на крыльце глазки строил, как коня ей привел, как ее под попу в седло подсаживал.

— Старый там тоже был, — гневно воскликнул Кушаф, которому действительно стало не по себе, когда он представил себя перед мрачным взором мивара.

— А что Старый? Старый на то и Старый, что с него спросу нет, — спокойно сказал Мелис. — Скажет: «А что я? Ну пришел, этот балабол в красной косынке говорит надо бабе коня подогнать, ну мы и подогнали». Так что Кушаф, готовься. А ты что думал в сказку опять попал? Думал опять ведром говорящим прикинешься и делу конец?

— Да пошел ты! — Злобно огрызнулся Кушаф.

Бриоды улыбались.

Это была старая и весьма болезненная для Кушафа история. За свою бурную жизнь он побывал во многих ипостасях, в том числе какое-то время он зарабатывал себе на хлеб как актер в одной из бродячих трупп. И по началу он очень любил хвастаться, рассказывая о своем неимоверном таланте и о том, что однажды они даже давали представление для Его Величества, венценосной семьи и приближенных. И, мол, даже сам король восхищался им. Все это Кушаф описывал живо и в подробностях и многие ему верили. Однако на его беду, около года назад, в Гроанбург забрела та самая бродячая труппа. Артисты дали небольшое представление и получили достойное вознаграждение, разбойники были весьма охочи до зрелищ. А между делом бриоды также выяснили, что на том самом достопамятном выступлении перед Его Величеством Кушаф исполнял роль говорящего ведра. Это была сказочная пьеса про злого волшебника и прекрасную принцессу. В замке у волшебника были разные говорящие предметы, оживленные им при помощи колдовства. Шкаф, часы, камин, а также кухонное ведро. В ведро кидали огрызки, кости, в общем всякий мусор и оно постоянно охало, стенало и жаловалось на свою тяжкую долю. Бриоды пришли в неописуемый восторг от этого открытия. Без устали и при всяком удобном и неудобном случае они упражнялись в остроумии, подначивая и измываясь над беднягой Кушафом. Тот просто не знал куда ему деваться. Дошло до того что он начал хвататься за нож, грозя убить всякого кто осмелиться еще раз поинтересоваться о его непростой ведерной судьбе или спросить почему ему не дали роль шкафа, где он вне всякого сомнения смог бы глубже раскрыть свой талант. Позже страсти поутихли и только Мелис время от времени припоминал Кушафу его достижение на поприще лицедейства. Но бывший актер не бросался на Мелиса с ножом, а только огрызался, видимо потому что Кушаф и сам частенько подначивал своего товарища на счет жены и прочего, порой явно переступая черту. В общем в большинстве случает они не обижались друг на друга, по крайне мере, всерьез.

Но сейчас Кушаф явно пребывал в расстроенных чувствах и Мелис оставил его в покое.

Хишен направлялся к столу, неся в левой руке топор, а правую держа на загривке могучего зверя. Вдруг мивар замер, оторопело уставившись на стену за столом. Там, метрах в трех от пола, по кирпичной кладке было выцарапано: «Хишен животное». «Вот же сука», — с яростью подумал мивар. Внутри заворочалось жгучее пламя, алчущее мести. Но сейчас он был бессилен, он почти забыл это ощущение, которое всегда приводило его в бешенство. А голос разума подсказывал ему что этой женщине он никогда не сможет отомстить, он должен принять это и смириться. Легче от этого не становилось. Впрочем, для начала надо было разобраться что здесь случилось после того как он потерял сознание. Хишен обошел стол, поднял стул, с трудом уселся, положил топор на стол перед собой. Бейхор послушно улегся у ног своего вожака.

Бриоды осторожно заходили в залу, с жадным вниманием оглядываясь вокруг. Они видели сидевшего на полу, привалившись спиной стене, Манкруда с седыми волосами и с отсутствующим взглядом, они замечали квадратные проемы справа и слева, ведущие в подвальное жилище жутких бейхоров, они отмечали про себя темные пятна на стенах и в конце концов они останавливались у стола с противоположной от мивара стороны.

Хишен хмуро взирал на своих офицеров, в одежде и амуниции которых такое понятие как однообразие отсутствовало начисто. Однако десять мужчин не смотрели на него, вместо этого они уставились на стену над его головой.

— Кажись этого раньше здесь не было, — заметил Эрим, кивая на надпись.

Для большинства из присутствующих эти черточки и закорючки не несли никакого смысла. Они понимали что это надпись, но прочесть ее были не в состоянии, ибо никогда не утруждали себя изучением грамоты. За исключение Сойвина и Кушафа. Первый был бывшим офицером королевских пограничных войск и незнание чтения и письма было для него немыслимо. Второй же, благодаря чрезвычайной разносторонности своей натуры начинал и бросал много разных наук за свою жизнь. В том числе он коснулся и чтения. Но правда только коснулся и хотя он разбирал буквы, складывал их в слова и извлекал смысл, делал он это с большим трудом. Впрочем, сам он был об этом другого мнения и очень даже гордился этим своим умением, особенно среди практически поголовно неграмотного окружения. Не теряя времени даром, Кушаф решил продемонстрировать свои незаурядные способности.

— Хи, — бодро начал он. — Хи…ш-ш, хиш… хиш… е, хи-ше … н…

Мивар внимательно смотрел на смуглого, невысокого бриода и не говорил ни слова.

— Хишен, — радостно объявил Кушаф, упоенный своим мастерством и не замечая тяжелого взгляда повелителя Гроанбурга.

— Жи…, — также бодро продолжил Кушаф, не отрывая взора от стены, — жи … жи …, вот деревня пишут как курица лапой, — возмутился он, — жи… во, живо… не, жидо, жидо … не живо…

— Животное, — не выдержал Сойвин.

— Точно, животное, — с улыбкой подтвердил Кушаф и посмотрел на своих товарищей.

Кушаф увидел серьезные лица других бриодов и как-то сник. Он медленно перевел взгляд на человека, сидящего за столом и на миг почувствовал себя так будто стоит у края бездонной пропасти, подумав о том что его последняя фраза прозвучала несколько двусмысленно.

— Благодарю тебя, Сойвин, — не сводя глаз с Кушафа, спокойно проговорил Хишен. — Я знал что могу положиться на тебя.

Силы возвращались к мивару, его голос больше не звучал слабо и надсадно, обретая былую мощь и глубину.

— Я надеюсь вы закончили или кто-то еще хочет что-нибудь нам почитать?

Бриоды молчали, некоторые опустили глаза. Они чувствовали как в воздухе растет напряжение и прекрасно знали на что способен Хишен.

— Ты вообще как? — Поинтересовался Ронберг, пытаясь как-то разрядить обстановку.

— А что по мне не видно? Цвету как розовощекий выпускник семинарии, — холодно произнёс мивар. — Я хочу знать где эта девка.

Ответом ему было абсолютное молчание.

Хишен переводил взгляд с одного лица на другое, ожидая объяснений. Наконец Банагодо, стоявший слева от Кушафа, пихнул последнего. Это не укрылось от мивара и он тут же уставился на Кушафа. Тот, посмотрев с ненавистью на Банагодо, нехотя проговорил:

— Уехала она.

— То есть?

— Мы дали ей коня, она села на него и уехала, — совсем уж мрачно произнес Кушаф, со страхом осознавая, что начинают исполняться слова Мелиса.

— Кто это мы? — Спросил Хишен и его голос был подобен стали его топора, безжизненный и угрожающий.

— В тот момент там были я и Кушаф, — спокойно сказал Ронберг, принеся громаднейшее облегчение в смятенную душу Кушафа. Впрочем, не только его, остальные бриоды тоже были рады, что старый разбойник взял разговор в свои руки. — Мы решили что это лучший выход. Она сказала что ты с Манкрудом в отключке, рядом с ней твои бейхоры, чуть ей ноги не облизывают, в руках твоя сабля. Мы не знали что думать. Она потребовала коня, угрожая что если ей откажут, то она спустит с цепи псов и будет срубать нам бошки твоей саблей по пути на конюшню. Мы решили не рисковать, не понимая, честно говоря, с кем мы вообще имеем дело.

Ронберг замолчал и в зале снова повисла тишина. Хишен внимательно смотрел на старого разбойника.

— Где второй бейхор? — Спросил мивар.

— Он лежит посреди городских ворот, — сказал Горик. — Мои ребята сейчас дежурят на стенах и я как раз был там. Когда эта женщина проезжала через ворота, она что-то сказал псу. Тот лег на землю и лежит некуда не уходит, только по сторонам смотрит. По крайней мере когда я уходил оттуда. И саблю твою она там же бросила.

Теперь в принципе все было ясно. Хишен отчетливо чувствовал зияющую пустоту неудовлетворенности. Его левая рука беспокойно поглаживала рукоять боевого топора. Под прикрытием бейхоров девка уехала из города, на прощание швырнув на землю его саблю. Она смеялась над ним. Не понятно на что он надеялся. Где-то в глубине души, где-то очень глубоко, почти иррационально. Что его ребята расстреляли ее из луков? Поймали ее сетями или арканами? Затоптали лошадьми? Глупо, она не о зубам ни ему, ни тем более этим бродягам. Что ж, так иногда бывает. Кое с чем приходиться мириться. Кое-что не в его силах. И хотя это просто бесило его, он заставлял себя продолжать спокойно сидеть на стуле и разглядывать своих никчемных офицеров. Сейчас они его тоже раздражали. Своей расхлябанностью, своей мягкотелостью, своей глупостью и приземленностью. В них не было ничего от безумной отваги барона Глуба и несгибаемого упорства и ярости его храбрых рыцарей. Гордый сумасшедший барон и его верные воины, одним из которых когда-то был и Хишен, были способны утопить в крови целые области, вырезать целые деревни за любое неповиновение, дерзость или злоумышление, они преследовали своих врагов через полмира и сражались сутками с любыми армиями, будь то кровожадные орды первобытных дикарей или дисциплинированные вымуштрованные подразделений регулярный войск. Они не боялись никого и ничего, ни Бога, ни короля, ни Церкви. Это было славное время. А теперь он смотрит на десятерых баранов, которые опускают глаза в пол, прячут свои козлиные улыбочки и думают только о том как побыстрее смыться пожирать и завалиться на кровать. Где-то на заднем фоне своего сознания он понимал, что несколько перегибает палку, что его бриоды тоже неробкого десятка и не полные идиоты (иначе он бы просто не сделал их бриодами). Но все же сейчас они вызывали в нем только глухое недовольство. А также и неясную тревогу. Он всегда был уверен, что по одиночке с легкостью справится с любым из них, а приложив достаточные усилия, то и со всеми десятью сразу. Но теперь, в его нынешнем состоянии, с одной здоровой рукой и с одной здоровой ногой, на что он способен? Он уверял себя, что даже и в таком положении, он сумеет одержать верх над любым из них. Он хотел чтобы у него не было ни малейшего сомнения на этот счет. И у них конечно тоже. О, да, эта девка выбила его из колеи. Она заставила его почувствовать себя слабым, беспомощным, то что уже давно было просто немыслимо для него. Наверно ему нужен был какой-то реванш, но разум подсказывал ему что не сейчас. Он безмерно устал и измотан. Сейчас не нужно ничего придумывать и изобретать. Он должен просто отдать разумные распоряжения и идти отдыхать и восстанавливать силы. Он знал свое природное естество, свою живучесть и крепость и не сомневался что он очень быстро придет в себя. В этот миг его поразил мощный приступ головной боли, где-то во лбу заломило так, что он едва не застонал, глаза на миг застило багровой пеленой. Однако он сумел сдержаться и лишь поморщился и на короткий миг закрыл глаза. «Видимо здорово это сука приложила меня по голове», подумал он.

Молчание главы Гроанбурга затягивалось. Бриоды нервничали. Они знали тяжелый и непредсказуемый нрав своего вожака. Не раз они были свидетелями его жестоких безумных выходок. Жизнь и смерть других людей значили для него очень мало. Он убивал и пытал иногда совершенно без какой-либо видимой причины. Но он никогда не трогал своих без серьезного на то основания. Тех кто сражался с ним плечом к плечу он считал почти братьями, однако если у него возникала хоть тень подозрения, что один из его людей предал его, как-то подвел его своими поступками или бездействием, пусть даже без умысла, то с таким человеком он расправлялся беспощадно и обычно молниеносно. Хотя иногда случалось что особо провинившегося, по его мнению, перед ним бедолагу он доводил до смерти несколькими днями мучений и издевательств. Они прекрасно знали это и тем больше у них было основании переживать. Что если Хишен, также как и Альче, решит что им следовало приложить хоть какие-то усилия чтобы попытаться остановить странную женщину? Что если он сочтет их невмешательство откровенной трусостью и предательством? Что тогда? Естественно первыми поду удар должны были попасть Кушаф и Ронберг, и еще Горик, который дежурил у ворот и, по сути дела, беспрепятственно позволил незнакомке покинуть город. Такие мысли немного успокаивали остальных. Здесь сейчас каждый был за себя. Все понимали что Хишен страшно унижен и озлоблен своим поражением и если он захочет выместить на ком-нибудь свою ярость, то главное было спасти собственную шкуру, принеся в жертву кого-нибудь другого. Если он прикажет посадить Кушафа и Ронберга на кол, то так оно и будет сделано. Некоторые из них, даже сочтут это справедливым, чтобы дать себе хоть какое-то оправдание. Но он может пойти еще дальше и попытаться расправиться со всеми десятью. Спустит своего жуткого пса на них и начнет махать топором. Они до мелочей знали насколько мивар опасен в бою и пусть сейчас он здорово избит, это мало что меняло. Он будет драться дико и яростно, и абсолютно безжалостно, нисколько не думая о своей жизни, точно также как и бейхор. Совершенно бесстрашно, без единой мысли о том что он может погибнуть. Справятся ли они с двумя этими кровожадными существами: лютым псом, созданным жуткой магией безбожных вэлуоннских чернокнижников, и жестоким человеком, воспитанным и взращённым безумным бароном Глубой, который, как говорили, питался исключительно сырым мясом и чьим отцом был его родной дед? Определенно никто из бриодов не хотел узнать точный ответ на это вопрос эмпирическим путем.

Хишен сжал рукоять своего топора.

— Ронберг, — глухо обратился он к старому разбойнику.

Бриоды почти перестали дышать, ожидая окончательного безжалостного приговора.

— Иди и скажи бродягам чтобы расходились. — Приказал Хишен. — Передай им что все в порядке и со мной и с Манкрудом и со всем городом. Горик. Распорядись чтобы ко входу подогнали телегу, я съезжу за вторым бейхором. Кушаф. Отведи Манкруда домой, пусть о нем позаботятся, скажи бабе Габе, пусть она зайдет к нему, даст ему что ли каких-нибудь трав, чтобы он уснул и пришел в себя. После этого отправь ее ко мне. Это все. Проваливайте.

Бриоды почти не могли поверить своим ушам. Что случилось с этим миром? Их вожак вел себя совершенно спокойно. И это после того как была пролита его кровь. Это было невероятно. Разбойники ожидали террора и репрессий и весь вопрос был только в том, на кого они будут направлены. Но ничего не произошло. Самые прозорливые из них, конечно, полагали что это еще не конец, что мивар просто очень устал и решил отложить утоление своей злобы до тех пор, пока не оправится от побоев, поэтому и зовет к себе знахарку бабу Габу. Но, так или иначе, на сегодня кажется, все было закончено и можно было расходиться по домам, снимать броню и пояс с оружием и начинать думать об ужине.

Когда все ушли и Хишен остался один, не считая жуткого зверя, развалившегося у его ног, он остался сидеть за столом, уставившись неподвижным взглядом на собственные руки. Он удивил не только своих бриодов, но и самого себя. Может быть он стареет? Снова пришел приступ головной боли, резкий и разламывающий череп. Хишен скривился. Да что же это такое? Не первый раз он получал удары в голову, но боль всегда была снаружи в месте ушиба, а тут она приходила как будто изнутри, словно кто-то хотел вырваться наружу. Приступ, внезапный и сильный как удар меча, оглушал его, застилая взор и отдавался где-то чуть выше переносицы. Но вот боль ушла и Хишен тут же забыл о ней. Он никогда не переживал о собственных ранах, он свято верил что силен как бык и что его тело выдержит любые удары. Нет, его волновали другие мысли, не стал ли он более слаб духом чем раньше, более мягкотелым и чувствительным. Какой вздор. Он такой же как раньше, решительный, бескомпромиссный, жесткий, безжалостный. Сильный и твердый как камень. Просто эта девка немного выбила его из колеи и ему необходимо немного отдохнуть. Совсем немного. Просто побыть одному, в тишине и покое. Какой-то бред, тишина и покой. Никогда он не хотел ничего подобного. Он подумал о дочке купца, которую он отдал этому заносчивому Сойвину, и почти с ужасом осознал что даже ее он сейчас не хочет. Он усмехнулся и почувствовал засохшую кровь на лице. Для начала надо хотя бы умыться, решил он.

49

Громми Хаг, владелец постоялого двора «Одинокий пастух», расположенного почти ровно посредине между Туилом и Аканураном, сегодняшним утром пребывал в отличнейшем расположении духа. Вчера он неплохо наварился, продав очередной свой «небесный камень» какому-то простофиле из Сайтоны. У того случались головные боли и Хаг горячо заверил его, что «небесный камень» лучшее средство против подагры, ипохондрии, разжижения мозга, болезней сосудов и головы. Необходимо только носить камешек на цепочке в районе затылка или лба, как будет удобнее. Доверчивый покупатель был счастлив приобрести такое замечательное средство и искренне благодарил хозяина «Одинокого пастуха». Громми Хаг криво улыбался, вспоминая глупого постояльца. Однако улыбка медленно сползла с его лица, когда он увидел как во двор въезжает большая черная карета, запряженная четверкой лошадей. Красно-золотая эмблема Судебной Палаты грозно пылалана темной поверхности. Хаг досадливо поморщился: "Только этого еще не хватало". Он пристально разглядывал из окна своего кабинета зловещий экипаж. На козлах сидел некий небритый, абсолютно не внушающий ему доверия субъект в широкополой шляпе. Висельник какой-то, раздражено подумал он. Когда из кареты вышел высокий мужчина, затянутый в черно-красные одеяния, трактирщик осмотрел его наметанным взглядом.

Хагу пришлось напрячь память, чтобы вспомнить это круглое выразительное лицо с широким носом и большими глазами.

Род деятельности Громми Хага подпадал под королевский указ, по которому ему вменялось в обязанность неукоснительно исполнять ряд определенных требований. Этот указ в народе именовали “брильянтовым”, ибо вне всяких сомнений он был инициирован первым судьей королевства Томасом Раушером Халидом, герцогом Этенгорским, которого в свою очередь в народе также именовали “брильянтовым герцогом” за его неуемную, граничившую по слухам с безумием, страсть к драгоценным камням в целом и бриллиантам в частности. Рассказывали, что аристократы и вельможи королевства вообще стараются не появляться при нем с каким-нибудь украшением, в котором присутствует хороший самоцвет. Ибо герцог тут же захочет приобрести его, и если он не получит камень у хозяина за деньги по-хорошему, то хозяин рано или поздно окажется в жутких подземельях Дома Ронга и герцог все равно в конце концов получит свой камень.

По “брильянтовому” указу, среди прочего, владелец постоялого двора был обязан знать основных представителей Судебной палаты в лицо. Для этого ему раз в год присылались достоверные портреты судей с именем и должностью.

И Громи Хаг сумел вспомнить имя этого человека. Мастон Лург, — произнес он очень тихо и мысленно добавил. — Та еще сволочь.

Затем из кареты вышла маленькая девочка.

А это еще кто, спросил себя трактирщик. Его дочь что ли? Да нет, он же у нас вдовец. Застукал жену за прелюбодейством, собственноручно сделал ей клеймо на руке и продал шинжунским работорговцам, безбожникам и людоедам. Что случилось с любовником жены история умалчивает. Просто куда-то исчез. Такой человек способен на все, тоскливо подумал Громи Хаг.

В следующий миг он понял, что теряет драгоценное время и бросился вниз. Нужно было организовать достойную встречу господину судье, будь он не ладен.

На первом этаже, он первым делом навестил кухню, где дал быстрые и четкие инструкции своей супруге Глории, кухарке Сесилии, а также своему нерадивому отпрыску сыну Мелигу. Никаких разговоров о налоговой политике Его Величества. Воздержаться от употребления привычных прозвищ первых лиц королевства. Ни слова о Доме Ронга и засилье Судебной Палаты. Никаких игр в Черную Румму, пиратов и темных рыцарей Абаура.

Он внимательно поглядел на Сесилию. Девушка стояла, опустив глаза, с каменным выражением на лице. Хаг прекрасно знал трагическую историю ее родного брата. Молодой человек был влюблен в дочь кузнеца, которая была уличена в черном колдовстве и злоумышлении против короны. Хаг конечно слышал через третьи руки и менее официальную версию, о том что деревне кое кто очень желал зла сильному и гордому кузнецу и этот некто добился своего, оговорив несчастную девушку. Так или иначе, когда команда «красноголовых» приехала за молоденькой ведьмой, ее отец ничтоже сумняшеся, взял огромный меч и вышел защищать своё чадо. И даже гвардейцы Судебной Палаты, чье воинское мастерство оттачивалось бесконечными тренировками и муштрой, поначалу вынуждены были отступить, обескураженные столь яростным сопротивлением. Однако в конце концов они справились с кузнецом, но тут ему на подмогу с топором в руках примчался брат Сесилии. Молодой человек не сумел пролить ни единой капли крови гвардейцев, но те, уже и так порядком взбешенные битвой с кузнецом, в которой они потеряли трех своих товарищей, обошлись с парнем очень сурово, а говоря проще они забили его до смерти. Причем навир, младший судья сопровождающий каждый отряд судебной гвардии, практически санкционировал и одобрил это убийство, возложив всю вину на приспешника ведьмы. Естественно, после всего этого, Хаг не ожидал что Сесилия будет относиться к судейским по крайней мере равнодушно. Но она была довольно спокойная и молчаливая девушка и трактирщик верил, что с ее стороны никаких неожиданных фортелей ожидать не приходится. У него мелькнула мысль про тихий омут и тех кто в них водится, но он не стал на ней задерживаться, считая что это не тот случай.

После этого, для пущей убедительности взяв сына за левое ухо и потянув вверх, он веско, с расстановкой произнес:

— И не вздумай что-нибудь спереть у судьи. Иначе, клянусь грудями синеокой Миранды Тулунской, вскормившей четырнадцать богатырей Тулуна, я запру тебя в подвале на пять дней. — Немного подумав, Хаг добавил: — И не сметь клясться грудями синеокой Миранды.

Впрочем, с досадой сказал себе трактирщик, у судей и спереть-то нечего. Им ведь ничего не нужно иметь при себе, они все могут взять у кого угодно. Сволота.

Он отпустил отпрыска. Мелиг, потирая ухо, с мрачным видом отошел в угол.

Слова о грудях Миранды Тулунской, героини народного эпоса, напомнили Громми Хагу о Розе — его молодой служанке, в чьи обязанности входило разносить еду и питье гостям, убирать со стола и мыть посуду.

— Так, а где Роза? — Поинтересовался хозяин «Одинокого пастуха».

— В зале, — ответила его супруга.

— Вернется, доходчиво ей объяснить чтоб при судье вела себя как святой агнец. Ляжками не сверкать, задом не вертеть, грудь на стол не вываливать. Свою жену этот судья собственноручно заклеймил и продал шинжунским работорговцам.

— Да ну, а за что? — Воскликнула Глория.

— За то что вертела задом.

Элен Акари и ее похититель стояли во дворе постоялого двора. Мастон Лург задумчиво смотрел на девочку.

— Послушай, — наконец сказал он, — мы собираемся провести некоторое время в общественном месте. Я надеюсь все пройдет без эксцессов.

Ярко-синие глаза девочки встретились с зелеными глазами судьи.

— С чьей стороны? — Дерзко спросила она.

— С твоей, Элен, с твоей. — Усталым голосом ответил судья. — В своем поведении я вполне уверен.

— Я бы на вашем месте не была столь уверена. Вдруг вам приглянется кто-нибудь еще. Вы наброситесь на него, свяжите и тоже повезете его на продажу к Верховному претору.

— Послушай, Элен, я бы очень хотел чтобы ты воздержалась…, — раздраженные слова Лурга были прерваны появлением хозяина постоялого двора.

Спустившись с крыльца, Громми Хаг бросился навстречу гостям. Весь его вид однозначно говорил о том насколько он потрясен, рад и взволнован неожиданной встречей с таким прекрасным человеком, как королевский судья города Туила.

— Господин инрэ, — восторженно проворковал он. При этом трактирщик невероятным образом умудрился в интонацию своего голоса вплести тонкую нотку презрительной усмешки, означавшей естественно только одно: «Какой же ты все-таки жалкий Лург, без рода, без имени, без какого-нибудь пусть даже самого завалящегося титула». Такое мимолетное чувство возникло у главы правосудия Туила. Ну конечно же так оно и было на самом деле, ведь не зря же трактирщик назвал его не господин судья, а именно господин инрэ — таким, согласно кво-перечню, был статус человека, занимавшего должность главного королевского судьи целого города, но при этом не имеющего никакого аристократического титула. «Да, да, — говорили улыбающиеся глаза Громми Хага, — ты такой же босяк как и все мы. Бывший чернопузый крестьянин с соломой в волосах и не знающий нижнего белья».

Мастон Лург приказал себе взять себя в руки. Он вполне отдавал себе отчет, что все это лишь в его воображении. Просто это всегда было больным вопросом для него. Как бы он ни старался, но высшие круги общества, куда были вхожи лишь потомственные аристократы, для него всегда были закрыты. Впрочем, он надеялся скоро это изменить. Он правда еще не решил, что он попросит у верховного претора: герцогство или графство.

— Я очень рад видеть вас и ваших спутников, — между тем продолжал трактирщик, — в моей гостинице. Это такая честь для нас. Вы не представляете как обрадовалась моя жена. Клянусь…, — тут Громми Хаг на миг споткнулся, ибо чуть было снова не поклялся грудями народной героини, — шляпой святого Патрика, мы все так взволнованы, господин судья.

Эта откровенная лесть вызвала у Мастона Лурга чувство отвращения. Он покосился на девочку, которая конечно же прекрасно видела всю лживость этих слов и вне всякого сомнения усмехалась про себя.

— Да-да, я тоже рад что мы заехали к тебе Громми, — поспешно ответил судья. — Надеюсь «Одинокий пастух» процветает?

Трактирщик открыл было рот чтобы сказать, что раз уж сюда заезжают такие гости как уважаемый господин судья, то конечно же гостиница процветает, но Мастон Лург не дожидаясь его ответа, продолжил:

— Это моя двоюродная племянница, госпожа Элен и мой слуга Галкут. Мы желаем хорошей трапезы, несколько часов сна и свежих лошадей.

— Конечно, господин судья, — ответил Громми Хаг уже не столь жизнерадостно и посмотрел в сторону четырех прекрасных коней, запряженных в черную карету с эмблемой Судебной палаты.

Глава туилского правосудия заметил этот осторожный взгляд.

— В чем дело? — Подозрительно спросил он.

Согласно “брильянтовому” указу, трактирщик должен был в обязательном порядке держать у себя как минимум восемь свежих лошадей для неотложных государственных нужд, в число коих входили и нужды людей Судебной палаты. За это королевские налоги для владельца постоялого двора снижались на некоторую величину, впрочем весьма незначительную.

Трактирщик жалобно поглядел на королевского чиновника.

— Господин судья, сразу целых четыре лошади…, — промолвил Хаг.

— Целых четыре?! — Воскликнул Лург. — Если не ошибаюсь, на такое заведение как твое возлагается обязанность держать наготове сразу целых восемь лошадей для нужд Его Величества и государства. Разве не так?

— Господин судья, но сейчас в разгаре полевые работы, крестьяне бедствуют.

— Неужели? И поэтому ты, охваченный христианским милосердием, спешишь нажиться на их бедствиях, сдавая им втридорога в аренду лошадей. Так что ли?

— Господин судья, ну как вы можете говорить такое? — Чуть ли не всплеснув руками, горестно воскликнул тратирщик. — Я отдал им лошадей, движимый лишь состраданием и человеколюбием, прекрасно зная как тяжек и изнурителен труд наших добрых землепашцев. И конечно не ожидая никакой награды взамен.

— Перестань. Лживость твоих слов очевидна даже ребенку, не правда ли Элен? — Лург усмехнулся про себя.

Девочка ничего не ответила, она безучастно глядела по сторонам, делая вид что разговор ее не интересует. Хотя на самом деле ей было очень любопытно.

— Знаешь что, Громми Хаг, — продолжил судья, — Палата давно уже следит за тобою. Последний раз когда я видел папку с перечнем твоих «достижений» она была толщиной с мое запястье. Торговля краденным, торговля «веселыми» сигарами, торговля «небесными камнями», участие в поставке наркотиков из Кирма, махинации со строительством «Кольцевого пути». А кто разъезжал по городам со скелетами, выдавая их за мощи восемнадцати мучеников Эсгина? Кто пытался продавать мешки, наполненные якобы исцеляющим дыханием Девы Хрустальной горы? Кто пытался выдать дрессированных котов за новую расу разумных существ? Кто продавал карты пиратских сокровищ и карты по которым якобы можно было добраться в запретный город Астум — последний город "Первых"?

Элен уже не делала вид что ей не интересно, а во все глаза смотрела на Громми Хага.

— Господин судья, но ведь это все лишь домыслы, так ничего и не было доказано, — ответил немного озадаченный Хаг. Он никак не ожидал что человек, в общем-то весьма далекий и от него и от этих мест, так хорошо знает его историю.

— Просто никто так и не взялся за это серьезно. Но я думаю пора поменять к тебе отношение. Тем более на это раз ты совершил преступление против Его Величества, вероломно и целенаправленно нарушив Его указ и свидетелем этого стал королевский судья.

Громми Хаг вдруг действительно почувствовал беспокойство. Много раз за свою жизнь он играл в кошки мышки с законом, но никогда особенно не волновался, ибо считал себя человеком очень умным и осторожным, он всегда старался не задевать государственные интересы и вовремя платить нужным людям. Но сейчас, этот упертый судейский может действительно довести дело до логического завершения. Ему ничего не стоит повернуть всю эту пустяковую историю как преступление против Короны. И тогда пиши пропало. Скоро здесь появится отряд «красноголовых» и умный и осторожный трактирщик окажется либо в Доме Ронга на крюках палачей, либо, если ему очень повезет, за пределами Агрона и до конца своих дней он будет беглецом. Палата не забывает и не прощает ничего. А жена, сын?…

— Господин судья, вам совершенно не стоит беспокоиться. За те несколько часов что вы проведете в «Одиноком пастухе» мы вычистим, выскоблим, отмоем ваших лошадок. Напоим их хрустальной родниковой водой. Накормим их отменным зерном с удивительными добавками из Вэлуонна, придающими бодрость духа, ясность ума и душевный подъем. Когда вы соберетесь продолжить путь, они будут как новенькие, вы их просто не узнаете. Тем более у вас такие прекрасные кони. Восемь моих не стоят одного вашего. Они домчат вас быстрее ветра, ибо…

— Хватит, — перебил трактирщика Лург. — Мы очень устали. Так и быть я закрою глаза на твои махинации, если мы получим здесь достойное обслуживание. Занимайся лошадьми, делай их как новенькими. Но не вздумай давать им наркотики. Если они упадут посреди дороги от разрыва сердца, ты можешь у себя во дворе начинать строить виселицу для себя. Мы поняли друг друга?

— Вполне, господин судья, — радостно заверил его Хаг. — И поверьте, такого радушного приема как здесь вы нигде больше не найдете.

— Ладно, ладно, — устало отмахнулся Лург. Он действительно очень устал, ибо почти не спал последние трое суток, мало ел и постоянно был в напряжении из-за этой девчонки. — Кто у тебя сейчас на постое?

— Постояльцев совсем немного, господин инрэ, вам не о чем волноваться. Правда у нас сейчас в зале один туру и один шоти, но я надеюсь, господин судья, вы терпимы к этим чудовищам, которых бог лепил явно в плохом настроении. Если нет, то я могу проводить вас через черный ход, прямо в один из моих самых роскошных номеров, где вы…

— Ни к чему всё это, войдём как все, — отрезал Лург. Потом покосился на девочку. — Вот только моя племянница никогда не видела туру или шоти. Она может получить неприятные ощущения при виде этих созданий.

— Не волнуйтесь, дядя, — ответила Элен, — после вас уже никакие создания не вызовут у меня неприятных ощущений.

Громми Хаг удивленно воззрился на девочку. Может быть он не верно понял смысл ее слов, подумалось ему.

— Веди нас внутрь, — резко приказал судья. Вспомнив о Галкуте, он бросил через плечо: — Расседлай лошадей, передай их на попечение трактирщика и приходи.

Громми уже взбежал на крыльцо, торопясь открыть двери перед гостями.

Элен бодро последовала за ним, обогнав судью. Ей было очень любопытно взглянуть на Туру и Шоти. Она припомнила лекцию Кита о Каунаме и о сосуществующих здесь сразу нескольких разумных видах. Лоя она уже видела, к Омо принадлежала сама, а теперь должна увидеть Туру и Шоти.

Громми Хаг гостеприимно распахнул дверь, пропуская девочку внутрь.

— Благодарю, — вежливо произнесла она и трактирщик улыбнулся.

Элен на несколько мгновений задержала взгляд на Громми. Судья сумел вызвать у нее кое какой интерес к этому человеку. Высокий, худой, загорелый, с глубокими светло-голубыми глазами, он имел довольно приятную внешность и в целом явно умел расположить к себе. «Авантюрист», почему-то вдруг подумала о нем девочка. Она вдруг представила его в черном приталенном камзоле, широкополой шляпе с пером, с широкой вышитой золотыми нитями перевязью, на которой висела тяжелая длинная шпага, в черных перчатках и высоких ботфортах. Воображение пошло дальше и она увидела его за огромным штурвалом трехмачтового фрегата. Морской ветер треплет кудри парика и ажурные складки белоснежного воротника и манжет. К шпаге добавились пистолет и подзорная труба. Наконец девочка поняла, что она вспоминает рисунки из книг о капитане Бладе.

— Что-то не так, госпожа? — Спросил трактирщик, несколько озадаченный пристальным взглядом удивительно ярких синих глаз ребенка.

— Вы были когда-нибудь пиратом? — Поинтересовалась Элен.

— Э-э…, — Громми Хаг обеспокоено посмотрел на приближавшегося судью. — Не понимаю, госпожа, что могло заставить вас подумать, что я имел что-то общее с этим гнусным ремеслом.

— Элен, оставь его в покое, — попросил Мастон Лург. — А ты не забудь про наших лошадей.

— Конечно, господин инрэ. Позвольте только разместить вас и распорядиться о вашей трапезе.

— Да, и… если можно, подальше от …

— О-о, я все понял, господин судья, — с легкой улыбкой произнес трактирщик.

Элен вошла в залу и огляделась.

Присутствующих было немного. Почти все они так или иначе бросили взгляды в ее сторону. Конечно, девочка для них выглядела несколько необычно. На Элен были черные узкие брючки, белоснежная облегающая водолазка, высокие ботинки с липучками и толстой подошвой, имитирующими знаменитые астроботинки звездных десантников, и синяя куртка-трансформер, способная превращаться в плащ, пиджак, непосредственно куртку-жакет или почти что в топик. В данный момент она была в своей основной исходной позиции: куртка-жакет, только девочка подняла рукава выше локтей. Но кроме странного для жителей королевства одеяния, им казалось необычным ее очень короткая стрижка, ни одна нормальная девочка по собственной воле не стала бы так стричься, значит либо наказание, либо болезнь.

Зала имела довольно высокий потолок, подпираемый редкими колоннами, между которыми в строгом порядке стояли столы на шесть человек и плетеные стулья. В правом от входа конце залы в стену был вделан большой камин, в котором весело трещал огонь. Рядом лежала аккуратная поленница, и висели три кочерги разных размеров. Во фронтальной стене помещения были прорублены широкие окна, застекленные и наполовину закрытые однотонными светло-сиреневыми занавесками. Вообще здесь было довольно уютно и приятно. Чисто выметенный пол, скатерти на столах, гобелены с нейтральными ландшафтными пейзажами, стойка сверкающая отполированным лакированным красным деревом, все говорило о том что хозяин любит и радеет за свое заведение.

Элен скользнула взглядом по присутствующим. Молодая женщина и молодой человек довольно бедно одетые, по крайней мере девочке так показалось, двое мужчин среднего возраста, один бородатый и лысый, другой с тонкими усиками претендующими на аристократичность, их одежда была некогда дорогой и изящной, но сейчас уже порядком поистрепалась и износилась, оба были вооружены и о чем-то тихо переговаривались. Еще один явный представитель знати, аккуратно расчесанный и изысканно одетый, сидел в одиночестве. Также присутствовал некий господин в длинном желто-белом халате, рядом с ним сидела черноволосая женщина, от шей до пят укутанная в черный балахон. За соседним от них столике в одиночестве расположился некий неопределённый дед, морщинистый и худющий, сжимающий обеими руками большую деревянную кружку и был еще один молодой пронырливый субъект, так о нем почему-то подумала Элен, который вертел в пальцах маленький ножик и иногда тыкал им в тарелку, нацепляя на него кусок какой-то еды. Но конечно все эти персоны мало заинтересовали девочку. Она позволила себе задержать взгляд, хотя и осознавала что это не вежливо, на огромном невероятно широкоплечем гуманоидном существе, покрытом темно серой шерстью и облаченным в некое подобие длинных шорт. Элен поняла что это и есть Туру.

Но все это конечно она увидела и подумала потом. Ибо первое к чему устремился ее взор, как только она вошла, было бесформенное, густое, абсолютно черное облако, повисшее возле камина. Это был Шоти. Да, она видела за свою недолгую жизнь разные виды негумоноидных инопланетян, и в живую, и по телевиденью, но все же этот парящий сгусток поразил ее. Она даже не сразу осознала, что это живое существо, несмотря на то что видела цветные переливы и колебания его ауры. Существо время от времени выбрасывало из себя черные протуберанцы по направлению к пламени и то, казалось отвечало ему, подаваясь навстречу. Элен каким-то образом почувствовала, что существу очень приятно и хорошо, оно расслабленно и можно даже сказать блаженствует. И эту информацию она извлекла не из анализа переливов его ауры, которые ей ничего не говорили, поскольку очень отличались от человеческих. Чтобы научиться понимать его ауру, да и любого другого существа отличного от Homo Sapiens, ей нужно было провести месяцы, а то и годы в близком контакте с этим существом, запоминая, привыкая, изучая и сопоставляя эмоции, настроения, поступки с цветовыми изменениями и рисунками ауры. Хотя, насколько она успела понять, были некоторые общие моменты для всех живых существ и эти общие моменты объединяли и носителей разума, в человеческом его понимании, и тех кто оным не обладал. «Разум вещь относительная», любил говаривать дедушка, большую часть своей долгой жизни занимающийся созданием и совершенствованием искусственного интеллекта. В общем, так или иначе настрой шоти она почувствовала почти сразу и даже больше. Ей показалось, что он обратил на нее внимание, хотя совершенно было невозможно понять куда он смотрит и смотрит ли вообще. Есть ли у него глаза?

— Вот сюда, вот сюда прошу вас, госпожа, — елейно ворковал трактирщик и Элен очнулась от своих мыслей.

Такое чрезмерно вежливое обращение со странной обстриженной девчонкой, надо заметить, что некоторые могли принять ее и за очень симпатичного мальчишку, но большинство все же, видя ее огромные синие глаза, ни на секунду не сомневались что перед ними девочка, пусть и с мальчугановой стрижкой, вызвало некоторое недоумение у постояльцев, но впрочем как только в залу вошел судья в своих черных со вставками багрово-красного одеяниях, недоумение тут же сменилось напряженностью. Казалось в один миг все немного притихли и замерли. Неопределённый дед отпустил свою кружку, пронырливый субъект перестал вращать ножик, а лысый бородач и владелец аристократичных усиков оборвали свой тихий разговор.

Судья быстро оглядел присутствующих, просто так, на всякий случай, все-таки все они сегодня стали свидетелями того, что он и похищенная им девочка были здесь. И ему хотелось знать кто эти свидетели. Его взгляд ни на ком не задержался, за исключением двух человек. Первым был аккуратно расчесанный и хорошо одетый представитель знати. Он сам поймал взгляд судьи, поприветствовал его легким поклоном и негромко произнес:

— Господин инрэ.

Он сумел прочитать статус судьи по его серебряным нашивкам на одежде. Не то чтобы это о многом говорило, но все же умение распознавать статусные нашивки, гербовые рисунки и армейские знаки, по крайней мере давало понять что человек хотя бы мало-мальски образован и может быть вращался в кругах чуть выше чем крестьяне, ремесленники и мастеровые.

Мастон Лург едва заметно поклонился в ответ и также тихо ответил:

— Господин барон.

Нашивка титула и маленький герб скромно светились белыми и золотыми нитями на левой стороне темного камзола неизвестного аристократа.

Вторым же человеком был тот самый неопределенный дед. Тот упрямо смотрел куда-то перед собой, хотя наверняка чувствовал взгляд судьи. Наблюдательный Лург заметил тонкое черное кольцо на левом мизинце старика. Это было несколько странно, ибо внешний, немного неряшливый вид пожилого постояльца никак не соответствовал этому знаку.

— Сюда, господин судья, — позвал Громми Хаг, указывая на один из столиков в левой части залы.

Так уж получилось что все остальные постояльцы разместились по правую сторону от главного входа залы. И трактирщик, памятую о просьбе Лурга быть подальше, привел его и девочку к одному из столов в левой части.

Элен тут же заняла место, так чтобы сидеть лицом ко всем присутствующим. Судья было хотел сесть напротив, но в последний момент решил, что сидеть спиной к остальным не годится, нужно видеть что происходит, и потому занял место по левую руку от Элен.

Говоря по правде, девочка просто умирала с голоду и потому пока не уделяла особого внимания другим постояльцам, а с нетерпением ждала, когда Громми Хаг предложит меню.

— Вас все устраивает, господин судья? — Поинтересовался хозяин «Одинокого пастуха».

— Вполне, — ответил Мастон Лург. — Моего слугу посадишь вон там.

Он указал на соседний столик, который стоял между ними и остальными присутствующими.

— Как прикажете, господин судья, — сказал трактирщик и собрался уходить.

— Простите, а я могу увидеть меню? — Уже ему в спину сказала девочка.

Громми Хаг вернулся к столику и посмотрел на Элен. Все-таки было в этой девчонке что-то странное, подумалось ему. На вид лет шесть, но по замашкам все двадцать шесть.

— О, моя госпожа, вы слишком высокого мнения о моем скромном заведении, — чуть улыбаясь, проговорил он. — Лишь столичные ресторации имеют множественный перечень блюд для удовлетворения самого изысканного вкуса. У нас же в «Одиноком пастухе» все гораздо проще. Но если вы желаете чего-нибудь особенного и мы в состоянии это приготовить, я немедленно распоряжусь.

— Не надо ничего особенного, — вмешался судья. — Давай суп, мясо с гарниром на второе, салат, хорошего красного вина мне и морс девочке.

Громми еще несколько секунд смотрел на Элен, ожидая что она что-нибудь скажет. И дождался на свою голову.

— Я бы хотела перед трапезой совершить омовение рук, — пристально глядя в глаза Хагу, твердо произнесла девочка.

Оба мужчины немного растерялись.

Хозяин «Одинокого пастуха» просто не знал как поступить. Во дворе рядом с дровяным сараем, стояла большая грязная лохань, а над ней прибитый к стене умывальник. Все кому не терпелось совершить омовение рук или чего-то еще делали это там. Но кроме этого кто-то там также мыл сапоги, мог по-быстрому состирнуть платок, сморкался, отхаркивался. Там повсюду была грязная жижа и от лохани несколько пахло. Посылать туда племянницу королевского судьи явно не следовало.

Мастон Лург тоже не знал как поступить. Девочка явно намерена удалиться из залы. Если бы здесь был Галкут, он бы приказал ему сопровождать ее, но тот еще не вернулся. Пойти же самому с ней, значит поставить себя в глупое положение, он будет выглядеть смешно и подозрительно. Его племянница явно вполне самостоятельный ребенок чтобы помыть руки без дядюшкиного надзора. Вот неугомонная девчонка, раздраженно подумал судья.

— Если вы сочтете это возможным, я бы мог распорядится чтобы вам принесли таз с водой для умывания, прямо сюда, — неуверенно предложил трактирщик.

«Ага, — обрадовался судья, — это выход».

— Ну что вы, мистер Громми, ни я, ни мой дядя не позволили бы себе так бесцеремонно утруждать вас.

Судья недовольно посмотрел на Элен.

— Могу ли я узнать, что значит слово «мистер», моя госпожа, — спросил совсем сбитый с толку трактирщик.

— Это принятая в моей родной стране форма уважительного обращения к взрослому мужчине, — сказала девочка и поглядела на судью. — Если он конечно заслуживает этого обращения.

Громми Хаг, который на своем веку побывал во многих местах, никогда о таком не слыхивал. Вообще этот ребенок довольно странный, в который уж раз подумал он. Но вместе с тем он не мог избавиться от ощущения, что эта малышка ему явно нравится, пусть даже она и родственница ненавистного судейского. Тут ему на ум пришло еще одно возможное разрешение ситуации. В целом оно было не слишком ему по душе, но проблему в конце концов надо было как-то решать.

— Тогда, моя госпожа, вы быть может сочтете уместным, пройти со мною на кухню и умыть руки там?

— Конечно, с удовольствием, — тут же откликнулась девочка и встала со стула.

Судья мрачно взирал на нее.

— Постарайся сократить свое отсутствие до минимума, — проговорил он и это прозвучало как угроза, а потому Лург почти через силу добавил: — Дитя мое.

— Хорошо, дядюшка, я не заставлю вас ждать.

Против воли Мастон Лург усмехнулся. Это ребенок определенно умел играть в игры, подумалось ему. Затем он обратился к трактирщику:

— А ты будь добр, проследи чтобы с малышкой ничего не случилось. — И чуть помедлив, добавил: — Мистер.

— Не волнуйтесь, господин инрэ. Глаз не спущу с вашей очаровательной племянницы, — пообещал Громми. — Прошу вас, госпожа, вот сюда.

Когда Элен в сопровождении хозяина «Одинокого пастуха» вошла в большое, жарко натопленное помещение кухни, там воцарилось молчание. Красавица Глория, полнотелая Сесилия, розовощекая Роза и любознательный Мелиг уставились на гостью, не понимая кто она такая и что ей здесь может быть нужно.

— Доброе утро всем, — поздоровалась Элен и улыбнулась.

Громми Хаг делал большие страшные глаза, сигнализируя о том что ситуация непростая. Однако его многозначительной мимики все же было недостаточно, чтобы дать понять своим домашним, что перед ними родная племянница королевского судьи целого города, что обращаться с ней нужно вежливо и предупредительно и что в ее присутствии следует воздержаться от свободомыслия и вольнодумства в словах и выражениях.

— Привет, — наконец ответил сын трактирщика.

— Я тебе дам "привет", — прикрикнул на него Громми. — Ты как разговариваешь с племянницей господина судьи?! — И затем уже чрезвычайно обходительно обратился к девочке: — Простите его, госпожа. Он у меня немного диковатый, растет тут без должного внимания. Мы с моей женой, вот кстати, это моя жена Глория, не успеваем за всем, ему бы ремня побольше…

Элен приветливо смотрела на женщину. Она была еще совсем молода, лет двадцать восемь, стройная, загорелая, с длинными волнистыми светло-каштановыми волосами, зелеными веселыми глазами, тонкими руками и белоснежной улыбкой.

— У вас так все замечательно устроено, миссис Хаг, — сказала девочка.

Глория вопросительно поглядела на мужа, никогда она еще не слышала подобного обращения. Тот опять сделал большие страшные глаза, хотя уже и сам не знал о чем он собственно сигнализирует.

— Такие чудесные занавески на окнах, они создают удивительно мягкое освещение залы, уютное и теплое. И ваши гобелены подобраны с таким отменным вкусом. Они вроде как привносят дополнительный простор в помещение и в тоже время так умиротворены и созерцательны, — продолжила Элен.

Глория улыбнулась странному ребенку.

— Благодарю вас, госпожа, — сказала женщина и в самом деле польщенная, но все же немного озадаченная, что слышит подобные речи от такой крохи.

— Ну вы даете, госпожа, — восхитилась Роза, совершенно не замечая мечущего молнии взгляда хозяина постоялого двора. — Вы такая красавица, что у вас должно быть женихов целая армия, а вы успеваете гобелены разглядывать.

— Какие еще женихи, клуша ты твердолобая! — Гневно воскликнул Громми. — Не видишь что ли дитя перед тобой?

И затем елейно и торопливо, склонившись к девочке:

— Не обращайте внимания, моя госпожа. Это Роза, в свои двадцать два, она еще не замужем, а потому женихи это единственное о чем она может думать и говорить. Прошу, вот сюда, вот умывальник. — И затем снова обращаясь к Розе. — Ступай сервируй стол господина судьи.

— Что стол? — Не поняла девушка.

«Дура», — одними губами произнес Хаг, пока Элен приближалась к умывальнику.

— Иди на стол накрывай, — сказала он уже вслух. — Мелиг подай полотенце. Да не это, дурак, им со стола вытирают. Чистое возьми в шкафу наверху.

Роза удалилась, яростно виляя бедрами.

Девочка вымыла руки и взяла чистое белое полотенце из рук мальчика.

— Спасибо, — сказала она Мелигу и улыбнулась. Тот ничего не ответил.

Элен Акари заметила странное напряжение в ауре невысокой полной светловолосой девушки, стоявшей возле стола и резавшей редис. Девочка без труда расшифровала, что незнакомка испытывает неприязнь или даже почти ненависть к ней. Это конечно озадачило ребенка. Она вернула полотенце Мелигу и приблизилась к Сесилии. Та прекратила шинковать овощи и замерев с ножом в руке, посмотрела на девочку.

— По какой-то причине я вам неприятна? — Спросила Элен напрямик.

— А что ты должна всем нравиться? — Сказала Сесилия и лицо трактирщика вытянулось от такой неучтивости.

Он было бросился вперед, чтобы как-то сгладить столь резкий ответ, но также как Сойвин, был остановлен царственным, властным жестом маленькой ручки, означавшим только одно: «Не вмешивайся». Девочка делала это неосознанно и уж точно без всякого высокомерия внутри себя. У Валентина Акари, увидь он этот жест своей дочери, екнуло бы сердце и вздрогнула бы душа. Ибо точно таким же движением прекрасная Линда Рейлих останавливала его самого, когда она хотела с чем-нибудь справиться без его помощи.

— Конечно же нет, — ответила девочка, спокойно глядя в серые глаза девушки. — Просто мне непонятна ваша неприязнь. Ведь мы же впервые сейчас с вами встретились и ничего не знаем друг о друге. Мне кажется при первом знакомстве люди должны быть настроены дружелюбно друг к другу.

— С какой стати мне быть дружелюбной с племянницей королевского судьи? — Негромко, но очень отчетливо произнесла Сесилия и если до этого она стояла к девочке левым боком, то сейчас повернулась к ней грудью. При этом продолжая держать в правой руке длинный кухонный нож.

Почти полгода прошло со дня смерти ее брата и кто знает какие мысли за это время посетили голову этой тихой сероглазой деревенской девушки.

— Сесилия, я думаю…, — начала было Глория, но девочка остановила и ее.

— Прошу вас, миссис Хаг, не надо, — сказала Элен. — Я уже привыкла к тому, что как только люди узнают что я племянница судьи, их отношение ко мне резко меняется и не в лучшую сторону. — Девочка снова обратилась к кухарке. — Вы пострадали от произвола Судебной Палаты?

В кухне повисла напряженная тишина. Громми Хаг окаменел. Он представил на миг, как Сесилия, не стесняясь в выражениях, сообщает девчонке все что она на самом деле думает о Палате и судьях, и синеглазый ребенок, прелестно улыбаясь, идет и всё в подробностях передает своему дядюшке. Когда в Доме Ронга умирал кто-нибудь из заключенных, в башенке на самом верху здания один раз били в тяжелый черный колокол. Хаг бывал не раз в Акануране и лично слышал этот жуткий звон, якобы призванный напоминать всем, что за всякое преступление рано или поздно приходит возмездие. Открой Сесилия рот и может статься что вскоре Черный колокол ударит и в его честь.

Но неожиданно заговорила сама племянница судьи.

— Прошу простите меня за этот вопрос, — тихо произнесла она. Элен действительно была недовольна собой. Просто ей стало интересно, что случилось с Сесилией, но конечна она должна была сдержать свое любопытство и не ставить людей в неудобное положение. Но все-таки девочка испытывала некую неясную обиду. Тоже самое она недавно пыталась объяснить Талгаро. Тот относился с предубеждением к кирмианской девушке только потому что она кирмианка, и вот сейчас к Элен относились с неприязнью только за то что она родственница человека служащего в Судебной Палате. Дочь Валентина Акари вдруг подумала о том что она слишком уж глубоко вошла в образ и даже испытывает эмоции, которые могла бы переживать настоящая племянница судьи. Это было немного забавно. Может я будущая актриса, мелькнула у нее мысль.

— Ну что вы, госпожа, — заговорил наконец Громми Хаг, — это вы простите нас.

— Нет-нет, не говорите так, мне не за что вас прощать, — быстро сказала Элен. — А вы Сесилия, если вам так легче, продолжайте ненавидеть меня только за то что брат моего отца служит в Судебной Палате.

Девочка повернулась к трактирщику.

— Благодарю вас за то что вы предоставили мне возможность умыть руки. Я возвращаюсь к дяде. Нет, провожать меня не надо. Лучше поторопите наш завтрак. — И улыбнувшись она, добавила: — Зловещая племянница судьи очень проголодалась.

Элен вышла из кухни. Хаг проводил ее глазами, затем повернулся к молодой кухарке и задумчиво посмотрел на нее. Та снова стояла опустив глаза и с окаменевшим лицом.

— Громми, сейчас не нужно ничего говорить, — мягко произнесла Глория.

— А я думаю кое-что сказать нужно, — медленно проговорил трактирщик. — Сесилия, мне очень жаль что твой брат погиб, я соболезную твоей потери, но как бы ни было глубоко твое горе, пойми, что ты сама и люди вокруг тебя все еще живые. А ты сейчас, поддавшись скорби и гневу, десятком неосторожных слов, очень просто могла перечеркнуть наши жизни. Эта девчонка пойдет, наплетет своему дяде с три короба и привет, полный ататуй, панихида с танцами. Этот судья, Мастон Лург, тот еще поборник справедливости, — Громми Хаг покосился на своего отпрыска, наверно стоит быть поосторожней в выражениях, а то малый начнет болтать где-нибудь что ни попадя, — да и права эта девчонка, какой смысл на нее бочку катить, она-то тут причем. Давай тогда и Глорию будем ненавидеть, брат мужа ее сестры служит в Судебной гвардии, проклятый «красноголовый», — трактирщик снова посмотрел на сына и вздохнул. — В общем давайте впредь быть более осторожными.

Элен вышла из кухни в залу. Выход располагался почти возле самого камина, однако девочка даже не посмотрела в сторону наслаждающегося огнем Шоти. Сейчас она пребывала в несколько взвинченном состоянии, проказливо раздраженное настроение бурлило в ее душе, и она вполне могла сделать что-нибудь такое о чем впоследствии конечно пожалеет. В целом это было не характерное для нее поведение, но время от времени такое случалось, когда она, пропитавшись горькой смесью озорства и обиды, совершала поступки, за которые потом ей было стыдно.

Однажды, сосед по ее родной улице, мистер Тачер, сильно наорал на нее, за то что она, играя с Китом в войны трансформеров, повредила его чудесную цветочную изгородь. Какого же было удивление мистера Тачера, когда утром он обнаружил, что все цветы на его изгороди завяли, засохли и осыпались. Элен и Кит полночи усердно трудились, опрыскивая их убийственными химикалиями. Был грандиозный скандал. Даже приезжала полиция, но ничего доказать было невозможно, ибо странная дымовая завеса ночью накрыла двор соседа и внешние камеры ничего не зафиксировали. Потом Элен было очень стыдно. Отец спросил ее напрямую, ее ли это рук дело, и девочка во всем призналась, впрочем всячески отрицая участие Кита. Валентин Акари потратил кучу денег на восстановление изгороди, в которой было много очень редких цветов, а затем сказал дочери, что в наказание Кит будет на месяц отправлен обратно к дедушке. Но Элен так разревелась, что сердце отца не выдержало и он отменил свое решение. Однако предупредил, что раз уж она и Кит теперь составляют преступное сообщество, надзор за ним будет усилен.

В другой раз, в супермаркете, один очень хорошо одетый господин обидел Элен, наговорив ей кучу гадостей, о том что она якобы и некультурная, и невоспитанная, и вообще дикарка, и все за то, что она, оседлав товарную тележку, устроила гонки со своим роботом по проходам магазина. Девочка молча выслушала поток незаслуженных с ее точки зрения обвинений, развернулась и ушла. Однако какого же было удивление хорошо одетого господина, когда на выходе из супермаркета его блокировала система безопасности магазина. Взвыла сирена и его окружили парящие роботы-охранники. Господин принялся было громко скандалить, заявляя что он известный адвокат, но вдруг увидел черноволосую девочку с большим синими глазами, которая смотрела на него, осуждающе качала головой и что-то говорила стоявшей рядом женщине, и смолк, догадавшись откуда дует ветер. Как выяснилось недобросовестный покупатель пытался вынести в кармане брюк маленькую упаковку пилюль от газов в кишечнике, за которую он не пожелал расплатиться. С запоздалым раскаяньем адвокат вспомнил как удивленно глядел на собакообразного робота, танцующего нечто вроде джиги. Видимо в этот момент коробочка и перекочевала из рук маленькой негодницы в его карман. Впрочем, за тот случай Элен не особо переживала, ибо считала что этот человек получил то что заслуживал.

Гораздо больше ее расстроила собственная выходка на вечеринке, которую папа устроил у них дома. Вообще это был очень редкий случай, когда отец приглашал к ним гостей. Пришли его коллеги по полицейскому департаменту, отмечали десятилетний юбилей службы Валентина Акари. Девочка нарядилась в красивое платье и даже одела сережки, чего практически никогда еще не делала. В начале было очень весело, Элен была в центре внимания, все говорили ей кучу комплиментов и девочка просто сияла от счастья. Однако потом отец заявил что ей пора идти спать и попросил ее удалиться наверх в спальню. Это было абсолютно нечестно. Элен пыталась протестовать, но тщетно, отец был неумолим, настаивая на том что маленькие дети должны рано ложиться спать. У девочки на глазах навернулись слезы, и в сердцах она выпалила, что если она уж такая помеха для него, то он мог бы так это прямо и сказать. Она поднялась к себе в спальню и выключила свет. Вечеринка продолжилась. Час спустя, Валентин Акари поднялся наверх, чтобы проверить как там почивает его ребенок. Какого же было его удивление, когда вместо мирно спящего дитя он обнаружил на ее постели записку: «Я ушла. Не пытайся искать меня. Живи в свое удовольствие. Элен». Вечеринка была безнадежно испорчена. Отец и его гости бросились на поиски девочки. Но это оказалось не так-то просто. Выяснилось, что из гаража пропал миниховер, а за час Элен могла на нем уехать на порядочное расстояние. Это еще было до Кита, и потому девочка теперь была абсолютно одна. Коллеги Валентина в поисках девочки разъехались на своих машинах в разные стороны, сам он помчался в полицейский участок чтобы организовать более масштабное прочесывание местности. И лишь Ирина Вольганг поднялась в комнату Элен и некоторое время провела там, привычно анализируя доступную ей информацию. Впрочем, на это раз для получения вероятной версии ей не понадобилось много времени. Она нашла чрезвычайно красочную карту местности, на которой были обозначены самой Элен некоторые маршруты. После недолгого размышления она остановилась на том что вел в пустыню Ахаш, место довольно живописное, но вместе с тем таящее в себе опасные сюрпризы. Хотя в целомпланета Макора и считалась не представляющей угрозы для человека, все же это было конечно довольно относительно, ибо дикая природа даже самых райских уголков Вселенной порою могла причинить вред неопытным путешественникам. Ирина спустилась вниз вместе с картой, завела свой мощный флайер «Хайтер 10», стоивший огромную кучу денег и ради которого приходилось себе во многом отказывать, поднялась в воздух и направилась в сторону пустыни. Дочь своего друга она обнаружила довольно быстро. Спустилась вниз, осторожно перегородив ей дорогу. Элен конечно узнала машину мисс Вольганг и тоже остановилась, понимая что побег закончен. Ирина вышла из флайера, открыла багажник и поглядела на девочку. Та покорно сложила свой миниховер и втолкнула его в багажник.

— Садись вперед, — сказала Ирина.

Заняв водительское место, коллега Валентина Акари внимательно посмотрела на его дочь. Та сидела, опустив глаза.

— Хочешь печеных гребешков с толикайским соусом? — Спросила Ирина.

Это было невероятное лакомство. Элен несмело подняла глаза на молодую женщину.

— Мисс Вольганг…, — начала девочка.

— Ну-ну, — перебила маленькую беглянку, хозяйка флайера, — никаких мисс Вольганг, я для тебя тетя Ира. Или нет, что еще за тетя, я молодая привлекательная интересная женщина, не так ли?

— Конечно, — улыбнулась девочка.

— Так что так и быть зови меня Ира, договорились?

— Договорились.

— Ну так что насчет гребешков?

— Вы серьезно?

— Конечно. Сейчас только позвоним твоему папе, чтобы успокоить его, а то он просто с ума там сходит.

Это было сказано довольно легко, но улыбка тут же исчезла с лица девочки и ей стало очень скверно на душе.

Ирина сообщила Валентину Акари, что с его дочерью все в порядке и через час она привезет ее домой.

— Почему через час? — Спросил отец Элен, чувствуя как жуткое напряжение, вызванное тревогой за дочь медленно отпускает его.

— Мы едем в ресторан на маленький девичий кутеж, если ты не против.

Валентин некоторое время молчал. Ирина посмотрела на Элен и подмигнула ей.

— Будете обсуждать мужчин? — Наконец спросил Валентин.

— Ну а о что еще обсуждать двум красивым, молодым, незамужним? — С улыбкой ответила Ирина Вольганг.

— Ладно, сообщу остальным что беглянка нашлась. Кстати передай беглянке, что она устроила мне просто незабываемый праздник.

Никогда еще Элен не было так стыдно перед отцом. Когда они с мисс Вольганг возвращались из ресторана, девочка просто не знала куда девать руки и на что смотреть. Так редко папа устраивал вечеринки у себя дома и на тебе, пожалуйста, неблагодарная, эгоистичная дочь умудрилась всё испортить. Ирина очень мягко и ненавязчиво попыталась подбодрить девочку. «Знаешь, Элен, — сказала она, — даже между людьми которые любят друг друга сильно-сильно порою случаются размолвки, непонимание и обиды. Но они и случаются лишь потому что люди очень любят друг друга и воспринимают каждый жест, каждое слово, каждое движение души другого так нестерпимо остро и глубоко, очень эмоционально и близко к сердцу. Это и есть горько-сладкий привкус настоящей любви, Элен».

Отец тогда ничего не сказал, а просто уложил ее спать и поцеловал в лоб. А утром на столе рядом с кроватью девочка нашла две записки. Первую свою и вторую: «В моей жизни нет никакого удовольствия без тебя. И если ты уйдешь, я буду искать тебя до последнего вздоха. Твой папа». И Элен заплакала, переполненная любовью и нежностью к своему отцу и пронзительным чувством раскаянья за то что она сделала вчера.

Но в другой раз Валентин Акари все же кое-что высказал своей дочери. Случилось так что папа Элен вроде как всерьез заинтересовался какой-то незнакомой его дочери женщиной. Девочка была просто вне себя. Ей это казалось каким-то немыслимым безумием и почти предательством. Кит пытался как-то урезонить ее и даже делал какие-то смутные неясные намеки на некие желания, якобы присутствовавшие в каждом мужчине, но Элен не слушала его. Единственная кого она видела в роли своей возможной мачехи была Александра Уэйлер и всё. Но отец упорно отказывался признавать очевидное, хоть и проводил кучу времени с этой молодой женщиной, делая ей комплименты и искренне радуясь ее присутствию. Но когда Элен заводила об этом разговоры, отец обычно хватал дочь на руки и начинал кружить ее по комнате, со смехом заверяя её, что с тетей Сашей они просто друзья. Девочка сердилась, но отец принимался щекотать ее и тискать и она против воли начинала смеяться и дурачиться, забывая о своей своднической миссии. Однако когда папа, весь взволнованный и надушенный готовился к третьему свиданию с ненавистной незнакомкой, терпение Элен лопнуло и она, несмотря на все попытки Кита остановить ее, безжалостно искромсала ножом лучший костюм отца, который он собирался надеть на сегодняшнее рандеву. Увидев это, отец просто окаменел. Он стоял бледный и молчаливый и неотрывно смотрел на истерзанный пиджак. Гнев Элен тут же испарился и она бросилась к папе, прося у него прощения. Но тот отстранил ее от себя и медленно как сумел натянул на себя безобразные лохмотья, некогда бывшие его лучшим костюмом.

— Папа, что ты делаешь? — С замирающим сердцем спросила девочка.

— Иду на свидание.

— Папа, перестань, — со слезами в глазах проговорила девочка. Снова предприняв попытку обнять его.

— Не трогай меня. Если ты хочешь чтобы твой отец выглядел так, то пусть так оно и будет. Поговорим об этом позже. Сейчас меня ждут.

И он ушел.

Элен стояла оглушенная и пристыженная посреди комнаты и не могла пошевелиться.

Отец вернулся очень поздно и обнаружил что дочь не ложилась спать, дожидаясь его. На Валентине был новый костюм.

— Моя подруга подарила мне его, — объяснил он. — Но ты конечно можешь тоже разрезать и его, если хочешь. — Валентин помолчал немного, затем продолжил. — Элен, ты должна понять, что ты не можешь управлять мыслями и чувствами других людей. И как бы тебе не хотелось многое в этом мире будет не так как ты хочешь. Чем раньше ты это поймешь, тем лучше для тебя. В свои шесть лет ты даже представить себе не можешь как я любил твою маму и как я люблю тебя. Но тебе следует уяснить, что некоторые вещи могут меняться. И кроме тебя и твоей мамы, может появиться еще один человек, который будет мне тоже очень дорог. Но это вовсе не значит, что моя любовь к тебе уменьшилась или что я забыл о той женщине, которая подарила мне тебя. Просто такова природа человеческого естества и эта природа рождает чувства, которые не зависят от нашей воли. Ты понимаешь о чем я говорю?

— Да, папа.

— Неужели?

— Да, не волнуйся. Кит записывает тебя. Потом трудные места я прослушаю еще раз.

Валентин усмехнулся.

— Вы как всегда работаете в паре, да?

Элен оставила этот вопрос без ответа.

— Так что, я должна готовиться к тому что в нашем доме появится еще один человек, который будет тебе дорог?

Валентин внимательно посмотрел на дочь.

— В данный момент ты должна готовиться ко сну и ни к чему больше.

Синие глаза Элен также внимательно глядели на отца.

— Прости меня за костюм, — сказала она. — Это просто были чувства, которые не зависят от нашей воли.

— Спокойной ночи, Элен.

— Спокойной ночи, папа.

Молодой человек, недавно вертевший маленький ножик в пальцах и которого девочка обозначила про себя как «пронырливый», сидел, вальяжно развалившись на стуле и смотрел по сторонам. Случайно он встретился с Элен взглядами.

— Привет, малышка, — весело сказал он.

— Здравствуйте, — вежливо ответила девочка.

— Хочешь настоящий пушунский трехслойный леденец? — Предложил он и полез в один из мешочков, пристегнутых к его поясу. — У меня кажется осталось еще пару штук.

Девочка видела, что парень вполне искренне хотел угостить ее, в его ауре не наблюдалось никаких темных завихрений, которые могли бы сказать о каких-нибудь подлых мыслях. Но у девочки просто было неподходящее настроение. «Если ты хочешь, чтобы ты владела ситуацией, а не она тобой, ты должна быть не в ситуации, а рядом с ней», говорил ей мистер Таругу, но сейчас эти мудрые слова не всплыли в ее памяти и она спокойно отдалась потоку своего настроения.

— Знаете, молодой человек, я бы рекомендовала вам, не делать столь неоднозначных предложений маленьким несовершеннолетним детям, — очень серьезно сказала Элен. — А то может статься, что в следующий раз вы уже будете предлагать свои пушунские сладости в Доме Ронга.

Парень оставил в покое свой мешочек и сел прямо, веселое выражение его лица несколько поблекло.

— Как я должен это понимать?

— Мой дядя, королевский судья города Туила, много раз говорил мне никогда не брать ничего у незнакомцев, потому что незнакомый мужчина, предлагающий маленькому ребенку конфеты, скорее всего грязный извращенец с кучей омерзительных желаний.

Молодой человек ошарашенно глядел на девочку.

— Я надеюсь мы поняли друг друга? — Спросила она.

— Вполне.

Парень проводил взглядом Элен до стола судьи, затем повернулся в другую сторону и встретился глазами со стариком, носившем черное кольцо на левом мизинце.

— Вот это да, — криво усмехнувшись, поделился он со стариком. Тот ничего не ответил и снова вернулся к содержимому своей кружки.

— Что так долго? — Поинтересовался судья, когда девочка заняла свое место. — Руки слишком грязные?

— Ну, свои-то вам вообще никогда не отмыть, — тут же откликнулась Элен.

Однако судья спокойно перенес ее дерзость.

— Что тебе сказал тот парень? — Полюбопытствовал он.

— Спрашивал почем сегодня правосудие в Агроне.

— Неужели? И что ты ответила?

— Сказала не знаю как во всем Агроне, а в Туиле берут недорого.

Судья ничего на это не ответил, он был уставшим и ему совсем не хотелось словесных баталий. Через некоторое время он довольно миролюбиво заметил:

— Вообще нужно быть осторожным вступая в беседу с незнакомыми людьми. Вот к примеру видишь того старика в коричневом жилете, знаешь кто он такой?

— Откуда мне знать?

— Он профессиональный убийца.

Элен посмотрела на судью, пытаясь понять не разыгрывает ли он ее.

— Я не шучу, — ответил на ее взгляд Мастон Лург. — Он принадлежит к преступной организации «Черный ветер» — это сообщество в котором людей годами учат убивать и за деньги они принимают заказы на кого угодно. У них жуткие внутренние законы и нравы. Ты ведь видишь что я говорю правду или по крайней мере ты видишь что я верю что это правда.

— Вижу, — согласилась Элен. — Но как вы узнали кто он такой?

— У него на левом мизинце черное кольцо, это знак этой организации. Но они правда еще как-то друг друга определяют, так что если чужак наденет такое кольцо на мизинец и это увидит истинный член клана, этому чужаку не жить.

— Но если все знают про этот знак, почему их всех не арестуют?

— Ну, во-первых, не все, только разного рода преступные элементы, вращающиеся во всяких злачных местах, иначе как бы «Черный ветер» получал свои заказы, ну и члены Судебной Палаты, достигшие определенного ранга. А во-вторых, за что его арестовать? Подойти к нему и сказать что он подлый убийца и он арестован потому что у него на мизинце какое-то там кольцо? Да он рассмеется тебе в лицо и все.

— Рассмеется в лицо человеку могущественной Палаты? — Насмешливо поинтересовалась Элен.

— Перестань. Ты же понимаешь, что Судебная Палата это не преступный клан, мы действуем в рамках закона и не можем сажать в тюрьмы людей просто так, без доказательств совершенного преступления.

— Вы говорите это с таким серьезным и честным лицом, что я просто в шоке от вашего двуличия.

— Ты все время пытаешься меня задеть, но поверь я уже готов к твоим выходкам.

— Да не пытаюсь я никого задеть. Я действительно поражена тем, что вы, гораздо более жуткий злодей и преступник чем любой убийца из этого «Черного ветра», ибо вы оборотень, сидите и с честным лицом разглагольствуйте о законе и правосудие.

Над столом повисла тишина. Судье мягко говоря было неприятно.

В этот момент появился Галкут в сопровождении Хага. Трактирщик указал слуге Лурга его место и сказал, обращаясь к судье.

— Вашими лошадьми уже занимаются, господин инрэ. Не извольте беспокоиться, к вашему отъезду они будут как новенькие.

— Хорошо. Приготовь еще две комнаты, мы поспим несколько часов. Одну с двумя кроватями, для меня и племянницы. И еще, пожалуй, приготовь умыться с дороги.

— Все будет сделано, господин судья.

— И наконец подай нам завтрак, сил уже нет смотреть на пустые тарелки и ложки.

— Один момент, господин судья. Поверьте, мы стараемся изо всех сил, чтоб все было в лучшем виде. Позвольте мне удалиться на кухню?

— Иди.

Громми Хаг ушел и вскоре появилась Роза с подносом заставленном кушаньями. От запаха свежеприготовленной еды у девочки потекли слюни. Горящими глазами она смотрела на блюда, которые Роза расставляла на их столе.

Первым делом перед ребенком поставили суп.

Элен некоторое время с сомнением взирала на густое зеленовато-желтое содержимое в неширокой глубокой тарелке. Девочка взяла ложку и помешала суп, вылавливая плавающие в нем объекты. Из всего что ей удалось выловить, она признала только волокнистые куски мяса. Все остальное, крупные, бесформенные, желтые и зеленые частицы, было ей неизвестно. Очевидно, какие-то местные овощи, подумала она.

— Что-то не так? — Спросил судья, расправляя у себя на коленях салфетку.

— Из чего это? — Поинтересовалась Элен, поднимая на ложке очередной ярко-желтый кусок, который немного проседал под собственным весом.

— Мясо, картошка, ражен, пряности, какие-нибудь травяные специи. А что?

— Это картофель? — Девочка кивнула на желтый кусок в ложке.

— Да. Ты никогда не видела картофеля?

— А ражен что такое?

— Ну овощ такой. Вот эти зеленые дольки. У вас что он не растет?

Элен посмотрела на судью.

— Приятного аппетита, — проговорила она и осторожно попробовала содержимое ложки.

Суп оказался отменным. Пряным, наваристым, очень вкусным. Местная картошка видимо мутировала из тех образцов что привезли с собой звездные переселенцы, обычное дело, подумала девочка, вспоминая уроки биологии. Но хотя картошка стала менее плотной, чуть студенистой, зато приобрела приятный сладковатый привкус, который очень удачно сочетался в супе с пряностями.

— Вкусно, — сказала Элен, улыбаясь.

— Приятного аппетита, — ответил судья и энергично принялся за еду.

Дальнейшая трапеза проходила в молчании. И девочка, и Мастон Лург, и сидевший за соседним столом Галкут были увлечены утолением голода. Если Элен хотя бы перекусила в Гроанбурге, то ее похитители почти ничего не ели с самого Туила.

Когда с первым и вторым было покончено, девочка почти забыла свое недавнее раздражение и взвинченность. Сейчас она была вполне спокойна и держа в правой ладошке высокий стакан с ягодным морсом, она с любопытством глядела на гостей постоялого двора. Из-за колонн ей было почти не видно Туру, зато черное облако висевшее возле камина ничего не загораживало. Элен хотелось поговорить. И хотя судья был ее враг, она решила что это не имеет значения, ведь она хочет получить информацию об окружающем ее мире, а значит надо использовать любые доступные ей источники.

Она посмотрела на Мастона Лурга. Тот как раз вытирал рот салфеткой и заметив ее взгляд, поинтересовался:

— Как завтрак? Удался?

— Вполне, — сдержанно ответила девочка. И чуть поколебавшись, продолжила: — Я хотела спросить не могли бы вы мне рассказать о них. — Она неопределённо кивнула куда-то в сторону противоположного конца залы, но судья кажется ее понял.

— Ты никогда не видела ни Шоти, ни Туру?

Элен отрицательно покачала головой.

— Это, мягко говоря, странно. Я просто не представляю где твоя страна должна находиться, потому что уж Шоти кажется повсюду летают.

Элен ничего не говорила и молча ждала продолжения.

Судья понял, что девочка не собирается никак реагировать на его замечание, вздохнул и спросил:

— Ну а что ты хочешь знать?

— Возле камина это …?

— Шоти. Знаешь, у меня такое ощущения, что ты вообще не представляешь мироустройство на Шатгалле. Так что позволь я сделаю небольшое вступление.

Элен усмехнулась про себя. Судье явно нравилось учительствовать, так сказать преподносить материал, преподавать. И если бы он не был злобным властным подонком, то он наверно мог бы стать школьным учителем, подумала девочка.

— На Шатгалле живут пять рас или народов. Омо — это мы с тобой, Лоя ты знаешь, по крайней мере уже встречалась с ними. Есть еще три. Туру, вон тот волосатый амбал один из них. Шоти, который у камина. И есть еще Авра — хищные ящерицы, ростом с человека. Шоти конечно самая поразительная из всех рас. Если все остальные боле-менее схожи, о двух руках, о двух ногах и ходят по земле, то Шоти это конечно нечто невероятное. Они стоят особняком от всех остальных и это неудивительно. Их интересы, их цели, их реалии почти не пересекаются с остальными расами. Говоря по правде, не так уж много мы знаем о них. Как видишь, они бесформенные и бесплотные. Они как дым могут просачиваться в щели и отверстия. Но при этом, они способны менять свое состояние, то есть становиться плотными и принимать какую угодно форму.

— А насколько плотными? — Спросила девочка, действительно увлеченная рассказом судьи.

— Хм, хороший вопрос. Да практически такими же твердыми как дерево или камень. И это просто непостижимо, согласись. Вот они как пар и бах уже как скала. Ну вернее не совсем бах, им необходимо некоторое время чтобы обрести плотность и к тому же они по каким-то причинам не могут долго удерживать это состояние. Зато обратный переход, то есть от твёрдого к бесплотному они совершают практически мгновенно.

— А как долго они могут оставаться твердыми?

— Недолго, может быть максимум минут десять. Но с другой стороны, наши знания о них весьма поверхностны. Просто мы никогда не видели чтобы они оставались непроницаемыми дольше, но может быть если бы они захотели то могли бы остаться в этом состоянии и час и сутки, кто знает? Однако есть слухи что Шоти просто не любят этого состояния, потому что в нем они очень уязвимы. Якобы если их повредить в этом состоянии или даже разбить на части, то они уже не смогут при обратном переходе слиться в одно целое или та часть которая будет повреждена не сможет снова стать бесплотной. Но это все слухи. Точно никто не знает. К тому же насколько известно Шоти иногда становились плотными чтобы вступить в противоборство с другими расами или же наоборот прийти кому-то на помощь.

— Были войны с ними? — Спросила девочка, не сводя глаз с судьи. Ей было жутко интересно.

— Нет, — усмехнулся Лург. — Ты должна понимать что это было бы чистым безумием. Как кто-то может сражаться с воздухом? А ведь я еще не сказал тебе что они могут стрелять молниями.

— Стрелять молниями?… — Недоверчиво проговорила девочка и посмотрела на черное облако у камина.

— Да. Это вообще почти что магия. Но тем не менее это абсолютная правда. Они способны испускать сине-белые молнии, которые сжигают и оглушают любое живое существо. Правда опять же Шоти не способны делать это долго и очень быстро устают. Они становятся вялыми, опускаются к земле и еле перемещаются. Так что они используют эту свою способность только в исключительных случаях. В целом они очень миролюбивы, хотя возможно и нет, но просто, как я сказал выше, их интересы не пересекаются с интересами остальных рас. Питаются они чистой энергией.

— Чистой энергией? Что это значит? — Элен была удивлена, что судье вообще знакомо такое понятие как энергия.

— Они питаются солнечным светом, жаром огня, — Лург кивнул в сторону камина, — ну или теплом других существ.

— Как это?

— Не знаю. Но они могут высосать тепло из человека, как вампир высасывает кровь. До такой степени, что человек превратится в окоченелый труп.

— Есть свидетельства этому?

Судья усмехнулся, девочка снова говорила слишком по — взрослому.

— Ну, наверно можно сказать, что достоверных нет, лишь слухи, но если находится рядом с ними достаточно продолжительное время, ты начнешь ощущать что тебе холодно даже в самый жаркий день. Это факт.

— А вообще они когда-нибудь нападали на представителей других рас?

— Бывало, но насколько известно почти всегда это было вызвано не агрессорскими причинами.

— То есть?

Судья пожал плечами.

— Они что-нибудь или кого-нибудь защищали. Как ты понимаешь себя им не приходиться особо защищать, по большому счету никто на свете не может причинить им вреда. Так что все конфликты, в которых принимали участие Шоти были вызваны тем что они вставали на защиту интересов кого-то другого. Но, впрочем, тут полно сказочных слухов и правду от вымысла отделить невозможно. Да, еще я не сказал что всем Шоти обязательно, хотя бы раз в сутки, надо окунаться в воду. Они погружаются в воду и кажется впитывают ее. Затем выходят из нее и некоторое время они представляют из себя некую такую желеобразную массу, переливающуюся абсолютной чернотой, как слюда. Но через четверть часа, они бодрые и веселые снова парят над землей. Живут они кстати преимущественно там, где боле-менее тепло, холод они кажется переносят плохо.

— А как они размножаются?

Судья покосился на ребенка.

— Разве маленьким девочкам полагается задавать такие вопросы?

— Почему нет? — искренне удивилась Элен.

— Да, действительно, почему бы и нет. Ну, насколько известно, они напитываются энергией до предела и затем опускаются на продолжительное время в воду, где они каким-то образом разделяют себя на две части.

— Деление, ясно.

— Неужели. Мне это не представляется таким уж ясным, но в конце концов это тоже слухи, никто я думаю не видел что действительно происходит под водой. Просто погрузился один Шоти, а появилось два.

— А они говорят на нашем языке?

— Сие мне неизвестно, я вообще не слышал сам ни от других чтобы они издавали какие-нибудь звуки.

— А как вы с ними общаетесь?

Судья усмехнулся.

— Да мы как-то особо и не общаемся. Слишком уж мы разные, ты не находишь?

Элен посмотрела на Мастона Лурга.

— Мы тоже с вами очень разные, но все-таки тем не менее ведем диалог.

— Я думаю ты поняла что я хотел сказать. Мы с ними живем в по истине разных мирах. Я просто не представляю как они видят и слышат, как они вообще воспринимают окружающую действительность.

— Так что не было ни одного информационного контакта с ними?

Судья внимательно посмотрел на девочку, в который уж раз удивляясь словам, которые она использовала.

— Ну почему же, было и очень много. Ты тоже можешь вступить с ними в информационный контакт, если захочешь. Каким-то образом они видят и слышат тебя, а самое главное понимают.

— А как же они отвечают? — Удивилась девочка.

— Они создают образы. Лепят любые фигуры из той черной материи из которой они состоят. Причем делают это мастерки и очень быстро. В один момент любой из них может превратиться в твою точную копию. Точно такая же маленькая девочка, в такой же одежде, но только полностью чернильно-черная.

— Вот это да, — восхитилась девочка. — А цвета они не меняют?

— Нет, о таком не слышал.

После некоторой паузы, Элен сказала:

— А что на счет других?

— Туру…, — судья поглядел куда-то в сторону, — знаешь я думаю на сегодня достаточно. У нас не так много времени, а нам с Галкутом определенно нужно поспать хотя бы часа четыре.

— Но я не хочу спать, — капризно возразила девочка. — Я выспалась в карете.

— Просто поваляешься в кровати, это не так уж плохо, полежать без дела, помечтать о чем-нибудь. Или если хочешь почитай книжку. Ты умеешь читать?

— На пяти языках и гораздо быстрее чем вы.

— О, я не сомневался, но так или иначе тебе придется побыть в той же комнате что и я.

— Но я не хочу. Почему я не могу посидеть здесь, может поговорить с кем-нибудь?

— Потому что я тебе не доверяю.

— Неужели?! Почему бы это? Может быть из-за того что вы похитили меня и собираетесь продать как животное?

— Именно поэтому, — жестко ответил судья.

Элен споткнулась на полуслове и на некоторое время замолчала. Затем, собравшись с духом, она проговорила:

— А если, я пообещаю вам что я никуда не убегу, что я не буду предпринимать никаких попыток к бегству пока мы не уедем отсюда?

Судья засмеялся, искренне и весело. Отсмеявшись, он сказал:

— Позволь мне дать тебе один совет, Элен. И тебе лучше запомнить его на всю жизнь. Высеки его на стене в золотом зале своей памяти и всегда следуй ему. Это убережет тебя от многих несчастий. Никогда, не при каких обстоятельствах не верь тому что говорит женщина.

— О как оригинально.

— Не знаю насколько это оригинально, но ложь неотъемлемая часть женской натуры, это не подлежит сомнению. Любая женщина лжет, любая. Дочь, жена, мать, возлюбленная, монахиня, любая. Ложь для женщина совершенно естественна, как дыхание. И так как ты, пусть еще и очень маленькая, но все-таки женщина, я не верю тебе.

— Вы наверно были несчастливы в браке, не так ли? — Язвительно проговорила девочка.

— Да нет, я был вполне счастлив.

— Вы были женаты? — Удивленно спросила Элен.

— А что тебя так изумляет?

— Да нет, ничего. У вас есть дети?

— Нет.

— А где же ваша жена?

— Теперь не знаю.

— Вы развелись?

— Ну можно сказать и так.

Любопытство жгучем пламенем уже пылало в душе ребенка.

— А на самом деле как?

Судья пристально посмотрел на девочку.

— Я продал ее.

— Вы шутите, — пробормотала Элен, хотя и видела, что он говорит правду.

— Разве ты не видишь что не шучу?

— Вижу, но не понимаю.

— А что тут понимать. Выжег ей на шее клеймо рабыни и отдал ее шинжунским работорговцам — самым отвратительным негодяям на свете.

— За что?

— За ее лживую натуру.

— Она изменяла вам с другим мужчиной?

Судья некоторое время молчал. Потом сказал:

— Я иду наверх, умоюсь, побреюсь и вернусь за тобой. Ты можешь пока посидеть здесь под присмотром Галкута. Затем ты пойдешь со мной. — Мастон Лург поднялся из-за стола, давая понять что разговор окончен.

Элен снова почувствовала раздражение.

— Значит торговля людьми вам не в новинку, — выпалила она.

Судья ничего не ответил, бросил на стол салфетку и ушел.

Девочка посмотрела на сидящего лицом к ней за соседним столом Галкута. Тот казался совершенно безучастным ко всему вокруг и был занят исключительно поглощением пищи. Причем он уже два раза просил добавки у Розы. Ел он неторопливо, но основательно, не оставляя после себя ни крошки, буквально до блеска очищая тарелки, финальным аккордом подбирая все остатки куском хлеба. «Как верблюд, — подумала Элен. — Наедается впрок. Знает что еще раз хорошо поесть не скоро придется». Девочка злилась на судью и ей хотелось сделать что-нибудь ему поперек. В этот момент Галкут допил содержимое стакана и обернулся, видимо в поисках Розы. И девочка, почти не думая об этом, встала со стула и направилась к главному входу. Никого не удостоив ни единым взглядом, она взялась за ручку двери и толкнула тяжелую дверь от себя. Элен вышла на крыльцо и огляделась. Справа и слева стояло по два деревянных стула с высокой спинкой. Она быстро пододвинула один из них к двери и поставив его под уклоном, подперла массивную дверную ручку, надежно заблокировав выход из залы. Затем сбежала по ступенькам во двор и огляделась.

Слева хозяйственные постройки, справа только бревенчатый частокол возле которого стояла черная карета судьи. Ворота во двор прямо перед девочкой, створки распахнуты, дорога открыта. Элен оглянулась, стул по-прежнему подпирал дверь, окна задернуты занавесками и оттуда пока никто не выглядывал. Кроме того, на окнах первого этажа имелись фигурные решетки, которые не позволили бы воспользоваться окном ни как входом, ни как выходом. По крайней мере взрослому мужчине.

Элен снова посмотрела на ворота, пустырь за ними и красно-зеленый лес вдалеке. Затем она перевела взгляд на карету. Надо взять свои вещи решила она. Сразу после пленения судья забрал все что у нее было, тщательно обыскав её. Она предполагала что он хранит ее походную амуницию в сидении кареты, он пару раз поднимал его, доставая из подлавочного ящика подушку и одеяло. Девочка бросилась к экипажу. Конечно очень жаль что среди ее амуниции не было никакого оружия. Это была непростительная беспечность отправляться в путешествие по совершенно незнакомой планете без какого-нибудь средства самообороны. Правда ей мог служить оправданием тот факт что рядом с ней всегда был Кит. Что могло ей угрожать в его присутствии? Практически ничего. Какая самонадеянность. Как легко судья разделил их и теперь она абсолютно беззащитна перед этим миром и его обитателями. Ей определенно стоило взять с собой ну хоть что-нибудь. Нет, конечно речь не идет о каких-нибудь монстрах разрушителях вроде излучателей, сжигающих и пронзающих практически любую материю, буквально испаряющих живую плоть или баллистических пистолетах, стреляющих минигранатами и разного рода пулями, способными и дом взорвать и разорвать человека на куски. Но ведь кроме этого было множество других вариантов. Игловые пистолеты, стреляющие иглами наподобие тех что использовал Кит, электрошокеры, парализаторы, липучки выпускающие обволакивающие сети из тонких нервущихся липких нитей, а разного рода «боксеры», «змеи», «пауки» — кибернетические миниустройства, которые присасывались к телу человека и буквально заставляли его складываться от боли воздействуя на его нервную систему. Возьми она с собой хотя бы что-нибудь из этого и она запросто могла повернуть почти любую сложную ситуацию в свою пользу. По крайней мере уж точно этот заносчивый судья сейчас бы не вез ее на продажу как животное. Да, конечно множество законов Звездного Содружества в один голос запрещали подобное, как они выражались, «технологическое вторжение», но об этом говорить уже было поздно. Она перешагнула через все эти законы, когда вместе с Китом угнала полицейский межзвездный истребитель и посадила его на эту планету. Так что ей стоило вместе с истребителем прихватить и оружие, хотя бы даже из папиного сейфа у них дома. Ладно, какой смысл жалеть о том что не сделано, или о том что сделано, прошлое не изменишь.

Она снова подумала о своих вещах. Там был «юнипад» — многофункциональное биокомпьютер, в простонародье его называли «Юна», небольшой рюкзак-трансформер, являющийся также универсальным спальным мешком, который и согревает и охлаждает и блокирует любые чужеродные организмы, бокс-аптечка со стандартным медицинским набором, пищевые концентраты, энергетические и витаминные капсулы, мембранный комби-термос, универсальные «клинеры» — очень удобные, многоразовые, очищающие и дезинфицирующие салфетки, которые умели восстанавливать себя, уничтожая любую грязь попавшую на них и подготавливая себя к новому использованию, фонарик, две универсальные батареи, маленький вибронож, способный разрезать практически все что угодно, особенно если не было ограничений по времени и солнцезащитные очки с технологией допреальности, подстраивающиеся под интенсивность освещенности. И конечно там был «клаб» — переносное устройство "нити". Но сейчас Элен главным образом думал об юнипаде, который, кроме всего прочего, являлся еще и стандартным мобильным устройством связи. В нем имелся достаточно сильный приемопередатчик радиоволн, который позволял поддерживать радиосвязь на расстоянии в несколько десятков километров в зависимости, конечно, от пересеченности местности, состоянии среды и пр. В левом ухе Элен по-прежнему прятался крошечный динамик, а в один из ее зубов все так же был вживлен маленький передающий микрофон. Она могла бы общаться со своей "Юной" на расстоянии 10–15 метров, если бы только она не выключила её кнопкой на корпусе перед тем как они пошли вызволять кирмианскую девушку из тюрьмы. Обычно юнипад был включен и находился в режиме сна, практически не потребляя энергии, и постоянно ожидая команды от своей хозяйки, на голос которой он был настроен. Элен могла активировать его просто сказав определенное слово. Но она выключила "Юну" и теперь чтобы включить её нужно было еще раз нажать кнопку на корпусе. Она сделала это чтобы во время ночной операции она случайно не привела юнипад в действие и он не стал бы отвлекать ее какими-нибудь сообщениями. Она держала связь с Китом и этого было достаточно. Без юнипада она могла полноценно общаться с Китом, то есть и говорить и слышать, на расстоянии тех же 10–15 метров, дальше уже она могла только слышать голос Кита, до трехсот метров. На большем расстоянии никакой связи уже не было, но с "Юной" они могли бы общаться с Китом, если повезет на расстоянии почти до 20–30 километров. Нужно было непременно добраться до «Юны», включить её и вызвать Кита. Вдруг он каким-то образом узнал куда ее везут и следует за ней. Элен была бы просто безумно счастлива услышать голос своего пса. Тогда бы она уже почти ничего не боялась. Она не сомневалась что с Китом все в порядке. Никакая дурацкая яма с какими угодно острыми кольями не могли повредить его тело, покрытое сверхпрочным тугоплавким броневым сплавом. А уж его мощные лапы с когтями из «алмазной стали» пророют ему выход откуда угодно. Но все же, ведь он не знал где ее искать и сколько пройдет времени прежде чем он выяснит это неизвестно. И тем не менее попытаться связаться с ним конечно стоило.

Элен приблизилась к карете со стороны невидимой с крыльца постоялого двора и нажав рукоятку дверцы, потянула на себя. Ничего не произошло. Только тут она сообразила, увидев замочную скважину, что видимо дверцы судейской кареты могут запираться на ключ. Это несколько выбило ее из колеи, ибо она уже отчетливо представляла себе как она достает из-под сиденья предметы своей амуниции и включает "Юну".

Девочка быстро обошла карету и посмотрела в сторону входа. Там по-прежнему вроде все было спокойно. Она снова поглядела на призывно распахнутые ворота. Но это было бессмысленно, насколько далеко она уйдет пешком. Элен перевела взгляд на хозяйственные постройки. Конюшня. Она достаточно хорошо умела ездить на лошади. Александра Уэйлер была большой поклонницей конных поездок и частенько брала девочку с собой, постепенно и ей привив любовь к этому занятию. Не раздумывая далее, Элен что было сил бросилась бежать через двор. Она уже представляла себе как Галкут носится по зале, выглядывая из окон, пытается открыть дверь и потом устремляется на кухню или куда-то еще где есть второй выход. Вот-вот он обогнет здание постоялого двора и начнет преследовать ее. Ему, такому длинноногому и худому, не составит большого труда нагнать семилетнего ребенка.

Она выбрала самый высокий и длинный амбар с большими воротами. Уже входя в него она почувствовала специфический запах лошадей и прелого сена.

Влетев внутрь, она застыла натолкнувшись взглядом на босого бородатого мужчину в широкополой шляпе, в рубашке с закатанными рукавами и грубых латанных перелатанных штанах подвязанных простой веревкой. Мужчина с абсолютно невозмутимым видом, орудуя вилами, перекладывал охапки сена из тележки в кормушки лошадиных загонов.

Только Элен открыла рот, собираясь поведать босому сеноукалдчику правдивую историю о том как любезный Громми Хаг позволил ей, племяннице королевского судьи, покататься на любой понравившейся ей лошади, как вдруг почувствовала что сзади кто-то есть. Резко обернувшись, почти уверенная что это Галкут, она встретилась взглядом с хозяином постоялого двора. На ходу, почти мгновенно, полностью изменив свой план, она бросилась к трактирщику со словами: «Мистер Хаг, я прошу вас, помогите мне» и увлекла его в противоположный конец конюшни, подальше от бородатого рабочего.

Там она, со всем возможным для неё талантом актрисы, разыграла сцену из пьесы «Маленький напуганный (конечно же абсолютно невинный) ребенок в лапах ужасного безжалостного алчного злодея». Она живописала как ее коварно похитили, безжалостно забрав от ее семьи, засунули в мешок, связали, как она чуть не задохнулась. Как ее некоторое время сначала держали в ящике, бросая через щель объедки чтобы она не умерла с голоду, как ей пристегивали на шею цепь и держали на цепи, водя её на цепи даже в туалет. Рассказала о том что судья никакой не судья, а лишь выдает себя за такого, что он преступник и мошенник связанный с гроанбурскими разбойниками и близкий друг Хишена Головы, что он при участии своего верного прихвостня Галкута, жуткого убийцы-душителя, похищает людей и продает их шинжунские работорговцам. Что её он тоже готовит на продажу для какого-то особого покупателя, мерзкого безумного извращенца. Девочка умоляла помочь ей бежать, дать ей лошадь и ничего не говорить её похитителям.

Громми Хаг слушал очень внимательно и серьезно. Элен анализировала его ауру, но честно говоря так и не могла до конца понять верит он ей или нет. Однако какое-то волнение он определенно испытывал. Когда она наконец завершила свой надрывный монолог и поглядела на хозяина постоялого двора громадными прекрасными синими глазами в которых стояли настоящие слезы, Хаг взял ее за руку и сказал: «Идем со мной». Девочка послушно пошла с ним, не смея радоваться раньше времени, но полная надежды что он сейчас подведет ее к одному из стоил с лошадью.

Однако они проследовали мимо выхода, мимо босоного рабочего, мимо всех загонов и дошли почти до противоположного конца здания. Здесь обнаружился большой квадратный проем в полу и там была лестница. Они начали спускаться вниз. Трактирщик крепко держал ее за руку. Девочка начала подозревать, что ее ведут не к лошади. Сойдя с лестницы, они прошли по полутемному подвальному коридору, который уперся в массивную невысокую дверь, запертую на засов. Хаг одной рукой отодвинул засов и толкнул ногой дверь. Та медленно открылась, являя взору большую комнату, заставленную разнокалиберной, старой, ветхой полусломанной мебелью и прочим хламом. В комнату проникал дневной свет из двух узких окошек под самым потолком. Трактирщик потянул Элен вперед, но та воспротивилась.

— Что мне здесь делать? — Холодно спросила она, уже осознав что спасения не будет и её бесподобная актерская игра пропала втуне.

— Вам придется побыть здесь некоторое время, сэви, — спокойно проговорил Громми Хаг.

— С какой стати? — Еще более ледяным тоном поинтересовалась девочка.

— Совсем недолго, моя госпожа, — сказал трактирщик, не глядя на Элен. — Мой сын составит вам компанию.

Хозяйка Кита пристально посмотрела на владельца «Одинокого пастуха». Не оставалось никаких сомнений в его твердой решимости запереть ее тут. Дальнейшее сопротивление привело бы только к еще большему унижению. У Элен внутри все горело от горечи и обиды. Стоящий перед ней человек был подлый предатель. Она доверилась ему, а он… а он… У девочки язык чесался высказать все что она о нем думает. Однако голосу разума все же удалось пробиться сквозь пелену гнева и она не проронив ни слова, отвернулась от ненавистного трактирщика и гордо прошествовала внутрь. Дверь за ней закрылась и она услышала как засов вошел в петли, блокируя выход.

Откуда-то справа появился Мелиг. Он кинул на девочку быстрый взгляд, многозначительно приложил палец к губам и бросился к двери. Прижав к ней ухо, он некоторое время прислушивался к тому что происходило в коридоре. Наконец отвернувшись от двери, он вздохнул и удовлетворенно произнес:

— Ушел. — И с удовольствием добавил: — Клянусь грудями синеокой Миранды Тулунской, вскормившей четырнадцать богатырей Тулуна, ушел.

Элен внимательно посмотрела на мальчика и ничего не сказав, отправилась вглубь комнаты. Там она нашла старый маленький диванчик с продранной, протертой и выцветшей обшивкой, некогда темно-красного цвета и медленно села на него. Она сидела очень прямо и держала ладони на коленях, настроение у нее было скверное.

Мелиг прошелся по комнате, искоса поглядывая на неожиданную гостью. Затем он забрался на старый комод с выдвижными ящиками и уселся там, свесив ноги.

Некоторое время он глядел в окошко под потолком. Ему очень хотелось поговорить, но его немного смущал тот факт, что перед ним племянница королевского судьи. Впрочем, долго сопротивляться своему желанию он не мог.

— А тебя за что сюда?

Девочка подняла на него глаза, но отвечать не спешила. Раздражение, кипевшее внутри нее, искало себе выход. Она медленно вздохнула и задержала дыхание. Конечно же этот мальчишка был совершенно здесь ни при чем и язвить и отпускать колкости в его адрес было бы просто … Она не могла найти подходящее слово. Неподобающе, подло, невоспитанно? Не важно. Разум подскажет чего следует избегать, а сердце подскажет как следует поступить, всплыло у нее в памяти сказанное мистером Таругу. Сейчас и разум и сердце подсказывали ей что к этому человеку надо относиться как к товарищу по несчастью, а не как к сыну злобного, подлого, вероломного трактирщика, совершенно не оценившего талант юной актрисы.

— За желание свободы, — несколько туманно ответила Элен.

Мелиг поразмышлял над ее ответом.

— Ты пыталась убежать?

— В некотором роде, — сказала девочка и чтобы переменить тему, быстро спросила сама: — А тебя за что?

— Отец услышал как я в огороде пел частушки про Герцога, — с гордостью ответил мальчик. — Ну и дал мне по шее и посадил сюда до вечера.

— Про какого герцога?

Мелиг с удивлением поглядел на свою собеседницу.

— Про брильянтового, про какого же еще, — негромко сказал он.

— Кто это «брильянтовый герцог»?

Теперь уже мальчик смотрел на нее с подозрением.

— Это что какие-то судейские штучки?

Непонимание, отразившееся на лице девочки, было искренним.

— Что значит «судейские»?

— Ну не знаю… Может у вас учат прикидываться дурочкой чтобы выведывать секреты или … или …, — мальчик замолчал, не в силах выразить свое смутное подозрение до конца.

— У кого это у нас? — Спросила Элен и в ее голосе снова потянуло холодком.

— В семьях судей.

Недавнее раздражение, которое все никак не могло оставить ее в покое, тут же начало подбивать девочку поиздеваться над глупым мальчишкой, рассказав ему пугающую историю про семью судьи, где детей учат пытать и вести допросы. Но Элен не поддалась. Довольно спокойно она произнесла:

— Я действительно не знаю кто такой “брильянтовый герцог”. Я родом из очень далекой страны и про вашу почти ничего не знаю.

— Как же так, если ты племянница королевского судьи?

— Ну вот так. Сестра моего дяди, моя мама, вышла замуж за человека издругой страны и он увез ее к себе.

— Ты из Сайтоны?

— Нет, еще дальше.

— Куда же еще дальше?

— Моя страна вообще не на этом материке, это большой остров далеко на северо-западе.

— Материке? — Повторил Мелиг незнакомое слово. — Это что?

— Ну планета, материки, океаны знаешь?

Мальчик растерянно покачал головой.

— Не важно. В общем я из очень далекой страны.

— А как она называется?

— Макора.

— И у вас там нет герцогов?

— Брильянтовых нет, — улыбнулась девочка и мальчик тут же улыбнулся в ответ.

— Брильянтовым его называют потому что он очень-очень любит драгоценные камни, всякие там алмазы, рубины, — объяснил он. — А вообще он глава Судебной палаты, самый главный судья королевства.

— А-а, да я слышала о нем от дяди, — произнесла Элен, внезапно искренне заинтересовавшись разговором. — Верховный претор, да?

— Да, герцог Этенгорский. Говорят что он так любит камни, что прямо становится сумасшедшим когда видит какой-нибудь красивый брильянт. И что, мол, даже вельможи и богачи стараются не носить особенно красивые камни в его присутствии. Потому что он тут же захочет камень себе и хозяину придется его отдать, так или иначе. — Мелиг сделал паузу и с каким-то запоздалым раскаяньем добавил: — Только об этом запрещено говорить вслух.

— Можешь не беспокоиться. Я ничего никому не скажу. А что ты еще о нем знаешь?

— О герцоге?

— Да.

— Ну, он самый богатый и могущественный человек королевства.

— Неужели самый? — Девочка насмешливо посмотрела на собеседника. — А как же король?

— Нет, конечно, кроме Его Величества, — испуганно проговорил мальчик.

— Ну а что он за человек?

— Как это?

— Ну добрый или злой, умный или глупый?

— Я не знаю, — растерянно пробормотал Мелиг. — Все боятся его.

— Так боятся, что поют про него частушки? — Улыбнулась Элен.

Ее улыбка творила чудеса с сыном трактирщика. Мальчик тут же забывал свои страхи и опасения.

— Да в народе их очень любят. Хотя это государственное преступлением, — тон Мелига стал почти заговорщическим. — За это можно попасть в Дом Ронга.

Однако девочка явно не была напугана.

— Здорово, — сказала она. — А ты можешь мне спеть их?

Мальчик подался немного назад, как бы отстраняясь от своей собеседницы. Сейчас он взирал на нее с недоверием.

— Откуда мне знать…, — начал он.

Но Элен тут же перебила его.

— Не хочешь не пой, — пожав плечами, равнодушно сказала она. И добавила сакраментальное: — Если боишься.

Мелиг спрыгнул на пол и встал перед сидящей на диване Элен.

— Я не боюсь, — сказал он, глядя на нее сверху вниз. — Я с шести лет везде хожу с ножом и даже когда сенвикс был на таком же расстоянии от меня как и ты сейчас, я не боялся.

Элен внимательно смотрела на него. Сенвикс по-видимому был одним из представителей местной фауны, какой-нибудь хищник, но она решила не уточнять, чтобы не вызывать новых подозрений, да и просто это ей было не интересно в данный момент. Она анализировала ауру собеседника во время его гордой тирады. Про нож правда, про сенвикса на таком же расстоянии не правда, про «я не боялся» тоже не правда. Наверно увидел этого зверя вдалеке и до смерти перепугался, подумала девочка.

— У вас на какую мелодию частушки поют? У нас так. — Очень чистым и пронзительно красивым голосом девочка пропела: — Захотела тётя дядю, Да не знала где искать. Назвалась бы даже…, — тут благовоспитанная дочь лейтенанта Акари всё же сделала паузу, заговорщически улыбнулась и вместо матершинного слова пропела некое «м-м-м» и весело закончила: — Только как такою стать?

Частушка была из репертуара дяди Васи, который увлеченно ремонтируя какой-нибудь агрегат водопроводной системы и позабыв что где-то рядом околачивается ни в меру любопытный ребенок, часто напевал себе под нос песенки или просто четверостишья такого похабного содержания, что Элен застывала как пораженная громом и вся вытягивалась в струнку напряженно вслушиваясь в произносимые непотребства, жадно пытаясь вникнуть в запретный смысл и боясь пропустить хоть слово. Элен трепетала и краснела слушая низкий гудящий голос дяди Васи и ощущая неудобное глухое чувство вины. Такое же какое возникало в ней когда она позволяла себе уделить некоторое внимание весьма фривольному контенту из Старнета. Конечно она тщательно скрывала подобные исследования от отца и Кита, но сама считала что это помогает развиваться ей всесторонне и полноценно.

Мальчик засмеялся. Он легко подставил пропущенное слово. Наверняка смысл о непростой женской судьбе, заключенный в этом четверостишье ускользнул от обоих детей, но использование запретного слова будоражило их гораздо сильнее, чем какой-то глупый, никому ненужный подтекст.

— Да у нас похожая, — подхватил Мелиг и запел: — Сидит герцог на заборе, Да считает камешки. Рядом ходют вор на воре, А народ по краешку. — После этого он добавил залихватское «О-опа!», хлопнул ладонями и даже сделал несколько танцевальных па ногами.

Элен весело засмеялась.

— Говорят в Акануране воров больше чем честных жителей, — пояснил мальчик. — И если ты бросишь монетку себе за плечо ты никогда не услышишь как она упала на тротуар.

— Ясно, — сказала девочка. — А еще.

Мелиг не заставил себя упрашивать.

— Покачнулась в лесу ветка, Улетела птица. Где-то звякнула монетка, герцогу не спиться. О-па!

Мальчик уткнул руки в боки и на этот раз проделал нечто вроде присядки и снова продолжил:

— Друг на друга два соседа Шлют доносы весело. Разбираться время нету, Вместе их повесили. Говорят что доносчиков в Акануране не меньше чем воров. За каждый хороший донос доносчик обязательно получает деньги.

— А что значит хороший? — Поинтересовалась девочка.

— Точно не знаю. Видимо когда есть какая-то польза государству. Вот еще. Герцог чувствует в желудке Как-то все не здорово. В Доме Ронга третьи сутки Рубят людям головы. О-па! — Хлопок в ладоши. — Говорят что когда у герцога плохое настроение, он идет в Дом Ронга и там у него настроение улучшается.

Элен уже не улыбалась. Выходит что этот претор настоящий зверь, если людские страдания приводят его в благоприятное расположение духа. А Мелиг продолжал:

— Изошелся парень кровью За страны предательство. Мы желаем вам здоровья Ваше блядь сиятельство. О-па! О-па! — Мальчик почти с наслаждением произнёс матерное слово и при этом гордо посмотрел на девочку. Той уже было совсем не до веселья, ибо конечно она чувствовал ту боль что скрывалась за словами этой частушки. Мелиг же совсем разошелся и танцевал и приседал уже во всю. Задыхаясь, он пропел еще одно творение народного творчества: — Лучшее всё впереди, Опа, братцы, опа. Как к судье не подходи Всюду одна жопа.

Мальчик замер буквально на середине па. Медленно выпрямился, стараясь не смотреть на девочку. Он решил, что дал маху. Мягко выражаясь. Ведь его собеседница была племянницей королевского судьи. Нападки на верховного претора казались ему совершенно безобидными в этом плане, по его мнению они никак не могли задеть девочку. Но вот прямое упоминание судей дело другое.

Мелиг сел на диванчик сохраняя дистанцию между собой и Элен.

— Ты чего? — Спросила она, хотя конечно догадывалась что он испугался того что частушка о судьях может как-то задеть ее. — Все нормально. Ты здорово поешь. Мне очень понравилось. А танцуешь вообще отпад. Я в восторге.

Мальчик робко улыбнулся.

— Да ладно. — Он чуть помолчал. — Их я и напевал пока работал в огороде. А отец подошел сзади бесшумно. Он умеет так ходить. И как даст мне по голове. Сказал что если меня не запорют до смерти «красноголовые», то он сам так прогуляется ремнем по моей заднице, что мало не покажется.

— А красноголовые это кто?

— Солдаты Судебной палаты. Судебная гвардия. Они защищают судей и ловят преступников. Их специально обучают в судейских школах и говорят что они великие воины. Они носят такие облегающие красные шапочки, которые на уши спускаются и по два меча. Ты никогда не видела их?

Элен отрицательно покачала головой.

— Лучше наверно и не видеть, — вздохнул мальчик. — Сесилия, повариха, которая работает у нас, у нее был брат. Так гвардейцы запинали его до смерти, хотя он ни в чем не был виноват против Его Величества.

Элен посмотрела на мальчика.

— Ты знаешь, ты лучше не пой эти частушки никому. И даже когда один не пой, — тихо сказала она.

Мелиг повернул к ней голову.

— Я не боюсь, — сказал он.

— А я боюсь. Не пой пожалуйста, ладно?

Мальчик отвернулся.

— Не буду, — очень тихо сказал он.

Дети некоторое время молчали.

— А почему у тебя волосы обстрижены? — Неожиданно спросил Мелиг. — У нас девчонки так не делают.

— Почему?

Мальчик пожал плечами.

— Ну, женщина с короткими волосами это как-то неправильно. У нас девчонкам обрезают волосы в наказание за что-нибудь или когда у них какая-нибудь волосяная болезнь.

— Не волнуйся, у меня нет никакой болезни и никто ни за что меня не наказывал. Просто мне так нравится и я считаю что так удобней в путешествии.

— Девчонки из деревни засмеяли бы тебя, — заметил Мелиг.

— Ничего, думаю, я бы пережила, — спокойно ответила Элен Акари.

— Я шучу, — чуть улыбнувшись проговорил мальчик, — конечно же никто не стал бы над тобой смеяться.

— Потому что я племянница судьи?

— Ну да. За любое оскорбление судьи приезжают наказывать красноголовые. Могут дом спалить, могут поколотить, а могут и повесить, если допустим кто-то сошел с ума и ударил судью.

— Но я ведь не судья.

— Какая разница. Кто станет рисковать? Вдруг судья обидится что плохо обошлись с его племянницей и привет, полный аттатуй — панихида с танцами. Остается только собирать вещички и в лес, если жить хочешь.

Элен некоторое время молчала, затем осторожно спросила:

— А почему вы все это терпите?

— Что значит терпим? — Не понял Мелиг. — Судьи борются с преступниками, еретиками и чернокнижниками. Защищают простых людей. Они рискуют за нас.

— Ты серьезно? Или говоришь так потому что я родственница судьи?

Мальчик некоторое время колебался. Видно ему стала неприятна эта тема и он резко перешел на другую:

— А у меня между прочим есть настоящий нож либингов.

Элен тут же вспомнила рассказ Лурга о Черной Румме. Ножи ее конечно не очень интересовали, но она поняла что мальчик не хочет больше говорить о судьях и из вежливости изобразила интерес.

— Врешь! — Сказала она, делая вид что поражена тем фактом, что он обладает оружием легендарного племени.

— А вот и не вру.

Мелиг встал с диванчика и отошел за высокий шкаф.

— Иди сюда, — позвал он. — Здесь нас из окон не видно.

Элен подошла. Мальчик задрал рубаху. Прямо на голый живот у него был застегнут широкий ремень с прикрепленными к нему ножнами. Он вынул длинный, немного изогнутый нож и осторожно передал его девочке.

Оружие было тяжелым.

— Видишь на этой стороне лезвия имя владельца, а на этой знак Черной королевы — буква Р в полумесяце. Каждый нож делается для каждого мужчины и каждой женщины из племени либингов, когда он еще ребенок, при этом используют их кровь, а также капельку крови королевы Руммы. — Мелиг говорил негромко, но очень восторженно. Глаза его горели. — Воин либингов ни за что не расстанется со своим ножом. Они лучшие бойцы на ножах во всем мире. С ними могут соперничать только Кайхорские пираты со своим тайным боевым искусством. Нож можно заполучить только убив либинга. Иначе нож кладут в могилу воина когда он умрет. Если либинг теряет нож и остается жив, то это невероятный позор для него и в первой же битве он или она ищет смерти. За один удар сердца, либинг может перерезать горло восьмерым. Их нож так особо отрегулирован по тяжести, что даже легкое движение наносит страшную глубокую рану. Лезвия у всех либингских ножей одинаковы, а вот рукоятки каждый сам украшает. Вот видишь здесь на одной стороне девять синих цветов и три красных птички, а на правой ларо, говорят что он даже опасней пещерных медведей. Все это что-то значит для хозяина ножа.

— Аз-ви-ран, — прочитала девочка имя на лезвии. — И что, ты хочешь сказать что убил этого Азвирана?

— Конечно нет. Один человек отдал этот нож отцу за долг, а откуда он у этого человека появился я не знаю. Может кто-то когда-то украл его у либинга. Такой нож стоит кучу денег. Отец обещал мне подарить его навсегда на мое восемнадцатилетние.

— Что-то ты не очень похож на восемнадцатилетнего, — улыбнулась Элен.

— Нет, нож пока не совсем мой. Я просто берегу его. — Проговорил мальчик очень серьезно. — Рассказывают, что если у тебя есть нож одного из либингов ты можешь без опаски странствовать по Тивеллу — стране либингов. Никто не посмеет причинить тебе вреда. А в тех краях говорят полно золота, драгоценных камней и всяких волшебных животных, которые исполняют желания.

— Ну конечно, — усомнилась Элен, — этот слух наверняка сами либинги и распустили, чтобы те к кому попал нож, сами приходили к ним.

В этот момент за дверью послышались шаги.

— На спрячь, — быстро сказала девочка, возвращая оружие Мелигу. Тот поспешно схватил его, засунул в ножны и только успел опустить и поправить рубаху, как дверь начала открываться.

Элен повернулась лицом к двери, заслоняя спиной мальчика. На пороге появились Хаг и Галкут.

Некоторое время взрослые глядели на детей, которые выглядели так будто их застукали за каким-то запретным занятием. Но впрочем Элен быстро пришла в себя и нацепив маску надменного равнодушия, холодно поинтересовалась:

— Я могу идти, господин Громми Хаг?

— Да, сэви. Простите что пришлось запереть вас здесь.

Элен повернулась к Мелигу. Улыбнулась и быстро и очень тихо проговорила:

— Счастливо и удачи тебе.

— Прощай, — также тихо и с улыбкой ответил мальчик.

Девочка гордо прошествовала мимо мужчин и, полностью проигнорировав протянутую руку Галкута, пошла по коридору к лестнице.

Выйдя из конюшни на открытый воздух, она огляделась. Галкут встал рядом. Элен посмотрела на него. Он был очень высокий и худой. Сейчас его хмурое лицо со впалыми щеками и обветренной кожей пряталось в тени широкополой шляпы.

Элен снова чувствовала как гнев и отвращение к этому тюремщику заворочались в её душе.

— Наверно переволновался пока искал меня? — Насмешливо проговорила она.

Галкут не повернул головы и ответил, глядя куда-то вперед.

— Нисколько.

Элен видела, что он обманывает ее. Это доставило ей удовольствие. Она сумела причинить ему несколько неприятных минут и это грело ей душу.

— Куда мне теперь? — Спросила девочка, также отведя взгляд от Галкута и посмотрев на центральный вход в трактир. Стула подпирающего дверь уже не было.

— Наверх, в комнату господина судьи.

Элен неторопливо зашагала вперед. Галкут последовал за ней.

— А что если когда мы войдем в залу, я начну истошно кричать что меня мучают и истязают два негодяя? — Произнесла девочка.

— Я думаю лучше не стоит этого делать, — очень ровно проговорил слуга Мастона Лурга.

— Почему?

— Мне придется заставить вас замолчать и это может причинить вам боль.

Элен кинула быстрый взгляд на своего тюремщика. Если он думает что напугал ее, то ошибается, со злостью подумала она.

— А я все-таки попробую, — дерзко заявила она.

Мужчина резко обогнал девочку и встал перед ней, опустившись на одно колено и положив правую руку на ее левое плечо. Холодные тусклые бледно-голубые глаза Галкута вонзились в огромные темно-синие глаза ребенка. Длинные сильные пальцы мужчины сжали хрупкое детское плечо очень сильно, почти на грани боли. Девочка обратила внимания что на обоих запястьях мужчины с внутренней стороны присутствуют безобразные ожоги, практически одинаковые по форме и размеру.

— Вы совершаете ошибку, госпожа Элен, — сказал он. — Возможно мне стоит дать вам пример тех ощущений, которые вы можете испытать, если последуете своему плану. Я не думаю что вам в вашей маленькой, уютной жизни доводилось уже испытывать настоящую боль. Я могу выдернуть пучок ваших волос вместе с корнями или сломать один из ваших пальчиков или просто скрутить вашу нежную кожу. — Он сжал пальцы правой руки сильнее и Элен еле сдержала стон. — Я могу просто раздавить ваши хрупкие кости.

— Ты не посмеешь, — прошептала девочка с глазами полными слез. Ей было больно и страшно. По-настоящему страшно. Казалось только сейчас до ее разума окончательно достучался тот факт, что рядом с ней больше нет ни папы, ни дедушки, ни Кита, ни мистера Таруга. Она абсолютно одна, абсолютно беззащитна перед этим чужим и жестоким миром. А еще ей было очень горько и обидно. Она понимала, что этот человек видит ее страх и наверно в душе торжествует над нею. Ей хотелось закричать и попытаться вырваться, но она заставляла себя не шевелиться.

— Вам, госпожа Элен, лучше поверить, что посмею, — спокойно сказал Галкут. — Здесь нет ничего что могло бы меня остановить. Господин судья будет только благодарен мне за преподанный вам урок. Вы живете не в том мире, в котором вы реально находитесь, госпожа Элен. Это очень опасно. Совершенно не важно кем вы были в прошлом и кем вы возможно станете в будущем. Сейчас вы абсолютно никто и абсолютно бессильны и для вас же будет лучше, если ваше поведение будет соответствовать вашему положению. Вы меня поняли?

Слезы текли по щекам девочки. Она смотрела в глаза мужчины и ничего не говорила.

— Вам не нужно обижаться на меня, госпожа Элен. Я делаю это для вашего же блага. Так как, вы будете кричать, когда мы войдем в дом или нет?

Элен шмыгнула носом. Она чувствовала себя униженной и совершенно бессильной. Это было почти новое ощущение для нее. Никогда она не чувствовала себя такой жалкой.

— Я не буду кричать, — тихо проговорила она и отвернулась, чтобы не смотреть в глаза ненавистного ей человека.

Галкут больше не сказал ни слова и в полном молчании они дошли до комнаты судьи на втором этаже постоялого двора.

Мастон Лург сидел на кровати и читал всю ту же книгу в темно-красной бархатной обложке. Когда девочка вошла в комнату, он оторвался от чтения, на миг встретился глазами с Галкутом и коротко кивнул ему. Последний закрыл дверь и ушел к себе.

Элен стояла посреди комнаты и не поднимала глаз от пола.

— Иди, садись на свою кровать, — сказал судья довольно спокойным голосом.

Девочка послушно исполнила его просьбу, а может быть приказ. Теперь они находились друг против друга на расстоянии двух метров. Мастон Лург разглядывал ребенка, Элен смотрела в пол.

— Я наверно ошибся в тебе, — наконец проговорил судья, — я думал ты умнее. — Он помолчал, ожидая каких-нибудь замечаний со стороны его подопечной, но та молчала и не поднимала глаз. Судья прочистил горло и продолжил, может быть чуть-чуть удивленный: — А получается ты совсем дурочка. Во-первых, мне казалось что из нашей беседы с Громми Хагом тебе должно было быть ясно что мы знаем друг друга в лицо. К твоему сведению, многим чиновникам королевства, а также владельцам постоялых дворов, ферм, рудников, караванов и так далее, раз в год присылают детальные портреты всех местных и главных судей чтобы важные люди знали их в лицо. Так что, как ты понимаешь твое заявление, что я самозванец, прозвучало для Хага абсолютно смехотворно. Во-вторых, я, по-моему, уже объяснял тебе, что никто не будет добровольно принимать участие в действиях против королевских судей, ну конечно кроме закоренелых преступников и еретиков. Это весьма чревато. Отряды судебной гвардии четко и быстро реагируют на все подобные действия и должен сказать зачастую это реагирование выливается в очень жесткие формы. — Судья снова ждал каких-нибудь язвительных замечаний со стороны девочки и снова их не последовало. — Ну а в-третьих, чтобы ты делала, если бы Хаг все-таки дал тебе коня? Помчалась бы назад в Туил? Через леса и деревни, через Гроанбург? Элен, как ты не понимаешь, ты маленькая красивая девочка, ты представляешь интерес для всех нечистых на руку людей. Ты очень ценный товар. Работорговцы дали бы за тебя немалые деньги. Не говоря уже о том, — судья хотя и считал что такое малолетнее дитя не может ничего знать о столь мерзкой вещи как изнасилование, тем не менее не мог избавиться от странной уверенности, что Элен его поймёт, и взяв жесткий тон, закончил: — что любой больной ублюдок может изнасиловать тебя или даже съесть. Ты понимаешь о чем я говорю?

Мастон Лург ждал ответа.

— Понимаю, — тихо ответила Элен, не поднимая глаз.

— Я совсем не шучу и не пытаюсь тебя напугать, чтобы предотвратить твой побег. Я совершенно серьезно, как только ты выйдешь из-под моей зашиты или из-под защиты своих мифических хранителей, ты сразу будешь в огромной опасности. Как ты этого не понимаешь? У меня такое ощущение что ты по инерции живешь своей старой жизнью, уж не знаю точно какой она была, но думаю очень сытной и безопасной. Но сейчас ты совсем в другой ситуации. И не важно как ты относишься ко мне или Галкуту. Ради своей же безопасности тебе лучше быть с нами. Тот же самый Хаг, очутись ты здесь совершенно одна, с радостью приютил бы и накормил тебя. А через несколько дней продал первым встречным работорговцам. Тебе ясно это?

Лург пристально глядел на притихшего ребенка. Девочка сидела неподвижно, сложив руки на коленях и не смела посмотреть на мужчину.

— Ты все поняла из того что я тебе сказал? — Снова спросил судья.

— Да.

— Неужели? — С сомнением проговорил Лург. — Что-то ты слишком тихая. Опять что-то замышляешь?

— Нет, — еле слышно ответила девочка.

Судья встал, запер дверь на ключ, вернулся к кровати, переложил книгу на постель девочки.

— Вот можешь почитать, если спать не хочешь. Дверь заперта, окно закрыто, до земли высоко и там за окном опасный и жестокий мир. Так что, надеюсь на твое благоразумие. — Мастон Лург сел на кровать, снял сапоги и начал укладываться.

Завернувшись в одеяло, он еще раз посмотрел на девочку.

— Что это ты такая не разговорчивая? Обиделась что ли?

Элен наконец подняла глаза на судью.

— Я хочу чтобы наше совместное путешествие закончилось как можно быстрее, — сказала она.

Расстегнув липучки на ботинках, она забралась на кровать и с удовольствием растянулась в полный рост.

— Поверь я хочу того же самого, — ответил Мастон Лург, покосившись на невиданные им ранее ботинки, положил голову на подушку и закрыв глаза. Он жутко хотел спать, а потому провалился в сон очень быстро.

Элен лежала на спине, положив голову на ладони и глядела в покрытый штукатуркой потолок.

Покидая в кабине военного истребителя громадную орбитальную станцию «Блик», место работы Валентина Акари, девочка думала что все дело займет несколько часов. Не больше. Все казалось предельно просто. Совершить гиперскачок, опуститься на планету в указанных папой координатах и найти отца. Все. Дальше уже папа все сделает сам. Конечно отец мог наругать ее. Но ведь она сделала правильный выбор. В полицию обращаться нельзя, дедушка и Александра Уэйлер недоступны, самое разумное, как ей казалось, слетать за папой самой. Главное просто найти его. А вырвать его из того враждебного окружения, о котором он говорил в сообщении, имея Кита и настоящий истребитель представлялось ей совершенно пустяшным делом. Любые аборигены и так разбегутся, увидев грозный корабль у себя над головами, а если кто и останется, то с ними разберется Кит. Всё будет очень просто.

По сути дела «Блик», одна из станции Сэйтеранского департамента космической полиции, представляла из себя большой многоуровневый город. Попасть туда со статусом «Посетитель» не представляло особой сложности. Элен несколько раз уже бывала там с отцом. Так что теперь она, в сопровождении Кита, который постоянно ворчал и возмущался, высказывая свое недовольство решением Элен, просто взяла билет на ближайший космобус и без помех прибыла на станцию. В портовом зале ожидания никто не обращал на них внимания.

Элен имела статус «Посетитель», но он еще не был утвержден и поэтому маленький электронный бэйджик прицепленный ей на грудь при выходе из космобуса горит красным светом. Иногда на станции проводились экскурсии для тех кому любопытна работа космической полиции, но в этом месяце экскурсий не было, а девочка не могла ждать подходящего случая. Она поступает гораздо проще. По внутренней связи она вызывает лейтенанта Ирину Вольганг — штатного психолога спецподразделения, в котором работает Валентин Акари. Девочка просит молодую женщину дать ей разрешение на вход. Якобы Элен очень нужно поговорить с ней. Это был скользкий момент. Мисс Вольганг могла предложить встретиться в зале ожидания, но она была очень занята, к тому же отец часто проводил Элен внутрь «Блика» и потому лейтенант Вольганг, не видя никаких причин для отказа, легко дала разрешение, утвердив статус «Посетителя» для Элен Акари с примечанием: «в сопровождении робота-ассистента». Охранники на выходе из зала ожидания сверяются с базой данной и без всяких колебаний пропускают девочку и собакообразного робота внутрь станции. Бэйджик на груди Элен теперь сияет приятным зеленым цветом.

Они идут по коридору, подсвеченному мягким рассеянным светом у пола и потолка. Идут до первого терминала. Там они останавливаются и Элен начинает задумчиво изучать журнал предложений от турфирм, который она взяла в зале ожидания. Кит неподвижно сидит рядом. Проходящие мимо сотрудники Космопола не обращают никакого внимания на эту парочку. Все заняты своими делами, а раз этих двоих пропустили сюда, значит на то есть свои причины. Никому это не интересно. Тем временем Кит по радиоканалу подключается к терминалу. Продвинутому искусственному интеллекту робота не составляет труда просканировать внутреннюю сеть и найти планы помещений. Кит вычисляет путь на взлетно-посадочную палубу. Теперь он и девочка следуют по определенному маршруту. Несколько перемещений на вертикальных и горизонтальных лифтах и вот они возле палубы B15. Ворота ангара приветственно открыты и заблокированы в этом состоянии. Здесь кипит рутина обычного рабочего дня. Техники всех мастей, пилоты, грузчики, роботы снуют туда-сюда. У каждого своя задача, своя проблема, своя головная боль. Девочка и собака не спешат пройти в ворота ангара. Они снова останавливаются у ближайшего к воротам терминала и снова Элен принимается изучать журнал с красочными движущимися картинками. Кит через терминал по радиоадаптеру снова входит в систему. Но его права в сети станции очень ограничены и он может немногое. Но они к этому готовы. Задача Кита вывести экран регистрации входа в систему для сотрудника станции, но при этом необходимо выбрать вид подтверждения идентификации не через биосканеры, для которых нужны отпечатки пальцев или снимок сетчатки глаза или образец голоса, а обычный метод ввода личного кода, причем Кит не может сделать это электронно, система настроена так что нужен непосредственный ввод. Кит быстро находит окно входа, покопавшись в настройках он отключает биосканирование и устанавливает ручной ввод личного кода. «Все готово», слышит Элен у себя в ухе. Она глядит по сторонам, ждет пока пройдут двое мужчин в синих комбинезонах. Затем быстро подходит в терминал. Она вводит имя: «Валентин Акари» и нажимает ввод. Появляется поле «Личный код». Элен выучила его наизусть из папиного сообщения. 5600-8264-1214104677. Код принят, но вместо входа в систему, появляется новое поле «Код авторизации». Элен замирает. Этого она не ожидала. Она не знает никакого кода авторизации. Гадать бессмысленно. Кит сидит как истукан и смотрит в стену, изображая примитивного робота. «Он требует какой-то код авторизации», с отчаяньем шепчет Элен, понимая что вся их затея провалилась. «Аверон», слышит она в левом ухе и с удивлением смотрит на Кита. Тот по-прежнему сидит как истукан. Она быстро вводит подсказанное слово. Вход в систему успешно завершен. Дальше управление снова перехватывает Кит, система больше не отслеживает источник ввода команд и клавиатуру можно оставить в покое.

Аверон — волшебная страна про которую так часто рассказывал ей отец. Но откуда Кит знает это? Оказывается после появления в жизни папы новой женщины, Элен попросила Кита немного присматривать за ним. И хотя робот был абсолютно против этого, он подчинился, ибо он просто не мог не подчиниться согласно заложенным в его программу приоритетам и доминантам поведения. В один из вечеров он наблюдал как отец входил через домашний компьютер в сеть Космопола и хотя символы отражались на экране звездочками, Кит видел движение пальцев Валентина Акари по клавиатуре и конечно без труда вычислил нажимаемые клавиши. Получалось Кит и раньше знал не только код авторизации, но и личный код лейтенанта Акари, но так как раньше в этом не возникало надобности он держал эти сведения при себе.

Элен снова с восторженным видом углубляется в журнал, а Кит шарится по системе, теперь уже наделенный многочисленными правами и привилегиями, доступными координатору спецподразделения. Ему нужно ни много ни мало зарезервировать скоростной межзвездный корабль для срочного вылета. Это входит в права лейтенанта Акари, а потому операция не занимает много времени. Боевой истребитель класса ViT200 зарезервирован и готов к вылету. Естественно Кит постарался чтобы корабль находился на палубе B15 и это ему удалось. Бортовой номер NJ599. Прежде чем отключиться от системы Кит оставляет сообщение для Ирины Вольганг, в котором Элен очень извиняется и говорит о том что передумала встречаться и срочно возвращается назад на Макору. Все это конечно выглядело нелепо, но Элен была уверена, что мисс Вольганг все примет за чистую монету. Дочь Валентина Акари полагала, что ее считают взбалмошным и может быть даже странным ребенком и коллеги отца вполне могли решить что подобное чудачество как раз в ее духе, прилететь на станцию чтобы поговорить, а потом внезапно передумать и улететь. В любом случае, даже если лейтенант Вольганг начнет сомневаться и выяснять в чем дело уже будет поздно. Уже будет поздно.

Элен и Кит входят в ангар. Они двигаются вдоль ряда одинаковых кораблей, Кит совершенно равнодушно, Элен же с восторгом рассматривая межзвездные истребители. Наконец она видит номер NJ599. Но тут кто-то окликает ее. К ней приближается высокий полный мужчина, на оранжевом бэйджике которого горит: «А-полк 06025 Астроинженер класса 3. Генри Михальчук». «А вы чья будете, мисс?» — очень дружелюбным тоном осведомляется он. «Я племянница дяди Сережи» с приветливой улыбкой отвечает Элен. «Дяди Сережи?». «Да, полковника Сергея Васина. Он разрешил посмотреть мне на военные космолеты», с прелестной улыбкой и сияющими большими наивными глазами говорит коварная девочка. Генри Михальчук сразу приосанивается, чисто рефлекторно, и начинает почти ласково рассказывать очаровательному ребенку о грозных боевых истребителях. Но тут кто-то его зовет и он, напутствуя любознательную девчушку словами «Ну ты тут походи, посмотри, но только ничего не трогай», удаляется.

Элен, задрав голову, обходит истребитель с бортовым номером NJ599. Ее глаза сияют от фальшивого восторга. Наконец сидящий неподалеку Кит дает команду «Можно входить». Девочка и робот ныряют под брюхо корабля. Приемный шлюз приветственно раскрывает автоматическую дверь после нажатия большой и единственной кнопки. Элен и Кит проходят по короткому коридору в рубку. Элен прячется под панель, Кит формирует голограмму Валентина Акари сидящего в кресле после чего внимательно изучает приборную панель. «Тебе придется нажать несколько клавиш», — сообщает он своей хозяйке. Та вылезает из-под панели и они вдвоем приводят в действие бортовой компьютер корабля, после чего запускается серия стандартных тестировочных программ. Все в порядке. Не слишком интеллектуальный компьютер приветствует лейтенанта Акари. Внутреннее освещение приглушается, Кит умудряется запустить процедуру старта. Все автоматизировано до предела. Кит голосом Валентина Акари посылает запрос диспетчеру. Добро получено. Корабль вздрагивает и начинает медленно подниматься вверх к шлюзу, связанному со старт-шахтой. Элен сидит на полу прижавшись спиной к панели и обхватив колени. Ей страшно, но в тоже время она крайне возбуждена. Так как любой терминал может управляться удаленной клавиатурой по радио каналу с определенного расстояния, Киту не составляет труда посылать команды бортовому компьютеру так будто их вводит человек с беспроводной клавиатуры. Корабль входит в шлюз и замирает. Шлюз герметизируется. Старт-шахта открывается. «Быстро садись в кресло и пристегнись», — говорит Кит и Элен послушно выполняет. Сейчас будет ускорение и небольшая перегрузка.

Все оказывается очень просто. Не сложнее чем взять городской аэрокар в городском парке. Диспетчер желает счастливого пути лейтенанту Акари и отключается. Корабль разгоняется в старт-шахте и вылетает из недр огромной станции в открытый космос.

Даже такое удивительное, фантастическое, почти магическое действие как гиперпространственный прыжок не вызывает никаких осложнений у ребенка и ее домашнего робота, который весьма далек от сложнейших навигационных расчетов, включающих трансгрессивные уравнения учитывающих субквантовую природу надпространственных измерений. Бортовому компьютеру корабля просто требуются координаты или название пункта назначения и дальше он все сделает сам. Каунама, вторая планета в системе небольшой красно-желтой звезды Яна, астрономический номер которой эта 18 в созвездии Пальмы.

Через несколько минут истребитель NJ599 пропал с радаров станции «Блик». Диспетчер Мартин Ковалевский сделал дублирующую запись в журнале регистрации об успешном отбытии корабля и с тоской подумал о следующих шести часах дежурства. Но впрочем об этом Элен конечно не знала.

Однако все оказалось далеко не так просто при посадке на планету. Автоматике корабля требовался контроль и корректировка опытного пилота. Выяснилось что совсем недостаточно указать точные координаты на поверхности планеты и нажать кнопку «Посадка». Хотя конечно и кнопки такой не было. Необходимо было учитывать массу дополнительных параметров, некоторые из которых к тому же постоянно менялись и принимать какие-то решения. Движение планеты, различную плотность слоев атмосферы, погодные условия, силу тяжести, аэродинамику корабля, его скорость вхождения, углы наклона, степень нагрузки, рельеф ландшафта. Естественно ни Кит, ни тем более Элен не были к этому готовы. Бортовому компьютеру корабля пришлось принимать большинство решений самому. Автопилот корабля не был предназначен для посадок на поверхности планет. Истребитель был задуман и оптимально сконструирован для боя в межпланетном пространстве. Его можно было конечно посадить на планету, но главная роль тут отводилась опытному пилоту.

Они вошли в атмосферу на слишком высокой скорости. Следовало умело переключиться с реактивных двигателей на гравитроны чтобы плавно опуститься на поверхность. Кит не знал процедуры посадки. Он взаимодействовал с бортовым компьютером на скорости невозможной для человека, но этого было недостаточно. Крылья, подкрылки и лонжероны были выдвинуты и установлены неправильно. Началась перегрузка. Два стабилизатора сгорели, корабль начало вращать. Элен сидела в кресле, застегнув все страховочные ремни и крепко закрыв глаза. Они падали. Кит как мог корректировал курс, чтобы направить корабль к предполагаемому месту нахождению отца девочки. Переключились на гравитроны. Это также было сделано неправильно. Скорость все еще была слишком велика. Разнонаправленные силы чуть не разорвали корабль. Один из четырех гравитронов взорвался, но все же истребитель удалось посадить на поверхность, разломав и сокрушив лесные заросли на площади примерно равной половине футбольного поля. Корабль замер и в кабине повисла тишина.

Кит чувствовал себя виноватым, Элен было невыносимо стыдно. Все обернулось весьма скверным образом. Вместо того что бы подобрать отца и быстро вернуться назад, они теперь сами застряли на этой планете. Гиперлайн — устройство гиперпространсвенной связи полностью работоспособно. Достаточно подать сигнал бедствия и спасатели, «усталые ангелы», через два часа будут здесь. Но это значит что космическая полиция тут же получит сообщение об этом, а папа просил этого не делать. К тому же полицейские несомненно сразу же разлучат Элен и Кита, узнав какую роль он играл в угоне истребителя. И для Элен есть только один выход из сложившейся ситуации — идти к папе пешком или на транспорте, который есть на Каунаме. Отремонтировать корабль они не могли. В нынешнем же состоянии истребитель вряд ли можно было заставить взлететь вертикально вверх, хотя функция межзвездного перемещения по-прежнему была исправна. Значит иного выхода нет. И Элен объявляет, что им не остается ничего другого как идти к отцу своим ходом. Кит категорически против. Им придется передвигаться по неизвестной и возможно очень опасной планете. Об этом не может быть и речи. Вне всяких сомнений они должны немедленно связаться с космическими спасателями — "усталыми ангелами" и дожидаться их здесь возле покалеченного истребителя. Девочка не соглашается на это. Она убеждает Кита, что под его защитой ей ничего не угрожает в этом мире, где даже пока еще не открыли порох. Кит по-прежнему против. Конфликт набирает обороты. Девочка плачет, умоляет и даже кричит, но робот неумолим, он объявляет что Элен никуда не пойдет, даже если ему придется применить для этого силу. И тогда она…

Элен остановила поток воспоминаний. Слишком уж и так тяжело у неё на душе. Сейчас ей чудилось что она кругом виновата.

Элен Акари ничего не понимала в технике. К своему стыду она должна была признаться что вообще мало в чем разбиралась досконально. А ведь ей уже почти восемь лет. Другие к восьми годам уже полностью определялись со своим будущим профессиональным выбором. А она до сих пор ничем серьезно не занималась. Она считала себя особой. Не такой как все. И дело даже не в том что её глаза видели ауры. Она считала себя очень умной и проницательной. Элен стало стыдно. Сейчас, лежа на кровати в гостинце «Одинокий пастух», она отчетливо осознала что ничего особенного из себя не представляет. Вместо того чтобы действительно как-то помочь отцу, она сама попала в беду, втравила Кита в крупные неприятности. Учитывая все то что она заставила его сделать, можно не сомневаться что, когда они вернутся, его непременно заберут у неё и даже могут перепрошить его память. Девочке стало безумно тоскливо и страшно за Кита, раскаянье обжигало ей сердце. Нет, она не позволит, она упросит дедушку. Дедушка. Она послала ему сообщение из дома мистера Таругу. Когда Родерик Атинховский получит его, все будет хорошо. Дедушка очень умный. Он конечно придумает как всё исправить и обязательно спасет папу и ее. Кроме того она послала такое же сообщение Александре Уэйлер. Она офицер Внешней разведки. Кто-нибудь из них обязательно придет к ним на помощь рано или поздно. Рано или поздно. Папа сказал, что он во враждебном окружении и Элен очень переживала за него, но она убеждала себя что отец сумеет о себе позаботится. Его полжизни учили этому. С Китом тоже все в порядке. Как она и сказала судье, ничто на этой планете не сможет причинить ему вреда, только на какое-то время задержать, не больше. Его алмазная сталь и бронированный корпус практически несокрушимы. С ним все будет в порядке. Но ей тоже нужно позаботиться о себе, а в данный момент это означает вести себя чуть умнее и не нарываться на неприятности. Сейчас она ничего не может противопоставить своим врагам. Ей нужно научиться терпению. Отвратительный Галкут прав, она ведет себя не совсем адекватно тому положению, в котором очутилась.

Элен легла на правый бок и свернулась калачиком. Засунув ладошки между колен, она с удивлением подумала что кажется засыпает. Вроде бы она достаточно отоспалась в карете, но теперь, сытая и расслабленная, на мягкой просторной постели, без качки и тряски, ее глаза снова закрывались и сознание погружалось в приятное забытье.

50

Мастон Лург резко открыл глаза. Быстро повернув голову, он с тревогой посмотрел на соседнюю кровать. Девочка была там. Маленькая, безмятежная, светлая. Свернувшись калачиком, она лежала к нему лицом, положив правую ладошку под голову, и мирно спала. Судья долго смотрел на нее. Это было так странно, так непривычно, но где-то в глубине его души определенно проскочила крохотная искра чего-то очень похожего на нежность. Ему нестерпимо захотелось встать, подойти к девочке, укрыть ее одеялом, проявить какую-то заботу о ней. Но усилием воли он заставил себя остаться на месте.

Он снова положил голову на подушку, уставившись в потолок. Кривая полуулыбка блуждала на его губах. Неужели он хоть на миг готов был всерьез поверить этому убогому порыву? Какая там к дьяволу нежность, просто пошлое дешевое умиление спящим малышом, да еще может быть блуждающие отзвуки так и нереализованного животного инстинкта отцовства. И ничего больше. В его мире уже очень давно не существовало никакой нежности. Он видел слишком много человеческой мерзости и подлости, и все глупые восторженные иллюзии, рисующие прекрасных людей, проникнутых светлыми идеалами и возвышенными чувствами, давно оставили его. Он считал что практически за любым человеческим действием лежит та или иная своекорыстная подоплека. Сотни раз он убеждался в этом. А может быть даже тысячи. Он определенно не хотел вести этому счет. Достаточно и того что сомнений не осталось, он постиг истинную сущность человеческой природы, надо сказать довольно-таки нехитрой и примитивной природы, вульгарной, низменной и пошлой. И теперь он был твердо убежден что жить стоит только для себя, для своего комфорта и благополучия и во всех поступках руководствоваться исключительно своими интересами и пожеланиями. И это убеждение, надежно и верно оберегавшее его, он успешно воплощал в жизнь уже не гнушаясь никакими средствами. Почти никакими.

Иногда ему казалось что он лишен чего-то важного. Равнодушие фактически стало его натурой, ни особых эмоций, ни великих переживаний. Разве что злость и раздражение из-за всяких дур и дураков, как, например, эта глупая кирмианская девка. Но не более того. Когда-то он испытывал любовь, привязанность и может быть даже эту самую нежность. Сейчас он уже просто не был уверен до конца происходило ли это на самом деле. Теперь он привык быть один, привык быть жестоким, привык быть безразличным. Но порой он задумывался, а что если он совершил ошибку, сознательно иссушив свою душу, сделав ее пустой ихолодной. Что если возможность кого-то любить, кому-то помогать была великим даром для человека? Но кого любить, кому помогать? Мерзавцам, мошенникам, шлюхам, лжецам и негодяям, ведомых только своей корыстью? Больше вокруг никого не было. Никого.

А этот ребенок?

Это не в счет. Она просто дитя. Она просто еще не успела стать мерзавкой, шлюхой, лгуньей и негодяйкой. Со временем всё придет.

Судья цинично усмехнулся. Впрочем, никак по-другому он уже и не умел усмехаться.

Но всё же со смутной неприятной тревогой он до сих пор еще чувствовал рванный, саднящий, зудящий след, оставленный в его равнодушном сердце той маленькой искрой нежности.

Что же он делает? До чего докатился? Торгует беззащитным слабым ребёнком как какой-нибудь мерзкий шинжунский работорговец, продающий мальчиков и девочек в притоны, гаремы, для всяких непотребств, издевательств или даже кровавых ритуалов, где требуется невинная кровь.

«Но пусть это лучше буду я и пусть лучше покупателем будет верховный претор. Пусть лучше так. Чем какой-нибудь грязный торгаш продаст ее какому-нибудь похотливому ублюдку-извращенцу. По сути дела, я спасаю ее».

Судья закрыл глаза. Он больше не знал что такое муки совести. «Уж это совершенно точно», подумал он.

Лет восемь назад он пожертвовал большую сумму приюту Святой Елены. Там ухаживали за больными и увечными, и Лург считал что помочь монашкам в их бескорыстном труде будет хорошим делом. Теперь ему было смешно и стыдно об этом вспоминать. Позже он узнал что большая часть пожертвований оседала в карманах пяти старших настоятельниц, пока другие тридцать молодых дурочек отчаянно боролись за жизнь и здоровье несчастных людей. Впрочем, некоторые из больных, как он потом выяснил, были всего лишь дармоедами-симулянтами, для которых это был хитроумный с их точки зрения способ совершенно бесплатно получить еду, кров и уход.

Верить нельзя было никому.

Однажды знакомая женщина, которая все никак не могла найти себе мужа, достойного ее большой любви, сказала ему, что лучше верить кому-то и во что-то и быть в очередной раз обманутой, чем жить сухим уродливым деревом, не веря ни во что и никому. Мастон Лург ничего ей не ответил. Он слышал это множество раз. Давайте верить в людей, открываться людям, дарить им свою любовь и дружбу и жестоко ошибаться, и испытывать боль, и молча страдать, когда наша вера будет снова обманута и растоптана, а затем обязательно начинать все сначала. Кроме отвращения, тошноты и брезгливости этот затасканный призыв, ужасно фальшивый и пошлый, не вызывал у него ничего. В каждом конкретном случае всегда был свой совершенно определенный мотив, обычно эгоистичный и меркантильный, но уж точно никак не связанный с верой в человечество. Что касается этой женщины, то просто никто не хотел ее брать замуж, а годы шли, и она переживала, и говорила себе и окружающим что она очень доверчива и открыта и мужчины этим пользуются. А по мнению Мастона Лурга мужчины просто начинали избегать ее, после недолгого знакомства с ней. Ибо она была абсолютно бесшабашная разгильдяйка, очень красивая, но совершенно не женственная, этакая бой-баба. Она не вызывала желания заботиться о ней, ибо была очень самостоятельная и своенравная. Честно говоря, Мастон просто не мог представить себе ее возможного мужа. Так что дело было в ней самой, а не в изменщиках мужчинах. Она лгала себе. Люди лгут окружающим, люди лгут самим себе.

И он считал что лучше не верить никому и ни во что, пусть даже ты и пропустишь одного единственного человека, которому действительно можно было бы довериться, открыться, вложить в его руки своё беззащитное сердце, чем быть обманутым армиями разных проходимцев и подлецов.

Он подумал о своей бывшей жене, хотя давно уже запретил себе это делать. Эта женщина, которая с неимоверным ханжеством считала себя честной и чуть ли даже не праведной, умудрялась изменять ему в течении последних полутора лет их совместной жизни, при этом искренне нашептывая ему о любви и как оказалось нашептывая тоже самое еще одному влиятельному мужчине. Это было настолько гнусно и гадко, что тогда он мог с трудом в это поверить, пока в конце концов она во всем не призналась сама, впрочем тут же придумывая себе лживые оправдания и причины. В тот день в душе судьи настала тишина, эмоции казалось абсолютно исчезли и остались только почти приятные равнодушие и холод. Люди стали ему не интересны. Теперь он считал что видит их насквозь, все их жалкие устремления и желания. С этого момента он жил только для себя, только для своих интересов, изо всех сил стараясь делать только то что хочется ему. И ему действительно стало хорошо, по крайней мере легче.

А сейчас ему выпал великолепный шанс, шанс подняться на недосягаемую для него прежде высоту. Потенциал девочки огромен. И верховный претор, как весьма умный человек, конечно же сразу это поймет. Одним росчерком пера герцог Этенгорский может сделать его главным судьей целой провинции или даже веларом — членом Верховного совета Судебной Палаты. И еще Мастон Лург намеревался наконец получить аристократический титул, графство или баронство, и солидную сумму денег. Он будет делать всё что в его интересах, не взирая ни на что. А странное чувство на миг промелькнувшее в его душе, при взгляде на спящую девочку, это просто отголосок прошлого, бесполезный сувенир былого, тень того человека которым он кажется был давным-давно, легкий призрак наивных переживаний, которые он к своему стыду когда-то способен быд испытывать. Сейчас это уже не имеет никакого значения. Никакого.

51

Элен Акари и Мастон Лург сидели за тем же самым столом в главной зале постоялого двора «Одинокий пастух» и пили чай. Судья решил что будет разумно перед отъездом немного перекусить. К чаю им подали фруктовый пирог, маковые печенья и клубничное варенье. Галкут сидел за соседним столиком и поглощал тушенные овощи с мясом, предпочитая лишний раз хорошенько подкрепиться. Кроме них, сейчас, около пяти часов по полудни, в зале присутствовали: сам хозяин заведения, зловещий дед с черным кольцом на мизинце, молодой человек, столь опрометчиво предлагавший маленьким детям пушунские леденцы, господин барон, приветствовавший судью, когда тот вошел внутрь, и возле камина по-прежнему висел в воздухе блаженствующий шоти.

Громми Хаг стоял за барной стойкой возле полок с бутылками и с любовью протирал белоснежным полотенцем и так уже сверкающий высокий фужер. Старик в выцветшей мятой белой рубашке, в коричневом жилете и черных брюках сидел возле лакированной стойки и на этот раз вместо кружки держал маленький стеклянный стакан и задумчиво глядел на его содержимое. Молодой человек в одиночестве расположился за столом. Задрав ноги на стул напротив себя, он сосредоточенно раскладывал карточный пасьянс. Звали его Ринн, ему было двадцать четыре года и он был торговцем сухофруктами. Оставив свой довольно успешный бизнес в Акануране на свою родную сестру, сейчас он направлялся в Вэлуонн, страну колдунов и ведьм, где хотел встретиться с легендарной провидицей и волшебницей Тагивой, чтобы узнать свою судьбу. Последнее время ему все чаще стало казаться, что он занимается не тем для чего рожден, все больше и больше он начинал верить что пришел на свет для великих деяний и теперь он хотел узнать каких именно.

Барон Феир Арвинг, вольготно развалился в кресле качалке возле камина, вытянув ноги к огню. Эта картина показалась Элен очень яркой и символичной. Она бы с удовольствием запечатлела ее и поставила бы себе заставкой на домашний компьютер. Огромный камин с ярким пламенем и с левой стороны безмятежно дремлющий в кресле человек, а рядом с правой стороны невообразимо странное существо в виде бесформенного черного облака, тоже вполне безмятежное и полное покоя и удовлетворения. Образ идиллического сосуществования двух абсолютно разных форм разумной жизни. Это было трогательно и завораживающе.

Феир Арвинг казалось дремал, но на самом деле он просто сидел, закрыв глаза и думал о Самиле, молодой очаровательной женщине, в которую он был влюблен. В прошлом. Он взял ее в жены, а через полгода она сбежала, прихватив все его фамильные драгоценности. Сбежала как ему удалось узнать со своим давним любовником, с которым они и придумали этот план с женитьбой. Однако около полумесяца назад барон получил письмо, в котором Самила слезно умоляла его выкупить ее из рук шинжунского работорговца. В конце письма шла приписка самого шинжунца с печатью и подписью, в которой он обозначал цену. Цена была немалая. Феир Арвинг продал около сотни голов скота и часть своих земель и собрав нужную сумму купил на нее великолепные темный сапфир. Драгоценный камень в маленьком кожаном мешочке он зашил за подкладку своего камзола. Теперь он направлялся в Шинжун. Но он до сих пор не решил как ему поступить. Кроме того он подозревал новую ловушку. Но все чаще и чаще ему представлялась такая сцена. Работорговец, Самила и он стоят на крутом берегу реки солнечным утром. Барон передает камень шинжунцу и тот удостоверяется что самоцвет настоящий и стоит тех денег что он запросил. После этого барон берет камень из жадных рук работорговца, долго смотрит в прекрасные зеленые глаза возлюбленной, бывшей возлюбленной, и затем поворачивается и швыряет камень в воду. После этого уходит прочь, ни разу не оглянувшись. Это было эффектно, это было упоительно, это была сладкая месть, которая конечно же стоила тех денег что он заплатил за сапфир. И сейчас сидя у камина в компании с шоти он в очередной раз прокручивал в голове эту сцену.

Элен Акари чувствовала, что судья смотрит на нее, но удостаивать его ответным взглядом не собиралась. Она жевала очень вкусный фруктовый пирог и упрямо глядела в сторону камина.

— Ты сегодня необычайно молчалива, дитя мое, — проговорил Мастон Лург дружелюбным тоном.

Девочка проглотила сладкий кусок и наконец подняла глаза на своего похитителя.

— Перестаньте, — сказала она и при этом постаралась вложить в свой голос всю меру презрения на которую была способна. — Ваше исполнение роли доброго дядюшки просто омерзительно.

Однако Лурга ничуть не задел ее резкий ответ. Он пребывал в отличнейшем расположении духа. Хорошо выспавшийся, сытый и полный радужных надежд на будущее, сейчас он был чрезвычайно благодушен и терпим, тем более к этой юной особе, которая собственно и была его ключом к радужному будущему.

— Ну наконец-то я слышу прежнюю Элен, — с улыбкой проговорил он. — А то я уж подумал не приболела ли ты.

В этот момент дверь, ведущая к гостиничным номерам на первом и втором этаже, расположенная слева от барной стойки, резко распахнулась и в залу буквально влетели парень и девушка, которых Элен уже видела утром. Молодые люди очевидно очень спешили. У обоих были дорожные сумки. Никому не сказав ни слова, они устремились к выходу во двор. В последний момент парень обернулся и махнул рукой Громми Хагу. Тот спокойно кивнул в ответ. Видимо их спешный уход ничуть не взволновал его, из чего можно было сделать вывод что молодые люди расплатились заранее.

Уход двух постояльцев не произвел никакого впечатления на остальных и Мастон Лург вернул свое внимание к своей юной собеседнице.

— Так что, ты хорошо себя чувствуешь?

Девочка пила чай из маленькой изящной кружки и отвечать явно не собиралась.

Это было очень невежливо и это было хорошо. Она видела что у судьи приподнятое настроение и желала досадить ему любым возможным способом. Хотя все больше и больше она с неохотой осознавала, что сейчас держаться поближе к Мастону Лургу единственный разумный способ поведения или даже способ выживания, это ничуть не ослабляло ее обиды и неприязни к нему, а теперь еще и к его садисту-слуге. Элен подумала о том не пожаловаться ли судье на то что Галкут причинял ей боль и угрожал ей. Но девочке тут же пришло в голову, что может быть Лург сам приказал ему сделать это.

— Думаю, хорошо, — ответил судья на свой собственный вопрос. Не обескураженный ее явным нежелание поддерживать беседу, он продолжил: — Я рассказал тебе о Шоти, может хочешь сейчас послушать про какую-нибудь другую расу? Скажем, Лоя. Я знаю ты знакома с одним из них, но много ли ты знаешь о них? Ты слышала о Черных Лоя? Они страшные существа. Они ненавидят Королеву Лазурных гор и без всякого зазрения травят людей и …

Неужели он и правда надеется подружится, почти с презрением подумала Элен и, перебивая судью, сказала:

— Вы просто убоги в своей жалкой попытке наладить со мной контакт. Можно только порадоваться за детей, которых у вас никогда не было и не будет.

Улыбка Мастона Лурга наконец-то застыла. Чуть помедлив, он ответил достаточно спокойно:

— Ты умеешь быть жестокой.

— У вас учусь, — тут же откликнулась Элен. — Да и жестокость по отношению к вам это хороший поступок.

— Почему это?

Девочка пожала плечами и бесхитростно ответила:

— Потому что вы негодяй.

Судья чуть растерялся и словно осел. Будь это сказано любым другим человеком, взрослым человеком, это не имело бы для него, Мастона Лурга, ни малейшего значения. Но в устах Элен это звучало очень неприятно и пробирало до сердца, ибо совершенно ясно что девочка произносила эти слова ни с целью задеть его или оскорбить, а просто потому что действительно так считала, для неё это было самоочевидным фактом. Это была та самая истина, что глаголют уста младенца. Но судья быстро взял себя в руки и даже усмехнулся про себя: сам виноват, полез к этой противной девчонке со своей фальшивой заботой и закономерно получил щелчок по носу.

В следующий момент страшный могучий рев потряс здание постоялого двора.

На какое-то мгновение девочку охватила радостная надежда, что это Кит с одним из своих ошеломляющих рыков, подобных тому что он продемонстрировал в Туиле. Но нет, в этом жутком реве было что-то воистину животное и первобытное, это был не ее любимый робот.

Страшный звук исходил со стороны гостиничных номеров, откуда-то из-за двери слева от барной стойки. Громми Хаг, нахмурившись, поставил на стол стакан, забросил на левое плечо полотенце и сделал шаг по направлению к двери. Старик с черным кольцом на мизинце, не выпуская из рук свою порцию спиртного, повернул голову влево. Румяная Роза, вытиравшая до этого момента со стола, прижала тряпку к своей роскошной груди и медленно опустилась на лавку. Молодой человек по имени Ринн снял ноги со стула, отложил колоду и повернулся лицом к источнику звука. Барон Феир Арвинг вскочил со своего кресла и с любопытством уставился в сторону рева. Мастон Лург, серьезный и встревоженный, поднялся со своего места, глядя на дверь, ведущую к номерам. Элен Акари отставила кружку с чаем и мельком посмотрела в сторону выхода из гостиницы, путь к нему в принципе был свободен. При этом она заметила, что Галкут отправил себе в рот еще одну порцию мяса и тушенных овощей. Казалось садист-кучер ничуть не взволнован, также как и шоти безмятежно висевший возле камина.

К реву присоединился треск раздираемого дерева. Каков должен быть объем легких у существа способного издавать такой протяжный рык, мелькнуло в голове девочки. Теперь послышались жуткие удары, которые казалось сотрясали всю гостиницу. Из двери кухни выбежала испуганная Сесилия. Рев перерастал в низкий вой и явно приближался. Элен услышала тихие слова молитвы, это была Роза. Галкут отодвинул от себя тарелку. Ринн встал на ноги. Барон подошел ближе.

Старик в жилете слез с высокого стула и поставил пустой стакан на стойку.

— Это Туру, — сказал он.

Громми Хаг, который был в двух метрах от двери, ведущей к гостиничным номерам, на миг замер. Оглянулся на старика, в этот момент по коридору раздались тяжелые шаги, рев стремительно нарастал, бутылки на полках задрожали. Громми Хаг повернулся к двери и в следующий миг что-то невероятно тяжелое на огромной скорости врезалось в толстое дверное полотно. Казалось что в коридоре выстрелило крупнокалиберное орудие, дверь и окружающие ее косяки просто взорвались. С оглушительным ревом и треском в залу влетела огромная серая туша. Тяжелая разбитая дверь, отброшенная с громадной силой, врезалась в хозяина постоялого двора, буквально смела его с ног, отбросив на полки с посудой и напитками. Дикий визг Розы впился в уши присутствующих, несмотря на то что все уже были немного оглохшие от пронзительного вибрирующего воя. В зале началась суета.

Хоракс, сорокатрехлетний туру с западных отрогов Багровых гор, сумевший к этому моменту сколотить состояние, оцениваемое в 3245 тон, что было весьма неплохим достижением для его возраста с точки зрения его соплеменников, пребывал в дикой животной ярости. Гнев и злоба, вперемешку с пульсирующей в голове болью, раздирали его на части. Оказавшись в зале, он замер, сжал громадные кулаки и напрягая широкий живот издал такой ужасающий рев, что в окнах полопались стекла.

Громми Хаг врезался в полки своего бара и вместе с бутылками и стаканами приземлился на пол и больше не шевелился.

Старик в жилете резко бросился вправо, направляясь к двери кухни. Дикий рев буквально ударил его в спину, подгоняя в нужную сторону. На своем пути он встретил остолбеневшую и бледную Сесилию и обхватив ее, потащил девушку к кухне.

Мастон Лург быстро обернулся, думая о девочке, как о чем-то что ему дорого и входной двери, как возможном пути спасения. Или все-таки сначала о двери, а потом уже о ребенке, он не был уверен. Его резкий разворот привлек внимание туру. Громадное широкое тело с длинными руками и короткими мощными ногами бросилось на судью.

Элен наблюдала этот бросок не в силах пошевельнуться. Ужас в ее глазах заставил Лурга оглянуться. Увидев темно-серую меховую стену, надвигающуюся на него, он с искаженным от страха лицом побежал к выходу.

Хоракс взмахом левой руки с раскрытой ладонью смел ненавистного человечка перед ним, одного из тех кто как он откуда-то знал являлся причиной его боли и ярости. Огромная широкая могучая ладонь ударила Мастона Лурга, легко сбив его с ног и отправив в стремительное падение вправо. Судья врезался в одну из деревянных колонн, отлетел в сторону, упал на стулья, ударился о край стола и свалился на пол.

Элен попыталась отступить прочь от мехового гиганта в длинных красных шортах, заворожено глядя на него. Она начала пятиться назад.

Хоракс тут же заметил крошечного детеныша и без каких-либо колебаний набросился на него, ибо и он был источником боли и гнева для него.

Элен, уклоняясь от правой руки туру, резко дернулась в сторону. Не сумев сохранить равновесие, она начала падать назад, выставляя за себя ладони. Хоракс почти схватил ее, но в последний момент, кто-то проскочил мимо девочки. Элен приземлилась на попу и ладони и увидела Галкута в знакомой клетчатой рубашке. Садист-кучер, держа обеими руками спинку стула, со всего размаха врезал им прямо в лицо обезумевшего туру. Дерево разлетелось в щепки. На какой-то миг Хоракс замер, дернув головой. Элен быстро развернулась и на четвереньках поползла прочь. Галкут, отшвырнув остатки стула, устремился за девочкой. Левой рукой он обнял ее и подняв в воздух побежал с ней в сторону камина. В спину ему ударил вибрирующий вой, а затем квадратный стол, пущенный как снаряд могучей рукой туру. Стол сбил слугу судьи с ног и он вместе с прижатым к нему ребенком полетел на пол лицом вперед.

Ринн стоял примерно посредине залы и наблюдал за происходящим. Странное оцепенение охватило его. События, разворачивающиеся перед его взором, были столь необычны и молниеносны, что единственной его реакцией была растерянность. В его голове звенела одна лишь досадная мысль, что ему кажется не удастся закончить так удачно начавшийся сходиться пасьянс. Кроме этого в нем еще присутствовало некоторое восхищение от впечатляющего зрелища того как громадный широченный туру разносит залу постоялого двора на куски. Слева от него где-то под столом визжала насмерть перепуганная Роза. В следующий миг мимо него пробежал барон Феир Арвинг с тяжелой кочергой в правой руке. А сзади, вне поля зрения молодого человека, к нему медленно плыло бесформенное чернильно-черное облако.

Хоракс, почти оглохший от собственного рева и пульсирующего в голове болезненного набата, приближался к распластавшимся на полу самцу и детенышу. Он ненавидел их, ненавидел их столь дико и яростно, что все его тело дрожало от предвкушения скорой расправы. Но кто-то возник на его пути.

Феир Арвинг, видя барахтающихся на полу мужчину и девочку и надвигающуюся на них опасность, бросился навстречу туру. Барон успел нанести два мощных удара тяжеленой длинной кочергой, которые могли бы и убить, будь их целью обычный человек.

Хоракс остановился, ощутив вспышки боли в левой стороне черепа и в левом плече. Он увидел нового врага, моментально забыв о двух существах, которых собирался растерзать секунду назад. Его ответный удар был невероятно быстрым. И на этот раз он выпустил из сильных пальцев знаменитые когти туру.

Элен лежала на животе. Она ударилась головой и звон и пелена в мозгу мешали ей сконцентрироваться. Наконец придя в себя, она встала на четвереньки. Справа с пола поднимался Галкут. Девочка на миг задержала на нем взгляд, а потом оглянулась через правое плечо. Она увидела как туру наносит левой рукой скользящий удар стоявшему перед ним человеку.

Барон отпрянул в сторону, но страшные блестящие когти все же достали его, с легкостью распоров камзол, рубашку и плоть. Четыре длинных борозды тут же потемнели от крови. А в следующее мгновение огромный мохнатый кулак врезался в грудь Феира Арвинга, отшвырнув мужчину как тряпичную куклу.

— Бежим на кухню, — прошептал поднимающийся Галкут.

Элен Акари посмотрела в сторону кухни. Там из дверного проема, присев к полу, выглядывал старик в жилете и призывно махал им рукой.

Феир Арвинг приземлился на стулья, ломая и разбрасывая их, метрах в двух перед Ринном. Роза, увидев из-под стола залитое кровью тело, снова завизжала истошным, уже сорванным голосом.

Хоракс устремился вслед за отброшенным врагом. Металлический запах свежей крови буквально пронзил одурманенный мозг туру.

Ринн, не совсем понимая что он делает, бросился к барону. Феир Арвинг лежал на правом боку и кажется был без сознания. Молодой человек схватил барона за шиворот и потащил куда-то назад. Когда он начал двигать его тело, Ринн увидел как из разодранного камзола выпал изящный черный кожаный мешочек, затянутый серебряным шнурком. Молодой человек остановился, протянул руку к мешочку и схватил его. Но затем, подняв глаза, он застыл от ужаса, наблюдая летящего на них туру. И снова он впал в оцепенение, на этот раз не от захватывающего дух зрелища, а от всепоглощающего страха, который заставил его волю и разум сжаться в комок, оставив единственное желание чтобы это все поскорее кончилось, неважно как, только бы кончилось.

Хораксу оставалось от силы метр до ног барона, когда в зале яростно сверкнул первый ломанный зигзаг сине-белой молнии, ударивший его в грудь.

Черное облако, собравшись в более компактную сферическую форму где-то над головой Ринна, атаковало раскаленными разрядами таинственной энергии громадное тело мехового разрушителя.

В воздухе отчетливо запахло паленной шерстью. Туру был отброшен назад. Теперь он не ревел, а злобно пронзительно выл. Роза, спрятав лицо, уткнулась в пол, и тихонько всхлипывала.

Элен, оглядываясь на невероятное зрелище, бежала к двери кухни. Где-то сзади бежал Галкут. По пути он схватил за шиворот сидевшего на полу совершенно потерянного Ринна и потащил его за собой. Молодой человек, сжимая в правом кулаке кожаный мешочек, покорно последовал в нужном направлении. Все трое в конце концов благополучно добрались до кухни, где были встречены Сесилией и стариком с черным кольцом на мизинце.

Шоти усилил свою атаку, превращая отдельные молнии, в сплошной потрескивающий поток. Туру, выставив вперед локти, спрятал голову в кольце рук и отступал, воя от боли и ярости.

Шоти резко устремился вперед и вниз, почти моментально оказавшись в позиции откуда он мог поразить врага в голову, что и не преминул сделать. Еще один шквал синих молний ударил туру прямо в склоненную между могучих рук голову. Голова отлетела назад, руки обвисли. Шоти поднялся выше, на уровень плеч противника и атаковал его еще раз. Резко оборвав вой, содрогаясь и вибрируя, огромный туру повалился на спину. Шоти, который казалось сжался еще больше, тут же устремился к окну и вылетел наружу через разбитое стекло.

В зале наступила тишина, если не считать почти неслышных всхлипываний Розы.

Старик в жилете, наблюдавший происходящее в зале, осторожно высунувшись из-за косяка двери, отступил назад и повернулся к людям, собравшимся в большом помещении кухни.

— Туру вырубился, — негромко объявил он.

Элен Акари сделала шаг к двери. Галкут схватил ее за плечо. Девочка сердито посмотрела на него, резким движением освободилась от его руки и решительно подошла к двери. Старик и Сесилия заметили эту маленькую конфронтацию. Ринн в это время стоял в стороне, прислонившись к стене, сжимал в ладони мешочек и смотрел в пол.

Конечно Элен не забыла как Галкут недавно пытался спасти ее, но это определенно ничего не меняло, ибо она отчетливо понимала, что он пытался сберечь «имущество» хозяина и только. Воспоминание о хозяине натолкнуло ее на размышление что может быть с ним уже покончено. Мысль о смерти судьи оставила ее совершенно равнодушной и этот факт она восприняла почти с удовольствием. Если это действительно случилось, то единственное что ее беспокоило это как ей поступить теперь, кому она может доверять. Но впрочем еще было слишком рано думать об этом, да она видела что Мастон Лург крепко приложился головой к колонне, но скорее всего он жив.

Элен подняла глаза на высокого старика. Некоторое время она изучала его ауру. Однако все что она могла бы сказать это то что в данный момент он чрезвычайно спокоен. В его ауре было мало светлых тонов, но такое она часто видела у пожилых людей, задавленных тяжестью прожитых лет, проблемами со здоровьем и осознанием близкой смерти. Впрочем, она встречала и других, например Коана Таругу, чей дом на Макоре располагался по соседству с домом Валентина Акари. Ему было под сто сорок, он выращивал в саду цветы, овощи и травы, практиковал медитацию, гимнастику и какое-то древнее боевое искусство. Так вот вся его аура была невероятно светлой и даже как бы хрустально-прозрачной, что как полагала девочка, говорило о его доброте, умиротворенности, бодрости и силе разума и тела.

— Вы позволите? — Спросила девочка, глядя в темные глаза старика.

— Конечно, — ответил тот, отступая в сторону.

Элен выглянула в залу. Некоторое время она рассматривала учиненный туру погром. Со своего места она видела лежавшего на спине барона, прижавшуюся к полу под укрытием стола Розу в белом платье и короткие толстые ноги туру в длинных красных шортах.

— А где Шоти? — Тихо спросила она.

— В окно улетел, — также тихо ответил старик.

Девочка вспомнила как судья говорил, что эти существа после испускания молний сильно ослабевают. Элен очень хотелось чтобы с ним все было в порядке и чтобы он вернулся. Шоти помог им всем, спас их, и она испытывала благодарность по отношению к нему и попыталась бы передать это ему будь он здесь. Она не представляла как шоти воспринимает окружающий мир и насколько он смог бы понять ее, но с другой стороны он прекрасно понял что людям угрожает опасность и пришел им на помощь, а значит несмотря на удивительную внешность, его мышление возможно не так уж кардинально отличалось от человеческого.

— Туру мертв? — Спросила Элен, пытаясь разобраться, что она чувствует к этому существу. Ненависти она определенно не испытывала, может потому что он крепко приложил негодяя судью, промелькнуло в ее голове веселая мысль, но скорее всего потому что его пылающая вокруг головы багровая аура говорила скорее о каком-то болезненном состоянии, чем о злобном нраве.

Девочка поглядела на окровавленное недвижное тело барона. Но так или иначе меховое существо в красных шортах принесло боль и страдания. Она вспомнила как барон отважно бросился вперед, прикрывая ее и Галкута. Она видела переливы ауры лежавшего на полу человека и это значило что он жив.

— Нет, — уверенно ответил старик.

Элен удивила его уверенность и она вопросительно поглядела на него.

— Молниями шоти такого монстра на тот свет не отправить. Он оглушен и только.

Ринн, повернувшись спиной к остальным, вытряхнул себе на ладонь содержимое мешочка. Теперь он стоял, зачарованно глядя на большой, ограненный мастером-ювелиром сапфир и до него медленно доходило какое огромное богатство у него в руке.

Галкут сделал шаг вперед.

— Надо уходить, — хмуро сказал он.

Элен и старик посмотрели на него. Повернувшись к девушке, слуга судьи спросил:

— Отсюда есть другой выход?

Сесилия на мгновение встретилась с холодными, бледно-голубыми глазами Галкута и тут же отвела взгляд.

— Да, вон та дверь, — махнула она рукой. — Через кладовую в коридор и к выходу на задний двор.

Ринн быстро вернул камень в мешочек, завязал серебряный шнурок и убрал сокровище во внутренний карман куртки. Молодой человек чувствовал легкое возбуждение, ему хотелось побыстрее покинуть постоялый двор, увозя с собой свое новое богатство. Однако в следующий момент он подумал о бароне и его возбуждение слегка спало. Он повернулся лицом к тем кто был в кухне и посмотрел в дверной проем за спинами Элен и старика в жилете. В его голове не было какого-то определенного плана, скорее сумбурные мысли, перескакивающее с одного на другое. Жив ли барон? Видел ли кто-нибудь как он забрал мешочек? Например Роза из своей позиции под столом вполне могла заметить это. Сколько стоит его лавка сухофруктов в Акануране в целом с учетом денег, вложенных в закупки товара на два следующих месяца? Нужно ли ему еще в Вэлуонн на встречу с великой Тагивой? Насколько опасно оставить камень себе? Даже если барон мертв, у него могут быть родственники и друзья, знающие о сапфире. Слишком ли будет рискованно продавать самоцвет в Акануране, где его вполне могли знать, ибо камень достаточно видный. И вообще этот барон откуда, может он и не из Аканурана вовсе?

Элен отвернулась от Галкута.

— А что вообще произошло с туру? — Спросила она у старика. — Почему он так обезумел?

— Я думаю это слайва.

Элен выражением лица и жестом руки, дала понять что не понимает о чем речь и ждет продолжения. Старик чуть усмехнулся, ибо в поведении странного ребенка в диковинной одежде проскальзывали уж слишком взрослые интонации.

— Слайва это маленькое существо, примерно с ваш кулачок, сэви. И этому существу очень нравится кровь туру. Если слайва попадает на тело туру, она тут же присасывается к нему и начинает потихоньку утолять свой голод. Но к сожалению, в отличие от обычных кровососов, эта маленькая тварь заставляет свои жертвы сходить, мягко говоря, с ума. — Старик сделал неопределенный жест рукой. — Никто точно не знает почему так происходит, но слайве по-видимому особо по вкусу кровь, пропитанная яростью и злобой. Причем эта тварь настолько контролирует туру, что может заставлять этих добродушных пастухов, единственный грех которых это вечная страсть к накоплению, творить поистине ужасные вещи. И даже может вводить их в состояние похожего на сон, когда слайва насыщена и желает передохнуть. Однако это случается не часто, ибо это существо прожорливо как сами туру.

— Они нападают только на туру?

— Да, для нас они абсолютно безопасны. Мы им просто не по вкусу.

Элен скользнула взглядом по черному кольцу на мизинце старика.

— И чем это кончается? — Тихо спросила она.

Старик пожал плечами.

— Если слайву не снять, то смертью. Либо бушующего туру убьют те на кого он нападает, либо в конце концов он сдохнет сам от истощения и голода.

Галкут подошел ближе.

— Госпожа Элен, нам нужно уходить, — настойчиво проговорил он. — Здесь нельзя оставаться.

Его поддержал Ринн:

— В самом деле, если этот туру очнется, то у него еще будет достаточно сил чтобы разнести весь этот постоялый двор в щепки. Лучше быть подальше от этого.

Старик поглядел на маленькую девочку.

— А самое интересное, сэви, — сказал он, — что слайвы не живут в этих краях, единственно место где они обитают это леса вокруг Багровых гор, родные земли туру.

— Что вы хотите этим сказать? — Спросила Элен.

— Кто-то сделал это умышленно, — ответил старик.

В кухне повисла тишина.

Галкут сделал еще один шаг вперед.

— Госпожа Элен, мы уходим, — сказал он. — Я отведу вас в безопасное место, а затем вернусь за господином инрэ.

Девочка полностью проигнорировала его слова.

— Зачем? — Спросила она, глядя на старика.

Тот развел руками.

— Откуда мне знать. Когда слайва только попадает на тело жертвы, то туру на некоторое время теряют сознание и находятся в этом состоянии пока маленькая тварь хорошенько не обустроится на новом месте. Возможно кто-то хотел украсть увесистый кошелек этого мехового скряги, возможно кто-то ненавидел этого туру за что-то, возможно кто-то ненавидел Громми Хага и хотел отомстить ему, превратив его заведение в руины. Кто знает? Ясно одно, сама по себе слайва не могла пребыть в «Одинокого пастуха» и жить здесь в ожидании какого-нибудь бродяги с Багровых гор.

— Это наверно сделала та парочка, — вмешался Ринн, — которая так поспешно убралась отсюда перед тем как все это началось.

— Да, они были в комнате туру, — подтвердила Сесилия, — Роза подавала им туда еду.

Элен быстро посмотрела на девушку, на всякий случай убеждаясь что она говорит правду. Затем подумала о молодой служанке.

— Надо вытащить Розу, — сказала девочка, глядя в темные глаза высокого старика. — А то она так и будет сидеть там под столом.

Они оба посмотрели через дверной проем в сторону стола, под которым скрывалась девушка. Последняя сидела на коленях, прижав голову к полу, спрятав лицо в ладонях и не шевелилась.

— Конечно, — согласился старик и сделал шаг, переступая порог кухни.

В следующее мгновение послышался треск дерева и какая-то возня. Старик застыл и посмотрел в сторону откуда шли звуки. Туру медленно поднимался на ноги, раскачивая головой и пытаясь опереться о ближайший стол.

— Назад, — прошептал старик, быстро возвращаясь в кухню и отводя ребенка прочь от проема. — Он очнулся.

Через некоторое время они услышали глухое ворчание. Туру приходил в себя. Он уже прочно стоял на ногах и угрюмо исподлобья смотрел прямо перед собой. Яд впускаемый в его кровь маленьким паразитом возобновлял свое действие.

Вскоре люди на кухни услышали знакомый рев и треск. Могучий кулак ударил по столешнице, разбив ее и сломав ножки стола.

Галкут решительно подошел к девочке и взял ее за плечо.

— Уходим, — негромко сказал он.

Элен резко дернулась.

— Оставь меня в покое, — со злостью почти прошипела она.

Галкут отпустил ее плечо, но только чтобы схватить понадёжнее ее левое запястье.

— Пусти, — потребовала Элен, упираясь ногами, против его попытки тащить ее за собой.

Старик в жилете сделал шаг вперед и положил свою ладонь на локоть правой руки Галкута, державшей тонкое запястье ребенка.

— Отпусти ее, — тихо приказал он.

Слуга судьи застыл. Медленно он перевел взгляд на старика. Холодные тускло-голубые глаза с ледяной угрозой смотрели в темные глаза пожилого человека.

— Убери свою руку от меня, — негромко произнес Галкут и от каждого слога этой фразы веяло смертельной угрозой.

Элен, глядя на слугу судьи огромными синими глазами, собралась остановить старика. Она видела, что Галкут полон решимости и не сомневалась, что он сейчас попытается убить неожиданного заступника.

Но она не успела ничего сказать.

Правую руку мужчины в клетчатой рубашке пронзила острая боль, предплечье и кисть дернулись словно от разряда электрического тока, пальцы тут же разжались, выпустив запястье Элен.

Галкут еще успел сжать левую ладонь в кулак, а в следующий миг он получил резкий удар в шею, мгновенно лишивший его дыхания. Затем его правую, уже и так покалеченную руку, взяли в цепкий захват и его тело послушно уходя от боли в умело заламываемой конечности, оказалось на полу.

Все произошло беззвучно. Очевидно пожилой человек не хотел шуметь. Уперев колено в позвоночник поверженного врага и прижав ладонью его голову к полу, он наклонился к уху Галкута и прошептал.

— В следующий раз убью.

Затем старик поднялся на ноги. В кухне было тихо. Из залы доносились тяжелые шаги туру, его яростные удары в попадающиеся ему предметы мебели и время от времени глухой рык. Отравленный мозг туру искал цель для своей кровожадной ярости и пока не находил.

Элен некоторое время смотрела на поверженного на пол ненавистного садиста-кучера и испытывала удовлетворение от этого зрелища. Затем она повернулась к старику.

— Благодарю вас, — искренне сказала она.

Тот чуть кивнул, принимая ее благодарность.

— Там люди и мы должны спасти их, — тихо сказала девочка, не сводя глаз со старика, ибо очень надеялась что может считать его своим союзником.

Но тот отрицательно покачал головой.

— Туру разорвет нас на части. Мне кажется он реагирует на движение. Как только он заметит нас, его уже ничто не остановит. — Он посмотрел на Галкута. — Боюсь, сэви, у меня нет шансов одолеть его как этого задиру.

— Но в конце концов он доберется до Розы и остальных, — вмешалась в разговор Сесилия. — Они погибнут.

Старик посмотрел на девушку.

— Что ты предлагаешь? — Он огляделся по сторонам. — Здесь только кухонные ножи, а будь даже у нас хорошее копье или хаокшитский лук, это бы вряд ли помогло. Туру сейчас в таком состоянии, что остановить его можно, только разрубив его на части.

На лице Сесилии выступил румянец.

— Надо снять с него слайву, — сказала Элен.

— Это безумие, — проговорил Ринн, чувствуя острое желание развернуться и бежать к двери, за которой лежал путь к заднему двору. — Слайва маленькая, ты не знаешь где она присосалась к туру, в его густом мехе найти ее очень трудно. Да тут нужен гребень и полчаса трудов. А думаю сейчас он вряд ли позволит перебирать ворсинки у себя на теле. Надо уходить.

Элен развернулась и устремилась к дверному проему.

— Куда?! Стой! — Старик, протянул руку, пытаясь схватить ее.

Но девочка, сев на корточки, ушла от его пальцев, и осторожно выглянула из-за косяка в залу.

Туру бродил где-то в районе входной двери и отсюда его было плохо видно из-за колонн. «Куда бы могли прицепить ему слайву? — размышляла девочка. — Уж конечно вряд ли на грудь. Никто бы в здравом уме не стал бы подходить к туру спереди и пытаться у него на глазах, посадить ему на тело паразита. Кстати слайва скорее всего питается не просто кровью, а особенными гормонами, которые вырабатывает мозг туру во время приступов ярости. Но интересно как слайве удается заставить туру переживать ярость? Итак, скорей всего это спина». Она пыталась разглядеть нужную ей часть тела, но туру как назло передвигался боком к ней. Девочка внимательно изучала его пылающую ауру.

— Что ты там пытаешься увидеть? — Поинтересовался старик, присоединившийся к наблюдению за туру.

Девочка встала в полный рост. Так туру был виден лучше, его не загораживали столы.

— Слайву, — тихо ответила девочка.

Старик наклонил голову, глядя сверху на макушку стоявшего рядом с ним ребенка.

— Как это понимать?

Элен задрала голову встретившись глазами со стариком. У нее промелькнули опасения, что узнай этот человек о ее необычных способностях, у него возникнут желания подобные желаниям Мастона Лурга.

— Шучу, — ответила она с легкой улыбкой и снова стала смотреть на туру.

В следующий момент тот бросился к разбитому окну и заревел в него, словно оповещая мир за стенами постоялого двора о своей бушующей дикой ярости. Наконец Элен могла хорошо видеть его широкую спину. Девочка тут же увидела ауру чужеродного организма. Она была как желтое пятно с зелеными прожилками где-то чуть ниже правой лопатки туру. Аура паразита была окружена рванным иссиня-черным кольцом, от которого ответвлялось с дюжину искривленных жгутиков такого же цвета. Не было сомнения, слайва вводила какой-то яд в организм «хозяина».

Элен сделала шаг от косяка. У нее за спиной Галкут медленно принимал сидячее положение. Девочка оглянулась и на мгновение встретилась с ним взглядом. Затем она посмотрела на старика.

— Мне нужно чтобы кто-то привлек его внимание, чтобы я могла подобраться к нему со спины.

Высокий худой старик недоверчиво усмехнулся.

— О чем это вы говорите, сэви? Что вы намерены делать?

— Снять слайву.

Сесилия сделала шаг вперед.

— Госпожа, вы не должны этого делать, — горячо сказала она. — Как бы вы не любили вашего дядю, вы не должны. Он разорвет вас, сломает вас как куклу.

— Недавно ты говорила что мы должны помочь остальным.

— Да что вы госпожа, я же не имела в виду ничего подобного. — Сесилия всплеснула руками, ее неприязнь к племяннице судьи давно уже испарилась. — Я… не знаю, может … — она поглядела по сторонам, — думала что кто-нибудь из мужчин возьмет скажем эту тяжеленую кастрюлю и огреет его по голове.

Галкут, под внимательным взором старика, поднимался на ноги.

— Пусть это будет план Б, — с улыбкой сказала девочка и бросилась вон из кухни.

Сесилия, Галкут и старик рванулись к проему и замерли возле порога, не решаясь сделать шаг в залу.

Элен Акари добралась до ближайшей колонны и замерла там, прижавшись к ней спиной. А в следующий миг она отчетливо осознала почему она так ведет себя. Она настолько привыкла быть в безопасности под надежной охраной своего робота, что просто забыла что может быть как-то иначе. Кит мог защитить ее от чего угодно, от злых людей, от бешенных животных, даже от боевых роботов, если бы это потребовалось. Рядом с ним ей ничто не угрожало, но разве что какие-нибудь стихийные бедствия или болезни, но даже тогда она не сомневалась он вытащил бы ее из лап любого природного катаклизма, а против болезней у него всегда было наготове куча лекарств и прививок в его теплом бронированном теле. Она знала что такое быть в безопасности. Всегда и всюду. И вот теперь, она по инерции вела себя так, будто Кит все еще рядом. Комфорт постоянной безопасности проник в неё до мозга костей, до бессознательный уровня её психики. Она забыла о мире без Кита. Видимо что-то подобное ей и пытался втолковать Галкут в тот раз, когда до боли сжимал ее плечо. И теперь, стоя прижавшись спиной к колонне, онапосмотрела назад в дверной проем ведущий на кухню и в ее больших ярко-синих глазах был страх. Но увидев лица двух мужчин и женщины, она тут же отвела взгляд в сторону. Отступать уже было нельзя. Она повернула голову влево, прислушиваясь к движениям туру.

— Клянусь черной душой Кровавой Аллы, у этой девчонки мужества хватит на четырех мужиков, — проговорил старик.

Затем он бесшумно выскользнул из кухни и, пригибаясь, быстро, но тихо перебежал к барной стойке. Там он, избегая наступать на осколки стекла и целые бутылки и стаканы, осторожно пробрался еще дальше, примерно к средине стойки.

Старик протянул руку и поднял с пола закупоренную бутылку из темно-коричневого стекла. «Золотая грива» прочитал он на ней. Отличное вино, подумал старик и отложил бутылку в сторону. Поднял другую. Это была «Слезы вдовы». А вот это дрянь, решил он и взял бутылку за горлышко. Развернувшись, он начал медленно подниматься. Аккуратно выглянув из-за стойки, он увидел туру почти возле противоположной стены. Тот теперь стоял спиной к окну и наклонясь вперед издавал утробный рык, при этом он сжимал и разжимал кулаки.

Старик быстро посмотрел на бледное лицо черноволосой девочки и, встретившись с ней взглядом, коротко кивнул ей. Затем встал в полный рост и размахнувшись, швырнул бутылку в туру. После этого он схватил с ближайшей полки еще две бутылки, на этот раз выбрав более увесистые из более толстого стекла. Мельком взглянув на залитую кровью голову, лежавшего невдалеке Громми Хага, старик повернулся лицом к зале.

Боль пульсировала в голове Хоракса. Его взгляд блуждал в поисках того кто сможет утихомирить его боль своею болью. Он уловил впереди движение. Он резко поднял глаза, сосредотачиваясь на движущемся объекте и почти моментально устремляясь вперед. Что-то пролетело у него над головой и врезалось в стену за его плечами. Но он не заметил этого. Широкими скачками он летел к стойке бара, за которой двигалось живое существо.

Пожилой человек с худым лицом и короткострижеными седыми волосами, упрямо сжав губы смотрел на стремительно надвигавшуюся на него темно-серую меховую массу. На какой-то миг ему припомнилось как лет сорок с лишним назад он стоял с длинным копьем в руках в первом ряду боевого порядка некой армии, а на него и стоявших рядом с ним плечом к плечу его товарищей надвигалась грозная лавина элитной сайтонской тяжелой бронированной кавалерии. Насколько это трудно, невыносимо трудно, превозмочь животный ужас, пульсирующий где-то в животе и остаться стоять на месте, недвижно и прочно. Разум, оцепеневший от мысли что сейчас тело будет раздавлено, растоптано, сметено, замирал и уходил куда-то в темноту и только усилием воли, проистекавшим как казалось уже не из разума, а из самых заветных глубин человеческого духа, они заставляли себя оставаться на месте.

Туру со своими короткими ногами был невеликий прыгун, поэтому он просто подлетел к стойке и его могучие ручищи как два жутких молота опустились на нее, сокрушая лакированное дерево в пыль и ошметки. Старик отпрянул, уходя от сокрушительных кулаков, а затем бросился вперед и со всей доступной ему силой обрушил обе бутылки на череп туру. Несмотря на возраст ему хватило силы ударить так что толстое стекло разбилось. И туру, который хотя и был сейчас бесчувственен как берсеркер, немного отступил. Его голова, залитая кровью и вином, откинулась назад, бессмысленный взгляд блуждал где-то в потолке, из раскрытого рта доносилось какое-то бульканье и ворчание.

Элен Акари, не отрывая взгляда от желтого пятна в ауре обезумевшего существа, боролась со страхом. Ей было очевидно, что момент настал и другого не будет, но ей было трудно заставить себя оттолкнуться от колонны и броситься вперед. Разум кричал ей, что эта махина раздавит ее одним легким движением. Но это был ее план и другой человек рисковал своей жизнью чтобы помочь ей в исполнении задуманного ею. «Просто действуй», сказала она себе, буквально толкая свое тело, будто вокруг был не воздух, а вода.

Девочка пробежала несколько метров отделяющих ее от замершего туру. Оказавшись у него за спиной, она протянула руку туда где в его ауре зияла желтая брешь. По счастью нужное место было на такой высоте, что она могла дотянуться до него стоя на полу.

Ее пальцы обхватили упругий, плотный, словно сделанный из резины, комочек. Она сжала ладонь и что есть силы потянула комочек на себя. Паразит отделился от своего носителя неожиданно легко с небольшим хлюпающим звуком.

Хоракс вздрогнул, резко вернувшись к своему прежнему полубезумному дикому состоянию, в котором он пребывал до удара бутылками. Паразит в момент отделения от тела «хозяина» в последнем приступе жадной агонии вспрыснул в него жуткую дозу яда, вызывая в нем очередной приступ боли и ярости.

Хоракс ударил правой рукой ненавистное существо за разбитой стойкой и быстро развернулся, чувствуя нового врага у себя за спиной.

Старик отпрянул назад, пытаясь уйти от удара и это ему удалось в какой-то степени. Тем не менее рука туру все же дотянулась до него и старика отшвырнуло на полки с бутылками.

Элен застыла на месте, испуганно глядя снизу-вверх на наступавшего на нее мехового гиганта с широченной грудной клеткой и длиннющими толстыми руками. От ужаса девочка просто окаменела, колени предательски дрожали и она готова была завизжать, как недавно визжала Роза. Она была не в силах заставить себя повернуться спиной к туру и броситься бежать.

В следующий миг высокий мужчина в клетчатой рубашке, воздев над собой тяжелую металлическую кастрюлю, почерневшую от огня, обрушился на туру.

— Беги, — закричал Галкут, нанося страшные удары по голове мехового противника.

Элен не могла пошевелиться, наблюдая как голова туру дергается от ударов кастрюли, от ударов, которые запросто могли убить будь на месте туру обычный человек. Кто-то подбежал к девочке, обнял ее и потащил куда-то в сторону. Взгляд Элен уперся в шею Сесилии. Кухарка оторвала ребенка от пола и на руках унесла его на кухню.

Туру отбил очередной удар кастрюли и атаковал Галкута. Тот попытался бежать, но могучий удар в бок сбил его с ног, отправляя в недолгий полет в сторону камина. Ломая стулья, слуга судьи приземлился на пол и сразу же, превозмогая боль и кровавую пелену в голове, попытался вскочить на ноги. Поднявшись, он устремился к камину, в котором все еще пылал огонь, он думал о том чтобы схватить головню и попытаться защищаться ею. Галкут подбежал к камину и оглянулся чтобы оценить позицию врага.

Туру стоял на коленях метрах в пяти от Галкута и слегка покачивался. Мужчина, прижав правую руку к левому боку, отступил за каменный выступ камина и прижавшись спиной к стене, смотрел на туру.

Было очевидно, что с тем что-то происходило. Он стоял на коленях, тяжело дышал и тряс разбитой головой, разбрызгивая кровь и вино. Затем он повалился вперед, упал на живот и замер.

Галкут с облегчением выдохнул и медленно сполз по стене на пол. Он позволил себе поверить что это конец.

Через какое-то время из кухни в разгромленную и погрузившуюся в тишину залу вышли Элен и Сесилия. Они обе не сводили глаз с лежавшего на полу тела туру. За их спинами появился Ринн.

Поверив что туру больше не опасен, Сесилия бросилась к столу, под которым пряталась Роза. Роза закричала когда рука молодой кухарки прикоснулась к ней, но открыв глаза и увидев кто это, девушка с плачем бросилась к Сесилии. Та обняла вздрагивающую от рыданий служанку, пытаясь успокоить и ободрить ее.

Элен посмотрела на старика, который поднимался из-за развороченной стойки, сбрасывая с себя осколки стекла и щепки дерева. "Этот прохиндей Хаг обещал незабываемый отдых в своем заведении и, клянусь черной пустыней Гиха, он не обманул", ворчал старик. Девочка радостно улыбнулась, с облегчение видя что с ним все в порядке. Старик поднял глаза и, успев поймать улыбку облегчения на лице ребенка, улыбнулся в ответ.

Затем Элен подошла к барону и присела возле него. Глаза мужчины были открыты и вполне осмысленно смотрели куда-то вверх. Девочка видела в его ауре багровый огонь вдоль длинных порезов на правой стороне туловища, а также подобный, правда чуть более темный, цвет буквально заливал всю его грудь.

— Живой? — Спросил кто-то за спиной девочки. Элен оглянулась и встретилась с глазами Ринна. Может ей это лишь показалось, но в голосе молодого человека как будто прозвучало непонятное волнение.

— Да, — ответила она.

— Эй, парень, помоги мне тут, — позвал старик.

Ринн пошел за стойку и вдвоем со стариком они вытащили на свободное пространство Громми Хага.

Элен смотрела как они укладывают хозяина постоялого двора на пол недалеко от входа на кухню. Мимо барона кто-то прошел. Девочка оглянулась. Это был Галкут. Она поднялась с корточек и пошла за ним.

Они пришли туда где лежал Мастон Лург. Судья лежал под столом, вдобавок еще загороженный стульями.

Галкут хотел наклониться к нему, но из-под стола спросили:

— Что с туру?

— Готов, — спокойно ответил Галкут, выпрямляясь и наблюдая как судья проворно и без посторонней помощи отодвигает стулья и выбирается из-под стола.

Судья встал на ноги и поправляя одежду, посмотрел на Элен.

— С тобой все нормально, дитя мое? — Поинтересовался он.

Девочка некоторое время разглядывала судью. Не считая широкой ссадины над левой бровью, с ним все было в порядке. "Негодяям везёт", с неприязнью подумала она. Ей захотелось сказать это вслух, но что-то похожее на усталось отвратило её от этой мысли.

— Отлежались, — холодно сказала она и это было мало похоже на вопрос.

После этого девочка развернулась и пошла обратно в сторону кухни. Она ждала что судья окликнет ее и прикажет быть рядом с ним, но этого не произошло.

Роза и Сесилия уже хлопотали возле хозяина постоялого двора. Служанка держала его голову на своих коленях, кухарка, смачивая полотенце в чашке с водой, куда она также добавила вина, смывала кровь с его головы. Громми Хаг уже пришел в себя и с горечью взирал на разрушенную стойку и переломанные полки.

Старик и Ринн, державший в одной руке бутылку, а в другой полотенце, сидели возле барона. Старик осторожно расстегивал камзол лежавшего на полу мужчины.

Элен подошла ближе.

Расстегнув камзол, старик принялся за белоснежную рубашку. Обнажив туловище барона, он оглядел порезы.

— Крови порядком потерял, — сказал старик. Затем он взял полотенце и бутылку из рук молодого человека и хорошенько смочил ткань бордовым вином. Вернул бутылку Ринну и принялся обмывать раны.

— Вообще они неглубокие, — сообщил он. — Повезло вам, господин барон, что вовремя назад подались, — улыбнулся старик. — А то бы он все ваши внутренности наружу выкорчевал.

Феир Арвинг что-то прошептал.

— Что? — Переспросил старик.

— Ему дышать больно, — ответила за барона Элен, прочитав его слова по губам.

Старик поглядел на девочку, затем снова повернулся к барону.

— Ну еще бы, у вас же теперь не грудь, а сплошной синячище. Но парень вы крепкий так что выкарабкаетесь. А порезы я вам зашью, обещаю вам отличные мужественные шрамы. Ваши дамы будут просто таять от знаков такой отваги.

Губы барона скривились в слабой улыбке.

— Надо его на стол положить, — сказал старик, обращаясь к молодому человеку.

Они отдали полотенце и бутылку Элен и перенесли барона на ближайший стол. Расположив его там, старик взял у девочки бутылку и прямо из горла щедро полил на раны.

Барон страшно закряхтел и засопел.

— У-ух, — весело сказал старик и объявил: — Так будет лучше.

Поставив бутылку на стол, он принялся закутывать рукава.

— Дорогая, — позвал он, глядя на молодую кухарку, — нам нужна твоя помощь.

Сесилия вопросительно поглядела на Громми Хага.

— Иди, — с трудом сказал тот. — Мне хватит и Розы.

Девушка передала полотенце служанке и подошла к столу с раненым.

— Тебя как зовут? — Спросил старик.

— Сесилия, господин.

— Вот что Сесилия, нам нужно две чистых простыни, острые ножницы, тонкая игла, свечи и крепкая нить, по возможности шёлковая. — Старик посмотрел на девочку. — Вы не согласились бы, сэви, помочь милой Сесилии все это принести сюда?

В этот момент к столу приблизились Мастон Лург и Галкут.

— Конечно, — спокойно ответила девочка, не глядя на своего похитителя. Она ожидала что тот начнет возражать, что-нибудь вроде того что племяннице городского судьи по статусу не положено помогать служанкам, а на самом деле потому что опасается того что она снова попытается убежать. Но к ее удивлению судья не сказал ни слова, и даже Галкута не отправил присматривать за ней.

Когда Сесилия и Элен ушли, старик обратился к Мастону Лургу:

— Господин инрэ, позвольте мне выразить свое восхищение вашей юной спутницей. Мужество этой девочки потрясло меня.

— Благодарю, — сдержанно ответил Мастон Лург. — Мой брат был бы счастлив услышать ваши слова.

— Ваша племянница необыкновенный ребенок и ваш брат вне всяких сомнений может гордиться своей дочерью. — Старик закончил закатывать рукава и обратился к Ринну: — Так, а теперь помоги мне раздеть, господина барона.

Мастон Лург в сопровождении своего слуги подошел к лежавшему на животе туру. Некоторое время судья рассматривал неподвижное тело.

— Что с ним было? — Спросил он, скорее просто как размышление вслух, чем ожидая услышать ответ.

— Слайва, — коротко ответил Галкут.

Мастон посмотрел на своего слугу.

— Слайва? Но …, — судья кажется что-то понял. — Но тогда значит кто-то снял ее?

— Госпожа Элен, — тихо проговорил Галкут.

Взгляд судьи потемнел. Некоторое время он пристально смотрел на своего слугу.

— Следуй за мной, — сказал судья, направляясь к входной двери.

Пройдя через разгромленную залу они оба вышли из помещения.

Когда они вернулись обратно, Сесилия и Элен уже принесли старику предметы, которые тот просил. Обмыв руки вином, подержав иглу над горящей свечой и вдев в ушко золотистую шелковую нить, старик приготовился шить. Поглядев на стоявших у стола Элен и Сесилию, он с легкой улыбкой проговорил:

— Я бы рекомендовал дамам на некоторое время покинуть нас.

Те послушно отошли к двери, ведущей на кухню.

Судья приблизился к хозяину постоялого двора, чья голова лежала на коленях Розы.

— Ты как? — Спросил Мастон Лург.

— Терпимо, господин инрэ, — проговорил Громми Хаг, — спасибо за участие.

— Ты знаешь кто была эта парочка? — Спросил судья, уже проявляя хорошую осведомленность в нюансах дела после разговора с Галкутом.

Однако по выражению лица хозяина «Одинокого пастуха» судья понял что тот подобной осведомленностью не обладает.

— Высока вероятность, что это они посадили на туру слайву, — объяснил Мастон Лург.

— Слайву?… — Несколько растеряно пробормотал Хаг. — Но зачем?

— А где она кстати? — Поинтересовался судья и повернулся к Элен.

— На кухне в банке, — нехотя проговорила девочка, не глядя на Лурга.

— Между прочим, — вмешался старик, быстрым и уверенным движением протыкая иглой человеческую кожу, — за слайву можно получить хорошие деньги. В Вэлуонне или, скажем, в Шинжуне. — Старик посмотрел на ужасно бледное лицо Феира Арвинга. Глаза барона блестели от слез, а плотно сжатые губы приобрели синюшный оттенок. Владелец тонкого черного кольца обратился к Ринну, чьи руки крепко держали плечи лежавшего на столе человека: — Слушай, приятель, дайка ему еще вина глотнуть, а то он на вид как мертвяк.

Молодой человек аккуратно приподнял голову барона и поднес к его губам горлышко бутылки.

— Шинжунцы бывало сажали слайв на захваченных туру и выпускали их на вражеские армии, — продолжил старик. — Врагам приходилось не сладко, доложу я вам.

После этого сообщения некоторое время все молчали.

Мастон Лург посмотрел на Громми Хага.

— Ладно, я думаю нечего тебе лежать тут на полу, — сказал судья, затем поглядел на своего слугу и распорядился: — Галкут, отнеси пострадавшего в его комнату на постель. Роза тебе поможет.

Элен бросила быстрый взгляд на Галкута. Она видела в его ауре багровые переливы телесных повреждений где-то под левой подмышкой. Определенно ему было больно. Наверно даже очень. Может быть сломаны ребра, может быть острый конец сломанного ребра упирается в какой-нибудь внутренний орган. Это мне совершенно безразлично, сказала она себе. Она не позволила себе думать о том чтобы с ней могло случиться если бы Галкут не бросился с кастрюлей на обезумевшего туру в момент после того как она отодрала от меховой спины противную слайву. Он делал это чтобы драгоценный «трофей» судьи остался неповреждённым. В этом нет сомнений. «Единственное что не ясно, откуда в нем такая собачья верность», с легким раздражением подумала девочка.

Но только Галкут склонился над Громми Хагом, как Роза пронзительно закричала.

Туру зашевелился, поднимаясь с пола.

Старик, сжимая в правой руке иглу, резко обернулся. Ринн, продолжая держать плечи барона, повернул голову. Мастон Лург отпрянул назад и прижался спиной к стойке. Сесилия схватила левое плечо Элен, готовая тащить девочку на кухню. И только Галкут предпринял активные действия. Перескочив через хозяина «Одинокого пастуха», не обращая внимания на острую боль в левой стороне груди, он пробежал несколько метров, подобрал с пола тяжелую длинную кочергу, некогда выроненную Феиром Арвингом, и занося над головой руку для сокрушительного удара, бросился на поднимающегося туру.

Но Элен Акари, видя что аура Хоракса совершенно спокойна, не считая многочисленных багровых очагов от нанесенных повреждений, сбросив руку Сесилии, рванулась вперед.

— Нет! — Закричала девочка, влетая в пространство между туру и приближающимся Галкутом.

— Осторожно! — Пронзительно крикнула Сесилия, испугавшись что несущийся Галкут просто сметет ребенка.

Растерянный Хоракс, избитый и измученный, не понимающий что происходит, тем не менее осознал что человеческий детеныш в опасности. Его сильные руки осторожно охватили ребенка и прижали к широкой груди, укрывая от нападения. Продолжая сидеть на полу, он повернулся правым боком, выставляя могучее плечо, готовясь принять удар. Но в последний момент Галкут остановился и медленно опустил кочергу, холодно глядя сверху вниз как мохнатый гигант, сжавшись, обнимает девочку, пытаясь закрыть ее своим телом.

В зале стало тихо-тихо. Казалось люди даже перестали дышать. Это было слишком резкая перемена. Громадный туру, еще недавно в приступе дикого безумия крушивший человеческие тела и мебель, теперь сидел на полу и осторожно сжимал своими ручищами маленького ребенка, желая уберечь его от ударов тяжелой стальной кочерги.

Старик усмехнулся и покачал головой.

— Все в порядке, — тяжело дыша проговорила Элен, высвобождаясь из объятий туру. — Все в порядке.

Хоракс выпустил девочку, не сводя своих маленьких глаз с высокого мужчины в клетчатой рубашке.

Галкут молча обошел Элен и туру, поставил кочергу на пол, прислонив ее к стене, и подошел к Громми Хагу. Присев, он подсунул под него руки и сдерживая стон, поднялся на ноги.

— Показывай куда идти, — хмуро произнёс он, обращаясь к Розе.

Старик вернулся к ранам барона. Сесилия сделала несколько шагов и медленно опустилась на ближайший стул.

Элен отошла от Хоракса, внимательно глядя на него. Глубоко посаженные светло-карие глаза туру смотрели на девочку. Только сейчас Элен поняла насколько он был истерзан и у нее екнуло сердце. Мех на животе, груди и голове практически весь был сожжен, светло-серая кожа опалилась и обуглилась от страшных ожогов. У девочки заблестели от слез глаза, когда она представила какая жуткая боль мучает туру, видя как пылает его аура в местах телесных повреждений. Его квадратное лицо с тяжелой массивной нижнею челюстью, собачьим черным носом и тонкими коричневыми губами было залито кровью из разбитой головы и липким вином.

Хоракс, видя что девочка чем-то взволнована, раздвинул губы в слабой улыбке и глухим тягучим голосом спросил:

— Ты в порядке?

Элен чувствовала, что готова расплакаться.

— Да, — ответила она, — со мной все хорошо. А вы как?

Хоракс поднял руку и потрогал голову.

— Я упал? Я не помню…

К ним приблизился Мастон Лург.

— На тебя посадили слайву, — без предисловий сказал он. — Что ты последнее помнишь?

Лицо Хоракса исказилось страхом, он поднял глаза на судью.

— Слайву?! Нет! Нет.

Туру, оглядываясь на царящий вокруг разгром, поднялся на ноги. Его взгляд скользнул по лежавшему на столе человеку, затем его рука метнулась к широкому кожаному поясу, поверх шортов.

— Все кошельки пропали, — пробормотал он. — Я играл в кости с Нэйлом. Там была еще его подружка…

Туру замолчал. Осознание темной волной наплывало на него.

Элен видела по его ауре что в нем просыпается гнев, но на этот раз оттенки были другие, на этот раз разум контролировал эмоции.

— Они ушли, — сказала Элен.

Хоракс поглядел на девочку. Внезапно его настрой изменился, он снова был напуган.

— Я… я никого не убил?

Элен отрицательно покачала головой.

— Ранили. Двух мужчин.

Туру снова посмотрел на обнаженного по пояс барона. Старик с черным кольцом, будто почувствовав его взгляд, сказал не поворачиваясь:

— С ним все будет в порядке. Через пару дней будет как новенький. Аристократы они такие, им понимаешь ли нравится жить и они ни за что не хотят умирать.

Хоракс, шокированный и опустошенный, не знал что делать. Он посмотрел на судью, скользнул взглядом по его нашивкам.

— Его имя Нэйл, — сказал он.

Мастон пожал плечами.

— Имя наверняка вымышленное. И куда они направились думаю никому неизвестно.

Сесилия встала со стула и пошла на кухню. Вскоре она вернулась с метлой и совком на длинной ручке и принялась подметать стекла и щепки за стойкой.

Судья, Элен и туру молча смотрели на нее.

— А где сын и жена Хага? — Спросил Мастон Лург.

— Уехали с одним из работников в деревню за продуктами, — ответила молодая кухарка.

— Вовремя, — пробормотал судья.

Элен вдруг направилась к одному из лежавших на боку стульев. Подняла его и поднесла его к стене, где аккуратно поставила спинкой к стене. Затем пошла за следующим.

Судья некоторое время наблюдал за действиями девочки, потом громко сказал:

— Элен, прекрати, пожалуйста. Сядь на стул и посиди. Мы скоро уже поедем.

Девочка продолжила нести стул, который уже взяла. В голосе Мастона Лурга не было приказа, злости или раздражения, это был голос строгого родителя и она ненавидела это. Поставив стул к стене, она из духа противоречия пошла за следующим. Она ждала что судья еще раз потребует от нее прекратить это, более зло и сердито, но тот только молча наблюдал за ней. Она поставила стул, села на него и уставилась в окно. Ветер проникал сквозь разбитые стекла и шевелил сиреневые занавески.

Вернулись Галкут и Роза. Девушка приблизилась к Мастону Лургу и не смея поднять на него глаза, тихо проговорила:

— Господин, мой хозяин просил передать что он очень сожалеет о причинённых вам и вашей племяннице неудобствах.

Мастон молча кивнул, принимая ее слова. Роза быстро отошла, посмотрела на подметавшую Сесилию и начала собирать куски сломанных стульев и столов в одну кучу. Хоракс начал ей помогать.

— Иди проверь все ли готово к отъезду, — приказал судья своему слуге. — Я пока наверх поднимусь, я кажется книгу в комнате забыл.

Элен смотрела как старик, закончив сшивать кожу, осторожно, при помощи Ринна усадил барона и обвязывает его торс полосой белой ткани, отрезанной от одной из простыней.

Голова Феира Арвинга безвольно склонилась на бок. Старик усмехнулся.

— О-о, господин барон, кажется крепко набрался, — весело проговорил он.

Ринн слабо улыбнулся. Ему по-прежнему жутко хотелось чтобы все это скорее прекратилось и он мог бы убраться отсюда. Он мог думать только о большом сапфире, лежавшем во внутреннем кармане его куртки. И ему было, мягко говоря, не по себе держать голые плечи раненного человека, который и был законным владельцем этой драгоценности.

Закончив перевязку, они очень аккуратно, так чтобы не прогибалась спина и не искривлялась грудь, в сопровождении Розы, понесли барона наверх в его комнату.

Элен снова посмотрела в окно. Странно, что я не размышляю о побеге, подумалось ей. Но теперь, остро осознав отсутствие любимого робота и какой-либо защиты, она отчетливо понимала, что все не так просто. К ее большому огорчению судья был прав, ей мало было сбежать от него, потом ей как-то еще надо суметь выжить в этом неизвестном мире и ухитриться не попасть в лапы еще худших злодеев, чем господин инрэ и его слуга.

В залу вернулся старик с черным кольцом на мизинце. Он сел на стул рядом с девочкой и раскатывая рукава рубашки, сказал ей с легкой улыбкой:

— Ну что ж, юная госпожа, позвольте вам заметить, что я в жизни не встречал более отважной девочки чем вы. Для меня было честью сражаться вместе с вами против этого мехового урагана. Но от чего вы такая задумчивая и грустная, сэви?

Элен Акари посмотрела в темно-карие глаза высокого старика. Может быть попросить защиты у него, подумала она, вспомнив как легко он расправился с ненавистным ей садистом Галкутом. Но ее очень смущала какая-то уж слишком ровная безэмоциональная гамма его ауры. Возможно он действительно очень спокойный и добрый старик, который с высоты своих лет смотрит уже на все с легкой иронией и без особых переживаний. А может быть он все-таки холодный равнодушный тренированный убийца из страшной банды «Черный ветер». Ведь когда судья рассказывал об этом, она же видела что он говорит правду, по крайней мере он сам верил что это правда. Она скользнула взглядом по его мизинцу, украшенному тонкой полоской черного металла. Спросить его напрямую и посмотреть что он скажет, подумала она. Пока нет судьи.

— Знаете, сэви, мне все-таки было бы очень любопытно узнать, — с улыбкой глядя на девочку, сказал старик, — как вам удалось разглядеть слайву. По моему скромному разумению это было невозможно. По крайней мере для обычного человека.

Элен ощутила смутную тревогу. И у нее даже промелькнуло желание чтоб судья скорее вернулся, что уж было совсем странно. Но с другой стороны… Девочка успокоилась. Любой наблюдательный и любознательный человек задал бы подобный вопрос. Как можно было разглядеть маленькое светло-серое существо под плотным покровом такого же серого меха.

— Я вычислила ее, — проговорила Элен, желая чтобы разговор побыстрее закончилась.

Наконец она увидела какой-то эмоциональный всплеск в ауре старика.

— Вычислили?! Клянусь черной душой Кровавой Аллы я меньше всего ожидал услышать это слово от ребенка, — с искренним удивлением произнес он.

Элен пожала плечами.

— Да, просто подумала куда ее могли бы посадить. Явно что это сделали не спереди, и так как человек это делал скорее всего правой рукой, то наверно на правую сторону спины. Просто угадала и все.

Старик внимательно смотрел на нее и Элен почувствовала себя неуютно под его взглядом. Он кажется это понял и отвернулся.

— Восхищен вашей проницательностью, сэви, и конечно же вашей храбростью, — сказал он совершенно серьезно и поднялся со стула. — Удачи вам.

— Прощайте, — сдержанно ответила девочка.

В залу с улицы вошел Галкут. Вскоре из разрушенного дверного проема, ведущего к гостиничным номерам с книгой в руке появился Мастон Лург. Он поглядел на своего слугу и тот утвердительно кивнул. Элен, видя все это, встала со стула, попрощалась с туру, Розой и Сесилией и направилась к выходу.

Когда девочка и судья сели в карету, Галкут закрыл за ними дверцу и направился к козлам. В этот момент он увидел как из постоялого двора вышел Ринн и торопливо зашагал в сторону конюшни. Слуга Мастона Лурга проводил его взглядом, затем надел на голову свою широкополую шляпу, надвинул ее на брови и собрался лезть вверх, как вдруг увидел выходящего из дома высокого старика в жилете. Еще не зная зачем, Галкут зашел за карету и осторожно выглядывая из-за нее, проследил за стариком, который также проследовал в конюшню.

Галкут аккуратно постучал в дверцу. Судья отдернул бархатную занавеску и вопросительно посмотрел на него.

— Простите, господин инрэ, забыл хлыст. Он должно быть в конюшне. Схожу посмотрю, — сказал Галкут.

Мастон Лург молча кивнул и не задергивая занавеску откинулся на кожаную спинку сидения.

Галкут быстро, но стараясь не шуметь, пересек двор и осторожно приблизился к широкому входу конюшни.

Ринн застегивал седельные ремни на боку своей лошади, когда к нему в стойло вошел высокий старик с черным кольцом на мизинце. Молодой человек тревожно обернулся, но увидев кто это, успокоился. Вернувшись к ремням, он спросил:

— Вы тоже уезжаете?

— Собираюсь, — ответил старик и достал из-за пояса удавку, свитый черный шелковый шнурок с деревянными ручками на концах.

— Привет от твоей сестры, — сказал старик, поднимая руки. В левом кулаке он сжимал правый конец петли, а в правом левый

— Что? — Не понял Ринн. Он хотел обернуться, но в следующий момент его шея уже была обернута крепким шнурком.

Старик резко подался назад, выводя тело молодого человека из равновесия, и потянул концы накинутой внахлест удавки в противоположные стороны.

Глаза Ринна расширились, рот резко раскрылся в естественной попытке сделать вдох, молодой человек инстинктивно попытался схватиться за шнурок, но его пальцы не смогли втиснуться между шеей и шнурком.

Старик смотрел на макушку стоявшего перед ним на коленях человека и медленно наращивал усилие, разводя руки в стороны. Шнурок был достаточно широким чтобы не резать плоть. Передавленные шейные вены и сонные артерии вздулись, Ринн терял сознание, багровая пелена застилала его взор, губы посинели, кровь, застрявшая в голове, казалось распирает череп, белки глаз покраснели от лопнувших сосудов. Молодой человек все еще карябал пальцами врезавшийся в кожу шнурок и слабо кряхтел, пытаясь вдохнуть.

Галкут вошел в конюшню. Он посмотрел влево и вправо и услышал голос Ринна, задающего растерянный вопрос «Что». Слуга судьи, осторожно ступая по земляному полу, пошел на звук голоса. Он услышал какую-то возню и тяжелое сопение. Прихватив по пути большие вилы с четырьмя длинными зубьями, он ускорил шаг, направляясь к нужному стойлу.

Галкуту хватило одного быстрого взгляда из-за перегородки чтобы оценить ситуацию. Старик в жилете стоял в пол-оборота, спиной ко входу и душил человека.

Взгляд Галкута на какое-то мгновение задержался на острых зубьях прихваченного им инструмента, в молниеносном раздумье об их использовании, но все же в следующий миг, он перевернул вилы в руках, сделал шаг вперед и с размаху врезал толстой деревянной рукояткой по голове душителя.

Старик с разбитой головой беззвучно повалился вперед. Галкут отбросил вилы и поспешил на помощь молодому человеку. Освободив его от петли, он оттащил его в сторону от убийцы и нервно переступавшей лошади. Слуга судьи внимательно смотрел на страшное выражение синюшного лица с выпученными покрасневшими глазами. Багровая полоса от петли пересекала худую шею. Молодой человек кряхтел, сопел, тяжело вдыхал драгоценный воздух, пускал слюни и неотрывно глядел в светло-голубые глаза сидящего на корточках мужчины в клетчатой рубашке. Шокированное сознание Ринна находилось в ступоре, все еще пытаясь переварить неожиданное нападение.

Видя, что так или иначе молодой человек понемногу приходит в себя, Галкут поднялся на ноги и сходил за поводьями, висевшими на стене. Вернувшись, он проверил пульс у старика, затем крепко связал его руки за спиной. Затем замотал и его ноги. После этого он обыскал его. Нашел кошелек, маленький нож, пару ключей в связке и две каких-то вроде как спицы с почерневшими концами. Кошелек Галкут забрал себе, все остальное отбросил в сторону. Затем перевернул старика на спину, взял его левую руку и стянул с мизинца кольцо. Убрал себе в карман. Затем немного подумав, поднял с земли удавку и тоже убрал в карман.

Ринн тем временем подполз к перегородке между стойлами и привалился к ней спиной. Он попытался заговорить, хотел спросить почему старик сделал это, но боль в истерзанной гортани прервала его попытку.

Галкут, услышав нечленораздельные звуки, вперемешку с кашлем, обернулся. Некоторое время он разглядывал молодого человека. Кажется он понял светившийся в глазах Ринна немой вопрос.

— Он наемный убийца из клана «Черный ветер», — сказал Галкут. Достав из кармана черное кольцо, он поднес его к глазам.

— Керудзо, — прочитал он на обратной стороне витиеватые буквы. — Запомни на всякий случай. Керудзо.

— Почему? — С трудом прошептал Ринн.

Галкут подошел к лошади и начав застегивать седельные ремни, сказал:

— Я не знаю, тебе лучше знать. Кто-то заказал тебя.

«Привет от сестры» взорвалось в голове молодого человека. Он закрыл рот и начал наконец дышать носом.

— Давай я помогу забраться тебе на лошадь. Тебе лучше всего поскорее уехать.

— А что будет с ним? — Ринн кивнул на тело старика.

— Можешь убить его, если хочешь. Я думаю это будет правильней всего.

Молодой человек, держась за перегородку, медленно поднялся на ноги.

— Я… я не смогу, — сказал он.

Галкут ничего не ответил и протянул ему руку. Взобравшись в седло, Ринн посмотрел на слугу судьи сверху вниз.

— Я благодарен тебе, — с трудом сглотнув, проговорил он. — Ты спас мне жизнь.

Галкут слегка кивнул.

— Езжай, — сказал он и слегка шлепнул лошадь по крупу.

Молодой человек схватил поводья и медленным шагом вывел лошадь из стойла. Обернувшись, он спросил:

— Как тебя зовут?

— Езжай, — повторил Галкут.

Когда Ринн уехал, слуга судьи наклонился, поднял вилы и задумчиво поглядел на лежавшего на спине человека.

Ринн выехал во двор. Он пытался собраться с мыслями. Как же так? Тара, его родная сестра, девочка с которой он рос на ферме, среди рощ фруктовых деревьев, заплатила какому-то ужасному убийце из какого-то клана чтобы его лишили жизни, захотела убить родного брата. Это совершенно не укладывалось в голове. Из-за довольно успешной, но все же не баснословно прибыльной лавки сухофруктов? Может он ослышался? Но это было бесполезно, он знал что старик точно сказал: «Привет от твоей сестры».

У Ринна все еще шумело в ушах, лицо горело, а при каждом движении головы шея отзывалась болью. Но не только поэтому молодой человек чувствовал себя неважно. Ему было противно, просто противно все это. Такой прекрасный мир, интересный и удивительный, вдруг превратился в какую-то зловонную яму. Он вдруг натянул поводья, остановив свою лошадь. Молодой человек горько усмехнулся. Нечто вроде презрения к самому себе пронеслось в его душе.

Он развернул лошадь и подъехал к коновязи возле центрального входа в постоялый двор. Через пару минут он уже был в комнате раненного барона. Тот по-прежнему лежал спиной на кровати, укрытый до пояса покрывалом и спал, тихонько похрапывая. Ринн стоял рядом и смотрел на него. Всё-таки это было странно. Он вспомнил как высокий старик сшивал кожу рванных ран барона, а он держал раненого за плечи. И при этом один из них был убийца, а другой вор.

Он достал кожаный мешочек с драгоценным камнем, отодвинул покрывало и засунул мешочек вглубь кармана на брюках барона. Теперь ему стало лучше. Он надвинул покрывало до груди спящего человека и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Галкут поднял вилы над головой и что есть силы ударив металлическим основанием зубьев по правой ноге связанного старика, сломал ему колено. Тот жутко застонал, резко придя в сознание.

Мастон Лург протянул руку и отдернул бархатную занавеску и на втором окне, впуская в салон кареты больше света.

— Галкут мне все рассказал, — проговорил он, глядя в окно.

Элен подняла на него глаза. Ей на миг представилось, что слуга судьи рассказал о том, как он до боли сжимал ее плечо, пытаясь запугать ее.

— О чем?

— О вашем сражении с туру. Ты проявила необыкновенную храбрость.

— Вы имеете в виду на фоне взрослого мужчины, который затаив дыхание, прятался под столом?

Мастон Лург спокойно поглядел на девочку.

— Ты вела себя в высшей степени отважно, — сказал он.

— И что? Вы так восхищены мною, что сейчас прикажете вашему садисту-кучеру везти нас обратно в Туил?

Судья чуть помолчал и спросил:

— Почему ты называешь его садистом?

— Потому что это тот, кто он есть.

Мастон Лург вздохнул и снова посмотрел в окно.

— Скажи, Элен, а почему ты не сбежала? У тебя ведь была возможность.

Девочка откинулась на кожаную спинку сиденья, положила руку на подушку и тоже посмотрела в окно.

— У меня не было возможности, — тихо ответила она. — Пока.

Вскоре вернулся Галкут, взобрался на козлы и карета пришла в движение.

52

Элен Акари была просто зачарована этим местом.

Поздним утром они съехали по пологому склону с тракта на небольшую лесную опушку, чтобы перекусить и дать отдых лошадям. И пока Галкут устанавливал недалеко от кареты маленький стол с откидными ножками, два раскладных стульчика и занимался сервировкой завтрака, девочка бродила вокруг, любуясь окружающей природой.

Свет Яны, в гамме которого всегда присутствовал легкий красноватый оттенок, делал всё вокруг очень умиротворенным и каким-то созерцательным. Землю покрывал мягкий ковер той же красно-коричневой, с золотыми прожилками, завитой в спиральки травы, которую Элен изучала, сидя рядом с Китом тем утром когда они встретили Талгаро. Травяное покрывало вроде как реагировало на шаги девочки, распространяя спиралевидные волны от того места куда ступала ее нога. Но это происходило не всегда и Элен никак не могла понять системы возникновения этих волн. Впрочем, вскоре она заметила, что участки растительного ковра приходили в движение и без ее участия. Но определенно ветер здесь был ни при чём, ибо его просто не было. Красно-коричневое море разбавляли маленькие островки ярко-синих шарообразных цветов, которые при прикосновении издавали невероятно мелодичные, тихие созвучия и на несколько секунд вспыхивали изнутри нежным, светло-синим сиянием. Окружавшие опушку деревья имели толстые зеленоватые стволы с гладкой, почти как стекло, корой. На высоте примерно метров семи-восьми, от стволов отходили первые, причудливо искривленные ветви. С ветвей свисали длинные, узкие светло-голубые блестящие полоски, которые Элен называла про себя листьями. Эти листья тоже иногда шевелились в совершенно непостижимом ритме, при этом, хотя девочка и не была до конца уверена в их взаимосвязи, на стекловидных стволах возникали змейки серебряных и золотистых прожилок, свиваясь и разбегаясь, образуя странные гипнотизирующие узоры. Через некоторое время прожилки исчезали, оставляя после себя всю ту же зеленоватую кору. Причем эти прожилки кажется возникали только там куда попадал свет солнца, отражая его и разбрызгивая искрами во все стороны. Элен глядела на все эти причуды каунамской флоры с совершенно детским восторгом, совсем позабыв что она пленница жестоких и алчных людей. А на самых верхних ветвях, метрах в десяти-двенадцати над землей, на деревьях сидели удивительные существа П-образной формы и между их конечностями были растянуты что-то вроде перепонок, тонких и полупрозрачных, и пропуская свет, они как призмы раскладывали его чуть ли не на все цвета спектра. Эти спектральные лучи падали вниз, создавая почти сюрреалистичную картину вокруг. Элен взволнованно бродила по это очаровательной рощи, вдыхала чуть пряный, прохладный воздух и сердце её билось радостно и быстро.

Мастон Лург с улыбкой наблюдал за девочкой. Милый ребенок, искренне радующийся красоте окружающего мира — это было так трогательно. В этом было что-то вечное и первозданное, чувство некой прекрасной гармонии наполняло сердце, не только хотелось, но и действительно верилось, что любовь и есть единственно возможное решение уравнения жизни. Странное, столь редкое ощущение, что всё правильно, всё на своем месте, необыкновенное парадоксальное осознание дома и бесконечного путешествия… Судья потряс головой. Так чего доброго и стихи скоро писать начну, с усмешкой подумал он.

К нему подошел Галкут и сообщил что завтрак готов. Судья молча кивнул и снова посмотрел на девочку.

— Элен, можно садиться есть, — позвал он.

Девочка отвлеклась от разглядывания спектральных пятен на красно-коричневой траве и направилась к столу.

Галкут тем временем принялся распрягать лошадей.

Когда Элен Акари и Мастон Лург приблизились к накрытому столу, на дороге появились два всадника. Они ехали со стороны Аканурана. При виде роскошной кареты, четверки лошадей, двух мужчин и ребенка, они подъехали к обочине и остановились.

Карета стояла на опушке задней своей стороной к дороге и дверцы, открывающиеся вперед, были распахнуты дабы проветрить салон. Таким образом всадники не могли видеть красно-золотых эмблем Судебной палаты. Кроме того, Мастон Лург позволил себе снять свою черную накидку с алыми вставками и судейскими нашивками, а также знаменитый красный камзол с золотой вышивкой на высоком воротнике, лацканах и рукавах, и остался в черных брюках, с кожаным поясом, белой рубашке и коротких изящных сапогах. На указательном пальце его левой руки был золотой перстень с кровавым рубином, изображающий эмблему Судебной палаты, но с того места где находились всадники, последние конечно не могли его разглядеть.

При виде незнакомцев судья нахмурился и машинально убрал руки за спину.

Вскоре на дороге показались длинные громоздкие фургоны, каждый из которых тянула четверка лошадей. Вверх фургонов был прямоугольной формы, плотная парусина обтягивала массивный решетчатый каркас, чьи ребра проступали сквозь ткань. Фургоны сопровождали еще несколько всадников. Один из них, высокий и статный, поднял руку и вся процессия постепенно остановилась.

Первое, что Элен бросилось в глаза, это была черно-белая раскраска лошадиных голов. Четкая граница, разделяющая два цвета, вычерченная словно по линейке, шла вдоль вытянутых черепов животных.

Элен оглянулась на судью и увидела отчетливую неприязнь на его лице и темные завихрения недовольства и раздражения в его ауре. Ей, конечно, тут же стало любопытно в чем причина этого.

С дороги по пологому склону к ним подъехал тот самый человек, что остановил движение фургонов. Остальные всадники за ним не последовали.

Девочка с интересом разглядывала незнакомца. Молодой мужчина, высокий, стройный, определенно обращал на себявнимание. Конечно для Элен это не имело особого значения, но ей сразу же бросилось в глаза, что мужчина был очень красивым человеком. Девочка не могла оторвать взгляда от его смуглого, с абсолютно правильными чертами лица. Его аккуратный прямой нос, тонкие губы, миндалевидный разрез темно-карих глаз, черные, немного вьющиеся волосы, складывались в удивительно притягательный мужественный образ. Одет он был чрезвычайно изящно и красиво. Его длинный, темно-синий, идеально подогнанный по фигуре камзол был сшит из какой-то чудесной глянцевитой ткани и имел продольные разрезы, в которых при каждом его движении вспыхивала ярко-алая материя. Его золотые широкие брюки кажется были из чего-то похожего на шелк, а его кожаные сапоги были украшены вставками из серебряного металла. На широком голубоватом поясе, который очень подходил к его камзолу, висели изогнутая сабля, кинжал и несколько кожаных мешочков, возможно кошельков. Его длинные пальцы украшали разнокалиберные перстни, которых Элен насчитала семь штук. Голова его гордого, сильного коня, постоянно переступающего копытами, будто ему не терпелось пуститься вскачь, была окрашена в отличии от остальных в ярко-золотой и темно-синий цвета.

Незнакомец быстро оглядел двух мужчин и затем его взор остановился на ребенке. Он долго и серьезно смотрел на девочку, словно она кого-то напоминала ему и он пытался вспомнить кого. Элен вскоре стало не по себе. Несмотря на всю красоту и изящество молодого мужчины, через пару минут он стал ей неприятен. Девочка давно уже знала, что она никогда не будет способна по спектру, формам и насыщенности цветовых образов ауры однозначно определять добрый или злой человек стоит перед ней. Просто потому что люди редко бывали однозначно злыми или добрыми, даже в ее детском понимании Добра и Зла. Но она научилась различать некоторые цветовые фигуры, которые говорили о том или ином пристрастии человека. Например склизкое зеленоватое пятно возле левого виска развивалось у жутких ревнивцев. Таких наблюдений у нее было немало, хотя она конечно и отдавала себе отчет в том что не может полагаться на эти умозаключения со стопроцентной уверенностью. Устойчивые цветовые формы ауры постоянно искажались и разбавлялись текущим эмоциональным состоянием субъекта. Но так или иначе жуткий черно-красный жгут вокруг шеи незнакомца под самым подбородком говорил ей только об одном — этот человек алчен, алчен и жесток. Кроме того, она назвала бы этого человека равнодушным, ледяные, серо-голубоватые отсветы в центре его груди почти всегда говорили об этом, насколько она могла судить по своему прошлому опыту, когда она узнавала людей с подобным же свечением.

Иногда Элен становилось очень тяжело на душе из-за этой своей способности. Очень часто ей хотелось иметь какую-нибудь возможность отключить это видение ауры, чтобы просто видеть перед собой человека, обычного человека, видеть его лицо, глаза, рот, жесты рук и лишь по ним догадываться о его состоянии и ничего, совсем ничего не знать о скрывающихся в глубине души склонностях, желаниях, переживания и эмоциях. Когда она была совсем маленькой, она думала что подобным образом мир видят все люди и факт того что это не так поверг ее в глубокое потрясение.

Элен отвела взгляд в сторону от прекрасного всадника. Теперь ей хотелось чтобы он как можно быстрее уехал.

Мастон Лург сделал шаг вперед и сдержанно произнес:

— Многие лета, вам, уважаемый. Чем мы можем быть вам полезны?

— Да будет Создатель милостив к вам, — ответил молодой мужчина звучным, красивым голосом, который так идеально подходил к его прекрасному лицу.

Он внимательно смотрел на Мастона Лурга и тот понимал смысл его взгляда. Судья знал кто перед ним, а вот всадник похоже еще не определился. Но Мастон конечно понял, что незнакомец сильно заинтересовался очаровательной девочкой с большими ярко-синими глазами.

— У вас все в порядке? — Спросил наконец молодой мужчина. — Я подумал может быть вам нужна какая-нибудь помощь.

Для Мастона Лурга это прозвучало довольно фальшиво. «Впрочем, как и для всех остальных, — решил он. — И без способностей Элен ясно, что этот проклятый шинжунец думает совсем о другом».

— С кем я имею честь разговаривать? — Поинтересовался Мастон, оставляя вопрос собеседника пока что без ответа.

Незнакомец чуть помедлил и сказал:

— Далив Варнего.

Судья вроде и не собирался этого делать, но вдруг повернулся и посмотрел на девочку. И та, к его немалому удивлению, поймала его взгляд и чуть заметно кивнула. Они поняли друг друга так, словно давно уже были отлично сработавшейся командой. Судья хотел знать правду ли сказал незнакомец и девочка подтвердила что да, правду. Никак иначе Мастон не мог расценить это.

Судья посмотрел снизу-вверх в карие глаза молодого мужчины.

— Варнего имя известное, — произнес Мастон Лург с легкой улыбкой. — Ну что ж, господин Далив, мы очень благодарны вам за ваше предложение помощи. Но у нас все в порядке, мы просто остановились перекусить и дать отдых лошадям.

Судье была противна собственная вежливость и что он вообще давал какие-то объяснения этому молодчику. Но теперь он знал, что перед ним представитель одного из самых влиятельных родов Шинжуна и вести себя следует осторожно. Огромные деньги и власть частенько вводят людей в опасное заблуждение, что им позволено несколько большее чем остальным, а особенно таких никудышных людей как шинжунцы, подумал судья.

— Для меня очень лестно узнать, что вы слышали о семье Варнего, — чуть кивнув, ответил шинжунец. Он сделал паузу и затем быстро сказал: — Я бы хотел узнать кем вам приходится этот ребенок. Определенно вы не ее отец.

Легкая улыбка словно застыла на лице Мастона Лурга, превратившись в пугающую маску. Его зеленые глаза буквально впились в молодого мужчину. «Решил взять быка за рога и не терять время даром, да?», подумал он. Тень беспокойства промелькнула в душе судьи. Он понимал, что Элен для этого негодяя словно мешок золота, но неужели статус далеко не младшего представителя Судебной палаты ничуть не останавливает шинжунца? «Хотя с другой стороны деньги решают всё, причем тут статус, если она не моя дочь, то может быть и договоримся. А хотя некоторые и дочерей своих продают. Предложишь мне хорошую цену, поторгуемся. Что с того что я судья? Разве я не человек?» Мастон Лург испытывал тошнотворное омерзение, как тогда, когда он продавал подобному же смазливому подонку свою жену. Он посмотрел на Элен, которая кажется совсем не понимала что происходит и выглядела немного растерянной. Но он как будто услышал ее обычный насмешливый язвительный голосок: «Что за двойные стандарты, господин судья. Чем вы лучше этого шинжунца? Разве вы сами не занимаетесь точно тем же что и он. Как вы смеете лицемерить и испытывать к нему презрение? Вы такой же как он только хуже в сто раз».

Судья посмотрел на Далива Варнего и сказал все с той же легкой улыбкой:

— Да, вы правы, я определенно не ее отец. Но тем не менее эта девочка очень дорога мне и мне признаться непонятен тот интерес, который вы проявляете к ней.

Шинжунец отпрянул как от удара.

Элен посмотрела с удивлением на судью и тут, как ей показалось, она поняла что происходит. Она поглядела на огромные, замершие на дороге фургоны, с проступающими ребрами решеток и душа ее замерла от ужаса этого осознания.

Девочка инстинктивно сделала шаг назад. Она обернулась через правое плечо и посмотрела на Галкута. У того на лице застыло выражение какой-то мрачной решимости, словно он готовился вступить в бой, где у него не было шансов победить, но отступать он тем не менее не собирался. Она вспомнила неприязнь, которую заметила раньше на лице судьи. «Они не продадут меня», испуганно подумала она. Конечно с другой стороны это было просто смешно полагаться на судью и его слугу, ведь Мастон Лург вез ее в Акануран именно для того чтобы продать ее. Но сейчас девочке было не до смеха. Теперь этот красивый мужчина на красивом коне и эти фургоны вселяли в нее ужас.

Холодея от страха, девочка прекрасно понимала: в данный момент ей абсолютно все-равно что это, старая ли мудрость о том что известное зло лучше неизвестного, стокгольмский синдром или просто способность детей привязываться к кому-угодно кто рядом с ними, но сейчас она хотела только одного, остаться вместе с судьей и его садистом-кучером. Она попыталась взять себя в руки, попыталась вызвать в себе презрение к одной только мысли о том что она может испытывать какую-либо привязанность к Мастону Лургу, но это слабо помогало. Она была слишком напугана. И совсем ни к месту, в следующий момент ей припомнилось, что судья продал работорговцам свою жену.

Далив Варнего спокойно улыбнулся и наклонился немного вперед, оперевшись локтем о луку своего роскошного седла.

— Может быть вы хотели бы выразить в денежном эквиваленте, то насколько вам дорога эта девочка? — Дружелюбно предложил он.

Мастон Лург усмехнулся. Маски были сброшены. У него промелькнула мысль не решится ли нахальный молодчик попытаться забрать ребенка силой и в следующий миг он вдруг осознал, что шинжунец ничего не знает о том что перед ним судья. Он наградил себя «болваном» и сложив руки на груди, так чтобы был виден перстень на указательным пальце, громко сказал:

— Галкут, принеси мою одежду, что-то посвежело. И карету закрой. Я думаю она уже достаточно проветрилась.

На лице Далива Варнего отразилось непонимание.

Слуга судьи сходил за одеждой лежавшей внутри кареты и забрав ее, громко хлопнул дверцей. Шинжунец посмотрел в сторону Галкута и ему сразу же бросилась в глаза яркая, красно-золотая эмблема на черной лакированной поверхности кареты. Он медленно сел прямо.

Мастон Лург одел свой форменный красно-золотой камзол с высоким воротником и стал неторопливо застегивать многочисленные позолоченные пуговицы.

— Я думаю, молодой человек, вы неправильно поняли меня, — холодно произнес судья. — Ни о каком денежном эквиваленте здесь не может быть и речи. И я был бы вам признателен, если бы вы продолжили свой путь, позволив нам приступить к нашей трапезе.

Далив Варнего внимательно наблюдал за облачением судьи. Он терпеливо дождался окончания этого процесса и скользнул взглядом по нашивкам на чернильно-черной ткани накидки-плаща. Далив Варнего усмехнулся.

— Да, действительно, боюсь произошло некоторое недопонимание между нами, господин инрэ, — сказал он. — Не смею вас больше задерживать и всего вам доброго.

Судья, пренебрегая правилами вежливости, промолчал в ответ.

Через несколько минут всадники и фургоны исчезли из поля зрения оставшихся на опушке людей. Галкут вернулся к лошадям. Судья уселся на раскладной стульчик и налил себе из бутылки вина. Подняв бокал, он сделал глоток и пробормотал:

— Вот гаденыш, такое утро испортил.

Элен, не глядя на судью, приблизилась к столу и опустилась на стул. Она постепенно отходила от пережитого страха и сейчас уже ей было неприятно вспоминать, что она только что относилась к этому человеку как к возможному заступнику.

— Для тебя морс, — сказал Мастон Лург, наливая в стакан темно-красную жидкость из большой деревянной фляги.

Не сказав ни слова, Элен принялась за еду. Она действительно чувствовала голод и с удовольствием утоляла его просоленным и прокопченным мясом, сыром, солеными овощами и хлебными лепешками. Запивая все это морсом, она окончательно успокоилась. Поставив полупустой стакан на стол, она посмотрела на судью и с усмешкой спросила:

— Ваши коллеги?

Судья задумчиво поглядел на девочку и ничего не сказав, продолжил завтрак.

— Мне показалось, что вы несколько неприязненно отнеслись к этому Даливу Варнего, — настойчиво продолжила Элен. — Это немного странно, неправда ли?

Мастон Лург допил вино, поставил бокал на стол и промокнул губы салфеткой.

— Элен, честное слово, твои подковырки нисколько меня не трогают, так что не трать понапрасну сил.

Насмешливое выражение оставило лицо девочки и она тихо произнесла:

— Я просто хочу поговорить. Скажите мне кто это был.

Мастон Лург внимательно посмотрел на свою юную собеседницу.

— Я думаю ты уже и сама догадалась, не так ли?

— Торговцы людьми?

— Да, работорговцы из Шинжуна. Самые отвратительные люди на всей Шатгалле.

— Я думаю вы вполне отдаете себе отчет, что недалеко ушли от них, — серьезно произнесла девочка.

Судья усмехнулся.

— Ты об этом хотела поговорить?

— Нет. Но я просто хотела чтоб вы знали, мое мнение о вас ничуть не изменилось из-за того, что вы не отдали меня им. — Тут ей пришла в голову мысль, до которой она не додумалась тогда, когда она убеждала себя что судья не отдаст ее этим работорговцам. — Я же понимаю, что вы не сделали этого только потому, что уверены что от вашего герцога вы получите гораздо больше. И деньги, и должность, и что вы там еще хотите.

Судья не спешил отвечать. Языком он провел по верхним и нижним зубам, захватывая остатки пищи.

— Я не отдал бы тебя в любом случае, — сказал он наконец.

— Вы лжете.

— Ты это видишь?

— Нет. Вы говорите о вероятности и сами не уверены насколько высока эта вероятность. Но для вас деньги это всё. И не будь этого герцога, я не сомневаюсь что вы бы отдали меня шинжунцам, назови они хорошую цену. А кстати, сколько я стою?

Мастон Лург вздохнул. У него вдруг возникла нелепая мысль, что этот маленький человек ему нравится и, если бы у него была дочь, он хотел бы чтобы она хоть в чем-то походила на Элен. Бред какой-то, решил судья.

— Я-я не знаю, — он пожал плечами, — может двести, двести пятьдесят тон, я не знаю.

— Что такое «тон»?

— Тона — эта золотая монета агронского королевского двора.

— Двести тон это много?

— Очень много. Маленькое состояние. На 20–30 тон один человек может прожить целый год не в чем почти себе не отказывая.

— Почему же так много?

Судья пристально поглядел в ярко-синие глаза девочки и ответил:

— Потому что, к сожалению, в мире полно ублюдков, готовых платить огромные деньги за красивых детей.

Элен передернуло от омерзительно подтекста этих слов. Увидев как блестят ее глаза, Мастон поспешил добавить:

— Я говорю это только для того чтобы достучаться до тебя. Чтобы ты поняла сколько вокруг зла и какие ужасы подстерегают одинокого, беззащитного ребенка в этом жестоком мире. — Судья снова вздохнул. — Это были шинжунцы. В своих фургонах они везут захваченных рабов на рынки своей проклятой страны. А Варнего одно из самых известных и влиятельных семейств Шинжуна. У них налажены связи по всей Шатгалле. И в Агроне, и в Сайтоне и даже в Кирме. Они баснословно богаты и деньги открывают им двери на все уровни власти. Прибыль от торговли людьми просто сказочная. Рабы достаются им за гроши, а продают их за золото, а если раб хорош, то и за кучу золота.

— Я не понимаю, откуда они берут рабов. Они, что, хватают кого захотят и объявляют их рабами? Вашему королю наплевать на это что ли? Или он так пополняет свою казну, распродавая своих подданных?

— Ваши слова просто крамола, сэви. Я бы посоветовал вам в будущем воздержаться от столь необдуманных речей. Я серьезно.

— Объясните мне, — попросила девочка.

Судья сделал неопределённый жест правой рукой.

— Все не так просто, — сказал он. — Есть несколько путей как люди становятся рабами. Статус раба это и наказание, и товар. — Видя с каким внимание девочка внимает ему, Мастон Лург продолжил более уверенно. — Для определенности возьмем наше королевство. Все коренные жители Агрона имеют статус гражданина и от самого рождения безусловно и абсолютно свободны. Это неотъемлемое право любого гражданина. Никто не вправе объявить свободного гражданина рабом, кроме королевского суда. Под королевским судом я понимаю не конкретно суд где председательствует в качестве судьи сам король, а любой суд проводимый уполномоченными им на то лицами, то есть судьи Судебной Палаты, — Мастон ожидал язвительных замечаний со стороны своей юной слушательницы, но та молчала, — как тот что ты видела в Туиле, это тоже был королевский суд, — теперь он уж точно не сомневался что последует какая-нибудь колкость и даже сделал некоторую паузу, ожидая ее, но девочка продолжала молчать и внимательно смотреть на него. — Так вот, решение такого суда может в качестве меры наказания избрать присвоение преступнику статуса раба. После чего он получит знак раба, черную татуировку на правом предплечье, где будет год начала рабства и имя хозяина. Раба могут продать любому частному лицу или оставить в распоряжении королевства, по усмотрению судебных чиновников, и в последнем случае хозяином на его руке будет значится Его Королевское Величество. Но чаще всего таких рабов забирают шинжунские торговцы, которые хорошо платят за них, а казна, как ты верно заметила, всегда нуждается в дополнительных вливаниях.

— То есть шинжунцы не могут просто схватить попавшегося им по дороге человека и увезти его на рынок в Шинжун?

— Могут. — Судья сделал паузу. — Могут. Но это считается страшным преступлением и у нас, и в Сайтоне. За насильственное превращение свободного человека в раба наказание одно — смерть. И поверь это не пустые слова. — Он посмотрел на девочку, ожидая вопросов, но та воздержалась, глядя на него своими большими синими глазами. — Не так-то просто объявить свободного гражданина рабом. Ведь, согласись, человек не станет об этом молчать и будет кричать об этом при каждом удобном и неудобном случае. И как это не удивительно есть те, кто будут его слушать. Есть специальные отряды Судебной палаты, которые останавливают караваны подобные тому что мы видели и проверяют каждого раба. У владельца раба должен быть документ на него, либо постановление суда, либо дарственная или купчая, либо так называемое «рабское соглашение», когда человек добровольно переходит в состояние рабства. — Мастон увидел что Элен открыла рот чтобы задать вопрос и остановил ее жестом. — Сейчас я это объясню. Позволь закончу с проверочными отрядами. Их довольно много по всей стране, кроме того любой городской судья в любом городе королевства, такой как я, может назначить подобный инспекторский отряд, если заподозрит что-то неладное. Кроме того, шинжунцам придется еще иметь дело с пограничниками и отчитываться перед ними за каждого человека. Конечно погранзаставы можно обойти, но это дополнительный риск. Во-первых, с такими большими фургонами не так-то просто пробираться через леса и горы, но даже если фургоны будут брошены и людей поведут пешком, пограничники постоянно патрулируют местность и, если они наткнуться на отряд работорговцев незаконно пересекающих границу, у солдат есть право расправляться с ними на месте без всяких вопросов, что они и делают с особой жестокостью и яростью, ибо люто ненавидят торговцев людьми. Конечно мы живем в мире обычных людей, где торгуют не только людьми, но и своей честью и совестью, — взгляд Элен стал почти пронзительным, — и шинжунцы без большого труда находят тех, кто за деньги закрывает глаза на многое, если не на все. Так конечно бывает, лукавить не собираюсь. Ты кажется хотела спросить о дарственных и купчих и «рабских соглашениях», — девочка утвердительно кивнула, — объясняю. Как ты понимаешь рабы это товар. А значит их покупают и продают, дарят и обменивают. Есть такой древний закон, который называют «закон восьми слез». Много раз начинались движения за то чтобы отменить его, но все тщетно, закон продолжает действовать и по моему разумению будет действовать еще очень и очень долго. Закон гласит, что родитель мужского пола волен распоряжаться своими детьми как ему заблагорассудится до тех пор, пока им не исполниться восемь лет. То есть он может продать своего ребенка в рабство в течении первых восьми лет жизни ребенка, совершенно безнаказанно, и даже убить его если сочтет это необходимым. Не спеши осуждать. Как я уже тебе говорил, дети стоят очень дорого, и для многих бедных семей, особенно многодетных, это неплохой шанс вырваться из нищеты. Хотя конечно это ложь. В большинстве случаев деньги, вырученные за родных детей пропиваются и проедаются ублюдочными папашами и мамашами в течении нескольких следующих недель. Обычное дело в нищих районах почти любого крупного города. В маленьких городках и деревнях, где все друг друга знают это случается реже. Ибо на таких родителей будут, мягко говоря, смотреть косо, если вообще не прогонят прочь. Что касается «рабского соглашения», то порой люди добровольно продают себя в рабство, чтобы добыть деньги для своих родных или просто умирая с голода в нищете и желая обрести хоть какую-то крышу над головой и стабильное пропитание. Эти люди идут к работорговцам и подписывают соглашение, в котором полностью и безоговорочно признают себя рабом, собственностью работорговца. Это соглашение заверяется чиновником Судебной палаты, по крайне мере в Агроне.

— А что мешает работорговцам запугать человека или напоить его, чтобы он подписал такое соглашение? Или вообще подделать подпись, потом заплатить чиновнику чтобы он заверил это и всё?

— Такой вариант, конечно, возможен, — признал судья. — Но все же тут есть некоторые подводные камни для работорговца. Напоминаю что насильственное обращение в рабство грозит неминуемой смертью. И для чиновника, который способствовал этому тоже. Поэтому для начала нужно найти такого. Согласись, не каждый станет рисковать своей жизнью, ради пары лишних монет, пусть и золотых. Но находятся и такие.

— Я не сомневалась.

— Но потом работорговцу придется доказывать законность этого раба проверочным отрядам и пограничникам, если он конечно пытается вывезти рабов легально. А тут тоже могут возникнуть сложности. Любой раб, заявляющий что он свободный человек и обращен в рабство насильственно или обманом, просто называет свое имя и откуда он родом. В нашем королевстве есть так называемые «книги судеб», где перечислены все рожденные в королевстве люди, их родственники, их внешность, их статус, образование, профессия и прочее. Эти книги постоянно обновляются, каждому человеку в них отводится отдельный лист, куда раз в год вносятся какие-нибудь новые данные о каждом гражданине, например, сломал ногу, женился, появился ребенок и так далее. Есть одна общая книга, «книга королевства», на самом деле это множество толстенных томов и хранятся они в специальном отделении Главной королевской библиотеки под строгим надзором суровых и неподкупных людей из Судебной палаты, нескольких министерств и армии. К ведению этих книг в нашей стране относятся очень серьезно. Ибо эти «книги судеб» облегчают гигантскую работу по проверке граждан. Ты называешь свое имя, год и место своего рождения, и через час о тебе будут знать все, а главное говоришь ли ты правду. Поэтому если выяснится, что раб в действительности изначально свободный гражданин и нет никаких следов что он был законно переведен в статус раба работорговцу не поздоровится. Скорей всего его просто убьют. Поэтому они должны быть очень осторожны, когда идут на подобные махинации.

— И что, это их останавливает?

— Нет, конечно. Слишком большие деньги здесь вертятся. Люди готовы идти на риск. Вот скажем ты, ни в каких «книгах судеб» ты не значишься, красавец Далив представил бы пограничникам липовую купчую от какого-нибудь пьянчуги, о продаже дочери, или что ты дочь другого раба. Дети рабов автоматически получают статус своих родителей. Рабами часто становятся военнопленные и учитывая твою необычную внешность, — судья улыбнулся, — скажем твои удивительные ярко-синие глаза, Далив выдал бы тебя за дочь какого-нибудь дикого жителя Ильмарских гор, воинственного и свободолюбивого, который был захвачен в плен в бесконечных стычках с агронцами.

— Но я бы ведь не молчала. Я бы сказал что он лжет.

Судья внимательно поглядел на нее.

— Я думаю ты понимаешь, что у таких людей как Далив много уловок и хитростей чтобы заставить замолчать кого угодно. Они могут отрезать язык, могут напоить чем-нибудь тебя до состояния отупения, могут ввести в тебя яд и сказать что противоядие ты получишь только по ту сторону границы, могут запугать тебя, что если ты откроешь рот, то умрешь.

— Как?

— Просто. Разбирательство будет длиться не один день. Нужно отправить посыльных для проверки данных, согласись. Все это время тебя будут держать в каком-нибудь местном каземате. Работорговцев с остальными рабами конечно пропустят, никто не вправе их задерживать по заявлению одного жалкого раба. Другое дело что если потом будет доказано что они пытались обратить в рабство свободного человека, путь для них в эту страну будет закрыт и здесь на них будут охотиться как на бешенных зверей. Но представь, ты сидишь месяц или даже два в этом каземате. А за это время ты внезапно погибаешь от ядовитой иглы или отравленной пищи или свалившись с лестницы или как-то еще. Понимаешь, здесь столько всего намешано, это настолько мутные воды, что тут случается всё что угодно и нужно быть готовым ко всему. В конце концов тебя могли бы переправить нелегально или просто попался бы продажный пограничник и все.

— Очень жаль, — сказала Элен.

— Что жаль? — Не понял судья.

— Что вы живете в таком прекрасном мире и настолько ограничены и примитивны. Превращаете людей в рабов, продаете своих детей, покупаете и продаете себя.

— Что поделаешь, люди не совершенны. В твоей стране по-другому?

— По-другому. А зачем вам вообще рабы? Какой в этом смысл? Нужны ведь надсмотрщики, охранники, бараки, еда. Не проще ли просто нанять свободных людей на требуемые работы за деньги?

— Да, рабов нужно охранять и кормить, но и все-равно это дешевле, чем платить вольнонаемным. Всегда будет дешевле. Всегда. А кроме того рабов порой используют таким варварским образом, что ни один нормальный человек не согласится на это добровольно.

— И что, после того как человеку поставят клеймо на руку, он обречен быть рабом до конца своих дней?

— Ну почему, если хозяин будет достаточно милосерден, то он может дать рабу вольную. А татуировку или клеймо можно свести кислотой или просто одеждой закрыть, главное что никто уже не объявит этого человека беглым рабом, за которым будут охотиться как за диким зверем.

Элен допила свой морс и как-то странно посмотрела на судью.

— Значит если хозяин будет достаточно милосерден?… — Проговорила она с каким-то затаенным чувством, которого Мастон Лург не понял.

— Тебя смущает слово «милосерден»?

— Из ваших уст да.

Судья отпрянул назад, выпрямляя спину. Девочка опять начинала показывать когти.

— Ты конечно считаешь, что такому как мне просто неизвестен смысл понятия милосердие, не так ли?

— Герцог тоже поставит мне на руку клеймо и свое имя? — Холодно поинтересовалась Элен.

Судья немного растерялся от этого вопроса.

— Да нет, я думаю … вернее я уверен что нет, конечно же нет.

— Скажите мне честно, господин инрэ, в глубине души вы без сомнения считаете, что вы намного лучше, чем этот Далив? — Пристально глядя на своего собеседника, спросила Элен.

Судья некоторое время спокойно смотрел в синие глаза ребенка.

— Знаешь, я ждал что в конце концов ты сведешь нашу беседу к этому, — сказал судья. — Но дело в том, что ни в глубине души, ни на поверхности я не думаю об этом. Мне глубоко безразлично насколько хорошим или плохим меня считают окружающие. Меня, как ты наверно уже могла догадаться, волнует только насколько я богат или беден.

— Знаете, в самом начале похищения я обещала себе, что непременно отомщу вам. Не знаю как и сколько времени это займет, но отомщу. Но теперь мне это не нужно. Мне жаль вас, вам очень не повезло в вашей жизни.

— Неужели? — Судье было слегка не по себе, это странная девчонка говорила настолько по-взрослому, что это начинало нервировать его.

— Даже если бы мне сказали только два факта из вашей жизни — что вы продали работорговцам свою жену и продали своему начальнику похищенного вами ребенка, то я бы уже решила, что вам крупно не повезло в жизни. Ибо конечно не один нормальный человек не поступил бы так, значит что-то сделало вас ненормальным. Но теперь, общаясь с вами, мне жаль вас еще больше. Вы в своей жизни не встречали хороших людей. В силу каких-то обстоятельств, вашей профессии, склада вашего ума, вашего характера, вашей замкнутости или чего-то еще, вы видели человеческую природу только с самой грязной и подлой ее стороны. Вы не знаете и даже не допускаете мысли, что человек может быть честным, щедрым, благородным, бескорыстным, приносить себя в жертву ради других, проявлять милосердие и великодушие. Вы просто не представляете, что такое может быть, как человек, который никогда в своей жизни не видел синего цвета не в состоянии себе представить его. У вас не может быть ни друзей, ни любимых, потому что вы просто не верите в них. И поэтому мне жаль вас. Я, которая прожила на свете гораздо меньше чем вы, тем не менее прекрасно знаю, что люди могут быть такими.

Элен замолчала и встала из-за стола. Промокнув губы салфеткой, она положила ее на стол.

Судья внимательно наблюдал за девочкой, признаваясь себе, что он слегка потрясен её речью.

— Значит ты не будешь мне мстить? — Спросил он со слабой улыбкой.

Элен посмотрела ему в глаза и отрицательно покачала головой.

— Я уже отомщена, — сказала девочка и направилась к деревьям, на ветвях которых сидели П-образные существа.

Некоторое время она наблюдала за ними. Иногда существа соскальзывали с ветки, устремлялись по дуге вниз, паря на каком-то подобие перепончатых крыльев, что-то хватая в воздухе и заканчивая свой полет на другой ветке. Наконец Элен решила, что она вроде разобралась что к чему. В воздухе порхали какие-то насекомые, которых было очень плохо видно, по крайней мере для ее глаз. И П-образным существами, которых девочка в конце концов нарекла «пипиками», посчитав, что это название удачно отражает тот факт что в начале полета существа издавали слабый пипикающий звук, казалось также было очень трудно различить их в обычном освещении. Но зато они прекрасно видели их в тех спектральных лучах, в которые превращался дневной свет, преломленный через перья-перепонки, натянутые между конечностями пипиков. Элен была очень горда своими наблюдениями и умозаключениями. "Я совсем как профессиональный астрозоолог-натуралист", сказала она себе.

Мастон Лург все еще продолжал сидеть за столом, невидящим взором уставившись в белоснежную поверхность скатерти. Наконец он поднялся и медленно пошел в сторону леса.

— Я отойду ненадолго, — громко сказал он, обращаясь к Галкуту.

Тот молча кивнул.

Когда судья удалился, Элен приблизился к лошадям, которые опустив свои большие головы, с аппетитом щипали красно-коричневую траву, вызывая настоящие маленькие штормы в растительном покрывале. Галкут широкой щеткой счищал с одного из животных собравшуюся за время скачки грязь, пыль и взмыленную пену.

Через некоторое время девочка оказалась рядом с мужчиной в клетчатой рубашке и принялась наблюдать за его работой. Тот не обращал на маленькую зрительницу никакого внимания.

— Здорово тебя тот старик завалил, — наконец сказала Элен и насмешливо улыбнулась.

Она просто не могла сдержаться. Ее просто подмывало хоть как-то уколоть этого молчаливого субъекта. Обида, затаенная на Галкута после того как он заставил ее пережить боль, страх и унижение, никуда не делась. И то что он защищал ее в сражении с туру ничего для нее не меняло, по крайне мере девочка сама убеждала себя в этом.

Галкут смачно сплюнул на землю и ничего не ответив, продолжил чистку шкуры животного.

— Двумя легкими движениями сломал такого громилу, — продолжила Элен. — И руку так профессионально вывернул. Настоящий мастер.

Галкут посмотрел на девочку. Элен ответила ему насмешливым взглядом.

— За это я убил его, — наконец сказал мужчина.

Элен уже давно подозревала, что Галкут понятия не имеет о её способности видеть правду и ложь. Было бы вполне логично со стороны судьи предусмотрительно не делиться со своим слугой столь ценной информацией. Сейчас она убедилась в этом окончательно.

Девочка усмехнулась.

— Ты лжешь, — с абсолютной уверенностью сказала она, ибо видела что это действительно так.

— Не лгу, — спокойно ответил Галкут. — Когда сказал что иду за хлыстом. Он был в конюшне. Я вонзил в него огромные вилы с четырьмя зубьями. Прямо в живот.

— Ты лжешь, — с точно той же интонацией повторила Элен.

Галкут повернулся к ней всем телом и опустил руку с щеткой.

— Думаешь я боюсь тебя? — С вызовом спросила Элен, заставляя себя оставаться на месте.

Мужчина засунул руку в карман, что-то вынул и протянул ей. Немного поколебавшись, девочка сделала два шага вперед и взяла предложенный ей предмет. Некоторое время она внимательно разглядывала тонкое черное кольцо. На внутренней стороне была витиеватая надпись: «Карудзо» и восемь цифр: 20865352.

— Я забрал это у него, — сказал Галкут и на этот раз Элен видела, что он говорит правду. Это озадачило ее. Он лгал, что убил старика и тем не менее каким-то образом получил его кольцо. Немного поразмышляв над этим, девочка пришла к выводу, что скорее всего он оглушил старика и снял с его пальца кольцо. Наверняка подкрался к нему осторожно со спины и ударил его по голове, решила она. Она уже собралась с презрением высказать свою догадку, дабы поразить его этим, но в последний момент передумала.

Девочка молча протянула руку, возвращая кольцо слуге судьи.

— Оставь себе, — сказал Галкут.

— Зачем оно мне?

— Ну, как напоминание что и на мастера бывает проруха, — спокойно ответил мужчина в клетчатой рубашке.

Конечно, подкрался, ударил исподтишка, почти сказала она вслух, но снова остановила себя.

— Мне ничего от тебя не нужно, — сердито проговорила она, настойчиво протягивая кольцо.

— Прими это не от меня, а от самого старика. Вы же кажется подружились с ним. Может еще встретитесь, тогда и вернешь.

Элен задумчиво посмотрела на Галкута. Все-таки он какой-то странный, решила она, никогда не улыбается и так верен судье. С какой стати? Девочка засунула кулак с зажатым в нем кольцом в карман своей синей куртки.

— Как же я с ним встречусь, если ты его убил? — Насмешливо поинтересовалась она и с удовольствием пронаблюдала выражение легкой досады, промелькнувшие на лице мужчины. С огромным удовольствием.

Галкут повернулся к лошади и возобновил чистку.

53

Минлу Такулада Хин, Хранительница Ключа Синей бездны, сидела на лежавшем на земле седле, обхватив ноги и поставив подбородок на колени, и задумчиво глядела в огонь. Вокруг уже было темно и на небе сияли звезды и две маленьких луны. Металлический пес расположился слева от девушки и казалось дремал, чуть повернув голову набок. По крайней мере его глаза были закрыты золотыми веками. Талгаро бродил где-то в темноте по небольшому лугу вместе с расседланным жеребцом и нашептывал ему древние заговоры своего народа. Лоя утверждал, что это придает коню бодрость, силу и выносливость. Никто с ним не спорил.

Минлу и Талгаро не пришлось ничего придумывать себе на ужин. Кит угостил их большими волшебными таблетками, разбухшими в их ртах в сладковатую нежную массу, которая сделала их совершенно сытыми. И девушка, и лоя уже почти не удивлялись тем маленьким чудесам, которые совершал металлический пес и принимали их вполне спокойно, как само собой разумеющееся от такого странного волшебного существа, каким без сомнения являлся Кит.

Девушка подняла лежавшую возле ног ветку и постучала по угольку, заставляя его озариться малиновым свечением. Мысли ее витали в сферах, которые она обычно старалась избегать. И не просто избегать, а даже сознательно запрещать. Но сейчас она вдруг взяла и позволила. «Я живу неправильной жизнью», сказала она себе, готовясь к укорам совести и шквалу возмущений со стороны чувства долга. Но ни совесть, ни чувство долга на этот раз никак особенно не прореагировали, словно пребывали в том же расслабленном, слегка апатично-рассеянном состоянии что и их хозяйка. Неправильность, по мнению Минлу, состояла в том что она была отчаянно одинока. Так было почти всегда в ее жизни, с того момента когда она семилетней девочкой взяла в ладони Ключ Синей бездны и он вспыхнул нестерпимо ярким сиянием, заставив окружающих прикрыть глаза. Волшебство древней реликвии выбрало себе новую хранительницу и люди с благоговением и радостью склонились перед избранным ребенком. После этого девочка поселилась в Храме Падающих Звезд, окруженная учителями и наставниками, отныне и навсегда вырванная из обычной жизни. Обычной жизни… Ей всегда внушалось, что на нее возложена миссия огромной важности, чуть ли не оберегать весь род людской. И конечно же эта миссия требовала полного самоотречения и самопожертвования, никак иначе и быть не могло. Сейчас она уже понимала, что наставники, желая облегчить ее участь, ненавязчиво, исподволь приучали ее к мысли, что ничего интересного и привлекательного в обычной жизни на самом деле нет. Быт и рутина, тоска беспросветного существования с каждодневным повторением набивших оскомину обязанностей и отношений. А ей открывались захватывающие дух тайны мироздания, она посвящалась в тонкости мастерства высших искусств, она двигалась по пути познания себя и Вселенной, по пути самосовершенствования, по самому великому пути доступному для человека. Наставники не лгали. Люди за стенами храма действительно тонули в вязкой пучине быта и ежедневной рутины, так называемое мещанство окутывало их головы и сердца, а она с замиранием духа и светящимися от радости глазами проникала в загадки мира, с волнением постигая природу и человеческого естества и внутренних структур Вселенной. Все было так. Но только во всем этом был небольшой изъян и со временем, когда она стала взрослее, ее учителя, нежно любившие юную хранительницу, открыли ей, что единственно возможный путь для счастья — это гармония, гармония которая в ее положении никогда не может быть достигнута. Это нужно принять и смириться. Человек может быть счастлив лишь уравновесив свое животное начало и небесную окрыленность своего духа. Она не поняла этого и отнеслась к этому довольно беззаботно. А теперь, спустя десять месяцев странствий, она уже готова говорить, что вообще вся ее жизнь была неправильной. Ибо она пыталась отречься от своей человеческой сущности, той первозданной первобытной сущности, которая бурлила в каждой клеточке ее тела. Это было неправильно. Вне всяких сомнений. За эти десять месяцев Минлу окончательно пришла к выводу, что человек не может одинок, не должен быть одинок. Нормальному человеку общение с себе подобными необходимо как воздух. А она обречена быть одинокой до старости. Если только не случится нечто невероятного и Ключ Синей Бездны, по каким-то своим абсолютно неведомым причинам, не выберет себе другую Хранительницу. Такое пару раз случалось в прошлом. Но девушка, конечно, не ждала этого и даже не то что не ждала, она даже не смела и думать об этом. Это была крамола, богохульство, предательство, желать избавления от выбора Ключа. Шивтак избрал ее лишь по одной причине, потому что она была достойна этого, и значит она необыкновенный человек, одаренный и возвышенный, с чистым и отважным сердцем, так говорили ей наставники. И что по сравнению с этим значит такая малость как любовь между мужчиной и женщиной, которой ей никогда не придется узнать в ее освященной великой миссией жизни? Ничего не значит, конечно же ничего. Если бы она всю жизнь провела в храме, среди озер и садов, в медитациях под персиковым деревом, в купаниях в хрустальных ручьях, в упражнениях с мечом и кистью, и конечно же в ментальных слияниях с древним сокровищем, хранительницей которого она являлась. Если бы Шивтак не был бы украден и она не оказалась бы столь головокружительно и бесцеремонно вышвырнута в реальный мир. Но все же ни в каких даже самых потаенных уголках души девушка никогда не помышляла о том чтобы не быть Хранительницей. Она искренне хотела быть ею и не жалела ни об одной минуте, проведенной в Храме. За эти десять месяцев она увидела достаточно. Учителя были во всем правы, в мире обычных, нормальных людей нет ничего интересного и волнующего. В большинстве случаев это было просто болото, удручающая смесь лености ума и тела, борьбы за существования, попыток самоутверждения за счет ближнего, дикая тоска безысходности и такие же дикие попытки уйти от этой тоски. Ничего интересного, ничего. За исключением самих людей. Женщины и мужчины, дети и старики, общение с которыми и позволяет чувствовать себя живой. И это раздирающее на части, пронзительное чувство громадного, как ночное небо, одиночества при виде радостных влюбленных и счастливых родителей со своими малышами, которое безжалостно говорит тебе прямо в глаза, что всё, абсолютно всё в твоей жизни неправильно. Минлу, конечно, научилась справляться с этим беспощадным голосом. Иногда она просто заставляла его замолчать, иногда вступала в своеобразный диалог, в котором легко доказывала что всё о чем говорит голос в большинстве случаев ложь. Влюбленные предают друг друга, дети ненавидят родителей, и всех в конце концов поглощает то самое чувство тупой тоски и безысходности, ибо они не хотят идти по пути познания и самосовершенствования. Минлу знала, что права, но все же честно признавалась себе, что и учителя правы. Счастье возможно только в гармонии. И для такого существа как человек это подразумевает общение с друзьями и естественное соединение себя с кем-то кто станет больше чем друг, кто разделит с тобой твой жизненный путь, откроет тебе свой мир и навсегда станет частью твоего.

Минлу грустно улыбнулась. Она приняла и смирилась. Давно. У ней не будет возлюбленного и она не подарит жизнь сыну или дочери. Она, как бы пафосно это не звучало, будет стоять на защите чужих сыновей и дочерей от древнего зла, скрывающегося под водами Океана. Но вот друзей ей никто не запретит иметь. Она снова улыбнулась, на этот раз уже без грусти. У нее отличные друзья, странный металлический пес и вздорный маленький лоя. Может, конечно, еще слишком рано называть их друзьями, но ей бы очень этого хотелось. Хотелось иметь настоящих друзей, с которыми можно делиться печалями и радостями, и разделять их счастье и неудачи. Когда она заберет Ключ Синей бездны и вернется в Храм Падающих Звезд, она обязательно станет больше общаться с людьми из внешнего мира. Говорить с ними об огородах, урожаях, нарядах, домах, хозяйствах, готовке, воспитании детей, сердечных делах и конечно о погоде и ценах. Может ей самой не так уж много есть что сказать на этитемы, но она будет слушать. Минлу давно уже заметила, что люди очень любят когда их внимательно слушают, ведь это так приятно быть в центре чьего-то внимания, а ей нравилось слушать, гораздо больше чем когда слушают ее. Так ей по крайней мере казалось, с самого детства она внимала своим учителям, привыкая не перебивать их и внимательно следить за смыслом их слов.

Минлу привстала с седла, чтобы дотянуться до кучи дров. Подбросив в огонь несколько веток, она посмотрела на Кита. Его металлическая голова совершенно по собачьи лежала между широких лап и глаза были закрыты. Спит, подумала девушка. Впрочем, она не была до конца уверена, что странному псу необходим сон. На мгновение в ее голове возник образ металлического сердца от которого расходятся тонкие металлические трубки. «Вздор, — решила она. — Как бы ни был устроен Кит внутри, очевидно что это не копии органов и сосудов живой собаки, но только выполненных из металла. Вряд ли железным мускулам пса нужна кровь несущая кислород. Скорей уж там нечто напоминающее шестеренки, винтики и пружинки из механизмов Лоя». Хотя и в это ей тоже слабо верилось, уж слишком Кит был живым и настоящим. Она видела на его морде улыбку. Улыбку! Никакие шестеренки и винтики не смогли бы этого сделать. «Из чего сделаны его губы? — Спросила она себя. — Разве может какой-нибудь металл так натурально изгибаться, как настоящая кожа». Девушка покосилась на Кита. Еще ей было жутко любопытно о чем он думает. На что похожи его мысли?

Кит занимался тем что ориентировался на местности по расположению звезд и навигационным данным своего маршрута, которые он тщательно фиксировал с того самого момента как они с Элен покинули полицейский истребитель. Кит спозиционировал свое местоположение и затем рассчитал расстояние от себя до Аканурана, ориентируясь на точку на карте в которую ткнул пальцем Талгаро, утверждая что столица именно здесь. Пес не мог высчитать точную длину маршрута, ибо не знал как пролегала со всеми своими изгибами дорога до Аканурана. Но все же он получил примерное расстояние и понимая что это бессмысленно поделил его на свою среднюю скорость. Получилось что примерно через пятьдесят альфа-часов, стандартных звездных часов, традиционно равных длине часа прародине человечества, он бы уже был в окрестностях Аканурана. Меньше чем за двое суток он мог оказаться рядом с Элен. Но Кит оставался неподвижен. Его спутникам необходим был отдых и он вынужден был терять время в бездействии. Однако чем больше пес думал над этим, тем больше признавал целесообразными доводы кирмианской девушки и лоя. Да он может оказаться в Акануране на пару дней раньше, но что он может сделать один? Только поднять переполох, последствия которого непредсказуемы. Девочку могут увезти и спрятать, этого нельзя допускать. Сейчас лучше действовать тихо и незаметно, терпеливо и обдуманно, чтобы застать похитителей Элен врасплох. Кит не мог умышленно понизить уровень тревожности по отношению к своей хозяйке, но чтобы хоть как-то унять переживания, он мог совершить другое маленькое чудо. Именно так это называл сам Родерик Атинховский, дедушка Элен по материнской линии, создатель собакообразного робота, рассказывая об этом девочке и ее отцу. «Это удивительная вещь, друзья мои, — с улыбкой говорил он. — Это просто маленькое чудо, которое Кит может совершать по собственному усмотрению. Переходить в так называемое состояние «не ума». Тысячелетиями различные мистики, философы, монахи, мастера боевых искусств и просто уставшие от бесконечно шума в голове люди стремились достигнуть этого состояния. Медитации, дыхательные практики, коаны, дхарана и так далее были призваны помочь людям в этом ментальном подвиге. Пытаясь остановить бесконечные прыжки сознания с одной мысли на другую, унять фоновый шум в своей голове, чтобы обрести покой и просветление. Конечно наш милый Кит, вряд ли обретет просветление и начнет проповедовать как Гаутама, хотя кто знает… Шучу, шучу. Но так или иначе, Кит может в любой момент, когда ему заблагорассудится в мгновение ока перейти в подобное состояние. Сознательное мышление отключено и бесконечный поток мыслей остановлен. Абсолютная тишина. Здорово, да?». Пес перешел в состояние «не ума», оставив функционирующим только сканирующий так называемый «тревожный блок», который был подключен к внешнему зрительному и слуховому восприятию, и должен был разбудить сознание робота, если сочтет что в окружающей реальности присутствует явная или потенциальная угроза. Кит мог устанавливать для «тревожного блока» объекты, угрозы которым следовало отслеживать. По умолчанию это конечно были Элен Акари и сам робот. Но сегодня он включил в список кирмианскую девушку и лоя.

Минлу снова посмотрела на металлическую собаку. Тот продолжал спать. Или делать вид что спит. Девушка посмотрела вправо, туда куда ушел Талгаро вместе с конем. Но сколько она не вглядывалась, кроме синей тьмы с чернильными контурами деревьев, она ничего не увидела. Ей хотелось с кем-нибудь поболтать, но видимо сегодня не судьба, решила она и подумала что пора укладываться спать. Так как Кит забрал из тюрьмы вместе с мечом мастера Юн Фая, ее сумку и скатанное одеяло, спать на земле ей не придется. Девушка опять посмотрела на металлического пса. Перед тем как улечься у костра и закрыть глаза, он сказал что им лучше всего спать возле него, так как он будет излучать тепло с такой интенсивностью чтоб им было комфортно, не жарко и не холодно. Девушка и лоя вежливо поблагодарили, но так и не дали понять воспользуются ли они предложением пса или нет. Сейчас Минлу думала, что было бы здорово провести ночь в потоках нежного тепла от металлического тела Кита, но как-то ей все-таки было не по себе. Она и сама не смогла бы объяснить причину этой неуверенности, наверно просто слишком непривычно, спать под боком у такого удивительного существа как Кит. Пока она размышляла над этим, пес поднял голову и открыл глаза.

— Кто-то идет, — сказал он совершенно спокойно.

— Что? — Встрепенулась Минлу, отрываясь от своих мыслей. — Кто?

— Не знаю. Люди. Много. Я пока только слышу их.

Девушка уставилась во тьму там где была дорога.

— Со стороны Аканурана, — подсказал Кит.

Минлу стала глядеть в нужном направлении. Скоро там замелькали огни.

— Факелы несут, — сказал Кит. — Примерно человек двадцать.

Мысли о сне испарились. Девушка положила левую руку на меч и села прямо. За десять месяцев странствий она повидала всякого, но по большому счету ей редко приходилось не то что обнажать свой клинок, но и хотя бы намекать на его присутствие. Люди попадались разные, и хамы, и наглецы, и насмешники, и очень горячие любители женского пола, но до прямой конфронтации дело доходило очень редко. Впрочем, встреча с лесорубами возле Туила и последующий суд сильно поколебали ее доверие к людям. Хотя и до этого она встречала подонков, но на этот раз их было что-то слишком много для одного места, говорила она себе.

Теперь и она услышала голоса.

— Может позвать Тала? — Спросила Минлу.

Кит посмотрел направо в сторону леса.

— Он достаточно далеко сейчас. — Сказал он. — Я думаю нет необходимости поднимать крик. Ты думаешь эти люди могут быть опасны?

Она пожала плечами.

— Пока ничего не могу сказать по этому поводу. Но исключать этого нельзя.

Некоторое время они смотрели на пляшущие огни факелов.

— Некоторые из них совершенно голые, — объявил Кит.

— Что?!

— Один идет к нам. — Предупредил Кит. — Голый.

Пес положил голову между лап и закрыл глаза.

Девушка кинула на него быстрый взгляд. Как и было договорено, Кит будет стараться вести себя как можно более неприметно, дабы не вызывать излишнего ажиотажа. А это означало, что первый разговор с нагим незнакомцем девушке придется вести одной. Впрочем, ощущение рядом такого могучего товарища кому угодно придаст уверенности, с улыбкой подумала Минлу. Она повернула голову навстречу приближающейся фигуре.

Из темноты вышел высокий, очень худой мужчина, с взъерошенными темными волосами, широким носом и большими глазами. Он был абсолютно голый, на нем не было даже обуви. В правой руке он держал длинную, прямую палку, к верхнему окончанию которой крепилась маленькая перпендикулярная перекладина с деревянным кругом на ней. «Анк, — подумала девушка. — Ключ жизни, символ бессмертия. Объединяет крест, как символ жизни, и круг, как символ вечности. Также его форму толкуют как восходящее солнце, как единство противоположностей, как мужское и женское начало. Хотя мне больше нравиться толкование, в котором верхний круг — это божественный мир, перекладина — линия горизонта, а вертикальный шест — путь который должен пройти человек чтобы постигнуть божественное. Но клянусь Нефритовым Драконом этому парню несомненно ближе всего толкование, где петля символизирует женские половые органы, а Т-образная форма мужские. Ну-ну». Девушка отвлекала себя этими мыслями, заставляя себя смотреть в лицо мужчины и сдерживая порыв опустить глаза ниже. Не то чтобы ей было слишком любопытно, но наверно это что-то инстинктивное, решила она. «Когда перед тобой возникает голый мужчина, а ты женщина, то ты нет, да и скользнешь взглядом по его гениталиям. Наверно это нормально. — Успокаивала она себя. — Или это только у девственниц такой нездоровый интерес?».

— Приветствую вас, добрый человек, — чуть склонив голову, проговорил незнакомец. — Да снизойдет на вас небесная благодать и продлятся ваши дни на века.

— Мира и тепла, тебе, — сдержанно ответила девушка.

Приветствие незнакомца показалось ей слишком церемонным. «Сейчас проповедовать начнет», с тоской подумала Минлу. За время своих странствий девушка встречала немало последователей разного рода религий, и основных, и местных, доморощенных и вообще каких-то запредельных. В большинстве случаев эти представители вели себя мирно и вполне дружелюбно и Минлу ничего против них не имела, за исключение тех случаев, когда они уж слишком усердствовали, рьяно и настойчиво обращая в свою веру всех до кого могли дотянуться. Хотя не все уж они и такие мирные, вдруг подумала девушка, вспомнив кровожадного и неимоверно глупого отца Буртуса.

Где-то там в темноте за спиной голого мужчины слышались голоса, которые звучали оживленно и даже весело, иногда кто-то смеялся.

— Меня зовут Марат, — сказал мужчина и улыбнулся. Эти его простые слова и улыбка были настолько приветливыми и искренними, что девушка против воли ощутила мимолетную симпатию к этому человеку. Но, впрочем, она прекрасно знала насколько внешне приятными и милыми могут быть эти фанатики, тогда как на самом деле они были насквозь фальшивыми лицемерами и ханжами, желающими власти над доверчивыми людьми.

— Минлу, — все также сдержанно представилась девушка.

— Я бы хотел узнать, госпожа Минлу, не будете ли вы против, если мы на ночь расположимся на этой поляне по соседству с вами. Мы несколько припозднились с поиском ночлега и сейчас уже очень темно чтобы искать подходящее место, а к тому же здесь недалеко ручей.

— Располагайтесь, — пожав плечами, сказала девушка. — Это свободная земля, насколько мне известно, и вам не нужно мое разрешение.

— Пусть и так, но мы не хотим хоть как-то досаждать вам, сэви.

— Вы мне не досаждаете, — успокоила его девушка.

— Благодарю вас, госпожа, — сказал Марат, скользнул взглядом по металлическому псу и, еще раз приветливо улыбнувшись, удалился.

Когда они остались одни, Кит открыл глаза и поднял голову.

— Какой вежливый молодой человек, — произнес он.

— Ну не такой уж и молодой, — заметила девушка. — Но ты прав, вежливый до ужаса.

— А чего он голый-то? — Спросил Кит, повернув голову и посмотрев на кирмианку.

Минлу улыбнулась ему.

— Ну я как-то постеснялась спросить.

— Я думал что ты так знаешь. Может какая-то знаменитая секта. Ходят голые, живут на природе, и вождь у них велеречивый Марат с анком в руке.

Девушку насмешило слово «велеречивый». Она также отметила, что Кит знает что такое анк. В Храме Падающих Звезд анк относился к разряду тайной мудрости древних. Может металлический пес и сам из этого разряда, мелькнуло у нее в голове.

— По крайне мере в Кирме об этой секте ничего не известно, — сказала она. — Да может они и не секта, может их ограбили.

— Что-то они слишком веселые для ограбленных.

— Может радуются что легко отделались.

Кит усмехнулся и девушка вздрогнула про себя. Она никак не могла привыкнуть к выражению эмоций на металлической морде собаки.

— Странные они все-таки какие-то, — задумчиво проговорил пес, — одни голые, другие в одежде. Обычно в сектах все единообразно.

— Ну может у них голыми только самые просветленные ходят? — Шутливо предположила Минлу.

— Может быть, — согласился Кит, вполне серьезно

Скоро в темноте запылали три костра, на фоне которых маячили фигуры людей.

— Опять идет, — проворчал пес и снова начал изображать сон.

Девушка улыбнулась про себя. «Кажется Кит не очень-то симпатизирует этому Марату», подумала она. С другой стороны, сама Минлу тоже чувствовала какую-то настороженность по отношению к этому человеку. «Так или иначе, но он ходит абсолютно голым, а разве нормальный человек может так себя вести? — Размышляла она. — Значит он ненормальный, а это уже само по себе вызывает тревогу».

Когда нагой гость приблизился, девушка вопросительно поглядела на него.

— Простите, госпожа Минлу, что снова позволил себе обеспокоить вас, — произнес Марат, как будто слегка смущенный ее пристальным взором. — Я просто подумал, не захотите ли вы присоединиться к нам. Вы сидите тут совсем одна, возможно вам скучно и вы хотите общения. Мы были бы рады разделить с вами этот вечер.

— Спасибо за предложение, но мне не скучно. — Ответила девушка. Чуть помедлив, она добавила: — К тому же я не одна, со мной мои друзья.

— Да? — Голый мужчина слегка растерялся. Он бросил быстрый взгляд по сторонам и на некоторое время его глаза задержались на огромном металлическом псе, от блестящей поверхности которого отражались оранжевые блики огня.

— Простите еще раз, — сказал он наконец и снова удалился.

Кит поднял голову, смотря вслед ушедшему.

— По-моему про друзей он не понял, — произнес он.

— По-моему тоже. Но ничего, пусть чуть-чуть понервничает, а то ходит тут сверкает…, — девушка споткнулась, пытаясь подобрать слово, но слово что-то не подобралось и предложение осталось незаконченным.

— Тебе это не нравится? — Поинтересовался Кит.

Девушка посмотрела на него, желая понять подшучивает он или серьезно спрашивает. Но металлическая морда мало что сказала ей.

— Ты имеешь ввиду нравятся ли мне голые мужчины? — Уточнила она.

Кит посмотрел на нее.

— Не совсем, — медленно произнес он. — То что молодые голые мужчины не оставляют тебя равнодушной мне понятно.

— Неужели? — Улыбнулась Минлу. — Это так очевидно?

— Прости, пожалуйста, я не хотел выходить за рамки, — быстро и немного виновато проговорил Кит.

— Да перестань, я шучу. — Девушка как-то по-новому увидела металлического пса. Его сконфуженность была просто очаровательна.

«Да, — подумал Кит. — Никакого опыта общения со взрослыми женщинами». Вообще пес старался уделять время изучению женской психологии. Он по праву считал, что на нем лежит часть ответственности за воспитание своей юной хозяйки и учитывая что девочка росла без матери, практически в исключительном окружении мужчин, отца, деда, близкого семье соседа мистера Таругу, Кит пытался глубже вникнуть в нюансы женского мышления, чтобы передать Элен хоть какую-то частицу тех знаний и умений, которые ей без сомнения передала бы ее мать. Однако, он честно признавался себе, что ни он, ни Валентин Акари не имеют особого успеха на этом поприще. Девочка определенно росла своенравной и порою вела себя как самый настоящий мальчишка-оторва. Конечно, считал пес, все это сглаживалось ее добрым и благородным сердцем, но он понимал что природная женственность девочки все же должна получать соответствующую подпитку и руководство. А сколько бы он не читал умных научных и не очень статей и книжек, он в конце концов всегда приходил к мнению, что лучше всего было бы если бы Валентин Акари женился еще раз. Ибо их обоюдные усилия в развитии в Элен женского начала кажется были тщетны, а то и просто смехотворны. Вспомнить хотя бы эпизоды с общесемейным просмотром трогательных любовных мелодрам, которые по мнению отца должны были оказать на его дочь благотворное влияние. Однако Элен либо засыпала, если это был вечерний просмотр, минуте примерно на двадцатой, либо, откровенно скучая, пыталась как-то развлечь себя, например незаметно включая на своём юнипаде любимую рок-музыку, льющуюся прямо в микродинамики в её ушах. Если же это был "управляемый фильм", где зрители могли влиять на развитие сюжетной линии, она постоянно заставляла главных героев совершать необдуманные, дерзкие поступки, которые либо приводили к полному разрыву их отношений, либо увлекали их в головокружительное приключение, в котором один из героев частенько погибал. Наедине с Китом Элен высказывала некоторое недоумение с чего это ее отец так пристрастился к мелодрамам. "Влюбился что ли?", с тревогой спрашивала она. Кит делал большие глаза и говорил что не имеет ни малейшего представления. К счастью для него и к некоторой досаде девочки, она не могла видеть правду говорит Кит или нет.

— Я пытался узнать не тревожит ли тебя, что он совсем не носит одежды.

— Конечно тревожит, в том смысле что он выглядит ненормальным, а присутствие сумасшедшего, согласись, вряд ли может добавить покоя.

Кит вздохнул.

— Я не думаю что он сумасшедший, — сказал он. — Мне кажется у него просто есть идея, которой он твердо придерживается.

Минлу усмехнулась.

— Так можно сказать о любом человеке. Но только его идея сумасшедшая.

Кит опустил голову между лап, глядя черными глазами в костер.

— Иногда люди кажутся такими сложными, — проговорил он.

Девушка внимательно посмотрела на собаку.

— Слушай, Кит, — осторожно сказала она, — можно тебе задать нескромный вопрос?

— Нравятся ли мне голые мужчины?

Девушка засмеялась.

— Нет.

— Задавай.

— А как ты устроен внутри? — Быстро выпалила Минлу.

Кит поднял голову и поглядел на девушку.

— Э-э … в каком смысле? Мужчина я или женщина?

— Нет-нет, я имела в виду что делает тебя живым? — Девушка вдруг задумалась и сказала: — А ты мужчина или женщина?

Блестящие губы Кита растянулись в улыбке, в очередной раз озадачивая девушку вопросом «Как металл может растягиваться».

— Ну я вообще склонен относить себя к мужскому роду, — проговорил он. — Но никаких внешних половых признаков я не имею, если ты об этом.

Минлу почувствовала что краснеет.

— Прости, Кит, — виновато произнесла она, как недавно сам пес, — я совсем не это имела в виду.

— Да ничего страшного. Твое любопытство вполне естественно, — успокоил ее Кит.

Они немного помолчали. Девушка набралась решимости и продолжила:

— Так а на первый вопрос ты мне не ответишь?

Пес чуть помедлил.

— Что делает меня живым? — Уточнил он.

— Да.

— Видишь ли, мне не совсем ясно что ты хочешь узнать. Может если ты мне ответишь на этот же вопрос, я пойму что ты подразумеваешь.

— Меня делает живой энергия, извлекаемая моим телом из воздуха, воды и пищи, которые я поглощаю.

— Ага. Так ты хочешь знать где я беру энергию?

— Да. Ты же насколько я поняла не ешь и не пьешь. А воздух тебе нужен?

— А ты как думаешь?

— Лично я сомневаюсь что внутри твоего металлического тела течет кровь, переносящая кислород клеткам, поэтому, думаю дышать тебе не обязательно.

Кит был озадачен, причем гримаса удивления проступила даже на его морде.

— Ты знаешь о кислороде и клетках?!

— И я почему-то уверена что ты тоже.

Робот и девушка некоторое время смотрели друг на друга.

— Ну хорошо, — сказал наконец Кит, — может быть тогда ты знаешь и о реакциях ядерного распада и синтеза?

Минлу расстроено поджала губы и отрицательно покачала головой.

Кит очень громко вздохнул.

— Ты права, дышать мне не нужно и также как я лежу здесь, рядом с тобой, я мог бы спокойно лежать на дне какого-нибудь озера.

— Но ты только что сделал выдох, а перед этим, надо полагать, вдох.

— Вы очень наблюдательны, госпожа Минлу, — улыбнулся пес.

— Ой, Кит, не надо, не называй меня госпожа, звучит страшно глупо.

Пес покосился в сторону куда ушел Марат. Девушка поняла его.

— Просто не хотелось вступать с ним в дискуссию, он и без того говорливый. Так что насчет вдоха? А заодно и выдоха?

— Я могу сделать вдох и выдох, и, скажем, задуть свечу. Но я не дышу.

— А нос у тебя холодный и мокрый, как у остальных собак?

— Нет, только холодный. Но если надо изображать настоящую собаку, я могу сделать так что он станет влажным.

— А глаза у тебя стеклянные?

— Ну в какой-то степени, но это конечно не то стекло, что вставляют в окна.

— А глаз тебе могут проткнуть?

— Нет. По крайне мере обычный человек. Даже если ударит кинжалом со всей силы. Только сломает клинок.

Девушка восхищенно смотрела на него и Киту, как он сам признался себе, было это приятно.

— А сколько ты весишь?

— Не так уж и много, килограммов сто десять. — Кит споткнулся на полуслове. — Ты же знаешь что такое килограмм?

— А почему я не должна знать?

— Я так на всякий случай, единицы измерения могут быть разными у … у разных народов.

— А ты из какого народа?

— Трудно сказать. Я вообще наверно не из народа. Меня сделали люди, а придумал и сконструировал меня дедушка Элен.

Минлу как-то отстраненно посмотрела на него.

— Но где он взял человеческую душу, которую он вложил в тебя?

Кит немного растерялся. Он не знал что ответить. Вопрос о душе для всех роботов с искусственным интеллектом был очень болезненным и тревожным. Что такое душа? Как она появляется и как она проявляется? Может ли сознание их биоэлектронного квантоволнового мозга создать хотя бы подобие человеческой души? И что за ауру Элен Акари видит вокруг живых организмов и почему она не видит ее вокруг роботов?

— Я не знаю, — тихо ответил пес.

Минлу мгновенно поняла, что она коснулась темы, которой касаться не следует.

— Ты мне не рассказал о энергии, — быстро сказала она. — Мы выяснили, что дышать тебе не нужно, но ведь движения твоих лап, ушей, хвоста и прочего так или иначе требуют какой-то энергий. — Минлу заговорщически улыбнулась. — Или это тайна?

Кит тоже улыбнулся.

— Не тайна. Просто немного сложно для объяснения.

— Постарайся, вдруг я тебя удивлю.

— Хорошо. Источник моей энергии кроется в реакции превращения одного вещества в другое. При этом высвобождается громадное количество энергии. И хотя большая часть извлеченной энергии идет на поддержание должных условий работы самого источника, оставшейся части с лихвой хватает для жизнедеятельности моего тела. При этом в меня встроена высокоэффективная система аккумулирования энергии, которая способна без потерь сохранять выработанную источником энергию, которая в данный момент мне не нужна. Тебе что-нибудь понятно?

— Нет, — честно призналась Минлу.

— Ладно. Тогда так. При определенных условиях одно вещество можно превратить в другое, при этом всегда общая масса первого вещества больше чем масса полученного. Ясно?

— Ясно. Вот я сжигаю деревяшку и масса оставшегося пепла определенно намного меньше массы деревяшки.

— Замечательно. Вот и все объяснение. Эта, так сказать, «потерянная масса» и превращается в энергию.

— Ты хочешь сказать что внутри тебя горит костер?

— Ну, очень упрощенно можно сказать и так. Только в этом костре горит не древесина, а вода.

— Вода?!

Кит улыбнулся.

— Да. При определенных условиях гореть может все что угодно. Тяжелая вода превращается в легкий газ и из разницы масс извлекается энергия.

— А что это за определённые условия?

— По-разному. Высокая плотность вещества, высокие температуры или магнитное поле высокой напряженности, разгоняющее частицы вещества до скорости света.

— Б-р-р-р, — девушка затрясла головой. — Ничего не понятно.

Кит вздохнул.

— Я понимаю.

— То есть тебе постоянно нужна вода?

— Периодически. Примерно раз в несколько лет.

— Один глоток воды и тебе хватает энергии на эти несколько лет?

— Да.

— Невероятно.

— Только так кажется. Но при этом, кроме основного источника питания, у меня есть еще и резервный, в котором очень тяжелый металл превращается в легкий и опять же разница масс дает энергию. Если, скажем, вокруг совершенно не будет воды, я смогу жить на запасном источнике около ста двадцати лет, при усредненных энергозатратах конечно.

— А не при усредненных?

— Ну, если бы я начал кипятить озера, то тогда конечно вместо ста двадцати лет протянул бы несколько месяцев.

Минлу потрясенно глядела на металлического пса.

— Хотя все конечно зависит от величины озер.

— Ты можешь вскипятить озеро?

— И даже испарить его, но это может означать гибель для меня.

Минлу недоверчиво усмехнулась.

— Я не понимаю…, — медленно проговорила она, — даже вэлуоннские маги не способны на такие чудеса. Из какой вы страны?

Кит подумал о Конвенции "Униквита", строго настрого запрещавшей привносить в автономные миры информацию о жизни на других планетах. Все что он рассказывал до этого момента по сути своей большого значения не имело. Отдельно взятый абориген не сможет хоть как-то использовать эти данные, это просто останется волшебной сказкой для него, не более того. Магнитное поле высокой напряженности, разгоняющее частицы до световой скорости, это просто абракадабра для этих людей, но вот факт о том что есть живые существа на других мирах они вполне могли понять и это могло как-то повлиять на их мировоззрение. Хотя с другой стороны Кит даже не представлял знает ли Минлу что есть другие звезды и планеты, такие же как их солнце и их мир. Может они до сих пор верят в геоцентрическую модель бытия, а звезды у них это свечи в чертогах богов.

Кит посмотрел на девушку.

— Прости Минлу, но я уверен ты ничего не знаешь о той стране, откуда Элен и я пришли, поэтому не вижу смысла говорить о ней.

— Элен говорила что она далеко на севере, — вспомнила девушка.

— Очень далеко, — сказал Кит.

— Но если она далеко на севере…, — начала девушка, но Кит поспешил ее перебить.

— Кстати мне хотелось бы кое-что узнать и о тебе, — сказал он.

Минлу, замолчав на полуслове, понимающе посмотрела на него.

— Хочешь поменять тему? — Напрямик спросила она.

Кит высунул язык и посмотрел на девушку, чуть склонив голову на бок.

Минлу не выдержала и рассмеялась.

— Ты не должен использовать эти собачьи штучки, — сказала она.

Кит совершенно натурально тихо заскулил, как собака, просящая хозяина погулять с ней.

— Сдаюсь. Что ты хочешь знать обо мне? Как устроено мое сердце? Но думаю ты знаешь об этом не меньше меня, да?

— Я не могу ответить на этот вопрос, ведь мне не известно что ты знаешь о человеческом сердце.

— Хорошо. Сердце взрослого мужчины в среднем весит около трехсот грамм, сердце женщины немного меньше, грамм двести пятьдесят. Размер сердца примерно с кулак у ребенка и примерно как два кулака у взрослого. Сердце состоит из четырех камер: две верхние, называемые левым и правым предсердием, и две нижние, называемые правым и левым желудочком. Правую и левую стороны сердца разделяет толстая мембрана. Сердце постоянно сжимается и расслабляется, прокачивая кровь через человеческое тело. Кровь, отдавшая кислород телу, втекает в правое предсердие, а из него в правый желудочек, который в свою очередь перекачивает кровь в легкие, где она освобождается от выделенных газов и принимает в себя кислород. Новая, обогащённая кислородом кровь, возвращается в сердце и входит в левое предсердие. Из него в левый желудочек, который качает кровь, несущую кислород, дальше в тело. Сердце расположено почти в центре груди между легкими, но немного наклонено влево и поэтому сложилось общее мнение что оно слева.

Кит смотрел на девушку широко раскрытыми глазами.

— Я потрясен, — честно признался пес.

Минлу, польщенная его словами, поглядела на него с легкой улыбкой.

— Хотя с другой стороны, такая очаровательная девушка, наверно разбила столько сердец, что совершенно не удивительно, что она так прекрасно знает его строение.

— Спасибо за комплимент, но думаю что количество разбитых мною сердец примерно ноль.

— Трудно поверить.

— Перестань, Кит.

— В это можно поверить, только при условии, что всю свою жизнь ты провела в некоем уединенном отдаленном месте. — Пес пристально смотрел на девушку, ожидая ответа.

— Ну что-то вроде того, — призналась кирмианка.

— Кто ты, Минлу? — Сощурившись, спросил Кит.

Девушка чуть помедлила с ответом.

— Я слышу в твоем голосе неподдельный интерес, — сказала она, — это очень лестно для меня. Быть кому-то интересной очень приятно.

— Если только это не сотрудник налоговой службы, — пошутил Кит.

Девушка поглядела на него задумчиво и пес подумал что она не знает что такое налоговая служба.

— Конечно, — ответила она без улыбки, думая о чем-то своем.

— Прости, я не хотел лезть не в свое дело, — сказал пес, решив что девушка не хочет говорить об этом.

— Да нет, Кит, не в этом дело, — поспешно произнесла девушка, — просто все так сложно и со стороны может наверно показаться странным. Я с детских лет жила в храме, где мои наставники обучали меня разным искусствам, готовили меня к моей судьбе.

Пес внимательно слушал свою собеседницу, не спуская с нее глаз.

— К моей миссии, если хочешь. Я Хранительница одной очень древней реликвии, очень важной реликвии.

Девушка замолчала и посмотрела в огонь.

— Ты имеешь ввиду важной в плане культурного наследия для твоего народа? — осторожно уточнил Кит.

Минлу поглядела ему в глаза и отрицательно покачала головой.

— Культурное наследие моего народа здесь не причем. Эта реликвия одинакова важна для всех жителей Шатгаллы. Ее называют Ключом Синей бездны или Шивтаком, но что это такое на самом деле, даже я его Хранительница, до конца не знаю.

— Не понимаю, — честно признался Кит. — Это вещь, в смысле материальный предмет?

— Да. Это сине-голубой камень неопределенной формы в сфере из тонких струн неизвестного металла. Хотя я не думаю, что это камень, в смысле там сапфир или алмаз, это что-то другое. Мне вообще кажется что он живой. Внутри него есть свет, иногда сжатый почти в крупицу, он может разрастись до ослепительного сияния. Камень висит в сфере, не касаясь ни одной из струн.

— Удивительно, — сдержанно сказал Кит.

— Ты мне не веришь?

— Почему? — Не понял пес.

Девушка не ответила.

— Ключ Синей бездны сам избирает своего хранителя, — продолжила она. — В руках этого человека камень вспыхивает таким ярким светом, что на него невозможно смотреть окружающим, но в тоже время сам хранитель спокойно глядит вглубь света и видит удивительные вещи.

— Ты тоже их видела?

Девушка утвердительно покачала головой.

— Удивительные миры, какие-то странные города, невообразимые существа, чудовищные монстры, подводные просторы, и что-то еще и еще что я просто не в силах не понять не описать. Эти видения рождают потоки эмоций, которые просто захлестывают тебя, ты улыбаешься, у тебя льются слезы, невообразимая ностальгия, нежность, сила и радость. Словно ты вернулся домой после долгого путешествия и сразу же как будто ты покидаешь свой дом навстречу захватывающим странствиям и открытиям. В общем, Кит, я не знаю как это описать.

— Оно все время это показывает тебе? — Спросил Кит, думая что возможно это некое передающее устройство, продукт каких-то инопланетных технологий.

— Что ты, нет. Это бывает достаточно редко. Наверно когда у Шивтака хорошее настроение.

— А твоя задача трактовать эти видения? — Предположил пес.

Минлу улыбнулась.

— Трактовать видения… Звучит словно я надышавшаяся наркотиков жрица, бредящая галлюцинациями. Нет. Мне не нужно ничего трактовать. Моя задача учиться взаимодействовать с Шивтаком, общаться с ним, понимать его, быть его хранительницей и другом. Как будто он маленький ребенок, который говорит на неизвестном языке, а я его спутница.

— Но зачем? И почему это важно для всех жителей Шатгаллы?

— Потому что при помощи Ключа можно управлять Сердцем Океана, то есть по сути всем Океаном и значит с его помощью можно защитить человечество от савгулов. Ты знаешь кто это?

Пес отрицательно покачал головой.

— Это древние чудовищные создания, которые живут в океанских просторах. У них есть свои подводные города, где они отдыхают и набираются сил.

Кит посмотрел на девушку.

— Это что-то из мифологии твоего народа? — Осторожно спросил он.

— Ты все-таки не веришь мне, — со слабой улыбкой произнесла девушка. — Это не мифология, Кит. Я спускалась в один из таких городов и видела их своими глазами. Наши ученые считают что эта древняя раса действительных хозяев этого мира, те кто родились и развились здесь, а не пришли сюда из вне, как все остальные.

Киту всё это стало очень интересно. Он вспомнил лаконичные выдержки из Звездного Реестра об этой планете. В нескольких строчках там говорилось, что Каунама заселена пятью видами разумных существ. Homo Sapiens, еще три гуманодиных вида, и один негуманоидный, так называемые аморфоиды третьего состояния, то есть напоминающие газовые облака. А теперь Минлу говорит, что есть еще и шестой вид, некие подводные создания, которые возможно являлись истинными автохтонами этого мира. Это было невероятно. Чтобы на одной планете сосуществовало сразу шесть разумных видов. Конечно в Звездном Содружестве на многих планетах можно было встретить сразу и большее число представителей разумной жизни, но Каунама находилась еще в стадии докосмических технологий и потому представляла из себя уникальную формацию. Несомненно что люди были потомками первых звездных переселенцев. А вот что до других? В Звездном Реестре говорилось что остальные виды пока не найдены на других планетах и их родные миры неизвестны. Может ли Каунама быть их исконным домом? Возможно ли чтобы на одной планете развилось сразу пять ветвей разумных видов? На сегодняшний день, насколько знал пес, Звездному Содружеству было известно лишь несколько миров с одновременным сосуществованием двух и трех форм разумной жизни, которые являлись коренными жителями этих планет. А тут сразу пять, не считая прибывших сюда землян.

— Савгулы представляют угрозу? — Спросил пес.

— Смертельную. По счастью большую часть жизни они проводят в воде, но раз примерно в шестьсот лет они выходят на сушу для размножения и при этом уничтожают практически всё живое на земле.

— Почему?

Девушка пожала плечами.

— Мы мало что знаем о них. У нас есть только смутные хроники прошлого нашествия. Но видимо такой вот у них своеобразный жизненный цикл. Из любых живых существ, до которых они смогут добраться на поверхности, они лепят жуткие коконы, в которых зарождаются и развиваются их детеныши, при этом пожирая этот кокон. Но мало этого, они заражают пойманных какими-то паразитами, которые заставляют своих носителей заражать других, а в конце концов собираться вместе и по собственной воле сливаться в эти омерзительные гнезда-коконы. Это настоящий конец света для всей Шатгаллы, ну почти для всей. Савгулы очень теплолюбивы и наступая с севера не доходят до самого юга и при наступлении зимы опять сдвигаются на север.

— А причем тут Ключ Синей бездны?

— С помощью него их можно контролировать. До определенной степени. А также он имеет власть над водой и, если познать Ключ в полной мере, савгулов можно победить, направии на них всю силу Океана.

— Насколько я понял Кирм находится на восточном побережье континента?

— Да. На северо-восточном. Мы первый рубеж Шатгаллы. В начале савгулы приходят с северо-востока, а затем распространяются на запад по всему северному берегу Шатгаллы.

Кит задумался.

— А почему тогда…, — он не договорил и внимательно поглядел на девушку

— Ты хочешь спросить что я делаю здесь, почти в центре Шатгаллы в такой дали от Кирма и моего храма?

— Если мне можно это знать.

— Шивтак был украден. Мы до сих пор не понимаем как, зачем и главное кем. Мои наставники считали, что за пределами Храма Падающих Звезд о Ключе никому неизвестно, но как видно они ошибались. Возможно колдуны Вэлуонна причастны к этому. Мы не знаем. Моя задача найти и вернуть его, иначе разразится самая настоящая катастрофа.

— А что, время нашествия савгулов уже настало?

— Пока еще нет. Но уже скоро. Может через год-два, может лет через пять. Точно никто не знает. Есть разные внешние признаки приближения нашествия и некоторые признаки вроде бы уже проявились. Но пока всё достаточно неопределенно. По крайней мере на суше савгулов еще никто не видел или об этом ничего неизвестно. Дело в том, что всё что у нас есть это смутные записи далекого прошлого, где не так просто отделить реальность от домыслов и фантазий. Но хотя достоверных доказательств у нас нет, мы уверены что времени осталось мало. Когда я в последний раз спускалась в Урум, это один из подводных городов, их лежбища были пусты. Их там не было, понимаешь. А насколько мы знаем, перед исходом на сушу, савгулы опускаются в свои города и спят там около 30 лет, они вроде как набираются сил. И эту спячку мы заметили лет семь назад. У Ключа долго не было хранителя, а я научилась спускаться сквозь толщу океана только лет семь назад. И поэтому мы не знаем когда точно началась спячка. Каждый год я приходила в Урум и они всегда лежали там, неподвижные и безмолвные, и вдруг исчезли. И странные вещи стали происходить в океане. Пропадают люди и животные живущие вдоль берега. Жуткий глухой грохот приходит из-под воды. Рыбаки сталкиваются с такими тварями, о которых они и слыхом не слыхивали. По ночам в глубинах океана они видят непонятные свечения. На берег выносит ошметки растерзанных тел морских созданий и известных нам и неизвестных. Пока все это довольно локально, то тут, то там. Что-то вроде деревенских страшилок, которым не придают особого значения. Знания о савгулах хранятся в большой тайне, простые люди ничего не знают о них, лишь смутные легенды из далекого прошлого, сказки на ночь для детей, которые никто не воспринимает всерьез.

Кит внимательно глядел на девушку. Он действительно не верил ей до конца, делая скидку на то что все-таки это довольно еще дикий и молодой мир, с кучей суеверий, невежества и вымысла. Волшебные реликвии, колдуны Вэлуонна, древние легенды и так далее. Но в тоже время биометрические показатели его собеседницы позволяли с большой долей уверенности предположить что сама девушка предельно искренна и безоговорочно верит в то что говорит. Зная о невероятном, просто умопомрачительном разнообразии жизни во Вселенной, Кит понимал, что савгулы могут быть вполне реальными, учитывая что Минлу утверждает что видела и их самих и их города. Конечно Кит знал что в человеческом мире существует множество причин для лжи, не говоря уже о том что юную девушку могли просто обмануть эти ее наставники из Храма Падающих Звезд для каких-то своих целей. Внушили ей ее видения, задурманили голову страшными сказками, загипнотизировали ее какой-нибудь светящейся побрякушкой, выдав ее за великую древнюю реликвию. Все это вполне было возможно. В конце концов страх одна из величайших сил для порабощения. Что если они хотят запугать целый народ, чтобы править Кирмом? Конечно же Кит сохранил все эти сомнения при себе, решив что пора немного сменить тему.

— Тебе не кажется что Талгаро слишком уж долго отсутствует.

Минлу улыбнулась.

— Ты не представляешь насколько лоя обожают лошадей. Они действительно могут разговаривать с ними часами. Шепчут им что-то и слушают, будто те им отвечают. По-моему, они считают их какими-то божествами.

Кит зафиксировал движение. Некоторое время он смотрел куда-то в темноту в сторону соседских костров.

— Что? — Спросила Минлу, заметив его пристальный взгляд.

Пес вздохнул.

— Обнаженный Марат, снова направляется к нам, — сказал он и положил голову на землю между лап.

Девушка посмотрела в ту же сторону.

— Он определенно несколько назойлив, — с усмешкой проговорила она. — Ты так не считаешь?

— Я думаю ты ему очень понравилась, — ответил пес.

— О, перестань, Кит! Я думаю ему просто нужна свежая душа для его проповедей.

— В любом случае, удачи тебе, — тихо проговорил пес и закрыл глаза.

Девушка улыбнулась.

— Если что я позову тебя на помощь, — также тихо ответила она.

Марат, с заранее виноватым выражением на лице, приблизился к их костру. На этот раз молодой человек был без своего шеста.

— Великодушно прошу простить меня, госпожа Минлу, за то что позволил себе в третий раз обеспокоить вас, — очень церемонно произнес он. — Я просто заметил, что у вас никакой поварской утвари при себе и решил, что возможно вы проголодались. Я предлагаю вам разделить нашу скромную трапезу, она скорее всего не так изысканна, как вы привыкли, но достаточно сытна и обильна.

Девушка, сдерживая улыбку и опять же какой-то неясный позыв опустить взгляд ниже пупа голого мужчины, вежливо ответила:

— Благодарю тебя за приглашение, но я не голодна.

— Да? — Марат казалось немного растерялся. Он посмотрел по сторонам и прокашлялся.

— Что-нибудь еще? — Поинтересовалась девушка.

Молодой мужчина посмотрел на нее и приветливо улыбнулся.

— Третий раз я надоедаю вам и вы все еще не выказали явных признаков желания прогнать меня. Возможно я могу считать это знаком того, что в целом вы не против моего общества?

— Я думаю это довольно поспешное умозаключение, — ответила Минлу.

Марат чуть помедлил и сказал:

— Тем не менее, может быть вы позволите мне некоторое время побыть возле вашего костра?

Девушка, не сказав ни слова, жестом предложила ему располагаться на противоположной стороне.

Молодой мужчина опустился на корточки и протянул ладони к огню, с легкой улыбкой вглядываясь в мечущееся пламя.

Минлу подумала, что сейчас он похож на деревенских мальчишек, которых она видела в рыбацких деревушках Кирма. Вот так же они сидели у костра, улыбаясь и протягивая руки к огню, полные мечтаний и надежд. За исключением того, что на них хотя бы были подштанники. Казалось весь их счастливый мир заключается в этомкостре, в людях окружающих его, в рыбе жарящейся на камнях и в страшных историях, которые они рассказывали друг другу. Девушка исподтишка поглядела на голого мужчину. Он представлялся ей довольно странным типом. Она не могла определить его возраст, может двадцать пять, может тридцать пять, когда он так мечтательно смотрел в огонь ему можно было дать и пятнадцать, но стоило чуть подольше всмотреться в его большие глаза и возникало ощущение чего-то темного, мудрого и глубокого.

— Почему ты голый? — Вдруг спросила Минлу напрямик, чего и сама не ожидала от себя.

Молодой мужчина поднял на нее взгляд. На какой-то миг весь его образ, плохо выбритое лицо, темные курчавые волосы, широкий нос, пухлые губы, большие глаза в которых плясали багрово-оранжевые блики пламени, произвели на нее отталкивающее впечатление. Безумец, вот что мелькнуло в ее душе, и тут же она почувствовала почти незнакомое ей за месяцы странствий ощущение уверенности в своей безопасности, очень приятное ощущение. Рядом с ней был огромный металлический пес и ей было надежно и спокойно рядом с ним. Она с тревогой подумала о маленькой девочке, которая конечно привыкла к этому ощущению, а теперь так внезапно лишилась его, оставшись один на один с этим безжалостным враждебным миром.

— Ваш вопрос звучит так, словно моя нагота это какая-то политическая позиция, вызов обществу, демонстрация какой-то идеи.

— А разве это не так?

— Нет конечно. Я голый потому что мне не нужна одежда. Только и всего.

— Здесь достаточно прохладно по ночам чтобы разгуливать нагишом, тебе так не кажется?

— Нет, мне так не кажется. Мне вполне комфортно. Но вообще мы живем гораздо севернее и там намного теплее чем здесь.

— Тем не менее, хотя бы штаны, мне кажется, тебе бы не помешали.

— Зачем? Чтобы соблюсти так называемые правила приличия?

— Хотя бы.

— Госпожа Минлу, человек слишком зашорен, закрепощен, задавлен кучей ненужных традиций, ритуалов, правил, догм и принципов. Попробуйте на миг освободиться от всего этого мусора и скажите мне в чем разница между моим, скажем, указательным пальцем правой руки и моим поцем. Это просто части моего тела, сделанные из одной и той же плоти и в которых течет одна и та же кровь. Я понимаю, вам трудно это сделать. Вы даже не смогли заставить себя посмотреть на мой поц, хотя чисто инстинктивно вас тянуло это сделать. Но в вас заложено лживое понятие, что есть что-то нечистое, оскорбительное, развратное, неприличное в том чтобы видеть половые органы чужого человека. А в указательном пальце ничего такого нет. Правда? Хотя в некоторых экзотических сексуальных практиках есть методики доставления женщине удовольствия именно указательным пальцем, а еще им ковыряют в носу, но все же зрелище голого пальца вас нисколько не оскорбляет. Так?

— И после этого ты утверждаешь что твоя нагота не демонстрация некой идеи? — Усмехнулась Минлу.

— Утверждаю. Мне просто не нужна одежда. Если вокруг станет действительно холодно, я оденусь. Кроме того, если вас это успокоит, среди моих спутников есть и одетые люди.

— А я вполне спокойна, — с ноткой холода ответила девушка. — Меня нисколько не волнуют религиозные фанатики, чтобы они не проповедовали.

— Простите пожалуйста, госпожа Минлу, я ни в коем случае не намеревался как-то задеть вас, — очень миролюбиво произнес Марат. — И поверьте, мы никакие не фанатики и ничего не проповедуем. Мы просто хотим быть счастливыми людьми. Вот и вся наша религия.

Некоторое время оба молчали.

— Счастья хотят все, — наконец проговорила девушка. — Можно сказать это единственная общечеловеческая религия.

— Да. Но только понимание счастья у всех разное.

— И какое твое понимание?

— Очень простое, как мне кажется. Человек должен делать все что ему захочется. Если это не мешает другим. Счастье — это быть свободным.

— Это всё?

— Всё. Остальное вторично.

— Неужели? А как же любовь, дети, семья?

— Причем тут это?

— Разве это не важно для человеческого счастья?

— Человек сам решает это. Но если отнять у человека свободу, любая семья станет ему в тягость. Человек должен следовать голосу своего сердца. Если счастливым его делает выращивание цветов, ему следует выращивать цветы. Если ему нравится ковать мечи, пусть он кует мечи. Если ему нравится заниматься любовью, пусть занимается любовью. Если его сердце радуется при виде любимой жены и любимого ребенка, ему следует быть с ними. Но главное чтобы человек сам сделал свой выбор, слушая только себя и никого другого. Если человек не сможет сделать счастливым себя, он тем более не сможет сделать таким кого-то еще.

— Значит главное сделать счастливым себя?

— Прошу вас, госпожа Минлу, не передергивайте мои слова. Главное чтобы человек был свободным и думал своей головой, чтобы он не руководствовался в своих поступках мнениями окружающих.

— Но разве это не есть основа нашей морали? Мнение большинства?

— А разве это не есть главная проблема нашей морали? То что она идет из вне, а не из глубины человеческой души. Если бы все придерживались простого принципа, озвученного мною ранее, мораль бы, как таковая, вообще была бы не нужна.

— Делай что хочешь, только не мешай другим?

— Да.

— Вряд ли это возможно.

— Почему? Разве мы с вами мешаем друг другу. Возможно слово «мешать» не совсем верное. Точнее будет сказать причинять страдание. Делай что хочешь, только не причиняй страдания никому другому.

— Все-таки я думаю это невыполнимое условие.

— Только потому что сами люди не хотят его выполнять. Не надо только приводить в пример родителя, который наказывает ребенка чтобы научить его уму-разуму или лекаря, который делает пациенту больно чтобы излечить его. Я думаю вы понимаете что я говорю о другом.

— А что о тех кому нравится причинять страдание другим?

— Это больные люди, — не задумываясь ответил Марат. — Это самые безобразные уроды на земле, ибо у них либо нет вовсе, либо страшно извращены и искорежены те части души, что есть у нормальных людей. Те части души, которые не дают сделать больно другому, вернее даже не так, те части души, которые ответственны за само отсутствие подобного желания.

— Но таких больных уродов немало, ты не находишь? — Спросила девушка, думая о лесорубах из Туила.

— Немало, — согласился Марат, — но все же, по счастью, гораздо меньше чем нормальных людей.

Девушка взяла ветку и задумчиво поворошила угли.

— Значит свобода превыше всего? — Уточнила она.

— Свобода единственное нормальное состояние для существования человека. Она не превыше всего. Она единственная. Лишь свободный человек способен быть настоящим человеком.

— В этом и состоит учение твоей секты? — Поинтересовалась Минлу. Она отдавала себе отчет, что задавая этот вопрос, хочет как-то задеть этого человека. Девушка понимала, что наверное неправа, но никак не могла справиться с раздражением от того как часто он произносил слово «свобода» или может быть от того, что он действительно чувствовал себя таким свободным.

Голый мужчина чуть-чуть подался назад, словно для того чтобы лучше разглядеть свою собеседницу в целом.

— Я, конечно, еще очень мало вас знаю, госпожа Минлу, но на какой-то миг мне показалось, что вы специально пытаетесь задеть меня, — с легкой улыбкой и очень дружелюбно проговорил он.

— Ну что ты, тебе показалось.

— Разве вы не поняли что мы никакая не секта?

— Боюсь это не так уж и очевидно. Кто вы?

— Мы просто жители одной деревни.

— И где эта деревня?

— На севере.

— Далеко на севере?

— Достаточно далеко. Наша деревня расположена в долине Сияющих цветов на берегу реки Лоны, если вам это о чем-то говорит.

— Нет, не говорит, — призналась Минлу. — Но звучит красиво. Я так понимаю вы агронцы?

— Мы не относим себя к какой-либо стране или государству.

— О, Великий Янку, — с фальшивым ужасом воскликнула девушка, — так вы что и налоги не платите?

— Не платим, — с улыбкой ответил Марат.

— Куда только смотрит король и его доблестные судьи.

— Мы не считаем себя подданными короля. Мы живем уединенно, сами по себе.

— Зачем же вы тогда пришли сюда?

— Ну, несмотря на наше отдаление от прочих сообществ, мы вовсе не затворники, мы не хотим замыкаться в себе. Мы любим путешествовать, видеть новые места, встречать новых людей. — Мужчина пристально поглядел на Минлу. — И возможно кто-то из этих людей захочет присоединиться к нам. Мы будем рады принять их.

Девушка с понимающим выражением покачала головой.

— Ясно, — сказала она.

— Что именно вам ясно?

— Общая картина. Ищете свежую кровь для вливания в ваш замкнутый мир. Но больных уродов, тех душевных инвалидов, которых ты описывал, вы конечно не принимаете?

— Нет, — кратко ответил Марат.

— А как вы их определяете?

Мужчина пожал плечами.

— Обычно это сразу видно. Стоит немного поговорить с человеком и становится понятным уважает он свободу другого человека или нет.

— Да? — Девушка снова подумала о лесорубах из Туила. Вспоминая сейчас свое первое впечатление о них, она вынуждена была признать, что оно было скорее негативным, чем положительным. Хотя с другой стороны в начале они казались вполне нормальными людьми. Они сидели и просто разговаривали. Скабрезные шутки и сальные взгляды Пулта пришли позже, но даже это не заставило её бежать прочь. Она так давно не видела людей и так давно не ела, что решила простить Пулту его грубое заигрывание. В конце концов он был простым работягой, не стоило ждать от него утонченного обхождения. И тем не менее эти лесорубы оказались душевными уродами и подонками (девушка почувствовала как вроде бы давно угасший гнев начинает пылать с прежней силой). Но разве она не почувствовал этого сразу, еще до того как Пулт попытался изнасиловать ее?

— Да. Вы так не считаете?

Минлу, не ответив на вопрос, спросила с усмешкой:

— И что, у меня есть шанс жить на берегу Лоны?

— Там может жить кто угодно, это свободная земля, приходи и живи. Мы именно так и поступили.

— Уклончивый ответ, но я так понимаю меня ты не хочешь видеть в своей деревне?

Марат улыбнулся, медля с ответом.

— А то бы бегала там нагишом среди Сияющих цветов, а?

Марат улыбнулся еще шире.

— Вы шутите, госпожа Минлу, — сказал он. — Сразу видно, что такая уединенная пасторальная жизнь не для вас.

— Почему? — Искренне удивилась девушка.

— Вы производите впечатление человека, глубоко захваченного этим миром. У вас нет усталости в глазах, в них горит огонь. И Путь. Ваше сердце зовет, призывает вас идти по нему. А вы явно следуете голосу своего сердца.

— Говоришь туманно как все священники, — девушка улыбнулась, "и как все еретики", добавила она про себя, вспомнив отца Буртуса. Но все же слова Марата были ей приятны.

— Я не священник, когда-то я был простым кузнецом, и говорю только то что вижу и чувствую.

— Что-то ты довольно худощав для кузнеца.

Марат пожал плечами.

— Какой есть, к тому же я ковал в основном мелкие детали, главным образом в сотрудничестве с лоя.

— Не знала что им нужно в этом деле сотрудничество Омо. Насколько я знаю они и сами прекрасные кузнецы.

— Это так. Они давали мне в основном, так сказать, черновую работу, на которую не хотели тратить свое время. И щедро платили за это. Должен сказать, что вашу собаку несомненно делал великий мастер, возможно я даже знаю его имя. И к тому же такой шедевр несомненно стоит огромных денег. Вы купили его или получили в дар?

Минлу озорным взглядом покосилась на металлического пса, который продолжал бездвижно лежать, закрыв глаза. Какое-то мгновение ее мучили сомнения, но затем она решилась.

— Кит, — звучно произнесла она, — не хочешь рассказать велеречивому Марату как мы встретились?

Пес какое-то время помедлил, но потом все же открыл глаза, поднял голову и посмотрел на голого мужчину.

— Это была случайная встреча, — очень внятно проговорил пес, чуть приоткрыв пасть.

Большие глаза Марата расширились. Почти с детским удивлением и восторгом он смотрел на собаку. Наконец на его лице проступило выражение некоего понимания.

— А-а-а, — с улыбкой протянул он, — ясно. Вы чревовещательница. Изумительно. Вы так зарабатываете на жизнь? И движения головы такие плавные, так убедительно, честное слово как у настоящего животного. Примите мои поздравления, госпожа Минлу.

— Возможно это будет для вас потрясением, сэр, но чревовещание здесь абсолютно ни при чем. Я говорю собственным голосом и выражаю между прочим свои собственные мысли.

— И правда потрясающе, — восторженно глядя на девушку и улыбаясь, проговорил Марат. — Кажется что ваш рот полностью закрыт и губы не шевелятся. Абсолютно полная иллюзия, что животное говорит само. Примите мои поздравления, вы настоящий мастер в этом деле.

Минлу посмотрела на Кита и, увидев как ей показалось обиженно-недовольное выражение на его морде, не выдержала и засмеялась.

— Ну ладно, Кит, ну не сердись, — со смехом сказала она. — Видимо наш собеседник, не смотря на всю широту его взглядов, все же не настолько свободен от предрассудков, чтобы принять факт того, что разумные существа с душой и интеллектом могут быть сделаны из металла.

— Я нисколько не сержусь. И по моему скромному мнению, хождение голым еще не говорит о широте взглядов и непредвзятости, — сказал Кит. — Для меня это скорей просто бросание в очередную крайность.

Марат переводил взгляд с девушки на пса и обратно.

— Поверить не могу, — тихо произнес он. — Это невероятно. Ваш диалог абсолютно живой, как будто собака и вправду говорит.

— Потому что я и вправду говорю, — сказал Кит, пристально глядя на мужчину. — Посмотрите мне в глаза.

Ночной гость некоторое время глядел в черные глаза собаки. В какой-то момент он неуверенно усмехнулся, как будто какая-то дикая мысль возникла в его голове.

— Хорошо, я вам помогу, — сказал Кит, поднимаясь на ноги.

Марат с изумлением, в которое начали закрадываться нотки страха, наблюдал за тем как огромный металлический пес обходит костер и приближается к нему.

— Теперь вы находитесь между мной и Минлу, — дружелюбно произнес Кит. — И сейчас, я полагаю, вы без труда можете определить источник звука моего голоса. Согласитесь, он определенно идет от моей головы, а не со стороны моей спутницы, не так ли?

Изумление на лице Марата переродилось в маску откровенного потрясения и испуга. От пасти пса его отделяло не больше полуметра. Мужчина заворожено смотрел в черные глаза невероятного существа, не в силах ни пошевелиться, ни что-нибудь сказать.

Кит сел на попу и улыбнулся.

— Бояться вам абсолютно нечего, — сказал он. — Ведь вы уважаете нашу свободу, а мы вашу.

Голый мужчина наконец начал приходить в себя.

— Это невозможно, — прошептал он. — Я бы никогда не поверил. Вы живой! Простите, господин пес, если мои слова…

— Не надо ни за что извиняться, — поспешно сказал Кит. — Ваша реакция абсолютно естественна. Поверьте я был шокирован не меньше, когда увидел вас совершенного голым.

Пес улегся возле костра невдалеке он мужчины

Марат неотрывно глядел на собаку, пытаясь осознать происходящее.

— Я слышал, что лишь у Королевы Лазурных гор, Великой повелительницы лоя, есть существа подобные вам, — произнес он.

— Ну как видите не только у неё. Так что, вы не считаете что хождение без одежды это все-таки крайность? — Непринужденно поинтересовался Кит.

Марат посмотрел на него словно увидел его в первый раз. Кит перехватил его взгляд.

— Я понимаю, — сказал он, — вам возможно странно вести беседу с таким как я, но тем не менее я бы хотел, если возможно, услышать ответ. Мне и вправду любопытно.

Марат наконец усмехнулся, вроде как окончательно приходя в себя.

— Определенно вы самый необычный собеседник из всех что у меня были до настоящего времени. — Он посмотрел на девушку. — Простите, госпожа Минлу.

Девушка подняла ладони перед собой, как бы говоря, что она нисколько не возражает.

— Все нормально. И определенно Кит один из самых необычных спутников, что были у меня.

— Кит?

— Так меня зовут, — объяснил пес.

— Кит, — повторил мужчина и тут же поспешно добавил: — Господин Кит.

— Это ни к чему, просто Кит, — попросил пес.

— В самом деле, — сказала девушка, — я у тебя госпожа, Кит у тебя господин, к чему все это? Ты же вроде абсолютно свободный человек, какие для тебя могут быть господа?

— Я говорил это из вежливости, а не в знак принижения моего статуса перед вашим.

— Замечательно. Тогда думаю сейчас этой нормой вежливости вполне уже можно пренебречь, — сказала девушка.

Марат ответил с легким поклоном:

— Как скажете, сэви. Итак, возвращаясь к вашему вопросу, — он посмотрел на собаку. — Я не считаю это крайностью.

Кит перевел взгляд на огонь.

— Я думаю, — заговорил он, — вы вполне отдаете себе отчет, что в человеческом обществе существуют некоторые устоявшиеся традиции, правила, нормы поведения, которым подчиняются не в силу узости мышления, ограниченности ума, страха или выгоды. Им подчиняются чтобы сообщество могло плодотворно и комфортно функционировать, с учетом физиологических и психологических параметров свойственных членам этого сообщества.

Марат улыбнулся.

— Я должен признаться мне довольно трудно воспринимать ваши слова, ибо вы столь невероятный собеседник, что это отвлекает меня от смысла вашей речи. Это словно… я не знаю, говорить с огнем.

— Поверь со мной было также, когда я слушала тебя, — сказала девушка. — Ты вроде бы и умные вещи говоришь, но я просто неспособна всерьез воспринимать человека без штанов.

Мужчина посмотрел на нее.

— Ну что ж, я должен открыть вам страшную тайну, — сказал он заговорщическим тоном. — Когда мы приближаемся к поселениям людей, мы, прекрасно осознавая какой нездоровый ажиотаж может вызвать наше появление в голом виде, одеваем одежду.

— Ты даже не представляешь насколько нездоровый, — мрачно произнесла девушка. — Там на западе город Туил, откуда мы и идем. Так вот, местный священник, глубоко религиозный отец Буртус, проклинал и ненавидел меня за то что я хожу в брюках, тогда как ему совершенно точно известно, что Бог предписал женщинам ходить в платьях и нарушение этого повеления великое преступление.

— Что ж такие люди встречаются, — с сожалением согласился Марат. — Это неразвитые, ограниченные личности, замкнутые в своем собственном вымышленном мирке.

— Да, только ты забываешь, что эти ограниченные личности весьма часто имеют неограниченную власть.

— Они не имеют никакой власти, кроме той что мы даем им сами, — возразил Марат.

— Что?! — Девушка почувствовала себя задетой. — Что это значит? Я не давала им никакой власти над собой. Но они схватили меня, судили безумно фальшивым судом и приговорили к повешению. Кит спас меня.

Марат посмотрел сначала на собаку, потом снова на девушку.

— Я хотел только сказать, — серьезно проговорил он, — что вся власть этих людей эта та власть, которую им дала толпа, а сами по себе они ничто.

— Пусть так, это ничего не меняет по сути.

— Их просто нужно обходить стороной, держаться от них подальше.

— Совет хорош, если ты живешь в далекой глухомани, среди диких лесов, в затерянной долине. Но здесь у тебя мало возможности держаться от них подальше. Вот вы идете голыми по дороге. Вы не боитесь что вас просто побьют? Или допустим вас встретит отряд доблестной судебной гвардии. И если они услышат ваши речи, они вполне могут вас всех просто зарубить на месте, я не шучу.

— Наверное могут, — согласился мужчина. — Правда несколько раз мы встречали в дороге гвардейцев Судебной Палаты и даже самих судей, но они отпускали нас с миром.

— Вы были голые?

— Часть из нас. Как сейчас.

Девушка посмотрела на него с сомнением.

— Трудно в это поверить, — призналась она. — Вы говорили им все тоже что сказали мне?

— Нет, конечно, — улыбнулся Марат. — Мы достаточно разумные люди, хотя возможно и не производим такого впечатления.

— Что же вы говорили?

— Что мы из далекой деревни на границе с Кирмом, совершаем паломничество.

— А ваша нагота?

— Наше личное дело, часть нашей культуры, просто здоровый образ жизни.

— Здоровый образ жизни?

— Да. Постоянное соприкосновение открытого тела с природой очень закаляет. Как вы думаете сколько мне лет?

Минлу улыбнулась.

— Я думала об этом, — сказала она. — Честно говоря трудно определить. Что-то около тридцати может быть.

— Сорок три.

Девушка удивленно поглядела на него.

— Однако! — С улыбкой воскликнула она. — Теперь я всерьез задумалась о том чтобы раздеться. Но как к вам относились судьи?

— Как к безобидным невежественным деревенщинам со своими дикими нравами. В основном шутливо. Мы бесполезны для них. У нас нет ничего ценного.

— Ты забываешь что люди сами по себе ценность. Вы не боитесь попасть в лапы работорговцев?

— Работорговля одна из самых мерзких вещей в этом мире, — с какой-то горечью произнес Марат. — Но мы свободные люди и никогда не будем рабами.

— Вас могут заставить.

Мужчина отрицательно покачал головой.

— Не могут. Мы лучше умрем.

— Звучит впечатляюще, но я боюсь вы не представляете на что способны работорговцы. С вами есть дети?

— Нет, мы никогда не берем с собой в путешествие детей.

— Ну с вами женщины. Что если им приставят нож к горлу, как вы поступите тогда?

— Мы будем сражаться и умрем вместе с нашими женщинами.

Кит посмотрел на мужчину.

— У вас есть оружие? — Спросил он.

— Охотничьи ножи и луки.

Девушка внимательно глядела на Марата. Она пыталась понять действительно ли он сделает это.

— Значит вы не просто блаженные паломники и способны защищаться? — Поинтересовалась она.

Марат слабо улыбнулся.

— Наша жизнь это свобода. Свою жизнь мы будем защищать. Как умеем.

— Один мудрый человек, мой учитель, мне однажды сказал. В жизни человек должен постигнуть три искусства. Искусство защищать себя. Искусство быть свободным. И искусство любить. И именно в такой последовательности. Чтобы быть свободным, человек должен уметь защищать себя и свою свободу. А чтобы любить по-настоящему, человек должен быть свободным.

— Я запомню это, — серьезно сказал Марат. — И на какой вы сейчас стадии? — Он кивнул на меч. — Защищать себя вы наверно уже умеете. Значит сейчас вы учитесь быть свободной?

Минлу улыбнулась и покачала утвердительно головой.

— Я думаю, что да.

Кит потянулся, вытягивая передние лапы, и широко зевнул, оттопырив длинный розовый язык. Мужчина как завороженный наблюдал за этим.

— И все-таки, мне кажется ваша жизнь была бы проще, если бы вы носили одежду, — неторопливо проговорил пес.

— Позволю себе не согласиться с вами, — вежливо возразил Марат. — Проще делать так как хочется. А мне хочется не обременять свое тело кусками тканей и шкур.

Кит посмотрел на него.

— В конце концов вы же тоже голый, — с улыбкой произнес Марат.

— Никогда не думал об этом, — признался пес.

— Вот именно, — радостно воскликнул мужчина. — В этом-то всё и дело. Для вас это не имеет никакого значения, вы этого просто не замечаете. Люди тоже могли бы подняться над своими условностями и предрассудками и просто не обращать на это внимания. И всё сразу стало бы проще. Кому холодно пусть кутается в плащи, а кому комфортно пусть ходит нагишом.

— С трудом себе это представляю, — усмехнулась Минлу. — Чтобы по городам ходили толпы голых людей. На рынках, в лавках. А церкви? Да священники хором проклянут вас за такие идеи, а потом под шумок и сожгут от греха подальше.

— Ну священники священникам тоже рознь, попадаются вполне здравомыслящие и даже веселые. Хотя вы правы, большинство из них, с их ортодоксальностью и боязнью отступить хоть на букву от святых книг, скорей всего предпочтут сжечь зачинателей повсеместной наготы.

— Да и к тому же дети, они будут видеть все это и …, — Минлу замолчала, не сумев выразить до конца свою мысль.

— Как раз с детьми все гораздо проще. Те, кто росли в присутствии голых взрослых, очень быстро привыкают к этому и совершенно перестают придавать этому значение.

— А как же… ну…, — Минлу слегка покраснела, хотя конечно в темноте наступившей ночи это осталось незаметным, — влечение? Мужчины видят голых женщин постоянно, а женщины мужчин.

— Ну и что. Наоборот люди становятся спокойней, привыкают к этому зрелищу. И уже не впадают в дикое возбуждение лишь при одном виде обнаженного тела представителя противоположного пола. Это становится обыденностью, рутиной, так сказать, и мышление перестраивается.

— И что же тогда их возбуждает?

Марат улыбнулся.

— Ну-у, как и у всех остальных, сам процесс. Заигрывания, флирт, ласки, поцелуи и так далее.

— Все равно не представляю этого себе. На меня тут недавно напали лесорубы, жаждавшие удовлетворить свою похоть, так я не представляю чтобы было если бы я ходила голой.

— А причем тут одежда? Это люди, которые практически остались животными в своем развитии, одетая вы или раздетая им безразлично. Да и вообще, мне кажется, что полуодетая женщина, или в каком-нибудь обтягивающем костюме, выглядит гораздо более соблазнительнее, чем просто голая женщина.

— Неужели?! — Усмехнулась девушка.

— Мое личное мнение.

В этот момент из темноты возникла лошадиная голова. Посмотрев на голого мужчину, она фыркнула и произнесла голосом Талгаро:

— Клянусь огнедышащим Янку, вам явно не помешали бы хорошие штаны. Что случилось? Вас ограбили?

Марат потрясённо смотрел на лошадиную голову.

— Невероятно…, — пробормотал он. — Конь тоже говорящий!

— Что?! Вас по голове что ли ударили? — Спросил лоя, входя в круг света от костра.

Мужчина уставился на Талгаро.

— Что? — Лоя смотрел на Марата, затем перевел взгляд на девушку, затем на металлического пса. — А-а, ясно. Вы познакомились с Китом и теперь и с конем пытаетесь разговаривать. Но почему вы голый?

— Все нормально, Тал, — сказала Минлу, — это просто жизненная позиция.

— Жизненная позиция?

— Да, стремление быть свободным от всего ненужного, — пояснила девушка. — Кстати, это Талгаро. Талгаро, это Марат. Он из далекой северной деревни, путешествует с односельчанами по свету.

— Очень приятно познакомиться с вами, господин Талгаро, — с традиционной дружелюбной улыбкой проговорил Марат.

Лоя подошел ближе к огню, удивленно глядя на мужчину.

— С каких это пор штаны стали ненужными? — Поинтересовался он.

Марат вздохнул.

— Мы уже довольно продолжительное время обсуждаем с вашими друзьями вопрос моей наготы и мне не хотелось бы повторяться, но говоря в двух словах, вопрос о том носить одежду или не носить это личное дело каждого, не так ли?

Талгаро некоторое время пристально глядел на ночного визитера.

— Это все равно что сказать, что мыться или не мыться это личное дело каждого, — наконец проговорил он.

— Боюсь аналогия не совсем уместна, — возразил Марат. — Вопрос чистоты — это вопрос здоровья.

— И что? Это ведь все равно личное дело каждого. Вы можете не мыться, не стричься, ходить грязным, вонючим и заросшим, не так ли? Допустим вам просто не хочется тратить на это время, а впечатление, которое вы производите на окружающих вас не волнует.

— Грязь и вонь отвратительна, — сказал Марат.

— А можно подумать зрелище вашего хозяйства приносит радость и удовольствие, — очень серьезно произнес Талгаро.

Минлу улыбнулась.

— Вид голого самца народа Омо вам неприятен? — Спокойно спросил Марат.

— Я думаю, по большому счету мне безразлично. Однако мы все живем в обществе, в котором приняты определенные нормы поведения. И нарушение этих норм вряд ли можно счесть привлекательным.

Талгаро пододвинул из кучи дров небольшое бревнышко и сел на него. Откинув свою конусовидную шляпу за спину, он посмотрел на Марата, как бы приглашая того к беседе.

— Нормы нормам рознь, — ответил тот. — В отношении наготы это по большой части просто ханжество.

— А я считаю, что интимный мир человека должен оставаться скрытым от остальных.

— Я с этим согласен, господин Талгаро. Но интимный мир человека находится в глубине его души, а не в его половых органах.

— Клянусь грудями синеокой Брунгильды, половые органы играют в этом определённую роль, — воскликнул лоя.

— Играют, — согласился Марат. — Кстати, упомянутая вами Брунгильда по преданию ездила обнаженной на своей кобыле прикрываясь только своими роскошными длинными волосами.

— Возможно. Но вы не Брунгильда.

— Простите, господин Талгаро, но я все же склонен думать, что ваша неприязнь вызвана не отвращением к виду голого тела как такового, а самим фактом того что кто-то позволяет себе так вести себя.

Кит оглянулся через плечо.

— Кто-то идет, — сказал он.

— Это наверно за мной, засиделся я тут у вас, — с улыбкой произнес Марат. — Мне было очень приятно беседовать со всеми вами.

Из темноты возникла молодая женщина. Из одежды на ней была только короткая юбка. Она робко приблизилась и встала за спиной Марата.

— Приветствую вас, добрые люди, — тихо сказала она.

Лоя поднялся с бревнышка, поклонился и церемонно произнес:

— Да продлятся ваши годы на века, госпожа.

— Привет, — сказала Минлу.

— Здравствуйте, — сказал Кит, повернув голову и посмотрев на гостью.

Женщина застыла, неотрывно глядя на металлического пса.

— Это Анни, — представил Марат свою спутницу. — Анни, это Минлу, господин Талгаро и Кит.

Молодая женщина, чуть улыбаясь, посмотрела на каждого и снова ее взор остановился на металлической собаке. Она приблизилась к голове пса и опустилась на колени. Протянув руку, она спросила с каким-то затаенным волнением:

— Можно?

— Что? — Не понял Кит.

— Прикоснуться к вам, — со смущенной улыбкой произнесла молодая женщина. — На удачу.

— Конечно, — ответил пес. — Но почему вы решили что я приношу удачу?

Анни протянула ладонь к его правому плечу и медленно провела пальцами по гладкой металлической поверхности. Потом осторожно дотронулась до его щеки. Женщина была погружена в какие-то свои мысли и отвечать казалось не собиралась.

— Вы такой теплый, — тихо проговорила она.

Минлу и Талгаро внимательно наблюдали за женщиной и думали в общем-то об одном. Спутница Марата приняла факт существования живой металлической собаки сразу и без колебаний, не пытаясь искать каких-то возможных объяснений этого феномена. У ней не возникло ни одной мыли о том что это механизм лоя, чревовещание или что-то еще. Она видела в собаке равное разумное существо. Это немного обескураживало их, ибо сами они отнеслись к Киту при первой встречи иначе.

А Минлу даже ощутила легкую тень некого раздражения, наблюдая как эта полногрудая девица по-свойски ведет себя с Китом.

— Конечно же вы приносите удачу, — улыбнулась Анни. — Если боги создают такое удивительное создание, как вы, господин Кит, то несомненно они создают его для удивительной судьбы, и раз уж они вложили столько труда в вас, то они несомненно любят вас. А любимчики богов всегда приносят удачу.

Металлический пес неотрывно глядел на молодую женщину и мысли его пребывали в некоторой растерянности. Он не мог найти слов для ответа. Он вдруг понял, что возможно впервые в его жизни к нему относятся как к равному. То есть конечно и дед Элен, его создатель, и ее отец, и сама девочка всегда относились к нему как к равному, до какой-то степени, но всё же они знали, что он всего лишь робот, искусственная имитация живого, устройство, которое можно включать и выключать, программировать и перепрограммировать. А вот эта женщина абсолютно ничего из этого не знала и видела перед собой пусть совершенно невероятное, но тем не менее, человеческое существо, из другой плоти, другого телосложения, но и все-равно, человека. Это было странное ощущение.

Минлу как будто почувствовала что Кит в растерянности и постаралась прийти к нему на выручку.

— Простите нас, Марат, Анни, но нам пора бы уже ложиться, мы очень рано выезжаем, — сказала она, поднимаясь с седла.

Встав в полный рост, она приветливо улыбаясь поглядела на гостей.

— Конечно-конечно, — поспешно сказал Марат, тоже поднимаясь. Он прикоснулся к плечу молодой женщины. — Ступай, Анни, я сейчас приду.

Женщина, не отрывая взгляд от Кита, поднялась.

— Спасибо вам, — сказала она ему.

— Ну что вы, не за что, — ответил пес.

Попрощавшись со всеми, она удалилась. Марат медлил.

— Что-то еще? — Поинтересовалась Минлу, стоя возле огня и глядя в большие глаза голого мужчины.

— Да. Если позволите, я хотел бы задать один вопрос.

Кит встал, обошел костер и сел возле левой ноги девушки.

— Только если вы готовы услышать ответ, — с улыбкой сказал он.

Минлу очень хотелось положить ладонь собаке на голову, но она сдержалась, не зная как Кит отнесется к подобному.

— Мы слушаем вас, — сказала девушка.

— Скажите пожалуйста, если можно…, — Марат снова замолк.

— Что сказать? — Подбодрила его Минлу.

— Вы Кансейда? — Тихо произнес он.

— Кто? — Не поняла девушка.

Но тут со своего бревнышка вскочил Талгаро.

— Откуда ты знаешь это имя? — Почти с угрозой воскликнул он.

Марат посмотрел на Талгаро.

— Мне открыли его лоя из клана Поющих камней.

Минлу и Кит непонимающе смотрели на голого мужчину и своего друга.

— С какой стати они сделали это? Это могут знать лишь члены клана. — Талгаро приблизился к пламени, его большие радужные глаза сияли невообразимыми цветными всполохами.

— Они приняли меня. Я арилоя.

Талгаро испытующе смотрел на голого мужчину.

— Ты не должен произносить это имя при посторонних. Разве они тебе не объяснили это?

— Конечно. Но что если я стою перед лицом Ее Величества?

— Успокойся, эта девушка не наша королева. У тебя должно быть помрачнение рассудка, если ты считаешь, что кирмианка может быть нашей повелительницей.

— О чем вы говорите? — Вмешалась Минлу.

— Подожди, — попросил ее Кит.

— Я знаю, что вашу повелительницу охраняют большие, невероятные, механические существа, сделанные из металла, так говорили гилменги, — медленно сказал Марат. — Королеве служат только лоя изгнанники, которые искупили причину своего изгнания. Я вижу черную ленту на вашей шеи, господин Талгаро. А кроме того, Ее Величество способно принимать любой облик по своему желанию. И я подумал, что если она захочет скрыть свою сущность, то образ кирмианской девушки подошел бы как нельзя лучше.

Над пляшущим пламенем костра повисла тишина.

— Кансейда — это Королева Лазурных гор? — Удивленно глядя на лоя, наконец произнесла Минлу.

— Одно из ее имен, — быстро ответил Талгаро, не сводя глаз с голого мужчины.

Девушка подняла глаза на Марата.

— Ты ошибаешься, — сказала она. — Я определенно не королева лоя.

Мужчина долго смотрел в ее темные глаза.

— Я понимаю, — наконец проговорил он. — Простите. Спокойной ночи и удачи вам на вашем пути.

Марат ушел.

Вся троица продолжала глядеть в темноту, где растворился голый мужчина. Талгаро вздохнул.

— Наконец-то он ушел, — сказал он. — Не по себе мне когда он рядом.

Девушка снова уселась на седло.

— А я могла бы быть королевой и не знать об этом? — С улыбкой поинтересовалась она.

— Наша повелительница испепелила бы этого парня, появись он перед ней, сверкая своим срамом, — заявил Талгаро.

Минлу вздохнула.

— Что ж выходит я не она, жаль.

Лоя покосился на нее.

— Наша королева не предмет для шуток, — предупредил он.

На это девушка ничего не ответила. Она развернула свое одеяло и принялась устраиваться возле развалившегося Кита.

— Я могу прикасаться к тебе? — С улыбкой спросила она. — На удачу.

— Столько сколько захочешь, — улыбнулся пес.

Талгаро вернулся на свое бревнышко и уставился в огонь. Он чувствовал себя так будто его не пригласили к общему столу. Нет, он конечно помнил, что Кит предлагал им обоим спать возле него, но сейчас когда там уже расположилась кирмианка, ему не хотелось туда идти. Вернее хотелось, но мешало какое-то чувство, которое он и сам не мог до конца понять. То ли обида на девушку, то ли неловкость из-за того что он ее как будто обидел.

— Тал, иди сюда, чего ты там сидишь, — как ни в чем не бывало позвала Минлу. — Я думаю нам нет нужды нести караул, правда Кит?

— Совершенно никакой, — подтвердил пес. — Я всегда на страже.

Лоя почувствовал радость, чего и сам не ожидал. Радость и какое-то почти нежное чувство к кирмианской девушке, которая так легко смела все, казалось вновь начавшие подниматься, преграды между ними.

Однако все же устраиваясь у теплого бока металлической собаки, он постарался чтобы между ним и Минлу осталось пространство. Он ни в коем случае не хотел коснуться девушки. Он считал что это будет неприличным.

54

Суора остановила коня на склоне холма и внимательно оглядела раскинувшиеся впереди и справа постройки, обнесенные высоким деревянным забором. Багровый свет заходящей звезды яростно пылал в застекленных окнах главного приземистого двухэтажного здания. Со своим нечеловечески острым зрением она даже с такого расстояния легко прочитала вывеску над воротами: «Одинокий пастух».

Постоялый двор. Это было как нельзя кстати. Девушка приложила ладонь к шее жеребца. Животное явно выдохлось и находилось на пределе своих сил. Она чувствовала почти невидимую дрожь его могучего тела и помраченность его слабого сознания. Да и сама она порядком вымоталась. Уже почти двое суток Суора обходилась без сна и пищи, позволив себе лишь несколько раз напиться воды из ручьев. Ей непременно следовало отдохнуть.

Она тронула пятками бока жеребца, заставляя его неторопливым шагом продолжить путь вниз по склону. Есть ли серьезные причины для такой спешки, в который раз спросила себя молодая женщина. Крайне маловероятно, что она успеет перехватить Мастона Лурга до того как он вручит свой ценный трофей верховному претору. Как только судья въедет в Акануран, она скорей всего потеряет его след. Но так ли это важно на самом деле? Вряд ли у нее займет много времени, чтобы найти, вне всяких сомнений, роскошное обиталище герцога Этенгорского, где в конечном итоге девочка и окажется. При таком раскладе эта дикая гонка вроде бы не имела смысла. Но в пути могло случиться всякое. На судью могли напасть, девочку могли похитить, она могла сбежать, судья в конце концов мог по каким-либо причинам передумать продавать ее герцогу и найти другого покупателя. С этой точки зрения любое промедление таило в себе угрозу. Лишь под её защитой девочка будет в полной безопасности.

Суора меланхолично смотрела по сторонам. Скоро будет совсем темно. Конь на последнем издыхании. Она просто не давала ему пощады с того момента как они покинули Гроанбург. А сама она жутко хотела спать. Глаза буквально слипались и даже сейчас, когда жеребец едва перебирал ногами, ее качало в седле и ей стоило немалых усилий не свалиться вниз. Еще раз взвесив все за и против, она решила, что любые негативные происшествия с королевским судьей все же крайне маловероятны на центральном тракте страны, учитывая что он приложит все усилия чтобы доставить девочку в целости и сохранности своему начальнику. А ей просто необходимо поесть и поспать хотя бы несколько часов. К тому же еще неизвестно удастся ли раздобыть здесь свежую лошадь. Если нет, то в любом случае придется ждать когда наберется сил ее собственная, столь щедро подаренная ей жителями Гроанбурга. Суора криво усмехнулась при воспоминании о разбойничьем городке. Интересно все-таки послал ли Хишен за ней погоню или нет. Её это мало волновало, но все же следовало иметь в виду. Разбойники вполне могли въехать на постоялый двор, когда она будет спать. Как бы ни была малозначительна угроза, которую они представляли для нее, все же не следовало полностью пренебрегать ею и давать им возможность застать себя врасплох.

Она въехала в распахнутые ворота и чуть пришпорила уставшего жеребца, дабы он не плелся как старая кляча. Все же она гордая сайтонская аристократка и даже если и она сама и ее конь буквально валились с ног, не следовало показывать это окружающим.

Далив Варнего стоял в гостиничном номере на втором этаже "Одинокого пастуха" и, сложив руки на груди, безрадостно смотрел в окно. Только что он выслушал доклад от своего первого помощника Зитана о состоянии "груза" на данном этапе пути. Все пятьдесят четыре раба находились в добром здравии и в умеренно уныло-спокойном расположении духа. Симптомов какой-нибудь гибельной заразы, а также предпосылок для возможного всплеска эмоций не наблюдается. Каждый работорговец прекрасно знал, что болезни и бунты могли обернуться большими финансовыми потерями. И потому их следовало остерегаться и предотвращать всеми доступными способами, гася их в самом зародыше, не давая им обрести неконтролируемую мощь.

Плохое питание, недостаток гигиены, непрерывная депрессия, суровые условия транспортировки естественно подрывали сопротивляемость человека к разного рода заразам, а учитывая ту скученность, в которой содержались люди, любая инфекция мгновенно распространялась по всему фургону. И если болезнь была серьезная, торговец мог понести такие убытки, что уже речь шла не о сокращении прибыли, а о том чтобы хотя бы окупить саму поездку. Поэтому приходилось проявлять кое-какую заботу о физическом состоянии «товара». Никто естественно не устраивал рабам горячие бани с ароматным мылом и благовонными маслами, но при каждом удобном случае их загоняли в ближайшую речку или ручей и заставляли хорошенько промыть себя. Кормили тоже не слишком изысканно, но старались все же соблюсти приемлемый уровень чтобы человек мог хотя бы ходить и не падать в обморок. Питанием в основном служили пустые каши и пресные лепешки.

Сложнее было с эмоциональным состоянием рабов. Все люди были разные и у каждого свой склад ума, характера и темперамента. Далив всегда старался это учитывать, внимательно приглядываясь к каждому своему «приобретению», особенно к тем, кто действительно обещал хороший навар. По его мнению людей ни в коем случае нельзя было доводить до беспросветного отчаяния, до той последней черты, где они либо безрассудно бросаются на своих надсмотрщиков, пуская в ход и зубы и ногти и все что подвернется под руку, либо режут себе вены или разбивают голову о камень, сводя счеты со своей жизнью. Но с другой стороны проникать в зыбкие потемки чужих душ унего не было ни времени, ни желания. А потому, по большой части, он возлагал ответственность за поддержание надлежащей дисциплины на своих людей, заставляя их добиваться от рабов четкого исполнения установленных правил, но пресекая зверства и издевательства по отношению к своему «товару».

Но сейчас, после того как Зитан ушел, он смотрел в окно и думал не о своих рабах. Он чувствовал груз какой-то глухой тоски в своем сердце и пытался понять что же его гнетет. Он был самым младшим среди своих братьев и как самому младшему ему досталась очень скромная доля семейного бизнеса. Три фургона и полсотни рабов это все что он мог себе позволить со своими умеренными финансами. Он не мог нанимать опытных вербовщиков и надсмотрщиков, у него не было нужных связей среди судейских и пограничников, ему не доверяли отработанные каналы транспортировки и самые хлебные города. Ему приходилось самому прокладывать свой путь в этом бизнесе, полагаясь только на себя и несколько верных ему людей, одним из которых был Зитан. Однако сейчас его мысли были все-таки не об этом. Возможно это пакостное ощущение возникло из-за того что большая часть человечества ненавидела и презирала его за то ремесло которым он занимался? Он был проклятым шинжунцем, выродком, чудовищем, с черной душой или вообще без неё. Возможно. В отличие от своих трех старших братьев он наверно занимался этим еще не настолько долго, чтобы подобные мысли окончательно перестали тревожить его. Но с другой стороны, порой он совершал такие поступки и шел на такие мерзкие сделки, что вероятно и его родные братья посчитали бы его монстром, узнай они про это. Но в отличие от них, ему ничего не предлагали на блюдечке и он должен был получать прибыль любой ценой и любыми методами, которые только мог изобрести его изощренный ум, чтобы доказать безжалостному обществу Шинжуна что он достойный сын своего прославленного родителя. И все же наверно не презрение рода людского волновало его. Он вполне легко это переносил, презирая их в ответ ничуть не меньше. Весь мир использовал рабов, которых поставляли рынки Шинжуна, и при этом относился свысока к самим торговцам людьми. Но были еще женщины. О нет, у него никогда не было проблем с ними. Учитывая его внешние данные, родовитость и все-таки какой никакой финансовый достаток, он без труда получал их внимание, легко переходящее в постельные забавы. Но не всех. Многие презирали его, за его ремесло, за то что он шинжунец, за то что он сын своего отца. Да, здесь за границами Шинжуна, многие женщины смотрели на него свысока, искренне считая его ничтожеством, они относились к нему как к какому-то недочеловеку. Причем те из них кто имел какую-то власть или сильного покровителя и знали что им нечего бояться, выражали свое презрение вполне открыто. Это просто бесило его и сводило ума. Эти высокомерные ханжи, глупые и трусливые, смели смотреть на него как на животное, порой даже отказываясь сказать ему хоть слово, когда он обращался к ним. Но может быть злило его не это? Он мог иметь женщин десятками, но все это были просто недалекие самки, с которыми и поговорить не о чем, а настоящие женщины старались держаться от него подальше, несмотря на всю его физическую привлекательность, хорошо подвешенный язык, вкус в одежде и явное наличие денег, взять хотя бы его перстни, все камни в них были настоящими. Но нет, все это вздор, говорил он себе. Нет никаких настоящих женщин, все они одинаковые, примитивные самки-собственницы, неспособные ни на что кроме как раздвигать ноги и кормить грудью потомство. Но как-то это не убеждало его до конца, особенно когда он видел спокойных, без глупого выражения показной гордости, без яркой косметики и вычурных нарядов женщин, которые в его присутствии, просто не обращали на него никакого внимания, а он без ложной скромности был уверен что обращает на себя внимание. Или, если обстоятельства все-таки вынуждали их как то общаться с ним, он ясно чувствовал что он действительно им неприятен, но из-за своего какого-то природного воспитания, если таковое бывает, они старались этого не проявлять явно и держаться с ним достаточно вежливо. Это бесило его не меньше чем демонстративное презрение напыщенных дур. Хотя, может дело было вовсе и не в женщинах, а просто немного болела голова после долгой скачки. У него такое бывало, особенно на закате.

Впрочем, в следующий миг все его вялотекущие размышления о причине тоскливого состояния духа испарились. Он увидел как во двор постоялого двора на серой породистой лошади въехала светловолосая молодая женщина.

С каждым ударом сердца всадница становилась ближе к нему и он стоял не шевелясь, не в силах отвести глаз от ее прекрасного лица. Но конечно дело было не только в ее лице, он воспринимал весь ее волнующий образ и этот образ с приятным оттенком влечения будоражил его. Стройная, длинноногая, с длинными, волнистыми, золотыми волосами, с очень прямой осанкой и гордо поднятой головой, затянутая в исключительно черные облегающие одежды, она выглядела чрезвычайно эффектно. Но в какой-то момент Далив все же пришел в себя и отступил вглубь комнаты, чтобы прекрасная незнакомка случайно не увидела как он смотрит на нее.

Суоре еще не доводилось встречаться с шинжунцами и она никогда не видела ни их раскрашенных лошадей, ни их громадных фургонов для перевозки рабов. Хотя конечно она слышала о зловещей стране, большая часть населения которой так или иначе участвовала в торговле людьми. Но ее это мало касалось, она особо этим не интересовалась, и поэтому то что она увидела, проехав ворота, не вызвало у нее каких-то особых эмоций.

Во дворе с левой стороны от въезда, вдоль забора, друг за другом стояли три длинных фургона с черно-белыми тентами. Вдоль них важно расхаживали четыре широкоплечих мужика в какой-то смехотворной, с точки зрения девушки, форме, состоявшей из толстых гольфов, плетеных сандалий, подобия шорт и каких-то старомодных лат с широченными плечевыми накладками. Наверно предполагалось, что их вид должен внушать ужас и уважение, но у Суоры они не вызвали ничего кроме презрения. Кроме того она почувствовала идущую со стороны фургонов омерзительную вонь, которая явно была связана с продуктами человеческой физиологии. Это мгновенно вызвало у нее глубокое отвращение и отвернувшись, она поспешила к центральному входу главного здания. С правой стороны двора, возле, по-видимому, конюшни она увидела стреноженных лошадей, чьи головы были раскрашены в черный и белый цвета. Животные жевали разложенные перед ними охапки сена. За этим присматривал, опершийся на вилы, худенький мальчишка лет десяти. Впрочем, в данный момент он во все глаза рассматривал прекрасную светловолосую всадницу, затянутую в облегающие черные одежды, с гордой осанкой и изящной изогнутой саблей на бедре.

Суора лишь скользнула по нему равнодушным взглядом, направляясь к центральному входу. Прежде чем она приблизилась к нему, из дверей вылетел высокий, худой, загорелый мужчина, в котором девушка без труда опознала отца восторженно глазевшего на нее мальчика. С открытым умным лицом, одетый в черные кожаные штаны без единого пятнышка и чистую белую рубаху с закатанными рукавами, он в целом произвел на молодую женщину благоприятное впечатление. На левой стороне лба у него присутствовали длинные свежие царапины, а голова была обмотана белой тканью, на которой в одном месте проступило темно-красное пятно. Видимо он недавно пережил какое-то неприятное событие, но несмотря на это, держался бодро и приветливо. Мужчина бросился вперед и услужливо схватил поводья коня.

— Я рад приветствовать вас, благородная госпожа, в моем скромном заведении, — сказал он, осторожно улыбаясь и глядя на прекрасную незнакомку снизу вверх. — Позвольте представиться. Громми Хаг, владелец постоялого двора «Одинокий пастух», и ваш покорный слуга.

Суора холодно взирала на него с высоты своего местоположения. Её надменный взгляд сейчас был скорее просто соблюдением формальных правил общения между сословиями, чем искреннее презрение потомственной аристократки к безродному трактирщику.

— А почему «Одинокий пастух»? — Равнодушно поинтересовалась она.

— О, госпожа, есть одна красивая местная легенда. Когда-то давно здесь жил молодой пастух по имени Фаравель…

Молодой женщине моментально стало скучно.

— Достаточно, — сказала она и Громми Хаг тут же умолк.

Суора легко и умело спрыгнула с коня. При этом действии возникший поток воздуха донес до чувствительного носика гордой аристократки то легкое амбре, которое она источала сейчас. Запах прокисшего пота немытого тела, вперемешку с лошадиным потом и запахом кожаной одежды, приукрашенный чудным ароматом драгоценных духов из Кен-Альдо. Задетая до глубины души этим обстоятельством, Суора тем не менее, конечно, не позволила своему смущению хоть как-то проявиться внешне.

Спокойно глядя в голубые глаза хозяина постоялого двора, она положила ладони на рукояти своих мечей и сказала:

— Я хочу получить хороший ужин и тихую, уютную комнату для сна.

— Не извольте беспокоиться, госпожа. Вы получите все самое лучшее. — Заверил прекрасную незнакомку Громми Хаг.

Но в глубине души хозяин «Одинокого пастуха» вдруг ощутил смутную тревогу. Он чувствовал, что эта высокая, красивая женщина с двумя изящно изогнутыми клинками, облаченная в идеально подогнанные под ее совершенную фигуру черные одежды из тонкой вэлуоннской кожи, нежного сукна из Кантрои и кирмианского шелка, и пахнувшая изысканнейшими духами, приготавливаемыми из неуловимых цветков Кен-Альдо, таила в себе опасность. Не то чтобы непосредственно для него или его заведения, а вообще. Он понял что ему явно хочется чтобы она поскорее уехала.

— Как долго благородная госпожа, желает гостить у нас? — Спросил Громми Хаг, всем своим лучезарным видом давая понять, что он всем сердцем желает чтоб как можно дольше.

— Я уеду рано утром, — ответила Суора.

— Как жаль это слышать, — с горечью воскликнул Громми Хаг.

— Кстати, у тебя есть хорошая, свежая лошадь?

Лицо хозяина «Одинокого пастуха» сразу поскучнело, улыбка погасла, словно задули свечу.

— Э-э…, — начал он.

— Ясно, — коротко произнесла девушка. — Тогда, будь добр, позаботься о моей.

«Будь добр» прозвучало для Громми Хага как угрожающее шипение камарты.

— Сделаем все в лучшем виде, госпожа. Выскоблим, вычистим, напоим хрустальной водой из лесных родников, накормим отборным зерном с чудесными добавками из Вэлуонна, которые придают бодрость духа и ясность ума …

— Кому?

Громми растерянно замолк, прерванный на половине своей привычной речи.

— Кому?… — Озадаченно проговорил он. — Ну, лошади.

Суора внимательно смотрела на него.

— Будет как новенькая. Домчит вас быстрее ветра, — неуверенно пробормотал он. — Тем более у вас такой добрый конь, наши крестьянские лошади не ровня ему, — быстро закончил Громми Хаг, чувствуя себя неуютно под взглядом незнакомки.

Молодая женщина раздумывала о том стоит ли пригрозить трактирщику. Несомненно он был хитрый и алчный как и большинство его собратьев по ремеслу, решила она. Но все же выглядел вполне адекватным и сообразительным, чтобы оставаться в рамках разумного и понимать реальное положение вещей и возможные последствия.

Она засунула руку во внутренний карман плаща и вынула монету.

Увидев сверкание золота, Громми Хаг онемел.

— Надеюсь у меня не будет причин для разочарования в тебе и твоем заведении, — проговорила девушка и подбросила монету в сторону хозяина постоялого двора. Тот поймал ее и крепко зажал в своем костлявом кулаке, чувствуя как грани маленького сокровища врезаются в его плоть.

Поднимаясь по ступенькам крыльца Суора вдруг пожалела о своей небывалой щедрости. Ей не было жаль монеты, но ей пришло в голову что блеск золота может толкнуть трактирщика к необдуманным поступкам и тогда наверно придется убить его. Впрочем, в этом случае жалела бы она конечно не о трактирщике, а об испорченном отдыхе.

Тем временем Громми Хаг развил бурную деятельность. Позвал своего сына, сделал большие глаза и приказал ему немедленно заняться лошадью новой постоялицы. «Как родную», закончил он, показав сначала мальчику кулак, а потом усмехнулся и показал золотую монету. После чего устремился за молодой женщиной, торопясь распахнуть перед ней дверь и рассыпаясь в уверениях, что она не найдет ни одного повода для разочарования, ни малейшего. Затем он ударился в описания достоинств местной кухни, целебных свойств местного воздуха, благонравности местных жителей и прочих прелестей местного существования.

Когда они вошли в залу, Суора бросила беглый взгляд на интерьер самого помещение, а находящихся в нем людей она не удостоила даже мимолетным вниманием. От нее естественно не укрылось, что недавно здесь произошло какое-то побоище. Развороченная стойка, поврежденные винные стеллажи, разбитые полки, заколоченные досками окна, сваленная возле дальней стены куча из кусков разломанной мебели и в конце концов замотанная голова самого трактирщика ясно говорили Суоре, что недавно здесь было мягко говоря неспокойно. Это огорчило девушку, ибо ей хотелось провести те несколько драгоценных часов, что она позволила себе выделить на отдых, в тихой и мирной обстановке.

Ее огорчение не замедлило выплеснуться раздраженным вопросом к Громми Хагу:

— Что тут случилось? Твои местные благонравные жители гуляли? Надышавшись целебного воздуха? Я, вообще, хочу побыть в покое и тишине, без созерцания пьяных дебилов, избивающих друг друга, блюющих на пол и орущих похабные песни.

— О что вы, сэви, нет. Ничего такого здесь не бывает. У меня лишь приличные люди и я забочусь о покое моих постояльцев, будьте уверены.

Они вдвоем подошли к стойке.

В зале было около двух десятков людей. В основном шинжунцы, сопровождающие караван фургонов. В подавляющем большинстве это были мужчины и все они с интересом разглядывали надменную прекрасную особу, осчастливившую их своим появлением.

— Проведи меня в мою комнату. — Приказала она. — Я хочу побыть одна. Ужин подашь туда.

— Как будет угодно, вашей милости, — вежливо ответил Громми Хаг и показал на дверь, ведущую из залы в коридор с номерами. — Прошу вас.

Девушка величественно проследовала в указанном направлении.

Однако прежде чем она вышла из помещения от одного из столиков донеслось:

— Зачем же такой красотке скучать одной? Садись к нам, красавица. Уж мы сумеем тебя развеселить.

Суора замерла.

Громи Хаг с неудовольствием посмотрел на молодого человека с симпатичным круглым лицом с тонким налетом черной щетины. А затем с тревогой на прекрасную незнакомку.

Девушка развернулась и медленно, вызывающе раскачивая бедрами, приблизилась к говорившему. За его столиком сидело еще трое мужчин, но на них она не обращала внимания. Взгляд её темно-голубых глаз был прикован к лицу того, кто обратился к ней.

Она внимательно рассматривала этого человека, как будто он был каким-то странным, доселе невиданным ею животным. Но нет, конечно же нет, в нем не было ничего необычного для нее. Банальный, физически развитый самец с хорошей физиологией и удачной наследственностью, успешный результат естественного отбора. Уверенный в себе, нагловатый, ничуть не сомневающийся в том, что его внешняя привлекательность дает ему право быть таковым. С абсолютно убогим интеллектом и с таким же абсолютно нетронутым планом духовного развития. Слова «лучше всю жизнь скучать одной, чем общаться с таким отребьем как ты», вертелись у нее на языке, но она медлила. Суора очень устала и ей жутко не хотелось вступать в конфронтацию с этим примитивным, ухмыляющимся животным. Кроме того, и ей самой это было удивительно, она вдруг ощутила жалость к этому субъекту. Всю свою жалкую жизнь он проведет озабоченный тем чтобы обеспечить себя питанием, совокуплениями, удовлетворением своего эго и получением какого-то уровня комфорта, и так не узнает ничего о той глубине познаний и бесконечности созидания, которые таит в себе мир, а значит и он сам, так как, несмотря на всю свою недоразвитость, он все-таки тоже часть этого мира.

Однако молодой человек вдруг перестал улыбаться. Его взгляд стал серьезным. Как будто он что-то понял. И он неожиданно для Суоры тихо сказал:

— Прошу прощения, сэви. Мне не следовало обращаться к вам подобным образом. Извините меня.

Девушка была слегка удивлена. Словно она вдруг встретилась с маленьким чудом. Тупой хам вдруг вспомнил, что значит быть человеком, смущенный одним лишь ее взглядом. Это было как-то странно. Но она видела что парень говорит вполне искренне. И так и не сказав ни слова, она развернулась и ушла, сопровождаемая Громми Хагом, испытывающим большое облегчение от того что все завершилось столь мирным образом.

Далив Варнего, спустившийся в залу за миг до того как сюда вошла девушка, внимательно наблюдал за ней от одного из столиков. Когда очаровательная незнакомка в сопровождении раненого трактирщика покинула помещение, он уже твердо решил, что попытается завести с ней знакомство. Она была просто умопомрачительно красива.

Суора Эрмейнег с сомнением оглядела предложенную ей комнату.

— Это лучшее что у тебя есть? — Спросила она с ноткой недовольства. В целом обстановка была очень даже приличной и местами даже с претензией на изысканность и роскошь. И легкое раздражение в ее голосе было скорее просто дань формальности, так сказать, чтобы поддержать статус-кво.

— Вам не нравится? — С искренним удивлением воскликнул Громми Хаг. И в его голосе даже проскользнула едва заметная нотка обиды. Это действительно была его лучшая комната. Даливу Варнего и то он дал комнату хуже этой, хотя тот тоже каждый раз требовал самую лучшую и трактирщик прекрасно знал что это очень опасный человек и ему лучше не перечить. Но в глубине души он ненавидел и презирал работорговца и поэтому каждый раз поселял его в комнату, которая по собственному рейтингу Громми Хага была где-то на третьем месте в его заведении.

Молодая женщина прошлась по мягкому ковру и с удовольствием опустилась в кресло, погрузившись в упругие объятья кожаной обивки. Не спуская глаз с озадаченного хозяина «Одинокого пастуха», она сказала:

— Так что здесь все-таки произошло? Ты так и не ответил.

— Туру разбушевался, — с неохотой проговорил Громми Хаг. Ему вдруг показалось что он понял в чем дело. Комната прекрасной незнакомке была вполне по душе и высказывая недовольство, она просто хотела подразнить его.

— С чего вдруг?

Мужчина вздохнул.

— Какие-то нехорошие люди посадили на него слайву.

Девушка скорчила гримасу недоумения.

— Нехорошие люди хотели тебе насолить?

— Да нет, обокрали они этого простофилю.

— Ясно. Ну и как, справились с туру? Без жертв?

— Да, справились, — Громми Хаг осторожно потрогал повязку на голове. — В общем все живы остались, правда одного парня он хорошо располосовал, зашивать пришлось.

— Ну что ж я вижу у тебя действительно приличная публика, — сказала Суора.

Громми Хаг так и не понял сарказм это или констатация факта.

— Кстати, к тебе не заезжала маленькая девочка в сопровождении судьи?

Молодая женщина моментально поняла по выражению лица собеседника, что он знает о ком речь и не просто знает, а эти люди что-то значат для него.

Не давая времени ему опомниться, она быстро спросила:

— Что они делали? Девочка в порядке?

Громми Хаг медлил с ответом, пытаясь понять откуда у странной незнакомки такой живой интерес к племяннице судьи.

— Мне не хотелось бы тебя подгонять, — холодно произнесла Суора, — но поверь, мне очень интересно, что происходит с моей младшей сестрой.

Молодая женщина и сама не была до конца уверена зачем она вдруг придумала эту ложь. Это произошло почти само собой, экспромтом, по вдохновению. В самом деле, этот странный ребенок никто иной, как ее родная младшая сестра. Да, между ними разница лет в пятнадцать, но разве так не бывает? Да, у нее светлые волосы, а у сестры черные, но разве это невозможно? Этот вопрос требовал отдельного размышления. Вроде бы ген блондинов — рецессивный ген, а ген любого другого цвета волос будет доминантным. Но шанс на светловолосого ребенка у пары брюнетка блондин все равно остается, пусть и небольшой. Так или иначе Суора пришла к выводу, что нет никаких сомнений что она и странная синеглазая девочка теперь родные сестры. Это многое объясняло, главным образом ее жгучее стремление найти девочку.

Она увидела как просветлело лицо хозяина гостиницы. Он даже слабо улыбнулся.

— Элен ваша сестра! — Казалось у него не было никаких сомнений на этот счет. — Да пропоет Аарох в дупле Лунного древа, — воскликнул он, досадуя на себя, — как я это сразу не понял. У вас же её глаза.

Громми Хаг впервые увидел как эта прекрасная женщина улыбается.

— Нам все это говорят, — признала Суора.

— Не позволено ли мне будет узнать ваше имя, благородная госпожа?

— Суора Эрмейнег, — просто ответила девушка.

— А ваша сестра, Элен Эрмейнег?

Прекрасная гостья утвердительно качнула головой.

— А господин инрэ — ваш дядя? — В голосе хозяина постоялого двора прозвучало еле заметное сомнение.

Молодая женщина поднялась с кресла и подошла к окну. Некоторое время она молчала, затем медленного произнесла:

— Я думаю, трактирщик, ты достаточно сообразителен, чтобы понять, что этот судейский не имеет к моей семье никакого отношения. — Она повернулась спиной к окну. Ее идеальная фигура, очерченная по контуру багровыми лучами заката, создавала образ чего-то грозного и мистически таинственного. Громми Хаг снова припомнил свою смутную тревогу на крыльце по поводу этой женщины, она была опасна и благоразумие подсказывало ему держаться от нее подальше. — Забрать мою сестру было не самым мудрым поступком в его никчемной жизни. Чувство вседозволенности сыграло с ним злую шутку и дни его сочтены. — Девушка отработанным до совершенства жестом положила ладони на рукояти своих мечей.

Громми Хаг застыл, впитывая и осознавая до конца смысл слов девушки. Судья украл ее сестру и она собирается убить его, так следовало это понимать? Взбудораженный и ошарашенный открывшимися ему обстоятельствами, его буквально раздирало от жгучего любопытства. В голове заметались десятки вопросов. Но главным из них, конечно, был: зачем Мастон Лург сделал это. Теперь все стало на свои места. С раскаяньем и страхом Громми Хаг вдруг вспомнил как в конюшне девочка умоляла его помочь ей. Она говорила, что судья никакой не судья, что ее похитили и везут на продажу какому-то особому покупателю, злодею и извращенцу, что с ней обращаются как с животным. Хозяин постоялого двора похолодел. Что сделает с ним Суора Эрмейнег, если узнает о том что вместо помощи, он запер девочку в подвале и затем передал ее похитителям? Но как он мог тогда поверить ей?! Он ведь отлично знал кто такой Мастон Лург, что он королевский судья Туила, что он конечно мерзавец и прохвост, но все же вне всякого сомнения не станет похищать маленьких девочек для продажи грязным извращенцам. Тогда он был в этом уверен. Вспоминая то, как девочка вела себя с судьей, ему многое стало ясно. Её сарказм, насмешки и даже по-детски очевидная не завуалированная ненависть по отношению к своему «дядюшке». Который на самом деле ее похититель. Да еще этот Галкут, вылитый наркоман и висельник. Но зачем судье нужна именно эта девочка? Неужели её кто-то заказал? Неужели за нее готовы заплатить так много, что судья пошел на все это. Что в ней такого?

— Теперь ты мне наконец скажешь, что они здесь делали и все ли в порядке с Элен.

Хозяин «Одинокого пастуха» очнулся от своих лихорадочных размышлений.

— Ничего необычного они не делали, госпожа. Хорошо поели, затем несколько часов поспали. После чего уехали. Когда они садились в карету госпожа Элен была в добром здравии.

— И это все? — Испытующе спросила девушка.

Громми Хаг пожал плечами.

— Все, если не считать того, что во время схватки с туру, ваша сестра проявила невероятную отвагу и сообразительность. Ведь она еще все-таки совсем ребенок, но тем не менее у нее охватило мужества и хладнокровия чтобы не только не сбежать, а напротив, броситься к обезумевшему туру, каким-то образом найти на его теле присосавшуюся слайву и суметь отцепить её. У меня просто нет слов, госпожа.

— С ней точно все в порядке? — Обеспокоено спросила Суора.

— Да-да, с ней все в порядке, заверяю вас. Кроме того что она храбрая, она еще и очень ловкая и шустрая девочка. Я глубоко восхищен ею. Честное слово, госпожа, я безмерно хочу чтобы мой недотепа сын был хотя бы в малой степени похож на вашу сестру. Ваши отец и мать могут по праву гордиться своей дочерью. Для меня было честью знакомство с нею.

Суора вернулась обратно в кресло и каким-то лукавым взглядом посмотрела на хозяина гостиницы.

— Ну что ж, я рада что моя сестренка не уронила честь семьи, — сказала она с улыбкой.

— Ни в малейшей степени, — очень серьезно ответил Громми Хаг. — Я просто поражен и ошеломлен. Ведь она практически малышка, а не отступила там где спасовали бы многие взрослые мужчины.

— Многие взрослые мужчины вообще ни на что не годятся, — проговорила девушка. — Но не будем об этом. Главное что с Элен все в порядке. И я, как ее родная сестра, наверно могу рассчитывать на хорошее обхождение с твоей стороны, трактирщик, так сказать урвать толику выгоды от славы моей сестренки. Как ты считаешь?

— Ну что вы, госпожа, — произнес Громми Хаг, улыбаясь почти смущенно. — Даже если бы вы не были сестрой госпожи Элен, я обходился бы с вами достойно, со всем возможным уважением и с трепетом.

— Трепетом?

— Ваш образ столь чист, благороден и прекрасен, что это ввергает меня в почтительный трепет, госпожа.

Девушка удивленно усмехнулась.

— Однако! Ты часом стихосложением не увлекаешься, в тайне от всех, а?

— Нет, госпожа, это искусство мне не подвластно. Но язык красоты понятен всем в этом мире, от смиренных придорожных камней до гордых небесных светил.

Суора снова усмехнулась.

— Ступай Громми Хаг, — сказала она. — Надеюсь искусство хорошего ужина тебе подвластно. Я жду.

Хозяин «Одинокого пастуха» поклонился и вышел. Девушка осталась одна.

Она прошлась по комнате, рассеянно разглядывая предметы мебели, картины на стенах, облицовку камина, рисунок ковра, узоры на шторах, изящные канделябры. Затем открыла дверь и вошла в уютную спальню, где был ночной столик, будуар с зеркалом и огромная кровать под балдахином. Зрелище было такое соблазнительное что девушка не сняв ни сапог, ни одежды, ни пояса с мечами, спиною повалилась на мягкое роскошное покрывало с изображением лесной чащи. Упругое и нежное ложе приняло ее утомленное тело в свои ласковые теплые объятья. Это была почти сказка. Только теперь она поняла как сильно она устала и как же ей хочется спать. Может быть даже сильнее чем есть.

Суора потянулась.

«О, Великий Цикл переходов, хорошо-то как, — подумала девушка. — Надо хоть плащ и сапоги снять.» Но вставать совершенно не хотелось. Она подумала об Элен. Странный всё-таки ребенок. Её способность проникать в сущность людей это возможно какая-то физиологическая аномалия или даже мутагенез, и значит есть вероятность, что дети Элен унаследуют эту особенность. Конечно в этом случае очень важно выяснить причину этого, возможно даже что мутация была не спонтанной, а индуцированной, и тогда это означало бы что есть некие могущественные силы, о которых ничего не известно. В общем, так или иначе, девочка должна быть непременно найдена, доставлена на базу и подвергнута скрпулезнейшему исследованию. Все остальное отходило на второй план. Но теперь при выполнении задания следовало учитывать физические ограничения выбранной метаформы.

Глаза девушки закрывались, она чувствовала что не в силах больше бороться со сном. Однако продолжала.

«Но эта смелость, которой так восторгался трактирщик, это уже скорее не физиология, а психическая особенность. Нормально ли для девочки семи лет быть настолько отважной? Почему бы и нет.» Суора была почти уверена, что ребенок каким-то образом видел где именно на теле туру находится слайва. «Это, конечно, помогло Элен, но все равно ее поступок был невероятно смелым. Тоже самое что бросится к огромному бешеному псу, чтобы вынуть занозу из лапы. Моя сестренка просто молодец.» Девушка на миг оцепенела, осознав что думает о девочке как о своей настоящей сестре. «Да уж человеческое подсознание само по себе странная штука, стоит начать говорить ему что некая вещь действительно существует и как только оно привыкнет к этой мысли, оно начинает считать это правдой. Нужно обязательно как можно больше узнать о родителях Элен, возможно что они ключ ко всему».

Суора в очередной раз придалась размышления о человеческой природе в целом. Она вспоминала людей, которых встречала за время своего путешествия, их поступки, слова, привычки. Она упрямо не давала себе заснуть, дожидаясь ужина. Наконец она услышала осторожный стук в дверь.

Она поднялась с постели, сняла плащ, кинула его на низкий пуфик и вышла из спальни.

— Открыто, — громко сказала она.

В комнату вошел незнакомый мужчина с подносом в руках. Мужчина был настолько красив, что вся сонливость Суоры моментально испарилась. Она замерла возле камина, не сводя глаз с незнакомца. С досадой она подумала о том что должно быть выглядит сейчас взъерошенной и помятой.

— Ты кто? — Холодно поинтересовалась она.

Мужчина подошел к столу, аккуратно поставил поднос, выпрямился и посмотрел на девушку.

— Далив Варнего, — спокойно сказал он. — К вашим услугам.

Оглядывая его дорогую изысканную одежду, Суора с недоумением произнесла:

— Ты служишь здесь разносчиком?

— Ну что вы, сэви, конечно же нет.

— Тогда что тебе нужно в моей комнате? — Её раздражение не было абсолютно показным. Не смотря на всю внешнюю привлекательность пришедшего, девушка прежде всего хотела отдохнуть. И все же, где-то в глубине её существа, теплый взгляд этих темных миндалевидных глаз вызывал некое интригующее волнение.

— Я искренне прошу простить меня за мой неожиданный визит и если вы скажите что хотите прекратить его, я немедленно уйду. Но прежде позвольте мне объяснить мое поведение.

Молодая женщина некоторое время разглядывала гостя, затем в очередной раз опустилась в роскошное кожаное кресло и изящным жестом указала мужчине на другое.

— Я слушаю, — проговорила Суора.

— Благодарю, — сказал Далив и присел на краешек указанного ему места. — Я отлично понимаю, что слова подобные этим вы слышали уже множество раз, но все же, нисколько не претендуя на оригинальность и рискуя показаться банальным, я хочу сказать что за всю свою жизнь я не встречал женщины более прекрасной чем вы.

Тонкие губы девушки растянулись в плохо сдерживаемой улыбке. Она была польщена, но старалась не показывать этого.

— Я увидел вас, когда вы подъезжали к гостинице, — продолжил Далив, — и затем в зале, и просто не мог отвести от вас взгляд. Я конечно сознаю, что мое поведение несколько бесцеремонно и даже может где-то граничит с наглостью, но поверьте, во мне нет ни капли неуважения к вам, а лишь глубокое восхищение и почтительное благоговение перед вашей красотой. Только поэтому я взял на себя смелость явится к вам с вашим ужином, сэви. Я понимаю, что вы скорей всего устали с дороги и желаете отдыха и покоя, и я ни в коей мере не намерен мешать вам в этом. Я лишь хотел иметь шанс сказать вам лично, что покорен и очарован вашим прекрасным образом и если вам понадобится какая-либо помощь или просто собеседник чтобы скоротать вечер, я буду счастлив, если вы остановите свой выбор на мне.

Молодой человек замолчал и посмотрел на девушку, ожидая ответа.

Суора медлила. Она не знала как поступить. Она действительно очень устала, но древняя могучая сила, зазвучавшая басовой гудящей струной внутри её тела, властно требовала другого.

— То есть, если я правильно тебя поняла, — наконец проговорила девушка, — ты был очарован моей красотой и явился сюда чтобы сказать мне об этом, и это всё?

— Именно так, сэви, — подтвердил гость.

Суора откинулась назад, положила ногу на ногу и посмотрела на молодого мужчину, чуть склонив голову на бок.

— Ну что ж, Далив Варнего, мне очень лестно было услышать твои слова и я нисколько не сержусь на то что ты явился сюда без приглашения. И на этом, я полагаю, можно считать твой визит законченным.

Молодой человек поднялся с кресла и склонил голову в церемонном поклоне.

— Благодарю вас, сэви. Беседовать с вами и сидеть в вашем присутствии, было честью для меня.

Девушка усмехнулась.

— Неужели?

Далив чуть помедлил и произнес:

— Я понимаю, я кажусь вам нелепым, но …

— Скорее лицемерным, — перебила его прекрасная сайтонка.

Молодой человек посмотрел на нее внимательно.

— Лицемерным? В чем же именно вы видите мое лицемерие, сэви? — Спросил он очень серьезно.

Девушка пожала плечами.

— Да во всем. — Она хотела сказать, что такой красавчик вряд ли испытывает недостаток в женском внимании и если он тут заливается о том что никогда не видел более очаровательной особы чем она, то только для того чтобы что-то получить от нее. И не надо быть сулонским мудрецом чтобы догадаться что именно. Но в последний момент передумала. Ей не хотелось играть в эту глупую игру. Она назовет его красавичком, он конечно скажет что для него очень лестно слышать это от нее и так далее. — Я бы хотела остаться одна, если ты не против.

Работорговец медлил.

Девушка, вздернув брови, вопрошающе поглядела на него. «Что-то еще?» говорил ее взгляд.

— Как вас зовут? — Спросил он.

— Я так понимаю уходить ты не намерен? — Поинтересовалась Суора, но ее голос был спокойным и даже вполне дружелюбным.

— Я просто хотел напоследок узнать ваше имя. Возможно сегодня ночью я буду сочинять оду, прославляющую вашу несравненную красоту и мне хотелось бы вставить в строки ваше имя и естественно в посвящение.

— Почему же возможно?! Непременно будешь сочинять. Начни как-нибудь так…, — девушка на секунду задумалась и затем заговорила, чуть нараспев:

В тоске, утомленный и чуждый,

В унылой печали скорбя,

Страдал я земной и ненужный,

Покуда не встретил тебя.

И все изменилось мгновенно,

Исчезло тоски забытье,

У новой счастливой Вселенной

Любимая, имя твое.

Суора сделала паузу и спросила:

— Как тебе?

Далив выглядел немного растерянным.

— Э-э… думаю мое горестное состояние до встречи с вами несколько преувеличенно, но в целом… Вы сочинили это сейчас?

— Абсолютный экспромт.

Молодой человек недоверчиво усмехнулся. Суора села за стол и непринужденным жестом указала гостю на противоположный стул, таким образом давая понять что он остается на ужин.

— Хочешь присоединиться? — Спросила она, кивая на поднос.

— О нет-нет, я вполне сыт, и счастлив уже тем что просто могу составить вам компанию.

— Как хочешь, — сказала девушка и принялась снимать с подноса кушанья и расставлять их подле себя. При этом от запаха еды у нее почти закружилась голова, она чувствовала очень приятное возбуждение и даже специально медлила чтобы сполна насладиться сладким ощущением утоления первого самого острого голода.

Ее ждали тушеные овощи с нежными кусочками телятины в пряном маслянистом подливе, ломтики чуть поджаренных соленых хлебцев, тарелка с пикантным острым салатом из моркови, огромная ваза с фруктами, гора изысканейшего печенья с маком и кунжутом, сладкие пышные булочки, розовое повидло и большая бутылка прекрасного красного вина. Девушка аккуратно расстелила на коленях белоснежную с сине-зеленой вышивкой салфетку и, поглядев на своего гостя, легким щелчком среднего пальца ударила по пустому бокалу.

Далив улыбнулся, встал, взял бутылку и очень аккуратно и в тоже время быстро и умело налил Суоре вина. Девушка взяла бокал, качнула им в сторону молодого мужчины, на что тот ответил легким кивком, и сделала глоток.

— М-м-м, — протянула она с удовольствием, — отличнейшее вино. Ты уверен что не хочешь попробовать?

— Нет, благодарю.

— Ждешь, что я все выпью сама, захмелею и позволю тебе то на что ты надеешься?

— Ну что вы, сэви, я ни на что не надеюсь и ничего не жду.

Суора усмехнулась:

— Ну конечно, — проговорила она и взяла в руки вилку.

Девушка с наслаждением начала принимать пищу, иногда поглядывая на своего собеседника. Тот с вежливой полуулыбкой не сводил с нее глаз.

Несколько минут царило молчание. Наконец проглотив очередную порцию, Суора сказала:

— Ты что так и будешь молчать? Зачем я тебя тогда оставила?

— Я просто не хотел мешать вам своими разговорами, пока вы столь сильно увлечены едой.

— Ничего, первый голод я утолила и теперь вполне склонна к разговорам. Как ты обычно развлекаешь своих женщин?

Далив хотел было ответить что у него было не так уж много женщин чтобы иметь какие-то обычаи в их развлечении, но вспомнив как она назвала его лицемером, передумал и сказал:

— Чаще всего это они меня развлекают.

Девушка пристально смотрела на него. Она продолжала есть, но конечно прежде чем что-то произнести полностью заканчивала с пищей, ибо твердо верила что говорить с набитым ртом невежливо и отвратительно.

— Вот как. Но боюсь на этот раз этого не будет и раз уж ты здесь, то напрягись и как-то скрась мой ужин интересной, умной беседой.

— Это не так то просто.

— Почему?

— Потому что вы невероятно красивая женщина. Ваш дивный образ заполняет все мое сознание и не позволяет ему переключиться на что-либо другое.

Суора с улыбкой смотрела на собеседника.

— Ну тогда может быть тебе сесть ко мне спиной, чтобы моя дивная красота немного отпустила тебя?

— О прошу вас, сэви, не настаивайте на этом. Я постараюсь взять себя в руки.

— Ладно. — Суора выпила еще немного вина. Ей было очень хорошо. Уставшее от долгой изнурительной дороги тело буквально упивалось каждым мгновением. — Итак, что же интересного ты можешь мне поведать, Далив Варнего?

— Не знаю. Для начала мне надо бы понять что может быть интересным для такой женщины.

— Такой! — Сверкнув глазами, передразнила его Суора. — И какой такой?

— Необычной. — Девушка взглядом подбодрила его продолжать. — Я много путешествовал в своей жизни и встречал самых разных людей, но вы определенно нечто особенное.

— Ты наверно читал аморальный труд Гавадона. Если мне не изменяет память, то его второе правило обольщения женщины гласит: «Дать женщине почувствовать что она особенная».

— Нет, к сожалению, я не ознакомился с трудами этого автора. Какого же первое правило?

— Так я тебе и сказала. Лучше продолжи мое описание.

Далив без возражений продолжил:

— Как я сказал выше, вы определенно нечто особенное. Вы красивы, но это не обычная красота правильных черт лица и идеальной кожи. И то и другое конечно в вас присутствует, но кроме этого вы еще удивительно милая, очаровательная и прелестная девушка. Обычная красота может привлечь противоположный пол и только, вы же очаровываете весь этот мир, вы можете сделать так чтобы вас любили дети и звери, старики и женщины, ветры и деревья и даже лоя, туру, авра и шоти покорны вашей притягательности. Кажется что в вашем присутствии само время останавливается, дабы полюбоваться вами. Не хочется говорить банальностей про ангелов, но при виде вас вера в их существование определенно усиливается. Возможно вы думаете, что все это просто поэтизированный бред возбужденного самца. Но это не так, я воспринимаю вас вполне осознанно и разумно. Кроме вашего идеального тела, милого очарования вашего внутреннего сияния, я вижу блеск ваших глаз, ваши мечи и вашу одежду. В вашем взгляде определенно присутствует сила, почти странная сила для женщины. Как будто единственный спутник в вашей жизни, которому вы верите и с которым делите каждый ваш миг это ваша смерть. Вы бесстрашны и полны решимости. Два ваших клинка, насколько я могу судить по форме ножен и рукоятям, абсолютно идентичны и при этом явно сделаны с великим искусством. Форма ваших мечей весьма непривычна для этой страны, на первый взгляд они напоминают некоторые кирмианские мечи, но думаю это не так. При более детальном размышлении я склонен скорее отнести их к традициям некоторых боевых сайтонских школ. Учитывая их идентичность мне кажется вполне логично сделать вывод что вы владеете мастерством парного фехтования. Мечи явно дорогие и сделаны по специальному заказу, а такое обычно происходит когда оружие изготавливают для того кто действительно знает ему цену. Итак, вы воительница. Не правда ли странное сочетание, милое ангельское очарование и бескомпромиссная сталь клинков. Добавим к этому еще и вашу элегантную одежду. Кирмианский шелк, сказочная вэлуоннская кожа, которая как говорят никогда не старится, ни грязнится и защищает хозяина не только от непогоды, но и от сглаза и болезней. А ваш камзол, сделанный из нежного черного сукна из Кантрои, в которое вкраплена серебряная пыльца, так идеально подогнан к вашей фигуре, что несомненно сделан на заказ и может быть оценен в маленькое состояние. Итак вы воительница, но определенно вы не грязная сквернословящая наемница, не имеете отношения ни к большегрудым курчавым пираткам, ни к диким либингам, ни к кирмианским девам-воительницам из лесов Варгуна. И в довершении вашего образа, я чувствую исходящий от вас слабый аромат божественного Кен-Альдо. Так кто же вы такая?

Девушка, перестав есть, почти затаив дыхание, не отрывала глаз от молодого человека.

Но тот молчал.

— Так кто же я? — С нетерпением спросила она.

— Я не знаю, — улыбнулся Далив. — И эта тайна волнует меня не меньше, чем ваша красота. Если бы кто-то взял на себя труд составить правила обольщения мужчины, то одним из них несомненно было бы «Быть загадочной». Я просто не представляю кто вы такая.

Суора задумчиво хмыкнула и вернулась к трапезе.

— Ты сейчас наговорил мне кучу приятных вещей, — сказала она чуть погодя, — но это ничего не меняет. Может быть женщины и любят ушами, но для меня слова это прежде всего просто слова. Я не верю словам.

— Я и не пытался чего-то добиться своей речью или как то воздействовать на вас, я рассуждал вслух, пытаясь выяснить что же может быть интересно такой женщине как вы, дабы найти тему для беседы. И я хотел показать что в вашем случае это не так-то просто, ибо вы явно необычная женщина.

— Может быть ты все-таки ошибаешься. Видимость часто обманчива. О чем бы ты сталговорить с обычной женщиной?

Далив пожал плечами.

— С обычной женщиной я и говорить бы не стал. Пара-тройка банальностей, может быть один-два дешевых комплимента и все. Женщины редко мне кажутся интересными собеседниками. По крайней мере большинство их них.

— Ты считаешь что женщины не достаточно умны для тебя?

— Нет. Просто их умственные способности обычно направлены в такие области, которые мне кажутся до тошноты утомительными, банальными и пошлыми. Наряды, дома, слуги, семейные дрязги, придворные интриги, любовные похождения всех знакомых и незнакомых и так далее.

— Ты видимо говоришь об обеспеченных женщинах?

— В большей степени да. С кухарками и крестьянками я как-то вообще не общаюсь.

— Ты аристократ.

Далив улыбнулся и улыбка вышла почти смущенной, что практически было для него немыслимо.

— Да, я из очень древнего и знатного рода, — сказал он.

— М-м, так это честь для меня, сидеть с тобой за одним столом, — насмешливо проговорила девушка. — Так все же ты расскажешь мне сегодня что-нибудь интересное или нет?

Молодой человек вздохнул и после недолгого молчания сказал:

— Хотите я расскажу о том как однажды один на один встретился с сенвиксом?

— Хм, раз ты сидишь здесь живой и здоровый, то это и вправду интересно. Расскажи.

— Это случилось несколько лет назад. Мне нужно было встретиться с одним отшельником в Карамагонских горах и я один отправился к его жилищу. Он жил возле пика Дунуован, но по счастью не на самой этой вершине, а в том районе. Чтобы добраться до его дома не нужно быть скалолазом, преодолевать отвесные стены, карабкаться по крутым склонам и прочее. К нему вела вполне доступная тропинка, местами конечно весьма извилистая, узкая и ненадежная, но все же на этом пути скорей нужны были терпение и выносливость ног, чем сильные руки, цепкие пальцы и бесстрашие перед высотой. Чего кстати обо мне сказать нельзя. Я не люблю высоту и по возможности стараюсь избегать ее. Я прошел наверно уже примерно половину пути и находился как раз на весьма скверном участке. Дорожка совсем сузилась, так что и два человека не разойдутся. Справа отвесная стена, слева такая же отвесная бездонная пропасть, куда я ни в коем случае старался не глядеть. Тропинка не очень круто забирает вверх. Ветер. Холодно. Хотя еще был солнечный ясный день, солнце находилось за скалой и я не мог получить хоть толику тепла от его света. Иду, глядя под ноги, правым плечом прижимаясь к скале. И вдруг чувствую что не один. Я уверен что ничего не услышал, просто ощутил чье-то присутствие, кто-то пристально смотрел на меня. Поднимаю глаза и застываю. Передо мной, вверх по тропинке, метрах в четырех замер здоровенный взрослый сенвикс. Стоит, не шелохнется, глаз с меня не сводит. Я вначале даже не испугался, скорей обомлел от удивления и неожиданности. Никогда не видел этого зверя в такой близи. Вы знаете, они одни из самых грозных хищников в нашем мире и при этом невероятно свободолюбивы. Если такое и случалось что сенвикса удавалось пленить и засадить в клетку, то через несколько дней он погибал, яростно разбивая себя о прутья. Так что ни в каких зверинцах их тоже не увидеть. И вот он передо мной. Огромные зеленые как бы зеркальные глаза светятся, жесткие белые усы на морде шевелятся, а главное его шкура темнеть начала. Он как известно меняет цвет шкуры под окружение в котором находится, но когда он готовится к схватке или нападению, шкура становится почти черной. Вообще, насколько я знаю, они не живут высоко в горах, а предпочитают лесные чащи у горных подножий, так что не представляю что этому здесь понадобилось. Его громадная голова с подвижными ушами тоже темнеет и даже глаза вроде как пеленой покрываются. До меня медленно доходит что он сейчас нападет. Мысли начинают бешено скакать. У меня с собой меч и нож, но на таком узком пространстве по-настоящему ими не воспользоваться. Я правша, справа мне в плечо упирается стена, не размахнуться, ничего. Слева пропасть, от которой у меня замирает сердце и кружится голова. Я понимаю, что даже нанеси я хороший удар ножом или мечом, сенвикс конечно мгновенно не издохнет. Они живучи как бейхоры. Он конечно успеет вонзить в меня клыки и распороть когтями, ибо не уклониться, не отступить мне не куда. Пятится назад по узкой извивающейся тропинки бессмысленно. А главное ясно, что как только мы столкнемся с ним, мы потеряем равновесие и очевидно свалимся в пропасть. Эта мысль пробирала меня жутким холодом до самых костей. Честное слово, мне это казалось в сто раз страшнее, чем если зверюга просто раздерет меня на части. И вот мы стоим друг против друга. У него по шкуре разливаются темные пятна, а я не шелохнусь, даже за рукояти оружия не взялся. Приходит лихорадочная мысль о том что можно попробовать взобраться по стене, но я в толстых перчатках, в толстой меховой куртке, в сапогах, а кроме того стена здесь ровная, да и что сделает зверь, как только я повернусь к нему боком и попробую подняться хоть на метр. И этот вопрос вдруг занимает все мое внимание. А что ему собственно нужно? Вряд ли он сейчас на охоте, скорей он просто возвращается вниз, после каких-то совершенно непонятных своих дел в горах. И я для него не источник пищи, а препятствие на пути. Говорят что сенвиксы очень умны и хитры, и те кто по глупости своей пытался на них охотиться ради их драгоценной шкуры, заканчивали свой путь у них в желудках. И вдруг он тоже понимает, что если нападет на меня, то весьма вероятно полетит в пропасть вместе со мной? Я даже не додумал эту мысль до конца, а уже повернулся к нему боком и медленно по стене опустился на тропинку. В животе ледяная пустота. Смотрю в некуда, только бы не в пропасть, опускаюсь, сажусь, вытягиваю ноги и лодыжки застывают над бездной. Просто вжимаюсь спиной в стену. Страшно до жути. Ноги над пропастью холодеют. Кажется что вот-вот бездна, ветер или что-то еще схватят их и сдернут меня вниз. Закрываю глаза и стараюсь застыть как каменный. Жду. Не разрешаю себе думать о том что ошибся. Хотя мысль конечно бредовая, попробовать убедить зверя что для обоих будет лучше разойтись мирно. Жду. Глаз не открываю. Но вот чувствую он приближается. Все ближе и ближе. Может что-то слышу, чувствую как что-то укрывает меня от ветра, чувствую запах зверя и сквозь веки замечаю как что-то темное закрывает свет. Мысль только одна. Ему нужно лишь одно движенье головой и он с легкостью разорвет мне шею. Говорят что они слышат пульс и биение живой крови сводит их с ума. А мое сердце стучит как молот, я чувствую как внутри меня бьет дрожь, если даже разумом я еще как-то сдерживаю себя, то мое тело так отчаянно боится, чувствуя смерть, что кажется еще миг и начнет биться в припадке. Зверь совсем близко, я едва приоткрываю глаза, лишь маленькую щелку. Его передние лапы стоят возле моего правого бедра, наверно он разглядывает меня, пытается понять, что я задумал. Я понимаю что любое мое неожиданное движение может заставить его напасть. Собственно он может убить меня и просто так, для уверенности, так сказать. Я изо всех сил стараюсь не шевелиться, снова закрываю глаза и жду. Я вроде даже не дышу. И тут я чувствую кожей лица его дыхание и понимаю что его пасть совсем рядом. На что он смотрит? Что он задумал? Мне хочется закрыть лицо руками, но я не смею пошевелиться. И тут что-то изменилось и я понял что он переступил через мои ноги. Я приоткрываю глаза и вижу перед собой темно-коричневый зеленоватый бок зверя. Вот и его задние лапы переступили через меня, и по моим коленям протянулись два его тяжелых хвоста, которыми, как говорят, они могут творить необычайные вещи и даже душить. Я полностью открыл глаза. Сенвикс спокойно идет дальше, он не оглядывается на меня. Как будто он и вправду понял, что я хотел лишь разойтись с ним на этой узкой тропинке и ничего больше. Вскоре он исчез. А я пошел дальше.

Девушка уже закончила с основными блюдами и теперь занималась печеньем и булочками.

— Занимательно, — сказала она. — Весьма. Но может тебе следовало несколько приукрасить реальность, чтобы произвести на меня впечатление, а? Рассказать как ты сражался с диким сенвиксом на узкой тропе и сбросил его в пропасть.

Далив Варнего пожал плечами.

— Зачем? Во-первых, вы бы поняли что я лгу, во-вторых, то что произошло в действительности гораздо интересней, а в-третьих, зачем мне пытаться произвести впечатление на вас? Мне кажется вы из тех, кто прекрасно знает чего он хочет. А такие люди редко поддаются эмоциональным впечатлениям.

— Немного нелогично, — улыбнулась Суора. — Может я и знаю чего я хочу, но я ведь могу захотеть и чего-то еще. А кстати, зачем тебе понадобился этот отшельник?

— Хотел узнать в чем смысл жизни.

— Узнал?

— Да.

— И?

— Я не скажу вам. Вы же не сказали мне первое правило обольщения женщины согласно Гавадону.

Суора задумчиво поглядела на него.

Вне всяких сомнений он был очень симпатичен ей. Ни на один миг в ее голове не возникло мысли хоть как то связать этого изысканного тонкого человека с отвратительными грязными вонючими работорговческими фургонами во дворе. Она смотрела на молодого мужчину и чувствовала как где-то внутри нее растет желание чтобы его руки, его пальцы прикоснулись к ее телу. Она не пыталась сосредоточиться на этом желании, но и не отгоняла его.

— Я думаю у тебя есть свои правила, — наконец произнесла она. — Не так ли?

Далив разгладил двумя руками скатерть перед собой.

— Нет, — он покачал головой. — Никаких правил нет. Я просто приближаюсь.

Суора откусила кусочек печенья и некоторое время наслаждалась сладким, пряным, кунжутовым тестом, таящем во рту. Проглотив его, она спросила:

— Как это?

— Очень просто. Если женщина мне нравится, я приближаюсь к ней и если все правильно, то на каком-то расстоянии нас обязательно притянет друг к другу. Под приближением я понимаю не только сокращение пространства, но и эмоциональное соединение, сближение наших душ.

— Ты ученый?

— Нет, — улыбнулся Далив. — Просто практик.

— А что значит «если всё правильно»?

— Это значит, что мы симпатичны друг другу, что в обоих из нас присутствует желание близости и возможность его реализовать и что нет никаких препятствий природных или надуманных, которые могут нам помешать.

Девушка склонила голову на бок, как бы размышляя над его словами.

— Интересно, — сказала она и встала из-за стола.

— Встань, пожалуйста, передо мной, — попросила она.

Молодой человек повиновался.

Их разделяло расстояние примерно в два метра. Они стояли и смотрели друг на друга.

— Из того как ты восхищался моей красотой, — начала девушка, — я позволю себе сделать вывод, что я симпатична тебе. Это так?

Далив улыбнулся.

— Вне всяких сомнений.

— Хорошо. Признаюсь, что и ты симпатичен мне. Дальше. В тебе присутствует желание близости с женщиной?

— Определенно да.

— Отлично. А во мне есть желание близости с мужчиной. Какие-то природные или выдуманные тобою причины мешают тебе заняться любовью конкретно со мной?

Далив сделал вид что размышляет.

— Думаю, что нет, — наконец ответил он.

— Я тоже не вижу к этому препятствий с моей стороны. — Она сделала паузу. — И что?

— В каком смысле?

— Ну между нами, согласно твоей терминологии, «всё правильно». Мы симпатичны друг другу, у нас есть желание и ничто не мешает нам реализовать его. И почему нас не притягивает друг к другу?

Молодой человек внимательно посмотрел на нее и сделал вперед два шага. Теперь их разделяло не больше полуметра.

— Если все правильно, то обязательно притянет, — сказал он и встал еще ближе.

В последний момент Суора уперлась левой ладонью в его грудь. Она смотрела в его темно-карие глаза и чувствовала как невыразимо приятное тепло обволакивает низ ее живота и начинает тихонько пульсировать.

— Все-таки какое-то препятствие есть? — Тихо спросил Далив.

Девушка думала о том что у нее грязные волосы, что она с дороги, ее белье не свежее, на ее коже пыль и пот и запах немытого тела вплетается в чудесный аромат Кен-Альдо. Но желание начинало звучать так неодолимо, что мысль о том чтобы попросить его подождать пока она примет ванну, почти напугала ее.

— Только одно, — прошептала она, убирая ладонь с его груди, — на нас слишком много одежды.

Она расстегнула ремни у себя на торсе, затем расстегнула свой широкий пояс и вся её амуниция почти беззвучно упала на толстый ковер.

— Теперь я совершенно безоружна, — произнесла она с такой очаровательной улыбкой, что Далив ощутил как его мужская плоть стремительно разбухает от сладостного напряжения.

— Ваша красота, сэви, сильнее любого оружия, — проговорил он, кладя руки на ее талию и прижимая к себе.

Почувствовав на своем теле его руки, а после того как он притянул ее живот к своему и упругое напряжение под его поясом, она буквально затрепетала от возбуждения. Он был совсем немного выше ее и ей ужасно нравилось глядеть на него снизу-вверх. Когда он наклонился к ее лицу, она отпрянула назад, уходя от его губ.

— Подожди, хочу тебя спросить, — сказала она. — Когда ты нес мне мой ужин, ты именно об этом думал?

Он смотрел в ее большие голубые глаза и словно проваливался в них.

— Я не смел думать об этом, — ответил он, — я просто думал о тебе.

Она усмехнулась.

— Лгунишка, — прошептала она и поцеловала его в губы.

Он осторожно обнял девушку и начал нежно целовать её шею, подбородок и снова губы. Она расстегивала пуговицы его камзола. Она спешила. Сняв с него камзол, она принялась за завязки на его рубашке. Он целовал ее лицо, покусывал ее нижнюю губу, касался ее языка. Она стаскивала с него рубашку. Он на миг отпустил ее тело и поднял руки, помогая ей. Затем снова схватил, на этот раз сильнее и крепче.

Суора жадно впилась своими губами в его. Она гладила его мощный загорелый торс и чувствовала как внизу живота между бёдер всё пылает сладким огнем и в тоже время наполняется влагой. Сейчас она не могла думать ни о чем на свете кроме одного желания принять тело этого мужчины в себя, впустить его, слиться с ним.

Она потянула его в спальню. Возле кровати, с его помощью она начала раздеваться. Когда на ней остался лишь тугой светло-голубой лиф и тонкие подштанники, она села на кровать, глядя горящим взором в его глаза. Он смотрел на нее с высоты роста, смотрел нежно и влюблено, она не могла ошибаться.

Она положила ладонь на его вздувшуюся промежность и слегка нажала, со сладострастным томлением чувствуя упругую плоть внутри его брюк. Он гладил ее волосы. Она расстегнула его ремень, две пуговицы на его брюках и стянула их вниз, заворожено глядя на то что вот-вот должно было оказаться внутри нее. Он наклонился и начал снимать её лиф. Она подняла руки, помогая ему. Затем он скинул с себя сапоги и брюки, а она взобралась дальше на постель. Он последовал за ней. Взялся за краешек подштанников на ее талии и медленно стянул их до ступней, снял с ее ног и отбросил в сторону.

Теперь они оба были обнажены. Она отодвинулась еще ближе к изголовью кровати. Он приблизился, раздвинул её колени и осторожно лег на нее. Он снова целовал её шею, её грудь, её соски и опускался ниже. Она дрожала. Наконец она схватила его голову и притянула его губы к своим. Чувствуя как что-то твердое, напряженное касается её бёдер, упирается в её промежность, задевает её вульву, она застонала. Он целовал ее лицо, она опустила руку вниз и помогла ему войти в нее. Ей казалось что все в ней завибрировало от первого проникновения и она откинула голову назад, принимая его в себя.

Ташунг был очень взволнован и даже крайне возбужден, его буквально колотила и пронзала доселе ему неизвестная сила. С ним происходило нечто, чего он никак не ожидал от себя. Как требовали Высшие Уровни, он позволил своей метаформе допустить соитие с этим самцом и теперь пытался честно и последовательно фиксировать все что происходило с организмом и психосоматическим состоянием молодой женщины, коей он сейчас являлся. Прилив крови к половым органам. Отвердевание сосков. Учащение дыхания и сердцебиения, повышение артериального давления, расширение зрачков, обострение обоняния, слуха и особенно осязания. Он наблюдал выброс гормонов и лавинообразное распространение нервных импульсов от задней доли головного мозга к передней доли и, в конечном счете, по всей области спинного мозга. Но самое непонятное и пугающее для него было то, что он не был способен до конца быть сторонним наблюдателем. Эти теплые сладкие волны, расходящиеся по телу из области таза, захватывали и уносили его. Он пытался абстрагироваться от них, но вскоре осознал что бессилен это сделать. А когда самец увеличил частоту своих ритмичных движений, с силой вталкивая свой половой орган в глубину ее паха, он понял что он стонет и шепчет на языке, которого не могла знать ни одна раса на этой планете.

Суора уже просто плыла, текла, скользила. Она что-то бормотала, шептала, тихо постанывала, она погружалась в мерцающий пульсирующий океан, тонула в соленой горячей воде, цепляясь за широкую спину своего мужчины, но снова и снова соскальзывая в темную, багровую, трепещущую глубину, беззвучно крича и задыхаясь, вдыхая воду как воздух и наполняясь невыразимым совершенством и правильностью происходящего. Бурлящие фонтаны нежной энергии, бьющие казалось из самой основы её женского естества, разносили её по всей Вселенной, размазывали её по пространству и времени и в тоже время сжимали в тугую плотную сущность, которая жадно вбирала себя каждый сладкий, упругий удар чужой плоти внутри её собственного тела.

Когда все было кончено, Далив Варнего привалился к плечу девушки, тяжело дыша. Она ласково гладила его голову. Немного придя в себя, молодой человек тихо проговорил:

— Может сейчас ты мне скажешь, какое первое правило обольщения женщины.

Суора с нежной улыбкой посмотрела ему в глаза и также тихо ответила:

— Быть мужчиной.

Он усмехнулся.

— Хочешь пить? — Спросил он.

Она, глядя на него со счастливой улыбкой, утвердительно кивнула головой.

Далив поднялся с постели и вышел в гостиную. Он налил в стакан воды из хрустального графина, затем нагнулся, подобрал свой камзол и повесил его на спинку стула. Некоторое время он задумчиво разглядывал свой камзол. Там, в глубоком внутреннем кармане лежал пакетик с бледно-зеленоватым порошком. Это было сильнейшее, очень дорогое снотворное, небольшая доза которого могла отключить взрослого человека почти на сутки. Он использовал его, когда ему надо было опоить несговорчивых будущих рабов. И сейчас, он вдруг подумал, какого это будет появиться в Гуэре на торговой площадке с такой женщиной как та что лежала сейчас на кровати в десяти шагах от него. Возможно самой прекрасной женщиной Шатгаллы. О как начали бы бесноваться все эти толстосумы, сходя с ума от желания обладать ею. И как кусали бы себе локти все его коллеги по ремеслу, а его отец и его братья молчаливые и мрачные, бледнели бы от злости и зависти. Заиметь такую рабыню, это все равно что найти алмаз чистой воды размером с кулак взрослого мужчины. Далив усмехнулся. Он вдруг понял, что он все еще играет роль, претворяется. Разве он об этом не думал, когда забрал у Громми Хага поднос с ужином, предварительно выяснив имя незнакомки и все что трактирщику было известно о ней? Так почему же он медлит сейчас? Он покосился на лежавшие на полу слегка изогнутые мечи. Боится?

Он достал из кармана камзола пакет и спокойно отсыпал нужное количество в стакан с водой.

Вернувшись в спальню он с улыбкой влюбленного поглядел на обнаженную, вспотевшую, молодую женщину со спутанными белокурыми волосами, которая смотрела на него и тоже улыбалась. Она взяла стакан из его руки и небольшими глотками выпила примерно половину.

— Хочешь? — Спросила Суора, сияя радостью окрыленной женщины.

Он отрицательно покачал головой.

— Пей, — сказал он.

Девушка сделала еще несколько глотков.

— Знаешь, всё это похоже на сказку, — глядя со счастливой улыбкой на возвышающегося над ней мужчину, сказала молодая женщина. — Сказка, которую я как будто слышала давным-давно, наверное в детстве.

Далив внимательно посмотрел на неё:

— И что, всё кончается хорошо?

— Всё кончается правильно. А хорошо или плохо это всего лишь точка зрения.

55

Тайвира яростно потрошила рыбу, которую утром принес какой-то парень. Он сказал что задолжал Сойвину и вот возвращает долг рыбой. Парень явно был одним из разбойников, но отнесся к девушке вполне спокойно, без каких-то бы ни было скабрезных шуточек, пошлых намеков или презрения, так словно она была не рабыней-пленницей, а хозяйкой дома.

По началу дочь купца твердо решила, что она палец о палец не ударит, не смотря на то что Сойвин ясно предупредил её, что она должна готовить пищу и содержать помещение в чистоте. Она ему ничего не должна. И уж точно она не собирается кормить своего врага.

Сам Сойвин ушел очень рано, не сказав ей ни слова. За что она ему в глубине души была благодарна, ибо у него определенно был повод посмеяться над ней.

Когда вчера вечером он ложился спать на свои широкие нары, покрытые толстым тюфяком, он еще раз напомнил ей, что она может лечь рядом с ним, возле стены. И с добродушной усмешкой пообещал, что не прикоснется к ней. Она ответила ему презрительным взглядом и осталась сидеть на лавке. Сойвин отнесся к этому равнодушно и скоро заснул. Она продолжала сидеть за столом, размышляя над ситуацией. Внешняя дверь и ставни на окнах были заперты на засовы, большая кирпичная печь прекрасно согревала помещение комнаты и в принципе она чувствовала себя здесь достаточно уютно и безопасно. Если не считать что она по-прежнему не доверяла хозяину дома. Конечно, захоти он изнасиловать ее, не будет никакой разницы лежит она рядом с ним на нарах или дремлет за столом, она понимала что в этом доме она полностью в его власти. И все же гордость и что-то похожее на страх мешали ей воспользоваться его предложением. И боялась она даже ни его нападения, а того что эта вынужденная близость может заставить почувствовать её пусть мимолетное, пусть обманчивое, но расположение к нему. Сейчас это для нее приравнивалось к отвратительному предательству всех тех кто был с ней в караване.

Девушка пыталась спать сидя за столом, положив голову на руки. Однако это было не очень удобно и заснуть она не могла. Тайвира попробовала расположиться на лавке, но та была слишком узкой и твердой, можно было только аккуратно лежать на спине, расположив позвоночник строго по средине доски и поставив ноги на пол, а руки сложив на животе. Совершенно очевидно что долго в такой позиции она не протянет. Внезапно её охватило страшное подозрение и она резко приняла сидячее положение, пристально вглядываясь в лежавшего на постели мужчину. Ей подумалось что он скрытно наблюдает за ней из-за прикрытых век и конечно смеется над ней про себя. Она долго смотрела на него и хотя он лежал лицом к ней, при свете единственной свечи она так и не сумела подтвердить или опровергнуть свое подозрение.

Тогда она встала с лавки и приблизилась к нему. Нары действительно были весьма широкие и между стеной и Сойвином было еще предостаточно места. Кроме того здесь был тюфяк и большое толстое одеяло. После того как она потратила час пытаясь как-то устроиться на столе и на лавке это место выглядело особенно соблазнительным. Она перевела взгляд на лицо мужчины. Он не храпел и дышал почти бесшумно. Некоторое время она разглядывала его и в конце концов поймала себя на мысли, что чисто внешне он производил приятное впечатление и в другой ситуации… Она тут же со страхом шарахнулась прочь от этой мысли. Девушка посмотрела на его оружие, лежавшее на полу. Два меча и два кинжала. Все четыре клинка в ножнах. Та эмблема, что украшала место соединения гарды и рукояти мечей показалась ей знакомой, но она так и не смогла вспомнить где ее видела раньше. Она снова подумала о том что может легко убить его. Но тут же сказала себе, что скорее лишь попытаться. Во-первых, он может проснуться когда она начнет вытаскивать клинок из ножен, во-вторых она просто не могла себе представить как она будет бить стальным лезвием в тело живого, мирно спящего человека. Да, он подонок, убийца, разбойник, душегуб, но это было выше её сил. В какое место бить? В шею? В грудь? Нет, она просто не могла представить это.

Она опустилась на корточки и очень осторожно отцепила от кожаного пояса ножны с одним из кинжалов. Затем снова выпрямилась, прижимая оружие обоими руками к груди. Что ж, она вряд ли сможет использовать клинок для нападения, но наверняка сумеет заставить себя применить оружие для защиты. Она склонилась над лицом разбойника, пристально рассматривая его, чтобы все-таки понять спит он или претворяется. Его веки не шевелились, дыхание было спокойным и глубоким, и она решила что он действительно спит, подумав что он не сдержался бы и улыбнулся, если бы знал что она так близко рассматривает его.

Сняв сапоги, она очень аккуратно принялась перебираться через Сойвина. В правой руке она держала ножны с кинжалом, левой упиралась в нары. Она очень старалась не коснуться лежавшего мужчины и в принципе ей это удалось, хотя и не в полной мере. Наконец она легла на спину, поближе к стене, почти с удовольствием разместившись на плотном тюфяке. Некоторое время она лежала глядя в потолок и прислушивалась к своему соседу по постели. Сейчас он находился к ней спиной, но рано или поздно он может поменять бок. Ничего страшного, успокаивала она себя, если он вдруг проснется и в нем взыграет желание от неожиданной близости, у нее есть кинжал. Она взялась левой рукой за ножны, а правой за рукоять. Она выхватит оружие и будет защищать себя. Может Сойвин и единственная преграда, отделяющая ее от страшного, лысого Хишена, но она будет защищать себя. С этой успокаивающей мыслью она и заснула. Если что, она зарежет его и будь что будет. Она сумеет. Еще она подумала том, что наверно стоило задуть свечу, в доме отца она была приучена к экономии, но вспомнив что это свеча Сойвина, подумала почти с радостью: пусть горит.

Однако в эту ночь ей не пришлось использовать кинжал. Более того, проснувшись где-то через несколько часов, пламя свечи уже погасло, девушка обнаружила, что она укрыта одеялом, Сойвин похрапывает на спине, и она прижимается к его левому боку, устроив свою голову у него на плече. Кинжала в руках не было. Она пришла в ужас и резко отпрянула к стене, почти ударившись об неё. Но впрочем быстро успокоилась. Кинжал она нашла где-то возле своих коленок, а под одеялом действительно было уютнее. Минуту она размышляла о том залезла ли она под одеяло сама или это Сойвин проявил заботу. В конце концов так и не прядя к определённому заключению, отвернулась к стене, прижала кинжал к груди и снова заснула.

Утром, она открыла глаза и всякая сонливость резко покинула её. В открытое окно влетал утренний ветерок, Сойвин стоял возле кровати, умытый, одетый и вооруженный и молча, пристально глядел на нее.

Она быстро села, прижав колени к груди и крепко сжимая ножны кинжала где-то в районе живота. Ей было очень неприятно, как будто её застали врасплох за чем-то неприличным. Надо же как крепко она спала, если разбойник умудрился подняться, одеть свою амуницию, а она не проснулась. К её немалому удивлению она поняла, что кроме всего прочего переживает еще и из-за того что сейчас выглядит заспанной, помятой, лохматой и прочее. Она сердито уставилась на Сойвина. Тот молча разглядывал её и от этого ей было очень не по себе. Она ждала что он начнет насмехаться над ней, что, мол, вот выпендривалась-выпендривалась, а в конце все равно приползла к нему под бочок. Но он просто смотрел на нее и ничего не говорил.

Наконец он протянул к ней правую руку.

— Что? — Недовольно спросила она, не понимая чего он хочет.

Пальцами левой руки он постучал по висевшему на поясе кинжалу. Она поняла. Протянула ему оружие, с напряжением ожидая порцию насмешек. Но хозяин дома вновь не сказала ни слова. Он взял кинжал и ушел.

После этого Тайвира сидела в кровати, сонно раздумывая над его поведением и прошлой ночью. Потом явился парень с рыбой. Он постучал в дверь и громко позвал «э-эй!». Тайвира было перепугалась, решив что это за ней может быть Хишен послал. Но все же заставила себя подняться с постели, надеть сапоги и выйти навстречу гостю. Получив три рыбины и просьбу передать извинение за задержанный долг, она некоторое время растеряно стояла во дворе. Все было так мирно, так по житейски, словно и не было вчерашнего кровавого нападения на караван, короткого ужасного боя и множества трупов. Вернувшись в комнату, она почти с отвращением швырнула рыбу на стол. Воспоминание о недавнем нападении вновь пробудили в ней злость и гнев и она пообещала себе что уж точно не будет готовить обед для этого негодяя.

Однако гнев её быстро улегся и она пошла во двор, где была кадка с водой, чтобы хоть привести себя в порядок.

После она долго смотрела на рыбу и в конце концов, злясь на себя, принялась за готовку. Она убеждала себя, что в данной ситуации это будет разумно. Чтобы она не думала об этом Сойвине, ей сейчас не выгодно сердить его. Что взбредет ему в голову неизвестно. Сейчас, так или иначе, он служит ей защитой и пока не вернется отец с выкупом, ей разумней всего держаться этого человека. Да к тому же она и сама не прочь перекусить.

Кухонная утварь молодого разбойника была довольна скудна, но все же вполне достаточной чтобы девушка смогла приготовить принесенную рыбу. Она нашла драгоценную соль в одном из шкафчиков, а также мешок с сухарями, которыми с удовольствием хрустела, пока занималась готовкой. Она также сходила в огород за домом и нарвала кое-каких овощей и трав. Но в целом все это хозяйство выглядело довольно убогим и девушка вспомнила Элен, как та говорила, что жизнь разбойника это жалкая жизнь. И в самом деле, размышляла Тайвира, ради чего рисковать жизнью, причинять другим горе и страдания? Чтобы жить в какой-то захудалой избе с ветхим сортиром во дворе и жалким огородом?

Когда эти разбойники нападали на караван, она видела в них только жутких, лютых нелюдей, алчных и жестоких. А теперь она живет в доме одного из них и видит всю беспросветную никчемность и убогость его существования и эти люди кажутся ей не столько злыми и кровожадными, сколько какими-то глупыми и жалкими, не способными к нормальной жизни.

Воспоминание об Элен также вызвало в памяти её слова о металлическом псе. Девушка улыбнулась, не то чтобы она поверила этому странному ребенку, но говорила девочка вполне убедительно. «Айнлима Монли», повторила Тайвира непонятные слова и снова улыбнулась.

Вечером, когда вернулся Сойвин, она сидела за столом, уже убрав все следы готовки и даже наведя в доме кое какой порядок. Бывший лейтенант королевского пограничного корпуса поставил на стол два небольших мешка и устало опустился на один из стульев.

Девушка пристально смотрела на него, полагая что он возможно с очередного грабежа и со страхом ожидая увидеть на нем засохшую кровь. Но ничего такого не было.

— Все нормально? — Поинтересовался он.

Она молча кивнула.

Несомненно Сойвин заметил что по его жилищу прошлась женская рука, но никак не выразил своего отношения к этому.

— Вот, — сказал он, указывая на мешки, — севелонские яблоки и тенгордские орехи.

Глаза девушки сузились. Это было как-то слишком прямолинейно и невыносимо фальшиво.

— Напрасный труд, — равнодушно проговорила она. — Из-за твоих подарков я не стану лучше относиться к тебе. Ты мне абсолютно не интересен, ни как человек, ни как мужчина.

Сойвин покачал головой.

— Я понимаю это, — спокойно сказал он, — и ни на что не претендую. Ну тебе же что-то надо есть, а ты говорила что вроде это любишь.

Тайвира хотела сказать, что да, любит, но только не из его рук, но не стала.

— Я приготовила рыбу. Какой-то парень утром принес, сказал что возвращает долг и просил извинить за то что так долго тянул.

Сойвин улыбнулся.

— А я уж думал этот вкусный запах мне мерещится. — Он хотел сказать спасибо, но взгляд девушки остановил его.

— Мне приготовила? — Спросил он.

— Просто приготовила, — ответила Тайвира.

— Ну, я имею в виду, ты не против, если я буду есть, то что ты приготовила?

— Перестань, — почти с отвращением произнесла она. — Ты мне вчера очень доходчиво объяснил кулаком в живот, кто я и кто ты. Какая тебе разница против я или нет?

Улыбка исчезла с лица Сойвина.

— Ты права, — проговорил он, — всякий в этом мире должен знать свое место.

Он встал из-за стола и начал расстегивать ремни, чтобы снять оружие. Девушка задумчиво наблюдала за ним. Она пыталась вызвать в себе искреннюю неприязнь к этому человеку, но её ненависть была слишком искусственной и неглубокой. Ей это не нравилось.

Когда он, освободившись от ремней и верхней одежды, собрался садиться за стол, она сухо проговорила:

— Может хоть руки сходишь помоешь. Смоешь чужую кровь заодно.

Он замер в полуприседе, посмотрел на нее и снова распрямился.

— Я сегодня еще никого не убил, — сказал он, глядя на нее сверху вниз.

Девушка посмотрела ему в глаза.

— Ну еще не вечер. Мало ли, появится кто на дороге, твой хозяин Хишен скажет тебе «ату» и побежишь убивать.

— Побегу, — согласился он.

Сойвину вдруг показалось странным, что эта девушка, несмотря на всю её заносчивость и глупость, не злила его. Откуда у него это спокойствие? Может быть потому что она для него слишком большая ценность? Нет-нет, конечно, не из-за той доли выкупа, которая ему причитается, а из-за того что она как солнечный зайчик в том угрюмом, мрачном мире, в котором он живет. Она молода, красива и она из той, другой жизни, не жизни воров и убийц. Как будто в его душном темном доме вдруг прорубили окно, куда тут же ворвался свежий, чистый воздух, полный света и ветра. Он словно дорожил каждым мгновением с ней и ему все равно что она говорит и думает.

Сойвин вышел из-за стола и направился к выходу.

— Неужели не противно? — Кинула она ему в спину.

Мужчина на миг замер, а потом продолжил идти.

Тайвира вдруг вспомнила, где она видела эмблему с эфеса мечей этого разбойника. Почти точно такая же, только на синем фоне, была на клинке её брата Ролби, служившего в военном королевском флоте. А эта была на зеленом, но совершенно ясно, что оба меча Сойвина были выкованы в государственных кузнях для какого-то армейского корпуса. И что это значит, спросила она себя. Этот разбойник либо убил двух королевских солдат, либо он сам некогда служил в агронской армии. И почему-то девушка склонялась именно к последнему.

56

— Солнце восходит на востоке, — наставительно говорил Талгаро, — потому что это великан Казурбу кидает громадные раскаленные шары в гигантского злого ящера Дувала, прячущегося в черной пустыне на западе.

Минлу возвела очи горе.

Сейчас она шла возле коня, которого, как выяснил лоя во время своих ночных блужданий с животным по лесу, звали Сейвастен — Северный Цвет, а Талгаро сидел в седле и спорил с ней что такое солнце и почему оно каждый день проходит над миром. Девушка не ехала верхом, чтобы дать немного отдохнуть коню, а кроме того, ей просто хотелось немного пройтись после долгой скачки.

Кит шел немного впереди, как обычно внимательно оглядывая окрестности. Минлу в очередной раз подметила за собой насколько она расслаблена и беспечна в присутствии металлического пса. Ей нравилось это ощущение, но она все же наказывала себе вернуться к своей прежнему осмотрительному и настороженному отношению к окружающему миру, ибо понимала что Кит не будет с ней вечно. Но делать этого не торопилась. Ей нравилось просто так шагать по утрамбованному грунту тракта, чувствовать на спине тепло солнечных лучей и болтать с лоя о разных пустяках.

— Сколько тебе раз повторять, Тал, это не солнце вращается вокруг Шатгаллы, а наш мир вращается вокруг солнца, — терпеливо произнесла девушка.

— О, неразумная дочь Востока! — Чуть ли не горестно воскликнул лоя.

Минлу повернула голову и вопросительно-иронично поглядела на него.

— Я могу так говорить, — поспешно сказал Талгаро, — я старше тебя в три раза.

— Что-то не чувствуется.

— Нет, серьезно, Минлу, как ты можешь верить в такую несусветную нелепицу?! Шатгалла значит круглая как яблоко и вращается вокруг солнца, которое тоже круглое как яблоко и к тому же, по твоим словам, во много раз больше нашего мира?

— А по-твоему великан Казурбу и ящер Дувал гораздо более логичное объяснение устройства мира?

— Это единственное объяснение, потому что так оно и есть, — категорично заявил лоя.

Девушка насмешливо фыркнула.

— И пожалуйста не гримасничай, — назидательно сказал лоя. — Ну посмотри сама, — он махнул рукой себе за спину, в сторону багрово-золотистого шара Яны, хотя Минлу и не могла видеть этого жеста, — ты что не веришь своим глазам, солнце такое маленькое по сравнению с нашим миром.

— Это потому что оно бесконечно далеко от нас.

— Если бы оно было так далеко, как бы мы интересно могли тогда наслаждаться его теплом и светом.

Минлу вздохнула.

— Ну а ты не видишь разве что солнце круглое? — Спросила она.

— Ну и что, это великая сила Казурбу сделала его таким. Он создает раскаленные шары, в каждый вкладывая частицу своего сердца. Однажды его сердце закончится и некому будет противостоять темному Дувалу.

— Хорошо. Твое покаянное путешествие заключается в том чтобы обойти мир по кругу, как бы ты интересно мог это сделать, если бы Шатгалла не была шаром?

— Не понимаю о чем ты. Я должен пройти от одного края Шатгаллы до другого и вернуться назад.

— Кит, ну скажи ему, — умоляюще воззвала девушка к металлическому псу, прекрасно зная из их ночной беседы, что Киту все известно о гелиоцентрическом устройстве мира. А потому не сомневаясь что он будет на ее стороне.

Кит остановился, повернулся к ним и уселся на задние лапы.

— Вопрос не простой, — нехотя проговорил пес.

Талгаро пришел ему на помощь.

— Минлу, это некрасиво, не впутывай Кита в наш спор. Конечно он не может разделить ту дикость, что ты тут нам возвещаешь, но по своей доброте душевной не хочет расстраивать тебя правдой.

Девушка в это время смотрела на собаку. Она увидела на его морде умилительно просительное выражение и сразу все поняла. Как раз наоборот, ему не хотелось расстраивать Талгаро.

— Пожалуй ты прав, Тал, не стоит впутывать в наш спор Кита. — Сказала она. — Давай просто каждый останется при своем мнении.

Однако это предложение не нашло поддержки со стороны лоя.

— Но я не хочу чтоб ты блуждала во тьме невежества, — заявил он, — веря в почти безумные россказни какого-то своего деда или бабки.

Девушка сделала глубокий вдох и произнесла про себя привычные строки: «Когда небо приходит в меня И как родина звезды вдали, Я танцую свой танец огня, Прикасаясь к истокам земли».

Так ей когда-то советовал учитель. Если гнев или раздражение подбираются к твоему сердцу, быстро переключи свой разум, произнеси про себя, например, строки какого-нибудь твоего любимого стихотворения, которое всегда волнует твою душу. Так она и поступала и обычно это помогало, особенно когда она искренне вникала в слова произносимых строк.

— Клянусь синей бородой Элриха, все-таки какие примитивные верования, — услышала она за спиной голос полный искреннего удивления.

Четверостишье было тут же забыто, девушка резко обернулась, готовая ясно высказаться на тему, что она думает по поводу его верований. Однако лоя вдруг остановил коня и встревоженно посмотрел куда-то вперед и влево. Минлу быстро поглядела в том же направлении. Пустая дорога, слегка изгибаясь, уходила вперед. С левой стороны от нее шла луговая полоса из красноватой травы и дальше начинался бескрайний лес. Там никого не было. Однако она увидела что Кит застыл, вытянувшись в струнку, и его треугольные уши стояли торчком. Он тоже глядел в том же направлении.

— Что там? — Спросила девушка.

Ей никто не ответил. Талгаро, ловко, по стремени, соскользнул на землю и, обогнав Минлу, встал возле правого плеча металлического пса. Проходя мимо девушки, он бросил ей: "Поводья возьми". Кирмианка, поджав губы, выполнила его, с позволения сказать, просьбу.

— Направление северо-северо-восток, — сказал Кит, — довольно большое существо, приближается к дороге.

— Я слышу, — подтвердил Талгаро.

Минлу, поглаживая рыжую морду коня, с легким недовольством смотрела в указанном направлении. Она, в отличие от своих спутников, по-прежнему ничего не слышала.

— Может быть нам лучше уйти с дороги, — предложил Кит, — существо мне кажется несколько возбужденным.

Наконец и она смогла разобрать шелест и потрескивание и увидела сотрясение крон деревьев, а в следующий миг Талгаро сказал:

— Это шамуш. — Повернувшись к собаке, он добавил: — Он нас все равно уже почуял, нам лучше просто не двигаться.

Из леса, чуть ли не расталкивая стволы деревьев, на опушку выбралось громадное буро-багровое животное. Оно имело четыре толстых лапы, оканчивающихся какими-то рыхлыми "подушками", широкое, овальное, в горизонтальной проекции, туловище, покрытое панцирными пластинами и длинную морщинистую голову с тремя рогообразными выступами между большими колыхающимися ушами. Чудовище, переваливаясь вышло на дорогу и зафыркав повернулось в сторону путников. До них было метров пятьдесят.

— Он может быть опасен? — Спокойно спросил Кит.

— Вообще нет, они травоядные и до людей им обычно нет дела, если те сами их не побеспокоят, — негромко ответил Талгаро. — Но видишь его слипшиеся рога, это самец ищущий самку.

Лоя обернулся и поглядел на Минлу.

— Что ты на меня так смотришь? — Раздраженно осведомилась девушка. — Думаешь я могу заинтересовать его?!

— Они очень плохо видят, но зато очень хорошо слышат, а запахи чувствуют ещё лучше, — сообщил Талгаро, отвернувшись от кирмианки, — во много раз даже лучше чем вы.

Кит покосился на лоя, тот видимо подразумевал собак, его это немного позабавило, Талгаро все-таки считал его пусть и металлическим, но все же явным представителем подвида Canis lupus familiaris.

— И это…, — продолжил лоя, немного неуверенно. Он снова повернулся к девушке. — Послушай Минлу, он легко может учуять твои…, — Талгаро сделал вращательный жест ладонью, словно пытался помочь словам выйти наружу.

— Мои что? — Спросила кирмианка.

— Ну это, — Талгаро боролся со смущением, — я не совсем уверен как это правильно у вас называется… твои выделения… женские.

— Я в тебя сейчас что-нибудь брошу, — спокойно пообещала девушка.

Талгаро посмотрел на Кита. Тот, неповорачивая головы, очень-очень тихо прошептал: «Менструация».

— Мен-стру-ация, — повторил по частям Талгаро.

— У меня их сейчас нет, — все еще вполне безэмоцианально сказала Минлу.

— Как нет?! — Искренне удивился лоя. — Разве так может быть?

Девушка холодно смотрела на него и ничего не отвечала.

— Он приближается, — прошептал Кит.

Талгаро быстро обернулся и пошел вперед навстречу громадному животному.

— Куда ты? — тихо позвал его Кит.

Лоя оглянулся на своих друзей и очень серьезным голосом, с надрывом и даже трагизмом проговорил:

— Я отвлеку его на себя. Не волнуйтесь обо мне, всё будет хорошо.

Он быстро приблизился к огромному животному и замер метрах в двух от его длинной морды с большим носом.

Кит посмотрел на девушку. Та равнодушно пожала плечами и отвернулась. Пёс понял что Минлу немного сердита, но в целом совершенно спокойна, нисколько не волнуясь из-за присутствия устрашающего шамуша. Доверяя её знанию местной фауны, Кит уселся на задние лапы и сместил свой уровень тревожности почти до нормы.

Животное остановилось, шевеля своим носом, напоминающим кочан капусты. Видимо он почуяло лоя перед собой, решил Кит. Талгаро бросился вперед, подпрыгнул и не сильно хлопнул ладонью шамуша по носу. Последний дернул головой и вроде как удивленно фыркнул. После этого лоя, размахивая руками и подпрыгивая, начал отступать в сторону леса. Шамуш глухо забурчал, по его панцирным пластинам прошла волна раздражения и он тяжело переливаясь, но при этом почти бесшумно последовал за дерзким маленьким существом.

Минлу, ведя за собой коня, приблизилась к металлической собаке. Некоторое время они молча наблюдали за удаляющимся громадным животным.

— Шамушы различают только движущиеся предметы, — сказала девушка. — И если его не встревожат резкие запахи или звуки он пройдет мимо. Так что этот маленький паяц просто рисуется перед тобой.

Пёс поднял голову и посмотрел на девушку. Той его взгляд показался несколько двусмысленным.

— Ты же не веришь, что от меня чем-то там пахнет и он всерьёз нас спасает? — Спросила она.

— Но может быть Талгаро в это верит, — осторожно ответил пёс.

— Перестань, Кит, ему просто очень хочется произвести на тебя впечатление.

— А может быть не на меня.

Девушка усмехнулась.

— Ну конечно, — проговорила она с иронией.

57

Увидев возвращающегося из леса Талгаро, кирмианка взобралась на коня. Кит встал.

Приблизившись, лоя начал было говорить:

— Я увёл его…

— Нам надо спешить, — перебила Минлу, не обращая на него никакого внимания.

Лоя понял её настроение и молча залез на коня, цепляясь за ремень стремени и седло, девушка не подала ему руки и не подтянула его вверх, как делала это обычно. Как только Талгаро кое как разместился на крупе Сейвастена, Минлу ударила пятками в бока животного. Лоя едва успел схватиться обеими руками за заднюю луку седла и лишь благодаря этому не свалился вниз.

Кит некоторое время смотрел в спину удаляющихся друзей. Потом чуть заметно покачал головой и устремился за ними.

Минлу задала хороший темп и держала его очень долго. Она уже успела оценить силу молодого коня, его резвость и скорость, и теперь использовала эти качества в полной мере. Но тем не менее Кит легко обогнал их и, как и всегда, держался впереди, выполняя свою привычную функцию авангардного наблюдателя.

Когда Яна начала клониться к горизонту, девушка сбавила темп, дабы не переутомить Сейвастена. Кит, постоянно контролировавший своих спутников, тоже замедлил свой бег, по-прежнему оставаясь далеко впереди.

Девушка почувствовала как маленький кулачок легонько ткнулся в её спину.

— Чего тебе? — Спросила она без всякой приветливости.

— Послушай, извини, я же не знал, — сказал Талгаро.

— Что ты не знал?

— Ну что они у вас не всегда.

Девушка, ибо лоя не мог видеть её лица, позволила себе улыбнуться.

— Кто они? — Хмуро поинтересовалась она.

— Ну…, — Талгаро умолк.

Ей хотелось повернуться чтобы пронаблюдать смущение на лице лоя, но она удержалась.

— Я думал что у вас как у авра, — собравшись с духом, продолжил лоя, — у их женщин подмышками и между ног всегда по чуть-чуть выделяется пахучая жидкость, по которой авра распознают пол. Они же вечно закутанные и зажатые такие, что вообще не поймешь кто перед тобой. Я думал у Омо также.

— По твоему мужчины моего народа только по одному моему внешнему виду не смогли бы понять что я женщина? — Кирмианка припомнила как глупый священник цеплялся к её штанам.

— Смогли бы, — покорно ответил Талгаро. — Минлу, ну прости, я просто не знал и я волновался за тебя.

На этот раз девушка не выдержала и оглянулась через правое плечо на своего маленького компаньона. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.

— Ладно, проехали, — сказала она.

— Все у вас как не у людей, — тихо пробормотал Талгаро. — Я вообще тогда не пойму зачем вам эти мен-менсруации.

Девушка, смотря вперед, улыбнулась, лоя все-таки был невозможен.

Дорога взбиралась на небольшой холм и Кит уже был на вершине. Минлу увидела что он сел. Это был оговоренный сигнал что пёс что-то заметил.

— Что-то случилось, — сказала девушка.

— Надеюсь не ещё один шамуш, — проворчал Талгаро. — Я, между прочим, от того еле отделался.

— Ну, сразу было видно что ты ему понравился, — ответила Минлу. Талгаро подозрительно промолчал и девушка, не удержавшись, продолжила: — Конечно, такой маленький, хорошенький, в шапочке, и никаких выделений.

Талгаро по-прежнему безмолвствовал. Неужели все еще чувствует себя виноватым, удивилась Минлу и пришпорила Сейвастена.

Остановив коня возле металлической собаки, девушка посмотрела вперед. Светлая утрамбованная полоса тракта спускалась по пологому склону холма и дальше шла практически прямо, сливаясь с красно-бурыми лугами далеко впереди.

По дороге двигался маленький отряд из шести персон, закутанных в широкие темные плащи.

— Что там? — Поинтересовался Талгаро, пытаясь выглянуть из-за спины кирмианки.

— Авра, — лаконично ответила Минлу.

Кит посмотрел на неё.

— Они могут быть опасны? — Спросил он.

Минлу потрепала коня по шее и проговорила:

— С одной стороны да. Они все великолепные фехтовальщики и у каждого из них есть острый изогнутый клинок, называется "ятун". Причем действительно у каждого, даже у последнего бродяги. Это древняя традиция их народа, каждый из них воин. При этом авра очень гибкие, подвижные и невероятно быстрые, у людей в честной схватке с ними шансов очень мало. Но с другой стороны они очень тихие, скрытные и изо всех сил стараются держаться подальше от других. Они очень редко являются зачинателями конфликтов, хотя конечно и среди них бывают подонки.

— Да лучше бы они вообще со своих деревьев не слазили, — пробурчал Талгаро.

Металлический пёс посмотрел на лоя.

— Авра любят тепло и их родина дальше на север. Там они строят себе дома на громадных толстых деревьях, которые такие высокие, что их кроны теряются в облаках, — объяснила девушка.

— Это преувеличение, — категорично заявил Талгаро, — просто там часто бывают туманы.

— Авра ко всем расам относятся настороженно, — продолжила Минлу, не обращая внимания на заявление Талгаро, — но лоя они особенно ненавидят, считая их подлыми отравителями и мерзкими воришками.

Девушка сделала паузу, ожидая услышать всплеск негодования со стороны своего маленького компаньона, но тот промолчал.

— Авра выводят детей, откладывая яйца, — продолжила Минлу. — Лоя воруют эти яйца и делают из них яичницу.

Кит покосился на Талгаро, Минлу заметила это и в очередной удивилась до чего ясно отражаются эмоции на морде пса. Тот явно ожидал резкого ответа от лоя.

И тот ответил, правда без особых эмоций.

— Да кому интересно что говорят эти ящерицы, они такие же дикари как и кирмианцы.

Минлу вскинула брови.

— Вот как?! Я думала мы закрыли вопрос о нравах моего народа.

— Вопрос закрыли, дикость осталась, — запальчиво ответил Талгаро.

— Они приближаются, — вмешался Кит. — Может тебе лучше спрятаться?

— Правильно, — сердито поддержала Минлу, — засунем его в седельный мешок от греха подальше.

— Да не слушай ты её, Кит, — обиженно сказал Талгаро, — авра никого не любят, но они всегда все в себе и не обращают ни на кого внимания. Если их не трогать, они просто пройдут мимо.

— Хорошо, — коротко ответил Кит и неспешно двинулся вперед.

Минлу тронула поводья, заставляя Сейвастена следовать за металлическим псом.

Маленький отряд авров двигался возле левой для кирмианки и её друзей обочины тракта и казалось старался быть как можно незаметнее. Минлу уже не сомневалась, что они спокойно проследуют мимо, но когда первые авры поравнялись с Китом, один из них вдруг шагнул навстречу лошади и поднял руку. Девушка натянула поводья, останавливая Сейвастена. Металлический пес, изображая неодушевленный механизм, застыл на четырех лапах, бессмысленно глядя вперед. Талгаро снова начал предпринимать попытки выглянуть из-за спины своей компаньонки.

Минлу вопросительно и спокойно посмотрела на выпученный, повернутый к ней глаз авра. Она все еще была уверена, что им ничего не грозит, но тем не менее ощутила легкую тревогу. Шесть вооруженных авров, ловких и молниеносных, могли представлять серьезную опасность и для гораздо более многочисленной компании чем их. Кит конечно был рядом, но она знала насколько стремительными могут быть нападающие авры. Тот который отделился от отряда и сделал девушке знак остановиться, что-то сказал на своем шипящем языке.

— По-человечески говори, ящер, — недовольно пробурчал Талгаро. Но впрочем очень тихо, так что и Минлу едва его расслышала.

Кит стоял без единого движения. Диспозиция сложилась так что выступивший вперёд авр оказался позади него, а остальные поодаль слева. Но робот мог прекрасно следить за всеми ними без малейшего поворота головы благодаря двум десяткам миниатюрных камер расположенных в различных участках его тела, в том числе в ушах, хвосте и лапах. Услышав издаваемые авром звуки, он тут же включил режим полной записи и занялся анализом незнакомого языка. Ему всегда нравились лингвистические изыскания. На данный момент он владел девятью тысячами с лишним языков Звездного Содружества и всегда был не прочь расширить этот список. Он легко разложил произнесенное авром предложение на фонемы и теперь стремительно исследовал полученные данные, пытаясь выявить первые морфемы. Информации конечно пока было крайне недостаточно, но Кит также попутно подвергал скрупулезному разбору интонации и возможный психологический настрой говорившего существа. Он пришел к выводу, что это приветствие и как ему показалось довольно учтивое, хотя все же если это только одно приветствие, оно явно было преувеличенно длинным, кроме того, ему подумалось что там был какой-то вопрос. Робот не знал могут ли его спутники понимать язык авров, он видел лицо Минлу и на нем ясно можно было прочитать сомнения и Кит пытался догадаться чем они вызваны.

Девушка владела до определенной степени языками всех рас населяющих Шатгаллу, за исключением конечно бесформенных шоти, которые для общения использовали визуальные образы, а не звук. И она поняла что сказал ей авр. «Мы приветствуем тебя, благородная сэви. Можем ли мы обратиться к тебе с просьбой?». Но Минлу не знала как ей поступить. Стоит ли ей открывать то что она понимает язык авров? Это было весьма необычно что бы кто-то из их народа вдруг первым заговорил с чужаками. Авры сторонились всех, тут Талгаро был абсолютно прав. Что ещё за просьба? Не будет ли разумней просто растерянно улыбнуться, сделать вид что ничего не понимаешь и тронуться дальше? Станут ли они препятствовать?

Минлу бросила быстрый взгляд на металлического пса. Интересно, понимает ли он речь авров, спросила она себя. Кит стоял как памятник и явно не собирался проявлять свою разумность. Видимо пес пока еще надеется что она справится с ситуацией самостоятельно, решила девушка. Да кроме того, возможно он вообще первый раз видит их, вдруг подумалось ей, если учесть что он из какой-то очень далекой, неведомой страны.

— Ты понимаешь мой язык? — Наконец спросила она.

Авр поднял правую руку на уровень груди ладонью к себе. Это был универсальный жест, известный практически всем на Шатгалле. Если ладонь была направлена вовнутрь, к телу авра, то это означало «Нет», если наружу «Да». Однако иногда, особенно в самом начале попытки контакта, жест «нет» следовало воспринимать как «я не понимаю тебя». Ситуация была не вполне обычной. Большинство из авра могли понимать общий язык, но осилить произношение удавалось гораздо меньшему числу из них. На самом деле, подумала Минлу, им это и не нужно. Они по природе были не особенно разговорчивые и обычно им вполне хватало «да» и «нет». Однако авры из этого отряда не только не говорили, но даже и не понимали общего языка, а это наводило на мысль что они явно не часто общаются с другими народами и видимо совсем недавно пришли из своей страны.

— Что он ответил? — Нетерпеливо поинтересовался Талгаро.

— Тише, — наклонив голову к левому плечу, шикнула на него девушка.

— Понимаешь ли ты меня? — В свою очередь спросил авр на своем языке.

Девушка на секунду замешкалась, а потом подняла правую руку ладонью от себя. Авр пару раз дернул головой. Минлу знала что у них подобные жесты означают улыбки и смех. Она тоже чуть раздвинула губы в выражении приветливой симпатии и затем, вспоминая слова чужого языка и пытаясь в меру своих возможностей правильно произносить эти непривычные шипящие фонемы, чуть склонив голову, официально произнесла:

— Приветствую тебя, брат ветра.

Девушка знала что авры так называют себя и очень любят когда другие обращаются к ним подобным образом. Это именование якобы пошло от того что авры умели перемещаться в потоках ветра на особых конструкциях похожих на крылья. Сама Минлу этого никогда не видела, но вполне допускала что это возможно. Авры были очень сухопарые и легкие и там, на своей родине, очень может быть парили между своими теряющимися в облаках деревьями на кожаных крыльях.

— Ты говоришь на их языке, — изумленно воскликнул Талгаро.

Его изумление весьма польстило кирмианке. Да, немногие из авра могли говорить на общем языке, но представителей народа Омо, сумевших достигнуть приемлемого произношения, по крайней мере так чтобы быть понятыми, аврского языка было ещё меньше.

Минлу не знала мужчина перед ней или женщина, тут лоя снова был прав, определить это по внешнему виду было невозможно, по крайней мере для представителей других рас. Но также ей было известно, что авры-женщины ничуть не обижаются когда их принимают за мужчин, даже наоборот, это почему-то льстило им, ну или во всяком случае забавляло. Поэтому Минлу, как и большинство разумных людей, предпочитала при первом знакомстве обращаться к авру как к мужчине.

— Время не переходит своих границ, но мы переходим границы времени, — произнес авр на своем языке.

Девушка снова замешкалась. Ей была отлично известна привычка авров неожиданно говорить почти бессмысленные фразы, а то и вовсе набор вроде бы бессвязных слов. Причины такого поведения были ей непонятны и сколько она об этом не думала, так ни к чему определенному и не пришла. Может это были какие-то глубокомысленные изречения какой-то непостижимой философии, которые следовало произносить время от времени дабы показать свою ученость, может это было что-то вроде коротеньких молитв, может это вообще было что-то физиологическое, как для человека высморкаться или сплюнуть, а может таким образом авры тренировали свой речевой аппарат. Также Минлу понимала, что её собеседник сочтет невежливым, если она продолжит разговор, сидя в седле, сверху вниз, авры были очень чувствительны к такого рода вещам. Но как только она спустится на землю, она откроет взору чужаков лоя, а все что она говорила о той неприязни, которую испытывают авры к маленькому народу было абсолютной правдой, а вовсе не для того чтобы подразнить Талгаро. Впрочем, тогда это было сказано именно для этого, призналась себе девушка.

Ей не хотелось подвергать Талгаро лишней опасности. Но потом она вспомнила, что он уже подавал свой голос и авры конечно слышали его. Да и наверняка уловили его запах. В любом случае правильней будет покинуть седло, решила она, и перебросив правую ногу через Сейвастена, спрыгнула вниз.

Левый глаз авра повернулся в своей орбите. Минлу не могла быть в этом уверенна, но ей казалось что чужак рассматривает оставшегося на коне Талгаро. Она терпеливо ждала.

— Тай-Ани Эген, — представился авр и Минлу решила что он отнесся равнодушно к присутствию лоя.

Кирмианка знала несколько кланов авров, но о клане Эген никогда не слышала. Кроме того ей было известно что имена заканчивающейся на «ни» были женскими именами. Ну что ж, подумала девушка, это к лучшему. Как и все на Шатгалле Минлу знала, что женщины в обществе авров занимают главенствующее положение, и именно за это они были презираемы многими недалекими представителями сильного пола из народов Туру и особенно Омо. Причем это свое почитание женской природы авры очень часто распространяли не только на своих соплеменниц, но и на женщин других рас. Так что, будучи девицей, чтобы там не говорил отец Буртус, Минлу на самом деле чувствовала себя вполне спокойно в присутствии авров, но а узнав что перед ней женщина этого народа, ей стало совсем легко, ибо авры-женщины относились к представителям слабого пола любого народа как к сестрам. Впрочем, сами они себя нисколько не считали слабым полом и вообще не понимали этого выражения.

— Минлу Такуладу Хин, — представилась кирмианка и прижала правую руку к левой стороне груди. После чего чуть улыбнулась и добавила: — Приветствую тебя еще раз, сестра ветра.

Тай-Ани сделала быстрый кивок, то ли принимая её приветствие, то ли улыбнувшись.

— Могу ли я изложить суть нашей просьбы, досточтимая сэви? — Поинтересовалась она.

Минлу знала, что называть друг друга по именам у авров принято только между теми кто считается близкими друзьями. Но также она понимала, что Тай-Ани Эген не обращается к ней по имени не потому что хочет дать понять что они все-таки чужие друг другу, а потому что боялась показаться неучтивой, навязывая себя в качестве близкого друга после столь недолгого знакомства. Кирмианка чуть усмехнулась про себя. Все-таки как бы ей не было легко с этой аврой, малая толика напряжения никогда не покидала её как и всегда при общении с любым из этого народа. Ибо слишком уж много условностей, правил и тонкостей приходилось соблюдать, дабы ненароком не нарушить какой-нибудь нюанс вежливого обхождения с точки зрения авров и не нанести тем самым жуткого оскорбления. Но впрочем авры были достаточно разумны, чтобы понимать что чужаки не могут знать всех их внутренних законов и обычаев и потому в большинстве случае делали на это скиду, иногда очень даже большую, проявляя недюжинное терпение и хладнокровие. Минлу доводилось не раз наблюдать как авры спокойно сносили поведение, которое не могло считаться приемлемым ни в каком обществе. Но при этом, общаясь с аврами с самого детства, она прекрасно знала, что это вызвано не каким-то там малодушием, как считали некоторые, а скорее снисхождением разумных цивилизованных существ к пока еще недостаточно развитым невоспитанным дикарям. В целом ей нравились авры, хотя она и считала что все эти их «майяры», кодексы поведения, и излишняя церемониальность общения очень усложняют жизнь, прежде всего самим аврам.

— Конечно, сестра, — с легким поклоном ответила девушка. Она выбрала нейтральное обращение «сестра», зная что это вполне устроит её собеседницу. Использовать обращение «сэви» Минлу не стала, поскольку была наслышана о том что авры не понимают этого разделения на благородных и неблагородных, считая это каким-то чудачеством народа Омо. Аврам было трудно объяснить чем отличаются первые от вторых и обычно, выбирая тип обращения к кому-то из народа Омо, они ориентировались на имя и внешний вид. То слово что они использовали для обозначения понятия «благородный» дословно переводилось как «живущий на верхних ветвях». Кстати, с улыбкой подумала про себя Минлу, по крайней мере одно слово на общем языке они знают. Хотя вместо «сэви» слышалось скорее «сэии».

— Благодарю тебя, — ответила Тай-Ани Эген и сделала широкий жест ладонью снизу вверх и в бок. Это был аналог короткого вежливого поклона. — Я и моя линга следуем в Ясбир дабы встретиться с человеком из народа Омо и передать ему определенную сумму денег. Однако наше невежество столь безгранично, о мудрая сэви, что мы не в состоянии понять располагаем ли мы оговоренной суммой, имея в наличии некоторое количество золотых и серебряных монет ваших стран. Когда звезды опускаются ниже, свет приносит безумие. И если это не доставит тебе великого труда и не затронет основополагающих принципов твоей чести, мы хотели бы просить тебя посчитать наши монеты и сказать величину той суммы коей мы овладели.

Фу-уу, с облегчением вздохнула про себя Минлу, когда витиеватая, излишне многословная речь, да еще и на столь чужом и непривычном языке кажется закончилась.

— Ну и чего они там хотят? — Нетерпеливо поинтересовался Талгаро.

Девушка обернулась, собираясь в очередной раз шикнуть на него, но вдруг неожиданно для себя произнесла:

— Тебя хотят купить.

Увидев мгновенно вытянувшееся лицо лоя, Минлу испытала искреннее удовольствие, хотя и отдавала себе отчет что шутка недобрая. Однако устоять против желания лишний раз подразнить вздорного лоя не смогла.

— Что?! — Яростно сверкнув глазами на побледневшем лице, надменно воскликнул Талгаро.

— Купить тебя хотят у меня, думают что я твоя хозяйка.

Лоя гордо выпрямил спину и расправил плечи, готовясь высказать всё что он думает о всех этих авра, а заодно и о ненавистных кирмианцах. Но вдруг он сощурил свои огромные глаза и усмехнулся, поняв что его разыгрывают и что он чуть не попался.

— Очень смешно, — проговорил он ворчливо.

Минлу вернулась к своей собеседнице.

— Прости, сестра, — сказала кирмианка на языке авров, — мой спутник хотел узнать в чем дело.

— Я понимаю, — сдержано ответила Тай-Ани и Минлу показалось, что она уловила некоторую сухость в её голосе. Но она тут же отмахнулась от этого, ибо посчитала что конечно не в состоянии различать такие нюансы интонаций голоса у представителя совершенно иной расы, да еще и на чужом языке.

— Итак, давайте монеты, я посчитаю, — почти весело сказала кирмианка и почти неосознанно повернулась так чтобы стоять боком к Талгаро, дабы он видел все что происходит. — Какую сумму вам надо набрать?

— Сорок пять сильвид, насколько мы поняли это серебряные монеты страны именем Агрон, — ответила авра. — Но мы не достали столько, однако у нас есть другие.

Девушка развязывала кожаные мешочки, высыпала монеты в специально растянутый аврой кусок ткани и считала их, складывая обратно. Всего было семнадцать сильвид, одна тона — официальная золотая монета Агрона, восемь серебряных монет Кирма и три золотых из Вэлуонна. Одна тона была равна десяти сильвидам. Кирмианские монеты были меньше и легче и обычно шли по две за одну сильвиду. Но зато вэлуоннское золото ценилось очень высоко. За один золотой этой страны давали и двенадцать, а иногда и четырнадцать сильвид. Таким образом, сумма, которой располагали авры с лихвой перекрывала ту что им требовалось. Даже если человек из Ясбира окажется скупердяем или просто негодяем и откажется считать золотой из Вэлуонна по двенадцать сильвид, меньше десяти он опустить курс не сможет, это будет откровенным грабежом. Но и в этом крайнем случае у авров было шестьдесят сильвид. Всё это девушка подробно рассказала авру.

От Минлу конечно не укрылось с каким все возрастающим подозрением сидящий на Сейвастене лоя следит за тем как она считает деньги. И она не удержалась от того чтобы махнуть рукой в сторону Талгаро и сказать своей собеседнице на языке авров:

— Я надеюсь мой друг не беспокоит тебя? — Говоря это, она посмотрела на лоя.

— Нисколько, — сдержанно ответила Тай-Ани.

Кирмианка, улыбаясь про себя, представляла как все это выглядит со стороны. Лоя видит как она внимательно и аккуратно считает деньги, что-то долго обсуждает с авром, машет рукой в его сторону и, что-то говоря авру, смотрит на него. Всё это очень уж напоминает торговую сделку, предметом которой выступает никто иной как он — Талгаро.

Минлу повернулась к своему маленькому спутнику и весело произнесла:

— Хорошие деньги за тебя предлагают, — она подбросила на ладони увесистый мешочек. — Ты им понравился.

— Твоя шутка зашла слишком далеко, — холодно проговорил Талгаро.

Но девушка отвернулась от него, не обратив внимание на его настрой.

— Ну вот, — сказала она авру, передавая ей последний кошелек, — можете смело отправляться в Ясбир. И не отдавайте ему лишнего.

— Мы безмерно благодарны тебе за твою помощь, досточтимая сэви, — церемонно произнесла Тай-Ани. — Клан Эген никогда не забудет этого.

Минлу чуть улыбнулась, слегка изогнув губы, она знала что аврам не нравится видеть зубы людей.

— О, ты слишком преувеличиваешь то что я сделала, сестра, это не стоит такой благодарности, — в тон авру ответила кирмианка. — Может быть ты позволишь мне знать почему вы несете эти деньги человеку из Ясбира?

Минлу понимала, что ей наверно не следует проявлять любопытство, что её могут счесть невежливой, но девушке было жутко интересно узнать, что заставляет целое семейство авров, или как они сами это называли, «линга», нести такую приличную сумму какому-то агронцу. Ведь судя по всему они весьма далеки от народа Омо и живут своей жизнью.

Тай-Ани чуть помедлила с ответом и Минлу с раскаянием подумала что тем самым аврская женщина дает ей понять что это и вправду невежливо.

— Мы должны отдать ему эти деньги, чтобы он вернул нам яйцо.

— Какое яйцо? — Вырвалось у девушки и в следующий миг её щеки буквально запылали от стыда. Всю её веселость как рукой сняло. Она поняла.

— Яйцо, в котором живет ребенок нашего клана, дитя Эгена, — объяснила Тай-Ани.

— А как же оно оказалось у него?

— Лоя похитили его у нас и продали торговцу из Ясбира, — без всяких эмоций ответила авра.

Минлу подняла голову чуть выше и отступила назад. В один миг она осознала всю гнусность своего соплеменника и великодушие авров. Этот человек завладел яйцом и спокойно торгует им, зная что авры не отнимут его силой и не причинят ему самому никакого вреда. Они считают виновными только лоя, а человек из народа Омо здесь конечно же не причем. Минлу почувствовала омерзение к этому типу. Без всякого зазрения совести он использовал в своих интересах странные и доходящие порой до крайности представления авров о честности и справедливости. И им было бесполезно объяснять, что не будь таких торговцев, которые выкупают яйца у лоя, то и сами лоя не похищали бы детей кланов.

Минлу вдруг остро почувствовала, что вот, она и Талгаро, на пустынной дороге, перед лицом шести умелых и хорошо вооруженных воинов, которые легко могут разрубить их на части, как соплеменников тех грязных негодяев, кто наживался тем что воровал и торговал детьми авров, все-таки совершенно спокойны. Да, им нечего было бояться. Они не должны отвечать за своих соплеменников и прекрасно знали что авры не позволят себе совершить несправедливость. Знали и верили в это. Потому что авры такие какие есть. Но во имя синей бороды Элриха, подумала девушка, как же мне хочется чтобы они вспороли брюхо этому мерзавцу вместо того чтобы отдавать ему деньги. Она представила как он будет тщательно пересчитывать все монеты и еще долго спорить о том сколько давать за вэлуоннский золотой и её затрясло. Эта мразь, полагаясь на благородство авров и принимая его как должное, будет всеми способами вымогать у них деньги за их же ребенка.

— Прости, пожалуйста, — сказала Минлу и не смогла сдержать слёз.

Тай-Ани посмотрела на неё сначала одним глазом, потом, повернув голову, другим, словно почувствовала бушевавшее в девушке негодование. Она протянула свою четырехпалую ладонь и, осторожно коснувшись пальцами руки девушки, сказала:

— Солнце восходит над землей потому что у него нет другого пути, а мы идем дорогой света потому что выбираем её сами.

— Прости, — повторила Минлу и подошла к Сейвастену.

Талгаро холодно смотрел на нее и девушке вдруг захотелось ударить его. Противные гадкие лоя, ворующие детей у благородных ящеров. Она вздохнула, это было несправедливо и забралась в седло. При этом она задела ногой конусовидную шляпу Талгаро, сбив её на бок. Случайно конечно.

58

Экипаж подпрыгивал на неровностях тракта и Мастон Лург, пытавшийся углубиться в жизнеописание великого полководца, с тоской и раздражением думал о том в какую же все-таки глухомань отправила его Судебная Палата. Он всегда считал что достоин гораздо большего чем Туил, этот грязный, убогий, пропахший сыром, грибами и свежевыделанными шкурами городишко, мнивший себя столицей провинции, последние годы навевал на него сплошное уныние. С другой стороны, справедливости ради, стоило сказать что они уже давным-давно покинули туилские земли и сейчас, неровная ухабистая дорога вела их по глухомани совсем иной провинции, но, впрочем, от этого мало что менялось. Судья оторвался от прыгающих строчек и поднял глаза на свою юную спутницу. Девочка сосредоточенно глядела на пейзаж за окном кареты.

И снова судья ощутил некий прилив приятного воодушевления. Он уже несколько раз ловил себя на подобном. И, как он сам признавался себе, дело было не только в том что этот ребенок для него путь к новой, чрезвычайно обеспеченной и достойной жизни, но и в том, что при взгляде на Элен, он испытывал какое-то глубинное светлое чувство, которое, как ему порой казалось, напоминало отцовскую любовь. Это была конечно несусветная нелепица. Его жесткий, циничный разум, чуждый любым привязанностям и сентиментальностям, яростно отвергал подобные инсинуации. Но, так или иначе, иногда он готов был признать, что не хочет отдавать девочку герцогу, это иррациональное желание продлить их общение забавляло его, это было что-то из тех времен, когда у него была любимая женщина, то есть почти мифических для него времен.

Судья заложил закладку и убрал книгу.

— Послушай, Элен, — сказал он, — скоро мы уже будем в Акануране и я хочу поговорить с тобой о том как тебе следует вести себя там.

Девочка оторвалась от созерцания инопланетной природы и недружелюбно поглядела на Мастона Лурга.

— Я как-нибудь сама разберусь как мне вести себя там, — холодно ответила она. — Лучше подумайте о том как вы, похититель детей, будете вести себя всю оставшуюся жизнь.

— Муки совести меня мучить не будут, если ты об этом.

В этот момент на какой-то кочке карету сильно тряхнуло и судья, больно ударившись плечом о стенку, чертыхнулся.

— Вот, — назидательно произнесла девочка, — шли бы вы лучше хорошие дороги строить.

Мастон Лург усмехнулся, у него возникло ощущение, что он говорит не с шестилетней малышкой, а с вполне взрослой стервой.

— Все-таки я настаиваю чтобы ты выслушала меня.

— Как будто у меня есть выбор, — сказала Элен и снова повернулась к окну, тем самым пытаясь выразить свое пренебрежение к любым словам судьи.

Но тот, ничуть не обескураженный, продолжил:

— Герцог Этенгорский весьма влиятельный человек. Весьма.

Элен не удержалась и оторвавшись от вида за окном, выпалила:

— Я знаю. — И она быстро выдала одну из частушек, пропетую ей сыном Громми Хага.

И тут же пожалела об этом. Мастон Лург глядел на нее очень внимательно и как будто чуть удивленно.

— И где же ты успела понабраться этого? — Спросил он.

Элен не отвечала. Она видела, что судья пытается догадаться сам. И чтобы отвести возможные неприятности от мальчика или его отца, она как бы нехотя проговорила:

— В Туиле, в таверне, ваши доблестные гвардейцы распевали.

— Лжешь, — спокойно сказал Мастон Лург, испытующе глядя на нее.

— Ах, ах, ах, — насмешливо сказала девочка, — ваш грозный взгляд повергает меня в ужас, господин судья. Мне готовиться к Дому Ронга?

— Ни ерничай, дитя, боюсь ты слабо представляешь о чем говоришь. Поверь мне, Дом Ронга страшное место. И как я вижу, беседе о твоем поведении в доме герцога приспело самое время.

Девочка опять отвернулась к окну. Пусть говорит, решила она. Элен прекрасно отдавала себе отчет в том что ей придется сделать всё возможное, чтобы расположить этого герцога к себе. Пока Кит не окажется рядом с ней, она будет беззащитна перед жестоким миром за окном этой кареты. И единственное что ей остается это держаться людей подобных судье и его начальнику. Она смирилась с этим. Почти.

— Наш предыдущий разговор оказался несколько скомкан, — продолжил Мастон Лург, — главным образом потому что ты не желала слушать и была занята тем, что пыталась запугать меня своими мифическими грозными защитниками. Однако, надеюсь, за эту пару дней ты кое-что поняла, успокоилась и в какой-то мере наверно даже смирилась со сложившейся ситуацией и сейчас готова уделить моим словам должное внимание. Я тоже, как мне кажется, кое-что узнал о тебе за это время. Ты, мягко говоря, очень необычный ребенок. Я отдаю должное твоему свободному, не по годам развитому уму, твоей душевной силе, твоему мужеству, твоей способности ясно и логично излагать свои мысли.

Девочка посмотрела на судью с насмешливой полуулыбкой.

— Мне что, чувствовать себя польщенной?

— Чувствуй себя как хочешь. Я просто хочу дать понять тебе, что буду говорить с тобой почти как со взрослой.

— Почти?

— Да, почти. Потому что, Элен, ты все-таки ребенок. То чувство, когда я готов был на миг поверить, что ты, как лоя, при детской внешности имеешь возраст в сотни лет, безвозвратно прошло. Теперь я уверен, что ты просто шестилетняя девочка. Пусть и очень удивительная, но и тем не менее просто девочка, взбалмошная, импульсивная, капризная, во многом с абсолютно детскими представлениями о мире и людях. И это хорошо. Это нормально.

Элен Акари чуть склонила голову на бок, она считала что переняла эту повадку у Кита. Задумчиво глядя на судью, она сказала:

— Знаете, господин инрэ, не думаю что вы тот, кто может рассуждать о том что нормально, а что нет.

Мастон Лург поднял ладонь перед собой в защитном жесте.

— О, пожалуйста, Элен, не начинай, — воскликнул он. — Я хочу просто поговорить, а не упражняться в словесном фехтовании.

Девочка чуть помедлила и затем вновь отвернулась к окну. Это было невежливо, но в общении с судьей для нее это стало почти привычкой. Она хотела быть с ним невежливым. Но впрочем, она уже прекрасно понимала, что это нисколько не трогает его.

За окном, слева по ходу движения кареты, теперь всё закрывала высокая скалистая гряда, по верху заросшая кустарником и низкорослыми деревьями. Зрелище было довольно однообразным, но Элен нравилось смотреть на эти каменные стены, уступы, валуны, трещины, борозды, разломы. Хитросплетение теней и оттенков от красно-коричневого до розового, с неожиданными вкраплениями золотого и зеленого почти завораживали девочку и увлекали её в некое медитативное состояние, в котором и судья, и его садист-кучер, и будущая встреча с герцогом, и вся эта карета становились безмерно далекими, мелкими и незначительными. Девочке это нравилось.

— Главное что ты должна запомнить, — между тем говорил Мастон Лург, — это то что тебе следует приложить все усилия чтобы заинтересовать верховного претора. Ты должна продемонстрировать свои способности с максимальной отдачей и наглядностью. Чем быстрее он осознает твою ценность, тем лучше для нас обоих. Уразумей это, пожалуйста. Потому что, если из-за своей строптивости, ты провалишь этот экзамен, то ты останешься у меня, — пристально глядя на свою пленницу, судья жестко закончил: — и мне не останется ничего другого как продать тебя шинжунцам.

Не выказав особой реакции на это заявление и продолжая глядеть в окно, Элен спокойно сказала:

— Совсем недавно вы вроде бы заявляли что не сделайте этого в любом случае.

Судье не нравилось это странное спокойствие девочки, у него почему-то возникло неприятное ощущуение словно он ей в чем-то проигрывает.

— Если ты будешь строптивой и упрямой и не оставишь мне выбора, то мне придется пересмотреть своё решение.

— Вы такой непостоянный, господин инрэ, — насмешливо произнесла Элен, упорно глядя в окно.

Мастон Лург некоторое время не отрывал от неё глаз.

— И я очень тебя прошу, в присутствии герцога не дерзи, не язви, не ерничай, воздержись от любых шуток по поводу Палаты и судей, даже если они покажутся тебе ужасно остроумными. Тебе следует понять, что чем больше у людей власти, тем менее терпимо они относятся к тому, что, по их мнению, не укладывается в нормы субординации и учтивого поведения. Я очень хочу чтобы ты отнеслась к этому серьезно. Если ты выведешь верховного претора из себя, поверь мне, ты пожалеешь об этом. Грубая болезненная порка это самое малое что тебя ждет. Подумай хорошенько, стоит ли это того.

— Я подумаю, — тихо произнесла Элен.

Ей нестерпимо хотелось пообещать судье, что она сделает все возможное чтобы стать для герцога ценным приобретением. Очень ценным. Практически бесценным. И когда это произойдет, она попросит у него голову Мастона Лурга. Она прекрасно помнила свои пафосные слова о том что она больше не намерена мстить судье, ибо он и так уже достаточно отомщен, влача жизнь столь убогого и ограниченного существа. Но после его угрозы продать её в рабство, ненависть вспыхнула в ней с новой силой. И она была почти готова пообещать себе что она именно так и поступит.

— Если ты все сделаешь правильно, то, я уверен, для тебя это пройдет совершенно быстро и безболезненно. Герцог очень умный человек и конечно все поймет с полуслова. Как только ты предоставишь убедительные доказательства своих способностей, у тебя начнется совсем другая жизнь. Жизнь маленькой принцессы.

Девочка наконец повернулась к судье. Она разглядывала его с легким удивлением. Неужели он не понимает, думала она, что как только этот герцог действительно поймет с чем он имеет дело, то он решит что это лучше хранить в секрете. И конечно ему не захочется чтобы рядом были люди, которые знают этот секрет. Девочке казалось это очевидным. И её так и подмывало сказать судье, что если герцог и вправду умный человек, то Мастон Лург вскоре исчезнет. Но как и раньше, она боялась напугать его слишком сильно, так сильно, что он передумает отдавать её своему начальнику и начнет искать встречи с каким-нибудь работорговцем. Элен вдруг задалась вопросом, а хватило бы этому человеку гнусности и душевного безразличия, действительно продать её шинжунцам, не будь у него варианта с верховным претором. После стольких часов поведенных с господином инрэ, ей порой казалось что за всей его натурой трусливого негодяя и алчного подонка, существует еще и некий надломленный, уставший, разуверившийся во всем на свете человек, но все-таки человек. Ей было неприятно видеть или пытаться увидеть в судье что-то человеческое, но все же ей было очень любопытно: продал бы или нет. Он только что ясно дал понять, что его слова о том что он ни в коему случае не позволил бы шинжунцам забрать её ничего не значат, но всё же она помнила с какой неприязнью, почти отвращением, смотрел он на того прекрасного всадника, знатного работорговца из Шинжуна. Хотя с другой стороны, он говорил, что продал свою жену и Элен видела что это правда. Впрочем, она понимала, что вряд ли судья сделал это ради денег и у этого события имелась какая-то непростая и наверное невеселая предыстория.

Мастон Лург сказал с усмешкой:

— Несмотря на то что ты весьма дерзкий ребенок, я все же предпочитаю когда ты не молчишь. Твое молчание тревожит меня.

Элен недобро смотрела на него и обещала себе что не скажет ни слова.

Карета резко остановилась, они услышали ржание лошадей.

Девочка бросилась к окну.

— Уже приехали? — Взволнованно спросила она.

Мастон Лург остался невозмутим.

— Нет, — ответил он, — видимо что-то на дороге.

Он оставался спокоен, ибо в большом черном экипаже с эмблемами Судебной Палаты на дверях он чувствовал себя вполне уверенно.

За левым окном была всё та же скальная гряда. Девочка поспешила к противоположному окну, но эта дверца вдруг распахнулась и в проеме появился Галкут. Выглядел он не то чтобы растерянно, но все же несколько неуверенным.

— Господин судья, — проговорил он, — тут люди, они хотят видеть вас.

Элен поглядела на Мастона Лурга и с недобрым удовольствием пронаблюдала как благодушное спокойствие в миг покинуло его.

— Какие люди? — Спросил судья недовольным тоном.

Он прекрасно знал, что Галкут не стал бы его тревожить если бы мог справиться с ситуацией сам. Но сейчас, когда он вез свое ценное приобретение на продажу в Акануран, ситуации, с которыми не мог справиться его слуга, не просто раздражали судью, они пугали его.

— Караванщики, мой господин. Они требуют «королевского правосудия».

Мастон Лург замер, его лицо просто окаменело. Элен во все глаза смотрела на своего похитителя, понимая что происходит нечто неприятное для него.

— Иди, скажи, что я скоро подойду, — пробормотал судья.

Галкут закрыл дверцу.

Мастон Лург посмотрел на свою юную спутницу, встретившись с ней глазами. И девочка сразу поняла, что судья чувствует себя как в западне, а потому готов на крайние меры. Ей представилось как её сейчас свяжут, заткнут рот кляпом и засунут в пространство под скамьей. У нее даже мелькнула мысль срочно закричать, пока кто-то рядом и может её услышать. Она испугалась. Но прижав вспотевшие ладошки к своим черным брюкам, она заставила себя говорить.

— Вам не нужно опасаться, что я как-то усложню вам жизнь, — быстро сказала девочка. — Я уже твердо решила, что самое лучшее для меня это поскорее оказаться у герцога. Поэтому я больше не намерена сбегать или звать на помощь. Я обещаю вам это.

Судья внимательно смотрел на Элен Акари. Он понимал что она боится, хотя и не знал точно чего именно. Видимо каких-то неприятных для нее действий с его стороны. Ох, как же это всё не вовремя, с тоской подумал он. Им ни в коем случае нельзя было задерживаться. Несомненно, что то, что девочка рассказывала о своих грозных хранителях, которые якобы преследует их просто детскаянаивная ложь, слабая попытка как-то досадить ему и обезопасить себя. Но вот что если её пес действительно сумел выбраться? Честно говоря, Лург так до сих пор и не мог ответить себе кем была эта странная собака. Вне всяких сомнений это один из механизмов лоя, но в тоже время он разительно отличался от их обычных механических игрушек. Ему на ум пришли сказки о королеве Лазурных гор и о металлических стражах оберегающих её дворец. Но это было из разряда Деда Мороза и Веселого Патрика, прогоняющего злых духов.

Выходить в любом случае придется, сказал он себе. Он не мог не удовлетворить требование «королевского правосудия». Поступи он так, люди просто не поняли бы этого. Они сочли бы его фальшивым судьей, схватили бы его и доставили бы к Палате. И никаким способом он уже не смог бы оправдать себя, Палата тут же отреклась бы от него. Требование королевского правосудия было настолько же священно как и сама королевская власть. Любой из поданных мог просить короля о правосудии, так повелось от начала времен. Когда-то только монарх, а теперь и любой из членов Судебной Палаты, достигший ранга судьи, должен был выслушать тех, кто просил правосудия, и вынести свой приговор. Такой же законный и обязательный к исполнению как и приговор любого официального суда.

На самом деле люди редко прибегали к своему праву на «королевское правосудие» вот так вот стихийно, в дороге. Во-первых, из-за общей нелюбви и недоверия к Палате, а во-вторых из-за самой исключительности ситуации. Необходимо было стечение маловероятных обстоятельств. Тех, кто желал правосудия и не мог его получить, обратившись в одно из представительств Палаты, которое присутствовало практически в каждом городе, и некого бродячего судьи, встретившегося им на пути.

Несомненно караванщики могли, размышлял Мастон Лург, запереть всех кто связан с преступлением и доставить их в какой-нибудь город и там уже обратиться в официальный суд. Но это все требовало времени, при этом все прекрасно знали сколь неторопливы колеса официального правосудия, если их хорошенько не смазать. А для любого начальника каравана самое главное это время. Он должен доставить порученный ему груз по назначению в строго обозначенные сроки. Любое опоздание напрямую бьет по карману, таковы условия стандартных договором заключаемых между купцами и владельцами караванов. Мастон Лург прекрасно понимал, что начальник этого каравана, увидев на дороге роскошную карету городского судьи, счел это даром небес. Никуда ехать не нужно, никакой волокиты, и как бы судья не спешил, он ни за что на свете не посмеет отказать в «королевском правосудии».

Но даже если никакие мифические хранители нас не преследуют, думал судья, глядя на ребенка, сама эта девочка представляет проблему.

Однако, услышав её слова о том, что она сама уже хочет поскорее оказаться у герцога и не собирается создавать никаких трудностей, Мастон Лург позволил себе рассмотреть ситуацию так, как если бы это было правдой.

Малышка действительно невероятно умна для своих лет и с учетом того что она увидела и пережила за последние несколько дней, можно не сомневаться что она сделала для себя определенные выводы, решил судья. Конечно, ей нельзя полностью доверять, но Галкут присмотрит за ней. Очень маловероятно что она попробует сбежать просто в никуда. Просить помощи у кого-то из каравана она тоже вряд ли станет, ибо наверняка уже поняла, что против Судебной Палаты никто не пойдет. И даже не только поэтому, вдруг подумалось Мастону Лургу. Он был практически уверен, что в караване конечно же найдется пара-тройка повозок с клетками, в которых сидят рабы. Это будет очень поучительное зрелище для Элен. Что с ней может произойти, если она окажется одна, без его опеки.

— Я уже говорил тебе, что ни капли не верю твоим обещаниям, — уже вполне спокойно произнес Мастон Лург.

Элен попыталась горячо возразить, но судья жестом руки остановил её.

— Но я имел достаточно поводов убедиться насколько ты умна, — сказал он. — Я думаю тебе хватит благоразумия не убегать в дикие леса и не ждать спасения от лживых торговцев или жестоких караванщиков, которые в большинстве случаев, среди прочего товара везут и рабов. Ты ведь понимаешь, что роль племянницы городского судьи оберегает тебя невидимым плащом и тебе не стоит выходить из-под этого плаща.

Элен ответила уже вполне спокойно:

— У вас не получается говорить образно.

Судья усмехнулся и принялся застегивать пуговицы на камзоле.

— Галкут будет присматривать за тобой, — предупредил он. — И поверь дело не только в том что я не верю тебе. Караван это сброд алчных бродяг и вести себя тут нужно крайне осмотрительно. Для моего спокойствия я хочу чтобы ты по возможности все время держалась возле меня. Или так, или ты останешься в карете. Ты согласна?

— Конечно, дядя Мастон, — абсолютно серьезно ответила Элен.

Судья натягивал плащ и буквально застыл, услышав её слова.

— Что? — Спросила девочка, в ответ на его взгляд. — Вы же мой дядя или я ошибаюсь?

Мастон Лург тяжело вздохнул и продолжил облачение, внутренне готовясь к тому что следующие два-три часа будут очень непростыми.

Когда Элен и судья вышли из кареты, они увидели справа от тракта обширное, покрытое сплошным ковром красно-коричневой травы пространство, ограниченное с южной стороны редколесьем, образованным стройными, высокими деревьями с золотисто-зеленой кроной. На участке этого пространства, невдалеке от тракта расположилось скопление разномастных шатров, палаток, фургонов и повозок. Над одним из шатров даже развевалось какое-то бело-синее знамя. На близлежащих лугах паслось несчетное количество лошадей. В небо поднимались сизые дымы от костров, по вытоптанным в траве тропинкам сновали люди, слышался лай собак.

Элен в первые минуты представилось, что она видит стоянку небольшой армии. Многие из людей были вооружены, на некоторых тускло блистали металлические пластины каких-то доспехов. Впрочем, ее внимание быстро переключилось на человека, приближавшегося к ней и судье. Она также заметила что Галкут стоит возле головы правой лошади из передней пары и смотрит как бы мимо, но все же в сторону группы людей, застывших посредине дороги, метрах в двадцати от кучера. У нее промелькнула мысль, что цель этой группы состояла в том, чтобы не позволить проехать экипажу, если судья откажется исполнять требование "королевского правосудия". Девочке было жутко любопытно, что это за требование такое, Мастон Лург не успел ничего ей объяснить, но она конечно уже и так догадывалась, что, по-видимому, люди из каравана хотят, чтобы судья рассмотрел какое-то преступление и вынес свой приговор, который можно считать вполне официальным и обязательным к исполнению. И из той череды эмоций, которые она пронаблюдала в своем похитителе, Элен пришла к выводу, что наверно судья никак не может отказать им в этом. Она не видела в Мастоне Лурга никакого страха, одно лишь острое острое раздражение и недовольство, и потому сочла что и ей бояться нечего.

Теперь она изучала приближающегося человека.

Это был высокий, стройный, черноволосый, молодой мужчина. Его благообразное красивое лицо с темными глазами и высоким лбом казалось каким-то одухотворенным и даже немного женственным. И этого впечатления не умоляли ни сломанный и несколько неправильно сросшийся нос, ни длинный шрам, пересекавший его философский лоб чуть ли не от виска до виска. Он был тщательно выбрит и аккуратно причесан. Несмотря на его молодость в его недлинных черных волосах обильно серебрилась седина. Мужчина был одет в белую рубашку с шнурком, черную длинную плотную куртку, расстегнутую в данный момент, черные брюки и короткие кожаные сапоги. На поясе у него висели два ремня, но никакого оружия Элен у него не увидела. Ей это показалось странным.

Молодой мужчина очень понравился девочке, не только внешне, но и переливами своей ауры. В них сквозило добродушие и благородство, насколько, конечно, Элен могла это интерпретировать. Впрочем, она также увидела структуры, которые могли говорить о суровости и жесткости характера. В правой руке незнакомец держал широкополую шляпу, очень похожую на ту что носил Галкут. Но никаких параллелей с ненавистным садистом-кучером девочка конечно не проводила. Темные и чуть ли не бархатные глаза мужчины нисколько не напоминали маленьких, холодных светло-голубых глаз слуги Мастона Лурга. И все же, в незнакомце была какая-то странность, словно некое неуловимое несоответствие внутреннего и внешнего.

Элен была готова принять его за какого-то походного священника. Должен ведь быть в штате каравана свой священник, решила она. Ей припомнился отец Буртус и она сочла логичным, что навстречу судье выслали местного священнослужителя, чтобы они, как представители двух ветвей власти, духовной и исполнительной, прежде всего обсудили ситуацию. Однако никаких религиозных знаков Элен не заметила. Единственный символ, вышитый на левом лацкане куртки, изображал что-то вроде корабля, ладони и кажется ножа, и Элен не могла соотнести это с каким-нибудь известным ей религиозным учением.

Мужчина остановился перед судьей и, не бросив ни единого взгляда на странного ребенка, сопровождавшего представителя могущественной Палаты, чуть склонил голову в поклоне и сказал:

— Да прольют Счастливые звезды свой свет на вашу дорогу, господин инрэ. Я Эркхарт — начальник каравана "Теврон".

Элен никак не могла привыкнуть к подобным вычурным репликам и кроме того не понимала, выдумывает ли человек их экспромтом или это всё-таки какие-то общеизвестные формулы. Однако сейчас ее занимало другое, ее поразило что этот безоружный, благообразный, молодой человек командир всего этого скопления людей, повозок и лошадей.

Говорил Эркхарт вполне спокойно, но все же и девочка и судья чувствовали его напряжение. Фальшивый дядя Элен сдержанно ответил:

— Приветствую вас, капитан. Я главный королевский судья города Туил, Мастон Лург.

Он прекрасно знал, что те, кто руководят караванами, обожают когда по отношению к ним используют обращение "капитан". Они все как один считали, что прямая аналогия каравана это корабль в море. И прикладывали все возможные усилия, чтобы добиться порядка, дисциплины и вообще всего уклада внутренней жизни каравана, как на морском судне. В целом, Мастон Лург, как и многие другие, считал это самым верным подходом, полагая что путешествие группы людей по земле, по своей сути, не многим отличается от путешествия группы людей по морю. А потому вполне разумно использовать в караванах те же принципы, правила и обычаи, что прошли многовековую проверку морем.

Кроме того, судья догадывался, что происходящее явно не по душе молодому человеку. Вряд ли ему доставляло удовольствие общаться с кем-то из Палаты и, скорей всего, он поступал так, потому что у него просто не было другого выхода. Возможно кто-то из каравана потребовал "королевского правосудия" и Эркхарт не посмел отказаться. Хотя, вне всяких сомнений, он предпочел бы всё решить без привлечения "красноголовых". Вероятней всего произошла кража и пострадавший, догадываясь, а возможно и зная, кто преступник, теперь требует правосудия. Мастон надеялся, что ему удастся управиться за 2–3 часа с этим делом. Посмотрит на истца, посмотрит на ответчика и решит кто ему симпатичнее. Тут судья вспомнил, что ответственность за весь груз лежит исключительно на начальнике каравана и его людях, а потому пострадавший возможно требует возмещения украденного от Эркхарта, и именно этим объясняется напряжение последнего, а вовсе не тем что ему приходиться общаться с ненавистным судейским.

"Ну что ж, если решу что ответственность на караване, — жестко подумал Мастон Лург, — то капитану придется раскошелиться". Но, впрочем, судья ни в коем случае не хотел портить отношения с Эркхартом. Это было совершенно ни к чему. Сейчас он был на чужой территории и кроме авторитета Палаты, другой поддержки у него не было.

— Я заранее прошу прощения, если нарушу какие-то формальности, — сказал начальник каравана, — первый раз в жизни взываю к Королевскому правосудию и не знаю всех правил и ритуалов.

Мастон Лург дружелюбно улыбнулся.

— Никаких особых правил и ритуалов нет, капитан. Вам просто следует изложить суть происшествия, но, правда, делать это надлежит в присутствии всех заинтересованных лиц. Дабы они видели, что вы не пытаетесь действовать в чьих-то интересах. Поймите меня правильно.

— Я понимаю. Мне сказали об этом. Главные действующие лица уже здесь. — Эркхарт кивнул в сторону группы людей, стоявших на тракте.

Судья поглядел в указанном направлении и проговорил:

— Возможно нам будет удобнее обсудить то что произошло не стоя на дороге, а в каком-нибудь укрытии.

— Да что вы, господин инрэ, — горячо воскликнул молодой человек, — конечно же я готов предоставить в ваше распоряжение мой шатер. Просто мы решили, что всем замешанным лучше быть здесь с самого сначала. Чтобы, как вы правильно сказали, все видели что я не сую тут вам из под полы мешок денег. — Эркхарт резко оборвал себя и слегка побледнел. Он решил, что сказал лишнее, может быть даже оскорбительное, позволил себе намек на продажность судей.

— Вы всё правильно сделали, — спокойно произнес Мастон. — Давайте вы представите меня этим господам и мы проследуем в ваш шатер.

Элен начало надоедать, что оба взрослых полностью игнорируют ее. Она шагнула вперед, пытаясь оказаться в центре внимания. И судья, правильно истолковав её движение, сказал:

— Позвольте, капитан, также представить вам мою племянницу. Элен Лург. Мы как раз едем в Акануран. Я на доклад к верховному претору, Элен к отцу, моему брату, они должны на корабле отплыть в Сайтону.

Начальник каравана наконец обратил свой взор на ребенка. Хотя он и отметил её слишком короткие для девочки волосы и необычную одежду, особого значения этому не придал. За свою жизнь, полную походов и странствий, он повидал уйму странных и удивительных вещей. Но вот к словам судьи он отнесся со всем вниманием и сделал, как ему казалось, правильные выводы. Насколько он уяснил, ему давали понять, что судья и его юная спутница очень-очень торопятся. Один на встречу с Бриллиантовым герцогом, которого конечно ни в коем случае нельзя заставлять ждать, другая на корабль, отплытие которого тоже вряд ли будут задерживать из-за отсутствия одного пассажира.

— Очень рад познакомиться с вами, юная сэви, — сдержанно проговорил Эркхарт, не ожидая какого-то особо осмысленного ответа от такой крохи.

Элен Акари сделала еще один шаг вперед, встала практически между мужчинами и ответила:

— Мне также очень приятно познакомиться с вами, мистер Эркхарт. Вы произвели на меня и, я уверена, на моего дядю самое благоприятное впечатление. Ваш благородный мужественный образ покорил нас. Кроме того, мы с дядей не могли не отметить, что вы так молоды, но при этом уже занимаете столь высокую и ответственную должность. Это несомненно говорит о ваших неординарных способностях и талантах, и мы чрезвычайно рады встретить столь одаренного, умного и достойного человека как вы, капитан.

Повисла тишина. Судья еле сдерживал улыбку при виде ошарашенного лица начальника каравана. Последний, безмолвно взирая на стоявшего перед ним ребенка, испытывал ощущение, что он только что стал свидетелем акта чревовещания. В его голове никак не укладывались вместе услышанные слова и образ шестилетней девочки. Он был настолько ратсерян что даже не удивлся незнакомому слову "мистер".

Эркхарт поднял взгляд на судью.

— Не правда ли, моя племянница весьма смышлёный ребенок для своих лет? — С легкой иронией проговорил Мастон Лург.

— Весьма, — пробормотал начальник каравана.

Он уже пришел в себя и его темные глаза внимательно глядели на девочку, с какой-то, как казалось той, затаенной улыбкой.

— Надеюсь, вы не будете возражать против её присутствия, не хочется оставлять ее одну? — Спросил Мастон Лург.

Эркхарт снова посмотрел на судью.

— Боюсь, господин инрэ, предстоящее разбирательство не совсем годится для детских ушей, со всем уважением к вам, госпожа Элен, — капитан слегка поклонился девочке. — Речь идет об убийстве.

Всякая веселость моментально оставила судью. Он нахмурился. Убийство. Это сильно осложняло ситуацию. Мастон Лург почувствовал раздражение. Ну почему именно он и именно сейчас встретился этому треклятому каравану. У него совершенно не было времени вести основательное судебное разбирательство по всем правилам. Только не сейчас. Но убийство это не кража. Если преступление умышленное, то убийцу ждет смертный приговор. У него возникло неприятное чувство deja vu. Он вспомнил как Касаш сообщал ему, что поймали кирмианскую дикарку, совершившую преступление, и как он сначала отнесся к этому довольно легкомысленно, полагая что босая голодранка что-нибудь украла на рынке. И как он расстроился, когда Касаш сказал что дикарка проткнула мечом живот одному из жителей города и тот скоропостижно скончался. Расстраивался он конечно не из-за безвременной кончины глупого, похотливого лесоруба, которому не достало ума не лезть к женщине вооруженной мечом, а из-за той волокиты и суеты, которые непременно сопровождали любой достаточно крупный судебный процесс, из-за того что придется приглашать на заседание дурака священника и пьяницу мэра. Но в Туиле он, по крайней мере, был на своей территории, с кучей помощников и гвардейцев под рукой, с устоявшимся авторитетом собственной персоны, и ему было точно известно, что кирмианка убийца, а толпа желает ее смерти. Здесь же он был один и совершенно не знал подводных течений. А главное Элен. Скорей всего его просто не поймут, если он будет держать девочку рядом с собой, при обсуждении деталей убийства. Конечно можно наплевать на это, в конце концов он королевский судья и поступает так как считает нужным. Но, честно говоря, ему и самому не хотелось, чтобы Элен видела и слышала как он по-быстрому разбирается с этим делом, вынося смертный приговор любому кому его можно вынести без особых последствий. Сейчас его заботило только время, а не принципы справедливого правосудия. Однако запирать Элен в карете под присмотром Галкута ему тоже было не по душе, не хотелось лишний раз настраивать девочку против себя. Что оставалось? Пустить ее гулять по каравану в сопровождении Галкута и оставить карету без присмотра? Судья немного еще поразмыслил и решил что это самый разумный вариант. В экипаже, правда, были его деньги, трудовые накопления за годы службы, и странные вещи Элен, но карета запиралась на ключ и кроме того он попросит капитана приставить к ней охрану. Оставлять же там Галкута он не хотел, ибо только ему он мог полностью доверять в непростом вопросе оберегания Элен как и от внешних опасностей, так и от ее собственных неразумных выходок, вроде попыток к бегству.

На краткий миг нечто отдаленно похожее на голос совести озадачило судью вопросом, неужели он и правда, без малейшего колебания, собирается приговорить к смерти первого подходящего человека? Мастону показалось это забавным, он подумал с усмешкой, что это видимо последствия "дурного" влияния Элен. И он честно признался себе, что возможная смерть неизвестного субъекта, виновен он или нет, его нисколько не волнует. Сейчас для него главное как можно быстрее добраться до Аканурана. Все остальное неважно. Почему-то он ощутил удовольствие, правда какого-то жалкого свойства и с привкусом горечи, от мысли что он такой бессердеченый и равнодушный и полностью соответствует представлению о нем девочки.

— Вы правы, капитан, — медленно проговорил судья. — Сожалею, что в вашем караване произошло столь прискорбное событие.

— Я тоже, — тяжело произнес Эркхарт. — Но теперь надо как то разобраться с этим.

— Я понимаю. Что ж, надеюсь тогда вы не будете возражать, если моя племянница погуляет по вашему каравану в сопровождении моего слуги? Она очень любознательный ребенок и ей все интересно.

— Конечно же нет, — ответил капитан и затем обратился непосредственно к девочке: — Госпожа Элен, возможно вы имеете какие-то пожелания для прогулки?

Элен отрицательно покачала головой. И бросила быстрый пронзительный взгляд на судью.

— И я буду благодарен вам, если вы найдете возможность угостить мою племянницу обедом, — добавил Мастон Лург.

— Право, господин инрэ, эта просьба излишняя. Конечно же мы приготовим и для вас и для вашей племянницы самый роскошный обед, на который способны.

— Прошу вас, капитан, не надо ничего специально готовить для меня, — вмешалась девочка. — Если я проголодаюсь, я поем вместе с вашими людьми.

Эркхарт поглядел на ребенка, затем на его фальшивого дядю, словно вопрошая, как это понимать.

Мастон Лург с равнодушным видом едва заметно пожал плечами, давая понять, что пусть будет так как ей хочется.

— Также я прошу чтобы вы позаботились о наших лошадях и об охране нашего экипажа, — сказал судья и на этот раз это больше походило на распоряжение, чем на просьбу.

— Конечно, господин инрэ, — спокойно ответил начальник каравана. — Все будет исполнено.

После этого Мастон Лург попросил дать ему немного времени чтобы взять кое-какие вещи из экипажа и проинструктировать слугу. Эркхарт ушел к стоявшим на тракте людям. Судья и Элен остались одни.

— Ты чем-то недовольна? — Спросил он.

Девочка молчала.

— Ты предпочитаешь остаться в карете?

Элен посмотрела на него.

— Зачем Галкуту ходить со мной? — Спросила она. — Я же пообещала не создавать вам проблем.

Судья вздохнул.

— Элен, ты настолько умна, что думаю отвечать излишне, ты сама всё понимаешь. Кроме того, поверь мне, в караване кого только не встретишь, и будет лучше, если рядом с тобой будет человек, способный защитить тебя.

Элен смотрела на судью, вспоминая о том, что произошло между ней и Галкутом, когда они шли из конюшни к постоялому двору. Наконец она решилась.

— Вы знаете, что ваш слуга-садист делал мне больно? — Спросила она, выталкивая из себя слова.

Судья молчал, внимательно глядя на нее.

— Или это вы приказали ему сделать это?

— Элен, ситуация и так непростая, давай не будем ее усложнять еще больше, — наконец проговорил Мастон Лург. И очень спокойной добавил: — Ничего такого я Галкуту, конечно, не приказывал. Но ты можешь видеть, что я говорю тебе правду, а я нет. Ты же понимаешь, что я вполне допускаю, что ты специально оговариваешь Галкута.

— Зачем мне это? — С раздражением поинтересовалась девочка, она действительно видела, что судья не лгал ей. — По-вашему я жду от вас, что вы в праведном гневе высечете его кнутом или вообще прогоните? Вы только что сказали, что я достаточно умна чтобы понять что к чему. Но если вы заботитесь о моей безопасности, то вам лучше предоставить меня самой себе, чем оставлять в обществе этого садиста.

— Что он сделал тебе?

— Сдавил мне плечо. Очень больно. Чуть не сломал мне кости. Хотите взглянуть на синяки?

Судья помолчал, обдумывая услышанное.

— Я знаю Галкута как очень разумного человека, — медленно произнес он. — Если то что ты говоришь правда, то у меня есть веские основания подозревать, что ты вынудила его к этому, чем-то спровоцировала. Когда это произошло?

Элен глядела на него почти с ненавистью. Кроме того она чувствовала, что к ее глазам подступают слезы, ей было жалко саму себя.

— Мы напрасно теряем время, — ледяным тоном произнесла она и развернувшись, направилась к карете.

Мастон Лург возвел очи горе и последовал за девочкой.

Возле экипажа, он сказал ей в спину:

— Элен, ты посиди пока в карете. А когда придет охрана, можешь идти погулять с Галкутом по окрестностям.

Девочка, ничего не ответив, залезла внутрь экипажа и с треском захлопнула за собой дверцу. Судья еще постоял немного, размышляя не слишком ли он рискует оставляя Элен одну. Галкут, конечно, парень смышлёный, но неизвестно, что может выкинуть эта девчонка. Однако другого выхода он не видел. Будь что будет, решил он. Тот очевидный факт, что он не может контролировать всё на свете, Мастон Лург усвоил много лет тому назад. Жизнь непредсказуема и пытаться предугадать все возможные варианты развития событий бессмысленно. Он давно уже смирился с этим, считая это мудростью своего жизненного опыта. И если сегодня ему не повезет, то значит не повезет. Все что мог он сделал.

Мастон Лург приблизился к своему слуге и, глядя на стоявших впереди людей, негромко сказал:

— Я сейчас уйду. Капитан обещал прислать охрану для экипажа. Когда она появится, запрешь карету и пойдешь с Элен туда, куда она пожелает.

Галкут вопросительно поглядел на хозяина. Тот повернулся к нему.

— Пусть она посмотрит на лошадей, на фургоны, на людей, я не знаю, на деревья, на собак, в общем на все что ей хочется, — сказал судья. — Не мешай ей. Просто приглядывай за ней. Твоя задача оберегать её, но не забывай что она ребенок, и если ей хочется немного порезвиться — пусть порезвится. — Судья вгляделся в тускло-голубые глаза Галкута и спросил: — Ты делал ей больно?

Галкут снял шляпу и спокойно глядя на судью, ответил:

— Да.

— Зачем?

— Чтобы она поняла в каком мире она очутилась. Она ведет себя так, словно ничто ей не угрожает здесь. Это очень опасно для нее.

Судья помолчал. Затем проговорил:

— Больше не делай этого. Я думаю, она всё поняла.

Он сказал это ни тоном приказа или просьбы, а словно объясняя что-то непонимающему человеку. Чуть помолчав, он добавил:

— С этим ребенком не должно случиться ничего плохо. Ничего. Ты понимаешь?

— Да, я понимаю.

Не сказав больше ни слова, судья зашагал по дороге на восток. Ему хотелось еще раз напомнить Галкуту, что когда это дело с Элен будет закончено, то он, Мастон Лург, освободит его от данной им клятвы, щедро вознаградит и Галкут станет свободным и богатым человеком. Но в последний момент передумал.

59

Элен сидела на кожаной скамье в салоне кареты и смотрела в окно. Затем она приподнялась и быстро задернула штору, сначала на одной двери, затем на другой. В полумраке и тишине ей стало уютнее и спокойнее.

Она подумала об отце, о том всё ли с ним в порядке. «Только бы снова увидеть его», взволновано думала девочка. Она всё вытерпит, и этого судью, и Галкута, и герцога, только бы вернуться к папе. Как же все-таки странно, размышляла она, что взрослые люди такие разные. Есть вот такие негодяи и подонки как этот Мастон Лург и его слуга, и есть её папа, такой мужественный, благородный и великодушный. Дети ей не казались настолько различными, у детей всё просто и понятно, есть задаваки и есть тихони, но и те и другие в сущности своей хотят одного. Быть с теми кто им дорог. А папа? Ему надо все время работать и бывает так, что он не видит свою дочь неделями. Его жена умерла и он вовсе кажется не стремится завести себе другую. Будто он не понимает как ему было бы хорошо вместе с мисс Уэйлер.

Элен практически не помнила свою мать, которая погибла когда девочке было чуть больше трех лет. А потому она не могла скучать по ней по-настоящему. Зато всю свою недолгую жизнь она знала Александру Уэйлер и эта молодая красивая женщина была для нее кем-то гораздо большим чем просто хорошая знакомая её папы. Элен не знала, что значит иметь мать и порой сердце её изнывало от тоски и зависти, когда она видела других девочек в объятиях своих мам. Но тетя Саша, веселая, добрая, умная, когда была рядом, легко прогоняла эту тоску и Элен просто купалась в тепле и любви этой женщины. Они вместе играли, ходили в парки, смотрели фильмы, катались на велокатах и мультиморфных лыжах. А иногда случалось даже так, что мисс Уэйлер оставалась на ночь в их доме. И тогда они лежали на кровати вдвоем, тётя Саша одной рукой обнимала прижавшуюся к ней девочку и читала вслух любимые сказки Элен. И Элен, абсолютно счастливая и исполненная какого-то окрыляющего глубинного осознания правильности бытия, радостно засыпала рядом с молодой женщиной. Но папа казалось ничего этого не замечал.

А этот судья? Он продал жену работорговцам. У него нет детей. Он хмурый и озлобленный. И похоже единственный кто ему близок это только этот ужасный палач и садист Галкут.

Элен не понимала этого. Словно ни для её отца, ни для судьи главным было не то, чтобы быть рядом с тем кто тебе дорог, а что-то иное. Но что может быть важнее этого?

Девочка подумала о Ките и в следующий миг её как ударило. Ведь здесь в карете её вещи. Она может включить юнипад.

Элен спрыгнула со скамьи и попыталась поднять сидение. Ничего не вышло. Она попробовала у другой скамьи. Она знала, что основная часть багажа хранилась с задней стороны кареты, в особом ящике, но была уверена что самое важное судья держит здесь. Второе сидение тоже не поддавалось. Она отдернула штору, впуская дневной свет, и осмотрела скамью. Так и есть, под незаметной кожаной накладкой там была довольно внушительная замочная скважина, что означало что пространство под скамьей отпирается только таким же внушительным ключом. Хотя раньше её похититель поднимал то сиденье, на котором размещался сам, доставая оттуда одеяло, и ключ не использовал. Видимо успел улучить момент и всё запереть.

Расстроенная девочка села на скамью. Конечно было глупо надеяться, что судья совершит такую оплошность и оставит ее наедине с её вещами. Ей захотелось как-то досадить судье и на глаза ей попался томик в обложке обшитой красным бархатом. Она взяла книжку и начала аккуратно, под самый корень, вырывать по страничке. Элен даже заулыбалась от удовольствия, представляя как судья увлеченно погружен в описание очередного эпизода из жизни великого полководца и вдруг бах!.. а части текста нет и что там произошло дальше непонятно. Надо думать он порядком огорчиться.

Элен услышала голоса рядом с каретой и торопливо скомкала вырванные страницы и засунула их в карман куртки. Убрала книжку в сторону и прилегла словно дремлет.

Через пару минут в дверцу негромко постучали и затем она открылась. Элен приподнялась и хмуро поглядела на Галкута.

— Пришли охранники, — проговорил он сухо. — Господин инрэ сказал, что вы желали прогуляться.

Девочка молча вышла из кареты и засунув руки в карманы, не спеша зашагала по тракту на восток. Она намеревалась дойти до той точки, где повозки и фургоны ближе всего подходили к дороге и затем уже свернуть в караванный лагерь.

Она ни разу не оглянулась, но слышала что слуга судьи идет за ней. Элен вдруг развернулась и встала перед Галкутом. Тот тоже остановился. Некоторое время они смотрели друг на друга.

Элен вспомнила своего любимого киногероя Джулиана Брэда, это был главный персонаж сериала «Мир за твоим окном». Секретный агент Космопола, красивый мужчина, неотразимый, неустрашимый, внешне веселый и обаятельный, но с загадочной судьбой и какой-то печальной и даже жуткой тайной в прошлом, о которой пока говорилось лишь намеками, что порой слегка раздражало Элен, потому что намеков много, а толком ничего не понятно, он путешествовал по Галактике, разыскивая и наказывая различных отвратительных злодеев. Хотя этот довольно жесткий и натуралистичный сериал был в общем-то ориентирован на взрослую публику и по мнению большинства, в том числе и Валентина Акари, совсем не подходил для маленьких девочек, Элен просто обожала это кино. Сейчас ей припомнилось как сэр Джулиан, а он был сэр, ибо в одной из первых серий упоминалось как его возвела в рыцарское достоинство королева Страны Пылающих облаков за успешное выполнение некой очень опасной миссии, от которой буквально зависела судьба Её Величества. Королева была молода и хороша собой и всё это было ужасно романтично и трогательно. Так вот Элен припомнилось как сэр Джулиан сказал одному из своих врагов, коварному злодею и убийце: «Скажи, Гоуди, о чем ты думаешь, когда остаешься наедине с самим собой? О чем твои мысли, когда вокруг тебя ночь и тишина и ты видишь в зеркале свое отражение, отражение негодяя и убийцы?». И после этого такой пронзительный взгляд голубых глаз, от которого у Элен перехватывало дыхание.

И девочка взяла и выдала, глядя на садиста-кучера:

— Скажи, Галкут, о чем ты думаешь, когда остаешься наедине с самим собой? О чем твои мысли, когда вокруг тебя ночь и тишина и ты видишь в зеркале собственное отражение, отражение негодяя и убийцы?

Казалось бы ни один мускул не дрогнул на лице Галкута, по крайне мере, он сам был в этом уверен, но Элен по глазам и переливам ауры, поняла что задела его. Он долго молчал, но Элен терпеливо ждала ответа, не сводя с него глаз.

— Почему вы решили что я негодяй и убийца, сэви? — Наконец ответил он вопросом на вопрос.

Девочка пожала плечами.

— То что ты убийца сказал мне судья, а то что ты негодяй я узнала на собственном опыте.

— Господин инрэ сказал вам что я убийца? — С сомнением произнес Галкут. — Я думаю, вы говорите неправду, сэви.

Элен внимательно разглядывала мужчину. В его сухих, выверенных, вежливых словах ей чудилась насмешка. Она, конечно, помнила, как судья сказал ей, что Галкут убил ребенка и она видела, что судья говорил правду. Но сейчас она не испытывала страха, а одно только жгучее желание хоть как-то досадить этому неприятному, холодному человеку.

— А за что ты убил его? — Спросила Элен.

— Кого? — Голос мужчин звучал несколько устало.

— Этого ребенка, — сказала девочка и с непередаваемым удовольствием увидела, как сверкнули глаза Галкута и вздрогнула его аура. "Я достала его", с радостью подумала Элен. — Вот видишь, судья всё мне рассказал. Кроме того зачем ты это сделал. Ты мучил его как меня, делал ему больно и перестарался? Тебе нравится причинять боль маленьким детям? Ты гнусный садист?

Элен видела как в ауре Галкута, над самой макушкой, возникло темное образование. Это образование дрожало и выбрасывало тонкие жгутики. И даже не глядя на руки мужчины, она знала что у него потеют ладони и дрожат пальцы.

Галкут сделал шаг вперед и присел на корточки так, что его глаза оказались на одном уровне с глазами девочки. Теперь он был также близко от нее как и тогда на постоялом дворе. И также как и тогда, он мог протянуть руку и взять ее за плечо.

— Вам нравится играть с огнем, госпожа Элен? — Тихо спросил он.

Девочка не дала себе времени чтобы испугаться его угрозы и продолжила:

— А почему именно дети? Потому что мы слабые и не можем дать сдачи? Не то что тот старик с черным кольцом, который так легко уложил тебя. Тут ты конечно перетрусил и все на что хватило тебя, это подкрасться к нему со спины и ударить чем-нибудь тяжелым по голове. Так ведь оно было?

Элен пристально смотрела на врага, изо всех сил стараясь чтобы ее взгляд был похож на ледяной, убийственный взор отважного сэра Джулиана, которым он одаривал своих противников-злодеев.

Галкута так и подмывало протянуть руку и взять дерзкую девчонку за плечо. Он был уверен что это напугает её. А ему нестерпимо хотелось увидеть страх в её глазах. Потому что, хоть ему и трудно было это признать, этот ребенок начинал пугать его самого. И снова он задался вопросом: почему, по мнению судьи, верховный претор будет настолько заинтересован в этой девчонке, что не пожалеет никаких средств чтобы заполучить её. Почему?! Что в ней такого?

Галкут знал, что они везут ребенка в Акануран, чтобы передать его в руки главы Судебной Палаты. Судья обещал, что после того как они сделают это, он отпустит его на все четыре стороны, освободив от клятвы, которую Галкут дал ему, когда Мастон Лург, некогда спасший его от страшной участи, от жуткой судьбы, на которую его обрекли из-за убийства ребенка, снова помог ему. Не только освободит от клятвы, но и щедро заплатит, чтобы он мог уехать куда-нибудь невообразимо далеко и начать все заново. Но Галкут не позволял себе надеяться на что-нибудь хорошее в этой жизни, покорно и дотошно исполняя все приказы своего хозяина, и не интересуясь практически ничем вокруг. Но эта девочка постепенно проникала сквозь ту стену равнодушия и цинизма, которые он возвел вокруг себя.

— А потом ты еще и ограбил его, — вспомнив о кольце во внутреннем кармашке своей куртки, продолжила Элен. — То есть ты не только убийца, садист и трус, ты ещё и вор.

Галкут встал. Он успокоился.

— Вы во всем правы, госпожа Элен, — сказал он. — Но что это меняет?

Девочка с презрением глядела на него, но не находила что ответить. Галкут надел шляпу, до этого момента висевшую на шнурке за спиной и посмотрел вперед.

— Куда именно вы хотите совершить прогулку, сэви? — Спросил он.

Элен видела как темное образование в его ауре потускнело и рассеялось. Она почувствовала досаду. Слишком быстро он успокоился.

Она развернулась и зашагала по дороге.

— Когда, как вы правильно заметили, я подкрался и ударил этого старика граблями по голове, — сказал Галкут ей в спину, — он душил вот этой вот удавкой того паренька, который помогал ему зашивать раны барона.

Он достал из глубокого кармана штанов удавку убийцы и протянул её вперед

Девочка застыла. Она не видела правду сказал слуга судьи или нет. В первый момент она хотела развернуться и с недоверием спросить "Что ты сказал?". И тогда, наверное, он повторит свои слова и она увидит правда это или нет. Но передумала.

— Ну и что это меняет? — Сказала она, не оборачиваясь, и снова зашагала вперед.

Против всей своей воли, против всего своего опыта, против всего холода своей выжженной, опустошенной души, Галкут вдруг едва заметно усмехнулся. Задеревеневшие мышцы лица, давно привыкшие к застывшей маске неприязни и равнодушия к этому миру, с трудом смогли повиноваться этому промелькнувшему ощущению симпатии к другому человеку. Он убрал удавку и пошел вслед за девочкой.

60

Когда начальник каравана представлял судье собравшихся на дороге людей, Мастон Лург держался сухо и официально. И делал он это не только потому что ему надлежало вести себя так по отношению ко всем кто так или иначе участвует в судебном процессе, но и потому что испытывал искренне раздражение к тем из-за кого ему приходилось терять здесь свое время. Но все же он отнесся с должным вниманием к каждому кого ему представили. Во-первых, чтобы запомнить имена, во-вторых чтобы как можно быстрее выбрать подходящего козла отпущения.

После того как все были представлены друг другу, они направились вглубь лагеря к шатру начальника каравана. Там судья сообщил всем собравшимся, ряды которых, по мере движения первоначальной группы, заметно пополнились любопытствующими и сочувствующими, что первое слушание по делу лучше всего провести на открытом месте и площадка перед шатром подходит как нельзя лучше. После этого он попросил себе стол и стул, а также человека, который мог бы быстро и без ошибок записывать слова присутствующих. Началась небольшая суматоха. Люди кто на чем располагались по периметру площадки, другие убирали следы кострища в центре, третьи искали стол, стул и скамейки. Однако все было организовано довольно быстро и судья, понял, оценил и взял на заметку насколько высок здесь авторитет Эркхарта. Все его распоряжения выполнялись с полуслова и полувзгляда. Некоторая заминка случилась с человеком на роль писаря. Несмотря на то что многие из присутствующих умели и читать и писать, никто не стремился брать на себя ответственность ведения судебного протокола. В конце концов Эркхарт в добровольно-принудительном порядке назначил на это место своего помощника по хозяйственной части, который отвечал за походную кухню, лошадей, повозки и прочее. Это был невысокий ширококостный бритоголовый пожилой мужик с черной бородой и усами. У него были маленькие лукавые зеленые глаза и судье, на первый взгляд, он показался абсолютным проходимцем, прожжённым и скользким типом, на котором пробы ставить негде. Звали его Зузон. Услышав имя, судья вздрогнул и хотел уже решительно отвести эту кандидатуру, подумав что от такого неприятного типа да еще и с таким ненормальным именем хорошего ждать не приходится. Однако начальник каравана заверил его, что это самый что ни на есть подходящий человек и Мастон Лург вскоре убедился в этом. Судья дал ему короткий инструктаж по поводу его новых обязанностей и тот все схватывал с полуслова. "Пишешь имя человека, ниже то что он говорит. Записывать только тех, с кем я непосредственно общаюсь в данный момент. Ни на какие выкрики со стороны не обращать внимания. Мои слова также заносить в протокол под заголовком "Судья". Речь не обязательно передавать дословно, главное правильно отразить суть произнесенного. То есть всякие "кхм", "гм", "святые небеса", "во имя полногрудой Брунгильды", "клянусь жизнью моей тещи" и прочее в протокол не вносить."

Когда все расселись и затихли, Мастон Лург встал, представил себя со всеми своими регалиями и предупредил, что раз уж они потребовали "королевского правосудия", то им придется подчиниться любому приговору, который он вынесет. Если же кто-то попытается как-то противодействовать этому приговору, то этот человек автоматически будет признан государственным преступником, выступающим против власти короля и существующего порядка вещей со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Он обвел глазами примолкших людей и затем поглядел на Зузона. Тот утвердительно кивнул, давая понять что все записал. Тогда судья пригласил начальника каравана и попросил его объективно и точно изложить суть дела, по которому они требовали Королевского правосудия.

Эркхарт вышел в центр площадки, снял шляпу и, несколько теряясь в непривычной для себя ситуации, попросил судью уточнить чего именно от него хотят. Мастон Лург, в довольно доброжелательной манере, объяснил, что нужно чтобы он, капитан, просто рассказал что собственно произошло, а затем сообщил все что ему лично известно об участии всех замешанных в этом деле.

Капитан начал несколько неуверенно, но быстро взял себя в руки и повысив голос, описывал события и их участников вполне последовательно и обстоятельно. И чем дольше продолжалось это повествование, тем больше мрачнел судья, понимая что так просто от этого дела отвязаться не удастся. Очевидного козла отпущения, устроившего бы всех не наблюдалось. И его надежда снова отправиться в путь через 2–3 часа стремительно таяла. Он успокаивал себя тем что все россказни Элен о неуязвимости своего пса и могучих хранителях конечно же просто детская болтовня и их никто не преследует. А потому нет никаких явственных причин мчаться в Акануран во всю прыть. И все же интуиция подсказывала ему что медлить опасно. Как не крути, а и Элен и её пес были весьма необычными субъектами и, как выразилась сама девочка, вряд ли они явились в Туил из соседней деревни. А потому будет гораздо умнее как можно быстреесбагрить этот столько же ценный, сколько и беспокойный груз как можно быстрее. Да и герцог может за какой-нибудь надобностью уехать из столицы и тогда придется либо ехать за ним, либо ждать его возвращения в городе. Судья припомнил как у него мелькали порой мысли, что ему не хочется расставаться с девочкой, но сейчас он был готов поклясться что все это блажь и ребенок для него только путь к новой достойной и обеспеченной жизни и ничего больше.

С тоской глядя на начальника караван, он снова сосредоточился на его словах.

В целом случай выглядел довольно банальным. Позавчера утром был обнаружен труп одного из охранников каравана. Это был мужчина 43 лет по имени Ливар. Судье почему-то не понравилось это имя, а следовательно, хотя он и понимал, что это абсолютно иррационально, и сам человек. Однако, как ему показалось, и Эркхарт, который говорил об убитом весьма корректно, тоже не пылал к нему симпатией. Этот Ливар работал на знаменитую корпорацию "Бонра", предоставляющую в наем профессиональных охранников всякому кто мог за это заплатить. Репутация у "Бонры" была двоякой. С одной стороны, "Бонру" уважали и ценили за то что её охранники действительно были профессионалами своего дела и могли дать достойный отпор любой шайке разбойников, с другой, ходили упорные слухи о не слишком большой разборчивости вербовщиков корпорации, которые принимали на работу разных темных личностей, чуть ли не бывших пиратов, палачей и лиходеев с большой дороги.

Ливара нашли недалеко от его собственной палатки с торчащим между ребер кинжалом. Вокруг наблюдались явственные следы борьбы. Судя по окоченению трупа, знающие люди определили время смерти что-то около часа ночи. Сосед Ливара по палатке, молодой охранник по имени Марана, в это время дежурил и потому ничего полезного сообщить не мог. Однако этого и не требовалось. Главной уликой был тот самый кинжал, что застрял в груди убиенного. Оружие было весьма непростым, с драгоценными камнями на рукояти, и с позолоченной чеканкой и гравировкой на лезвии. И хозяин столь примечательного клинка был известен многим. Им являлся молодой мужчина по имени Радвиг. Естественно он был главным подозреваемым.

Судье нравилось как Эркхарт ведет свою речь. Капитан не прыгал с места на место, излагал события последовательно и доходчиво, без всяких эмоций и туманных намеков. Судья также оценил ту дипломатичность, с которой начальник каравана описывал участников событий. Он сумел явно продемонстрировать свою непредвзятость и вместе с тем ясно донести до собравшихся, что люди "Бонры" требуют голову Радвига и что кроме кинжала у молодого человека имелся и мотив для преступления. Женщина по имени Кория, о которой было известно что она занимается торговлей пряностями и в караване находятся три ее фургона. Судья, несмотря на мрачное расположение духа, с интересом поглядел на женщину, в сторону которой едва заметно кивнул капитан. Это была темноволосая миловидная особа средних лет в красивом темно-зеленом платье. Она вполне держала себя в руках, и даже после слов капитана, что убийство возможно произошло из-за нее, оставалась спокойной и невозмутимой. Эркхарт очень осторожно сообщил, что эта Кория была близко знакома с обоими мужчинами и её часто видели в обществе то одного, то другого. Судья отметил тот факт, что эти слова не сопровождались никакими сальными улыбочками и фривольными замечаниями, да и вообще, собравшийся возле шатра народ хранил удивительное молчание. Мастон Лург решил, что это возможно благодаря высокому авторитету начальника каравана, люди просто не смеют как-то прерывать или комментировать его речь, и в очередной раз почувствовал симпатию к молодому человеку.

В общем, из слов капитана следовало, что возможной причиной убийства была ревность. Мужчины встретились ночью чтобы выяснить отношения и для одного из них это закончилось плачевно. Однако сам Радвиг своей вины не признавал и утверждал, что кинжал у него украли. Кроме того, отец молодого человека, купец по имени Мелинор, груз которого, как вскользь упомянул капитан, занимает чуть ли не треть обозов всего каравана, настаивает на том, что его сын не мог совершить убийства, ибо всю ту ночь находился подле него в их общем шатре.

Судья глянул на человека, на которого кивнул Эркхарт, когда говорил об отце Радвига, и увидев, седовласого, крепко сбитого мужика с суровым и властным лицом, понял что тот не намерен отдавать своего сына никакой "Бонре", вне зависимости виновен тот или нет.

На этом Эркхарт закончил свое выступление и вопросительно поглядел на судью. Тот поднялся со стула и громко произнес:

— Я благодарю вас, капитан, за столь обстоятельное описание событий.

Несомненно тому было очень приятно, что его при всех, столь крупный судебный чиновник назвал "капитаном". Мастон Лург продолжил:

— Желает ли кто-либо из присутствующих что-нибудь возразить на слова господина Эркхарта, считая что тот, по незнанию или умышленно, исказил какие-то обстоятельства этого дела?

Он обвел глазами стоявших и сидевших вокруг людей. Все молчали. Судья ждал. Наконец один мужчина крикнул:

— Всё правильно сказал.

Мастон Лург холодно воззрился на него. Это был высокий широкоплечий короткостриженый воин, облаченный в добротное длиннополое одеяние, искусно обшитое кожаными и металлическими накладками в качестве доспехов. Свой меч он, на кирмианский манер, носил за спиной.

— Кто вы такой? — Спросил судья.

— Старший офицер отряда "Бонры", лейтенант Шайто, господин инрэ, — с гордостью представился мужчина.

— Я попрошу вас, господин Шайто, либо отвечать на мой вопрос, либо хранить молчание, — сказал Мастон и не ожидая реакции офицера, повернулся к своему писарю: — Запиши: "Возражения отсутствуют".

После этого он снова обвел глазами присутствующих и ему представилось, как он громогласно объявляет: "А теперь дамы и господа, я предлагаю вам удавить этого недотепу Радвига и убираться в ад, я и так потратил на вас много времени". С грустной усмешкой он подумал, что скорей всего ему и придется сказать нечто подобное, когда он закончит разбирательство. Подобрав более уместные выражения, естественно. Мелинор представлялся весьма досадным фактором в этом случае. Хмурый купец непременно будет бороться за своего сына всеми доступными средствами, но в конце концов он всего лишь безродный торгаш и ему придется смириться.

В этот момент кто-то оглушительно чихнул. "Чтоб ты сдох", вздрогнув от неожиданности, искренне подумал судья и сказал:

— Сейчас я намерен заслушать показания каждого, кого упомянул господин Эркхарт. Потому прошу их оставаться на месте. Вас, капитан, как старшего представителя местной власти, я также прошу присутствовать. Остальные по желанию. И можно принести мне воды.

Мастон Лург снова сел. Он изменил свое первоначальное решение вести основное слушание под укрытием шатра. Он хотел видеть реакцию всех собравшихся, надеясь что это позволит ему глубже понять внутренние течения караванного мирка.

Эркхарт подошел к переднему краю толпы и некоторое время с кем-то переговаривался. После чего рядом с ним возник стул и он сел на него. Вскоре юная златокудрая девица принесла на подносе стакан и кувшин. Поставив все это на стол, она дрожащими руками наполнила стакан. На судью она старалась ни в коем случае не смотреть.

Из тех, кто первоначально окружил площадку перед шатром, практически никто не ушел. Более того, многие в переднем ряду, в том числе и лейтенант Шайто, также обзавелись тем на чем можно было сидеть, готовясь, судя по всему, наблюдать всё действо до самого конца.

Насколько Мастон понимал, здесь сейчас собралась, можно сказать, вся элита каравана, особенно в первых двух рядах. Там разместились люди, разодетые довольно красочно и импозантно, украшенные перстнями, цепями и внушительными брошами. Купцы, офицеры, помощники Эркхарта. Все они спокойно и с интересом разглядывали судью и ожидали продолжения спектакля. Слуги, конюхи, кучера, рядовые охранники, родственники купцов и все другие, кто мог позволить себе терять здесь свое время, толпились за спинами караванной элиты и тоже глядели на судью, но не столь бесцеремонно. Наверняка большинству процедура "королевского правосудия" была в новинку и естественное человеческое любопытство требовало удовлетворения.

Мастону Лургу пришло в голову, что если бы ни Элен и желание как можно скорее оказаться в Акануране, он наверно даже получал бы удовольствие от происходящего, ибо весь этот сброд казался ему вполне забавным, чтобы уделить ему некоторое время. В конце концов он ничем не рисковал и по большому счету его мало волновало, чье недовольство может вызвать его приговор. Не волновало, конечно, в рамках этого каравана.

Вспомнив об Элен, он подумал о том где она сейчас и чем занимается. Вообще, он был почти уверен, что она появится здесь, ибо ей, конечно, будет очень любопытно поглазеть на это разбирательство, как и большинству караванщиков. Но сколько он не оглядывал собравшихся, ни черноволосой синеглазой девочки в странной одежде, ни своего слуги в широкополой шляпе он не находил. Не то чтобы это всерьез волновало или расстраивало его, но все-таки немного озадачивало. В конце концов он, как и ранее, решил что это к лучшему. А то опять не сдержится и устроит цирк как в Туиле. Хотя, с мрачной усмешкой подумал судья, она девочка умная и наверно теперь на всю жизнь запомнила как опасно демонстрировать свои необычные способности.

61

Некоторое время Элен просто бродила по тракту, пиная попадавшиеся камешки или разглядывая отпечаток своего ботинка в дорожной пыли. Небо было абсолютно ясным и девочка подумала о том, что она, кажется, еще ни разу не видела на Каунаме ни одного облака. Но так или иначе, лениво размышляла Элен, какие-то осадки здесь, наверно, бывают, ведь круговорот воды как-то должен происходить. Местная звезда на данной широте светила очень мягко и потому, несмотря на чистое небо, ни жары, ни зноя не наблюдалось. Днем стояла очень комфортная температура, большую часть времени веял ласковый слабый ветерок и девочка считала что здесь просто райские условия. Ночью, правда, становилось прохладно, а то и даже неприятно холодно, но её всепогодная куртка легко справлялась с этим.

Сутки на Каунаме длились почти 28 альфа-часов и хотя судья отобрал у неё универсальный хронометр, который можно было легко настроить на сутки любой планеты, Элен, по положению Яны, прикинула что сейчас где-то около 16 часов, то есть 2 с лишним часа пополудни.

Элен вошла в тень от скалы и, задрав голову, уставилась на каменную стену перед собой. Потом подошла ближе и какое-то время сосредоточенно изучала место на скале, которое выглядело словно покрытое позолотой. Поскребла ногтем, но соскрести ничего не удалось. Девочка была уверена, что это, конечно, не золото, но выглядело привлекательно.

В первые минуты своей прогулки ей весьма досаждало присутствие Галкута, но вскоре она практически забыла о нем. Мужчина держался на почтительном расстоянии, не произносил ни слова и даже, кажется, не смотрел на нее. Несколько раз она осторожно косилась на него и каждый раз видела, что он рассеяно смотрит не на нее, а куда-то в сторону и словно бы погружен в свои мысли. И Элен перестала думать о нем. Ей было тепло и покойно и не хотелось тревожиться не о чем.

Но все же ей было любопытно поглядеть на караван изнутри и, побродив еще немного в относительном одиночестве по тракту, она направилась к лагерю из повозок, палаток и шатров.

Подойдя ближе, она остановилась и поглядела на собравшуюся вдалеке, около серебряного высокого шатра, над которым торчал шпиль с бело-синим знаменем, толпу. На миг у нее возникло желание пробраться туда и еще раз стать свидетелем того как судья ведет дело об убийстве, кроме того ей очень хотелось узнать кого убили и при каких обстоятельствах. Но, во-первых, сейчас у нее не было настроения находиться в сутолоке толпы, а во-вторых она подумала о том, что ей следует стыдиться подобного праздного кровожадного любопытства. Да и потом можно будет судью расспросить, решила она и не пошла.

Она направилась к ближайшим пасущимся лошадям. Ей всегда нравилось находиться среди животных. Их ауры были гораздо проще и безмятежнее человеческих. В них была какая-то благообразность и как будто бы завершенность. Конечно и тут присутствовали фигуры, всплески, переливы, эмоции, но все это выглядело не столь запутано, хаотично и пугающе. И Элен казалось, что она понимает животных и от этого почти никогда не испытывала настоящего страха перед ними. Лошадей тоже ничуть не тревожила близость девочки и она, радостно улыбаясь, гладила их большие, опущенные к земле головы. Тут Элен увидела жеребца удивительно притягательного окраса. Конь и сам по себе был на загляденье. Маленькая точеная голова с прямым профилем, длинная и красивая шея, ровная спина, мускулистый круп. Он весь был наполнен чистой, первобытной энергией жизни, он завораживал словно чудесное воплощение дикой прекрасной стихии вольных просторов. Элен не знала как правильно называется эта масть, но не могла оторвать глаз от нее. Это был нежный бледно-золотистый кремовый оттенок, чуть напоминающий топленое молоко. Девочка была настолько поражена этой красотою, что быстро подошла к жеребцу, активировала на своей куртке режим "схватить цвет" и прислонила рукав к теплой шкуре животного. Удивительный оттенок окрасил место соприкосновения на рукаве и начал медленно распространяться по всей куртке. Расплывшись в улыбке удовольствия, Элен наблюдала как сказочный цвет захватывает поверхность высокотехнологичной многослойной мембранной ткани. И только став обладательницей курточки такого чудесного оттенка, она вдруг опомнилась и оглянулась. Галкут неотрывно глядел на девочку и на его, обычно невозмутимом, лице явно читалось изумление. Элен сначала испугалась, а затем чуть не прыснула со смеху. Маленькие глаза Галкута, обычно глядевшие на мир холодно и словно с легким прищуром, теперь казались глупыми и ошарашенными. И в один миг она почти забыла что этот человек жуткий убийца детей, гнусный садист и презренный прислужник похитителя людей. Ей захотелось подразнить его, направить на него руки, словно она пытается заколдовать его, скорчить напряженную гримасу и начать читать таблицу умножения на латыни. Ей представилось как он закричит "Не-е-ет" и бросится скачками прочь, придерживая свою ковбойскую шляпу. Это конечно было маловероятно, но Элен едва удержалась от смеха, представив это. Но только она собралась начать свое чародейство, как чей-то зычный окрик прервал её.

— Эй, ты, в шляпе! Ты что там потерял?

Кричавший определенно не мог видеть маленькой девочки и посчитал, что некий подозрительный субъект бродит среди лошадей в одиночестве.

Выражение изумления тут же покинуло лицо слуги Мастона Лурга. Оно окаменело. Он ничего не сказал и не сделал ни малейшего движения чтобы повернуть голову в сторону кричавшего.

— Эй, сердешный, я к тебе обращаюсь, — голос быстро приближался, — что ты там забыл у моих лошадей?

Элен, затаившись, с интересом ожидала, что сделает Галкут. Но тот просто смотрел в ее сторону и не обращал внимания на грозные окрики. Девочка, конечно, поняла что ему не приятно подобное обращение и отвечать он не собирается, ничуть не смущаясь тем что это накалит ситуацию. Она слышала тяжелые шаги, смотрела на лицо Галкута и видела на нем мрачное почти отрешенное выражение. «Совершенно не коммуникативен», с укоризной подумала девочка и направилась навстречу спешившему человеку. Стремительно обойдя лошадей, некоторых из которых встревожили громкие окрики, Элен вышла на открытое пространство багряного луга. Хозяин сердитого голоса остановился, увидев впереди странного ребенка.

— Что вы так кричите, мистер? Вам что-нибудь угодно? — Холодным тоном осведомилась Элен, пристально глядя на высокого, полнотелого мужчину в красных широких штанах и толстом сером кафтане, перепоясанного черным с серебряной вышивкой кушаком. У мужчины было очень брутальное скуластое лицо, карие глаза, мощный нос, небольшая борода и темные, тронутые сединой, длинные, волнистые волосы. Широченной ладонью он сгреб волосы со лба и откинул их назад. Он явно был озадачен зрелищем короткостриженой девочки в непривычной одежде. Да к тому же столь уверенно задающей вопросы. Да и слово «мистер» он слышал первый раз в жизни.

— А ты ж чья такая будешь, говорунья синеглазая? — Поинтересовался он и его голос, еще совсем недавно столь резкий и сердитый, теперь звучал вполне добродушно.

Однако Элен по-прежнему взирала на него без всякой приветливости. Его пестрый, широкий, брутальный образ почему-то напомнили ей о разбойниках Гроанбурга и о их ужасном главаре. И хотя в его ауре она не видела ничего похожего на те жуткие черные лохмотья и багровые жгуты, которые она наблюдала у Хишена, этот субъект все равно вызывал у нее если и не неприязнь, то по крайней мере настороженность. Ей вообще не нравились люди, позволявшие себе кричать на других, а кроме того, с тех пор как она попала на Каунаму, она постепенно начала понимать, что не стоит сразу же относиться с доверием к тому, кого она видит первый раз в жизни. Сейчас ей припоминалось, что папа кажется уже как-то пытался передать своей дочери эту мудрость, но до Каунамы, Элен с трудом могла себе вообразить людей, которые по-настоящему угрожали бы ей.

— Может быть, прежде чем требовать мое имя, вы представитесь сами и, пожалуйста, перестаньте говорить так, словно я дитё малое, которое только и может что радостно агукать, раскачиваясь на деревянной лошадке.

Мужчина сначала оторопел, затем усмехнулся и произнес:

— Ну уж извините дядьку, госпожа моя, не хотел я обидеть вас. Зовут меня Вэнрад, я торговый человек из Кахры, везу в Семианд груз евронской пеньки и благовых смол, а также гоню дюжину кирмианских жеребцов.

Элен внимательно смотрела на купца. В его карих глазах ясно читались озорство и насмешка. Но девочка видела, что в этой насмешке не было ни капли злого, а только одна мягкая ирония.

— Что же вы так раскричались, господин Вэнрад? — Не слишком вежливо поинтересовалась Элен и вдруг почувствовала себя почему-то виноватой.

— Увидел, госпожа моя, как какой-то малый возле моих лошадок ошивается и разволновался немного. — Торговец поглядел на Галкута. — А паренек еще какой-то незнакомый, ну и поспешил сюда.

Элен не выдержала и улыбнулась, ей показалось забавным, что жуткого, коварного Галкута, которому наверно лет 35, кто-то называет пареньком.

— Этот малый — мой слуга, — сказала девочка, постаравшись изгнать улыбку с лица, — он сопровождает меня в моей прогулке, а мне захотелось посмотреть на лошадей. Так что, за то что мы потревожили ваших лошадей, сердитесь на меня, а не на него.

Вэнрад задумчиво воззрился на странную девочку, все еще теряясь в догадках кто она такая и откуда взялась.

— Так с кем же, госпожа, я имею счастье беседовать?

Элен очень не хотелось говорить о своем фальшивом родстве, ибо она знала, что после этого, отношение купца к ней может резко измениться. Это конечно не имело большого значения, но все же ей будет неприятно, как тогда, на кухне постоялого двора Громми Хага. Но делать было нечего и она сказала:

— Меня зовут Элен Лург, я племянница королевского судьи, которого господин Эркхарт призвал для "королевского правосудия".

— Вон как, — произнес торговец. Его взор несколько затуманился, а выражение добродушного веселья на лице значительно померкло.

— Да, так, — с досадой сказала девочка и из духа противоречия добавила: — А мой отец — старший офицер судебной гвардии.

В конце концов в какой-то мере это было правдой. Да, я дочь полицейского, с вызовом подумала Элен. Она вспомнила как в школе на Макоре один, не слишком умный по её мнению, мальчик по имени Муглас издевался над ней за то что она дочь "легавого". Один раз он довел её до слез. Тогда она однажды подвела к нему Кита и сказала, что если он еще раз хоть слово скажет о ней или её отце, её страшный робот отгрызет ему голову и что папа разрешил ей это и пообещал что замнет это дело, ибо полиция это одна большая семья. И с огромным удовольствием увидела, что мальчишка действительно испугался. Правда Кит очень осуждал её, узнав зачем она приводила его в школу и первое время даже обижался и не разговаривал с ней. Но вот чего она никак не ожидала, так это того, что этот противный Муглас нажалуется своим родителям, рассказав им как Элен Акари запугивает его своим псом, а её отец покрывает всё это и обещает защиту полиции, если что. Разгневанные родители тут же примчались в школу и подняли на уши всю администрацию, требуя чтобы их сына оградили от этой малолетней преступницы Акари, которая натравливает на детей своего жуткого робота, а её отец все это одобряет и покрывает. Скандал был страшный. Администрация попыталась вызвать Валентина Акари, но тот был на каком-то секретном задании и в Космополе отказались предоставить связь. Родители Мугласа тут же увидели в этом общеполицейский заговор и вопили еще громче, обещая обратиться в СМИ и рассказать как офицер полиции учит свою дочь запугивать одноклассников и обещает ей поддержку и защиту. Элен до такой степени перепугалась, представив что папу из-за нее выгонят с работы, что тут же начала звонить дедушке и, задыхаясь от рыданий, просить срочно приехать. Отец матери Элен, ученый и инженер в корпорации "StarIntel", не смотря на вечную загруженность на работе, немедленно прибыл на Макору и Элен, шмыгая носом и заливаясь слезами, все ему рассказала. Дед обнял внучку и долго успокаивал её, обещая что папе ничего не будет. После чего, оставив Элен в компании Кита, который больше не дулся и тоже пытался успокаивать девочку, отправился в школу. Его не было почти до самого вечера и Элен исковыряла все ногти на пальцах рук, переживая о том сумеет ли дедушка всё уладить. Дедушка сумел, но как именно он этого добился он не сообщил. Только сказал, что отныне Киту запрещено входить на школьную территорию и ему придется ждать свою хозяйку где-то снаружи. Элен не верила своим ушам: и это все последствия?! Она и раньше редко брала Кита в школу и тот обычно дремал на солнце в ближайшем парке, так что такое условие ничего не значило для нее. Главное что ее интересовало, что будет с отцом. Дед пожал плечами: ничего не будет. Элен страстно желала знать как это дедушке удалось. "Просто поговорил с людьми", с усмешкой ответил дед, "порой это весьма полезное умение и будет неплохо если ты научишься этому". "И даже с папой этого гадкого Мугласа говорил?", удивлялась Элен, помня озлобленные глаза и перекошенный рот этого человека, когда он приехал в школу. "Даже с ним". "И что он сказал?", сгорая от любопытства спросила девочка. "Это тебя не касается", мягко ответил дед и Элен знала что настаивать бесполезно. "Ты расскажешь все папе?" "Конечно, я считаю это его право знать как ты ведешь себя". На это Элен ничего не ответила, ей было прекрасно известно что нет смысла упрашивать деда не делать этого. Она отлично знала, что дедушка может быть упрямым и непреклонным, а иногда даже суровым, когда дело касалось правильного, с его точки зрения, воспитания подрастающего поколения. И ей не оставалось ничего другого как с волнением ждать возвращение отца. Через несколько дней тот вернулся и не сказал ни слова об этом деле. Какое-то время Элен провела в мучительном ожидании неминуемого объяснения, но папа словно начисто забыл об этом. "Может быть дедушка ничего не рассказал ему?", спрашивала себя девочка, но очень сомневалась в этом. В конце концов она не выдержала, пришла в папин кабинет и сказала что им надо серьезно поговорить. Валентин Акари с интересом посмотрел на свою дочь. "Я тебя внимательно слушаю", произнес он и указал на кресло. Девочка всё ему рассказала, но правда она сделала упор на то что во всем виноват мерзкий Муглас, ведь он не имел право оскорблять её и её папу. Элен сказала, что конечно понимает как она была не права, приплетая сюда отца, и просит у него за это прощение. "Это все в чем ты была не права?", поинтересовался Валентин. "Нет, еще мне не следовало пугать его Китом", отец одобрительно покачал головой, "мне просто следовало взять палку и ударить Мугласа побольней". Валентин перестал одобрительно качать головой. "Надеюсь ты шутишь?". Но Элен, видя весьма благодушное настроение отца, позволила себе оставить этот вопрос без ответа и поинтересовалась: "А дедушка тебе рассказывал об этом?". Но и Валентин в свою очередь не ответил ей и спросил: "Ну и как мы будем тебя наказывать?". "Давай запретим мне брать Кита на школьную территорию", невинно предложила девочка.

Теперь же она пристально глядела на этого купца и ожидала той или иной степени презрения с его стороны. Элен понимала, что, конечно, это никак её не касается, ни эти "красноголовые", ни вся эта всенародная нелюбовь к своим блюстителям закона. И стоит воспринимать равнодушно то что эта нелюбовь, в силу стечения обстоятельств, слегка или не очень, может задеть и её. Но все равно ей было неприятно. В Звездном Содружестве большинство обывателей также не испытывало особой симпатии к полиции и вся эта ситуация была ей до боли знакома. Впрочем, говорила себе Элен, никаких параллелей между космической полицией и Судебной Палатой быть не может. Последняя, судя по всему, просто собрание негодяев, подлецов, преступников и властолюбцев.

Но неожиданно Вэнрад бодро сказал:

— Слушай, Элен, а ты заметила как цвет твоей одежды удивительно похож на окрас этого жеребца. — Он кивнул на золотисто-пепельного коня.

Девочка на миг растерялась, но осознав, что Вэнрад, в своей мудрости, просто одним махом отмел все эти измышления, радостно ответила:

— Конечно. Я просто глазам своим не поверила. А как эта масть называется?

Торговец подошел ближе к жеребцу, погладил его морду и ласково глядя на него, произнес:

— Изабелловая. Очень редкий окрас.

— Изабелловая, — как зачарованная повторила Элен.

Мужчина повернулся к ребенку.

— Хочешь посидеть на нем? — Предложил он.

— Конечно, — Элен вскинула руки, чтобы купец поднял её на коня.

И тот уже было нагнулся чтобы подхватить девочку, как вдруг Галкут сделал шаг вперед и сухо сказал:

— Госпожа Элен, не думаю, что это разумно, конь может понести.

И Элен и Вэнрад застыли от неожиданности.

— Святой Алуда Меченосец, — воскликнул торговец, — я уж думал ты немой, парень. Тебя как зовут-то?

Галкут уже открыл было рот, собираясь сказать торговцу, что это не его дело, но Элен быстро произнесла:

— Ему нельзя говорить свое настоящее имя.

Галкут закрыл рот и посмотрел на девочку.

— Почему? — Удивился Вэнрад.

— Он сикариус, то есть из племени сикариев, — объяснила девочка, обыграв латинское слово «убийца», — а у них нельзя никому, кроме близких родственников открывать свое настоящее имя, потому что если его узнает какой-нибудь злой колдун, то он сможет через настоящее имя заставить человека служить себе или наслать на него порчу. — Она с фальшивым потрясением закатила глаза. — Дикари, одним словом.

Купец покосился на Галкута, потом снова поглядел на девочку, пытаясь понять шутит этот странный ребенок или нет.

— А как же они тогда себя называют?

— По-разному, — пожала плечами Элен. — Придумывают друг другу прозвища по характеру, по поступкам или по событиям каким-нибудь. Ну там, Глядящий На Звезды, Солнечный Зайчик, Непоколебимый, Хмурый Волк, Смеющийся Пес, Укусивший Медведя, Приносящий Весну, Острие Бревна, Синеглазая Говорунья и так далее.

— Ясно, — сказал Вэнрад, чуть улыбнувшись. — Ну а слугу твоего как зовут?

— Его зовут, — Элен чуть замешкалась и посмотрела на Галкута, — Деревянное Лицо. В детстве его в щеку укусил Розовый паук от яда, которого в месте укуса все как бы деревенеет и с тех пор ему трудно говорить и выражать эмоции.

— А я-то и думаю, что это он как неживой, — воскликнул Вэнрад.

Элен, чуть склонив голову на бок, пристально поглядела на торговца. Ей было очень интересно поверил он или нет. Девочку подмывало спросить об этом напрямую и определить это по его ауре, но ей не хотелось спрашивать при Галкуте. Ей также было любопытно как воспринял каунамец, она впервые подумала о ком-то кого здесь встретила как представителе другой планеты, слова "волк", "зайчик", "медведь" и "весна". Возможно они ему незнакомы, хотя как ей было известно из курса "Колонизация космоса", люди на новых планетах очень часто давали похожим или даже не очень похожим сущностям привычные земные названия. Именно поэтому, по всему Млечному Пути, полно самых разных "волков" и "медведей". Что касается весны, то когда она произнесла это слово, ей тут же припомнилось, как Кит говорил про то, что угол наклона оси вращения Каунамы к эклиптике совсем незначителен, но зато у орбиты планеты весьма большой эксцентриситет и потому здесь всё же есть смена времен года, но возможно она не так ярко выражена как на других планетах. Элен снова почувствовал как в ней просыпается исследовательский пыл, который несколько потускнел после того как их с Китом разделили. Ей снова захотелось свой юнипад, чтобы надиктовывать наблюдения. "День четвертый, местное альфа-время 16 часов 18 минут. Реакция аборигена на слова "весна", "волк", "медведь" неопределенная. Неясно знакомы они ему или нет. Требуется дальнейшее исследование." Но Элен тут же устыдилась своего раскованного настроения. Она прилетела сюда спасать отца, папе ничем не помогла, сама попала в беду и еще и развлекается всякими пустяками.

— Не волнуйся, Деревянное Лицо, — весело сказал Вэнрад, обращаясь к Галкуту, — конь смирный, как жена кузнеца.

"Да нет, конечно, не поверил", решила Элен и снова подняла руки, показывая, что хочет чтобы ее посадили на лошадь. Купец легко, словно она была невесомая, подхватил её и усадил на спину прекрасного жеребца.

Элен прижала ноги к теплому туловищу коня, положила ладони на его шею и повернувшись в сторону Галкута, сказала:

— Не бойся, Деревянное Лицо, все будет хорошо, а дяде мы ничего не скажем.

Слуга судьи недобро смотрел на нее, но ничего не говорил.

— А почему как жена кузнеца? — Спросила девочка у купца.

Тот немного замялся и снова откинул свои длинные волосы назад.

— Ну-у, у кузнецов рука тяжелая, так что жены у них обычно тихие, — нехотя проговорил Вэнрад. — Ты вот лучше скажи, где ты такую одежу раздобыла, просто один в один цвет коня.

Элен сделала вид что не обратила внимания на то, что он поспешил переменить тему и честно ответила:

— Папа купил.

Вэнрад приблизился к ребенку и потрогал ткань куртки.

— Какой удивительный материал, словно мягкое стекло, — восхищенно проговорил он. — Где же он купил такое?

— В торговом центре "Гагаринский". Отпустите коня, пожалуйста.

Озадаченно глядя на девочку, купец убрал руку с головы жеребца. Юная всадница легонько тронула пятками бока лошади и та зашагала вперед. Элен радостно оглянулась на мужчин, ей представлялось как красиво она смотрится на спине жеребца, сливаясь с ним цветом куртки.

Вэнрад, выкинув из головы мысли о торговом центре "Гагаринский", взирал на ребенка вполне благодушно.

— Да вы просто загляденье, сэви, — весело воскликнул он.

Девочка улыбнулась ему, а потом посмотрела на серое, напряженное лицо Галкута. Слуга судьи, конечно, опасался что она вот-вот пустит коня вскачь и снова попытается сбежать. И Элен ощутила недоброе удовольствие, видя как он мучается. Но, честно говоря, ей тоже было немного страшновато. Хотя с мисс Уэйлер, большой любительницы конных прогулок и вообще разных инопланетных верховых животных, она и ездила несколько раз на лошади, сейчас она впервые сидела на коне без седла, сбруи и уздечки. Держаться можно было только за гриву или попытаться вцепиться в шкуру, но это вряд ли спасет, если конь взбесится по-настоящему. На высоте полутора метров над землей, на сильном горячем звере она чувствовала себя не вполне уютно. Но с другой стороны она видела насколько спокойна и равномерна аура животного. Могучий мускулистый конь наверное и не чувствовал её веса, пройдя с десяток метров, он словно забыл о своей маленькой наезднице, опустил голову и снова принялся обнюхивать землю и траву.

Элен оглянулась, будучи в полной уверенности что Галкут, напряженный и злой, следует за жеребцом. Но слуга Мастона Лурга по-прежнему стоял рядом с купцом и теперь казался довольно равнодушным. У девочки возникло острое желание все-таки подстегнуть коня ударом ног и будь что будет. Конечно она никуда не убежит, но, по крайней мере, заставит хорошенько понервничать Деревянное Лицо. Однако, как только она подумала о Галкуте по его новому прозвищу, ей стало смешно и запал пропал. Она перекинула ногу через спину животного и ловко соскользнула вниз.

Подойдя к мужчинам, она официально сказала:

— Благодарю вас, господин Вэнрад, за возможность прокатиться на вашем прекрасном жеребце.

— Со всем моим удовольствием, — чуть поклонившись, с улыбкой ответил купец.

— Теперь же, с вашего позволения, я и Деревянное Лицо, продолжим нашу прогулку.

— Как вам будет угодно, госпожа, — в тон ей, но все еще улыбаясь, ответил торговец.

Элен и Галкут направились в сторону фургонов. У девочки был несколько озорной настрой и потому, отойдя подальше от лошадей и оставшегося с ними купца, она развернулась лицом к своему спутнику и многозначительно произнесла:

— К сожалению, я немного неосмотрительно, прямо у тебя на глазах, зачаровала свою одежду и ты наверно догадался кто я такая и зачем нужна судье. — Она вопросительно поглядела на мужчину.

— О чем это вы говорите, госпожа Элен? — Спокойно спросил Галкут.

— Ты что, не видел как изменился цвет моей куртки?

— Что значит изменился?

Элен уставилась на него. Слуга судьи отвечал уклончиво и она не могла понять хитрит он или говорит правду. У нее даже возникло подозрение, что он как-то догадался о её способности определять истину и теперь старается не отвечать однозначно. Элен это не понравилось, она намеревалась попугать его, а вместо этого складывалось ощущение, что это он потешается над ней.

— Ты видел как цвет моей куртки из синего превратился в тот, который сейчас, да или нет?

— Нет.

Элен почувствовала облегчение. Галкут ей лгал. Элен хотела уже сказать ему об этом, но передумала. Если делать это слишком часто, он и правда начнет догадываться, решила она.

— Ладно, — спокойно сказала она и отвернувшись, пошла дальше.

62

Мастон Лург решил начать с Радвига. Судья вдруг понял что ему очень не хватает смышленого и расторопного Касаша, который понимал его буквально с одного взгляда. Он сделал два глотка теплой воды из не очень, как он с неудовольствием отметил, чистого стакана и огляделся по сторонам.

— Что-то не так, господин инрэ? — Громко спросил сидящий в первом ряду Эркхарт.

Судья посмотрел на него, с усмешкой подумав о том, что капитан просто глаз с него не спускает, пытаясь угадать каждое его желание. Ну еще бы, начальнику каравана не нужны проблемы с Палатой и он естественно не хочет чтобы у залетного королевского судьи возникла хоть какая-то неприязнь к его персоне.

— Если не трудно, капитан, попросите поставить в центре площадки стул и пригласите для дачи показаний господина Радвига.

Эркхарт повернулся куда-то себе за спину и сделал кому-то знак. Через минуту принесли стул, а вскоре из толпы вышел молодой человек со светлыми волосами и бледным лицом. Судья с интересом разглядывал главного подозреваемого. Сейчас он почти не сомневался что именно этого белобрысого недотепу он и отправит на виселицу. Он даже начал именовать его про себя не иначе как «висельник». На вид ему было лет 25. Высокий стройный с благообразным, почти миловидным лицом он производил приятное впечатление. Однако его образу явно не хватало патетичности и мужественности, в нем напрочь отсутствовала какая-либо брутальность. Узкие плечи, некоторая сутуловатость, длинные тонкие пальцы, абсолютно гладкая кожа щек и подбородка, на которой казалось еще ни разу не появлялось ни единой щетинки навевали мысли о некоторой инфантильности и хрупкости этой персоны. Кроме того он был весьма изысканно одет. Его дорогой, утонченный наряд никак не соответствовал скромному купеческому званию и выдавал явное намерение владельца казаться кем-то более важным и породистым, чем имело место быть в действительности. С точки зрения Лурга это выглядело почти по-детски. И уж совсем неуместным ему показались меч, длинный кинжал и изогнутый нож на широком кожаном ремне на талии молодого человека. Даже если предположить что он и правда обладал достаточным умением и решимостью чтобы всё это использовать, то всё равно эта излишне нарочитая вооруженность упрямо выглядела такой же детской попыткой казаться взрослей и весомей чем он есть. Радвиг, перебросив нижний конец своего длинного роскошного голубого плаща через правую руку, встал возле стула и стараясь держаться гордо и с достоинством, поглядел на судью. «Неврастеник», с неприязнью заключил про себя Мастон Лург.

Он снова ощутил приступ раздражения. Вынужден терять время из-за какого-то молодого дурачка, наверняка полного насколько нелепых настолько и убогих представлений о мире и о себе. Мастон давно заметил, что чем старше он становился, тем всё с большей антипатией относился к молодежи. И он считал что дело вовсе ни в какой-то зависти к молодости, у которой еще всё впереди, к возможностям и силе юных лет, а в том что с возрастом он всё отчетливее понимал насколько не умны, примитивно категоричны, неразумно прямолинейны, нелепо скоропалительны все помыслы и суждения молодых людей и сколь велика в них животная составляющая, насколько они еще зависимы от самых первобытных инстинктов и побуждений. И чем старше он становился, тем с всё с большим отвращением он взирал на это, словно на какой-то неприглядный физиологический процесс. Он говорил себе, что к этому следует относиться совершенно спокойно, ибо никто не рождается мудрецом и он тоже когда-то был глупым, наивным дурачком, мечтавшем о вечной любви и немеркнущей славе. Но это мало помогало.

Судья покосился на своего лысоватого дородного писаря, убеждаясь что тот наготове.

— Назовите ваше имя, возраст, имена родителей, род их занятий и место вашего рождения, — попросил он.

Молодой человек отвечал быстро, четко и с некоторой нарочитой холодностью, которой он видимо пытался подчеркнуть свое достоинство. Но Мастон Лург даже не глядел на него, внимательно следя за тем как пузатый Зузон, новоиспеченный судебный писарь, отчаянно скрипит пером.

— Соблаговолите говорить более размеренно, ваша речь фиксируется, — произнес судья, когда молодой человек, которому как выяснилось двадцать три года, замолчал. Радвиг сдержанно кивнул, показывая что он принял просьбу к сведению. Мастон Лург подумал, что этот купеческий сынок нравится ему всё меньше и меньше и, пожалуй, он с легким сердцем отправит его на виселицу.

— Какой веры вы придерживаетесь? — Спросил он. По большому счету это было неважно. Государственной религией королевства считалось христианство, но это никого ни к чему не обязывало, ибо светская власть была полностью отделена от духовной, и последняя ни имела никакого влияния на первую. Правда на официальных судебных заседаниях обычно присутствовал кто-то из высокорангового духовенства, призванный служить образцом и истинным мерилом морали и благочестия, но это скорей являлось поводом для двусмысленных намеков и анекдотов, (Лург с усмешкой припомнил фанатичного отца Буртуса), чем способствовало возвышению церкви. У священника в суде была сугубо совещательная роль, он мог высказывать замечания, мог советовать и что-то рекомендовать судье, но последний всегда был свободен в своем решении. Для государственных чиновников религия не играла практически никакой роли, не смотря на то что отцы церкви с завидным упорством пытались из года в год приобрести хоть какое-то влияние на короля, его семью, Кабинет Министров и Судебную палату. Но всё было тщетно. Ни венценосные особы, ни министры, ни судьи упрямо не обращали на священников никакого внимания. Такое отношение, конечно, отчасти передавалось и простым людям. К тому же, кроме христианства на территории страны присутствовало еще и с десяток других религий, которые так же по большому счету не имели для государства никакого значения. Религиозная терпимость на уровне исполнительной и судебной власти была практически абсолютной, а говоря проще, всем было наплевать в какого именно бога верил тот или иной субъект, пока он исправно платит налоги, не высказывается против существующего порядка и чествует монарха. Такая же терпимость была свойственна и большинству рядовых граждан королевства. По мнению Мастона Лурга истоки подобного отношения следовало искать в том, что людям постоянно приходилось иметь дело с абсолютно чуждыми для них и по физиологии и по психологии разумными существами. То есть с самого раннего детства люди привыкали к присутствию в своей жизни настолько значительного уровня "инаковости", что по сравнению с ним вера в другого бога или богиню казалась чем-то тривиальным и не заслуживающим внимания. Хотя, конечно, отдельные локальные конфликты на религиозной почве всё же случались. Бывало так что жители двух соседних города, исповедуя разные учения, могли искренне возненавидеть друг друга. И тогда в любых несчастиях одного города автоматически становились виноватыми "язычники и еретики" из соседнего. Однако, если распря приобретала черты настоящей войны и жители начинали не только плеваться друг в друга, но и пускать в ход ножи и дубинки, в города прибывали отряды "красноголовых". Судьи и гвардейцы обычно быстро приводили в чувство разгоряченных "воителей веры" и конфликт сходил на нет. Зачастую достаточно было заставить замолчать пару местных мессий, по одному с каждой стороны, пламенно призывавших братьев и сестер к вспарыванию животов и проламыванию черепов "язычников" из соседнего городка. Как только новоявленные мессии по непонятным причинам теряли дар речи, а то и просто исчезали в неизвестном направлении, люди успокаивались и теряли к конфликту интерес. Порой, конечно, всё оказывалось несколько сложнее, ибо если кровь успела пролиться, то она взывала к отмщению. Но Палата имела богатый опыт по установлению компромиссов в самых разнообразных конфликтах и в большинстве случаев добивалась желаемого.

Лург спрашивал о вероисповедании молодого человека, просто движимый желанием чуть лучше понять с кем он имеет дело. Всё-таки впитываемое с детства духовноеучение так или иначе влияло на формирование личности и наверно могло что-то рассказать о человеке.

На лице Радвига промелькнуло едва заметное удивление.

— Моя повелительница — Великая Гипа, — просто сказал он. — Вечная Странница, Хранительница Бесконечных перемен, всеведущая богиня, путешествующая из ниоткуда в никуда и тем самым приводящая это мир в движение, её руки и ноги как реки, дыхание ветер, а глаза тысячи тысяч звезд.

Теперь уже на лице Мастона Лурга отразилось легкое удивление. В Судебной академии он изучал и эту религию, но давно уже не встречал её последователей. Ибо они были крайне немногочисленны. Эта суровая и довольно-таки равнодушная богиня практически ничего не требовала от своих адептов, не устанавливала никаких правил и ритуалов и не обещала никаких милостей или кар ни в этой жизни, ни в какой другой. Ей просто было не до этого, она всегда шла вперед, от самой себя к самой себе, даруя тем самым энергию бесконечному перебору казалось бы абсолютно бессмысленных случайностей. И единственной задачей гипара, то есть того кто в неё верил, было просто следовать за своей богиней, что по сути означало вечное странствие без какого бы то ни было ожидания удовольствий или страданий. Вообще судье представлялась достаточно любопытной вся эта концепция. Гипары должны были преодолеть все свои надежды и страхи и принимать любой случай спокойно и разумно, стараясь извлечь из него всю возможную для себя выгоду. Лургу это всегда казалось маловыполнимым, но тем не менее весьма интригующем. Конечно кое какие символы, молитвы и традиции существовали и в этой религии. В частности любимым цветом Гипы считался синий, ну или голубой, видимо именно поэтому Радвиг и был облачен в плащ такого оттенка. Самих гипаров Мастон считал довольно опасными людьми, ведь если они по-настоящему проникались духом своей религии, то становились практически неуправляемыми. Как воздействовать на человека, у которого не осталось ни надежд, ни страхов?

Спрашивая о вероисповедании, Лург намеревался призвать в свидетели слов Радвига соответствующего бога или богиню, но теперь это стало бессмысленно. В гипаизме отсутствовало понятие греха как такового, все заповеди этой религии по сути сводились к единственному призыву Гипы: «Если можешь иди за мной, если не можешь — умри». Ей не было никакого дела до того солжет Радвиг, даже поклявшись её именем, или скажет правду. Всё случайно и бессмысленно, за исключение вечного путешествия, странствования от одной случайной перемены к другой, и ты либо путешествуешь и живешь, либо останавливаешься и умираешь, это твое личное дело.

Судья подумал о том чтобы вместо Гипы, заставить молодого человека поклясться именем Его Величества, Доммера Первого, благословленного монарха Агрона, но потом решил и этого не делать. И вообще чем меньше заморочек тем лучше, сейчас главное время.

Он поглядел в сторону Эркхарта.

— Капитан, могу ли я увидеть орудие убийства?

Начальник караван коротко кивнул и повернулся к одному из своих людей. Вскоре на столе перед судьей лежал изящный длинный кинжал, сверкая драгоценными камнями и темнея коркой засохшей крови на лезвии. Мастон Лург некоторое время рассматривал его, раздумывая о том что тот выглядит почти произведением искусства и такое сокровище скорей логично было бы увидеть на стене кабинета герцога Этенгорского, но никак в руках какого-то купчишки. Это несоответствие в очередной раз привело судью к мысли о том что этот юный гипар слишком высокого мнения о собственной персоне.

— Вы узнаете этот клинок, господин Радвиг? — Наконец спросил он.

Молодой человек утвердительно кивнул.

— Отвечайте вслух, — то ли приказал, то ли попросил судья, — ваши ответы заносятся в протокол.

— Да, я узнаю этот клинок, господин инрэ, — сдержанно произнес Радвиг.

— Он принадлежит вам?

— Да.

— Вы купили его, получили в дар, когда, от кого?

— Его подарил мне мой отец на мое двадцатилетие.

— То есть три года назад. И с тех пор вы с ним не расставались?

— Именно так.

— Как же он оказался в теле убитого?

— Не могу знать, господин инрэ.

— Но у вас есть какие-то предположения?

Радвиг растерянно пожал плечами:

— Кто-то украл его у меня.

— И кто же мог это сделать?

— Я не знаю.

— Когда вы видели кинжал в последний раз?

— Точно не могу сказать, возможно несколько дней назад.

— Возможно?! Такой клинок несомненно стоит огромных денег. И вы утверждаете что настолько легкомысленны что несколько дней не замечали его пропажу?

— Дело в том, господин судья, — медленно, явно взвешивая каждое слово, проговорил Радвиг, — что я не всегда ношу его при себе, большую часть времени он находится в походном сундуке в моем шатре или доме и как раз последние дней десять он лежал там. Я не знал что его уже нет и был крайне удивлен когда выяснилось что им убит человек.

Лург незаметно вздохнул, он ощутил мимолетное утомление, эта быстрая череда вопросов и ответов навеяла на него легкий сплин, его посетило мрачное предчувствие того насколько глубоко он увязнет в этих бессмысленных играх. Он сделал пару глотков из стакана, снова подумал о том чем сейчас занимается Элен, напомнил себе о том триумфе, который ждет его в Акануране и попытался побудить себя взяться за дело более активно и увлеченно. Покосившись на Зузона и убедившись что тот закончил писать, он продолжил беседу.

— Вы были знакомы с убитым, господином Ливаром?

Молодой человек отрицательно покачал головой, но увидев хмурый взгляд судьи, поспешил сказать вслух:

— Нет, я его не знал.

Лург изобразил недоумение.

— То есть совсем не знали? Никогда не видели и не общались?

— Ну возможно и видел его несколько раз, все-таки караван это не город. Но насколько я помню, никогда с ним не разговаривал и уж совершенно точно не имел чести знать его по имени.

— Ясно. Вы можете сообщить суду где вы были в ночь убийства, то есть с вечера третьего дня до позавчерашнего утра?

Радвиг пожал плечами и довольно равнодушно произнес:

— В нашем шатре. Я спал.

Судье вдруг показалось, что он ясно чувствует что это правда. Он усмехнулся про себя, может ему начали передаваться способности Элен?

— Кто это может подтвердить?

— Мой отец, две наши служанки и наши охранники.

Судья внимательно глядел на молодого человека, пока все его ответы были вполне ожидаемы и наверно в какой-то мере честными и потому давались Радвигу относительно легко. Но вот как он ответит на следующий вопрос:

— Вы знакомы с госпожой Корией?

Лург удовлетворенно пронаблюдал волнение на лице молодого человека, причем даже более сильное, чем ожидал. Радвиг поглядел по сторонам, словно пытался найти подсказку у кого-то среди толпы окружившей площадку перед капитанским шатром.

— Да, — наконец ответил он и голос его прозвучал слабо.

— Вы влюблены в неё? — Четко и веско произнес Мастон Лург.

— Какое это имеет отношение к делу? — Уже набравшим силу голосом, холодно поинтересовался молодой человек.

— Здесь я решаю что имеет отношение к делу, а что нет, — не менее ледяным тоном ответил Лург, — и если я пожелаю узнать сколько раз за день вы мочились, то ваша задача ясно и быстро отвечать на мой вопрос и только. Если вы в силу каких-то причин не можете или не хотите отвечать, то будьте любезны обозначить вашу позицию. Вы можете сказать: «Я отказываюсь отвечать», эти слова занесут в протокол, я приму это к сведению и сделаю соответствующие выводы. Мне надо еще раз повторить свой вопрос?

Радвиг, хмуро глядя на судью, отрицательно покачал головой.

— Я испытываю к госпоже Кории определенные чувства, — проговорил он.

— «Определенные чувства» звучит слишком неопределённо, — чуть усмехнувшись, произнес судья и заметил как в толпе тоже заулыбались. — Потрудитесь выражаться яснее.

Радвиг побледнел.

— Я не хотел бы бросаться такими громкими словами как «любовь», — медленно проговорил он, — но совершенно точно я восхищаюсь этой женщиной и полон самых нежных чувств по отношению к ней.

Мастон Лург удовлетворенно покачал головой.

— Ясно. — При этом он не сводил глаз с Кории.

Молодая женщина довольно расслабленно сидела на стуле в первом ряду и словно бы и не выказывала никакого интереса к тому что говорили. Опустив взгляд, она не смотрела ни на Радвига, ни на судью.

— Как следует из слов господина Эркхарта, убитый судя по всему водил довольно близкое знакомство с госпожой Корией. Вы знали об этом?

— Нет я не знал, — всё так же холодно ответил молодой человек. — И никогда не интересовался этим.

Мастон Лург позволил себе слегка улыбнуться.

— Я понимаю что оценивать самого себя порой очень непросто, — произнес он дружелюбно, — но всё же, как вы считаете, господин Радвиг, вы ревнивый человек?

— Вся моя предыдущая жизнь не дает мне повод так думать, — ответил Радвиг и тоже слегка улыбнулся. Это Мастону Лургу не понравилось, свидетель явно вполне владел собой и это не было на руку судье. — Всё что я могу сказать: я разумный человек, господин инрэ.

— Рад это слышать. Вы свободны господин Радвиг.

63

Мастон Лург чувствовал как собравшиеся выжидательно глядят на него. Они естественно хотели продолжения представления и, судя по некоторым недовольно-скучающим физиономиям, они очень надеялись что дальше будет интереснее. Косноязычные признания молодого человека видимо никого не впечатлили, все и так это знали и публика жаждала большей интриги и разоблачений. Мастон Лург ощутил омерзительное побуждение как-то удовлетворить надежды зрителей. В Туиле он был хозяином положения и хотя настрой толпы там тоже имел для него какое-то значение, но весьма второстепенное, если совпадет с его желанием, хорошо, а нет, то и обойдутся. Но здесь всё было сложнее.

Он подумал кого вызвать следующим и остановился на Маране. Это был невысокий, черноволосый, крепко сбитый молодой мужчина с маленькими темными глазами, приплюснутым носом, пухлыми губами и каким-то округлым почти женским подбородком. Одет он был гораздо проще предыдущего свидетеля, при этом много суетился, волновался и явно робел перед судьей. Когда его вызвали, он сначала вышел, потом вернулся к толпе и принялся зачем-то снимать пояс с оружием. Лург остановил его, сказав что это не принципиально, что он может остаться с мечом и ножом. Тогда Марана приблизился к стоявшему в центре площадке стулу, сел на него, затем, словно что-то вспомнив, вскочил и не очень уверенно встал с боку.

— Можете сесть, господин Марана, — сказал Мастон Лург, наблюдая за его сомнениями.

— Благодарю, господин инрэ, — нервно ответил охранник и даже слегка поклонился. — Я… если вы не против, постою.

— Как угодно.

Мастон пристально глядел на стоявшего перед ним человека. Последний явно нервничал. С чего бы? Быстро выяснив автобиографические детали свидетеля, отметив про себя что тот родом из Вэлуонна, как считалось, страны прирожденных обманщиков и колдунов, и, проследив что Зузон всё тщательно занес в протокол, Лург спросил:

— Господин Марана, вы жили с убитым в одной палатке, не так ли?

— Да, Ваша честь, — ответил свидетель, при этом глядя не в глаза судьи, а куда-то ему в ноги.

— Могли бы вы назвать себя его другом?

Марана нерешительно поднял руку, словно собирался почесать щеку и как будто забыв об этом, задумался с поднятой рукой. Наконец опустив её, он проговорил:

— Нет.

Мастон Лург изобразил удивление:

— У вас были натянутые отношения?

— Нет-нет, — на это раз быстро и испуганно ответил Марана. — Мы отлично ладили. Ливар хороший парень. Просто друзья это как-то слишком… то есть мы скорее были…

— Приятели, — подсказал Лург.

— Точно, Ваша честь, приятели.

— Вы оба из «Бонры»?

— Всё правильно, Ваша честь.

— И как давно вы знакомы?

— Ливар в «Бонре» кажется лет семь-восемь. Я пришел года два назад, вот с тех пор и знакомы.

— Большой срок, — подметил Лург, — достаточный чтобы узнать человека.

— Достаточный, — осторожно согласился Марана с опаской глядя на судью.

Лургу было скучно, он понимал что ничего интересного от охранника не услышит и решил поскорее закончить с ним.

— В ночь убийства вы были на дежурстве?

— Так точно, господин инрэ, в карауле с лейтенантом Бауром.

Судья понимающе покачал головой, словно подтверждая что в принципе всё ясно и говорить больше не о чем.

— И утром именно вы нашли труп господина Ливара?

— Да, Ваша честь.

— Где, в каком положении? Где находился кинжал?

— Гм… ну-у, Ливар лежал на спине, возле дерева, шагах в пятидесяти от палатки, рука, левая, откинута, голова вот эдак на бок, одна нога в колене согнутая, кажется. А из груди торчал кинжал.

— Вот этот кинжал?

— Он самый, Ваша честь.

Раздумывая спрашивать ли что-нибудь еще или уже отпустить свидетеля, судья равнодушно поинтересовался:

— По близости никого не заметили?

— Утром никого, Ваша честь.

Лург посмотрел на Марану внимательней.

— А если не утром?

— Ну-у… ночью кого-то видел, — как будто нехотя произнес охранник и покусал верхнюю губу.

— Ночью? Вы имеете в виду ночь убийства?

— Да, Ваша честь.

Лург почесал тыльную сторону правой ладони и усмехнулся про себя, он знал эту привычку за собой и она означала что он пребывает в увлеченных размышлениях.

— Но вы только что сказали что были в эту ночь в карауле, как это понимать?

— Был, Ваша честь. Но отлучился на самую малость, табак в палатке забыл.

— И вы кого-то видели? Где, кого?

Мужчина молчал, он словно спохватился и раскаялся в своих словах и теперь мучительно придумывал как бы от них откреститься.

— Суд ждет вашего ответа, господин Марана, — чуть более веско чем обычно произнес Мастон Лург. И поглядел почему-то в сторону лейтенанта Шайто. Последний показался ему мрачным.

— Да особо никого не видел, просто мимо меня, вроде как оттуда, где я утром нашел Ливара, прошла госпожа Кория.

По рядам собравшихся зрителей прокатился неясный гул. Многие тихо заговорили друг с другом. Лург тут же перевел взгляд на черноволосую женщину в темно-зеленом платье. Госпожа Кория, торговка пряностями, как её рекомендовал начальник каравана, ни на кого не смотрела и внешне оставалась вполне спокойной, может лишь чуть более бледной чем раньше. Но судья не сомневался в том что ей явно не по себе. Также он заметил как Шайто и другие стоявшие за его спиной офицеры «Бонры» скользнули взглядами по молодой женщине. «Запахло жаренным», подумал Лург, уже прикидывая насколько просто или наоборот непросто будет послать на виселицу эту торговку. Возможно это удачное разрешение ситуации, подумалось ему, которое устроит почти всех. Хотя в глубине души у него свербела упрямая уверенность, что Марана, неизвестно почему, солгал. Обычно он доверял подобным ощущением, но сейчас с сожалением подумал о том что как же ему не хватает способностей его маленькой подопечной. Ведь если бы он на сто процентов знал кто лжет, а кто говорит правду, он раскрутил бы это дело за полчаса. И может быть именно в этот момент он впервые серьезно подумал о том, чтобы использовать умение Элен. Впрочем, эта мысль тут же испарилась, он не посчитал это реализуемым, учитывая строптивый, дерзкий и даже где-то коварный нрав синеглазого ребенка.

— Вы уверены что это была именно госпожа Кория? — Спросил судья.

Марана поглядел на людей справа от себя и снова покусал верхнюю губу. Он до того явно выказывал неуверенность, что она представлялась почти наигранной. Лург также глянул туда куда посмотрел свидетель, в первую очередь там бросался в глаза капитан Эркхарт. «Он боится начальника каравана?», спросил себя Лург.

— Да, Ваша честь, — наконец ответил он.

— В какое время это было?

Теперь Марана совершенно точно растерялся и снова глянул на толпу за капитаном словно в поисках подсказки.

— Кажется где-то недалеко после полуночи, — проговорил охранник.

Время подходящее, с неудовольствием подумал Лург. Его почему-то начали раздражать показания Мараны и вся его манера поведения, словно он искал одобрения у кого-то в толпе.

— Кто-нибудь может подтвердить что вы отлучались из караула именно в это время?

Марана отрицательно покачал головой.

— Наверно нет, Ваша честь, я отошел буквально на пять минут, когда был один на своем участке, чтобы взять трубку.

— Вы говорили что ходили за табаком.

Марана поглядел на Лурга испуганно.

— Ну да, за табаком. И трубкой.

Судья решил его больше не мучить, хотя его уверенность, что охранник лжет только усилилась.

— У вас есть что еще сказать по этому делу? — быстро спросил он, ожидая, конечно же услышать отрицательный ответ и увидеть облегчение на лице свидетеля.

Но Марана снова взял паузу и казалось задумался.

— Не знаю важно ли это, Ваша честь, но просто я слышал один разговор между Ливаром и Корией…, — произнес он и замолчал.

Вокруг площадки возникла напряженная тишина. Буквально все впились взглядами в молодого охранника. Лург откинулся на неудобную спинку стула. Он вдруг понял что перед ним разыгрывается какое-то представление и почти не сомневался, что сейчас услышит факты так или иначе указывающие на вину симпатичной торговки пряностями. Он больше не смотрел в её сторону. Если большинство желает видеть на виселице именно её, он в принципе не против.

— Прошу вас, господин Марана. Мы все в внимании.

Охранник покусал верхнюю губу и, положив правую руку на стоящий рядом стул, переминулся с ноги на ногу.

— Это было поздно вечером, дней семь назад. Я лежал в палатке и уже вроде как засыпал, как вдруг услышал снаружи голоса. Я узнал голос Ливара и Кории. Я слышал только небольшую часть разговора, затем они отошли дальше и я уже не мог разобрать слов. Но все же из услышанного я узнал о том, что Ливар и Кория знакомы очень давно.

Мастон подумал о том что наверно пора сказать об ответственности за лжесвидетельство. Но затем решил повременить пугать молодого охранник, пусть выложит все что задумал. Хотя, сказал себе судья, он не очень-то похож на того кто мог бы что-то задумать.

— И знакомы очень близко. Ливар упомянул имена Формозы и Жужуя, которые как наверно кое-кто здесь знает были мужьями госпожи Кории, но оба погибли не своей смертью, оставив своей жене немалые деньги. И Ливар вроде как хотел знать ждет ли господина Радвига та же участь.

Люди взволновано зашумели, на этот раз уже без всякого стеснения. И результирующей направленностью этого возмущенного гула была молодая женщина в темно-зеленом платье. Но Мастон Лург наблюдал не за ней, а за Шайто и его офицерами. Ведь именно они были инициаторами этого «королевского правосудия», они желали возмездия за своего убитого человека. Но как показалось судье, они тоже удивлены таким поворотом событий и глядели на Корию не с праведным гневом, а скорее с изумлением и раздражением.

Мастон Лург ненавидел повышать голос и в Туиле ему в общем-то и не приходилось этого делать, там ловили каждый его взгляд, не то что его слова, но здесь всё было иначе. Очень мощно и басовито он гаркнул:

— Попрошу тишины у собравшихся! — Он еще повысил голос: — Я сказал требую тишины! Иначе объявлю закрытое заседание суда и всем придется удалиться. Это ясно?!

Люди постепенно умолкли и обратили свои взоры к королевскому судье. Последний обводил грозным взглядом толпу и казалось выискивал на ком можно сорваться. Собравшиеся опускали глаза. Лург счел себя удовлетворенным. Он поглядел на притихшего Марану, который явно чувствовал себя очень некомфортно, и спросил:

— То есть вы утверждаете, что Ливар намекал на то, что госпожа Кория была причастна к смерти своих супругов и намерена подобным же образом поступить с господином Радвигом? Суд правильно вас понял, господин Марана?

— Не-ет, Ваша честь, — волнуясь, произнес охранник, — я хотел сказать… то есть мне показалось, что Ливар говорил о том что он помогал госпоже Кории в том чтобы избавиться от мужей и готов помочь ей еще раз с господином Радвигом.

Люди снова зашумели. Мастон Лург спокойно откинулся на спинку стула и допил свою воду. Что ж, отлично, подумал он, пусть будет эта девка. У него было стойкое неприятное ощущение фальши происходящего, но он велел себе не волноваться на этот счет. Если кому-то очень нужно подставить эту Корию, то он мешать не собирается. Ему бы только поскорее убраться отсюда. Хотя почему подставить, подумалось ему, может это всё и правда, про мужей и наследство. Но вот только представлялось очень сомнительным, что эта стройная, относительно хрупкая женщина устроила силовую борьбу с погибшим охранником.

— Господин Марана, — лениво произнес Мастон Лург, когда страсти чуть поутихли, — я только хотел бы вам напомнить или возможно просветить вас, на случай если вы не знаете. В королевстве Агрон предусмотрена юридическая ответственность за лжесвидетельство.

Вокруг снова настала столь милая сердцу судьи тишина.

— И наказания за это преступление достаточно суровы, господин Марана. До четырех лет работ в подземельях Иврона или на Кадионских рудниках, либо усекновение языка с выжиганием соответствующего клейма клеветника, либо, если ваши инсинуации не повлекли тяжелых последствий, порка "болтливой плеткой". Вы знаете что такое «болтливая плетка», господин Марана?

Молодой охранник, бледный и вспотевший, отрицательно покачал головой.

— Это плеть в «хвосты» которой вшиты металлические кусочки. И тут уж все зависит от искусства палача. Возможно он превратит вашу спину в кровавую кашу и только, а возможно он искалечит вам кости да так что и вы ходить не сможете. А в Доме Ронга смею вас заверить весьма искусные палачи.

Наступившая тишина казалась чуть ли не звенящей. Мастон Лург едва подавил довольную улыбку.

— Я могу прямо сейчас потребовать от достопочтенного господина Эркхарта взять вас под стражу и передать для дальнейшего разбирательства в ближайшее отделение Судебной палаты с моим сопроводительным письмом, если сочту что вы намеренно оговариваете других людей.

— Клянусь Всемилостивейшим Богом, Ваша честь, — испуганно и чуть ли не заикаясь произнес Марана, — я сказал вам только правду… я же как на духу…. только то что слышал, я просто решил что это важно для суда, я хотел быть честным перед Богом и своей совестью, господин инрэ.

— Весьма похвальное желание, господин Марана. И поверьте, я ничуть не сомневаюсь в вашей искренности. Просто хотел чтобы вы, — судья поглядел на толпу, — да и все здесь собравшиеся отдавали себе отчет, что любые слова лжи, сказанные на заседании официального королевского суда не останутся безнаказанными.

— Я прекрасно это понимаю, Ваша честь, — дрожащим голосом произнес молодой охранник.

— Вы свободны, господин Марана, — сказал Мастон Лург. — Следующим свидетелем я вызываю госпожу Корию.

64

Элен остановилась возле огромного волосатого мужчины, расположившегося на раскладном стульчике возле борта фургона. Незнакомец сидел с закрытыми глазами и казалось дремал, хотя у него изо рта торчал длиннющий чубук курительной трубки, из которой шел слабый дымок.

Мужчина был до такой степени импозантен и внушителен, что девочка, против воли, понимая что это не прилично, заворожено разглядывала его. Его загорелое лицо было покрыто десятками маленьких шрамов, которые образовывали какой-то симметричный относительно носа узор. На лбу же присутствовала разноцветная татуировка волнистых линий расходящихся от переносицы. Его густые, пышные светло-русые волосы на голове и в бороде были во множестве украшены какими-то привязанными палочками, косточками и ленточками, кроме того часть волос заплетались в разнообразные косички, к которым цеплялись фигурки животных и даже колокольчики. Его наряд и амуниция также являли весьма пеструю и эклектичную картину. Два тонких шарфика. Один белый, другой черный. Зеленый камзол с какими-то блестящими позументами и серебряными шнурами, темная рубаха с кучей завязок, широкий кожаный пояс, ремни через грудь, на которых были ножи, какие-то крюки и вроде как гвозди, огромная сабля и два длинных кинжала, а также бесчисленные мешочки. Широкие кожаные штаны заправлялись в здоровенные высокие сапоги с залихватскими широкими складками и начищенными до блеска металлическими набойками на носках и каблуках. От мужчины веяло дикостью и силой, какой-то необузданной удалью и бурлящей энергией. Несмотря на то что он вроде как дремал. «Одна сплошная экспрессия», весело подумала Элен.

— Иди куда шел, крысёныш. Нечего пялиться на меня, — беззлобно пробурчал незнакомец, не открывая глаз.

Но девочка вздрогнула, она поспешно обратила внимание на его ауру. Та определенно принадлежала спящему человеку, ну или очень расслабленному.

— Вы не спите, мистер? — Поинтересовалась Элен. Первый испуг уже прошел, переливы и фигуры его ауры подсказали ей, что незнакомец вполне добродушная личность. Или, по крайней мере, хотя бы сейчас находится в очень благодушном и спокойном настроении.

— Проваливай, говорю, — все так же беззлобно и лениво процедила «добродушная личность».

Элен бросила короткий взгляд через плечо на Галкута, чтобы оценить его намерение вмешаться. Но тот явно не собирался этого делать. Он держал во рту какую-то травинку, большие пальцы рук засунуты за ремень, а светло-голубые глаза в тени широкополой шляпы были настолько прищурены, что казались закрытыми. Создавалось ощущение, что он тоже в дремотном состоянии, подобно хозяину длинной трубки.

— Я Элен, — представилась девочка.

Незнакомец наконец открыл глаза и в первый миг хозяйке Кита они показались почти желтыми, но потом все же скорее зелеными со странным золотистым оттенком. Мужчина вынул изо рта мундштук трубки и хрипло угрожающе произнес:

— А я Изамери, страшный кайхорский пират, который ест таких вредных детенышей как ты на завтрак. Ясно?!

— Ясно, господин Изамери, — проворковала юная провокаторша и даже на какой-то миг скромно потупила очи.

— Ну а если ясно, крысеныш, так давай вали отсюда пока я не выковырял ложкой твои синие глазки и не съел их вместо десерта.

Но девочка не двинулась с места. Во-первых, она не видела в ауре "страшного кайхорского пирата" ни единого признака подлинной злобы, а во-вторых из духа противоречия, который, как иногда с раздражением замечал папа, кажется является генетической чертой «этой семьи», подразумевая линию матери Элен. Линда Рейлих и Родерик Атинховский весьма славились своей строптивостью. Но девочка испытывала по этому поводу скорее гордость, чем сожаление, ибо до безумия хотела походить и на дедушку, и на свою маму, о которой она знала только по рассказам других и видеозаписям.

— Вы правда пират, господин Изамери? — Спросила Элен.

Мужчина, не торопясь с ответом, задумчиво разглядывал дерзкого ребенка. Затем он пососал мундштук, выпустил облачко сизого дыма и снова привалившись к борту фургона, закрыл глаза и лениво процедил:

— Проваливай, крысёныш.

Элен сделал шаг вперед и потрогала одну из фигурок прицепленную к косичке в бороде пирата.

— А зачем вам все эти побрякушки, господин Изамери? И как вы вообще умываетесь?

Громадная длань, которая казалось размером с голову девочки, схватила запястье Элен.

— Я тебе сейчас нос откушу, крысеныш любопытный, — пообещал Изамери и осклабился, демонстрируя металлические зубы. — И уши отрежу для своего ожерелья.

Элен не шевелилась, её правую руку сжимали, пусть не болезненно, но намертво настоящие тиски. Её тоненькое предплечье просто тонуло в широченном, заскорузлом, мозолистом кулаке мужчины. Но девочка спокойно глядела в странные зеленые глаза с желтоватым отливом и ожидала вот-вот услышать голос Галкута, требующего отпустить её. Но тот молчал. Она поняла что он, по каким-то своим соображениям, решил что ей ничего не угрожает и вмешиваться, конечно же, не собирается, вполне довольный тем что с ней происходит. Но просить его о помощи для Элен было неприемлемо. Да к тому же в этом не было особой необходимости, ибо она не испытывал ни боли, ни страха. Да, могучая, твердая, словно из дерева рука могла переломить её предплечье как спичку, но тем не менее этот захват был скорее бережным, чем жестким и злобным. И даже без всяких аур Элен ощущала странную уверенность в том, что этот громадный человек не причинит ей вреда. Она вспомнила о шалисах, маленьких пушистых зверьках с планеты Ливу, там где родился её отец. Это были очень нервные и дерзкие животные, которые в принципе совершенно не поддавались приручению. Периодически они впадали в некое подобие сна и поскольку в этот момент были очень уязвимы, то к выбору места для сна они подходили весьма ответственно. И по каким-то необъяснимым причинам, с тех пор как на их планете появились эти странные гладкокожие двуногие существа, шалисы начали приходить спать к ним. На что они ориентировались и по каким критериям выбирали своего человека, ученые пока не знали, вернее не пришли к единому мнению. Но так или иначе, шалисы всегда выбирали себе такого человека, рядом с которым они будут в абсолютной безопасности, то есть упрощенно говоря самого доброго и безобидного. Но при этом, как рассказывал папа, выбранный субъект мог быть бесконечно далек от принципов милосердия, всепрощения, от идеалов доброты и морали и даже просто от общепринятого понятия культурного и воспитанного человека. Но зверьки никогда не ошибались, никто из тех кого они выбирали никогда не причинял им вреда и, более того, изо всех сил оберегал и опекал их во время сна. Проснувшись, шалисы равнодушно покидали своих людей, не выказывая ни малейшего признака благодарности. По мнению некоторых ученых шалисы относились к представителям вида Homo sapiens как к деревьям, на которых собственно эти смышленые животные раньше и спали. Но правда на человека выбранного шалисами теперь обращали внимание другие люди. И как утверждал отец, если поглубже покопаться в этом человеке, то всегда выходило что это действительно тот на кого можно положиться, тот кто ни за что на свете не обидит кого-то слабее себя, тот кто по-настоящему бескорыстен в помощи другим. Тогда Элен взобравшись на колени к отцу, практически уверенная в ответе, быстро и жадно спросила его, приходил ли маленький шалис спать к нему. По лицу отца долго блуждала слабая, словно смущенная улыбка и в конце концов он ответил что нет, не приходил. Элен очень расстроилась. Папа был самый лучший на свете человек, самый добрый и смелый, и зверёк не выбрал его?! Она тогда была совсем маленькой и еще не знала о том что она видит мир не так как другие, что люди могут лгать и что она способна совершенно точно это определять. И теперь она не помнила, что происходило в ауре отца, когда он ответил ей. Но спрашивать повторно она не захотела. Шалису конечно виднее, но она любит своего папу и без всяких странных зверьков со странной планеты. А сейчас Элен подумала о том что может быть она, как шалис, просто знает что Изамери безопасен для неё и всё.

— У вас глаза слишком добрые, чтобы я поверила в это, — дерзко произнесла девочка и улыбнулась.

Казалось на миг Изамери оторопел и пару секунд смотрел на ребенка так словно тот душевнобольной.

— Послушай, крысёныш, я убил людей больше чем у тебя волос на голове. Я плавал на тринадцати кораблях по всем морям от Сайтоны до Кирма, я пересекал Южный океан и сходил на берег земли Ру, в которую многие вообще не верят. Я был на Острове каменных людей, на Острове золотых великанов, на Стеклянном острове, на Острове ревунов и даже на проклятых островах Гобрисов, тех самых где живут твари похожие на детей, но которые кровожаднее и опаснее палачей из Дома Ронга. Я видел Ледяные горы, холод от которых превращает людей в замерзших истуканов, я был в Черных пустынях, где любой неосторожный шаг поднимает в воздух ядовитую пыль, я проходил через Горящие земли, которая прожигает любые сапоги и ступни до костей, я выжил в Безумных лесах, испарения которых доводят людей до бешенства и в Райских болотах, где мелкие твари сжирают тебя заживо. Я сражался с армиями четырех королей, я убивал дикарей на Зеленых островах и на Островах зачарованных, я топил и сжигал корабли со всей их командой, я грабил суда всех стран Шатгаллы, я ходил на одном корабле с капитаном Онви, самым кровожадным и сумасшедшим ублюдком в этом мире, которого прозвали Марля, за то что он любил пить кровь, но из-за брезгливости постоянно процеживал её через слои марли, якобы желая очистить кровь от грязи. Клянусь Азуром Водолеем я видел больше утопленников чем ты живых людей. Я сдирал кожу, вырывал глаза, выдирал клыки, отрубал кисти и ступни, выкачивал желчь и слизь у солдат, купцов, торговцев, их жен и слуг чтобы затем продать всё это ведьмам и колдунам из проклятого Вэлуонна. Я продавал маленьких детишек, таких как ты, веселым работорговцам из Шинжуна. Эта сабля перерубила больше человеческих костей чем ветвей деревьев в лесу. А мои зубы, крысеныш, — пират притянул девочку поближе к своему лицу и она ощутила слабый уксусный запах, смешанный с запахом дыма и копченного мяса, Элен поморщилась, — сделаны из небесного металла и знаешь почему, потому что мои собственные давно сгнили, видишь ли зубы очень портятся от человеческого мяса.

И Изамери легким коротким движением отшвырнул ребенка от себя.

— А теперь проваливай, крысеныш. Последний раз тебе говорю.

Элен приземлилась на четвереньки, чувствительно ударившись боком об ноги неподвижного Галкута. Слуга судьи не выразил ни малейшего желания помочь ей встать и девочка поднялась сама. Она чувствовала себя не то чтобы униженной, но определенно несколько сникшей и обескураженной. Она видела что то что сказал Изамери по большей части правда, ну или с обычной оговоркой что, по крайней мере, он сам в это верит, но почему-то не испытывала к нему неприязни и омерзения. Выходило что этот человек ничуть не лучше жуткого разбойника Хишена, но если последний одним своим видом заставлял её дрожать от ужаса и отвращения, то Изамери она воспринимала спокойно, с любопытством и даже некоторой долей симпатии. Он упорно представлялся ей каким-то странным клоуном, который по сценарию номера жесток и груб, но в глубине души не таков. А главное его в общем-то простая аура, очень напоминавшая скажем ауру добродушного Вэнрада, владельца прекрасных кирмианских лошадей, не имела никаких признаков злобного и жестокого человека. Это несоответствие сбивало её с толку. Разве можно отрубать людям руки и ноги, есть человеческое мясо и при этом оставаться нормальным? Она не знала ответа. Курс человеческой психологии в её классе в школе начался буквально пару альфа-месяцев назад, они успели пройти только несколько общих вводных уроков. Но всё же ей подумалось что дело вполне может быть в этом. Что если Изамери не совсем нормальный, не то чтобы он буйно помешанный, кидающийся на людей чтобы съесть их, а как раз наоборот, он сочиняет про себя всякие ужасы и сам искренне верит в них, а на деле и котенка не обидит. В принципе это могло быть правдой, подумала Элен, она за свою короткую жизнь уже успела встретиться с людьми, которые искренне верили в то что рассказывали о себе, и структура их аур подтверждала что они говорят правду. Хотя здравый смысл подсказывал Элен что такой вздор никак не может быть правдой. Как потом ей объяснял отец это были сумасшедшие и он рассказал их истории. Двое, работавших на фруктовых фермах на Макоре, были безумны или скорее слабоумны с самого детства и всю свою жизнь с удовольствием рассказывали всем кто соглашался слушать сказочные истории о себе. Третий, тихий скромный садовник, живущий недалеко от улицы Эвергрин, обезумел уже в почтенном возрасте, после того как его бросила жена. Для Элен наличие рядом с ней сумасшедших людей явилось настоящим открытием, ибо к тому моменту она начала привыкать полностью полагаться на свое определение правды по переливам и рисункам аур. Пришлось отвыкать.

Но всё же Изамери не выглядел сумасшедшим клоуном, во всем его пестром образе ощущалась неподдельная сила и если не жестокость, то жесткость. Да и все эти ножи, шрамы, сабли, кинжалы отнюдь не выглядели бутафорскими. И так и не придя ни к какому мнению, она решила что лучше всего и правда уйти.

Не сказав ни слова и даже больше не посмотрев в сторону Изамери, она пошла дальше по тропинке. Галкут, скрывая усмешку в своих тусклых маленьких глазах, последовал за девочкой.

65

Элен шла дальше по тропинке, вившейся по периметру огромного лагеря. Справа от девочки располагались разнокалиберные палатки и шатры, слева разномастные фургоны, телеги и повозки. Но Элен, конечно, больше интересовалась людьми. Их было немного и большинство из них, насколько она понимала, просто бездельничали, сидя на маленьких скамейках, раскладных стульчиках или развалившись на покрывалах и ковриках, а то и прямо на красно-коричневой траве. Впрочем, некоторые что-то починяли, подшивали, занимались своим оружием, готовили в котелках похлебки и весело болтали друг с другом. Многие из тех, мимо кого она проходила, обращали на нее внимание. Кое-кто просто бросал ленивый равнодушный взгляд, а другие рассматривали долго и бесцеремонно. И Элен, ловя их пристальные взгляды, ждала, что они вот-вот заговорят с ней. Но никто не заговорил.

Пройдя по тропинке метров двести и еще больше удалившись от тракта, она увидела расположившуюся на необъятном покрывале компанию мужчин в цветных халатах, смешных квадратных шапочках и сандалиях на босу ногу. Судя по всему, там шла какая-то азартная игра. Мужчины, все они были очень смуглые, горбоносые и с черными курчавыми волосами, сидели, скрестив ноги, и не сводили глаз с широкой доски, лежавшей перед ними. Они беспрерывно обменивались нервными репликами, иногда начинали говорить все разом и даже махали руками. Их языка Элен не понимала. Порой в нем проскакивали слова из унилэнга, но слишком редко чтобы можно было ухватить смысл предложения, да и может то было лишь фонетическое созвучие, а написание и значение слов отличались. Из школьных уроков лингвистики девочка знала, что звездные переселенцы, расселяясь по новым мирам Галактики, в подавляющем своем большинстве оставались верны международной лингве Первой Земли, универсальному языку — «унилэнгу», в основу которого лег один из языков докосмической эпохи человечества. Но, тем не менее, любой язык был живой, постоянно развивающейся системой, а некоторые социальные группы нарочно придумывали свои сленги, чтобы отгородиться от остальных, и потому, как объясняли учителя, абсолютно нормально и ожидаемо, что язык некоторых сообществ на колонизированных планетах будет не понятен наблюдателю из Звездного Содружества. В Элен снова проснулась исследовательская жилка и она приблизилась к мужчинам. Про себя она именовала их «арабы», не очень уверенно соотнеся их внешний вид с одним из народов Первой Земли. Тут у неё имелись весьма обширные пробелы в знаниях, ибо она не любила заниматься историей Альфа-планеты, как еще называли Первую Землю. Она не понимала зачем нужно уделять столь пристальное внимание маленькой, давным-давно покинутой прародине человечества, для чего столь досконально изучать её историю и историю населявших её народов. Что было такого особенного в этой Земле, что учителя так рьяно требуют штудировать её хроники и летописи. На свете полным-полно других планет, более интересных и важных для человечества сейчас и у которых гораздо более яркая, запоминающаяся и имеющая весомые последствия для всего Содружества история. Элен знала что на Первой Земле люди живут и сейчас, но гораздо меньшее количество чем перед эпохой звездных переселенцев. И эти земляне славятся тем, что они совершенно не стремятся куда-то улететь со своей планеты, не то чтобы навсегда, а так, хотя бы в отпуск, чтобы посмотреть на другие миры. Кроме того у многих представителей вида homo sapiens, расселившихся по Млечному Пути, существовала идея-фикс хотя бы однажды посетить Первую Землю и, если получится, обязательно пожить там какое-то время, а некоторые, особенно на взгляд Элен ненормальные, во что бы то ни стало желали провести на этой планете свои последние годы и если придется умереть, то чтобы непременно там — в месте откуда всё началось, в колыбели человека. Элен этого совершенно не понимала. И иногда ей казалось совершенно не логичным что люди, то ли в память о своей прародине, то ли просто из-за лени что-то менять, по-прежнему называют себя «земляне», хотя родились и выросли на совершенно других и далеких планетах. По сути это слово стало вполне официальным наименованием человеческого вида.

Элен подошла к "арабам" почти вплотную и поглядела через плечо одного из них во что они там играют. На большой поделенной на клетки доске стояли круглые деревянные фишки четырех разных цветов, игроки бросали пару костей и затем передвигали фишки. Игроков, как поняла Элен, было четверо, остальные зрители, но последние казалось воспринимали происходящее на доске азартнее и эмоциональнее первых. Если игрок после того как кубики костей показали очки задумывался, ему тут же начинали со всех сторон советовать как ходить. Но он сидел полный достоинства и сосредоточенности и как будто бы не обращал ни на чьи слова никакого внимания. Когда же он передвигал фишки, сначала одну потом другую, все на миг умолкали и заворожено следили за его рукой. Как только ход был закончен, зрители бурно и взволновано выражали свое отношение к нему. Одни одобряли, хвалили игрока, другие выражали презрение и насмешку. Элен попыталась разобраться в игре. Она поняла, что целью было окружить фишки противника, после чего те удалялись с доски, и на их место устанавливали фишки победителя. Но она никак не могла разобраться кто против кого играет, то ли каждый за себя, то ли пара против пары.

В этот момент кости взял очень худой мужчина с вытянутым лицом и длинными ногтями, выкрашенными в черный цвет. На мочке левого уха у него висел большой металлический крестик. Часть фишек этого игрока явно попали в непростую ситуацию и он очень долго тряс кости перед тем как бросить. Как только кубики остановились, раздался общий стон, два очка, совершенно недостаточно, чтобы спасти положение. «Крестоносец» был крайне раздосадован, он что-то крикнул со злостью и взмахнул рукой. Затем он обратил внимание на странного ребенка, стоявшего напротив, и сухим хрипловатым голосом сердито воскликнул, на этот раз на понятном Элен языке:

— Тебе чего здесь нужно, нечистая?! Тебя шайтан трогал, да? Тебя бешеная кобыла нюхала, да? Проходисвоей дорогой, ослица потерявшая зад. От тебя гнилой псиной воняет. А-а, скверная женщина тебя в дурной час родила. Проваливай, кому сказал.

В первую минуту Элен пребывала в совершенной растерянности. Никто никогда так с ней не разговаривал. Даже сосед на Макоре, которому она повредила цветы, не обрушивался на неё с такой ненавистью и с такими гадкими словами. Девочка была обескуражена и обижена. Она совершенно не понимала чем вызвала такой приступ злобы у незнакомого человека.

— Почему вы так со мной разговариваете? — Спросила Элен и при этом очень старалась произносить слова ледяным тоном. Но голос её дрожал и звучал скорей так, будто она готова вот-вот расплакаться.

— Ай, замолчи, нечистая! — Рассердившись, кажется еще больше, закричал «крестоносец». — За что тебя остригли?! Ты больная или воровка? Зачем здесь стоишь? Зачем дурным глазом на меня смотришь?

— Как вы смеете…?! — Бледнея и не находя слов чтобы выразить свое возмущение, начала Элен.

— Ай, замолчи, кому сказал! И проваливай своей дорогой, ведьмица треклятая, забери шайтан твою черную душу! — Свирепо прорычал араб и в порыве эмоций швырнул в голову Элен несколько фишек. После чего разразился злобным потоком слов на неведомом языке. К нему присоединились его товарищи, оглядываясь на девочку и взмахивая руками в его сторону.

— Нам лучше уйти, госпожа Элен, — мягко и негромко произнес Галкут.

Девочка обернулась к нему, в её глазах стояли слезы. Она была полна гнева и обиды и остро нуждалась в утешении и поддержки. Но не могла заставить себя принять её от слуги судьи. Только не от него. Ей нужен был друг, настоящий друг, такой как Кит, такой как папа. Папа. Её сердце сжалось и расширилось, заполнив всю её грудь, ей стало трудно дышать, нос заложило, слезы потекли из глаз. Она изнывала от любви к отцу, если бы он только был рядом, большой, красивый, мудрый, сильный, самый добрый и благородный на свете. Она страстно желала оказаться в кольце его рук, в самом безопасном и в самом прекрасном месте во Вселенной. Она свернулась бы там клубочком и всё бы исчезло. Жуткий Галкут, злые арабы, жадный судья, безумный Изамери. Они стали бы пылью в её кулачке, полузабытым сном, неинтересным глупым фильмом, который она когда-то глядела в полглаза от скуки. Слезы продолжали течь. Ей было жалко саму себя. Как же так? Она всегда была умницей, красавицей, все улыбались ей, хвалили её, восхищались и вдруг её прогоняют, оскорбляют, ненавидят. Она пыталась сказать себе, что должна быть сильной, бесстрашной и неунывающей как Брэд Джулиан, но может быть впервые в жизни она призналась себе, что неспособна на это, по крайней мере, все время, по крайней мере, когда она совершенно одна. Ей нужен друг, в объятиях которого она получит передышку, рядом с которым она будет просто маленькой девочкой, обычным ребенком, которого любят и которым восхищаются. Потому что так устроен мир, детей обязательно кто-то любит. Во всяком случае так он был устроен раньше. Но друга не было, перед ней возвышался только этот садист детоубийца, водивший её на цепочке в туалет и ломавший ей ключицу. И Элен должна была стиснуть зубы, зажать свои эмоции, запрятать их подальше и огромным усилием заставить себя следовать дальше. Это было очень непривычно для неё. До Каунамы ей вряд ли приходилось по-настоящему смиряться с неприятными реалиями окружающего мира. По большому счету всегда защищенная и окруженная любовью она и не знала об этих реалиях.

Слезы высохли, она смотрела на Галкута и вспоминала как он говорил ей что она живет не в том мире, в котором реально находится. И в её памяти отчетливо всплывало то ощущение безумной пылающей ненависти, которое она испытывала к нему в тот момент, ненависти настолько жгучей, что будь у неё один из папиных пистолетов, она не задумываясь бы выстрелила в слугу судьи. Так ей казалось тогда. Но сейчас что-то переменилось. В ней рождалось незнакомое болезненное осознание необходимости признать правоту ненавистного ей человека. Это было как будто что-то новое для нее, что-то такое, что определенно принадлежало миру взрослых, умудренных опытом людей, но, тем не менее, казалось это новое пришло не извне, а возникло в глубине её души.

Галкуту было не по себе. Эта девчонка начинала по-настоящему его тревожить. Она грозила вторгнуться в его внутренний, закрытый ото всех, выжженный и опустошенный мир. Пусть он был холодный, пустой, циничный, жестокий, но и всё же это был мир, мир в более-менее устойчивом равновесии, мир заменивший собой прежнее жуткое безумие. А эти синие большие глаза, наполненные слезами, смотрели на Галкута почти также как зеленые глаза его погибшего сына. Они надеялись на помощь и все же не смели верить в неё, но если не помощь, то тогда хотя бы минутное утешение, сочувствие, горстку тепла человеческого. Но знали что и этого нельзя. И тогда эти маленькие слабые люди находили в себе силы принять всё как есть, а у Галкута разрывалось сердце. Но нет, не сейчас, она назвала его «Деревянным лицом», а надо было бы назвать «Деревянным сердцем». Он выдержит её взгляд, полный невыразимой тоски по чему-то, что он никогда не сможет ей дать. Он ей не друг, он не пустит её в свой мир.

Элен развернулась и пошла дальше, вытирая ладошками глаза. Ей стало легче и она уже сетовала на себя за то, что вообще расстроилась и позволила жестокому Галкуту увидеть её слезы. В конце концов, кроме жуткого пирата и злобных арабов были еще Минлу, Талгаро, Тайвира, Вэнрад и другие. Папа всегда говорил что хороших людей больше чем плохих. Да и к тому же, жестко заставила себя признать девочка, тут есть и доля её вины, с чего это она взяла что на Каунаме все будут относиться к ней как к маленькой принцессе. Макора осталась где-то далеко-далеко и садист-кучер прав, ей пора привыкать к тому, что мир изменился. В общем, заключила Элен, надо быть сильнее и не распускать нюни. Приободрившись таким образом, а также напомнив себе что Кит несомненно с каждым часов всё ближе и ближе к ней, а папа конечно же в полном порядке, ибо уж он то приучен справляться и с трудностями и с разного рода негодяями, Элен снова начала проявлять любопытство к жителям каравана. И чтобы уж совсем бесповоротно доказать себе и всему миру, что она в отличном настроении, девочка принялась тихонько напевать себе под нос: «Вот какая-то лошадка бьёт копытами в песок…»

Но в следующий миг она уже замолчала. Впереди Элен увидела картину, заставившую её тут же позабыть о своих недавних душевных терзаниях по поводу собственной участи. Там, на симпатичной ровной полянке, двое мужчин, на глазах у некоторого числа зрителей, изо всех сил лупили палками лежавшего на земле туру. Сердце девочки забилось сильнее, возбуждаемое состраданием и гневом.

66

Кория спокойно вышла в центр площадки и села на стул. Судья внимательно рассматривал молодую женщину. Пожалуй, заключил он, она не просто симпатична, а даже красива. Прямые черные волосы, большие темные глаза, пухлые губы, соблазнительные родинки на обеих щеках, вот только нос выглядел по-деревенски простецким, такой широкий приплюснутый бугорок. Кория изо всех сил удерживала гордую осанку и глядела судье прямо в глаза, холодно и невозмутимо.

«Интересно», спросил себя Мастон Лург, «понимает ли она, что сейчас её жизнь и смерть полностью в моих руках?» И он без всякого стыда признался себе, что это определенно его возбуждает. Не сексуально, просто душу приятно согревало щекочущее ощущение собственного могущества. Он попросил её назваться, сообщить возраст, место рождения и род занятий. К его некоторому удивлению она была родом из Туила, родилась там 31 год назад и в возрасте пяти лет вместе с родителями переехала в Фанчстер, город немного восточнее столицы королевства. Считалось, что в Фанчстере проживают в основном весьма состоятельные люди. Её отец был купцом и дочь пошла по его стопам.

— Ну что ж, госпожа Кория, я думаю, вы понимаете, что мне придется вам задать достаточно непростые и в какой-то степени щекотливые вопросы, — вполне дружелюбно произнес Мастон Лург. Затем более грозным тоном добавил: — Еще раз хочу напомнить вам и всем здесь присутствующим о наказуемости лжесвидетельства, а также о вашем праве не свидетельствовать против себя. Также у вас есть право отказаться отвечать на любой из моих вопросов, но конечно это будет занесено в протокол и учтено мной. Я сделаю соответствующие выводы. Напоминаю, что во время королевского правосудия я могу приказать взять под стражу любого из здесь присутствующих для дальнейшего разбирательства. И любое неподчинение подобным моим распоряжением будет классифицироваться как преступление против Короны. — Лург замолчал и поглядел на женщину.

— Я всё понимаю, господин инрэ, и готова содействовать правосудию насколько это в моих силах, — очень спокойно и с достоинством ответила Кория.

— Отлично, — заключил судья. — Итак, вы знакомы с господином Радвигом? Если да, то как длительно и насколько близко.

— Да, знакомы. Около трех месяцев. И думаю что достаточно близко. Можно сказать, что мы увлечены друг другом, — ответила молодая женщина.

— То есть вы испытываете друг к другу чувства? — Уточнил Мастон Лург. Вопрос, как только он его озвучил, показался ему сентиментально-глупым.

Кория едва заметно пожала плечами:

— Видимо да.

«Итак», прикинул судья, «у нас наивный двадцатитрехлетний юнец и прожженная бывалая дама тридцати одного года отроду. Они познакомились три месяца назад и теперь испытывают друг к другу некие чувства. При этом юнец богат, а дама торговка и значит склонна к наживе. Что ж, вполне подходят друг к другу. Но счастью влюбленных каким-то образом мешает Ливар и он погибает. Тоже логично. Значит весь вопрос кто из этих двоих воткнул в него кинжал?» Дело вроде бы прояснялось и у судьи улучшилось настроение в предвкушении скорого расставания с караваном.

— Вы были знакомы с господином Ливаров? Если да, то как долго и насколько близко? — Задал Мастон Лург ключевой, как ему казалось, вопрос. Конечно, женщина могла сказать, что она знать не знает никакого Ливара, а Марана просто лжец. Но тогда, по крайней мере, будет ясно, что один из них точно лжет и нужно будет только определить кто именно. За свою долгую судейскую карьеру Мастону Лургу не раз приходилось загонять в ловушку клеветников и обманщиков с помощью хитроумной игры в вопросы и ответы, а также при посредстве прямых угроз и задушевных бесед. Ни этот придурковатый Марана, ни эта черная вдова не казались ему твердым орешком и он был уверен, что в приватной беседе быстро выяснит кто из них лжет. И снова ему пришло на ум, что можно вообще не тратить время на эти глупые игры, а просто попросить помощи у Элен. И снова судья выкинул это из головы, напомнив себе, что девочка видит в нем лишь врага и он только всё усложнит, если станет пытаться подключить её к этому делу.

— Да, мы были знакомы, — по-прежнему без всяких эмоций ответила Кория. — Познакомились достаточно давно, почти десять лет назад. Ливар был близким приятелем моего первого мужа, господина Формозы.

Женщина замолчала. Судья вопросительно глядел на неё, ожидая продолжения. Но не дождался.

— И насколько близки вы были с господином Ливаром? — Напомнил он свой вопрос.

Кория пожала плечами:

— Просто знакомые.

— Позволю себе спросить более прямо. За эти почти десять лет случалось ли так, что вы вступали с господином Ливаром в интимную связь?

Женщина усмехнулась:

— Нет, господин инрэ. Ливар был не в моем вкусе.

— Вы были друзьями?

— В какой-то степени. Я прожила с первым мужем около пяти лет, и всё это время Ливар часто бывал у нас. Он достаточно веселый человек, хороший собеседник, его обществом не тяготишься. Кроме того он давний человек «Бонры», а потому имеет … то есть имел обширные познания о мире торговли и караванных путях. Он мог дать дельный совет. Мой отец и мой второй муж были купцами и потому советы Ливара приходились как нельзя кстати. Так что он был мне не только хорошим приятелем, но и весьма полезным знакомым.

— Вы сожалеете о его гибели?

— Не то чтобы мое сердце разрывалось от горя, но я буду рада, когда его убийца задергается в петле.

Мастон Лург сделал паузу и оглядел присутствующих. Люди молчали и в большинстве своем взирали на молодую женщину в зеленом платье довольно хмуро. Кория явно не владела их симпатиями. Судья решил, что это хорошо, ведь весьма вероятно, что дергаться в петле торговке придется самой и чем меньше будет у неё сочувствующих, тем лучше.

— Если вы внимательно слушали предыдущего свидетеля, госпожа Кория, вы должны понимать, что на данный момент складывается впечатление, что именно вы причастны к смерти господина Ливара.

— Это смехотворно, — спокойно возразила женщина. — Я не убивала его и не имею к его убийству никакого отношения. Я уверена вы во всем разберетесь, Ваша честь.

— Так и будет, — заверил её судья.

«Так и будет», устало подумал он и ощутил приступ тоскливого бессилия. Ничего не получится. Чтобы разобраться в этом деле, нужно как минимум дней 5–7 непрерывных допросов подозреваемых, опросов свидетелей, запугиваний, подмасливаний, сбора сопутствующей информации, анализа всех мотиваций и побуждений тех, кто имел хоть какое-то отношение к убийству. Всё же, как не храбрился он в начале, не мог он просто ткнуть в первого попавшегося, мол, вешайте его и дело с концом. Нужно, если не доказательство или пусть даже видимость его, то хоть какая-то логика произошедшего, внятный мотив и реальная возможность исполнения. А ведь вполне может статься, что этот Ливар повздорил с каким-то случайным человеком из каравана, завязалась потасовка и охраннику не повезло. И как тогда определить убийцу? Хотя, конечно, в качестве орудия убийства выступает кинжал Радвига и значит весьма сомнительно чтобы это была совершенно случайная ссора. К тому же вряд ли кто-то стал бы убивать человека «Бонры», не имея на то сильного, перевешивающего все возможные неприятные последствия, мотива.

Мастон Лург решил, что он рано начал раскисать. В конце концов он должен уметь справляться с трудностями, ведь он ни много ни мало задумал просить у верховного претора должность велара или по крайней мере должность главного судьи одного из крупных городов королевства. Да, тепличные условия Туила несколько расслабили его и он возможно потерял былую хватку. Но он прекрасно знает кто он такой и на что способен. Просто он немного устал, да и голод давал уже о себе знать.

Он пристально поглядел на Корию. Она кажется вполне уверенной в себе, спокойной, невозмутимой. Наверняка она считает себя красивой, необычной, умной, решительной. И может в какой-то мере так оно и есть. Особенно если она и вправду отправила обоих своих мужей на тот свет ради наследства. Это требует и хладнокровия и ума и смелости. Но Мастон Лург отлично знал, и по своему личному опыту, и по опыту Судебной Палаты вообще, что терпение и труд и не таких перетрут. Он мог легко вспомнить немало случаев, когда гордые, надменные графини, герцогини, жены и дочери важных вельмож, генералов, чиновников теряли свои прекрасные головы под умелыми ударами палача или превращались в бесформенных существ, задыхающихся соплями и слезами и умолявшими лишь о пощаде или прекращении пыток. До того как они оказывались в тюрьмах Судебной Палаты все эти женщины тоже были сильными, красивыми, умными и уверенными в себе. Но по-настоящему выдержать физическую боль, телесные страдания, непрерывный страх и отчаянье могли немногие. И эта жалкая торговка Кория, мнящая, что она что-то представляет из себя, очень быстро может превратиться в пыль и труху на беспощадных жерновах правосудия. Такие мысли приободрили Лурга и придали ему сил.

Он холодно посмотрел на свидетеля и спросил:

— Где вы были в ночь убийства, примерно с полуночи до двух?

— У себя в фургоне, — не задумываясь, ответила молодая женщина.

— Это может кто-нибудь подтвердить?

— Естественно. Мой старший возница и моя служанка.

«Всё это, конечно, никакие не свидетели», подумал Мастон Лург, «но всё равно ведь очень сомнительно, чтобы она лично боролась с Ливаром».

И тут судья поймал себя на мысли, что ему действительно любопытно кто убил охранника «Бонры». Если отбросить не очень правдоподобный вариант, что убийство дело рук какого-то совершенно случайного, проходящего мимо человека, которому, допустим, не понравился нос Ливара, то претендентов на роль убийцы остается не так уж и много. В первую очередь, конечно, Радвиг и Кория. Но Радвиг должен быть полнейшим кретином, чтобы убить своим собственным, настолько приметным кинжалом и затем оставить его на месте преступления. Хотя, возможно, на это и был расчет. Хитрый купеческий сынок решил, что его исключат из подозреваемых, только потому, что представлялось совершенно нелепым, чтобы он сделал это и потом всё равно что расписался на трупе. «Стоп!», сказал себе судья, «Я упускаю главное: какой у него мог быть мотив?» Ревность? Ерунда. Он хорош собой, молод, богат, вне всяких сомнений Кория предпочтет его стареющему безродному бродяге-охраннику. Хотя, конечно чужая душа потемки, а женская, лишенная логики, в особенности. А был ли мотив у самой Кории? И вот тут судья пожалел о том, что не задал Маране очень важный вопрос: рассказывал ли он кому-то о подслушанном им разговоре между торговкой и Ливаром. Впрочем, может статься, что он вообще всё это выдумал. Но зачем? А что если Марана сам ненавидел за что-нибудь Ливара, судья усмехнулся, допустим тот жутко храпел, и зарезал его, отлучившись на десять минут с дежурства. Но откуда тогда взялся кинжал Радвига?

Мастон Лург задумчиво поглядел на сидевшую перед ним молодую женщину. В этот момент судье казалось будто некое чутье подсказывает ему, что эта привлекательная особа так или иначе замешана в этом деле. Он подумал: «Кто-то, по-моему, однажды сказал: если хорошо покопаться, то обязательно выяснится, что у истоков любого преступления стоит женщина.» Судья улыбнулся про себя: «Или я сам только что это сочинил?»

— Госпожа Кория, — медленно произнес он, пытаясь как можно аккуратнее сформулировать свой вопрос, — как вы, конечно, слышали, выступавший перед вами господин Марана, заявил о том, что стал свидетелем некоего разговора, якобы состоявшегося на днях между вами и убитым господином Ливаром, разговора который имеет не последнее значение для разбираемого нами дела. И потому суд желает знать, признаете ли вы, что этот разговор имел место и что содержание его было именно таким, как представил нам господин Марана?

Наконец, к своему удовольствию, Мастон Лург увидел, что молодая женщина нервничает.

Она кажется первый раз отвела взгляд от судьи и посмотрела куда-то в землю.

Потом подняла глаза на инрэ и заговорила, как показалось Лургу, также тщательно и осторожно подбирая слова:

— Я ни в коем случае не стану отрицать, что встречалась несколько раз с Ливаром в этом караване. Но, по-моему, это вряд ли можно счесть удивительным, учитывая, что мы знакомы чуть ли не десять лет. Насколько я помню, мы действительно беседовали с ним дней пять-шесть назад, когда караван останавливался на ночь возле Сейды. И действительно недалеко от его палатки. Я не помню дословно наш разговор, но в любом случае он был совершенно невинным, просто трёп старых приятелей. Мы вспоминали прошлое, моего первого мужа, шутливо жалели о прошедших временах и тому подобное. Всё на что тут намекал этот…

— Господин Марана, — поспешил вставить судья, ибо ему показалось, что женщина сейчас выругается.

— Господин Марана, — повторила Кория, — абсолютная ложь.

— Я бы не сказал, что господин Марана намекал, — чуть усмехнувшись, проговорил Лург, — он вполне недвусмысленно заявил, что господин Ливар дал понять что причастен к убийству двух ваших мужей и также предлагал свою помощь в устранении вашего нынешнего поклонника, господина Радвига. По крайней мере, я понял его именно так. И согласитесь это довольно серьезное обвинение.

— Господин Марана намеренно оболгал меня, — холодно произнесла Кория. — Я не знаю зачем ему это нужно, но вероятно у него есть какой-то мотив. В любом случае это преступная клевета и я вполне могу потребовать призвать его за это к суду.

— Можете, — согласился Мастон, — но я не советую вам требовать «королевского правосудия» по этому вопросу прямо сейчас. Я не смогу рассмотреть это дело и буду вынужден приказать взять вас обоих под стражу и доставить в ближайший свод Судебной палаты с моим сопроводительным письмом. В подобном разбирательстве необходимо поднимать дела о смерти ваших супругов, ворошить архивы, сверяться с «Книгой Судеб», вызывать свидетелей, то есть тут требуется серьезная работа судебных дознавателей. Поэтому давайте останемся в рамках того дела, которое мы рассматриваем. Если хотите я могу составить протокол, где укажу что был свидетелем всего того что сказал господин Марана и с этой бумагой вы можете позже в любое удобное время обратиться в Судебную палату, потребовав разбирательства в деле о клевете. Кроме того, смею вас заверить что я, конечно, ставлю под сомнения всё что говорят свидетели на данном заседании, в том числе и слова господина Мараны. И еще очень далек от того чтобы делать какие-то окончательные выводы о виновности или невиновности кого-либо из присутствующих. Вас устраивает такое положение вещей?

— Устраивает, господин инрэ, — чуть склонив голову, ответила молодая женщина. — И я воздержусь от обвинений в клевете господина Мараны в данное время.

— Это разумно, госпожа Кория, — и судья тоже чуть склонил голову.

В этот момент ему явственно представилось большое блюдо наполненное пирожками с мясом, которые так чудесно приготавливала старая кухарка Эльнара в его доме в Туиле. У них был удивительный вкус, сочное мясо вкупе с солоноватым нежным тестом буквально приводили в экстаз, особенно когда утолялся острый голод. Кроме того, искусница Эльнара в некоторые отдельные пирожки добавляла к мясу грибы, ягоды или какие-то пряности, привнося, таким образом, в процесс питания очень забавный и приятный элемент неожиданности. Мастон Лург вообще любил поесть и даже признавался себе, что по большому счету это одно из немногих удовольствий, которыми он по-настоящему дорожил. Чревоугодие, да еще чтение, вот, пожалуй, и всё. Ах, ну да, усмехнулся он, еще, конечно, власть. Пирожки, стопка книг и чувство власти над людьми, вот и всё что ему нужно. Но книги и люди иногда могут подвести, книга может оказаться неинтересной и скучной, а человек слишком глупым, дерзким и своенравным, чтобы подчинятся, а вот пирожки Эльнары, судья улыбнулся про себя, никогда не подведут. И он взял себе на заметку, что после продажи Элен, когда он получит от герцога Этенгорского деньги, титул, должность и окажется в своих новых владениях, возможно даже в небольшом дворце, надо обязательно будет доставить туда из Туила старую Эльнару. Обязательно.

Мастон Лург поглядел на Корию и подумал о том, что возможно в списке его удовольствий не хватает женщин. Но что уж тут поделаешь, так сложилась жизнь. Порой он довольно много размышлял над этим. К счастью или к несчастью он не испытывает особой потребности в женщинах, ни физиологической, ни эмоциональной. Может быть тут дело в предавшей его жене, которая на всю оставшуюся жизнь поселила в нем острое презрение ко всему слабому полу, а может быть дело в том что ему уже сорок семь лет и его мужские потребности начинают идти на спад. Впрочем, иногда он посещал проституток и вроде бы всё у него получалось и в кульминационный момент как и положено он испытывал удовольствие, но делал он это скорее заботясь о своем здоровье, чем потворствуя своим первобытным инстинктам. Он вычитал в книге одного легендарного врача, что для гармоничного состояния, которое, по сути, и является главным фундаментом хорошего здоровья, мужчине обязательно требуется сексуальная разрядка и именно в объятиях красивой жизнерадостной партнерши, а не какими-то механическими способами. И вот, следуя этому предписанию, он и ходил один-два раза в месяц к жрицам любви, выбирая исключительно молодых, красивых и весёлых. Но ему казалось, что он запросто мог обойтись и без этого. Хоть годами. А вот без пирожков Эльнары вряд ли. Ещё он любил перед трапезой хорошенько проголодаться, дабы оттенить и заострить удовольствие еще больше.

Но коли он уже грезит о произведениях Эльнары, то определенно пора заканчивать с этим заседанием. Его ждут более важные обеденные дела.

— Вы свободны, госпожа Кория, — сказал судья. — Ваши показания внесены в протокол заседания и приняты к рассмотрению.

Женщина поднялась со стула и с гордой осанкой удалилась к своему месту в рядах зрителей.

Мастон Лург оглядел окружавшую площадку толпу. Он хотел объявить о закрытии судебного заседания, но для порядка всё же возвысил голос и спросил:

— Кто-то из присутствующих здесь имеет ли что-нибудь ещё сказать по рассматриваемому делу?

Ответом ему была тишина. Люди смотрели друг на друга, с нетерпением ждали, что вот-вот кто-нибудь выйдет вперед и что-то скажет, но все молчали. «Отлично», радостно подумал Мастон, предвкушая стремительно надвигающийся обед. Но в следующий момент, протолкнувшись сквозь первый ряд, из общей массы вышел невысокий, коренастый, широкоплечий мужчина в темно-серой рубашке, черном жилете, кожаных штанах и начищенных, почти глянцевых сапогах. Судья несколько сник, это был отец Радвига — солидный и, по словам начальника каравана, весьма состоятельный торговец Мелинор.

67

Элен не раздумывая бросилась вперед. Галкут, придя в себя от своих размышлений, посмотрел куда она устремилась и тут же рванулся за ней. Он вытянул руку, словно бы хотел схватить и удержать девочку, и даже вроде бы закричал «госпожа Элен, это игра, они просто играют», но на самом деле лишь прошептал это или возможно эти слова только прозвучали в его голове. Он понял что опоздал и остановился, склонив голову и пряча лицо под широкой шляпой. Его тонкие сухие губы тронула усмешка. У него промелькнуло ощущение, очень приятное и трогательное, будто он родитель непослушного, но очень милого сорванца. И это ощущение, полное отцовской любви и гордости, ударило его в грудь как железный четырехгранный наконечник кирмианской стрелы, ибо когда-то оно действительно существовало для него.

Огромный, невероятно широкоплечий туру, покрытый светло-коричневой курчавой шерстью, в ярких желтых шортах и опоясанный толстым кожаным ремнем, упрямо, по-пластунски полз по траве, яростно глядя большими коровьими глазами куда-то вперед, в то время как двое мужчин, со всей силы колотили его палками по голове и спине. Один из мужчин, весьма дородный и могучий, с почти ласковым взглядом и добрым лицом, украшенным окладистой, аккуратно подстриженной русой бородой, облаченный в какой-то бесформенный балахон, подвязанный обычной пеньковой веревкой, напоминал добродушного попа. Другой, высокий, худой, лысый, одетый в заношенную светлую рубаху с закатанными рукавами, синие шаровары и стоптанные низкие сапоги, со своим изможденным костлявым лицом, на котором в первую очередь обращали на себя внимание очень внушительный, некогда сломанный нос и длинные обвислые какие-то грязно-седые усы напоминал уставшего постаревшего разбойника, который за всю свою, видимо, долгую жизнь так и не узнал счастья и достатка. Впрочем, всё это было абсолютно пустые умозаключения, просто внешнее впечатление и Галкут не придавал им особого значения.

Девочка без всяких колебаний перепрыгнула с разбега через лежавшего туру и, вклинившись между ним и «разбойником», попыталась оттолкнуть последнего, едва не угодив под его дубинку.

— Перестаньте! Немедленно перестаньте! — Крикнула Элен.

Лысый, с несколько оторопевшим выражением лица, опустил свое оружие и отступил. Девочка тут же снова перепрыгнула через поверженного мохнатого гиганта и, упираясь в мощное брюхо «попа», попыталась и его сподвигнуть отойти на шаг назад. Тот естественно не шелохнулся, но свою дубину все же опустил.

Зрители «избиения», около дюжины человек, притихли и с удивлением разглядывали странного ребёнка.

А туру тем временем продолжал ползти вперед.

— Как вы смеете?! Это бесчеловечно! — Возмущалась Элен. — Ему же больно! Вы что убить его хотите?! Что это за варварство такое! Если он в чем-то виноват, видите его к капитану Эркхарту и разбирайтесь…

Но договорить ей не дали. Пузатый «поп» с неожиданной проворностью схватил её за правое ухо и слегка приподнял. Девочка визгливо вскрикнула, схватилась за мощное широкое мужское запястье и поднялась на носочки, пытаясь уменьшить боль.

— Да как ты, мелкая, к взрослым людям обращаешься? — Произнес он гулким сочным басом, который весьма соответствовал всей его тяжелой внушительной фигуре. — Распрыгалась тут, блоха глазастая, на взрослых бросаешься как щенок шелудивый. Если родителям некогда заняться твоим воспитанием, то я тебе живо сейчас порку организую.

Элен, одной рукой подтягивая себя к запястью «попа», другой изо всех сил пыталась расцепить его толстые короткие пальцы, сжимавшие её ухо.

— Пустите! Пустите! — Яростно шипела она, раскрасневшись от усилия и негодования.

В какой-то миг, извиваясь в стальном захвате бородатого, её глаза встретились с глазами Галкута. И ожидая увидеть в них насмешливое удовольствие от происходящего с ней, она непроизвольно вся сжалась внутри, готовясь пережить приступ очередной острой обиды от нового унижения. Но она почти замерла, осознав, что на его загорелом лице, затененным широкополой шляпой, светилось нечто вроде ледяного бешенства, сдерживаемого усилием воли. Казалось он готов убить. Пытаясь разобраться в его эмоциях, Элен попыталась проанализировать его ауру, но не успела. «Поп» выкрутил ей ухо и она, поворачиваясь, вынуждена была отвернуться от Галкута.

— Ты откуда такая взялась? — Сердито спросил бородатый, при этом его широкое открытое лицо по-прежнему светилось добротой и лаской. — Ты понимаешь, что людям игру испортила?

— Я свою ставку забираю, — решительно сказал «разбойник» и направился к лежавшей на траве шелковой тряпице.

В этот момент Элен показалось, что на солнце набежала тень. С земли поднялся туру.

— Деньги мои! — Хмуро сказал он.

— С чего это твои?! — Обеспокоенно воскликнул «поп» и на его добром лице проступило волнение. Он отпустил ухо девочки, но при этом тут же схватил её за шиворот, удерживая ребёнка рядом с собой. Элен, избавившись от боли, притихла, вслушиваясь в разговор взрослых и остро чувствуя у себя на загривке могучую тяжелую длань, которая казалось способна оторвать её от земли как котёнка.

— Мои! — Упрямо произнес мохнатый великан. — Я прополз сколько договорились.

Высокий лысый «разбойник», не знавший в жизни счастья и достатка, остановился, не дойдя пары шагов до шелковой тряпицы, обернулся и сказал:

— Ты же видел, что нам помешал ребёнок. То, что ты полз после этого, значения не имеет. Игра была прервана и значит каждый остаётся при своих.

— Ещё чего! — Буркнул туру. — Детеныш это ваша проблема. В любом случае, к тому моменту как появился детеныш, я уже прополз три четверти… нет! даже четыре пятых всего расстояния. Значит четыре пятых того что вы ставили моё!

— Да ты что, Баратус! Какие четыре пятых?! — Всё более волнуясь, пробасил «поп». — Тебе в голову ничего не ударило? Гашон же тебе сказал, что игра была прервана. Прервана, понимаешь, коровья твоя душа?! Значит все ставки возвращаются игрокам.

— А пятки тебе не почесать, толстопузый?! — Мрачно поинтересовался туру по имени Баратус. — Вы что меня просто так, за здорово живешь, пять минут дубасили?! Хорошо устроился, мурло бородатое!

— Ты на себя посмотри, оглобля мохнатая! — Рявкнул «поп». — Игра не состоялась. Эта блоха стриженная бросилась прямо под наши дубины, мы что по ней должны были лупить?!

— Я должен получить эти деньги, — упрямо произнес Баратус.

— Получи с неё! — Сердито сказал «поп» и сильно толкнул девочку в сторону туру. — Пусть тебе её родители платят, а если она сирота продай её Горвику, у него как раз одна клетка полупустая.

Элен, упав на четвереньки, врезалась в толстые ноги Баратуса. Она ощутила острый, кислый запах с неким цветочным оттенком исходящий от ног и скорчила гримаску. У неё даже промелькнула мысль, что это запах мочи смешанный с чем-то еще, но в целом сейчас её голова была занята другим. Она пыталась как-то свыкнуться с осознанием того что это была просто игра. Когда между взрослыми возник спор, она даже позабыла о своем истерзанном ухе, с удивлением вникая в их слова и понимая, что никакого избиения, по-видимому, не было. Это поразило её. Получалось, туру добровольно согласился на то, чтобы его били палками по голове и спине, пока он ползет по земле. Элен стало любопытно: туру выигрывал, если проползал оговоренное расстояние под непрестанным градом ударов, а в каком случае выигрывали его противники? Если приводили туру в бессознательное состояние? Если убивали его? Последнее, конечно, представлялось маловероятным. И все равно для Элен это было какой-то дикостью. Она вспомнила как судья рассказывал о том, что туру отличаются азартом и жадностью. Что ж, судя по всему, она получила тому наглядное подтверждение.

— Гашон, забери наши деньги, — сказал «поп».

Не знавший в жизни счастья и достатка лысый «разбойник» было двинулся к тряпице, но Баратус недовольно прорычал:

— Стой!

Гашон остановился и поглядел на него.

Туру сжал могучие кулаки, его волнистая светло-коричневая шерсть приподнялась, ноздри огромного черного носа с розовыми пятнами раздулись. У Элен возникло острое желание убраться отсюда подальше. Даже без всякого разглядывания ауры, она понимала, что туру внутри клокочет от гнева. Казалось он в любой момент может броситься на тех, кто пытался лишить его денег, и тогда заодно своими стальными ногами растопчет и её. Но девочка не решалась пошевелиться и привлечь к себе его внимание.

Элен, скользнув по лицам окружавших место действия зрителей, увидела, что они с нетерпением ждут продолжения и явно надеются на кровопролитие. И понимая, что причиной всему этому явилось её необдуманное вмешательство, она почувствовала стыд. Но ведь она хотела как лучше. Куда там благими намерениями дорога вымощена бабушка говорила?

В этот момент на сцене появился Галкут. Поправляя свою шляпу, он спокойно прошел мимо Гашона и «попа» и приблизился к рассерженному туру. Не обращая на него никакого внимания, он нагнулся и со словами «Нам пора, госпожа Элен» подхватил девочку под мышки и поставил её на ноги. Сердце дочери Валентина Акари билось взволнованно и часто. Она понимала, что для неё сложилась опасная ситуация. И против воли почти тянулась к этому высокому, худому мужчине с равнодушными бледно-голубыми водянистыми глазами. Она не посмела поднять на него взгляд, но отпускать его костлявые жилистые руки ей не хотелось. Рядом с ним, возвышающаяся за её спиной мохнатая гора туру, пугала её уже не так сильно.

Наверно это было странно. В заведении Громми Хага она отважно бросилась на спину разъяренного бушующего туру чтобы отцепить от него ядовитое насекомое, а теперь её пугает другой его соплеменник, который вполне в трезвом уме и пока что стоит не шелохнувшись. Но в «Одиноком пастухе» у неё было дерзкое, почти боевое настроение, она презирала судью и его слугу и жутко хотела доказать, что она лучше их и в тоже время там она не чувствовала враждебного окружения. Теперь же, после встречи с Изамери и арабами, она словно бы потеряла какую-то часть своей обычной уверенности, и те, кто окружали её здесь и сейчас испытывали к ней по меньшей мере раздражение, ибо из-за неё возникли проблемы в таком животрепещущем и болезненном вопросе как деньги. И конечно она бы не посмела признаться в этом, но в глубине души была рада, что подлый, жестокий, гадкий слуга её похитителя наконец вмешался.

Галкут присел на корточки, отряхивая черные брюки девочки, как заботливый родитель.

— Надеюсь, вы не ушиблись, госпожа Элен. Вам следует быть осторожнее, — проговорил он как ни в чем не бывало.

Девочка молчала, покорно принимая пседвозаботу слуги судьи и чувствуя затылком тяжелый взгляд стоявшего сзади туру.

— Так это твоё что ли чудо? — С усмешкой спросил «поп».

Галкут выпрямился и впервые взял Элен за руку. И хотя девочке это было неприятно, она не стала вырывать свою ладошку из его сухой, жесткой, словно бы высушенной руки.

И, как будто не замечая обращенного к нему вопроса, он поглядел на ребёнка и произнес:

— Идёмте, госпожа Элен, я думаю здесь вам больше не интересно.

Однако бородатому субъекту такое игнорирование собственной персоны естественно не понравилось.

— Э-эй, приятель у тебя с ушами что ли проблемы?! — Спросил он, но, впрочем, вполне беззлобно. — Твоё чудо нам всю игру похерило и кто-то должен заплатить Баратусу за напрасно намятые бока.

Галкут наконец неприветливо поглядел на него.

— Госпожа Элен не обязана знать всех ваших дурацких игр, — холодно произнес он. — Госпожа Элен увидела избиваемого человека и поспешила ему на помощь. Я не успел её удержать. Если у тебя есть какие-то претензии к ней, можешь пойти и высказать их моему хозяину, королевскому судье Туила, господину Мастону Лургу. Госпожа Элен его племянница.

Над местом действия словно пролетел холодный ветерок. Стало тихо и зрители как будто заскучали. Люди потеряли интерес к виновнице происшествия, никто не собирался связываться с судьей. Конечно существовала небольшая вероятность того, что незнакомец в шляпе просто лжет, но все уже знали что Эркхарт потребовал королевского правосудия у проезжавшего мимо чиновника Судебной палаты и никому неизвестный странно одетый ребёнок, которого раньше в караване никогда не видели, вполне мог быть родственником этого залетного судейского.

«Поп» несколько сник и даже в некоторой задумчивости поскреб подбородок.

Но в следующий момент туру оживил вроде как уже затихшее представление и зрители воспрянули духом. Не издав ни единого звука, Баратус рванулся вперед. Галкут, подхватив Элен, шарахнулся в сторону. Впрочем, туру и так двигался, огибая их. С казалось бы невероятной для такого огромного и тяжелого существа скоростью он устремился вне всякого сомнения к заветной тряпице.

— Ах что б тебя, телок обоссанный! — Выругался «поп» и завопил: — Гашон!..

Но тот уже и сам всё понял. Развернулся, сделал пару шагов, нагнулся, чтобы схватить деньги. При этом совершив досадную ошибку, выставив навстречу летящей громаде туру свой тощий зад. И тот не преминул этим воспользоваться, с разбега заехав по нему своей широкой крепкой ступней. Громко охнув, Гашон пушечным ядром понесся над землей. «Браво!», весело заорали в ряду зрителей. Но в последний момент «разбойник», не знавший счастья и достатка в жизни, успел зацепить тряпицу и вожделенные монеты драгоценными брызгами разлетелись по красно-коричневой траве. Туру зарычал и, упав на колени, принялся собирать то что считал по праву своим. «Поп», придя в неистовство от этого зрелища, воздел одной рукой свою дубину, другой подхватил свой балахон, чтобы не путался в ногах и отважно устремился на мохнатого гиганта, при этом придав своему внушительному животу колебательные движения.

— Давай, пузатый, давай! — Кричали среди зрителей. — Это твои деньги! Мочи мохнатого!

Элен ошарашенно наблюдала за развернувшимся действом, испуганно сознавая, что это именно она сотворила всё это. Она вопросительно посмотрела на Галкута и встретилась с его взглядом. И хотя его губы оставались неподвижными, его глаза определенно улыбались и также определенно предлагали: «Бежим?» «Бежим», ответили ярко-синие большие глаза девочки. И мужчина и девочка слаженно и очень быстро зашагали прочь.

Никто не обратил на их уход внимания.

Оказавшись подальше от места действия, Элен сразу же ушла от Галкута вперед, явственно показывая, что не желает иметь с ним ничего общего. Ей было очень неуютно на душе. Она чувствовала свою вину за то что так глупо вмешалась в чужую игру и стала причиной драки. Она искренне волновалась чтобы кого-нибудь из этих троих не покалечили или даже не убили, но острее чем эти муки совести её мучили горечь и сожаление за то что она на какие-то минуты или может секунды позволила себе отнестись к слуге судьи с благодарностью и вроде как симпатией. И теперь у неё в душе пылал огонь раскаянья и стыда, словно она совершила гадкое предательство кого-то очень дорогого и любимого. Она знала, она твердо верила, что непременно должна ненавидеть и презирать Галкута, что он её враг, садист и убийца. И если она хоть на миг допустила отойти от своей неприязни к нему, если она позволила себе отнестись к нему по человечески, то значит она предала не только саму себя, ту кого он похитил, истязал и унижал, но и своего отца, Кита, дедушку и остальных, кто несомненно тоже бы ненавидел и презирал этого негодяя. И ей хотелось обернуться к нему, срочно сказать какие-то неприятные жестокие слова, восстановить статус-кво, показать, что ничего не изменилось в ней по отношению к нему. Но она этого не делала. Что-то мешало ей. И может быть впервые в жизни её детская категоричность растерянно отступала в сторону, путаясь в каких-то непривычных, вроде бы взаимоисключающих эмоциях. Наверно Элен еще не понимала этого разумом, но уже чувствовала сердцем, что Добро и Зло, два столь громких, ясных, определенных, очевидных понятия на самом деле не так уж определенны и очевидны, что порой они настолько спутаны и слиты, что разделению просто не поддаются. Злой жуткий Галкут, убивавший детей, участвовавший в похищении людей, рабски прислуживающий еще более гнусному и подлому злодею чем он сам, Галкут, который водил её на цепочке в туалет, который причинял ей боль, унижал её, Галкут, в глазах которого пылала ледяная ярость при виде того как бородатый «поп» выворачивает ей ухо, Галкут бросающийся со стулом на громадного озверевшего туру, защищая её, какой он? Она не хотела в этом разбираться, не хотела думать о нем, она ускоряла шаг, инстинктивно пытаясь отдалиться от него, пытаясь забыть как держала его за руку.

Но в какой-то момент она поняла что убегает. Ей стало стыдно, она не хотела быть или по крайне мере казаться кому-то другому трусихой. И Элен остановилась и обернулась. Галкут тоже замер и внимательно посмотрел на неё. Девочка искала слова, но не понимая что именно она хочет сказать, естественно не находила.

Слуга судьи потрогал большим и указательным пальцем край своей шляпы, что возможно было некоторым жестомзадумчивости, и очень спокойно проговорил:

— Всё в порядке, госпожа Элен. Вам совершенно не нужно беспокоиться по поводу того что вам пришлось принять мою помощь. В этом нет ничего зазорного для вас. У вас сейчас просто нет другого выхода. И да, я, конечно, помню, что я подонок и убийца и если порой и оберегаю вас, то только лишь потому, что этого требует от меня мой хозяин.

Элен пыталась разобраться в своих чувствах, но не получалось. Этот человек был ей неприятен, но вместе с этим она сейчас поняла, что больше не боится его. Не потому что она вдруг преисполнилась отчаянной отваги, а просто потому что почувствовала что он безопасен для неё. Нечто подобное она недавно испытала и по отношению к страшному Изамери.

Она вспомнила дядю Васю.

Шатров Василий Геннадьевич работал мастером в одной из коммунальных городских служб и курировал ту улицу, на которой находился дом Валентина Акари. По началу, когда Элен по её же словам была еще маленькой, она очень боялась дядю Васю. И когда он заявлялся в их дом и хозяйничал у них в подвале, на крыше, в ванной или на кухне, Элен чуть ли не в благоговейном ужасе спешила как можно надежнее спрятаться от этого жуткого человека. Дядя Вася, шумный, громадный, энергичный, пузатый, абсолютно лысый, с вечной щетиной, разговаривал громким басом, обладал невероятной силой и даже папа, которого Элен считала широкоплечим великаном, рядом с Василием Геннадьевичем выглядел чуть ли не ребенком. Сама же Элен рядом с ним представлялась самой себе какой-то крохотной писклявой мышкой. Кроме того дядя Вася вечно был обвешан многочисленными ремнями и поясами с кучей каких-то инструментов и оборудования и от этого казался ещё больше. Будучи мастером на все руки он чинил в доме всё что угодно, от трещины в тротуарной плитке дворовых дорожек до интеллектуальной системы энергозахвата световых панелей на крыше. При этом дядя Вася много курил, любил напевать себе под нос, рассказывал скабрезные истории и запросто мог затейливо выругаться, если что-то шло не так. Со всеми он был на «ты» и обожал живое общение. Постепенно Элен привыкла к нему. Какое-то время она решалась приближаться к нему только в присутствии папы, а затем уже и без всякого сопровождения. Правда Валентин Акари, слушая истории дяди Васи или его неожиданный заковыристый мат, вдруг спохватывался, осознавая, что дочь рядом, и спешно просил её пойти поиграть в другое место. Если она пыталась воспротивиться, он делал большие глаза и повышал голос, если и это не приводило к успеху, то тогда он обещал отдать её дяде Васе, чтобы тот перенастроил её модуль вредности. Василий Геннадьевич с удовольствием это подхватывал и, доставая какой-нибудь ужасный инструмент, алчно глядел на девочку и обещал сделать всё как надо. И тогда Элен, искренне недоумевая как взрослые могут так глупо дурачиться, гордо удалялась. Но порой папы дома не было и тогда Элен уже никто не мешал слушать необыкновенные истории дяди Васи, его веселые присказки и поговорки, вдыхать его брутальный запах, состоящий из ядрёного одеколона, крепкого табака и кофе и глядеть как ловко и умело он расправляется с очередной проблемой. Дядя Вася называл её Белоснежкой или Белой молью, потому что она всегда такая не загорелая. На его вопрос почему Элен охотно поведала ему что это наследственное, что папа с такой планеты где люди потеряли эту способность и теперь она остается незагорелой, сколько бы не находилась под солнцем. «Ну значит, Белоснежка и есть», заключил дядя Вася. И они продолжали весело болтать обо всем на свете, о соседях по улице, о роботах, о школе, о мальчишках, о всяких вкусностях, о Дальнем Космосе, о странностях инопланетных рас, входящих в Звездное Содружество, о космических пиратах, о привидениях и чудовищах. Дядя Вася с удовольствием пичкал девочку сказочными страшными историями, не подозревая, что та с легкостью определяет когда он, мягко говоря, выдумывает. Элен очень полюбила дядю Васю и уже и представить не могла, что когда-то боялась его. Теперь ей представлялось это абсолютно смешным и нелепым, как можно было бояться этого пусть большого и могучего, но такого добродушного и веселого человека. Какого же было её удивление, когда папа рассказал ей что, дядя Вася прежде чем стать «завхозом» их улицы, шестнадцать альфа-лет отслужил в космическом десанте, прошел через две войны, был разорван гранатой и что часть его туловища и левая рука это воссозданная военными хирургами биопротезированная напичканная наноэлектроникой плоть. Так вот сейчас, глядя на Галкута, она припомнила, как по началу, когда она еще шарахалась от дяди Васи как от огня, тот весело кричал ей: «Ну ты чего, бледнолицая? Не боись. Солдат ребенка не обидит!»

И сейчас ей казалось будто что-то подсказывает ей что слуга судьи тоже один из этих "солдат". Это ощущение было нелогичным, наверно инфантильным и в любом случае неправильным. Ведь Галкут убийца детей. И совершенно запутавшись, девочка устало произнесла:

— Я просто хотела спросить, может нам не стоило уходить. Может нам стоило вмешаться, а то там еще убьют кого-нибудь.

— Не волнуйтесь, госпожа Элен, никого там не убьют. Этим двоим с туру не справиться, а туру, покуда он в трезвом уме, смертоубийства не допустит. Намнут друг другу бока, поделят деньги и разойдутся. Не волнуйтесь. А вот у вас теперь правое ухо больше левого.

У Элен дернулась рука потрогать свое истерзанное ухо, но на полдороге остановилась. Что это было? Издевательство? Шутка?

Элен отвернулась. Вполне обретя душевный покой, она пошла дальше.

68

— Я хотел бы сказать кое-что, господин инрэ. Если можно.

— Конечно, господин Мелинор, — ответил судья, называя торговца по имени и тем самым демонстрируя отличную память и внимание к происходящему. И указал на стул.

Пожилой купец прошел в центр площадки и тяжело опустился на указанное место.

— Для протокола назовите себя, — напомнил Мастон Лург. — Имя, возраст, место рождения, место проживания, род занятий.

— Мелинор Кумдо, 54 года, место рождения Арвилл, это небольшой городок в Сайтоне. Сейчас живу в Акануране. Владелец торгового дома «Белая длань», — медленно и четко проговорил отец Радвига и уставился на судью.

«Идиотское название», подумал Мастон Лург, «Господи, сколько же вокруг дураков считающих себя особенными». Мелинор ему не нравился. Купец явно имел очень гордый и независимый характер и безусловно считал что имеет на это право, ибо у него были деньги, очень большие деньги, а значит власть и свобода на собственное мнение. Судья вообще недолюбливал торговцев, с презрением полагая, что все они, так или иначе, жулики и ворье. Он понимал, что это несколько иррационально, что в конце концов именно торговля приводит в действие всю экономику государств Шатгаллы и тем самым способствует общечеловеческому развитию. Но это понимание ничего не меняло, в глубине души он продолжал испытывать к ним отвращение. Возможно дело было в той глубокой неприязни с какой он относился к шинжунцам, которые тоже ведь занимались торговлей, вот только товар у них был довольно специфический. Возможно дело было в том что по роду своих занятий он часто сталкивался с теми кто продавал наркотики, оружие, жизни, тела, совесть, свое служебное положение. Возможно он завидовал богатству купцов. А возможно он просто очень хотел есть, а этот Мелинор задерживал его ужин. Лург даже поймал себя на мысли что был бы весьма не прочь, если бы каким-нибудь боком вышло так чтобы убийцей оказался отец Радвига. «С удовольствием отправил бы его на виселицу», подумал судья и усмехнулся, представив чтобы сказала Элен, услышь она его мыли. Конечно бы обвинила его в кровожадности и беспринципности. «Ну что ж, видимо такой я и есть», заключил судья. А вообще, решил он, идея хорошая. Это бы уж точно устроило всех. «Бонра» получила бы отмщение, да еще какое, многие бы несомненно порадовались столь горестному финалу жизни зарвавшегося купца, Радвиг получил бы огромное наследство, Кория спокойно бы охмурила его и стала бы по-настоящему богатой женщиной. Все были бы счастливы. Эх, мечты, мечты.

— Суд внимательно слушает вас, — церемонно произнес Мастон Лург.

Торговец еще некоторое время помолчал, видимо соображая как лучше высказать то что задумал и наконец проговорил:

— Я собственно хотел сообщить только одно. На счет того злосчастного кинжала, который я подарил сыну.

Лургу стало действительно любопытно и он снова сказал:

— Мы слушаем вас, господин Мелинор.

— Дело в том, что никто не крал этот кинжал.

— Отец, я прошу тебя, замолчи! — Звонко крикнул из толпы Радвиг, привлекая к себе взгляды собравшихся.

Мастон Лург тут же отреагировал. Возвысив голос, он властно произнес:

— Господин Радвиг, прошу вас не мешать судебному заседанию! Иначе я буду вынужден потребовать удалить вас отсюда. — И затем бросил Зузону. — Занеси это в протокол.

Бритоголовый помощник начальника каравана по хозяйственной части недовольно воззрился на судью, ибо тот нарушал собственные же правила.

— Как занести? — Буркнул он.

— Радвиг, в скобках «выкрик из толпы», двоеточие, его слова. И мой ответ, — быстро объяснил Мастон и Зузон яростно заскрипел пером.

Судья благожелательно поглядел на свидетеля:

— Продолжайте, господин Мелинор.

Купец сидел, угрюмо глядя в землю перед собой. На выкрик сына он даже не обернулся. Собравшись с мыслями, он поднял взгляд на судью и сказал:

— Этот кинжал я купил в лавке Джона Свистуна, которая возле Портового рынка. И подарил своему сыну на двадцатилетие. Он же, дней шесть тому назад подарил его этой женщине. — Мелинор мотнул головой в сторону сидящей в первом ряду Кории.

В толпе зашумели, Мастон даже различил злобные возгласы, что-то насчет того что «эта сука» и даже «сжечь». Расталкивая людей, вперед вышел Радвиг.

— Он лжет, — крикнул молодой человек, — мой отец лжет!

Мелинор, удивив своей неожиданной живостью судью, подскочил со стула, обернулся к сыну и со злостью выпалил:

— Перестань! Жених слюнявый! Совсем что ли сдурел из-за этой девки?! Все мозги, твою мать, в хер утекли! На виселицу захотел?!

Мастон Лург не вмешивался, он считал, что такие эмоциональные перепалки всегда только на руку любому расследованию. Люди, теряя над собой контроль, могли поведать много интересного. Хотя, конечно, не следовало исключать и возможность инсценировки. Хитрость и коварство человеческие вполне могут состязаться с человеческой же глупостью, лениво размышлял судья, с усмешкой наблюдая как широкоплечий, чернобородый, бритоголовый, похожий на разбойника с большой дороги Зузон отчаянно работает пером, стараясь успеть за «выступающими». Лург поглядел на Корию. Та сидела как окаменевшая со смертельно бледным лицом. Судья ощутил мимолетное удовлетворение при виде того что молодой женщине явно не по себе.

— Тьфу, дурак! — Наконец сказал Мелинор и обернулся к Лургу. — Господин инрэ, я еще раз свидетельствую о том, что этот кинжал мой сын подарил этой женщине.

— А я свидетельствую о том, что его у меня украли, — запальчиво крикнул Радвиг и тоже поглядел на судью.

— Забить эту суку камнями, — громко сказал кто-то из толпы.

Мастон Лург посмотрел в сторону откуда вроде бы прозвучали эти слова, но кто именно их произнес осталось не ясно. Он лишь наткнулся на холодный взгляд лейтенанта Шайто, говоривший явно стоял где-то в его окружении.

— Кто это сказал?! — Повернувшись к лейтенанту, крикнул Радвиг и схватился правой рукой за меч, показывая, что готов вынуть его в любую секунду. — Кто?

Ему никто не ответил. Не отпуская рукоять оружия, он прошел вперед, пристально разглядывая людей рядом с Шайто.

— Оскорблять женщину, да еще при этом прячась в толпе, может только негодяй и трус, — с презрением сказал он.

Мелинор тяжело опустился на стул. На темном огрубевшем лице пожилого торговца застыло выражение усталого отвращения.

Мастон Лург чувствовал практически тоже самое и в связи с этим испытал некую солидарность по отношению к купцу.

— Если у этого негодяя осталась хоть капля самоуважения, — продолжил Радвиг, — пусть он…

— Хватит! — Перебил его судья. — Хватит, молодой человек. Вы не в рыцарском романе. А выкрик из толпы это всего лишь выкрик из толпы, собачий лай, на который разумные люди не обращают внимания. И перестаньте хвататься за меч. Я надеюсь вам достанет ума не устраивать поединков в присутствии королевского судьи или вы не осведомлены о том что любые дуэли и поединки категорически запрещены Третьим кодексом?!

Молодой человек молчал, опустив глаза, но рукоять меча не отпускал.

— Итак, господин Мелинор, позвольте резюмировать ваши показания, — громко объявил Мастон Лург, чувствуя прилив сил при мысли что обед близко. — Вы утверждаете, что ваш сын, господин Радвиг солгал королевскому суду, когда заявил что кинжал, который был использован как орудие убийства, был у него украден, правильно?

Торговец замешкался с ответом. Судья с холодной усмешкой наблюдал за его терзаниями. Конечно, купцу не хотелось чтобы его отпрыска окрутила хитроумная алчная особа, возможно уже отправившая на тот свет двух своих состоятельных мужей. Но с другой стороны он наверно вдруг понял, что его заявление может иметь плохие последствия и для этого самого отпрыска. Интересно, что там говорит Третий кодекс о лжесвидетельстве на королевском суде, да, господин Мелинор?

— Я …, — заговорил наконец пожилой торговец, но затем трескуче, надрывно закашлялся. Почти минуту он пытался прочистить горло. Мастон Лург терпеливо ждал, когда он закончит. Мелинор выплюнул изо рта какую-то гадость и, расправив плечи, решительно сказал: — Да, я утверждаю это.

— Также вы утверждаете, что ваш сын передал вышеозначенный клинок присутствующей здесь госпоже Кории, правильно?

— Да. Так всё и было, — уже совершенно спокойно ответил Мелинор.

— Вы видели или слышали это лично?

— Да!

— Очень хорошо, — удовлетворенно произнес Мастон Лург. — Суд принял ваше заявление к рассмотрению, господин Мелинор. Если вам больше нечего сообщить по данному делу, вы можете быть свободны. И соблаговолите забрать вашего сына. Возможно вам следует в следующий раз вместо мечей и кинжалов подарить ему пару хороших книжек.

Кое-кто из окружающих площадку людей улыбнулся. Мелинор, ничего не ответив, подошел к сыну, взял его за локоть и направился прочь. Радвиг вырвал свою руку, но тем не менее покорно поплелся на отцом.

Проводив их взглядом, Мастон Лург сказал:

— Суд вызывает госпожу Корию Панвиг.

Наступила практически полная тишина. Люди жадно глядели на молодую женщину. Последняя некоторое время медлила, но затем все же поднялась со своего места и, гордо и неторопливо, проследовала к стулу в центре площадки. Судья увидел что даже Зузон оторвался от своей писанины и с откровенным интересом рассматривает возлюбленную Радвига.

Мастон Лург еще немного потянул театральную паузу и наконец сказал в столь приятной его сердцу тишине:

— Госпожа Кория, суд желает чтобы вы ответили на следующий вопрос. Подтверждаете ли вы, что кинжал, который использовался в качестве орудия убийства, был передан вам на днях господином Радвигом в качестве подарка?

Кория спокойно посмотрела на судью и без колебаний ответила:

— Нет.

Мастон Лург чуть улыбнулся ей, показывая что именно такого ответа он и ждал и, перекрывая вспыхнувшие в толпе разговоры, громко сказал:

— Вы свободны, госпожа Кория.

После чего с облегчением объявил:

— Заседание королевского суда объявляется закрытым.

69

Элен увидела сидящего прямо на земле, метрах в трех от тропинки, туру, покрытого темно-серой шерстью. На нем были черные, весьма изодранные снизу шорты и два широких ремня, крест-накрест пересекавшие его могучее туловище. Рядом с ним стоял небольшой сундук. Туру, явно находясь в весьма скверном расположении духа, занимался тем, что вертел в широких толстых пальцах какой-то вроде бы круглый металлический блестящий предмет. Он подносил вещицу к своим большим коровьим глазам, пытался что-то разглядеть, потом яростно тряс её, подняв над собой. После чего гулким низким голосом сердито произносил на неизвестном Элен языке слова, которые явно были из разряда бранных.

Туру тыкал в вещицу палочкой, что-то ковырял там, опять тряс, опять сердился и даже стучал громадным кулаком по земле в приступе бессильной злости. Темно-серая шерсть на спине и боках приподнималась и от этого казалось что и без того немаленький туру раздувался еще больше.

Элен сделала несколько шагов по направлению к инопланетянину. Тот сидел к ней почти спиной и, судя по всему, её не замечал. Но сойдя с тропинки на ковер красно-коричневой травы, девочка остановилась. Её одолели сомнения. Что если она опять кому-то чем-то помешает и на неё снова обрушатся с негодованием и злобой? Ей даже захотелось обернуться и взглядом попросить какой-то подсказки у Галкута. Но это, конечно, было неприемлемо. Вместо этого она пристально вгляделась в ауру мохнатого гуманоида. В районе мощного затылка плавала темно-багровая с крупицами грязных вкраплений пелена с очень рваными выбрасывающими длинные нити краями. Это, несомненно, было раздражение и недовольство, но все же в целом аура, по мнению Элен, говорила о спокойном и не жестоком нраве своего владельца. Хотя, конечно, девочка понимала, что ей рано судить об этом, она почти еще ничего не знает о цветовых гаммах и геометрии форм в аурах туру. Но с другой стороны она давно уяснила, что некоторые общие принципы их структур и изменений верны практически для всех живых существ. В частности она знала, что чем меньше разноцветной пестроты и сложных объемных образовании в ауре, тем более спокоен и безмятежен человек. Видимо в идеале она должна приближаться к абсолютной прозрачности и без всяких фигур вообще. Что-то относительно близкое к этому она видела у мистера Таругу, но чтобы полностью прозрачная и без рисунков эмоций такого Элен еще никогда ни у кого не видела. И по большому счету считала, что это вряд ли достижимо и такая аура была разве что у Будды.

Даже спустя семь с лишним лет наблюдений за самыми разными аурами, они всё еще оставались для неё непостижимой тайной. Что это такое? Какова их физическая природа? Почему их не видят остальные? Она не знала ответов на эти вопросы.

Элен улыбнулась про себя. Но еще большей тайной они представлялись для её папы и дедушки. Раньше, пару альфа-лет назад они регулярно устраивали ей «допросы с пристрастием», пытаясь докопаться, что именно она видит и каким образом. Особенно усердствовал дедушка, устраивавший всякие хитроумные эксперименты над способностями своей внучки.

Когда она была совсем маленькой, они ей просто не верили, считая, что она всё выдумывает, что она всего лишь ребёнок с богатой фантазией. И ей пришлось приложить определенные усилия, чтобы их переубедить. В какой-то момент это стало для маленькой Элен чуть ли не смыслом жизни, чтобы два самых близких для неё человека наконец поверили ей и не только поверили, но и объяснили ей самой что с ней происходит, почему она отличается от других и что это вообще такое. У неё даже бывало нечто вроде нервных срывов, она ревела, замыкалась в себе, пыталась колотить отца, обвиняла его в равнодушии, требовала маму, обещала что сбежит из дома. И именно эти неврастенические выходки убедили Валентина Акари, что его дочь ничего не выдумывает. Однако когда она сумела доказать обоим мужчинам что её странная способность реальный факт, выяснилось что ничего объяснить они ей не могут. Элен была разочарована и потрясена. Не только папа, но и дедушка, представлявшейся ей чуть ли не хранителем вселенской мудрости, которому известно обо всём на свете, оказывается не имели ни малейшего представления о том что она видит, как это происходит и почему эта особенность только у неё. Вместо ясных успокаивающих объяснений её завалили вопросами. Каким образом она видит человека? Словно в зыбком туманном цветном костюме? Мешает ли ей аура различать допустим выражение лиц, цвет глаз, татуировки на коже и так далее? Аура присутствует над всем телом человека? Видит ли она ауру в полной темноте? Видит ли она ауру с закрытыми глазами? Видит ли она собственную ауру? Видит ли она ауру в зеркале? Есть ли аура у инопланетян, у животных, у рыб, у насекомых, у растений? Но больше всего их, конечно, интересовали цветные и объемные трансформации аур. У них казалось просто миллион вопросов. Что происходит с аурой человека, когда он смеется, когда плачет, когда замерзает, когда сердится, когда спит, когда болеет, когда напрягается, когда расслабляется, когда боится, когда лжет, когда радуется и так далее и тому подобное. Элен, мягко говоря, обескураженная всем этим, была и сама уже не рада что ей наконец поверили и приняли её всерьез.

В начале она старалась ответить на все их вопросы и вполне охотно участвовала во всех придуманных для неё экспериментах.

Человека она видит абсолютно ясно и четко, ауры не кажутся ей цветным туманом вокруг тела, который бы как-то загораживал для неё выражение лиц, цвет глаз, татуировки и прочее. Да, аура присутствует над всем телом, но самая пестрая её часть вокруг головы. Да, она видит её в полной темноте. Нет, она не видит её с закрытыми глазами. Нет, она не видит её в зеркале. Да, она видит собственную ауру. Да, ауры есть у инопланетян, у животных, у рыб, у насекомых и у растений, но гораздо более скромные и бесцветные чем у человека.

Но никаких ответов она не получала, папа и дедушка в результате своих исследований казалось еще больше увязли в каких-то непонятных теориях и размышлениях. Они пришли к выводу, что у неё присутствует некий дополнительный орган чувств и что, судя по всему, он, так или иначе, связан со зрением. Виденье ауры никак не мешает ей видеть человека, то есть это все равно, что она одновременно видит и слышит, воспринимает электромагнитное излучение в видимом спектре и звуковые колебания. Взрослые решили, что возможно она способна улавливать электромагнитное излучение еще каких-то неведомых частот, а папа даже высказывал идею, что его дочь считывает вообще неизвестный вид энергии, но дедушка считал это ересью. Они любили подискутировать на эту тему. Но Элен это быстро надоело. Она поняла, что два её любимых человека ничего не могут ей объяснить и ей придется разбираться с этим самой. Ей представлялось, что это было весьма взрослое переживание, ведь она осознала, что обречена до конца жизни быть другой, не такой как все и так или иначе эта неизбывная инаковость наложит свой отпечаток на всю её судьбу. И хотя эта способность казалось дает ей некоторые преимущества перед другими людьми, вместе с этим она определенно и как-то отделяет её от них. А в одном скрытно подслушанном ею разговоре дедушка даже говорил о том что его внучка обречена на одиночество. Элен не поняла до конца его слова. Ведь совершенно очевидно, что она никогда не будет одинока, ведь с ней рядом папа, дедушка, Кит, мастер Таругу, Александра Уэйлер и другие. И тем не менее в голосе Родерика Атинховского несомненно звучала глубокая печаль, от которой девочке стало не по себе.

Но с другой стороны Элен настолько уже привыкла полагаться на этот дополнительный источник информации, что если бы вдруг лишилась его, некоторое время определенно чувствовала бы себя словно ослепшей или, по крайней мере, оглохшей. Теперь она анализировала ауры людей почти автоматически, вычисляя характер, нрав, темперамент, душевный настрой и эмоциональное состояние субъекта она использовала эти данные порой практически неосознанно, подстраиваясь под них, учитывая их, корректируя согласно им собственное поведение. Для неё это стало естественным, а вопросы о том как и почему это работает отошли на второй план. Во Вселенной существовало столько чудесных и странных вещей без каких-либо объяснений причин своего существования, что к этому следовало просто привыкнуть. И Элен, как и многие другие в Звездном Содружестве, так и поступала.

И считая что может быть действует не осмотрительно, но доверяя тому что ей подсказывала её необъяснимая способность, девочка приблизилась к широченной спине туру и звонко сказала:

— Здравствуйте!

Инопланетянин резко обернулся и поглядел на ребёнка через левое плечо. Потом с подозрением посмотрел в сторону застывшего на тропинке Галкута. И затем, видимо не посчитав маленького детеныша народа Омо достойным своего внимания, вернулся к своему занятию. Но Элен такое игнорирование собственной персоны ничуть не обескуражило, недавние встречи словно сделали ей прививку против подобного поведения и она вполне жизнерадостно продолжила:

— Может я могу вам помочь?

Туру перестал трясти свою вещицу, повернулся к настырной незнакомке всем корпусом и еще раз оглядел её. Не найдя в ней ничего примечательного, он с кислой физиономией поинтересовался:

— Чего тебе нужно, детёныш?

— Я только хотела узнать не могу ли я вам чем-нибудь помочь, мистер… простите не знаю вашего имени, — бодро ответила девочка, с интересом разглядывая многочисленные мешочки, карманчики, металлические крючки, цепочки и заклепки на широких поясах, крест-накрест пересекавших туловище инопланетянина.

Туру казалось задумался, он раскрыл рот и длинным розовым языком лизнул свой черный нос.

— Ты на вкус как гаширский персик, — объявил он. — Странно, зачуханные детеныши Омо обычно так не пахнут. Ты рабыня? Это твой хозяин? — Он кивнул в сторону Галкута.

Элен улыбнулась.

— Нет, я не рабыня. Я свободна как ветер.

— Ветра не свободны, — возразил туру, — они дуют туда, куда прикажут аирны — духи воздуха. Я знаю одного из них.

На лице Элен ясно отразилось нечто, что громадный инопланетянин принял за сомнение, хотя это скорее была растерянность, девочка вдруг осознала, что всё-таки общается с существом полным очень примитивных первобытных верований.

— Ты не веришь? Хочешь сейчас он ударит тебя в левую щеку? — И не дожидаясь ответа, туру сделал едва заметный жест правой рукой и Элен явственно ощутила холодный поток воздуха, разбивающийся о левую сторону её лица. Девочка вздрогнула, а туру пронзительно забулькал и заурчал, что, как поняла Элен, было смехом. Она осторожно улыбнулась в ответ, фокус с воздушным потоком всё же удивил её.

— А он кто? — Спросил туру, глядя на Галкута. — Почему он следит за тобой как хищный зверь? Он как будто хочет съесть тебя. Он не пугает тебя? Если хочешь, я могу разорвать его надвое.

Не надо, — улыбнувшись, сказала Элен и прикоснулась к могучей мохнатой руке. Туру весь содрогнулся от её прикосновения и сердито отдернул руку. Девочка испуганно уставилась на него. Увидев её страх, туру вроде как смягчился и снисходительно объяснил:

— Омо грязные, ведь они постоянно моются, но грязь к ним так и липнет. Мы не любим когда они к нам прикасаются.

— Ясно, — сказала Элен. Она прекрасно видела что туру уже ничуть не сердится на неё, более того она явно любопытна ему и еще ей казалось что этот инопланетянин очень молод, хотя она пожалуй и не смогла бы объяснить почему так решила. Наверно ауры как-то могли ей подсказать возраст, но поскольку большую часть жизни она имела дело с представителями вида Homo Sapiens, у неё не было нужды анализировать ауры в этом направлении и она не умела этого делать.

— Так зачем он следит за тобой?

— Это слуга моего дяди, его приставили ко мне, чтобы он оберегал меня от всяких опасностей.

Туру еще раз внимательно оглядел Галкута.

— Странный слуга, он похож на хищного зверя, — повторил он. Затем вдруг протянул руку и потрогал куртку Элен.

— Такой ткани не существует, — объявил туру недоуменно, словно и сам растерялся от парадоксальности своего заявления.

— А что это за штука? — Торопливо спросила Элен, желая перевести разговор от своей персоны на что-нибудь другое.

Туру поднес к ней на широкой ладони то что на первый взгляд напоминало круглые механические часы в золотистом корпусе, только на циферблате у этих «часов» было четыре стрелки.

— Это крауцер, — сказал инопланетянин. — Его сделали "Первые". А может черные лоя, еще когда Сандара благоволила им. Точно неизвестно, но он очень древний. — И еще немного подумав, добавил: — Он мой.

— А для чего он нужен?

Туру совсем по-человечески пожал плечами и ответил:

— Он показывает ответы.

— Какие ответы?

— Разные. О времени, о погоде, о пути. Но его надо завести, а ключ упал внутрь механизма и я теперь никак не могу его достать.

— Можно я попробую.

Туру испытующе поглядел на девочку. Хотя конечно все нюансы его эмоций и мимики оставались для неё несколько условными, неизвестными, она скорее додумывала их, чем автоматически считывала как в случае со своими соплеменниками, тем не менее, ей показалось, что туру отнесся к её предложению с неудовольствием.

— Я купил его за двести тон, — сообщил он.

«Врёт», тут же подумала девочка. И не только потому что прочитала это в его ауре, обычно чтобы научиться распознавать ложь по изменчивости цветов и колебании фигур у инопланетян ей требовался некоторый опыт наблюдения за ними, но двойной контур мышления, точно такой же как и у землян, она узнала сразу же. Она также припомнила что это, по словам судьи, её возможная цена как рабыни в Шинжуне. «Не могу же я стоить как какие-то часы», подумалось ей и переживание о собственной цене показались ей забавными.

— Я буду очень осторожна, — пообещала она.

Туру с неохотой протянул ей прибор. Элен взяла его. Крауцер оказался на удивление тяжелым для своего размера. Девочка посмотрела на «циферблат». Он весь был исписан по кругу значками и словами. Язык Элен был неизвестен. Значки, возможно были цифрами, решила она. Вообще слов и значков было очень много и она не представляла каким образом здесь ориентироваться, да еще и с четырьмя стрелками. Она попыталась разобраться, но туру обеспокоенно спросил:

— Что ты там рассматриваешь?

Элен ничего не ответила и перевернула прибор. В задней крышке имелись большие отверстия сквозь которые можно было разглядеть дебри внутреннего механизма. Девочка быстро нашла застрявший среди трубочек, полосок и шестеренок ключ. Мимоходом она припомнила что производство шестеренок кажется требует от кузнецов совершенно нового уровня мастерства и техники, то есть лоя или эти неизвестные "Первые" достигли в этом деле небывалых высот. Возможно даже кто-то помог им в этом. Ведь когда звездные переселенцы только прибыли на Каунаму они обладали невероятными по меркам аборигенов технологиями. И часть этих технологий может быть достались лоя. Интересно как это происходило. Элен всегда очень любила истории о контактах между землянами и другими разумными расами, ей представлялось это жутко любопытным и волнительным и она иногда всерьез мечтала о том, что когда вырастет станет ученым и будет работать в группе Первого контакта. Она не могла себе представить более увлекательного занятия, чем это.

Элен осторожно просунула мизинец внутрь механизма и потрогала ключ. Убедившись что он не застрял намертво, она перевернула крауцер циферблатом вверх и принялась пальцем аккуратно двигать ключ туда-сюда, стараясь освободить его. В конце концов ей удалось это, ключ переместился ниже, где она могла уже взяться за него большим и указательными пальцами. Вскоре заветный ключик лежал у неё на ладони.

— Вот, — сказала она с улыбкой, протягивая добытую вещицу инопланетянину. Туру жадно схватил и ключ и сам крауцер и тут же принялся пытаться завести его. Сделать это толстыми мохнатыми пальцами было не просто.

— Давай я …, — начала Элен.

— Я сам! — Сердито перебил её туру. — Каждый должен заводить крауцер сам.

Мимо по тропинке с корзиной в руках неспешно шла пожилая женщина в платке, синей блузке и цветастой юбке. Она видела что произошло, в какой-то момент даже специально остановилась, чтобы пронаблюдать как маленькая девочка отважно пытается помочь громадному туру. Теперь она продолжила свой путь, а напоследок беззлобно бросила:

— Хоть бы конфеткой ребятенка угостил чудище волосатое. Скупердяй хренов.

— Тебя не спросил грымза колченогая! — Тут же откликнулся туру, не прекращая своих усилий завести крауцер.

Наконец ему удалось вставить ключик в маленькую скважину и он принялся осторожно поворачивать его. Но видимо слова женщины всё же задели его и в какой-то момент он покосился на сидящую на корточках девочку и хмуро произнес:

— Нет у меня конфет. Честно. Хочешь жука?

Элен, сдерживая улыбку, посмотрела в коровьи глаза инопланетянина и как будто с обвинительной интонацией сказала:

— Ты разве не знаешь что детёныши Омо не едят жуков?

— Знаю, — признался туру и отвел взгляд, словно слегка устыдившись. — Вы глупые.

— Пожалуй мне нужно идти, — сказала девочка и встала.

Туру испытующе поглядел на неё.

— Разве ты не хочешь задать вопрос? — Спросил он с ноткой подозрения.

— Какой вопрос?

— Любой. У тебя что, совсем нет вопросов?

Элен с непониманием глядела на него. Туру снисходительно пояснил, протягивая ей свой драгоценный прибор:

— Вот, возьми, прокрути стрелки на один круг влево, вот так и, удерживая их, задай свой вопрос. Затем убери палец и ты получишь ответ.

Элен осторожно взяла крауцер. Свела вместе стрелки и провернула их по кругу против движения часов. Стрелки явно были подпружинены и чем дальше девочка их крутила, тем сильнее они сопротивлялись. Она посмотрела на инопланетянина.

— Ну, — подбодрил он. — Говори и отпускай.

— Где мне найти своего папу? — С волнением тихо произнесла девочка. Она убрала палец и стрелки быстро завертелись в обратном направлении. Когда они остановились, три из них были практически вместе, а одна градусов на 60 дальше.

Туру поглядел на циферблат.

— О, — радостно воскликнул он. — Крауцер практически уверен, что 89.

— Что 89? — Растерянно спросила девочка.

— Откуда я знаю, когда придет время, поймешь. Но раз три из четырех стрелок вместе, то значит непременно так оно и будет.

«Шарлатанство», сердито подумала Элен. И пожалела о том что заговорила об отце при постороннем. Она попыталась вернуть прибор, но туру милостиво произнес:

— Спрашивай еще. В один день можно до трех вопросов.

— Я не хочу чтобы ты слышал мои вопросы, — дерзко заявила Элен.

Инопланетянин фыркнул.

— Какое мне дело до твоих вопросов?! Ну если хочешь, можешь шептать их про себя, крауцеру это не важно. Он всё равно читает их в твоём сердце.

«Ну конечно», насмешливо подумала девочка. Тем не менее снова отвела стрелки и тихо прошептала: «Стоит ли мне сбегать от судьи?». Стрелки завертелись и остановились. Все четыре вместе. Она показала крауцер туру.

— Категоричное «нет», — объявил он. — Чтобы ты там не спрашивала, можешь ничуть не сомневаться, ответ — «нет».

Элен задумалась. Это было похоже на правду. По крайней мере, на этот раз это была не просто нелепица «Где искать отца? — 89» и ответ хоть как-то сходился с вопросом. Но несомненно это всё какой-то хитрый фокус. Наверно обычно туру выступает с этим номером на каких-нибудь ярмарках и естественно берет за это деньги.

— Могу еще один?

— Можешь.

Немного поразмыслив и скользнув взглядом по слуге судьи, девочка тихо прошептала: «Кого убил Галкут?». Стрелки завертелись и снова замерли все вместе.

Туру посмотрел на крауцер и сказал:

— Снова однозначный ответ. Так обычно бывает, когда спрашиваешь о прошлом. Он говорит — сын.

Элен почти вздрогнула. Галкут убил собственного сына?! Девочка быстро вернула прибор хозяину. Как бы там ни было, но этот крауцер, а скорее всего сам туру снова угадали ответ, который в принципе соответствовал вопросу. Если бы инопланетянин сказал гора, река, зеленый, огонь или любой другой бред, было бы ясно, что это даже не фокус, а просто глупый спектакль, где актер и зритель как бы договариваются что ради общего развлечения они будут делать вид что верят в совершеннейшую бессмыслицу. Но последние два ответа не были бессмысленными, их было трудно или даже невозможно проверить, но, тем не менее, чисто теоретически они могли быть верными. И это немного напугало девочку. И в тоже время ей очень захотелось задать еще вопросы: «Найдет ли она папу и всё ли с ним будет в порядке». И она чуть ли не заругала себя за то что так бездарно потратила три своих шанса. Но тут же осадила себя, что еще за детский лепет, ей уже скоро исполнится восемь лет, а она как маленькая верит в глупые сказки, три вопроса, три желания.

— Прощайте, мистер, — с некоторой сухостью произнесла девочка.

— Прощай, детеныш, — ответил туру неожиданно весело. — И не забудь: 89, нет и сын.

Элен вернулась на тропинку к Галкуту. Слуга судьи полюбопытствовал:

— Ну что помогла страдальцу? О чем вы там так долго болтали?

Девочка задумчиво поглядела на него, холодея при мысли что этот человек возможно убил своего собственного ребенка. И ей впервые пришло в голову, что он не просто злодей и садист, а еще и сумасшедший, псих, который во время приступа своей болезни опасен для всех кто рядом. Впрочем, пока, судя по всему, никаких приступов у Галкута не было. И оставалось надеяться что он продержится еще пару-тройку дней, до того момента как они доберутся до герцога Этенгорского. Элен удивилась тому с каким спокойствием она уже принимает это. К тому же крауцер ведь сказал, что ей определенно не стоит пытаться избавиться от судьи, а значит и от его слуги. С другой стороны ведь неизвестно руководствовался ли крауцер её благом, давая ей совет оставаться с судьёй. Да и вообще непонятно чем он может руководствоваться. Элен снова посетовала на себя за свое легковерие, за то что так легко поддается наивному фокусу.

Её конечно так и подмывало напрямую спросить Галкута: «Ты убил своего сына?» И если он хоть что-то ответит, то она узнает правду. Впрочем даже если промолчит, она скорее всего сумеет по всплеску эмоций в ауре определить его отношение к этому вопросу, а значит и возможный ответ, пусть и не так однозначно. Но она не решалась. Если это всё же правда, то определенно не стоит бередить его больную психику, ибо сильное эмоциональное переживание может спровоцировать новый приступ.

— Ты знаешь что такое крауцер? — Спросила она.

Галкут задумался.

— Да вроде что-то слышал такое, — неуверенно произнес он. — Еще в детстве. Что-то вроде волшебной палочки кажется. Он что пытался продать это тебе?

— Что-то вроде, — не вежливо ответила девочка и пошла дальше по тропинке.

Галкута её невежливость никак не задела, он уже начал привыкать к переменчивому настроению своей подопечной. И он спокойно последовал за Элен.

70

Элен увидела молодого человека, рисующего закатное солнце на высоком борту фургона. В руках у незнакомца были кисть и палитра. Одет он был в белую рубашку с пышными оборками, щегольской зеленый камзол с блестяшками и прорезями и черные лосины. На ногах красовались замшевые короткие сапоги с заклепками и загнутыми носками, на голове сидел лихо сдвинутый набок серый берет с белым пером.

Элен остановилась чуть сзади и слева, метрах в двух от молодого художника, разглядывая его творение. Картина изображала бескрайнюю ширь синего моря, над которым нависало огромное багровое солнце, отражавшееся от воды пламенеющими отблесками. И немного вдали, накреняясь на волнах, плыл маленький корабль с белым парусом. Элен припомнилась строка из песни, которую частенько бурчал себе под нос дядя Вася: «Если места хватит, нарисуй лодку с парусами ветром полными…»

Молодой человек нанес очередной мазок на закатное светило, отступил назад, осматривая свою работу и весело поинтересовался:

— Ну что скажите, сэви, нравится?

— Очень, — ответила девочка.

Парень посмотрел на своего благосклонного маленького критика и, улыбнувшись, спросил:

— А что больше всего нравится? Море, корабль или солнце?

— Вся композиция в целом, — рассудительно произнесла Элен. — У вас, должна заметить, несколько своеобразная техника, вы используете довольно рельефный мазок. Но возможно благодаря именно этому вы добились дивной чистоты и звучности цвета. И вам прекрасно удалось передать пронзительное ощущение светлой грусти по чему-то утраченному или уходящему, символизируемое этим пламенеющим закатом и в тоже время привнося в это чувство тихой надежды на какое-то продолжение жизни, пусть и непростой, но может по-своему счастливой, символом которой является эта маленькая лодка посреди бескрайнего моря. При этом надо учесть, что вы рисуете на досках.

Молодой человек полностью повернулся к Элен, не сводя с неё оторопелого взгляда. Затем он посмотрел на стоявшего на тропинке Галкута, затем снова на Элен. Из-за белой парусины, обтягивающей верх разрисованного фургона, высунулась светловолосая женская голова.

— Во имя черных крыльев Аароха, — весело воскликнула незнакомая девушка, — кто это здесь так отзывается о мазне моего брата?

— Сама ты мазня, — откликнулся молодой художник, — ты вот слушай, что люди обо мне говорят.

Девушка спрыгнула с фургона и подошла к Элен, с улыбкой разглядывая её. Девочка в свою очередь смотрела на незнакомку. Сестра художника была невысокой худенькой зеленоглазой девушкой 16–17 лет. Одета она была в белую узкую тунику и черные лосины. На её тонкой шее темнела маленькая татуировка черной птицы. Её светло-русые волосы были собраны в пучок на затылке и проткнуты длинной зеленой шпилькой. Но одна прядь, выкрашенная в яркий голубой цвет, выбивалась из общей массы и спадала на левый висок

Девушка глядела на Элен с веселым удивлением.

— Сколько тебе лет, дитя? — Спросила сестра художника.

— Восемь. Почти, — сказала Элен и тут же задумалась. Кит, кажется, говорил, что период обращения Каунамы вокруг своей звезды 436 альфа-суток. А свой возраст, как и большинство землян, она отсчитывала в альфа-годах, каждый из которых состоял из 365 альфа-суток. То есть в летоисчислении Каунамы ей было где-то шесть с половиной лет. Но поправлять себя она не стала.

И хотя в глазах девушки явно отразилось сомнение, она улыбнулась и, протянув руку, представилась:

— Я Нейра.

— Элен, — ответила девочка и пожала ладонь своей новой знакомой.

— А это Мальрик, мой брат. Пустозвон и лоботряс …

— Но-но, — предостерегающе произнес молодой человек.

— Ну и ещё, судя по твоим словам, талантливый художник, — закончила Нейра. — Тебе говорили, Элен, что ты для своих лет очень умная?

— Если честно, мои учителя так не считают, — скромно промолвила девочка.

— Учителя? У тебя их много.

— Ну, вообще, да, — ответила Элен, припомнив и мастера Коана Таругу и своих многочисленных школьных преподавателей и, конечно же, Кита, который, по её мнению, излишне часто любил изображать из себя умудренного годами наставника. Но говорить об этом ей не хотелось и она поспешила перевести тему. Оглядев большой разукрашенный фургон, она неуверенно спросила: — А вы купцы?

— Купцы?! — Улыбнулась Нейра.

Подбежав к брату и картинно встав рядом с ним, прижавшись к нему плечом, она весело спросила:

— Ну-у? Разве мы похожи на купцов? Толстых пузатых скупердяев, чахнущих над своими сундуками с золотом и скрупулёзно записывающих каждый приход-расход в толстые книги?

— Нет, — улыбнулась девочка, чувствуя, как душа её радостно откликается в ответ на энергичное обаяние этой невысокой, хрупкой девушки.

— А тогда кто мы?

— Э-э…, — растерянно протянула Элен.

— Ну посмотри на нас внимательно. На меня худенькую, гибкую, на этого славного пройдоху в берете, с длинными ловкими пальцами и ясными глазами профессионального обманщика. Кто мы?

Элен почти инстинктивно, словно в поисках ответа, огляделась по сторонам и затем, прежде чем осознав что делает, обернулась и беспомощно поглядела на Галкута. «Артисты», одними губами, беззвучно, произнес тот.

— Артисты! — Весело крикнула девочка, не обратив внимание, что приняла помощь от заклятого врага.

Но подсказка не прошла незамеченной.

— Так не честно, — как бы с обидой, заявила Нейра. — Кто этот хмурый долговязый подсказчик в шляпе?

Зеленый глаза Нейры горели озорством. Но увидев как резко смутилась её маленькая собеседница, девушка немного осадила саму себя.

— Это твой друг? — осторожно спросила она.

— Это слуга моего дяди, — неохотно ответила Элен. — Он присматривает за мной.

Она понимала, что сейчас её спросят о дяде и как только станет известно, что она племянница ненавистного судейского, отношение веселых артистов к ней изменится. И она заранее расстроилась по этому поводу.

Но чуткая Нейра не стала больше ни о чем спрашивать. Подойдя к Элен, взяв её за руки и радостно заглянув в большие синие глаза, девушка радостно сказала:

— Ну конечно артисты! — И она очень музыкально пропела: — "Мы бродячие артисты, мы в дороге день за днем…" — Оборвав песню, добавила: — Я акробатка, и еще пою и танцую. А Мальрик фокусник, художник, музыкант и еще метатель страшных кинжалов, топоров и ножей. Которые он правда метает в основном в меня. — Нейра усмехнулась. — Но хвала Аароху пока еще ни разу не попал.

Элен с интересом поглядела на молодого человека. Тот, положив палитру и кисть на землю, приблизился к девочке.

— А маленькая сэви верит в чудеса? — С улыбкой поинтересовался он.

— Сэви слишком умна, чтобы верить в твои дешевые чудеса, — сказала Нейра. — Правда, Элен? — И сузив глаза, с некоторым ехидством воскликнула: — А сколько будет семь умножить на восемь?

— Пятьдесят шесть, — пожав плечами, ответила девочка.

— Молодец, — похвалил Мальрик. И затем слегка снисходительным тоном поинтересовался: — Но может быть ты сумеешь сказать и сколько будет 18 на 12?

— Двести шестнадцать, — без малейшей паузы на раздумье ответила Элен.

Лицо молодого человека удивленно вытянулось.

— А вы, господин Мальрик, тоже перемножили эти числа в уме? — С любопытством спросила девочка.

— Да у него просто двенадцать наборов для метания по восемнадцать предметов в каждом, — с усмешкой ответила Нейра вместо брата. — Поэтому он и знает ответ. А так бы он до трех лун тут бы перемножал.

— Не слушай её, — сказал Мальрик, глядя на Элен. — Я очень неплохо считаю. А она сама владеет арифметикой только до двадцати. А дальше у неё пальцы кончаются. — И молодой человек улыбнулся. И улыбка его была так заразительна и обворожительна, что Элен не сдержалась и улыбнулась ему в ответ. Хотя ей и было чуть неловко, ведь они вроде как насмехались над девушкой.

— Госпожа Нейра, назовите пожалуйста любое трехзначное число, — попросила Элен.

— Двести сорок девять, — сказала девушка.

— А теперь вы, господин Мальрик.

Молодой человек с некоторым подозрением поглядел на неё и произнес:

— Допустим сто восемьдесят четыре.

— Произведением двух этих чисел будет 45816, — снова без всякой заминки объявила девочка.

— Произведением..? — Непонимающе проговорил Мальрик.

— Ну то есть результатом умножения.

— Ты хочешь сказать, что умножила эти числа в уме?

— Конечно. Разве вы так не можете, господин Мальрик? — Невинно поинтересовалась девочка, но её синие глаза при этом сияли явным лукавством.

Молодой человек растерянно поглядел на сестру.

— Вот так вот, — весело сказала та. — Знай наших!

— Каких еще ваших?

— Ну то есть нас — девочек, — пояснила Нейра. — Мы всегда были и будем умнее вас — мальчиков.

Мальрик снова посмотрел на Элен.

— Это невозможно, — сказал он. — Это какой-то фокус.

Девочка улыбнулась. Такой «фокус» мог проделать любой её одноклассник на Макоре. Причем даже и с пяти и шестизначными числами.

Она огляделась по сторонам, подняла веточку и протянула её молодому человеку.

— Если вы умеете перемножать в столбик, то можете проверить меня.

Мальрик взял веточку и принялся рисовать на голом участке светло-коричневой земли цифры. Сестра приблизилась к нему и, встав возле левого плеча, следила за его действиями. Он усердно умножал, складывал, царапал новый ряд цифр, записывал в сторонке сколько пошло «на ум» и в конце концов пришел к тому же результату что и Элен.

— Хм, — усмехнулся он. — Всё правильно. Но так ведь не бывает.

— Что не бывает? Чтобы было всё правильно? — Ехидно поинтересовалась Элен.

— Чтобы маленькая девочка, которой от силы шесть лет, моментально перемножала в голове такие числа, — объяснил Мальрик. — Или может быть ты не та, кем кажешься? Может быть ты одна из семи дочерей мудрой Валоги, которой открыты финалы судеб всего сущего, от малой травинки до пылающего солнца? Или может быть ты, чья кожа бела как снег, принцесса Лея, дочь Белой королевы, повелевающей южными ветрами и идущей по морям и сквозь бури? А может быть в твоих прекрасных ярких глазах сверкают синие блики прозрачных ледников Лазурных гор и ты не кто иная как великая Сандара — повелительница маленьких лоя, способная принимать любой облик? Или возможно ты младшая сестра Альдеона — Вечного Странника, веселого и беззаботного друга Гипы, читающего по звездам и в сердцах и чей взор подобен раскалённому добела металлу? А может быть ты одна из птенцов всевидящего Аароха и в твоих иссиня-черных волосах навечно застыла бездонная тьма его могучих крыльев? — Он на секунду замолчал, а потом как бы в глубоком потрясении воскликнул: — А что если ты сама Хатсетуп — ясноликая беспечная богиня мудрости, знающая путь каждой песчинки во Вселенной?! Что это у тебя? — Молодой человек протянул руку к голове девочки и что-то вытащил из её коротких волос.

На ладони молодого человека засверкали синие и прозрачные камешки. Элен с радостным удивлением взирала на них.

— Ага, — спокойно сказал молодой человек, — алмазы и сапфиры. Говорят, что Хатсетуп любит гулять среди звезд по брильянтовым дорогам и взметать вверх облака из драгоценных камней. А это что? — Он взял левую ладонь девочки. Элен почувствовала как он вроде бы погладил её пальцы. Он поднес ладонь ближе к своим глазам и девочка с изумлением увидела, что на её указательном, среднем и безымянном пальцах надеты какие-то кольца.

— Какие красивые перстни, — воскликнул молодой человек. — Может быть вы вечно молодая адарка Зойра, танцующая на стёклах и углях, знающая прошлое и будущее любого человека, раздающая пламя и дождь и поющая таким чудесным голосом, что солнце и луны останавливают свой вечных ход чтобы насладится её песнями?

Молодой человек, словно ожидая ответа, с улыбкой поглядел на Элен, которая буквально светилась от удовольствия.

— Боюсь вас разочаровать, господин Мальрик, — лучась улыбкой, произнесла Элен, — но я совершенно обычная девочка. И в моей школе любой ученик может перемножать, делить, складывать и вычитать в уме такие и даже большие числа.

Мальрик пристально посмотрел на неё.

— Не хотите не говорите, — пожал он плечами. — Я понимаю, тайное должно оставаться тайным. Вот, возьмите.

Он ссыпал ей в ладонь камешки, которые будто бы вытащил из её волос. Якобы алмазов и сапфиров было штук 5–7. После чего свел её пальцы в кулачок и затем раскрыл его. Элен увидела, что теперь у неё на ладони целая горсть драгоценных камней, среди которых теперь были и зеленые и красные. Глаза её расширились от удивления.

— Положите их себе в карман, — предложил Мальрик и Элен послушно исполнила.

— Между прочим, еще говорят, что Хатсетуп любит превращать драгоценные камни в цветы, — сказал он и заговорщически поглядел на девочку. Та поспешно сунула руку в карман, куда только что ссыпала горсть «драгоценных» камней. Никаких камней там уже не было, вместо этого её пальцы коснулись чего-то нежного и бархатистого. Она достала из кармана несколько маленьких прелестных фиолетовых и сиреневых цветков и потрясенно уставилась на них. Ведь она же сама засунула камни в карман, руки Мальрика даже не приближались к нему!

— Ну вот, госпожа Элен, а вы говорите обычная девочка, — улыбнулся молодой человек и, взяв цветы из её руки, аккуратно вставил их ей в волосы.

— Пожалуйста, не называйте меня госпожа, — попросила девочка, — просто Элен.

— Ну тогда и ты уж, будь добра, обращайся к нам просто Мальрик и Нейра. Тем более мы ведь не обучались в таких школах, где все ученики мудры и молниеносны как великая богиня.

«Ну не то чтобы все», подумала девочка, припомнив ненавистного Мугласа, которого она кроме всего прочего считала еще и туповатым. Он мог оперировать в уме максимум четырехзначными числами.

— А как ты проделал этот фокус с цветами? — Спросила девочка.

— Фокус? — Удивился Мальрик. — Это было чудо. Тебе надо обязательно научиться верить в чудеса. Без этого некуда. Видеть чудесное в чудесном — вот ключ ко всем тайнам мира. А если не верить в чудеса, то жизнь будет просто затянувшимся актом пищеварения.

— Э-эй, философ на букву «х», не грузи ребенка, — сказала Нейра. — Тоже мне мудрец из бочки.

Но молодой человек и девочка словно и не услышали веселого замечания девушки. Они неотрывно глядели друг на друга.

— А ты сам как будто веришь в чудеса? — Провоцирующе произнесла Элен.

— Ну а как же! — Воскликнул Мальрик. — Вот, смотри.

Он сделал движение правой рукой будто что-то ловил в воздухе и, поймав это, зажал в кулаке. Затем он разжал кулак. На ладони у него лежала серебряная монета. После чего он снова сомкнул ладонь и слегка встряхнул ею. И показал, что монета исчезла.

— Ну, разве это не чудо? — Лукаво поинтересовался молодой человек.

— Да ты что совсем за глупенькую меня считаешь?! — Возмутилась Элен. — Это просто ловкость рук. Ты натренировался быстро перемещать монету между пальцами и показываешь мне всегда ладонь так, чтобы я не видела как ты сжимаешь монету с другой стороны. Ну или ты прячешь её в рукав.

Но на самом деле Элен конечно не сердилась. Наоборот, она испытывала настоящее, роскошное, почти уже забытое ею на Каунаме удовольствие от общения с другим человеком. И та, почти фамильярная, близость, которая так быстро установилась между ними, наполняла её маленькое сердце бурной радостью.

— Ну что ты, Элен, как ты можешь так говорить, — улыбаясь, сказал Мальрик. — Разве я похож на обманщика?

Нейра присела на корточки рядом с девочкой и словно вошла в тесный круг этой парочки.

— По-моему очень, — сказала девушка. — А ты, Элен, проверь его.

Дочь лейтенанта Акари внимательно поглядела на сестру фокусника, словно пытаясь угадать, что та имеет в виду.

— Хорошо, — деловито сказала Элен. — Покажи мне монету.

Мальрик снова встряхнул рукой и разжал ладонь. И на ней снова появился маленький серебряный кружок. Девочка взяла его. Монета выглядела совершенно обычно, твердая и металлическая, с изображением мясистого лица какого-то мужчины и надписи «Агрон» на аверсе и с рисунком короны на реверсе. Возле затылка мужчина присутствовала глубокая V-образная засечка. Элен положила монету обратно. После чего по-свойски оттянула рукава зеленого камзола и белой рубашки вниз и крепко взялась обеими руками за запястье молодого человека.

— Теперь сжимай кулак и пусть монета исчезнет, — сказала она.

— Но мне нужно сделать волшебный пасс рукой, иначе магия не сработает, — с улыбкой проговорил Мальрик.

Элен посмотрела на Нейру, словно спрашивая у неё подсказки. В этот момент, с любопытством наблюдая за происходящим, к компании приблизился Галкут. Никто не обратил на него ни малейшего внимания.

— Не разрешай, — посоветовала девушка. — Когда он будет трясти рукой, за ней не уследишь и он незаметно спрячет монету.

Элен посмотрела на Мальрика.

— Нет, — твердо сказала она, — никаких пассов. Если ты не можешь без них, значит это не чудо, а просто ловкость рук.

Молодой человек сжал ладонь в кулак и, улыбнувшись, спросил:

— Ну хорошо, а заклинание хотя бы можно произнести?

Элен чуть-чуть подумала и сказала что можно.

— Читер-квитер свитер-битер, — произнес молодой человек и слегка дунул на свой кулак. Когда он разжал ладонь, все увидели что монета по-прежнему лежит на своём месте. Элен ощутила настоящее разочарование. Галкут кажется тоже почувствовал легкую досаду. Нейра сказала:

— Я же говорила, что он обманщик.

Элен осуждающе глядя на молодого человека, отпустила его запястье.

— Вот, значит никаких чудес не бывает, — чуть ли не с горечью произнесла она.

— Ну что ты, Элен, не говори так, — попросил Мальрик. — Если сильвида не исчезла из моей руки, это вовсе не значит, что в мире нет чудес. Просто чудеса они ведь такие непредсказуемые, случаются когда им вздумается. Не расстраивайся, пожалуйста. Ну хочешь, попробуем еще раз? — Он протянул ей кулак. — Возьми мою руку. Теперь я попробую другое заклинание. Очень древнее и могучее, из другого мира. Оно должно переместить сильвиду в волшебную страну Истартастан.

Элен с радостью схватила молодого человека за запястье.

Мальрик торжественно произнес:

— Сана-кама-ала-бама улан-хото-чой-бол-сан! –

И сильно дунув в кулак, разжал ладонь. Монета исчезла.

Лицо девочки засияло радостной улыбкой.

— Пусть пальцы растопырит, — сказала Нейра.

Элен почти испуганно поглядела на молодого человека, ей очень не хотелось чтобы это маленькое чудо оказалось испорченным. Но Мальрик спокойно развел пальцы в стороны. Никакой монеты нигде не было.

Элен благодарно улыбнулась молодому человеку. Она, конечно, понимала что всё равно это просто фокус и тем не менее каким-то иррациональным образом это и правда поддерживало прекрасное чувство волшебства окружающего мира.

Она взяла ладонь Мальрика и сложила её в кулак.

— А теперь пусть монета вернется, — попросила она.

— Ну что ты, красавица, — сказал Мальрик, — из благословенного Истартастана никто не возвращается. Никто просто не хочет покидать его.

Элен зарделась от того что её назвали красавицей. Конечно иногда так к ней обращались и папа, и дедушка, и Александра Уэйлер, но из уст благообразного симпатичного, по большому счету совершенно чужого для неё молодого человека это звучало для неё совсем по-другому.

— Ну так что, теперь ты веришь в чудеса? — Весело спросил Мальрик.

Элен молчала и слабо улыбалась. Ей не хотелось обижать его, но в тоже время отступать с позиции умного здравомыслящего рассудительного человека, на которой, как девочка полагала, она твердо стоит, ей также казалось неправильным.

Видя её колебания, Мальрик сказал:

— Хорошо. Ты ела когда-нибудь сагору? Разве она не чудо?

Элен отрицательно покачала головой.

— Сейчас принесу, — встав в полный рост, сказал молодой человек. — Ты попробуешь и думаю сомнений у тебя не останется.

Он ушел к фургону и залез внутрь.

— А что такое сагора? — Спросила Элен.

— Это такой удивительный плод, который растет, насколько известно, только в лесах на севере Кирма у подножия Самоцветных гор, — объяснила Нейра.

— И что в нём удивительного?

— Сейчас всё узнаешь сама, подружка, — ответила девушка, ласково улыбнувшись.

У Элен ёкнуло сердце. Вперемешку с глубокой симпатией к Нейре, она испытала сильный прилив томительного желания женского, материнского тепла и ласки. Ей вдруг нестерпимо захотелось оказаться в объятиях этой светлой зеленоглазой девушки и самой крепко обнять её, прижаться к её худенькому телу, закрыть глаза, впитывать её тепло и слушать биение её сердца. Элен потеряла мать в три года и практически не помнила её. И когда девочка, затаив дыхание, всматривалась в невысокую черноволосую стройную женщину на видеозаписях из архива семьи Акари, она не чувствовал почти ничего кроме отрешенного любопытства и какого-то странного ощущения раздвоенности бытия: по эту сторону экрана мир где её мамы нет, по ту сторону мир где она есть. И уже навсегда, до конца жизни, она будет в этом мире, а мама в том.

С тех пор её окружали только мужчины. Даже у Кита, который вроде бы считался достаточно бесполым существом, всё же явно преобладали мужские черты характера, психологии и мышления. И Элен, конечно, быстро привыкла к этому мужскому миру и он казалось её вполне устраивает. Но иногда, когда её обнимала мисс Уэйлер или Ирина Вольганг, девочка вдруг чувствовала как к её глазам подступают слезы, а грудь распирает от какой-то непонятной пронзительной тоски.

Конечно Нейра никак не годилась ей в матери, может быть только на роль старшей сестры, но это мало что меняло. Девушка, словно что-то почувствовав, протянула руку будто бы для того чтобы поправить сиреневый цветок в волосах Элен.

— Ты и правда настоящая красавица, — с улыбкой сказала Нейра, — такая хорошенькая-хорошенькая.

И приблизившись к девочке, Нейра осторожно обняла и прижала её к себе. Отстранившись, девушка спросила:

— Тебе наверно все вокруг говорят какая ты хорошенькая, как синеглазый ангелочек?

Элен отрицательно покачала головой:

— Нет, никто не говорит.

Нейра недоверчиво воззрилась на неё:

— Так уж и никто?!

— Ну правда никто, — смущенно улыбнувшись и опустив глаза, ответила Элен. — Наоборот только смеются над моей одеждой и короткой прической.

— Прямо-таки смеются? — Нейра посмотрела на слугу судьи. — А что же твой грозный мрачный спутник? Как его кстати зовут?

Элен нехотя ответила. Она понимала, что у Нейры нет причин плохо относится к Галкуту, но всё же девочке было неприятно, что её новая знакомая обращает на него внимание. Ибо одного упоминания о нем было достаточно, чтобы с легкостью разрушить тот хрупкий радостный уютный мирок общения, который, как казалось Элен, возник между ней и артистами. И хотя теперь она относилась к Галкуту гораздо спокойнее чем прежде, она всё равно упрямо продолжала воспринимать его как жестокого и злобного садиста и детоубийцу. Как бы ей не хотелось этого избежать, она понимала, что постепенно привыкает к Галкуту и порой, для поддержания должного уровня неприязни к нему, ей приходилось сознательно напоминать себе как он унижал её и умышленно причинял боль.

— Что же вы, господин Галкут, позволяете смеяться над вашей спутницей? — С улыбкой спросила Нейра.

— Дураки сотрясают воздух, но не сердце человека, если он умен, — тихо проговорил Галкут. — Но если кто-то прикоснется к госпоже Элен, я отрежу ему пальцы.

Девочка бросила на него быстрый взгляд, подумав о том что он явно не спешил отрезать пальцы "попу", выкручивавшему ей ухо. Но она тут же припомнила тот бешенный дикий взгляд, которым он глядел из под свой шляпы на человека причинявшего ей боль. И пришла к мысли, что возможно Галкут не вмешался тогда лишь потому что был уверен в том что ей ничего серьезного не грозит и считая, что это напротив, послужит ей хорошим уроком на будущее, наглядно продемонстрирует ей что бывает с теми кто вмешивается не в своё дело.

— Ого, какой вы грозный! — С шутливым испугом воскликнула сестра Мальрика. — Мне уже стоит опасаться за свои пальцы?

— Пожалуйста, Нейра, не обращай на него внимание, — попросила Элен. — Он глупый.

И она ощутила злое удовольствие от того что может оскорблять его при посторонних и он конечно же ничего не скажет ей в ответ. Девушка бросила на мужчину любопытный взгляд, ожидая как он прореагирует на столь дерзкое заявление девочки. Но на худом загорелом лице Галкута не отразилось ни одной эмоции. Его холодные маленькие глаза равнодушно смотрели куда-то мимо девушки, хотя он несомненно чувствовал что она глядит на него. В конце концов она решила что эта маска безучастия слишком фальшивая и странный слуга явно что-то испытывает к девочке.

Появился Мальрик. В руках он нёс зеленый вытянутый плод имевший форму четырехгранной пирамиды. В длину он был с четверть метра и в основании толщиной с кулак взрослого мужчины.

— Ну вот, — довольно улыбаясь, произнес он и уселся рядом с девочкой прямо на траву.

Элен опустилась на колени, внимательно разглядывая сагору.

— И что в ней удивительного?

— Сейчас узнаешь. — Мальрик принялся отделять вытянутые листы кожуры каждой грани. Под верхним слоем оказался еще один, под ним еще. Наконец появилась белоснежная сердцевина. В руке молодого человека возник маленький нож, причем так неожиданно и непонятно откуда, что словно из воздуха. Элен радостно улыбнулась, восхищаясь очередным фокусом. Мальрик отрезал верхушку конуса и передал кусочек девочке.

— Вот, попробуй.

Элен осторожно взяла. На ощупь мякоть сагоры казалась упругой и влажной. Девочка взирала на угощение с некоторым сомнением. Она понимала, что инопланетная биохимия может представлять угрозу для пришельца. При рождении она, как и другие дети Макоры, получила обязательную дозу универсальной вакцины, а также, уже по настоянию деда и за его деньги инъекцию запрограммированного полигеномного защитного сейф-нановируса, чьи вирионы в теории блокировали и разрушали клетки любых известных и неизвестных враждебных её телу грибов, паразитов, вирусов и бактерий, которые она могла подцепить в течение жизни. Но стопроцентной гарантии от любой инопланетной заразы это не давало. Конечно, если другие представители её вида без опаски потребляют эту сагору, то и ей скорей всего ничего не угрожает. Но из уроков биологии она знала, что это не совсем так. Как давно земляне колонизировали Каунаму? Может быть уже пару тысяч альфа-лет назад. За это время организмы поселенцев вполне могли измениться, приспосабливаясь к местным условиям и приобрести какие-то свойства и характеристики, которые отличали Элен от них и которые кроме всего прочего позволяли им без вреда для себя питаться местными растениями и животными. Но всё-таки было крайне маловероятно, чтобы эти различия, даже если они и имели место, столь критичны, что какой-то местный фрукт, абсолютно безопасный для колонистов, вдруг представлял бы серьезную угрозу для её здоровья. Тем более она с улыбкой припомнила как уплетала за обе щеки обед в заведении Громми Хага. В тот момент она была так голодна, что вопросы инопланетной биохимии её волновали крайне мало. Девочка поднесла белый кусок ко рту, но застыла, когда заговорил Галкут:

— Госпожа Элен, я бы не советовал вам этого делать. Сагора вызывает непреодолимое желание есть её ещё и ещё, снова и снова и вы почувствуете острое сожаление, когда она закончится.

Девочка вопросительно поглядела на Мальрика. Тот сказал:

— Но не такое уж и непреодолимое. Твой спутник слегка преувеличивает. Скорей это рассчитано на животных с помощью которых сагора разносит свои семена. Человек легко с этим справится.

Элен еще секунду помедлила и засунула кусочек в рот. Структура сагоры оказалась довольно плотной, но её сочный удивительно знакомый и приятный вкус тут же заставил рот девочки наполниться слюной. Элен потребовалось несколько мгновений чтобы точно определить на что он похож. Это была точная копия сладкого салата из перетертых яблок и моркови, который она всегда с удовольствием ела дома на завтрак. И действительно как только она проглотила разжеванную массу, ей тут же нестерпимо захотелось еще. Просто до дрожи.

— Ну, на что это похоже? — Поинтересовался Мальрик.

Элен не знала известно ли жителям Канумы что такое морковь и яблоки. Но опять же из школьных уроков она помнила, что звездные переселенцы в обязательно порядке брали с собой семена и рассаду практически всех основных фруктов и овощей Первой Земли, надеясь привить всё это в новых мирах. И на многих планетах это удавалось. Кроме того, то ли не желая напрягать свою фантазию, то ли из-за ностальгии по прародине человечества, но очень часто переселенцы присваивали представителям фауны и флоры нового мира названия растений и животных с Первой Земли, порой даже не взирая на то что сходство нового и оригинального носителя имени было практически нулевым. И потому почти на каждой колонизированной планете можно было найти помидоры, огурцы, баклажаны, волков, медведей, обезьян и так далее. Так что шанс на то, что каунамцы в каком-то виде знакомы и с яблоками и с морковью был достаточно велик.

— Вкус один в один как у сладкого салата из перетертых яблок и моркови.

— Неужели? — Усмехнулся Мальрик, явно ничуть не озадаченный ни словом «яблоко», ни словом «морковь». — А что скажет твой спутник?

Молодой человек отрезал еще один кусочек и протянул Галкуту. Тот какое-то время медлил.

— Вы не против? — Подбодрил его Мальрик.

Элен обернулась и уставилась на слугу судьи. Тот наконец взял предложенный кусочек и долго жевал его.

— Жаренная грудинка с грибами в сметанном соусе, — произнес он.

Элен посмотрела на него с подозрением. Но его аура ничего не говорила о какой-то лжи или хитрости.

— А теперь я, — сказал Мальрик. Съев свой маленький кусочек, он протянул: — М-м-м объеденье… солоноватое пряное идинское печенье. Просто тает во рту.

Элен сглотнула слюну, она не понимала что происходит, но ей жутко хотелось еще сагоры. Она поглядела на оставшуюся часть волшебного фрукта и проговорила:

— Ты хочешь сказать, что для каждого человека свой вкус?

— Точно. И именно тот вкус, который для него один из самых любимых.

— Как это возможно?

Мальрик пожал плечами и улыбнулся:

— Чудеса. Возьми, — он потянул девочке остаток сагоры. — Если ты постараешься хорошенько припомнить какой-нибудь другой свой любимый вкус, то ты вполне можешь почувствовать его.

Элен взяла фрукт и задумалась. Она попыталась отрешиться от яблочно-морковного салата и настроиться например на сгущенное молоко.

И действительно, разжевывая сагору, она ощутила как её рот наполнился сладкой тягучей молочной массой. Элен заулыбалась.

— Сгущенка! — Радостно воскликнула она. И ойкнув, прикрыла рот ладонью, ей показалось, что из уголков губ сейчас потечет жидкая масса. Кое-как торопливо проглотив столь знакомое лакомство, она спросила: — А в Акануране сагору продают?

— Конечно, — сказал Мальрик. — На Портовом рынке ты найдешь всё что существует в этом мире.

— Так наверно она очень дорогая? — Спохватилась Элен. — А я столько съела её у вас.

Она растерянно поглядела на артистов, впервые задумавшись о том что у неё нет ни одной каунамской монеты и по сути она нищая, не способная купить себе ничего на этой планете. На Макоре, как только она пошла в школу, у неё появилась детская платежная карта и одним касанием она покупала всё что ей хочется. В пределах разумного, конечно, и с учетом всех ограничений на ассортимент, встроенных в детскую карту. Она никогда не интересовалась как часто отец пополняет её карту и какими суммами. Денег ей всегда хватало. Она знала, что они с папой далеко не богаты, но всё же вполне обеспечены, чтобы, например, покупая продукты и напитки, выбирать только то что им нравится, а не то что им по карману. Кроме того были еще дедушка и бабушка со стороны мамы. Оба весьма состоятельные персоны и иногда то один, то другой делали своей внучке и её отцу весьма дорогие подарки. В конце концов именно благодаря родителям матери Элен, Валентин Акари и Линда Рейлих когда-то смогли поселится на такой благодатной планете как Макора и родить здесь дочь. Дедушка время от времени, по каким-нибудь праздникам, тоже переводил на карточку Элен некоторые суммы. После этого она обязательно звонила ему и очень вежливо благодарила. К этому приучил её отец, который вообще-то не одобрял этих переводов, но спорить с господином Атинховским было практически невозможно.

И вот теперь впервые она осталась совершенно без денег. До неё дошло, что на Каунаме без Кита или без Мастона Лурга ей просто нечего будет есть. Что она станет делать одна? Ей придется каким-то образом добывать себе пищу. Каким? Выполнять какую-то работу, попрошайничать, воровать, идти на охоту в лес? Впрочем, по-настоящему эти мысли не напугали её, а скорее показались забавными.

— Пустяки, — сказала Нейра. — Ведь Мальрик делает деньги из воздуха. Правда, брат?

— Конечно, сестра — улыбнулся молодой человек.

Он показал свои пустые ладони. После чего правой рукой словно схватил кусочек воздуха и положил на левую ладонь серебряную монету. Потом проделала это еще раз. Потом еще.

— Сколько угодно, — весело сказал он. — До бесконечности.

— Значит ты самый богатый человек в этом мире? — Улыбнулась Элен.

— Богаче чем агронский и сайтонский король вместе взятые. Просто я очень скромен.

— Очень, — лукаво поддакнула Нейра.

— Как же это Бриллиантовый герцог ещё тобой не заинтересовался, — попыталась пошутить Элен. Она заговорщически поглядела на артистов и пропела: — Покачнулась в лесу ветка — Улетела птица. Где-то звякнула монетка — Герцогу не спится.

Однако, вопреки её желанию, никто не улыбнулся. Напротив, на лица Мальрика и Нейры словно набежала тень. Элен увидела в их аурах всплеск негативных эмоций, насколько она поняла, это был страх.

— Такие стишки не рекомендуется произносить вслух, — сказал Мальрик. — Особенно в присутствии малознакомых людей. Запомни это, Элен. И пожалуйста не повторяй наших ошибок.

Девочке захотелось сказать, что она никого не боится, но она тут же вспомнила как нечто подобное говорила Мелигу, сыну хозяина постоялого двора «Одинокий пастух». И как мальчик в запальчивости тоже воскликнул, что он не боится.

— Ты прав, — слабо улыбнулась она. — Это неразумно.

Затем она кинула быстрый взгляд на Галкута и проговорила:

— Пожалуй, нам наверно пора идти. Ой, чуть не забыла твои кольца. — Она принялась снимать украшения адарки Зойры.

— Можешь оставить их себе, — сказал Мальрик.

— Нет-нет, — воскликнула девочка, — я и так у вас сагоры съела на энную сумму.

— К тому же, — усмехнулась Нейра, — зачем юной леди твои дешевые поделки из меди.

Элен протянула кольца Мальрику.

— Мне действительно очень понравилась твоя картина, — сказала она.

— Спасибо, сэви, — молодой человек слегка склонил голову.

— Я думаю тебе нужно заняться этим всерьез, — проговорила Элен с видом умудренного жизнью старца.

Мальрик усмехнулся.

— Ничем нельзя заниматься всерьез, — ответил он, — иначе это очень быстро тебе надоест. Но в любом случае волноваться не стоит. Из всех дорог, которые мы выбираем, мы всегда выбираем свою.

71

Теперь тропинка вела куда-то в сторону от основного лагеря каравана. Элен и Галкут взошли на невысокий холм и спустились с него вниз к опушке небольшого леса.

— Госпожа Элен, вы догадались как исчезла монета, когда вы держали этого парня за руку?

Девочка обернулась. Она совершенно не привыкла чтобы слуга судьи первым начинал разговор. И она пристально поглядела него, подозревая что ему что-то нужно от неё.

— Зачем ты называешь меня госпожой, когда мы одни? — Сердито произнесла она. — Ведь я же твоя пленница, ты мой конвоир. К чему эта фальшивая вежливость? Или ты это специально, глумишься, издеваешься надо мной?

Галкут, не ожидавший такого отпора, выглядел слегка обескураженным. Он снял шляпу и принялся отряхивать её от пыли.

— Я не издеваюсь. Просто хотел спросить про фокус. — Он снова надел шляпу и сделал движение идти вперед, но девочка, стоявшая на его пути, не шелохнулась.

— И как же он это сделал?

— Перехитрил вас. Отвлёк ваше внимание. Пока вы держали его за руку, он конечно же не мог избавиться от монеты. Но когда якобы ничего не получилось, вы отпустили его руку и позволили ей уйти из поля вашего зрения. Когда же он предложил вам попробовать еще раз и вы снова взяли его за запястье, монеты в кулаке уже не было. Правда вы чуть не загнали его в угол, когда попросили сделать так чтоб монета вернулась, при этом не выпуская его руки. Но он снова отвлек вас.

— Как?

— Назвал вас красавицей, — сказал Галкут, — вы растаяли и выпустили его из угла. Старый трюк.

Элен это не понравилось.

— Ничего я не растаяла, — хмуро возразила она. — Может быть я нарочно отвлеклась, чтобы дать ему возможность закончить фокус.

— Неужели?! Вы очень великодушны, госпожа Элен.

Девочка попыталась придумать какую-нибудь колкость, но вдруг разом забыла о Галкуте.

— Там кто-то плачет, — сказала она и быстро зашагала по тропинке, огибающей невысокие деревья с багрово-фиолетовой листвой. Возле одного из стволов, прямо на покрывающем землю бирюзовом ковре из какого-то моховидного растения сидела маленькая светловолосая девочка 4–5 лет. На ней была длинная до пят клетчатая сине-зеленая юбка, кожаные башмачки с загнутыми носками, зеленая рубашка с кружевными воротничком, пара безрукавок и вязанная цветастая шапочка с наушниками, которая была несколько скособочена на правое ухо. Ребёнок громко всхлипывал, шмыгал носом и нещадно ковырял палочкой этот самый бирюзовый «мох».

Вот тут сердце Элен по-настоящему растаяло. Преисполнившись чувств, которые видимо можно было назвать материнскими, она поспешила к ребенку.

— Привет, — сказала Элен, ласково улыбаясь малышке. Та перестала всхлипывать и с удивлением уставилась на дочь Валентина Акари, весь облик которой представлялся для юной каунамки несколько непривычным. Короткие волосы, идеально скроенная куртка волшебного изабеллового цвета, облегающие брюки и высокие черные ботинки с толстой подошвой и застежками-липучками заставили ребенка на некоторое время позабыть о собственном горе.

— Привет, — ответила девочка, вглядываясь в большие ярко-синие глаза странной незнакомки.

— Меня зовут Элен, а тебя?

— Иви, — ответила девочка и звук собственного имени почему-то снова вернул её к рыданиям.

Элен опустилась на колени и взяла ребенка за руку.

— Ну что ты, Иви, не плач, всё будет хорошо, обязательно всё будет хорошо, — и она наклонилась, пытаясь встретиться взглядом с зелеными глазами малышки. — У тебя что-то случилось? Может быть ты потерялась?

Элен чувствовала невероятный прилив нежности по отношению к этой маленькой девочке. Примерно с год назад, а может и больше она начала испытывать нечто подобное довольно часто, когда видела маленьких детей, особенно плачущих. Ей тут же хотелось обнять малыша, потискать его, успокоить, позаботиться о нем. Кит туманно намекал на то что это просыпаются некие инстинкты и в очередной раз неодобрительно отзывался о категоричном нежелании Элен играть в куклы. Металлический пёс много раз пытался убедить свою хозяйку, что девочки её возраста должны с удовольствием возиться с куклами, что всё это не просто так, что таким образом юные женщины сублимируют определенные желания, приобретают определенные навыки, а также эти примитивные игры несут и некоторый релаксационный аспект, ибо особям женского пола необходимо находить выход своим врожденным стремлениям заботиться и опекать. Элен пропускала всю эту, по её мнению, ахинею, слово почерпнутое у дяди Васи, мимо ушей. В конце концов Кит посоветовал ей завести какую-нибудь зверушку. На что не слишком тактичная дочь лейтенанта Акари ответила, что у неё уже есть одна. Она тут же раскаялась в своих словах, но было поздно и ей пришлось несколько дней хвостиком ходить за дующемся на неё Китом и клятвенно убеждать его, что он для неё не просто забавный зверек для развлечений, а настоящий друг и учитель. Кит конечно простил её. Он не мог иначе.

Однако он снова немного напрягся, когда его юная хозяйка, вместо того чтобы обратить свой взор на зверушек и кукол, начала заводить осторожные разговоры с отцом на тему того, что неплохо было бы если бы у неё появился братик или сестренка. Однако Валентина Акари казалось ничуть не беспокоили такие запросы дочери, он воспринимал их с юмором. «Зачем это тебе?», спрашивал он. «Ну как, я бы заботилось о нём», не слишком уверенно отвечала Элен. «А что меня тебе уже мало?», улыбался Валентин. «Ну папа!», восклицала Элен, «Ты ведь уже большой, о тебе не нужно заботиться». «Еще как нужно», смеялся отец и Элен отступала. Между тем в приватных беседах Кит пытался аккуратно дать понять своей хозяйке, что для того чтобы у неё появился братик или сестренка одного папы мало. Нужно чтобы у него была жена. Однако Элен лишь презрительно фыркала в ответ и заявляла, что она прекрасно это понимает, что она не вчера родилась и отлично знает откуда берутся дети и что для этого нужно. Но ведь у папы есть Александра Уэйлер и значит всё должно получиться. На что Кит осторожно замечал, что возможно у мисс Уэйлер другие планы и затем, совсем уже мягко, что по большому счету Элен лезет не в своё дело. Но девочка всё равно обижалась, главным образом потому что не могла не признать правоту Кита.

— Нет, я не потерялась, — сказала Иви. — Мой фургон там. — Она махнула рукой куда-то в сторону Галкута. При этом на несколько секунд задержав на нем взгляд.

— А почему ты тогда плачешь?

— Братья Дюрон забрали у меня Ири, — девочка всхлипнула.

— Ну не плач, не плач, — Элен прижала Иви к себе. Потом отняла от себя и улыбнулась. — Ты такая хорошенькая. Давай вот только тебе шапочку поправим. А Ири это кто?

— Это моя кукла, — чуть успокоившись ответила Иви, — мне её тётя Марта подарила. Она всегда со мной. Я всё ей рассказываю, она слушает. А Дюроны забрали её, сказали, что будут в неё ножи бросать. И еще сказали, что я чучело облезлое. — Девочка опять заревела. Запинаясь всхлипами, она добавила: — И ман… ман… дюлина у-ушастая.

Элен снова прижала ребёнка к груди. Она не была до конца уверена что такое «мандюлина», но ей казалось что это какое-то нецензурное слово. И душа её постепенно начинала клокотать гневом. Она живо представила себе как наглые мальчишки забирают у её малышки любимую куклу, при этом еще издеваются и бранятся.

— И ещё в ухо дали, — уткнувшись в грудь своей новой подруги, проревела Иви.

Глаза Элен потемнели. Она отняла девочку от груди и спросила, глядя ей в глаза:

— Ты знаешь где они сейчас?

Иви перестала плакать и испуганно уставилась на Элен.

— Там, — указала она рукой в сторону противоположную той, откуда пришли Галкут и Элен. — Но тебе нельзя туда! Они побьют вас.

— Нас?

Иви провела ладошкой по сопливому носу и кивнула на Галкута. Элен достала из внутреннего кармана платок и принялась обтирать заплаканное лицо девочки.

— И даже его? — Улыбнулась она, также кивнув в сторону Галкута.

— Конечно, — без всяких сомнений объявила Иви. — Они самые злые и противные в караване, даже капитан Эркхарт их не трогает. Они из Вэлуонна. Говорят что они оборотни.

Элен, отдав Иви платок, поднялась на ноги и, насмешливо прищурившись как Брэд Джулиан, поглядела сверху вниз на ребёнка.

— Побудь здесь, Иви, — с легкой покровительственной интонацией произнесла Элен. Сейчас она испытывала настоящее удовольствие от собственной персоны. Ей очень нравилось чувствовать себя такой же неотразимой и бесстрашной, как её любимый герой. — Всё будет хорошо. Мы скоро вернемся.

— Нет, — Иви вскочила на ноги и схватила руку Элен. — Не ходите. Они убьют и съедят вас. Они пьют кровь. И еще выкапывают мертвецов на кладбищах и продают их чернокнижникам.

В зеленых глазах Иви и во всей её ауре зиял настоящий ужас. И Элен почувствовал как некие малодушные сомнения начинают отдаваться слабостью в её коленках. Но она решительно освободилась от руки девочки.

— Мы скоро придем, Иви, просто подожди нас здесь.

— Нет, — упрямо повторила девочка. И на этот раз это был уже не страх. Элен видела что он никуда не исчез из ауры ребёнка, но Иви превозмогала его. — Я пойду с вами.

Какое-то время Элен колебалась, но в конце концов взяла ребенка за руку и дальше они пошли вместе.

На самом деле Элен не испытывала большой тревоги по поводу предстоящей миссии по возвращению Ири. Ужасные братья Дюрон по живописанию малышки выглядели, конечно, устрашающе, но Элен не сомневалась, что ребёнок просто преувеличивает. Пара-тройка хулиганистых мальчишек ничуть не пугали её, она считала что видела подобных на Макоре и они ничуть не впечатлили её. Да у них хватило отваги заехать по уху пятилетнему ребёнку и отобрать у него игрушку, но они конечно же спасуют когда столкнуться с вполне себе взрослой, самостоятельной, уверенной в себе личностью. И Элен улыбалась про себя, радостно думая о том что папа несомненно гордился бы ею, увидев как она бесстрашна и решительна.

Галкут, следовавший метрах в десяти за детьми, также не придал особого значения произошедшему с маленькой Иви и нисколько не волновался по поводу встречи с какими-то дерзкими сорванцами. И даже напротив, ему представлялось достаточно забавным пронаблюдать как юная сэви станет отчитывать малолетних хулиганов.

Троица быстро шагала по тропинке, огибающей маленький лес, который в свою очередь окружал широкий пологий холм. Через несколько минут они вышли на симпатичную прогалину, упиравшуюся в подножье холма. Здесь, на практически ровной полянке, покрытой всё тем же нежным бирюзовым «мхом», расположились шесть человек. Четверо сидели вокруг костра, над которым на вертеле запекалась туша какого-то небольшого животного, а двое других стояли в стороне ближе к деревьям.

Элен быстро оглядела всех присутствующих. Из тех кто сидели возле костра двое были помоложе, лет 20–22, двое других ближе к тридцати. Стоявшие возле деревьев были подростками, первый лет 11–12, другой постарше года на три.

Все шестеро обладали высоким ростом и хорошим телосложением. Подростки, конечно, были по-мальчишески худощавы и стройны, особенносамый младший, но четверо мужчин у костра, со своими широкими плечами и крепкими торсами выглядели вполне внушительно и брутально. Особенно один из них, самый рослый, с выбритой до блеска головой и носивший на своих могучих плечах меховую накидку из шкуры какого-то зверя. Вообще, по мнению Элен, во внешнем облике всех шестерых, довольно разнородном и отчасти неряшливом, явно прослеживалось стремление к некоторому эпатажу. У одного было массивное кольцо в носу, у другого на шеи и руках сплошные цветные татуировки изображающие скопище разнокалиберных змей, выползающих на виски и нижнюю челюсть, у третьего, самого старшего, внушительные и на взгляд Элен отвратительные бакенбарды. Вообще у него было очень много растительности на лице, причем как показалось девочке чуть ли даже не под глазами, не удивительно, решила она, что его принимают за оборотня. Впрочем, по сидевшим у костра она лишь скользнула взглядом и удостоверившись что это взрослые мужчины, потеряла к ним интерес, ибо посчитала что тем конечно же нет никакого дела до детской возни и вмешиваться они не будут. Гораздо больше внимания она уделила мальчишкам. По правде она была немного удивлена тем, что эти двое не такие уж и дети. Она почему-то пребывала в уверенности, что те кто обидели Иви вряд ли намного старше самой малышки. Ну возможно на год-два, но никак не в несколько раз. Неужели этаким дылдам интересно издеваться над такой малявкой, подумала Элен с негодованием. Она не хотела себе в этом признаваться, но всё же она явно слегка оробела при мысли, что ей придется противостоять таким великовозрастным негодяям. Но она приободрила себя тем размышлением, что никакого противостояния скорей всего не будет. Когда они увидят какая она решительная, умная, бесстрашная и взрослая они конечно же не станут связываться с ней, отдадут куклу и отпустят с миром.

Она бросила взгляд на старшего мальчика. Он был очень хорош собой. Идеальные прямые светлые волосы красиво обрамляли его вытянутое правильное лицо с ровным совершенным носом, тонкими губами, темными бархатными глазами и ниточкой наметившихся усов. На юноше была белая рубаха с длинными широкими рукавами, синий жилет, весьма потертый и выцветший, но некогда несомненно являвшийся достойной и дорогой частью туалета, светло-коричневые легкие брюки расшитые серебряными нитями и короткие щегольские сапоги с загнутыми голенищами. Кроме того его запястья и шея были замотаны блестящими, шелковыми, ярко-красными лентами. «Франт», подумала Элен. Но впрочем без особой неприязни. Его младший брат был гораздо менее привлекателен. Коренастый, с неряшливыми русыми волосами, маленькими глазами, толстыми губами и пуговицей-носом, да и еще с какой-то нелепой остроконечной шапкой, сдвинутой на самый затылок, он в первый момент производил впечатление беззлобного деревенского недотёпы, вечно шмыгающего носом, глупо улыбающегося и стремящегося всем угодить. Но Элен тут же поняла что это весьма обманчивое впечатление.

К сожалению ей редко удавалось совершенно однозначно определить по виду ауры что за человек стоит перед ней. Может быть ей ещё просто не хватало опыта, но она также вполне допускала мысль, что весьма вероятно это невозможно в принципе. По крайней мере в большинстве случаев. Цветные переливы и полиморфные фигуры аур прежде всего выявляли текущий эмоциональный фон человека, то что он чувствует и переживает в данную конкретную минуту. Но о его характере, темпераменте, пристрастиях и привычках судить по ним было крайне сложно. Очень часто в аурах присутствовали долговременные малоизменчивые образования, которые несомненно несли какую-то информацию, но Элен пока не научилась уверенно определять что именно они говорят ей. Главным образом потому что они были весьма разнообразны, кроме того более-менее устойчивыми эти структуры становились по мере взросления человека, а у детей как таковые практически отсутствовали. Да, кое-что из склонностей души того или иного человека она определяла безошибочно, как например в случае с Хишеном, который ей представился настоящим духовным чудовищем, моральным инвалидом, искалеченным жуткой злобой, властолюбием и вседозволенностью.

Но что касается «деревенского недотёпы», она и по его колючим глазам, и по каким-то темным подсказкам ауры, и каким-то еще седьмым чувством поняла что он жесток и злораден. Однако она не прониклась этим впечатлением в достаточной мере для того чтобы по-настоящему опасаться его.

«Франт» в правой руке держал за лезвие небольшой нож с крестообразной рукояткой. Элен поглядела внимательней вокруг и вскоре заметила приколотую к одному из деревьев серую фигурку с торчащими в разные стороны лапами и длинными висячими ушами. Несомненно это и был несчастный Ири.

Элен осторожно высвободила свою руку из ладошки Иви и, улыбнувшись ребёнку, бодро сказала:

— Подожди меня здесь, я сейчас приду.

В широко распахнутых глазах Иви она увидела трогательную искреннюю тревогу. Но кроме этого ещё и надежду и восхищение. Элен захлестнули самые приятные эмоции, нежность к малышке и острое удовольствие от того что в неё так истово и преданно верят. Она решительно зашагала по направлению к дереву.

Чувствуя на себе пристальные взгляды обоих подростков, она шла вперёд, стараясь идти ровно и спокойно, хотя ей жутко хотелось ускорить шаг и закончить всё как можно быстрей.

Ири, тряпичная серо-белая кукла, изображавшая то ли ослика, то ли собаку с висячими ушами и большими грустными глазами была приколота к стволу деревянным Т-образным колышком. Элен едва дотянулась до него, однако первая попытка выдернуть его успехом не увенчалась. Колышек был вбит глубоко и прочно. В этот момент она услышала за спиной насмешливый голос, как она поняла, старшего из юношей, благообразного светловолосого «франта»:

— Эй, шмарка стриженная, ты ничего не попутала?

Элен на секунду замерла. Она вдруг вспомнила про нож в руке подростка. Нож, который тот явно собирался метнуть в печального Ири. И ей тут же представилось что сейчас мишенью станет она. Приступ страха холодной волной прошелся вдоль её позвоночника и ей захотелось обернуться. Но она сдержалась и предприняла новую попытку по извлечению колышка.

— Эй, лоханка ушастая, я с тобой разговариваю, — снова обратился к девочке «франт». И на этот раз в его насмешливом тоне проскользнула раздраженная интонация.

Элен почти физически почувствовала как нарастает напряжение и ей снова захотелось обернуться, чтобы убедится что ей ничего не угрожает. И снова она удержалась. Девочка вспомнила как однажды мисс Уэйлер ей сказала о том что зачастую нет более сильного оскорбления чем полное игнорирование. Эти слова глубоко запали ей в память, видимо потому что Александра произнесла их с какой-то странной болезненной интонацией и девочка, восхищенная собственной проницательностью, решила, что тут несомненно замешан её отец, который так упорно не желает проявлять к этой молодой женщине своих истинных чувств, которые, как была убеждена Элен, совершенно точно имеют место быть.

И опять она никак не прореагировала, продолжив попытки по освобождению Ири.

— Бульдожек, разберись, — услышала Элен ленивый приказ «франта» и замерла.

Младший подросток направился к ней. Девочка не сомневалась, что он ничего ей не сделает, не посмеет, и всё же ей было очень неприятно, когда он подошел к ней со спины. Всё её тело напряглось и требовало чтобы она немедленно развернулась, ибо не видеть приблизившуюся вплотную опасность, пусть и весьма эфемерную, было невыносимо. И превозмогая себя, девочка вновь потянулась к колышку.

— Ты чё, овца тупая, плохо слышишь?! — Звонким голосом рявкнул Бульдожек и отвесил Элен чувствительный подзатыльник.

В первый момент от неожиданности девочка сжалась и даже пригнулась. Но затем возмущенная до глубины души, она резко развернулась. Больше всего её задело даже не то что противный мальчишка вообще посмел дотронуться до неё, а то что он таким образом разрушил взлелеянную ею уверенность в собственной неприкосновенности, которая вроде как должна была зиждиться на производимом ей впечатлении бесстрашной, решительной, взрослой личности.

Она натолкнулась на загорелое круглое лицо, которое словно всё было стянуто к маленькому вздернутому носу. «И правда похож на бульдога» со злостью подумала девочка. Но в следующий момент она поняла, что не знает что делать. Ей конечно следовало как-то осадить зарвавшегося мальчишку, но она не представляла каким образом. Никогда в жизни ей не отвешивали подзатыльников не то что чужие люди, но даже и папа и дедушка.

— Ты чего руки распускаешь? — Воскликнула она тонким голосом.

Мальчишка глядел на неё зелеными злыми глазами сверху вниз.

— Тебе чего здесь надо, бикса пучеглазая?! Вали отсюда пока зубы не выбил, — с невероятным презрением сказал Бульдожек и Элен показалось что он сейчас сплюнет на неё.

Внутри девочки что-то сжалось. Она всё еще не верила что он может по-настоящему ударить её, но тем не менее ей остро захотелось очутиться подальше отсюда.

Собравшись с духом, она попыталась ответить спокойно и с достоинством:

— Не нужно быть таким агрессивным. И не стоит вступать в битву, в которой ты…

Однако мальчишка, не дослушав мудрую сентенцию, хлопнул основанием ладони девочку по лбу и сказал:

— Ты чё, манда мелкая, не поняла?! Вали отсюда!

Элен, дёрнув головой, на миг оторопела, но жгучая обида, вспыхнувшая в её душе, тут же бросила её вперед на врага.

— Ты руки свои не распускай, — гневно крикнула она и автоматически выпалила одно из многочисленных присловий дяди Васи: — чучело куцемозгое!

Понимая, что не достанет до физиономии Бульдожка, она сильно пнула его, целясь в левую голень. Но тот успел убрать ногу и в следующий миг, чуть развернув корпус, резко без размаха ударил Элен кулаком в область рта. Дочь Валентина Акари отпрянула назад, вскинув руки. Удар был не столько сильный, сколько хлесткий. Костяшки мальчишеского кулака врезались в верхнюю губу девочки и тупая зубная боль обожгла её челюсть. Элен, совершенно потерянная, отступила, пытаясь удержаться на ногах. Но противник ей этого не позволил. Бульдожек сильно толкнул её в плечо и она упала на мягкий бирюзовый мох. И в следующий миг беспощадный подросток без малейших сомнений ударил её ногой в лицо.

Тыльная сторона стопы младшего из Дюронов крепко столкнулась с левой скулой Элен. Девочку отбросило в сторону дерева. От боли и унижения в глазах её заблестели слезы. На несколько секунд она потерялась в пространстве, мир качался и вертелся. Она барахталась на земле словно ослепнув, а в голове кроме страха и боли упрямо звенели слова «чучело куцемозгое», но почему-то они кажется относились не к злобному мальчишке, а к ней самой. Элен мало что понимала, кроме того что ей надо убежать, уползти от следующих неминуемых ударов. Но она немела и лишалась последних сил от липкого удушливого страха перед бескомпромиссной первобытной злобой, источаемой этим человеком. Глупый «деревенский недотёпа» в нелепой шапке превратился в жуткого монстра, заставлявшего её дрожать от животного ужаса. Но пережить еще один удар девочке не пришлось. Галкут уже был рядом.

Слуга судьи схватил подростка за шиворот и оттащил в сторону. Бульдожек с неимоверным остервенением принялся вырываться.

— Отпусти, отпусти, сука! Пидор носатый. Я тебе морду порежу, кусок говна в шляпе! — Задыхаясь от усилий и злости, яростно сипел Бульдожек.

Но Галкут испытывал не меньшую ярость. Его маленькие голубые глаза, обычно тусклые и невзрачные, теперь горели огнем дикого бешенства. И дело было вовсе не в том что он не исполнил категоричный приказ судьи изо всех сил оберегать девочку, а в ней самой. Каждый удар, который она получила, буквально обжёг ему сердце. Он не понимал, не догадывался или не хотел понимать и догадываться насколько глубоко в его душе обосновался этот странный ребенок. Абсолютно чужой, с огромным самомнением, дерзкий, наивно глупый в своей дерзости он ничего не значил для него, ничего. А сейчас он летел через поляну, готовый растерзать на части того кто поднял на неё руку. И заодно проклиная собственную глупость. За то что он стоял далеко в стороне, будучи также как и Элен полностью уверен что никто не посмеет к ней прикоснуться, в какой-то мере даже полагая что из-за того что она не одна, а в его сопровождении. И сложив руки, он спокойно ожидал забавную словесную баталию между юной сэви и деревенским сорванцом.

Скользнув взглядом по барахтающейся Элен и почувствовав облегчение от того что она по крайней мере шевелится и озирается вокруг, он снова вернулся к бьющемуся в его руке мальчишке. Он готов был убить его, этого злобного звереныша, прихлопнуть, раздавить как насекомое. Но он сдерживал себя. Всё-таки это был ребенок.

Изворачиваясь в мертвой хватке мужской руки, Бульдожек в какой-то момент сумел исхитриться и пнуть Галкута по ноге. Слуга судьи резко дернул подростка вверх и, чуть помедлив, ударил его наотмашь тыльной стороной ладони. Мальчишка вскрикнул, его губы обагрились кровью.

Элен постепенно приходила в себя. Увидев как резко дернулась от удара голова Бульдожка и услышав его крик, она ощутила острый приступ удовлетворения. Но в следующий миг она увидела как «франт» беззвучно устремился с ножом в руке к спине обидчика его младшего брата.

Элен похолодела. Она не на миг не усомнилась, что "франт" зарежет Галкута. Страх скрутил внутренности её живота в тугой комок и она даже как будто ощутила дурноту. Наверно будь у неё время подумать о своих чувствах, они показались бы ей странными. С какой стати ей переживать за слугу судьи? Разве она не мечтала о том чтобы этот жуткий человек исчез из её жизни, разве она не желала того чтобы он был наказан за то что унижал её и причинял ей боль? И разве его смерть может хоть как-то опечалить её? Или её просто пугала перспектива впервые в жизни увидеть своими глазами жуткую картину убийства одного человеческого существа другим? Или она просто понимала что после того как Галкута не станет, очередь дойдет и до неё? Так или иначе, она громко визгливо крикнула:

— Галкут, сзади!

Франт уже был рядом и без каких бы то ни было колебаний нанёс удар. Слуга судьи резко шагнул в сторону, одновременно с этим разворачиваясь и продолжая удерживать Бульдожка. Последний налетел на нож своего брата и вздрогнул. Обескураженный франт отступил назад, глупо таращась на окровавленный нож в своей руке. Галкут совершенно безжалостно отшвырнул тело раненого мальчишки в сторону дерева, с которого вислоухий Ири печально наблюдал за событиями, причиной которых он стал, и выхватил из ножен на спине охотничий нож с длинным широким лезвием.

С гулко бьющимся сердцем Элен увидела как её обидчик врезался в ствол дерева и медленно сполз вниз. Бульдожек был жив. Он с трудом перевернулся и, привалившись спиной к дереву, уставился на свой левый бок, где расползалось темное пятно.

Элен вдруг повернула голову влево, там метрах в двадцати по-прежнему стояла Иви. Глазами полными ужаса она смотрела на Элен.

— Беги, — тихо сказала Элен.

То ли Иви всё же расслышала её, то ли прочитала по губам, то ли восприняла призыв дочери лейтенанта Акари каким-то иным образом, но только она развернулась и, подобрав свою клетчатую юбку, побежала туда откуда они все недавно пришли.

Элен провожала её взглядом со смешанным чувством облегчения и некой обреченной грусти. Она радовалась что с малышкой всё будет в порядке, но собственная судьба и судьба Галкута уже рисовались ей в мрачном цвете. Она ожидала, что старшие Дюроны вот-вот набросятся на них. Где-то на периферии сознания возникла мысль, что ей тоже нужно бежать, улепетывать во весь дух вслед за Иви, туда к Нейре и Мальрику, к туру с крауцером и даже к грубиянам-арабам, только бы подальше от этих страшных Дюронов. Но эта мысль не задержалась в её голове, почему-то вся сущность девочки восприняла её как неприемлемую.

Франт и Галкут стояли друг против друга, выставив перед собой ножи. Четверо мужчин у костра с живейшим интересом наблюдали за происходящим. Причем у одного из них, покрытого татуировками, по лицу блуждала хищная алчная усмешка, словно ему самому не терпелось ввязаться в драку. В какой-то момент он насмешливо крикнул:

— Ату его, Принц, ату!

Остальные братья заулыбались. Элен же почувствовала как от страха у неё слабеют ноги. Она отчетливо поняла, что эти люди легко зарежут и Галкута и наверно её саму, только ради какого-то безумного кровожадного удовольствия. И это настолько ужаснуло её, что она уже была готова жалобно умолять Дюронов отпустить их. Она с тоской поглядела на Галкута, вот было бы хорошо, если бы он схватил её на руки и унес отсюда.

Светловолосый юноша, с прозвищем «Принц», подбадриваемый своими братьями, пошел в атаку. Он сделал несколько выпадов. Но абсолютно тщетно. Руки Галкута были длиннее, он был выше, а главное решительнее. Как только подросток начал нападать, слуга судьи улучил момент и ринулся вперед. Он отбил вооруженную руку Принца и махнул ножом в горизонтальной плоскости, целясь в лицо противника. Испуганный подросток отпрыгнул назад и, шатаясь, начал отступать. Элен с ужасом увидела как его бархатные глаза заливает кровью. Нож Галкута рассек ему кожу на лбу.

— Он порезал меня, братва. Порезал! — Заорал Принц, пятясь назад и едва не валясь на спину. Он пытался вытереть кровь и не спускал глаз с Галкута, видимо опасаясь что тот продолжит нападать. Но слуга судьи стоял на месте и просто наблюдал за ним.

В какой-то момент он повернулся и встретился глазами с Элен.

— Беги отсюда, — внятно сказал он.

Но сидящая на земле девочка не пошевелилась. Она как зачарованная глядела в глаза Галкута, словно вдруг то ли увидела, то ли поняла какую-то удивительную вещь. И снова что-то внутри неё отвергло вариант бегства. По крайней мере без него. Они должны были бежать вместе. Попытаться. Но она понимала что времени не осталось. Двое из старших Дюронов уже спешили на выручку искалеченному Принцу. С блестящими от слез глазами она отрицательно покачала головой. Слуга судьи тут же отвернулся. Он гораздо острее девочки понимал, что времени на пререкания нет. Скорей всего в ближайшие пять минут он будет убит. Думать о том что они потом сделают с самой Элен он просто не смел. Но убеждать строптивую девчонку уже было поздно. «Чтоб тебя поперек через коромысло, упрямая засранка», пронеслось у него в голове.

Двое старших Дюронов, владелец отвратительных бакенбард и лысый великан, остались у костра, двое других уже обходили Галкута слева и справа. У первого, с массивным золотым кольцом в носу в руке была деревянная, увесистая, отполированная дубинка, у второго, покрытого татуировками змей, копьё.

Галкут понимал, что шансов у него немного. В конце концов он обычный деревенский рыбак. Пусть он и отслужил когда-то три года в пограничной корпусе, оберегавшем западные рубежи Агрона, но даже и там он большой частью занимался тем, что ловил рыбу. Да, он неплохо орудовал ножом и довольно легко сумел порезать зарвавшегося юнца, но двое вооружённых, готовых на всё громил это совсем другая история. Впрочем, Галкут об этом не думал. Он быстро оглядел обоих мужчин, прикидывая на кого из них напасть первым. «Бычок», со злостью подумал он о владельце золотого кольца в носу.

— Эй ты, мудило высохшее, — весело обратился к Галкуту «змееносец». — Ты шляпу то сними, чай в приличном обществе. — И зычно захохотал.

«Бычок» лишь криво ухмыльнулся, ловко вертя дубину в руке. Галкут бросился на него.

На это мгновенно среагировал «змееносец», попытавшись подсечь широкой режущей кромкой наконечника копья правую ногу Галкута. В какой-то мере ему это удалось. Галкут вздрогнул от боли, раненая нога подвернулась и он полетел вниз. «Бычок» ударил справа налево, но дубина лишь едва задела голову падающего врага и только сбила с него шляпу.

— Говорят же тебе, шляпу сними, — ухмыльнулся «бычок».

Галкут упал, уперевшись левой рукой в землю и в следующий миг со всей силы всадил нож в левое бедро «бычка». Тот взвыл и резко отпрянул. Ударил наотмашь. Дубина приложилась к голове Галкута, но удар получился несильным. Слуга судьи выдернул из плоти врага нож, намереваясь на этот раз вонзить его в живот.

— Нет! — закричала Элен, вскочив на ноги. «Змееносец» воздел копье, видимо собираясь мощным ударом пронзить противника насквозь.

Галкут тут же отреагировал на её крик и развернулся. Он успел в последний момент отвести рукой нацеленное в него копье и оно ушло в землю, правда при этом глубоко распоров ему правое предплечье. Он, не выпуская нож, крепко вцепился в древко и, опираясь на него, поднял себя на ноги. «Змееносец» неожиданно отпустил своё оружие и совершенно профессиональным боксерским прямым ударом заехал Галкуту кулаком в лицо. Слуга судьи отшатнулся, но сумел не потеряться и попытался отбиться древком копья. «Змееносец» не пострадал, но тем не менее покачнулся и его атака на время захлебнулась. «Бычок», прихрамывая, приблизился к месту схватки и поднял дубину.

— Сзади! — Снова взвизгнула Элен.

Галкут нырнул вперед. Дубина крепко ударила его по лопатке, бросая вниз. «Змееносец» попытался встретить его коленом. Галкут уклонился, упал на колени и в следующий момент почти вслепую ударил копьем в «бычка». Наконечник достал до живота окольцованного Дюрона, но вошел не глубоко. «Бычок» матерно выругался, отпрянул назад, схватился за копье и, со всей силы дернув в свою сторону, вырвал его из рук Галкута, который при этом еще и выронил свой нож. Он попытался поднять оружие, но в этот момент «змееносец» ударил его сверху вниз кулаком в голову. В глазах слуги судьи вспыхнули цветные пятна и реальность затуманилась.

Принц, который наконец какой-то тряпицей замотал свой искромсанный лоб и кровь перестала заливать ему глаза, схватил из кучи дров подходящую палку и, буквально подвывая от ярости, подскочил к Галкуту со спины и принялся что есть силы дубасить его. Ему помогал брат-змееносец, сначала кулаками, затем ногами.

Галкут прижался к земле. С замирающим сердцем Элен смотрела как он нащупывает рукоять ножа.

«Бычок», опираясь на копье и зажимая каким-то лоскутом рану на ноге, стоял в стороне и наблюдал за избиением.

— Осторожней, у него где-то там нож, — предупредил он братьев.

В этот миг Галкут извернулся и попытался пырнуть «змееносца». Тот отпрянул и ударил носком сапога Галкута в голову. Слуга судьи дернулся и затих. Тогда татуированный Дюрон наступил на руку с ножом, наклонился и вырвал оружие.

— На, — сказал он Принцу, — трофей.

Тот взял нож и, тяжело дыша, отступил в сторону.

— Яйца ему отрежьте, — со смехом крикнул от костра лысый великан.

— У него их нет, — зло процедил «змееносец» и сделал знак «бычку». Последний поудобней перехватил копье и кинул его брату.

Змееносец поймал и приставил острие к груди Галкута.

— Стойте! — Закричала Элен, выбегая вперед. — Перестаньте!

Все взоры обратились к ней. Девочка испуганно замерла.

— Не-е это просто полный карачун какой-то, — усмехнулся «бычок», — сидим никого не трогаем, приходит эта мелкая, чем-то недовольная, и в результате нас тут всех чуть не распотрошили. И куда только смотрит Судебная палата? Добрым людям уже житья нету от этих разбойников.

— Пожалуйста, отпустите нас, — жалобно проговорила Элен.

— Да ты чего, малая, розу с жопой спутала?! — Искренне удивился змееносец. — Его на мясо, тебя вон вместо той херни на дерево.

— Незачем её на дерево, она в Шинжуне за целое состояние уйдет, — радостно сказал подошедший лысый великан. И теперь, когда он встал во весь свой рост, он казался просто неестественно громадным.

Эти люди были так чудовищны, что часть разума девочки просто не могла поверить в реальность происходящего. Элен ощутила какую-то слабость внизу живота, словно резко захотела в туалет. Колени дрожали. Это было унизительно, она уставилась в землю, чувствуя как по её щекам текут слезы. Ей было жалко себя, жалко Галкута и ещё папу. Которому однажды придется узнать как поступили с его дочерью. Она подняла глаза на Дюронов. Их ауры были такими человеческими. Странно.

С опаской глядя на покрытого татуировками мужчину, державшего копье всё в той же угрожающей позиции, она приблизилась к поверженному Галкуту и опустилась возле него на колени. Слуга судьи лежал на спине и не шевелился. Элен завороженно наблюдала как в его ауре, возле тех мест, где он получил повреждения, пузырятся и пульсируют чёрно-алые пятна. Галкут был жив и вроде бы даже в сознании, однако его глаза с пугающей бессмысленностью глядели в вечернее небо.

— Ты как, Вертел? — Спросил лысый великан у «бычка».

— А-а, — махнул тот рукой, — как шлюха из Красного квартала, на ногах не стою, только лежа.

Великан усмехнулся и, повернувшись к светловолосому подростку, распорядился:

— Иди, проверь, как там Бульдожек, подох или нет.

Принц направился к дереву, возле которого лежал брат, и по пути отвесил Элен чувствительный подзатыльник.

Девочка лишь вжала голову в плечи.

Удары и унижение казалось больше не задевали её. Некое доселе ей совершенно неизвестное чувство смиренной безысходности завладело ею. Это было так не похоже на нее и наверно она бы чрезвычайно возмутилась, если бы кто-то сказал ей, что она слишком уж легко приняла неизбежное и отказалась от борьбы. Она подняла глаза выше, к красноватому чужому небу. На холме она увидела одинокую фигуру. И моментально узнала её. Хотя прежде чем узнавание оформилось окончательно, в голове пронеслось «дед мороз» и затем удивление: «но откуда ему тут взяться?». И не успев даже подумать над тем что делает, она вскочила на ноги и как никогда еще в жизни, истошно, пронзительно, словно выворачивая себя наизнанку завопила:

— Изамери, спаси меня! Спаси! Это я, крысё-ёныш!!!

Дюроны как по команде обернулись к холму. Тяжелая плотная фигура медленно поплыла вниз.

— Это что ещё за хер с горы? — Спросил Змееносец.

— С холма, — поправил «оборотень» с бакенбардами, поднявшись с бревнышка.

— А-а, — фыркнул великан, — это какой-то клоун, выдает себя за кайхорского пирата, а сам нищий как церковная мышь. Упросил Эркхарта взять его типа охранником. И даже не за деньги, а за одну кормежку. Мол, ему надо срочно в Галзу попасть. Ай, старый пердун и пьяница. — И обратившись к Змееносцу, сказал: — Фонарщик, разберись с ним.

Сердце Элен упало. Не может быть, ведь она же видела, что всё что говорил Изамери это правда. Или он сам свято верит, что это правда, тут же подсказал грустный голос в её голове. И никакой он не гроза морей и жуткий пират, а всего лишь старый пьянчужка, сочиняющий про себя истории и сам же в них поверивший.

И тем не менее она не отрывала взгляда от приближающегося Изамери. Зрелище было настолько впечатляющим, что ей инстинктивно захотелось нажать на клавишу паузы, остановить воспроизведение и рассмотреть картинку во всех деталях.

Огромный, широкий, казавшийся еще более объемным из-за своей свободной одежды и весьма богатой растительности на голове, украшенный колокольчиками, ленточками, цветными веревочками, костяными ожерельями, увешанный оружием, ремнями, кошельками, Изамери летел как мощный многотонный грузовик-трейлер. Он не произносил ни звука, но весь громыхал, пыхтел, лязгал, сипел и хлопал. Красные лучи солнца сверкали на его наручах, металлических пластинках привязанных к бороде, заклепках на ремнях, на стальных кастетах на могучих ладонях. Нет, он был не грузовик, а настоящий паровоз, безумно разукрашенный для такого же безумного праздника.

Широкими шагами в тяжелых, словно каменных, сапогах Изамери сбегал по склону холма, придерживая свою длинную изогнутую саблю и казалось земля слегка вздрагивает под его поступью. Элен не могла оторваться от этого грандиозного зрелища. В эти мгновения она совершенно позабыла и о себе, и о поверженном Галкуте и даже страх, который вроде всего минуту назад безраздельно властвовал в её душе, отступил и съежился, освобождая место удивлению и восхищению. Мысли о том что эта скатывающаяся лавина возможно всего лишь старый кривляющийся пьяница бесследно улетучились. Девочка просто оцепенела. Ей представлялось чистейшим безумием попытаться встать на пути у могучего пирата и когда молодой мужчина со странной кличкой Фонарщик всё же бросился ему на встречу, она буквально затаила дыхания, готовясь увидеть нечто пронзительное и трагичное и наверно эпичное.

Покрытый татуировками Дюрон, сжимая в руках копье, устремился вверх по склону. Изамери лишь слегка притормозил, когда железное острие устремилось к его груди. Он махнул рукой, словно отгоняя досаждающее насекомое. Наконечник копья скользнул по пластинам наручи. Пират перехватил древко и дернул к себе. Фонарщик едва устоял на ногах, а в следующий миг громадный кулак с тупым широким кастетом буквально смял его голову.

Элен услышал явственный хруст и вздрогнула. Фонарщик отлетел от Изамери и покатился по склону.

— Клоун, говоришь! — Повернувшись к великану, злобно бросил «оборотень». И сделал тому знак идти вперед.

Лысый Дюрон в свою очередь обернулся и сделал знак раненному Вертелу, указав ему на девочку.

Тот проковылял в сторону Элен и схватил её за шиворот. Девочка напряженно сжалась и чуть не зажмурилась, ожидая удара. Но ничего не произошло. Она скользнула взглядом по «бычку». На животе у него расползалось багровое пятно, а левая штанина практически уже вся вымокла от крови. Он по-прежнему пытался зажимать глубокую рану на ноге, но при этом его взгляд был прикован к рослому бритоголовому брату, который вооружившись дубиной, спешил навстречу тому, кого он еще недавно презрительно называл пьяницей и клоуном.

Изамери, бросив быстрый взгляд на диспозицию противников, перешел на шаг. Он сломал древко копья и теперь сжимал в каждом кулаке по импровизированной дубинке, причем левая из них заканчивалась режущим наконечником. Его широченные толстые ладони, с надетыми на пальцы кастетами представлялись Элен почти нечеловеческими.

Огромный Дюрон воздел тяжелую отполированную дубину, намереваясь одним ужасным ударом размазать лохматого «клоуна». Широкий коренастый Изамери не производил впечатление юркого и шустрого человека и потому бритоголовый великан не сомневался, что удар достигнет цели. И если бы пират хотя бы на секунду дрогнул, замешкался, напуганный яростным могучим обликом своего гигантского противника, то так бы оно и случилось. Но Изамери спокойно бросился вперед, навстречу дубине, и прежде чем она опустилась, пнул своим каменным сапогом Дюрона в голень. Великан взвыл, дубина заколебалась, атака приостановилась, а в следующий миг пират со всей силы врезал древком копья ему по голове. Потом еще и еще. Затем он подключил и левую руку, нанося удары уже не деревом, а железом наконечника. Рослый Дюрон повалился на бирюзовый мох. А Изамери, наклонившись, продолжил лупить его по голове с обеих рук, словно стучал в барабан.

При этом онемевшая, окаменевшая Элен видела, что его аура совершенно спокойна, как будто пират не испытывал никакого возбуждения от схватки.

Изамери выпрямился и, отшвырнув обломки копья, направился к старшему из Дюронов. Последний, откинув полы своего длинного сюртука, вынул из-за спины два широких ножа с загнутыми вперед лезвиями.

— Я тебя вскрою как свинью, — мрачно пообещал он.

Спустившись со склона, Изамери ускорил шаг, на ходу вытаскивая из ножен саблю.

Элен увидела в ауре «оборотня» отчетливый разветвленный рисунок страха. И кроме того ей показалось, что рука Вертела у неё на шеи дрожит.

— Возьми нож и сражайся как мужик, — сказал «оборотень».

Изамери взмахнул саблей, нанося противнику рубящий удар в голову.

Элен затаила дыхание. И в играх виртуальной реальности, и в кинофильмах полного погружения, и в рыцарских романах она не раз видела или читала о схватках с применением холодного оружия. И обычно это не производило на неё ни малейшего впечатления. Напротив она торопилась скорее пропустить эти места, воспринимая их как скучные, неинтересные и примитивные.

Но сейчас, когда широкая пиратская сабля рассекла воздух как лопасть вертолета, всё нутро девочки завибрировало как басовая струна. Яростная бескомпромиссность и отчаянный накал схватки подобным «примитивным» оружием моментально пробрали её до мозга костей и вся её кожа покрылась мурашками. Абсолютная безжалостность и ужасный риск такого сражения заворожили её. Только теперь она кажется осознала насколько безумно храбрым и решительным нужно быть, чтобы ринуться в эту жуткую смертельную круговерть, где заточенные полоски стали то и дело старались разрубить и рассечь мягкую человеческую плоть. Твою собственную плоть. Только сейчас она по-настоящему задумалась, что происходит когда острая железка с громадной силой взрослого мужчины врезается в кожу и кости.

Дюрон отшатнулся назад. Сабля просвистела мимо. Однако могучий Изамери так ловко и быстро менял траекторию своего оружия, словно оно было сделано из картона и никакой инерционности для него не существует. Пират тут же нанес следующий удар, в обратный ход предыдущему. Дюрон попытался защититься своим тяжелым длинным ножом. Но сабля смяла эту защиту и острие ножа едва не угодило в самого «оборотня». При этом лезвие пиратского клинка добралось до его волосатой щеки и оставило длинный разрез. Сабля тут же пошла вниз и рассекла его правое предплечье. И не давая противнику опомниться, Изамери нанес закручивающийся удар ему в лицо. Тяжелый клинок плашмя приложился к левому виску Дюрона. В голове «оборотня» зазвенело и на какой-то миг он потерялся. Этого мгновения оказалось достаточно чтобы пират со всей силы ударил его в голову справа, правда и на этот раз в последний момент слегка вывернув руку и направляя саблю плашмя. Дюрон покачнулся. Изамери не раздумывая бросился на его ножи и ударил рукоятью сабли в голову. Колени Дюрона подогнулись и он повалился прямо на кучу дров. Изамери наклонился, взял один из ножей и далеко отшвырнул его. Другой нож он поднял и некоторое время разглядывал его. Одобрительно хмыкнув, он направился к Элен и «бычку».

— Не подходи! — Прохрипел последний из Дюронов. — Клянусь девственницами Красного квартала, я сломаю мелкой шею.

Изамери, держа в левой руке нож, в правой саблю, продолжил идти.

Элен, как будто не понимая, что «бычок» говорил о ней, смотрела на пирата с каким-то отчаянным восхищением.

— Стой! — Рявкнул Дюрон и, отшвырнув тряпку, положил испачканную кровью левую руку Элен на лоб. — Клянусь богом, я сейчас убью её.

Изамери сделал еще шаг и остановился в паре метров от лежащего на спине Галкута. Пират неотрывно глядел Элен в глаза.

И Элен тоже не могла оторвать от него глаз. Это был запредельный человек, немыслимо сказочный человек, абсолютно безжалостный и абсолютно свободный. Он никак не укладывался в доселе ей известную реальность. Казалось он сродни Хишену, но в отличие от последнего Изамери не вызывал у неё никакого омерзения. В его ауре не было никаких «зловонных» извивающихся образований, ничего такого, что говорило бы о сумасшедшей злобе, всепроникающей алчности и извращенном сластолюбии, как то было у главы Гроанбурга. Изамери любил жизнь, но готов был к смерти в любую минуту, он был безжалостен, но не жесток, страдания других оставляли его равнодушным, но и не приносили удовольствия. Он был воин, но не насильник, он был эгоист, но не садист. Наверно как-то так рисовала девочка себе его образ. Образ, который одной мимолетной мыслью, благодаря причудливому выверту сознания прочно связался с образом Деда Мороза. И не в силах отвести взгляд от этого вырезанного ветрами, солнцем, сталью и морем лица, она почти забыла о том, что ей грозит смертельная опасность.

Изамери поднял взгляд на Дюрона.

И на этот раз Элен уже не сомневалась, что чувствует как дрожат руки «бычка».

— Сименг. — Резко крикнул Вертел. — Сименг!! — И быстро оглянулся за спину, в сторону притихшего возле младшего брата Принца. И тут же снова уставился на пирата, боясь надолго терять его из виду. — Беги за отцом и дядей, пусть они срочно идут сюда. И пусть лекаря прихватят. Живей!

Принц послушно направился к тропинке.

Вертел сглотнул, Элен почувствовала, что его качнуло.

— Слушай, И-Изамери, — заговорил он, запинаясь и пытаясь заставить свой голос звучать спокойно. — Сейчас ты вернешься туда, откуда пришел. Как только ты исчезнешь за холмом, я отпущу девчонку. Клянусь королевской квинтой. Она пойдет куда захочет. Я больше не прикоснусь к ней.

Но Изамери казалось не слышал его. Он глядел на него холодно и отрешенно.

— Отпусти её, — сказал он. — Просто отпусти её и, клянусь безумной Кайхорой, я не трону тебя. Убирайся на все четыре стороны, прихватив своих единоутробных выродков. Я не стану тебе мешать. Отпусти крысёныша и все останутся живы. Но если она сдохнет, то клянусь черной шляпой Марли, я вырежу весь ваш поганый род. Я зарублю всех твоих братьев, твоего отца и твоего дядю. Но не тебя. Ты будешь умирать долго. День за днем я стану отрубать по кускам твои ноги и руки пока ты не превратишься в то, что людоеды с Зеленых островов называют «калдуга», то есть «мешок с дерьмом». Я зашью твои обрубки и буду таскать тебя за волосы. Я привяжу тебя голым к своей лошади и отвезу тебя в славный город Гирам, где сторгую тебя какому-нибудь местному чернокнижнику с тем условием, что прежде чем он вытянет из тебя все нужные ему жилы и потроха, он пару месяцев подержит тебя в яме с жуками-резчиками, которые устроят в твоем теле свои гнезда, выедая твою гниющую плоть. Если ты не веришь мне, то давай, ломай крысенышу шею и я докажу тебе что держу своё слово. А можешь просто отпустить её и через полчаса уже будешь сидеть у костра, есть запеченную свинину и пить медовый эль. Выбирай.

Элен чувствовала страх стоявшего рядом мужчины так, словно он излучал его как тепло. Его рука у неё на лбу казалось стала еще более липкой и горячей. Его правая рука еще крепче вцепилась ей в шею. При этом она видела, что Изамери ничуть не шутит и действительно намерен выполнить всё что сказал. Элен решила, что Дюрон и рад бы её отпустить, но теперь он боится того, что жуткий пират не выполнит своего обещания и нападет на него как только она окажется вне опасности.

В следующий миг поляну заполнили звуки шагов и голоса людей. Вертел, не выпуская девочку, быстро обернулся. К ним спешили вооруженные мужчины и среди них, всё в той же белоснежной тунике, взволнованная Нейра.

— Стойте! — Заорал Дюрон и хромая начал отступать, чтобы держать в поле зрения и новоприбывших и Изамери. — Я сказал стоять! Я ей шею сломаю! Клянусь всеми богами!

Из толпы мужчин выделился один. Ему было лет сорок. Высокий, статный, облаченный в элегантный, подогнанный по фигуре наряд, в роскошном кремовом плаще, ниспадающем с широких плеч, он производил впечатление властного и решительного человека. Его вытянутое, худое, с тонкой нитью усов и аккуратной треугольной бородкой смуглое, горбоносое лицо, в обрамлении длинных, прямых, тщательно уложенных темно-русых волос с идеальным пробором несомненно можно было бы счесть красивым, если не обращать внимания на некоторую заостренность его черт, в которых казалось сквозили жесткость и упрямство. «Его лицо подобно шпаге», всплыло неизвестно откуда у Элен в голове.

Он остановил своих товарищей и, подняв левую руку в успокаивающем жесте, сделал несколько шагов навстречу Дюрону.

— Ты, парень, главное не дури, — звучно сказал «шпаголицый». — Я Уэлкесс, начальник охраны каравана. И просто хочу с тобой поговорить. Как там тебя… «Кочерга» что ли?

Элен, не сдержавшись, нервно прыснула. И впервые обратила внимания на боль в левой стороне лица, куда угодила нога Бульдожка. Уэлкесс на секунду перевел взгляд на девочку, едва заметно, ободряюще ей улыбнулся, и снова посмотрел на Дюрона.

— Вертел, — хмуро поправил тот.

— Ну да, точно. — Начальник охраны сделал еще пару шагов по направлению к Дюрону. — Ты, Вертел, главное не горячись. Остановись и подумай. Как тебе лучше всего поступить. Пока еще не случилось ничего страшного. Ничего непоправимого. И тебе сразу станет ясно, что лучше всего просто отпустить девчонку. Просто отпусти её и всё будет хорошо. Ну подумаешь намяли друг другу бока, с кем не бывает. Это не преступление. Разошлись и забыли. — Уэлкесс шагнул вперед. — А если ты причинишь этому ребенку вред, то ты моментально сделаешь всех нас висельниками. И ради чего? Из-за глупой детской куклы, которую не поделили малыши? — Он сделал еще шаг. — И какой тебе смысл ломать ей шею? Сделаешь это и тут же примешь смерть лютую и беспощадную. Отпустишь её, перевяжем твоих братанов и пойдем ужинать. — И Улкесс спокойно прошел вперед сразу на три шага и неожиданно опустился на корточки в паре метров от Элен. Он вытянул руки, словно готовился принять ребенка в объятия, и призывно поглядел на бледного Дюрона.

— Пусть он уйдет, — кивнув в сторону пирата, потребовал Вертел трескучим голосом.

— Конечно, — тут же согласился Уэлкесс. — Изамери, будь добр, оставь нас.

Пират развернулся и побрел к угасающему костру, над которым запекалась всеми забытая тушка какого-то животного.

— Ну, — улыбнулся начальник охраны каравана.

Вертел некоторое время провожал взглядом удаляющегося пирата, затем наконец отпустил девочку и до предела вымотанной всей этой ситуацией, отступил назад и тяжело опустился на землю.

Уэлкесс бросился вперед, стремительно подхватил Элен на руки и унес её в сторону, словно ей всё еще угрожала какая-то опасность.

Изамери развернулся и зашагал обратно.

Уэлкесс передал девочку в руки Нейры и, сделав знак своим людям, направился в сторону Вертела.

72

— Ну ты как, подружка? — Весело спросила Нейра, разглядывая лицо девочки.

— Нормально, — слабо улыбнувшись, ответила Элен.

И в этой слабости было нечто наигранное, ибо в этот момент Элен представлялась себе героиней некой эпической саги, прошедшей через немыслимые опасности и скорби, но выдержавшей, вынесшей, превозмогшей все испытания судьбы и потому вполне заслужившей право на слабые улыбки, мудрые взгляды и даже легкую снисходительность.

— Ох, как они разукрасили тебя, паршивцы, — с негодованием проговорила Нейра и прикоснулась к лицу девочки.

Элен вздрогнула и отдернула голову.

— Больно очень? — Сочувственно спросила девушка.

Элен снова слабо улыбнулась и, как бы пересиливая себя, бодро ответила:

— Ничего, до свадьбы заживет.

— Так ты уж изамуж собралась? — Улыбнулась Нейра.

— Да. За Изамери.

Девушка звонко засмеялась.

— И не мечтай, подружка. Он таких как мы кушает на завтрак.

— Знаю. Он говорил.

— Ну ты его больше слушай, — противореча самой себе, воскликнула Нейра. — А губа сильно болит?

Элен осторожно потрогала языком распухшую верхнюю губу.

— Да вроде не очень, — соврала она.

— Если хочешь я тебя замазюкую моим секретным бальзамом.

— Зачем? — Искренне удивилась девочка. — А как вы узнали?

— Иви прибежала вся зареванная, говорит там Дюроны Элен бьют. Мальрика не было, а я как-то сробела одна сюда сунутся, побежала искать Уэлкесса. Он как услышал обо всем, аж с лица спал, прямо-таки побелел несмотря на всю свою смуглость. Оказалось, что вы, госпожа Элен, важная птица.

— Важная как пися бумажная, — автоматически пробормотала девочка одну из многочисленных присказок дяди Васи.

— Что?! — Удивленно округлив глаза, улыбнулась Нейра.

— Ну так один мой знакомый говорит, — смутилась Элен.

Нейра, склонив голову на бок, лукаво поглядела на девочку.

— Так что произошло? А то Иви ревет, вся в соплях, в слезах, я и половины не поняла. Ири на дереве, Элен бьют, дядю в шляпе режут.

— Ой, там же Галкут! — Подскочила Элен и бросилась к слуге судьи.

Она мельком глянула на мужчин, обступивших Вертела. Уэлкесс склонился к лежавшему Дюрону и что-то негромко втолковывал ему, Элен только расслышала «совсем что ли дебил» и «племянница». Изамери стоял чуть в стороне, грозно уперев в землю свою обнаженную саблю, и хмуро следил за происходящим.

Девочка упала на колени возле головы Галкута, со страхом вглядываясь в его безжизненные глаза и изувеченное лицо. Она помнила как яростно Фонарщик пнул его в голову, но тогда ей показалось что слуга судьи шевелится и вполне в сознании. А теперь он лежал неподвижно и неотрывно глядел в бесконечное сине-красное небо Каунамы. «Неужели умер?!» взволнованно подумала девочка. Она не понимала что именно чувствует, но определенно то была не радость по поводу того, что её ненавистный караульщик наконец мертв. Она протянула руку к щетинистой щеке Галкута. Но ей было неприятно и страшно дотронуться до трупа, словно его «мёртвость» была заразна и могла перейти на нее. Впрочем, его аура по-прежнему переливалась и изменялась, хотя и довольно слабо. Элен не знала как выглядит аура мертвого человека, ибо за свою короткую жизнь она не видела своими глазами ни одного мертвеца. Но почему-то ей казалось, что аура у трупа должна отсутствовать, однако её исчезновение возможно происходит не одновременно с остановкой сердца и гибелью мозга, а постепенно, спустя какое-то время, пока длится так называемая биологическая смерть — умирание организма, в течение которого полностью прекращаются все физиологические процессы в клетках и тканях. В школе в курсе биологии у них уже было пару уроков танатологии, в рамках которых они очень схематично изучали смерть живых организмов, в том числе и человека. Но настоящих трупов, как это происходило на лабораторных в морге у старших классов, они не видели и вообще коснулись этой темы довольно поверхностно, лишь для общего ознакомления, следуя той идее, что для того чтобы дети правильно и спокойно принимали и понимали такое непростое явление как смерть, знакомить с ней нужно с ранних лет, но углубляться в детали в таком возрасте, конечно, необязательно.

Она отдернула руку не в силах преодолеть не страх, но неприязнь от мысли, что ей нужно коснуться мертвого человека. Но всё же, решила она, надо собраться с духом и проверить пульс на шее предполагаемого покойника. Изамери, убрав саблю в ножны, опустился на корточки напротив Элен.

— Подох? — Равнодушно поинтересовался он, кивнув на Галкута.

— Не знаю, — тихо произнесла девочка.

— Жалко его?

Элен подняла глаза на пирата и собралась отрицательно покачать головой, но вместо этого еще тише сказала:

— Да.

— Хочешь воскресим? — Усмехнулся Изамери.

— Надо проверить пульс, — ответила Элен, не понимая о чем говорит пират.

— Не надо. Если живой, то сейчас зашевелится, — пообещал Изамери и начал копаться в своих многочисленных мешочках на поясе. Добыв из своих запасов широкий в форме луковицы пузырек, он принялся отвинчивать с него пробку.

— Слушай, Изамери, — начала подошедшая Нейра, — если ты опять хочешь…

Но она не договорила. Пират снял крышку и сунул пузырек к носу Галкута. Но едкая омерзительная вонь, вырвавшаяся из сосуда словно яростный джин, распространилась столь стремительно, что почувствовали её и все кто был рядом с Галкутом.

— Фу-уУУ!!! — Чуть ли не закричала Элен и шарахнулась в сторону, закрывая нос ладонью.

Нейра отпрыгнула, осуждающе взвизгнув: «Изамери!»

Двое из сопровождающих Уэлкесса с громкой бранью ринулись в стороны, а сам начальник охраны подскочил как ужаленный, пытаясь понять в чем дело.

Галкут же тем временем и правда зашевелился, поднял голову, чуть не ткнувшись носом в зловещий бутылек и тут же, скорчив ужасную гримасу, с полустоном «Господи!..», еще не понимая что происходит, проворно начал отползать в сторону.

— Фуу! Что за мерзость! — Сморщившись, воскликнул Уэлкесс, тоже почувствовав отвратительный резкий запах.

— Чего раскудахтались-то, — проворчал Изамери, — ну что, ну да, пахнет чутка. Зато вон покойник снова как живой, хоть жени.

Он вернул крышку на пузырек и принялся завинчивать.

— Чутка?!! — Возмутился один из товарищей Уэлкесса, плотный коренастый мужчина с круглым мясистым румяным лицом успешного мясника. — Да я в рот …

— Юддис! — Предостерегающе рявкнул начальник охраны. И сделав большие глаза, кивнул на Элен.

— Гхм…, — хрипло кашлянул «успешный мясник», покосившись на девочку, и закончил, — такие «чутка». Да что вообще, ради всего святого, может так вонять?! Даже вонь от ног Изамери, мытые им один единственный раз в младенчестве при крещении, и то по сравнению с этим просто аромат Кен-Альдо.

Элен с удивлением взглянула на Юддиса, ей казалось странным что кто-то отваживается отпускать шутки в адрес ужасного безжалостного пирата. Но Изамери, пряча бутылек в свои закрома, лишь спокойно произнес:

— Племена пеллиноев с Проданных островов называют это «гордый дух». В нём выжимка розовых водорослей, струя ледовых оленей, черная желчь авров, ну и так еще по мелочи, слизь табачных грибов, черепашье говно и прочее.

— Про говно я сразу догадался, — заверил Юддис.

— Ну еще бы, в этом деле ты мастер, — беззлобно ответил Изамери.

— Но зачем пеллинои готовят такую гадость? — Спросила Элен.

— Это лекарство. Страшные гнойные раны от этой смеси заживают просто на ура. А кроме того воины пеллиноев обмазываются ею, когда идут в бой и тогда, как говорят, враги их разбегаются в стороны и пеллиной шествует вперед в гордом одиночестве.

— Не удивительно, — пробурчал Юддис, — тут либо убегай, либо не дыши. Дикари проклятые.

Элен, пересилив какое-то внутренне сопротивление, опустилась возле Галкута и, заставляя себя смотреть ему в глаза, спросила:

— Как ты?

Тот поглядел на неё практически только правым глазом, поскольку левый почти полностью заплыл разбухшей багровой плотью и ответил:

— Нормально.

Нейра подсела рядом.

— Да уж нормально, — звонко воскликнула она, осматривая его залитую кровью голову и руку. — Тут зашивать надо, — кивнула она на рассеченное предплечье Галкута. — Давай отнесем тебя в мой фургон, там есть всё что нужно.

— Нет, — слуга судьи начал пытаться встать. — Нам нужно идти.

Но Элен остановила его, уперевшись ему в грудь ладонью. Неожиданно для самой себя она заговорила деловым тоном, столь свойственным одной из главных героинь её любимого сериала о Брэде Джулиане — Камилле Кесаде. Мисс Кесада работала старшим судмедэкспертом в полицейском департаменте и Элен очень хотела быть похожей на эту молодую, решительную, умную женщину.

— Пусть Нейра поможет тебе. Рана на руке очень большая. И кроме того, надо промыть рану на голове и осмотреть её. Возможно у тебя сотрясение мозга. Как ты себя чувствуешь? Голова сильно болит? Тошнота, головокружение? Ты всё помнишь что случилось?

Галкут слабо усмехнулся и как-то странно посмотрел на девочку.

— Я должен сопроводить вас к вашему дядюшке, — сказал он.

Элен поняла это так, что он, как и всегда до этого, переживает, что она сбежит. Элен это показалось совершенно неуместным и даже глупым. После всего что она пережила ей определенно уже ясно, что оставаться одной в Агроне для неё мягко говоря опасно. Или он думает, что она совсем дурочка?

— Тебе не нужно переживать за меня, — с некоторой сухостью проговорила девочка. — Со мной всё будет в порядке.

— Да-да, дружище, не волнуйся, — громко вмешался Уэлкесс, который всё понял по-своему. — Мы теперь с госпожи Элен глаз не спустим, ни один волос на её голове больше не будет потревожен. Сопроводим её к господину судье в целости и сохранности. Будем оберегать её как принцессу. Будем…, — Уэлкесс на миг запнулся, подыскивая новые слова для убедительных заверений

— Будем беречь её как свои яйца, — пришел на помощь своему командиру Юддис.

Уэлкесс метнул на него испепеляющий взгляд.

— Да, Галкут, не волнуйся, — пряча улыбку, сказала Элен и при этом, наступая на горло своей гордости, посмотрела на него почти просительно. Ей очень хотелось, чтобы он не упрямился сейчас. Она и сама точно не знала то ли её просто тянуло хоть немножко побыть без его компании и при этом не запертой в карете или комнате, то ли она действительно переживала за его здоровье. — Я вернусь к дяде Мастону в сопровождении господина Уэлкесса.

И она даже прикоснулась к руке слуги судьи в знак просьбы.

— Хорошо, — пробормотал Галкут.

— Вот и отлично, — улыбнулась Нейра. — Заштопаю тебя как родного, будешь как новенький. Эй, Юддис, хватит на мои ляжки пялиться, лучше помоги раненого поднять.

— Размечталась, — проворчал Юддис, подхватывая поднимающегося Галкута, — на чем там пялиться-то, ноги как у куры.

— Опа, смотрите Дюроны зашевелились, — воскликнул один из мужчин. — Так ты что, Изамери, не убил их?

Элен встревоженно поглядела в сторону костра. С земли медленно поднимался лысый великан, а на склоне холма принял сидячее положение Фонарщик.

— Это до них «гордый дух» Изамери дошел, тут и мертвый встанешь, — пошутил другой подчиненный начальника охраны.

Мужчины засмеялись.

В это время, цепляясь за дерево, с земли поднялся Бульдожек. Зажимая рану на животе, он, шатаясь, поплелся в сторону холма. При этом ему пришлось проследовать мимо Уэлкесса и его людей. Элен находясь под их прикрытием, холодно взирала на подростка. Тот выглядел очень скверно, словно был при смерти, но девочка отчетливо поняла что не испытывает ни малейшей жалости к нему. Оказавшись рядом с Вертелом, Бульдожек слабо пихнул его ногой, призывая подняться и следовать вместе с ним.

Элен повернулась к Нейре, которая поддерживала Галкута под правую руку, и спросила:

— А где Иви?

— Я велела ей ждать меня возле нашего фургона.

— Тогда погоди еще минутку. — Девочка обратилась к Изамери. — Ты не мог бы мне помочь? Пожалуйста.

Они подошли к дереву, на котором висела пришпиленная кукла и Элен указала на нее.

Пират одним движением вырвал колышек, снял игрушку и передал её девочке.

Элен взяла Ири, некоторое время нервно мяла его пухлый белый живот, затем подняла глаза на громадного, возвышающегося над ней как гора, мужчину.

— Спасибо тебе большое, Изамери, — сказала она, буквально заставляя себя говорить. — Спасибо за то что ты вмешался. За то что спас нас.

— Ну-ну, Крысеныш, не городи чушь, — пробурчал Изамери, — мне наплевать и на тебя, и на этого тощего доходягу. Просто хотелось размяться.

Но Элен словно не услышала его. Она дотронулась рукой до широченной заскорузлой ладони пирата.

— Спасибо, — сказала она.

Изамери слегка тряхнул головой, звякнув своими металлическими и костяными подвесками, словно отгоняя наваждение.

— Слушай, Крысеныш, ты с этим синяком на полморды, такое страхоидолище. Хочешь «гордым духом» намажу? — Предложил он. — К утру и следа не останется.

Элен аж передернуло.

— Нет! — Воскликнула она. Затем, помолчав, она неуверенно произнесла: — Послушай, Изамери. Если хочешь, я поговорю с дядей, чтобы он как-то разобрался с Дюронами, чтобы они не тронули тебя.

Пират озадаченно поглядел на неё, потом расхохотался.

— Да ты, Крысеныш, никак ливер с требухой попутала! — Грозно сказал он. — Ты что предлагаешь мне искать защиты от какого-то отребья у судейского?! Я что похож на такого слизняка?

— Нет, — покачала головой девочка. — Прости, я не хотела тебя обидеть. Просто переживаю за тебя, ведь Дюроны наверное станут мстить тебе.

— Переживаешь за меня? — Ухмыльнулся Изамери. — Клянусь кровавой выжимкой Марли, ты, Крысеныш, престранное существо. Даже моя собственная мать никогда не переживала за меня. Не волнуйся, мстители из Дюронов такие же дрянные, как и повара. Вон кошку до углей сожгли, — он кивнул в сторону костра.

— Кошку! — Ужаснулась Элен.

— Конечно, — подтвердил пират. — Им охотится лень, вот и стащили у кого-то из каравана его пушистую любимицу. Хотя приготовленная по уму, она совсем не дурна. Тебе бы, Крысеныш, понравилось.

— Вряд ли, — сказала Элен и, поглядев на печального Ири в её руках, вздохнула. Сколько же всего случилось из-за такого пустяка, подумалось ей.

73

Галкут, в сопровождении Нейры и Юддиса, отправился на хирургические процедуры к фургону артистов. Элен и Уэлкесс пошли в противоположную сторону. Начальник охраны хотел было отвести девочку к её мнимому дядюшке, поскольку ему явно не терпелось как можно быстрее снять с себя ответственность за племянницу судьи, но Элен вдруг заявила о нестерпимом голоде, что в общем было абсолютной правдой, и напомнила Уэлкессу обещание капитана Эркхарта накормить её настоящим ужином караванщиков. Уэлкесс попытался убедить девочку, что в шатре начальника каравана её ждет гораздо более роскошная трапеза, но Элен настояла на своём. И они отправились к ближайшему бивуаку охранников каравана, тех, кто не относились к «Бонре», а подчинялись исключительно Эркхарту. Остальные люди Уэлкесса остались на поляне, наблюдать за Дюронами и поджидать их отца и дядю, при этом готовясь к крупным разбирательствам с последними.

Уэлкесс вывел девочку куда-то на окраину лагеря и минут через пять они подошли к ровному широкому лугу на опушке леса. Вдалеке в паре сотнях метров, у самых деревьев, стояли какие-то огромные длинные повозки с прямоугольными конструкциями на телегах. Здесь же возле тропинки, на вытоптанной площадке, расположились две палатки, несколько наспех сколоченных столов и скамеек, небольшая походная кухня с железной печкой, умывальник, подставки для оружия. Неподалеку весело пылали три костра, вокруг которых на чурбаках и маленьких скамеечках сидели загорелые, небритые мужчины, как показалось Элен, самого что ни на есть разбойничьего вида.

Уэлкесс окликнул одного из них, поименовав его Махор. Это был низенький коренастый мужичок с крупным носом, большими ушами, кустистыми бровями, взлохмаченной черной шевелюрой и широкой неопрятной курчавой бородой. Одет он был в красную рубаху-косоворотку, подпоясанную кушаком, толстый темный жилет с множеством крючков вместо пуговиц, замызганные серые штаны, заправленные в разношенные сапоги со складками на голенище. Прямо посреди груди на ремне через плечо в ножнах отделанных бисером висел огромный длинный нож с костяной рукоятью. Элен не поняла что такое «Махор», имя или прозвище, но от мужчины исходил очень сильный табачный запах. Он мало походил на тонкие лиственные ароматы дедушкин сигар, но тем не менее что-то общее у них явно присутствовало. Махор был очень подвижным, суетливым, то и дело расправлял рубаху под кушаком, стукал себя пальцем по массивному носу, словно сбивая с него росу, складывал крест-накрест ладони, сжимая-разжимая их с хлюпающим звуком и теребил деревянный крестик, висевший на черной веревочке у него на шеи. На начальника охраны он как будто взирал с неким подобострастием, но при этом в его речи никакого заискивания не наблюдалось.

Уэлкесс повелел ему взять под опеку маленькую госпожу, сытно накормить её военной кашей, обильно напоить сладким чаем с военными же сухарями, найти у костра уютное местечко, а также всячески развлекать и заботиться о ней, оберегать как зеницу ока и при этом обращаться с ней со всей возможной почтительностью и вниманием, ибо дескать благородная сэви не просто, как витиевато выразился начальник охраны, «нежный цветок райского сада», а племянница некой высокопоставленной важной особы, очень важной особы. Однако Уэлкесс ограничился лишь туманными намеками, так ничего и не сказав о королевском судье.

Махор клятвенно заверил, что он всё исполнит в лучшем виде. Сам же Уэлкесс извинился перед Элен и сказал, что ему нужно срочно отлучиться по делам, но он вскоре вернется и проводит её к дядюшке.

После ухода начальника каравана, Махор ласково поглядел на девочку и широко улыбнулся ей. При этом выяснилось, что у него не хватает двух зубов на верхней челюсти. К Элен он обращался на «ты» и называл её «дочкой». Он вежливо спросил сколько ей «годиков» и какого она «роду-племени». Элен осторожно ответила, что ей шесть с половиной "годиков", памятуя о длине каунамского года, и что она из племени «акарийцев». Мужчина вполне этим удовлетворился. Вообще Элен показалось немного странным, что Махор воспринимает её совершенно спокойно. Судя по его ауре он не испытал ни малейшего всплеска удивления от её внешнего облика. Словно он не обратил никакого внимания на её необычную идеальную одежду, её короткостриженые волосы, её разбитое лицо в конце концов. Он взял девочку за руку и предложил пройти к «дяде кашевару», где она получит настоящую походную пищу.

Кашевар, высокий молодой мужчина богатырского телосложения, сидел возле железной печки и чистил маленьким ножом какой-то овощ. На просьбу Махора накормить юную сэви, он весело подмигнул девочке и щедро навалил в миску какой-то каши. На вопрос о ложке, он поглядел по сторонам, затем наклонился, вынул ложку у себя из-за голенища и протянул Элен. Её опекун тут же накинулся на него:

— Совсем сдурел что ли? Ты бы еще у себя из жопы ложку вытащил! Ослина! Не видишь что ли кто перед тобой?

Кашевар на миг застыл, обескураженный, затем словно с удивлением воскликнул:

— Махор, ты что ли?!

Элен улыбнулась.

— Дубина, — проворчал Махор, — иди ложку ищи. Чистую!

Веселый кашевар ушел в палатку. После получения ложки, Элен была посажена за один из столов, лицом в сторону костров, при этом Махор как обычно много суетился, проверяя стол на прочность, смахивая со столешницы крошки и пододвигая скамейку то ближе то дальше. Ей также принесли маленькие лепешки и какие-то блестящие серым глянцем плоды, по форме напоминающие луковицы. Кашевару также было велено приготовить чай. Затем Махор пожелал ей приятного аппетита и уселся за соседний стол, чтобы как бы и не стеснять подопечную своим присутствием и в тоже время быть у неё на подхвате.

Элен действительно была очень голодна и потому с воодушевлением накинулась на еду. Блюдо напоминало плов. Золотистый, ароматный, пряный, сочный, девочка едва не прикусывала себе губы, жадно поглощая кашу. Мясо и специи она определить не могла, а вот крупяная часть несомненно была из риса. Рис, который как известно очень любит тепло и воду, не получил широкого распространения в Звездном Содружестве. Он был не только привередлив к климату и наличию водных ресурсов, но и требовал довольно значительных усилий и некоторого мастерства при своем возделывании. Тем не менее на Каунаме судя по всему его успешно выращивали и Элен была этому рада. Она очень любила разного вида пловы, которые так искусно приготавливал мастер Таругу, и посчитала удачей встретить это блюдо именно сейчас, когда она далеко от дома, одинокая и покинутая и к тому же так жутко проголодалась. Когда Элен вонзилась зубами в луковидные глянцевые плоды, она выяснила что те действительно хрустят как лук, а вкусом напоминают солоноватые корочки белого хлеба. Особенно её поразило то что плоды были изнутри почти горячими, словно их не нагревали на печи, а они обладали каким-то своим источником тепла. Однако вожделенная трапеза была слегка подпорчена болевыми ощущениями в разбитой губе и опухшей скуле. Каждое жевательное движение, каждый укус сопровождался не острым, но достаточно чувствительным импульсом боли, который причинял скорее не физические, а психологические страдания, надоедливо напоминая девочке, что у нее теперь побитое, израненное лицо. Но она, конечно, решила, что не будет обращать на это никакого внимания и будет мужественной как Брэд Джулиан, которого в одной из серий злые преступники покалечили и бросили умирать в жутких джунглях Эйволы, известной своими бесчисленными видами злобных и опасных насекомых. И отважному секретному агенту Космопола пришлось ползти сквозь мрачную дикую чащу, постоянно испытывая на себе атаки зловредных насекомых, изнывая от их терзающих, колющих, грызущих, раздирающих, сосущих хоботков, шипов, жвал, усиков, резцов и прочих мандибул и попутно умудряясь еще и питаться ими.

Как только первый голод был утолен, Элен переключила свое внимание на сидящих вокруг костров мужчин. Вместе с наслаждением от вкусной пищи и первым ощущением сытости возникло и привычное желание о чем-нибудь поразмышлять. Элен полагала, что это видимо происходит из-за того что мозг, освобожденный наконец от напряжения реализации одного из ключевых инстинктов организма, расслаблялся, благодушно испуская дофамин, и лениво оглядывался по сторонам, в стремлении развлечь себя раздумьем над какой-нибудь отвлеченной темой. Сидевшие перед Элен далекие потомки звездных переселенцев представлялись ей достаточно подходящим предметом для такого раздумья. Многие ученые антропологи посвящали огромные научные работы вопросу деградации человека от высокотехнологичного общества к примитивному. Почему это происходит так быстро? Каковы предпосылки этого? Почему это происходит так часто? Почему дети забывают и утрачивают знания родителей? Каким образом высокотехнологичное прошлое трансформируется в мифы и религию? Элен конечно не знала деталей этих работ и искать ответы на эти вопросы не собиралась. Но ей стало любопытно как быстро на Каунаме люди, знавшие о термоядерном синтезе, гравитации, гиперпространствах, глюонах, кварках, волновых функциях квантовой механики, уравнениях вероятности превратились в этих веселых, небритых, вооруженных мечами, дубинками, копьями, луками и ножами мужчин, греющимися у первобытных костров, топливом для которых служила обычная древесина. Сколько прошло альфа-лет с того момента как на Каунаму опустились громадные корабли Звездных переселенцев? Тысяча? Две? Пусть даже три. Неужели это так много чтобы от великой земной науки не осталось и следа и затерянному в космосе человеческому социуму пришлось начинать всё сначала? Элен и вправду задалась вопросом каким образом утрачиваются знания. Разве отцы и матери не рассказывали своим детям о других планетах, звездных кораблях, телевидении, роботах и т. д.? Разве дети не читают книги, которые родом из другим миров и где описана история человечества? Ведь в конце концов все homo sapiens на Каунаме по-прежнему говорят на унилэнге, языке Звездного Содружества и значит на лицо явная связь с прошлым. И тем не менее, одетые в шкуры и грубые шерстяные ткани, в сапогах из сыромятной кожи и плетеных мокасинах, с оружием из кости, дерева и железа, они сидят на чурбаках вокруг костров, жесткие, колючие, своевольные, прямолинейные и весело болтают на звездном языке о самых что ни на есть земных вещах. До Элен долетали громкий смех и отдельные слова и в конце концов ей захотелось подойти поближе.

Быстро допив крепкий чай со сладкими булками, она спросила «дядю Махора» нельзя ли ей пересесть к костру. Разрешение конечно же было тут же получено. Махор за руку подвел Элен к левому, самому большому костру, над пламенем которого на рогатинах были установлены несколько прутиков с жарящимися на них кусочками мяса.

— А ну, братва, подвинься, дайте маленькой госпоже у костра погреться, — зычно не попросил, а скорее повелел Махор, обращаясь к четырем мужчинам. Один из них, абсолютно лысый с длиннющими обвислыми рыжими, почти красными, усами оглянулся и подтянул от кучи дров круглое полено, предлагая его девочке как сиденье. Но Махор снова бросился на защиту своей подопечной:

— Ты чё, башкой что ли ослаб?! Предлагаешь маленькой сэви на кривой коряге сидеть?! Давай сюда свою скамейку.

Рыжеусый, к удивлению и немалому смущению Элен, послушно привстал и передал Махору своё сколоченное из трех досок сиденье. А себе же взял ту самую «кривую корягу».

Элен было крайне неловко.

— Дядя Махор, это совсем не обязательно, — сказала она и затем, поглядев на рыжеусого, пробормотала: — Простите.

— Садись, дочка, садись. Ему с его жопой деревянной все равно на чем сидеть, — Махор установил скамеечку на лучшем, по его мнению, месте и усадил девочку. Себе же он принес высокую скамейку от стола и словно ангел-хранитель разместился где-то за правым плечом Элен.

Мужчины замолкли и некоторое время рассматривали свою гостью. Девочка, чувствуя себя неуютно, протянула руки к огню, неотрывно глядя на языки оранжевого пламени. Наконец она собралась с духом и подняла глаза на мужчин. В заросших или плохо выбритых, отмеченных шрамами и морщинами, обветренных, потемневших лицах этих людей не было и тени столь привычных ей по прежней макорианской жизни гладкости, свежести, благоухания и румянца. В них не было ни капли от идеальности классических черт или неестественной выскобленной глянцевости успешности и состоятельности. Они были как камни или деревья, действительно жесткие и колючие, но и при этом какие-то надежные, фактурные что ли. В их огрубевших ладонях, стертых сапогах, теплых глазах, зазубренных ножах застыл немыслимый для девочки опыт. Проливая свою кровь и чужую, наполняя себя бесконечными дорогами среди ветров, лесов и морей, они привыкли гораздо проще относиться к страданиям вообще и к смерти в частности, они научились ценить жизнь в таких моментах и крохах, которые жители сытых благополучных миров просто и не замечают. Казалось в них нет ничего привлекательного, простые и примитивные, естественные и прямолинейные они даже внушали девочке наверно испуг и какое-то отвращение и все же она чувствовала странное очарование силы и воли, сквозивших в каждом их слове, жесте и улыбке. Впрочем, Элен тут же отмахнулась от всех этих мыслей, вспомнив как дедушка Родерик частенько журил её за то что она, по его выражению, слишком остро чувствует людей и на пустом месте нагромождает всякую несуразицу, приписывая людям несуществующие мотивы, эмоции, склонности и т. п.

Один из охранников, с чудовищным горизонтальным шрамом в верхней части лба, словно после попытки скальпирования, спросил:

— У тебя откуда такой синячище-то? Папашка что ли лупит?

Из-за спины Элен тут же подал голос возмущенный Махор:

— Ну кого папашка лупит? Чего ты мелешь, обормот губастый. Сказано же тебе, из благородных. Какой он тебе папашка!

Однако «скальпированный» и бровью не повел и продолжал глядеть на Элен, в ожидании ответа.

— Подралась, — ответила она и ощутила некоторую гордость при этом.

— О, так ты у нас девица не промах, — улыбнулся высокий, худой охранник с костлявым, угловатым, как будто даже изможденным лицом. Мужчина выглядел так, словно последние несколько месяцев ему выпало тяжко скитаться без воды и пищи.

— Надо медяшку какую-нибудь к синяку приложить или лист аленды. Или козьим пометом намазать, — посоветовал четвертый мужчина, вроде бы и молодой, но с множеством седины на голове, которая еще и располагалась как-то странно, пятнами.

— Зачем? И так пройдет, — отмахнулась девочка.

— Ну пока пройдет, все женихи разбегутся, — снова улыбнулся костлявый «скиталец». — Или ты женихами пока еще не интересуешься?

— Не интересуюсь, — ответила Элен и покраснела.

Мужчины заулыбались.

— Зовут-то тебя как? — Спросил «скальпированный».

— Элен.

— Элен… это то есть Ленка что ли? — Уточнил молодой «седовласый».

— Ну какая тебе «ленка»! — Снова всполошился Махор. — Думай что несешь, голова твоя садовая. Понимать-то надо о ком говоришь. Племянница самого… самого…, — но поскольку Махор и сам не знал точно кого именно, то и замолк посреди фразы.

— Кого? — Не понял «седовласый».

— А того! — Веско произнес Махор, выпучив глаза, и для убедительности воздел над собой указательный палец.

«Седовласый» посмотрел туда, куда указывал палец и спросил:

— Господа Бога что ли? — И все четверо громко захохотали.

— Тьфу ты, дурачье, — проворчал Махор.

Элен опустила взгляд на огонь. Дедушка Родерик иногда называл её Леной, а в моменты озорного настроения и Ленкой и порою даже дразнил нелепыми рифмованными словосочетаниями, вроде Ленка-гренка, Ленка-стенка, Ленка-пенка. Но всё же это имя ей было непривычно. В любом случае сейчас ей совершенно не хотелось говорить и рассказывать о себе, совсем наоборот она с удовольствием бы послушала о чем говорят эти люди между собой. Люди из другого мира и времени. Ей было сытно и уютно. Она созерцательно глядела в огонь, чуть улыбаясь и радостно ощущая ладонями его жар. Ей было покойно и хорошо и, пожалуй, единственное чего ей не хватало это какой-нибудь истории. И мужчины словно поняли это. Они оставили Элен в покое и постепенно принялись болтать на другие темы. А Махор кажется и вообще задремал, по крайней мере Элен несколько раз казалось, что она слышит тихое всхрапывание у себя за спиной.

Большей частью охранники говорили о том, что происходило в караване. Среди прочего был упомянут лекарь Урехильо, ярый сторонник новейшей методики лечения человеческим дыханием. Якобы воздух, который человек выдыхает из себя, оказывает удивительно благотворное действо, исцеляя практически любые раны и хвори. Следует только несколько дней с некоторой периодичностью обдувать пораженное место и болезнь непременно отступит. Некий дед, замученный болями в спине, решил последовать новомодной методике и заставил свою бабку часами дуть ему в копчик. Пока, по словам рассказчика, «измученная задыхающаяся старуха не плюнула ему на спину и не сказала, что пусть он сам как хочет извертывается и дышит на свою задницу, а у нее больше никакой мочи нет смотреть на его костлявое седалище». Также припомнили некоего нерадивого работника по имени Калат. Ему было велено выкопать яму для походного туалета. Взяв лопату, он пошел выбирать место. Провозившись до самого вечера, он добросовестно выкопал здоровенную яму и, не подумав хоть как-то оформить место будущего туалета, всё бросил и отправился на ужин. Ночью в яму провалился один из кирмианских купцов и переполошил всю округу своими криками. Вспомнили некоего торговца мехами и шкурами Ральке. Этот Ральке очень любил выпить. И недавно, возвращаясь после очередных возлияний, он перепутал фургоны, забрался в чужой, где спала какая-то женщина, которая вполне сошла за его жену. Он разделся, улегся ей под бочок, она во сне приняла его за своего супруга, прижалась к нему и так они и спали в обнимку до утра, пока их не обнаружил вернувшийся муж — кузнец Марв, всю ночь вкалывавший на срочном ремонте разбитых повозок «Бонры». Марв по достоинству оценил открывшуюся его взору картину и лишь благодаря вовремя подоспевшим соседям, удалось предупредить страшное смертоубийство ничего не понимающего Ральке, а также заодно и жены кузнеца, понимающей о происходящем не больше Ральке.

Элен слушала все эти россказни вполуха, ей было скучно. Мужья, жены, пьяницы, глупые лекари и больные не интересовали её. Она, словно в легкой полудреме, всё так же глядела в огонь и лишь иногда чуть вздрагивала, когда охранники разражались дружным громовым хохотом.

Но затем мужчины, которых видимо тоже немного утомили разговоры о местных бытовых дрязгах, переключились на более отдаленные и фантастические темы. «Скиталец», например, рассказал о таинственной стране Астаре. Элен тут же очнулась от своей дремы, с живейшим интересом прислушиваясь к разговору. Астара находилась на каком-то практически недоступном высокогорном плато, посреди бескрайних буйных лесов, в которых жили дикие первобытные племена безжалостных каннибалов, поклонявшихся кровожадным идолам и не боявшихся ни бога, ни дьявола, ни даже налогового инспектора с командой «красноголовых». Единственное перед кем робели жуткие дикари это сами астарцы — всемогущие маги и мудрецы, создавшие для себя самую счастливую на свете страну. Говорят, что в Астаре всегда идеальная погода, ясная и тихая, слабые ветры приносят лишь прохладу и свежесть, а дожди, если и случаются, то исключительно над тучными полями злаков, фруктовыми садами, цветниками и в строго означенное время. На услужении у астрацев бесчисленные могучие металлические чудовища, отдаленно напоминающие игрушки лоя, но гораздо более умные и способные. А сами астарцы все молодые и красивые, никогда не болеют, умеют летать, говорить на любом языке, владеют кучей волшебного оружия, испепеляющего, обездвиживающего, усыпляющего, разрывающего и при этом слышат и видят на многие километры вокруг себя и могут общаться друг с другом на громадных расстояниях. Иногда астарцев называют «серебряными людьми», потому что у них странная обтягивающая одежда серебряного цвета, которая надежно защищает их от копий и стрел дикарей, если те вдруг обезумят и попытаются напасть на них. Единственный путь в Астару по быстрой реке Ирири, которая пронзает гранитную стену, исчезает в основании плато и долго петляет по многокилометровым извилистым пещерам чтобы в конце концов влить свои воды в священное озеро Пайна, которое располагается уже в самом сердце благословенной Астары. «Что же они там делают у себя в Астаре?», поинтересовался, покрытый пятнами седины, молодой человек, жадно откусывая от кусочка жаренного мяса, нацепленного на ветку. «Известно что», уверенно ответил «скиталец», «долгими часами они занимаются любовью, доставляя друг другу такие удовольствия, которые нам, простым смертным, и не снились. А кроме того они вычисляют». «Что вычисляют?», спросил «скальпированный». «А всё. Мудрецов и магов хлебом не корми, дай только что-нибудь повычислять». Однако кроме секса и вычислений, как выяснилось, астарцы еще занимаются тем что похищают детей у каннибалов. У самих астарцев, по каким-то неясным причинам, есть проблемы с деторождением и чтобы их род окончательно не угас, они спускаются с плато и забирают приглянувшихся им малышей. Одни племена относятся к этому смиренно, как к воле богов, другие пытаются защищаться, устраивая засады и убивая астарцев. Но если такое случается, то за каждого своего убитого астарцы страшно мстят, уничтожая буквально до последнего человека взбунтовавшееся племя. Лысый рыжеусый мужчина, уступивший Элен свою скамеечку, отнесся к рассказу о сказочной стране довольно скептически. «Откуда всё это известно», поинтересовался он, «уж не от этих ли дикарей-каннибалов, которые небось за стеклянные бусы и зеркальце еще и не такое расскажут?» Но «скиталец» воспринял его скептицизм спокойно и пояснил, что некоторым цивилизованным людям, отважным путешественникам, удалось побывать в Астаре и вернуться назад. Одни на поиски волшебной страны отправлялись, подстегиваемые жгучим любопытством, другие пытаясь решить какие-то свои проблемы, получить лекарство от болезни для себя или своих родных, обрести вечную молодость, постигнуть великую мудрость, научиться летать, узнать тайны бытия, ну или разбогатеть, ибо даже садовые дорожки в Астаре выложены драгоценными камнями. «Ну или хорошенько потрахаться, да?», улыбнулся «седовласый». «Скиталец» покосился на глядевшую в пламя костра Элен и сдержанно ответил: «Каждому своё». «Скальпированный» подложил в огонь бревнышко и высказал мнение, что все эти россказни об Астаре «собачья брехня» и «чистой воды ахинея». Глупые сказки для впавших в детство старикашек, недолюбленных дамочек, пушистых юношей с шилом в одном месте и слюнявых детишек. И он кивнул на Элен, видимо как на представительницу последних. Однако «скиталец» по-прежнему оставался совершенно спокоен, критика товарища казалось ничуть не задела его. Он только заметил, что в Вэлуонне он знал человека, чей далекий родственник совершил такое путешествие, прошел через дикие дебри запретных лесов, под самым носом у кровожадных дикарей, проплыл по бурной Ирири по пугающим подземельям, где живут огромные слизняки и пиявки, а еще курабы — жуткие безглазые человекообразные плотоядные существа, остро чующие запах и тепло, и видел Астару собственными глазами. Астарцы довольно приветливо относятся к гостям, если это цивилизованные люди. И почти всегда исполняют все их просьбы. Родственник моего знакомого, заявил «скиталец», между прочим вернулся с некоторыми волшебными вещицами из Астары и две из них он, «скиталец», видел лично и держал вот этими самыми руками. Одна, такая небольшая черная трубочка со стеклянным навершием, по нажатию на определенное место испускает широкий яркий луч белого света. Светит везде, всегда и сколько хочешь и не нужно никакого масла, жира, дров, газа или «гремучек». А вторая — вечная зажигалка. Без всякого кремня и искр, просто нажимаешь на «пуговку» и из крошечного отверстия появляется ровное пламя. Товарищи глядели на «скитальца» с некоторым сомнением, однако вслух о недоверии к его словам никто не высказался, ведь он утверждал что видел это собственными глазами и ни один из мужчин не захотел обвинять его в прямой лжи. Вместо этого они переключились на другие истории. Было поведано о чудесном городе Мирин на юге Вэлуонна на берегу океана. В этом городе якобы множество улиц, но они никогда не пересекаются друг с другом. Все они начинаются в миринском порту, а потом волшебным образом приводят в другие города и земли, которые могут быть за сотни и даже тысячи километров от Мирина, тогда как пешая прогулка по любой из улиц занимает не больше часа. Также было рассказано несколько небылиц об авра. Что их мечи, ятуны, могут рассекать камень и перерезают упавший на лезвие волос. Что любой из авра может стать мужчиной или женщиной по собственному желанию, усилием воли изменив свое тело, отрастив или удалив соответствующие органы. Что от авра нельзя укрыться, они не только хорошо видят и слышат, но еще и чувствуют тепло и очень тонко различают малейшие запахи. Что они могут общаться друг с другом беззвучно. Что для секса они забираются на деревья. Что каждая самка авра во время соития оставляет на теле самца некий свой знак и потому любая другая самка может узнать всё о предыдущем любовном опыте своего самца. Что авра в некотором роде бессмертны, что в груди у них живет какая-то тварь, что-то вроде большого червяка, который сохраняет в себе всю память своего хозяина и после его смерти, этот червяк может перейти к другому авру и срастись с ним, передавая ему всю память своего бывшего хозяина. Также рассказали о шоти. Оказывается они могут формировать из себя любую фигуру и на время становиться твердыми, идеально подделывая практически любую поверхность, в том числе и фактуру человеческой плоти. И что шоти якобы используют это чтобы приходить в полной темноте к женщинам народа Омо и заниматься с ними любовью. А те даже не замечают подмены, думая что это их мужья. Кроме того, шоти могут сливаться друг с другом, образуя гигантское облако, которое внезапно может стать плотным и упасть вниз, уничтожая всё под собой. Мол, таким образом, шоти уничтожили несколько городов и деревень. Однако Элен так и не уловила причины, по которой шоти совершили это жуткое злодеяние, а спросить не решилась. Также было поведано о четырехруких людях, самых искусных воинах на свете, о крылатых людях, ведущих непрерывные битвы с авра, об острове сонных цветов, где люди могут спать годами, при этом ничуть не старея, о кирмианской волшебнице, хранительнице некоего «ключа океана», повелевающей целыми армиями ужасных подводных тварей, о вэлуоннских колдунах, превращающих людей в покорных безмолвных рабов, исполняющих любое преступление, о «бриллиантовом» герцоге, барахтающегося нагишом в маленьком пруду, засыпанном до краев драгоценными камнями, о странном напитке «чинва», дающем человеку на некоторое время возможность читать мысли других, о том что хозяин «Золотого колеса», самого известного постоялого двора Агрона, давно продал душу дьяволу и в подвалах своего заведения пытает одиноких постояльцев, питаясь их страданиями, о том что палачей Дома Ронга отбирают у матерей еще малышами, взращивают их в специальных камерах, отделанных шипами и иглами, кормя сырым мясом и поя кровью, тренируя их в самых чудовищных пытках с самого детства, приучая их к полнейшему равнодушию и безжалостности. Вся эта пестрая кавалькада небылиц, служащая дешевым развлечением для скучающих на привале мужчин, неожиданно была прервана чьим-то командирским голосом:

— Эй, бродяги, я что-то не понял, кому-то там что ли корона лоб натерла? Или сверкание брильянтовых перстней у себя на пальцах глаза застит? Кто это тут посуду грязную оставил?! Может быть вы мне предлагаете за вами помыть?

— Ой, это моё, это я оставила.

Элен вскочила на ноги. Она бросила быстрый взгляд на Махора. Её опекун действительно мирно дремал, ужасно сгорбившись, уронив лохматую голову на грудь и приоткрыв рот. Даже грозный окрик человека, который судя по тону явно привык командовать, не разбудил его.

Она побежала к столу, за которым недавно ела и замерла перед черноволосым, бородатым, молодым мужчиной. Он был коренаст, плотен, широкоплеч и облачен в какое-то необъятное тёмное пончо, в центре которого были изображены концентрические окружности с шариками на них и подписями рядом. Элен конечно тут же узнала так называемую Альфа-систему — звездную систему, в которой находилась Первая Земля, считавшаяся прародиной человечества. Подобные рисунки давно уже стали неким мистическим символом, используемых и в разных культах, и просто в быту — как образ нечто такого что объединяет всех людей. Однако почему-то название самой звезды было написано с ошибкой «Соннце».

Элен взирала на мужчину с некоторой опаской, в его ауре, в данный момент вполне умиротворенной, всё же ясно прослеживалисьчерты буйного и жестокого человека. Но впрочем девочка понимала, что эти её выводы довольно условны, по крайней мере в его ауре не было тех злобных безумных формаций, которые так напугали её в Хишене. Кроме того этот мужчина имел весьма бледную кожу, чем входил в разительный контраст со всеми своими загорелыми товарищами и смуглолицым Уэлкессом, но зато в некоторой степени напоминал саму Элен. «Словно родственник», подумалось ей.

— Здрасте, — сказала она.

— Забор покрасьте, — насмешливо бросил «родственник». — Ты ещё кто такая?

— Элен. Элен Лург.

— Поезжай-ка в Гроанбург! — Воскликнул мужчина и буквально засиял, очень довольный своим рифмованным остроумием. — А с рожей у тебя что?

— Подралась.

— Ну а что так плохо дерёшься-то, рожу подставляешь?

Элен не нашла что ответить и вообще почувствовала себя весьма неуютно. Она была совершенно одинока перед этим нахальным черноволосым незнакомцем. С ней рядом не было не то что папы или Кита, а даже и Галкута. «Дядя Махор» и тот забыл о ней, счастливо подремывая у костра.

— Из-за чего подралась-то? Небось хотела у подружки парня отбить?

Элен ощутила раздражение. Ничего не ответив, она принялась собирать со стола грязную посуду.

— Ты откуда вообще взялась тут?

— Мистер Уэлкесс разрешил мне здесь поужинать, — хмуро ответила девочка.

— Что ещё за «мистер»?

— Это вежливое обращение к мужчинам в моей стране. — И не удержавшись, добавила. — Впрочем, вам оно не грозит.

— Неужели? — Усмехнулся «родственник». — А вот тебе, по-моему, грозит второй фингал. Для науки. Чтоб знала как со взрослыми разговаривать. Что скажешь?

Элен посмотрела ему в глаза. Она сомневалась, что он и вправду может ударить её и всё же поняла что боится. Но впрочем совсем немного. Большей частью она чувствовала усталость. "Как же вы мне все надоели", тоскливо подумала она. Но неожиданно от костра подал голос лысый рыжеусый мужчина.

— Ну-ну, Бенор, полегче с ней, — весело сказал он. — Девчонка-то ведь племянница.

— Племянница кого?

— Его.

— Кого его?!

— Его! — Гулко и внушительно воскликнул рыжеусый и резко ткнул вверх указательным пальцем. И вся компания вокруг огня покатилась со смеху.

Бенор, понимая что он явно чего-то не знает, сдержанно улыбнулся и поглядел на девочку.

— Ну так и чья ты племянница?

И прежде чем она успела хорошенько обдумать свои слова, Элен дерзко выпалила:

— Герцога Этенгорского!

В один миг вокруг воцарилась гробовая тишина. Мужчины у костра ни то что моментально смолкли, а словно и перестали дышать. Единственное что нарушало тишину так это уютное пощелкивание горящей в костре древесины. Элен ощутила острейшее удовольствие, пронаблюдав как застыло лицо бородатого «родственника» и как метнулся желто-зеленый всполох в его ауре у висков. Это был страх. Элен это точно знала и приступ злой радости возник горячим напряжением где-то внутри живота.

— Это опасная шутка, — наконец произнес Бенор.

— Особенно если это не шутка, — насмешливо ответила Элен. Она до дрожи в пальцах чувствовала прилив дерзкого отчаянного куража, когда ты идешь по краю и знаешь что не остановишься, ибо ни за что на свете не хочешь что бы глядящие на тебя в смятении и восторге зрители хоть на мгновение усомнились и отвернулись. — Но вы, конечно, можете не верить мне на слово и уточнить всё у двоюродного брата верховного претора — королевского судьи города Туила Мастона Лурга, он сейчас находится в шатре капитана Эркхарта.

Над костром продолжала звенеть тишина. Мужчина в пончо словно немного сник и отпрянул. Он явно мучительно пытался найти какой-то выход.

— Так всё-таки двоюродная племянница, — наконец проговорил он.

— Думаете для дяди Томаса это будет иметь значение, когда я расскажу ему как вы ставили мне второй фингал?

— Дяди Томаса…, — медленно произнес Бенор.

— Да, их сиятельство, верховный претор любит чтобы в семейном кругу я называла его просто дядюшкой. Так что, вы еще не передумали преподавать мне науку разговора со взрослыми? Давайте, не стесняйтесь. А потом вам, в Доме Ронга, преподадут науку как разговаривать с детьми. — Девочка увидела как помрачнело бледное лицо «родственника», как кровавые прожилки какой-то душевной тяжести запульсировали в его ауре и почувствовала что сказал лишнее. На какой-то миг она почти пожалела, что вообще начала всю эту игру в племянницу могущественного верховного претора. Но жесткий звонкий голосок в глубине её души тут же взвился, заявив, что она всё делает правильно и так и надо этому беспардонному грубому Бенору. И всё же она почувствовала как волна желания видеть стоявшего перед ней человека напуганным и раздавленным отхлынула от её сердца.

— Где я могу помыть посуду? — Не глядя на мужчину, спросила она.

Он махнул рукой на восток.

— Там у леса есть мелкая речушка, — каким-то слишком уж ровным голосом ответил он.

Элен подняла на него взгляд. Ей показалось что мужчина в пончо смотрит на нее с презрением.

— Кстати, господин Бенор, вы читать что ли не умеете? У вас слово «солнце» с ошибкой написано, — звонко проговорила она и ткнула в вышитый золотистый кругляшок на его одежде. Вполне удовлетворившись злостью в его глазах, она развернулась и зашагала в указанном направлении.

Пока она шла через лужайку она никак не могла избавиться от досадного ощущения, что совершила какую-то непростительную глупость или даже подлость, выдав себя за племянницу «бриллиантового» герцога. И дело было даже не в том что она пугала человека пытками в Доме Ронга, что как она признавала с легким раскаяньем, конечно, нехорошо. Нет, дело было в чём-то еще. Было что-то ужасно гадливое в том как она воспользовалась своей ситуацией. Ведь она же по сути рабыня. Элен даже остановилась при этой мысли. Да, она рабыня, и пугает людей своим господином. Это отвратительно.

Она продолжила путь, пытаясь оправдать себя тем, что грубиян Бенор вынудил её к этому. Впрочем, когда она, цепляясь одной рукой за кусты, спустилась с полутораметрового обрыва на узкую полоску галечного берега маленькой, шириной буквально в пару метров, прозрачной бурной речушки, её мысли снова вернулись к Астаре.

Рассказ «скитальца» очень заинтересовал её. Есть ли хоть какие-то реальные, пусть и искаженные факты, на которых зиждется эта история? Или она полностью выдумана? Она видела что «скиталец» говорил правду, когда рассказывал о том что держал в своих руках фонарик и электронную зажигалку, но ведь это еще не являлось прямым доказательством существования Астары. И еще, эти дикари-каннибалы, откуда они взялись? Неужели это тоже потомки звездных переселенцев, настолько ужасно деградировавшие? Всё это ей казалось жутко любопытным.

74

Мастон Лург блаженно развалился на раскладном стуле в главном отделении шатра начальника каравана. Было тихо, сумрачно, тепло и главное сытно. Судья закончил наконец свою обильную трапезу и теперь лениво отправлял в рот одну виноградину за другой.

Всё было не так уж плохо, подумалось ему. А ведь всё это только благодаря тому, что он к своим сорока семи годам стал тем, кем он стал. Он поглядел на рубиновый перстень на указательном пальце левой руки, затем скользнул взглядом по роскошному расстегнутому красному камзолу, украшенному искусной золотой вышивкой, по серебряной пряжке пояса, по белоснежной рубашке из кирмианского шёлка и вдруг ему стало тревожно. Вся эта авантюра с поездкой в Акануран, чтобы получить у верховного претора в обмен на девочку титул, должность и состояние неожиданно представилась ему абсолютным безумием. Господи, неужели ему было недостаточно того что он имел?! Королевский судья не такого уж и маленького города, города в котором он имел практически неограниченную власть. Да, судейское жалование конечно никогда не сделает его по-настоящему богатым, но во имя Великой Гипы, разве ему чего-нибудь не хватало? Разве он себе в чем-нибудь отказывал? Он снова подумал о том, что ведь по большому счету не знает что за человек Томас Халид, герцог Этенгорский, и на что тот способен. Что если верховный претор использует все свои, практически безграничные возможности, чтобы заполучить девочку даром? А заодно чтобы тот, кто привез её, навсегда канул в небытие? На всякий случай. Основываясь на всём что он слышал о главе Судебной Палаты, Мастон считал такое развитие событий маловероятным. Он полагал что всё-таки герцог достаточно разумный и недостаточно кровожадный человек чтобы заниматься уничтожением одного из своих подчиненных. Что ему будет проще заплатить то, что Лург потребует за девочку. Но всё же он не мог быть уверен в этом на все сто процентов. Так или иначе это была авантюра, весьма рискованная авантюра. Мастон Лург усмехнулся. Где-то в глубине души он даже восхищался собой. Немногие отважились бы на такое. Удовлетворившись малодушным принципом не искать добра от добра, они остались бы в уютном безопасном Туиле, а он действовал решительно и быстро. Он с удовольствием вспомнил, как в тот же день, когда впервые увидел Элен, организовал для неё ловушку в тюрьме. Он не медлил. Не сомневался. Хотя тогда это казалось еще большей авантюрой чем сейчас. Засунув в рот очередную виноградину, он с улыбкой подумал: да как я вообще решился?!

В шатер вошел капитан Эркхарт. К его прежнему аккуратному, но неброскому наряду добавилась шляпа, которую он, закрыв за собой полог входа, снял и теперь несколько нервно крутил в руках. Взглянув на его красивое высоколобое лицо, которое скорее подходило какому-нибудь поэту или ученому, чем жесткому пронырливому торговцу и караванщику, судья снова испытал тревогу. Но теперь гораздо более явственно.

— Я не помешал вам, господин инрэ? — Спросил Эркхарт, глядя на стол с опустевшей посудой.

— Нисколько, — Мастон поднялся со стула. — Да к тому же, дорогой капитан, это ведь ваш дом. Вы вольны входить сюда, когда пожелаете. — И не в силах дальше играть в вежливость, спросил: — Что-то случилось?

— Да-а…, — протянул Эркхарт, перебирая поля своей шляпы, — одно гхм… неприятное происшествие.

— Что-то с девочкой?

Начальник каравана ничего не ответил, а только поднял на судью глаза. У Мастона Лурга оборвалось сердце. И впоследствии, вспоминая этот момент, он никак не мог чётко определить для себя, чего же он испугался в первую очередь. Того ли что лишился своего сокровища, способного проложить ему дорогу к недоступным ранее вершинам власти или по-настоящему взволновался о маленькой девочке, о маленьком хрупком ребёнке, к которому относился вовсе не так равнодушно как пытался уверить себя.

— Что с ней? — Голос прозвучал трескуче и скрежещущее, словно он с трудом продирался через окаменевшую плоть.

— Понимаете, ваша племянница, она… как бы это сказать…

— Да говорите вы прямо, капитан! Не тяните. Она жива?

Глаза Эркхарта округлились, словно от испуга, но затем он улыбнулся:

— Да ну что вы говорите, господин судья, конечно жива. Жива и абсолютно здорова. И вообще, позвольте мне выразить восхищение решительностью и отвагой госпожи Элен. Не сомневаюсь, что ваша племянница будет великой женщиной.

Мастон Лург с сильно бьющимся сердцем непонимающе глядел на собеседника, ловя каждое его слово.

— Просто так уж получилось… ну так уж вышло, что ей… ну-у в общем, ей поставили здоровенный фингал.

Судья медленно, словно оглушенный, опустился на стул. Сердце его билось кажется еще быстрее, но теперь от радостного облегчения. Откуда-то из недр рвался смех и еле сдерживая его, судья недоуменно произнес:

— Фингал?!

— Ну да. И еще губу разбили.

Судья некоторое время безмолвно глядел на капитана, который несмотря на всю свою выдержку явно нервничал и с трудом это скрывал. Но сам судья уже не мог удержаться от улыбки, при мысли что его неугомонная «племянница» опять ввязалась в какую-то историю и кажется на этот раз вполне заработала себе на орехи.

— Да вы присядьте, капитан, и толком расскажите что там случилось. Во что еще впуталась моя отважная Элен, — почти весело попросил судья.

Эркхарт, видя что грозный чиновник Судебной палаты настроен вполне благодушно, тоже успокоился и, отложив наконец свою шляпу, сел на табурет и быстро пересказал то что он узнал от своих людей и то что знал о Дюронах сам.

И снова Мастон Лург отметил про себя, что капитан умеет говорить прямо, доходчиво и по делу. В караване есть двое родных братьев: Эстеро Дюрон и Арика Дюрон. Первый — офицер в «Бонре», второй — торговец шерстью. Обоим уже за пятьдесят. Люди бывалые, жесткие, суровые, своего никогда не упускающие. У них есть сыновья, на двоих шестеро. Четверо вполне уже взрослые мужики, двое совсем подростки. И так уж сложилось, что слава за ними закрепилась весьма скверная. Любят и выпить, и подраться, и поживиться за чужой счет. В общем, многие почитают их настоящими бандитами и чуть ли не злобными оборотнями. При этом братья всегда стоят друг за друга горой и чуть что хватаются за ножи и копья. Короче их не любят и стараются держаться от них подальше. Но он, Эркхарт, большего вреда всё же от них не видит. Эстеро и Арика вполне способны ими управлять, к тому же в стычках с разным разбойничьим сбродом братья не раз проявляли себя как умелые и отчаянные воины, ну и в конце концов он, Эркхарт, может влиять на состав каравана лишь отчасти, а вообще кто платит тот и едет. Вот именно с этой шестеркой и связалась госпожа Элен. Двое самых младших из Дюронов, которые, говоря по чести, самое что ни на есть отпетое хулиганье, отобрали куклу у какой-то малышки из каравана и госпожа Элен попыталась вернуть эту куклу. Ну и…

Капитан развел руками, давая понять что дальше события разворачивались вполне предсказуемо и к сожалению несколько досадно для кое кого.

— А мой слуга, он что же, не вмешался? — Уже совершенно спокойно поинтересовался Мастон Лург.

— Напротив, — горячо возразил Эркхарт, — не только вмешался, но и по сути спас вашу племянницу от дальнейших побоев. Но к сожалению… гхм, простите не успел вам еще этого сказать, он сильно пострадал. Как я вам уже говорил, братья всегда стоят друг за друга и поэтому на помощь младшим поспешили старшие. Ну и вашему слуге сильно досталось.

Судья нахмурился, ему вовсе не хотелось терять Галкута сейчас, на полпути до Аканурана.

— Насколько сильно?

— Со слов моих людей ему вроде как руку порезали, ну и… гхм, так сказать, разукрасили хорошенько, вроде как живого места на лице не осталось. — С тревогой глядя на хмурый лик собеседника, капитан поспешно добавил: — Но не волнуйтесь, господин инрэ, с ним уже лекари. Руку зашьют, синяки смажут. Будет как новенький.

— Но я не понял, Галкут, мой слуга, он что ли справился со всеми шестерыми?

Эркхарт отрицательно покачал головой.

— Нет. Кажется с двумя или тремя младшими. А потом, по счастью, ему и вашей племяннице на помощь пришел один из моих людей. Он проходил мимо и вмешался.

— Что ж, видимо отважный человек.

— Безумно отважный. Большая удача что он оказался рядом.

— И кто он такой?

— Один из моих охранников.

— Обычный охранник? И один справился с компанией «умелых и отчаянных» воинов?

Мастон Лург внимательно глядел на собеседника. Судье казалось, что тот что-то не договаривает. Эркхарт пожал плечами.

— Ну не совсем обычный. Он с детских лет всё с кем-нибудь воюет. Привык.

Мастон помолчал. Всё это немного странно, решил он. Ему давно уже с трудом верилось в какие-либо совпадения. Хотя с другой стороны он также давно уверился, что по большому счету всё в жизни случайно. Но что же получалось, не появись этот «безумно отважный» охранник, Галкута убили бы? А Элен?

— А где сейчас Элен?

— Простите, господин инрэ, она настояла на том чтобы поужинать с моими людьми. Сейчас она на восточной границе каравана. Но прошу вас не волнуйтесь за неё, теперь её охраняют как принцессу, никто не посмеет больше прикоснуться к ней. Если хотите я сейчас же пошлю за ней, но только как мне показалось ваша племянница, прошу прощения, довольно упрямая девочка и мои люди…

— Всё в порядке, — усмехнулся судья. — Она действительно очень своенравна. Всё в порядке. Пусть возвращается когда захочет.

— Тогда, господин инрэ, я хотел бы узнать… Собственно за тем и пришел. Как мы должны поступить с Дюронами?

Мастон Лург поднялся со стула и прошелся по земле. Ну почему всё так сложно, с горечью подумал он. В «Одиноком пастухе» заваруха, здесь заваруха. Десятки раз я ездил из Туила в Акануран и обратно и всегда практически не замечал дороги, просто дремал в карете. А с этой девчонкой…

Снова ему подумалось о том, что он совершил ужаснейшую ошибку, ввязавшись в это предприятие. И даже возникла мысль, что если они все втроем доберутся до столицы королевства, то надо будет зайти в одну из церквей и заказать пастору благодарственную молитву и конечно сделать щедрое пожертвование. Вот так и становятся истинно верующими. Он усмехнулся про себя. Из-за маленьких вздорных детей с шилом в одном месте. А ведь ему еще нужно с этим треклятым убийством разобраться.

— Поступайте как сочтете нужным, капитан, — устало сказал он. — Мне сейчас совершенно не до них. Поймите, господин Эркхарт, я спешу на аудиенцию к верховному претору и «королевское правосудие» единственная причина, по которой я позволил себе эту задержку. Если я захочу воздать должное за избиение моей племянницы и моего слуги, то поверьте я найду для этого средства сам. Я запомнил имя. Дюроны. В любой момент как представитель Судебной палаты я могу инициировать арест и дознание по этому делу. И я думаю Эстеро и Арика Дюрон очень огорчаться, когда узнают какой состав преступления инкриминируется их сыновьям, за которыми станут охотиться по всему Агрону. Я надеюсь вы понимаете всё что я сказал. И особенно всё что я не сказал. И надеюсь вы всё это донесете до Дюронов как можно более доходчивее. Но вообще, дорогой капитан, я был бы вам очень признателен, если бы мне больше не пришлось слышать это имя и даже вспоминать о нём.

Эркхарт поднялся со стула и взял свою шляпу.

— Я прекрасно вас понял, господин судья. Не сомневайтесь, я обо всём позабочусь.

75

Всё-таки Астара вполне могла существовать, размышляла Элен, оттирая речным песком металл миски. Скорее всего это часть звездных переселенцев, которые сумели сохранить знания космической эры землян. Их серебряная одежда — штатные термофолиевые комбинезоны из стандартной экипировки команды кораблей долгосрочных рейсов; их металлические «чудовища» — конечно роботы; способность общаться на расстоянии — обычная радиосвязь; способность летать — обычные индивидуальные комплексы многосопловой реактивной тяги, так называемые «ранцы супермена», или даже гравиборды или магнитные левитаторы, вот только она точно не помнила существовали ли они уже во времена звездных переселенцев или их еще не изобрели. И даже зачем они похищают детей понятно, чтобы не дать угаснуть своему сообществу. Не понятно только почему они не откроются всему этому миру и не поделятся с ним своими знаниями. Возможно они вышли на связь со Звездным Содружеством и им запретили. Или может быть Астара — это база Службы Внешней Разведки. Но насколько Элен знала от Александры Уэйлер, они так не работали. На планеты подобные Каунаме СВР отправляла внедренных агентов, для беспристрастного наблюдения и в очень редких случаях внесения некоторых корректировок в процессы исторического развития. В глубине души Элен иногда подумывала, что когда-нибудь тоже станет полевым агентом СВР, эта работа представлялась ей не менее заманчивой чем в группе Первого контакта.

Закончив с посудой, она отошла от воды и уселась на камни. Было тепло и тихо. Только речушка негромко бурлила и шипела, перекатываясь по неровностям дна. На противоположном, восточном, берегу, в паре метров от воды начинался лес. Стройные прямые деревья стояли довольно далеко друг от друга. Ветви с багровыми листьями, в виде длинных узких полосок начинали отходить от ствола только где-то на высоте 5–7 метров, подлесок как таковой отсутствовал, и потому лес выглядел скорее аккуратным парком, просматривавшимся далеко вглубь. Землю покрывал какой-то светло-зеленый мох с пятнами голубого и бирюзового. Кое-где поднимались похожие на лиру растения, которые испускали серебристую пыльцу. Девочка вспомнила, что видела нечто подобное перед тем как они с Китом встретили Талгаро. Это было красиво. Красные косые лучи Яны отражались от хрустальных вод речушки, расцвечивали лес созерцательными закатными оттенками и сверкали на пыльце рубиновыми искорками.

Элен улыбалась. Всё-таки Каунама хорошая планета, подумала она. Девочка подняла теплый округлый камешек с белыми и зелеными полосками и некоторое время разглядывала его. А все галечные камешки на всех планетах совершенно одинаковые, решила она. И бросила его в воду. Раздался всплеск. Элен понравилась и она кинула еще один, и еще.

Сколько же дней прошло с того момента как они с Китом покинули полицейский корабль и впервые ступили на поверхность Каунамы? Пять или шесть местных суток. А казалось что просто бездна времени, годы. Казалось что Макора, электронные дома, электромобили и космические лайнеры остались в каком-то невообразимо далеком прошлом. Почти сказочном. В ярком завораживающем сне. Но всё же сне.

Элен кинула ещё один камень и когда он исчез под водой, ей пришло на ум, что вообще неплохо было бы и помыться. Она никогда особенно не любила это занятие, справедливо полагая, что по-настоящему мыться нужно, когда в чем-то испачкаешься. А если ты просто ходишь и единственное, что к тебе прикасается это воздух, то никакого смысла в мытье нет. Папа иногда называл её «замарахой», но всё же особенно не настаивал на соблюдении гигиены и не часто следил за этим. Другое дело Кит. Тот постоянно донимал её нудными напоминаниями о принятии душа, чистке зубов и мытье рук. Он докучал ей голограммами о микробах и бактериях, а также скорбным тоном объявлял, что это крайне дурной тон когда от маленькой леди пахнет. Элен сердито отвечала, что ничем от неё не пахнет, а если он такой чувствительный, то пусть снижает уровень восприятия своих обонятельных рецепторов в её присутствии. Но Кит не отступал и терпеливо повествовал об отшелушивающихся микрочастицах кожи, о сальных и потовых железах, о прочих выделениях человеческого тела, о невидимой пыли присутствующей повсюду, о болезнетворных микроорганизмах и прочее. Элен демонстративно уходила в другую комнату. Пёс шёл за ней. Она запирала за собой дверь. Кит использовал радиосвязь, передавая свою нудную лекцию в микронаушник прикрепленный к её барабанной перепонке. Элен отключала его. Кит сканировал помещение, находил акустические бреши и передавал направленные звуковые волны внутрь. Тогда Элен возвращалась к собаке и начинала с ней бороться. Она пихала, толкала Кита, пыталась свалить его с ног, заломить ему лапу, захватывала его шею, изо всех сил стараясь завалить его на бок, цеплялась за его уши, тянула за хвост. Кит очень аккуратно и осторожно сопротивлялся. Элен пыхтела, сопела, краснела, задыхалась, прилагая все свои силы, чтобы одолеть нудного лектора. У них считалось это своего рода физической зарядкой для неё и в принципе всеми поощрялось. Но Элен любила это занятие главным образом потому что можно было дать безнаказанный выход своему накопившемуся раздражению по любому в общем-то поводу, но в том числе и за все эти надоедливые нравоучения. Ну и к тому же во время борьбы Кит обычно умолкал. А еще Элен знала, что в конце концов она победит и огромная металлическая собака будет повалена набок, открывая взору своё светлое брюхо. Впрочем, это случалось не всегда, иногда Кит стоял как памятник или просто отметал её в сторону. Она бросалась на него снова и снова, но робот без усилий отбрасывал все её атаки. Обычно это случалось, когда он был чем-то обижен. Но вот что касается мытья, то тут даже борьба не всегда помогала. Порой пёс не замолкал даже во время сражения. «Каждодневное принятие душа есть физиологическая и даже нравственная обязанность всякого цивилизованного человека», втолковывал он ей. «Принятие душа должно стать для вас такой же ежедневной привычкой, как и чистка зубов». «А я зубы не каждый день чищу», дерзко отвечала девочка и Кит обескуражено замолкал. Он не понимал этого. Ведь чистка зубов, по сути, сводилась просто к разжевыванию специальной дента-капсулы. Это отнимало минимум усилий и времени и, тем не менее, его хозяйка пренебрегала даже этим. А Элен не то чтобы пренебрегала, а скорее постоянно забывала об этом, считая это второстепенным и не слишком необходимым. Но всё же Кит своего добился и душ она принимала. Почти каждый день. Хотя это скорее была не заслуга умного пса, а благотворный пример любимых киногероинь его хозяйки. В бесконечном сериале «Мир за твоим окном» довольно часто показывали как прекрасная Камилла Кесада принимает горячий душ. Окутанная паром, она стояла под потоками воды и режиссеры очень любили показывать как прозрачная жидкость стекает по смуглой бархатной кожи молодой женщины. Обычно она принимала душ после каких-нибудь особенно драматических перипетий сериала, словно используя водные процедуры как своего рода психологическую разгрузку. И Элен тоже стояла под обжигающими струями и думала, что когда-нибудь будет как все эти умные и красивые женщины из кино. Правда она смутно подозревала, что их так часто показывают принимающими душ лишь в угоду мужской части зрителей. Но впрочем это были очень мимолетные мысли, над которыми она особенно не задумывалась.

Сейчас же, глядя на прозрачные воды речушки, Элен задалась вопросом где же ей собственно помыться на Каунаме. Душевой кабины здесь определенно не предвидится. Разве что где-нибудь в Астаре, улыбнулась девочка. Вот бы астарцы наверно удивились, если бы она, проделав такой тяжелый и опасный путь сквозь чащобы с каннибалами и жуткие пещеры, заявилась бы к ним и попросилась бы в душ. Но подумав о том, как ей придется решать эту проблему в плену у верховного претора, она перестала улыбаться. Конечно, у них наверно есть бани или даже ванны, но как всё это будет происходить? Она впервые задумалась о том, что наверно это будет похоже на то, как Галкут водил её в туалет. То есть её не оставят одну. А она совершенно не привыкла к тому, чтобы раздеваться в присутствии кого бы то ни было. Она теперь даже папы и Кита стеснялась и ни в коем случае не позволяла им видеть себя голой. Потому что она больше не маленькая. И даже на обязательных медосмотрах она чувствовала себя очень скованно и неуютно, особенно если врачом был мужчина. Впрочем, там её голой видели только медботы и биосканеры, а врач обычно только анализировала результаты. А как же всё это будет в доме герцога, с ужасом подумала Элен. Она будет стоять нагая на каменном холодном осклизлом полу и какой-нибудь слуга герцога будет небрежно поливать её из ковша. Потом ей бросят засохший кусок мыла и прикажут намылиться. Затем опять окатят водой. Да наверно еще и плохо нагретой. Элен твердо решила, что будет откладывать эту процедуру до последнего. В конце концов она не особенно ей и нужна, чтобы там Кит не говорил. Её нижнее бельё, обтягивающая футболка и трусики-шорты, сделаны из линрола — метаслойной мембранной ткани, наполненной наноструктурами, поглощающими и растворяющими отмершие микрочастицы кожи, любые выделения организма и болезнетворные бактерии. В таком белье она просто не может стать грязной, а тем более чем-то пахнуть. Линрол очень износоустойчив и не теряет своей эффективности на протяжении десятка альфа-меясцев. Элен всё это прекрасно знала, ибо нижнее белье с определенного момента покупала себе только сама, полностью устранив папу, их «умный» дом и ботов-закупщиков рыскающих по Старнету, от этой процедуры.

Она поднялась с камней, отряхнула штаны и огляделась по сторонам. И всё-таки как же здесь здорово, снова подумалось ей. Так умиротворенно и покойно. Она вспомнила, как Кит говорил, что ускорение свободного падения на планете 94 процента от макорианского. То есть она всегда должна ощущать здесь некоторую легкость. Девочка улыбнулась про себя и сделала несколько танцевальных па. Учиться танцевать она начала около полугода назад. В школу танцев её привела Александра Уэйлер, заверив, что это умение одно из самых важных для женщины.

И как на такой прекрасной планете может быть столько плохих людей, вдруг подумалось ей. Вот на Макоре плохих людей совсем нет. Ну, за исключением может быть их зловредного соседа мистера Тачера. Ну и еще противного Мугласа и таких же противных его родителей, особенно отца. А, ну и конечно, учительницы миссис Киннеридж, очень строгой, требовательной, невероятно педантичной пожилой женщины, которая одна единственная во всей школе до сих пор использовала деревянную указку, лупя ей по столам тех, кто плохо вел себя, и за малейшую провинность оставлявшую учеников после занятий в так называемом «классе грешников», где тем приходилось под её надзором долго и нудно хором декламировать нравоучительные сентенции наподобие: «Благонравие и ответственность за свои поступки есть непременные условия для возвышения души человеческой» или «Труд, прилежание и работа над собой превратили обезьян в людей. Отсутствие труда и прилежания превращает людей в обезьян» или «Я не должен смеяться на уроке, ибо это безнравственно» или «Я буду хорошо учиться, ибо это единственный путь стать достойным членом общества». Причем даже родители робели перед миссис Киннеридж и никогда не рисковали забирать своих детей из «класса грешника», раньше положенного времени. И ещё, конечно, старый мистер Уорли, который не терпел ни малейшего шума в радиусе 100 метров от себя, очень страшно сквернословил и даже мог побить тростью, если подойти к нему достаточно близко. Что однажды и случилось с Эльвирой Мейнос, одной из подружек Элен. Ещё плохим человеком был старшеклассник Егор Мальбург. Он брил котов, писал незаметно на спинах дурные слова, учил малышей делать разные подлости своим родителям, прожигал школьные шкафчики и подкладывал в них всякую мерзость, взламывал гравиборды и велокаты и катался на них. Был еще Билли Лимповски, хулиган и драчун, причем он мог побить не только мальчика, но и девочку, однажды он где-то украл глюер, пистолет стреляющий обволакивающей клейкой массой, и выстрелил из него в учителя словесности и литературы, которого ненавидел. А еще была Альма Швеер, красящая ногти в черный цвет, а брови в синий и постоянно менявшей цвет своих глаз. Она распускала про многих самые гадкие сплетни, убивала птиц, считая их разносчиками заразы, разрисовывала стены ужасными надписями, могла поколотить любую другую девчонку, если считала, что та чем-то виновата перед ней, и, кажется, торговала наркотиками. Однако Элен не знала этого наверняка и в любом случае не решилась бы об этом рассказать папе, дабы не прослыть в школе стукачкой. Она остановилась у воды, задумчиво вглядываясь в дно реки. Что-то уж слишком много плохих людей получается живут на Макоре, подумалось ей. Но в любом случае они, конечно, не шли ни в какое сравнение с Хишеном, Дюронами, ужасным Даливом Варнего, с коварным судьей и его начальником. Это были настоящие злодеи, почти что звери, хитрые, жестокие, безжалостные, о таких иногда рассказывал папа. Она часто приставала к нему с вопросами о его работе, но он не очень любил распространятся на эту тему и порой даже довольно жестко её осаживал. После чего она некоторое время дулась и не разговаривала с ним.

В своих размышлениях она и не заметила, как гуляя вдоль реки, ушла на юг от того места, где спустилась к берегу. При этом совершенно позабыв об оставшихся на камнях миске, кружке и ложке.

Хотя уже давно наступил вечер, всё еще было достаточно светло. Ясное, чуть зеленоватое небо с редкими очень далекими красными полосками перистых облачков на востоке было наполнено мягким рассеянным светом. Элен уже привыкла к этому и знала, что темнота наступит очень быстро, чуть ли не за полчаса, и никаких сумерек практически не будет. Подумав, что наверно пора возвращаться, она прошла ещё немного вперед, выискивая в полутораметровом обрыве подходящую расселину, чтобы взобраться наверх. Снова попав на травянистый луг, она увидела, что очутилась возле тех самых огромных повозок, которые она видела вдалеке из лагеря охранников. Сделав несколько шагов, она остановилась с каким-то нехорошим предчувствием. Повозки и впрямь были большими. Широкие длинные платформы с высокими, сделанными из сплошного куска дерева, колёсами, по четыре с каждой стороны. На платформах находились металлические клетки, сделанные из толстых ребристых прутьев, в ячейки между которыми человек вполне мог просунуть голову. Повозки вытянулись в два ряда перпендикулярно к реке. В каждом ряду повозки стояли торцом друг к другу, образуя странную улицу, в которую и вошла Элен.

Дойдя примерно до половины первых к реке повозок, девочка снова остановилась, с удивлением оглядываясь по сторонам. Она всё ещё как будто не понимала, что же она собственно видит.

В клетках находились люди. Большинство из них сидели на досках настила, привалившись к прутьям решетки. Некоторые лежали, свернувшись калачиком и спрятав голову между рук. Другие стояли, вцепившись в решётку. У каждого на шеи был металлический ошейник, от которого тянулась цепь из звеньев толщиной в детский палец. Цепи крепились к кольцам, приваренным к нижнему пруту клетки.

Элен медленно, словно завороженная, пошла вперед. Тяжелый густой зловонный запах немытых тел и прокисшего пота, человеческой мочи и фекалий буквально окутал её. Но она почти не замечала его, потрясенная открывшимся ей зрелищем.

Гулко бьющееся сердце, которое словно стучало в самой её голове, с каждым ударом выбивало одно единственное жуткое слово: Рабы! Рабы! Рабы! Ни в какой-то там книжке по древней истории Первой Земли, ни в телепередаче о космических пиратах и неизвестных ей планетах, ни в страшных старнетовских байках о безумных преступниках, ни в историческом кинофильме полного погружения, а вот здесь, в паре метров от неё, реальные живые люди, на цепях и в клетках. Измученные, обреченные, отчаявшиеся, сдавшиеся, потерявшие человеческий облик и надежду. Замирая от ужаса, Элен вглядывалась в их глаза. Пустые, тяжелые, безумные, холодные, равнодушные. И она шла дальше, не в силах отвести взгляда от совершаемого перед ней преступления, не смея спрятаться от осознания того что одни люди могут творить с другими.

Она смотрела в их, словно потухшие ауры и вид этих серых, едва вибрирующих лохмотьев, пронзенных багровыми жилами и заляпанных коричнево-желтыми лоскутами, производил на неё чрезвычайно гнетущее впечатление. Ей всегда было тяжело смотреть на ауры глубоко опечаленных или отчаявшихся или впавших в полнейшее равнодушие ко всему людей. В прежней жизни видеть подобное ей доводилось весьма редко, а теперь вокруг их были десятки и десятки.

Мужчины и женщины находились в разных клетках. Большинство одеты были весьма скверно, практически все босые, наверно почти у половины мужчин не было ничего кроме штанов. Но наряды некоторых оставались в относительном порядке и говорили о том что в каком-то недалеком прошлом эти люди явно знали что такое достаток. Но вот лица почти у всех были одинаковые, отмеченные печатью почти животного смирения и глаза полные тоски и тишины. И для Элен это было почти невыносимо, ей хотелось съежиться, уменьшиться, стать невидимой, укрыться от этих пустых или жалобных взглядов, словно они могли заразить её своей тоской. Эти люди пугали её. Может быть не сами люди, а то, что они собой олицетворяли, та жуткая безумная идея, которая воплощалась в них. Идея что один человек может иметь право, волю, решимость распоряжаться другим человеком как вещью, низвести другого человека до уровня животного, презирать и истязать своего собрата как бессловесную скотину.

Но не все, далеко не все взгляды были тоскливы и равнодушны. Попадались и те, кто смотрел на странного ребенка дерзко или с любопытством. Или даже со злостью. Со злостью не по отношению конкретно к ней, а ко всем, кто находится по другую сторону решетки.

И никак Элен не могла отрешиться от этих взглядов, они хлестали её, запутывали, цепляли, раздирали на части. Порой ей казалось, что она и эти люди не принадлежат к одному биологическому виду, они были какими-то чужими, физиологически иными. Впрочем, подобные мысли и ощущения были очень мимолетны, возникали и тут же растворялись в её мятущемся сознании. И при виде изможденных серых лиц женщин, в основном молодых женщин, с потрескавшимися губами, со свалявшимися волосами, с запавшими глазами её сердце буквально захлестывала пылающая волна жалости и сострадания. Ей нестерпимо хотелось броситься к ним, прикоснуться, как-то ободрить, приложить все силы, чтобы заставить их улыбнуться. Но эти порывы были тоже мимолетны и в следующий миг её душа шарахалась в сторону от очередного пустого взгляда и уже ни за что на свете она бы не прикоснулась к их грязным рукам, словно эти женщины болели чумой.

Она увидела как молодой мужчина с длинными русыми волосами, прижавшись животом к решетке, мочится на землю. Элен тут же отвернулась, испуганная и потрясенная. В другой клетке её взгляд наткнулся на тощего полуголого парня, сидевшего так, что его ноги в мятых закатанных штанах свешивались наружу, на борт телеги. И на его левой ноге, на голени, она увидела ужасную отвратительную потемневшую гнойную длинную язву или рану. Девочку буквально передернуло от отвращения. Она ни разу в жизни не видела гноя. В её глазах, размывая окружающую действительность, появились слезы. Ей было жалко этих людей. И страшно. То ли от того что она одна из них и рано или поздно окажется на их месте, то ли от того что она, счастливая здоровая девочка, всегда жившая в полном достатке и абсолютном комфорте, была в чем-то виновата перед ними, то ли от того что папа так невыносимо далеко от нее и не может защитить и укрыть свою дочь от этого ужаса, то ли от того что мир, в котором она жила до сегодняшнего дня, исчез в небытие, оставив её один на один с новой кошмарной реальностью, где люди гниют, воняют, сидят в клетках, сходят с ума и смотрят на неё пустыми глазами.

Она шла дальше, она понимала, что нужно бежать отсюда, что она не должна здесь находиться, ей не нужно здесь быть, потому что здесь всё как-то неправильно, испорчено, изуродовано, обнажено, вывернуто на изнанку. Но не могла. Она поворачивала голову влево и вправо, переводила взгляд с одного лица на другое, всматривалась в ауры и как будто бы пыталась найти, пусть почти выдуманную, пусть совсем ничтожную, но всё-таки причину для надежды, основание для веры, что это ещё не конец, что жизнь ещё станет нормальной и доброй как раньше. Но эти уставшие серые лица с темными кругами под глазами, с грязными словно из проволоки волосами, с неряшливой щетиной, с заострившимися чертами, с болячками в уголках рта, с большими и малыми клеймами, с воспаленными веками, с бледными губами и пожелтевшими зубами затирали, замазывали любую надежду и сливались в удушливое пятно, заслоняющее собой всё что еще оставалось хорошего в этом мире.

В какой-то момент Элен увидела детей и остановилась. Их было около десятка или немного больше. Её ровесники и постарше, в основном девочки и только трое мальчишек. Те кто не лежал и ни сидел к ней спиной, смотрели на Элен серьезно и пристально. Мужской хриплый голос крикнул сзади:

— Эй, девочка, ты кто такая?

Элен не обернулась и даже вроде не услышала. Она глядела на детей и вспомнила слова судьи о рынках рабов в Шинжуне, об извращенцах и садистах, о том как отцы и матери продают своих родных детей в рабство, она вспоминала такого красивого и такого гадливого и омерзительного Далива Варнего, вспоминала как её водили в туалет на цепи и в ошейнике. И ей казалось, что у неё внутри живота пылает огонь и чей-то кулак скручивает ей кишки.

— Можешь какой-нибудь еды принести? — Спросил тот же голос. После паузы почти с отчаянием потребовал: — Скажи Бенору пусть даст ещё одеял на ночь, холодно ведь как в аду.

А она смотрела в глаза маленьких рабов и в груди у неё клокотал гнев, гнев и острейшее отвратительное чувство собственного бессилия. В горле рос тугой комок мешая ей дышать. Потом молодая светловолосая женщина рядом с детьми помахала ей рукой и улыбнулась. У неё не хватало трех или четырех верхних зубов. Элен отвернулась и пошла дальше. Но затем снова подняла глаза на телегу. У задней торцевой решетки в полулежащем положении, прислонив затылок к прутьям решетки, находился бородатый пожилой мужчина с изможденным лицом с крупным носом и выпученными глазами. Он протянул худую длинную ладонь в сторону девочки и с трудом произнес:

— Пить. Дайте воды.

Элен сначала замерла, затем не зная зачем сделала пару шагов по направлению к просящему.

— Не подходи к нему, — предупредила женщина в косынке. — У него зеленая лихорадка.

Элен посмотрела сначала на женщину, потом на всю клетку, где был больной. Находившиеся в ней люди расположились так чтобы быть максимально далеко от него, насколько им позволяли их цепи. Она снова поглядела на больного. Он умирает, понял она. И снова у неё перехватило горло. До чего же это жутко, умирать вот так, в углу вонючей клетки, пристегнутым цепью за шею, всеми оставленный, всеми презираемый, окруженный ненавистью и страхом, и всеобщим желанием скорейшей тебе смерти.

«Я могу принести ему воды из речки», мелькнуло у неё в голове, «в кружке». И она даже не вспомнила, что кружку оставила где-то на берегу. «Чтобы облегчить его страдания, поддержать его, хоть чуточку утешить». И она сделала еще один шаг к больному. Но тут же поняла, что нет, не сможет. Что это выше её сил. Что она боится, что ей тяжело и скверно. Её сердце словно распухло и билось теперь с огромным трудом, её сознание заволакивала болезненная темная пелена. Она не сможет, просто не сможет пройти еще раз вдоль этих повозок, а затем ещё. Но и уйти так просто она уже не могла. Это было бы предательством, это было бы жестоко и бессердечно. Это подло не дать воды умирающему. И снова из её глаз потекли слезы. Мучительный выбор разрывал ей горло и сдавливал сердце. И наконец она просто побежала. Прочь от этих ужасных клеток на колесах, от этих ужасных ненормальных людей, от их пустых глаз и протягиваемых рук.

Она бежала в сторону лагеря. Мерзкая вонь осталась позади и она жадно вдыхала чистый свежий воздух благоухающего вечера. Ещё издалека она увидела высокую стройную фигуру смуглого Уэлкесса. Перед ним стояли двое мужчин с хмурыми лицами. Это были Махор и Бенор.Начальник охраны каравана яростно распекал их. Но увидев девочку, он тут же смолк и пошел ей навстречу.

А Элен хотелось броситься ему на шею, чтобы он обнял её, укрыл своим красивым кремовым плащом, стер с неё мерзкий запах прокисших повозок и осклизлый налет, оставленный пустотой тоскливых взглядов, пойманных в клетки людей.

Её душа неистово жаждала утешения, дружеской поддержки, ободрения. Но Элен заставила себя остановиться и душа её забарахталась, беззвучно застонала, задыхаясь, как выброшенная на берег рыба. Нет, не будет ей ни утешения, ни поддержки. Не было больше рядом ни папы, ни дедушки, ни Кита, ни мастера Таругу, ни весёлой мисс Вольганг, ни нежной мисс Уэйлер. Теперь она осталась одна.

Уэлкесс остолбенел, увидев лицо девочки, искаженное ужасом и смятением.

Элен, сдерживая слезы, подошла к нему и дрожащим голосом попросила немедленно отвести её к судье. Уэлкесс молча кивнул.

76

Элен Акари сидела на табурете в шатре начальника каравана, а Мастон Лург вышагивал перед ней туда-сюда, поджав губы и сложив руки за спиной. Иногда он бросал быстрый взгляд на девочку, но та, отвернувшись, упорно смотрела в землю.

Наконец судья остановился перед своей пленницей и сказал:

— Ну что ж, весьма наслышан о ваших с Галкутом подвигах. Весьма.

— Как он там? — Не поднимая глаз, тихо спросила девочка.

— Галкут? С ним всё в порядке. Выглядит, конечно, как страх божий, но ничего. Зашили, намазали, накормили. Лежит в тепле и покое. Может уснул уже. — Судья сделал паузу и затем произнес с некоторым нажимом и значением: — Я так понял, что он практически спас тебя?

Он ожидал, что это прозвучит для его подопечной почти как обвинение и она, наконец, всколыхнется и придет в себя. Но Элен лишь тихо произнесла:

— Спас.

Мастон потер подбородок, задумчиво глядя на неё.

— Мне сказали, что там очень вовремя появился какой-то местный охранник, который в свою очередь спас вас обоих и чуть ли не от смерти. Что он прямо какой-то великий воин из легенд, невероятно отважный и могучий. Так и было?

Элен, по-прежнему глядя в землю, утвердительно кивнула

— Может мне стоит поблагодарить его? Как его имя?

— Не надо. Он не любит внимания к себе.

— Хм, ещё и скромен. Ну просто сказочный персонаж. Вам с Галкутом видимо невероятно повезло. — Судья опустился на почти уже любимый им стул и строго произнес: — Но я надеюсь ты понимаешь что повела себя, как и тогда в «Одиноком пастухе», необдуманно и наивно. Вступать в конфронтацию с шестью вооруженными бандитами из-за детской куклы это, мягко говоря, глупо. Большая удача что ты отделалась лишь одним синяком.

Мастон Лург не сомневался, что девочка сейчас с вызовом спросит его: «Удача для кого?» или что-нибудь в этом роде. Но Элен молчала. И это её вроде бы равнодушие, хоть ему и не хотелось в этом признаваться, начинало нервировать его. Он понял, что видимо случилось что-то еще, помимо драки, и ему очень хотелось знать что именно.

— Элен, — позвал он. — Элен, посмотри на меня, пожалуйста.

Девочка нехотя подняла на него глаза. Некоторое время они смотрели друг на друга и судья должен был признаться, что ему очень не по себе от того что красивое, бледное, гладкое личико ребенка теперь обезображено распухшей губой и темным, багрово-желтым пятном на левой щеке. Словно как некое пронзительное напоминание о том, что он с чем-то не справился.

— Я вижу, что с тобой случилось что-то ещё, я имею ввиду помимо сражения за куклу. Ты не хочешь мне сказать что именно?

Какие-то несколько секунд ему казалось, что девочка готова всё рассказать, что она сама хочет с кем-то поделиться тем, что камнем лежало у неё на душе. И он почти замер и даже как будто перестал дышать, только чтобы не вспугнуть это её желание. Но в последний момент он с досадой понял, что она передумала.

— Ничего не случилось. Я просто очень устала.

— Тогда тебе наверно лучше лечь спать. Там за занавеской есть кровать.

Но она словно не услышала его и неожиданно спросила:

— Сколько нам еще ехать? Когда мы наконец доберемся до этого Аканурана?!

Судья, чуть отпрянув, воззрился на неё с некоторым удивлением.

— Довольно странно это слышать от тебя, — пробормотал он.

— Почему странно? Мне просто надоело сутками трястись в вашей карете, есть на улице, ходить в кусты под присмотром Галкута, встречаться каждый день с разбойниками, бандитами, работорговцами, спать в случайных кроватях. Вы же говорили, что у герцога со мной будут обходиться как с принцессой. Так что же странного в том, что я хочу как можно быстрее попасть туда?

Судья недоверчиво смотрел на ребенка. С какой-то неясной тревогой он подумал о том, что за то время что она гуляла по каравану, что-то в ней неуловимо изменилось. Ему вдруг пришло в голову, что ведь, наверно, после того как раненого Галкута увели к лекарю, у неё была масса возможностей чтобы сбежать и тем не менее она здесь и судя по всему у неё даже не возникало такой мысли. Неужели она наконец поняла и смирилась, усмехнулся он про себя. С одной стороны это была бы конечно хорошая новость. Но с другой она почему-то тревожила его. Девочка словно повзрослела на пару лет и он вдруг решил что прежняя Элен, язвительная, дерзкая, сопротивляющаяся, устраивала его гораздо больше. Она была что ли более понятной ему, более предсказуемой. Но в конце концов он подумал, что это просто какое-то наваждение, он насочинял то чего нет, девочка всего лишь действительно очень устала, что и не мудрено учитывая всё что она пережила за последние дни и теперь ей хочется просто покоя, пусть даже в плену у ненавистного ей герцога. Мне, пожалуй, тоже не плохо бы выспаться, решил судья.

— Ты права. Ничего странного. И я очень рад, что наши стремления совпадают.

Элен пристально смотрела на него, ожидая ответа.

— Но ты ведь понимаешь, мы не можем ехать дальше, пока я не исполню «королевское правосудие». — И чуть помедлив, он тихо добавил: — Будь оно трижды не ладно.

По привычке он ожидал какого-то язвительного замечания от своей маленькой собеседницы, но вместо этого Элен спокойно предложила:

— Давайте я вам помогу.

— Поможешь?!

Мастон Лург испытал почти потрясение, но в следующий миг его пронзило осознание того, что в конце концов это ведь именно то чем он и собирался торговаться с могущественным Томасом Халидом, той бесценной помощью, которую странная девочка может оказать ему, верховному претору, в его бесконечной борьбе с такими же бесконечными врагами государства и короля, и конечно же его собственными врагами, врагами герцога Этенгорского. Но судья был полон сомнений.

Элен встала с табурета, подошла к столику, на котором возвышался серебряный подсвечник, и почти с минуту вглядывалась в пламя одной из свечей.

— Просто расскажите мне всё, — попросила девочка.

— Что «всё»?

— Ну, обстоятельства дела. Улики. Детали. Свидетели, подозреваемые. Ваши мысли о них.

Судья непонимающе глядел на неё.

— Не думаю, что все эти детали подходят для детских ушей.

Элен повернулась к нему. И Мастон Лург увидел, что ей действительно очень любопытно и с облегчением подумал, что прежняя любознательная Элен, наконец вернулась.

— Ну расскажите, что сочтете возможным, — миролюбиво попросила она. — Хотя бы в общих чертах.

Лург колебался. По большому счету Элен вовсе не обязательно знать какие-то детали, она могла помочь ему и так. Допустим все подозреваемые по одному войдут в этот шатер и он каждого спросит: «Вы убили господина Ливара?» Все они ответят отрицательно. Элен, которая будет сидеть рядом с ним, затем скажет ему, кто из них солгал. И всё! Но он понимал, что так просто это вряд ли удастся провернуть. И даже с усмешкой посочувствовал Томасу Халиду, которому придется решать эту проблему в будущем. Вздорный строптивый ребенок наверняка воспротивится тому, чтобы его использовали как какой-то неживой бездумный инструмент. Элен, конечно, захочет знать что происходит и кто эти люди. Даже не из-за какой-то там обиды, а просто из обычного детского, а заодно и женского, любопытства. Да и к тому же Мастон чувствовал, что ему хочется всё ей рассказать, чтобы может быть впервые увидеть её в роли союзницы. Тем более сейчас у него нет времени на преодоление её упрямства и если уж она сама предлагает ему помощь, то глупо ставить этому препоны, наоборот нужно приложить все усилия чтобы сохранить и развить её желание сотрудничества. В конце концов ему самому стало крайне любопытно, на что это похоже работать в одной команде с этим необычным ребенком.

И он рассказал.

Об убитом охраннике Ливаре и украшенным драгоценными камнями кинжале, о молодом вспыльчивом Радвиге, об угрюмом суровом Мелиноре, о хладнокровной прагматичной Кории, о многословном нервничающем Маране. А также упомянул и о «Бонре», о мрачном лейтенанте Шайто, пристально наблюдавшим за происходящим и несомненно желающим знать, кто заплатит за смерть его человека.

Элен слушала судью очень внимательно и ни разу не перебила. Когда он закончил, она задала несколько вопросов. И снова Мастон Лург вынужден был признаться себе, что этот ребенок порой пугает его. «На вид не больше шести лет», размышлял он, «хотя она сама и утверждает что восемь. Но пусть даже восемь, пусть так. Разве восьмилетний ребенок может рассуждать подобным образом?!» Элен поинтересовалась как нанесен удар, правшой или левшой. Был ли кинжал внутри, в теле, или где-то поблизости. Имелись ли следы борьбы на месте преступления. Пропали ли какие-то вещи Ливара. Производит ли Кория впечатление решительной и расчетливой женщины, способной убить двух своих мужей ради наследства. В чем именно, по его мнению, Марана солгал или почему он вообще нервничал. Достаточно ли Радвиг интересен как жених для опытной взрослой женщины. Лург, стараясь не улыбнуться, честно высказал девочке все свои мысли о том, о чем она спрашивала. Наконец Элен спросила:

— И кто, по-вашему, убийца?

Судья замешкался с ответом.

— Во-первых, я считаю, нельзя исключать того что убийство дело рук совершенно случайного человека. Возможно Ливар кому-то задолжал в караване или нанес кому-то смертельную обиду, о которой нам ничего не известно

— Нет-нет, — тут же возразила девочка, — это не может быть делом рук случайного человека. Он не оставил бы труп возле палатки, а постарался бы спрятать тело, чтобы его как можно дольше не нашли. И конечно бы забрал кинжал Радвига и кошелек Ливара.

— Убийца мог не увидеть кошелек в темноте и не разглядеть того насколько ценен кинжал.

Элен задумалась, но затем отрицательно покачала головой:

— Нет, маловероятно. Как вы сами сказали нужна очень веская причина, чтобы кто-то решился на убийство охранника этой «Бонры». — Она встала из-за стола. — В любом случае завтра всё разрешится и мы сможем ехать дальше.

— Каким же это образом?

Элен внимательно и с какой-то странной задумчивостью поглядела на судью.

— Тем самым образом, ради которого вы меня украли, — ответила она, ответила очень спокойно и почти отрешенно.

— Ты скажешь мне, кто из них лжет?

— Да. — Она отвернулась и направилась к той занавеске, за которой находилась кровать.

— А что случилось с твоей курткой? Мне кажется раньше она была синей.

Элен не повернувшись и не остановившись, сказала:

— Я захотела чтобы она стала изабелловой.

77

Мастону Лургу никак не удавалось заснуть. Он ворочался на узкой, низкой походной кровати и что-то постоянно отвлекало его от сна. То кровать казалось слишком твердой, то в шатре становилось слишком холодно, то в железной трубе дымохода гудел залетный ветер, то от тяжелого одеяла пахло какой-то затхлостью, то где-то в караване звонко лаяла глупая собака. Элен права, думалось ему, эта бездомная жизнь на колёсах совершенно изматывает. Он ясно представил себя лежащим в широкой мягкой постели под воздушным пуховым одеялом в хорошо отопленной спальне на втором этаже своего дома в Туиле. И снова возникло отвратительное свербящее чувство, что он совершил большую ошибку. Господи ты, Боже мой, дернуло же на старости лет. Вот уж правду говорят «седина в бороду бес в ребро». Хотя кажется поговорка больше подразумевала стариков воспылавших былой страстью к женскому полу, но к нему она тоже определенно подходит, ибо главное тут что человек в почтенном возрасте теряет разум. Самую большую ошибку в его жизни, так вроде бы она говорила. Элен. Несколько дней тому назад он и знать не знал о её существовании, а теперь эта девочка с остриженными черными волосами и яркими синими глазами заняла все его мысли, стала его идей фикс, буквально заслонила собой от него весь остальной мир. Но откуда она взялась? Со своим невероятным металлическим псом, который словно был живой. Живой! Да он и правда обезумел, если вдруг решил что сможет безнаказанно разлучить их и продать её верховному претору. Ведь она не могла появиться из небытия, она не материализовалась из воздуха, у неё должны быть родители, родственники. То место откуда она явилась, там где создают этих невообразимых металлических созданий, эту идеальную одежду, те странные предметы что он забрал у неё, хотя бы те же невесомые черные очки, выполненные из совершенно неведомого материала. Ведь в том месте должны быть и другие люди. И рано или поздно они конечно придут за своей соплеменницей. Она пугала его неведомыми «хранителями». Но не долго. Она довольно быстро успокоилась, словно что-то поняла. Может поняла что он дурак, непроходимый алчный дурак, разум которого совершенно поглощен манящей картинкой акануранского могущества, столичных сокровищ, огромной власти, к которым его за ручку отведет верховный претор. И тогда она решила, что будет проще подыграть ему.

Судье стало совсем нехорошо. Он несколько раз перекладывал твердую подушку, пытаясь найти самую удобную позицию для головы. И не находил. Может плюнуть на всё? Закончить с этим треклятым «королевским правосудием» и поехать обратно, в Туил? Отвезти девочку туда, куда она скажет, передать её этим «хранителям», если они и правда существуют? Пока герцог Этенгорский ничего не знает, всё еще можно изменить, отыграть обратно. И снова ему представился его уютный двухэтажный каменный дом в Туиле, окруженный симпатичным садом с дорожками из белого кирпича, с длинной застекленной верандой, с широким балконом на запад, на пылающие закаты, с чистой благоухающей кухней, в которой пожилая Эльнара с маленькими улыбающимися глазами и сильными руками месит тесто для будущих пирожков. Да что же ему еще нужно?!

Но нет, это конечно просто временная слабость, мимолетный приступ малодушия. Это совершенно естественно, что его мучают сомнения, он затеял великое предприятие, он многим рискует, но нужно идти до конца. Какой-то мудрец сказал, самое главное в жизни — заканчивать начатое. И он закончит. А то что сейчас, посреди ночи, лежа в кровати, он кажется сам себе слабым и глупым, бессильным и малодушным, совершающим ужасные ошибки это нормально. Это просто такое время, время, где вокруг тебя лишь тьма и пустота, пред которыми вся его человеческая сущность съеживается, отступает, робеет, ибо это время со всей безжалостной очевидностью напоминает тебе о твоей ничтожности и бренности. Это просто надо пережить.

Судья сел на кровати. Он вдруг понял, что ему не дает покоя эта куртка. Он попытался вспомнить слышал ли он когда-нибудь о тканях, способных так радикально менять свой цвет. Может быть читал в какой-нибудь книге о чем-либо подобном? Но сколько не напрягал свою память, ответом ему было ничто. Единственное что приходило на ум так это детские сказки о плаще-невидимке. В какой-то момент он начал сомневаться, что раньше куртка была синей. Может он это выдумал, в конце концов он не обращал на неё раньше внимание. Но нет обращал. Вот тут память сразу же пришла ему на помощь и он вспомнил как несколько раз отмечал про себя насколько куртка соответствует синим глазам девочки. И даже усмехался, Элен не производила впечатление маленькой модницы, но куртка так шла её большим красивым глазам, что на это было трудно не обратить внимание. Так каким же тогда, ради всего святого, образом ярко-синяя куртка превратилась в нежно светло-кремовую?! Может это какая-то другая куртка? Ерунда. Откуда взяться другой? Тот же идеальный покрой, отсутствие швов, те же странные расходящиеся прорези карманов, та же необычная чистота, словно сама ткань отталкивала от себя любую грязь и пыль, вместо пуговиц или крючков непонятно как склеивающаяся полоска во всю длину. Может она просто вывернула её наизнанку? Но нет, и этим он не мог успокоить себя. Он не раз видел куртку Элен распахнутой и знал что изнутри подклад куртки имеет светло-серый, серебристый цвет. Вдобавок судья припомнил как видел Элен то с короткими рукавами, то с длинными. Но она не заворачивала или разворачивала их, а просто сами рукава словно становились то длиннее, то короче.

Он еще некоторое время сидел, невидящим взором уперевшись в темноту, едва подсвеченную лишь слабым оранжевым пламенем в железной походной печке, и затем снова лег на спину. Ему припомнилось прочитанное в какой-то книге: «Мир полон чудес. И наша задача не шарахаться в страхе от них, а наоборот, идти им навстречу». Ну что ж, подумал судья, вот я и пошел навстречу этому маленькому синеглазому чуду.

78

Дорога, вымощенная серебристым каменными плитами, привезенным из Камнепадных гор, идеальной прямой полосой летела на восток, сужаясь далеко впереди и исчезая за поворотом, снова появляясь справа, спускаясь немного вниз и, делая очередной изгиб, окончательно теряясь среди деревьев.

Минлу снова вела Сейвастена под уздцы, Талгаро покачивался в седле, Кит шёл впереди метрах в семидесяти. Они давно уже покинули второстепенные дороги, ведущие в Туил или другие поселения, и вышли на главную транспортную артерию королевства — Осевой тракт. Впрочем, так никто его не называл, разве что какие-нибудь педанты-чиновники в Акануране в официальных документах. Подавляющая часть населения именовала эту дорогу «Цветочным трактом», иногда просто «Большак», а иногда «риверой». Постройкой Осевого тракта, пересекающего всю страну с северо-запада на юго-восток, давным-давно озаботился один из первых королей Агрона Ривер Трезвенник. Этот легендарный монарх, известный многими грандиозными начинаниями, а также некоторыми странностями в поведении, например полным отказом от любых алкогольных напитков, и безрассудными поступками, как например созданием и самоличным испытанием планирующих летательных аппаратов, очень глубоко и прочно запал в народную память. Среди прочего, по мере того как выравнивали и отсыпали главную дорожную нить страны, Ривер приказал садить по обочинам тракта цветы, чтобы будущие путешественники испытывали удовольствие не только от ровной качественной дороги, но и получали бы эстетическое наслаждение от её живописного окружения. Не забывая конечно при этом поминать добрым словом великого правителя Агрона. Однако воплотить эту идею в жизнь оказалось не так-то просто. Помимо того что задача засадить цветами каждый метр земли на протяжении шести тысяч с лишним километров пути сама по себе не тривиальна, так еще и выяснилось что во многих местах грунт совершенно не подходит для того чтобы разбивать на нем клумбы. Энергичного короля это ничуть не обескуражило и он повелел удалять негодный грунт и на его месте насыпать плодородные почвы. И верные подданные короля бодро и с усердием взялись за лопаты и заступы. Много сотен лет прошло с тех самых пор, большая часть придорожных цветников, брошенных людьми и не выдержав столкновения с дикой природой, давно исчезла. Но тракт остался и агронцы по-прежнему называли его цветочным или просто риверой.

Тот участок пути, по которому Минлу и её друзья следовали сейчас, тоже не был украшен цветами. И тем не менее был по-своему живописен и девушка вполне себе получала задуманное некогда заботливым монархом эстетическое наслаждение. Правда ни разу при этом не вспомнив о славном древнем правителе Агрона.

Слева и справа от тракта в аккуратных рядах через равные интервалы росли мальтаны — красивые деревья с прямым стройным стволом выстой до 6–7 метров. Первые ветви дерева начинались только на высоте 4–5 метров, образуя пышную почти идеально круглую крону в верхней части растения. Кора мальтанов имела черно-белый цвет и по рисунку напоминала мрамор. При этом кора выделяла тягучий прозрачный сок, покрывавший дерево словно блестящей пленкой. Этот сок источал приятный свежий древесный аромат с пряными нотками имбиря, чабреца и лаванды. Когда-то в Храме Падающих звезд Минлу среди прочего училась и ароматерапии, составляя удивительно пахнувшие смеси и привыкая различать малейшие оттенки того или иного аромата и его составляющих. Кроны мальтанов из упругих ветвей и длинных узких светло-зеленых листьев, свисающих вниз завивающимися полосками, шелестели в слабых потоках ветра почти музыкально. А багряные лучи полуденного солнца сверкали на блестящих мраморных стволах завораживающим искристым пламенем. «Какая красота», улыбалась про себя девушка. Слева и справа от дороги, за строгим почетным караулом мальтанов, высаженных здесь конечно же людьми, по приказу какого-нибудь излишне артистичного и чувствительного королевского чиновника, раскинулись открытые пространства полей и лугов. Слева багровые, красно-коричневые, иногда бирюзовые луга и травники плавными уступами уходили вверх, потом пропадали за невысоким гребнем и совсем уже далеко виднелись длинные пологие холмы, покрытые пятнами редколесий. Справа раскинулись сочные травяные поля с вкраплениями цветущих низкорослых кустарников. На полях, спускавшихся к видневшемуся вдалеке пышному массиву леса, паслись овцы, арибы и коровы. Эта мирная покойная картина наполняла Минлу теплотой умиротворения и уюта и сладким томящим чувством ностальгии по детству. Тому времени, когда её еще не забрали в Храм Падающих звезд и она была самым обычным ребенком в самой обычной кирмианской деревне.

Впрочем, эта серебряная дорога в обрамлении аккуратных рядов мраморных деревьев рождала в девушке и некое восторженное ощущение бесконечной красоты окружающего её мира. И ей было светло и радостно от мысли что она часть всего этого удивительного природного творчества, что она, живая, молодая и сильная, чувствует вибрацию каждой его струны.

Она оглянулась на поникшего в седле лоя, конусовидная шляпа почти полностью скрыла его лицо.

— Правда красиво?! — Воскликнула девушка.

Талгаро поднял голову и равнодушно пожал плечами:

— Красота понятие относительное. По мне так это просто пыльная старая дорога с забором из пятнистых стволов.

— Ничего подобного, — энергично возразила кирмианка, — красота понятие универсальное. Красоту понимают все.

Талгаро усмехнулся и ничего не ответил.

— Вот как ты думаешь, что такое красота? — Продолжила Минлу, может быть подспудно желая чтобы маленький лоя тоже заразился её восторженным воодушевлением от прекрасного, по её мнению, окружавшего их пейзажа.

Талгаро огляделся по сторонам, словно в поисках ответа и проговорил:

— Не знаю. У лоя, живущих возле Кипящих озер, я видел огромные, с идеальной огранкой, пылающие как звезды брильянты. Эти камни прекрасны в своем совершенстве. В Даймлане, в Городе семи храмов, я видел сотни статуй богов и людей, с идеальными чертами, идеальными пропорциями, с совершенными лицами и телами. И они были прекрасны. Так что наверно красота это совершенство. Но ночное небо, усыпанное мириадами светящихся звезд тоже прекрасно, как и безбрежная ширь океана, застывшая гладь озера, огромное багровое солнце над горизонтом или скажем цветок. Хотя ведь наверно линии и пропорции их складывающие не так уж идеальны и совершенны. И всё же они прекрасны. Потому что в них ощущается какая-то гармония мира, отсутствие внутренней противоречивости. Так что красота это гармония. А когда глядишь на белоснежные сверкающие шапки Лазурных гор или струящееся полотно «теплого шелка» или прозрачность синих льдов Ганемешской долины становится ясно что красота это чистота. А влюбленные люди тоже ведь прекрасны, хотя может быть по отдельности они несовершенны и не красивы. Прекрасен и нелепый слюнявый младенец глядящий на тебя огромными глазами. Так что возможно красота это любовь.

Минлу поглядела на лоя с улыбкой. Ей понравились его слова. Да и сам он ей нравится всё больше и больше, решила она.

— Однажды, — радостно проговорила девушка, — одна старая кирмианская женщина сказала мне следующее: «Красота есть степень соответствия образа того что ты видишь твоему внутреннему представлению счастья». То есть красота это изображение счастья.

— Вряд ли это сказала женщина, — заметил лоя.

— Почему?

— Слишком мудрое изречение для женщины.

Минлу перестала улыбаться.

— Что ты хочешь этим сказать, что женщины глупее мужчин?

— Конечно.

Это было сказано так просто, спокойно и уверенно, что девушка растерялась. Но придя в себя, она поинтересовалась, уже гораздо более прохладно:

— И из чего сделан подобный вывод?

Талгаро отодвинул шляпу на затылок, чтобы лучше видеть и с удивлением поглядел на кирмианку.

— Что значит из чего? А из чего сделан вывод что вода мокрая, трава бордовая, а огонь горячий?

— То есть это само собой разумеется и всем очевидно?!

— Конечно. Женщины не созданы для того чтобы думать, они созданы для того чтобы чувствовать.

— Скажите пожалуйста, а я и не догадывалась.

— Ну мало ли о чем ты не догадываешься.

Минлу смерила лоя уничтожающим взглядом. Но Талгаро пребывал в весьма безмятежном расположении духа, а потому встретил взгляд девушки спокойно.

— Но ведь ты сам не мужчина и не женщина, — заявила Минлу. — Откуда тебе знать?

— Ты ошибаешься, дитя моё, — Минлу аж передернуло от такого снисходительного обращения, — я и мужчина и женщина. Лоя универсальны, они объединяют в себе оба начала. Мы сочетаем в себе и трепетную женскую сущность, способную остро сопереживать своему ближнему и тонко чувствовать его душевное состояние и мужской, превосходный, глубоко логичный, рациональный образ мышления. Мы совершенны. Но вы Омо — разделенные существа и мы, лоя, прекрасно знаем слабые и сильные стороны и ваших женщин, и ваших мужчин. И уж конечно нам отлично известен тот факт, что в плане ума и логики женщины гораздо слабее мужчин.

Девушка, утратив весь свой недавний возвышенно-лиричный настрой, глядела на маленького заносчивого человечка весьма недобрым взглядом.

— Мне кажется ты не веришь мне, — миролюбиво заметил Талгаро.

Минлу фыркнула:

— Да с чего ты взял?!

— Ну подумай сама, как женщина может быть умнее мужчины, если Арун и Самта создали мужчину из своей плоти, а женщину из глины, дерева и воды.

Девушка пристально посмотрела на маленького всадника, уверенная, что он издевается над ней. Как и всякий образованный человек, она имела некоторое представление о религии и мифологии каждого из народов Шатгаллы. За исключением, конечно, шоти. Она знала, что Арун и Самта это божественные братья близнецы, сыновья верховного бога-правителя, создателя мира. Арун и Самта сотворили людей от скуки, в качестве игрушек. Но затем Арун полюбил свои творения, а Самта, жестокий и коварный озорник, по-прежнему относился к ним только как к игрушкам. Но это что касалось Омо, Туру и Авра. Лоя конечно же были на особом положении. Их сотворила великая и безупречная Сандара, родная старшая сестра божественных близнецов. И всё же девушке было трудно поверить, что шестидесятилетний Талгаро воспринимает эту детскую легенду как реальность и готов со всей серьезностью строить на ней доказательства чего бы то ни было. Однако припомнив его горячую убежденность в том, что великан Казурбу каждое утро запускает в небо куски своего сердца в виде солнца, она решила что вполне возможно Талгаро и правда верит что мужчину создали из божественной плоти, а женщину из глины и дерева. Эта мысль на какую-то минуту наполнила её сердце приятным ощущением снисходительности к маленьким лоя, существам со столь примитивным и некритичным мышлением, что они способны поверить в этакую нелепость. И зачинавшееся было пламя очередной досады на своего вздорного спутника тут же улеглось. Впрочем, желание хоть как-то поддеть самоуверенного Талгаро всё же осталось.

— Довольно-таки странно слышать подобное заявления от лоя, — сказала Минлу, — учитывая, что вы все поклоняетесь Королеве Лазурных гор. По-твоему, выходит она тоже просто глупая женщина.

Безмятежность Талгаро несколько улетучилась.

— Пожалуйста не упоминай без необходимости нашу королеву. К ней ваша женская глупость конечно же не имеет никакого отношения. Она великий дух, стихия, демиург, учитель и хранитель моего народа. Её женский образ это лишь обличие в котором она склонна являться к смертным и не более того.

— Ну хорошо. Но раз вы, лоя, и мужчины, и женщины, значит вам тоже должна быть присуща женская глупость.

Минлу ожидала, что лоя впадет в раздражение. Но нет, к её удивлению, он ответил довольно сдержанно.

— Ты чем меня слушаешь? Я же сказал, что мы взяли лучшее от обоих начал. Женское примитивное мышление в нас отсутствует. Я говорил вовсе не о лоя, а о других народах. И в первую очередь я как раз имею ввиду твой народ.

— Вот как?!

— Но я не говорю, что женщины глупые сами по себе. Я говорю лишь о том, что по силе ума они конечно же уступают мужчинам. Но это не должно тебя как-то задевать. Ведь по некоторым семейным вопросам, особенно касательно детей, последнее слово всегда за вами, за женщинами. И это как раз потому что женщины очень чувствительны и весьма эмпатичны и зачастую лучше мужчин понимают как надо поступить в вопросах межличностных отношений. Но и только. В вопросах логики, умозаключений, вычислений вы по сути нули.

Минлу отвернулась от собеседника и зашагала чуть быстрее. Какое мне дело до этого нахального лилипута, раздраженно думала она. Прожить шестьдесят лет и всё еще верить в Казурбу и Дювала, да это насколько же надо быть недалеким и… и примитивным. Слово «примитивный» доставляло ей отчетливое удовольствие. Впрочем, с легким привкусом вины. За долгие годы обучения в храме мастера множество раз пытались донести до неё мысль, что крайне важно всегда оставаться уравновешенной, любой эмоциональный перекос в ту или иную сторону опасен и чреват. Только дух свободный от страстей, от призраков чувств и пут эмоций, способен видеть истину и переживать чудесную тайну бытия. «Лишь пустота знает всё о свободе», говорил мастер Киадо. «Лишь сердце пустое свободно решать», вторил ему мастер Юн Фай. И Минлу не сомневалась что она вполне прониклась и обучилась этому искусству и чистое озеро её души не способен замутить никакой «эмоциональный перекос». Но то ли она обманывала себя, то ли за десять месяцев скитаний что-то разладилось в её способности сохранять свой дух в невозмутимости и отчужденности, но только этот маленький поганец … Минлу снова ощутила укол вины. И снова попыталась вспомнить какие-нибудь стихотворные строки, дабы обрести привычное умиротворение. Попутно заметив что последнее время ей приходится всё чаще и чаще этим заниматься. «Но сильнее всего искусства, Всех расчетов и всех примет, Первобытное наше чувство, Что за тьмою приходит свет». И она почувствовала, правда совсем мельком, то, что мастер Киадо называл «ощущением неба». Она улыбнулась про себя.

— И всё же ты не веришь, что женщина глупее мужчины? — Ехидно проговорил Талгаро.

Минлу, моментально позабыв о «пустом сердце» и «чистом озере души», обернулась и резко ответила:

— Даже не собираюсь. Я знаю, что умнее, по крайне мере, тебя.

— Неужели? — Усмехнулся Талгаро, явно довольный тем что все-таки зацепил свою собеседницу. — Ну это легко проверить.

— И каким же образом? — Минлу посмотрела на него с удивлением.

Талгаро пожал плечами:

— Самым элементарным. Давай я загадаю тебе пару-тройку загадок, на которые не в силах дать ответ женщины, но мужчины отвечают практически моментально. И всё станет ясно.

Минлу пристально разглядывала маленького человека. Как врага, подумалось ей. Она чувствовала, что ей не стоит соглашаться, но в тоже время понимала, что не в силах отступить.

— Хорошо. Но только это не должны быть вопросы, ответы на которые могут быть известны только лоя.

— Естественно. Да и вообще тут не нужны никакие знания, нужна только способность мыслить. — Талгаро улыбнулся. — Мужская способность.

Минлу тоже улыбнулась, лоя слишком явно пытался поддеть её. Ничего у него не получится.

— Давай, задавай, — вполне благожелательно сказала она.

Талгаро сделал вид что задумался.

— Ну что-нибудь совсем простое. Вот, например: «Из единого многое, из многого единое». О чем это?

Минлу некоторое время размышляла. Она быстро поняла, что точного ответа не найдет, а потому решила и не гадать.

— Не знаю, — спокойно сказала девушка. — И что же?

— Гора и камни.

Минлу презрительно хмыкнула.

— Это никакая не загадка. Слишком неопределенное и бесформенное утверждение. Так можно о чем угодно сказать. Море и капли, например.

— Ладно, возможно, — вполне миролюбиво согласился Талгаро. — Давай что-нибудь более определенное. Один глаз, один рог. Что это?

Минлу недобро воззрилась на него. Она почувствовала какой-то подвох. Но все же принялась искать ответ. Никаких одноглазых и однорогих животных, птиц или пресмыкающихся она припомнить не смогла. Подумала что возможно это какая-то метафора. Что-нибудь вообще неживое. Но после нескольких минут напряженных размышлений она так и не сумела найти какое-то удобоваримое решение. В голове упрямо вертелся только некий обманутый своей женой одноглазый муж.

— Не знаю, — с легкой досадой сказала девушка.

— Корова из-за угла выглядывает, — жизнерадостно сообщил Талгаро и захихикал.

Минлу холодно посмотрела на него.

— Это всё что способны отгадать мужчины?

— Ну-ну, не дуйся, — насмешливо сказал Талгаро. — Вот тебе еще одна загадка. Уже третья, между прочим. Ты стоишь на вершине скалы высотой 100 метров. Из скалы растут два дерева, одно из которых растет на вершине у самого края, второе — из отвесной стены скалы на высоте 50 метров на которое при спуске можно сесть. У тебя есть веревка длиной 75 метров и нож, для того чтобы эту веревку разрезать. Как в данной ситуации можно спуститься со скалы. Длину веревки, необходимую для завязывания узлов можно не учитывать.

Минлу с сомнением глядела на Талгаро, но условие задачи вроде бы звучало вполне серьезно.

— И есть нормальный логичный ответ?

— Конечно.

— То есть спуститься как-то можно?

— Можно. Если ума хватит.

Минлу задумалась. Высота 100 метров, веревка длинной 75, и на половине высоты дерево, где можно сделать перерыв. И Минлу действительно стало интересно как это возможно. Но ей хотелось найти решение быстро и потому вместо того чтобы подумать над условиями задачи спокойно и отстранено, она принялась лихорадочно подбирать какие-то нелепые варианты. Впрочем, вариантов было немного, либо все-таки приходилось прыгать с высоты в 25 метров, либо заниматься скалолазанием и проползать какую-то часть пути. Но это конечно всё было не то. Интуиция ей настойчиво подсказывал что веревку надо почему-то разрезать на 50 и 25 метров. Но Минлу никак не могла сообразить как использовать эти отрезки. И поскольку она спешила и подгоняла себя, то кроме раздражения ничего не добилась.

Талгаро между тем сидел абсолютно молча, хотя девушка ожидала что он вот-вот начнет язвить по поводу уходящего времени.

Так, спуститься по 50-тиметровому отрезу до дерева, в двадцатый раз говорила она себе, а потом… Но что потом было не ясно. Тогда спуститься по 25-тиметровому отрезу, а до дерева допрыгнуть. Не то. Может быть повиснуть на конце 25-тиметровго отреза, а дальше попытаться закинуть 50-тиметровый отрез как лассо на дерево, зацепиться и прыгнуть вниз? Не сработает. Мягко говоря. В конце концов ей пришло в голову вообще не разрезать веревку, а перекинуть её через дерево на вершине и оба конца сбросить вниз. Тогда, держась за оба конца она уже сможет спуститься на 37,5 метров. До дерева останется всего 12,5. И тогда… Что тогда? Прыгать и тянуть за собой веревку? Нет, конечно, это не ответ. И всё же ей казалось, что она на верном пути. Может привязать к другому концу груз, допустим камень, который весит немногим меньше её. Опустить его вниз, перекинуть веревку через дерево на вершине и осторожно добраться до срединного дерева, слегка перевешивая привязанный груз и таким образом делая её спуск более-менее плавным. Хотя она и не была уверена что это сработает. А уже закрепившись на срединном дереве, она отпустит свой конец веревки и камень полетит вниз. И ей останется только поймать его. Она всерьез задумалась сможет ли она. Балансируя на кривом стволе дерева в 50 метрах от земли перехватить летящий вниз камень весом 40–50 килограмм. И хотя в глубине души она понимала что идея безумная, отказываться от нее не хотела, ибо другой не было. Потом уже почти в отчаянье она подумала что раз у неё есть нож, можно разрезать свою одежду на лоскуты и дорастить веревку до требуемой длины. Хоть даже пришлось бы спускаться и голой.

Минлу очень хотелось найти ответ, но в конце концов у неё закралось подозрение, что противный лоя издевается над ней и у задачи нет ответа. Если это так, то я просто не знаю что с ним сделаю, грозно решила девушка и сама подивилась своей злости. Ведь это так на неё не похоже. По крайней мере на неё ту, какой она была 10 месяцев назад, когда она покидала Храм Падающих звезд. Но так или иначе еще через несколько минут бесплодных размышлений она смирилась с тем что ей придется признать свое поражение.

— Я не знаю, — глухо произнесла она.

— Что ты сказала? — Спросил Талгаро, делая вид что не расслышал.

Это было не слишком умно. Ибо всем известно насколько острый у лоя слух. Эта мысль немного согрела девушку.

— Я не могу придумать решение для этой задачи, — чуть громче произнесла Минлу.

Талгаро понимающе покачал головой.

— Ну, ясно. Теперь, думаю, у тебя не осталось сомнений в том, что женщины в целом не способны мыслить столь эффективно как мужчины.

— Какой ответ?

— О, ответ элементарный. Он лежит на поверхности и стоило только немного расшевелить свой ум.

— Какой ответ? — Повторила Минлу и ей даже показалось, что она скрипнула зубами.

— Он очевиден. Стоило лишь чуть-чуть подумать. Может тебе дать подсказку?

— Нет, просто скажи как надо было поступить.

— А может еще подумаешь? Скажем до завтрашнего утра. Конечно это ничего не изменит, ибо мужчины находят решение за одну минуту. Но думаю, если ты хотя бы за сутки догадаешься, это как-то смягчит для тебя всю ту горечь осознания своей умственной слабости.

Минлу сделала глубокий вдох. Она попыталась вспомнить о стихах, но тут же почти с яростью выкинула это из головы, мучительно переживая непреодолимое желание сбросить этого мелкого негодника с седла.

— Талгаро, просто скажи ответ, или я…

— Ладно-ладно, — перебил её лоя, снисходительно вытянув к ней руку. — Успокойся. Вот кстати еще одна из ваших женских слабостей, кроме неспособности к логическому мышлению. Вы совершенно не можете держать свои эмоции под контролем и чуть что у вас истерика.

Минлу промолчала, но её темные узкие глаза казалось стали абсолютно черными. Как у Кита. Но она глядела вперед и лоя этого не видел.

— Решение очень простое. Разрезаешь веревку на два куска 50 и 25 метров. Привязываешь 25-тиметровый кусок одним концом к дереву на вершине, а на втором конце делаешь маленькую петлю, через которую пропускаешь 50-ти метровый отрезок, так чтобы он разделился на равные половины. Таким образом спускаешься до дерева посредине скалы и там вытягиваешь 50-тиметровый отрезок из петли. Ну и потом спускаешься оставшиеся 50 метров. Ясно?

— Вполне, — ответила девушка и даже слегка улыбнулась. Её злость испарилась, как только она убедилась, что решение действительно существует и оно вполне реальное. Ей понравилась задача и она была благодарна за неё Талгаро. Но тот не унимался:

— Может у тебя какие-то претензии к решению? Может опять что-то не так на твой женский взгляд? А то ведь корова, выглядывающая из-за угла тоже выше твоего понимания.

Но Минлу уже была спокойна и непроницаема.

— Нет, Тал, всё в порядке. Ты прав, мужчины действительно умнее женщин. Ты полностью убедил меня в этом.

— Но может давай еще одну задачку? Чисто математическую. Где решение находится обычными вычислениями. Не требуется никакая хитроумная логика. Самую простую. Какую у нас десятилетние дети решают в уме за пару минут.

— Давай. С математикой у меня вроде всегда было всё в порядке.

— Ну конечно, — усмехнулся Талгаро. — Ты вообще раньше когда-нибудь слово «математика»-то слышала?

Минлу пропустила Сейвастена немного вперед и пошла чуть сзади сидящего в седле Талгаро. Она внимательно глядела на него, а тому пришлось вывернуть голову чтобы встретиться с ней взглядом.

— Ну так скажешь задачу или нет.

— Очень простая. Для кормления табуна из 100 лошадей заготовили 100 охапок сена. Молодой жеребец съедает 5 охапок сена, молодая кобыла 3, а три старые лошади по одной. Вопрос: сколько в табуне молодых жеребцов, молодых кобыл и старых лошадей.

Минлу несколько секунд впитывала условия. Потом усмехнулась.

— В уме, говоришь, за пару минут?

— Причем абсолютно любой ребенок, — уверенно заявил Талгаро.

Минлу немного подумала и сказала:

— Ну допустим один из ответов 75 старых лошадей и 25 молодых кобыл. А жеребцов вообще нет. Правильный ответ?

— Ээ-э…, — протянул Талгаро, который видимо знал другой вариант ответа, а сходу перепроверить в уме вариант кирмианки не сумел. — Кто это там?

Он привстал в седле и натянул поводья, останавливая Сейвастена.

Они давно уже вышли из почетного окружения мальтанов, обогнули по склону большой пологий холм и оказались практически на равнине среди лугов и полей. Цветочный тракт просматривался далеко вперед. И где-то там, может быть в полутора километрах от них, Минлу и Талгаро увидели отряд всадников, стремительно скачущих на запад, им навстречу.

— Красноголовые, — одновременно выдохнули лоя и кирмианка и поглядели друг на друга.

Кит тоже уже некоторое время стоял на одном месте, разглядывая грозную кавалькаду.

Минлу поспешила к нему. Талгаро, слегка ударив поводьями, последовал за ней.

Девушка и лоя с тревогой думали о предстоящейвстрече. Они видели, что отряд, по принятому обыкновению состоит из десяти всадников: восемь рядовых гвардейцев, их лейтенант и навир — самый младший из судебных чинов. Несмотря на низкий ранг, навир, тем не менее, был наделен правом проводить предварительное разбирательство, привлекая к этому все необходимые с его точки зрения ресурсы, и, если чрезвычайные обстоятельства того требовали, незамедлительно вершить королевское правосудие прямо на месте.

— Кит, это судебная гвардия и я думаю сейчас самое время «включить картинку», — тихо сказала девушка.

Через секунду рядом с ней уже стоял большой лохматый пес светлого, серебристо-пепельного окраса.

— Ты другого цвета, — пробормотал изумленный Талгаро.

— Я могу быть любого цвета, — быстро объяснил Кит, припомнив, что при прошлой демонстрации активированной элваты, он не сказал своим товарищам что может еще и менять как угодно цвет своих псевдоволос. — Возможно всадники уже заметили издалека, что я светлого окраса.

— Нам лучше уйти с дороги, — сказал Талгаро и увел Сейвастена на обочину. Кит и Минлу последовали за лошадью.

— У нас есть причины тревожиться? — Поинтересовался Кит. — Им может быть известно о том, что тебя судили в Туиле?

Минлу отрицательно покачала головой, следя за приближающимся отрядом.

— Не представляю каким образом.

— Это не важно, — сумрачно проговорил Талгаро, — они всё равно опасны. Вседозволенность превращает людей в чудовищ.

— Согласна, — почти прошептала девушка и вдруг инстинктивно положила левую ладонь на голову стоявшего возле неё пса. Ощущение мягкой шелковистой шерсти и широкой лобастой головы странного существа придали ей непонятной уверенности. И дело было вовсе не в том что Кит громаден, силен и неуязвим и наверно рано или поздно справился бы с отрядом и в десять раз более многочисленным, а в том, что его присутствие наполняло сердце кирмианской девушки покоем запредельности, так это называл мастер Юн Фай. Кит был живым фактом того, что окружающий мир гораздо более великое и непостижимое место, чем ей представляется в данную минуту. Он громаден, бесконечен, многогранен и ни одно человеческое сознание не способно охватить его весь. И её собственная судьба, и эти грозные гвардейцы с их отточенными мечами и преувеличенным чувством собственной значимости всего лишь пляшущие эфемерные пылинки в безмерном потоке Вселенной. И девушка даже забыла подумать о том что может быть Киту неприятно чувствовать её ладонь у себя на голове. Но он не сделал ни одного движения против.

Отряд ехал быстрой рысью, выстроившись в две колонны. При этом они держались достаточно свободно друг от друга, без всякого стеснения занимая всю ширину тракта. Рядовые гвардейцы как всегда были облачены в красивые приталенные темно-серые камзолы с длинными рукавами и высоким воротником, с двумя рядами блестящих черных пуговиц, серебряной вышивкой и мрачными черными с вплетенными красно-золотыми прожилками позументами на груди. На плечах широкие темно-фиолетовые плащи, на головах знаменитые обтягивающие красные шапки, со скатанным толстым ободком. Минлу, хотя и ни разу не видела этого сама, прекрасно знала, что во время исполнения приговоров или каких-то стычек с внутренними врагами королевства, количество коих, если верить Судебной палате, увеличивалось с каждым годом, гвардейцы раскатывают свои шерстяные шапки, закрывая всю голову до самой шеи. Она не понимала смысл этого ритуала. То ли эти обезличенные вершители закона как бы символизировали непредвзятость и объективность агронского правосудия, то ли образ рослых безликих фигур с темными дырками для глаз должен был внушать еще больший ужас коварным злоумышлителям против короны, государства и церкви.

По мере приближения всадников, Минлу отчетливо ощущала как в её душе растет страх. Казалось бы для него нет никаких веских причин. Судебный отряд конечно же скачет по какому-то своему важному делу и у навира и лейтенанта нет никаких причин обращать внимания на случайных путников. Но за время своих путешествий девушка уже вполне себе уяснила, что это не совсем так. Да, ни маленький лоя, ни Кит, который теперь выглядел обычной, пусть и довольно крупной, собакой скорей всего не могли рассчитывать даже на малейшую заинтересованность со стороны доблестных служителей Палаты, но вот она дело другое. Кирмианцев не любили что в Сайтоне, что в Агроне. Причины этой нелюбви были довольно смутны и иррациональны, это было что-то сродни суеверию. Да, у Кирма и Агрона случались какие-то пограничные конфликты, но точно также дело обстояло и у Агрона с Сайтоной или, допустим, с Шинжуном или Вэлуонном. Большинству жителям королевства, особенно тем что были далеки от границ, до этого не было никакого дела. И тем не менее к кирмианцам они относились с гораздо большим предубеждением и презрением чем к сайтонцам и даже к шинжунцам и вэлуоннцам, одни из которых считались коварными алчными работорговцами, а другие проклятыми злобными колдунами. Минлу полагала что истоки этих предрассудков берут свое начало во внешних различиях. Невысокие, узкоглазые, широкоскулые, плосколицые, смуглые кирмианцы разительно отличались от остальных представителей народа Омо. Но с другой стороны, размышляла девушка, на Шатгалле, где бок о бок жили омо, лоя, туру, авры и непостижимые шоти и все самого детства привыкали к тому, что внешние различия носителей разума доходят порой до крайности, вряд ли была какая-то почва для развития ксенофобских настроений.

За время своих странствий она услышала достаточно нелепых и обидных слухов о своем народе. Кирмианцев считали грязными, то есть в прямом смысле неопрятными, зловонными неряхами, которые никогда не моются и ходят постоянно в одной и той же одежде пока та не истлеет и не развалится от ветхости. Для Минлу это было настолько вопиющей нелепостью, что она просто не могла вообразить, что послужило источником этих сплетен. Да, в Кирме существовали дикие племена, ведущие довольно примитивную и своеобразную жизнь, в которой гигиене и нарядам отводилось весьма малое место. Но такие же дикие племена существовали и в других частях Шатгаллы. Еще, считалось, что кирмианцы чуть ли не все поголовно и чуть ли не с самых юных лет отравляют свой разум многочисленными наркотиками, со временем теряя человеческий облик и превращая себя практически в животных. Это тоже было ложью или по крайней мере громадным преувеличением. Да, многие из её народа действительно любили жевать тонизирующие листья кирчады и курить многочисленные кальяновые настойки. Кроме того, как всем было известно, большинство наркотических растений, такие как лока, гант и ирам, произрастают только на плоскогорьях и в лесах Кирма. И якобы чуть ли не четверть населения страны занимается выращиванием этой отравы и переправкой её в «цивилизованные» страны. Минлу прекрасно знала что всё это ужасное преувеличение. Кирчада и кальяны превращают кирмианцев в животных, не больше чем обычный чай. Выращиванием локи и ганта занимаются многочисленные преступные группировки, в которых агронцев и вэлуоннцев зачастую гораздо больше чем кирмианцев. И практически весь изготовленный наркотик уходит за границу именно потому что в Кирме для него практически нет рынка сбыта. Кирмианцы презирают наркоманию и вообще любое отравление собственного тела ради каких-то эфемерных наслаждений. Но более всего Минлу поразила уверенность некоторых необразованных, как она мягко именовала их про себя, жителей Агрона и Сайтоны в том, что буквально все кирмианцы живут в каком-то невообразимом свальном грехе, почитая сексуальную распущенность и вседозволенность нормальным порядком вещей. Якобы в Кирме мужья спокойно отдают своих жен для любовных утех друзьям и начальникам и сами жены ничуть не возражают против этого, братья совокупляются с сестрами, дети с родителями, любовники и любовницы есть у всех и это нисколько не скрывается, многолюдные оргии происходят постоянно и прямо на улицах, в парках, на рынках, в ресторанах и т. д. Это была настолько чудовищная и бессмысленная инсинуация, что Минлу просто терялась, сталкиваясь с ней. Всё было с точностью до наоборот. Секс в Кирме был страшным табу и если случался то исключительно между мужем и женой, под покровом ночной тьмы и в глубокой тайне, так чтобы и сами влюбленные не видели друг друга за этим занятием. Такое понятие как любовники и любовницы практически отсутствовало, женщины ходили запеленатые от шеи до пят и никто и помыслить не мог не то что о какой-то там оргии, но даже о фривольном замечании или каком-то самом невинном флирте между незнакомыми людьми. Минлу не верила своим ушам, когда в иностранных портах мужчины, искренне полагая её немыслимой оторвой и отчаянной шлюхой, спокойно предлагали ей деньги, за то чтобы она обучила их таинствам искусства любви, которыми, как они глубоко верили, несомненно в совершенстве владеют все кирмианские женщины. И так же искренне удивлялись и недоумевали когда она мягко говоря отказывалась. Но все же это была дикость, невежество, незнание, предрассудки, которых по идее должны быть лишены высокообразованные служители Судебной палаты. Минлу была наслышана о том, что судей готовят в специальных академиях и университетах, где будущие вершители законов постигают многие науки и искусства. По её мнению такие люди должны обладать внутренним духовным противоядием от всего того мракобесия и дикости, которые порой захлестывают людей не прочитавших за всю свою жизнь ни одной книги. Но пару раз столкнувшись с «красноголовыми» и опять же после её печального приключения в Туиле она поняла что это вовсе не так. И у неё есть все причины испытывать тревогу при появлении судебного отряда. Кроме того, Минлу вполне себе уяснила, что порой она вызывает раздражение, особенно у представителей сильного пола, тем что кажется им чересчур независимой и заносчивой. Вроде бы маленькая, худенькая девушка из дикой грязной страны и вдруг нацепила на себя этот меч, дерзко смотрит, умно говорит. Так ей это объясняла Рита — веселая, острая на язык актриса из бродячего сайтонского театра. Одна из немногих с кем Минлу по-настоящему подружилась за время своих странствий. Звезды переплели их судьбы так, что Рита появилась в тот момент, когда Минлу очень нужна была помощь и поддержка. И бойкая, свободолюбивая, дерзкая молодая женщина, она была лет на пять старше Минлу, выручила попавшую в неприятности кирмианку и после этого, так сказать, взяла её под своё крыло. Поскольку их театр двигался в нужном Минлу направлении, она провела со своей новой подругой почти три месяца. И это было наверно самым прекрасным временем за всё её путешествие. Минлу считала, что Рита научила её очень многому, в том числе и как вести себя с этими непонятными и иногда такими пугающими мужчинами, а главное глядеть на эту жизнь немного проще и беспечнее.

Отряд приблизился почти вплотную и Минлу усилием воли заставила себя не опускать глаза. Она не хотела показаться навиру и его подчиненным испуганной. Тем не менее её сердце забилось сильнее, когда судебный чиновник поднял руку, останавливая всю кавалькаду. Навир оказался высоким черноволосым молодым человеком лет 27–28. У него было приятное бледное лицо с тонкими губами и пронзительными очень темными карими глазами. Одет он был как и полагалось всякому судье в алый камзол из восхитительной жаккардовой ткани с золотистым тиснением и в роскошный черный плащ с золотой вышивкой по канту. Его темные глаза просто вонзились в кирмианку. Минлу постаралась спокойно встретить его взгляд и также спокойно отвернуться, обратив свой взор на лейтенанта в коротком синем камзоле без рукавов с офицерскими нашивками на груди, в белой рубашке, в темно-фиолетовом плаще и в широкополой светлой шляпе с пышным зеленым плюмажем. Кроме того вокруг его мощного торса был обернут залихватский красный кушак, который по мнению Минлу скорее пошел бы какому-нибудь кайхорскому пирату, чем суровому командиру отряда судебной гвардии. У лейтенанта было широкое лицо, украшенное курчавой русой бородой и внушительными усами и к удивлению девушки ему наверно было лет пятьдесят. Она посчитала что он явно засиделся в этом чине, но с другой стороны он произвел на неё приятное впечатление. Пожилой лейтенант выглядел вполне добродушным и умным человеком.

Навир, сдерживая нервно переступающего, высокого поджарого тонконогого темно-бурого жеребца, цепко оглядывал девушку. На её огромного пса и сидевшего на коне лоя он едва бросил взгляд.

Темный жеребец фыркал и мотал головой, всадник чуть приотпустил его и конь подался вперед, надвигаясь на кирмианку. Но девушка, не отнимая ладони от мощного затылка большой серой собаки, стояла не шелохнувшись. В последний момент навир повернул своего коня к ней боком.

— Кто такая? — Спросил молодой судья звонким голосом.

— Девица Линрэн, господин навир. Младший писарь алмазного корпуса Дигвианской библиотеки. Следую в Акануран из Орисонды, где практиковалась в искусстве каллиграфии в Храме Тысячи свитков.

Минлу проговорила всё это очень спокойно и уверенно. Она пользовалась этой легендой практически постоянно во время своего путешествия. Только раньше, когда она следовала с востока на запад, то якобы она направлялась в Орисонду, где собиралась постигать великое искусство каллиграфии в легендарном Храме Тысячи свитков, а теперь, следуя в обратном направлении, соответственно подправляла легенду таким образом, что будто бы возвращается на родину. Правда, обычно, она всегда называлась своим настоящим именем, но сейчас в последней момент, передумала. Она использовала название своей родной деревни. Так когда-то советовал ей мастер Киадо, что если попадет она в сложную ситуацию, в которой будет нецелесообразно использовать свое настоящее имя называться именем того места откуда она родом. Как будто бы в этом есть и некий сакральный смысл, родная земля не оставит свою дочь и называясь им, она словно взывает к духам и пращурам своей родины, которые придут и обязательно помогут ей. Впрочем, Минлу не слишком в это верила, но признавала некоторый практический смысл скрыть свое имя. В Туиле, когда речь шла об убийстве человека, она не посмела лгать, но сейчас сочла это вполне возможным. Конечно, абсолютно невероятно, чтобы судья из восточной части страны уже был наслышан о некой кирмианке по имени Минлу, убившей добропорядочного подданного агронского короля, но возможно он услышит об этом в будущем. Так пусть он не сможет связать случайную встречу и преступницу, сбежавшую от правосудия в Туиле, хотя бы по имени. Ну а что касается её должности писаря, то за ней действительно было закреплено это место и номинально она числилась в чиновничьем аппарате главной королевской библиотеки в Дигвиане и даже была внесена в распорядительные книги на получение жалованья. Это было некое официальное прикрытие для хранительницы Шивтака, Ключа Синей Бездны, ибо кто она такая на самом деле знали совсем немногие.

— Ты не выглядишь писарем, — заметил навир.

Минлу, до этого смотревшая прямо перед собой, куда-то в туловище красивого жеребца, стараясь казаться почтительной и смиренной, полагая что такое поведение скорее придется по вкусу служителю Судебной палаты, подняла глаза на молодого человека. Ей неожиданно припомнилось как веселая неугомонная Рита горячо убеждала её использовать преимущества собственной внешности. Утверждая, что она прелестная молодая женщина и что своеобразие её восточной красоты только добавляют ей привлекательности и очарования в глазах мужчин Сайтоны и Агрона. Минлу краснела и пыталась отшучиваться, но Рита настаивала. Она конечно видела как Минлу робеет и смущается, если к ней, с какими-то неясными для нее намерениями, приближались мужчины. Хотя самой Минлу казалось, что она давно изжила это и за месяцы странствий научилась вести себя бодро и уверенно в присутствии кого бы то ни было. Но Рита так не считала, она безапелляционно утверждала, что Минлу вместо того что быть женственной, игривой и умной, ведет себя как обороняющийся маленький ребенок.

— Возможно кирмианские писари выглядят чуть иначе чем агронские, — ответила девушка и позволила себе скромно, но, как она считала, мило или даже обворожительно, улыбнуться. Являться миру в роли писаря для неё было не только естественно, но и очень благоразумно. Так полагали и её учителя, и она сама. Во-первых, Минлу, владевшая несколькими языками и вполне искушенная в искусстве каллиграфии и графологической науке, с легкостью могла доказать кому угодно своё профессиональное мастерство, а во-вторых, практически во всех странах писари за свою, если не ученость, то, по крайней мере, грамотность, а также, как почему-то считалось, безобидность, почти монашескую незлобивость и чуть ли не кротость воспринимались и простыми людьми и власть предержащими весьма положительно, добродушно и приветливо.

Однако навир не выглядел ни добродушным, ни приветливым и явно нисколько не оттаял от столь щедро подаренной ему обворожительной улыбки. Он цепко оглядывал девушку, словно что-то выискивал.

— А для чего писарю меч?

— Дорог много — Путь один, — ответила Минлу и неторопливо поправила волосы, убирая роскошные черные пряди за ухо и чуть изгибая голову, открывая взору любого кто пожелает смотреть нежную тонкую шею. — Дорога меча и дорога кисти ведут по одному Пути, Пути, где человек обретает силу единения с миром, мастерство естественности, осознание происходящего и покой всеобъемлющей пустоты. Меч и кисть есть суть одного и того же, различие только в форме.

Минлу говорила очень проникновенно и глядела на судью весьма многозначительно, стараясь дать ему понять, что видит в нем что-то особенное. Рита настаивала, что именно взгляд, долгий, заинтересованный, благожелательный, призывный и в тоже время робкий способен очаровать и пленить мужчину, заставив его с любопытством и желанием думать только о той кто так на него смотрит.

Но ни проникновенные взгляды, ни соблазнительный вид бархатной шеи, ни мудрые сентенции не произвели на молодого человека ни малейшего впечатления.

— Где переходила границу? — Холодно спросил он.

Минлу на несколько секунд замешкалась, пытаясь припомнить название города или деревни, рядом с которой она перешла из Сайтоны в Агрон. Но за долгие месяцы скитаний она побывала в стольких местах, узнала и забыла столько городов и деревень, что вытащить из всего этого вороха один единственный было не так-то просто.

— Э-ээ…, — протянула девушка, при этом не забывая приветливо и даже ласково улыбаться молодому человеку: — это было в провинции Камельш, пограничная застава возле деревни… да, Горячие Камни.

— Но это намного южнее кратчайшей дороги из Орисонды в Агрон, — тут же заметил навир, — зачем понадобился такой крюк?

— Мне так было удобнее, — пожав плечами, легко ответила девушка. — Я познакомилась с артистами бродячего театра и предпочла ехать вместе с ними. — И Минлу радостно пропела четверостишие из популярной песенки бродячих артистов: — В сине-алые просторы Ты катись, фургон, катись. Мы бродячие актеры, Мы играем смерть и жизнь.

Однако бледное серьезное лицо молодого судьи оставалось всё таким же непроницаемым, а его темные глаза всё так же пронзительно и с подозрением всматривались в кирмианку.

— Насколько хорошо ты владеешь мечом?

— Почти также хорошо, как пером и кистью, — обольстительно улыбаясь, ответила девушка и при этом она как бы в некой задумчивой мечтательности гладила себя ладонью по правому боку. Рита учила её, что мужчина очень возбуждается, наблюдая за тем как девушка неосознанно ласкает и поглаживает себя, ибо его хищному самовлюбленному уму кажется что тем самым ему подсказывают чего от него ждут.

И навир и правда вроде бы как-то проникся наконец образом прекрасной «девицы Линрэн» и мимоходом оглядел её фигуру.

— Если не ошибаюсь, на тебе надет форменный сюртук младших чиновников судебной канцелярии. И он явно тебе великоват. Определенно раньше у него был другой хозяин.

Минлу прекратила поглаживающие движения, моментально позабыв и о Рите, и о возбуждающихся мужчинах, которым подсказывают чего от них ждут.

— Мне подарил его один человек, — не очень уверенно ответила она, перестав наконец улыбаться и чувствуя как в глубине души заворочался страх. А ещё некоторая досада от осознания явного провала всех своих обольстительных начинаний. И даже промелькнула по-настоящему обескураживающая мысль про то, что возможно она настолько некрасивая, что мужчина просто не в силах ею заинтересоваться.

— Какой это человек мог подарить тебе костюм чиновника Судебной палаты? — Многозначительно спросил навир.

— Один добрый человек, — пробормотала девушка, не в состоянии придумать что-то убедительное.

— Ну это ты что-то загнула, девица Линрэн, — весело проговорил пожилой лейтенант. — Откуда в Агроне взяться доброму человеку?

Некоторые из гвардейцев заулыбались. Однако судья, резко повернувшись, бросил на командира отряда крайне неодобрительный взгляд. Но Минлу успела слегка приободриться и уже проговорила чуть увереннее:

— Вечером, в лесу подошла к человеку у костра и попросила разрешения посидеть и обогреться. Мой плащ у меня украли в одной из приграничных таверн и человек, видя такое положение дел, подарил мне этот сюртук. Откуда он у него я понятия не имею.

— Как его звали?

— Отец Хананрэн, — дерзко ответила девушка. На языке лоя это и означало «добрый человек». Она понимала, что немного рискует, ибо не представляла насколько широки познания образованного судьи и не включают ли они умение говорить на языках всех рас Шатгаллы. — Он священник, совершал паломничество в долину Вечных гроз.

Навир казалось вполне удовлетворился её ответом. Но спустя пару секунд он неожиданно спросил:

— Сколько человек ты убила этим мечом?

Вопрос застал девушку врасплох, сердце её взволнованно забилось и она поглядела на судью почти с испугом. В голове тут же возникла нелепая мысль, что навир каким-то образом всё знает о том, что произошло в туилском лесу на делянке возле Зовущего лога. Судья же в свою очередь внимательно всматривался в неё, словно пытался уловить каждое движение её души.

В этот момент огромная собака уселась на свою мощную попу, ощутимо привалившись к ноге девушки, и радостно звонко тявкнула на молодого сурового всадника. Всадники рефлекторно поглядели на собаку. Минлу моментально почувствовала облегчение, словно солнце согнало с неё тяжелую тень мрачного судьи.

— Нисколько, господин навир, — ответила девушка совершенно спокойно и даже с некоторой холодностью. Бессилие её женских чар вызвало в ней смутное, неосознанное раздражение, а ощущение присутствия могучего чудесного пса придало ей смелости. И в результате она смотрела на молодого человека уже чуть ли не с вызовом.

Судья, словно уловив произошедшую в ней перемену, выпрямился в седле и чуть подстегнул коня, заставляя его пойти вперед. Молодой человек объехал по кругу кирмианку, с привалившейся к её ноге собакой, и неподвижно стоявшую гнедую лошадь, в седле которой также неподвижно застыл маленький лоя. Минлу хотелось проследить за навиром взглядом, но она удержалась и продолжала смотреть перед собой. В какой-то миг её взгляд встретился с глазами лейтенанта, укрытыми тенью широкополой шляпы с роскошным зеленым плюмажем. Офицер весело подмигнул девушке. Минлу инстинктивно хотела улыбнуться в ответ, но не улыбнулась, подумав о том что вот этот самый добренький дедушка-лейтенант, если судья прикажет, без всяких колебаний зарубит её на месте.

Навир, сделав круг, снова подвел своего горячего, постоянно переступающего коня к девушке и сказал:

— Я подозреваю, что ты и этот лоя преступники, и вы оба скрываетесь от правосудия.

Минлу, чувствуя холодок в спине, постаралась выдержать взгляд молодого человека.

— Довольно странно это слышать, господин навир, — медленно проговорила она, пытаясь понять как ей действовать дальше.

— Да, оснований у меня немного, — неожиданно вполне миролюбиво сказал судья. — Но они есть. И я намерен забрать ваше оружие, твою одежду и этого коня.

Минлу с искренним изумлением уставилась на молодого человека.

— Или могу препроводить вас до ближайшего свода Палаты для дальнейшего разбирательства, — проговорил навир и впервые в его надменном холодном тоне проскользнула насмешка.

Девушка растеряно взирала на него. Она знала, что «сводами» называют местные подразделения Судебной Палаты, разбросанные по всему королевству. Именно в таком своде её и судили в Туиле. Обычно свод состоял из одного или более судей, отряда судебной гвардии, нескольких дознавателей и какого-то количества канцелярских чиновников, помощников судей, секретарей, писарей и прочее. Минлу понимала, что в своде её и Талгаро посадят в камеру, после чего начнется неспешное выяснение кто они такие и откуда. И даже если она снова скроет свое настоящее имя, рано или поздно дознаватели, конечно, проведают о сбежавшей от Палаты в Туиле приговоренной к казни кирмианке, безжалостной убийце добропорядочного жителя королевства. Тогда из Туила вызовут, допустим, Касаша и тот подтвердит её личность. «А может и не подтвердит», мелькнуло у неё в голове, когда она припомнила какими, чуть ли не влюбленными глазами смотрел на неё Касаш при их последней встрече. И хотя такое предположение польстило ей, она конечно тут же решительно отмела его. Полагаться на это просто безумие. Другого выхода как отдать то, что требовал судья, она не видела. Мысль о прямой конфронтации с отрядом «красноголовых» ей даже не пришла в голову. Не смотря на то что рядом с ней был Кит и когда отряд еще только приближался она с некоторым удовольствием фантазировала о том, что волшебный металлический пес запросто справится с десятком вооруженных всадников, на самом деле подобное развитие событий она не воспринимала всерьез. Никто в здравом уме не станет сражаться с судьями или тем более пытаться их убить. Но ей будет нестерпимо горько расстаться со своим мечом, мечом, который был выкован специально для неё, с которым она неразлучно провела большую часть жизни

— Насколько я понимаю, — сказала Минлу, — ни я, ни мой спутник не являемся подданными агронского короля и, согласно процессуальным нормам Третьего кодекса и Своду Каскавелы, мы не можем быть подвергнуты никакому судебному дознанию или преследованию, за исключением нашего явного участия в преступных деяниях, повлекших смерть других людей. Во всех иных случаях мы должны быть переданы для дальнейшего разбирательства нашим посольским домам в Акануране.

Навир несколько секунд разглядывал девушку и затем в первый раз отчетливо улыбнулся.

— Ложь с примесью правды — самая опасная, — сказал он. — Я думаю, девица Линрэн, тебе прекрасно известно, что законы каскавелского свода распространяются только на народы Омо и никакого посольского дома лоя в Акануране нет и быть не может. Кроме того, Судебная Палата не обязана руководствоваться нормами Свода по отношению к хищным и коварным дикарям из какой бы страны они не были. А ты представляешься мне вполне хищной и коварной.

Молодой человек больше не улыбался, его тонкие губы сжались и он глядел на кирмианку почти с презрением.

— Тем не менее, ваши действия, господин навир, граничат с произволом, — собравшись с духом, ответила девушка. — Вы отбираете наше оружие, оставляя нас совершенно беззащитными, лишаете нас нашего имущества и всё это без каких-либо на то оснований. Такие действия можно расценивать как преступление и уж тем более они отвратительны, когда совершенны сильными облеченными огромной властью людьми в отношении двух слабых маленьких безропотных иноземцев, которые и без того чувствуют себя неуютно и подавленно, находясь в чужой стране среди чужих людей.

— Трогательно, но лживо, — сурово произнес судья. — А основания у меня есть. Я вижу перед собой весьма странную парочку. Физически развитая кирмианка, утверждающая, что она писарь, но без единого чернильного пятнышка на своих руках, в компании с притихшим лоя с лицом страдальца и лентой вечного изгнанника на шеи. Что может связывать таких непримиримых вечных антагонистов как лоя и кирмианец, если только не какое-то преступление?! При этом на кирмианке одежда судебного чиновника, а лоя сидит на лошади с клеймом Судебной Палаты.

Минлу словно окаменела. В один миг она осознала всю разверзшуюся перед ней пропасть. У молодого навира действительно хватало поводов для подозрения и сейчас всё зависело только от его настроения. Конечно, ему не хотелось взваливать на свой отряд такую обузу как препровождение под конвоем двух иноземных бродяг с непонятным в общем-то результатом. Но если есть подозрение, что эти двое причинили какой-то вред, пусть даже не судье, а всего лишь какому-то мелкому чиновнику из Палаты, то любые хлопоты будут оправданы. Ибо за малейшее ущемление интересов человека Палаты следовало карать незамедлительно и с особым рвением и жесткостью. Это было неизменной тактикой судебной системы Агрона, дабы максимально обезопасить своих верных служителей. В следующий миг девушка ощутила крайнее раздражения по адресу Талгаро. Тоже выискался великий лошадник, сюсюкался с конем по ночам, видите ли ему конь имя свое открыл, Сейвастен — Северный Цвет, ах, как поэтично. А то что у него на заду клеймо Судебной Палаты этого многомудрый знаток лошадей не заметил, этого ему конь почему-то не открыл. У Минлу появилось острое желание свалить всё на Талгаро, мол, это его конь и откуда он его взял она понятия не имеет. Наверняка украл у какого-то ротозея судебного секретаря, так что всё правильно, господин навир, ведите его в тюрьму, там ему самое место. Но ничего подобного Минлу, конечно, не сказала. Вместо этого, опустив глаза, она смиренно произнесла:

— Я прекрасно понимаю как это выглядит, господин судья. И вы в вашем праве. Но прошу вас, всё же снизойти до моей просьбы и оставить мне мой меч. Он очень дорог для меня. Это не просто оружие. Это память и реликвия моей семьи. Он был выкован для одного из моих предков и уже много поколений переходит от родителя к ребенку. Я не могу позволить себе лишиться его.

Минлу понимала, что вступает на скользкий путь. Вполне могло статься, узнав о том как дорог ей клинок, судья из вредности и злорадства захочет еще сильнее завладеть им. Но девушка решила рискнуть поверить в то, что навир не такой уж плохой человек. Минлу казалось, что женская интуиция подсказывает ей именно это. А может в глубине души она никак не хотела смириться с тем что её обольстительные потуги пропали совсем уж втуне. И конечно также в глубине души молодой человек уже относится к ней с симпатией, пусть даже сам этого не осознает.

Судья протянул руку:

— Дай мне посмотреть на клинок.

Минлу не шелохнулась. Ей тут же представилось, что как только она отдаст меч, обратно его уже не получит. Это был почти какой-то детский страх ребенка, у которого старшие ребята просят посмотреть любимую игрушку и совершенно ясно, что они не намерены её возвращать. Не зная на что решиться, она почти с отчаяньем взглянула на сидящего возле её ноги Кита. И тот неожиданно встретился с ней взглядом и качнул головой, словно бы утвердительно кивая. Как будто говорил ей: не бойся, сделай как он хочет.

Минлу вытащила катану и передала её навиру рукоятью вперед. Тот взял меч и принялся разглядывать его. Лейтенант и еще один гвардеец подъехали к судье, вытягивая головы и с любопытством рассматривая непривычное для Агрона оружие.

— Видите эти красивые волнистые линии, — сказал лейтенант, проводя пальцем по полотну клинка, — это не для красоты, это следы особой закалки, которая, как говорят, придает невероятную прочность этим мечам.

— А если на лезвие уронить боб, он разрежется на две части, — вставил гвардеец. — И еще говорят мастера таким мечом могут рассечь сразу двоих или разрубить человека надвое от плеча до паха.

— Смотрите какая гравировка, — восхитился лейтенант, — практически произведение искусства. Такая игрушка стоит как хороший жеребец. А что здесь написано?

— Если родился — живи, если пошел — иди, если во тьме — свети, если готов — умри, — пытаясь скрыть волнение, ответила девушка. Она всё больше и больше переживала по поводу того, что меч у неё отберут. Ведь он действительно был довольно дорогим изделием, а для этой страны еще и весьма экзотическим. Несомненно многие из агронских любителей холодного оружия пожелали бы иметь такой в своей коллекции. И только слабая и довольно иррациональная надежда, проистекающая из того что Кит всё-таки ободряюще кивнул, словно не сомневался что всё будет хорошо, поддерживала её.

Судья поднял меч мастера Юн Фая в боевую позицию и два раза несильно ударил им, рассекая воздух.

— Говорят им можно одним взмахом отрезать у человека бороду, — снова вставил гвардеец.

Навир опустил клинок к лицу девушки, та подняла взгляд.

— Снимай сюртук, — приказал молодой человек.

Минлу с какой-то грустной иронией подумала о том, что это прямо какая-то карма. Точно также она приказывала Касашу. Она медленно начала расстегивать пуговицы из черной древесины священного дерева Брод, которое по заверению Касаша отгоняло злых духов. Жаль что оно не отгоняет заодно и судейских.

Сняв сюртук, она протянула его судье. Тот сделал знак гвардейцу, который так много знал о катане. Подобрав свой плащ, гвардеец спрыгнул с коня, подошел к девушке и забрал сюртук, при этом мужчина с интересом разглядывал кирмианку, словно та была диковинным животным.

— Рубашка, как мне кажется, тоже не твоя, — сказал навир, опасно поводя острием меча возле шеи девушки. Ему определенно это нравилось.

— Может мне вообще всё с себя снять? А то ведь штаны тоже были сшиты портным, а сапоги сделаны сапожником и когда-то принадлежали им.

Молодой человек надменно глядел на девушку сверху вниз и ничего не отвечал.

— Да нет, не нужно, — весело влез лейтенант, — а то ты станешь похожа на людей из банды Голого Марата и тогда нам уж придется взять тебя под стражу.

Минлу постаралась скрыть свое удивление и равнодушно спросила:

— Банда Голого Марата? Кто это?

— Еретики и грабители, — охотно пояснил лейтенант. — Развращают добропорядочных граждан богопротивными бесстыжими идеями, грабят церкви, обозы и лавки и ведут совершенно аморальный, полный грязной похоти и низких услад образ жизни. В общем ведут себя как настоящие животные.

— Какой ужас, — пробормотала девушка.

— Вы кстати не встречали их? Насколько мы знаем, они двигаются на запад по Цветочному тракту и мы отстаем от них примерно на день пути.

Минлу, глядя на офицера преданно и доверчиво, отрицательно покачала головой:

— Нет, господин лейтенант. По крайней мере, никто не пытался ограбить или развратить нас и возможно мы просто не обратили на них внимание.

— Вы бы обязательно заметили их, это уж как пить дать. Они же постоянно ходят в чем мать родила. Вряд ли бы ты не обратила внимание на голых мужиков, потрясающих своими мудями.

— Да, пожалуй бы обратила, — позволив себе слегка улыбнуться, согласилась девушка. — Возможно мы разминулись с ними ночью.

Навир резко пресек этот, звучавший почти как дружеский, разговор.

— Он понимает человеческий язык? — Грубо спросил он, ткнув мечом мастера Юн Фая в сторону Талгаро.

Минлу, испытывавшая в данный момент к лоя несколько смешанные чувства, очень захотелось сказать какую-нибудь колкость. Но она лишь сдержанно произнесла:

— Понимает.

Молодой человек подъехал к Сейвастену и концом клинка сбросил конусовидную шапку Талгаро с головы за спину. Лоя сидел неподвижно, глядя вниз перед собой. Судья бесцеремонно разглядывал его.

— По узорам на твоей ленте покаяния я так понимаю ты… как вы это называете?… «плохо говорящий» или "плохо поющий", то есть богохульник, сквернослов или может быть клеветник. Так что наверно это хорошо, что ты молчишь. Или может быть на тебя наложили обет молчания? Хотя нет, у вас ведь такого нет. И кажется даже наоборот, ты обязан рассказывать все своим встреченным в покаянном путешествии соплеменникам в чем твое преступление и просить прощение за него. Так?

Минлу обернулась и с любопытством следила за разговором. Она ощутила что-то сродни уважения к судье, сама она понятия не имела что могут означать узоры на одежде лоя. Взглянув же на Талгаро, на его столь бледное худое лицо с аккуратным носом, тонкими губами и громадными словно разноцветными глазами, она вдруг поймала себя на мысли, что это лицо кажется ей красивым и одухотворенным. Это позабавило её. Никогда раньше она не думала о своем маленьком спутнике подобным образом. Точно также как не задумывалась о том в чем именно состояло его преступление, за которое его изгнали из родного племени.

Талгаро, полный сдержанного достоинства и возможно некоторой толики отстраненной надменности, негромко ответил:

— Ваши знания традиций моего народа весьма впечатляют, господин судья. Да, действительно я должен держать «слово обличения» перед каждой трибой моего народа, которое пожелает его слышать.

— То есть лоя уже признали тебя преступником. Возможно теперь пришел черед Омо. Откуда у тебя конь, принадлежащий Судебной палате?

— Я нашел его одиноко бродящим по лугу на северном берегу Алмазного озера. Он был под седлом и в узде, однако никого из людей поблизости не было и в течении суток так никто и не появился. Возможно он сбросил своего седока или тот выпал сам, ослабнув из-за болезни или раны. Или может быть какие-то лиходеи выбили его из седла, а конь ускакал. Мне не известно. Но я думаю это вполне естественно что я забрал его, не позволив ему сгинуть в диких чащах, в зубах какого-нибудь ужасного хищника.

— Но разве ты не заметил клейма? Или нет, вы ведь вроде умеете разговаривать с лошадьми, по крайней мере, так утверждают сами лоя. Ну так разве конь не рассказал тебе о себе, откуда он и что случилось с его хозяином? — В голосе молодого человека звучала неприкрытая насмешка и он как бы со значением покачивал мечом мастера Юн Фая.

— Ну что вы, господин судья, это всего лишь суеверия, распространяемые темными и невежественными представителями моего народа, — спокойно сказал Талгаро. — Лошади всего лишь животные, как мы можем с ними разговаривать? Тем не менее, я конечно же заметил клеймо вашей славной организации и это лишь подстегнуло моё желание увести коня с собой, чтобы при первом же удобном случае передать его представителям Судебной Палаты. Направляясь на восток в своем покаянном путешествии, я намерен был заехать в Акануран, обуреваемый страстным стремлением как можно скорее возвратить Палате её имущество. Однако счастливый случай свел меня с вами, господин судья. И значит я могу исполнить мой долг прямо сейчас.

Прихватив свою сумку, лоя проворно спустился на землю.

Навир холодно следил за ним. Всем было очевидно, что лоя в какой-то мере потешается над судьей, выражая острое желание услужить Палате. Однако молодой человек судя по всему не собирался применять какие-то репрессии по этому поводу. Он сделал знак гвардейцу взять Сейвастена, после чего принялся разворачивать своего горячего жеребца, намереваясь видимо продолжить свой путь и считая беседу с кирмианкой и лоя законченной.

Минлу несколько секунд колебалась, всё еще продолжая надеяться, что судья вот-вот обратиться к ней, но видя, что чиновник собирается уезжать, превозмогая страх, заставила себя броситься ему наперерез. Она схватила поводья его жеребца и чуть ли не повисла на них, останавливая могучее животное. В тот же момент несколько гвардейцев, подстегнув своих коней, устремились к ней. Их первейшей задачей была защита судьи, а непонятные дерзкие действия кирмианки вполне могли таить в себе угрозу.

— Прошу прощения, господин навир… прошу прощения! — Задыхаясь произнесла девушка. Как и все в Агроне, наслышанная о жестокости и бескомпромиссности судебных гвардейцев, которые, если верить слухам, без всяких колебаний и предупреждений зарубали всякого, кто осмеливался хотя бы просто приближаться к судьям с неясными намерениями, она буквально дрожала всем телом, ожидая неминуемых ударов саблями или, если повезет, плетьми.

— Прошу прощения, — повторила она, словно эти два слова были заклинанием способным остановить возможную физическую расправу. — Вы забыли вернуть мне меч.

Она смотрела в темные глаза судьи, пытаясь найти в них хоть каплю человечности, надеясь увидеть в них нормального разумного сородича или даже толику скрытой улыбки, которая подскажет ей, что мужчина просто шутит и вовсе не намерен уезжать прочь, оставив себе её клинок. Но вместо этого она увидела какой-то странный равнодушный оценивающий взгляд, словно судья размышлял о том стоит ли её изрубить саблями, забить плетьми или просто отшвырнуть ударом ноги и продолжить свой путь. Как будто она досадливое назойливое насекомое, от которого либо следует отмахнуться, попробовав отогнать от себя, либо просто раздавить ладонью, при этом рискуя оставить отвратительное пятно на одежде или стене.

Минлу, потеряв всякую уверенность в себе, забыв о том что рядом с ней волшебный пес и уж тем более не вспоминая о своих, теперь представлявшихся ей абсолютно мнимыми, женских чарах, покорно ожидала решения судьи, с замиранием сердца думая о том что же она будет делать, если сейчас её просто оттолкнут и навсегда лишат любимого оружия.

— Сколько человек ты убила этим мечом? — Резко спросил молодой человек.

— Ни одного, — без всяких колебаний ответила девушка, преданно заглядывая в глаза судьи. «Ая-яй-яй», подумалось ей, «наверно это скверная мысль, но хорошо что не все люди такие как Элен. Иначе этот мир просто бы развалился на части».

Судья еще пару секунд смотрел на неё, затем развернул меч и протянул его хозяйке, рукоятью вперед. Минлу взяла свой клинок, слегка кивнула в знак благодарности и отступила в сторону. Навир тут же пустил коня вскачь, увлекая за собой весь отряд. Но пожилой лейтенант успел напоследок улыбнуться девушке и прикоснуться к своей шляпе в знак прощального салюта.

Минлу долго смотрела им вслед, затем повернулась к лоя. Ей многое хотелось высказать ему. Она искренне считала его виноватым в том, что он не заметил клейма Судебной Палаты, которое они могли бы замазать или как-то прикрыть, если бы вовремя узнали о нём. Великий лошадник, проницательный мистик, беседующий с ветрами и животными, шестидесятилетний мудрец, насмехавшийся над глупыми нелогичными женщинами, наделе оказался… Минлу так и подмывало сказать что-нибудь по-настоящему обидное. Но глядя в глаза Талгаро, она поняла что раздражение уже улеглось. Всякий может ошибиться. И хотя конечно этот маленький вздорный человечек иногда был ужасно невыносим, девушка снова припомнила как он надменно отзывался об умственных способностях женщин, но наверно нужно делать скидку на то что он уже старенький и к тому же изгнан своим народом. Бродит неприкаянный по земле с вечным «лицом страдальца», как заметил судья. Наверно нужно быть снисходительной, подумалось ей. Мысль о том что она снисходительна к лоя внесло в её душу окончательное успокоение. Девушка вложила меч в ножны.

— Ну что, не получилось? — Насмешливо спросил Талгаро.

Минлу окаменела от его нахального тона. По её глубокому убеждению, уж кому-кому, а лоя следовало сейчас вести себя тише воды ниже травы.

— Что не получилось? — Медленно проговорила она, продолжая держать ладонь на рукояти меча.

— Думаешь я не видел как ты изгибалась перед ним?

— Изгибалась?!

— Пыталась соблазнить навира.

Лицо девушки вспыхнуло. Ей даже показалось что у неё подскочила температура.

— Хотя наверно твоя попытка была разумной. Мне конечно не легко об этом судить, но мне кажется ты не уродлива.

"Всё!", сказал себе девушка, "сейчас зарублю его! Этого маленького, поганого, мерзкого… ". Её затрясло.

Глядя на её пылающее лицо, Талгаро сочувственно и покровительственно сказал:

— Я понимаю, тебя злит что судья остался глух к твоим прелестям, но поверь, для женщины успех у мужчин это не главное в жизни.

У Минлу в голове словно выключили свет и наступила темнота. И тишина. Ярость покинула её. Она поняла, что видимо 14 лет в Храме Падающих звезд не пропали даром, она превозмогла своё негодование на этого "маленького, поганого, мерзкого… " и убрала руку с меча. Насмешливо поглядев на лоя, она сказала:

— Шесть ног, две головы, а хвост один. Что это такое?

— Не знаю, — растерянно ответил Талгаро.

— Это то кем ты только что был, а теперь ты просто маленький лоя. — И пройдя мимо него, девушка пошла вперед по Цветочному тракту.

79

Минлу и двое её спутников стояли на развилке дорог. Неровная, узкая, даже скорее тропа, чем дорога, ответвлялась от Цветочного тракта и уводила прямо в лес. Возле тропы в землю был вкопан шест с насаженным на него человеческим черепом с завязанными глазницами. Под черепом, на прибитой к столбу доске, едва различалась надпись: «Гроанбургский хутор».

— Насколько я знаю, Гроанбург очень опасное место, — сказала Минлу, — и лучше нам оставаться на тракте и обойти хутор стороной.

— Да, но это крюк в лишние километров 60, — проговорил Талгаро.

Он произнес это с некоторым смущением. С тех пор как судья забрал Сейвастена, темп их продвижения резко упал, теперь они двигались со скоростью самого медленного из них, то есть Талгаро, который хотя и пытался изо всех сил как можно быстрее переставлять свои короткие ножки, всё равно, конечно, задерживал своих товарищей. Кроме того, хотя никто не высказал это вслух, он чувствовал, что вина за исчезновения коня также лежит на нем, ну или, по крайней мере, ему казалось что так считают Кит и Минлу. И если сейчас они решат срезать путь через Гроанбург, при этом подвергая себя некоторому риску, то ответственность за это отчасти будет лежать на нём. Талгаро убеждал себя, что ему, конечно же глубоко безразлично, что там себе думает кирмианка, но перед Китом, который спешил на помощь своей хозяйке ему должно быть чрезвычайно совестно. И в общем так оно и было.

— В чем именно заключается опасность этого места? — Спросил Кит.

— Я слышала, что Гроанбург это даже не хутор, а настоящий маленький город, обнесенный высокой стеной. И якобы все жители этого города разбойники. Настоящие сухопутные пираты. Они грабят караваны и обозы, проходящие по Цветному тракту, а иногда вроде как совершают набеги на целые деревни и даже города.

— Но нам ведь не обязательно входить в сам город, — сказал пёс. — Разве мы не можем просто пройти мимо?

— Можем, — ответил Талгаро. — На самом деле Гроанбург находится почти в километре на юг от этой дороги, — он кивнул на отходящую от тракта грунтовую просеку. — Но на ней постоянно дежурит отряд разбойников, взимающих… гм, так сказать, налог за использование более короткого пути. Это известно всему Агрону.

— А мы не в состоянии заплатить этот налог? — Осторожно поинтересовался Кит. Он не имел ни малейшего понятия о финансово-денежной системе этого мира и не представлял какими средствами располагают его спутники.

— Да нет, думаю в состоянии, — не очень уверенно произнес Талгаро, — у меня четыре сильвиды, это серебряные агронские монеты, и девять медных. А также пять латановых брусочков, которые считаются деньгами у лоя. Мы называем их кулши. — Он вопросительно поглядел на кирмианку.

— У меня всё забрали в Туиле, — словно извиняясь, ответила девушка. — Сказали, что на судебные издержки и на плату палачу. Причем еще до того как вынесли приговор.

Кит деактивировал элват-слой своего корпуса, снова став металлическим, и уселся на задние лапы, неотрывно глядя на Талгаро.

— Я прекрасно понимаю, что не вправе просить тебя тратить на это свои деньги, — сказал пес, — и пойму, если ты откажешься. Но может быть в будущем, я или Элен, могли бы как-то возместить тебе…

— Да что ты, Кит! — Взмахнув руками, чуть ли не испуганно воскликнул лоя. — О чем ты говоришь?!! Ты кормил меня волшебными таблетками, показывал го-ло-граммы, ты и Элен самое чудесное, что случалось в моей жизни… и я, может излишне самонадеянно, позволил себе считать, что мы друзья. Какие же могут быть счеты между друзьями? Наоборот, я буду счастлив, если хоть чем-то смогу помочь тебе и Элен!

— Прости, Тал, я не хотел тебя обидеть. Просто мне показалось, что когда ты говорил о деньгах, в твоем голосе звучало некое сомнение.

Лоя улыбнулся, что вообще-то случалось не часто.

— Ты очень проницателен, Кит. Но это сомнение не касалось моей готовности заплатить дорожный налог, в этот момент я думал о нашей очаровательной спутнице.

На несколько секунд над развилкой повисло молчание. Кажется ни Кит, ни сама Минлу не сразу смогли догадаться или скорее поверить, что Талгаро говорит о кирмианке. Учитывая его недавние высказывания о том что "она кажется не уродлива" девушка не могла просто поверить, что лоя ведет речь о ней.

— Ты про меня? — Уточнила Минлу, не в силах разобраться что именно она испытывает в первую очередь, то ли удивление по поводу того что вздорный лоя вдруг выдал по её адресу некий комплимент, то ли возмущение его двуличием, то ли раздражением тем что его сомнения были на её счет.

Талгаро развел руками:

— А о ком еще я мог здесь так сказать?

Минлу колебалась, не зная то ли ей улыбаться, то ли негодовать.

— Ты хочешь сказать, что Минлу может угрожать какая-то особенная опасность? — Спросил догадливый Кит.

— Конечно. Эти гроанбургские лиходеи, кроме того что настоящие бандиты, в своем подавляющем большинстве еще и половозрелые активные самцы. Они вполне могут проявить к Минлу свой особенный низменный интерес.

— Ты говоришь о том…, — Кит замолчал на полуслове и покосился на девушку.

— Ну да, — подтвердил Талгаро. — Насколько я знаю, у мужчин народа Омо стремление к брачному соитию присутствует круглый год, в отличие, например, от авров. А Минлу красивая молодая женщина…, — Талгаро вдруг замолчал и затем уточнил у Кита: — Ведь она красивая?

— Э-э…, — Кит снова покосился на девушку, которая сдерживая улыбку, с иронией наблюдала за ними, — конечно.

— Ну вот, я так и думал, — воодушевленно воскликнул лоя, словно бы радуясь тому, что не ошибся в красоте кирмианки, — а поскольку эти бандиты не обременены никакими правилами учтивого поведения, кто знает как они поведут себя по отношению к ней.

— Я думаю ты несколько преувеличиваешь, — сказала Минлу.

— Твою привлекательность для самцов Омо?

— Их страстное стремление к брачному соитию, — сдержанно произнесла девушка. — Я думаю, если ты великодушно оплатишь дорожный взнос, то ничего страшного не случится. Не сомневаюсь, что половозрелые активные самцы, необремененные правилами учтивого поведения, не станут задерживать нас, как только получат свои деньги. — Она улыбнулась. — В конце концов из нас троих, я полагаю, высказывать обоснованное мнение о поведении мужчин народа Омо следует именно мне.

— А сколько у тебя уже было брачных соитий? — Простодушно поинтересовался Талгаро.

Минлу перестала улыбаться.

— Такие вопросы женщинам задавать нельзя, — поспешно вставил Кит.

— Почему? — Удивился Талгаро. — Так мы сможем оценить её опытность в суждении о поведения мужчин Омо.

— Мне кажется мы зря теряем время, — сказала Минлу. — Идемте. — Она насмешливо поглядела на лоя: — В любом случае я уверена мне не о чем беспокоиться, ведь ты же не дашь меня в обиду? Отгонишь от меня своей отравленной цепочкой любого половозрелого самца желающего брачного соития со мной?

— Конечно, — серьезно и твердо подтвердил Талгаро.

Они свернули на дорогу к Гроанбургу.

— Слушай, Кит, тебе лучше опять покрыться шерстью, — сказал Талгаро. — Иначе разбойники примут тебя за один из механизмов моего народа и, учитывая как натурально ты двигаешься, могут решить, что ты очень сложное и ценное произведение, за которое какой-нибудь богатый сумасброд вполне может выложить кучу денег. И тогда чего доброго попытаются забрать тебя.

Пес улыбнулся.

— Это им не удастся в любом случае. Но ты прав, не стоит вводить их в искушение.

Он снова активировал элват-слой и преобразился в длинношерстного пса с черной мордой, темно-серым туловищем, светлым брюхом и с белыми лапами. Через пару секунд до этого серый кончик хвоста тоже стал белым.

80

Свернув с Цветочного тракта, Минлу и её спутники двигались ещё пару часов, прежде чем вышли к следующей развилке. Здесь от основного пути, ведущего дальше на восток, под прямым углом на юг отходила дорога, которая, судя по всему, уже и вела непосредственно к воротам в стенах Гроанбурга. Лес, который и прежде окружал путь с обеих сторон, правда оставляя слева и справа некоторое пустое пространство в качестве обочин, это южное ответвление к самому городу брал уже в совершеннейший оборот, буквально наступая на дорогу, словно хотел навсегда поглотить её. И дорога, теряясь и пропадая в глубине нависшей над ней чащи, выглядела мрачной и зловещей.

На обочине на пригорке, прямо напротив уходящей на юг темной дороги, привалившись к огромному стволу еще очень молодого дерева Брод, расположились двое мужчин. Один из них — широкоплечий русоволосый парень с круглым краснощеким лицом, с пухлыми губами и с большими томными зелеными глазами в обрамлении пушистых ресниц, другой морщинистый, загорелый, почти старик с жидкой грязной шевелюрой, неопрятной бородой, маленькими глазками, деформированным то ли болезнью, то ли многочисленными переломами, носом и с черной деревяшкой вместо ноги ниже левого колена. При появлении трех путешественников, он тут же встрепенулся, выпрямился, отпрянув от ствола дерева, и с огромным интересом уставился на них. Его же молодой товарищ едва повернул голову и бросил равнодушный взгляд. Затем пожилой мужчина, не смотря на своё увечье, проворно поднялся с земли и бодро заковылял навстречу незнакомцам. При этом он опирался на толстую увесистую палку, которая напоминала скорее дубину, чем костыль.

Минлу взирала на старого разбойника с некоторой опаской. И не потому что он разбойник, а из-за того что он показался ей несколько не в себе. Одет он был в ужасно заношенное и отчасти ему великоватое кожаное пальто неясного бурого оттенка, странную треугольную шляпу и нелепые дутые синие панталоны, доходившие до колен и стянутые снизу завязками с бантом. Его правая нога была обута в грубый деревянный башмак с совершенно неуместной позолоченной пряжкой, а под пальто был надет цветная толстая вязаная кофта. Поверх неё замызганный грязно-зеленый жилет, к маленькому кармашку которого шла золотая цепочка и крепилась к чуть торчавшим из кармашка блестящим часам.

Молодой человек тоже поднялся с земли, отряхнул сзади свои штаны и неспешно последовал за своим старшим товарищем. Парень оказался настоящим богатырем и при этом на его поясном и идущих крест-накрест через грудь ремнях находилось какое-то невообразимое количество ножей и кинжалов. Выглядел он очень внушительно. Правда это грозное зрелище несколько нивелировало его сонное добродушное толстощекое лицо, покрытое чуть ли не детским пушком.

— Здорово странички-засранички! — Весело проговорил трескучим голосом пожилой мужчина, остановившись метрах в трех перед Минлу. — А что физиономии такие кислые? Аль не рады что в наши края угодили? Ну это вы прекращайте. Надо радоваться. У нас тут такое правило: мимо нашего дома без песни не ходи. Так что, если рожи не повеселеют, петь будем. А Могутный Парниша вам поможет, ритм задаст. Правда, Могутный Парниша?

— Слушай, Шоллер, — устало произнес молодой человек, — перестань меня так называть. Ведь не бессмертный поди.

Но тот кого назвали Шоллер не обратил никакого внимания на эту ленивую угрозу и, выдавая некоторое отсутствие зубов, широко улыбнулся и поинтересовался:

— Слушайте, а что у вас за компания такая дикая подобралась? Кирмианка, лоя и псина, что твой телок. Вы из цирка что ли сбежали?

Минлу быстро глянула на Кита и Талгаро, застывших по бокам от неё и чуть позади, и поняла, что ответ придется держать ей. Лоя и собака вступать в диалог явно не собирались, видимо единодушно решив что это почетное право или обязанность безусловно принадлежит девушке.

Но Могутный Парниша и господин Шоллер вызывали у кирмианки некоторую робость, она не представляла как нужно вести разговор с разбойниками, которые вот-вот начнут требовать денег. Однако, с иронией подумала она, зато уж точно никто из этой парочки явно не обуян стремлением брачного соития с ней, так что лоя зря переживал. Сонный ленивый детина и сморщенный перемолотый жизнью беззубый одноногий калека с неряшливой бородой и безумными глазами определенно не помышляли о всяких фривольных глупостях.

— Нет не из цирка, — выдавила наконец из себя девушка.

— Не из цирка? — Словно бы удивился Шоллер. — Ну тогда наверно от Палаты улепетываете. Ограбили небось кого, вон торбы-то как пухнут. Кого взяли то, купчишку или чинушу-сквалыгу?

— Мы не от кого не улепетываем, — замороженным голосом ответила девушка, веселый напор пожилого разбойника сбивал её с толку.

— Ну тогда ладно. А о цирке ты кстати подумай. Ведь вы кирмианки, говорят, страсть какие все гибкие и ловкие, вас же вроде с самого детства какой-то там жуткой гимнастикой мучат. А смотреть на то как ты изгибаешься, хоть ты и косоглазая, думаю одно удовольствие. Слышь, Могила, — Шоллер чувствительно пихнул молодого человека локтем в бок, — ты присмотрись к девахе-то. Она хоть и щупленькая, а явно внутри огонёк. Говорят это они только с виду такие тихие, а как дойдет до дела так любую портовую шлюху Галзы за пояс заткнут. Может и женишься еще. — И Шоллер совершенно добродушно засмеялся.

Минлу же окончательно потерялась, не понимая как ей держать себя с этим словоохотливым стариком. И неужели правда, что у его молодого товарища такое жуткое прозвище? Или это опять какая-то шутка. Кроме того, и ей самой это было странно, не смотря на то что этот Шоллер говорил о ней столь пренебрежительно и даже оскорбительно, она не испытывала к нему обиды или злости. И еще ей подумалось о том, что пожалуй она слишком рано отказала этим двоим в стремлении ко всяким фривольным глупостям. Впрочем, такие мысли по отношению к этой парочке вызывали у неё скорее смех, чем страх.

— А кличут-то тебя как, горе ты моё луковое? — Поинтересовался калека.

— Минлу, — ответила девушка и только секунду спустя с сожалением опомнилась: она же хотела скрывать своё настоящее имя при встречах со случайными, не вызывающими доверия людьми. А уж тем более от этих гроанбургских лиходеев.

— Ах какое имечко, — восхитился Шоллер, — гладкое и сладкое как виноградина. Ну что, Могила, теперь то уж точно женишься?

— Еще чего, — буркнул молодой человек, — она же дикарка. Они же руки и лицо своей мочой моют. Кроме того у кирмианских женщин растут усы. И еще они пьют кровь лошадей и едят собак. Она и эту-то псину небось таскает за собой как кусок мяса на ногах.

Шоллер снова добродушно засмеялся, глядя на девушку.

— Ты поаккуратней, Могила, а то вишь какой у девчонки злой взгляд и длинный меч. Враз тебе что-нибудь отрежет. Отрежешь?

— На глупые слова меч не обнажают, — холодно ответила Минлу и храбро посмотрела на Могутного Парнишу. Но тот, задумчиво глядя куда-то в лес, почесал грудь и кажется вообще не услышал того что сказала девушка.

— Можно его погладить? — Спросил пожилой разбойник, указывая на огромного пса. — Голову не откусит?

Минлу пожала плечами:

— Может и откусит, если что-нибудь не понравится.

Однако Шоллер, ничуть не обескураженный, проковылял к собаке и с некоторым трудом опустился рядом с ней на обрубок левой ноги. Отложив дубину-костыль, он принялся обеими руками активно трепать Кита за шею и щеки. При этом физиономия разбойника находилась в каких-нибудь 15 сантиметрах от черной пасти с жуткими белыми клыками.

— Ух ты, образина мохнатая, — радостно и почти ласково приговаривал пожилой разбойник. — Чудище ушастое. Во морда какая! Зверюга! Надвое перекусит и не заметит.

Минлу взирала на это с удивлением. То ли Шоллер был безумно отважным, то ли просто безумным. Ведь ему не могло быть известно, что Кит разумен и совершенно безопасен для него. Перед Шоллером был хищный кровожадный зверь, способный в любой момент вцепиться разбойнику в лицо. Однако было забавно наблюдать как терпеливо и смиренно Кит сносит растягивания щек, поглаживания между ушами, похлопывания по шее и прочее. Правда Шоллер с недоумением обнаружил, что шкура пса практически не поддается отделению от плоти, лишь слегка позволяя себя сминать и сморщивать, и её практически невозможно было собрать в кулак, скажем на загривке, как у большинства собак. Но разбойник не придал этому никакого значения.

— Ну а куда так спешите, что по тракту не пошли? — Оставив наконец Кита в покое и с усилием поднявшись с земли, спросил Шоллер.

Тем временем Кит, словно бы вдруг увлекшись чем-то в траве, прошел вперед, обогнул разбойников и оказался у них за спиной. Гроанбуржцы, в отличии от Минлу, не обратили на этот маневр никакого внимания. Девушка же вдруг ощутила прилив уверенности. У неё даже мелькнула задиристая мысль, что вообще-то они могут с легкостью прихлопнуть эту парочку. Правда Талгаро по дороге сюда успел им кое-что поведать о тактике разбойников, в том числе и то, что отряд взимающий «дорожный налог» обычно состоит из 12–15 человек и основная часть его скрывается в лесу. И хотя мысль о конфронтации тут же улетучилась, ответила она сравнительно дерзко:

— Вот кстати спешим. Может мы пойдем, если вы не против?

— Ну, Минлу, я тебя почти уже сосватал, а ты уходить. Что, Могутный Парниша, отпускаешь кралю или еще подумаешь? Где еще потом такую найдешь.

— По сильвиде с носа и пусть проваливают, — неприязненно взглянув на своего товарища, отозвался молодой человек.

— Что ж, значит три серебром с вас, Минлу, — сказал Шоллер, всё еще улыбаясь, но теперь его маленькие глаза уже глядели скорее насмешливо, чем дружелюбно.

— С какой стати три?! — Искренне возмутилась девушка. — Причем тут пёс и лоя? За человека ведь берёте. Так что не передергиваете. Я единственный человек и значит одна сильвида. Да и то много.

Могутный Парниша наконец вроде как заинтересовался происходящим и уставившись на девушку, хотел что-то сказать, но пожилой разбойник прервал его почти незаметным, но властным жестом, сразу прояснив их отношения.

— Ну что ты, Минлу, как ты могла так подумать? Лоя и пес здесь ни при чем. Хотя всё же лоя тоже не совсем животное и за него надо бы заплатить. Но так и быть не сегодня. Все три серебром исключительно за тебя, Минлу, за такую сказочную красавицу. Ведь мы должны ценить красоту, а оценить твою красоту меньше чем в три сильвиды просто грех, — и Шоллер плотоядно улыбнулся.

Минлу отшатнулась от этой неприятной улыбки как от удара, в один миг добродушный грубоватый мужик превратился в опытного отвратительного сластолюбца, не способного вызвать у неё ничего кроме гадливости. Впрочем, она тут же сочла это чепухой. Никакого похотливого старика, полного грязных низменных мыслей перед ней не было. Ага, размечталась, пожурила она себя, нашлась красавица из сказки! Если Шоллер и улыбался плотоядно и алчно, то лишь потому что предвкушал переход некоторого количества денег в свои руки, а про красоту он нагло врёт. Она ещё и припомнила насколько бессильными оказались её женские якобы чары в попытке обольщения молодого судьи. Девушка столь явно расстроилась, что ей самой стало смешно. Эх, наверно, Рита просто хотела сделать ей приятное. Однако это придало ей немного куражу.

— Я думаю, господин Шоллер, что вы беззастенчиво преувеличиваете степень моей красоты, — сказала она с усмешкой. — Пять медью и не больше.

— Да ты что! — Вскричал Шоллер с вполне искренним негодованием. — Даже во мне, старом пердуне с кривым носом и без одного ноги, и то красоты больше чем на пять медяшек. А уж за тебя и вообще мешок серебра не жалко. Ведь правда, Могила? — И он снова пихнул молодого человека локтем, словно без этого добиться от него какого-нибудь ответа было невозможно.

— Да, она красивей тебя, — равнодушно согласился Могила. — Немножко.

Минлу с удивлением поглядела на молодого человека. Он вроде бы и шутил, но по его сонной физиономии не промелькнуло ни единого признака этого.

— Ну хорошо, убедили, — улыбнулась Минлу. — Шесть медью.

Лицо пожилого разбойника вытянулось и даже Могила наконец проявил некою эмоцию, видимо удивление. Он хотел что-то сказать, но Шоллер снова остановил его.

— Не, красавица, так не пойдет. Над нами весь Гроанбург будет смеяться, если узнают, что мы вашу веселую компанию за шесть коперов пропустили. Если не хочешь платить за свою красоту неписанную, тогда вернемся к лоя. Хоть он и не человек, а все же тварь говорящая, а потому должен быть обложен. Так и быть две сильвиды.

Минлу прекрасно знала, что многие из народа Омо мягко говоря недолюбливают лоя, считая их чуть ли не нечистью, занимающуюся исключительно лишь воровством и отравлениями и то пренебрежение с которым пожилой разбойник говорил о её маленьком спутнике нисколько не удивляло девушку. И хотя сама она тоже делала вид, что не считает лоя за человека, стремясь сэкономить деньги Талгаро, (и молясь про себя что бы он это понял), всё же ей было неприятно.

— Одна за нас обоих, — твердо сказала Минлу.

— Эге-гоп, лохушка кривоногая, ты в себя-то приди! — С несколько нарочитой злостью воскликнул Могутный Парниша. — Устроила тут базарный день, торговка тонкозадая. Давайте оба свои кошели сюда! — И он выразительным жестом положил ладони на рукояти двух внушительных ножей. — А то сейчас быстро уши на холодец отрежу.

— Ты с людьми сначала научись разговаривать, обормот губастенький! — Раздраженно и абсолютно бесстрашно откликнулась Минлу, при этом холодея до дрожи в коленках от собственной дерзости. — А то я сама тебе что-нибудь отрежу, — и она не менее выразительным жестом взялась за рукоять меча мастера Юн Фая.

На миг над развилкой воцарилось молчание, а затем пожилой разбойник громко захохотал, при этом наклоняясь вперед, кряхтя и словно задыхаясь от кашля. У него на глазах выступили слезы.

— Как она тебя, Могила! Точно, точно обормот губастенький, — сквозь смех говорил он.

Молодой человек некоторое время хмуро взирал на своего товарища, но потом тоже просветлел и даже слегка улыбнулся.

— Одно слово дикари, — беззлобно проговорил он. — Никакого уважения к нашему брату.

— Эх, ладно, черт с тобой, уговорила дядек, девчина языкастая, — отсмеявшись, весело сказал Шоллер. — Давай сюда сильвиду и пылите отседова вольным ветром.

Минлу продолжая изображать рассерженную барышню, чуть повернула голову к лоя и повелительно произнесла:

— Заплати.

Шоллер принял монету из руки Талгаро, с любопытством разглядывая его. Наверняка ему очень хотелось знать с чего это лоя так безропотно слушается кирмианку.

— А кстати, девочкой не интересуетесь? — Неожиданно спросил он.

— К-какой девочкой? — Растерявшись и вмиг утратив образ грозной и властной особы, пробормотала Минлу.

— Маленькой такой, хорошенькой. Короткие черные волосы, огромные синие глаза.

Сердце Минлу забилось быстрее. Она увидела как Кит за спинами разбойников замер в напряженной стойке, уставившись в затылок Шоллера. Точно также словно окаменел и Талгаро, который теперь стоял перед ней.

— Зовут Элен, — насмешливо добавил Шоллер, сразу же уловивший произошедшую перемену в кирмианке и лоя.

Минлу молчала, не зная что предпринять. Стоило или нет говорить разбойникам о том что она и её спутники ищут эту девочку? И откуда вообще этим негодяям известно об Элен?

— Интересуемся, — спокойно сказал Талгаро, откинув шляпу за спину и посмотрев на пожилого разбойника снизу-вверх.

Шоллер смерил его взглядом и процедил:

— Я с человеком разговариваю, а не с тобой, недомерок подколодный.

Минлу со страхом посмотрела на деревянные ручки пун, торчавшие из заплечных чехлов на спине Талгаро, почти не сомневаясь, что маленький человек не стерпит оскорбление и сейчас схватится за оружие. Она прекрасно знала насколько опасными могут быть лоя со своими пунами, представляющими из себя короткие палки с прикрепленными к ним цепями из заточенных до остроты лезвия звеньев. И даже не потому что секущие хлесткие удары пун оставляли на теле врага ужасные, длинные, очень глубокие, распадающиеся раны, а главным образом из-за ядов, которыми были смазаны звенья. Нанести по-настоящему смертельный удар этим оружием низкорослым лоя было весьма затруднительно, особенно если противника укрывали доспехи или он достаточно умело обращался с мечом или просто шестом, на который мог намотать цепь пуны. Впрочем, девушка знала что среди лоя встречаются настоящие мастера, вполне способные убить пуной практически любого противника. Но всё же основной действующей силой этого оружия оставались яды, в которых, как было известно всем народам Шатгаллы, лоя слыли большими специалистами. Причем диапазон используемых лоя отравляющих веществ был настолько широк, что тот кто вступал с ними в конфронтацию абсолютно не представлял что ему ждать от любого пореза или царапины, нанесенных пуной. Может распухшую воспаленную плоть вокруг пореза, может горячечную лихорадку, может безумный зуд и сыпь или помрачение разума и припадок в болезненных судорогах с закатившимися глазами и пеной у рта или окоченение и прогрессирующую парализованность, а может и быструю жуткую смерть от удушья. Учителя Минлу посвятили её в основы токсикологии и медицины и она вполне хорошо представляла себе всё пугающее многообразие возможных последствий попадания в организм различных ядов. Но Шоллер, который, конечно тоже видел торчавшие из-за худых плеч Талгаро рукояти пун, нисколько не был испуган.

— Расскажите, пожалуйста, всё что вы знаете об этой девочке, — всё также спокойно и миролюбиво попросил Талгаро.

Шоллер опираясь на свой увесистый костыль, насмешливо глядел на лоя и ничего не отвечал. Кит снова вернулся к девушке и сел возле неё, чувствительно привалившись к её правой ноге. Минлу посмотрела вниз и встретилась с взглядом черных глаз пса. Он, как ей показалось, смотрел на неё выжидательно.

— Нам действительно хотелось бы знать всё что вам известно об Элен, — сказала Минлу, доброжелательно взглянув на пожилого разбойника.

Тот пожал плечами:

— Мы ничего о ней не знаем. Все вопросы к мивару. Он приказал спрашивать у проходящих не ищет ли кто такую девчонку, а если ищет приводить к нему.

— К мивару?..

— Наш главный, — усмехнулся Шоллер, — Хишен Голова. Не слышали что ли о нём?

Минлу отрицательно покачала головой. Мысль о том что им придется войти в Гроанбург ей категорически не понравилась.

— А он откуда знает? — Спросил Талгаро.

Пожилой разбойники, словно ничего не услышав, продолжал смотреть на кирмианку.

— А мивар откуда знает про Элен? — Проговорила Минлу.

— Она к нему с судьей приезжала. Какие-то у них свои дела. А боле ничего не знаю. Ступайте к мивару и спрашивайте у него.

Не сказав ни слова, Талгаро повернулся и зашагал к уводящей на юг дороге. Кит встал и последовал за ним.

Минлу, полная неясной тоскливой тяжести на сердце, глядела на своих друзей, вступающих в мрачную тень под густым пологом чащи. Помедлив еще несколько секунд, она нехотя побрела за ними.

Шоллер и его молодой товарищ пошли следом.

81

Хишен сидел за столом в большой роскошно убранной комнате, отделанной темными деревянными панелями. Комната находилась в башенке над каменной Цитаделью и именовалась главой Гроанбурга не иначе как «мои покои». Но сейчас ему хотелось не покоя, а напротив чего-нибудь такого эдакого. Ему было скучно. Он яростно листал внушительную книгу с черно-белыми рисунками, иногда хмуро останавливаясь на той или иной странице. «Не понимаю, какой в этом смысл», сердито думал он, разглядывая очередной рисунок с подписью «Две женщины на веранде» и соответственным сюжетом на картине. «Если бы они хоть голые были, тогда еще куда ни шло». Мысль о голых женщинах отвлекла его от книги. Он принялся вспоминать кто сейчас у него сидит в плену в подвалах Цитадели, есть ли там кто-то из женского пола с кем было бы приятно провести время такому импозантному мужчине как он. «Нет, нету», с грустью заключил мивар, припомнив, что последняя партия из обоза «этого дурака Каншуви» была не богата прекрасным полом. «Одна старая кухарка толстая как беременная корова», перечислял он про себя, «и две каких-то постирухи страшных как смертный грех». Впрочем, ему тут же пришла на ум прелестная купеческая дочка, но вслед за ней сразу же возник раздражающий образ собственного бриода, встрявшего между ней и молодой красавицей. И Хишен сердито продолжил листать книгу.

Раздался стук и тут же, не дожидаясь разрешения, дверь приоткрылась и появилась черноволосая голова.

— Это я, Кушаф, — объявила голова.

— Да неужто?! — Язвительно воскликнул Хишен. — А я думал это герцог Этенгорский ко мне стучится.

Молодой бриод вошел в комнату, на секунду задумался, словно что-то припоминая, и спросил:

— Можно войти?

Хишен неприязненно поглядел на него. Кушаф заменял временно выбывшего из строя Манкруда, который какой уж день валялся в своем доме и, весь пропахший мазями и настойками бабы Габы, тупо глядел в потолок, время от времени впадая в странное забытье, в течении коего его посещали всякие бредовые видения и он начинал нести какую-то околесицу о смысле жизни, о рае и аде, о душе и теле, о потусторонней нечисти и прочее. Хишена это по-настоящему расстраивало, ибо он не хотел видеть в роли боци никого другого, кроме своего старого товарища. Но в данный момент спятивший Манкруд естественно не мог исполнять свои обязанности надлежащим образом и мивар был вынужден, очень надеясь что это временно, назначить одного из бриодов на его место. Он выбрал Кушафа потому что считал его расторопным, сообразительным, исполнительным, достаточно отважным, ну и кроме того с некоторой натяжкой его можно было назвать грамотным. Конечно все в Гроанбурге понимали, что необязательный, несерьезный, словоохотливый Кушаф никакой не боци, а скорее что-то нечто секретаря или личного адъютанта мивара. Остальные бриоды ни в малейшей степени не признавали своего подчинения Кушафу, как то было с Манкрудом, настоящим боци. Впрочем, ни Хишен, ни сам Кушаф этого и не ждали. Но что более всего было досадно главе города, так это то что в отличие от старины Манкруда его новый помощник, совершенно не умел понимать его с полуслова, улавливать малейшие изменения его настроений и желаний, не знал его привычек и некоторых специфических наклонностей, не обладал ни малейшим чувством такта и абсолютно не способен был догадаться сам когда ему следует уйти и оставить мивара в покое. Хишен пытался как-то это исправить, что-то объяснить молодому человеку, но казалось всё тщетно, у того в одно ухо влетало из другого вылетало. И может быть впервые в жизни ужасный Хишен Голова не стал применять каких-то жутких репрессий к нерадивому помощнику, а просто решил терпеливо дожидаться возвращения Манкруда.

— Что тебе нужно? — Спросил он устало.

— Там это… насчет девчонки пришли.

— Какой девчонки?

— Ну племянницы судейской.

Хишен вскочил на ноги. Всякая скука, досада на Кушафа, неинтересные картинки и голые женщины были вмиг забыты.

— Кто? — Жадно спросил он.

— Кирмианка какая-то. С ней лоя и здоровенная псина.

Мысли мивара бурлили. Снова женщина!

— Где они?

— У ворот. Их Шоллер привел, послал сначала тебе доложить.

Хишен одобрительно покачал головой: на старого Шоллера всегда можно было положиться, а главное он не забывал прямых распоряжений командиров, как некоторые.

Теперь он лихорадочно соображал что делать дальше, как ему поступить, чтобы ни в коем случае ни оказаться в ужасном конфузе подобном тому, что ему устроила эта белокурая сайтонская ведьма. Хотя конфуз тут не совсем подходящее слово. И все же главное что он чувствовал это не тревога, а скорее радостное возбуждение, азарт, словно у него появился шанс отыграться за унижение.

— Значит так, слушай меня внимательно, говорящее ведро, — весело сказал мивар.

Кушаф, скрипя зубами, изобразил на лице горячее стремление внимать своему командиру. Хишен совсем недавно узнал о том, что его новый личный секретарь славен тем, что однажды в театральной постановке сказки про злого волшебника блестяще исполнил роль мусорного ведра, горько жалующегося на свою тяжелую незавидную долю. Мивара эта история изрядно насмешила и время от времени он припоминал её, особенно когда был в веселом расположении духа. И Кушафу не оставалось ничего другого как только смиренно и угодливо улыбаться всякий раз когда мивар неостроумно шутил по этому поводу. При этом сатанея про себя от злости и страстно желая знать кто именно рассказал Хишену эту историю. Кушаф сильно подозревал, что это был Мелис.

— Пусть все бриоды, которые не на дежурстве, соберутся на Расплатной площади, — продолжал мивар. — Также приведи туда два десятка… или нет, лучше три… да, тридцать бродяг. И, сука, чтоб все трезвые и с оружием, понял?! — Хишен грозно сверкнул зелеными глазами на своего помощника. Тот усилено закивал головой. — Еще мне нужны два лучших арканщика что у нас есть. Правда эти лоя юркие, гады. Прихвати еще какого-нибудь сеточника из охотников. Только умелого, чтоб руки не из жопы росли. Сеть чтоб накидывал как король налоги. И еще подбери десяток лучников, возьми хаокшитов, обязательно Глазуна, Карима и Лупеня. Запомнил?

Кушаф снова утвердительно кивнул. Хотя он действительно всерьез волновался, что что-нибудь упустит и потом ему несдобровать.

— Можно собрать лучников я прикажу Сойвину, он с ними как родной? — Почти умоляюще попросил Кушаф. — Боюсь не успею я всё один.

Хишен вперил в него тяжелый взгляд.

— Прикажи. Арканщиков и сеточника приведешь в Большой зал, я им сам разжую что куда и почём. Бриоды и бродяги пусть ждут на площади. Только чтоб не толпились как бараны, раскидайтесь там по стеночкам. Шоллер пусть отведет гостей в Большой зал, я буду ждать их там. С гостями обращаться почтительно и ни слова им о девчонке или судье, мол, все вопросы к мивару. И вообще пусть там никто лишний своей гнусной разбойничьей рожей не маячит перед ними, понял?!

— Понял, — стараясь говорить бодро, ответил Кушаф.

— Она с мечами?

— Кто?

— Ну баба эта кирмианская.

Бриод пожал плечами:

— Могила сказал, что они с оружием, а мечи там или что не знаю.

— Какая могила?

— Парень, которого прислал Шоллер. Губошлёп такой здоровый, бродяги его Могилой прозвали. Его как-то отправили могилы копать для двух купчиков. Ребята утром приходят, ямы есть, его нет. Ну они трупы сбросили, хотели уже закапывать, а этот дурень вдруг из-под мертвяка и выползает. Заснул он там видите ли.

Хишен грозно взирал на молодого бриода. Тот сник и с извиняющейся улыбкой произнес:

— Тупой как дерево. Ему бы только спать и жрать.

Хишен усмехнулся:

— Ну в общем как и всем вам.

Кушаф спорить не стал.

82

Хотя Минлу и было очень не по себе, все же по сторонам она глядела с любопытством. За своё десятимесячное странствие она несколько раз встречала тех, кого можно было назвать лихими людьми, но здесь их был целый город. Конечно, размышляла девушка, всё население Гроанбурга не может состоять сплошь из одних разбойников, здесь должны были быть наверно лекари, конюхи, писари и какие-то мастеровые люди, плотники, кузнецы, сапожники и прочее. А также наверно охотники, рыбаки, может даже и земледельцы, ведь вряд ли лихие горожане могли прокормить себя исключительно теми продуктами, что захватывали разбоем. Ну и конечно здесь должны были быть какие-то женщины. И Минлу взволновано думала кто они, эти женщины. Что-то вроде служанок или рабынь, стряпухи и прачки, портнихи и поломойки, а также естественно женщины для любовных утех, какие-то полевые жены разбойников или профессиональные проститутки, привезенные из других городов, или может быть захваченные пленницы, которых держат на цепи в каком-нибудь подвале, кормят объедками и под страхом побоев и смерти заставляют удовлетворять мужчин. Воображение Минлу стремительно рисовало судьбу этих женщин в самых мрачных тонах и девушка со страхом и исподтишка вглядывалась в каждого встречного мужчину, думая что может вот он изверг и насильник, который в этот самый момент идет насиловать и унижать несчастную пленницу. Но все же она надеялась, что чересчур сгущает краски. Наверняка здесь просто есть свой публичный дом, где работают те разухабистые, острые на язык и вполне умеющие постоять за себя женщины, которых она тоже несколько раз встречала за время своего путешествия и о которых столь весело и охотно ей рассказывала Рита. Причем с кучей таких подробностей, что лицо Минлу постоянно заливалось краской стыда.

Чтобы как-то отвлечься от этих тревожных и волнующих мыслей, девушка старалась переключить внимание на сам город. Сейчас они шли по довольно широкой улице, которая прямой линией вела от главных ворот к видневшемуся далеко впереди некоему приземистому мощному строению с башенками и зубцами. Никакого твердого покрытия улица не имела и представляла собой обычный стоптанный светло-коричневый грунт. Дома по обеим сторонам улицы были исключительно деревянные, но при этом, к удивлению девушки, ожидавшей найти здесь лишь грубые лачуги, разваливающиеся хибары и уродливые бараки, эти двух и даже в нескольких случаях трехэтажные строения выглядели вполне добротно и опрятно. Сделанные из бруса и досок некоторые дома были выкрашены в яркие цвета и даже украшены симпатичными резными наличниками и карнизами. Эти эстетические изыски, по мнению Минлу, говорили о том что не всё так ужасно в Гроанбурге и среди жутких алчных душегубов, есть вполне вменяемые люди, способные ценить красоту и наверно человеческую жизнь. Такие мысли несколько успокоили её. Правда, насколько ей удалось разглядеть то, что находилось за домами главной улицы, остальной Гроанбург представлял собой довольно унылое зрелище. Судя по всему там лепились друг на друга какие-то обветшалые сараи, потемневшие срубы, кривые изгороди, жалкие огороды и прочие атрибуты обычной убогой деревни.

Почти каждый встречный горожанин останавливался и с любопытством оглядывал их маленькую процессию. Впереди, энергично переставляя свой увесистый костыль, ковылял Шоллер. За стариком, метрах в трех, плечом к плечу, следовали Талгаро и Кит, за ними Минлу.

Девушка осторожно рассматривала местных жителей и сразу же отводила глаза, если кто-то встречался с ней взглядом. Ни одной женщины она так и не увидела, а мужчины попадались самые разные. С каким-то почти болезненным упорством она, если удавалось, вглядывалась в незнакомцев, ища в них какие-нибудь зловещие признаки того что перед ней настоящие садисты и изуверы, безжалостные убийцы и грабители. Она приготавливала себя к тому что у них чуть ли не кровь жертв будет стекать с рук. Это конечно было преувеличение и она сама прекрасно это понимала. Но душа её обретала некоторое самоуспокоение, когда девушка не находила во встречных тех ужасных черт, которые ей подсказывала бурная фантазия. При этом она удивлялась самой себе. Минлу давно уже уверилась в том, что она далеко не трусиха. Много ли найдется на планете людей, рискнувших спуститься в Урум, древний подводный город жутких савгулов, пройти через Оградительные Мембраны и столкнуться с первозданным ужасом бездны, неизбывным и запредельным? Но как странно, порой ей казалось, что собственные соплеменники, представители народа Омо, пугают её гораздо больше, чем абсолютно чуждые, представляющиеся почти противоестественными, беспощадные, омерзительные, хищные пожиратели из океанских глубин. И дело тут наверно в том, думала она, что савгулы это ясное и очевидное олицетворение зла, но зла предсказуемого, открытого, определенного, если так можно сказать, честного в своих истоках и устремлениях, не пытавшегося претвориться чем-то иным, от которого всегда знаешь чего ожидать. И кроме того в какой-то мере этих древних пожирателей биомассы можно было считать природной стихией, ибо они настолько чужды всему человеческому, что понятия Добра и Зла к ним просто не применимы. А что касается людей, то тут, считала девушка, всё сложнее и запутаннее. Насколько они прекрасны и ангелоподобны в самых чистых и благородных движениях своей души, настолько же они отвратительны и ужасны в самых низменных и подлых проявлениях своего естества. И вот именно эта двойственность, этот безумный дуализм, этот умопомрачительный маятник человеческих крайностей наверно и пугал её. Ведь любой её соплеменник мог оказаться настолько чудовищен, что по сравнению с его злодеяниями меркла любая кровожадность савгулов. Впрочем, решила девушка, все эти треволненияскорее всего ни к чему. Те кого она увидела по мере следования по главной улице Гроанбурга ничем особенно не отличались от многочисленных праздношатающихся непонятных субъектов неопределенного рода занятий, виденных ею в любых портах, на базарах, ярмарочных площадях, в торговых рядах и пр. Те же небритые загорелые самоуверенные физиономии, та же неопрятная аляповатая одежда, словно собранная по кускам со всего света, тот же рыскающий и словно чуть насмешливый взгляд и то же неуловимое самодовольство и неспешность в манерах и походке. Это были люди явно необремененные тяжким трудом и определенно привычные к риску. Они словно в одно и то же время гордо шествовали и осторожно крались. Не обязательно все они были преступниками, но так или иначе, Минлу благоразумно старалась держаться от них подальше.

Незваных гостей гроанбуржцы разглядывали с интересом и совершенно бесцеремонно. При виде лоя большинство из них презрительно кривились, непривычно огромную собаку рассматривали почти с детским восторгом, но большую часть своего внимания они конечно уделяли девушке с мечом. За десять месяцев Минлу уже давно привыкла, что практически все эти большеглазые рослые мужчины взирают на неё снисходительно-насмешливо. Как будто никто не воспринимал её всерьез, пусть даже у неё на поясе и висел грозный меч мастера Юн Фая. Они видели перед собой лишь худенькую невысокую девушку-дикарку со странным разрезом глаз и не совсем обычными чертами лица, на котором они с любопытством выискивали усы и желтизну от умывания мочой. Но в целом на их маленькую процессию реагировали спокойно и даже равнодушно. Если не считать пары пьяниц, которых вид этой троицы привел в весьма возбужденное состояние. Первый сидел на ступенях веранды потемневшего и слегка скособоченного дома и, пронзительно тренькая на шестиструнной гитаре, очень воодушевленно пел: Эх, лети высоко-высоко, Птица черная, ангел мой. Святой воле одна дорога, Через плаху к земле сырой. Увидев процессию, он резко замолчал и некоторое время во все глаза пялился на странную троицу. Затем насмешливо крикнул:

— Эй, короткий, купи колготки, на нос натянешь, красивши станешь.

Минлу покосилась на гитариста и тут же получила в свой адрес злобную отповедь:

— А ну не пялься на меня, шмара желторожая! Сглазишь еще, сука проклятая! — И мужчина, оглядевшись по сторонам, поднял какую-то деревяшку и швырнул её в кирмианку. Однако легкость снаряда и пьяные кондиции метателя привели к тому что бросок совершенно не удался.

Минлу отвернулась.

Она уже сталкивалась с подобной реакцией на себя, но тогда это были женщины. Они боялись, что взгляд темных, почти черных глаз кирмианки навлечет несчастья на их детей. И конечно и тогда и сейчас ей было крайне неприятно такое отношение, но она с горечью понимала, что совершенно бессильна против этих, по её мнению, чуть ли не первобытных предрассудков сложившихся о её народе. Не вступать же в самом деле в дискуссию с этими глупыми женщинами и тем более этим злобным пьянчугой, пытаясь убедить их что её взгляд вовсе не несет никакого злобного колдовства и вообще она хорошая и добрая иии… даже симпатичная.

Второй пьяный гроанбуржец налетел на них, выскочив из-за угла дома. Он застыл посреди улицы с изумлением рассматривая необычную процессию. Его слегка качало и он всё старался отклониться назад, словно хотел взглянуть на них чуть издали. Он то и дело сильно зажмуривал глаза и даже тряс головой, как будто пытаясь избавиться от наваждения. Но потом, видимо уверовавши, что странная троица вполне материальна, зычно и хрипло заорал:

— Эй, кто в бога верует, бей нечисть проклятую! — И первым бросился исполнять свой призыв.

То ли никто в бога не веровал, то ли никто не видел никакой нечисти, но из присутствующих в этот момент на улице мужчин, услышавших и оглянувшихся на трескучий крик, ни один не шелохнулся, чтобы присоединиться к нападавшему.

Трудно было понять на кого именно направлена атака пьяного. Шатаясь и воздев над собой волосатый кулак, он широко шагал куда-то в пространство за спину Талгаро. Минлу остановилась. Она спокойно смотрела на приближавшегося мужчину, который был на голову выше её. Она не боялась и даже почти желала, чтобы тот, кто считал её нечистью, добрался до неё. Мастер Киадо занимался с ней древним искусством До Шу с тех пор как ей исполнилось семь лет и она прекрасно знала на что способна. Её нервы, её мышцы, кости, суставы и сухожилия, всё её тело было вымуштровано и преображено бесконечными тренировками и упражнениями, поначалу изматывающими и изнуряющими, а затем ставшими практически необходимостью и удовольствием. Удары, заломы, блоки, уходы, максимально эффективные движения и перемещения, гасящие или искажающие направления любой атаки, вошли в неё на уровне бессознательных рефлексов. Это искусство проникло в её память, пропитало её тело как умение езды на велосипеде, став неотъемлемой частью всего её естества. От кончиков пальцев до кончиков волос она была исполнена готовности вступить в схватку с другим человеком. Но это ни в коем случае не делало её самоуверенной. Она отлично знала что овладела До Шу лишь до какой-то степени, достигнув некоего среднего уровня и ей еще невообразимо далекого, например, до своего учителя, мастера Киадо и мастера Юн Фая, которые были способны остановить любых нападающих практически не шелохнувшись, словно бы одним взглядом. Кроме того она отдавала себе отчет в том, что как бы не была она совершенна в До Шу, физические кондиции по-прежнему имеют значения и ей, хрупкой худенькой девушке, будет затруднительно одолеть здоровенного крепкого мужика, если тот и сам более-менее знаком с каким-нибудь боевым искусством и способен по крайней мере сохранять равновесие и защищать основные уязвимые места человеческого тела. Впрочем, она никогда и не предполагала набрасываться на здоровенных крепких мужиков с целью избить их и повергнуть в прах. До Шу для неё всегда в первую очередь было средством обретения внутренней гармонии и самозащиты. Но в любом случае сейчас ей оно не понадобилось. Прежде чем пьяный гроанбуржец дотянулся до неё, Шоллер развернулся и с неожиданной ловкостью заехал ему своим увесистым костылем куда-то в область затылка. Борец с нечистью полетел с ног долой и растянулся на земле, нелепо раскинув руки. Минлу осторожно обошла его, при этом улыбнувшись обернувшимся к ней Киту и Талгаро.

Процессия продолжила свой путь.

Минлу попыталась убедить себя что по большому счету никаких причин для беспокойства нет. Во-первых, с ними Кит, наверняка способный справиться с целой армией, а во-вторых кроме тощего кошеля Талгаро брать с них нечего и разбойники, которые скорее алчны, чем кровожадны не имеют никаких причин вредить им. Надо просто переговорить с этим миваром и спокойно уйти отсюда. Тут Минлу пришло в голову, что говорить придется именно ей. Чтобы не вызывать ненужного ажиотажа Киту лучше претворяться обычным животным, а разговаривать с лоя, судя по замашкам Шоллера, главарь разбойников не пожелает. Эта мысль немного напугала девушку. Потом она задалась вопросом, а о чем им собственно говорить. Что вообще главе Гроанбурга может быть известно об Элен. Шоллер сказал, что у них какие-то свои дела с судьей. И что это значит? Какие могут быть «свои» дела у главаря разбойничьей шайки и королевского городского судьи? Эта неопределенность смутила Минлу еще больше и вместо того чтобы окончательно успокоиться, она ощутила еще большее волнение.

Наконец дома и редкие деревья остались позади. Вокруг раскинулось пустое пространство, поросшее красно-коричневой травой вплоть до деревянной ограды, окружавшей по периметру прямоугольную площадь, примыкающую к массивному зданию из темно-красного кирпича. Большая часть поверхности площади представляла собой точно такой же стоптанный грунт как и на главной улице. Однако кое-где присутствовали мощенные камнями участки, словно разбойники время от времени воспламенялись идеей замостить всю площадь, но вскоре то ли камни, то ли воодушевление заканчивалось.

Пройдя между двумя стилизованными столбами-башенками, отмечающими входной проём в деревянном ограждении, Шоллер и сопровождаемые им гости Гроанбурга очутились на площади перед Цитаделью. По мнению Минлу главное здание города производило довольно тягостное впечатление. Выстроенное из темно-красного, почти бурого кирпича, оно достигало в высоту метров 9-10. При этом стены шли немного под уклон, расширяя здание к низу. По словам Талгаро каменные основания стен, опоясывавших город и то, что горожане называли Цитаделью существовали в этом месте задолго до появления здесь народа Омо, который только воспользовался этими руинами, оставшимися от неизвестных древних строителей. И, мол, скорей всего эти древние строители никто иные как "Первые". Конечно сейчас уже никто не знал изначального предназначения этого странного, слегка трапециевидного сооружения, но Минлу, поименовав его про себя зиккуратом, почему-то склонялась к мысли что здесь отправляли магические и возможно кровавые ритуалы во славу какого-нибудь чудовищного культа. Нижние 6–7 метров стены были абсолютно глухие и лишь в верхнем ярусе имелись узкие высокие прорези, которые можно было с некоторой натяжкой счесть окнами. Плоскую крышу Цитадели окружали некогда остроконечные, а сейчас уже порядком затупившиеся широкие кирпичные зубцы. На вершине этого древнего строения люди возвели две деревянных башни с конусовидными крышами. На взгляд девушки эти надстройки выглядели ужасно аляповато и совершенно неуместно по отношению к своему основанию. Но судя по всему такая мелочь как стилистическая несовместимость нисколько не заботила беспечных гроанбуржцев. В общем это тяжеловесное, лишенное какой-либо эстетики, темное сооружение представлялось девушке мрачным и неприветливым, словно это было логово некоего злого чудища из детских сказок.

На площади было достаточно многолюдно и Минлу с тревогой отметила, что все присутствующие это хорошо вооруженные мужчины, которые даже и не пытаются делать вид что их интересует что-то еще кроме новоявленных гостей. Гроанбуржцы не толпились, а напротив расположились практически вдоль всего периметра площади, стоя по двое по трое у деревянной ограды или возле фронтальной стены Цитадели. При этом тихо переговариваясь и не спуская глаз с чужаков. Кроме того Минлу обратила внимания на присутствующих лучников, которые держали своё оружие в руках и тетивы уже были натянуты на луки. Девушкой снова овладело тоскливое предчувствие надвигающейся серьезной опасности. Все эти вооруженные мужчины нисколько не походили на праздношатающихся гуляк, забредших на площадь случайно и разглядывающих гостей лишь от скуки. «Да и что, в конце концов, в нас такого интересного», подумала Минлу. Как будто они никогда не видели лоя или кирмианку. Возможно Кит своими габаритами и мог вызывать некоторое пристальное любопытствующее внимание, но таких как она и Талгаро эти люди, наверняка немало постранствовавшие по свету, без сомнений навидались предостаточно.

Под солидным железным козырьком на крыльце парадного входа стоял смуглый молодой человек в расписанных геометрическими узорами сафьяновых сапожках, красных шароварах, белой рубахе и каком-то немыслимо ярком сине-золотом парчовом жилете. На голове у него на манер кайхорских пиратов была повязана лихая алая косынка. При этом никакого оружия у этого франта Минлу не заметила.

Кушаф неторопливо спустился по ступенькам навстречу Шоллеру. Последний отступил в сторону и, указав на кирмианку, сказал:

— Вот, госпожа Минлу. Желает разузнать о девочке.

Молодой бриод быстро и бесцеремонно оглядел девушку с головы до ног и, вполне оценив её приятную наружность, улыбнулся:

— Искренне рад вас приветствовать, госпожа Минлу, в нашем славном городе, — и чуть надменно глянул на Шоллера, мол, вот как я умею завернуть, если нужно. — Мивар ждет вас. Прошу следовать за мной.

Его преувеличенная вежливость не произвела на Минлу никакого впечатления. Он представлялся ей каким-то безумным, ярко разодетым клоуном, который вот-вот поведет её в логово своего ужасного хозяина. После того как они свернули с Цветочного тракта и до того как встретили Шоллера, Талгаро успел рассказать им всё что он слышал о Гроанбурге, его жителях и Хишене. Последний по словам лоя слыл человеком жестоким, безжалостным, алчным и к тому же с некоторыми садистскими наклонностями. Впрочем, всё это было на уровне слухов. Но если он знал что-то важное об Элен, возможно куда и зачем её увезли, с ним обязательно надо было встретиться. И Минлу понимала, что Кит пойдет к Хишену в любом случае с ними или без них.

Не сказав ни слова, она сделала шаг по направлению к крыльцу. Кит и Талгаро последовали за ней.

— Нет-нет, — тут же воскликнул Кушаф, — только вы, сэви. Эти, — в голосе бриода явственно прозвучало презрение, — пусть остаются здесь.

Своим «эти» Кушаф по сути дела приравнял лоя к собаке, то есть животному и явно сделал это намеренно.

Все остановились.

Минлу холодно поглядела на Кушафа.

— Мои друзья пойдут со мной, — твердо сказала она. — Мы все одинаково волнуемся о девочке и одинаково хотим лично услышать, что о ней известно господину Хишену.

— Собака тоже волнуется и хочет лично услышать? — Усмехнулся Кушаф.

— Мы идем все вместе, — упрямо сказала Минлу, с вызовом глядя ему в глаза.

— Как вам будет угодно, — великодушно произнес Кушаф и, отступив в сторону, сделал широкий жест, как бы приглашая войти всех. При этом он насмешливо улыбался.

Минлу, Кит и Талгаро поднялись по ступеням и вошли в главную залу Цитадели.

Хишен, широко расставив ноги, стоял перед столом и с огромным интересом взирал на своих гостей. Обычно он не заботился об освещении залы, довольствуясь двумя лампами-гремучками, 3–6 свечами на столе и огнем в огромном камине. Но сейчас он приказал зажечь все свечи в массивных канделябрах, стоявших на каменных тумбах вдоль стен. Кроме того, находясь в каком-то странном, непривычном для себя волнении, он нарядился в роскошный фиолетовый камзол, нацепил на себя свой лучший, изукрашенный серебряной вышивкой пояс с увесистой сверкающей металлической пряжкой с драгоценными каменьями, привесил свою длинную саблю на золотые цепи, свой любимый боевой топорик с длинной рукоятью воткнул в специальный чехол, расшитый бисером, а на свои могучие плечи накинул великолепный черный плащ с алым подбоем. И будучи уверенным что выглядит по-настоящему внушительно и грозно, он гордо и уверенно взирал на кирмианку. В его душе еще были слишком свежи впечатления от встречи с «белокурой сайтонской ведьмой» и он был полон решимости не ударить в грязь лицом перед этой новой девицей с мечом. Жадно и с тревогой вглядывался он в девушку, пытаясь отыскать в ней любые подсказки и намеки на то, что она такая же непобедимая, самоуверенная и полная колдовства как и его недавняя гостья. Скрипя зубами, он признавал, что в прошлый раз повел себя несколько самонадеянно и за это едва не поплатился не только авторитетом, но и самой жизнью. И он дал зарок себе, что ни за что больше не допустит подобного унижения собственной персоны и если эта новая искательница племянницы проклятого судейского окажется столь же опасной и могущественной, то он будет действовать чрезвычайно осмотрительно и благоразумно. И в крайнем, самом крайней, случае отпустит её с миром. В конце концов хоть он и пообещал Лургу разобраться с любым, кто будет искать синеглазую девчонку, это еще не означает, что он ради этого собирается идти в смертный бой. А этот судейский гаденыш, со злостью подумал Хишен, кстати мог бы и предупредить, о том что девчонку будут искать не люди, а какие-то богомерзкие чернокнижники. Впрочем, дело уже было вовсе не в обещании Мастону Лургу, Хишен прекрасно понимал что сейчас жаждет реванша за все унижения, которые ему нанесла сайтонская ведьма. Но сколько он не всматривался в молодую кирмианку, ничего опасного он в ней не находил. Её катана для него ничего не значила. Даже если кирмианка действительно знатный мастер меча, но при этом все же обычная нормальная женщина, без всякой сверхъестественной силы в своих худеньких руках и ногах, он расправится с ней за пару минут. Кроме того ни в её позе, ни в её глазах не было и тени той аристократической спеси и надменности, которые буквально излучала сайтонка. И в конце концов мысли Хишена вместо оценки девушки как вероятного противника переключились на размышление о том какова она в постели. Его глаза сверкнули маслянистым блеском и ухмыльнувшись про себя, он решил что вот такие маленькие и худенькие ему нравятся больше всего. И он даже начал воображать как извивается и кричит голая черноволосая девушка под его мощным напором, но потом все же спохватился и обратил внимание на лоя и громадного пса. Ничего интересного он в них не увидел и только отметил про себя, что состав этой троицы довольно странный. Кирмианцы как известно люто ненавидят лоя и те платят им тем же. Кирмианец и собака вещи вроде бы тоже несовместимые, хотя это конечно скорее просто глупая избитая шутка, чем факт.

Минлу глядела на разодетого широкоплечего лысого мужчину с неприязнью, хотя она и сама не могла понять чем это вызвано. Характеристики данные ему Талгаро, конечно, не способствовали возникновению симпатии, но тем не менее было что-то еще, что возникло как только она увидела это гладкое круглое лицо с темными хищными глазами. Кажется это был страх, глава Гроанбурга пугал её, ей чудилось что за этим крепким могучим человеческим телом скрывается нечто нечеловеческое, что перед ней оборотень и в своем втором обличье это не волк или медведь, а какое-то гнусное жирное насекомое, более омерзительное чем любой из савгулов. Девушка постаралась взять себя в руки и выкинуть из головы все эти нелепые измышления. Это вполне естественно, говорила она себе, что главарь огромной шайки разбойников малоприятный человек, что он решительный, жестокий и алчный, иначе он просто не оказался бы на этом месте, но приписывать ему какие-то мистические ужасы совершенно глупо.

— Мы приветствуем вас, господин мивар. Да будет Небо благосклонно к вам, — церемонно проговорила Минлу и слегка поклонилась.

Подобным образом она некогда приветствовала важных королевских чиновников Кирма, посвященных в тайну Шивтака. Они приезжали, чтобы лично поглядеть на юную хранительницу Ключа Синей бездны, оберегающей этот мир, проинспектировать успехи её обучения и обо всём подробно доложить монарху.

— Входи, — сказал Хишен и сделал приглашающий жест рукой.

Минлу быстро огляделась по сторонам и пошла вперед. Слева и справа от входа она увидела по двое мужчин, но не придала этому большого значения, мимолетно решив, что это обычная стража мивара. Ей и в голову не могло прийти, что глава Гроанбурга опасается её и опасается настолько что собрал возле Цитадели три десятка вооруженных мужчин и еще четырех, с мечами, арканами и сетью разместил прямо в Главной зале.

Кит следовал за девушкой слева и чуть сзади. Когда она остановилась в трех метрах перед главой города, робот Элен немного покружился на месте и абсолютно по собачьи улегся на каменные плиты, раскрыв пасть и вытащив розовый слюнявый язык. Талгаро остановился справа от девушки и тоже немного за спиной. Свою шляпу он аккуратно убрал за спину, при этом поправив рукояти пун, словно для того чтобы ничего не мешало выхватить их. Впрочем, Хишен, не отрывая глаз от Минлу, на её спутников не обратил никакого внимания.

Кушаф также остался в помещении. Он закрыл тяжелую входную дверь и повернулся к зале. Ему очень хотелось вытащить нож и, держа его в руке, спрятать за спиной. Молодой бриод порядком нервничал. Если эта кирмианка такая же колдунья, как и та сайтонская баронесса, то как всё это будет, с волнением спрашивал он себя. Да, тогда он не видел, что творила белокурая аристократка, но результат её действий давал богатую пищу его фантазии. Превращенный в котлету Хишен, ополоумевший Манкруд, словно постаревший на 20 лет и несущий всякий бред про ад и грехи, ужасные бейхоры, повиновавшиеся сайтонке как богине. Сам Хишен ничего не рассказывал и Кушаф, глядя в спину кирмианки, пытался представить на что это будет похоже. Девушка взмахнет рукой и невидимая сила, словно штормовой ветер размажет их всех по стенам? Или она вытащит меч и будет летать по воздуху, разрубая врагов на части с быстротой молнии. А возможно по её зову из пустоты явятся чудовищные демоны, которые сомнут и раздавят его и других бродяг или высосут у них разум, превращая их в жалких безумцев таких как Манкруд. Кушафу было очень не по себе. В отличие от Хишена он почти не надеялся на то что арканы и сети смогут как-то противостоять настоящему колдовству и остановить кирмианку. И всё же ему было очень любопытно и где-то в глубине своей души он даже был доволен тем, что Голова приказал ему остаться в зале. Кушафу то и дело представлялось с каким упоением он будет повествовать потом остальным бриодам о том что здесь произошло. С каким вниманием и восторгом они будут внимать ему, не сводя с него глаз и ловя каждое его слово. А если дело примет совсем уж скверный оборот, то я наверняка успею выскочить за дверь, пытался он подбодрить себя и ему хотелось обернуться и убедиться что выход по-прежнему за его спиной и ни куда не исчез магическим образом.

— Господин мивар, — собравшись с духом, начала Минлу, — ваш …, — она запнулась, не зная как назвать Шоллера, — … один из ваших людей сообщил нам, что вы располагаете некоторыми сведениями об Элен. Нам крайне важны любые сведения о ней и лишь поэтому мы позволили себе обеспокоить вас своим визитом.

Хишен слушал девушку очень внимательно. Он всё более убеждался в том, что она не имеет ничего общего с сайтонкой и соответственно всё больше склонялся к мысли, что она не опасна. И это соображение изрядно поднимало ему настроение, ибо означало что в скором времени он будет развлекаться с этой маленькой прелестницей. Однако он пока старался сдерживать буйные позывы своего либидо, напоминая себе, что так или иначе эта кирмианка вошла в Гроанбург спокойно и бесстрашно и это что-нибудь да значит. Теперь он не станет спешить нарекать гостью полной дурой, сайтонка очень наглядно продемонстрировала ему что в прошлый раз полным дураком был он. И если кирмианка так легко вошла в город, то видимо надеется также легко и из него выйти. И по его мнению было бы совершенно нелепо полагать что она рассчитывает на своих спутников. Лоя со своими отравленными плетками, конечно, довольно опасная тварь, размышлял он, но против любого более-менее искусного воина из народа Омо с мечом или саблей совершенное ничтожество. Огромный серый пёс вообще не натолкнул его на мысль об опасности. Не говоря уже о том, что в подвалах Цитадели дремали два свирепых бейхора, способных любую собаку разорвать в клочья как котенка, Хишен и сам на своем веку убил столько разного хищного зверья, что этот толстый развалившийся пёс с высунутым языком не мог встревожить его ни в малейшей степени. Хишен не сомневался, что в случае чего своей саблей запросто расколет череп четвероногому другу кирмианки или вообще разрубит его на две части. И таким образом, если эта девка не полная дура, то значит она рассчитывает на себя. И следовательно для этого есть какие-то основания. Кроме того Хишену по-прежнему было очень любопытно зачем все эти женщины ищут «племянницу» судьи. И потому приложив некоторые усилия, он ответил вполне вежливо и даже галантно:

— Ну что вы, сэви, ваш визит ничуть не обеспокоил меня. Напротив, я рад видеть в моем скромном жилище столь очаровательную особу как вы… простите, не знаю вашего имени.

— Минлу, — сдержанно ответила девушка. Любезности этого человека для неё звучали как скрежет железа по стеклу. Из вежливости она хотела было представить и Талгаро, но передумала. Незачем этому человеку знать имя её товарища.

— И вы ищете Элен?

Девушка медленно кивнула.

— А позвольте узнать, с какой целью вы разыскиваете племянницу королевского судьи? Согласитесь, это несколько странно.

Минлу не представляла, что следует говорить Хишену, а что нет, и пожалела о том, что они заранее не обсудили это с Китом и Талгаро. Теперь ей приходилось на ходу решать всё самой.

— Потому что Элен никакая не племянница судье.

— Вот как! — Хишен изобразил удивление. — Выходит господин инрэ мне солгал?

— Солгал. — Минлу сделала паузу и, пристально вглядевшись в собеседника, сказала: — И я думаю, господин мивар, вы догадались об этом. Между Элен и господином инрэ нет ничего общего.

— Догадался. Но как же так получилось, что эта девочка оказалась в карете судейского? И кто она вам?

— Мастон Лург похитил Элен. Мы хотим её вернуть. Мы… близкие друзья её родителей, которые в данный момент очень далеко.

— И зачем же он похитил её?

— Простите, господин мивар, но мне кажется у вас больше вопросов, чем ответов. А нам бы очень хотелось знать, что вам собственно известно о судьбе девочки.

Хишен усмехнулся. Его тон изменился, нарочитая вежливость бесследно исчезла из его речи.

— Не хочешь посвящать в детали? А история крайне любопытная. Ты знаешь, что кроме вас кое-кто еще ищет эту девчонку?

— Кто?

— Какие-то чернокнижники. По глазам вижу, что не знала. Ну так поведай мне, Минлу, что в этой девчонке такого, что вы все ищете её, а королевский судья готов рискнуть своей карьерой и наверно свободой чтобы завладеть ею.

Минлу некоторое время не отвечала, пытаясь определиться с тем как ей держать себя дальше.

— Наш разговор происходит в несколько странной манере, господин мивар. Мы прибыли к вам чтобы узнать что вам известно об Элен. Если, конечно, вы соблаговолите это сделать, а ваш человек заверил, что вы готовы это сделать. Вместо этого вы подвергаете расспросам нас. Однако я не в силах удовлетворить ваше любопытство. Нам ничего не известно о целях, которые преследует Мастон Лург и о тех, кто еще ищет Элен кроме нас. И мы будем очень благодарны вам, если вы расскажете всё что знаете об Элен и судье и об этих чернокнижниках. Насколько я понимаю, судья с девочкой заезжали в Гроанбург? Или ваши люди встретили их где-то на тракте?

— Они заезжали.

— С Элен всё в порядке? — Быстро спросила девушка.

— Вполне. Правда она мне показалось несколько бледной.

— А зачем судья заезжал к вам? — Выпалила Минлу и испугалась. Наверно не следует задавать подобных вопросов, пронеслось у неё в голове.

Хишен усмехнулся.

— Я смотрю у тебя меч. Ты умеешь с ним обращаться?

— Немного.

— А с мужчинами?

— Что с мужчинами? — Не поняла Минлу.

— С мужчинами ты умеешь обращаться?

Хишен жадно глядел на девушку. Это была своего рода проверка. Если кирмианка в своей спеси и силе подобна той сайтонской ведьме, она непременно сейчас проявит себя, осадит его, щелкнет по носу. Но к радости своего сердца глава Гроанбурга увидел страх промелькнувший в глазах девушки. Минлу ощутила какое-то неприятное напряжение в кишечнике. Тоскливая мысль о том, что она в полной власти этого могучего человека на миг завладела ею. Но она справилась с этим. Кроме того она слегка повернула голову и увидела спокойно лежавшего на полу Кита, который совершенно по-собачьи дышал открытым ртом и глядел куда-то в сторону, словно абсолютно не интересуясь происходящим. Это вселило в неё некоторую уверенность.

— Я думаю нам не стоит отвлекаться от темы нашей беседы, господин мивар. Судья не говорил куда они направляются?

— А я думаю самое время отвлечься. И даже развлечься. Ответы на остальные вопросы ты услышишь, только если сумеешь доставить мне удовольствие. — Хишен добродушно улыбнулся: — Особенно своим очаровательным ротиком.

Минлу не знала что делать. Ей очень хотелось повернуться к Киту, мол, ну и что дальше. Но она понимала, что металлический пёс вряд ли лучше неё представляет как действовать теперь.

— Я думаю нам лучше прекратить нашу беседу, — сказала она. — Позвольте нам откланяться и покинуть ваш город.

— Не позволю, — насмешливо улыбаясь, проговорил Хишен. — Так выходит ты не ведьма. Значит всё-таки дура?

Ноги и руки Минлу стали словно ватные. Она понимала что наверно нужно вытащить меч, но мысль о том что у неё за спиной пять вооруженных мужчин, а за дверью на площади еще несколько десятков, повергала её в уныние и бессилие. "Да, наверно, всё-таки дура", грустно подумалось ей.

— Ты не должен разговаривать с госпожой Минлу подобным образом! — Звонко воскликнул Талгаро и сделал шаг вперед.

— Тебя, карапет, забыл спросить, — неожиданно злобно сказал Хишен. Но он быстро успокоился и обратился к Минлу: — Говорят вы кирмианки любите когда вас имеют в попу. Это правда?

Девушка залилась краской и схватилась за меч.

Хишен улыбнулся и громко отчетливо сказал:

— За короля!

Минлу удивленно воззрилась на него.

Это был оговоренный сигнал. Два аркана и сеть взлетели в воздух почти одновременно. «Началось!», взволнованно пронеслось в голове Кушафа. Как зачарованный он наблюдал за тем как веревочные петли затянулись на шеях кирмианки и собаки, а на маленького лоя упала зеленая крупноячеистая сеть.

Минлу, ничего не соображая, инстинктивно попыталась вцепиться в затягивающееся на горле кольцо. Веревка резко сдавила ей шею, вызвав спазм дыхания и погружая мозг в жуткий приступ паники. А в следующий миг горячая боль хлестнула по горлу, стены и потолок рванулись в сторону и опрокинулись, Минлу ощутила обширный удар в спину, выбивший из неё остатки воздуха.

Талгаро тем временем яростно бился в сети. Его тонкие руки моментально пролезли сквозь ячейки, оружие и ремни на спине зацепились за сеть и после нескольких, полных паники и бессмысленности, движений, он окончательно запутался. Затем сеть дернули и лоя упал на бок, он перевернулся и кое как встал на четвереньки. Уже не понимая что и в каком направлении, он увидел как к нему стремительно приближаются чьи-то ноги. Интуиция тут же подсказала ему, что сейчас его ударят. Рукой ли, дубинкой, мечом, но ударят.

Кит, зафиксировав движение, повернул голову. Через мгновение он уже стоял на четырех лапах. Еще секунду он потратил на то чтобы воспринять все детали сложившейся ситуации, конфигурацию помещения и местоположения всех участников событий, а также на то чтобы проанализировать все возможные варианты своего вмешательства, рассчитать вероятности различных последствий и найти такое решение, при котором итоговый вектор всех действий был бы самым благоприятным для Минлу и Талгаро. За эту же секунду он попытался составить психологические и физиологические портреты присутствующих в зале мужчин, проанализировать силу и направленность их эмоций, мотиваций и оценить их решимость на те или иные поступки. По меркам квантоволновых пикопроцессоров составляющих нейронную структуру его мозга он затратил на размышления целую бездну времени. Но Кит впервые за время своего функционирования оказался в ситуации, где он должен был вступить в самый настоящий бой с представителями вида homo sapiens и при этом рядом не было Элен Акари, защита которой являлась для него главным приоритетом существования. Если провести аналог с человеком, то Кит растерялся.

Блокировочные алгоритмы, реализующие положения «Устава этических норм для роботов» или в каком-то приближении три закона робототехники Азимова или хотя бы его Нулевой Закон, полностью отсутствовали в нервно-мозговой структуре Кита. И юридически это было абсолютно правомерно. Дебаты об обязательном внедрении подобных ограничений в каждого робота с определенным уровнем интеллекта растянулись даже не на годы, а на целые столетия и так по сути ничем и не закончились. Каждый производитель разумных компьютерных систем сам решал какого рода ограничения он будет встраивать в свои продукты, руководствуясь при этом исключительно бизнес моделью компании и той товарной нишей, которую она осваивала. Многочисленные комитеты при правительстве Земной федерации так и не смогли договориться и сформулировать для производителей робототехники универсальные этические требования, которые смогли бы одновременно учесть все бесконечные нюансы поведения роботов для военной отрасли, для полиции, для медицины, для аграрного комплекса, для разведки и т. д. И лишь для сферы бытовых услуг правительственные комитеты сумели в конце концов определить необходимый перечень ограничений, который производители обязаны были встраивать в свою продукцию. Таким образом, Родерик Атинховский, создавая робота для своей внучки, исходил лишь из собственных соображений. И сотворенное им неживое создание было вполне способно калечить и убивать кого угодно, если в этом будет необходимость. Кого угодно за исключением своей хозяйки. Этого Кит не мог ни пожелать, ни представить, ни смоделировать. Попытайся он сделать это, его мозг просто бы сгорел не в силах вынести неразрешимого противоречия собственной структуры. Впрочем, даже на это ограничение отец Линды Рейлих решился не сразу. Ведь он понимал, что чисто гипотетически может возникнуть такая ужасная ситуация, когда роботу бы следовало лишить Элен жизни, дабы избавить её от каких-нибудь чудовищных страданий при условии что смерть неминуема. Но это была настолько немыслимая, жуткая, запредельная и статистически конечно крайне маловероятная ситуация, что мистер Атинховский решил ею пренебречь.

Да, Кит мог убивать, особенно если кто-то угрожал его маленькой хозяйке. Но в данный момент вопрос не стоял о жизни и здоровье Элен Акари и собакообразному роботу потребовалась еще одна секунда чтобы он смог разрешить все возникшие в нем этические затруднения и выстроить доминанты и приоритеты своих дальнейших действий.

Рослый бородатый разбойник, накинувший петлю на шею кирмианки и сильным рывком поваливший её на спину, теперь спешно приближался к оглушенной, бьющейся в судорогах девушке, наматывая веревку себе на локоть и не ослабляя натяжение аркана. Он собирался связать кирмианку и забрать у неё меч. Киту понадобилась мимолетная доля секунды, чтобы рассчитать все нужные траектории и упреждения и, чуть приоткрыв пасть, он выстрелил маленьким иглоподобным снарядом в яремную вену бородатого мужчины. Тот вздрогнул от укола и растерянно остановился. Синтетический реплицирующий нейротоксин разработанный высокооплачиваемыми биологами StarIntel проник в кровоток человеческого организма и ударил по нервам, блокируя их сигналы. Разбойник зашатался, не в силах больше управлять своими конечностями и вдруг рухнул на пол, словно в нём разом сломались все кости. Тем временем яд вызвал шквал нейромедиаторов тормозящих мозговую деятельность и сознание бородатого погасло как выключенная лампочка.

Вторым пал охотник, набросивший сеть на Талгаро. Он как раз спешил к копошившемуся в сети лоя, держа в правой руке деревянную дубинку. Видимо он намеревался оглушить Талгаро точно также как он глушил птиц и мелких зверей. Охотник свалился лицом вперед буквально в шаге от своего маленького пленника.

Тем временем коренастый бритоголовый малый, которому по замыслу Хишена выпало накидывать аркан на серого пса кирмианки, пыхтя и сопя от натуги, пытался притянуть Кита к себе, чтобы увести его с собой. Первые секунды металлический пёс просто не обращал на это внимание. Сила натяжения веревочной петли, которую могли обеспечить руки могучего крепыша, была совершенно ничтожна по сравнению с мощью робота питавшегося термоядерной энергией. Но после того как непосредственная угроза для Минлу и Талгаро исчезла, Кит позволил себе отвлечься на своего незадачливого пленителя и вонзить отравленную иглу и в него. Бритоголовый разбойник выпустил аркан, как-то нелепо присел, издал некий хриплый выдох и повалился на бок.

Кушаф и четвертый арканщик, который по плану должен был оставаться в запасе и прийти на помощь своим коллегам, только если у них что-нибудь не заладится, стояли без единого движения и оторопело глядели на своих поверженных товарищей. Ни тот, ни другой ничего не понимали.

Стоявший перед столом глава Гроанбурга тоже мало что понимал, но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что всё это как-то связано с этой огромной собакой. В конце концов он ясно видел что его люди валились беспомощными мешками на пол только после того как этот пёс смотрел прямо на них. В памяти холодком промелькнуло воспоминание о том как сайтонка уложила Манкруда одним только взглядом. И кроме того насколько же это животное было могучим, если крепыш Дугм, которого Хишен специально отобрал для этой роли, не смог даже заставить собаку хотя бы чуть-чуть наклонить голову, не говоря уже о том чтобы сдвинуть зверя с места. Настроение главы города стремительно падало. Мысли об обладании молодой кирмианкой куда-то улетучились. Он еще не сказал этого себе прямо, но подспудно уже понимал, что снова столкнулся с какой-то чертовщиной. Тем не менее, будучи в первую очередь человеком действия, он вытащил свою широкую саблю и решительно шагнул по направлению к собаке, намереваясь одним ударом расколоть ей череп. В этот момент он не испытывал ещё ни страха, ни сомнений. Пока еще он видел перед собой обычное животное, пусть и достаточно внушительных размеров. Кит зарегистрировал атаку Хишена боковыми камерами, но даже не повернул головы. Он решил на этот раз обойтись без иглометания. Этот большой могучий разодетый человек, своим вероломством, подлостью и низостью сумел вызвать в нем эмоциональный отклик. И квантоволновой мозг собаки вырабатывал ответную реакцию, подстегиваемый всей отпущенной ему блоком переживаний злостью.

Хишен приблизился и нанес удар, страшный рубящий удар сверху-вниз, в его душе уже звенела радостная уверенность, что с глупым псом покончено. Дальше всё произошло с нечеловеческой быстротой. Огромное животное, оторвав от пола передние лапы, совершенно не по-собачьи изогнулось и практически встало на задние. Повернув голову набок, пёс совершенно бесстрашно раскрыл пасть навстречу летящей сабле и в следующий миг его челюсти клацнули и легко перекусили закаленную сталь клинка. Одновременно с этим передние лапы собаки ударили Хишена в грудь. Главе Гроанбурга показалось, что в него врезался несущийся галопом боевой конь. Ребра треснули, сердце остановилось, легкие смялись, выдавив из себя весь воздух. Но даже жуткая боль от удара не смогла перешибить изумленное потрясение, овладевшее Хишеном, когда он, уже отлетая в сторону стола, осознал что глаза зверя пылают ярким синим пламенем.

С грохотом и треском тяжелое тело городского главы врезалось в массивный стол. На пол полетели посуда и увесистые канделябры, лязгнул упавший на каменную плиту кусок клинка.

Кит снова встал на все четыре лапы, его глаза, подсвеченные активированным голографическим проектором, не отрывались от Хишена. Через панорамные камеры робот получал информацию об остальных присутствующих в зале людях. Минлу уже приняла сидячее положение, кашляя и хрипло дыша, она пыталась освободить шею от веревочной петли. Талгаро возился с облепившей его сетью, стараясь стащить её с головы и спины. Двое разбойников, замерев возле входной двери, во все глаза смотрели на своего поверженного командира. Им явно было не по себе. Для закрепления этого состояния, Кит оглянулся через плечо и уставился пылающим взором прямо на разбойников. Те, увидев синий огонь его глаз, вздрогнули и уже не замерли, а обратились в камень. Для пущего эффекта Кит в очень быстром темпе несколько раз сменил цвет своей поверхности, создавая эффект какого-то безумного мерцания, а затем выключил элвату и стал металлическим. Отвернувшись от потрясенных разбойников, Кит направился к Хишену.

Лежавший на полу глава Гроанбурга, не смотря на чудовищный удар, пребывал в полном сознании. Отбросив обрубок сабли, он, сдерживая стон от резкой раскаленной боли в груди, кое-как подтянул к себе стул и принял сидячее положение. Затем посмотрел на приближавшегося к нему сделанного из металла зверя с двумя пятнами синего пламени вместо глаз. Хишен ощутил робость и смятение, чувства доселе ему практически неведомые, разве что когда-то совсем давно в полузабытом детстве переживал он нечто подобное. Да, сайтонская ведьма сумела на какие-то минуты обескуражить его, удивить, заставить относиться к ней с опаской и даже какой-то толикой уважения, но и всё же она была лишь человеком, стройной симпатичной девушкой из плоти и крови и он просто не мог по-настоящему воспринимать её всерьез и уж тем более испытывать какое-то смятение, благоговение перед ней. Она была лишь красивой строптивой девкой, с которой можно и нужно было бороться. Но теперь он видел перед собой какую-то запредельную немыслимую тварь. Весь его человеческий опыт пасовал перед этим необычным чудовищем, не в силах как-то определить и классифицировать это вне всяких сомнений колдовское создание.

Металлический пёс шёл не спеша, совершенно не по-собачьи ставя одну лапу перед другой. Скорее это напоминало походку кошки. При этом он опустил голову и пристально глядел своими жуткими горящими глазами на мивара. Пёс словно подкрадывался, приготовляясь к последнему убийственному прыжку. И Хишен уже почти не сомневался что это последние минуты его жизни. Но он испытывал не ужас, а некое растерянное удивление и обиду. Он видел главную угрозу в кирмианке, приготавливался к сражению с ней, прикидывал насколько она искусна во владении катаной, а тут вдруг смерть от какого-то омерзительного противоестественного монстра, против которого у него нет совершенно никаких шансов. Это несправедливо, подумал он, и эта мысль почти насмешила его. Всю свою жизнь он твердо верил и убеждал в этом других, что в мире, в природе не существует никакой справедливости, что это высосанное из пальца понятие, придуманное для оправдания слабости одних и жестокости других. И вот в последние секунды жизни он вдруг сам взывает к ней. Хватается за эту убогую соломинку, требует у судьбы какого-то правильного особого отношения к себе. А она смеется ему в лицо. Хишену казалось что он чувствует как бешено колотится его сердце и каждый удар словно бы отдается болью в искалеченной груди. Страшный пес подходил всё ближе. Хишен почти инстинктивно стал пытаться отдалится от стальных челюстей с идеальными клыками. Ему вдруг представилось, что эти клыки сейчас вцепятся ему в лицо и вот теперь он пожалуй ощутил настоящий страх, тоскливо осознавая какая ужасная смерть его ждет. На какой-то миг ему даже подумалось, что вот это как раз и будет справедливостью, за все тех кого он убил, замучил, изнасиловал,унизил. И это была настолько дикая и нелепая мысль для него, что он просто застыл словно его оглушили ударом по голове.

Пёс остановился в каком-то метре от Хишена и очень низким, утробным голосом произнес:

— Что ты знаешь о девочке?

В голове мивара возобновились мыслительные процессы. Несколько секунд он изумленно взирал на говорящую собаку, а потом его обреченная душа радостно запела в упоительном предвкушении того что он может быть будет жить. В его голове блистательной надеждой сверкнула мысль, что может как и в случае с сайтонской ведьмой у него еще есть шанс выжить, надо только быстро и искренне рассказать всё что он знает об этой синеглазой племяннице проклятого судейского.

— Она приехала сюда вместе с королевским судьей Мастоном Лургом. Лург выдавал её за свою племянницу. Ему нужны были свежие лошади и пища. Я дал ему и то и другое. Клянусь всеми богами, с Элен здесь обращались как с родной. Её накормили, напоили и она даже пару часов поспала. Затем они уехали. Как я понимаю в Акануран. — Хишен преданно смотрел в огненные глаза металлического зверя. Припомнив о чём его спрашивала сайтонка, он поспешно добавил: — А с Лургом мы давно уже знакомы, были у нас… гм, как бы некоторые общие дела. Он та ещё падла, и своего не упустит и с чужого поимеет. Сволочь судейская одним словом.

Кит выключил проектор и Хишен увидел черные глаза, в которых невозможно было различить зрачков. Исчезновение синего огня мивар счел добрым знаком, но по-прежнему не смел пошевелиться, ибо черные глаза смотрели на него очень внимательно и с какой-то ледяной задумчивостью. Между тем Кит действительно размышлял. Впервые он взвешивал все за и против целенаправленного умышленного умерщвления человека. Его мозговые структуры буквально раскалились, пытаясь найти верное решение, пытаясь соотнести ценность данной человеческой жизни с той степенью ущерба и угрозы, что она несла другим людям. Смерть данного индивида вне всяких сомнений являлась очевидным выигрышем для человечества в целом. Но нежесткие ограничения этических норм, заложенные в искусственный интеллект робота, достаточно сильно препятствовали утвердить решение об убийстве того, кто не представлял непосредственной угрозы для главной доминанты его существования — Элен Акари. В конце концов Кит признал данную задачу в контексте текущей ситуации невычислимой, ибо невозможно было достичь приемлемой степени определённости для того или иного результата. По опыту он уже знал, что такое иногда случается и философски приняв данную ограниченность собственного мышления, отложил рассмотрение задачи на будущее. Правда в сложных алгоритмах его сознания имелась некоторая лазейка для того чтобы принимать решения по подобным, казавшимися неразрешимыми, вопросам. Для этого ему следовало увеличить влияние на собственное мышление блока эмоций. Насколько он знал, эволюция и выработала механизм эмоций у приматов именно для этой цели — для того чтобы они были способны быстро принимать решения. Но сейчас он счел излишним увеличивать уровень эмоций.

Тем временем Минлу избавилась от петли, продышалась, откашлялась и уже помогала Талгаро освободиться от сетки.

Кит подошел к ним.

— Как вы?

Кирмианка слабо улыбнулась ему, а Талгаро, сбросив наконец сеть, с досадой проговорил:

— Тебе следовало убить его. — И он с ненавистью поглядел в сторону Хишена.

Кит только сказал:

— Нам нужно уходить.

Они втроем подошли к двери, возле которой по-прежнему стояли Кушаф и один из разбойников с арканом в руках. Минлу, только что пережившая боль и унижение быть заарканенной, со злостью посмотрела на разбойника.

— Открывай! — Резко сказала она.

Тот не шелохнулся, Кушаф тоже. Гроанбуржцам было крайне неуютно под взглядами этой троицы, но всё же давний привычный страх перед миваром прочно удерживал их на месте. Хишен велел не открывать дверь, пока с гостями не будет покончено. И Кушаф просто не знал как ему сейчас поступить. Он поглядел на мивара, но тот никаких знаков не подавал и просто сидел, навалившись на стул, и смотрел в пол.

— Открывай! — Глухо и низко, не своим обычным голосом, рыкнул Кит и глаза его снова вспыхнули синим огнем. При этом смотрел он прямо на Кушафа.

Молодой бриод похолодел. Это металлическое чудовище с пылающими глазами и издающее звуки человеческой речи даже не то чтобы пугало Кушафа, а просто не укладывалось у него в голове. Так же как и Хишен, Кушаф нисколько не сомневался в том, что это создание не имеет никакого отношения к механическим игрушкам лоя. И хотя он считал, что злые волшебники, зачарованные замки и чудесные животные навсегда почили в сказках полузабытого детства, а пресловутые колдуны и ведьмы Вэлуонна это всего лишь жалкие угрюмые безумцы, копошившиеся в потрохах мертвецов и варившие вонючие ядовитые зелья, ничем иным как кроме какой-то богопротивной магии он не мог объяснить для себя существование этой покрытой металлом нежити. И от мысли что всё-таки его жизнь и здоровье может зависеть от какого-то непостижимого волхвования и чернокнижья ему становилось тоскливо и неуютно. Но наконец он собрался с духом и кивнул арканщику на дверь. Как бы то ни было проклятому псу и двум его прихвостням на улице придется столкнуться со второй частью плана мивара. По замыслу Хишена, если по каким-то причинам не удастся справиться с гостями в Цитадели, на Расплатной площади их будет ждать отряд отборных бойцов, в том числе и лучшие стрелки Гроанбурга.

Разбойник накинул аркан на плечо и начал поднимать тяжелый засов.

— Постойте, — сказала Минлу, вспомнив о толпе вооружённых до зубов гроанбуржцев и в том числе и лучниках, окруживших площадь. — Все эти люди там снаружи, это скорей всего засада. Там среди них лучники и даже арбалетчики. Они явно готовят нам ловушку.

— Это правда? — спросил Кит, обращаясь к Кушафу.

Минлу огляделась.

— Здесь наверняка должен быть другой выход, куда-нибудь во внутренний двор.

— Что с того? В этом дворе им будет еще легче зажать нас, — хмуро сказал Талгаро. — Лучше уж прорываться через площадь.

Он был недоволен собой. Ему казалось, что он никак не проявил себя в недавнем столкновении и кроме того считал что с ним поступили крайне унизительно, набросив на него сеть как на какую-нибудь глупую пугливую птицу. Аркан в этом смысле представлялся ему гораздо более уважительным инструментом, его использовали для ловли крупных и опасных существ. Он понимал, что никто в Гроанбурге не воспринимает его как равного и с тех пор как они встретили Шоллера, терпеливо и молчаливо сносил всё презрение и все оскорбления, которыми одаривали его разбойники. Но сейчас, если уж, как он полагал, сражение неизбежно, он всею душой жаждал доказать всем что он тоже кое чего стоит. При этом большого страха он не испытывал, твердо веря, что Кит способен справиться и со всем населением этого разбойничьего города, если придется. Неподвижно лежавшие на полу разбойники, сраженные по мнению Талгаро буквально одним только взглядом волшебного пса, лишний раз подтверждали это.

Кушаф не ответил. Он вдруг решительно подошел к двери, откинул засов и вышел на крыльцо. Разбойник с арканом торопливо последовал за ним.

Минлу растеряно переглянулась с друзьями. Кит снова выключил проектор и его черные глаза, как ей показалось, смотрят на неё вопросительно, словно он ждет от девушки какого-то решения. Это ей совсем не понравилось.

— Идем, — решительно сказал лоя и вышел в открытую дверь. Кит последовал за ним. Минлу оглянулась на мивара, тот потихоньку поднимался на ноги. Подумав о том что для всех было бы лучше, если бы Кит и правда убил его и, ощутив чувство вины за эту мысль, она поспешила за друзьями.

83

Хишен чувствовал как в нём закипает злоба. Приправленная к тому же острой горечью досады на самого себя. Этот проклятый металлический оборотень или кто он там такой, по-настоящему напугал его. Пусть всего лишь на минуту или даже на мгновение, но напугал. Мивар с отвращением припомнил с какой поспешностью и чуть ли не угодливостью он рассказывал псу об Элен. И главное Кушаф и остальные это видели.

Хишен сжал кулаки. Ему казалось что он уже почти не чувствует никакой боли и это вызывало в нём приятную гордость за собственное могучее тело, тело которое выдержало жуткий удар некой колдовской твари, покрытой металлом. Многие ли на это способны? И он исполнился еще большей гордости, припомнив что совсем недавно его совсем не слабо изувечила сайтонская ведьма, а он не только уже оправился, но и уже способен выдерживать новые удары.

Он с глухой яростью поглядел на обрубок своей сабли. Затем некоторое время он смотрел на открытую дверь, за которой виднелась площадь, застывшие за ограждением гроанбуржцы и уж совсем вдалеке деревянные дома. Его сердце билось ровно и сильно. Что-то слишком много унижений для нескольких дней. А ведь после сайтонки он клялся себе, что больше ни за что не допустит подобного. И вот опять, да еще и на глазах этого балабола Кушафа. Мивар угрюмо поглядел на неподвижные тела своих солдат. «Лучше бы этот проклятый пёс убил бы их всех», подумал он. И снова ему стало очень не по себе при воспоминании о том как его люди без единого звука валились на пол от одного только взгляда металлического чудовища. Но он не позволил страху поднять голову. Плевать! Кем бы ни была эта железная тварь, он будет сражаться. И умоет топор если не кровью колдовского пса, то по крайней мере кровью его спутников. Кто-то из них обязательно должен умереть сегодня. Да, возможно он постарел и его знаменитый бешеный нрав поутих с годами и сейчас во внутреннем дворе Цитадели нет ни одной торчащей из земли головы, он всё равно такой же как раньше, тот самый Хишен, который в битве при Халиане отрубал агронцам руки и ноги и насаживал оставшиеся обрубки с головой на колья, отрезал агронцам носы, уши и губы, развешивал врагов на крюках, цепляя за ребра, ключицы и челюсти, вспарывал им животы и запускал туда крыс и, обезумев от запаха крови и сырого мяса, выл и голыми руками вырывал из тел сердца и печени и отрывал от них зубами куски. О да, он был ужасен тогда. Он не знал ни страха, ни надежды, ни сомнений. Он шел за еще более безумным и кровожадным дьяволом, бароном Глубой, в любую битву и сражался как загнанный в угол зверь. И пусть теперь он стал спокойнее и слегка размяк и обрюзг, но лишь самую малость, самую толику, а внутри он всё тот же, неумолимый и жестокий. Он вдруг испугался, что разбойники отпустят собаку и её спутников, дадут им уйти из города, оробев и растерявшись перед этим дьявольским металлическим отродьем. И Хишен, опираясь на стул, принялся подниматься с пола.

84

Кушаф с гулко бьющимся сердцем слетел с крыльца и, повернув направо, бросился к своим товарищам. Увидев знакомые лица и прежде всего темную, морщинистую, бородатую физиономию старого Ронберга, он почувствовал громадное облегчение. Пожилой бриод спокойно спросил:

— Ну?

Кушаф, полный смятения, эмоций, слов и предвкушений своих будущих заковыристых повествований под восторженные взгляды внимающих ему слушателей, сначала просто махнул рукой.

— Дай отдышаться, Старый. Там такое! — И он закатил глаза, показывая какое.

Но обычно добродушный и неторопливый Ронберг сейчас был не намерен тратить время на витиеватую болтовню своего молодого товарища и потому резко сказал ему:

— Говори кратко, Кушаф. Свой словесный понос потом будешь извергать.

Кушаф хотел было обидится, но видя, что пожилой воин настроен очень серьезно, быстро и взволновано проговорил:

— Опять, братцы, к нам чёрт какой-то пожаловал. В тот раз в виде бабы был, теперь в обличье пса. А может и не чёрт это, а сам диавол. Шкура из металла, глаза синим огнем пылают, а из пасти речь человеческая. И на кого взглянет по-особому, тот так замертво и падает.

Увидев посеревшие лица разбойников, кое-кто даже перекрестился, молодой бриод почувствовал удовольствие. Однако Ронберг нахмурился:

— Да говори ты толком, трагик херов. Что ты как базарная бабка кудахчешь! Голова жив или нет?

Кушаф насупился.

— Жив. Правда этот собачий дьявол хорошенько приложил его в грудь. И саблю ему откусил. А трое наших уже у черных вод Ахерона, ищут по пустым карманам чем бы заплатить Перевозчику.

Пожилой бриод недовольно поглядел на Кушафа и, отодвинув его в сторону, собрался идти к крыльцу. Но в этот момент из Цитадели вышел лоя. А за ним и металлический пёс. Хотя до крыльца было метров 10–12, разбойники в ужасе подались назад. Кушаф заметно побледнел. После собаки появилась кирмианка. Все трое, ни на кого не глядя, сошли с крыльца и зашагали вперед. Ронберг еще немного помедлил и затем потихоньку приблизился к входу и, взбежав по ступеням, вошел в Цитадель.

Внутри, оглядевшись, он первым делом поспешил к мивару. Но последний уже поднимался с пола и, махнув рукой, прокряхтел:

— В порядке я, Старый. Что там с бродягами?

Ронберг опустился возле одного из лежавших разбойников. Пожилой бриод быстро определил что тот жив. Однако привести в чувство то ли спящего, то ли оглушенного человека у него не получилось. Упершись в пол, он наклонился и внимательно вгляделся в лицо «поверженного взглядом диавола». Он даже понюхал его губы. Выпрямившись, он озадаченно поглядел на лежавшего. «Что же случилось?», спросил себя Ронберг. Ему было крайне любопытно. При этом никакого страха ни перед этим металлическим чудищем, ни перед всей этой ситуацией в целом он практически не испытывал. Он считал, что все свои страхи он давно уже пережил. Слишком уж много неприятного и болезненного довелось ему увидеть и испытать на своем веку. И теперь, на закате жизни, его мало уже что по-настоящему могло взволновать или встревожить. Вот разве что такие загадки и непонятности окружающего мира всё также как в детстве будоражили и цепляли его. Он был не слишком суеверным человеком и слабо верил во всякую чертовщину и магию, привыкнув гораздо более полагаться на свой жизненный опыт и здравый смысл.

Он принялся тщательно исследовать кожные покровы, те что были на виду. Довольно быстро он обнаружил аккуратную крохотную ранку на шеи. Ронберг потрогал её пальцем. Он почувствовал что-то твердое в ранке, словно какую-то невидимую занозу. Напрягая глаза и сетуя про себя на старость, он пытался разглядеть «занозу». Наконец склонив как-то по особенному голову, он увидел что из ранки вроде как чуть торчит некая тонюсенькая словно бы стеклянная палочка.

Тем временем Хишен встал в полный рост и яростно скинул с себя свой роскошный плащ. Разоделся как ярмарочный клоун! Он вытащил топор и некоторое время мрачно глядел на его лезвие. Это была очень хорошая сталь, вроде бы даже и колдовская, изготовленная в секретных горных кузнях черных лоя. Но сумеет ли она прорезать, проломить металл колдовского зверя? Немного поразмыслив, он решительно направился к стене и нажал на фальшивый кирпич, открывая проходы к подвальным логовам бейхоров.

С трудом разгибая колени, выпрямляя спину и снова сетуя на хвори преклонных лет, Ронберг поспешил к другому «сраженному диавольским взглядом». У него он тоже нашел ранку, тоже почувствовал пальцем какое-то игольчатое уплотнение в ней, но вот разглядеть «стеклянной занозы» он уже не сумел. У третьего неподвижно лежащего разбойника он обнаружил ту же ранку, но никаких заноз, даже на ощупь, он не обнаружил.

— Что там? — С любопытством спросил приблизившийся Хишен, наблюдая за маневрами старого бриода.

— Живые все трое. Только вроде как без сознания, не добудишься. — Он посмотрел на мивара и чуть усмехнулся. — И клянусь ядовитыми ногтями Крайты, никакой магии здесь нет. У них какие-то мелкие шипы в шеях.

— То есть эта треклятая псина?… — Возбужденно проговорил Хишен.

— Вот именно. Точно как маланут, стреляет шипами с какой-то гадостью.

Они уставились друг на друга. Озадаченные и в тоже время радостные, что лишили необычного пса части его магических способностей.

— Не думаю что такими крохотными шипами он может стрелять с большого расстояния, — сказал Ронберг, поправив на голове толстую вязаную шапку. — Так что не стоит приближаться к этому псу. Или, по крайней мере, следует как-то прикрыть шею. Сквозь одежду, думаю, шипы не пробьют.

В этот момент из квадратных проемов в стене беззвучно проявились бейхоры.

Ронберг поспешно поднялся на ноги. Не то чтобы он испугался, но на приближавшихся зверей он глядел с плохо скрываемой тревогой. Он видел своими глазами в какие ошметки превращают человека эти животные и подумал о том, что пожалуй слишком самонадеянно с его стороны было полагать будто его уже ничто не пугает в этой жизни. Одна лишь легкая тень возможности быть разодранным в клочья этой бешеной тварью повергала его в почти неконтролируемый животный ужас, одним махом сминавший любые позерские стены равнодушия и отчуждения человека вроде бы уже испытавшего немыслимую меру страданий и якобы готового ко всему.

Хишен заметил нервозность пожилого бриода и с усмешкой сказал:

— Не дрейфь, Старый. Эти псы уж точно не по твою душу.

Ронберг подергал себя за бороду и спросил:

— Слушай а у этого, — он неопределенно кивнул в сторону двери, — глаза и правда горели синим огнем?

— Горели.

— Так может и вправду дьявол?

— Ну тогда нас здесь двое.

85

Тайвира поднималась по лестнице к выходу из подвала Цитадели. Ступени были очень высокие и неудобные, ноги приходилось задирать чуть ли не на уровень груди. В эти подвалы, где в глубоких нишах забранных толстыми железными прутьями томились пленники мивара, она приносила еду и воду. 14 мужчин и женщин из каравана её отца каждый раз встречали её с тихой слабой радостью и почти безумной надеждой. Она раздавала им сухари, лепешки, кусочки вяленого мяса, ягоды, яблоки, морковь. И всячески старалась ободрить их, убедить их что всё будет хорошо, что её отец обязательно вернется и привезет за всех выкуп. Они делали вид, что верят ей, а Тайвира с комком в горле отчаянно боролась с мыслью, что нет, не привезет. И даже не потому что у её отца не достанет денег или из-за скупости, а просто потому что таковы правила игры.

Некоторые из пленников просили её прекратить приходить в Цитадель, полагая что это очень опасно и может плохо кончиться для неё. Но девушка так не считала. За эти несколько дней она уже вполне обвыклась в Гроанбурге и его жители больше не вызывали у неё того панического ужаса, который она испытывала в первые часы пребывания здесь. Разбойники, которых все тут, в том числе и они сами, называли «бродягами», оказались довольно своеобразными субъектами. При всей своей дикости, кровожадности и необузданности, они удивительно легко и даже смиренно подчинялись всем неписанным правилам и традициям их маленького сообщества, слушались своих вожаков и в своем подавляющем большинстве достаточно дружелюбно относились друг к другу, к тем кого они считали «своими», к «братьям». И вся их безумная жестокость и запредельная алчность, весь их спесивый гонор и кичливый форс, странным образом очень просто переходили в насмешливую веселость, добродушный азарт, пьяное великодушие и порой практически необъятную широту души. При этом вся эта ядреная смесь еще и была приправлена практически абсолютным невежеством и иной раз почти детскою наивностью. К тем кто непосредственно не принадлежал к их «братству», но, тем не менее, был по каким-то причинам нужен ему, кузнецы, цирюльники, лекари, скорняки, рыболовы и пр., «рыцари большой дороги» проявляли терпимость и лояльность, признавая их полезность и иногда одаряя их даже толикой уважения за умение и мастерство. И Тайвира быстро смекнула, что все те ужасы, которыми её пугал Сойвин, дабы побудить её безвылазно сидеть в доме, чуть ли не высовывая носа из подвала, мягко говоря, преувеличение. «Бродяги» относились к ней спокойно, добродушно, хотя конечно порой и с некоторой фривольной насмешливостью, но никто её не трогал, не пытался затащить в ближайший сарай, сорвать с неё одежду и изнасиловать. Для них она полностью принадлежала бриоду, одному из их вожаков и этот, пусть и унизительный для неё, статус, надежно оберегал её от любых посягательств. Она освоилась настолько, что уже спокойно брала в торговых лавках, у соседей и у охотников нужные ей продукты, при этом не платя никаких денег и записывая все долги на некий, по её мнению довольно условный, счет Сойвина. Лавочники, соседи, охотники считали последнего весьма порядочным, ответственным и к тому же достаточно обеспеченным человеком и потому легко снабжали его женщину, рабыню, служанку, наложницу как угодно, всем что ей нужно. Добиться прохода в казематы Цитадели также не составило особого труда. Казематы охранялись дежурившей посменно стражей из двух «бродяг», которые ютились в маленькой комнатке возле лестницы и целыми сутками резались в карты, в кости или просто пьяные и сытые дремали на деревянных нарах. В приходах Тайвиры они не видели ничего зазорного и, получив от неё бутылку дрянного вина, ржаную лепешку и пару кусков мяса, абсолютно равнодушно пропускали её внутрь. Сам Сойвин целыми днями отсутствовал и дома появлялся только под вечер. С девушкой он практически не общалась. Она готовила ему ужин, стирала его одежду и больше он от неё ничего не требовал. При этом Тайвира почти не сомневалась, что он прекрасно осведомлен о её походах в Цитадель, но тем не менее ни словом не обмолвился об этом.

Она толкнула кривую, словно обкусанную снизу, потемневшую деревянную дверь и через узкий низкий проем вышла из Цитадели на улицу. Тайвира находилась возле западной стены здания. Чтобы лишний раз не мелькать у Расплатной площади, она собиралась, как обычно пойти на запад и вернуться к жилищу Сойвина через огороды и узкие переулки-тропинки в мешанине дощатых сараев, бревенчатых домишек и заборов. Но в этот момент мимо неё, направляясь в сторону площади и возбужденно переговариваясь, прошли трое мужчин. У них было достаточно много оружия при себе, а у одного даже тяжелый арбалет. Они не обратили на Тайвиру ни малейшего внимания. Из их разговора она сумела расслышать слова: «гигантская псина», «колдуны» и «за девчонкой». Ей стало любопытно. На площади явно что-то происходило. С волнением она подумала о том, что возможно туда привели новых пленников. Но что там за «псина», «колдуны» и «девчонка»? Некоторое время она колебалась, но затем, подумав о том, что Сойвин и так прекрасно знает, что она не сидит дома и частенько бродит по городу, она поспешила вслед за тремя мужчинами. Главное не попадать на глаза мивару.

Осторожно завернув за угол Цитадели, она увидела множество людей стоявших у фронтальной стены здания и деревянного ограждения площади. Она прошла немного вперед и вдруг застыла. Из-за спин разбойников, всё внимание которых было приковано к тем, кто стоял почти в центре Расплатной площади, она увидела немыслимое существо — громадную с треугольными стоячими ушами остромордую собаку, всю сплошь сделанную из блестящего металла. «Айнлима Монли» вспыхнуло в её голове и, не дав себе и секунды на размышления, девушка бросилась вперед.

86

Покинув Цитадель, Талгаро, Кит и Минлу направились к столбам-башенкам, обозначавшим проход в деревянной ограде. Однако пройдя метров 10–12, лоя замер, а за ним остановились робот и кирмианка. В проходе и за оградой недвусмысленно застыли восемь лучников, их стрелы уже лежали на тетивах, правда сами луки пока еще смотрели в землю. Кроме того, слева и справа к троице приближалось еще по полудюжине разбойников, среди которых тоже были лучники и даже арбалетчики. Те кто до этого стоял у фронтальной стены Цитадели тоже сделали несколько шагов вперед. В какой-то момент все разбойники остановились, то ли повинуясь заранее полученному приказу, то ли всё-таки робея подходить близко к такому странному созданию, которым им представлялся Кит.

Минлу нервно оглядывалась по сторонам. Кроме всех этих лучников и солдат вокруг площади уже собрались и другие гроанбуржцы, зеваки и бездельники, привлеченные необычностью происходящего. Среди них были и женщины.

— Что же нам делать? — Тихо, почти испуганно, спросила она.

— Придется прорываться с боем, — глухо произнес Талгаро. Но хотя он изо всех сил и старался казаться решительным, он явно был взволнован не меньше кирмианки. И они оба, не сговариваясь, поглядели на собаку, словно ожидая от неё какого-то спасительного решения.

Кит напряженно размышлял. Снова ему приходилось обдумывать необычную для него ситуацию. За себя он нисколько не переживал, он прекрасно понимал что для него в этом окружении ничто не может представлять ни малейшей угрозы. Но до каких границ ему позволительно дойти, защищая своих спутников? Если бы на их месте была Элен, то таких границ практически бы не существовало, но Минлу и Талгаро совсем другое дело. Они всего лишь случайные знакомые и должен ли он ради них калечить и даже лишать жизни других людей? Кроме того какую тактику обороны следует избрать? Ведь он не был боевым роботом, мистер Атинховский не вкладывал в него подобного функционала, его создавали совсем для другого, скорее он был роботом-няней, призванным заботиться, наставлять и оберегать одного маленького непоседливого ребенка. Из того что можно было считать оружием, за исключением могучих лап и клыков, он располагал только парализующими иглами и электрическими разрядами. Но оставшийся запас игл составлял девяносто шесть штук, четыре он уже использовал, к тому же от них довольно легко укрыться и прицельная эффективная дальность на которой игла гарантировано проникала под кожу составляла при данных атмосферных условиях всего лишь 18–20 метров. Что касается разрядов, то электрический ток действует на всех неодинаково, кроме того требовался непосредственный контакт. Еще он мог издавать жуткие звуковые колебания практически любой частоты, как инфра так и ультра диапазона. Но это если и можно было рассматривать как оружие, то только скорее как психологическое, которое могло ошеломить, оглушить на какие-то секунды или вызвать легкий физиологический дискомфорт. Но остановить нападающих вряд ли. Ещё Кит был способен нагревать свою металлическую поверхность до ста градусов по Цельсию, но это также не поможет защитить Минлу и Талгаро. Кит, конечно, оценил присутствие стрелков в окружавших их людях. И видимо в первую очередь нужно было устранить именно их. Однако для игл в данный момент все они располагались слишком далеко. И потому, как и его спутники, он тоже пребывал в некоторой растерянности. Очевидно было одно, самый лучший выход вообще обойтись без конфронтации и физического столкновения. В любом другом случае он не сможет со 100 процентной вероятностью обеспечить безопасность своих друзей.

Как вариант Кит рассмотрел еще и создание какой-нибудь устрашающей голограммы, которая могла бы до безумия напугать гроанбуржцев. Однако и в этом случае не существовало никакой гарантии, что испугаются все до единого и прямо-таки до бесчувствия. Как только они поймут, что голограмма бесплотна, страх скорей всего исчезнет. Да и какое изображение выбрать? Еще и максимальные размеры образа, создаваемого проектором Кита, нельзя было назвать слишком впечатляющими. Может быть лучшее, что он мог выбрать для варианта прямой конфронтации это подняться на задние лапы, раскинуть в стороны передние и броситься на разбойников. Такое зрелище несомненно повергнет их в шок, хотя бы на короткое время, и кроме того таким образом он сможет до какой-то степени прикрыть девушку и лоя от стрелков, тех что впереди. Если сделать это очень стремительно, то возможно такой план и мог привести к успеху. Но риск конечно оставался.

— Нам лучше всего избежать столкновения, — тихо ответил Кит на взгляды своих товарищей.

«Но ведь ты сможешь с ними всеми справиться, если что?» хотелось спросить Минлу, но она удержалась. Она понимала, что Кит вряд ли сможет защитить её и лоя от стрел и арбалетных болтов. Если только он, конечно, не обладает какой-то по-настоящему магической силой, способной воздействовать на предметы на расстоянии. Но ведь он обладает! вдруг сказала она себе, вспомнив как Кит валил с ног разбойников и солдат в Туиле одним своим взглядом. Но тогда почему бы ему не проделать тоже самое с гроанбуржцами, по крайней мере со стрелками. Насколько девушка поняла, Кит не убивал их своим взглядом, а повергал в некое бессознательное состояние, которое со временем проходит без всякого вреда для человека. По мнению Минлу это была просто потрясающая способность, самое лучшее оружие на свете, безотказное, не требующее контакта и безвредное. Лучше всякого До Шу и тому подобного.

— Но если они начнут стрелять, ты уложишь их? — Смущенно спросил Талгаро. — Как тех в зале?

— Нет, они слишком далеко, — сказал Кит. Он поглядел по очереди на своих явно расстроенных товарищей и объяснил: — Это ни какое-то удаленное волшебное воздействие, я просто стреляю маленькими иглами с моментально усыпляющим зельем.

Минлу ощутила глубокое разочарование. Отравленные шипы, как у самых примитивных дикарей! И никакой магии.

— Эффективная стрельба возможна на расстоянии до 20 метров, к тому же иглы маленькие, от них легко укрыться.

— Ясно, — сказал Талгаро, разочарованный не меньше Минлу. За разочарованием пришло и некоторое отрезвление. А затем и откровенный страх. Да, металлический, могучий Кит был практически непобедим и неуязвим, но он не мог чудесным образом распространить эту свою неуязвимость на других. Он не мог схватить его и девушку, спрятать их в какой-нибудь карман и выйти из Гроанбурга, сокрушая всё на своем пути. И значит, если разбойники действительно решат напасть, ему, Талгаро, и Минлу вряд ли удастся остаться в живых.

Лоя быстро взглянул на девушку. По её бледному лицу он понял, что она думает примерно о том же. Входя в город, они были уверены, что рядом с Китом им практически ничего не угрожает, а теперь они в смертельной ловушке. Минлу вдруг тоже поглядела на лоя и тому показалось, что он увидел в её глазах ненависть. Минлу действительно в этот момент испытывала нечто подобное, вспоминая как гордо и решительно Талгаро направился от Шоллера к дороге в Гроанбург, самолично решив, что им обязательно нужно встретиться с Хишеном.

Но это была лишь мимолетная эмоция. Минлу отвернулась, разумом она понимала, что Талгаро не виноват, решение было общим, ведь она и Кит молча согласились с ним. Ей просто было страшно.

В этот момент на площади появилась девушка. Она выбежала из-за спин разбойников и устремилась к Киту. Робот и двое его товарищей, не понимая что происходит, с тревогой следили за незнакомкой. Тут же от стены отделился рослый широкоплечий парень в черной облегающей шапочке, в доспехах и с двумя мечами на высоко задранном поясе. Он вроде бы бросился наперерез девушке, но сделав с десяток шагов остановился.

Минлу и Талгаро, взволнованные всеми этими маневрами, едва не схватились за оружие. Однако рослый разбойник стоял и не шевелился, а стройная русоволосая, облаченная в аккуратный облегающий костюм молодая женщина с открытым чистым лицом и чудесными карими глазами никак не походила на жуткого душегуба. Она подлетела к Киту и застыла в нерешительности, удивленно и испуганно разглядывая необычного пса. Тайвире конечно было не просто за несколько секунд понять и принять новую странную реальность и, перешагнув через прошлый опыт и здравый смысл, заставить себя обратиться к собаке. Однако она просто не представляла как начать разговор и словно заклинание, взволновано произнесла:

— Айнлима Монли!

И она вздрогнула, увидев на морде металлического животного самые настоящие человеческие эмоции, удивление и радость.

— Вы встречались с Элен? — Наполовину спрашивая, наполовину утверждая, сказал Кит.

Когда она услышала из его пасти слова, её изумление и растерянность только усилились. Огромным усилием воли заставляя себя говорить и при этом неотрывно смотреть в черные глаза металлического зверя, она ответила:

— Да… э-э, господин Кит.

Пёс улыбнулся, чем поверг девушку в еще большее смущение.

— Называйте меня просто Кит. Элен просила что-то передать мне?

— Да! Да. Она хотела… судья везет Элен в Акануран, чтобы передать её верховному претору. Ей ничего не угрожает, они хотят использовать её…

— Способности, — помог ей Кит.

— Да. И она очень ждет вас.

— Спасибо вам, э-э…?

— Тайвира.

— Тайвира. Вы не представляете как важно для меня то, что вы сказали. Огромное вам спасибо.

Девушка остолбенело глядела на благодарившего её пса. Часть её сознания просто отказывалась верить в реальность происходящего.

— Еще она сказала…, — Тайвира на секунду смешалась, — что я могу попросить вас о помощи.

— Конечно, — ободряюще и очень дружелюбно подтвердил Кит.

— Я пленница Хишена и вон того бриода, — она кивнула на Сойвина, одиноко застывшего шагах в 15 от маленькой компании, впереди своих людей, и внимательно следившим за происходящим. Кит посмотрел в его сторону. Сойвин напрягся. Он не слышал о чем говорила Тайвира, но видел что её губы двигаются и с изумлением понимал что она беседует с металлической собакой. И когда последняя повернула голову и окинула его оценивающим взглядом, он почувствовал себя неуютно. — Элен сказала что вы можете освободить меня.

— Конечно, — все также приветливо и спокойно сказал Кит, словно это было само собой разумеющимся и не составляло для него никакого труда.

Тайвира почувствовал себя увереннее.

— И остальных пленников тоже. Они в подвале Цитадели. Вход есть в западной стене.

Минлу и Талгаро напряженно и увлеченно слушали их разговор, но когда речь зашла о неких пленниках в подвале, лоя наконец вмешался:

— Простите, сэви, но вряд ли мы сможем помочь тем, кто в подвалах Цитадели.

Тайвира растерянно и несколько неприязненно посмотрела на лоя.

— Как видите мы в окружении и нам крупно повезет, если мы сами сумеем выбраться из Гроанбурга живыми.

Кит бросил на лоя странный взгляд и Минлу, испугавшись, что металлический пёс сейчас возьмет на себя совершенно неуместные и невыполнимые обязательства, поспешила поддержать лоя:

— Поймите правильно, госпожа Тайвира, хотя Кит неуязвим и бессмертен, он не в состоянии уберечь всех нас от стрел и мечей этих разбойников. Он не сможет обеспечить безопасный выход из города для всех нас.

Дочь купца переводила взгляд с Минлу на Кита и обратно, не в силах уловить структуру их взаимоотношений. Наконец она остановила свой вопрошающий взгляд на собаке. Но Кит не успел ничего ответить, на крыльце, в сопровождении двух бейхоров, появился Хишен.

И вся площадь моментально затихла и окаменела. Даже легкий ветерок казалось замер, боясь потревожить напряжение этой минуты.

Гроанбуржцы, которые не знали, что уж и подумать, когда из Цитадели сначала выскочил бледный перепуганный Кушаф, а затем появилась эта невообразимая металлическая тварь, при виде главы города почувствовали облегчение.

Хишен с топором в руке, не спеша, вразвалочку спустился с крыльца, цепко оглядываясь по сторонам. Огромные бейхоры безмолвно и покорно следовали рядом с ним. Не дойдя до сбившихся в кучу гостей Гроанбурга 6–7 метров, мивар остановился и поглядел на стоявшего неподалеку Сойвина.

— Не уследил? — Насмешливо спросил он.

Бывший офицер Пограничного корпуса ничего не ответил. Ему было очень не по себе. Он прекрасно понимал, что Хишену вряд ли понравится, что Тайвира совершенно неожиданно присоединилась к незваным гостям и вроде как теперь находится под их защитой.

Мивар неторопливо и задумчиво оглядел металлического пса, кирмианку и дочь купца. Затем устремил взгляд дальше, на стоявших за ограждением лучников, увидел зеленную треугольную шляпу Лупеня, лучшего из них и удовлетворенно покачал головой.

Хишен присел на корточки, положив руки на лобастые головы своих ужасных подопечных. Бейхоры радостно и, даже как будто млея от удовольствия, льнули к своему повелителю. Хишен что-то говорил им и вдруг указал топором на Кита и хрипло издал некий резкий звук, напоминающий «айч!».

Если бы на месте Кита, было какое-то живое существо, возможно оно и не успело бы среагировать, но интеллектуальный робот корпорации “StarIntel”, считывал и обрабатывал информацию на такой немыслимой скорости, что одной доли секунды ему вполне хватило чтобы оценить новую угрозу и начать действовать. В воздухе еще не затих гортанный вскрик мивара, а Кит уже насколько это было возможно проанализировал физиологию и анатомию двух каунамских животных и просчитал некоторые варианты их атакующего поведения. Он зычно крикнул своим товарищам «Назад!», а сам тут же устремился вперед, быстро и умело вклиниваясь между бейхорами.

Впрочем, кричать было излишне, все кто находился в относительной близости от бейхоров мгновенно шарахнулись назад, как только животные рванулись в атаку. Даже сам Хишен отступил на несколько шагов. В этот момент он намеревался дать знак Лупеню стрелять. Как они заранее условились, если мивар подаст сигнал, Лупень и его товарищи должны будут выпустить несколько стрел в кирмианку и лоя, причем целясь исключительно в ноги и руки, чтобы ни в коем случае не убить гостей раньше времени. Но увлеченный невероятной схваткой разворачивающейся буквально в нескольких метрах перед ним, Хишен совершенно позабыл и о лучниках и о своем сигнале. Но собственно и сами стрелки, и остальной народ на площади и вокруг неё, как завороженные, чуть ли не затаив дыхание, также наблюдали за ошеломительным действом. Всё другое просто отошло на второй план. Зрелище было настолько фантастичным и эпичным, что люди ни за что не хотели упустить ни одной детали происходящего, подсознательно понимая, что сейчас творится нечто такое, что войдет в историю Гроанбурга, то что будет передаваться из поколение в поколение, а они будут у истоков, они видели всё собственными глазами, они свидетели.

Массивные, грязно-бурые, красно-коричневого оттенка гладкошерстные бейхоры не бросились сразу же на противника, а принялись кружить вокруг него. Их тупые широкие пасти, где в пару рядов располагались треугольные кинжальные зубы, то и дело оскаливались и оттуда выскакивал раздвоенный язык, словно пробуя воздух. Маленькие желто-зеленые блестящие глаза неотрывно следили за врагом. Сначала подручные Хишена шли по часовой стрелке, затем, как по команде, развернулись и направились против. Кит, который был заметнее выше и крупнее бейхоров, не шевелился и даже не вертел головой. Ему это было не нужно, размещенные в его корпусе камеры, давали ему обзор на 360 градусов. Кит не спешил, он нисколько не опасался этих собакообразных представителей фауны Каунамы и лишь думал о том как ему поступить. Хотя ему и не хотелось этого делать, но по-видимому самым оптимальным вариантом будет умертвить их, так как была высока вероятность того что они могут наброситься на Минлу и Талгаро. Насколько Кит видел, эти звери были достаточно быстрые и гибкие и ему вряд ли удастся надежно уберечь двух своих друзей, если хищники одновременно атакуют их. Тут Кит вспомнил, что есть еще и Тайвира, которую тоже следует защищать. И всё же снова, поскольку речь не шла о жизни и здоровье Элен Акари, ему было трудно решиться на целенаправленное умышленное убийство живого существа, пусть даже и неразумного. Тем более раньше он никогда не делал этого. За все те годы, что он провел с Элен, по счастью не возникало такой ситуации, где от него потребовалось бы подобное действие. Если несколько раз и возникали какие-то непростые ситуации, в которых существовала реальная опасность для девочки со стороны других более-менее крупных форм жизни, всякий раз оказывалось достаточно одного присутствия огромного металлического робота, чтобы устранить эту угрозу.

Бейхоры напали молча и при этом удивительно синхронно. Один нацелившись на брюхо противника, другой на его шею. Ярость, сила и скорость этого нападения по-настоящему ошеломили Кита. Не смотря на то что он постоянно визуально контролировал обоих зверей, он не успел и не сумел адекватно среагировать на их атаку. Огромного стокилограммового металлического пса легко развернули на 90 градусов и сбили с ног. Пасти бейхоров раскрывались неимоверно широко и оба зверя жадно вцепились, один снизу в шею, другой в живот. Будь на месте Кита существо из плоти и крови оно вне всяких сомнений уже билось бы в предсмертных кровавых конвульсиях, с разодранным брюхом и горлом. Однако на этот раз бейхорам не повезло. Их ужасные зубы наткнулись на ультрапрочный композитный бронесплав с включениями титана, иридия и вольфрама, при этом элвата, поверхностный метаморфный полиматериал обеспечивающий «картинку», тут же подалась прочь от мест ударного воздействия, дабы уберечь свои нановолокна от повреждения. И удивленные звери, может быть впервые в жизни, испытали боль в своих могучих челюстях, ибо их зубы не могли проткнуть то, во что они вонзились. И тем не менее треугольные зубы не сломались и не соскользнули с гладкой поверхности высокотехнологичного сплава, а напротив сумели таки зацепиться за эту странную шкуру, вдавившись на какую-то долю миллиметра вглубь. Кит, образно говоря, не верил сам себе, изумляясь тому какие чудовищные цифры показывают его поверхностные барорецепторы в местах надавливания немыслимо твердых зубов. И еще несколько секунд каунамские звери мотали и волочили совершенного робота корпорации «StarIntel», прежде чем Кит наконец пошел в контратаку. Бейхора вцепившегося в горло он ударил передней лапой, того кто грыз ему брюхо задней. Но по инерции мышления Кит всё еще действовал достаточно мягко. Он не пытался убить или ранить зверей, а лишь хотел могучими ударами отшвырнуть нападавших, чтобы затем, встав на ноги и оправившись, окончательно решить как с ними поступить. Но он недооценил всю крепость и изворотливость этих животных, они словно были сделаны из некой сверхплотной резины. И хотя удары и заставили бейхоров отпустить его и на какой-то миг отстраниться, уже в следующую секунду они напали вновь. Причем снова очень синхронно и целенаправленно, словно они телепатически согласовывали свои действия. Совершенно неожиданно они вцепились в задние лапы еще не поднявшегося Кита, сжали свои челюсти с такой невероятной силой, что казалось уже и бронесплав не спасет робота и сейчас ему вот-вот откусят ноги. Однако все же это было невозможно и звери кажется поняли это и тут же как по команде сменили тактику и рванули в стороны, пытаясь вырвать лапы из тела. И до какой-то степени им это удалось. Впервый раз за время своего существования Кит переживал нечто подобное. Впервые внутренние рецепторы боли, призванные донести до мозга что с телом происходят катастрофические деформации дали о себе знать. В один короткий миг собакообразный робот понял что вопрос уже не стоит от том как ему покончить с этими животными, теперь уже речь шла о его собственной целости. Бейхоры выворачивали задние лапы, безжалостно ломая биомеханические сочленения и суставы и казалось вот-вот грозя выдрать конечности из туловища. И опять же впервые Кит пережил что-то похожее на панику. И лишь благодаря тому что обработка информации пикопроцессорами искусственного квантоволнового мозга по скорости намного опережала нейронную сеть животных, он успел выработать хоть какое-то решение и воплотить его в жизнь. Два электрических разряда практически пиковой нагрузки ударили в зубы обоих бейхоров. Сверкнули маленькие молнии и запахло горелым мясом, оба зверя моментально отпустили металлические лапы и мотая головами, отскочили в стороны. Также моментально Кит понял что он потерял возможность управлять задними конечностями и по сути стал инвалидом. Кое-как подобрав покалеченные лапы под себя, он принял некое подобие сидячего положения, опираясь на попу и передние лапы, одновременно готовясь к следующей атаке. Он больше не смел недооценивать этих животных и теперь уже готовился сражаться насмерть. Бейхоры не заставили себя ждать и придя в себя от оглушительного удара электрического тока тут же бросились на металлического пса.

Они нападали с двух сторон, также яростно и молчаливо как и раньше. Их нисколько не обескуражили ни бронированная шкура их противника, ни его способность испускать молнии. Они не понимали кто перед ними, но уверенно собирались прикончить его. Но на этот раз собакообразный робот холодно и решительно готовился к убийству. Он защищал уже ни Минлу и Талгаро, а Элен Акари и собственную механическую жизнь. Ибо если его покалечат и окончательно обездвижат, он просто не сможет прийти на помощь своей маленькой хозяйке. Теперь все отпущенные ему микросекунды он, анализируя данные со всех своих панорамных камер и датчиков, просчитывал углы и траектории атаки бейхоров и тщательно вычислял собственные движения, выбирая максимально эффективные, и анализируя варианты последствий. Теперь он был самой настоящей машиной, блок эмоций, блок стереотипов поведения, блок психологической корректировки и соответствия, гуманистические алгоритмы обратной связи всё было отключено за ненадобностью. Сейчас перед ним стояла простая и ясная задача: используя все свои ресурсы как можно быстрее и эффективнее прекратить жизненные процессы двух представителей каунамсокй фауны.

Бейхор слева, раскрывая жуткую пасть, прыгнул, нацелившись на голову робота, бейхор справа устремился к его шеи. В последний момент Кит странным образом изогнулся, как наверно умеют только рыбы, изгибая шею и наклоняя голову навстречу бейхору слева. Передние лапы Кита оттолкнулись от земли и раскрыли объятия для бейхора справа. В этот момент пес пребывал в весьма шатком положении, ибо опирался только на хвост, седалище и покалеченные, практически мертвые задние лапы.

Распахнутая пасть бейхора, полная треугольных зубов являла собою жуткое зрелище, но череп робота неожиданно словно разломился надвое, эластичный подвижный материал губ и щек оттянулся в стороны, обнажая голый блестящий металл и стальные челюсти, с идеальными отполированными клыками, разлетелись чуть ли не на 180 градусов. И это было не менее страшное зрелище. Это длилось лишь какую-то долю секунду. А затем пасти хищника и робота встретились, столкнувшись крест-накрест. Обе пары челюстей попытались сомкнуться. Удалось это только металлическим. Могучие тенаморфные серводвигатели, питаемые энергией термоядерного реактора, развивали усилие немыслимое ни для одного живого существа. Клыки из совершенной, практически неуничтожимой «алмазной» стали вонзились в черепную коробку бейхора, прославившейся своей крепостью и выдерживающие даже удары топора, как в масло. Металлические челюсти смяли пасть и переднюю часть головы зверя словно они была из бумаги. Темная кровь, серая мозговая ткань, какая-то слизь брызнули из откушенной морды бейхора. Его бьющееся в судорогах туловище упало на землю.

Одновременно с этим Кит сжал передними лапами зверя напавшего справа. И как бы не была прочна легендарная бейхорская плоть, успешно сопротивляющаяся наконечникам стрел и даже не слишком умелым ударам мечей и сабель, в один момент всё было кончено. Смертельные объятья робота мгновенно сокрушили грудную клетку зверя, сломали его позвоночник, раздавили всмятку часть внутренних органов, в том числе и два из трех сердец, и буквально превратили сильное гибкое животное в тряпичную куклу.

Вся схватка длилась от силы несколько секунд. Кит из своего неустойчивого положения повалился на землю, грудью вперед, увлекая за собой еще слабо трепыхающиеся тела обоих противников. Затем робот разжал пасть, разомкнул объятья лап и с некоторым трудом снова принял сидячее положение. Над площадью снова стало тихо.

Хишен, отказываясь верить своим глазам, смотрел на изуродованные тела двух своих любимцев. Когда-то он купил их маленькими писклявыми щенками у одного вэлуоннского бродяги, выдающего себя за великого чернокнижника. И с тех пор практически единолично заботился о них, растил, кормил, поил своей кровью и даже играл и дурачился с ними. По сути они были более близкими ему чем любой человек в этом городе, они были единственными кому он доверял всецело и безоговорочно. И вот теперь это дьявольское металлическое отродье за несколько секунд уничтожило их, одному откусило голову, другого превратило в мешок с перемолотыми костями. Хишен испытывал даже не ярость, а некую оглушающую черную пустоту, заволакивающую собой весь окружающий мир. Это было странное и почти новое для него ощущение. Он впал в ступор, не в силах смириться с реальностью. А за этим ступором он почувствовал приближение страха. Его бейхоры, наводящие ужас на весь Гроанбург, да и на всю округу, мертвы. И теперь совершенно ясно, что эту металлическую собаку ничего не остановит. Ничего. Хишен ощутил неприятный холодок в груди, смутное тяжелое предчувствие беды, которую ему уже не осилить.

Кит неотрывно глядел на широкоплечего лысого мужчину в роскошном фиолетовом камзоле. Кит конечно не знал этого, но как и этот мужчина, он переживал странную пустоту. Он понимал что Минлу и Талгаро теперь обречены, но никак не мог довести это понимание до логического конца. Ибо там в конце эта пустота, вскормленная неминуемой смертью двух его друзей, разрасталась до каких-то немыслимых размеров. Подобного Кит еще никогда не переживал. Он подумал о том чтобы снизить уровень собственных эмоций, но не стал. И еще подумал о том, что наверно всё сложилось бы совсем иначе и гораздо более благоприятно, если бы он, не колеблясь, сразу же умертвил этого человека. А теперь…

Кит оглянулся и посмотрел на кирмианку. Минлу поймала его взгляд и почти вздрогнула, пораженная тоской и грустью черных собачьих глаз. Она бросилась к Киту. Присев возле него и положив ладонь на его плечо, она тихо спросила:

— Как ты?

— Прости меня, — прошептал Кит.

— Что?!

К ним приблизился Талгаро.

— Что с тобой, Кит? — С волнением спросила Минлу. — Они ранили тебя?

Пес утвердительно кивнул и сердце девушки ёкнуло. В этот момент тот самый разбойник в красной косынке, что вводил их в Цитадель, закричал:

— Да у него, кажись, задние лапы отказали! Клянусь всеми демонами Эоровой пещеры, он не может двигаться. Он калека!!

Кушаф был очень возбужден. Он бросился к Хишену.

— Мивар, погляди как он сидит, вспомни как он подтаскивал задние лапы, клянусь черной шляпой Аида бейхоры всё же доконали его!

Хишен словно воскрес. Горящим взором он уставился на неподвижного, сникшего и словно как будто побитого пса и вдруг твердо уверился, что это правда. Мивар громко захохотал. В порыве чувств он даже притянул к себе молодого бриода и хорошенько потрепал его по голове.

Талгаро еще ближе подошел к металлической собаке и тихо спросил:

— Что с тобой, Кит?

Пес поглядел на лоя.

— Я не могу двигать задними лапами, Тал. Я не смогу защитить вас. Из-за меня и Элен вы оказались здесь и теперь…

Но закончить ему не дали. Хишен громогласно приказал:

— Вы, двое, и ты, глупая купчиха, отойдите вон туда!

Он указал влево от себя. Никто не пошевелился.

— Шагайте, сукины дети! — Весело проревел Хишен. — Прочь от этого собачьего чёрта. А не то прикажу нашпиговать стрелами. Глазун, Лупень, Карим и всем вашим приготовьтесь.

Лучники и арбалетчики, и те что были впереди, за ограждением площади, и те что слева и справа на площади подняли свое оружие.

Кирмианка и лоя тоскливо оглядывались по сторонам.

— Идите, — тихо сказал им Кит. — Не злите его.

— Что будет с тобой? — Спросил Талгаро.

— Со мной будет всё хорошо. Главное что будет с вами.

87

Хишен пребывал в некотором нервном возбуждении. Жестокая гибель любимых питомцев весьма огорчила и разозлила его, но вместе с тем он испытывал гордость за них и довольство собой. Его бейхоры, пусть и ценой собственной жизни, но всё-таки сумели одолеть эту немыслимую, колдовскую и как будто абсолютно неуязвимую тварь, явившуюся в Гроанбург наверно прямиком из ада. Сломали ей ноги, превратили в жалкую неподвижную груду металла. Хишен торжествовал. И ему уже представлялось, что всё это было предначертанием свыше, что именно для этого шесть лет назад, следуя подсказкам неумолимой судьбы, он и купил у вэлуоннского бродяги двух щенков бейхоров. Именно для этого ошеломляющего сражения он и готовил их. И это лишний раз доказывает, что и он сам далеко не простой человек, особый человек. Прозорливый и мудрый, отважный и гордый, любимец судьбы. Он буквально чувствовал как гудит в нём сила особого человека. И злая радость наполняла его сердце. При виде искалеченного металлического оборотня, он чествовал себя победителем. А поверх этого бурлило в нём предвкушение сладких, вожделенных утех с двумя красотками, попавших ему в руки. Причем это будет не насилие, а справедливое возмездие, что придавало грядущим забавам дополнительную остроту.

Хишен ощущал болезненный в своём неистовстве задор, жажду немедленных и по возможности жестких, секущих, кровавых действий, боевой азарт. Его унизили, сильно унизили, лишили любимых зверей-игрушек и он всею душой желал отмщения, восстановления статуса. Ему даже казалось словно он перешагнул некую черту, завершил какой-то этап своей жизни и теперь начинался другой. Тут он еще припомнил, что и его любимую саблю тоже сломали и кровь закипела в нем.

Из Цитадели появился Ронберг и Хишен, приказав ему следовать за собой, быстро и почти жадно устремился к маленькой компании из двух девушек и лоя, прижавшихся друг к другу в окружении разбойников. Последние пока не смели к ним приблизиться, всё еще опасаясь что друзья металлической собаки тоже непростые смертные и кроме того понимая что у мивара на них свои планы.

Минлу с диким ужасом глядела на приближавшегося мужчину. С проваливающимся в бездну сердцем она думала о том, что её ждёт. Она прекрасно понимала, что если даже её не убьют, всё равно случится непоправимое. Хранительницей Шивтака могла быть только непорочная женщина. И если она лишится своей девственности, то её связь с Ключом Океана будет навсегда утрачена. А это значит, что Кирм будет обречен, ибо найти и вырастить другую хранительницу времени уже не осталось. Но наверно это всё же лежало лишь на поверхности и как бы не было это эгоистично главной причиной её ужаса была не возможная гибель её народа, а те страдания что ей вот-вот придется пережить. И сколько не старалась она думать лишь о Шивтаке и своей родине, животный панический страх перед физическим насилием сметал все эти мысли как ветер сухие листья. В конце концов она вытащила меч мастера Юн Фая.

Увидев это, Талгаро взялся за рукояти пун. Он отлично осознавал, что у него и девушки нет ни одного шанса выжить в вооруженном столкновении с разбойниками, но он был намерен сражаться изо всех сил и отравить хотя бы нескольких из них. Его левая пуна несла на себе маслянистую смесь из сока лепестков убийственного желтого цветка «Печать Адолиса» и выжимки из стеблей «сливочной травы», это был смертельный и безотказный яд, практически мгновенно парализующий мышцы человека и в результате тот умирал от удушья. Жуткая смерть. Правая пуна была намазана густым слоем из смолотой мякоти «волчьих ягод», вызывающей сильное головокружение и головную боль, практически полуобморочное состояние и приступ нестерпимой острой дурноты, буквально выворачивающий наизнанку. После воздействия этого вещества ближайшие полчаса-час человек мог только держась за голову, закатив глаза и потерявшись во времени и пространстве, кататься по земле, стонать, охать, трястись как в лихорадке и постоянно пытаться блевать. За время своего покаянного путешествия Талгаро несколько раз использовал правую пуну, дабы осадить слишком рьяных лояненавистников, которые не удовлетворялись обычным словесным поношением маленького народа, а пытались донести свою неприязнь непосредственным физическим воздействием. Но никогда он еще не вынимал левой пуны, ибо как бы там ни было «сеющий смерть пожинает лишь скорбь» и до сегодняшнего дня он не видел причин для столь страшной меры. Однако при виде черноволосой девушки схватившейся за меч, его сердце неожиданно затопило острое чувство неподдельной нежности к ней. Вот она маленькая, хрупкая, юная взялась за оружие в тщетной, бессмысленной попытке противостоять этой безжалостной алчной стае и их злобному похотливому вожаку. В один миг он понял какой ужас объял девушку при мысли о грядущем насилии над ней. От сострадания к ней у него даже навернулись слезы. Такое глубокое сопереживание к той кого он до последнего времени считал все же довольно возмутительной и вздорной особой, не говоря уже о том что она кирмианка, удивило его самого. Но сейчас ему представлялось, что он видит перед собой почти ребенка, что значат её двадцать лет перед его седьмым десятком, и этот ребенок, загнанный и напуганный, находит в себе силы чтобы обнажить свой одинокий меч против жестоких взрослых подонков. И кажется он готов отдать свою жизнь за этого ребенка. Впрочем, все эти сентиментальные переживания просто пронеслись теплой волной по его сердцу и никак не прозвучали осознанными, выраженными в словах мыслями в его голове. А еще ему подспудно чувствовалось, что он виноват перед Минлу, что это как будто бы из-за него она оказалась в этой ситуации.

Тайвира отшатнулась от кирмианки и лоя, когда те схватились за оружие. Дочери купца представилось это откровенным безумием. Она не слишком переживала на свой счет, полагая что с ней ничего страшного не случится и она просто вернется на прежнюю позицию пленницы Сойвина. Но она понимала, что если Хишена по-настоящему разозлить, то этот чудовищный человек может устроить вокруг себя дикую кровавую баню. В этот миг она пожалела о том, что вообще послушала этого странного синеглазого ребенка и ей стало стыдно и неуютно при мысли как глупо она поступила, бросившись к металлическому псу, даже не подумав как следует чем это может закончиться.

При виде ощетинившийся мечом Минлу, Хишен расхохотался.

— Ты чего это, лохушка косоглазая, драться собралась? Со мной или со всеми нами?

Стоявшие вокруг разбойники заулыбались. Но мивар вдруг помрачнел.

— Ты! — Гаркнул он, ткнув в одного из лучников. — Залепи карлику в морду.

Молодой черноволосый стрелок, с кожей вымазанной пеплом и татуировкой на лбу в виде большого распахнутого глаза, что характеризовало его как приверженца жуткой религиозного культа гакори, поднял свой длинный, метра в полтора, лук и принялся натягивать тетиву. От Талгаро его отделяло метров 8–9. С такого расстояния темная просмолённая стрела с каленным трехгранным наконечником пробила бы череп лоя насквозь.

Талгаро отпустил рукояти пун и, буквально одеревенев от ужаса, громадным усилием заставил себя глядеть прямо на стрелка. Тайвира отскочила еще дальше в сторону, опасаясь что в неё могут попасть.

Молодой гакори оттянул тетиву до самого уха.

— Стойте! — Закричала Минлу и бросилась вперед, между стрелком и лоя. Она быстро убрала меч в ножны и, подняв руки вверх, ладонями вперед, умоляюще глядя на Хишена, поговорила. — Прошу вас, господин мивар, не нужно этого.

Хишен холодно глядел на неё.

— Сбрасывай оружие на землю, — приказал он. — И этот мелкий гаденыш пусть тоже свои гнусные плетки снимет.

«Трехглазый» стрелок продолжал удерживать тетиву возле уха, целясь теперь куда-то в грудь кирмианки. Минлу поспешно расстегнула пояс и бросила его вместе с мечом перед собою. Талгаро, хмурясь, развязал тесемки, расщелкнул пряжки и стянул с себя конструкцию из ремешков, удерживающую кожаные чехлы в которых хранились металлические цепи пун. Всё это он бросил себе под ноги.

Хишен приблизился к Минлу. Молодой гакори опустил лук и ослабил тетиву. Повелитель Гроанбурга надменно оглядел девушку, взял её за подбородок и поднял лицо. В темных глазах девушки он увидел страх и почувствовал возбуждение. Но с этим он решил пока погодить. Он толкнул кирмианку к своим людям.

— Связать!

Разбойники подхватили девушку и по привычной процедуре быстро и ловко скрутили ей за спиной руки, поставили на колени и накинули на шею петлю-удавку из шелковой веревки. Второй конец намотал на кулак один из них и встал за спиной.

Хишен приблизился к Талгаро. На лоя он глядел с откровенным презрением и вне всяких сомнений тут же и расправился бы с ним, к тому же топор-чекан по-прежнему угрожающе торчал из его широкого кулака, если бы его не сдерживала мысль, что девушка из Кирма испытывает к лоя странную привязанность, которую возможно еще придется использовать.

— Пшел! — Сказал он и ударом сапога сопроводил Талгаро в руки разбойников. Те уже без дополнительной команды приняли лоя и проделали с ним тоже что и с Минлу.

Хишен наконец подошел к Тайвире. Именно с неё он и собирался начать свои «компенсационные» действия за всё что пережил сегодня. И никакие мысли его уже не сдерживали. Он протянул левую руку и намотал на ладонь роскошные светло-русые волосы девушки. Дочь купца глядела на него холодно и даже дерзко. Мивар болезненно дернул её за волосы и удовлетворенно пронаблюдал как в её глазах вспыхнули боль и слезы.

— Ну что, коза хитрожопая, — насмешливо сказал он, — смыться навострилась? Папины денежки сберечь захотела? А как же твои люди, ведь порешу же всех? Или наплевать на них? А и правда, пусть в аду горят, коли ни ума, ни денег, ни удачи. Только что ж ты такая тупая, нашла у кого защиты искать! Ты что думала этот оборотень, этот железный дьявол спас бы тебя и отпустил на все четыре стороны? Ну ты и дура скудоумная! Да он же монстр из монстров, человечиной питается, а тёлок вроде тебя имеет во все дырки целыми днями своим железным штырём. Или ты на это и рассчитывала? Признайся, а? Ну так я тоже парень не промах. — Далее Хишен совершенно невообразимо пошлым образом стал расписывать всё что он может предложить Тайвире как мужчина. Он самым вульгарным образом с отвратительной ухмылкой на лице повествовал о всех непристойностях и извращениях, которые только смог припомнить, при этом используя настолько грязную и нецензурную лексику, что даже бывалые лихие гроанбуржцы, открывая для себя что-то новое, выглядели удивленными. Впрочем, разбойники в своём большинстве слушали речь атамана с явным одобрением, криво улыбаясь друг другу, мол, вот это даёт. Кирмианка и лоя же, сжавшись, уставившись в землю, не смея шевельнуться, были буквально раздавлены всем этим зловонным потоком. Минлу так вообще хотелось сквозь землю провалиться от стыда и омерзения. А при мысли что вслед за Тайвирой придёт и её черед пережить всё о чем столь словоохотливо повествует мивар, её охватывал гнетущий приступ дурноты и ей нестерпимо хотелось лечь на землю, свернуться калачиком, закрыть глаза и стать маленькой и незаметной, как жучок или муравей, чтобы никто из этих людей не мог увидеть её, чтобы они забыли её, не замечали, оставили в покое.

Свою речь Хишен иногда прерывал вопросом «Хочешь, а?!» и дергал девушку за волосы. По щекам Тайвиры текли слезы от боли, страха и унижения. Всякая дерзость испарилась из её взгляда, она прекрасно видела что этот полубезумный человек вошёл в раж, что его неистовство и вожделение растут с каждой секундой и это уже не остановить, ибо здесь его власть над всеми безмерна и абсолютна.

За спиной мивара, кто-то громко сказал:

— Эта девчонка моя, Голова. Не забывай.

Хишен резко развернулся, при этом не выпуская женских волос. Девушка, уходя от боли, была вынуждена, согнувшись, торопливо обежать вокруг него и застыть в неудобной и унизительной позе.

— Ба! Наш погранец нарисовался, — радостно пробасил мивар. — Твоя говоришь?!

— Моя, — твердо повторил Сойвин.

Минлу, позабыв о своих страхах, с изумлением уставилась на высокого молодого короткостриженого мужчину, посмевшего хотя бы отчасти перечить главе города.

— Да твое теперь шиш, чешуя, да в кармане ни хуя, — зло сообщил мивар. — Просрал ты своё счастье, господин бриод. Тебе было велено стеречь эту лярву, на цепь в доме посадить, да семечки на неё лузгать. Мог и пялить её сколько хочешь, в своё удовольствие, главное чтобы эта торгашка под присмотром была. А что выясняется? Она по всему Гроанбургу шляется как хочет, неизвестно чем занимается, а под конец ещё и с нашим врагом снюхалась, за штырь его железный зацепилась. Нет тебе больше доверия, погранец. Проваливай с глаз долой, пока у меня настроение.

Но Сойвин не двинулся с места и демонстративно положил ладони на рукояти мечей.

— Ах ты говна кусок, вошь лобковая, падаль смрадная! — Бешено прорычал Хишен. — Схлестнуться со мной захотел?! Мечиками помахать! — В запале он так сильно дернул Тайвиру за волосы, что та взвизгнула. Не обратив на это внимание, Хишен уже изрыгал исключительно матерные слова. Но в какой-то момент он вдруг замолк на пару секунд, словно озаренный некой мыслью, и затем с веселой свирепостью поинтересовался: — А ты, сучонок-ренегат, оборотень недоделанный, собственно чем недоволен? Если о своей доли выкупа переживаешь, то зря. Всё как условились. Каншуви деньги привезет, половина твоя. Хотя нет, теперь уже четверть, надо же тебя как-то наказать. А если за бабу беспокоишься, так с ней ничего страшного не случится. За непослушание поработает подо мною, подеру её хорошенько и всё. Может еще и понравится.

— Она моя, — неопределенно ответил Сойвин, не убирая ладони с мечей.

— Да неужто?! — Усмехнулся Хишен. — И как я только тебя бриодом сделал, ты же ведь тупой как рыло бейхора. Эй, Карим, — обратился он к смуглому жилистому хаокшиту с массивными кольцами в ушах, — и вы, бродяги, — он скользнул взглядом по другим стрелкам, — а ну-ка вгоните ему в седалище и в ляжки полдюжины каленных, может лучше соображать начнет.

Однако разбойники колебались. Сойвин, который на границе как раз и командовал лучниками и арбалетчиками, в Гроанбурге тоже сблизился с ними и сумел завоевать их симпатии и уважение. Кроме того, прознав о его опыте, его зачастую и ставили управлять стрелковыми подразделениями во время столкновений. И со временем он стал их неофициальным командиром. Но всё же товарищи Сойвина колебались не долго, ибо как бы ни были они расположены к нему, непререкаемый авторитет мивара довлел над ними. Ослушаться Хишена для них было немыслимо.

Увидев направленные на него стрелы и услышав такой знакомой скрип натягиваемой тетивы и сгибаемых рогов лука, Сойвин с запоздалым раскаяньем понял, что совершил большую ошибку. Ему представлялось, что он снова сможет отбить Тайвиру, как и в первый раз, что Хишен снова посчитает что разумнее уступить девушку своему бриоду, чем убивать его и нарушать негласные правила разбойничьего братства. В конце концов, подумалось ему, если уж мивар так сексуально перевозбудился, у него есть эта кирмианка, вполне себе молодая и привлекательная. Эта мысль заставила его на секунду устыдиться. Но лишь на секунду. Судьба нежданных гостей мивара его мало трогала. Сойвин не любил ни лоя, ни кирмианцев. Металлическую собаку же он счел неким порождением проклятого Вэлуонна и потому тем более ни к ней, ни к её спутникам симпатий не испытывал. Он не понимал кто они такие. Он слышал что они пришли в поисках той странной племянницы судьи и мивар после столкновения с сайтонской ведьмой готовился к худшему. Так оно и вышло. Но зачем Тайвира бросилась к этим чужакам за помощью? Почему она решила, что она может рассчитывать на них? От отчаянья? Но сейчас из-за необдуманных действий купеческой дочки он подверг себя большой опасности. По глупости, подсказывал ему насмешливый голос, по одной только глупости и, что уж лукавить, вожделению к этой молодой особе он совершенно нелепым образом попытался помешать Хишену. А сейчас в него ударит с десяток стрел. Сойвин прекрасно понимал, что на таком маленьком расстоянии, практически в упор, каленные тяжелые наконечники длинных боевых стрел серьезно покалечат его, раздробят кости и разворотят плоть. Пусть даже мивар и приказал стрелять в ноги и пониже спины. Пусть даже разбойники, считавшие его, Сойвина, хорошим справедливым командиром возможно и будут стрелять, не натягивая тетиву в полную силу, всё равно мало ему не покажется. И ради чего? Ведь он же обещал себе что прошлое осталось в прошлом и того молодого наивного офицера, полного книжных идеалов благородства и неуёмных иллюзий рыцарства больше нет. Может он влюбился? В эту вздорную, взбалмошную, не слишком умную кареглазую девицу из Аканурана. В эту прелестную милую девушку с нежным чистым лицом, с чудесным теплым взглядом и роскошными густыми сияющими русыми волосами, так безжалостно и варварски намотанными сейчас на мозолистый широкий мужской кулак. В эту беззащитную своенравную пленницу, каждую ночь спавшую рядом с ним и во сне, позабыв о своей ненависти к своему тюремщику, доверчиво и ласково прижимавшейся к нему. Но может дело не в любви, может всё дело в том что в этой девушке странным образом проступали черты того забытого прошлого, где молодой офицер королевского пограничного корпуса, веселый и отважный, готов самоотверженно и бескорыстно сражаться с любыми проявлениями Мирового Зла, которые для него всегда явственно однозначны и по другую сторону его меча и где ему еще ничего неизвестно о том что он и сам одно из этих проявлений. Он нестерпимо хотел вернуться туда, возвратить себе то незамутненное категоричное мировоззрение, которое легко расставляло всё по местам, ту легкость и чистоту души, которые утро каждого нового дня делали счастливым и желанным. И эта девушка или чувство к ней как призраки этого прошлого неудержимо влекли его к себе и он шел навстречу к ним, совершая одну глупость за другой. Хишен насмешливо глядел на него, зажав в кулаке и пригнув к земле этот прекрасный призрак. Тетивы продолжали натягиваться. И Сойвин уже ничего не сможет, не успеет сделать не ради себя, не ради этого призрака. Через пару секунд он, раненный и искалеченный, будет барахтаться на земле в своей крови, скрежеща зубами от боли и бессилия.

Но вдруг над площадью зазвучала удивительный ангельский голос, словно голос ребенка, чистый, звонкий, пронзительный, моментально пробирающий до сердца и завораживающий душу, некое совершенное колоратурное сопрано. Талгаро, подняв голову к небу, пел: «Одна звезда на небе голубом Живет, не зная обо мне. За тридевять земель в краю чужом Ей одиноко в облачной стране». Разбойники застыли ошарашенные, некоторые лучники опустили своё оружие, потрясенные, вслушиваясь в чудесный голос. Хишен, позабыв о дерзком бриоде, повернулся к лоя и в удивлении воззрился на него. А Талгаро во всю силу своих связок продолжал и словно бы поднимал всю эту площадь и всех присутствующих на ней к небу. Чистый хрустальный звук легко пробивал любую заскорузлость, дикость, равнодушие, распахивал в сердцах двери, врывался порывом морского ветра и наполнял суровых, жестких, безразличных взрослых людей томительной ностальгией по чему-то далекому, светлому, прекрасному, давно утраченному и забытому еще где-то в детстве.

Сойвин вдруг решил: сейчас или никогда. Он всё изменит. Попробует всё изменить. И не смея хоть еще о чем-то подумать, бросился вперед. Он беззвучно подлетел к Хишену, схватил его за ноги и, что было силы, рванул на себя. Тяжелый широкоплечий глава Гроанбурга рухнул как подкошенный лицом вперед, рефлекторно выпустив волосы Тайвиры и попытавшись выставить руки. Сойвин как кошка прыгнул ему на спину, левой рукой, буквально вонзив пальцы ему в ноздри, воздел его голову и, приставив к шеи широкий охотничий нож, дико заорал:

— Назад! Все назад! Клянусь богом, сейчас зарежу его! Назад!

Талгаро естественно тут же умолк, разбойники, смутившись и растерявшись, попятились прочь от поверженного мивара.

— Назад! Отошли на десять шагов от меня! — Продолжал яростно кричать Сойвин, вжимая лезвие в плоть своего, теперь уже смертельного врага. Лицо молодого бриода побагровело, на нем вздулись жилы, глаза были совершенно безумные. — Кому сказал отошли! Все, все отошли. Чтобы не было никого за спиной.

Разбойники отхлынули прочь. Хишен наконец пришел в себя и принялся, с задранной головой, биться и рычать. Сойвин тут же наклонился к нему и коротко прошипел:

— Убью!

И мивар понял по его тону что действительно убьёт. У бриода оставалось не слишком много вариантов. Хишен затих и очумело вращая глазами, пытался сообразить как ему справиться с новой бедой.

— Кушаф, ко мне! — Громовым голосом приказал Сойвин. — Сюда иди сказал.

Кушаф, бледный как полотно, приблизился. Сзади маячили Ронберг, хмурый Банагодо, мрачный вэлуоннец Вархо и молодой несколько потерянный Альче. Остальные бриоды отсутствовали, занятые на дежурствах и по прочим делам.

— Быстро, — горящими глазами глядя на Кушафа, прогремел Сойвин. — Три оседланные лошади сюда и бричку запряженную парой. Живо!

Хишен, понимая что задумал взбунтовавшийся бриод, снова зашевелился.

— Лежи тихо, — гаркнул Сойвин, сердце которого стучало как молот и кажется уже в самой голове. — Иначе резать начну. Устрою тебе казнь «тысячи порезов», боров проклятый.

Хишен чувствовал, что молодой бриод в крайней степени возбуждения и сейчас, испуганный, загнанный и обреченный, готов на всё. Но в нём и самом уже закипало бешенство, не располагающее к трезвой оценке обстановки.

Кушаф стоял не шевелясь.

— Иди! — Рявкнул Сойвин, взглянув на него жутким взглядом.

— Ступай, — негромко сказал подошедший сзади Ронберг и слегка подтолкнул молодого бриода. — Делай как велено.

Кушаф глянул на него как на безумного, но повиновался. Когда он исчез за домами, Ронберг, обращаясь к Сойвину, мягко сказал:

— Не горячись, дружище. Сейчас всё будет.

Но бывший офицер королевского пограничного корпуса прекрасно знал с кем имеет дело. Из всех бриодов Ронберг, не смотря на некоторую утрату физической мощи по причине пожилых лет, оставался самым опасным. Мягко стелил, да спать было смертельно. Коварный и хитрый, он хоть и старался зачастую решать любые проблемы без лишней крови, всё равно всегда был готов сунуть нож под ребра любому кто угрожал корыстным интересам его собственным или всего Гроанбурга.

— Отойди, Старый, — неожиданно довольно спокойно попросил Сойвин. — Знаю тебя как облупленного. Даже не пытайся мне уши лечить. Ничего не выйдет. Кушаф приведет коней и мы уедем.

— Кто мы? — Поинтересовался Ронберг, для виду попятившись на пару шагов. Остальные бриоды уже стояли вплотную к нему.

— Я и она, — Сойвин кивнул на купеческую дочку, которая после того как её волосы отпустили, стояла метрах в пяти от поверженного мивара и растерянно глядела на вступившегося за неё бриода. Девушка была полна самых смешанных чувств и совершенно не представляла что ей делать и к чему готовиться.

— А бричка зачем? — Спросил Ронберг, уже конечно догадавшись зачем.

— Этого, — Сойвин чуть дернул голову мивара, — я заберу с собой. Как только отъедем на достаточное расстояние, я его отпущу.

Хишен закряхтел и засопел. Оказалось он смеется, что было не так то просто в такой неудобной позе. Потом он вдруг захрипел:

— Лупень, Лупень!

— Молчать! — Рявкнул Сойвин и еще раз дернул мивара за ноздри. Но тот не унимался. Рослый лучник в необычной треугольной зеленой шляпе бесшумно возник рядом с Ронбергом.

— Как только я сдохну, убьёшь этого недоноска, — приказал Хишен.

— Ты не сдохнешь, — сказал Сойвин.

— Всадишь ему в оба глаза по самое оперение, — не обращая внимания, продолжил Хишен. — А этих двух баб будете иметь всем Гроанбургом, пока их дырки в кисель не превратятся.

— Молчать, — повторил Сойвин, но уже спокойнее.

— Я никуда не поеду, мразь шелудивая, — свирепо сообщил Хишен. — Можешь резать меня сколько хочешь.

— Поедешь, — уверенно сказал Сойвин, но сам он уже чувствовал как ледяной страх пробирается ему в сердце. А что если Хишен упрется как безумный, что тогда делать?

— Старый, ты меня слышал, — предупредил мивар, — эту купеческую шлюху будете трахать на трупе этого погранца, пока она не сдохнет.

— Я слышу тебя, Голова, — спокойно ответил Ронберг, — всё так и будет. Мы отомстим за тебя.

Сойвин весь в ледяной испарине неотрывно глядел на пожилого бриода. О да, не приходилось сомневаться, что он отомстит.

Появился Кушаф, привели коней, прикатили бричку.

— Кушаф, возьми веревку и свяжи ему руки, — приказал Сойвин.

— Стой на месте, — прохрипел Хишен. — Стоять всем! Я же сказал тебе, мудило ты лощенное, я никуда не поеду. Смертью что ли решил меня напугать, хмырь долбанный? Да она мне как сестра с самого рождения, когда мамашка убить меня захотела и в землю закопала. — Хишен свирепел все больше, изо рта его летели уже не слюни, а почти пена. — Лупень! Лупень, едренный карачуп, приготовься! Чиркнет меня этот хер по шеи и стреляй сразу.

Сойвин медлил. В один миг он понял, что ничего не выйдет. Ничего. И затем с ужасной, пробирающей до мозга костей, холодной очевидностью он понял, что умрет. Сегодня, прежде чем солнце опустится за горизонт. И это его последний день. Но он слишком долго был солдатом и осознание обреченности не раздавило его, а лишь придало ему решительности. Он поглядел на лучшего лучника Гроанбурга.

— Стреляй, Лупень, — сказал Сойвин и вздернув голову мивара еще выше, начал резать его шею.

Лупень поднял лук.

— Стой! — Заорал Хишен.

Его всего трясло. Не от страха, но от ярости, от гнева, от мысли что сдохнет он от руки какого-то молокососа, да еще и такой позорной смертью, зарежут словно свинью и будет он булькать черной кровью и корчиться на земле на виду всего своего воинства.

Сойвин остановил нож.

— Она пусть уходит, — прокряхтел мивар, от клокочущей ярости и затекшей шеи с трудом ворочая языком.

Сойвин сразу понял о чем говорит Хишен. Тайвира уходит, он остается. И решение принял за одну секунду. Решение, которое, как он прекрасно понимал, стоит ему жизни.

— Хорошо, — быстро отозвался он. — Тайвира уходит и с нею эти двое, кирмианка и лоя.

Сойвин и сам не знал зачем поставил такое условие. Может просто из духа противоречия, может ему подумалось, что в сопровождении этих двоих чужаков Тайвира будет в большей безопасности, ведь она уже просила у них защиты, может потому что маленький лоя запел ангельским голосом и словно для того чтобы остановить стрелков, а может ему на секунду припомнилась черноволосая короткостриженая девочка с огромными синими глазами, а если эти двое её друзья, то наверно спасти их будет хорошим делом. Пару грехов спишется, усмехнулся он про себя. Сейчас самое время списывать грехи.

— Пусть уходят, — легко согласился Хишен. Он хотел только одного, подняться на ноги и чтобы этот проклятый бриод стоял перед ним. — Дай только слово, что не прикончишь меня, когда они уедут. Слово офицера. Ты ведь у нас снова, — он как мог усмехнулся и процедил с ненавистью, — офицер.

— Слово офицера, — сказал Сойвин. — Но и ты поклянись честью всего гроанбургского братства, что дашь им уйти, не отправишь никого в погоню. Клянись черным крестом Вааля и пролитой кровью братьев.

Это была смертельная клятва, святая для всей дикой братии Гроанбурга.

— Клянусь черным крестом Вааля и пролитой кровью моих братьев, — прохрипел Хишен, — что не отправлю никого в погоню за этими тремя. Пусть убираются к дьяволу.

Мивара буквально трясло от близости развязки, от предвкушения вдоволь насладиться страданиями человека, посмевшего поднять на него руку.

Ронберг дал знак разбойникам. Минлу и Талгаро тут же освободили, вернули им оружие и усадили на лошадей. Также подвели серого жеребца Тайвире. Девушка со слезами на глазах неотрывно глядела на Сойвина, но тот не смотрел в её сторону. Она как оглушенная вставила ногу в стремя и уселась в седло.

Ронберг махнул рукой и разбойники, хлопнув лошадей и прикрикнув, пустили их вскачь. Трое чудом спасенных людей понеслись по главной улице Гроанбурга.

88

Пролетев через город и беспрепятственно проскочив через раскрытые ворота, трое всадников помчались на север, прочь от городских стен. Вскоре они оказались на развилке, где Минлу разговаривала с Шоллером. Здесь они поворотили направо и устремились на восток. Через час бешеного галопа, благополучно миновав Гроанбургский лес, всадники вылетели на Осевой тракт и только тут, почувствовав наконец себя в некоторой безопасности, остановили разгоряченных коней, дабы дать им роздых и самим перевести дух.

— Но мы не можем бросить его там, мы должны что-то придумать, — словно возобновляя некий прерванный диалог, снедаемая переживанием и с блестящими от слез глазами проговорила Минлу.

— Мы должны ехать в Акануран, — возразил Талгаро. — Так быстро, как только возможно.

Кирмианка резко повернулась к нему.

— Спасать себя и оставить Кита им на растерзание?! — Гневно вопросила девушка. — Если уж бейхоры всё же сумели лапы ему искалечить, то кто знает, что еще этот лысый изверг придумает.

— К сожалению, мы ничем не можем помочь Киту, — спокойно и грустно проговорил лоя и впервые в его голосе девушка услышала некую стариковскую тяжесть, словно напоминающую о том что этому маленькому человечку уже идет седьмой десяток. — Чтобы вывезти Кита из Гроанбурга нужна крепкая повозка с парой лошадей и несколько сильных человек чтобы погрузить его туда. И каким образом нам это провернуть, если он лежит посреди площади на виду у всего города?

Девушке нечего было ответить, но на лоя она все равно глядела сердито.

— С другой стороны, — продолжил Талгаро, — думаю, Кит не так уж и беспомощен и не в такой уж большой опасности. Насколько я понимаю, с бейхорами он разделался, когда его задние лапы уже не действовали. Ни мечи, ни копья, ни стрелы ему не страшны. Сам по себе он бессмертен и думаю скорее весь Гроанбург обратиться в прах и пыль, чем Кит расстанется с жизнью.

Минлу, ободренная его словами, немного успокоилась. Она припомнила как Кит рассказывал о том что его глаз не сможет проткнуть летящая стрела, а сам он может вскипятить целое озеро, что внутри него горит некий практически вечный огонь и что бы жить вечно ему нужен глоток воды, но и без этого он сможет прожить сто двадцать лет. Девушка почувствовала себя лучше. Чтобы Хишен не придумал, с Китом ему не справиться.

— Кроме того, теперь когда его с нами нет, — сказал Талгаро, — нам тем более нужно как можно быстрее попасть в Акануран, ибо сейчас мы единственные на кого может рассчитывать Элен. Кит был её защитником и если он выбыл из строя, наш долг заменить его. Мы должны спасти ребенка, вырвать её из алчных лап верховного претора. Я еще не знаю как нам это сделать, но тем больше резона как можно скорее добраться до столицы, убедиться что с Элен всё в порядке и придумать план для её спасения. На кого ей еще рассчитывать кроме нас?

Талгаро говорил очень спокойно и всё же с глубоким затаенным чувством. Девушка внимательно поглядела на него.

— Ты прав, — тихо сказала она. — Мы нужны Элен.

К ним приблизилась Тайвира. Она часто с тревогой поглядывала на запад, туда откуда они приехали.

— Нам лучше поторопиться, — проговорила она. — Разбойники могут попытаться догнать нас.

— Погони не будет, — уверенно сказал Талгаро. — Хишен поклялся черным крестом Вааля и пролитой кровью братьев. Он не станет нарушать эту святую для лихих людей клятву, разбойники просто не поймут и не примут этого. Да и вряд ли мы представляем такую уж большую ценность для мивара. К тому же не сомневаюсь, что следующие несколько часов он будет исключительно занят истязаниями этого молодого человека.

Тайвира вздрогнула.

Минлу с любопытством наблюдала за ней.

— Почему он сделал это? — Спросила она. — Он влюблен в тебя?

Дочь купца холодно поглядела на неё.

— Понятия не имею. Он такой же лиходей и душегуб, как и прочие. К тому же вы здесь тоже благодаря ему. По-твоему в тебя и лоя он тоже влюблен?

— В начале он намеревался ехать вместе с тобою и видимо взять с собой в качестве заложника мивара, — словно размышляя вслух, проговорил Талгаро, — однако затем, когда мивар наотрез отказался, даже готовый тут же и умереть, и потом предложил отпустить только тебя, этот молодой разбойник сразу же, не моргнув глазом, согласился, хотя конечно понимал что в этом случае оставляет себя в полной власти Хишена.

— И что? — Неприязненно осведомилась Тайвира.

Лоя пожал плечами.

— Не знаю. Но по моему разумению так легко и быстро пожертвовать своей жизнью возможно только под влиянием какого-то большого сильного чувства.

Ничего не ответив, Тайвира развернула коня и, ударив пятками в его бока, поскакала по широкому тракту на восток.

Минлу поглядела на лоя. Она вдруг припомнила его сказочное пение. И еще странные слова «айнлима монли», и ещё молнии, сверкнувшие на лапах Кита, и ей очень захотелось обо всём этом поговорить. Но Талгаро сказал:

— Да, лучше поспешить. Верховный претор жуткий человек и мы должны вызволить Элен из его плена как можно скорее. К тому же она возможно знает как помочь Киту.

Талгаро кажется нисколько не сомневался, что им удастся вырвать девочку из власти алчных судей и это немного ободряло Минлу. Сама она подобнойуверенности не испытывала, с трудом себе представляя как двое таких бродяжек как лоя и она смогут проникнуть во дворец верховного претора Агрона, выкрасть девочку и затем ещё уйти от неминуемого преследования всей судебной гвардии королевства.

Не сказав больше друг другу ни слова, они поехали вслед за Тайвирой.

89

Тайвира, то и дело подстегивая коня, как безумная, словно и правда пыталась уйти от погони, летела вперед. Но вместо страшных диких разбойников, её преследовали неудобные, неуютные мысли.

Что теперь будет с Сойвином? Что Хишен сделает с ним? Это не важно, это абсолютно не важно, уверял её голос, который вроде бы был её глубинной сущностью, её сокровенным «Я», той внутренней осознанной реальностью, которая всегда была на её стороне, с самого рождения готовая утешать и поддерживать её. Этот человек ничего не значит и его поступки случайны и неразумны, стихийны и бессмысленны и уж конечно не следует искать в них того сильного глубокого чувства, о котором говорил этот неприятный лоя.

А еще были эти 14 человек оставшиеся в подвалах Цитадели, голые, избитые, оголодавшие, уставшие, потерянные и подавленные. Она и её отец были последней надеждой для них. Но когда разбойники подвели к ней коня, она даже не вспомнила о них. Она лишь думала о своём спасении, об освобождении, которое неожиданным счастьем буквально вылетело на неё из толпы этих ужасных, кровожадных, жестоких людей и схватило за горло, мешая дышать и застилая глаза. И садясь на коня, она боялась лишний раз моргнуть, чтобы только не вспугнуть это нежданное счастье. И да, она боялась подумать о ком-то еще кроме себя, чтобы эти мысли не помешали ей, не остановили её. И всё правильно, убеждал её голос, ты ничего не должна этим людям. Каждый из них, выбирая работу в караване, прекрасно знал на что идёт и чем рискует.

Но Сойвин, зачем он это сделал? И в последний момент он даже не повернулся, не поглядел в её сторону, чтобы хотя бы взглядом попытаться всё объяснить. Она бы поняла, она бы услышала. Но может и нечего было объяснять. Он как животное, не сознавал мотивов и причин собственных поступков. Ведь всё-таки он разбойник, убийца и негодяй, живущий лишь потаканием своим сиюминутным желаниям и вожделениям. И она ничего не должна, ничем не обязана ему.

Теперь ей хотелось только одного, как можно быстрее оказаться в Акануране, в доме своего отца, в своей милой уютной комнате на втором этаже, куда по вечерам светит добрый умиротворенный свет красного закатного солнца. Она залезет на свою широкую кровать, спрячется под легким пуховым одеялом и все эти гроанбургские злоключения и переживания окажутся просто дурным сном. Просто сном.

90

Как только всадники исчезли из виду, Сойвин отпустил голову мивара, слез с него и отошел в сторону. Хишен не спеша поднялся с земли, отряхнул свой великолепный камзол и штаны и как бы в некой задумчивости огляделся по сторонам. На Расплатной площади царила гробовая тишина. Основная масса людей теперь окружала широким полукольцом место, где стоял мивар, при этом изо всех сил держась на почтительном расстоянии от одинокого, застывшего как камень металлического пса и мертвых изуродованных тел бейхоров рядом с ним. Диковинный пёс совершенно по-собачьи сидел на попе и внимательно следил за всем происходящим. Уже наступал вечер, Яна клонилась к западу и её и без того красноватый свет приобретал ещё большую багровую насыщенность, придавая стенам Цитадели и лицам людей пронзительный, тревожный, огненно-алый оттенок.

Хишен поднял свой топор и повернулся к Сойвину. Тот, понимая что настал его последний час, сделал шаг назад и глухо произнес:

— Позволь умереть по-человечески.

Хишен отрицательно покачал головой. Ярость, бешено бурлившая в нём, когда он лежал на земле с задранным к верху носом, теперь трансформировалась в ледяную тягучую ненависть, которая для своего удовлетворения требовала долгих и изощренных мучений обидчика. И он, как будто совсем спокойно, заговорил:

— Значит два года вместе с нами кровь и грязь месил, по карманам шныкал, кошели собирал, людишек торговых резал, толстосумов на крюки вешал, пузатых купечиков в брюхо ножичком тыкал, бонрским мордоворотам бошки сёк, а теперь снова цветочек аленький? Херувим сахарная головка? Два года значит был проклятый висельник, изувер, душегуб, насильник, клейменная падаль, два года с нами шел бок о бок в дерьме по самую шею и вдруг раз!.. в один момент снова святая душа — огнеокий офицер, голубая кровь — золотые погоны, алый плащ да шляпа с белым пером. Так что ли? Снова гордый, хоть гвозди на лбу гни? Вот я дерево остальные пни? Из говенной дырки да по царски фыркать? А что было — так наплевать и растереть? — Хишен усмехнулся и как бы удрученно покачал головой. — Нет, братушка, так не получиться. Так не бывает.

Он глядел на бриода вроде даже как будто сочувственно.

— Кстати, давай-ка сюда все свои мечи-кинжалы, они тебе уже ни к чему.

Молодой человек положил ладони на рукояти мечей и сделал шаг назад.

— Ну-ну, Сойвин, не усложняй. Не нужно бросаться на меня или, упаси боже, вспарывать себе брюхо. Я не позволю. Лупень выстрелит тебе в глаз, — Хишен поднял левую руку и лучший лучник Гроанбурга тут же вышел вперед, поднимая лук и натягивая тетиву, — а потом в ногу, в руку, куда-нибудь еще, пока ты не утихомиришься.

— Да что ты от меня хочешь? — В отчаянье воскликнул Сойвин.

— Узнаешь. Всё узнаешь. Ты для меня теперь человек особый, ценный человек. Думаешь много в этом мире людей, которые уцепившись за ноздри, задирали мне голову и резали шею? Так что скидывай амуницию.

Сойвин медленно обреченно расстегнул ремни и бросил на землю все свои многочисленные клинки.

— И нож из сапога, — подсказал Хишен. Затем сделал знак и один из разбойников проворно подобрал оружие бриода и унес прочь.

Хишен улыбался. И его улыбка казалась Сойвину жуткой. Но вот он снова помрачнел и, покачивая топориком, проговорил:

— Альче, приведи сюда из подвалов всех кто там есть. Там должно быть что-то около дюжины дармоедов из каравана Каншуви.

Самый молодой из бриодов тут же бросился исполнять приказ.

Сойвин растеряно усмехнулся, ему показалось что он догадался что замыслил мивар. Чудовищное доказательство того что он, Сойвин, точно такой же душегуб и подонок как и все в Гроанбурге. Но кто бы сомневался. На миг в его голове возник образ прекрасной Тайвиры и он ощутил терпкий привкус горечи, из-за мимолетной глупой фантазии, он окончательно исковеркал свою судьбу. Но горечь тут же уступила место черной вязкой апатии, заволакивающей душу беспросветной пеленой усталости и покорности. Будь что будет. Уже ничего не исправить, не изменить, и чтобы Хишен не придумал, это уже не важно. Совершенно не важно. Его жизнь закончится не сегодня, это уже случилось два года назад. Ему остро захотелось побыть одному, там где только небо, деревья и какой-нибудь водоем, там где его усталая, измождённая, смертная душа сможет еще раз послушать тишину вечности и соприкоснуться с покоем бесконечности, там где будет только он и этот громадный чудесный мир, такой равнодушный и такой прекрасный. В этом мире порой непросто жить, порой даже невыносимо, но вся эта сложность, невыносимость в самом человеке, в его сердце, мир, Вселенная здесь ни при чем. Она не ведает ни Добра, ни Зла. Сойвину припомнилось как эти суждения ему внушал пожилой сморщенный пилигрим, бредущий неизвестно откуда в какое-то очередное святое место. «То что мы считаем злом это лишь несовпадение наших желаний с реальностью, не более того», говорил пилигрим. Молодой человек усмехнулся про себя: «Ну да, так оно и есть. Мне вот хочется жить, иметь свой дом, быть вместе с такой девушкой как Тайвира, а в реальности меня закопают по шею в землю и Хишен будет колотить меня по голове палкой и отрезать по кусочкам мои уши. Никакого зла и страданий, просто моё желание не совпало с реальностью».

Вскоре Альче и несколько его подручных пригнали на площадь группу полуголых, оборванных людей. Пленники сбились в кучу и тревожно и испуганно оглядывались по сторонам. Правда двое или трое из них смотрели на разбойников спокойно, мрачно и даже с некоторым вызовом. Среди них был и Дэйн, близкий друг Самала — того самого охранника из «Бонры», которого Хишен легко и без раздумий зарубил топором дабы побудить купца Каншуви вести себя посговорчивее. Впрочем, их дерзость ни на кого не производила впечатления. Разбойники жадно и с нетерпением наблюдали за происходящим, готовясь увидеть очередную кровожадную выходку своего могучего жестокого атамана.

Хишен сделал знак и его люди умело и быстро расхватали пленников, поставили их на колени, связали за спиной руки и набросили на шеи тонкие удавки.

— Выбери троих из них и перережь им горло, — сказал мивар. — А остальных я отпущу. Клянусь черной душой Элриха.

Сойвин, глядя в землю, не шелохнулся, словно и не услышал этого кровожадного предложения.

— Дайте ему нож, — приказал Хишен.

К ногам Сойвина упал большой охотничий нож с широким чуть загнутым клинком.

— Возьми. — Повелительно произнес Хишен.

Молодой бриод поднял на него глаза и отрицательно покачал головой.

— Убьешь троих, спасешь почти дюжину, по-моему хорошая сделка. Точно не хочешь?

Сойвин холодно глядел на мивара. Тот усмехнулся и покачал головой.

— Хорошо. Тогда я прикажу все их посадить на кол.

Сердце Сойвина забилось сильнее. Он прекрасно понимал, что мивар вполне способен на это. И тем не менее пожал плечами и равнодушно произнес:

— Поступай как хочешь. Мне-то какое до всего этого дело?

Мивар снова усмехнулся и, повернув голову, приказал:

— Вархо, организуй. Начни вот с неё. — Хишен указал топориком на русоволосую растрепанную полноватую женщину лет пятидесяти.

Бородатый вэлуоннец без колебаний принялся отдавать распоряжения. Двое разбойников отправились за орудиями пытки и инструментами, двое других схватили выбранную жертву, освободили от веревок и начали срывать с неё одежду. Несчастная женщина, едва стоявшая на ногах, растерянно глядела на державших её мужчин и словно не понимала к чему её готовят. Через минуту она была абсолютно голой и разбойники бесцеремонно швырнули её на землю. Обрюзгшее нечистое дебелое дряблое женское тело ни у кого из мужчин не вызывало никаких пикантных мыслей. Напротив, они испытывали отвращение и жалость. Не смотря на унижения, женщина всё еще не смела издать ни звука. Всю жизнь работая ткачихой и прачкой на нескончаемую череду господ и хозяев она давным-давно привыкла безропотно и терпеливо сносить любые помыкания собственной персоной. Она была настолько послушна и покорна, что кое кто принимал это за туповатость. Однако сейчас, в предчувствии чего-то ужасного, даже её смиренность отступала в сторону и наружу прорывался страх. Барахтаясь на земле, полубезумным взглядом она смотрела снизу вверх на вооруженных грозных мужчин и пока еще молча, одними большими влажными серыми глазами умоляла их не делать ей больно.

Разбойники вернулись с инструментами и кольями и споро взялись за дело. Двое при помощи колуна и лопаты готовили яму, другой взял полутораметровый кол и несколькими уверенными движениями ножа обновил его острие. Потом посмотрел на мивара и буднично осведомился:

— Кол медленный или быстрый?

— Медленный.

Разбойник ножом срезал конец деревяшки, потом еще и еще, умело затупляя остриё и глядя на него то с одной стороны то с другой, словно прикидывая как пойдет. Наконец он счел результат удовлетворительным, вынул из-за пазухи бутылёк и облил усечённый конец кола каким-то маслом. После чего сделал знак двум своим товарищам. Те схватили голую женщину и поставили её на четвереньки. Еще двое разбойников по знаку Вархо обнажили сабли и уперли их крест— накрест в землю, создавая дополнительную опору. Кол положили на место скрещение клинков и ввели его заостренное навершие в задний проход жертвы. Женщина вздрогнула, но всё еще ни проронила ни звука и лишь с диким ужасом поглядела на своих товарищей, стоявших на коленях и с посеревшими лицами наблюдавшими за происходящим. Все они понимали что их ждет тоже самое.

— Держись, Сальта, — пробормотал Дэйн. На его зеленые глаза от бессилия, стыда и отчаянья наворачивались слезы. И хотя тридцатичетырехлетний охранник "Бонры" был вполне отважным человеком, при столь наглядной демонстрации его ближайшей участи ледяная хватка животного ужаса безжалостно сдавила ему сердце.

Дюжий разбойник в красной безрукавке и черной повязке на голове взялся за деревянный молот с длинной рукоятью и размахнувшись ударил по колу, вгоняя его в тело жертвы. Сальта дико закричала и её крик буквально вспорол предвечернюю тишину площади. Женщина начала биться, но две пары крепких рук держали её мертвой хваткой. Палач в красном жилете ударил молотом еще раз, кол разрывая плоть, вошел еще глубже и Сальта завизжала совершенно не по-человечески. Сойвин не выдержал и отвернулся. Дэйн же закричал:

— Да прекратите же вы, ради бога, изуверы проклятые!

Он подался вперед, натягивая удавку. Его лицо налилось кровью, а он, задыхаясь и выпучив глаза, хрипел и рычал, призывая на гроанбуржцев небесные кары и тут же умоляя их одуматься. Но никто не обращал на него внимания. Разбойники подняли кол вертикально, установили его в приготовленную яму и закрепили деревянными клиньями. Сальта соскальзывая всё ниже, извивалась и размахивала руками, каждым этим движением усугубляя жуткую боль разрывающую её изнутри. Привыкшая в своей безропотной рабской жизни в основном молчать она теперь голосила совершенно по-звериному. Она не просила, не умоляла, не проклинала, она просто кричала и выла в пустое красное небо. В течение всей своей жизни она никогда не задавалась вопросом за что ей досталась такая незавидная жалкая судьба, почему она была обречена на беспросветную тяжелую работу по 20 часов в сутки, тихо радуясь лишь крохотным подачкам счастья в виде нежного пирожного или плетенного с бисером браслета, на которые она откладывала по нескольку месяцев со своего скудного заработка или небрежной мужской ласке случайного подвыпившего кавалера или лишней монетке от хозяина, охваченного приступом благодушия и неожиданной щедрости. Ей и в голову не приходило негодовать на рок, богов, людей и доискиваться причин своей убогой участи. Мир устроен так как устроен. И возможно даже сейчас, подвергаясь чудовищной пытке, она не искала виноватых и не догадывалась, что нужно умолять или хотя бы проклинать тех кто обрек её на это. Она привыкла принимать всё что ей выпадало молча и кротко. Но эта жуткая боль была слишком невыносимой чтобы она приняла её с обычным молчанием, это страдание было слишком запредельным для Сальты и вот теперь, впервые в своей жизни, она кричала во весь свой голос, голос о котором она даже не подозревала.

Дэйн, задыхаясь от слез и соплей, вдруг перестал костить Хишена и его подручных и набросился на Сойвина. Охранник потребовал чтобы тот убил его и еще двоих, но чтобы только всё это прекратилось. Он взывал к благородству Сойвина и тут же грозил ему загробными муками за его равнодушие. Впрочем, речь Дэйна звучала всё более бессвязно и спутано, он то ревел, то проглатывал слова, то плевался, то пытался отдышаться. Хишен с любопытством естествоиспытателя следил за молодым бриодом. Сойвин же, который в первые секунды отвернулся, теперь неотрывно глядел на нагую пожилую женщину, корчащуюся на окровавленном колу. И в какой-то миг внутри него что-то лопнуло и всё его человеческое естество заволокла тьма. Сойвин нагнулся, поднял с земли охотничий нож, быстро подошел к Сальте и подняв высоко руку воткнул нож ей в шею. Женщина захрипела, изо рта потекла кровь и через несколько секунд она умерла. Сойвин с ножом в руке повернулся к разбойникам. Те при виде его побелевшего окаменевшего лица и безумных потемневших глаз в страхе попятились назад. Ни у кого не осталось сомнения что он сейчас бросится на них и начнет рвать их зубами и ногтями. Но Сойвин не шевелился, он словно никого не видел. Затем он медленно повернулся к ряду пленников и те торопливо отводили глаза, с ужасом понимая что он сейчас начнет их убивать.

Молодой бриод находился возле левого края ряда стоявших на коленях людей и потому он шагнул к ближайшему, крайнему слева мужчине, взял его за волосы, запрокинул голову назад и сильно полоснул ножом по шеи, разрезав яремную вену. Темная кровь непрерывной струёй хлынула из раны, заливая всё вокруг. Глаза пленника неимоверно расширились, он задергался, закряхтел, засипел, пытаясь сделать вдох и начал валиться набок. Однако разбойник за спиной крепко держал накинутую удавку, не давая пленнику упасть и он так и умер, со связанными руками и стоя на коленях. Сойвин приблизился к следующему, второму слева мужчине и стараясь не смотреть на него и не давая себе ни секунды на размышление, быстро и четко разрезал ему горло. После чего повернулся к Хишену и проговорил:

— Пусть остальные уходят.

Хишен отрицательно покачал головой.

— Еще один. Старуха, — он кивнул на мертвую Сальту, — не в счет.

Сойвин не стал спорить и снова повернулся к ряду пленников. Третьим слева сидел Дэйн. Ужас скрутил ему кишки. Он попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но в голове намертво застыла неизвестно откуда всплывшее изречение: "Ибо велик зверь сей есть и свиреп зело…" Еще Дэйн успел задастся вопросом будет ли малодушием, если он закроет глаза. Он не закрыл. Сойвин прошел мимо него и перерезал горло его товарищу, рядом с ним. После этого Сойвин выдернул конец петли на шеи Дэйна из рук разбойника. Тот не посмел препятствовать. Сойвин снял удавку с охранника "Бонры", помог встать ему на ноги, разрезал веревку на запястьях и, вручив нож, сухо сказал: "Уходите". Дэйн медлил, ошарашенно глядя на молодого человека и всё еще не в силах поверить что остался жив. Сойвин подтолкнул его в сторону пленников. "Давай живее", резко сказал он. Дэйн наконец очнулся и неуверенно пошел к своим товарищам. Разбойники, видя что Хишен никак не возражает, спокойно отпустили пленников, равнодушно наблюдая как Дэйн разрезает путы на их руках.

Однако когда все десять человек были освобождены, они всё еще не решались сделать ни шагу, потирая затекшие запястья и растерянно взглядывая друг на друга.

— Проваливайте отсюда! — Крикнул на них Сойвин и его голос звенел от какого-то еле сдерживаемого переживания. — Уходите отсюда. Вас никто не тронет.

И Дэйн увел их прочь с площади. Им действительно никто не мешал. Хишен даже не посмотрел в их сторону. Он неотрывно следил за Сойвином. Затем он сделал вид что убирает с правого рукава своего роскошного камзола какой-то волосок или соринку.

— Ну что ж вроде со всем разобрались, — спокойно сказал мивар. — Дальше я думаю всё ясно.

Он сделал знак и двое разбойников схватили Сойвина за руки.

— В землю его, — приказал Хишен. И словно потеряв к молодому бриоду всякий интерес, он повернулся к Ронбергу. Он приказал пожилому бриоду взять самых могучих бродяг и заняться покалеченной псиной. Пусть принесут щиты, доски, плетеные ограждения и, укрываясь за ними, подберутся к собаке и попробую разбить её кузнечными молотами или рассечь самыми тяжелыми секирами которые у них есть. Если ничего не выйдет, то облить маслом и попробовать сжечь. Если и это не удастся, пораскинуть мозгами что еще можно сделать и ни в коем случае не оставлять эту богопротивную тварь без внимания.

— И вот еще что, — с внезапной злостью сказал Хишен, грозно оглядывая стоявших вокруг разбойников: — Если кто-нибудь еще на развилке будет интересоваться маленькой черноволосой девочкой с большими синими глазами, то не я, не вы ничего о ней не знаете и никогда не слышали. Ясно?! Будь проклят тот час, когда я впустил в Гроанбург эту лживую судейскую морду с его чокнутой племянницей. Как будто ад разверзся. Ведьмы да оборотни теперь таскаются сюда как к себе домой. Честное слово, может священника позвать и освятить город?

Разбойники заулыбались.

— Да эти попы хуже любых ведьм и оборотней, — сказал Вархо.

— Это точно, — вздохнул Хишен. — Ведьмы и оборотни калечат тела, а священники души. Ладно, бродяги, расходимся.

Площадь очень быстро опустела. Разбойники унесли с собой всех мертвецов и лишь трупы бейхоров, лежавшие в непосредственной близости от непостижимого металлического чудовища остались там же где и были.

Кит по-прежнему сидел без единого движения. Он выключил видеофиксацию происходящего, но детальный анализ увиденного отложил на будущее. Его потрясло то, свидетелем чему он стал, и он просто не хотел к этому возвращаться прямо сейчас. И он снова принялся вычислять время до полного восстановления задних конечностей. "Да уж", грустно усмехнулся Кит, "не думал я что мне когда-нибудь придется активировать режим самовосстановления". Подобный функционал встраивался далеко не во всех роботов, ибо для этого требовался несравненно более высокий уровень технологий и соответственное финансирование. Для большинства автоматических устройств это было совершенно излишне. Но Родерик Атинховский не экономил на подарке для своей любимой внучки. И теперь Кит, образно говоря, готовился восстать из праха. Миниатюрные ремонтные боты, армады нанороботов-регенераторов уже вовсю исследовали и исправляли искорёженные структуры механических приводов, суставов и сочленений задних лап. Но даже по самым оптимистичным подсчетам всё это должно было занять почти семьдесят шесть альфа-часов. «Слишком долго», огорченно подумал пёс, "слишком долго".

Впрочем, вскоре на площади появился десяток широкоплечих разбойников с молотами, секирами, досками и одеялами и Кит отвлекся от своих грустных мыслей.

91

Элен проснулась и тут же почувствовала некое тревожное ощущение досады на саму себя. Она насупилась. Ей было отлично знакомо это ощущение, зануда Кит называл его "психологическим дискомфортом нечистой совести".

В прошлом ей неоднократно приходилось испытывать подобное.

Например, когда она на одном, по мнению Кита не слишком подходящем для детей, сайте выучилась как кропить карты и использовать это в игре. После чего выиграла у своих одноклассников кучу дорогих для них вещей, в том числе и любимую куклу кудукуан своей ближайшей подруги Эльвиры Мейнос. Куклы кудукуан были настоящими произведениями искусства, считалось что они существовали сразу в шести измерениях и кроме того способны слышать мысли своих хозяев и согласно этим мыслям изменять выражение лиц. Эльвира очень дорожила ею и расстроилась буквально до слез, проиграв куклу подруге. Однако Элен была сурова и непреклонна и раз уж мисс Мейнос решилась поставить куклу на кон, то значит должна принять и её потерю. После чего наступила очередь отца. Валентин Акари проиграл своей дочери поездку на Планету динозавров, последнюю модель кабины виртуальной реальности компании "Другой мир", внеочередной поход в небесный парк аттракционов "Территория полета", а также право месяц не убирать за собой постель, не завтракать, если не хочется и возможность десять дней смотреть любые телеканалы, в том числе и с возрастным ограничением "от 16 лет". Однако мистер Акари вскоре смекнул что дело здесь нечисто и от дальнейших игр с дочерью отказался. А сама она, измученная укоризненным взором Кита и "психологическим дискомфортом", в конце концов во всем призналась отцу и вернула Эльвире её куклу. Планета динозавров, "Территория полета" и прочие бенефиции естественно были тут же аннулированы и вместо этого ей пообещали экскурсию в страшную тюрьму "Град обреченных", куда, по заверениям отца, в конце концов и попадают обманщики и шулеры подобные ей.

Или например в случае с мисс Лаурой Дойлинг — учителем изобразительного искусства в школе Элен. Сорокошестилетняя, незамужняя, невзрачная Лаура Дойлинг считалась весьма утонченной и одухотворенной натурой, носителем культуры с большой буквы "Н", апологетом эстетики и творческого начала, а также, естественно, великим знатоком и ценителем живописи. Но кроме того она и сама рисовала некие символичные абстрактные пейзажи, наполненные, по её словам, трансцендентальным чувством прекрасного, которое, по её мнению, и является основным системообразующим законом Вселенной. Некоторые из её работ висели на стенах в коридорах школы, впрочем исключительно в весьма отдаленных и редко посещаемых уголках здания. Также было известно что она регулярно отправляет свои произведения в различные знаменитые картинные галереи, не теряя надежды что однажды её гениальность будет оценена по достоинству и она получит заслуженные ею признание и восхищение. И вот однажды ей действительно пришел ответ из легендарной галереи "Arte conantur" на планете Аркадиа, в котором владелец галереи, а также несколько маститых искусствоведов выражали своё глубокое потрясение и восторг от её работ и предлагали ей организовать выставку на любых её условиях. Лаура Дойлинг естественно была на седьмом небе от счастья и уж конечно ей и в голову не пришло связать это событие с тем что пару дней назад она довольно жестко и даже с некоторым сарказмом раскритиковала картину одной из своих юных учениц. А Элен так старалась, рисуя блестящих кварцевых бабочек с Айнлимы Монли на фоне закатного солнца. Проглотив обиду, Элен вернулась домой и упросила Кита получить административный доступ к серверу галереи "Arte conantur", якобы для того чтобы насладиться великолепными пейзажами, которые находятся в закрытом доступе. Наивный Кит выполнил что от него требовалось и через час мисс Дойлинг получила письмо от владельца галереи, полное восхищения и обожания. Лаура, находясь в непередаваемом возбуждении, решила не вести удаленных диалогов, а взяла внеочередной отпуск и полетела на Аркадию с кипой своих лучших по её мнению работ. Элен конечно не знала точно что там произошло, но могла догадаться, что удар, пережитый её учительницей рисования, был сокрушителен. На Макору мисс Дойлинг вернулась какой-то поблекшей, поникшей, сгорбившейся, постаревшей, её взор потускнел, уголки губ опустились и она казалось навсегда забросила своё хобби. Девочка была потрясена этой переменой и мысль о том что причиной этому она сама буквально превращала её в камень, всё валилось у неё из рук. Вот тогда она и узнала по-настоящему что такое "психологический дискомфорт нечистой совести". Огромная тяжесть сдавливала ей сердце и казалось мешала дышать, но она не могла облегчить свою душу, ибо не смела рассказать о содеянном никому на свете, даже папе и Киту. Ей было невыносимо стыдно и она просто не представляла как сможет смотреть им в глаза после того как они всё узнают. Но впрочем всё закончилось хорошо. Валентин Акари и Кит конечно заметили что с девочкой творится что-то неладное и после совещания с роботом, отец Элен очень аккуратно постарался дознаться у дочери что с ней происходит. Девочка не долго сопротивлялась и в конце концов, вытирая ладошками слезы и шмыгая носом, всё рассказала, а потом окончательно разрыдавшись, бросилась отцу на шею, уверенная что он конечно же презирает её за такой чудовищный поступок. Сквозь рыдания, всхлипы и сопение она просила простить её. Валентин Акари, сдерживая улыбку, осторожно обнимал дочь и успокаивал. Он припомнил эту затянутую в какие-то немыслимые наряды, пеструю, худую, с некоторым как ему казалось завышенным самомнением мисс Дойлинг и не мог заставить себя отнестись неодобрительно к проделке Элен. Девочка моментально это почувствовала. Она поглядела на отца и не увидела ни в его лице, ни в его ауре ни малейшего порицания. Прекратив плакать, она с удивлением спросила: "Ты совсем не сердишься?". Валентин улыбнулся: "Не сержусь. Наверно я тоже не слишком симпатизирую этой мисс Дойлинг." Он взял салфетку и вытер нос Элен. "Но я буду по-настоящему гордиться своей дочерью, если она найдет в себе смелость признаться мисс Дойлинг в том что совершила". После уроков Элен зашла в аудиторию изобразительного искусства. Лаура Дойлинг сидела за учительским столом и грустно глядела в окно. Девочка подошла к ней. Женщина посмотрела на неё рассеянно и спросила:

— Чего тебе, Элен?

Девочка ничего не ответила. Собираясь с духом, она неотрывно глядела в глаза женщины. Этот пронзительный взгляд ребенка немного встревожил Лауру.

— Что-то случилось, дорогая?

— Это я прислала вам письмо от имени галереи арте конантур. Хотела отомстить за то что вы высмеяли моих бабочек.

Элен готовила себя к чему угодно. К скандалу, крикам, угрозам, вызову старшего администратора, школьного инспектора, даже директора. Но мисс Дойлинг задумчиво глядела на неё и молчала. Элен уже открыла была рот чтобы попросить прощения, но учительница опередила её:

— Спасибо что сказала. И прости что высмеяла твоих бабочек.

Элен не верила своим ушам. Она вглядывалась в ауру женщины, силясь рассмотреть там хоть какие-то признаки злобы и ненависти, но их не было.

— Я… должна рассказать об этом мистеру Буйнову? — Пролепетала девочка, не понимая что происходит. Мистера Буйнова, главного школьного инспектора, искренне боялись все ученики, даже такие лихие и дерзкие как Билли Лимповски и Альма Швеер.

Лаура улыбнулась.

— Это совершенно ни к чему. Ну если ты только не хочешь давать им лишний повод посмеяться надо мной.

— Н-нет, ну что вы, мисс Дойлинг. Я знаю что поступила очень гадко по отношению к вам. И мне стыдно и я…

— А знаешь что, — перебила её учительница, перегнувшись через стол, — лучше принеси своих бабочек. Я покажу тебе как кое что в них улучшить.

Выйдя из аудитории, Элен с некоторым огорчением подумала о том, что она наверно совершенно не разбирается в людях. Противная, надутая, вредная мисс Лаура Дойлинг оказалась в сто тысяч раз лучше чем Элен думала о ней. Правда из-за этого чувство "психологического дискомфорта", пусть и облегченное теперь признанием, стало еще острее.

Элен слезла с кровати, надела свою замечательную куртку изабелловой масти и ультрапрочные неубиваемые ботинки "StarTrek", при этом хмуро доискиваясь в чем причина её "психологического дискомфорта нечистой совести" сейчас. Уж в нынешней-то ситуации, в окружении коварных, алчных злодеев, (злодеи злодействуют и злодействуют злодеи злодейски, неизвестно откуда припомнилось ей), перед кем она вообще может чувствовать себя виноватой? С удивлением она поняла что это Галкут. Ведь это из-за неё ему так досталось. Если бы она столь необдуманно и самоуверенно не полезла бы задирать Дюронов, то ничего бы не произошло. Элен даже замерла при этой мысли. Её потрясло и рассердило то что она может испытывать хоть какое-то чувство вины по отношению к такому человеку как Галкут. "Что еще за вздор?! Да если бы его даже убили этого было бы недостаточным возмездием за все его злодеяния", кровожадно подумала она. И всё же ей казалось что дело не только в Галкуте, но и в чем-то еще, что упорно ускользало от её внимания.

Она отодвинула тяжелую ткань, отгораживающую её спальное место, и вышла в основное помещение шатра. Здесь было уже совсем светло, судя по всему солнце уже поднялось достаточно высоко. Его теплый уютный свет попадал внутрь через прямоугольные окошки, чьи клапаны были скатаны в рулончики и застегнуты. Да и сам материал шатра, не смотря на свою прочность, был необычайно тонок и под лучами звезды словно бы слегка светился приглушенным зеленоватым свечением. Элен огляделась. Судьи нигде не было. На большом столе был накрыт обильный завтрак, две корзины с булочками и печеньем, огромное металлическое блюдо с горой различных фруктов, несколько тарелок с ломтиками мяса и пара графинов с желтой и красной жидкостями. На высоком табурете стоял широкий тазик с чистой водой и рядом с ним белоснежное полотенце. На столе лежала также знакомая книга в алом бархатном переплете. Элен подумала о том что в её нынешнем положении всё же есть некоторые преимущества, теперь ей не нужно умываться и завтракать, если ей не хочется. А ей не хочется. Она всегда искренне удивлялась зачем человеку умываться каждый день. Ей казалось вполне разумным и достаточным делать это, ну скажем раз в неделю или когда действительно сильно испачкаешься. В конце концов любой пот и испарина уничтожаются мембранным адгезионным бельем, а для открытых участков кожи есть капиллярные гигосалфетки. Но папа и Кит были в корне с ней не согласны и ей, стиснув зубы, приходилось покоряться их солидарному давлению. Также она очень не любила тратить время на мытье и умащивание волос, их тщательное расчесывание и укладку, ей представлялось это совершенно никчемным и пустым занятием. И именно поэтому она отдавала предпочтение очень коротким стрижкам. Однако и в этом вопросе ей приходилось вступать в конфронтацию с папой и Китом, которые почему-то упорно настаивали на том что у девочки обязательно должны быть длинные ухоженные волосы. Элен совершенно не понимала их упрямства в этом вопросе и даже сердилась на них из-за этого. У неё имелось некое смутное предположение, что возможно дело в том что папа и робот просто бояться что её нелюбовь к длинным волосам это очередной гвоздь в крышке гроба её женственности. Из подслушанного разговора между отцом и Александрой Уэйлер Элен знала, что папа переживает по поводу того что у него не получится вырастить из дочери полноценную женщину. Это была настолько бредовая мысль, что Элен просто не знала как на неё реагировать. А что еще, саркастически спрашивала она себя, можно вырастить из девочки, если не женщину?! Кстати именно этот подслушанный разговор открыл ей глаза на то почему вместо динамичных жестких фильмов про космических пиратов, кровожадных мутантов, безжалостных наркодиллеров и сквернословящих полицейских папа заставляет её смотреть какие-то слезливые сентиментальные мелодрамы про глупых унылых красоток занудно страдающих от неразделенной любви к таким же не слишком умным мужчинам, которые, не смотря на всю свою страсть к женщинам, почему-то весь фильм упорно игнорируют самую красивую из них. Однако что касается причесок, то тут у Элен появился могучий союзник. На редких вечеринках в доме семьи Акари обычно присутствовали все коллеги отца по отделу. В том числе и Светлана Келеб, тоже предпочитавшая короткие мальчишеские стрижки. И когда Валентин Акари при всех в шутливой форме попытался укорить дочь за обрезанные волосы, уверенный что коллеги его поддержат, поддержку неожиданно получила сама Элен. Светлана Келеб, сказочно красивая девушка, вундеркинд полицейской академии, самый молодой сотрудник спецотдела, наследница громадного состояния, вступилась за Элен, тихо и с достоинством перечислив преимущества коротких причесок и категорично отвергнув мысль, что якобы они делают женщину менее женственной. И действительно при виде мисс Келеб ни у кого язык бы не повернулся сказать что она выглядит не женственно. Элен торжествовала, папа и Кит были посрамлены и с тех пор она всегда стриглась как ей хотелось.

Девочка подошла к столу и раскрыла книгу судьи на первой попавшейся странице.

"Тяжелая хворь поразила Эри Ярона. Пылающий стальной обруч сдавливал ему череп и каменные ступки разламывали его лоб и темя невыносимой болью. Жуткий озноб терзал его тело ледяным огнем, скручивая кости и выворачивая суставы. Багровые зеленоватые жутко зудящие пятна покрыли его руки и грудь. Губы его иссохли, глаза покраснели. Густая горячая слизь забила его нос, не давая дышать, глотка и нутро саднило и жгло как будто их ободрали наждачной бумагой и черный лихорадочный туман застилал его взор, наполняя его измученное сознание безумными видениями.

— Какой же дорогой мне идти? — сплевывая кровь, спросил великий Ярон у осла". "У какого еще осла?!", удивилась Элен. Судья говорил что это жизнеописание какого-то полководца, а выходило что это какие-то сказки. Она продолжила читать: "

— Иди той, где ты будешь сыт, — ответил опытный осел.

Ярон повернулся к коту и задал тот же вопрос.

— Иди той где ты будешь свободен, — ответил беспечный кот.

И снова Ярон задал этот же вопрос, на этот раз обратившись к змею.

— Иди той, где ты будешь нужен, — ответил мудрый змей.

Едва сдерживая вой от головной боли, сатанея от зуда чумных пятен, задыхаясь слизью и кровью, Ярон с немым вопросом поглядел красными глазами на прекрасную ведьму.

— Иди своей дорогой, нагваль, — ответила та и протянула ему меч и еще горсть каритовых семян, которые следовало жевать дабы исцелиться от хвори."

"Ерунда какая-то", решила девочка, не слишком лестно подумав о судье, который столь сосредоточенно изучает такую ахинею. Закрывая книгу, она увидела надпись от руки на форзаце: "Ослепленный предчувствием большого счастья, я готов был потерять всё. И потерял."

На одном из столбов, поддерживающих крышу шатра, было прикреплено зеркало. Элен, вспомнив о повреждениях лица, захотела взглянуть на себя. Но зеркало висело слишком высоко и ей пришлось притащить табурет и встать на него. Заглянув в зеркало, она едва не вздрогнула. "Фуу! Ну и страхоидолище!", воскликнула она про себя. Это слово попало к ней из богатого лексикона дяди Васи. Тот в основном использовал его для описание всяких безобразных с его точки зрения механизмов. Но однажды использовал и по отношению к вздорной и злобной миссис Канвиг, старейшей жительнице улицы Эвергрин.

В отличии, например, от своей подружки Эльвиры Мейнос, Элен никогда не обращала особого внимания на свою внешность и не вертелась часами перед зеркалом в трансформ-платьях. О том как она выглядит больше заботились папа и Кит, чем она сама. Однако сейчас ей стало немного не по себе, когда она представила что люди будут точно также содрогаться, увидев эту багрово-желтовато-синюшную опухшую скулу, слегка заплывший левый глаз и раздувшуюся губу с коростой ссадины. Да и кроме этого вид её оставлял желать лучшего. Волосы потускнели и выглядели сальными и липкими, хорошо хоть еще короткие, на лбу и виске присутствовала некоторая чумазость, из носа торчала какая-то козявка. Элен смущенно убрала козявку, послюнила пальцы и начала стирать чумазость. Покосилась на тазик с водой, но потом решила что оно того не стоит. Чумазость вроде ушла. Девочка чуть не вплотную прижалась к зеркалу, придирчиво оглядывая лоб и висок. Она столь увлеклась, что не услышала как вошел судья. Тот какое-то время со скрытой улыбкой наблюдал за ребенком, а затем сказал:

— Не волнуйся, на детях всё заживает очень быстро. Скоро ты будешь такой же красавицей как и прежде.

Элен, недовольная что её подловили за этим занятием, сердито поглядела на судью.

— Разве это важно?

Мастон Лург пожал плечами и пробормотал:

— Ну наверно нет. Если ты красивая.

Элен спрыгнула с табурета, внимательно оглядывая судью. Тот напротив был свеж и ухожен, тщательно выбрит и расчесан, в идеально чистом и опрятном наряде и даже пах неким слабым парфюмом. При всём при этом Элен тут же уловила что судья как будто бы несколько не в своей тарелке.

Он указал на накрытый стол и пригласил девочку к завтраку.

— Я не хочу, — отрезала та и с вызовом поглядела на судью. Пусть только попробует заставлять её. Это позволялось только папе, ну и отчасти Киту. Но судья вызов не принял. Элен поняла что его мысли заняты чем-то другим, что его как будто что-то тревожит. Может быть Галкут умер, почему-то подумалось ей. И она тоже встревожилась. И тут же ощутила раздражение по этому поводу. Даже если и умер, ей какое до этого дело, с какой стати ей тревожиться. И всё же она призналась себе что какое-то дело до этого ей всё же есть.

— Что-то случилось? — Спросила девочка.

Судья рассеяно улыбнулся.

— Да нет. Я просто думаю как это всё будет.

— Что будет?

— Ну-у… твоя помощь в этом деле.

Элен поняла.

— Господин инрэ, вам не нужно так сильно переживать из-за того что нам предстоит. Всё не так сложно как вам возможно представляется. Вам надо просто пригласить главных подозреваемых якобы для более детальной беседы и в моем присутствии задать каждому из них несколько вопросов, в конце которых задать главный: "Вы убили охранника Ливара?". Вот и всё. И мы будем точно знать кто солгал, а кто нет.

— Ты будешь знать, — не удержался Мастон Лург.

— Мы, — с некоторой как будто усталостью сказала девочка. — Я не собираюсь играть с вами в какие-то игры. И кто бы ни был убийца, он убийца. А я просто хочу чтобы всё это поскорее закончилось.

— Хорошо, прости. — Судья уже совершенно не обращал внимания и не удивлялся, что разговаривает с Элен как с равной. — Но как это всё работает?

— Вы же видели в Туиле как это работает.

— Я имею ввиду ты действительно никогда не ошибаешься? Ты будешь знать абсолютно точно кто солгал?

— Да. Как я говорила в Туиле, если человек сам знает что лжет, то я увижу это. Если же человек верит что говорит правду, то не увижу. Но для такого конкретного вопроса как "убивали вы или нет" реализация последнего варианта возможна только если человек совершенно безумен. Кто-нибудь из подозреваемых показался вам сумасшедшим или умственно отсталым?

Судья усмехнулся и отрицательно покачал головой.

— Но как я узнаю, кто лжет, а кто нет. Ты скажешь мне потом?

— Зачем, я дам вам какой-нибудь знак.

— Один знак для правдивого ответа, другой для лживого? — Уточнил судья.

Элен насмешливо посмотрела на него.

— По-моему достаточно одного знака, например знака для лжи.

— Ну да, конечно. — Мастон Лург отвернулся. Ему стало стыдно. Ребенок потешался над ним и он давал для этого повод. Но он действительно был немного взволнован. Ведь сейчас он намеревался использовать нечто такое чего абсолютно не понимал.

— Но всё же как ты это делаешь? — Осторожно спросил он. — Тебе надо непременно видеть человека?

— Да. И желательно видеть его лицо.

— Но как ты это непосредственно делаешь. Это…, — Лург споткнулся и затем смущенно закончил: — как бы магия?

Девочка залилась звонким радостным смехом. И хотя смеялись над судьёй, он не почувствовал раздражения, уж слишком чистым и детским был этот смех. Давно он такого не слышал. Он тоже улыбнулся.

— Конечно магия, — весело сказала девочка, отсмеявшись. — Вы же видите я превратила свою куртку из синей в изабелловую. Я юная волшебница, господин инрэ. Я вас предупреждала.

— Пожалуйста, Элен, будь посерьезней. Если б ты действительно была юной волшебницей, ты бы уже давно наколдовала себе крылья и улетела. — И торопливо, чтобы не дать девочке развить эту тему, добавил: — К тому же не так просто будет объяснить твое присутствие на допросе.

— С каких это пор вам, творящему произвол беззакония и всевластия, нужно что-токому-то объяснять! Если кто-то вообще что-то спросит, скажете что хотите чтобы племянница была рядом под присмотром, особенно после вчерашнего. И всё.

Судья спокойно "проглотил" замечание о произволе. Подобные уколы со стороны его маленькой пленницы его уже абсолютно не задевали. Он задумчиво потер гладко выбритый подбородок, оглядываясь по сторонам.

— Обосноваться наверно лучше всего здесь. В шатре достаточно места. Только надо стол с едой убрать, а то словно у нас тут какое-то празднество. Ты точно не будешь завтракать? Съешь хоть пару булочек с соком.

И тут Элен поняла что еще тревожило её совесть, помимо угрызения за избитого Галкута. Те несчастные, что заперты в ужасных вонючих клетках возле реки. Рабы. Уж им то никто не предложит сладких булочек с соком. Изможденные, голодные, больные, потерявшие надежду, низведенные до животного состояния, они были не просто заперты в своих ужасных "корзинах", они словно были вычеркнуты из нормального мира, жестко и бесповоротно выброшены из социума свободных людей, забыты, стёрты, аннулированы. Их мысли, страхи, радости, чаянья, переживания, опыт, вся их человеческая сущность оказались на помойке. Тем самым свободным людям, тем, кто были по другую сторону железных прутьев решетки, больше не было никакого дела до всего этого. Ибо кого могут волновать чаянья и надежды рабов. И Элен испытывала зудящее чувство вины, за то что она одна из тех кто по другую сторону клеток. Она понимала что такое восприятие неразумно, нелепо, иррационально. Она ни в чем не виновата перед этими людьми и в конце концов тоже пленница, пусть даже её и не держат в столь жутких условиях. А вместе с этим иррациональным чувством вины рождалась и глухая неприязнь ко всему этому каравану, к его охранникам и начальникам и в первую очередь к Эркхарту. Этот симпатичный молодой мужчина, который так понравился Элен, когда она его увидела в первый раз, теперь вызывал в ней чуть ли не отвращение. Она, конечно, не знала кому именно в караване принадлежали рабы, но в любом случае Эркхарт всем этим руководил, всё это организовывал и имел со всего этого прибыль.

— Что-то не так? — Спросил судья, заметив перемену в лице Элен.

Она неприязненно посмотрела на него и резко сказала:

— Я не хочу никаких булочек. Я хочу чтобы вы как можно скорее устроили все эти глупые допросы и мы могли бы наконец уехать отсюда.

— Конечно, — миролюбиво ответил судья, посетовав про себя на то, что девочки, пусть даже совсем юные, это всё равно маленькие женщины, с обязательным набором всех женских нюансов поведения: взбалмошность, вздорность, нелогичность, непостоянство настроения, импульсивность, эмоциональность. Судья улыбнулся про себя: ну и т. д. и т. п.

92

Мастон Лург, воодушевленный поддержкой Элен, желающей поскорее оказаться в Акануране, энергично взялся за дело, решив сделать всё возможное дабы покинуть этот докучливый караван непременно сегодня. Он, конечно, понимал что даже если всё получится и Элен определит кто убийца, это еще не решит всех проблем. Нужно будет еще каким-то правдоподобным образом объяснить караванщикам откуда он это узнал. С некоторой долей самонадеянности он полагал что скорей всего сможет убедить настоящего убийцу признаться в содеянном и тогда проблема отпадет сама собой. Но если это и не удастся, то всегда можно прибегнуть к тому самому "произволу всевластия", мол, убийца вот этот человек и всё тут. Везите его в ближайшее представительство Палаты и там все необходимые признания будут обязательно добыты. И хотя Мастон Лург крайне не любил повсеместно циркулирующих слухов о том что Судебная Палата в своей деятельности вовсю использует самые что ни на есть чудовищные пытки, он признавал что подобный мрачный ореол порой может сослужить хорошую службу. Иногда хватало одного намека на некие старомодные незамысловатые способы работы с заключенными, чтобы дело тут же сдвинулось с мертвой точки.

Эркхарт выделил судье четырех своих людей, которые теперь постоянно обретались вокруг шатра в ожидании распоряжений Лурга. Выглядели они как самые настоящие головорезы, рослые, угрюмые, небритые, вооруженные до зубов, но при этом к удивлению Мастона, все четверо оказались вполне понятливыми, покладистыми, сообразительными субъектами, обладающие к тому же достаточно правильной и вежливой речью. И снова судья восхитился начальником каравана, на этот раз его умением находить столь ценных работников. Двоих Лург отправил за Корией и Радвигом, оставшимся велел устроить в шатре некое подобие комнаты для допросов. Убрали лишнее, принесли и расставили столы. Один по центру для судьи, второй слева для Зузона, снова назначенного вести протокол, и третий, маленький, для Элен. На стол ей поставили вазу с печеньем, положили листы бумаги и два толстых карандаша, черный и светло-серый. Ребенок якобы должен был развлекаться рисованием под присмотром заботливого дядюшки. При этом они условились, что рисовать и писать Элен будет правой рукой, а когда услышит лживое утверждение, возьмет карандаш в левую руку. "Ты можешь писать любой рукой?", удивился судья. "Конечно", бесхитростно ответила девочка. После недолгого совещания они также решили, что нет сомнений в том, что убийца либо Кория, либо Радвиг, а потому тратить время на других смысла нет. В общем всё складывалось хорошо и они оба даже испытывали некоторый азарт в предчувствии грядущего разбирательства. Судье правда пришлось преодолеть неожиданное недовольство со стороны Зузона. Пожилой грузный помощник начальника каравана по хозяйственной части, временно исполняющий обязанности судебного секретаря, уразумев что девочка будет присутствовать на допросе, принялся неодобрительно ворчать: "Куда же это годится! Речь о душегубстве, о паскудстве людском, и всё ребятёнку в уши. Она же у вас, господин инрэ, ангелочек лупоглазенький, а вы её помоями окатывать. Душа ведь светлая, а вы её в компанию лиходеев, сластолюбцев и убивцев. Да где же это видано чтобы чадо невинное заставляли про такие кровавости и гнусности слушать!" "Лупоглазенький ангелочек" и "невинное чадо", сдерживая смех, упрямо глядело в стол, а судья, пряча улыбку, попытался успокоить ревнивого радетеля чистоты детской души: "Да что ты, Зузон, разбухтелся так. Видишь же как разукрасили ребенка в вашем караване. Уж лучше пусть тут, рядышком со мной, сидит. А разговоры наши ей не интересны, дитя ведь еще совсем неразумное, не понимает ничего". Зузон с сомнением поглядел на девочку, не слишком доверяя тому, что этот бойкий ребенок с яркими синими глазами настолько уж неразумен. Но наслышанный уже о столкновении с Дюронами и уловив в голосе судьи нотку обвинения за это всего каравана в целом, он умолк и принялся раскладывать перед собой бумаги, перья и чернильницу.

Неожиданно в шатер вошел лейтенант Шайто. Каким-то образом пронырливый офицер "Бонры" узнал о происходящем, видимо кто-то из четырех головорезов, обладающих правильной и вежливой речью, не умел держать эту самую речь в узде. Он быстро оглядел присутствующих, сухо поздоровался с Лургом и пожелал знать что происходит. Судья нахмурился. Он, конечно, понимал обеспокоенность лейтенанта, который возможно подозревал, что внутри шатра готовится сговор, дабы избавить убийцу охранника "Бонры" от справедливого возмездия. Ведь офицер, как и многие в караване, практически не сомневался, что убийца Радвиг, а значит, как наследник крупного капитала, молодой человек имеет вполне реальную возможность заключить сделку с правосудием. Естественно такие подозрения должны были быть глубоко оскорбительными для любого чиновника Судебной Палаты, но Мастона Лурга главным образом возмутило неподобающее поведение лейтенанта, то как он ворвался в шатер и потребовал объяснений.

— Здесь происходит то что я нахожу нужным! — Резко ответил судья. — Вас что-то не устраивает?

Шайто, осознав, что начал разговор в неверном тоне и легко может за это поплатиться, поспешил сбавить накал страстей и попытался сгладить своё бесцеремонное появление.

— Прошу прощения, господин инрэ, что я позволил себе потревожить вас. Просто до меня дошли слухи что вы намереваетесь провести некие переговоры с главными подозреваемыми в убийстве моего человека и я естественно поспешил к вам чтобы узнать всё из первых рук.

— Переговоры?! — Голос Лурга стал ледяным. — То есть вы хотите сказать, что я, королевский судья, веду переговоры с подозреваемыми?! Говоря другими словами вступаю с ними в сговор. Вы это пытаетесь сказать?

Несмотря на то что Шайто был достаточно загорелым, на его лице явно проступила бледность. Лейтенант прекрасно понимал, что прямое обвинение или оскорбление судебного чиновника, вполне может быть расценено как обвинение или оскорбление всей Палаты, всей королевской власти и самого монарха. И если судья объявит его человеком совершившим преступление против короны, то он обречен. Судья потребует от Эркхарта немедленного ареста и наказания преступника и Эркхарт ни за что не посмеет отказаться. Мало того, все люди "Бонры" тоже от него отрекутся, открестятся, отвернутся, шарахнутся прочь, словно он чумной, только бы не запятнать себя ни малейшей связью с тем кто пошел против короны. И всем будет наплевать что всё преступление заключается в паре неосторожных слов.

— Ради бога, господин инрэ, конечно же нет, — воскликнул лейтенант. — У меня и в мыслях не было. Я просто неправильно выразился. Я лишь хотел сказать что вы намереваетесь провести с подозреваемыми… э-э… беседы и мне хотелось бы знать…

— Лейтенант, вы напрасно тратите моё время, — бесцеремонно перебил его Лург. — За ночь у меня возникли некоторые мысли по этому делу и я хотел бы уточнить кое какие детали. Поэтому я собираюсь провести дополнительные допросы главных подозреваемых. Именно для этого здесь присутствует господин Зузон. Он как и ранее будет вести протокол всего что здесь услышит.

Офицер "Бонры" со странным выражением поглядел в сторону Элен.

— Вести допрос в присутствии ребенка? — Удивленно спросил он.

— Лейтенант, вы испытываете мое терпение. Да, я предпочитаю чтобы моя племянница находилась здесь со мной, вместо того чтобы гуляла по каравану, подвергая себя смертельной опасности. Или по-вашему недостаточно того что ваши люди уже едва не убили её вчера?!

— Мои люди! — Оторопел Шайто.

— Как мне сообщили, эти Дюроны сыновья одного из офицеров "Бонры".

— Племянники, — хмуро поправил Шайто. — У нас служит их дядя.

— Видимо не слишком достойный человек, если научил своих племянников развлекаться избиением маленьких детей.

— Господин инрэ, — сердито проговорил Шайто, которому были совсем не по нраву эти нападки, — могу ли я остаться и присутствовать на допросе?

— Нет. Это неуместно и совершенно ни к чему. Вы заинтересованное лицо и своим присутствием можете оказывать давление на свидетелей. Если вам так уж любопытно, позднее можете ознакомиться с протоколами допроса. Что-нибудь еще?

Лейтенант сухо попрощался, точно также как недавно здоровался, и стремительно вышел.

— Нахал, — с усмешкой проговорил судья.

— Сволочь, — согласился Зузон.

Первым появился Радвиг. Он выглядел весьма изможденным и расстроенным. Судя по всему молодой человек не спал всю ночь. "Видимо папаша устроил ему порядочную выволочку", подумал Лург почти с удовольствием.

Радвиг устало опустился на стул напротив судьи. Присутствие девочки его не заинтересовало, он едва глянул в её сторону, лишь на секунду задержавшись взглядом на огромном синяке.

К допросу Мастон Лург приступил с некоторым даже возбуждением. Мысль о том что теперь он совершенно точно знает лжет человек или нет необычайно воодушевляла его. Мир в котором есть только правда был совершенно новой территорией для него, практически иным измерением и он с радостным волнением исследовал его. Для начала он задал все те же вопросы что и вчера, при этом чуть ли неотрывно следя за Элен, которая, держа карандаш в правой руке, сосредоточенно рисовала на листке каких-то зверюшек. Лишь через какое-то время он опомнился и начал глядеть на молодого человека. Совершенно очевидно что такой пристальный взгляд на девочку мог показаться собеседнику странным. По счастью Радвиг, находясь в расстроенных чувствах, практически ни на что не обращал внимание. На вопросы он отвечал механически, нисколько не удивляясь и не возмущаясь что они повторяются. И судя по Элен отвечал абсолютно честно. Впрочем, всё это были второстепенные вопросы, призванные лишь завуалировать главный. Но перед главным судья снова спросил его о кинжале, правда ли что оружие было украдено. Молодой человек замешкался, неприязненно поглядел на Лурга и, отвернувшись, ответил, что, да, украли. Судья покосился на девочку. Та положила карандаш, взяла правой рукой из вазы печенье, откусила кусочек и затем, подняв карандаш левой, принялась что-то писать на листке. Мастон Лург самодовольно усмехнулся про себя, решив что тут и без сверхспособностей Элен было ясно, что молодой человек лжет.

Отложив карандаш, девочка продолжила есть печенье и как бы равнодушно смотреть по сторонам. Всё выглядело абсолютно естественным. "Любите ли вы госпожу Корию Панвиг?", неожиданно даже для самого себя спросил судья. Радвиг побледнел и ответил "Да". Элен не сделала ни одного движения. Это тоже было заранее условлено. Дабы не перекладывать постоянно карандаш из одной руки в другую, иногда Элен вообще не будет ничего рисовать и только в случае лжи возьмется за карандаш левой рукой. "Значит верит, что любит", с усмешкой подумал Мастон. "Эх, молодость, молодость, страна забавных иллюзий и наивных надежд", глубокомысленно сказал он себе. Слово любовь, само это понятие давно уже потеряло для него всякий смысл. Всё что оно обозначало ветшало, разваливалось, расползалось по швам с каждым годом жизни и после сорока от него не оставалось ничего, полагал он. Любовь умирает с опытом. Она лишь обёртка, символ, короткое удобное обозначение для чего угодно, привычки, пошлости, зависимости, бегства, укрытия, комфорта, инстинкта, но в любом случае не имеющего ничего общего с тем что вкладывают в это слово двадцатилетние. И судья ощутил легкий укол зависти и раздражения из-за того что этот мальчик всё еще верил в любовь.

"Это вы убили Ливара?", четко и холодно произнес Мастон Лург. Радвиг вроде бы даже вздрогнул, но затем успокоился и твердо ответил: "Нет". Элен, не прикасаясь к карандашу, взялась за вторую печенюшку.

Судья почувствовал себя обманутым. Досада и разочарование охватили его. Как же так? Он практически не сомневался, что убийца Радвиг. Этот молодой лопух, обуянный либо яростью, либо праведным гневом, убил своим драгоценным кинжалом человека, который или оскорбил или претендовал на его женщину. Это было понятно и просто. А теперь выходило что он невиновен. И что тогда, убийца Кория? Но это представлялось ему крайне сомнительным. Он еще допускал что эта особа способна отправить в мир иной богатого мужа, подмешав ему яд, но что она, тонкая и изящная, боролась с мужиком, который последние десять лет не выпускал из рук оружие, и в конце концов заколола его кинжалом в сердце ему абсолютно не верилось. Но он постарался взять себя в руки. В конце концов он прекрасно знал, что на свете бывает всё что угодно. Возможно никакой борьбы и не было. Кория могла вызвать старого приятеля на разговор и в темноте, ловко и умело, одним точным ударом отправить его на тот свет. Ведь Радвиг всё-таки солгал о кинжале, а зачем ему это делать, если только не выгораживая возлюбленную. Его отец сказал, что видел как Радвиг передал кинжал Кории и скорей всего так оно и было. Марана сказал, что видел Корию в тот вечер недалеко от места убийства, хотя сама она и отрицает это. Всё указывает на неё. Судья воспрянул духом, предвкушая скорый отъезд в Акануран, и отпустил молодого человека.

Войдя в шатер, Кория, в отличии от Радвига, сразу же с удивлением и даже подозрением уставилась на синеглазую девочку, сидящую за маленьким столиком справа от судьи. Лургу не понравился этот взгляд. Хотя конечно было смехотворно предполагать, что женщину посетило внезапное озарение и она сразу же догадалась зачем здесь этот странный ребёнок. Но всё равно у неё могли возникнуть всякие ненужные мысли. Однако несмотря на всё своё явное удивление присутствием Элен, торговка не посмела что-либо высказать по этому поводу, а Мастон Лург в свою очередь не собирался ей ничего объяснять. Хотя Элен еще этого не подтвердила, судья подспудно уже уверился что Кория убийца и испытывал к ней неприязнь. Впрочем, внешне это никак не проявлялось. Как только женщина заняла указанное ей место, он тут же энергично приступил к допросу.

— Ваше имя Кория Панвиг?

— Да.

— Вам тридцать один год?

— Да.

— Вы родом из Туила?

— Да.

— Сейчас постоянно проживаете в Фанчстере?

— Да.

Всё было правдой. Элен ела уже третью печеньку и не притрагивалась к карандашам ни левой, ни правой рукой. "Видимо всё-таки проголодалась", с усмешкой решил Лург. Он чувствовал приятное возбуждение и словно бы смаковал эти последние минуты перед развязкой. И в очередной раз восхитился тем как же это здорово вот так вот просто узнавать истину. И снова подумал о том насколько бесценный дар он приготовил для верховного претора. За такое можно просить что угодно, промелькнуло у него в голове и градус его настроения повысился еще сильнее. И всё же он не спешил задавать главный вопрос. Он и правда смаковал процесс.

— Господин Радвиг преподносил вам в дар кинжал с драгоценными камнями, которым был убит охранник Ливар?

— Нет, — спокойно ответила женщина.

Элен взяла карандаш левой рукой и что-то черканула на листке. Убедившись что судья увидел это, она снова отложила карандаш.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес судья. — Очень хорошо. В ночь убийства вы всю ночь провели у себя в фургоне?

— Да.

Элен не стала брать карандаш и что-то рисовать, а просто прикоснулась к нему пальцами левой руки. Судья прекрасно её понял. Кория Панвиг продолжала лгать. Он едва удержался от довольной усмешки. Неожиданно ему пришло в голову, что не плохо бы попутно узнать и о судьбе двух безвременно скончавшихся мужей этой женщины.

— Вы как-то причастны к смерти вашего первого супруга, господина Формозы?

— Вам не кажется что вы забываетесь, господин инрэ? — Холодно осведомилась Кория. — Вряд ли можно счесть достойным упоминание в официальном судебном процессе грязных, подлых сплетен, распускаемых моими завистниками.

— Вы слишком высокого мнения о себе, если полагаете что у вас есть армия завистников, как у какой-нибудь титулованной особы. И пожалуйста, воздержитесь в будущем от ремарок касательно моего поведения, иначе я привлеку вас за оскорбление королевского суда. А теперь соблаговолите ответить на вопрос.

Кория, бледная и с горящими глазами, медленно произнесла:

— Я не причастна к смерти господина Формозы. Он был тучным человеком и у него отказало сердце.

Лург бросил быстрый взгляд на оба карандаша на столе Элен. Никто к ним не прикасался. Ничуть не обескураженный, что Кория сказала правду, он продолжил:

— Вы причастны к смерти вашего второго супруга, господина Жужуя?

— Нет.

Элен взяла карандаш левой рукой и принялась сосредоточенно рисовать на листке домик с трубой. Мастон Лург удовлетворенно откинулся на спинку стула. Всё ясно, первый муженек умер сам, молодая вдова получила в наследство его деньги и ей это так понравилось, что отправиться к праотцам второму она уже помогала лично. Вот так хорошие люди и сбиваются с пути. Дай им что-нибудь приятное и ценное просто так и потом они уже будут готовы убить за то, чтобы получить это еще раз. Судье нравились собственные мысли, нравилось ощущение того, что эта жалкая особа у него как на ладони.

— Господин инрэ, я прекрасно вижу что происходит, — сказала женщина, едва справляясь с тем чтобы унять в голосе дрожь. — Шайто слоняется вокруг вашего шатра и сверкает глазами, якобы жаждет возмездия за своего человека. Хотя на самом деле ему плевать на Ливара, он и имя то его наверно узнал только когда ему сообщили об убийстве. Вы же, думаю, знаете как у них устроено в "Бонре". Каждый наёмник стоит немалых денег, часть из которых платиться авансом. Да к тому же их еще дополнительно тренируют и откармливают в особых лагерях. И потому за смерть любого из них "Бонра" сурово взыскивает со старших офицеров, в том числе опять же и деньгами. Вот Шайто и изображает праведный гнев и требует убийцу, чтобы потом тыкать этим в морду своим начальникам в качестве дополнительного оправдания. И я также прекрасно понимаю, господин инрэ, что вам хочется по быстрее со всем этим развязаться и спокойно ехать в Акануран. И тут подворачиваюсь я, коварная особа с темным прошлым, и к тому же вроде как имеющая непосредственное отношение к делу. Очень удобно и просто всё свалить на меня и все будут довольны. Вы, Эркхарт, Шайто, Мелинор. Но предупреждаю, ничего у вас не выйдет. Я вовсе не наивная беззащитная дурочка, которая позволит вести себя на виселицу как бессловесную скотину. Мой отец достаточно влиятельный человек и у меня немало друзей, которые…

— Достаточно, — прервал её Мастон Лург.

Кория умолкла, но алые пятна на ее бледном лице говорили о бушующем внутри огне и то что она явно готова зайти весьма далеко в своих угрозах. Может поэтому судья и остановил её, ради неё самой, не давая ей сказать чего-то непоправимого. Почти минуту в шатре царила полная тишина за исключением скрипа невозмутимого пера Зузона, который, усердно сопя, заносил в протокол последние слова подозреваемой. Наконец он со вздохом облегчения закончил.

— Госпожа Кория, — вполне спокойно и даже нравоучительно заговорил судья, — вы находитесь в весьма опасном заблуждении насчет собственной персоны. Это заблуждение может вполне мирно просуществовать в вашей голове всю вашу жизнь, а может привести вас к гибели. Вы всего лишь торговка пряностями, не блещущая ни особой красотой, ни особым умом. Да, возможно вам повезло когда безвременно скончался господин Формоза и еще больше повезло, когда умер господин Жужуй, но это только везение, которое может неожиданно закончиться. Пугать королевского судью влиятельным отцом и какими-то друзьями неимоверная глупость, граничащая с безумием. Судебная Палата отправляла на эшафот маршалов, герцогов, министров и даже, если вы помните, однажды венценосную особу, супругу Его Величества Юнгвальда Бравого, королеву Чикону. К тому же я как раз еду на дружескую аудиенцию к верховному претору, герцогу Этенгорскому, думаю ему будет весьма забавно послушать о могущественных друзьях базарной фанчстерской торговки, собирающихся оказывать давление на королевский суд.

Глаза Кории потемнели от гнева и унижения. Но хоть что-то возразить она не смела.

— И вы напрасно полагаете, — продолжил Лург, — что вас выбрали козлом отпущения. Как бы не было вам трудно поверить, но я совершенно беспристрастен в этом деле. И на вас я обратил внимание только потому что вы много лжёте. Нам отлично известно, что свой кинжал Радвиг отдал вам и что в ночь убийства вы не были у себя в фургоне, по крайней мере не всю ночь.

— Знаете?! — Презрительно воскликнула женщина. — И откуда же вы это знаете?

— Из проведенного расследования, — не моргнув глазом, холодно произнес судья. — Но поскольку вы пока еще не обвиняемая, а лишь свидетельница, детали расследования вас не касаются. Но ваша ложь, конечно, наводит на размышления.

Кория с ненавистью поглядела на судью, но потом опустила глаза и вроде как успокоилась. Повернула голову и встретилась взглядом с Элен.

— Ребёнка-то зачем заставляете слушать всю эту мерзость? — С горечью спросила Кория.

— Ну может хочу чтобы моя племянница, ужаснувшись вам, захотела бы не быть похожей на вас.

— Чем же я так ужасна?

— Например тем что постоянно лжете. Где вы были в ночь убийства?

— Это вас не касается!

— И кинжал господин Радвиг вам не дарил?

Кория замешкалась с ответом. Она словно взвешивала все "за" и "против" обоих вариантов.

— Нет, не дарил, — тихо сказала она.

Лург даже не стал глядеть в сторону Элен, чтобы в очередной раз убедиться что это ложь. Он решил что пора заканчивать.

— Вы убили господина Ливара?

— Нет, — быстро и с сильным чувством ответила женщина.

Совершенно уверенный в результате, Лург поглядел на стол Элен. Карандаши остались в неприкосновенности. В первый миг судья подумал, что девочка просто забыла о своих обязанностях. Но нет, она демонстративно взяла карандаш правой рукой, покачала его, бросила и, встав из-за стола, куда-то ушла.

Судья несколько оторопел. Кория с некоторым удивлением наблюдала за всем этим, а Зузон, отложив перо, радовался передышке.

Элен, пыхтя от натуги, принесла из глубины шатра, из отгороженного занавеской помещения, поднос с деревянными стаканами и двумя графинами.

— Кто-нибудь хочет пить? — Спросила она и её звонкий детский голос моментально уничтожил всю тяжесть и напряжение проходившего допроса.

— Пожалуй я бы промочил горло, — радостно сказал Зузон.

Судья недовольно поглядел на него, потом на девочку, устанавливающую тяжелый поднос себе на стол.

— Элен, пожалуйста, сядь и не мешай взрослым, — строго произнес он.

— Я тоже, если можно, — сказала Кория, мстительно посмотрев на судью.

И Мастону Лургу пришлось терпеливо ждать, пока полностью проигнорировавшая его просьбу, Элен, не нальет и не разнесет стаканы всем жаждущим. "Спасибо, дочка", сказал Зузон и "Благодарю, госпожа", сказала Кория. Когда же девочка повернулась к судье и невинно спросила: "Дядя Мастон, вам налить?" Лург уже вполне успокоился и с усмешкой подумал: "Вот же вредная девчонка".

— Будь добра, — сказал он, пряча улыбку.

— Вам морс или яблочный сок?

— Сок.

Когда все напились и Элен вернулась к себе за стол, судья поглядел на неё и, признав что видимо они зашли в тупик, сказал:

— Ну что ж, я думаю мы закончили. Вы госпожа Кория можете быть свободны. И ты Зузон тоже иди пока погуляй, мне надо хорошенько всё обдумать.

Когда торговка и новоиспеченный судебный секретарь вышли из шатра, судья встал и прошелся по земле. Приблизился к выходу, выглянул наружу, вернулся и сел на стул, на котором сидели Радвиг и Кория.

— Она тебе понравилась?

Элен пожала плечами и неопределённо ответила:

— Почему бы и нет.

— Но если даже она не убивала Ливара, то всё равно она убийца. Она же солгала про второго мужа.

— Может он был ужасным человеком.

— Настолько ужасным чтобы его убить? По-твоему это оправдывает её?

Элен задумалась. На ум ей пришел Джулиан Брэд, она припомнила его рассуждения на подобные темы и ответила:

— Оправдывает.

93

Мастон Лург и Элен сидели в глубине шатра, за столом, на котором был накрыт завтрак, и с аппетитом потчуя себя булочками и ломтиками ветчины, обсуждали сложившуюся ситуацию. Судья искренне расстроился тем фактом, что ни Радвиг, ни Кория не убивали Ливара. Из этого, по его мнению, следовало то, что убийца случайный человек, его обнаружение представляется весьма трудозатратным и вообще проблематичным и долгожданный отъезд из "проклятого каравана" снова откладывается на неопределённое время. Однако Элен не падала духом. Она обратила внимание судьи на то что теперь они, по крайней мере, точно знают что кинжал был у Кории и она не провела всю ночь в своем фургоне. И значит, совершенно очевидно, что торговка как-то причастна к убийству. Видимо она передала кинжал кому-то еще и по какой-то причине скрывает это, хотя и понимает что тот кому она его передала возможный убийца и это бы спасло её от подозрений. Однако она оказалась в глупой ситуации. Мелинор видел как сын подарил ей кинжал и ей разумнее было бы признать это и просто в свою очередь заявить, что кинжал у неё украли. Возможно она так бы и сделала, если бы Радвиг не начал сразу же отрицать, что передал ей оружие. А теперь она не хочет объявлять его лжецом.

— Нам непременно нужно узнать кому она отдала кинжал, — сказал судья.

— Припугните её хорошенько, — посоветовала Элен, уплетая солоноватую ветчину.

Мастон Лург с некоторым сарказмом поглядел на свою юную сообщницу. Да, сейчас они были именно сообщники, обсуждающие как им освободиться от "королевского правосудия" и покинуть наконец порядком опротивевший им обоим караван.

— И еще вы забыли спросить её была ли она возле палатки Ливара во время убийства, как то утверждает Марана, — сказала Элен и облизала нижнюю десну, собирая остатки пищи.

Судья покачал головой, соглашаясь. По всему выходило что с Корией придется побеседовать еще раз. Но Лург решил отложить эту встречу.

— Сначала поговорим с Мараной, — сказал он. — Узнаем о чём лжет он.

Судья позвал Зузона и распорядился привести на допрос Марану. Когда тот появился, все снова расселись по своим местам.

Марана жутко нервничал. Мастон Лург тут же припомнил что на предыдущем, публичном допросе охранник также всё время вертелся, глядел по сторонам, сбивался в своей речи и то бледнел, то краснел. Однако сейчас он казался даже более беспокойным, чем тогда. Мял в руках свою шляпу, ерзал на стуле, то и дело почесывал затылок и с каким-то непонятным страхом косился на Элен, словно догадывался, что она видит его насквозь. Лургу это показалось настолько подозрительным, что он на всякий случай сразу же, без всякой прелюдии, осведомился не он ли убил своего товарища. Марана, раскрыв рот, ошалело уставился на него, а потом принялся горячо божиться, что он этого не делал и даже в мыслях не имел, что он любил Ливара как брата родного. "Вот вам крест, Ваша честь, не я это, не я! Душой своей вечной клянусь. Чтоб мне голым задом у чертей на сковородке сидеть, если вру. Готов меч Саенги Правдивого целовать и на Святом Престоле присягнуть". Судья посмотрел на Элен. Девочка сидела сложив ладони и безмятежно глядя на Марану. О карандашах она словно забыла. Но Лург, уже давно оценив насколько этот ребенок смышлен, не сомневался, что девочка ничего не забыла. Он почувствовал облегчение: хорошо что Марана не убийца, а то Шайто бы удар хватил.

— Успокойтесь, прошу вас, — доброжелательно сказал он. — Я верю, что вы не убивали и спросил только для протокола.

Марана затих и с благодарностью поглядел на судью. Лург задал ему несколько простых и второстепенных вопросов чтобы он успокоился еще больше. Затем подступил к главному. Через несколько минут выяснилось, что охранник "Бонры" бессовестно лжет о том что он видел Корию в ночь и даже в самое время убийства рядом с их общей с Ливаром палаткой. Мало того, выяснилось что он лжет и о самом факте того, что он вообще покидал караул якобы за тем чтобы сходить за табаком и трубкой. Доброжелательность судьи испарилась. Честно говоря он этого не ожидал. Но зачем Маране лгать и так явно очернять торговку?

— Вы также утверждали, что слышали разговор между Ливаром и госпожой Корией, состоявшийся несколькими днями ранее. Это правда?

— Да.

Элен не притронулась к карандашам.

— И из разговора якобы следовало, что Ливар помогал Кории в убийстве двух её мужей и интересовался не нужна ли его помощь сейчас с Радвигом. Это правда?

Марана смутился и заерзал на стуле.

— В общем да.

Элен постучала среднем пальцем левой руки по карандашу.

— Вы лжете, Марана! — Гневно воскликнул судья. — О чем они говорили?

На лице охранника "Бонры" промелькнул страх.

— Ваша честь, я не лгу. Ливар хотел денег и он…

Судью осенило и он перебил собеседника:

— Он угрожал ей? Угрожал, что расскажет Радвигу и его отцу о том что она помогла отправиться на тот свет своему второму мужу?

Марана захлопал глазами, его необычайно поразило что судья так точно воспроизвел смысл разговора.

— Ваша честь, я…

— Отвечайте да или нет, — потребовал судья. — Он угрожал ей?

— Да, — мрачно произнес Марана.

Элен подтвердила, что сейчас он сказал правду.

— Зачем же вы лгали суду? — Зловеще поинтересовался Лург.

— Я не лгал, Ваша честь, — пролепетал Марана, — мне казалось что так оно и было… я плохо помню, я слышал разговор урывками. Но вы вот сейчас сказали что угрожал и я сразу припомнил, что да, угрожал.

— Он требовал денег?

— Д-да…, ну то есть не то чтобы требовал, как бы… ну вот так вот словцо такое закидывал, что, мол, за всё надо платить.

Марана надоел Лургу, кроме того ему нестерпимо захотелось обсудить новую информацию со своей маленькой сообщницей. Судья не стал сопротивляться. Выпроводил Марану, велев ему держаться поблизости, ибо еще понадобится, отправил Зузона за Корией и, повернувшись к Элен, спросил:

— Ну, что думаешь?

Девочке и самой уже не терпелось высказаться. Азарт расследования захватил их обоих.

— Ливар шантажировал её, — быстро ответила она.

— Это ясно. Угрожал что всё расскажет Радвигу и видимо отношение молодого купца к ней значит для неё очень много. Однако, тем не менее она не убивала Ливара. Значит убил кто-то другой, но видимо по её просьбе.

— А кинжал в качестве оплаты? — С некоторым сомнением проговорила девочка.

— Именно. Я не сильно разбираюсь в драгоценных камнях. Но на нем три более-менее крупных алмаза и наверно с дюжину мелких рубинов. Явно вещица ценности немалой.

— И по-вашему этот убийца использовал кинжал в качестве орудия убийства, да еще и бросил на месте преступления. Это бессмысленно.

Судья задумался, девочка, конечно, была права. Взрослый мужчина уже совершенно не замечал, что без всяких оговорок воспринимает ребенка не просто как равного, а в чем-то даже и превосходящим его.

— Что же тогда получается? — Спросил он как бы в пустоту.

— По-моему гораздо логичнее предположить, что Кория передала кинжал самому Ливару в качестве платы за молчание.

Судья чуть ли не с восторгом уставился на Элен и она ощутила удовольствие от безмолвного признания своих заслуг.

— Ну конечно! — Воскликнул он. — И потому она и не хотела говорить об этом, ибо это подразумевало бы признание в том что она отравила второго мужа. — Но через секунду его взгляд потускнел. — Тогда выходит что это всё-таки случайное убийство.

И он чуть ли не с надеждой посмотрел на девочку. Та пожала плечами:

— Возможно. Но любопытно почему Марана солгал о том что видел Корию в момент убийства рядом с местом преступления и еще и так переврал её разговор с Ливаром.

Однако судье это не показалось таким уж любопытным.

— Его явно попросили оговорить Корию, — равнодушно сказал он. — Может Шайто его запугал, а может даже Мелинор, который явно на дух не переносит эту торговку и далеко не рад, что его сын хочет взять её в законные жёны, приплатил ему.

Элен задумалась. Подобное не приходило ей в голову.

— Может стоит узнать точно кто его подбил на это, — предложила она. — Может этот человек знает кто убийца и по какой-то причине пытается отвести от него подозрения и подставить другого.

— Может, — согласился судья не слишком воодушевленно. — Ладно, по крайней мере мы уже знаем трех людей из каравана, которые точно не убивали его.

Появился Зузон вместе с Корией. По лицу молодой женщины было видно, что она много всего передумала за этот час и явно как-то сникла. Судья рискнул предположить, что спеси и духа сопротивления в ней поубавилось. И прежде чем начать запугивать её, он решил попробовать обойтись с ней мягко и вежливо. Возможно она уже раскисла настолько, что ей нужен только осторожный толчок чтобы она во всем призналась. Такое состояние у преступников или подозреваемых было очень хорошо знакомо Мастону Лургу.

— Госпожа Кория, я вижу вы очень устали от всех этих треволнений и я думаю вы уже и сами готовы признать, что лучший выход из этой ситуации для вас это во всём признаться. Кроме того нам практически уже всё известно и лишь хотелось бы уточнить кое какие детали.

Женщина сумрачно поглядела на него.

— В чем же я должна признаться?

Судья расценил это как жест сотрудничества.

— Мы прекрасно знаем, что вы не убивали господина Ливара, что Марана солгал, сказав, что видел вас около места преступления той ночью.

Взгляд Кории немного прояснился, слова судьи явно приободрили её.

— Но тем не менее вы тоже запятнали себя ложью, заявив что не получали от вашего поклонника, господина Радвига, кинжал украшенный алмазами и рубинами. — Судья внимательно поглядел на женщину. — Это конечно неправда, — мягко сказал он. — Влюбленный в вас молодой человек, по вашей ли просьбе или по своему внутреннему побуждению подарил вам это оружие, которое вы в свою очередь передали третьему лицу. — Лург сделал паузу и снова пристально взглянул на женщину. То что он собирался сказать все же было лишь догадкой и он хотел по её лицу понять попал ли он в цель. — А именно господину Ливару в качестве платы за его молчание. Не так ли?

По её окаменевшему лицу понять попал ли он в цель представлялось затруднительным. С ответом она медлила. Но потом, приняв какое-то непростое решение, тихо произнесла:

— Так.

Судья скорее уже по привычке, чем по необходимости посмотрел на руки Элен. Девочка занималась тем что складывала из листа какую-то фигурку, карандаши оставались нетронутыми. Впрочем, Мастон Лург и так не сомневался, что женщина сказала правду. Он улыбнулся ей:

— Вот видите и сразу всё стало гораздо легче. С правдой оно всегда так. Легче. — Но тут же подумал, что сказал лишнее, решив, что эти пошлые умствования про правду и ложь совершенно ни к чему. По лицу Кории он понял, что она думает примерно то же самое.

Судья принял серьезный вид и строго произнес:

— Вы передали кинжал господину Ливару чтобы он не рассказал господину Радвигу и возможно его отцу о вашей причастности к смерти господина Жужуя, вашего второго мужа. Вы признаете это?

Кория колебалась. Она затравленно смотрела на судью, не зная на что решиться.

— Разве я обязана свидетельствовать против себя? — Неуверенно проговорила она.

— Не обязаны, — согласился Лург, несколько удивленный тем, что жалкая торговка имеет какие-то понятия о юридических процессуальных нормах. Впрочем, он ведь сам говорил об этом и она должно быть запомнила. — Но в данном случае это формальность. Есть свидетельские показания того какие именно обвинения выдвигал против вас господин Ливар, а сам факт того что вы согласились купить его молчание является подтверждением того что вы признаете эти обвинения истинными.

Кория хотела что-то возразить, но судья с нажимом продолжил, не давая ей сказать:

— Однако ваша, хочу подчеркнуть возможная, то есть не установленная официальным судом, причастность к смерти вашего второго мужа не является предметом разбирательства данного слушания и если вы продолжите сотрудничать по этому делу, то так оно и останется.

По лицу Кории было очевидно, что она лихорадочно пытается уразуметь что это значит.

— Где вы были в ночь убийства?

Кория, окончательно запутавшись в поисках правильной стратегии собственного поведения, поглядела на судью почти жалобно и покорно ответила:

— Я ходила на встречу с Ливаром. Да, этот… человек потребовал от меня внушительную сумму денег, если я не хочу чтобы он… чтобы он распускал грязные слухи о моем прошлом. У меня не было такой суммы деньгами и я выпросила у Радвига его кинжал, которым он никогда не пользовался, а носил просто как красивую побрякушку. И в ту ночь когда Ливара убили я отдала ему этот кинжал. Но я не убивала его, никого не нанимала чтобы убить его и даже не помышляла о его смерти. И встретилась я с ним за час или полтора до полуночи, Марана всё лжёт, он не видел меня и я не видела его. И когда я уходила Ливар был жив и судя по всему вполне доволен своей жизнью.

Лург внимательно выслушал женщину. Когда она закончила, он посмотрел на Элен, убедился что всё произнесенное правда и сказал:

— Суд вполне удовлетворен вашими словами, госпожа Кория. И благодарен за ваше сотрудничество. Вы можете идти.

Женщина поднялась со стула. Она неуверенно огляделась и спросила:

— Но кто же убийца?

— Разве вам недостаточно того что это не вы и мы вас в этом не подозреваем? — Спросил судья, холодно глядя на женщину.

— Да вы правы. Мне этого вполне достаточно, — быстро ответила она и вышла.

— Веди сюда Марану, — приказал Лург Зузону.

Когда писарь вышел, судья поглядел на девочку и сказал:

— Мы в тупике. Ливара мог убить кто угодно.

— Не отчаивайтесь. Видите эту фигуру, — девочка показала Лургу некую сложенную из бумаги круглую абстракцию. — Это лилия. Она получается не всегда. А если получается, то значит повезет.

— Кому? — Усмехнулся судья.

— Тому кто сложил. Но в данном случае у нас с вами общая цель.

В шатре снова появился Марана. Судья тут же напустил на себя грозный вид. Как только Зузон занял свое место и взял в руки перо, Лург мрачно произнес:

— Господин Марана, я кажется уже рассказывал вам о "болтливой плётке" и упоминал о подземельях Иврона и Кадионских рудниках. Однако это, судя по всему, не произвело на вас впечатление. Возможно пора вам рассказать о Доме Ронга, как вы считаете?

— З-зачем? — Испуганно спросил охранник.

— А затем что я никак не могу добиться от вас правды! — Резко сказал Лург. — И хотя я достаточно терпеливый человек, но и моё терпение на исходе. — Он сделал паузу, вперив свой самый мрачный взгляд в съежившегося Марану. — Сейчас я прикажу взять вас под стражу и вы отправитесь со мною в Акануран, и там, когда вы будете висеть на крюках в Доме Ронга, я надеюсь вы перестанете мне лгать.

— Ваша честь, — произнес ослабевшим голосом Марана, — что вы такое говорите! Да я же вам всё как на духу. Как на исповеди. Как отцу родному.

— Перестаньте, Марана, — брезгливо сказал судья. — Но так и быть я дам вам еще один шанс. И предупреждаю, солжете опять, прикажу вас заковать в кандалы.

Марана, который до этого стоял, медленно опустился на стул, словно ноги его ослабели. Он не понимал в чем его подозревают, но наслышанный о произволе судий, с ужасом ожидал продолжения.

— Кто и каким образом заставил вас оговорить госпожу Корию?

Марана захлопал глазами. Он уже готовился к тому что его обвинят в убийстве Ливара, а тут такая безделица. Ему представлялось абсолютно нелепым, что судье есть какое-то дело до этой торговки.

— Ваша честь, я не оговаривал госпожу Корию. Я сказал правду.

— Хватит! — С отвращением произнес судья. — Сдайте оружие, господин Марана. А вы Зузон ступайте приведите двух стражников, а затем сходите за кузнецом. Пусть он принесет кандалы и инструменты. Да и позовите лейтенанта Шайто, онгде-то рядом с шатром, надо поставить его в известность, что один из людей "Бонры" арестован за лжесвидетельство.

Зузон не спеша отложил перо и медленно поднялся. Он решил что понял игру судьи. Марана округлившимися глазами смотрел то на Лурга, то на Зузона. Ему казалось это непостижимым. Кому какое дело до этой торговки и что с того что он слегка приврал про неё, ведь и дураку ясно что убила она, кинжал ведь был у неё. Но наконец до него окончательно дошло, что сейчас придет кузнец и оденет ему на руки кандалы, после чего вместо того чтобы ехать в веселом караване на запад, в Сайтону, он поедет с мрачным судьей на восток, в Акануран. А там хмурые судебные гвардейцы уведут его в Дом Ронга. Марана посерел.

— Ваша честь, я всё скажу, — быстро заговорил он. — Я ж не думал что это важно. Такая-то мелочь. Ясно же что убила торговка, чтоб ей всю жизнь пусто было, ведь кинжал был у неё. А я-то тут причем? Я ни при чем. Просто господин Мелинор сказал, что будет хорошо, если я скажу, что видел её той ночью, потому что суду, то есть вам, Ваша честь, тогда легче будет во всем разобраться. Я и сказал. А так как Ливар сволочью был, то господин Мелинор и говорит: ты еще, мол, скажи, что слышал как Ливар предлагал Кории убить Радвига после женитьбы, чтобы, мол, суд скорее понял, что Ливар сволочь. Ну я и сказал. Ну чтобы вам всё облегчилось. А вы меня теперь в кандалы! За что? Я же всё вам в облегчение, чтобы вам всё яснее стало.

Мастон Лург жестом руки остановил поднявшегося Зузона и снова вернул его на место.

— Писать что ли всю эту ахинею? — Недовольно спросил тот.

— Пиши мой вопрос. Господин Марана, вы утверждаете что заявить о том что в ночь убийства на месте преступления вы видели госпожу Корию вас попросил господин Мелинор? Так?

— Да, — охотно подтвердил Марана. У него заметно улучшилось настроение как только он сообразил что кандалы отменяются.

— А почему он вообще к вам обратился?

— Я сам к нему пришел, — бесхитростно сказала охранник. — Как услышал как Ливар денег требует от этой торговки, сразу смекнул что она тот ещё бабец, профура дырявая, чтоб её насквозь прохватило. Все ведь в караване что думали, приличная женщина, и с переду и с заду посмотреть приятно, а тут выходит что черт в юбке, преступница злодейская, клейма ставить некуда. Мужа отравила, а денежки себе. Ну я и пошел к господину Мелинору чтобы обо всём его предупредить.

— О чем именно?

— Ну что она та еще злыдня. Того и гляди и молодого Радвига на тот свет спровадит.

— А что вас подвигло на это? — С искренним любопытством, спросил судья.

— Подвигло? — Марана на пару секунд задумался. — Гумо… гуманизм, — с трудом выговорил он.

— Только гуманизм? — Пряча улыбку, поинтересовался судья.

— Ну и это… христианское милосердие. За что ж думаю парню-то пропадать. Паренек то хороший, хоть и дурак.

— Вижу что ошибался в вас, господин Марана, — серьезно сказал Лург. — Не часто в наше время встретишь людей, чьи побуждения продиктованы исключительно гуманизмом и христианским милосердием. С учетом этого, несмотря на то что вы солгали королевскому суду, я отменяю распоряжение о вашем аресте. Ступайте с миром, господин Марана.

Тот радостно подскочил, горячо поблагодарил, пообещал молить бога о благополучии судьи и пятясь задом, вышел из шатра.

— Не верьте вы ему, господин инрэ, — сердито проговорил Зузон. — Тоже мне гуманяка пальцем деланный нашелся. Денег ему Мелинор отсыпал, как пить дать.

Судья скорбно покачал головой.

— Эх, Зузон, не веришь ты в чистоту души человеческой.

— Чьей души? Этого-то прощелыги?! — Воскликнул Зузон.

Лург успокоил его и отправил проветриться, а заодно и привести на допрос отца Радвига, купца Мелинора.

— Что же нам теперь делать? — Расстроено спросила Элен. Она всё-таки надеялась, что от Мараны удастся получить сведения, которые укажут в каком направлении искать убийцу. Но ничего не прояснилось.

— Не знаю, — также расстроено ответил судья. — Сейчас переговорим с Мелинором, но это, конечно, бессмысленно. Совершенно ясно что как только он узнал об убийстве Ливара, то его тут же осенило, что он может использовать это для того чтобы подставить Корию и спасти своего сына от этой черной вдовы. Он заплатил Маране за лжесвидетельство и в этом скорей всего признается. Но больше мы ничего не узнаем.

— Думаете заплатил? — Спросила девочка.

— Конечно заплатил, Элен. Даже гуманистам нужны деньги. Им даже в первую очередь, ведь им приходится думать не только о себе, но и о всем человечестве.

Мелинор вошел в шатер и обвёл помещение тяжелым взглядом. На несколько секунд его взгляд застыл на маленькой девочке. Судья, дабы отвлечь от ненужных мыслей, торопливо поприветствовал его и попросил проходить и садиться. Пожилой купец молча кивнул в знак приветствия и занял указанное место. Внешне он казался абсолютно спокойным. Хотя на его мрачном грубом лице и лежала печать недовольства, но Мастон Лург подумал, что это недовольство, как то часто случается у пожилых людей, скорей всего перманентного свойства и касается чуть ли не всего на свете. Погоды, людей, лошадей, залетных судей. "Неприятный тип", заключил судья и решил сократить допрос до минимума.

Не имея ни малейшего подозрения и просто для порядка и очистки совести, он задал главный вопрос:

— Вы убили господина Ливара?

Темные глаза купца словно вспыхнули, когда он с некоторым удивлением поглядел на судью. Но затем его взгляд затуманился и он сухо произнес:

— Конечно, нет. Что за вздор.

Ещё и не посмотрев в сторону Элен, судья краем глаза уловил её резкое движение. Он повернул голову, встретился с сияющим взглядом девочки и увидел, что она радостно сжимает карандаш левой рукой.

Медленно, словно во сне, судья повернул голову и с удивлением посмотрел на старого купца.

94

Мастон Лург испытывал странную смесь ощущений: облегчение, удовлетворение и тревогу. Он получил что хотел, он освободился, королевское правосудие для каравана "Теврон" исполнено, но тайное знание решившее все его проблемы было приобретено таким непривычным способом, что отчасти пугало его. Мелинора он подозревал бы в последнюю очередь, а тут щелчок пальцами и совершенно точно известно что убийца старый купец. У судьи было ощущение какой-то магической власти над этим человеком и где-то в глубине души присутствовал маленький иррациональный страх, что за эту власть придется однажды расплачиваться.

"Но зачем он это сделал?", с удивлением спрашивал себя Лург. Ему казалось это каким-то нелогичным, он бы еще понял, если бы Мелинор убил бы Корию, чтобы спасти сына, но причем тут Ливар.

Судья откинулся на спинку стула и пристально поглядел на купца.

Элен, как только утихла первая радость по поводу разоблачения коварного убийцы, забеспокоилась. А что же дальше-то? В первую минуту после того как она увидела, что купец лжет, девочка с облегчением думала о том что всё, вот наконец они и покидают этот караван. Но теперь её охватили сомнения. Каким образом Лург обвинит Мелинора? Ведь у судьи нет никаких доказательств. Не станет же он рассказывать о её способностях. А тогда что он скажет караванщикам? Что на него снизошло озарение? Примут ли они его голословное заявление? Ей стало тоскливо. И она даже начала думать, что судебный произвол, то что, по её мнению, Мастон Лург творил в Туиле, сейчас бы пришелся как нельзя более кстати. Сейчас это единственный выход, заключила она. А что делать, оправдывалась она перед голосом собственной совести, если мы с судьей совершенно точно знаем кто убийца, а доказательств никаких нет. Впрочем, голос совести был довольно слаб и апатичен и вещал скорее чисто автоматически чем по велению души.

Ей действительно очень хотелось уехать отсюда и вообще чтобы прекратились эти скитания. Она уже смирилась с тем что вместо того чтобы приближаться к отцу, который согласно переданным им координатам находился на западном краю континента, она постоянно удаляется от него. Но теперь она убедилась и поверила, что одной ей на Каунаме не выжить. А потому она должна непременно воссоединиться с Китом, который, как она была абсолютно уверена, уже идет по её следу и в конце концов конечно найдет её и освободит. Но всё будет гораздо проще, полагала девочка, и для неё и для робота, если она, вместо того чтобы постоянно перемещаться по неизвестной стране, будет спокойно сидеть в Акануране в доме этого верховного претора. Впрочем, она не позволяла себе слишком много думать о том что происходит и чем всё это может закончиться. Поскольку как только она начинала погружаться в размышления о том что натворила и к чему это может привести, страх и отчаянье сжимали ей горло. Отец среди врагов и что там с ним может случиться совершенно неизвестно. А она, без полицейского истребителя, без Кита, затерянная на безбрежных просторах Шатгаллы уже ни в силах ему чем-нибудь помочь. Мало того, ей самой теперь нужна помощь, но ведь никто во всей Вселенной не знает где она и что с ней. В глубине души она правда крепко надеялась на те сообщения, что отправила Александре Уэйлер и дедушке. Рано или поздно сообщения достигнут адресатов. И тогда конечно мисс Уэйлер и мистер Атинховский, зная имя планеты и последние координаты отца на ней, бросятся на помощь Валентину Акари. И обязательно спасут его или отец сам сумеет как-нибудь избавиться от "враждебного окружения". Но тогда он узнает что его неразумная дочь исчезла, пропала в бескрайних просторах чужого враждебного мира. Впрочем, это уже мало волновало её. Она не сомневалась, что отец найдет её. В конце концов он просто свяжется с Китом, а тот уже будет с ней или где-то недалеко, идя по следу. Да, ей конечно страшно влетит за всё, но это пустяки. Главное что бы папа был спасён, чтобы он был жив и в безопасности. Остальное не важно. А то что её ждет наказание, (возможно даже у неё навсегда отберут Кита), то ведь она хотела как лучше, что ей еще оставалось, если полицейские, папины друзья и коллеги, были скомпрометированы, а тётя Саша и дедушка находились вне досягаемости. В общем она старалась не думать об этом. Как говорил дядя Вася, нельзя много думать о проблемах, это плохо влияет на пищеварение.

— В чем дело? — Хмуро спросил Мелинор, озадаченный испытующим взглядом судьи.

— Вы напрасно не покинули караван сразу же после того как вы убили Ливара. Для вас это был единственный путь отсрочить возмездие. А теперь вас повесят. Сегодня вечером.

На деревянном жестком лице купца, казавшимся не способным уже к отражению каких-либо эмоций, явственно проступило удивление. С не меньшим изумлением глядел на судью и Зузон.

— О чем это вы вообще? — Хрипло проговорил Мелинор.

— Перестаньте, — брезгливо произнес судья. — Это жалкое кривляние вам не к лицу. Вы совершили тяжкое преступление, так имейте мужество достойно принять последствия вашего поступка.

— Я никого не убивал.

— Убивали. Суду всё известно. Вы холодно и цинично зарезали человека, угрожавшего вашему сыну. Зарезали кинжалом, который ваш сын передал своей любовнице, желая навести подозрение на неё. Но предполагая что одного кинжала будет недостаточно, вы заставили Марану оговорить её. Вы действовали расчётливо и предумышленно, что только усугубляет тяжесть вашей вины.

— Вы бредете, господин инрэ, — мрачно сказал Мелинор. — Палата никогда не утвердит этот приговор. Всё это просто ваши измышления.

Судья усмехнулся.

— Вы ошибаетесь, господин Мелинор. У меня вообще складывается впечатление, что несмотря на все ваши капиталы, вы не слишком умный человек. Или возможно вас губит ваша самоуверенность. Мне не нужно никакое утверждение, ибо здесь и сейчас Палата это я. Возможно вы этого не знаете, но судья, который призван требованием "королевского правосудия", обладает особыми полномочиями. Это там, в городе, на официальном слушании приговор вам выносится триумвиратом Судебной Палаты, городских властей и духовенства. И кроме того, если средства вам позволяют, вы можете нанять адвоката, который, расписывая ваши достоинства и разоблачая несостоятельность обвинения, будет взывать к общественности и оказывать давление на суд. Но здесь всё в моих руках, я последняя инстанция правосудия здесь и мой приговор единственный и окончательный. Моих полномочий вполне достаточно чтобы немедленно отправить вас на виселицу, если я уверен что убийца вы. И все мои действия Палата заранее одобряет и утверждает. Ибо я заслужил это своей должностью, опытом и безукоризненным исполнением обязанностей. Вы будете повешены сегодня на закате. Все судебные протоколы, моя резолюция и мои пояснения будут переданы в канцелярию Судебной Палаты, где это дело будет соответствующим образом зарегистрировано и помещено в архив. Ваши ближайшие родственники, например ваш сын, могут потребовать пересмотра дела в течение следующих 10 лет, дабы попробовать оправдать ваше имя. Но, поверьте, никто в Палате не усомнится в резолюции королевского городского судьи. И ваш сын только напрасно потратит время и деньги. И это будет тем более бесполезная и ненужная затея, поскольку и вы и я знаем, что это вы убили этого человека.

Мелинор подавленно молчал. Он определенно не был готов к такому повороту событий.

Элен растерянно взирала на сумрачную тяжелую ауру пожилого мужчины. Она никак не ожидала, что его казнят, да еще и столь поспешно. И при мысли о том что жизнь этого человека оборвется буквально по одному её знаку, ей стало не по себе. Нет, она нисколько не сомневалась что убийца он, но всё же его мотивы были ей не совсем ясны. Если Ливар действительно угрожал убить его сына, или по крайней мере Мелинор так думал, то получалось что он защищал своего ребенка. Для Элен это было практически полным оправданием. Она робко поглядела на судью. Она понимала, что не посмеет просить его изменить приговор, усложняя его, а заодно и своё положение, но у неё оставалась слабая надежда, что он блефует, пытаясь напугать купца.

— И вы напрасно считаете, что суд не имеет никаких доказательств, — уверенно продолжал Мастон Лург. — Во-первых, господин Марана рассказал как после убийства вы убеждали его солгать суду и оговорить госпожу Корию, что, согласитесь, уже само по себе наводит на размышление. Во-вторых, на месте убийства обнаружены пара довольно четких отпечатков от тяжелого сапога с окованным каблуком и носком и рисунком на подошве в виде колеса с восемью спицами, клеймом обувной гильдии с Колесной улицы. — Судья указал на сапоги купца. — И, насколько я вижу, эти отпечатки полностью совпадают с тем что у вас на ногах. Позже я проведу официальное сравнение и составлю протокол. В третьих, на теле убитого обнаружен черно-седой волос, который совершенно идентичен вашим волосам, господин Мелинор. В-четвертых, вас видели около места преступления в ночь убийства. Как видите вчерашний день и сегодняшняя ночь не прошли для нас даром, суду удалось установить практически все детали происшедшего. Кроме того сегодня я прикажу провести тщательный обыск в ваших фургонах и палатках и допрошу всю вашу челядь. Возможно мы найдем испачканную кровью одежду, а ваши люди, я уверен, сознаются, что в ночь убийства вы отсутствовали. Впрочем, всё это уже не важно, в любом случае я больше не сомневаюсь, что убийца вы и ваш приговор — смерть.

В шатре на несколько секунд повисла тишина. Судья строго и серьезно смотрел на приговоренного.

— Сейчас я приглашу сюда господина Эркхарта и господина Шайто, чтобы объявить им результаты расследования, — сказал Лург, не сводя глаз с купца. — Также я прикажу одеть на вас кандалы и поместить под стражу. Если в караване есть священник вашего вероисповедания, вы можете поговорить с ним. Также я разрешаю вам встречу с сыном и с нотариусом, если вы того желаете. Как уже было мной объявлено выше, вечером, как только зайдет солнце вы будете повешены.

Зузон дописал последнее слово и с любопытством поглядел на купца. Мелинор, сгорбившийся и поникший, окаменевшим взглядом смотрел куда-то вниз.

— Не надо, — сказал он.

— Что не надо? — Спросил судья.

— Не надо обыска и допроса моих людей.

— Это мне решать.

— Я скажу как всё было.

— То есть вы хотите сделать признание? — Уточнил Мастон Лург и сделал резкий жест, призывая Зузона вернуться к протоколу, а не сидеть, раскрыв рот и жадно хватая каждое слово купца. — Вы хотите рассказать о том как убили человека?

— Человека! — С презрением воскликнул Мелинор. — Эта лупоглазая гнида никогда не была человеком. После того как Марана рассказал мне о чем говорили Кория и Ливар, я места себе не находил. Меня полночи трясло от ярости. Я конечно и раньше подозревал, что эта грудастая шлёндра та еще стерва. Но всё же и представить не мог, что она окажется такой паскудой. Проклятая жадная паучиха, пожирающая своих мужчин и жиреющая на их трупах. — Пожилой торговец потер грудь, словно у него заболело сердце. — Но Господь мне свидетель не поднял я на неё руки и даже слово ей не сказал. Попытался вразумить сына. Но куда там, — он скорчил гримасу горечи и презрения. — Мальчишка. Он же только её грудь, бедра и белую кожу видит. А ко всему другому словно слепой. Запах её вдохнет и хоть караул кричи, последнего ума лишался. Бежит как кобель за сучкой. Чтоб ей пусто было. Чтоб её черти на том свете на вертеле…

— Господин Мелинор, прошу вас, — громко воззвал судья и взглядом указал на девочку.

Купец отрешенно поглядел на ребенка, словно не понимая что судья от него хочет, но продолжил чуть более спокойно:

— Не слушал меня Радвиг. Ангела в ней видел, лилею небесную. Говорил, что любит. И сколько я не талдычил ему, что от любой женщины до ангела небесного два года будешь идти, а и сотую часть пути не пройдешь, всё без толку. Да будь даже она обычной женщиной, а не душегубкой и злыдней, черной вдовою, мужей изводившей, то ведь и все равно же торговка. Уж мне ли не знать какие они. Обманом дышит, с наживой спит. Какой уж там ангел! А через несколько дней гляжу он ей мой подарок на двадцатилетие отдает. 36 золотых стоил. Как от сердца кусок оторвал, а он ей, сучке этой жадной. Ведь вот зачем бабе кинжал, я бы понял еще кольцо там какое, браслет или хрень которую они себе на уши вешают, а кинжал то зачем. Ясное дело, камни увидела и захотела. А Радвиг как околдованный всё что хочешь ей отдаст. Но и тогда не стал я ничего делать, а решил для начала с этим Ливаром поговорить. Разузнать об этой Кории получше, а заодно и этого малого припугнуть, чтоб у него всякое желание отбить помогать этой злыдне моего сына со свету изживать. Чем хотите, господин инрэ, поклянусь что не хотел я его убивать. И в мыслях того не было. Поговорить лишь хотел, сказать ему, мол, с Радвигом что случится, всех капиталов не пожалею, "Черный ветер" призову, бандитов акануранских найму, авров-охотников, черных лоя, да хоть самому дьяволу душу свою заложу, но головы убийц сына заполучу. Да не получилось у нас разговора. Гнать он меня начал, издеваться. Ну и не выдержал я, схватил его за грудки. А он за нож. И напрасно, господин инрэ, говорите вы что всё я рассчитал и размыслил заранее. Не увидел я в темноте, что это за клинок у него в руке, не до этого мне было. Он на меня прыгнул, я его за руки схватил. Он парень дюжий, не зря в "Бонре" служит, да силой я никогда обижен не был. Гвозди полуметровые могу руками забить и руками выдрать. В общем взяло меня бешенство и я ему его же клинок между ребер и засунул. Он тут же обмяк. Отшвырнул я эту падаль от себя и ушел. Во и всё. А уж потом как прослышал, что Эркхарт судью королевского призвать хочет, нашел я Марану и велел ему сказать, что Корию видел и слышал как она с Ливаром сговаривалась Радвига убить. Пусть и не говорила она этого, да всё ведь к тому шло.

Мелинор замолчал и вздохнул. Его мрачное лицо словно слегка просветлело. Видимо после признания ему стало легче на душе.

Элен поднялась со своего места. Мастон Лург тут же посмотрел на неё. Девочка демонстративно взяла карандаш правой рукой, показывая что всё что поведал купец правда, и подошла к судье. Положив карандаш ему на стол, она невинно спросила:

— Дядя, можно я пойду погуляю вокруг шатра?

Мастон Лург с тревогой вгляделся в неё, пытаясь понять что она задумала. От своей "племянницы" он уже ожидал чего угодно.

— Я буду здесь рядом, обещаю. Просто воздухом подышу.

Лург нехотя кивнул и девочка быстро вышла наружу.

Ей действительно хотелось на свежий воздух, к солнечному свету. Сумрак и духота шатра, а также вся эта игра в вопросы и ответы порядком утомили её.

Снаружи и правда было очень хорошо. В утреннем ясном небе поднималось громадное красное светило, окутывая миря мягким ласковым светом. И снова Элен подумала о том что Каунама очень приятная планета. Возле входа в капитанский шатер на лавочках и бревнышках вольготно расположились те самые четверо головорезов, которые были выделены в услужение судье. Девочка храбро приблизилась к ним.

— Доброе утро, господа, — поприветствовала она их.

Мужчины, несколько смущенные, переглядывались, не совсем уверенные как им следует отвечать. Наконец самый старый из них, с практически полностью седой головой, ответил:

— Храни вас бог, маленькая сэви.

— Не подскажете где я могу найти Галкута?

— Кого? — Не понял седой.

— Да это тот долговязый дрыщ, которого вчера ухайдохали Дюроны, — весело объяснил один из его товарищей.

Элен строго посмотрела на него и веселый товарищ седого немного сник.

— Да его, слугу моего дяди, — подтвердила она.

— Он вроде возле столовой, — ответил седой и, увидев непонимающий взгляд девочки, кивнул "веселому товарищу": — Эй, Иско, отведи сэви.

Они прошли через лабиринт шатров, палаток, навесов и прочее и Элен увидела на большой поляне некое временное сооружение из дощатой крыши на столбах, длинных столов и скамеек. Здесь бесплатно кормили многочисленных работников каравана и за деньги всех остальных. Время основного завтрака уже прошло и народу здесь было немного.

Элен тут же увидела сидящего на чурке в стороне от всех Галкута. Она поглядела на Иско и сказала:

— Спасибо, вы можете идти.

Мужчина некоторое время помялся, переступая с ноги на ногу, не уверенный как будет правильно поступить и может ли он оставить девочку одну, а затем пожал плечами и ушел.

Элен прошла немного вперед, заходя к Галкуту сбоку, и остановилась. Она подумала о том, что слуга судьи выглядит очень жалким. Скрюченный, поникший, осунувшийся, худой, он сидел вдалеке от всех, всеми покинутый, всеми забытый, никому ненужный, убогий и одинокий. Казалось он бесконечно далек от всех этих маленьких веселых компаний, сидевших под обширным навесом "столовой". Надвинув на глаза свою широкую шляпу, словно прячась, он сидел, недвижный и задумчивый, уставившись куда-то в стену темно-багрового леса, возвышающегося за лугом метрах в 300 от него. Жалость захлестнула девочку и в глазах защипало от слез. У этого жестокого уставшего человека не осталось ни одной причины для существования. Кровь обагрившая его руки в прошлом уничтожила и его будущее. Он потерял всё кроме жизни и теперь влачит бессмысленное существование и во всей Вселенной нет ни одной человеческой души, которая вспомнила бы о нем, для которой он имел бы какое-то значения или которая имела бы значения для него. Ему совершенно не для кого и не для чего жить. Страшная пустыня окружает его и он задыхается и может быть даже кричит в этой пустыне, но никто его не слышит, никто не придет к нему на помощь. Жалкий и согбенный, сидит он на обочине, спиной ко всем, ибо никто не хочет с ним разговаривать или впустить в свою компанию. Так это всё представлялось Элен. И ей очень захотелось подбежать к нему и как-то утешить его. Она попыталась вразумить себя, убедить что она всё это выдумала, напомнить себе о том как подло и жестоко он с ней обращался. Но ничего не помогало. Её маленькое женское сердце билось быстро и горячо, призывая её немедленно утешить и ободрить этого потерянного одинокого человека. Очень осторожно, словно с опаской, она приблизилась к Галкуту. Тот, наконец заметив её краем глаза, непроизвольно вздрогнул, выхваченный из своего созерцательного состояния, и повернулся к ней. Но еще сильнее вздрогнула она, когда увидела вблизи жуткие следы вчерашних побоев на его лице. Он был настолько изуродован, что его с трудом можно было узнать. Рассечённый нос, заплывшие глаза, разбитые губы, багровые опухшие кровоподтеки с желто-синюшными переливами буквально заставили Элен онеметь. Кроме того его правое предплечье было замотано какими-то тряпками и напоминало толстую конечность некоего насекомого. Девочка почувствовала как из глаз потекли слезы, ей до того было жалко этого человека, что она с трудом сдерживала себя чтобы не обнять его. И это было немыслимо, обнять этого убийцу и садиста?

Галкут улыбнулся, насколько мог. И эта улыбка, разверзшаяся как рана и словно бы перекосившая избитое, искалеченное лицо, показалась девочке невероятно жалкой и страшной. Осознав что эта улыбка пугает ребенка еще больше, чем весь его вид, Галкут перестал улыбаться.

— Прошу прощения, госпожа Элен, если я испугал вас, — проговорил он не слишком внятно.

Девочка еще острее чем раньше испытала чувство вины. Если бы она не полезла столь самоуверенно и глупо отнимать у нахальных мальчишек дешевую куклу, то ничего бы не произошло. Она могла найти десяток других способов успокоить маленькую Иви и вернуть ей хорошее настроение. Но нет, она решила что запросто разберется с какими-то малолетними хулиганами.

— Очень больно? — Спросила она и опустила взгляд, не в силах видеть два сливоподобных мешка с прорезями вместо привычных тускло-голубых холодных глаз.

— Совсем не больно, — соврал Галкут и Элен не нужно даже было глядеть на его ауру, чтобы понять что он лжет.

Ей очень хотелось сказать ему что-нибудь в утешение, но она не могла заставить себя. Ей было стыдно. И за то что она причина его побоев, и за то что испытывает желание обнять человека, который убийца, садист и сообщник похитителя детей.

Галкут, видя что девочка смущена и подавлена и смутно догадываясь из-за чего, попытался как-то разрядить обстановку.

— Вы не знаете, сэви, долго нам еще здесь быть?

— Нет-нет, — с облегчением сказала девочка. — Судья уже нашел убийцу и скоро мы уезжаем.

Для Галкута её словно бы даже радость от того что они уезжают прозвучала несколько странно. Как будто девочка, которую силой везли на продажу к верховному претору, теперь сама стремилась к этому. Но он не стал ни о чем спрашивать Элен, опасаясь вызвать её прежние ненависть и презрение к себе. И это было ему вдвойне удивительно. Неужели он начал придавать какое-то значение тому как эта девочка относится к нему?

Элен вдруг решительно приблизилась к слуге судьи и коснулась его левой руки.

— Спасибо тебе, — тихо сказала она.

— За что?

— За то что оберегал меня, — еще тише пробормотала она.

Галкут снова улыбнулся сквозь боль.

— Для меня было честью сражаться рядом с вами, сэви, — сказал он.

Элен подняла на него глаза и не сдержавшись, улыбнулась в ответ.

95

В пустой квадратной комнате, стены которой были сделаны из широких шершавых досок, находилось двое мужчин. Невероятно скудная меблировка помещения состояла из старого табурета, на котором восседал один из присутствующих, и брошенного прямо на пол широкого неровного тюфяка набитого конским волосом. Во фронтальной стене комнаты имелся оконный проем с распахивающимися наружу ставнями. Через приоткрытые ставни внутрь проникал вечерний багряный свет Яны, внося в антураж убогого жилища некую нотку задумчивости и созерцательности. Впрочем, эта нотка становилась совсем уж эфемерной, стоило лишь ощутить запах затхлости и какой-то кислятины, царивший здесь.

Сидевший на стуле мужчина, лет тридцати восьми, рослый, крепкий, широкоплечий, с весьма выдающимся животом, сосредоточено смотрел на тонкую, заостренную костяную палочку, которую он вращал между пальцами правой ладони. Одет он был добротно, но не броско. Темная теплая рубаха, черный длинный жилет и темно-синие штаны-джансы, сделанные из знаменитой плотной прочной джансовой ткани. На ногах он носил короткие сапоги из бычьей кожи, украшенные заклепками. На коленях у него также лежал плащ из тонкой шерсти и маленькая круглая черная шапочка, называвшаяся киба.

Второй мужчина, высокий, худощавый, лет на десять младше первого, нервно расхаживал по комнате. Его изысканная одежда, из дорогих тканей и аккуратно скроенная, давала понять что этот человек довольно обеспечен. На груди его не было никакого герба, который мог бы рассказать о его аристократическом происхождении, зато серебряными нитями был вышит символ гильдии кузнецов-оружейников. Его стройное телосложение наводило на мысль, что вряд ли он сам непосредственно стучит молотом по наковальне, скорей он мог быть торговым представителем гильдии, может быть ее юристом или казначеем или кем-то в этом роде.

— Только бы выбраться из города, — пробормотал он. — Мне бы только выбраться из города.

Подойдя к окну, он очень осторожно выглянул в щель между ставнями.

— Зола объявил настоящую охоту на меня. — Пожаловался он. — Его проклятые ублюдки повсюду. — Молодой мужчина наклонил голову и помассировал длинными пальцами области над висками. — Не могу поверить что дожил до такого. Шарахаюсь от любой зеленой вещи как от чумы.

Он повернулся к сидящему на табурете человеку и испытующе поглядел на него.

— Ты уверен, что все получится? — Спросил он, желая чтобы владелец кибы в очередной раз развеял его страхи.

Мужчина с костяной палочкой ответил очень спокойным глуховатым голосом:

— Конечно. На закате ты будешь у Часовой развилки. И там будет свежая резвая лошадь. Все получится, не волнуйся.

— Послушай, если все-таки, в глубине души, ты считаешь что я заплатил тебе не достаточно…, — представитель оружейной гильдии замолчал, пристально глядя на собеседника.

— Все нормально, ты заплатил достаточно, — успокоил его сидящий на табурете. — Ты честно выполнил свою часть договора. И я также честно выполню свою. Не сомневайся.

— Нет-нет, я не сомневаюсь, — молодой мужчина снова заходил по комнате. Он несколько раз ударил правым кулаком в раскрытую левую ладонь. — Мне просто слегка не по себе. Еще никогда на меня не охотились как на бешеного зверя. И ведь ни в какой-нибудь дикой жуткой чаще, а здесь, в Акануране, столице королевства.

Владелец кибы усмехнулся и сообщил:

— Акануран и есть самая дикая и жуткая чаща на свете.

— А квартал этот, — продолжил молодой мужчина, — это же кошмар какой-то. Такие рожи, что хоть караул кричи. Прирежут и глазом не моргнут. Словно Дом Ронга на прогулку выпустили.

— Зато никто не сует нос в чужие дела, а рожи это так, для острастки, как шипы у арата на голове, — сказал человек с костяной палочкой в руке. — Хотя, ты конечно мог бы одеться и попроще, по крайней мере не надевать камзол со знаком своей гильдии.

— Прости, Цыс, — виновато улыбнувшись, произнес оружейник, — торопился очень, не подумал.

— Да сейчас не важно уже, — отмахнулся тот, кого назвали Цыс. — Под плащом все равно никто не видел, а дальше тебе в бочке сидеть.

Оружейник был уже посвящен в детальный план своего отъезда из Аканурана. Ему предстояло покинуть город в большой винной бочке. Цыс сам все придумал, организовал и естественно сам же приводил свой план в исполнение, в конце концов за это ему и платили. Однако упоминание бочки в очередной раз вызвало в душе оружейника сомнение и тревогу.

— Руки и ноги наверное порядком затекут, — осторожно заметил он.

— Ну не без этого, — откликнулся Цыс, — но не волнуйся, бочка здоровенная, ты будешь лежать вполне по-человечески. На спине, согнув ноги в коленях. Довольно терпимо. Тем более, не до самой же развилки тебе так лежать. Отъедем от ворот, вылезешь. Все будет хорошо.

Молодой мужчина вроде бы успокоился.

— Мне бы только до Хассельгрофа добраться. Там меня уже эти подонки не достанут.

На это Цыс ничего не ответил. Он перестал вращать костяную заостренную с одного конца палочку и убрал ее внутрь жилета. Там имелись пришитые держатели, в виде широких петелек и узкие цилиндрические кармашки, в которые были вставлены деревянные колпачки. В один из таких колпачков, проведя через петли держателей, он и воткнул палочку. В добавлении к двум другим.

— Зола жадная тварь. Но это здесь, в Акануране, он всесилен, а за его стенами ему придется поумерить свою прыть, — сказал молодой мужчина, надеясь что сидящий на табурете человек подтвердит правоту его слов.

Цыс пожал широкими плечами и равнодушно проговорил:

— Да он и здесь не всесилен. Синие и желтые люди равны ему. Не говоря уже о красных.

Оружейник усмехнулся:

— Эта цветовая градация просто смехотворна. Детство у них что ли в одном месте свербит? Ну то что судейских называют красными еще понятно, их красно-черные одеяния вполне соответствуют их занятию, но всей этой преступной сволоте-то зачем нужно было это разделение по цветам непонятно.

— По-моему весьма практично. Говорят это пошло еще со времен портовых воин. Три главных городских банды дрались друг с другом целыми днями, а так как одеты все были в одинаковое рванье и союзники постоянно менялись, то чтобы хоть как-то определиться кого резать, они договорились носить разные цветные метки.

— Лучше бы они просто перерезали друг друга и все, — мрачно произнес оружейник.

— Это невозможно в принципе.

— Почему это? — Удивился молодой мужчина.

— Ну, как известно свято место пусто не бывает.

— Ты хочешь сказать, что всегда найдутся мрази желающие жить за чужой счет?

— Вроде того. Знаешь, как говорят, кто не сеет и не жнет, тот за здорово живет.

Оружейник улыбнулся.

— Нет не слыхал. Правда до меня доходили слухи, что работа дураков любит.

— До меня тоже, — усмехнулся Цыс.

Молодой мужчина прошелся по комнате.

— Но все же я думаю главная вина за весь это цветник лежит на верховном преторе и его подручных, — сказал он задумчиво. — Я просто диву даюсь, все эти судьи и их гвардейцы изображают такую бурную деятельность. Все время кого-то ловят, бесконечные процессы, облавы, допросы, проверки. У нас в гильдии недели не прошло, чтобы не заявился какой-нибудь очередной инспектор из Палаты. Список казненных на воротах Дома Ронга длиннее мантии Его Величества. Все стены в мертвецах. А где результат? Все эти сине-желто-зеленые ублюдки по-прежнему шляются по городу, насвистывают песенки, усмехаются и поплевывают на нас. Я ничего не понимаю. Видимо коррупция и взяточничество настолько разъели тесные ряды Судебной палаты, что теперь их действительно можно смело считать четвертой городской бандой, чей цвет красный.

— Я думаю ты хватил через край. Бриллиантовый герцог умен и хитер. И конечно же понимает, что самое лучшее что он может сделать в этом бардаке, это поддерживать баланс, сохранять равновесие между всеми силами, дабы не дать всему этому проклятому городу рухнуть в бездну. Кто-то из великих сказал, не помню как дословно, но смысл такой: задача человека не в том чтобы пытаться превратить окружающий мир в рай, а в том чтобы не дать ему превратиться в ад.

Оружейник пристально поглядел на сидящего на табурете человека, как будто видел его в первый раз.

— Значит шансов нет?

— Никаких, — с легкой улыбкой ответил Цыс. — Абсолютно никаких. Ты слыхал о Гроанбурге?

— Город разбойников?

— Да. Целый город головорезов, чуть ли не в центре королевства. Живет и здравствует. Разбойники спокойно грабят караваны и соседние деревни и города и нисколько не волнуются ни о красных, ни о зеленых, ни о чем вообще. Так про что еще говорить?

— Ну я слышал их всё же пытались истребить.

— Пытались. Аж два раза. И каждый раз гроанбуржцы были заранее предупреждены о походе королевской армии. Разбойники уходили в леса и горы и спокойно пережидали опасность. Солдаты приходили в опустевший Гроанбург, жили там около месяца, прочесывали окружающие леса и уходили ни с чем. Напоследок они сжигали деревянный город. Но разбойники восстанавливали его за два-три месяца, согнав туда толпы рабов и крестьян.

— А какой выход? — С интересом полюбопытствовал молодой мужчина.

— По-моему очевидный. Оставить там сильный гарнизон, скажем пару батальонов из королевского пограничного корпуса. Пограничники они же звери. И все.

— Это стоило бы бешеных денег.

— Пару алмазных пуговиц с ночной сорочки главного королевского конюха. Думаю королевская казна вполне потянула бы это.

— Возможно при помощи Гроанбурга кто-то другой зарабатывает себе на алмазные пуговицы.

— Возможно, — согласился Цыс. И вдруг резко переменил тему. — А ведь Телум не твое настоящее имя, верно?

Оружейник улыбнулся и сказал:

— В том ужасном притоне где мне сказали искать тебя, я так волновался, что когда ты спросил как меня зовут, не смог придумать ничего лучше и взял слово из нашего девиза. Честно говоря, там так воняло, что я вообще почти не мог думать.

Сидящий на табурете мужчина внимательно посмотрел на своего визави. Значит Телум, около тридцати лет, наверно чуть меньше, высокий, стройный, представитель гильдии кузнецов-оружейников, жена родом из Хассельгрофа, к ней и к ее влиятельным родственникам он сейчас и пытался добраться. Что ж, данных вполне достаточно, чтобы потом попытаться узнать чем этот человек так насолил Золе. Напрямую Цыс не спрашивал, это было ни к чему, кроме не особо искусной лжи все равно ничего не услышишь. Он выпрямил спину и с удовольствием почувствовал тяжесть либингского ножа у себя на поясе. Это всегда вызывало в нем приятное ощущение. Нет, это не придавало ему уверенности, которой у него и так было достаточно, просто это было приятно. Говорят что эти ножи ковали кузнецы лоя, самые умелые кузнецы на свете, которых либинги сделали своими рабами, что само по себе уже было невероятно. Ибо лоя так сплоченно стояли друг за друга, что нужно было либо поработить их всех, либо не трогать ни одного из них. Впрочем, вокруг либингов столько вымысла и слухов, что до правды докопаться было почти невозможно. Но факт оставался фактом, их ножи были совершенны. Почему он подумал о ноже? Ну да, вытащить Телума из Аканурана будет все-таки делом опасным. "Зеленые", конечно, будут торчать возле всех городских ворот и если дело обернется плохо, то славный либингский нож будет весьма кстати. Весьма.

За дверью послышались тяжелые шаги. Мужчины, не сговариваясь, поглядели в сторону входа в комнату. Шаги замерли и раздался негромкий, но четкий стук.

Цыс посмотрел на встревоженное лицо Телума и хрипло сказал:

— Да?

— Вино прибыло, — произнес хриплый голос из-за двери, после чего снова зазвучали шаги, на этот раз удаляясь.

Цыс поднялся с табурета и протянул плащ своему подопечному.

— Одевай. — Сказал он. — Капюшон на голову. Не произноси ни слова, если рядом кто-то кроме меня. Делай всё, как я говорю. Ясно?

— Да, — ответил оружейник, нервно застегивая пряжку плаща. Цыс надел на голову свою кибу, что, вкупе с увесистым пузом, сразу придало ему какой-то весьма умудренный и добродушный вид.

Они спустились вниз и вышли на задний двор. Возле дровяного навеса и старого скособоченного и почерневшего сарая стояла четырехколесная повозка, в которую была запряжена ширококостная длинногривая лошадь темно-коричневой масти. Вокруг не было ни души. На повозке вдоль нее в горизонтальном положении на специальных держателях лежала огромная бочка.

Цыс внимательно огляделся по сторонам и затем подошел к задней стороне повозки. Сделал знак оружейнику и тот последовал за ним.

— Все помнишь? — Тихо спросил Цыс.

Телум утвердительно кивнул. Цыс взялся могучим кулаком за деревянную ручку, приделанную к днищу бочки и сильным рывком вырвал его. Телум заглянул внутрь огромного деревянного сосуда, в котором ему предстояло путешествовать. Толстая прямоугольная доска разделяла бочку на два продольных отсека, узкий нижний, хранивший вино и потому заделанный дугообразным куском доски и широкий верхний, предназначенный собственно для Телума. Также бочка имела двойные стенки заполненные битоксом. Благодаря этому при простукивании получался глухой звук, как и положено для заполненной бочки. Нижний отсек был необходим, если какому-нибудь ни в меру дотошному стражу захочется проверить что за вино находится внутри.

Оружейник посмотрел на Цыса. Тот кивнул и Телум, сняв плащ, полез в бочку. Забравшись внутрь, он кое-как развернулся и улегся на спину, согнув ноги в коленях. Цыс передал ему свернутый плащ и оружейник устроил его у себя под головой.

— Чтобы ни случилось ни звука, — предупредил Цыс. — Выбьешь крышку, только когда дам знак.

Телум, не отрывая взгляда от маячившего в полукруглом просвете за его коленками плоховыбритого лица напарника, коротко кивнул. Ему было очень не по себе. Так или иначе, час, а может и больше, ему придется провести в тесном деревянном ящике, в полной тьме, и без движения.

— Не волнуйся, — сказал Цыс. — Лежи себе, отдыхай. Воздух сюда проходит свободно. Так что бояться тебе нечего. Кроме своих мыслей. Думай о чем-нибудь постороннем. Составляй меню праздничного ужина. Или карту тела своей жены. Постарайся расслабиться.

Цыс нагнулся и поднял деревянную крышку.

— В следующий раз когда ты увидишь небо, ты будешь уже далеко за городом, — сказал он.

Телум слабо улыбнулся в ответ и положил голову на импровизированную подушку из плаща.

Цыс вставил в окружность бочки днище, ручкой вовнутрь, и тремя сильными ударами заколотил его. После чего взобрался на козлы и взял поводья. Умной лошади было достаточно одного легкого шлепка, чтобы тронуться в путь. Повозка заскрипела и пришла в движение. Цыс поправил жилет, чтобы он прикрывал нож на поясе.

Из города вело четыре пути: Северные ворота, расположенные на северо-востоке столицы, Королевские ворота на северо-западе, Малые или Торговые ворота на востоке и Портовые ворота на юге. Часовая развилка находилась на северо-северо-западе от Аканурана и самый удобный путь к ней лежал из Королевских ворот. Но о них думать не приходилось, ибо они предназначались для высшей знати и судейских. Путь через Торговые или Портовые ворота предполагал слишком большой крюк, к тому же у Торговых ворот всегда было большое скопление народу и целые караваны повозок, направляющихся как в город так и из него и ожидание проезда могло затянуться на пару часов. Так что оставалась только дорога на север. Правда у Цыса все же имелись сомнения насчет того что это лучший путь. Северные воротаохранялись гораздо тщательней остальных и проверки там были более дотошными и изнурительными. И кроме того, люди Золы чувствовали себя там очень вольготно, в отличии от портового района где хозяйничали синие, банда Раника. Таким образом, путь через южные ворота казался более безопасным. Но слишком уж большой пришлось бы делать крюк. Особенно если принять во внимание, что отправная точка путешествия уже располагалась в северной части Аканурана. Так что, хорошенько поразмыслив, Цыс все же остановился на северном пути. Сейчас ему главное выбраться из Резных кварталов, жутких трущоб в северо-западной части города. Этот бедный рабочий район назвали Резным потому что первые деревянные дома, построенные здесь выходцами из Тагунской долины, были изукрашены искусной резьбой. Тагуны славились этим умением и с любовью и удовольствием покрывали свои избы удивительными узорами. Но теперь это было давно в прошлом. Домов, из-за которых район получил свое название, почти не осталось, и сейчас мрачно говорили что имя кварталов связано с вырезанием людей, а не веселых рисунков на ставнях. В целом Цыс чувствовал себя здесь вполне уверенно, ибо, как он говорил Телуму, это место замечательно тем, что никто не сует нос в чужие дела. Но все же здесь ошивалось столько всякого сброда, образовавшегося как накипь на бедняках и нищих, живущих в этом районе, что конечно нужно было быть готовым ко всему. Многие с интересом поглядывали на возницу и его груз, но Цыс, нацепив маску туповатого равнодушного работяги, не обращал на это никакого внимания. Лишь раз какой-то шустрый малый из компания веселых молодчиков, вольготно расположившихся на крыльце одного из многочисленных местных кабаков, обратился к нему напрямую.

— Эй, пузатый, — крикнул он, — че в бочке везешь?

— Казну Его Королевского Величества, — хмуро ответил Цыс, даже не повернув головы.

В компании засмеялись и повозка спокойно проследовала дальше. Цыса вполне устраивала его пузатость и он ничуть не обиделся. Особенно если принять во внимания, что она была полностью фальшивой. Он всегда старался хоть как-то менять свою внешность, когда исполнял подобные поручения. На этот раз он заложил за щеки ватные шарики, что довольно сильно изменило черты его лица, наклеил себе густые мохнатые брови и прицепил себе на живот весьма объемную подкладку сделанную из нескольких слоев плотной кожи и для надежности притянутой несколькими ремнями. Он всегда чувствовал себя гораздо увереннее в маскировке.

Вывернув на улочку, ведущую к громадной Рыночной площади, Цыс почувствовал облегчение и понял, как он все-таки был напряжен, пока перемещался по Резным кварталам. Рынок конечно тоже был не самым безопасным местом в городе, учитывая царящую здесь суматоху и толкотню, но все же здесь уже дежурили патрули из золотого корпуса городской стражи. Золотым его называли потому что городские стражники считались самыми жадными и беспринципными взяточниками во всем королевстве, их неумная алчность уже давно стала притчей во языцех. Но тем не менее вид упитанных розовощеких констеблей в серых мундирах и черных шлемах внушал большинству граждан чувство уверенности в своей безопасности. Констебли были самым низшим офицерским чином в Корпусе городской стражи и обычно патруль состоял из одного констебля и двух рядовых стражников. Троица чинно дефилировала по вверенной ей территории, свысока оглядывая прохожих и возничих. У каждого констебля на груди висел свисток, чтобы в ситуациях, где сил троих стражей было недостаточно, пронзительным свистом созывать другие патрули. Поэтому в народе их так и называли: свистуны. На что сами констебли очень обижались и упоминать это прозвище в их присутствии было крайне неблагоразумно.

Цыс объехал Рыночную площадь по краю. Хотя дорога напрямую через рынок была короче, но продираться сквозь толпу торговцев и покупателей было весьма затруднительно и сопровождалось большим напряжением нервов и голосовых связок.

Теперь он двигался по цивилизованной части города и сейчас ему нужно было следить за тем чтобы не стать помехой для экипажа какого-нибудь высокопоставленного чиновника или знатного вельможи. И уж тем более, ни в коем случае не помешать каким бы то ни было образом славным представителям Судебной Палаты в отправлении их нелегких обязанностей. Иначе его путешествие запросто могло закончиться в тесной камере какого-нибудь Свода, где он будет сидеть с разбитой физиономией и без зубов, терпеливо ожидая пока кто-нибудь о нем вспомнит. Впрочем, к счастью, большинство экипажей, встреченных им, управлялось вполне адекватными людьми, которые, видя медлительную неуклюжую повозку, просто объезжали ее стороной, хотя Цыс конечно пытался проявить расторопность и убраться в сторону. Но делал он это скорей чтобы показать уважение богато изукрашенным каретам, чем чтобы действительно освободить путь, понимая, что большинство пассажиров этих экипажей будет вполне удовлетворено таким знаком покорности и подчинения.

Он свернул на улицу носящую имя Карнавальная. Это был широкий прямой проспект ведущий от Внутреннего города к Северным воротам. Здесь всегда было многолюдно и оживленно. На Карнавальной располагались главные магазины, рестораны и гостиницы города. Так как она упиралась непосредственно в главные городские ворота на ней всегда в светлое время суток было полно карет, повозок, телег, колясок, фургонов и прочих устройств на колесах. Люди въезжали и выезжали из города, привозили и увозили товары, и все они конечно спешили. Городские ворота закрывались в девять часов и открывались в шесть и за этот промежуток времени жителям громадного мегаполиса и его окрестностей необходимо было успеть переделать сотни дел связанных с перемещением из города и в город. Все это также осложнялось круглосуточными действиями специального привратницкого батальона, входящего в состав Корпуса городской стражи. Солдаты призваны были следить за тем кто входит внутрь Аканурана и теми кто покидает его. В первую очередь они оберегали город от любой попытки вооруженного вторжения. Во вторую очередь они высматривали объявленных в розыск преступников, чьи описания и даже портреты имелись в каждой стражницкой. В третью очередь они следили за тем чтобы в город не проникли нежелательные личности, под коими в разное время понимался разный круг лиц, устанавливаемый Судебной Палатой. Обычно сюда попадали бродяги всех мастей, наркоторговцы, нищие, проститутки и воры. Однако, с мрачной улыбкой думал Цыс, судя по количеству всех вышеназванных лиц в Акануране, можно было смело предположить, что привратницкая гвардия абсолютно не способна отделять зерна от плевел. Или по каким — то своим причинам не желает этого делать надлежащим образом. Хотя, конечно, Цыс понимал, что это сложная задача, а в большинстве случаев и просто невыполнимая. Ни у кого ведь на лбу не написано что он вор или проститутка, но с другой стороны ушлые и умудренные стражники в течении недолгой беседы вполне были способны определить что за человек стоит перед ними. И они обладали абсолютным правом развернуть нежелательную для города личность на 180 градусов и придав ей ускорение чувствительным ударом пониже спины, отправить ее восвояси. Обычно нежелательные личности не возмущались. Над воротами, в специальных крытых галереях скрывались хмурые хаокшитские лучники, чьи длинные черные стрелы могли пригвоздить к земле любого недовольного в считанные секунды. Стоило наземным стражам подать знак и над головами людей начинали скрипеть натягиваемые тетивы, возвещая скорый смертельный полет стрел. Самой главной задачей стражи было уберечь город от любого вторжения и потому при любом подозрении на оное они могли отдать приказ стрелять. Хаокшиты никогда не медлили и действовали так стремительно, что рука стражника еще не успевала опуститься вниз, подавая знак, а вокруг уже свистели стрелы. В общем, те, кого не пустили в город, предпочитали высказывать свое недовольство лишь отойдя на порядочное расстояние от ворот. В четвертых стражники должны были следить за ввозимым и вывозимым товаром. Список запрещенных к ввозу или вывозу предметов также постоянно менялся. Список опять же составлялся Судебной Палатой, но тут затрагивалось столько торговых денежных интересов и процветала такая коррупция и интриганство, что по большому счету нельзя было с уверенностью сказать кто составлял этот список и из каких соображений исходили его составители. Список часто менялся. То запрещали к ввозу кантройские ткани, красители которых якобы ядовиты для человека. То лагошскую древесину, ибо вместе в ней в город якобы проникали зловредные «сердитые» жучки, которые разъедали мебель и при этом издавали противное сердитое жужжание. Вообще всяких опасных насекомых частенько использовали как причину для того или иного запрета. Это было весьма удобно. Под предлогом разносящих болезни кровососущих тварей в свое время запрещали шерсть из Туила, меха из Сайбуры, идинские специи и даже валуны из Сладонской каменоломни, для всех правда осталось загадкой где именно скрывались мерзкие насекомые в последнем случае, но все знали что хозяин каменоломни крупно повздорил с маршалом Тофером, чьим близким другом был генерал Онинг — командир Корпуса городской стражи. Неизменным оставался лишь пункт про наркотики, основная масса которых прибывала из Кирма. Что касается вывоза, то тут большей частью стражников заставляли искать различные украденные ценные реликвии королевского двора и Церкви. Впрочем, в большинстве случаев осмотр был крайне поверхностным или его не было вообще. И это было разумно, ибо в противном случае, поток через ворота просто замер бы. Три десятка стражников были конечно не в состоянии досконально осмотреть и прощупать всех людей и весь груз проходивший через ворота. Однако иногда они устраивали детальный обыск, выбирая жертву по каким-то только им ведомым соображениям.

Так или иначе, подъезжая к воротам, Цыс понимал что это самый сложный участок его пути. Он аккуратно пристроился в очередь тех, кто желал покинуть город, встав за телегой с шумной семьей черноволосых черноглазых адаров, одетых в пестрые рубахи и разноцветные платки и шали.

Близился вечер и народу у ворот было уже немало. Цыс быстро вычислил троих подозрительных бездельников с зелеными метками. Они стояли недалеко от большой жаровни, на которой некий предприимчивый бородатый субъект в грязно-сером халате готовил шашлыки. Поблизости слонялась пара облезлых бездомных псов и тут же, в пыли, сидело двое чумазых детей и играли в камешки. Цыс предположил, что дети были родственниками бородатого шашлычника. Трое парней весело переговаривались и как будто ждали когда приготовятся сочные кусочки мяса на металлических шампурах. Но у двоих из них Цыс разглядел зеленые веревочки на левом запястье, а у третьего тулья широкополой шляпы, в данный момент откинутой за спину, была обернута зеленой же ленточкой. Совпадение? Цыс заметил, что время от времени парни бросают цепкие внимательные взгляды на проходящих или проезжающих мимо людей. Нет, он не верил в совпадение и нисколько не сомневался, что под кожаными куртками молодчиков скрываются ножи и может быть даже пара ножей на каждого.

Очередь двигалась медленно, но все-таки двигалась. Лейтенант и двое рядовых стражников внимательно оглядывали тех кто желал покинуть город. Еще пятеро стражников в серых одеяниях бродили поблизости, не занимая никакого определенного места и находясь как бы повсюду. Снаружи, за городскими стенами находилось еще восемь солдат, чьей задачей было проверять тех кто двигался в обратном направлении, то есть в город. Впрочем ближе к вечеру этот поток практически иссякал и работы у внешней стражи практически не было. Но свой пост никто не смел покидать. Служба в Привратницком батальоне считалось невероятно ответственной и почетной и оплачивалась соответственно по гораздо более высоким ставкам, чем в обычных армейских частях. Специальные инспектора из Судебной Палаты контролировали и оценивали работу батальона, доходя до того, что они переодевались обычными путниками и ходили туда-сюда через ворота, чтобы лично наблюдать работу стражников. Впрочем Цыс считал это выдумками. Судейские, по его мнению, были слишком ленивы для этого. Хватало и того, что солдаты прекрасно знали, упусти они что-нибудь важное и если это докажут, им непременно болтаться на крюках в Доме Ронга.

К лейтенанту и двум стражникам приблизилась длинная телега с адарской семьей. Молодой лейтенант поднял правую руку и повозка остановилась. Адары стихли и внимательно следили за стражниками. Лейтенант подошел к краю телеги, равнодушно всматриваясь в ее пассажиров. Те с каменными лицами отводили глаза в сторону. Двое других стражников приблизились к крупу левой лошади и также равнодушно разглядывали возничего, темного большеглазого большеносого мужчину лет тридцати с черными курчавыми волосами. При этом их правые ладони лежали на рукоятях мечей, как будто они собирались вот-вот броситься вперед и изрубить адара на куски.

Молодой офицер приподнял тяжелый холст, прикрывавший груз в телеге.

— Что в мешках? — Спросил он.

— Зерно, — ответила одна из женщин, та что была помоложе.

Лейтенант поглядел на нее, словно ждал дальнейших объяснений. Однако никаких объяснений не воспоследовало.

— Что за зерно? — Медленно проговорил привратницкий воин.

Адарка чуть заметно пожала плечами и, поправив свою красочную шаль, ответила:

— Ячмень.

— Где брали?

— На рынке, — все также нехотя проговорила молодая женщина.

— У кого именно? — Настойчиво потребовал лейтенант.

— А он забыл имя себе на лбу написать, — дерзко ответила адарка и наконец посмотрела занудному лейтенанту прямо в глаза. Однако тот ничуть не смутился и насмешливо сказал:

— А даже если бы и написал, тебе бы это как помогло? Ты же неграмотная как дикий козёл с Алуанских гор.

Темные глаза молодой адарки сверкнули черным огнем, но она ничего не сказала. Она прекрасно знала, что акануранцы не любят ее народ, считая их колдунами и ворами, и здесь, сейчас, все были против них, и солдаты, и болтающиеся поблизости обычные горожане.

Лейтенант откинул холст в сторону, набросив его, то ли случайно, то ли намеренно, на длинную темно-синюю юбку дерзкой адарки, быстро вытащил кинжал и вспорол один из мешков. Из образовавшегося разреза хлынули светло-коричневые ячменные зерна.

— Что ж ты делаешь, золотарь проклятый, — заголосила пожилая женщина, сидевшая спиной к спине с возницей, который в следующий момент резко обернулся, чтобы узнать причину ее вопля.

— Да что же это такое, тут же за каждое зернышко горбатишься, — продолжала возмущаться старая адарка. — Что ж, ты нелюдь бездушный, творишь?! Ну возьми, развяжи мешок по человечий и суй туда свою носяру сколько влезет. Резать то зачем? Али совсем тямы нет?

— Завыла сука черножопая, — со злобной насмешкой прокомментировал происходящее один из трех парней, которых Цыс причислил к подручным Золы. Сказал он это намеренно громко, нисколько, по-видимому, не опасаясь быть услышанным адарами.

Черноволосый мужчина, правивший телегой, грозно посмотрел в сторону насмешника. Но на того это не произвело никакого впечатления и он с вызовом крикнул:

— Что, курчавый, уставился? Сказать что-нибудь хочешь?

Адар ничего не ответил, кажется он прекрасно понимал с кем имеет дело. Он отвернулся и каменным взглядом вперился перед собой.

Лейтенант с легкой насмешкой поглядел на молодую женщину в синей юбке, словно бы полный приятных щекочущих ощущений власти и силы. Адарка сидела, опустив глаза.

— Да ладно, красавица, не расстраивайся, — неожиданно весело и добродушно сказал он. — Ведь неравенства Белла нарушаются и значит всё обретает значение лишь только когда мы смотрим на это. Так что просто не смотри и забудь.

Девушка с недоумением поглядела на него. Он улыбнулся ей.

— Пропускай, — громко приказал лейтенант, вернул кинжал в ножны и сделал Цысу знак приблизиться. Тот слегка шлепнул послушную лошадку и та медленно тронулась вперед.

Цыс натянул поводья, когда круп его лошади поравнялся с лейтенантом. Грозный хранитель городских ворот внимательно посмотрел на очередного возничего. Последний ответил ему тем же, хотя и понимал, что это не совсем подходящее поведение, но ему было очень любопытно с кем он имеет дело. Лейтенант выглядел достаточно молодо, лет 26–27. У него было очень бледное лицо с проступающими голубыми жилками на висках и лбу и кроме того какие-то синюшные тонкие губы. В его карих глазах горел насмешливый озорной огонек.

— Что в бочке? — задал он стандартный вопрос.

— Вино, — спокойно ответил Цыс, чувствуя как внутри живота растет напряжение. Наступил решающий акт сегодняшней пьесы.

Лейтенант оглядел громадную бочку.

— А куда тебе столько вина? Ты конечно дядька внушительный, да думаю все равно не потянешь.

— Я же не себе. Это вино моего хозяина.

— А кто твой хозяин?

— Его Светлость граф Ливизан.

— М-м, граф Ливизан, — протянул офицер и медленно прошелся вдоль левого борта повозки, заглядывая внутрь.

— А бочка откуда?

Цыс не совсем понял о чем его именно спрашивают. То ли о самом вине, то ли о деревянной емкости, в которой оно хранилось. Он повернулся на козлах, чтобы видеть собеседника и ответил:

— Из дома графа.

— Я спрашиваю где вино покупали?

— Откуда ж мне знать? Мое дело маленькое. Я вино для графа не покупаю. Мне сказали отвезти его в Шикольский замок и все.

— В Шикольский замок. Так ты сам в замке живешь?

— Да.

— И давно?

— Да третий год уже. — Цыс знал что вступает на зыбкую почву, но тем не менее говорил вполне уверенно. В конце концов, и такой граф, и такой замок действительно существовали.

— А ты чего кибу напялил, женщины что ли не любят? — Спросил лейтенант, остановившись у бочки.

Цыс, если честно, не уловил логики вопроса. Возможно догадливый лейтенант предполагал, что под шапкой скрывается лысина и намекал на нее. Цыс даже подумал, что доблестный хранитель ворот немного под шафе или обкурился, то-то у него губы какие-то синюшные.

— Причем тут женщины, — пожав плечами, пробурчал Цыс. — Так голове теплее.

— А что голова мерзнет? — Спросил лейтенант с каким-то странным неподдельно искренним интересом. Цыс снова подумал о его синюшных губах, какие бывают у сильно замерзшего человека. Хотя вокруг был теплый день и в зеленовато-голубом небе ярко светила Яна. — Что, неужели возле камина в уютной комнате Шикольского замка может быть холодно?

Цыс ничего не ответил. В следующий момент лейтенант опять вытащил свой кинжал. Владелец повозки ощутил тревогу. Неужели синегубый страж додумается пронзить клинком бочку?

— Ты, кстати, чем там занимаешься? — Поинтересовался лейтенант.

— Лесоруб я, — неохотно проговорил Цыс, все еще изображая недалекого исполнительного работягу. — По плотницкому делу могу, ну и вообще на подхвате.

— На подхвате чего, графских дочек и госпожи графини? — С улыбкой произнес представитель привратницкого батальона.

— Господин лейтенант изволит шутить, — недовольно проворчал Цыс. — У Его Светлости, графа Ливизана, нет дочек. А госпожа графиня почти всегда живет в городе.

Карие глаза офицера внимательно изучали дородного возничего.

— Спускайся сюда, — наконец приказал он.

Цысу это уже совсем не понравилось. Что-то слишком уж долго с ним возятся. Впрочем, в очереди за ним еще никого не было и возможно хранителю городских ворот просто нечем было заняться. Он слез с козел и подошел к молодому человеку.

Лейтенант постучал рукоятью кинжала по бочке.

— Полная? — Спросил он.

— Откуда мне знать? Мое дело…

— Бочку на повозку ты грузил? — Быстро перебил молодой человек.

— Нет.

— То есть ты уже на все готовое пришел, так что ли?

— Ну да. Меня вызвали из замка. В доме графа сказали перегнать эту повозку с бочкой в замок.

— А откуда ты тогда знаешь что в бочке?

— Сказали.

— Зачем?

Цыс растерянно посмотрел на лейтенанта. Растерянность была наигранной, на самом деле Цыс начинал ощущать легкое раздражение.

— Я не знаю зачем. Так сказали. Отвези вино в замок.

— Богу молишься? — Спросил молодой страж, пристально глядя на возничего.

— Что?…

— Голова от кибы не перегревается?

— Нет.

— Тогда не заставляй меня повторять вопрос два раза, хорошо? Богу молишься?

— Да.

— Где?

Цыс усмехнулся про себя. Лейтенант явно развлекался с ним. Но с другой стороны владелец повозки знал, что эта излюбленная тактика людей из Привратницкого батальона. Засыпать человека кучей вопросов, порой совершенно неожиданных и никак не связанных друг с другом и поймать его на лжи. На любой, пусть даже самой маленькой. И только такая ложь промелькнет, страж тут же зацепиться за нее и начнет раскручивать человека по полной. Это они умели. Но пока что эта бледная синегубая недоросль вызывала у Цыса только улыбку.

— В храме божьем, где ж еще?

— В часовнях Шикольского замка?

— Там только одна часовня, — поправил Цыс, удивляясь убогой примитивности уловки лейтенанта. — И там конечно тоже молюсь.

— А почему на повозке знак туилской мастерской? Ее гнали из самого Туила?

Цыс пожал плечами.

— Я не знаю откуда эта повозка появилась в хозяйстве Его Светлости. И что такого если ее сделали в Туиле?

— А ты знаешь что у маршала Тофера украли четырех лошадей?

— Первый раз слышу, — честно признался Цыс

— А ты знаешь что на твоей лошади стоит клеймо скотного двора маршала Тофера?

Бледный синегубый недоросль больше не вызывал у Цыса улыбку. Вот ведь глазастый, подумал он. Хотя с другой стороны, может никакого маршальского клейма и нет, может эта какая-нибудь глупая уловка. Честно говоря, Цыс вообще не знал что за клеймо на его лошади и есть ли оно вообще. Это было конечно упущение.

В этот момент еще одна нехорошая мысль мелькнула в голове Цыса. Что если человек, который подготовил повозку, лошадь и бочку, сдал его? Но это было маловероятно, это было крайне маловероятно, ибо этот человек прекрасно знал с кем имеет дело, и кроме того для него не было никакой в этом выгоды. Никакой.

— Разве?

Лейтенант, внимательно глядя на собеседника, утвердительно покачал головой.

Да нет, конечно же это был трюк, старый как мир, крикнуть «держи вора» и посмотреть кто побежит.

— Господин лейтенант, я в клеймах не разбираюсь. Какую дали на той и везу. Вам бы лучше в доме Его Светлости поинтересоваться, насчет того откулева лошадь.

— Откулева, — передразнил его страж и снова постучал рукоятью кинжала по бочке. Потом пониже, потом повыше.

— Да ладно лесоруб, не напрягайся, я вспомнил тех лошадей уже нашли, — сказал он как бы между делом.

Цыс подумал о своих костяных палочках с внутренней стороны жилета. Каждая была вымочена в определенном виде яда. Сейчас он и лейтенант стояли за бочкой и Цысу не составило бы большого труда уколоть его. Стражник ничего бы даже не понял. Свалился бы искореженный судорогами на землю, не в силах выдавить из себя ни звука. Прибежали бы его товарищи, а Цыс бы только охал, руками разводил и делал недоуменное лицо с большими глазами, мол, откуда мне знать что случилось, захрипел, вдруг, застонал и на землю свалился. Сердце должно быть прихватило, а ведь такой молодой, наверно пил и курил много. Да и губы такие синюшные, явно больной какой-то. Но это был самый крайний вариант развития событий. Пока еще в нем не было надобности.

— Вином то угостишь? — Весело поинтересовался лейтенант.

— Вино денег стоит, — хмуро изрек хозяин повозки.

— Да ну? — Недоверчиво удивился молодой человек. — Даже для доблестных воинов из Привратницкого батальона?

— Для всех, — твердо произнес Цыс.

— Но я думаю ты все-таки сделаешь для меня исключение, да?

— С какой это стати?

— Что-то ты слишком дерзкий, а, лесоруб на подхвате. Пододичал слегка в своем лесу. Или думаешь кибу напялил, брюхо нарастил так с важной мордой можешь ходить? Или может быть ты племянник господина Ойши или заклятие неприкосновенности у Крейпинской ведьмы получил? А может быть ты сумел вывести волновое уравнение замкнутой времениподобной кривой и думаешь что ты очень умный? Или все шоти поклялись вечно служить тебе, а? Не-ет? Так а что ж ты тогда, усатый-полосатый, стоишь здесь, всякий страх потеряв, и у королевских стражников деньги вымогаешь?

— Я не вымогаю, — мрачно проговорил хозяин повозки. Цысу показалось что он совсем уж перестал понимать этого странного лейтенанта. И ему это не нравилось. Он хотел точно контролировать, насколько возможно, ситуацию или уж по крайней мере ясно представлять себе что происходит.

— Да нет, как раз таки стоишь и вымогаешь. А ты знаешь что я могу попросить отъехать тебя в сторонку, дать тебе огромную лохань и кружку и ты будешь неспешно так переливать все содержимое бочки чтобы я убедился что там действительно только вино? А когда я смогу в этом убедиться будешь переливать обратно. Или дам тебе карандаш и бумагу и будешь мне рассчитывать с какой скоростью должна вытекать струя жидкости определённой плотности из крана определенного диаметра из сосуда определенного объема. А как высчитаешь начнешь делать замеры и если теория не совпадет с практикой, то будешь рассказывать почему так вышло.

Молодой человек пристально смотрел на несколько ошарашенного возничего. Вроде бы лейтенант нисколько не улыбался, но во всей его позе, во всем его тоне неуловимо ощущалась завуалированная насмешка. Но впрочем Цыс не был в этом до конца уверен и возможно доблестный страж просто спятил, власть чересчур сильно ударила ему в голову.

— А что ты так недовольно смотришь? — Поинтересовался молодой человек. — А вдруг ты в бочке Белую Соню везешь, или кирмианский хрусталь, или черную кхуру, или золотистый гаш или каворскую соль? Или иконы украденные из Медового храма, или драгоценности госпожи Луизы Эльборг? А еще недавно украли книги из библиотеки Трех сестер, а также ограбили сапожную мастерскую на Цветочной улице, а еще ограбили почтовую карету где были важные письма для маршала Тофера, а на Рынке украли пакетик с лазурной пыльцой, мешок грибов элло и детеныша сенвикса. Вдруг ты пытаешься вывезти это из города?

— Ага, все сразу, — с улыбкой проговорил один из рядовых стражников стоявших чуть поодаль.

— А кроме этого мы еще кучу преступной мрази здесь ловим, — продолжил лейтенант. — Вон иди погляди на стражницкой портреты их висят. Может быть ты наделал в бочке полочек, разложил по ним этих негодяев и пытаешься их спасти от справедливого возмездия? Как по-твоему надо проверить или нет?

Цыс молчал. Все было ясно, лейтенант явно маялся от безделья весь день и вот понемногу приходил в себя, приветствуя наступленье деятельного вечера.

— Ну так что нальешь вина или поедем в сторонку?

— Налью, — тихо проговорил хозяин повозки.

Молодой человек сделал знак своему подчиненному. Через минуту Цысу вручили деревянную кружку с массивной круглой ручкой. Он открыл кран у своей бочки и темно — красная жидкость бодро потекла в подставленный сосуд.

Лейтенант внимательно наблюдал за происходящим.

— Руки-то что так дрожат? Жалеешь что ли? — С улыбкой спросил он.

Цыс недобро покосился в его сторону. Он знал что с его руками все в порядке, в них не было и тени дрожи. Когда кружка была наполнена на три четверти, Цыс завернул кран.

— А чего не долил то? — Воскликнул лейтенант, принимая кружку из рук хозяина повозки.

— Да может не понравится еще, — пробурчал Цыс.

Молодой человек поднес кружку ко рту и на миг замер. Может волнуется не отравлено ли, с усмешкой подумал Цыс, и почти пожалел что действительно не отравил вино. В ядах он был большой специалист, не зря почти пять лет прожил среди лоя. Нет, конечно не так чтобы насмерть, но так чтобы бойкий страж повалялся пару дней с жаром и жутким поносом. И чтобы еще язык распух, чтоб только мычать мог.

Лейтенант сделал несколько осторожных глотков, затем уже без опасений и с удовольствием осушил кружку до конца.

— Неплохо, совсем неплохо, — проговорил он с довольной улыбкой. — Правда привкус какой-то странный. То ли сережек госпожи Эльборг, то ли сапог с Цветочной улицы. — Лейтенант посмотрел на хмурое лицо возничего.

Цыс уже не изображал недовольство, он действительно немного устал от глупого стражника с его убогим чувством юмора.

— Ладно-ладно, я пошутил, — сказал молодой человек. — А вино…

Лейтенант замер на полуслове и поглядел на подъезжающую из города карету, запряженную парой породистых изящных лошадей. Цыс ощутил облегчение, наконец-то у лейтенанта появились другие заботы кроме как докучать ему.

— Послушай, лесоруб, — быстро сказал молодой человек, передавая кружку одному из рядовых стражников, — ты ведь в замок через Часовую развилку едешь?

Цыс угрюмо кивнул, чувствуя что он рано обрадовался.

— Возьмешь с собой парнишку, — лейтенант умудрился сказать это с такой неясной интонацией, что это вроде и не приказ был, но и уж точно не просьба. — Хороший такой парнишка, да и в дороге вдвоем веселей.

Он сделал знак рукой одному из тех бездельников, которых Цыс ранее причислил к подручным Золы. К повозке приблизился тот, у которого зеленая ленточка обвивала тулью шляпы, отброшенной за спину.

— Сайвар, — обратился к нему лейтенант, — вот этот добрый лесоруб, так щедро угощавший нас вином, согласился тебя подвезти до развилки. — Он похлопал Цыса по спине. — Ну все, давайте двигайте, не задерживайте движение, — напутствовал он как ни в чем не бывало, как будто только что сам не измывался над несчастным возничим, совершенно не заботясь о времени.

Цыс молча залез на козлы.

— Приятно встретить доброго человека в этом городе, — с улыбкой проговорил Сайвар, также взбираясь на козлы и устраиваясь рядом с возничим.

Цыс ничего не сказав, хлестнул поводьями послушную лошадку. Повозка качнулась и пришла в движение. Наконец бочка с запертым в ней человеком покинула пределы Аканурана.

Спутник попался Цысу весьма словоохотливый. Причем он был из тех людей, которых мало заботила реакция слушателя. Если он шутил, то и сам весело смеялся своей шутке, если рассказывал историю, то ему и самому было ужасно интересно чем все кончится, если высказывал какое-то мнение, то тут же сам и давал оценку этому мнению. И этого ему было вполне достаточно и его казалось ничуть не смущала такая односторонность беседы. Цыс сидел с каменным лицом, неотрывно глядя на дорогу впереди. Время от времени он понукал лошадь, желая побудить ее двигаться быстрее. Ему не терпелось покончить со всем этим как можно скорее.

Когда навстречу повозке попадались пешие или конные, Сайвар прерывал свои живописные россказни о бурной жизни постоялых дворов, таверн, борделей и Рыночной площади, и с почти детским интересом и без всякого стеснения внимательно разглядывал встречных. При этом он иногда отпускал двусмысленные комментарии, которые, как с неохотой признавал Цыс, порой даже имели некоторые оттенки остроумия.

Когда они проезжали мимо старого обшарпанного фургона, чьи каркасные дуги были обтянуты грубой темно-зеленой холстиной, стоявшего им навстречу на противоположной обочине дороги и на козлах которого восседала полногрудая молодая особа с роскошной гривой длинных светло-русых волос, Сайвар тут же перевозбудился. Он жадно уставился на девушку, при этом так подался вперед что чуть ли не лег грудью на колени Цыса. Когда они подъехали ближе к фургону, парень весело закричал:

— Эй, красавица, мужа не ищешь случайно?

Девушка подняла на него глаза и едва заметная усмешка тронула её губы. В следующий момент из-за темно-зеленой холстины высунулась черноволосая толстощекая небритая физиономия с хмурым недобрым взглядом. Возбуждение Сайвара тут же улетучилось.

— О, — сказал он уже гораздо спокойнее, возвращаясь на свое место, — вижу ты уже нашла свое счастье. Удачи.

Хмурая физиономия пристально глядела на двух мужчин, но так ничего и не сказала.

Когда они немного отъехали, Сайвар проворчал:

— Ну почему рядом с каждой хорошенькой девчонкой обязательно есть какой-нибудь жлоб с раздутой харей.

Цыс ничего на это не ответил, точно также как и на все предыдущие сентенции своего попутчика.

Сайвар покосился на возницу.

— А хочешь, лесоруб, я тебе страшную государственную тайну открою? — Заговорщицким тоном проговорил он.

Цыс по-прежнему смотрел на дорогу, не выказывая никакого желания узнавать страшную государственную тайну. Однако молодого человека это не остановило. Он наклонил голову к уху своего спутника и негромко сказал:

— Ее Величество королева Амала Селена когда изволит сосать член Его Величества, громко чмокает.

Сайвар откинулся назад и весело, от души расхохотался. На этот раз уже Цыс покосился на своего попутчика тяжелым недобрым взглядом. «Надо же какой дебил», удивился про себя владелец повозки, «абсолютный непробиваемый безнадежный дебил». Цыс снова смотрел на дорогу, ощущая как в нем просыпается привычная застарелая ненависть к людям, большинство из которых он считал просто животными. Вернее это даже была не ненависть, а глубокое всеобъемлющее презрение. Он презирал людей за их слабости, к коим он причислял не только трусость, глупость, лень, но и также любую веру во что угодно кроме самого себя, любую надежду на что угодно кроме себя и конечно же всякую любовь, за исключение той, что направлена на самого себя. Он презирал людей за их неспособность и нежелание использовать и развивать надлежащим образом данные им тело и разум, за их неспособность смотреть за пределы собственного носа и за отсутствие в них хоть какой-то самокритики, за их непробиваемое ханжество и фальшь. Он презирал их за рабскую покорность, с которой они принимали назначенную им кем-то другим долю и за их тупое следование идиотским догмам и правилам, установленным свыше или окружающим их обществом и традициями. Цыс презирал людей за то что они с его точки зрения не желают быть свободными. Из всех святых писаний и поучений церкви он принял только одно: что он сотворен по образу и подобию божьему. То есть он и есть Бог для самого себя и что его единственная задача быть абсолютно свободным и счастливым и никто не может быть ему указом или авторитетом, ибо он Бог. И ничего в этом мире не имеет для него значения кроме его собственных желаний. И всё что происходит в соответствии с его желаниями есть Добро, а случающееся им наперекор — Зло. Но впрочем Цыс никогда не высказывал этого вслух и был достаточно благоразумен и самокритичен, чтобы понимать свою ограниченность и осознавать свои слабости. Те самые слабости, за которые он презирал других людей. Но в отличие от них он контролировал свои собственные и не плясал не под чью дудку, сам решая как ему жить на свете. Он понимал, что вся сила, которая у него есть, это сила его ума, сила его тела и сила его характера и больше ничего. И лишь это может ему помочь на его пути к счастливой жизни, которая для него заключалась в абсолютной свободе, то есть возможности делать все что ему хочется делать, ну и также в приятном комфорте существования. Однако, конечно, иногда его донимала тревожная мысль: почему при всей его разносторонности, многогранности, целеустремленности, саморазвитии, незашоренности он к своим тридцати восьми годам не живет так как ему хочется и не достиг еще того самого "приятного комфорта существования". Но в ответ на эту мысль он всегда с горечью признавал, что не всё в его судьбе зависит только от него самого. Он жутко хотел быть богатым, но богатство на дороге не валялось и даже несмотря на всю ту вольность, с которой он относился к законам церкви и общества, к человеческой жизни и чужой собственности, он до сих пор влачил, по собственным меркам, довольно жалкую жизнь. Его способы добычи денег варьировались от мелких краж и мошенничеств до охоты на людей и заказных убийств, но однако эти способы упорно не желали обеспечить его сразу и на всю жизнь, а любой честный, каждодневный труд был противен ему по своей природе, он просто оскорблял его душевное мироустройство, он искренне почитал его неким противоестественным занятием для нормального человека. Но впрочем он воспринимал свою мизантропию и жажду наживы просто как часть своей натуры, часть которую он мог контролировать и которая не мешала ему оставаться спокойным и невозмутимым.

Он снова подумал о сидящем рядом с ним человеке, а потом о либингском ноже в деревянных обшитых кожей ножнах на его поясе. Для него было бы очень просто выхватить правой рукой нож и всадить его в шею сидящего справа от него молодого идиота. Действительно очень просто. Он провел немало времени тренирую удар ножом на деревянных чурках и плотных, набитых песком мешках. Он добивался идеальной молниеносности и точности. И в какой-то степени этого достиг. Никакие моральные или этические соображения ни на миг не задержали бы его руку, подобные измышления были для него просто смехотворны. Всадить лезвие по самую рукоять, вытащить нож, спихнуть дергающееся тело на обочину и спокойно себе поехать дальше. Ничего сложного. И его нисколько не пугала мысль, что люди Золы возможно со временем стали бы его искать, скажем по наводке того синегубого лейтенанта или двух других молодчиков, которые видели в чью повозку садился их товарищ. Хотя скорей всего никто и не станет напрягаться. Этот тип с зеленой полоской на своей шляпе несомненно был обычной мелкой сошкой, до которой Золе нет никакого дела, ну прирезали и черт с ним, есть еще армия других. Но все-таки Цыс конечно обдумывал возможность отправки смешливого парня на тот свет не всерьез, а скорее для собственного внутреннего удовлетворения. Цыс себя видел человеком весьма разумным и деловым, стараясь предпринимать решительные действия только когда они несли ему хоть какую-то прибыль. Убийство этого парня не сулило никакого дохода, пара жалких монет из его карманов ни в коем случае не могли считаться доходом, кроме того можно порядком запачкаться кровью, что совершенно ни к чему. Да к тому же Цыс держал в уме еще то обстоятельство, что возможно этот парень один из тех с кем ему надлежит встретиться у Часовой развилки. А договор должен быть исполнен до конца. Цыс всю свою жизнь старался свято соблюдать ту истину, что уговор дороже денег. Это было некой его идеей-фикс, неким дополнительным штрихом его характера, за который он уважал себя еще больше, считая что эта его щепетильность к исполнению уговора чрезвычайно возвышает его над всем остальным человечьим стадом. Ни то чтобы он всегда соблюдал условия любой сделки до последнего пункта, к сожалению иногда это не получалось, а впадать в крайность, доходя до нелепого фанатизма, Цыс просто считал ниже своего достоинства как человека разумного. Конечно, конформизм и гибкость были у него на первом месте, ибо только они в конечном итоге помогали выжить в этом жестоком мире, но все-таки он очень гордился тем фактом, что в определённых кругах его считали человеком, который держит свое слово и исполняет уговор до конца и старался по мере сил эту репутацию поддерживать.

Однако мысль о том, что он в любой момент может оборвать жалкую жизнь этого никчемного субъекта все же доставляла ему определенное удовольствие. И это нисколько его не смущало. Что плохого в том что он чувствует себя сильным, если это действительно так.

Высадив Сайвара на Часовой развилке, Цыс направил повозку на северную дорогу, ведущую к Шикольскому замку. Проехав еще немного, он увидел условленное место. Здесь росла сайма — широкоствольное невысокое дерево с узкими зелеными листьями и большими золотыми цветами. Эта конкретная сайма имела редкое Y — образное раздвоение ствола. Цыс свернул с дороги и остановил повозку. Спустившись на землю, он отправился в глубь леса, где и обнаружил привязанного к дереву породистого пятилетнего жеребца серой масти в полной экипировки для седока. Цыс ощутил удовольствие от мысли как четко он все организовал и как точно все это было исполнено. Он вообще любил планировать и затем наблюдать как его планы претворяются в жизнь. Отвязав коня, он отправился обратно к повозке. Здесь он условленным стуком сообщил своему подопечному что пришло время покинуть тесный сосуд.

Телуму понадобилось четыре удара чтобы выбить крышку, после чего он с помощью хозяина повозки выбрался на белый свет.

Встав на землю, представитель гильдии кузнецов-оружейников принялся потягиваться и вертеться, разминая затекшее тело.

— Фу-у, — радостно вздохнул он. — Наконец-то.

— Да лейтенант проныра навязал этого болвана, — как бы извиняясь, проговорил Цыс. — Пришлось везти его до развилки.

— Ерунда, — с улыбкой глядя на своего спасителя, сказал Телум. — Главное что я теперь свободен. Это мой конь?

— Как договаривались.

Молодой представитель гильдии кузнецов-оружейников обошел предназначенную для него лошадь, с удовольствием разглядывая сильное животное. Затем он повернулся к хозяину повозки.

— Слушай, Цыс, спасибо тебе огромное, — искренне, с чувством, произнес Телум. — Честное слово, думал уже каюк мне. Эти гады обложили меня как зверя на гоне. Слава Творцу Вседержителю Дэнек мне вовремя присоветовал к тебе обратиться. Ты просто жизнь мне спас. Меня там в Хассельгрофе жена ждет, я ей ничего не рассказывал, не хотел ее пугать, а сам уж грешным делом думал что не увидимся больше. А теперь, мы снова будем вместе, я так счастлив, и все благодаря тебе.

Телум приблизился к возничему и протянул правую ладонь. Какой-то миг Цыс промедлил, а затем крепко пожал руку вывезенного им из Аканурана человека.

— Да не о чем говорить, — отмахнулся он. — Ты хорошо заплатил, я сделал свое дело и всё.

Молодой мужчина с теплой улыбкой смотрел на своего спасителя.

— Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, — начал Телум, но Цыс остановил его.

— Не нужно этого. С меня достаточно денег, ты ничего мне больше не должен. Я могу считать, что наш договор полностью исполнен? Претензий нет?

— Да о чем ты?! Я бесконечно благодарен тебе. Если бы не ты … — Телум с улыбкой махнул рукой, давая понять, что чувств слишком много чтобы выразить их в словах, и повернулся к своей лошади. — Ладно, пора мне наверно.

Цыс нащупал среднюю палочку с внутренней стороны жилета, быстро приблизился к молодому человеку со спины и точным аккуратным движением воткнул острый костяной стилет в шею Телума, причем сделал это с хирургической точностью, вонзив ядовитое жалопрямо в вену. Отступив на несколько шагов назад, он спокойно наблюдал за дальнейшим.

Молодой человек повернулся к нему с искренним недоумением на лице.

— Что… это? — Спросил он.

Телум протянул руку к торчавшей из его шеи палочке и прикоснулся к ней пальцами. Его карие глаза вопросительно и все еще без всякого подозрения смотрели на недавнего спасителя. Представитель гильдии кузнецов-оружейников вырвал из своей плоти отравленное острие и оглядел его.

— Зачем это, Цыс? — Спросил молодой человек и в его голосе наконец промелькнула тревога.

Хозяин повозки ничего не ответил, молча глядя на свою жертву. Цыс почти любил такие моменты. С внимательностью исследователя и подлинного ценителя, он с интересом наблюдал как человек вдруг осознает, что произошло непоправимое, как понимание близкого неотвратимого конца проступает на остекленевших глазах и посеревшем лице. Конечно яд был не смертельным, это парень нужен Золе живым, но вряд ли жертва сейчас способна мыслить логично.

Телум сделал шаг вперед.

«Может даже бросится на меня», как-то очень отстраненно от происходящего подумал Цыс. «Хотя нет, не бросится, скорей всего сейчас начнет ныть, а как же наш договор, ведь ты же обещал, ведь я же заплатил. Но договор исполнен, претензий нет, не так ли?»

Молодой человек отшвырнул костяную палочку и попытался сделать еще один шаг. Но тело уже слушалось его плохо и он упал на колени, уперевшись левой рукой в землю. Подняв голову, он с трудом проговорил, глядя на своего отравителя:

— Сдохнешь ведь, мразь.

Сказано это было с какой-то внутренней силой и спокойствием, которые совсем не понравились Цысу. У этого сопляка не могло быть никакой внутренней силы. Ему даже захотелось врезать со всего размаха по смертельно бледной физиономии кузнеца. Но он конечно не стал этого делать, это было ни к чему, это было непрофессионально. «Эмоции оставим бабам и изнеженным неврастеникам», холодно подумал он, наблюдая как Телум падает лицом в землю. Дело сделано и за сегодня он умудрился отхватить двойной куш. Это было приятно, это грело его самолюбие. За один день он заработал столько сколько иные зарабатывают за полгода. Разве это не говорит о его исключительности, о том что он вне всякого сомнения неординарный человек? Цыс поднял голову, его вдруг посетило какое-то меланхолическое и даже лирическое чувство. Древние мощные деревья возвышались вокруг, увитые цветущими жгутами ползучих растений, серебряные и белые легкие лепестки чуть шевелились в слабом потоке воздуха, все было как-то тихо и величественно, исполнено понимания собственной силы и равнодушия к мелкой возне примитивных существ. Точно также как ощущал себя сам Цыс. Он чуть усмехнулся, нет, в этом нет ни капли гордыни, это просто понимание себя и окружающего мира.

И вдруг он застыл. Он и до этого стоял без движения, но сейчас он замер всем своим существом, как будто даже его сердцебиение и дыхание перестали на недолго функционировать, чтобы не мешать ему остро и четко воспринимать окружающее. Он был здесь не один, в этом тихом и просторном лесу был кто-то еще. Нет конечно здесь был лежавший у его ног Телум и две лошади, но речь была не о них. Кто-то чужой стоял где-то недалеко и пристально смотрел на него. Цыс не сомневался в этом, чувство присутствия других разумных, а потому особенно опасных, существ редко подводило его. Он стоял не шевелясь, чувствуя как его спина почти звенит от напряжения от вонзенного в нее взгляда. Цыс смотрел вперед невидящим взором, весь обратившись в слух. Ладонь была недалеко от рукояти либингского ножа. Ему хватит одного мгновения. Но он не спешил. Он ждал.

Он медленно сглотнул. Ему это очень не нравилось, но он понимал кто скорей всего находится у него за спиной. Лишь одна тварь могла настолько бесшумно перемещаться в лесу. Проклятые Авра. Омерзительные рептилии, которые для Цыса были более чуждыми и неестественными чем даже непостижимые Шоти. Мир авров — закрытый мир, и люди мало что знали о его внутреннем устройстве. Ящероподобные существа жили кланами и как такового верховного вождя у них не было. Вся их жизнь подчинялась «майяру», сложному кодексу поведения, изобретенному еще в доисторические времена и считавшемуся божественным. Цысу конечно было отлично известно, что в целом Авра равнодушны к людям или по крайней мере никак не выражают свою враждебность и по возможности стараются держаться в стороне, что по большому счету самих людей вполне устраивало. Однако к сожалению среди авров встречались свои сумасшедшие, от которых можно было ожидать чего угодно. И Цыс ждал. Он знал что в открытой схватке у него мало шансов выйти победителем, да что там мало, практически нет. Авра были тонкими, жилистыми и невероятно быстрыми. Их четырехпалые конечности с длинными пальцами и жуткими когтями вполне уверенно сжимали рукояти разнокалиберного холодного оружия, с которым они обращались с невероятным мастерством. При этом их большущие, выпуклые, очень подвижные глаза располагались по бокам узкого черепа и давали им обзор практически на 360 градусов. Но Цыс все-таки надеялся, что все обойдется, ибо насколько ему было известно в подавляющем большинстве случаев ящеры не выказывают агрессии первыми и стараются избегать конфликтных ситуаций. Однако при этом следовало быть очень осторожным, чтобы невзначай не нанести им смертельного оскорбления, задев какое-нибудь из положений их треклятого «майяру». Авра были очень чувствительны к запахам и посредствам оных могли узнавать удивительные вещи о тех кто находился рядом. Цыс даже слышал что они способны при помощи запахов разговаривать друг с другом, но впрочем в такую способность он верил мало. На этом пожалуй познания Цыса об Авра исчерпывались. Он смотрел на лежавшего на земле Телума и пытался полностью успокоится и быть готовым к любой неприятности.

Наконец авр показался. Он практически бесшумно появился из-за левого плеча хозяина повозки. Сделав еще два шага, он замер возле лежавшего на земле человека. Наклонив голову он казалось смотрел вниз, хотя хозяин повозки не был в этом уверен до конца, ибо сказать с полной определенностью куда смотрели эти бегающие выпуклые глазные яблоки было невозможно. Авр был облачен в длинную темно-серую, рваную хламиду, напоминающую обтрепанный халат с широченными длинными рукавами. Назывался этот "халат" "шари" их излюбленное одеяние. А сверху еще был накинут длинный ветхий плащ, который казалось вот-вот начнет расползаться. Они вообще не выносили быть обнаженными, даже частично, перед кем бы то ни было, кто не из их народа и постоянно ходили закутанные от шеи до пят в широкие мешковатые одеяния. Кроме того они ненавидели холод. Но Цыса эти плащи раздражали, совершенно непонятно кто под ним скрывается, нищий бродяга или какой-нибудь ящер-принц, если такие были. Честно говоря он пребывал в некоторой растерянности, так как даже не знал понимает это существо человеческую речь или нет. Он знал что ящеры со страшным шипящим акцентом, но способны говорить на языке людей, но также ему было известно что говорить они не любят, а большинство просто не умеют. Однако стоять здесь, посреди леса, и теряя время, молча наблюдать как рептилия то ли с любопытством, то ли с презрением, то ли еще не пойми с чем, разглядывает лежавшего на земле Телума, Цыса определенно не устраивало. Его ждали в «Золотом колесе», знаменитом постоялом дворе возле Часовой развилки, и опаздывать на встречу ему было крайне нежелательно.

— Тебе чего, друг? — Негромко спросил Цыс, не особо надеясь на ответ.

Авр никак на это не прореагировал, продолжая пристально изучать Телума. Но когда владелец повозки уже окончательно потерял надежду на возможность вербального диалога с этим дикарем, ящер произнес вполне внятно и без всякого шипения:

— Плохо.

«Хвала синеокой Брунгильде», с облегчение подумал Цыс, рептилия была говорящая.

— Что плохо? — Поспешил уточнить он.

Из широкого длинного рукава показался тонкий темно-зеленый палец с черным когтем и указал на Телума.

— Плохо, — повторил авр.

— Да, поплохело ему малость, — согласился Цыс. — Но ты не переживай, бедняга приболел немного, но скоро отойдет.

Хозяин повозки никак не мог уразуметь, что этому ящеру надо и почему он не идет своей дорогой.

Авр резко опустился на корточки, взметнув широкие полы своего серого плотного "шари". Ткань плаща очертила контур чего-то тонкого и изогнутого. Сомневаться не приходилось, это был «ятун», недлинная широкая невероятно острая сабля, самое распространенное оружие среди Авра.

Цыс внимательно следил за ящером. Насколько он понял тот вроде как обнюхивал Телума.

— Камарта, — сказал авр.

Цыс на мгновение оцепенел. Внутренняя секреторная жидкость этого маленького земноводного была основой того яда, которым Цыс отравил молодого представителя гильдии кузнецов-оружейников. Причем насколько он знал «камартой» его называли только Лоя, люди называли его «жгучий перст». Но неужели ящер смог определить ядовитую смесь просто по какому-то неуловимому запаху?

— Что? — Спросил Цыс, не зная что еще сказать.

Авр впервые повернул голову в его сторону.

— Не больной. Яд. — Объяснил он.

— Яд?! — Изумился Цыс.

— Нужны вода и огонь. Я помогу.

«Да чтоб ты сквозь землю провалился, эскулап хренов», с досадой подумал Цыс. Но все же ему стало любопытно как это ящер собирался избавить Телума от яда. Насколько он знал это было невозможно пока кровь сама себя не очистит в течении пары суток. Но впрочем сейчас ему определенно было не до медицинских изысканий.

Авр наклонился еще ниже, обнюхивая что-то возле правой руки лежавшего на земле человека.

Цыс тем временем огляделся по сторонам, убеждаясь что вокруг никого нет. С авром необходимо было срочно разобраться. Но как? Огреть его по голове рукоятью либингского ножа? Было бы неплохо. Но вот только как к нему подобраться, если он во все стороны сразу видит?

Цыс сделал два шага вперед, приблизившись к авру. Тот повернул голову к нему боком, уставившись на владельца повозки правым выпученным глазом.

— Слушай, давай я его отвезу в «Золотое колесо», — предложил Цыс. — Там ему непременно помогут.

— Нельзя. Умрет. — Сказал ящер и кожистое буро-зеленое веко закрыло огромный желто-зеленый глаз на несколько секунд.

Цыс не знал что это значит, может быть какой-то признак несогласия, что-то вроде того когда люди отрицательно качают головой, но у него тут же мелькнула мысль что этим можно воспользоваться. Он не видел закрыл ли ящер левый глаз, но это было и не важно, несомненно с правой стороны левый глаз, даже такой подвижный и выпуклый не мог ничего увидеть.

— Может не умрет? — Осторожно предположил Цыс. Он конечно не хотел выдавать своих обширных познаний в токсикологии. Хорошая доза яда камарты действительно могла убить человека за несколько часов. Но в той смеси, которую он ввел в кровь Телума присутствовали дополнительные ингредиенты, которые тормозили его действие, но лишь в определенной степени. Ценность состава была в том, что он парализовал на некоторое время жертву, но не убивал. Это была сложная смесь, она требовала мастерства и знания многочисленных нюансов в сборе составляющих, их приготовления и соединения. Лишь драйды, хранители древней мудрости, колдуны и шаманы народа Лоя знали секреты подобных зелий. Пять лет Цыс провел в пещерах Каруонского хребта скрываясь от законников, преследовавших его за убийство, которое он не совершал (в чем он всегда видел великую иронию судьбы). Именно там его спасли и приютили Черные Лоя, Лоя которые не признавали власти Королевы Лазурных гор и ее законов. Именно там он постиг азы сложной науки составлять ядовитые смеси. Но конечно ничего из этого он не собирался рассказывать проклятому ящеру, а тот был уверен что человек может умереть. Одного не мог понять Цыс, какое дело этой рептилии до лежавшего на земле Телума.

— Умрет, — отрезал авр и встал в полный рост.

Сейчас он был на расстоянии вытянутой руки от Цыса и тот усилием воли сдерживал себя от попытки выхватить либингский нож и нанести смертельный удар. Ему нестерпимо хотелось побыстрее закончить со всем этим. Все шло так удачно, ему светил двойной куш и тут эта проклятая ящерица влезает и все портит. Но он понимал что это с высокой вероятностью может кончится фатально для него, ибо он конечно как и все на Шатгалле был наслышан о молниеносной реакции Авра.

— Слушай, это ведь мой друг, давай я сам со всем разберусь. А ты ступай своей дорогой. — Цыс сказал это спокойно, но тем не менее позволив недружелюбным ноткам проскользнуть в его голосе.

— Тебе лучше уйти, — также спокойно ответил авр.

— Что? — Недобрая улыбка скользнула по лицу владельца повозки.

Авр вытянул вперед левую руку и показал Цысу костяную палочку.

— На ней твой запах, — объяснил авр и отшвырнул палочку в сторону.

Цыс собирался заметить, что это мало о чем говорит, он мог оставить на ней свой запах когда вытаскивал отравленный шип из тела несчастного товарища, но авр вдруг наклонился, взялся за Телума и начал переворачивать его.

Другого шанса не будет понял Цыс. Он выхватил нож и замахнулся. Авр был быстрее. У Цыса успела мелькнуть мысль, что возможно хитрозадый ящер специально склонился над Телумом чтобы спровоцировать отравителя на нападение. Острый ятун рассек живот владельца повозки. Но все-таки авр недооценил Цыса. Удар сабли ничуть не остановил отравителя и при этом его движения были весьма отточенными и верными. Легендарный либингский нож, созданный так что даже при не сильном ударе наносить глубокие, страшные раны, вонзился в голову.

Мысль о том что ему повезло взорвалась в голове Цыса, но он не позволил себе расслабиться и продолжал наносить мощные удары буквально разрубая тощее тело авра. Острый ятун рассек толстенную кожаную подкладку на животе владельца повозки и нанес лишь легкий порез. В последний миг своей жизни авр наверно был очень удивлен. Светло-голубая кровь пропитала темно-серый плащ, но Цыс продолжал бить, превращая своего врага в кашу. Осознание того что он только что сумел избежать смерти наполняло все его существо дикой энергией и первобытной радостью.

Наконец он остановился и отступил назад, глядя на месиво из темно-серой шерсти плаща, плотной ткани "шари", буро-зеленой плоти, светло-голубой жижи и какой-то черной и желтой слизи. Он не испытывал ничего кроме облегчения и может быть легкого отвращения.

Переведя дух, он вытер свой нож, с благодарностью любуясь им, и приступил к осмотру трофеев. Первым делом он решил обнажить тело убитого авра. Он ни разу в жизни не видел нагого авра и решил не упускать случая расширить свой кругозор. Стянув лохмотья плаща и "шари", он обнаружил что на ящере было еще три одеяния в виде длинных облегающих рубах с короткими рукавами. Ткань рубах неожиданно оказалась довольно качественной и дорогой. Разрезав материю, он стянул рубахи с тела и выпрямился, оглядывая труп рептилии. Длинное худое гладкое туловище было сплюснуто с боков, никакие кости не выступали, шея как таковая отсутствовала, небольшая голова представляла из себя дискообразное основание, спереди раскрывающееся в пасть полную маленьких острых зубов, на котором покоилась дугообразная формация с гребнем, направленная от носа к спине. На боковых поверхностях этого сплюснутого черепа располагались глаза. Кожный покров в основном был буро-зеленоватым с разными, то светлыми, то темными оттенками. На груди и под мышками располагались какие-то складки кожи. «А где у него член-то?», подумал Цыс, с отвращением разглядывая гладкую промежность. Затем он припомнил россказни о том что член у этих тварей вылезает из какой-то прорези и будто бы достигает в длину полуметра. Однако он отказался от мысли попробовать найти эти прорези, да и вообще это может быть самка, неожиданно подумалось ему, и это почему-то вызвало в нем еще большее отвращение. Он решил перейти к осмотру вещей обнаруженных у ящера. Все что он нашел, Цыс аккуратно разложил на разрезанных рубахах.

Ну, во-первых, это был ятун, прекрасный клинок, изготовленный несомненно настоящими мастерами кузнечного дела. Далее шла небольшая дорожная сумка. Первым предметом, который Цыс извлек из нее, оказалась стеклянная банка, закрытая кожаным лоскутом, перетянутым веревочкой. Увидев внутри банки копошившихся жуков жуткого вида, Цыс аж весь передернулся. «Наверно какое-то лакомство для этих тварей», с омерзением решил Цыс. И ему уже искренне казалось, что он совершил настоящее благодеяние, убив авра и избавив мир от такого отвратительного нелюдя. Он покосился на изуродованную голову трупа. «Как только земля таких мерзких гадов носит» с возмущением подумал он. Отшвырнув банку подальше, он продолжил свою инспекцию. Вторым предметом оказалась тонкая металлическая пластинка, на которой с невероятным мастерством было выгравировано изображение одного авра, под изображением были вырезаны какие-то каракули. «Баба что ли его?» подумал Цыс. Рисунок был сделан очень искусно и Цыс даже вообразил, что он улавливает эмоцию на морде рептилии, что само по себе было невероятно. Ему казалось что ящер застенчиво улыбается, но он тут же решил что это полный бред. После пластинки владелец повозки достал из сумки бархатный мешочек, в котором хранились частицы какого-то белого материала. После недолгого размышления Цыс пришел к заключению что это части скорлупы, что вызвало в нем очередной приступ отвращения, как только он припомнил что эти нелюди выводят своих потомков через откладывания яиц. Видимо остатки какого-то памятного яйца, равнодушно подумал Цыс, посылая мешочек вслед за банкой с жуками. Следующим предметом оказался кожаный кошелек, в котором к немалому изумлению владельца повозки было шесть золотых и четырнадцать серебряных монет. Это сразу же подняло ему настроение. Монеты были отчеканены в Агроне, что напомнило Цысу о том что своих денег у авров не было. «У них же там типа товарообмен или еще что-то вроде этого. Вот же дикари. Однако, неприятная встреча неожиданно обратилась в прибыльное свидание». Цыс широко улыбался. Вот это подфартило. С виду-то полный нищеброд в ветхом тряпье, а в кармане 14 золотых. Но в следующий миг он перестал улыбаться, увидев что складки кожи под левой подмышкой авра зашевелились. Когда он клинком ятуна осторожно раздвинул их, оттуда быстро вылезло маленькое змеевидное существо, сползло с трупа и исчезло в траве. Цыс просто оцепенел от тошнотворного омерзения и ужаса. «Оно что жило там?!» с содроганием подумал он. Решив что пора заканчивать с этим монстром, он быстро вынул оставшиеся предметы. Это была связка каких-то кореньев, несколько красивых перьев, плотный лист бумаги исписанный дикими каракулями и тонкий батистовый платок с изящной вышивкой, на котором витиеватым вензелем сверкали золотыми нитями две буквы А и Т. Платок несомненно когда-то принадлежал человеку. Украл должно быть, мимоходом решил Цыс, в очередной раз убеждаясь что он совершил благой поступок избавив мир от одной из этих тварей.

Побуждаемой давней привычкой оставлять как можно меньше следов, он занялся сооружением костра.

Цыс понимал что уже порядком опаздывает, но все же упрямо довел дело до конца, предав огню труп ящера и его пожитки. Он даже отыскал в траве банку с жуками и мешочек со скорлупой и также отправил их в костер. Себе он оставил только ятун и конечно же деньги, сам кошелек он тоже бросил в огонь. В последний момент, когда он уже держал над пламенем плотный лист бумаги, исписанный каракулями аврского языка, он вдруг передумал и не стал его сжигать. Все-таки ему было очень любопытно о чем в нем шла речь и он решил как-нибудь со временем отыскать среди людей переводчика и узнать содержание документа.

Владелец повозки ясно отдавал себе отчет в том, что обладание аврской саблей и этой бумагой могут быть чреваты для него проблемами, если о них прознает кто-нибудь из ящеров. Но он решил пойти на этот риск, ибо ятун стоил хороших денег и все-равно в костре бы не сгорел, а бумагу он уничтожит как только узнает о чем в ней речь. Пока костер пылал, распространяя зловонный дым, Цыс в стороне зарывал в землю металлическую пластинку с изображением возлюбленной ящера. Не смотря на то что пластинка была тонкой, он рассудил что огонь вряд ли сумеет уничтожить ее.

Покончив со всем этим, он погрузил парализованного Телума в повозку и накрыл его с головой заранее приготовленной холстиной. Привязав поводья лошади, которая якобы предназначалась для вывезенного из Аканурана молодого человека, к заднему борту повозки, Цыс наконец с облегчением тронулся в путь.

Когда он добрался до Часовой развилки, огромный багровый шар солнца уже коснулся горизонта на западе. Цыс съехал на обочину, спустился с повозки и, разминая затекшее тело, огляделся по сторонам. Здесь как всегда было достаточно оживленно.

Окруженное высоким частоколом весьма внушительное трехэтажное здание знаменитого постоялого двора с многочисленными хозяйственными пристройками находилось несколько поодаль. Однако большинство телег, разнокалиберных повозок, фургонов и даже некоторые кареты находились за оградой, вне территории «Золотого колеса». Жесткий и решительный хозяин этого гостиничного комплекса, сорокатрехлетний Дайгеро, давным-давно установил правило что тот кто размещает свой экипаж внутри частокола должен за это платить и ограничил количество стояночных мест. Это решение в свое время Дайгеро принял, побуждаемый скорее не корыстолюбием, а желанием хоть как-то привести в порядок перемещения по внутренней территории комплекса. «Золотое колесо» пользовалось огромной популярностью, все-таки какой-никакой, а перекресток миров, и когда все эти экипажи сбивались в кучу вокруг здания гостиницы, здесь возникал мертвый затор, никто не мог ни выехать, ни въехать. Из города прибывали запасы для огромной кухни и были не в состоянии добраться до черного хода здания. Дайгеро приходилось уговорами, руганью и даже угрозами убеждать посетителей освободить путь. В конце концов ему это конечно надоело.

Но Цыс остался снаружи постоялого двора вовсе не из-за экономии на стояночном тарифе. Он просто не хотел лишний раз попадаться на глаза всей той разношерстной публике что оккупировала «Золотое колесо». Здесь снаружи тоже были люди, но они не обращали абсолютно никакого внимания на него. У них были свои заботы. В основном они просто дежурили в оставленных экипажах, дабы предотвратить их разграбление. У Дайгеро уже давно была своя команда крепких жестких парней, которые следили за соблюдением порядка на территории комплекса. На помостах, идущих вдоль всего частокола, всегда дежурили зоркие лучники, которые внимательно наблюдали за всем что происходило внутри. Воровство вещей из повозок практически сошло на нет после того как стрелки расстреляли нескольких ушлых молодцов пытавшихся разжиться чужим добром. Однако за оградой каждый был сам по себе и спасение утопающих было исключительно делом рук самих утопающих. Но впрочем обычно люди из разных экипажей объединялись и были уже до приезда сюда знакомы, и выбирали одного-двух человек для стражи. Остальные спешили в уютные залы «Золотого колеса». Стражникам конечно же присылали щедрое угощение или просто сменяли через определенный промежуток времени.

Но люди Золы должны были ждать его внутри. Поэтому он внимательно искал того кого он мог бы попросить сходить за ними. Его испытующие взоры не остались незамеченными и одна из девиц неподобающе легкого поведения, виляя округлыми бедрами направилась к нему.

— Привет, — сказала она приблизившись. — Удовольствий ищешь?

«О, мой свет, ноги то какие кривые» с восхищением подумал Цыс, скользнув взглядом по коленкам, которые задевали друг за друга. Восхищение относилось на счет самоуверенности девицы, ибо с первого взгляда было видно что она ничуть не сомневается в том что она роковая красотка. Ей было от силы лет двадцать, невысокая, симпатичная, с непослушной гривой рыжих волос. Ее стройное тело, затянутое в черные колготки и облегающую кожаную куртку, выглядело достаточно соблазнительно, чтобы как-то преуспеть в ее профессии.

К проституткам Цыс относился с легким презрением. Он считал просто аномальным, что человек может опуститься до того чтобы по собственной воли позволять использовать свое тело как нужник для удовлетворения самых низменных потребностей других людей. У него это в голове не укладывалось. Здоровые молодые девки, размышлял он, уж какую-никакую работу всегда смогли бы найти. Впрочем, его презрение никак не мешало ему пользоваться услугами подобных особ. И порой он даже ловил себя на мысли, что относится к проституткам даже с некоторой теплотой. Ибо по его мнению, они по крайней мере были достаточно честны и прямолинейны и называли вещи своим именами. В отличие от остальных женщин, большинство из которых он считал двуличными и жеманными ханжами, и также искренне презирал их за это.

Но сейчас эта девушка требовалась ему совершенно для других целей и ему было наплевать шлюха она там или ханжа.

— А почем нынче удовольствия на Часовой? — С улыбкой поинтересовался он.

Девица быстро оглядела его, а также бросила короткий взгляд на повозку с бочкой. «Оценила», с усмешкой подумал Цыс.

— Одна сильвида, — нагло заявила девушка.

Хозяин повозки удивленно хмыкнул.

— Серебро. Мне кажется ты несколько переоцениваешь свои способности. Или это предложение услуг на месяц?

Девица усмехнулась.

— Да тебя не хватит на месяц, пень старый, а за мои способности не переживай. Плати сильвиду и час в раю тебе обеспечен.

— Рай это хорошо, — покладисто согласился Цыс. — Тебя как зовут?

Девушка чуть нахмурилась, но все же ответила:

— Айза.

— Знаешь, Айза, я не сомневаюсь что ты мастерица доставлять удовольствия, тем более с такими ножками. Но сегодня мне нужно кое-что другое.

Цыс отчетливо увидел, что девица напряглась.

— Что другое? — Неприветливо спросила она и кинула быстрый взгляд в сторону как будто проверяла путь к отступлению или искала того кто сможет прийти ей на помощь.

— Да ничего особенного, — поспешил успокоить ее Цыс. — Просто сходи в «Колесо» и скажи людям, что приехал человек, которого они ждут.

Айза пристально поглядела на него своими большими глазами.

— Я в бандитские дела не лезу, — медленно проговорила она.

— О, во имя Брунгильды синеокой, что ты несешь. Какие бандиты? Я что похож на бандита? Старый, лысый, в кибе, — Цыс чуть не добавил к этому описанию «толстый», но вовремя вспомнил что после встречи с ящером резко похудел. — Просто приведи сюда двух парней и получишь за это четыре копера. Согласись это щедрое предложение.

Но девушка соглашаться не спешила. Она снова посмотрела по сторонам.

— Приведу я их сюда, а вы меня схватите, вон в бочку засунете, увезете куда-нибудь и изнасилуете там втроем, — не очень уверенно произнесла она. — Мне девки рассказывали такое бывало.

Цыс вздохнул, глядя на нее как умудренный годами отец на неразумную, но любимую дочь.

— Айза, тебе в твоей профессии нужно лучше разбираться в людях, — посоветовал он по-отечески. — У меня жена и трое детей. Мне уже давно не до диких оргий в лесу. Но если ты такая пугливая, позови какую-нибудь свою подружку, пусть она сходит.

— А что ты сам не сходишь? — С подозрением поинтересовалась она.

Цыс улыбнулся на ее испытующий взгляд.

— Ну что ты как маленькая, просто не хочу оставлять повозку без присмотра.

Цыс вытащил из кармана монеты.

— Слушай, вот тебе два медяка. Получишь еще два, когда приведешь сюда людей. Все честно. В "Зеленой зале", за столиком должны сидеть два парня. У них на столе будет черная широкополая шляпа и стакан молока на половину пустой. Подойди к ним и скажи что тот кого они ждут приехал и проведи их ко мне. Все просто.

Цыс замолчал и выжидательно поглядел на девицу, протянув ей ладонь с двумя монетами.

— Маловато вообще, — сказала девица.

— Да ты уж так-то не наглей, красавица! За три медяка можно получить приличный ужин в «Колесе». А работы тебе на пять минут. Да и вся работа-то немного размять свои очаровательные ножки. — Цыс усмехнулся про себя. Стал уже пускаться на дешевые комплименты. Но ему жутко уже хотелось покончить со всем этим.

Девушка усмехнулась, похоже она тоже оценила дешевизну комплимента.

— Хорошо, — сказала она наконец и взяла монеты. — А если их там нет?

— Тогда придешь сюда и скажешь что их там нет. Деньги свои все-равно получишь. Но они там, поэтому, будь добра, смотри внимательно.

Ничего больше не сказав, Айза удалилась.

Начинало вечереть. Цыс поглядел на голубое небо, начинающее потихоньку переходить в изумительный ультрамариновый цвет на востоке и подумал что он порядком вымотался за этот день. Но впрочем, принимая во внимание, что еще чуть-чуть и он получит уже не двойной, а тройной куш, учитывая деньги ящера, день определенно можно было считать удачным. Однако не стоит говорить «оп» пока не перепрыгнешь, напомнил он себе. Хотя он и не ждал никаких проблем с людьми Золы, но тем не менее нужно было быть готовым ко всему. Он поправил либингский нож, передвинув его к центру живота.

Когда на дороге снова появилась Айза, а за ней двое мужчин, Цыс к своему огорчению увидел, что один из них тот самый парень, которого он подвозил. Болтливый Сайвар, тулья шляпы которого была обернута зеленой лентой, не вызывал надежды на конструктивный диалог. Однако при взгляде на его товарища, хозяин повозки почувствовал некоторое облегчение. Это был невысокий крепкий мужик, которому было лет сорок пять. Аккуратно подстриженные, тронутые сединой русые волосы, глубоко посаженные глаза, которые казалось слегка прищурены, одетый в темный наряд и державший в левой руке опрятную широкополую черную шляпу, он производил впечатление человека спокойного и рассудительного.

— Слушай, точно он! — С улыбкой воскликнул Сайвар, обращаясь к своему спутнику.

Когда вся троица приблизилась к Цысу, молодой человек весело сказал:

— Ну здорово, лесоруб. Я почему-то сразу подумал на тебя. Деваха говорит щекастый такой увалень в кибе на телеге с бочкой и я думаю вылитый ты. Но с другой стороны тогда на кой мы все тащились сюда. Нет, думаю, тогда не ты. А это ты.

Цыс молча глядел на парня, всем своим видом давая понять, что он терпеливо ждет когда тот заткнется. К удивлению Цыса тот кажется понял.

Повисло молчание. Хозяин повозки умышленно не обращал внимания на девушку. Ему было любопытно как она себя поведет. Одного взгляда на нее было достаточно чтобы понять, что девица напряжена. Естественно она не была полной дурой и понимала что может значить зеленая лента на шляпе одного из мужчин, которых она привела. Но конечно же ей очень хотелось вторую половину обещанной платы. Рискнет попросить или повернется и уйдет, спрашивал себя Цыс. Вообще-то сейчас явно было неподходящее время для психологических наблюдений, но ему было любопытно.

Молчание затягивалось. Сайвар посмотрел на девушку и спросил:

— Что-то еще, красавица?

В его голосе не было ни угрозы, ни раздражения. Но Айза все-таки чуть помедлила с ответом.

— Этот человек обещал мне денег, если я схожу за вами, — наконец тихо сказала она.

«Молодец», подумал Цыс и молча, не глядя на нее, протянул ей две монеты. Девушка взяла медяки и повернулась чтобы уйти.

— Э-эй, милая, ну разве можно брать деньги с такого красавца? — Весело поинтересовался Сайвар. — Разве ты не влюбилась в него с первого взгляда?

Айза повернулась и, состроив ему насмешливую гримаску, сказала:

— Любовью сыт не будешь.

Сайвар некоторое время смотрел ей вслед.

— Какая корыстная, — проговорил он. — Тут такой мужчина…, — он повернулся к Цысу. — Ты ни ради нее ли так резко похудел, а, лесоруб?

Владелец повозки проигнорировал его вопрос.

— Нет, серьезно, куда ты брюхо дел? — Не унимался молодой человек. — Слышь, Рамис, пару часов назад этот парень был толстый как его бочка, а теперь погляди на него.

Тот кого назвали Рамис, спокойно глядя на Цыса, спросил:

— Где он?

— Где деньги? — Также спокойно спросил Цыс.

— Сайвар, отдай ему кошелек, — сказал Рамис.

Однако молодой человек не спешил делать этого.

— А я что-то не вижу нашего кузнеца, — проговорил он. — Ты что его в бочку что ли засунул? И вообще, лесоруб, к чему вся эта свистопляска? Ты что не мог его нам в Акануране отдать. Сидим тут как идиоты два часа со стаканом молока на столе. Это что, прикол такой что ли?

Цыс почувствовал что этот балабол все же имел какой-то вес в этот тандеме и его более пожилой спутник был старшим лишь до определенной степени.

— Кузнец в повозке под холстиной, — сказал Цыс, глядя молодому человеку в глаза.

Сайвар поспешил проверить это сообщение.

— Эй, так он же дохлый! — Возмутился парень. — Ты совсем дурень что ли?! На хера нам труп? Как он теперь говорить будет с того света?

Цыс начал терять терпение.

— Ты еще громче ори. — Злобно произнес он. — А то тебя в «Колесе» плохо слышно.

Он приблизился к молодому человеку.

— Что ты ведешь себя как полный кретин? Ты бы эту зеленую ленту лучше себе в рот засунул. Все мозги, твою мать, уже пропил по своим кабакам, придурок херов.

Сайвар вскипел.

— Что ты сказал, мордатый?! Кто придурок? Тебе что сказали? Тебе сказали живым его привезти.

Рамис влез между ними.

— Тихо мужики, тихо. Успокойтесь. — Он повернулся к Сайвару. — Угомонись, приятель. Кто бы нам стал мертвяка подсовывать, что ты в самом деле. Кузнец наверно просто без сознания.

— Да ты посмотри на него, без сознания… Сдох он я тебе говорю.

— Всё, тихо. Сейчас во всем разберемся. — Он повернулся к Цысу и проговорил очень тихо с легкой улыбкой. — Не горячись, дружище. Паренек еще молодой, себе на уме, да к тому же племянник Золы.

Сайвар тем не менее конечно слышал эти слова.

— Рамис, ты же знаешь, я хоть и молодой, но дело свое знаю, — сказал он неожиданно спокойным голосом.

— Я знаю, знаю, — согласился его товарищ, не спуская глаз с Цыса. — Так что там с кузнецом? Ты его по голове что ли огрел?

Цыс подошел к повозке. Двое мужчин присоединились к нему.

— Он жив, — сказал Цыс. — Но парализован. Через пару дней окончательно придет в себя. Держите его в тепле и давайте побольше пить. Говорить сможет уже часов через десять-двенадцать, я думаю.

— Что ты с ним сделал? — Спросил Сайвар

— Отравил одним из ядов Лоя, — честно ответил Цыс.

Люди Золы как-то странно поглядели на хозяина повозки. Затем Сайвар протянул руку к шее Телума. Некоторое время молодой человек пытался уловить пульс у жертвы яда.

— Сердце не бьется, — объявил он.

Худое лицо Рамиса помрачнело. Цыс похолодел. Конечно чисто теоретически такое могло случиться. Какая-нибудь особенная предрасположенность организма Телума к яду камарты или там слабое сердце или еще что-нибудь. Да, такое могло случиться, но это было крайне маловероятно, крайне. Цыс просто отказывался верить что ему так не повезло. Краем глаза он видел каменное выражение лица пожилого бандита и понимал что это не сулит ему ничего хорошего, мягко говоря.

— Дай я попробую, — сказал он, стараясь говорить спокойно и заставляя себя не думать о том что пора искать пути к бегству.

— Да ладно-ладно, я пошутил, — улыбнулся Сайвар. — Есть пульс.

Увидев посеревшее лицо отравителя, молодой человек, чуть отступил назад.

— Держи, — сказал он, бросая хозяину повозки тяжелый кошелек. — Однако если он через сутки не заговорит, ты знаешь что тебе делать.

Цыс поймал кошелек и недобро глядя на молодого человека, поинтересовался:

— Что?

— Выпей яду, — осклабился Сайвар.

Рамис тем временем укрывал Телума холстиной.

— Повозку мы забираем, — сказал он.

— Оставите ее в таверне у Синего Пита, — ответил Цыс, пересчитывая деньги.

— Конечно, — сказал Рамис, забираясь на козлы.

Убедившись что все деньги на месте, Цыс принялся отвязывать лошадь, которая некогда предназначалась для Телума.

Сайвар насмешливо наблюдал за ним. Цыс посмотрел на него и сказал:

— Знаешь, я бы посоветовал тебе на будущее меньше шутить. Для здоровья полезней.

— Кому как, — откликнулся молодой человек. — А я бы посоветовал тебе не попадаться теперь на глаза ящерам.

Цыс замер на мгновение, затем продолжил отвязывать поводья.

— Ты о чем? — Спросил он равнодушно.

Сайвар пожал плечами.

— Ты испачкался в какой-то светло-голубой гадости. И я подозреваю что это кровь этих мерзких тварей. Когда мы сюда ехали этого не было на тебе.

— Ты очень наблюдателен, — с усмешкой проговорил Цыс, признавая что он и в самом деле немного удивлен этим.

— А ты знаешь, что если кровь этих гадов попала тебе на кожу, то она проникает в тебя и в тебе навсегда остается запах, который может уловить любой из ящеров? И мало того, этот запах расскажет им что ты убил их сородича.

Цыс стоял возле седла лошади, внимательно глядя на молодого человека.

— Я не шучу, — сказал Сайвар. — Будь осторожен.

— Это ты мне за придурка мстишь?

Сайвар усмехнулся.

— Одно дело назвать кого-то придурком, другое дело быть им. Тебе сегодня крупно не повезло, старина. Кровь ящеров очень необычная. Говорят она обладает памятью. Вэлуоннские маги за стакан аврской крови отсыпали бы тебе столько серебра что ты мог бы пару месяцев кутить в «Колесе» как наследный принц.

— Откуда ты все это знаешь?

— Дядя рассказывал, он много чего знает.

Цыс взобрался на лошадь. Он посмотрел сверху вниз на молодого человека и сказал с улыбкой:

— Знаешь, Сайвар, мы сами выбираем свою судьбу, и лучше убивать вонючих ящеров и не бояться ничего в этой жизни, чем ходить с зеленой тряпкой на башке и всю жизнь быть племянником дяди. Прощай.

Сайвар некоторое время смотрел вслед уехавшему всаднику, затем снял шляпу и повертел её в руках, задумчиво глядя на зеленую ленточку.

96

В центре огромного сумрачного мраморного холла, со статуями людей и животных вдоль стен, на мозаичном полу стояли двое мужчин. Одного из них звали Томас Раушер Халид, другого Бока. Один был Верховным претором, главой Судебной палаты, министром правопорядка, первым судьей королевства, а также герцогом Этенгорским, другой был его личным слугой и телохранителем.

На первый взгляд пятидесятиоднолетний Томас Халид производил впечатление человека мягкого и приятного. Он был немного выше среднего роста, чуть худощав, имел бледное умное аристократичное лицо, с высоким лбом и узким подбородком, маленький аккуратный нос и маленькие, глубоко посаженные карие глаза. Он всегда тщательно брился, оставляя лишь ровную ниточку усиков, прилежно расчесывал длинные немного волнистые волосы и пользовался духами. Одевался изысканно, строго и с достоинством. Предпочитал темное или даже черное платье. И был весьма не равнодушен к драгоценным украшениям. На указательном пальце сверкал судейский перстень с огромным рубином, на камзоле алмазные пуговицы и на левой стороне груди изысканная брошь с умопомрачительно большим бриллиантом.

Слуга герцога Этенгорского резко контрастировал со своим господином. Высокий, широкоплечий, около тридцати лет, неприветливый, некрасивый и отчужденный. У него были темно-каштановые очень коротко остриженные волосы, уже с сильными вкраплениями седины, большие зеленые глаза, крупный широкий чуть искривленный нос и бесформенные губы. Грубые черты его худого лица почти всегда усугублялись еще и весьма недружелюбным выражением. На лбу, левой скуле и над верхней губой белели неровные нити давнишних шрамов. Одет Бока был в черный глухой сюртук со стоячим воротником, темно-серые льняные штаны, высокие сапоги и черный длинный плащ. На голове его сидела старая, мятая и потертая, серая широкополая шляпа.

Немногие в Агронском королевстве рискнули бы заставлять Томаса Халида томиться в ожидании в прихожей. Но в этом доме могущественный глава Судебной палаты как какой-нибудь мальчик-курьер, спокойно стоял и, не проявляя никакого недовольства и нетерпения, ждал когда его соизволят принять.

Высокие двустворчатые двери в левой стене холла распахнулись и в помещение вошла потрясающе красивая женщина. Это была Алитоя — хозяйка дома. Взгляды обоих мужчин мгновенно оказались прикованными к ней.

На Алитои было белоснежное ниспадающее до пола платье с длинными разрезами по бокам. Ее прямые золотые волосы сияли и струились, и ни один волосок не выделялся из общей массы. Восхитительные миндалевидные темно-зеленые глаза насмешливо смотрели на застывших мужчин. Хозяйка дома была не просто очаровательна, она обладала столь сказочной красотой, что в её присутствии сама атмосфера вокруг преображалась в сказочную и даже сугубо прагматичным людям, не склонным к фантазиям, легко верилось в любые волшебные реалии рядом с ней. Ее нежные тонкие руки были обнажены до плеч, в длинных, доходящих почти до груди разрезах платья мелькала белая бархатная кожа ее совершенного тела, на котором кроме этого легкого тонкого платья ничего и не было. Ее грациозности и изяществу позавидовали бы и кошки. Казалось каменные, белые как снег скульптуры у стен оборачивались ей вслед и провожали восхищенными взглядами. В холл также вошел высокий молодой человек в роскошной широкой серебристой рубашке и обтягивающих тугих черных брюках. Он был богатырского телосложения, имел абсолютно идеальные черты лица и являл собой неестественно безупречное воплощение мужской красоты. Этот полубог носил имя Марк и при Алитои он выполнял ту же роль, что и Бока при герцоге: служил ей личным помощником и телохранителем. Он застыл у самых дверей и не сводил глаз со своей госпожи.

Возле гостей хозяйка дома остановилась и медленно оглядела их. Затем она чуть приподняла голову и своим очаровательным носиком несколько раз втянула воздух.

— Судейский, — обратилась она к герцогу Этенгорскому, мягким глуховатым голосом, — я кажется говорила тебе, что твой слуга должен мыться перед тем как войти в этот дом. От него же несет как от козла.

Первый судья королевства примирительно улыбнулся.

— Я тоже рад тебя видеть, Алитоя, — сказал он.

Хозяйка дома приблизилась к слуге герцога.

— Сними шляпу, — приказала она.

Бока поспешно повиновался. Ему не хотелось в этом признаваться, но он побаивался этой женщины. Он отлично знал, что её жуткая репутация безжалостной и могучей ведьмы возникла не на пустом месте. Но и вдобавок к этому, её совершенная красота довлела над ним. Она подчиняла и покоряла себе не хуже любой сказочной магии издетских книжек. Как он не противился этому, но рядом с ней, его мужская сущность начинала яростно и жадно бурлить, захлебываясь пылающим томительным желанием. И это желание, заволакивая сознание, казалось способно заставить его подчиниться любому ее приказу. Впрочем ему, привыкшему к страданиям и притворству, удавалось преодолевать это без особых усилий. Его холодной жесткий разум душил и подавлял все эти неуместные эмоции. И сняв шляпу, слуга герцога вполне равнодушно посмотрел на хозяйку дома.

— Слушай, Бока, — сказала Алитоя с усмешкой, — ответь честно, ты ведь не имеешь успеха у женщин?

Бока молчал.

— Даже шлюхи и те наверно не всегда соглашаются лечь с тобой, да?

Женщина подошла еще ближе и молодой человек почувствовал тонкий сладкий аромат ее тела. Сердце его бешено заколотилось. Было совершенно очевидно, что Алитоя читает его как открытую книгу. Она улыбнулась.

— А хочешь я сделаю так, что все женщины будут от тебя без ума? — Предложила она.

— Боюсь, я не смогу с вами рассчитаться, госпожа Алитоя, — негромко ответил Бока.

Томас Халид засмеялся.

— О да, — заметил он, — рассчитаться с этой женщиной очень не просто.

Хозяйка дома, не обратив на слова герцога никакого внимания, настойчиво повторила:

— Ну так что, Бока, хочешь чтобы любая, на которую ты посмотришь, тут же согласилась бы лечь с тобой?

— А это и на вас будет действовать? — Спросил молодой человек и тут же пожалел о своих словах.

Женщина отпрянула назад, словно в удивлении и усмехнулась.

— Зачем тебе это? Ты же боишься меня до полусмерти, твой поц и головы-то поднять не сможет. А кроме того, неужели ты думаешь я позволю такому отбросу как ты прикоснуться ко мне.

Ярко-зеленые глаза колдуньи пристально глядели на него, холодно и снисходительно.

— Тебя следует наказать, — мягко сказала она. И добавила очень проникновенно: — Раб.

У длинной стены противоположной фронтону здания на низких пьедесталах стояли в ряд множество статуй. Среди них восемь скульптур элегантных, мускулистых, поджарых, стройных псов с широкой грудью, подтянутым животом, с красивой гордой узкой головой с длинной пастью и стоячими ушами. И четверо из этих изваяний ожили, легко и упруго спрыгнули с пьедесталов и, цокая когтями по мраморному полу, подбежали к мужчинам. Остановившись в паре метров от них, абсолютно белые псы внимательно уставились на гостей слепыми белыми глазами.

Глава Судебной палаты похолодел. Выражение добродушного веселья на его лице мгновенно померкло. Ему уже доводилось видеть в этом доме разные необычные вещи, но вот до оживших статуй дело еще не доходило. Он попытался убедить себя, что псы, конечно, самые обыкновенные и просто выкрашены белой краской (в том числе и глаза?!) и отлично дрессированы, так, что до этого момента стояли не шелохнувшись. Но верилось в это слабо. Он с опаской покосился на золотоволосую молодую женщину. Она пугала его. И ему было прекрасно известно, что для этого есть все основания, но самое главное, он совершенно не знал, что от нее ожидать. Он скорее согласился бы угадать сумму чисел выпавших на трех игральных костях, чем попытаться предсказать ее поведение. Сейчас возьмет и натравит на них своих псов, наплевав и на всесилие Судебной Палаты, и на Ключ Океана или как он там правильно называется, и на "Летучую команду", всю сплошь состоящую из ужасных шангов. Но герцог постарался взять себя в руки. Конечно она этого не сделает. Уж в чем в чем, а в уме ей не откажешь.

— Алитоя, прекрати, пожалуйста, свои фокусы. Это ни к чему, — проговорил он как можно более спокойнее.

— Дерзкий раб должен быть наказан, — возразила молодая женщина.

Белоснежные псы подошли еще ближе, словно повинуясь мыслям хозяйки.

— Хочу чтоб пролилась его кровь, — сказала она.

Бока покрылся испариной. Он был откровенно напуган. В отличие от герцога он и не пытался убедить себя, что перед ним обычные собаки, измазанные белой краской. Под его плащом на ремне возле спины у него находились два одинаковых кайхорских ножа с длинными широкими лезвиями. Это отличное оружие и он неплохо управлялся с ним. Но против четырех каменных могучих псов они ему вряд ли помогут.

Верховный претор решительно вмешался. Твердым голосом он произнес:

— Оставь его в покое, Алитоя. Он еще молод и глуп. И вообще у нас есть дела поважнее.

Женщина резко обернулась к главе Судебной палаты.

— Ты считаешь, что можешь приказывать мне?

— А ты считаешь, что можешь распоряжаться моим слугой?

Герцог и хозяйка дома обменялись ледяными взглядами.

— Тогда научи его молчать, — бросила она и, резко развернувшись, направилась к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Черные псы потеряли к мужчинам интерес и медленно поплелись к стенам холла.

Томас Халид немного помедлил и, не взглянув на своего слугу, последовал за хозяйкой дома. Бока, тоже чуть выждал и пошел за герцогом. Так было условлено, что он всегда ждал своего господина за дверью той комнаты, где Алитои было угодно принимать столь высокопоставленного гостя. Сначала она пыталась против этого возражать, но герцог настоял на этом, заявив что так ему спокойнее. Хотя это конечно мало что значило, ведь насколько Бока знал эта женщина легко бы справилась и с ними обоими, если бы захотела.

Молодого человека уже не удивляли открывающиеся сами собой двери и зажигающиеся неизвестно от чего свечи и лампы.

На втором этаже роскошного дома колдуньи они прошли через длинную анфиладу темных комнат и оказались возле высоких полукруглых дверей.

— Пусть раб останется здесь, — бросила Алитоя герцогу через плечо.

Томас Халид кивнул своему слуге.

Огромные, изукрашенные искусной резьбой створки дверей распахнулись, не издав ни звука, и также беззвучно захлопнулись. Бока остался один, облегченно вздохнул и заковыристо, но едва слышно, выругался. Причем его брань была совершенно безадресной, просто выражение эмоций. Помянуть хозяйку дома он не посмел даже шепотом.

97

Бока уже более получаса стоял возле громадных двустворчатых дверей, за которыми исчезли колдунья и герцог. Молодой человек в сотый раз огляделся по сторонам. Влево и вправо уходил коридор, где через каждые десять-двенадцать метров возле южной стены, на постаментах в нишах, горели маленькие масляные лампы в изящных колпаках из зеленоватого стекла. Лампы не столько освещали коридор, сколько создавали таинственный волнующий сумрак, полный неясных очертаний и будоражащей воображение полутьмы. На противоположной стене висели картины в тяжелых позолоченных, а может быть и полностью золотых, рамах. Света было недостаточно чтобы рассмотреть содержание картин в деталях, но Боку это полностью устраивало, ибо однажды он решил рассмотреть их поближе и обнаружил что они полны мерзости и кровавых ужасов. На них были изображены казни, пытки, знаменитые битвы и какие-то сказочные чудища, нападающие на людей.

Бока с тоской поглядел в темную глубину анфилады комнат, через которую они пришли сюда. Сколько еще придется ждать? Затем перевел взгляд на невысокий симпатичный пуфик стоявший у противоположной стены, справа от дверного проема. И снова его посетила мысль принять сидячее положение. Никто ему этого собственно и не запрещал, но все же он почему-то не решался. Он вообще старался лишний раз ни к чему не прикасаться в этом доме. Кроме того здесь его никогда не покидало стойкое ощущение, что за ним непрерывно наблюдают. Из ниш, со стен, с теряющегося в высоте потолка, из темных глубин помещений, из теней и зеленоватого сумрака, загадочные соглядатаи, скрывающиеся чудовища, двери, окна, картины, скульптуры, лампы, все смотрят на него ледяными, тусклыми, стеклянными глазами.

Но стоять было очень уж утомительно и наконец Бока решительно пересек коридор, повернулся спиной к пуфику и опустился на него. На миг он завис в воздухе, затем громко ойкнув, рухнул на пол, крепко приложившись к паркету пятой точкой и спиной и затылком к стене.

Где-то в глубине коридора, он даже не понял слева или справа звонко прыснули и тут же замолчали.

Бока поспешно вскочил на ноги и оглянулся: никакого пуфика не было и в помине. Мужчина огляделся по сторонам, всматриваясь в колыхавшуюся зеленоватую полутьму и спрашивая себя послышался ли ему смех или правда некто в глубине коридора потешается над ним. Он никого не увидел и тихо прошептал старое морское заклятие от нечистой силы.

Бока засунул правую руку под плащ за спину и взялся за рукоять одного из ножей. Ощущение шероховатой поверхности увесистого, надежного, ставшего ему практически родным оружия придало ему уверенности. И в который раз он спросил себя, что за дела могут связывать королевского министра правопорядка, главного вельможу страны с какой-то ненормальной, злобной, по самое темечко погрязшей в жутком богопротивном ведьмостве, непередаваемо развратной, противоестественной женщиной, которую любой ответственный священник тут же бы предал анафеме и отправил бы на костер, где ей определенно самое место. Впрочем Бока всерьез сомневался, что огонь может причинить вред этой жуткой чернокнижнице. Он знал что как только он окажется под божьими чистыми небесами, вдыхая свежий вольный воздух, увидит деревья, улицы, людей эта мысль покажется ему смехотворной, детской. Но в этом проклятом доме она таковой не представлялась. Связь герцога и Алитои для него была отнюдь не праздным вопросом. Это странное сотрудничество очень тревожило его, ибо он был врагом верховного претора, тайным орудием мести ему и боялся, что всевидящая колдунья как-то узнает об этом. И затем либо откроет глаза претору, либо, что наверно еще хуже, попробует использовать это в каких-то своих интересах. Но Бока постоянно успокаивал себя тем что это всё очень маловероятно. И конечно же белокурая ведьма вовсе не так всесильна и всезнающа как ей хочется казаться и быть. Знакомство герцога с ней длится какой уж год и Бока по-прежнему на своем месте и единственное в чем Алитоя обвиняет его, так это в том что он груб, невежественен, зловонен, нечистоплотен, неприятен и уродлив. Особенно по сравнению с её идеальным Марком. Но все эти насмешки и унижения не имели никакого значения ни для герцога, ни для Боки, ни для даже самой Алитои. Все понимали, что молодая женщина развлекается и только. Вот только развлечения у неё такие же ненормальные, как и она сама. До встречи с Алитоей, Бока мало думал о боге, о святых, об ангелах. Откровенно не любил всех церковников, святых отцов, духовных пастырей и прочих ловцов душ человеческих, презирал монахов, богословов, псалмопевцев, каноников, считая их ханжами, убогими лжецами или как минимум слабоумными, если они верили искренне. Он был абсолютно не религиозным и даже не суеверным человеком, хотя и провел большую часть жизни на море и среди людей связанных с морем, самых рьяных носителей бесчисленных суеверий. Но после знакомства с Алитоей, побывав в её кошмарном доме, он порой время от времени думал о небесных существах, о святых мучениках и даже поминал бога. Ему всё же хотелось верить, что если уж чернокнижники и ведьмы действительно обладают какой-то властью над материальным миром и против этой власти зачастую бессилен нож и кулак, то на свете есть и сила способная противостоять им. И светлый добрый бог и его святые слуги естественно более всего подходили на роль этой силы. Впрочем всё это были подспудные, малоосознаваемые размышления. В конце концов герцог встречался с колдуньей очень редко и большую часть времени она никак не занимала мысли его слуги и телохранителя.

Бока замер. Слева в глубине коридора он уловил движение. Правая ладонь сжала рукоять ножа.

Это была девушка. Невысокая, черноволосая, стройная, с крутыми бедрами и упругой налитой грудью. Из одежды на ней были только серебряная набедренная повязка, на тонких цепочках металлические чашечки, прикрывающие грудь и браслеты на лодыжках и запястьях. От тыльных сторон ладоней и до самых ушей, по белой коже предплечий, плеч и шеи извивались цветные татуировки, изображающие ветви, ползучие побеги, листья, сияющие цветы и птиц. Внизу её живота и вокруг пупа также пестрели мастерски выполненные цветные рисунки прекрасных цветов, ягод, лоз и листьев. Она шагала легко и грациозно, с гордой осанкой и высоко поднятой головой, покачивая бедрами и чуть улыбаясь. На левой ладони она несла золотистый поднос с изящным графином и двумя бокалами.

Бока отметил про себя, что девушка очень хороша собой, прелестное, милое создание, способное разгорячить кровь любого нормального мужчины. Но он не верил ни чему в этом доме и уж менее всего полуголым соблазнительным девицам. Сжимая рукоять ножа, он внимательно следил за незнакомкой, готовя себя к чему угодно. И что она исчезнет, и что набросится на него, и что в один момент распадется клубком ужасных отвратительных змей.

Девушка приблизилась к нему. Тяжелые створки дверей за спиной Боки раскрылись и незнакомка, обойдя слугу герцога, вошла внутрь комнаты. Она прошла так близко от молодого человека, что он почувствовал тонкий нежный цветочный запах, источаемый ею

Бока успел кинуть один взгляд в комнату, прежде чем двери снова беззвучно сомкнулись у него перед носом. Он успел заметить огромный камин, роскошный сине-зеленый ковер, низкие столики с вазами полными фруктов и широкие диванчики заваленные подушками и покрывалами, на которых были вышиты чудесные, завораживающие геометрические узоры. Герцог сидел возле одного из столиков, утонув в глубоком кресле, а хозяйка дома полулежала на боку на диванчике среди подушек. При этом её легкое платье, представляющие из себя по сути две скрепленные возле шеи полосы, сползло вниз, обнажая свою хозяйку столь волнующим образом, что Бока мог только позавидовать выдержке Томаса Халида, особенно зная, что тот весьма даже охоч до женского полу.

98

Верховный претор с вежливым вниманием смотрел на хозяйку дома. Длинный разрез ее светлого платья, в той позе, которую она приняла, неприлично раздвинулся, открывая взору стройную левую ногу, волнующую округлость таза, боковой изгиб нежного живота и часть совершенной груди. Зрелище было притягательным. Но герцог взирал на все эти прелести совершенно спокойно. Алитоя как женщина нисколько его не волновала. Он считал её мастерицей иллюзий и ни на грош не верил ни в роскошную обстановку этого богатого дома, ни в неземную красоту его хозяйки. И вообще порой он шутливо воображал, что на самом деле перед ним лживая, алчная, дряхлая старуха, лет восьмидесяти, а весь её обворожительный молодой облик приобретен при помощи каких-то мерзких колдовских ритуалов и уловок.

— Итак, какие у тебя новости, судейский? — Поинтересовалась Алитоя.

— Мне кажется хорошие, — чуть улыбнувшись, ответил Томас Халид.

— Ключ здесь?

— Практически.

— Что это значит? Он у тебя?

— Он рядом с городом. Я отправил за ним "Летучую команду". Думаю, завтра к вечеру, ну или максимум через день он будет у меня.

Женщина улыбнулась.

— Зачем все так сложно, неужели из-за недоверия ко мне?

— Ну что ты, как можно. Просто обычная осторожность. В городе полно жуликов и воров, поэтому лучше будет, если столь ценная вещь пребудет под надежной охраной.

— Забавно это слышать от министра правопорядка. — Из ближайшей к ней вазы Алитоя взяла большую зеленую виноградинку и положила себе в рот. Причем даже это будничный акт был наполнен у хозяйки дома неимоверной чувственностью с явным сексуальным оттенком. Она наслаждалась. И не столько виноградом, сколько собой.

Но Томас Халид уже привык и к этой женщине и к этому дому, а потому его внешнее равнодушие вполне совпадало и с его внутренним настроем. Эта женщина была противна ему, он прекрасно знал сколько в ней мерзости, алчности и злобы. Он рассматривал ее как врага, с которым установлено временное перемирие. Пусто очень длительное, но всё же он верил что временное. Не будь сотрудничество с ней столь полезным и выгодным для него, он бы уже давно приказал разрубить ее на части и растворить в кислоте, а этот проклятый дом разрушить, сжечь и засыпать пепелище солью, чтоб даже травинки не выросло на этом поганом месте.

Вот, например, эта комната. Она выглядела как роскошный будуар, убранство которого было достойно королевы. Ковры, кожаная мягкая мебель, стены, отделанные багровым бархатом, хрусталь, зеркала и прочее. Вроде бы все изящно и мило. Даже уютно. Особенно здесь, возле восточной стены рядом с камином. Но в противоположной стене имелась дверь, ведущая в следующую комнату и однажды верховный претор там побывал, гостеприимная хозяйка дома сама вызвалась показать ему "несколько вещиц", как она сама выразилась, которые возможно будут ему любопытны. Она называла это помещение «мой девичий архив».

Комната за дверью оказалась больше будуара.

Сначала герцог Этенгорский увидел чучела различных животных, причем некоторые из них были ему совершенно незнакомы. На стенах висели прикрепленные к резным деревянным подставкам прекрасно выполненные звериные головы, причем на большинстве из них застыли различные выражения и гримасы. Оскаленные пасти, прищуренные глаза, сморщенные переносицы, прижатые уши, все это и вправду впечатляло, судя по всему таксидермист был не просто мастером своего дела, но и обладал изрядной долей гениальности, чтобы так реально воплотить в свои произведения подлинные звериные эмоции. Однако герцог чуть не споткнулся, когда увидел на небольших кубических ящичках уже человеческие головы, все они были выполнены с тем же мастерством что и звериные, правда без всяких переживаний и чувств на лицах, а как бы спящие. Выглядели они абсолютно живыми, с прическами, взъерошенные или лысые, раскрашенные или без косметики, изуродованные или ангельски красивые, каждая пора, родинка, шрамик, волосок выглядели удивительно настоящими. Только вот глаза были у всех закрыты. Герцог было решил что это из-за того, что сделать подобие человеческих глаз так чтобы они выглядели как живые не под силу никому. Конечно он ни на миг не усомнился, что это просто муляжи, пусть и выполненные гениальным мастером, но не более того. Однако одна из голов вдруг оказалась с открытыми глазами. И у герцога чуть не разорвалось сердце от ужаса и неожиданности, когда эти глаза уставились на него совершенно по-человечески. Ошарашенный и потрясенный, он пытался заставить себя поверить что и это всего лишь муляж какого-то гениального мастера, но затем у головы зашевелились губы. Ни единого звука герцог не услышал, впрочем он уже плохо что соображал. Его собственное сердце оглушало его, громыхая в висках. Он оцепенел. Ужас от соприкосновения с неким противоестественно мерзким искажением самой человеческой природы пробивал его стальных копьем от темни до пят. Наконец он отвернулся, веря что в последний миг увидел на лице мертвой отделенной головы выражение немыслимого страдания. Томас Халид резко повернулся к хозяйке, стоявшей у него за спиной.

— Что это значит? — Почти прошептал он.

Та встретила спокойно его гнев и потрясение.

— Да ничего особенно. Это просто люди, которые в большей или меньшей степени мешали мне жить. Каждый из них доставил мне какое-то беспокойство и за это я их наказала. — Она с теплой улыбкой поглядела на головы. — Вот таким вот образом. Наградив их бессмертием и полным бессилием. По большей части они спят, но некоторые обезумели и впали в какой-то транс.

Верховный претор смотрел на эту прекрасную женщину и не мог поверить что это происходит на самом деле.

— Остатки шей вставлены в сосуды со специальным раствором, который не дает им умереть, — как бы между делом пояснила она. — И как видишь здесь полно места для моих будущих врагов. — Она обезоруживающе улыбнулась. — Но давай пройдем дальше.

Герцог хотел развернуться и немедленно вернуться в будуар. Но он не желал показать и тени страха, не желал чтобы это белокурое чудовище хоть на миг поверило в то что ей удалось вселить в него настоящий ужас. Но кроме этого в нём присутствовало и еще какое-то извращенное, болезненное любопытство. И это любопытство требовало от него непременно увидеть на какие еще отвратительные ужасы способна эта женщина. Насколько она больная. И Томас Халид последовал дальше.

Он увидел большие колбы с темно-красной жидкостью, на колбах были написаны имена и даты.

Он увидел ножи, наконечники копий с обломанными древками, мечи, кинжалы, стрелы, куски веревок, все эти предметы были испачканы темными пятнами, некоторые покрыты этими пятнами почти полностью.

— Это моя кровь, — буднично сообщила колдунья. — Те же кто поднял на меня руку, сейчас плескаются в этих колбах. Я выцеживала их по капле.

Потом он увидел несколько больших клеток с толстыми прутьями.

— Здесь я иногда держу некоторые редкостные экземпляры, но тебе не повезло, сегодня здесь никого нет. Сдохли.

Герцог так и не понял идет ли речь о людях или о животных.

— Вот посмотри, я думаю у тебя должен быть профессиональный интерес к таким вещам.

Это были макеты различных пыточных приспособлений, выполненных в уменьшенном масштабе. Над каждым приспособлением висел лоскут человеческой, как подсказала ему хозяйка дома, кожи, на котором темными чернилами было написано имя и число.

— Имена самых стойких и количество часов, которые они выдержали, прежде чем пойти мне навстречу.

Алитоя прошла дальше.

— А вот это мой женский шкафчик, — объявила она с улыбкой.

Томас Халид приблизился. Он увидел множество небольших картинок откровенно порнографического содержания. В глубине же шкафчика он разглядел цилиндрические сосуды, заполненные бесцветной жидкостью, в которой застыли мужские половые члены.

— Это всё мои любимые мальчики, — ласково улыбаясь, проговорила Алитоя. — Глупые любимые мальчики. Им было позволено трахать меня, чем они усердно и занимались. Но а потом я узнавала что они одновременно со мной трахают кого-то еще. Ты же понимаешь, это недопустимо. Но я была милостива и великодушна к ним, прямо как ваше агроснкое правосудие. Я оставила им их никчемные жизни, забрав себе только их похотливые игрушки.

Герцог решил, что с него достаточно. Но впрочем он уже успокоился. За свою жизнь он видел достаточно больных людей. К тому же некоторые из них работают в Доме Ронга прямо сейчас, усмехнулся он про себя.

— Давай вернемся назад, — предложил он.

Но молодая женщина медлила, она задумчиво, с рассеянной полуулыбкой глядела на своего важного гостя.

— Скажи, а ты бы не хотел занять достойное место в моём маленьком архиве или даже может быть в самом моем сердце? — Проговорила Алитоя, соблазнительно улыбаясь.

Лицо верховного претора окаменело, взгляд потемнел. По спине пробежал неприятный холодок. Он всегда готовил себя к тому что эта чудовищная женщина может напасть на него в любую секунду. Может быть сейчас?

— Думаю, что нет, — медленно ответил он. — В свою очередь могу тебе предложить место в Доме Ронга. Особое место.

— Где страшный Рукхо вырежет мне сердце? — С улыбкой спросила женщина.

Рукхо, командир "Летучего отряда", состоящего из молчаливых и беспощадных шангов, поклялся главе Судебной палаты именем Баурфа, их зловещего божества, что если с герцогом что-нибудь случится и он не вернётся из проклятого дома, они во чтобы это ни стало расправятся со светловолосой колдуньей.

Томас Халид очнулся от своих воспоминаний и немного пожурил себя. С Алитоей надо держать ухо востро, следить за каждым ее движением, ведь она способна на всё и в любой момент.

— Слишком жарко что-то у тебя сегодня, — посетовал герцог и посмотрел на весело пылающий в камине огонь.

— Сейчас принесут прохладного вина, — сказала женщина.

— Да нет, я ни к этому, — быстро проговорил герцог и кажется позволил легкой тревоге прозвучать в своем голосе.

— Успокойся, судейский, я не собираюсь тебя травить. Пей и наслаждайся.

Через несколько минут в комнату вошла невысокая черноволосая практически обнаженная татуированная девица с подносом, на котором стоял запотевший графин с красноватой жидкостью и два бокала. Герцог совершенно не понимал, как Алитоя вызвала ее или у них заранее было договорено через какое время служанка должна войти?

Девушка поставила поднос на стол и разлила вино в бокалы. После этого она опустилась на колени возле диванчика, на котором лежала хозяйка дома и, потупив взор, замерла в ожидании.

Вино оказалось восхитительным. Чудесный бодрый свежий вкус, приятная прохлада, правда это была скорее ягодная настойка, чем вино.

— Великолепно, — искренне произнес герцог.

— Ну еще бы, — глядя поверх бокала на своего гостя, сказала Алитоя, — у меня всегда все самое лучшее.

Томас Халид хмыкнул.

— Что? У тебя какие-то сомнения в этом? — Спросила женщина.

— Да нет, никаких, просто забавляет твоя скромность.

— Скромность удел сирых и убогих. Мне она ни к чему.

Герцог отпил примерно половину бокала и вернул его на столик. Посмотрел на служанку, которая не шевелясь, неотрывно глядела в пол. «Вышколенные по высшему разряду. — Подумал он. — Интересно как она этого добивается?» Впрочем, припомнив "девичий архив" он тут же решил что и ничуть ему и не интересно.

— Может пора переходить к делу? — Поинтересовался Верховный претор.

— Какому делу? Ключа у тебя нет, значит и дела никакого тоже пока нет.

Герцог чуть помедлил.

— Мы не могли бы остаться наедине? — Попросил он.

— Не волнуйся, можешь говорит совершенно свободно. Лида полностью принадлежит мне.

Томас Халид не понял что это значит.

— И тем не менее, я настаиваю, — сказал он.

Карие глаза Верховного претора встретились с зелеными глазами колдуньи. Молчание затянулось почти на минуту. И вдруг служанка встала и молча покинула комнату.

Когда двери снова сомкнулись, Алитоя проговорила:

— За сегодня, я уже второй раз иду тебе навстречу. Я бы не советовала тебе злоупотреблять моей благосклонностью.

— Благосклонностью…? — Удивился герцог. — Оставь ее для своих глупых мальчиков. — И он не подумав кивнул в сторону двери ведущей в "девичий архив". — Мы с тобой стороны заключившие сделку, так что изволь вести себя по-деловому.

Алитоя некоторое время молчала. Затем она поставила бокал прямо на ковер и сладостно потянулась, да так что полоска платья сползла еще больше с её совершенного тела. Она усмехнулась.

— Я знаю, что ты встречался с вэлуоннскими магами. Ищешь оружие против меня?

Верховный претор постарался остаться спокойным, однако про себя он не сдержался и выругался. «Ну как она сумела дознаться, ведь все происходило в полнейшей тайне?!» И его посетила очень неприятная мысль что кто-то из самых приближенных его людей продает сведения о нем всякому кто готов платить.

— Что умолк-то? Ворочаешь извилинами, пытаясь додуматься как я сумела узнать? — Алиотя откровенно насмехалась над герцогом. — Не ворочай, не додумаешься. Так всё-таки что-ты хотел от них?

Халиду захотелось ударить ее. Он уже и забыл, когда его в последний раз так выводили из себя. Но он прекрасно понимал что в этом доме, с одним лишь Бокой, он бессилен причинить хоть какой-то вред этой женщине. Впрочем, выдержка, выработанная за долгие годы непростой работы в Судебной палате, не подвела его и на это раз.

— Хотел узнать истинную цену Ключа Океана.

Герцог остался удовлетворенным. Женщина конечно попыталась ни чем не выдать себя, но верховный претор понял что она встревожена.

— Собственно поэтому я и пришел к тебе. Да, Ключ, действительно еще не в моем Хранилище, но я решил что тебе стоит узнать об изменении условий сделки.

Герцог ожидал какого-нибудь резкого возражения, но женщина молчала.

— Вэлуоннские маги рассказали мне достаточно, чтобы я понял насколько смехотворна была моя прежняя цена. И вот я пришел к тебе чтобы назвать свою новую цену.

Алитоя немного успокоилась. «Я получу Ключ Синей Бездны в любом случае. В любом». Она смотрела как торжествует этот ничтожный человек, думая что он загнал ее в угол, и чувствовала как ее душа смеется. Глупый чиновник не в силах постигнуть истинный размах происходящего, жалкой мышью он копошится в своей норе, стаскивая в нее куски, которые удалось урвать у этого мира, и радуется, считая себя умелым и мудрым.

И все-таки успокоиться до конца Алитоя не могла. «Проклятые вэлуоннские клоуны», — думала она. — «Что вы нарассказали этому напыщенному идиоту?» Вряд ли маги и сами знали об истинной силе Ключа, но что-то им наверняка известно.

Она вздохнула, мило улыбнулась и игриво произнесла:

— Ах, ваша светлость, ваша светлость, изменять условия уговора это так не по-мужски.

Герцог против воли усмехнулся.

— Ну ничего страшного, — сказал он, — такой как тебе, думаю не привыкать к непредсказуемости жизни.

99

Бока быстро отошел в сторону, когда створки дверей за его спиной начали открываться. Из комнаты появился герцог. Он молча кивнул своему слуге и стремительно направился в анфиладу, через которую они пришли сюда. Бока последовал за верховным претором. Алитоя их никогда не провожала и молодой человек не сомневался, что она просто считает их не достойными этого.

Боке показалось, что темп ходьбы герцога несколько необычный, какой-то уж слишком легкий и быстрый. Еще больше слугу удивило, когда верховный претор в одной из комнат свернул налево, прошел в какую-то маленькую дверь, затем по короткому коридору и вниз по винтовой лестнице. Они никогда не ходили этим путем, каждый раз они пересекали длинную анфиладу до конца, спускались по роскошной широченной лестнице в холл со скульптурами, там их ждал "Совершенный Марк", он распахивал дверь парадного входа и они попадали на улицу.

Вокруг была кромешная тьма и лишь лампа в руке герцога освещал им путь. «Откуда у него лампа?!», вдруг опомнился молодой человек. Вроде бы когда герцог вышел из будуара колдуньи в руках у него ничего не было. Боке стало чрезвычайно не по себе. Зачем они вообще лезут в самые недра это проклятого дома?

С лестницы они вышли в коридор, который через несколько метров уперся в дверь. Томас Халид повернулся к слуге.

— Держи, — сказал он, протягивая Боке лампу. — Войди и осмотрись, я за тобой.

Молодой человек молча взял лампу, пристально вглядываясь в необычайно бледное и словно какое-то очень помолодевшее лицо герцога, надеясь хоть что-то понять в происходящем. Затем он схватился за круглую ручку двери и нехотя потянул на себя.

Что ж комната была довольно симпатичной, но все-таки Бока чувствовал себя здесь как в коробке. Окон не было, это и понятно, по прикидкам молодого человека помещение находилось метров пять — шесть под землей, справа расположилась огромная кровать, застеленная ярко красным одеялом, слева камин, в котором весело пылал большой огонь. Стены, заделанные темно бордовым бархатом были украшены гобеленами с романтичными пейзажами вечерних сумерек и закатов. В целом все выглядело довольно мило, уютно и даже как-то по женственному. Но Бока ни на миг не терял бдительность, в левой ладони он держал лампу, правая привычно лежала на рукояти одного из ножей за спиной.

— Ваша светлость, что мы здесь делаем? — Спросил он, поворачиваясь к герцогу.

От неожиданности Бока чуть не выронил лампу.

Возле двери стояла прелестная служанка колдуньи. Та самая черноволосая девушка в татуировках цветов и листьев, которая совсем недавно входила в апартаменты хозяйки дома с золотистым подносом. Раскрыв рот, совершенно оторопев, Бока глядел на нее как безумный.

Лида закончила поворачивать ключ в замке. После этого она взяла с полки рядом с дверью бутылку из темно-зеленого стекла, бросила в нее ключ, раздалось звяканье. Поставив бутылку обратно на полку, девушка подошла к кровати, улеглась в соблазнительной позе на красное покрывало и, подперев голову рукой, посмотрела на Боку.

— Я думаю рот уже можно закрыть, — с улыбкой сказала она.

Молодой человек яростно сжал рукоять ножа и грозно произнес:

— Где герцог?

Лида равнодушно пожала плечиками.

— Там где и был. В будуаре хозяйки.

Бока собрался было спросить как это получилось, но передумал, какой смысл, он припомнил пуфик в коридоре. Его снова обманули, чего еще можно ожидать от этого проклятого места.

— Я ухожу, — сказал он и попятился к двери, не спуская с девушки глаз.

— Может подождешь немного, — предложила Лида, — я хотела бы возлечь с тобой.

Бока снова замер.

— Чего?…

— Да, я хочу чтобы ты вошел в меня так как тебе нравится. — Темные глаза девушки пристально смотрели на него.

Бока нервно покусал верхнюю губу и еще раз огляделся по сторонам, опасаясь что в комнате возникнет кто-нибудь еще.

— С чего бы это? — Наконец спросил он, по удобнее перехватывая рукоять ножа под плащом.

— Так хочет хозяйка. — Просто ответила Лида. — Она сказала, что ты несчастный и убогий, и ни одна женщина не хочет ласкать тебя.

Боку передернуло от гнева. «Вот же сука!», злобно подумал он об Алитои. Неужели она всё еще продолжает измываться над ним за те его необдуманные слова в холле?

Молодой человек сглотнул.

— Как тебя зовут? — Спросил он как можно спокойней.

— Лида.

— Так вот, Лида. Твоя хозяйка…, — Бока испуганно замолк, закончив уже про себя: "злобная дура". Ну нет, это он будет круглым дураком, если станет оскорблять колдунью, да еще и в присутствии её служанки. Надо просто развернуться и уйти.

Бока повернулся к двери, поставил лампу на полку и взял бутылку с ключом.

— Я ухожу, — глухо проговорил он.

Девушка ничего не ответила, но молодой человек чувствовал на себе ее внимательный взгляд.

Отпустив наконец нож, он перевернул бутылку, желая вытрясти из нее ключ. Ничего не получилось. Металлический ключ был слишком велик, чтобы выйти через горлышко бутылки. Бока в полном ступоре напряженно смотрел на ключ внутри стеклянного сосуда. "Ничего не понимаю", растерянно подумал он, "я же своими глазами видел, как она опустила сюда ключ". Ему тут же пришло в голову, что пуфик и герцога, вышедшего из будуара, он тоже видел собственными глазами. И даже слышал его голос. А потом всё исчезло. "Может бутылки на самом деле нет", в отчаянье подумал он, "и я уже держу ключ в руках". Он попробовал поднести ключ к замочной скважине, бутылочное дно уперлось в дверное полотно. Бока почувствовал себя идиотом.

Он повернулся к девушке и посмотрел на нее.

Лида, чуть улыбаясь, сказала:

— Боюсь, ты не сможешь отсюда выйти, пока не сделаешь того, что хочет моя хозяйка.

— Я же видел как ты положила ключ сюда, он легко прошел.

— Что поделаешь, — пожала плечами девушка, — такая вот бутылка.

Бока опустил руку с необычным сосудом и расправил плечи.

— Ну а если я просто разобью ее?

— Попробуй, конечно, — покладисто поддакнула Лида и добавила: — Ты же мужчина.

Бока недобро покосился на девушку, затем посмотрел на бутылку и, прикрыв левой ладонью глаза, врезал бутылкой по деревянной двери. Раздался глухой удар, отозвавшийся болью в правой ладони, бутылка отскочила от дерева без малейшей царапины, Бока еле сумел удержать ее в руке. Раздосадованный, он размахнулся и ударил еще раз, сильнее. Тщетно. Еще раз, яростно и со всей силы. Бутылка вылетела из руки, грохнулась на пол, покрытый толстым ковром, и откатилась к кровати.

Бока несколько раз сжал и разжал правую ладонь, после чего поднял бутылку.

— Может хватит? — Сказала девушка.

Молодой человек сердито посмотрел на нее.

— Могу спросить тебя тоже самое. Может прекратишь эту дурацкую игру?

— А в чем собственно проблема? Госпожа Алитоя сделала тебе подарок и тебе надо просто взять его.

Бока почувствовал, что его охватывает бешенство.

— Послушай меня внимательно, девушка. Я сыт по горло твоей госпожой и всем этим домом. Просто открой эту дверь и расстанемся по-хорошему.

— Я не могу. — Спокойно ответила Лида. — Хозяйка сказала, что бутылка отдаст ключ, только после того как ты войдешь в меня.

Бока молча глядел на нее.

— А что тебя собственно не устраивает? — Поинтересовалась девушка. — Я что ли недостаточно хороша для тебя? Но мне кажется такому как ты не стоит привередничать.

Молодой человек поставил бутылку обратно на полку.

— Такому как я?… Это что значит?

— Госпожа Алитоя сказала, что ты жалкий, некрасивый, вонючий и глупый и женщины шарахаются от тебя.

— Ну а сама ты, что думаешь, я такой?

— Я ничего не думаю, мне все равно, раз так говорит хозяйка значит так оно и есть для меня.

— Так может это ты жалкая и глупая?

— Может быть, — легко согласилась девушка и улыбнулась: — Но значит мы подходим друг другу.

Бока снова огляделся по сторонам и неуверенно почесал голову. "Сумасшедший дом какой-то", растеряно подумал он. Но затем решил, что как бы там ни было, истерить и орать ему, взрослому мужику, не годится, особенно на глазах у этой ненормальной девицы. В конце концов вряд ли стоит тревожится, успокоил он себя, герцог не уйдет без него из дома колдуньи. И так или иначе заставит её отпустить своего слугу. Впрочем, эта спасительная мысль тут же была раздавлена следующим размышлением: а что если герцог спокойно уедет домой с кем-то, кто будет выглядеть как его верный телохранитель. Сам ведь Бока принял эту Лиду за верховного претора и спокойно пошел за ней. На миг ему стало по-настоящему страшно. Что если затея колдуньи гораздо серьезнее чем просто унизить его? Что если она хочет подменить его, Боку, каким-то своим соглядатаем, тем же Марком хотя бы? Он поспешил успокоить себя тем соображением, в которое свято верил, что сила Алитои на превращение одного в другое работает только в границах её дома. Ведь она не раз приезжала в гости к герцогу и во время этих посещений никаких магических фокусов не происходило. Но Бока понимал что это, конечно, еще не доказательство.

Лида поднялась с постели, подошла к нему и встала перед ним, практически вплотную. Посмотрела снизу вверх ему в глаза.

Бока поглядел на ее влажные чуть приоткрытые губы, сладкий тонкий аромат женского тела закружил ему голову. Он посмотрел в сторону и пробормотал:

— Мне слишком не по себе в этом месте, что если у меня просто… ну ничего не получится с тобой, мы что так и останемся здесь до скончания веков?

Лида подняла руку и погладила молодого человека по щетинистой щеке.

— Не волнуйся, со мной у тебя все получится, — ласково проговорила она.

Бока чувствовал как внутренние преграды, сдерживающие его от опрометчивого поступка, ослабевают и растворяются перед сияющим очарованием этой девушки. Он взял ее ладонь и отвел от своего лица.

— Слушай, неужели тебя саму устраивает, что тебя как последнюю шлюху кладут под первого попавшегося мужика?

Лида отстранилась от него.

— Почему же шлюху? Разве с тебя кто-то просит деньги за это?

Бока тяжело вздохнул.

— Да лучше б деньги просили, — тихо проговорил он, — это хоть понять можно.

Лида внимательно глядела на него. Затем снова приблизилась, встала на цыпочки и повела носом туда-сюда в районе его шеи.

— А ты ничем не воняешь, — простодушно сказала она.

Бока фыркнул.

— Ну, спасибо, наконец-то оправдан.

Он поглядел на стоявшую возле него почти обнаженную девушку и заговорил:

— Слушай, давай поступать как разумные люди, мы ведь…

— А если этого хочу я сама? — Перебила она, пристально глядя ему в глаза.

Бока, снова сбитый с толку, растерянно уставился на неё.

— И с чего бы это тебе воспылать ко мне такой страстью?

Девушка снова подошла к кровати, опустилась на ее краешек и задумчиво посмотрела на молодого человека.

— Ты не хочешь быть со мной, потому что считаешь это неправильным?

— Ну в общем да, есть в этом что-то неправильное. — Он припомнил портовых шлюх, с которыми бывало развлекался и улыбнувшись про себя подумал как бы о нем отозвались эти лихие девицы, если бы увидели какую комедию он тут ломает. Но он твердо верил, что не ломает никакой комедии. Интуиция подсказывала ему, вернее даже орала в оба уха, что ни в коем случае нельзя идти на поводу у Алитои, иначе это ему так аукнется, что мало не покажется. Сама эта Лида здесь совершенно ни при чем, она лишь орудие дьявольской игры своей стервозной хозяйки. Он спокойно сказал: — У меня нет никакого желания унижать тебя.

— По-твоему возлечь с тобой это для меня унижение?

— Если к тому нет твоего желания и ты подчиняешься мне в силу обстоятельств, то да.

Лида усмехнулась, причем усмехнулась так, что моментально напомнила Боке его портовых лихих подруг.

— Какое благородство, слуга достойный своего хозяина.

Бока ничего не ответил.

— Так как же быть? — Они задали это вопрос одновременно и рассмеялись.

Девушка откинулась назад и застыла в полулежащем положении, оперевшись на локти. Она не сводила глаз с молодого человека и на ее губах играла легкая улыбка.

— Иди сюда, — она похлопала по кровати рядом с собой.

Бока не шелохнулся.

— Да иди, не бойся, я не кусаюсь, разве что в порыве страсти, — усмехнулась девушка.

Бока сел на кровать рядом с ней.

— Вот скажи мне, по-твоему, зачем женщина ложится с мужчиной и занимается с ним любовью? Ну, если это конечно не муж и жена, которые хотят завести ребенка.

Бока пожал плечами.

— Причин может быть много.

— Например?

— Из-за денег, от страха, по принуждению, если женщине что-то надо получить от мужчины.

— Замечательно, ну а самая очевидная причина не приходит тебе на ум? — Спросила Лида и легла на спину, положив руки под голову. Ее белая упругая грудь поднялась еще выше.

Бока, стараясь не обращать внимания на девушку рядом с ним, огляделся по сторонам как загнанный зверь.

— Самая очевидная?… — Медленно проговорил он. — Ты имеешь в виду любовь?

Лида улыбнулась.

— Я имею в виду удовольствие. Женщина ложится с мужчиной ради удовольствия, ради наслаждения. Ты что думал, женщины не получают от этого удовольствие?

Бока чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, с сомнением проговорил:

— Нет, ну получают, конечно.

— Да, только ты как и большинство мужиков никогда об этом не задумывался, не правда ли? Вот ты что больше всего любишь в постельных утехах?

— Больше всего я люблю женщину.

Лида поднялась со спины и села плечом к плечу с молодым человеком. Она смотрела на него с улыбкой.

— Здорово сказано. Точно, надо любить не секс в женщине, а женщину в сексе. Молодец. — Она игриво толкнула его в грудь. — Но я вообще спрашивала о другом. Какие позы тебе нравятся, какие забавы, какие игры?

Бока смутился и отвел взгляд отпрекрасного лица собеседницы. "Пожалуй, эта девица еще и даст сто очков вперед любой портовой шлюхе", подумалось ему.

— Слушай, Лида, нам бы надо думать о том как бы … ну как бы закончить со всей это непростой ситуацией, а не трепаться о-о…, — он никак не мог подобрать подходящего слова, всё что приходило на ум звучало грубо, а быть грубым ему не хотелось, — о забавах.

— Но ведь мы об этом и думаем, — весело сказала девушка. — Я пытаюсь подсказать тебе путь. Вот тебе нравится мой живот?

Девушка снова легла на спину, как бы для того чтобы молодому человеку было сподручнее изучать эту часть ее тела. Бока послушно посмотрел на ее плоский очаровательный живот с маленьким утопленным внутрь пупком и роскошными цветными татуировками.

— Да, красивые цветочки, — изрек он.

— Отлично, а теперь, пожалуйста, поцелуй меня в живот.

Бока поднял взгляд и встретился с темными глазами девушки. Она не улыбалась и говорила вполне серьезно.

— Только ты не торопись, пусть это будет долгий поцелуй. Хорошо?

Бока посмотрел на запертую дверь и не нашел разумной причины для отказа, чему собственно и был рад в глубине души. Он осторожно склонился над стройным телом девушки, но Лида его остановила.

— Я думаю так с боку будет не очень удобно. Ты лучше спустись на пол. — Она направила его руками, помогая понять чего она хочет.

В результате Бока оказался между ног девушки стоящим на коленях на ковре рядом с кроватью. Он наклонился вперед, его руки легли слева и справа от тела Лиды и ее прекрасный живот оказался прямо перед ним. Молодой человек ощутил приятное волнующее напряжение внутри себя. Он склонился еще ниже и осторожно прикоснулся губами к нежной бархатной коже чуть ниже пупка. Неторопливо, смакуя каждый оттенок ощущения, Бока продолжал целовать совершенное тело девушки, понемногу перемещаясь к тонкой цепочке, обвивавшей бедра Лиды и удерживавшей на себе прямоугольный кусочек серебристой ткани, призванной хоть как то прикрывать наготу служанки Алитои. Молодой человек всё острее и острее ощущал удовольствие от происходящего, некую изысканную смесь сладкого физического томления собственной плоти, волнующего осознания сколь близок он к жемчужине женского естества и трепета воображения, бурлящего и искрящегося от предвкушения упоительной развязки и еще радости, да именного радости от того что девушку это возбуждает, что ей это нравится, что она желает продолженье, а это в свою очередь возбуждало его самого.

Ладонь Лиды легла на цепочку на левом бедре.

— Вот здесь, — прошептала она, — застежка. Она легко расстегивается. Тебе выбирать.

В данный момент Бока большего всего на свете хотел не останавливаться, пусть спадет эта серебристая преграда, отделяющая его от сладкого девичьего лона, от запретного сада сокровенного блаженства, куда он войдет и вкусит чарующий плод упоительного наслаждения. "Тьфу, ты черт", подумал он, "и где я только понабрался таких слов". Он часто ожидал герцога в его библиотеке и от нечего делать почитывал всё что попадалось под руку, вот видимо что-то и застряло в голове. "М-да, прав был капитан Норидж, по прозвищу Шест", с усмешкой решил Бока, "когда говорил, что все беды от чтения книг и что иная книга развращает человека похлеще, чем полногрудая девица из портового борделя славного города Галза". Лида сказала ему: "Тебе выбирать". Бока улыбнулся и медленно поднялся на ноги. Когда-то давно на пиратском корабле «Кичливый шанс» старый боцман сказал ему эти же слова. Бока, тогда еще почти мальчишка, сидел над лоханью с мыльной водой, рядом лежало грязное белье одного из старших матросов. Боке приказали все отстирать. Ему конечно не очень хотелось этим заниматься, но кроме обычной лени было что-то еще, где-то в глубине души какое-то внутреннее мерило ценностей изо всех сил противилось этому. Он спросил старого боцмана как ему поступить. «Если не хочешь проблем, стирай, — сказал он. — Стирай, если хочешь быть человеком, стирающим вонючие портки какого-то бродяги. Тебе выбирать». Бока не притронулся к чужой одежде, его избили и он три дня пролежал на шконке. Сейчас же, наоборот его тянуло с такой жуткой силой к этой девушке, что у него путались мысли и даже слегка кружилась голова. Она лежала перед ним, открытая, нежная, совершенная и вся его плоть взывала о соединении с этим совершенством. Но опять, какая-то часть его души, то самое внутреннее мерило, противилось этому, подсказывало ему что это будет неправильно.

Лида села, не спуская с него глаз.

— Почему? — Спросила она.

— Да потому что дурак наверно.

Девушка поднялась с кровати и встала перед ним.

— Знаешь, а я обманула тебя. Ничего мне хозяйка не приказывала. Это я упросила ее позволить мне остаться с тобой наедине и она согласилась и даже помогла мне в этом.

— Зачем тебе это было надо? — Искренне удивился Бока.

Лида на миг отвела глаза, а затем снова посмотрела на своего пленника и пожав плечами, проговорила:

— Ты мне понравился.

Бока на миг растерялся и не нашел что ответить. «Лжет, конечно, — подумалось ему. — Все в этом доме ложь. Но зачем?». Зачем? Чтобы разъединить их с герцогом и расправиться с ними поодиночке? Ерунда. Алитоя могла это с легкостью сделать и с ними двумя одновременно. Просто спустила бы своих псов и всё.

— Ты не веришь мне?

Бока усмехнулся.

— Да уж, не легко в это поверить. Зачем такой красавице как ты такой как я?

Девушка спокойно смотрела на него.

— Откуда мне знать зачем, — сказала она. — Я не думала зачем. Просто понравился и всё.

Она решительно приблизилась к молодому человеку, обняла его за шею, притянула его голову и с нежной страстью прикоснулась губами к его губами. Бока, чуть запоздав, ответил на поцелуй, но руками к девушке так и не прикоснулся.

Лида, держа его за шею, отклонилась назад и поглядела ему в глаза. Затем её руки скользнули вниз, под его плащ, она обняла Боку, крепко прижавшись к нему и доверчиво положив голову ему на грудь.

— Не понравилось?

Бока улыбнулся, глядя на темноволосую головку девушки.

— Очень понравилось.

Девушка подняла на него взгляд, тоже улыбнулась и произнесла:

— Но не это за душу тронет и навылет пронзит меня, а тот свет на моих ладонях — недосказанность бытия. Да?

Бока непонимающе поглядел на неё:

— Что это?

— Стихи. Ты разве не любишь стихи?

— Не знаю. Кажется не особенно.

— А моя госпожа заставляет заучивать меня по пять стихотворений в день. Она говорит, что хорошая поэзия просветляет дух, окрыляет душу, обостряет разум, очищает кровь и дисциплинирует память. Попробуй как-нибудь.

— Обязательно, — улыбнулся Бока.

Лида отпустила его и села на кровать.

— А теперь ступай, тебе пора.

Бока оглянулся на дверь, даже с какой-то надеждой что может быть она само собой распахнулась. Но нет, не распахнулась.

— Ключ ведь всё еще в бутылке, — проговорил он. — И слушай, как ты смогла засунуть его в неё? Он ведь в два раза больше горлышка.

Лида внимательно посмотрела на него и серьезно сказала:

— Это волшебная бутылка. Бутылка Хангвуса, хозяйка говорит что был когда-то такой великий маг. В эту бутылку можно засунуть всё что угодно, но извлечь это обратно может только тот, кто поместил. А разрушить или уничтожить бутылку невозможно.

Бока аккуратно, даже с некоторым трепетом снял с полки бутылку из толстого зеленого стекла. Большой ключ внутри неё звякнул, стукнувшись о стенку.

Молодой человек посмотрел на девушку.

— Что же, ты вытащишь его? — Спросил он.

— Да. И ты уйдешь, а я останусь здесь. — При этих словах она как-то странно, словно испытующе поглядела на мужчину.

Бока попытался улыбнуться.

— Только как бы мне не заблудиться по дороге. Дом большой.

— А ты просто следуй за белым псом. Он ждет тебя за дверью.

Бока захлопал глазами, не понимая шутит девушка или нет.

— Это такой же как те что в холле? — Он на секунду умолк. — Понимаешь, там ожили статуи. Белые псы. Они…, — Бока снова споткнулся, — действительно из камня?

Лида продолжала странно глядеть на него. Наконец она усмехнулся.

— Ты ведь уже взрослый мужчина, Бока, — сказала она. — Многое видел, у тебя наверно были десятки женщин и может даже где-то есть дети. А ты всё еще веришь в какие-то нелепые сказки, как маленький мальчик. Конечно же псы живые, обыкновенные псы из плоти и крови, просто порода такая, специально выведенные альбиносы. А ключ вот он, — девушка вытащила из складок покрывала ключ и показала ему. — Я просто сделала вид что положила его в бутылку, а сама спрятала за спиной. А тот большой ключ там уже был. Надеюсь ты видел кораблики в бутылке и не будешь спрашивать как это возможно.

Она пристально и насмешливо глядела на него. Лицо у Боки вытянулось. Он поставил бутылку на место и медленно подошел к сидящей девушке. Взяв из её руки ключ, он спросил:

— Значит всё ложь?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Наоборот, всё правда. Ты мне понравился.

Он еще секунд десять глядел в её темные глаза.

— Прощай, Лида.

— Прощай, Бока. Хотя наверно правильнее до свидания.

Он взял лампу и открыл дверь. За нею действительно сидел белоснежный мускулистый поджарый пес с красивой точеной головой. Он широко улыбнулся, оттопырив белый язык, и потрусил по коридору. Бока поспешил за собакой. В конце концов пес привел его в мраморную залу. Там у дверей стоял Марк.

— Герцог ждет тебя в карете, — сообщил он красивым глубоким голосом.

Бока отдал ему лампу и с огромным облегчением вышел из этого сумеречного дома.

Герцога он действительно нашел в карете.

Бока сел напротив и посмотрел на своего хозяина.

— Знаешь, сколько я тебя здесь жду? — отрешенно спросил Томас Раушер Халид.

— Простите, господин майдмирэ. Я…, — Бока замолчал на полуслове. Ему почему-то не захотелось впутывать сюда Лиду и возлагать на нее вину за свое отсутствие. — Меня обманул мираж.

— Какой еще мираж.

— Я увидел как вы вышли из будуара колдуньи и велели идти за собой. Я шел за вами по каким-то коридорам и комнатам, а потом вы исчезли. И я просто заблудился. Потом появился один из этих белых псов. Он прошел мимо, глянул на меня и двинулся дальше. Я понял это так что нужно следовать за ним и он действительно вывел меня в холл со статуями.

Герцог посмотрел на своего преданного слугу. Потом отвернулся и снова стал глядеть в окно, за которым уже сгущались вечерние сумерки.

— Проклятая ведьма. Наверно хотела показать что с легкостью может разлучить нас и расправиться с нами, если захочет.

— Может всё еще мстила мне за мои неосторожные слова, там в холле, — весело предположил Бока, радуясь что его маленькая ложь сошла ему с рук.

— Да уж, — усмехнулся герцог. — Не следовало тебе этого говорить. Алитоя дама нервная. С ней вообще лучше одними "да" и "нет" разговаривать. Сказано же у кого-то: "И говорите лишь да-да и нет-нет. А всё что свыше, то от лукавого", — он на секунду задумался. — Не помню откуда. Ладно, поехали.

Молодой человек обернулся, открыл маленькое окошечко и крикнул кучеру:

— Эд, давай трогай. Домой едем. Слава богу.

И только откинувшись на упругую спинку сиденья, он вдруг понял что что-то не так. Он быстро сунул руку под плащ за спину. Так и есть, одного кайхорского ножа не было. "Ах ты маленькая воровайка", подумал он почти с улыбкой. Но ему стало не до смеха, когда он попытался представить зачем это Алитои понадобился его нож. В Кайхоре он слышал о таких женщинах, которые за деньги насылали порчу на кого угодно, только женщинам нужен был какой-то предмет очень близкий жертве. Эти оборванки-ворожеи пользовались относительной популярностью, брали они за свои услуги не дорого и желающие избавиться от своих недругов за несколько медных монет всегда находились. Бока считал всё это ужасным вздором и верил в порчу на расстоянии не больше чем в заговоренные ветровые камни, которые якобы положенные за мачтой всегда обеспечивали попутный ветер. Но сейчас ему стало очень не уютно и он отругал себя за свои глупые слова в мраморном холле. Что если злобная сумасшедшая Алитоя настолько взбеленилась, что теперь собирается хорошенько сглазить его, а то может и вообще сжить со свету? И хотя он снова твердо заявил себе что не верит во все эти заговоры, проклятия и прочее мракобесие, в глубине его души притаилась холодная и осклизлая, как свернувшаяся кольцами змея, тревога.

100

Минлу и её спутники добрались до "Одинокого пастуха" только к вечеру следующего дня. Обе девушки были совершенно вымотаны и уже практически не могли стоять на ногах. Талгаро, в силу того что лоя, несмотря на свое изящное телосложение, физиологически были гораздо более выносливыми чем народ Омо, а к тому же с детства привыкали сидеть в седле, выглядел вполне бодрым и свежим. Не обращая внимания на состояние своих спутниц, он предложил просто сменить уставших лошадей и продолжить путь. Однако девушки словно не услышали его. Спустившись на землю, они с неимоверным облегчением принялись ходить туда-сюда, восстанавливая измученные ноги, давая отдохновение натертым бедрам, истерзанной промежности и разбитой спине. И хотя и Минлу и Тайвира страстно желали как можно скорее оказаться в Акануране, они не сговариваясь решили остаться в "Одиноком пастухе" и выехать с первыми лучами рассвета. Мысль о еще одной бешенной ночной скачке их обеих повергала в ужас.

На крыльце появился Громми Хаг. На голове у него по-прежнему была белая повязка, в которой по правде говоря уже не было необходимости, но ему нравился этот символ недавних горестных тяжких мук, перенесенных им, конечно, с мужеством и стойкостью. Быстро и внимательно осмотрев новоявленных гостей и не увидев в них ничего ценного и внушительного, он, безо всякого почтения и приветливости, равнодушно ожидал их приближения. На вопрос лоя могут ли они получить свежих лошадей, он неопределенно пробормотал что "надо смотреть", но не уточнил куда и на что нужно смотреть. Хотя смотреть, судя по всему, следовало на толщину кошельков гостей и как подозревал Громми толщина эта вряд ли произведет на него впечатление. Минлу, без привычной робости, суровые, многоопытные, видавшие виды трактирщики всегда вселяли в неё это чувство, вышла вперед и решительно объявила, что им нужна комната с тремя кроватями на одну ночь и хороший ужин, а также три свежих лошади, а если таковых нет, пусть накормят и почистят этих, чтобы к утру они были готовы продолжить путь. Тайвира, вспомнив о своем полном безденежье, смущенно приблизилась к кирмианке и быстро прошептала ей на ухо, сообщая о своей неплатежеспособности. Хозяину постоялого двора очень не понравилось это перешептывание и он холодно и напрямик поинтересовался есть ли у постояльцев деньги. Минлу, также не имевшая за душой ни гроша, но помнившая о серебряных и медных монетах лоя, ответила таким же ледяным тоном что есть. Хаг тут же объявил цену: сильвида за комнату, сильвида за ужин и пять медью за заботу о лошадях, а о новых, мол, нечего и мечтать, времена теперь трудные, хищные век, жестокие нравы, каждый второй разбойник и вообще вот — и он гордо ткнул в повязку на голове. Однако, с учетом даже хищного века и жестоких нравов, цена явно была чрезмерной. Раньше бы Минлу непременно отступила, не смея настаивать на своем, но сегодня, сейчас она чувствовала как внутри неё бурлит какое-то неясное раздражение, дух противоречия, почти злость, толкающая её сопротивляться и идти наперекор всем и всему кто хоть как-то мешал ей. Что-то в ней изменилось после Гроанбурга, после того как она была вынуждена бросить Кита и обрести случайное спасение ценой, как она полагала, жизни другого человека. В общем Минлу хмуро поглядела на трактирщика, демонстративно передвинула вперед, на живот, меч мастера Юн Фая и сухо ответила, что о такой цене не может быть и речи, что это равносильно безжалостному грабежу на большой дороге, что даже жадные нахальные туру не посмели бы заламывать таких цен, что и дикие разбойники Гроанбурга постыдились бы брать столько с бедных путников, что столичные взяточники и казнокрады-чиновники и те не решились бы просить столько, сколько требует уважаемый хозяин "Одинокого пастуха" со своих гостей. Максимум, твердо сказала девушка, это одна сильвида за комнату и ужин и три копера за лошадей.

Громми Хаг насупился и выпятил нижнюю губу. Речь кирмианки не произвела на него особого впечатления, он за свою жизнь слышал в свой адрес и похлеще. Но вот её оружие тут же напомнило ему о его недавней заносчивой постоялице-аристократке из Сайтоны. Которая к тому же исчезла из его заведения самым что ни на есть таинственным образом, оставив правда ему в благодарность свою прекрасную лошадь. Впрочем, он, конечно, имел на этот счет некоторые подозрения, ибо Далив Варнего лично забрал у него поднос и отнес его прекрасной сайтонке. Да так и остался у неё в номере, а затем уже посреди ночи вышел из комнаты с чем-то массивным, завернутым в портьеру, и унес это к своим огромным фургонам. Но все свои подозрения Громми Хаг хранил глубоко в себе. По крайней мере до поры до времени. А сейчас перед ним стояла другая молодая девица, тоже вооруженная и тоже цедящая слова с некоторой холодной надменностью. Хотя, конечно, этой оборванке из Кирма было очень далеко до той гордой белокурой красавицы-баронессы и в умение держать себя, и в роскошности одеяния, а главное в способности не мелочится и разбрасываться золотом. "Где-то она теперь", с грустью подумал Хаг, он всегда вспоминал со светлой печалью о людях расплачивающихся золотом, ведь их так мало на этом свете. "Сильвида и девять коперов за всё", хмуро объявил он. Девушка положила обе ладони на рукоять своего меча и дерзко произнесла: "Сильвида и три копера". Трактирщик и кирмианка долго смотрели друг другу в глаза и Минлу, к своему удивлению, не только не отвела взгляда, но чувствовала что ей дается это очень легко и она готова хоть часами вести эту молчаливую дуэль. "Не люблю этих узкоглазых", желчно подумал Громми и пробурчал: "Ладно, и только из любви к Кирму, вы мне всегда нравились". "Заплати", сказала девушка своему маленькому спутнику и прошествовала внутрь дома мимо застывшего владельца.

Но мстительный Хаг все же отчасти отыгрался, поселив трех постояльцев в жалкой темной подвальной комнатушке, где вдоль грязных закопченных стен расположились четыре спальных места в виде узких дощатых нар с жесткими соломенными тюфяками. Поданный ужин из бобовой похлебки, водянистой каши, жилистых кусков мяса и чёрствых булок также явно оставлял желать лучшего. Но к некоторой досаде Громми, гости словно и не замечали всего этого. Они были настолько голодны и вымотаны, по крайней мере девушки, что с неимоверной жадностью и аппетитом быстро умяли весь ужин, а затем с радостью и огромным облегчением вытянулись на колючих тюфяках в своей теплой тихой комнатке, показавшейся им вполне уютной.

Однако, после того как Талгаро потушил лампу, погрузив комнату в кромешную тьму, единственным кто тут же сладко и безмятежно заснул был он сам. Обе его спутницы, несмотря на огромную физическую усталость, закрыв глаза, еще долго лежали без сна, полные тревожных мыслей и тяжелых переживаний.

Тайвира, сколько бы она не старалась, никак не могла отделаться от омерзительного зудящего смутного ощущения собственной подлости. Это было конечно смехотворно. И как только она начинала подходить к этому вопросу рационально, ощущение казалось пропадало. Ведь действительно, она никого не предавала и не приобретала свое спасение ценой какого-то подлого поступка. Это было несомненно. У неё появился шанс вырваться из Гроанбурга и она им воспользовалась. И это было правильно и разумно, никому в целом мире и в голову не придет осудить её за это, всякий бы поступил точно так же. Но как только она прекращала думать о том что случилось с позиции здравого смысла и пыталась отвлечься, забыться и наконец заснуть, ощущение тут же возвращалось. Перед глазами возникал Сойвин, а где-то на заднем фоне маячили оборванные фигуры грязных усталых людей, которым она носила еду в подвал Цитадели. Тайвира убеждала себя, что отец конечно же поедет в Гроанбург и выкупит всех кто был с ним в караване, но и сама ни капли в это не верила. С какой стати ему делать это? Она прекрасно знала жесткий, бескомпромиссный, суровый и скупой нрав своего отца. Он не станет и слушать её, все кто были в караване пришли в него по доброй воле и по собственному желанию, это был их выбор и они знали чем рискуют и на что идут. Отец скажет, что хватит и того что он потерял весь свой груз. Тем более из тех 14 людей что остались у Хишена, с половиной ни её отец ни она сама даже не общались в караване и не знали как их зовут. Кроме того, среди пленников несколько человек "Бонры", а к ним отец и раньше не слишком благоволил, а сейчас наверно вообще впадает в бешенство при одном только упоминании. "Бонра" требовала огромной платы за своей услуги. А что в результате? Защитить караван не сумели, груз разграблен, дочь в плену. Тайвира с тоской подумала о Сальвате, одной из старых служанок отца. Но и ради неё он не станет ничего делать. Да, Сальвату никто не спрашивал хочет ли она покинуть дом и отправиться с хозяином в долгое и трудное путешествие до Сайтоны, её мнение никого не интересовало, и Тайвира, честно говоря, вообще сомневалось что у неё было собственное мнение. Сальвата прекрасно справлялась со стиркой, уборкой, шитьем и пр., при этом никогда ни на что не жаловалась, была неприхотлива, вынослива, молчалива и кажется никогда ничем не хворала и потому отец считал её незаменимой в любых своих поездках и по-своему ценил её. Но Тайвира понимала, что для сурового торговца Сальвата был всего лишь подобием домашнего скота, неким "одушевленным орудием", бездумной бесчувственной тварью, которая конечно не стоит того чтобы ради неё собирать солидный выкуп и везти его в Гроанбург, при этом еще и рискуя тем, что жестокий непредсказуемый Хишен в последний момент всё переиграет и оставит у себя и Сальвату, и выкуп, и несчастного курьера. Но Тайвира любила Сальвату, эта сильная немногословная женщина была рядом с ней практически с самого детства и девушка обещала себе, что она сама найдет деньги и найдет человека, который согласится отвезти выкуп в Гроанбург и вызволить старую служанку из плена. Но и снова в глубине души нисколько не верила в это. А потом она начинала думать о Сойвине, об этом странном молодом разбойнике с теплыми зелеными глазами, который уберег её от смерти и унижений, а в конце концов вообще вызволил её из ужасного логова разбойников, подарив ей свободу, ценой собственной жизни. И сердце девушки начинало отчаянно биться, когда она позволяла себе думать о том, что Хишен сделает или уже сделал со своим взбунтовавшимся бриодом. И она снова, в сотый раз, спрашивал себя: зачем Сойвин пошел на это. Лоя говорил, что решиться на такое можно только под влиянием некоего "большого сильного чувства", неужели это правда? Она не хотела верить в это или точнее не смела. Потому что в этом случае ей сразу же становилось еще тяжелее и тягостнее на душе. Она и сама не могла объяснить почему. Ведь даже если этот человек действительно испытывал к ней какое-то чувство, разве это что-нибудь меняло? Какое ей дело до его чувств, до чувств негодяя, убийцы, верного прислужника садиста Хишена. "Никакого", шептала она себе. И снова не верила. Она вспоминала как лежала рядом с ним в темноте ночи, терзаемая страхом, убежденная что он вот-вот набросится на неё и как затем поутру спокойно просыпалась у него под боком. И ей совершенно не хотелось слезать с кровати и выходить из дома, потому что здесь, между стеной и этим мужчиной она чувствовала себя в полной безопасности, это было единственное место во всем страшном Гроанбурге, где, как ей казалось, никто и ничто не угрожает ей. А еще, при воспоминании о Сойвине, тоненькая нежная игла тщеславия слабо и приятно колола ей сердце, потому что ради неё, по сути незнакомки, которую он знал всего несколько дней, взрослый симпатичный мужчина, наверняка немало повидавший и испытавший на своем веку, с легкостью пошел на смерть. Тайвира старалась отогнать подобные, пусть и приятные, но конечно же недостойные мысли. Но совладать с этим было непросто. Какой должна быть женщина, чтобы ради неё лихой беспринципный негодяй, не боявшийся ни небесного, ни людского правосудия, абсолютно равнодушный к страданиям других, помышлявший лишь о наживе и удовольствиях, вдруг за несколько дней настолько изменился, что одним махом перечеркнул все свои привычки и нравы, поверг в прах всю свою прежнюю систему ценностей и не задумываясь обрек себя на пытки и смерть только чтобы спасти эту женщину. Какой должна быть она? И вся окружающая Тайвиру темнота упоено шептала ей: великой. Прекрасной. Несравненной. И сердце девушки на миг сладко замирало от немого восторга, от неудержимого ликования, от осознания того что она получила неоспоримое доказательство своей особенности, уникальности, ведь разве может существовать более весомое доказательство твоей избранности, чем принесение тебе в жертву целой человеческой жизни. Но кроме всех этим сумбурных полуосознанных переживаний, Тайвиру также мучил страх. Что если это еще не конец? За несколько дней пребывания в Гроанбурге она успела услышать достаточно ужасных историй о его хозяине. Разбойники ничуть не стеснялись девушки, а может и напротив, её присутствие лишь подстегивало их красноречие. И теперь она знала насколько безжалостен и злопамятен Хишен. И раз так, то он конечно не забудет как она вырвалась из его рук, каким унижениям подверг его Сойвин, чтобы освободить свою пассию. Тягучий страх комом вставал у неё в горле и сдавливал грудь. Хишен непременно захочет отомстить. И ей и её отцу. Он не удовлетворится истязанием и смертью предателя бриода. Он пошлет убийц, может наймет жутких ассасинов из "Черного ветра". И Тайвире становилось тошно и неуютно при мысли что теперь всё её будущее будет отравлено страхом, пугливым ожиданием жестокой расправы и уже никогда, никогда её беззаботная радостная девичья жизнь не будет такой как прежде. И свернувшись калачиком на грязном тюфяке, обхватив голову и плотно закрыв глаза, она жалобно думала о том что как было бы хорошо, если бы утром, проснувшись, ей вдруг стало бы ясно что нападение на караван, Гроанбург, Сойвин, Хишен это всего лишь яркий долгий кошмар, причудливое сновидение, калейдоскоп событий, которые никогда не происходили, таинственная игра её разума и души, насыщенных и уставших от впечатлений её первого большого путешествия. И открыв глаза, она обнаружит, что снова лежит на своей узкой походной кровати в маленькой зеленой палатке, пропахшей специями и травами, а где-то снаружи отец снова распекает смешного дядьку Ефрония, своего главного кучера и конюха, и через не плотно закрытые крылья палатки до неё доносится густой острый аромат мясной похлебки, приготавливаемой доброй и неразговорчивой Сальватой. А впереди новый день и новые места, новые люди со странными обычаями, удивительные города, диковинные животные, бесконечная красота и просторы окружающего мира. И она, молодая и здоровая, полна счастливого предвкушения от встречи со всеми этими новыми чудесами. Да будет утром всё именно так. Но она знала что не будет.

Минлу тоже никак не могла уснуть. Но в отличие от дочери купца, мысли кирминаки занимал ни Хишен, ни Гроанбург и всё что в нем произошло, и даже не искалеченный Кит. Минлу снова думала о своем предназначении. И думала с неприязнью. Вся её жизнь, с тех пор как её в семь лет отняли от семьи, от отца, матери и двух младших сестер, представилась ей ужасно глупой и фальшивой. Всё было зря. Нелепое абсурдное нудное существование за толстыми стенами храма в компании пяти чокнутых старикашек. Чтобы в конце концов остаться совершенно одной, без любимых, родных и друзей, совершенно неприученной и неподготовленной к реальной жизни, без дома и семьи, где-то посреди утомительного странствия в нескончаемых поисках камня, навсегда изменившего её жизнь. И зачем это всё? Чтобы защитить людей, Кирм, всю Шатгаллу от древних кровожадных савгулов? А что если это всего лишь сказка, страшная история, способ пощекотать себе нервы, придать остроты скучным вечерним посиделкам? Нет, конечно не сами омерзительные савгулы, которых она видела собственными глазами в Уруме и других подводных городах. Но пророчество о их пробуждении раз в 560 лет, о их выходе из Океана и почти тотальном истреблении ими всего живого на планете. Ведь прошло уже больше года с тех пор как она обнаружила что Урум опустел, а никакие монстры на берег так до сих пор и не вышли. А если даже выйдут, как она справится с ними. Ведь Шивтак по-прежнему не слушался её, не подчинялся ей так, как того хотели её учителя. Он лишь позволял ей слушать себя и видеть неясные сумбурные картины то ли ужасного прошлого этого мира, то ли его безумного будущего. Ключ Синей бездны несомненно тянулся к ней. И она тянулась к нему. И он что-то брал у неё и порой Шивтак действительно начинал биться в ритме пульса её собственного сердца. И несомненно он что-то давал своей хранительнице, наделял её крошечной толикой своей безмерной силы. И Минлу уже была способна дышать под водой, ходить по воде и притягивать к себе воду. Но ведь этого было совершенно недостаточно. Полного понимания Шивтака у неё все равно не было и она не представляла каким образом она остановит савгулов. Всех её способностей хватит только на то чтобы показывать ярморочные фокусы и не более. Но её учителей это не беспокоило. Раз Ключ Синей бездны выбрал её, значит она именно тот человек, который сумеет сделать всё что нужно когда придет время. Но эта набившая оскомину фраза "всему своё время" теперь вызывала в Минлу глухое отторжение, почти ненависть. В этом однообразном хороводе дней обучения искусству соединения с Шивтаком, а также обретении знаний в малопонятных большинству людей, а говоря по правде и никому не нужных, науках уже прошли её детство и юность. А теперь проходит и её молодость. И таким образом эта странная, по сути своей, религия Ключа Синей бездны, которой так ревностно служат учителя, пожирает её жизнь и всё что в конце концов остается это пустота. И она снова и снова вспоминала тот день, когда один из монахов Храма Падающих звезд забрал её вместе с другими детьми из их родного селения Линрэн и привез на старой, разбитой, воняющей рыбой повозке в Сиреневую долину, к воротам храма. И как все дети по очереди входили в Ореховую залу, где на нефритовом пьедестале в окружении пяти Мастеров Стихий лежал большой синий камень, безжизненный и тусклый. Каждый ребенок подходил к пьедесталу, вставал на скамейку и, протянув обе руки, прикасался к камню. После чего один из мастеров делал знак и монах уводил ребенка в другую комнату. И затем детей увозили обратно к их семьям, в родные деревни и города. Это длилось месяцы, годы. И Минлу не сомневалась что и её тоже отпустят домой как только она дотронется до непонятного камня. Но когда она встала на скамейку и обоими ладошками накрыла Шивтак, тот ярко вспыхнул и подпрыгнул в воздух. Минлу едва не закричала и чуть не свалилась со скамейки. Но неведомая сила, как будто странно уплотнившийся воздух, тут же окружила её и мягко поддержала. Она с испугом поглядела на высоких Мастеров Стихий и увидела что они улыбаются. И монах не взял её за руку и не повел в комнату, откуда бы её забрали домой. Вместо этого он вернулся к ожидающим своей очереди детям и больше в Ореховую залу никто не вошел. Всё закончилось. Кирм обрёл наконец свою хранительницу Ключа Синей бездны.

Минлу вздохнула. Раздражение прошло. Это была лишь минутная слабость. Такое случалось и прежде, правда последнее время всё чаще. Если это её предназначение, то так тому и быть. А неприятное тревожное ощущение что настоящая жизнь проходит мимо — это просто иллюзия. Нет никакой настоящей или правильной жизни, есть только твое отношение к происходящему и это отношение уже твое личное дело. Из всех дорог, которые мы выбираем, мы всегда выбираем свою. Так сказал мастер Юн Фай, вручая ей меч. А иногда, как будто в качестве утешения, она позволяла себе подумать о том, что в конце концов это ведь так приятно быть особенной. А она очень особенная. Насколько ей известно, она единственная на всей планете, кто видел истекающих слизью мерцающих призрачными огнями савгулов воочию, пускай и спящих, неподвижных и лишь малую часть их. Она единственная кто спускался в такие глубины моря, где чудовищная масса воды моментально бы раздавила любого другого человека. И она единственная в чьем присутствии Ключ Синей бездны начинал светиться ярким сине-белым сиянием. Впрочем, Минлу позволяла себе подобные мысли буквально на несколько секунд и, покраснев от смущения, тут же старалась переключиться на что-нибудь другое, ибо тщеславие это несомненно не то что следует лелеять в себе хранительнице Шивтака. А затем она с улыбкой и светлой грустью ностальгии вспоминала как мастер Киадо впервые учил её дышать под водой. Это происходило в Шахматном фонтане в одном из внутренних дворов Храма. Одетая лишь в узкий лиф и облегающие шорты, она ложилась спиной на воду, крепко сжимая в руке большой синий камень. О как же ей было страшно тогда, сердце бешено стучало и ей заранее становилось трудно дышать. Учитель Киадо успокаивал её, убеждал в том что это ей так понравиться, что впоследствии в океане она будет проводить больше времени чем на суше, обещал ей что она станет настоящим человеком-рыбой. После чего клал свои ладони ей на лоб и грудь и прижимал Минлу к выложенному черно-белой плиткой дну фонтана. А она, распахнув от ужаса глаза, неотрывно глядела на его плоское добродушное лицо с длинной жиденькой бороденкой. Лицо дрожало и искажалось зеленоватой водой и хотя до него было не больше метра, казалось что оно в запредельной дали. В первый раз ничего не получилось. Задержав дыхание, она вытерпела минуту-две, а затем, когда жуткое ощущение пылающей черноты в груди и шеи затопило мозг безотчетным ужасом и начались судорожные спазмы в горле, она рискнула сделать вдох как её учили. И наглотавшись чистой прохладной воды, тут же забилась в дикой панике, пытаясь освободиться от сильных рук мастера. Но Киадо уже вытаскивал её из фонтана. Выкатив глаза, она хрипела, выла, сходя с ума от осознания того что не может сделать вдоха. Но мастер прикладывал к её рту ладонь и в один миг вода из легких, горла и носоглотки устремлялась наружу, притянутая силой Киадо. Это было странное и до какой-то степени приятное ощущение, словно что-то нежное и гладкое ласкало её изнутри. И освобожденная от воды, она безумная от радости жадно глотала драгоценный воздух. А затем, после недолгого перерыва, всё повторялось снова и снова. "Думай о Шивтаке", говорил Киадо, "ни о воде, ни о воздухе, ни о возможности или невозможности дышать под водой. Преодолей сомнения, а еще лучше просто отбрось их. Постоянно держи в голове образ Ключа, верь ему и ничего не бойся. Именно страх мешает тебе сделать вдох. Часть тебя в силу привычки абсолютно уверена что дышать под водой нельзя, невозможно, противоестественно и поэтому ты впадаешь в панику, сделав вдох. Попробуй закрыть глаза и не нужно задерживать дыхание, не жди пока закончится воздух, который ты вдохнула на поверхности, начинай дышать сразу как только успокоишься. И обязательно носом." Затем он опускал её в фонтан и снова клал ладони ей на лоб и грудь. "Закрой глаза. Подумай о Шивтаке. Успокойся и дыши". И однажды она задышала. По ощущениям это было почти точно такое же воздушное дыхание как и над поверхностью воды. Она не чувствовала жидкости ни в носу ни в глотке, правда ощущала некоторое как будто щекотание и холодок и кроме того она словно слегка пьянела от этого дыхания. Как объяснил Киадо, вода окружала её тело словно пленкой, но не входила в неё, а каким-то чудесным образом отдавала ей из себя только воздух и этот воздух был не совсем тот что на поверхности, а некоторая его очищенная квинтэссенция. Так или иначе счастью её не было предела. Её мир изменился навсегда, в один миг он расширился до каких-то невероятных необузданных умопомрачительных просторов. Наполнился волшебной, манящей, томительно прекрасной глубиной. И осознание этих просторов и глубин, этой бескрайности и свободы затопило всю её без остатка. Ныряя под воду она испытывала неистовый восторг, будоражащий душевный подъем, ослепительное переживание необъятности и цельности, словно море в один и тот же миг разделяло, рассеивало, растворяло её на бесконечное количество крошечных частиц и тут же собирало её вновь, обновленной и более совершенной. Ощущая как мягко и ласково обволакивает её вода, она буквально трепетала от удовольствия и горло ей перехватывало щемящее пронзительное чувство безраздельной беспредметной любви. Она не понимала истоков и направленности этой любви, чья она и к кому, казалось что она просто растворена в воде и с каждым подводным вдохом проникает ей в кровь. Но ничего приятнее она в жизни не испытывала. Может быть если бы ей довелось узнать любовь к мужчине и возбуждение от его прикосновений, она бы сказала что всё это лишь легкая смутная тень того что она переживала, погружаясь в воду и вдыхая её в себя.

Но всё это было только началом чудес. Теперь её уже обучал ни мастер Киадо, а сам Шивтак. Она не понимала механики их общения, но это уже было и не важно. Ключ слушал её и подсказывал ей что нужно делать, а она с удовольствием и радостью следовала за ним. Ей открылось что вся вода в мире это словно некий единый организм и мудрость и сила этого сверхобъединения воистину безгранична. После подводного дыхания она в какой-то степени научилась притягивать и отталкивать воду. Это было очень весело и увлекательно и она могла часами забавляться этим странным умением. Например, поднеся руку к стакану с водой, она выманивала воду из сосуда и та подпрыгивала вверх и обволакивала её ладонь. После чего Минлу скатывала её в прозрачный зыбкий шар и зашвыривала в другой стакан. Или резким взмахом распыляла воду на миллионы крошечных брызг. Впрочем, это её умение было весьма ограничено и расстоянием и массой управляемой воды. Но мастер Киадо говорил что это только начало. По его словам существовало три уровня познания Ключа. На первом хранитель может только слышать и чувствовать Шивтак, а также видеть отрывочные смутные видения, суть которых совершенно неясна. На втором происходит познание воды и хранитель открывает для себя Океан. Именно на этом этапе хранитель учится своим первых водяным фокусам и подводному дыханию, но всё это он может проделывать только если Шивтак находится непосредственно рядом с ним. На третьем хранитель практически сам становится Ключом, его копией, его отражением, обретает способность видеть и знать всё что видел и знает Ключ, а также вода теперь подчиняется ему как и Шивтаку и хранителю совсем не обязательно чтобы камень был рядом с ним, чтобы дышать под водой и двигать многометровые волны. К досаде Минлу она явно безнадежно застряла где-то в начале второго этапа пути. Она например так и не научилась до конца хождению по воде. Иногда у неё получалось, иногда нет. Порой сделав с десяток шагов и уверовав, что она почти богиня, она вдруг с треском и плеском проваливалась в воду и некоторое время оставалась под водой, ибо ей стыдно было всплывать и смотреть в глаза мастеру Киадо.

Впрочем, все эти "водные фокусы" большого значения не имели, гораздо важнее было то что теперь она могла достигнуть древних подводных городов савгулов. Все мастера в храме с нетерпением ждали её первого нисхождения в глубину, чтобы точно узнать что там происходит сейчас.

Поначалу Минлу с большой опаской отдалялась вглубь от поверхности воды. Ещё до того как она обрела возможность подводного дыхания, она часто ныряла в тихих озерах, чтобы, как того хотелось её учителям, свыкнуться с водной стихией. И приобретенный ею опыт рисовал не очень-то приятную картину. Уже на глубине 15–20 метров ей становилось крайне некомфортно, уши закладывало, грудь невыносимо сдавливало, легкие наоборот разрывало, перед глазами плясали цветные пятна. Несколько раз она опускалась метров до 30–35, но это уже был предел не только её физиологических, но и психологических возможностей. Жуткая холодная темная бездна, разверзающаяся впереди, пробирала её до костей каким-то почти могильным ужасом и ей нестерпимо хотелось обратно наверх, к свету и теплу. А ведь это были всего лишь 30 метров в тихой спокойной глубине лесного озера. Тогда как ближайший известный город савгулов Урум, как ей уже было известно, находился в безбрежных просторах могучего пульсирующего океана на глубине три с лишним километра. Это было невообразимо, абсолютное безумие и дикость. Никогда она, да и никто из живущих на суше, не сможет опуститься на такую чудовищную глубину. Но Шивтак как и следовало из одного его имен открыл ей путь в синюю бездну. Подводное дыхание было лишь малой частью из его чудесных даров ей. Опускаясь с ним в глубину, концентрируясь на нём и пытаясь оставаться абсолютно спокойной, Минлу узнала что вода не только отдает ей воздух, но также каким-то необъяснимым образом оберегает её от давления и холода, ей даже не нужны были очки, вода просто не прикасалась к её глазам. Но и это еще было не всё. В начале Минлу, погружаясь вниз, изо всех сил работала руками и ногами, толкая себя в нужном направлении, но постепенно она научилась вызывать потоки. Шивтак, слушая её желание, рождал узкое течение в нужном ей направлении. Это было похоже на сказку, вода подхватывала её и несла сквозь саму себя с такой скоростью, что Минлу порой от страха закрывала глаза. Ибо это было слишком немыслимо, непостижимо для человеческого сознания.

А потом неожиданно всё закончилось. Шивтак украли. Она хорошо помнила тот день. Они с мастером Танао возвращались из Дигвиана, где они почти полмесяца безвылазно провели в городской библиотеке, выискивая старые записи одного из царских чиновников о прошлом нашествии савгулов. И еще не въехав в Сиреневую долину, она вдруг поняла что что-то не так, ей стало страшно до дрожи и невыносимо грустно. Она не понимала, не представляла что случилось, но сердце сдавило ощущение какой-то немыслимой утраты и она даже подумала о смерти. Минлу попросила учителя остановить повозку и тот, увидев побледневшее лицо девушки, тут же исполнил её просьбу. Она спрыгнула с повозки, прошла вперед и долго смотрела в сторону перевала ведущего в долину. Затем обернулась к встревоженному Танао и с трудом проговорила: "Шивтака нет в храме".

Увидев помертвевшее лицо учителя, Минлу испугалась что его вот-вот хватит удар. Она и сама испытывала нечто подобное. То что она сказала было невероятно. К Шивтаку, Ключу Синей бездныникто не смел притронуться, брать его с пьедестала в Ореховой зале могла только хранительница. И тем не менее он исчез, в этом она не сомневалась. Впрочем, исчез только из храма и из долины. Его связь с хранительницей никуда не делась. "Он там", сказала она учителю, указывая на юг, "и он удаляется". Эта связь была неразрывна, нерасторжима, неистребима куда бы не увезли Ключ и где бы его не спрятали. И именно эта связь, как последний луч надежды, помогла наставникам Минлу оправиться от удара. А удар был чудовищный, на мастеров было страшно смотреть, за один день они словно окончательно одряхлели и сникли. Произошедшее было немыслимым. На храм никто не нападал, никто в него не проникал и не вламывался, это было очевидно. И значит Ключ наружу грабителям вынес кто-то из своих. Никто из живущих в храме не пропал и значит предатель был по-прежнему здесь. Это не укладывалось в голове, в том числе и у Минлу. Как её многомудрые, дальновидные, всезнающие учителя не разглядели безобразного червя подлой измены в сердце одного из окружающих их людей? Ей представлялось это невозможным. Однако вскоре ей пришлось изумляться своим учителям уже по другому поводу. Как только все немного успокоились, всем стало совершенно ясно, что единственный путь к спасению это отправить хранительницу за Шивтаком. Её связь поможет ей найти Ключ и вернуть в храм. Это было логично и очевидно. И хотя Минлу сильно волновалась при мысли о том что ей придется впервые в жизни оказаться, так сказать, в большом мире, вне защиты стен родной деревни, родного храма, долины или библиотеки, но все же она успокаивала себя тем, что рядом с ней будет один из её учителей. Она, конечно, понимала, что все пять мастеров не отправятся с нею, у них была масса обязанностей перед храмом и Кирмом. И оставалось только дождаться их совещательного решения кто из них составит ей компанию. Собрание наставников длилось необычно долго, но Минлу не беспокоилась. Она любила и уважала их всех и кто бы с ней не пошел, она в любом случае будет рядом с ним как за каменной стеной. Но всё же в целом ей казалось что самой подходящей кандидатурой был бы учитель Юн Фай. Насколько она знала он гораздо более других успел поскитаться по свету, владел практически всеми языками Шатгаллы, слыл знатоком человеческих душ, являлся признанным мастером меча и непревзойдённым кулинаром, имел глубочайшие познания в анатомии и физиологии, и кроме того был самым молодым из всей пятерки настоятелей. И когда именно он пришел к Минлу чтобы объявить решение собрания, она не сомневалась он и есть тот кого назначили ей в спутники. И заранее безумно обрадовалась и чуть не бросилась ему на шею. Но конечно сдержалась, ибо её манеры были вышколены не менее дотошно чем боевые движения искусства До Шу. Когда же Юн Фай сообщил ей что она отправится на поиски Ключа одна, Минлу решила что он шутит, он славился своим несколько порой странным юмором. Но мастер глядел на неё с какой-то необычной светлой задумчивостью и на губах его не было ни следа улыбки. Лишь темные глубокие глаза казалось озарены теплым сиянием, в котором при желании можно было угадать искорки некоторого озорства. "Что вы такое говорите, учитель?!", изумленно воскликнула девушка, отказываясь верить своим ушам. Но он снова повторил, что храм она покинет одна и что ей нужно торопиться. "Но как же так?", замирая от ужаса, пролепетала Минлу. Ей и в страшном сне не могло привидеться такое. Как же она там будет совсем одна, среди всех этих… людей?! И не людей. Почему, почему, требовала она, наставники приняли такое безумное решение. Юн Фай ответил нечто невразумительное, что, мол, это только её путь и пройти она его должна сама, и мастерам не следует ей мешать. За долгие годы, проведенные в храме, в окружении мудрых книг и таких же мудрых учителей, девушка привыкла к различной недосказанности, иносказаниям, аллюзиям, аллегориям, намекам, смысл которых следовало додумывать и расшифровывать или даже вообще придумывать и понимать как твоей душе угодно. Но сейчас её это определенно не устраивало и она потребовала объяснений. В ответ на её пылкость Юн Фай улыбнулся и сказал, что ей никто не нужен чтобы найти Ключ и старые дряхлые мастера будут ей лишь обузой на её пути, к тому же в такие беспокойные времена как наши нехорошо разбивать единство пяти и подвергать храм еще большей опасности. Минлу слушала его и не слышала. Она не понимала как могут они отправить её, столько лет окруженную заботой и вниманием, выращенную как оранжерейный цветок, в мир где она никого не знает и ничего не понимает, где первый же встречный негодяй ограбит её, изнасилует и убьет. Ей было страшно и она честно призналась в этом учителю. Но тот ответил, что её наставники совершенно уверены что она обладаем всем что необходимо для того чтобы пройти этот путь и что Вселенная мудрее всех человеческих ухищрений, предосторожностей и замыслов и если Ключ покинул храм, значит это для чего-нибудь нужно и лишь следуя судьбе она обретет судьбу. Услышав про Вселенную и судьбу, Минлу поняла что всё кончено и ей придется идти одной.

Прошло десять с лишним месяцем странствий, испытаний, нескончаемой погони за Ключом и теперь, девушка улыбнулась в темноту, мастер Юн Фай вряд ли бы нашёл в ней ту робкую аккуратную изящную девочку, испуганно глядящую на него после слов что ей придется покинуть храм в одиночестве. Не то чтобы она стала безумно храброй, нахальной, развязанной, дерзкой, нет, ни в коем случае, но кое-что в ней определенно изменилось. Она припоминала все недоразумения, нелепости, глупости, конфликты, стычки, столкновения, в которые она попадала за все эти десять месяцев, а также и перебранки. "Да-да, мастер Юн Фай, ваша юная наивная ученица теперь знает немало бранных слов и, если нужно, вполне может их произнести. Но это конечно бывало очень редко, учитель, и может даже такого и совсем не бывало и я просто что-то путаю. Как странно, это путешествие кажется сделало меня более легкомысленной, мастер. Разве это возможно?" Минлу улыбалась, она часто вела такие воображаемые диалоги со своим учителем и придумывала, что ему скажет при встречи, как будет ему рассказывать о всем что с ней произошло. Но потом она перестала улыбаться. Ведь главное испытание по-прежнему впереди. Она чувствовала, что наконец приближается к Шивтаку. Расстояние между ними неумолимо сокращалось. Такое бывало и раньше, но совсем не долго, и затем Ключ снова начинал удаляться от неё. Она металась по Кайхорским островам, по югу Шатгаллы и ей никак не удавалось приблизиться к Ключу настолько, чтобы уверенно знать что их встреча неминуема. Но теперь кажется все изменилось и почти не оставалось сомнений что их пути пересекутся в Акануране. Это будет долгожданная встреча, но страх вползал в сердце девушки, ведь это значит что главное её испытание совсем близко. Ей придется столкнуться с похитителями Ключа или по крайней мере теми кто сейчас им владеет и каким-то образом отнять у них то что они уже уверенно считают своим.

Минлу села на своей убогой постели, нашла ногами сапоги, влезла в них и очень осторожно, чтобы не разбудить соседей по комнатушке, прихватив свою сумку, тихо выскользнула в коридор. Так как сон не шёл, она решила в очередной раз сверить направление и может быть поговорить с Шивтаком.

Девушка поднялась в общую залу постоялого двора. Здесь было сумрачно и тихо. В камине еле теплилось малиновое пламя, а на маленькой полке, над кадушкой с чистой колодезной водой, для тех кого замучит ночная жажда или понадобится возжечь светильник, горел одинокий огонёк свечи из твердого широкого темно-коричневого куска "драконьего сала", такая свеча легко могла продержаться всю ночь. Минлу нашла за стойкой масляную лампу, зажгла её, подправила фитиль дабы горел поярче и прошла к одному из столов. Поставила лампу, села на стул и закрыла глаза.

Она всегда чувствовала Ключ. О чем бы она не думала, чем бы не занималась, в каком-то укромном уголке её сознания неизменно присутствовало ощущение Шивтака как некая навязчивая мысль, неотступное воспоминание, прилипчивая мелодия, которая звучит тихо-тихо, но с удивительным постоянством. И стоило ей только обратить своё внутреннее внимание на эту "мелодию", как тут же чувство Ключа переходило в область физиологических ощущений. Где-то как будто в темени возникала слабая пульсация и по телу разливалось чувство тепла, словно она обнаженная под лучами дневного солнца. И она начинала слышать шум прибоя и улавливать до боли знакомый, ни с чем несравнимый, будоражащий, терпкий, звенящий свежестью, соленый запах моря. Еще немного и приходили звуки, слабое низкое гудение и вибрация, от которых напрягался низ живота и становилось томительно сладостно, словно в предвкушении счастливой встречи, а потом появлялись и слова, дурманящий шёпот, звучащий в странном ритме прибоя и окрашенный шипением белой пены отступающих волн. Слова были неясны, как будто произнесенные на неведомом Минлу языке, они повисали в воздухе или в голове клочьями тумана и радугой брызг и постепенно проникали в сознание, обретая смысл и значение.

Девушка встала со стула и медленно повернулась на 360 градусов. По большому счету это было излишне, она всегда чувствовала в каком направлении находится Ключ и всё же ей нравилось ощущать как полоса трепетного, едва уловимого, приятно покалывающего притяжения проходит по её телу по мере того как она вертится на одном месте. Словно ощущение тепла пламени костра на определенном расстоянии или слабое нежное пощипывание или мурашки и поглаживание пером или скольжение шелковой ткани по коже. Минлу не бралась это описывать. Она даже так до сих пор и не поняла действительно ли она что-то чувствует в теле и на коже или это всё происходит лишь в её голове. Так или иначе она встала лицом туда где сейчас был ключ. Она смотрела на левый край высокой деревянной стойки, которую недавно явно ремонтировали и обновляли. Затем девушка достала из суммы кожаный футляр, в нём оказался изящный круглый компас, в недрах которого в прозрачной тягучей масляной жидкости плавала большая игла. Минлу определила направление: восток-юго-восток. И вынула из сумки самую главную свою драгоценность: огромную невероятно точную и детальную карту Шатгаллы с привязкой к сторонам света и разлинованную меридианами и параллелями. В Туиле доблестные судебные гвардейцы забрали у неё все деньги, нефритовый браслет, металлические резные пряжки, красивый шерстяной плащ и даже костяные заколки, а вот все её бумаги оставили нетронутыми, практически и не заглянув в них, посчитав что дикарка носит с собой этот мусор либо чтобы заворачивать в листы рыбу, либо чтобы скручивать себе косяки, к тому же такого добра у Судебной Палаты, славящейся своей бюрократией, и самой было навалом и в глазах стражей бумага не представляла никакой ценности. К огромному счастью Минлу. Ведь кроме драгоценной карты у неё были с собой и великолепные стихи Гуми-Лана, и собрание изречений семи мудрецов древности и её любимая Книга Пути и Благодати, а главное путевые заметки о странах и городах путешественника, ученого и философа Гамера Ольбы, которые ей вручил мастер Танао и которые оказались самой полезной книгой во всех её скитаниях.

Расстелив на столе карту, она нашла на ней точку, где по ее мнению находился "Одинокий пастух", и взяв от этой точки восточно-юго-восточный вектор, она убедилась что линия проходит возле столицы Агрона. Снова Акануран. Конечно эти вычисления были довольно приблизительны, но определённо на этот раз все пути сходились в Акануране. Сердце девушки забилось сильнее. В своих приключениях ей еще не довелось посетить этот удивительный город, но она конечно была немало наслышана о нем, в том числе и из записок наблюдательного Гамера Ольбы. Минлу опустилась на стул и, поставив локти на стол, задумчиво поглядела на белое пламя лампы.

Затем она закрыла глаза и подумала о Ключе.

Пространство значения не имело. Находись Шивтак в соседней комнате или на противоположной стороне планеты, он и его хранительница всегда оставались единым целым. Ключ слышал пульс её крови, движения её души, колебания её мыслей и наоборот, его хранительница слышала всё что происходило в нём, а при некотором внимании и то что происходило вокруг него. Но Минлу еще не умела надежно и уверенно различать среди сумбура собственных воспоминаний, эмоций, размышлений, голоса и образы, рождаемые Ключом Океана. И уж тем более для неё было весьма сложно увидеть текущее окружение Ключа, понять что это не причудливые игры её сознания и памяти, а реальные картины происходящего в эту минуту где то за многие-многие километры от неё.

Она перешла, как её учили, на поверхностное дыхание. Она забывала себя, свое тело, отрешалась от окружения и мысленно уносилась навстречу шуму прибоя и запаху моря, она знала что там Шивтак. И вдруг её сердце радостно забилось. Её сознание заполнил мягкий белый с оттенком синего и зеленого свет и вернулось такое знакомое и уже родное ощущение близости Ключа. Он был рядом, у неё в руке, у неё на груди, в кармане и совершенно определенно он вибрировал и дрожал, переживая счастье близости с хранительницей, так милый домашний пёс повизгивая от удовольствия и восторженно колотя хвостом, весело скачет вокруг любимого хозяина, вернувшегося после долгой разлуки. Но это длилось лишь короткие мгновения, ибо древний мудрый Шивтак всё же не был склонен к излишним сантиментам. Он тут же уловил любопытство своей хранительницы и понял что она хочет узнать где он и что его окружает. И он делал всё что в его силах, чтобы помочь ей в этом. Однако в полном объеме это не удавалось и хотя Шивтак тактично замалчивал причины несовершенства их связи, Минлу прекрасно понимала, что дело в ней и в её неспособности полностью сконцентрироваться на соединении. Тем не менее через минуту она поняла что находится в лесу. То ли она увидела это, то ли Ключ сказал ей что это так. Лес был темный, гнетущий, холодный и странно тихий. Впрочем, возможно Минлу просто не удавалось услышать его звуки. На ясном звездном небе светили половинки двух лун, Тии и самой большой — Арасель. В их голубом ледяном свете всё вокруг представлялось неестественно застывшим и сюрреалистичным. Двое. Девушка напряглась, хотя это было в корне неправильно, пытаясь не упустить и осознать новую информацию. Двое. И опять, то ли она увидела два неподвижных тела вокруг темно-алых углей умирающего костра, то ли услышала это от Шивтака. Мужчины. Вэлуоннцы. Один пожилой, дородный, с огромной лысиной в окружении смешных клочков редких грязно-седых волос, с раздробленным вдавленным носом, страдающий от отдышки и ревматизма. Второй гораздо моложе, очень высокий, сутулый, с пышной, широкой как лопата, рыжей бородой, склонный к меланхолии, любящий синий цвет, брюнеток, ковыряться палочкой в носу и ушах, а также страдающий от спорадических болей в крестце. Всё это Минлу осознала в одну секунду, мешанина знаний вспыхнула в её голове и тут же стала угасать, оставляя лишь какие-то разрозненные ускользающие куски, и ей пришлось напрячь память чтобы удержать хоть что-то.

В следующую минуту девушка увидела как в торбе, лежавшей возле пожилого вэлуоннца, что-то зашевелилось и из неё показался бело-синий свет, который она тут же узнала. Это был Ключ. Пожилой, чей сон видимо был чрезвычайно чуток, тут же проснулся. Он откинул одеяло и, несмотря на свои габариты, проворно отполз в сторону, выпучив глаза в сторону торбы.

— Борик, Борик, — хриплым шепотом позвал он своего товарища. — Да проснись ты, бейхор тебя сожри!

Рыжебородый приподнялся на своей лежанке из ветвей и длинных толстых листьев.

— Чего тебе? — Сонно спросил он.

— Глаза разуй, оглобля рыжая! Вишь проклятый камень опять светится.

Рыжебородый сел и поглядел на торбу, из которое пробивалось сияние. Выглядело действительно жутковато. Пожилой, тяжело дыша подполз ещё ближе к тому кого он назвал Бориком и горячо зашептал:

— Клянусь черной кровью рыцарей Абаура, это его дьявольский хозяин к нему тянется. Пусть тебя на кол посадят, если это не так.

Рыжебородый Борик неприязненно покосился на своего товарища.

— Почему это меня?

Но пожилой словно не услышал его и продолжал:

— Помнишь что Колтун говорил, прах его побери?

— Что?

— Ну ты балда беспамятная. Камень этот проклятущий какой-то хитрый черт у одного демона утащил. А демон тот живет в доме на дне глубокого темного озера, которое где-то в дебрях Кирма. Вот и прикидывай теперь, что у этого демона на душе сейчас, небось до потолка от радости не прыгает. Он бы уж всех нас порешил, да говорят он из под воды никак выбраться не может, освященное то озеро или что. Но до камня своего колдовским манером того и гляди дотянется. И тогда точно нас в ад утащит.

— Ада нет, — уверенно сказал рыжебородый.

— Как же нет! Где ж тогда всем грешникам раскаленной кочергой в заду вертят, если ада нет? Да для половины Вэлуонна там уже место заготовили. — Пожилой тяжко вздохнул. — И как только этот сморчок скользкий уговорил меня ввязаться во всё это. Слушай, Борик, ты же полтора года в церкви на подхвате у попов обретался, должен же какие-то молитвы знать. Прочитай хоть одну, может полегчает.

— Ага, сейчас начну псалмы в лесу посреди ночи петь, — раздраженно ответил молодой человек. — Успокойся, завтра уже будем у Гремучей горы и сбудем камень с рук долой. И ты лучше подумай о той груде золота, что герцог отвалит за него. Небось тогда сразу вспомнишь зачем ввязался в это. Да ты Колтуна благословлять должен, он тебя до конца жизни обеспечил. Тем более тебе уже не долго осталось.

Пожилой сердито поглядел на рыжебородого.

— Золото еще надо получить. Нас же его команда шангов будет встречать, того и гляди там же у горы и похоронят.

— Не похоронят. У брильянтового герцога золота столько, что он мог бы им мостить дороги в Агроне. Он не станет портить себе репутацию надежного покупателя, иначе ему просто перестанут привозить камни со всего света. Да к тому же хоть авры и считают шангов предателями своего народа, шанги по-прежнему полны понятий о чести и не станут резать честных ни в чем неповинных перевозчиков.

— Какая у ящериц может быть честь?!

Неожиданно где-то над лесом и над небом прозвучало:

— Что ты здесь делаешь?

Всё исчезло.

Минлу открыла глаза и увидела перед собой недовольного Громми Хага. Девушка, приходя в себя, хлопала ресницами и растерянно глядела на трактирщика. Тот хмуро сказал:

— Кругом ночь непроглядная, все добрые люди десятый сон видят, а ты сидишь тут, масло жжешь. А масло то небось не дождем с неба пролилось. — Он поглядел на разложенную на столе карту и имея некоторый опыт в перепродаже, а также и фальсификации библиографических редкостей, сразу же отметил с какой невероятной детализацией и мастерством она выполнена. И цену конечно имеет немалую. Тон его переменился.

— А это у тебя откуда? — Дружелюбно спросил он, кивнув на стол.

Но Минлу уже пришла в себя, поднялась со стула и складывая карту, холодно ответила:

— В наследство от дедушки получила.

101

Алитоя проснулась среди ночи и, открыв глаза, долго глядела в расшитый мерцающими звездными узорами балдахин над кроватью. Затем она крепко зажмурилась, выгнулась и отчаянно потянулась, с удовольствием вытягивая ноги и руки и ощущая идеальную гладкость бесценных кантройских простыней. После этого, откинув легкое нежное одеяло, она приподнялась, оперевшись на локти, и некоторое время рассматривала свое совершенное тело. Колдунья всегда спала обнаженной, ибо ночь это время первозданной необузданной свободы, полной темных страстей и сладкого томления, слияние человека со своей изначальной природой и осквернять это слияние нелепыми одеяниями было глупо и неуместно.

Насладившись своим совершенством, она перекатилась по своей необъятной роскошной постели и села на краю, спустив ноги к полу. Раздвинув тончайшие вуалевые занавеси, окружающие её спальное место, она встала, погрузив ступни в мягкий ворс роскошного ковра, и подошла к слегка приоткрытой двери балкона. Пару минут она наслаждалась тонким свежим пряным благоуханьем раскинувшегося под балконом сада, но выходить передумала. Вместо этого она подошла к кожаному креслу и уселась в него, положив руки на высокие подлокотники.

Она прекрасно понимала почему вдруг проснулась в столь неурочный час. Её снедала тревога.

Ключ Синей бездны всё ближе и ставки росли.

Но кроме беспокойства о будущем, её по-прежнему мучила горечь за пережитое поражение. Именно так она расценивала утрату Ключа по дороге из Кирма в Акануран. Ведь вся эта история с похищением Ключа Океана была исключительно её заслугой. Всё это придумала и организовала она. Она одна. И колдунья считала, что может заслуженно гордиться этим смелым и дерзким предприятием. Однако, когда казалось что всё кончено, похищение удалось, операция блистательно завершена и бесценный Ключ уже плыл к ней в Акануран, в дело неожиданно вмешался беспечный и непредсказуемый Повелитель Вселенной — Случай. На корабль напали пираты. Они жестоко расправились со всеми кто оказал сопротивление, остальных взяли в плен, завладели грузом риса, "резиновых деревьев" и "черного масла", а также всем имуществом пассажиров, в том числе и огромным не ограненным драгоценным камнем изумительного ультрамаринового цвета. Пираты конечно не подозревали об истинном значении этого вроде бы самоцвета, для них это был, пусть и необычно крупный, но тем не менее вполне обыкновенный сапфир. И он пошел по рукам, казалось навсегда исчезнув из поля зрения Алитои. Для неё, с учетом того сколько сил и времени она вложила в его похищение, это был сокрушительный удар.

Всё началось два с лишним года тому назад. Она, как уже наверно постоянно в течение последних лет десяти, изнывала от омерзительного ощущения собственного бессилия. Словно её накрыл некий невидимый потолок, не дающий ей подняться выше. К этому времени она добилась много. Она постигла немало тайн искусства магии и иллюзии, до определенной глубины познала природу вещей, мироустройства и человека, окончательно, как она считала, разобралась в хитросплетениях взаимоотношений мужчин и женщин и их довольно примитивной психологии, научилась манипуляции, триангуляции, телелокации, ментальной проекции, психокинетики, астральной медитации, в какой-то степени изучила концепции логики, освоила методы индукции и дедукции, с увлечением занималась астрономией, анатомией, химией, ботаникой и акупунктурой. Она обрела финансовую независимость, купила этот роскошный дом, принадлежавший некогда одному из богатейших людей Агрона — адмиралу Велону, который как говорят получил свои несметные богатства, лишив нескольких знаменитых пиратов их сокровищ. Она разбила вокруг дома удивительный сад, невероятный по своему разнообразию и наличию в нем по-настоящему красивых и редких для Аканурана растений. И самое главное она достигла, по её мнению, абсолютной свободы. Но как оказалось всего этого ей недостаточно. Совершенно недостаточно, ибо она не имела признания. Да, в Акануране её знали, многие боялись, о ней распускали слухи, но вся её жалкая репутация по сути сводилась к тому что её считали опасной дорогой шлюхой и сумасбродной ведьмой, более-менее сведущей в ядах и растениях. Никто по-настоящему не уважал её, никто не прислушивался к ней, сильные мира сего не обращали на неё внимания, она не имела никакого веса и влияния ни в стране, ни даже в столице. Королевские фавориты, титулованные особы, министры, вельможи, высокопоставленные чиновники, высшие офицеры армии и флота, сказочно богатые магнаты, влиятельные владельцы производств и огромных капиталов, если и слышали о ней, если и упоминали о ней, то только с насмешкой и презрением, в контексте каких-то грязных историй об отравлениях и безумном разврате. Они не воспринимали её всерьез и это доводило её до бешенства. Всех её знаний и навыков, всего её магического искусства и колдовства, хватало только на то чтобы выглядеть двадцатилетней в свои пятьдесят с лишним, иметь громадный капитал и исполнять пусть и впечатляющие, но по сути своей ярморочные фокусы. Она понимала что для большинства и это уже предел мечтаний, а когда она действительно была юной, гладкой, упругой, глупой двадцатилетней девочкой, ублажающей мужчин за деньги, она не смела об этом даже и мечтать. Но теперь всего этого ей мало. Она страстно желала владеть миром или по крайней мере Агроном или на худой конец хотя бы всем этим проклятым городом. Чтобы король, министры, маршалы, богатейшие заводчики и землевладельцы слушали каждое её слово, трепетали бы перед ней, изгибали бы свои спины и склоняли головы в её присутствии. Ей нужна была настоящая сила, настоящая власть.

И вот пару лет назад в одной древней книге она наткнулась на упоминание о невероятно могучей реликвии, способной управлять всеми мировыми водами и всеми подводными обитателями. Алитоя заинтересовалась. Она уже не раз встречала мнение о том, что вода начало всего, основа всего и также может быть и концом всего. Альфа и омега существования жизни. И вот на горизонте возник предмет, вроде как имеющий абсолютную власть над водой. Такое Алитоя не могла пропустить. К этому времени она уже имела немалый опыт в том, что приблизительно можно было охарактеризовать как научное изыскание. Она погрузилась в рассказы, слухи, домыслы, легенды и сказки, хоть как-то связанные с Ключом Океана. Вместе с ним на свет выплыли и ужасные истории о жутких тварях, населяющих океанские глубины, спящих в подводных городах и иногда поднимающихся из темных холодных глубин, выходящих на сушу и практически тотально истребляющих всё живое в приступе какого-то безумного неутолимого размножения. Однако Ключ Синей бездны давал власть и над ними. Взволнованная Алитоя, забывая о сне и еде, с головой ушла в свое доморощенное исследование странной, порой казавшейся сказочной, реликвии. В конце концов, потратив огромное количество денег на редкие книги, ветхие рукописи, древесные свитки, куски барельефов с изображением отвратительных савгулов, на несколько тяжелых, но увлекательных путешествий на таинственные острова, к забытым храмам и древним руинам, на подкуп хранителей библиотек и пограничных чиновников, на дары священникам и жрецам, она очутилась недалеко от восточного побережья Кирма в небольшой красивой долине, покрытой рощами изящных деревьев с прелестной сиреневой листвой. Увидев издалека Храм Падающих звезд, она уже не сомневалась что Ключ реален и что он действительно обладает той невероятной мощью, которую ему приписывают. Ибо именно ради него и существовало и это место, и этот храм, и все живущие и работающие в нём люди. Всё это чтобы беречь, изучать Ключ и управлять его немыслимой силой.

Но достигнув Сиреневой долины, она поняла что дальше ей путь закрыт. В храм ей не войти. Ни её колдовство, ни её деньги не могли открыть эти двери. В храме как оказалось живут лишь монахи-фанатики, а заправляют всем этим пять старых настоятелей, которые, как выяснила Алитоя, невероятно старые, чуть ли не безвозрастные, и люди лишь на половину, а на половину какие-то магические существа. В общем кирмианцы живущие вне храма и сами точно ничего не знали и передавали ей лишь басни и слухи. Но так или иначе она поняла: быстрым штурмом эту крепость не возьмешь, тут потребуется долгая кропотливая осада. К тому же ей следовало проявлять максимум осторожности, так как эти настоятели, хоть она и слабо верила россказням местных о том что это великие волшебники, могли наверно каким-нибудь образом узнать о том, что в окрестностях появился человек, выведывающий сведения о храме и его главном сокровище. Трудность еще была в том, что она привлекала к себе слишком много внимания. Молодая, высокая, красивая, с пылающими солнечными волосами и большими зелеными глазами она производила на кирмианцев неизгладимое впечатление. Сообразив это, она тут же облачилась в мешковатые одежды, свернула свои роскошные волосы в пучок и нацепила на голову местную глубокую конусовидную шапку из каких-то листьев. Это конечно несколько завуалировало её яркую внешность, но ей всё равно пришлось покинуть Сиреневую долину, ибо слоняющийся по ней без дела чужеземец так или иначе вызывал подозрение. Она осела в ближайшем рыбацком городке и принялась изучать жизнь и быт храма. И очень скоро в её поле зрения попал Джинг Вэй — относительно молодой хранитель библиотеки храма и его старший писарь.

Джинг Вэй был вполне приземленным человеком. В отличие от монахов он не испытывал никакого благоговения ни перед главным сокровищем храма, ни перед его многомудрыми настоятелями. Храм для него был всего лишь местом работы. Кроме того, по роду своей деятельности, он часто отлучался из него. Он посещал главную царскую библиотеку в Дигвиане, другие хранилища книг, составлял какие-то бесконечные каталоги, реестры, описания, привлекался для ведения храмовой бухгалтерии, выезжал на закупки продуктов и материалов, заполнял списки приобретенного. В общем среди обслуживающего персонала храма был человеком весьма полезным и далеко не последним. Но несмотря на то что большую часть жизни он проводил в таком необычном и для многих возвышенном и святом месте, в окружении чудес и тайн, в компании магов-настоятелей и сосредоточенных целеустремленных монахов, сам он был чужд всей этой мистики, трансцендентальности мироздания, многоплановости бытия и пр. А в савгулов он вообще не верил. Вместо этого он любил хорошо одеваться, вкусно и обильно кушать, при этом оставаясь тощим как палка, упражняться в каллиграфии, подшучивать над не слишком, по его мнению, умными монахами и читать о других землях и странах, которые всегда ему казались гораздо более привлекательными и интересными чем скучный, сельский, задавленный массой глупых ритуалов, суеверий и обычаев Кирм. А еще Джинг Вэй страстно любил красивых женщин. И Алитои не составило большого труда найти к нему подход. Для этого ей было достаточно снять конусовидную шляпу и немного освободиться от одежды. Там где были бессильны деньги и колдовство ей на помощь пришла древняя сила любовного влечения. Маленький Джинг Вэй буквально утонул в её ярких зеленых глазах. Уж чем-чем, а искусством соблазнения Алитоя владела в совершенстве. Это искусство она начала постигать чуть ли не в двенадцать лет, пораженная, восхищенная и почти одурманенная той властью, которой обладало её тело над мужчинами. Впрочем, она довольно быстро выяснила что эта власть — оружие обоюдоострое и, подчиняя себе мужчину, она вынуждена подчиняться ему сама. И мало того, некоторые из них способны причинять боль, застревая в её сердце. Потребовались годы чтобы превратить этот обоюдоострый меч в совершенное и безболезненное для неё орудие манипулирования. Но эти годы были уже давно позади и Джинг Вэй просто пал к её ногам, порабощенный своей любовью к такой невероятно прекрасной для него женщины. Но Алитоя не спешила, она считала что время терпит и холодно и внимательно изучала влюбленного в неё мужчину, оценивая его готовность сделать ради неё то, что ей требовалось.

Однако как оказалось время не ждет.

Неожиданно она узнала, что ею заинтересовалось кирмианское охранное отделение, так называемая "царская охранка", некая мрачная разветвленная неприметная организация, призванная следить за внутренним порядком в стране и вроде бы подчиняющаяся напрямую самому царю. О ней мало было что известно доподлинно, в отличие от Судебной Палаты Агрона, охранка изо всех сил старалась не афишировать себя, не имела броской нарядной формы, внушительных резиденций, красивых экипажей с гербами, звучных должностей, яркой атрибутики и пр. Единственное что она себе позволяла это серебряные нити, якобы символизирующие чистоту, благонравие и решительность и жетон с царской малой драконовой печатью как знак государственной власти. В большинстве случаев охранка действовала тихо и скрытно. Просто иногда некоторые люди неожиданно исчезали в неизвестном направлении. Часто навсегда, но порой они и возвращались тихие, бледные, осунувшиеся, словно пришибленные и никто ни о чем их не расспрашивал. И вот однажды в дверь гостиничного номера Алитои вежливо постучали. Это был худенький молодой человек, почти юноша, с выбритым лбом и двумя косами, в которые были вплетены почти незаметные кусочки серебряной нити. Сложив ладони на уровне груди, он низко поклонился и сообщил "досточтимой госпоже", что её желает видеть младший инспектор Гуй Хэ. После чего предъявил маленькую круглую металлическую побрякушку с выгравированным на ней изображением извивающегося дракона. Колдунье уже было отлично известно что это значит. Она ощутила тревогу. Не то чтобы эти клоунские тщедушные нелепые деревенщины с косичками, самовлюбленно и упоенно разыгрывающие из себя секретных всесильных государственных стражей всерьез напугали её. Алитоя без ложной скромности нисколько не сомневалась, что ей достанет ума, силы и магических умений чтобы расправиться с любым из этих сребровласых дракононосцев. К тому же на данный момент она всё еще была ни в чем невиновна ни перед всем кирмианским царством в целом, ни перед каким-либо из его граждан в частности. Но всё же ей было неприятно внимание к себе этих скользких приторно-вежливых людей.

Младший инспектор Гуй Хэ оказался маленьким круглолицым лоснящимся пожилым человечком с тоненькой ниточкой омерзительных, по мнению колдуньи, усиков, с не менее гадкими висюльками косичек заплетенной бороды и с невероятно узкими щелочками глаз, с пухлыми мешками под ними. Он горячо приветствовал "досточтимую госпожу" и нижайше просил её простить за беспокойство, которое он ей доставил. После чего пригласил её присесть на подушку за низкий широкий столик из зеленого камня. Однако все эти преувеличенные любезности ничуть не обманули Алитою. Она буквально кожей почувствовала насколько этот человек опасен, коварен и жесток. И ей нестерпимо захотелось тут же прихлопнуть его, раздавить его подошвой туфли как отвратительное насекомое. Но искусством держать себя, сохранять внешнее состояние покоя и невозмутимости, оставаясь приветливой и обходительной, Алитоя владела ничуть не хуже чем искусством обольщения. И потому легко и непринужденно изобразила искреннюю радость от встречи со столь важным и несомненно очень достойным человеком как младший инспектор Гуй Хэ. Инспектор был польщен. О чем и сообщил "досточтимой госпоже" весьма витиеватым слогом. После чего принялся расспрашивать её, по пятьдесят раз извиняясь за каждый вопрос и горестно сетуя на казенную необходимость, заставляющую его столь бесцеремонно допрашивать благородную и прекрасную чужестранку. Это было очень утомительно, но Алитоя всё вытерпела, ни на миг не позволив выражению своего лица стать хоть на толику менее благожелательным и дружелюбным. Младшего инспектора главным образом интересовала цель её прибытия в Кирм. Мало того, каким-то невероятным образом ему было известно про её блуждания по Сиреневой долине в окрестностях Храма Падающих звезд. Алитоя была поражена. Она конечно встречала по дороге каких-то чумазых крестьян, вонючих рыбаков и оборванных бродяг, но ей и в голову не могло прийти что кто-то из них доносчик и осведомитель "охранки". Такой основательный подход к своей работе вызвал у неё даже некоторое уважение к этому гадкому инспектору. Алитои пришлось сочинять пространную историю о своей увлеченности… она чуть подумала и выбрала географию. Якобы интерес к устройству мира ей привил её отец, богатый купец, меценат и заядлый путешественник. И в Кирм она пребыла во-первых чтобы поближе познакомиться с этой удивительной страной, во-вторых чтобы посетить легендарную Дигвианскую царскую библиотеку, где она могла бы насладиться путеводными заметками великих кирмианских исследователей Бай Го, Син У-Цы, Гимин Чжа и других. Касательно Сиреневой долины, то ей хотелось попасть и в библиотеку Храма Падающих звезд, где по слухам хранятся редкие и удивительные документы прошлого, но как ей объяснили доступ в храм для посторонних закрыт. Маленький инспектор минут десять изливал свое неописуемое восхищение, уважение и преклонение перед столь молодой и столь ученой особой, хотя для Алитои было очевидно что он не поверил ни единому её слову. А после этого он, на этот раз действительно довольно бесцеремонно, поинтересовался характером её отношений с неким Джинг Вэем. И Алитоя, уже не удивляясь его осведомленности, глядя прямо в самую глубину черных щелочек инспекторских глаз честно и взволнованно сказала, что кажется это любовь. И снова ей стало ясно что подозрительный Гуй Хэ ей ни капли не поверил.

После этой неприятной беседы Алитоя отчетливо поняла, что ей стоит покинуть гостеприимный Кирм как можно скорее. Теперь не могло быть и речи о том чтобы во время исчезновения Ключа она находилась здесь. Пронырливый Гуй Хэ моментально сложит два плюс два и устроит тотальную погоню. Входить в прямую конфронтацию со всем кирмианским государством в планы колдуньи никак не входило. И значит ей следовало утроить свои усилия в превращении Джинг Вэя в надежного исполнителя своей воли, окончательно обратив его в беспрекословного сообщника. Первым делом она упрочила плотскую составляющую их связи. Джинг Вэй, несмотря на то что он искренне полагал себя сибаритом, гурманом и тонким ценителем женского тела, в сексе оказался полным недотепой и до смешного не опытен. По беспощадному заключению Алитои он был довольно хилым любовником, но поскольку сейчас речь шла не о её, а о его удовольствии, это значения не имело. Она просто окружила и затопила его нежным океаном своего женского естества, погружая его в трепетные глубины своего идеального тела и доводя до умопомрачения совершенным мастерством любовных ласк. Несчастный кирмианский библиотекарь даже не подозревал что так бывает, женские пальчики и губки, женское лоно и взгляд творили с ним настоящие чудеса, раскрепощали его тело, наполняли его звенящим сладким восторгом, разминали его в глину, в тесто и затем лепили из него бесподобно счастливого человека. И в моменты экстаза он уже по-настоящему боготворил эту сказочную девушку. И в его бесхитростным покоренном сознании ни разу не возникло очевидного вопроса, откуда у столь юной свежей прелестно-невинной особы столь богатые и изощренные навыки и познания в этом деле.

Помимо плотских утех, Алитоя также принялась пичкать возлюбленного душещипательными историями о своей непростой судьбе. О том как она несчастна, одинока, потеряна и измучена жизненными невзгодами. Как тяжело и непросто достается ей кусок хлеба и крыша над головой. Бедная невинная сирота, которую каждый встречный баловень пытается унизить и использовать в целях утоления своей гнусной похоти. Из всего этого правдой было только то что оба её родителя умерли. Но не в результате какой-то трагедии, а от старости, ибо обоим было уже далеко за семьдесят. Впрочем Алитоя окончательно рассталась с ними в 14 лет и ей было глубоко наплевать что с ними случилось. Эти истории произвели должное впечатление. Джинг Вэй был тронут и растроган. Ведь он видел перед собой не прожжённую, коварную, беспринципную, пятидесятилетнюю тетку, а ангелоподобную очаровательную девушку лет 20 с обворожительными зелеными глазами и чудесными золотыми волосами. Всё, абсолютно всё в ней представлялось ему идеальным. Когда он смотрел на её изящную шею, на её алые губы, на её тонкие нежные пальцы, на её белоснежные бёдра, он чувствовал как всё его существо млеет от сладкого восторга и упоения и радостно дрожит от мысли что она принадлежит ему. И вместе с тем его сердце наполнялось искренним состраданием к возлюбленной, когда она рассказывала о своей тяжелой судьбе и его душу оплетало огнем, когда он слышал о негодяях, пытавшихся использовать Алитою, это милое бесхитростное создание. И вот он уже был готов на всё ради этой женщины. Алитоя быстро уловила его настрой и перешла к самому главному. Джинг Вэй конечно не раз спрашивал что её привело в Кирм и она всегда отшучивалась. Но теперь она "призналась" ему что всё дело в Шивтаке. Якобы есть некий могущественный человек, который безумно жаждет обладать этим камнем и готов заплатить за него целое состояние. Естественно он не хочет этого афишировать и именно поэтому выбрал своим представителем юную невзрачную бродяжку, успевшую уже немало постранствовать по свету, чтобы она либо попыталась выкупить Шивтак у монахов, либо … и тут Алитоя сделала большие глаза, тревожно и пронзительно глядя на своего мужчину, словно бы испуганная, что он тут же осудит её и проклянет. Но Джинг Вэй и ухом не повел. Никакого пиетета к этому синему камню он не испытывал, а услышав о громадной плате, способной обеспечить его настрадавшуюся от бедности возлюбленную, а заодно и его самого до конца жизни, очень заинтересовался. Ему тут же представилось как он отправится с этой девушкой в далекие прекрасные страны, о которых всегда мечтал и будет жить там без забот и огорчений и уже никогда ему больше не придется составлять нудные каталоги рукописей какого-то давно уже истлевшего монаха или утомительные закупочные списки рыбы, риса, кирпичей, древесины и навоза с указанием количества и качества оного. И увидев как загорелись его глаза, Алитоя почувствовала удачу. Джинг Вэй сам сказал ей что нечего и надеяться убедить настоятелей продать Шивтак, это просто немыслимо для них. "Ну тогда нам не остается ничего другого… " прошептала Алитоя и замолчала якобы потрясенная и встревоженная этой дерзкой идеей и не спуская влюбленных и вопрошающих глаз со своего мужчины. И он ответил как нужно. "Это будет не трудно", легко сказал Джинг Вэй, утопая в зеленых глазах, которые при его словах тут же вспыхнули восхищением. "Готов!", торжествовала колдунья.

В течении следующих нескольких дней они обсуждали детали задуманного. Алитоя убедила его, что ей придется уехать, а вместо неё здесь появится доверенный человек, которому и следует передать камень, чтобы он уже доставил его в Акануран. Но "любимому" нужно выждать месяц-два прежде чем он вынесет Шивтак из храма и отдаст его перевозчику. Мало того, после этого ему нужно будет вернуться в храм и как ни в чем не бывало продолжать свою привычную работу еще какое-то время. Иначе он может навлечь на себя подозрение. Джинг Вэй, услышав о расставании с любовью всей своей жизни, поначалу пришел в отчаянье и чуть ли не ужас. Но Алитоя быстро успокоила его, сказав что несколько месяцев ничего не значат, что она будет ждать его в Агроне, преданная и верная ему всей душой и разумеется телом, ибо тоже безумно влюблена в него. Кроме того она вручила ему увесистыймешочек золота, якобы переданный ей в качестве аванса "могущественным человеком". Золото произвело на библиотекаря магическое действие. Как бы ни был он влюблен в свою пассию, о красивой одежде и вкусной пищи он тоже не забывал. И тут ему одним махом обеспечили возможность несколько лет жить припеваючи и ни в чем себе не отказывать. Это произвело на него громадное впечатление и снова он подумал, что Алитоя по-настоящему сказочная девушка. По его глубокому убеждению этот камень, пусть драгоценный и крупный, совершенно точно не стоил всего этого. А Алитоя подлила масла в огонь, сообщив ему что эта лишь малая часть обещанного, а вовсе не половина.

Идеальный сообщник был готов.

Алитоя с легким сердцем покинула Кирм. Вернувшись в Акануран, она при помощи Золы, нашла надежного пронырливого кирмианца по имени Хунгар, который за разумные деньги подвязался доставить камень в Агрон. Теперь оставалось только ждать. И она дождалась. Её "возлюбленный" исполнил всё в лучшем виде и она даже засомневалась стоит ли его убивать по его прибытии в Агрон. Несмотря на то что в храме и во всей провинции поднялась страшная суматоха и наверное гадкий инспектор Гуй Хэ переживал не лучшие свои дни, Хунгар спокойно и без осложнений покинул Кирм на торговом бриге "Морской кот". Корабль вышел в открытое море, повернул к югу и наполнил паруса ветром. В те дни Алитоя практически не покидала своих покоев, истязая себя ментальными телепроекциями и дальновидением, чтобы не упускать Хунгара из вида. Эти практики были крайне изнурительны и она едва стояла на ногах. Зато она точно знала что всё в порядке и камень со скоростью 15 узлов приближается к ней. Всё шло просто отлично. Небо было ясным, море спокойным, ветер постоянным. Если Алитою и терзали тогда некоторые сомнения, так только касательно молодой хранительницы Шивтака.

Впервые о хранительнице Ключа, которую тот выбирает себе сам, Алитоя узнала лишь по прибытии в Кирм. По началу всё было слишком туманно, но Джинг Вэй посвятил её в детали. И к своей немалой досаде Алитоя открыла для себя ту истину, что управлять древней реликвией возможно только посредством этой хранительницы, некой тонкочувствующей сильной духом и телом девственницы, в присутствии которой Шивтак светился, раскрываясь ей навстречу. Это, конечно, весьма осложняло дело. До этого времени Алитоя считала, что главное заполучить Ключ Синей бездны себе в руки, а дальше она уж сумеет разобраться и понять как его использовать чтобы управлять Мировым океаном. А тут такое препятствие. Но колдунья решила не отступать. Важно чтобы камень был у неё, а с хранительницей она разберется позже.

И вдруг всё рухнуло. Из утреннего тумана вынырнула черная бригантина и налетела на "Морского кота". Злые кайхорские пираты под предводительством некоего капитана Лефана, колдунья слышала как это имя выкрикивали перепуганные пассажиры, разодрали торговый корабль и его команду буквально в клочья. Уже в полуобмарочном состоянии, исходя кровавым потом, Алитоя билась в мелких судорогах и наблюдала как отчаянно сражается Хунгар. Кирмианец оказался не робкого десятка и к тому же умел обращаться с двумя длинными боевыми ножами. Он пробивался к правому борту, насколько колдунья поняла, он намеревался спрыгнуть в воду. Она даже успела почувствовать страх, до берега было слишком далеко и исполни Хунгар задуманное, то скорей всего он захлебнется и вместе с камнем, который был привязан к его животу, навсегда исчезнет в морской пучине. Но этого не случилось. Широкая кайхорская сабля раскроила Хунгару череп и отважный кирмианец замертво рухнул на скользкую от крови палубу. И прежде чем окончательно потерять сознание, Алитоя испытала облегчение. Но когда Лида привела её в чувство, первое что ощутила колдунья это жесточайшее разочарование. Шивтак пропал навсегда. Она не могла следить за ним. Её возможности дальновидения были крайне ограничены, надежно видеть она могла только человека, знакомого ей и чью кровь или очень личную вещью она имела при себе. После Хунгара такого человека рядом с камнем не осталось. Ей не на кого было настроиться. В принципе она могла внетелесно странствовать по всему миру, при этом её тело неподвижно лежало в роскошной постели её дома в Акануране. Но она не могла контролировать эти странствия и чаще всего была не в силах предсказать куда её бросит и где она окажется. В поисках Ключа эти хаотические ментальные перемещения помочь не могли. Искать же его традиционным способом, без магии и видений, ей очевидно не хватало ресурсов. В отличие от герцога Этенгорского у ней не было возможности послать сотни шпионов и разведчиков во все концы Шатгаллы. Единственной её ниточкой был этот капитан Лефан, но и она никуда не привела. И со временем Алитоя смирилась. В конце концов вся эта история, волшебный Ключ, власть над океаном, изначально слишком уж походили на сказку. По большому счету она наверно никогда всерьез не верила, что будет однажды повелевать всеми мировыми водами. Ведь такая сила дала бы ей власть не то что над Аканураном или королевством, но и над всей Шатгаллой. Кто или что может противостоять тому кто способен устроить всемирный потоп? Такая власть была слишком невероятной чтобы искренне рассчитывать на неё.

И пусть эта история закончилась ни в её пользу, она ничего не потеряла. Год жизни и увесистый кошель золота не в счет, и времени и денег у неё было предостаточно. Но как оказалось ничего еще не закончилось. Та цепь событий, источником которых послужило её желание выкрасть ключ из Храмам Падающих звезд, естественно не оборвалась со смертью Хунгара, наоборот последствия этих событий лишь ширились и умножались, расходясь кругами по ткани реальности и вовлекая в свой оборот всё новых и новых игроков, резонируя и отдаваясь в судьбах всё большего числа людей. Шивтак, который вне стен храма превратился в обычный драгоценный камень крупного размера, возбуждая в окружающих жажду стремительной головокружительной наживы, алчность, тщеславие, эгоизм, явился причиной немалого количества тяжелых перипетий, кровавых конфликтов, исковерканных жизней, измен и раздоров. Слухи о нем распространялись по Сайтоне и Агрону и в конце концов конечно достигли ушей главного любителя драгоценных камней на Шатгалле — герцога Этенгорского.

Тем временем Алитоя получила письмо от своего кирмианского "возлюбленного". Тот невыносимо страдал, изнывая от любви, ужасно скучал, страдал от тоски и томления по своей "зеленоглазой богине". Также он интересовался добрался ли камень до Аканурана и получила ли "возлюбленная" оставшуюся часть денег от "могущественного человека". Алитоя бы только посмеялась над этой жалкою эпистолой и подумала бы о том не пора ли обратиться к "Черному ветру" чтобы он избавил ее от досаждающего поклонника, но среди прочего в письме сообщалось кое что интересное. После того как настоятели обнаружили кражу Ключа Синей бездны, из храма бесследно исчезла молодая хранительница. Джинг Вэй не знал что с ней произошло, ибо всё держалось в глубокой тайне. "Чтобы это могло значить?", спросила себя Алитоя. И чуть поразмыслив, передумала избавляться от "возлюбленного", он мог еще принести пользу. Она написала ему письмо, в котором сообщала о том, что камень еще в пути, мол, произошло кораблекрушение и теперь его везут по суше, деньги она пока не получила, также страдает и изнывает от любви, но просит его набраться сил и потерпеть еще какое-то время. А также по возможности выяснить, что произошло с хранительницей и прислать её портрет. Она знала что такие есть в храме. Памятую о пронырливом Гуй Хэ, письмо она составила чрезвычайно иносказательно и намеками, так что понять его в силах был только Джинг Вэй. Сама же всерьез задумалась о хранительнице. Алитоя никогда не видела её, но от Джинг Вэя знала о ней кое какие подробности. Хрупкая невинная девушка по имени Минлу Такулада Хин. Родом из селения Линрэн, где живут её мать, отец и две младшие сестры. В Храм её забрали в семь лет и с тех пор она всегда была под неусыпной опекой пяти его настоятелей, которые заботились о ней и обучали её всевозможным искусствам и наукам. Но главной её наукой был Шивтак, она должна была познать Ключ Синей бездны как саму себя и овладеть умением общаться с ним, сотрудничать и управлять. И со слов Джинг Вэя, хранительница добилась кое каких успехов. Например он самолично видел как Минлу ходила по воде. Для Алитои это значило очень много, сама она не была способна на такое и честно говоря даже не знала как к такому подступиться. Большую часть жизни она увлекалась магией огня, вода же ей всегда представлялась слишком упрямой, неуловимой и непредсказуемой стихией. Но эта кирмианская девочка сумела в какой-то мере обуздать её. Алитоя ощутила что-то вроде ревности и зависти. Но достаточно легко отмахнулась от этого, прекрасно понимая что перед ней эта девочка пустое место. Так или иначе колдунью очень заинтересовало куда пропала хранительница. И сколько бы она не размышляла над этим, самым очевидным казалось то, что она отправилась на поиски Ключа. Это походило на безумие. Джинг Вэй сообщил в письме что все пять мастеров по-прежнему находятся в храме. Но неужели они решились бы отправить юную, робкую, невинную, неопытную девушку одну в этот дикий жестокий мир. Если это так, то это, по мнению Алитои, граничило с каким-то оголтелым эгоизмом со стороны настоятелей, которые ради Ключа готовы были пожертвовать чем угодно. Но гораздо больше её занимало другое. Если это правда, то значит у хранительницы есть какой-то способ найти Ключ, иначе это и правда было безумие. Что это может быть за способ, спрашивала себя Алитоя.

А тем временем Томас Халид, верховный претор Агрона, тоже включился в погоню за громадным сапфиром, который как ему стало известно носит романтичное имя "Сердце океана". Герцог прямо-таки загорелся обладать им. Какого же было удивление Алитои, когда её шпион из дома герцога Этенгорского, сообщил ей что глава Судебной Палаты увлечен поисками какого-то нового драгоценного камня, который он называет «Сердцем океана». Колдунья буквально остолбенела, она не сомневалась что речь идёт о Ключе Синей бездны. А в следующий миг её охватила злость. За время своей жизни в Акануране, особенно с той поры как она купила роскошный дом адмирала Велона, пирата пиратов, как его иногда в шутку называли, и тем самым заявила о себе как об одной из самых состоятельных особ Агрона, она сталкивалась с верховным претором несколько раз. И каждое это столкновение заканчивалось для неё если и не поражением, то по крайней мере неприятным ощущением того что её ставят на место. О да, она несомненно сумела дать понять всемогущему герцогу что ни в его силах подчинить её, но и ей пришлось твердо усвоить что не считаться с верховным претором нельзя. Он мог уничтожить её. Алитоя уже не раз размышляла об убийстве герцога, но это был слишком решительный шаг с далеко идущими последствиями и она считала что время для такой крайне меры пока еще не настало. Кроме того следовало помнить о диких фанатиках шангах, которые обязательно явятся за ней после смерти герцога. И Алитоя, зная о том как мало восприимчивы к её иллюзиям и насколько стремительны авры, не была уверена что сможет справиться со всей "Летучей командой" претора. Но отдать ему Ключ Океана, нет, ни за что.

А пару месяцев назад пришло еще одно письмо от Джинг Вэя. Проглядев наискосок все пошлые и банальные излияния любви, которые впрочем явно несколько потускнели с прошлого раза, Алитоя с жадностью принялась читать о Минлу. Да, её "возлюбленный" всё еще проявлял себя с лучшей стороны, ему действительно удалось кое-что узнать о хранительнице. Оказывается та имеет неразрывную связь с Ключом. Она всегда чувствует в какой он от неё стороне и даже вроде как способна связываться с ним и тогда она видит и слышит всё что происходит вокруг Шивтака. Таким образом она неумолимо идет по его следу и рано или поздно обязательно доберется до него. Что касается её невинности, неопытности и беззащитности перед реальным миром, то это всё же некоторое преувеличение. Девушку обучал боевому искусству один из величайших мастеров меча настоятель Юн Фай и длилось это больше десятилетия. Так что хранительница вполне способна постоять за себя в любой ситуации. Кроме того она владеет языками, изучала психологию, социологию, тактику, логику. Читая это, Алитоя усмехнулась, словно читала о себе самой. После этого она долго глядела на черно-белый портрет хранительницы. С него на колдунью глядела симпатичная кирмианская девушка с чудесными почти черными глазами, маленьким изящным носом и маленьким ртом с тонкими губами. "Прелестное дитя", подумала колдунья с едва уловимым оттенком зависти. Но впрочем возможно никакой зависти и не было. Иногда Алитои действительно казалось, что красота, свежесть, упругость её тела, которому уже идет шестой десяток несколько неестественны, а потому фальшивы. Но она прекрасно знала что это не так. У неё действительно тело двадцатилетней девушки, это вовсе не иллюзия, косметика, грим или какие-то искусственные подтяжки и ухищрения. Магическое искусство позволило ей замедлить или даже остановить процесс старения, она еще не знала навечно ли, но по крайне мере на годы и годы. И физически, физиологически, анатомически как угодно она так же очаровательна и прелестна как и эта юная кирмианка. Так что завидовать ей не чему.

Алитоя поднялась с кресла и подошла к высокому, в полный человеческий рост, зеркалу. В неверном свете двух лун она с удовольствием разглядывала себя, полностью обнаженную и совершенную. "Я так прекрасна, что чувствую влечение к самой себе", с улыбкой подумала она. Но затем она перестала улыбаться. Она поняла что её разбудило в столь неурочный час. Хранительница Шивтака, юная прелестная кирмианка, Минлу Такулада Хин, она приближается. Вот что беспокоило колдунью еще прежде чем она осознала это. Совершенно очевидно, что идущая на зов Ключа Синей бездны хранительница скоро должна появится в Акануране. И если ничего не предпринять, то очень вероятно что кирмианка придет за Ключом прямо к верховному претору. Этого ни в коем случае нельзя допустить. Сейчас герцог по большому счету еще ничего не знает о Шивтаке. Чтобы ему там не наговорили вэлуоннские чернокнижники, это ерунда, иначе бы он ни за что не согласился продать камень. Но если он встретит хранительницу, то эта наивная кирмианка может выложить ему всю правду, просто посчитав что услышав какое значение камень имеет для неё и её народа, герцог расчувствуется и вернет его. Алитоя ощутила страх. Томас Халид мог получить всё, и Шивтак и его хранительницу. Неизвестно сколько уйдет у него времени, да и сможет ли он вообще разобраться как работает Ключ и заставить Минлу подчиняться себе. Но такой шанс есть. Это недопустимо. А самое обидное во всем этом, что Алитоя получается сама предоставила претору этот шанс. Организовав кражу Шивтака, она породила цепь случайных событий в результате которых проклятый герцог может стать еще более могущественным. Женщина похолодела. Мысль о том что её заклятый надменный враг может получить невероятную силу и власть благодаря её собственным стараниям приводила её в оцепенение. Нет, этого она конечно ни за что не допустит, и если понадобится, то пойдет на крайнюю меру и физически уничтожит претора чем бы это потом не обернулось для неё. Пусть даже придется бежать из Аканурана и из Агрона, но это все равно будет лучше чем торжествующий Томас Халид. До последнего времени она в целом и не считала его таким уж заклятым и непримиримым своим врагом, но теперь совершенно ясно что это так.

Алитоя успокоилась. Все эти переживания сейчас совершенно ни к чему. Еще ничего не ясно. Слишком многое зависит от случайностей. Пока что Ключ Океана для герцога всего лишь крупный сапфир, которым он несомненно хотел бы обладать, учитывая его болезненную страсть к драгоценным камням, но как разумный человек он откажется от него ради той громадной платы что ему предложили. И тут у Алитои впервые мелькнула мысль, что она совершила большую ошибку, отправившись к герцогу и объявив ему о своем желании купить камень. Может быть разумнее было держать всё в тайне и попытаться выкрасть Шивтак? Может быть, но это был огромный риск. Примени она свои магические способности и герцог скорей всего догадался бы откуда дует ветер и объявил бы ей войну. А без магии у неё почти наверняка ничего не получилось бы, она знала что попасть в подземное хранилище, где Томас Халид держал свои бриллианты практически невозможно без его ведома. Впрочем, деталей она не знала, ибо даже её верный шпион, служащий в доме герцога уже много лет, мало что знал о хранилище.

Так или иначе сделанного не воротишь. Алитоя не выносила сожалеть о том что уже сделано. Она считала бы это грехом, если бы верила в грехи. Оглядываясь назад, конечно, легко судить прошлые поступки за неразумность и недомыслие, ведь время преподнесло тебе как на блюдечке все ответы, все последствия этих поступков. Но в момент их совершения ты был совершенно один перед лицом хаоса и случайностей Вселенной и тебе нужно было мужество чтобы сделать выбор, без поддержки мудрости времени. И она свой выбор сделала. Она всегда считала, что это самое главное, что лучше принять хоть какое-то решение, чем не принимать никакого и пустить всё на самотек.

Алитоя слегка нахмурилась, что-то слишком уж много эмоций резвится в её душе. Она этого не любила. В конце концов всё это просто игра и у неё отнюдь не самые плохие карты в этой игре. И она снова улыбнулась своему белому, слегка размытому лунным полумраком, отражению: она никогда не начинала игры с плохими картами, ей не нравилось рисковать.

Она повернулась к двери и негромко позвала: "Марк". Через минуту дверь открылась и в сумраке спальни тихо возникла высокая широкоплечая фигура. Несомненно это была мужская фигура, но Алитоя не сделал ни одной попытки как-то прикрыть свою наготу. При этом ей было отлично известно, что Марк прекрасно видит в темноте. Но Алитоя давным-давно уже изжила из себя любое понятие стыда и будь даже перед ней ни её верный, абсолютно ей преданный слуга, состоявший в этом качестве уже многие годы, а совершенно незнакомый человек, то и тогда в ней не мелькнуло бы ни тени смущения или какой-то девичей робости и стеснения. Для неё подобные чувства были смехотворно нелепы.

Но впрочем Марк не был человеком в полном смысле этого слова. Алитоя считала его одной из главных удач своей жизни. У каждой колдуньи или колдуна в сказках и легендах всегда был некий магический или, по крайне мере, чем-то необычный спутник и ей всегда хотелось иметь нечто подобное. Не ради какой-то действительной помощи с его стороны, а скорее ради некоего статуса, ради проформы, ради того чтобы соответствовать глупым легендам. Ей представлялось это очень забавным. И вот в одном из своих изыскательных путешествий она совершенно случайно наткнулась на Марка. Под землей, в глубине лабиринта пещер, в огромном гроте, освещаемым лишь слабым зеленоватым сиянием каких-то больших плоских насекомых, ползающих по потолку, на берегу маленького хрустального озера, Марк, голый, бледный и неподвижный, словно мертвый, лежал в странном металлическом цилиндре. Алитоя в жизни не видела ничего подобного. Неподвижное тело сверху укрывала прозрачная субстанция, которую она сначала приняла за стекло, но это определенно было не оно. При осторожном прикосновении выяснилось что субстанция пружинит и пальцы слегка проваливаются в её вибрирующую покалывающую глубину. Алитоя тут же испуганно отдернула руку и принялась разглядывать лежащее в цилиндре тело. Оно было совершенным. По форме и габаритам это явно был взрослый мужчина, ростом под два метра, с могучими плечами, широченной грудью, стройным крепким животом. Торс и конечности украшали рельефные выпуклые мышцы, настолько рельефные и выпуклые, что казались ненастоящими. На основательной мощной шеи сидела пропорциональная овальная голова, красивое лицо с идеальными классическими чертами навевало стойкое впечатление покоя, силы и почти величия. Алитоя была бы до глубины души восхищена этим мужчиной, если бы он только был мужчиной. К её огромному изумлению, приправленному отчетливым ощущением омерзения, у лежавшего в цилиндре человека не было половых органов. Ни мужских, которые были бы так естественны на этом брутальном могучем теле, ни женских, никаких. Низ живота, промежность просто гладкая белая кожа. Лобковые волосы также отсутствовали. Алитоя была потрясена и растеряна, не представляя кем может быть это существо. Оно. Но к этому времени она уже повидала немало странного и даже безумного и давно уже свыклась с тем что мир бесконечно многообразнее, сложнее, чудеснее, непредсказуемее любых представлений о нём. И удивление и гадливость при виде этого существа через пару минут уже отступили в сторону и осталось только острое любопытство.

На одной из сторон цилиндра, который колдунья про себя именовала "саркофагом," на верхней панели присутствовала некая темная гладкая пластинка, которая прямо-таки взывала чтобы к ней прикоснулись и Алитоя не удержалась. Над пластинкой возникло голубое свечение. Алитоя отдернула было руку, но свечение, словно слегка прилипнув к её пальцам, подпрыгнуло вверх, расплылось над цилиндром в светящуюся сферу и внутри неё возникла разноцветная фигура лежащего мужчины. Рядом с фигурой появились цифры и слова. Это явно был тот же язык, на котором она говорила с детства, но многих слов она не понимала. Но всё равно жадно и с восхищением прочитывала их от начала и до конца, силясь хоть что-то постигнуть и в тоже время произнося их про себя как заклинания: "Модель: типовая гуманик-мимет линия новум генус модификация Марк 2 релиз Бесстрашный Тар версия сборки 2189.04.29.20675; Физические параметры: альба хомине батыр; Биохимические показатели: стационарный уровень; Энергетические показатели: уровень гибернации; Состояние органики: анабиозная консервация; Состояние нейробионических структур: контролируемая кома; Состояние операционного ядра: уровень активации 0,2 %; Активность мозговых процессоров: отсутствует; Состояние реактора: контур медленной репликации, "вечное тление", выходная мощность 0,1 % от максимальной". В конце концов, как зачарованная, она протянула руку и прикоснулась к объемному изображению голого мужчины, изображение вспыхнуло на миг зеленым, затем покраснело и над ним возник вопрос: "Общий доступ закрыт. Желаете активировать биоидентификацию?" И под надписью два овала, каждый в золотистой рамочке, один зеленый с надписью "Да", другой розовый с надписью "Отмена". Алитоя ни секунды не сомневалась, хотя и не совсем поняла смысла вопроса. Она протянула руку и двумя пальцами дотронулась до зеленого овала. Тот приветственно вспыхнул и текст исчез. Внизу на темной пластине загорелся синий контур человеческой ладони с раздвинутыми пальцами. Колдунья приложила руку к пластине, её ладонь охватило голубое свечение, которое тут же поползло вверх по предплечью. Алитоя, подняв руку, взволнованно наблюдала как голубоватое прозрачное облачко поднимается всё выше. Там где оно окружало её плоть Алитоя чувствовала тепло и покалывание. Облачко добралось до ключицы, затем до шеи, до головы и на какой-то миг всё окружающее погрузилось в сине-белое сияние, затем облако пошло ниже, пробежало по другой руке, затем по туловищу и по каждой ноге. После чего исчезло. Но в висящей над саркофагом светящейся сфере появилось изображение обнаженной женщины с раскинутыми руками и ногами в обрамлении столбиков цифр и слов, у Алитои даже мелькнула вздорная мысль что это её душа, которую облачко только что украло у неё. Но она легко отмахнулась от подобной чепухи. Женский образ некоторое время мерцал разными цветами, затем возникла большая надпись: "Идентификация успешно завершена. Субъект опознан как биологический организм вида Homo sapiens линия С10 геномная модификация Ева-Би16-8902Олдер, прямой потомок исходного альфа-предка лектотип 1. Подлинность признана достаточной. Авторизация одобрена. Доступ открыт. Желаете активировать объект Марк 2?". С сильно бьющимся сердцем Алитоя выбрала "Да". Изображение лежащего человека засияло зеленым, субстанция закрывающая ложе замерцала и растворилась, объект "Марк 2" открыл глаза, принял сидячее положение и, посмотрев на колдунью, спросил мужественным красивым баритоном: "Определите текущий статус и доминантную цель". Алитоя неотрывно глядела в его спокойные темно-карие глаза и пыталась совладать с охватившей её дрожью какого-то иррационального радостного возбуждения. Она еще ничего не понимала, но интуитивно чувствовала что происходит нечто потрясающее и прекрасное, что навсегда войдет в её жизнь некой грандиозной удачей. Она обольстительно улыбнулась и ласково погладила мужчину по щеке. Раз и навсегда она решила для себя что он всё равно мужчина, пусть у него и отсутствуют обязательные причиндалы самца, но самцов вокруг тысячи, а такой невероятный мужественный и обаятельный "объект марк 2" один единственный. И она твердо пообещала себе что он будет принадлежать ей. "Статус — влюблен в меня", проворковала Алитоя, "доминантная цель — служить мне". И уже многие годы Марк оставался в этом статусе и не изменял этой доминантной цели.

Он молча встал возле двери, ожидая распоряжений.

— Возьмешь портрет кирмианки у меня в кабинете, — сказала Алитоя, — сделаешь 20 копий и как только рассветёт отправляйся к Золе. Объясни ему, что я ищу эту девушку. Отдашь ему портреты и расскажешь о ней: зовут Минлу Такулада Хин, родом из селения Линрэн, 21 год, умна, внешне привлекательна, вооружена мечом, с которым умеет мастерски обращаться, так что пусть будут начеку. На всякий случай опиши меч — традиционная катана, однолезвийный, чуть изогнутый, с длинной рукоятью, если Зола не знает такого, нарисуй ему. Скажешь что кирмианка скоро должна прибыть в Акануран, но каким путем неизвестно. Зола должен сделать так, чтобы кирмианка попала ко мне. Против её воли и чтобы она не говорила. Но при этом она ни в коем случае не должна серьёзно пострадать. Ни при каких условиях она не должна быть изнасилована или покалечена. Донеси до него эту мысль со всей возможной доходчивостью, вплоть до того что ты лично выпотрошишь любого кто хотя бы попытается надругаться над ней. Пусть его люди ищут её по всем дорогам к городу и обязательно в порту. Дай ему понять что мне очень нужна эта девица и пообещай ему…, — Алитоя на пару секунд задумалась, — да, пусть будет 100 тон. Захочет аванса, больше 20 не давай. Ступай.

Не сказав ни слова, Марк вышел из спальни. Алитоя уже давным-давно перестала задавать ему глупые вопросы, вроде как "всё ясно?", "запомнил?". В этом не было необходимости. Она прекрасно знала, что её странный слуга понятлив и сообразителен сверх меры и всё что она говорит запоминает буквально дословно. Он обладал феноменальной памятью и легко мог воспроизвести речь любого, кого он слышал, причем не важно вчера или несколько лет назад. И на этом его таланты не заканчивались. Он запросто оперировал в уме любыми цифрами и моментально производил вычисления, которые не выполнили бы и за день десять лучших математиков Королевской академии наук. Он молниеносно мог сосчитать количество людей в толпе, бисеринок на костюме, листьев на дереве и т. д. Он никогда ничего не забывал, при этом все события он помнил с точной привязкой ко времени и с легкостью мог сказать свидетелем чему он был в 24 минуты первого часа третьего дня месяца Гор два года тому назад. Он никогда ничего не ел и не пил, он мог сымитировать эти действия, но потребности в них никакой не испытывал. Он прекрасно видел в темноте, а также до некоторой степени сквозь стены. Он был невероятно, немыслимо силен. Одной рукой он поднимал в воздух взрослого здоровенного мужика весом за 100 килограмм. Мог разбить кулаком огромный валун, проломить толстую кирпичную кладку или насквозь пробить человеческое тело. Мог согнуть стальную балку, разорвать на части любого зверя, остановить и отшвырнуть назад летящую на полном скаку лошадь и поднять и бросить в сторону кузнечную наковальню. Всему этому Алитоя была свидетельницей. При этом сам по себе Марк был практически неуязвим. Он мог стоять в огне, находиться сколь угодно долго под водой. Его не пронзали ни стрелы, ни копья, не разрубали мечи, не ломали огромные дубины. Алитоя давно уже поняла, что его кожа лишь чисто внешне напоминает человеческую, а на самом деле нечто совершенно иное, ей абсолютно неизвестное. Даже если лезвие клинка рассекало кожу, она очень быстро затягивалась и никакой крови никогда не появлялось. На самом деле иногда колдунья ловила себя на мысли что немного побаивается Марка Второго, как она в шутку называла его. Он не старел, не болел, и судя по всему был практически бессмертен. Алитоя совершенно не представляла что он такое и считала бы его полубогом, если бы он не был так по детски наивен. Несмотря на всю его сверхъестественную память и математические способности, его представления об окружающем мире, его знания о людях и их взаимоотношениях находились где-то на уровне семилетнего ребенка. Он очень многого не знал и не понимал, порой даже совсем тривиальных и очевидных вещей. И ей приходилось учить его, объяснять, открывать, рассказывать. Это доставляло ей немалое удовольствие, но иногда, с некоторой тревогой, она задавалась вопросом не воспринимает ли она Марка как своего ребенка. Но это конечно был вздор, да и учился он очень быстро, никогда ничего не забывал и потому взрослел тоже быстро. Но конечно только в том отношении какое Алитоя считала нужным, она лепила из него верное, покорное, умное орудие, совершенного слугу и помощника и вполне добилась в этом успеха. Впрочем, ей не нужно было прикладывать каких-то дополнительных усилий чтобы добиться от него верности. Его преданность по отношению к ней была абсолютна, безгранична и лишена каких бы то ни было сомнений. Как будто те первые слова что он услышал от неё в пещере навсегда и необратимо утвердили его в фанатичном, бездумном, безоговорочно преданном, прямо-таки рабском служении своей богине.

Алитоя улыбалась в темноту. А еще Марк мог говорить любым голосом, который хоть раз слышал, и издавать практически любой запах. Обычно он этим не пользовался, но иногда, под настроение, Алитоя просила его немного поблагоухать тем или иным ароматом. Вот и сейчас после его ухода она явственно почувствовала легкий шлейф сладкого ванильного теплого запаха сдобной выпечки. В прошлом она несколько раз просила его об этом. Этот чудесный аромат моментально возвращал её в детство, в тот недолгий, теперь казавшийся почти моментальным, отрезок времени от рождения до 10 лет, когда еще была жива бабушка и они все вместе жили в её доме на берегу моря. Бабушка пекла изумительное райское хрустящее печенье с орехами и запах этого печенья, будивший маленькую Алю по утрам, прочно и наверное уже навсегда соединился в ней с ощущением счастья. Такого счастья, которое бывает только в детстве и которое уже никогда не повторяется когда ты взрослый, даже если ты проживешь сотни и сотни лет и поднимешься к самым вершинам власти и могущества. Ибо в том чистом, звонком, полном простых надежд и бесконечного времени пронзительном счастье не было еще и тени тех неприятных знаний о людях, о мире, о себе, из-за которых в будущем навсегда потускнеет, замутиться, отяжелеет, покоробиться восприятие любой радости твоего сердца. И чаще всего Алитоя не любила вспоминать об этом, по её мнению, единственном светлом времени своей жизни. Но иногда до жути хотелось, "Может быть с возрастом я становлюсь сентиментальнее?", с усмешкой спрашивала она себя, и она привела Марка в один из лучших магазинов выпечки в Акануране, чтобы он запомнил нужный ей запах. И затем несколько раз просила включить этот аромат. Но сейчас он сделал это по собственному выбору. "Может он почему-то счел что сейчас мне это нужно?", подумала она, "Пытается заботится обо мне. Ах, милый Марк". Она вспомнила как он убивал людей по её приказу, разрывал их на части голыми руками, ломал позвоночник, выдирал конечности, проламывал ребра, раздавливал всмятку сердце и всё это совершенно спокойно, невозмутимо и даже благоухая райским печеньем мертвой бабушки. "Мой милый Марк", прошептала она с улыбкой.

102

Экипаж судьи покинул караван под вечер. Мастон Лург немного беспокоился о Галкуте, выдержит ли тот ночную езду, но слуга заверил что со всем справится, что в конце концов ушибленные бока, разбитая опухшая физиономия и разрезанная и зашитая рука это сущие пустяки, которые никак не могут помешать ему управлять лошадьми. Судья выслушал это с некоторым сомнением, но ему так невыносимо хотелось покинуть этот проклятый караван, что он решил отправляться, не дожидаясь утра.

Они ехали всю ночь при свете двух лун, Тии и Арасель, и двух фонарей, заправленных "горючей смолой". Мастон иногда забывался тревожным сном, но как ему казалось тут же просыпался. Ему то и дело чудилось, что изнурённый, избитый Галкут потерял сознание и они съехали с дороги. Он выглядывал в окошко и убеждался что они по-прежнему на тракте. И только когда первые лучи рассвета развеяли ночную темноту, ему стало легче и спокойнее. Правда еще одной причиной для его тревоги стала Элен. Девочка была необычайно молчалива, задумчива и даже как будто печальна. Она тоже спала урывками, бесконечно ворочаясь на сиденье кареты, то пытаясь свернуться калачиком, то вытягивая ноги на пол или усаживалась, привалившись к стенке, и равнодушно смотрела в окно. Выглядела она усталой и осунувшейся. Мастон Лург взволнованно спросил себя уж не заболела ли она. И снова причины этого волнения терялись где-то в самых глубинах его души, так что нельзя было понять волнуется ли он потому что может пострадать предмет, на который он собирался выменять у верховного претора должность, титул и деньги или он действительно переживает из-за того что маленький беззащитный ребенок возможно испытывает боль или подвергается какой-то угрозе. Но перед самым рассветом Элен наконец крепко и надолго уснула. Судья задумчиво глядел на бледное гладкое личико спящей девочки и странные чувства рождались в его душе. Они брели осторожно и тихо, испуганно, по-воровски осматриваясь вокруг, словно понимали, что они здесь чужие, им не место в этой холодной мрачной душе. И судья отчасти тоже был смущен этими нежными светлыми эмоциями, которые как он прекрасно знал и твердо верил совершенно ему не свойственны. "Наверно детям просто положено забираться нам в самое сердце, это главный их дар и единственное оружие", усмехнулся он и попытался выкинуть всё это из головы. Возможно уже через месяц-два он, новоявленный барон или граф, будет сидеть перед огромным камином в гостиной зале собственного дворца и с улыбкой вспоминать о этих нелепых переживаниях. Тем не менее сейчас он был и вправду встревожен. Ему очень хотелось потрогать лоб Элен, чтобы проверить нет ли у неё жара, но он боялся что девочка проснется и, вообразив себе невесть что, устроит истерику. Но Элен крепко и безмятежно спала, утренняя заря сияла над миром и Мастон Лург в конце концов успокоился и даже повеселел. До Аканурана осталось совсем нечего, а значит все эти тревоги скоро закончатся, а новая и прекрасная жизнь наоборот начнется.

Когда уже совсем рассвело и огромный красный шар солнца появился над горизонтом, карета остановилась. Судья, осторожно, чтобы не разбудить девочку, вышел наружу.

Вокруг было так упоительно и прекрасно словно это один из первых рассветов творения. Первозданный юный мир дышал настолько пронзительной свежестью и прохладной чистотой, что сердце замирало от восторженного томления и радости. На западе пространство всё еще терялось в фиолетовом сумраке, на восточной половине бесконечное небо переливалось чудесными сине-зелено-розовыми красками утренней зари. Слева, за слегка волнующимся под мягкими потоками ветра бирюзовым лугом, стоял высокий красно-золотистый лес, а справа раскинулась безбрежная даль. Обрыв, травянистый склон, внизу, подернутая белесой дымкой тумана, извивающаяся узкая хрустальная речушка с берегами из серо-белой гальки, а дальше безбрежные до самого горизонта просторы холмистой равнины, покрытые отдельными рощицами и кустарниковыми зарослями.

И так было покойно и замечательно вокруг, что судье подумалось что теперь обязательно всё будет хорошо, главная, самая трудная часть пути уже позади. Тем более невдалеке, на правой, по движению к столице, обочине тракта уже стояла дистанционная пирамида, которую некоторые проезжающие и проходящие путешественники по обычаю украшали всякими блестящими безделушками, кусочками металла, стеклышками или цветными ленточками. Здесь начиналась цивилизация. И судья уже предвкушал как вскоре войдет в волшебный, пестрый, кипящий, бурный перекресток миров, окунется в шумную суетливую столичную круговерть, по которой так соскучился в унылом скучном Туиле.

К нему подошёл Галкут. Судья содрогнулся, опухшая, жуткая, сине-багрово-желтая физиономия слуги вступила в резкий диссонанс с этим прекрасным утром. Мастону захотелось отвернуться, но он сдержался. Кроме того от него не укрылось, что Галкут очень устал и явно с трудом держится на ногах.

— Господин инрэ, я позволил себе остановиться, решив что вы захотите позавтракать, — хрипло сказал Галкут и казалось, что и сам процесс речи причиняет ему боль.

Судье было очевидно, что главной причиной остановки было то что слуга совершенно вымотался и хочет передохнуть.

— Всё в порядке, — сказал он. — Иди, поспи пару-тройку часов, завтраком я займусь сам.

Галкут некоторое время колебался, видимо не желая отлынивать от своих обязанностей или по крайней мере давать повод думать, что он отлынивает.

— Всё в порядке, — повторил судья. — Тебе надо отдохнуть. — И после секундной паузы добавил: — Скоро всё закончится, Галкут. И как я и обещал ты будешь богат и свободен.

Галкут некоторое время молча глядел на судью, но тот так и не понял выражения этого до неузнаваемости измененного следами побоев лица.

— Я только лошадей на луг пущу, — равнодушно произнес Галкут и отвернулся.

Быстро и умело высвободив из упряжи лошадей, он вбил колышек в средине луга и длинными веревками привязал к нему животных. Затем забрался на крышу кареты, закутался в одеяло и тут же провалился в глубокий сон.

Судья, исподтишка следивший за ним, вдруг подумал, что ему будет жаль расставаться с Галкутом. "Может предложить ему остаться в моем новом доме", подумал он, скромно назвав свое будущее жилище просто "домом", хотя в глубине души и не сомневался что это будет огромное поместье, замок или дворец. Галкут станет прекрасным управляющим, буквально незаменимым. Но судья не сомневался, что его слуга откажется. И не потому что не любит своего хозяина или ненавидит то что его заставляют делать, а просто из-за того что Мастон Лург постоянно напоминает ему с чего это всё началось. Галкут явно давно уже устал от всего и единственное чего жаждет его измученная душа это покоя и уединения. И после сделки в Акануране Лург искренне собирался щедро заплатить ему, чтобы он мог наконец обрести этот долгожданный покой в каком-нибудь отдаленном уголке Шатгаллы.

Судья встряхнулся и постарался выкинуть все мысли о будущем из головы. "Жить надо настоящим", с улыбкой сказал он себе и отправился к задней части кареты, где в плетенном коробе хранилась их провизия.

На траве метрах в 4–5 от обрыва он установил раскладной столик, два раскладных стула и быстро накрыл нехитрый завтрак: ветчина, горошек, сыр, тонкие солоноватые ржаные лепешки, бутылка сладкого красного вина и фляга воды. И еще мармелад, который он специально купил в караване для Элен, смутно припоминая, что дети очень любят это лакомство. "Завтрак аристократа", усмехнулся Мастон, но затем поправил себя: "Будущего аристократа". И кинув взгляд на юго-восток, на бескрайний сине-алый простор, он представил с каким удовольствием он будет сочинять себе герб, который затем умельцы-портные вышьют блестящими цветными нитями на груди его дорогих камзолов. И ему подумалось что наверно следует в рисунке герба как-то завуалированно обыграть умение видеть истину и маленькую черноволосую девочку, которые и явились источником его … судья задумался: баронство или графство? Нет, конечно же хотелось бы граф, это весомее, солиднее, выше по рангу. Граф — "спутник короля", это по-настоящему великолепно. Но Мастон очень сомневался, что верховный претор согласиться на это, ведь кроме титула он намеревался просить еще и огромную сумму денег, как минимум 10000 золотых и должность не меньше окружного судьи, одного из 12, или младшего принципала, управляющего одним из отделений Палаты. В своей совокупности эти требования герцог наверняка сочтет чрезмерными. "Но это пока он полностью не осознает что за сокровище я ему отдаю", сказал себе Мастон, которому вовсе не хотелось в такое дивное утро омрачать свои мечтания какими-либо сомнениями. И он уверил себя, что герцог непременно согласится на всё как только узнает о способностях Элен и убедится что это правда. Что значат любые титулы и деньги в сравнении с возможностью всегда знать истину?!

Лург постарался взять себя в руки и унять бурлившее в душе радостное предвкушение будущего счастья. "Размечтался тут как юная барышня о красавце муже", пожурил он себя. И ему действительно стало слегка стыдно за подобную наивную восторженность, которая вроде и не была ему свойственна. Он всегда считал себя реалистом и прагматиком, ну или по крайней мере он стал таким с тех пор как расстался со своей подлой и вероломной женой. И он напомнил себе, что впереди его ждет еще немало трудностей и осложнений. Это и вздорный строптивый характер Элен, которая может выкинуть какой-нибудь неожиданный фортель. Это и её мифические хранители, которые может и мифические, но вот странный металлический пёс действительно существует и если правда, что колья туилской тюрьмы не причинили ему вреда, то значит он так или иначе ищет свою хозяйку. И еще, конечно, коварство и жадность верховного претора, который вне всякий сомнений непременно соблазнится способностями девочки, но вот только вряд ли захочет платить за них. Неожиданно судье пришло в голову что осложнения могут возникнуть и с другой стороны. Ведь тогда в Туиле он совершенно правильно рассчитал, что Элен со своим псом попытается ночью вызволить кирмианку из тюрьмы. И если металлическая собака не пострадала, то она вполне могла довести задуманное до конца, а значит вполне логично предположить, что кровожадная дикарка и пес объединились и с ними конечно тот лоя-изгнанник. Судья нахмурился. Если эти лоя икирмианка появятся в Акануране, да и еще с этим чудесным псом, то ничего хорошего из этого не выйдет. Конечно они попытаются освободить Элен. Если он успеет совершить сделку с герцогом, то в принципе наплевать, это будет уже головная боль герцога. Но в любом случае лучше всего подстраховаться. И Мастон тут же понял как это проще всего сделать: объявить их в розыск. В конце концов кирмианка сбежавшая преступница, лоя и пес её сообщники и значит им прямая дорога в тюрьмы Судебной Палаты. Конечно неясно чем закончится столкновение этого пса, если он всё-таки жив, с судебными гвардейцами, но в любом случае это всё их задержит или по крайней мере даст возможность заранее узнать о их появлении.

Судья недобро усмехнулся, да сложностей немало, но он всё преодолеет, теперь он уже не отступит и пойдет до конца. Но затем он снова поглядел на пылающий на востоке горизонт, подымающийся красный шар солнца, удивительные глубокие краски утренней зари, расплескавшейся по бездонному вечному небу и вздохнул. "А стоит ли?", мелькнуло у него в голове. Ведь он уже не молод и, говоря откровенно, единственное чувство, которое он последнее время испытывает, это усталость. От жизни, от людей, от пошлости и банальности того и другого. И тщеславие, амбиции, головокружительный вкус власти на деле всё те же пошлость и банальность, прикрывающей своими пестрыми нарядами пустоту жизни. Ведь по большому счету, если заглянуть в самые темные глубины его души, то станет ясно что ему, как и Галкуту, хочется только покоя и уединения.

"Фу ты, черт", выругался судья, подумав что он и в самом деле как юная барышня, чье настроение меняется каждые пять минут и которая легко переходит от восторженного упоённого восприятия окружающего мира к унылому сокрушенному созерцанию убогости своего существования. "Это наверно Элен так дурно на меня влияет", усмехнулся он и направился к карете.

Он намеревался разбудить девочку и пригласить её к завтраку. Но открыв дверцу экипажа, он остолбенело застыл, в одно мгновение позабыв все свои переживания и мечтания. Элен внутри не было. Его сердце тут же бешено застучало и он ощутил жар. Он до такой степени был уверен что она в карете, что отсутствие Элен буквально парализовало его мыслительные процессы, ибо эта ужасная пустота обитого кожей сиденья в одну секунду сокрушила все его надежды и чаянья. Сквозь ужас пробивался слабый голос разума, пытаясь донести до судьи что полчаса назад девочка была здесь и значит очевидно что она где-то рядом.

Судья обернулся и торопливо метнулся к обрыву, подгоняемый нелогичным страхом, что девочка каким-то образом незаметно свалилась вниз. Но на склоне и внизу у реки никого не было. Он бросился обратно к карете с вообще уже дикой мыслью, что просто как-то не заметил её в салоне экипажа. Но в этот момент увидел краем глаза движение светлого кремового пятна возле деревьев и замер как вкопанный. Элен выходила из леса. Она спокойно прошла по лугу мимо пасущихся лошадей и вышла на тракт.

— Ты что там делала? — Сердито спросил судья.

Элен неприветливо посмотрела на него.

— Что хотела то и делала, — грубо ответила она.

Мастон Лург тут же опомнился, осознав что собственно и сам недавно ходил в лес, чтобы сделать то о чем не принято делиться с окружающими. Ему стало стыдно и он усмехнулся про себя, подумав что последнее время слишком часто испытывает это, как он полагал, давно забытое им чувство.

— Прости, зря спросил, — сказал он миролюбиво. Внимательно вглядевшись в свою подопечную и вспомнив как тревожился о её здоровье, он поинтересовался: — Ты как себя чувствуешь?

— Нормально, — сухо ответила Элен и указав на украшенную пирамиду, спросила: — Что это?

— Путевая веха или Дистанционная пирамида, ну или обычно её называют дорожной, — с готовностью ответил судья, радуясь любознательности девочки, ибо любознательность, по его мнению, несомненно была одним из самых верных признаков хорошего самочувствия и светлого, бодрого настроения у человека. — На ней указано сколько километров осталось до Небесной колонны на Дворцовой площади Аканурана.

Девочка холодно поглядела на него:

— Поэтому вы такой радостный?

— Ну может быть немного, но главным образом потому что ты хорошо себя чувствуешь. Мне показалось, что в карете ты выглядела несколько утомленной и осунувшейся. — Чуть помолчав, он спросил: — Ведь ты хорошо себя чувствуешь?

— Перестаньте. Ваша забота о здоровье человеке, которого вы намереваетесь продать вполне понятна, но выглядит омерзительно. Поэтому, если это не слишком обременительно для вас, избавьте меня в будущем от этого.

Мастон Лург прикусил язык, но снова с усмешкой заметил про себя, что девочка, судя по её язвительности, и впрямь в полном порядке

Элен посмотрела по сторонам. На некоторое время её взгляд остановился на захватывающих дух безбрежных просторах, уходящих к золотому горизонту и теряющихся в чуть голубоватой дымке в восточном и юго-восточном направлении. И взгляд её затуманился видимо какими-то воспоминаниями. Внимательно наблюдавший за ней судья дорого бы дал, чтобы узнать о чем она вспоминает, но спрашивать не стал. Девочка повернулась к нему и указав на накрытый стол, спросила:

— Вы кого-нибудь ждете?

— Только тебя.

— А где Галкут?

— Отдыхает, — он кивнул в сторону кареты.

Ничего больше не сказав, девочка села на маленький стульчик и принялась за еду. Она действительно была голодна, что она расценила как странность, ибо обычно по утрам ей никогда есть не хотелось. Судья сел напротив и взял нож. Чуть поколебавшись, он принялся отрезать ломтики ветчины, сыра, куски лепешек и складывать это перед девочкой. Та брала их и отправляла в рот, не обращая внимания, что судья вроде как проявляет некую заботу о ней. Она жевала пищу, с удовольствием глотала и глядела куда-то в сторону обрыва, вдаль. Насытившись, она встала и посмотрела на судью. Воспитание побуждало её сказать "спасибо", но она переселила себя и промолчала. Тот же спросил:

— Может выпьешь чуть-чуть вина. Мы двигаемся к югу, становится прохладнее, да и …, — он споткнулся, хотел сказать, что это и для здоровья полезно, но вспомнив недавнее замечание девочки касательно его заботы о её самочувствии, передумал, — да и вообще…

— Не хочу. Давайте спустимся к речке. Вон там у пирамиды вполне пологий спуск, вроде бы даже тропинка есть.

— Зачем?

— Просто так, хочу погулять по берегу реки, покидать камешки в воду, я же маленький ребенок в конце концов.

Судья улыбнулся.

— Да уж. А я тебе зачем?

Элен с деланным равнодушием пожала плечами:

— Ну вы ведь не отпустите меня одну.

У судьи возникло смутное ощущение, что она всё же почему-то хочет чтобы он пошел с ней.

— Пойдём, — согласился он.

У реки было несколько свежее. Туман уже совершенно исчез и хрустальная прозрачная вода, отражая багряные лучи поднимающегося светила, неспешно и бесшумно несла свои воды, иногда кое-где создавая завихрения и круговороты. До противоположного берега было не больше 10 метров и там галечный пляж упирался в широкое поле красно-коричневой травы с островками кустарниковых зарослей и вкраплениями каких-то больших красивых цветочных растений золотистой окраски.

Элен и правда подняла несколько камешков, осмотрела их, подумала что галька на всех планетах выглядит одинаково, и бросила в воду, пронаблюдав за всплеском и расходящимися кругами. Затем повернулась к судье и внимательно поглядела на него. Мастон Лург слегка улыбнулся ей.

— Можно мне попросить у вас кое-что? — тихо сказала Элен.

Улыбка тут же исчезла с лица судьи и он ощутил неприятное напряжение.

— Не волнуйтесь, — правильно расценив его реакцию, сказала девочка, — я не собираюсь просить у вас ничего такого, что может как-то помешать вашему хитроумному замыслу обогатиться на продаже меня верховному претору.

Судья помолчал и затем спокойно произнес:

— У тебя неверная постановка вопроса. Просить ты можешь всё что хочешь, а вот остальное уже на моё усмотрение.

— Я понимаю, — с некоторой даже как показалось судье покорностью ответила Элен. — Я хотела попросить вас рассказать мне историю Галкута. О том как он убил ребенка.

Судья словно отшатнулся, услышав это, но в тоже время и окончательно успокоился. Это было вполне понятно. Это женское любопытство. Это естественно.

— Я не думаю, что эта история подходит для детских ушей, — произнес он с сомнением.

— Пожалуйста, господин инрэ, — попросила девочка и судья с удивлением поглядел на неё. Кажется он впервые слышал от неё подобную интонацию.

— Зачем тебе это?

— Он убил своего сына?

Судья почти вздрогнул.

— Откуда ты…, — он замолчал на полуслове и с подозрением поглядел на ребенка: — Ты разговорила его?

Элен отрицательно покачала головой.

— Просто предположила, — легко солгала она. — Когда он с такой яростью бросился на Дюронов, защищая меня, мне вдруг пришло в голову, что он защищает меня как будто я его дочь. И тогда я подумала, что возможно он не уберег своего ребенка, а потом, что даже возможно он сам его и убил почему-то.

Она глядела на судью большими ясными глазами. Тот счел что это звучит вполне правдоподобно, учитывая насколько это дитё не по годам умное.

— Пройдемся, — предложил он, указывая вдоль берега.

Элен утвердительно кивнула. Несколько минут они шли молча, Мастон Лург всё еще колебался. Но в конце концов он заговорил.

На северо-западе Агрона, невдалеке от Ильмарских гор, в окружении бескрайних красно-золотых лесов есть селение Горячие Камни, названное так из-за находящихся в окрестностях удивительных валунов, которые по необъяснимой причине круглый год и в любое время суток пребывают в нагретом состоянии. Одни просто теплые и приятные на ощупь, другие достаточно горячие, но еще вполне терпимые для прикосновения и, как говорят, подходят для прогревания человеческого тела в лечебных целях, третьи горячие настолько, что плавят воск, ну а некоторые раскалены как печка и о них можно обжечься до волдырей. Люди живущие в этом в общем-то благословенном месте относят себя к иегонам. Иегоны — последователи одного из бесчисленных ответвлений христианства, а по сути просто очередная безумная секта, полная невежества, мракобесия и жестокости. Учение их довольно примитивное. Бесхитростная, незатейливая ахинея про всеблагого светлого доброго бога и злого лживого дьявола. При этом иегоны отличаются слишком уж мрачным, пессимистичным и тяжеловесным восприятием жизни. Это находит отражение и в их одежде, и в их строениях, и в их глупых правилах и ритуалах. Они носят темные одежды, обязательные капюшоны, их церкви выкрашены снаружи в черный цвет, а главный их символ кроваво-красный крест, татуировки которого они наносят себе на внутренние стороны запястья при крещении. Иегоны не верят, что дьявол это падший ангел, бывший некогда помощником бога. По их представлениям дьявол это некий антибог, источник всей скверны и тьмы в мире, зла и лжи. Во многом он равнозначен светлому богу-творцу, который создал всё сущее, при этом и тот самый хаос, из которого и возник дьявол. В общем вся их мифология весьма сумбурна и противоречива. Бог-творец вынужден был дать жизнь хаосу чтобы привести мир в движение, а хаос породил злого антибога и теперь весь мир это одно бесконечное поле битвы между творцом и дьяволом. И по их представлениям дьявол побеждает, особенно среди людей, ибо люди очень легко впускают его в себя и становятся его частью. Собственно одни лишь иегоны, просветленные и суровые, строгие и бдительные и не поддаются ему. По крайней мере стараются изо всех сил. Ну а те из них кто всё же даст слабину и впустит дьявольский дух в себя, тот будет подвергнут сначала жутким испытаниям, по сути пыткам, чтобы убедиться что дьявол действительно вселился в человека, а затем не менее чудовищным казням, призванным уничтожить оскверненное тело и отпустить измученную душу к творцу. Я ни в коем случае не хочу описывать в деталях их кровожадные, дикие методы пыток и умерщвлений, но чтобы ты понимала о каком исчадии больного разума идет речь, назову тебе один из их видов казни. Голого человека подвешивают за раздвинутые ноги головой к земле, приставляют к паху большую двуручную пилу, которой в нормальном мире пилят бревна, и медленно распиливают.

Таким образом вся жизнь иегонов посвящена тому, чтобы не дать дьяволу завладеть собой, а заодно и высматривать не вселился ли он в других. У каждого из них есть свой партнер-наблюдатель, хранитель, призванный следить за своим подопечным дабы тот не оступился и не поддался злу. Этот подопечный в свою очередь сам за кем-нибудь наблюдает. Они едят очень соленую пищу, так как зло боится соли, алкоголь пьют только три раза в год по своим главным праздникам, им нельзя смотреть на другого человека через левое плечо и оборачиваться через него, ибо дьявол подкрадывается и подолгу стоит именно с левой стороны, почти все время они ходят в перчатках, чтобы ненароком не прикоснуться голой рукой ко многим "нечистым" вещам, животным, растениям, например, к белым коровам, так как именно в белый цвет любит рядиться отец лжи, который в свою очередь не любит черный цвет, ибо тот напоминает ему о собственной тьме и в конечном счете бессилии перед светом. Также дьявол не любит красный цвет, ибо это цвет искупительной крови, которой божий сын уже однажды одолел его. И потому иегоны обвешивают себя красными веревочками, ремешками, браслетами и тому подобным. Также им нельзя плевать, чихать и зевать, кроме как вдалеке от всех и прикрываясь обеими руками. Они должны всеми возможными способами оберегать все отверстия в человеческом теле, так как именно через них чаще всего дьявол и проникает в человека. Им нельзя широко улыбаться и громко смеяться, ибо это всё дьявольские ужимки. Они с омерзением и подозрением относятся к любым дефектам и аномалиям человеческого тела, к любой необычной черте во внешности, ибо не сомневаются что это всё знаки тёмного бога. Заправляют у них всем святые отцы — владыки, трое младших и один старший. По вечерам, в час заката, когда красное солнце пылает на красных крестах черных церквей, жители Горячих Камней собираются в своих мрачных святилищах и хором громко распевают священные мантры, иногда доводя себя до исступления.

Вот в таком, скажем прямо не слишком привлекательном месте, Галкут и провел большую часть своей жизни. С рождения он слышал россказни о вездесущем духе зла, у которого нет иной заботы, кроме как соблазнять слабых, утративших бдительность людей, вселяться в них и подчинять своей воле. И в детстве также как все, он носил капюшон, перчатки, красную веревочку на запястье, не улыбался, как мог подавлял зевоту и чихание, обильно солил свою пищу, вставлял в уши пробковые затычки, остерегался рыжеволосых людей, белых котов и собак, содрогался при виде больших родинок, бородавок, раздвоенной губы, косоглазия, горбатости и прочее, поклонялся святым отцам, радостно кричал им "На многие лета, владыко", в закатный час возбужденно и проникновенно пел вместе со всеми "Славься бог-вседержитель, сотворяющий мир, элои, элои!", "Воссияй дивным светом, путеводной звездой, элои, элои!", "Буде мы в силе твоей, да одолеем мы козни злого, элои, элои". Но несмотря на все эти сумерки сознания, подавления разума и воли, торжество фанатизма и двуличия, религиозный морок всё же не смог окончательно овладеть Галкутом. Да, трудно противостоять мыслям и традициям, внушаемым с самого детства, когда у человека еще нет способности к критическому мышлению и анализу и он практически беззащитен перед любыми дикими и безумными идеями. Но Галкут, также как его отец и его дед, был рыбаком. Жили они на озере в нескольких километрах от Горячих Камней и поэтому были всегда несколько обособлены от остальной общины. Они ловили рыбу, солили её, коптили, возили на продажу в селение, плели сети, вырезали удилища, изобретали поплавки и грузила, созерцали спокойные воды озера, величие бесконечного леса, слушали шелест листвы и пение птиц и им не казалось, что повсюду скрывается дьявол. Отец и дед не носили капюшонов и перчаток, так как в них было совершенно неудобно заниматься своим ремеслом. И Галкут, по мере взросления и приобщения к семейному поприщу, тоже постепенно отходил от некоторых писанных и неписанных правил секты. И хотя он по-прежнему причислял себя к иегонам, но относиться ко всему стал проще и спокойнее. Ему больше не мерещился дьявол за каждым кустом и во всяком человеке с рыжими волосами или бородавкой. Он без всякого страха мог похлопать по спине белую корову, прокатится на белой кобыле или потрепать по шее белого пса. И всё реже и реже он появлялся в черной церкви с красным крестом на шпиле, а если и появлялся, то голос его звучал далеко не так возбужденно и неистово как прежде. Это конечно не прошло незамеченным. Один из трех младших владык по имени Кундай давно уже присматривался к Галкуту, к тому же Нани, дочь мельника, приставленная хранителем-наблюдателем к сыну рыбака часто доносила священнику о неподобающем поведении своего подопечного. После смерти отца, когда Галкут остался совершенно один, Кундай постарался взять юношу в оборот и укрепить его в мысли, что дьявол не дремлет и путь святого Иегона единственно верный путь в этой жизни. Юноша внимательно слушал все увещевания и наставления владыки, но явно уже не проникался этими мрачными идиотическими идеями о том что безжалостный коварный антибог захватывает человечество и учение иегонов и Горячие Камни по сути один из последних островков света в безбрежном океане тьмы, отчаянья и греха, в которые погружается мир. "Вера и бдительность наш единственный оплот против наступающего зла", восклицал Кундай, потрясая руками с золотыми браслетами и Галкут послушно кивал. А потом возвращался в свой домишко на берегу озера, шел проверять ловушки и сети, слушал гомон птиц и тут же забывал, что повсюду дьявол, грех и отчаянье. А иногда среди прибрежных кустов он замечал сверкание золотых волос дочери мельника, следившей за ним. Раньше без особой охоты и исключительно во исполнение возложенного на неё долга, а теперь с каким-то непонятным ей самой интересом и волнением. И Галкут, прежде относившейся вполне равнодушно к тому что за ним наблюдает глупая девчонка, вдруг стал испытывать смущение и какое-то смутное удовольствие от того что она смотрит на него. Однажды Нани свалилась в озеро с полуметрового обрывчика. Конечно всего лишь по неосторожности, но возможно и с каким-то умыслом, до конца осознать который не могла и сама. Галкут не раздумывая бросился ей на помощь, хотя там было не глубоко и никакие хищные твари ей не угрожали. Он вытащил её из воды. Потом она сидела возле его костра, сушила одежду, ела запеченную рыбу и слушала рыбацкие истории. И там, на берегу синего озера, под ласковым светом красного солнца, эти двое совершенно не помнили о том что они иегоны и злой дух постоянно искушает и соблазняет их. И Нани, под предлогом усиления слежки за своим подопечным, всё чаще и чаще приходила на озеро, где она по примеру Галкута откидывала с головы капюшон, снимала перчатки и совершенно забывала о мрачном мире черных церквей с красными крестами и неулыбчивых молчаливых людей. Всё это конечно не могло пройти незамеченным для Кундая. Его всё более и более раздражало своеволие Галкута и его отрешённость от жизни общины. А кроме того, неожиданно он понял, что Нани, превратившаяся из худенькой глазастой девочки в прелестную стройную девушку, интересует его совершенно особым образом и ему крайне неприятно, что она проводит так много времени с этим рыбаком. Он тут же назначил ей новую цель для наблюдения. Но это не помогло. Нани все равно каждый день ходила на озеро, сидела плечом к плечу со своим, как она наверно считала, другом, следя за поплавками, слушала его веселую болтовню и непозволительно много смеялась. Кундай свирепел все больше и уже высказывал старшему владыке свою озабоченность тем, что дьявол явно пробует завладеть душами этих двоих. Неизвестно чем бы всё это закончилось, но тут между Агроном и Сайтоной случилась очередная война. И Горячие Камни, как и всякая другая деревня и город любой провинции королевства, должны были поставить в строй определенную часть своего мужского населения. Армейским офицерам, грубиянам и безбожникам, было глубоко наплевать на все религиозные закидоны иегонов и на то что они последний оплот человечества в битве против диавола. Офицерам нужно было сколотить отряды ополчения и они это сделали, быстро и доходчиво объяснив владыкам, что бояться следует не дьявола, а пьяного господина полковника вот с такенной дубиной заместо трости. Молодой Галкут отправился на войну. Через пару лет война утихла, но Галкут, согласно закону о пятилетнем призыве, служил еще три года на границе с Сайтоной.

Когда он вернулся в Горячие Камни он был уже совершенно другим человеком. Учение иегонов утратило над ним власть. Теперь всё это поклонение красным крестам, хоровое иступленное пение на закате, повальная слежка друг за другом, проклинание смеха казались ему невыносимо тягостными и нелепыми. Но здесь был его дом, его озеро, а главное одна молодая особа, которая все эти пять лет не выходила из его головы и сердца. И как выяснилось эта молодая особа тоже не забывала его. И несмотря на то что Кундай приложил все мыслимые усилия чтобы сделать её своей женой, Нани осталась свободной. Ни елейные увещевания, ни соблазнение сытым безбедным существованием, ни завуалированные угрозы не только со стороны святого отца, но и от родителей и знакомых ни к чему не привели. Причем Нани и сама до конца не понимала чего она ждет. Но когда после пятилетний разлуки, она увидела Галкута, всё стало на свои места и для неё и для него. Она вышла замуж за любимого человека.

Естественно Кундай, который за эти пять лет окончательно уверовал, что Нани должна принадлежать ему и только ему, от такого поворота событий практический обезумел. И несмотря на всю свою выдержку и внешнее благодушие, на одной из проповедей злоба прорвалась из него и он оскорбительно отозвался о Нани, назвав её неблагодарным темным существом, обвинив её в уклонении от правил и традиций общины и к тому же не способной отличить хорошего от дурного, что в представлении иегонов является опаснейшим пороком, ибо такой изъян есть прямая дорога в объятия дьявола. Однако он не учел того насколько война и армия меняет людей. Галкут встал со скамьи, вышел вперед и громко и спокойно объявил, что младший владыка охвачен низменной похотью и злобой, что он возжелал Нани и не получив желаемого, извергает из своего грязного рта ложь и клевету. Святой отец рассвирепел и, схватив свой посох, один из атрибутов владыки, попытался поколотить им Галкута. И снова он не учел того что молодой рыбак последние пять лет провел там, где люди быстро привыкают к смерти и крови, к оружию и битвам, к потасовкам и грубости и учатся давать сдачи. Галкут нанес владыке два удара кулаком в лицо, прежде чем опомнившиеся общинники схватили его за руки и оттащили. Ошалевший Кундай, с разбитым лицом и потрясением в душе, несколько минут был совершенно потерян. Он просто не мог вообразить что такое возможно. Он привык обрекать на страдание других, но к тому что кто-то может причинить боль ему был совершенно не готов. Разразился страшный скандал. Однако сход всей общины под предводительством почтенного старшего владыки постановил освободить Галкута от какой-либо ответственности, ибо он только защищался, сначала свою жену, затем себя. Кундаю было велено забыть Нани и три дня беспрерывно молиться и поститься для "успокоения неподобающих страстей". Таким образом всё улеглось и со временем вроде бы забылось. Нани и Галкут стали жить вместе в рыбачьем домике, который новоиспеченный муж обновил и расширил. А через год их маленькая счастливая семья стала больше на одного человека. Нани родила прекрасного мальчика и это наверно был самый счастливый день в жизни молодого рыбака. Мальчика назвали Майрет.

На радость своим родителям Майрет рос здоровым и крепким, рассудительным и сообразительным. Казалось что от папы и мамы он взял только самое лучшее, красоту, изящество, доброту от своей матери и рослость, крепость и вдумчивость от своего отца. И Галкут просто души не чаял в своем малыше, впрочем как и в своей маленькой нежной супруге. Ему представлялось что он достиг всего о чем только мог мечтать и не может быть и не будет жизни лучшей чем эта. Обычные банальные радости тихой семейной жизни окутали его словно светлым облаком, заслоняя его от всех жестокостей и безумия мрачного мира иегонов. Галкут был счастлив самым простым человеческим счастьем. Ибо самое глубинное человеческое счастье по своей сути всегда очень обыденно и банально. Он возился со своим сыном, потихоньку приобщая его к семейному ремеслу, дурачился с женой, помогал ей в огороде, укреплял, обстраивал дом, рыбачил, заготавливал рыбу, продавал её, покупал Нани и Майрету маленькие подарки, устраивал семейные ужины в каком-нибудь несказанно красивом местечке в лесу. И всего им было вдоволь, всего в достатке, и пищи, и мира, и самих себя. И наверно ему даже стало казаться что так будет вечно. И хотя совсем рядом с ними, в Горячих Камнях, по-прежнему время от времени пытали и мучительно казнили тех, кого обуял дьявол, для Галкута всё это происходило словно в потустороннем мире. Но по прошествии семи или восьми лет этот самый "потусторонний" мир начал потихоньку подбираться к его маленькой счастливой семье. Кундай к этому времени стал старшим владыкой и хотя Галкут уже давно и думать забыл о их столкновении в прошлом и очень бы удивился, если бы кто-то напомнил ему об этом, ибо считал что всё это уже давно поросло быльем и навсегда похоронено в бездонных глубинах памяти, вряд ли сам Кундай считал так же. Но теперь он никуда не спешил и лишь внимательно приглядывался к тихому светловолосому мальчугану, у которого как оказалось были разноцветные глаза, один светло-голубой, другой зеленый и подолгу беседовал с родителями Нани, а иногда и с ней самой. Галкут поначалу ничего не замечал. Разве что Нани стала чуть молчаливее, а Майрет иногда словно грустил о чем-то. Но рыбаку казалось что это всё просто чуть более темные штрихи на светлой картине их семейного счастья, которые лишь оттеняют основной рисунок. До поры до времени он также не обращал особого внимания, что Нани всё чаще бывает у родителей и даже остается у них ночевать, а также что она уже не столь редко как раньше посещает черную церковь, где скорбно и внимательно слушает тихие наставления святых отцов. Он не замечал как его сын бродит в одиночестве по окрестностям селения или в лесу, словно дикий заброшенный олененок, и иногда тоскливо глядит издалека на других детей, которые почему-то были не слишком расположены принимать его в свои игры. Но потом до Галкута стали доходить странные нелепые слухи. Одного из мальчиков сильно покусала собака с белыми пятнами на спине, а рядом был Майрет. Один из мужчин свалился с лестницы и сломал руку, по близости снова видели Майрета. Одна из коров вдруг стала доиться кровавым молоко и как выяснилось за день до этого к ней прикасался Майрет. Черная кобылица неожиданно взбесилась, сбросила своего седока и едва не затоптала его. Как отмечали очевидцы это случилось после того как Майрет прошел рядом с ней. Одна из девочек, после того как на неё пристально и долго смотрел Майрет, заболела неизвестной болезнью и, покрывшись пятнами, слегла с лихорадкой и жаром. Приезжая в Горячие камни с возом вяленой и копченой рыбы, Галкут всё чаще замечал что жители косятся на него, а иные и просто глядят с откровенной злобой. Он не осознавал что происходит, да и не особо старался разобраться, не придавая всему этому большого значения. Он считал что прекрасно понимает этих людей и ему отлично известно, что иегонам свойственны некоторые чудачества и странности. И хотя он по-прежнему считал себя одним из них, годы армии, а затем и годы тихой светлой семейной жизни на берегу безмятежного озера совершенно отвратили его от их мракобесного запутанного мрачного учения. И он совершенно спокойно воспринимал всю непримиримую, почти фанатичную жестокость своих соплеменников, когда дело касается дьявола и колдовства, считая это естественным и может быть где-то в глубине души даже правильным. Но пребывал в абсолютной уверенности, что это не имеет никакого отношения ни к нему, ни к его семье. И вот однажды в своем доме у озера он остался совершенно один. Он спокойно лег спать, не сомневаясь что жена и сын остались ночевать у родителей Нани, такое уже случалось несколько раз. Но в следующий вечер он был по-прежнему один и эту ночь он провел далеко не так безмятежно как предыдущую, вспоминая всё что случилось за последнее время, ворочаясь с боку на бок и находя всё новые и новые тревожные признаки в поведении жены, сына и односельчан.

Ранним утром он сел на лошадь и поскакал в Горячие Камни. И там его маленький счастливый мир, словно легкое облачко пара, в один момент смело грозным порывом ветра. От родителей Нани, которые смотрели на него с нескрываемой ненавистью, он узнал что его сыном окончательно овладел дьявол и позапрошлой ночью Майрета нашли в каком-то странном беспамятстве, всего в крови и потрохах, а рядом у соседа разодранную буквально на части свинью. Когда Майрет пришел в себя, он плохо что помнил, призвали святого отца, тот заподозрил присутствие дьявола в ребенке и мальчика забрали в церковь и поместили в так называемый "святой мешок". "Святой мешок" это небольшое углубление в каменном полу в одном из помещений в подвалах церкви. Углубление высотой от силы полметра и пару метров в длину, внутри дощатый настил, на который укладывается человек, а сверху эта яма накрывается тяжелой решеткой из освященного металла. Жуткое место, по сути каменный тесный гроб, закрытый сверху толстой решеткой, якобы дьявол в этом "мешке", окруженный камнем и святым металлом не способен никому снаружи причинить зла. И также родители Нани не стерпели и объявили единодушное мнение общины, что в том что дьявол завладел ребенком в первую очередь виноват его глупый, а может и злокозненный отец, который пренебрег практически всеми правилами и обычаями иегонов, отдалился от церкви и святого учения и приобщил Майрета к темным глубинам вод и проклятым лесным чащобам, любимым обиталищам антибога. А Нани уже вторые сутки подряд не встает с колен перед алтарём в церкви, вымаливая у бога прощение для её сына, а заодно и для неразумного мужа. Галкут слушал их слова как в бреду, как будто его всего закутали в толстое ватное одеяло и голоса стариков доносятся издалека. Он слушал и не слышал, не верил что всё это происходит на самом деле. Ведь всё-таки он был иегоном и прекрасно знал что ждет его сына. Пытки и истязательства, от которых и взрослые люди сходили с ума. Пытки, призванные вынудить дьявола раскрыть себя, признать своё присутствие, пытки чьей главной задачей является добраться до самого нутра человека, до мозга костей, пронзить его такой чудовищной болью чтобы скрывающийся внутри дьявол затрепетал, завопил от страдания и выдал себя. Если же этого не случится, то значит дьявола нет и человека отпустят. Обожжённого, обескровленного, изрезанного, истыканного иглами, с раздробленными костями, искалеченными суставами, полуживого, полубезумного его отпустят чтобы он провел остаток своих скорей всего уже немногочисленных дней в тяжелом сумрачном мире страшных воспоминаний. Но впрочем такое случается невероятно редко, практически никогда, ибо дьявол слаб и почти всегда выдает себя. И тогда человека умертвляют каким-нибудь жутким способом, дабы гарантировано освободить его душу от темного бога. Вот что ожидало его сына. Галкут знал что всё будет именно так и никого не остановит то что Майрет всего лишь восьмилетний ребенок. Галкут видел невообразимые нормальным человеком казни беременных женщин, вынашивающих в себе семя дьявола, стариков, впавших в ересь на склоне лет и юных девушек, соблазненных дьявольскими искушениями. И он понимал что Майрета ждет тоже самое. Он отвернулся от родителей Нани, совершенно забыв о них, не слушая что они изрыгают ему в спину и побрел, не различая дороги, а по его щекам безостановочно текли слезы. Но пока он так шел в его голове наступало какое-то прояснение, в памяти отчетливо всплывали вещи на которые он раньше не обращал внимание. Косые взгляды односельчан, злобное или испуганное перешептывание при его появлении, нелепые слухи о постоянном присутствии Майрета при несчастных или досадных происшествиях с людьми, о его недобрых, приносящих беду разноцветных глазах, об отлучках Нани, о её робких попытках заговорить с ним о боге и церкви и что-то еще про "неправильную" жизнь, а главное, и это теперь буквально вонзалось раскаленной спицей ему в сердце, самодовольном, уверенном, насмешливом, маслянистом взгляде старшего владыки. Они иногда встречали друг друга, но практически никогда не заговаривали. Галкут считал, что по большому счету им не о чем говорить, он отдалился от учения и традиций иегонов, святой отец понимает это, конечно не одобряет, но спокойно принимает, признавая за рыбаком право самому выбирать какой жизнью жить. Так ему казалось тогда, а теперь он понимал что всё было иначе. Кундай глядел на него не добродушно и спокойно, а насмешливо и презрительно, а иногда, как теперь вспоминалось ему, холодно и мрачно, в предвкушении какого-то несчастья для рыбака. И чем больше Галкут думал об этом, тем больше убеждался в том, что еще совсем недавно счел бы невероятным, почти невозможным. Кундай ненавидит его, он не забыл ничего из того что произошло между ними десять лет назад и не смотря на все эти годы по-прежнему без устали и непрестанно лелеет и взращивает уродливое растение давней обиды. Галкут остановился, еще несколько минут он думал о том, как Кундай распускал грязные слухи о Майрете, внушал прихожанам кто виноват в их несчастьях, исподволь и осторожно обрабатывал родителей Нани, а потом и её саму, убеждая что её муж отступник и тянет за собой в бездну греха, отчаянья и безбожия и её и сына. И всё это только ради того чтобы насладиться страданиями человека, который десять лет назад публично унизил его, увел женщину которую святой отец считал своей, и после всего этого еще и посмел жить свободно и счастливо. Теперь Галкут ненавидел Кундая точно также как и тот его. Он бросился к церкви.

У Галкута с собою был длинный, очень острый, рыбацкий нож, с которым он не расставался с детства, с той поры как получил его от отца на день рождение. Но когда он бежал к церкви, единственным его желанием было освободить сына, вытащить его из проклятой ямы, вывести из здания и навсегда увезти из этого ужасного города. Как и все в Горячих камнях он знал устройство церкви, её внутренний уклад и распорядок. Комнаты со "святыми мешками" находились в подвале, в одном из самых глубоких тупиковых коридоров. Коридор закрывала тяжелая дверь с мощным замком и на каждой решетке, накрывающей яму с узником, также был замок. При церкви жило несколько десятков монахов, которые окончательно отказались от мирской суеты, решив посвятить себя каждодневному беспрерывному служению богу и непримиримой борьбе с дьяволом. По сути дела это бесповоротно спятившие люди, бреющие себя наголо, обмазывающие голову и руки черной краской, облачающие тело в тяжелую вонючую колючую власяницу и видящие дьявола в каждом порыве ветра и в каждой человеческой улыбке. Среди этих монахов есть несколько старших монахов, их называют клирсами, их обязанность печься о столах братии и порядке в церкви. И каждые сутки один из этих клирсов назначается дасмосом, то есть что-то вроде главного дежурного служителя, руководящего остальными монахами и надзирающего за ними. Кроме всего прочего ему передаются ключи от всех замков в церкви. Галкут понимал, что сломать замки, тем более так чтобы это прошло незаметно, у него не получится. Честно говоря, в тот момент он вообще мало о чем думал, кроме того что ему нужно немедленно освободить сына. Входя в церковь, он намеревался найти дежурного клирса и либо заставить его открыть нужные замки, либо отобрать ключи и сделать это самому. Монахов в церкви было около трех десятков, жили они здесь годами, многие вышли из общины и Галкут, как и практически все в Горячих камнях, большинство монахов знал в лицо и по именам. Но когда они все бритые наголо, обмазаны сажей, да еще и в одинаковых бесформенных власяницах с глубокими капюшонами различить их было весьма непросто. С учетом этого, дабы выделиться среди остальных дежурный клирс мазал голову красным цветом, настоем из листьев липучей багрянки, а капюшоны в помещениях церкви монахи никогда не надевали.

Галкут, дрожа от бурлящих в нем эмоций, буквально сходя с ума от мысли, что его сына ждут изуверские пытки и мучительная смерть, вошел в сумрачный притвор церкви. Стояло раннее утро и поскольку иегоны больше почитают вечернюю зарю чем утреннюю, народу внутри почти не было. Тем не менее в глубине нефа, на кафедре, один из младших владык, как и полагалось, звучно и певуче читал псалом из Книги Иегона. Его слушали монахи и несколько прихожан. Никем не замеченный Галкут проскользнул в боковой коридор, откуда попал в галерею окружающую внутренний двор. Он собирался пройти в хозяйственные помещения, где практически наверняка и находился в данный момент дасмос — дежурный клирс. По пути через галерею он встретил одного из монахов и, насколько это было возможно, спокойно спросил его где найти дасмоса. Тот ответил что в трапезной. Галкут направился в указанном направлении и буквально через пару поворотов наткнулся на человека с красной головой в компании четырех других монахов. От некоторой неожиданности произошедшего все застыли. Галкут узнал дасмоса, это был человек по имени Бийер, ранее занимавшийся разведением свиней и фарьяров, мясник и торговец навозом, а теперь один из самых безумных почитателей Иегона и ярый борец с дьяволом. Он тоже узнал рыбака и с подозрением уставился на него. Бийер и раньше был крайне неприятен Галкуту, а теперь в особенности, ибо являлся одним из тех кто первым без малейшего сомнения поднимет руку на мальчика, которым, по его убогому мнению, завладел дьявол. И эта неприязнь видимо отчетливо отразилась на лице Галкута. Бийер догадался что происходит и истошно завопил: "Братия, хватайте его! Он злоумышляет!" Монахи еще какое-то время медлили, не понимая что нужно делать, но Бийер крикнул: "Он идет освободить дьявола! Бей его, кто за бога!". Монахи уразумели что к чему и бросились на Галкута. Но Галкут, в душе которого и так бушевало пламя, увидев, что люди, которые по сути и обрекли его сына на смерть своей мракобесной верой, еще и угрожают ему, потерял последнее самообладание и сам бросился на них. Машинально он выхватил из-за спины нож, как делал на войне, когда у него выбивали из руки меч. Увидев длинное лезвие рыбацкого ножа монахи испуганно застопорились, а в следующий миг Галкут полоснул одному из них по пузу и порезал лицо другому. Раненые дико заорали, посчитав что настал их смертный час, хотя порезы были неглубокие и через пару дней оба монаха совершенно оправились. С воплем "убивец!" двое других шарахнулись в стороны, дабы избежать жуткой участи своих товарищей. Галкут подскочил к Бийеру и схватив его за шиворот, едва не воткнул ему в шею нож. "Веди к сыну", прохрипел он, "иначе голову отрежу!". Бийер, чувствуя давление стали ножа, не посмел возражать. Они вдвоем быстро прошли через двор и спустились в крипту. По пути прихватили горящий факел. В подземелье на каменных постаментах горели лампы, но в коридоре, куда они в конце концов пришли, царила абсолютная тьма. И сердце Галкута болезненно сжалось, когда он представил как его мальчик лежит, вмурованный в пол, под решеткой, среди полной темноты, не зная что происходит и не понимая почему взрослые так поступают с ним.

Наверно Галкут уже тогда понимал что ему не спасти сына, монахи с которыми он столкнулся поднимут тревогу и вскоре вся община будет здесь. Хотя может и верил, что если всё сделает быстро, то еще может успеть выскользнуть незаметно с Майретом из церкви, сесть на коня и ускакать прочь и навсегда из этого проклятого места.

Бийер подвел его к нужной двери и Галкут отпустил его и взял у него из руки факел, чтобы клирс мог открыть замок. Они вошли в маленькую, холодную, прямоугольную, абсолютно пустую комнату с грубыми неровными каменными стенами. И в этот момент Галкут не выдержал и сделал шаг вперед, к забранной толстой решеткой яме в центре помещения и опустил к ней факел. Он увидел своего мальчика и едва не застонал. Ребенок был невероятно бледен, беспомощен и жалок. На его лице застыло и словно бы уже навсегда жуткое выражение обреченности и какого-то глубинного смирения со своей участью. В голове у Галкута на краткий миг помутилось, он потерял из виду своего спутника и тот не преминул этим воспользоваться. Бийер стремительно бросился к двери, выскочил в коридор, захлопнул за собой дверь и задвинул засов.

Всё было кончено. Красноголовый монах торжествовал победу и предвкушал будущие похвалы за то что проявил мужество и решительность и единолично остановил дьявола. Галкут же, с разрывающимся сердцем и застилающими взор слезами, неотрывно смотрел в огромные глаза своего сына. Всё было кончено.

Вскоре раздался шум, топот ног, тревожные голоса. Возле камеры со "святым мешком" собрались монахи, вооруженные кольями, дубинами, топорами. Но даже при таком явном перевесе входить они не решались, ибо у Галкута по-прежнему был нож. Все ждали старшего владыку. Появившийся Кундай был крайне возбужден. В начале, услышав что Галкут захватил дасмоса и вот-вот освободит сына, он пришел почти в отчаянье, ибо план столь долго лелеемой им мести готов был обратиться в прах. Но теперь Кундай ликовал. Галкут будет страдать не только из-за сына, но и еще понесет наказание за нападение на монахов, причинения им увечий и попытку служить дьяволу. Если конечно будет доказано что дьявол действительно поселился в мальчике. Но Кундай не сомневался что будет. Старший владыка торжествующе глядел через зарешеченное окно в двери на застывшего с факелом в одной руке и ножом в другой Галкута. Не сумев совладать со своим голосом, который так и звенел от самодовольства, он грозно заговорил с рыбаком. Он угрожал ему карами за все его преступления и упрекал за то что он хотел помешать спасти своего сына от дьявола. И также заверил его, что приложит все усилия чтобы изобличить скрывающееся внутри Майрета зло и обязательно спасет душу мальчика. Но Галкут не смотрел в его сторону и как будто даже не слышал. Он опустился на решетку и,пытаясь справиться с рыданиями, неотрывно глядел на сына. Наверно он старался улыбаться. Наверно он шептал ребенку: "Не бойся, Майрет, теперь папа с тобой и всё будет хорошо. Просто закрой глаза. Закрой глаза, малыш". Галкут увидел следы ожогов и порезов на ладонях и предплечьях мальчика — пытки уже начались. Он просунул клинок между прутьев решетки и приставил его к груди мальчика.

Судья снова замолчал. Во время рассказа он делал уже несколько пауз, то ли чтобы перевести дух, то ли ему казалось что девочка захочет что-то спросить и он предоставлял ей эту возможность. Но Элен ничего не спрашивала, она слушала внимательно и задумчиво и почти не отрывала взгляд от судьи. И снова Мастон Лург удивлялся ей, разве может маленький ребенок так долго и сосредоточенно сохранять своё внимание на каком-то одном предмете, спрашивал он себя.

— Я не буду даже пытаться описать, что происходило в душе Галкута, когда он одним сильным ударом вогнал лезвие ножа в сердце своего сына, — негромко сказал судья, глядя куда-то на противоположный берег. — Я думаю ему было легче собственноручно выпотрошить себя этим ножом, чем нанести этот один единственный удар. Естественно Кундай, уразумев что происходит, пришел в неистовство. Видимо он считал, что заставить отца убить сына это ещё недостаточно для утоления мести, что рыбак мучился бы гораздо горше, зная что его сын ревет и вопит от чудовищных пыток в подвале черной церкви. По его приказу ворвавшиеся монахи принялись избивать рыбака. А Галкут даже не пытался сопротивляться. Даже не пытался. Его нож остался торчать из груди сына, а он сам безвольно и покорно сидел на полу и словно ничего не чувствовал. Его жутко избили и наверно бы забили до смерти, если бы опомнившийся Кундай не велел монахам остановиться. Наверно старший владыка посчитал что это будет слишком легким исходом для Галкута. — Судья на секунду замолчал и затем произнес с неожиданной злостью: — Хотя кто его знает что он там думал. Когда я допрашивал его, Кундай, не моргнув глазом, заявил что монахи бросились избивать Галкута исключительно по велению собственного сердца, обуянные праведным гневом на него, ибо он обрек душу ребенка на вечное служение дьяволу — жуткое преступление.

Судья повернулся к Элен.

— Думаю на этом можно завершить мой затянувшийся рассказ, — сказал он словно с некоторым вызовом. — Надеюсь теперь твое любопытство удовлетворено?

Девочка бросила на него быстрый испытующий взгляд.

— Вы сердитесь на меня?

Но Мастон Лург уже совершенно успокоился.

— Нет. Конечно нет. Просто вспоминать об этих спятивших иегонах всегда неприятно. Зарезанный Майрет, искалеченный Галкут это лишь малая толика из тех несчастий и трагедий, что происходят в этой общине, на которые эти люди сами себя и обрекают.

— Но как же вы …, — начала Элен и умолкла словно в нерешительности.

— Давай-давай, спрашивай, — подбодрил её Мастон, — что уж бросать на полдороге.

— Я хотела спросить, как же так вышло, что вы и Галкут… встретились.

— Ты наверно хотела сказать стали сообщниками? — Усмехнулся Лург.

— Нет, я хотела сказать только то что сказала.

Судья почти минуту задумчиво глядел на Элен. Затем пожал плечами.

— Да очень просто. В то время я был навиром, это что-то вроде выездного судьи, который с отрядом судебных гвардейцев разъезжает по провинциям королевства, проводя суды и вынося приговоры там, где нет постоянного представительства Судебной палаты.

— Что-то вроде того что вы делали в караване?

— Что-то вроде. Только в караване у меня под рукой не было отряда рослых широкоплечих хмурых гвардейцев, готовых по одному моему жесту броситься в яростный бой с любыми врагами закона и порядка. Как ты понимаешь, присутствие молчаливых безжалостных гвардейцев с их обязательным мрачным лейтенантом придает правосудию необходимую ему весомость и доходчивость.

— Овеществленная угроза насилия — очень доходчивый довод, — сумничала девочка.

— Вот именно, — усмехнулся судья. — Нас вызвал в Горячие камни один из тамошних купцов. У него сгорел амбар с сотней отрезов дорогой канторойской шерсти и он обвинял в этом соседа и требовал с него возмещения убытков. Поскольку дело не касалось дьявола и купец не доверял святым отцам в денежных вопросах, он потребовал "королевского правосудия". Я приехал с отрядом гвардейцев и занялся этим делом. Я никуда не торопился и устроил основательное разбирательство. К тому же в те времена я еще питал некоторые иллюзии по поводу того что могу сделать этот мир лучше… Язвить будешь?

Элен отрицательно покачала головой.

— … и потому изо всех сил пытался в каждом вопросе докопаться до правды. Разбираясь со сгоревшей шерстью, выясняя возможные мотивы поджога, беседуя с жителями Горячих камней, я между делом узнал и о рыбаке, убившем своего сына. Я начал выяснять детали, узнал что рыбак сейчас лежит в "святом мешке", а святые отцы решают как с ним поступить. Тогда я потребовал Галкута себе, заявив что раз он убил королевского подданного, то это дело Судебной палаты разбираться с ним. Владыки естественно протестовали и возмущались, особенно, как ты понимаешь, неистовствовал Кундай, заявлявший что я вмешиваюсь во внутренние дела общины. Он с пеной у рта доказывал мне, что это не моё дело, что Его Величество Данбоар Сведущий, прапрадед нынешнего короля, своим высочайшим повелением утвердил и гарантировал свободу вероисповедания для всех жителей Агрона и закрепил в законе обязательство невмешательства государства во внутренние дела любой из церквей. Но я быстро привел его в чувство, сказав что могу забрать его с собой в Акануран, где он тихонько посидит в Доме Ронга и подождет пока судьи высших рангов решат к чьей юрисдикции относится умышленное убийство гражданина Агрона. После этого он быстро поменял свое мнение и Галкута отдали моим гвардейцам. Он долго не хотел со мной разговаривать, не потому что плохо относился ко мне или что-то в этом роде, а просто его абсолютно ничего не интересовало. Это был по сути живой мертвец с совершенно пустыми глазами, от которого невозможно было добиться никаких эмоций. Но это дело занимало меня всё больше и я начал долго и нудно допрашивать всех кто хоть как-то был с ним связан. И постепенно передо мной возникла, как я считаю, полная и истинная картина произошедшего. О всех своих выводах и умозаключениях я сообщал Галкуту. Он по-прежнему не произносил ни слова, но я видел что он прислушивается к тому что я говорю. Я подробно рассказал ему обо всех случаях, когда его сын якобы наводил порчу на людей и животных и становился причиной разных несчастий. Конечно он слышал часть этих грязных слухов, но определенно не все. Я объяснил ему как всё это началось. В самый первый раз, когда собака покусала девочку, по чистой случайности Майрет находился неподалеку. И также по чистой случайности, совершенно между делом, мать девочки сообщила об этом старшему владыке, никак тогда еще не предполагая обвинять мальчика в каких-то дьявольских кознях. Но Кундая её слова видимо навели на определенные мысли и после этого Майрета принялись обвинять чуть ли не во всех несчастиях общины. Его всякий раз видели там где происходила какая-то неприятность или даже трагедия. И как оказалось со всеми такими свидетелями предварительно беседовал старший владыка. Люди легко внушаемы, особенно такие как иегоны и особенно дети, а многие из тех кто говорил о Майрете были именно дети, обработанные и родителями и владыкой. Я рассказал Галкуту, что по словам очевидцев, Нани денно и нощно молилась в церкви или исповедовалась старшему владыке. Как она пыталась убедить сына отринуть дьявола и вернуться к богу. Мальчик естественно не понимал чего от него хочет мать, но её яростный напор тревожил и пугал его. И также я рассказал ему что Нани призналась мне, что в ту ночь когда Майрет якобы выпотрошил свинью, проводя свой жуткий дьявольский ритуал, она напоила его каким-то лечебным зельем полученным ею от старшего владыки. После этого Галкут наконец заговорил со мной.

Судья замолчал.

— И что дальше? — Тут же спросила Элен, сгорая от любопытства.

— Ничего. Он подробно рассказал как всё это случилось, всё что он знал и всё о чем догадывался. Через несколько дней я закончил дело с купцом и уехал, забрав Галкута с собой. А затем, по дороге в Акануран, отпустил его на все четыре стороны.

— Отпустили? — С сомнением проговорила девочка.

— Что, разве я лгу? — Улыбнулся Мастон Лург.

— Нет, — серьезно ответила Элен. — Но как же вы объяснили это остальным? Ведь его считали убийцей сына. Или вы всем рассказали какой злодей этот Кундай и оправдали Галкута?

— Кому остальным? Вне границ Горячих камней Галкут никого не интересовал. Моим гвардейцам было глубоко наплевать на него, они даже не представляли кто это такой. Сказано конвоировать его, они конвоируют, сказано отпустить, отпускают. Просто какой-то полубезумный тощий рыбак с пустыми глазами. Кому он нужен?

— А Кундай?

— А Кундай продолжил счастливо управлять своим мрачным спятившим мирком. Ведь владыка со всех сторон невиновен, безгрешен и даже свят. Во всем виноват лишь дьявол, завладевший слабым ребенком, да его отец, который и стал причиной всего этого, отойдя от истинного учения.

— Как же тогда вышло так что Галкут сейчас с вами?

— Через пару лет он нашел меня и сказал что хочет служить мне, потому что просто не знает что ему еще делать в этой жизни. Выглядел он ужасно, до последней степени изможденный, обросший, нищий бродяга в вонючих обносках и с грязью под ногтями. Я едва узнал его.

— И вы снова помогли ему, — с какой-то двусмысленной интонацией произнесла девочка.

Судья поглядел на нее вопросительно.

— Ты намекаешь что рядом со мной он превратился в преступника и негодяя?

— Да. Вы превратили несчастного человека в преступника и негодяя.

— Что ж значит ему не повезло, — как можно более циничнее ответил Мастон Лург.

Элен, словно потеряв интерес к беседе, отошла в сторону и снова подняла из-под ног какой-то камешек с забавным, как ей показалось, рисунком. Судья тоже был слегка утомлен своим длинным повествованием и кроме того у него пересохло в горле. Он пошел к реке и опустившись на корточки, зачерпнул ладонями воду. Некоторое время он с задумчивой полуулыбкой глядел на прозрачную жидкость у себя в руках. Как же давно он не пил воду вот так, ладонями из реки или озера, без всяких хрустальных бокалов и изящных графинов, обычную чистую воду из обычной случайной реки. Наверное чуть ли не с самого детства. Взор судьи затуманился воспоминаниями.

Элен неожиданно застыла, моментально позабыв о камешке в руке. Она увидела впереди, метрах в пяти от себя, некое странное шаровидное образование. Она никак не могла уразуметь что это такое и её сердце радостно забилось от предвкушения встречи с неизведанным и таинственным. В ней тут же проснулся неутомимый беспечный исследователь, всегда присутствовавший в каком-то уголке её души и постоянно подталкивающий девочку к поступкам, которые порой воспринимались весьма неодобрительно её отцом и её роботом-хранителем.

Шар, достигавший в диаметре 2–2,5 метра, слегка как будто вздрагивая и тихонько вибрируя, висел над галькой на высоте примерно в полметра. На первый взгляд он был прозрачным и глазам было нелегко уловить его контуры. Отдаленно он напоминал гигантский мыльный пузырь, но только без радужных переливов. По сути это было как некое воздушное марево, наподобие слоя дрожащего горячего воздуха над раскаленным песком пустыни. И самым любопытным по мнению девочки было то, как закручивалось и искажалось всё что шар заслонял собой. Каменистый берег, река, розовеющие небеса, которые она видела сквозь шар, дрожали, искривлялись, сворачивались словно отражения в кривых зеркалах.

— Что это? — С улыбкой спросила Элен, скорее просто размышляя вслух, чем обращаясь к судье. Но тот всё же обернулся. Девочка протягивала руку, собираясь прикоснуться к зыбкой поверхности шара.

Мастон Лург буквально окаменел от ужаса. Страх захлестнул его ледяной волной. Тяжелый и вязкий он лишил его сил, словно превратив все его мышцы и кости в бесполезное желе. Но это длилось лишь пару секунд, затем его пронзил еще более дикий ужас, но на этот раз это был страх за другого. "Элен!!!", то ли крикнул он, то ли подумал и бросился вперед. Его разорванное в клочья сознание было не в состоянии родить какую-то вразумительную фразу, способную донести до девочки всю опасность происходящего, и всё что он мог сделать это бежать вперед. Он схватил ребенка, прижал его к себе и рванулся прочь от жуткого искажающего реальность шара. Тот, словно затянутый резким движением судьи, медленно поплыл за ним.

Мастон Лург, не разбирая дороги, с безумными глазами, с громыхавшим в голове сердцем, задыхаясь и трепеща, взбегал по склону. Он, как сокровище, крепко прижимал к себе хрупкое тело ребенка, стремительно переставлял ноги, не обращая на то как гудят и ноют мышцы от такого непривычного напряжения и большего всего на свете боялся посмотреть назад. Ему казалось что он буквально всею спиной чувствует присутствие позади себя неумолимого пожирателя, бесшумно и неотрывно преследующего его.

В себя он пришел только наверху, возле Дистанционной пирамиды. Он осознал что девочка яростно извивается и бьется в его руках, изо всех сил пытаясь вырваться из его хватки. "Пустите! Пустите меня!", шипела и визжала она, колотя его руками и ногами. Мастон Лург наконец обернулся и убедившись, что чудовищный шар остался далеко внизу и сейчас медленно плывет вдоль реки, отпустил Элен. Та тут же отскочила на несколько метров и с ненавистью уставилась на него. С её губ готовы были сорваться злые, испепеляющие слова, но увидев потемневшие глаза судьи, тяжелую печать пережитого потрясения на его лице и его пылающую дико вибрирующую ауру, она на секунду смешалась, а в следующий миг судья сам, с непривычной для него несдержанностью, набросился на неё.

— Ради всего святого, кто ты такая?! — Крикнул он. — Ты что полная дура или с неба свалилась?! Вытворяешь такое! Совсем ополоумела что ли?! Жить расхотела? Так выбери себе смерть попроще, а не через мясорубку. Господи, да о чем ты вообще думала?!

Видя полную растерянность на лице девочки, судья сник, немного успокоился и переведя дух, недоверчиво спросил:

— Ты что не знаешь что такое "мироед"?

Элен отрицательно покачала головой.

Мастон Лург уставился на неё так, словно у девочки за плечами распахнулись крылья. Он медленно приходил в себя.

— Но это невозможно, — почти прошептал он. — "Мироеды" это первое о чем матери рассказывают своим маленьким детям, как только те становятся способными хоть что-то понять. Мироеды есть повсюду, они главная и наиболее чудовищная опасность всего нашего мира. Как ты можешь не знать этого?

Он глядел на девочку с каким-то пронзительным подозрением, но он просто был не в состоянии представить что именно ему надо подозревать.

— Я бы не поверил тебе, — сказал он, — если бы не видел своими глазами как ты собиралась прикоснуться к нему. Прикоснись ты к нему и ты бы моментально погибла самым что ни на есть чудовищным образом.

Судья вроде бы окончательно успокоился по крайней мере внешне, его дыхание восстановилось и биение сердца стало тише и размеренее. Он пристально глядел на девочку.

Элен немного смутилась. Когда судья грубо схватил её и куда-то потащил, она жутко перепугалась, не зная что и подумать и уже решив, что у мужчины какой-то приступ безумия. "Что он с ней сделает?", только и гремело в её голове. А теперь оказывается он спас ей жизнь. Если не лжет. Но она видела что не лгал.

— Я действительно могла погибнуть?

— Да, — спокойно ответил судья, который, как ей показалось, понял что она его проверяет.

— Но что это за шары? Что бы произошло если бы я прикоснулась к нему?

Судья поглядел на неё несколько критически, словно оценивая насколько глубоко её невежество и заговорил:

— Никто не знает что это такое. Называют их "мироедами", они неожиданно появляются и пропадают либо в просторах океана, либо поднявшись в небо, либо сожрав больше чем могут. Они втягивают в себя всё что коснется их поверхности, втягивают и моментально скручивают, сдавливают, превращая буквально в ничто, в невидимую пыль. Если бы твои пальцы коснулись бы шара, тебя бы в один миг втянуло внутрь, засосало бы словно твое тело дым, исковеркало бы и искромсало, прихлопнуло бы как мошку.

Элен недоверчиво глядела на судью.

— Подобное случалось со многими людьми, так что ты лучше поверь мне. Тоже самое произойдет, если мироед наткнется на скалу или дерево. В один момент он уничтожит всё что угодно. Ничто не может ему противостоять. Но по счастью с каждым проглоченным куском мира, шар уменьшается и в конце концов, пожирая предметы, он превратится в точку.

На лице девочки по-прежнему отражалось сомнение.

— Почему же он тогда не втягивает воздух или воду?

— Воду он втягивает и если мироед опустился бы к реке, то он бы довольно быстро исчез, испарив вместе с собой несколько тонн воды. Наверно и воздух он тоже сжирает, но так как воздух такой бесплотный, то наверно мироеду этого не достаточно и это не так заметно со стороны. Про них никто ничего точно не знает. Как ты понимаешь, ни один ученый не отваживался изучать их. Поведение мироедов совершенно не предсказуемо. Это только кажется что они тихо парят в потоках воздуха, на самом деле они перемещаются по каким-то своим соображениям и вполне могут двигаться против ветра.

— Интересно, — сказала девочка и приблизившись к краю обрыва, поглядела вниз.

Мироед, удаляясь прочь, неспешно плыл над галькой возле самой воды. Разглядеть его можно было только как некое дрожащее пятно сквозь которое часть берега и реки представлялась искаженными и размытыми. "Видимо некая компактная область гравитационного коллапса", увлеченно размышляла Элен, "что-то вроде маленькой Черной дыры. Но как она образуется?" И затем она подумала что наверно поспешила отнести Каунаму к "Жемчужинам Вселенной", кто знает какие еще опасные аномалии здесь имеют место быть.

— Ничего интересного, — сухо произнес Мастон Лург. — Хорошо хоть по мере продвижения к югу они встречаются все реже и реже.

"То есть по мере удаления от экватора", сказала про себя девочка, "любопытно". Она с тревогой подумала об отце, но затем немного успокоилась, вспомнив что координаты его локации это юго-запад континента, от экватора очень далеко.

— Но гарантировать их отсутствие нельзя нигде. Мироеды появлялись даже на Кайхорских островах, а куда уж еще южнее.

Элен повернулась к судье. Она долго и внимательно глядела на него и тот вынужден был признаться что ему вдруг стало отчего-то не по себе под пристальным взором этих синих глаз.

— То есть вы спасли мне жизнь, — проговорила Элен с интонацией, которую судья не понял. И ему стало еще больше не по себе. Он испытывал нечто похожее на смущение и это порядком обескураживало его. "Господи," думал он, "что со мною творится?". И он действительно не понимал что именно. Эта невыносимая девчонка необъяснимым образом задевала некие струны в самых глубинах его души, струны которые давным-давно перестали звучать и из темной засохшей мертвой земли вдруг пробивался крохотный росток неких, казалось бы уже напрочь забытых, эмоций. А от того что он думает такими, с его точки зрения, пошлыми и мелодраматичными образами, как "струны", "росток", "глубины души" ему становилось еще более стыдно и неловко. Затем он отчетливо вспомнил, или ему показалось что вспомнил, то пронзительное переживание, которое затопило его сердце, когда он увидел как Элен протягивает руку к мироеду. И то что случилось после. Когда он схватил ребенка и, прижав к себе как самое дорогое сокровище, улепетывал от смертельного шара, у него не промелькнуло ни единой мысли о том что это был момент, в котором он мог потерять всю свою блестящую будущность, то славное время, где он — влиятельный граф Лург, владеющий огромным состоянием, живущий в великолепном бескрайнем поместье и запросто беседующий с маршалами и магнатами. Нет, он готов был поклясться, что единственная мысль, присутствовавшая в те секунды в его голове, мысль от которой сердце сжимал ледяной ужас, была о том что этого маленького человека не станет. Что он навсегда исчезнет и больше уже никогда не посмотрит на него своими большими ярко-сними глазами, не отпустит какую-нибудь язвительную колкость в его адрес, не будет с аппетитом уплетать ломтики ветчины, не будет свернувшись калачиком, тихо, безмятежно спать на соседней кровати, не будет улыбаться и плакать и с таким жадным любопытством смотреть на окружающий мир. Небытие поглотит его и останется лишь глухая невыносимая пустота. Мастону захотелось провести рукой по лицу, словно чтобы стереть эти мысли, всё это какое-то временное помрачнение ума, сказал он себе и решил что просто придумал эти переживания, ничего похожего не было, а то что он слегка испугался за Элен вполне естественно и понятно. Чтобы она не думала о нем, он еще не превратился окончательно в абсолютно равнодушное чудовище и способен на какую-то толику человеческого сопереживания.

А Элен размышляла о том чтобы могло произойти, если бы она и Кит наткнулись на такого мироеда, когда только покинули корабль. Ни он ни она не знали бы что это такое и она точно также подошла бы к шару и попыталась бы до него дотронуться. Или Кит всеми своими сенсорами и датчиками сумел бы увидеть насколько мироед опасен и не подпустил бы её к нему? Ей стало тревожно и зябко на душе от того что она не знает ответа. Она поняла, что поспешила заявить судье, что на этой планете нет ничего что может угрожать её псу. Она заволновалась за Кита. Что если он не увидит в мироеде угрозы и приблизится к нему. А ведь наверно по ночам мироеды вообще неразличимы. Затем она снова вспомнила как стояла перед странной колеблющейся поверхностью и протягивала к ней руку. И ей стало еще больше не по себе. Элен никогда не задумывалась над собственной смертностью. Собственная смерть казалась ей настолько безмерно далекой, что представлялась практически несуществующей и невозможной. Её никогда не покидало ощущение что у неё в запасе целая вечность. И вдруг оказалось что смерть прошла рядом с ней и разминулись они всего на каких-то сантиметров 30. Но потрясение от осознания этого факта было очень кратковременным. Уже через пару минут Элен ощутила что-то вроде тщеславия и гордости за саму себя. Она как папа или Джулиан Брэд смотрела в лицо смерти, была на волосок от неё и ничуть не испугалась, превозмогла её. Конечно тогда она ничего не знала об угрозе исходящей от шара, но сейчас ей казалось что даже если бы и знала, то всё равно не испугалась бы. Правда еще оставался немного неловкий момент, ведь получается судья всё же спас её и она должна быть ему благодарна. Но Элен тут же поняла что это не так. Судья спасал свой билет к богатой жизни и только. И значит это ничего не меняет, ничего.

Она снова посмотрела на судью и вдруг спросила:

— Скажите, а почему вы всё-таки согласились рассказать мне историю Галкута?

Мастон Лург смерил её взглядом.

— Ну естественно для того чтобы предстать перед тобой в более выгодном свете, — ответил он с сарказмом.

— Вам так важно что я о вас думаю?

"Нет, совсем не важно", тут же хотел сказать он, но вовремя спохватился. Она увидит что я лгу, почти испуганно подумал он. А потом удивился: "Но разве это ложь?".

— Нам пора ехать, — сказал он и направился к карете.

103

Цыс давно уже хотел заиметь свой дом. Ему до смерти надоело жить в трактирах, постоялых дворах, доходных домах, съемных комнатках, ютится у каких-то знакомых на кровати за занавеской, ночевать в застиранных до дыр постелях добрых ласковых шлюх, обитать в вонючих подвалах притонов и ночлежек, обретаться в тесных жилищах случайных женщин, которые на что-то надеялись рядом с ним. Последний вариант казался ему особенно утомительным. Приходилось не только вести глупые, пошлые разговоры со своей очередной любовницей, но и вдыхать специфический запах её комнаты. Цысу казалось, что жилище любой одинокой, но еще не старой и вполне еще подходящей для плотской утехи женщины всегда имеет один и тот же странный устойчивый аромат. Он не мог точно сказать из чего складывается этот аромат. Но ему представлялось что этот тягучий липкий сладковатый влажный запах есть квинтэссенция самого женского естества. В нем смешался и тёплый животный запах её тела, из подмышек и паха, и приторный запах её дешевых цветочных духов, и затхлый запах её многочисленных многослойных одеяний и пряные запахи готовки и жалких благовоний, а еще, хоть Цыс и понимал что это уже чистой воды фантазия, некий прокисший запах страха и отчаянья перед одиночеством и надвигающейся старостью. В общем ему всегда хотелось бесконечно проветривать убогие будуары всех своих любовниц. Отказаться от женщин полностью он не мог, ибо признавал что в них есть свои приятности, считал что это необходимо для его мужского здоровья, а кроме того они по крайней мере на время избавляли его от нудных бытовых забот.

Но так или иначе, всё это бездомье порядком изматывало его и он мечтал о собственном пристанище. Цыс понимал, что с учетом рода его занятий ему лучше не иметь постоянного места обитания, но дом, который он искал таковым и не рассматривался. Тот маленький симпатичный особнячок, в окружение садов и прудов, место, где он тихо и покойно проведет остаток своей жизни еще далеко впереди. Это будет после его «магнум опуса», великого куша, который обеспечит его раз и навсегда. У него уже было несколько вариантов для этого «опуса», но он считал что еще не готов к этому, тут следовало всё тщательнейшим образом взвесить и рассчитать, а главное приготовить грамотные и надежные пути отхода. Нет, сейчас ему нужен был дом лишь на время, жилище, которое он легко покинет, как только прижмет. Но тем не менее это жилище должно быть комфортным, уединенным и принадлежать только ему.

Конечно же Цыс не собирался покупать дом. Подобное представлялось ему противоестественным. Он собирался просто забрать его себе. И составив список требований к своему будущему жилищу, он разъезжал по окрестностям Аканурана в поисках желаемого. От идеи заполучить дом или квартиру в самой столице он сразу же отказался. Здесь всё было слишком скученно, тесно, всё у всех на виду и исчезновение прежних хозяев вряд ли пройдет абсолютно незамеченным. Тем более Цыс самым сентиментальным образом любил природу. Восходы, закаты, плеск воды, шелест ветра, щебетание птиц и обожал сидеть с сигарой и мечтательно созерцать какой-нибудь живописный вид. Но главное ему нужен дом, из которого он в любой момент может уйти на все четыре стороны, в городе такое реализовать затруднительно.

Поиском дома он занимался почти несколько месяцев, подходя к этому процессу весьма придирчиво и взыскательно. Во-первых, его будущее жилище должно было понравиться ему внешне. Он не собирался поселяться в какой-нибудь кривой убогой хибаре или обшарпанном разваливающемся домишке. Во-вторых, место должно быть тихим и уединенным, с обязательным близким источником воды, какой-нибудь отдельно стоящий хутор или маленькая забытая ферма. Подальше от любых проезжих дорог и по возможности не слишком приметное ни с какой стороны. Правда это создавало проблему и для него, он сам мог проехать мимо дома мечты, просто не увидев его за деревьями или холмами. Ну и в третьих, чтобы количество проживающих в доме не превышало примерно пяти человек. Цыс относился вполне спокойно к массовым, если того требовали обстоятельства, смертоубийствам. Но понимал, что это довольно затруднительно, хлопотно и сложно гарантировать успех предприятия, то есть смерть каждого живущего в доме. Если хоть один избежит этой участи, то пиши пропало, из дома надо будет срочно уносить ноги, ибо выживший конечно же поднимет на уши всю округу, приведет соседей, стражников, судейских, каких-нибудь не в меру активных доброхотов с вилами и батогами и на Цыса устроят настоящую охоту. Этого ни в коем случае нельзя допускать. Цыс не намерен был покидать Акануран и его окрестности, так как все его варианты "магнум опус" так или иначе были связаны со столицей. И лучше уж по-прежнему оставаться бездомным, чем так изгадить всё дело, что придется убираться не только из города, но и из страны.

Цыс не спешил. Цыс вообще не любил торопливость, суету и искренне презирал куда-то бегущих или быстро сбивчиво разговаривающих людей. На спокойной низкорослой серой кирмианской лошадке он, в свободное от основных занятий время, катался по окрестностям столицы, присматриваясь к бесчисленным селениям, хуторам, фермам, хозяйствам, мельницам и т. п. Придерживался он в основном северной и западной части столичного округа. На юг он не стремился, ибо ему совершенно не хотелось жить "за рекой" и каждый божий день переправляться на пароме через полтора километра синих вод Маи. А на востоке люди селились мало, так как считалось, что по разным причинам места там "не хорошие". Во-первых, где-то там находились так называемые "Норы", практически бесконечная сеть катакомб, в которых обитали жестокие черные лоя, по слухам творившие жуткие вещи. Сами эти катакомбы якобы располагались на месте то ли древнего захоронения, то ли древнего города из каких-то темных глубин еще дочеловеческой истории. Многие не сомневались что это был город "Первых". И что или кто, кроме лоя, скрывался или покоился в этих подземельях никто точно не знал. Но страшных историй было предостаточно, по сути "норы" были первой темой городского фольклора Аканурана. И согласно народной молве в Норах можно было найти: колдунов-адаров, совершающих кровавые ритуалы; племена фагонов, дикарей-людоедов, пожиравших своих жертв живьем; жутких мозаров — непонятно как возникших гибридов омо и авров; беглых преступников всех мастей; целые колонии сумасшедших, которых, дабы не обременять себя содержанием домов умалишенных, королевские власти загоняли в подземелье и замуровывали за ними вход; чудовищных гакори — служителей безумного культа, практикующих поедание мертвечины и медитацию на трупах; "детей Орикса" — странных белесых существ, напоминающих маленьких 6–7 летних детей, но только с седыми волосами и черными когтями и клыками, нападавших и убивавших любого с кем могли справиться и особенно обожающих головной и костный мозг; тулелей — омерзительных бесформенных слизняков обволакивающих любую живую тварь и растворяющую её жгучей тягучей кислотой. Ну и конечно черные лоя. Как они все там уживались было совершенно непонятно. И Цыс всегда посмеивался про себя, слушая очередную байку про Норы. Для него было очевидно, что все эти нелепые слухи скорей всего распространяют беглые висельники и разный разбойничий сброд, давно уже по достоинству оценившие теплые и надежные подземелья Нор и желавшие отвадить от посещения оных всяких праздношатающихся. Во-вторых, на востоке располагались Бальские топи. Место действительно опасное и не только из-за зыбкой, бесшумно заглатывающей любого несчастного, поверхности, но и злобных жуков-резчиков, которые за полчаса могли буквально распотрошить такое крупное животное как лошадь. В-третьих, на востоке также находился и Дервийский лес, один из Безумных лесов, разбросанных по всей Шатгалле с какой-то странной упорядоченностью. Испарения Дервийского леса в течении пары часов сводили с ума любого, превращая в совершенно непредсказуемое дикое существо, которое могло выкинуть всё что угодно. Одни лишь авры по неизвестное причине сохраняли разум среди губительного дыхания леса. Ну и в-четвертых, именно на востоке от Аканурана проходило большинство контрабандных маршрутов из Кирма в Агрон. Контрабандисты не любили случайных зевак на своих дорогах и потому не только добавляли свою долю ужасных сплетен, но и собственноручно спроваживали в мир иной любых непрошенных свидетелей.

В конце концов, как это часто бывает, всё решил случай. Как-то днем, сонно покачиваясь в седле, Цыс ехал вдоль стены леса где-то в километрах 30 на север от Аканурана. И вдруг увидел как далеко впереди, по ощущениям так прямо из самой чащи, на дорогу вывернула большая телега, запряженная двумя пушистыми массивными лошадьми. Цыс тут же свернул в лес, спрыгнул с коня, увел в чащу и взяв его за морду, затаился. Спрятавшись за деревьями, он принялся следить за дорогой. Вскоре повозка проехала мимо и Цыс внимательно оглядел возничего и его спутника. Двое белых русоволосых мужчин. Возничий лет 40–45, крепкий, широкоплечий, с бородой. Его спутник постарше, наверно уже за 50, тоже с бородой, но голова уже серебрится сединой, телосложение более дородное и массивное. Кроме того, зоркий Цыс разглядел татуировку игральных костей на виске возничего — гипариец, а также схожесть черт обоих мужчин — братья. В телеге стояли плетеные корзины с крышками, отрезы какого-то полотна и связки мехов. Ехали конечно на рынок.

Как только повозка исчезла из поля зрения, Цыс вышел на дорогу и нашел место, откуда она выехала. Там, под пологом листвы и в окружении кустарниковых деревцев находилась совсем неприметная снаружи просека. Цыс почувствовал удачу. Он осторожно углубился в лес, ведя коня в поводу. И примерно через полкилометра вышел на открытое пространство и увидел впереди, немного на возвышении, симпатичный зеленый дом с красной черепичной крышей в окружении высокого палисада. Сердце Цыса забилось сильнее. Дом действительно ему понравился. Крепкий, добротный, из цельных бревен и обшитый досками, одноэтажный, но с высокой покатой крышей, под которой конечно располагалось удобное мансардное помещение. За домом, метрах в ста, вверх взметнулась скальная гряда, слева и справа к палисаду почти вплотную подступал лес. На пространстве двора располагалось несколько аккуратных хозяйственных построек, судя по всему хлев, сарай и то, что с трубой, видимо, баня. Прячась за деревьями, Цыс всё с большим восторгом оглядывался по сторонам. Здесь было необычайно живописно, уютно и тихо. У него даже мелькнула мысль, что он совсем не против чтобы и его последний дом располагался в таком же дивном, уединенном, закрытом от ветров и посторонних взглядов, месте. На крыльцо дома вышла женщина в синем платье и Цыс затаился, скрывшись за деревом. Женщина спустилась во двор, весело улыбаясь, поговорила с кем-то невидимым, возможно собакой, обошла дом и исчезла из виду.

Цыс еще несколько часов продолжал свои наблюдения, кружа по окрестностям и приближаясь к дому то с одной стороны, то с другой. В конце концов он решил что узнал достаточно. За домом находился каменный основательный колодец с поворотным подъемником и большой огород, доходящий почти до скалы. Из обитателей, кроме женщины в синем, несколько раз появлялась еще стройная бойкая девушка лет 15–16. Цыс также предположил наличие маленьких детей или возможно младенцев, ему почему-то казалось что в таком замечательном месте должна жить многодетная семья. О том что их всех придется убить он пока старался не думать. Но в тоже время он твердо решил заполучить этот дом и не отступать от этого, даже если домочадцев окажется больше пяти. Никаких признаков малых детей после многочасовой слежки он так и не обнаружил. Зато во дворе действительно имелся здоровенный, лохматый, пепельного цвета толстый пес с висячими ушами. Пес мало двигался и вообще производил впечатление довольного ленивого существа. Он явно пару раз то ли услышал как Цыс ходит по лесу, то ли учуял его, но лаять не стал, а лишь глухо заворчал, глядя в сторону незнакомца. Никого из хозяек пса поблизости не было и это ворчание прошло незамеченным. На фронтоне дома над дверью Цыс углядел лежащую на боку синюю восьмерку — знак бесконечности, один из главных символом гипарийцев

Цыс уехал в город. По дороге он размышлял кем же ему представиться по прибытии в дом. Подумав и так и эдак, он решил что вполне может выдать себя за странствующего проповедника великой богини Гипа. Это казалось ему весьма умным ходом. Гипарийцы всегда с большим радушием и теплотой относились к своим собратьям по вере. И весьма сдержанно к представителям всех других религий, ибо были глубоко убеждены что те живут во лжи, иллюзиях, ханжестве и лицемерии. Гипа, не обещавшая никому на свете никаких благ, вознаграждений и бенефиций за какую угодно праведную жизнь и сколь угодно ревностное служение лично ей, была, по мнению гипарийцев, единственной кто относился к людям честно и прямодушно, благородно и искренне. Своих последователей она учила тому, что у них за левым плечом стоит смерть и всем правит случай. Нет никакого рая и ада, нет правильной и неправильной жизни, все ритуалы, обряды, таинства, священнодействия бесполезны и служат лишь помрачнению ума, есть только дорога к недостижимому горизонту, вечный путь нескончаемых изменений, есть только выбор и последствия, игра случая, уровни вероятностей и хаос взаимодействий. Естественно при таком подходе, служители других конфессий с редкостным для них единодушием объявляли учение гипарийцев чудовищной и опасной ересью, подталкивающей человека к вседозволенности, распущенности и безответственности. Ибо в отсутствии нравственных ориентиров, устойчивых идеалов поведения, непреложных законов воздаяния человек превращался, по их мнению, в хищное животное, управляемое лишь своими низменными и эгоистичными побуждениями. Некоторые из самых непримиримых противников гипаризма даже призывали к физическому искоренению и истреблению этой жуткой ереси. Но эти призывы по большой части уходили в некуда, ибо что в Агроне, что в Сайтоне, переживших тяжелейшую эпоху опустошительных кровавых религиозных войн, люди на всех уровнях социальной иерархии, от монарха до последнего нищего, казалось раз и навсегда обрели стойкое отвращение к любым формам религиозной нетерпимости. И хотя конечно местные конфликты и склоки на этой почве порой случались, в целом в обоих королевствах подавляющее большинство населения относилось очень спокойно к тому что кто-то рядом, может быть ближайшие соседи, верят в другого бога, исповедуют иные ценности и нормы поведения. Цыс относился ко всему этому еще более равнодушно. Себя он считал абсолютным безбожником и всегда посмеивался над всеми этими лживыми ханжами-священнослужителями и особенно над их бездумной раболепной паствой, не способной ни к какому критическому мышлению. Большинство религиозных постулатов практически любого учения, по его мнению, просто противоречили здравому смыслу. А особенно его забавлял факт того что на свете существует такое огромное количество разных богов, богинь, учений, религий, священных текстов и все они кем-то считаются истинными и единственно верными. По разумению Цыса одного этого факта было достаточно чтобы понять насколько всё это лживо, надуманно и нелепо. Но вот к гипаизму он относился с некоторой симпатией. Ему импонировала глубинная вера гипарийцев в то что миром управляет безжалостный и непредсказуемый хаос случайностей, которому наплевать вообще на всё. Также ему нравилась мысль что смерть каждого человека всю жизнь стоит у него за левым плечом и никто не знает когда она положит свою холодную ладонь ему на плечо и скажет что время истекло. А после смерти ничего нет, человек пропадает, его личность и память навсегда исчезают развеиваемые ледяными ветрами Вселенной, он обращается в облако звездной пыли, которое вплетается в легендарный громадный плащ-шлейф Гипы, из которого она творит новые миры и вообще всё что угодно.

Укрывшись в крохотной съемной комнатке на последнем этаже не слишком респектабельного доходного дома, Цыс принялся за собственное преображение в странствующего проповедника. У гипарийцев не было как таковых культовых сооружений, храмов или церквей, где могли бы обитать какие-нибудь монахи и проповедники. Все ордена этой религий были странствующими, ибо вечное странствие было квинтэссенцией гипаизма, сама их богиня, прекрасная беспощадная великая Гипа, была вечной неутомимой странницей, приводящей своим нескончаемым путешествием в движение всю Вселенную. Но вместо храмов у них были так называемые Звездные дома, где проживало какое-то строго определенное количество общинников. В этих домах всегда давали приют и пищу любому страннику-гипарийцу. Он мог там жить какое-то время, а если он хотел остаться, то община кидала жребий кому из них уходить. Избранный случаем общинник навсегда покидал Звездный дом, пришедший же оставался, заняв его место. Вообще гипарийцы очень многие вещи решали жребием, веря что тем самым они приучают себя к тому что в мире нет ничего постоянного и надежного.

Первым делом Цыс нацепил пышный парик из русых волос, так как в гипаизме не слишком-то поощрялась бритость или лысина, и такую же внушительную бороду. Длинные спутанные волосы, как некоторый символ хаоса, считались весьма привлекательными. Всем этим конечно можно было пренебречь, поскольку во всём учении гипарийцев не было почти ничего обязательного к исполнению, но всё же Цыс решил, что ему, как будущему проповеднику, следует соблюсти все приличествующие каноны. Как и полагается он выкрасил один локон парика красным цветом, другой синим — символы горизонта и неба. Попросил знакомого мастера сделать себе временную татуировку знака бесконечности на задней стороне шеи. Конечно её не было видно под русой шевелюрой, но она была абсолютно обязательна для любого кто принял Гипу как свою богиню, и Цыс решил не рисковать. Повесил на грудь веревочку с разукрашенной круглой деревяшкой — символ колеса. Облачился в толстый широкий шерстяной халат-балахон, запахнулся, подвязался красно-синим кушаком. Натянул черные перчатки без пальцев, гипарийцы свято верили что точно такие же есть на руках богини, они скрывают волшебные линии судьбы на её ладонях. В них написаны ответы на все вопросы и прикосновением голой ладони богиня может вывести любого человека или вещь из под власти всемогущего случая и даровать любую какую ей угодно судьбу.

Цыс всегда таскал за собой по квартирам зеркало где-то метр на полметра. Такой ценной вещи могло не оказаться на новом месте, а зеркало ему было жизненно необходимо, поскольку он не редко занимался перевоплощениями и придирчиво оглядывал насколько хороша маскировка. И то что он увидел сейчас, неожиданно очень понравилось ему. Он был внушителен и импозантен, прямо-таки суровый решительный пророк, неистовый и прямодушный служитель великой богини, неутомимый странник, неустрашимый скиталец. "Может всё бросить и правда отправится в нескончаемое странствование, проповедуя людям, скрываемую отних истину", с усмешкой подумал он. Буду входить во дворы и кричать страшным голосом: "Одумайтесь, неразумные! Бросайте всё и в дорогу. Тысячеглазя Гипа поведет вас!" Затем спросил себя не стоит ли ещё и меч нацепить. В гипаизме очень уважали длинные прямые клинки, считая их символами устремленности, решимости и пути. Но не стал. Он не любил мечи и не умел ими пользоваться, они казались ему громоздкими и неудобными. Он предпочитал яд. Ну или в крайнем случае нож. Еще ему пришлось раздобыть сучковатый посох, очередной не обязательный, но всенеприменнейший атрибут бродячего проповедника Гипы.

И уже ранним вечером Цыс спокойно вошел во двор желанного дома. Он не стал изощрятся в поисках предлога или объяснения как он здесь очутился, а просто заявил что он mitter Хорвиг, идущий из Валенского Звездного дома в южные земли, что он дьявольски устал и просит незамысловатого приюта на ночь, хоть во хлеву и скромного ужина, хоть чёрствой лепешки и капустного листа. Благочестивый миттер, это было что-то вроде почетного звания проповедника в гипаизме, был встречен с распростертыми объятиями и тут же приглашен в дом и посажен во главу тяжелого темного стола. Хозяева искренне обрадовались столь уважаемому в их вере гостю. Ни о каком хлеве и жалком капустном листе не могло быть и речи. Отец Хорвиг получит всё самое лучшее. Через несколько минут Цыс уже знал каждого из немногочисленное семейства по имени. В доме жили четыре человека. Двое родных братьев: старший Марид Эмер и младший Лейнс Эмер. Супруга Лейнса — Сомина. И их дочь Тойра. Мариду было под пятьдесят, Лейнса Цыс оценил как своего ровесника может чуть старше. Сомина тридцать с небольшим, то есть лет на десять младше мужа и юной Тойре, как с гордостью сообщили родители уже исполнилось 15 лет. Миттер Хорвиг благословил всех четверых, нарисовав легким касание на груди каждого знак бесконечности. Все были счастливы.

По началу конечно хозяева некоторое время присматривались к нежданному гостю, поскольку было хорошо известно, что бродячие проповедники частенько отличаются тяжелым, суровым нравом и с беспощадной прямотой обличают всех кто по их мнению как-то отступает от великого учения Гипы. Но добродушный словоохотливый миттер Хорвиг быстро расположил всех к себе. Цыс повидал и испытал немало на своём веку. Он много скитался, встречался как ему сейчас казалось с тысячами тысяч людей, был свидетелем удивительных и жутких событий, еще больше слышал от других, много читал когда его почти на пять лет заперли в "милосердном госпитале", то есть в доме для умалишенных, где вместе с безумными содержались и в конец опустившиеся бродяги, умирающие наркоманы, люди с чрезмерными физическими отклонениями, венерические больные, чудовищные преступники, опасные философы и поэты и прочие вольнодумцы с нежелательными для государства идеями и поведением. И хотя сам Цыс полагал, что большая часть его жизни состояла из лишений, страданий и горестей, он вполне мог припомнить много веселых эпизодов, случавшихся с ним или забавных историй происходивших с другими. В крайнем случае можно было пересказать что-то вычитанное в книгах, ибо он нисколько не сомневался, что сидящие с ним за столом люди отродясь не держали в руках ни одной из них. И Цыс старался. Особенно по душе его слушателям пришлись истории про жадных, самодовольных, глупых попов, пасторов, капелланов, коэнов, мулл и прочих клириков. Лейнс улыбался сдержанно, а вот Марид и Сомина смеялись во весь голос. Миттер Хорвиг хохотал вместе с ними, звучно ударял себя по ляжкам, шумно отхлебывал медовый эль из огромной кружки и смачно вытирал рот и бороду. При этом Цыс так вошел в роль, что в очередной раз чуть не сорвал свою фальшивую бороду. Тогда он решил немного сбавить обороты, тем более юную Тойру уже выпроводили из-за стола. Хорвиг, следуя приписываемой миттерам манере изъясняться с использованием словес и оборотов, которые никак нельзя было счесть приличными, уже несколько раз отпускал грубоватые и заковыристые выражения, заставлявшие присутствующих дам смущенно прыскать от смеха, а мужчин сдержанно улыбаться.

Цыс принялся ненавязчиво интересоваться как здесь живется семейству Эмеров и заодно расспрашивать о доме и восхищаться им. Выяснилось что дом они купили два года назад у какого-то вдовца, потерявшего смысл жизни и отправившегося его искать в Астару. Живут они уединенно и тихо, соседей у них почти нет, до ближайших около 4 километров. "Отлично, просто отлично!" восклицал про себя Цыс. Дом замечательный, из живцовой древесины, которая никогда не гниет, к тому же пропитанной маслом солнечных орехов, так что никаких жучков-резчиков, волокновых клещей, древесных крыс, черной плесени и прочей гадости. Дом прекрасно держит тепло и не впитывает влагу. Имеется просторный высокий подвал, между прочим отделанный камнем. Цыс продолжал высказывать восхищение и при том совершенно искреннее. Хозяевам явно было очень приятно это слышать и тем более от миттера, которому вообще-то полагалось крайне не одобрительно относиться к любым проявлениям мещанской гордости собственным жилищем, ибо по канонам гипаизма идеальная стезя жизни предполагает полное бездомье и вечное скитание из одного временного пристанища к другому, никогда не забывая что всё эфемерно, всё переменчиво и постоянен только путь. Особенно был доволен Марид, так как именно он нашел этот дом и уговорил семью младшего брата вложиться в его приобретение. Вдовец, прежний хозяин дома, несмотря на то что потерял смысл жизни, не потерял хватку прожженного торгаша и затребовал за своё жилище немалые деньги. После длительных утомительных переговоров он уступил лишь самую малость. Но Эмеры нисколько не жалеют. Они счастливы здесь. И кроме того, как бы в шутку, но и все же с явственным удовольствием сообщил Марид, у дома даже есть собственное имя. Бывший хозяин называл его не иначе как поместье "Лиловое облако". Обычно туманы белые или голубые, а здесь, радостно рассказывала уже Сомина, он, спускаясь со скал, приобретает странный фиолетовый и лиловый оттенок. Или это от испаряющейся росы лилорнов, которые повсюду тут растут. У подножья скал, в границах леса, туман словно попадает в ловушку и буквально погружает дом в густую непроглядную завесу, которая может сохраняться до позднего утра. Выглядит всё это очень необычно и с непривычки странно перемещаться в таком бесплотном облаке, скрывающем весь окружающий мир.

Цыс слушал очень внимательно, понимающе кивал и улыбался в нужных местах. Всё выглядело идеально, как в сказке. Удаленное тихое место, живущее уединенно семейство, каменный сухой подвал, ещё и туман, который в случае опасности мог помочь скрыться. Цысу так не терпелось завладеть домом, что он даже пожалел о том что перенес "устранение" хозяев с ужина на время сна. У него с собой в сумке была квадратная бутыль из толстого темно-коричневого стекла, в которой медленно плескался тягучий "собачий ликёр" из корней пятилистного панакса. "Собачьим" его прозвали из-за специфического аромата, вполне приятного для человек, но оказывающего несколько странное воздействие на собак. Аромат сильно волновал их, они начинали кружить на месте, то приближаться к источнику запаха, то удаляться от него, тихо скулить и повизгивать и в конце концов укладывались возле источника, замирали и зажмуривались словно бы переполненные некими счастливыми переживаниями. Ликёр считался дорогим напитком и даже в некотором роде элитным, его терпкий прохладный чуть вяжущий сладкий привкус подавляющее большинство людей считало удовольствием. И если выпадал случай, мало кто отказывался выпить стаканчик драгоценной жидкости, особенно если в качестве угощения. И потому, подмешав в него смертельный яд, прозванный "Черным Беном", Цыс получил в свои руки страшное и надежное оружие. "Черный Бен" практически не имел запаха и лишь слегка горчил. Однако в пряном букете ликера он был абсолютно незаметен. "Черный Бен" добывался из грибообразного морского моллюска, который выстреливал в своих врагов струей черной вязкой жидкости, обволакивающей противника и парализующей его. Из этой защитной жидкости умельцы и извлекали отравляющее вещество и затем продавали его всем желающим. Однако моллюск водился лишь в определенных местах и на некоторой глубине, при этом поймать его было не просто, не говоря уже о том что опасно для жизни. С учетом этого за "Черного Бена" просили немалые деньги. Но Цыс не поскупился. По его мнению идеальный яд должен был обладать следующими качествами: не иметь запаха, цвета, вкуса, действовать быстро и безотказно, и не оставлять никаких следов. И "Черный Бен" почти соответствовал идеалу. У него не было запаха и практически вкуса, некоторая горчинка без труда маскировалась. Его черный цвет легко размывался в растворе, а действовал он воистину безотказно. Одной чайной ложки на пол-литра "собачьего ликера" хватало для того чтобы гарантировано умертвить человека в течение 5-10 минут, если он сделает хотя бы несколько глотков отравленной жидкости. Однако нельзя было сказать что "Черный Бен" не оставляет следов. Да, от него тело не покрывалось красными пятнами как от бурой волчанки, волосы не белели и не отваливались как от "серебряной тины", кожа не становилась фиолетовой как от пурпы, не покрывалась сетью разбухших капилляров как от "жабьего сока", глаза не подергивались непрозрачной пеленой как от "бешеного слепня", сквозь плоть не прорастали странные жесткие травинки, называемые "козьим ворсом", как от "ворчливых грибов". Но характер конвульсий, красные выпученные глаза, обмякший проваливающийся живот, серо-зеленая пена на губах многое могли сказать знающему человеку. Кроме того, то что происходило с жертвой после принятия яда было не слишком-то Цысу по душе. Жертва хрипела, сипела, выкатывала глаза, задирала голову, выгибалась, иногда расцарапывала себе горло. Она явно задыхалась, но при этом еще судя по всему испытывала жесточайшую боль от шеи до живота. Смотрелось всё это достаточно неприглядно и все эти физиологические эксцессы вызывали у брезгливого Цыса, как он сам это называл, стойкий "эстетический диссонанс".

У него в арсенале имелись и более "мирные" яды, после принятия которых человек умирал спокойно и тихо, словно бы засыпая. Но все они были не надежны или действовали в течении часов, а то и дней. За свою долгую многотрудную карьеру отравителя Цыс многое узнал и о ядах и о человеческом организме. Главный вывод, который он сделал для себя, это то что ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Любой, даже самый смертельный токсин может вдруг повести себя самым непредсказуемым образом. И причиной этой досадной непредсказуемости чаще всего был сам человек, потенциальная жертва, индивидуальные особенности которой неожиданно делали её невосприимчивой к яду. Почему — неизвестно, просто в теле человека было нечто такое, что мешало яду оказать свое привычное действие. Иногда это очень раздражало Цыса, так как всегда надо было быть готовым, что всё пойдет не по плану. А ведь кроме особенностей организма оставались ещё и обычные случайности, которые просто могли помешать жертве принять приготовленную для неё порцию яда. Цыс мог рассказать немало подобных истории. Добавишь зелье в любимый рыбный пирог очередного смертника, а тот вдруг возьмет и откажется его есть, не хочется ему видите ли сегодня, легкая дурнота видите ли его одолела. В такие минуты Цысу хотелось схватить кусок пирога и со всей силы яростно затолкать его в рот этого ненавистного ему своей необязательностью субъекта. Другой же вроде и проглотит яд, да вдруг от грибочков с огурчиками его прихватит жесткий понос и все Цысовы труды насмарку. Третий же нажрётся так что пузо трещит и тщательно выверенная доза яда просто бесполезно растворяется в этой горе пищи. Четвертому нальешь драгоценное зелье, за которое золотом плачено, а он вдруг заприметит какую-то мушку в стакане и с омерзением выплеснет всё на землю. Вот поэтому Цыс предпочитал доставлять яд прямо в кровь, уколом или порезом. Но это конечно требовало совершенно иного подхода к делу, ибо в этом случае он обнаруживал свои намерения и должен был быть готов к ответной реакции. И для этого, как свое рода ультима ратио (Ultima ratio), он на всякий случай всегда держал за пазухой либингский нож.

Но "Черный Бен" никогда не давал промашек, несмотря на какие угодно индивидуальные особенности. По крайней мере Цыс о подобном не слышал. Разве что в отношении авров. Но у тех всё никак у людей, с раздражением думал он. Большинство известных ему смертельных ядов по непонятным причинам не оказывали на "ящериц" никакого воздействия. При этом авр неожиданно мог отравиться казалось бы совершенно безобидной субстанцией, например обычным человеческим молоком. Цыс был свидетелем того как чуть ли не три дня авра выворачивало наизнанку, когда "добрые люди" подсунули ему эту жидкость. Зрелище блюющего авра навсегда запечатлелось в его памяти как одно из самых отвратительных.

Но что касается народа омо, тот тут "Черный Бен" действовал также надежно как и удар копья в сердце. В течении максимум 10 минут человек умирал. Единственное что могло нейтрализовать убийственный токсин моллюска это губчатая плоть так называемого "каменного яблока" — еще одного морского обитателя, который кажется был невосприимчив к ядам вообще всех своих ядовитых соседей по подводному миру. Субстанция, извлекаемая из под твердого панциря "каменного яблока" на вкус была довольно противной, но никакого вреда человеку не причиняла, а многие даже уверяли что она целебна и чуть ли не дарует долголетие. Но это Цыса не интересовало, жить вечно он не собирался. Главное что "каменное яблоко" действительно являлось надежным антидотом. Он убедился в этом на собственном опыте. Однажды ему пришлось распить бутылку отравленного "Черным Беном" вина в компании совершенно бешеных головорезов, которые грозились буквально разрезать Цыса на части, если он не исполнит то что обещал. Исполнить он не мог и проглотив пару кусков, словно тряпичной, мякоти "каменного яблока" он пил вино вместе с головорезами, пока все они в жутких корчах не упали перед ним замертво. Сам же он не почувствовал вообще ничего, даже какого-то легкого недомогания.

Здесь, в поместье "Лиловое облако", он думал провернуть тоже самое. В принципе он мог даже обойтись без "каменного яблока". Когда-то один бродячий фокусник, с которым они сдружились, показал ему как можно вполне убедительно пить из пустого стакана, предварительно незаметно вылив его содержимое. Веселый бродячий артист, конечно, ни в коем случае не предполагал использовать это прием при отравлении людей и показывал его своему товарищу в шутку, как возможный способ не напиваться в обильно пьющих компаниях. Но Цыс оценил прием по достоинству, сразу разглядев его потенциал. Веселого бродячего фокусника, кстати, Цыс сдал потом судьям как только узнал, что за него обещана награда как за опасного вольнодумца и участника знаменитого Тиренского восстания, когда толпы возмущенных горожан вступили в сражение с судебной гвардией, попытались изгнать из Тирена всех кто связан с Судебной Палатой и основать независимый город-государство. Цыс иногда вспоминал как на него глядели дети фокусника. Старший, мальчик, со слезами и ненавистью, а его младшая сестра с удивлением и растерянностью. И так странно, ведь ему было совершенно наплевать на этих детей, но его память зачем-то сохранила их имена: Мальрик и Нейра.

И теперь, глядя на Сомину, Лейнса и Марида, он спрашивал себя запомнит ли он их имена. Скорей всего нет. Эти люди не имели для него никакого значения. Впрочем, как и любые другие. Цыс считал что он уже давно постиг основополагающую черту бытия: всё, абсолютно всё бессмысленно и случайно. Но чтобы как-то укрыться от этой ужасающей, обессиливающей, вытягивающей жилы и кровь пустоты, люди постоянно изобретают для себя какие-то нелепые сущности, наполняют их высосанным из пальца значением, а затем, словно позабыв что они сами всё это придумали, начинают видеть в них нечто важное, придающее смысл их жизни. Цыс относился к этому как к презренной слабости. Он полагал что самое достойное что может совершить человек это набраться мужества и признать абсолютную случайность своего существования, отважно выйдя навстречу этой безликой, бесформенной, черной пустоте, встав прямо перед ней и неустрашимо взглянув в самую её бездну. Стоять в её ледяном дыхании, нагим и одиноким, не отворачиваться, не прятаться, пытаясь малодушно заслониться от неё глазами любимых людей, надеждами собственных детей, усталостью беспрерывного труда, лживыми глубинами науки, сладкими иллюзиями наркотика, откровениями фальшивых пророков и пр. Цыс презирал тех кто верил, верил в традиции, правила, обычаи, порядок, долг, любовь, дружбу, семью, бога, в общем во всё что угодно, кроме того что смысла нет ни в чем и всё приводится в движение лишь бесконечным хаосом слепых случайностей. Впрочем, признавал Цыс, какая-то видимость порядка в мире конечно существует. Каждый день встает солнце, воды текут вниз, женщины после зачатия рожают детей, часы отмеряют время, сложенные в стены камни не распадаются, это очевидно. Но всё это временно, по меркам вечного хаоса лишь мгновение; на краткий миг все случайности совпали так что породили кажущийся упорядоченным мир и люди живут в этом миге и наивно полагают что этот порядок неотъемлемая и вечная черта бытия. При всем при этом Цыс верил в бога, но его бог не имел отношения ни к одной из существующих религий. Это было некое аморфное всемогущее сознание, холодное и равнодушное, которому естественно нет никакого дела до жалких человеческих представлений о Добре и Зле, и вообще, как подозревал Цыс, бог даже не замечает существования людей, для него всё человечество лишь невидимая пылинка на его исполинских туфлях из звезд и лун. Цыс верил в своего бога главным образом потому, что сколько бы он не размышлял о мироздании, он всякий раз приходил к мысли что так или иначе у всего было начало, какой-то побуждающий толчок, некая неясная причина возникновения этого бесконечного перебора бесконечных случайностей, складывающихся то в одну причудливую форму то в другую. И он не видел более рационального объяснения для этой причины чем бог. Кто-то должен был дать начало всему и этот кто-то по грандиозному величию своей силы и власти конечно бог. Цель которую преследует бог конечно же не может быть постигнута ни одним человеком и ломать над этим голову значит идти против разума, считал Цыс. И он не ломал. Из всех этих своих размышлений он в общем делал один простой, но и самый главный для себя, вывод: все человеческие законы, традиции, верования, нормы поведения, социальные правила, нравственные устои, этикет и прочее по своей сути лишь надуманные условности, созданные людьми в течении веков для того чтобы как-то упорядочить собственную общность и дать возможность одним управлять другими. И значит действительно умный человек конечно же должен отринуть все эти условности и жить абсолютно свободным, заключал Цыс. И естественно он был умным человеком. Он постоянно чувствовал свое превосходство над другими. Иногда он одергивал себя, напоминая себе что излишнее самомнение до добра не доведет. Пусть он и понимает всю жалкую условность надуманных правил человеческого общества, но тысячи тысяч других им неукоснительно следуют и тем самым дают им силу, с которой необходимо считаться. Но эту силу не так уж сложно обойти, уклониться от неё. Для этого нужен даже не ум, а скорее воля и решимость. А они у него есть. И благодаря всему этому он легко и спокойно убьет ночью всех жильцов "Лилового облака", а через пару дней уже и не вспомнит как их звали. И в этом нет никакого злодейства или ненормальности, искренне полагал он. Просто ему нужен этот дом, а жизни этих четверых ничего не значат. Ничего. Как и любого другого. Как и его собственная, мужественно признавал Цыс. Всё дело только в том, что он умнее и свободнее их. Только в этом.

Сомина весело рассказывала о том как они с Тойрой однажды заблудилась в лиловом тумане и наверно целый час бродили в нем держась за руки, не в силах выйти к дому. Когда налетел ветер и рассеял немного туман, выяснилось что они бродили вокруг дома, буквально в трех шагах и только каким-то чудом ни разу не наткнулись на него. Кроме того, со смехом говорила молодая женщина, оказалось что Буля молча ходил за ними, видимо думая что это какая-то игра.

Булей звали того здоровенного лохматого пса с висячими ушами, который жил в будке во дворе. От него тоже придется избавиться, лениво думал Цыс, внимательно глядя как двигаются губы Сомины. "А иногда", говорила она, "туман бывает очень плотным и низким, ты ходишь в нем как в воде и одна только голова сверху плавает. Так забавно. И даже немного страшно." "Ну если это такая прелестная головка как твоя, то чего же тут страшного?", с улыбкой сказал Лейнс и молодая женщина, бросив на него сияющий взгляд, даже немного покраснела. "Эх, братия и сестры мои", провозгласил Цыс подобающим миттеру басом, "до чего же отрадно лицезреть какой искренней любовию и радостью наполнено сие жилище". А потом он еще и еще хвалил "сие жилище" и его хозяев, а двое мужчин и женщина, чуть смущенные, с удовольствием слушали благочестивого проповедника.

Затем они еще сидели с кружками пряного горячего глинтвейна вокруг пылающего в камине огня и Цыс щедро потчевал слушателей удивительными историями, которые он якобы почерпнул из своих проповеднических странствований. Тойра тоже присоединилась к ним. Он рассказывал Эмерам о плачущих лесах, о двигающихся черных камнях пустыни Ханби, о громадных мироедах, о "великом красном мороке", превращающем население целых городов в кровожадных безумцев, о "серой плеши", ползущей по земле и уничтожающей всё на своем пути, о "волчьем тумане", в котором люди видят странные изменяющиеся пятна, слышат голоса мертвых и переносятся на многие километры, о жуткой Долине призраков в Ильмарских горах, о Железном ущелье, где все металлические предметы намертво приковываются к скалам невидимой силой и взрослые люди слушали его как дети, почти затаив дыхание, пораженные и даже немного подавленные ужасами и чудесами окружающего мира и восхищаясь своим необыкновенным гостем, который, следуя за великой богиней, повидал столько страшного и удивительного.

Наконец весь глинтвейн был выпит, огонь в камине превратился в малиновые угли и пришло время отходить ко сну. Миттер Хорвиг снова заикнулся о хлеве и пучке соломы под ребра, мол, большего ему и не нужно, но его не стали и слушать и устроили со всеми возможными удобствами в небольшой комнате за кухней, рядом с выходом на задний двор к огородам. По дороге к своему спальному месту, Цыс цепко и внимательно оглядывал всё что возможно, подмечая кто где спит, а также расположение комнат, коридора и ведущей наверх лестницы. Несмотря на немалое количество выпитого медового эля и глинтвейна, Цыс, в отличии от своих хозяев, был трезв как стеклышко. Объяснялось это не какими-то необычными свойствами его организма, а тем что он по дороге в "Лиловый туман" долго жевал масляный корень, чей сок превращал любые алкогольные напитки в безвредную воду. Комната Лейнса и Сомины находилась рядом с гостиной, Марид спал наверху в мансарде, там же была и комнатка выделенная Тойре. Цыс попросил себе лампу, якобы он собирался молиться, благодарить Гипу за то что она привела его в столь замечательный дом. И действительно, водрузив зажжённую лампу на комод, он долго и усердно что-то бормотал, прижав ладони ко лбу. Наконец он потушил лампу и, не снимая своего тяжелого балахона, улегся в приготовленную для него кровать.

Теперь оставалось только ждать. Под балахоном, на жилете, в специальных кармашках у него были приготовленные костяные палочки-шипы, вымоченные в яде водяной змеи "гили". При попадании в кровь, он, если доза была достаточной, вызывал остановку сердца. Отличная смерть, думал Цыс, без конвульсий, пены и прочих неприглядностей. Он смотрел в темноту потолка, слушал затихший дом и неторопливо размышлял о том какие изменения он проведет здесь в первую очередь. Сделает навес над поленницей, скоро сезон дождей и это будет очень кстати. "Проклятые ленивые гои", подумал он об Эмерах, "могли бы и сами это сделать. Как купили дом так наверно и гвоздя в нём ни одного не забили". Затем выкинуть этот ужасный громадный прямоугольный стол из гостиной, а заодно и жуткую пошлую картину, что над камином. И эти отвратительные занавески с розочками на кухне. Цыс презирал Эмеров, считая их туповатыми, жалкими лицемерными ханжами. Исповедуют гипаизм, знаки бесконечности понарисовали на каждой стене, вечные странники понимаешь ли, а сами как глупые курицы трепетно кудахчут над своим жалким мещанским бытом с ужасными занавесками в цветочек и убогой живописью. А Марид еще и хвастался своими жирными свиньями, из которых выходит отличное сало. Бррр… Цыс скривился. Кстати, всех кто в хлеву сразу под нож, а мясо в Акануран на рынок. Заниматься животноводством он точно не намерен. Еще надо тщательно осмотреть подвал, можно ли там обустроить пару надежных камер. Одним из вариантов приобретения вожделенного куша Цыс рассматривал похищение ребенка какого-нибудь баснословно богатого магната или вельможи. Полученный выкуп обеспечит его на всю жизнь. И "Лиловое облако" будет отличной базой для проведения подобной операции. Цысу нравилось использовать военную терминологии, в ней чувствовалась дисциплина, порядок, ясность цели и уверенность действий. Когда-то он почти год служил в сайтонской армии в очередной войне с Агроном и сохранил об этом времени вполне приятные воспоминания, главным образом потому что ему на паях с двумя головорезами удалось умыкнуть полковую казну и успешно исчезнуть с ней в лабиринтах Ильмарских гор. Закончилось всё правда не слишком радужно. Рассвирепевший командир сайтонского полка устроил настоящую охоту на них. Приятелей-головорезов пришлось убить, а большую часть спрятанной в пещере казны отдать кровожадным либингам дабы они избавили Цыса от преследования. К удивлению Цыса дикие либинги честно исполнили свою часть сделки, завели полк в ловушку, вырезали почти всех солдат и принесли ему голову командира. И Цыс, напуганный и впечатленный, не рискнул попытаться как-то надуть их и также честно отдал им почти все свои богатства. Воспоминание об отрезанной голове бравого сайтонского полковника, привело Цыса к вопросу о трупах Эмеров. Как с ними поступить? Самое правильное, конечно, сжечь, полагал он. Но с этим было столько хлопот. Устраивать в одиночку погребальный костер для четырех тел задача нелегкая. Тем более кости всё равно не сгорят и их придется либо размалывать, либо куда-то прятать. Можно конечно сжечь и с костями, он видел это в Мэдфорде, где ремесло по сжиганию мертвецов было поставлено на профессиональную основу. Но для этого нужна древесина, дающая высокий жар и неимоверная гора дров. Либо солидный запас какой-нибудь горючей смеси типа "жидкого огня", "горчичного пала" или "драконьей желчи", ну или пара ведер "горючей смолы". Но даже при таких ухищрениях, как он видел в Мэдфорде всё равно остаются зубы и небольшие фрагменты костей, которые потом размалывали в специальной мельнице. Гораздо проще, конечно, закопать тела где-нибудь в глубине леса и забыть об этом. Правда в этом случае существует, пусть и совсем небольшая, но вероятность, что кто-то, рано или поздно, наткнется на них или звери выроют их из земли. И тогда возникнут вопросы и подозрения. Но всё это было настолько маловероятно в этакой-то глухомани, что Цыс склонялся к мысли что этим риском вполне можно пренебречь.

Он пролежал почти пару часов и как ему показалось даже несколько раз задремал. Наконец он решил что время пришло. Трое взрослых Эмеров выпили немало эля и глинтвейна за ужином и посиделками у камина и сейчас уже конечно спали крепким, может даже беспробудным сном. Что касается Тойры, то пусть она и не принимала участия в употреблении горячительных напитков, но её молодой здоровый организм конечно требует хорошего сна и отдыха и, как полагал Цыс, юная девушка сейчас спит не менее крепко, чем её родители.

Он встал с кровати, зажег лампу и набросил на неё тряпку, оставив лишь маленький проем для света. Медленно снял с себя шерстяную тогу и, аккуратно сложив её, оставил на кровати. Конечно же он не собирался заниматься тем что ему предстоит в тяжелой неудобной мешковатой одежде, которая может как-то помешать в самый ответственный момент. Затем он оторвал от своей бритой головы пышный парик и отцепил внушительную бороду. Маскировка под миттера была больше ни к чему. Приблизившись к прикрытой лампе, он внимательно проинспектировал содержимое многочисленных внутренних карманов, кармашков и специальных петель-держателей жилета и убедившись что всё на месте, улыбнулся в темноту. Он был готов ко всему. На всякий случай на голову он надел облегающую шапочку-маску из черной тонкой ткани с прорезями для глаз, а балахон, бороду и парик спрятал под кровать. Если не дай бог что-то пойдет не так, он хотел иметь хоть какой-то шанс для отступления. Ведь кто-то из Эмеров мог проснуться в самый неподходящий момент и тогда лучше пусть он увидит что на него или его родных нападает неизвестный в черной маске, которого ему и в голову не придет связать с добродушным болтуном миттером, мирно спящим в комнатке возле кухни.

Взяв завешанную лампу, он вышел в коридор и направился в сторону гостиной. Начать Цыс решил с Лейнса и Сомины.

Он шел убивать людей, но при этом не испытывал никаких сильных эмоций. Лишь некоторое, почти азартное напряжение из-за того что дело всё-таки опасное и никогда не знаешь чем всё может обернуться. Но он полагал что всё рассчитал верно, пьяненькие Эмеры крепко спят, яд гили действует быстро и верно, рука у него твердая, так что всё должно получиться. В целом он был спокоен. И в его душе не было и тени какой-нибудь взволнованной мысли по поводу того что он намерен уничтожить четыре человеческих жизни. Это его нисколько не трогало. И при этом он ни в коем случае не считал себя злодеем или каким-нибудь кровожадным психом, которых он достаточно повидал в Мэдфорде. Нет, он делает это не ради удовлетворения каких-то больных фантазий или получения извращенного удовольствия, а сугубо в практических целях, потому что ему это выгодно. И значит это совершенно нормально. Он ни в коей мере не пытался как-то оправдать себя, ему это было не нужно по той простой причине, что он не ощущал никакой вины. Жизнь и смерть этих людей не значили ничего ни для него самого, ни для всего человечества. Они тихо исчезнут и ничего в этом мире не изменится, абсолютно ничего.

Цыс освещал себе дорогу лампой дабы не налететь в темноте на что-нибудь в коридоре и не перебудить весь дом. Но возле входа в спальню он поставил лампу на пол и полностью закрыл её. Некоторое время он стоял и глядел во тьму чтобы глаза привыкли к отсутствию освещения. Затем очень аккуратно открыл дверь и вошел внутрь. Как он и предполагал через окно падал свет двух лун и его было вполне достаточно чтобы рассмотреть спящих людей. Сомина спала прижавшись спиной к мужу и тот во сне бережно обнимал её. Мужчина и женщина выглядели абсолютно счастливыми и Цыс с усмешкой подумал, что теперь они останутся счастливыми навсегда. Ну разве это не прекрасно? Начать он решил с Лейнса. Цыса этому когда-то учил еще его злобный родитель — пастор Лорис: если противников несколько сначала бить самого сильного. По части битья пастор Лорис был большой знаток, он колотил своей, специально отделанной полосками металла, тростью не только супругу и единственного сына, но даже и некоторых из своих прихожан, впавших по его мнению в объятия греха. Однажды он переусердствовал и забил служащую ему как рабыня жену почти до смерти. После чего восемнадцатилетний Цыс забрал у него трость и принялся лупить его по голове, пока череп пастора не превратилась в кровавую кашу, а сама трость, несмотря на металлические вставки, в ошметки. Подоспевшие прихожане были глубоко возмущены убийством благочестивого священника и хотели сжечь неблагодарного отпрыска тут же на месте. Однако совершенно случайно в таверне по соседству откушивал один из младших врачей "милосердного госпиталя" Мэдфорд — господин Дарва. Выскочив на шум на улицу и узнав что случилось, добросердечный лекарь призвал прихожан опомниться, проявить человеколюбие к несомненно умственно больному юноше и сдать его в госпиталь. Горожане, немало наслышанные об ужасах Мэдфорда, тут же согласились, сочтя что такой поворот событий гораздо более жуткое возмездие проклятому убийце чем просто сожжение. И как позже Цыс узнал они не слишком-то ошибались.

В лунном сумраке комнаты он приблизился к кровати со стороны Лейнса и, склонившись, некоторое время разглядывал его. Вена на шее проступала весьма явственно и проблем возникнуть было не должно. Но на всякий случай Цыс вытащил из ножен под правой подмышкой нож и положил его рядом на постель. Если что-то пойдет не так, придется действовать им. После чего извлек из узкого длинного кармашка жилета костяную спицу, вымоченную в змеином яде. Прицелился и без всяких колебаний воткнул её в шею спящего человека. Он тут же отпустил спицу и сжал голову лежащего мужчины, одной ладонью закрыв ему рот, а вторую прижав к затылку. Цыс немного переживал по поводу того, что Лейнс может дернуться или что-то еще и тем самым разбудить свою жену. Он знал что под действием яда у жертв часто случаются неконтролируемые внезапные сокращения мышц. Токсин вызвал быстрое сгущение крови, кровеносные сосуды как бы закупорились ею и буквально в течении пары минут наступал паралич сердца. Лейнс тихо захрипел, его рот раскрылся, яблоки глаз задвигались, веки задергались. Цыс крепко держал его голову и следил за руками, обнимающими женщину. Руки задрожали, тело мужчины напряглось, лицо побелело, он словно как бы вытянулся и затих. Сомина продолжала сладко спать. Теперь уже в объятиях мертвеца. Цыс отпустил голову Лейнса, проверил пульс, дыхание и почувствовал облегчение и некоторое удовлетворение собой. Всё получилось. Он решил что удача на его стороне. Дальше будет легче. Теперь жертвы будут с ним один на один.

Цыс, прихватив нож, обошел кровать, вынул свежую костяную спицу и склонился над молодой женщиной. Вонзив шип в нежную белоснежную плоть, он даже не стал хватать Сомину за голову. Он стоял над ней и смотрел как она умирает. Женщина проснулась или по крайней мере широко распахнула глаза. Её рука дернулась к шее. Блуждающий взгляд ни на чем не останавливался. Сомина тяжело засопела, побелела как снег, перекатилась на бок. Её слабеющая рука прикоснулась к отравленной спице. Цыс наблюдал за её предсмертными судорогами с некоторым любопытством. Он уже давно отметил для себя тот факт, что женщины, несмотря на то что физически слабее мужчин, умирают заметно дольше и если так можно выразиться, гораздо более неохотно чем представители сильного пола. "Видимо такова их природная сущность", размышлял Цыс, неотрывно глядя на изгибающуюся в смертельном пароксизме Сомину, "они дарительницы жизни и её хранительницы. В них больше жизненной силы и потому нужно больше времени чтобы она окончательно покинула их".

Сомина застыла. Цыс педантично проверил пульс и дыхание, закрыл женщине глаза, вынул из мертвецов отравленные спицы, расположил тела в более-менее естественных для спящих людей позах, накрыл одеялом до головы и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

Половина дела сделана, удовлетворенно думал он, шагая к лестнице, ведущей на чердачный этаж. Теперь он уже практически не сомневался что у него всё получится.

Так как наверху он еще не бывал, то поднявшись по лестнице, первым делом внимательно огляделся по сторонам. Он стоял на перекрестке двух коридоров, разделяющих всю площадь мансарды на четыре помещения. Коридор, идущий параллельно фронтону был смещен ближе к задней, северной стене дома, выходившей к колодцу, огородам и скалам за ними. Он быстро оглядел комнатки северной стороны. Они были маленькими, в одной из них располагалось нечто вроде мастерской с верстаком и развешанными по стенам инструментами, а в другой откровенная свалка всякого хлама. Таким образом жильцы занимали более просторные помещения южной стороны. Цыс оглядел сначала одну дверь, потом другую. Выяснить где проживала юная девушка, а где её дядя труда не составляло. Дверь в комнату Тойры украшали легкомысленные синие и розовые цветки "ледяных ладошек" — растений, которые на ощупь всегда были странно холодными, а цветки, если их сорвать, через пару часов затвердевали и словно бы становились стеклянными. В таком состоянии они сохранялись годами.

Цыс решил оставить Тойру напоследок как самого не опасного и несерьезного противника. Он поставил лампу возле двери комнаты Марида и взявшись за ручку, попытался войти внутрь. Но дверь не шелохнулась. Цыс нажал сильнее, но результат был тем же. Его сердце забилось чаще. Неожиданное препятствие неприятно поразило его. Он еще пару раз налегал на дверь, стараясь не шуметь, а затем схватил лампу и принялся осматривать замок. Но никакого замка не было. Видимо дверь запиралась засовом или какой-нибудь перекладиной, вставляемой в петли. "Какая странная предосторожность", пронеслось в голове Цыса. Неужели Марид так делает всегда? Или только сегодня? Он ощутил некий холодок в спине. Что если старший из братьев что-то заподозрил и теперь готов ко всему? Цыс почувствовал почти обиду, ведь это всё было так не по плану. Он абсолютно не собирался вступать в прямое столкновение с жильцами "Лилового облака", тем более с самым сильным и решительным из них.

Цыс сделал пару глубоких вдохов и постарался успокоиться. Ничего непоправимого еще не произошло, подбодрил он себя, уже совершенно выкинув из головы, что десять минут назад хладнокровно убил двух людей. Возможно Марид всегда запирается. Почти наверняка. Цыс верил что был идеальным миттером и не мог вызвать ни у кого из Эмеров ни малейшего подозрения. Однако даже если и так, то все равно эта досадная привычка Марида порядком усложнила Цысу его задачу. Скорей всего попасть в комнату бесшумно у него не получится, а значит либо придется намеренно разбудить Марида, либо ждать до утра когда он проснется сам. И напасть на него как только он выйдет из комнаты. Цыс подумал об окне. Но предчувствовал что и там вряд ли что получится. Такой как Марид конечно предусмотрел и этот вариант. Окно будет заперто и проникнуть через него можно будет только разбив стекло и тем самым разбудив хозяина комнаты. Очень мало надежды на то что Марид пьян настолько что не проснется от такого шума. Но осмотреть окно конечно нужно. Цыс чувствовал крайнее раздражение. У него было такое ощущение будто старший Эмер его предал и Цыс уже почти ненавидел его.

Прежде чем идти смотреть на окно, Цыс решил сначала по-быстрому закончить с девушкой. Однако в её комнате его ждал новый удар. Нет, дверь открылась легко и идеально тихо. Но в комнате никого не было. На какой-то миг Цыс оцепенел. Куда она могла деться?! Первой его мыслью было что она пошла в туалет, который, как он уже знал, находился справа от главного входа в дом у самого забора, уже практически рядом с лесом. Но как она проскользнула мимо него? На всякий случай он спешно и даже несколько лихорадочно осмотрел комнату, заглянул под кровать, под стол, в шкаф и даже в ящики комода, куда девушка явно никак не могла поместиться. Тряпка укрывающая лампу сбилась и света стало больше, но Цыс не обратил на это внимание. Расстроенный и огорошенный он присел на кровать. Постель была холодная, девица судя по всему отсутствовала уже давно. В голову ему лезли разные неприятные мысли о том, что возможно Тойра проснулась посреди ночи, захотела пить или в туалет, пошла на кухню или во двор и вдруг заметила неизвестного мужика в черной маске. А может быть даже увидела как он втыкает в её родителей странные шипы. И убежала из дома, чтобы привести людей. Нет-нет, старался успокоить себя Цыс, это крайне маловероятно. Девица подняла бы шум, отважно бросилась бы на помощь к родителям, стала бы звать дядю. Но что если она нашла мать и отца уже мертвыми, решила что с дядей тоже самое и в страхе бежала прочь, подсказал Цысу неприятный голосок в голове. "Но как же я её не заметил?!", с досадой спрашивал себя Цыс. Это всё из-за проклятой шапки, много ли наглядишь в эти дырки. Он снова пытался рассуждать логично, что он не мог её не заметить, так как ходил по дому очень осторожно и прислушивался к каждому шороху и значит девушка ушла уже давно, еще задолго до того как он отправился в спальню её родителей. Но логика помогала слабо. Гораздо сильнее в голове билась мысль, что самое лучшее удрать отсюда пока не поздно. Всё бросить и исчезнуть в Акануране. Пусть потом дядя с племянницей ищут несуществующего миттера Хорвига, бородатого и волосатого. Ничего у них не выйдет, даже если они обратятся к судебным следователям.

Цыс почувствовал раздражение и даже обиду неизвестно на кого из-за того что всё пошло не по плану. Задумка была простой и ясной. Все Эмеры мирно и беспечно спят в своих кроватях, он спокойно ходит из комнаты в комнату и без спешки втыкает им в шеи отравленные шипы. Ну что может быть проще? А эти двое олухов взяли и всё испортили. Ну куда спрашивается делась эта противная девчонка? А Марид тоже не лучше, что это за мода такая запираться от родных и близких в собственном доме. "Ни на кого нельзя положиться", тоскливо подумал Цыс.

Он встал с кровати, подошел к двери и долго прислушивался к тишине дома. Теперь он стал втройне осторожен. Оставив лампу в комнате Тойры, он прошмыгнул в коридор, долго стоял под дверью Марида, слушал. Ему показалось что до него доносится не слишком явственный храп. Это немного ободрило его, по крайней мере старший из Эмеров на месте и с ним всё ясно.

Цыс спустился вниз, прошел по коридору, оказался в прихожей и приблизился к входной двери. Здесь было достаточно темно, лунный свет почти не проникал через окна слева и справа от двери, так как снаружи вход закрывало большое широкое крыльцо. И тем не менее Цысу не составило труда сначала разглядеть, а потом и убедиться на ощупь, что мощный металлический засов задвинут и повернут вниз чтобы рукоять вошла в блокирующие пазы. То есть совершенно определенно Тойра здесь не выходила. Он устремился на кухню, там был выход на задний двор, к колодцу и огороду. Но и там дверь оказалась запертой.

Цыс опустился на подвернувшийся табурет и стянул с головы уже почти ненавистную шапочку-маску. Значит девочка где-то в доме. Прячется? То есть знает что в доме убийца? Но почему не зовёт дядю, который мирно дрыхнет в своей комнате? Цыс снова подумал отом чтобы всё бросить, покинуть "Лиловое облако" и раствориться в ночи. Сейчас это самое умное что он может сделать, настойчиво подсказывал ему внутренний голос. И Цысу даже показалось что это самый голос немного дрожит. Он досадливо поморщился, его не слишком беспокоила собственная трусоватость, он всегда знал что с настоящей храбростью ему не по пути, но все же мысль о том что у него чуть ли не поджилки трясутся была ему неприятна. Да и чего он боится? Так или иначе девица в доме, её дядя тоже и извне им на помощь никто не спешит. Марид крепко спит и ничем ему не угрожает. То есть надо просто собраться с мыслями и отыскать девушку. Покончить с ней и спокойно дождаться утра, когда последний из Эмеров проснется и выйдет из комнаты. Но в голове снова зазвенела мысль о том что нужно срочно уходить, что он теряет драгоценное время, что надо признать что план провалился и принять свою неудачу спокойно и с достоинством. Но Цыса это совершенно не устраивало. Он уже привык считать это дом своим. Да и зря он что ли отправил на тот свет Лейнса и Сомину? Он нисколько не сожалел о двух загубленных человеческих жизнях как таковых, но ему становилось крайне досадно при мысли, что весь его труд пропадет в пустую, что он напрасно убивал этих людей, тратил на них яд, время, усердие. И он решил продолжить поиски. Сбежать он еще успеет.

Цыс поднялся с табурета и вдруг застыл, даже чуть пригнувшись. С чердачного этажа донеслись какие-то звуки. Сердце отравителя тут же бешено заколотилось. Он понял что слышит шаги. И они никак не походили на легкие быстрые шаги юной девушки, несомненно это был Марид, больше некому. Цыс уже почти рванулся к двери на улицу, прежде чем осознал что собирается удирать из "своего" дома. Он с неудовольствием замер. Затем медленно повернулся спиной к выходу и достал нож. Всё складывалось весьма неблагоприятным образом. Его совсем не вдохновляло прямое столкновение с сильным массивным мужиком, да еще и в ночной темноте. Цыс ни в коем случае не полагал себя мастером ножевого боя, да и вообще не слишком-то положительно относился к холодному оружию. Да, он признавал его определенную эффективность и в наиобязательнейшем порядке всегда имел при себе на какой-нибудь самый крайний случай, но использовать не любил, считая далеко не таким надежным и многообразным по типу достигаемого результата как яд. Да к тому же еще и крайне "грязным", слишком кровавым. Он знал по крайней мере двух умельцев, способных наносить ножами смертельные удары настолько мастерски что при этом практически не проливалось ни капли крови. Но овладеть подобным искусством Цыс и не мечтал. "Каждому свое", разумно полагал он. Да и зачем, если есть яды.

Шаги переместились на лестницу. Цыс заставил себя направиться к выходу в коридор. Ему казалось что самым разумным напасть сзади, как только Марид спустится с лестницы. Но он застыл, так и не выйдя из кухни. В коридоре была практически непроглядная темень, не то что в комнатах, а старший Эмер вряд ли идет с лампой, ибо знает весь свой дом наизусть. Мысль о том что придется наносить неумелые удары да еще и в полной темноте, не видя куда целишься, в конец обескуражила Цыса и он отступил прочь от выхода.

Цыс ощутил злость, ну почему этот старый пень не мог спокойно доспать до утра и выйти когда уже рассветет? Его посетила малодушная идея спрятаться, затихнуть и дождаться когда Марид сделает все свои дела и вернется ко сну. Но что если не вернется, может у него бессонница? Что если он каким-то образом обнаружит что Лейнс и Сомина мертвы? Или наткнется на свою племянницу, которая еще неизвестно почему где-то прячется? Цысу было очевидно что отступать нельзя и с Маридом необходимо покончить сейчас. И он ощутил холодную очень трезвомыслящую ярость, это случалось с ним всегда, когда он позволял загнать себя в угол, в ситуацию из которой для него было только два выхода и оба весьма неприятные и нежеланные.

Он огляделся по сторонам. "Надо привлечь его сюда", понял он. Цыс ударил лезвием ножа по какой-то кастрюле, стоявшей на ближайшем к нему столе. Глухой лязгающий звук прозвучал неожиданно громко, Цыс едва не вздрогнул. Он бросился к дверному проему, ведущему в коридор, и сел на корточки, прижавшись спиной к стене. Марид конечно же услышал металлический звук и тот несомненно показался ему странным посреди ночи. Он направился к кухне. Сердце Цыса билось почти спокойно, но рука державшая верный либингский нож отвратительно вспотела. Он глядел, вывернув голову влево и вверх, и с нетерпением ждал когда в проеме возникнет человек.

Марид приближался. Причем оказалось он весьма жизнерадостно напевал себе под нос: "Никто не знает как говорить прощай, Кажется это так просто пока не попробуешь сам, А после уже время проходит мимо тебя. Никто не знает как говорить прощай". Войдя в кухню и остановившись, он весело, но негромко спросил:

— И кто тут у нас буянит?

Цыс бил снизу-вверх в широкий живот стоявшего над ним мужчины. Бил торопливо, нервно, стараясь всадить клинок как можно глубже и на обратном ходе оружия еще и сделать секущее движение, дабы нанести как можно более серьезную рану.

Марид не издал практически ни звука. Он опустил взгляд вниз, но так кажется и не разглядел своего убийцу. После шестого или седьмого удара он начал отступать обратно в коридор и еще через минуту замертво рухнул на пол.

Цыс встал. Ноги гудели, рука дрожала, ладонь обволакивала липкая пелена. Он почти на ощупь отыскал мощную шею Марида и проверил пульс. Всё было кончено.

Теперь Цыс стал совершенно спокоен. Он затащил труп в кухню, в угол, дабы он не мешал ходить по коридору. После чего налил ковшом из бадьи в кастрюлю, по которой он стучал чистой колодезной воды и вымыл руки и нож. Ничего кроме облегчения он не чувствовал. И даже мысль о том что где-то рядом Тойра, которая могла что-то слышать, почти не волновала его. Он вернулся в её комнату и снова осмотрелся. В комнате было два окна, одно во фронтоне дома, другое в торце. Оба прикрыты ставнями. Цыс проверил. Первое, как и полагается, заперто на маленький внутренний засов. Второе, в боковой стене дома, нет. Цыс раскрыл ставни, с удовольствием ощутив разгоряченным телом прохладу ночи. В лунном свете под окном он увидел приставленную к стене лестницу. Он задумчиво покривил губы. Неужели сбежала? Всё-таки что-то увидела, испугалась и сбежала. Но почему не через дверь. И ведь лестница была приставлена заранее, значит и побег планировался заранее. Цысу впервые пришло в голову, что отлучка девушки в такую пору никак не связана с его присутствием в доме. "И что же может выманить юную девицу из дома в столь неурочное время?", спросил себя Цыс и с кривой усмешкой ответил: "Только любовь". Это было вполне логичное и лежащее на поверхности объяснение, убежала на встречу с возлюбленным. Однако Цысу оно не понравилось. Значит где-то поблизости всё-таки есть другой хутор, где живет некий младой отрок, воспылавший своей юношеской горячей страстью к прелестной Тойре. Это всё усложняло. Пылкий отрок конечно не сможет не обратить внимание на исчезновение своей возлюбленной и его вряд ли устроит объяснение некоего неизвестно откуда взявшегося господина Хорвига, утверждающего что семейство Эмеров в полном составе отбыло на север, следуя зову Гипы и приняв обет вечного странствования. Мальчишка конечно не поверит чтобы любовь всей его жизни уехала, не сказав ему ни слова. Ведь он естественно ни капли не сомневается что для неё он тоже любовь на всю жизнь. Цыс всегда старался не иметь дело с молодыми. Он считал их взбалмошными, глупыми, ненадежными, нелепо категоричными, ужасно примитивными во всех своих идеях и идеалах, способными на плохо предсказуемые фортели. Хотя с другой стороны они очень легко поддаются практически на любые уловки, особенно если задеть их самолюбие. Цыс вздохнул и вышел из комнаты. "Может еще и не на свидание ушла, мало ли", попытался подбодрить он себя, "может она ненормальная и любит голая бегать по лесу при лунном свете, всякое бывает". Но он в это не верил, пусть он и повидал на своем веку достаточно ненормальных в умственном отношении людей, Тойра, насколько он успел узнать её, производила впечатление вполне обычной трезвомыслящей девушки.

Цыс бесцельно брел по дому, раздраженно размышляя как ему поступить. Но вместо выработки какого-то разумного плана, он постоянно сбивался на сердитые мысли о юной Тойре. "Проклятая молодежь," ворчливо думал он, "ни в чем на них нельзя положиться. Её родители уже остывают, а она шляется где-то". Но он взял себя в руки, конечно Тойра здесь ни при чем, его бесит что не всё идет по его плану. Однако он всегда должен быть готов к подобному. Он говорил себе это тысячу раз, и вообще: "Человек предполагает, а бог располагает". Никогда не следует забывать об этом. Он усмехнулся: и чем он собственно недоволен, уж кому как ни ему, верному пророку равнодушной Гипы, должно быть прекрасно известно что всем правит случайность.

Он вернулся в комнату возле кухни, достал из-под кровати свои вещи и напялил на себя парик, бороду и тяжелый обширный балахон. Снова став миттером, он взял посох и вышел из дома. Повернув налево и зайдя за угол, он направился к лесу. Забравшись в какие-то заросли, точно напротив окна с приставленной лестницей, он кое-как устроился, так чтобы видеть двор и дом. Здесь он будет ждать девицу. Если она вернется одна, он перехватит её прежде чем она заберется к себе. Если не одна, то тихо перелезет через палисад и исчезнет в лесу, навсегда позабыв о "Лиловом облаке".

В кустах он провел несколько долгих томительных часов. Он замерз, одежда отсырела, время от времени он осторожно принимался разминать тело, проклиная ветреную девицу, которая не торопилась возвращаться домой. Один раз во время такой разминки из-за угла появился лохматый Буля. Он сонно поглядел на заросли где шелестел листвой странный гость, предпочитавший проводить ночь не в теплом доме, а в колючих влажных кустах, задрал ногу на ближайшую чурку и вернулся обратно в конуру.

Наконец рассвело. Но Цыс продолжал сидеть в засаде, уверенный что девушка может появиться в любую минуту. Конечно же она постарается вернуться до того как проснутся родители, полагал он. Но солнце поднялось уже над скалами, залило радостными лучами крышу симпатичного зеленого дома с тремя мертвецами, а Тойра так и не появилась. Цыс весь издергался. Он снова начал думать что может быть она все же что-то увидела и в страхе бежала в город, чтобы призвать судебных гвардейцев. А лестница у окна всегда стоит. В таком случае нужно срочно убираться отсюда.

В расстроенных чувствах Цыс вернулся в дом. Прежде чем уходить, он хотел во-первых погреться у камина, а во-вторых при дневном свете поглядеть нет ли в доме чего-нибудь ценного, что стоило бы прихватить с собой. Но как только он вошел в гостиную, на тяжелом обширном столе, за котором они вчера ужинали, он увидел сложенный белый лист, придавленный каменной фигуркой колеса. Цыс взял лист, развернул, прочитал и медленно опустился на ближайший стул. В его какой-то совсем опустевшей голове одиноко бродила только одна не слишком глубокая мысль: "Надо же, бывает же такое".

В большей части своей записки Тойра слезно умоляла мать, отца и дядю Марида простить её за то что она вот так вот, тайком, против их воли, покидает семью, дом и даже саму гипарийскую веру и навсегда уезжает в неизвестном направлении с неким Ченгером, без которого она не может жить и которого безответно любит, несмотря на то что все её родные против него и его веры.

Цысу показалось что у него задергалась щека. Тик, испуганно решил он. В свое время в Мэдфорде он достаточно нагляделся на несчастных, чья жизнь была буквально превращена в ад непроизвольными подергиваниями различных частей тела. Довела проклятая, устало подумал он о Тойре. Но злость была мимолетной, его снова и снова захлестывало ощущение непостижимой загадочности бытия, какой-то его умышленности и даже насмешливости. Слишком уж удивительным ему представлялось случившееся совпадение. Девочка решила бежать из дома именно в ту ночь, когда все её родные погибли и она сама лишь чудом этого странного совпадения избежала смерти.

Он вспомнил о том что девушка вчера казалось ему то несколько напряженной, то странно рассеянной. И к тому же она очень рано ушла спать. Тогда это удивило его, неужели девица не желает послушать занимательные истории бродячего миттера?

После того как восхищение удивительной игрой случая отступило, его охватила досада. Из-за этой малолетней дуры он полночи проторчал в кустах.

Цыс поднялся со стула. "Ладно", решил он, "всё что ни делается всё к лучшему". По крайней мере дом теперь принадлежит ему.

У него мелькнула мысль что он в какой-то степени даже рад что не пришлось убивать Тойру. Всё-таки почти ребенок, невинное создание. Но Цыс тут же с негодованием отмел подобные рассуждения. Ребенок, взрослый, значения не имеет, все они просто животные, одним меньше, одним больше для мироздания совершенно не важно. И для него тоже. И Цыс гордился тем что ему действительно, до глубины души абсолютно безразличны жизни кого угодно в этом мире. Это была не какая-то поза или бахвальство, декларируемое лишь на словах, это является его глубинным мироощущением, его искренним отношением. И неосознанно, а порой и осознанно Цыс считал это своим интеллектуальным достоинством, чертой, которая возвышает его над другими людьми, делает его особенным и недостижимым. "Так что ей лучше не возвращаться в родительский дом", заключил он, убежденный что немедленно расправится с Тойрой, если она вдруг объявится на пороге "Лилового облака".

Но есть еще одно дело, не терпящее отлагательства, подумал он и вышел из дома. Найдя возле поленницы топор, он поднял его и направился к собачьей конуре. Буля вышел к нему навстречу и приветственно, но несколько лениво замахал хвостом. Пёс судя по всему уже считал Цыса вполне своим человеком, раз уж тому позволили провести ночь в доме.

Цыс замер, спрятав топор за спину. Карие глаза собаки глядели на него вполне дружелюбно и даже доверчиво. Пёс тянул к нему свою лобастую голову, привыкнув что всем всегда хочется погладить её. И мысль о том что сейчас в этот лоб ударит тяжелая сталь топора и расколет череп на части вызвала у Цыса неприязнь. Он усмехнулся. Ему показалось забавным, что он, не колеблясь ни секунды, умертвил трех людей, а тут вдруг испытывает некие сомнения перед тем как зарубить эту бесполезную лохматую тварь.

Не дождавшись поглаживания, пес уселся на свой широкий зад и, раззявив пасть, вывалил язык и с глупым выражением уставился на стоявшего перед ним человека.

"Тьфу на тебя", подумал Цыс. У него просто рука не поднималась размозжить череп этой глупой скотине, да и мысль об обезображенном собачьем трупе с растекавшимися кровью и мозгами вызвала неудовольствие. "Может яд?", подумалось ему. Но потом махнул на собаку рукой и направился к дому. "И без этого волосатого чудовища хватает мертвецов", решил он, прикидывая весь предстоящий объем работ по утилизации трупов.

104

Тракт необычайно расширился и стал гораздо оживленнее. Элен приникала то к одному окну то к другому, с любопытством рассматривая соседей по дороге. В основном это были люди, "земляне", но попадались и туру, и лоя и ящероподобные гуманоиды — авры, которых Элен еще прежде не видела. А пару раз над трактом, прямо над людьми и повозками, зависали чернильные облака шоти. Непостижимые шоти сначала просто клубились бесформенными образованиями, но потом вдруг начинали создавать фигуры, имитирующие двигающиеся под ними объекты. Они лепили из себя уменьшенных людей, лошадей и экипажи причем сразу по несколько и при этом в зеркальном отображении, то есть головой к земле ногами к небу. Эти черные фигуры тоже двигались, но длилось всё это не более пяти секунд, затем формы расплывались, чтобы через пару-тройку секунд сконструировать новое объемное изображение. Элен, раскрыв рот и буквально прилипнув к стеклу, с удивлением наблюдала за этими странными трансформациями. У неё возникла отчетливая уверенность что шоти развлекаются, играют как малые дети, сооружающие из песка или пластилина забавные и порой почти бессмысленные фигуры. Также она обратила внимание что, судя по всему, только ей одной это казалось любопытным и занимательным. Из тех кто в этот момент находился на тракте практически никто не поднял головы к небу чтобы бросить хотя бы один взгляд на творящиеся вверху метаморфозы. Люди были абсолютно равнодушны к проделкам шоти. Но зато они с гораздо большим интересом отнеслись к синеглазой коротковолосой девочке, выглядывающей из окна черной массивной кареты Судебной Палаты. Те кто шли пешком или ехали верхом на маленьких, пушистых, по мнению Элен, смешных животных, напоминающих лохматых осликов, или сидели в открытых грубых телегах, вообще-то старались даже не поднимать глаз на черную карету и сторониться с её пути. Но заметив в окне грозного экипажа странную пассажирку, они с удивлением задерживали на ней взгляд, забыв об осторожности.

Между тем, сидящий напротив, спиной к движению, судья явно был недоволен происходящим. Он хмуро взирал на свою подопечную и в конце концов сделал ей замечание, попросив не приближаться к окну вплотную. Девочка полностью проигнорировала эту просьбу. И даже казалось стала липнуть к стеклу еще больше. Тогда Мастон Лург отложил свою любимую книгу и демонстративно задвинул плотные бархатные шторки, практически наглухо закрыв оба окна и оставив лишь небольшие щели со своей стороны. Элен, сидевшая возле левой двери, тут же попыталась восстановить статус-кво и вернуть себе обзор.

— Пожалуйста, прекрати, — сказал судья. — Я не хочу чтобы тебя видели.

Рука Элен, отодвигающая штору, на миг застыла, но затем девочка решительно завершила начатое. И почти минуту с упрямым выражением на лице неотрывно смотрела на тракт. Она чувствовала на себе пристальный взгляд судьи, но старалась делать вид, что полностью игнорирует сидящего напротив мужчину.

— Элен, — сдержанно и вроде бы вполне спокойно обратился он к ней.

Девочка продолжала смотреть в окно.

— Элен, я с тобой разговариваю. Будь добра, посмотри на меня.

Дочери Валентина Акари очень хотелось этого не сделать, но несмотря на спокойный тон судьи, она остро чувствовала его напряжение и может быть почти злость и потому всё же предпочла повернуть голову.

— Что? — Сухо спросила она.

— Я хочу чтобы ты отодвинулась от окна и села по центру скамьи.

Элен некоторое время внимательно смотрела на него и Мастон Лург решил, что она оценивает степень его раздражения. Видимо она сочла что эта степень не слишком велика и снова уставилась в окно. "Ты ошиблась", холодно подумал он.

Судья привстал, взял ребенка под мышки и перенес его в сторону от окна. Элен тут же взбрыкнула, её синие глаза запылали гневом. "Не прикасайтесь ко мне!", почти крикнула она и, извиваясь, попыталась освободиться от его ладоней.

— Сиди смирно, — жестко гаркнул судья и слегка встряхнул её. — Иначе я свяжу тебя. И мешок на голову одену, как раньше. А кричать бесполезно, ты в карете Судебной Палаты.

Элен притихла, затравленно и со злостью глядя на него.

— Я хочу чтобы вы умерли, — прошептала она, стараясь удержаться от слез.

Судья отпустил её и вернулся на своё сиденье.

— Уверен что ты переживешь меня, а значит когда-нибудь твое желание осуществится, — спокойно ответил он. — Но пока я еще жив, будь добра прислушиваться к тому о чем я тебя прошу. Нам осталось провести в обществе друг друга может быть всего пару дней. Так давай проявим взаимное терпение и не будем усложнять друг другу жизнь.

Девочка немного успокоилась, её сердце забилось ровнее.

— Вам что жалко, если я немного погляжу в окно?

— Я тебе уже всё объяснил. Конечно же мне не жалко. Но я не хочу чтобы посторонние люди видели тебя в моей карете.

— Почему?

Судья чуть помедлил.

— Не хочу и всё. — Он привстал и вернул отодвинутую Элен штору на место.

Дочь Валентина Акари холодно разглядывала своего похитителя.

— Никогда больше не прикасайтесь ко мне, — потребовала она.

— Я не могу этого обещать. — Судья хотел добавить, что случиться ведь может всякое, как тогда с мироедом, но передумал. Возможно Элен решит, что он специально напоминает ей о том что он спас её.

Девочка молчала, но молчание это было недобрым.

— Послушай Элен, нам осталось уже совсем немного. Через 6–7 часов мы будем у стен Аканурана. Но эта последняя часть пути возможно будет самой трудной. И ты можешь либо всё усложнить, вредничая и упрямясь. И тогда, как бы мне этого не хотелось, мне придется связать тебя, вставить кляп и засунуть в мешок. Либо слушаться во всём меня и Галкута, вести себя тихо и смирно, и тогда для тебя эта последняя часть пути пройдет совершенно безболезненно.

Мастон Лург посмотрел на свою подопечную, пытаясь понять насколько успешны его увещевания.

— А на всё это пестрое многолюдье ты еще успеешь наглядеться. Ещё и надоест потом. Акануран шумный и суетливый город. Настоящий перекресток миров с многоликими толпами самого разного сброда. Еще насмотришься. — Судья снова сделал паузу, изучая ребенка. — Ну так что, ты можешь побыть послушной и смирной? Для разнообразия?

Девочка молчала.

— Это хотя бы в принципе возможно? — Попытался пошутить судья.

— А для вас хотя бы в принципе возможно быть порядочным человеком?

Мастон Лург усмехнулся.

— Что ж, значит всё-таки мешок и веревка? — Полувопросительно произнес он. Ему не ответили. — Ну что ж, никто и не обещал что будет легко.

Элен передвинулась обратно к стенке кареты. Судья напрягся, но к шторке девочка не притронулась.

Прокашлявшись, исключительно чтобы прочистить горло, но звучало так словно от смущения и от этого и правда немного смутившись, он сказал:

— У меня тут кое-что есть для тебя, купил в караване. Ты будешь, конечно, возражать, но я вынужден настаивать.

Элен против воли с любопытством посмотрела на него. Мастон Лург встал, поднял сиденье диванчика и достал из ящика сверток. Элен следила за судьёй уже почти со страхом, решив что это тот самый обещанный мешок. Но это оказался детский плащ с капюшоном и завязками. Плащ был изготовлен из гладкой черной ткани и по краю отделан белой словно бы глянцевой полосой. Выглядело очень симпатично.

— Тебе придется надеть это.

— Зачем? — Элен глядела на плащ со смешанными чувствами. Она не хотела в этом признаться себе, но кажется он ей понравился.

— По городу ты будешь ходить только в нём. Или, — судья сделал многозначительную паузу, — Галкут будет носить тебя связанную и с кляпом в мешке.

Разглядывая плащ, Элен не обратила внимания на угрозу.

— Но почему?

Лург пожал плечами.

— Чтобы скрыть тебя от посторонних взглядов. У тебя слишком примечательная наружность.

Девочка посмотрела на него словно с удивлением.

— Что это значит?

— Ну-у, твоя странная одежда, — неуверенно проговорил судья, — твоя курточка, ботинки слишком необычны даже для Аканурана. И, кроме того, сама по себе ты…, — он пытался найти подходящие слова, — ну то есть твоя внешность довольно э-ээ… тоже необычная.

— Необычная?

— Да. Твои яркие синие глаза, короткие волосы и…, — он хотел сказать что она очень красивая девочка, но не стал, побоявшись что из его уст для Элен это прозвучит как-то превратно и неприятно, — и вообще твой образ может привлекать слишком много ненужного внимания. — Он с облегчением умолк и протянул плащ Элен.

Она, чуть поколебавшись, взяла его.

— Теперь выходить из кареты ты будешь только в нём, с капюшоном на голове. Если ты против, скажи сейчас.

Ничего не ответив, Элен встала со скамьи, накинула на себя плащ, застегнула узорчатую пряжку. Развернула его, расправила, оглядела сверху вниз. Затем сняла его и принялась трансформировать куртку. Прежде всего уменьшила объем, куртка словно сдулась и стянулась, став более тонкой и более плотно облегая стан своей хозяйки. Затем Элен уменьшила рукава, укоротив их до локтей, сузила воротник, практически убрав его, чуть-чуть стянула плечи и удлинила нижний край до средины бедер. Таким образом её прекрасная изабелловая куртка стала больше напоминать приталенный изящный камзольчик.

Мастон Лург, пораженный этакими метаморфозами, сидел словно окаменевший.

— Что это вы, господин судья, так побледнели словно себя в гробу увидели? — С насмешкой воскликнула девочка. — Или вы наконец осознали всю гнусную мерзость собственных поступков?

Элен нестерпимо хотелось сказать что-нибудь обидное, что-нибудь почти на грани оскорбления, чтобы как-то отыграться за угрозу с мешком и кляпом, за ту минуту, когда Лург посмел схватить её и даже встряхнуть, и главное за то что ей пришлось подчиниться его приказу. Где-то в глубине души она была уверенна, что судья достаточно флегматичный и рассудительный человек чтобы как-то слишком остро реагировать на любые её словесные выпады и потому чувствовала себя в безопасности. Но к своей досаде она не могла выдумать ничего по-настоящему обидного.

— Или вы это от страха так позеленели и съежились? — продолжила она. — Ну да, я волшебница. Но вам не стоит так сильно пугаться, я еще слишком юная и неопытная и пока еще не могу превратить вас в маленького хомячка чтобы посадить в клетку где вам самое место.

Но судья ничуть не обиделся и даже к огорчению девочки кажется как будто обрадовался неизвестно чему.

Мастон Лург действительно почувствовал облегчение, увидев что его вздорная строптивая подопечная вроде как развеселилась и снова язвит. К тому же для него не прошло незамеченным, что плащ ей неожиданно понравился и у него отлегло от сердца, ибо он готовился к долгим нудным препирательствам по этому вопросу. Маленькая магия с одеждой, которую продемонстрировала Элен, в первую минуту конечно же произвела на него впечатление и наверно и правда в какой-то степени напугала. Но он поспешил успокоить себя тем, что это естественно никакая не магия, а просто некий хитроумный механизм, какое-то мастерски выполненное устройство на пружинках там или резинках. В конце концов разве стоит удивляться уменьшающимся рукавам, если он воочию лицезрел двигающегося металлического пса в натуральную величину? Да и вообще, разве мало ли он повидал на своем веку всяких диковинных штуковин, сконструированных талантливыми мастерами и гениальными изобретателями. Удлиняющиеся вилки, раскладывающиеся мечи, ларцы способные укрыть в себе две литровых бутыли вина, но без содержимого складывающиеся в кубик умещающиеся на ладони, цветные музыкальные фонтаны, исполняющие целые симфонии, танцующие фигуры механических зверей, поющие чучела птиц, неотличимых от настоящих, искусственные цветы, распускающиеся и благоухающие, изумительные настольные модели кораблей с поднимающимися парусами и двигающимися маленькими человечками команды, шагающие статуи, разговаривающие часы, удивительные дальнотрубы, позволяющие видеть за несколько километров и даже за углом, волшебные калейдоскопы, уносящие сознание в запределье, крылья из иловой бумаги, позволяющие человеку парить над землей. А сколького еще он не видел сам и о чём только слышал или читал. Какие-то гигантские призмы, погружающие в радугу целые города; "хрустальные нити", способные выдерживать тысячи килограммов груза и при этом многометровый моток этих нитей можно уместить в кулаке; "маловизы" удивительная конструкция из линз и зеркал позволяющая увидеть совершенно фантастичный и даже фантасмогоричный, таинственный мир невообразимо крохотных существ; "санкратские башни" — громадные сооружения из камня и металла, которые могли перемещаться по земле по воле живущих в них людей; расходящиеся и сходящиеся мосты Эльгдора, по сути дела соединяющие или разъединяющие две страны. А сколько чудесного, необъяснимого и порою жуткого создавала и творила сама природа. Здесь можно было перечислять бесконечно: удивительный Кен-Альдо, чей восхитительный аромат как говорили иногда воскрешает и умерших; не убиваемые бейхоры с тремя сердцами; непостижимая ахунда, которая могла отрастить отрубленную голову; "стеклянные", практически невидимые, деревья глассеро; "лазурная пыльца", источаемая цветками "теплых" лиан и приводящих людей в эйфорию; "радужные деревья", чьи полупрозрачные листья, под светом солнца, превращающие лес в торжественные храмы украшенные разноцветным сиянием; беллады — маленькие цветы издающие мелодичные, переливчатые звуки на ветру; "безумные леса"; черные шары Онфикса, рядом с которыми гас свет и любой звук; "колодцы истины", куда можно кричать вопросы и получать ответы, только нужно принести жертву; "мертвые пустоши", где останавливалось всё и даже как говорили само время… те же самые "мироеды". А взять хотя бы мальговые лампы-гремучки, никто ведь до конца не понимал как они работают и что такое эта самая "мальга", но они работают. Засыпаешь, трясешь и вот тебе яркий свет на пару часов. И среди всех этих чудес разве может куртка с укорачивающимися рукавами и удлиняющимися полами представляться чем-то из ряда вон выходящим? Правда она еще был способна изменять цвет, Мастон вспомнил как он терзался бессонной ночью в караване, чуть ли не с ужасом думая как это вообще возможно. Но сейчас это представилось ему совершенно пустяковым делом. Что ж, значит на свете существует ткань способная менять свой цвет, только и всего. Он правда о такой никогда не слышал, но и что из того. Он всего лишь обычный человек, на всезнание не претендует.

Успокоив себя таким образом, он снисходительно улыбнулся девочке.

— Перестань Элен, я ведь взрослый человек и прекрасно понимаю что волшебства в тебе не больше чем, в шляпе Галкута. А то что твоя куртка может так хитроумно меняться означает только что её шил очень искусный портной и ничего больше.

Девочка глядела на него с какой-то, как ему показалось, странной задумчивостью.

— И я ведь никакой-то упертый обскурант, отрицающий всё новое и неизвестное, — улыбнулся он. — Я же понимаю: "На небе и земле, Гораций, есть много более, чем видел ты во сне в учености своей."

— Вы знаете Шекспира? — Искренне удивилась Элен.

Но Лург услышал в её голосе недоумение, проистекающее из презрения.

— А почему бы мне не знать Шекспира? — Сухо поинтересовался он.

Элен ничего не ответила, снова надела плащ, застегнула пряжку и завязала две верхние тесемки на груди. Теперь, когда плащ больше не оттопыривался широкой курткой, он сидел гораздо лучше и естественнее. Девочка игриво повертелась, запахивая и распахивая крылья плаща. Ей очень понравилось. В её мире никто не носил подобных одеяний и такое она видела только в кино. Но затем она опомнилась, осознав что судья наблюдает за ней. Конечно же не стоило показывать ему как ей пришелся по душе его подарок, расстроено подумала она, но уже было поздно.

Элен уселась на свой диванчик и серьезно поглядела на судью. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, покачиваясь на мягких рессорах экипажа и слушая стук копыт, поскрипывание колёс и редкие возгласы возничих где-то на тракте.

— Ты действительно хочешь чтоб я умер? — Спросил судья.

— Я сказала это, испытывая желание как-то отомстить вам, — тихо проговорила Элен, — наказать вас за ваши злодейства по отношению ко мне. Но смерть не может быть наказанием. И к тому же вы и так уже страшно наказаны тем что вы негодяй.

Мастон Лург хотя и не пошевелился, но внутренне словно отшатнулся от этого ребенка. Девочка снова напугала его. Ну не могло, по его мнению, шестилетнее дитя сознательно произносить такие слова. Это было противоестественно. А еще этот Шекспир, неужели она в своем возрасте уже читала его трагедии? Что интересного могла найти в них такая малышка?

Он помолчал, обдумывая ту мысль, что по-видимому ему довелось столкнуться в своей жизни с чем-то очень необычным в лице этой девочки и наверное ему нужно быть благодарным судьбе не только за шанс обрести состояние и титул, но и за то что он столкнулся с чем-то чудесным и по своему прекрасным. Такое ведь бывает в жизни не часто, а если уж совсем не повезет, то и никогда. "А не будь я негодяем, то я бы просто прошел мимо этого маленького синеглазого чуда", усмехнулся он про себя. И вдруг предложил:

— Часа через два мы будем проезжать Капитанский утёс, с него открывается потрясающий вид на весь Акануран, реку и залив. Хочешь посмотреть?

Девочка поглядела на него с подозрением.

— Мне же и в окошко нельзя выглянуть.

— Ну там мы вряд ли кого-нибудь встретим. К тому же ты будешь в плаще, который так тебе понравился.

Жалкий выпад насчет плаща, Элен оставила без внимания

— Хорошо, давайте сходим, — равнодушно сказала она.

— Только там идти почти километр и всё в гору по узкой тропинке. Справишься?

Элен ничего не ответила и эта невежливость по отношению к судье уже давалась ей без малейших уколов совести. Повинуясь неожиданному импульсу, она надела на голову глубокий капюшон и словно скрылась от неприятного собеседника и всего мира, почувствовав себя гораздо уютнее и комфортнее. Плащ понравился ей еще больше.

105

Подъем действительно оказался довольно утомительным. Но Элен, не желая выказывать ни малейшего признака слабости, всю дорогу упрямо молчала и решительно шагала вперед. При этом почти со злорадством слушая тяжелое дыхание судьи и наблюдая в его ауре пульсацию и колыхание сети багровых прожилок, что говорило об изрядном, почти натужном физическом напряжении. Но на вершине, на практически ровной каменной площадке, покрытой деревянным настилом и обнесенной ограждением, она сразу же позабыла о всех этих переживаниях, усталости и прочем. До того грандиозное зрелище открылось ей, что сердце её как будто на минуту остановилось и прекратилось дыхание, а всё что касалось плена, судьи, их бесконечных препирательств и антипатий моментально стало просто ничтожными, мелкими дрязгами, осыпавшимися как ненужная шелуха с души и унесенные ветром.

Элен откинула капюшон назад, подставляя лицо ветру. Ей очень нравилось как развивается потоком воздуха её плащ и она даже пожалела о том что у неё сейчас короткие волосы, вместо тех длинных сияющих локонов, какие обычно у всех кинокрасавиц, которых то и дело спасает Джулиан Брэд.

Она поинтересовалась почему утес называется "капитанским" и судья объяснил, что это в честь Симеона Капитана — легендарного первого короля Агрона. Что будто бы он, стоя на этой вершине, указал место где должен быть основан главный город его королевства. Элен конечно тут же вспомнила как Кит, давая ей очередную историческую справку о Каунаме, рассказывал о "Шатголе" громадном транспортном корабле из Второй эпохи звездного переселения. Именно этот корабль согласно историческим хроникам сумел достигнуть Каунамы и благополучно опуститься на неё. Командовал кораблем в тот момент капитан Карлов, капитан Симеон Карлов. "Неужели совпадение?", подумала Элен. Но подобное совпадение представлялось ей маловероятным, однако ей также казалось весьма сомнительным, чтобы офицер Звездного флота, человек в совершенстве знающий астронавигацию и астрофизику, доскональнейшим образом разбирающийся в хитросплетениях человеческой психики и экспедиционной психологии, вдруг объявил себя королем и приказал пассажирам звездного транспорта строить столицу своего будущего королевства. Впрочем, всё это лишь промелькнуло в её голове и тут же исчезло, отступив перед величием открывшихся её взгляду просторов.

Далеко внизу раскинулась необъятная громадная равнина, которую широким полукругом огибала река с изумительным ярко-синим цветом воды. На противоположном, южном, берегу пламенели уходящие до самого горизонта пологие холмы, покрытые багряными и золотистыми лесами, иногда прерываемые островами зелени. Река где-то далеко слева делала плавный поворот на юго-восток и вскоре превращалась в бескрайнее водное пространство морского залива. А на равнине, примыкая к синей реке, лежал вытянувшийся вдоль побережья город, по всему периметру обнесенный высокой красно-коричневой стеной. Для Элен, привыкшей либо к аккуратной ровной малоэтажной архитектуре тихих предместий или к безумным взметнувшимся ввысь стеклянным небоскребам самых причудливых форм современных мегаполисов, этот, на первый взгляд немного хаотичный, каменный город представлялся странным и почти сказочным. Отсюда, с Капитанского утёса, до города всё же было еще слишком далеко чтобы разглядеть его в деталях, он виделся лишь каким-то изогнутым овалом беспорядочного скопления бесчисленных крошечных строений сливавшихся в пестрые серо-бурые пятна, прорезаемые темными нитями улиц. Но какие-то, видимо монументально-громадные сооружения выделялись среди общего фона даже на таком расстоянии. Элен видела некий белоснежный комплекс высоких строений с остроконечными шпилями, какие-то золотые сферы, возможно купола, а также нечто напоминающее громадный зиккурат чудесного аквамаринного цвета возле самой реки и еще Т-образную мрачную черную башню на востоке. Равнина, окружавшая город представляла собой сплошное лоскутное одеяло полей, где видимо выращивали какие-то сельскохозяйственные культуры. Её прорезали три светлых полосы дорог, идущих к городским стенам. Впрочем, пестрый лес наступал на равнину со всех сторон и даже где-то среди полей имелись островки рощ и зарослей. Но к самому Аканурану он нигде не приближался.

Элен встала на нижнюю перекладину ограждения и перегнувшись через деревянные перила поглядела прямо вниз. Судья сказал что-то предостерегающее, но она не обратила внимания. От высоты захватывало дух. Пожалуй здесь метров 700–800 до земли, решила она. Каменная неровная с цветными вкраплениями стена утеса уходила вниз практически отвесно и лишь где-то там, далеко внизу, постепенно приобретала уклон и превращалась в поросший кустарником склон, плавно спускавшийся к равнине. И там были какие-то дома, фермы или целые поместья или что-то подобное.

Безостановочно гудел ветер. Элен подняла глаза и посмотрела вдаль, туда где река превращалась в море. Девочка разглядела пятнышки многочисленных парусных кораблей на воде и заулыбалась. Всё это было так непривычно и волнующе. Залитый мягким светом огромного красного солнца, стоявшего почти в самом зените, у неё за спиной, на севере, весь этот необъятный простор с багряно-золотыми лесами и городом с башнями, дворцами и куполами представлялся ей какой-то чудесной вымышленной картинкой, одной из тех что она ставила фоном на окна и стены своей спальни или на рабочие столы своего компьютера.

К ней приблизился Мастон Лург.

— Элен, этим перилам сто лет в обед, пожалуйста, не наваливайся так на них.

Девочка послушно спустилась с перекладины.

Просьба судьи напомнила ей о неприятном происшествии, случившимся полтора альфа-года тому назад.

Она, Кит, папа и мисс Александра Уэйлер проводили небольшой совместный отпуск на заповедной планете Энна, на сказочном острове Айнлима Монли, что на языке гутеваров, одной из рас Звездного Содружества, которые первыми открыли эту планету, означало "счастливое место". Первые несколько дней всё шло прекрасно. Элен, как безумная, носилась по острову, изучая его чарующие парки, головокружительные аттракционы, таинственные аномалии и природные чудеса. Всё это естественно происходило под неусыпным присмотром Кита, а отец и мисс Уэйлер за ней не поспевали и зачастую даже и не пытались, вполне полагаясь на разумность девочки и практически родительскую опеку робота.

Элен никогда не боялась высоты, вообще не обращала на неё никакого внимания и абсолютно спокойно лазала по скалам и веревочным городкам, устроенным чуть ли не на вершинах деревьев, прыгала в воду с любых вышек и обожала летать при помощи различных гравибордов, аэроботов, магнитных левитаторов, трансформ-крыльев из мембранных пленок, реактивных пушеров, "паутинной резины" и т. п. А вот её папа совершенно этого не любил и к высоте относился если и не с опаской, то с определённой долей неприязни. Элен много раз пыталась затащить его на аттракционы типа "Небесная тропа", "Звездный джампер", "Пушка Мюнхгаузена", "Кувырком над Солнцем", "Маятник бездны", "Орбитальные горки", "Катапульта Ориона" и пр., но он всякий раз отнекивался. Он избегал даже обычных высотных каруселей. В конце концов Элен принялась дразнить его тем, что он боится и Валентин Акари спокойно соглашался что да, боится. Элен не очень-то ему верила, ибо не представляла, что папа может чего-то бояться. И ей очень хотелось чтобы он хоть раз полетал с ней и тогда она по его ауре поняла бы что он на самом деле чувствует. Но случая не представлялось и постепенно это желание погасло и забылось и Элен просто привыкла к тому что отец не любит подобных развлечений и оставила его в покое.

В одном из озёр Айнлима Монли наблюдалась любопытная аномалия, прозванная "Бабл Гам". Из воды возле скальных берегов вырывались пузыри, огромные и прозрачные. Внутри пузырей как взвесь висели блестящие "капельки" каких-то икринок или семян. Ученые так пока еще и не разобрались до конца. Порождались пузыри неким бесформенным громадным существом, прозванном "улиссом", так как оно постоянно, правда весьма неспешно, путешествовало по планете. Насколько удалось разобраться пузыри являлись способом размножения "улисса", они поднимались на определённую высоту, в конце концов таяли и освобожденные икринки-семена разносились потоками ветра по просторам Энны. Каким образом "улиссы" изготавливали пузыри оставалось пока не ясно, они исторгали их из себя под водой, те стремительно всплывали к поверхности озера и потом уже чуть медленнее поднимались вертикально вверх в воздухе. Пленка пузыря создавалась из удивительного глобулярного белка от свойств которого ахали и охали биологи. Эта тягучая плотная упругая пленка практически не поддавалась разрыву, но при этом таяла сама по себе при определённых условиях. Впрочем, тех кто интересовался молекулярной структурой пленки было ничтожно мало по сравнению с теми, кто ничего не понимал в этих научных материях, и никогда и не стремился понять, но зато страстно любил прыгать с пузыря на пузырь, плавно парить на них и в конце концов радостно визжа или истошно крича соскальзывать с них в воду озера. Этих "прыгунов" прозвали баблгамерами и как только Элен узнала о них, то буквально вся загорелась желанием стать одним из них. Однако это развлечение всё же было достаточно травмоопасным. Прыгая со скалы в поток трехметровых упругих шаров и затем, по совершенно диким и непредсказуемым траекториям, перемещаясь с пузыря на пузырь, сталкивая их, прогибая,падая, кувыркаясь, пытаясь устоять на них или даже пройтись, любители экстремальных развлечений нередко получали вывихи и даже переломы. Также было зафиксировано несколько летальных случаев, когда медицинская команда не успела к очередному сломавшему себе шею баблгамеру, чтобы сохранить ему жизнь. С учетом этого Валентин Акари запретил дочери даже близко приближаться к скалам "Бабл Гама". Сначала Элен просто надулась, потом хорошенько подумала и пришла к выводу, что папа не прав, а значит она вполне может пренебречь его запретом. После этого, подло обманув простодушного Кита, отослав его в космопорт якобы для регистрации новых гиперизлучателей и контроля их установки на взятый в аренду корабль, она пару альфа-часов, задыхаясь от смеха и восторга, пронзительно визжа от радости, скакала и кувыркалась в казавшемся бесконечном потоке "баблов". Закончилось всё плачевно, она повредила запястье и еще и разбила нос до крови, хорошенько стукнувшись о собственную же коленку. Прилетел медбот и о случившемся сразу же сообщили отцу пострадавшей. Дальше последовала неприятная сцена в гостиничном номере отеля "Альтаир". В комнате находились папа, мисс Уэйлер, Кит и провинившаяся юная обманщица. Обычно всегда сдержанный мистер Акари на этот раз немного вышел из себя и в весьма нелестных выражениях высказал всё что он думает о поведении дочери. Он не повышал голос, но говорил ледяным тоном, слышать который от отца в свой адрес для Элен было просто жутко. Он называл её "коварной маленькой лгуньей", "предательницей", "обманщицей", "беспринципной эгоисткой" и даже "глупенькой". Закончилось всё это угрозами оставить её без всяких развлечений на три альфа-месяца, а также лишить её общества Кита. Отец всегда грозился забрать у неё Кита, когда хотел наказать её по больнее, ибо знал как она любит своего пса. И это по мнению Элен было просто подло и она не сдержалась и сквозь слезы и сопли обозвала папу гадким трусом. "Ты просто трус, трус, трус!", кричала она, "сам боишься выше второго этажа подняться и думаешь я такая же. А я не такая, не такая трусиха как ты!". После этого наступила тишина. Папа несколько секунд безмолвно смотрел на неё, затем развернулся и вышел. Полминуты спустя, также не сказав ни слова, вышла мисс Уэйлер, а еще через полминуты с пола поднялся Кит и, не посмотрев на хозяйку, покинул номер.

И Элен осталась одна. Ей было тяжело, горько, обидно и немного страшно. Она поняла что оскорбила папу, оскорбила по-настоящему, оскорбила своего самого любимого и близкого человека, это случилось впервые в её жизни и она не знала что ей теперь делать. Правда обидчивый голосок в душе настойчиво убеждал её, что папа сам во всем виноват, а она, напротив, ни в чем не виновата. Но может только в обмане. И то совсем чуть-чуть. Ведь ей просто не оставили выбора. Но чем больше времени проходило, тем темнее, угрюмее и враждебнее становился окружающий её пустой гостиничный номер, а угрызения совести всё острее и пронзительнее. Она сидела на краешке кровати и не могла пошевелиться. Из глаз медленно текли слёзы. Ей было жалко папу и себя. Её все бросили. Даже преданный ей до последнего нейрона Кит оставил её. А мисс Уэйлер, она ушла, не сказав ни слова. И сердце девочки обожгла мысль, что молодая женщина презирает её. Элен стало совсем тоскливо. Она отчетливо поняла, что без папы, без Кита, без дедушки, без мисс Уэйлер она совершенно слабая и одинокая и без них ей даже не нужно ничего, ни этот остров, ни этот дурацкий "Бабл Гам". Элен почувствовала как её затягивает окончательное отчаяние своей брошенности и несчастности. Ей захотелось разрыдаться. Но в этот момент в номер вернулась мисс Уэйлер.

Александра вошла в комнату с твердым намерением мягко, но доходчиво отчитать юную обманщицу в первую очередь за то что та так жестока, груба и неблагодарна по отношению к своему отцу. Но не успела она и рта раскрыть, как "юная обманщица" с плаксивым криком "тетя Саша!" стремительно бросилась к ней и обняла, крепко прижавшись к её животу. И "тётя Саша" не удержавшись, ласково погладила девочку по голове. Принципиальная, логичная, строгая, решительная лейтенант Уэйлер, кадровый офицер внешней разведки, могла быть не просто жесткой, но и прямо-таки бескомпромиссной, когда по её мнению этого требовала ситуация. Однако как оказалось всё же не всегда и не со всеми. Как только этот маленький человечек обнял её, сердце Александры дрогнуло и её решимость подвергнуть "юную обманщицу" заслуженному выговору бесследно испарилась. Это было выше её сил, она просто не могла так поступить, не могла заставить себя быть жесткой и строгой к прижавшемуся к ней ребёнку. Эта девочка, эта малышка давно уже заняла особое место в её душе.

Александра и Линда, мать Элен, знали друг друга с четырех лет, с тех самых пор как их семьи поселились в соседних домах. И дружба, соединившая навсегда двух девочек, представлялась Александре самой чистой, глубокой и беззаветной на свете. Они были неразлучны, знали друг о друге всё, вплоть до самых интимных и неприятных тайн и каждая была готова на всё ради другой. И хотя внешне они были не схожи, Линда хрупкая голубоглазая брюнетка, Александра высокая зеленоглазая шатенка, многие считали их сестрами, а когда узнавали правду, то всё равно посмеивались что они как сестры и даже фамилии у них звучат похожи. Пришло время и Линда вышла замуж за немногословного бледного мужчину со странными синими глазами и Александра, относившаяся сначала к Валентину несколько настороженно, в конце концов полюбила его как брата, по крайней мере так ей казалось тогда. А уж когда на свет появилась крошка Элен, новоиспеченная "тётя" радовалась этому не меньше папы и мамы. И конечно же это были самые счастливые времена этой маленькой семьи. Линда безумно любила Валентина, тот отвечал ей тем же и оба не чаяли души в своем синеглазом ангелочке. А спустя три с лишним альфа-года жуткая смерть Линды в чудовищном теракте на улицах, плывущего среди звезд, космического города Нью-Дар буквально разорвала на части и сердце мужа и сердце лучшей подруги. И возможно только этот самый синеглазый ангелочек удержал Валентина от полного безумия и помог ему и Александре пережить трагедию и как-то сжиться с тем фактом что Линды больше нет. И вся сила любви двух этих людей буквально обрушилась на Элен и затопила её. Оба они с каждым годом с непередаваемым ощущение светлой грусти и тихой радости видели как всё явственнее проступают в милом личике девочки прекрасные черты её матери.

И сейчас, когда Элен так доверчиво и преданно прижималась к её животу, Александра просто не находила сил оторвать её от себя, усадить и начать читать нравоучения по поводу её неподобающего поведения. Она слабо улыбнулась, подумав о том что сила безусловной любви воистину страшная сила, способная смести со своего пути всё что угодно. Затем они сидели на кровати и вместо строго выговора, Александра успокаивала зареванную Элен, с усмешкой сетуя про себя за то, что педагог из неё видимо совершенно никудышный. "Что же мне делать?", спрашивала Элен, немного успокоившись и заискивающе заглядывая в глаза молодой женщины. Перед тётей Сашей она тоже чувствовала себя виноватой, но всё же далеко не в такой степени как перед отцом. Александра, сделав серьезное лицо, ответила, что поступить надо так как Элен подсказывает её сердце. Разве оно ей ничего не подсказывает? "Что я должна попросить у папы прощение", слабым голосом пролепетала девочка. "Ну вот видишь какое хорошее у тебя сердечко", улыбнулась Александра.

Но Элен чувствовала, что ей будет тяжело это сделать. Не до конца понимая почему, она отчетливо осознавала, что сейчас ей очень трудно смотреть в глаза папы и разговаривать с ним. Как только она представляла это, на неё словно наваливалась каменная плита, закрывая свет и не давая дышать. Как же она только посмела назвать папу трусом, с ужасом думала Элен, и, не находя ответа, словно проваливалась в бездну. После ухода мисс Уйлер она немного успокоилась и не представляя как говорить с папой, решила просто отложить этот тяжелый момент на потом, тем более он куда-то ушел.

Валентин Акари и Кит вернулись только вечером. Элен, напряженная как струна, сидела в своей комнате. Папа, не заглянув к ней, прошел в свою спальню. Робот некоторое время ходил по гостиной, но затем всё же занял свое обычное спальное место в комнате Элен. Однако при этом он даже не посмотрел на свою хозяйку. Но с Китом было проще. Элен подсела к нему и погладила его по голове. Кит отвернулся. Элен продолжила. В конце концов она схватила его голову и тихо прошептала ему в ухо: "Я люблю тебя". Кит не посмел отстраниться, его металлический череп был всё же довольно увесистой конструкцией и при неловком движении вполне мог причинить прижавшейся хозяйке какую-нибудь неприятность. Пусть даже вероятность этого была наиничтожнейшей, но благополучие Элен являлось смыслом его существования и потому это не обсуждалось. Девочка тискала его голову и продолжала шептать что любит его и в конце концов металлический пес сухо проговорил: "Я тоже люблю тебя".

Теперь оставался только папа. И хорошенько поразмыслив, Элен решила что есть довольно простой способ, как помириться с папой без единого слова. Она вспомнила как вползала к нему на кровать во время его послеобеденного сна. Она не будет ничего ему говорить, а просто, когда он уснет, тихонько ляжет к нему под бок и утром, проснувшись, он увидит её рядом с собой и обязательно простит, всё произойдет само собой. Через пару часов она прокралась в его комнату, при этом Кит бесшумно проследовал за ней, неодобрительно наблюдая за её действиями. Но так ничего и не сказал. Убедившись по папиной ауре, что он крепко спит, Элен аккуратно забралась на постель и осторожно улеглась под его руку. Она была в папиных объятиях, в самом лучшем месте во Вселенной и все невзгоды, тревоги и угрызения совести тут же отступили от неё. И радостно чувствуя его теплое дыхание на своей шеи, она вскоре уснула, счастливая и спокойная.

А утром, как она и предполагала, уже всё было хорошо. Проснувшись, она увидела, что папа сидит рядом и с улыбкой смотрит на неё. И теперь, встретившись с ним взглядом, увидев его улыбку, ей было совсем не трудно броситься ему на шею и попросить прощения. И сказать ему что он самый лучший на свете, самый смелый, самый добрый, самый умный. "И даже умнее тебя?", спросил Валентин Акари, сдержанно усмехаясь. "Конечно, папа, конечно!", закричала Элен, обнимая его так, словно пыталась задушить. Она конечно не знала как Валентин Акари, проснувшись под утро, с удивлением обнаружил у себя под рукой маленькое хрупкое тело дочери и долго смотрел в предрассветных сумерках на её бледное лицо в обрамлении черных локонов. И невыразимая никакими словами нежность захлестывала его сердце и ему казалось что он просто задыхается от переполняющей его любви. Она была громадна как океан, теплая и наэлектризованная, преображающая и всеобъемлющая она устремлялась к этому маленькому беззащитному человеку так доверчиво уснувшему в его объятиях. Валентин смотрел на дочь и счастье, почти уже овеществленное обволакивало его, обдавало то жаром, то прохладой и он отчетливо понимал что вся его жизнь, весь её смысл, и даже вся Вселенная сейчас для него были заключены в этой маленькой девочке, которая являлась прямым олицетворением всего самого лучшего что было в его судьбе, самых светлых чувств, самой прекрасной женщины, самых чудесных дней. И проглядев так на неё до самого рассвета, он уже был не в состоянии проявлять к ней хоть какую-то строгость или суровость. Расчет Элен оказался безупречным.

Очнувшись от своих воспоминаний, девочка прислушалась к тому что рассказывал судья.

— Акануран страшный город, — говорил он. — Равнодушный и безжалостный, как каждый из его жителей. По его каменным улицам бредут толпы серых людей с пустыми глазами и сердца их такие же каменные как и булыжник мостовой у них под ногами. Не обращая внимания, безразлично и угрюмо, они переступают через всякого кто упал, остался без сил, кому не повезло и даже готовы добить его, если он вдруг начнет цепляться за их ноги и умолять о помощи. Этот город не знает милосердия. Он не различает добра и зла. Он пожирает всё до чего сможет дотянуться, и, похоже, это единственные цель и смысл, которые он знает. Забирать и поглощать всё что попадает к нему и становиться больше и сильнее. Кирмианцы называют его драконий город. Искать в нем справедливости, человеколюбия, божественности, сострадания, любви к ближнему или даже просто надежды бесполезно. Акануран не слышит молитв и не верит слезам. Говорят в Акануране совершается столько же преступлений сколько и во всем остальном королевстве. И единственная добродетель, которая ему известна, это злом отвечать на зло. Здесь, в сутолоке и толпе, в непрестанной суете и погоне за наживой, люди учатся ненавидеть друг друга и нигде так искренне не радуются неудачам и горестям другого как в Акануране. А вдобавок в этом и так не слишком радостном городе есть такие жуткие места по сравнению с которыми пиратские притоны Кайхоры, ядовитые чащи "безумных лесов", сырые мрачные подземелья Нор или "чаша Аароха", страшная тёмная котловина, в которую никогда не проникает солнечный свет и прозванная Проклятым урочищем, просто благоуханные радостные сады при какой-нибудь церкви. В Акануране есть целые кварталы и районы, где смерть, страдание, нищета и отчаянье это абсолютно обыденные спутники каждодневного существования их жителей. Нож, кастет, дубинка, удавка здесь есть у каждого второго и люди убивают друг друга не только из-за денег и ревности, из-за кровной мести и дележа территории, но и ради куска мяса, миски похлебки, места для ночлега, добротных сапог и хорошего ремня, а то и вообще, одурманенные наркотиками и алкоголем, просто по злобе, из-за косого взгляда, обидного слова или даже ради извращенного удовольствия. Эти люди страшнее любых самых диких и кровожадных зверей. Они продают в рабство своих детей, грабят могилы, пытают друг друга, едят крыс и собак, а некоторые, совершенно опустившиеся и обезумившие, даже едят человечину и выделывают человеческую кожу. При всем при этом они жутко набожны, суеверны и непередаваемо невежественны. В их гнусных темных жилищах всегда пахнет какой-то кислятиной и затхлостью. На узких осклизлых улочках этих районов всегда воняет нечистотами и разложением, а в канавах хлюпает и пузырится противная жижа из гниющего мусора, червей, фекалий и мочи. Грязь, болезни, омерзительные насекомые разъедают тела людей, а люди, неимоверно озлобленные и уставшие, молятся сорока двум богам и богиням, клянутся и божатся святыми, сказочными персонажами, языческими чудовищами и демонами и ненавидят друг друга. Они постоянно делятся по родам, по кланам, по кварталам, по цвету кожи, по землячеству, по происхождению, по народам и нациям и ненавидят, презирают всех кто иной. И эта ненависть и злоба чудовищнее любой болезни и нищеты. Она замазывает глаза, сжирает остатки разума, наполняет души беспокойством, горечью и враждебностью. Как густой зловонный дым она мешает людям дышать и видеть и в конце концов начинаются резня и смертоубийства, когда толпа в пару-тройку сотен человек нападает на целый район и убивает всех без разбора, всех кто попадется. Туда направляются отряды судебной гвардии, но зачастую они слишком малочисленны и бессильны утихомирить кровавую бурю, тем более что их появление разъяряет нападавших еще больше и они, окончательно рассвирепев и не боясь уже ничего на свете, разрывают гвардейцев на части. И тогда в эти районы приходится вводить армейские подразделения, чтобы королевская конница и пехота копытами боевых коней, длинными пиками и широкими саблями наконец хоть как-то привели в чувство обезумевшую чернь. Вот такой он Акануран.

Элен глядела на судью с удивлением. Его речь показалась ей необычно эмоциональной и даже несколько, если так можно выразиться, поэтичной.

— Если это такое плохое место, то почему вы так рветесь туда? — Сухо спросила она.

Судья усмехнулся.

— Да потому что это замечательный город, чудесный и удивительный, и не найти такого другого на всей Шатгалле. Вся сила человеческого разума, всё упорство человеческой воли, всё неизбывное стремление человека к прекрасному воплотились в этом городе. Взять, к примеру, памятник Старому мореходу — громадный компас, чья намагниченная многотонная стрела всегда указует на юг, или Солнечный маяк, чье гигантское зеркало загадочным образом сияет на многие десятки километров как солнце в любую непогоду и время суток, разве это не торжество человеческого разума? Огненные фонтаны на Птичьей площади, где вода и огонь танцуют как будто вместе. Дворцовая площадь, выложенная плитами "теплого камня", а сама Небесная колонна из кирмианского хрусталя, которая словно теряется в небе. Изумрудная площадь, выложенная зеленным галиоцинтом который гладкий как стекло, но твердый как гранит. Океанский собор с 48 монументальными колоннами, которые стоят, удерживаемые лишь своим весом, а внутри по стенам вечно течет вода. Но разве всё это ни удивительно? А Медовый храм с золотыми куполами и совершенной геометрией, которая как говорят увлекает сознание в небеса. А Портовый зиккурат — самый большой в мире торговый павильон и при этом еще совмещающий в себе функции верфей, где есть стапели, эллинги, доки и прочее. Здание самой Судебной Палаты покрытое плитами из аюнкаса — странного минерала, напоминающего хрусталь или лед, здание прозвали Холодным замком, потому что издали его стены действительно напоминают лёд. Ну а наконец Заль-Вер — огромный прекрасный дворцовый комплекс, стены которого выложены из полированного полупрозрачного мрамора. Мрамор имеет такую особенность, что при ярком дневном свете он выглядит белым, на заре розовым, а в лунные ночи — серебристым. Это выглядит необыкновенно красиво.

Элен был почему-то неприятен восторг и воодушевление судьи, казалось этот гадкий низменный человек не имеет никакого права на светлые эмоции.

— Но мало того что Заль-Вер великолепен снаружи, внутри он не менее чудесен и прекрасен. Там есть Зеркальная галерея, уводящая, как говорят, к звездам и в бесконечность; Галерея битв, где есть изображения всех войн прошлого и даже будущего; Галерея жизни, где будто бы в каменных изваяниях представлены все народы и животные Шатгаллы, Зал времени, где собраны сотни самых невообразимых часов, Сияющие сады, где высажены растения, которые всегда светятся, Мозаичная часовня, Зал ветров, где с помощью системы труб ветер будто бы может разговаривать, Лабиринт искусств или Малиферна. Это некое чуть ли не волшебное здание, состоящее всё из кубов-комнат, которые можно перемещать друг относительно друга меняя здание и его внутреннее убранство до неузнаваемости. Его построили по приказу Комета Белого, был такой король в истории Агрона. Как говорят, он был не вполне в своем уме и нашел точно такого же безумного архитектора, который и придумал Малиферну. Комет придавался в ней неким странным практикам и в конце концов однажды просто исчез где-то в глубине этого здания. Впрочем, ни Малиферны, ни Зеркальной галереи, ни Сияющих садов сам я конечно не видел, ибо мне просто не по рангу посещать подобные места. Но в конце концов все эти архитектурные изыски и строительные чудеса вовсе не главное что делает Акануран столь особенным городом. Главное это люди. Это тебе не какой-то замшелый Туил, большая деревня, где все разговоры о самогоне, охоте и рубке лесов. Здесь в Акануране собрались самые умные, дерзкие, смелые, решительные, алчные, коварные представители человеческого рода. Да, здесь можно встретить самых жутких негодяев и преступников, самых хитрых мошенников и самых жадных и беспринципных торгашей нашего королевства, но вместе с этим и самых даровитых художников и поэтов, самых гениальных ученых и изобретателей, самых проницательных лекарей и достойных рыцарей, самых талантливых ремесленников, самых богатых, могущественных и мудрых людей нашего времени и даже бесчисленных магов, прорицателей и колдуний всех видов и мастей. Акануран это по сути портовый город и при этом самый большой в Шатгалле, по крайней мере, так считают сами агронцы. А значит сюда съезжаются тысячи тысяч самых разных людей со всего света и все они везут сюда свою культуру и традиции, свои знания и умения и именно здесь рождается всё ради чего человечеству стоило появляться на свет. Именно здесь происходит настоящая, интересная жизнь, жалкие отголоски которой лишь едва ощущаются в скудоумной тихой провинции, увязшей в выращивании зерна, разведении кур и заготовке навоза. Акануран опасное, но и прекрасное место, он многое забирает, но и щедро одаривает. И потому я всегда хотел вернуться в этот город, ибо он стоит того чтобы провести в нем целую жизнь.

— Ясно, — сказала девочка. — Акануран — город контрастов.

— Что?

— Ничего. — Элен повернулась к выходу с площадки и замерла.

Судья повернулся за Элен и тоже застыл, моментально позабыв о великом городе за своей спиной. Над тропинкой, уводящей вниз с утеса, клубилось блестящее чернильное облако, представлявшее из себя с некоторым приближением сферу диаметром в полтора метра.

Элен не то чтобы испугалась, но ощутила легкую тревогу. Она тут же припомнила всё что судья рассказывал ей о шоти, а также то как это существо потоком молний свалило с ног гиганта-туру. Аура у шоти была, если так можно выразиться, крайне примитивная, малоинформативная и вообще не очень заметная: небольшой синеватый дрожащий контур с некоторыми переливами золотого и зеленого. И такая малоинформативность смущала Элен. Она уже давно привыкла к тому что в той или иной степени может понять настрой и характер почти любого живого существа, а потому, хотя и очень приблизительно, как бы заранее знает чего от него можно ожидать. Но шоти был абсолютно непредсказуем и это вселяло в душу девочки неуверенность. В отличии от неё судья прекрасно знал, что без какой-либо провокации со стороны других, шоти никогда не нападают, а потому почти не сомневался что им ничего не угрожает. И потому испытывал скорее неприязнь, чем страх.

Элен собравшись с духом сделала несколько шагов вперед и черное облако также переместилось навстречу к ней.

Судья ощутил беспокойство, но скорее из-за того что этот неугомонный ребёнок мог выкинуть какой-нибудь фокус, в результате которого сам же и пострадает.

— Элен, вернись назад, — попросил он. — Не обращай на него внимания и он улетит.

Но для девочки эти слова были как сигнал к действию и она смело пошла вперед. Облако словно застыло, перестав клубиться и дрожать, и приняв почти идеальную форму шара. Элен протянула к нему руку. На минуту её охватили сомнения, она припомнила "мироеда" и последующее столь непривычное и не осознаваемое до конца ледяное и оглушающее ощущение близости промелькнувшей рядом смерти. Она ожидала еще одного предостерегающего окрика судьи, но тот молчал и Элен сочла это уверенным знаком того что никакой угрозы нет. Она вытянула руку дальше и погрузила ладонь в чернильную бесплотную субстанцию. Исчезнувшая часть руки тут же почувствовала зуд, покалывание и отчетливую прохладу, а также легкую вибрацию словно она взялась за мощную дрель. Ей показалось что ладонь стала неметь. Элен решила что её рука определенно испытывает влияния сильного электрическое поля. В девочке снова проснулся исследователь и естествоиспытатель, каковым, как ей твердо представлялось, она несомненно станет, когда вырастет и будет работать в Службе внешней разведки, входя в состав Первой партии и обследуя новые миры. Но шоти не собирался ждать, когда она полностью насладится фантазиями о своём блестящем будущем великого ученого, и неожиданно стал уменьшатся. Чернильный наэлектризованный мрак освободил руку ребенка, облако сжалось, вытянулось и буквально за несколько секунд трансформировалось в идеальную копию дочери Валентина Акари, только вот всё того же вороного черного цвета. Элен обомлела. Черный ребенок совершенно естественно стоял на земле и черными безжизненными глазами на черном лице, чуть склонив голову набок, разглядывал свой оригинал. Элен стало не по себе. Её чернильный дубликат стоял в полутора метрах от неё и только она собралась перевести дух, как в мгновение ока дубликат переместился вперед, приблизившись к ней практически вплотную, чуть ли не нос к носу. Элен вздрогнула, но сумела заставить себя остаться на месте. Пристальный взгляд абсолютно черных глянцевых глаз, которые были практически сантиметрах в 15 от её собственных глаз, заставил её оцепенеть. Это был даже не страх, а некое парализующее изумление перед чем-то совершенно непостижимым. Шоти поднял руки и взял ладонями лицо Элен. И девочка совершенно явственно почувствовала как её щёк касается прохладная, едва уловимо вибрирующая, но тем не менее вне всяких сомнений абсолютно плотная субстанция, прикосновением напоминающая натянутый гладкий шёлк. Теперь Элен действительно оробела. Черное существо держало её голову и вглядывалось в её глаза, казалось обуреваемое каким-то диким пронзительным желанием понять что она есть такое. И Элен подумала что наверно еще никто никогда в жизни не уделял ей столь пристального и чудовищного внимания. Ей очень хотелось чтобы это прекратилось, но она не смела пошевелиться и хоть как-то помешать шоти. В следующий миг он отпустил её и оказался с правого бока. Его голова приблизилась вплотную к голове девочки и Элен почудилось что ей в ухо скользнула прохладная змея. Вибрация и даже гудение охватили её череп и ей почудилось что она услышала какие-то звуки. Через секунду ей уже казалось что это слова. Но потом все исчезло и сжавшаяся напряженная Элен поняла, что её черная копия стоит у неё за спиной и также сосредоточенно изучает её затылок как раньше лицо. Это продолжалось наверно с полминуты. Затем раздался чуть насмешливый голос судьи:

— Что, неприятно?

Элен оглянулась. Шоти бесследно исчез.

— Улетел, — махнув рукой в сторону обрыва, пояснил Мастон Лург, наблюдая за испуганным ребенком.

Элен поглядела на судью в некотором замешательстве.

— Будет тебе уроком. В следующий раз не лезь к тому чего не знаешь.

Но Элен быстро пришла в себя. В конце концов она была ребенком совершенно другой эпохи и иной цивилизации и за свои семь с лишним лет возможно успела увидеть больше чудесного и невероятного чем судья за свои полвека.

— Если бы люди не лезли к тому чего не знают, то мы так бы и жили бы в пещерах, голые, рычащие и воющие, поклоняющиеся огню, молнии и страшному медведю, — нравоучительно произнесла она.

— Может быть, — согласился судья. — Но всё-таки жили бы. А вот если бы дети никогда не слушались взрослых, как ты, то человечество давно бы вымерло. Поверь мне, шоти это не то к чему стоит проявлять твою неуемную любознательность. Мне вообще порой кажется, что шоти это главное проклятие этого мира. Разве можно себя чувствовать хоть в какой-то безопасности в окружении этих беспечных богов.

— Богов? — Фыркнула Элена.

— Ну а почему нет? Они вечны, бессмертны, неуязвимы, до какой-то степени вездесущи. Совершенно непостижимы. И при этом могут в любой момент уничтожить нас всех. Не столько своими молниями, которые почти никогда никого не убивают, но главным образом своей способностью становиться на время плотными и твердыми как камень. Свалятся тебе сверху на голову и всё. Или залезет тебе в голову через ухо, — Элен вздрогнула, — станет твердым и разворотит тебе голову изнутри. Не помню рассказывал я тебе о том, что ходят такие истории будто бы иногда шоти сливаются друг с другом, образуют одно гигантское облако, которое нависает над целым городом, а потом бабах и падает на него, в один миг превращая всё в руины.

— Зачем бы им это было нужно?

— Так в том-то и дело, что никто не знает что им нужно. Думаю тебе не понравилось, когда он твою голову схватил. Но бывает и похлеще. Иногда они окутывают собой всего человека, слегка уплотняются и человек оказывается как в коконе. Тут и с ума сойти можно от страха.

Элен пристально глядела на судью.

— Перестаньте, вы и сами в это не очень-то верите. Просто хотите напугать меня. А будь они действительно опасны, вы бы не позволили мне подойти к нему, схватили бы меня, как тогда с мироедом.

Судья усмехнулся.

— Какая ты проницательная! Но может я просто осознавал, что бессилен как-то помешать ему и оставалось только ждать.

Элен на несколько секунд задумалась.

— Нет, — твердо сказала она. — Вы действительно не боялись за меня, а значит не верили, что шоти может причинить мне вред.

Судья снова усмехнулся.

— Ты слишком категорична. А категоричность это первый признак наивности. Еще раз тебе повторяю, что как бы ты не была для меня ценна, пусть даже как моя собственная жизнь, я прекрасно понимаю что в мире есть вещи, с которыми я никак не могу совладать и остается надеяться только на удачу. Да, мироед абсолютно смертелен, но и также абсолютно неразумен. От него можно убежать, укрыться, просто посторониться. А шоти, как бы не был чудовищен их разум, всё-таки разумны и действуют согласно каким-то своим непонятным целям. Перемещаются очень быстро, убежать мы не могли, укрыться здесь тоже негде. И если бы даже я схватил тебя это ничего бы не изменило. Если шоти хотелось подержать тебя за голову, он всё равно бы это сделал. Вообще говорят, что шоти это переродившиеся "Первые".

— Какие первые?

Судья с удивлением поглядел на девочку.

— Ты что и о "Первых" никогда не слышала? О них по-моему рассказывают по всей Шатгалле. Все бабушки и мамы сказками о них щекочут нервы своих непутевых чад. Так что мне кажется ты просто дразнишь меня.

— Не хотите не рассказывайте.

Судья пожал плечами.

— Да причем тут это. "Первые" это те кто жил в этом мире до всех нас. До людей, до лоя, до авров, до туру. Они были невероятно мудры и могущественны. Но тем не менее однажды ушли. Куда и почему никто не знает. — Судья улыбнулся. — В разных историях объясняют по-разному. В одной вот говорится что шоти это и есть те самые "Первые", которые достигли такого уровня знаний, что сумели заменить свои смертные стареющие тела на вечные бесплотные черные облака шоти. Так что может сейчас в тебя заглядывало неизмеримо древнее и могучее существо.

Однако Элен не поддержала веселость судьи.

— Мне так не показалось, — серьезно сказала она. — Может нам пора возвращаться? Нас ведь ждет самый страшный и самый прекрасный город на Шатгалле.

Судя покачал головой.

— Да, пора.

Как только они тронулись в путь, Мастон Лург приготовился к новому конфликту с Элен, полагая что та будет опять высовываться наружу, хотя бы только ему назло. Но он ошибся. Девочка смирно сидела возле плотно зашторенного окна, глядела куда-то вниз и задумчиво теребила край своего плаща. Мастон некоторое время наблюдал за ней, чувствуя что ему становится от чего-то не по себе. До Аканурана оставалось ехать не больше трех часов и значит совсем скоро ему придется столкнуться с герцогом. Он понял что боится. Он нисколько не сомневался что как только верховный претор Агрона поймет на что способна Элен, то непременно захочет заполучить её во что бы то ни стало. И вот тут ему, жалкому безродному судье из крохотного всеми забытого в столице городишки, нужно будет поступить умно и аккуратно. Практически пройти по лезвию ножа и не свалиться ни в какую сторону. Не продешевить, требуя, да-да именно требуя у самого могущественного после короля человека свое вознаграждение и при этом организовать сделку так чтобы обезопасить себя. Лург был уверен что герцог заплатит, для него это самый простой путь, от его несметных богатств ни капли не убудет, а в результате он обретет почти магическую силу. И поскольку Мастон считал герцога очень умным человеком, то не сомневался что тот выберет самый простой путь. Но всё же оставался элемент неожиданности. Ведь все-таки он собирался потребовать за волшебную девочку немалую цену, которая пусть и совсем ничтожна в сравнении с могуществом и финансовыми ресурсами бриллиантового герцога, но тем не менее может как-то раздосадовать его просто по-человечески. Герцогу конечно не понравится, что какой-то выскочка хочет за его счет в один момент вознестись "из грязи в князи". Это было очевидно. Кроме того судья ни в коем случае не собирался везти Элен сразу же в резиденцию герцога Этенгорского. Сначала он был намерен явиться туда один, надежно спрятав драгоценного ребенка в недрах "страшного города". Под неусыпным присмотром Галкута конечно же. И во время этой первой предварительной встречи обсудить все детали сделки. Такие торги конечно также вряд ли придутся претору по душе. Но Томас Халид считался человеком весьма рассудительным, спокойным и взвешенным и Лург почти не сомневался, что ему не стоит бояться того, что герцог, например, прикажет схватить его и пытать пока он не выдаст местонахождение Элен. Такое развитие событие представлялось ему абсолютно фантастичным. Герцог деловой человек. Но тем не менее он может затаить какую-то обиду на своего выскочку-подчиненного и возможно когда-нибудь потом, через год или два решит всё же как-то испортить ему жизнь, просто для того чтобы напомнить новоявленному аристократу кто есть кто. Вот это Лургу казалось вполне вероятным, но он убеждал себя что до этого не дойдет. Напротив, со временем, когда претор по-настоящему оценит весь потенциал Элен, он начнет испытывать к человеку, который доставил её к нему, нечто вроде благодарности. Мастон крепко в это верил, главным образом потому, что ему казалось что лично он чувствовал бы именно это на месте герцога.

И всё же сейчас, глядя на задумавшуюся о чем-то девочку, он понимал что ощущает страх. И дело было не только в герцоге. Сам этот ребенок тоже таил в себе немало неизвестного. Он не хотел до конца додумывать эту мысль и тем не менее постоянно возвращался к ней. Элен ничего не знала о мироедах и "первых". Как такое возможно? Можно было бы заподозрить её во лжи, но он ведь сам видел как она собиралась коснуться мироеда. Она уже превратилась бы в прах не оттащи он её в сторону. И он готов был поклясться чем угодно что это не было игрой. Она действительно не знала. Так откуда же она такая взялась, если на Шатгалле каждый малыш с пеленок учится сторониться блестящих гудящих шаров, а также затаив дыхание слушает бабушкины сказки о древних доисторических повелителях этого мира? Судья не знал ответа. Откуда она явилась? Из горнего мира мудрецов, с одной из лун или из счастливой Астары? Или из каких-то мифических земель за бескрайним Северным океаном или с еще более сказочных Облачных островов? Но ведь это всё сказки. Если бы где-то и жил такой великий и мудрый народ, способный видеть истину, создавать металлических собак и изменяющуюся на глазах одежду, то ему ничего не стоило бы воцариться во всей Шатгалле, превратить её в свою вотчину, смести все королевства и царства и установить свой, какой им заблагорассудится, порядок. Возможно конечно что у них просто нет такой цели, что они уже слишком высоко поднялись над человеческими страстями и пороками и не хотят иметь ничего общего с диким и алчным населением Шатгаллы. Но тогда каким образом одна из них вдруг появилась возле Туила, от которого до любого моря и океана десятки и десятки дней пути. Разве что и правда свалилась с луны, усмехнулся про себя судья. Нет, конечно же нет никакого многомудрого просветленного народа. Да и Элен всё же обычный ребенок, вздорный, плаксивый, наивный, пусть и с некоторыми необычными способностями. Но ведь довольно часто рождаются люди с различными аномалиями. Всё вполне объяснимо и не стоит приплетать сюда какую-то запредельную мистику и волшебство. Даже этот её пес не такое уж и чудо. Ну разве он не слышал с самого детства, что такие же механические твари оберегают священный замок в Лазурных горах, где якобы живет королева лоя. И значит вполне возможно что что-то подобное в мире действительно существует, в единичных так сказать экземплярах. В любом случае бояться тут нечего, тот кто боится никогда не обретает удачу, и в любом случае уже совсем-совсем скоро это будет головная боль верховного претора.

Судья тихо незаметно вздохнул. Надо сосредоточиться на главном, сказал он себе. Он считал что уже выработал и хорошо обдумал план предстоящих действий и теперь пора просто отбросить все сомнения и начать его исполнять.

Первым делом он собирался посетить Судебный дом. Надо заявить в розыск кирмианку, Минлу Такуладу Хин и её сообщников: изгоя лоя и металлического пса, обозначив последнего как один из механизмов маленького народа. Умалчивать о собаке он считал нецелесообразным, ибо это очень яркая примета преступников. И как только он волевым усилием освободил себя от страха, он прямо-таки загорелся желанием как можно скорее приступить к исполнению задуманного. Всё будет хорошо, убеждал он себя, всё будет хорошо.

106

Сойвин открыл глаза. Взгляд тут же уперся в светло-коричневый грунт с мелкими серыми камешками. Весьма необычной ракурс зрения для всей его прошлый жизни, но теперь ставший для него основным. Уже рассвело. Он снова впадал в сонное забытье. На несколько минут, на час, он не знал. Мучительно болела шея. Ему нестерпимо хотелось поднять голову и посмотреть на небо, но тогда его ждет жуткая стреляющая боль в измученной шее и спине и он медлил.

Пытка продолжалась уже много-много часов, но сколько именно он уже не представлял. Его изможденное сознание всё чаще проваливалось в тягучее марево некоего полусна-полубреда, а иногда и в невероятно яркие и отчетливые воспоминания о прошлом, туда где он был еще здоров, молод, счастлив и полон надежд на будущее. А главное свободен, абсолютно и безусловно свободен. Теперь же земля сдавливала его тело со всех сторон и эта жуткая беспрерывная тяжесть была хуже всего. Он больше не мог нормально дышать, ему осталось только слабое поверхностное дыхание, а если он пытался вздохнуть чуть глубже, грудная клетка тут же упиралась в каменную плоть земли и его тут же пронзал животный ужас от мысли что он не способен сделать вдох и ему приходилось прикладывать много усилий чтобы успокоить себя и начать дышать хоть как-то. Время от времени затекшие оцепеневшие конечности начинали сводить безумно болезненные судороги и он не мог ничего с этим поделать. Боль корежила его мышцы, а из глаз текли слезы. Несколько раз он пытался пошевелиться в своей могиле, но спрессовавшийся грунт действительно был как камень и острое ощущение этой каменной хватки сводило с ума. Спать было практически невозможно, его закопали так что шея и голова оставались снаружи и он мог лишь дремать, наклонив голову вперед, но за это его мучила острая боль в шейных позвонках. Кроме того, иногда где-нибудь на скрытом под землей теле возникал нестерпимый зуд, ему чудилось что некие крохотные жучки терзают его и забираются под кожу. Смертельно хотелось почесаться и приходилось мучительно претерпевать этот зуд, пытаясь отвлечь себя мыслями о чем-то далеком и прекрасном. Но утомленный рассудок словно тоже обессилел и был уже почти не способен вызвать из памяти хоть какие-то светлые образы.

Кормить его не кормили, впрочем голод как таковой его не беспокоил. Порой возникало чувство жажды, но пить иногда ему давали и Сойвин конечно понимал что не из-за милосердия, а лишь чтобы продлить его мучения. Мочиться приходилось куда-то в себя, сначала с омерзением, а потом уже совершенно равнодушно, чувствуя как тепло разливается по бедрам и животу.

Однако всего этого Хишену было недостаточно. И потому он регулярно навещал своего пленника и издевался над ним. Мивар собственноручно обрил взбунтовавшегося бриода наголо, а затем маленьким острым ножичком вырезал на коже черепа оскорбительные слова. На лбу же он длинными размашистыми порезами вывел: "иуда". Ибо по его мнению Сойвин в первую очередь был гнусным предателем, вероломно и подло предавшем самое дорогое что у него было — своего повелителя и командира. Кроме того Хишен мочился на него, садил на него мух, оторвав им крылья или зажимал ему рот и нос своей могучей дланью, с удовольствием наблюдая как дергается и выпучивает глаза обезумевший задыхающийся человек. В один из своих приходов, будучи не в духе, мивар отрезал Сойвину кусок левого уха и засунул ему глубоко в горло. После чего с презрительной улыбкой смотрел как бриод давится и кряхтит, пытаясь вытолкнуть из себя кусок своей плоти.

Сойвин умолял Хишена о смерти, но тот, молча выслушав его тихое сбивчивое бормотание, разворачивался и уходил.

Сойвин собрался с духом и откинул голову назад. Ему показалось что он взвыл от боли, но на самом деле он не издал ни звука. Голубое с оттенками розового и зеленого рассветное небо, очерченное квадратом стен внутреннего двора Цитадели, казалось неописуемо прекрасным, безумно далеким и сказочно счастливым. Солнце еще не поднялось достаточно высоко и двор пока что был в тени, и Сойвину представлялось что он уже смотрит из тьмы могилы туда где плещется радостный свет жизни. Сильно болела голова, где-то в районе переносицы. Зато остальное тело он уже как будто и не чувствовал, словно оно превратилось в ту же землю что окружала его.

В душе снова заскребли мысли о том зачем же он всё это сделал, ради чего он страдает, ради какой цели он обрек себя на всё это. И он понимал что не знает ответа, как будто не может точно вспомнить как же всё это произошло, почему он бросился на Хишена и приставил ему к горлу клинок. Ради какого-то другого человека? Сейчас это ему представлялось невероятным, почти смехотворным. Нет, он не мог совершить подобной глупости. Ну тогда зачем? Образ очаровательной кареглазой девушки, стройной, изящной, чистой и светлой таял и размывался в его голове и он никак не мог твердо сосредоточиться на нем. Но ведь в любом случае дело было не в ней, конечно не в ней, это было нелепо, недопустимо. Разве можно представить что бы он, матерый, прожжённый душегуб и лиходей, окаянный, безжалостный висельник и тать вдруг низверг себя во весь этот ужас единственно только из-за какого-то милого личика? И он твердо верил что нет. Тогда зачем? В голове всплывали смутные образы кого-то еще, кирмианки, лоя, пожилой женщины, визжащей как животное, молодого человека с потемневшим лицом и других. Но это не было ответом, все они не имели для него никакого значения. Никакого. Сойвин возвращался в прошлое, туда где он храбрый уважаемый офицер Пограничного корпуса, а затем к прекрасному лицу светловолосой женщины и к искаженному лицу другого офицера, умирающему от жуткой раны, нанесенной мечом Сойвина. Но и там не было ответа. Его не было нигде. Разве что только в этом бездонном,бесконечном небе, переливающимся настолько глубокими и пронзительными цветами, что душа замирала в восхищении, разве что где-то в нем скрывался какой-то намек на ответ. Но Сойвин его не понимал и снова впадал в забытье.

Очнувшись еще раз, он увидел сидящего на низенькой скамейке Хишена. Мивар сжимал ладони и задумчиво глядел на своего бывшего бриода. И сердце Сойвина ёкнуло от радости, ему показалось что в бесцветных глазах повелителя Гроанбурга проглядывает решение убить наконец несчастного пленника.

— Ну что, гниль пакостная, ошметок человечий, падаль вонючая, иуда проклятая, осознал всю гнусность своего поступка? — беззлобно проговорил Хишен.

Сойвин молчал, с усилием вслушиваясь в слова своего мучителя и с трудом понимая их смысл.

Хишен усмехнулся:

— Ну и урод же ты, братец! Думаю теперь та лярва даже и не взглянула бы на тебя. В голове просто не укладывается, из-за какой-то сучки на святое руку поднял, всё предал, мразь, меня, ребят, братство наше, родину предал. И всё потому что членом вместо головы думал. А ведь небось к этой телке так и не прикоснулся! — Хишен сокрушенно покачал головой. — Во истину, ума нет — считай калека.

Слова мивара все-таки достучались до души Сойвина, в ней зазвенели какие-то эмоции и его сознание как будто бы прояснилось.

— Сдохнешь ведь тоже, — отчетливо произнес он.

Хишен удивленно поглядел на него, а затем весело и громко засмеялся.

— Ну ты тупой! — Воскликнул он. — Я будто сам не знаю, что сдохну. Да ведь дело не в том кто когда сдохнет, а в том кто как жил. Один день моей жизни стоит сотни лет твоей убогой ползучей жизни. Тебе сколько, тридцать? И все эти годы ты сопел, робел, ныл, скорбел, жевал сопли, ходил вокруг да около, исполнял чьи-то приказы, слушал чьи-то предписания, следовал каким-то нравоучениям, укладывал себя в распорядок, давил в себе животное, подстраивался, обламывался, не смел прикоснуться к бабе, которую хотел, не смел вспороть брюхо ублюдку, которого ненавидел. А я? Да я жил только по своему желанию, делал что хотел и когда хотел. Имел во все дыры самых красивых баб на этом свете, ломал носы и челюсти, разбивал черепа, отрубал ноги и руки всякому кто мне не нравился, ложил вот такой хер на всех королей, генералов и судей, швырял деньги налево и направо, ходил по всему мир, в любой город въезжал как завоеватель, никого не боялся, воин и властелин, я повелевал и сражался, я до самых потрохов узнал и изведал что такое власть, богатство, воля, свобода и сила. Ты по сравнению со мной чмыреныш, слепой щенок, навозная куча. Да если меня прямо сейчас испепелит молния, то я всё равно ничего не потеряю. Я прожил такую жизнь какую ты даже вообразить не смеешь. Я победитель. Я был им и останусь. И ты пугаешь меня тем что я сдохну?! Что будет значить смерть для меня, до пьяна, до отрыжки, досыта напоившего каждую из своих страстей. Я изведал всё в этой жизни, я весь этот мир носил у себя в кармане. А ты, который даже не смог отыметь красивую бабу, лежавшую с тобой на одной кровати, о чем будешь вспоминать ты перед смертью? О своем тщедушии и бессилии, о своих бесконечных пиздостраданиях и глубокомысленном ковырянии у себя и у других в жопе, о том как боялся всего на свете и глотал слюни вместо того чтобы харкнуть какой-нибудь твари в морду. Да тебя даже презирать невозможно, разве что пожалеть. Тебе подарили жизнь, а ты её просрал как последнее чмо. Мудило стоеросовое. Пень с ушами. — Хишен перевел дух и продолжил уже спокойнее. — Кстати о смерти. У меня для тебя кое-что есть.

Мивар поставил перед глазами бывшего бриода металлическую клетку, в которой бегала большая серая крыса. А затем положил на землю ручную пилу.

— Вот что тебя ждет, — радостно сообщил он. — Может слышал у каких-то там лесных дикарей, у либингов или кого-то еще, есть такой вид казни. Человека связывают, подвешивают вниз головой, а на голове завязывают мешок с голодной крысой. И она сжирает ему лицо, глотку, уши пока тот наконец не сдохнет от потери крови или задохнувшись. Но перед этим окончательно обезумев от боли. Такая гнида как ты, предавшая своих братьев, как раз этого заслуживает. Да, кстати, крыску зовут Тайвира. — Хишен улыбнулся. — Ну ладно-ладно, служивый, не бзди. Я еще ничего не решил. Может использую это, — он поднял с земли пилу. — И просто медленно, не спеша отпилю твою глупую башку. Ты главное только не кончись раньше времени. А то скоро твое тело начнет гнить и ты подохнешь от заражения крови. Или сердце не выдержит, если будешь много переживать. Тебе в твоем положении вредно волноваться. — Мивар криво усмехнулся. — Я понимаю тебе бы хотелось закончить всё побыстрее, но такого милосердия ты не заслужил. К тому же твою возлюбленную, — Хишен постучал по клетке, — бродяги только вчера поймали и она еще не успела как следует проголодаться. Так что ты давай, держись, воин. Не сумел достойно прожить, так хоть умри достойно. Тайвира ждет тебя. Впрочем, я ничего еще не решил. Может всё же пила лучше подойдет для тебя. Прямо не знаю что выбрать, наверно потом монетку брошу. — И мивар весело засмеялся.

107

Какое-то время 7024-ре не мог уяснить что происходит. Он прекрасно понимал, что его "метаформа" крепко спит и её, то есть и его, основное сознание находится в фазе диапаузы, перейдя в режим гиберзамкнутости, и практически не воспринимает реальность. Тем не менее Ташунг чувствовал что физическое тело его "метаформы" перемещается. Он не мог воспринимать видимое электромагнитное излучение, но ощущал прикосновения, изменение положения в пространстве и даже слышал несколько слов, сказанных тем самым самцом, с которым он позволил совокупиться своей "метаформе". Самец приказал принести ему "куль" и приготовить "гроб". Также 7024-ре почувствовал изменение окружающей температуры, стало заметно прохладнее. Но он не мог понять почему его "метаформа" никак не выйдет из режима гиберзамкнутости, такие воздействия на её физическое тело должны были непременно разбудить девушку. Он повнимательнее вгляделся в её сознание, затем опустился на более глубинные уровни и в конце концов перешел к уровню химических соединений. И вскоре он наконец различил присутствующее в теле вещество, которого не должно было здесь быть. Некое гипнотическое соединение блокировало определённые нейромедиаторы, не позволяя мозгу перейти в режим бодрствования.

Сознание Ташунга словно пронзила молния: его "метаформу" отравили и её похищают.

В первые минуты он впал в панику. Что делать? Как предотвратить? С какой целью? А после растерянности его охватило бешенство. Он возжелал уничтожить этого наглого самца, он был так возбужден что даже не мог вспомнить его имя. Но в конце концов он вспомнил о синеглазой девочке, носительнице непонятной аномалии, и его словно окатили ледяной водой. Он провалил задание. Или вот-вот провалит. Что задумал этот самец? Он вспомнил его имя: Далив Варнего. Что ему нужно?

Ташунг пытался хладнокровно проанализировать ситуацию, но вместо этого постоянно скатывался к мыслям о том что скажут арины, Великие Координаторы, узнав о его просчете. Дагатор 35 будет разочарован и их недовольство может вылиться не только в обструкцию, но и допустим в заключение 7024-ре в сферу корреляции. Какой стыд! Как же это будет унизительно для него, ведь он не какой-нибудь юнец, нарастивший свою первую четырехмерную нейронную сеть, нет, ведь он уже сплел трехзвенную структуру Кролла и перешел барьер световой изоляции. И вдруг такой позор. Какое-то животное перехитрило его.

Он попытался успокоиться. В конце концов ничего непоправимого еще не случилось. Его просто задержали. Действие гипнотического соединения не вечно, "метаформа" проснется, он обретет полный контроль и полную силу. Чтобы не задумал этот Далив Варнего, он совершил ужасную ошибку, он просто не представляет с кем имеет дело.

Ташунг попытался сосредоточиться на окружающих его людях, предпринял попытку ментального сканирования. У него даже промелькнула мысль о "методе кокона", то что он так удачно проделал с одним из разбойников в Гроанбурге. Как было бы здорово, если бы он сумел погрузить этого вероломного Варнего в вечный мрак, заставить его жалкую психику сколлапсировать в наглухо замкнутый кокон. Но как он и предчувствовал это было совершенно невозможно. Во-первых, приходилось честно признать, что он просто еще не имеет в этом почти никакого опыта и его навыки в ментаскопии удручающе ничтожны, если не сказать сильнее. Они практически ничто по сравнению допустим с мастерством Дагатора 35, который был способен выключать и включать сознание таких животных как этот Варнего практически моментально и на больших расстояниях. А ему, Ташунгу, например для "метода кокона" требуется громадная концентрация, постоянный визуальный контакт с жертвой и её полное внимание. Ну, а во-вторых, как он только что понял без бодрствующего сознания своей "метаформы", все его способности к ментаскопии и вообще стремительно приближались к нулю. Это было обратной стороной процесса "слияния", позволявшего ему жить и функционировать в этом мире. Ташунг мысленно вздохнул и у него даже промелькнуло что-то вроде усмешки, когда он напомнил себе что это воображаемое "вздыхание" чисто человеческая реакция, которую он перенял у своей "метаформы". И уж неизвестно в какой раз он снова с волнением подумал о том что процесс "слияния" непрерывно продолжается и он всё больше и больше превращается в свою "метаформу", они становятся единым целым. "Как странно, ведь Суора Эрминейг это я", сказал он себе и словно повис над пустотой. Дагатор 35 предупреждал его что становиться кем-то другим это совершенно неописуемый и непостижимый опыт, это переживание подобного которому больше нет во Вселенной и замирая то ли от восторга, то ли от ужаса Ташунг понимал насколько был прав наставник.

Ментаскопия, ослабленная спящим сознанием девушки, ни к чему не привела. Ни о каком воздействии на это животное не могло быть и речи. 7024-ре чувствовал излучение его мозга, вибрацию его сознания, он словно различал что где-то в непроглядной тьме горит огонь, но и только. Ташунг даже не мог точно сказать какие эмоции переживает в данный момент Далив Варнего, кроме примитивной регистрации присутствия чужого сознания ментаскопия не дала ничего. Но 7024-ре уже более-менее успокоился, признавать своё ограничение и несовершенство это первый шаг на пути к безграничности и совершенству, напомнил он себе. И попытался разобраться что же этому Даливу нужно от сайтонской аристократки.

"Судя по всему он похищает меня", размышлял Ташунг, "он желает завладеть мной. Может это то что они называют любовью?". Он постарался припомнить недавний процесс совокупления. К сожалению во время оного он больше следил за физиологическими процессами и эмоциями своей "метаформы", удивляясь их накалу и глубине, и практически не обращал внимание на то что происходило в сознании самца. Возможно ли что самцу так понравилось соитие именно с этой самкой, что он хочет повторять его снова и снова и только с ней? Ташунг задумался. Но он быстро понял, что у него недостаточно статистических данных, чтобы уверенно ответить на этот вопрос. Он конечно прекрасно помнил как буквально сияли мозговые центры удовольствия его "метаформы" и зашкаливал уровень соответствующих гормонов и нейромедиаторов. Суора Эрминейг несомненно наслаждалась и переживала … Ташунг поискал подходящее слово… наверно счастье. А самец? Конечно же он тоже испытывал удовольствие, но насколько 7024-ре успел изучить тот биологический вид, частью которого он теперь являлся, самец испытает точное такое же удовольствие при соитии с любой другой самкой, так зачем же завладевать именно этой? Но это если говорить о чистой физиологии, любовь несколько более сложное понятие. Ташунг почувствовал что вступает на зыбкую почву. Про любовь Дагатор 35 говорил лишь вскользь, она мало интересовала Великих Координаторов. Глубинная эмоциональная привязанность, рождаемая при совместном времяпрепровождении не представляла из себя ничего особенного. Но неужели этот самец так быстро ощутил к Суоре эмоциональную привязанность? Ташунгу казалось это весьма сомнительным и в конце концов он решил, что Варнего побуждаем какими-то меркантильными интересами. 7024-ре подумал о своем кошеле с золотом и той монете, которой он так неосмотрительно расплатился с трактирщиком. Может это ограбление? Далив Варнего хочет завладеть её золотом, но зачем тогда куда-то забирать её из комнаты и судя по ночному холоду и вообще из постоялого двора? Может он хочет убить её? Чтобы никто не заявил о пропаже золота.

Мысль о смерти не напугала Ташунга. Он не сомневался что в случае гибели его "метаформы" арины сумеют вернуть его сознание в Хранилище на базу. Хотя он и понимал что какая-то его часть, та что уже окончательно слилась с "метаформой" исчезнет навсегда. Но тем не менее это будет крах всей его миссии. Его начнут считать не оправдавшим надежды и ему придется провести в Хранилище неизвестно сколько времени, прежде чем ему предоставят другой шанс стать "арином". 7024-ре почувствовал что его снова охватывает ярость и бешенство. Его уничтожит какое-то примитивное, убогое, алчное животное. Это было немыслимо.

Он снова услышал голос, требующий посветить, и понял что тело девушки кладут на что-то твердое. "Сейчас!", с отчаяньем подумал он. Проклятый самец задушит её или вонзит кинжал в грудь. Ташунг понимал что переход будет мягко говоря не слишком приятным, а еще менее приятным будет встреча с Великими Координаторами. Скорей всего они ничего не скажут ему и даже будут стараться не смотреть на него, но сколько же унижения он испытает. Он вдруг понял что по щекам спящей девушки текут слезы и эти слезы вызваны его, Ташунга, переживаниями. Это было невероятно. С уничижительной горечью и раскаяньем он подумал о том что был слишком самонадеян, самоуверен, напыщен и попросту говоря глуп в этой "метаформе". Ведь он считал что ему ничего не угрожает, что он легко справится с любой опасностью, которая может возникнуть для Суоры, что никто из этих примитивных животных по большому счету и не может представлять для него опасность. А что в итоге? Этому самцу хватило одной щепотки гипнотического вещества чтобы перечеркнуть всю жизнь Ташунга, повергнуть его в прах, уничтожить, унизить. А ведь Дагатор 35 и другие арины не раз говорили о том что их великий народ сгубила в первую очередь именно самонадеянность. Ташунгу стало непереносимо стыдно. И кажется он уже испытывал ненависть ни к этому убогому самцу, а к самому себе. Но ни удара кинжала, ни кольца удавки он так и не почувствовал. Её аккуратно уложили на судя по всему деревянную поверхность, вытянули ноги и руки и больше не прикасались. Ташунг услышал над собой какой-то скрип, затем тихое полязгивание металла и всё. Стало тихо. Тихо и холодно.

Он вспомнил слово "гроб". Может Далив Варнего заживо похоронил её? Но Ташунг тут же отмел это предположение. Кроме того что он не слышал ничего похожего на сыплющуюся сверху землю, он еще и ощущал где-то в ногах слабое движение воздуха, видимо в его "гробе" были проделаны какие-то отверстия. И 7024-ре позволил себе поверить что убивать её не собираются. Губы глубоко спящей девушки раздвинулись в угрожающей усмешке. Ташунг с удовольствием представил себе что он сделает с этим Даливом как только выпадет такой шанс. О, нет-нет, пообещал он себе, я больше не буду так глуп и самонадеян, я отнесусь к тебе со всей возможной серьезностью и вниманием, мой милый соблазнитель. И может я выберу для тебя милосердную смерть, в благодарность за то, что ты всё же кое-чему научил меня.

108

Суора открыла глаза. Вокруг была сплошная непроглядная тьма. Некоторое время девушка тихонько лежала, прислушиваясь к окружающему миру. Но так ничего и не услышала. Однако она чувствовала небольшое покачивание и иногда легкую встряску, что совершенно определённо говорило о том что она едет на какой-то повозке по не слишком ровной дороге.

"Он похитил меня", подумала она о Даливе Варнего и затем с холодной яростью припомнила как он обхаживал её в комнате гостиницы и в конце концов добился своего. Отчасти ей было немного стыдно от того что она, гордая сайтонская аристократка, поддалась на его очарование и позволила ему всё что позволила. Но этот стыд лишь промелькнул где-то на периферии сознания, больше всего её донимала жгучая обида за то что она так глупо и простодушно дала пленить себя. Словно она играла с этим мужчиной в какую-то игру и явно проиграла.

Она попробовала поднять правую руку и тут же уперлась тыльной стороной ладони в гладкую древесину. Получалось что крышка ящика, того самого "гроба", в который её засунули буквально возле самого её носа. Она осторожно приподняла голову, проверяя это обстоятельство, и уткнулась лбом в доску. Тогда она попробовала раздвинуть руки в стороны, но и это удалось ей лишь сантиметров на 10 в каждую сторону. Ящик был не только низким, но и узким. Она аккуратно пару раз коснулась коленкой крышки. Нет, ничего не получится, с сожалением признала она. Возможно ей бы и удалось разбить доски будь у ней шанс ударить изо всей силы и со всего размаха, но в такой тесноте ничего не выйдет. Она попыталась понять что на ней. Никакого белья не было, только нечто мешковидное, какой-то кусок грубой ткани с дырками для рук и головы, доходящий до бедер. "Подонок, забрал всё", подумала она, но впрочем уже довольно спокойно. Она вспомнила о девочке, за которой вела охоту, и от досады чуть не заскрежетала зубами. В лучшем случае это просто задержка, а в худшем… но она не стала додумывать этот вариант развития событий. Дернуло же её остановиться в этой проклятой гостинице, могла бы и потерпеть. Надо было заставить этого мошенника трактирщика дать ей свежую лошадь и продолжить путь. Воспоминание о Громми Хаге вызвало у неё новый приступ ледяной ярости. Она решила, что конечно в её похищении не обошлось без хозяина постоялого двора. Невозможно чтобы он ничего не заметил, а может даже и помог организовать. Она вспомнила как Далив явился к ней с ужином, который по идее должен был принести сам трактирщик или кто-то из его слуг. Негодяй! Суора пообещала себе на обратном пути навестить подлого трактирщика и воздать ему по заслугам. А о том что обратный путь будет она уже не сомневалась. Если Далив не убил её сразу, значит она нужна ему живая. А поэтому у него нет шансов. Она уничтожит и его, и всех кто ему помогает и потом, по пути в Акануран за девочкой, обязательно заглянет и в "Одинокого пастуха".

Размышление о грядущей мести принесло ей некоторое облегчение и она снова задумалась над тем что этому подонку нужно от нее. И тут её посетило забавное предположение: уж не собрался ли он взять её замуж. Она даже на секунду словно окаменела от этой догадки. Но тут же ей стало стыдно за собственную наивность и какую-то ужасающе инфантильную девическую самонадеянность. О да, вне всяких сомнений она очень хороша собой, этот факт ей отлично известен и подтвержден бесчисленной армией воздыхателей. Но несмотря на это, конечно же глупо допускать даже малейшую вероятность чтобы такой как Далив Варнего за одну ночь воспылал к ней безумной страстью и решился бы похитить, дабы в ближайшем будущем сделать её своей женой. Она слышала что у некоторых диких горцев в ходу обычай похищать невесту перед свадьбой, но и эти дикари вряд ли станут запихивать девушку в узкий деревянный ящик, к тому же именуемый не иначе как "гроб". Нет, этот Далив ничуть не похож ни на дикаря, ни на горца, ни на любвеобильного юношу, склонного к сумасбродным поступкам. Суора в деталях припомнила вчерашний ужин и беседу с неожиданным гостем. И поразмыслив и так и эдак, пришла к заключению, что Далив производит впечатление человека скорее эгоистичного, хорошо знающего чего он хочет и умеющего этого добиваться. Он очень уверен в себе и этому конечно же немало способствует его головокружительная мужественная красота, от которой у обычной женщины слабеют ноги. Суора досадливо покусала нижнюю губу. Как выяснилось не только у обычной, но и у такой весьма необыкновенной как она. И уж конечно смешно предполагать, что такой выдающийся альфа-самец стал бы усложнять брачный ритуал каким-то нелепым похищением, да еще и с явно психически ненормальным "положением во гроб". Если бы ему захотелось видеть очаровательную белокурую сайтонку в качестве своей супруги, то он несомненно действовал бы более традиционными способами, к тому же абсолютно уверенный что успех ему обеспечен. Достаточно лишь пары витиеватых комплиментов из его сладких уст и нескольких пронзительных зовущих взглядов его чудесных темных глаз. Нет, никакие матримониальные намерения здесь конечно же ни при чем.

Глядеть в чернильную тьму стало невыносимо и Суора закрыла глаза. Кто же он такой и что ему нужно? Он сказал что из древнего и знатного рода и он определенно не лгал. Да и судя по его поведению, речи, манере держать себя, он отнюдь не обычный глупый мужлан пусть и при деньгах. Девушка восстановила в памяти образ своего недавнего любовника. Смуглый, темноволосый, с карими, словно сверкающими глазами, хорошо одетый, уверенный в себе, сильный. Внешне он определенно не агронец и не сайтонец. Да и имя у него… Суора застыла как кошка почуявшая опасность. Алаго, Кайнего, Затерго это ведь всё шинжунские имена. Девушка похолодела, всё тут же стало на свои места. Она зашмыгала носом и сглотнула. Он проклятый работорговец, а она — его товар. Ей представилось всё это настолько грязным, подлым и омерзительным, что её почти затрясло от ярости и отвращения. Рабыня?! Он думает что сделает из неё рабыню и продаст её как животное на одном из вонючих рынков Шинжуна? Она пнула крышку ящика, к сожалению очень несильно, так как места для хода ноги практически не было. Он сошел с ума! Вот уж кого точно поразила самая что ни на есть инфантильная самонадеянность. Суора почти засмеялась. Это просто бред. Она могла еще понять, если бы её пытались убить, ограбить, изнасиловать. Но продать в рабство?! Да она же их всех покрошит там, в кисель, в капусту, и покупателей и продавцов. Ей бы только до своих мечей добраться. А они где-то рядом, она не сомневалась. Этот Варнего конечно же смекнул, что они стоят немалых денег и аккуратно прихватил их с собой. Ведь деньги для него это главное.

Суора почти рассвирепела. Тут её посетила идея. Она протиснула ладони вверх, за голову и уперлась кое-как согнутыми руками в верхний торец "гроба". Она решила попытаться выбить ту сторону ящика что была у неё под ступнями. В такой жуткой тесноте нельзя было рассчитывать на хороший удар, но тем не менее попробовать стоило. Она уже собралась ударить, но вдруг передумала и для начала вытянула правую босую ногу, чтобы ощупать место куда будет бить. И едва не вскрикнула. Не от боли, но от удивления. Нижний торец "гроба" был утыкан какими-то шипами, кажется металлическими. Эти сволочи предусмотрели её идею. Суора почувствовала разочарование, но впрочем быстро успокоилась. Теперь она знала что ей угрожает, а вот коварный шинжунец вряд ли догадывается кого он похитил и что с ним случится в скором будущем. У Суоры даже возникло абсурдное желание чтобы её как можно дольше продержали взаперти, дабы её ярость распалилась еще сильнее и расправа над работорговцами была еще более упоительной и сочной. Конечно же приходилось смириться с тем что всё это жутко её задержит, но в конце концов причин для паники нет. Она знает что Элен везут к верховному претору и оттуда она некуда не денется. У герцога Этенгорского ей ничего не грозит, несомненно он будет оберегать и обхаживать подобное сокровище и она будет там как в Хранилище. И всё что ей, Суоре, нужно это просто прийти в Акануран и забрать девочку. Пусть и не послезавтра, а скажем дней через десять. Если только робот не вызволит свою хозяйку раньше, жестко напомнил ей голос собственного разума. Суора нахмурилась. Эти квазиживые механизмы всегда очень раздражали её, да и практически всех из её народа. Но паниковать всё же не стоит. Даже если электронный пёс знает где ему искать свою хозяйку, всё не так просто для него. И в пути случится может всякое. Конечно такому совершенному механизму вряд ли что-то может угрожать на Каунаме. Разве что "мироеды" или "венсилья", питающаяся электричеством. Но вероятность встречи с ними для робота к сожалению крайне ничтожна. Что ж, с ненавистью подумала Суора, значит придется забрать девочку у робота. Но это в самом крайнем случае. К тому же здесь есть свой плюс, арины умеют видеть эти квазиорганизмы и подскажут ей где его искать. Хотя конечно прибегать к помощи Великих Координаторов всё же не хотелось бы. Но тут Суора резко прервала свои размышления об Элен и попеняла себе что снова ведет себя очень самонадеянно. Сначала надо суметь выбраться из этой неприятности с шинжунцами, а уж потом пускаться в преследование за девочкой. Она уже один раз недооценила этих животных и вот теперь, голая, в одной грубой мешковине, лежит в деревянном ящике. А совершать одну и ту же ошибку дважды простительно этим приматам, но не тому кто стремиться стать "арином".

Суора вдруг затихла, вся обратившись в слух. Она почувствовал поблизости человеческое сознание. А через минуту услышала треск и скрип дерева, кто-то, как решила она, забрался в повозку, где лежал её "гроб". Она различила шаги чуть ли не у самой её головы, а сосредоточившись на эмпатическом фоне сознания незнакомца, уверилась что это никто иной как Далив Варнего. Сердце девушки забилось быстрее. Что если сладкий час расплаты ближе чем она думает.

По крыше ящика негромко постучали.

— Эй, ты очнулась? — Спросил голос, который она сразу же узнала. Но отвечать не стала. Что если Далив Вранего забеспокоится из-за её молчания и откроет "гроб" чтобы проверить как она. Руки и ноги у неё были свободны и хотя мышцы очень затекли, она все же может попытаться напасть на него, если будет такой шанс.

Далив постучал снова, на это раз сильнее.

— Тебе лучше ответить, Суора Эрминейг. Потому что я хочу чтобы ты ответила. А с недавних пор все мои желания для тебя равносильны божественному закону. Ибо теперь ты принадлежишь мне.

Суора молчала и лишь большими пальцами задумчиво поглаживала кончики остальных пальцев. Да это животное кажется почти обезумело от своей самоуверенности.

— Пока что я считаю твое поведение простительным, так как послушанию нужно учиться как и всему в этой жизни. Но я быстро тебя научу. Если ты не ответишь мне сейчас же, я ткну тебя в ногу остриём кинжала. Или насыплю в "гроб" горячих углей. Или запущу в него жгучего полоза. Или, сюрприз для тебя, дно "гроба" утыкано штырями и я с помощью винта могу заставить его подниматься, насаживая тебя на эти штыри. Поверь мне лучше на слово это малоприятно. — Далив сделал паузу. — Спрашиваю еще раз, как ты там?

Суора чувствовала что внизу в ногах действительно есть какое-то движение воздуха и значит присутствуют какие-то отверстия, видимо чтобы она не задохнулась в этом ящике. Так что шинжунец наверно действительно в состоянии уколоть её стилетом или чем-то подобным, не открывая "гроба". Она может попробовать подогнуть до какой-то степени ноги, но слишком уж тут тесно. Да и угроза запустить змею или поднять нижний торец с гвоздями тоже вполне реальна. И она решила что разумнее вступить в диалог.

— Что тебе нужно от меня? — Глухо спросила она.

Далив улыбнулся.

— Вопрос в корне неверный. Ты вся теперь моя и чтобы мне не было нужно от тебя, у меня уже это есть.

— Ты что в самом деле настолько сумасшедший, что собираешь попытаться продать в рабство сайтонскую баронессу? Думаешь это сойдёт тебе с рук?

Далив засмеялся, причем весьма искренне.

— Твоё высокомерие соперничает с твоим невежеством, — весело сказал он. — Твою дерзость, как я уже говорил, я покуда прощаю, но так будет не всегда. Послушание вот главная добродетель раба. А ты, Суора Эрминейг, теперь мой раб. И кем ты была в прошлом значение не имеет. На рынках в Шинжуне продавали королей и принцесс, вождей и генералов, дочерей магнатов и жен министров, а уж какая-то бродяжка из Сайтоны, пусть даже и родовитая, не удивит там никого. Если ты раб, то ты раб. И не важно кем ты был когда-то. Спесь и гонор слетает с рабов как туман с гор под порывами ветра. Шинжун обламывал и обтесывал и не таких как ты. Мой род занимается этим из поколения в поколение и, поверь, мы одни из лучших в этом деле. Мы создаем идеальных рабов, вышколенных, смирных, покорных и трудолюбивых. И ты станешь такой же. У тебя просто не будет другого выхода. Конечно всегда остается выбор смерти, но не для таких как ты. Ведь раба делают рабом вовсе не плети и клейма. О, нет. Как сказал один очень мудрый человек: люди делятся на две категории, одни по своей природе свободны, другие — рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо. И главное искусство и умение моего рода находить таких людей. И я нашел тебя. Вчера вечером я поднялся к тебе в комнату, чтобы проверить тебя. И как только ты упала передо мной на колени, ощупывая мою промежность, я понял что ты по сути своей, по складу своей души и характера рабыня. Ты хочешь подчиняться, ты стремишься к этому, осознанно или неосознанно не важно. И значит ты будешь подчиняться. А спесь и гонор это наносное, это быстро проходит, это лишь симптомы твоей рабской сущности. Именно раб, которому вдруг показалось что он может быть свободным человеком, более всего склонен пыжиться и выпячивать грудь, заноситься и презирать других, ибо то что для других является абсолютно естественным, внутреннее ощущение свободы, ему представляется его личным большим достижением, требующим заслуг и уважения.

Суора молчала. Ей подумалось что Далив Варнего не совсем психически здоров, кажется его семейное ремесло лично для него закончилось помешательством.

— Как только ты поймешь и признаешь свою рабскую сущность всё станет гораздо проще, — продолжил он. — Сопротивление принесет только ненужную боль. А если ты проявишь послушание и покладистость, то и я отнесусь к тебе соответствующе и даже возможно позволю тебе остаться не заклеймённой. Но всё, конечно, зависит от тебя. Поверь, я владею тысячью и одним способом укрощения и преодоления любой строптивости и упрямства. Это громадный опыт многих поколений людей, который совладает с любым отдельно взятым человеком. Какой бы ты не казалась себе умной и сильной, конец предрешен. Ты понимаешь меня?

Суора напряглась. Ей жутко хотелось сказать ему, что он больной ублюдок, алчный, коварный подонок, которого она разорвет на куски как только сумеет дотянуться до него. Но разум подсказывал ей что самый быстрый и легкий путь для осуществления этого изображение покорности. И потому не стоило давать волю ярости и гневу.

— Я думаю да, — спокойно ответила она. Однако всё-таки не удержалась и спросила: — Но как же законы Агрона? За насильственное обращение в рабство наказание только одно — смерть. Тебе не страшно?

— Что значат надуманные человеческие правила по сравнению с естественными законами природного бытия? Тот, кто свободен по сути своей, останется свободным в любом случае, а тот кто в душе своей раб должен и быть рабом. Ибо, как было сказано, это и полезно и справедливо. Я понимаю тебе трудно принять всё это вот так сразу. Но все же ты производишь впечатление достаточно разумного существа, готового руководствоваться логикой, а потому я не заковываю тебя сразу в цепи и не приказываю лупить палкой, лелея надежду что ты и сама поймешь всю правильность случившегося с тобой. Примерно через девять дней мы доберемся до Кеченара, после которого мы уже окажемся в Шинжуне. Именно в Кеченаре нам предстоит иметь дело с Пограничным корпусом Агрона. И я очень надеюсь что к тому времени ты уже полностью признаешь мою правоту и добровольно подпишешь "невольничную".

— А если не подпишу?

— Ну что ты такое говоришь, Суора Эрминейг, не разочаровывай меня. Если у меня хоть на миг возникнет сомнение, что при появлении королевских пограничников ты начнешь обвинять меня в насильственном обращении в рабство, то значит ты никогда не увидишь Кеченара. Ведь как ты наверно догадываешься, существует масса вариантов перевезти тебя в благословенный Шинжун так, чтобы ты никогда не встретилась с доблестными офицерами Пограничного корпуса. Которые кстати, если ты не знала, очень любят деньги. И может быть поэтому в Пограничный корпус и идут служить отпрыски самых знатных фамилий Агрона. Но это к слову. До мзды думаю дело не дойдет. А всё, например, случится так. Тебя опять засунут в "гроб" и запустят туда пустынного паука дабуга. Его яд творит удивительные вещи. Ты превратишься в бездвижное бревно, даже глазами шевелить не сможешь, а дабуг будет медленно обгладывать тебя. Потом, в Шинжуне, мы конечно вынем его. Но когда действия яда начнет проходить тебе придется пережить несколько часов жуткой боли. Поверь, тебе не понравится. Ну или тебя связанную, в мешке, перенесут через границу в обход Кеченара, по лесам и горам. Всё это потребует дополнительных усилий, а потому конечно будет воспринято мной крайне отрицательно. И тогда ты получишь не только своё клеймо, порции плетей и палок, но и кандалы-резцы, "соленое платье", от которого начинается чудовищный зуд, а почесаться ты не сможешь, горчичную кашу, после которой тебе, умирающей от жажды, не дадут не глотка воды, хмель-траву, превращающей тебя в животное, и мои парни будут иметь тебя с такими извращениями, что тебе покажется что до этого ты вела жизнь целомудренной монахини. Всё это будет для тебя очень неприятно. Но если раб не понимает что он раб, эту мысль надо донести до него. Обязательно донести и так чтобы он прочувствовал и запомнил её до конца своей жизни. А то что ты возможно слегка потеряешь свой товарный вид меня не пугает. Прежде чем выставить тебя на рынок, ты целый месяц проведешь в "родильне", это такое весёлое место, где рабов подготавливают, обучают быть товаром и прикладывают все усилия чтобы "товар" выглядел заманчиво. Там твое тело доведут до совершенства. И ты будешь истинным украшением торгов. Это я тебе обещаю.

Он замолчал, словно о чем-то размечтавшись. Суора, которой уже донельзя надоело пялиться в чернильную тьму, сказала:

— Может ты наконец выпустишь меня из этого ящика?

Но она тут же попеняла себе, решив что взяла неверный тон. Она всё еще разговаривала с ним точно так же как и вчера в комнате гостиницы, немного свысока. И судя по всему была права, работорговцу не понравилась её интонация:

— Для начала тебе нужно научиться правильно ко мне обращаться, — сурово проговорил он. — Ты должна запомнить, что теперь для тебя всегда и повсюду существует строгая беспрекословная иерархия. В городском доме, в загородном поместье, в путешествии, на привале, везде где ты окажешься ты должна помнить свое место. Ты на низшей ступени этой иерархии — младший раб, приравненный к домашним животным. Все остальные выше тебя: старшие рабы, рабы-смотрители и рабы-управляющие. Выше всех рабов конечно же любой свободный человек. Но для тебя выше всех в этом мире твой бог и владыка, тот чьей одушевленной собственностью ты являешься — твой хозяин. Его титул — грандлорд и именно так ты к нему и должна обращаться. Но кроме этого, при окончании всякого разговора со своим грандлордом ты обязана поклониться, потом тебе покажут как именно, и произнести: "Слушаюсь, мой властелин". Ну и естественно пока я не продам тебя другому хозяину, твой грандлорд — я. Ты поняла меня?

— Я услышала тебя, Далив Варнего, — ответила девушка чуть насмешливо.

Оглушающий трескучий удар кулаком по крышке "гроба" заставил её вздрогнуть всем телом и едва не закричать.

— Грандлорд Далив, рабыня! — Прорычал Варнего. Поостыв, он добавил: — Ну или "мой властелин".

Суора, вся сжавшись и онемев, глядела в чернильную тьму над собой. Громкий резкий отзвук удара казалось всё еще гудит в её голове. Но постепенно Ташунга заполнила холодная ненависть. Он воспринимал эмпатическую ауру работорговца и не видел в ней ни гнева, ни злости, а скорее только презрение, удовольствие и насмешку. Молодому шинжунцу определенно нравилось запугивать и унижать прекрасную гордую сайтонку, еще недавно столь заносчивую и самоуверенную.

— Может поговорим серьезно? — Предложила Суора своему невидимому собеседнику. — Тебе ведь нужны деньги. Мой кошелек, я так понимаю, уже у тебя. Там, не считая серебра, было 22 тоны. Сколько еще золота тебе надо чтобы ты отпустил меня?

— Глупая, глупая рабыня, — усмехнулся Далив. — Ты думаешь что я хоть на секунду поверю, что у тебя есть что-то еще кроме этих 22 монет, которые ты украла? Да и кроме того деньги это не всё что мне нужно. Я хочу чтобы в Шинжуне все увидели какой товар умеет доставать Далив Варнего. Ты понимаешь меня, рабыня?

Суора молчала. Ей нестерпимо хотелось сказать этому больному человеку, что она убьет его. Равнодушно и быстро, и потом больше никогда и не вспомнит о нём. Очень хотелось. Но вместо этого она тихо и отчетливо произнесла:

— Да, мой властелин.

109

Карета остановилась. Элен сидела напряженная и встревоженная. Около часа назад они проехали городские ворота. Девочка слышала как какой-то привратник или стражник зычным голосом грозно кричал кому-то, требуя убраться с дороги и пропустить экипаж королевского судьи. И с тех пор они катались по мощенным камнями улицам города, бесконечно сворачивая то направо, то налево. Непрестанно раздавался цокот копыт, скрип колес, чьи-то голоса. Но Элен сидела неподвижно, не проявляя никакого интереса к неизвестному инопланетному городу за зашторенным окном. Ей было страшно. Страх пришел неожиданно, где-то перед самыми городскими воротами. Девочка вдруг осознала что вот-вот её путешествие закончится и судья и Галкут навсегда исчезнут из её жизни. И дело было даже не в том что хорошо знакомое зло это лучше чем зло неизвестное, а просто и Мастон Лург, и его слуга, и эта карета, и вся эта дорога казалось еще хоть как-то связывают её с тем миром откуда она пришла. Где были папа и Кит, космические корабли и Старнет, мультиморфная кровать и парящие в воздухе 3D-мониторы, матерщинник дядя Вася и тихая Вечнозеленая улица. А сейчас эта связь должна была окончательно исчезнуть, её заберут чужие незнакомые люди и уведут в свой глупый недоразвитый мир. Жуткое ощущение неотвратимости этого исхода, пронзительное чувство одиночества и потерянности накрывали её с головой. Она словно тонула в холодной воде и рядом не было никого кто мог бы ей помочь. И даже этот ненавистный гадкий судья казался ей чем-то родным по сравнению с заглатывающей её мрачной ледяной пустотой грядущего почти небытия. По крайней мере судья видел Кита, робот запечатлелся в его памяти и это словно как-то сближало его с нею. Элен хотелось заплакать и казалось что слезы уже наворачиваются на глаза, но дальше почему-то пробиться не могли. Она смотрела куда-то в пол и все долетавшие до неё звуки незнакомого пугающего города словно вонзались ей в сердце. Она не хотела слышать их, не хотела быть здесь, уж лучше обратно в караван или в "Одинокого пастуха", а еще лучше обратно в Туил, там где и Кит и Талгаро и где-то сравнительно недалеко полицейский корабль с модулем гиперпространственного перехода, модулем который буквально за несколько часов может вернуть её назад, на Макору, к дому 21 на улице Эвергрин. И она снова проснется в своей комнате, где на стенах изображение Джулиана Брэда и Камиллы Кесады, заката над океаном Энны, звездные карты секторов, разрабатываемых в данный момент Службой Внешней Разведки, случайные фото из семейного архива, на которых папа, мама и дедушка, кадры из фильмов полного погружения, где она и Эльвира Мейнос в окружении пиратов в одном из притонов Кашуты, среди чудовищ радиоактивных шахт Каталоны и в компании взбунтовавшихся роботов Механии, переливающиеся цитаты сэра Будды и некоторые из заковыристых фраз дяди Васи. А рядом с кроватью на полу будет дремать Кит, повернув голову на бок, прикрыв глаза золотыми веками и где-то в глубине дома она услышит как папа воюет с кухонным автоматом, у которого полетели все личные настройки после обновления. И всё будет хорошо.

— Элен, нам надо поговорить, — очень серьезно сказал судья и девочка вздрогнула. Она подняла глаза на мужчину и его сосредоточенное лицо показалось ей хмурым.

— Мы сейчас возле Восьмого свода. Это одно из отделений Судебной Палаты, Килбернское отделение. Килберн — это один из районов Аканурана. Здесь нам придется расстаться на некоторое время. Но перед этим я хотел бы кое-что сказать тебе.

Судья замолчал. Элен, чуть ли не с испугом глядя на него, ждала продолжения.

— Ты необыкновенно умная девочка, Элен, — медленно проговорил Мастон Лург, словно и сам не вполне уверенный, что же именно он хочет сказать. — И я… я думаю ты всё прекрасно понимаешь сама. Я однажды уже говорил тебе, что человек, к которому я тебя везу это очень непростой человек. Он опасен. И не потому что он дурной человек, злой, безнравственный, жестокий или алчный. Этого я не знаю и не мне об этом судить. Но это человек, который обладает громадной властью, настолько громадной, что границы этой власти кроме него самого наверно неизвестны никому. А власть, Элен, тем более такая безмерная и неограниченная, необратимо меняет людей. Для такого человека любые категории Добра и Зла становятся совершенно лишними, ненужными, неубедительными, неэффективными. Они только мешают ему, стесняют его, кажутся абсолютно надуманными и глупыми. Для него становится важным только его власть. Ибо власть это самый могучий и страшный наркотик из всех, которые доводилось испытывать человеческому существу. И устоять против него невозможно. Наверно я говорю слишком отвлеченно, но ты должна понять главное. Такому человеку как герцог Этенгорский люди неважны в принципе. И это не потому что он плохой. На том уровне бытия где он находится не может быть плохих или хороших. Он служит только своей власти точно также, как она служит ему. Он верит, он знает что его власть это основа порядка, основа того что не позволяет миру скатиться в хаос. И то что укрепляет его власть, расширяет её, хорошо, а всё что представляет для неё угрозу, плохо. Всё очень просто. И тебе лишь следует не забывать об этом, когда ты встретишься с ним лицом к лицу. Ты для него, как и я, как и любой в Агроне всего только маленький кирпичик в очередной ступени той лестницы, по которой он поднимается. И он не задумываясь пожертвует любым из нас или напротив вознесет любого на вершину, если сочтет это полезным для себя. Он забрался так высоко, что его в какой-то мере можно считать подобным равнодушной стихии. Он как ветер, который может сбросить тебя со скалы или наполнить парус твоего корабля. Онопасен прежде всего тем что он больше не различает людей как таковых. Я всё это говорю не для того чтобы напугать тебя, а чтобы ты, находясь в его присутствии, возможно даже один на один, полностью отдавала себе отчет с кем ты имеешь дело. Любые шуточки, подковырки, всякая язвительность и ирония там будут не просто неуместны, а опасны для жизни. Да, герцог может быть снисходительным и простить какую-нибудь двусмысленную остроту, а может быть усталым и раздраженным и тогда он сметет любого из нас как ненужный мусор. Я понимаю, Элен, что ты ненавидишь меня и в душе лелеешь какие-то планы мести. Но заклинаю тебя не пытайся играть с верховным претором в какие-либо игры, что-нибудь выторговывая у него, ставя условия, стараясь погубить меня. Это всё плохо кончится.

Судья глядел на девочку почти умоляюще и той стало неприятно.

— Я ничего не лелею, господин инрэ, — сдержанно произнесла она. — По-моему я говорила вам, что считаю вас уже наказанным тем, что вы такой какой вы есть.

Мастон Лург утвердительно покачал головой и слабо улыбнулся:

— Да, я помню. Это очень великодушно с твоей стороны.

— Перестаньте! — Неприязненно воскликнула девочка и отвернулась к зашторенному окну.

Судья немного помолчал. Затем осторожно сказал:

— Герцог, конечно, потребует демонстрацию твоих способностей. Ты …, — Мастон Лург запнулся, пытаясь как можно аккуратнее сформулировать вопрос, — не будешь противиться?

Элен холодно поглядела на него.

— Не буду.

Судья снова понимающе покачал головой.

— Ты очень умная девочка.

— А вот вы нет! — Выпалила Элен. Ей опять пришло в голову, что вряд ли верховный претор положительно отнесется к человеку, своему подчиненному, который вымогает у него деньги и должность или что-нибудь там еще, устраивая грязную торговлю людьми. Элен казалось очевидным, что герцог наверняка в будущем постарается как-нибудь отомстить судье. Сначала вознесет его, как выразился сам судья, на вершину, а затем вновь сделает бедным и нищим. В случае её похитителя именно такой вариант представлялся ей особенно утонченной и жестокой местью. Она очень хотела сообщить об этом судье, но сдержалась.

— Может быть, — спокойно согласился Мастон Лург. — Но я рискну.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.

— Почему же мы расстаемся? — Глухо спросила Элен. — А не идем сразу к герцогу?

— Для начала я должен выяснить где он. А кроме того, прежде чем передать ему тебя, я должен обговорить условия нашей сделки. — Судья пристально глядел на девочку. Та снова отвернулась. — Я неприятен тебе?

Элен не удостоила его ответом.

— Мне ждать в карете?

— Нет. Сейчас вы с Галкутом отправитесь в гостиницу и там проведете какое-то время, пока я буду встречаться с герцогом. Против этого есть какие-то возражения?

Элен неприязненно поглядела на него:

— Какая вам разница? Мои возражения что-то изменят?

Судья задумчиво потеребил пуговицу на камзоле.

— Я дал Галкуту четкие инструкции и полностью уверен что он всё исполнит как надо. Но в отношении тебя, Элен, я не уверен ни в чем. И мне приходится только полагаться на твое благоразумие. Возможно ты попытаешься бежать и Галкуту придется как-то ограничить тебя. Это в свою очередь приведет тебя в ярость и у герцога, поддавшись эмоциям, ты совершишь что-нибудь неразумное. Вот чего я опасаюсь.

— Напрасно опасаетесь. Я вовсе не собираюсь пускаться в бега, в этом, по вашим словам, самом страшном городе мира. И никаких хлопот я Галкуту не доставлю.

— Отрадно слышать. И кроме того, Элен, я хочу еще раз тебе сказать, что хотя ты и уверена в том, что я совершаю сейчас над тобой насилие, причиняю тебе зло и страдание, но весьма вероятно что когда-нибудь в будущем ты посмотришь на это иначе.

Элен поглядела на собеседника с презрением:

— Вы опять о том, что герцог, оценив мои способности, будет относиться ко мне как к принцессе?

— Это само собой разумеется. Ты можешь быть абсолютно уверена, что у герцога тебе не причинят ни малейшего вреда. И дело не только в твоих способностях. Да, верховный претор очень властный и жесткий, абсолютно равнодушный к судьбам других, если только он в них не заинтересован по какой-то причине. Но при всём при этом Томас Халид остается вполне нормальным и адекватным человеком, не имеющем никаких извращенных или садистских склонностей. Он ни в коем случае не станет причинять вред ребенку из-за какой-то ненормальной прихоти.

— Если только того не потребуют интересы государства или его собственные, да? Не вы ли когда-то утверждали, что если я откажусь говорить где ложь, где правда, то чтобы заставить меня при мне будут пытать котят или детей, а?

Судья смутился.

— Это было сказано сгоряча. Конечно же такого не будет.

— Вы лжете, — насмешливо сказала девочка.

— Нет, — горячо возразил судья.

— Вы лжете, говоря "конечно же", потому что вы и сами не знаете что будет. Вы ни капли не уверены что герцог не начнет пытать котят или даже детей чтобы заставить меня делать то что ему нужно.

Судья не знал что возразить, ибо понимал что лгать он не может. Элен глядела на него с насмешкой.

— Но ведь это уже будет не ваша проблема, не так ли?

— Элен, я хотел сказать, что герцог не только будет относиться к тебе как к принцессе. Он может сделать тебя такой что любая принцесса Шатгаллы будет завидовать тебе. Ты пока еще всего лишь маленькая девочка и многого не понимаешь, но в тебе заложен огромный потенциал. И под чуткой опекой герцога ты сможешь достигнуть невероятных вершин. Ведь однажды ты вырастишь, станешь молодой женщиной, герцог уже не сможет обходиться без тебя. Он введет тебя в высший свет. Тебе будут известны все тайны Агрона, вся его политика и экономика будут для тебя открытой книгой. Из подопечной герцога ты превратишься в его союзника, а в конце концов и наследника. С твоим умом и красотой ты станешь самым могущественным человеком в этом королевстве. И может быть тогда ты вспомнишь как всё это началось.

Элен отрицательно и словно удивленно покачала головой.

— Вы как будто ничего не понимаете, господин инрэ. Вы проецируете на меня свои желания. Думаете все в этом мире хотят властвовать над другими, оказаться на месте верховного претора или короля? Да разве вы никогда не были счастливы, просто просыпаясь у себя дома и садясь завтракать со своими родными и любимыми людьми?

Судья отстраненно поглядел на девочку. Она снова, в который уж раз, поражала и пугала его изложением своих мыслей. Разве это нормально для шестилетней малышки? Он неожиданно улыбнулся:

— Знаешь, Элен. Как бы оно всё там не сложилось, я очень рад что встретил тебя.

Это прозвучало так искреннее, что девочка слегка смутилась.

— Не могу того же сказать про себя, — пробормотала она.

— Это понятно, — отмахнулся судья. — По улице тебе придется идти, надев на голову капюшон плаща. К сожалению я вынужден настаивать на этом. Я попросил Галкута проследить за этим. Но очень надеюсь, что ты не будешь возражать.

Элен молча накинула на голову капюшон. Ей почему-то стало очень стеснительно в присутствии судьи и хотелось поскорее расстаться с ним.

— Спасибо, — сказал он.

Элен ничего не ответила.

110

Кит пребывал в некоторой растерянности. Насколько это было вообще возможно для его квантоволнового мозга, модулирующего самоиндукционное поле квазисознания. Кит, как и всякое электронное устройство с заявленным уровнем сознания пятого уровня, то есть практически неотличимо имитирующем сознание живого человека и предназначенное в первую очередь для абсолютно естественного взаимодействия с этим самым человеком, хранил в себе огромный объем данных по человеческой психологии, поведенческим стереотипам, структуре мышления, эмоциональным процессам и пр. Кроме того располагал бесчисленными терабайтами информации о всей известной истории человечества, от расселения первых представителей вида homo sapiens по Первой Земле до масштабной космической экспансии землян и их вступлении в Звездное Содружество. Тем не менее, как оказалось, все эти знания никак не подготовили его к зрелищу того как люди сажают на кол одну из своих соплеменниц.

Кит впитывал поступающие данные, анализировал их, сортировал, раскладывал по категориям, встраивал в существующую у него картину мира, вычислял модели поведения, пытался понять. Но при этом он никак не мог избавить свое квазисознание от периферийного переживания удивления и неприязни. Неприязни по отношению к этим представителям отряда приматов из семейства гоминид. И это было для него в новинку. Да, он был прекрасно осведомлен о той чудовищной жестокости, которую проявлял человек на протяжении всей своей истории и даже в настоящее время, взять хотя бы тот жуткий теракт, который забрал жизнь матери Элен. И тем не менее он всегда относился к этому достаточно отвлеченно, спокойно и в целом безэмоциоанально, при этом ничуть не снижая уровень восприятия и отклика мозговых структур отвечающих за порождение эмоций. Но сегодня он зарегистрировал необычно высокую степень интенсивности собственных эмоций. Он испытал почти ненависть и более того, эта ненависть была узконаправленной, её целью был конкретный субъект — Хишен. Самообучающаяся система психики Кита сочла такое переживание очень человеческим и присвоила ему большой вес для дальнейшего закрепления.

Впрочем, вскоре вся неприязнь была вытеснена искренним удивлением. Кит неожиданно из зрителя превратился в главного участника разворачивающихся событий. Перед самым закатом, когда площадь практически опустела и на ней осталась лишь пара десятков разбойников, эти оставшиеся всё свое внимание вдруг переключили исключительно на него. И некоторое время спустя Кит осознал что эти люди задались целью уничтожить его или по крайней мере серьезно повредить. Такое поведение представлялось ему совершенно бессмысленным. Ведь разбойники прекрасно поняли, что он не может двигаться и в общем и целом не представляет для них никакой опасности. Он спокойно лежал рядом с трупами искалеченных бейхоров и не проявлял никакой активности. Тем не менее разбойники, половина из которых были лучниками, принялись пускать в него стрелы. Руководил ими пожилой бородатый мужчина в теплой шапке и толстой куртке, напоминающей тулуп. Кит, из внимательного наблюдения за всем что происходило на площади до этого, уже знал, что этого мужчину зовут Ронберг. И он был кем-то вроде офицера или командира среди разбойников. Ронберг выстроил лучников в ряд метрах в тридцати от Кита и приказал стрелять. Стрелки располагались с правого бока от лежавшего на земле Кита. Когда стрелы полетели в него, он просто отвернулся влево. Металлические наконечники стрел глухо лязгали о бронесплав его корпуса и отскакивали, не причиняя ни малейшего вреда. Сам робот тем временем размышлял о побудительных стимулах нападающих и спустя какое-то время пришел к заключению, что их действиях всё же логически оправданы. Пусть в данный момент Кит и выглядит сломанным и достаточно безобидным, они ведь конечно знают от Хишена и от других кто был в Цитадели, что он может представлять немалую угрозу. И конечно они не хотят рисковать, не зная что еще от него можно ожидать. Он для них некое неизвестное явление и самое надежное это как можно быстрее избавиться от него. Это вполне естественно и оправдано, решил Кит. Но всё же ему было неприятно. Еще никогда люди не проявляли к нему агрессии, да еще в столь явно выраженной форме. Ну если не считать Элен, которая иногда пыталась с ним бороться, улыбнулся про себя Кит. Однако воспоминание о девочке тут же активизировало его тревогу о ней и он снова проинспектировал процесс регенерации задних конечностей. К сожалению всё происходило крайне медленно.

Очень скоро разбойники поняли всю тщетность своих усилий и стрельбу прекратили. Кит поглядел в их сторону. Казалось они расходились. Ему подумалось, что уж слишком быстро они сдались. Но уже вечерело, темнело и возможно они просто решили перенести свои агрессорские потуги на завтра. Кит понял что он прав, когда выяснилось что разбойники вовсе не собирались покидать площадь, а вместо этого организуют возведение деревянной ограды вокруг него. Они развели три больших костра, принесли жаровни и факелы, на телегах привезли груду досок и принялись сколачивать щиты. Действовали они очень споро и умело, при этом не забывая всё время держаться от него на приличном расстоянии. Кит с удивлением наблюдал за ними. Но потом понял, что они судя по всему знают о том что он может стрелять отравленными иглами. Видимо они внимательно обследовали тех кого он нейтрализовал в Цитадели.

Ограждение возвели очень быстро. Это был квадрат со скошенными углами. Стороны квадрата располагались в 3–4 метрах от Кита. Высота ограждения была такой что люди могли стоять за ней в полный рост, лишь слегка пригнув голову. Они то и дело выглядывали из-за неё и тут же прятались. Кит неприязненно наблюдал за ними, ему совсем не нравилась та основательность, с которой жители Гроанбурга взялись за него. Но стрелять иглами он ни в кого не пытался. Он всё так же спокойно лежал на земле, прислушиваясь к разговорам разбойников. Они приглушали голоса иногда чуть ли не до шепота, но Кит без труда различал их речь. И где-то в глубинах его квазисознания проскальзывали даже нотки злорадства. Эти разбойники знают о нем еще слишком мало, иглы это далеко не всё, они даже не представляют на что он способен.

Кит не переживал за свою безопасность. Да, он совершил большую ошибку, недооценив представителей местной фауны, но больше такого не повторится. Ему очень наглядно доказали что иногда лучшая защита это нападение. И если ему снова доведется встретиться с бейхорами или какими-то другими крупными хищниками этой планеты, он не позволит им хватать себя за конечности, и сразу же попытается уничтожить, если они проявят агрессию. Он очень досадовал на себя за то что не сумел правильно просчитать действия бейхоров и даже не предположил того, что их чудовищные челюсти и клыки с такой запредельной силой сожмут его ноги, что чуть ли не прокусят бронесплав, а затем неимоверным синхронным рывком буквально сокрушат и вырвут его суставы и сочленения. Хотя с другой стороны предположить такое было почти невозможно. Сила бейхоров была просто феноменальной. Но теперь он будет готов и к такому. Что же касается людей, то это все же не бейхоры. И ему гораздо лучше известно что можно ждать от них. Он безостановочно просчитывал возможные варианты нападения, но не один из них не представлял хоть какой-то реальной угрозы его функционированию. Сами по себе люди, голые и безоружные, с учетом всех их физиологических возможностей, не могли причинить ему ни малейшего вреда. Тщательный анализ доступных им технологий также не выявлял какой-то серьезной опасности. Но теперь Кит ни на секунду не забывал о бейхорах. И экстраполируя их на всю планету, допускал что на Каунаме и кроме бейхоров вполне могут быть некие природные феномены, какие-то представители фауны, флоры, геологии, химии, которые могут уничтожить его или серьезно повредить. И люди могут использовать эти феномены против него. Об этом нельзя было забывать. В конце концов что мешает гроанбуржцам привести еще несколько бейхоров и натравить на него? Возможно, конечно, что-то и мешает, может они водятся только в какой-нибудь очень далекой местности. Но вероятность этого все равно следует принимать во внимание. И Кит продолжал бдительно следить за всем что происходило вокруг него. Однако судя по всему этой ночью разбойники не собирались ничего предпринимать. Они только крюками на веревках вытянули за ограждение туши бейхоров и после этого, вполне удовлетворенные проделанной работой, отправилась по домам. Правда Ронберг оставил у двух костров по три стражника, строго наказав им по очереди бодрствовать и следить за "этим исчадием ада". И судя по всему стражники были далеко не в восторге от этого поручения и прощаясь со своими товарищами, отправлявшимися спать куда-то в город, явно им завидовали. Но как уже успел понять и отметить Кит авторитет Ронберга был непререкаем.

Вскоре окончательно стемнело, площадь опустела и стало тихо. Кит положил голову между лап, лениво и почти равнодушно наблюдая тепловизорами сквозь деревянные щиты за фигурами мужчин у костров. Четверо из них уже устраивались спать, а двое сидели на чурбаках и курили.

Оставшиеся бодрствовать сидели порознь недолго. Им определенно было не по себе один на один с невидимым железным чудищем, притаившимся в темноте за хрупким укрытием деревянной ограды. И один из них, тот что постарше и поавторитетнее, скоро позвал своего товарища:

— Лекамаль, иди ко мне.

Однако Лекамаль согласился не сразу, выражая опасения, что Ронберг может устроить им проверку и будет очень недоволен, если обнаружит что у одного из костров нет никого бодрствующего. Но тот кто звал, поднял его на смех, заявив "что старый хрыч уже ни за что не слезет с печи до утра". Это убедило разбойника и он, обойдя квадрат ограды, присоединился к товарищу. Говорить они старались тихо, но Кит, который как будто дремал, прикрыв глаза, без труда разбирал каждое слово.

— А ну как у него другие-то ноги отрастут, — высказал предположение Лекамаль.

— Железяка же, чему там расти, — с сомнением отозвался его товарищ. — А вообще ловко бейхоры ему ноги из задницы-то выкрутили.

— Да лучше б не выкручивали. Он тогда бы как пришел с этой дурой косоглазой, так бы и ушел с ней. А теперь лежит тут как бельмо на глазу и не знаешь что с ним делать. Чувствую не к добру это всё.

— И то верно. Хишен таки добился своего, накликал на нас беду, вызвал дьявола из преисподней. Вот ты, Лекамаль, посуди, чем эта тварь богомерзкая питаться должна?

— Ясно чем, душами грешников.

— Во-во, так ему в Гроанбурге самое раздолье, пир горой. Хотя он и так вон уже какую морду отъел, щеки висят.

Кит поднял голову и с удивлением поглядел в сторону разбойников. О чем это они говорят? Затем он на всякий случай просканировал свою голову и тщательно изучил её трехмерный образ. Он вертел его и так и эдак, приближая и отдаляя. Это были отголоски некоторой иронии со стороны Родерика Атинховского, который заложил в свое детище, легкую, едва уловимую склонность к некоторому щегольству. Не найдя никаких висящих щек, пес успокоился и снова положил голову между лап и закрыл глаза.

— И ведь еще же отравленными шипами плюется, как камарта. В голове просто не укладывается, что за чудовищное отродье эта псина.

— Но яд, хвала Святому Патрику, не смертельный. Ребята что были в Цитадели уже очухались.

— Сейчас очухались, а в следующий раз он так плюнет, что и не очухаешься. Бродяги говорят, что это может быть вообще один из зверей Сандары. Куда мы тогда со своим суконным рылом лезем? Оградку вокруг него возвели и сидим довольные. Да когда Сандара узнает, что мы тут одного из её псов покалечили, она явится сюда и всем нам поголовно точно также ноги из жоп-то и повыдергивает.

— Сохрани, сохрани нас, Алуда Заступник, — испуганно произнес Лекамаль.

Но его товарищ не унимался:

— А ты даже и не узнаешь этого пока совсем поздно не станет. Королева ведь кем хочешь может обернуться. Вот буду я, к примеру, сидеть и думать, что с тобой разговариваю. Думать, что ты это ты, а ты это не ты, хоть на рожу-то и ты. Потому что тебя уж и нет давно, ты уже мертвяк мертвяком в канаве лежишь с башкой оторванной. Я же буду с тобой язык чесать как ни в чем не бывало, а только отвернусь, Сандара меня и оприходует. Говорят, что она одним движением может у человека весь позвоночник выдрать. А Старый, дурень, хочет еще чтоб мы завтра эту железяку секирами рубили. Совсем спятил.

— А Кушаф еще рассказывал, что этот пёс может говорить как человек. Ну то есть совсем по-человечески, словно это и не пёс вовсе, а какой-нибудь мужик в теле пса.

— Да брешет он. Кушаф известное брехало. — Но чуть помолчав, добавил: — А если не брешет, тогда это точно сам дьявол за нами явился. Ну или какой-то могучий демон. И стрелами в него тыкать, это только если ума с козюлину. Потому что это все равно что бейхора за усы дергать. Тут не стрелы и секиры надо, а нужно отца Боба звать. Пусть он изгоняет этого дьявола словом святым. Хватит ему пьяных женихать, да мертвецов отпевать, его первейшая обязанность души спасать от чертей. А тут вон какой черт засел.

— Да отец Боб трезвым не бывает, он от своей часовни досюда и не дойдет никогда, его нести надо.

— Ну и принесем. Перекинем через ограду и пусть воюет с этим злыднем. Шипов ему бояться нечего, у него уже давно вместо крови самогон по жилам течет, так что пусть молитвы читает прямо в рожу этой гадине. Прямо в рожу! Навязался же на нашу голову, сиди тут теперь как приклеенный.

— А баба Габа говорит, что если его за хвост дернуть, то он обязан любое твое желание исполнить.

Кит снова поднял голову и поглядел в сторону разговаривающих. Вообще ему было очень непривычно стать центром внимания столь многих людей. На Макоре он был вполне себе среднестатистическим роботом, пусть и не в совсем обычном исполнении, а тут вдруг превратился чуть ли не в антибога. Это до некоторой степени забавляло его, хотя, конечно, было и неприятно слышать в свой адрес "гадина", "отродье", "богомерзкая тварь" и пр. Но прекрасно отдавая себе отчет сколь примитивны и невежественны эти люди, в целом он относился к происходящему спокойно. Однако история с хвостом удивила его, оказывается как быстро рождаются мифы.

— Баба Габа, среди своих настоек и грибов, давно уже спятила. Она и про Хишена тоже самое говорила, мол, кто ему на лысину плюнет и разотрет, тому он должен любое желание исполнить. Но что-то охотников насколько я знаю так и не нашлось.

Лекамаль засмеялся.

— Да тут и говорить не о чем, ей сбрехать что кошке облизнуться. У неё вон все приметы либо к деньгам, либо к смерти. По нашему ремеслу удобно устроилась, никогда карга старая не ошибается. Нет, ну ты если хочешь предложи завтра Старому, пусть он пойдет дернет и загадает снова молодым стать. Посмотрим что он тебе ответит.

— Не-ет, — смеясь сказал Лекамаль, — Старый и так не в духе, а от таких насмешек может и дубиной по лбу заехать.

— Еще бы ему в духе быть. Хишен взвалил на него разбираться с этой псиной, а как это сделать никому неведомо. Тут и правда священников надо звать или колдунов из Вэлуонна. Или может Черных лоя, они ведь на ножах с Сандарой и слыхал я есть у них какие-то способы, хоть и ненадежные, справляться с её металлическими тварями. Может они что и здесь подсказали бы.

— Подскажут они как же! Разве что за золото, да и все равно обманут. И хорошо если просто обманут, а не заведут тебя куда-нибудь под землю и не спустят шкуру.

— И то верно, еще неизвестно кто хуже, они или этот пес.

Кит опять положил голову на землю. Разбойники, со все той околесицей что они несли, наскучили ему и он переключил свое сознание на Элен и принялся осторожно просчитывать варианты того что с ней может случиться. Исходных данных было недостаточно и у всех вычисляемых прогнозов степень вероятности не превышала 0,6. Но всё же в большинстве своем прогнозы получались благоприятными и Кит тихонько радовался, хотя и понимал, что немного корректирует вычисления в нужном направлении. "Неужели я обманываю сам себя?", спросил он, вспоминая свои беседы с мистером Атинховским в сборочной лаборатории "StarIntel" еще задолго до первой встречи с Элен. Дед его будущей хозяйки как-то сказал ему, что люди часто обманывают сами себя, это очень человеческая черта, но перенимать её, пожалуй, не следует.

111

Рано утром явился Ронберг. Он действительно был не в духе, попинал дремавших, свесивших голову на грудь стражников и затем несколько раз обошел ограждение, то и дело приподнимаясь на носках и хмуро посматривая из-за досок на металлическую собаку. Кит лежал и спокойно следил за ним, иногда встречаясь с ним взглядам. Пожилой разбойник тут же отводил глаза в сторону. Он явно размышлял как подступиться к исполнению возложенного на него поручения и определенно ничего путного ему в голову не приходило.

Тем временем на площади появились другие разбойники и несколько бриодов. Некоторые пришли по приказу, другие из любопытства. Они столпились у южной, самой близкой к Цитадели, стороне ограды и обсуждали как извести "железное чудовище". Кит слушал их с некоторым недоумением. Он не знал о категоричном приказе главы города вот что бы то ни стало покончить с "колдовским отродьем" и ему представлялось несколько удивительным, а то и ненормальным маниакальное желание разбойников уничтожить его. Ведь в конце концов, по большому счету, он ничего плохого им не сделал. Те кто вчера свалились от его игл, давно уже очнулись. Так почему же гроанбуржцы так упорствуют в своей ненависти к нему, спрашивал он себя. И ответа пока не находил.

Пришедшие бриоды громко, ничуть не скрываясь, обговаривали варианты нападения на металлического пса. Предлагалось облить маслом и сжечь, сбросить сверху огромный камень, раздавить бревнами, попробовать выколоть глаза, чтоб "эта тварь" хотя бы ослепла, изрубить секирами, отпилить голову, потравить кислотой или просто закопать. И именно последний вариант несколько обеспокоил Кита, потому что был вполне выполним и хотя и не представлял какой-нибудь серьезной угрозы его функционированию, все же мог достаточно надолго задержать его. Однако этот вариант пока что не снискал популярности, возможно потому что был недостаточно жестоким и к тому же его предложил Альче, самый молодой из бриодов, и остальные просто не отнеслись к предложению серьезно. Кроме этого обсуждались такие животрепещущие вопросы что будет если пса залить водой, заржавеет или нет, а также чем он питается, ест ли человеческое мясо и самец ли он, а если самец, есть ли у него половой член. При этом каждый из говорящих постоянно дергал Ронберга, желая привлечь его внимание, так как сейчас он был здесь за главного. Однако Ронберг почти ничего не отвечал, товарищей слушал вполуха и выражение на лице имел довольно мрачное. Наконец его так задергали, что он с несвойственной ему несдержанностью рявкнул, требуя что бы его оставили в покое и предлагая всем непрошенным "гребанным" советчикам убираться к дьяволу. "Гребанные советчики" на несколько секунд притихли, несколько обескураженные этой вспышкой гнева, но очень быстро пришли в себя. А Банагодо даже насмешливо сказал, что до дьявола они уже добрались, а вот что дальше делать не знают. "Ну ты же предложил ему глаза выколоть", ответил Ронберг, " так иди и попробуй. Он пастью один раз лязгнет и надвое тебя перекусит. Стоишь тут скалишься, забыл уже что ли как он бейхоров порвал, словно они тряпичные!" Банагодо насупился. "Ну а чего ты вообще тут ждешь?", спросил он. "Жору-Мясника", коротко ответил Ронберг.

Жора-Мясник был довольно известным человеком в Гроанбурге. О его неимоверной физической силе складывались легенды. Он запросто гнул и рвал подковы, проламывал ударом кулака толстые бревенчатые стены и мог сжатием своих чудовищных рук раздавить всмятку череп быка, лошади, ну или человека. "Дорожным ремеслом", то есть непосредственно разбоем он не занимался, и зарабатывал себе на жизнь, как и следовало из его прозвища, трудом мясника, ловко разделывая туши животных, как домашних, так и тех что приносили охотники, а его старший брат Гарош, хитрый пронырливый субъект, торговал мясом в маленькой грязной лавке у самых городских ворот.

Взвесив все за и против, Ронберг решил сначала и правда попробовать разрубить волшебного пса топором, или вернее боевой секирой. Хоть собака и была внешне как из металла, пожилой бриод не слишком-то этому доверял, предполагая что возможно это какое-то наваждение. Ведь когда пес только вошел в город все же видели, что он был самым что ни на есть обычным, из плоти, шкуры и шерсти. Но даже если и правда его шкура вдруг стала металлической, попробовать всё равно стоило, считал Ронберг, ибо он не раз видел за свою долгую жизнь как мечи, секиры и пики, особенно в умелых руках, пробивали кольчуги, стальные латы и железные панцири. И здесь как нельзя более кстати пришлась нечеловеческая сила Жоры-Мясника. Он одним ударом хорошего меча перерубал надвое сразу три подвешенных свиных туши, Ронберг сам это видел и испытывал даже некий трепет от этого зрелища, ибо нечто подобное ему довелось наблюдать в дни своей молодости в жуткой битве под Каренгвудом, где доблестный сайтонский витязь Черемеш своим огромным клинком рассекал врагов от темени до паха, разваливая тела несчастных буквально на две половины. На Ронберга, молодого неопытного агронского пехотинца, это произвело неизгладимое впечатление, настолько неизгладимое что он едва не погиб в той битве, просто застыв на месте и не в силах пошевелиться от охватившего его ужаса и трепета.

Однако Жора, как прекрасно понимал Ронберг, далеко не Черемеш. Кроме своей силы Жора был также известен некоторой скудостью умственных способностей, а также определенным недостатком отваги, что возможно и мешало ему стать настоящим разбойником и зарабатывать куда больше чем в мясной лавке своего брата. Впрочем к какому-то чрезвычайному обогащению Жора и не стремился, достаточно равнодушно относясь к деньгам и вполне довольствуясь тем что у него было. В общем и целом в городе его любили, считая добродушным, не блещущем умом увальнем, над которым можно также добродушно посмеиваться и подшучивать. До определенных, конечно, границ, всерьез изводить его насмешками и издеваться мог только больной на голову человек, ибо Жора все же иногда выходил из себя и тогда всем кто оказывался поблизости приходилось не сладко. И хотя по натуре он был не злой, он за время жизни в Гроанбурге зашиб насмерть троих, без какого-то на то умысла, а просто по не осторожности, не рассчитав силу. И ничего ему за это не было, ибо кроме всего прочего сам Хишен относился к нему с юмором и большой симпатией, называя его "мой главный по мясу". И Ронберг осознавал, что ему придется приложить усилия, чтобы заставить "главного по мясу" войти за ограждение и ударить жуткого демона в собачьем обличье секирой по шее.

За Жорой послали больше часа назад, но его все еще не было. Ронберг хмурился, подозревая что Мясник, узнав зачем его призывают, струхнул и идти отказался. А те кого за ним послали, естественно и не собирались пытаться привести его силой. Но понимая что приказ они не выполнили и старый бриод будет весьма недоволен на их счет, они боялись идти назад и до поры до времени прятались в каком-нибудь кабаке, раздумывая как им поступить. А в результате все на площади впустую теряли время. Но как оказалось Ронберг был несправедлив и к Жоре, и к своим посыльным. Жора ничуть не струхнул, (правда и не до конца понял чего от него хотят), а посыльные ни в какой кабак не заходили. Вместо этого они все вместе искали соответствующую экипировку для Мясника. Ронберг сам обмолвился о том чтобы они не только привели Жору, но и прихватили бы всю нужную защитную амуницию, а также громадную жуткую полукруглую секиру у старика Балбы, у которого была коллекция разного оружия. Но слушая болтовню товарищей-бриодов, Ронберг позабыл о деталях собственного распоряжения и уже возводил напраслину на своих подчиненных.

Наконец Мясник и посыльные явились, притащив с собой гору лат, пластин, наручей и поножей, шлемов, стеганных курток, щитов и прочего барахла, которые они сочли защитной амуницией. Проблема была еще в том, что Жора обладал огромным ростом, широченными плечами и торсом и подыскать на него даже обычную кольчугу оказалось не так-то просто. Появление Жоры вызвало веселый ажиотаж, его окружили и принялись всем миром с шутками-прибаутками "снаряжать на подвиг". Мясник до сих пор еще не совсем понимал в чем дело, но такое внимание, да еще и со стороны бриодов, то есть можно сказать высшей военной аристократии Гроанбурга, было ему чрезвычайно приятно. Ронберг наконец оттаял и тоже принял деятельное участие в вооружении "рыцаря-мясника", как уже прозвали Жору разбойники. Секира Балбы оказался совершенно тупой и её в срочном порядке отправили на заточку.

Кит наблюдал за всей этой суетой уже с некоторым беспокойством.

Наконец Жора уразумел что ему предстоит и всё чаще с тревогой глядел поверх ограждения, которое едва доходило ему до шеи, в сторону металлической собаки. "А оно не укусит меня?", спросил он обеспокоенно. Поскольку почти все вокруг именовали Кита не иначе как "чудовище" и "отродье", Жора воспринял его как "оно". Он вообще не слишком задумывался, что Кит такое. Мясник не особенно интересовался тем что происходило в городе и вчерашние события на центральной площади, потрясшие и взбудоражившие весь Гроанбург, прошли практически мимо него. Краем уха он что-то слышал и о посажении на кол, и о взбунтовавшемся бриоде, и о странной собаке, но значение ничему не придал, поскольку конкретно его это никак не касалось. И он совершенно ничего не знал о том, что Кит это сам дьявол или могучий демон, явившийся из преисподнии, питающийся душами грешников и исполняющий желание, если его дернуть за хвост. Для Жоры это было всего лишь необычное животное. И к тому что оно всё из металла он относился совершенно спокойно и буднично. Он не находил в этом ничего сверхъестественного, размышляя примерно так: раз он видит это своими глазами, значит это существует, а если это существует, то следовательно оно может существовать. То есть сам факт бытия объекта являлся для него прямым доказательством его реальности, а следовательно и обыденности.

"Не укусит, не укусит", весело ободрили его, "потому что не дотянется. Ему ноги выдернули, оно уже калека издыхающая. Надо добить его чтоб не мучилось. Ударишь по шее и дело с концом". "Это можно", согласился Жора, не слишком уверенно. Его немного смущало то что его так тщательно укрывают стальными пластинами, стеганной тканью, деревянными накладками и пр. На него натянули толстые перчатки и высокие сапоги, кольчугу, привязали наручи и поножи, напялили пару курток с плотной подкладкой, затем жилеты с нашитыми пластинами и под конец еще и взгромоздили на голову старый помятый шлем, чуть ли не вбив его на голову и который в результате сидел немного криво. "А зачем это всё, если оно не кусается?", опасливо спрашивал он. "Кусаться не кусается, а шипами как камарта плюется", объясняли ему, "такая вот тварь, богом проклятая".

С сомнением осмотрев с головы до ног снаряженного Жору с криво сидящим шлемом, в забрале которого виден был только левый глаз, Ронберг негромко пробормотал: "Ну и страшило, прости Господи." Баногодо, услышавший его, весело проговорил: "Ну, воин должен внушать страх".

Когда наконец принесли заточенную секиру, её тут же вручили Жоре. Ронберг по-быстрому объяснил куда и как рубить, заострил внимание на том что рубить нужно непременно со всей силы и благословил "воина", пообещав ему место в раю за сражение с "проклятой нечистью". После этого разбойники убрали сколоченный из досок щит в одном из углов квадрата ограждения, торопливо втолкнули Жору вовнутрь и вернули щит на место. Жора растеряно поглядел на своих товарищей, облепивших по периметру всю ограду и с нетерпеливым любопытством следящих за происходящим. Затем он посмотрел на лежавшую метрах в четырех собаку.

Кит внимательно изучал стоявшего перед ним человека. Мужчина был просто гигантом, а из-за нелепых доспехов, толстой куртки и шлема казался и вообще невероятно громадным. Под стать ему была и секира. Кит чуть склонил голову набок, размышляя над своими дальнейшими действиями. В принципе он мог ничего не делать. Он был уверен что удар куском заточенного железа не причинит ему вреда. Как бы не был физически силен нападающий, секира не сможет повредить ультрапрочный композиционный бронесплав, усиленный волокнами, состоящими из множества атомарных слоев объединенных в единую неразрывную кристаллическую решетку. Секира или сломается или скорее всего отскочит, при этом вполне возможно повредив самого нападающего. Тем не менее Киту не хотелось испытывать на себе удар этого гиганта, энергию столкновения всё равно придется гасить и эта доля секунды будет достаточно неприятной. И Кит неторопливо, по меркам своего квантоволнового мозга, раздумывал над тем, что он может противопоставить агрессору, которого, как он знал из подслушанных разговоров, называют Жора-Мясник.

Во-первых, седд-иглы, состав которых блокировал определенные группы нейромедиаторов и буквально выключал человека на несколько часов. Кит тщательно просканировал Жору-Мясника и нашел несколько уязвимых мест или, по крайней мере, прикрытых лишь тканью. В конце концов можно было выстрелить и в дырки забрало, Кит бы не промахнулся, но игла не попадет в основной кровоток, её воздействие замедлится и удар всё равно состоится. Можно было применить акустическое оружие. Родерик Атинховский снабдил им робота, предполагая что Кит будет сопровождать Элен на Ливу — родную планету её отца. Лива считалась местом довольно мрачным, относительно небезопасным и отчасти загадочным. Например одним из её неофициальных названий было — Планета живых мертвецов, из-за того что там жили паразиты, забирающиеся в трупы и заставлявшие их до определенной степени ожить, чтобы они могли питаться и поддерживать жизнь своих маленьких хозяев. Большую часть планеты покрывали громадные леса, разделявшие её как бы на два уровня: темный, сумрачный, прохладный, сырой нижний, под плотными кронами гигантских деревьев; и верхний, достаточно светлый и теплый. Животные нижнего яруса мало полагались на зрение, но зато были весьма чувствительны к звуковым колебаниям очень широкого диапазона частот. И так как среди этих животных числилось немало хищников, мистер Атинховский снабдил Кита довольно эффективным излучателем, генерирующем звуковые волны также в весьма широком диапазоне. Но сильные звуки действовали не только на ливуанскую фауну, представители вида хомо сапиенс тоже реагировали крайне отрицательно и даже могли впасть в шок от некоторых специально подобранных комбинаций герц и децибел. Кит мог рыкнуть так, что на пару десятков секунд оглушил бы всех на площади, а тех кто рядом так и просто свалил бы с ног. Но он сам не любил издавать эти неприятные колебания и собственно до Каунамы ему приходилось использовать их всего пару раз. Кроме седд-игл и акустического воздействия, Кит мог еще выдать весьма болезненный электрический разряд, а также каким-то образом использовать возможности голографического проектора. Неподготовленного зрителя какие-нибудь чудовищные трехмерные натуралистические изображения вполне могли вогнать в такой психические ступор и ужас что вполне бы соответствовало и акустическому, и химическому, и электрическому удару. Кит например прикинул что наверно будет весьма впечатлительно, если у него как бы удлинится шея, его голова с жуткой клыкастой пастью устремится к лицу Жоры и челюсти оглушительно лязгнут перед его забралом. По мнению робота это наверняка бы испугало невежественного каунамца и возможно что и до такой степени что он просто бросится наутек и ни за что не захочет возвращаться назад. Кроме того Киту и самому хотелось применить голограмму чтобы произвести как можно более сильное впечатление на этих грубиянов-разбойников. Но ему мешали встроенные в него этические нормы и с некоторым сожаление он признавал что конечно такое поведение с его стороны будет неоправданным и жестоким. Ведь в данный момент нет угрозы ни его хозяйке, ни ему самому. Удар железного топора для него безвреден и значит он наверно не вправе отвечать столь резкой контратакой, способной пагубно отразиться на психическом здоровье незадачливого нападающего. Впрочем, всё это требовало серьезного размышления. Три закона робототехники, так называемые Принципы Азимова, для него не были обязательны и носили лишь рекомендательный характер. После неимоверно сложных и драматичных дискуссий, растянувшихся буквально на столетия, человечество всё же остановилось на том, что поведение роботов не должно слепо повиноваться Принципам Азимова, роботы должны иметь возможность причинять людям вред и даже убивать их. Поговаривали, что это судьбоносное решение было принято под чудовищным давлением армейского лобби. Так или иначе, но Кит, как и многие тысячи тысяч других его электронных собратьев, мог убить человека, если считал что это дает совокупный выигрыш для всего человечества в целом или непосредственно защищая других людей. И то что он наблюдал вчера впервые заставило его всерьез задуматься об этой своей возможности. Но тем не менее Жора-Мясник пока еще не представлялся ему угрозой для человечества и Кит, до некоторой степени подавляя свое желание напугать его яркой насыщенной голограммой, вежливо, но четко сказал агрессору, когда тот приблизился на пару шагов:

— Молодой человек, вам не следует этого делать.

Жора остолбенело застыл, вперившись одним глазом в Кита, второй закрывал шлем. Не меньшее впечатление речь собаки произвела и на остальных разбойников. Позабыв о всякой осторожности, они высунулись из-за ограждения с изумлением разглядывая чудесного зверя. Никакого страха перед металлической собакой они кажется уже не испытывали. Может их совершенно успокаивало, что Кит безмятежно лежал на земле, откинув в сторону задние лапы, и гроанбуржцы нисколько не сомневались что встать ему не дано. А может их с головой захватило ощущение сопричастности к чему-то по-настоящему необычному и даже таинственному, к чему-то такому о чем они будут сочно и вкусно рассказывать своим приятелям, а те будут слушать, раскрыв от изумления рты и глядя на рассказчика с нескрываемой завистью.

Хотя все уже знали о слухах про то что пес якобы разговаривал с Хишеном совершенно по-человечески, этому никто не верил, считая это глупыми выдумками, разошедшимися с легкой руки Кушафа — известного любителя приврать. Но теперь им было явлено отчетливое доказательство того что они полагали лишь сплетнями. Правда Жора понял это по-своему.

— Святое мясо! — Произнес он чуть ли не благоговейно. — Братцы, клянусь Ганзой Звездочетом, мне сейчас был голос. Он велел мне не делать этого.

— Во телок ражий — ума не нажил! — Весело воскликнул один из разбойников. — Окстись, кровяных дел мастер, мы все его слышали.

Жора удивленно оглядел людей за ограждением.

— Слышали?

Ронберг, который также был поражен произошедшим, наконец пришел в себя.

— Не слушай его, Мясник, — приказал он. — Этот хитрый бес отвлечь тебя хочет.

— Правильно, Жора, не слушай, — поддержали разбойники. — Он заговорит тебя, как баба Габа мышей. Рубиему башку, пока ума не лишился.

Решимость вернулась к Жоре и он, крепко сжав секиру, отважно шагнул вперед.

— Вы поступаете неправильно, молодой человек, — сказал Кит чуть громче и настойчивее, — я такое же разумное существо как и вы.

Жора снова замер. Его одолели сомнения. Не потому что перед ним было "разумное существо", эти слова он и не понял, и вообще как будто не услышал, а из-за того что он, как предупреждал его голос, (Жоре всё еще было трудно связать вместе звуки человеческой речи и собаку, тем более что её пасть никак не шевелилась), поступал "неправильно". Это ему не понравилось, он хотел поступать правильно. Его родной брат Гарош с детства твердил ему что всегда нужно действовать правильно, не совершать ошибок, не упускать своего, понимать где тебе доход, а где убыток. Жора уважал Гароша, считал его очень умным, прямо-таки мудрецом, и обычно всегда полагался на него в понимании того что правильно, а что нет. Но сейчас Гароша поблизости не было и Жора, пребывая в некоторой растерянности, отчасти был не прочь довериться неведомому голосу, подсказывающему что правильно, а что нет. Но тут Ронберг хрипло и грозно заорал:

— Бей!

Все сомнения тут же оставили Жору и он бросился в атаку, легко воздев над собой ужасную тяжелую секиру. Но как бы ни был он стремителен, электронный мозг робота после яростного приказа Ронберга успел просчитать еще несколько вариантов развития событий, взвесить возможные отрицательные последствия и выбрать с наименьшими. Обычно черные глаза металлического пса стали ярко белыми и из них ударил невыносимо яркий направленный свет, нацеленный в забрало Мясника. В тот же миг Жора ослеп. Яркость светового импульса была около 8 миллионов кандел и по расчетам Кита временное ослепление противника должно было продлиться секунд сорок.

Жора словно налетел на каменную стену. "Ай!", пронзительно вскрикнул он и отшатнулся назад. Осознав что ничего не видит кроме белесой мглы и каких-то цветных пятен, он сильно испугался. "Я ослеп!", жалобно проревел он могучим голосом. В следующий миг он услышал как Ронберг отчаянно кричит ему: "Жора, берегись! Он нападает! Слева! Слева!!" В голосе пожилого бриода звучал такой страх, что Жора, и так уже достаточно напуганный, теперь просто пришел в ужас. Нечего не видя, он принялся отступать, яростно размахивая громадной секирой.

Кит естественно не мог нападать на Мясника и ничего подобного Ронберг не кричал. Голос бриода был сымитирован роботом, дабы внести еще большую сумятицу в происходящее. И сумятица удалась на славу. Разбойники, сначала ошеломленные яркой вспышкой света, затем криком Ронберга, теперь, задевая друг друга, ударяя тех кто стояли сзади, бранясь и падая с ног, отскакивали прочь от ограждения, стремясь оказаться как можно дальше от дикого неистовства слепого Мясника, чья секира сминала толстые доски щитов словно они из бумаги. Ронберг, стоявший как раз за левым плечом Жоры, едва спасся от страшного удара. С необычайной для своего возраста живостью он отпрыгнул в сторону, при этом налетев на Баногодо и сбив его с ног. Мысли Ронберга пребывали в полном сумбуре, до этого момента ему никогда не доводилось слышать собственный голос со стороны и он его конечно не узнал. Он удивленно оглядывался по сторонам, пытаясь понять кто пугает Мясника несуществующим нападением.

"Пёс справа, бей, Жора, бей! Сейчас цапнет!", продолжал неистово орать голос Ронберга, доводя все еще не прозревшего Жору до исступления.

Разбойники, ничего не понимая, разбегались в стороны. Жора разнес в щепки чуть ли не половину ограждения и теперь уже вышел на оперативный простор площади. Никому и в голову не приходило попытаться остановить этого обезумевшего великана.

Кто-то схватил Ронберга за шиворот. Это был могучий горец Эрим.

— Да ты спятил, Старый, или что?!! — Сердито проревел он, встряхнув Ронберга как котенка. — Заткнись ты уже!

Пожилой бриод растеряно, словно оглушенный, глядел в искаженное злостью лицо горца. Но через миг на лице Эрима злость сменилась изумлением и даже страхом. Он снова услышал как голос Ронберга призывает Жору сражаться, но при этом сам Ронберг был прямо перед ним и несомненно не произносил ни слова. Эрим отпустил его и обернулся.

— Это пёс, это чертов пес кричит голосом Ронберга! — Заорал он.

Разбойники удивленно оглядывались. Вэлуоннец Вархо, схватив длинный кусок доски от разломанного щита, отважно устремился к размахивающему секирой Мяснику. Бриод сунул её в ноги Жоры и тот с грохотом и стоном, тяжко, словно обрушивалась целая башня, рухнул на камни площади.

— Навались, братва! — Взревел Вархо, падая всем телом на руку Жоры, державшую секиру.

Опомнившиеся разбойники пришли ему на помощь и вскоре Жора, придавленный к земле множеством рук, затих. С него сорвали шлем, зрение вернулось к нему и он лежал и с облегчением глядел с далекое розово-голубое небо.

Кит как ни в чем не бывало лежал все в том же положении и с любопытством наблюдал за людьми.

Все понемногу приходили в себя. Мужчины с тревогой оглядывались на металлического пса, на разломанное ограждение, смотрели друг на друга и негромко, но возбужденно переговаривались. Слишком много чудес навалилось на них всего лишь за несколько минут. Вспышка света из пылающих глаз, человеческая речь из неподвижной пасти чудовища и абсолютная имитация голоса одного из них. Им требовалось всё это уразуметь, свыкнуться и принять. Они были напуганы, встревожены, растеряны, но вместе с тем восхищены и до некоторой степени обрадованы, что стали свидетелями и участниками событий, о которых потом будут рассказывать годами, создавая настоящие легенды.

Ронберг, узнав что голос, породивший всю эту суматоху, был его собственным, несколько смутился. Но впрочем пожилой бриод скоро пришел в себя и сердито уставился на Эрима. Теперь уже Эрим смутился и, приложив руку к груди, проговорил:

— Извини, Старый, бес проклятый попутал. Я же только голос твой слышал, решил что ты последнего ума лишился.

Подошел Вархо и с усмешкой, сказал:

— Да нет, у Старого ума на две жизни хватит. Но ты зла на Эрима не держи, эта железяка и вправду сам дьявол. Мы все были уверены, что это ты орешь.

Ронберг успокоился и повелел восстановить ограду. Разбойники неохотно подчинились, не очень-то им было по душе приближаться к магическому чудовищу, стреляющему из глаз столпами света и разговаривающему голосом любого человека. Пусть оно и неподвижное, но кто знает на что еще оно способно.

Мясника решили отпустить домой. Его освободили от всей его нелепой амуниции и чуть ли не под руки увели прочь. Жора шел и слабо улыбался. Его очень трогала та забота, с которой провожающие относились к нему.

112

Когда ограждение восстановили и металлический пес скрылся с глаз всем стало легче.

Бриоды, уже практически в полном составе, не было только Харзе, дежурившего со стражей на городских стенах, горячо обсуждали план дальнейших действий по очищению Гроанбурга от бесовского порождения. Присутствовал и Кушаф, он всегда любил поспать и потому вся утренняя заваруха прошла без него, но теперь он наверстывал упущенное, принимая самое активное участие в дискуссии. Начал он с того, что высмеял Ронберга и остальных за то что, неожиданно обретший дар речи, пёс привел их всех в такое замешательство, а также за то что они связались с "дурагоном" Жорой, "у которого мозгов как у курицы".

Однако товарищи быстро осадили его.

— Ты у нас зато Орёл Голубые яйца, — хмуро произнес Ронберг, — великий кумека на посылках.

— Ага, — поддержал Вархо, — языком чешет как старая шлюха, а чуть до дела, вперед братцы, а я за вашими спинами грудью встану.

— Да пока ты там слюни во сне пускал, Жора тут кровь мешками проливал, — грозно пробасил Банагодо. — Вот он в себя придет, мы ему обязательно скажем как ты, шалабол бубнявый, его дурагоном и курицей называл. Посмотрим хватит ли у него мозгов, чтоб твою голову тебе же в жопу засунуть.

Кушаф несколько сник, обычно приятели бриоды не воспринимали так серьезно его, как он полагал, остроумные, ироничные выпады, но сейчас бриоды явно были не в духе. А уж угроза про Жору ему совсем не понравилась.

— Да ладно вам, мужики, — примирительно проговорил он, — я ж к тому что тут надо всё обдумать хорошенько, с наскоку такого дьявола не возьмешь. Я это еще вчера понял. Когда этот пес окаянный со мной человеческим голосом заговорил, попросил отойти от двери и пропустить его, у меня, честно сказать, душа в пятки ушла. Но ничего, сдюжил, отошел.

Банагодо ухмыльнулся:

— Ну храбрости тебе не занимать, это-то мы знаем.

— А еще ума, — дерзко ответил Кушаф. — Вот вы никак не догадались в сторонку отойти, чтобы эта проклятая псина вас хотя бы не слышала и не узнала раньше времени что вы замышляете?

Бриоды смущенно переглянулись. Такое действительно не приходило им в голову, они все еще не воспринимали металлическую собаку как равное им по интеллекту и сознанию существо.

— Пожалуй, Ведро, дело говорит, — проворчал Вархо, — отойдем от греха подальше.

Кушафа, в память о вершине его блистательной актерской карьеры — триумфальном исполнении роли говорящего мусорного ведра в постановке одной из сказок, за глаза часто так и именовали — "Ведро". Сам он относился к этому крайне болезненно и готов был вызывать на поединок почти каждого кто осмеливался называть его подобным образом. В Гроанбурге у многих были прозвища и клички и все воспринимали это достаточно спокойно, но молодому бриоду категорически не нравилось быть "ведром". Зная это, разбойники старались лишний раз не нарываться и использовали полюбившуюся эпиклесу только в отсутствии самого Кушафа. Однако кое у кого оно иногда проскальзывало и в его присутствии, то ли по забывчивости, то ли как издевка и тогда в воздухе повисало напряжение. Но не сейчас. Во-первых, было не до того, во-вторых Вархо входил в узкий круг лиц, коим Кушаф снисходительно прощал эту вольность. К числу избранных также относились Хишен, Ронберг и Манкруд. Кроме того Кушаф отлично знал, что недалекий Вархо, использовал это отвратительное прозвище не с целью подразнить или унизить, а лишь по привычке, лишь потому что это было одним из обозначений того о чем он говорил и в своем врожденном равнодушии и бессердечии пожилой вэлуоннец действительно просто забывал, что молодому человеку это неприятно. Во всяком случае Кушаф убеждал себя что всё так и есть. Но сейчас и правда всем было не до этого и на ведро никто не обратил внимания.

Бриоды ушли к стенам Цитадели и расположились на крыльце и рядом. Дискуссия возобновилась. Правда Кит, слегка переориентировав свои микрофоны, по-прежнему слышал каждое слово.

Опять вернулись к идее о сожжении. На это сразу же поступило критическое замечание от Вархо: "Как же его можно сжечь, если он, поди, из адового пламени и явился?!" На это ему неуверенно возразили, что в аду в огне поджаривают только грешников, а сами черти в пламени не сидят и даже сторонятся его. "И вообще, рассказывают, в аду жутко холодно, прямо-таки ледяная стужа", сообщил Эрим. Кто именно рассказывает он не уточнил. После короткого диспута о порядках в преисподней и её мироустройстве, разбойники сошлись на том, что черта или дьявола, особенно если он в земном обличье, вполне можно сжечь. Однако они никак не могли решить как именно это сделать. "Обложим его поленьями, лучше всего кетрановыми, и нехай горит себе", предложил Кушаф, "нам, знай только дровишки подкидывай". Мелис возразил, что лучше обложить углем, и жара больше и горит дольше. "Тогда уж у него точно все потроха изжарятся", заключил он. Это замечание вызвало к жизни вопрос: а из чего собственно демонический пес сделан изнутри. "В самом деле", оживленно говорил Банагодо, "если этот металл на нём что-то вроде доспехов, как на лошадях Талезских рыцарей, а внутри он из плоти, то мы и правда запечем его как курицу. А если он и внутри весь металлический, то тут ни кетран, ни уголь не поможет. Тут надо вокруг него печь строить, как для обжига или как у Дедула в кузни. И меха подводить, чтоб жару нагнать. Потому что его тогда не жечь, а плавить надо." Бриоды принялись спорить что из себя представляет Кит под своей металлической скорлупой. Большинство придерживалось того, что наверно всё же из плоти, потому как очень уж естественно двигается, как живой, никакому механизму, наподобие тех что мастерят лоя, это не под силу. Однако Эрим горячо возражал, утверждая что пёс — демон, а значит может чем угодно стать. "Хошь из плоти, хошь из металла, а хошь вообще в камень обратится", убеждал он товарищей. "В начале то он как обычная псина был, все же это видели", напомнил он, "а в металл обернулся когда на него в Цитадели напали, понял что так надежнее. И никакой огонь его не возьмет." Но Эрима заклеймили неучем, темным дикарем, с гор спустившимся, и объяснили, что несомненно в странного пса и вселился какой-то демон, но обличье у него, само его тело все же состоит из какого-то материала, который так или иначе можно как-то повредить и даже уничтожить. Иначе как бы бейхоры ему задние лапы покалечили. А то что он шкуру менял, это просто наваждения, морок, для дьявола дело нехитрое. Эрим насупился, но задумался. Как всегда щегольски одетый Горик, с обязательным шелковым шарфом, скрывающем уродливые шрамы на шее от кирмианского аркана, заявил что с дровами и углем слишком много возни. Лучше использовать "каменное масло" или "горючую смолу". "Правильно", поддержал Баногодо, "обольем его смолой и подожжем. Хотя бы для проверки, а там уж и поглядим стоит его углем обкладывать или нет". Остальные бриоды выразили согласие. Кушаф также добавил что можно использовать "жгучий студень", который как известно даже металл может прожигать. Но Вархо покачал головой, сказав что "жгучий студень" не так-то просто достать и в Гроанбурге, если он у кого и есть, то немного и на такого хряка, как этот пёс, определенно не хватит. Другие бриоды предложили использовать различные горючие смеси: "огневую ряску", "драконью желчь", "горчичный пал", "горячий сироп", "змеиное пламя" или даже "жидкий огонь". Но Вархо всякий раз отрицательно качал головой и ворчал, что в лавке у аптекаря Ильдира этого не купишь, что всё это нужно готовить, и не абы как, а с умом, соблюдая состав смеси и очередность добавления, тут нужен немалый опыт и твердая рука. Ворчал он главным образом потому что именно он, оправдывая свое рождение в стране колдунов и ведьм, обычно занимался всей этой огненной алхимией. И всякий раз бывал этим крайне недоволен, напирая на то что это очень опасный и тяжелый труд, но на самом деле ему просто не хотелось возиться со всеми этим порошками и жидкостями. Кроме него в городе только кузнец Дедул еще умел готовить "драконью желчь". И когда предложили её, тут уж Вархо ничуть не ворчал и не возражал, но заметил что Дедулу понадобится день или два, смотря сколько нужно "желчи". Тогда Альче, самый молодой из бриодов, добавил что еще можно использовать какой-нибудь спирт. Возмущению его товарищей не было предела, в самых доходчивых выражениях они быстро объяснили молодому человеку, что переводить драгоценную жидкость на это дьявольское отродье самое настоящее кощунство. В конце концов все уставились на Ронберга, признавая что последнее слово за ним и ожидая его решения. Тот махнул рукой и сказал, что бы отправили несколько бродяг за "горючей смолой", мол, начнем с неё, а там посмотрим стоит ли продолжать.

Его приказ был тут же исполнен, но затем он потребовал еще каких-то предложений, так как весьма вероятно что огонь металлической собаке никак не повредит. Бриоды снова ударились в размышления. "Можно его камнями закидать", задумчиво проговорил Горик, "побольше да поувесистее и прямо на передние лапы. Поглядим, может раздавим их. И из пращи несколько штук запустить, узнаем насколько доспехи у него крепкие". "Надо всё-таки попробовать ему глаза выколоть", кровожадно воскликнул Мелис, "со слепым-то мы быстро управимся". "А можно ему еще в пасть копье воткнуть", предложил Банагодо, "в горле то наверно у него нет железа. Воткнуть и до самых кишок пробить. Насадить его как на вертел". Однако все понимали, что планы с глазами и глоткой труднореализуемы, подходить к собаке очень опасно. "Он и без задних ног, бейхоров на ошметки порвал", мрачно проговорил Эрим, выражая общую мысль, "поди, сыщи теперь охотников к нему с ножом или копьем подходить. К тому же он опять сверкнет глазами и ослепнешь как Жора. Что тогда делать?". Никто не знал что ему ответить. "Пусть лучники попробуют издалека ему в глаза попасть", неуверенно произнес Горик, "может что и выйдет из этого". "Боком нам это выйдет", пробурчал Вархо, "Кто знает какие у него еще колдовские фокусы в запасе есть. Вот помяните моё слово, разбередим это адское отродье себе на погибель, разворошим это гнездо силы нечистой и он нам тогда всем по сучковатому колу в одно место вставит. А потом заберет наши души, высосет глаза, лишит памяти, вырвет языки и станем мы галоками — мертвяками живыми, ему во всем послушными. Видал я таких в Вэлуонне, просто страх божий. Я скорей голодного бейхора обнять соглашусь, у него хоть какая-то, пусть звериная, душа, но есть." Все подавленно молчали. И хотя Вархо, как и все, прекрасно знал о категоричном приказе мивара уничтожить металлического злыдня, но собравшись с духом, он осторожно сказал: "Вот оно сейчас лежит никого не трогает, так может, братья, и пускай оно и дальше лежит? Как статуй каменный, хоть до конца света. А Хишену надо объяснить, что с дьяволом тягаться не в силах человечьих". Бриоды не отвечали, может они и были согласны с вэлуоннцем, но выражать свое согласие не спешили, ибо никому не хотелось в открытую идти против приказа мивара. "Объяснишь ты ему, как же", тихо произнес Горик и приложил ладонь к шее, что он делал всякий раз при сильном волнении или в глубокой задумчивости. Банагодо сказал: "А может и правда, выкопаем рядом с псом глубокую яму, столкнем его туда жердями, а сверху засыплем камнями и землей. И пусть он там лежит как в могиле". "Это я тогда это предложил", поспешил заметить Альче, боясь как бы слава за этот план, если вдруг он будет выбран, не ушла бы к Банагодо. Последний с усмешкой проговорил: "Ну вот ты предложил, тебе и копать". Все остальные кажется к идее о яме отнеслись положительно, так как считали что это по крайней мере действительно может быть исполнено. Все за исключением Эрима. Он твердо заявил, что ни в коем случае нельзя этого делать, ибо тогда дьявол навсегда поселится в Гроанбурге и город будет проклят. Зловещим голосом он пообещал, что в этом случае всё у них пойдет наперекосяк, не будет им ни в чем больше удачи, мечи испортит ржа, вино всё скиснет, мясо протухнет, зерно сгниет, у коров не станет молока, на земле ничего не будет расти, лошади заболеют, бабы станут страшными, мужики покроются язвами, а у кое кого, и при этом он почему-то пристально поглядел на Кушафа, и член вставать перестанет. Впечатлительный Альче забормотал какую-то молитву, а Кушаф возмутился: "А чего ты на меня то смотришь?! Я что ли его сюда привел? Вон иди на Шоллера дурака смотри. Ну а раз в этом псе такая порча, так давайте его погрузим на телегу, увезем подальше от города и со скалы какой-нибудь сбросим". "Ты что ли грузить его будешь?", спросил Баногодо.

— Тебя, кудрявый, попрошу, — тут же огрызнулся Кушаф.

— Попросишь? — Усмехнулся Банагодо. — В смысле распорядишься, боци в косыночке?

— Надо будет и распоряжусь.

— Распорядилка еще не выросла.

— Для тебя хватит. Зашуршишь как ошпаренный.

— А харя наискосок не треснет, чуча брехливая?!

— Еще посмотрим у кого треснет!

— У коня под хвостом посмотришь.

— Тебя что ли там смотреть, очко кобылье?!

— Да ты попутал что-то, хер козлячий. В глаза тебе не поссать чтоб прояснилось?!

— Себе поссы, сейчас тебе кадык с копчиком сведу хоть зассысь.

— Да успокойтесь вы, мужчинки, а то уже горячие как пирожки, — добродушно и покровительственно проговорил Мелис.

Оба молодых бриода гневно уставились на него и одновременно выпалили:

— Каргу свою успокаивай!

Благодушие моментально покинуло Мелиса, он побагровел.

— Каргу?!

— Хватит, — негромко сказал Ронберг. — Иначе сейчас будете по очереди друг друга в жопу целовать для примирения.

Кушаф, Баногодо и Мелис хмурились и сердились, но не смели больше произнести ни слова. Они прекрасно знали, что с Ронбергом, если его вывести из себя, шутки плохи. Остальные бриоды улыбались.

— У кого еще какие мысли насчет пса? — Мрачно поинтересовался Ронберг.

Бриоды перестали улыбаться и опять начали обмусоливать уже сказанное. Про камни, как доставить и как бросать; про стрелы, как лучников расставить и как стрелять, чтоб не ослепнуть; про огонь, про смолу; Мелис даже снова заикнулся об отце Бобе и молебне. Однако никакого воодушевления в речах говорящих не было, казалось никто всерьез не верит в то что всё это как-то подействует на зловещее металлическое создание. Ронберг выглядел хмурым. Неожиданно для всех Альче сказал:

— А что если просто поговорить с ним?

Все умолкли, удивленно уставившись на него.

— Как это поговорить? — Спросил Вархо.

Альче пожал плечами:

— Ну раз он говорящий, так почему бы не пойти и не поговорить с ним.

Бриоды продолжали ошарашенно глядеть на него.

— Да ты, молодой, спятил что ли?! — Изумленно и даже сердито воскликнул Вархо. — Да как с ним говорить? И о чем?

Альче явно было не по себе и возможно он уже пожалел что предложил это, но тем не менее упрямо продолжил:

— Собака по-человечески говорила с Головой, с Кушафом, с Жорой и значит она не животное.

— Да уж это-то и так ясней ясного, что не животное, — горячо произнёс Мелис. — Сказано же тебе дураку, что она демон, а то и сам дьявол, который какое хочешь обличье примет.

Альче насупился.

— А о чем ты будешь с ним говорить? — С любопытством спросил Эрим. — Душу хочешь продать? А взамен что попросишь?

Кушаф улыбнулся:

— Член наверно побольше.

Альче сердито поглядел на него.

— Тогда и Кушафу возьми, а то его бабы совсем не любят, — сказал Баногодо.

Бриоды развеселились. Но Ронберг прекратил веселье.

— Ржать потом будете. — Посмотрев на Альче, он спросил: — Что ты имеешь в виду?

— Ничего, — буркнул молодой человек.

— Давай, говори. Ломаются только девки, да сухие палки.

Альче нехотя сказал:

— Ну почему бы не попробовать поговорить с ним как с человеком? Узнать что ему нужно, кто он такой и можно ли как-то миром от него избавиться.

— Да ты…, — начал Кушаф, но Ронберг резким жестом прервал его и сделал Альче знак продолжать.

— Что если он не какой не демон, что если он просто другой. Вот если бы никто из нас никогда не видел авра и даже не слышал о существовании таких созданий. За кого бы мы тогда его приняли, если бы он вдруг очутился здесь на Расплатной площади? Тоже бы наверно решили что он исчадие ада. А он между тем обычный человек, только выглядит как ящерица.

— Но ни одна живая тварь не может быть сделана из металла, — возразил Мелис.

— Но сами же говорили что это может быть доспех как у воинов Талезы, просто очень искусные латы. Может где-то есть страна где живут такие псы. На Шатгалле полно чудесных народов.

— Но вначале он был не из металла, — напомнил Горик.

Альче пожал плечами:

— Авры могут моментально менять цвет, а эти псы возможно одевать и снимать свои доспехи.

— Да чушь это всё! — Возмутился Вархо. — А пылающие глаза, а столпы света из них, что это, если не колдовство?

— Если он весь такой колдовской, то как же бейхоры ему ноги выдернули? — воскликнул Альче. — Что ж он себе новые не наколдовал?

— Тьфу на тебя, накличешь еще, — сердито сказал Вархо и правда чуть не плюнул. — Наколдует еще и ноги себе, и рога какие-нибудь чтоб бодаться. Может ему в один день больше трех раз колдовать нельзя, кто его знает.

Альче махнул рукой:

— Как хотите, я просто сказал.

— Нет, ну давайте проверим, — усмехнулся Банагодо. — Отправим Альче к псу, пусть попробует поговорить с ним, вызнать у него кто он такой и как от него избавиться. Посмотрим что случится.

Альче побледнел.

— А если он ему голову откусит? — Возразил Эрим.

— Ну и что. Будет у нас значит Альче без головы, что такого?

— Да нельзя с ним говорить, — убежденно произнес Вархо. — Если он молодому просто бошку откусит, то это еще полбеды. Но я вам говорю пес дьявол, отец лжи. Он человека охмурит, с ног на голову всё перевернет и настроит его против кого хочешь. Вот Альче поговорит с ним пять минут, а пес и завладеет им, и душой и телом. Альче вернется и набросится на нас как бешенный.

— Точно-точно, набросится, да еще и с большим хером. Никому мало не покажется, — со смехом сказал Баногодо.

Бриоды опять повеселели.

— Еще и металлическим.

— И светящимся.

— И говорящим.

— Ага, голосом Старого.

Бриоды засмеялись.

— Да нет, зря мы так. Может это псу мало не покажется. Альче-то храбрец. Помните как он хотел на сайтонскую ведьму с одной стрелой броситься.

— Так давайте дадим ему стрелу и пусть на пса идет.

— Ну нет, пусть без стрелы идет. Пожалеем пса.

Бриоды смеялись, а Альче, весь пунцовый, глядел в землю.

Наконец Ронберг, который и сам пару раз улыбнулся, сурово произнес:

— Ну ладно, кони ретивые, наржались над добрым молодцом и будет. А теперь за дело.

Кит чувствовал досаду и даже некоторое раздражение. Ему была крайне неприятна вся эта агрессия, направленная против него, ему было грустно и обидно, ведь по его мнению ничего по-настоящему плохого он этим людям не сделал. Он конечно понял, что они всего лишь выполняют категоричный приказ своего лысого командира. Но выполняют его, как представлялось Киту, с вполне искренним воодушевлением, с откровенной неприязнью и ненавистью к нему.

Когда они пускали в него стрелы, Кит просто положил голову между лап, удрученно наблюдая за происходящим. Лучники выскакивали одновременно с трех сторон квадратного ограждения и стреляли, целясь собаке в глаза. Никакой, даже самой ничтожной опасности, они для Кита не представляли. Ни стрелы, ни даже пули не могли не только пробить, но даже и оцарапать монокристаллический тугоплавкий стекловидный материал, закрывающий его глазницы или тем более бронесплав его корпуса. Кроме того Кит мог с легкостью вывести из строя любого, выскакивающего как чертенок из табакерки, лучника, ослепив его. Лучи света, испускаемые его глазами, предназначались в первую очередь для освещения. Родерик Атинховский предполагал, что есть вероятность возникновения ситуации, когда его внучка и робот окажутся в темноте и им понадобится как-то освещать себе, скажем, дорогу. Естественно это может потребоваться только для Элен, Кит мог свободно ориентироваться и в полной темноте, даже в такой где не было вообще никакого излучения, используя для этого эхолокацию. Впрочем, дочь Валентина Акари тоже хорошо видела в темноте, почти как кошка, унаследовав эту способность от отца, жителя довольно сумрачной и даже мрачной планеты. Испускаемый Китом свет хоть и был довольно ярок, но все же не мог причинить большого вреда нападающим. Правда чисто теоретически Кит располагал возможностью при помощи своих микро и наноботов модифицировать излучатели, превратив их примерно за несколько дней в настоящие, приближающиеся к боевым лазеры и тогда он мог бы просто сжечь человеческую сетчатку, ослепив агрессоров навсегда. Но Кит не видел в этом совершенно никакой необходимости. Однако даже с этими излучателями, как он недавно продемонстрировал на Жоре, он мог вполне прекратить эти атаки. В инфракрасном диапазоне он прекрасно видел все что происходило за досками щитов, его камеры считывали все движения со скоростью немыслимой для человека и с такой же скоростью он производил любые расчеты дальнейших траекторий. По сути скорость реакции робота была выше человеческой на несколько порядков, то есть люди для него двигались словно в замедленном темпе. Поэтому он без труда вычислял где в следующую секунду будут глаза любого из трех лучников и мог с легкостью направить туда сконцентрированные лучи своего света. Но ничего подобного он не делал. Вместо этого Кит испытывал печаль и обиду, какое-то время он хотел выключить блок эмоций, но затем передумал. Он решил что ему будет полезно зафиксировать, изучить и проанализировать эмоциональные отклики, рожденные в нем таким агрессорским поведением со стороны землян, то есть того же биологического вида к которому принадлежала и его хозяйка. Ведь ничего подобного раньше ему испытывать не приходилось, до этого никто из людей никогда еще не нападал на него, если не считать только самой Элен, которая иногда в приступе ребяческого неугомонного веселья или преисполненная какой-нибудь детской обиды, словно безумная пыталась с ним бороться. И ему было любопытно что он будет переживать в такой необычной для него роли, это позволит ему как он решил лучше узнать что чувствуют люди в сходных ситуациях.

Но к этому моменту разбойники просто надоели ему и он даже позволил себе подумать о их не слишком больших умственных способностях. Сколько раз им надо увидеть как стрелы отскакивают от него, чтобы прекратить это бессмысленное занятие? Он даже позволил им пару раз попасть прямо себе в глаз, чтобы они увидели что это тоже никак ему не повредит. В конце концов он просто закрыл глаза. Лучники продолжили упражняться в стрельбе еще несколько минут, но затем один из них, Лупень, расстроено крикнул: "Но может харе уже?! Или какому-нибудь кретину еще не ясно, что стрелами его не взять?!" Ронберг выглянул из-за забора, тоскливо поглядел на равнодушно лежавшего пса, который словно дремал, и досадливо махнул рукой. Стрельбы прекратились.

Пришел черёд камней.

Кит открыл глаза и поднял голову. "Побивание" камнями он посчитал еще более неприятным и унизительным, чем расстрел из луков. И ему показалось, что его обида и раздражение как будто бы даже перерастают в глухую ненависть. Некоторое время он с любопытством изучал свой эмоциональный фон, но затем снова перевел всё своё внимание на нападающих. Никогда раньше он не испытывал подобного, но теперь окружающие его люди представлялись ему отталкивающими, отвратительными в своей неуёмной дикости и жестокости. Вместо трех лучников в "побивании" приняли участие почти три десятка человек. Из разговоров Кит узнал, что откуда-то привезли две телеги камней и после слов Ронберга о том что "всякий у кого есть желание и достанет мужества может вступить в бой с проклятым исчадием ада", разбойники с азартом и удовольствием принялись осыпать Кита камнями с четырех сторон. Поскольку изначально ограждение было сделано достаточно высоким, почти под два метра, гроанбуржцы принесли различные скамеечки, подставки, чурки чтобы вставать на них и нависать над забором. Об иглах и лучах света, которые могло испустить "исчадие ада" уже никто не думал, каждый лишь старался поточнее и посильнее приложить лежащее на площади зло. Разбойники целились в основном в голову металлического пса и с такого небольшого расстояния практически не промахивались. Камни то и дело били Кита в нос, щеки, по глазам, по ушам и его голова постоянно слегка дергалась. Никакого вреда эти удары ему не причиняли, помимо бронесплава внешнего корпуса в его черепе мозговую структуру укрывала защитная оболочка, которая выдержала бы и ядерный взрыв в метре от себя. И тем не менее всё это было крайне неприятно, все равно что если бы человеку плевали в лицо. А в какой-то момент Кит представил как бы он действовал в ситуации, если бы злые люди осыпали камнями его маленькую хозяйку. И с тревогой понял, что он бы не смог гарантировать безопасность Элен и это его крайне расстроило. Да, он бы конечно расстрелял бы все свои иглы, насколько бы сумел ослепил и оглушил нападающих, но и все равно какой-нибудь камень мог ударить девочку по голове. Одна только ничтожная вероятность такого исхода заставила Кита напрячься и по-настоящему рассердиться на разбойников. И снова он подумал о модификации глазных излучателей до лазерных генераторов. Он медленно вертел головой, бездушно и холодно взирая на разгоряченные перекошенные хищные лица, высовывающихся из-за ограждения мужчин и представляя как он сжигает их потоком когерентного узконаправленного излучения. Но потом он, словно устыдившись своей кровожадности, опять прикрыл глаза и опустил голову, чуть вздрагивая от очередных ударов камней. Среди разбойников были несколько силачей, статью напоминая почти Жору-Мясника. Подбадриваемые и подзадориваемые товарищами, они кидались в "исчадие ада" огромными валунами, замахиваясь ими двумя руками из-за головы. Валуны с глухим стуком падали на тело робота и застывали рядом с ним. Никаких повреждений они ему не наносили, эти тяжеленые камни не оставляли даже малейшей вмятины на корпусе Кита. Кроме того он мог еще использовать чудесную элвату, концентрируя наноструктуры в месте соударения со снарядом и увеличивая и без того запредельную прочность бронесплава. Но и этого он не делал, лишь несколько раз, скорее ради забавы, он, просчитав траектории летящих камней, активировал нужный участок элваты, дабы увеличить упругость в месте удара. Тогда камни отскакивали от него как резиновые мячики. Обычно в сторону откуда их бросили, но пару раз вышло так что камни сильно отрикошетили в разбойников стоящих с противоположной стороны от кинувшего. Разбойники в грубой форме попросили своих товарищей быть осторожнее, товарищи в не менее грубой форме послали их куда подальше со своими претензиями. Мгновенно завязалась перепалка и через минуту камни уже полетели не в "исчадие ада", а в самих разбойников. Это было до того нелепо и настолько по-детски, что Кит усмехнулся. Лишь зычный возглас Ронберга привел рассорившихся разбойников в чувство и вернул их к главной цели всего этого собрания. Сам Ронберг ни разу не кинул ни одного камня. Он стоял на чурочке и, на всякий случай прикрывая глаза ладонями, внимательно наблюдал за реакцией металлического зверя. Кит это заметил и несколько раз встречался с бриодом взглядом. Тогда тот тут же, почти испуганно, опускал глаза и даже скрывался за забором. Наконец один из мужчин хрипло и зло крикнул: "Может хватит дурью-то мериться?! Или не все еще себе дурнями чувствуют?" Разбойники замерли словно это была команда прекратить. Они переглядывались друг с другом и потом переводили взгляды в сторону Ронберга, что он скажет. Тот снова возвысился над ограждением, сумрачно осмотрел заваленного камнями пса, расстроено плюнул за забор, в сторону робота и сердито сказал: "Довольно".

Тогда Кит приподнялся и насколько позволяли недействующие задние лапы отряхнулся, подобно тому как живые собаки отряхиваются от воды. Навалившиеся на него по бокам камни разлетелись в стороны. Разбойники, притихнув, с некоторой опаской наблюдали за ним. Кит решил усилить эффект и принялся передними лапами ударять по лежавшим перед ним в огромном числе камням. Те, как настоящие пушечные ядра, полетели влево и вправо, с треском и грохотом врезаясь, ломая и пробивая насквозь деревянные щиты. Разбойники, моментально позабыв о недавнем азарте, о своем "желании и мужестве вступить в бой с исчадием ада", побросали камни у кого они еще были в руках и стремглав ринулись прочь от ограждения. Раздалась отчаянная брать, кто-то упал на землю, закрывая голову руками, посчитав что так он будет в больше безопасности. Ронберг и стоявшие рядом с ним бриоды также шарахнулись назад, хотя в их сторону камни не летели. Уже кто-то крикнул что камни летают сами собой, что это колдовство, некоторые крестились. Но Кит, довольный произведенным впечатлением, уже прекратил камнеметание и как ни в чем не бывало улегся на живот. Бриоды во главе с Ронбергом первыми осторожно приблизились к ограждению чтобы взглянуть чем занят демонический пёс. И они увидели, что тот спокойно лежит на земле, совершенно по собачьи дышит, вывалив язык, и равнодушно смотрит куда-то в сторону. Бриоды переглянулись и Вархо многозначительно покачал головой. Потом он недовольно поглядел на уткнувшихся в землю разбойников и хмуро прикрикнул на них:

— Эй, храбрецы-вояки, хватит тут кверху жопой лежать, позорища бздливые. Перед демоном за вас стыдно.

Разбойники, стараясь ни на кого не смотреть, с виноватыми выражениями на лицах принялись подниматься и отряхиваться. Остальные, тоже несколько устыдившиеся своего бегства, но все-таки про себя радуясь что хоть не бухнулись на землю, возвращались к ограждению.

Бриоды сошлись в круг для обсуждения следующего шага. Горик сообщил, что принесли 20 склянок с "горючей смолой". Однако никто этим не воодушевился и все молчали, стараясь не смотреть на Ронберга.

— Нет, ну если по уму думать…, — неуверенно начал Банагодо.

— Какому еще уму?! — Презрительно сказал Кушаф. — У тебя весь ум в твоем конце и сколько по нему не думай все равно в одно место только и попадешь.

Банагодо злобно уставился на него, готовясь дать достойный ответ.

— Хватит, — устало приказал Ронберг. — Что ты хотел сказать, Банагодо?

Бриод некоторое время справлялся со своими эмоциями и справившись, проговорил:

— Думаю, Альче верно сказал. Раз бейхоры выдрали этому псу задние лапы, то никакой он не демон. Что это за демон, который не может себе ноги новые сделать! А раз так, то можно сжечь его.

— Много ты в демонах понимаешь, — буркнул Вархо.

— А может у него и с ногами-то все в порядке, — вставил Эрим. — Может это он специально притворяется, чтобы посмотреть кто его больше всего мучить будет. А потом как встанет, да как пойдет люли раздавать всем кто особо отличился.

Бриодам, которые хоть и не очень-то в это поверили, всё равно стало не по себе.

— Чует моё сердце, — мрачно провозгласил Вархо, — накличем мы на себя беду бедовую. Вы видали как он камни расшвыривал, это же он, гад, издевался над нами, насмехался, мол, вот как я могу, захочу и вашими же камнями вам же ваши глупые лбы и поразбиваю. Ох, чую и с огнем плохо дело обернется. Мы словно дети малые, сидим и спящего бейхора по носу щелкаем. Сами себе погибель готовим. Разбередим лихо окаянное, а потом сами же от него и примем смерть, смерть лютую, смерть страшную.

Мелис, почитавший Вархо большим знатоком нечисти и колдовского искусства, испуганно глядел на него, раскрыв рот.

— Нет, братцы, давайте все же отца Боба позовем, — сказал он. — Пусть он тут с крестом и Святым писанием встанет и молитвы читает. Все ж таки божий человек, глядишь и остережется его псина дьявольская.

— Да в нем божеского только сияющая лысина на темени, — с презрением сказал Кушаф и сплюнул на землю. — Жрёт, да бухает вот и вся его вера.

— Да и по женскому полу святой отец слабину дает, — с усмешкой добавил Баногодо. — Алёнка Медведица к нему каждый вечер на исповедь ходит, так отец Боб её так исповедует, что вся часовня трясется.

— Может тогда жертву ему принесём? — Предложил Мелис.

— Отцу Бобу?

— Да тьфу на тебя, какому отцу Бобу! Демону этому железному.

— Человеческую? — Уточнил Эрим.

— Ясное дело человеческую, — весело проговорил Банагодо и кивнул на Кушафа: — Вон, главную шестёрку хишеновскую отдадим ему. Боци из него все равно не получилось.

— Сам-то что ли не шестерка, — нисколько не обидевшись ответил Кушаф.

— Шестерка, но не главная. Ты-то поважней будешь, пошестёрестей.

Вархо задумчиво почесал живот.

— Это можно, — поддержал он. — Разрежем Кушафу грудь, вырвем сердце и пока оно еще горячее поднесем псу. Посмотрим как примет.

Никто не понимал шутит вэлуоннец или говорит всерьез.

— Да что мы дикари какие-нибудь, — возмутился горец Эрим, которого все как раз-таки считали человеком невежественным и чуть ли не первобытным. — Давайте Кушафа просто разденем, свяжем и возле пса положим. Пусть демон сам решает что с ним делать.

— А ничего что я здесь стою?! — Сердито воскликнул Кушаф.

— Да, что ты здесь стоишь? — Улыбнулся Баногодо. — Иди, раздевайся пока. Косынку можешь оставить.

Ронберг, осознав что ничего путного от своих товарищей он явно так и не услышит, хмуро распорядился раздать разбойникам склянки со смолой и приготовить Лупеня, который должен будет пустить горящую стрелу.

К попытке сожжения Кит отнесся также равнодушно как и к "побиванию" камнями. Огонь, по крайней мере тот который в состоянии были для него устроить гроанбуржцы, не мог причинить ему вреда. Температура плавления бронесплава внешнего корпуса робота превышала 6000 градусов Цельсия. При этом защитная подкладка корпуса из графеновых микропластин полностью изолировала внутренние детали Кита от любого жара снаружи. И в потоке раскаленной лавы он мог бы спокойно лежать сколько угодно долго без каких-либо негативных последствий для себя. И потому он не сделал ничего и даже как будто не обратил внимания на то, как об него ударяются стеклянные емкости, разлетаются на осколки, а по его поверхности течет прозрачная с крохотными пузырьками смола, по плотности напоминающая очень жидкий сироп. Лишь в какой-то момент он слизнул немного смолы и проанализировал её химический состав. Это была смесь насыщенных алифатических углеводородов, пальмитиновой кислоты, небольшого включения серы, а также примеси азотистых соединений. "Любопытно", подумал Кит, "почему они называют это смолой. Неужели эту субстанцию производит какое-то растение? Прямо-таки готовое топливо." И также он пришел к заключению, что эта "смола" и правда должна хорошо гореть. В чем он тут же и убедился, когда стрела с пылающим наконечником ударила его в лоб и он молниеносно вспыхнул. "Температура горения около 700 градусов", отметил Кит, весь от зада до кончика носа пылая оранжевым поверхностным пламенем.

Разбойники чуть ли не с детским восторгом наблюдали за происходящим из-за ограждения. И Кит, немного поразмыслив, пришел к решению, что настало время для чуточки театральности. И в следующий момент он приподнялся на передних лапах и гулко грозно захохотал, поднимая пасть к небу. Глядевшие на него мужчины непроизвольно сжались и затаили дыхание. Гремящим, грохочущим, низким, утробным голосом, который буквально ударял по ушам людей, пылающий зверь пророкотал:

Я явившийся из огня,

Из огня сотворенный весь,

И огонь не убьет меня,

Ибо я тот огонь и есть.

Разбойники, не зная что и думать, ошарашенно переглядывались, а некоторые уже крепко сжимали свои нательные крестики. Кит тем временем продолжал, причем его грохочущая речь звучала одновременно с сатанинским хохотом, словно у него было два набора голосовых связок:

Вам, которым гореть в аду,

Не спастись никакой мольбой.

Я за вами уже иду,

Чтобы вас поглотить собой.

Особо впечатлительные начали пятится прочь от ограждения. Другие же наоборот застыли как вкопанные, с ужасом наблюдая за метаморфозами происходящие с демоническим созданием. Его глаза словно стали больше и запылали малиновым цветом, а при этом вся его горящая шкура начала темнеть постепенно становясь абсолютно черной. Кто-то уже и молитву зашептал. Пёс продолжал:

И вам корчиться и вопить,

Жженной плоти вдыхая вонь.

Вам золою и пеплом быть,

Потому что я есть ог-оООнь.

Последнее слово Кит взвыл и разбойники вздрогнули. Горючая смола быстро прогорала, пламя становилось все слабее, но только не вокруг морды чудовищного зверя. Там, словно подпитываясь от раскаленных пылающих глаз, огонь напротив набирал силу и поднимался вверх оранжево-синим столпом. Раскрыв рты, завороженные, не смея уже ни пятится, ни шептать, ни переглядываться, люди неотрывно следили за самым настоящим колдовским пламенем, прекрасно понимая что оно уже не имеет никакого отношения к смоле и порождается самим демоном.

Кит оттолкнулся передними лапами от земли, на несколько секунд встал почти вертикально, задрав пасть вверх, при этом превратив огненную голограмму практически в бушующий пылающий смерч и в следующий миг начал падать вперед. Когда его лапы ударили о землю, он издал такой ужасающий и оглушающий рык, что присутствующим показалось будто их по голове огрели молотом. Звуковые волны были в основном направлены на тех, кто стоял непосредственно перед пастью робота, то есть главную силу акустического удара приняли на себя бриоды и те из разбойников кто находились рядом. Их как будто расшвыряло в стороны. В Цитадели зазвенели разбитые стекла. Ничего не соображая, оглушенные и испуганные, люди шарахнулись прочь от ограждения и того ужаса что оно скрывало. Никто ничего не понимал и просто старался оказаться подальше от деревянных щитов. Из бриодов на ногах остались только Эрим и Банагодо, остальные ползали по земле, дезориентированные и оглохшие. Ронберг просто сидел на своей пятой точке и, хлопая глазами, оторопело глядел куда-то в пустоту. Баногодо помог ему подняться.

На площадь прибывали горожане, ошеломленные донесшимся до них невероятным звуком и, застывая по краю площади, с удивлением наблюдали за своими шатающимися как пьяные товарищами. На крыше Цитадели появилась могучая фигура лысого мивара. Он мрачно взирал на весь этот переполох.

Но впрочем все присутствующие довольно быстро пришли в себя. Физически никто не пострадал и после того как в ушах и голове прекращался звон и гул, люди начинали оживленно обсуждать увиденное и услышанное. Те кто только что прибыли с жадностью внимали очевидцам, страстно желая знать что произошло. Через несколько минут все были на ногах, восторженно и с упоением, перебивая друг друга делились эмоциями, но никто, ни единый человек больше не смел приблизиться к ограждению и взглянуть на собаку. Со всех сторон слышалось: "Вот такие глазища и пылают как угли", "Огонь до неба", "Сам черный как ночь", "Да меня от этого рыка чуть наизнанку не вывернуло", "Я думал меня кузнечным молотом по голове шарахнуло", "А голос просто жуть, у меня волосы на жопе зашевелились", "Клянусь, он пылал как сам сатана".

Хишен, потеряв интерес к происходящему, ушел с крыши в свои покои.

Бриоды снова собрались на крыльце Цитадели, кто сидел на ступенях, кто стоял привалившись к стене. Офицеры разбойничьего воинства постепенно приходили в себя, но говорить никто не спешил.

Наконец Вархо, подергав себя за бороду, сказал:

— Клянусь Вэлуонном, думал душа из брюха от этого рыка выскочит. Говорил вам бестолочам, нечего эту нечисть дразнить. — И он сокрушенно покачал головой.

Никто ничего ему не возразил.

— Надо пойти глянуть как он там, — неуверенно произнес Эрим. — Может он наконец в ад к себе провалился и вся беда с плеч долой.

Все молчали, ждали что скажет Ронберг. Но тот, словно постарев еще лет на десять, сидел на нижней ступени крыльца весь какой-то расплывшийся, уставший, оглушенный, смотрел в никуда и в своей вязанной толстой шапке с торчащими в разные стороны ушами выглядел совершенно нелепым и потерянным.

— Я пойду, — вызвался Альче. Остальные с облегчением и благодарностью поглядели на него.

— Давай, молодой, — сказал Вархо. — Только осторожней там.

Альче, с гордостью и волнением чувствуя на себе пристальные взгляды товарищей, развернулся и изо всех сил стараясь шагать спокойно, отправился к ограждению. Там он немного помедлил, а потом резко, на одну секунду, высунулся из-за щита и снова спрятался. Видимо то что он увидел не напугало его и второй раз он, привстав на чурку, смотрел через ограждение уже долго и с интересом. По возвращению все уставились на него. И даже Ронберг.

Альче пожал плечами:

— Лежит себе и всё. Только он теперь снова обычный.

— То есть?

— Ну серый с подпалинами.

— Он же только что черный был, как обугленный!

— Как же, обуглится эта нечисть. Это он свой истинный вид на минуту принял. А глаза, глаза у него какие?

Альче снова пожал плечами:

— Обычные собачьи, карие. Говорю же выглядит как обычный пес. Сам серый, клыки белые, язык розовый.

— То есть он больше не металлический? — Удивился Банагодо.

— Откуда я знаю, я его не щупал. Может там под шерстью как и раньше металл.

— Под шерстью? Так у него опять шкура проросла?

— Может он того… нормальным стал? — Неуверенно проговорил Мелис. — Может он теперь просто собака, а демон из его улетел?!

Бриоды, не смея поверить в такую удачу, вопросительно глядели друг на друга.

— В начале он тоже как обычный пес выглядел, — напомнил Эрим. — Псина и псина, только что здоровенная.

— Да, верно, — подтвердил Кушаф. — А металлическим он стал в Цитадели, когда бродяги арканы накинули на него, кирмианку и лоя.

— Может в него демон вселяется, когда пёс какую-то угрозу себе или своим друзьям чует? — Предположил Мелис.

— Скорей не вселяется, а просыпается, — сказал Вархо. — Не верю я что демон вышел из пса. В нём он, только уснул на время. Пока очередные умники не начнут в него камни кидать, арканы набрасывать и смолой поливать.

— Что же нам теперь делать? — Задал сакраментальный вопрос Альче.

Никто не знал что ему ответить и все осторожно косились на Ронберга. Банагодо как бы нехотя произнес:

— Может и правда проверку ему устроить? Пошлем к нему отца Боба, пусть он пса святой водой покропит. Если демон там, то он как-нибудь проявит себя, а если нет, то псу от святой воды хуже не станет.

— Как бы отцу Бобу хуже не стало, — усмехнулся Кушаф. — Видали какое пламя из глаз пса вырывалось. Спалит он святого отца и сапог не останется. Или камень в голову бросит.

— Ну и ладно, — равнодушно сказал Банагодо. — Что мы без попа не проживем что ли?

— Без попа нельзя, — твердо произнес Вархо. — Это ж не жениться, не помереть нельзя будет по-человечески.

— А ты помирать что ли собрался? — Весело поинтересовался Банагодо. — Или жениться?

Бриоды заулыбались и даже Ронберг как будто бы отошел от своей задумчивости.

— Типун тебе на язык, — беззлобно ответил Вархо.

— Да и вообще ты же вэлуоннец, — не унимался Банагодо, — вы же там все язычники. Вы ведь, — он кивнул в сторону ограждения, — вон, всякому зверью, да страшенным идолам поклоняетесь. Зачем тебе христианский поп?

— Точно, — смеясь, поддержал Эрим.

— А ты-то что смеешься?! — Тут же набросился на него Банагодо. — Вы там у себя в горах вообще на глиняный член молитесь.

Эрим насупился, а остальные развеселились. Но Ронберг по обыкновению прервал веселье и сказал, обращаясь к Банагодо:

— Давай, шутник, ступай за Бобом. Приволоки его сюда со всем его цацками и пусть он над псом обряд какой-нибудь сотворит. Поглядим чем закончится. Только не пугай его раньше времени своими россказнями.

Банагодо ушел. Ронберг поднялся на ноги, огляделся, отметил про себя что уже давно за полдень и скоро начнет вечереть. Затем приказал убрать с площади лишний народ и выставить оцепление вокруг ограждения, так чтобы к нему ближе чем на 10 метров никто не приближался. Бриоды, вполне довольные что появилось какое-то осмысленное занятие, принялись исполнять его распоряжения.

Баногодо скоро вернулся. Один. На вопрос про священника беззаботно ответил что того везут следом в телеге, мертвецки пьяного. Бриоды погрустнели, всё же они надеялись, что святой отец как-то поможет им и прояснит ситуацию. Но Банагодо принес им и другую весть. Со смехом он поведал товарищам, что в городе уже бродят самые дикие и нелепые слухи о металлической собаке. В частности уже поговаривают о том что пес этот вовсе никакой не демон, а как раз наоборот, ангел Господень, явившийся в Гроанбург дабы покарать его нечестивых жителей. И мол, все доказательства налицо. Явился в образе собаки — животного достойного и положительного. Страдания и боли, за исключением двух проклятых злобных тварей, никому пока не причинил. Мало того, "ангел" пролил божественное сияние на Жору-Мясника и на того снизошла благодать божья. Уже рассказывали о том что Жора в лавке своего брата прикоснулся к мертвой курице и та ожила. А бездетные бабы сейчас прорываются в мясную лавку и требуют Жориного благословения. Некоторые же собираются идти прямо на Расплатную площадь и обратиться за чудом непосредственно к "ангелу".

Такой поворот поверг бриодов в изумление. А затем и в горячий спор о том может ли это быть правдой. Вархо твердо стоял на том что пёс — зло и всех, кто думал иначе, клеймил спятившими дурнями.

— Вы же сами слышали, — горячился он, — как зверь сказал, что мы, грешники, будем вопить и корчиться, когда он будет нас в аду огнём жечь! И что ж по-вашему нас в аду над угольями коптить ангелы будут?!

— Ну ты тупой, Вархо, — сказал Кушаф. — Пёс же просто стих прочитал, который к ситуации подходил. Если не ошибаюсь, это из трагедии "Лампа Эратосфена", сцена третья, акт первый: "Явление огненного зверя".

Такая ученость на минуту смутила необразованного вэлуоннца.

— Но я конечно не говорю что это означает будто он ангел, — примирительно добавил Кушаф.

Однако Мелис, которого эта новая идея крайне захватила, повергнув даже в некий благоговейный восторг, и который уже обдумывал как бы свою бездетную сварливую жену свести с волшебной собакой, в тайне надеясь что это поможет супруге не только понести, но и улучшит её характер, возразил:

— Но стихами-то небось только ангелы разговаривают! Демоны и черти они же дикие и тёмные, вон как Эрим, которого попроси рифму к слову "стол" придумать, так он сто лет думать будет и ничего не придумает.

Горец недобро поглядел на Мелиса и сказал:

— Пожалуйста. Стол — деревянный.

— Сам ты деревянный. Рифма это когда слова в конце звучат одинаково, — благодушно объяснил Мелис, — огонь — ладонь, вода — звезда, стол — ушёл. Понял, балда?

— А по зубам не хочешь? — Спросил Эрим, поднимаясь со ступени.

Однако Баногодо схватил его за плечо и, дружески похлопав по могучей груди, насмешливо сказал:

— Да ладно, Эрим, оставь ему хоть зубы. Он ведь со своей страшной женой и руками до колен всё равно что калека.

Всякое благодушие тут же покинуло Мелиса.

— У кого это до колен?! — Угрожающе спросил он.

— То есть насчет жены возражений нет? — Усмехнулся Кушаф.

Мелис метнул на него сердитый взгляд, но Горик неожиданно сообщил: "Святого отца везут". И все тут же потеряли интерес к Мелису, его жене и его длинным рукам. Даже он сам. Все глядели на телегу, подъезжающую к площади.

— А точно его? — Спросил Альче.

— Не видишь что ли как святое пузо из повозки торчит, — сказал Баногодо.

Телега доехала до бриодов и они обступили её.

— Вот это книга его, псалтырь или что там, — сказал Баногодо, кладя увесистый том в черной кожаной обложке из недр телеги на выпирающий вверх живот спящего священника. — Вот это вода, — рядом с книгой он положил длинную закупоренную деревянной пробкой бутыль из зеленного стекла. — Не знаю святая она там или нет, набрал из чаши рядом с алтарем. А крест у него под рубахой.

Отец Боб, весьма дородный мужчина среднего роста с длинной черной неряшливой бородой, испачканной чем-то зеленым, темными жидкими сальными волосьями, обрамляющими большую лысину, облаченный в жутко заношенный черный сюртук, в черные затертые до блеска штаны, в ужасно мятые и расползающиеся на носках сапоги, в заляпанный перекосившийся белый воротничок, яростно храпел и сопел и не имел ни малейшего представления о тех невероятных событиях что происходили в Гроанбурге. Бриоды долго разглядывали священника, с тоской понимая что толку от него скорей всего будет немного. От отца Боба несло таким ядреным перегаром, что даже бывалые разбойники удрученно качали головами и удивлялись как же можно так напиваться. Но делать было нечего и Ронберг повелел извлечь божьего человека из телеги и по возможности привести в чувство. Самые физически сильные из бриодов, Банагодо и Эрим, споро взялись за дело, но и им пришлось хорошенько потрудиться, чтобы осуществить задуманное.

— Ну и хряк, — пробормотал Вархо, наблюдая как два его молодых товарища, красные от натуги, вытаскивают тяжеленое тело священника.

— Еще бы, — неодобрительно сказал Мелис. — Ты видел хоть раз его трапезу? Он ведь жрет за пятерых, как в него только влазит не пойму.

— Да ты погляди какая бочка. Туда весь Агрон влезет, еще и Кирмом закусить будет можно.

Наконец отца Боба поставили перед Ронбергом. Однако стоять сам по себе священник был не в состоянии и Банагодо и Эрим поддерживали его по бокам. Принялись приводить его в чувство. Сначала по пухлой заросшей физиономии отца Боба хлестал Кушаф. Затем его сменил Мелис, который своими могучими руками хлестал его с такой силой, что голова священника отчаянно моталась из стороны в стороны. Отец Боб начал что-то мычать и пытаться открывать глаза. Горик сходил в Цитадель, вернулся с большим кувшином воды и щедро полил ею голову служителя церкви. Затем отца Боба щипали, пинали под зад, яростно трясли, скручивали кожу и даже прижигали горящей головней пальцы. Результатом всех этих усилий явилось то что священник более твердо встал на ноги, расправил плечи, открыл глаза и осоловелым взглядом обвел стоявших вокруг него мужчин.

— Эй, падре, — наклонившись к нему, позвал его Ронберг, — соображаешь что-нибудь?

Отец Боб тупо посмотрел на него и начал кривить губы, словно силился что-то сказать.

— Братия… мои, — наконец выдал он, затем его мутный взор уперся в Кашуфа и он добавил: — и сестры…

— Тьфу ты, ну и пьянь! — С досадой воскликнул Вархо. — Как же он в своей семинарии то учился?!

— Не знаю как в семинарии, — мстительно сказал Кушаф, — а вот из церкви его, говорят, выперли за то что он воровал у прихожан кошельки, пока они закрывали глаза и молились.

— Ну-ка подержи! — Решительно сказал Банагодо Эриму и тот обнял святого отца, взяв его за обе подмышки. Сам Банагодо отодвинул Ронберга в сторону, встал перед Бобом и принялся бить его пальцами снизу вверх по подбородку.

— Ну ты, винный поп, чучело огородное, давай в себя приходи! — Со злостью приговаривал Банагодо, всё сильнее и сильнее ударяя священника по подбородку. Зубы отца Боба то и дело глухо клацали, а взгляд тем временем прояснялся. В конце концов он пришел в себя настолько, что смог стоять без помощи Эрима и даже пробормотать с некоторым удивлением, обращаясь к Банагодо:

— Сын мой…

Но Ронберг его тут же перебил:

— Слушай, падре, ты сейчас пойдешь вон туда, там лежит собака. Ты возложи на неё крест, водой святой окропи и молитву какую-нибудь прочитай. Понял?

По взгляду отца Боба было совершенно ясно, что он ничего не понял. Он, опасно раскачиваясь, оглянулся на ограждение, на которое указывал Ронберг и, громко икнув, переспросил:

— Собака?! К-какая собака?

— Обычная собака, — снова влез Банагодо, которому не терпелось посмотреть чем всё это кончится. — С ушами и хвостом. Ты не бойся, отец, она не кусается. И вообще смирная.

Бриоды улыбались и прятали улыбки от священника.

— Давай-давай, пошли, — Банагодо развернул и подтолкнул священника в нужном направлении и сделал знак Эриму помочь Бобу придерживаться верного пути. Сам же бросился к телеге и, взяв бутыль и книгу, вернулся.

— Вот, — сказал он, — твои причиндалы. Держи.

Отец Боб, ничего не соображая, взял в одну руку бутыль, в другую книгу.

— Тут святая вода, ею надо собаку покропить, — наставлял Банагодо, для которого происходящее всё больше превращалось в какой-то фарс и он, развлекаясь, вполне с удовольствием в нем участвовал: — Это Святое писание, прочти из него какую-нибудь молитву против злого духа.

Отец Боб, запинаясь и то и дело норовя осесть на землю, но поддерживаемый могучей дланью горца Эрима, растерянно поглядел на Банагодо и неуверенно начал:

— Избави мя, Великий Боже, от всякие прелести диавольские…

— Да не сейчас, там, — Банагодо весело махнул рукой на ограждение, — там всё это прочтешь.

Молодой бриод, поднатужась, отодвинул тяжелую секцию забора, освобождая дорогу к демону. Вдвоем с Эримом они кое как протолкнули священника внутрь, вернули деревянный щит на место и тут же прильнули к ограждению, с интересом ожидая что будет дальше. Через минуту к ним присоединились все остальные бриоды.

Отец Боб по инерции сделал несколько шагов к центру огороженной площадки и остановился. Раскачиваясь, он клонился то вперед, то назад, сильно зажмуривался и затем изо всех сил распахивал глаза, словно пытался восстановить зрение. Создавалось ощущение, что отец Боб отчаянно борется со сном, который вот-вот свалит его с ног. При этом казалось, что большого серого пса с треугольными торчащими ушами он в упор не видит.

— Возрадуемся же ныне, братия и сестры, — вдруг певуче провозгласил он, — ибо чудо дивное лицезрел я в пустоши опаленной. Град Великий из каменьев белых сложенный выступил из земель бесплодных и встал предо мною. И был тот Град Великий полон… полон…, — отец Боб запнулся, уставившись на бутыль в своей руке.

Вытащив зубами пробку и выплюнув её, он задрал голову и щедро приложился к бутылке.

— Во дает, святой отец, — восхитился Вархо, — должно быть воду в вино обратил.

— Да сушняк у него, — сказал Мелис, — сейчас всё выхлещет, пропойца плешивый, и на демона ничего не останется.

Так и вышло. Боб выпил всё содержимое бутылки и отшвырнул её. Затем уставился на книгу в своей руке, словно силясь понять что это.

— Закусить хочет, — насмешливо прокомментировал Кушаф.

Отец Боб, по-прежнему полностью игнорируя огромную собаку метрах в трех от себя, направился к ограждению и встал перед ним, уперевшись рукой в доски, при этом сильно раскачиваясь.

— Чего это он? — Спросил Мелис.

— Поссать кажется, гад, пристраивается, — хмуро сказал Вархо. — Клянусь Сирой Кровопускателем, опозорит нас святой отче на весь ад. Как после смерти чертям в глаза смотреть будем?

Отец Боб тем временем качнулся еще пару раз и, уткнувшись лбом в ограждение, застыл, словно уснув.

Бриоды некоторое время выжидали, но священник не шевелился и кажется и правда слегка похрапывал.

Ронберг мотнул головой Банагодо, молча приказывая тому разобраться с ситуацией. Молодой бриод обошел ограждение и приблизился к священнику. Нависнув через забор над его головой, Банагодо насмешливо позвал:

— Э-эй, ваше преосвященство, — и постучал в темя святого отца, словно это была дверь, — очнитесь. Вас ждут.

Отец Боб, с трудом открыв глаза, поднял голову и поглядел на бриода.

— Из книжки прочтите что-нибудь, ваше высокопреосвященство, — подсказал Банагодо.

Отец Боб осоловело поглядел на книгу и, отпустив забор, взялся за неё обеими руками. Покачиваясь, он раскрыл книгу, немного полистал и заплетающимся языком начал:

— Она закрыла глаза…

— Туда, туда читайте, ваше святейшество, — потребовал Банагодо, указывая в сторону собаки.

Отец Боб послушно развернулся и, сделав пару шагов, замер и продолжил чтение:

— … закрыла глаза и откинула голову назад. С сильно бьющимся сердцем, Назира взволнованно чувствовала как её тело буквально тает и млеет от прикосновения сильных мужских ладоней. Балу нежно целовал её шею и шептал ласковые словно одурманивающие слова. Он осторожно раздвинул её ноги и прижал свой живот к животу девушки. Назира тихонько застонала, ощущая как сладкий влажный огонь затопляет её чресла. Она почувствовала животом напряженный стержень Балу и затрепетала, понимая что вот-вот он войдет в неё.

Бриоды слушали, раскрыв рты.

— Это что ж за псалом такой?! — Недоумевая, поинтересовался Вархо. — Страсти какой-то блудницы?

— Что ты за книгу ему дал? — Спросил Кушаф.

Баногодо пожал плечами:

— Взял со стола в его комнате. Она там одна лежала, думал Талмуд какой или Авеста.

Отец Боб между тем продолжал, переходя к таким откровенным подробностям любовного соития неизвестной Назиры с неизвестным Балу, что разбойники, словно даже смущенные, поглядывали друг на друга и криво улыбались.

— Ну и книжки у попов, — восхищенно произнес Мелис. — Это вот это они что ли у себя в семинариях изучают?

— Да уж, — неопределенно проговорил Кушаф. — Тебе бы такую с женой почитать. Глядишь вы бы и узнали наконец для чего мужчины и женщины живут вместе.

— А вы смотрите как пёс-то заслушался, — сказал Эрим.

Кит действительно следил за священником очень внимательно, буквально ни на миг не отводя от него глаз. Боб же, видимо совсем не улавливая смысла своих же слов, тем не менее с пьяным усердием старался читать выразительно и проникновенно.

— Очень любопытно, — громко и четко сказал Кит, когда речь уже зашла об оральном сексе.

Отец Боб тут же умолк и потрясенно уставился на серую собаку. На лице священнослужителя застыло немое, просто-таки оглушающее изумление. Сильно раскачиваясь, он оглянулся на бриодов и, тыча пальцем в пса, попытался что-то сказать.

— Но по-моему такая литература как-то не соотносится с вашим саном, — все также звучно произнес Кит.

Глядя на волшебную собаку с благоговейным страхом, отец Боб принялся медленно пятится назад. Тут же ему под ногу подвернулся коварный булыжник и дородный священнослужитель полетел спиной назад и с треском врезался в доски ограждения, по которым медленно осел на землю.

— Кабздец нашему попу, — прокомментировал Кушаф. — Слушайте, может он сам эту книжку написал?

Однако никто ему не ответил, ибо случилось чудо. Рядом с псом возник другой отец Боб, трезвый, благообразный и словно даже чуть светящийся. Эрим и Мелис испуганно забормотали какие-то оберегающие заклинания.

Новый отец Боб был статен, величав, с чистой опрятной бородой, густыми, аккуратнейшим образом расчесанными волосами на голове, со светлым ликом и добрыми мудрыми глазами. Его темные одеяния выглядели изысканными и даже роскошными и весьма выгодно очерчивали его могучую широкую фигуру, а высокие новенькие сапожки с чуть загнутыми носками ненавязчиво сияли полировкой. И не было ни на них, ни на одежде ни единого пятнышка, ни единой пылинки. Новый Боб был нечеловечески совершенен и безупречен.

На своего жалкого двойника роскошный отец Боб глядел доброжелательно, но с укоризной. Но затем его одухотворенное лицо погрустнело и, покачав головой, он сказал необычно красивым и глубоким голосом:

— Как же ты мог, Роберт? Как же ты позволил себе дойти до такого? Горечь и печаль переполняют моё сердце, когда я вижу каким ты стал. Сластолюбие и ложь обуяли тебя, чревоугодие и пьянство отравили твоё тело, сладострастие и безнравственность источили твою душу. Как же ты мог, Роберт, предать Господа своего, которому клялся служить до конца дней своих?! Как мог ты бросить и забыть людей, за спасение душ коих ты обязался сражаться под знаменем Бога? Неужели ты не чувствуешь как святой крест, который ты носишь на груди, жжет твою плоть, как мучительно и надрывно бьется в тебе сердце, отягощенное ярмом предательства? Для чего ты укрылся в этом проклятом городе, среди этих алчных нечестивых людей и низменно потакаешь их алчности и нечестивости? Как смеешь ты исполнять священные ритуалы, утратив на то и божеское право и человеческое? И неужели хоть какая-то толика радости посещает тебя в той зловонной выгребной яме, где ты ныне обретаешься? Сорок четыре года я следовал за тобой, стоял за твоим правым плечом, слушал твои мысли, наблюдал твои поступки, нашептывал тебе святые истины и добрые размышления, призывал к бдительности и благонравию. И не уберег я тебя! Я, твой ангел-хранитель, не охранил тебя от этой ямы пороков и беспросветной тьмы обмана и злодеяний. И горе ложится мне на плечи и отчаянье стискивает мне грудь, когда вижу как уверенно ты шагаешь по пути гибели, не слушая ни своего Небесного Отца, ни своего верного спутника. Посмотри на себя, Роберт, вспомни каждое из своих преступлений, всё что ты сотворил, охваченный алчностью и низменностью, слабостью и безволием. Как неистовствовал ты и злорадствовал, срезая кошельки доверчивых прихожан под сенью божьего храма. Как ослепленный своей гордыней, поносил и хулил, насмехался и кривлялся над божьим духом, над его святыми и пророками. Как ханжествовал и притворялся ты перед теми, кто до сих пор почитал тебя за истинного священнослужителя. Как лицемерно и подло ты развращал девицу Алёну, искавшую у тебя исповеди и пути к спасению. Как побуждал её к блуду и распутству, прикрываясь верой святой. Как не соблюдая постов, набивал чрево своё кушаньями и яствами сверх всякой меры. Как вкушал хмельные напитки в непотребных количествах, доводя себя до скотского состояния, унижая свой сан и дух человеческий, низводя себя до состояния бессмысленного животного. Неужели память о всем этом не обжигает тебе сердце также как мне? Неужели эти низменные удовольствия похоти и непотребства окончательно стерли в тебе память о той возвышенной радости служения своему Господу и всем людям, которая некогда делала тебя крылатым и отважным. Скажи мне, Роберт, что нашел ты такого ценного в той грязи, в том смраде и гниении, где ты пребываешь сейчас, что заставило тебя отвернуться от сокровищ души и сердца, дарованных тебе Господом и добрыми людьми? Ради чего ты уподобился бессмысленной скотине, превратился в низменного раба грязных страстей? Неужели проснувшись один среди тишины ночи, трезвый и в холодном поту, ты не съеживаешься от стыда и ужаса за всю свою нынешнюю жизнь? Неужели ты рад, потеряв достоинство и уважение, служить на побегушках у этих разбойников и душегубов, которые смеются над тобой и плюют тебе в лицо? И разве ты не слышишь как плачет словно маленький ребенок твоя чистая душа, ссохнувшаяся и изможденная, уставшая от твоих непотребств и пороков, как плачу я твой покинутый и забытый тобой ангел? Разве не видишь ты как текут алмазные слезы по лику Господа твоего, горько скорбящего о своем заблудшем сыне?

— Вижу, вижу, — прошептал Боб с блестящими от слез глазами. — Вижу, Господи, и слышу. Прости, ты, меня грешного, — Боб яростно ударил себя кулаком в грудь.

— Тогда восстань, брат мой Роберт, — торжественно сказала голограмма, — подымись из тлена погибели, из зловонной клоаки порочности и греха навстречу новой жизни своей. Встань и иди, Роберт, ибо всепрощающ Господь и всегда протянет руку Свою павшему, но раскаявшемуся грешнику.

Отец Боб, заливаясь слезами и продолжая шептать мольбу о прощении, встал сначала на колени, перекрестился, а затем поднялся на ноги. От недавнего опьянения словно не осталось и следа. Священник стоял на ногах твердо и незыблемо.

— Иди! — Громогласно провозгласил "ангел" и указал перстом своим куда-то на север, к выходу с Расплатной площади. — Иди, Роберт, с Господом в сердце и отвагою в душе, на помощь тем кто пал и растерян, кого одолели сомнения и слабость, кто заплутал в дебрях греха и порока, как некогда плутал и ты.

Отец Боб, отбросив за ненадобностью похабную книжонку, решительно зашагал прочь. Дойдя до ограждения он с недюжинной силой буквально отшвырнул со своей дороги деревянный щит и с горящим взором и гордо поднятой головой зашагал в указанном ему "ангелом" направлении.

Бриоды стояли растерянные и подавленные, неподвижные, не смея хоть на секунду отвести взор от сверхчеткой неестественно яркой фигуры ангела-хранителя, который глядел вслед своему удалявшемуся подопечному.

Через минуту ангел исчез. Но даже после этого никто не смел проронить ни слова. Разбойники совершенно не представляли что делать дальше. Все за исключением Ронберга. Пожилой бриод теперь отлично знал что ему делать. И его сердце билось сильнее, когда он с волнением и страхом думал о том что ему предстоит совершить. Он решил, что он теперь знает кто такой Кит. И мало того, он знает и тех кто способен с ним справиться. И еще то, что он возможно по-настоящему разбогатеет.

— Так всё-таки ангел этот пёс или демон? — Негромко спросил Эрим.

— Этот ангел-хранитель мог быть просто дьявольским наваждением, — сказал Кушаф.

Все поглядели на него словно бы с неудовольствием.

— Ты же сам, Вархо, говорил, что пес отец лжи и кого хочешь в чем хочешь убедит, — как будто оправдываясь, ответил Кушаф на взгляды товарищей.

— Это верно, — пробормотал Вархо.

— Попа-то нашего мы точно потеряли, — сказал Банагодо, но почему-то без улыбки.

— Верно, — снова произнес Вархо и после паузы добавил: — И клянусь Мертвым городом, я уж готов был и сам всё бросить и идти отсюда прочь вместе с отцом Бобом. Уж больно душевно этот хитрозадый ангел, леший его задери, говорил.

— Успеешь еще, умом тронуться никогда не поздно, — сказал Мелис. — Ты лучше ответь что нам теперь делать, ведь так и не добились чего хотели. Как узнать дьявол пёс или и правда из ангельской рати прибыл.

— Есть один верный способ, — медленно произнес Вархо. — Душу надо невинную к нему подпустить. Черти и демоны страсть как ненавидят невинных и шарахаются от них как бабы от Эрима.

Эрим не обиделся. В Гроанбурге его считали диким, бешенным и кровожадным не только на поле боя, но и в любовных утехах и потому большинство женщин сторонились его. Но сам Эрим подобное мнение о себе считал лестным.

— Где же мы тебе в Гроанбурге невинную душу найдем? — Удивился Мелис. — Это все равно что в публичном доме девственницу спрашивать.

Вархо пожал плечами.

— Дите малое взять у кого-нибудь да к псу бросить, — буднично предложил он.

Бриоды переглянулись. Несмотря на всю их душевную черствость и привычку быть хищниками, предложение вэлуоннца не слишком их вдохновило.

— А ну как пес сожрет дите? — Выразил общее сомнение Мелис.

Вархо поглядел на него словно с презрением, по крайней мере сам Мелис расценил это так. И поняв это по своему, немного стушевался и пробормотал:

— Так-то оно конечно и наплевать. Просто душа не лежит ребятенка твари этой на съедение отдавать.

— Ну ты и дурень, — сказал Вархо. — Ничего дитю не будет. Рассуди. Если пес проклятый черт, то он шарахнется прочь от души невинной, даже смотреть на неё не сможет. Ну а если он не черт, а наоборот из небесного сословия, то он и подавно малышу ничего плохого не сделает.

Мелис вроде бы убежденный этим веским доводом, спросил, оглядывая товарищей:

— У кого ж дитя брать будем?

— Может лучше Безумную Ханну к нему приведем? — Предложил Горик. — Она же вроде как юродивая, значит тоже поди невинная.

— С Ханной хлопот не оберешься, — сказал Баногодо. — Может она и невинная, но если что не по ней, то рычать, визжать, беситься и царапаться будет как самое что ни на есть исчадие ада. Вот разве что Альче за ней послать. Ханна ему нравится и она к нему ластится.

— Ничего она мне не нравится, — возмутился молодой человек. — Просто жалко её. Иногда.

— Ну вот и пожалеешь её сегодня, при всех, — улыбнулся Баногодо.

Альче покраснел, но не от смущения, а от ярости на грязные намеки. Банагодо понял это и примирительно проговорил:

— Ладно-ладно, молодой, я пошутил. Глупо пошутил, согласен. — И тут же поменял тему. — У шлюхи Гайчоры есть дочурка, года четыре ей наверно. Только она косоглазая, такая подойдет?

— Не нужно всего этого, — веско сказал Ронберг. — Я пойду к псу и буду говорить с ним.

Все моментально притихли и удивленно уставились на него.

— Ты, Старый, из ума что ли выжил?! — Воскликнул Кушаф. — Ты-то в каком месте невинный интересно?

— Точно рехнулся, — поддержал Вархо. — Мы же все в крови по самое темечко. Нас ни ангел, ни черт жалеть не станет. Боба-то он не тронул, но так тот просто пьянчуга и кобель. А тебя как пить дать в пепел обратит, так что не дури, Старый.

Ронберг усмехнулся. Ему действительно было не по себе. Но после того как он увидел ангела-хранителя, он уверился что отчасти понимает что здесь происходит.

— Да не по годам мне уже бояться, мужики, — сказал он. — А пёс, дьявол он там или нет, так или иначе кажется разумной тварью. Так что может и договоримся до чего. Но сначала я домой, подкрепиться хочу перед беседой. К ограждению никого не подпускать. Банагодо и Эрим остаются дежурить здесь, остальные, если хотите, проваливайте. И это, с площади уберите всех, вообще всех. Поставьте сколько надо бродяг по краю и пусть никого кроме бриодов не пускают. Хватит уже с нас ротозеев и диких слухов. И пусть кто-нибудь, вот ты Горик и ты Вархо, сходите к Жоре и успокойте там народ, баб в особенности. — Ронберг улыбнулся. — Ну только если конечно Жора при вас еще одну курицу не воскресит.

113

Роскошный экипаж, в котором Мастон Лург и Элен Акари провели почти безвылазно последние несколько дней, был оставлен на каретном дворе Килбернского отделения Судебной палаты. Галкут и девочка, провожаемые любопытными взглядами гвардейской стражи, прошли через ворота отделения и растворились в улицах большого города. Судья же еще долго стоял возле своего экипажа, то и дело поправляя рукава камзола, проверяя пуговицы и одергивая плащ. Мастон Лург ощутимо нервничал. И тревожился он даже не из-за того, что приходилось расставаться с драгоценным синеглазым ребенком, а потому что он остро ощущал что находится на чужой территории. Конечно в прошлом он много раз бывал в Акануране, а в молодости провел здесь пять лет, обучаясь в Судебной академии, но теперь он явился сюда словно бы в роли некоего завоевателя. Он жаждал покорить этот город, присвоить себе часть его несметных богатств, обрести в нем власть. Но сейчас эти амбиции вдруг представились ему неимоверно дикими и нелепыми. Он слишком привык к тихой, сытой, беззаботной жизни провинциального Туила, чтобы чувствовать себя в столице своим. А ведь мало того что он здесь чужой, он еще и собирается вступить в опасную игру с самым главным хищником этого города. И верховный претор, Томас Раушер Халид, герцог Этенгорский уже и правда казался ему неким безжалостным, могучим, опасным зверем, в данный момент мирно дремлющем в своей жуткой пещере среди груд костей своих жертв. И он, Мастон Лург, глупый жалкий деревенщина собирается войти в эту пещеру, разбудить зверя и образно говоря потребовать себе часть его охотничьих угодий. Это было безумие.

Судья постарался взять себя в руки. Тем не менее мысль о том, что через несколько часов он возможно будет входить в кабинет верховного претора и говорить слова, после которых не будет пути назад, сильно изматывала его. И судья удивлялся себе: неужели он такой трус, что дрожит словно в лихорадке всего лишь перед обычным разговором? И он снова и снова повторял, что Томас Халид человек разумный и адекватный, что он сразу же поймет насколько бесценный дар предлагается ему и непременно щедро вознаградит дарителя. Это казалось естественным и логичным, но все равно было страшно. В конце концов судья с негодованием оставил свою одежду в покое и решительно направился к приземистому, тяжеловесному трехэтажному белому зданию Восьмого свода.

Первым делом он посетил Службу розыска из Отдела дознания, где инициировал мероприятия по поиску и аресту беглой особо опасной преступницы Минлу Такулада Хин. Он дал её подробнейшее описание, местный художник набросал по его указаниям её портрет и, кроме того, от имени Судебной палаты, Лург назначил вознаграждение в 20 тон за поимку преступницы или сведения, способствующие этому. Дознаватель из Службы розыска поглядел на него с легким удивлением, сумма представилась ему слишком завышенной за какую-то кирмианскую бродяжку. Тогда судья, со всем отпущенным ему красноречием, ярко живописал насколько опасна эта хитрая коварная злобная женщина, к тому же в совершенстве владеющая мечом. О том как жестоко и кровожадно она умерщвляла свои жертвы, как пытала, мучила и истязала их, как вырывала у них щипцами куски плоти, отрезала у них уши, носы, у женщин груди, у мужчин половые члены, как дробила их кости, насаживала несчастных на колья и раздирала крюками. Молодой дознаватель буквально посерел, слушая эти ужасы и испытывая громадное облегчение что сам он живет в столице вдалеке от этих диких провинций с их чудовищными нравами. На его закономерный вопрос откуда же всё это известно, если в Туиле она убила лишь одного, судья легко объяснил, что после того как этот монстр в женском обличье понял, что на этот раз ему не избежать смерти за свои злодеяния, она сама рассказала обо всем, насмехаясь над судом и свидетелями и хвастаясь своими убийствами. Однако, к сожалению, некие сообщники помогли ей бежать, удрученно сообщил Мастон Лург. И поскольку в процессе расследования выяснилось, что она собиралась посетить Акануран, то здесь её нужно ждать в первую очередь. А после поимки, так как её вина без малейших сомнений и со всей очевидностью доказана городским судом Туила, кирмианка должна быть немедленно казнена. Также Мастон Лург указал на то, что преступница весьма возможно передвигается в компании лоя-изгнанника и большого пса. О том что собака металлическая судья в последний момент решил умолчать. Чиновники и офицеры Восьмого отдела тщательно зафиксировали все показания Мастона Лурга и дали делу надлежащий ход. Однако от него не укрылось некоторое их удивление, вызванное несомненно тем что непосредственно составлением розыскного циркуляра занимается целый городской судья. Стараясь быть дружелюбным и общительным, но при этом конечно сохраняя достоинство подобающее его чину, Лург попытался развеять всё их недоумение, как бы между делом сообщив о том что в столицу прибыл на важную встречу с "шишками" из "Холодного замка", правда не уточнив какими именно, а уж с этой оказией решил и передать данные о проклятой кирмианке. "Холодным замком" в народе, и в том числе и среди самих судейских, именовали главное здание Судебной Палаты — Судебного министерства Агрона. Оно располагалось в непосредственной близости от Заль-Вера, королевского дворцового комплекса, и являло собой поистине монументальное, устремленное ввысь сооружение с башнями и шпилями, вполне соответствующее именованию замок. Его стены были отделаны плитами из минерала, называемого "аюнксом" или "ледяным камнем", который по внешнему виду отчасти напоминал лед, и потому издали здание министерства и правда казалось несколько странным, сделанным как будто из льда и потому холодным и суровым. Впрочем, иные утверждали что "холодным" его прозвали из-за людей работавших в нем, чёрствых, жестоких, безучастных, с ледяными сердцами и равнодушными глазами.

Кроме всего прочего, находясь среди судейских чиновников, Мастон Лург осторожно провентилировал вопрос о местонахождении верховного претора, в столице ли он. И еще более осторожно не известно ли о каких-либо мероприятиях с его участием на сегодняшний вечер. Выяснилось, что всё шло как обычно, герцог Этенгорский, как и положено министру правопорядка, находится в "Холодном замке", занятый естественно руководством громадного механизма Судебной Палаты. О его планах на вечер никаких официальных объявлений не было и потому скорей всего, после многотрудного рабочего дня, он отправится к себе домой. Но вот куда именно никто не знал. Либо в свою городскую резиденцию, трехэтажный роскошный особняк в окружении не менее роскошного парка, недалеко от королевского дворца Заль-Вер; либо в свое громадное загородное поместье "Белувальес", на берегу Маи, в 15 километрах от западной стены Аканурана. Так что, если господин инрэ посетит "Холодный замок" сегодня, то вполне вероятно он сможет увидеть там верховного претора.

Сердце судьи забилось сильнее, вроде бы всё складывалось так, что этим вечером он встретится с могущественным герцогом. От мысли навестить его в Холодном замке Лург сразу же отказался. Он прекрасно знал, что так просто попасть на прием к герцогу не получится, адъютанты и секретари будут долго и нудно выяснять какое такое неотложное дело к министру привело судью из Туила в столицу, а потом равнодушно и даже снисходительно объяснять провинциальному чиновнику, что для незапланированной аудиенции с герцогом требуется некая экстраординарная причина и что в любом случае сначала он должен всё изложить первому секретарю, тот перенаправит его прошение к статс-секретарю, а тот уже непосредственно на рассмотрение к самому министру, который в конце концов и решит будет ли прием и в какой день и час, если будет. Об этом конечно не могло быть и речи. Мастон Лург не собирался никому объяснять цель своей встречи с герцогом и уж тем более ему не хотелось иметь многочисленных любопытствующих свидетелей этой встречи. И потому он сразу решил, что посетит герцога либо в его столичном доме, либо в поместье "Белувальес", смотря куда тот вечером направится.

Покинув Килбернское отделение Судебной Палаты, Мастон Лург наверно почти целый час просто гулял по улицам города, который он отрекомендовал Элен одновременно и как самый страшный и как самый прекрасный город королевства. Судье было немного не по себе. Он никак не мог избавиться от волнения перед предстоящей встречей, его томило некое тревожное, пугающее и в тоже время притягательное предчувствие абсолютной перемены собственной жизни. Словно он отправлялся в непростое, в какой-то мере опасное путешествие в далекую прекрасную страну, где он собирался провести остаток своих дней. И снова и снова он думал о том стоит ли пускаться во все тяжкие и ввязываться в такую головокружительную непредсказуемую авантюру на старости лет. "Ведь мне уже скоро пятьдесят", говорил он себе и ждал что в ответ голос здравого смысла, голос собственного разума начнет яростно клеймить его старым дураком и безумцем, напоминая какой сытой, уютной и комфортной была его жизни в Туиле. Но никакого ответа не было. Казалосьвсе его естество и разум в том числе зачарованы мечтами об этой прекрасной далекой стране. "Что пятьдесят, что двадцать, никакой разницы", с горькой усмешкой думал Лург. А может дело было в самом этом городе. Большой, гордый, сильный, безжалостный и великолепный, словно всегда немного праздничный, если ты можешь себе это позволить, он волновал и будоражил не хуже далекой прекрасной страны. Мастон Лург шагал по роскошным бульварам с аккуратными как по линейке посадками цветущих деревьев, по тротуарам, выложенных идеально ровной плиткой, по переулкам, мощенных цветной галькой, мимо каменных, действительно красивых и импозантных двух, трех и даже четырехэтажных домов, с карнизами, мансардами, колоннами, лестницами, мимо чугунных вычурных решеток оград, мимо стройных фонарей, мимо стеклянных витрин и ярких вывесок и с наслаждением ощущал как этот город по капле вливается в него. Ему навстречу шли мужчины и женщины в костюмах, нарядах и туалетах, которых в деревенском Туиле не существовало в принципе. И с каждым шагом Лург всё острее чувствовал неодолимое желание пройти по этим улицам, мимо этих людей не бедным провинциальным чиновником из глухого далекого городишки, а спокойным, уверенным в себе владельцем громадного состояния и высокого титула, успешным, независимым, по-настоящему свободным человеком, и тогда все эти бульвары и тротуары, площади и вывески будут принадлежать ему, он встанет на один уровень со всем этим заносчивым городом и сможет войти в любые его двери. И этот город будет уважать его, они признают силу друг друга. Сердце Лурга радостно билось, когда он позволял себе думать что всё это уже возможно случится завтра или послезавтра. Но он одергивал себя, он напоминал себе, что впереди еще тьма трудностей и даже опасностей. Томас Халид непростой человек, он тот кому Акануран принадлежит ни по каким-то эмоциональным ощущениям, а именно по праву власти самого сильного. В конце концов утомившись от всех этих взволнованных размышлений, судья зашел в какой-то приличный тихий ресторанчик, чтобы немного перекусить, передохнуть и успокоиться перед возможно самым главным свиданием своей жизни. "Ни много ни мало, а сегодня, как бы пафосно это ни звучало, решиться моя судьба", думал он и вновь переживал эту странную смесь страха и радости.

После трапезы он направился на Хлебную площадь, где, как он помнил по прошлой жизни, собирались многие зарабатывающие извозом люди. Почти как на Площади Навигатора, но в отличие от последней здесь все же было меньше возниц и они имели более приличные и дорогие экипажи. Свое имя площадь получила якобы из-за того что когда-то, во времена правления Масоро Дикого, который вечно со всеми враждовал, при длительной осаде Аканурана бесчисленными ордами авров, туру и лоя, на этой площади солдаты короля раздавали хлеб голодающим, доведенным до отчаяния жителям города. Но Мастон Лург считал, что все гораздо прозаичнее, просто на площади было сосредоточено много пекарен, лавочек и магазинчиков, занимающихся продажей хлебобулочных изделий. Здесь всегда витал дурманящий, особенно если ты голоден, аромат горячей выпечки. Правда теперь к этому аромату постоянно примешивалось душистое амбре производимое скопищем лошадей и их навоза. И порой здесь то и дело возникали конфликты между "хлебниками" и возницами, наверно не уступающие по накалу страстей жутким сражениям времен Масоро Дикого. Первые хотели прогнать последних, дабы площадь обрела тихий, уютный, благопристойный вид, избавившись от вони и толчеи, и добрые горожане могли бы в спокойной и комфортной обстановке, переходя из магазинчика в магазинчик, выбирать себе булочки, батоны, пирожные, торты и пр. Но возницы уходить не желали. Уж очень удобной для извоза оказалась эта просторная, мощеная ровным камнем, площадь, расположенная в южной части города, недалеко от центра и порта. Кроме того сюда сходились сразу шесть больших улиц. Впрочем, "хлебники", конечно, понимали, что вся эта сутолока, многолюдность и толчея отзывается звонкой монетой в их карманах, а навоз к тому же убирался специальными командами золотарей. И потому конфликт обычно быстро сходил на нет. Но золотари, получавшие мизерную оплату, работали не слишком прилежно, иногда не появляясь на площади целыми днями; лошади фыркали, воняли, гадили и кусали прохожих; возницы все как один были невеждами, грубиянами и хамами, они жутко бранились, были грязными и обросшими, жевали табак, отхаркивались и высмаркивались прямо с высоты своих козел; кроме того кто-то из них то и дело устраивал прямо на площади починку своего экипажа на скорую руку, громыхая и лязгая, а бродячие кузнецы в переносных кузнях подковывали лошадей и помогали в починке. Всё это вкупе снова истощало терпение "хлебников" и конфликт вспыхивал по новой.

Однако когда Мастон Лург шел вдоль стоящих в ряд разномастных карет, бричек и кэбов, никто из возниц не бранился, не схаркивал вонючий табак и не сморкался. При виде черно-красных одежд и большого рубинового перстня на указательном пальце, люди стихали и отводили глаза. Мало кто из них мог по деталям мундира и нашивкам на груди точно определить что перед ними верховный городской судья, но то что это какой-то важный чиновник из Судебной Палаты они понимали. Наконец Лург выбрал небольшую узкую карету с запряженной в нее парой довольно гладких и упитанных лошадок. Возница, вопреки сложившемуся стереотипу, был довольно опрятно одет, с небольшой аккуратно остриженной бородой, со свежим лицом и ясными глазами. Лург внимательно оглядел его, точно также как до этого экипаж и лошадей, и счел подходящим. Звали возницу Долба, имя показалось Мастону Лургу несколько чудаковатым. Он и сам не знал зачем спросил имя, то ли чтобы установить чуть более близкий контакт с человеком, рядом с котором придется провести несколько следующих часов, то ли для некоторого устрашения, мол, теперь Судебная Палата знает твое имя, сынок, помни об этом. И для большей весомости Мастон еще и назвал свою должность, чем окончательно поверг владельца экипажа в трепет. Договорились они быстро. Нельзя было сказать что Долба слишком обрадовался, когда узнал что нужно ехать к "Холодному замку", там непонятно сколько времени поджидать экипаж могущественного министра и затем следовать за ним на почтительном расстоянии, но ничего возразить он не посмел. К тому же Лург посулил ему за все труды целых две сильвиды, то есть сумму которую кучер с трудом зарабатывал за полмесяца. Не до конца еще веря своему счастью, но надеясь что целый городской судья не может обманывать в таких вещах, Долба хлестнул своих лошаденок и те, уставшие стоять на одном месте, взяли бодрую рысь, увозя Мастона Лурга на, как он считал, главную встречу его жизни.

У здания министерства они прождали два с лишним часа. Солнце уже клонилось к горизонту, погружая улицы в легкий сумрак и заливая алым пламенем крыши домов, купола храмов, башенки и шпили прекрасного Заль-Вера, когда тяжелые решетчатые ворота наконец распахнулись и на улицу выкатила неимоверно длинная и широкая карета с запряженной в неё шестеркой красивых точеных коней с темными чуть серебристыми плюмажами, с заплетенными гривами и хвостами. Дверцы экипажа состояли из двух больших створок, на одной пылал красно-золотистый знак Судебной Палаты, на другой светился сине-белый герб герцога Этенгорского. Мастон Лург очнулся от тревожных мыслей и отпрянув от окна, словно испугавшись что его заметят, с волнением следил из своей маленькой кареты с противоположной стороны улицы за проезжающим мимо громадным черным экипажем. Экипаж сопровождали шестеро всадников, два спереди и четверо сзади. Лургу стало еще больше не по себе, это были шанги из знаменитой "Летучей команды" герцога. Шангами называли авров-изгоев, которые по каким-либо причинам покинули свои кланы, что для них было практически одной из самых страшных трагедий, и живущих отшельниками или бродягами. Некоторые из них сбивались в группы и поступали на службу к тому кто мог укрыть и содержать их, предлагая взамен свое ужасающее мастерство невероятно быстрых и смертоносных воителей. Для шангов это было каким-то жалким эрзацем клана, для их господина они были самыми надежными и верными телохранителями. Но Лург, как и почти все в Агроне, слышал немало слухов о том что "Летучая команда" это не просто наймиты и даже не совсем шанги. Герцог якобы когда-то каким-то образом поспособствовал спасению целого клана авров от полного уничтожения и 20 авров из этого спасенного клана, добровольно покинули свой народ и в знак признательности поклялись верно и бескорыстно служить Томасу Халиду до конца своих дней. Впрочем, тут никто точно ничего не знал. О командире "Летучей команды", жутком Рукхо, плели, например, такие дикие сплетни, что даже если хоть малая часть их них была правдой, то получалось что он настолько кровожадное чудовище, что спасать его и весь его клан от смерти было преступлением, а не благодеянием. Но сам Лург мало верил этим страшным побасенкам, полагаясь на здравый смысл, он считал, что, видимо, герцог действительно оказал некую услугу одному из кланов и тот в благодарность вручил ему в вечное подчинение два десятка своих воинов. Но эти воины ничуть не страшнее и кровожаднее все других авров, которые опутанные сложными правилами своих кодексов и гипертрофированными представлениями о чести и справедливости, шли на конфликт и кровопролитие лишь в самом крайнем случае. Но с другой стороны если они все-таки шанги, то значит они верят что как изгои они больше не достойны следовать этим кодексам и готовы резать и убивать как им заблагорассудится. Так или иначе, но не приходилось сомневаться, что если авры поклялись служить герцогу, то они моментально и без раздумий изрубят на куски любого на кого он укажет или кто хотя бы косо посмотрит на него. И потому Лург ощутил неприятный холодок и тревогу при виде тощих, замотанных с головы до ног в бесформенные, на первый взгляд напоминающие лохмотья, черные одежды всадников. Большие словно навыкате глаза шангов непрестанно двигались, осуществляя обзор сразу на 360 градусов без малейшего поворота головы.

Когда экипаж герцога удалился, Долба взялся за вожжи и принялся разворачивать карету. Очень скоро выяснилось что Томас Халид направляется в свой городской дом, а значит Мастон Лург мог в принципе и не брать для себя экипаж, а спокойно дойти до резиденции герцога пешком. Но все же он был рад что скрыт от посторонних глаз и еще какое-то время может побыть в относительном покое и уединении. Мандраж перед встречей усиливался и он старался собраться с духом.

Долба остановил лошадей на Тихом бульваре метрах в 100 от высоких ворот в решетчатой ограде с каменным основанием. После того как экипаж герцога свернул в эти ворота, судья наверно еще с полчаса сидел внутри кареты и задумчиво глядел в окно. Когда-то он очень любил этот бульвар. Место действительно дарующее суетливым столичным жителям тишину и покой. И он мог даже вспомнить как во времена своей учебы в Судебной академии он прогуливался здесь в синем сумраке под густыми кронами деревьев с некой очаровательной барышней. Сейчас ему казалось что это происходило не то что давным-давно, а даже и совсем не с ним, что он читал об этом в каком-то романе и лишь воображал эти прогулки. И та прелестная смешливая девушка, так трепетно замирающая, как маленькая птичка, в его объятиях, когда он несмело и неумело целовал её, казалась тоже лишь порождением фантазии, сладкого вымысла о том чего никогда не было. Тогда ему думалось, что жизнь только начинается и впереди практически целая вечность. А теперь спустя почти тридцать лет, после всей этой вечности, он снова здесь и собирается совершить свой последний крутой поворот в жизни, поворот, который обещает ему такие вершины и привилегии, о которых не та смешливая барышня, ни её глупый кавалер не смели и мечтать.

Лург вышел из кареты и направился к воротам. Долбе он не сказал ни слова, с ним уже было условлено что он будет ждать его возвращения столько сколько понадобится. На востоке засияли первые самые яркие звезды и вечерняя прохлада приятно освежала лицо судьи. Он немного нервничал, не зная кого именно встретит у ворот, ему не слишком-то хотелось объясняться с кем-нибудь из "Летучей команды". Справа от массивных чугунных ворот, за узким кирпичным пролетом находилась высокая калитка из толстых складывающихся в некий растительный орнамент черных металлических прутьев. За ней начиналась дорожка, справа от которой стоял аккуратный симпатичный темно-зеленый домик. Как только судья прошел через пока еще незапертую калитку, из домика появилась рослая темная фигура и Мастон Лург с облегчением увидел что это не авр. Судье навстречу вышел молодой мужчина. Он был одет в черный сюртук, темные широкие штаны, высокие сапоги и длинные перчатки. На голове надвинутая на самые глаза сидела аккуратная круглая шляпа. Судья не опознал в нем ни судебного гвардейца, ни штатного стражника министерства. Ни вообще какого-то солдата или офицера из того или иного подразделения Палаты. Видимо это кто-то из личной домашней охраны или прислуги герцога, решил Мастон Лург. Хотя скорее охраны, подумал он, обратив внимание что у молодого мужчины на поясе меч, небольшая дубинка и плеть. Понимая что он уже вторгся на личную территорию верховного претора, судья уже заранее чувствовал себя неловко и вполне готов был к тому, что охрана дома будет не слишком-то с ним любезна. Однако молодой мужчина, напротив, оказался весьма учтив. Он сразу же увидел и оценил с кем имеет дело и очень вежливо поинтересовался:

— Могу ли я быть чем-нибудь вам полезен, господин инрэ?

— Можете, — лаконично ответил Лург. Он понимал что ему нужно держать себя соответственно своему высокому рангу, который сообразительный охранник уже распознал. — Насколько я понимаю, господин верховный претор уже у себя?

— Думаю, что да, — осторожно и словно бы неуверенно ответил молодой человек, видимо оставляя на всякий случай себе пути к отступлению.

— Мне необходимо встретиться с ним.

— Вам назначено, господин инрэ? — Формальности ради спросил охранник.

— Нет. Но дело приведшее меня сюда не терпит ни малейшего отлагательства. Я думаю, вы понимаете, что лишь чрезвычайные обстоятельства могли заставить меня побеспокоить Его Светлость в столь неурочный час в его собственном доме. Потому не соблаговолите ли вы передать господину министру вот это письмо и мою просьбу о срочной аудиенции.

Письмо Лург приготовил заранее и запечатал своим личным судебным перстнем. В конверте находился маленький аккуратный листок с весьма коротким сообщением: "Я нашел человека, который вам нужен. Судья Туила, Мастон Лург"

Охранник некоторое время молчал. Несомненно молодому человеку не хотелось побеспокоить хозяина зря. Но он видел что перед ним стоит главный городской судья и, как было уже сказано, прекрасно понимал, что если кто-то и посмел тревожить герцога, то видимо он имел на это самые что ни на есть веские причины.

— Ваше имя, господин судья.

— В письме указано.

Охранник коротко кивнул, принимая эти меры конфиденциальности и попросил следовать за ним.

Они прошли по длинной прямой аллее, очутились на большом дворе с фонтаном, скульптурами и выложенными на лужайках цветными камешками узорами, прошли через двор к массивному золотисто-белому трехэтажному строению с колоннами, глубокими нишами, высокими ярко освещенными окнами и поднялись по широкой мраморной лестнице к парадной двери. Два лакея, завидев их, заблаговременно распахнули перед ними тяжелые створки пятиметровых дверей, и они вошли в огромный холл с множеством свечей, картин и снова скульптур. Из центра холла наверх вела белоснежная лестница с алым ковром и сверкающей балюстрадой.

— Соблаговолите ожидать здесь, — сказал охранник и указал на стулья и скамьи у стены. Сам же взбежал по лестнице на второй этаж и исчез.

Ждать пришлось недолго. "Не дольше чем зимой ждать весны. Плохие новости скачут как блохи, а хорошие и так ясны", вдруг припомнил Мастон Лург строки из какого-то древнего псалма. Теперь когда уже отступать было поздно, ему казалось что он вполне спокоен и решителен.

Молодого охранника он так больше и не увидел, к нему спустился личный помощник герцога. Лург, как и почти все служащие Судебной Палаты, был наслышан об этом человеке. Его звали Бока, еще достаточно молодой, нет и тридцати, он, по словам многих, имел весьма и весьма темное прошлое. Откуда его герцог выудил никто точно не знал, но почти все единодушно обвиняли Боку в самых жутких преступлениях. Он был и кровожадным кайхорским пиратом, и ужасным маньяком-душителем, и бывшим безжалостным наркобароном, разрезающим своих конкурентов на части, и диким каннибалом с южных островов, и яростным либингом, пьющим кровь своих врагов, и богопротивным чернокнижником вэлуоннцем, потрошащим молодых девиц на чудовищных ритуалах и т. д. и т. п. Но при каких-то необычных обстоятельствах этот монстр в человечьем обличье однажды спас жизнь самому герцогу и тот проникся к нему таким доверием и симпатией, что моментально зачислил его в свои верные телохранители и помощники. Лург, как и в случае с шангами, не воспринимал всерьез эти глупые слухи и полагал Боку всего лишь приближенным секретарем-ассистентом, которому герцог по каким-то своим причинам доверяет больше чем остальным. И совершенно очевидно что Бока обладает достаточным умом и сообразительностью, чтобы его ценили на этом месте, а все слухи о его жутком прошлом лишь жалкие выдумки его завистников. Вне всяких сомнений верховный претор не стал бы держать рядом с собой безумных маньяков, кровожадных дикарей, спятивших чернокнижников и прочих нелюдей. Но тем не менее судья поглядел на Боку с любопытством. Это был высокий атлетического телосложения мужчина с короткими тёмно-русыми волосами, с несколько простецкими чертами лица, с большими холодными светло-зелеными глазами, с немного искривленным, видимо чьим-то кулаком носом, со шрамами над верхней губой, на левой скуле и на лбу. Одет он был в изысканные, тщательно подогнанные по фигуре одежды, исключительно черного цвета, судя по всему в подражании своему хозяину, который обожал этот цвет.

Бока остановился перед судьей и внимательно и довольно бесцеремонно оглядел его. Лург не совсем представлял как ему следует держать себя с этим человеком.

— Желаете обыскать меня? — Сухо спросил он.

— Следуйте за мной, — равнодушно сказал Бока.

Они поднялись на второй этаж и прошли по коридору до конца. Бока распахнул тяжелую высоченную дверь и указал рукой внутрь:

— Проходите, господин Лург. Следуйте прямо и направо.

Судья вошел в помещение и дверь за ним закрыли. Он остался один. Судя по всему это была библиотека. Герцога здесь не было. Мастон Лург бесшумно зашагал по толстому ковру в указанном направлении, по пути размышляя над тем что верховный претор сообщил своему помощнику имя нежданного посетителя. Возможно он даже зачитал вслух записку в присутствии Боки из чего судья заключил, что страшный пират-маньяк-каннибал действительно пользуется определенным доверием герцога. Справа между огромными, высотой наверно метров в шесть, стеллажами, судья увидел еще одну дверь. Он подошел к ней, немного поколебался, не зная как поступить, и затем постучал. Ему не ответили. Он постучал громче, снова тишина. Он потянул дверь на себя, та открылась, и он вошел внутрь.

Это был личный кабинет Томаса Халида. Слева в стене находились три огромных стрельчатых окна, в данный момент прикрытые тяжелыми портьерами, справа такой же огромный камин, в котором пылал небольшой огонь. Посреди помещения располагался длинный овальный стол из полированного цветного мрамора, а еще дальше в самой глубине кабинета еще один массивный письменный стол темно-красного дерева. Возле камина стоял человек. Судья тут же замер, увидев его. Сердце Мастона Лурга сильно забилось. Только теперь он кажется до конца осознал что всё это происходит на самом деле. И почувствовал страх. То что шесть дней назад в Туиле представлялось какой-то бредовой затеей, некой эфемерной фантазией, в которую он по большому счету никогда до конца не верил, вдруг обрело самые что ни на есть материальные очертания и тот могущественный и опасный человек, мысли о котором постоянно преследовали Мастона на протяжении всех этих шести суток, теперь стоял перед ним.

До этого момента верховного претора королевства Лург видел всего три или четыре раза на каких-то праздниках и торжественных мероприятиях. Беседовать лично им не доводилось. Это не было принято. Несмотря на свой достаточно высокий ранг, Лург все же не имел ни причин, ни потребностей для личной встречи с министром правопорядка. Все необходимые вопросы обычно разрешались письменно. Единственный раз когда каждый судья гарантированно сталкивался лицом к лицу с верховным претором это день выпуска из Судебной академии. В неимоверно торжественной обстановке в окружении алых шеренг гвардейцев и порой даже в присутствии кого-нибудь из венценосной семьи, верховный претор самолично поздравлял новоявленных судей, вручал им массивный перстень с рубином и именной печатью, а также первое назначение на должность. Но когда выпускался Лург, Томас Халид еще не был верховным претором.

И несмотря на все свое волнение сейчас он разглядывал этого человека, запросто беседующего с королем и королевой, почти с жадностью. Томас Халид был строен, высок, с приятным утонченным свежим тщательно выбритым лицом, которое на первый взгляд могло показаться даже добродушным. Но темные карие глубоко посаженные глаза герцога быстро разрушали это впечатление. У него были длинные темные очень ухоженные волосы. По каким-то слухам, Мастон уже не помнил где он это услышал, верховный претор тщательно красил свои волосы скрывая седину. Несмотря на то что верховный претор был на четыре года старше Лурга, последний вынужден был признать что хозяин кабинета выглядит почти его ровесником, если не более молодым. "Видимо не слишком-то тяжелая жизнь выпала на долю бриллиантового герцога", промелькнуло в голове судьи. Одет министр был по своей излюбленной привычке во все черное и несмотря на свое баснословное состояние и известную всему Агрону почти безумную страсть к драгоценным камням, никаких украшений на нем сейчас не было. За исключение конечно неизменного судейского перстня с рубином, который Томасу Халиду тоже когда-то давно вручили при выпуске из академии. Хотя как многие говорили сам рубин в перстне уже конечно не тот, герцог заменил академический камешек более крупным и чистым самоцветом.

Судья сделал несколько взволнованных шагов вперед и поклонился.

— Ваша светлость, — с почтением сказал он.

Герцог смотрел на гостя с искренним любопытством. Чуть кивнув в ответ, он с вполне дружелюбной улыбкой произнес:

— Признаться, господин инрэ, ваша записка весьма меня озадачила. Вы заинтриговали меня. Я теряюсь в догадках что это за человек, который мне нужен, да еще и, как я понимаю, найденный вами где-то в Туиле. Я однажды бывал в вашем славном городке и более всего мне запомнился местный мэр. Чрезвычайно достойный человек, веселый такой, словоохотливый. Жаль вот только что перманентно пьяный.

Мастон позволил себе слегка улыбнуться.

— Да, господин Орландо Гортекс умеет произвести впечатление, — аккуратно заметил он.

Темные глаза герцога еще раз быстро оглядели гостя с головы до ног, после чего указав в сторону письменно стола, он сказал:

— Давайте пройдём туда, там нам думаю будет удобнее.

Томас Халид опустился в массивное, обитое тёмно-бордовой кожей кресло, с гербом Этенгорского герцогства на спинке и указал на стулья рядом с овальным каменным столом.

— Берите любой и присаживайтесь.

— Благодарю, Ваша светлость. — Лург взял ближний стул, пододвинул его к письменному столу и держа спину идеально прямой, аккуратно сел едва ли не на самый край. Он понимал, что со стороны герцога это широкий жест, ибо обычно мало кто сидел в присутствии министра правопорядка. Тем самым он видимо хотел дать понять, что по крайней мере пока расценивает судью ни как своего подчиненного, а исключительно как своего гостя.

— Я вижу вам слегка не по себе, господин Мастон. Может быть вы желаете чего-нибудь выпить или вы согласитесь отужинать со мной, а о вашем деле поговорим после ужина? — Сказал герцог и задумчиво потеребил правую мочку уха.

Столь любезное и обходительное обращение почти напугало судью.

— О нет-нет, ваша светлость, не нужно, — воскликнул судья. — Ни в коей мере не желаю вам докучать еще и во время ужина. Если не возражаете, позвольте рассказать вам о моем деле прямо сейчас.

Томас Халид улыбнулся.

— Если честно, я бы и не дотерпел до конца ужина. Уж очень хочется узнать о каком человеке речь. Так что, конечно не возражаю. Прошу вас, приступайте.

Мастон Лург кивнул и откашлялся. Он волновался и пытался взять себя в руки чтобы хотя бы это его волнение не так бросалось в глаза.

— Господин майдмире, я прекрасно понимаю, что то что я собираюсь вам рассказать, сначала может показаться вздорным и нелепым. И возможно вам захочется прогнать меня, дабы я не тратил впустую ваше драгоценное время, но умоляю вас, будьте снисходительны и выслушайте меня до конца.

— Господин Мастон, эти увещевания излишни. Я прекрасно знаю, что вы рассудительный и здравомыслящий человек и, если уж вы затруднили себя прибытием в Акануран и организацией встречи со мною, я понимаю, что причина достаточно весома. Как я уже сказал выше, я заинтригован и слушаю вас со всем возможным вниманием.

Лург еще немного помедлил, то ли собираясь с духом, то ли, не осознавая этого, исполняя театральную паузу, дабы придать звучности и внушительности тому что он будет говорить.

— Шесть дней тому назад, господин майдмире, — начал он, — в Туиле мне довелось столкнуться с весьма примечательным человеком, обладающим удивительными и уникальными способностями. Поначалу я, естественно, отнесся к нему с недоверием, посчитав все его трюки не более чем ярмарочными фокусами. Однако дальнейшее разбирательство и общение с этим человеком окончательно убедили меня, что его необычные способности абсолютно реальны и не имеют ничего общего с дешевыми иллюзиями балаганных фигляров. Говоря в двух словах, этот человек умеет безошибочно определять правду и ложь. Настолько безошибочно, что не существует никакой возможности обмануть его. Ему достаточно посмотреть на вас, когда вы говорите, и он совершенно точно определит лжете вы или нет. Поверьте, Ваша светлость, такая способность не только весьма впечатляет, но и пугает. Признаюсь вам, что мне, хоть я отнюдь и не считаю себя отъявленным лгуном, было весьма непросто беседовать с ним. — Судья позволил себе усмехнуться. — Оказывается не так-то легко вести диалог, когда ты не имеешь ни единой возможности слукавить, схитрить, произнести хоть малейшее слово неправды. Конечно же я был поражен и в какой-то мере обескуражен способностями этого человека и еще больше восхищен тем огромным потенциалом, который заложен в подобном умении именно в сфере нашей с вами профессиональной деятельности, господин майдмире. Более того, мне представился шанс на практике убедиться насколько мощное, если так можно выразиться, оружие оказалось у меня в руках. По дороге в Акануран, в одном из встреченных мною караванов, я исполнил требование о "королевском правосудии" касательно произошедшего в караване убийства. Поначалу дело представилось мне весьма туманным и было совершенно очевидно, что на дознание и разбирательство уйдет немало дней. Однако же воспользовавшись помощью своего спутника-"правдовидца", всё дело заняло у меня не более часа. Ваша светлость, это было нечто невероятное. Мы договорились с ним что он, присутствуя на допросах, будет подавать мне незаметные знаки, лжет свидетель или говорит правду. После чего, по возможности сузив круг подозреваемых, я просто спросил каждого из них совершал ли он убийство или нет. Как вы понимаете, один из подозреваемых солгал и мой "правдовидец" указал мне на него. Дальше уже было дело техники, заставить его сознаться.

Томас Халид слушал, образно говоря, раскрыв рот и ловя каждое слово своего подчиненного. Вне всяких сомнений он был весьма увлечен рассказом.

— Но постойте, господин Мастон, — прервал герцог судью, — я признаться несколько запутался. Каким образом этот необычный человек оказался рядом с вами? Он тоже отправился в Акануран?

— Прощу прощение, Ваша светлость, мне следовало упомянуть об этом ранее. Дело в том что я…, — судья изобразил некое смущение, — понимая насколько ценным может быть для вас, господин майдмире, человек со столь уникальными способностями, позволил себе … э-э некоторым образом задержать его и доставить к вам в Акануран.

В кабинете повисла тишина. Герцог с искренним удивлением глядел на своего подчиненного. Томас Халид был очень опытным политиком и интриганом и давным-давно уже овладел умением сохранять на лице то выражение какое нужно, совершенно безотносительно от того что думает и чувствует на самом деле. Но сейчас он и правда был удивлен и даже позволил этому удивлению проявиться внешне.

— То есть вы совершили насилие над этим человеком? — Уточнил он.

— Лишь в самой малейшей степени, господин майдмире. И более того, как мне кажется, за время нашего совместного с ним путешествия, я сумел вполне убедить его что это принуждение было вызвано лишь крайней необходимостью, а также в том что впереди его ждет блестящая будущность. Под вашей опекой, господин министр.

Герцог немного растерянно усмехнулся.

— Под моей опекой?

— Я позволил себе надеяться, Ваша светлость, что вы примите этого необычного человека к себе и оцените и вознаградите по достоинству его феноменальное умение, которое несомненно будет чрезвычайно полезно Вашей светлости. Именно в этом я и убедил его, и, как мне кажется, он воспринял мои доводы и в какой-то мере простил мне то небольшое насилие что я вынужден был над ним совершить. Я прекрасно понимаю, господин майдмире, что взял на себе неслыханную смелость и даже позволил себе дерзость, действуя так как я действовал, да еще и используя ваше имя, не испросив на то позволения. Но обстоятельства складывались так, что у меня просто не было времени на размышления.

Белое тщательно выбритое аккуратное лицо герцога больше не выглядело ни удивленным, ни растерянным.

— То есть, господин инрэ, — сказал он, впервые обратившись к судье официально, — вы захватили этого человека, насильно удерживали его в течении шести дней и сейчас доставили его в Акануран, дабы передать его мне, чтобы я и дальше удерживал его против воли и использовал в своих интересах, я вас правильно понимаю?

— Правильно, господин майдмире, — спокойно ответил Мастон Лург.

Они некоторое время смотрели друг другу в глаза, как бы договаривая то, что осталось не досказанным.

— То есть, господин инрэ, вы совершили преступление и теперь делаете меня его соучастником, — также спокойно констатировал министр.

— Ваша светлость, давайте говорить прямо, без обиняков. Этот человек слишком ценен, чтобы действовать в рамках правового поля. Но и всё-таки преступление это слишком громкое слово. Я обращался с этим человеком чрезвычайно учтиво и обходительно и кроме некоторого ограничения в перемещениях не позволил себе ни малейшей грубости по отношению к нему. В конце концов, каким бы не был я негодяем, я не позволил бы себе как-то иначе обращаться с ребенком.

— Ребенком?!!

— Да, Ваша светлость, она всего лишь маленькая девочка, лет шести от роду.

Великий дипломат и политик Томас Халид наконец на несколько секунд потерял свое самообладание и в крайнем изумлении уставился на своего собеседника.

— Вы издеваетесь надо мною, господин инрэ?!

— Помилуйте, Ваша светлость, — почти с неподдельным испугом воскликнул Мастон Лург, — что заставляет вас так думать?!

— Ваш феноменальный "правдовидец", безошибочно читающий в сердцах людей и которого невозможно обмануть, всего лишь несмышлёная малышка, играющая в куклы и наверно еще не научившаяся правильно держать ложку?

— Еще раз прошу прощения, Ваша светлость, — медленно проговорил судья. — Мне видимо следовало упомянуть об этом в самом начале.

— Следовало! Ибо всё вами сказанное теперь представляется вздором.

— Ваша светлость, я от всего сердца прошу вас верить мне. Да, она всего лишь шестилетняя девочка, маленький ребенок, но клянусь престолом Агрона, вы навряд ли встречали ребенка подобного ей. Я со всей ответственностью готов заявить, что она умнее и рассудительнее многих из тех женщин, что окружают нашу досточтимую королеву на балах в Заль-Вере.

Герцог уже взял себя в руки и совершенно успокоился. Он даже усмехнулся:

— Не пойму в чей огород этот камень, господин Мастон?

— Нет-нет, — поспешно возразил судья, — я не пытаюсь кого-то принизить. Я просто хочу сказать, что эта девочка воистину необычный ребенок, даже не принимая во внимание её удивительные способности по определению правды. Беседуя с ней, у меня порой возникало ощущение, что я разговариваю с мудрой взрослой женщиной. Смешно сказать, но иногда у меня мелькали нелепые мысли о том, что она возможно некое волшебное существо, которое только выглядит столь юным, а на самом деле ему десятки и десятки лет. Как белые лоя, которые совершенно не меняются с возрастом. Или же, думал я, это возможно сама королева Лазурных гор, которая как известно может принимать любой облик, соизволила встретиться со мною.

— Даже так? Но тем не менее вы уверены что она всё-таки всего лишь ребенок?

— Да, Ваша светлость. В этом нет никаких сомнений, она абсолютно та кем кажется, шестилетняя девочка. Вздорная, обидчивая, дерзкая, капризная, слабая, наивная в своей детской категоричности и попытках казаться взрослее чем она есть. Но при всем при этом она невероятно умна для своего возраста. И как будто способна видеть человека насквозь, чутко улавливая движения чужой души. Впрочем, мне кажется это как-то связано с её умением видеть правду и ложь. К сожалению, господин министр, я совершенно не представляю как она это делает. Знаю только что ей обязательно нужно видеть человека своими глазами, слышать только его голос ей не достаточно.

Судья замолчал и выжидательно поглядел на хозяина кабинета, словно показывая что готов отвечать на все возникшие вопросы.

— Ну что ж, господин Мастон, всё что вы сказали весьма любопытно и занимательно. И вам больше не нужно извиняться за то что вы обеспокоили меня неурочным визитом. Вы определенно украсили своим рассказом мой скучный вечер. Однако, думаю, вы понимаете что у меня немало вопросов к вам. Во-первых, из ваших слов я не совсем уловил, эта девочка … кстати, я могу узнать её имя?

— Её зовут Элен, Ваша светлость.

— Элен, — медленно и задумчиво произнес герцог. — Хорошее имя, приятное. Так вот, я так и не уловил откуда же она взялась. Она жительница Туила?

— Нет, господин министр. Боюсь я и сам многого не знаю о ней и потому вряд ли смогу удовлетворительно ответить на все ваши вопросы. — Судья понимал, что вступает на очень зыбкую почву. Ему очень не хотелось рассказывать о металлической собаке, о чудесным образом изменяющейся куртке, о мифических могущественных хранителях, которыми его когда-то пугала Элен, о её необычных вещах, которые остались запертыми под сиденьем его кареты. — Она бродяжка из какой-то страны, которую она и сама не может вразумительно описать. Насколько я понял она сирота. Возможно она пережила какую-то трагедию, она наивно верит в неких волшебных покровителей, которые то ли оберегают её, то ли однажды придут и заберут её в счастливую страну, что-то вроде добрых фей или святых покровителей.

Томас Халид понимающе покачал головой, как бы принимая всё что сказал собеседник.

— И потому, я позволю себе еще раз заметить, что то что вы, Ваша светлость, назвали преступлением всё же не является им в полном смысле этого слова. Да, в первый день мне пришлось применить некоторую силу, чтобы удержать девочку рядом с собой. Но ведь вместе с этим я дал ей кров и еду. Да к тому же не мне вам рассказывать, господин майдмире, как опасно маленькой девочке бродить одной по нашей стране. По дороге в Акануран мы столкнулись с одним из рода Варнего, и этот гнусный шинжунец так возбудился при виде Элен, что имел неимоверную наглость пытаться купить её у меня. Честно говоря, в тот момент я думал, что он не остановится не перед чем чтобы завладеть ею. Мне уже казалось что и ранг главного городского судьи не остановит его. Но слава богу он всё же одумался в конце концов.

— Шинжунские работорговцы все больше и больше теряют уважение к какой бы то ни было власти, — хмуро подтвердил Томас Халид. — Это прискорбный факт мне отлично известен. Но, увы, пока мы мало что можем поделать. Такова политика нашего государства. Но неужели девочка бродяжничала совсем одна?

— Ну, почти. Она была в компании лоя-изгнанника и большой собаки, — аккуратно проговорил Лург. — Но я счел такую дикую компанию совершенно неподходящей для столь юного создания. И потому лоя и собака остались в Туиле.

Герцог внимательно глядел на судью и тому уже казалось, что на него глядят с подозрением. Но верховный претор, словно взвесив все за и против, объявил:

— Что ж, господин Лург, теперь я вижу, что определённо поторопился поименовать ваше деяние преступным. Столь малое дитя конечно следовало оградить от многочисленных опасностей внешнего мира, а учитывая необычные способности ребенка, я всё больше склоняюсь к мысли что вы поступили абсолютно правильно, доставив его в Акануран. Однако, господин Лург, надеюсь вы понимаете, что пока это всё только слова. — И герцог выразительно поглядел на своего подчиненного.

Судья внутренне затрепетал, ибо они наконец подошли к самому главному для него вопросу. Да и к самому деликатному тоже. Судье было трудно определить настрой министра. Он не казался сердитым или раздосадованным, но однако также и не выглядел слишком уж воодушевленным и взволнованным открывшимся ему чудом. Но все же он явно достаточно заинтересован, подбодрил себя Лург.

— Я понимаю вас, Ваша светлость. Вы хотите встретиться с девочкой лично.

— Да, господин Мастон, — улыбнулся герцог. — Думаю, это мое желание понять не трудно. Вы привезли её с собой? Она ждет где-то в экипаже на улице?

Судья замешкался с ответом и Томас Халид тут же уловил его колебания.

— Что-нибудь не так, господин Мастон? Мы не обсудили еще какой-то аспект этого дела?

Судья поглядел на хозяина кабинета с плохо скрываемым удивлением. Казалось герцог уже понял чем именно вызвана эта проволочка.

— Видите ли, Ваша светлость, прежде чем передать девочку вам, я действительно хотел бы обсудить еще один момент… нашего соглашения.

Глаза герцога вспыхнули насмешкой и он откинулся на спинку своего роскошно кресла. У Лурга не осталось сомнений, что Томас Халид уже отлично понял о чем пойдет речь. И с некоторой досадой судья подумал о том, что в проницательности герцог нисколько не уступает маленькой Элен. И прежде чем Мастон открыл рот, верховный претор спокойно спросил:

— Вы, я полагаю, хотите какое-то вознаграждение за все ваши труды, не так ли?

Судья от волнения даже слегка закашлялся.

— Именно так, Ваша светлость, — тихо ответил он и не в силах смотреть в лицо могущественному министру и, приходя в трепет от собственной, как ему вдруг показалось, наглости, он опустил глаза в столешницу перед собой. Но впрочем это длилось лишь какие-то секунды, Лург столь много раз размышлял об этом прежде, что вроде бы давно уже убедил себя что никакая наглость здесь ни при чем, что он действительно заслужил то о чем просит. Ведь он преподнес герцогу поистине бесценный дар. И, найдя в себе силы, он снова поглядел хозяину дома в глаза. — И простите мне мою дерзость и неучтивость, но я считаю, что за то чудо что я вручаю вам я достоин весьма и весьма внушительного вознаграждения.

Томас Халид усмехнулся, словно бы даже чуть растерянно.

— Ну хорошо, господин инрэ. Я посмотрю на ребенка и, если всё окажется как вы говорите, вы получите своё вознаграждение. Весьма и весьма внушительное.

— Нет, господин министр. Я должен сначала получить вознаграждение, а потом я передам вам ребенка.

Главные слова были произнесены. "Странно," подумал судья, "мне совсем не страшно." Весь страх будто съежился и отступил, оглушенный и озадаченный невыносимой дерзостью произнесенных слов. Для страха просто не осталось места. Герцог глядел на своего гостя с легким удивлением, удивлением, которое мало-помалу сменялось холодной насмешкой.

— Я вас правильно понимаю, господин судья, вы хотите получить от меня большую сумму денег, а взамен предлагаете лишь рассказ о какой-то сказочной девочке?

— Именно так, ваша светлость. Но только девочка не сказочная, она абсолютно реальная. И если мы договоримся о моем вознаграждении, вы завтра же встретитесь с ней.

Томас Халид поставил локти на стол и осторожно помассировал правой рукою больное левое запястье. Всякая приветливость и улыбчивость покинули герцога. Теперь он глядел на гостя задумчиво и как будто оценивающе.

— Вы очень прямолинейны, господин Мастон.

— В этом деле никак иначе просто не получится.

— А что если это, как вы говорите дело, дело очень смахивающее на мошенническую аферу, весьма расстроит и раздосадует меня? Вас не страшат последствия?

Угроза была произнесена. И снова судья к своему удивлению не ощутил страха. Отступать некуда. Он чувствовал себя так будто летит с горы в неуправляемой карете. Остановиться нельзя, изменить прошлое невозможно, что ждет впереди уже не важно, остается только катится, набирая всё более пугающую скорость.

— Ваша светлость, я не страшусь только потому что эта девочка действительно существует и вы, как очень умный и прозорливый человек, несомненно понимаете какой громадный и невероятный потенциал в ней заключен.

— Перестаньте, господин инрэ. Громкие слова хороши только для толпы на площади, а в частной беседе они лишь утомляют. Никакого потенциала я пока не вижу. Я вижу только перед собой человека, вымогающего у меня деньги. — Герцог вдруг снова усмехнулся. — Что впрочем само по себе уже занимательно.

Судья сглотнул.

— Господин министр, позвольте я буду говорить совсем уж без каких-либо околичностей и экивоков. Этот ребенок настоящее чудо. Рядом с ним уже никто и никогда не солжет вам. Любой преступник, прохиндей, еретик, интриган будут для вас как открытая книга. Не в состояниисказать вам ни слова лжи, они всегда будут в ваших руках, вы словно бог будете глядеть прямо в их душу, разгадывая и открывая любую их хитрость и коварство. На всей Шатгалле не останется человека способного обмануть вас. Никто уже не сможет ничего скрыть от вас. Вы увидите людей в их истинном обличье, таких какие они только лишь наедине с собой. Согласитесь что подобная способность открывает для владеющего ею невероятные перспективы. Но я слишком мелкий и незначительный человек для таких перспектив и я предлагаю эту способность вам. Но за столь бесценный дар я всё же хочу получить достойное вознаграждение. И прошу это вознаграждение вперед только потому, что я не смогу уже ничего просить, когда ребенок будет у вас. Я буду полностью в вашей воли. Прошу вас, ваша светлость, поймите меня правильно.

Судья замолчал и поглядел на хозяина дома очень проникновенным серьезным взглядом.

Герцог правой рукой медленно погладил темно-бордовую столешницу, задумчиво следя за своей ладонью.

— Ну что ж, господин инрэ, я полагаю что понимаю вас правильно. Вы хотите попросить очень много за этого чудо-ребенка и опасаетесь что я вряд ли соглашусь вам заплатить это "многое", если ребенок уже будет у меня. То есть по сути заявляете, что я по своей скупости и алчности непременно нарушил бы наш уговор, как только бы получил ваш "бесценный дар".

Судья весь подался вперед, желая горячо возразить, но герцог, подняв левую руку, остановил его.

— Не надо ничего говорить, ведь вы же сами предложили обойтись без околичностей. Ответьте мне лучше на такой вопрос. Вот вы так красочно описали, что произойдёт, когда девочка окажется рядом со мной, но что если она просто откажется говорить мне где ложь, а где правда или даже хуже того, начнет лгать мне из-за каких-то своих симпатий и антипатий к спрашиваемому человеку.

— Тогда вы заставите её говорить правду.

— То есть?

Мастон Лург позволил себе слегка улыбнуться.

— Элен задавала мне точно такой же вопрос: "А что если я откажусь помогать вам или не стану говорить правду насчет того где ложь, а где нет?"

— Любопытно. И что вы ей ответили?

— Я сказал ей примерно следующее: "Ведь ты же понимаешь, Элен, что у нас масса возможностей узнать сказал ли человек правду или нет и тем самым проверить тебя. И если мы узнаем, что ты солгала нам, тогда на твоих глазах отрежут голову котенку или щенку. Или иссекут плетьми какого-нибудь бездомного ребенка".

Брови герцога взлетели вверх.

— А вы страшный человек, господин инрэ.

"Но не такой страшный как вы, господин майдмирэ", подумал судья, но вслух с вежливой улыбкой произнес:

— Ну что вы, ваша светлость, вовсе нет. Ведь это всего лишь слова. Хотя как мне кажется Элен была напугана.

— То есть вы предлагаете мне хорошенько запугать её?

— Нет. Ну разве что совсем немного в самом начале. Но затем, насколько я успел её понять, с ней лучше обходиться уважительно. Это скорее склонит её к сотрудничеству. В любом случае думаю это не составит большого труда. Как я вам говорил она невероятно умна и очень быстро поймет что для неё лучший выход это помогать вам. И после этого у вас с ней уже не будет никаких проблем.

— Звучит оптимистично. А что если её дар пропадет? Или она сама однажды заявит что эта её чудо-способность неизвестно почему исчезла?

— Значит она вам лжет. Я не думаю что её дар может пропасть. Насколько я понимаю этот дар в её чудесных глазах и пока она может видеть дар никуда не денется.

— Но это лишь ваши домыслы.

Судья довольно бесцеремонно пожал плечами.

— Домыслы. Но если бы мы могли понять чудо, оно перестало бы быть чудом. Здесь придется идти на риск.

Герцог внимательно вгляделся в судью. Ему показалось что тот по неизвестной причине теперь чувствует себя гораздо увереннее, чем в начале разговора. Томасу Халиду захотелось слегка щелкнуть его по носу.

— Тогда у меня к вам еще один вопрос, господин Мастон. А что мешает мне вызвать пару умельцев из Дома Ронга и с помощью их неприятных умений дознаться у вас где сейчас находится этот драгоценный ребенок?

И снова судья не испытал страха. Он даже почувствовал гордость за себя.

— Ничего, ваша светлость, не мешает. За исключение конечно ваших душевных добродетелей, благородства вашего сердца, вашей порядочности, честности и обостренного чувства справедливости.

Они почти с полминуты глядели друг другу в глаза. Уж слишком слова судьи походили на издевку. Но он всем своим видом показывал что говорит совершенно искреннее.

— Но кроме того у ваших умельцев из Дома Ронга ничего бы не вышло. Ибо я и сам не знаю где находится девочка. Мой надежный человек где-то спрятал её и теперь ждет от меня условленного знака. На встречу должен прийти я один, мой человек будет следить издалека и только если я подам нужный сигнал сообщит где девочка. Не сомневаюсь что рано или поздно мастера заплечных дел смогут выпытать у меня что это за знак, но потом еще будет нужно так запугать меня чтобы я согласился его подать. А на это совсем нет времени. Мой человек ждет знака только лишь до завтрашнего вечера.

Герцог откинулся на спинку кресла и глядел на судью совершенно спокойно, словно бы всё уже окончательно решив для себя. Он действительно принял одно важное решение касательно судьи. Потеребив правую мочку уха, он с улыбкой сказал.

— Вы хорошо подготовились, господин Мастон. Сразу видно что вы человек умный и основательный. Я рад что в Судебной Палате служат такие достойные люди. Хотелось чтобы другие наши судьи походили на вас.

Судья также позволил себе улыбнуться.

— О, ваша светлость, я уверен они ничуть не хуже меня, а даже напротив во многом и превосходят. Ведь я в конце концов всего лишь судья маленького провинциального забытого городка и вряд ли на меня стоит равняться.

— Что-то подсказывает мне, что вы попросите у меня не только деньги, — усмехнулся Томас Халид. — Я прав?

— Правы как всегда, ваша светлость.

Судья умолк и герцог сделал жест рукой как бы приглашая его продолжать.

— Ну я вас слушаю, господин инрэ, — доброжелательно сказал он. — Что же вы хотите за то чтобы завтра в этом кабинете я мог лицезреть вашего чудо-ребенка?

Судья подобрался. Он заволновался и наконец-таки почувствовал страх. Ибо хотел он очень многого.

— Пятьдесят тысяч тон, сто тысяч сильвид, пятьдесят чистых бриллиантов, из которых тридцать не менее 40 карат, пятнадцать не менее 70 и пять не менее 100, — лицо герцога удивленно вытянулось, однако когда выяснилось что это еще не все, он просто-таки захлопал глазами от изумления, — наследственное дворянство с правом герба и девиза с титулом не ниже графского с родовым поместьем включающим как минимум десять вотчинных деревень с общим числом крестьян не меньше пяти тысяч душ и общим доходом не менее тысячи золотых в год, а также имеющим лесных угодий не менее полторы тысячи акров, на которых присутствует как минимум одно озеро и с готовым каменным домом или замком с полной меблировкой и штатом прислуги. А также должность главного судьи одной из центральных провинций или должность велара.

Когда взволнованный судья наконец умолк, Томас Халид еще несколько секунд ошарашенно взирал на него, а затем вдруг засмеялся. Это был чистый, искренний, веселый смех и герцог не мог остановиться. Он уже хохотал, откидывая назад голову, неприлично распахивая рот и то и дело вытирая указательными пальцами льющиеся из глаз слезы. Смех буквально бурлил в нём, сотрясал его, раздирал его горло, казалось что герцог то кашляет, то задыхается, то кряхтит и его раскрасневшееся счастливое лицо сияло неподдельной радостью. Судья глядел на него в растерянности и тревоге. Он ожидал недовольства, гнева, возмущения, но никак не такого искреннего, от всего сердца смеха.

— О-охо-хо-х, — наконец простонал Томас Халид и кое как выговорил, всё еще посмеиваясь и широко улыбаясь: — Ну вы и шутник, господин Мастон! И главное всё с таким серьезным лицом. Клянусь Святыми дарами вы определенно не продешевили вашу девчонку. Если бы все взяточники нашего славного королевства услышали бы вас, они бы просто сгорели от стыда, осознав как мелко они плавают. Я ушам своим не верю. Золото, бриллианты, поместье, титул, должность велара. Я даже не соображу, что еще вам можно было бы пожелать, разве что блестящую партию, может попросите сосватать за вас красавицу Саону Джева, дочь маршала Тофера, крестницу королевы, ну и потребовать пару армейским корпусов в качестве приданного?

— Нет, ваша светлость, дочь маршала Тофера меня не интересует. А насчет всего остального я говорил абсолютно серьезно. — Голос судьи прозвучал почти грозно.

Томас Халид наконец перестал посмеиваться и лицо его приняло задумчивое выражение, хотя в глубоких темных глазах по-прежнему то и дело мелькали смешинки.

— Знаете, господин инрэ, я бы подумал что вы под действием каких-то наркотиков, если бы не был уверен что это не так. Спиртным от вас тоже вроде не пахнет и на сумасшедшего вы не похожи. Так как же понимать все эти ваши безумные требования? Или вы следуете правилу просить как можно больше, чтобы получить хоть что-то?

— Господин майдмирэ, я прекрасно понимаю что означенный мною размер вознаграждения на первый взгляд может показаться чрезмерно завышенным, но позвольте вам напомнить что в итоге вы приобретете почти божественную силу читать в сердцах людей.

Лицо герцога почти скривилось от отвращения.

— Господи, судья, сделайте одолжение прекратите использовать такую пошлую мелодраматичную лексику. Оставьте это нашим убогим клирикам. Вы же по сути устроили здесь торговую сделку, так и ведите себя соответствующе.

Мастон Лург отпрянул назад, словно получил оплеуху.

— И никакой божественной силы вы не предлагаете. Даже если всё что вы говорите правда, максимум что я получу это маленький вздорный ребенок, с которым, я уверен, придется много и долго возиться чтобы добиться от него хоть какого-то приемлемого результата. И в любом случае я всегда буду зависеть от её настроений, желаний, капризов, от её самочувствия в конце концов. А каждый раз, как она встанет в позу, резать голову котенку или пороть какого-нибудь беспризорника, как вы предлагаете, это знаете ли слегка утомительно. Да к тому же как это будет выглядеть, если я вдруг начну по всем тюрьмам и камерам таскать за собой маленькую девочку? Или мне всех этих негодяев и висельников, злодеев и убивцев тащить к себе домой? И за весь ворох этих проблем вы просите у меня три луны с неба и полкоролевства в придачу?! Вам не кажется что вы слишком переоцениваете свой "товар", господин судья?

Мастон Лург чувствовал себя неуютно. Ему стоило немалых усилий выдержать взгляд хозяина дома и не отвести глаз.

— Ваша светлость, — медленно проговорил он, — если бы вы знали Элен так как я, вы бы поняли что никаких особых проблем у вас с ней не возникнет.

Герцог усмехнулся.

— Ну так вы же сами отказываете мне в возможности узнать её, требуя от меня вперед какие-то немыслимые сказочные сокровища.

— Ваша светлость, я не требую… то есть не прошу у вас ничего невозможного. Все означенные пункты моего вознаграждения полностью в вашей власти. И как мне кажется от вас даже не потребуется каких-то особых усилий чтобы осуществить их.

— Вот как? Вам так кажется?! По-вашему я снимаю и назначаю веларов и главных судей провинций просто по щелчку пальцев? А Судебный совет, министерская коллегия, Резолюционный комитет, Кабинет Министров, который столь болезненно относится к любым перестановкам в Собрании веларов, по-вашему пляшут исключительно под мою дудку и глядят мне в рот. Так вы полагаете? А дворянская грамота на ваш графский титул наверно лежит у меня в столе и мне достаточно протянуть руку и поставить свою подпись? А записи в Парчовой книге и Патриционном матрикуле появятся сами собой? Или вы как будто не знаете что присвоение дворянского достоинства инициируется только с волеизъявления Его Королевского Величества и на дворянской грамоте он ставит свою личную подпись.

Герцог глядел на своего собеседника словно бы снисходительно.

— Может быть вы, господин Мастон, в вашем славном маленьком провинциальном городке, возглавляемым весёлым пьяницей-мэром, несколько утратили чувство реальности и позабыли как сложен и громоздок неповоротливый механизм государственной власти, забыли на что это похоже, когда в одном месте собирается столь невообразимое количество спесивых, жадных, трусливых чиновников. Или никогда и не знали?

— Нет, ваша светлость, я знаю или по крайней мере догадываюсь на что это похоже. И именно поэтому я пришел к вам. А не к маршалу Тоферу или адмиралу Линдингу, ни к главе Посольской палаты, государственному министру его сиятельству графу Пешону, ни к главе Военной палаты министру Армии и Флота его сиятельству трибуну Куеркусу, ни к главе Казначейской палаты министру финансов его светлости палатину Саликсу, ни к главе Кабинета Министров Канцлеру Агрона его светлости герцогу Урантаге, ни к одному из трех верховных статс-советников короля и даже ни к самому Его Величеству Доммеру Благонравному. Я пришел к вам, ваша светлость, потому что вы самый могущественный человек в этой стране. И я знаю что вам не составит труда утвердить меня на любую должность в вашем министерстве и рекомендовать меня во дворянство и убедить Его Величество подписать мою дворянскую грамоту.

В кабинете на несколько минут установилась тишина. Лишь огонь в камине немного шипел и пощелкивал и где-то очень далеко в каминной трубе иногда слышалось приглушенное гудение. Мужчины безотрывно глядели друг на друга. Теперь судья говорил уже совсем напрямик, давая понять что может предложить чудо-ребенка и другим влиятельным лицам королевства, но решил начать с министра правопорядка, так как считает что у того больше всего возможностей исполнить все пункты вознаграждения.

Наконец Томас Раушер Халид усмехнулся.

— Не обижайтесь, господин инрэ, — сказал он, — но такие игры вам не по зубам. Я понимаю вы решили что это шанс всей вашей жизни и упустить его это преступление против этой самой жизни. И вам кажется вы готовы на всё. Вы совершаете насилие над ребенком, покидаете свой пост в Туиле, являетесь незваным в мой дом, требуете от меня сделать вас баснословно богатым и влиятельным человеком и угрожаете что иначе пойдете к моим, так сказать, политическим оппонентам, полагая что я конечно же не допущу чтобы кто-то другой приобрел чудесную способность всегда видеть правду. Но вы совершили ошибку, господин инрэ. Это так не работает. Это, если так можно выразиться, несколько иной уровень бытия. В него нельзя врываться извне на полном скаку, как удалой витязь Черемеш во вражеский строй, и пытаться в один миг завладеть всеми его состояниями и привилегиями. Так не получится. Что вы, например, сделаете, если я просто укажу вам на дверь.

Судья пожал плечами.

— Встану и уйду.

— Уйдете в никуда? Ведь вы понимаете что вам больше не быть главным королевским судьей города Туила. Пойдете предлагать девочку трибуну Куеркусу или герцогу Урантаге? Или взяв все ваши, я уверен, довольно скромные накопления, покинете Агрон и отправитесь в Сайтону или Кирм чтобы попытать счастья там? И как по-вашему сколько мне придется ждать прежде чем вы так или иначе выведете меня на этого чудо-ребенка? Пусть даже ваш надежный человек и спрятал её сейчас в неизвестном вам месте, но вы ведь наверняка обговорили как вам встретится, если всё пойдет не так как вам бы хотелось.

Мастон Лург спокойно глядел на герцога.

— Вы правы, ваша светлость, в том, что это главный шанс моей жизни. И я поставил на него всё. И либо я приобрету всё о чем мечтаю, либо потеряю всё что имел. Я готов к этому. И если вы откажете мне, я не собираюсь встречаться с Элен, я прекрасно понимаю что иначе вы выследите меня и получите её. Этого я не допущу. Вы правы я сяду на корабль и отправлюсь в другую страну, навсегда покинув Агрон. А мой человек волен делать с ребенком всё что ему заблагорассудится. Он ничего не знает о её удивительных способностях, для него она просто обычная девочка. И если я завтра не появлюсь в условленном месте, он уедет на все четыре стороны. Он поймет что меня больше нет и что он сам по себе.

Верховный претор покачал головой.

— Эта очень убогая ложь, господин Мастон. И сказать по правде мне почти хочется выставить вас вон и посмотреть что вы будете делать. И я не сомневаюсь что рано или поздно я доберусь до ребенка. Но я готов признать что это займет какое-то лишнее время и есть небольшая вероятность некоего непредсказуемого финала. Однако по счастью у той игры что вы затеяли есть решение, которое меня вполне устраивает. И я готов заплатить за встречу с чудесным ребенком, но вам, господин инрэ, придется сделать выбор.

— Какой выбор?

— Вполне забавный на мой взгляд. В качестве вознаграждения вы потребовали с меня три вещи: деньги, сюда я включаю и бриллианты; высокую должность; и графский титул с родовым поместьем. От чего-то одного вам придется отказаться, я исполню лишь два ваших требования, какие выбирать вам. Если вас это не устраивает, то наша беседа окончена. Можете отправляться в порт к вашему мифическому кораблю. Да и что касается денег, то максимум на что вы можете рассчитывать это… ну пусть будет 20 тысяч золотом, 50 тысяч серебром и 30 камней. И ни копером больше. Опять же если это вам не подходит, то где выход вы знаете.

Герцог откинулся на спинку кресла, снова взял левое больное запястье в правую ладонь и с удовольствием наблюдал за своим гостем.

Судья молчал, оглушенный хороводом кружащих в голове мыслей. Но это были приятные мысли.

Он не солгал герцогу. Если верховный претор наотрез откажется платить, то судья действительно намеревался идти в порт и отплывать на корабле, идущем в Сайтону. Ему просто не оставалось другого выхода. Акануран принадлежал Томасу Халиду и оставаться в нём было нельзя. С Галкутом же они условились так, что если тот завтра не увидит судью на Площади Навигатора, то он вместе с Элен отправится обратно на запад. Это было хорошее решение. Исчезнет ли судья за мрачными стенами Дома Ронга или будет вынужден покинуть столицу, оставляя позади всех бесчисленных соглядатаев герцога, Галкут и Элен в любом случае, незаметные и неизвестные, спокойно и не спеша уйдут из Аканурана. И герцог не получит девочку. Галкут увезет её далеко на запад к прекрасному, отливающему чудесной синевой Алмазному озеру, затерянному в теплых лесах одной из самых обширных северо-западных провинций королевства. И будет жить там ровно два месяца, каждый день высматривая Мастона Лурга у определенного высокого дерева на южном берегу озера. Именно там у Алмазного озера, на южном его берегу молодой навир когда-то и отпустил на все четыре стороны несчастного рыбака из Горячих Камней, воткнувшего нож в сердце своего сына. И если Лургу удастся добраться туда в течении двух месяцев, надежно избавившись от какого бы то ни было преследования, то значит они встретятся еще раз и придумают как им быть дальше. Но такой вариант развития событий представлялся судье крайне маловероятным и он ни в коем случае не хотел до него доводить, готовый торговаться в довольно широких пределах. К тому же он твердо верил в рациональность и прагматичность верховного претора и не сомневался что тот непременно захочет завладеть такой как Элен и как можно скорее, без всяких проволочек и рисков. И теперь он глядел на могущественного министра, улыбаясь и торжествуя про себя. Герцог Томас, хозяин блистательного Этенгора, роскошного обширного домена на юго-западе от столицы проиграл. О как заносчиво он говорил об ином уровне бытия, который якобы недоступен для понимания столь простого человека как Мастон Лург. А сам так примитивно заглотил наживку и попался. Судья вовсе и не рассчитывал получить за Элен такую немыслимо громадную сумму как пятьдесят тысяч тон, сто тысяч сильвид и плюс еще и мешочек крупных бриллиантов. Это было бы слишком невероятно. Максимум на что он смел надеяться это возможно 5-10 тысяч золотом, тысяч 20 серебром и несколько приличных алмазов. Герцог был абсолютно прав, когда говорил что судья пытается просить неимоверно много, чтобы в результате получить хоть что-то. Это был очень бесхитростный и банальный прием. Но он сработал. Да, Мастон и правда мечтал о том чтобы стать влиятельным веларом или столь значительной персоной как главный судья целой провинции, особенно одной из центральных. Но это была своего рода занимательная фантазия, что-то вроде невинной забавы, которую он себе иногда позволял. Он понимал что такую важную должность получить за один день вряд ли возможно, даже с помощью такого всемогущего человека как герцог Томас Раушер Халид, герцог Этенгорский. Ведь для начала эту должность надо освободить от того кто занимал её прежде. Но истина была в том что Мастон Лург не слишком-то рвался становится столь важной фигурой. Ведь такая должность подразумевала не только огромную власть, но и большую ответственность, интриги, труд, готовность чем-то жертвовать. И он вполне был готов отказаться от этого своего требования, легко и безболезненно. Гораздо более важным для него было получение дворянского титула и обширного поместья, вот на этом он намеревался настаивать до самого конца, даже если придётся отказаться и от денег. Титул и богатое поместье по его разумению давали ему всё о чем он мечтает. Финансовую независимость, состоятельность и уверенность, покой и свободу, отсутствие интриг и соперничества и право и возможность держать свою голову гордо и высоко. Ну и конечно безраздельную власть. В своем поместье он будет также всевластен как и Томас Халид в "Холодном замке" или король в Заль-Вере. И потому, когда герцог предложил по его мнению забавный и наверно как ему думалось коварный и мучительный выбор, да и еще обозначив верхнюю планку для золота и серебра на границе о которой судья не смел и надеяться, Мастон Лург только посмеялся над ним. Никакого сложного выбора для него не было, конечно он возьмет титул и деньги. Герцог обманул сам себя.

Судья чувствовал как упоительное осознание собственной победы, счастливое понимание того что он получил всё на что надеялся и даже больше гудит и звенит радостными колоколами в его душе. И боялся как бы это торжество не прорвалось наружу и не стало очевидно для верховного претора. Улыбаясь про себя, Мастон Лург думал: пожалуй это и есть ощущение счастья или предчувствие его, что по сути дела тоже есть счастье. Он вдруг ни к месту вспомнил как Элен однажды воскликнула, полная искреннего удивления и какой-то чуть ли не старческой умудренной горечи: "Но неужели вы никогда не были счастливы, просто проснувшись утром и сев завтракать с любимыми людьми?" И легкая тень легла на ликующее сердце главного королевского судьи города Туила. Как от неприятного, неудобного ощущения что то, что он делает по сути своей неправильно, порочно, губительно для него. Но это длилось лишь мгновение. "Что может знать о счастье шестилетний ребенок?" подумал он и выбросил это из головы.

— Вы поставили меня перед весьма непростым выбором, ваша светлость, — признался судья, подыгрывая хозяину дома. — В таком случае я вынужден отказаться от должности.

— Правильный выбор, — усмехнулся герцог. — Потому что, как вы понимаете, нам наверно было бы не совсем комфортно работать вместе. Что ж, подводя итог всему вышесказанному, мы условились о том, что завтра вы приведете ко мне девочку, а я в свою очередь передам вам деньги и организую ваше вступление во дворянство. Всё правильно, я ничего не упустил?

— Правильною, ваша светлость. Только я хочу заметить что сначала я получаю от вас деньги и титул и лишь затем привожу к вам девочку. При этом, пожалуйста, обратите внимание, что меня интересует титул только с наследными доменом, поместьем, вотчинными деревнями и всем прочим, о чем я говорил выше. Может мне стоит повторить детали еще раз?

— Не стоит, господин Мастон. Память у меня хорошая. К тому же я намерен вознаградить вас таким доменом, который с лихвой перекрывает всё о чем вы упоминали, чтобы вы не дай бог не стали жаловаться что вам не хватает пары крестьянских душ или нескольких квадратных метров лесных угодий. Вы останетесь довольны, не сомневайтесь. Но только прошу вас иметь в виду, что касается денег и бриллиантов я могу гарантировать вам что вы получите их в первой половине дня, но что касается титула, то ту многое зависит от Его Величества. Вы можете быть уверены что он не откажет мне в вашем дворянстве, но я не могу однозначно гарантировать что он завтра же подпишет вашу дворянскую грамоту. Как вы понимаете король это король и он поступает исключительно по своей воле. Это ясно?

— Ясно, ваша светлость. Но в таком случае мы будем ждать столько сколько понадобится. Не сочтите за дерзость, но я привезу к вам Элен, только став графом.

Герцог усмехнулся.

— Однако какой вы бескомпромиссный человек, господин Мастон. Никакого доверия и уступок противоположной стороне. Боюсь, должен заметить, что вы не очень сильны в торговых сделках. Тем не менее я принимаю ваши условия. Будем ждать подписи короля столько сколько придется и лишь затем вы привезете ко мне ребенка. Как видите я во всем иду вам навстречу. Скажите мне только вот что. Вам самому всё это не противно, не гадко на душе от того что происходит?

— Что именно противно? — Растерянно спросил судья. Он видел что герцог, хоть и соглашается на все его условия, сам как будто бы торжествует и смеется над ним. И это несколько смущало его и недавняя радость от своей победы несколько потускнела и померкла.

— Я имею в виду торговлю людьми и даже еще хуже детьми. Ведь, насколько я понимаю, именно это сейчас и происходит. Как вы к этому относитесь? Недавно вы упоминали омерзительных Варнего и мы оба искренне негодовали на них и их грязное ремесло. А в итоге выходит что в этом кабинете происходит ровно тоже чем занимаются Варнего. Вам этоне противно, нет?

— Нет, не противно, — судья первый раз позволил себе никак не обратиться к хозяину дома. — Варнего торгуют рабами, Элен не моя рабыня. Да, я совершил некоторое насилие над ней, удержав возле себя против её воли, но в результате я изменил её судьбу к лучшему.

— Это как же? — Искренне озадаченный, спросил Томас Халид.

— Она была бездомной бродяжкой, беззащитной сиротой и всякий мог глумиться и издеваться над ней. А сейчас она под моей защитой, завтра будет под вашей и я уверен что рядом с вами её ждет более обеспеченная, безопасная и счастливая жизнь, чем та что ждала её на улице. Ведь рано или поздно она всё равно попала бы к таким как Варнего. Кажется я этого не упоминал, Элен, кроме всего прочего, еще и очень красивый ребенок. А мы оба с вами знаем, что случается на улице с красивыми детьми, за которых некому заступиться.

— Интересное размышление. То есть вы как бы спасаете несчастную сироту. А то что при этом становитесь графом и очень состоятельным человеком, лишь удачное стечение обстоятельств и не более, да?

— Ну умный человек тем и отличается от глупца что не позволяет себе упустить удачные для себя стечения обстоятельств.

— Прекрасно, господин инрэ. Теперь я понимаю насколько вы благородный и умный человек. И очень рад что вы служите… ну то есть теперь уже наверно правильней сказать служили в моем ведомстве. Я думаю что вы, став состоятельным аристократом, владетелем обширного роскошного домена, уже конечно не захотите утруждать себя службой в каком-то далеком провинциальном городишке. Но имейте в виду вас никто не выгоняет, решение за вами. И пока на то будет ваше желание можете оставаться главным королевским судьей Туила. Повторюсь я буду только рад этому.

Мастон Лург слегка склонил голову в знак благодарности за это и вправду щедрое предложение. Ведь ему действительно хотелось остаться судьей. По крайней мере еще на какое-то время. На то время, которое ему понадобится для того чтобы вернуться победителем в Туил и поставить на место всю тамошнюю убогую сиволапую знать, столь долго выказывавшую ему своё презрение.

— Что ж, видимо наша увлекательная беседа подходит к концу, — сказал герцог. — Могу ли я узнать где вы остановились, господин инрэ?

— Гостиница "Этоли ривс".

— Достойное место. И я рад что вы могли позволить его себе, еще до спасения Элен. Что ж, вышеозначенная мною сумма поступит к вам в десять часов утра. Касательно бриллиантов договоримся так: восемнадцать не менее двенадцати карат, шесть не менее двадцати четырех, четыре не менее шестидесяти и два не менее ста. Естественно все идеальной чистоты и самой лучшей огранки. Насчет этого можете не сомневаться. Вас устраивает?

— Вполне, ваша светлость.

Герцог удовлетворенно покачал головой и поднялся с кресла. Судья тут же вскочил со стула.

— Ваша светлость, я забыл упомянуть маленькую деталь. Ну просто чтобы это не привело вас в замешательство. На лице Элен огромный синяк и разбита верхняя губа. Она подралась в караване с мальчишками. Они отобрали куклу у какой-то крохи и Элен пыталась вернуть эту куклу.

— Так она еще и драчунья к тому же! У меня складывается ощущение, что я за собственные деньги приобретаю себе же наказание господне.

— Ну что вы, ваша светлость. Ведь она совсем малышка, шестилетний ребенок, поднявшееся тесто, из которого вы можете вылепить всё что вам угодно.

— Пожалуй это будет самый дорогой пирожок на свете, — усмехнулся герцог.

Он направился в сторону двери и судья быстро последовал за ним, держась чуть сзади.

— Послушайте, господин Мастон, — сказал герцог, остановившись возле камина и поглядев на огонь, — а вы не боитесь проснуться однажды утром и понять что смысл жизни совсем не в этом?

— В чём не в этом?

— Ну в том что вы просили у меня в качестве вознаграждения: деньги, титулы, поместья, вотчинные деревни и прочее.

— Я считаю, ваша светлость, что у жизни вообще нет смысла. И каждый лишь придумывает его себе в меру своих сил, возможностей и способностей. Так что нет, я не боюсь.

— То есть всё в нашей жизни бессмысленно?

— По большому счету да.

— Любопытное представление о жизни. С такими мыслями наверно и умирать не страшно. Это хорошо. Что ж, надеюсь до завтра, господин Мастон.

Судья низко, как того требовал этикет, поклонился и вышел из кабинета.

В голове Мастона громогласно звучало лишь одно: "Всё получилось! Всё получилось! Всё получилось!" И он шагал легко, упруго, уверенно, свободно. Это был шаг счастливого человека. Человека сумевшего, посмевшего воплотить свою мечту в реальность.

114

Элен, накинув, как того хотелось судье, на голову капюшон, шагала по серо-зеленым плитам акануранской улицы и спокойно держала Галкута за руку. Не заметно для самой Элен, он вдруг перестал быть чудовищем и садистом и превратился в глубоко несчастного, потерянного, утратившего всякую радость жизни человека. История о его сыне, побои от братьев Дюрон, вся его согбенная костлявая фигура, его молчаливый нрав, слившись воедино, переменили то как девочка воспринимала его. Теперь он представлялся ей человеком тяжелой несчастливой судьбы, вынудившей его опуститься до того чтобы прислуживать злодею-судье. В её сознании Галкут застыл таким каким она его увидела перед самым отъездом из каравана: одиноким, всеми брошенным, изуродованным, поникшим, печальным, тихим, с застывшим пустым взглядом. Теперь Галкут вызывал у неё жалость. А как известно женская жалость так глубока и беспредельна, что способна сопереживать даже самым отъявленным негодяям и подонкам. Впрочем, Элен, конечно, никак не анализировала свое отношение к Галкуту и вообще об этом не задумывался. Просто сейчас она могла спокойно держать его за руку и не испытывать при этом никаких отрицательных эмоций. Кроме того, конкретно в данный момент всё её внимание было сосредоточено на городе и горожанах. Элен с любопытством вертела головой, разглядывая новое для неё окружение.

Девочка никак не могла избавиться от стойкого почти эйфорийного ощущения, что она находится в игровой матрице. И либо это фильм объемного погружения, либо мультисенсорная виртуальная реальность полного контакта, либо один из аттракционов так называемого "копиуорлда" — детальное дотошное воспроизведение какой-то части действительности при помощи роботизированных механизмов. Её сознание упорно отказывалось воспринимать Акануран как реально существующий мир, где живут и умирают абсолютно настоящие живые люди. Будучи ребенком совершенно иной цивилизации, чьи технологии давно уже размыли всякие границы между воображаемым и действительным, она легко принимала как данность, что игровая матрица практически во всех отношениях неотличима от подлинной реальности бытия и полноценно и насыщенно можно жить в любой из них. В конце концов ученые уже много столетий спорили что же собственно такое есть эта самая подлинная реальность бытия и чем тоньше и незримее становилась грань между реальностью воссозданной техническими средствами и реальностью подлинной, тем ожесточённее становились эти споры. Но маленькую Элен подобные философские вопросы, конечно, не волновали, её просто очень забавлял тот факт, что несмотря на то что она отлично знает что всё происходит на самом деле, у неё то и дело возникает чувство что это всё не по-настоящему.

Оглядываясь по сторонам, она решила что видимо сейчас они находятся в одном из зажиточных и благополучных районов города. Никаких ветхих трущоб и прочих ужасов, о которых говорил судья, здесь не наблюдалось. Очень широкая улица слева и справа обрамлялась узорными металлическими черными и серебряными оградами с каменными основаниями, за оградами в глубине дворов стояли симпатичные двух и трехэтажные длинные здания с широкими лестницами парадного входа, портиками и даже башенками. Дома с любовью и аккуратностью были выкрашены в голубой, розовый, светло-зеленый цвета и многие украшены барельефами, искусной лепниной и скульптурами в нишах. Элен решила, что видимо на этой улице живут исключительно богатые люди или возможно это какие-то государственный учреждения, как отдел Судебной палаты, который они недавно покинули. Сам тротуар по центру был разделен узкой полосой плотной посадки низкорослого лилового кустарника с красивыми маленькими синими цветами. С одной стороны от этой рабатки ходили прохожие, с другой ездили экипажи. Наряды встречных людей показались девочке излишне яркими и разукрашенными. Даже у мужчин, на камзолах и сюртуках, а порой и штанах, обязательно присутствовали какие-то банты, вышивки, галуны, позументы и прочее, а уж на женских туалетах таковых украшательств казалось раз в 10 больше. Особой популярностью пользовались узкие цветные ленточки, которые вплетались в волосы, продевались сквозь специальные прорези на одежде, крепились к шляпкам, плечам, поясу или просто обматывались вокруг запястья или шеи. Элен почему-то ожидала, что городские дамы будут все сплошь в тяжелых плотных глухих платьях, закрывающие тело от подбородка до пят. Может быть даже с корсетами и пышными многослойными юбками. Однако жительницы Аканурана предпочитали гораздо более свободные одеяния. Тонкие, часто расшитые рельефными узорами платья элегантно облегали фигуру, оставляя открытыми плечи, шею и грудь. Некоторые платья едва доходили до колен своих хозяек, почти каждая женщина также имела на себе какую-либо накидку или короткий плащ, шляпку и широкий темный узорный пояс на бедрах, обязательно с яркой большой пряжкой. Впрочем, кое-кто, в основном молодые девушки, были облачены просто в некую светлую безрукавную тунику с красивыми узорами и длинными до груди разрезами по бокам. Однако часть женского населения все же склонялась к менее фривольным туалетам, в которых присутствовали и узкие глухие кофточки и изукрашенные вязью жакеты и длинные плотные юбки. Но одежда всех без исключения женщин, и молодых и пожилых в обязательном порядке украшалась ленточками, легковесными шарфиками, бисерными вышивками, золотистой и серебряной вязью, парчовыми вставками, брошами и т. п. И Элен, улыбаясь про себя, чуть снисходительно размышляла о том, что местные женщины определенно склонны к излишней вычурности и экстравагантности, что несомненно проистекает из некоторой неуверенности в себе и примитивности мышления и вообще культуры. Впрочем, Элен очень понравились ленточки и ей тут же захотелось иметь длинные густые волосы, чтобы в них можно было вплетать эти яркие, словно бы глянцевые полоски. А еще она пришла в восторг от женских туфелек из темной ткани или кожи сплошь покрытых мелкими стекляшками или бисеринками, которые радостно и весело искрились и мерцали при движении ног своих хозяек. И хотя она очень гордилась своими, копирующими военную обувь звездных десантников, композитными ботинками, с магнитными липучками-застежками, амортизирующей подошвой, встроенными в носок фонариками, работающими от барогенераторов подошвы, сейчас ей страшно захотелось обменять их вот на такие блесткие туфельки. Прохожие представлялись девочке наряженными словно они готовились к какому-то празднику. Но она понимала, что скорей всего это вполне повседневная одежда и просто таковы местные традиции. Она также обратила внимание на металлические изогнутые столбы фонарей, на которых висели корзины цветов, на ажурные с закругленными ножками скамейки вдоль рабатки, на узорчатые тумбы в которые были вставлены деревянные мусорницы, всё вокруг явно свидетельствовало о любви жителей к своему городу и определенном достатке. И Элен уже решила, что ей кажется вполне нравится в Акануране. Но от неё конечно не укрылось, что она и Галкут явно чужие на этом празднике. Многие прохожие откровенно таращились или по крайней мере неодобрительно косились на слугу судьи, словно не понимая как он мог очутиться на этой прекрасной улице. Обезображенное побоями, с заплывшими глазами, желто-фиолетовое, небритое лицо Галкута, его заношенные, чуть ли не ветхие штаны, стоптанные сапоги и засаленная затертая клетчатая рубашка входили в кричащий диссонанс с окружающими его чистыми свежими нарядными мужчинами и женщинами. Последние к тому же наверно недоумевали зачем и куда подобный забулдыга и бродяга ведет маленького ребенка. И Элен почти радовалась тому, что сама она скрыта под плащом и её собственный синяк и распухшая губа не столь бросаются в глаза как побои Галкута. Некоторые из пожилых представительных господ глядели на странную парочку не просто неодобрительно, а почти сердито и казалось вот-вот властно окликнут Галкута и потребуют от него объяснений кто он такой и что здесь делает. Но никто не окликнул.

Минут через десять слуга судьи со своей подопечной свернул с этой просторной красивой улицы в узкий переулок. Он ускорил шаг, крепко сжимая ладонь девочки, и Элен, быстро переставляя ноги, с трудом поспевала за ним. Они принялись петлять по уютным чистым проулкам, где уже не было никаких оград, газонов и клумб, и стены каменных домов вплотную примыкали к тротуару. Здесь уже попадались вывески, магазинчики, лавки, закусочные и даже большие стеклянные витрины. До Элен долетали запахи цветов, какой-то парфюмерии, пряные ароматы готовящихся блюд. Прохожих стало больше, а может так просто казалось из-за тесноты улочек. При появлении экипажа, людям приходилось практически прижиматься к стенам домов, дабы не попасть под колеса и копыта. И некоторые из пешеходов вполне себе позволяли недовольно прикрикнуть на возницу. На избитого неряшливого Галкута никто уже не обращал особого внимания, да и вообще люди на этих улочках представлялись Элен более оживленными, подвижными и занятыми, в отличие от тех кто неспешно прогуливался по просторному бульвару, который они покинули. Торопясь за Галкутом, девочка все равно продолжала вертеть головой и глядеть по сторонам. Она успевала читать вывески и объявления, запечатлевать образы проходящих мимо людей и иногда подслушивать обрывки фраз. И всё вокруг казалось ей ужасно любопытным и занимательным. Надо же, целое сообщество землян, застрявшее в дотехническом периоде исторического развития, со своими примитивными ритуалами, традициями, условностями, заблуждениями. Она конечно знала, что Каунама далеко не единственный мир где случился подобный ретроградный сдвиг. Она читала о таких колониях, поселениях и даже целых цивилизациях в научных изданиях, а о некоторых ей рассказывал папа, бывавший в подобных местах по роду службы. Причем, как помнила Элен, лишь 60 % ретроградных сообществ оказались в такой ситуации из-за каких-то внешних форс-мажорных обстоятельств, утратив по тем или иным причинам знания космического века и не имея к ним доступа. Другие же 40 % сделали этот сдвиг по собственному желанию, добровольно отказавшись от знаний и технологий межзвездной цивилизации. Для Элен подобный шаг представлялся просто безумным, она не понимала как люди могут захотеть вернуться к первобытной дикости, к невежеству, к бессилию перед природой и стихиями. Она приставала и к отцу, и к деду, и к мисс Уэйлер, и конечно же к Киту чтобы ей объяснили причину такого поступка, но ничего, по её мнению, вразумительного ей не сообщали. Взрослые повторяли одни и те же смутные, обтекаемые фразы о том, что иногда люди устают от сложной техники, устают от необозримости и агрессивности информационных потоков, устают от технологий, принцип действия которых они даже не понимают, что иногда людям хочется простоты и ясности, определенности и местничковости, однозначности и предсказуемости, созерцательности и покоя. "Они просто хотят выращивать петрушку и лук", с задумчивой улыбкой объяснял дедушка, "ходить по грибы в утренний лес, удить рыбу на тихом озере и вечером глазеть на закат". Элен ничего не понимала. "Какую еще петрушку?", раздраженно думала она и требовала пояснений у своего робота. В ответ Кит долго и нудно распространялся о физиологическом и эволюционном стремлении человека, как живого биологического организма, к единению с природой, к гармонии с естественным фоном своего изначального окружения. Это было еще непонятнее петрушки. Но так или иначе эти замкнутые отсталые своеобразные социумы представлялись Элен весьма загадочными и любопытными и снова и снова ей представлялось как в будущем она будет исследовать их, став, как и мисс Александра Уэйлер, офицером Службы Внешней Разведки, но только не экспансионным аналитиком по новым мирам, а скрытым наблюдателем, так называемым "луркером", проводящим месяца или даже целые годы в таких вот ретроградных мирах, претворяясь одним из его жителей. Но раз уж она волею случая уже оказалась в одном из таких миров, то почему бы не дать волюсвоей любознательности прямо сейчас. И она продолжала вертеть головой, почти забывая в какой непростой и опасной ситуации она находится. Вот навстречу ей, держась за руки, прошли две высокие молодые женщины, с длинными роскошными распущенными черными волосами, одетые в абсолютно одинаковые белые комбинезоны с рукавами до локтей и с красными ленточками на запястьях. Женщины шли ни на кого не глядя, гордо подняв головы и, как показалось Элен, остальные прохожие спешили уйти с их дороги и по возможности держаться от них подальше. "Кто это такие?", удивилась Элен, отметив про себя что их комбинезоны очень уж похожи на униформу медработников космической скорой помощи. Через минуту её внимание уже переключилось на другую пару, две чопорные дамы в годах, облаченные в строгие плиссированные темные платья, чинно следовали по плитам тротуара, при этом у одной на голове была гигантская синяя шляпа в виде цилиндра с шестью толстыми свешивающимися в стороны золотыми лучами, на кончиках которых висели какие-то металлические безделушки, а у другой длинные волосы были аккуратно раскрашены в черно-белую полоску. Элен еле удержался от улыбки, до такой степени эта глупая шляпа и нелепая раскраска выглядели по-клоунски, учитывая что во всем остальном женщины производили впечатление весьма серьезных и даже суровых персон. Затем она и Галкут нагнали двух мужчин, один среднего роста, лысый, с очень мощными складками кожи на затылке, в странном плотном черном жакете с какими-то шипами вдоль позвоночника, другой высокий, худой с всклокоченной русой шевелюрой и громадными пышными бакенбардами. Элен на минуту услышала их разговор. Высокий горячо говорил: "Абсолютно и несомненно, что женщина и мужчина есть два рода существ крайне различных как своим телесным устройством, так и своими психическими и философическими чертами." "Не противлюсь, не противлюсь", с каким-то тихим смирением отвечал лысый. Когда Галкут, крепко держа ладонь своей подопечной, обогнал мужчин, Элен очень хотелось обернуться и увидеть их лица. Но она уже знала, что в глубоком капюшоне мало что увидишь, оглядываясь, надо поворачиваться всем телом, а Галкут неумолимо тащил её вперед. Впрочем, через полминуты она позабыла об этих двоих, читая очередную вывеску: "Курительные смеси Эйзенбаха" и чуть ниже буквами поменьше: "Кури, кури и воспари". "Наркотики", промелькнуло у девочки в голове. Над соседней дверью она увидела плакат, на котором худющий смешной человек с томительной страстью взирал голодными глазами на большой полукруглый сочный блестящий темно-желтый пирожок и над всем этим большая неровная надпись: "Чебурек навсегда!". Элен улыбнулась, ей тут же захотелось чебурека. Дальше метров через 30, над красивой двустворчатой дверью с орнаментом и узорными вставками, значилось: "Райская кузня. Мастерская золотых и серебряных дел" и в большом окне рядом обширный пейзаж с холмами, деревьями, птицами, животными, выполненными с невероятным искусством из тончайших металлических пластин и проволоки. Элен почти остановилась пораженная этим зрелищем, но Галкут уже тянул её дальше. Мимо её глаз промелькнула пыльная витрина, где на полках в разнокалиберных сосудах в прозрачной жидкости застыли самые невероятные существа и какие-то части тел или органы, причем кое-что из этого иногда шевелилось. Элен передернуло от отвращения, "Будем здоровы! Аптека", прочитала она на вывеске. У следующего каменного дома располагались длинные столы, все сплошь заставленные совсем маленькими, как будто игрушечными диванами, кроватями, стульями, табуретами, шкафами, креслами и т. п. Их были буквально тысячи. Элен подняла глаза и прочитала: "Идиллия, мебельный салон. Мы делаем мир удобнее". Видимо игрушечные предметы мебели служили своеобразными трёхмерными образцами того что можно было купить в магазине, решила Элен. Ей жутко хотелось потрогать эти симпатичные модельки, но, не сказав ни слова, она продолжала покорно следовать за Галкутом. Потом была очень разухабистая вывеска с изображениями монет, каких-то экипажей и улыбающихся женских головок и поверх всего этого: "Для транжир". Не успела девочка обдумать чем же там могут торговать, как её уже встречала ресторация "Телячьи нежности", с подзаголовком: "Кто хорошо обедает, тот горя не ведает". Здесь было особенно многолюдно. Далее, одетый в костюм, изображающий раскрытую книгу, веселый молодой человек зазывал прохожих в книжную лавку "Крамола". Он уверенно провозглашал: "Чтение превратило животное в человека! Читающий значит знающий. Женщины любят начитанных. Бросайте интриги — читайте книги. Книга лучший друг человека. Чтение освобождает". Увидев Галкута, который шел прямо на него, парень бойко крикнул: "Э-эй, уважаемый, у тебя на лице написано что ты большой любитель книги. Не проходи мимо. Купи сборник сказок, будешь вон дитяти своему читать." Галкут сердито буркнул: "Мы и так из сказки не вылезаем", а Элен повернула голову к молодому человеку и торопливо произнесла: "Я, господин библиофил, сама умею читать. На пяти языках". Парень на несколько секунд растерялся, возможно от того что увидел избитое лицо ребенка. Но ответить ничего не успел, странная парочка ушла вперед. "Госпожа Элен, пожалуйста, ни с кем не разговаривайте", бросил Галкут, еще более ускоряя шаг. Элен ничего не ответила, она уже с удивлением разглядывала два человеческих скелета, которые указывали на дверь. "Костяная лавка", прочла девочка, "поделки из кости. Человекам скидка". Не успела она как следует подумать кого на Каунаме причисляют к "нечеловекам", как уже разглядывала дверь, по которой змеились пылающие узоры, а над ступенями крыльца словно само по себе висел большой хрустальный шар. "У Зары. Гадальный салон", прочитала Элен. Только она начла размышлять как сделаны пылающий узоры и парящий шар, как её внимание переключилось на розовый двухэтажный домик, в витринах которого словно бы застыли настоящие живые девушки в невообразимо пышных и ярких туалетах. "Для душенек, изящный текстиль", прочитала Элен и хотя она никогда не была большой любительницей моды и нарядов, ей очень захотелось побывать внутри этого розового домика. Но их путь продолжался. Она увидела показавшуюся ей странной вывеску "Время чудес. Всё для волшебников". Странность заключалось в том что вывеска время от времени сливалась с серыми камнями фронтона здания, так что становилась практически невидимой, а кроме того под ней не было никакой двери, только темные занавешенные плотными портьерами окна и какие-то глухие ниши, не понятно куда входить. Затем в очень длинном доме из красно-коричневого кирпича расположились: магазин "Глас", ниже пояснялось "говорящие растения, животные, птицы, игрушки и пр."; магазин "Для одиноких", на вывеске изображались меч, что-то похожее на шприц, некий пылающий шар и какая-то труба, "чем там торгуют", недоумевала Элен; и кафе "Я подумаю", у входа в которое сидела скульптура голого мужчины-мыслителя, упершегося подбородком в кулак. На другой стороне какого-то очередного переулка Элен увидела изящно одетых девушку и молодого человека, которые время от времени целовались. Но делали они это как-то излишне демонстративно и затем улыбались прохожим. Рядом с ними был вход, над которым Элен прочла: "Школа поцелуев". Только она принялась размышлять зачем бы подобное было нужно, как уже разглядывала странный темный дом, часть стены которого была покрыта вмурованными в камни мечами, саблями, секирами, кинжалами, шпагами, щитами и прочей оружейной атрибутикой. У роскошного парадного входа стояли двое высоких мужчин, на каждом из которых оружия было столько же сколько и на стене. Оружейный салон "Свободные люди", прочитала Элен. Магазин-салон судя по всему пользовался популярностью, мужчины входили и выходили из него, а стайка мальчишек постоянно крутилась возле стены и двух вооруженных до зубов демонстраторов-зазывал. Мальчики с восторгом разглядывали грозный арсенал, и иногда прикасались к ужасным клинкам и эфесам. Зазывалы никак не возражали. Затем Галкут направился к какой-то арке, но прежде чем они вошли в неё, Элен увидела симпатичное резное крыльцо, украшенное деревцами, колыбельками, ангелочками, блёстками, цветами и прочла "Возвращение в детство" и ниже "взрослым детям скидки".

Они прошли через низкую глубокую арку и очутились в прямоугольном дворе со всех сторон окруженном трехэтажными кирпичными домами. Выход из двора находился напротив через такую же арку. Слева и справа на деревянных помостах под навесами располагались столики и стулья, занятые многочисленной разношерстной публикой. Люди ели, пили, курили, смеялись и очень шумно общались. Гомон и звон посуды рокотал как прибой. Элен подняла глаза и прочла деревянные буквы на дугообразной металлической полосе между навесами: "Тихая гавань". Девочка саркастически поджала губы, гавань явно была какой угодно, но только не тихой. Между столиками сновали девушки в светло голубых передниках и с весьма оголенными ногами, а одна из них, одетая в такого же цвета платье и чепчик со смешными торчащими уголками, завидев Галкута, бросилась к нему наперерез:

— Эй, молодой! — Задорно крикнула она, хотя сама была лет на 15 младше Галкута. — Заходи, угостись. Какому богу не служи, а поесть всегда пригодится.

Слуга судьи хотел молча обойти её, но девица преступила ему дорогу, с любопытством рассматривая жуткие следы побоев на его лице, а также скользнув взглядом по замотанной правой руке.

— Ну-ну, молодой, куда спешишь? Время — вода, жизнь — еда. Не тушуйся, заходи, — наседала она, — у нас кусок на любой кошелёк.

— Мы…, — начал Галкут.

— Да ладно! — Весело перебила его девушка, словно он успел что-то возразить. — Всё исполнится, коли живот наполнится. Заходите, накормим от души, и тебя, и твою малышку. Всякому нужен и обед и ужин. За пару коперов получите две тарелки тыквенной каши, бутылку морса и мясной пирог.

Элен была несколько обескуражена таким напором и бесцеремонностью и как ей показалось Галкут тоже. Но тот сделал шаг вперед, почти вплотную приблизившись к бойкой девице, и глухо произнес:

— Мертвец не ест пирогов. Дай мне пройти, дочка.

Девушка еще секунду глядела в тусклые и правда словно безжизненные глаза Галкута, а затем молча отступила в сторону.

Выйдя из арки, они повернули направо, прошли буквально метров 10 и оказались на шумной просторной площади, в центре которой застыл высоченный позеленевший монумент некоему могучему субъекту в огромной короне, горделиво опиравшемуся на длинную чуть изогнувшуюся шпагу. Здесь было гораздо многолюднее чем даже в "Тихой гавани" и в толпе уже попадались пышно разодетые, сопровождаемые свитой вельможи, вооруженные мечами и арбалетами солдаты, пару раз мелькала красная форма Судебной палаты, а также прошли мимо два гиганта туру в зеленых шортах и одна тощая замотанная в какие-то тряпки фигура авра. Вдоль тротуара по периметру площади стояли конные экипажи и Галкут медленно пошел вдоль них, присматривая подходящий. Они остановились у обшарпанной маленькой кареты с мутным треснувшим стеклом в дверце. На козлах восседал рослый пожилой мужчина с очень длинной неряшливой бородой, опускавшейся ему буквально на колени. Также у него были весьма косматые брови, толстые губы и очень красный нос. А на голове восседала безобразная сплюснутая шляпа, словно кто-то с размаху вдарил по некогда высокому цилиндрическому головному убору. В целом он производил впечатление уставшего от жизни, удрученного, печального человека и его плотный стеганый кафтан в некоторых местах зиял дырами и кроме того был поверх замотан какими-то грязными шарфами или кушаками.

— Мира и процветания тебе, почтенный возничий, — проговорил Галкут, подняв голову и сдвинув назад свою широкополую лихую шляпу.

"Почтенный возничий" хмуро оглядел Галкута и его маленькую спутницу и явно ничего хорошего об этой парочке не подумал.

— И тебя храни Бог, добрый прохожий, — равнодушно ответил он.

— До Буристана, к Тишкиному пятачку довезешь?

Возничий еще раз неприязненно поглядел на Галкута и скорбно прокомментировал:

— На морде места живого не осталось, а всё туда же, в притоны эти поганые рвешься. Да еще малую в эту треклятущую дыру тащишь.

Галкут ничего не ответил и лишь выжидательно глядел на кучера.

— Деньги-то у тебя есть?

Слуга судьи вынул из кармана штанов горсть медных и серебряных монет и показал их на раскрытой ладони. Такое богатство произвело некоторое впечатление на возничего и он пробурчал:

— Довезти довезу, но ждать ничего там не буду. В этом проклятом Буристане только смерти своей дождешься.

Элен, стоя рядом с Галктуом, ощущала явственный дурманящий аромат горячей сдобы. Он был до того приятен и проникновенен, что она с тоской вспомнила про тыквенную кашу, морс и мясной пирог. Она обернулась и увидела прямо за спиной светлые двустворчатые стеклянные двери, вокруг которых висели яркие картинки булочек, батонов, пирожных, караваев, тортов и пр. Над дверями вывеска: "Пекарня деда Будияра. Сдоба, выпечка, сладости для вашей вящей радости". В этот момент из магазинчика вышел с пухлым пакетом под мышкой высокий мужчина в темной видимо военной форме с какими-то светло-серыми знаками различия. С его плеч ниспадал элегантный черный плащ с красным подбоем, на голове сидела серебристая шляпа, напоминающая по форме шляпу Галкута, но более аккуратная, с более узкими полями и с красивым черным плюмажем, на ногах яростно сверкали высокие, до средины бедер, отменно начищенные сапоги, на широком поясе грозно расположились меч и кинжал. Но вся эта воинственная элегантность для Элен осталась практически невидимой, взгляд девочки остановился на худом овальном лице с тонкими насмешливыми губами чуть ли не синего цвета, с узким прямым носом, с широко поставленными голубыми глазами, с маленькими бровями в разлет. На какой-то миг ей почудилось что в незнакомце есть что-то похожее на отца. Та же невероятная почти до прозрачности бледность кожи, те же ясные ярко-голубые словно светящиеся изнутри глаза, те же тонкие немного синюшные губы. Как будто этот человек, также как и Валентин Акари, тоже уроженец странной планеты Ливу. Но эта мысль была совсем мимолетной и через несколько секунд девочка отвернулась, совершенно позабыв о незнакомце. Её мысли теперь занимал Буристан. И как только они забрались в маленькую узкую карету, невероятно убогую и облупленную по сравнению с экипажем Мастона Лурга, Элен, скинув наконец с головы капюшон, тут же спросила что такое Буристан.

— Плохое место, — нехотя ответил Галкут. — Где много дурных людей.

— Зачем же мы туда едем?

— Будем ждать там возвращение судьи, — ответил Галкут, хотя и понимал что девочка спрашивает не об этом.

Элен ничего не сказала и уставилась в мутное, словно покрытое толстым слоем пыли окно. Галкут, чувствуя почему-то себя виноватым, через силу добавил:

— Мы просто посидим в номере гостиницы и подождем судью. Не волнуйтесь, маленькая госпожа, всё будет хорошо.

Элен чуть удивленно поглядела на него, он пытался ей улыбаться, но на его обезображенном лице это выглядело жутко.

— Ты боишься? — Спросила она, наблюдая некоторую дрожь его ауры.

— Чего? — Перестав улыбаться, озадаченно спросил Галкут.

Элен пожала плечами:

— Не знаю. Окончания.

— Окончания?

— Да, ведь скоро всё закончится.

Галкут отвернулся в окно, за которым проплывали дома Аканурана и случайные прохожие.

— Нет, я не боюсь, — сказал он после долгой паузы. — И вы ничего не бойтесь, сэви. Всё будет хорошо.

До Тишкиного пятачка они добирались почти час и Элен порядком истомилась. Сидеть на твердой деревянной доске, изображающей в этой убогой карете скамью, было крайне неудобно. Кроме того старый экипаж то и дело негромко, но как то уж очень надрывно скрипел, а иногда и трещал будто собирается вот-вот разломиться. А еще внутри присутствовал некий, поначалу незаметный, но потом становившийся всё явственнее затхлый запах грязного белья. И глядеть на незнакомый город через мутное подслеповатое окно Элен уже не хотелось.

Тишкин пятачок оказался небольшой площадью в форме вытянутого неправильного пятигранника. С трех сторон его ограничивали двухэтажные деревянные, почти черные дома, с четвертой серая церковь с тремя остроконечными башенками с серебристыми крестами, с пятой высокое в четыре этажа темно-зеленое каменное здание с плоской крышей, на которой росли деревья. Сама площадь представляла собой пыльный кусок утрамбованного серо-коричневого грунта без единого намека что его хоть где-то пытались замостить плитами или булыжником. Вместо этого кое-где были уложены дощатые помосты и переходы. Судя по всему Тишкин пятачок в первую очередь представлял из себя нечто вроде рынка. На площади располагались торговые ряды с навесами и прилавками, некоторые предлагали свой товар прямо с телег и повозок, с застывшими рядом понурыми смирными лошадками. Увидев и оценив местную колоритную публику, Элен уже сама вцепилась в руку Галкута и почти жалась к нему в неосознаваемой попытке получить у него защиту от окружающих. Да и сам Галкут уже не летел вперед, волоча за собой ребенка как на буксире, а шел размеренно и спокойно, крепко и бережно сжимая ладошку Элен и внимательно следя за тем чтобы к девочке никто не приближался.

Выйдя из скрипучего экипажа возле серой церкви, первым кого увидела Элен был странный лысый босоногий мужчина в коротких широких штанах и безразмерной, некогда светлой, а теперь заношенной до черноты рубахе с порванным воротом. Мужчина сидел на корточках, положив локти на колени, блаженно улыбался и сосал большой палец правой руки. На шее на веревке у него висела металлическая кружка. Увидев Элен, он очень возбудился. Перемещаясь как обезьяна, не распрямляя ног и упираясь в землю левой рукой, он устремился к девочке. При этом мужчина продолжал сосать палец, улыбался и что-то мычал. Элен порядком испугалась и даже не столько его нелепого вида, сколько обширного туманно-белесого словно осклизлого образования в его ауре вокруг головы. Она точно не знала, что это означает, но в один миг решила что беспросветное безумие. Несмотря на свои неуклюжие обезьяньи движения, перемещался безумец очень быстро и Элен просто окаменела от страха, глядя как он накатывается на неё. Но в последний момент сверху над девочкой возник Галкут, он наклонился вперед и, махнув на мужчину раскрытой пятерней, звучно со злостью гаркнул: "Брысь!". Безумец тут же съежился, в его гноящихся глазах вспыхнул страх и он шарахнулся прочь.

Забыв надеть на голову капюшон, Элен шла рядом с Галкутом, с удивлением озираясь по сторонам. Сосущий палец дурачок, который как теперь поняла девочка, был всего лишь нищим, собирающим подаяние в кружку на своей шее, оказался далеко не единственным примечательным и по-своему пугающим персонажем на Тишкином пятачке. Прежде чем они вышли с площади в узкую дурно пахнущую улочку рядом с каменным четырехэтажным домом, Элен успела обратить внимание еще на некоторых из них. Она увидела средних лет женщину, у которой не было носа, вместо оного у неё на багровом плоском кусочке плоти остались лишь два неровных черных отверстия. Высокого трясущегося мужчину, совершенно лысого, у него отсутствовали даже брови, а часть кожи головы, лица и шеи отливала темным насыщенным зеленым цветом. Несколько субъектов с почерневшими клеймами в виде букв на лбу или щеках. Один из них был особенно страшен. На лбу у него зияла косая, словно рубленная буква "У", выпученные покрасневшие глаза пылали глухой злобой, пепельного цвета волосы росли на черепе какими-то омерзительными пучками вперемешку с островками бледных проплешин, а через всю левую щеку шел толстый жгут шрама, стягивающий по диагонали верхнюю губу и обнажая пожелтевшие зубы. Незнакомец показался девочке до того ужасным, что она предпочла бы еще раз очутиться в компании бешенных братьев Дюронов, чем остаться хоть на минуту наедине с этим монстром. Элен удивило скопление больших каменных валунов, непонятно откуда взявшихся и казавшихся здесь совершенно неуместными. На камнях вольготно расположилась ватага оборванных чумазых мальчишек, которые лузгали семечки, сплевывали, о чем-то оживленно разговаривали и дерзко и нахально поглядывали на окружающих. Затем она увидела то ли старика, то ли очень заросшего неряшливого мужчину с нездоровым желтым почти оранжевым лицом и абсолютно пустыми глазами. Скрестив ноги, он сидел прямо на земле, привалившись спиной к торцу чьего-то прилавка и медленно жевал какую-то массу из бурой травы или листьев и темный густой сок стекал из уголков его губ на подбородок и грязную бороду. Это было отвратительно. Невдалеке на низкой чурочке, широко разведя в стороны ноги, сидела страшенного вида древняя тощая старуха в немыслимо пестрой замызганной юбке и толстой вязанной дырявой кофте, которая ей была размера на четыре больше. У старухи было темное почти черное лицо с узкими заплывшими глазами и жутко широким ртом. Под носом и на подбородке торчали жесткие седые волоски. В своем рыбьем рту старуха держала длинную трубку и иногда выпускала облака темного дыма, которые поднимались к её грязным спутанным волосам на голове, в которых как с содроганием разглядела Элен копошились какие-то насекомые. У ног старухи на земле был разостлан кусок толстой ткани, на котором лежали какие-то маленькие меховые шкурки серых и золотистых цветов. Элен просто не могла поверить что кто-то может решиться что-нибудь купить у такой страшной торговки. Затем взгляд девочки натолкнулся на стоявшего у высокой длинной жаровни монументально могучего, голого по пояс, не считая фартука, запачканного маслом и кровью, бритоголового мужчину, занимавшегося приготовлением шашлыков. Его необычно крупная бугристая голова с выпирающим вперед лбом казалось сразу же росла из туловища, шея как таковая отсутствовала. Его красное, почти бордовое лицо с маленькими, глубоко посаженными глазами и мощным бесформенным носом исполосовали не менее десятка шрамов, а большая часть левого уха вообще отсутствовала, причем по оставшейся неровной части можно было судить что его не отрезали, а откусили или отгрызли. На углях уже поджаривалось с дюжину шашлыков, а страшный шашлычник тем временем кромсал широким ножом висевшую на столбе освежеванную тушу какого-то животного, очень походившего по мнению девочки на собаку. Шашлычник отрезал от туши кровавые ломти и бросал их в тазик. Элен отвернулась. И когда она и Галкут уже выходили с площади им навстречу попалась молодая женщина ужасно запущенного вида. Одетая в едва доходящую до колен, испачканную какими-то разводами темно-синюю юбку, в некоторых местах снизу разодранную чуть ли не до бахромы и засаленную измятую цветную накидку типа пончо, босая, со спутанной шевелюрой слипшихся жирных русых волос, в которых застряли травинки и веточки, с разбитой губой женщина шла, опасно раскачиваясь и словно ничего вокруг не видя. На несколько метров от неё разило перегаром, какой-то кислятиной и еще чем-то зловонным. Но что более всего поразило Элен так это струйки крови, сбегающие из-под юбки по голым ногам незнакомки и капающие на пыльный утрамбованный грунт площади. Элен была не в силах понять происходящее, но эта сочившаяся из-под юбки кровь буквально повергла её в шок. Она не знала её причины, не могла или не смела догадаться, но внутри у неё что-то переворачивалось, содрогалось, замирало, словно она увидела что-то неимоверно интимное и непотребное, что-то постыдное и глубоко животное, словно эта женщина выставила напоказ некое сокровенное, глубоко личное, настолько физиологически личное, что не стоило видеть не только ребенку, но и вообще любому другому человеку.

Дальше они шли по кривым немощёным улицам, на которые наступали и нависали, заслоняя небесный свет, угрюмые, невзрачные дома и домишки в большинстве своем с каменным основанием и двумя тремя деревянными этажами сверху. Элен уже ни на что не обращала внимание. Её любознательный задор по поводу исследования ретроградного общества землян бесследно испарился, она ощущала одну только усталость и даже не физическую, а эмоциональную, ей не хотелось больше ничего чувствовать и ни о чем думать. Она безвольно шагала рядом с Галкутом, стараясь не обращать внимание на дурной запах исходящий от уличных канав и уже нисколько не желая разглядывать встречных прохожих.

Галкут остановился у неприметной двери в стене каменного трехэтажного строения с маленькими темными окнами. Облупившаяся рассохшаяся деревянная вывеска сообщала что здесь гостиница "Черный туман" и даже присутствовал рисунок некой черной кляксы, видимо символизирующей облако этого черного тумана. В гостиничном холле было тесно, сумрачно и душно. В нос девочке ударил густой, омерзительно приторный запах, смешанный из вони прокисшего пота, какого-то чудовищного сладковатого парфюма и затхлости пыльных тяжелых портьер. За стойкой восседала необъятных размеров пожилая, как решила Элен, дама с прической в форме груши из черных блестящих то ли от грязи, то ли от жира волос. Её широкое щекастое расплывшееся лицо с огромным зобом, сливающем подбородок, шею и грудь в единое целое, лоснилось от пота и при этом было намазано толстым слоем белил и украшено черными дугами нарисованных бровей и крикливо ярким кружком алой губной помады. Приблизившись к стойке, Элен с отвращением поняла, что густое зловоние, заполнившее холл исходит главным образом от этой женщины.

— Долгих лет вам, госпожа Вурда, — проговорил Галкут и, как почудилось Элен, проговорил с некоторой робостью.

Громадная женщина взяла стоявшую на краю стойки масляную лампу и передвинула её к центру, ближе к Галкуту, желая получше его рассмотреть. При этом Элен с содроганием увидела, что пальцы её рук "украшают" длинные, сантиметров 7–8, закругляющиеся черные ногти, просто настоящие когти.

— Не знаю тебя, — произнесла Вурда сиплым надсадным чуть хрипящим голосом и её маленькие темные глаза поглядели на Галкута равнодушно и холодно. Затем она заколыхалась, привстала, подалась вперед, наклонилась над стойкой и также равнодушно и холодно посмотрела на Элен. И девочка почувствовала наверно точную такую же робость, как и слуга судьи. Элен тут же опустила глаза, не смея встретиться взглядом с этой женщиной-горой. А та рассматривала ребенка так долго и пронзительно, что Элен еле удерживала себя от того чтобы не спрятаться от этого давящего взгляда за Галкутом. Наконец женщина вернулась на свое место и девочка ощутила почти физическое облегчение.

— Много времени прошло с тех пор как я бывал здесь, — проговорил Галкут и изобразил приветливую улыбку.

Однако его приветливость пропала втуне. Женщина-гора впилась в него недобрым взглядом.

— Похоже еле ноги унёс, — проворчала она и сделала легкое брезгливое движение своими ногтями-когтями в сторону головы собеседника.

— Да просто случайная размолвка с приятелем, — отмахнулся Галкут с фальшивой веселой улыбкой.

— Что нужно?

— Один номер до завтрашнего вечера, — торопливо сказал Галкут и чуть помедлив добавил: — Хороший.

— У нас все хорошие, — отрезала Вурда. Затем указала на Элен и веско произнесла: — Но это у нас не приветствуется!

И поглядела на слугу судьи с явным отвращением.

Галкуту понадобилось пара секунд чтобы до конца осознать о чем она говорит.

Большая часть маленького холла была завешена какими-то тяжелыми темными портьерами, не дающими понять где тут собственно двери и окна и есть ли они здесь вообще. Но в этот момент одна из портьер слева от стойки раздвинулась и оттуда появилась полуголая длинноногая рыжеволосая девица, облаченная лишь в тонкие облегающие панталоны с кружевами по нижнему краю и полупрозрачный пеньюар. Девушка, держа за руку, вела за собой немолодого мужчину в замызганной затертой безразмерной кофте с высоким горлом и в широких штанах снизу превратившиеся буквально в лохмотья. У мужчины была большая яйцевидная голова с залысинами и бледное отекшее лицо с широким ртом, крупным носом и затянутыми желтоватыми бельмами глазами. Мужчина с каким-то глупым почти идиотическим видом широко и радостно улыбался сжатыми губами и его мутные безжизненные глаза глядели куда-то в пустоту.

Элен, при виде этой парочки, вкупе с тяжелым духом, заполняющим холл, ощутила некую эмоциональную дурноту. Ей жутко захотелось на свежий воздух, куда-нибудь в степь или к берегу моря, подальше от всех этих людей и этого города. Она точно не знала кто эта рыжая, едва одетая девушка, но смутно догадывалась. Не смотря на свой юный возраст, Элен, благодаря фильмам и Старнету, была уже прекрасно осведомлена о существования такого явления как проституция. Но тех кто этим занимается она никогда не видела в живую, только в кино. И имела довольно туманное представление как это всё происходит. Однако так или иначе мысль о том что эта молодая женщина сейчас будет за деньги лежать вместе с этим грязным неприятным и как будто слабоумным мужчиной сильно коробила девочку, казалось ей противоестественной, недопустимой.

Рыжая девушка и её блаженно улыбающийся кавалер не обратили на присутствующих ни малейшего внимания. Пройдя через холл, они скрылись за другой портьерой. Проводив их взглядом, Галкут повернулся к женщине за стойкой и твердо сказал:

— Вы ошибаетесь, госпожа Вурда.

— Ошибаюсь? — С холодным сомнением произнесла женщина-гора.

Тусклые светло-голубые глаза Галкута заблестели ледяным пламенем. Всякая робость, если она и была, испарилась.

— Ошибаетесь. Я убью любого, кто прикоснется к этому ребенку.

Вурда еще некоторое время изучала его, затем равнодушно сказала:

— Три медью.

Галкут положил на стойку монеты.

— Нумер 10, третий этаж. — Вурда швырнула на стойку ключ и махнула рукой вправо от себя, показывая куда идти.

Однако Галкут медлил.

— Чего тебе еще? — Неприязненно спросила женщина-гора.

Галкут глянул на Элен и, словно собравшись с духом, быстро проговорил:

— Не могли бы вы распорядиться принести нам чего-нибудь поесть, госпожа Вурда? Хлеба, ветчины, может быть пару пирожных.

— Пирожных?! А "тающие" бисквиты со сливочным кремом, яблочный штрудель и шоколадное суфле с ликером из кондитерской "Гранд-Велье" тебе не принести? А то скажи, я метнусь.

Слово "метнусь" настолько не подходило громоздкой фигуре этой ужасной женщины, что Элен, несмотря на свою подавленность окружающей обстановкой, тихо прыснула. Вурда услышала этот смешок, снова навалилась на стойку, грозно уставилась на ребенка и проскрежетала:

— В чем дело, зассыха малолетняя, я тебе смешна?!

Элен очень оробела.

— Нет, — пролепетала она. И затем, с трудом преодолевая робость, с вызовом, но дрожащим голоском, добавила: — Я не зассыха!

Галкут улыбнулся про себя и даже широкое замазанное толстым слоем белил и пудры лицо женщины-горы как будто на миг потеплело. Впрочем, это миг был практически неуловим.

Вурда поглядела на слугу судьи и сухо сказала:

— Деньги давай.

Галкут поспешно высыпал настойку еще несколько медных монет.

— Хватит?

— На хлеб хватит. — Вурда опять махнула рукой вправо от себя, как бы призывая надоедливых постояльцев убираться прочь. Те не возражали.

Небольшая комната с двумя маленькими окошками с мутными стеклами на удивление оказалась вполне чистой и без всяких запахов. Из меблировки здесь имелась кровать, довольно большой стол и два стула.

Элен забралась на кровать, уселась свесив ноги и уставилась в пустоту уставшим рассеянным взглядом. Галкут осторожно опустился рядом и так они и сидели, не говоря ни слова и каждый думая о своем.

115

Виктор Кошин, тридцати четырех альфа-лет от роду, уроженец планеты Ливу, считал себя человеком крайне разносторонним, чрезвычайно умным и проницательным, а в кое-каких аспектах вполне возможно даже и гениальным. И он искренне полагал, что имеет право на некоторую спесь и язвительность, впрочем почти всегда нивелируемые его жизнерадостностью и самоиронией. Так или иначе он был сложным человеком и у него не складывалась ни личная жизнь, ни профессиональная карьера. Закончив с отличием Мицарский технический университет имени Роберта Майера на столь симпатичной планете как Шериочэд по специальности "Инженеринг аналитическо-поисковых систем" и сразу же после выпуска принятый с распростертыми объятиями на весьма высокооплачиваемую позицию в трансзвездную корпорацию "Синан", Виктор уже не сомневался в своей исключительности и важности. И действительно, будучи весьма способным математиком, он быстренько состряпал пару продвинутых поисковых алгоритмов, которые неплохо показали себя в полевых условиях. Топ-менеджеры "Синана" обратили на него внимание и обласкали перспективного работника продвижением и премиями. Виктор принимал всё это как должное. Он купил себе большой очаровательный технологичный дом на прекрасной планете Сольвейг и теперь, если и заявлялся в свой сумрачный отчий мир, то только для того чтобы поязвить и поиронизировать над родней и приятелями детства. Ему всё прощали, его любили и все безропотно верили, что он именно такой каким себя преподносит: великий мыслитель, глубокий аналитик, тонкий тактик, ну и в целом остроумный и проницательный молодой человек. Но спустя десять лет, поменяв шесть мест работы, пережив три брака и три безобразных развода, рассорившись и расставшись почти со всеми кого он знал, Виктор Кошин, нарушив несколько законов Звездного Содружества, оказался в полном одиночестве на Каунаме. Теперь он стал убежденным "бэкшифтером" — человеком который добровольно покидает панкосмическую цивилизацию землян и нелегально поселяется в каком-нибудь технически отсталом, пасторальном мире, чьи жители, обычно потомки первых звездных переселенцев, деградировав иногда чуть ли не до каменного века, теперь, говоря образно, потихоньку заново придумывают колесо, в очередной раз начиная сначала путь социального и технического прогресса. За десять лет с момента окончания славного Мицарского университета Виктор осознал, что он очень устал от этой высокотехнологичной, расчетливой, стремительной межзвездной цивилизации, где практически всё протекало со скоростью света. А еще больше он устал от её корыстных жителей. Его коллеги, все как один, оказались либо хищными алчными карьеристами, либо ленивыми бездельниками, жалкими пиявками-прилипалами, либо, что еще хуже, тошнотворными демагогами, категорично и громогласно рассуждающими о том в чем они совершенно ничего не смыслят. Многочисленное корпоративное руководство тоже оказалось не без изъяна, ибо не смогло по достоинству оценить всю широту его знаний, его незаурядные способности и громадный потенциал всех его начинаний. Топ-менеджеры не понимали его, а он считал ниже своего достоинства убеждать их или как-то ущемлять свою гениальность в угоду их убогости. Его же родственники, приятели, знакомые, любимые женщины как выяснилось всего лишь жадные мещане и примитивные обыватели, очень уж напоминающие ему его глупых коллег. Это было невыносимо. Фальшь, двуличие, ханжество, рвачество и двойные стандарты царили повсюду. От самого ничтожного уборщика, руководящего парой старых мусорных дройдов и пытающегося всякий раз убираться только на том месте что бросается в глаза, до президента Земной Федерации, её верховного правительства и Межзвездного совета Содружества. Последний он, например, открыто презирал за Талитанское соглашение, так называемую "Конвенцию Униквита", провозглашающую святое неотъемлемое право каждого разумного мира находить свой собственный уникальный путь исторического развития и следовать ему без какого-то бы вмешательства извне. Однако в конвенции было немало оговорок, позволяющих исключать из-под действия закона новооткрытые миры с достаточно примитивными пусть и разумными обитателями. Такой нюанс был необходим, если мультинациональным трансзвездным корпорациям неодолимо хотелось использовать ту или иную планету в своих корыстных целях. С точки зрения Виктора это было чудовищное лицемерие. И тогда, окончательно убедившись, что ему жизненно необходимо расстаться с этой опостылевшей ему сверхцивилизацией, хотя бы на какое-то время, Виктор продал все свои активы, купил небольшой старенький межзвездный корабль, торжественно нарек его "Гаусс" и не сказав никому ни слова, с удовольствием наплевав на предписания "Конвенции Униквита", недвусмысленно запрещающей посещение миров, которые она охраняет, отправился на Каунаму.

Спрятав корабль в глухих чащобах северных лесов Шатгаллы, он с удовольствием занялся исследованием своего нового мира. Через пару месяцев он оказался в Акануране, а еще через месяц, путем нехитрых интриг и подкупа, занял завидную должность лейтенанта Привратницкого батальона, входящего в Корпус городской стражи. И понял, что он вполне нашел свое место в жизни. Да, здесь были те же самые примитивные обыватели, алчные карьеристы, убогие бездельники, бессмысленные эгоисты, хищные дельцы, как и там, среди звезд. Но здесь, в этой жалкой деградировавшей недоношенной цивилизации, все они, как полагал Виктор, имеют на это право. Для них не существовало громадного подспорья бесчисленных супертехнологий, оберегающих от всего на свете и приходящих на помощь при каждом чихе. Люди Каунамы утратили бесценные знания об устройстве мироздания и таким образом потеряли над ним власть. Они остались один на один с природой этой планеты и им приходилось не выбирать себе жизнь и развлекать себя виртуальными построениями какой угодно судьбы, а по-настоящему выживать. И за это Виктор многое прощал им. Ну а кроме того, примитивность жителей Каунамы по сравнению с ним была настолько очевидна, что Виктору больше не требовалось прикладывать никаких усилий чтобы доказывать это самому себе. И это неизменно настраивало его на весьма добродушное и снисходительное отношение ко всем окружающим. Огражденный запредельными технологиями космического века практически от любых проблем со здоровьем, от большинства опасностей здешнего окружения, от финансовых затруднений, всегда имея при себе тюбик с мазью-регенератором, упаковку метабиотиков, способных буквально воскрешать, маленький игловой пистолет с парализующими седд-иглами и коммуникационное устройство для связи с кораблем, Виктор без стеснения откровенно развлекался, наслаждаясь каждым прожитым днем. Каунамцы забавляли его. И важные купцы, и надменные вельможи, и хитрые торговцы, и жалкие нищие, и жестокие бандиты, и веселые шлюхи, и угрюмые солдаты все представлялись ему какими-то нелепыми детьми, которые наивно и самозабвенно играют свои глупые роли. Его смешило насколько они серьезно, глубокомысленно или даже трагично и пафосно относятся к самим себе, к окружающим, ко всему своему мирку, не имея ни малейшего представления, что всё их мироздание лишь крохотная частица беспредельной Вселенной, не понимая насколько жалок, убог, недоразвит и их мир и они сами. Виктор с некоторым самодовольством осознавал, что может с легкостью занять в здешнем социуме высокое положение, стать министром, генералом, претором, королевским советником или даже самим королем, но конечно этого не делал. Во-первых, ему очень нравилась его нынешняя должность. Он всегда был в самой гуще городской жизни, был, как он сам шутливо это определял, "заодно с людями", "завсегда с народом" и при этом имел определенную и вполне весомую власть над этим народом. Во-вторых, умный и проницательный Виктор Кошин, конечно, ни на минуту не забывал, что он находится на планете незаконно и кроме него здесь, как заведено для подобных миров, скрытно присутствуют "луркеры", специальные наблюдатели из Службы Внешней Разведки, из отдела контроля, и они несомненно сразу же заметят новоявленного одаренного министра, взявшегося неизвестно откуда. И тогда веселая жизнь на Каунаме для Виктора закончится, он отправится на другие планеты, в гораздо менее приятные места для перевоспитания тяжким трудом и долгими размышлениями в замкнутом пространстве.

Впрочем, спустя почти три альфа-года Виктор понял, что и Каунама ему надоела и не нужно никаких тайных агентов могущественной госорганизации, чтобы заставить его убраться отсюда. Он давно это подозревал и вот убедился в этом в очередной раз: приедается всё что угодно. И даже развеселая жизнь на Каунаме с бесконечным подтруниванием над её глупыми жителями опостылела ему. Эти люди были также бессмысленны и примитивны, как и те кого он оставил там, среди звезд. Но последние хотя бы ясно осознавали, что они лишь крохотная частица бескрайнего разнообразия биологических форм в бесконечной череде миров бесконечной Вселенной и это осознание, так или иначе, но в какой-то степени усмиряло шовинистическую чванливость и гордыню любого из них, как бы не был он глуп и эгоистичен. Каунамцы же, имея ввиду именно потомков землян, так называемый народ Омо, не имели подобного сдерживающего фактора и по мнению Виктора окончательно закостенели в своей заносчивости и гордыни, искренне презирая туру, авров, лоя и шоти и считая себя уникальными, особыми и естественно самыми лучшими среди других разумных тварей. О да, было забавно потешаться над всеми ними, столь уверенными в своей исключительности и непревзойденности, полагавшими свою планету, вернее даже один её гигантский материк столпом мироздания и единственным местом обитания всего человечества. Виктор с удовольствием вел беседы с местными учеными и теми кто мнил себя мудрецами, с затаенной улыбкой слушая их доморощенные рассуждения и нелепые измышления о природе бытия и человека, об устройстве окружающей действительности, о взаимодействии материи и стихий, о структуре пространства и времени, то и дело ставя их в тупик каверзными вопросами, смущая их непостижимыми для них знаниями и идеями и показывая простыми логическими выкладками всю несостоятельность и абсурдность их утверждений. Это очень его забавляло. Иногда он правда пытался немного осадить себя, урезонить свое снисходительно-покровительственное отношение к этим мудрствующим варварам-демагогам, напоминая себе что всё его собственное запредельное знание об устройстве мироздания ни его личная заслуга, а результат многотрудного пути проб и ошибок, вдохновения и озарений бесчисленных прошлых поколений землян. Но это мало что меняло, его по-прежнему неудержимо тянуло потешаться над каунамцами, столь же, по его мнению, первобытными сколь и высокомерными. Также он развлекал себя тем, что время от времени сколачивал маленькие состояния в местных игорных заведениях и на местных рынках, как товарных,так и финансовых. Будучи прирожденным аналитиком, дипломированным математиком и имея в своем распоряжении всю вычислительную мощь Исполнительной Системы Извлечения Данных и Анализа, так называемой Исиды, своего укрытого в глухих лесах межзвездного корабля, Виктор без особого напряжения реализовывал в определенных азартных играх статистические алгоритмы, гарантирующие с большой вероятностью выигрыш или проводил серию успешных сделок с ценными бумагами или некоторыми товарами, предварительно проанализировав спрос и предложение и вычислив по исходным данным будущее движение рынка. Это конечно не могло пройти совсем уж незамеченным и его соперники по карточному столу, и купцы и банкиры, с которыми он имел дело, поглядывали в его сторону с изумлением, а то и с плохо сдерживаемым недовольством. Но Виктор не волновался, по его твердому убеждению он был слишком умен для всех своих соперников и партнеров, он всегда умел вовремя остановиться и отойти в сторону, скрыться в тени. А кроме того у него имелись достаточно влиятельные знакомые и среди чиновничьей братии Аканурана, благодаря которой он собственно и стал так быстро лейтенантом Привратницкого батальона. Знакомых этих он приобрел с помощью определенных интриг и шантажа, установив скрытное круглосуточное наблюдение посредством мобильных микрозондов за некоторыми из них. Сначала это наблюдение было просто забавы ради, но потом он решил пойти дальше и использовать полученную информацию в личных целях, но не из-за какой-то конечно корысти, а всё еще продолжая развлекаться. А еще, дабы пощекотать себе нервы, он несколько раз связывался и с преступными элементами, участвуя в контрабанде психоделических грибов Элло и жуткого наркотика "Алмазная пыль" или как его еще называли "Пустошь", кражах и не слишком явной, но вполне себе кровавой войне местных банд. Имея всегда при себе игловой пистолет, метабиотики и мазь-регенератор, он чувствовал себя вполне уверенно в любой переделке. Его всегда очень смешило с какой серьезностью все эти бандиты, чиновники, торговцы относятся к своей деятельности, насколько значительными они полагают все свои мелкие цели, как пафосно и важно они держат себя, считая что они вершители судеб и творцы истории. Но больше всего Виктор обожал иметь дело с местными женщинами. Они любили его, он буквально охмурял их, гипнотизировал своими красочными рассказами об устройстве мира, о человеческой анатомии, о чудесах биологии, о физике элементарных частиц, о химических реакциях, о далеких пылающих звездах, о неисчислимых планетах, о квазарах, пульсарах, солнечных системах, многомерных пространствах и т. п. В нарушение всех запретов на распространение среди аборигенов знаний, превышающих уровень их развития, Виктор живо и проникновенно рисовал перед своими увлеченными слушательницами удивительные картины бытия, таким как оно виделось с точки зрения панкосмической цивилизации. Женщины слушали его буквально раскрыв рот, чуть ли не затаив дыхание, некоторые из его слов были для них абсолютно незнакомыми, хотя Виктор и старался не использовать специальную терминологию, многого из сказанного им они просто не могли уразуметь и постигнуть, но и все же они чувствовали, улавливали всю ошеломляющую грандиозность его откровений, всё прекрасное величие поведанных им тайн. Женщины были впечатлены и с легкостью шли на близкий контакт с этим странным бледным офицером с тонкими чуть синими губами. И Виктор с теплой улыбкой вспоминал о них, особенно о невероятной, почти сказочно красивой молодой женщине по имени Алитоя. Эта очаровательная особа по-настоящему покорила его, и своей красотой, и своим поистине могучим и многогранным умом. Виктор ради забавы обучал её тригонометрии и к его немалому изумлению девушка смогла не только понять все нюансы этого непростого раздела математики, но и применить их на практике, рассчитав величину надстройки на своем доме так чтобы она не бросала тень на сад, и искренне восхититься изящностью и гармонией геометрии. Правда через несколько месяцев Алитоя бросила его, с усмешкой заявив ему, что как не крути он ей не пара. Виктор не огорчился, он уже давно привык расставаться с женщинами, даже самыми сказочными.

Но в конце концов ему надоело всё, даже слушающие его раскрыв рот, прекрасные женщины Каунамы. И Виктор решил, что пришла пора улетать. Он устал от Каунамы. Ему порядком опостылели все её жители. И жадные вонючие грубияны туру, и закомплексованные замотанные в тряпки тощие авры, и пронырливые самовлюбленные воришки лоя, и бесцеремонные висящие над головой высасывающие энергию шоти, и конечно же собственные соплеменники, земляне, забывшие что они земляне, хищные омо, обуянные лишь жаждой наживы и убогих развлечений. И как не хотелось ему в этом признаваться, но он определенно скучал по общению с людьми равными ему по развитию и уровню знаний, с теми от кого можно было услышать что-нибудь интересное, нетривиальное, новое, умное. Ему хотелось узнать что происходит в Звездном Содружестве, его стал угнетать окружающий информационный вакуум, его тянуло к новостным каналам и порталам данных медиа-структур. Кроме того ему порядком уже надоело обходиться без обычных бытовых удобств развитой цивилизации. Его утомили безобразно оплывающие свечи, чадящие факелы, вонючие уборные, жесткая скрипучая мебель, ледяная вода из колодца, грязная одежда, ужасные дороги, отбивающая промежность верховая езда, трясущиеся повозки, грубая пища, жара, холод и т. д. и т. п. Он стойко и мужественно переносил все тяготы и лишения примитивного мира, но всё больше жаждал нормального мягкого освещения, кондиционированного микроклимата помещений, интеллектуального водопровода с водой любой температуры, дисперсионного объемного душа, самоочищающихся приятно пахнущих унитазов, кремов-эпиляторов, освежающих салфеток, чистой отглаженной одежды, упругой бесшумной мебели, готовых питательных безумно вкусных продуктов, роботизированных ассистентов, устройств дополнительной реальности, идеальных ровных дорог, самоуправляемых аэрокаров и т. д. и т. п.

И вот сегодня он покидал Акануран навсегда. Виктор выпросил у полковника Гаяра, командира Привратницкого батальона, выходной и еще раз прогулялся по городу, с улыбкой и некоторым налетом ностальгии разглядывая знакомые места и людей. Перед отъездом на север, к месту стоянки "Гаусса", он решил наведаться в пекарню, где продавали его любимые хрустящие багеты с орехами. Он добрался до площади Славного короля и вошел в пекарню деда Будияра. Нежно и трепетно звякнул дверной колокольчик. Виктор с удовольствием вдохнул теплый запах свежей выпечки и широко улыбнулся зеленоглазой русоволосой девушке, стоявшей за прилавком.

Танна, девятнадцатилетняя внучка Будияра, увидев кто её посетитель, немного напряглась. Этот словоохотливый, но по её мнению не совсем нормальный офицер Привратницкого батальона всегда вызывал у девушки тревогу и даже страх. Он вроде бы не делал ничего предосудительного и вёл себя вполне вежливо и прилично, но порою нёс такую дикую околесицу, такой немыслимый вздор, что Танне становилось не по себе. Иногда большую часть из того что он говорил она вообще не понимала, ибо слова, которые он использовал она слышала впервые в жизни.

— Ну, здравствуй, Танечка, — весело сказал Виктор Кошин. — Вот я и пришел.

— Доброго вам дня, господин Эвклид, — сдержанно ответила девушка. Она не смела возражать против того что офицер переиначивает её имя. Во-первых, она вообще не решалась перечить лейтенанту Привратницкого батальона из Корпуса городской стражи. Как и все в городе, Танна отлично знала, что это армейское подразделение, являющееся любимым детищем маршала Тофера, дальнего родственника самого короля, находится на весьма привилегированном положении. Это положение якобы было даровано стражникам потому что они не кто-нибудь, а самоотверженные бескорыстные защитники Аканурана, денно и нощно, мужественно, не жалея себя, оберегающие жизнь и покой его жителей. Но истинная причина этой привилегированности, как все прекрасно понимали, проистекала конечно из высокого положения их покровителей. И потому и городские власти, и Судебная Палата, и военное командование относились к стражникам весьма снисходительно и смотрели сквозь пальцы на любые их проделки, а то и на прямое насилие и произвол. Естественно солдаты Корпуса стражи, или как его чаще называли, Золотого корпуса, при таком попустительстве власти, чувствуя свою безнаказанность и вседозволенность, частенько вели себя весьма самоуверенно и заносчиво. И это простые солдаты, а тут целый лейтенант. Ну а во-вторых девушка признавала, что варианты её имени, используемые лейтенантом Эвклидом звучали вполне мило.

— Как твои дела? Всё так же спасаешь мир своей красотой?

Танна выдавила из себя улыбку, она часто просто не знала как отвечать на вопросы болтливого лейтенанта. Он вроде бы делал ей комплименты, но её почему-то не покидала уверенность что про себя он насмехается над ней.

— Ну вижу-вижу, что спасаешь. Повышаешь у людей уровень дофамина, серотонина, окситоцина, эндорфина и заставляешь их сердца биться быстрее, да? Эх, Татьяна, ну что бы мы делали без вас. Вы же просто ангел небесный, спустившийся к нам чтобы спасти нас от горя.

Танна смущенно улыбнулась. Вообще она сама, да и окружающие, считали её девушкой достаточно бойкой и вполне уверенной в себе. С малых лет она находилась при пекарне и магазине, видела множество самых разных людей и училась находить с ними общий язык. И в результате привыкла за словом в карман не лезть и не терялась в разговоре с кем бы то ни было. Но господин Эвклид все же умудрялся слегка выбивать её из седла и в общении с ним она часто чувствовала себя неуверенно. Наверно это потому что он сумасшедший, оправдывала себя Танна. Ну кто в присутствии сумасшедшего может чувствовать себя уверенно? С другой стороны разве может умалишенный занимать далеко не последнюю должность в столь важном армейском подразделении? Она делилась своими мыслями с отцом и дедом, и те высказывали предположение, что возможно доблестный лейтенант злоупотребляет грибами Элло или "Алмазной пылью", якобы отец что-то слышал о том, что господин Эвклид имеет какое-то отношение к темным делам некоторых наркодельцов и контрабандистов. Но это всего лишь глупые сплетни и старый Будияр резюмировал так: поскольку этот офицер ведет себя порядочно, берет их самые дорогие изделия и всегда щедро платит, относиться к нему следует со всем почтением и уважением.

Почтенный и уважаемый клиент между тем не унимался.

— Помнишь как там у Франсуа Вергилия Йеттса? — Спросил он и, чуть нараспев, с выражением, продекламировал: — " Тобой чудесное созданье Я очарован как звездой И все дороги мирозданья Меня ведут к тебе одной Твой нежный лик, твой образ хрупкий Мне утверждают жизнь не зря Твои ланиты, твои губки Горят как юная заря". Пошловато немного, согласен. И все же, милая Татьяна, это прямо о вас.

Девушка не знала что ответить, стихов ей еще никто не читал.

— Ох, Танечка, прости меня пожалуйста. Я кажется в конец засмущал тебя. Клянусь, я не хотел.

— Ну что вы, господин Эвклид, мне приятно вас слушать, но боюсь что я не достойна всех этих изысканных слов.

— Вы достойны гораздо большего, милая Татьяна. Однако боюсь что могу быть превратно понят тобой, у тебя может сложиться впечатление, что я пытаюсь с тобой флиртовать, бью клинья, так сказать, так вот это совсем не так!

— Не так? — Насмешливо спросила девушка.

— Конечно нет, — серьезно сказал Виктор. — Мне ведь 56 лет уже и вы, Танечка, годитесь мне в дочери. Но просто вы столь прелестны и очаровательны, что я не могу удержаться от того чтобы не высказать вам моё восхищение.

— Пятьдесят шесть?! — С изумлением и недоверием произнесла девушка.

— Ну да. А насколько я выгляжу?

Танна пожала плечами:

— 27–28.

— О-ох, Танюша, вы мне льстите.

Девушка пребывала в полной растерянности, ей казалось что мужчина уже не насмехается, а издевается над ней.

— Вы хотели что-нибудь купить, господин Эвклид? — Чуть сухо сказала она, желая вернуть разговор в нормальное русло.

— Да, как всегда ваши изумительные ореховые багеты. Десять штук.

— Десять? Они же засохнут. Или вы не только себе?

— Не засохнут. У меня на корабле мембранно-вакуумный биосэйфер, ваши драгоценные багеты в нем и за месяц не зачерствеют.

Танна ничего не поняла.

— На корабле?

— Да, на корабле. Имя ему "Гаусс", слышала должно быть?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Я ведь, Танечка, навсегда покидаю Акануран и вообще Шатгаллу, — весело сообщил Виктор. — Улетаю к себе домой. Вот и хочу на дорожку взять побольше ваших чудесных багетов.

— Улетаете? — Усмехнулась Танна, ей уже было очевидно, что молодой лейтенант подтрунивает над ней. — На корабле улетаете?

— Ну да. На планету Сольвейг из звездной системы эта Лиры.

— Ясно, — сказала девушка и принялась невозмутимо доставать из корзины багеты и упаковать их в тонкую оберточную бумагу.

— Разве ты не знала, что каждая звезда это такой же огненный пылающий шар как и ваше солнце? И вокруг каждой звезды вращаются свои миры, планеты, и на некоторых живут люди, как и здесь на Шатгалле.

— Не знала, — спокойно призналась девушка. Про себя она решила, что видимо лейтенант читает много разных книжек и хочет блеснуть этим перед ней, как он наверно считает, малограмотной, необразованной, глупой торговкой. Даже если и так, она не обижалась. Она давно уже привыкла к тому, что некоторые из клиентов явно и грубо или напротив утонченно и завуалированно постоянно дают ей понять, что они намного выше её, весомее, умнее, состоятельнее. Мудрый дедушка Будияр учил её ни в коем случае не придавать этому значения. "Пусть думают как им хочется, пусть считают что мы служим им", — говорил дедушка и с усмешкой добавлял: "Главное чтобы они по-прежнему несли нам свои деньги. Помни, внучка, это мы используем их, заставляя покупать наш товар, а не они нас". И Танна считала что она хорошо поняла эту науку, хотя и вынуждена была признавать что кое-кто из подобных клиентов по-настоящему бесил её. Но ненормальный наркоман-лейтенант подобных чувств у неё не вызывал, наоборот она вполне отдавала себе отчет, что он симпатичен ей. Да и его безумная идея о звездах и других мирах представилась ей весьма занимательной. Однако когда она увидела кучку золотых и серебряных монет, которые лейтенант выложил на стойку, профессиональная сдержанность всё же изменила внучке Будияра. Танна с изумлением уставилась на мужчину.

— Что это?!

— Как что, плата за ваши чудесные багеты.

— Что вы такое говорите, господин Эвклид? С вас за всё 5 коперов, а здесь…, — она развела руками, потом слабо улыбнулась и спросила: — Или вы хотите купить весь дедушкин магазин?

— Танечка, я же сказал вам, что улетаю домой, к звездам. И там мне это не нужно. Вы чудесная милая девушка и уверен найдете как правильно распорядиться этими деньгами. Они ваши. — Виктор Кошин откровенно любовался собой. Он считал что этот красивый и роскошный жест вполне достоин его. — Прощайте.

Он взял пакет с багетами и развернулся. Но Танна выбежала из-за стойки и схватила Виктора за руку.

— Господин Эвклид, так нельзя. Я не могу взять у вас эти деньги!

Виктор ласково и, как он полагал, по-отечески посмотрел на девушку и чуть снисходительно проговорил:

— Дочка, я возвращаюсь к звездам и мне эти металлические кружочки больше ни к чему. Я уезжаю прямо сейчас и мне некогда искать им применение. У тебя золотое сердце и глаза ангела, я уверен ты все сделаешь правильно. — Ему еще очень хотелось добавить какую-нибудь мудрую, по возможности математическую, сентенцию, но как назло ничего не приходило на ум. Он напряг память, но в голове всплыло только одно, по его мнению, банальное и затасканное утверждение. Однако делать было нечего и он сказал: — И запомни, дитя моё, только сердце может найти ответ на главное уравнение жизни. Прощай.

И ушел.

"Совсем спятил", с жалостью подумала девушка, глядя на закрывшуюся за безумным лейтенантом дверь. Затем Танна повернулась к прилавку и поглядела на груду рассыпанных по нему монет. По её меркам здесь было целое состояние. "Что же с ними делать?", растеряно подумала она.

Довольный собой, Виктор Кошин вышел на крыльцо пекарни и поглядел на площадь Славного короля. Перед собой он увидел ветхую карету, бородатого кучера на козлах, высокого худого мужика в широкополой шляпе и маленького ребенка в черном струящемся плаще с красивой белой окантовкой. Ребенок, девочка, глядела прямо на него и хотя её голова пряталась в капюшоне, Виктору показалось что он уловил какое-то удивление на её лице. Но может лишь показалось. Ребенок отвернулся. Виктор случайно отпустил глаза вниз и в следующий миг удивление уже испытывал он. Огромное удивление. На ногах девочки он увидел высокие темные ботинки с толстой подошвой и до боли знакомой серебристо-синей эмблемой компании "Milky Way". Он прекрасно знал эти ботинки, облегченная и упрощенная копия настоящих военных ботинок космических десантников из линии "StarDust", с магнитными липучками, встроенными в подошвы барогенераторами и пр. Виктор буквально остолбенел. Этих ботинок не должно было здесь быть, им неоткуда тут взяться. Он почувствовал смутную тревогу и любопытство. Ботинки не могли появиться здесь со звездными переселенцами, тогда такой обуви просто не производили, самой "Milky Way" с её легендарной линейкой "Star dust" тогда еще не существовало. Первая его мысль, конечно, была о "луркерах" из службы внешней разведки. Но он тут же признал это вздором. И дело даже не в том что ботинки принадлежали маленькой девочке. Вполне можно допустить, что СВР с какой-то целью понадобилось внедрить в здешний социум ребенка и они используют для это цели гиноида или киборга, имитирующего девочку. В этом не было ничего необычного. Но кураторы операции точно не позволили бы своему агенту разгуливать по Каунаме в сверхсовременных технологичных десантных ботинках с красочной эмблемой трансзвездной корпорации. Тогда кто она? Высокий худой мужчина со следами жутких побоев на лице и замотанной рукой открыл дверцу кареты и девочка в плаще залезла внутрь. Мужчина присоединился к ней, захлопнул хлипкую дверцу и экипаж тронулся. Любопытство Виктора набирало обороты. Он всегда любил задачи и ребусы и не выносил когда ему не удавалось их решить. Если разведка и прочие государственные службы тут ни при чем, значит остаются не слишком законопослушные группировки каких-нибудь пиратов или контрабандистов, промышляющих на Каунаме по каким-то своим темным делам. Ну или речь идет опять же о не очень-то законопослушные индивидуумах, таких же как сам Виктор, прибывших на планету по своим личным, иногда совершенно диким и сумасбродным мотивам. Но ради великой энтропии, почему ребенок? У Виктора даже промелькнула мысль что девочка вполне возможно попала в беду, особенно если учесть что она в компании с таким явно не внушающим доверие субъектом, и ей нужна помощь. А побыть героем Виктору весьма импонировало, ему нравилось ощущать себя человеком действия, доказывать самому себе что он вовсе не кабинетный сиделец математик, аналитик-дрыщ, вся сила которого заключена лишь в мозговых нейронах. Он был большим поклонником, хотя и от всех скрывал это, сериала "Мир за твоим окном", в котором решительный и отважный агент Космопола, Джулиан Брэд, сражался с преступностью на бескрайних просторах Млечного Пути. Впрочем, Виктор убеждал себя что уделяет внимание сериалу исключительно из-за Камилы Кесады, полицейского судмедэксперта, помогавшего лейтенанту Брэду распутывать загадочные хитроумные преступления. И дело было якобы вовсе не в том что она красивая молодая женщина, Виктора главным образом привлекала работа её ума, её аналитический склад мышления, то какой она умный, эрудированный, тонкий, ироничный и наблюдательный человек, то как она ищет и находит ответы на сложные криминологические вопросы. А в том что ему нравится наблюдать за мужественным и порой жестким поведением лейтенанта Брэда он не хотел признаться даже себе. Но в своих похождениях на Каунаме, пару-тройку раз кажется подрожал ему. И позже осознав это, был крайне недоволен собой. Он — мудрый, проницательный интеллектуал копирует какого-то глупого киногероя?! Это было немыслимо. Но так или иначе за те альфа-годы что он провел на Каунаме он и правда поверил, что он чем-то похож на этот кинообраз. В некоторых весьма опасных с его точки зрения переделках он, по его мнению, вел себя уверенно и достойно. Он конечно признавал, что игловой пистолет, энергошокер, нервный парализатор, баллончик-нейтрализатор, термо и барогранаты, защитный кевларовый комбинезон, закрывающий тело от шей до пят, метабиотики, мазь-регенератор, энергетики, стимуляторы, транквилизаторы вносят определенный вклад в эту его уверенность. Но он считал, что крайне незначительный, и в конце концов он проявил мужество и решительно отказался от бронекомбинезона, большинства оружия и всех допинг-препаратов ускоряющих его реакцию, увеличивающих выносливость, физическую силу и т. п., оставив только игловой пистолет, метабиотики и мазь-регенератор. Кроме того он всерьез увлекся фехтованием, брал уроки у признанного мастера меча маэстро Каронзо и даже ходил на свой корабль, где часами оттачивал технику в спарринг-поединках с Исидой, которая в режиме "плотной голографии" изображала неутомимого и умелого мечника. И сейчас, практически не раздумывая, Виктор бросился к другой карете и велел вознице осторожно следовать за экипажем, в котором уехала девочка в ботинках "Звёздная пыль". Кучер, не посмев возразить бравому офицеру Привратницкого батальона ни единым словом, подчинился.

Виктор Кошин проследил странную парочку до гостиницы "Черный туман". Находится в Буристане в вызывающей, чуть ли не нарядной форме офицера Корпуса городской стражи Виктору было мягко говоря неуютно. Он отлично знал насколько люто здесь ненавидят судей, дознавателей, агентов, гвардейцев Судебной Палаты, а вместе с ними заодно и стражей, отчасти выполняющих в городе функции полиции, занимающихся обеспечением хотя бы видимости общественного порядка и частенько участвующих в совместных операциях с судейскими. Он понимал что в Буристане ему могут из любого окна сбросить на голову камень или всадить нож промеж ребер в любом темном закоулке и по меркам местного населения это будет весьма достойным поступком. Убийство "золотаря", также как убийство "красноголового" это деяние доблестное, несомненно заслуживающее уважения и почета, ибо сколько горя и страданий принесли эти кровопийцы простому народу. И не сосчитать. Но это была настоящая война. И судьи, и стражи мстили за своих убитых. Буристанцы знали, что такое доблестное, героическое, почти эпическое деяние как низвержение во прах стража или судьи не пройдет безнаказанным, и потому некое хрупкое равновесие все же присутствовало в этом дурном месте. По крайней мере при свете дня любой стражник мог чувствовать себя здесь вполне уверенно, хотя всё же им крайне не рекомендовалось появляться здесь в одиночку. Но в целом Виктор был абсолютно спокоен, шагая по грязным вонючим улицам Буристана. Он часто бывал здесь и прежде, правда конечно не в форме, и имел среди местного населения кое-какие знакомства. Он знал что большинство буристанцев это просто бедные уставшие озлобленные суровые люди, пытающиеся хоть как-то заработать себе на жизнь. Пролить чужую кровь они могли только в целях самозащиты, а многие из них, нищие, обездоленные, убогие, запуганные и раздавленные жестокой судьбой и вообще были не в состоянии кого-то ударить, не говоря уж о том чтобы напасть на вооруженного гвардейца или солдата. А многочисленные местные лихие людишки не станут нападать без причины, из одной только классовой ненависти, не имея уверенности что риск окупится звонкой монетой, эти люди были чрезвычайно прагматичны. Впрочем, Виктору также было известно что здесь полно всякого ненормального отребья, опустившихся пьяниц и наркоманов, которые могли зарезать просто от скуки. Так или иначе он спокойно проследовал и через Тишкин пятачок и близлежащие улочки, надменно и холодно взирая на любого кто смел поднять на него глаза.

Войдя в фойе гостиницы, он церемонно снял шляпу и с улыбкой сказал:

— Приветствую тебя, матушка-голубушка. Не хвораешь ли, не печалишься ли о чем?

Вурда одарила веселого лейтенанта злобным взглядом.

— Какая я тебе матушка, пёс брехливый! Чего тебе здесь надо?

— Ах, миссис Большие телеса, как вы не вежливы. А я ведь между прочим представитель власти.

— Шёл бы ты, золотарь проклятый, свою власть представлять в какое-нибудь другое место. А то ведь в Буристане такие как ты долго не живут.

— Да ты, матушка, никак грозишь мне? Чем же я тебе не мил, не пригож, госпожа моя?

Вурда подвигала нижней челюстью, словно готовилась хорошенько плюнуть.

— Слушай, Эвклид, ты чего хочешь, а?

— Я хочу знать имеет ли гамильтонова система, интегрируемая по Лиувиллю, эквивалентную формулировку с помощью лаксовой пары, и если имеет, то как её построить?

Огромный зоб хозяйки "Черного тумана" заколыхался и Виктор удивился, не поняв как она это делает.

— Может хватит тут дурня из себя строить? Ты и так тип неприятный, а уж с кривляньем своим полоумным и вовсе мерзость. Если есть дело, говори, а если и правда головой ослаб от грибов, так могу тебя гашитам отдать, они тебя на цепь посадят и быстро в чувство приведут.

Виктор усмехнулся. Видимо он и правда допёк эту женщину, если она грозиться такими ужасными вещами. Гашиты — кровожадные безумные сектанты, обитавшее где-то в Буристане и поклонявшиеся такому же кровожадному и безумному божку Гаш, считали своей миссией освобождение людей от их греховной сущности, от болезненных пристрастий и порочных зависимостей через немыслимые страдания и мучения. По крайне мере они сами так декларировали свои цели, но имелось мнение что основное их ремесло готовить вышколенных, покорных всему и готовых на всё рабов-зомби, за которых в определенных кругах платили огромные деньги. В любом случае попадать им в руки не стоило.

— Ладно, согласен, — сказал Виктор, — давай заканчивать обмен любезностями, иначе наша некооперативная игра зайдет в тупик. Дело у меня такое, сюда только что зашел мужик, обезображенный побоями и с ним девочка в черном плаще, я хочу знать, грация моя пышнотелая, в каком они нумере.

Вурда отвечать не спешила, её маленькие глаза пристально буравили нахального лейтенанта. Виктор её не торопил. Возможно она напряженно пыталась сообразить что здесь происходит, кто этот избитый парень, кто этот ребенок и что от них нужно стражницкому офицеру. Её любопытство вполне понятно. А возможно ей не по душе оказывать хоть какое-то содействие "проклятому золотарю", ибо такое поведение естественно решительно осуждалось в Буристане, но как отказать ему она не знает. А может она лихорадочно размышляет о том нет ли здесь удобного случая поиметь какую-то выгоду для себя.

— А ты ничего не путаешь, лейтенант? — Наконец спросила она. — Какой еще мужик с девочкой? У нас таких не бывает, ты же знаешь.

— Ну-ну, тётя Гора, не артачься как кобылка молодая, тебе это не идет. А то ведь в твой гнусный бордель и притон, который ты по какому-то странному недоразумению именуешь гостиницей, может и отряд городской стражи явиться и по подозрению в злоумышлении против короны разнести тут всё по камешку и щепочке и придется тебе твои телеса на Тишкину площадь перемещать, милостыню будешь вместе со слюнявым Балушей просить.

— А ты сучок мундирный меня не пугай, — спокойно проговорила Вурда. — Я такого сброда как ты на своем веку достаточно повидала, ты же, падаль продажная, не закону своему, а карману своему служишь.

Виктор улыбнулся про себя. Ему определенно нравилось всё что происходит, словно всё это в кино, в игровой матрице виртуальной реальности или в декорациях копиуорлда, и отчетливое понимание того что он тем не менее имеет дело не с постановочными эффектами, не с каким-то изобретательным игровым движком, а с живыми людьми, с настоящим невыдуманным непредсказуемым миром, придавало происходящему особую остроту и удовольствие.

— Высокий мужчина, 35–37 лет, — холодно произнес он, — в широкополой шляпе, в клетчатой рубашке, с избитым лицом, с замотанной правой рукой и маленькая девочка в черном плаще с белой окантовкой, где они?

Вурда признала, что упорствовать дальше бессмысленно.

— Десятый нумер, — также холодно ответила она.

Виктор поднялся на третий этаж, прошел по коридору и звучно и решительно постучал в нужную дверь. Долго ничего не происходило и он уже с досадой подумал о том что "тётя Гора" его обманула и сейчас ему придется возвращаться и снова добывать из неё необходимые сведения. Но неожиданно прямо за дверью спросили "Кто там?". Странно, что он не услышал шагов подошедшего к двери человека, подумал Виктор и затем в своей привычной насмешливой манере громко сказал:

— Городская стража, проверка на житие. Открывайте!

Галкут, застыв у двери, не знал на что ему решиться. Закон о проверки "на житие" давал стражам полномочия хватать любого человека в городе и выяснять имеет ли он право жить в Акануране, то есть кто он такой, откуда, чем зарабатывает на жизнь и не представляет ли какой-то угрозы общественному порядку столицы, её благонравным жителям и сложившемуся укладу. Галкут пытался понять что это, случайное совпадение или какие-то происки хозяйки гостиницы. Насколько он знал, стражи и судейские не очень-то любили наведываться в Буристан и как-то сомнительно, что как только он и Элен заняли номер, к ним в дверь случайно постучал кто-то из Золотого батальона. Он подумал о том что возможно это вообще не стражи и под их видом некто пытает проникнуть в комнату. Но тут же отбросил эту мысль, дверь в номер была довольно хлипкая и если кому-то бы приспичило прорваться в номер, это не составило бы большого труда.

Галкут оглянулся на девочку. Элен по-прежнему сидела на кровати и спокойно смотрела в его сторону, никакой тревоги она судя по всему не испытывала. Галкут подумал о своем увесистом ноже на ремне за спиной и решил, что делать нечего, открывать придется, но он готов ко всему.

Виктор Кошин вошел в номер и прикрыл за собой дверь. Галкут отступил назад, внимательно оглядывая вошедшего. Вне всяких сомнений это был страж, да к тому же офицер. Виктор прошел вперед, заставив слугу судью отступить к кровати.

— Садись, — приказал страж.

Галкут подчинился, опустившись на кровать в полуметре от Элен. Виктор положил пакет с ореховыми багетами на стол, взял стул, поставил его почти в центре комнаты, уселся на него и дерзко и уверенно поглядел на притихших постояльцев. Секунд десять он изучал ребенка, а затем перевел взгляд на мужчину.

Этих десяти секунд Виктору вполне хватило чтобы понять: девочка никакого отношения к Каунаме не имеет. На ней были не только десантные ботинки "StarDust", но и высокотехнологичная мембранная куртка-трансформер и облегающие аккуратные брючки из черной кварцевой ткани, к которой не могла пристать никакая грязь и пыль. И кроме того, и сердце его забилось чуть быстрее, у ребенка были удивительные большие ярко-синие, словно бы чуть светившиеся изнутри глаза и чистая белая, почти алебастровая кожа. Это напомнило ему о его далекой родной планете. "Неужели она тоже ливуанка", с некоторым волнением подумал он. Такое совпадение представилось ему весьма необычным. Он конечно обратил внимание на огромный синяк на скуле ребенка и разбитую губу, но почему-то ни на миг не заподозрил что в этом виноват её спутник. Ему представилось более логичным, что они оба подверглись нападению каких-то третьих лиц, но ребенку, по счастью, досталось гораздо меньше чем мужчине.

Обратившись к мужчине, Виктор внимательно оглядел его, но не нашел ни малейшего признака, могущего хоть как-то свидетельствовать о том что спутник девочки тоже инопланетянин. Тем острее было его любопытство, что это за странная парочка. Но Виктор не спешил, смакуя словно гурман предстоящую разгадку.

— Ну что, болезный, — весело сказал он Галкуту, — давай, рассказывай.

— О чем рассказывать?

— А сам не догадываешься?

— Не догадываюсь.

— Ну тогда начни с того кто ты такой.

Галкут пожал плечами:

— Человек.

— Это который из отряда приматов из семейства гоминид, род — люди, вид — хомо сапиенс? — С улыбкой уточнил Виктор. Боковым зрением он уловил как пронзительно уставилась на него девочка.

В отличие от Мастона Лурга, Виктор прекрасно знал насколько умны и сообразительны семилетние дети Звездного Содружества и понимал, что у девочки не займет много времени догадаться, что он тоже не с Каунамы.

— Не понимаю о чем вы говорите, господин лейтенант, — неприязненно пробормотал Галкут.

— Не понимаешь? — Насмешливо сказал Виктор. — А что ж ты такой непонятливый делаешь в Акануране? Здесь только понятливым людям можно находиться. И лицо мне твое не нравится, недоброе у тебя лицо. И еще эти вызывающие побои на нём. Откуда они? Тоже поди от непонимания.

Галкут снова пожал плечами.

— Случайная потасовка с пьяными, — равнодушно сказал он.

— Случайная? То есть ты хочешь сказать, что это просто триллионы квантовых флуктуаций так наложились, что у тебя вместо физиономии теперь картина Пикассо?

Галкут просто не знал что на это ответить и лишь неприветливо глядел на странного лейтенанта.

— А ребенка кто избил?

— С мальчишкой подралась, — хмуро сообщил Галкут и незаметно отвел правую руку за спину.

— С пьяным мальчишкой?

Галкут некоторое время молчал, глядя на стража с таким выражением, словно силился понять совсем тот дурак или всё же надежда есть. Затем сказал:

— Господин лейтенант, я бы хотел узнать причину, по которой вы…

— А больно подозрительный ты, — перебил Виктор. — Заперся с чужим ребенком в вонючем притоне в Буристане, а до этого околачивался в приличном районе, разъезжал на карете. Мы за тобой давно следим и очень ты нам не нравишься. Есть у нас подозрение, мистер "случайная потасовка", что ты злоумышляешь против короны, выступаешь против монаршей власти, посягаешь на наши ценности, подрываешь наши устои, поносишь Его Величество и нашу матушку королеву, дестабилизируешь ситуацию в стране и намереваешься сдать столицу кровожадным либингам.

Галкут по-настоящему оторопел. Тонкогубый лейтенант теперь представлялся ему почти безумным.

— Из какого-ты общества?! — Сузив глаза, резко, зло спросил офицер. — "Архимассоны"? "Братство Сатурна"? "Орден таинственной руки"? "Погонотрофы"?

— Я не из общества…, — растерянно пробормотал Галкут.

— Тебе лучше добровольно рассказать всё что ты знаешь о гомотопической инвариантности аналитического продолжения, диофантовых приближениях и выпуклом теле, — посоветовал Виктор, снова переходя на дружелюбный веселый тон.

— Я не…, — начал Галкут, но страж его тут же перебил:

— Ну конечно, о причесывании ежа, бесконечных обезьянах и гравитационной сингулярности скажешь тоже ничего не знаешь?!

Галкут отрицательно покачал головой.

Виктор улыбался про себя. Он был не прочь еще подтрунить над мистером "случайная потасовка", который, как ему казалось, так забавно растерян, но понял что ему уже просто не терпится наконец узнать что же здесь всё-таки происходит. И он поглядел на девочку, которая уже давно не спускала с него глаз.

— Диаметр Млечного Пути? — Спросил Виктор.

— Сто тысяч световых лет, — спокойно ответила Элен.

Виктор на секунду задумался и заговорил на языке миточей. Миточи являлись одной из девяти разумных рас, входящих в Звездное Содружество. Биологически и физиологически они были наиболее всего близки к землянам и среди последних, несмотря на все ментальные лингоинтерфейсы и встраиваемые в уши модули синхроперевода, считалось хорошим тоном владеть их языком. Это было своего рода чертой культурного образованного человека. Виктор конечно не мог быть уверен что девочка разговаривает на языке миточей, но он решил что надо попробовать. Ему хотелось исключить её спутника из беседы.

— С какой ты планеты?

Элен медлила. Она понимал язык миточей, но не могла решить для себя насколько она может доверять этому человеку. Она прекрасно знала, что на Каунаме, кроме секретных агентов СВР, могут присутствовать и другие пришельцы извне. В том числе и всякие злые преступники — пираты, контрабандисты и даже ненормальные маньяки, устраивающие охоту на людей примитивных миров. Мисс Уэйлер, не слишком охотно, но все же рассказывала ей об этом, уступая её бесконечным, настырным расспросам. И всё же этот мужчина в тёмной форме какого-то армейского подразделения не казался Элен злым и жестоким. В его светлой спокойной ауре она не видела никаких признаков дурных наклонностей и злобного нрава. Она конечно уже знала, что аура больше говорит о текущем состоянии человека, чем о его модели поведения и сложившемся образе мышления и соответственно о том на что он потенциально способен. В принципе о подобных вещах аура тоже могла поведать, но это требовало более вдумчивого и детального анализа и Элен еще просто не хватало опыта для таких изысканий. Но так или иначе, она понимала, что полностью полагаться на своё видение ауры в оценке нравственных качеств человека она еще не может. Впрочем, иногда, как в случае с Хишеном, такая оценка была вполне однозначной. Но этот человек ей определенно нравился. А его веселые ярко голубые глаза, тонкие губы и бледная кожа ей даже чем-то напоминали отца.

— Макора, — сказала она.

"Ух ты, одна из Жемчужин", подумал Виктор, "следовательно юное создание из вполне обеспеченной семьи".

— Я почему-то подумал что Ливу, — улыбнулся он.

Элен опять немного помедлила и словно нехотя сказала:

— Это родная планета моего папы.

"И глаза у тебя определенно папины", подумалось Виктору. Он отметил, что на языке миточей девочка говорит совершенно чисто и естественно, гораздо лучше чем он сам. Вот что значит обучаться языкам с младенчества, с легкой досадой сказал он себе. На его мрачной туманной планете, среди оживших мертвецов, омерзительных осклизлых тварей и непостижимых ловушек пространственно-временного континуума, жили суровые малоразговорчивые люди, которые не обременяли себя многоплановым всеобъемлющим обучением своих детей. Считалось вполне достаточным если они выживут и научатся работать в шахте или в лесу. И Виктор изучал язык и культуру миточей уже в университете.

— Как твое имя?

— Элен.

— Я Виктор. Кто этот человек? — Он едва заметно указал глазами на Галкута.

Элен замешкалась с ответом. Всё же язык миточей не являлся полным аналогом унилэнга и далеко не все понятия и образы присутствующие у землян имели свое тождественное отражение у миточей. К тому же Элен и сама не знала как ей лаконично определить слугу Мастона Лурга.

— Он друг или враг? — Подсказал Виктор.

— Враг, — тихо ответила девочка.

Виктор уловил её колебания, но сейчас было не время и не место для обстоятельной беседы и тщательных расспросов. Нужно выяснить только ключевые моменты, решил он.

— Как ты попала на Каунаму?

— Авария. Экстренный выход из Прыжка в этой системе и аварийная посадка.

— С кем ты была?

— Папа, я и мой робот-ассистент.

Виктор усмехнулся про себя: видно и правда из обеспеченной семьи, такая малышка, а у неё уже свой собственный робот-ассистент.

— Где они сейчас?

— Нас разлучили.

— Он?

— Он и другие, он работает на них.

Галкут с тревогой следил за происходящим. Он переводил взгляд с девочки на стража и обратно, слушая совершенно незнакомые ему звонкие словно чуть клацающие звуки, издаваемые лейтенантом и Элен. Галкут понимал, что они разговаривают на неизвестном языке и ему казалось, что язык этот чужой не только ему, но и всей Шатгалле. Ему стало не по себе, он лихорадочно пытался сообразить кто такой этот страж. Ему тут же припомнилась изменяющая цвет куртка Элен и её заявление о том что она маленькая волшебница, а еще и собственно сама странная заинтересованность Мастона Лурга в этом ребенке. Галкут до сих пор не мог понять что такого ценного в Элен, что судья абсолютно уверен будто верховный претор пойдет на все чтобы завладеть ею.

— На севере от Аканурана у меня корабль, — сообщил Виктор. — Я собираюсь улетать. Могу доставить тебя к "усталым ангелам" или на ближайшую базу Космопола. Или даже на Макору, если хочешь.

Элен потеряла дар речи. Это было как в сказке. В один миг всё изменилось. От Каунамы до Макоры всего несколько часов гиперперехода. Она вернется в свой чудесный дом по адресу улица Эвергрин 21 и на этот раз всё сделает правильно. Дождется дедушку или тетю Сашу и уже с ними вернется на Каунаму чтобы спасти папу и забрать Кита. А коварный судья, страшный бриллиантовый герцог и несчастный Галкут навсегда исчезнут из её жизни, растают как дурной сон ясным сияющим утром. Уютный, милый домашний мир Макоры захлестнул её, легко и начисто вымывая из души все тревоги и волнения последних дней. Отвратительный двуличный судья, жестокие солдаты, истязающие узницу, вонючие клетки с рабами, гогочущие Дюроны, чудовищный Далив Варнего, страшный Хишен с самой жуткой на свете аурой, скачущий полуидиот с кружкой на шее, пьяная женщина с текущей из-под юбки кровью всё это исчезло и растворилось словно никогда и не было. В один момент вернулась вся её прежняя школьная и домашняя жизнь и прочно заняла свое законное место в её мыслях и чувствах. Мистер Таругу, дядя Вася, Эльвира Мейнос, Артур Финч, Джулиан Брэд, Камила Кесада, Альма Швеер, мисс Лаура Дойлинг, мистер Буйнов, миссис Киннеридж, и даже зловредный мистер Тачер, вечно сердитый мистер Уорли и противный Муглас все они снова были с ней, а Каунама таяла и уплывала в туман, унося с собой своих странных жителей. Таяла как фильм, который казалось всего несколько минут назад цепко и жадно владел всем твоим вниманием, но при выходе из кинотеатра моментально стал практически ничем, дешевым суррогатом, прахом, сдуваемым ветром реального мира. Однако Элен всё же постаралась опомниться от охватившей её радости, сочтя её преждевременной и взять себя в руки. Она снова вернулась к вопросу насколько можно доверять этому Виктору.

— Ты не сделаешь мне зла? — Спросила она напрямик. Язык миточей не знал разделения на "ты" и "вы".

Виктор улыбнулся:

— Не сделаю.

Элен тоже улыбнулась, подумав, как всё же здорово, что она может видеть говорит человек правду или нет. Аура Виктора не дрогнула зыбкойволной притворства, не потемнела бурым всполохом осознания собственной лжи, не изобразила витиеватый контур двойного мышления. И значит сам Виктор твердо верил, что не причинит ей вреда. А самовлюбленный математик, впервые увидев как эта девочка улыбается, почувствовал как у него ёкнуло сердце. Он никогда не хотел детей, считая их шумной, беспокойной, досадливой помехой нормальной жизни, а вот сейчас вдруг ощутил какую-то тоскливую пустынность своего существования и зависть к неизвестному мужчине — отцу этого ребенка.

— А что с ним? — Элен чуть скосила глаза в сторону Галкута.

— Нейтрализую.

Взгляд Элен омрачился тревогой, в которой она не призналась бы и себе самой. Но Виктор уловил эту тревогу и объяснил:

— Игловой пистолет. Твой враг просто отключится на несколько часов.

— Ты агент внешней разведки, луркер? — С любопытством спросила Элен.

— Нет, — спокойно ответил Виктор.

В этот момент раздался удар и звук открываемой двери, на пороге возникла черноволосая, полногруда, ярко накрашенная девица с подносом в руках. Виктор инстинктивно повернулся на шум и в следующий миг Галкут сорвался с кровати. Всё произошло буквально за одну-две секунды. "Нет!!", — вскрикнула Элен, увидев в руке Галкута нож. Виктор резко повернулся назад, его рука дернулась куда-то под плащ и Элен успела увидеть бело-серебристый пистолет. А в следующий миг рука Галкута со всего размаха припечатала к голове золотого медалиста Мицарского университета увесистую металлическую рукоять тяжелого ножа. Элен показалось что она услышала треск и её сердце застыло от ужаса. Черноволосая девица, увидев как страшный, обезображенный побоями мужик разбил голову стражнику, завизжала, выронила поднос и бросилась прочь. Виктор слетел со стула, Галкут бросился на врага, воздевая над собой нож. Элен, придя в себя, увидела выпавший пистолет и устремилась к нему. Схватив оружие, она отскочила назад и, направив ствол на слугу судьи, истошно закричала:

— Стой! Перестань! Не трогай его!!!

Галкут, уже сидевший верхом на ненавистном страже и намеревавшийся еще раз ударить его по голове навершием рукояти ножа, замер и посмотрел на девочку. Её сверкающие огромные глаза, пылающее лицо, перекошенный рот заставили его напрячься, в один миг он понял что странное устройство в её руке может причинить ему вред. Тем не менее он достаточно спокойно спросил:

— Это оружие?

— Да! — С яростью сказала Элен.

Галкут пристально глядел в её потемневшие глаза. Возможно она лжет, возможно будь это оружие, она бы уже использовал его, в любом случае ему придется рискнуть и наброситься на неё. Но он медлил.

— Он твой друг? — Галкут кивнул на неподвижное тело лейтенанта, по бледному лицу которого уже текла струйка крови из раны на голове.

— Он из моей страны, — глухо сказала Элен, продолжая держать Галкута на мушке и изо всех сил пытаясь понять как ей действовать дальше. Она уже знала, что не сможет выстрелить в слугу судьи, пистолет не включался и Элен поняла, что он настроен на индивидуальное применение, только рука хозяина могла активировать его.

Галкут бросился на Элен. Левой рукой он схватился за ствол иглового пистолета, выламывая его из ладони Элен, а правым кулаком, с зажатым в ней ножом, толкнул девочку в грудь. Элен ничего не могла ему противопоставить. Она выпустил пистолет и отскочила назад, больно врезавшись спиной в стену. Галкут отшвырнул пистолет и с ножом в руке приступил к ребенку.

— Ну давай, давай! Зарежь меня как Майрета! — Закричала Элен и из её глаз хлынули слезы. Она сползла по стене на пол и вся сжалась в комок.

Галкут застыл, словно обратившись в камень, с ужасом взирая на синеглазую девочку.

Элен, увидев как его аура заполняется пульсирующей тьмой, затрепетала от страха. Его лицо почернело, а глаза совершенно омертвели. Девочке казалось что у него сейчас начнется припадок и он бросится на неё. Но Галкут стоял, оглушенный и потерянный, и как будто даже не видел Элен. Она быстро пришла в себя и косясь на Галкута, опасаясь что он её схватит, осторожно на четвереньках подползла к Виктору.

Увидев кровь на его голове она ощутила внутреннюю дрожь, но взяв себя в руки, протянула ладонь к его шеи и проверила пульс. Как и всякого ребенка на Макоре, её с первого класса школы обучали оказывать первую помощь пострадавшим. Но прежде чем перейти к объяснению конкретных приемов и действий, им ненавязчиво, но доходчиво, на примерах и с некоторым пафосом пытались вообще привить ту простую мысль, что человек всегда должен помогать другому попавшему в беду существу, что именно благодаря взаимовыручке и неравнодушию к несчастью ближнего, земляне и сумели в конце концов создать панкосмическую цивилизацию. Но Элен и без этих уроков всегда отличалась острой восприимчивостью к чужому горю, возможно это было связано с тем что она глубже и детальнее видела и чувствовала переживания других. И от зрелища неподвижного, окровавленного, будто мертвого Виктора у неё встал комок в горле и на глаза снова навернулись слезы. И дело было вовсе не в том что он мог спасти её и увезти с Каунамы, сейчас она об этом не думала. Нащупав довольно уверенный пульс, она ощутила облегчение. Однако она видела как по его ауре от эпицентра раны на голове расползается темно-багровая пелена, прошитая почти черными змеящимися нитями. Это было нехорошо. Она наклонилась над самой его головой, разглядывая рану. Ничего не разглядеть. Темная кровь, темные волосы. Она припомнила тот хруст, который она вроде бы услышала когда Галкут нанес свой удар. Значит проломлен череп, взволновано подумала она, и еще, конечно, сильное сотрясение. Но осколков костей или мозгового вещества вроде не видно, размышляла она, пытаясь сохранить самообладание и вести себя так как её любимая мисс Кесада. Тут ей пришло в голову что возможно кроме иглового пистолета у Виктора при себе также были и медицинские препараты из того мира, откуда они оба явились. Вдохновленная этой мыслью, она принялась шарить по его одежде. И действительно в правом внутреннем глубоком кармане камзола она нашла изящный раскладывающийся кожаный футляр с сенсорной застежкой. В футляре Элен обнаружила блистеры с метабиотиками, тюбик-дозатор с мазью-регенератором и к своему удивлению и огромной радости две вакуумные упаковки с высокоуровневыми наномедботами, называемые "санитрами" и выпускаемые на планете Эсклепия компанией "Скайхилер". Санитр представлял из себя очень сложный многофункциональный диагностически-терапевтический комплекс из бесчисленного количества программируемых самоперестраивающихся микро и нано машин, управляемых интеллектуальной нейронной системой громадной вычислительной мощности. Медбот такого уровня мог исцелить практически от любой болезни и исправить почти любое соматическое повреждение, полностью восстанавливая функционирование биологического организма. Элен знала что подобные компактные переносные комплексы стоили очень дорого, мисс Уэйлер рассказывал что даже не каждому полевому агенту выдают такие. А тут целых два!

Она, чуть дрожащими руками, распечатала вакуумную упаковку и вынула из обертки прямоугольную гибкую белую коробочку, 8 на 3 сантиметра, шершавую с одной стороны и абсолютно гладкую с другой.

— Что ты делаешь? — Проскрежетал Галкут, хриплым надорванным голосом.

Элен вздрогнула и, замерев как мышка, испуганно оглянулась на грозно возвышающегося над ней мужчину с жутким лицом и ножом в руке. Страх ледяным комком застыл у неё в животе, она не понимала что происходит с Галкутом, на что он сейчас способен, но в его безумных глазах, как ей представлялось, она видит решимость убить, добить Виктора, а затем возможно наказать и её. Проучить её за то что она посмела на минуту поверить что всё позади, что он больше не властен над ней, что Каунама отпустила её.

— Пожалуйста, не убивай нас, — тоненько проговорила Элен. Она хотела сказать "его", но почему-то выскочило "нас".

На лице Галкута вроде бы промелькнуло удивление.

— Что это? — Спросил он, словно желая переменить тему.

— Ничего, — быстро сказала Элен, поспешно пряча в правый карман куртки уже вскрытый санитр, а в левый тот что в упаковке. — Я просто хотела рану ему обработать. Помочь ему. Можно?

— Нам надо уходить, — сухо произнес Галкут, убирая оружие в ножны за спиной.

Но Элен стала смелее, увидев что его аура прояснилась.

— Пожалуйста, Галкут. Мне нужно буквально две минуточки. Пожалуйста!

Слуга судьи махнул рукой, мол, делай что хочешь и направился к распахнутой двери. Выглянув в коридор, он прислушался.

Элен быстро вынула "санитр" и, решив, что приклеить прямо к ране, где волосы и кровь не получится, приложила его к задней стороне шеи за левым ухом. На несколько секунд она плотно прижала санитр шершавой стороной к коже Виктора и затем убрала руку, зачаровано наблюдая как белая коробочка, словно живая, подрагивает и шевелится, встраиваясь в плоть человека. Закончив процедуру соединения с организмом, белая полоса санитра приобрела светло-зеленый цвет. Элен осторожно прикоснулась к полоске и та, чуть вздрогнув выпустила из себя маленький светящийся квадратик. Элен указательным пальцем подняла его повыше, растянула его углы и на образовавшемся виртуальном холо-дисплеи нажала клавишу с рисунком забавного уха, которое тут же запульсировало.

Элен быстро проговорила:

— Черепно-мозговая травма, локация раны левая теменная кость, ближе к венечному шву. Повреждены кожные покровы, имеется кровотечение. Возможен перелом или трещина черепной кости.

Всё, с облегчением подумала девочка. Давать какие-то рекомендации к лечению конечно же не требовалось, гениальный "санитр" сам знал что ему делать. Она нажала виртуальную клавишу с крестиком и холодисплей исчез.

— Нам надо уходить, — настойчиво повторил Галкут от двери.

— Иду-иду, — откликнулась Элен. Она стремительно сложила и закрыла футляр-аптечку, убрала его в карман Виктора и поднялась на ноги. Ей на глаза попался игловой пистолет. Она подобрала его и быстро, ловко сложила, превратив в аккуратную коробочку размером чуть больше её ладони.

Вообще Элен не испытывала большой тяги к оружию, но всё же немного в нём разбиралась. И кажется главным побудительным мотивом здесь было то что женщина, которой она восхищалась, Камилла Кесада, кроме всего прочего, была и экспертом по оружию и частенько проводила время в тире и на стрельбищах. И потому Элен считала что и ей нужно немного к этому приобщиться. Иногда она просила мисс Уэйлер показать свои пистолеты и как ими пользоваться. Элен объясняла свой интерес тем, что когда вырастет, скорей всего тоже пойдет во внешнюю разведку "чтобы быть как ты, тётя Саша". "Тётю Сашу" забавляла эта детская хитрость в виде наивной лести, но обычно она соглашалась, не видя в этом ничего предосудительного. Кроме того папа несколько раз брал Элен с собой в гости к своему коллеге Пьеру Ватулло, который обожал оружие и имел весьма богатую коллекцию оного. Элен стоило только заикнуться о своём любопытстве, как мистер Ватулло буквально завалил её образцами самых разнообразных смертельных или нейтрализующих устройств, с любовью и удовольствием рассказывая о каждом из них. При этом он обещал научить её стрелять из всего на свете. Валентин Акари не слишком одобрял всё это, но особенно и не возражал. Он кажется уже вполне смирился с тем что его дочь никогда не будет одной из тех идеальных играющих в куклы и примеряющих платьица девочек, о которых он читал в книгах про воспитание детей.

И потому теперь, взяв в руки игловой пистолет, она знала что с ним делать.

Активировав глюер-слой на одной из сторон коробочки, она на секунду задумалась, а затем торопливо задрала левую штанину Виктора, просунула руку внутрь брюк и приклеила пистолет к внутренней стороне мужского бедра. Элен решила, что когда Виктор придет в себя, неизвестно еще в каком окружении, возможно ему как-то поможет, что на ноге у него припрятано оружие. После чего одернула штанину обратно и собралась бежать к Галкуту, но тут ей на глаза попался лежавший на столе сверток, принесенный Виктором. Острое любопытство охватило ребенка, что там может быть? Вполне вероятно что там некие предметы из технологичного мира космической эры землян или какие-нибудь сокровища, ведь Виктор вроде бы говорил что собрался улетать. Не в силах удержаться, она подошла к столу и развернула бумажный пакет. В нос ударил дурманящий запах свежей выпечки, у девочки потекли слюнки, ей уже давно хотелось есть. Несколько секунд она колебалась, рассматривая аппетитные узкие продолговатые батоны, а затем решительно взяла две штуки и сунула в глубокий правый карман куртки

— Сюда кто-то идет, — вдруг воскликнул Галкут с глухим отчаяньем и, отшвырнув ногой лежавшую на полу посуду и какие-то лепешки, закрыл дверь и вернулся в комнату. Подошел к окну, посмотрел вниз. Затем оглядел комнату. Наклонился над лежавшим стражем и вытащил из ножен меч. Попробовал как сидит в руке. Элен следила за ним с легким удивлением, не понимая чего он так боится. Увидев как он примеряет меч, вспомнила что Галкут пять лет служил в армии и наверно умеет обращаться с подобным оружием. Но неужели он собрался с кем-то сражаться здесь?

Галкут положил меч на кровать и прикрыл складкой покрывала.

— Идите ко мне, госпожа Элен, — требовательно позвал он и девочка подчинилась. Галкут крепко взял её за руку.

В этот же момент дверь открылась и он, быстро выпрямившись, напряженно застыл у изножья кровати. В комнату шагнул высокий могучий бритоголовый мужчина в длинной легкой безрукавке, позволяющей лицезреть его массивные невероятно мускулистые руки с широченными ладонями. На бицепсах и предплечьях сверкали металлические обручи. Вообще у вошедшего было вполне добродушное открытое лицо, но вся его богатырская фигура, два клинка, то ли длинных кинжала, то ли коротких меча, на кожаном поясе говорили о том что полагаться на его добрый нрав не стоит. Во рту он держал палочку, которую то и дело передвигал по губам туда-сюда. Мужчина цепко оглядел присутствующих, подошел и присел возле лейтенанта. Вместо того чтобы наклониться к нему, он сгреб правой рукой на груди Виктора одежду и, легко приподняв его, приблизил его лицо к своему. Некоторое время он всматривался и как будто вслушивался в неподвижного человека. Элен поняла это так что он пытается понять жив Виктор или нет.

— Вы можете просто проверить пульс, — назидательно проговорила она. — То есть сердцебиение.

Мужчина равнодушно поглядел на девочку и отпустил Виктора. Тот неуклюже упал на спину, ударившись головой об пол.

— Что вы делаете?! Это ведь живой человек! — Возмущенно воскликнула Элен и даже сделал шаг вперед, словно собиралась напасть на грубияна-громилу.

— Сдрисни, мелкая, — лениво процедил мужчина и, поднявшись на ноги, недобро поглядел на Галкута. — Паршивое это дело "золотарей" морщить. Хлопотное.

— Так получилось, — сухо сказал Галкут.

В этот момент появилась хозяйка "Черного тумана". Элен смотрела на неё почти с восхищением. Эта женщина была просто громадной. С ростом под два метра, её массивная фигура, напоминающая треугольник, достигала какой-то необъятной ширины там где судя по всему были бедра. То как Вурда сумела проникнуть в дверной проём уже представлялось Элен хитрым фокусом, магической иллюзией. А пышное черное платье, длинные ногти и стянутые в большой пучок волосы визуально увеличивали её фигуру до каких-то фантастических размеров. Где-то за спиной Вурды маячила та черноволосая девушка, что приносила в номер поднос с едой.

Громадная властная женщина оглядела помещение и уставилась на своего помощника, который, несмотря на то что и сам был богатырского телосложения, рядом с ней представлялся почти тщедушным.

— Мертвый?

— Жив, падла, — беззлобно сообщил помощник.

Она посмотрела на Галкута и провела языком под передней губой, которая как оказалось покрыта крохотными усиками. Элен не отрывала глаз от женщины-горы, всё еще поражаясь её величине. Ей пришло в голову, что единственный человек, который был ей под стать, это Изамери. Наверно он мог бы взять её в жены, подумала Элен и тут же решила, что нет, не мог, ведь Вурда старая. Девочке стало стыдно за такую свою характеристику в адрес госпожи Вурды и она отвернулась.

— Ну что, горемычный, натворил делов? — Обратилась Вурда к Галкуту. — Вот чувствовало сердце не нужно было пускать тебя с этой поссыкухой.

Элен сердито сверкнула глазами в сторону хозяйки гостиницы.

— Что теперь делать собираешься? — Спросила Вурда.

— Хочу выйти погулять с ребенком, — неуверенно сказал Галкут.

— Погулять?! Да ты уже своё отгулял, голова баранья. Тебе теперь прямая дорога в Дом Ронга. Так что будешь сидеть здесь. Когда этот лейтёха очнется, и если очнется, он должен найти тебя подле себя. Иначе сюда нагрянет его "золотая рота" и я не собираюсь расхлебывать то что ты тут заварил. Уразумел?

— Мы с девочкой уходим, — твердо сказал Галкут и холодно посмотрел на помощника Вурды. Тот демонстративно взялся за рукояти своих клинков.

Элен отрешенно подумала о том, что наверно ей стоит попытаться каким-то образом остаться здесь, в "Черном тумане", и дождаться когда Виктор придет в себя. Это её шанс спастись от Мастона Лурга и улететь с Каунамы. Может быть броситься к Вурде и попросить защиты от своего "опекуна"? Но девочка уже не верила, что она сможет избавиться от Галкута и его хозяина. Мелькнувшая недавно лучезарная надежда на спасение, заставившая её уже поверить, что она скоро будет дома, и затем грубое возвращение в пучину каунамской действительности сильно выбили её из колеи. И она уже не смела хоть как-то противиться Галкуту. Если даже она вырвет свою ладонь из его руки, спрячется за спиной громадной Вурды, то всё равно это скорей всего кончится плохо. Галкут не уйдет без неё, он схватит припрятанный меч и здесь в этой маленькой комнате начнется сражение, прольется чья-то кровь. Возможно помощник Вурды справится с Галкутом, а возможно и нет, или Галкут пригрозит что убьет Виктора и что тогда? А даже если всё получится, то еще неизвестно как поступит Вурда, когда Элен окажется в её власти. И девочка продолжала держать Галкута за руку и покорно ждать, когда он выведет её отсюда.

— А Лулу наверно так не думает, — сухо сказала Вурда.

Элен с удивлением воззрилась на могучего мужчину с металлическими обручами на руках: "Неужели его зовут Лулу?!" По мнению Элен это было совершенно девчачье имя.

— Послушайте, госпожа Вурда, — неожиданно очень спокойно сказал Галкут и не спеша взял с кровати припрятанный меч Виктора и встал, держа оружие перед собой, — всё это совершенно ни к чему. Может быть ваш Лулу убьёт меня, а может быть и нет. Я буду драться за этого ребенка как бешенный зверь, уж поверьте мне на слово. Посмотрите на мою морду, она свидетель что так и будет. А начну с того что добью этого стража. И зачем вам всё это нужно? Господин лейтенант, очнувшись, не будет иметь к вам никаких претензий. Он пришел сюда по личному делу, исключительно за мной и винить ему за свою разбитую голову кроме меня и отчасти себя некого. Я подонок и душегуб, поубивавший столько людей, что все их трупы не уместились бы в эту комнату. И это не ваше дело задерживать меня. Так что просто дайте мне уйти, госпожа Вурда. Это будет разумно и правильно.

Хозяйка гостиницы хмуро глядела на него, раздумывая над тем что он сказал. Она покосилась на своего бравого помощника, который вспотевшими ладонями сжимал рукояти клинков. Он явно с тревогой ждал решения хозяйки. Ведь еще слово и этот обезображенный мужик бросится на него с длинным мечом и неизвестно успеет ли Лулу вообще вытащить свое оружие. Затем она перевела взгляд на лежавшего на полу лейтенанта. Потом тихо прошипела:

— Проваливай.

Галкут и Элен быстро покинули комнату.

Меч Виктора Галкут оставил внизу на стойке.

116

И снова Галкут тянул её за собой, быстро шагая по узким улочкам Буристана. Галкут хотел как можно дальше уйти от гостиницы "Черный туман", раствориться среди многолюдных, ветхих трущоб дурного района, забраться в самые его дебри, чтобы Вурда и лейтенант навсегда потеряли их след. Но Элен уже была не в состоянии поддерживать прежний темп, она очень устала, у неё гудели ноги, чесалась голова, она казалась себе липкой и грязной как и весь этот район, и ей хотелось и есть, и пить, и в туалет. За всю свою короткую жизнь она совершенно не привыкла к подобным физиологическим неудобствам, по крайне мере чтобы они набрасывались на неё все разом. Всегда чистенькая, сытая, ухоженная, здоровая, окруженная комфортным заботливым миром, готовым в любой момент удовлетворить все её телесные потребности, она представляла свою свежесть, бодрость, энергичность чем-то само собой разумеющимся, своим естественным и постоянным состоянием. Но теперь всё было иначе, никого больше не заботили её потребности, голод и жажда неожиданно из книжной выдумки превратились в досадливую реальность. Впрочем её идеально здоровое тело, развитое и тренированное на обязательных уроках физической культуры стандартной школьной программы, занятиями у мастера Таругу и весьма подвижными играми с папой и Китом, не истерзанное, не измотанное какими бы то ни было лишениями, травмами, депрессиями и страданиями, пока довольно легко переносило все эти мелкие неурядицы и гораздо более чем мышечная усталость и желание пиши её выматывало осознание плена, бессилия вырваться из сложившейся ситуации, гнетущее, давящее впечатление от всего этого места. И ноги её заплетались, она сбивалась с шага и Галкут порой чуть ли не волок её за собой. Но опомнившись, он сбавлял темп или даже останавливался, словно для того чтобы оглядеться и решить куда идти дальше, тем самым давая девочке время восстановить силы.

На этот раз они вошли в деревянный дом, сколоченный из черных досок, кое-где покрытых какой-то зеленоватой и белесой пакостью, то ли плесенью, то ли следами от бывшей покраски, и проконопаченных торчащей из щелей паклей. Никакой вывески над рассохшейся обитой толстым грязным стеганным полотном дверью Элен не заметила. Внутри в низенькой комнатушке на скамейке на спине лежал тощий парень с длинными грязными свалявшимися волосами, с воспаленными обложенными зеленоватыми выделениями покрасневшими глазами, с длинным изможденным лицом, заросшим вместо нормальной мужской щетины неприятными, словно разбросанными в случайном порядке пучками торчащих как проволока волосков. На парне была широкая бесформенная длинная рубах из грубой рогожи, обильно заляпанная чем-то темно-бурым по правой стороне и ужасно стоптанные низкие сапоги. От него исходил настолько едкий запах немытого тела, что девочка едва удержалась от того чтобы не закрыть ладонью нос. И вообще по первому взгляду на молодого человека, она сочла бы его очень больным. Его тонкая кожа имела совершенно нездоровый желтый цвет, а в его ауре в области живота висели три почти черных больших безобразных кляксы, явные признаки какой-то болезни внутренних органов. Элен практически не имела никакого опыта в постановке медицинских диагнозов через ауру, поскольку до последнего времени имела дело с исключительно здоровыми людьми и просто не интересовалась подобными вещами. Но все же ей уже доводилось несколько раз видеть подобные "кляксы" и потом она узнавала что человек, у которого она их видела, страдает от той или иной болезни. Однако парень, даже если и был болен, явно не переживал по этому поводу. Он легкомысленно ковырял в носу и мечтательно глядел в потолок, думая судя по всему о чем-то приятном. На вошедших он не обратил никакого внимания, буквально абсолютно никакого, словно те были невидимы.

— Есть пустая комната с дверью на одну ночь? — Спросил Галкут без всяких предисловий и приветствий.

— Второй этаж до конца и налево, — равнодушно сказал молодой человек, не отрываясь от потолка.

Галкут, не выпуская руки Элен, бросил в чашку возле скамейки монетку и направился к двери слева от входа. За ней был длинный темный коридор, освещаемый лишь светом падающим из выходящих в коридор комнат. Элен поняла почему Галкут уточнял про дверь. Здесь их как таковых не было. Все дверные проемы закрывались разномастными шторками и занавесками. Коридор наполняли шорохи, сопение, голоса, грубый смех, детский плач, какая-то возня, стоны, ритмичные глухие удары, шлепки и пр. А также разнообразные запахи, резкие запахи какой-то еды, запахи чего-то горелого, прокисшего, затхлого, алкогольного, запахи большого количества живых существ, не утруждающих себя гигиеной, всё это сливалось в такой густой едкий фон, что Элен казалось он пропитывает её как жидкость. Иногда из-за штор появлялись люди. Хмурые, угрюмые, болезненные, они пару секунд равнодушно глядели как высокий жутко избитый мужик тянет за собой маленького ребенка и отворачивались. Кое-где в коридоре вдоль стен лежали люди, спящие или мертвецки пьяные, Галкут и Элен аккуратно обходили их. Однажды из комнаты выполз на четвереньках человек, скользнул мутным взглядом по слуге судьи и принялся блевать. Поскольку он перегородил почти весь коридор, Галкут остановился. Чуть помедлив, он наклонился и решительно подхватил ребенка на руки. Элен и не думала возражать, она схватилась за его шею и уткнулась ему в плечо чтобы не видеть, не вдыхать омерзительную, убогую реальность этого ужасного дома. Теперь Галкут зашагал гораздо энергичнее. Осторожно прижимая к себе закрывшую глаза девочку, он быстро дошел до лестницы в торце здания, поднялся на второй этаж, обходя сидящих на ступенях в наркотическом угаре мужчин и женщин, промчался по еще одному коридору, повернул налево и принялся ногой толкать деревянные двери комнат. Первые две оказались заперты, третья и четвертая распахнулись, но Галкут все же выбрал пятую, подальше от занятых. Зайдя внутрь, он спиной закрыл за собой дверь и аккуратно спустил ребенка на пол. Элен только сейчас открыла глаза, увидела комнатку с квадратным окном, затянутым как будто бумагой, пропускающей дневной свет мутным потоком, нечто вроде нар с темным тюфяком и два убогих табурета. Она села на один из них и посмотрела на Галкута, как ему показалось, каким-то затравленным взглядом. Он запер дверь на засов и проговорил с извиняющейся интонацией:

— Надо только до завтра потерпеть. Только одну ночь, госпожа Элен, и всё будет хорошо.

Девочка глядела на него с удивлением и неприязнью. То он ей представлялся двуличным и жестоким, то просто глупым. То он готов её ударить, чуть ли не зарезать, то снова "госпожа". И это "всё будет хорошо", он что всерьез верит что после того как она окажется в руках у верховного претора, ей будет хорошо? Но Элен молчала. Отчасти из-за усталости, отчасти из-за некоторого смутного чувства вины перед ним. Ей казалось, что она сделала Галкуту очень больно, напомнив об убийстве сына. Точнее она нисколько в этом не сомневалась, ведь она же видела как задрожала и потемнела его аура при имени Майрет. И хотя некий внутренний рациональный, не склонный к сентиментальности голос убеждал её что этот человек едва не убил Виктора и заслуживает гораздо большей боли, чувство вины не проходило. А кроме того ей очень хотелось в туалет и она просто не представляла как ей поступить. Вспоминая неприятное амбре в коридоре первого этажа, она уже была готова поверить что люди ходят в туалет прямо в этих комнатушках. В какие-нибудь ведра или горшки, с содроганием думала она. А потом выносят. Но для неё это было немыслимо, даже если Галкут выйдет за дверь, да к тому же в комнате не было никакого ведра или чего-нибудь подобного.

— Тот человек, лейтенант, это был ваш друг? — осторожно спросил Галкут.

Элен взглянула на него почти с ненавистью и он это понял. Но затем она отвернулась и вполне спокойно сказала:

— Он из той же страны что и я.

— О чем вы говорили? — Галкут почти не надеялся что девочка ответит и был готов к резкости с её стороны, но она неожиданно удовлетворила его любопытство.

— Он спрашивал что происходит, кто ты такой и нужна ли мне его помощь.

Галкут чувствовал, что не стоит продолжать, но не мог удержаться.

— И что вы ответили? — Тихо спросил он.

— Правду. Что ты преступник, помогающий другому злодею похитить меня, чтобы затем продать меня еще большему злодею. Он спросил хочу ли я пойти с ним на его корабль, чтобы он увез меня домой и я конечно сказала, что да.

— А меня он собирался убить?

— Конечно нет. Не пытайся найти себе оправдание.

Галкуту стало не по себе. Этот ребенок словно глядел ему в душу. И снова он понимал что нужно остановиться, и снова не мог.

— А то оружие, почему вы не использовали его?

На это раз Элен действительно ответила резко, почти со злостью:

— Потому что не смогла!

Глаза ребенка блестели, почти светились, как это бывает только у кошек, но не у людей. Галкуту стало еще более неуютно. Он давно уже запутался и в своем отношении к этой девочке, и в своем понимании кто она вообще такая. Достаточно вспомнить то сияющее нечто, парившее над неподвижным телом стража и как Элен разговаривала с этим …, он затруднялся подобрать подходящее слово, "духом". Тогда Галкуту хватило одного короткого взгляда на эту картину, чтобы тут же отвернуться с гулко бьющимся сердцем. В тот момент он готов был смириться с тем что девочка сейчас воскресит лейтенанта и исцеленный страж расправится с ним, он готов был отступить, нарушить обещание данное Мастону Лургу, не мешать им уйти. Так ему показалось по крайней мере в ту секунду. Но лейтенант не воскрес.

— Я не хотел его убивать, госпожа Элен.

Элен посмотрела на него устало, словно даже с презрением и отвернулась. Галкут понял это так, что он просто надоел ей со всеми своими разговорами. Но оставалась еще одна неимоверно важная для него тема. И он собирался с духом чтобы начать её. Но девочка нарушила его план.

— Я хочу в туалет, — глухо сказала она, неотрывно глядя в пол перед собой.

Вначале Галктут растерялся. Его будто щелкнули по лбу, вернув в действительность, напомнив ему, что он имеет дело не с каким-то магическим существом, а с живым обычным человеком со всеми его естественными потребностями и слабостями. И это напоминание даже обрадовало его. Он засуетился.

— Конечно, госпожа Элен, я вас провожу.

— Проводишь? — Элен посмотрела на него с надеждой и облегчением.

— Да, туалет там во дворе.

Туалет, ветхая кабинка из досок со скошенной крышей на постаменте из бревен, по мнению девочки был, мягко говоря, отвратителен. Закрыв за собой дверцу на вертящуюся задвижку, оставив Галкута снаружи, она почти минуту с ужасом взирала на обгаженное отверстие в деревянном полу и ползающих по застывшему по краям дыры калу насекомых. Какое-то ненормальное мазохистское любопытство подталкивало её заглянуть в глубину отверстия, но она удержалась. У неё не укладывалось в голове что люди могут вот так ходить в туалет. Ей не хватало решимости просто сделать здесь вдох. Но отступать было некуда, на голом внутреннем дворе доходного дома отсутствовали какие-либо заросли или кусты и укрыться от посторонних взглядов можно было только в этой кабинке. Аккуратно поставив ноги, чтобы ни в коем случае не наступить в нечистоты, она присела над отверстием. Сделав всё что хотелось, она даже повеселела, подумав о том что пожалуй поспешила с выбором профессии. Изучение отсталых сообществ землян уже не казалось столь притягательным как прежде. "Это определенно не для таких принцесс как я", с улыбкой решила она. Принцессой её называл дядя Вася, а она возмущалась и убеждала его что никакая она не принцесса, а совсем наоборот очень боевая, решительная и суровая, как Камилла Кесада или тетя Саша, что она настоящая дочь полицейского. Но дядя Вася лишь усмехался.

Когда Элен вышла из туалета, ей на глаза попалась некая конструкция, которая, как она заподозрила, используется для добычи воды. Она сообщила что очень хочет пить и Галкут снова засуетился. Подскочил к колодцу, опустил, поднял ведро и зачерпнул из него кружкой, прикованной к основанию колодца металлической цепью. Элен жадно пила воду, нисколько не думая о том кто и какими руками хватался за эту кружку прежде. Впрочем, если бы и задумалась, то волноваться не стала бы. Она прекрасно знала что метаморфный сэйф-нановирус, встроенный в её иммунную систему, защищает её тело от любых известных науке землян болезнетворных микробов, бактерий, грибов, вирусов, а также с вероятностью 97 % от любых неизвестных, распознаваемых по отрицательному воздействию на организм. Правда в последнем случае сэйф-нановирусу требовалось некоторое время для анализа нового врага и выработки методики уничтожения. Это несло в себе небольшой риск, ибо неизвестная инфекция могла действовать молниеносно. Но ученые с Эсклепии, скрупулёзно собирающие статистику заболеваний по всей галактике, утверждали, что подобное случается очень редко. И те из землян кто мог себе позволить сэйф-нановирус не боялись никакой заразы. Естественно весьма и весьма обеспеченные родители Линды Рейлих позаботились о своей любимой внучке. И Элен тоже не боялась.

Возле ступеней невысокого крыльца двое маленьких ребятишек дрались из-за обгрызенного куска сухаря, который они к тому же уронили на землю. Но один из них тут же схватил его, а другой принялся отбирать. Дети, мальчик и девочка, 5–6 альфа-лет от роду, босые, чумазые, невообразимо худые, одетые в одинаковые серые бесформенные рубахи и короткие штаны, боролись за вожделенный кусочек засушенного хлеба безмолвно и отчаянно. Элен бросилась их разнимать.

— А ну цыц, младое племя, разбежались по углам! — Грозно прикрикнула Элен, вклиниваясь между детьми и отделяя их друг от друга. С такими словами однажды дядя Вася разнимал на улице двух дерущихся мальчишек.

Дети, которые судя по внешнему сходству явно были братом и сестрой, тяжело дышали и яростно смотрели друг на друга. Сухарик остался в руке старшего из них — девочки. Поэтому через секунду мальчик сердито поглядел на Элен и со злостью сказал:

— Чо ты лезешь, куцая?!

Элен, окрыленная своей миротворческой миссией, легко простила ему этот оскорбительный тон.

— Мальчик должен уступать девочке, — наставительно сказала она ему. Затем повернулась к его сестре: — Старший должен заботиться о младшем.

Дети, сидя на нижней ступени, неприветливо глядели на неё. Элен тут же с досадой осознала, что в данной ситуации её утверждения вели к взаимоисключению и судьба сухарика оставалась неопределенной.

— Вам следовало разделить его, а не драться, — сказала она, слегка смешавшись.

— Он уже свою половину съел, это моя, — твердо произнесла девочка.

Элен поглядела на неё. Костлявые, невероятно тонкие руки и ноги девочки, торчавшие из её обветшалого тряпья, выглядели почти дистрофичными. Чуть ли не прозрачная кожа обтягивала лицевые кости как пленка, глаза казались слегка выпученными, в уголках истрескавшихся губ образовались маленькие язвочки. Кроме того в её ауре в районе живота пульсировал огромный розоватый шар распространяющий свои отростки во все стороны, но основную массу к голове. Элен знал что это фигура голода, но она никогда не видела чтобы это "шар" был столь большим и столь интенсивно раскидывал свои "щупальца". В своей прошлой жизни она по большому счету еще ни разу не встречала по-настоящему голодных людей. Ей стало стыдно и неуютно. Она быстро достала из кармана ореховые багеты Виктора.

— Вот, — сказала она, протягивая один девочке, а другой её брату.

Мальчик взял сразу, его сестра чуть погодя и немного неуверенно. Элен поднялась на ноги и направилась в дом.

— Что надо сказать? — Добродушно спросил Галкут, проходя мимо детей, следом за Элен.

— Лечись, куцая! — Весело крикнул мальчуган.

— Спасибо, — пробормотала его сестра.

В комнате Элен забралась на нары и легла на бок. От тюфяка несло каким-то затхлым сырым запахом, но Элен этого не замечала. Ей очень хотелось есть, но она не смела об этом заикнуться. Во-первых, у неё из головы не выходили голодные дети и ей казалось просто неприличным говорить о собственном голоде, который явно пока не шел ни в какое сравнение с тем что испытывали эти малыши. Во-вторых, ей просто не хотелось лишний раз о чем-то просить Галкута. В-третьих, ей почему-то представлялось, что её просьба вызовет у него презрение, он решит что она, сама будучи голодной, отдала багеты лишь чтобы порисоваться перед этими детьми. И Элен молчала.

Галкут стоял и некоторое время пристально глядел на неё. Затем сказал:

— Госпожа Элен, я ненадолго выйду. Закройте за мной дверь на засов и не открывайте никому, пока не услышите мой голос.

Элен тут же подскочила с тюфяка.

— Зачем? — С тревогой спросила она. Мысль о том что она должна остаться в этом жутком доме одна повергла её в ужас.

— Мне нужно. Совсем ненадолго. — Он пошел к двери.

Элен бросилась за ним.

— Я хочу с тобой.

— Нет, — мягко, но твердо сказал Галкут. — Заприте дверь и никому не открывайте. Я вернусь очень скоро. Буквально через четверть часа.

Элен хотела возразить, но вдруг подумала что может он тоже хочет в туалет. Эта мысль привела её в смущение.

Галкут вышел и закрыл за собой дверь.

— Запирайте засов, — сказала он из-за двери. Элен с трудом задвинула массивный деревянный брус. Галкут толкнул дверь, проверяя её. И ушел.

Элен взобралась с ногами на табурет и обхватила колени. Ей стало по-настоящему тоскливо. В этой сумрачной убогой пустой комнатушке, где-то в самых дебрях жуткого Буристана, она почувствовала себя абсолютно потерянной и беззащитной. "Папа…", подумала она и её глаза заблестели от слёз. У неё вдруг возникла твердая уверенность что спасти её теперь сможет только отец. Ни Кит, ни дедушка, ни мисс Уэйлер, ни Виктор не смогут ей помочь как бы не старались. Только папа сумеет найти её и вернуть домой. Она даже не пыталась придумать как это будет, сочинить какую-то рациональную цепочку событий, которая сможет привести Валентина Акари к своей дочери, затерянной на диких просторах Каунамы, при всём при том что он даже не знает что она на этой планете. Но он сможет потому что он её папа. Слезы текли по её щекам. Она больше и не вспоминала что когда-то, самоуверенная и глупая, отправилась на Каунаму чтобы самой спасти отца из беды. Теперь ей просто было очень страшно и только образ папы, самого доброго, благородного, сильного и смелого человека на свете помогал ей справиться с этим страхом, не впасть в панику и безостановочные рыдания. Папа всегда был рядом, всегда оберегал её, заботился о ней, защищал её от любых чудовищ, живущих во тьме и под кроватью. И он конечно же придет за ней, его ничто не удержит, никакие рациональные причины, никакая логика событий, никакое незнание, никакая сила обстоятельств не сможет ему помешать. Потому что он её папа. И Элен стало легче и почти не страшно. Раньше она и не представляла, что мир может быть без папы, но теперь когда она знает что может и какой он пустой, холодный и страшный без него, она, как только они встретятся, больше уже никогда не отпустит его от себя. Она заберется к нему на колени, прижмется к нему в объятиях его сильных рук и просидит так всю оставшуюся жизнь. Элен повеселела. Вот папа-то обрадуется, с улыбкой подумала она, когда узнает что ему придется держать меня на руках всё время, даже когда я вырасту и стану большой взрослой женщиной. И у Элен снова потекли слезы, но теперь от радости и умиления. Ей представилось как папа будет весело смеяться, когда она расскажет ему об этом. И она тоже будет смеяться. И они будут счастливы.

Она засунула руки в карманы куртки и неожиданно для себя наткнулась на плотный прямоугольный предмет. Это был "сантир", маленькое чудо медицинской техники с планеты Эсклепия. Она почувствовала странную близость к "санитру", словно он был её земляком, неким добрым существом из одного с ней мира. И обладание им придало ей сил, как-то ободрило её, напоминая что она дочь громадной бескрайней панкосмической цивилизации и даже здесь, в этом гнетущем, мрачном месте, её родной звездный сверкающий могучий мир рядом с ней. На миг промелькнуло легкое чувство вины перед Виктором, у которого она получается без спроса забрала столь ценное и дорогое устройство. Но промелькнуло и исчезло. Она сделала это не умышленно, так вышло. И она с тихой радостью поглаживала в кармане упаковку "санитра", находя в этом почти медитативное успокоение.

Тем не менее Элен едва не вскрикнула, когда раздался стук в дверь. Спрыгнув с табурета, она подкралась к двери.

— Это я, госпожа Элен, можете открывать, — сказал Галкут и девочка ощутила громаднейшее облегчение.

Он зашел, запер дверь и положил на кровать тряпичный сверток.

— Это для вас, — сказал он, чуть улыбаясь. Элен приблизилась.

Внутри свертка оказались солидный ломоть черного хлеба и две еще горячие котлеты, своим аппетитным запахом моментально заставившие рот Элен истекать слюной. Однако она медлила.

— Ешьте. Это для вас, — повторил Галкут.

Элен схватила хлеб и котлету и принялась жадно впиваться в них зубами. Тело наполнилось сладкой истомой начавшегося насыщения. Быстро слопав котлету и полкуска хлеба, она неуверенно поглядела на Галкута.

— А ты?

— Я уже поел, — улыбнулся Галкут. — Правда.

Элен видела что он лжет, но ей было как-то неловко уговаривать его и она не спеша продолжила свой маленький пир. Однако через минуту снова остановилась и виновато поглядела на мужчину. И тот мгновенно понял что её беспокоит. Она думала о тех тощих малышах, дравшихся за кусок сухаря.

— Увы, госпожа Элен, счастья на всех не бывает, — сказал он.

— А разве можно быть счастливым по отдельности? — Тихо спросила она.

"Только так и можно, маленькая госпожа", подумал Галкут, "в конце концов это единственное что остается". Но вслух ничего не сказал и только ободряюще улыбнулся.

— Вы наверно ложитесь, — неуверенно предложил он, когда она покончила с едой.

Элен сняла куртку и послушно легла на тюфяк. Устроившись на правом боку, подтянув колени к животу, она укрылась курткой и положила голову на обе ладони. Несмотря на все треволнения и скорбную и даже мрачную обстановку, она чувствовала что скоро уснет, физическая усталость брала своё. Затхлый запах тюфяка стал еще более ощутимым, но она не обращала на это никакого внимания. Она глядела в стену из почерневших как будто ворсистых досок и с облегчением ощущала приближение сна — самого верного и надежного утешителя всех горестей человеческих, дарующего хотя бы на время покой и отдохновение. Но Галкут неожиданно сказал:

— Простите, госпожа Элен, прежде чем вы уснете яхотел бы спросить вас об одной вещи.

Девочка, не повернув головы, молча ждала продолжения. Чуть помедлив, Галкут продолжил:

— Откуда вы знаете о Майрете?

Его голос вроде бы звучал спокойно, но Элен и без взгляда на ауру понимала, что ему не по себе.

— Судья рассказал, — тихо ответила она.

— Зачем?

— Я упросила его. — Ей очень хотелось на этом и закончить разговор, но было очевидно что Галкуту этого не достаточно и она, чувствуя себя обязанной ему, нехотя добавила: — Я узнала что ты убивал детей и хотела узнать каких детей и почему.

— Откуда же вы это узнали? — Замороженным голосом произнес Галкут.

На секунду Элен подумала, что наверно надо всё рассказать ему о своих способностях, чтобы до конца быть честной, но что-то остановило её.

— Судья хотел напугать меня, чтобы я была послушной. И он сказал, что ты убивал детей и мне следует бояться тебя.

— И вы ему сразу поверили?

— Поверила?! — С удивлением воскликнула девочка и, приподнявшись, поглядела через плечо на сидящего на табурете мужчину.

Это было так странно. Она уже давным-давно позабыла о таком понятии как "верить", ведь она всегда знала.

— Не очень, — пробормотала она. — Ты мне казался плохим человеком, но всё же не настолько чтобы убивать детей. И я … я поэтому в конце концов упросила судью рассказать кого же ты убил. И он всё мне рассказал о Горячих Камнях, об иегонах, о Нани, о гадком Кундае, — и совсем уже тихо и нерешительно она добавила: — и о Майрете.

Галкут молчал и глядел куда-то в пол.

— Прости меня пожалуйста, что я там в "Черном тумане" напомнила тебе о нём, — выдавливая из себя каждое слово, сказала Элен. — Я просто испугалась.

Некоторое время она разглядывала ауру Галкута, в ней метались небольшие всполохи волнения, но всё же в целом она казалось сдержанной и уравновешенной. Элен снова легла на правый бок и уставилась в стену, с легкой тревогой ожидая что скажет Галкут.

— Спокойно ночи, госпожа Элен, — наконец произнес он.

— Спокойной ночи, — ответила девочка и с облегчением закрыла глаза.

117

Мастон Лург проснулся очень рано. Хорошо обставленный просторный номер фешенебельной гостиницы "Этоли ривс" всё еще окутывал уютный полумрак, лишь слегка подсвеченный через не задёрнутые портьеры розовым сиянием наступающего утра.

Несмотря на то что судья только что открыл глаза, сердце его уже билось взволнованно. Неужели наступил тот самый день?! День, когда он станет абсолютно свободен. День, от которого он начнет отсчет своей новой жизни, той счастливой, неограниченной, достойной жизни, где он обладатель огромного состояния, титула и обширного поместья. Против воли Мастон улыбался. Господи, сколько всего нужно будет устроить, решить и придумать, сколько приятных хлопот и увлекательной суеты ему предстоит. Срочно заказать пошив нарядов соответствующих его новому статусу, получить графский значок, графскую печать и титульные нашивки, представить себя дворянской ассамблеи, выбрать достойный надежный экипаж, в котором ему наверно предстоит провести большую часть следующего месяца, разместить свой капитал, посетить банкирские дома, биржевые собрания, акционерные общества, финансовые клубы, нотариальную контору, выбрать поверенного, инвестиционного советника, выбрать ювелирный салон, произвести детальную оценку всех своих драгоценных камней. Конечно же съездить в свое новое поместье, познакомиться с управляющим, со штатом прислуги, с гарнизоном охраны, с арендаторами его земель, со старостами его вотчинных деревень. Всё осмотреть, оценить, отдать необходимые распоряжения, сделать нужные перестановки. И везде ему будут приветливо улыбаться, кланяться, называть господин Лург, ваше сиятельство, стараться угодить, понравиться ему, заслужить его расположение. Улыбка Мастона расплывалась всё шире. И еще нужно будет конечно вернуться в Туил. Для того чтобы забрать кое какие вещи из старого дома и организовать переезд кухарки Эльнары в его поместье, её чудесные пирожки обязательно должны перекочевать из его старой жизни в новую. Ведь в конце концов и в его старой жизни было кое-что хорошее. Но в город где он столько лет прослужил в должности главного королевского судьи его тянуло и по другой причине. И он не скрывал этого от себя. Ему очень хотелось что бы вся убогая доморощенная туилская аристократия, вся эта нелепая смехотворная "опилочная элита" увидела и почувствовала кем он стал, чтобы она полебезила и позаискивала перед ним, искупая те времена когда они напыщенно глядели на пусть и очень важного, но бедного и безродного чиновника Судебной палаты — господина инрэ. А женщины? Они и прежде немного значили для него, а теперь же он и вовсе не будет замечать их. А вот они конечно обратят на него самое пристально внимание, еще бы, незамужний богатый граф, умный, приятный, спокойный, далеко не старый. И хотя Мастон Лург убеждал себя что он будет совершенно безразличен к их вниманию, в глубине своего естества он испытывал весьма приятное возбуждение по этому поводу.

Однако он постарался взять себя в руки, напомнив себе, что пока ещё у него ничего нет. А то прямо размечтался как девица на выданье. Между тем именно сегодня ему следует быть как можно собраннее и бдительнее. Герцог Этенгорский человек умный, проницательный и коварный, и хотя крайне маловероятно, что он нарушит их договоренность, он вполне способен на какую-нибудь каверзу с учетом того что чудесного ребенка он еще не видел и по сути покупает кота в мешке. Мысль о "чудесном ребенке" добавила судье тревожных переживаний. Как там дела у Элен и Галкута? Всё ли у них в порядке? Удалось ли им спокойно и незаметно укрыться в надежном месте? Как и было условлено, судья понятия не имел где они скрываются, хотя и подозревал, что Галкут будет искать убежище в Буристане. В этом хаосе трущоб, рынков и кривых улочек даже герцог Этенгорский со всей своей судебной армией не сможет отыскать прячущегося человека. Но беспокойства добавляло и то, что по мнению судьи, этот "чудесный ребенок" способен на каверзы не меньше герцога. Сумеет ли Галкут справиться с ней, если придётся? Мастон Лург старался не углубляться в эти бесполезные размышления, какой смысл гадать о неизвестном. Галкуту он доверял полностью и вполне полагался на его сообразительность и решительность, конечно смышлёная девчонка могла как-то его перехитрить, но он очень надеялся, что ей достанет ума этого не делать. Одна в Буристане она не протянет и часа. Симпатичную одинокую девочку ушлые люди быстро приберут к рукам. В этом направлении Мастону также не хотелось думать. Во-первых, он, конечно, ни в коем случае не хотел чтобы с Элен случились все те мерзости, что происходят в Буристане с бродячими привлекательными детьми; во-вторых он прекрасно понимал, что если Элен исчезнет, Его Светлость герцог Этенгорский будет, мягко говоря, не доволен и заподозрит своего подчиненного в каком-то мошенничестве, оправдываться в котором Мастону Лургу несомненно придется на крюках палачей в Доме Ронга. И, честно говоря, судья не знал какой из этих аспектов его будет тревожить больше всего, если Элен и вправду убежит от Галкута и пропадёт на мрачных улицах Буристана. Если уж совсем честно, то наверно второй. Мастону Лургу стало неприятно и чтобы отвлечься от всех этих треволнений, он поднялся с постели и занялся утренним туалетом.

Согласно установленной договоренности деньги и драгоценности должны были пребыть в 10 часов утра. До этого времени Мастон успел хорошенько умыться, не спеша облачиться в свой судебный мундир, вычищенный, выглаженный и накрахмаленный за ночь вышколенным персоналом элитной гостиницы и очень плотно позавтракать, удивляясь самому себе, несмотря на столь волнующий день аппетит у него никуда не пропал и даже вроде как обострился. После этого он долго ходил туда-сюда по своему номеру, предаваясь то приятным, то тревожным размышлениям. Иногда он садился в кресло и созерцал геометрические узоры ковра или подходил к большому зеркалу и что-то подправлял в своем наряде или в очередной раз вытирал салфеткой рот и нос или подходил к окну и немного отодвинув портьеру, задумчиво глядел на улицу перед гостиницей. Он ощутимо нервничал и то и дело поглядывал на настенные часы. Если деньги и камни пребудут вовремя и в полном объеме, значит волноваться насчет герцога больше не нужно, в десятый раз говорил он себе. Если Томас Халид расстался с самым дорогим, то следовательно он готов идти до конца и честно исполнить все условия сделки. Тогда судье останется переживать только за свою часть соглашения, что вечером на Площади Навигатора он найдёт Элен в целости и сохранности.

"Десять часов!", сказал себе судья и испуганно замер в центре комнаты, словно ожидая что вот-вот раздастся оглушающий гром, разверзнутся небеса, задрожит земля, в Акануран ворвется бешеный ветер, хлынут потоки воды и пламени, отмечая переломный момент в судьбе Мастона Лурга. Но ничего не случилось, по-прежнему всё вокруг было тихо и спокойно.

Судья медленно, на чуть ли не дрожащих ногах приблизился к креслу и начал в него опускаться, но застыл в нелепой позе, услышав тихий и как-бы аккуратный стук в дверь. Он почувствовал страх. "Началось!". Пока он не получил от герцога ни единой медной монетки за все свои россказни о волшебном ребенке, казалось всё ещё можно безболезненно отыграть назад, отменить, вернуть всё на круги своя, туда, где он простой безродный городской судья со своей скучной, сытой, безопасной жизнью. Но как только он впустит в эту комнату все эти немыслимые богатства, обратного пути уже не будет.

Он постарался взять себя в руки.

— Войдите, — сказал он хриплым, приглушенным голосом.

Дверь отворилась и в комнату вошел пожилой мужчина.

— Мэтр Регоньяк, — представился он негромким проникновенным голоском, — старший юрист адвокатского дома "Праведная стезя". Доверенное лицо. Уполномочен представлять интересы Его Светлости герцога Этенгорского в совершении известной вам сделки.

Судья глядел на вошедшего с некоторым удивлением. Мэтр Регоньяк сразу же ему не понравился. Он был длинный, тощий, очень сутулый, с тонкой шеей, большой головой с чрезвычайно выпирающим высоким лбом, с цепкими пронзительными маленькими глазами и очень широким, каким-то рыбьим ртом. Его темя сияло выпуклой лысиной кое-как прикрытой жиденькими волосами с боков. Одет он был в глухой черный костюм и блестящие лакированные туфли, на лацкане тускло блестел значок адвокатской лиги, в длинных сухих ладонях сжимал объёмный портфель. Несмотря на то что широкий рот старшего юриста вроде бы улыбался, глаза господина Регоньяка смотрели холодно и как будто насмешливо.

Судья никак не ожидал что к нему явится подобный персонаж. Он предполагал, что с деньгами пребудет Бока или капитан Армавилл — начальник личной гвардии герцога и уже очень сожалел что это не так. Еще не заговорив с этим, казавшимся ему, ушлым и скользким субъектом, он уже решил, что предпочел бы иметь дело с грубияном Бокой или фамильярным Армавиллом, чем с этим лобастым мэтром.

— Господин Мастон Лург, я полагаю? — Спросил старший юрист, так и не дождавшись от хозяина комнаты каких-то слов.

— Да, он самый, — опомнился судья. — Прошу вас, господин Регоньяк, входите.

Кроме того судье было крайне неприятно осознавать, что какие-то посторонние люди осведомлены о том что он разбогател, продавая маленького ребенка могущественному вельможе. Впрочем, он тут же поспешил успокоить себя: совершенно невероятно чтобы верховный претор посвятил кого-нибудь в тайну Элен и её способностей, это ему абсолютно невыгодно. Но тем не менее этот Регоньяк теперь всегда будет знать, что всю свою финансовую независимость граф Лург приобрел исключительно по мановению главы Судебной Палаты и естественно старший юрист проведет немало времени размышляя над тем какую такую услугу оказал господин инрэ могущественному министру. И вполне вероятно в конце концов докопается до правды. А может он и сейчас уже всё знает, неизвестно ведь насколько герцог доверяет этому "доверенному лицу". И Мастону уже казалось что в глубоких маленьких глазах мэтра он видит откровенное презрение.

— Одну минуту, — Регоньяк вышел в коридор и отдал распоряжение.

В комнату внесли два кованных сундучка из черного дерева, один побольше, другой поменьше. После того как носильщики удалились, старший юрист закрыл дверь, подошел к овальному столу, поставил на столешницу свой пухлый портфель и вытащил из него пачку бумаг и широкую кожаную шкатулку. С сильно бьющимся сердцем Мастон наблюдал за происходящим. Мечты становились реальностью, самые волнующие моменты жизни.

— Ну что ж можем приступать, — сообщил Регоньяк и его широкий рот изобразил дежурную улыбку. — Как мне было позволено узнать, между вами, господин Мастон, и человеком, которого я здесь представляю, заключено соглашение, обязующее моего клиента, в качестве компенсации за оказанную вами, неназванную мне услугу, предоставить в ваше полное распоряжение определенные финансовые средства. А именно. Двадцать тысяч тон и пятьдесят тысяч сильвид. А также тридцать брильянтов, из которых восемнадцать не менее двенадцати карат, шесть не менее двадцати четырех, четыре не менее шестидесяти и два не менее ста. Всё правильно?

У судьи словно кружилась голова, ощущение реальности ускользало, мир, всегда столь жесткий, неумолимый, бескомпромиссный, вдруг стал сказочным и праздничным, каким бывал лишь в далеком детстве. На его глазах творились самые настоящие чудеса. "Господи, значит всё было не зря", гремело у него в голове. Организация ловушки в туилской тюрьме, пленение ребенка, схватка с металлическим чудовищем, бесконечная тряска в карете, жуткое столкновение с бешенным туру в "Одиноком пастухе", многотрудное разбирательство в караване "Теврон", Дюроны, Варнего, мироеды, шоти, все эти препирательства с Элен. Всё было не зря. И судья уже представлялся себе чуть ли не мифическим героем, вторым Эри Яроном, который преодолел тяжелый опасный путь, участвуя в смертельных схватках и кровавых битвах. А сколько он проявил мужества, решимости, мудрости, стратегического предвидения! Лишь ему тогда на судебном заседании в Туиле хватило ума разглядеть тот громадный потенциал, что хранила в себе странная синеглазая девочка. Лишь ему хватило отваги и решительности буквально за одну ночь перевернуть всю свою жизнь, схватить девочку, загнать её чудовищного пса в ловушку и, рискуя всем, отправиться в Акануран. Лишь ему хватило духу и самообладания пойти на встречу с грозным главой Судебной Палаты и предложить эту невероятную сделку. И значит все эти чудеса вполне заслужены им. Он припомнил цитату, записанную им на форзаце книги о храбром Эри Яроне: "Ослепленный предчувствием большого счастья, я готов был потерять всё. И потерял". И улыбнулся про себя: не потерял. Напротив, приобрёл. Всё приобрел.

— Да, всё правильно, — спокойно сказал он.

— Ну что ж, тогда извольте подписать бумаги, — сказал Регоньяк, раскладывая на столе белые листы.

— Бумаги? — Удивился судья.

Старший юрист поглядел на него с не меньшим удивлением.

— Акты приема-передачи вышеозначенных сумм и имущества, расписки, — пояснил он. — Я думаю вы согласитесь с вполне понятным желанием моего клиента иметь засвидетельствованное вами подтверждение того что вы получили все оговоренные средства в надлежащее время и в полном объеме. Или вас что-то не устраивает в такой процедуре?

— Я думаю вы в свою очередь согласитесь, господин Регоньяк, — в тон ему ответил судья, — что прежде чем подписывать подобные документы я должен убедиться, что оговоренные средства действительно поступили в полном объеме?

Длинный сутулый юрист едва заметно пожал плечами.

— Само собой разумеется. И насколько я понимаю никто вам в этом не препятствует.

Мастону показалось, что он различил в звонком голосе, очень не подходящем пожилому, согбенному, худому, словно высохшему человеку, нотку издевки. Но он всё же решил, что и правда показалось.

— Временем я не ограничен, — добавил Регоньяк. — Мой клиент пожелал, чтобы я посвятил этому делу весь сегодняшний день. Насколько мне известно, сегодня вы ожидаете еще одно радостное событие — подписание Его Королевским Величеством дворянской грамоты о пожаловании вам графского титула и внесении вашего имени в Парчовую книгу и Патриционный матрикул агронского королевства. Мои поздравления. — Регоньяк слегка склонил голову. С учетом того что он и так был скрюченный выглядело это нелепо.

— Благодарю, — сдержанно ответил Мастон. Такого поворота он не ожидал. Он никак не намеревался проводить весь день в компании этого ушлого прощелыги. Ведь полученные деньги следовало спрятать. Не потому что судья подозревал герцога в каком-то коварстве, а так, для лишних гарантий. — Однако после получения денег, я собирался развезти их по банкирским домам и мне не хотелось бы утруждать вас этими поездками.

Старший юрист отлично понял намёк.

— Что вы — что вы, господин инрэ, — воскликнул он и смешно всплеснул руками, — я ни в коем случае не намерен докучать вам своим присутствием. Как только все бумаги будут подписаны, я покину вас и буду ожидать сообщений из Геральдической Палаты в своей конторе. Получив из оной подтверждение о вашем титуловании, я вторично пребуду сюда, к вам, чтобы сопровождать вас в Заль-Вер для получения вашей дворянской грамоты. Как сообщил мой клиент, вы настаиваете на том чтобы получить грамоту сразу после подписания и также лично удостовериться что ваше имя внесено в Парчовую книгу и Патриционный матрикул. Всё верно?

— Да, всё так, — медленно ответил Мастон, обдумывая услышанное. Что ж, решил он, его всё устраивает.

— Тогда прошу, — Регоньяк протянул ему два маленьких ключа. — Вот этот от золотого сундучка, тот что, — он фамильярно улыбнулся, — увы, поменьше. Этот от серебряного. Футляр с каменьями на защелке.

— Благодарю, — с улыбкой сказал судья, принимая ключи. Ему подумалось, что он принимает ключи от рая.

Он решил, что этот Регоньяк отлично держится. Ведь наверняка изнывает от любопытства узнать, что такого совершил господин инрэ чтобы в один день быть обласканным таким неслыханным кушем: громадным состоянием и титулом. Но если и так, старший юрист не выдал своего желания ни единым намеком.

С почти детским волнением он открыл сундучок "тот что, увы, поменьше". Он ожидал увидеть сплошную массу из золотых кругляшков, но оказалось что монеты аккуратно расфасованы в столбики из бумажной обертки, перетянутой тонкой золоченой ниткой. "Драгоценные колбаски", весело подумал судья. В каждой такой "колбаске" было по двадцать монет.

Мастон Лург перенес сундучок на кровать и с любовью, чуть ли не с трепетом, словно имеет дело с маленькими живыми нежными созданиями, принялся, считая про себя, перекладывать "колбаски" на постель. Порой у него начинали дрожать руки. Каждая такая "колбаска" могла позволить одному человеку сносно прожить целый год. А здесь их целая тысяча. Он уже обеспечен на тысячу лет. А ведь у него еще есть серебро и бриллианты. А до вечера он должен вступить во владение огромным земельным поместьем, приносящим немалый доход. Его душа пела от радости. Словно весь окружающий мир, прежде равнодушно не замечающий его, теперь приветливо улыбался ему. Всё становилось возможным и осуществимым, все дороги и дома открывались перед ним, лучшие экипажи, лучшие корабли готовы везти его куда ему угодно. Люди, звери, звезды, стихии в немом восхищении взирают на него, признавая его необыкновенность, признавая что он победитель и имеет право на всё, завидуя его судьбе, желая хоть на миг прикоснуться к нему как к символу бесконечной удачи. Новая счастливая жизнь приветствовала его. Он уже совершенно позабыл когда испытывал нечто подобное в последний раз. Может быть в далеком детстве или в то прекрасное время, когда только начал встречаться с милой девушкой, впоследствии ставшей его женой. Но и детство и девушка были всего лишь скоротечными иллюзиями, легкомысленным вихрем эмоций, приятным самообманом, ненадежным душевным порывом наивной юности, а теперь его грядущая счастливая жизнь овеществлена и разложена в увесистые стопки монет, которые не обманут, не предадут, не растают с утренним туманом, их твердость, крепость и ценность не зависят от погод, настроений, эфемерных движений души и хаотичной природы случая. Они останутся неизменными на века и всегда будут служить ему верой и правдой. Судье уже казалось что он испытывает к этим монеткам самое настоящее чувство любви, за их верность, преданность, надежность. Он распечатал три взятых наугад столбика и долго ласково перебирал новенькие блестящие монеты. "Словно только из-под пресса Королевского монетного двора", с улыбкой думал он. Впрочем, учитывая возможности герцога, вполне вероятно что так оно и было, решил Мастон.

Наконец он стряхнул с себя сладкое наваждение приятных грёз, сурово напомнив себе, что дело еще далеко от завершения и сейчас определенно не время для счастливой рефлексии. На небольшом столике у окна стояли заранее приготовленные аптекарские весы, которые он попросил принести ему еще вчера. Взяв несколько монет из сундучка, он взвесил каждую из них вместе с эталонной тоной, привезенной из Туила. Серебро он уже пересчитывал не столь эмоционально. Сильвиды были разложены в кожаные мешочки, по пятьдесят монет в каждом. Перебросав тысячу кошелей, при этом пару раз, как ему показалось, сбившись со счета, но не став начинать сначала, великодушно решив что это не критично, он занялся камнями. Долго разглядывал каждый в увеличительное стекло и скрупулёзно взвешивал.

Сидя за большим столом, мэтр Регоньяк снисходительно наблюдал за судьей. Когда тот наконец завершил свои утомительные, но вне всяких сомнений приятные труды, старший юрист заметил:

— Вы очень педантичны, господин инрэ.

Мастон так и не сумел понять насмешка это или похвала.

— Лучше сразу всё сделать правильно, — сказал он.

— Похвальный принцип. Можем приступить к бумагам?

Старший юрист копался в кипе листов, вынимал нужный, пододвигал судье, указывал место для подписи и сопровождал пояснениями.

— Как видите Его светлость со своей стороны заверил все бумаги личной печатью и подписью, вот здесь. Вы расписываетесь рядом и, пожалуйста, дату и время. Это на золотые монеты агронского королевского двора в количестве двадцати тысяч штук, также один ларец фирмы "Эркер" с встроенным замком, ключ в количестве одного прилагается.

"И это я еще педантичный", с усмешкой подумал судья. Вначале он внимательно оглядывал подписываемые документы. Все они были на плотной мелованной гербовой бумаге с вензелями личной монограммы герцога Этенгорского и со всеми его регалиями, должностями и титулами в нижней части, сам же Мастон именовался гораздо скромнее: главный королевский судья города Туил. Но поскольку бумаг было много, дальше он уже был не столь внимателен.

— Один экземпляр вам, другой моему клиенту, третий будет хранится в сейфах адвокатского дома "Праведная стезя" во избежание каких-либо недоразумений в будущем и если будут утрачены ваши личные экземпляры.

"Праведная стезя!", насмешливо думал Мастон, "И кому это только в голову пришло назвать компанию адвокатов, самых отъявленных и изворотливых на свете лжецов, которые и родную мать продадут была бы только цена подходящая, праведной стезей?!" У него было отличное настроение и скрупулёзный, нескладный, костлявый Регоньяк всё больше и больше его смешил.

— Так, это на пятьдесят тысяч серебряных монет королевского агронского двора, — продолжал старший юрист, — еще один ларец "Эркер" черного батистового дерева с замком и ключом и соответственно также три экземпляра. Один ваш. Ага, хорошо. Другой для моего клиента. Хорошо. И один для моей конторы. Та-ак. Теперь каменья. Вот, прошу ознакомиться, отдельно на восемнадцать камней не менее шести каратов. Ваш экземпляр. Экземпляр моего клиента. Для адвокатского дома. Хорошо. — Судья подписывал почти уже не глядя. — Отдельно на шесть камней не менее двадцати четырех каратов. — Листы казались бесконечными, а комментарии старшего юриста ужасно утомительными. — Ваш экземпляр, моего клиента. Та-ак, хорошо. И для меня. Акт на четыре брильянта не менее 50 каратов. Одну минуту, господин инрэ. Можно вас попросить передать мне шкатулку с алмазами.

Судья встал из-за стола и, повернувшись спиной к Регоньяку, направился за футляром. В этот момент незаметно для судьи старший юрист произвел некую легкую манипуляцию с бумагами. Получив коробочку, Регоньяк сказал:

— Вы обратили внимание, господин инрэ, что шесть старших камней огранены в ювелирном доме "Ройберг и сыновья", вот их знак на подложке. Само по себе это уже стоит немало, ибо их искусство не имеет себе равных.

Судья вежливо согласился и подписал очередной подсунутый ему лист. Через пару минут наконец всё закончилось и мэтр Регоньяк, собрав все бумаги в портфель, в изысканных выражениях поздравил господина инрэ с получением столь внушительной суммы, еще раз напомнил что вернется скорей всего после обеда, когда получит весточку из Геральдической палаты и если не застанет судью на месте, то будет ожидать его столько сколько понадобится и откланялся.

Мастон Лург с облегчением закрыл за ним дверь. В следующий момент его охватило острое желание по-мальчишески победно выбросить вверх руку и радостно закричать, отмечая свою удачу. Но он лишь ухмыльнулся. Его захлестывало беспредельно-радостное осознание того что для него теперь возможно всё на свете. Любая вещь, любое место, любое желание представлялись доступными и исполнимыми. Любой человек теперь ему был либо ровня, либо не достоин даже толики внимания с его стороны. Здравый смысл, конечно, укоризненно замечал ему, что это далеко не так. Но Мастон Лург все равно позволил себе некоторое время просто наслаждаться приобретением всего мира. Затем он сложил монеты обратно в сундуки, а бриллианты в углубления футляра, подошел к окну и задумчиво поглядел на улицу, по которой уже сновали экипажи и прохожие. Где-то там конечно же соглядатаи герцога. Вчера двое всадников провожали его до самой гостиницы, хотя ведь он и так честно сказал верховному претору где остановился. Но тот конечно захотел в этом убедиться. И это было понятно и логично. Пока герцог не получит своё драгоценное приобретение, он естественно постарается глаз не спускать со своего предприимчивого подчиненного. Мастон воспринимал это спокойно, на месте герцога он действовал бы точно также. И конечно слежка продолжится. Чтобы иметь уверенность что девочка не мошеннический миф и Лург не попытается скрыться вместе с золотом. Идея о том что за ним будут следить еще и с той целью чтобы узнать куда и как он спрячет деньги казалось судье нелепой и бессмысленной. Он был уверен, что герцог не имеет никакого намерения возвращать то, чем он заплатил за ребенка. Это практически невыполнимо и вообще глупо. А глава Судебной Палаты умный человек. И Мастон не сомневался что его оставят в покое как только герцог получит Элен. Во-первых, даже такая большая сумма в золоте, серебре и драгоценных камнях, что привез мэтр Регоньяк, для Томаса Халида всего лишь капля в море, его состояние настолько фантастически громадное что даже кайхорские пираты слагали о нем легенды; во-вторых, ни один банковский дом не станет рисковать репутацией и хоть как-то вредить своему клиенту даже и ради такого могущественного человека как министр правопорядка и потому деньги, которые судья намерен им передать, забрать обратно сможет только он сам; и в третьих, как только он получит титул и земельные владения, все эти деньги будут в конце концов не так уж и важны, поместье и деревни сами по себе будут приносить немалый доход, а уж лишить своего подчиненного графского титула после того как монарх подпишет дворянскую грамоту и имя Мастона Лурга будет навечно внесено в Парчовую Книгу королевства и Патриционный матрикул, герцог будет не в состоянии, такое под силу только дворянской ассамблеи или единолично королю. Конечно можно вообразить, что могущественный министр провернет какую-то долгую напряженную интригу и добьется лишения новоявленного графа всех его дворянских прав и привилегий, но это уж совершенно невероятное и дикое предположение. И потому, стоя сейчас у окна, Мастон не переживал ни за свое обретенное финансовое состояние, ни за свое грядущее дворянство. И тем не менее, несмотря на эту уверенность, он приготовился всё же предпринять некоторые шаги чтобы разделить своё богатство на несколько частей и кое-что скрыть в заранее придуманных тайниках. Не потому что он в чем-то подозревал герцога, а исключительно в силу своей привычки всегда следовать принципу "лучше перебдеть чем недобдеть". К тому же это казалось ему забавным, прятать свои сокровища как капитан пиратского корабля, который не доверяет никому на свете.

Он отошел от окна и посмотрел на сундуки. "Итак, приступим", весело сказал он себе.

Перво-наперво он отсчитал деньги для верного Галкута. В начале судья намеревался вознаградить своего слугу тремястами тонами, но неожиданно, будучи в приподнятом настроении, великодушно решил, что преданный Галкут достоин большего и скидал в большой кожаный кошель не 15, а 20 "столбиков" монет. Затянув завязки, он подбросил увесистый мешочек на ладони. "Ну вот и всё", с легкой грустью подумал он. Четыреста тон это очень большие деньги, теперь Галкут сможет уехать в любой уголок Шатгаллы, купить себе симпатичный домик и спокойно и уединенно жить там, занимаясь исключительно тем что ему нравится. А что ему нравится? Сидеть с удочкой на берегу реки? Судья даже на какое-то мгновение ощутил зависть к своему слуге. Галкуту по большому счету никогда не были нужны деньги, он искал хоть какого-то смысла для остатка своей пустой и, как он считал, навсегда загубленной жизни и пока он служил судье, сама эта служба в какой-то мере заменяла ему этот смысл. И всё же он отчасти тяготился своей работой, ибо его тянуло к покою и уединению. И в тоже время он страшился этого, ибо оставаясь наедине с собой, снова погружался в пучины пережитой им трагедии. Впрочем так было раньше, теперь он казался более спокойным, время сглаживало острые терзающие лезвия прошлого и Галкут снова хотел поселиться в одиночестве у берега озера или реки и тихо и незаметно доживать свой век. Однако судья не соглашался отпускать его, во-первых неприхотливый и преданный Галкут был ему весьма удобен и полезен, во-вторых он резонно опасался, что Галкут опять превратится в нищего уставшего бродягу, если терзания совести снова затуманят его разум. Но теперь пришло время расстаться и теперь он может достойно вознаградить своего слугу. И всё же он честно признавался себе, что ему жаль что Галкута больше не будет при нём.

Мастон Лург стряхнул грустные раздумья, отложил кошель слуги в сторону и отсчитал еще две тысячи золотых. Принес заранее приготовленные две плоские широкие кожаные сумки и уложил в каждую по тысяче монет. Эти деньги он намеревался отнести в свою судебную карету и на время оставить их там. Ему не хотелось всё отдавать в банки и носить в кармане чековую книжку. Последняя имела смысл только для крупных сумм и для людей более-менее финансово образованных, а золото есть золото, оно, как известно, "говорит само за себя", полезно и приятно иметь при себе звонкую монету. Еще он прицепил на пояс два увесистых кошелька с серебром, так сказать, на карманные расходы. Остальные монеты он сложил в сундуки и запер их на ключ.

Вчера, ещё до встречи с герцогом, судья попросил случайного, прилично одетого прохожего заселиться в гостиницу "Этоли Ривс" под именем Громми Хага, графа Туилского и принести ему ключ. В "Этоли Ривс", чьи добротные, аккуратные, богатые, а в некоторых комнатах и даже роскошные интерьеры предназначались естественно для людей весьма обеспеченных, к постояльцам относились со всевозможным вниманием и предупредительностью, при этом прилагая все возможные усилия чтобы не досаждать, не мешать и никак не беспокоить дорогих клиентов. Уборку номера могли по желанию постояльца производить хоть по три раза на дню или, напротив, в комнаты вообще никто не заходил, если так хотелось жильцу. Граф Туилский, снявший один из "серебряных" номеров, этого и потребовал. Он выбрал номер 28, именно в нем когда-то проживал молодой Мастон Лург с некой очаровательной особой. И хотя "серебряные номера" достаточно ощутимо били по карману недавнего выпускника Судебной академии, Мастон очень хотел произвести впечатление на свою спутницу. Это были счастливые времена.

Судья повесил на себя сумки с монетами, слегка крякнув при этом, ибо каждая весила пять с лишним килограмм, взял футляр с бриллиантами и ключ от номера 28. Открыв дверь, он долго стоял в проеме, осматривая коридор и прислушиваясь к отдаленным звукам. Мастон понимал, что люди герцога где-то поблизости, но очень сомневался что они проникли в гостиницу, подменили собой помощников управляющего, горничных, носильщиков, официантов и следят за каждым шагом своего "подопечного". По мнению судьи это было бы как-то слишком мелодраматично, сложно и по большому счету никому не нужно. Скорей всего соглядатаи расположились либо в фойе гостиницы, либо где-то снаружи. Но всё же, собираясь переместиться к номеру 28, Мастон тщательно убедился что вокруг никого нет.

Ему казалось что он придумал гениальный ход, сняв через подставное лицо второй номер. Он мог спрятать в нём всё что угодно и шпики герцога никогда этого не найдут. Он вполне допускал что его первый номер могут обыскать, хотя конечно это маловероятно. Зачем? Чтобы убедиться что он увез в банк все свои ценности? Но вряд ли герцога теперь интересуют деньги, которые он отдал за девочку, они для него потеряны это ясно. И к тому же вполне очевидно, что Лург все их отвезет в банк, это самое надежное и разумное. Скорей герцог волнуется насчет того не является ли всё это грандиозной аферой и не сбежит ли судья в неизвестном направлении. И Мастон не сомневался, что именно с этой целью, не дать ему исчезнуть, за ним и будут приглядывать. Хотя с другой стороны, убедиться что он увез в банк все свои деньги, это тоже разумно, решил судья. Тогда герцогу и особенно переживать не нужно что его подчиненный не предъявит никакой девочки и сбежит. Счета судьи просто заблокируют и он не сможет получить с них ни одной монеты. И все останутся при своих. Хотя, конечно, нет. Мастон прекрасно понимал, что в этом случае прежнему статус-кво не бывать, ему пришлось бы всю оставшуюся жизнь провести в бегах, каждый день ожидая подосланного убийцу. Даже если бы он не получил ни единой монеты из денег герцога, последний всё равно никогда бы не простил его за обман. И зачем спрашивается нужна такая жизнь. Герцог конечно тоже это понимает и именно поэтому уверен в честности Лурга и так легко расстался с деньгами. Но всё же надо стараться предусмотреть всё. И поэтому люди герцога будут следить за судьей, а сам судья будет хитрить и прятать свои сокровища. Просто так, на всякий случай.

В двухкомнатном номере 28 было тихо, прохладно и сумрачно. Его окна выходили в роскошный внутренний сад гостиницы и в комнатах всегда царил покой, умиротворение и витали легкие благоуханные ароматы. Стены номера покрывал чудесный аксамит, мерцающий серебристыми искрами, а в гостиной над камином всё так же висело большое героическое полотно, изображающее прославленного Эрла Янга на коне в пылу горячей битвы. Мастон улыбнулся, всё было точно также как почти 20 лет назад. Только сейчас рядом с ним нет любимой женщины, но это ничего, это уже не важно, в конце концов в его руках теперь целый мир. Он засунул сумки с золотом под широкую кровать с балдахином, а большую часть алмазов, те что "не менее 12 карат", ссыпал в маленький мешочек, стянул завязки и, не мудрствуя лукаво, встал на стул и запрятал в атласных складках на карнизе балдахина.

Вернувшись в свой первый номер, он, энергичным дерганьем шнура, вызвал консьержа и распорядился приготовить для себя экипаж, спустить вниз сундуки, а также отправить посыльного с письмом в Восьмой свод, Килбернское отделение Судебной Палаты. В письме дежурному по отделению Мастон Лург приказывал запрячь его карету и пригнать её к гостинице "Этоли Ривс". Невысокий сухонький консьерж лет 60 от роду, с остатками тщательно прилизанных седых волос и в идеально отутюженном, чистом, темно-синем камзоле почтительно, чуть изогнувшись в крестце выслушал постояльца, сделал пару уточнений по требуемому экипажу и, заверив что всё будет немедленно исполнено, взял письмо в свод и исчез. Судья одобрительно покачал головой, ему импонировала вышколенность персонала "Этоли ривс". "Да и вообще нужно привыкать к этому", сказал он себе, с усмешкой подумав, что скоро многие вокруг него будут вот так вот почтительно изогнувшись, замирать, изо всех сил изображая внимание и усердие.

Деньги и оставшуюся часть бриллиантов он развез по двум банкам: "Домус оптима" и "Кастор и сыновья". И там и там, как только узнавали о цели его прибытия и размерах его вложений, то тут же окружали самой трогательной заботой и выказывали самое искреннее рвение помочь и услужить. К судье выходил самолично управляющий банка, с благожелательной улыбкой выслушивал все пожелания, рассыпался в заверениях о том что всё будет исполнено в наилучшем виде, давал все мыслимые и немыслимые гарантии сохранности денег и своевременной выплаты процентов и клятвенно обещал что от сотрудничества с банком многоуважаемый клиент будет испытывать только одно сплошное удовольствие.

Избавившись от всех своих богатств, Мастон почему-то почувствовал облегчение. Однако два самых крупных бриллианта, те что "не менее ста карат", он оставил при себе. Его завораживала мысль что у него в кармане два камешка каждый ценою в целое состояние. После банков, словно по наитию, он велел возничему отвезти себя во "Флотерру" — большой городской парк, один из самых любимых акануранцами. Это было воистину волшебное место, чудесный уголок природы, взлелеянный заботливым уходом нескольких поколений садовников, ученых, художников, путешественников и прочих любителей и энтузиастов агрономии и ботаники. Начало парку положила принцесса Флорианна, несчастная, слабая, болезненная девушка, умершая в возрасте 23 лет. Принцесса упросила своего венценосного отца, Сигора Железного выкупить ей часть городской территории на юго-западе Аканурана, обветшалое, заброшенное, но весьма живописное поместье одного обнищавшего аристократичного семейства. Семейство противиться не стало и вскоре на тропинках и дорожках поместья всё чаще можно было увидеть тонкую хрупкую фигуру королевской дочери в сопровождении небольшой свиты. Флорианна точно знала во что она хочет превратить эти заброшенные земли и принялась за обустройство будущего городского парка, который будет открыт для всех на свете, с огромным воодушевлением и энергией. Многие говорили, что именно этот парк и продлил ей жизнь. Но с другой стороны немало людей утверждали, что принцесса вовсе и не умерла, что любящий отец сумел-таки переправить её в благословенную волшебную Астару, где девушку навсегда исцелили и даже одарили бессмертием. И якобы теперь, время от времени, вечно юная принцесса посещает инкогнито своё любимое детище, приносит тепло или дождь, устраняет мусор и вредителей, перевязывает сломанные ветви, исцеляет больные растения, незаметно помогает садовникам и потому, советовали эти люди, если вы вдруг встретите на тропинке в парке высокую хрупкую девушку с прелестным нежным лицом, с длинными вьющимися светло-русыми волосами, с сияющими ярко-зелеными глазами и странным браслетом из словно живых стеблей и цветов на руке, вам следует поклониться и уважительно промолвить "Ваше Высочество". Мастон Лург, хоть и нисколько не был склонен к сентиментальности, по крайней мере он сам так считал, очень любил и эту легенду и всё это место. Здесь, на цветущих полянах, сонных лужайках, у прозрачных ручьёв и застывших прудов, в прохладных лощинах, на солнечных холмах, в тенистых рощах и даже вполне себе дремучих лесных зарослях царили покои и созерцание, это были чертоги времени, для которого человеческая жизнь была лишь мгновением, это была обитель безмолвных откровений и музыки сердца, место отдохновения души и разума. В парке любили гулять и первые вельможи королевства и его самые последние нищие. И никто никому не мешал, каждый находил здесь задумчивый приют своим мыслям и чувствам. Ученые и путешественники, под патронажем королевских чиновников, свезли во Флотерру растения практически со всей Шатгаллы и потому это был настоящий храм природы, куда люди, кроме всего прочего, приходили за тем чтобы удивляться её чудесам и чудачествам.

Однако Мастон свернул во Флотерру в первую очередь из-за желания усложнить неблагодарный труд соглядатаев, преследовавших его. Говоря по правде, он так и не сумел их вычислить, хотя в Судебной академии его обучали и вести слежку, и уходить от неё. Академия ведь готовила не только судей, ученых-изыскателей, чиновников-юристов, но и офицеров судебной гвардии, экзекуторов, следователей, дознавателей, сыскных агентов. И потому слежка, наблюдение и уход от оных порой становились важной частью профессии. Но сколько Лург не примечал окружение, не запоминал лиц, не делал резких маневров, определить своих филёров он не смог. Но ничуть не сомневался, что они поблизости. Единственные, кто обратил на себя его внимание, были авры. Одного он заметил еще возле гостиницы "Этоли Ривс", он безмолвно и неподвижно стоял в тени дерева и сам казался деревянным. Понять куда смотрели его рыбьи огромные глаза как обычно было невозможно. Другого судья увидел на улице, где располагалось здание первого банка. И выходя из второго, он также успел уловить мелькнувшую у неприметного экипажа тощую фигуру авра. А потом и возле входа во Флотерру, где всегда было достаточно оживленно, в толпе Мастон разглядел сразу двух из них. Конечно он не мог уверенно утверждать, что встречает всё время одних и тех же авров. Все они, худые, костлявые, лупоглазые, замотанные в какое-то темное серое тряпье выглядели для людей одинаково. Лишь живя с ними бок о бок довольно длительное время, сталкиваясь и общаясь с ними каждый день, соплеменники Мастона наконец признавали за аврами право на индивидуальность и научались отличать одного от другого. Но Акануран в первую очередь был городом народа омо и присутствие здесь представителей других народов не поощрялось. Хотя и не возбранялось никакими законами королевства. Тем не менее лоя, авры и до некоторой степенитуру чувствовали общий настрой жителей и старались без лишней необходимости на городских улицах не появляться. Впрочем, что касается туру, слывших бесцеремонными, себялюбивыми, жадными, недалекими грубиянами, то их конечно мало заботили чувства коренных акануранцев. И на рыночных площадях, в торговых рядах, в магазинах и лавках туру были вполне себе многочисленны. И уж тем более это не относилось к шоти, которые летали где им вздумается и всем остальным приходилось с этим просто смириться. Авров же и лоя в основном можно было встретить лишь на территории порта, в близлежащих кварталах, на двух главных рынках столицы и в окрестностях четырех городских ворот. Потому Мастон и обратил внимание на попадавшихся ему на пути ящерообразных инородцев. Кроме того, он конечно помнил, что в услужении герцога находится команда безжалостных шангов — авров навсегда оставивших свои родные кланы и судье представлялось вполне возможным, что именно их верховный претор и отрядил для слежки. Хотя это и казалось не очень разумным, ибо одинокие авры среди людей очень бросались в глаза. Так это или не так, но Мастон не сомневался, что на пустынных дорожках и тропинках парка он быстро определит своих соглядатаев. Но ничего не вышло. Из всех прохожих и праздных гуляк никто не вызвал у него подозрения. Все встречи казались абсолютно случайными, все люди были заняты собой или своими спутниками, никому не было дела до судьи и практически никого он не увидел дважды. Авры же совершенно исчезли, как только Мастон углубился во Флотерру. Конечно можно было вообразить, что некий опытный филёр преследует его, скрываясь за кустами и деревьями, но в реальности это представлялось маловероятным и трудновыполнимым, ибо время от времени судья проходил по совершенно открытым местам. В конце концов он уверился, что непосредственно во Флотерре никто за ним не следит, скорей всего его довели до входа в парк и спокойно ожидали когда он нагуляется и вернется. У парка, окруженного высокой кирпичной стеной, имелись три выхода и если соглядатаи заняли позиции у каждого, деться ему было некуда. И через какое-то время уединенность, красота и созерцательность окружающей природы окончательно поглотили его и он практически перестал беспокоиться о слежке. По большому счету есть она или нет для него значения не имело. Его мысли переключились на приятные размышления о его будущей счастливой, полностью обеспеченной жизни. Ему припомнилось как кто-то из знаменитых толстосумов сказал: "Я прожил жизнь в бедности и умру богатым. Но с несравненно большим удовольствием я прожил бы жизнь в достатке и умер бы нищим". И судья, чуть улыбаясь, с тихим ликованием думал о том что он успеет провести в достатке еще много-много лет. Ему только сорок семь, это конечно немало, но и далеко не конец жизни. Может даже примерно всего лишь половина, а он уже на вершине успеха, он достиг такого положения, о котором большинство не смеет и мечтать. И он конечно успеет вдосталь насладиться плодами своего успеха. Не то чтобы до этого он проживал в бедности и лишениях, но в сравнении с его нынешним состоянием можно сказать что так оно и было. Теперь ему возможно всё. И Мастон Лург, не в силах сдержаться, радостно улыбался и с некоторым снисходительным одобрением глядел на прекрасные цветы и удивительные деревья парка. Теперь он может разбить точно такие же сады и парки и они будут принадлежать ему одному, никто другой не войдет в них, не потревожит его, не помешает восторженному окрыленному единению с природой. И душу его беспрерывно согревало упоительное гордое ощущение своей исключительности. Он доказал всем на свете, всему миру, что он особый человек, необыкновенный, способный на поступки и риск, и лишь благодаря собственной отваге, уму, решительности и упорству он добился всего. Впрочем, судья недолго предавался самолюбованию, всё же это не было ему свойственно и вскоре он полностью переключился на созерцание прекрасной Флотерры, чьи восхитительные виды всё более увлекали его в душещипательные воспоминания о тех временах, когда он был юношей и даже ребенком. И судья снова слабо улыбался, с иронией думая, что кажется после обретения своего богатства он стал более сентиментальным. "Потому что теперь я могу себе это позволить", усмехался он. Мастон вспоминал как давным-давно, еще до поступления в Судебную академию, он гулял в этом парке с очаровательной спутницей по имени Айра. Тогда он был всего лишь мечтательным отроком, а она почти девочкой, благосклонно внимающей его пылким рассказам о великих полководцах и знаменитых сражениях. Он всегда любил читать о войне, представлявшейся ему высшим накалом всех сил человеческих, и физических, и душевных, пугающим бескомпромиссным предельным испытанием духа и плоти, великим отрезвляющим откровением о самом важном, моментально сдирающим мишуру, мелочность и позерство и проявляющим глубинное изнаночное естество всякого, неким беспристрастным и абсолютно безжалостным мерилом истинной сути каждого кто оказывался захвачен её вихрем. Весь её ужасающий трагизм, дикость и лютость, превращение смерти и беспрерывных страданий в каждодневную обыденность, фантасмогоричное сплетение беспримерного героизма и доблести с самыми низменными проявлениями подлого предательства и удручающей трусости, вышнего, чуть ли не божественного великодушия, милосердия и самопожертвования с запредельной немыслимой жестокостью и садизмом завораживали его. И он восторженно описывал своей спутнице перипетии воин прошлого и то как он непременно станет военным, настоящим офицером, способным пройти через любые битвы и испытания воин будущего. Но Айра задумчиво глядела ему в глаза, ласково гладила его по щеке и тихо говорила, что война это неправильно, жизнь важнее и величественнее войны и надо уметь жить, а не воевать. Мастон горячо доказывал ей что война как раз для того и нужна чтобы оберегать жизнь, защищать свой народ, свою страну. Но сейчас, тридцать с лишним лет спустя, он конечно рад что так и не попал ни на одну войну, что ему не довелось стать тупоголовым усердным воякой, способным лишь яростно махать саблей и обрушивать тонны мата на подчиненных, что ему не пришлось переносить выскребающие до нутра лишения и невзгоды в угоду королевской придури или во исполнении материальных интересов кучки вельмож, министров и магнатов. Ему вполне хватило книг о войне и полководцах чтобы удовлетворить тягу вечного мальчика внутри себя к самым опасным на свете приключениям.

Мастон свернул с вымощенной плиткой дорожки на грунтовую тропинку и углубился в самый настоящий лес. Он уже давно не видел никого из людей, совершенно успокоился насчёт слежки и даже принялся тихонечко напевать старинную солдатскую песенку об удаче. И снова почти против воли улыбался. Уж теперь-то совершенно ясно, что конкретно его жизнь явно сложилась удачно. Он пытался одергивать себя, напоминая что дело еще не закончено, он еще не получил титул и поместье и не передал девочку герцогу. Но тщетно. Огромное состояние, которым он уже обладал, два больших бриллианта в его кармане настойчиво убеждали его что удача на его стороне. Герцог непременно исполнит и оставшуюся часть договора касательно титула, иначе просто не имело никакого смысла передавать деньги и уж конечно же сам Лург обязательно приведет к нему Элен. Всё будет хорошо. Судья в этом нисколько не сомневался и только привычка быть всегда осмотрительным ещё как-то сдерживала его неуемную радость от той громадной удачи что выпала ему. Но удача это не только дело случая, с удовольствием думал он. Ведь если бы ему не хватило ума, проницательности, решительности, отваги, он вполне бы мог упустить главный шанс своей жизни.

Мастон вдруг увидел рощицу дольмренов — приятных взору деревьев высотой метров 5–7 со светло-зеленой гладкой корой и широким прямым стволом. На гибких скрученных ветвях дерева благоухали большие чашеобразные сидячие цветы, чьи нежные бледные лепестки выглядели словно сделанными из прозрачного фарфора. Однако каждую белую чашечку украшали серые и синие прожилки, образующие уникальный рисунок и судья сразу же припомнил как он и Айра прятали в эти цветки записки и маленькие скромные подарки друг для друга. То что предназначалось ей он вкладывал в цветок, рисунок на котором напоминал букву "А", а то что она оставляла для него забирал из цветка с буквой "М". Цветы дольмрена жили только год, после чего засыхали, рассыпались, освобождая переносимые ветром семена, и отваливались от ветви. И конечно он не мог сейчас увидеть те самые цветы, что когда-то служили ему и его подружке, а может даже его первой любви, маленькими живыми почтовыми ящиками. Но буквально через несколько секунд ему бросился в глаза цветок, на чашечке которого явно проступала буква "А" и его тут же охватило почти неодолимое желание вложить в цветок какое-нибудь послание. Уже конечно не для той, которая давно позабыла пылкого юношу, мечтавшего о военной карьере, но словно как ритуал ушедшего навсегда детства. И почти сразу ему пришло в голову спрятать в цветок два своих бриллианта. В первую секунду он просто застыл от этой мысли, ошарашенный приступом такого непривычного ему сумасбродства и испугавшись расставаться с камнями, тут же уверившись что потеряет их навсегда. Но потом устыдился своего страха и решил что он хочет побыть немного сумасбродным, ведь это будет необычный поступок необычного человека. Мало найдется людей способных доверить целое состояние обычному лесному цветку. А Мастон Лург способен, ему больше не следует мыслить категориями бедных людей. И он свернул с тропинки, прошёл к нужному дереву, привстал на цыпочки, дотянулся до основания упругой ветви, разогнул её вниз, приблизив цветок к себе. Внутри в центре чашечки радужно переливалось озерцо прозрачной вязкой жидкости, цветочного сока, который мягко обволакивал всё что попадало в него. Он практически ничего не разрушал, даже пролежавшая в нем бумага оставалась абсолютно целой и единственно приобретала стойкий чудесный аромат. Чуть помедлив, Лург опустил в жидкость оба бриллианта и некоторое время наблюдал как сок неторопливо заглатывает их, пока они полностью не опустились на дно. Затем он отпустил ветвь и вернулся на тропинку. Там он еще долго стоял с какой-то непонятной полуусмешкой вглядываясь в драгоценный для него цветок. Его охватила странная смесь ощущений, и чувство вины за совершенную глупость и в тоже время гордость за необычный поступок. Страх возможной утраты алмазов из такого странного хранилища еще терзал его, ему хотелось вернуться и забрать камни, но он усилием воли отмахнулся от этого страха. И из парка он уже выходил с легким сердцем. Направляясь к своему экипажу, он даже улыбался, размышляя о том что возможно его забавный цветочный сейф гораздо надежнее любого банковского подземного стального хранилища, ибо он единственный человек на земле кто знает что скрывает в себе прелестный дольмреновский цветок в глубинах Флотерры.

Вернувшись в гостиницу, он увидел что его судебная карета уже стоит во дворе. На козлах восседал скучающий молодой кучер в форме рядового из хозяйственного батальона гвардии. Увидев судью, он встрепенулся, поспешно слетел вниз и начал доклад. Но Мастон жестом остановил его и сказал что пока он может отдыхать, поедут они еще не скоро.

В своем номере Лург улегся на постель, закинув руки за голову, и мечтательно глядел в расшитый навес, думая о том с чего начать завтрашний день. Однако через какое-то время он вдруг вспомнил об Элен. Он даже почувствовал легкое угрызение совести из-за того что совершенно позабыл о ней. Ведь в конце концов это она главная причина столь счастливой перемены в его жизни. Что с ней сейчас, всё ли у них с Галкутом в порядке? Судья ни секунды не сомневался что хладнокровный, решительный, здравомыслящий Галкут сумеет справиться с любыми возможными проблемами. А также и защитит девочку, и если надо урезонит её. Впрочем, никаких проблем быть не должно. Как условлено, Галкут и Элен поселятся в какой-нибудь неприметной дешевой гостинице в одном из не слишком респектабельных районов Аканурана, где проще всего было раствориться в толпе и проведут в номере сутки. А сегодняшним вечером к пяти часам они придут на просторную многолюдную Площадь Навигатора и там Галкут будет скрытно наблюдать за пятачком перед памятником. Судья должен появиться там и подать уловленный знак: либо всё в порядке и Галкут с девочкой может без опаски выходить из укрытия; либо герцог заупрямился и Галкуту следует провести в гостинице еще одни день и назавтра снова ждать знака на Площади Навигатора; либо совсем всё плохо, герцог готовит насилие и Галкут должен покинуть Акануран, уехать с девочкой на восток и там ждать дальнейших вестей от судьи. Каких-то затруднений со стороны герцога уже не предвидится, а снять номер в гостинице и провести там ночь и большую часть дня сложности не представляет. Конечно своенравная девчонка могла устроить какую-нибудь каверзу или истерику, но судья верил что несклонный к сентиментальности Галкут легко пресечет все её выходки.

Однако ожидания мэтра Регоньяка с вестями из Геральдической палаты постепенно затягивалось и всякая мечтательность покинула Мастона Лурга. Он всё чаще подходил к окну и подолгу смотрел на улицу. Его принялись одолевать тревожные мысли о собственном вступлении в графское достоинство. Что если ничего не получится? По крайней мере сегодня. И герцог Этенгорский здесь ни при чем. Он сделал всё от себя зависящее, но ведь в конце концов в этом деле требовалось участие самого короля. Пока Его Величество не соблаговолит поставить свою подпись на дворянской грамоте, Мастону графом не стать. А короля может отвлечь что угодно или же ему станет просто недосуг именно сегодня заниматься делами королевства и своих подданных. Как заверил его Томас Халид, король подпишет грамоту сразу после второго завтрака, именно в это время по заведенному давным-давно распорядку монарх с двумя-тремя личными помощниками приступает к разбору накопившихся бумаг. То есть где-то после часу дня. Как только грамота будет подписана её незамедлительно передадут в Геральдическую палату и после этого новоявленный граф может в любой момент явиться туда чтобы официально вступить в свои права.

Но уже начало четвертого, а мэтр Регоньяк так и не появился. Судья нервно расхаживал по номеру и напряженно размышлял как ему поступить, если грамоту так и не подпишут. Всё отложить до завтра, как они и условились с герцогом? Или рискнуть и несмотря ни на что передать ему девочку сегодня? Документы на обладание земельным доменом он должен был получить вместе с дворянской грамотой, ибо формально земли принадлежали титулу. Но можно ли всё переиграть и хотя бы во владение доменом, поместьем, деревнями и прочим вступить уже сегодня, спрашивал себя Мастон, сильно досадуя на себя за то что не подумал об этом раньше. Согласится ли герцог? И как всё же быть с девочкой? Нет, Томас Халид вполне может рассердиться, если начать ему докучать просьбами переиграть условия сделки. Судья принялся досадовать уже на короля, которого, положа руку на сердце, всегда недолюбливал. Он такой безалаберный, с возмущением думал он, запросто может укатить в Западный замок складывать там свои глупые бумажные фигурки, а государственные дела по боку. Наверно всё же лучше отдать герцогу девочку сегодня, чуть ли не с отчаяньем решал судья и от страха, что он так и не получит заветный титул и еще более заветные поместье и вотчинные деревни у него дрожали пальцы. "Но это неприемлемо, неприемлемо!", вопил жадный голос в его душе. Да, он получил свои деньги и алмазы, но этого недостаточно. Ему непременно нужно поместье с огромным особняком, со штатом вышколенных слуг, с обширными садами, лесами, лугами, пастбищами и пахотной землей; ему нужны его деревни с трудолюбивыми крестьянами, добродушными священниками и сообразительными старостами. Он уже столько раз представлял себе как будет разъезжать по своим владеньям верхом или в открытой коляске, благосклонно кивая мужикам и бабам, торопливо и усердно кланяющихся ему, что отказаться от этой вожделенной картины было выше его сил. Значит герцог не увидит Элен, холодно и твёрдо заключал судья, пока я не получу всё о чем договорились. Но его тут же снова одолевали сомнения. Да, верховный претор вроде бы согласился с тем, что девочку он получит только когда Лург получит свой титул, насколько бы это не затянулось. Но резолюции короля можно ждать и месяц, если Его Величество укатит в какой-нибудь свой загородный замок, легкомысленно забросив все дела на потом. И герцог естественно не захочет пребывать месяц в неизвестности, за что он собственно заплатил такие громадные деньги и скорей всего потребует волшебного ребенка к себе, несмотря на все договоренности. Если Мастон заупрямится, герцог может перейти и к более решительным действиям. В чем они будут заключаться судья не хотел даже думать. Тем не менее он пытался набраться мужества и убедить себя, что он не отступит от своего и спокойно будет настаивать на том, что претор не увидит девочки пока грамота не будет подписана. В конце концов могущественный министр правопорядка вполне в состоянии устроить себе аудиенцию у короля и добиться подписи монарха.

Мэтр Регоньяк появился только ближе к пяти. К этому времени судья окончательно извёлся и уже готов был ехать к Томасу Халиду и требовать от него немедленно разобраться с безответственным королём. Но уже знакомый, легкий и аккуратный стук в дверь буквально вернул его к жизни, прозвучав для него самой чудесной на свете музыкой.

— Войдите, — пытаясь справиться с волнением, почти прошептал судья.

Старший юрист, каким-то образом расслышав его, а может и не став дожидаться приглашения, вошел в номер и осторожно прикрыл за собой дверь. Увидев какое-то чересчур бледное лицо судьи, он поинтересовался:

— Всё в порядке?

Мастон Лург собственно собирался с силами, чтобы задать тот же самый вопрос. И только кивнул. Мэтр поглядел на него с некоторым сомнением и спросил:

— Вы готовы?

И судья снова кивнул, чувствуя как невыразимое облегчение буквально окрыляет его тело. Вопрос юриста мог означать только одно, их ждут в Геральдической палате.

Окончательно придя в себя и ощутив былую уверенность, Мастон спокойно сообщил, что хотел бы поехать один в собственном экипаже, вслед за каретой старшего юриста, если господин Регоньяк конечно не возражает. Господин Регоньяк не возражал. Доверенное лицо герцога удалилось, а судья, выждав еще несколько минут, сходил в номер 28, забрал сумки с золотом, повесил их через плечо и тщательно укрыл сверху черным судейским плащом. В своей карете, когда они уже тронулись, он зашторил окна, переложил сумки в ящик под сиденьем и запер его на ключ.

И снова судья был взволнован, но теперь это было приятное волнение. Свершалось! Его легкомысленная фантазия, пустое несерьезное мечтание вдруг начало обретать реальную форму. Он словно наблюдал чудо. Уже сегодня, совсем скоро он ни много ни мало станет графом Агронского королевства, приобретет наследственное дворянство со всеми его правами, привилегиями, атрибутами и инсигниями. Он как будто в один миг вознесется над толпой, перешагнет на иной уровень бытия. И с каждой минутой, приближающей его к пышному Гербовому залу в одном из крыльев бесконечного Заль-Вера, ему казалось он физически ощущает как в нём что-то меняется. Осанка становится ровнее, сердце спокойнее, голова выше, рука тверже, взгляд увереннее и снисходительней. И когда он, в сопровождении мэтра Регоньяка, двух почтенных представителей Дворянской ассамблеи и трех офицеров-герольдов, входил в громаду Гербового зала судья чувствовал, что графское достоинство уже наполняет его как новая неизвестная ему энергия.

В центре зала, у напоминающего алтарь сооружения, на котором возлежали меч и книга, их уже ожидал граф-маршал — герольдмейстер королевства. Он, в тяжелых пышных аксамитовых одеяниях, был внушителен, мрачен, торжественен и лаконичен. Как и сама церемония. Неожиданно для самого себя Мастон Лург отчасти проникся ей и, стоя на одном колене с водруженным на плечо Мечом Капитана Симеона и поместив ладони на Книгу Навигатора, четко и с выражением повторяя вслед за граф-маршалом слова клятвы рыцаря-дворянина, он и вправду почувствовал некий возвышенный трепет. "… верно и беззаветно служить моему Отечеству, моему народу и моему государю со всевозможным усердием, бескорыстием и мужеством, не щадя своих сил, здоровья, состояний и самой жизни, оберегать честь и достоинство, статус и благосостояние родины, короля и всех Его наследников и ставить интересы оных превыше любых собственных. И буде возникнет такая потребность, самоотверженно и храбро защищать Отечество от всех внешних и внутренних врагов с оружием в руках. Исполнять всё что к пользе Его Величества и нашего Государства, благонравно, по доброй совести, без лжи и лукавства, как доброму, честному человеку надлежит. А если же я нарушу слова этой клятвы, то пусть обрушится на меня кара божья, гнев государя моего и презрение народа нашего и да буду я проклят и заклеймен, лишен всех прав и состояний и предан самой смерти". И после того как его объявили графом и дворянином, верным рыцарем короля и преданным слугой отечества, поднимаясь с колена, новоявленный аристократ вдруг ощутил всю значимость и тяжесть только что произнесенных им слов. Впрочем, это впечатление было мимолетным и уже подписывая "присяжный лист" он чувствовал себя вполне уверенно и спокойно. Его длинно и пышно поздравили, торжественно вручили плотную, закрученную грамоту, подписанную самим монархом и скрепленную Главной печатью Агрона, графский значок, титульные нашивки и графский перстень-печатку, подвели к громадной Парчовой книге и указали на надпись, выполненную большими витиеватыми красивыми буквами и извещавшую что сего числа высшим повелением монаршей милости такой-то пожалован пожизненным и наследственным дворянским достоинством и графским титулом с присвоением всех надлежащих прав и привилегий, переходящими по смерти оного к прямым потомкам его или законным наследникам. После чего представители Дворянской ассамблеи поднесли к нему увесистый фолиант Патриционного матрикула, где кроме всего прочего указывалось, что новоиспеченный граф вступает во владение поместьем Валеш с таким-то количеством деревень, живых душ, ленных земель и прочего. Судья поставил свою подпись и ему вручили соответствующие документы.

Шагая в сопровождении мэтра Регоньяка обратно к выходу через длинные анфилады, высокие коридоры и пышные комнаты, встречая вельмож и чиновников с важными физиономиями и надменными взглядами судья уже взирал на них уверенно и даже холодно. Теперь он был здесь своим, кому-то ровня, а кого-то и выше по статусу и положению.

На улице, на белоснежной широченной лестнице ведущей от монументального строения Геральдической палаты к тротуару, где ожидали экипажи и слуги, мэтр Регоньяк державшийся все время немного сзади, обогнал судью, преградил ему путь, заставив остановиться и елейно проговорил:

— Ваше Сиятельство удовлетворены?

— Вполне, — осторожно ответил Мастон, пытаясь чтобы ощущение невероятного довольства от титулованного обращения в свой адрес не слишком явно отразилось на его лице.

— То есть вы подтверждаете, что согласно договору все ваши требования и условия выполнены моим клиентов в полном объеме и надлежащим образом и никаких претензий вы не имеете? — Всякая елейность из голоса старшего юриста куда-то испарилась, а его глаза снова смотрели насмешливо и будто бы чуть неприязненно.

Мастон Лург отчетливо ощутил как его графское величие значительно поколебалось и померкло, взгляд неприятного крючкотвора ясно говорил что всё это дворянство и громкие регалии новоявленного аристократа для старшего юриста пустой звук, ибо он прекрасно понимает что откуда взялось. Ну а также ему напоминали что сделка далеко еще не закончена.

— Да, подтверждаю, — сказал судья.

— Тогда вас ждут вон там, — мэтр указал на неприметный темный экипаж, запряженной парой вороных лошадей. Возле кареты, сложив руки на груди, прохаживался высокий мужчина, в котором Мастон опознал Боку. Судье стало отчего-то не по себе. Он конечно понимал что его не отпустят, пока герцог не получит девочку. Но ему представлялось что наблюдать за ним будут издали и не так навязчиво, но видимо Томас Халид решил по-другому и время вежливой слежки прошло. В принципе это было логично и сетовать не на что, но судья всё равно чувствовал неприязнь и даже злость к внезапно явившемуся на сцену помощнику герцога.

Они спустились по лестнице и приблизились к Боке. Тот внимательно и вроде бы с любопытством глядел на судью. Мэтр Регоньяк сообщил, что "их сиятельство" подтверждает что по отношению к нему сделка исполнена в полном объеме и надлежащим образом, никаких претензий не имеет и готов приступить к выполнению своих обязательств.

— Отлично, — сказал Бока с едва заметной улыбкой.

Судье казалось что эти двое откровенно насмехаются над ним.

— Прошу, — Бока указал на дверь своей кареты.

— Мне следует ехать в своем экипаже, — сказал Мастон.

— Хорошо, — легко согласился Бока. — Но я поеду с вами, Ваше Сиятельство.

Возразить судья не посмел. Бока приказал своему кучеру следовать за ними. Коротко попрощавшись с мэтром Регоньяком, Бока и Лург направились к судейской карете. Мастон понял так, что старшего юриста не хотели посвящать во все нюансы сделки, герцог определенно не желал чтобы сутулый мэтр узнал чем именно новоявленный граф будет расплачиваться за свой невероятный взлет.

Очутившись в привычном салоне своего экипажа, судья почувствовал себя увереннее.

— Вы не сказали возничему куда ехать, — добродушно заметил Бока.

— Он знает.

С каждой минутой уверенность Мастона в себе только возрастала. Смутная неосознанная тревога, нахлынувшая на него как только он увидел внизу лестницы помощника герцога, теперь отступила. Он прекрасно понимал, что Бока ничего ему не сделает, как и вообще никто из людей верховного претора, это больше не имело смысла. Деньги, титул и славное поместье Валеш со всеми ленными землями и деревнями Томасу Халиду уже не вернуть. Впрочем очень сомнительно чтобы это вообще когда-либо заботило герцога, говоря образно в его громадном сундуке с монетами стало одной монетой меньше, при всем желании он бы этого не заметил. И таким образом, чувствуя себя совершенно спокойно и в полной безопасности, судья глядел на молодого человека уже почти снисходительно. "Нет", решил Лург, "ему, пожалуй, еще нет тридцати". Просто круглое, худое, плохо выбритое, с первыми преждевременными морщинами, с въевшимися пятнами загара, с неровными рубцами шрамов и отчетливой сединой на висках, словно бы даже изможденное лицо Боки в первую минуту создавало устойчивое впечатление немалых прожитых лет. Но стоило чуть подольше и повнимательнее вглядеться и его добродушная большеглазая физиономия представлялась уже едва ли не мальчишеской. Судья снова, как и при первой их встрече, ощутил некоторый интерес к этому человеку. Он припомнил басню о том что бессменный помощник графа будто бы всегда носит за спиной под плащом два длинных изогнутых кайхорских боевых ножа, излюбленное оружие буйных пиратов южных морей, и якобы умеет отменно ими пользоваться. Мол, количество явных и неявных врагов герцога, отправленных в страну мёртвых при помощи этих ножей, не поддается исчислению. Мастон не верил этим нелепым слухам, полагая что у всевластного главы Судебной Палаты и без того предостаточно способов и инструментов чтобы избавиться от любого неугодного ему человека. Герцогу совершенно нет нужды посылать своего личного помощника устраивать кровавую расправу, это по меньшей мере глупо. С другой стороны судья вполне допускал, что страшные кайхорские ножи, упрятанные в ножны за спиной Боки, действительно существуют и тот и вправду способен умело и решительно пустить их в ход. Ведь наверняка Бока исполнял при герцоге не только роль секретаря и адъютанта, но и личного телохранителя. И Мастона так и подмывало спросить молодого человека напрямую, есть у него при себе эти пресловутые клинки или нет. Но он конечно сдержался, считая что такой несерьезный, похожий на заигрывание вопрос совершенно не уместен.

От Мастона Лурга не укрылось, что Бока разглядывает его с явным любопытством. Это разительно отличалось от их первой встречи в доме герцога, когда Бока равнодушно взирал на гостя, чуть ли не как на попрошайку, несмотря на то что перед ним был ни много ни мало королевский судья целого города. И Лург понимал что это нормально. На службе у Томаса Халида его личный помощник конечно повидал кое кого рангом повыше: надменных веларов и министров, блистательных маршалов и генералов, всесильных магнатов и вельмож, великих ученых и художников, и несомненно самих венценосных особ. Так что ему какой-то безродный судья из провинциального городка? А теперь молодой человек явно проявлял к нему интерес. Вначале Мастон, с легким налетом самодовольства, решил что это по причине его головокружительного восхождения, ведь не часто встречаешь человека, который за один день приобретает баснословное состояние, весомый дворянский титул и громадное поместье в придачу. Но припомнив чьи-то мудрые слова о том, что из всех предположений первыми надо отбрасывать те что вам льстят, судья подумал еще и пришел к выводу что дело в другом. Видимо герцог Этенгорский обошелся со своим помощником точно также как и с мэтром Регоньяком, то есть совершенно не посвятил в суть происходящего. Судья усмехнулся про себя, это походило на правду. Должно быть молодой человек просто изнывает от желания узнать, что за тайну скрывает ребенок, за которого Томас Халид столь немыслимо щедро вознаградил эту выскочку из Туила. Естественно герцог рассказал своему помощнику о девочке, ведь Бока должен знать чего именно ему ожидать и если понадобится добиваться от новоявленного графа. Но судья не сомневался, что министр правопорядка ни словом не обмолвился о том кто эта девочка такая, откуда она и почему так ему нужна. И тогда ни удивительно, что Бока сгорает от любопытства, еще и наверно чувствует себя задетым и оскорбленным за то что с ним так обошлись. Судья даже ощутил в душе сладкую нотку отмщения за то пренебрежение, с которым Бока обращался с ним вчера. И на молодого человека он взирал теперь почти насмешливо.

Мастон Лург был совершенно прав.

Получив вчера вечером на первый взгляд противоречивые и при этом весьма жесткие инструкции относительно явившегося из Туила судьи и некоего таинственного ребенка, Бока изо всех сил пытался понять что происходит. Любопытство буквально снедало его, но сколько бы он ни думал об этом деле, ничего путного ему в голову не приходило. Что это за девочка, за которую в общем-то прижимистый и скупой герцог с легкостью отдал целое состояние? Да и еще столь лихорадочно организовал для своего туилского подчиненного получение графского достоинства. Бока сначала подумывал о том, что возможно это дочь самого герцога, но тут многое что не сходилось. Во-первых, Томас Халид не очень-то любил детей, считая их шумными, надоедливыми, досадливыми, бессмысленными существами, главное предназначение которых портить взрослым жизнь. Именно поэтому он не стремился ни к отцовству, ни к браку, ни вообще к каким-либо семейным ценностям, искренне полагая что им грош цена. И хотя он был вполне охоч до женского пола, но никогда не позволял этому своему стремлению как-то влиять на свою жизнь, вполне довольствуясь теми молодыми, не обремененными ханжеской моралью красотками, коих Бока доставлял ему по мере надобности. Во-вторых, совершенно невероятно чтобы герцог вдруг стал платить какие-то деньги за своего ребенка. С какой интересно стати? Чтобы воссоединиться с любимой дочерью? Смехотворно. Чтобы скрыть сам факт отцовства? Глупо. Кому какое до этого дело? Конечно его враги могли бы как-то это использовать, обвинив главу Судебной Палаты в некотором легкомысленном отношении к морали, которую он вроде как должен оберегать и блюсти, но всё это было настолько несерьезно, на уровне дамских салонных сплетен, что никаких весомых последствий иметь не могло. К тому же ему было достаточно щелкнуть пальцами чтобы все кто хоть как-то был к этому причастен навсегда бы исчезли из этого мира заодно со всеми своими близкими, а если нужно, то и дальними родственниками. В-третьих, причем тут судья из далекого Туила? Он что, спас неизвестную, никому ненужную дочь герцога и в награду от него получил титул и состояние? Нелепо. Отбросив всякие мысли об отцовстве верховного претора, Бока принялся рассматривать более волнительное предположение. Что если этот ребенок незаконнорождённая дочь короля? Такой поворот действительно кое-что объяснял. Например чрезвычайный интерес герцога и его готовность платить за эту тайну такие громадные деньги. Но и в этом случае оставалось много неясного. А главный изъян этого предположения заключался в его неимоверной неправдоподобности. Мысль о том что мешковатый, медлительный, рассеянный, задумчивый король Доммер, официально именуемый Благонравным, а неофициально Неторопливым завёл интрижку на стороне представлялась мягко говоря очень смелой и не слишком логичной. Требовалась немалая дерзость ума и легкокрылость полета фантазии, чтобы вообразить его участником любовных похождений. Нынешний король Агрона прославился скорее своим созерцательным отношением к жизни, чем стремлением к разного рода наслаждениям, исключая разве что чревоугодие и музыку. Кроме того из уст в уста передавались курьезные истории, рисующие благонравного монарха как человека несобранного, забывчивого и несколько погруженного в себя. Взять хотя бы случай с Девятой Илирийской войной, когда Агрон, Сайтона и Вэлуонн в очередной раз пытались поделить благословенные земли обширной провинции Илирия. Славный монарх Агрона так долго собирался в поход, постоянно забывая на заседаниях штабов и генеральских советах то о чем говорили вчера, путаясь в планах наступления, географии маршрутов, войсковой логистики, в званиях и должностях своих высших офицеров, то и дело опаздывая или вообще по рассеянности не приезжая на полковые смотры, рыцарские ристалища, праздничные всенародные пиры и пышные церковные службы, которые в результате этого бесконечно переносились и переназначались, а затем, покинув столицу, столь неспешно продвигался с огромным войском к западным границам своего королевства, совершая столь частые привалы и остановки, что когда в конце концов агронская рать прибыла в Илирию война уже кончилась. Сайтона и Вэлуонн, не в силах больше дожидаться третьего претендента, вступили в сражение между собой, бились люто и беспощадно, положили огромное количество людей с обеих сторон и, обескровив и истерзав собственные армии, но так и не решив судьбу Илирии, ни с чем отправились по домам. Агронское же войско, подойдя к Илирии и не найдя с кем сражаться, с облегчением повернуло назад и в столицу входило с песнями и плясками. После этого за королем прочно и уже видимо навечно закрепилось прозвище «Неторопливый». К тому же его венценосная супруга, королева Амала Селена Ровинг, будучи на одиннадцать лет младше мужа и обладая весьма привлекательной внешностью, а также живым и деятельным характером, несомненно могла доставить своему мужчине все необходимые тому приятности и развлечения, не давая ему повода искать подобных удовольствий на стороне. Да и она просто не допустила бы таких кульбитов со стороны своего драгоценного мужа. В общем идею о незаконном королевском отпрыске Бока также был склонен отринуть. Кроме того герцог сказал, что девочке вроде бы 6–7 лет, а Доммер состоит в счастливом браке уже 14-ый год и его сын и наследник трона уже не мальчик, а вполне себе своенравный и дерзкий юный отрок, доставляющий немало хлопот и волнений своим наставникам и учителям. Еще можно было бы допустить, что Доммер сотворил случайного малыша в веселые времена своей молодости, но тогда его дочери должно быть по меньшей мере лет 15. А предполагать что монарх совершил подобное уже будучи под присмотром королевы Амалы совершенно нелепо. Конечно оставалась совсем уж дикая и даже святотатственная идея что речь идет о незаконном ребенке самой королевы. Бока усмехнулся про себя. Он как бывший пират вполне может позволить себе так думать о венценосной женщине. Но это было совсем уж невероятным. Её Величество никак не смогла бы скрыть факт своей беременности, герцог Этенгорский, как и десятки других приближенных ко двору вельмож, давно бы уже всё знали и этот ребенок или навсегда бы исчез из этого мира, или был бы официально признан отпрыском короля. В конце концов умной и решительной женщине, а королева Амала Селена Ровинг производила впечатление именно такой женщины, не составило бы никакого труда выставить всё так, что её новая беременность это очередной счастливый результат любви между ней и её мужем. Но как бы там ни было, факт остается фактом, герцог заплатил за этого ребенка огромные деньги и значит почему-то он ценен для него.

Но разглядывая сидящего перед ним новоиспечённого аристократа, Бока думал не только о неизвестной девочке. Он думал и о самом судье. О том что его ждет, как всё это будет и хотя вроде давно привык ко всему, всё же немного удивлялся тому что заготовил для своего подчиненного Томас Халид.

— У вас сегодня крайне необычный день, господин инрэ, — сказал Бока, — не так ли?

— Согласен, — улыбнулся судья, — думаю, я запомню его на всю жизнь.

— Не сомневаюсь.

118

Карета остановилась.

— Площадь Навигатора? — С недоброй усмешкой спросил Бока. — Вы серьезно?

Судья, конечно, понял, на что намекает помощник герцога. Площадь Навигатора являлась одной из своеобразных достопримечательностей Аканурана и была местом почти легендарным. Самая обширная из всех площадей столицы, она находилась недалеко от портовых территорий и представляла собой настоящий перекресток миров. Сразу девять больших и малых улиц вливались в неё со всех сторон, приводя сюда разношерстную публику буквально со всего света. Здесь практически круглые сутки было весьма многолюдно и скапливалось громадное количество самых разномастных экипажей, чьи владельцы, презрев всякие нормы морали, пытались нажиться на гостях столицы, сдирая с них втридорога за любую поездку. Никакого порядка, замысла или планирования в этом хаотичном, бурлящем месте совершенно не просматривалось, городские власти определенно самоустранились от каких-либо попыток привнести сюда хоть какую-то видимость благоустройства и управления. По весьма неровному периметру площади, которая вообще была далека от каких-либо привычных геометрических фигур, в ветхих домишках и вполне себе основательных зданиях приютилось бессчётное количество магазинчиков, лавок, забегаловок, закусочных, кабаков, ночлежек, трактиров и совсем уж грязных и опасных притонов, в которых творились неблаговидные, непристойные, а то и попросту преступные дела. В темных, подвальных, зачастую жарких и смрадных помещениях алчущие и жаждущие предавались всем мыслимым порокам, даже самым гнусным и непотребным, а клиенториентированные хозяева притонов старались изо всех сил разнообразить спектр услуг, предлагая наслаждения и удовольствия на любой вкус и кошелёк. Именно здесь, на площади Навигатора, в отличие от остального города, можно было встретить в большом количестве, не только гордых и своенравных представителей славного вида homo sapiens, но и жадных и любопытных туру, молчаливых, неторопливых и словно бы сонных авров, настороженных, подвижных, целеустремленных лоя, в том числе и угрюмых, с тяжёлыми взглядами черных лоя, которые вообще-то редко покидали свои подземелья и пещеры. И совершенно естественно, что среди всей этой шумной, пестрой, разномастной толпы не стоило никакого труда затеряться. Никакие агенты, шпики, филёры и прочие соглядатаи не смогли бы долго удерживать нужного человека под присмотром, вздумай он действительно скрыться. Затесался в толпу, заскочил в какой-нибудь экипаж, нырнул в темный переулок, спрятался под плащом, зашел в какой-нибудь кабак или притон, у которых зачастую всегда существовали по 2–3 дополнительных выхода и всё, человек исчез. И для Боки было очевидно, что если судья задумал сбежать, то лучшего места в Акануране не найти. По многолюдности и суматошности с площадью Навигатора мог соперничать только Рыночный двор или просто Рынок, столпотворение и скученность там, усиленные наличием бесконечных торговых рядов и лавок были воистину ошеломляющи. Но хотя на Рынке возможно и было проще спрятаться, задача незаметно покинуть его уже представлялась гораздо более сложной, там имелось всего три хорошо организованных входа-выхода и взять их под контроль труда бы не составило.

Бока с недоверием и даже неприязнью глядел на судью. Тот спокойно сказал:

— Вы всерьез полагаете что я задумал сбежать? То есть по-вашему, я всё это затеял, чтобы превратиться в вечного бродягу и изгнанника, преследуемого лучшими охотниками за головами? Вам не кажется это бессмысленным, господин Бока? — Слово "господин" Мастон Лург произнес откровенно насмешливо.

— Где девочка?

— Я не знаю. Где-то там, — судья беспечно махнул рукой в сторону окна. — Я должен подать знак своему человеку, что всё в порядке и он приведёт её ко мне.

— Что за знак?

— Просто моё появление рядом с памятником Навигатору. Естественно без чьего-либо сопровождения.

Бока напряженно соображал. Приказ герцога был категоричен: во что бы то ни стало получить от судьи таинственного ребенка, не считаясь ни с чем и ни с кем. Если судья начнет юлить, тянуть время, играть в какие-то игры сразу же, жестко и безжалостно осадить его и надавить на него так как он, Бока, сочтет нужным. Главное чтобы результат был достигнут. Любыми средствами. И Боке совсем не нравилась мысль, что новоявленный граф перехитрит его и ускользнет в неизвестном направлении, каким-нибудь образом прихватив ту кучу денег, что он недавно получил. Да, конечно, судья прав, что в этом случае ему выпадет скрываться всю оставшуюся жизнь, но если он как-то сумеет оставить при себе все деньги герцога, то наверно это будет не такая уж и скверная жизнь, Шатгалла громадна и верховному претору не хватит никаких ресурсов прочесать каждый её уголок. А если к этому еще присовокупить все бесчисленные острова… Бока прервал себя. Он понимал что придется пойти на риск.

Мастон Лург выжидательно и ироничноглядел на него. Боке очень хотелось сказать ему что-нибудь устрашающее, напомнить ему о том с кем он имеет дело, хорошенько припугнуть его, чтобы только вытравить из его глаз эту насмешку. Но он лишь коротко произнес:

— Ступайте.

Мастон раскрыл дверцу.

— Не волнуйтесь, господин Бока, всё будет хорошо, — почти весело сказал судья и вышел из кареты.

Однако как только он оказался на улице, произошла странная метаморфоза. Его охватил настоящий ужас. В ногах появилась слабость, в горле засаднило, а сердце сдавила болезненная тяжесть, даже как будто руки задрожали. Мастон Лург очень отчетливо представил себе, что они не придут. Что-то случилось, непременно что-то случилось. Не важно что, может хитрая девчонка как-то облапошила Галкута, может он сам вдруг почему-то передумал, поддался лживым и нелепым доводам совести, а может быть их взяли в оборот какие-нибудь хищные безжалостные подонки, которыми кишмя кишит этот проклятый город. Что случилось значения не имеет, но они не придут. Он может стоять возле Великого Навигатора хоть до следующего утра, но никто не появится. За исключением конечно темнолицего, хмурого Боки.

На едва гнущихся ногах судья медленно шагал к центру площади и в каждом встречном ему мнился соглядатай герцога. Он чуть ли не шарахался от каждого авра, видя в нём шанга из "Летучей команды" герцога. Мастон пытался взять себя в руки. Этот иррациональный страх вполне объясним, говорил он себе, особенно перед самой развязкой. Но всё будет хорошо, Галкут очень надежный и верный человек и мало есть ситуаций с которыми бы он не справился.

Гранитная громада Навигатора наплывала на него, а судье казалось, что его накрывает тень неумолимой судьбы, которая конечно же просто посмеялась над ним, щедро осыпав его роскошными дарами, но только затем чтобы через несколько часов насмешливо и беспощадно лишить всего. И Бока, жестокий и свирепый, своими кайхорскими ножами изрежет его на кусочки, пытаясь выведать, где находится этот странный, непонятный ребенок.

Судья так разволновался, что никак не мог точно вспомнить о каких знаках они договорились с Галкутом. У него даже вспотели ладони. Никогда прежде он такого за собой не замечал. Господи, как же страшно. Ничего на свете он не желал так как увидеть сейчас худое лицо своего слуги и дующуюся физиономию маленького своенравного ребенка. Эти два человека вдруг стали для него сосредоточием всей его жизни. И неприветливый Галкут, и вздорная девчонка уже представлялись ему самыми прекрасными на свете людьми.

Наконец он вспомнил про знаки. Если он будет держать в руках шляпу, значит не всё пока утряслось с герцогом и нужно подождать еще сутки. Если шляпа будет на голове, значит всё совсем плохо и Галкуту с Элен нужно бежать из Аканурана куда глаза глядят. Если шляпы вообще нет, значит всё хорошо и можно выходить. Покидая карету, он даже не вспомнил об этой глупой шляпе, но по счастью сейчас это было то что нужно. Потому что всё хорошо.

Он принялся медленно обходить монументальную фигуру Великого Навигатора — демиурга, сакральной культурного героя для всего народа Омо, ибо он тот кто провел человечество сквозь холодную тьму безжизненной черной пустыни и вывел к благословенным землям Шатгаллы. И Мастон Лург уже был готов молить сказочного полубога, дабы тот вернул ему черноволосую синеглазую девочку. Судья делал вид что рассматривает памятник, упираясь взглядом в его странные высокие ботинки с толстой рифленой подошвой. У ботинок не было ни шнурков, ни пуговиц, а лишь пара каких-то широких полосок, говорят скульптор лепил фигуру Навигатора по каким-то древним загадочным картинам, якобы чудесным образом запечатлевшим образ великого проводника человечества. Совершенно мимолетно Мастон отметил, что обувь Навигатора весьма напоминает ботинки Элен. Однако судья не задержался на этой мысли, нервно высматривая среди людей на площади высокую фигуру Галкута. И то и дело ему мерещилось, что он уже видит своего слугу и сердце графа радостно замирало. Но через миг вожделенный образ исчезал. И когда он действительно увидел Галкута, то сначала не поверил. Но через секунду, увидев и державшего его за руку ребенка, Мастон Лург буквально просиял. Безумный приступ счастья захлестнул его, затопил, закружил в радостном водовороте облегчения. Он едва не бросился им навстречу. Счастливая мысль о том что всё закончилось хорошо и впереди его ждут многие лета абсолютно свободной и приятной жизни звучала дивным серебряным колоколом у него в голове, отдаваясь сладким эхом в каждой частице его существа. И ему уже хотелось смеяться и петь, обнимать и целовать каждого встречного. И он едва ли не с нежностью глядел на этих двоих, высокого худого мужчину и хрупкую шестилетнюю малышку, таких вроде бы нескладных и беззащитных, но столь милых и дорогих его сердцу людей.

Они появились из хаотичного скопления разномастных экипажей на южной стороне площади, а вовсе не из одной девяти улиц, как ожидал судья. Ну конечно же, радостно думал он, так было мудрее и безопаснее, приехать сюда в карете и ждать в ней, оставаясь абсолютно скрытым от всех, Галкут молодец!

Он всё-таки не выдержал и пошел к ним навстречу. Остановившись друг перед другом, все трое некоторое время молчали. Судья счастливо разглядывал их. Галкут и Элен конечно же сразу обратили внимание на сияющее лицо судьи и оба поняли, что по-видимому тому удалось всё о чем он мечтал. Но ответить ему тем же они не могли. Оба выглядели уставшими, хмурыми и какими-то поникшими. Мастону даже показалось, что кровоподтеки и ссадины на лице Галкута приобрели еще более яростные цвета, опухшие места увеличились в объеме и его слуга выглядит еще жутче чем прежде. Обширный синяк на скуле девочки также вроде бы набрал силу, потемнел и отливал фиолетово-глянцевым свечением. Но это конечно ничего не значило.

— Всё в порядке? — Спросил Мастон, глядя на Галкута.

Тот кивнул.

— У тебя всё нормально? — Едва сдерживая улыбку, поинтересовался Лург у девочки.

Элен неприветливо поглядела на него. Очевидная радость этого человека была ей неприятна. Но говорить ему какие-то гадости, выказывать ему своё презрение ей совершенно не хотелось или скорее не было сил. Весь этот день её мучил страх, она пыталась убедить себя что для этого нет причин, но тщетно. Предстоящая крутая перемена её судьбы, неизвестность того как всё это будет, встреча с верховным претором, с тем кто купил её словно собачку и намерен использовать её в своих интересах с каждым часом пугали её всё больше и больше. Она пыталась как-то справиться с этим, но получалось плохо, в её прежней безопасной уютной жизни ничего подобного испытывать ей не доводилось. Страх встал комом в горле и уходить никуда не собирался. Тем не менее, пока они шли с Галкутом от кареты к судье, она с интересом разглядывала огромного, высотой метром 15, каменного человека, стоявшего на полутораметровом квадратном пьедестале. Она, конечно, сразу обратила внимание, что запечатленный в граните мужчина облачен в то что очень напоминает астрокостюм, универсальный технический комбинезон астронавтов со множеством карманов, застежек и магнитных держателей, а на ногах гравиботинки с липучками. Причем на левом предплечье мужчины определенно был прикреплен какой-то устаревший юнипад, планшетный биоинтерфейсный компьютер, а на груди висел электронный бинокль.

— Кто это? — Спросила Элен, указывая на памятник.

— Великий Навигатор, — охотно объяснил судья, — легендарный герой нашего народа, проведший человеческое племя через бескрайние мертвые пустыни и темные ледяные моря к обетованным берегам Шатгаллы.

"Неужели это кто-то из штурманов-навигаторов с корабля звездных переселенцев?", с удивлением подумала девочка. Судя по деталям его облика, скульптор явно видел какие-то изображения реальных астронавтов. Но Элен не понимала почему память народа Омо выделила какого-то одного человека из большой команды досветового корабля-ковчега, ведь наверняка каждый из этой команды внес свой вклад чтобы люди благополучно добрались до нового мира.

— Идемте, — позвал судья, — нас ждут.

Элен тут же напряглась.

— Кто?

— Человек герцога, его, так сказать, личный адъютант. Он в моей карете. — Мастон хотел предупредить девочку, чтобы она не болтала лишнего при нём, но не стал. Что такого лишнего она может сказать? Да и в конце концов теперь это всё уже не имеет значения. Ребенок ему больше не принадлежит и у Боки, как у представителя герцога, в какой-то мере теперь на него больше прав.

Подойдя к знакомой черной карете с красно-золотой эмблемой на двери, они остановились. Судья сказал вознице, молодому гвардейцу из Восьмого свода Палаты, что тот может возвращаться в Свод, его услуги больше не нужны. Затем повернулся к Галкуту и ободряюще улыбнулся.

— Ну что, прокатишь меня последний раз? — Весело спросил он. — До дома герцога на Тихом бульваре и обратно, в гостиницу "Этоли ривс"?

— Конечно, — Галкут взялся за скобу, собираясь взобраться на козлы.

Но судья вдруг положил руку ему на плечо.

— Галкут, — тихо сказал он с непривычной теплотой заглядывая в глаза своего верного слуги, теперь уже бывшего слуги, — всё закончилось. Ты свободен и богат. Твои деньги в гостинице.

Галкут медленно кивнул.

— Хорошо, господин инрэ, — также тихо проговорил он, собственно даже не понимая что он чувствует.

Элен, забираясь в карету, твердо пообещала себе, что даже не взглянет на человека герцога. Но очутившись внутри, ощутила на себе такой жадный и любопытный взгляд незнакомца, что не выдержала и посмотрела в ответ.

Молодой мужчина ей не понравился. Ни что-то конкретное в нём, а весь его образ в целом, равнодушный, жестокий и даже злой. Хотя она и сама затруднилась бы сказать из чего сложилось такое впечатление. Ни в его лице, ни в его фигуре, ни в его ауре не было чего-то такого, явно говорящего о дурном, свирепом, злобном нраве. Напротив, его открытое круглое лицо с большими зелеными глазами с высоким лбом и бровями вразлет в первый миг даже казалось добродушным и приятным. А его аура выглядела вполне незамутненной и без каких-либо ярких образований порочной натуры. И шрамы, самый длинный через левую скулу от виска и почти до носа, не уродовали его лицо, не пугали, не создавали мрачный ореол тяжелого прошлого, а скорее наполняли сочувствием, что, мол, вот, однажды парню не повезло. Но эта приятность длилась лишь первую секунду. А затем Элен словно оттолкнуло от него. Она остро ощутила его холодность, неприветливость, угрюмость, которые словно вплавились в выражение его лица, въелись в его темную загорелую кожу, в его безжизненные глаза, в его тонкие презрительные губы, в его короткие рано поседевшие волосы. И его аура, при более внимательном рассмотрении производила впечатление какой-то издерганности, измученности, двуличия, скрытности и на ней проступали пятна внутренней ожесточенности, почти озлобленности. Вкупе с его черной глухой одеждой всё это сливалось для девочки в отчужденный, бессердечный, гнетущий образ неприятного человека. Она не увидела на нём никаких украшений, орнаментов костюма, личных аксессуаров, никакого оружия и вся эта безликость лишь усиливала неприязненность его образа. Лишь на тыльной стороне правой ладони она увидела что-то личное, вытатуированную надпись, уходящую от костяшек пальцев под рукав камзола. На виду были только буквы: "Не вер".

Элен отвернулась к окну, шторки были раздвинуты и никто ей теперь не запрещал глядеть на всё что вздумается. И она вдруг осознала, что Мастон Лург ей больше не указ. Эта мысль породила в ней приступ унизительной горечи и какой-то отчаянной ожесточенной радости. Её продали, продали как вещь! Теперь у неё новый хозяин. Но по крайней мере ненавистный судья над ней больше не властен. Она может плюнуть ему в лицо и он ей ничего не сделает, ничего. Потому что этот неприятный мужчина со шрамами, адъютант верховного претора, не позволит ему, ни за что не позволит. Но приступ тут же сошел на нет и она ощутила почти тошнотворное бессилие и страх, верховный претор может оказаться настолько ужасным человеком, что она еще очень пожалеет что рассталась с судьей.

Увидев таинственную девочку, Бока тут же понял, что никакие родственные отношения ни с герцогом, ни с кем-либо из венценосных особ Агрона её не связывают. Уж слишком разительно она отличалась от них всех. Ни худосочный герцог Этенгорский с маленькими глазками и вздернутым носом, ни дородный длиннолицый король Доммер, ни рыжеволосая статная королева Амала вне всяких сомнений не могли породить на свет такое бледное чудо с огромными неестественно яркими синими глазами и глубоким абсолютно черным, словно чуть отливающим глянцем цветом волос. Теперь маленькая незнакомка стала для Боки еще большей загадкой и он несколько минут просто не мог оторвать от неё взгляда, схватывая весь её образ целиком и в тоже время застревая на деталях, вызывающих вопросы. Коротко остриженные волосы, здоровенный синяк и опухшая губа, странные высокие ботинки с толстой подошвой и непонятными застежками, облегающие брючки, удивительно чистые и гладкие, того же абсолютно черного цвета что и волосы хозяйки, необычного покроя чудесная нежно-кремовая куртка, опять же непонятно как застегнутая. Бока решил, что девочка определенно не из Агрона. Может она даже и не говорит на языке этой страны. Во внешности этого ребенка, пусть и завуалированные детской миловидностью и сглаженные еще младенческой пухлявостью и округлостью, явственно проступали черты истинной классической красоты. И Бока снова подумал, что она отпрыск какого-то знатного рода и именно поэтому представляет интерес для герцога. Он вдруг припомнил, что супруга Сайтонского монарха, королева Делия, которую он видел на портрете в галереи Заль-Вера тоже брюнетка и вроде бы у неё тоже синие или голубые глаза. Предполагать что перед ним сейчас её дочь было конечно на уровне бреда, но тем не менее, как глубокомысленно сказал себе Бока: на свете случается всякое. Он покосился на счастливого судью и с неудовольствием подумал о том что ему предстоит сделать, да еще и, как того требовал герцог, на глазах у этой малявки. И тоже отвернулся к окну. "Но кто это ей такой синячище на полморды припечатал?", лениво размышлял он, глядя на проплывающие мимо дома, "Вряд ли это судья руку приложил. Может сама в драке заработала." И Боке вдруг подумалось что она вовсе никакой не отпрыск знатной семьи, а должно быть какая-нибудь шпана-малолетка, вредная и дерганная. "И на кой она герцогу понадобилась?", снова спросил он себя.

119

Уже совсем свечерело, когда Ронберг вернулся на Расплатную площадь. Соответственно его распоряжению площадь была пуста. Впрочем и без его приказов людям уже порядком надоела вся эта заваруха и они разошлись по своим делам. Остались только Эрим, Банагодо и им в подмогу несколько рядовых разбойников. Устроив два небольших костра на почтительном расстоянии от места где лежал Кит, они что-то варили в маленьких котелках и тихо переговаривались.

Ронберг подошел к костру, у которого сидели молодые бриоды. Те с любопытством глядели на своего пожилого товарища, решившегося на такой отчаянный, по их мнению, поступок.

— Темно уже, — неопределенно произнес Банагодо, подкидывая в пламя веточку.

Ронбергу и самому было не по душе встречаться с ужасной собакой в темноте, но откладывать до утра он не хотел. Во-первых боялся, что терзаемый сомнениями и тревожными мыслями, к утру может и вовсе передумать; во-вторых, если всё-таки с чудовищем удастся договориться, то возникнут кое какие неотложные дела, как раз для ночного времени.

— Ничего, я вот факел прихватил, — он показал палку с замотанной головнёй.

Эрим как-то странно посмотрел на пожилого бриода и поинтересовался:

— Может, Старый, сказать что хочешь напоследок?

— Тьфу на тебя, дубина горная, — сердито воскликнул Ронберг. — Что ты мелешь, какой еще последок?!

Впрочем, он тут же успокоился и предупредил:

— Смотрите только сразу оба не усните. Вдруг что понадобится, хочу чтоб хоть один услышал меня.

Запалив факел, он направился к ограде, доски которой казались чуть светлее окружающих сумерек.

Ронберг верил, что он решил загадку металлической собаки. Да и не было в общем никакой загадки. Нелепые слухи и страшные сказки о механических чудовищах Сандары, Королевы Лазурных гор, загадочной богини лоя ходили по Шатгалле уже не одну сотню лет. И никого кроме малых детей они по сути не интересовали и не тревожили. Хотя конечно иногда и взрослые, после сытной плотной трапезы, изнывая от скуки во время безделья, на привалах у ночных костров или трясясь в повозках в дальнем пути, с удовольствием рассказывали и слушали о немыслимых монстрах, порожденных пусть не всесильной, но весьма могучей богиней для собственного услужения и развлечения. Её вечная обитель располагалась в горах, все тайны руд, огня и недр земных были ей открыты и потому её верные слуги чаще всего были сделаны именно из металла. Обличьем они чрезвычайно разнились, имелись среди них и звери, и птицы, и насекомые, и деревья и даже некие ожившие камни. И все они двигались, шевелили своими лапами, крыльями, хвостами, глядели на мир застывшими черными глазами, а некоторые разговаривали и казались вполне разумными. Такое разнообразие среди монстров объяснялось тем, что Сандара всё-таки женщина, а потому и сама не знает чего она точно хочет и изобретает то одно, то другое, то третье. По предназначению все эти создания также весьма отличались друг от друга. Одни были скрытными наблюдателями, другие тайными убийцами, третьи развлекали богиню песнями, танцами и сумасбродными выходками, четвертые рабами-трудягами, добывающими руду, обтесывающими камни, крошащими скалы, прорубавшими проходы в горах и строившими бесчисленные подземные лабиринты, но самые многочисленные это конечно горные стражи, оберегающие покой великой Сандары. Они пожирали, раздирали на куски, ломали кости, отрывали головы, сжигали, топили всякого, кто дерзал не угодить богине тем или иным способом. В общем всё зависело от фантазии рассказчика.

Но Ронберг знал немного больше чем эти глупые сплетни и страшилки.

В молодые годы ему довелось спасти от жестокой расправы одного из черных лоя. Его звали Делающий Пыль и он был вождем Девятой трибы, одного из племен черных лоя. Озверелые кирмианцы пытались предать его лютой смерти через пронзание раскаленными прутами. Ронберг, в те времена лихой заправила в небольшом отряде таких же лихих головорезов, бежал с остатками своей шайки от разъяренных агронских пограничников, которые нашли его логово по наводке одного вероломного кирмианца, продавшего своих братьев-душегубов за тяжелый кошель серебра. При таком раскладе Ронберг и его товарищи естественно испытывали к кирмианцам весьма определенные чувства. И увидев что они творят, с лютой ненавистью напали на них и истребили всех до единого. Этот поступок совершенно неожиданно привел их к спасению. Делающий Пыль, в благодарность за своё избавление, показал им вход в подземелье и увел их в таинственные лабиринты тоннелей, оставив озлобленных пограничников с носом. Таким образом, Ронберг не только сохранил свою жизнь, ему и его людям грозила виселица, но и внезапно обрел друга среди тех, кого прежде почитал чуть ли не за животных.

Другим народам о Черных лоя известно было немногое. Они уродливы, кровожадны, искусны в изготовлении самых жутких ядов, способны восстанавливаться от чудовищных ран, живут в подземельях и пещерах, не любят солнечный свет, и до глубины души, если она конечно у них есть, ненавидят Белых лоя и свою королеву Сандару. Причина этой ненависти, как полагали жители Шатгаллы, проистекала из следующего. Давным-давно Сандара замыслила сотворить людей. Как известно, всякий уважающий себя бог или богиня рано или поздно приходит к мысли создать разумных тварей, которые будут восхвалять и почитать его или её ни бессловесным мычанием и покорным взглядом, а со всею силою изобретательного ума и страстью пылкого сердца, полностью осознавая величие, всезнание и бесподобность своего божества. Богу и богине конечно это будет приятно. Однако первый блин у Сандары вышел комом. Благообразные и мыслящие почитатели не удались. Вместо них вышли какие-то грубые отвратительные дикари с кровожадным нравом и безобразным обличьем. За такое творение Сандаре конечно было бы стыдно перед другими богами и богинями и она быстренько избавилась от черных лоя, убрав их с глаз долой подальше в земные недра, где им самое место, и навсегда позабыв о них. Вторая попытка прошла гораздо удачнее. Белые лоя вышли вполне симпатичными, умными, утонченными созданиями, искренне радующими свою королеву. И Черные лоя, презираемые всеми народами Шатгаллы и навсегда оставленные прозябать во тьме подземелий, вряд ли могли испытывать к своей богине и своим более счастливым собратьям что-то помимо бескрайней испепеляющей глубинной злобы и ненависти.

Ронберг, как и все, конечно, знал эту сказку с детства, но никогда всерьез не задумывался о черных лоя и их непростой судьбе. Для него, как и для большинства, они были просто глупыми низкорослыми дикарями, копошащимися в своих вонючих тоннелях и сочащимися едкой злобой к Белым лоя, Королеве Лазурных гор, а заодно и ко всему человечеству. Тем не менее и народ омо, и туру, и авры имели вполне устоявшиеся прочные торговые отношения с черными лоя, покупая у них руду, строительный камень, самоцветы, уголь и разного рода зелья, то в качестве лекарств, то в качестве ядов. Однако это никак не мешало им презирать уродливых дикарей. Особенно это чувство было распространено среди соплеменников Ронберга. Туру относились к этому гораздо проще, для них в первую очередь важна была выгода, а всякие там нюансы внешности, нравов и традиций их мало интересовали. Авры, хоть и частенько враждовали с лоя, причем как с белыми, так и черными, какого-то глубинного, чуть ли не физиологического как у омо отвращения к ним не питали.

Но став товарищем одному из черных лоя, Ронберг вдруг с удивлением узнал, что они не просто злобные тупые рудокопы, изготавливающие яды и ненавидящие весь белый свет, а довольно любопытные существа со своими переживаниями, рассуждениями, историей и даже надеждами и мечтами. Это изумило его до крайности. Всё равно как если бы он вдруг узнал, что лошадь, на которой он ездит, пишет книгу о своей непростой лошадиной судьбе. И при этом способно держать перо копытом!

Прежде всего он был поражен тем фактом, что у лоя нет мужчин и женщин. Он, конечно, никогда и не задумывался над тем как размножаются лоя, ему определенно не было до этого никакого дела. Но он все же полагал что это происходит как у всех. То есть от соединения мужчины и женщины. Он правда слышал какие-то слухи о том, что у лоя якобы и мужчина может родить, но считал это дичайшей нелепостью, пьяным вымыслом вздорного алкаша. Делающий Пыль в свою очередь был не меньше Ронберга удивлен тем, что ему это неизвестно. Возможно он был даже несколько обижен столь пренебрежительным невежеством своего нового друга, но эмоции черные лоя выражали очень скупо и в начале знакомства Ронберг не был способен распознать их. В общем он узнал, что у лоя, как белых так и черных, нет разделения по полу, все лоя были одного пола, включающего в себя как женские так и мужские черты и каждый из них был способен при определенных условиях зачать, выносить и родить ребенка. У Ронберга это в голове не укладывалось. Но в молодые годы он, если честно, и не очень-то пытался что-то туда укладывать. Лоя могли зачать только в один месяц в году, правда у них не было месяцев, но этот период длится 28 дней, так что Ронберг счел что это можно считать месяцем. Период этот выпадал на конец лета. И в это время тот кто хочет зачать должен услышать "пение гор". Он должен слушать это "пение" до тех пор пока его тело не откликнется на него и не зародит в самом себе новую жизнь. Ронберг ничего не понял, но его и не тянуло вникать в столь интимные сферы чужой жизни. Позже он, однако, узнал, что у черных лоя теперь дети рождаются очень редко. И всё потому что жестокосердная Королева лишила их "пения гор". Некогда в стародавние времена, когда Сандара еще заботилась о своём народе, лоя, желающие зачать, собирались в конце лета в определенных местах, в больших красивых гротах и подземных залах, и там на них лилась чудесная музыка, сотворенная волшебством их Королевы. И у каждого лоя, который слышал её, в животе возникала новая жизнь, маленькая и трепетная, а вместе с ней непередаваемое ощущение счастья. После рождения ребенка лоя не мог зачать нового в течении долгих лет, но это и не было ему нужно, ведь у него уже был малыш, требующий любви, внимания и заботы. Впрочем взрослели лоя очень быстро. Ронбергу слышать всё это было очень странно, но тогда он впервые понял, что черные лоя несчастны и их народ вымирает. И никто не знает почему Сандара так поступила. И может они и имеют право на свою озлобленность и ненависть. Впрочем тогда Ронберг особенно об этом не задумывался, чужие горести и несчастья мало волновали его и большой беды от того что с Шатгаллы исчезнут черные лоя он не видел. Гораздо более любопытным ему представлялся тот факт, что Сандара, оказывается, существует на самом деле. Он всю жизнь считал её абсолютно сказочным персонажем. Делающий Пыль лишь слабо усмехнулся, услышав его слова и сообщил, что много раз видел Сандару своими собственными глазами. И не только её саму, но и её механических созданий — асивов. И более того, Делающий Пыль совершенно точно знает, что Сандара действительно способна превращаться в кого угодно, он был свидетелем этому. Со временем Ронберг решил, что всё же его новый друг наверняка во многом привирает, чтобы пустить пыль в глаза. Но за долгие годы их знакомства он увидел и услышал еще много такого, что убедило его и в существовании жестокой Королевы Лазурных гор и её чудовищных механических созданий. Однако, что касается отсутствия у лоя мужчин и женщин, Ронберг всё равно, неизвестно почему, упорно воспринимал каждого из них как мужчину. Также собственно поступали все из народа Омо, большинство из которых верило, что своих женщин лоя тщательно скрывают от посторонних глаз. При этом сами лоя в речевых конструкциях также использовали по отношению к себе исключительно мужской род и потому Делающий Пыль всегда был "он", а не "она".

Кроме всего прочего Ронберг узнал, что Черные лоя действительно люто ненавидят Белых лоя. Последние не потеряли способность к деторождению, научившись воспроизводить "пение гор", а также они могли соединяться друг с другом для смешения семени и зачатия новой жизни в одном из них. Совершенно очевидно, что Сандара любит их больше и всё еще заботится о них, пусть и не столь явно. Вдобавок белые лоя не страдают от солнечного света и у них стройное изящное тело, а не та бугристая, комкообразная, будто сваленная груда камней, плоть, что у черных лоя. К тому же у многих из черных лоя совершенно неожиданно вырастали уродливые костные наросты, то в одном месте, то в другом, и избавиться от них можно было только жуткой болезненной ампутацией. Но слух о том, что их тела полностью восстанавливаются даже после самых чудовищных и смертельных ран также оказалась правдой. И потому ранить или убить черного лоя, учитывая его невероятно твердую грубую кожу было весьма непросто. Впрочем аврам это удавалось, их неестественно острые сабли — ятуны, пущенные в ход с удивительной скоростью и силой, которую никак не ожидаешь в таких тщедушных телах, с успехом рассекали грубую жесткую плоть черных лоя, доказывая что та сделана отнюдь не из камня. Но сами лоя не любили сражений, очень ценя жизнь каждого из своего немногочисленного племени и потому обычно уклонялись от прямых столкновении до последнего. Однако принимать это за малодушие и слабость было бы непростительной ошибкой, Ронберг довольно быстро понял, что черные лоя весьма коварны, хитроумны, по своему отважны и имеют в своем распоряжении немало уловок чтобы погубить врага. По большому счету они могут уничтожить кого угодно на этой земле, если займутся этим всерьез.

А еще лоя представлялись ему довольно забавными. У них не было нормальных имен и называли они друг друга всякими, по его мнению, нелепыми кличками, которые к тому же в течение жизни вполне могли меняться. И тот кого он знал последние тридцать лет как Делающего Пыль, неожиданно мог стать каким-нибудь Спотыкающимся О Камни или Многоговорящим. Правда на прежнее имя он тоже бы отзывался. Также лоя смешили его своим нескончаемым ворчанием по всякому поводу, большими подвижными ушами, постоянным почесыванием самых разнообразных мест на теле, стремлением всё засовывать в рот и пробовать на зуб, привычкой смачно плеваться, причем этим они умудрялись выражать массу разнообразных эмоций, смотря куда и как сделан был плевок: в сторону, под ноги, в ноги, в руку, в живот, в лицо. И далеко не всегда это означало оскорбление. Еще его удивляло как они спали. Никаких постелей или кроватей они не имели в принципе и с трудом понимали зачем те нужны. Желая отойти ко сну, они садились в какое-нибудь укромное местечко, обычно между камнями или привалившись к дереву, обхватывали колени, чуть наклоняли голову вперед и намертво застывали, словно и сами обращались в камень. Спали они очень тихо и чрезвычайно чутко. Они обладали феноменальным слухом и слышали такие звуки, которых для омо просто не существовало.

Но всё же самым сильным впечатлением от соприкосновения с миром черных лоя для Ронберга по-прежнему оставалось осознание реальности Королевы Лазурных гор и её волшебных металлических созданий, которые прозывались асивами. Делающий Пыль сказал, что Королева сама их так называет, а что это слово означает ему неизвестно. По словам Делающего Пыль асивы были под завязку наполнены непостижимой колдовской начинкой, но толику этого колдовства лоя сумели-таки перенять. Вообще Ронберг так и не разобрался в отношениях между Сандарой и черными лоя. С одной стороны между ними было нечто вроде вялотекущей войны, с обоюдной ненавистью и презрением. Лоя рыли тоннели в Лазурных горах, пробирались в чертоги Королевы, уносили оттуда всё что могли, разрушали и поганили их, устраивали ловушки асивам, безжалостно кромсали и уничтожали их. Но и сами в свою очередь подвергались нападениям асивов, которые равнодушно их истребляли или уводили в неизвестном направлении. С другой стороны иногда лоя встречались с Королевой, являющейся к ним всегда в самых разных непредсказуемых обличьях, и заключали с ней нечто вроде торговых сделок. Лоя возвращали ей похищенное у неё имущество или сломанных, поврежденных асивов, передавали ей редкие минералы, металлы и вещества, а взамен получали некоторые предметы, "устройства", способные посредством волшебных чар, вложенных в них Королевой, выполнять разные полезные вещи. Во время этих сделок Сандара была холодна и высокомерна к лоя и те отвечали ей тем же. По словам Делающего Пыль у Королевы было некое изначальное истинное обличье — молодой белокожей женщины народа Омо с густой гривой русых волос и пустыми ледяными темными глазами, но она почти никогда не представала перед ними в этом виде, предпочитая образы белых лоя, детей или даже авров, в общем всё то что раздражало их до крайней степени. Ронберг слушал всё это, буквально раскрыв рот и по началу, конечно, сомневался в правдивости услышанного. Но Делающий Пыль вполне доверчиво и без особого позерства провел его в самые глубины своих подземелий, откуда бы Ронбергу, случись что, не в жизнь не выбраться обратно к свету самому, без помощи лоя, и показал несколько наполовину сломанных асивов, кое-что из украденного у Королевы и некоторые выменянные у неё те самые полезные "устройства".

Там были идеально круглые лампы, дающий ровный белый свет без всякого огня, жира, фитилей, горючей смолы, гремучек, мальги и пр. А также светящиеся палки, которые зажигались, стоило их лишь чуть-чуть погнуть. Странные "ящики", которые по желанию создавали либо пылающую жару, либо ледяной холод. Замечательные спаянные вместе трубки, называемые "дальнозоры", через которые можно было глядеть на далекие объекты и они виделись так, словно были в близи, причем в поле зрения даже появлялись значки, неграмотный Ронберг с трудом узнал в них цифры, когда-то вбитые ему в голову в агронской армии злобным сержантом, желавшим чтобы его темные дикие солдаты хотя бы различали номера подразделений. Цифры эти, как сказал Делающий Пыль, указывают расстояние до того предмета на котором "сфокусирован", чтобы это ни значило, "дальнозор". Но самыми удивительными, по мнению Ронберга, были те "устройства", лоя называли их "брешалы", которые позволяли людям разговаривать, находясь друг от друга на огромном расстоянии. Ронберг даже не пытался понять как это всё работает, тем более что и сами лоя этого не знали. Им только было известно, что для всех этих "устройств" требовались загадочные "аккумуляторы", которые они, если везло, получали у Королевы. Впрочем, некоторые из устройств достаточно было подержать на солнце или в огне, чтобы они снова "ожили".

Разобранные, раскуроченные, а кое-какие и вполне целые асивы также поразили Ронберга до глубины души. Это были самые настоящие тела, конечности, лапы, головы, но только из идеально гладкого металла. Внутри асивов царил настоящий хаос из гибких трубочек, разноцветных жил, стальных палочек, пластинок с узорами из серебряных и золотых нитей и пр. Всё это было настолько загадочно и непонятно, что Ронберг, в общем довольно малочувствительный человек, по-настоящему трепетал. Но к его ужасу и восторгу некоторые из асивов до сих пор были "живыми", если к ним применимо это слово. Он видел забавно переставляющих по камням тонкие изломанные ноги "паучков", бойкие сами собой катающиеся шары, вполне себе плавно шагающих тварей, отдаленно напоминающих размером и формой домашнюю кошку и даже некие парящие в воздухе гудящие "блины" с маленькими трехпалыми руками и трубками, из которых распрыскивалось то чем их предварительно "заправили". Но по-настоящему его потрясла странная "лошадиная" голова, с четырьмя огромными голубыми глазами. Это жуткая голова шевелилась, поворачивалась и главное умела формировать перед собой реальные, абсолютно неотличимые от настоящих бесплотные образы практически чего угодно. Как объяснил Делающий Пыль, голова могла "воспроизвести" всё что она когда-либо "видела". Однако лоя не умели заставить её показать что-то конкретное, они лишь могли нажимать на определенную пластинку внутри и "лошадь" сама, случайным вроде бы образом, "рисовала" в воздухе чуть светящийся образ чего-нибудь. Иногда это были люди, иногда лоя, иногда деревья или какие-то пейзажи, в основном горные, а порой и совсем что-то непостижимое, для чего у лоя просто не было слов. Увидев это, Ронберг впал в настоящий ступор и чуть ли не благоговение, совершенно очевидно что здесь творились чудеса. И потому когда он увидел возникшего перед металлической собакой второго, благообразного отца Боба, Ронберг сразу понял откуда явился этот демонический пёс. Он был асив, одно из непостижимых порождений повелительницы лоя, великой Сандары.

И сейчас, шагая с горящим факелом в руке по Расплатной площади, по направлению к ограде, за которой притаился, пусть покалеченный, но всё еще действующий асив, Ронберг был, мягко говоря, взволнован. Делающий Пыль не показывал ему таких как этот пёс, но рассказывал о них, о тех, кто способен совершенно разумно и внятно говорить, будто внутри их тел спрятан взрослый живой человек. Это были асивы высшего ранга, главные помощники Королевы, такие практически никогда не попадались черным лоя и они отдали бы что угодно, чтобы заполучить подобное создание, которое, кроме всего прочего, как верили лоя, можно было заставить рассказать многие секреты Королевы.

С каждым шагом в его душу просачивался страх. Никогда он не отличался особой впечатлительность, религиозностью или мистицизмом, все эти душевные переживания и искания никак его не трогали. Но с годами он всё же стал задумываться кое о чем и сейчас, один, среди темноты, под пронзительным звездным небом, у ограды, за которой притаилось непостижимое чудовище, ему стало очень не по себе.

Отодвинув деревянный щит, он прошел внутрь, чувствуя омерзительную слабость в ногах.

Собака снова стала металлической и в неровных всполохах мятущегося пламени, отливала грозным тревожным алым цветом, который вкупе с её большими черными глазами и окружающей уже практически ночной тьмою создавал почти инфернальную картину. Ронберг сробел. Из оружия у него при себе был только охотничий нож, но будь у него даже с собой мечи, секиры и пики, чем бы ему это помогло. Его сознание всё отчетливее заполняла мысль, что он собирается говорить с чем-то непостижимым. Кто такая королева Сандара? Древняя богиня, рожденная из первоначального хаоса? Падший ангел, вернувшийся на землю чтобы терзать, мстить и насмехаться над божеским творением? Могучая волшебница, чья безмерная мудрость привела её к абсолютному равнодушию? И кто этот пёс, созданный ею? Черные лоя утверждали, что асивы всего лишь механизмы с толикой колдовства, не более. Но Ронберг, глядя как пляшут багряные всполохи по металлической поверхности зверя, вдруг сообразил, что Делающий Пыль никогда не рассказывал ему об асивах, которые могли бы вот так превращать свою металлическую плоть в живую шкуру и обратно. И сомнения ледяными пальцами сжали его сердце. Что если этот пёс всё-таки не просто колдовской механизм, а истинный демон, способный менять обличья как и Сандара, какой-то её соратник и помощник? А он, Ронберг, старый неграмотный мужик, собирается обмануть его, схитрить с ним, чтобы привести его в ловушку черных лоя.

Но Ронберг справился со страхом, как делал великое множество раз за свою долгую непростую жизнь. Он подошел ближе к собаке, которая подняла голову и смотрела прямо на него двумя зияющими тьмой глазницами. Пожилой бриод никак не мог придумать как начать разговор. Вместо этого он вдруг зачем-то припомнил, что пёс стреляет иглами, изрыгает пламя, ослепляет светом, оглушает рыком и разрывает своими ужасными лапами в клочья даже таких крепких созданий как бейхоры. А он стоит перед ним с одним жалким факелом руке и на что-то надеется.

Кит смотрел на разбойника с любопытством. Он слышал, как Ронберг сообщил своим товарищам, что будет говорить с "демоном" один на один и теперь Кит с интересом ждал, что же он собственно хочет сказать. Однако после всего что он увидел на площади никакой симпатии ко всем этим озлобленным гроанбуржцам в целом и к Ронбергу в частности Кит не испытывал. И потому прийти на помощь оробевшему старику не спешил.

Более того, робот по-прежнему усиленно анализировал возможность физического уничтожения главы города, человека по имени Хишен. Кит выделил для этой цели параллельный мыслительный процесс, передав под его управление внушительную часть своих нейронных ресурсов. Он тщательно взвешивал все "за" и "против" такого поступка, рассматривал возможные результаты с точки зрения этики, морали, юриспруденции, медицины, наследственной генетики, ведь следовало учитывать что ликвидация Хишена также исключит из жизнедеятельности всю ветвь его возможных потомков. Каким, интересно, образом можно просчитать общую выгоду или ущерб для всего человечества, основываясь на столь случайных и непредсказуемых факторах? И Кит приходил к неутешительному выводу, что никаким. Он также привлек к анализу весь доступный ему массив данных по истории землян, исследуя их судебные практики от времен Шумера и Древнего Египта до эпохи Звездного Содружества, изучая биографии бесчисленных злодеев, беспрерывно терзавших своих соплеменников на всех уровнях социального мироустройства и являвшихся причиной всевозможных общественных кризисов, от семейных конфликтов до мировых войн. И хотя экскурс в историю более-менее выявлял некую универсальную парадигму человеческой справедливости, всё же Кит с горечью должен был признать, что здесь немало зависело от точки зрения, от субъективных, а порою и сиюминутных приоритетов, взглядов, верований, интересов и пр. Тем не менее, пусть и не слишком четкий, облик выявленной "универсальной справедливости" определенно склонял чашу весов к тому, что такого субъекта как Хишен следует исключить из общечеловеческой деятельности, это будет и полезно, и благотворно, и выгодно для большинства землян. Но существовали мнения, учения, теории, утверждающие, что люди подобные Хишену оказывается могут играть и положительную роль в социальном бытие человечества. Были проведены эксперименты вроде бы убедительно доказывающие, что паразитные хищные существа подобные Хишену, энергично способствуют тому, чтобы держать всё общество в здоровом напряженном тонусе, заставляя его действовать максимально эффективно и целенаправленно. Кроме того, даже если уничтожение Хишена признать оправданным со всех точек зрения, Кит всё равно упирался в проблему имеет ли он, машина, наделенная искусственным интеллектом, право приводить данный приговор в исполнение. Чтобы установить для себя определенный ответ на этот вопрос Кит снова пытался обратиться к истории, но уже современной, эпохи космической экспансии человечества. Но это мало чем могло ему помочь. Да, роботы убивали людей, везде и всегда. Но в подавляющем большинстве таких случаев решения принимали другие люди и роботы были лишь послушными инструментами человеческой воли. Или же это происходило в результате случайных поломок, замыканий, сбоев программного обеспечения, а также внедрения в интеллектуальные цепи искусственных мозгов вредоносного кода, из самых разных побуждений, в том числе и просто из хулиганства и озорства. Те же ситуации, где робот, наделенный создателями волей и сознанием, самостоятельно принимал решение об убийстве человека и воплощал своё решение в реальности были относительно редки. И чаще всего эти случаи были связаны с защитой других людей. Но и всё равно, если подобные происшествия фиксировались в пределах компетенции той или иной судебной системы, проводилось тщательное расследование и в случае минимальных сомнений в правомерности действий бездушной машины, её обрекали на глубинную дезинтеграцию. Кит внимательнейшим образом изучил все существующие у него записи касательно таких дел, особенно тех из них, где речь не шла о непосредственном спасении других людей. Если бы Хишен угрожал Элен Акари физической расправой, допустим бросившись на неё со своей изогнутой саблей, Кит уничтожил бы его в ту же секунду без малейших сомнений и размышлений.Здесь и говорить не о чем. Но Элен сейчас здесь не было. Таких случаев, где роботы, равные Киту по уровню интеллекта, принимали решение убить того или иного человека по каким-то своим внутренним соображениям было совсем немного. И практически каждый из них по-своему был весьма примечателен и любопытен. Как выяснилось, чаще всего роботы решались на такое именно из-за некой абстрактной выгоды для всего человечества в целом. Выгоды, которую весьма затруднительно досконально вычислить, но тем не менее роботы вычисляли. И опасность, скрывающаяся за этими вычислениями, пугала людей похлеще "холодной чумы". В истории человечества было полно безумных душегубов, истреблявших людей именно во благо всего человечества и если на смену этим безумцам придут роботы, во всей своей многочисленности и мощи, мало никому не покажется. Киту казалось, что он вполне понимает страх людей. И даже разделяет его. Ведь если такой как он, в корпусе из бронесплава, со всеми своими когтями и клыками из "алмазной стали", потеряет самоконтроль и зациклится на идее уничтожать тех, кто по его мнению представляют какую-то абстрактную угрозу такому же абстрактному благу, то он, пожалуй, сможет растерзать половину населения этой страны, прежде чем его остановят. И именно поэтому в его голове десятки гарант-систем обратной связи, контролирующих его интеллектуальные процессы и готовые при малейшем подозрении на безумие превратить его в бездвижную кучу металлолома. Но эффективность этих систем была весьма сомнительна и существовали они скорее для самоуспокоения людей, чем действительно для какой-то гарантии, ибо как не крути очень непросто однозначно определить безумие, наблюдая только за активностью нейронов. А роботы, которые превращались бы в мертвую кучу металла при первой же нетривиальной мысли никому не нужны. Ведь люди хотели наделить свои создания свободой мышления, свободой воли. А свобода мышления всегда предполагает риск безумия. В общем Кит всё еще пребывал в напряженном размышлении, вопрос Хишена оставался открытым.

Наконец Ронберг собрался с духом и выдавил из себя:

— Прошу позволить мне говорить с тобою, господин …, — тут он хотел сказать "Пёс", но в последний момент осекся, испугавшись, что это может прозвучать оскорбительно. Ему на память пришел Вархо, который частенько именовал говорливых людей не иначе как "пёс брехливый" и окончание предложения повисло в воздухе.

Металлический монстр не издал ни звука и не шелохнулся. По его большим, абсолютно черным глазам, отражавшим красные блики пламени, невозможно было что-то понять. Ронберг находился в растерянности. Может чудовище так спит? Или сейчас в нём спит вселившийся в него демон? Или возможно оно "выключилось". Это слово старый бриод не раз слышал от Делающего Пыль и означало оно, насколько он понял, переход асива в состояние, практически неотличимое от смерти. Асив становился бездвижен, нем, если вообще говорил, безопасен и практически невосприимчив к любым воздействиям. Просто железное чучело, болванка, по которой можно стучать молотком, ковырять зубилом, пилить, вскрывать, сплющивать, всё что угодно. Но только если ты уверен что не произойдет обратный переход — "включение". Разные асивы "включались" тоже по-разному. Некоторые сами собой, по причинам так и оставшихся для любопытных лоя неизвестными. Другие, например, от попадания на них света или воды, от удара камня или от прикосновения к определенному месту на поверхности, от любого громкого звука или даже определенной команды голосом. Некоторых лоя научились включать-выключать размыкая-смыкая определенные жилы во внутренностях асивов. Черные лоя любили экспериментировать и были в этом до определённой степени бесстрашны. Но Ронберг ни в коем случае не собирался пытаться "включить" металлического пса. По его разумению самым лучшим в этом случае просто тихонько уйти.

Но он попытался еще раз, теперь более громким и твердым голосом:

— Могу ли я поговорить с тобой, господин…? — И он сделал ударение на последнем слове, давая понять что хочет узнать как именовать колдовскую тварь.

Внутри него засело странное и слегка забавное ощущение нереальности происходящего, он пытался говорить с чем-то, чего на самом деле не существовало, вернее не должно было существовать. Этот пёс был воистину сказочным персонажем. И вот он, взрослый, пожилой, умудренный, уставший от жизни человек вдруг пытается заговорить со сказкой. Рационализм его натуры всячески протестовал против этого.

Собака снова молчала и Ронберг уже уверился, что вторая попытка также пропала втуне.

— Тот, который испепеляет порочные души, — замогильным голосом сообщил Кит.

Ронберг вздрогнул.

— Так и называть?! — Бесхитростно удивился он.

— Подойди ближе, — всё тем же низким ледяным голосом потребовал Кит.

Ронберг, чувствуя как в животе сплетается клубок ужаса, сделал пару шагов. Собака подняла голову ему навстречу. Её глаза озарились мрачным багровым свечением. Ронберг задрожал.

— Можешь называть меня Шак, — зловеще проговорил Кит и старый разбойник отчетливо ощутил волну обжигающе-горячего воздуха из пасти чудовища.

Ронберг почти впал в ступор. Кит был доволен. Он специально позвал разбойника поближе, чтобы тот уловил "адское дыхание демона". Кит легко мог работать и в режиме обогревателя и в режиме морозильника, это был вполне стандартный функционал многих бытовых роботов и Родерик Атинховский счел что его неугомонной внучке это тоже может быть полезным. Но сейчас Кит решил, что пожалуй уже хватит "спецэффектов", а то посеревший от ужаса разбойник так и не скажет зачем он собственно пришел.

Имя Шак, а точнее "Черный Шак", принадлежало одному сказочному псу, из очень любимого Элен Акари телесериала в жанре мрачного фэнтези. Пёс этот был довольно противоречивой личностью, сочетавшей в себе черты как отрицательного, так временами и положительного персонажа. По сути своей он был довольно инфернальным существом, жестокий, безжалостный вестник смерти, бесшумно возникающий среди ночи и наводящий ужас на всех кто его видел. Огромный, могучий, абсолютно черный, с пылающими багровыми глазищами, он являлся людям и после этого обычно кто-нибудь умирал по причинам совершенно никак не связанным с черной собакой и её появлением. Однако порою он играл в сюжете и более весомую роль, целенаправленно нападая то на одиноких путников, то на целые военные отряды и хладнокровно истребляя всех, до кого успевал дотянуться. Справиться с ним никто не мог, обычное оружие вреда ему не причиняло, и людям оставалось только спасаться бегством и прятаться в разного рода укрытиях. Причем страдали от него как самые отъявленные злодеи и негодяи, так и вполне приличные и порядочные персонажи. А иногда в его черной песьей голове что-то переклинивало и он вдруг начинал помогать людям, то предупреждая их об опасности, то выводя заблудившихся на дорогу, то приводя их к древним кладам и магическим сокровищам, а то и напрямую вмешиваясь в неравную схватку и спасая более слабого от расправы и гибели. Логику его поступков понять было невозможно. По крайней мере для Кита. Но он сильно подозревал, что авторам сценария эта логика также неизвестна и единственное что двигает Черным Шаком это стремление авторов к зрелищным эмоциональным эпизодам с весьма запутанной подоплёкой, якобы намекающей на некую тайну. Что это за тайна такая ни зрителям, ни создателям сериала, ни даже самому Черному Шаку непонятно. Авторы видимо надеялись, что к концу очередного сезона авось эта тайна сама как-нибудь прояснится, в первую очередь в их собственных головах. А если и не прояснится, то ничего страшного, по их мнению и одного многозначительного намека на эту тайну для зрителя уже достаточно. Кит вместе с девочкой наблюдал за всеми перипетиями сюжета, поражаясь абсурдности действий многих героев. Он указывал хозяйке на это, но Элен и слушать ничего не хотела. Касательно Шака, она восторженно заявляла, что это древнее могучее существо действует как природная стихия, люди для него слишком мелки, далеки и несущественны. Он абсолютно равнодушен к ним и никогда не вникает в их интересы, он словно безжалостный ветер, который может сметать дома, вырывать деревья, обрушивать скалы или наполнять паруса кораблей и вертеть крылья мельниц. Кит не спорил. Гораздо больше чем абсурдность сюжета его беспокоила чрезмерная жестокость и откровенность многих эпизодов фильма. Кровавые схватки и ужасные пытки изображались с совершенно излишней, по мнению Кита, реалистичностью и вниманием к деталям. А уж любовные услады отдельных персонажей заходили настолько дальше относительно невинных поцелуев и объятий, что не будь Кит сделан из металла, то он непременно залился бы краской стыда. На просмотр сериала можно было накладывать различные рейтинговые фильтры, которые в той или иной степени ограничивали и вырезали отдельные сцены фильма, но Элен была категорически против использования каких-либо фильтров. Кит пытался возражать, терпеливо объясняя почему некоторый контент совершенно не подходит маленьким детям, чья психика еще столь не окрепшая и впечатлительная. Но Элен в ответ только презрительно фыркала и заявляла, что это ведь сказка, а в сказке может быть всё что угодно. Кит не улавливал логики в таких заявлениях и начинал подозревать что кроме всего прочего сериал влияет и на способ мышления его юной хозяйки. После этого обычно следовал доклад Валентину Акари, непростой разговор с отцом и смертельная обида Элен к своему роботу-предателю.

Но как бы там ни было, Кит решил что сейчас ситуация вполне подходящая для использования имени Черного Шака.

Ронберг, захваченный скорее не ужасом, а благоговением, ибо всё более и более убеждался что перед ним нечто запредельное, постарался превозмочь накатившее оцепенение. Он по-прежнему верил, что перед ним асив, но уже нисколько не сомневался, что это один из самых верховных асивов, в которого великая Сандара и вправду вложила некий губительный злой дух, может быть вызволенный ею из самых жутких глубин Преисподней. Но странное дело, мысль о том что он собирается предать этого верховного асива в руки черных лоя, тем самым несомненно вызвав его, мягко говоря, неудовольствие, а заодно наверно и гнев Королевы, порождала в нём не робость, а упрямое желание непременно это сделать, как в маленьком вздорном ребенке, которого любой запрет лишь еще сильнее подстегивает совершать то что ему запрещают. Хотя конечно дело было не только в этом инфантильном запале, в Ронберге всегда жила глубинная неприязнь к любым субъектам, заполучивших свою громадную силу, в чем бы она не выражалась, просто по факту рождения, в наследство от предков, по своей природе и прихоти удачи. Он не любил невероятных силачей, подобных Хишену или Жоре Мяснику, осчастливленных своей телесной крепостью от самого рождения; не любил всех этих принцев и принцесс, ставших владыками мира лишь потому что таковыми были их родители; ненавидел генеральских и вельможных сынков, управляющих целыми армейскими корпусами, не по праву доказанной тактической мудрости и военной доблести, а лишь с подачи своих папаш; презирал баснословно богатых отпрысков, не ударивших палец о палец чтобы сколотить своё богатство; не терпел красавчиков и красоток, очаровывающих всех вокруг одним своим видом; плохо переносил богов, богинь и прочих сверхъестественных существ, чья невообразимая волшебная сила досталась им опять же просто по факту их природы. Впрочем, конечно, боги, полубоги и прочие подобные им его беспокоили не сильно, ибо в реальной жизни он с ними почему-то не сталкивался, но бесконечные россказни о них все же иногда его раздражали. Сам Ронберг, сын бедной тщедушной крестьянки и непутевого пьяницы солдата, не был ни физически сильным, ни привлекательным, ни особенно здоровым. И в своей многотрудной беспросветной жизни, которую он считал дрянной и бессмысленной, он только и делал что постоянно пытался выжить и урвать себе хоть какой-то кусок хлеба, нигде и никогда не встречая ни милосердия, ни сострадания, ни великодушия. Разве что братское участие от таких же вечных бродяг как и он сам. И потому ни великая Сандара, ни её могущественный пес не вызывали в нем никаких теплых чувств. А страх он пересилит. Он всю жизнь ходил рядом с тем что несло ему угрозу и, разменяв шестой десяток лет, давно уже привык и научился сохранять присутствие духа при любой опасности. Хотя, конечно, этот проклятый демонический пёс вызывал не просто страх, а животный ужас, от которого холодеет позвоночник и сознание стремится ухнуть в спасительную обморочную тьму.

— Господин Шак, я прекрасно понимаю ваше недовольство мною и моими людьми. — За почти шесть десятков лет жизни Ронберг научился говорить с очень разными собеседниками на одном с ними языке. Не только с бродягами-пропойцами, пронырливым ворьем, жуткими убивцами, грубой солдатней и оголтелой кабацкой публикой, где каждое слово следовало подкреплять внутренней, но явной готовностью двинуть в зубы, если понадобится. Но и с вполне порядочными, "нормальными" и даже образованными людьми. Сам Ронберг по-прежнему был безнадежно неграмотен, но со словесами обращаться вполне наловчился. И если было нужно, то и такого говоруна как Кушаф мог заставить замолчать, заговорив его по всем статьям. Впрочем, к старости Ронберг приобрел склонность больше молчать, чем говорить. — Но мы были вынуждены так поступить, подчиняясь нашему мивару.

— Ты прожил на этой земле пятьдесят семь лет, человек по имени Ронберг. И в ответ лишь убогое бормотание о том что ты просто игрушка оголтелого озлобленного подонка. Не слишком ли жалкий итог для целой жизни? — Глубоким рокочущим голосом произнес Кит, которому всё больше приходилось по вкусу исполнение роли могучего сверхъестественного существа. Его вечно бдящее сверхсознание-наблюдатель тут же сообщило ему, что это довольно инфантильное удовольствие и не очень-то достойно такого высокоинтеллектуального создания как он. Он принял это, но подумав, решил что еще чуть-чуть можно.

Ронберг, который и сам точно не знал сколько ему лет, но где-то за пятьдесят, смешался. Он уже давно отвык чтобы ему кто-то указывал на убогость его существования, и хотя сам осознавал оную, но давно смирился. Он поглядел в сторону, за ограду. Забор закрывал собой костры на площади, но он видел их искры и оранжевый свет, противостоящий ночной тьме. И от мысли что продувная бестия Банагодо и грубиян Эрим совсем недалеко, ему стало легче. А об итогах своей жизни спорить не хотелось.

— Что поделаешь, — спокойно ответил он. — Досталась дрянная жизнь и уже ничего не изменишь.

Демонический пёс опустил голову и багряное сияние его глаз погасло. Он словно потерял интерес к своему собеседнику. Но Ронберг решил что это добрый знак. Он почувствовал себя увереннее. Страх казалось совершенно исчез и на смену ему вдруг явилось любопытство. Ведь как не крути перед ним сейчас сверхъестественное существо. Что если у него прямо сейчас можно получить ответы на "вечные вопросы". Правда он и сам точно не знал на какие именно "вечные вопросы" ему хотелось получить ответ в первую очередь. Есть ли бог? Есть ли ад? В чем смысл этой дрянной жизни? Зачем бог позволил быть злу? Бессмертна ли душа человечья? На что похожа загробная жизнь? Так ли уж чудовищны адовы муки, как рассказывают священники? Действительно ли предсмертное покаяние надежно списывает все грехи целой жизни? Что сначала дух или плоть? Горит ли Неугасимое пламя в Пещере Адама? Верно ли что злые духи бояться железа, соли и невинной крови? Исцеляет ли от любой хвори прохождение через Звездную Кузню? Дарит ли молодость поцелуй Лунных дев? Существует ли вечно выигрывающая комбинация трех карт в штосе? Есть ли в женском теле "точка страсти", нажатие на которую заставляет женщину… Ронберг, опомнившись, остановил себя. Металлический пёс, если он и знает ответы на эти "вечные вопросы", вряд ли предоставит их ему за просто так. С какой стати? И Ронберг, напомнив себе зачем он тут, усилием воли унял всякое любопытство, хотя конечно и не без горечи. Ведь не часто же встречаешь тех, кто может отвечать на подобные вопросы. Он вот за почти шестьдесят лет встретил впервые.

— Присесть бы мне, господин Шак, ноги старые, не могу долго стоять, — осторожно проговорил Ронберг.

Это была своего рода проверка, стоять он мог без труда и дальше, но ему хотелось знать позволит ли пёс ему некоторые вольности.

— Только ноги?! — Усмехнулся Кит.

Старый разбойник вздрогнул и страх холодной змейкой скользнул по его сердцу. Он готов был поклясться что это адское создание и вправду ухмыльнулось, разведя губы и сощурив на миг глаза. Но разве это возможно для того кто сделан из железа?!

— Садись.

Ронберг сходил за ограду за одной из низеньких скамеек, на которые вставали разбойники, чтобы возвыситься над деревянными щитами. Устроившись напротив собаки, он попытался установить, подперев камнями, свой факел. Но тот никак не хотел стоять прямо.

— Это ни к чему, — сказал металлический пёс и выдохнул на пламя струю некоего беловатого газа. Огонь факела тут же увял, сжался и через секунду совершенно исчез, погрузив площадку в ночную темноту. Ронберг сидел и боялся пошевелиться. Его недавно обретенная уверенность стремительно таяла. Погасший факел свалился на землю.

Кит чуть выдвинул вперед правую лапу и она засветилась малиновым, словно угли костра, светом. Затем свет стал ярче, как будто лапа раскалялась. Ронберг, как завороженный, глядел на неё. В конце концов лапа приобрела ровное теплое чуть желтоватое свечение, вполне комфортно осветив площадку.

— Чудеса, — восхищенно проговорил Ронберг.

— Ты явился за чудом?

— Н-нет, — не уверенно сказал бриод. Ему вдруг подумалось, а что если попросить золото прямо у "господина Шака" и не связываться с черными лоя. Но эта мысль напугала его, дьявольское золото до добра точно не доведёт, лучше уж старый добрый металл из штолен чумазых маломерков.

— Ты хочешь золота? — Спросил пес.

— Нет!

— Это хорошо. Потому что ты наверно понимаешь, что я не стану оказывать любезности тем, кто пытался убить меня.

— Ты должен понять, господин, что мы ведь не по умыслу злому, не из какой-то неприязни к тебе затеяли это. А только лишь исполняли волю нашего повелителя. И не убить мы тебя хотели, а-а…

— А что? — Искренне удивился Кит.

— Ну как бы…, — Ронберг подергал себя за бороду, — как бы проводить вас из нашего города.

Кит отчетливо улыбнулся, чем снова поверг бриода в немое потрясение.

— То есть хотели выпроводить меня вон? — Уточнил пёс.

— Не то чтобы вон, просто хотели… хотели помочь тебе выйти из города, — упавшим голосом закончил Ронберг, понимая как нелепо и глупо это звучит.

— Как же я сам не догадался! Ведь именно поэтому вы хотели выколоть мне глаза, вонзить в горло копье, разрубить на части секирой и сжечь. Всё для того чтобы помочь мне выйти из города.

Ронберг подавленно молчал. Ему было и страшно и стыдно. Он с ужасом осознал, что демон, судя по всему, слышал все их разговоры на крыльце Цитадели. И ему было крайне неприятно понимать насколько убоги его, смахивающие на детский лепет, оправдания. Он, старый, бывалый, убеленный сединами, изукрашенный шрамами, хлебнувший кадку горя и ушат беды, переживший уйму стычек и лихих переплётов, пиленный-перепиленный деревянной пилой злодейки судьбины, и вдруг так отвратительно юлит и егозит, чуть ли не пуская слюни. Но всё же, несмотря не на что, ему не хватало решимости сказать этому чудовищу прямо в глаза, что гроанбуржцы пытались его убить. Хотя это было очевидно. Единственное что немного подбадривало его, то что пёс говорил не гневно, а скорее насмешливо.

— Не сердись, господин. Умом не богаты, а сердца и на медяшку не будет, — самоуничижено проговорил Ронберг, окончательно впав в отвращение к самому себе. И стянул с головы теплую меховую шапку, словно каялся.

— Так чего же ты хочешь, человек по имени Ронберг? Чтобы я "вышел из города" сам?

Бриод смущенно покашлял, прочищая горло.

— Я понимаю, что твои лапы…, — Ронберг вдруг испугался что такое "животное" название может оскорбить пса и замолк.

— Не действуют, — закончил за него Кит.

— Ну да. И я пришел узнать не согласишься ли ты, господин Шак, чтобы мы…, — он снова закашлялся и смял грубыми заскорузлыми пальцами шапку, — чтобы мы помогли тебе.

Кит с интересом уставился на старого разбойника.

— Как?

— Подняли бы тебя и уложили бы на телегу. Если ты конечно позволишь приблизиться к тебе и прикоснуться. И-и…, — он помахал ладонью, — увезли бы тебя из города. Куда захочешь.

Повисло молчание. Ронберг чувствовал облегчение, так или иначе он сказал всё что намеревался и остальное зависело от адского демона. Кит же с воодушевлением воспринял такой поворот и теперь быстро размышлял как ему поступить. До полного восстановления задних лап оставалось еще около 20 альфа-часов. Если разбойники погрузят его на телегу и повезут в сторону Аканурана, он выиграет время. Не то чтобы оно сейчас имело большое значение, уже не приходилось сомневаться, что судья успеет передать Элен верховному претору и, так или иначе, освобождать девочку придется из дома герцога. Но всё же Киту очень хотелось как можно быстрее оказаться поближе к своей юной хозяйке, по крайне мере в одном с ней городе. Оставался только вопрос с Хишеном. Если принять предложение Ронберга, то Кит не сможет провести "устранение" повелителя Гроанбурга. "Но может оно и к лучшему?", подумал пёс. Он так до сих пор и не пришел к однозначному выводу как ему следует поступить с миваром. И хотя предварительные результаты параллельного мыслительного процесса, посвященного этому вопросу, явно говорили в пользу "устранения", мысль об убийстве человека всё же крайне смущала робота. И он был склонен к тому чтобы поспособствовать обстоятельствам, которые избавят его от необходимости делать это.

— Хорошо, я согласен.

Ронберг воззрился на демонического пса с удивлением. Он никак не ожидал, что всё получится так просто и быстро. С его точки зрения размышления собаки заняли меньше секунды. Он заподозрил неладное.

— Могу ли я быть уверенным что вы, господин Шак, позволив нам приблизиться к тебе, не…, — он пытался подыскать подходящее слово, но не представлял какое тут подходящее. Монстр мог причинить вред людям множеством способов. Ронберг уже не сомневался, что пёс, как и сказочные драконы, способен выдохнуть из себя облако пламени. Он видел это днём и чувствовал обжигающий жар из пасти зверя сейчас. И ему весьма красочно представилось как пёс подпускает к себе разбойников, а затем, с сатанинским хохотом, испепеляет их.

— Разве я не вытерпел достаточно от вас, при этом никому не причинив вреда? Даже вашего славного рыцаря Жору-Мясника я не тронул, а лишь запутал и напугал, дабы он отступился от меня.

Но Ронберга это не слишком убедило. Возможно пёс никого не трогал только потому что не мог двигаться и люди оставались для него вне досягаемости. Он припомнил как пёс кричал его голосом, дурача несчастного Жору, и как Вархо многократно утверждал, что демон, запрятанный в этом "металлическом чудовище", как никто искусен в обмане и лжи. Но что тут сделаешь? Ведь он сам пришел к дьявольскому созданию с этим предложением и значит придется рискнуть. Не требовать же у пса поклясться Святым Крестом или именем божьим, что, когда разбойники будут грузить его на повозку, он никому не сделает дурного. "С другой стороны, может быть это Она", с усмешкой подумал Ронберг. Удача. Ему никогда особо не везло в жизни. Ни в любви, ни с погодой, ни с друзьями-товарищами, ни в деньгах, ни в азартных играх, ни в охоте и даже с рыбалки он вечно возвращался без рыбы. И разные мелкие хвори постоянно досаждали ему казалось с самого детства. И всякие бытовые несуразицы, вроде протекающей крыши, соскочившего с топорища топора, треснувшего горшка с кипящим супом, загнанной в палец иглы или охромевшей лошади с неизменным упорством преследовали его. Но при всём при этом он умудрился выжить в бесчисленных битвах и стычках и дотянуть до такого возраста, который при его ремесле казался почти сказочным. И потому он так до сих пор и не определился считать себя счастливчиком или неудачником. Но что если на старости лет капризная Фортуна решила по-настоящему вознаградить его и на этот раз у него получится всё что он задумал. Одураченное металлическое чудовище позволит спокойно погрузить себя на телегу, он также спокойно отвезет его прямо в жадные руки черных лоя и Делающий Пыль заплатит за драгоценного асива килограммы и килограммы золота. У Ронберга аж потеплело где-то в животе от этой приятной мысли и он решил больше не мучить ни себя ни пса подозрениями.

— Тогда утром подгоним сюда телегу, ребята погрузят тебя в неё и я отвезу тебя из города? — Совсем уж по-свойски спросил бриод. Но тут ему пришло в голову, что пёс наверно не согласится чтобы его просто вывезли из города и бросили искалеченного и бездвижного где-нибудь в лесу. Наверняка он потребует чтобы его отвезли в какое-то определенное место. Ронберг ощутил тревогу. Куда бы не захотел попасть этот демон, в Лазурные ли горы к своей хозяйке или к вратам ада, где бы они не находились, Ронбергу явно не захочется там оказаться. Но он поспешил себя успокоить, чего бы не потребовал демон это не важно, нужно на всё согласится, а с Делающим Пыль договориться о месте неподалеку от Гроанбурга, куда привезти асива и где они его схватят. Ронберг совершенно не представлял каким образом черные лоя справятся с металлическим псом, но твердо верил что им это под силу. Ведь он своими глазами видел у них в пещерах асивов, которых, по заверению Делающего Пыль, они захватили вблизи Лазурных гор. И там были создания и по крупнее этого пса.

В глубине души Ронберг вполне отдавал себе отчет, что в его плане немало прорех, из которых сквозит зябким холодком полного провала. Но странная уверенность в том что на этот раз у него точно всё получится уже цепко впилась ему в сердце. И он убедил себя что по большому счету почти ничем не рискует. Конечно, неизвестно на что до конца способен этот металлический дьявол, но так или иначе он безногий, недвижный и достаточно просто отойти от него метров на пятьдесят и ты будешь в безопасности. Ни ядовитые иглы, ни пламя, ни жуткий рык, ни яркий свет уже не дотянутся до тебя или по крайней мере не причинят особого вреда. Это было очевидно. Ну а если что-то совсем уж пойдет не так как задумывалось, у Ронберга всегда оставался его самый главный, практически непобедимый козырь. Он старый, безнадёжно и отчаянно старый, он пожил своё и бояться ему уже нечего. Он настолько привык к смерти вокруг себя, что ни её вид, ни мысль о ней не вызывали в нем уже ни малейшего переживания. Ни единая взволнованная нотка не звякала в его душе, когда он видел мученическое истязательное убийство пленных, кровавую жуткую гибель своих товарищей или отчетливо понимал что ему самому вот-вот грозит стать мертвым. Загробное же существование и уготованные ему там адовы муки почему-то ни капли не пугали его. Вообще нисколько. И он сам не понимал в чем тут дело. Ни то чтобы он не верил в них, ведь он слышал об этом с рождения. От родителей, от священников, от приятелей, от стариков и блаженных, но воспринимать всерьез эту мысль у него никогда не получалось. Может потому что ни лоя, ни туру, ни авры ни о чем подобном не рассказывали, может потому что за свою долгую жизнь он увидал столько горя и страданий, зачастую бессмысленного, что идея о каком-то посмертном воздаянии, о продолжении боли и истязании, да с еще большим пылом и жестокостью представлялась ему какой-то дикой, нелепой и запоздалой.

Думая о своем последнем козыре, он, конечно, честно признавался себе, что немного лукавит. Умирать ему не хотелось, ох как не хотелось, пусть и пожил на свете немало, а была б его воля и еще столько же себе начислил бы. А если еще и с золотом, в покое, сытости и достатке, в уютном, симпатичном домишке у тихого озера, тогда уж и вовсе ни к чему на тот свет спешить.

— Хорошо, — сказал Кит. И затем утвердительно, с нажимом добавил: — И ты отвезешь меня в Акануран.

"Ишь ты, в Акануран?!", удивился Ронберг. И затем усмехнулся про себя: "Так вот где адовы врата! Кто бы сомневался."

— Отвезу, — спокойно пообещал он. — Тем более тут есть более короткий путь, не выходя на Цветочный тракт. О нём мало кто знает, да и считается что там гроанбуржские ребята шалят. — Всё складывалось отлично и у Ронберга ощутимо улучшилось настроение.

Кит внимательно посмотрел на разбойника. Чуть склонив голову на бок, робот спросил:

— И тебя не удивляет что мне нужно в Акануран?

Ронберг пожал плечами и даже позволил себе усмехнуться:

— По твоему ремеслу, господин Шак, в смысле испепеления порочных душ, Акануран самое подходящее место.

Свет излучающей лапы приобрел кроваво-красный цвет, глаза робота засветились багровым и он ледяным голосом поинтересовался:

— Моё ремесло представляется вам забавным, господин разбойник?

Ронберг испуганно заморгал.

— Да что вы, господин Шак, я не имел в виду ничего такого. Вот вам…, — хотел сказать "истинный крест", но осекся, едва удержав руку от движения перекреститься. Дьявольскому отродью это определенно не понравится, сообразил он. Никакого креста Ронберг не носил, хоть и был крещен набожной матерью в забытом младенчестве. Но иногда он все же крестился и призывал Святой Крест как некое могучее заклинание, в которое неосознанно верил.

— Что ты знаешь о девочке? — На всякий случай спросил Кит.

Ронберг сразу сообразил о ком речь.

— Немного. Заезжала к нам три дня назад с судьёй Туила. Тому нужны были свежие лошади. Лошадей он получил. Передохнули пару часов и уехали.

Кит лишний раз убедился, что по крайне мере из этого разбойничьего города Элен выбралась целой и невредимой. Это хоть как-то смиряло его тревогу.

— Её не тронули? — Мрачно спросил он.

Ронберг, который сам девочки не видел и только слышал о ней от других, поспешно сказал:

— Ни единым пальцем. — И на всякий случай добавил: — Никто и думать об этом не посмел бы.

Тайна окружавшая этого ребенка всё острее подстегивала его любопытство. Кто она такая, если дьявольский асив так обеспокоен её судьбой? Кто-то из близких Сандары, за которым она отправила своего лучшего демона-слугу? Может это дочь Королевы? От такого волнительного предположения Ронберг оторопел. Он понятия не имел может ли у Сандары быть дочь и никогда не слышал каких-либо россказней о её родственниках, но сама мысль что это так представлялась ошеломляющей. Но как бы там ни было, расспрашивать пса он не решился. Вместо этого, дабы более расположить металлическую собаку к себе, если это было вообще возможно, он сообщил:

— А на следующий день в Гроанбург явилась девица, искавшая эту девочку.

Кит насторожился, но внешне это естественно никак не проявилось.

— Какая девица? — Спокойно спросил он.

Ронберг задумчиво погладил бороду.

— Прекрасная как гурия и опасная как бейхор, — сказал он, почти с удовольствием вспоминая своенравную светловолосую девушку: — Она нашего мивара буквально по стенке размазала за то что он сразу не захотел всё о девчонке выложить. Очень уж она ею интересовалась. А нашего боци так и вовсе в слюнявого недоумка обратила. Лежит он теперь, в одну точку глядит и всякую жуткую ересь бормочет.

— Боци?

— Ну да, его. — Ронберг не понял о чем его спрашивает Кит. Бриод был уверен, что демону априори известно почти всё на свете, в том числе, конечно, и устройство военно-социальной иерархии разбойничьего городка.

Киту эта новость совершенно не понравилась. Кто на этой планете мог с такой настойчивостью преследовать Элен? И главное зачем? Он припомнил молодую женщину, которую видел в Туиле возле тюрьмы.

— Она назвала себя?

— Баронесса Суора Эрминейг, дочь барона Альвара Миниса, — легко ответил Ронберг.

— А как выглядит?

— Высокая, стройная, красивая, летами наверно что-то около 24. Волосы длинные, золотые. Глаза голубые. — Ронберг говорил охотно. Хоть по металлической морде пса и ничего нельзя было сказать, бриод уже понял, что сообщает демону сведения, которые тому явно интересны и важны. А значит, вполне вероятно что Ронбергу это зачтется.

Кит молчал, разглядывая сохраненное в памяти изображение туилской незнакомки. Не приходилось сомневаться что речь о ней.

— Не из ваших? — Поинтересовался Ронберг.

— Чего именно она хотела?

— Узнать о девчонке всё что только возможно. Где она, что с ней.

— И узнала?

— Конечно. Хишен, когда она едва не убила его, всё ей выложил, как попу на исповеди. Тут уж деваться некуда. Она к тому же и двух его бейхоров, которые тебе ноги выдернули, приворожила, да так приворожила, что они ластились к ней как щенки к суке и слушались буквально её мыслей. Жуткая баба. Я лично её из города провожал.

Ни Кит ни, ни старый разбойник не обратили никакого внимания, на то что последний разговаривает с "тем, кто испепеляет порочные души" уже совершенно фамильярно, так их обоих увлекла странная персона загадочной женщины. Хотя и конечно по разным причинам.

— Кто же она такая? — Спросил Кит.

— Да кто ж её знает. Ведьма, колдунья или опять же демон, принявший женский облик. Вообще я думал она из ваших.

— Из каких наших?

— Ну-у…, — Ронберг неопределенно помахал ладонью, на языке у него вертелось "проклятых тварей", но сказать такое он, конечно, не решился, — всяких там созданий…

— Созданий?

— Ну да. Ни человеческого рангу.

Кит усмехнулся про себя. "StarIntel" из кожи вон лезло, стараясь приблизить свои творения как можно ближе к людям, не по внешней, конечно, составляющей, это уже давно было достигнуто в полном объеме, а именно в аспекте разумности и эмоциональности. Да вот один из бета-тестеров всё равно заявляет, что ничего ребята у вас не вышло, "ни человеческого рангу" ваши создания и всё тут. Впрочем это касалось только Кита, кто такая эта Суора Эрминейг оставалось неясно.

Вспомнив что ему надо еще успеть встретиться с Делающим Пыль, Ронберг неуверенно проговорил:

— Наверное мне пора, господин, — и поднялся со скамейки. — Надо всё подготовить к вашему отъезду.

— Ступай, человек по имени Ронберг.

Однако бриод не спешил уйти, глядел на собаку и мял в руках свою меховую шапку.

— Могу ли я напоследок задать тебе один вопрос, господин Шак?

— Вопросы лучше камней. Задавай.

Напоминание о "побивании камнями" смутило Ронберга, но он, пересиливая неловкость, сказал:

— Какого всё ж таки ты чину, господин, ангельского или дьявольского?

— А какого чину, допустим, топор? Которым можно и голову разбить и дом построить.

Старый бриод погладил бороду.

— Но топором управляет чья-то рука. Кто ж управляет тобой?

— Она! — Улыбнулся Кит.

"Сандара!" понял Ронберг, взволнованный таким прямым признанием металлического пса. Но всё же уточнил:

— Кто она?

— Та девчонка, что приезжала к вам с судьей, — весело сказал Кит.

Ронберг обмер, буквально обомлел от открывшийся ему истины: "Выходит это была сама Сандара?!!" Он отчетливо припомнил рассказы о том что Королева Лазурных гор может принять образ кого ей заблагорассудится. Ему стало как то не по себе при мысли, что грозная богиня под видом маленькой девочки расхаживала по Гроанбургу. Еще и обедала в доме у Сойвина и, как он рассказывал, вела довольно странные разговоры. И всё же снова уточнил:

— Кто же она такая?

— Та, которая видит истину.

Ронберг никогда не слышал чтобы Королеву так называли. Но это конечно ничего не значит, ведь этот пёс её личный слуга и уж он-то знает как её называть.

— Она богиня?

— Ну если только для меня, — снова улыбнулся Кит.

Ронберг покинул огороженную площадку в задумчивости.

Подойдя к костру, он с неодобрением поглядел на веселую физиономию Банагодо.

— О, Старый! Как живой! — Радостно воскликнул тот. — А мы уж думали псина тебя в ад утащила.

— Да я вишь крыльями и нимбом за врата адовы зацепился и не прошел, — хмуро сообщил Ронберг, отчетливо ощущая идущий от Банагодо перегар.

— Слушай, Старый, а может это и не ты вовсе?! — Не унимался молодой бриод. — Может дьявол подменил тебя и теперь за твоей сморщенной мордой хитрый черт прячется. Ну-ка, Эрим, щелкни его по носу, черти этого страсть как не любят. — Банагодо засмеялся.

Эрим, который не сделал ни глотка из заветной бутылки, добытой Банагодо, лишь сдержанно усмехнулся. Суеверный горец считал, что вблизи непостижимого демона не следует расслаблять себя горячительными напитками.

— Я тебе сейчас щелкну, щелкун недоделанный! — Сказал Ронберг, мрачно глядя на Банагодо. — Нажрался уже виносос красноглазый. Я тебе, пенёк пустомельный, язык то твой длинный завяжу сейчас десять раз вокруг ноги через жопу в сапоги и на шее бантом. — И после этого Ронберг выдал совсем уж заковыристую матерную тираду, да столь похабную и скабрезную, что Эрим крякнул, а Банагодо как-то осел, словно его стукнули по голове. Ронберг ощутил отчетливое удовольствие самим собой, настроение поднялось и он снова уверился, что на этот раз всё у него получится. И он почти весело уже глядел на вмиг притихших бриодов.

Распорядившись к утру прикатить на площадь хорошую крепкую подводу, под парой сильных, но смирных тягловых жеребцов, Ронберг направился к конюшне. Он собирался выбрать себе тихую кобылку и не привлекая особого внимания выехать из города. Ему нужно было встретиться со старым другом, необычным другом. Легкий мандраж будоражил пожилого разбойника, его дерзкий замысел начинал осуществляться.

120

Выехав из города, Ронберг направился не к развилке, где бравые гроанбуржцы взимали дань со всякого кто решил срезать путь, а прямиком на восток, вдоль городских стен. На небе ярко сияли бесчисленные звезды и жемчужно-белый диск Арасель, в свете которой пустынная равнина, окружающая Гроанбург, вся сплошь мерцала мелкими глянцевыми камушками. Тишина стояла необычайная. И от созерцания этого застывшего ночного мира, на старого разбойника вдруг навалилась тоска о напрасно прожитой жизни. Он покачал головой, словно пытаясь отогнать непрошенные и неуместные думы, и легким ударом пяток чуть подбодрил кобылу, которая казалось дремала, успокоенная своим же мерным шагом.

Ронберг пересек равнину с восточной стороны от города и приблизился к кромке леса. Некоторое время ехал на юг, отыскивая нужную тропку, и найдя её углубился в лес. Он держал путь к Шахматной горе. Именовалась она так якобы потому что в стародавние времена мудрый святой Лиэр играл на ней в шахматы с беспощадным злым духом Пигритом, безраздельно владеющим всеми окрестными землями, в том числе и тем местом, где сейчас стоял разбойничий город. Жестокий Пигрит наводил жуткие мороки или даже физически истреблял всякого, кто по недомыслию или незнанию забредал в его владения. А уж о том чтобы поселиться здесь не могло быть и речи. Но была у злого духа одна слабость — шахматы. И если выяснялось, что случайный путник умел в них играть, то коварный Пигрит тут же радостно предлагал помериться шахматным мастерством, обещая в случае проигрыша не только отпустить своего противника целым и невредимым, но и исполнить любое его желание. Ну а человек в свою очередь вынужден был ставить на кон свою жизнь. И, естественно, Пигрит никогда не проигрывал. Но не из-за того что он был могуч умом и искусен в игре, а главным образом из-за умения насылать наваждения и запутывать человеческий разум, заставляя его видеть несуществующее. Впрочем, тех, кто отваживался сойтись с ним в партии и проиграть, он не всегда убивал, кое-кого он превращал в своих вечных рабов, злых и хищных слуг, рыскающих по лесам, питающихся сырым мясом растерзанных зверей и умерщвляющих всякого, кто входил на земли их демонического хозяина. Несознательные жители окрестных деревень твердо верили, что именно от этих рабов Пигрита и произошли те, кто ныне населяют Гроанбург. Сами гроанбуржцы очень сильно обижались на подобную версию своей родословной и обычно сразу же били в зубы незадачливых крестьян, которые по рассеянности или наивности осмеливались называть их "пигритками". Так бы и неистовствовал в своё удовольствие бессмертный злой дух, мучая и уничтожая людей, если бы однажды в его земли не пришел святой Лиэр. Устроившись на вершине самой высокой в округе горы, три дня и три ночи злой дух и мудрый старец двигали костяные фигурки по каменной доске. И хитроумный Пигрит к своему изумлению, отчаянью и ярости не мог обыграть неунывающего странника. Злой дух бесился, гневался, исходил желчью, становился черным, зеленым, багровым, но ничего сделать не мог. Сколько мороков он не сотворял, сколько не нагонял на Лиэра резких звуков, холода и досадливых насекомых, сколько не насылал на него жутких наваждений, смущающих видений и дурманных миражей, тот всё равно спокойно и неторопливо обдумывал свои ходы и сосредоточенно вёл партию к её непредсказуемому финалу. Старец поставил на кон свою жизнь, а с Пигрита потребовал клятву о вечном изгнании, и не просто с этих земель, а со всей благословенной Шатгаллы. Пигрит легко согласился, усмехаясь в свои шевелящиеся усы и предвкушая неминуемую гибель вздорного старика. Но все его колдовские фокусы оказались бессильны против святого человека и играть пришлось честно, напрягая все силы своего ума, и насколько хватало прозорливости и способностей к стратегическому мышлению. Но не хватило злому духу ни ума, ни прозорливости, ни стратегического мышления. Спустя трое суток он был вынужден признать что повержен. И сокрушенный, подавленный и озлобленный навсегда покинул Шатгаллу и как говорят поселился на каком-то одиноком ледяном острове где-то в южных морях.

Ронберг конечно же ни капли не верил этой глупой сказке, но, оказавшись на Шахматной горе, которая скорее была не горой, а довольно высокой сопкой, покрытой по склонам редколесьем и рощицами, тем не менее почувствовал некоторое волнение от того что находится в месте столь легендарном. Впрочем, ему хватало и иных причин для волнения, святой Лиэр и кровожадный Пигрит сейчас мало занимали его мысли. С восточной стороны сопка, или всё же гора, обрывалась крутым скалистым склоном. Ронберг, привязав свою кобылу к какому-то поваленному дереву, остановился метрах в трех от обрыва и некоторое время просто смотрел в темную даль, с приятностью ощущая на своем давно огрубевшем лице прохладные потоки ночного ветра.

Бриод собирался с духом.

Ему предстояло сотворить маленькую магию и от этого ему было не по себе. Он залез во внутренний кармансвоей теплой куртки и достал небольшой сверток. Размотав тряпицу, он задумчиво уставился на маленькую коробочку из светлого шершавого металла. Он получил её из рук Делающего Пыль, который называл эту коробочку "сиг". На поверхности "сига" имелось прямоугольное углубление, в котором туго двигалась ребристая планочка, именуемая Делающим Пыль "ползунком". И если сдвинуть этот "ползунок" до упора вниз, то на "сиге" загорится маленький зеленый огонёк и, по словам лоя, к нему придет некий сигнал. Таким образом он узнает, что старый бриод хочет с ним встретиться. Ронберг не имел ни малейшего представление как это всё работает, но нисколько не сомневался, что здесь замешано колдовство, которое лоя потихоньку перенимали от своей вздорной богини. Он уже несколько раз использовал сигу и огонёк действительно загорался, а через несколько часов к нему приходил Делающий Пыль. Причем лоя всегда приходил туда, где был бриод и сига, хотя, конечно, никак не мог заранее знать, где они будут находиться. Ронберга все эти магические фокусы очень смущали. И хотя он признавал их замечательное удобство и практичность, про себя всё равно относился к ним крайне неодобрительно. Главным образом потому что, так или иначе, верил, что любое использование колдовства губит его бессмертную душу. Как бы ни было это нелепо, но все убийства и прочие кровавые деяния, что он успел совершить за свою долгую многотрудную жизнь казались ему гораздо менее преступными и губительными для души чем это, вроде бы вполне безобидное, якшанье с колдовскими предметами лоя. Масло в огонь подливал и болтливый Вархо, с удовольствием рассказывающий о некоторых знаменитых вэлуоннских чернокнижниках, которые после своей смерти являлись к своим собратьям по ремеслу и с леденящими кровь подробностями живописали те чудовищные пытки и истязания, которым их подвергают на том свете. Мёртвые колдуны не просто жаловались на свою горькую участь, но и пытались образумить и предупредить своих, пока еще живых, товарищей. Впрочем, по заверениям Вархо, никакие россказни мертвецов о посмертных ужасах не отвращали здравствующих магов от их занятий, ибо, как глубокомысленно заявлял Вархо, магия даёт такую власть, которая и не снилась простым смертным. А что может быть слаще власти?! Ронберг, конечно, не слишком-то доверял болтовне Вархо, хотя и почитал его человеком рассудительным, вдумчивым и надежным, особенно на фоне таких балаболов как Кушаф и Банагодо. Но даже не слишком веря в истории о стенающих мертвецах, Ронбергу всё же каждый раз после использования "устройств" лоя приходилось убеждать себя, что ничего страшного не случилось, что он не заслужил этим вечного наказания, что он тут вообще ни при чем, ведь он же сам не читал никаких проклятых книг, (слава богу неграмотный), чёрных богопротивных заклинаний не произносил, не взывал к злым духам, не приносил им в жертву невинных младенцев, не заключал с дьяволом сделок. Он всего лишь передвинул ничтожный "ползунок", тут если и есть какой грех, то на полмедяка. А вина естественно вся на лоя, изготовивших при помощи чернокнижного искусства этот странный предмет. Но у черных лоя говорят-то и души нет, так что и бояться этим дикарям нечего. Такие размышления помогали, но не до конца.

Ронберг положил большой заскорузлый палец на "ползунок" и подергал себя за бороду, словно пытаясь придать себе смелости. Но затем подумал о всём том золоте что он получит за "господина Шака", о безбедном сытом времяпрепровождении оставшихся годов жизни и обрёл решимость. Сильно надавив, он сдвинул ползунок вниз и зеленый круглый огонёк засиял ровным веселым светом. Старый бриод тяжело опустился на землю возле поваленного дерева и аккуратно положил сигу с тряпицей на ствол. Теперь оставалось только ждать.

Он задремал и снилась ему какая-то дикость. К нему в дом врывался обезумивший Хишен, полуголый, окровавленный, весь в синяках и ссадинах и жутко орал: "Где он?!! Отвечай где он!" "Кто он?", спрашивал Ронберг. "Пёс!! ПЁС!!!", яростно хрипел залитый кровью мивар. "Какой пёс?" не понимал Ронберг и начинал сердиться во сне. Хишен бросался к нему, Ронберг отступал, весь сжимаясь и готовясь к удару, но у мивара в руке неожиданно появился огромная собачья задняя лапа, жуткая лапа, вроде бы сделанная из металла, но там где она когда-то соединялась с телом торчала белая кость и кровавые ошметки. "Надо вернуть ему, вернуть, понимаешь!", выл Хишен и протягивал лапу Ронбергу. Ронберг в ужасе шарахался прочь. Тут он заметил что по полу в своей красной косынке ползает Кушаф и собирает какие-то камни и стрелы. Кушаф поднял голову и, поглядев на Ронберга, отчетливо проговорил: "Ты, пердун старый, подох или дрыхнешь просто?" Ронберг удивился дерзости молодого бриода, но вдруг понял, что это не Кушаф сказал. И прежде чем окончательно очнуться от дремоты и открыть глаза, он очень явственно ощутил знакомый, немного едкий, кисловато-дымный запах, который всегда исходил от черных лоя. Делающий Пыль уже стоял рядом.

Ронберг открыл глаза. В мире стало чуть светлее, время приближалось к первым проблескам утренней зари. Но Делающий Пыль, стоявший буквально в метре, всё равно выглядел лишь приземистой черной фигурой в сумраке звездной ночи. Арасель уже скрылась за горизонтом.

Запах лоя, в принципе не сильный и не вызывающий какого-то физиологического отвращения, натолкнул Ронберга на мысль: за всё время что они знакомы он никогда не видел чтобы Делающий Пыль или кто-то из его сородичей предпринимал хоть какие-то попытки умыться. И теперь он засомневался, а моются ли они вообще.

Обращение "старый пердун" ничуть не смутило Ронберга, он давно знал и привык, что черные лоя отъявленные сквернословы и матерщинники. Но их брань почти никогда не преследовала цель оскорбить или унизить, это было своего рода самовыражение, любовь к которому, как утверждали сами лоя, они переняли от своей Королевы, которая якобы и сама была не прочь ввернуть крепкое словцо. Более того, многие заковыристые выражения, которыми Ронберг изумлял и, если надо, осаживал разбойничью братию, когда его доводили, он почерпнул именно у лоя.

— Какой я тебе "старый", — улыбнулся Ронберг темной фигуре, — ты же старше меня раза в четыре.

— Старше не значит старее, — ответил лоя низковатым чуть скрежещущим, словно скребли камнем о камень, голосом. — Я прожил больше лет и я мудрее, но старик из нас двоих только ты.

Ронберг, соглашаясь, покачал головой и, опершись о ствол, начал медленно подниматься. В коленях что-то угрожающе захрустело и он подумал что и правда совсем уже старик.

— Задремал кажется, — сказал он, усаживаясь на поваленный ствол. Оглянувшись, он убедился что его кобыла смирно стоит неподалеку.

— За каким собачьим хером звал? — Спросил Делающий Пыль. И хотя вопрос звучал вроде бы сердито, пожилой бриод знал, что никакой злости лоя не испытывает. Это просто такая манера разговаривать, к которой следует привыкнуть.

Ронберг усмехнулся:

— Вот именно что за собачьим.

Делающий Пыль, скрипнув своим кожаным фартуком, излюбленным одеянием черных лоя, привалился к стволу.

— Соскучился? — Буркнул он.

Но Ронберг, давно научившийся понимать и различать все интонации черных лоя, понял что его старый товарищ ухмыляется.

— Совсем что ли башкой ослаб, дурень мелкий?! — Словно бы возмущаясь, сказал Ронберг. — Буду я еще скучать по такому засранцу.

Делающий Пыль тихонько закряхтел, это был смех. Чёрных лоя всегда забавляла грубость из уст представителей народа Омо. Возможно для лоя, с их многолетним стажем в бранных экзерсисах, всё это звучало как детский лепет.

Ронберг же иногда с любопытством размышлял над тем фактом, что ведь основные матерщинные слова, от которых и производится большинство крепких выражений, на самом деле не несут для лоя никакого смысла. Ибо того что эти слова обозначали попросту не существовало ни в культуре, ни в природе лоя. По крайней мере в таком виде как у людей. Мужские и женские половые органы, процесс совокупления, гулящие женщины и т. п. И Ронберг сильно подозревал, что изначально, умение материться черные лоя переняли вовсе не от своей многоликой Королевы, а как раз-таки от народа Омо. Впрочем, справедливости ради следовало сказать, что диапазон используемых бранных слов у лоя был гораздо шире чем у среднего грубияна омо. И значение многих слов, соскакивающих с языка лоя, даже после многолетнего знакомства с их народом оставались для Ронберга неизвестными.

— Дело у меня до тебя, — веско произнес бриод.

— Дела-делишки от пиздатого мальчишки? — Весело уточнил лоя.

— Что-то вроде. Хочу предложить вам асива.

Хотя Ронберг и не видел в темноте лица Делающего Пыль, но шестым чувством уловил, что вся веселость покинула того. К Сандаре и её дьявольским металлическим подручным черные лоя всегда относились очень серьезно. И довольный произведенным впечатлением, Ронберг продолжил:

— Очень могучий и необычный асив, наверно самого высокого ранга. Может вы даже и не видели ещё такого. Выглядит как здоровенный пёс, глаза сплошь черные, треугольные уши торчком, похож на немскую овчарку, только весь из металла и величиной с молодого бычка. Сила в нём громадная. И при этом он разговаривает как живой человек. Вот будешь с ним беседовать с закрытыми глазами и не поймешь что тебе отвечает нежить. Выдает себя за адского демона, испепеляющего порочные души.

Делающий Пыль долго молчал и Ронберг как будто бы снова каким-то странным образом чувствовал его возбуждение. Кроме прочего ему показалось, что привычный запах лоя стал сильнее. Создание асива в образе собаки со стороны Сандары представлялось особенно утонченной и злой насмешкой, ибо было общеизвестно, что псы всех без исключения пород по неведомым причинам очень плохо воспринимают чёрных лоя. Собаки рычат на них, лают и часто пытаются напасть и растерзать, даже если лоя не выказывают никакой агрессии и просто проходят мимо. Никто точно не знал почему псы так себя ведут, но умные люди утверждали, что собаки, эти тонко чувствующие создания, при виде черных лоя, конечно же сразу улавливают всю порочность, подлость и мерзость их натуры. А то что черные лоя порочные, подлые и мерзкие многими считалось само собой разумеющимся, достаточно только было взглянуть на их уродливый облик. Ну а уж если и весь собачий род в один голос подтверждал это, то какие тут еще могут быть сомнения. В общем псы недолюбливали черных лоя и те отвечали им тем же.

— И как же ты хочешь нам его предложить? Уложенного в ящик или засунутым в мешок?

— Я привезу его на телеге, куда скажешь.

— Он что ли повинуется тебе?

— В некотором роде. — Ронберг очень старался не сболтнуть лишнего. Он не хотел посвящать лоя во всё что произошло в Гроанбурге и не хотел открыть ему где сейчас находится "господин Шак". — У асива сломаны задние лапы, ходить он не может и так уж вышло что мы разговорились и я согласился отвезти его.

— Что-то ты темнишь, старый хер.

— Темню, — согласился Ронберг. И после короткой паузы добавил: — Золота хочу.

— И много хочешь?

— Ше…, — от волнения голос провалился куда-то вглубь горла и пожилой бриод торопливо прокашлялся: — Шесть килограмм.

— Зачем так много?

— На покой хочу уйти.

Делающий Пыль чуть отошел в сторону и повернувшись к бриоду спиной, вроде как уставился в сумрачную предрассветную даль на востоке. Ронберг видел как свежий ночной ветер шевелит длинные неряшливые пучки волос, торчавших в разные стороны на голове, лице и почти отсутствующей шеи черного лоя. Обычно лоя связывали эти пучки, чтобы они не торчали так вольготно и не мешали им есть и заниматься всякой тонкой работой с механикой, ядовитыми зельями и пр. Казалось что проще их состричь, но к своему удивлению Ронберг когда-то узнал, что лоя считают эти омерзительные пучки украшениями, а также статусными возрастными признаками. У белых лоя волосы совсем не росли, у черных росли, но очень медленно.

Делающий Пыль повернулся к разбойнику.

— И где же ты нашёл говорящего асива? До Лазурных гор ходил?

— Ну-у…, — неопределенно протянул Ронберг. Ему не по душе было лгать старому приятелю, тем более прекрасно понимая, что тот ясно видит эту ложь: — Много ведь где бываю. Вот наткнулся, лежит себе бездвижно, только сесть и лечь может.

— Один наткнулся?

— Один, — нехотя сказал Ронберг.

— А грузить на телегу его тоже будешь один? Металлический асив размером с теленка килограммов сто весит. Кишки из задницы от натуги не повылазят?

— Разберусь как-нибудь.

— Слушай, чувырла худобородая, душа из тебя вон, уж не пытаешься ли ты, висельник проклятый, козу мне устроить? Может хочешь меня на фуфу взять, гулейман хитрозадый? Думаешь принесу я тебе золото, а ты меня ножиком почикаешь и готово, старость обеспечена?

— Да ну что ты, мужичок-с-кулачок, — усмехнулся Ронберг. — Не настолько же я из ума выжил, чтобы черных лоя офафанивать. Я уж вашу натуру шершавую знаю, вас задень, так и на том свете достанете и еще раз сдохнуть заставите.

— Правильно понимаешь, пень трухлявый, — одобрительно произнес лоя. — Ну так что еще про асива сказать можешь?

— Он творит образы, как та "лошадиная голова", что ты мне когда-то показывал.

— Какие образы? — С жадным интересом воскликнул Делающий Пыль.

— Какие хочешь. Говорящего человека в полный рост или языки пламени. — Ронберг сказал это вроде бы случайно, но тут же до него дошло, что те столпы пламени, которые изрыгал "господин Шак" и правда ведь наверно могли быть таким же зрительным наваждением как и ангелоподобный отец Боб. Но с другой стороны он ведь явственно чувствовал обжигающее дыхание пса.

Лоя звучно поскреб себе бок и смачно схаркнул.

— Послушай, херовина дряхлая, ведь мы же друг друга почти 30 лет знаем. Почему же ты раньше никогда не просил у меня золото или самоцветы? Ведь тоже небось слышал о наших громадных сокровищницах, где среди истлевших останков неудачливых воров навалены бесчисленные груды слитков и алмазов.

— Слышал, конечно, да не очень-то верил. Сколько вас не видел, все вы по наружности бродяги зачуханные и нищеброды чумазые. На ровню Бриллиантовому герцогу ну никак не тянете.

Делающий Пыль весело закряхтел, смеясь.

— Да уж, до этого жадного мудазвона нам далеко. Но шесть кг думаю наскребем тебе всем миром. Ты уж только не обмани нас, лиходей-кровосос.

— Да ладно тебе, фуфлыга брехливая, когда я вас обманывал. Всё будет честь по чести. Вот только с асивом-то точно справитесь? Он хоть и безногий, а опасней пары бейхоров. Клыками и передними лапами в миг на ошметки порвет. Да еще и иглами стреляет.

— Иглами? — Удивился лоя. — Никогда не видел такого. А что от этих игл?

Ронберг понял что сболтнул лишнего, но решил уж идти до конца. К тому же в любом случае это правильно предупредить Делающего Пыль о том на что способен металлический пёс.

— Человек от той иглы на несколько часов в полной отрубе, словно мертвый.

— Любопытно.

Ронберг был уверен, что лоя сейчас спросит откуда ему известно как действуют иглы.

— Твоих ребят что ли пострелял?

— Пострелял, — спокойно признал Ронберг.

— Ну так им и надо сучьим детям, пигриткам ублюдочным, всю страну разворовали, мрази жадные, камня в каменоломне не выпросишь, тащат всё себе и тащат, варнаки хапужные, когда уж только досыта насосутся нашей трудовой крови и лопнут упыри проклятые!

Ронберг терпеливо дождался окончания тирады, которую Делающий Пыль видимо услышал от какого-нибудь крестьянина-земледельца и теперь хотел поделиться.

— А об асиве не беспокойся, живоглот мазурный, — продолжил лоя, — Её поганое величество еще не изобрела такого асива с которым мы бы не справились.

— Ну-ну, хвалилась кобыла что медведя родила, — насмешливо проговорил Ронберг.

Делающий Пыль яростно почесал пузо под фартуком и опять схаркнул, при этом едва не попав в руку бриода, тот ощутил движение воздуха возле ладони.

— Мы его в гаулкову смолу окунём, — раздумчиво проговорил лоя, — привезешь его на Паучий холм на тропу что ведет к Хмельной пещере. Помнишь где это?

— Помню, — не слишком жизнерадостно ответил Ронберг. Паучий холм числился местом от которого разумные люди старались держаться подальше.

— Повозку остановишь в указанном месте на тропе, мы тебе знатный камень положим с краю тропы, вот перед ним и остановишь. Там из склона выход есть из наших подземелий, мы ударим оттуда и свалим асива вниз в чан со смолой. Не волнуйся, омо-Ронберг, всё у нас получится.

Название народа плюс собственное имя человека являлось вежливым обращением в лексиконе Белых лоя к любым иноплеменникам. Но и Черные лоя иногда использовали такой оборот, желая выказать собеседнику какое-никакое уважение, которое уже казалось запредельным, учитывая их обычный мат-перемат.

— И еще я дам тебе "брехало".

— Зачем? — Вздрогнул Ронберг. С него хватило и "сига".

— Связь будем держать. Имея дело с асивом, нужно быть готовым ко всякому. — И правильно расценив испуг бриода, добавил: — Да не ссы ты, Старый, ничего твоей душе не будет. Особенно если учесть что никакой души нет.

"Ну это у вас, проклятых дикарей, нет", беззлобно подумал Ронберг. За почти три десятка лет их знакомства он так и не научился воспринимать лоя полноценными, во всём себе равными людьми. Как не крути, но разве могут считаться людьми те у кого нет мужчин и женщин и кто ходит в одних грязных фартуках, сверкая голым задом со спины?! Конечно же нет. Однако мысль о том что он в любой момент сможет поговорить со своим старым товарищем действительно ободрила Ронберга, которому становилось всё больше и больше не по себе по мере приближения момента, когда придется предать господина Шака в руки черных лоя.

— Это нажмешь чтобы включить "брехало", — втолковывал Делающий Пыль старому бриоду, который с заметным волнением держал в руке продолговатую черную коробочку с длинным упругим хвостиком: — Вот тут нажимаешь, когда хочешь сказать, потом отпускаешь, чтобы услышать мой ответ. Вот это крутить никогда не нужно, иначе потеряешь связь со мной. А вот это можешь крутить, если плохо слышишь меня, мой голос будет звучать громче. Да не трясись ты так. Пятьдесят лет резал-истязал, грабил-убивал не трясся, а тут задрожал как студень мясной. Колдовства в "брехале" не больше чем в твоём огниве.

Ронбергу верилось в это с трудом. Получив все нужные указания, он убрал очередное "устройство" от лоя в глубину куртки и собравшись с духом, спросил:

— А что насчет золота?

Делающий Пыль долго молчал, заставляя бриода нервничать, затем сказал:

— Это золото не принесет тебе счастья, омо-Ронберг. Твои узнают про золото, на куски тебя разорвут из-за него. Лучше доживи спокойно.

Старый бриод покачал головой.

— Так вот и хочу начать новую жизнь, спокойную и мирную, подальше от этих проклятых земель Пигрита, в тихом домишке с крыльцом и садом, но чтобы уж не горбатиться в поле-огороде, не бегать по лесам за дичью, а прикупил всё что душе угодно и сиди себе на крылечке, гляди на небеса.

— Не поздновато ли для новой жизни?

— Да разве может быть поздно для счастья? Пожить бы так хоть пару лет и умереть уж спокойно.

Делающий Пыль взял правое запястье Ронберга и крепко сжал его своей каменной ладонью. Это был жест близости и расположения.

— Как скажешь, Старый. Будет тебе золото.

121

Когда Ронберг вернулся в Гроанбург уже рассвело. У ворот его встретил Баногодо, абсолютно трезвый и хмурый. Он сообщил, что Хишен пожелал видеть своего старшего бриода. И поскольку дежурившие возле Цитадели Эрим и Банагодо не смогли исполнить желание мивара, они были подвергнуты беспощадной ругани и угрозам. Особенно досталось Банагодо, которого мивар почему-то счел пьяным. Ему было велено немедленно, хоть у себя из задницы, достать Старого и явить его пред ясные очи повелителя Гроанбурга. И вот уже который час Банагодо мается возле ворот, опасаясь возвращаться в город и ожидая так не вовремя пропавшего бриода. Всё это было высказано Ронбергу в весьма неприветливых выражениях, но тот воспринял недовольство Банагодо вполне добродушно. Ронберг, чувствуя как его хитроумный план обретает реальные черты, находился в приподнятом настроении. Тем более он и сам хотел встретиться с миваром, чтобы обрадовать его найденным решением по избавлению города от металлического чудовища.

Добравшись до Расплатной площади, он с удовольствием убедился, что повозка и тягловые кони для господина Шака уже приготовлены. Однако войдя в Цитадель, он, повинуясь внезапному импульсу, направился не на третий этаж, в личные покои мивара, а во внутренний двор. Застыв посреди почти идеально квадратной площадки, он с досадой глядел на торчавшую из земли изуродованную голову Сойвина. Ронберг давным-давно уже отучился и отвык от такого чувства как жалость. И довольно равнодушно воспринимал не только чужие страдания, но даже и свои собственные, без всяких сильных эмоций перенося тяготы и лишения походов, разламывающую, пронзительную боль от боевых ран и изматывающие пытки старческих хворей. Физические страдания с ранних лет стали неотъемлемой частью его бытия и не производили на него особенного впечатления. И всё же вид истерзанной человеческой головы тронул в его душе какие-то струны. "Вот же дурень молодой", с грустью подумал Ронберг. В его глазах поступок Сойвина представлялся неимоверной глупостью. Хотя и совершенно понятным. "Не головой ведь думал, а головкой". "Из-за смазливой девахи попёр против рожна". "Юбок тысячи, а жизнь одна, но разве жеребец-молодец может это уразуметь?" И всё же Ронберг не мог избавиться от чувства что есть что-то еще, трудноуловимое, ускользающее от него, непонятное ему, но что-то важное что двигало Сойвином. Ни в какое благородство Ронберг не верил, точно также как не верил в женскую верность, неподкупность судей и святость отцов церкви. А если Сойвин вдруг и решил играть в благородство, то Хишен прав это невозможно. Два года резал с ними торговых людишек и вдруг на тебе, святая душа на костылях, герой с пером на шляпе. Нет, так не бывает.

Сойвин казался мертвым. Неровно выбритая голова склонилась на бок, запавшие глаза сомкнуты, потрескавшиеся губы полуоткрыты, по засохшей крови из покалеченного уха и порезов на лбу и темени ползали мухи. Рядом с головой несчастного бриода валялись нож, шило, скребок, какие-то тряпицы. Возле подбородка остатки какой-то пищи или блевотина. А подойдя к голове поближе, Ронберг явственно ощутил запах мочи. "Добить его чтоб не мучился", сказал себе пожилой бриод, "ножом в шею". Но знал, что не рискнет вызвать гнев Хишена. Для того теперь эта любимая игрушка. Ещё бы, надо было быть полнейшим безумцем чтобы так унизить мивара перед разбойничьей братией, а потом отпустить его целым и невредимым. Сойвин был дурак вдвойне, втройне. Ему конечно следовало убить Хишена. Да, гроанбуржцы не пощадили бы его, но зато прикончили бы быстро и на месте, без всех этих полоумных издевательств. Ронберг пытался напомнить себе, что никогда тепло не относился к Сойвину, ибо в принципе ненавидел всех офицеров Королевского пограничного корпуса, под начальством которых ему довелось послужить, а потом еще и повоевать против них. Но это не срабатывало. Ненависти к Сойвину он не испытывал. Хотя бывший пограничник всегда оставался немного чужим для разбойничьей ватаги, упрекнуть его было не в чем. По понятиям воровского города он вёл себя достойно и мужественно и бриодом Хишен назначил его не за просто так, хотя тоже по началу относился к нему с сомнением. "Может придушить его по-тихому?", снова спросил себя Ронберг. Мивар никогда не дознается, что унизивший его человек умер не своей смертью. Закопанные во дворе к неудовольствию Хишена недолго служили ему развлечением и мерли как мухи на морозе. От Сойвина уже кроме мочи воняло какой-то гнилью, он явно был не жилец. Но Ронберг знал что не решится. Внутренний двор опоясывала на втором этаже крытая галерея, на которой мог в любой момент возникнуть Хишен. И Ронберг без всяких кривляний честно признавался себе, что очень боится этого дикого человека и не пойдет на риск вызвать его яростный гнев. Но всё же ему хватило отваги принести ковш воды и присев возле головы, поднести его к губам несчастного. Даже если Хишен увидит его за этим занятием то вряд ли сильно рассердится, нашептывал ему тихий голосок в глубине души, в конце концов таким образом он продлевает жизнь молодого бриода, а значит и его страдания. Ронбергу стало неприятно, но всё же он ощутил какое-то облегчение увидев, что после того как он влил немного воды в раскрытый рот, Сойвин ожил и принялся глотать драгоценную жидкость. Спустя полминуты закопанный с трудом разлепил глаза и мутным взором ужасных красных глаз поглядел на старого разбойника. Сойвин зашевелил губами, но что он говорил было не ясно. "Просит убить", догадался Ронберг. Он наклонился чуть не к самой земле чтобы расслышать слабый голос несчастного. К своему удивлению он разобрал: "Смотрю, не любят тут у вас погранцов". Он решил, что ослышался, но вглядевшись в лицо молодого человека, понял, что его исковерканные губы изгибаются в жуткой улыбке. Ронберг недоверчиво усмехнулся. "Ну паря", восхищенно подумал он, "И правда жаль что сдохнет".

— Не любят, но тебе следовало подумать об этом раньше.

— Ничего, — прошептал Сойвин. — Будет мне уроком на будущее.

Ронберг вернулся в Цитадель в каком-то замешательстве. С одной стороны ему хотелось, чтобы Сойвин скорее умер, чтобы не мучился, а с другой ему всерьез захотелось чтобы он выжил, потому что он ему неожиданно по-настоящему понравился.

Хишен пребывал в мрачном расположении духа. В просторной комнате, которую он именовал "кабинетом", сидя за широким столом, на котором стояло несколько разнокалиберных пузатых бутылок, широкое блюдо с кусками вяленого мяса, пара гладких человеческих черепов со срезанным теменем, исполняющими роль чаш, один с бодрящей жевательной смесью из стой-травы, другой с драгоценной чуть мерцающей "алмазной пылью" — убийственным наркотиком, лежал обрубок перекушенной Китом сабли, боевой топор и какие-то тряпки, он занимался тем что бросал пару игральных костей, затем отсчитывал из колоды карты по выпавшему количеству на костях и последнюю открывал.

— Всё время пики, — сообщил он и затем, уставившись в замершего перед ним Ронберга тяжелым взглядом, поинтересовался: — Ты где это шляешься по ночам, старый хер?

"Как сговорились", неприязненно, но с усмешкой подумал Ронберг.

— Ходил о душе подумать. В одиночестве.

Хишен недобро глядел на своего бриода. Мивар явно успел потребить немало содержимого стоявших рядом бутылок, но Ронберг давно уже знал, что Хишен, сколько бы не влил в себя алкоголя, практически никогда не пьянел. И потому не боялся, что тот по пьяной лавочке рассвирепеет и казнит его прямо в этом кабинете, только потому что ему что-то не понравилось. Нет, Хишен не таков, он всегда понимает что делает и зачем. И всё же вид повелителя Гроанбурга немного встревожил бриода. Мивар сидел голый по пояс и его грудь и живот были туго замотаны плотными тряпицами пропитанными какой-то зеленоватой мазью. Из под тряпиц виднелись жуткие багрово-синие кровоподтеки, кое-где сверкающие стеклянным блеском. Видимо мивар втирал "алмазную пыль" в тело чтобы унять боль. Обычно пухлое круглое лицо Хишена несколько осунулось, маленькие глаза казалось еще глубже погрузились в глазницы, под которыми залегли тени, а на голове по бокам проступила чахлая поросль, обычно тщательно выбриваемая.

— Какой ещё душе? Нет у нас никаких душ. Совсем что ли на старости лет спятил? Или баки забиваешь? Опять пики. Что это за херня такая! Пики это к смерти что ли?

Хишен глядел на Ронберга и тот понял, что мивар ждет ответа. Старый бриод пожал плечами:

— Да окстись, Голова, какой смерти. Пики это ж вроде мечи, оружие. Тогда уж к войне. Да и вообще все эти карточные гадания бабий трёп.

Хишен отбросил карты и пытливо воззрился на Ронберга.

— Брешешь ты, Старый, всё. Как блядун церковный. Вижу по твоей хитрой морде задумал что-то. Свинью мне готовишь или просто умыкнуться хочешь?

У Ронберга ёкнуло сердце, но внешне он остался спокоен. Погладив бороду, он сказал:

— Да что ты мелешь, Голова. Мне ли в такие игры играть, когда бесы на том свете уже котел с моим именем на огне разогревают. Во двор я заходил, Сойвина видел, жаль его стало. Я воды ему дал. И придушить хотел, чтоб не мучился, да тебя черта лысого побоялся.

Хишен внимательно смотрел на своего бриода.

— Считаешь меня чудовищем?

Ронберг поглядел в сторону и пробормотал:

— Все мы тут не ангелы, отродья пигритовы.

Хишен помолчал и спросил:

— Ты слышал о восстании дэфоров?

— Слышал, конечно, — немного удивившись такому повороту в разговоре, ответил Ронберг. — В Сайтоне лет тридцать назад бунтовали против власти, жаловались горемычные, что дрочат их все кому не лень и по старой вере отцов жить запрещают. Целую провинцию, забыл название, под себя подмяли, хотели от Сайтоны отделиться. Да не вышло у них ничего, залили доблестные сайтонцы ту провинцию кровью по самые небеса, а бунтовщиков, те что в битвах не полегли, потом еще несколько месяцев пытали по городам и весям в назидании прочим и на потеху толпе.

— Тесалия, — задумчиво проговорил мивар. — Хорошее место, плодородное, холмы, озёра, живи и радуйся.

— Так ты был там. — Ронберг с удивлением глядел на Хишена. В ту пору ему едва ли исполнилось 15–16 лет и тем не менее будущий безжалостный главарь гроанбургской шайки уже махал саблей, истребляя несчастных дэфоров. Старому бриоду стало слегка не по себе. Сидевший перед ним человек оказывается заливал землю кровью чуть ли не с самого отрочества. Ронберг как и многие был наслышан о зверствах творимых сайтонцами над дэфорами, но раньше ему как-то не доводилось встречать никого из тех кто непосредственно творил эти ужасы. Не то чтобы его это потрясло и всё же немного взволновало.

— Вначале они вырезали всех подчистую, стариков, детей, баб, — всё так же задумчиво продолжал Хишен. — Младенцев нанизывали на копья как бусины и носили как знамена. Девок всех насиловали, пока желание оставалось, а потом пихали им во все дырки что не попадя, кулаки, дубинки, бутылки, кнуты, рукоятки топоров, всяких ползучих гадов и ржали как безумные, пока те выли, дергались и извивались в судорогах. А мужиков вкапывали в землю по голову, десятками и даже сотнями, целое поле голов. А потом устраивали дикие скачки по этим полям, раскалывая головы как тыквы. На тех кто оставался жив срали и мочились, напускали на них голодных собак и крыс, мазали их патокой, приманивая на них огневых муравьев, каменных пауков и жуков-резунов, которые забирались в головы, неспешно так выгрызая себе в них норки. Ещё сайтонцам нравилась забава, которую они прозвали "драконья голова". Дэфору вливали в горло горючую смолу и поджигали. Дэфор катался по земле, мотал головой, а пламя изнутри выжигало ему череп. Очень это их веселило

Ронберг, не веря своим ушам, глядел на Хишена, до бриода постепенно доходило, что мивар был вовсе не одним из сайтонских карателей.

— Но потом милосердный король Сайтоны, Ленишан Благословенный, приказал прекратить резню, ибо людям, даже таким подлым как дэфоры, всё же можно найти лучшее применение. Теперь из всех пленённых выбирали каждого третьего, а потом каждого пятого, для показательных пыток и казней. А остальных отправляли на рудники, каменоломни и плантации. Меня выбрали, когда уже отбирали каждого пятого. Не повезло мне, — Хишен усмехнулся, — хотя думаю сайтонский капрал специально поставил меня 15-ым, я плевал в его рожу при каждом удобном случае. Наказаниями вероотступников у них занималось Святое воинство, монастырские задроты, не знавшие в жизни ни вина, ни женщин и окончательно обезумевшие от тоски и церковных служб. Меня пытал "святой воин" по имени Гамрилон. У него были черные зубы и гниющий нос, да к тому же он был хромой. Так что вымещать злобу ему было за что. — Хишен снова усмехнулся. — Но по части пыток он был мастер. Я изведал и дыбу, и каменных пауков, и "дамский сапог", и "ведьмин гребень", и "шершавый перст", и "веселый стул", но особенно мне запомнился "поцелуй дьявола". Это когда раскаленными щипцами палач вырывает или выкручивает из тебя куски плоти. Вот видишь, — он указал на белесые звездообразные сгустки застаревших шрамов на груди и руках. — Я орал так, Старый, что мне казалось каменный мешок, где меня пытали, развалится на части, из горла и носа шла кровь и болело так словно по горлу прошлись наждачкой. Мне вообще часто думается, что я тогда всё же умер. Я несколько раз отрубался, а когда приходил в себя, то видел жуткую рожу Гамрилона и был уверен что я в аду. А иногда Гамрилон уставал от пыточных дел и благодушно так поучал нас, мол, зря вы, дэфоры, рыпались. Молча и терпеливо сносили бы все страдания, сейчас по-прежнему тихонько прозябали бы в своей славной Тесалии. А то вот взяли и затеяли бунт, нехорошо это, нехорошо. А страдания это наоборот очень даже хорошо. Страданиями, мол, душа совершенствуется и человек духовно преображается. Так что, Старый, дивись на меня, духовно преображенного человека с совершенной душой. Правда сдается мне этот хромоногий гнилой сайтонец ошибался и страдания калечат людей и превращают их в уродов.

— Как же ты вырвался от них? — Тихо спросил Ронберг.

— Глупый Гамрилон, перевозя меня и еще нескольких дэфоров в очередной город для представлений, столкнулся с бароном Глубой и повздорил с ним. Барон был пьян и недолго думая расколол Гамрилону башку, ну а люди барона заодно уж на всякий случай прирезали и всех остальных гамрилоновских прихвостней, а нас взяли с собой.

В комнате повисла тишина. Ронберга не слишком потрясли повадки святых воинов Сайтоны, за свою жизнь он видел немало человеческой жестокости и свыкся с ней. Но мысль о том, что жуткий грозный повелитель Гроанбурга один из несчастных дэфоров всё же несколько ошеломила его.

Хишен встряхнулся и сел прямо.

— Ну так что с этой треклятой псиной? Решили вопрос?

Ронберг, обрадовавшись что можно переменить тему, обстоятельно и охотно рассказал о всех перипетиях борьбы с демоническим псом, о всех домыслах и предложенных способах уничтожения на сходке бриодов, с особым удовольствием о своей отважной беседе с чудовищем и о том как он, Ронберг, сумел убедить монстра покинуть город. И почти победно завершил рассказ сообщением, что повозка уже на площади и как только он выйдет из Цитадели то сразу же прикажет грузить присмиревшую псину на колёса и вон из города. Ронберг был доволен собой, хоть он никак не выпячивал свои заслуги в этом деле, по всему и так выходило, что он лично добился самого лучшего и бескровного решения.

Но к своему ужасу он услышал:

— Точно, закопать!

Хишен пришел в восторг от этой идей, о которой в своем рассказе для пущей живости упомянул Ронберг.

— Закопать эту сучью морду в землю на десять метров. Сверху камней накидать и пусть он там гниет хоть тысячу лет. А сверху сортир поставить, ха-ха! Лично буду ходить туда и срать ему на голову. — Дальше Хишен перешел почти на сплошной мат.

Ронберга словно оглушили, весь его хитрый план распался в труху в одно мгновение. Он даже не находил сил отругать себя за то что не догадался умолчать о бредовой идеи Альче. Собравшись с духом, он попытался отвлечь Хишена от глупой затеи и убедить его, что пса непременно нужно вывезти из города, что это есть самый безопасный и легкий путь решения собачьего вопроса. Но Хишен больше не хотел ничего слушать, он уже выбирал место где копать яму. Ронберг попытался зацепиться за место, это могло стать выходом. Он предложил место за городом, подальше от стен, мол, он сам, рискуя жизнью, отвезет туда собаку. Но мивар, чуть послушав его, отмахнулся. Он жаждал закопать чудовище в Гроанбурге и мало того не где-нибудь, а возле Цитадели, чтобы ему было удобно ходить в туалет, который он твердо решил поставить над могилой глупой псины. Ронберг настолько впал в отчаянье, что начал сердиться и не боялся этого выказывать. Он даже принялся приводить дикарские доводы Эрима против закапывания пса в Гроанбурге, с отвращением рассказывая о навечно проклятом городе, ржавых мечах, скисшем вине, протухшем мясе, страшных бабах и немощных мужиках. Но Хишена это ничуть не испугало. "Бред!", категорично заявил он и указал копать на западе от Цитадели, мол, ему хочется смотреть на закат когда он будет гадить на могилу проклятой нежити.

Ронберг мрачно взирал на своего атамана.

— Послушай, Голова, не испытывай судьбу, а? Этот пёс из дьявольской породы и самое умное это убрать его из города подальше.

— А мне кажется, Старый, это ты сейчас испытываешь судьбу, — сказал Хишен, впрочем вполне спокойно.

Ронберг, не убоявшись угрозы, продолжал настаивать:

— Пока это железное чудище согласно мирно убраться из города надо этим пользоваться. Я же тебе обсказал все наши потуги сладить с ним. Не хрена не вышло. Спасибо хоть все живы остались.

— Кроме моих бейхоров.

— Во имя Черного Элриха и Кровавой Марли, ты что не понимаешь что этот проклятый пёс не даст себя закопать просто так?! Безногий он там или не безногий, прознает что мы ему готовим, мало никому не покажется. Кто его знает на что он еще способен. И уже погибнут люди, а не твои чертовы бейхоры.

Хишен холодно поглядел на бриода и тот понял что погорячился, мивар любил своих чудовищных питомцев, возможно так как никогда и никого из людей.

— Ну вот и прояви смекалку, ты на то и Старый чтобы умом брать, а не силой.

Они почти с минуту неприязненно глядели друг на друга.

— Вот если бы ты придушил Сойвина, то я может быть и послушал бы тебя, — неожиданно заявил Хишен. — Или убил бы. А сейчас ты слушай меня. Копаете яму на западном пустыре, везете туда псину, сваливаете в яму и забрасываете валунами. Но прежде чем закопать зовете меня, хочу плюнуть в его металлическую харю, прежде чем на веки похороню его.

— Зря ты это затеял, Голова.

Хишен усмехнулся.

— Ты прямо как проклятый Гамрилон. Иди, Старый, время уходит.

Это было полнейшее фиаско. Ронберг вышел из Цитадели, едва переставляя ноги, весь дрожа от ярости и бессилия. В какой-то момент он уже был готов плюнуть на приказ мивара, увезти пса, а затем, получив золото, навсегда покинуть Агрон. Это казалось ему вполне выполнимым, тем более черные лоя могли укрыть его так, что не то что Хишену, но и всей Судебной Палате никогда его не найти. Повозка уже на площади, нужно просто созвать бродяг и погрузить собаку. Однако запал прошел. Ронберг, припомнив изуродованную голову Сойвина, смирился. Против Хишена он не пойдет. Тот вполне может заявится во время погрузки пса и поинтересоваться что тут происходит и почему не копают яму. Можно конечно попытаться что-то соврать, мол, везем пса к будущей яме. Но Хишен дьявольски сообразителен, да к тому же совершенно неизвестно, что устроит господин Шак, когда услышит все эти разговоры о яме. Ронберг окаменел. А ведь правда, металлический пес придет в ярость, когда узнает что его обманули. Старый бриод закрыл глаза. "Будь ты проклят Хишен", со всей искренностью души подумал он. "И ты тоже, Альче, со своими ценными предложениями". Всё шло так хорошо. И в один миг всё так усложнилось.

Ронберг вышел с площади так, чтобы оказаться подальше от места где лежал Кит. Бриод пришел к западной стороне Цитадели, оглядывая окружающий пустырь и прикидывая место для ямы. Копать придется так чтобы пёс ничего не увидел и не услышал, размышлял он, с ненавистью понимая что признал поражение и теперь ищет пути для воплощения безумного приказа Хишена в жизнь. Когда яма будет готова, можно будет погрузить собаку на телегу, отвезти к яме и столкнуть в неё. В принципе наверно это осуществимо, если всё сделать так чтобы металлическое чудовище ни о чем не догадалось. Но Ронбергу плохо в это верилось. Ведь в этом псе, асив он там или не асив, определённо что-то от дьявола. А пойди обмани дьявола. И с каким-то тоскливым предчувствием что всё это плохо кончится, Ронберг окольным путем направился к своему дому, намереваясь вызвать туда бриодов и организовать копательные работы.

Потом он со страхом подумал о "брехале", придется всё-таки им воспользоваться, чтобы сообщить Делающему Пыль о том что план поменялся и не видать им говорящего асива как своих ушей. Ронбергу стало совсем тоскливо.

122

Утренняя пора давно миновала, а пожилой бриод всё еще не появлялся. Кит пытался понять что происходит. Используя сверхнормальное зрение чувствительное к инфракрасному и рентгеновскому диапазону, он видел сквозь окружающие его щиты, что повозку и двух массивных лошадей уже пригнали на площадь, но на этом всякая активность вроде как и затихла. У одинокого костерка дремало несколько разбойников, но больше никто не появлялся.

Так и сяк обдумав происходящее, робот пришел к заключению, что видимо Ронберга что-то отвлекло, возможно глава города, мивар, направил его на другой участок работ и отъезд из Гроанбурга для Кита откладывается. Что ж большого значения это уже не имело, через пару альфа-часов задние конечности будут полностью восстановлены и он сможет покинуть город самостоятельно. Но прежде… И Кит вернулся к своему непростому решению о том, что мистер Хишен должен быть по возможности уничтожен. Был шанс уклониться от претворения этого решения в жизнь, но теперь, раз уж он по-прежнему возле Цитадели, ему придется пойти до конца. Кит значительно снизил интенсивность своих эмоций, чтобы они не отвлекали его. Перепроверять еще раз все выкладки по вопросу насколько полезно будет устранение главы города Кит не собирался. Он потратил на это достаточно времени и мыслительных ресурсов и повторять это не хотел. Это не имело смысла. Логика размышлений приведет его к тому же результату. Общечеловеческий выигрыш от смерти Хишена вполне определённый и явный. Но всё же Киту было не по себе. И он почти нехотя, то и дело пролистывал в памяти записи из истории землян о казнях различных преступников и злодеев. Затем снова просматривал материалы собственной памяти, запечатлевшие недавнее сажание на кол несчастной женщины и убийство других пленников, инициированное этим жестоким человеком.

Кит не задавался вопросом имеет ли он право судить мивара или нет, он не расценивал это как суд, он лишь спрашивал себя достаточно ли оснований для ликвидации Хишена, насколько ощутимы и полезны будут последствия прекращения жизни этого индивида для человеческого сообщества. И всё же в фоновом мыслительном процессе постоянно звучала мысль, что если Ронберг вот-вот появится и увезёт его вАкануран, он не станет ничего предпринимать по поводу Хишена. И Кит с каким-то странным, неприятным и непривычным чувством понимал, что обманывает сам себя. Он тут же начинал сканировать базы данных по психологии и убеждался что такое поведение весьма свойственно homo sapiens, но облегчения это не приносило. Да, создатели стремились сделать его человечным, но в данный момент осознание своей человечности или приближенности к ней не доставляло радости.

Пожилой бриод так и не появился. Ремонтные наноботы завершили свои труды и Кит получил сообщение о восстановлении полной функциональности задних конечностей. Он потратил несколько секунд на некоторые тесты и затем поднялся на ноги. Отбросив в сторону деревянный щит, он вышел на площадь и направился к главному входу в Цитадель.

Дремавшие неподалеку стражи сначала никак не реагировали, но затем один из них краем глаза заметил движение металлической собаки, повернул голову, побелел от ужаса и, потеряв дар речи, пинками и тычками разбудил своих товарищей.

Кит вошёл в уже знакомое ему помещение. Просканировав окружение, он пошел к внутреннему коридору. Он исследовал план здания насколько ему позволяло его зрение в расширенном диапазоне. Определив комнаты наверху, он решил что Хишен где-то там, но его теплового излучения он пока не улавливал. Впрочем, при такой толщине и мощности кладки это было ожидаемо. Однако подходя к лестнице, он обнаружил дверь ведущую, как он понял, во внутренний двор и там он заметил признаки жизни, но какие-то странные. Робот вышел из Цитадели и остановился, с удивлением разглядывая торчавшую из земли голову. В первый миг он даже не узнал этого человека, настолько тот был изуродован. Кит приблизился и окончательно идентифицировал субъекта по позавчерашним событиям. Молодой бриод по имени Сойвин, тот кто по сути спас Минлу, Талгаро и Тайвиру. А затем убил четырех человек.

Кит остановился в метре от головы, изучая состояние мужчины. Левая ушная раковина удалена процентов на 70. Многочисленные повреждения кожных покровов, глубокие порезы, волосы на голове грубо сбриты с повреждением скальпа, обезвоживание, поверхностное дыхание, слабый пульс, гнилостные процессы, угнетенные биотоки мозга с патологическим усилением дельта и тета-ритмов. Кит еще несколько секунд поразмышлял о причинах недавних поступков этого человека и принялся осторожно откапывать его. И хотя грунт был достаточно утрамбован и сбит, для бронированных лап, вооруженных когтями из "алмазной стали" и приводимых в действия серводвигателями, питаемых термоядерным реактором это не составило труда.

Оказалось что Сойвин совершенно голый. Его рыхлое мятое тело всё сплошь в багровых темных пятнах, гнойниках и взбухших венах выглядело ужасно. В себя Сойвин пришел только когда Кит уже полностью высвободил его из ямы и уложил на спину. Молодой бриод с трудом разлепил облепленные желтой коркой глаза и уставился на металлическую собаку. Его взгляд выражал ни удивление или страх, а полное непонимание.

Кит тем временем сканировал его тело, снимая медицинские показатели. Он слегка прикусил руку мужчину чтобы взять анализ крови. Сойвин отнесся к этому с полным равнодушием. Робот определил уровень заражения, степень угнетения лимфосистемы, нарушение метаболизма, состояние внутренних органов и синтезировал из имеющихся у него препаратов оптимальный лекарственный раствор. После чего, дабы не тратить метательные иглы, ввёл раствор посредством встроенных в язык микродозаторов, прикоснувшись им к телу Сойвина в нескольких местах. Затем приблизился к его голове и выдвинув из пасти нужные сопла, обработал все его язвы, болячки и раны высокоточным тепловым излучением, биомодулятором и пленочным регенератором. Затем уселся на задние лапы, наблюдая как молодой мужчина возрождается к жизни.

Сойвин буквально через несколько минут почувствовал себя настолько лучше, что, оперевшись на землю рукой, легко приподнялся и совершенно прояснившимся взором с удивлением и недоверием уставился на чудесную собаку. Как бы не был только что затуманен его мозг, он всё же сумел осознать, что это металлическое существо освободило и исцелило его. Но понять что оно есть Сойвин был не в силах и просто молча смотрел на него, потрясенный и растерянный.

— Спасибо, — наконец вымолвил он.

Кит считал, что не должен испытывать к этому человеку никакой симпатии. Из увиденного и услышанного на Расплатной площади он знал, что Сойвин такой же разбойник как и другие, а вернее даже один из их главарей — бриод. Правда из всего сказанного Хишеном в адрес Сойвина следовало, что тот когда-то был офицером Королевского пограничного корпуса, "голубая кровь — золотые погоны, алый плащ да шляпа с белым пером", то есть видимо человеком достойным и благородным. Но вот уже пару лет Сойвин вместе с другими гроанбуржцами "людишек торговых резал, толстосумов на крюки вешал, пузатых купечиков в брюхо ножичком тыкал, бонрским мордоворотам бошки сёк" и значит, кем бы он ни был раньше, сейчас он негодяй и преступник. Но ещё он отдал свою жизнь, ибо в тот момент его поступок означал именно это, за девушку-пленницу, а заодно спас Минлу и Талгаро. Кит, конечно, понимал, что видимо молодой человек испытывал к Тайвире какие-то нежные чувства, которые в какой-то момент переселили даже инстинкт самосохранения. Но согласно всем его познаниям в психологии межполовых взаимоотношений у вида хомо сапиенс в этом не было ничего сверхординарного, хотя естественно далеко не каждый мужчина этого вида согласится обречь себя на пытки и смерть ради спасения симпатичной ему женщины. Но вряд ли этот поступок может отменить два года грабежей и убийств других людей. А еще была несчастная пленница, посаженная на кол и трое других убитых ударом ножа в шею. Конечно всё это устроил жестокий мивар, поставив своего бриода перед жутким невозможным выбором, но тем не менее всё это случилось отчасти из-за него. Однако Кит не хотел углубляться в анализ психологического портрета, нравственных качеств, побудительных мотивов Сойвина и пережитых им когнитивных диссонансов, для этого сейчас не было ни причин, ни времени. Он посвятил этому лишь пару секунд и пришел к выводу что испытывать симпатии к Сойвину не следует. И не испытывал.

— Это с тобой сделал Хишен? — Спросил Кит.

Сойвин чуть дернулся, услышав голос металлической собаки. Хотя его взбудораженное сознание уже как-то смирилось с тем что это непостижимое странное существо часть реальности, хотя и не могло до конца избавиться от ощущения сказочности происходящего, но впервые услышать его речь всё же было для Сойвина небольшим потрясением.

— Да, — тихо произнес он.

— Возьми это, — Кит протянул морду вперед и вытянул язык, на котором лежал белая шершавая таблетка, на которой был вдавленный символ планеты Эсклепии. Сойвин поднес дрожащую руку к черной пасти пса и Кит положил в ладонь таблетку. — Засунь в рот, но не глотай сразу, дай растворится и глотай постепенно.

Сойвин ни на миг не усомнившись в том что делает, засунул белый кругляш, размером с серебряную агронскую монету, в рот и принялся посасывать.

— Сейчас ты почувствуешь себя значительно лучше, у тебя прибавится сил, — говорил Кит. — Твои мышцы атрофи…, в общем твои ноги пока с трудом могут ходить, но это лекарство поможет тебе.

Сладковатая нежная чуть покалывающая масса заполнила рот Сойвина, он с улыбкой глотал её.

— Ты должен уйти из Гроанбурга. Навсегда. Ты понимаешь?

Черные глаза металлической собаки глядели на него пронзительно и внимательно. Сойвин начал собираться с мыслями. Голова сделалась легкой и ясной. Мир вокруг него казалось преображается, наполняется непонятным сиянием и радостным волнением. Мягкий свет солнца стал ласковее, ветерок свежее, воздух чище и прозрачнее, а металлический пёс, сама Цитадель и двор более четкими и выпуклыми. И как будто странная неимоверно приятная вибрация просыпалась в его теле, он чувствовал возбуждение, упругость плоти, жажду жизни. Это было похоже на что-то из молодости, когда он в предвкушении и трепете шел на встречу к возлюбленной. С некоторым смущением он даже ощутил как испытывает сладкое напряжение внизу живота, кровь приливала к его членам.

— Я понимаю, — окрепшим голосом ответил он.

— Хорошо. Только накинь что-нибудь на себя, — Кит улыбнулся.

Увидев эту неимоверную, почти невозможную улыбку на металлической морде, Сойвин тоже улыбнулся радостно и почти по-детски. Затем он неожиданно для себя поднялся на ноги. Его качнуло, но он устоял. Ему до жути хотелось узнать кто же он такой этот металлический пёс, откуда взялся, почему Тайвира так доверчиво бросилась к нему. Но почему-то не решался спросить об этом.

Кит тоже встал и направился к входу в здание.

— Может я могу чем-то помочь тебе? — Спросил Сойвин.

На миг Кит подумал о более короткой дороге в Акануран, по которой его некогда обещался отвезти Ронберг. Возможно Сойвин тоже знал этот путь и мог бы показать его. Но Киту уже не хотелось связываться ни с кем из Гроанбурга, к тому же впереди его ждала непростая задача и он предпочитал остаться с нею один на один.

— Нет. Просто уходи отсюда.

Кит вошел в Цитадель и Сойвин остался во дворе один.

123

Ронберг ворочался на полатях в своём домишке и пытался забыться сном. Однако несмотря на то что он провел на ногах всю ночь и утро, уснуть никак не получалось. В мыслях он всё время возвращался к этой проклятой яме, которую по его распоряжению несколько часов назад принялись рыть возле Цитадели. "Не к добру всё это, ох, не к добру", думал он и в сотый раз проклинал упрямого Хишена. Он даже об упущенном золоте лоя уже перестал жалеть и с тревогой думал только о том как ему придется вечером пойти к псу и упражняться перед ним во лжи. Придется как-то оправдать свою задержку, затем убедить пса что договор в силе и нужно погрузится на повозку. Ещё, после мучительных размышлений, Ронберг придумал уговорить пса накрыться покрывалом, мол, чтобы не пугать лошадей и жителей Гроанбурга. Из-под покрывала асив не увидит что его подвозят к яме, рядом с которой к тому же сложены кучи камней и валунов, и тогда наверно удастся легко опрокинуть повозку и свалить проклятого пса в чрево земли, где ему конечно самое место. Но вот только очень жаль что ему, Ронбергу, в этом действе отведена главная роль. Ему не верилось, что асив, похороненный под камнями и землей, окончательно сгинет. Что если живущий в нём демон всё же как-то выберется?! Уж он-то не забудет человека так подло его обманувшего. И как пить дать доберется до Ронберга, если не на этом, так на том свете. И вряд ли Ронбергу удастся всё свалить на сумасбродного Хишена, хотя, конечно, очевидно что только он во всём виноват. Пожилой бриод представлялся себе уже совершенно безгрешным перед асивом, словно и позабыл что намеревался предать его в руки черных лоя.

Ронберг в очередной раз, кряхтя, перевернулся на правый бок, к стене, и вроде бы наконец задремал.

Из дрёмы его вырвал жуткий грохот и зычный крик. Кто-то неистово колотил в дверь и орал. Старик слетел с полатей, шмякнулся об пол, врезался в угол печи и только потом окончательно пришел в себя.

— Встал! Встал!! — Орали снаружи.

За дверью оказался долговязый разбойник по имени Бирус. Его яркой чертой были длинные свисающие как веревочки усы, которые по мнению некоторых выглядели омерзительно.

Ронберг, весьма раздраженный спросонья, никак не мог уразуметь о чем Бирус кричит и единственным его желанием было дать ему в лоб.

— Встал!! И в Цитадель пошел.

— Кто?!

— Дьявол.

— Какой, прах тебя побери…, — и тут Ронберг всё понял. Всякая сонливость моментально испарилась. Ужас пронзил его как кол в сердце, ноги ослабели и он схватился за косяк чтобы не упасть. Его сморщенное лицо посерело.

— Как пошел? — Прошептал он.

— Ногами, всеми четырьмя, — без всякого сарказма сообщил Бирус, махая рукой, словно показывая куда именно направился "дьявол". — Нас с площади как ветром сдуло. Что делать-то теперь?

Ронберг с трудом взял себя в руки и приказал созвать бриодов к нему в дом, копательные работы немедленно прекратить и всем кто рядом с Цитаделью поскорее оттуда убраться.

— Только ради бога всё по-тихому. Зачем он в Цитадель пошел?

— А я знаю? Ограду отшвырнул и прямиком к дверям. Нас, хвала небу, не тронул.

Как только Бирус умчался выполнять приказы, Ронберг дошел до скамьи и рухнул на неё, привалившись к стене. Голова разрывалась от бешеных мыслей. В груди кололо. Он никак не мог сделать глубокий вдох и перевести дух.

"Сейчас подохну", подумал он и испугавшись, что и правда умрёт, тут же нормально задышал и почувствовал некоторое облегчение.

"Теперь всему конец", звенело в голове, "никому не спастись. И за камни, и за стрелы, и за огонь рассчитается". Но главная мысль, холодной змеёй обвивавшей душу, была о том, что в первую очередь демонический пёс захочет расквитаться именно с ним. И за то что руководил, и за то что солгал. Ронберг попытался успокоиться, напомнил себе, что разговор с металлической собакой прошел вполне спокойно и "господин Шак" не производил впечатления озверелого создания, желающего всех истребить. Ну или хотя бы истребить его, Ронберга. "Да кто ж его, дьявола, поймет", мучился пожилой бриод, "может он уже тогда мог на ноги встать и просто в игры со мной играл, проверял меня". "Но ведь он асив", вдруг подумалось ему. Ронбергу жутко захотелось чтобы сейчас рядом оказался посмеивающийся скрипучим смешком, сквернословящий, харкающий во все стороны Делающий Пыль. Он бросился к своей куртке и дрожащими руками вынул "брехало". Нервно сглотнул. Ведь так и не сообщил черным лоя что сделка сорвалась, но сейчас уже не до сделки, пусть старый матерщинник присоветует что-нибудь. Но Ронберг медлил. Связываться с колдовством не хотелось. "Может просто сбежать?", мелькнуло в голове, "Ну его к дьяволу этот Гроанбург, уеду за тридевять земель, буду овец пасти, яблоки собирать, опять же по плотницкому делу могу". Но такая перспектива за закате жизни совсем не вдохновляла и он решительно уставился на брехало.

"Надо будет подношение в храме оставить", оттягивая неминуемое, сказал он себе, "пять… кхм, то есть три монеты серебром положу на спасение души раба божьего…". Он попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но в голове почему-то вертелось только "оставь надежду всяк сюда входящий". Ронберг плюнул на всё и нажал кнопку, на "брехале" вспыхнул маленький зеленый огонёк и Ронберг отдернул устройство от себя, держа его на вытянутой руке. "Крестная сила с нами", прошептал он и нажал кнопку, по которой уже можно было говорить с лоя, с ужасом воображая как некий злой дух, раб этой черной коробочки, сейчас помчится от его "брехала" к "брехалу" Делающего Пыль. От страха он даже зажмурился.

— Эта… это Старый. Ты здесь?

Никто не отвечал. Ронберг открыл глаза и поглядел на устройство. "Не работает", с облегчением подумал он, "может я еще не достаточно грешен чтобы эта дрянь…", тут он отпустил кнопку и от неожиданности чуть не выронил рацию. Из неё хрипел трескучий голос Делающего Пыль:

— … здесь я, здесь. Не слышишь что ли? Вот как есть кнопку "говорить" держит старый дурень. Тика-тики-тиль это Делающий Пыль, слышишь меня, пердун старый?

— Слышу, — слабо улыбнувшись, ответил Ронберг.

— Вот мудазвон песочный, — весело говорил лоя, — если хочешь что сказать, нажми кнопку, если хочешь меня послушать, отпусти. Приём, приём!

— Точно-точно, — Ронберг торопливо нажал кнопку, — это я, я, Старый, я здесь. Приём? — И он отпустил кнопку.

— Ну хвала елетричеству вездесущему, заговорил, пень старый. Всё небось забыл чему учили?

— Забыл, — весело признался Ронберг, приноровившись наконец как вести эту странную беседу.

— Что там с моим асивом?

— Плохи дела. На ноги встал. Думаю крындец нам всем тут пришёл, — и Ронберг, понимая что больше таится нет смысла, в сжатом виде поведал черному лоя как всё обстояло на самом деле: как асив пришел в Гроанбург, как схлестнулся с Хишеном и с его бейхорами, как потерял ноги и остался лежать на площади, как его забрасывали стрелами, камнями и сжигали, как он, Ронберг, убедил асива уехать на повозке, как Хишен заупрямился и повелел закопать асива, а тот вдруг недавно встал и пошел и что от него теперь ждать неизвестно. — Что скажешь, Пыль? Может дёру дать? Приём.

— Дай подумать.

Пару минут было почти тихо, лишь слабое потрескивание, Ронберг как зачарованный глядел на "брехало", словно ожидая что оттуда вот-вот прольется откровение. По поводу возможной обиды со стороны лоя, за то что первоначально его, мягко говоря, ввели в заблуждение Ронберг не переживал. Он достаточно хорошо знал Делающего Пыль и понимал что тот не станет сердиться за этот обман, снисходительно понимая и принимая алчную натуру народа омо.

— Тебе нужно встретиться с ним.

— Что?! — Оторопел Ронберг, но лоя этого не услышал, так как бриод забыл нажать кнопку.

— Иди к нему и скажи, что покажешь ему короткую дорогу к Аканурану. Действуй по прежнему плану и приведи его туда куда договорились. А мы уж его встретим.

— Да ты ополоумел что ли?! Я буду весь в его власти. Он если захочет меня на ошметки порвет. А он захочет, как узнает что я ему вместо повозки яму готовил.

— Успокойся, Старый. Ничего он тебе не сделает. Он асив и просто так никогда никого не убьет.

— Асив может и не убьёт, а демон что внутри него? Ты же не хочешь сказать, что со мной проводки и шестеренки разговаривали. В его железной шкуре чёрт сидит и что у него на уме, одной вон Сандаре известно.

— Ещё раз говорю ничего он тебе не сделает, не так они устроены эти говорящие асивы, чтобы терзать всех без разбору. Ему повод нужен и очень веский. Так что не бзди, Старый. И если всё еще хочешь золота, то приведи его на Паучью гору. А как ты хотел, пердун старый? Новая жизнь никогда не дается даром.

Беседа с Делающим Пыль заставила Ронберга крепко задуматься.

Тем временем начали пребывать бриоды. Взволнованные и возбужденные, они заполнили маленькую бревенчатую комнату и на их фоне пожалуй только Ронберг, немного успокоенный и ободренный недавним разговором, выглядел хладнокровным и сохраняющим присутствие духа.

— Всё-таки значит отросли у злыдня новые ноги, — мрачно изрёк Вархо, — вот что значит дьявольское племя. Ну что ж, готовьтесь, братцы-лиходеи, теперь он нам ноги повыдергивает. Будем до гроба жопой по земле елозить.

Бриоды хмуро поглядели на вэлуоннца.

— Всем не повыдергивает, — сказал Кушаф.

— Всем может и не повыдергивает, — согласился Вархо. — А вот тем кто на площади больше всего мелькал всяко достанется.

— Да мы почти все там были, — заметил Банагодо.

— Может в церквушке укроемся? — Предложил Мелисс. — Всё ж таки место святое, может не сунется он туда.

— Это откуда там святость-то взялась? — Насмешливо поинтересовался кирмианец Харзе. — Уж не от отца ли Боба прибыло?

— От него скорей убыло.

— А чего он в Цитадель-то попёрся?

— Ясно чего. С Хишена решил начать.

— Может им и остановится? — Не подумав, воскликнул Кушаф.

Бриоды испуганно притихли от такой, показавшейся им крамольной, мысли.

— Послушайте, он ведь кажется хочет просто уйти, — как обычно негромко и чуть смущаясь, произнес Альче, — ведь об этом же он со Старым договорился. Так может ничего и не будет. Надо ему ворота открыть и всё. Он уйдет своей дорогой и поминай как звали.

— Уйдёт он как же, — насмешливо сказал Банагодо. — Да он Старому баки забивал про телегу. На кой черт ему повозка, если он ходить может?!

— Тут дело тёмное, — раздумчиво проговорил Вархо. — Может он утром ещё и не мог ходить, может у него новые ноги только сейчас выросли. У ахунды вон отрубленный хвост за десяток дней вырастает. Иначе зачем бы он камни и стрелы от нас терпел? Встал бы да поотрывал всем руки и ноги, чтобы знали в следующий раз как с демоном обращаться.

— Может затем и терпел, что хотел каждую харю, что в него камни бросала, хорошенько запомнить, — зловеще произнес Эрим, — а потом найти и, как с бейхором, всю эту харю себе в пасть засунуть.

— Я, хвала Элриху, на стенах дежурил, — сказал Харзе. — Меня значит не тронет.

— Тебя бы и так не тронул, — заверил Эрим, — твою узкоглазую плоскую морду не один порядочный демон не станет себе в рот совать.

— На свою морду посмотри, чучело носатое, — беззлобно ответил Харзе. — В такую-то морду демон и плюнуть побрезгует, не то что в рот брать.

— Надо к Цитадели идти, вдруг Хишену помощь нужна, — стараясь оправдаться за недавнее высказывание, через силу вымолвил Кушаф.

— Кто ж тебя держит, иди, — сказал Банагодо. — С таким-то помощником Хишен в миг с железным дьяволом управится.

Кушаф с ненавистью поглядел на Банагодо.

— Может Альче прав, — как бы нехотя проговорил Мелис, — может он уйдет, если его не трогать? Заберемся на стены, лестницы поднимем и подождем пока уйдет.

— Так тронули уже, — сказал Вархо, — и он уж этого не забудет. А сейчас ещё начатую яму увидит, смекнет что к чему и вообще рассвирепеет. Говорят дьявол по три грешника за раз заглатывает, а потом отдыхает. Может подсунем ему троих, пусть сожрет их, а там глядишь и подобреет. И может и правда уйдет.

— Кого это троих? — С нехорошим предчувствием поинтересовался Кушаф.

— Ну кого-кого, — пряча улыбку, сказал Вархо, — того чьи рожи он уж точно запомнил. Тебя вон и Банагодо, и если Хишен в счет, то как раз трое вас и будет.

Кушаф и Банагодо переглянулись, как товарищи по несчастью.

Ронберг, уже для себя решивший как поступить, практически не слушал всю эту околесицу, а просто тянул время, собираясь с духом.

— А я думаю, что пьяница-вэлуоннец с черной душой проклятого чернокнижника придется демону больше по вкусу, — сердито сказал Кушаф.

— А если ты, Вархо, на себя еще свой рогатый шлем напялишь, — поддержал Банагодо, — так пёс тебя в ад первого заберет, можешь не сомневаться. Безбожники-колдуны с рогами там всегда в цене.

— Да какой я колдун, — усмехнулся Вархо. — Будь я колдун, то давно бы уже превратил булыжники с Расплатной площади в золото, вас с Кушафом в крылатых жеребцов и улетел бы в благословенную Илирию век свой счастливо доживать.

— Это точно, чернокнижник из тебя как из Кушафа боци, — посмеиваясь проговорил Эрим, — над горчичным палом тогда колдовал-колдовал, а он тебе всю бороду и спалил.

Ронберг неожиданно поднялся со скамьи и объявил:

— Я пойду к псу.

Бриоды тут же смолкли, с удивлением уставившись на него.

— Правильно! — Воскликнул Кушаф и тоже поднялся. — Правильно, Старый, иди ты.

— И то верно, — поддержал Эрим, — ты своё пожил.

Ронберг угрюмо глянул на горца.

— Сделаем так. Я иду в Цитадель, погляжу что там с Хишеном и попробую еще раз поговорить с псом, убедить его уйти из Гроанбурга.

Бриоды слушали старика, затаив дыхание, глядя на него даже с некоторым восхищением.

— Вы же тем временем уберете всех с улиц, пусть все по домам сидят. Особенно по пути до ворот чтобы никто не маячил, не нервировал дьявола. Сами возьмете сотню бродяг и засядете на стенах, ворота откроете и будете ждать. Если всё сложится хорошо, я и пёс уйдем из города. Я буду сопровождать его и по возможности умасливать. Он хочет попасть в Акануран и я покажу ему дорогу.

— Всё правильно! — Горячо воскликнул Мелис. — Молодец, Старый, отчаянная твоя душа. Выведи эту бестию из города и мы тебе век этого не забудем.

Бриоды все разом шумно загалдели, поддерживая Мелиса и восхищаясь Ронбергом.

— Я тоже с тобой пойду, — сказал Вархо.

Все снова смолкли и уставились на вэлуоннца.

— Я конечно не такой старый как Старый, но тоже пожил достаточно, — Вархо с усмешкой поглядел на Эрима. Потом посмотрел на Ронберга: — Мало ли что, буду на подхвате.

Ронберг, прикинув и так и эдак, решил, что это неплохо, если рядом будет такой надежный и бывалый человек как Вархо. И с благодарностью сказал ему:

— Согласен. С тобой и дьявол не так страшен.

Тут раздался еще один голос:

— Я тоже с вами пойду.

Бриоды с изумлением повернулись к Альче.

— Ты-то куда лезешь?! — Спросил Банагодо. — Тоже что ли пожил?

Но молодой человек не удостоил его ответом и, обращаясь к Ронбергу, твердо произнес:

— Я иду с вами.

— А и верно, пусть идет, — сказал Вархо. — На нём, по его летам, из всех нас меньше всего грехов, не станет демон с ним вошкаться. А малый Альче шустрый, глядишь и пригодится.

На том и порешили.

124

Хишен сидел за столом в своём "кабинете" и с тоской оглядывал развешанные по стенам роскошные ковры, драгоценные гобелены, яркие картины в рамах из дорогого "стеклянного" дерева, изукрашенное вязью, гравировкой и самоцветами оружие, огромные золотые и серебряные блюда, цепи и цепочки с увесистыми, усыпанными брильянтами орденами, медальонами, утонченными кулонами. Затем его блуждающий взгляд переходил на роскошные комоды, мраморные полки, заставленные изящными вазами, золотыми замысловатыми канделябрами, маленькими забавными скульптурами, красивыми разноцветными бутылками, элегантными стеклянными сосудами с нюхательными солями, специями, "порошками любви", дивными шкатулками, ларцами и ковчежцами, содержимое которых он уже не помнил. От всего этого сейчас почему-то мутило. Жутко болела грудь, вернее даже не грудь, а как будто всё туловище, отзывавшееся нестерпимой болью на любое движение. Хишен сердился на бабу Габу, измазюкала всего какой-то зеленой дрянью, а легче не становится. Не раз и не два он поглядывал на череп с "алмазной пылью". Стоит вдохнуть лишь щепотку и боль утихнет, придет блаженство и несказанное удовольствие, напоминающее пик сексуальных утех, будет волнами пробегать по трепещущему телу, вознося счастливчика к небесным высям. Но Хишен не решался. Ему было отлично известно как быстро "алмазная пыль" иссушает мозг и превращает человека в тощую полумертвую развалину. Слишком быстро. Он отваживался только немного втирать в кожу. Пытаясь отвлечься, он глядел на череп и вспоминал того бравого королевского полковника, которому он некогда принадлежал. Полковник был силен духом, крепок телом, но не отличался умом. С невообразимым упорством он преследовал Хишена, тогда всего лишь главаря небольшой, но до ужаса дикой и беспощадной шайки головорезов, по южным степям Агрона. Это длилось чуть ли не полгода, упрямство полковника просто выбешивало Хишена, в конце концов загнанного в совершенно дикие непролазные чащи где-то на границе с Вэлуонном. Но удача отвернулась от бравого полковника и теперь его череп является украшением стола повелителя Гроанбурга.

Хишен снова подумал о том что надо бы сходить поглядеть как продвигаются дела с ямой для металлической твари. Но двигаться совершенно не хотелось. Да кроме того, хотя он конечно ни за что в этом бы не признался, вспоминая своё столкновение с жутким псом и обдумывая всё то что нарассказывал Ронберг, его всё больше и больше охватывало нечто вроде робости перед этим непостижимым созданием. Ему не хотелось выходить наружу пока эта тварь вольготно лежит себе посреди площади, пусть и не способная сдвинуться с места. Чудовище испускало молнии, метало иглы, изрыгало огонь, творило призраки людей, подделывало голоса, и бог его знает на что ещё оно способно. И тут Ронберг прав, даже и без задних лап, оно всё ещё опасно. И Хишен с нетерпением ждал вести о том что жуткая тварь погребена.

В этот момент дверь в кабинет распахнулась. Мивар с неудовольствием поднял глаза, готовясь хорошенько распечь недотёпу, рискнувшего войти без предварительного вежливого стука. В кабинет, ступая почти бесшумно по драгоценным коврам, вошла огромная металлическая собака. Она села на задние лапы и внимательно поглядела на человека за столом.

Хишен не мог пошевелится, с трудом осознавая происходящее. Чудовище появилось столь неожиданно, тихо и буднично, что мивара сковал даже не ужас, а некое смятение от не умещающегося в голове несоответствия существующей до этого момента реальности и случившегося. Металлический пёс не мог находится здесь, это нарушало какие-то незыблемые, неизвестные, но непременно существующие законы бытия. Хишен кажется даже дышать перестал.

Кит тоже пребывал в некоторой растерянности. Вот он человек, о котором он столько думал последнее время. Вот он человек жизнь которого следует прекратить. Но только сейчас Кит понял, что он еще даже не решил как именно следует прекратить эту жизнь. Он не выбрал конкретного способа умерщвления. Роботу, насколько это было возможно для него, стало не по себе, как только он задумался об этом. И это были какие-то тяжелые, неповоротливые думы, которые требовали значительного усилия, словно его квантоволновой мозг сопротивлялся таким размышлениям. Кит даже не мог подобрать какого-то мягкого определения тому что он намеревался совершить, нужен был какой-то эвфемизм, нейтральное слово для обозначения этого процесса. Убийство, казнь, ликвидация, уничтожение ему не нравились. Он подумал о том что нужно просто выключить блок эмоций. Не снизить уровень эмоциональных реакций до каких-то приемлемых не отвлекающих значений, а именно полностью выключить, как тогда, в те секунды перед истреблением бейхоров. Но Кит не стал.

Хишен, как человек чей опыт мужества и хладнокровия был взращён и выпестован столь долгой чередой смертоносных, кровавых, жестоких, бескомпромиссных ситуаций, справился со всем своим смятением, протянул руку к лежавшему на столу боевому топору и хрипло сказал:

— Чего тебе надо? Я рассказал про девчонку всё.

Изначально Кит решил не вступать в диалог со своей жертвой. Ибо говорить было не о чем. Все причины и последствия данного акта были обдуманы, взвешены и тщательно проанализированы. Никакие слова ничего уже не могли изменить.

Из имеющихся в его распоряжений химических составляющих Кит вполне мог приготовить смертельную для человека инъекцию, наполнить ею одну из метательных игл и выстрелить. Это было достаточно просто, эффективно и… и не кроваво. Кит встал на все четыре лапы. Изготовление смертельного токсина займет несколько десятков секунд.

Хишен почувствовал некое шевеление в области позвоночника. Это было ему знакомо. Ощущение близости смерти. Железная воля сдерживает ужас и панику, но тело реагирует по своему, холодеет и тихонько, почти незаметно дрожит, сдавленное жутким осознанием надвигающегося прекращения собственной жизни. И он отчетливо понял для чего металлический зверь пришел в его кабинет. Разговора не будет. И пощады тоже.

Левой рукой он схватил одну из бутылок и швырнул. Он всегда умел действовать практически с одинаковой эффективностью обеими руками, в бою это было немалым преимуществом. Металлическая собака не сделала ни единого движения, всё так же пристально глядя на полуголого мужчину. Тяжелая бутылка врезалась в правое плечо Кита и разлетелась на осколки.

Застонав от натуги и боли, Хишен поднял тяжелый широкий стол и опрокинул его на бок. Под его прикрытием, сжимая в правой руке топор, он бросился к задней стене.

Кит по-прежнему не шевелился. Включив тепловизор, он спокойно наблюдал сквозь толстую столешницу как мечется загнанный мивар. Деться ему было некуда.

Хишен раздвинул на задней стене два тяжелых ковра, нащупал ручку и рванул на себя низкую едва ли в полтора метра высотой, толстую, деревянную дверь. Нырнув в темную прохладу узкого потайного хода, он захлопнул за собой дверь и, действуя на ощупь, задвинул два массивных засова.

Кит обошел поваленный стол и приблизился к задней стене, чуть-чуть обескураженно изучая ковры и скрывающуюся за ними дверь. Через полминуты широкоплечее тело Хишена исчезло для инфракрасного зрения, видимо укрытое уже непроницаемой толщей каменной кладки. Кит уселся на попу, соображая куда может вести этот скрытый коридор и стоит ли ломать дверь или лучше пойти искать выход из него.

125

Сойвин всё еще стоял во внутреннем дворе Цитадели, раздумывая над тем где ему раздобыть одежду и как выбраться из города. Он собирался покинуть город вовсе не потому что так ему велел металлический пёс, но исходя из твердого, истового убеждения, рожденного в самых сокровенных глубинах души, что с Гроанбургом покончено навсегда. Хватит с него разбойничьего промысла. Чтобы ему не грозило в том, внешнем мире, он вернется туда. Впрочем, сейчас он об этом особо не задумывался. Чувствуя себя удивительно свежим и бодрым и потому находясь в приподнятом настроении, Сойвин с некоторой даже веселостью размышлял чем бы прикрыть наготу и как лучше выйти из Цитадели.

В этот момент сбоку, рядом с поленницей, с треском распахнулась маленькая невзрачная дверь и во двор, словно обезумивший, выскочил Хишен. В немом изумлении мужчины уставились друг на друга. Мивар быстро сообразил что стало причиной чудесного воскрешения предателя-бриода. И хотя совершенно определенно ему следовало, не теряя времени, бежать прочь от Цитадели, спасая свою жизнь, он не совладал с охватившей его ненавистью и, воздев боевой топор, бросился на Сойвина.

Молодой человек шарахнулся в сторону. Ему было отлично известно, что как боец, Хишен невероятно опытен и искусен. И даже имей Сойвин при себе все свои мечи и кинжалы, он трижды бы подумал прежде чем вступать с Хишеном в единоборство. Ну а сейчас, голый и безоружный, он мог только спасаться бегством. Несмотря на, как ему казалось, отличное самочувствие, непослушные и будто какие-то дряблые ноги вдруг подвели его, он споткнулся и упал. Подлетевший и уже ликующий в душе Хишен поспешил нанести удар топором. Но Сойвин успел оттолкнуться от земли и перекатится в сторону, торопливый и не слишком сильный удар прошёл мимо. Сойвин, близкий к панике, отчаянно пнул ногой прямо в замотанную грудь мивара. Тот охнул и осел, его маленькие глаза стали на миг большими.

— Проклятый пёс, — прохрипел он, задыхаясь от боли, — пёс проклятый.

Удар Сойвина также был поспешным и далеко не в полную силу, но истерзанная грудь Хишена отозвалась на него обжигающей, туманящей мозг, болью. Молодой человек отполз спиной назад, перевернулся, вскочил на ноги и бросился прочь.

Мивар перехватил по удобнее топорище, намереваясь метнуть своё оружие во врага. Но в последний момент, пытаясь унять болезненный звон в голове и не уверенный в своем броске, передумал. Сойвин хоть и светится еще молодостью, но в потасовках уже поднаторел. И если бросок не выйдет, то чего доброго предатель-бриод завладеет топором, а он, Хишен, останется безоружным.

Вышло так что бежать Сойвин мог только к основному заднему входу Цитадели, ведущему к лестницам и коридору в Гостиную залу. Через полминуты он был в этой зале. На секунду он замер, соображая что по стенам развешано оружие и можно попытаться завладеть им. Но сзади уже громыхали шаги повелителя Гроанбурга. Сойвин бросился к парадным дверям Цитадели. В этот момент, пересекая Расплатную площадь, к крыльцу приближались трое бриодов, отважно вызвавшихся отправится на рандеву с "железным дьяволом". Но перед этим знаменательным событием их ожидала еще одна незабываемая встреча. Из парадных дверей Цитадели на них вылетел голый одноухий мужик ужасного вида. Трое бриодов застыли на месте, оторопев от такого зрелища. Из них только Ронберг моментально понял кто перед ними. Вархо и Альче в первые секунды совершенно не узнали своего бывшего товарища, всегда аккуратно выбритого, опрятно одетого, вполне благообразного и симпатичного.

— Это что ж за страхоидолище поганое? — Пробормотал Вархо, инстинктивно положив ладонь на рукоять своего старого меча.

Голый человек слетел с крыльца и побежал по площади, прямо на них.

На крыльце Цитадели появился разъяренный Хишен. В один миг охватив взглядом площадь и оценив обстановку, он грозно рявкнул:

— Взять его!!

В пылу бегства Сойвин не осознал этих слов, опасно приближаясь к трем бриодам. И в следующий момент, повинуясь своему атаману, Вархо выхватил меч и ловким умелым ударом звезданул плоской стороной клинка по голове Сойвина. Последний, потерявшись в пространстве, закружился на месте, осел и цеплялся за землю, словно она раскачивалась у него под ногами.

Хишен сошёл с крыльца, помахивая топором и уверенно ухмыляясь. Он словно совершенно позабыл, что его преследует непостижимое, несущее ему смерть, чудовище. Вера в себя и свою непростую, но выпутывающую его из всех передряг судьбу снова заполнила его могучее сердце.

Немного придя в себя, Сойвин огляделся и вдруг бросился к самому молодому бриоду. Тот испуганно попятился, но Сойвин успел выдернуть из ножен его меч и отскочить назад. Затравленно оглядевшись, он устремился к высокой деревянной ограде, еще совсем недавно укрывавшей собой "железного дьявола".

Хишен, ничуть не смущенный этими манёврами, приблизился к своим верным бриодам. Обращаясь к Альче, он спокойно сказал:

— Стрелой летишь на конюшню, берешь двух лошадей и скачешь с ними сюда. Пошел!!

Альче буквально подпрыгнул и помчался к дороге.

Хишен схватил Ронберга за бороду и притянул к себе, заставив бриода застыть в неудобной и унизительной позе. Сделать что-нибудь поперек тот не посмел.

— Я не понял, Старый, почему эта песья нечисть еще не в земле?!

— Так ведь ходит опять, — с извиняющейся интонацией проговорил Ронберг. — Встал и ушел. Как его теперь закопаешь?

— Точно, Голова, — встрял Вархо, — не Старого это вина. Адово отродье себе новые ноги наворожило. А может и старые к заднице приделало.

Хишен саркастически поглядел на вэлуоннца. Тот потупился.

— Твой меч, — приказал Хишен.

Вархо поспешно вынул клинок и передал его, рукоятью вперед, мивару. Взяв меч и отпустив бороду Ронберга, Хишен направился к голому Сойвину. Приблизившись, с усмешкой произнес:

— Ну что, шут гороховый, радуйся, твоя взяла. Умрешь как мужик. Мне видишь ли уехать нужно, не досуг тебе долгие проводы устраивать. — И указав топором на промежность Сойвина, еще более весело возвестил: — У меня, кстати, намного больше чем у тебя.

Сойвин, с мечом Альче в правой руке, стоял возле деревянного щита и выглядел вполне спокойным. Он понимал, что шансы выжить невелики, однако, и тут Хишен был прав, мысль о том что погибнет в бою, с оружием в руках, а не бездвижным, скованным полутрупом, задыхаясь от вони чужой мочи и заживо сгрызаемый крысой или жуками, согревала ему сердце.

Начало схватки вышло бескомпромиссно яростным. Противники сражались даже не то что насмерть, а словно бы и совершенно презрев смерть. Ронберг и Вархо, навидавшиеся на своём веку самых что ни на есть диких побоищ, не смели и моргнуть лишний раз, оцепенело застыв и, как завороженные, наблюдая за бешеным неистовством двух воителей, один из которых был голым абсолютно, другой наполовину. Эта их нагота придавала сражению какой-то особенно пугающий первобытный оттенок, более остро и явственно изобличая их животную ярость. Хишен рубил, крушил, долбил и мечом и топором столь мощно и безостановочно, словно хотел смолоть врага в муку или снова заколотить его в землю. Сойвин, хоть и был с юности приучен к более элегантным техникам фехтования, не только выдержал этот убийственный шквал, но и сумел достать противника двумя ударами, не сильно ранив его в правое плечо и левую щеку. И даже едва не разрезал живот, когда топор мивара застрял в ограждении и Хишен отвлекся на секунду, вырывая его из древесины. Но для самого Сойвина этот шквал не прошел бесследно, он получил несколько глубоких порезов на обоих руках. А главное он быстро выдыхался, из его тела стремительно улетучивалась чудесная сила и свежесть, вселенная в него вмешательством металлического пса. Истерзанное тело Сойвина, изнуренное долгим голодом и жаждой, не имело естественной энергии. Но и Хишен, хоть и вполне сытый и отдохнувший, был сильно потрепан побоями Суоры и чудовищным ударом Кита. И безумное напряжение атакующего шквала основательно вымотало его. Оба противника отхлынули назад, обливаясь кровью, тяжело дыша, дрожа всем телом и мрачно глядя друг на друга. Хишен кроме того испытывал некоторое неприятное удивление. По его мнению этот изуродованный, измученный, голодный полумертвяк, только что выкопанный из земли, должен был быть смят первым же ударом топора. И в голову Хишена закрадывались нехорошие подозрения, что проклятый пёс вселил в бриода-предателя какую-то магию. Впрочем, мивара это не беспокоило, никакая магия его не пугала, он твердо верил что несгибаемая мужская воля, отвага и физическая сила перевесят любую магию. И даже встреча с сайтонской ведьмой и железным дьяволом не поколебали эту уверенность. А вот рассеченная левая щека ему немного досаждала, кровь из неё обильно заливала лицо, шею и грудь, нижним краем глаза он буквально видел как оттопыривается лоскут плоти и кажется воздух забирался прямо под кожу. Хотя конечно это были мелочи. Заметив, что в какое-то мгновение Сойвин чуть прикрыл глаза и склонил голову, Хишен сразу же атаковал. Мечом в левой руке. В последний миг Сойвин успел отпрянуть, но лезвие старого клинка Вархо всё равно чиркнуло бывшего пограничника по лицу, рассекая кожу от подбородка до лба и едва не задев глаза. Хишен добавил топор, Сойвин отступил. Его дела были плохи, кровь практически затопила левый глаз и бриод уже с трудом мог следить за противником. Хишен усилил натиск, Сойвин слабел и всё чаще принимал удары мечом, вместо того чтобы уходить в сторону. Но эти удары сокрушали его, он едва держался на ногах. Никакие контратаки ему уже были не под силу. Меч Вархо снова возник возле лица Сойвина, молодой человек отшатнулся и покачнулся, теряя равновесие. Хишен ударил топором в ногу, зацепил её под коленом, дернул и Сойвин полетел вниз. Мивар наступил ему на запястье, страшной тяжестью придавив руку и заставив выпустить меч, поднял топор для последнего удара, но застыл на несколько секунд, угрюмо взирая на поверженного врага. Уничтоженный, голый, окровавленный, с разрезанным лицом, одноухий человек слабо барахтался на земле, подняв вверх дрожащую левую руку и закрываясь ею от неминуемого жуткого удара боевого топора. Это жалкое беспомощное существо выглядело до того убого, до того оно не было похоже на того бравого, рослого, широкоплечего, спокойного, уверенного в себе парня в черной облегающей шапочке, ладных по фигуре доспехах, вооруженного многочисленными грозными клинками, что мивар вдруг поколебался. На какое-то мгновение его яростная ненависть вдруг утолилась унизительным, поверженным в прах состоянием этого человека. И Хишен ощутил острую гордость за себя за то что сумел победить, сломить, растоптать такого сильного,своенравного, вполне заслужившего уважение своей решительностью и мужеством человека как Сойвин. И горячая волна удовольствия самим собой омыла его сердце, он опустил топор. Желание непременно умертвить бриода-предателя пропало, торжество над живым, но превращенным в кровавую, дрожащую размазню врагом было гораздо острее, приятнее и ценнее. Хишен наступил на голову Сойвина, безжалостно придавливая её к земле, наклонился и сказал:

— Живи, сучонок.

В этот момент послышался топот копыт скачущих галопом лошадей. Хишен посмотрел вдаль, на север и усмехнулся. Самое время. Проклятая псина видимо заплутала где-то в дебрях Цитадели или может убралась обратно в свой ад. И Хишен уже не сомневался что теперь всё будет хорошо, всё у него получится. Сейчас он уедет из города, отсидится в одном из многочисленных разбойничьих схронов в лесу и дождется вестей что железный дьявол действительно исчез из Гроанбурга.

Сойдя с головы поверженного врага, он, не обращая внимания на застывших Вархо и Ронберга, направился к выходу с площади, навстречу скачущему с лошадью в поводу Альче. Шагал он неспешно, уверенно, спокойно. Но в какой-то момент, уже пройдя деревянную арку, обозначавшую вход на площадь и двигаясь по широкой дороге, он замер. Каким-то шестым чувством он уловил что всё переменилось. Он оглянулся, с крыльца Цитадели спускался металлический пёс. Через секунду эта металлическая махина стремительно понеслась вперед. И это было вполне пугающее и завораживающее зрелище, заставившее двух и без того недвижных бриодов просто-таки обратиться в камень. Хишен посмотрел на север, туда где мчались всадник и чуть позади него красивый вороной конь, который должен был увезти повелителя Гроанбурга в спасительные чащи окружавших город лесов. Хишен тут же понял, что железный дьявол доберется до него раньше. В один миг гордый мивар осознал что ничего уже не будет хорошо, что ничего у него не получится, что его сложная, бурная, кровавая, удалая, наполненная оглушающей болью и запретными удовольствиями, лихая, прекрасная жизнь завершилась. Он не единожды видел как этот миг случался у других людей, жестокая беспощадная секунда в течение которой человек полностью осознает что это конец его жизни и сейчас он умрёт. И кого-то эта секунда превращала в противный жалкий хнычущий дрожащий студень, кого-то в тупой застывший бессмысленный камень, кого-то в дикий истеричный кусок безумной плоти, кого-то в ничтожное гадкое пресмыкающееся полное соплей, слюней и унизительной мольбы, а у кого-то она зажигала на лице последнюю улыбку, спокойную и мудрую, улыбку прощания сильного человека с жестокой, милой жизнью. Хишен повернулся к бегущей собаке, улыбнулся грозным кровавым оскалом и молча устремился вперед. У обалдевших Вархо и Ронберга просто отпали челюсти, когда они увидели как их сумасшедший атаман с мечом и топором бросился на металлического зверя. Это было нечто иррационально дикое.

Кит остановился. Действия главаря разбойников немного удивили робота. В них казалось нет никакого смысла. Несомненно мивар, ощутивший на себе ужасный удар металлических лап и видевший гибель своих бейхоров, должен был понимать, что не в силах одолеть "железного дьявола". Скорей всего, решил Кит, это экспрессивная эмоциональная реакция на неустранимую угрозу, неконтролируемая разумом истерика.

Как только расстояние до обезумевшего мужчины сократилось и стало возможно гарантировать эффективное поражение иглой, Кит, не испытывая уже ни малейших колебаний и сомнений, выстрелил. Игла вошла в шею мивара, но тот этого никак не заметил. Он уже не бежал, а летел к врагу, как делал этот сотни раз на протяжении своей жизни. Где-то на заднем фоне сознания он знал, что металлический зверь убьёт его, конечно, как-нибудь жутко и кроваво, раздавив череп, отрывая руки и ноги, раздирая туловище. Готовился что вот-вот тот вскинется на задние лапы, как тогда в Цитадели, распахнет свою ужасную пасть и всё будет кончено. Но это кошмарное знание не поработило его волю, не сковало страхом его тело, не затянуло душу пеленой отчаянья, не высосало силы из его мышц. Он подскочил к роботу и нанес два удара по голове, мечом и топором. Удары были страшными. Но металлическая голова лишь дрогнула и ничего больше. Даже торчащее треугольное ухо, в которое врезался клинок меча, безобразно смявшись, словно бумажное, тут же начало распрямляться и вскоре приняло прежнюю форму. При этом полотно меча едва не лопнуло, а топор, угодивший в левый висок зверя, отскочив с неимоверной силой, наполнил дюжую руку Хишена пронзительным болезненным гудением и тот с трудом удержал топорище. Мивар отпрыгнул в сторону, готовясь к следующей атаке, но застыл в задумчивости.

Оба были несколько обескуражены.

Мивар совершенно не понял логики поведения пса. И его вдруг озарила счастливая мысль, что он совершил дичайшую ошибку. Ну с чего он в самом деле взял, что "железный дьявол" непременно хочет его убить? Только потому что тот явился непрошенным в его кабинет? Да может эта проклятая непонятная псина всего лишь хотела о чем-то поговорить, а он доверился своему чутью, которое хоть и редко подводило его, но с таким странным созданием вполне могло оплошать. Он возликовал, матерно выругавшись про себя. Какой же он дурень! Он будет жить. Еще много-много лет. Но в следующий миг он почувствовал острую боль в голове и в глазах заплясали цветные пятна.

По расчетам Кита составленная им смертельная инъекция, должна была убить человека, такой комплекции как главарь разбойников, в течение 5–7 секунд. Достаточно мягко и безболезненно. Сначала отключив мозг, блокировав нейромедиаторы и погрузив жертву в подобие комы, а затем парализовав сердечную мышцу. Но этого не произошло. Кит почувствовал досаду. Он, конечно, не был ни боевым, ни медицинским роботом и располагал ограниченным набором химических препаратов и не слишком большими возможностями синтеза новых соединений, но всё же свою уверенность в действенности изготовленной им инъекции оценивал достаточно высоко.

Хишен пошатнулся. Окружающий мир закачался и стал расплываться. Острая пульсирующая боль раздирала голову, начинаясь где-то в основании черепа, поднимаясь по затылку и затопляя темя и лоб. Мивар застонал, где-то вдалеке возникла мысль что он падает. "Только не на колени. Только не на колени!!", с яростью и отчаяньем кричала его душа. Меч и топор ушли из его рук, он схватился за голову, а потом понял что стоит на четвереньках и всё его тело бьет мелкая дрожь. Он уже не застонал, а завыл. Повалился на бок, перевернулся на спину. Он почувствовал во рту горячую железную жидкость, столь привычную и знакомую. Его тело забилось в судорогах, выгибая могучую грудь и искажая черты лица ужаснейшей гримасой. Кровь потекла из уголков рта и затопила белки глаз. Он начал биться затылком о землю, скрежеща зубами. Кит подошел к нему и протянул вперед лапу, из которой вылезли отполированные сверкающие на солнце семисантиметровые когти из "алмазной" стали. Одним быстрым движением робот легко вонзил когти в висок мивара и прекратил его мучения. Тело Хишена еще раз дернулось и осело, повелитель Гроанбурга был мертв.

Кит был очень расстроен. Он меньше всего хотел такой жуткой смерти для этого человека. "Ну что, чудо из железной руды, натворил ерунды?!", вспомнил Кит слова Василия Геннадьевича Шатрова, стэйт-инженера из жилищно-коммунального корпуса, обслуживающего улицу Эвергрин на Макоре. С этими словами веселый дядя Вася обратился к Киту, когда явившись в дом Валентина Акари узнал, что Элен в страшной обиде на своего робота, за то что тот, исполняя категоричное распоряжение отца девочки, не пустил её на встречу с подругой мисс Эльвирой Мейнос. Элен была сурово наказана за то что вместе с Артуром Финчем пробралась на стройку нового терминала космодрома и там едва не провалилась в шахту реактора. Её спас один из строительных роботов. Приехала полиция и составила акт о проникновении на закрытый объект. Вызвали Валентина Акари, причем с другой планеты, и с рук на руки передали ему дочь. Отец Элен был, мягко говоря, раздосадован поведением дочери и объявил ей страшное наказание, лишив её всех подруг, развлечений и даже некоторой свободы перемещения. Но поскольку офицер Космической полиции был вынужден вернуться к своей работе, исполнителем наказания и тюремщиком он назначил Кита, строго-настрого предупредив его, что если тот даст слабину и пойдет на поводу у несносной девчонки, то будет разлучен с нею и возвращен в мрачные лабораторные корпусы "StarIntel", дабы Родерик Антиховский несколько подкорректировал его поведенческие алгоритмы. Металлический пёс честно исполнял роль тюремщика и не выпускал Элен из дома. Она попыталась прорваться сначала хитростью, потом силой, Кит аккуратно помешал, но девочка упала, больно ударилась коленкой, захныкала и возненавидела своего робота. Сказала что на всю жизнь. В этот тяжелый момент разлада в дом Акари, по хозяйственным вопросам, и явился дядя Вася. Элен бросилась к нему и жалобно поведала о всей боли, горечи и унижениях, переживаемых ею в "застенках этого каземата" под бдительной опекой "этого гадкого надсмотрщика и угнетателя". Выйдя из дома и увидев на лужайке "гадкого надсмотрщика и угнетателя", Василий Романович и обратился к нему с теми самыми словами. "Что же, по-вашему, мистер Шатров, я должен был позволить ей уйти?", спросил Кит, считая что поступил правильно. "Конечно", улыбнулся дядя Вася, "ведь эта девчонка она же твоя. А своих ни за что нельзя предавать. Ни за что и никогда и плевать что будет потом". Кит решил что мистер Шатров не прав, но промолчал. А вот сейчас он, Кит, кажется и правда натворил ерунды. Мягко выражаясь.

Кит повернулся к Вархо и Ронбергу. Те дрожали мелкой дрожью, совершенно не понимая состояния Кита и уверенные что теперь настал и их черед. В этот момент к месту действия подлетел Альче, разгоряченный и взволнованный он соскочил с лошади. Увидев мертвого мивара, он хотел было броситься к нему, но замер, когда металлический пёс повернул к нему голову. Над площадью повисла тишина, лишь тяжело дышали кони, переступая копытами по неровным булыжникам.

Кит стремительно анализировал составленную им убийственную смесь, пытаясь понять в чем именно просчитался и почему она привела к столь мучительной и жестокой смерти. Блок эмоций возбуждал в его мозге активность, которую, чуть подумав, робот, обозначил как чувство вины. Не часто он его испытывал, ибо, чтобы там не говорил дядя Вася, всегда верой и правдой служил главной доминанте своего существования — благополучию маленькой синеглазой девочки. Но сейчас определенно испытал. Его внимание привлек барахтающийся у ограды человек. Сойвин пытался принять сидячее положение. Кит быстро оглядел его. Бывший бриод выглядел еще хуже чем мертвый мивар. Робот подошел к нему. Сойвин с трудом сфокусировал правый глаз на возникшей перед ним металлической голове. И тихо пробормотал:

— Старик говорил: встретив бога, главное это узнать его. — Он попытался улыбнуться, его рассеченные губы слегка дрогнули.

— Пожалуйста, закрой глаза и не шевелись, — сказал Кит. Он был рад что может кому-то оказать помощь и приступил к медицинским процедурам.

Ронберг, совладав со страхом, с замирающим сердцем, подошел ближе, дабы пронаблюдать что же именно чудовищное создание творит с несчастным бриодом. Вархо немного поколебавшись, последовал за товарищем. Через минуту к ним присоединился Альче.

Кит, раскрыв ужасную пасть, буквально навис над Сойвиным. Стоявшие позади бриоды широко распахнув глаза и забыв дышать, готовились увидеть нечто жуткое, при этом любопытства в них было не меньше чем страха. Они видели как из недр пасти выдвигались какие-то палочки, иглы, трубочки и как из них вырывался, падая на кожу Сойвина, то синий свет, то красный, то струя бесцветной жидкости, то облачка белесого газа, то яркие нити.

Первоначально Кит обработал "пациента" биоклинадсорбентом, промывая и очищая кожу, удаляя из всех ран кровь, пот, грязь, чужеродные субстанции и микроорганизмы. Затем он прошелся по всем повреждениям легким ультрафиолетом и тепловым излучением для гарантированного обеззараживания. После чего аккуратно заполнил раны заживляющим регенератором, с ювелирной точностью свёл края рассечённой кожи, наложил узкие нити биоклея и сканнером проконтролировал идеальное соединение поврежденной плоти. Особенно тщательно он производил процедуры на лице Сойвина, стараясь полностью исключить возможность возникновения рубцовой ткани, прекрасно понимая что уродливый шрам от подбородка до лба не сделает будущую жизнь молодого человека лучше. И Кит остался доволен результатом. Напоследок он ввел в организм Сойвина дополнительные стимуляторы, питательную сыворотку, витамодулятор и немного тонус-энергетика.

— Можешь открыть глаза, — сказал Кит.

Сойвин открыл глаза и улыбнулся. Он чувствовал себя свежим, чистым, легким и счастливым. Изумленные, прямо-таки обалдевшие лица трех бриодов, на глазах которых только что произошло самое настоящее преображение и почти воскрешение, рассмешили его.

— Я узнал тебя, — сказал он Киту.

Робот молчал. Он считывал пульс, давление и биотоки мозга улыбающегося молодого человека и спрашивал себя не переборщил ли он с тонус-энергетиком. С некоторых пор он начал немного сомневаться в своих знаниях биохимии.

— Уходи из города и никогда не возвращайся сюда, — сказал наконец Кит. — Прощай.

Сойвин стал серьезным и покачал головой.

— Прощай…, — взволнованно произнес он. И хотел добавить что-то еще, что-то искреннее, трогательное, важное, рвущееся из глубины души. Он чувствовал себя так будто ему еще раз подарили жизнь, новую жизнь, новый шанс. Сильное, проникновенное переживание из сплетенных воедино благодарности и раскаянья, горячее, бьющееся словно это само сердце, поднималось из груди и комом застревало в горле. Он ничего не сказал и только протянул руку и осторожно прикоснулся к Киту.

В этот момент Ронберг, взглянув на стоявших позади лошадей, собрался с духом и, выступив вперед, решительно сказал:

— Господин Шак, если вы не держите на меня зла и если вам это еще нужно, я готов показать вам короткую дорогу к Аканурану.

Ронберг был напряжен как струна, он сам себе казался безумцем. После всего что он увидел, он всё еще намеревается предать это страшное существо в руки черных лоя. Но ведь он увидел не только жуткую гибель мивара, но и исцеление Сойвина. Да и в глубине души он убеждал себя, что всё сделают лоя, он же будет в стороне, он сразу же ускачет и будет спокойно ждать своё золото. А Делающий Пыль не обманет, никогда не обманывал.

Кит поглядел на пожилого бриода и сказал:

— Хорошо, покажите.

Ронберг, боясь утратить запал, тут же развил деятельность.

— Тогда едем, — бодро сказал он и направился к лошади, той что предназначалась для мивара. Уж наверное Альче выбрал для главы города лучшую. С некоторым трудом и кряхтением взобравшись в седло и выпрямившись, он строго поглядел на своих товарищей и приказал:

— Сойвина одеть, дать оружие, припасы, хорошего коня и вывести из города. Ясно?

Вархо, глянув на Ронберга исподлобья, едва заметно кивнул.

— И еще, — успокаивая гарцующего коня, сказал старый бриод, — унесите его в Цитадель.

Он кивнул в сторону мертвеца, после чего развернул лошадь мордой на север и посмотрел на Кита, давая понять что готов. Робот прямо с места перешёл на быстрый бег. Всадник устремился за ним. Трое мужчин некоторое время глядели им вслед.

126

Каменные черные стены с массивными крестообразными зубцами холодно сверкали на солнце вкраплениями слюдообразных кристаллов. На деревянных шестах, торчавших из отверстий в стене, на цепях висели высохшие мертвецы, на груди которых болтались дощечки с написанными на них именами и совершенными преступлениями. Цыс бодро шагал по тротуару вдоль рва, отделяющего тротуар от стены, и не обращал на мертвецов ни малейшего внимания. Он шел из таверны "Волчья радость" после сытного завтрака и гораздо более его занимал кусочек мяса застрявший где-то в верхних зубах слева и который он безуспешно пытался выудить движениями языка. В его привычном кафтане скромного добропорядочного ремесленника с внутренней стороны в специальных узких кармашках как всегда присутствовали тонкие спицеобразные палочки, которые как раз очень бы подошли для ковыряния в зубах. Но все палочки были вымазаны в разных ядах и лезть ими в рот Цыс определенно не собирался.

Он приближался к небольшому каменному мосту, прозванному "Вопящим" и ведшему через ров к мрачным вратам, за которыми скрывался сумрачный двор, окружавший тяжеловесное, высокое, темное, с чуть багровым оттенком здание Дома Ронга, на верхотуре которого, как суровый грозящий перст, возвышалась "колокольня мертвых", трезвонящая всякий раз как кто-нибудь испускал дух в этом малопривлекательном месте. С этой стороны моста, слева и справа от него стояли приземистые Привратные башни всё из того же черного камня что и стены, окружавшие территорию Дома. У подножия башен, вплотную к стенам лепились тяжелые металлические клетки, в которых на цепях сидели полунагие изможденные люди. Это было своего рода и наказание и назидание всем проходящим мимо. К клеткам крепились дощечки, на которых сообщалось имя сидевшего, его возраст, место рождения и совершенное преступление. Сие зрелище пользовалось немалой популярностью у горожан и гостей столицы. Люди собирались у клеток и громко обсуждали того или иного заключенного. Однако по галереям, опоясывавшим Привратные башни, под навесом конусовидных крыш, вышагивали молчаливые фигуры стражей, которые помимо прочего должны были следить чтобы зеваки не обижали сидевших в клетках "сверх меры", пытаясь ткнуть их палкой или приложить камнем, или наоборот не проявляли к ним излишнего милосердия, просовывая им фляги с вином и сладости. Цыс, почасту бывавший у Дома Ронга, уже пресытился этим зрелищем и никакого любопытства к выставленным на всеобщее обозрение заключенным не выказывал. Его интересовало другое. Объявления на деревянных щитах, расположенных над перилами моста через ров. Здесь можно было узнать о всех недавно осужденных и казненных, а главное о тех, кого доблестные служители Судебной Палаты пока еще не смогли заполучить в свое распоряжение, но очень бы хотели это сделать. Вот эти самые листочки Цыс и изучал самым прилежным образом, обращая особое внимание на тех, за поимку которых давали никак не меньше 10 золотых.

Сегодня его внимание привлек большой лист, на котором черными штрихами была изображена по пояс кирмианская девушка, а рядом с ней чуть изогнутый меч с длинной рукоятью. Первое что Цысу бросилось в глаза, так это надпись: "20 тон". "Однако", подумал он, удивляясь тому что какая-то кирмианская девка может стоить так дорого.

По мосту, среди любопытствующих зевак и тех кто пытался хоть что-то узнать о сгинувших в Доме Ронга родственниках и знакомых, важно ходили рослые воители в импозантной красно-черной форме Судебной гвардии. Они охраняли мост, следили за порядком, а также озвучивали для неграмотных содержание вывешенных объявлений. Один из гвардейцев заметил интерес Цыса к молодой кирмианке и остановившись поблизости, оперевшись на копье, украшенное красно-черной бахромой, с удовольствием сообщил:

— Жуткая баба. В Туиле настоящую резню устроила. Напала на артель лесорубов, человек пятнадцать их было, почти всех положила. Бошки срубала только свист стоял. — Рядом начал собираться народ и гвардеец, видя благодарных слушателей, продолжал с еще большим энтузиазмом. — А тех что сразу не поубивала мучила еще несколько часов. Ноги-руки отрубала, заставляла на культях ползать, головы им отпиливала, кровь пила, в распоротых животах джушу танцевала. И всё время своего бога Далонга славила, мол, всё во имя его. Троим чудом удалось бежать и они привели из города солдат, полсотни человек. Они лесосеку окружили и напали на бабу разом со всех сторон. Так она всё равно пару десятков из них зарубила. А когда у неё меч из рук выбили, она еще нескольких зубами загрызла.

Слушатели, за исключением Цыса, выглядели потрясенными. Курчавый мужчина-адар, соединив большой палец и мизинец сделал охранительный жест вокруг груди. Благообразная сорокалетняя женщина в белом чепце и глухом черной платье с нашивкой красно-белой эмблемы Госпитального ордена перекрестилась. Маленькая седовласая старушка со сморщенным лицом, впавшим ртом, крохотными глазками, но неожиданно большими ушами, за которые, словно специально для демонстрации, была заправлена черная косынка с розовыми цветочками, спросила:

— Откель же эта злыдня взялась, солдатик?

Страж Дома Ронга косо посмотрел на бабульку, воителям Судебной Палаты не нравилось, когда их именовали не гвардейцами, а солдатами, ибо они считали себя неизмеримо выше обычной армейской солдатни. Но сделав скидку на пожилой возраст женщины, он вежливо ответил:

— Что ж ты, старая, не видишь что ли?! — И он сильно постучал по изображению страшной преступницы: — Шмара она косоглазая. Из дикого Кирма к нам прибежала. Дикая настолько что мясом сырым питается и гадит прямо там же где спит и ест.

Гвардеец с некоторой надменностью оглядел слушателей, лица которых выражали искреннее презрение к дикими кирмианцам.

— Ну да, — веско сказал он, словно подтверждая самого себя. — В общем привели её в Туил, судом судили, виселицу присудили, но казнь назавтра назначили, а пока её в камеру под землей посадили. Так ночью эта бабища прутья клетки разворотила, прорыла ход из-под земли, выбралась и убежала. — И с особенным удовольствием добавил: — Сейчас, говорят, в Акануран направляется.

— Свят-свят-свят, сохрани и помилуй Вседержитель небесный, — испуганно произнесла ушастая бабушка. — Что же делать теперь, милок?

— Есть, старая, одно верное средство против нее. Если увидишь её, то плюнь ей три раза в каждый глаз и скажи: "мысь-кысь-трысь злая баба отвернись" и она повернется и уйдет.

Сестра Госпитального ордена осуждающе поглядела на стражника, недовольная тем что он издевается над пожилым человеком. Цыс, понимая что ничего полезного от глупого гвардейца он не услышит, отвернулся и даже отошел в сторону, сделав вид что читает что-то другое. Сам же, скосив глаза, запоминал основные детали объявления о кирмианке. Главной деталью, конечно, была сумма вознаграждения, но это он уже запомнил. Минлу Такуладу Хин, 21 год. Рисунок, хоть и довольно схематичный, всё же позволял понять, что девица относительно симпатичная. Приятные тонкие черты круглого лица, без выраженных плоских высоких скул, столь характерных для её народа. Глаза чуть более широкие чем в среднем у кирмианцев. Длинные черные волосы, собранные в хвост. У нижней губы то ли родинка, то ли дефект листа, то ли у художника рука дрогнула, но Цыс на всякий случай постарался запомнить. Еще одна важная деталь меч. Ему было знакомо это оружие — традиционный клинок кирмианской аристократии, катана. Такое сразу бросится в глаза, не слишком часто в Агроне можно увидеть женщину вооруженную мечом, а тем более мечом иноземной культуры. Цыс с жадностью вчитывался в строчки объявления. "Обвиняется в умышленном убийстве." "Приговорена судом в Туиле к смертной казни." "Бежала из-под стражи. Очень опасна. Может быть в сопровождении белого лоя с лентой изгнанника и огромной собаки, напоминающей немерскую овчарку." Цыс усмехнулся: да уж, такую троицу трудно не заметить, кирмианка вместе с лоя, да еще и здоровенная псина. Он припомнил, что некоторые кирмианские горные племена держат при себе и даже целенаправленно разводят огромных псов. Неужели и правда дикарка с гор? Но каким образом её, одну-оденешеньку занесло в Туил, если этот город возле западной границы Агрона, а Кирм на востоке? Цыс ощутил сильное любопытство ко всей этой истории. Что кирмианку связывает с лоя? Почему она напала на лесорубов? Каким образом сбежала из тюрьмы? Откуда известно, что направляется в столицу? Внизу объявления значилось: "Живой или мертвой". "Совсем хорошо", решил Цыс. В охоте за людьми такая постановка его устраивала более всего. С живыми всегда много хлопот, корми их, пои, следи чтоб не сбежали. Можно, конечно, использовать не смертельный яд, как с этим оружейником Телумом, но и тут всё непросто. Яд нужно приготовить, рассчитать дозу, ввести, следить чтобы не окочурился, заботится о неподвижном теле. То ли дело труп, бросил в телегу, прикрыл рогожей и вези куда хочешь без всякого беспокойства. А превратить человека в мертвеца дело нехитрое, в этом Цыс уже изрядно поднаторел. И потому его по-настоящему взволновала возможность получить 20 золотых за мертвую кирмианку. "20 тон", восхищенно думал он. На эти деньги можно было вполне сносно прожить целый год, особенно если тебе не нужно платить за дом.

Предложение выглядело очень заманчивым. Но Цыс поспешил остудить свой пыл. Акануран город большой. Перехватить одного человека, когда сам ты тоже один, дело непростое. Тем более что в самом городе полным-полно судейских и их осведомителей, которые несомненно уже все знают об этой Минлу Такуладу Хин. И если она войдет в Акануран, не пройдет и суток как её схватят. Цыс в этом не сомневался. Он уже давно убедился насколько слаженно и быстро работает Судебная Палата в главном городе страны. Хотя и несколько однобоко, иначе почему, как говорят, здесь преступников больше, чем во всем остальном Агроне вместе взятом. Впрочем, это обвинение в адрес Палаты было не совсем справедливо. Цыс прекрасно понимал, что, во-первых, Акануран, как средоточие огромных финансовых ресурсов всего королевства, привлекал к себе многих лихих людей Агрона, да и не только Агрона, весь этот разномастный сброд любителей легкой наживы, резонно полагавший что "все деньги в столице", упорно стремился сюда, считая что здесь для их промысла наиболее широкий простор. Во-вторых, Акануран, как самый густонаселенный, а скорее перенаселенный город страны уже в силу этого ужасающего многолюдья должен был содержать в себе и самую многочисленную армию воров, грабителей, мошенников, убийц и прочих паразитов, стремившихся жить за чужой счет. Цыс твердо верил, что доля этих паразитов в любом обществе всегда одна и та же, по его прикидкам где-то около 20 процентов. И таким образом, размышлял он, если это деревня в 500 душ, то и этих негодяев будет всего лишь сто человек. А если это город с миллионным населением, то паразитов будет уже 200 тысяч и это уже и в самом деле самая настоящая армия. Кроме того эта армия непрестанно размножалась, рожая на свет божий всё новых и новых детей, которые видя перед собой единственным примером для подражания своих родителей-паразитов, сами очень скоро превращались в подобных им. Также ряды этой армии постоянно пополнялись бесчисленными представителями городской бедноты, которые, устав от беспросветного нищенского существования, в один прекрасный день решали, что вместо того чтобы жить честным трудом, за который платят гроши, лучше уж рискнуть и взять что хочется сразу и сколько нужно. И естественно Судебная Палата, при всём своем желании, не смогла бы справиться со всем этим морем человеческих отбросов, ранжирующихся от визгливых нищих до продажных министров. Но Цыс был уверен что она к этому и не стремилась. По его мнению Судебная Палата старалась лишь поддерживать какую-то видимость порядка, обуздывая до какой-то степени всю эту преступную мразь и сохраняя в городе шаткое равновесие. И это не говоря уж о том, что правосудие покупалось и продавалось в Акануране как и всё остальное. И грозный взор даже самых честных и принципиальных судей порой заволакивало золотым блеском щедрых подношений. Потому многие из тех кто номинально являлся врагами правопорядка, то есть теми с кем Палата нещадно боролась, чувствовали себя в столице совсем неплохо. Но то были местные, свои, городские. Они уже давно ныряли и плавали в этих мутных водах и знали как выживать в бурном и опасном хаосе столичной круговерти. Впрочем, для них и хаоса никакого не было, напротив, свой порядок присутствовал во всём и главное знать как работает весь этот зловонный устрашающий механизм. А такая как эта Минлу Такуладу Хин, чужак да еще и иноземец, здесь долго не протянет, если уж Палата объявила на неё серьезную охоту.

В общем Цыс понимал, что его шансы невелики, но всё же решил не мешкая отправиться по Цветочному тракту на запад. "Чем черт не шутит, может и встречу злыдню", с усмешкой подумал он. В Акануран было два пути: водой или сушей. Но путь по реке или по морю в любом случае оканчивался в порту, а там было практически невозможно сойти на берег незаметно, если только хорошенько не залить глаза портовой охраны "золотым маслом", так это называли сами моряки. Хотя конечно и через городские ворота, тем кто объявлен в розыск, попасть в Акануран непросто. По крайне мере без соответствующей помощи. Но чтобы плыть по воде этой Минлу нужен был свой человек на корабле и лучше сам капитан или старпом или на худой конец боцман. Конечно её мог спрятать на судне и какой-нибудь знакомый матрос, но это немалый риск, не просто утаить на судне человека так чтобы никто из команды не узнал. И маловероятно что у какой-то дикой кирмианки есть знакомый капитан или владелец корабля. Тем более что от Туила очень далеко и до Маи, реки впадающей в океан рядом с Аканураном и до самого Южного океана. Ну а если она поехала сушей, то ей не миновать Цветочного тракта. Это лучшая, а на большем части пути и единственная дорога из западных провинций королевства. Конечно подходя к столице тракт разветвлялся на несколько других дорог, ведущих к предместьям и деревням, но Цыс надеялся перехватить дикарку раньше.

Он медленно побрел с моста прочь, с приятностью раздумывая о том как будет хорошо заиметь 20 тон. Сейчас, когда у него свой дом, да еще и с садом и огородом, он мог бы с этими деньгами припеваючи прожить целый год. Но конечно не в безделье и праздности, как какой-нибудь ленивый охламон, радующийся всякой подачке, а сосредоточенно изыскивая возможность сорвать главный куш своей жизни. Он мечтал об этом сколько себя помнил, с самого детства желая заиметь столько денег чтобы уже до конца жизни не думать о них. Но пока он такой возможности не находил и приходилось зарабатывать на жизнь всякой с его точки зрения "поденщиной": убийствами, грабежами, охотой за людьми и прочей мелочевкой. Однако Цыс ни в коем случае не терял надежды, внимательно глядя по сторонам и терпеливо ожидая счастливого шанса. Он вообще считал что главной добродетелью человека является терпение. Терпение и еще раз терпение, вот что в конечном итоге неминуемо приводит к победе. Он искренне презирал всяких торопыг, необдуманно и алчно бросающихся в разные сомнительные авантюры, порой ради совсем уж ничтожной выгоды. Хотя, конечно, признавал что иногда надо действовать быстро и решительно.

Цыс направлялся к своей лошади, оставленной вне границ вымощенной камнем широкой дороги, окружавшей кольцом мрачные стены Дома Ронга и прозванной в народе "Покойницким цирком" или просто "Цирком". Въезжать на эту дорогу верхом простым смертным категорически возбранялось, стражи знаменитой тюрьмы имели право стрелять со стен из дальнобойных луков и тяжелых арбалетов во всякого всадника появившегося на Цирке. Вообще лошади и повозки могли приближаться к тюремным стенам только возле второго, южного въезда/выезда Дома Ронга — Костяного моста, также охраняемого двумя Привратными башнями. Это был исключительно служебный вход, используемый для различных хозяйственных нужд тюрьмы, а также собственно для доставки заключенных и вывозу мертвецов. По слухам, раньше мертвецов закапывали во рве под этим мостом, причем Булинвинг, один из прежних начальников тюрьмы, прославившийся своим жестоким садистским нравом в свое время приказал прибивать кости казненных прямо к мосту, вследствие чего тот очень быстро приобрел весьма зловещий вид и соответствующее название. Добрый король Гениус, однажды из любопытства посетивший Дом Ронга, пришел в такой ужас от вида этого моста, что тут же распорядился содрать с него эти жуткие "украшения". Повеление монарха было исполнено, но большая часть костей были вмурованы в каменные колонны опоры моста и чтобы не разламывать строение каменщики просто замазали кости свежим раствором. Так что сохранившееся с тех времен название моста всё еще вполне соответствовало содержанию.

Выйдя с Вопящего моста, Цыс повернул направо и уже отходил от привратной башни, когда обратил внимание на дощечку на одной из клеток, самой крайней, практически уже нависающей над рвом. Никаких зевак там не было и Цыс, чуть поколебавшись, приблизился. На дощечке значилось: "Миаргон, 28 лет, из Олши" и большими буквами: "ОТРАВИТЕЛЬ". Цыс с любопытством рассматривал своего собрата по ремеслу. То был тощий, практически костлявый длинноволосый субъект в заношенной до ветхости фуфайке, на которой с некоторым трудом различалась надпись "Агрон для агронцев" и таких же ветхих, расползающихся на лоскуты коротких штанов. Из-за свисающих как веревки, сальных, слипшихся прядей рассмотреть его лицо было затруднительно. Арестант, сидевший прямо на деревянном настиле клетки, был до невероятности чумаз и грязен. Возле клетки в нос Цысу ударило ужасающая вонь и от давно немытого человеческого тела и от небольшого отхожего ведра, стоявшего возле левого бока заключенного. Превозмогая отвращение, Цыс замер у самых прутьев, с интересом разглядывая измученного человека. Тот, почувствовав что рядом кто-то есть, поднял голову и посмотрел на неизвестного. Цыс увидел темное изможденное длинное лицо с неряшливой бородой, массивным носом и глубоко запавшими карими глазами. Отравитель Миаргон глядел на любопытствующего зеваку угрюмо и неприязненно. Не смутившись, Цыс поинтересовался:

— Ну как ты, приятель?

Арестант, хоть и относился весьма отрицательно к тем кто останавливался у клетки поглазеть на него, всё же так измучился от своих тяжелых тоскливых мыслей, что был рад немного отвлечься от них, пусть даже пустопорожним разговором с неприятным ему человеком.

— Лучше не бывает, — холодно ответил Миаргон.

— А ты кого отравил? — С прямолинейностью ребенка спросил Цыс.

Заключенный мрачно воззрился на него сквозь грязные пряди и нехотя произнес:

— Невинен я.

— Да это понятно, иначе чтобы бы ты тут делал, — быстро сказал Цыс. — Ну а всё же кого?

Миаргон медлил. Поглядев по сторонам, он, загремев цепью, взялся закованными в кандалы руками за прутья и приблизил себя к ним. Новая волна вони облепила голову Цыса.

— Своего подельника, гада, — хрипло сообщил арестант. — Он собрался порешить меня, да я вишь опередил его. — Сделав паузу, он опустил глаза и удрученно произнес: — Только этот потрох не подох. Изошелся весь синей пеной, а не сдох как надо. Чтоб у него суки рог на жопе вырос. Дело в таверне было, так он судейских кликнул, свидетелей собрал, на меня вину возвёл. Подвел секретут проклятый под монастырь.

— Ты что ж его "ведьминой солью" травил? — Почти весело полюбопытствовал Цыс.

— Да, — простодушно ответил арестант, удивленно уставившись на незнакомца.

— Да еще небось и в вино подсыпал?

— Ну а куда ж еще.

— Ну ты и дурачина! Ведьмину соль нельзя с алкоголем смешивать, этак ты ему только промывание желудка устроил. Да и вообще она дрянной яд, её полстакана нужно чтобы взрослого мужика извести, да и подсыпать только в твердую пищу можно.

Миаргон растерянно глядел на человека столь осведомленного в темном искусстве отравлений.

— А бабка на базаре сказала что самое то, — расстроенно сообщил он.

Теперь уже Цыс уставился на арестанта с удивлением.

— Ты что ж просто пошел на базар и попросил у первой попавшейся бабки яду?

— Почему же у первой попавшейся, — обиженно проговорил Миаргон. — Походил уж, присмотрелся, выбрал самую страшную каргу на базаре, которая явно прямиком с Лысой горы на метле в Акануран прилетела. Торговала грибочками, травками, настоями, плесенью какой-то. Думал уж такая-то точно должна знать каким порошком человека на тот свет спровадить. А выходит подсунула, дура старая, не то, еще и две сильвиды взяла, чтоб ей пусто было грымзе бородавчатой.

Цыс усмехнулся про себя: "Надо же какой дуралей. Тут каждое дело со всех сторон обдумываешь, прикидываешь как взяться, как подойти, как уйти, переживаешь, готовишься, внешность меняешь. И если чувствуешь, что риск запределен, то и вовсе бросаешь. А этот наверно утром с похмелья проснулся, в затылке почесал, решил что неплохо бы товарища угробить и отправился на базар за ядом. Нашел страшную бабку, решил что ведьма, купил за серебро неизвестный порошок и тут же за обедом, прямо в многолюдной таверне и подсыпал сотоварищу. И ведь 28 лет, не дитё малое." И Цыс решил что эта клетка заслуженное место для такого кретина.

— Тебе чего присудили? — Спросил Цыс, полагая что пару месяцев этой клетки, а потом еще пару лет на рудниках, каменоломнях, галерах или северных плантациях. Агронское правосудие было известно своим прагматизмом и мало кто из преступивших законы просто томились в тюрьмах, почти всех ждала изнурительная каторга на благо любимой страны и милосердного монарха.

— "Горячее чрево", — буднично сообщил Миаргон.

Цыс едва не вздрогнул и с неприятным зловещим холодком в душе подумал: "Однако! Сурово же они обходятся с отравителями". И подивился спокойствию заключенного.

— Ты знаешь что это?

Миаргон пожал плечами:

— Смерть.

— Смерть, — согласился Цыс. — Только уж казнь тебя ждет донельзя лютая. Свяжут тебя, поставят в яму по грудь, задерут башку и воткнут в рот трубу металлическую, запихают её тебе до самых потрохов. А потом через неё будут тебе в брюхо раскаленное масло вливать, неспешно так выжигая всё твоё нутро. И будешь ты и выть, и биться как припадочный, и боль будет такая что глаза из орбит вылезут. Но умрешь ты не скоро. Они будут по чуть-чуть цедить и прежде чем все твои кишки сварятся, ты ума от боли лишишься, а если бог даст, то и сознания.

Увидев как темное лицо арестанта стало пепельно-серым от переживаемого ужаса, Цыс почувствовал себя удовлетворенным.

— Может помилуют еще, — обессиленно пробормотал Миаргон, — слыхал я бывает такое для тех кто в клетках сидят.

— Отравителя не помилуют, — твердо сказал Цыс. — Но если хочешь…

Цыс огляделся по сторонам, убеждаясь что вокруг никого нет, и понизив голос проговорил:

— Если хочешь, могу убить тебя прямо сейчас, легко и безболезненно.

— Как?! — Ошарашенно спросил арестант.

— Нож есть отравленный. Чиркану по руке до крови и в течении десяти минут подохнешь, тихо и без мук.

Миаргон остолбенело глядел на теперь уже страшного человека, стоявшего по ту сторону прутьев.

— Мне три месяца клетки назначили, еще месяц сидеть, — пролепетал Миаргон.

— И что? — Сурово спросил Цыс. — Хочешь выгадать еще один месяц позорной унизительной жизни в тесной звериной клетке, на потеху этим ротозеям? А потом истечь мочой и дерьмом от "горячего чрева"? Не лучше ли достойно и мужественно принять спокойную смерть сейчас?

Цыс и сам не знал зачем он прицепился к несчастному Миаргону с этим предложением. Наверно ему просто было очень любопытно как поведёт себя загнанный в ситуацию такого жуткого выбора человек.

— Н-нет, — испуганно сказал наконец Миаргон, желая теперь только того чтобы этот незнакомец оставил его в покое.

— Зря. Может подумаешь еще? Дело верное. Я тебе не бабка с грибочками, сдохнешь за милую душу.

— Нет! — Миаргон отполз к задней стене стенки, едва не опрокинув отхожее ведро.

Эти движения и лязг цепей привлекли внимание нескольких людей на Вопящем мосту и Цыс также уловил движение на галерее привратной башни у себя над головой. Пора было уходить. Неровен час перепуганный Миаргон прокричит какой-нибудь вздор о том что его пытаются убить и тюремная стража на всякий случай решит прихватить странного прохожего.

— Как хочешь. Ну прощай. Удачи тебе на казни. У некоторых сердце не выдерживает и они сразу же умирают. Может и тебе повезет, — быстро сказал Цыс и зашагал прочь, не оглядываясь и стараясь идти спокойно. Он сетовал на себя. Ему очень не нравилось подвергать себя напрасному риску и если он, по недомыслию или поддавшись эмоциям, всё же совершал нечто подобное, то всегда крайне негодовал на себя. Напрасный риск это для конченных глупцов, считал он, умному человеку так вести себя просто стыдно. В его жизни риска и так хватает и лишний раз испытывать судьбу абсолютно неразумно и неподобающе. "Стыд и позор на мою лысину", обычно говорил он себе.

Благополучно добравшись до своего смирного серого жеребца, спокойного дремавшего у коновязи за внешним бордюром "Покойницкого цирка", Цыс снова вернулся к мыслям о 20 золотых монетах. Это будет отличным вкладом в его счастливое будущее. Только бы встретить эту девку, тогда уж он своего не упустит.

Взобравшись в седло, Цыс вспомнил слова из объявления "очень опасна" и страшные россказни гвардейца о резне на лесосеке у Туила. "Вздор", решил он. Цыс вполне допускал, что кирмианская дикарка и вправду умеет сносно обращаться с мечом, но чтобы она зарезала этим самым мечом три десятка взрослых мужиков это конечно абсолютные враки. И не сомневался, что если удача будет на его стороне и ему повезет натолкнуться на кирмианку, то он сумеет с ней справиться. Он ни в коем случае не собирался нападать на неё с клинком и устраивать кровавое ристалище, это был бы всё тот же самый "стыд и позор" на его лысину. Нет, по его мнению, лучшей стратегией будет вхождение в доверие, искренняя улыбка, усыпление бдительности, расчетливый обман, нанесение ударов неожиданно, исподтишка и наверняка. Также, конечно, допустимо идти на некоторый риск. Ради 20 золотых монет он вне всякого сомнения будет оправдан. И Цыс, окрыленный радостной надеждой и верой в себя, поскакал к городским воротам.

127

Покинув Гроанбург, Ронберг и Кит повернули направо от городских ворот, пересекли пустырь и вскоре оказались в лесу. Пожилой бриод ехал той же дорогой что и совсем недавно на встречу с Делающим Пыль. Он то и дело подгонял коня, в одно и тоже время страшась неминуемого финала этой поездки и стремясь как можно скорее его приблизить, ибо ожидание грядущий развязки было очень мучительным.

Ронберга бросало то в жар, то в холод при мысли о том что ждет впереди. Он понятия не имел что заготовили лоя для асива, но после жуткой гибели Хишена и стремительного исцеления Сойвина, он уже совсем не знал что и думать о металлической собаке и в глубине души сомневался что Делающий Пыль сможет справитьсяс этой непостижимой тварью. Но жгучее желание заполучить вожделенные шесть килограмм золота и навсегда освободиться от жизни полной тягот, опасностей и неуверенности в завтрашнем дне цепко держало его сердце. И как бы ни было ему страшно, он упрямо подстегивал коня, торопясь навстречу с той жуткой, но притягательной минутой, которая должна была, как он полагал, определить всю его оставшуюся жизнь. И он даже позволял себе мужественно думать о том что погибнет на Паучьей горе, что Делающий Пыль самодовольно переоценил себя и господин Шак, как только поймет что его завели в ловушку, уничтожит всех до кого доберется и в первую очередь того кто заманил его в неё, того кто так подло предал его. Ему казалось что эти мысли о близкой смерти делают его дух тверже и спокойнее, а его самого решительнее и отважнее. Делающий Пыль прав, новая жизнь никогда не дается даром и рискнуть придется. А там как карта ляжет. Но это были лишь слова, придуманные чувства и его снова бросало то в жар, то в холод от мысли что развязка всё ближе.

Кит держался позади всадника. Робот был совершенно спокоен и не имел насчет Ронберга никаких подозрений. Пёс уже размышлял о том как ему найти Минлу и Талгаро, как они помогут выяснить где находится резиденция герцога Этенгорского и насколько сложно будет вызволить Элен оттуда. Эти мысли были почти приятными. Кит признавался себе, что эмоционально очень устал без своей маленькой хозяйки. Очень тоскует и скучает по ней, волнуется и переживает за неё. Да, эмоции можно было отключить или хотя бы снизить уровень их интенсивности, но он не хотел этого делать в отношении Элен. И мысли о том что он скоро снова увидит её и возьмет под свою защиту находили весьма положительный отклик в его электронных нейроструктурах, говоря понятиями человеческой психики, окрыляли его.

В отсутствии Элен, Кит мало следил за окружающей обстановкой, занятый расчетами вариантов будущих событий. Когда девочка шла рядом, он тщательно инспектировал близлежащую местность на предмет чего угодно, что могло представлять для Элен хоть какую-то опасность. Столь же рьяно печься о своей собственной безопасности ему представлялось нелогичным, ибо, как он полагал, мало что на Каунаме может всерьез угрожать ему. Да, коварный судья заманил его в яму с кольями и могучие бейхоры повредили ему задние лапы. Но яма, даже утыканная кольями не причинила ему вреда. А что касается представителей местной фауны, то больше он никому из них не позволит хватать себя. Он мог уничтожить бейхоров сразу, но в тот момент такое даже не пришло ему в голову и он, руководствуясь внедренными в него принципами гуманности, хотел обойтись с ними как можно более мягко и бережно. Это была ошибка и больше она не повторится. После искалеченных ног и долгих размышлений о ликвидации Хишена, Кит несколько пересмотрел своё отношение к принципам гуманности, сочтя что им следует быть более второстепенными в формировании вектора его поведения чем прежде. Кит, как и всякий искусственный интеллект его уровня, являлся самообучающейся системой. И он твердо верил, что сделал все нужные выводы из случившегося и в будущем подобных ошибок не совершит. Но сканировать каждый камешек и кустик сейчас, без Элен, совершенно очевидно излишне. По его мнению, чтобы избежать возможных недоразумений и столкновений, достаточно смотреть под ноги и анализировать пространство на наличие быстро движущихся крупных объектов. И потому он следовал за всадником, погруженный в свои мысли и мало обращая внимания на детали вокруг.

Они пересекли лес, полный сонного послеполуденного умиротворения. Неширокая, но хорошо протоптанная тропинка весело и уверенно провела их сквозь застывшие в своем неспешном раздумье деревья и вскоре всадник и собака спускались по пологому луговому склону в покрытую сплошным массивом ярких желтых цветков балку. Всё та же аккуратная тропка рассекала просторный цветочный ковер, позволяя идти и ни о чем не заботясь любоваться этим прелестным местом. Но ни бездушный металлический робот, ни старый огрубевший солдат и разбойник, терзаемый страхом, не обратили на это ни малейшего внимания. Чуть ли не с час они двигались вдоль балки, потом свернули в темный овраг с крутыми склонами, который метров через сто превратился в каменной ущелье и неожиданно Кит обнаружил себя постепенно взбирающимся вверх по дороге, обвивающей самую настоящую гору. Но и в этот момент он не испытал никаких сомнений относительно своего провожатого и не задался вопросом почему их путь столь заковырист. Согласно внутреннему электромагнитному компасу робот видел что в общем и целом они двигаются на восток, то есть туда где Акануран, а то что их бросало то к югу, то к северу его не беспокоило.

Они поднимались всё выше. Каменистая дорога, метра в полтора шириной, справа обрывалась крутым склоном. Слева вздымалась отвесная скала, которая то отступала от дороги, то угрожающе нависала над ней. Ронберг ехал впереди в полусотни метрах. Когда он остановился, Кит спокойно приблизился к нему и бесстрашно встал между ним и обрывом, практически возле самого края. До земли было около трех десятков метров и падение с такой высоты роботу, упакованному в бронесплав и амортизационную волокнистую мантию внутренней защиты, ничем не грозило. К тому же Кит ни в коем разе падать вниз не собирался.

Ронберг, удерживая на месте коня, оторопело глядел на распластавшего руки, неподвижно лежавшего посреди тропы черного лоя, придавленного здоровенным плоским валуном. Пожилой бриод понял что развязка близка. Под камнем лежал Делающий Пыль. В этом месте дорога наполовину вдавалась в толщу горы, скала нависала над тропой, словно всё это было часть древнего туннеля, обвалившегося с правой стороны. Дальше в паре десятков шагов дорога заворачивала влево, исчезая из виду. Всё это выглядело столь откровенной ловушкой, что Ронберг испытал странное чувство стыда и неловкости из-за этой очевидности и со страхом покосился на "господина Шака". Но тот не проявлял никакой обеспокоенности. Наоборот, изучив обстановку, он посмотрел на Ронберга и бодро сказал:

— Это существо еще живое. Наверно нам следует помочь ему?

— Да, надо помочь, — промямлил Ронберг. Он боролся с диким желанием развернуть коня, ударить его пятками в бока и умчаться прочь с этой проклятой Паучьей горы и от того что здесь сейчас произойдет. Ему отчетливо припомнилось как из лапы собакообразного чудовища вылезают здоровенные сверкающие когти и через секунду они легко, на всю свою длину входят в лысый череп Хишена.

Кит спокойно пошел вперед. Он уже идентифицировал придавленное камнем "существо". Не слишком обширные и детальные сведения по Каунаме из баз данных Звездного реестра всё же включали в себя краткую информацию по всем присутствующим на планете разумным видам. По крайней мере о тех, о которых команда ученых из Службы Внешней Разведки сумела хоть что-то узнать во время так называемого "первого свидания", которое в шутку именовалось "галоп-дэйтинг". В первые секунды Кит решил, что перед ним какой-то деформированный антропоид, дикое животное, но сверившись с изображениями из Реестра быстро понял с некоторым раскаяньем, что это представитель лоя, одного из его подвидов, названным обожающими именовать всё на свете учеными как "лоис нигрум". И эти "лоис нигрум" разительно отличались от своих собратьев по роду "лоис альба". Мощная лобастая голова черного лоя лежала прижавшись правой щекой к земле и маленькие, темные, глубоко засевшие глаза страдальчески взирали на металлического пса. Кит с любопытством глядел на гуманоида, удивляясь тому насколько сильно тот не похож на Талгаро. У черного лоя была грубая, толстая кожа грязно-бурого цвета, кое где с оттенками красного или неожиданно зеленного. Во многих местах присутствовали разноформенные бугры, некие багровые лоснящиеся пластины, будто куски разломанного панциря, а также хаотично торчавшие из плоти, судя по всему, костяные наросты. Выглядело всё это малопривлекательно. Впрочем, Кит ни в коем случае не оценивал с такой точки зрения этого, теперь уже, человека. Он лишь фиксировал для себя его основные черты и с интересом отмечал его столь явные отличия от "белых лоя". Обонятельные рецепторы робота уловили сильный устойчивый запах, исходящий от черного лоя. Как установил Кит это была маслянистая смесь основу которой составляла карбоновая кислота, выделявшаяся на поверхность кожи возможно для уничтожения патогенных микроорганизмов. Кожа действительно была очень толстой. Сонары робота, исследуя внутренние структуры тела, едва пробивались сквозь неё. Кит определил повышенное по сравнению с землянами давление и необычный пульс: шесть очень быстрых нарастающих по силе ударов и затем почти трех-секундная пауза. Насколько Кит мог видеть этот большой камень, чей вес он оценил в 170 килограмм кажется не причинил черному лоя никакого вреда. Робот поднял было голову, чтобы понять откуда этот камень свалился и возможно по высоте вычислить силу удара, но уже заранее осознавая что сила убийственная, по крайней мере для вида хомо сапиенс. Однако в этот момент черный лоя низко глухо застонал и Кит тут же вернул своё внимание к нему.

Лоя приподнял голову словно тянулся к собаке и проскрежетал:

— Бо-оль…

Опомнившись, Кит поспешил прийти на помощь несчастному. Он осторожно, одной лапой приподнял камень, отодвинул его в сторону и оттолкнул прочь. Лоя тут же стал подниматься с земли, при этом неотрывно глядя на собаку. Кит безостановочно сканировал его лицо, но из-за неровных бугров, панцирных наростов, скрадывающих черты и практически уничтожающих мимику что-либо прочитать по выражению этого "каменного" лица было очень непросто. Тем более если ты видишь его в первый раз и не имеешь никакого опыта в этом деле. Однако Кит всё же решил что с вероятностью 86 % лоя благодарно улыбается. Кит тоже изобразил улыбку, дружелюбную, не обнажая своих ужасных клыков. Черный лоя встал во весь свой рост, оказавшись примерно на полголовы ниже Талгаро. Из одежды на нем был только коричневый кожаный фартук, завязанный на поясе и практически отсутствующей шеи. Ноги у черного лоя были непропорционально короткие, а мощные толстые руки напротив очень длинные. Кит еще успел удивиться тому что судя по всему лоя ни в малейшей степени ни удивлен видом огромной металлической собаки. Но в следующий миг робот удивился еще больше. Лоя бесстрашно шагнул к нему и крепко обнял, проделав странное движение руками снизу-вверх. "Как трогательно", подумал Кит и даже захотел поднять лапу и ободряюще похлопать маленькое существо по спине. Но черный лоя вдруг жутко громко крикнул что-то на вроде "вей-рраа!!" и отскочил в сторону. Робот увидел как на земле, присыпанный до этого песком и каменной крошкой, возник некий серый шнур. Это шнур в долю секунды вспорол грунт поперек дороги, затем вылез из отвесной стены, побежал выше и уже через миг невероятно могучая сила рванула Кита вверх. Барорецепторы встроенные в поверхность его шеи зашкалили, сообщая о чудовищном давлении, захлестнувшем их. Через секунду сто десятикилограммовый робот был оторван от земли и повис в воздухе, захваченный сомкнувшейся на шее петлёй…

Кит был до того поражен происходящим, что его электронный мозг на какое-то мгновение просто "завис" в полной растерянности, не в силах оценить и принять случившееся.

Ронберг, оглушенный единственной мыслью бежать отсюда, всё еще не мог сдвинуться с места, завороженно наблюдая за невиданным зрелищем. Огромная металлическая туша "исчадия ада", с нелепо вздернутой головой, болталась в воздухе и продолжала подниматься выше. Серый, с чуть синим отливом, шнур, пальца в три толщиной тянул его вверх, к нависшей над дорогой скале. Видимо где-то там, на вершине скалы компания черных лоя дружно налегали на заранее подготовленные рычаги и блоки. Бриод узнал шнур. Это была "голубая тика", веревка, сплетенная из волокон "летающих глоб", странных шарообразных растений, свисающих с гор или гигантских деревьев как раз на ползучих побегах из этой самой "голубой тики". "Голубая тика" была способна слегка растягиваться, но разорвать её было невозможно, просто в принципе невозможно. А также и перерезать. Нож елозил по ней совершенно напрасно, тика сжималась, выгибалась, но лезвие словно соскальзывало с неё, не причиняя ей вреда. Тем не менее черные лоя обладали каким-то секретом чтобы и разрезать её и сплести из неё шнур. "Неужели так просто," спросил себя Ронберг, "схомутают его голубой тикой и готово?". Ему даже стало слега обидно за себя и своих ребят. И в тоже время он не мог не восхитится Делающим Пыль. "Чертов сукин сын", с завистью подумал Ронберг, "как же ловко он это провернул!" Он почти с удовольствием наблюдал как Делающий Пыль подошел к чудовищной собаке, вынул из-за фартука шнур, обнял пса, одновременно обхватывая могучую шею "голубой тикой", продел шнур в кольцевой зажим привязанный к концу шнура, защелкнул зажим и отступил назад. И проделал он всё это столь уверенно и быстро будто полжизни тренировался в захвате демонических псин отважно изображая благодарные объятия. И теперь эта металлическая тварь, нагнавшая такого ужасу на лихих жителей Гроанбурга, безвольно висит в паре метров над землей и видимо уже не в силах освободиться.

Кит, включив микрокамеру встроенную ему в затылок, с удивлением наблюдал как серо-голубоватый шнур тащит его наверх. Робот всё еще не мог понять зачем это нужно и что происходит. И лишь пару секунд спустя, громадный промежуток времени для его электронного мозга, использующего распараллеленные квантовые вычисления, он очень отчетливо и доходчиво осознал, что его снова заманили в ловушку. Как тогда, в тюрьме города Туила. Киту стало очень стыдно. Он ощутил острое чувство вины из-за того что снова подвел свою маленькую хозяйку. "Но зачем им это?!" озадаченно подумал он, имея в виду этих низкорослых созданий вида "лоис нигрум". Он уже понял, что черный лоя, якобы придавленный камнем, не один и где-то наверху его сородичи, которым он столь зычно кричал "вейра". Всё это было тщательно подготовлено и спланировано. Его тыльная камера сфокусировалась на всаднике, застывшем позади метрах в восьми и Кита посетило еще одно горькое осознание. Именно этот пожилой мужчина завел его в ловушку. И снова могучий искусственный интеллект, способный выполнить сложнейшие астрономические расчеты, вычислить величины межмолекулярного взаимодействия в газовой смеси или произвести моделирование докинга белков, озадаченно застыл в тупике логических цепей, задаваясь вопросом: "Зачем?" Неужели Ронберг мстил ему? За что? За убийство Хишена? Нет, так не получалось. Ронберг пришел к нему с предложением провести в Акануран короткой дорогой еще ночью и конечно уже тогда он задумал эту ловушку и каким-то образом сговорился с черными лоя. Но Хишен в тот момент был еще жив и Ронберг ничего не знал о его будущей ликвидации. Тогда за что он мстит? Ведь Кит не причинил вреда ни одному гроанбуржцу, не считая разве что тех, кого он отправил в беспамятство на несколько часов, ну и самого Хишена, который получил сильный удар в грудь. Из-за этого? Или может быть Ронберг всё же был уверен что металлический пес дьявол и должен быть пленен и по возможности уничтожен? Неужели Ронберг боролся с ним как с неким абстрактным мистическим злом? Нет, это представлялось маловероятным и даже бессмысленным. Кит отстраненно наблюдал за потоком рождающихся в нём эмоций. Стыд, вина, раскаянье за легковерие, сменялись раздражением, подавленностью, неприязнью, злостью. Это было любопытно. Такого Кит еще никогда не переживал. Даже в туилской тюрьме, свалившись в яму и чуть позже, осознав, что Элен Акари похищена, он испытывал в основном глубокое раскаянье и острейшее чувство вины, но не злость к похитителям и обстоятельствам, теперь же его обуревает самая настоящая ненависть. Решив, что потом обязательно проанализирует все свои эмоциональные отклики на произошедшее, создав соответствующую задачу с напоминанием на будущее, он перевел ПСИ-процессы в фоновый режим, снизив им приоритет до минимума. Пора было заняться собственным освобождением. Кит всё еще не испытывал большой тревоги за себя, уверенный что черные лоя не смогут его надолго задержать или тем более причинить какой-то существенный вред его конструкции. Правда их цель оставалась неясной, зачем им вообще связываться с ним.

Кит посмотрел наверх. Если они подтянут его к этой скале, то он сможет вцепиться в неё и дальше легко разделаться и со шнуром на своей шее и взобраться наверх, если нужно, или же спрыгнуть вниз. Но лоя внизу видимо это понимал и в какой-то момент выкрикнул новый приказ и шнур замер. Кит застыл в подвешенном состоянии и понял что придется освобождаться в этом неудобном положении. Будь на его месте настоящая живая собака, она естественно не смогла бы ничего предпринять в такой ситуации. Если бы ей и удалось не задохнуться в петле, собственная анатомия все равно не позволила бы ей никаким образом добраться до веревки ни зубами, ни когтями. Но анатомия Кита имела большую степень свободы.

Он поднял правую переднюю лапу, изогнул её необычным для живой собаки образом и приблизил к шнуру на шеи под нижней челюстью. Кит намеревался просто перерезать петлю когтем и грохнуться вниз. Падение с высоты 2,5–3 метра его ничуть не волновало. Из лапы вылез клинок "алмазной" стали. Кит поддел серый шнур и чиркнул по нему. К его удивлению ничего не произошло, коготь прошелся по шнуру и будто соскользнул с него. Кит пробовал еще и еще, результат был тем же. Материал веревки, словно резиновый прогибался под металлом когтя, никак ему не сопротивляясь. Кит, задрав голову, внимательно уставился на серо-голубой шнур, уходящий за край скального выступа. Приблизил изображение, разглядывая шнур будто под лупой. Требовался анализ внутренней структуры материала этой необычной веревки. Несомненно её можно разрезать, ведь черные лоя как-то проделывали это. И только Кит хотел прикинуть сколько времени займёт анализ, как услышал шум внизу и отвлекся. Правда он всё же включил фоновый параллельный мыслительный процесс, изучающий возможности избавиться от шнура. На дороге, с той стороны куда еще совсем недавно направлялись Ронберг и Кит, появилась широкая низкосидящая повозка, на которой была установлена самая настоящая клетка из толстенных прутьев с очень узкими ячейками. Кит, насколько это было возможно для его электронного мозга, испытал самое настоящее потрясение. "Они что, хотят посадить меня в клетку?!" Это была какая-то дурная и унизительная шутка.

Повозку, вцепившись в две оглобли, тянули черные лоя. Все они весьма походили на первого, придавленного камнем, которого Кит мысленно уже именовал "руководителем группы нападения", только фартуки у них были других цветов и более светлые. Такого же темного-коричневого как у руководителя группы не носил больше никто. Переговаривались они на неизвестном роботу языке, не имевшем ни малейшего сходства с унилэнгом. Руководитель группы нападения, размахивая длинными руками, зычно командовал своими подчиненными. Повозка застыла точно под висящим роботом. На повозке замерли четыре могучих лоя, державшие створки крышки клетки. Намерения нападающих были очевидны. Сейчас шнур ослабят и металлический пёс рухнет в клетку, после чего створки захлопнут и каким-то образом заблокируют. Кит снова недоумевал, неужели они всерьез надеются надолго удержать его в клетке. Впрочем, он ничего не знал о черных лоя и об уровне их интеллекта, скорей всего они смутно себе представляют кто он такой и на что способен. Видимо они считают его диковинным животный пусть и в металлическом панцире. Приглушенный ПСИ-процесс выдал даже нечто похожее на злорадство, когда Кит подумал о том насколько эти маленькие человечки будут изумлены, когда поймут с каким необычным созданием они связались. Тем не менее Кит понимал, что в клетку лучше не попадать. Да, весьма маловероятно что её прутья смогут удержать его, но полностью отрицать такую возможность нельзя. В этот момент параллельный мыслительный процесс сообразил, что совсем не нужно рвать шнур, чтобы от него освободится. Кит поднял вверх обе передние лапы, просунул когти, а за ними и пальцы под шнур и стал оттягивать его вниз. Шнур поддался и петля стала растягиваться. Через секунду Кит будет свободен. Но он понимал что теперь упадет прямо в объятия клетки, а это лучше избежать. И он сделал попытку раскачаться, чтобы превратиться в маятник и отпустить шнур в его крайней точке и таким образом упасть вниз за пределами клетки.

Несмотря на все свои страхи и желание поскорее уехать отсюда, Ронберг по-прежнему не трогался с места, затаив дыхание, наблюдая за происходящим. Он понял что задумал асив. Понял это и Делающий Пыль и что-то резко и чуть ли не визгливо заорал на языке лоя. Судя по всему его услышали и тут же отреагировали. Асив покачиваясь уже оттянул петлю из голубой тики вниз и вот-вот мог быть свободен. Но в этот миг шнур наверху отпустили и тяжеленое металлическое создание с ужасным грохотом рухнуло вниз.

Кит опоздал. Шнур ослаб и робот полетел в клетку, еще и крайне не удачно спиной вниз. С глухим лязгом он врезался в дно клетки и тут же могучие лоя-привратники захлопнули створки крышки и затянули винтовые тиски намертво сцепившие края створок. Ячейки между прутьями были слишком узки чтобы лапы Кита пролезли сквозь них и он сразу понял что до замков-тисков ему не добраться, если только он не разломает сами эти прутья. Ну а если он это сделает, то замки на крыше уже не будут иметь никакого значения.

Кит начал переворачиваться, вставая на лапы. Он непрестанно сканировал клетку, убеждаясь что попал в серьезную западню. Его эмоциональный блок по-прежнему не выдавал ничего похожего на страх, никакой угрозы своей собственной конструкционной целостности Кит не видел, но вероятность ограничения свободы повышалась и тревога его росла. Если его действительно пленят и обездвижат, Элен останется совершенно одна против мира этой планеты. Ждать помощи ей будет не откуда. Минлу и Талгаро вряд ли сумеют вызволить её из рук могущественного герцога Этенгорского. Если вообще захотят это делать.

Его западня оказалась по сути клеткой в клетке. Внутренняя клетка имела большие промежутки между прутьями, то что можно было считать полом представляло из себя все те же прутья клеток, лежавшие на литой металлической пластине в кузове повозки. Кит оглядывался по сторонам. Черные лоя тем временем прыгали на повозку и вставляли в верхние ячейки клетки толстые металлические стержни, расклепанные с одной стороны, с другой же имелась резьба, на которую лоя навинчивали здоровенные винты с торчавшими в противоположные стороны рычагами. Они усиливали крышу. Кит заволновался, эта резьба говорила о том что в кузнечных технологиях "лоис нигрум" продвинулись далеко вперед. Он взялся передними лапами за прутья внутренней клетки и потянул их в разные стороны. Черные лоя моментально застыли. "Руководитель группы" тоже замер, не спуская с него глаз. Ронберг, не соображая что делает, подъехал ближе.

Сервоприводы собакообразного робота чуть ли не загудели от напряжения, жадно поглощая энергию из реактора. Прутья изогнулись и раздвинулись. Но не сломались. Сплав из которого они были изготовлены оказался очень прочным и пластичным. Снова требовался анализ внутренней структуры. Стало ясно что выбраться быстро из клеток не удастся. При том что прутья внешней клетки были еще толще и более частыми. Кит ощутил, мягко говоря, досаду и затем решительно перевел эмоциональный блок в спящий режим, чувства горечи, обиды, исступленной злости на собственное бессилие не приносили никакой пользы. Он принялся рассчитывать время и энергию необходимые на то чтобы организовать себе проход из клеток. Также он выпустил свои страшные когти и принялся пилить один из прутьев. Металл прута неохотно, но поддавался, "алмазная сталь" все же оказалась прочнее и тверже и пусть и медленно и с большим усилием, но рассекала материал клетки. Кит вцепился еще в один прут зубами и начал просто пережевывать его.

Делающий Пыль отдал очередной приказ и черные лоя, до того оцепенело наблюдавшие за попытками асива, спешно засуетились и загомонили. Кит, занятый расчетами и терзаниями прутьев, тем не менее внимательно следил за окружающим.

Черные лоя принесли какие-то кожаные мешки с отходящими от них тонкими трубками и принялись поливать металлическую собаку желтовато-зеленой маслянистой жидкостью. "Руководитель группы нападения" очень волновался, бегал вокруг и указывал что прыскать надо на ноги асива.

Кит, решивший было что кроме неразрывного шнура и вложенных клеток от черных лоя других сюрпризов уже не будет, переключил всё внимание на новую атаку, не понимая что происходит. Удивления или беспокойства он не испытывал ибо отключил все ПСИ-процессы. Тем не менее он понимал что это какая-то новая угроза и она требует адекватного ответа. Он оставил в покое истерзанные прутья и слизнул обильно текущую по корпусу неизвестную жидкость. Сделав быстрый анализ, он выяснил что это полидисперсная смесь из полисахаридов, минеральных веществ в основном кальция, магния и серы, солей — фосфатов и цитратов, некоторых жиров и липопротеидов, то есть по сути это был некий питательный сироп. Кит растерялся. Никакого вреда такая смесь не могла ему причинить и на что надеются черные лоя оставалось совершенно неясно. "Возможно они ожидают что этот сироп сделает меня скользким и это как-то помешает мне разрушать клетку", предположил он. Но такое объяснение выглядело слишком надуманным. "Может тоже хотят поджечь?", подумал он. Но смесь явно негорючая. Кит продолжал внимательно следить за лоя, ожидая что вот-вот цель их действий прояснится. Он отдавал себе отчет что теряет время, возможно драгоценное, но не видел другого выхода. Кит оглядывался во все стороны, никак не мешая черным лоя поливать его сиропом. Он подумывал о метательных иглах и электрических разрядах, но потом счел что в этом нет необходимости. Тем более что эффективность этих средств в случае физиологии и анатомии черных лоя под сомнением, разве что если только целится им в глаза. Кроме того он все еще учитывал соображения гуманности, полагая что черные лоя, какой бы ни была их окончательная цель в отношении него, всё же не заслуживают боли и страдания.

Наконец, повинуясь руководителю группы, "поливальщики" отступили. Кит был практически весь от шеи до подошв вымазан неизвестным сиропом и терпеливо ожидал дальнейшего. Ему вдруг пришла дикая мысль, что возможно черные лоя хотят съесть его, а этот сироп что-то вроде приправы. Он бы непременно усмехнулся про себя, если бы эмоциональный блок не спал. Сейчас же он просто решил что это абсолютно нелепо.

Руководитель группы что-то кричал. Появились черные лоя с ящиками и в длинных толстых перчатках. Они принялись, чуть приоткрыв ящик, залазить в него рукой, что-то доставать и затем это "что-то" швырять в клетку. Кит холодно и спокойно наблюдал как внутри клетки появлялись некие округлые серебристые комки около 6–7 сантиметров в диаметре. Еще прежде чем эти "комки" зашевелились, Кит, уловив их слабое тепловое излучение понял что они живые. "Комки" выпростали многочисленные гибкие ножки и принялись живо взбираться на металлическую собаку, обильно обляпанную желто-зеленым "сиропом".

Ронберг подъехал еще ближе и даже привстал в седле. Его сердце бешено колотилось. "Каменные пауки!", с ужасом и восхищением думал он. Именно из-за них эта гора и была прозвана Паучьей. Каменные пауки были весьма опасными тварями. Своими мощными челюстями они могли прогрызать ходы даже в гранитных скалах. Питались они "винным медом" который исторгали почти не двигающиеся амебные существа, называемые "жолями". Находя жолей, пауки возводили обширный защитный кокон из своих выделений, застывающих на воздухе и превращавшихся в жуткий панцирь, тверже камня и металла. В этих коконах пауки создавали узкие ходы, через них кормили "жолей" мелкими насекомыми, а взамен получали свой «мед». И поначалу Ронберг было решил, что черные лоя надеются что каменные пауки прогрызут в металлической собаке ходы и тем самым повредят её. Существовала такая изуверская казнь, которой кстати не чурался и Хишен. Достаточно намазать жертву толикой "винного меда" и поднести паука. Насекомое начнет сгрызать плоть в поисках источника драгоценной жидкости. Но Ронберг решил что Делающий Пыль дал маху, с металлической броней пса это не сработает. Как бы ни были сильны и остры челюсти пауков, металл им не по зубам. Но через несколько минут он понял, что Делающий Пыль затеял иное. Жуткие насекомые строили вокруг несчастной собаки кокон. Такое обилие "винного меда" конечно подсказывало паукам что они напали на целую колонию "жолей". Ронберг почувствовал отвращение и что-то на вроде того что демоническая псина не заслужила такой мерзости.

Кит некоторое время внимательно наблюдал как по нему ползают паукообразные насекомые, исторгая на него некую пенящуюся слизь, которая очень быстро застывает. Стало очевидно, что "сироп" был нужен чтобы привлечь этих пауков. Но Кит всё еще не понимал что это дает черным лоя. Пауки никакого вреда ему не причиняли, как и их обильные выделения. В первую секунду робот предположил, что это какая-то кислота и возможно лоя надеются что она разъест металлическую плоть их пленника. Но осторожно попробовав слизь, Кит понял, что это никакая не кислота, а некая белковая карбоновая коллоидная суспензия на воздухе меняющая структуру, превращаясь сначала в очень тягучую кашу а затем и вовсе обретая твердость гранитных пород. Но когда он не смог счистить с языка эту застывшую слизь, он тут же понял чего ожидают черные лоя. И в полном отчаянье, яростно и остервенело, уже понимая что проиграл, Кит вступил в схватку. Он вертелся как мог, клацал страшными клыками, раскусывая пауков, давил их лапами. Пауки, хоть и были покрыты каким-то подобием панциря, выдержать удары бронированных лап и давление зубов из "алмазной" стали естественно не могли. Но они были очень стремительны и увертливы, кроме того почуяв опасность, они будто принялись исторгать свою слизь с удвоенной силой. И вдобавок ко всему "руководитель группы нападения" дикими криками подстегивал своих подчиненных и они как безумные засовывали в клетку всё новых и новых пауков. Ронберг, плюнув на любые страхи, подъехал почти вплотную, во все глаза наблюдая как мечется в клетке огромная собака, стремительно зарастая буро-желтой массой. Пожилому разбойнику приходилось то и дело успокаивать лошадь, которая хоть и считалась смирной, очень нервничала от криков лоя и неистово бьющегося в клетке тяжелого металлического тела.

Кит давил пауков и стремительно анализировал химический состав их выделений. Он лихорадочно искал способ размягчить эту тягучую каменеющую массу. До самого конца он надеялся что в крайнем случае ему хватит сил просто разломать этот затвердевший материал. Но вскоре убедился что ничего не выйдет. Задние лапы были заблокированы первыми. И сколько Кит не напрягал приводы и сочленения, двинуть лапами он не мог. Этот странный материал был словно упругий металл, он вроде бы чуть и поддавался на давление, но только чуть и на излом совершенно не шел. Минут через 15 всё было кончено. Кит прекратил все попытки освободится и застыл глядя в одну точку перед собой. Окаменевшая суспензия покрывала его по грудь и лишь шея и голова оставались относительно свободными. Жуткий буро-желтый кокон занимал практически три четверти внутренней клетки. Черные лоя теперь занимались тем что сшибали сквозь прутья пауков палками и давили их. Они даже вынули штыри с резьбой и раскрыли створки крышки, дабы сподручнее прогонять своих маленьких помощников, которые стали ненужными. Причем черные лоя вроде бы совершенно не опасались асива, челюсти которого всё еще могли двигаться. Впрочем, от них они благоразумно старались держаться подальше. Делающий Пыль залез на повозку и внимательно сквозь прутья разглядывал голову доставшегося ему асива. Черный лоя был очень доволен собой. Восторг буквально переполнял его, но внешне это никак не проявлялось. Ронберг слез с лошади, но стоял поодаль. Он помнил и про иглы и про огонь из пасти демонического пса и подходить к его голове определенно не собирался, предпочитая оставаться со стороны так сказать зада. Пожилой бриод, стараясь унять дрожь радостного возбуждения, ожидал своей награды.

Мертвые черные глаза Кита глядели в пустоту. Все ПСИ-процессы были отключены и металлический пёс не чувствовал ничего. Он продолжал анализ состава окаменевшей суспензий, вычислял возможный уровень энергии необходимый для того чтобы разрушить её, вычислял вектор приложения силы и равнодушно думал о том, что вероятность выбраться из кокона без посторонней помощи весьма низкая, по крайней мере без некоторой сложной перестройки собственного тела так чтобы передать энергию реактора вовне, сфокусировав её в одной точке и дезинтегрируя всё что в этой точке окажется. И значит скорей всего Элен Акари не дождется помощи от своего робота-ассистента и рано или поздно, учитывая дикий и угрожающий мир этой планеты, девочке возможно будет причинен вред. Также Кит в одном из параллельных процессов отстраненно размышлял о попытке договориться со своими пленителями и как-то выкупить свою свободу. Но предполагая что это в любом случае займет немалое время, в очередной раз приходил к выводу что его маленькая хозяйка в опасности и он не в силах её защитить. Невозможность исполнения основной доминанты его функционирования чрезвычайно угнетала все его нейроструктуры и даже с отключенным блоком эмоций Кит ощущал страшную черную пустоту где-то внутри себя. Наверное будь он человеком то сказал бы в душе.

128

Минлу въехала на вершину холма и остановила коня рядом с Тайвирой.

Дочь купца сумрачно смотрела вперед, на бледно-желтую ленту дороги, которая полого спускалась вниз, затем, чуть изгибаясь, снова поднималась наверх и исчезала за очередной вершиной. На той вершине, слева от дороги стояло высокое приметное черное дерево, странно изогнутое практически в форме буквы "Г". Это был вадуб Чалги, а холм, на котором он рос, прозывался "холмом висельника", известная веха на пути в Акануран, теперь до столицы оставалось совсем немного. Но Тайвира, хоть и чувствовала некоторое облегчение, приближаясь к родному городу, всё равно не могла избавиться от тяжелого гнетущего ощущения какой-то неправильности происходящего. Она возвращалась к отцу в его надежный массивный каменный двухэтажный дом на Бережном бульваре, к своей любимой серо-белой красавице, кобыле Канзе, а те четырнадцать человек из каравана, которым она носила еду в подвал Цитадели, оставались в проклятом Гроанбурге. И чем ближе становился её дом, тем отчетливее девушка понимала, что никакого выкупа за них не будет. Суровый прижимистый торговец Каншуви не сочтет такие траты разумными и ничто, даже просьбы, уговоры и мольбы собственной дочери не заставят его передумать. Но с каким-то холодком в сердце Тайвира осознавала, что теперь она и не станет просить этого выкупа. Потому что… Она не знала почему, потому что так сложилась жизнь, потому что судьба это жесткая и безжалостная штука, так легла карта и это надо принять. Она не знала почему, но знала что не станет унижаться перед отцом, который всё рано ей откажет. Но оставался еще этот дурак Сойвин. Она яростно пыталась выкинуть его из головы, но не могла. И сердце её болезненно сжималось, в груди становилось тесно, глаза застилала влага всякий раз, когда она с содроганием думала какие чудовищные пытки устроил ему Хишен. И она почти ненавидела Сойвина, человека спасшего её от неминуемого надругательства, насилия и унижения. Да, мивар вряд ли бы убил её, уверенный что Каншуви непременно привезет все запрошенные с него деньги за свою драгоценную дочь, но уж наверняка всласть бы поизголялся над ней, свирепо и глумливо истерзав и растоптав её и как женщину и как человека. А может и убил бы, ведь всё-таки он безумец. И Тайвира почти начинала дрожать при мысли какая жуткая участь миновала её.

К девушкам подъехал Талгаро и тоже поглядел вдаль, отбросив за спину свою широкую конусовидную шляпу.

— Видите то дерево, — сказала Тайвира, — это вадуб, на котором когда-то повесили страшного разбойника Чалгу. За тем холмом знаменитый постоялый двор "Золотое колесо". А от него шесть часов пути верхом до Аканурана. Но уже пятый час и мы не успеем до закрытия городских ворот, потому предлагаю остановиться на ночь в "Колесе". — Чуть помолчав, она добавила: — Можно, конечно, доехать до городских стен и переночевать где-нибудь в предместьях. Но там такие вертепы и собирается такой сброд, что наверно лучше не стоит. — Она неуверенно поглядела на своих спутников и смущенно закончила: — Только у меня как и прежде совсем нет денег.

Минлу, внимательно посмотрев на дочь купца, чувствуя что та чем-то подавлена и не слишком-то радуется возвращению домой, бодро сказала:

— Ничего страшного. Как и прежде за всё платит Талгаро.

— Ну отлично, — проворчал лоя. — Девицы омо желают хорошо отдыхать в "Колесе", а платить за всё маленькому лоя. Всегда знал что у народа Омо самые нахальные самки.

Тайвира вспыхнула и резко сказала:

— По приезде в город все твои расходы на нас будут возмещены тебе троекратно.

Фиолетовые губы Талгаро сложились в трубочку и издали некие причмокивающие звуки. Тайвира, не понимая этих сигналов, отвернулась. Минлу, посчитав эти чмоки насмешкой, недобро глянула на лоя, подъехала ближе к дочери купца и примирительно сказала:

— Ну что ты Тайвира, он же шутит. Убого, конечно, но шутит. А никаких денег ему не надо, он совершенно бескорыстен. Я его знаю.

Талгаро досадливо крякнул, но правда тихо.

Тайвира сказала:

— В "Колесе" очень много самых разных номеров, от роскошных покоев до маленьких комнатушек. Совсем дешевых. Такую и возьмем.

— Точно, — поддержала Минлу. Затем протянула ладонь и коснувшись руки дочери купца доверительным жестом, мягко спросила: — Ты думаешь о нём?

Тайвира дернулась, сердито уставившись на кирмианку:

— Ни о ком я не думаю! Надо ехать. — И подстегнув лошадь, устремилась вниз с холма.

Талгаро и Минлу остались на вершине, смотря девушке вслед.

— Какая же ты всё-таки неуклюжая в обращении с людьми, — прокомментировал Талгаро. — В лесу что ли росла?

Минлу снисходительно поглядела на лоя и нравоучительно проговорила:

— А тебе, мой совершенно бескорыстный друг, следует запомнить, что самки это у животных, а у людей женщины.

— Я запомню. — Талгаро залез во внутренний карман и вынул деньги. — Вот держи.

Он ссыпал в ладонь Минлу почти все имеющегося у него монеты. Девушка с удивлением поглядела на него.

— В "Золотом колесе" будем порознь, — сказал Талгаро. — Так будет лучше.

— Почему?

— Иначе привлечем ненужное внимание. Дикая кирмианка и благородный лоя в одной компании это как-то странно и подозрительно.

Девушка спрятала деньги и, поколебавшись, осторожно произнесла:

— Твоё пение в Гроанбурге… Должна признаться у тебя изумительный голос. Это… твоё ремесло?

— Можно и так сказать. Я — Певец Рода.

— Певец рода! — Минлу по-настоящему изумилась. Она, будучи весьма образованным человеком, прекрасно знала что это такое. Именно благодаря Певцам рода, обеспечивающим нужное звуковое сопровождение, белые лоя могли зачинать детей. Певцы рода воспроизводили те дивные мелодии, которые по легенде некогда проистекали от самой Сандары, Королевы Лазурных гор и которые каким-то таинственным образом оживляли мужские и женские токи в телах лоя, позволяя им соединяться и созидать новую жизнь. Для Минлу всё это было весьма волнующим и до какой-то степени очень трогательным и интимным, и сами фигуры этих загадочных Певцов рода представлялись ей сакральными и внушительными. И вдруг выясняется что этот маленький, вздорный, невежественный, грубый человечек и есть эта самая сакральная фигура. Но помня его чудесный голос, она не усомнилась что он сказал правду. И всё же он изгнанник, как может такое быть. Ведь белые лоя берегут и лелеют певцов рода как самое ценное сокровище своего народа и неожиданно сами изгоняют одного из них. Минлу сгорала от любопытства, но пристать с расспросами не посмела.

— Кстати ты в курсе, что от тебя такое амбре… Фу-у! — И Талгаро сморщившись, передернул плечами. — Почему это омо так быстро портятся без воды?

Сакральная и внушительная фигура исчезла.

— Ах ты маленький…, — Минлу пыталась сдержать себя, но в голове уже громоздились друг на друга все обидные и оскорбительные прозвища, которыми столь щедро одаривали лоя многие невоспитанные представители народа Омо, в частности в памяти девушки отчетливо всплывали нелестные слова в адрес Талгаро из уст бравых гроанбуржцев и эти слова вот-вот готовы были прорваться наружу: — маленький…, вредный, ехидный, злобный…, — ей нестерпимо хотелось сказать "карлик".

— Ну-ну, — насмешливо подбодрил Талгаро.

— Колготки себе купи! — победно воскликнула Минлу.

Талгаро возвёл очи горе.

— Какое же ты еще в сущности дитя.

Минлу успокоилась и направила лошадь вниз с холма. Талгаро, усмехаясь себе под нос, отправился следом.

За холмом с "деревом висельника" девушке открылась просторная равнина, окаймленная с северной стороны пышным нарядным лесом. Равнину, покрытую красноватой светло-бурой травой с островками скромных рощиц сиреневых и малиновых деревцев, пересекала небольшая речушка с обрывистыми берегами, через которую был перекинут широченный деревянный мост с перилами. Но главной достопримечательностью ландшафта конечно же являлись строения огромного постоялого двора, вольготно раскинувшегося на симпатичной равнине. На взгляд Минлу это был настоящий крепостной городок, обнесенный высоким частоколом с зубцами бойниц, сторожевыми башенками и внушительными массивными главными воротами. С высоты "холма висельника" кирмианка могла удобно разглядывать внутреннее устройство постоялого двора. Он действительно до некоторой степени напоминал колесо с массивным трехэтажным, необычно закругленным зданием в центре, как бы ступица колеса, и пятью лучами-спицами самых разнообразных пристроек, отходящих от этой "ступицы". Северная сторона частокола примыкала непосредственно к лесу, там стоял симпатичный двухэтажный каменный домик с зеленой черепичной крышей и взметнувшейся вверх то ли смотровой башенкой, то ли колокольней. "Наверное дом хозяина", подумала Минлу и была права. Маленькая речушка, огибавшая "Золотое колесо" с востока,в одном месте ныряла под частокол и таким образом заходила на территорию постоялого двора. Над ней было построено высокое безоконное здание с плоской крышей, мостками и галереями. "Возможно мельница", решила Минлу. Вообще ей определенно нравилось здесь. Часовая развилка, знаменитый перекресток дорог, расположенный прямо за мостом и отмеченный сразу четырьмя Дистанционными пирамидами и откуда, кроме всего прочего, как принято было считать начиналась дорога на Кирм, влажно блестела розовато-белыми и бело-зелеными плитами "морского камня". Это были последствия грандиозного проекта агронского короля Тетиса Странника, который вознамерился замостить каменными плитами все основные дороги королевства. Минлу хорошо помнила с каким восхищением мастер Танао рассказывал об этом монархе-путешественнике, искренне желавшем превратить всю свою огромную страну в единую, эффективную, сплоченную, процветающую державу, чтобы каждый её житель, пусть даже из самой мелкой отдаленной приграничной провинции чувствовал бы себя нужным, защищенным, вовлеченным в общее дело, чувствовал бы себя неотъемлемой и необходимой частью великого государства и подчинялся бы верховной власти из Аканурана не по принуждению, от страха и безысходности, а по велению души и зову собственного сердца, ибо действительно бы хотел процветания своей стране и следовательно самому себе как её жителю. Мастер Танао долго рассуждал на тему того почему у Тетиса Странника ничего не вышло и почему в конце концов интриганы-заговорщики убили его. И Минлу очень сожалела об участи этого, как ей казалось, замечательного и благородного человека и радовалась, что, по крайней мере, эти красивые ровные дороги из "морского камня", служившие людям уже больше сотни лет, сохранились как светлая память о короле-реформаторе. Их было совсем немного, лишь в двух центральных провинциях и буквально только единицы из этих дорог замостили плитами от начала до конца, то есть от одного города до другого, чаще всего плиты неожиданно обрывались и дальше начинался обычный грунт. Здесь на Часовой развилке, в сторону запада они заканчивались перед мостом через речушку. Но с плитами или нет, здесь уже повсюду чувствовался пульс городской жизни, хотя до столицы оставалось еще чуть ли не сотня километров. Минлу, будучи родом из маленькой деревни и затем проведшая долгие годы в стенах Храма Падающих звезд, не была привычна к суете и многолюдью больших городов. За время учебы в храме она с дюжину раз посещала столицу Кирма — Дигвиан и за десяток месяцев странствий успела побывать еще в нескольких по-настоящему крупных городах, в основном портовых, но это по большому счету никак не приучило её к бурному, шумному, пестрому, тесному, зачастую напряженному и даже озлобленному существованию в замкнутых городских мирах. И сейчас, уже ощущая приближение громадной суетливой метрополии, она как и раньше испытывала и приятное волнение и легкий страх.

В компании Талгаро, она спускалась с Холма висельника, направляясь к воротам постоялого двора, где их, уже спрыгнув с коня, поджидала Тайвира. Им навстречу проехало несколько всадников и пара экипажей, направляющихся куда-то на запад. Один из всадников, плотный, широкоплечий, круглолицый, лысеющий мужик лет сорока столь долго и бесцеремонно и даже вроде как удивленно пялился на неё, что Минлу не выдержала и опустила взгляд. За время своего бродяжничества она будто бы вполне привыкла к тому что мужчины на неё смотрят, с вожделением ли, с интересом, с любопытством, с раздражением или презрением она разбираться не пыталась, хотя где-то в самых потаенных глубинах души тихий-тихий голосок, словно и сам пугающийся собственной дерзости, как будто один маленький ребенок другому, по секрету, в темноте, под толстым одеялом, нашептывал ей, что они смотрят на неё потому что она, и совсем уже тихо, красивая. И тут же в страхе умолкал. Она старалась об этом не думать. Мысли о собственной привлекательности или непривлекательности для лиц мужского пола представлялись ей абсолютно излишними, ненужными и пустыми. К чему это хранительнице Шивтака, которая всю жизнь должна оставаться девственной? Смотрят и пускай смотрят, её это не касается и обращать на это внимание, конечно, не стоит. Но даже спустя десять месяцев странствий достойно игнорировать эти взгляды у неё не всегда получалось и она, сердясь на себя, то краснела, то смущенно опускала глаза, то путалась и сбивалась в словах. Её повергала просто в оцепенение, стыдливую скованность мысль, что кто-то из этих мужчин возможно представляет её в своих объятиях, обнаженной, исполняющей любовные ласки, занимающейся такими вещами, которые она и додумать-то до конца не смела. Но всё же путешествия, время и опыт делали своё дело и постепенно её смущение под взглядами мужчин становилось всё менее острым и явным, практически сходя на нет. Хотя, конечно, стоило кому-то из них повести себя чуть более бесцеремонно, настойчиво и фривольно чем обычно и ей тут же становилось не по себе и привычная стеснительность возвращалась.

Напротив деревянных стен "Золотого колеса", за обочиной Осевого тракта, в полный разброд и раздрызг стояло наверно несколько десятков телег, повозок и фургонов. Дальше за ними, на красном лугу паслись лошади, за которыми наблюдали босоногие мальчишки. Из тех кто остался для охраны вещей, большинство лежали прямо в кузовах повозок, поверх своего драгоценного груза и лениво поглядывали по сторонам. Другие сидели, привалившись спиной к колесам, жевали травинки и также равнодушно глазели перед собой. В паре мест деятельные мужики организовали костерки, на которых кипятили воду и заваривали душистый чай. Вдоль обочины бродило несколько торговцев-коробейников, апатично предлагая свой нехитрый товар. Кроме них также прохаживались отдельные непонятные молодые востроглазые субъекты, зыркающие по сторонам и заставлявшие нервничать присматривающих за возами людей.

Минлу остановила коня возле Тайвиры и глянула в сторону Талгаро. Тот, едва заметно кивнув ей, проследовал мимо, словно собирался ехать дальше. Минлу точно так же чуть качнула головой, подтверждая договоренность.

129

Минлу и Тайвира, ведя лошадей в поводу, вошли в ворота постоялого двора.

Здесь, в контраст с сонным миром оставленных за обочиной тракта повозок, чувствовалось энергичное, приятное, будоражащее биение жизни. Двор был достаточно просторным, вымощенный каменными плитами, украшенный чахлыми клумбами, одинокими деревцами-солитерами мозаичными дорожками и небольшой, круглой, огороженной площадкой солнечных часов с красивой отполированной стелой гномона из темного красно-золотого дерева. Вдоль главного центрального здания постоялого двора тянулось высокое крыльцо-галерея, рядом с ним стояли резные лавочки, на которых с удовольствием расположились постояльцы гостиницы и просто заезжие, желавшие посидеть на свежем воздухе, выкурить сигаретку другую, покалякать о том о сем и поглазеть по сторонам. Здесь даже имелся небольшой рыночек с десятком лавок, где бойкие продавцы и не менее бойкие покупатели охотно и многословно занимались торгом. То и дело мелькали люди в светло-зеленых туниках и куртках с большой симпатичной эмблемой на спине: темно-зеленый с чуть голубоватым отливом четырёхлепестковый цветок в ободе золотистого колеса. Это были работники постоялого двора. Минлу поглядывала на них с удивлением. За своё почти годичное путешествие она побывала во многих гостиницах, корчмах, тавернах и тому подобном, но что-то не могла припомнить чтобы где-то еще персонал того или иного заведения носил бы специально сшитую для них форму, да еще и с каким-то отличительным знаком-эмблемой. Сразу было ясно что хозяин "Золотого колеса" весьма трепетно относится к своему детищу и вкладывает немало сил в его процветание.

Как только девушки очутились во дворе к ним подбежал светловолосый парень в форменной тунике и сообщил что лошадей и повозки следует отводить на конный двор, это там налево, по дороге вдоль крепостной стены. А на плиты Привратной площади ни вьючным животным, ни возам хода нет. С этим строго. Девушки ни в коем случае не возражали и в компании паренька отправились в указанном направлении. По пути Тайвира попросила посоветовать им зал, чтобы и достаточно прилично и не слишком дорого. Молодой человек критически оглядел гостей, на миг задержавшись на мече мастера Юн Фая и затем, обильно перемежая свою речь солеными словечками и явно, по мнению Минлу, рисуясь перед Тайвирой, весело и чуть снисходительно сообщил, что им "наверно лучше всего подойдет Зеленая зала, там конечно не такие хоромы как в Ореховой и Золотой, но кормят вкусно, обстановка опрятная, цены терпимые и вполне себе тихая публика, ну а если с деньгами вообще петля, то тогда остается только Кабацкая зала или по-простому Кабак, там и за один копер помоев навалят хоть целый таз, говна-то не жалко, ну и публика соответствующая, клейма негде ставить, сплошной сброд с рожами злодейскими, хоть заходи и сразу караул кричи". После таких рекомендаций девушки естественно остановили свой выбор на Зеленой зале. Обогнув одну из "спиц" "колеса", хозяйственное крыло из разномастных деревянных строений, они вышли на Конный двор, где расположились аккуратно расставленные экипажи и телеги, коновязи, длинные желоба кормушек, пара колодцев, поильни в виде каменных каналов, навесы и крытая конюшня. Договорившись что лошадей отведут в конюшню, накормят и почистят, за что ушлый паренек потребовал пять коперов, но получил от Минлу два, девушки отправились к нужному им входу.

— А почему лоя не с нами? — Спросила Тайвира.

За время их недолгого совместного путешествия Минлу уже поняла, что дочь купца относится к Талагро то ли настороженно, то ли неприязненно, хотя и проявлялось это в каких-то едва уловимых мелочах.

— Он сказал, что нам лучше быть здесь порознь. А то компания из лоя и кирмианки выглядит как-то странно.

Тайвира покосилась на свою спутницу.

— Да уж, — неопределенно произнесла она.

Они приблизились к крыльцу и были удостоены некоторого внимания со стороны сидевших на скамейках мужчин. Но никакой антипатии во взглядах не было, скорее заинтересованность и ленивое любопытство. Естественно Минлу, если и ожидала какую-то антипатию, то исключительно на свой счет, как к кирмианке, да и вообще. А высокая привлекательная русоволосая Тайвира с большими сочными темно-зелеными глазами, по мнению Минлу, конечно же должна была вызывать у мужчин лишь самые что ни на есть приятные эмоции. Взойдя на крыльцо, они увидели и молодых женщин, в которых и по одежде, и по позам, и по нагловато-насмешливым взглядам Минлу без труда опознала девиц легкого поведения. Подобных за время своих странствий она тоже повидала немало. Но говоря по правде, как-то привыкнуть к ним она так до сих пор и не смогла. При виде них, кирмианка поспешно опускала глаза, чувствуя всегдашние робость и странное волнение в присутствии таких женщин. Их необычное ремесло представлялось ей, никогда не имевшей никаких интимных отношений ни с одним мужчиной, чем-то загадочным, пугающим и даже волнующим. И хотя из книг и со слов таких бойких девиц, как например Рита, Минлу вроде бы и знала, что происходит, когда мужчины сходятся с жрицами любви, робости и волнения перед последними это почему-то не убавляло. Тайвира же гордо прошествовала мимо них, кажется вообще не заметив их присутствия.

Вскоре девушки очутились за небольшим квадратным столиком у стены и радостно поглядели друг на друга, испытывая облегчение от того что наконец сидят на стульях, а не в седле, путешествие порядком утомило их. Зеленый зал оказался очень просторным и в тоже время уютным, чуть сумрачным помещением. Кирпичные стены покрывали деревянные лакированные панели симпатичного зеленоватого оттенка, украшенные целыми мозаиками из цветного стекла, рисующими лесные пейзажи. Из-за каменных квадратных столпов, уходящих к слегка сводчатому потолку и словно бы стоявших хаотично, деревянных высоких массивных резных перегородок, двух или трех арочных переходов, понять общую конфигурацию залы было весьма непросто. Но эта конфигурация рождала немало укромных, как будто уединенных мест, при том что самых разных по величине столов, и для большой шумной компании, и для одинокого постояльца здесь было предостаточно. Здесь каждый мог найти себе место по вкусу.

— Хочешь есть? — Спросила Минлу.

— Говоря по правде, чертовски, — улыбнулась Тайвира. — У этого гада из "Одинокого пастуха" кормежка хуже чем собачья, не наелась ни капли. В животе, как бабушка говорила, кишка с кишкой разговаривают. Пока ехали, думала у своей лошади что-нибудь откушу и съем.

Минлу смотрела на собеседницу чуть удивленно. Ей-то представлялось, что задумчивая немногословная Тайвира вся исстрадалась, переживая о судьбе того несчастного разбойника, что спас их. Минлу казалось, что сама бы она, попав в такую же ситуацию, просто не находила бы себе места, изводя себя терзаниями о судьбе человека так легко отдавшего за неё свою жизнь. Да что там, она бы вообще не смогла принять такой жертвы и осталась бы у Хишена, не смея выкупать свою свободу ценой чужой жизни. А у Тайвиры выходит кишка с кишкой разговаривают.

Дочери купца взгляд кирмианки показался странным и растолковав его по-своему, она спросила:

— Мелкий не дал денег?

Минлу ощутила отчетливую неприязнь к агронке за столь пренебрежительное именование Талгаро. Хотя еще совсем недавно она и сама была готова награждать грубияна-лоя нелестными эпитетами, но по внутреннему неосознаваемому убеждению она имела на это права, а вот Тайвира нет.

— Почему, дал. Практически всё что у него было.

— Всё-таки странные вы все какие-то, — вдруг сказала Тайвира.

— Кто все?

— Ну ты и лоя. И этот… Кит. И Элен.

Минлу ясно припомнила как на Расплатной площади, у Цитадели, Тайвира выскочила из толпы разбойников, отважно бросилась к металлической собаке и произнесла два непонятных слова. В тот момент эта незнакомая девушка показалась Минлу почти сумасшедшей.

— Ты говорила с Элен? — Скорее утверждая, чем спрашивая, сказала кирмианка.

— Да. Хишен отправил её в дом Сойвина отдохнуть и пообедать, пока он решал свои дела с судьей.

— Сойвина?

— Это тот разбойник, который…, — Тайвира чуть споткнулась, — который напал на Хишена.

Минлу, увидев как лицо девушки подернула тень внутреннего напряжения, поспешила спросить:

— И что Элен?

Тайвира улыбнулась:

— Она удивительная. Вроде бы такая кроха, совсем еще малышка, ей же лет шесть наверное, а говорит столь здраво и серьезно, так разумно и степенно, что я ушам своим не верила. — Тайвира усмехнулась: — Ох и досталось от неё Сойвину.

— То есть? — Минлу тоже улыбнулась.

— Эта кроха прямо в глаза ему высказала всё что она думает о нем и его разбойничьем ремесле. Он по-настоящему растерялся и даже вышел из дома чтобы прийти в себя. Тогда Элен и рассказала мне о Ките, попросила сказать ему, что судья везет её в Акануран, хочет отдать её верховному претору, но ей ничего не угрожает, потому что им нужны её способности, — Тайвира вопросительно поглядела на собеседницу: — Что же это за способности такие у шестилетней малышки?

— Не знаю, — легко солгала Минлу. — Но ты же видела Кита, а Элен его хозяйка. Так что думаю хозяйка не менее необычна, чем её удивительный пёс.

— Но откуда они?

— Не знаю. — Минлу почему-то совершенно не хотелось посвящать Тайвиру во все детали происходящего с Элен и с ними. И голос разума подсказывал ей, что уж точно не следует рассказывать каждому встречному, что она и Талгаро пробираются в Акануран чтобы, так или иначе, забрать у Бриллиантового герцога то, что он несомненно уже считает своим. — Из какой-то далекой северной страны, которая не на Шатгалле. — И дабы предупредить возможный следующий вопрос, спросила сама:

— А что ты такое сказала Киту, когда только подошла к нему?

Тайвира улыбнулась:

— Я и сама не знаю, звучит как заклинание: "Айнлима Монли". Элен сказала, что Кит обязательно поймет.

— Айнлима Монли, — задумчиво повторила Минлу, пытаясь вспомнить слышала ли она когда-нибудь эти слова. Монли слегка походило на её собственное имя, но нет, она точно никогда не встречала этих слов раньше.

— Вокруг вас как будто происходит что-то чудесное, — шутливо сказала Тайвира, глядя на кирмианку вроде бы с легкой завистью.

— Видеть чудесное в чудесном…, — с шутливым глубокомыслием начала бы Минлу, но прервалась, когда к столу подошла невысокая худенькая курносая девушка лет 14–15 в чистенькой тщательно выглаженной тунике с эмблемой "Золотого колеса" на всю грудь.

— Да будет ваш Путь согласен с Путем Неба, досточтимые сэви, — торжественно тонким голосом сказала она.

Это было одно из традиционных кирмианских приветствий и хотя девушка обращалась к обоим гостьям, произнесено оно было явно как дань уважения тому что среди них кирмианка. Минлу, польщенная и удивленная познаниями юной служанки, склонила голову левым боком вперед как было принято в её стране и вежливо произнесла:

— Пусть твой день будет радостным, дорогая сестра.

Служанка улыбнулась, словно бы довольная тем что всё сделала правильно и обратившись к Тайвире, почтительно сказала:

— Госпожа, вас просят подойти на Конный двор, там какая-то неурядица с вашей лошадью. Я провожу вас.

Ни Тайвира, ни Минлу не почувствовали никакой тревоги при этом сообщении. Покойная и уютная обстановка залы уже расслабила девушек и хрупкая любезная служанка никак не могла ассоциироваться у них с какой-то опасностью. Но Минлу всё же спросила:

— Мне сходить с тобой?

— Да что ты, зачем? — Тайвира улыбнулась. — Я справлюсь, дорогая сестра.

Минлу, чуть усмехнувшись, кивнула.

Тайвира бодро шагала за своей провожатой, совершенно ни о чем не беспокоясь. Она уже не видела для этого ни малейших причин. "Золотое колесо" было для неё хорошо знакомым местом, она ни раз посещала его прежде и сейчас уже чувствовала себя здесь почти как дома. Акануран, отец, друзья, её большой крепкий дом уже совсем рядом. Страшный Гроанбург давно растаял за бесчисленными километрами дорог.

Они прошли через залитый солнцем двор, вошли в огромную конюшню с потолком метрах в шести от пола и специфическим ядреным запахом. Служанка повела её вглубь и в конце концов указала на одно из стойл, сооруженных из высоких дощатых перегородок. Дверца была открыта и Тайвира спокойно прошла внутрь. Она увидела своего буланого жеребца, до сих пор под седлом и рядом незнакомого высокого мужчину. Девушка услышала за спиной движение и оглянулась. Дверца, представляющая собой две доски до уровня груди и выше железные прутья, захлопнулась за ней. Сквозь прутья Тайвира увидела еще одного мужчину, он привалился спиной к дверце. На голове у него был "шилах", смешная, по мнению Тайвиры, облегающая шляпа с четырьмя козырьками во все стороны, любой из которых можно было поднять почти вертикально вверх или опустить. Такие шляпы носили в основном вэлуоннские моряки, а также некоторые китобои и пираты, в любом случае люди связанные с морем. Юная служанка бесследно испарилась.

Тайвира снова поглядела на мужчину возле жеребца и где-то в животе засквозило неприятное напряжение. На незнакомце был щегольской темный жилет с бисерной вышивкой, белая рубаха с закатанными рукавами, облегающие плотные штаны с металлическими заклепками вдоль бедер и красивые высокие сапоги из темно-зеленой переливающейся кожи шамуша. Как дочь купца она прекрасно знала что это очень дорогая обувь. На широком поясе в толстых аккуратных ножнах висел длинный нож. В правой руке мужчина держал черную плетку с тремя сплетенными жилами, а левой он гладил золотистую шкуру жеребца. И вот эта-то рука больше всего и напугала девушку. Ногти на ней были выкрашены в зеленый цвет и Тайвира прекрасно знала, что это значит. Этот человек принадлежал к банде "зеленых", к банде Золы, одной из главных преступных группировок Аканурана. И эти выкрашенные ногти именно на левой руке говорили о том, что это не рядовой бандит, а "багар", то есть один из, так сказать, руководителей среднего звена, которому непосредственно подчиняются от 50 до 100 человек, обычно присматривающие за определенным районом города. Тайвира почувствовала слабость в коленках. Её как громом ударила мысль, что всё вернулось, никуда она не сбежала из Гроанбурга. Конечно же у Хишена и его людей имеются тесные связи со столичными бандитами. Но как же молниеносно они действовали. Ведь она и её спутники ехали так быстро и всё же гроанбуржцы как-то опередили их и уже успели договориться с "зелеными" об организации встречи для беглецов.

Тайвира со страхом и в полной растерянности глядела на мужчину. Ему было за сорок, его худое, с отчетливо проступающими костями, желтовато-коричневое лицо, с большим выдающимся носом и маленькими укрытыми в глубине глазами, казалось если и не изможденным, то усталым. Его высокий выпуклый лоб закрывала странная, прямоугольная, словно прилипшая к коже челка темно-русых волос. И девушка догадалась, что они наверно скрывают какое-то клеймо. От внешних уголков глаз к вискам шли сизые татуировки, изображающие переплетенные многожильные веревки. На темном от выбритой щетины подбородке также имелась татуировка стрелы указывавшей на северо-восток и круглого щита с умбоном в виде кошачьей головы. Тайвира хоть и не понимала значение этих рисунков, была уверена что оно есть, особенно для таких же преступников как этот "багар". И она еще больше пугала себя мыслями о том что перед ней несомненно матерый и бывалый бандит.

— Добрый конь, — наконец сказал мужчина, похлопав смирно стоявшего жеребца. — Такой куда хочешь домчит как ветер. — Он впервые поглядел прямо на девушку и спросил: — Ты куда направляешься?

— Твоё какое дело? — Тайвира хоть и была напугана, изо всех сил старалась держаться уверенно. Она не сробела перед Хишеном, как ей теперь казалось, и уж точно не собирается трястись перед этим носатым висельником с дурацкой челкой и такими же раскрашенными ногтями.

— Ну-ну, досточтимая сэви, — добродушно сказал "багар", — смени гнев на милость, ответь об чем спрашиваю. А то ведь могу и плеткой пройтись по твоей милой мордочке.

Тайвира тут же присмирела, живо представив как эти черные, узловатые, плетенные жилы хлестнут её по лицу, раздирая кожу.

— Что вам нужно от меня?

— Я же сказал, хочу знать куда ты едешь?

— В город.

— Ну вот и отлично. Тогда садись на этого доброго коня и езжай в город.

Тайвира помедлила, собираясь с духом.

— Я переночую в "Колесе" и поеду завтра утром, — твердо произнесла она. — Что вам вообще за дело до этого?

Девушка со страхом ждала, что вот-вот прозвучит имя Хишена, но впрочем уже не так уверенно как раньше. Ведь бандит вроде бы отпускал её, но тогда она совершенно не понимала что происходит, зачем "зеленым" нужно чтобы она прямо сейчас уехала в Акануран.

— Значит есть дело. Тебе сказали уезжай сейчас, так не строй из себя дуру, прыгай в седло и проваливай.

"Багар" отошел от коня и встал прямо перед девушкой, взяв плетку за оба конца. В его позе вроде бы не было ничего угрожающего, но Тайвире нестерпимо захотелось отойти назад. Она слышала, что Дайгеро, хозяин "Золотого колеса", очень не любит, когда на его территории устраивают бузу, разборки или тем более кого-то убивают. И решительно пресекал всякие попытки и начинания подобного. Для этого он держал внушительный штат так называемой "дворовой стражи", которых в шутку называли "дворянами". Это были бывшие солдаты, пираты, наемники или даже бандиты под руководством хмурого бывалого капитана Орднинга, который по слухам в прошлом тоже успел побыть и солдатом, и пиратом, и наемником. Эти люди не церемонились ни с кем и любую попытку насилия подавляли еще большим насилием, жестко и быстро. С помощью этой, по сути маленькой армии, в "Золотом колесе" поддерживался идеальный порядок, столь милый сердцу хозяина. И в результате постоялый двор прослыл одним из самых безопасных мест в столичном округе, что естественно привлекало сюда еще больше гостей. И даже главы столичных преступных сообществ устраивали здесь свои встречи как на нейтральной и безопасной территории, где не приходится ожидать какого-то подвоха со стороны конкурентов. Но Тайвира знала, что это лишь одна сторона медали и есть множество страшных историй о том как в "Колесе" бесследно пропадали люди. "Дворяне" не в силах за всем уследить, а иногда по каким-то причинам и умышленно закрывают глаза, потому что хоть Дайгеро и пытался поставить себя как дельца абсолютно независимого от кого бы то ни было в Акануране, это удавалось лишь отчасти. И вот сейчас, к примеру, люди Золы тихо прирежут её в этом стойле, бросят в угол, накроют рогожей, закидают сеном и спокойно уйдут. А затем, когда на её труп наткнутся уже люди Дайгеро, они, также тихо и незаметно, вынесут его в лес и закопают. Она даже слышала, что якобы существуют специальные подземные ходы, ведущие из постоялого двора куда-то в самую чащу. И потому Тайвира прекрасно понимала, что она сейчас полностью во власти этих "зеленых" негодяев.

— А если не уеду?

— Ну а если не уедешь, тогда добрые молодцы засунут тебе нож в рот, чтобы не дергалась и отымеют тебя во все твои оставшиеся дырки, — беззлобно поговорил "багар". — А потом засунут нож еще глубже и ты захлебнешься кровью. Тихо похоронят тебя где-нибудь в уголке этой конюшни и бывай девчина, не поминая лихом на том свете.

Тайвира чувствовала как внутри уже вся дрожит. Этот высокий бандит, нависавший над ней, говорил почти равнодушно, но от этого становилось еще страшней. Ей казалось что после Гроанбурга, где она, как ей представлялось, держала себя вполне достойно, даже когда Сойвин ударил её, вся эта бандитская шушера уже не сможет по-настоящему напугать её. Она стала отважнее и решительнее. И малышка Элен правильно сказала, все эти лиходеи и душегубы, способные существовать только за счет других людей, просто ничтожные паразиты, которых следует презирать и по возможности давить. Но почему-то сейчас от её отваги не осталось и следа. Может быть там, в Гроанбурге, она вела себя среди разбойников более уверенно, потому что чувствовала себя в какой-то степени защищенной деньгами отца? Может стоит сказать этому головорезу что она дочь богатого человека?

— Что вам от меня нужно? — Почти жалобно произнесла она. — Я не могу просто так уехать, я здесь не одна, тут моя подруга, я не могу её просто бросить.

— Эта косоглазая сучка тебе не подруга. И для тебя же будет лучше, если будешь держаться от неё подальше.

Тайвира с удивлением уставилась на бандита. Страх несколько отступил. Так выходит всё дело в Минлу?! Выходит им нужна кирмианка, а она, Тайвира, просто им мешает? Девушка сразу же почувствовала себя спокойнее.

"Багар", словно уловив её мысли, покачал головой, как бы в подтверждении.

— Да, просто уезжай в город и навсегда забудь об этой девке.

Тайвира, хотя почему-то и не хотела себя в этом признаться, испытывала громадное облегчение, сердце забилось ровнее и тише, всякая дрожь прошла и напряжение постепенно отпускало её. Но как же Минлу? Зачем им она? Что они хотят от неё? Что они сделают с ней? Но в самых-самых глубинах её души мудрый древний голос её природного естества подсказывал ей, что знать ответы на эти вопросы для неё вредно, ей это не нужно, это сделает её жизнь тяжелее. А разве она хочет делать свою жизнь тяжелее? Но всё же она никак не могла решиться.

"Багар" приблизился к буланому жеребцу и хлопнул по седлу.

— Садись. Мой человек проводит тебя за мост. И не вздумай возвращаться. Уезжай в город и радостно живи своей глупой девичьей жизнью.

Тайвира еще колебалась.

— С ней всё будет хорошо? — Робко спросила она.

— Для тебя главное чтобы с тобой всё было хорошо, — прямолинейно сказал бандит и снова хлопнул по седлу.

И Тайвира, заставив себя ни о чем больше не думать, решительно подошла к жеребцу и ловко взобралась в седло.

"Багар", взяв поводья, погладил морду коня и, поглядев на девушку снизу-вверх, сказал:

— И да сохранит тебя Митра, сэви, кому-либо рассказывать о том что ты меня видела и о чем мы говорили здесь. Помни, сэви, Акануран большой, но город маленький. А, кстати, как подружку зовут?

Тайвира молчала, застывшим взглядом вперившись в бандита.

— Ну, милая сэви, — с дружелюбной улыбкой подбодрил "багар", — просто одно словечко и скачи на все четыре стороны.

Девушка окаменела. Она не смела произнести имя кирмианки, но и не находила в себе сил сопротивляться этому человеку, а вернее тому страху что он вселял в неё.

— Да перестань, красавица. Если бы ты знала что она за чудовище, сама бы придушила её. Тварина она жуткая, вот что я тебе скажу. Как её земля-то только носит? Да и имя я её знаю, но хочу просто убедиться. — "Багар" глядел на девушку почти ласково. А затем вдруг гаркнул: — Имя!

— Минлу, — глухо, дрожащим голосом проговорила Тайвира.

— Как?

— Минлу.

— Правильно, Минлу, — радостно произнес "багар", — она и есть тварина и чудовище. И вот теперь всё будет хорошо с тобой, красавица. Ждет тебя впереди длинная и счастливая жизнь. Твоё-то имя как?

— Не важно, — еле выталкивая из себя слова, ответила девушка.

Бандит усмехнулся.

— Ну да, да, — неопределенно произнес он. Затем повернулся к двери: — Эй, Забой, открывай. Сэви уезжает, проводишь её.

Бандит в "шилахе", широкоплечий, мрачный, с традиционной вэлуоннской бородой и баками открыл стойло, взял поводья из рук "багара" и потянул лошадь за собой. Та покорно пошла. Тайвира не смела поднять глаза, снова чувствуя себя также скверно и неуютно, как и покинув Гроанбург.

130

Минлу сидела в одиночестве за столиком и созерцательно глядела на белую скатерть со светло-зелеными геометрическими узорами по краю. Девушка заскучала, но это была приятная скука, скука отдохновения. Так хорошо сидеть в этом тихом, просторном зале, освещенным несколькими масляными лампами, стоявшими на пьедесталах, и приглушенным дневным светом, льющимся сквозь большие окна, прикрытые полупрозрачными зеленоватыми занавесками, и безмятежно слушать отдаленное звяканье посуды и неразборчивый негромкий говор людей за другими столиками. Минлу поглядела на забавных фарфоровых зверьков на столе, солонку и перечницу. Первая была в виде усатого большеглазого котенка, на груди которого светилась позолотой надпись: "Я Солёнок". Вторым был веселый щенок с большими висячими ушами, надпись на его груди извещала: "Я Перчёнок". "Ах, как мило", с рассеянной улыбкой подумала девушка. И собственный меч, стоявший между ног, показался ей ужасно неуместным. В животе что-то буркнуло и она усмехнулась: "тоже кишки разговаривают". И призналась себе, что голодна не меньше Тайвиры. "Куда она пропала?", без всякой тревоги подумала Минлу и опять усмехнулась, почти счастливо: "Пора уже всерьез покутить на денежки Талгаро!" Она увидела, что к ней идет курносая служанка, которая оказалась столь осведомлённой в кирмианских приветствиях. Минлу ей дружелюбно улыбнулась.

— Госпожа, ваша спутница встретила своего знакомого и просит вас пройти к ним в нумер, — тоже улыбнувшись, сообщила девушка.

Минлу, расслабленная всей этой окружающей умиротворенной обстановкой ничего не заподозрила. Ей показалось вполне естественным, что Тайвира, живущая в Акануране, встретила здесь какого-то своего знакомого и теперь зовет её. Возможно Минлу сейчас не очень-то хотелось с кем-нибудь встречаться, да еще этот противный лоя сказал что от неё пахнет, но с другой стороны это наверняка достойный человек, раз Тайвира решила присоединится к нему.

— В нумер? — Улыбаясь, переспросила кирмианка, ей показалось забавным произнесение этого слова через "у".

— Да, госпожа. Прошу вас следовать за мной.

Минлу встала из-за стола, поправила меч, сдвинув его влево и последовала за служанкой. По пути Минлу заметила за одним из столиков лысоватого круглолицего мужика, она вспомнила что уже видела его, когда спускалась с Холма висельника. Тогда он ехал навстречу и так неприлично пялился на неё. Она мимолетно удивилась тому что он оказался здесь, хотя вроде бы совсем недавно двигался в направлении прочь от постоялого двора, но значения этому не придала.

Они прошли через залу к арочному проходу и очутились в недлинном, широком, освещенном коридоре, куда выходило с десяток дверей. Служанка подошла к одной из них и постучалась. Ей открыли и она указала внутрь, приглашая Минлу. Кирмианка вошла в комнату и дверь за ней захлопнулась. Окон в помещении не было, но на широком массивном столе, примыкавшем торцом к стене напротив двери, ярко горели четыре свечи. За столом сидели двое мужчин, Тайвиры в комнате не было. Минлу еще не успела ни о чем подумать, как вдруг кто-то подошел к ней сзади, обнял за грудь и приставил к горлу нож.

— Не дергайся, чикча, — прошипели ей в ухо. Минлу ощутила кислую вонь изо рта говорившего. Через секунду напавший вытащил из ножен меч мастера Юн Фая и сильно оттолкнул девушку к левой стене. Минлу сделала несколько быстрых шагов, выставила руки, упреждая удар в стену и, обретя устойчивость, обернулась. Мужчины с интересом смотрели на неё. Минлу, еще минуту назад пребывавшая в приятной безмятежности, находясь, как ей казалось, в покойной, уютной, безопасной обители, сейчас была скорее ошарашена, чем испугана и разглядывала троих незнакомцев почти с удивлением. Двое сидели верхом на стульях по разные стороны стола, третий, завладевший мечом Минлу, стоял у закрытой двери.

Стоявший у двери, совсем молодой парень, может на 2–3 года старше самой Минлу, был щуплым, невысоким и каким-то нервным, излишне подвижным. Он то и дело притоптывал, переминался с ноги на ногу, шевелил губами, почесывал за ухом, гладил новоприобретенный клинок. Лицо парня, с маленькими глазками, большим ртом и чуть крючковатым носом, выглядело странно, оно словно всё стянулось к точке под носом, верхняя челюсть значительно выдавалась вперед, как будто кто-то зацепил его за верхние зубы и сильно потянул вперед. Его длинные прямые черные волосы падали на лицо слипшимися сальными прядями, а на подбородке у него имелась небольшая козлиная бородка, выкрашенная в зеленый цвет. По мнению девушки молодой человек выглядел, мягко говоря, необычно и неприятно. К тому же он постоянно морщил нос, словно собирался чихнуть и ковырял большим пальцем ногти других пальцев. Его маленькие глазки торопливо оглядывали кирмианку и парень то слегка улыбался, то мрачнел. "Больной какой-то", подумала Минлу.

Второму, сидевшему ближе к девушке, было около тридцати. И в отличие от своего товарища он являл собой прекрасный образец атлетичности и подтянутости. С широкими плечами, с чрезвычайно развитыми трапециевидными мышцами, длинными могучими руками, рослый, крепкий он был воплощением силы. Его красивая, с серебряным отливом и с отложным воротником рубаха, распахнутая чуть не до пупа, открывала взору широкую, очень мускулистую грудь, обильно заросшую курчавыми темными волосами. Мужественное волевое лицо с крупными чертами, чувственными губами, большими смешливыми теплыми зелеными глазами, обрамленное аккуратной черной щетиной и ровной короткой стрижкой несомненно притягивало женские взоры. И даже длинный шрам от правого уголка губы к правому уху не слишком портил его. При этом мужчина был явно падок на украшения, на груди, в черных зарослях блестела толстая золотая цепь, а на пальцах каждой руки было по три разнокалиберных перстня. Перстни на правой были почему-то выкрашены в зеленый цвет. На поясе в расшитых цветными нитями ножнах у него висели два кинжала, также с весьма изукрашенными рукоятями. В целом этот субъект внушал Минлу еще меньше доверия, чем нервный, субтильный владелец зеленой бородки. Мужчина масляным взором бесцеремонно бродил по груди и бедрам девушки и плотоядно улыбался, сверкая сплошным рядом железных зубов.

И только третий незнакомец, сидевший за противоположной стороной стола, показался Минлу более-менее спокойным и здравым человеком. Это был сорокалетний дородный мужик, с покрасневшим вспотевшим лицом, абсолютно лысый, с мощными складками на затылке, с русыми, чуть седыми усами, одетый в одну легкую клетчатую синюю рубашку с рукавами, закатанными до середины предплечий. Он тоже, конечно, оглядел Минлу, но быстро потерял к ней интерес. А главное, когда он смотрел на неё, в его глазах не было ни болезненного презрения "зеленобородого", ни сладострастно-насмешливого вожделения щеголеватого атлета, а только одно ленивое любопытство.

Минлу не понимала, что нужно этим троим, они молча глядели на неё и словно чего-то ожидали. Сперва она, как и Тайвира, подумала что всё это как-то связано с Гроанбургом. Но быстро отказалась от этой идеи, решив, что вряд ли Хишену такое уж большое дело до них, чтобы высылать столь резвую погоню, хотя, конечно, возможно Тайвира и ценна для него. Тем более ведь Хишен поклялся не делать этого и Талгаро сказал что эта клятва имеет для мивара какой-то вес. Да и эти трое не походили на гроанбургских разбойников, они были несколько более что ли щеголеваты и утончены, в Гроанбурге она, например, не видела ни у кого таких изысканных рубах как у атлета и лысого дядьки. От этих мужчин явно веяло городом, столицей, то есть скорей всего это какие-то местные, акануранские, проходимцы. Но что им тогда нужно? Минлу никого в Акануране не знала. Может быть дело в Тайвире? Не зря же её увели первой. Эта худенькая курносая чрезвычайно вежливая служанка несомненно действовала за одно с этими мужчинами. Но никакой злости в адрес юной приспешницы незнакомцев кирмианка не ощутила, Минлу вообще старалась по мере сил оставаться спокойной, как тому её учили мастера в Храме Падающих звезд. И ей это удавалось. Несмотря на то что у неё отобрали меч и эти трое явно люди лихие и опасные, она пока не испытывала особого страха за себя. Хотя и понимала, что без клинка, мало что сможет противопоставить трем вооруженным мужчинам, вздумай они напасть на неё. Техника До Шу ей не сильно поможет, ведь для Минлу До Шу всегда было скорее оздоровительной гимнастикой для совершенствования тела, чем реальным боевым искусством, нацеленным уничтожать врага. И именно как искусство поддерживать тело в тонусе и гармонии До Шу и преподносилось учителем Юн Фаем, который делал основной упор на владение мечом, чем на боевые приемы рукопашной схватки. Да, Минлу была вполне уверена в своих силах, если нужно отделаться от какого-то зарвавшегося приставалы, обычно еще и пьяного. Но не более. Мастер Юн Фай всегда говорил, что лучший бой это бой которого не было. И именно к этому следует стремиться его ученице. И сейчас, стоя у стены, она изо всех сил пыталась понять чего эти трое хотят от неё и как ей избежать конфликта. У неё мелькнула было мысль, что мужчины жаждут любовных утех и как и на Туилской лесосеке её ожидает попытка изнасилования. Но она в это не верила. Туилские лесорубы, бог знает сколько времени проведшие в лесу и изголодавшиеся по женскому телу, возможно и могли позариться на неё, но эти трое вряд ли. Минлу искренне считала себя не слишком привлекательной для мужского пола, особенно представителей некирмианского народа и уж полагала что здесь, в "Золотом колесе", трое бравых молодцов вполне могут найти для своих забав кандидатуру получше, чем маленькая, замызганная, уставшая, пропахшая потом кирмианка. Она вспомнила накрашенных молодых женщин на крыльце, мимо которых они проходили с Тайвирой. Сама Минлу косметикой никогда не пользовалась и за исключением расчесывания и укладки волос никакими хлопотами по наведению красоты, чему как она знала многие женщины посвящают чуть ли не часы, себя не утруждала. Её учителя не считали это важным и она, не знавшая другого мнения, была полностью с ними согласна.

Но что же тогда этим троим нужно. Деньги? Маловероятно, неужели они не видят что деньги и она не слишком-то совмещаются. И снова она подумала о Тайвире. Ведь она дочь богатого купца, что если они всё-таки охотятся за ней, а её, Минлу, просто хотят тихонько убрать в сторону как ненужного свидетеля. Да нет, вздор. Свидетеля чего? Ведь, если Минлу не ошибается, и Тайвиру вывели наружу чтобы завлечь в ловушку, то значит Тайвира уже была в их власти и что им тогда оставшаяся в зале кирмианка. Они бы просто уехали с купеческой дочкой и всё, а Минлу ничего бы и не узнала. Мысль, что Тайвире может угрожать опасность однако не заставила Минлу сильно переживать за свою спутницу и она со стыдом подумала, что почему-то видимо не слишком ей симпатизирует.

— Не а чё Гольгер говорит, что все чикчи страшные, — будто продолжая некий прерванный разговор, сказал мужественный "атлет", — эта бикса вполне ничего себе. Зачуханная малость, конечно, и мамаша грудь забыла подарить, но на мордашку симпотная.

Он протянул руку и схватил своей широченной ладонью левое бедро девушки. Минлу вздрогнула и отскочила вправо, освободив ногу из жадной мужской руки. Кирмианка гневно поглядела на мужчину, но ничего не сказала.

— И ляжечки упругие, — одобрительно произнес "атлет", — я бы такую поимел. Дурак Гольгер.

— Гольгеру шлюхи из "Красной пагоды" отказали, — равнодушно сообщил лысый дядька. — У него же нос кривой как туруанская сабля, а те сказали что это плохая примета, что он дурной человек и прикасаться к нему себя губить. Вот он с тех пор и злой на всех чикчей.

"Атлет" засмеялся, а парень у двери засопел и сердито сказал:

— Все эти шалавы косоглазые какой-то кислятиной воняют, как туру или черные лоя. Не понимаю как их трахать можно?

— Кого, туру или черных лоя? — Торопливо вопросил "атлет" и зашелся веселым басовым смехом от собственной шутки.

Молоденький владелец зеленой козлиной бородки недовольно поглядел на него.

— Это тебе, Буш, всё равно кого трахать, хоть чикчу, хоть черного лоя, хоть дупло в дереве, только бы шишку свою пристроить. А Гольгер прав. К чикчам прикасаться себя не уважать. Они же никогда не моются, только иногда листьями какими-то обтираются. И к тому же грызут какие-то едкие камни и пьют собственную мочу. Я верно говорю, у меня дядя пять лет в Кирме жил, насмотрелся на этих дикарей.

Минлу, застыв у стены, безотрывно глядела в пол вперед собой. Этот поток оскорблений практически не задевал её. Так она по крайней мере убеждала себя. За своё почти годичное странствие она привыкла, что многие агронцы, сайтонцы, вэлуоннцы относятся к кирмианцам, особенно женщинам, весьма пренебрежительно. Некоторые на полном серьезе полагали кирмианцев совершенно другой расой, не имеющей никакого отношенияк народу Омо, что-то наподобие авров или туру. Узкий разрез глаз, чуть иной оттенок кожи и несколько непривычные черты лица превращали кирмианцев для других омо порой почти в животных. И эти омо часто доходили до того, что гораздо лучше относились к аврам, туру и лоя, явным и однозначным чужакам, чем к кирмианцам, которые для них представлялись какой-то жуткой, искаженной, насмешливой пародией на "настоящих" людей. И даже само это слово "чикча", которым раньше именовали исключительно кирмианских проституток в иностранных портах, теперь распространялось на всех женщин Кирма. Такое отношение, конечно, было крайне унизительно. Но по счастью далеко не все его разделяли и Минлу давно научилась безропотно сносить пренебрежение, памятуя о том что нормальных омо, воспринимающих кирмианцев как равных, всё-таки немало. Но почему-то сейчас привычное терпение к оскорблениям изменяло ей и девушка чувствовала как сердце её колотится сильнее, а в душе закипает гнев и раздражение. И в первую очередь даже не на этого похотливого Буша, а на молоденького, похожего на хорька паренька, от которого между прочим и самого чем-то неприятно пахло и кстати чем-то кислым. Минлу очень хотелось ему об этом сообщить, но она благоразумно сдержалась, понимая что злить "зеленобородого" ни в её интересах. Но она всё же наконец осмелилась подать голос и глухо спросила:

— Что вам от меня нужно?

Её вопрос был полностью проигнорирован. И только "атлет" Буш радостно посмотрел на неё и поинтересовался:

— А правда, что у кирмианок, если они год не трахаются, всё там зарастает и девственность сама собой восстанавливается?

— А правда, что если агронец целый год несёт чушь, то у него вываливается зуб и ему приходится вставлять железный? — Сердито спросила Минлу. — Поэтому у тебя своих зубов не осталось?

Бандиты на миг словно застыли, с удивлением глядя на девушку, а потом рассмеялись. Буш смеялся весело и раскатисто, "лысый дядька" сдержанно улыбнулся и даже по лицу "зеленобородого" промелькнула кривая усмешка.

— Кусачая сучка, — сказал Буш, отсмеявшись. — Слушай, чикча, а правда что у вас в Кирме есть целые храмы, которые готовят шлюх и они там тренируются на деревянных фаллосах?

Минлу с недоумением поглядела на него. Огромный взрослый мужчина, с могучими длинными руками, волосатой грудью, небритым лицом, но с каким-то искаженным, ограниченным, почти детским по наивной зацикленности мышлением. И несколько утратив чувство опасности, она сказала:

— Вроде бы взрослый мужик, борода вон растет, а всё о каких-то деревянных фаллосах мечтаешь.

И получила удовольствие от того как вытянулось лицо Буша, как усмехнулся "лысый дядька" и прыснул "зеленобородый" и даже бросил на неё благосклонный взгляд. Но в следующее мгновенье "огромный взрослый мужчина с искаженным мышлением" легко вскочил со стула и грозно подступил к дерзкой кирмианке.

— Ты чё, шлёндра гулявая, божий свет с сортирным очком попутала! — Прогромыхал он. — Ты чё своим поганым ртом мелешь?! Манда кривомордая! Это твой удел всю жизнь о херах мечтать. Гандошка мелкая!

Минлу, по-настоящему испуганная, отступила и уперлась спиной в стену. Широкоплечий высокий мужчина буквально погрузил её в тень, заслонив собой весь свет от свечей. Девушка почти не сомневалась, что её сейчас ударят и вся напряглась в ожидании этого. Молниеносно промелькнули обжигающие мысли раскаянья. Она поступила неразумно, она совершала ошибку за ошибкой. И первой была та, что она вообще вошла в эту комнату. Сколько раз ей было говорено учителями, что мудрость это не умение выпутываться из сложных ситуаций, а умение вовсе не попадать в них, настоящий мастер сумеет освободиться из любой ловушки, великий мастер просто не попадет в неё. Зачем она вошла в комнату, даже не посмотрев кто там? Зачем она, поддавшись раздражению, грубо отвечала этому озабоченному самцу? Теперь пришло время действовать, но она медлила. Ей было страшно. Уложить голыми руками этого верзилу и его товарищей у неё вряд ли получится, она не посмеет даже попытаться, ибо не уверена, что сумеет довести это до конца, а иначе всё чего она добьется это еще больше разъярит противника. Ей нужно было оружие, с клинком она чувствовала себя гораздо увереннее. Перед глазами маячили рукояти кинжалов Буша и наверно она могла бы выхватить один из них или оба, но тогда придется бить клинками на поражение и либо тяжело ранить, либо даже убить всех троих мужчин. Это повергало её в смятение и ступор. Даже туилского насильника она убила скорее случайно, чем умышленно, запаниковав в суматохе и пронзив ему живот. И после этого буквально остолбенела, осознав что впервые убила человека. И товарищам убиенного лесоруба не составило большого труда огреть её поленом по голове. Как же просто было на тренировках рубить деревяшки, соломенные чучела и мешки с песком. Как просто было наседать на мастера Юн Фая, осыпая его яростными ударами и зная, что она не в силах достать великого мечника и причинить ему хоть малейший вред. И как же тяжело направлять лезвие клинка на плоть живого человека, отчетливо представляя себе как заточенная сталь рассекает, разрезает, разрывает кожу, мышцы, кровеносные сосуды, связки, сухожилия и кости, навсегда превращая прекрасно сконструированный, сложный, полный удивительного идеального взаимодействия организм в покалеченное мясное месиво.

Но Буш тоже медлил, он нависал над кирмианкой, горел злостью, но руки держал при себе, что-то останавливало его. И Минлу, почувствовав это, в последнюю секунду решила ничего не предпринимать и безропотно перетерпеть приступ мужского раздражения. Приступ довольно быстро сошел на нет, но Буш продолжал еще наседать, распекая девушку скорее уже насмешливо, чем злобно:

— Ты что же это, гнидка чернушная, никаких рамсов не блюдешь? Про доброго человека мерзость похабную треплешь. Мамашка что ли не учила тебя как с приличными людьми разговаривать? В чужую страну явилась и ведешь себя как последняя хамка. Позорище плюгавое. Никакого, бля, воспитания. Глазки-то свои узкие расшиперь, погляди кто перед тобой. — И всё-таки не справившись с желание прикоснуться к симпатичной девушке, зачерпнул левой ладонью густые черные волосы кирмианки и дернул вниз.

У Минлу едва слезы из глаз не брызнули, она вскрикнула и согнулась, опустив голову, подчиняясь могучей длани, тянувшей её волосы.

— Потише, Буш, — недовольно сказал "лысый дядька".

— Отлезь, Гидо, — беззлобно произнес "атлет". — Видишь девка без воспитания, помочь надо.

И он дернул женские волосы еще раз, всецело наслаждаясь видом покорно согнувшейся перед ним молодой кирмианки. На этот раз Минлу не издала ни звука, она схватила обеими руками свои волосы и потянула их в обратную сторону, стараясь предупредить боль от следующего рывка. Но его не случилось. Раздался резкий требовательный стук в дверь. "Зеленобородый" открыл и поспешно отступил в сторону. В комнату решительно вошел "багар" с зелеными ногтями на левой руке и за ним высокий мрачный бандит-вэлуоннец в "шилахе". Багар сумрачно уставился на согнувшуюся кирмианку и сжимающего её волосы мужчину. Буш тут же отпустил девушку и, возвращаясь на свой стул, спокойно пояснил:

— Кобенилась.

Минлу выпрямилась и прижалась к стене, с тревогой рассматривая новоприбывших. Она поняла, что высокий худой мужчина с татуировками на лице видимо главный в этой компании. "Багар" тоже в свою очередь некоторое время разглядывал кирмианку, потом повернулся к парню у двери и взял из его рук меч.

— Катана? — Сказал "багар", с любопытством рассматривая клинок.

— Катана, — важно подтвердил "зеленобородый".

"Багар" уселся на стул рядом с Гидо, "лысым дядькой", положил меч мастера Юн Фая на стол и достал из внутреннего кармана жилета лист плотной бумаги. Развернув его, он некоторое время сравнивал рисунок с застывшей у стены девушкой.

— Ну что, она? — Не выдержал "зеленобородый".

— Да бог её знает, эти косоглазые будто все с одной рожей родились. Но вроде что-то похожее. — "Багар" передал лист Гидо. И хотя все они уже видели этот рисунок раньше, теперь, когда перед глазами был возможный оригинал, каждому хотелось провести непосредственное сравнение. Лысый Гидо переводил взгляд с девушки на рисунок и обратно и наконец объявил, что и правда похоже, хотя, конечно, нарисованная кирмианка выглядит, как он выразился, "посвежее и пощекастее", а перед ними самая что ни на есть "отощавшая бродяжка".

Минлу не смела шевельнутся. В один миг ей открылось, что ищут именно её, никакая Тайвира и Гроанбург здесь ни при чем. Страх заворочался внутри, сжимая кишечник. Мастера предупреждали её, что возможно те кто украл Шивтак, захотят завладеть и его хранительницей. Но поскольку Минлу и так была порядком напугана предстоящим путешествием в неизвестное, её учителя не стали слишком заострять внимание на том, что за ней может вестись охота и их предупреждение не сильно обеспокоило её. Девушке казалось, что стоит ей покинуть Храм падающих звезд и отправиться в чужие земли, как весь мир набросится на неё и всякий и повсюду станет загонять её как дичь. И потому не имеет большого значения что к этим всем и повсюду добавятся еще и те кто украл Шивтак. Но быстро выяснив, что никому она во внешнем мире не нужна и не интересна, Минлу успокоилась и почти позабыла о предупреждении мастеров. И судя по всему это очередная её ошибка. Какие-то люди выходит всё же искали хранительницу Шивтака, у них даже есть её рисунок, и вот наконец нашли. В голове запульсировала, почти отдаваясь болью, пронзительная мысль, что надо во что бы то ни стало бежать от них, спасать себя, вырываться из этой комнаты.

131

Взяв в "Золотом колесе" продуктов на первое время, Цыс выехал с постоялого двора и направился на запад, прикидывая докуда и сколько ему ехать и через сколько дней и километров ему следует окончательно расстаться с надеждой повстречать драгоценную киримианку и мужественно признать что 20 золотых монет навсегда уплыли из его рук. И какого же было его потрясение, когда отъехав от ворот гостиницы буквально двести метров, он увидел скачущих навстречу двух всадников: очень молодую кирмианскую девушку с характерным мечом с длинной рукоятью и белого лоя с двумя пунами, в конусовидной шляпе и с черной лентой изгнанника на шее. Как будто сон стал явью. Цыс по-настоящему оторопел, он как-то не привык чтобы его мечты исполнялись столь стремительно и точно. Никаких сомнений не оставалось. Вот она, перед ним, Минлу Такуладу Хин, 21 год от роду, вооруженная катаной и в сопровождении лоя-изгнанника. Только немерской овчарки не хватает, но оно и к лучшему, боевой, хорошо натасканный пёс мог создать серьезные проблемы.

Цыс до того был заворожен таким откровенным подарком судьбы, что не сразу и осознал, как бесцеремонно и неприкрыто пялится на кирмианку, застыв посреди тракта. Девушка конечно это заметила и чуть неприветливо поглядела на него. Цыс тут же опомнился и, напустив на себя равнодушный вид, продолжил свой путь на запад. Немного отъехав, он осторожно оглянулся. Кирмианка у ворот встретилась с еще одной молодой женщиной, а лоя почему-то, не останавливаясь, проследовал дальше, к мосту.

Цыс развернул лошадь и неторопливо поехал обратно. С некоторой неприязнью он подумал о спутнице кирмианки. В объявлении о ней ничего не было сказано, чуть ли не с возмущением указывал Цыс неизвестно кому, а теперь придется как-то избавляться от неё. Впрочем, это не слишком его расстроило, главное что заветный мешочек с 20 золотыми монетами теперь в поле его зрения и никуда уже не денется. А уж как его взять он непременно придумает.

Он испытывал нечто вроде радостного азарта. Сейчас он посидит на солнышке, хорошенько обмозгует свои последующие действия, а потом аккуратно и без ошибок, пусть и с некоторым риском, пойдет и возьмет свои 20 тон. Кирмианку следует отделить от её подруги, привести в бессознательное состояние и по-тихому вывезти из "Золотого колеса". Но спешить конечно же не нужно. Прежде всего следует выяснить останутся ли девушки в гостинице на ночь или заехали только пообедать. Если они направляются в Акануран, то вероятней всего собираются переночевать здесь, ибо до закрытия города им уже не успеть. И такой расклад устраивал Цыса более всего, у него будет достаточно времени подготовить свою атаку, да и ночью, в темноте, вывозить кирмианку проще и безопаснее. Ему вдруг пришло в голову, что ко всему прочему кирмианка оказалась еще и довольно привлекательной девушкой и это придавало всей его затеи некоторую пикантность. Он уже относительно давно не имел интимных контактов с женщинами, всё как-то было не до того и если сейчас появится возможность совместить приятное с полезным, то он только за. Он ни в коем случае не собирался насиловать молодую чужеземку, такое обращение с женщинами ему претило и вызывало крайнее неодобрение. Но вот если бы удалось как-то уломать её, уговорить, пусть даже и припугнуть, то тогда другое дело. Он конечно мог опоить её каким-нибудь зельем, но такой подход его не привлекал, он любил чтобы женщина отвечала на ласки и никак иначе. "Стоп!", прервал он себя сердито, "Размечтался тут о телесах девичьих, пердун старый!". В первую очередь надо думать о деле, о двадцати золотых монетах. Всё остальное побоку. И вообще он ведь собирается умертвить её, чтобы меньше возиться. Впрочем сейчас это его намерение значительно поколебалось, но окончательный выбор он решил оставить на потом, неизвестно как оно всё сложится. Следует не выпускать из виду и отъехавшего лоя, тот мог вернуться в самый неподходящий момент, а Цыс знал насколько шустрыми и опасными могут быть эти маленькие человечки. Да к тому же не нужно забывать, что и сама кирмианка "страшная злыдня", устроившая кровавую резню в лесу возле Туила. Но мысль об этом вызывала у него усмешку, тут явно что-то не то, образ этой хрупкой изящной юной девушки никак у него не складывался с картинкой жутких убийств трех десятков мужчин, да еще и с отрубанием конечностей, пытками, издевательствами, питьем крови и прочим. Он, естественно, допускал что внешность порою обманчива, но всё же в данном случае расположен был считать, что на девицу по неизвестной причине возводят напраслину, скорей всего судейские за её счет решают какие-то свои проблемы. Хотя, конечно, меч при ней действительно был и она наверное вполне умеет с ним обращаться. Забывать об этом ни в коем случае нельзя. Но всё же он испытывал почти удовольствие, предвкушая как он будет брать молодую кирмианку на руки, переносить её с места на место, укладывать её, проверять её одежду на предмет припрятанных ножей и т. д.

Но тут его радостное предвкушение неожиданно померкло. Двигаясь вдоль частокола, окружавшего территорию постоялого двора, он увидел как со стороны телег и обозов, в беспорядке расставленных на поле за трактом, поспешно вышел парень. Ему было чуть больше двадцати, невысокий, худой, с чрезвычайно, на взгляд Цыса, неприятной, словно вытянутой вперед как у какой-то собачки физиономией, с нелепой козлиной бородкой, выкрашенной в зеленый цвет. Но и без этой бородки, по всей его чуть щегольской облегающей одежде, скользящей походке, манере держаться, разудалых сапог со складками и торчащими рукоятями ножей Цыс опознал бы в нем одного из членов городской банды. Ну а бородка лишь подсказывала что это человек Золы. Парень буквально не спускал глаз с кирмианки и явно торопился за ней. У Цыса возникло сильное дурное предчувствие. Неприятный зеленобородый тип определенно был заинтересован в кирмианке не меньше самого Цыса. Это была весьма скверная новость. Правда Цыс пока еще убеждал себя, что возможно это лишь совпадение и парень вовсе не следит за девушкой.

Спешившись, кирмианка и её спутница вошли в ворота постоялого двора. Человек Золы проследовал туда же.

Цыс подъехал к воротам, слез с лошади и, под её прикрытием, вошел внутрь. Проследив девушек и не отстающего от них паренька до входа в "Зеленую залу", он передал своего коня светловолосому юноше в форменной тунике заведения и всё также неторопливо направился к двери, за которой исчезла вожделенная кирмианка. Однако не успел он войти в помещение как оттуда с озабоченным лицом появился "зеленобородой" и, едва не сбив его с ног, помчался в соседнее строение. Там располагалась "Ореховая зала", место с несколько большими претензиями на роскошь чем "Зеленая зала".

Цыс изменил свое намерение и присел на одну из лавочек во дворе. Человек Золы возможно спешит сообщить своим дружкам о драгоценной девице, но слабая надежда что это не так всё еще теплилась в его душе.

Через пару минут из помещения "Ореховой залы" вышло пятеро мужчин. "Зеленобородый", широкоплечий амбал с шрамом через пол-лица и с двумя длинными устрашающими кинжалами на поясе, дородный усатый лысый мужик с раскрасневшейся физиономией, могучий бородатый вэлуоннец в "шилахе", с широкой изогнутой, расширяющейся к острию саблей на боку, и высокий худой, чуть сутулый субъект, в расшитом бисере жилете и дорогих сапогах из переливающейся кожи шамуша. Этого последнего Цыс прекрасно знал. Это был Дориус, один из багаров Золы, жестокий и осмотрительный старшина бандитского подразделения, присматривающего за Исизом, одним из районов Аканурана. По счастью Дориус не знал его лично и потому быть узнанным Цысу не грозило. Но сомнений уже не оставалось, эти пятеро здесь за тем же зачем и он, ищут кирмианку чтобы завладеть его, цысовым, золотом.

Он ощутил острый, почти удушливый приступ гнева, проклятые "зеленые" намереваются забрать то что он уже считал своим, кровным. Подарок судьбы оказался насмешкой. Он, конечно, и раньше при охоте на людей сталкивался с конкурентами и обычно умудрялся обойти их, а то и вообще отправить на вечный покой. Но банда Золы чересчур уж серьезные соперники. Впрочем, не стоит падать духом, мрачно подумал он.

Бандиты разделились. Дориус и вэлуоннец направились куда-то в сторону длинного строения конюшни, трое других в "Зеленую залу".

Цыс поднялся со скамейки, чуть помедлил в нерешительности и последовал за теми, что вошли в залу. Его охватила тоска. Он почти не сомневался, что эти трое сейчас просто схватят кирмианку, зажмут ей рот чтобы не визжала и выволокут на улицу. А Дориус и вэлуоннец верно пошли за лошадьми, догадался он. И прощайте двадцать золотых, не лезть же в драку с пятью вооруженными головорезами.

Внутри залы Цыс увидел кирмианку и её подружку спокойно сидящих за столиком возле стены. Бандиты, не обращая на них внимание, прошли мимо. Встретились с одной из служанок в форменной тунике, о чем-то быстро переговорили с ней и все вместе исчезли в "кабинете". "Кабинет номер шесть", запомнил Цыс и присел за один из столиков, ожидая что будет дальше. У него мелькнула мысль, что возможно не стоит терять время, а нужно немедленно подойти к девицам и попытаться убедить их срочно бежать отсюда вместе с ним. Но вот только вряд ли они так сразу согласятся, скорей всего он их только напугает и они решат что им лучше остаться в "Золотом колесе", как относительно безопасном месте. Из кабинета номер шесть вышла служанка и направилась к столику девушек. Сердце Цыса взволнованно забилось.

Через минуту спутница кирмианки встала и в сопровождении служанки вышла из помещения.

Цыс усиленно пытался понять что происходит. Он даже поднялся со стула, желая проследить за девушкой, но вдруг передумал, решив что и так всё прекрасно понял. Бандиты действовали также как намеревался и он. Разделили кирмианку и её подругу, вызвав последнюю с помощью служанки наружу и куда-то заманив. Скорей всего в конюшню, сказав девице что что-то не так с её лошадью, осенило Цыса. А там, в каком-нибудь темном глухом стойле её уже ожидают Дориус со товарищем. И из этой конюшни она уже скорей всего никогда не выйдет, равнодушно подумал Цыс, но потом решил, что возможно бандиты и отпустят её, просто прогонят прочь, никому не нужно лишнее кровопролитие на территории нервного Дайгеро.

Мысль о хозяине знаменитого постоялого двора напомнила Цысу о царящих здесь порядках, о маленькой местной армии и о суровом капитане Орднинге. Цыс отлично знал всё внутреннее устройство "Золотого колеса", некоторые из своих дел он провернул именно здесь и потому в прошлом дал себе труд специально изучить это место. Он, изменив внешность, подолгу проживал в гостинице, по-дружески болтал с конюхами, официантами, охранниками и другими постояльцами, часто останавливающимися здесь. Частенько спал с местными проститутками, между приятными занятиями выведывая у них всю подноготную "Золотого колеса" и его хозяина. Это принесло кое-какую пользу в прошлом и возможно чем-то поможет и сейчас.

Цыс снова опустился на стул в тяжелых раздумьях о том, стоит ли ради 20 золотых идти на прямое столкновение с людьми Золы. Цыс всегда с огромной неприязнью относился к "зеленым". Во-первых, они несколько раз, пусть и не напрямую, мешали его делам, а во-вторых, и это было главным, он ненавидел их за то что они такие какие есть: распоясавшееся оголтелое хамьё, наглые, самоуверенные, беспричинно жестокие, непомерно жадные, видевшие себя настоящими хозяевами города. Иногда, как с оружейником Телумом, ему приходилось сотрудничать с ними, но это не доставляло ему никакой радости. Скорее наоборот. При одном воспоминании о племяннике Золы его бросало в дрожь от злости. И уж рука у него определённо не дрогнула бы отправить на тот свет парочку из них. Но это был огромный риск. Даже если всё сделать скрытно и до конца, так что "зеленые" никогда не узнают об его участии в убийстве своих товарищей, не факт что они потом не выяснят кто сдал кирмианку Судебной палате. Впрочем это легко решалось подставным лицом. И чем больше Цыс думал об этом, тем больше его тянуло рискнуть. Теперь его подстегивала не только алчность, но и горячее желание досадить Золе и его ублюдкам.

Неожиданно все мысли о "зеленых" испарились, он увидел как та же самая служанка подошла к кирмианке и что-то сказала. Девушка встала из-за стола и направилась вслед за служанкой. Они прошли буквально в паре метров от его столика. "Началось", возбужденно подумал Цыс, чувствуя как его внутренности окатывает волна горячего напряженного возбуждения. "Хватай её, хватай прямо сейчас и силой тащи наружу", неистово закричал голос у него в голове, "не дай ей войти внутрь". Но Цыс не шелохнулся, твердо уверенный что из этого ничего не выйдет. Кирмианка схватится за меч, служанка позовет бандитов и начнется свистопляска, которая непременно выйдет ему боком. В этом сомневаться не приходилось.

Пропустив девушек далеко вперед, он встал и как бы рассеяно проследовал через зал за ними, осторожно заглянул в арочный проём и убедился что кирмианка вошла в дверь с цифрой шесть. Это был один из так называемых "кабинетов" — отдельных комнат со столами и стульями, где посетители, желавшие особенного уединения, могли проводить свои встречи и застолья без какого-либо постороннего внимания. Все эти "кабинеты", которые также именовались "нумерами", дабы отличать их от гостиничных номеров, различались и по размерам и по интерьеру. Причем Цыс знал, что в некоторых особенных кабинетах существуют вторые двери, ведущие либо в какие-то коридоры, откуда можно было попасть на задний двор, либо даже в специальные подземные ходы, которые выводили ни много ни мало прямо в лесную чащу за частоколом постоялого двора. Но такие особенные кабинеты имелись лишь в Ореховой и Золотой залах и потому Цыс мог не волноваться что бандиты исчезнут с девушкой в неизвестном направлении прямо из занятого ими кабинета. Так или иначе им придется пройти на улицу через саму Зеленую залу.

Цыс сел за свободный столик недалеко от арочного входа в коридор с "кабинетами". Он лихорадочно размышлял о том как поступят бандиты с кирмианкой и что он может предпринять. "Придушат, конечно", бесстрастно решил он, ведь объявление о поимке гласило "живой или мертвой", так чего им тогда возиться с живой. "Засунут труп в мешок, бросят в телегу и отвезут в Дом Ронга", с досадой подумал Цыс, печалясь из-за того, что он и сам бы мог также просто всё провернуть, а в конце его ждали бы 20 драгоценных монет. А теперь его монеты присвоят себе эти негодяи! Цыс принялся было ворчливо ругать "проклятых бандюганов" вырывающих изо рта кусок хлеба у таких честных работяг как он, но тут же остановился. Сейчас это совершенно ни к месту и ни ко времени, нужно срочно решать что делать. "Пойти и поубивать их всех к чертовой матери", дерзко и решительно сказал он себе. Но и сам прекрасно понимал что это лишь фантазия. Трое вооруженных жлобов, привычных и к крови и к потасовкам. А еще Дориус и бородатый головорез снаружи. И хотя Цыс почитал себя не из робкого десятка и как ему казалось способен не терять самообладания в любой самой опасной заварухе, он отлично понимал что у него не хватит духа ринуться против четырех-пяти вооруженных бандитов со своим либингским ножиком и ядовитыми палочками. Это, конечно, не вариант. Бить исподтишка, неожиданно, со спины, когда не ждут вот его конёк, а в такой схватке его просто зарубят и не спросят как зовут. Его это определенно не устраивало. "Хотя может еще и не придушат", вдруг подумал он, припомнив что кирмианка оказалась на удивление симпатичной особой. "Может еще и оприходуют девицу по всем правилам", всё также равнодушно предположил он, "будут иметь её по очереди пока не надоест, а потом уже и придушат". Это представлялось ему логичным и даже почти правильным, зачем просто так пропадать красивому молодому женскому телу. И хотя он не одобрял подобное насилие, всё же обрадовался тому что это возможно даст ему некоторое дополнительное время. "Хотя", тут же огорчился он, "вряд ли они станут развлекаться с ней здесь, в кабинете. Скорее уж увезут куда-нибудь на полянку и устроят оргию на природе". И снова ощутил приступ злости к ненавистным бандитам, которые получат не только его деньги, но еще и порцию весьма завидного удовольствия от его кирмианки. От злости ему пришла идея устроить людям Золы переполох, а потом под шумок умыкнуть у них девушку. Сначала он подумала о пожаре, но потом у него возникла более изощрённая идея. И он даже усмехнулся. Что если пойти к местной страже, к капитану Орднингу и сказать что в таком-то кабинете в "Зеленой зале" происходит ужасное непотребство. Кучка мерзких подонков истязает на все грязные лады молодую девицу. И тут Цыс ощутил вдохновение. И не просто девицу, а одну из членов "Чайного братства". Он снова усмехнулся. "Чайным братством" прозывалось обосновавшееся в Акануране преступное сообщество, состоявшее исключительно из кирмианцев. Рассказывали что когда-то они были вполне мирными торговцами, поставляющими в столицу королевства бесконечные тюки с чайными сборами, коренья, специи, ягоды, драгоценные ткани и прочее. Но местные банды, типа "зеленых" и "синих", завидуя огромным барышам кирмианцев, устроили им настоящий террор, требуя с них львиную долю прибыли и для острастки жестоко расправляясь с самыми упертыми. В результате произошло то чего и следовало ожидать. Купцы взялись за оружие, призвали в свои ряды безумных воителей из диких гор и лесов, а также опытных бандитов уже кирмианского разлива и ответили террором на террор. Причем как оказалось в плане изощренной жестокости, пыток, садистских убийств и кровожадных показательных казней они могли дать своим противникам сто очков вперед. От начавшейся резни Акануран, город, повидавший немало жуткого на своём веку, пришел в ужас. "Зеленым" и "синим" даже пришлось на некоторое время объединиться чтобы дать достойный отпор "ужасным кирмианским дикарям", которые, как кричали на всех углах несколько обескураженные местные бандиты, не имеют никакого представления о чести, достоинстве, воровских понятиях и человечности. Последнее замечание особенно веселило Цыса. Он как раз в это время жил в Буристане и можно сказать был в самой гуще событий. Сам он естественно ни во что не лез, но с огромным удовольствием слушал как в притонах, тавернах, кабаках, гостиницах, доходных домах, на рынках и площадях люди жадно, со всеми кровавыми подробностями, пересказывают друг другу как "бесчеловечно" и запредельно жестоко "чайные братья" расправляются с людьми Золы и Раника. Цысу это было прямо как бальзам на душу, по его мнению в Акануране происходило самое настоящее возмездие. Безмозглые жадные подонки из синей и зеленой банды наконец получали то что они давно заслуживали. Почти каждое утро, то тут, то там находили обезображенные, изуродованные, покалеченные трупы с синими и зелеными татуировками, ленточками, веревочками, деталями одежды, прядями и т. п. Цыс просто не мог нарадоваться. "Чайные братья" не просто убивали своих врагов, пытками и унижениями они превращали их практически в животных, низводили их до образа скотов и заставляли исполнять различные мерзости и непотребства. Время от времени они оставляли отдельных бандитов в живых, но в таком состоянии, что те вряд ли могли долго протянуть, а если и выживали, то навсегда оставались искореженными калеками. Особенно популярна у кирмианцев была так называемая "расческа", некая доска с десятками маленьких невероятно острых лезвий. С помощью неё они покрывали буквально всё тело жертвы сотнями мелких порезов и отпускали. И несчастный, превратившись в сплошное кровавое месиво, погибал жуткой смертью, тщетно пытаясь остановить бесчисленные кровотечения. Цыс видел несколько таких жертв и несмотря на всю свою бесчувственность и ненависть к людям Золы, всё же содрогался про себя от этой невообразимой дикой жестокости. Сам же Зола, по слухам, сходил с ума от бешенства и бессилия. Рассказывали что именно из-за этого он окончательно полысел и теперь носит парик. Раник же, крестный отец банды "синих", говорят впадал в самое настоящее неистовство, колотился лбом и кулаками о каменные стены, выл и рычал, требуя у своих людей немедленно разорвать на части всех кирмианцев в городе. Цыс чувствовал себя удовлетворенным. Но он, конечно, понимал что долго это продолжаться не будет. Всё-таки акануранские бандиты были на своей территории, кроме того имели многочисленные связи с сильными людьми этого города, в том числе с военными и судейскими. И было ясно, что конец кирмианского разгула это только вопрос времени. Так оно и случилось. "Чайные братья" навлекли беды не только на себя, но и на весь свой народ. В столице принялись убивать всех кирмианцев подряд, не разбираясь члены они братства или нет. Это было по-настоящему страшное время. В городе ввели практически военное положение, армейские подразделения и судебная гвардия круглосуточно патрулировала улицы, но это мало что давало. Тем более что акануранские солдаты и гвардейцы в сложившейся ситуации, пусть и не слишком явно, но отчасти симпатизировали своим местным бандитам, противостоящим залетным и безумным в своей жестокости "чайным братьям". Мирные кирмианцы, многие из которых прожили в столице долгие годы или даже здесь родились, бежали прочь, спасая свои жизни. Но за стенами Аканурана, по все дорогам и тропинкам на них точно также охотились бесчисленные шайки головорезов. Зола и Раник не жалели золота, сколачивая всё новые и новые банды безжалостных наёмников. Представители кирмианской диаспоры, имевшие хоть какой-то вес в городе потребовали у власти обеспечить безопасность для своих соплеменников. И для тех кто несмотря ни на что оставался в городе и для тех кто пытался добраться до своей родины. Власти нехотя откликнулись и организовали охранные отряды для кирмианцев отправляющихся в далекий Кирм. Между тем сами "чайные братья", наплевав на своих страдающих соплеменников, сдаваться не собирались и еще более ожесточившись, ответили своим врагам еще большим, хотя многим уже казалось что дальше некуда, террором. Теперь "Чайное братство" вырезало целые заведения и притоны, которые по их сведениям находились под протекцией "синих" или "зеленых". Причем убивали они всех кто оказывался в этот момент в помещении, не разбирая бандиты это или просто гости или персонал заведения. Мало того, "чайные братья" призвали в Акануран кирмианских пиратов, славившихся своей дикостью и зверствами, и началось что-то уж совсем невообразимое. В порту, на пришвартованных кораблях, на складах и пристанях пылали пожары, шли самые настоящие сражения, пираты истребляли всех подряд. "Синие", чьей исконной вотчиной и была портовая территория, гибли десятками. Раник, чуя что вот-вот доберутся и до него, собирался пуститься в бега. Поддавшись общему кровавому ажиотажу, весь преступный уличный сброд Аканурана, потеряв всякий страх, бросался с ножами на всех подряд. Все просто обезумели. И Цыс уже не слишком-то радовался происходящему, ибо казалось что теперь в городе никто не может чувствовать себя в безопасности. Страшно было просто выйти на улицу. И теперь уже ни Зола и Раник, а король Доммер, обычно спокойный и уравновешенный, топал ногами и кричал на своих министров, советников и генералов, требуя от них привести в чувство всю эту зарвавшуюся преступную шваль и вернуть в столицу мир и порядок. Побледневшие, глубоко задетые, отвыкшие от подобного обращения генералы и министры покидали Заль-Вер сердитыми и раздосадованными. Больше всех досталось Томасу Халиду, могущественному министру правопорядка, главе Судебной Палаты. Может быть даже впервые в жизни он был так публично и бесцеремонно унижен. Его Величество не стеснялся в выражениях. И началось. Теперь солдаты и гвардейцы не просто патрулировали улицы, а хватали всех подозрительных, всех кто хоть каким-то образом походил на члена любой банды. Тех кто оказывал малейшее сопротивление убивали на месте. Это уже был государственный террор. Всякого у кого была цветная метка банды тут же заковывали в кандалы, садили в клетки и без всякого суда и следствия отправляли подальше из столицы, на рудники, шахты и плантации. Прибыл военный флот. Кирмианских пиратов рубили на куски, сжигали и топили. Пойманных "чайных братьев" вешали прямо на улицах. Зола и Раник, осознав что конец близок, спешно начали искать встречи с таинственным "мастером горы", Баоцзи — лидером "чайного братства". И встреча, как слышал Цыс, состоялась и некий консенсус был достигнут. "Чайное братство" заняло свою нишу преступного ремесла в Акануране и долгожданный, желаемый уже всеми без исключения, мир наконец наступил. Теперь "чайные братья" спокойно занимались поставкой наркотиков и оружия, содержанием изысканных борделей и так называемых "домов грез", где всякий желающий в уютной покойной обстановке под соответствующим наблюдением и если требовалось руководством мог принять самые разные препараты открывающие путь в прекрасный мир сладких иллюзий. А кроме этого, они, то ли из упрямства, то ли в качестве шутки продолжали поставлять в Агрон чай, правда только самые дорогие его сорта. По крайней мере внешне все успокоились, всех всё устраивало. Но грозный ореол этого преступного синдиката остался с ним навсегда. "Чайные братья" по-прежнему славились своей железной дисциплиной, глубокой конспирацией, смертельной круговой порукой, невообразимой, граничащей с безумием, преданностью членов сообществу и склонностью к безжалостной чудовищной расправе со всяким посягающим на их интересы или тем более поднявшим руку на одного из них.

И Цыс прекрасно понимал, что стоит только ему намекнуть Орднингу, что в одном из кабинетов "Зеленой залы" творятся бесчинства над одним из членов братства, как капитан, собрав своих стражей, стрелой помчится туда, пытаясь предотвратить непоправимое. Ни Дайгеро, ни его люди ни за что не захотят чтобы "чайные братья" явились на постоялый двор, горя местью за свою маленькую сестренку. Что с того что главные виновники люди Золы, с ними будет разговор отдельный, а вот Дайгеро придется объяснять как он допустил чтобы в одной из его рестораций среди бела дня истязали и мучили одну из "братьев". Женщины состояли в братстве с самого начала и не всегда они занимали только рядовые должности. И этих женщин всегда ценили в братстве и относились к ним даже с некоторым пиететом. Ибо их было немного, иногда они были по-настоящему незаменимы и кроме того мужчины отлично понимали что женщинам требуется гораздо больше силы духа, упорства и решимости чтобы занять свое место в братстве. И это заслуживало уважения. И мстить за своего, как бы парадоксально это ни звучало, брата-женщину синдикат будет с особой жестокостью. Орднинг это знает, как и Дайгеро, как и Цыс, как и все кто хоть как-то соприкасался с преступным миром Аканурана.

Цыс встал из-за стола. Он прекрасно представлял какая буча поднимется после его слов. Он чувствовал волнение. Что бы "зеленые" ни сказали, Орднинг не станет их слушать, пока не вырвет девушку из их лап. Капитан увидит перед собой молодую кирмианку, одетую в штаны и мужскую рубашку, да еще и катана рядом. И он вполне поверит что перед ним человек из "чайного братства", в любом случае он не захочет рисковать и потребует у людей Золы оставить девушку в покое и убираться восвояси. "Зеленые" конечно и сами будут не прочь убраться, но только вместе с кирмианкой. И Цыс не был уверен как Орднинг поступит в этом случае. Капитану по большому счету наплевать что происходит между "зелеными" и "чайными братьями", только бы это не касалось "Золотого колеса". И конечно идти против людей Золы ему хочется не больше чем против "Чайного братства". Так что возможно он и позволил бы "зеленым" уехать вместе с девушкой, если бы та отправилась с ними по доброй воле. В противном случае это будет выглядеть как захват и Орднинг конечно может не сомневаться, что "чайные братья" позже предъявят ему претензии, как это он позволил схватить свободного человека прямо у себя на глазах. И будут конечно правы с любой точки зрения. Но пойдет ли капитан на прямой конфликт с бандитами Золы? И как поступят сами бандиты? "Да уж, кипишь будет знатный", довольно подумал Цыс. Его грела мысль, что так или иначе, он сможет знатно досадить "зеленым". Он вполне отдавал себе отчет, что для него присутствует некоторая опасность в этом "кипише", особенно если люди Золы дознаются откуда пришла информация о принадлежности девушки к "чайному братству". Но что поделаешь, он давно уже привык что риск в его жизни присутствует всегда и старался относится к этому философски. Главное чтобы риск был разумным, говорил он себе. Его основная задача, как только начнется суматоха разборок, увести девушку прочь, отвлечь её, уговорить её следовать за ним, убедить что он хочет помочь ей. Хотя, конечно, будет трудно при этом не попасться бандитам на глаза, не обратить на себя их внимание. И возможно потом они попытаются выяснить кто он такой и найти его. Но придется рискнуть, оно того стоит, всё-таки на кону 20 золотых и еще и досада "зеленых", если всё получится.

Цыс уже направился к выходу, чтобы срочно найти кого-то из "дворовой стражи" и узнать где капитан Орднинг. Мимоходом он еще подумал о парике, накладных бакенбардах, фальшивых усах и кожаных валиках, которые закладывались за щеки и очень сильно искажали черты лица. Всё это сейчас лежало в подседельной сумке его коня. И может стоит дойти до конюшни и преобразиться? Но решил что на это нет времени. Вместо этого его посетила другая идея. Что если напялить на себя форменную тунику "Золотого колеса"? Персонал постоялого двора был столь многочислен, что вполне могло статься что не все друг друга знают в лицо, а одному из своих в любом случае доверия будет больше. Да к тому же можно будет свободнее перемещаться по "Золотому колесу", а если что, потом бандиты будут искать кого-то из персонала. Идея ему понравилась. Он знал, что рядом с огромной кухней "Зеленой залы" есть хозяйственное помещение, где среди прочего висят и чистые форменные туники, дабы разносчики, если чем-нибудь испачкаются, могли быстро переодеться. Дайгеро во всем любил порядок.

Цыс, испытывая почти приятное волнение от того какую крутую бучу он начинает, снял со стола скатерть и набросив её на плечо смело направился на кухню, делая вид что идет за новой. На кухне среди пара, стука ножей и ложек, шипения масла, треска огня и прочей суеты на него не обратили внимание. Он прошел в нужную комнату, заставленную бесчисленным хламом, нашел подходящую тунику, натянул её на себя. Сверху застегнул ремень, прицепив к нему ножны со своим любимым либингским ножом. Решил что будет изображать одного из "дворовой стражи". Затем через черный ход вышел на улицу, поймал одного из мальчишек-служек и приказал ему привести к "Зеленой зале" две лошади, описав свою и коня кирмианки. Еще спросил где капитан Орднинг. Выяснилось, что капитан с мэтром Дайгеро где-то в лесу, что-то осматривают. Цыс прошел через "Зеленую залу" к главному входу, собираясь найти во дворе другого стражника "Золотого колеса", сообщить ему ужасную новость о нападении на человека "чайного братства", потребовать поднять тревогу и привести сюда капитана. Сам он уходить от кабинета номер шесть далеко не хотел, опасаясь что бандиты умыкнут драгоценную девицу как-нибудь мимо него.

Но тут все мысли о "чайных братьях" и Орднинге покинули его. Он увидел как в залу вошел лоя с черной лентой на шее, спутник кирмианки, который зачем-то разделился с ней у ворот постоялого двора. Цыс остановился, сделав вид что рассматривает медный, покрытой зеленоватой патиной подсвечник на деревянном пьедестале. Лоя неспешно прошел через зал, внимательно оглядываясь по сторонам. Цыс обратил внимание, что маленький человечек вооружен двумя "пунами". Лоя явно кого-то высматривал и видимо не найдя искомого, чуть растеряно сел за пустой столик, рядом с которым предусмотрительно находились высокие стулья. В заведении Дайгеро заботились о комфорте любых посетителей. Цыс застыл у подсвечника, вдохновленный новой идеей по освобождению кирмианки. "Что если напустить на бандитов этого недомерка?", радостно спросил он себя. Этот вариант представился ему гораздо более простым и безопасным, чем заваруха с "чайными братьями". Он отлично знал насколько мастерски лоя владеют своими пунами, далеко не все, конечно, но многие. Способны выбивать пуной отдельные маленькие камешки, рассекать травинки и срезать веточки. И при этом пуны обычно еще и покрывали обильным слоем яда, так что к этой металлической плетке-цепочке следовало относиться со всем уважением. Цыс никогда об этом не забывал, ибо не раз был свидетелем того как некоторые не слишком умные, но чрезвычайно самоуверенные обормоты, пытаясь самоутвердиться за счет маленьких лоя заканчивали тем что барахтались в жутких судорогах на земле. А вдобавок к этому все лоя прекрасно видели в темноте и не просто в сумерках или полумраке, а в настоящей чернильной тьме подземелий. Как говорили, лоя видят само тепло живого тела. И Цысу ярко представилоськак маленький лоя влетает в кабинет с пуной в каждой руке, двумя мастерскими точными ударами металлических плетей гасит свечи и дальше, в кромешной тьме, спокойно и методично иссекает ядовитой сталью совершенно растерявшихся бандитов. Кроме того имелась еще одна вещь. Двери кабинетов были весьма массивными и крепкими и открывались наружу, в коридор. А деревянные квадратные пьедесталы для подсвечников были как раз такой длины, что их можно было удобно вставить в проем коридора, уперев вершиной в дверь кабинета, а квадратным основанием в противоположную стену. Цыс не имел понятия было ли это сделано умышленно или как-то вышло само собой, но отлично знал, что сама стража постоялого двора или разносчики еды иногда использовали эти пьедесталы, чтобы запереть разбушевавшихся посетителей или нежелающих платить клиентов, превращая кабинеты во временные камеры. Он даже видел это однажды собственными глазами. И вспомнив сейчас об этом, Цыс почувствовал удачу. Нужно только вытащить кирмианку из кабинета, запереть в нем бандитов и дело сделано. И лоя, который хорошо владеет своими "пунами", может помочь в этом как никто другой. Цыс почти не сомневался что этот лоя-изгнанник владеет пунами в совершенстве. Ведь у него их было сразу две. Обычно лоя носили по одной и не всегда вымачивали её в яде. Но если брали две, то одна непременно была ядовитой, иногда же на одной яд был смертельным, а на другой лишь выводящим из строя на некоторое время. И уж не приходилось сомневаться, что тот кто нацепил на себя сразу две пуны умеет с ними и обращаться. Правда Цыс слышал, что отдельные лоя носят пуны, совершенно ими не владея, полагаясь на то что уже сам вид этого оружия отпугнет большинство недругов. Но сейчас он ни на секунду об этом не задумался. Его прямо-таки будоражил зуд скорее приступить к претворению своего дерзкого плана в жизнь. Ему уже казалось что всё складывается одно к другому и это сама судьба руководит им. Он получит свою кирмианку и оставит "зеленых" с носом. Цыс спешно направился к лоя. Не говоря ни слова он пододвинул к столику нормальный стул и уселся напротив Талгаро.

Талгаро с легким удивлением поглядел на столь бесцеремонно севшего за его стол мужчину.

— Чтобы дела твои шли в гору, — сказал Цыс, причем сказал на языке лоя и сделал быстрый жест рукой, прикоснувшись слева к груди, ко лбу и изящно взмахнув открытой ладонью. Затем, после паузы, он улыбнулся и добавил: — Благородный дух убольшает и маленького.

Талгаро поглядел на незнакомца с еще большим удивлением. Форма приветствия и фраза о "благородном духе" говорили о том, что этот мужчина чрезвычайно близко знаком с миром лоя. У каждой "трибы", отдельно проживающей группы лоя, связанных территорией, историей, родственными и отчасти семейными узами существовали свои традиции, обычаи и в том числе свои фразы и жесты приветствия и прощания. Использовались эти фразы и жесты только между лоя и представители других народов их не знали. Но с другой стороны из этого не делалось тайны и этот мужчина мог случайно услышать и увидеть приветствие одной из триб, в данном случаи трибы Изумрудных холмов. Хотя та часть приветствия, что исполнялась движением руки была проделана им очень естественно и натурально, как настоящим лоя, что явно говорило о частой практике в этом жесте. Не говоря уже о том что мужчина знал язык лоя. И еще эта фраза о "благородном духе". Это был древний сакральный девиз лоя, переданный им самой богиней, Великой Сандарой. Он был начертан на стенах "Колыбельного зала", огромного подземного помещения, куда приходили первые лоя чтобы зачать потомство и где "музыку жизни" для них играла сама Королева. И вот этот самый девиз незнакомец уж никак не мог узнать случайно, ни один лоя не стал бы рассказывать об этом чужаку. И только если этот мужчина, как иногда случалось, был по какой-то причине принят в трибу как её полноправный член, то есть стал арилоя, ему бы открыли всю историю лоя и в том числе слова начертанные в Колыбельной зале.

— Пусть солнце освещает твой путь, — сдержанно ответил Талгаро и пальцами правой руки сложил знак своей трибы.

— Ты из трибы Сверкающей пади! — Вроде как восторженно воскликнул Цыс, переходя на общий язык. — Однако! Далековато отсюда.

— Изумрудные холмы не ближе.

— Не ближе, — согласился Цыс и его взор затуманился словно бы пеленой воспоминаний. И он серьезно и проникновенно произнес: — Давно это очень было. Твои соплеменники спасли мне жизнь, исцелили меня и сделали меня арилоя, приняли в свою трибу.

Талгаро чуть склонил голову в знак того что понимает и принимает это обстоятельство.

— Прости, что побеспокоил тебя, — сказал Цыс. — Моё имя Хорвиг и у меня вроде как есть дело к тебе.

— Меня зовут Талгаро. Какое же у тебя ко мне дело, сэн Хорвиг?

"Сэн Хорвиг" помрачнел.

— А дело у меня к тебе, сэн Талгаро, весьма невесёлое. Как я понял ты спутник молодой кирмианки, такая востроглазая, симпатичная, в мужской одежде, с мечом. Я видел как вы вместе спускались с холма. И если так, то знай, прямо сейчас в одном из "кабинетов" твою подругу оприходуют подонки из банды Золы.

Талгаро растерянно захлопал длинными ресницами и его острый широкий нос от волнения приобрел фиолетовый оттенок.

Решив что видит на бледно-синеватом лице лоя явный испуг, Цыс расстроился и с досадой подумал: "Эх ты, ну и незадача, мелкий-то поди бздун. Такое бздило пожалуй немного навоюет. Если вообще удастся его уговорить пойти в кабинет".

— Оприходуют? — Пробормотал Талгаро.

— Ну я уж точно не знаю, что они там с ней делают. Но клянусь милосердным Метатроном и Щитом Давида явно ничего хорошего девушку не ждет.

Талгаро и правда очень растерялся.

— А вторая девушка, такая э-э…, — Талгаро пытался как-то охарактеризовать внешне Тайвиру, но не мог собраться с мыслями.

— Увели! — Охотно сообщил Цыс. — На конюшню, двое бандюганов. Причем одного я знаю, это Дориус — один из багаров Золы.

— Знаешь? — Талгаро вроде бы наконец взял себя в руки и к нему вернулась его обычная подозрительность.

— Знаю, — спокойно подтвердил Цыс. — Я возницей в Акануране уж лет шесть работаю, я много кого знаю. Да ты не думай, Талгаро, я не из этой братии. Я их на дух не переношу, будь они все неладны, цветоносы проклятые. От них же никакого житья нету. Но главное эти мрази убили жену мою и меня пытали, немало я поболтался у них на мясных крюках, всё брюхо в жутких шрамах. Так что если…, — Цыс вдруг замолчал, увидев как в залу вошли Дориус и его товарищ-вэлуоннец в "шилахе". Цыс наклонился ближе к лоя и тихо проговорил. — А вот как раз и багар со своим головорезом. Обернись, только осторожно.

Талгаро, вроде как скучая, огляделся по сторонам и заодно скользнул взглядом по двум высоким мужчинам. Их решительные мрачные физиономии не сулили ничего хорошего. И по всем приметам лоя понял что они действительно из банды "зеленых". Мужчины прошли буквально в паре метров от Талгаро и скрылись в арочном проходе, ведущем в коридор с "кабинетами".

— Вообще они редко столь нагло ведут себя в "Золотом колесе". Может у них какое дело до твоей подруги?

— Н-не знаю, — голос Талгаро слегка осип, страх тяжелой дланью опустился ему на плечи.

— Ну так что, будем её выручать или как?

Талгаро с надеждой посмотрел на "сэна Хорвига".

— Ты поможешь?

— Ну я вообще-то не вояка, обычный извозчик. Но помогу чем смогу. Да и нужна ли тебе помощь? Я прекрасно знаю как вы, лоя, мастерски обращаетесь со своими пунами. Сейчас пойдешь в кабинет, да и положишь всех этих подонков.

Талгаро аж посерел от такого предложения. А Цыс делая вид, что не замечает страха лоя, воодушевленно продолжил:

— Я сам видел какие чудеса вы творите пунами. Войдешь в кабинет, первым делом погаси свечи, а затем в темноте перебей этих тварей и выведи девушку. Я буду ждать вас с лошадьми. Улетим как ветер. Я эти места как свои пять пальцев знаю, исчезнем в лесу и поминай как звали.

Талгаро просто окаменел от такой перспективы.

— А сколько их там?

— Пятеро всего.

Лоя нервно сглотнул.

— Много, — пробормотал он.

Талгаро вспомнил какие чувства нахлынули на него в Гроанбурге на Расплатной площади, когда Минлу вынула меч навстречу приближающемуся мивару. Какая нежность к этой девушке затопила тогда его сердце и как отважно он был готов сражаться вместе с ней. Сейчас почему-то подобных эмоций не наблюдалось. Он честно признавал, что его владение пунами довольно посредственное, он не был большим охотником до сражений и никогда не усердствовал в постижении боевого искусства. Его страсть пение и пуны он нацепил только когда его изгнали, ибо понимал что во внешнем мире они хоть как-то оградят его от задирания и нападок. И он отлично понимал, что пять вооружённых мужчин народа Омо его просто размажут по полу.

— Да для такого как ты разве это много?!

Талгаро показалось, что Хорвиг издевается, лоя испытующе поглядел на него, но круглое добродушное открытое лицо собеседника светилось самой что ни на есть искренней верой в боевое мастерство лоя.

— Тем более на твоей стороне будет преимущество неожиданности, — воодушевленно продолжал Цыс. — Главное свет потуши. Вы же лоя не как кошки, вы и в кромешной тьме видите. Эти охламоны в темноте совершенно потеряются и ты их всех без труда порежешь, как собачьи сосиски. У тебя на пунах какой яд? "Волчья ягода"?

— На правой. На левой «Печать Адолиса» и выжимка из стеблей «сливочной травы».

— Ого! — Уважительно воскликнул Цыс. — Серьезная смесь. Так о чем тебе вообще беспокоиться. Главное бей их по открытым местам, по шее, если получится.

Талагро глянул на Цыса, как тому показалось с некоторой неприязнью.

— Ты вроде в этом разбираешься.

— Да я ведь жил с лоя несколько лет, — очень миролюбиво произнес Цыс. — Немало повидал и знаю на что вы способны.

— И всё-таки пять вооруженных бандитов это …, — Талгаро так и не сказал что "это" и вдруг предложил: — Может удалить хотя бы часть из них?

— Удалить? — Цыс нахмурился. Настрой маленького воителя, на которого он возложил все свои надежды, ему всё больше не нравился.

— Ну да. Вызвать их куда-нибудь. Сказать что с ними хотят поговорить какие-нибудь люди. Другие бандиты, например.

— Другие…, — Цыс застыл на полуслове. На него нахлынуло озарение. И он улыбнулся и весело сказал: — Клянусь звездноволосой Гипой ты прав, дружище Талгаро. Их вызовут на разборку "синие". Теперь у нас точно всё получится.

132

Багар Дориус неприветливо взирал на прижавшуюся к стене кирмианскую девушку. Убрав рисунок обратно во внутренний карман, он спросил:

— Как тебя зовут?

— Девица Линрэн.

Дориус залез двумя пальцами себе в рот и какое-то время выковыривал из зубов застрявший кусочек пищи. Справившись с этим, он спокойно заявил:

— Тухлявого заливаешь, косорылая. Минлу тебя зовут. Подружка твоя перед смертью призналась.

И без того уже порядком напуганная, Минлу почувствовала слабость в ногах и еще сильнее привалилась к стене. "Лжёт", сказала она себе и вроде бы поверила в это, но страх всё равно не отпускал.

— А Линрэн это та дыра, из которой ты родом.

Это было уже чересчур, об этом могли знать только люди из Храма падающих звезд. Даже в Туиле, на суде, она ни словом не обмолвилась о Линрэне, хотя тоже была испугана всем происходящим и готова была честно отвечать на любые вопросы дознавателей. Потому и назвала своё настоящее имя, возраст и т. п. Но о месте рождения её не спросили, судейским было вполне достаточно того что она дикарка из Кирма.

Ей показалось что стало трудно дышать, словно незримые тяжелые плиты навалились на неё. Ей остро захотелось стать маленькой, незаметной, каким-нибудь насекомым чтобы юркнуть в ближайшую щелку, спрятаться, остаться одной. Чтобы эти огромные страшные мужчины, окружившие её со всех сторон, забыли о ней, потеряли к ней всякий интерес, перестали смотреть на неё. Мысль о том что всё это ни случайно, что это какая-то целенаправленная безжалостная охота на неё, с портретами, именами, сведениями о ней, буквально раздавила её. С тоской, отчаяньем и даже гневом она в какой уже раз спросила себя ну почему же никто из её учителей, наставников из храма, мастеров стихий не отправился на поиски Шивтака вместе с ней. Ведь любой из них мог бы за полминуты расправиться со всем этим бандитским сбродом и при этом оставив каждого из них живым и относительно невредимым. Ей припомнилось как учитель Юн Фай говорил: "Сначала ты учишься побеждать противника, калеча, побивая его, превозмогая его силу своей и становишься воином. Затем ты учишься побеждать противника, убивая его быстро, умело и без раздумий и становишься великим воином. Но затем ты учишься побеждать противника, оставляя его в живых и не причиняя вреда. Тогда ты становишься мастером". И, если ей хотелось, Юн Фай с улыбкой демонстрировал своей восторженной ученице как это происходит на практике. Минлу нападала на него с любым на свой выбор оружием и старый, седой человек, совершив несколько легких движений, почти вроде и не коснувшись девушки, повергал её на землю, причем с такой силой, что вышибал из неё дух и словно бы лишая её мышцы энергии до такой степени, что она превращалась в какой-то жалкий барахтающийся студень, не способный стоять на ногах. И ей требовалось иногда с четверть часа чтобы окончательно прийти в себя. Но в целом, не считая небольших ссадин, ушибов или синяков от не слишком удачного порой падения, она действительно оставалась совершенно невредимой. И будь сейчас рядом с ней любой из её учителей, она чувствовал бы себя в абсолютной безопасности, даже наверно в большей чем рядом с Китом. Но никто не пошел с ней. На её робкие вопросы ей туманно отвечали, что это невозможно, что мастера не должны покидать Храм, что свой путь к Шивтаку ей следует совершить самой и т. д. А в результате сейчас эти акануранские злодеи сделают с ней всё что захотят.

Ей уже представлялось что перед ней не человеческие существа, а некие отвратительные монстры. Почти как савгулы. Но мысль об обитателях подводных городов неожиданно придала ей сил. Она вспомнила как стояла в Уруме, рядом со спящими савгулами, чудовищными, омерзительными, запредельными и превозмогала свой животный ужас. Всматриваясь в них, изучая, постигая. Ведь она научилась этому, она смогла. Так неужели сейчас она настолько поддастся страху, что превратится в студень как после ударов Юн Фая? И она усилием воли заставила себя снова подумать о кинжалах Буша.

В прошлый раз ей представлялось как она выхватывает эти клинки и каким-то образом закалывает, зарубает троих мужчин. И это показалось ей немыслимым, бредовой фантазией. Теперь мужчин было пятеро.

Дориус с интересом наблюдал за сжавшейся, напуганной, затравленной, не смеющей поднять глаза от пола девушкой. Всё-таки ему было очень любопытно кто она такая. Зола, великий и ужасный "валод", то есть верховный владыка, титул, выше которого в преступном сообществе Аканурана не существовало и многие считали его равным королевскому, лично инструктировал Дориуса и других "зеленых" о поимке этой кирмианки. Такое случалось не часто. Багаров и тем более рядовых членов банды, "соллеров", в роскошное обиталище валода, именуемое за переполненность дома подушками и мягкими предметами мебели Пуфом, обычно не звали. Багары и соллеры получали распоряжения и решали все вопросы с дельвами — непосредственными заместителями и подручными валода, его доверенными генералами. В этот же раз Зола собрал в своём доме, в главном, самом большом зале, именуемым не много не мало Изумрудным холлом, и багаров, и соллеров, и даже некоторых "сочувствующих", которые еще не являлись членами банды, но уже проявили некоторую лояльность "сообществу". Насколько Дориус понял, выбирали, так сказать, самых смышлёных, кто скорей всего сумеет не запороть порученное дело. Им было объявлено, что в Акануране и его окрестностях разыскивается кирмианская девушка и дано её подробное словесное описание, а также розданы весьма профессиональные рисунки, на которых был её портрет, а также изображение катаны. Зола пообещал щедро вознаградить того, кто приведет к нему эту чикчу. Но гораздо более энергично он пообещал отрезать уши, нос и разные другие части тела всякому, кто причинит кирмианке хоть какой-то вред. Обычно немногословный валод потратил наверно минут пять на то чтобы со всей возможной доходчивостью донести до собравшихся ту мысль, что чикча должна быть доставлена в Пуф в целости и сохранности. Кирмианка ни в коем случае не должна быть порезана, поломана, покалечена и вообще каким-либо образом серьезно поранена. Её следует оберегать, защищать и сторожить. И даже если вздорная баба начнет хвататься за свою катану и буйно сопротивляться, утихомиривать её по возможности нежно и осторожно, голову не разбивать, кости не ломать, кровь не пускать. Но главное, и Зола обвел собравшихся самым своим тяжелым и мрачным взглядом, девица должна остаться девицею. И далее он произнес несколько угроз весьма жестокого и даже садистского свойства, обещая самые кровавые и похабные истязания всякому кто покусится на девичью честь чикчи. Поскольку изначально словом "чикча" прозывались только профессиональные проститутки из Кирма, "девичья честь чикчи" прозвучало забавно и многие заулыбались. Однако валод тут же прервал веселье, клятвенно заверив что все угрозы над насильником кирмианки будут непременно исполнены. И поинтересовался сомневается ли кто-нибудь в этом. Сомневающихся не нашлось. О том же кто эта чикча такая, почему так неприкосновенна и столь ценна для валода, Зола не обмолвился ни словом и вся лихая братия "зеленых" покидала Пуф крайне возбужденная и заинтригованная. Каждому, конечно, хотелось отличиться и поймать таинственную девицу. "А повезло мне", довольно думал Дориус, разглядывая девушку. Теперь он вполне мог надеяться на некоторые преференции со стороны валода за свои заслуги. Нет, он не ждал что его переведут в дельвы, для этого надо было либо действительно отличится каким-то оглушительным успехом, либо быть близким другом или родственником Золы. Но теперь, как полагал Дориус, он вполне мог рассчитывать что ему доверят нечто большее чем присмотр за Исизом. Это был довольно бедный и тихий район, единственной достопримечательностью которого как раз и был сам храм Исиды, Королевы песков, Великой Владычицы скорпионов и крокодилов и т. д. Кто такие эти скорпионы и крокодилы Дориус до сих пор не знал. А вот все почитатели культа великой Исиды изрядно раздражали его своей безалаберностью, легкомысленностью, несерьезностью и главным образом нищетой, взять с них совершенно было нечего.

— А про Линрэн тебе тоже мертвая подружка сказала? — С вызовом спросила Минлу.

Дориус отвлекся от своих мыслей и чуть удивленно уставился на девушку. Ему не понравилась её дерзость.

— Вертик, осади! — Приказал он.

"Зеленобородый" тут же пнул деревянным носком сапога кирмианку по голени. От боли у Минлу скривилось лицо, она дернулась в сторону, едва сдержав крик. Увидев как исказилось болезненной гримасой лицо девушки, багар на секунду ощутил отчетливое, липкое прикосновение ужаса. Ему ярко представилось как в вонючем, темном подвале, освещаемом коптящем пламени в чашке, ему, голому, привязанному животом к колоде, два дюжих лоснящихся молодца засовывают в задний проход железный ёрш, всё как обещал Зола. Дориус, как и все "зеленые", отлично знал что подобные обещания Зола всегда выполняет. Валод и прежде был довольно жестоким человеком, а после войны с "чайным братством", столкнувшись почти с невообразимым, изощренным садизмом, стал еще более бесчувственен и беспощаден. И Дориус чуть не прикрикнул на Вертика, дабы тот был поаккуратнее с чикчей, но промолчал. Вертик и остальные не были в Изумрудном холле роскошного дома Золы и инструкции получали уже непосредственно от самого Дориуса. И багар с запоздалым раскаяньем припомнил, что не был столь красноречив как Зола, описывая что будет с тем кто покалечит или изнасилует кирмианку.

— Что вам от меня нужно? — Глухо, превозмогая страх и обиду от причинённой боли, спросила Минлу.

— Один важный человек захотел себе новую наложницу и чтобы из кирмианок. Вот тебя и заказали, — охотно объяснил Буш, почесав щетинистую челюсть. Говорил он очень серьезно. — Земля слухами полнится, что ты большая искусница в этом деле. Что скажешь, не прогадали мы? Ты и правда мастерица доставлять удовольствие мужчинам?

Минлу уставилась на него с доверчивым удивлением, на какую-то минуту и правда поверив, что кто-то из сильных мира сего захотел себе экзотическую сексуальную рабыню и выбор почему-то пал на неё.

— Вы ошибаетесь, ничего такого я не умею, — сдавленно сказала девушка.

— Ничего страшного, научишься, — обнадежил Буш и весело захохотал. — Если хочешь, я тебя и научу. — Он поглядел на Дориуса. — А, багар, отдашь мне её в ученицы?

— Смотри как бы она тебя чему-нибудь не научила, — ответил Дориус.

— Я слыхал, что некоторые из кирмианских шлюх умеют доводить мужиков до такого экстаза, что у них останавливается сердце, — вставил Вертик недовольным голосом.

— Ух ты, — восхитился Буш и спросил, обращаясь к девушке: — А ты так умеешь?

Минлу ничего не ответила. Дерзить она уже опасалась, да и кроме того, осознав что Буш насмехался над ней, ей стало стыдно, что она вообще поверила ему.

В этот момент в дверь постучали. Не слишком громко, но уверенно. В комнате сразу же все притихли.

— Что надо? — Не вставая с места, грозно спросил Дориус.

Из-за двери прозвучал молодой голос:

— Господа, вас просят подойти для беседы в Золотую залу, в кабинет три.

Мужчины озадаченно переглянулись.

— Кто это нас там просит? — Всё тем же грозным и недовольным голосом спросил Дориус.

— Господин Сайвар со товарищем, — ответили из-за двери.

Мужчины переглянулись еще более удивленно. Сайвар, молодой племянник валода, еще не был официально назначен дельвом, но уже имел определенный вес в организации. Зола, так и не заведший к 56 годам родных детей, явно ему симпатизировал и не редко осуществлял руководство через племянника, словно тот его прямой и основной заместитель.

— Какого черта он тут делает? — Пробормотал лысый Гидо.

И словно в ответ на это из-за двери объяснили:

— Здесь господин Бэрроу с друзьями. У них какое-то дело до господина Сайвара. И господин Сайвар, зная что вы тоже здесь, господин Дориус, велел позвать вас. Как мне сказали для поддержки и соучастия.

Бэрроу был одним из самых известных и весомых багаров в банде "синих". Он славился своей жестокостью и даже кровожадностью, а также страстью к татуировкам, пышнотелым девицам и молоку. За глаза его частенько так и прозывали: "молочник".

— Вот это жопа, — высказал общую мысль Буш, возбужденно хлопнув себя по бедрам. — Если у Молочника и Сайвара серьезные тёрки, то тут каждый человек на счету. Надо идти на помощь Сайвару.

— Что вообще за нездоровая байда такая?! — Как всегда недовольным голосом, вопросил Вертик и поглядел на багара. — Уж не пожаловали "синие" сюда тоже за этой чикчей?

Бандиты удивленно уставились на него, озадаченные и встревоженные таким предположением.

— Если так, то дело запросто дойдет до ножей, — медленно проговорил Гидо.

— Пускай. Порубаем их в кисель и алга, — зловеще процедил рослый вэлуоннец в морской шапке и положил ладонь на рукоять своей широченной сабли. Однако остальных такая перспектива явно не вдохновляла.

— Никакого киселя и алги, Забой, — сказал Дориус, чуть сердито покосившись на стоявшего слева вэлуоннца. — На территории Дайгеро никаких серьезных разборок никто устраивать не будет. И Молочник тоже. Он хоть и бешенный, но не дурак. — Затем он посмотрел на Вертика. — Валод ничего не говорил о том что "синие" тоже ищут кирмианку. Думаю о таком он бы нас предупредил.

— Может он и сам не знал, — не сдавался Вертик, которому как будто пришлось по вкусу что зачинается такая непростая передряга.

— Подай сюда этого из-за двери, — приказал багар.

Вертик резко открыл дверь и втащил в кабинет худого, высокого, патлатого парня лет восемнадцати. На нём была замызганная и явно ему коротковатая форменная туника "Золотого колеса". Парень, немного согнувшись, словно лежавшая на шее рука Вертика, давила его к земле, испуганно озирал собравшихся в кабинете людей. Однако в его больших светлых глазах кроме страха светилось и любопытство.

— Ты кто такой? — Спросил Дориус.

Парень пожал плечами.

— В "Колесе" тружусь. На подхвате пока.

— Звать тебя как?

— Голя.

Бандиты заулыбались.

— Что это за имя для мужика? — С презрением произнес Вертик.

— Какое есть, — равнодушно ответил парень. Его взгляд остановился на Минлу. В голове Голи определенно зазвучал каверзный вопрос, что это симпатичная кирмианская девушка делает в закрытом кабинете с пятью бандитами.

— Тебя кто послал к нам?

Голя перевел взгляд на Дориуса.

— Один из дворовых стражей. Сказал что в "Золотом зале" возможно буча заваривается и надо позвать людей из шестого кабинета в "зеленой". И обсказал что вам говорить.

— Стражи тоже в этом замешаны? — Удивился Гидо.

— В чем замешаны? — Спросил Голя, считая что вопрос обращен к нему.

— Ты сам Сайвара видел? — Поинтересовался Дориус.

— Да я же не знаю кто это. Может видел, может нет. Мне велели передать господину Дориусу, что господа Бэрроу и Сайвар ждут его в кабинете три. И что это срочно.

Багар подвигал нижней челюстью, словно что-то жевал.

— Ладно, проваливай, — сказал он.

Как только Вертик вытолкнул Голю из комнаты, Дориус поднялся на ноги.

— Не нравится мне всё это, — объявил он. — Если там и правда серьезная разборка намечается, то как всё сложится неизвестно. А нам нужно обязательно чикчу по назначению доставить.

— Не бросать же Сайвара, — возмутился Вертик.

— Что ты мелешь, вертлявый, — повысил на него голос Дориус. — Никто не собирается бросать Сайвара. Тем более с Молочником. Делаем так. Я, Гидо и Забой выдвигаемся к Сайвару. Буш и Вертик остаются здесь и ждут нашего возвращения. И при этом оберегают чикчу как собственные яйца.

— А если вы не вернетесь? — Спросил Вертик.

— Типун тебе на язык, каркун проклятый, — сердито сказал Гидо, тоже поднимаясь из-за стола.

— Возьми её меч, — вдруг приказал Дориус. — Не дай бог, пригодится.

— Да я не очень-то горазд с этой косорылой железякой обращаться, — проворчал Гидо, но клинок взял.

— Ничего, я горазд. — Сказал Дориус. — Если придется передашь мне. Всё, выходим.

133

Чтобы дойти до "Золотой залы" нужно было обогнуть большую часть постоялого двора. Зала располагалась в окружении симпатичного сада, вдали от всех хозяйственных построек, центральных ворот, шума и суматохи помещений для более бедной публики. Дориус, Гидо и вэлуоннец Забой с мрачными лицами решительно шагали в нужном направлении. Уже войдя под сень садовых деревьев, багар вдруг остановился и повернулся к своим спутникам.

— Слушайте, мужики, что-то у меня душа не на месте, — сказал он. — А ну и правда "синие" за чикчей охотятся. И вдруг эти сволочи уже пронюхали, что она здесь, у нас, и теперь просто хотят увести нас в сторону, чтобы по возможности без меньшей крови заполучить её?

Его товарищи глядели на него несколько растерянно, не зная что на это сказать. Наконец Гидо проговорил, как бы соглашаясь:

— Этот Бэрроу хитрый черт.

— Но ведь там Сайвар, — возразил Забой, — чикча не чикча, а Сайвару надо помочь.

— Да ты не понял, — терпеливо произнес Дориус. — Что если нет там никакого Сайвара? Что если "синие" всё это затеяли и попросили знакомого стража "Колеса" кого-нибудь послать за нами? — Он поглядел в сторону и задумчиво добавил: — И тогда в кабинете, зуб даю, нас натурально засада ждет. Защемят нас "синие", как зверушек в черкане.

Дориус испытующе вгляделся в лица товарищей, не сробел ли кто, не захотел ли отступить. Но неприветливые физиономии что Гидо, что Забоя выражали только угрюмую готовность идти до конца и если понадобится без всяких раздумий схлестнуться с Молочником и его соллерами. У багара прямо потеплело на сердце от осознания, что рядом с ним эти надежные решительные люди. И он довольно бодро продолжил:

— Значит, поступим так. Ты, Забой, метайся в обратку. У "Кабака" найди возницу посмышлёней с хорошими лошадьми и крепкой колымагой, чтобы не разваливалась на ходу. На плату не скупись, пусть этот гужеед продастся нам со всеми потрохами. Затем бери в охапку чикчу, не покалечь её только ненароком, бери двух наших обормотов, сади их в колымагу и езжайте за ворота. Там где-нибудь приткнитесь на обочине и ждите нас. Гляди по сторонам. Если увидишь что к вам направляются незнакомые бравые молодцы или тем более узнаешь "синих", действуй по обстоятельствам. Почувствуешь что вам по силам одолеть их, рубайте "синяков" в капусту, а нет, так уматывайте. Если получится, ждите нас у Вдовьей расщелины. Главное сбереги мне чикчу, ты лично за неё отвечаешь, понял?!

Забой мрачно кивнул. Его и без того загорелое лицо казалось потемнело еще больше. И Дориус уже не сомневался, что Забой, настоящее имя которого было Логер, хотя он и сам наверно уже почти забыл об этом, когда-то верно служивший одному вэлуоннскому чернокнижнику, пока того не сожгли, исполнит всё как надо. Он привык быть верным до последнего вздоха. Он и своему хозяину-колдуну служил до самого конца, отчаянно прорубаясь сквозь дикую толпу и пытаясь вытащить того из костра. Но не вышло, Логеру разбили голову и выкинули прочь.

Когда вэлуоннец ушел, Дориус повернулся к Гидо и улыбнувшись, спросил:

— Ну что, перетрем с "синяками"?

— Конечно, — легко ответил Гидо и перехватил меч мастера Юн Фая.

— Держись справа, чуть сзади. Если я хлопну себя по правому бедру, передашь мне катану и хватайся за ножи. Ну и да поможет нам Прекрасная Изида.

Гидо усмехнулся:

— Понял.

Они направились по вымощенной цветными плитами дорожке к роскошному каменному позолоченному крыльцу высокого основательного трехэтажного строения в глубине сада.

В "Золотой зале", обшитой полированными панелями драгоценного дерева убанта, украшенной резными накладками, живописными гобеленами и даже белоснежными статуями в нишах, царило безмятежное радостное отдохновение. На пьедесталах здесь стояли не свечи, а дорогие лампы-гремучки, не дававшие ни копоти, ни запаха. Каждый стол окружали особые перегородки, создающие ощущение отделенности от общего помещения. Некоторые столы располагались у высоких окон, выходящих в благоухающий тенистый сад, откуда слабый ветерок овевал лица посетителей, разгоряченных обильной трапезой и веселящими напитками. На специальной приподнятой сцене в глубине залы негромко играл оркестр из пяти музыкантов, одетых в аккуратные, отделанные серебряными и золотыми нитями платья.

Появление Дориуса и Гидо произвело на присутствующих далеко не самое лучшее впечатление. Примерно половина столов была занята и изысканная, состоятельная публика косилась на проходящих через залу бандитов с явным неудовольствием. Причем даже прислуга и челядь, облаченная в изящные, расшитые наряды, посматривала на двух мужчин крайне неодобрительно. Но, конечно, никто не сказал им ни слова.

Дориус и Гидо прошли через большой арочный проход в квадратную комнату, куда выходило 12 дверей кабинетов. Возле двери с номером "3" стоял некий светловолосый молодой субъект в обтягивающих бриджах, яркой ливреи и черных туфлях с большими серебряными пряжками. От него сильно пахло духами. Он смело и решительно преградил путь бандитам, которые молча попытались войти в нужную им дверь.

— Сюда нельзя, — холодно сказал молодой человек.

— Нам можно, — также холодно ответил Дориус. Он сделал шаг вперед, но слуга уперся ему в грудь рукой с ухоженными холеными ногтями.

— Просили не беспокоить! — Веско объявил он.

Осознав что этот парень определенно не похож на соллера "синих", багар поглядел на нахального субъекта внимательнее.

— Ты, клоун, кто такой вообще?

— Я имею честь состоять младшим стремянным при особе их милости барона Сильгура фон Нимфенбаха.

Дориус схватил четыре пальца остановившей его руки и резко выгнул назад, заставив младшего стремянного взвыть и присесть, чтобы избежать перелома.

— Ну так и проваливай к своему баху, шут ливрейный, — процедил багар и быстро глянул на Гидо. Тот схватил могучей рукой слугу за шиворот и отдернул в сторону, а затем и вообще отшвырнул прочь.

Дориус рванул дверь на себя и оба бандита быстро прошли в кабинет.

Внутри их взорам предстала следующая картина. За широким длинным столом сидели четверо мужчин с ухоженными прическами, в богатых украшениях, роскошных сорочках, двое в накинутых на плечи расшитых позументами камзолах. Застольщики выглядели разомлевшими, расслабленными и крайне довольными, а их облачение являло такой вид словно они только что с постели и не успели еще как следует застегнуться и оправиться. По центральной линии стола, среди нескольких блюд, лежала на спине абсолютно голая девушка с черными волосами, головой ко входу. По её обнаженному телу затейливыми узорами были разложены вереницы кусочков пищи. Мужчины макали их в соусницы, водили кусочками по совершенному телу девицы и затем глотали. Но при вторжении двух незнакомцев четверо изощренных гурманов замерли, оторопело уставившись на вошедших. Однако бандиты были озадачены ничуть не меньше. Остолбенев, они с удивлением глядели на эту замысловатую трапезу.

— Вы, блядь, кто еще такие? — Сердито рявкнул Дориус. — Где Бэрроу?

Девушка приподняла голову и выгнув шею, испуганно поглядела в сторону двери.

Растерянность сидевших за столом быстро сменилась недовольством. Двое вскочили со стульев. Один из них с тонкими закрученными вверх усиками пронзительно возопил:

— Вы что, дичь голопузая, кухаркины выродки совсем всякое разумение утратили?! Как смеете вламываться сюда? Челдоны чумазые, не учили вас давно? Палок захотели, бродяги? Я вам живо пропишу сотню-другую! — И он рванулся от стола туда, где стояла прислоненная к стене красивая массивная трость с металлическим наконечником и узорным набалдашником.

Но Дориус, уразумев наконец, что его провели, тут же потерял всякий интерес к фривольным чревоугодникам. Он повернулся к Гидо и в глазах товарища увидел тоже самое озарение. Гидо смачно и очень похабно выругался.

— Живо назад! — Приказал багар и рванулся прочь из кабинета.

Но так просто покинуть "Золотую залу" им не удалось.

Младший стремянной барона, множество раз сопровождавший своего хозяина в этот знаменитый постоялый двор, давно привык к тому уважению и почтению, которым здесь окружали барона и сопровождающих его. Молодой человек считал "Золотое колесо" весьма достойным, приятным во всех отношениях местом. Вышколенная, умелая прислуга, чистые изысканные интерьеры, отменнейшая кухня, богатый перечень всяких иных удовольствий, и естественно уважительное вежливое отношение. По крайней мере в "Золотой зале". А других залов барон не признавал и его слугам бывать там практически не доводилось. Младший стремянной считал "Золотое колесо" местом абсолютно безопасным и, если даже сюда и заезжали некие темные личности, вели они себя здесь тихо и скромно, ибо все знали, что суровая дворовая стража Дайгеро шутить не станет. И сейчас, столкнувшись с такой вопиющей бесцеремонностью и жестокостью, младший стремянной до смерти перепугался. Эти двое злодеев, как котенка отбросившие его от двери кабинета, повергли слугу барона в глубокое потрясение. И как только молодой человек поднялся с пола, он тут же помчался звать "дворовую стражу". Он уже практически не сомневался что эти двое бандитов самые настоящие убийцы и наверно собираются расправится и с бароном и с его друзьями. С округлившимися глазами и пеной у рта, он налетел на первого попавшегося вооруженного человека в форменной тунике "Золотого колеса" и потребовал спасти своего хозяина и остальных. В результате поднялась немалая суматоха. И когда Дориус и Гидо вышли из арки в общую гостевую залу, они столкнулись лицом к лицу с группой возбужденных вооруженных мужчин, среди которых были и люди Дайгеро, и некоторые посетители, до этого спокойно предавшиеся трапезе, а теперь возжелавшие принять участие в поимке и наказании двух нахальных разбойников. А за спинами этой толпы, дрожа от волнения и страха, прятался младший стремянной.

Багар увидел, что дело принимает серьезный оборот. Но оценить ситуацию трезво он уже был не в состоянии. Его трясло от ярости при мысли, что "синие" так ловко и просто его провели. И сейчас должно быть уже всем скопом режут троих его людей. И он даже думать не хотел, что скажет Зола, когда узнает об этом. Он рвался быстрее всё исправить, вернуть всё обратно, оказаться рядом с кирмианкой, о другом думать он не мог. И потому без всяких сомнений пошёл прямо на преграждающих ему путь людей. Еще несколько секунд и в "Золотой зале" полилась бы кровь. Но бывалый, более хладнокровный Гидо спас положение.

Он схватил Дориуса за плечо, оттащил его назад и зычно пробасил:

— Мужики, мужики, осади!! Отступись, правоверные! Обознались мы, ошиблись, не туда пришли! Да отступись, сатана, кому сказал! Прочь клинки. Давайте миром решим. Обознались мы.

Нахлынувшая было толпа осела и подалась назад. Узкие изящные мечи аристократов и широкие сабли стражников, уже наполовину обнаженные, снова скрылись в ножнах. За исключением двух-трех нервных посетителей, твердо веривших что они на этом свете значат много более, чем другие, никто особенно к схватке не стремился. Люди Дайгеро, половина которых и сама была из той же среды, что Дориус и Гидо, прекрасно видели с кем они имеют дело. Зеленые ногти высокого мужчины сообщали что перед ними багар, руководитель отдельного сплоченного бандитского формирования, которое возможно где-то поблизости. Татуировка на подбородке в виде щита с кошачьей головой ясно говорила им, что перед ними весьма доверенный валоду багар, управляющий целым районом города, а рисунок стрелы, направленной на северо-восток, совсем уж бывалым давал понять, что этот багар отличился тем, что собственноручно убил какую-то шишку из другой банды.

Гидо и Дориус отступали назад, пока не уперлись в какой-то стол.

— Какие мы тебе мужики! — Недовольно воскликнул какой-то франт. — Мужики на базаре мясом торгуют, да в лаптях землю пашут.

— Что с бароном? Он жив? — Крикнул другой.

Гидо сменил стилистику речи.

— Господа, прошу успокойтесь. Господин барон в полном здравии. Все живы-здоровы. Никто никого не трогал. Мы просто по ошибке зашли не в ту дверь.

Собравшиеся и правда уже почти успокоились, многие даже чувствовали облегчение. Но некоторые горячие головы, чьи возбужденная кровь и прилив боевого азарта всё же требовали выхода, продолжали выкрикивать:

— Не в ту дверь! Дети что ли малые?!

— Не видите что ли что тут приличное общество собралось.

Гидо, крепко сжимая плечо багара, только приветливо улыбался и качал головой, мол, ну извините мужики, ну с кем не бывает. Катану он убрал за спину, чтобы вид обнаженного меча не вызывал ненужных эмоций.

Накал ситуации спал и казалось всё действительно разрешится миром. Но тут из арочного прохода появились "изощрённые гурманы". Уже успевшие привести себя в порядок и кипевшие негодованием и жаждой возмездия. Впереди решительно вышагивал субъект с усиками и тростью. Это собственно и был барон Сильгур фон Нимфенбах, при виде которого младший стремянной воспрянул духом. Он очень боялся, что случись что с бароном, вина за это падёт и на него, как поставленного оберегать покой хозяина и не справившегося.

Барон влетел в залу и остановился, с радостью узрев, что вторгшаяся в кабинет парочка блокирована стражей и рьяными поборниками справедливости из числа посетителей.

— Ага! — Победно заорал он. — Вы схватили этих негодяев! Всыпать этим свиньям палок, чтоб ни сидеть, ни стоять не могли!

Не стерпевший Дориус грубо ответил:

— А в рот тебе не схаркнуть, сосок кабинетный?! Ты чего вообще вылез, чучело?! Иди свою бабу облизывай, не всю поди еще облизал.

Барон аж подпрыгнул от таких слов. Его лицо раздулось и пошло пятнами. В первые секунды от охватившей его ярости он не мог говорить.

Буча готовилась начаться по новой. На широком лице Гидо всё еще блуждала улыбка, но глаза уже глядели мрачно. И Дориус, уже пожалевший о своих словах, с тоской понял, что теперь по-быстрому покинуть "Золотую залу" им точно не удастся.

134

Минлу совершенно упала духом. В какой-то миг, когда выяснилось что трое бандитов уходят, её охватила радость. "Наверно это мой шанс", пронеслось у неё в голове и она ощутила почти боевой задор. Но через минуту она уже была раздавлена и огорошена. Бандиты забирали с собой меч мастера Юн Фая. Потеря меча повергла её в апатию, моментально иссушив всё её воодушевление.

Что она без меча? Но даже не это главное. Меч мастера Юн Фая давно стал для неё практически родным существом. Последние семь лет клинок постоянно был с ней, словно это какая-то часть её тела. Во время тренировок, на горных тропах, в лесах, на ристалищном поле, во время чтения и лекций, в библиотеках и кабинетах, во время обучения взаимодействию с Шивтаком, на берегах озер и даже под водой, во время прогулок и медитаций, во время сна и трапезы, во время почти всех занятий и даже в страшных подводных городах савгулов. И разве что во время купаний она оставляла его на берегу с одеждой. На таком единении с мечом сначала настаивал сам мастер Юн Фай, желавший чтобы его ученица постигла всю суть этого оружия, а потом она настолько свыклась с клинком, что уже и сама не желала расставаться с ним не при каких условиях, чувствуя себя без меча неуютно и неуверенно. Её учитель понял это и попросил её оставлять меч в храме, потому что это всего лишь меч. Минлу с неохотой подчинилась. Но все же это было не сложно, ведь она знала что клинок в целости и сохранности лежит в её маленькой комнате в ожидании своей хозяйки. Ну а уж во время путешествия она буквально срослась со своим клинком, порой находя в нём поддержку и силу как в живом человеке.

И теперь она просто не знала как ей поступить. Вырываться от оставшихся двух бандитов и бежать в "Золотую залу" возвращать меч, вступив в сражение уже ни с одной, а с двумя бандитскими шайками представлялось полнейшим безумием. Но покинуть "Золотое колесо" без любимого клинка казалось ей еще худшим выбором. Такой поступок был выше её сил. Но если ничего не делать, то бандиты вернутся, возможнос подкреплением, и шанс сбежать станет совсем призрачным. Минлу захотелось сесть на пол и закрыть лицо руками, спрятаться от этой раздирающей дилеммы. Но конечно она знала какой выбор правильный. Мастер Киадо говорил, что в глубине сердца мы всегда знаем как поступить правильно. Тогда Минлу приняла эти слова безоговорочно, но теперь это утверждение казалось ей сомнительным, уж слишком часто и она сама и другие люди поступали не так как следовало. Хотя это конечно возможно и не противоречило словам учителя, размышляла она, может просто мы поступаем вопреки знанию из глубин нашего сердца. Но сейчас ей конечно следовало воспользоваться удачным стечение обстоятельств и попытаться бежать, пусть даже и без меча. Наставники правы, меч это всего лишь меч, пусть даже он и выкован великим мечником, магом стихии, Мастером Земли. На свете полно и других катан, в конце концов это лишь безжизненная полоска металла и её главная сущность всегда заключена в том кто её держит.

И как ей ни было это тяжело, она решила вырываться из комнаты, пока бандитов только двое. Но это было лишь умствование, девушка не чувствовала никакой энергии для воплощения этого решения в жизнь.

Буш резко поднялся. Его веселая фривольность испарилась. Теперь он был сосредоточен и собран. Он лично несколько раз сталкивался с отрядом Молочника и прекрасно знал, что люди Бэрроу безжалостны и отчаянны, и, если придется, будут убивать всех подряд, не задумываясь. Собственно и свой длинный шрам через пол-лица он получил именно в стычке с "синими". Бандиты Раника и сами по себе были немалой проблемой, а если при этом еще и придется оберегать от них кирмианку, то задача усложнится втрое. "Нехилая каша здесь заварилась", подумал он. И хотя никакой робости он не испытывал, тревожное волнение уже терзало его душу.

— Вертик, оприходуй чикчу, — приказал он.

Хотя они с Вертиком вроде как были равны, но это лишь до поры до времени. В серьезных передрягах хмурый нервный молодой человек безоговорочно признавал старшинство и авторитет Буша, ибо тот занимался лихим ремеслом лет на десять дольше его и то что он до сих пор жив и здоров говорило о многом.

"Зеленобородый" приблизился к девушке. Минлу напряглась. "Надо атаковать сейчас!", вспыхнуло в её голове. Она понятия не имела что значит "оприходуй", но и так было ясно что ничего хорошего. Все наставления учителя о незамутненности сознания, пустоте сердца и равновесии духа в момент поединка сейчас нисколько не помогали. Внутренне она вся дрожала и до равновесия духа ей было очень далеко. С мечом в руках ей порой удавалось ощутить подобный настрой и войти в сражение "так же легко как перешагнуть лужу", но рукопашная схватка с матерыми решительными мужиками ввергала её в трепет. И тем не менее она приготовилась ударить "зеленобородого" в живот, в солнечное сплетение, выбить из него дыхание, остановить его ци, пресечь на минуту его центральный меридиан. Но парень опередил её и без всякой подготовки, как-то походя, лениво, словно нехотя хлестко ударил её краем ладони в шею. Минлу тут же задохнулась и потерялась. Вертик швырнул её животом на стол, задрал ей голову, накинул узкую бечевку и затянул на горле петлю. Дикий ужас пронзил девушку, она поняла что её задушат. Но Вертик, придавив кирмианку к столешнице, поочередно, с большой ловкостью обмотал всё той же бечевкой каждую её руку и затем связал их вместе, соединив предплечья. Через полминуты Минлу была мастерски и надежно блокирована. Упираясь ногами в пол, с заведенными назад руками она лежала на столе, выгнув спину и приподняв голову, веревка сдавливала ей шею, но дышать всё же позволяла.

— Не дергайся, курва, — зло сказал молодой человек и не сильно ударил девушку по затылку, стукнув её лбом в столешницу и причинив боль натянувшейся бечевкой. У Минлу потекли из глаз слезы.

Буш одобрительно покачал головой. Затем носком сапога, двумя ударами, он заставил Минлу шире развести ноги.

— Отличная поза, — ухмыльнулся он. — Жаль, зря пропадет.

— Успеешь еще, — с презрением отозвался Вертик. Он пребывал в уверенности, что кирмианцы это низший народ и якшаться с их грязными, вонючими женщинами это унижение собственного достоинства.

135

Цыс и Талгаро стояли возле двери в кабинет.

— Ну что, готов? — Взявшись за ручку, тихо спросил Цыс.

Лоя утвердительно кивнул. Шляпу он откинул за спину и обе пуны уже держал в руках. Сердце его бешено колотилось, а бледное лицо всё пошло синюшно-лиловыми пятнами от волнения. "Как бы этот карлик-бздун от разрыва сердца не помер", неприязненно подумал Цыс, прекрасно понимая что отступать уже будет некуда. Если Талгаро завалит всё дело, Цысу придется самому разбираться с бандитами. А это его совершенно не устраивало.

— Хвала твоей доблести, воин, — серьезно сказал он. — Во имя Аллаха Милостивого, ступай и победи. И пусть пророки охраняют тебя в битве, пусть все святые ислама пребудут с тобой.

Цыс усмехнулся про себя. Во время своего пребывания в Мэдфорде, заведении для умалишенных, он перечитал кучу религиозных книг, другой литературы там просто не было, местные целители искренне полагали что именно сочинения о божественных силах и вышних сферах помогут душевнобольным людям снова обрести покой сердца и остроту разума. Правда подборка книг была совершенно хаотичная, вперемешку все конфессии и религии, шаманство и эзотерика, но это никого это не волновало. В результате чтения всех этих откровений, диспутов, учений, толкований, священных текстов и пр. в голове Цыса образовалась громадная мешанина всяческой метафизической чепухи и при этом он твердо уверовал, что никакого бога не существует в принципе, а всё это досужие выдумки глупых и слабых людей или праздных бездельников и хитрых лгунов. Но тем не менее у него то и дело слетала с губ какая-нибудь божба, проклятие или благословение именем какого-нибудь очередного бога или богини. Его это очень смешило, ибо он сам себе представлялся этаким забавным клириком-космополитом, который верит во всё сразу и ни во что конкретно.

Талгаро, снова подумав что над ним издеваются, недобро покосился на "сэна Хорвига". Но тот глядел на него мрачно и торжественно, словно и правда провожал товарища на эпическую битву и был полон искреннего переживания и тревоги. Он глубоко вдохнул и также тихо ответил:

— Готов.

Цыс распахнул дверь и поспешно посторонился. Талгаро на ватных ногах вошел внутрь. Цыс тут же прикрыл дверь, оставив щель, и прижался рядом к стене, чутко прислушиваясь. Правой рукой он сжал за спиной свой либингский нож, полный решимости пустить его в ход, если понадобится. "Если гном уложит хотя бы одного, считай уже удача", решил он.

Буш удивленно уставился на возникшего в комнате лоя. Увидев выражение лица товарища, Вертик проследил его взгляд и обернувшись, тоже несколько озадаченно посмотрел на маленького человечка.

— Тебе чего, карапуз? — Вполне добродушно поинтересовался Буш.

Минлу, услышав что в комнате что-то происходит, вывернув голову, с трудом поглядела в сторону двери. При этом бечевка на шее дополнительно натянулась, причиняя ей боль. В этот момент Талгаро посмотрел на распластанную на столе девушку. Их глаза встретились. Лоя показалось, что он видит на лице кирмианки гримасу жуткого страдания. Гнев придал ему сил и он молча прыгнул на огромного, удалого, бритоголового бандита в распахнутой до пупа красивой рубахе с серебряным отливом. В момент прыжка лоя крутанул правой кистью и стальная цепочка пуны развернулась, рассекая воздух. Заточенные до состояния бритвы звенья цепи размашисто полоснули Буша по шее. Боли тот почти не почувствовал, но инстинктивно дернул головой. Талгаро приземлился перед мужчиной и тут же снова взмахнул пуной, на этот раз рассекая грудь, шею и подбородок противника снизу-вверх. И затем уже справа налево и теперь стальной хлыст прошелся по лицу Буша. Талгаро всё время действовал только одной пуной, той что была намазана густым слоем из смолотой мякоти «волчьих ягод», то есть ядом, который ни в коем случае не являлся для человека смертельным. Заставить себя использовать пуну в левой руке, с "Печатью Адолиса", он так и не смог.

Буш так и не успел среагировать. Все три удара стальным хлыстом уложились буквально в несколько секунд. Мужчина только дергался и отступал назад. "Ах ты херовина мелкая!", злобно то ли сказал, то ли подумал он, чувствуя как обильно увлажнилось от крови его лицо, шея и грудь и как пока еще несильное жжение проникает в тело. Буш всё-таки испугался. Он понял что некий яд попал ему в кровь. А за страхом явился стыд. Погибнуть от руки бледного недомерка представлялось ему невыносимо унизительным. Он схватил рукояти кинжалов и дернул их вверх, освобождая от ножен.

Вертик пришел в себя и что есть силы пнул лоя в правый бок. Маленький человечек вскрикнул и сложившись в бесформенный ком, как кукла, отлетел к стене. Это зрелище доставило Вертику острое удовольствие. Желая его продлить, он бросился к лоя и принялся сверху-вниз вколачивать в него удары деревянной подошвой правого сапога. Талгаро, утратив всякий боевой дух, весь сжавшись и свернувшись, оглушенный болью и страхом, никак не сопротивлялся.

Буш, сжимая в каждой руке по кинжалу, безучастно наблюдал за происходящим. Он ощущал легкий жар и дурноту. Какая-то липкая пелена обволакивала его тело, словно он очень долго, из последних сил, бежал при страшной духоте и сейчас его, задыхающегося и вспотевшего, вот-вот свалит обморок. Он начал чаще дышать, но воздух словно не входил в грудь. Стало трудно сфокусировать на чем-нибудь взгляд, окружающие предметы как будто едва заметно дрожали, приобретая странную зыбкость и смазанность. Буш потряс головой, дурнота усилилась, глухая, мерзкая тошнота подкатывала к горлу. Начала болеть голова, сначала где-то в переносице, затем ближе к вискам и темени.

Буш увидел как кирмианка слезла со стола и поднялась на ноги. Бандит снова потряс головой, пытаясь прогнать пелену и стискивая зубы от головной боли и расплескавшейся по телу дурноты.

Минлу, со стянутыми за спиной руками и сдавливающей шею веревкой, отошла от стола и быстро глянула на бандита. Вид его был ужасен. Плоть вдоль длинных порезов вспучилась и побагровела, залитый кровью буквально с головы до ног, с каким-то мутным взглядом и позеленевшим лицом. Девушка отвернулась и мрачно поглядела на Вертика, увлеченно мутузившего лоя.

— С-сзади, — прохрипел Буш и шагнул к Минлу.

Молодой бандит обернулся. Девушка яростно, со всей отпущенной ей силой нанесла ему мощный прямой удар правой ногой в грудь. "Зеленобородый", закряхтев, подался назад к стене и едва не упал, споткнувшись о тело лоя. Минлу, несказанно упоенная сладостью мести, бросилась вперед и продолжила бить ненавистного молодчика ногами. Бессчетное количество раз она отрабатывала эти удары о плотные мешки с пеком и деревянные колоды, обшитые кожей. Её голени и ступни теперь и сами были словно из дерева. И лупила своего врага она не абы как куда придется, а ровно как её учили, поражая его самые уязвимые и болезненные места. В пах, в колено, в голень, а когда одуревший от боли Вертик осел вниз, она заехала ему ногой в подбородок и там что-то хрустнуло, заставив девушку испытать то же хищное удовольствие, которое совсем недавно испытывал сам Вертик. Но в следующий миг Буш схватил её, навалился на неё и повалил на пол. Даже ошалевший от воздействия яда, Буш не забыл, что девица нужна Золе живой и так и не пустил в ход свои длинные кинжалы.

Девушка яростно билась под громадным, сильным, липким от крови телом. Но со связанными руками и едва способная дышать от удавки она была в его власти. Ярость сменилась ужасом. Буш прижал её к полу и перехватил один из кинжалов, так чтобы ударить кирмианку тяжелым навершием рукояти. Минлу решила что этот жуткий человек сейчас убьет её. Она забилась сильнее, но широкая грубая ладонь так сжала её шею что дышать стало практически невозможно. У Минлу потекли слезы, она что-то сипела, брызгая слюной. И вдруг её угасающее сознание вздрогнуло и застыло. За плечом окровавленного позеленевшего бандита возник еще один человек. Он взмахнул рукой и чем-то тяжелым заехал Бушу в висок. Бандит обмяк. Неизвестный оттолкнул его тяжелое тело в сторону, освобождая Минлу.

— Спокойно, красавица, я с Талгаро, — сказал мужчина приятным глубоким голосом.

Минлу, тяжело дыша, расширенными глазами глядела на него. Её всю трясло. Но "я с Талгаро" всё же произвело некоторое успокаивающее действие. Да и круглое открытое лицо незнакомца вполне располагало к себе. Мужчина помог ей сесть, после чего большим ножом разрезал веревку на её руках и снял петлю с шеи. Потирая предплечья, девушка благодарно посмотрела на незнакомца.

— Надо быстро уходить, остальные вот-вот вернутся, — сказал Цыс, практически силой поднимая обмякшую девушку с пола.

Поставив её на ноги и убедившись, что она может стоять самостоятельно, Цыс бросился к неподвижному Бушу. Из раны на правой стороне его головы текла кровь. "Подох поди", абсолютно равнодушно, мимоходом подумал Цыс. Он опустился на корточки и принялся обшаривать пояс и карманы бандита. Извлек два кошеля, один совсем тощий, другой потяжелее. Забрал себе. Снял с шеи золотую цепь, при этом испытав отвращение прикоснувшись к курчавым волосам на груди Буша. Наконец осмотрел его руки и с некоторым трудом содрал с пальцев перстни, не тронув только те что были выкрашены в зеленый цвет. Минлу с легким недоумением и неприязнью наблюдала за его действиями. Поднявшись на ноги и встретив её взгляд, Цыс ободряюще улыбнулся и сказал:

— Богоугодное дело ты сегодня совершила, девонька. Исусе Христе, сыне Божий и двенадцать Его апостолов радуются на небесах и пьют за твоё здоровье.

У Цыса было хорошее настроение. По его мнению всё складывалось как нельзя лучше. Лоя проявил себя отлично, радостно думал он, сделал всё как надо, отходил здоровенного бандюгана за милую душу, отмудохал его в сопли и кашу, да и девчонка неожиданно оказалась полезной. За всем происходящим в кабинете Цыс осторожно подглядывал в щелку и выступил на сцену только когда ему уже ничего не угрожало и даже более того, никто из "зеленых" уже был не в состоянии его запомнить.

Минлу прочистила горло, при этом чувствуя боль в истерзанной шеи и с тревогой проговорила:

— Талгаро….

Цыс послушно подскочил к лоя и поднял его практически за шиворот. Рядом стонал и барахтался Вертик.

— Ты как, приятель? Выжил? — Спросил Цыс, почти весело.

Талгаро выглядел ужасно. Его голову щедро покрывали фиолетово-оранжевые шишки, это было что-то вроде синяков у лоя и бледно-красная, с голубоватым оттенком кровь текла из разбитого рта и пары глубоких ссадин. Но тем не менее он был в сознании и даже мог стоять на ногах. Цыс отлично знал насколько живучи лоя, особенно черные. Но и белые, несмотря на их довольно тщедушный вид, на самом деле были весьма крепки и выносливы. При этом оба народа очень быстро восстанавливались от самых тяжелых ран, в этом их могли перещеголять только авры, которые, как слышал Цыс, вообще были способны отращивать себе отрезанные конечности.

— Ты настоящий герой, — искренне сказал Цыс. — Выберемся из этой заварухи, я какому-нибудь стихоплету закажу сочинить оду про тебя.

Талгаро, убирая пуны в чехлы за спиной, посмотрел на него чуть раздраженно. Цыс тем временем опустился рядом с Вертиком. Молодой человек вроде бы был в сознании, но его глаза глядели куда-то в пустоту. Он тихо стонал и его сломанное лицо кривилось гримасой злобы и боли. "Ну и урод!", с омерзением подумал Цыс и бесцеремонно отвернул голову Вертика в сторону, дабы тот не смотрел на него лишний раз и не запоминал. Быстро и ловко обшарив одежду бандита, он присвоил себе медальончик с изображением миловидного женского личика и вроде как украшенный маленькими драгоценными камешками, Цыс решил что позже разберется, мешочек с "алмазной пылью", небольшое круглое зеркальце, "Чего эта образина только в нем рассматривала?", с усмешкой подумал Цыс, изумительные игральные кости из кирмианского хрусталя, вещь действительно дорогая, и довольно пухлый кошель. Цыс подбросил кошель на ладони и подмигнул лоя.

— Тебе на оду, — с улыбкой сказал он.

— Надо идти, — устало произнес Талгаро.

— Да, уходим. — Цыс поглядел на Минлу. — Спокойно идите за мной и делайте вид что жизнь удалась.

И не дожидаясь каких-нибудь вопросов, Цыс быстро вышел за дверь.

Талгаро слабо улыбнулся девушке и у той екнуло сердце при виде изуродованного лица лоя.

— Идем, — сказал он.

— Кто он такой? — Почти шепотом спросила Минлу.

Талгаро, прихрамывая и как-то странно согнувшись в бок, уже шел к двери. Он повернулся и пожал узкими плечами, при этом чуть скривившись, видимо от боли.

— Случайный знакомый, — сказал он, — у него какие-то свои счеты с "зелеными". Он их ненавидит.

Не слишком успокоенная Минлу торопливо последовала за лоя. На поверженных бандитов она старалась не смотреть.

Цыс уже был в арочном проходе, он выглянул наружу и затем обернулся к лоя и кирмианке.

— Всё тихо. Просто идите за мной.

Но едва они сделали несколько шагов по залу, как с улицы, вошел вэлуоннец Логер, по прозвищу "Забой". Увидев драгоценную кирмианку свободно разгуливающую по залу, он застыл, сначала чуть удивленный, но через секунду подобрался и напрягся как хищный зверь при виде добычи.

Цыс тут же изобразил на лице скучающее выражение ленивого завсегдатая и как бы рассеянно побрел мимо, куда-то в сторону, совершенно не обращая внимания на вошедшего бандита. Тот также не уделил ему никакого внимания, не отрывая взора от застывшей на месте кирмианки.

"Проклятие! Проклятие!", подумал Цыс. Он решил что вернулся не только вэлуоннец в смешном шилахе, но и Дориус и другой бандит — усатый лысый мордоворот с красной рожей в синей рубашке. Просто вэлуоннец вошел в помещение первым. "Сейчас начнется", с досадой и растерянностью сказал он себе. "Зеленые" схватят кирмианку и прибьют лоя, если он вздумает вмешиваться. Вернутся в кабинет и окончательно рассвирепеют, увидев что случилось с их товарищами. Схватка с тремя безжалостными бандитами, которые наготове и полны гнева и раздражения за совершенный над ними обман, никак не входила в его планы.

Цыс остановился возле подсвечника на деревянной подставке, снова делая вид что рассматривает узор зеленоватой патины. "Неужели всё пропало и нужно срочно делать ноги?" с отчаяньем спросил он себя. Жалкие бандитские гроши конечно не шли ни в какое сравнение с 20 тонами, но жизнь дороже. О том что лоя и кирмианка сумеют оказать бандитам какое-то серьезное сопротивление Цыс и не думал. Это было смехотворно. Да, в кабинете им кое-что удалось, но это лишь потому что два "зеленых" обормота никак не ожидали нападения.

Он тоскливо огляделся по сторонам. Если буча начнется прямо в зале, то рано или поздно сюда набегут люди Дайгеро, "дворовая стража", и уже нечего будет и мечтать уйти незаметно. Хорошо еще что хоть сейчас, в послеобеденное время, здесь так мало народу, подумал он. Кроме того обычно в "Зеленой зале", с весьма демократичными ценами и нравами, собиралась такая публика, которая старалась лишний раз не совать нос в чужие дела. Да и халдеи и прочая челядь, пока в зале тишина, разбрелись по своим каморкам и углам, дабы подремать и набраться сил перед шумной вечерней сменой. Всё складывалось идеально. Пока не появился этот проклятый вэлуоннец. "Дьявол тебя побери. Пусть Нергал выжжет твои глаза, Ариман сожрет твоё сердце, Сет вырвет твои кишки", ругался Цыс с яростью глядя на канделябр. Но наконец до него дошло, что Дориус и краснорожий мордоворот так и не появились, а за спиной что-то происходит. Он обернулся.

Логер пошел прямо на кирмианку. На Талгаро он также не обратил никакого внимания, словно вообще его не увидел. Минлу застыл как мышка. Бородатый, обросший вэлуоннец был на полголовы выше Буша, а в своей морской шляпе с четырьмя козырьками казался и еще выше. Он был просто громаден, как и его длинная широченная сабля. Он наступал на девушку, уже вытягивая свою длинную руку с лопатообразной ладонью. У маленькой кирмианки не было никаких шансов. Но Минлу после схватки в кабинете чувствовала себя совершенно иначе. Гнев, возбуждение битвы, жестокая радость от причинения боли тому кто мучил её и избивал Талгаро, гудящая упругая сила в ногах, которыми она только что наносила сокрушительные удары, всё еще наполняли её. И она не позволила себе испугаться огромного наступающего на неё человека. Искусство До Шу и мастер Юн Фай снова были с ней, рядом. И отсутствие любимого меча уже не играло никакой роли. Она чувствовал себя готовой. Вся суть До Шу, как боевого искусства, а не оздоровительной гимнастики, как раз и заключалась в том чтобы обратить накатывающую враждебную энергию против самой себя. И в таком аспекте потенциал этой энергии уже не имеет никакого значения. Чем она мощнее, тем соответственно более яростно она схлестнется сама с собой.

Минлу, принимая нужную стойку, опустила правую руку на уровень солнечного сплетения, левую на уровень пояса, отвела левую ногу назад, правую выдвинула вперед и чуть согнула в колене, словно делала шаг. Она ощутила тепло внизу живота и почти улыбнулась про себя. Всё как на тренировках. Она обрела равновесие и устойчивость. Сейчас она закрутит вокруг себя накатывающую враждебную силу и, придав ей дополнительный импульс, выбросит её вон. Она знала что это действительно работает, уверенность и спокойствие наполнили её сердце. Она не раз видела как худенький жилистый Юн Фай с легкостью раскидывает огромных деревенских мужиков, которые дружной атакой пытались смять и раздавить его. Обычно это была товарищеская схватка, когда Юн Фай бросал шутливый вызов самым сильным мужам какого-нибудь селения исключительно для того чтобы продемонстрировать своей юной ученице, что До Шу это отнюдь не выдумка наивных глупых монахов, живущих в своем иллюзорном мире. Мужики обычно с охотой соглашались, желая лишний раз покрасоваться своей силой и удалью перед односельчанами и симпатичной незнакомой девушкой, а также и поставить на место зарвавшегося старичка. Они очень быстро раскаивались в своих намерениях и в следующий раз Юн Фаю уже приходилось искать себе соперников в новой деревне. Но случалось и так, что путешествуя с Минлу по Кирму, её учителю доводилось иметь дело и с самыми настоящими разбойниками, которые нападали на него с дубинами и ножами и с совершенно определенным желанием покалечить его или убить. Вот им и правда приходилось несладко и именно тогда Минлу наблюдала До Шу во всей её разительной действенности. Ибо мастер Юн Фай, обеспокоенный лишь безопасностью юной хранительницы Шивтака, действовал жестко и бескомпромиссно, стараясь устранить угрозу гарантировано и как можно скорее. Он очень быстро перемещался между нападавшими и вроде бы даже почти не прикасался к ним. Но разбойники со стонами, вскриками, стуком, треском и кряхтением разлетались в стороны, врезались друг в друга, ранили ножами и дубинами своих товарищей, падали на землю и, едва способные шевелится, больше не поднимались. И Минлу до некоторой степени овладела этим мастерством. До некоторой степени. Свои умения она обычно отрабатывала на рослых широкоплечих крепких мужчинах из числа монахов, постоянно живущих в Храме падающих звезд. И ей чаще всего удавалось повалить их на землю, несмотря на совершенно несоизмеримые телесные комплекции её и нападавших. Но всё же это всегда было довольно условно. Монахи прекрасно знали как ценна и важна эта юная девушка и хотя их просили действовать жестко и без пощады, они тем не менее, пусть даже и не осознанно, проявляли некоторую аккуратность и бережность к Минлу во время атаки. Да и сама она, не могла не думать о том какую боль и порой травмы она причиняет им и старалась действовать значительно мягче чем следовало. Впрочем, мастер Юн Фай, ответственный за физической развитие хранительницы, особо и не настаивал на том чтобы схватка проходила как можно реальнее, считая рукопашный бой вполне факультативной наукой для хранительницы, уверенный что для самозащиты ей вполне достаточно мастерски владеть мечом и гораздо важнее для неё уделять как можно больше времени общению с Шивтаком. Так считали все её учителя. Ключ Синей бездны это главное, всё остальное вторично. Но так или иначе сейчас она была полна решимости продемонстрировать этому бородатому разбойнику, что она достойная ученица великого мастера.

Однако неожиданно вмешался Талгаро. Он бросился вперед и схватил Логера за ногу. Мужчина замедлил шаг и удивленно посмотрел вниз. Талгаро буквально повис на его ноге и при этом тянулся ко второй, видимо намереваясь сцепить их вместе и заставить верзилу упасть. Выглядело это очень нелепо, всё равно что пытайся лоя повалить каменную башню.

Минлу поняла что никакого крутящего броска с использованием инерции движения нападающего у неё уже не получится, мужчина остановился. Но не позволив себе растеряться, она решительно шагнула навстречу вэлуоннцу и схватила его, всё еще вытянутую к ней, правую руку. Логер оторвал глаза от маленького человечка, зачем-то вцепившегося в его ноги и опять же с удивление поглядел на Минлу. Что она интересно может сделать с его могучей, обвитой веревками мышц рукой? Дерзкое самомнение или безмерная глупость этих жалких тщедушных существ озадачивали его.

Минлу что есть силы дернула руку противника на себя и тот, не имея возможности свободно двигать ногами, покачнулся и начал падать вперед. Но в последний момент рывком всё же выдернул правую ногу из объятий лоя и чтобы устоять, попытался поставить её перед собой. Однако кирмианка неожиданно ударила его.

Минлу провела короткий жесткий удар основанием ладони снизу-вверх точно по подбородку в центр нижней челюсти. Перед самым соприкосновением она, как учили, направила всю свою внутреннюю энергию из жизненного центра, расположенного в животе под пупком, в ладонь атакующей руки, превращая её в стальное неуязвимое орудие. Если честно, она не слишком-то верила во все эти фундаментальные энергии, витальные субстанции, первоткани космоса, тонкие эфиры, изначальные пневмы и пр. Сколько она не старалась во время тренировок ощутить движение энергии "ци" и сконцентрировать её в нужных точках, максимум что ей удавалось это почувствовать некоторое тепло. О "ци" она узнала в основном из многочисленных книг храмовой библиотеки, а также от монахов, упоенно и самозабвенно изучающих боевые искусства. В Храме падающих звезд таких было немало. А вот её учителя на все её приставания и расспросы о первозданной жизненной силе, пронизывающей ткань Вселенной, больше посмеивались, отшучивались или отвечали туманными многозначительными афоризмами. Вроде того что "истинный удар приходит из пустоты", "ци создает форму, которой не существует", а "боевое искусство создано для того, чтобы им никогда не пользоваться". Но напрямую они никогда не отрицали энергию "ци" и если юная ученица слишком настаивала обучали её некоторым приемам медитации и концентрации, призванными руководить и направлять эту таинственную энергию. Но сами они вроде бы никогда этим не занимались и тогда она шла к монахам, которые разбивали на животе камни, проламывали толстенные доски, стояли на раскаленных углях, сгибали копья, уперевшись в острие голой шеей или ладонью, "врастали" в землю, так что их не могли сдвинуть лошади, ладонями размалывали в порошок кусок гранита, лазали по вертикальным стенам, гуляли по цветкам, тонким фарфоровым чашкам, куриным яйцам и т. п. Как они утверждали всё это можно проделывать лишь при надлежащей циркуляции и концентрации "ци".

Так или иначе, с "ци" или без "ци", но это был страшный удар. Монах Тин-Тин, с жутким прозвищем "Костолом", обучавший Минлу некоторым весьма жестким навыкам ведения боя, говорил что этим ударом, если нанести его правильно и сильно, можно очень легко убить человека, сломав ему шею. Когда она прибежала к Юн Фаю и радостно поведала что она обучилась очередному смертельному удару, тот лишь посмеялся, сказав что такой силач как Тин-Тин, с руками и ногами сделанными словно из железа, может убить человека практически любым своим ударом. Вообще Юн Фай не слишком одобрительно относился к тем боевым практикам, которые время от времени преподавали Минлу Тин-Тин и другие монахи, но напрямую не запрещал. Однажды, поддавшись бесконечным просьбам своей ученицы, он даже продемонстрировал ей то что давно уже утверждал: что все эти боевые искусства монахов еще очень далеки от истинного мастерства. Сколько монахи не нападали на старого мастера, не налетали на него со всех сторон стремительно и молниеносно, они не сумели даже прикоснуться к нему. Он же в свою очередь, перейдя к атакующим действиям, очень быстро поверг их наземь, приведя их в обессиленное, словно тряпичное, полупарализованное состояние. Оправдываясь, монахи потом говорили Минлу, что её учителя не совсем люди, они мастера стихий, прямое воплощение Огня, Воды, Земли и Воздуха, а мастер Киадо, самый старый и мудрый, объединяет в себе все стихии, он Воин Пустоты, мастер Дао. И соответственно одолеть их невозможно в принципе. По крайней мере для обычного человека. Минлу саркастически поджимала губы и ничего не отвечала. Конечно она уже слышала байки о том что пять хранителей Храма падающих звезд некие бессмертные сверхъестественные существа, но нисколько этому не верила. Да её учителя были способны на некоторые почти что чудеса, а их знания и умения действительно порой казались ей безграничными, но всё же это были вполне обычные люди. Они ели, пили, у них случалось расстройство желудка, насморк, зубная и головная боль, порезы, ушибы, у них были свои маленькие слабости к некоторым удовольствиям, они шутили, смеялись, огорчались, иногда проявляли недовольство и нетерпение и частенько рассказывали вполне бытовые истории из своей прошлой жизни. А то что им очень много лет и они уже очень давно живут на этом свете, так что ж, такое случается. Хотя, конечно, Минлу признавала что мастера способны на весьма удивительные вещи и её учителей окружает немало странного и непонятного, может даже волшебного. Но для неё, каждый день упрочивающей свою связь с таинственным Ключом Синей бездны, то что подразумевалось под словом магия постепенно становилось обыденностью.

Мастер Юн Фай попросил показать ему новый смертельный удар и подтвердил что это действительно весьма опасный прием. Он объяснил что при таком ударе в подбородок происходит сотрясение вестибулярного аппарата и временно угнетается деятельность сердечно-сосудистой системы по обеспечению мозга кислородом. Вместе взятое, это вполне может вызывать обморок. Кроме того, иногда от такого удара человек сильно прикусывает зубами язык. Но убить, сломав таким образом шею, под силу только тренированному бойцу и при идеально проведенном ударе. И улыбнувшись добавил: "Если тебе надо кого-то убить, твой меч гораздо надежнее. Но разве ты уже хочешь кого-то убить?". Тогда Минлу очень смутилась и сказала что, конечно, нет.

Голова вэлуоннца резко дернулась назад и вроде бы даже что-то хрустнуло. Кирмианка снова рванула его вперед и огромный мужчина полетел с ног долой.

Цыс в этот момент оглянулся и с изумлением увидел как широкоплечий верзила валится на пол возле хрупкой девушки. "Ну и девица", с восхищением подумал он, "клянусь бородой блистательного Ахуры Мазды эта девчонка и вправду стоит двадцати золотых".

У Логера после резкой боли где-то в шейных позвонках, помутилось в голове. Сознание подернуло пеленой и он только успел заметить как словно во сне окружающий мир резко крутанулся вокруг него. Затем он грубо шмякнулся об пол, хорошенько приложившись к нему лбом. В глазах вспыхнули багровые пятна.

Талгаро и Минлу стояли по бокам поверженного гиганта и глядели на него с легким удивлением. Словно нашкодившие дети над разбитой вазой, не знающие то ли бежать и виниться перед мамой, то ли по-тихому исчезнуть, оставив всё как есть.

— Надо его добить, — неуверенно проговорил лоя.

Но боевой задор уже покинул Минлу и она уже была не в силах заставить себя причинить еще какой-то вред лежащему человеку. Она лишь растерянно взирала на него, не представляя что делать дальше.

Логер зашевелился и чуть приподнял голову, задвигал руками, собираясь упереться ими в пол.

— Надо что-то сделать, — снова сказал Талгаро.

Но тут к месту действия подскочил Цыс.

— Ну вы даёте, братцы! — Весело воскликнул он. — Уделали этого мутеня начисто. Отдуплили мохнатого за милую душу. Да вы же просто витязи достославные, дети Марса, чудо-богатыри, ратоборцы неудержимые. Вас же хоть сейчас в черную гвардию Эбитура или на ристалище в Талезу. Или в "Бонру", они бы вас с руками оторвали. Этаких-то вояк.

Продолжая говорить, он как бы между делом наклонился над поднимающемся бандитом, сорвал с него шилах и схватив за волосы на затылке дернул назад и со всего маху приложил головой об пол. Раздался глухой треск, от которого Минлу болезненно вздрогнула. Логер больше не шевелился.

На шум и суету к месту действия стали подходить люди, появились двое любопытных мужчин из посетителей, двое парней из разносчиков еды и та самая служанка, что уводила Тайвиру на конюшню. Цыс, заметив их краем глаза, выпрямился, повернулся и спокойно, деловито произнес:

— Человеку плохо стало, едва дышит. Сердце наверно прихватило, вон синюшный весь. Да и падал, должно быть, головой приложился. — Потом поглядел на парней и девушку и распорядился: — Ты беги за лекарем, он сейчас на мельнице, там Голя с молотилки упал, расшибся. А вы двое перенесите его на лавку, что он здесь как бродяга лежит. Да холодной воды ему принесите, на лоб что ли какой компресс положите. — И тут же повернулся к Минлу, чуть поклонился и широким жестом указав на выход, очень вежливо произнес: — Прошу вас, госпожа. Ваши лошади уже готовы и ждут у ворот.

Парни и девушка не посмели ничего возразить Цысу. Они не знали его в лицо, но выглядел он вполне внушительно, вел себя абсолютно уверенно и по-свойски и чистая опрятная туника с огромным позолоченным колесом не позволяла усомнится что это кто-то из местных, конечно же из "дворовой стражи". Служанка бросилась прочь, парни подскочили к Логеру и, с искаженными от натуги физиономиями, попытались приподнять грузное могучее тело вэлуоннца, мужчины-посетители, потеряв интерес к происходящему, направились к своим столам. Минлу же, подхватив игру Цыса, спокойно и с достоинством проследовала мимо него к выходу. Талгаро, хромая и кривясь, ковылял за ней. Цыс, как бы почтительно сопровождая их, шел рядом и открыл перед девушкой дверь. Они вышли на крыльцо и спустились во двор, залитый мягким теплым сиянием послеобеденного солнца. Все трое были напряжены и с тревогой оглядывались по сторонам, ожидая что вот-вот появятся другие бандиты. Но Дориус и Гидо в этот момент препирались с толпой возбужденных мужчин, подначиваемых к решительным действиям визгливым голосом барона Сильгура фон Нимфенбаха.

Лошади действительно были готовы. И Цыс, почувствовав громадное облегчение, настолько обрадовался, что даже проявил несвойственную ему щедрость и кинул пареньку-конюху медную монетку. Они взобрались в седла. Лошади было только две и Цыс усадил Талгаро за спину девушки.

Выехав за ворота и уже не в силах сдерживаться, они пустили коней вскачь. Переехали мост и повернули на юг, к Аканурану. Цыс двигался впереди. Скоро он сбавил темп и обернулся к своим спутникам. Те с удивлением увидели что он смеется.

— Когда появился этот мудазвон в шилахе, я думал нам конец, — весело говорил он. — Накрыло нас тазом медным. Сам-то я не вояка, перетрусил в конец. Но вы просто молодчаги. Уделали эту зеленую нечисть на раз-два. Ха-ха.

Минлу и Талгаро, чувствуя как наконец их отпускает громадное напряжение последнего получаса, тоже заулыбались. И вскоре уже смеялись все трое.

— Я думал эта громадина просто растопчет нас, ну и бросился в ноги.

— Я и сама перепугалась, пошевелиться не могла. У этого бандита одна ладонь как вся моя голова, думала сомнет меня как бумажку.

— А как он грохнулся! Словно башня упала.

— Я всё ждал что сейчас двое других нарисуются. Но хвала Аллаху, Митре, Гипе и Исусу застряли где-то. Ха-ха.

— Но как вы всё это провернули? Ведь это вы тех бандитов вызвали?

— Это всё Хорвиг придумал.

— Ну идею-то ты подал.

— Это со страху. Ты же хотел чтобы я один всех бандитов уложил, хе-хе.

— Я в щелку подсматривал, видел как ты того жлоба со шрамом уделал.

— Да случайно, и если бы не Минлу…

Девушка смущенно улыбалась и даже потеря меча уже казалось не сильно её огорчала. Главное что вырвались.

136

Цыс предложил поехать к нему домой. Он не настаивал, но между прочим заметил, что хоть конечно же совершенно не представляет зачем людям Золы так сильно понадобилась "сэви Минлу", и он даже чуть поклонился в сторону кирмианки, но может со всей ответственностью заверить её, что в городе ей появляться никак нельзя. Если уж "зеленые" и в "Золотом колесе" обосновались, то уж в столице, практически своей вотчине, они будут непременно поджидать девушку у всех ворот, гостиниц, в порту и пр. С другой стороны на севере от Аканурана у него есть симпатичный удобный домик, очень уединенное тихое место, в котором он прожил с любимой женой без малого двадцать лет. Но жена его два года назад умерла и теперь он живет совершенно один и с удовольствием разделит этот большой дом со своими новыми друзьями. После чего, не жалея красок, он расписал какое прекрасное место его "Лиловое облако" и как хорошо им там будет. "Поживете, осмотритесь, решите что делать дальше".

Минлу и Талгаро по началу отмалчивались. Когда чуткий и отзывчивый "сэн Хорвиг" мимоходом коснулся вопроса зачем это собственно страшные бандиты с таким упорством хотели захватить кирмианку, лоя встрепенулся и уставился в затылок девушки. Та почти ощутила сверлящий зуд его любопытного взгляда, но опустив глаза, ничего не сказала. На эту тему она пока ни с кем разговаривать не желала. Но слова "сэна Хорвига" звучали очень разумно, его доводы представлялись логичными и обоснованными. А Цыс не унимался. Предупредил, что надо как можно быстрее убраться с тракта, потому что когда бандиты придут в себя, то первым делом конечно бросятся преследовать их именно по этой дороге. Затем пообещал познакомить их с Булей, очаровательным псом-лентяем, который им обязательно понравится, а также накормить разными вкусностями, которые тут же и перечислил. И вот этим последним попал в самую точку. Девушка и лоя жутко проголодались. И когда они услышали о яблоках, орехах, сырах, тушенных овощах и жаренном с пряностями мясе, то Минлу наконец поворотилась в седле и вопросительно поглядела на Талгаро. После короткого совещания, они решили ехать в "Лиловое облако". Ибо было очевидно что в столицу соваться нельзя, а укрыться где-то нужно и "сэн Хорвиг" казался подарком судьбы. Не говоря уже о том что именно он организовал всё их освобождение из "Колеса".

Цыс совершенно искренне обрадовался их решению и горячо заверил, что они ни о чем не пожалеют и смогут отдохнуть и набраться сил в его доме как ни на каком постоялом дворе на свете. На осторожный вопрос кирмианки почему он всё же принимает такое участие к ним, Цыс пустился страстно рассказывать какой лютой ненавистью он пылает к "зеленым". И поведал леденящую душу историю о том как пьяные молодчики Золы однажды заявились к нему домой. В пьяном угаре они измывались над ним и его супругой, последнюю утащили в амбар, где надругались над ней, а затем случайно убили. Его же тяжело избили, а признав в нем возничего, работающего у графа Ливизана, захотели выведать как можно пробраться в Шикольский замок и где именно там граф, по слухам, хранит огромный запасы каворской соли, за которую как известно авры готовы платить чистым золотом. Бандиты пытали его до самого утра, подвешивая на мясницких крюках и под конец ушли решив что он сдох. Цыс задрал тунику и рубаху и продемонстрировал потрясенным слушателям жутчайшее шрамы, исполосовавшие всё его подреберье. Минлу пришла в настоящий ужас, представив что пришлось перенести этому человеку. Никаких сомнений на счет искренности словоохотливого сэна Хорвига уже ни она, ни Талгаро не испытывали. И когда Цыс свернул с главной дороги на широкую, уводящую в лес, тропу, Минлу последовала за ним без малейших колебаний, добровольно предавая себя и Талгаро в руки настолько чудовищного человека, что по сравнению с ним жестокие бандиты Золы представлялись всего лишь озорными мальчишками.

Цыс решил на этот раз не мудрить как с семейством Эмеров, а отравить обоих своих гостей прямо за ужином. Причем использовать он намеревался яд, приводящий к летальному исходу. Он резонно решил, что лоя просто ему не нужен, и оставлять его в живых как свидетеля и вообще помеху не имеет никакого смысла. О судьбе девушки он размышлял несколько дольше. Палата готова была выплатить 20 тон и за живую кирмианку и за мертвую. И как не крути с мертвой конечно возни-то всё-таки поменьше. Завернет её в саван, положит в телегу и спокойно отвезет в Дом Ронга. У него правда опять промелькнула мысль о фривольных забавах с симпатичной девицей, но он отмахнулся от этого "баловства".

Прибыв к дому Эмеров, он всё еще размышлял каким именно ядом осуществить задуманное. При этом он весело болтал со своими спутниками, рассказывая им о доме и знакомя с добродушным Булей. Тиская Булю, Минлу вспомнила о Ките и загрустила: "Как-то он там?" Она убеждала себя, что ничего плохого с металлической собакой случится не может и главное это освободить Элен, а девочка потом уж конечно придумает как быть, она лучше знает на что способен её замечательный пёс. Правда как подступиться к спасению самой Элен из лап алчного герцога она пока не имела ни малейшего представления. К тому же теперь всё усложнялось еще и тем, что за ней самой охотятся бандиты. Над вопросом почему они это делают она пока решила не мучиться, оставив эти непростые размышления до завтра, сойдясь на том что "Один час утром стоит двух вечером".

Цыс раскочегарил печь и занялся готовкой. Минлу вызвалась помогать и в конце концов Талгаро тоже присоединился. Попутно Цыс потчевал их веселыми историями из жизни якобы своих знакомых и девушка и лоя искренне смеялись. Со стороны они являли живую картину истинного приятельства и доброжелательности. Трое людей дружно и радостно готовят для себя ужин, сердечно и с удовольствием помогая друг другу и общаясь.

Когда всё было почти готово, "сэн Хорвиг" настоял что дальше он всё сделает сам, а гости пусть усаживаютсяза стол. Ему нужно было остаться на кухне одному. Минлу и Талгаро, оживленно болтая, ушли в гостиную. Цыс достал мешочек с "ноготковой пудрой", изготавливаемой из перламутровых лепестков ужасного Рогатого цветка, способного убивать мелких зверей и даже маленьких детей одним лишь недолгим прикосновением своих длинных, похожих на жуткие пальцы, лепестков. Это был очень надёжный яд. К тому же Цыс отлично знал, что далеко не все яды одинаково воздействуют на Омо и Лоя, но "пудра" без сомнений убьет обоих.

Однако, развязав мешочек, его вдруг одолели сомнения.

Опасно будет везти тело кирмианки прямо завтра утром в Дом Ронга. Взбешенные "зеленые", у которых из-под носа увели 20 золотых, скорей всего устроят там настоящий заградительный отряд, проверяя каждого охотника за головами. Сначала, конечно, следует сходить на разведку и, если люди Золы действительно там, то нужно будет переждать или даже искать какой-то обходной путь, например договорится с кем-то из судейских, что ценное тело доставят в один из Сводов Палаты, такое иногда практиковалось. И значит на всё это понадобится неизвестно сколько времени, а ведь труп начнет портиться, разлагаться, куда же это годится? Искать где-то лед и срочно устраивать "холодную" Цыса совсем не вдохновляло. К тому же ему на ум пришло еще и такое обстоятельство. Он отлично знал насколько судейские прижимистые. Эти скупердяи будут цепляться за любую смехотворную причину, чтобы отказать ему в выплате. Если он привезет труп, да еще и подпорченный, да еще и без этой проклятой катаны, они вполне могут покривиться, заявить, что сходство с рисунком весьма отдаленное, что это никакая не Минлу Такулада Хин, жуткая дикая убийца, устроившая в Туиле резню или во всяком случае в этом нет полной уверенности, а допросить мертвую невозможно. А потому никакой награды не будет. "И останутся в абсолютном выигрыше, сволочи", хмуро думал Цыс. И преступник мертв, и 20 золотых целые. Он даже похолодел при мысли, что все его сегодняшние тяжкие труды пропадут даром. И чем дольше он об этом размышлял, тем более убеждался, что кирмианка нужна ему живая. Может так и немного больше возни с её содержанием, но зато уж он точно получит свои 20 золотых. Даже если она вздумает отнекиваться, умельцы из Дома Ронга быстро вытянут из неё всю правду.

Цыс поглядел на мешочек. "Значит только коротышку", решил он. А для девицы следует приготовить хорошее усыпляющее зелье, дабы спокойно снести её в подвал и приковать там к стене. Но и снова засомневался. Куда подсыпать "пудру", так чтобы быть совершенно уверенным, что яд никак не попадет в желудок кирмианки? Он отлично знал что жизнь очень непредсказуемая штука и сколько ни загадывай, ни строй планов, ни высчитывай верного пути, судьба-злодейка всё равно найдет способ посмеяться над всеми планами. На столе не будет такого блюда, от которого бы у лоя текли слюнки, а кирмианцы бы на дух не переносили. Это разве что конина, которая для лоя почти лакомство, а кирмианцы её терпеть не могут. Но зато они едят собачатину, а лоя считают это варварством. Еще лоя очень любят яйца вонючей ахунду, а кирмианцы, впрочем как и почти все из народа Омо, такую пищу считают мерзостью, хуже падали. Но даже если подсыпать яд прямо в тарелку лоя, где гарантия, что Минлу вдруг не захочет что-нибудь попробовать из неё. По-своему ли желанию или по просьбе лоя. О да, жизнь непредсказуема. "Тьфу ты!", подосадовал на себя Цыс. Зачем такие сложности? Усыпить их обоих, а лоя потом уже во сне и прикончить. Это было самое просто решение и он завязал мешочек с "ногтевой пудрой" и пошел за порошком из маковых семян, которые усыпляли до такой степени, что казалось человека хорошенько огрели по голове. "Всё будет хорошо", подбодрил себя Цыс, "всё будет хорошо. Ибо наше дело правое". Он уже давно пришел к выводу, что единственное "правое дело" для любого человека, это лишь то дело, которое служит его личному благополучию, направлено на созидания его маленького индивидуального счастья.

За столом царила невероятно благожелательная атмосфера. Люди вкусно ели и увлеченно беседовали. Цыс развлекал гостей историями из своей бурной жизни, в то время как они стремительно уплетали щедрое угощение их заботливого хозяина. После ужина Цыс объявил десерт, который будет состоять из розового чая и илирийского шоколада. Минлу от радости захлопала в ладоши. Правда затем она и Талгаро попытались отказаться, прекрасно зная что это очень дорогое угощение. Но Цыс настоял. Он ушел на кухню, разогрел воду, заварил чай, налил кружку себе, а затем щедро всыпал порошок из маковых семян прямо в чайник и хорошенько перемешал. "Всё будет хорошо", повторил он снова и разлил напиток с ударной дозой снотворного еще по двум кружкам. Вернувшись в гостиную, он увидел что девушка бродит по комнате и разглядывает развешанные по стене предметы. Вдруг она засияла. "Это ведь келинга?", сказала она, указывая на небольшой струнный музыкальный инструмент. Цыс утвердительно кивнул, припомнив как Эмеры хватались, что Тойра неплохо играет на нём. Да вот только послушать ему не довелось. "Талгаро, сможешь?" подначивая, воскликнула Минлу. Талгаро попытался откреститься, но не тут-то было. Девушка принялась упрашивать его, попутно объясняя хозяину дома, что Талгаро удивительно красиво поет, просто сердце замирает. И затем уже с гордостью объявила, что он Певец Рода. Цыс действительно удивился, он много слышал о Певцах рода от черных лоя, у которых он провел несколько лет. Черные лоя говорили о певцах с исключительным уважением и чуть ли не благоговением, что уже само по себе безмерно изумляло Цыса. Он знал насколько сильно черные лоя презирают и ненавидят своих белых соплеменников, якобы за то что те ходят в любимчиках у Сандары и строят с Королевой различные козни, желая сжить со свету своих уродливых собратьев. И вдруг оказывается, что кое к кому из стана своих врагов черные лоя относятся вполне лояльно и даже с почтением. Черные лоя восторженно рассказывали ему что Певцы рода обладают божественными голосами, настолько мелодичными и многогранными, что способны передать практически любой существующий на свете звук. Их дивные голоса отрывают от земли, утихомиривают боль, останавливают время, прекращают страдание, приносят покой и радость в любую утомленную измученную душу. А главное этот голос, его звучание создает жизни, говорили черные лоя и Цыс с удивлением видел что у них в глазах блестят самые настоящие слезы. До этого он вообще никогда не видел чтобы лоя плакали. Главным образом черные лоя страдали и переживали из-за того что среди них Певцов рода не существует и потому в отличии от белых лоя они больше не в состоянии зачинать детей и их племя, пусть и медленно, благодаря своему долгожительству, но неуклонно исчезает. И естественно Цысу было очень любопытно услышать пение настоящего Певца рода и потому он также присоединился к просьбе кирмианки. Талгаро, немного смущенный, в конце концов взял в руки келингу и некоторое время осторожно перебирал струны и чуть-чуть подтягивал колки. Затем он заиграл грустную, проникновенную мелодию и негромко запел. Он пел очень старую песню, которую обычно именовали "песнь беглеца" и повествовала она о сбежавшем рабе. Но Цыс уже через несколько секунд уверился, что для такого голоса слова уже не важны в принципе. Он пронзал навылет и в тоже время застревал где-то в самых костях и крови и казалось, что всё тело сладостно дрожит и вибрирует от переполнявшего счастья и восторга. "С облаками домой плыву, Хоть и в яме, подобный зверю. И Тебя ли, мой Бог, зову, Если больше в Тебя не верю?" Голос обволакивал и поглощал и тут же отпускал, освобождал, будто говорил "лети, лети выше" и сердце то приятно замирало, то начинало биться как могучий прибой и объятья чего-то неуловимого, но непередаваемо прекрасного крепко стискивали грудь, а по спине бежали зудящие мурашки, словно там из плоти выпрастывались зачатки крыльев и радостный трепет проходил по телу, которое одновременно переживало и упоение и страх как будто стоишь у бездонной пропасти и смотришь в неизмеримую светлую даль. "Моя жизнь — на ветру свеча, Моя доля — глухая глыба, Но с любой стороны бича, Говорят, существует выбор." Цыс, словно напуганный вроде бы хотел отстраниться, откинуться назад, отвернуться, укрыться от голоса, но то что яростно и сладко пульсировало в глубине его живота изо всех сил тянулось к этому сказочному звучанию и Цыс тянулся вместе с ним. "Говорили, что цепи снять Может только одна могила, Но рабом мне не умирать, Мне и жизни такой хватило"

И когда Талгаро замолчал у Цыса щипало в глазах и он с каким-то совершенно незнакомым ему стыдом и раскаяньем понимал что вот-вот из глаз проступят слезы. Кое-как придя наконец в себя, Цыс тихо сказал: "Пейте чай, пейте, а то остынет".

И после того как оба гостя, провалившись в крепкие сети Морфея, бесчувственно сползли под стол, Цыс еще долго сидел за столом и глядел куда-то в стену. Его мысли бродили по мрачным закоулкам памяти, вызывая к жизни воспоминания о том как именно он получил свои жуткие шрамы на животе.

137

Карета подъехала к центральному входу огромного трехэтажного каменного дома. Уже свечерело и многие окна, большие и застекленные, были ярко освещены. Первым из экипажа вышел Бока, затем Элен. Девочка испытывала сильный мандраж. У неё ощутимо тряслись ладони и в коленках сквозила неприятная слабость. Приехавших встречали трое мужчин в круглых шляпах, темных костюмах и вооруженных мечами и дубинками. Немного в стороне, за широкими перилами мраморной лестницы, застыли три тощих фигуры авров. В наступающих сумерках Элен взволновано оглядывала всех этих незнакомцев. Её маленькое сердце тревожно билось, полное дурных предчувствий. Она и сама не знала чего именно, но страх уже не отпускал её ни на секунду. Её взгляд испуганно застыл на ящерообразных гуманоидах. Их внешний облик, её, ребёнка из Звездного Содружества, нисколько не напрягал, но само присутствие обескураживало: "Зачем они здесь?". К ней подошел Мастон Лург и увидев его, девочка почувствовала странное облегчение. Он оставался еще чем-то привычным и знакомым в этом чужом окружении.

— Идите за мной, — сказал Бока.

Судья про себя отметил что никаких лакеев возле парадных дверей уже не было и створки распахивали хмурые стражники в круглых шляпах.

Поднимаясь за Бокой по лестнице, Элен оглянулась и посмотрела на Галкута. "В последний раз", почему-то подумалось ей. Он мрачно смотрел на уходящих людей. Его обезображенное худое лицо казалось еще более угрюмым чем обычно. Но поймав взгляд девочки, он чуть улыбнулся, словно пытался её ободрить. И Элен не зная почему, улыбнулась в ответ. Ей стало грустно и тоскливо. Она, Бока и судья вошли в дом и двери за ними закрылись. В огромном холле кроме них никого не было. По лестнице, с ковром и сверкающей балюстрадой, они в полном молчании поднялись на второй этаж, прошли по длинному коридору и остановились возле высокой двери. Элен изо всех сил пыталась унять дрожь. Эти огромные гулкие безлюдные помещения, с тяжелыми шторами на окнах, трепещущим светом ламп, каменными изваяниями в темных нишах подавляли её, угнетали, заставляли её чувствовать себя еще более маленькой и беззащитной чем она есть.

— Ждите здесь, — сказал Бока, с некоторым трудом приоткрыл дверь и исчез внутри.

Судья и девочка остались одни в пустом коридоре.

Мастон Лург переживал странную смесь эмоций. Вроде бы и облегчение от того что вот-вот всё закончится и вместе с тем сожаление, даже какое-то смутное раскаянье. А еще волнение, совершенно непонятное волнение от мысли что он вероятно видит девочку в последний раз и вскоре они расстанутся навсегда. Не понимая что он хочет сказать, он подошел к ребенку:

— Элен, послушай…, — он не знал что говорить дальше, но остро чувствовал что обязательно надо что-то сказать, как-то попрощаться с этой удивительной девочкой.

Элен глядела на него внимательно и серьезно и от этого судье было еще больше не по себе.

— Скорей всего это последний раз, когда мы можем поговорить и возможно мы больше никогда не увидимся…, — судья снова смолк, с каким-то страхом ожидая от ребенка какого-нибудь язвительного замечания. Но девочка молчала и продолжала смотреть на него. — Я прекрасно понимаю, что для тебя я настоящий монстр, и ни в коем случае не собираюсь пытаться убедить тебя что это не так. Я только хочу сказать…, — но он не знал что хочет сказать, он хотел как-то выразить то глубокое переживание что охватило его, хотел дать понять этой вздорной девчонке, что она для него не просто товар, что она давно стала для него чем-то большим, человеком о расставании с которым он действительно по-настоящему сожалеет. На мгновение ему стало стыдно за весь этот слюнявый мелодраматизм, взрослый мужик и стоит тут кривляется перед несмышлёной малявкой. Но и этот стыд нисколько не смог урезонить то светлое томительное чувство, что наполняло его сердце. — Я только хочу сказать…, — "плевать как это прозвучит", решил он, — что если мне всё же доведется в этой жизни иметь ребенка, я очень хочу чтобы он хотя бы отчасти походил на тебя. — И снова ему стало стыдно за свое откровение и он поспешил добавить более сурово. — И пожалуйста помни, что я не единственный монстр на этой земле, будь очень осторожна. Это очень хорошо что ты видишь людей насквозь, но даже этого иногда недостаточно, чтобы уберечься от них. — Ему очень хотелось пожелать ей напоследок счастья, но это прозвучало бы совсем уж нелепо и двулично: сам отдал её практически в вечное рабство властному герцогу, а теперь желает счастья. И он промолчал.

Элен собралась с духом и ответила:

— Я не держу на вас зла, честно-честно. Возможно вас действительно оправдывает то что из всех дорог которые мы выбираем, мы всегда выбираем свою. И согласно своей внутренней природе, слепленной обстоятельствами всей вашей жизни и судьбы вы просто не могли поступить по-другому. Но как бы там ни было, вы совершили большую ошибку, господин инрэ. И мне и правда жаль, что вы не смогли от неё удержаться. — Она вдруг подошла ближе и отчетливо проговорила: — "Ослепленный предчувствием большого счастья, я готов был потерять всё. И потерял."

Мастон Лург похолодел.

— Откуда ты…, — потрясенно начал он.

— Вы записали это на полях вашей любимой книги. Наверно это сказал Эри Ярон и наверно о себе. Но почему-то вы захотели это запомнить.

Мастон Лург молчал.

Появился Бока и приказал Элен идти с ним, а судье ждать здесь. Девочка направилась к огромной двери, но на пороге обернулась и сказала:

— Прощайте, господин инрэ.

— Прощай, Элен, — ответил тот.

Сердце девочки взволнованно забилось, она приготовилась увидеть герцога. Но за дверью никого не было. Она очутилась в очень длинной комнате, занятой высоченными стеллажами, все сплошь уставленные книгами. После показавшегося ей немного странным разговора с судьей, она почему-то чуть-чуть успокоилась. Она решила, что ей удалось убедить судью в том что он совершил ошибку, похитив её, и это доставило ей маленькое удовлетворение. А сейчас, при виде всех этих бумажных книг, которые до Каунамы она встречала разве что только в кино и музеях, она приободрилась еще больше. Ей представлялось что человек прочитавший столько книг, ну или хотя бы приложивший усилия чтобы собрать их все у себя дома, не может быть совсем уж законченным чудовищем и садистом. Это было весьма наивное умозаключение, но всё же оно как-то поддержало её. И тем не менее, когда Бока подвел её к еще одной двери, между стеллажами, стоявшими уже непосредственно у стены, Элен снова ощутила страх. И в который раз сжала в кармане куртки вакуумную упаковку "санитра". Этот безумно сложный, высокотехнологичный предмет, явившийся на эту планету из одной с ней реальности, теперь словно был её товарищем и помогал ей не забыть что где-то за этим массивным домом, за этим страшным городом, за этой варварской страной и дикой планетой есть совершенно другой мир, громадный, необъятный, полный пылающих звезд и замечательных людей, где разум уже достиг торжества человечности и научился творить чудеса подобные санитру и Киту. И она вовсе не одна против судьи, Боки, герцога и всей этой Каунамы. За её маленькой спиной и узкими плечиками стоит всё Звездное Содружество со всеми своими бездонными знаниями, необозримой мощью и неисчерпаемой волей к человеколюбию.

Она вошла в кабинет герцога и дверь за ней закрылась. Бока остался снаружи, в библиотеке.

Девочка сделал несколько шагов и остановилась. Кабинет был громаден и даже отчасти величествен. Паркетный, словно бы глянцевый, пол с геометрическими узорами, большой, могучий мраморный камин, в который девочка могла бы войти не наклонив головы, высокие стены, обшитые лакированными деревянными панелями, широченная, будто парившая в вышине, невероятно изукрашенная металлическая люстра с доброй сотней свечей, просторный, массивный овальный стол с белой окантовкой, изогнутыми изящными ножками и гладкой каменной столешницей, на которой был изображен светлый, пасторальный пейзаж, вид с холмов на некую тихую гавань с лодочками и большим парусником, стрельчатые, устремленные ввысь окна, в обрамлении роскошных расшитых вязью портьер, всё это в один момент навалилось на Элен. Вся эта безапелляционная, демонстративная, вызывающая, громоздкая роскошь, созданная ради одного единственного человека, удивили и обескуражили её.

Портьеры на окнах были раздвинуты и сквозь чистое стекло в комнату лился мягкий, алеющий, уже гаснущий свет вечерней звезды. Возле центрального окна стоял человек и неотрывно глядел на девочку. И Элен, несмотря на все страхи, тревоги и переживания с нестерпимым любопытством уставилась на него. Он был худощав, немного выше среднего роста, с чуть вытянутым, сужающимся от высокого, широкого лба к маленькому подбородку, лицом, на котором внимание в первую очередь на себя обращали небольшие, но весьма выразительные, темные почти до черноты, глубоко посаженные глаза. Глядели они холодно и пронзительно, но в целом приятные, правильные черты его ухоженного, чистого лица немного сглаживали цепкость и жесткость этого взгляда. Томас Халид был гладко выбрит за исключением аккуратной тонкой полоски усиков, которые девочка сочла омерзительными. Его длинные, волнистые, темные волосы, тщательно расчесанные и уложенные, красиво и продуманно обрамляли худое лицо. Черный, приталенный камзол, украшенный тончайшими, сложными узорами из серебряных нитей и с не больше не меньше как алмазными пуговицами и с такими же тремя запонками на каждый манжет, безукоризненно лежал по фигуре. На указательном пальце правой руки пламенел перстень с большим рубином, на груди сверкала булавка с огромным чистейшим бриллиантом.

Элен с волнением изучала ауру мужчины. Каких-либо пугающих расползающихся черных блямб и извивающихся багровых жгутов кровожадности, извращенного сознания, садистских наклонностей, безумствующей злобы и т. п. она не увидела. Но всё же в целом фон ауры был затемнен и издерган. Этот человек определенно не знал покоя и уже не умел получать удовольствие от простых удач бытия, радуясь доброму здравию и солнечному деньку, он мучил и себя и других, увлеченный какими-то запредельными устремлениями. Элен видела холодные, словно кристаллические образования жестокосердия и равнодушия, темно-красные, беспокойно шевелящиеся червячки многочисленных сомнений и безостановочно пульсирующие пятна неуёмных желаний. В этой ауре совсем не было тепла, в ней звучало напряжение и хищность.

Герцог не понравился девочке и ей стало очень неуютно и тревожно.

В его ауре она также увидела две темных четких кляксы, пронизанных желтоватыми и красными прожилками, кляксы слегка шевелились. Одна располагалась в области сердца, другая возле левого запястья. Элен знала что это признаки какой-то болезни или повреждения, но мало в этом разбиралась. На Макоре ей практически не доводилось встречать людей с недугами и о болезнях она знала в основном только из кино и уроков биологии. А потому и не имел большого опыта диагностирования хворей по ауре, хотя некоторые недомогания уже умела определять. Впрочем, информация о том что у герцога есть какие-то проблемы со здоровьем не вызвала у Элен никакого сочувствия и она равнодушно пропустила её мимо своего внимания.

Верховный претор отошел от окна, взял один из стоявших вкруг овального стола мягких стульев, передвинул его на свободное пространство между столом и окнами и аккуратно, сохраняя спину прямой, с достоинством присел на него.

— Подойди ближе, — приказал он.

Голос у него был ровный, с вполне приятной глубиной и звучностью.

Элен подошла и остановилась метрах в трех от сидящего мужчины. Она не смела поднять глаза, всем своим естеством чувствуя как пристально и цепко её разглядывают.

— Ты знаешь кто я?

— Да, Ваша светлость, — ответила Элен. Ей было до того не по себе, что она чуть не присела в каком-то нелепом реверансе, как видела в фильмах про средневековых королей и рыцарей.

— И кто же?

Элен со страхом ощутила как промелькнуло желание съязвить, мол, неужели он сам не знает кто он такой, и еще сильнее вперившись в пол, торопливо проговорила:

— Герцог Этенгорский, верховный претор Агрона, глава Судебной Палаты.

— Подними глаза на меня.

Девочка, преодолевая внутреннее сопротивление, подчинилась.

Томас Халид какое-то время с интересом вглядывался в удивительные большие ярко-синие глаза ребенка.

— Ты знаешь зачем ты здесь?

— Да, Ваша светлость. Из-за моей способности видеть правду или ложь говорит человек.

— И ты действительно это можешь?

— Да, Ваша светлость.

Верховный претор чуть усмехнулся и удовлетворенно покачал головой.

— Говоришь вполне твердо. Это хорошо. Я очень надеюсь, что это нечто большее чем ярмарочный фокус.

— К фокусам это не имеет никакого отношения. Это моя естественная способность, как способность птицы летать, а кошки видеть в темноте. Она у меня с рождения. — Голос Элен прозвучал увереннее и она даже позволила себе обойтись без "вашей светлости".

Герцог смотрел на неё с любопытством.

— Хорошо. Ты готова к маленькому испытанию?

— Вполне.

— Мой возраст сорок девять лет.

— Вы лжете, — спокойно сказала Элен.

— Пятьдесят девять.

— Ложь.

— Пятьдесят пять.

— Ложь.

— Пятьдесят четыре.

— Ложь.

— Пятьдесят один.

— Это правда.

Томас Халид улыбнулся.

— Ты могла знать это заранее.

— Могла, — спокойно согласилась Элен, чувствуя себя все более уверенно. — Но вы ведь и не считаете это настоящим испытанием.

— Сходи к письменному столу и принеси мне бумагу, папку и карандаш, — приказал он.

Элен послушно исполнила, отметив про себя что на огромном столе из темно-красного дерева, уже всё лежало подготовленным. Приблизившись к герцогу, она передала ему принесенное, снова остро чувствуя как он пристально разглядывает её. Она вернулась на прежнее место.

— У тебя очень необычная куртка.

— Такие шьют в моей стране.

— И что это за страна?

— Макора.

— Никогда не слышал о такой.

— Так бывает, — грубовато ответила девочка и тут же прикусила язык, испуганно увидев как сверкнули на неё темные глаза герцога.

— Прошу прощения, Ваша светлость, — торопливо произнесла Элен.

— За что?

— За мою… дерзость.

Герцог чуть качнул головой, как бы принимая её извинение и посмотрел на белый лист, лежавший на твердой папке у него на колене.

— Отвернись, — потребовал он.

Элен повернулась лицом к стене с входной дверью. У стены стояли два роскошных кресла, маленький позолоченный столик, а на нем большие часы с чудесными фигурками незнакомых животных.

— Я написал слово: "дом", — сказал Томас Халид.

— Прошу прощения, Ваша светлость, но я должна обязательно видеть человека чтобы узнать лжет он или нет.

Герцог молчал, словно обдумывая услышанное.

— То есть одного звука голоса недостаточно?

— Совершенно недостаточно.

— Жаль. Это весьма ограничивает твое магическое умение.

Девочка пожала плечами, чувствуя себя нелепо, разговаривая с человеком, стоя к нему спиной.

— Мне не пришлось выбирать. И это никакая не магия, это физиологическая особенность моего тела.

— Повернись. И что, все из твоего народа имеют эту физиологическую особенность? — Герцог смотрел на Элен с усмешкой. Его позабавило, что этакая малышка использует столь мудрёные слова. "Судья не солгал, девчонка весьма необычна", подумал он, испытывая удовольствие от мысли что становится обладателем столь удивительного создания.

— Нет, только я, насколько мне известно.

— И откуда же у тебя эта особенность?

— Я не знаю. Игра природы.

— Итак, я написал слово "дом".

— Да, это правда.

— Ниже я написал слово "естество".

— Нет.

— "Колыбель".

— Да.

— Еще ниже, я написал "игральная карта".

— Ложь.

— "Доморощенный виртуоз".

— Ложь.

— "Земная юдоль".

— Правда.

— Еще я написал: "Он громко сказал служанке уйди".

Элен заколебалась.

— Вы пытаетесь хитрить, Ваша светлость. Это не то что вы написали, по крайней мере одно или несколько слов другие. Я не уверена, но кажется вы солгали во втором слове.

Томас Халид, стараясь выглядеть бесстрастным, поднялся со стула. Он был более чем удовлетворен, на листе внизу было написано: "Он тихо сказал служанке уйди". Приблизившись к овальному столу, он положил папку и карандаш. Затем повернулся к Элен.

— Неплохо, — сказал он почти равнодушно. — Но зачем писать на бумаге, что если я просто задумаю слово?

— Задумайте, — спокойно ответила девочка, прекрасно видя в ауре мужчины его радость.

Верховный претор на пару секунд возвел глаза к потолку.

— Я задумал число 76.

Элен отрицательно покачала головой.

— 2017.

— Нет.

— А вообще ты знакома с числами? Обучена ли счету? — Уточнил герцог.

— Вполне, — сдержанно ответила Элен, круглая отличница по всем математическим дисциплинам, к немалой гордости своего отца.

— И делить и умножать умеешь?

Элен всё-таки не удержалась и чуть усмехнулась.

— Умею.

— Сколько будет 50 поделить на 4?

— Двенадцать с половиной.

— Двадцать семь умножить на три?

— 81.

— 89 поделить на три? — С нескрываемым любопытством спросил верховный претор.

— 29 и 6 в периоде, — моментально ответила Элен. — Ну или 29 целых и две третьих, если в обыкновенных дробях.

Герцог как-то странно посмотрел на ребенка. Элен же с легкой улыбкой проговорила:

— А вот вы, Ваша светлость, можете сказать сколько будет допустим 26 умножить на 314?

Герцог чуть помолчал.

— А ты разве можешь?

— 8164.

Герцог подошел к столу и рассчитал на листе в столбик. Повернулся к девочке и задумчиво пожевал губами.

— Ты знала это заранее?

— Конечно, нет. Задайте свои цифры.

Мужчина склонился над листом и произвел расчеты.

— 73 умножить на 146.

— 10658, — моментально ответила Элен.

Герцог несмотря на всю свою выдержку и умение скрывать мысли, выглядел озадаченным.

— Ну хорошо, 7541 поделить на 146, — задал он пример, по его мнению, никак в уме не решаемый.

— Пятьдесят один и девяносто пять сто сорок шестых, — легко ответила девочка.

Томас Халид снова склонился над листом и на этот раз задержался подольше. Убедившись что ребенок абсолютно прав, он медленно выпрямился и вернулся к стулу, на котором сидел. Опершись на спинку он спокойно, сказал:

— Я загадал число 6.

— Ложь, — ответила Элен, скрывая улыбку. Несмотря на всю внешнюю сдержанность герцога, она видела насколько он ошеломлен.

— 123.

— Правда.

Верховный претор задумчиво поглядел в окно, затем снова на девочку и произнес:

— Ну что ж, Элен, скажу откровенно, ты сумела меня заинтересовать. — Он впервые назвал её по имени и впервые отчетливо почувствовал что она стала для него важной. — У меня к тебе еще масса вопросов, но все они могут подождать. Сначала нам надо закончить одно безотлагательное дело.

Элен, сама не зная почему, ощутила страх при этих словах. Она уже не сомневалась, что могущественный герцог начал дорожить ею и вряд ли намерен причинить ей какую-то боль или унижение. Но тем не менее ей стало очень не по себе. Возможно каким-то шестым чувством, сверхчуткими рецепторами глубинного подсознания она уловила, предвосхитила, догадалась, что сейчас ей будет преподан жестокий урок, хотя конечно в четкую мысль это так и не оформилось.

Герцог вернулся к своему письменному столу. Возможно он что-то там нажал, потому что через несколько секунд в кабинет вошел Бока. Никто не сказал ни слова. Томас Халид вернулся к своему стулу и снова сел. Бока взял от овального стола еще один и поставил примерно напротив герцога, немного справа.

— Сядь, — приказал Бока.

Элен взобралась на стул. Бока взял другой и поставил его так, что все стулья образовали равносторонний треугольник. После чего вышел из кабинета. Элен растеряно поглядела на пустующий стул, затем на герцога. Его темные глаза глядели на неё холодно и пронзительно как в самом начале.

— Ты понимаешь, что останешься со мной? — Спросил он.

Элен нервно сглотнула.

— Да.

— Хорошо.

В кабинет вошел Мастон Лург и Бока. Помощник герцога указал судье на пустой стул. Мастон Лург спокойно занял предложенное место, бросил быстрый взгляд на девочку и выжидательно уставился на верховного претора. Бока отошел назад, к двери.

— Что ж, господин инрэ, — улыбнулся герцог, — должен сказать, вы оказали мне действительно ценную услугу. Элен и вправду весьма заинтересовала меня и я очень рад, что вы сделали нашу встречу возможной.

Судья тоже слегка улыбнулся и чуть склонил голову, принимая теплые слова своего бывшего начальника.

— Да что это я! — Воскликнул Томас Халид. — Какой господин инрэ! Простите, ваше сиятельство.

Судья улыбнулся шире.

— Ну что вы, ваша светлость, — сказал он, — это совершенно ни к чему. Я очень счастлив, что сумел оказаться вам полезным. И позвольте заверить вас, что никогда не забуду что вы сделали для меня, я бесконечно признателен вам за вашу щедрость и великодушие.

Верховный претор кивнул и сказал:

— То есть я могу быть уверенным, что расплатился с вами сполна и во всём объеме и вы со своей стороны полностью удовлетворены исходом нашей маленькой фидуции и не имеете ко мне никаких претензий.

— Да что вы, ваша светлость, говорите такое. Какие претензии? Всё было исполнено самым достойным и надлежащим образом. И я счастлив что мне выпало иметь дело с вами. Прошу, ваша светлость, принять мою искреннюю благодарность за всё со всем моим глубочайшим почтением.

Герцог снова кивнул, как бы окончательно принимая тот факт, что сделка успешно завершена.

— Что ж, тогда нам видимо пора расставаться, господин Лург, — медленно проговорил Томас Халид. — Возможно вы хотите что-то сказать на прощание этому ребенку.

Судья посмотрел на Элен, улыбнулся ей и затем сказал герцогу:

— Наше прощание уже состоялось, ваша светлость.

— Хорошо. — Томас Халид поглядел как-то очень задумчиво на Элен и обратившись к судье, сказал: — Прощайте, граф.

Мастон Лург открыл было рот чтобы ответить, но в этот момент к нему со спины приблизился Бока, набросил на шею удавку и начал душить.

Элен обратившись в холодное каменное изваяние неотрывно глядела на судью. Всё что было в её жизни до и всё что случится после уже навсегда будет разделено этим жутким моментом. Ужас, о существовании которого она и не подозревала в своей маленькой детской жизни, скрутил все её внутренности, сдавил все её кости, натянул все её жилы и сосуды, выбил из неё дыхание и остановил сердце. И только в голове и горле пульсировал некий разрастающийся горячий ком, питаемый той чудовищной запредельностью что вливалась в её распахнутые глаза.

Судья хрипел, сипел, шипел, исходил слюной, царапал шею, дергал ногами, бился, выгибал спину, бесцельно махал руками, цеплялся за кулаки убийцы и смотрел, смотрел, смотрел вылезшими из орбит, налившимися кровью глазами в бездонную синь застывшего взора, сидящей перед ним девочки. На его исказившемся, побагровевшем лице и шеи уродливо вздулись толстые жилы и темные вены. Он был настолько обезображен и ужасен, что Элен впервые в своей жизни была близка к обмороку. Её пересохшее горло разрывалось от мучительного крика, который не мог найти выхода, подступающие слезы кололи и щипали глаза, а в низ живота, куда-то в мочевой пузырь, глухо и сильно вонзалось стальное тупое копье. Но не могла она ни закричать, ни описаться, ни пошевелиться, ни даже отвести взгляд.

Смерть, которая всегда была для неё понятием достаточно отвлеченным, книжным, киношным, явилась перед ней во всей своей беспощадности, безжалостности, неумолимости и физиологической неприглядности. И маленькому домашнему ребенку, до этого всегда окруженному заботой, вниманием и защитой, нечего было ей противопоставить. Трепещущая душа Элен падала в бездну.

Но вдобавок ко всему этому она еще видела и то, что происходило с аурой умирающего насильственной смертью человека. И уже вот это зрелище действительно заставило её настолько оцепенеть, что она не могла двинуть даже зрачком. Впервые в своей жизни она наблюдала такое дикое неистовство невидимой для всех остальных человеческой сущности. Аура бешено пульсировала и молниеносно переливалась самыми невообразимыми цветами. При этом от шеи и головы расходились яростными волнами багрово-черные всполохи, сотрясающие всю ауру судьи и на миг полностью затмевающие её. Девочка не знала что это такое, возможно приступы оглушающей, разрывающей боли, а может глубинное осознание живого существа, что его жизнь заканчивается, что через секунду оно исчезнет навсегда, растворится в бесконечной тьме и безмолвии. Аура билась, дергалась, искажалась, сворачивалась, разрасталась, сжималась, раздиралась на лоскуты и испепелялась. Она вспыхивала ярким, буквально ослепительным для глаз девочки свечением и тут же темнела, гасла, превращалась в ничто. Не вся сразу, но пятнышками, кусочками, словно остывала. Элен почувствовала острую дурноту, её воротило от вида исчезающей, тлеющей, умирающей ауры, почему-то это зрелище представлялось ей более невыносимым и жутким чем перекошенное вздувшееся багровое лицо судьи.

Наконец умерщвление закончилось. Бока ловко освободил судью от удавки и тело Мастона Лурга сползло со стула и боком упало на пол. Его шею пересекала жуткая вздувшаяся, синюшно-багровая, с запекшейся по краям кое-где кровью странгуляционная борозда. Элен знала, что это именно странгуляционная борозда, ведь не зря же она с таким внимание следила за работой лучшего судмедэксперта земного сектора, Камилой Кесадой.

Вся сжавшись и подтянув ноги на стул, девочка оцепенело глядела на труп судьи, первый в её жизни труп. И она исчезала, пропадала, таяла в беспредельной кромешности. Исчезла Элен, исчезла мисс Акари, исчезла дочь Линды Рейлих и Валентина Акари, исчезла веселая, бойкая, чуть надменная, чуть капризная девочка, всегда уверенная, что она очень необычный, особенный, умный, почти уже взрослый человек и остался только испуганный маленький ребенок. Ребенок ничего оказывается незнающий ни о мире, ни о людях, ни о себе. И даже не ребенок, остался просто жалкий перепуганный звереныш, голый слюнявый щенок, забившийся в щель, в нору, под корягу и оттуда огромными распахнутыми глазами наблюдающий как безжалостно и дико схлестываются между собой большие взрослые звери, кровожадные, зубастые, беспощадные, настоящие хищники. И в сжавшейся в комочек душе этого звереныша не осталось ничего кроме униженного, подобострастного, заискивающего чувства подчинения этим сильным, грозным, самодостаточным хищникам, которые может быть пусть снисходительно и равнодушно, но всё же оставят его в живых. Элен еще не знала такого страха, страха перед людьми, которые властны над ней абсолютно, которые имеют и возможность, и решимость, и жестокосердие чтобы уничтожить её в один миг. И единственное что их останавливает это просто отсутствие желания. Но ведь желания так непредсказуемы и изменчивы. Она глядела на мертвого, изуродованного гримасой жуткого страдания судью и никак не могла увериться, утвердиться в мысли что Мастона Лурга действительно больше не существует. Она и весь окружающий мир есть, а его нет.

Герцог поднялся со стула и спокойно сказал Боке:

— Ты говорил что с ним его слуга. Избавься от него. Навсегда.

При звуках голоса Томаса Халида, Элен вздрогнула как от электрического разряда и в ужасе уставилась на герцога. Для неё теперь не было боле пугающего и ужасного человека чем он. Даже жуткий Хишен и омерзительный Далив Варнего отступали в тень и терялись рядом с верховным претором. Но когда до неё дошел смысл его слов, её словно подбросило. Если бы кто-то схватил Эле за плечи, хорошенько встряхнул и спросил зачем она это делает, ей нечего было бы ответить. Она не знала зачем.

Слетев со стула, чуть не упав, ибо ноги на миг отказались повиноваться, она бросилась к верховному претору. В своем порыве она едва не схватила его за руку, но в последнюю секунду застыла в метре от него.

— Господин герцог, — пролепетала она, — господин герцог, пожалуйста не надо …, — Элен споткнулась на страшном слове, но затем выговорила, — не убивайте его. Галкут ни в чем не виноват. И он ничего не знает обо мне, совсем ничего. Он просто кучер. И он всегда заботился обо мне. Пожалуйста, Ва… Ваша светлость, не надо. Галкут защищал меня, он спас мне жизнь. Его раны это из-за меня. Пожалуйста, господин ге. герцог, — у Элен в глазах блестели слезы, голос дрожал и прерывался рвущимися наружу рыданиями, — отпустите его, просто отпустите, он ничего не знает и он совсем несчастный, иегоны замучили его и его сына, ему пришлось убить сына чтобы спасти его от них. Он заботился обо мне и защищал, но он ничего не знает, ничего…

Двое мужчин, как рыбы, с непроницаемыми лицами и пустыми глазами взирали сверху-вниз на жалкого, лепечущего, задыхающегося от соплей и слез ребенка. Никто из них не говорил ни слова.

Элен, сдерживая всхлипы, умоляюще глядела на герцога. Тот снова посмотрел на Боку и сказал:

— Ступай. Разберись с ним.

Бока вышел. Элен с ужасом глядела ему вслед. Герцог опустился на свой стул и посмотрел на девочку.

— Никогда больше так не унижайся, — брезгливо произнес он. — Ни перед кем. Это отвратительно.

Все слезы и слова Элен моментально высохли, она стояла перед сидящим мужчиной как оплеванная и не смела поднять головы. Герцог вынул из кармана белоснежный, с золоченной вышивкой, пахнущий приятным парфюмом платок и протянул Элен.

— Вытрись.

Девочка взяла платок, вытерла глаза и нос и хотела вернуть обратно. Но герцог только смотрел на неё и руку за платком не протягивал. Элен медленно убрала его в карман куртки.

— Посмотри на меня, — приказал верховный претор. Элен подняла на него глаза.

— Судья умер для тебя. — Герцог сделал паузу. — Ты понимаешь что я хочу сказать?

— Да, — едва слышно, ответила девочка.

— И что именно ты понимаешь?

— Его смерть должна служить мне уроком. Мне следует понять, что с вами нельзя играть ни в какие игры, вы этого не потерпите.

Томас Халид одобрительно покачал головой.

— Ты действительно очень умна. Это хорошо. С умным человеком всегда проще. А о судье не горюй, ведь ты же не станешь утверждать что он тоже, как и этот твой Галкут, хороший человек?

Элен молчала.

— Я задал вопрос.

— Не стану.

— То есть ты согласна, что судья был плохим человеком?

— Согласна, — глухо ответила Элен.

Герцог вздохнул.

— Что ж я думаю на сегодня достаточно. — Он поднялся. — Иди за мной.

Он привел её в комнату на третьем этаже дома. Это был почти будуар, очень уютный и симпатичный. И даже узорные решетки на двух высоких окнах, в которые лился сумеречный закатный свет, не портили этого впечатления.

— Сегодняшнюю ночь проведешь здесь. Ужин тебе принесут.

— Я не голодна, — пробормотала Элен.

— Ужин тебе принесут, — повторил герцог. — А есть или нет твоё личное дело.

Он вышел, закрыл тяжелую, темную дверь и девочка услышала как задвинулся наружный засов.

Элен застыла посреди комнаты, опустошенная, оглушенная и абсолютно потерянная. Это странное, доселе ей неизвестное, всеобъемлющее ощущение пустоты внутри себя казалось ей пугающим, холодным, враждебным. Но она уже чувствовала, что эта пустота приносит ей облегчение, дарит покой и отдохновение её душе, освобождая от всех тяжелых мыслей и переживаний. Никогда не склонная раньше к одиночеству, сейчас она радовалась что её наконец оставили совсем одну. Приблизившись к просторной, высокой кровати под тюлевым навесом, Элен взобралась на неё, легла на правый бок и свернулась калачиком, спрятав руки между коленями. Несмотря на то что она очень устала, заснуть она не могла. Но глаза закрыла, осторожно вслушиваясь в саму себя. Её охватило и никак не покидало необычное ощущение что всё закончилось, завершилось, достигло своей кульминации и логического финала; и в тоже время всё только начинается, наступает новое время, приходит другая эпоха, что-то совсем неизвестное, непредсказуемое, необъятное стремительно надвигается и вот-вот захватит её, закружит, унесет в неведомую даль, в края где она никогда еще не бывала.

138

Галкут праздно сидел на козлах судейской кареты и с какой-то совершенно непривычной для себя созерцательностью глядел на окна большого дома, проливающие мягкий теплый свет в быстро сгущавшееся сумерки. "Как-то оно всё будет?", устало и отрешенно думал он, почти с недоумением представляя на что же будет похожа его новая обеспеченная жизнь. Сейчас выйдет судья, они доедут до гостиницы, он получит свой мешочек золота и будет волен идти куда угодно. Не то чтобы он не мог уйти раньше, мог, но не хотел. Теперь же он чувствовал что его долг исполнен до конца, он всё сделал правильно, как надо. Мастон Лург однажды спас его и он сполна отплатил ему верной службой, в душе его был покой. Время пришло. И деньги что его ждут будут очень кстати, он уедет, купит дом и тихо доживет всё что ему осталось. Хотя в глубине души, где-то совсем уж глубоко порой мелькала мысль что возможно ему осталось еще очень много и можно попытаться завести семью. Но эта мысль тут же испуганно таяла, ибо представлялась совершенно дикой, нелепой, безумной фантазией.

Внизу, возле правого заднего колеса кареты стояли двое вооруженных мужчин в круглых шляпах и негромко беседовали. Галкут не различал о чем они говорят, да и вообще не обращал на них внимание. Уверенное ощущение что всёзакончилось и закончилось хорошо уютно устроилось в его душе и уходить не собиралось. Пару раз он думал об Элен, но ни волнения, ни раскаянья не испытывал. Он так и не понял кто она такая и зачем было нужно её похищение, но убедил себя верить словам судьи, что у герцога девочке будет хорошо и о ней станут заботится как о принцессе. А если и нет, то это не его дело. Не его. И то что в его сердце раз или два проскальзывало некое едва уловимое светлое нежное чувство к этой вздорной девчонке и он готов был защищать её чуть ли не ценою своей жизни, ничего не значило. Ничего. В этом он себя тоже убедил.

Из парадных дверей вышел рослый широкоплечий помощник верховного претора. Спустился по лестнице, подошел к стражникам и что-то сказал. Те кивнули и неспешно побрели прочь.

Бока подошел к козлам и посмотрев на возницу, поманил его вниз:

— Слезай!

Галкут подчинился. Он не слишком представлял кто Бока такой, но понимал что человек это важный, по крайней мере здесь, в доме верховного претора, и перечить ему не следует. Бока быстро оглядел обезображенное побоями лицо Галкута и сказал:

— Господин инрэ сегодня уже не вернется, карета останется здесь. В твоих услугах больше не нуждаются. Пойдем, я выведу тебя на улицу.

Галкут поглядел на помощника герцога с легким удивлением, но еще не подозрением.

— Но господин инрэ сказал мне ждать его здесь, я должен отвезти его в гостиницу, — возразил он.

— В твоих услугах больше не нуждаются, — спокойно повторил Бока. — О судье позаботятся. Тебе здесь больше делать нечего. Что неясно?

Холодная волна тревоги и подозрения окатила сердце Галкута.

— Всё ясно, — медленно произнес он.

— Ну и отлично. Шагай вон туда. — Бока указал куда-то на угол дома, за которым чернела стена деревьев. — Давай живее, пока не совсем стемнело.

Галкут повернулся и пошел в указанном направлении. Но почувствовав как что-то скользнуло по спине, обернулся. Помощник герцога держал в руке его охотничий нож.

— Это тебе здесь не нужно. Отдам на улице.

Прозвучало это нелепо, но Галкут ничего не сказал и снова пошел вперед. Бока, держась за его спиной, зашагал следом.

Они дошли до конца фасада здания, прошли немного вдоль чуть блестевших глянцевыми листьями деревьев и Бока сказал:

— Налево.

Они свернули на широкую, хорошо утрамбованную тропу и дальше последовали уже под древесным пологом. Стало гораздо темнее, слева и справа от тропы иногда белели каменные скульптуры на невысоких постаментах и лавочки из светлой древесины. Мужчины шли еще несколько минут в полном молчании, углубляясь в рощу окружавшего главный дом парка.

Сердце Галкута билось всё быстрее, но в целом он ощущал себя вполне спокойно. Странная отрешенность охватила его. Он смотрел прямо перед собой и ни о чем не думал. Тяжелая рука опустилась на его левое плечо.

— Стой.

Галкут послушно замер. Он решил, что всё понял. В голове молнией пронеслось, что не будет никакого мешочка с золотом, уединенного дома на холме у озера и неспешных лет покойной, одинокой, задумчивой жизни. Всё закончится здесь и сейчас, на вечерней заре, в этом темном парке, среди стрекота жуков-крадунов и прохладного душистого аромата цветущих велей. Он очень ясно представил как сталь его собственного ножа входит ему в спину, между ребрами, и втыкается в сердце. Будет очень больно, но наверно не долго. Он подумал о своем сыне, которого убил ударом ножа. То что всегда внутри него хотело жить, потребовало чтобы он начал действовать, сражаться за свою жизнь. Но Галкут воспринял это требование весьма отстраненно, словно оно относилось ни к нему. Его ударили по ногам и поставили на колени. Затем повалили на землю, придавили коленом, задрали голову и приставили нож к шее. "Вот и всё!", вспыхнуло в его голове. Сердце бешено заколотилось, в глазах заплясали пятна и животный ужас, несмотря на любую отстраненность, буйной судорогой скрутил его тело. Его пальцы попытались вонзится в грунт тропинки.

Но рука с ножом медлила.

— Жить будешь? — Тихо спросил Бока с легкой иронией.

Галкут, тяжело дыша, с задранной головой, едва понял странный, насмешливый вопрос. Но ничего не ответил, его сознание словно уносило темным мутным потоком.

— Или нет? — Зловеще сказал Бока и немного приотпустил голову жертвы.

— Буду, — просипел Галкут.

— Ну тогда хорошенько запомни следующее, — заговорил Бока, склонившись к самому его уху. — Жить ты будешь, только если немедленно, этой же ночью, покинешь Акануран. И никогда сюда не вернешься. Никогда! Понятно?

— Понятно.

— А еще лучше, если ты уберешься вообще из Агрона. Тебе здесь больше нечего делать. Через несколько дней тебя объявят в розыск как соучастника убийства. И Палата начнет охоту на тебя, живого или мертвого. Но если тебя найдут, то только мертвого. Это ясно?

— Да.

— Только мертвого, — мрачно повторил Бока. — Потому что это и есть справедливость. Ты ведь веришь в справедливость?

Галкут не отвечал. Бока грубо тряхнул его голову.

— Веришь или нет?

— Верю, — прохрипел Галкут.

— Вот и хорошо.

Бока продолжал держать его у земли, словно чего-то ожидая.

— Послушай, — вдруг спросил он, — а откуда у девчонки такой здоровенный бланш на полморды? Судья что ли приложил?

— Нет, это она с чекмарями залетными сцепилась.

Помощник герцога удивленно поглядел на голову Галкута.

— Что прямо сцепилась? Такая-то мелкая? Из-за чего?

— В караване шестеро братьев ехали. Двое совсем пацаны, шпана, — хрипло и быстро говорил Галкут. — Они отобрали куклу у местного малыша и госпожа Элен вступилась за него, хотела вернуть ему куклу.

— Госпожа…, — насмешливо протянул Бока. — А тебя тоже эти братья разукрасили?

— Да.

— Полез за госпожу вступиться?

Галкут помедлил и нехотя произнес:

— Да.

Бока встал и, потянув Галкута за шиворот, поднял его на ноги.

— И что всех шестерых уложил? — Спросил он Галкута, стоявшего к нему затылком.

— Нет. Охрана каравана подоспела.

— Шагай, — сказал Бока и не сильно толкнул Галкута в спину, заставляя идти дальше.

Они прошли парк насквозь, вышли на полянку с цветниками, пересекли её и оказались возле маленького домика стражницкой рядом с невысокой дверцей из толстых металлических прутьев в каменной стене внешней стены поместья. Из домика появился парень.

— Открой, — приказал Бока и парень, лязгая ключами, открыл замок и затем калитку.

Галкут, понуждаемый легким ударом в спину, прошел через дверной проём. Бока вручил ему нож.

— Прощай, просто кучер, — равнодушно сказал он. — И не забывай о справедливости.

Галкут с ножом в руке остался один на безлюдной, вечерней улочке. Напротив тоже была стена какого-то поместья. На небе зажигались первые звезды. Галкут поглядел на них в каком-то ошеломлении. Он чувствовал себя заново рожденным и будто бы окончательно от всего освобожденным. В голове стояла звенящая тишина, никакого страха и никакой надежды.

Он убрал клинок в ножны за спиной и побрел прочь.

139

Бока вернулся в дом, взял лампу и вышел наружу. Возле парадного входа никого не было и только кони, запряженные в экипаж судьи, иногда фыркали, трясли головой и переступали с места на место. Бока забрался в карету и принялся внимательно её осматривать. На сидении он обнаружил походный плащ и книгу в красной бархатной обложке. В кармашках на стенах салона коробочку с сушеными фруктами, спички, свечи, мешочек с нюхательной солью и писчие принадлежности. В общем ничего интересного. Он полистал книгу, отбросил её и еще раз внимательно осмотрелся. Увидел маленькую замочную скважину на противоположной скамье и попробовал поднять сиденье, то не шелохнулась. Он поставил лампу на пол, сел на корточки и некоторое время изучал замочное отверстие. "Зубцовый замок", сделал он вывод, "его вполне можно разломить". Сиденье немного выступало вперед, он уперся в край основаниями ладоней и потянул вверх. Крышка не поддалась. Бока поднатужился, потом еще сильнее и еще, даже чуть застонал от натуги и через секунду раздался скрежет и треск, древесина не выдержала могучего напора алчного пирата и стальные зубцы замка оказались выдраны из своего основания. Крышка откинулась и Бока с торопливым любопытством заглянул внутрь. В подлавочном ящике лежали две черных сумки. Он вынул их, раскрыл и заулыбался. Вытаскивая бумажные "колбаски" с золотыми монетами, он принялся радостно напевать: "У меня есть две жизни, мама, В первой я на земле изгой, Но под солнцем и черным флагом, мама, Над водой я лечу в другой". Пересчитав доставшееся ему богатство, он довольно усмехнулся. Две тысячи золотых, совсем неплохо, даже просто отлично. "Спасибо, ваша светлость, такой широкий жест с вашей стороны. А еще говорят, что вы скупой как бык на молоко, как каменное поле на всходы, зажимистый как узел на шнурке, сквалыга с алмазными пуговицами, огня взаймы не выпросишь, щедрый как кукиш, мол, рожденный брать давать не может. Ох и наговаривают они на вас, ваша светлость. Да и судья всё-таки идиот, нашел где прятать деньги". Он вдруг с увлечением подумал о том что же его может ждать под вторым сидением. Развернулся, переставил лампу и совсем уже радостно напевая: "Корабли лежат разбиты, Сундуки стоят раскрыты, Изумруды и рубины осыпаются дождём", принялся ломать другой замок. То ли воодушевление придало ему сил, то ли замок здесь был хлипче, но сиденье оторвалась от основания после первого же рывка. "Если хочешь быть богатым, Если хочешь быть счастливым", мурлыкал Бока, доставая из ящика плотный мешок, "Становись пиратом, мальчик, Будешь пить кровавый ром". Однако вытряхнув из мешка всё его содержимое, он перестал петь. Монет и бриллиантов здесь не было. Вместо этого Бока стал обладателем неких странных вещей, предназначение которых он с первого взгляда даже не понял. Впрочем и со второго тоже. Здесь было что-то вроде сумки с лямками, скатанная в узкий рулон ткань, некая тонкая гладкая пластина, черная планка с двумя откидывающимися концами, отдаленно напоминающая очки, пара коробок, какой-то цилиндр с блестящей крышкой, две спаянные трубки со стеклышками на торцах. Он трогал и перекладывал предметы, озадаченно пытаясь понять что всё это значит. Но потом, решив, что разъяснит этот вопрос позже, убрал всё обратно в мешок, прихватил две тяжелых сумки с золотом и выбрался из кареты. Он поднялся в свою комнату на третьем этаже особняка, упрятал свою добычу в тайник за стенкой шкафа, вышел в коридор, запер дверь комнаты на ключ и поспешил в кабинет герцога.

Томас Халид сидел за письменным столом и водрузив на нос узкие очки для чтения, изучал какие-то бумаги.

Войдя в кабинет, Бока приблизился к трупу судьи и тщательно обыскал его. Всё найденное он отнес герцогу и разложил на столе. Верховный претор быстро оглядел разложенные предметы: два кошеля с серебряными монетами, связка небольших ключей, судейский перстень с рубином, часы с цепочкой, маленькая записная книжка и некая трубочка с заостренным наконечником. Герцог взял трубочку и повертел перед глазами.

— Знаешь что это?

— Нет, — равнодушно ответил Бока. — Может питьевая соломинка, некоторые брезгуют прикасаться губами к кружкам в кабаках.

Томас Халид покосился на своего слугу.

— Те кто пьют по кабакам ничем уже не брезгуют. Это "бирок", "вечное перо", его в Кирме придумали. Вставляешь на час в чернила, внутренний стержень всасывает их, а потом можно целый месяц писать. Основано на капиллярном эффекте. Слышал о таком?

— Нет, — спокойно ответил Бока. — Вы же знаете, Ваша светлость, я тёмен и простодушен как печная заслонка.

Герцог усмехнулся.

— Ну здоровей будешь. Многие знания — многая скорбь. Я, кстати, заказал себе несколько "бироков" и мне уже чуть ли не полгода их везут. А тут у какого-то провинциального судьи такой в кармане. И как это понимать?

Бока не знал как это понимать. Пожав плечами, он сказал:

— Ну по крайней мере один "бирок" теперь у вас есть.

Герцог взял записную книжечку и полистал.

— "Самое широко распространённое и самое используемое заклинание вэлуоннских колдунов", — прочитал он вслух, — "в переводе с языка древних джудов обозначает ни что иное как «пусть все будет, как сказано» или «пусть сказанное слово оживет»". — Томас Халид перелистнул пару страниц и прочел еще: — "Трехрогие крылатые лягушки под названием «кулез», живущие в озерах северной Сайтоны, известны тем, что брошенные в кипяток моментально выскакивают из него. Если же положить их в холодную воду и начать постепенно подогревать, то они не заметят смену температур и сварятся." — Герцог перелистнул страницу. — "У либингов существует странная традиция. Они беспощадны к сбежавшим рабам и прикладывают все силы дабы изловить их и наказать. Однако если сбежавший раб успеет войти в воду, его не трогают". — Томас Халид поверх очков вопросительно поглядел на помощника.

— Никогда о таком не слышал.

Герцог продолжил зачитывать из записной книжки судьи:

— "Кирмианский царь Вин Мун известен тем, что обрезал монеты по краям и из обрезков выплавлял новые. За что и получил прозвище «Обрезанный»". "Определить что перед вами джуд очень легко. Их можно узнать по форме носа: он загибается на самом кончике и похож на цифру шесть. У них обычно мясистые губы. Их глаза отличаются тяжелыми веками, подозрительным и пронизывающим взглядом, по которому сразу видно лживого человека. Ростом они невелики, от среднего до низкого, страдают плоскостопием, уши у них большие и торчат, как ручка у чашки. Волосы черные и курчавые, а при разговоре они машут руками". Или вот еще: "В Мэдфорде нерадивым пациентам колют серу, что производит странный эффект. Даже движение мизинца причиняет невероятную физическую боль. Это делается для того, чтобы обездвижить, остановить больного, чтобы он абсолютно ничего не мог делать, ибо любое шевеление причиняет ему невыносимые страдания." — Верховный претор многозначительно посмотрел на Боку.

Тот пожал плечами:

— Не знал о таком. Надо взять на вооружение.

— "Настоящее имя Хишена Головы, атамана гроанбургских разбойников, Колнег Вилнар. Его мать была каторжной и родила его в сайтонской тюрьме, после чего попыталась тут же убить, закопав в землю. Но случившийся в эту ночь сильный дождь, размыл землю и младенец смог дышать и кричать. На его крик явился охранник и выкопал его. Колнег Вилнар был самым жутким воеводой в армии безумного барона Глубы, а потом и начальником его личной стражи. Отличился в кровавой битве при Халиане. Известен тем что всех своих пленных он закопал заживо в общей яме, после чего устроил себе трапезу прямо над ней, под аккомпанемент глухих стонов и воя из-под земли". — Верховный претор удивленно покачал головой. — Откуда он всё это узнал? Даже я понятия не имею какое настоящие имя Хишена.

— "В обществе иегонов, проживающим в Ильмарской провинции», — продолжил герцог, — "каждому человеку назначают партнера-хранителя, который должен практически беспрерывно следить за своим подопечным, дабы тот не пустил в себя дьявола и не отступился от бога. Если же кто окажется слаб и дьявола войдет в него, то его подвергают жутким пыткам, дабы причинить нечистому духу лютые страдания и изгнать его". — Герцог невесело усмехнулся: — правда что ли? Если так, то надо отправить туда гвардию и привести этих фанатиков в чувство. Кстати девчонка что-то там говорила об иегонах, надо не забыть её спросить. — Перелистнул еще страницу и прочитал: — "Обычно мужчины видят лучше женщин, тогда как женщины лучше слышат". "Тяша — так называют слой жидкой грязи на берегах Стылого моря. Грязь появляется там где отливами обнажается на некоторое время дно. Эта тяша очень коварная и липкая. Если человек, рыбак один и провалится по пояс в тяшу, сам уже выбраться не сможет и при наступлении прилива утонет."

— Да, — подтвердил Бока, — есть такое. Жуткая вещь.

— "Твердо установлено, что за северным океаном есть неизвестные острова, где проживают удивительные люди. Они способны создавать стальных зверей, в частности собак, которые ведут себя абсолютно как живые, при этом всё их тело сделано из металла". — Герцог читал уже почти увлеченно: — "В юго-западной провинции Сайтоны Урат нашли способ изготавливать удивительную "каменную ткань", которая абсолютно не горит в огне и не пачкается. Даже есть пролить на неё вино или жир, то достаточно бросить её в огонь и через пару минут она будет как новая". "В землях северного Кирма живут черви-паразиты, которых называют «анкилосами». Они забираются в тела людей, обычно рудокопов, поселяются там и живут за счет людей, при этом превращая их в апатичных, равнодушных лентяев, которые совершенно ничего не хотят делать". — Герцог положил книжечку на стол и заметил: — Покойный был очень любознательным человеком, однако.

— Может это его и сгубило, — усмехнулся Бока.

— Да нет, не думаю, — серьезно ответил герцог, — его определенно сгубила жадность. Жадность вообще очень вредна для здоровья, а иногда даже может приводит к летальному исходу. Судья тому живой пример. Вернее уже неживой. Кстати, баланс по нашему жадному судье так и не сошелся. Не хватает две тысячи тон, сто сильвид и двух самых крупных бриллиантов. — И Томас Халид уставился на своего помощника словно бы с осуждением.

Бока пихнул кошели, лежавшие на столе.

— Ну сто сильвид думаю здесь, а насчет остального не представляю. Я еще не говорил с Шиго и Тулакхом, они что сказали?

Шиго и Тулакх были аврами из "Летучей команды" верховного претора. Именно их отправили следить за судьёй.

Мастон Лург очень ошибся, посчитав что герцог легко расстанется со своими деньгами и, получив чудесного ребенка, равнодушно позабудет о монетах и бриллиантах, заплаченными за него. Напротив, верховный претор весьма озаботился тем что бы все деньги потраченные на приобретение девочки так или иначе вернулись к нему. Томас Халид прекрасно понимал, что незаконными, силовыми методами ему вряд ли удастся вернуть золото и серебро попавшее в хранилище банков. Несмотря на всё своё влияние и огромную власть, он знал что банкирские дома не менее влиятельны и могущественны и не допустят подобного произвола. У них тоже немало связей и рычагов воздействия и они будут неистово сражаться за каждую монету попавшую в их жадные руки. Конечно всесильный министр правопорядка мог бы превратить жизнь банкирских семей в ад и в конце концов заставить их вернуть деньги, но это была бы долгая, кровопролитная, абсурдная война, которая не имела никакого смысла ибо, тут Мастон Лург был прав, по большому счету сумма в 20 тысяч тон и 50 тысяч сильвид значила для герцога лишь чуть-чуть больше чем ничего. И он решил поступить проще. Благодаря опыту и ловкости мэтра Регоньяка, судья собственноручно, хоть и незаметно для себя, подписал официальное завещание, по которому все его права, титулы, состояния, земли, счета, всё движимое и недвижимое имущество наследуется его приемной дочерью Элен Лург, как оказалось единственным близким и родным для него человеком. По достижению своего совершеннолетия в 18 лет, графиня Элен Лург на абсолютно неоспоримых законных основаниях вступит в полное единоличное владение всем наследством отца. До этого же момента попечительство и все заботы о ней самой, обо всех её средствах, поместьях и пр. препоручаются официально назначенному опекуну, на роль которого, о чудо, Его Сиятельство граф Мастон Лург выбрал своего бывшего начальника, доброго друга, в высшей степени ответственного, щепетильного, благородного и нравственного человека, Его Светлость герцога Этенгорского, который вне всяких сомнений сумеет обеспечить девочке надлежащее окружение, дать юной графини соответствующее образование и уготовит ей блестящую будущность. Таким образом, герцог одним махом вернул себе все деньги, отданные судье, а также приобрел прекрасное, обширное поместье Валеш. От источников в банках он узнал, что судья положил на счета не все полученные деньги, не хватало 2400 золотых и 100 сильвид, а также большей части алмазов. Вот тут в игру и вступали авры, Шиго и Тулакх. Авры были известны тем, что очень чувствительны к запахам, их тонкое обоняние соперничало с собачьим, а многие считали что и превосходит его. Среди остальных народов Шатгаллы даже бытовало устойчивое мнение, что авры способны разговаривать друг с другом посредством обмена незаметными для остальных ароматами. И герцог прибегнул к трюку, который он уже использовал раньше, все переданные судье бриллианты были помечены "брюшной слизью", на языке Омо "ящеричным потом", веществом, выделявшимся из специальных отверстий на теле авра. Для них запах этой слизи был строго индивидуален и нес в себе массу информации, улавливали они его на большом расстоянии и в совершенно ничтожных количествах. И следуя за этим запахом, Шиго и Тулакх весь день ходили за судьей. И после того как Мастон Лург уехал в Геральдическую палату, авры с легкостью нашли спрятанные алмазы в номере 28.

— Покойный спрятал остальные бриллианты в соседнем номере в "Этоли Ривс", — сказал Томас Халид. — Еще 400 тон нашли в его собственном номере, но вот куда он дел еще 2000 золотых и два самых крупных бриллианта неясно. Впрочем, что касается камней, то кажется он оставил их где-то во Флотерре.

— В парке? — Весело удивился Бока.

— Да. Шиго и Тулакх довели его до парка. По их словам в парк он вошел с алмазами, а когда вышел никакого запаха "брюшной слизи" они не почувствовали. После того как они сдали судью Регоньяку они возвращались в парк, но камни не нашли.

— Закопал он их что ли? — Бока улыбнулся. — Или может подарил их принцессе Флорианне.

Герцог, не разделяя веселости слуги, недовольно поглядел на него.

— Я спросил Шиго смогли бы они почувствовать запах из-под земли и он говорит, что если не слишком глубоко то да. Но у меня другая идея. Может быть судья заметил слежку и проглотил камни. Поэтому прежде чем выкинуть его труп в Буристане, вскрой ему брюхо и хорошенько проверь его потроха.

Веселость тут же покинула Боку. Он досадливо поморщился. Герцог заметил это.

— Не кривись. Не хочешь копаться сам, можешь позвать Жанжона, он в этом деле мастер. — Герцог снял очки и принялся протирать стеклышки батистовой тряпочкой. — Куда же этот гад дел две тысячи моих золотых?

— Может тоже во Флотерре закопал? Сказок про пиратов начитался.

— То есть он таскался по городу с 10 килограммами золота на себе? Вряд ли. Тем более Шиго и Тулакх утверждают что при нем не было никаких сумок. Ты карету его осмотрел?

— Да. Ничего интересного. Книги да одежда. — И Бока чтобы перевести тему, спросил, указывая на часы и перстень Мастона Лурга. — А с этим что делать?

— Пока ничего, пусть у тебя полежат. Когда труп судьи найдут в Буристане при нём не должно быть ничего ценного, убили и ограбили. И постарайся что бы всё выглядело натурально.

— Постараюсь.

— Я на это дело выберу из дознавателей кого-нибудь поглупее, чтоб не слишком умничал и глубоко не копал. А перстень и часы потом подумаем кому подбросить. Ведь нельзя же чтобы за смерть целого городского судьи кто-то не понес наказания. Нас не поймут. — И герцог пристально поглядела на своего помощника.

Бока покачал головой, соглашаясь, а затем медленно, словно неохотно проговорил:

— Я вот только не пойму зачем нам нужна вся это свистопляска. Что в этой девчонке такого?

Герцог одел очки, достал из кожаного бювара плотный исписанный лист, украшенный вензелями и сказал:

— После того как это завещание вступит в силу, эта девчонка станет графиней Валешской, владелицей огромного состояния и бескрайних земель домена Валеш.

Бока поглядел на верховного претора в полном непонимании.

— Вы же сами отдали судье всё это состояние и теперь получили назад своё же. Неужели это всё ради какого-то домена, которое к тому же через 12 лет отойдет этой девчонке, а потом и её мужу.

Герцог улыбнулся, наблюдая совершенную растерянность на лице помощника.

— Ничего непонятно, правда? — Усмехнулся он. — Кстати, насчет девчонки, не забудь принести ей ужин.

— Я?! — Изумился и возмутился Бока.

— Ты, — очень спокойно произнес герцог. — Ты вообще будешь за ней теперь присматривать. Беречь её, защищать от всех невзгод и опасностей этого жестокого мира.

— Вы шутите, Ваша светлость? Вы же знаете я плохо переношу детей и не умею с ними обращаться.

— Придется научиться. Рядом с ней должен быть тот кому я полностью доверяю. А таких людей пожалуй только трое: ты, Жанжон и Рукхо. Ну и кого предлагаешь к ней отправить? Немого, страшного как смерть Жанжона, который большую часть жизни калечил людей в Доме Ронга или убийцу-ящера, которые надвое рассекает людей и питается жуками. Нет, Бока, как не крути ты единственный вариант. Так что принеси ей ужин, напои её морсом, разожги камин, уложи её в постель, почитай сказку и охраняй её сон.

— Вы смеетесь надо мной?

Герцог улыбнулся.

— Ну ладно, сказку можешь не рассказывать. Тем более что твои истории вряд ли подойдут для детских ушей.

— Но она же боится меня. Я на её глазах убил человека.

Герцог задумчиво посмотрел на него и пожевал губами.

— Нет. Она очень умная и поэтому боится меня, а не тебя.

140

Элен лежала на боку и задумчиво смотрела в окно, где в вечерней покойной темной глубокой синеве гасли последние отблески пронзительно алого заката.

Она думала о судье. Нет, ни о его жутком убийстве, перекошенном лице с выпученными глазами и дико пульсирующей ауре, эти воспоминания она испуганно обходила стороной, шарахалась от них прочь, не смела даже приблизиться к ним. Нет, она думала о человеке и его смерти. Как же это странно, что тот с кем она провела последние шесть дней и ночей, с кем постоянно разговаривала, спорила, делила кров и пищу, кого ненавидела, боялась, презирала, кто стал такой важной и неотъемлемой частью её жизни вдруг больше не существует. Он навсегда исчез из Вселенной. Все его мысли, устремления, чаянья и надежды, какие-то его понятия о мире, о себе, о других людях, его оценки, суждения, принципы, симпатии, негодования, всё его сложное противоречивое мироощущение, полное сотен и сотен эмоциональных нюансов всё это в один миг стало ничем, растворилось в бесконечной равнодушной пустоте. Огромные массивы многолетних знаний, причудливые хитросплетения ассоциативной памяти в одну секунду обнулены и стёрты. Осознание этого факта, той легкости и молниеносности, с которой это происходит пробирало Элен ледяной зябкостью до самого нутра. Пугающая безжалостная мысль что тоже самое может произойти и с ней, и с папой, и с дедушкой подавляла, парализовала волю и дух. Смерть рядом, совсем близко, в одном шаге от неё и достаточно одной секунды чтобы она, Элен Акари, со всеми своими мыслями, чувствами и воспоминаниями исчезла навсегда. Девочке стало очень неуютно и пронзительно одиноко. Да, некоторые из землян уже стали биологически бессмертными, для многих не существует процесса старения, а те кто еще физически не бессмертны всё равно могут при соответствующих затратах продлевать свою жизнь сколь угодно долго. Да, техника достигала такого уровня, что человеческое сознание, со всей его памятью и чувствами возможно скопировать и сохранить на внешнем носителе информации. Но это ничего не изменило. Ничего. Люди по-прежнему умирают, погибают от болезней, воин, преступлений, несчастных случаев, стихийных бедствий, космических катаклизмов и навсегда исчезают для остальных. Застраховаться от этого нельзя. Даже уйдя в виртуальные миры, кибернетическое пространство, вложив своё сознание в полностью роботизированное тело, всё равно остается шанс исчезнуть, быть полностью удаленным, стёртым, дезинтегрированным. Элен знала это, прекрасно знала, но тем не менее до этого дня смерть оставалась для неё понятием отвлеченным, чем-то далеким и её малокасающимся. Гибель матери, единственный случай когда она непосредственно столкнулась со смертью, для неё прошла почти незаметно. По крайней мере так ей казалось сейчас. Она мало что понимала в три года. И эта красивая черноволосая женщина была как из какой-то сказочной книжки или доброго фильма и так и осталась там навсегда. А сейчас на её глазах исчез человек, столь реалистично и беспощадно, что она не смела и вспоминать об этом.

Элен услышала движение засова и все мысли испарились из её головы. Она проворно спрыгнула на пол и шарахнулась к окнам, подальше от двери. В комнату с подносом, на котором стояли тарелки, стакан, графин и большая застекленная лампа вошел высокий мужчина. Это был убийца судьи. И девочка, вроде бы уже немного оправившаяся от пережитого ужаса и в какой-то степени совладавшая с ним, снова испуганно задрожала.

Бока поставил поднос на маленький столик возле стены, напротив изножья кровати, и холодным рыбьим взглядом посмотрел на ребенка. Элен, как не было ей страшно, сумела не отвести глаза и смотрела на мужчину со странной смесью испуга и негодования. В тихой сумрачной комнате, освещенной красными отблесками заката и оранжево-белым пламенем лампы эти двое словно готовились к поединку.

— Ты убил Галкута? — Спросила Элен, чувствуя как быстро и сильно бьется её сердце.

Молодой мужчина сделал пару шагов вперед, неотрывно вглядываясь в огромные глаза на очень бледном детском лице.

— Конечно. В парке за домом. Перерезал ему горло. Его же охотничьим ножом, который он носил за спиной.

С разочарованием и легким удивление Бока увидел, что его слова не произвели на девочку никакого впечатления. И даже наоборот она как будто успокоилась и потеряла к нему интерес.

— Я хочу остаться одна, — сказала она и, изящно взмахнув рукой, словно отгоняя его как назойливое насекомое, чуть надменно добавила: — Ступай. — И отвернулась к окну.

Всё это Элен проделала совершенно автоматически, без всякого специально умысла, не имея никакого намерения как-то унизить помощника герцога. Ей просто действительно очень захотелось остаться одной, а страх перед этим человеком куда-то улетучился после его ответа.

Бока несколько оторопел, раздраженно глядя в затылок дерзкой самонадеянной девчонки. "Ах ты, засранка мелкая!", сердито подумал он, "Графиня пальцем деланная!" У него возникло острое желание отвесить нахалке увесистый подзатыльник, что он и не преминул сделать. Однако в последний миг перед ударом, Элен, то ли услышав приближение мужчины, то ли уловив опасность каким-то шестым чувством, обернулась и, увидев занесенную над ней руку, резко отскочила в сторону. Страх вернулся и она, не сводя с Боки распахнутых глаз, отступала прочь, спиной вперед, пока не уперлась в стену. Бока пошел на девочку, наплывая на неё как громадный фрегат на маленькую лодку. Элен вжалась в стену. Она видела что в целом его аура довольно спокойна и уравновешена и он определенно не охвачен приступом злобы или ярости. Тем не менее она уже почти не сомневалась, что он ударит её, равнодушно и без эмоций, просто в назидание, дабы преподать ей еще один урок. И скорей всего ударит по голове. Элен вся напряглась, чувствуя себя абсолютно беззащитной и тем самым униженной. У неё пересохло во рту.

Бока видел что она напугана, но все еще боролся с желанием отвесить ей оплеуху. Хотя уже понимал, что злится скорее на герцога, который заставил его возится с этой соплячкой, чем на неё саму. Он сделал еще шаг. "Всё-таки подзатыльник ей не помешает", решил он. Элен сжалась и даже присела, затравленно глядя на возвышающегося над ней человека. "Пожалуйста, не делайте мне больно", то ли подумала, то ли прошептала она. Боке стало неприятно, отвращение к самому себе словно омерзительное зловоние прикоснулось к нему на миг. Морское братство отправило его сюда чтобы отомстить Каменщику, Собрание девяти выбрало его как самого отчаянного, рассудительного и хладнокровного головореза из всей пиратской братии, он был главным действующим лицом грандиозной головокружительной аферы и вдруг оказывается настолько не способен совладать с собой, что бьет какую-то глупую жалкую шестилетку.

Он опустил руку, выпрямился, холодно, насмешливо, изучающе разглядывая сжавшегося перед ним ребенка. Ему вдруг стало любопытно как девчонка расскажет о том откуда у неё синяк.

— Скажи-ка, мелкая, кто это тебе такой знатный фонарь по всей морде нарисовал?

Элен внимательно глядела на мужчину. Она видела что никакой ни то что злобы, но даже и досадного раздражения в нём нет и он скорее просто насмешничает над ней. Страх в её душе снова сник и почти растаял.

— Не твоё дело, длинный! — Дерзко ответила она. — Я же не спрашиваю кто тебе твою морду исполосовал.

Бока ударил очень быстро, Элен никак не успела среагировать. Ударил левой открытой ладонью по лицу. И хотя он всего лишь отвесил ей пощечину, Элен отбросило влево к стене и щека вся заалела как Яна на закате.

Прижавшись к стене, почти присев, снова до крайности испуганная и встревоженная, Элен затравленно глядела на помощника герцога. Глаза её увлажнились от слез.

— Учись со старшими разговаривать, соплячка плюгавая, а то живо тебе второй фонарь организую. Ко мне будешь обращаться только на вы и называть меня "господин Бока" и никак иначе. Ясно?

— Не буду, — трепеща от страха, уже готовясь что он может её и пнуть, через силу выговорила девочка.

Бока смотрел на неё будто бы вполне удовлетворенный, словно она сказала, что да, всё ясно, только так теперь и будет, господин Бока. Элен вдруг увидела как из его левой ноздри потекло что-то темное. Еще пару секунд он этого не замечал, потом почувствовав кровь на лице, матерно выругался, быстро достал из кармана штанов белый платок и приложил к носу. Элен успела заметить, что платок уже был в засохших бордовых пятнах. Прижав ткань к кровоточащей ноздре, Бока неотрывно глядел на девочку. Элен, в очередной раз оправившись от страха, смотрела на мужчину в некоторой растерянности. Она видела что помощник герцога вроде как улыбается.

— У меня это бывает. От волнения, — пояснил он. — Бесишь ты меня, мелкая, понимаешь?

Как только кровь засохла, он убрал испачканный платок в карман и хрипло сказал:

— Дай руку.

Элен не пошевелилась.

— Руку!

Девочка протянула ему дрожащую правую ладонь. Бока схватил ребенка за запястье и вложил в ладонь перстень Мастона Лурга.

— На память от мертвеца, — усмехнулся Бока и, отпустив Элен, развернулся и пошел к двери. По пути он покосился на пустой холодный камин и злорадно подумал что "засранка перебьется". "Пусть слегка охладится, это ей только на пользу пойдет".

Элен, сжимая в руке перстень, сползла по стене и уселась на паркетный пол. Гудящее напряжение последних минут медленно отпускало её. Она не понимала саму себя. Зачем она дерзила и грубила этому человеку, ведь он же злодей, хладнокровный убийца. На секунду в её голове возникла сцена убийства судьи, но вспомнить какое тогда было у Боки лицо или на что была похожа его аура она не могла, в те страшные минуты она смотрела только на судью. Но не важно какое было у него лицо, получал ли он удовольствие от происходящего или ему было не по себе, это значения сейчас не имеет. Он убийца, он способен запросто ударить её. Щека до сих пор пылает. А она словно специально дразнила его. Элен пыталась понять зачем. Ведь она же не дурочка, она понимает как себя надо вести с таким человеком. Но что-то толкало её противоречить ему, сердить его, раздражать. Наверно это была ненависть, ненависть и омерзительное чувство бессилия, отчаянное понимание того что ей абсолютно нечего противопоставить этим людям. Тем более она медленно, но верно осознавала что эти люди гораздо хуже и страшнее тех, предыдущих. Алчный судья из Туила теперь представлялся ей вполне безобидным пройдохой на фоне мрачной фигуры безумно безжалостного в своей равнодушной жестокости герцога. И Галкут, да тот самый Галкут что водил её на цепочке в туалет и сдавливал ей до боли плечо сейчас казался родным и безопасным по сравнению с этим жутким душителем. Галкут не бил её, теперь она понимала что он никогда бы не поднял на неё руку, лишь однажды он сделал ей больно и то для того чтобы как он считал научить её кое чему важному. Он называл её "госпожой", он оберегал её, защищал, совсем не думая о себе. А этот Бока, он сквернословит, обзывает её, унижает и ему ничего не стоит ударить её. И наверняка он еще ударит. Взгляд Элен стал непроницаемым, с глухой тоской она ощущала как страшное тяжелое будущее наваливается на неё и это будущее со всей очевидностью заявляет ей что у герцога и Боки ей будет гораздо хуже чем у судьи и Галкута. Для Элен это было странное чувство. Понимать, признавать и принимать мысль что завтрашний день будет ужасен, учиться бояться его, не желать его. Раньше ничего подобного она не испытывала. Но всё же он ведь не убил Галкута, подумала она, словно пытаясь ободрить себя. И тогда когда он в первый раз занёс над нею руку, он всё же не ударил её, что-то остановило его. И потом, когда она грубо ответила ему, он ведь всего лишь дал ей пощечину, просто не рассчитал силу, но навредить ей он не хотел. Но она словно слышала как неумолимое будущее смеется над ней, над её жалкими попытками как-то утешить себя. Но она подумала о папе и Ките и ей сразу же стало легче. Гнетущие фигуры герцога и его отвратительного помощника отступили и съежились, уменьшились и почти исчезли.

Она разжала ладонь и долго глядела на кроваво-багровый рубин в золотой оправе, всё что осталось от гнусного алчного злодея, несчастного одинокого озлобленного человека. Ей на память пришла строка из одной древней баллады, прочитанной на уроке истории: "Всё кончилось так как должно было быть, у сказок счастливый конец."

Она поднялась, подошла к окну, положила перстень на широкий каменный подоконник и посмотрела на улицу, в густые темные сумерки чужой планеты. Красное светило уже опустилось за горизонт, оставив за собой тонкую полоску нежного алого сияния далеко-далеко на северо-западе. На небе сверкали яркие вечерние звезды и светились половинки двух маленьких лун. Элен видела своё отражение в темно-синем стекле. Она одна, совсем одна-одинешенька посреди эти безмерных равнодушных пространств, а её дом где-то там, среди звезд, бесконечно далеко от неё. Но она снова подумала об отце и Ките. Нет, она ни одна, они где-то здесь, по сравнению с этими звездами совсем рядом и она обязательно найдет и своего папу и своего пса. Обязательно. Она вспомнила как дядя Вася, когда у него что-нибудь долго и упорно не получалось и он то и дело вворачивал крепкое словцо, забывая что поблизости юная любопытная слушательница, потом, справившись с проблемой, с довольной ухмылкой, нравоучительно говорил ей: "Запомни, синеглазая, этот шебутной мир так уж устроен, что в самом-самом конце всегда всё бывает хорошо. И главная задача человека — не подохнуть раньше времени и дожить до того момента когда это хорошо наступит. А что наступит это уж непременно. И к бабке не ходи. Это ж главный закон нашей Вселенной".

Элен посмотрела в глаза своему отражению. "Я доживу", твердо пообещала она себе. Она найдет и папу и Кита. Непременно найдёт. Они встретятся и она станет самым счастливым человеком на свете. Всё именно так и будет. Обязательно. И к бабке не ходи.

Эпилог

Семью днями ранее.

Полицейский истребитель ViT200 бортовой номер NJ599 лежал накренившись на левый бок и уткнувшись носом в вспоротую им-же землю, заросшую красно-коричневой травой с золотистыми прожилками. Посадочные опоры по левому борту были повреждены, две что ближе к носу просто выворочены из своих гнезд, искурочены и погнуты. Левое крыло искорежено и смято. Правое же вздернуто вверх как прощальный взмах плавника какого-то погибающего большого морского животного. Это было грустное зрелище. Огромная металлическая собака и маленькая черноволосая девочка стояли в стороне и безмолвно взирали на угробленный ими межзвездный корабль. Оба были подавлены, смущены и растеряны.

— Папе это не понравится, — замороженным голосом произнесла Элен.

— Да уж, — откликнулся Кит. — Особенно если учесть, что подобный корабль стоит как пять домов на Макоре.

Робот повернул голову и скорбно поглядел на хозяйку. Та, почувствовав его взгляд, посмотрела ему в глаза.

— Ой, Кит, только пожалуйста не нужно говорить о том, как ты предупреждал, что это плохая затея и ничего хорошо из этого не выйдет!

Пес чуть помолчал, а затем мстительно произнес:

— А я предупреждал вас, мисс Элен, что это плохая затея и ничего хорошо из неё не выйдет.

— Это ты его разбил! — Обиженно воскликнула девочка, но тут же прикусила язык, раскаявшись в своих подлых словах.

Кит, ничего не ответив, отошел в сторону, покружился на месте как настоящая собака и улегся на бок. Глядел он куда-то в лес, демонстративно не замечая девочку.

Элен подошла к нему.

— Прости, пожалуйста, — сказала она. — Мне не следовало так говорить. Это только моя вина. Это я тебе заставила.

Она присела на корточки рядом с головой собаки.

— Ну правда, Кит, не обижайся. У меня просто нечаянно вырвалось.

Робот упрямо глядел в сторону.

— Ну, Китти, ну пожалуйста, — жалобно произнесла девочка. — Тебя же не для этого создавали и понятно что ты нисколечко не виноват в том что из тебя вышел такой дрянной пилот.

Кит резко повернул голову и уставился на ребенка.

— Дрянной пилот? — Обиженно спросил он.

— Ну то есть я хотела сказать…

— Между прочим, мисс Элен, — перебил Кит, — мы оба с вами остались целы, что по-моему уже совсем не плохо для первой посадки "дрянного пилота". А повреждения корабля по предварительной оценке по совокупной шкале стопроцентной исправности составляют не более 34 процентов. Он только летать не может, а так… гм, вполне целый.

— Ну, конечно, Китти, я и говорю что ничего страшного, что ты молодец. Главное что мы приземлились и оба целы. И не важно что до папиных координат десять тысяч километров, уже повезло что мы с ним хотя бы на одном континенте.

Кит прикрыл золотые веки, сузив глаза и подозрительно глядя на хозяйку.

— Язвите, мисс Элен? Здесь всего один континент.

— Ну вот, — улыбнулась девочка, — я и говорю, что нам повезло и ты настоящий молодец. Ведь мы могли бы и в океан упасть. А так мы на одном с папой континенте и теперь просто дойдём до него пешком.

Черные глаза робота ошарашенно распахнулись.

— Пешком?! Мисс Элен, об этом не может быть и речи. От нас до координат Валентина Акари по прямой 9324 километра, нам и за полгода не пройти такое расстояние. Не говоря уже о том что это чужая опасная планета и вам здесь совершенно не место. Вы всего лишь маленький ребенок из абсолютно иной среды и должны как можно скорее вернуться в подходящие для васусловия.

Элен нахмурилась.

— И что ты предлагаешь?

— Это очевидно. Гиперлайн полностью исправен. Я сейчас же свяжусь с ближайшей базой космических спасателей и через пару часов они будут здесь.

Элен уселась на траву и обхватила колени.

— Нет, — сказала она.

— Что нет?

— Мы должны идти к папе.

Робот несколько секунд внимательно глядел на девочку, изучая те её физиологические показатели, по которым можно было составить приблизительную картину её психоэмоционального состояния.

— Мисс Элен, это неразумно, — мягко сказал он. — В Звездном Реестре о Каунаме, если не считать изображений, всего лишь пара десятков мегабайт информации. Отправься мы в путешествие по планете, нам пришлось бы иметь дело с почти неизученной местной фауной, флорой, климатом и природными феноменами, которые возможно вообще еще не описаны. А главное нам пришлось бы столкнуться с разумными видами, населяющими этот мир и в том числе с потомками землян, звездных переселенцев, которые деградировали здесь до какого-то примитивного дотехнологичного социума и несомненно представляют угрозу для любого пришельца извне. Поэтому я не могу допустить чтобы вы оставались здесь какое-то более-менее продолжительное время. Для вас это может быть очень опасно. И единственное что нам остается это вызвать "усталых ангелов". Они заберут нас отсюда и вы будете в безопасности.

Элен отрицательно покачала головой.

— Нет, — повторила она. — Спасатели обязаны сообщить о нас Космической полиции. Об этом тут же узнают папины коллеги. А среди них предатель. Папа же сказал, что дома мне угрожает опасность. Тем более предатель поймет, что папа где-то на Каунаме. Ты хочешь чтобы мы все попали в руки мафии?

— Мисс Элен, — терпеливо сказал Кит. — Мы с вами не в сериале "Мир за твоим окном", мы не противостоим могучим преступным синдикатам и никакие суперкиллеры, киборги-ассасины, смертоносные наноботы и загадочные ментальные призраки, высасывающие энергию, за нами не охотятся. Тот человек, о котором говорил ваш отец вовсе ни какой-то гениальный гиперзлодей, темный властелин потустороннего мира или таинственный супербосс мрачных безжалостных банд, он всего лишь, судя по всему, служащий Сейтеранского департамента Космопола, полицейский офицер среднего звена, который торгует доступной ему информацией. И конечно мы отправимся не домой, а к мистеру Атинховскому или мисс Уэйлер.

— Если бы дедушка или тетя Саша были доступны, мы бы вообще здесь не оказались. И не разговаривай со мной как с маленькой. Я прекрасно понимаю, что этот предатель вовсе не дон Маричетте Сторукий, не Облачный Стрелец, не Владыка Гиг-Войда, не капитан Барма, не Даймон — Гасящий звезды и не Безликий король из Крабовой туманности. Но те кому он передает информацию наверняка не хотят чтобы его раскрыли. И несомненно предпримут какие-то действия чтобы этому помешать. Кроме того, как только здесь появятся "усталые ангелы", выяснится что мы с тобой угнали полицейский корабль и тебя немедленно у меня заберут и деактивируют, по крайней мере на то время пока полицейские будут во всём разбираться. И я останусь совсем одна. Ты этого хочешь?

— Мисс Элен, даже если нас разлучат, вы все равно будете под защитой.

— Значит ты хочешь чтобы нас разлучили?! — Теряя самообладание воскликнула девочка. — Неужели ты не понимаешь что на Каунаме мы в больше безопасности и пока никто там не знает что мы и папа на Каунаме, всё хорошо.

— Мисс Элен…

— Мы пойдем к папе! — Перебила Элен и её пылающие синие глаза сердито уставились на робота.

Но за три с лишним альфа-года общения со своей юной хозяйкой Кит привык к процессу увещевания и спокойно сказал:

— Мисс Элен, это совершенно неразумный план. Ведь очевидно, что ваш дедушка или мисс Уэйлер получат ваши сообщения и прилетят за вашим отцом раньше чем мы пройдем и четверть пути до этого Солейрона.

— Ну и ничего страшного. Они знают что мы тоже полетели на Каунаму, включат спутниковый маяк, ты поймаешь сигнал и они подберут нас.

— Допустим. Но тогда я вообще не вижу никаких причин подвергать вас опасности путешествия.

— Они могут и не прилететь, а папе нужна помощь сейчас. И вообще идти туда не так уж и долго. Про полгода это ты специально загнул. Мы же не весь путь пойдем пешком. Найдем лошадь или что тут у них есть, потом сядем на корабль, поплывем по морю и думаю дней за 10–20 доберемся до папы.

— Это вздор! — Фыркнул Кит.

— Ничего и не вздор.

— Почему это дедушка и мисс Уэйлер могут не прилететь?

— Откуда мне знать? Не ты ли недавно умничал, что непредсказуемость жизни это единственное что можно предсказать.

— Это не я умничал, а Юлий Корнелий Максимус.

— Не важно. Много вас умников на одну мою лысую голову. — Лицо Элен раскраснелось. Девочка так разгорячилась, что стала вплетать в речь дяди Васины присказки, даже вроде и не замечая их. Кит склонил голову на бок и саркастически поглядел на хозяйку. — Случилось что-нибудь непредвиденное вот они и не прилетят. Они даже моих сообщений наверно еще не получили. Ведь мы так и не смогли с ними связаться. И не клони голову, эти собачьи уловки сейчас не сработают.

Металлическая морда стала серьезной, а черные глаза словно бы еще темнее.

— Мисс Элен, я считаю этот разговор напрасной тратой времени. Мы никуда не идем.

— Еще чего! Мы идём к папе.

Они почти минуту глядели друг на друга, как непримиримые дуэлянты перед поединком. По крайней мере так смотрела девочка.

— Мисс Элен, на этот раз у вас ничего не получится. Решение будет за мной. Рассчитанный мной уровень опасности, угрожающей вам позволяет мне…

— Да какой еще опасности! — Возмущенно перебила девочка. — Ну что такого со мной может здесь случится? Ты же знаешь, я не могу ничем заболеть или заразится, в мою иммунную систему встроен сэйф-нановирус. Любой паразит не проживет во мне и 30 секунд, любой яд будет обезврежен в течении минуты. Чего мне бояться? Нановирус уничтожит любую известную заразу и любую неизвестную.

— Вы же отлично знаете, что самомодифицируемые нановирионы-блокаторы не дают стопроцентной гарантии от неизвестных болезней. Да они способны распознавать незнакомых биоинтервентов по негативному воздействию на организм и скорей всего сумеют их уничтожить, но гарантии нет. Вспомните пандемию "холодной чумы", "мраморного гриппа" и штамма "черной плесени". К тому же неизвестная инфекция может действовать настолько молниеносно, что сэйф-нановирус просто не успеет организовать адекватный защитный ответ.

Элен мрачно глядела на свою собаку.

— Кроме того, вы же прекрасно понимаете, что есть и множество других источников опасности для вас, — нравоучительно проговорил Кит.

— Ну каких, например? От голода я не умру. У нас пищевых концентратов, витаминных капсул и энергонов, если для одного человека, то на годы. Замерзнуть я не могу, во-первых, тут тепло, во-вторых моя куртка-трансформер с климат-контролем. Что еще? От всяких диких животных, злых людей и тому подобного ты меня защитишь. Так что это будет просто прогулка.

— Перестаньте, мисс Элен, — вроде как устало произнес пёс, — вы намеренно утрируете ситуацию. Существует миллион возможных опасностей, от которых ни я, ни ваша сэйф-прививка не смогут вас защитить. Вы можете сорваться с обрыва, упасть в яму, сломать ногу или руку, утонуть, на вас может свалиться дерево, в лесу вы можете налететь глазом на ветку или споткнуться о камень, упасть и разбить голову.

— Святая душа на костылях! — Воскликнула Элен, театрально всплеснув руками. Кит снова склонил набок голову, иронично глядя на девочку. — А на Макоре я что ли не могу споткнуться, упасть, сломать руку, разбить голову и выткнуть глаз?! Да я могу даже в душе поскользнуться, упасть и что-нибудь сломать. Так может ты меня и на Макоре из дома не будешь выпускать? И заодно запретишь ходить в душ?

— Вы и так туда не часто ходите. А вероятность поскользнуться на гранулированном фибропластиковом покрытии душевой комнаты для ваших ног крайне низкая. И да, на Макоре, вы тоже, конечно, можете споткнуться, упасть и повредить себя, особенно учитывая ваш непоседливый нрав. Но на Макоре о вас моментально позаботятся, там вы находитесь в комфортном высокотехнологичном городском окружении и у вас есть прямой доступ ко всем ресурсам современной медицины…

— У меня и здесь с собой есть регенераторы, — запальчиво начала Элен, но Кит осадил её:

— Не перебивайте меня, пожалуйста. Я много раз указывал вам на то что не прилично прерывать речь собеседника и воспитанные девочки никогда так не делают. — Кит сделал паузу, дабы придать вес словам и затем продолжил всё тем же менторским тоном: — Кроме того, Макора ваш родной мир. Всё ваше тело подстроено под него, оно взращено им, настроено на него. Вы привычны лишь к физическим характеристикам Макоры. Здесь же всё иное. Сила тяжести на несколько процентов меньше, атмосферное давление в среднем ниже, несколько другой спектр излучения местной звезды, отличный состав воздушной смеси, в нем ниже содержание кислорода, например. Здесь вы будете чаще задыхаться, возможно у вас будет кружиться голова, ваши мышечные ткани нет-нет да и будут ошибаться в распределении нагрузки и больше вероятность что вы потеряете равновесие, споткнётесь, упадете. Но главное здесь вы будете находиться в условиях дикой природы незнакомой планеты и просто смехотворно сравнивать вероятность несчастного случая для вас здесь и на Макоре. Ну и к этому еще конечно следует прибавить угрозы, исходящие от местных разумных обитателей. Вероятность умышленного, целенаправленного причинения вам вреда с их стороны просто не поддается вероятностной оценке и совершенно очевидно что я не могу гарантировать вам стопроцентную защиту в таком окружении. Что мы будем делать, если какие-нибудь дикари станут стрелять в нас стрелами или кидать камнями со всех сторон? В конце концов, мисс Элен, есть совсем ненулевая вероятность что в силу каких-нибудь чрезвычайных обстоятельств мы можем потерять друг друга и вы останетесь одна, одна на чужой опасной планете. Я не могу этого допустить. Если бы нам удалось приземлится рядом с мистером Акари, мы бы пришли ему на помощь. Но сейчас это невозможно. Ни о каком многомесячном путешествии по Каунаме не может быть и речи. Мы должны вернуться. Вы согласны со мной?

Элен, чуть выпятив нижнюю губу, хмуро глядела на робота.

— Я иду за папой, — твердо сказала она и встала во весь рост. — Пойду одна, если ты не хочешь. У меня есть припасы, спальник, компас, бинокль, юнипад, вибронож. Как-нибудь не пропаду.

Кит тоже поднялся на ноги, его голова оказалась на уровне головы Элен. Маленькую девочку и громадного робота разделяло не больше метра. Они молча смотрели в глаза друг другу.

— Я иду собирать вещи, — холодно сказала Элен.

— Можете собирать всё что вам хочется, — спокойно ответил Кит. — От корабля я вас не отпущу.

Робот приоткрыл пасть. Элен напряглась.

— Выстрелишь в меня седд-иглой? Только попробуй! Я тебе никогда этого не прощу! — Элен почти дрожала, ожидая что вот-вот ощутит слабый укольчик в шею и для неё всё исчезнет. В себя она придет скорей всего уже только на корабле "усталых ангелов". Она до того испугалась, что через секунду она провалится во тьму и очнется где-то в космосе, очень-очень далеко от Каунамы и папы, что едва не впала в истерику. — Слышишь, Кит, никогда! Между нами всё будет кончено. Я тебе больше слова не скажу, даже не посмотрю на тебя. Скажу дедушке пусть забирает тебя себе. Я не шучу. Только посмей выстрелить!

Кит сел на задние лапы, раскрыл пасть, вытащил золотой язык и, задышав как живой пес, принялся глядеть куда-то в сторону, словно потеряв всякий интерес к девочке. Та, уразумев, что он не собирается и возможно и не собирался стрелять в неё седд-иглой, почувствовала некоторое виноватое смущение.

— Кит, давай пойдем за папой, — жалобно проговорила она.

Робот повернул голову и поглядел на девочку.

— Мисс Элен, я не могу вам этого позволить, — как можно мягче сказал он.

Девочка потупила очи. Секунд десять она молчала, затем тихо произнесла:

— Ты посиди, пожалуйста, здесь. Я хочу тебе кое-что показать. — И направилась к кораблю.

Кит проводил её взглядом, размышляя над тем что она собирается ему показать. Видимо нечто такое что может как-то повлиять на его решение. Что же это может быть?

Он спокойно смотрел как девочка приблизилась к распахнутой посадочной платформе, взобралась на неё и исчезла в корабле.

Через несколько минут он услышал шум, доносившийся из истребителя. Какие-то глухие удары, треск, шипение. Кит поднялся и направился к кораблю, одновременно связавшись по радиоканалу с его внутренней системой управления — Исидой. Исида предоставила ему доступ к камерам наблюдения в рубке. Увидев что там происходит, Кит остановился. Девочка в синей куртке, сжимая в руках увесистый электромагнитный молоток, изо всех сил лупила им по внутренностям одной из панелей управления. Кит моментально понял что это блок гиперлайна — устройства гиперсвязи, посредством которого можно было осуществлять обмен информацией на космических расстояниях за приемлемое время. Умная девочка лупила не просто по верхней панели с экраном и сенсорами, а подняв эту самую панель и разрушая непосредственно самое нутро устройства. Молоток безжалостно крушил тончайшие платы, кристаллы, паутины каналов сверхпроводников, яростно уничтожая шедевральное техническое творение человеческого гения.

Кит тут же сделал запрос к Исиде, она выполнила первичные тесты гиперлайна и спокойно сообщила что устройство полностью нефункционально. Кит попросил Исиду вычислить вероятность восстановления гиперлайна в текущих условиях, перечень необходимых работ и материалов и требуемое время. Через несколько секунд стало ясно, что восстановление практически невозможно. Главным образом из-за того что разрушены трансмутационные кристаллы наводки гиперполя. Исида равнодушно сообщила что она не обладает технологиями, способными воссоздать подобные структуры. Если Кит где-то сумеет достать их или каким-то образом вырастить, тогда вероятность восстановления значительно повысится.

В посадочном шлюзе показалась Элен. Кит отвернулся, отошел метров на десять и грузно улегся животом на траву, вытянув задние ноги влево.

Девочка медленно приблизилась к нему. Метрах в двух она остановилась, несмело глядя на него. Пёс упрямо смотрел куда-то в сторону и на неё не обращал никакого внимания. Элен опустилась на четвереньки, осторожно подползла к Киту и как ни в чем ни бывало села рядом с ним, привалившись спиной к его металлическому боку. Кит совершенно не замечал свою хозяйку, а та как будто бы с любопытством принялась рассматривать красные травинки с золотистыми прожилками

Но она лишь делала вид, с нетерпением ожидая что скажет Кит. Ей было жутко не по себе из-за того что она устроила и теперь ей нестерпимо хотелось, чтобы Кит как-то ободрил её, убедил что ничего страшного не случилось. Но он молчал. Это продолжалось минут пять. Наконец Элен не выдержала и покосилась на голову робота.

— Кит, ты сильно сердишься? — Тоненьким голосом спросила девочка.

Пёс не ответил.

— А помнишь мы убегали от рассерженного мистера Тачера и ты сказал, что люди сердятся когда чувствуют себя неправыми?

Кит молчал. Элен покусала нижнюю губу, решив что напрасно это припомнила.

— А мисс Уэйлер говорила что по закону дети моего возраста еще могут не отвечать за некоторые проступки, потому что у них еще не сформирован полностью механизм автоответственности и структурного разделения этических норм. — Элен снова решила что взяла неверное направление и поспешила добавить: — Но я понимаю что поступила не очень хорошо.

Кит молчал.

— А папа говорил что в следующем году возьмет меня на Ливу, потому что тетя Айша очень хочет познакомиться со мной. Но взять тебя мне не разрешат, потому что секта, в которой состоит тетя Айша категорически против роботов, которых они называют дьявольской карикатурой на жизнь. И я очень расстроилась и даже расхотела лететь, потому что я… потому что я очень тебя люблю и хочу чтобы ты всегда был со мной.

Но и на этот сокрушительный довод Кит не поддался. Элен ощутила легкое раздражение, она совершенно не привыкла чтобы этот, с её точки зрения, беспроигрышный козырь оказывался бесполезен. И чувство вины за уничтоженный гиперлайн несколько потускнело.

Она переползла к голове Кита и села прямо перед его мордой. Кит демонстративно отвернулся. Элен собралась с духом и сказала:

— Мы пойдем за папой? — Произнесла она это с такой неясно размытой интонацией, что нельзя было понять то ли она жалобно спрашивает, то ли настойчиво утверждает.

Кит наконец повернулся, посмотрел девочке в глаза и холодно проговорил:

— Нет, не пойдем. Я запру вас в корабле, где вы будете в полной безопасности. И мы будем ожидать прилета мистера Атинховского или мисс Уэйлер.

Однако это сообщение как будто бы ничуть не встревожило Элен. Она уселась попой на траву, положив локти на колени, и спокойно поглядела куда-то вдаль, в непривычно красновато-зеленое небо над лесом.

— Я знаю, ты бы не выстрелил в меня, — сказала она словно бы в задумчивости. — Я вспомнила, как дедушка рассказывал мне о твоём ключевом поведенческом алгоритме, о твоей доминанте поведения. Твоя главная цель защищать и оберегать меня. Но при этом ты не можешь хоть как-то ограничивать мою свободу или подвергать насильственным действиям. За исключением ситуаций, когда есть непосредственная и очевидная угроза моему здоровью или жизни, тогда ты можешь действовать по обстоятельствам и даже, если это нужно чтобы спасти меня, причинить мне боль. Но дедушка говорил, что угроза должна быть совершенно очевидной и явной, никакие высчитанные вероятности возможного будущего не в счет. Так что ты не можешь выстрелить седд-иглой в меня сейчас, когда мне ничего не угрожает и не можешь запереть в корабле. Это создаст неразрешимое противоречие в твоей психике, а твой мозг не может этого допустить.

И повернув голову, Элен поглядела на собаку. Кит чуть улыбнулся.

— Да, — согласился он, — неразрешимые противоречия психики, внутренние конфликты сознания это очень скверно. Это действует разрушительно. Однако, вспомните, мисс Элен, как папа запер вас дома в наказание за то что вы с Артуром Финчем лазали по стройке и едва не провалились в реактор. Я не выпускал вас из дома и даже вынужден был вас вернуть в дом силой и вы ударили коленку и потом долго жаловались Василию Геннадьевичу. Как же, интересно, я тогда разрешил это неразрешимое противоречие?

— И как? — Спросила девочка, несколько обеспокоенная.

Кит улыбнулся шире.

— Возможно дедушка рассказал вам не всё. Ведь согласитесь неразрешимые противоречия могут возникать не только в связи с исполнением моего ключевого алгоритма и я как-то должен выходить из таких ситуаций. Например, точно также как вы.

— То есть?

— С помощью эмоций.

Элен пристально глядела на пса.

— Ты можешь устранять эти противоречия, повышая уровень воздействия эмоционального блока и приглушая логику алгоритма, ты это хочешь сказать?

— Возможно.

— Ты обманываешь меня, специально пугаешь.

— Клянусь Великим Аттрактором, — усмехнулся Кит, — вам наверно очень жаль, мисс Элен, что ваша способность видеть правду и ложь не распространяется на меня, не так ли?

Девочка молча глядела на собаку какое-то время, потом улыбнулась.

— Слушай, Кит, а ведь твой ключевой алгоритм требует от тебя только защищать меня, но не требует любить меня, правда?

— Правда.

В воздухе повис очевидный вопрос, они смотрели друг на друга, оба слегка улыбаясь. Но Элен, чуть удивив своего пса, спросила другое:

— Скажи, Кит, когда я вырасту и стану совсем-совсем взрослой, ну как мисс Уэйлер или даже как бабушка, ты по-прежнему будешь со мной?

— Ну если я не надоем вам к этому времени и вы не выгоните меня или не замените на какого-нибудь более современного робота-ассистента.

Элен улыбнулась.

— Может это я тебе надоем и ты найдешь себе кого-то получше, не такую вредную, вздорную и гадкую девчонку как я, уйдешь к какой-нибудь прилежной умнице, которая не разбивает гиперлайны?

— Ну надоесть вы вряд ли сумеете, — улыбнулся Кит.

Элен протянула руку и осторожно погладила металлическую щеку робота. Кит не отстранился.

— Ты не должен сердиться на меня, — сказала девочка мягким тихим голосом. — Я считаю что поступила правильно и не могла по-другому. Пусть даже с твоей точки зрения это ужасающая глупость. Я… я должна сама решать как мне поступать в моей жизни. Я понимаю, что твой ключевой алгоритм заставляет тебя изо всех сил пытаться оградить меня от всех бед и несчастий. Но ты можешь только помогать мне. Иначе, столь рьяно оберегая мою жизнь, ты уже начинаешь оберегать меня от самой жизни.

Она поднялась на ноги и словно бы чуть печально поглядела на собаку сверху-вниз.

— Ты знаешь, Кит, чем пахнет любовь?

Пёс отрицательно покачал головой.

— Она пахнет духами "Гивернэйчи" и это всё о чем я сейчас способна думать. Я должна идти. Пойми меня правильно. Или неправильно. Но только пойми. Пожалуйста.

И девочка направилась к кораблю. Кит положил голову между передними лапами и закрыл глаза. Он снова связался с Исидой и, подключившись к камерам, наблюдал как Элен складывает в рюкзак вещи. "Клянусь пределом Чандрасекары, вы совершаете большую ошибку, мисс Элен", сказал пёс по радиосвязи. Девочка на секунду застыла, держа над рюкзаком мембранный комби-термос. Она оглядела рубку разбитого корабля и тихо ответила:

— Клянусь пылающими космами Гипы, оно того стоит.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

93

94

95

96

97

98

99

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

120

121

122

123

124

125

126

127

128

129

130

131

132

133

134

135

136

137

138

139

140

Эпилог