Преподобная Синклитикия Александрийская или малая аскетика [Епископ Варнава Беляев] (fb2) читать онлайн

Епископ Варнава (Беляев) Преподобная Синклитикия Александрийская или малая аскетика

«Когда враждебный дух станет нападать на нас, распрострем Крест вместо паруса и будем безопасно совершать наше плавание».

Преп. Синклитикия

По благословению митрополита Нижегородского и Арзамасского Николая

Краткое житие аммы¹ Синклитикии

Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме.

Мф. 5:14–15

Приятнейшие дни в жизни святых не начальные, не молодости дни, а старости — предсмертные дни. А самый радостный день — день смерти. Особенно весело праздновался у первых христиан день смерти мученика. Он назывался natalis (подразумевалось dies) — «днем рождения», рождения не в этот скорбный, мрачный мир, а в вечный неизреченный свет. Первые христиане украшали двери дома, где находился покойник, венками и гирляндами из цветов, убирали внутренность дома зеленью, светильниками.² Все это, в общем, и теперь осталось, только песнопения похоронные приняли, вместо радостного, скорбный характер. Но это — от грехов.

К последним дням жизни преп. матери Синклитикии и обратимся. С внешней стороны, по телу, они, конечно, для нее скорбны были. Но с духовной стороны — являются для нас величайшим образцом назидания, наглядно воспроизводя славный подвиг терпения библейского Иова. Радостен дух был и у самой великой подвижницы, достигшей блаженного бесстрастия и утешавшейся небесными явлениями.

Назидательная кончина

Амме Синклитикии исполнилось уже 80 лет, когда ее постигла страшная болезнь. Началась она с изнурительной лихорадки. Болезнь томила и без того истощенную подвигами старицу более трех лет. Сильный внутренний жар мучил ее и не давал ни на минуту покоя. К этому прибавилась новая беда: от загнившего зуба стали гнить у преподобной десны. Гниение перешло на всю щеку. Через 40 дней стали видны кости. Зловонная едкая жидкость распространилась по всему телу. Запах от больной был так нестерпим, что сестры, которые прислуживали из чувства сильной любви к старице, едва переносили его. И вот, лежа в таких — то мучениях и страданиях, святая игумения нисколько не думала об их облегчении. Терпение ее было безгранично. Но сестры не выдержали. Пригласили врача.

Когда тот явился, она спросила:

— Для чего вы хотите остановить полезную для меня борьбу?³

— Мы вовсе не думаем, — ответил врач, — ни облегчать ваши страдания, ни исцелять вас, хотим только умастить⁴ отмершие члены вашего тела, чтобы остановить в них заразу. Она опасна для прислуживающих вам.

— Если это не для меня, то пусть будет по — вашему⁵, — тотчас успокоилась страждущая.

Так она постоянно отсекала свою волю.

Еще более трех месяцев мучилась святая. Только силою Божиею держалась ее душа в теле: человеческих сил, очевидно, не могло бы хватить для этого. За время болезни никакой пищи амма не могла принимать. Спала только по несколько минут. Наконец однажды сказала:

— Чрез три дня я буду разлучена с моим ничтожным телом.

Это случилось после бывшего ей видения святых ангелов и лика пресвятых дев, призывавших ее к себе. Показаны были Синклитикии при этом и райские селения.

Как предрекла, так и вышло: в назначенный день и час светлейшая паче солнечных лучей душа ее разлучилась с многоболезненным, изъеденным страшными язвами телом и перешла ко Господу, в жизнь неболезненную и нестареемую… От уничижения — к славе.

Это произошло около 350 года⁶.

Происхождение и подвижническая жизнь

Внешние обстоятельства жизни преподобной Синклитикии таковы. Родилась она в Александрии. Родители ее были выходцами из Македонии, людьми богатыми и благочестивыми. Кроме нее, у них были еще дочь и два сына. Младший умер рано, а старший, двадцати пяти лет, когда его собирались женить, ушел в монахи, по тогдашнему — в пустыню. Сестра же, будучи слепой, любила уединение. Все дети, как видно из их поступков, получили равно религиозное воспитание и выросли добрыми христианами.

Синклитикия была красива. Женихов посему увидала рано. Родители, как это обычно бывает, хотели выдать ее замуж. Но у нее были помыслы о другом. Наряды, дорогие каменья, серьги и браслеты, музыка и вообще внешний мир ее не трогали. Синклитикию манила к себе иная жизнь. Она молилась и в молитве находила для себя лучшее утешение. Видя, что тело ей изменяет и влечет не туда, куда она хотела бы, молодая дева наложила на себя узду — пост, воздержание и труд. Она так приучила себя, что если случалось ей принимать пищу не в положенное время, то это томило ее, лицо делалось бледным, тело слабело. Но святая очень следила за тем, чтобы пощениями и строгостями не доводить тела до расстройства⁷. Когда искушение проходило, Синклитикия смягчала суровый образ жизни, но продолжала бодрствовать и ждала нового нападения. Приходило новое искушение — подвижница ела только хлеб из отрубей, совсем не пила воды⁸ спать ложилась на голой земле…

Смерть родителей развязала ей руки. Она продала имущество; вырученные деньги, по обычаю всех святых, бросавших мир, раздала нищим; взяла свою слепенькую сестру и поселилась вместе с ней в одной из загородных гробниц, принадлежавшей ее родственнику⁹. Но, конечно, это было только начало. Вскоре она пригласила пресвитера и просила его принять от нее обет отречения от мира, <сопровождавшийся частичным остриганием волос>¹⁰. Желание ее было исполнено. Началась многотрудная, тянувшаяся десятки лет подвижническая жизнь.

..Не может град укрытися верху горы стоя; ниже вжигают светильника, и поставляют его под спудом¹¹… (Мф. 5:14 — 15)

Духовный огонь, горящий в сердце подвижника, не видимый до того времени, пока он пожигает внутри терния страстей, выходит весь наружу, когда работа его окончена. Теперь он начинает очищать скверны приходящих к подвижнику людей. Впрочем, языки духовного пламени изредка и раньше вырываются наружу, как подвизающийся ни старается закрыть для окружающих все ставни окон и двери своей души¹². И святая Синклитикия не могла долго пребыть в безмолвии и неизвестности. Стали приходить к ней за советами, которые были мудры и благодатны и растопляли лед мирской холодности. Многие начали просить остаться у нее совсем. Но преподобная, по своему смирению, не могла согласиться с подобным положением вещей. Долгое время и советов — то она не хотела давать, а на просьбы поселиться с ней отвечала одними вздохами. Но наконец уступила. Так образовалось при ней общежитие девственниц, всецело посвятивших себя Богу. Это была первая благоустроенная и связанная единым уставом женская пустынная обитель. Для мужей в то же самое время¹³ учредил общежитие св. Пахомий Великий.

Таким образом, преп. Синклитикия является первоначальницею всех общежительных, то есть не живущих в отшельничестве, монахинь. Ее должны почитать как свою мать — амму — и все насельницы наших женских монастырей. А поучения ее им необходимо положить в основу своей иноческой жизни во Христе. Имя Синклитикии должно быть всегда поминаемо и нежно носимо в сердце каждой монахини, и память ее, которую св. Церковь празднует 5 января, должна быть, в честь великой подвижницы, днем сугубого трезвения и молитв¹⁴.

Поучения преп. Синклитикии. Вступление. Как спастись?

Вот вопрос, который всегда интересует, влечет и даже тревожит и мучит всякого доброго христианина. Ответ на него прост и ясен. Люди, в большинстве случаев, потому только не удовлетворяются даваемыми ответами — пусть они исходят и со стороны простого батюшки, — что не хотят положить труд на спасение. Ищут чего — нибудь полегче. Чтобы можно было одновременно и с излюбленными привычками и убеждениями не расставаться, и находиться в числе спасающихся… Но так не получится.

Задавали этот же вопрос и преп. Синклитикии. Вероятно, спрашивала и ее же собственная сестра. Подвижница отвечала: «Мы все знаем, как спастись. Но не спасаемся по нерадению». Впрочем, видя искренность некоторых, действительно не знавших, с чего начать спасительный путь, а может быть, желая оставить спрашивающих безответными на Страшном Суде, чтобы они не смели тогда оправдываться, что их никто — де не научил, преподобная прибавила:

«Прежде всего нужно сохранить заповедь: «возлюби Господа Бога твоего… всею душею твоею… и возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:37 — 35)»¹⁵.

Любовь — это соединяющее, созидающее, умиротворяющее, возвышающее, очищающее, освящающее начало — вот что потребно в каждом обществе, в частности в иноческой обители. Не будет любви — нельзя будет сотворить никому ни одной добродетели: они все рассыплются, а если какие и сохранятся — В очах Божиих будут ничтожны (Кол. 3:14; 1Кор. 13:1 — 8) ¹⁶.

I. О трех главных обетах монашества: целомудрия, нестяжания и послушания

Богоносная мать и мудрая наставница¹⁷, Синклитикия учила сестер своего монастыря прежде всего соблюдать три основных добродетели, на которых зиждется жизнь инокинь, и от исполнения которых зависит внутреннее благоустроение обители: хранить целомудрие, нестяжание и послушание. А поскольку внешнее всегда связано с внутренним, безусловно, эти три добродетели влияют и на материальное обеспечение, ибо не ложен Сказавший: «Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его — αύτοϋ¹⁸, то есть не царства (по — гречески “царство” женского рода), а правды Самого Бога, — и это все — пища, питие, одежда, жилище — приложится вам» (Мф. 6:33). Само собой, без хлопот, все придет. Итак, прежде всего, будьте хорошими христианами, а монахи — настоящими монахами.

О целомудрии

Начнем с целомудрия. По учению преп. Синклитикии, существует два вида целомудрия: монашеское и мирское. Равно как и два вида любодеяния: грубое и тонкое. Первое — исполняемое на деле, второе — в помыслах. Но и последнее — грех (ср.: Мф. 5:28). Оно искушает уже не послушниц, а монахинь, вообще всех, живущих воздержно и уединенно.

«Если ты победила любодеяние грубое, — наставляет преподобная, — старайся, чтобы враг не вложил любодеяния в ощущения твои. Он часто воздвигает внутреннюю брань, припоминает отшельницам красивые лица, нескромные разговоры. Не должно содружаться с такими представлениями: они пролагают путь ко греху. Если явится в твоей мысли образ красивого лица, гони его вон. Представь все тело любимого предмета в смердящих ранах и гное… Представь мертвым трупом… И порочное желание оставит душу»¹⁹.

Таким образом, от монахинь (монахов) требуется не только телесное воздержание, но и воздержание в помыслах. «Мы, принявшие на себя… обет [чистоты], должны сохранять целомудрие совершеннейшее, — говорит святая старица и продолжает: — И у мирян, по — видимому, есть целомудрие, но у них много неразумия, потому что они грешат всеми… чувствами; они и смотрят нескромно, и смеются бесчинно»²⁰.

О нестяжании

«Спросили однажды блаженную Синклитикию:

— Произвольная нищета есть ли совершенное благо?

Она отвечала:

— Да! Она совершенное благо для имеющих силу пребывать в ней; ибо живущие в нищете, хотя и имеют скорбь по плоти, но спокойны душою. Чтобы выстирать твердое платье, надобно мять его и сильно выжимать: так и крепкая душа чрез произвольную нищету еще более укрепляется»²¹.

…Невольно рисуется картина: сидит старица, окруженная, как матка пчелами, своими сестрами. Бледные, худые лица. Нищенские платья. Из грубой, самой дешевой материи²². Но сколько духовного огня в опущенных долу очах! Сколько ревности ко спасению и к Самому Христу! Как они умеют задавать вопросы! Как глубоко разбираются в душевных переживаниях и добродетелях!..

Если эти сестры похожи скорее на нищенок, ничего лишнего на себе и в своих кельях не имеющих, то это не потому, что они не могли бы иметь богатства. Сама настоятельница тому пример. Она оставила свое земное богатство в миру, в руках настоящих нищих, за порогом обители. Нищета монахинь добровольная. Этот их выбор — не естественное обеднение, а сверхъестественная добродетель. Все сестры понимают это. И вот некоторые из них хотят только услышать еще раз подтверждение правильности своего выбора непосредственно из уст духоносной наставницы. А может быть, задавали вопрос о нестяжании, желая получить от нее утешение — обещание будущих благ, чтобы она напомнила им обетования Божии.

Как и апостолы Христу говорили:

Се, мы оставихом вся и вслед Тебе идохом: что убо будет нам? (Мф. 19:27)

В подобном вопрошании нет ничего дурного и соблазнительного. Прекрасна добродетель добровольной нищеты и всяческих лишений, но ее исполнение — тяжкий крест. Несущие его, как выражается Синклитикия словами апостола, «имеют скорбь по плоти» (ср.: 1Кор. 7:28); у них должна быть «крепкая душа». Идущим крестным путем нужны и утешения, и подкрепление, и напоминания о скором конце здесь и вечном воздаянии и блаженстве там. Однако таковые получают выгоду, приобретение от нищеты еще и на грешной земле: «живущие в нищете… спокойны душою», «крепкая душа чрез произвольную нищету еще более укрепляется».

Свое положение о том, что нестяжатели наслаждаются полным душевным миром и спокойствием, преподобная развивала в другой раз еще таким образом.

«Собирающие земное богатство, — говорила она, — подвергаясь трудам и опасностям на море, хотя бы и много приобрели, желают еще большего (таково свойство страсти любостяжания и сребролюбия! — Еп. Варнава); за ничто почитают то, что имеют, и стремятся к тому, чего не имеют. А мы, руководясь страхом Божиим, ничего такого приобретать не желаем, хотя бы не имели и необходимого»²³.

Итак, страх Божий в силах даровать человеку спокойствие даже в том случае, если он нуждается в какой — либо вещи и не получает ее. А сколько в каждой общине (и в любом обществе) неудовольствий следующего рода: «У меня нет такой — то вещи, а тому или той дали ее» или «У меня нет того — то, а я без него жить не могу», и так далее вплоть до ропота на Бога, а не только уже на старших и ближних.

Страха Божьего в нас нет, вот отчего все это…

О послушании

Особенно необходима в монастыре — да и не только в монастыре — добродетель послушания.

Когда монашество только начинало свое существование, оно было на такой высоте, о которой мы теперь не можем составить и понятия. Ухо нынешних людей, считающихся даже благочестивыми и числящихся у иных учителями, не может вынести тех вещей, которые тогда не возбуждали ни в ком соблазна, а разве лишь изумление перед рачительностью послушников. Юноши и старцы, девы и старицы отсекали друг перед другом свою волю, и молодые преклоняли свою выю под иго Христово, не страшась даже смерти. Не бывало такого, чтобы послушник или послушница переспрашивали о приказании с тайной мыслью в сердце: не переменит ли приказывающий послушание сообразно с их собственным желанием? Не говорили бесстыдно в глаза старшим: «А не лучше ли сделать вот так — то?», потому что им и на ум не могло прийти, чтобы они могли понимать дело лучше своих начальников. В то время, исполняя послушание, не переиначивали его по — своему, хотя бы тому, кто делал его, и казалось, что лучше сделать по — иному. И если, для испытания того, насколько полно ты отсек свою волю, велели поливать сухой сук или сажать растение корнем вверх, делали то, не противясь и не переспрашивая. И, конечно, в ответ на приказание сделать что — либо, нельзя было услышать: «Мне некогда» или хотя бы «Сейчас, только вот доделаю». И тем более нельзя было увидеть, чтобы игумен поручал братии одно, а они склоняли его на другое, заставляя слова свои брать обратно. Если и были исключения, то о них записывалось, в назидание потомству, в монастырских летописях как о чем — то выдающемся, наподобие тех поразительных сверхъестественных чудес и деяний, которые совершались великими отцами. В общей массе тогда были все послушны. Патерики, отечники, сборники изречений старцев (γεροντικόν), сказания о подвижничестве древних отцов, жития святых переполнены примерами того, как в древности исполняли эту божественную добродетель (Ин. 6:38; Флп. 2:8).

Исполняли ее художественно и в женских монастырях. Преп. Синклитикия, как мы видели в житии ее, сама достигла совершенства не иначе, как чрез отсечение своей воли, даже пред младшими, даже на смертном одре. Это особенно поучительно, ибо больные, не в пример прочим, с давних пор приобрели себе право на то, чтобы их желания удовлетворялись. Послушанию же она учила и своих сестер. Она знала, что чрез него они скорее всего победят в себе страсти. Она знала из собственного опыта, что не подвиги, не сухоядение или совсем неядение отгоняют от человека блудного беса, а смирение, которое приобретается послушанием. Так же обстоит дело и с прочими страстями. И подвиги нужны, но не в них сила. Сила в зазрении самого себя, почитании за ничто, за самую грязную половую тряпку, о которую вытирают ноги. В этом заключается истинный путь. Идя по нему, человек становится благонадежным. Ничто и никто в монастыре его не соблазнит и не заставит уйти в мир. Потому — то мать Синклитикия и говорила сестрам:

«Живя в киновии [общежительном монастыре], мы должны предпочитать послушание подвижничеству, ибо последнее научает высокомерию, а первое смиренномудрию»²⁴.

И опять: «Надобно нам с рассуждением управлять своею душою. И как мы живем в киновии, то не надобно нам приобретать собственности и не надобно служить собственной воле, но во всем должно повиноваться отцу духовному»²⁵.

II. О вспомогательных добродетелях: молитве, посте и бодрствовании

Эта часть служит связующим звеном между первой, предыдущей, и третьей, последней, частью поучений матери Синклитикии. Первая часть содержит законоположительное учение о добродетелях, последняя — «отрицательное» учение о страстях; в первой показано, как надо спасаться, в третьей говорится, как не надо жить. Вторая часть есть средняя между ними, полезная и для приобретения добродетелей, и для борьбы со страстями; по существу же, примыкает к первой.

Молитва и пост

Начнем с одного случая, описанного в Евангелии. Это произошло после ночи, проведенной Христом в молитве на Фаворе. Ученики той ночью, утомленные предшествовавшим трудовым днем, спали (Лк. 9:32), а Господь молился. И бысть, егда моляшеся (Лк. 9:29), просветися лице Его яко солнце (Мф. 17:2), и одеяние Его бело блистаяся — έξαστράπτων — стало «сверкающим как молния» (Лк.9:29). На вершине Фавора стало светлее ясного дня. Лучезарный Свет распространялся кругом, по зеленым склонам горы, бил в глаза спавшим глубоким сном (ήσαν βεβαρημένοι ϋηνω Лк. 9:32) ученикам. Он заставил и их проснуться. Дальше слава Господня, как известно, сделалась еще большей.

По мере того как душа очищается от страстей, она становится «светлее». Выражение это нельзя понимать в переносном смысле. Душа действительно начинает сиять светом, особенно во время молитвы, только свет этот не материальный. Если это происходит с человеком²⁶ то иногда свет пробивается чрез тело, как сквозь завесу, и, выходя наружу, делается видимым уже и для всех людей. В житиях святых мы находим множество подобных примеров. Достаточно здесь напомнить про преп. Серафима Саровского, просветившегося «светлее солнца» во время беседы с Мотовиловым, причем свет, по словам последнего, простирался далеко, на несколько сажен кругом (они находились зимой в лесу, на поляне) и озарял «ярким блеском своим и снежную пелену, покрывающую поляну, и снежную крушу, осыпающую сверху меня и великого старца…»²⁷

Вот повторение Преображения Господня. По существу, здесь нет ничего удивительного, так как это явление основывается на словах Самого Спасителя (Ин. 14:12). И что это действительно так, показывают другие многочисленные примеры. Блистало светом лицо пророка Моисея (Исх. 34: 29–35), лицо аввы Памвы постоянно «сияло как молния» (так что окружающие не могли смотреть на него), авва Силуан «лицом был светел, как ангел», таков же был авва Сисой²⁸. Можно упомянуть еще о Великом Арсении, Великом Варсонофии и многих других.

Такова сила молитвы. Но это еще не все. Излучение света человеческим телом — вещь исключительная; и ученикам нужно было увидеть Фаворский свет, в частности, для того, как объясняет Церковь в посвященном этому событию песнопении, чтобы они поняли, что Господь предает Себя на смерть добровольно («да егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное»)²⁹. Молитва же имеет свою, присущую ей, силу. То же можно сказать и в отношении поста. Евангелие повествует, что когда Христос и апостолы утром сошли с горы и подошли к оставшейся внизу группе учеников, то нашли народ и некоего бесноватого, страдания которого носили исключительный характер, в то время редко встречавшийся (Мф. 17:15). Что всего замечательнее, ученики, уже изгнавшие множество бесов, на этот раз ничего не могли поделать. После, когда Господь исцелил бесноватого и остался наедине с учениками, Он объяснил им, что они не изгнали беса по своему маловерию. (Апостолы, очевидно, смутились из — за того, что их окружал народ, следившие за каждым их движением книжники и фарисеи, а также из — за того, что таких страшных припадков, как у этого одержимого, в их практике еще не встречалось.)

И прибавил:

Сей же род (τοϋτο δε τό γένος)³⁰ — демонов — не исходит, токмо молитвою и постом (Мф. 17:21).

«Видишь ли», — поучает св. Иоанн Златоуст³¹ — как Христос «и апостолам говорит уже о посте?.. Ты скажешь: если нужна вера, для чего же еще нужен пост? Для того, что кроме веры и пост много придает крепости; он научает великому любомудрию, человека делает ангелом и укрепляет противу сил бестелесных. Впрочем, не сам по себе — нужна еще молитва, и она должна предшествовать. И смотри, какие блага происходят от этих двух добродетелей… Кто молится с постом, тот имеет два крыла, легче самого ветра. Таковой не дремлет, не говорит много, не зевает и не расслабевает на молитве, как то со многими бывает, но он быстрее огня и выше земли; потому — то таковой особенно является врагом и ратоборцем против демонов, так как нет сильнее человека, искренно молящегося».

Это отступление в пользу поста и молитвы показывает, что учение преп. Синклитикии существует не само по себе, а основано на Евангелии. Оно имеет под собою твердую почву. А учила святая следующему:

«Как острые лекарства врачуют жестокие болезни, так молитва с постом прогоняют злые помыслы»³².

Помыслы назойливые, те, которых мы не хотим (так называемые — во внешней науке — idees fixes), — это внушения демонов, те же бесы. Их ничем нельзя пронять и отогнать, кроме как слезной молитвой, сокрушенным плачем и — при содействии посильного поста — поверганием своей немощи пред Богом. То, что происходит при изгнании бесов из человека святым, — святой молится, взывает к Богу, и демон выходит, — то же происходит и здесь: обуреваемый помыслами постится, молится, и помыслы отходят³³.

Пост — это якорь спасения. За него нужно всячески держаться. Плоть наша постоянно придумывает послабления и предлоги к отказу от воздержания. Ее слушать не надобно. «Не отказывайся от поста под предлогом болезни, — наставляет Синклитикия, — ибо и непостящиеся часто подвергались таким же болезням… Когда враждебный дух станет нападать на нас, распрострем крест вместо паруса и будем безопасно совершать наше плавание»³⁴.

Итак, молитва и посильный пост должны нам сопутствовать даже в немощах. Ведь часто и самые — то болезни происходят от нашего невоздержания. Медицинская статистика давно выяснила, что большинство болезней человечества имеет в основе своей функциональные расстройства желудка от пресыщения³⁵.

Однако нужно заметить, что мудрые отцы считали пост лишь средством к обузданию страстей. «Мы учились, — говорит Пимен Великий³⁶ авве Исааку, — умерщвлять не тело, а страсти». Пост, явно вредящий здоровью, подвергался даже порицанию. «Неумеренность в посте и неумеренность в пище, — говорил преп. Моисей, — приводят к одному концу»³⁷. Поэтому последние слова Синклитикии нужно принимать со всем вниманием. Она не требует поста от больных, но различает среди них таковых, которые (в известную меру, конечно) могут поститься и не постятся, ссылаясь на болезнь. А на самом деле, в них втайне орудует демон сластолюбия и плотоугодия. Вот его — то и надо изгнать постом. Об этом говорят и другие отцы³⁸.

Трезвение (бодрствование)

Да, несомненно, молитва и пост помогают в борьбе с помыслами и страстями, но нужно еще и трезвение. Поздно, хотя и не безнадежно, тушить пожар, когда дом пылает уже со всех сторон, надо следить за самым началом огня, а еще лучше, не допускать, чтобы он и являлся. Так и в духовной жизни. Мы должны следить за собою. Жалуемся на то, что нас одолевает блудная страсть, что избавиться от нее невозможно, и на природу свою (темперамент) ссылаемся, а сами продолжаем разжигать себя.

«В чувства наши, — говорит Синклитикия, — хотя бы мы и не хотели, влезают воры. Как может не зачерниться внутренность дома, когда окружен он дымом, а окна отворены? Не предосудительно ли смотреть на улице на обнаженных до непристойности и произносящих слова нескромные? От сего рождаются мысли тревожные и вредные»³⁹.

Заботливая игумения предостерегает своих духовных дочерей от городских соблазнов. Монастырь ее был столичный. Моды и полторы тысячи лет тому назад были такие же, как и теперь (или теперь такие же, как тогда), женщины ходили полуголыми⁴⁰. Непристойные слова и площадная брань процветали не меньше, чем в наши дни. Какое поучение для девственниц? Одно спасение — или сиди за стенами монастыря, или, если пошлют в город, закрой глаза и заткни уши⁴¹. Но чтобы добровольно выходить в мир, смотреть по сторонам, слушать, что говорят прохожие, и наблюдать мирскую жизнь (особенно в городе) — это не может иметь никакого оправдания. Тогда никакой пост и молитва не помогут…

Преп. Исидор Пелусиот, почти современник преподобной, так писал к монахиням, которые часто ходят в город:

«Вы не заботитесь о чести пола и своем подвижничестве; не устрашились обольщений, какие представляет город и для взора и для слуха; не убоялись будущего наказания, ходя в город. Если опять будете посещать, то, и не желая, подвергнетесь искушению. Бегите брани мирского шума, которая страшными стрелами поражает подвижничество»⁴².

Грозное и сильное обличение!

Итак, нужно быть осторожным и внимательным. Надеяться на себя нельзя. «В этом веке нет для нас безопасности. «Посему кто думает, что он стоит, — говорит апостол, — берегись, чтобы не упасть» (1Кор. 10: 12). Плывем мы в неизвестной стороне».

«В море есть более опасные места, есть и спокойные, — продолжает поучать Синклитикия. — Мы (т. е. монахини. — Еп. Варнава) плывем в покойной стороне моря, а мирские — в местах опасных. Мы плывем при свете Солнца Правды, а они несутся в ночи неведения. Впрочем, бывает, что мирские, плывя в темноте и опасности, от страха крепко кричат пред Богом, бодрствуют и так спасают корабль; а мы, по нерадению, тонем, оставляя управление правды»⁴³.

Посему нам нужно постоянное неусыпное трезвение. «Смотрите, бодрствуйте, молитесь, — сказал Господь ученикам (Мк. 13:33) и прибавил (Мк. 13:37):

А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте!»

III. Поучения по случаю различных искушений (и врачевства против страстей)

Поучения преп. Синклитикии представляют собою, собственно, отдельные высказывания⁴⁴ и, очевидно, ее ответы на вопросы разных лиц. Но их можно систематизировать, так что получается стройное аскетическое учение, краткий, но содержательный и законченный учебник аскетики. Выше было сказано, что в этом учении можно выделить три главных части. В первых двух излагается положительное учение о подвижничестве. Теперь перейдем к последней части. Как и в предыдущих разделах, содержанием ее являются ответы Синклитикии на вопросы сестер и, более чем вероятно, также приходивших к ней за советом мирян⁴⁵. Но эти ответы по поводу различных искушений, встречающихся новоначальным, предлагают врачевства против душевных болезней и удобно раскладываются по известным страстям. Так что вместе с ответами, содержащимися в предыдущих частях, они дают методологически выдержанную картину как страстного, так и добродетельного устроения души, и научно (разумеется наукой, не противоречащей св. Евангелию) обоснованного ее врачевания.

О напастях, встречающихся в начале спасительного пути

Начинает ли спасаться человек дома или в монастыре, он удержу не знает: молится за двоих, работает за троих, готов всем помогать за четверых. В церковь ли придет — уходить не хочется; за обед ли сядет — есть не хочется. Готов бы сейчас умереть, живым на небо переселиться… В этом еще нет ничего дурного. Это действие благодати Божией: она подслащивает жизнь человеку и многое делает за него сама, чтобы ему впоследствии, когда настанут искушения, было что вспомнить: как он подвизался, на какой высоте стоял, к чему должен возвратиться. Да потом, если бы человек, выйдя из мира и отказавшись от сластей его, встретил на спасительном пути одно горькое и терпкое, а не приятное, с избытком вознаграждающее его за эти слезы, он не выдержал бы. Но нельзя все время сахаром кормить, желудок испортишь. И благодать постепенно вводит человека в скорби. От этого дух закаляется и воля укрепляется. И от человека требуется показать верность Богу в искушениях. С <приходом испытаний> людской поток спасающихся разделяется на несколько ветвей: кто, вступив на битое стекло и черепки скорбей и напастей, отступает и возвращается назад, кто бросается в сторону, кто переступает на цыпочках, морщась и стеная от боли, однако же продвигается дальше; а кто — то продолжает идти как ни в чем не бывало, будто по зеленому лугу и мягкой траве. Некоторые из возвратившихся вспять начинают обвинять не себя, не свое малодушие, а самую дорогу и того, кто их послал по ней. Они забывают совершенно, что было время, когда они были довольны монастырем или спасительной жизнью и даже не понимали, как это можно жить иначе. И чтобы как — нибудь извинить свое падение, иногда говорят: «Молод, неразумен (даже глуп) был, теперь поумнел…» Потому — то Господь и сказал: «Претерпевший же до конца — εις τέλος — спасется» (Мф. 10:22). Многие хорошо начинают, да немногие хорошо кончают. (Бывает и наоборот.)

Ни чудеса, ни прозорливость не могут застраховать человека от падения и обеспечить хороший конец. Особенно если они не утверждены на смирении и божественной любви⁴⁶. Подвиги внешние еще менее могут ручательствовать за надежность пути. Постоянный страх должен быть и за себя, и за тех, кому мы дарим свое доверие. А еще лучше, по примеру Самого Христа (Ин. 2:24), не быть слишком доверчивым к людям, чтобы не впасть после в искушение. Иногда вся слава — то их дутая. Но, конечно, все надо делать с разумом, сообразно с обстоятельствами.

Итак, вступая на путь тесного жития, надо быть ко всему готовым. В дождик ожидать хорошей погоды, в ясный солнечный день — сильной бури. И не только не унывать в искушениях, но и считать их за великую честь от Бога (1Пет. 2:21; Евр. 12:6 — 15). Без них нельзя и преуспеть человеку. Они необходимы, но они же и временны. После испытаний, когда мы со ступени новоначалия поднимемся выше, встречает нас радость, предвестником коей было мирное, радостное устроение, временно дарованное нам Богом вначале. Эта радость заставляла преп. Серафима встречать всех пасхальным приветствием «Христос воскресе!», называть каждого «радость моя» и быть всегда веселым и приветливым.

Об этой — то радости, наступающей всегда после скорби, и предрекала преподобная Синклитикия. Вместе с тем предупреждала и о будущих искушениях и скорбях.

«Много трудов и подвигов предстоит приходящим к Богу, но потом ожидает их радость. Желающие развести огонь сперва задыхаются от дыма и плачут⁴⁷, а потом достигают, чего ищут; так и мы должны воспламенять в себе божественный огонь со слезами и трудами. Наше звание есть не что иное, как отречение от жизни и помышление о смерти»⁴⁸.

Так утешала своих сестер преподобная. Но на этом не останавливалась. Она учила их ценить свое монашеское звание. Скорбно оно — да, но тем и прекрасно. Оно высоко и почетно. Выше мирского состояния.

«Как мирские вельможи поручают слугам различные должности: иных посылают в деревни для возделывания земли, и те там плодятся, а детей, если найдут хорошими, берут в дома свои для услуг; так и Господь лучших детей поставляет на служение Себе. Они свободны от всех мирских занятий и питаются от стола Господня. Если мирские жены, сочетаясь с мужем, много заботятся о умовениях, о благовонных мазях и различном убранстве, чтобы быть прелестными, то тем более мы, обрученные Небесному Жениху, должны превосходить их в старании, должны омыть скверны грехов подвижничеством»⁴⁹.

Вообще, вступая на спасительный путь, нужно ожидать скорбей, как чего — то законного и необходимого. Если их нет, надо скорее удивляться этому и огорчаться, а не радоваться.

Беды, гонения, несчастья — необходимые спутники всякого, кто хочет получить благодать от Бога. Крепкие души не стараются их избежать, а даже ищут сами, обрекая себя на злострадания всякого рода.

Приведу, в виде заключения, еще следующую цитату из поучений преп. Синклитикии:

«Преступники в этом мире и против своей воли ввергаются в темницу. Так и мы за свои грехи сами ввержем себя в заключение, чтобы добровольным приговором избавиться от будущего наказания. Если ты постишься, то не отказывайся от поста под предлогом болезни; ибо и непостящиеся часто подвергались таким же болезням. Начал ты доброе дело? Не отступай же назад. Пусть враг силится воспрепятствовать тебе; но он падет пред терпением твоим. Предпринимающие плавание сперва пользуются попутным ветром; а потом, распустив паруса, встречают и противный ветер. Но несмотря на противный ветер, плаватели не разгружают корабля, но или останавливаются на короткое время, или вступают в борьбу с бурею и продолжают плавание. Так и мы, когда враждебный дух станет нападать на нас, распрострем крест вместо паруса и будем безопасно совершать наше плавание»⁵⁰.

О чревоугодии

Один из выдающихся по уму мирских людей сказал: «Желудок является исходным местом всей культуры»⁵¹. Это рече некто от них, свой им пророк (Тит. 1:12). Действительно, у людей вся жизнь проходит в борьбе за смачный кусок Бедные завидуют богатым, богачи не хотят поделиться с нищими. Даже в монастырях их насельники вспоминают о том времени, когда они ели мяса в земли египетстей (см.: Исх., гл. 16), то есть в миру. Скудная трапеза в обители Синклитикии рядом с роскошными кушаньями столицы, продававшимися открыто в гастрономических магазинах и приготовлявшимися, по восточному обычаю, почти прямо на улице⁵², смущала даже иных и из ее сестер — подвижниц. Некоторые монахини, возможно, происходили из богатого сословия и сами когда — то сладко ели.

«Не обольщайся роскошною жизнью мирских богачей, как будто бы она, при суетных удовольствиях, имеет что — либо полезное, — усовещивала таких преподобная. — Роскошные высоко ценят поварское искусство; но твой пост и простая пища превосходнее обильных яств их. Писание говорит: душа в сытости сущи сотам ругается (Притч. 27:7). Не пресыщайся хлебом — не пожелаешь и вина»⁵³.

Малодушные и сластолюбивые, очевидно, были недовольны трапезой, в частности отсутствием вина. На Востоке вино — это то же, что у нас чай: подкрепляющее средство⁵⁴. Настоятельница объясняет: пожелание иметь лучшую пищу свидетельствует, что едят досыта. Но если так, то, наевшись до отвала, и мед с неудовольствием отпихивать будешь.

Посему нам потребны воздержание и самоукорение. Это предохранит от излишних пожеланий.

О демонском подвижничестве и неумеренном воздержании

Приходили на откровение помыслов к матери Синклитикии люди и с противоположным искушением. Этих увлекало желание совершенного поста — чтобы неделями не есть. Обычно намерение слишком строго поститься кончается неудачей: наступает болезнь, портится желудок, и постник начинает требовать то, чего и непостники себе не позволяют. Наживши катар, начинают есть и в пост молоко, скоромное масло. Иногда это искушение принимает другую форму. То человек сухой хлеб ест, воду пьет, постится до вечера, а то вдруг делает себе поблажки: вместо сахара конфет и варенья ищет, вместо капусты — рыбы. Сегодня одно — завтра другое. Сегодня наедается так, что дышать трудно, на завтра назначает себе неядение до вечера. Никак не хочет завести ровный порядок. И это, разумеется, не по необходимости, а по собственному произволению. Отсюда происходит и тщеславие. Можно слышать, как некоторые говорят: «Я один раз в день ем». Но как ест? Оказывается, «плотно», действительно на целый день, так что «больше не хочется». А на следующий день с утра опять голодают. Как магометане в Рамазан⁵⁵.

В общежительных монастырях эти метания туда — сюда более или менее регулируются и выравниваются обязанностью довольствоваться общей трапезой. Но кто живет по своей воле и без руководства начинает спасаться в миру, тот очень часто впадает в это искушение.

Преп. Синклитикия называет такое подвижничество бесовским.

«И враг установил свое подвижничество; и его ученики подвизаются, — говорит она. — Чем же различить нам божественное и царское подвижничество от демонского и мучительного? Ясно, умеренностью. Во всю жизнь твою да будет тебе одно правило поста. Не постись четыре или пять дней с тем, чтобы потом разрешить на множество яств, — это радует врага, потому что неумеренность всегда бывает гибельна. Не трать вдруг всего оружия, чтобы не остаться тебе безоружным и не попасть в плен во время войны. Старайся о том и другом на случай нужды. Пока ты молод и силен, постись, ибо придет старость, а с нею и немощь. Пока ты в силах, собирай сокровище от пищи, чтобы, когда ослабеешь, найти себе покой»⁵⁶.

В этих словах заключено очень важное святоотеческое учение о так называемом «царском пути»⁵⁷. Оно требует от подвижника чувства меры и умеренности во всем (не только в посте). В данном случае преподобная советует назначать себе определенную, по силам, меру еды (с точки зрения ее качества, количества и времени принятия), не слишком малую и не слишком большую, и не отступать от нее во всю жизнь. Это дает устойчивость воле и узду желудку. Безвременные и лишние желания не будут докучать нам и тревожить душу, а соки желудка, приученные приступать к работе в известный час и для переваривания известного рода (а именно постного)⁵⁸ пищи, приобретут необходимую пищеварительную силу.

Если же истратить все оружие, то есть истощить все силы постом, то душа, при истомленном, расслабленном теле, не сможет уже как должно возводить свой ум горе, к Богу. Она, «по всей необходимости бывает занята ощущением боли и ослабевает, подавляемая злостраданием тела»⁵⁹. С другой стороны, упустим время воздержания, надеясь на старость, — сделаем большую ошибку. Ибо если в молодости мы себя начинаем щадить и нежить, то под старость и подавно. Ведь тогда душу нам никто не заменит на более крепкую. Если она сейчас слаба и боится подвига, то под конец жизни уже на полном основании потребует от нас снисхождения к своему телу. И действительно, тогда настанет время собирания плодов и жатвы, а не время сеяния. Время немощей и, следовательно, пользования запасенным в молодости капиталом, а не время для его наживания⁶⁰. Допустить мысль противоположную (что можно отложить стяжание добродетели до старости) и, еще того хуже, следовать ей на деле — значит совершить чистое безумие. Только лишенный разума и благодати может рассуждать и поступать таким образом.

После этого мне кажется уже излишним прибавлять что — нибудь о прямом вреде от пресыщения плоти, когда она от избытка здоровья и сил бесчинствует и предается неистовству страстей.

О гневе и его исчадиях — памятозлобии и злословии

Спасающемуся надлежит сперва выдержать брань с плотскими страстями, победить бесов, нападающих на тело. Далее наступают искушения более тонкие, ополчающиеся на душу. Это бесы более сильные, пронырливые, злые. Без победы над телесными страстями или, по крайней мере, над одной из них⁶¹ нельзя одержать верха над страстями духовными. О первых говорилось до сих пор, теперь перейдем к описанию вторых⁶².

Слово по порядку^name=r63>63 принадлежит гневу, то есть речь пойдет о гневе.

Поучает мать Синклитикия:

«Хорошо не гневаться. Но если случится предаться гневу, то знай, что не к послаблению страсти твоей назначил меру дня сказавший: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф. 4:26). А ты ожидаешь, пока пройдет все это время! Зачем ты ненавидишь оскорбившего тебя человека? Не он оскорбил тебя, а диавол; питай ненависть к болезни, а не к больному»⁶⁴.

Здесь две главных мысли. Прежде всего, надо тотчас же, как пришлось согрешить гневом (например накричать на кого — либо), попросить у обиженного нами прощения. Нельзя дожидаться, когда тот сам придет к нам кланяться. Свойство страстей таково, что со временем они укрепляются. Пропустил первый момент — через час очень трудно будет исправить дело. Пословица «куй железо, пока горячо» очень хорошо учитывает это обстоятельство. Действительно, после того, как ревность первого раскаяния прошла, демоны употребят все средства, чтобы не дать нам совершить добродетель. И стыд будут внушать, и мысль, что соблазним своим поступком окружающих и что, может быть, еще более рассердим того самого, кто нами оскорблен. Но, конечно, их слушать не надобно. Как согрешил, так тут же и поклон в землю: «Прости меня, брат, Христа ради…»

Вторая мысль преподобной состоит в том, что нам, собственно, и гневаться — то на людей нет никаких оснований. Странно было бы преследовать бранью и бешеным криком отравившегося и забывать совершенно об отравителе. Конечно, человек виноват, что он нажил страсть, но гневаться на него за то, что эта страсть в его сердце приведена в движение диаволом, по меньшей мере, странно. Наоборот, оскорбивший нас человек, как больной — ибо всякая страсть есть болезнь души, достоин всякого сострадания и любовного с ним обращения. Даже если он не сознает худости своих поступков, то и это не может служить извинением для нашего ответного гнева. Часто и физически больные просят себе во вред чего — либо, иногда и делают недозволенное, а иногда совершают проступки против совести и спокойствия ближних, но это не вызывает обиды со стороны последних. У гневающихся же при вспышке гнева ум весь ослепляется страстью. Иногда даже сознание потухает⁶⁵.

Таким образом, когда гневаемся на ближнего, мы повинны в тяжком грехе. Ведь он такой же член тела Христова, как и мы (1Кор. 12:27).

Но, поучает дальше преп. Синклитикия, «гнев еще меньшее зло; самое тяжелое зло — злостное памятование о зле». Зло, так сказать, в квадрате. «Гнев, на короткое время встревожив душу, проходит, а злопомнение делает ее лютее зверя»⁶⁶.

Злопамятность, прямое порождение гнева, есть червоточина души. Скрытая на самом дне ее, она часто делает человека, по виду кроткого, со скромно опущенными глазами, на самом деле, то есть внутри, — лютее зверя. И точит памятозлобие эту свою лютость на других иногда годами. Кто может проникнуть взором в эти глубины сатанинские? Кто поймет, каким образом в одно и то же время в душе человека уживаются противоположные чувства: горечь и наслаждение — горечь от нанесенной обиды, услаждение от представляемой за нее мести, хотя бы только в виде тайного презрения?

Беды от злопомнения неисчислимы. Молитва пропадает и уже недейственна, ибо злопамятный не может даже Оше наш до конца прочитать не в осуждение себе. В сердце таятся всякие преступные возможности, сам человек не может заранее поручиться, в какую форму выльется его отмщение. И что всего удивительнее, при этом человек иногда увещевает других прощать и забывать обиды. И опять новое бесовское кознодейство, едва ли понятнее прежних: любовь духовную, ради Христа, злопамятный не в силах оказать оскорбившему его, а плотскую, блудную, с удобством может с ним поддерживать.

Но нужно всеми силами бороться с этой страстью. Насильно смирять себя перед ненавидимым нами. Пусть это смирение будет только сперва на словах, следовательно, лицемерием, но чрез это появится у нас надежда достигнуть истинной любви: долговременное лицемерие более или менее чувствительную совесть приводит в стыд и жжет ее как огнем. А отсюда уже недалеко и до примирения и совершенного освобождения себя от памятозлобия. Впрочем, «не тогда узнаешь, что ты совершенно избавился от этой гнилости, когда помолишься об оскорбившем, или за зло воздашь ему дарами, или пригласишь его на трапезу: но когда, услышав, что он впал в некое злоключение, душевное или телесное, восскорбишь о нем, как о себе, и прослезишься»⁶⁷.

Памятозлобие, в свою очередь, рождает новую страсть — злословие. Все равно как цепочка: потянул за одно кольцо — поднимутся за ним другие. Страсть эта — поистине бич всего человечества. Люди, кажется, только и делают, что злословят и осуждают друг друга: в научных трудах, литературе, театре, кино, в гостях, на базаре, на службе, дома, в бане. Не изъяты из общего правила — если можно здесь употребить это слово — даже монастыри.

Преп. Синклитикия обличала этот порок в своих сестрах:

«Подражай мытарю, чтобы не подвергнуться осуждению с фарисеем».

«Не слушай речей злословия, — говорила она, — чтобы не быть вместилищем чужих пороков. Если примешь в себя нечистые речи, положишь пятно на твою молитву. Наслушавшись худых отзывов, на всех будешь смотреть косо и ненавидеть без всякой причины. Люби врагов, не презирай беспечных и нерадивых. Истинно добродетельные, подражая Господу, евшему с мытарями и грешниками, заботятся о спасении грешников и употребляют все средства наставлять их на путь спасения. Впрочем, тому, кто сам не испытал деятельной жизни, опасно приниматься за научение»⁶⁸.

И слушать дурное о ближнем нехорошо, а распускать самому дурные сплетни еще хуже. Нечего и говорить о том, что в обоих случаях это недуг души, неспособной к любви. Я хочу здесь указать на практическую невыгоду этого порока. Доводы о пользе или вреде чего — либо всегда производят на нас большее впечатление, чем идейные соображения.

Слушать сплетни невыгодно в том отношении, что они незаметно оседают в душе в виде ржавчины и разъедают наше доброе устроение. Редкая душа — и едва ли существует такая, если она не очистилась от страстей, — может не изменить своего отношения даже к другу или любимому близкому человеку, после того как выслушает о нем нечто худое. Ведь ко злу мы восприимчивы с младых лет (Быт. 8:21), все нехорошее (пусть даже незначительное) сейчас же находит в душе нашей отклик, потому что мы сами страстны. Ты — то не хочешь верить дурному о ближнем и, может быть, долго не веришь, но нажитые навыки в конце концов возьмут над тобой верх. Нельзя около огня не обжечься, стоя в воде — не замочиться. Так расстраивались и великая дружба, и страстная любовь.

Самому же осуждать иных — значит предвосхищать суд Божий и рыть себе яму погибели (Мф. 7:1). Об этом нечего распространяться, это понятно. Противоположная осуждению добродетель требует, наоборот, снисхождения к грешнику в его немощах, покрытия его грехов, прямого, наконец, наставления в добродетели. И такого устроения преп. Синклитикия желала своим сестрам (а также и нам). Но не все готовы к подобному деланию. Мешает наша немощь духовная. Учить иных может только тот, кто сам прошел добродетель на опыте. В противном случае, сбывается слово Господа:…еда может слепец слепца водити? не оба ли в яму впадетася? (Лк. 6:39) Впрочем, об этом нам еще придется говорить. И тогда скажем подробнее.

О кротости

Противоядием гневу служит кротость.

Кротость и незлобие проистекают из простоты. Ибо отчего у нас появляется гнев? От быстрой и порой излишней сообразительности. А если человек, когда его оскорбляют, даже не догадывается, что ведь его, собственно, бранят (или насмехаются над ним), то он и не смущается.

Начитанность, ученость, образованность обычно вредят этому похвальному качеству <кротости> и уничтожают его — совсем или отчасти. Поэтому пословица «ученье — свет, а неученье — тьма» в деле спасения, до некоторой степени, непригодна. Это звучит парадоксом, который в нынешнем веке покажется даже чудовищным, но что нам до того? Человек живет не для нынешнего века, а для будущего… И святые отцы, к тому же высочайшие по дару рассудительности, не боялись высказывать эту точку зрения⁶⁹. Впрочем, пусть влюбленные в прогресс и культуру успокоятся: вышесказанное относится к кротости такого рода, которую можно приобрести, лишь когда человек по природе имеет склонность к простоте. Последняя в этом случае свидетельствует, по принятому мнению, об ограниченности ума: у человека, говорят, «не все дома» — одним словом, он глуповат, деликатно говоря, простак Но все же эта простота не совпадает с глупостью, а есть дар Божий, хотя в миру, повторяю, и пытаются их отождествлять.

Но в подвижничестве, в качестве истинного противоядия гневу, ублажается иная простота. Она — то, собственно, и ведет к кротости и смирению (эти добродетели связаны друг с другом: (Мф. 11:29), истинным истребителям гнева и всех его исчадий. Эта простота ничего не боится. Она может вместить в себя все знание мира сего, все философские системы, все науки и остаться чистой и нерастленной. Синтез этого незлобия и мудрости есть идеал монаха и истинного христианина, завещанный Самим Спасителем⁷⁰. Он осуществим только в подвижничестве. И как трудно его достижение!

Учителем такой простоты и кротости является Сам Бог.

Наставит кроткия на суд,

научит кроткия путем Своим, –

поет про Него пророк Давид (Пс.24:9).

Вот этой — то кротости учила мать Синклитикия.

«Возлюби кротость Моисееву, — говорила она, — чтобы каменное твое сердце обратилось в источники воды».

Приведенное высказывание показывает глубокое знание Синклитикиею основ подвижничества и действия добродетелей и страстей, а также и Свящ. Писания. Кстати, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться, обращу здесь внимание на следующую черту в общем духовном облике преподобной. Судя по используемым цитатам, знание Библии у нее было отличное, как и у всех отцов того времени, и с особенною любовию она цитирует те книги Свящ. Писания, которые и ими были любимы, то есть учительные, как содержащие более всего материала, полезного при прохождении подвижнической жизни.

«Возлюби кротость Моисееву…»

Моисей, как известно, был человек кротчайший из всех людей на земле (Чис. 12:3). Конечно, это — не риторическая фигура, не гипербола, а сущая истина. Так в буквальном смысле и надо понимать: сколько бы ни было тогда миллионов людей на всей земле, ни один человек не равнялся Моисею в добродетели кротости. Но чего это ему стоило! Величайших болезней, трудов, скорбей и подвигов⁷¹. Эта добродетель особенно часто сочетается с даром чудотворения. Святой простец творит чудеса, как бы того не замечая и не видя производимых ими величайших результатов. Так они у него просто выходят, что и передать нельзя. Примеры тому: святитель Спиридон, Тримифунтский чудотворец, Павел Препростой (как бы олицетворявший собою эту добродетель). Поэтому и пророк Моисей был великим чудотворцем. Между прочим, из камня источил ударом посоха воду (Исх. 17:6).

Преп. мать Синклитикия, по примеру современных ей египетских отцов, особенно любивших толковать Писание в иносказательном смысле, использовала этот случай в вышеприведенном назидании.

Сердце гневливого жестоко и твердо, как скала или камень. И очи гневливого, понятно, не могут быть источниками слез. Скорбь и слезы ближнего, вызванные его гневом, самого обидчика не разжалобят и слез на его собственных глазах не вызовут. У него каменное сердце. Но как кротость Моисея соделала чудо и извела воду из камня, так и кротость, приобретенная долгими трудами и прилежным старанием, сделает то, что и каменное сердце гневливого начнет понемногу растопляться, умягчаться, приобретать умиление и наконец — плакать, сперва временами, с перерывами, а потом, если человек будет все больше и больше преуспевать, перейдет в постоянный, непрестанный плач. И плач сей ходатайствует пред Богом о полном очищении от страстей и является преддверием последнего.

Стяжать Моисееву кротость, источник чистых, несказанных радостей, помогает молчание, повиновение беспрекословное и нелицемерное (Ис. 66:2), недоверие во всем к самому себе, хотя бы мы были и очень умны, и образованны. Бывает, что по неизреченной премудрости Божией и падения наши приводят нас в кротость⁷².

О двух печалях

Сказала также Синклитикия:

«Есть печаль (на пользу) и печаль (на вред) — έστί λύπη καί λύπη. Печаль на пользу состоит в том, чтобы сокрушаться о своих грехах, о неведении ближнего и о том, чтобы не отпасть от предложенной цели — сподобиться совершенной благости. В этом состоит печаль по Богу. Но к этому бывает некоторое примешение врага, ибо и он наводит печаль, исполненную неразумия, что у многих (разумеется отцов. — Еп. Варнава) называется унынием. Этого духа надобно изгонять преимущественно молитвою и псалмопением»⁷³.

Есть одно делание в науке о спасении, которое приводит человека к Богу кратчайшим путем. Это — печаль о грехах, печаль по Богу. Великий наставник подвижничества сказал: Печаль бо яже по Бозе покаяние нераскаянно — άμεταμέλητον, то есть никогда не возбуждающее сожаления, что пошел по скорбному пути, хотя бы и великие бедствия и гонения на нем преследовали тебя, — во спасение соделовает… (2Кор. 7:10) Кто приобрел в сердце непрестанную скорбь о том, как он тяжко оскорбил Бога своими грехами, каким великим испытанием и наказанием грозит ему Страшный Суд, тот уже не завлечется ни в гости, ни на праздные разговоры, ни на увеселения и представления, ни на игры, не прельстится ни нарядами, ни красивыми лицами, ни даже дружбой и любовью родственников. Все в мире будет вызывать в нем тошноту. Страх и трепет будут наполнять его члены. И он ясно увидит, что так жить, как он жил до сих пор, нельзя. Даже если он уже и был благочестив: ходил в церковь, творил милостыню и всякую иную добродетель — все это ему покажется недостаточным. А если он грешил до сих пор, то едва ли не близок будет к отчаянию. И увидит он, что мир не может оказать ему помощи. Пусть друзья и родные утешают его, развлекают, пусть даже врачей призывают, ему от этого нет облегчения, даже еще хуже становится. Одиночество, уклонение от встреч с близкими — вот что его теперь утешает. Вскоре опыт и веяние благодати в сердце убеждают, что молитва с теплыми слезами раскаяния в одиночестве есть единственное средство утешения. Правда, вначале слезы горькие льются, едкие, но после чувствуется облегчение, отрада, просвет. Чем дальше он продвигается по пути спасения, тем на душе становится веселее; ты плачешь, слезы градом катятся, а на сердце яснее и теплее становится. Чудное дело! Непостижимое действие благодати! Опытное познание прикосновения к сердцу утешающей невидимо десницы Христа заставляет кающегося грешника терпеливо переносить все нападки, насмешки и оскорбления ближних, которые заменили их прежнее хорошее обращение с ним. Пусть ему теперь доказывают, что его нелюдимость и сумрачность идут вразрез с христианством, что хождение по церквам и скромность в одежде — фанатизм и никому ненужное излишество, что Христос — де Сам присутствовал на браке, а другие даже говорят, что и Христа — то не было, а Страшный Суд есть выдумка людей, которым это выгодно, — его это нисколько не поколеблет. Подобные доказательства покажутся ему странными, чтобы не сказать больше. Они отрицают существование тех вещей, реальность которых он переживает в опыте! Это все равно как друзья Иова утверждали, что Бог того оставил, а Иов в это время с выразительностью, присущей восточным языкам, говорил им: «…доколе еще… [есть] дух Божий в ноздрях моих –

(“бэ’апи”), не скажут уста мои неправды…» (Иов. 27:3.) После таких столкновений плач еще более увеличивается, человек начинает плакать уже не только о себе, но и о других. Молится, чтобы других просветил Господь. Ведь и он когда — то думал так же, как они… И если человек укрепит в себе этот плач, то увидит горний свет еще здесь, на земле. Дивные тайны откроются ему. Он приблизится к Богу, и Бог к нему (Иак. 4:7 — 10).

Но есть и другой плач и иная печаль. Модница плачет о том, что у нее нет новой весенней шляпки и вышли из моды ботинки, что такой — то стал ухаживать за такой — то, а та более красива или счастлива, чем она; молодой человек печалится о малом количестве карманных денег, которые он может потратить на удовольствия; жена плачет из — за обиды, что изменяет муж, а муж, в свою очередь, — что имеет неудачи по службе; врач, инженер, адвокат — все недовольны, что мало зарабатывают, все им мало; купец приходит в отчаяние от понесенного убытка, и так далее, и тому подобное.

Все плачут и печалятся, даже живя в роскоши и богатстве, но сокрушаются — о тленных вещах. Не имеют чего — либо или теряют что — то, вот и печалятся. Иногда от такой печали иссыхают, заболевают и даже умирают (2Кор. 7:10). Эта печаль бесовская. Враг рода человеческого навевает ее. Мучится, стонет человечество, пытается сделать жизнь беспечальной, но без Бога ничего не может. А культура⁷⁴ и усовершенствования только заменяют один вид печали другим.

И у спасающихся, и у монахов бывает греховная печаль (навеянная «слева»). Если они скорбят, что пища у них плоха, одежда груба и бедна, послушания тяжелы, помещения тесны, то, понятно, ничем не разнятся от вышеуказанных обычных людей. Но иногда подвизающиеся унывают по другой причине или, вернее, без всякой причины. Это обволакивает их тот род демонской печали, о котором говорила выше преп. Синклитикия. Какое — то «утомление» от спасительных трудов. Делается невыносимо скучно. Безотрадно. «Все одно и то же, одно и то же…» (разумеется в деле спасения). Словно какая — то чугунная плита лежит на сердце. Кругом ни единого проблеска, все постыло, уныло, неинтересно. Молитва не движется, не согревает. Духовное чтение претит. Охватывает острое чувство полного одиночества. Нет, кажется, никакого выхода из положения…

Диавол любит эти минуты. Они — его рук дело. В лучшем случае, когда видит, что человек — мужественный борец и имеет стойкое сердце, он только советует ему развлечься, внушая, что тот не иначе может избавиться от своей тоски и уныния, как отправясь к другу, к близкому человеку, в гости, в театр, наконец. (Мирских он часто, даже при легкой скуке, посылает в театр, кино, клуб и т. п.) В худшем же случае, когда добьется того, что под гнетом уныния душа человека склоняется к полному отчаянию и безнадежию, толкает на самоубийство. Но как бы то ни было, слушать его, конечно, нельзя. Мы будем говорить о первом, чаще встречающемся случае. Преп. Синклитикия, мысль которой я развиваю, учит, что в это время надо не уступать врагу, а насильно ломать себя и подвизаться против него молитвой и псалмопением⁷⁵. По — видимому, странное средство — из многих вещей выбирать именно ту, которая опротивела, но это средство единственное! Иначе враг не отойдет. Разве только тогда, когда мы одну страсть променяем на другую.

Перепродадим себя другому бесу — например блудному. Тогда уныние отойдет, и, хотя бы мы были в одиночестве, нам не будет скучно. Человек найдет для себя дело… Лучше ли ему будет от этого — пусть каждый решит сам.

О некоторых бесовских искушениях. О болезнях

«Много коварных сетей у диавола, — говорила мать Синклитикия. — Не успел поколебать душу бедностью — он уловляет ее богатством. Не одолел ее оскорблениями и поношениями — вооружается на нее похвалами и славою. Не возмог обольстить душу удовольствиями — он покушается сокрушить ее невольными трудами. Если человек побеждает диавола крепостью телесною, диавол посылает на него болезни»⁷⁶.

Любой из нас может попасться в одну из этих сетей или даже во все сразу. Кто внимательно следит за своими помыслами и желаниями, а равно старается исследовать, «откуда ветер дует», то есть при находящем искушении допытывается, что явилось причиной последнего и кто виноват в том, он ли сам или соблазн со стороны пришел, — тот, при наличии определенного опыта, вскоре начнет познавать, что за многими внешними вещами невидимо для глаз, но видимо для сердца скрывается мохнатая лапа врага рода человеческого. Даже за один день трезвения, или, грубо выражаясь, внимательной «слежки», человек отметит у себя последовательность самых невероятных помыслов, к которым он как будто и не причастен. Все равно что со стороны на них смотрит. То ему обидно, что у него во всем нехватка, и отсюда поднимается ропот; если же посчастливилось получить деньги, созываются гости, покупаются вещи, шьются ненужные обновы. Вот пришли домашние от обедни (может быть, даже от св. причастия), не поспел самовар, и нас за это бранят, и нам обидно, хотя мы ясно видим, что брань не к месту; но вот, наоборот, все у нас готово, «ни сучка ни задоринки», нас хвалят, и мы не можем сдержать улыбки. И не видим, как бес записывает про нее в свою «записную книжечку», чтобы после нашей смерти предъявить нам «счет» (обвинение в тщеславии) на мытарствах.

Пришел праздник — мы проводим день в веселье, мирских разговорах, в удалении от Бога; если отвращаемся от развлечений или обязаны делать что — либо скучное и тягостно — трудное — унываем и тоскуем. При избытке сил и здоровья, когда щеки у нас что называется «кровь с молоком», предаемся страстям и гулянью; в болезни и на костылях — малодушествуем и приходим в душевное изнеможение. И так с утра до вечера и с вечера до утра. Бросаемся, как вышеупомянутый евангельский бесноватый, «в огонь и в воду», в самые противоположные страсти. А за нами бесы все записывают, записывают и записывают. Мы все это считаем за пустяки, и наличие самой — то записи считаем невероятной («ну вот, всякий пустяк будет, что ль, упомянут»), а бесы каждое молниеносное движение мысли, внушенной ими же самими или просто злой как результат наших привычек, каждый взгляд, скользнувший страстно по чужой наготе, — все записывают самым серьезным образом, со всем злорадством и ненавистью. Они знают, что это — не шутка. Какие уж тут шутки, когда Сам Бог, в данном Им человеку законе, пригрозил строго взыскивать не только за дела, но и за каждое слово и даже помышление (Мф. 5:28; 12:36). Какие уж тут пустяки, когда мы «не тленным серебром или золотом искуплены от суетной жизни… но драгоценною Кровию Христа» (1Пет. 1:18 — 19). А сколь многие не верят и в самую запись — то грехов бесами! Однако демоны и это записывают⁷⁷.

Но вернемся к нашей теме. Диавол не самостоятельно изводит нас искушениями, но спрашивает на то дозволения у Бога (Иов 1:12; 2:6). И мучит не так, как ему хочется, а сколько попустит ему Господь. А Господь всякое испытание соразмеряет с силами человека. Сверх наших сил искушения не попускает и в самом искушении подает в облегчение Свою благодатную помощь (1Кор. 10:13). Так что если человек падает, то не потому, что Бог того хочет или тому способствует, — прочь такое богохульство! — а потому, что сам грешник прельщается и тянется к похоти (Иак. 1:13 — 14).

Поэтому, чтобы перенести искушение с честью и получить за него победный венец, нужно соблюдать некоторые правила, а именно поддерживать в себе известное настроение и определенные мысли. И сообразовывать с ними свои поступки.

Преп. Синклитикия так учит поступать в последнем из упомянутых выше искушений, то есть в болезнях:

«Испросив себе позволение, он [диавол] поражает тяжкими болезнями с тем, чтобы люди малодушные ослабели в любви к Богу. Посему — то тело иногда страждет сильною горячкою и томится несносною жаждою. Если ты грешник, то, страдая в болезнях, вспоминай о будущем наказании, о вечном огне, о мучениях после Суда, не малодушествуй в настоящих страданиях, но радуйся, что Бог посетил тебя, и повторяй это прекрасное изречение:

Наказуя наказа мя Господь,

Смерти же не предаде мя (Пс. 117:18).

Ты — железо, и огонь очистит твою ржавчину.

Если ты праведен и подвергаешься болезням, то чрез это от великого переходишь ты к большему. Ты — золото, и чрез огонь делаешься чище. Плоти твоей дадеся аггел (2Кор. 12:7), торжествуй; смотри, кому ты уподобился? Ты удостоился части Павловой.

Ты искушаешься горячкою? Наказуешься простудою? Но Писание говорит: проидохам сквозе огнь и воду, и извел еси ны в покой (Пс. 65:12). Достиг ты первого, ожидай и второго. Успевая в добродетели, повторяй слова Праведника: нищ и боляй есмь аз (Пс. 68:30). Сия двоякая скорбь соделает тебя совершенным, ибо Псалмопевец говорит: в скорби распространил мя еси (Пс. 4:2). В сих училищах нужд и страданий будешь ты образовывать свою душу подвигами. А враг у нас пред глазами»⁷⁸.

Еще говорила:

«Когда болезнь тяготит нас, не надобно скорбеть нам о том, что от боли и язв мы не можем воспевать псалмы устами. Ибо болезни и раны служат к истреблению похотений; а и пост и земные поклоны предписаны нам для побеждения страстей. Если же и болезни исторгают эти страсти, то не о чем заботиться. Великий подвиг — терпеливо переносить болезни и среди их воссылать благодарственные песни к Богу!»⁷⁹.

Опять говорила:

«Лишаемся ли мы очей? — Перенесем это без отягощения; ибо чрез это мы лишаемся органов ненасытности и просвещаемся внутренними очами. Оглохли ли мы? — Будем благодарить Бога, что мы совершенно потеряли суетный слух. Руками ли ослабели? — Но мы имеем внутри себя руки, уготованные на борьбу со врагом. Немощь одержит все тело? — Но от сего, напротив, возрастает здравие по внутреннему человеку»⁸⁰.

О страсти учить других и о тщеславии

Теперь мы подошли к самой последней страсти, тщеславию и гордости. Тщеславие и гордость между собою немногим разнятся. Это самые злые и самые тонкие страсти. Встречают подвижника, когда он подходит к вратам совершенства, не оставляют в то же время и новоначальных (обычно затем, чтобы покончить с малоопытным одним разом; но об этом после).

«Враг нападает сперва объядением, негою и любодеянием, — читаем мы в поучениях сестрам преп. Синклитикии. — Эти ветры дуют особенно на возраст молодой.

Когда душа воздержала чрево, победила чистотою чувственные удовольствия, является гордость или сребролюбие. В уме являются мысли о первенстве, учении, дарованиях, заслугах»⁸¹.

О сребролюбии было уже сказано. Здесь еще можно дополнить, что эта страсть, которую надо, собственно, победить вначале, при вступлении на путь самоотречения, часто очень сильно укрепляется и в старых людях. Иногда предлогом является боязнь, что вот — де впадешь в болезнь, без денег кто ухаживать будет, врачам дать надо, место на кладбище купить и прочее (все это бывает и у монахов, не только у мирских); иногда сребролюбие происходит из желания власти и авторитета. Ибо — верна пословица: «золотой ключ подходит ко всякой двери». В наш век человек, имеющий миллионы в кармане, всегда прав. Но среди нищих и рубль имеет силу не меньшую, чем миллион среди богатых. Поэтому каждому хочется приобрести деньги, чтобы властвовать.

Итак, переходим к страсти тщеславия. Тщеславие особенно начинает налегать на человека, когда тот что — либо уже приобрел. Но бывает, что человек гордится от рождения принадлежащими ему талантами и привилегиями. Подобное устроение калибром ниже, а значит, еще гнуснее. Тот, кто тщеславится своим голосом, или красотой, или родством, или даже стенами монастыря или квартиры, в которой живет, совершает более срамной поступок, чем тот, кто хвалится приобретенными подвигами и добродетелями.

Преп. Синклитикия строго относилась к одержимым этой страстью и искореняла ее не без прижигания каленым железом. Иначе и нельзя. Жаль, до слез было бы жаль, если человек всю жизнь, в продолжение нескольких десятков лет, ночей не досыпал, не доедал, постоянно умом напрягался в молитве и в борьбе с помыслами и под конец всего лишился — всех духовных плодов здесь и награды там. Посему святая так говорила: «Отшельница, если придет к ней такое [тщеславные помыслы о своем первенстве и особых дарованиях], пусть идет в киновию. Пусть она принудит себя есть два раза в день: она должна выполнять все службы и выслушивать укоры»⁸².

Обратим внимание на эти удивительные слова: «Пусть принудит себя есть два раза в день…» Если кто уже приучил свой желудок питаться одной просфорой в день, пусть его от этого отучит. Ешь через силу. Это необходимо. Сказано: иди на общие послушания; схимница, становись вровень с последними послушницами; работай руками (затем и ешь досыта), выслушивай попреки и укоры.

Поневоле смиришься…

В этом нет ничего ни удивительного, ни неприличного, если схимников и затворников так смиряют. Святые схимники и отшельники сами, без нужды, то есть уже не имея тщеславия, добровольно брали на себя такие скорби, о которых нынешним людям и слушать — то тяжело. Поэтому я приведу наиболее безобидный пример⁸³.

Некий старец — отшельник, пребывая в пустыне, говорил сам в себе, что он исполнил добродетели, и молился Богу такими словами:

— Господи, покажи мне, чего еще не достает, — и я сделаю.

Бог, намереваясь смирить помысл его⁸⁴, сказал ему:

— Пойди к архимандриту⁸⁵ и сделай то, что он тебе скажет.

И открыл Бог архимандриту, говоря:

— Вот некий отшельник идет к тебе. Скажи ему взять бич и пасти свиней⁸⁶.

Старец, пришедши, ударил в дверь и вошел к архимандриту.

Приветствовав друг друга, они сели. Отшельник говорит ему:

— Скажи, что мне делать, чтобы спастись?

— Сделаешь ли то, что я скажу тебе?

— Сделаю.

— Возьми этот бич, пойди и паси свиней.

Отшельник пошел и стал пасти свиней.

Знавшие же и слышавшие о нем, видя, что он пасет свиней, говорили: «Видите великого отшельника, о котором мы слышали? Вот, он имеет беса и пасет свиней».

Бог же, видя, что он с таким смирением переносил оскорбления людей, отпустил его опять на прежнее место⁸⁷.

Но демон тщеславия, как я упомянул выше, приступает и к новоначальным. Это обычно случается, когда они, вступив на спасительный путь после ветреной и порочной жизни, несколько на нем преуспеют. Им кажется, что они в силах врачевать неисцелимые язвы не только свои, но и всего человечества. Прочитавши несколько духовных книжек, я не говорю уже, получивши полное богословское образование, они думают, что Бог призывает их нести свет к сидящим во тьме (Мф. 4:16). Про оплакивание грехов и очищение сердца они теперь забывают. Все их помышление — об общественном служении людям («Церкви», как иногда лукаво внушает им бес). Страстное, «кровяное», по выражению отцов, движение сердца обольщенные принимают за духовное горение. Смотря по складу характера, и поступки их разные. Одни, подгоняемые демоном тщеславия, ищут дел благотворения (девы становятся сестрами милосердия, учительницами, подбирают <беспризорных> детей, составляют кружки для чтения, самообразования) — одним словом, ищут применения своим организаторским способностям; другие погружаются в мистику, подвиг, «старческое» окормление. У последних, так как делание их, хотя и неправильное, но все же не деятельное, а созерцательное по природе, получается иногда чистая прелесть, сопровождаемая «чудесными видениями и всеми злыми последствиями ее»⁸⁸.

Конечно, многое из того доброго, что им хочется сделать ближнему, само по себе неплохо, нередко составляет даже прямую заповедь Божию, но несвоевременно и должно быть совершаемо при других обстоятельствах и при ином устроении души. А пока мы новоначальные — должны поучаться смирению и страху Божьему. И, конечно, никого не осуждать. При описываемом бесовском устроении обычно та и другая стороны обвиняют друг друга: одни считают лишь деятельное поприще правильным и издеваются над «созерцателями» и «чудотворцами», другие — превозносят пустынную жизнь и внутренний подвиг, считая служение ближнему совершенно неспасительным делом. Но обе стороны ведут себя лживо: и те и другие не хотят взяться за собственное духовное обучение и выдержать многолетний искус, прежде чем идти с проповедью к людям, в какой бы она форме ни выражалась, в виде ли материально — филантропической и административной деятельности или старческого окормления и затворничества в истинном значении этих слов. Основное положение отцов — «даждь кровь и приими дух» — не может быть обойдено ни одной из сторон. Так называемые «созерцатели» не имеют права осуждать оппонентов из противоположного лагеря за стремление к деятельности, потому что деятельность обязательна и для них, но только после того как они очистятся от страстей. Так, например, преп. Афанасий Афонский руководит строительными работами в монастыре (занятие, конечно, «малодуховное») и кончает жизнь, упав с лесов⁸⁹. Смерть, с «созерцательной» точки зрения, не очень славная (никакого благоухания, осияний и видений при этом не происходило). «Деятели» же не должны презирать и бояться как чумы тех, которые стремятся к забытому идеалу древних отцов и столпов монашества. Делание «созерцателей», каким бы оно ни было немощным и уродливым, отображает, хотя и в качестве кривого зеркала, истинный, настоящий, единственно правильный, монашеский и спасительный путь. Ручательством этого служит душа человеческая, в частности душа русского народа, особенно аскетичного и живущего сердцем в Боге, народа, который всегда тянется не к пастырям — администраторам, хотя бы и специалистам своего дела, и даже не к блестящим проповедникам, а к пастырям — молитвенникам, к таким, которым можно открыть всю свою душу, и они тебя поймут, благодатно обвеселят исстрадавшееся твое сердце, успокоят твои мятущиеся мысли и избавят от яда сомнений, снимут с души тяжесть грехов. А встать на истинный путь можно не иначе, как начав с уединения, не развлекаемого суетою (хотя бы и на пользу ближнего), молитвы, то есть чрез путь, противоположный деятельному образу поведения.

Но бесы, не желая, чтобы человек спасся (и других спас), присматриваются к каждому с самого начала его работы Господу. Подметивши и изучивши склад его души (любит ли она общество или уединение), они затем действуют наверняка. И если человек не имеет добрых залогов в душе, если вовремя никто не придет ему на помощь или он не воспользуется предлагаемой помощью и если, главное, не найдется на небе ни одного святого или ангела, который захотел бы за него ходатайствовать пред Богом, то — человек погиб. Ни подвиги, ни молитва, ни иная какая добродетель при наличии тщеславия и гордости не помогут. Бесы, заправители этих страстей, — самые могущественные. Человек собственными силами не одолеет их. Только Господь может отогнать этих бесов и избавить нас от них. Поэтому горе новоначальному, если он возомнит о себе и решит, что сможет помочь ближнему!.. Без проверки у старца, притом опытного, а не такого, который просто прожил столько — то лет в такой — то пустыне, в схиме или в затворе, горе ему, если он все же покусится оказать это мнимое добро людям!.. Может быть, это и действительно будет добро, ибо враг хитер и сперва внушает добрые дела, но потом, когда человек утвердится в своеволии и гордости, оно обратится неминуемо во зло и в самые бесчестные страсти.

И духовная жизнь кончается. Кончается, чтобы больше никогда не начинаться. Если это монах, то может уйти из монастыря, жениться, сделаться вероотступником⁹⁰. Не спасают от этого ни высокий духовный сан, ни профессорское звание, ни природный талант⁹¹.

До сих пор речь, собственно, шла о новоначальных (в миру или в монастыре), в частности о подчиненных лицах (например монастырских послушниках), молодых и по возрасту, и по положению. Но сказанное подойдет также и к старым, и к начальникам (особенно если последние молоды годами)⁹². «Все считают за стыд видеть старика, ходящего в детское училище, — говорит наставник богоспасительной жизни и светильник рассуждения⁹³, — но рассмотрим внимательно, не остаемся ли мы еще при начальных правилах, хотя и обучаемся долгое время». Если это действительно так, то, конечно, совесть радеющего о своем спасении человека не позволит ему взять дело сверх своей меры. Разве только за послушание — при условии восполнения немощных сил подвизающегося молитвами и помощью тех, кто поручает ему это дело, а также и самой Церкви. (А если новоначальный берется за дело, надеясь на молитвы Церкви, то и здесь надо разобраться — может быть, ссылка на Церковь является лишь простым прикрытием для питаемого втайне тщеславия.)

Можно ли отнести вышесказанное к лицам, облеченным пресвитерским саном? <Нет, ибо им положено учить народ>. Что же касается архиереев, находящихся в подобном же положении, то епископ правящий и одновременно старающийся явить в себе «созерцательные» добродетели молчальничества, уединения, особой, свойственной безмолвникам, молитвы, уклонения от врачевания подчиненных словом убеждения, а если нужно, то и обличения — есть явление противоречивое. Ибо обеты монашествующих, содержащие в себе «долг повиновения и ученичества», и архиерейское достоинство, требующее «учительства как начальствования» (Правило 2 Константинопольского Собора, бывшего в храме Премудрости Слова Божьего), «друг другу противятся» (Гал. 5:17), что бы там ни говорили⁹⁴.

Епископ на кафедре должен служить день и ночь не себе, а миру (в евангельском смысле: Мф. 5:14, Ин. 9:5), он — не «что — то такое, что засажено в губернском городе за двенадцатью стеклами», как выражается ядовито Голубинский⁹⁵, а великий устроитель душ и даже телес человеческих, православных и язычников, послушливых и беззаконных (1Кор. 9:20 — 22), он должен везде учить — не только в церкви (Мф. 26:55), но и дома (Мк. 2:1 — 2), и на улицах, и на перекрестках (Лк. 13:26), и если всем известная в городе женщина дурного поведения заговорит с ним о спасении, обязан, не стыдясь и не обращая внимания на людские пересуды (Ин. 4:27), беседовать с ней. Христос даже больше позволял делать (Лк. 7:38, 44 — 45, 48 — 50).

Все это не дело монаха как такового — человека, находящегося еще в пути ко спасению, но не противоречит долгу и правам монаха совершенного, уже достигшего бесстрастия и очистившегося от страстей⁹⁶. (Следовательно, учительство как монашеское служение может иметь идейное и законное основание, хотя и в исключительных случаях.)

Как бы то ни было, но если епископ под каким — либо предлогом (кроме запрещения непосредственного высшего начальства, а не в порядке частной старческой дисциплины) не совершает дел общественного служения — учительства, старчества, исповеди, проповеди, не заботится о бедных, сиротах, вдовах, — он подлежит ответственности по канонам: в лучшем случае, должен быть лишен кафедры⁹⁷.

Впрочем, разобраться до конца в таком деле мы не в силах, да и не считаем себя вправе. На то есть высшие нас.

И за сказанное просим у Бога и у них прощения.

…Преп. мать Синклитикия, без сомнения, не раз видя одержимых болезнью преждевременного учительства, с истинною любовью сердца и состраданием наставляла своих сестер и всех прочих: «Тому, кто сам не испытал деятельной жизни⁹⁸, опасно приниматься за научение. Если кто живет в ветхом доме, то, принимая к себе странников, может погубить их в случае падения его дома. Так и те, которые сами прежде не научились добру, погубляли приходивших к ним за наставлением. Ибо словами они призывали ко спасению, а худою жизнью более вредили своим последователям»⁹⁹.

Общий вывод из всего вышесказанного: добродетель надо хранить. И хранить — хоронить — тщательно, прятать на самое дно. «Как открытое сокровище легко похищается, — поучает снова Синклитикия, — так и добродетель узнаваемая и разглашаемая помрачается. Воск тает от огня, так и душа ослабляется похвалами и теряет твердость добродетели»¹⁰⁰.

Еще сказала: «Невозможно в одно и то же время быть траве и семени; так точно невозможно при окружающей нас мирской славе сотворить плод небесный»¹⁰¹.

Заключение

Мы подошли к концу нашей книги. В заключение прилично выбрать из поучений преп. Синклитикии одно — два изречения общего характера, связующие отдельные части предыдущего.

Прежде всего, укажем на важнейший закон духовной брани. Преподобная говорит: «Чем больше успевают подвижники, тем с сильнейшим врагом вступают в сражение».

В этих словах подчеркивается наличие определенной последовательности в искушениях и постепенное нарастание их силы и тяжести пропорционально духовному развитию и росту спасающегося. Скорби начинаются с маленьких и кончаются великими. Новоначальному страсти и бесовские нападки досаждают одним образом, находящемуся в среднем устроении — другим, а достигшему крайних степеней подвижничества — еще иным, по силе и остроте — самым крепким и тяжелым образом. Точное описание последних искушений обычно и не дается святыми отцами, потому что не находится соответствующих слов для их изображения.

Зная это, спасающийся может легко себя утешать в скорбях, повторяя слова апостола: Искушение вас не достиже, точию человеческое; верен же Бог, Иже не оставит вас искуситися паче, еже можете… (1Кор. 10:13) Иными словами, искушение всегда будет соответствовать нашим силам, на какой бы мы ступени духовной жизни ни находились. Это нужно всякому хорошо запомнить, ибо бесы имеют обыкновение в минуты нападения внушать нам, то эта борьба никогда не кончится, что сил не хватит ее выдержать, — одним словом, ведут душу к унынию, а то и к отчаянию.

Другие выводы, которые можно извлечь из слов Синклитикии, пусть каждый попробует сделать сам. Sapienti sat¹⁰². Нам же приличнее привести соответствующее, но более глубокое слово Приточника:

Даждьпремудрому вину — άφορμήν, то есть «точку отправления»; укажи ему, откуда начать, только намекни, что тут можно вот так — то сделать, — и премудрейший будет, а остальное он уже сам доделает, сам начнет углубляться, и если раньше был разумен, то теперь еще премудрее будет (Притч. 9:9).

Общее правило доброделания

Заключим все словами аммы Синклитикии, завершающими ее изречения в «Достопамятных сказаниях»:

«Писание говорит:

Будите мудри, яко змия, и цели, яко голубие (Мф. 10:16). Мудрость змеиная заповедана нам, чтобы не скрывались от нас нападения и хитрости диавола; ибо подобное из подобного легко познается. А незлобие голубя внушает нам чистоту в делах»¹⁰³.

Приложение. О хлебе из отрубей

Аскетика — учение о подвижничестве — есть наука. Наука в полном нынешнем смысле слова, пользующаяся как умозрительными, так и экспериментальными методами и вспомоществуемая могущественно еще благодатию Божиею. Внешняя мирская наука в последнее время поняла, что игнорировать положения аскетики только на том основании, что они выработаны святыми, учителями Церкви не без содействия чудес, нельзя. Поэтому многие результаты, полученные в науке о подвижничестве, преимущественно внешнего характера, исследуются теперь учеными и профессорами в аудиториях и лабораториях, хотя и робко и как бы стыдливо. Облеченные в научную форму и терминологию, они преподносятся публике как нечто новоизобретенное и только что открытое. Можно бы указать несколько областей, где заимствованные у святых отцов, прямо или косвенно, сведения, еще недавно считавшиеся баснословными, невероятными — одним словом, «ненаучными», теперь считаются общеизвестным, доказанным фактом, под который пытаются лишь подвести рациональное, естественнонаучное обоснование. Но это сейчас не входит в мою задачу. Здесь я хочу только показать, что излагаемые мною ниже данные не являются чем — то обособленным и исключительным, а составляют одно из звеньев в общей цепи нынешних научных исследований. Мы увидим пример того, как некий святоотеческий опыт, доселе воспринимаемый большинством как проявление ненормальной психики, извращение и фанатизм, как средство самоистязания, теперь исследован наукой и признан достойным всяческой похвалы и подражания.

Речь идет о питании хлебом с отрубями — по — нынешнему, по — ученому выразиться, о «хлебе Грэгема». В житии Синклитикии мы видели, что в некоторые периоды своей жизни она питалась хлебом из отрубей. Она в этом подвиге не одинока. В житиях святых можно указать и другие подобные примеры. Таким хлебом, по общепринятому мнению, можно откармливать лишь скот. Это — де не пищевой продукт, а суррогат питания. Но наука доказала теперь, что дело обстоит как раз наоборот. Нынешний пшеничный, из тонкой сеяной муки хлеб не есть хлеб, а лишь «фабрикат», не соответствующий физиологическим особенностям человеческого пищеварительного аппарата и поэтому являющийся источником многих физических расстройств и заболеваний. К доказательству этого я сейчас и перейду. Но позволю себе еще одно замечание.

Преп. Синклитикия употребляла хлеб из отрубей в тех случаях, когда ее мучил дух блуда и чревоугодия (эти страсти находятся между собою в связи, последняя подготовляет почву первой). Ей, следовательно, нужно было для их подавления добиться двух вещей: лишить вкушаемую пищу приятности, сделать ее невкусной и в то же время легко перевариваемой, чтобы она, быстро проходя по кишкам, не задерживалась в них и тем самым не усиливала деятельности половых желез. Как известно, при переваривании жирной, сытной пищи появляется возбуждение, происходит прилив крови не только к брюшным местам, но и к лицу, щекам (особенно «раскраснеются» люди, когда при этом еще и выпьют), и, следовательно, выражаясь по — святоотечески, воспаляется в связи с этим и подчревность. Наука в настоящее время доказала, что Синклитикия, желая добиться, чтобы этого не было, своим переходом на отрубяной хлеб поступала как нельзя более правильно.

Дело в том, что нынешний обычный, культурный, способ изготовления муки отнимает у зерна как раз те необходимые питательные свойства, которые Бог премудро вложил в хлебные плоды для поддержания здоровья человека, и оставляет те, которые наиболее удовлетворяют лишь вкусовым ощущениям и нежат, а вместе с тем и портят, желудки.

Для приготовления хлеба употребляют различные сорта муки, обыкновенно пшеничную или ржаную. Хлебные зерна сперва подвергаются размолу, то есть растираются жерновами в порошок, и затем мука просеивается. Посредством такой процедуры от чистой муки отделяются отруби.

Что это значит в переводе на язык химии и физиологии? Современные исследования показали (по Леренкраузу: Die Prof. Dr. G. Jagerschen Lebens und Genussmittel), что в зернах наших хлебных злаков питательные вещества распределяются неравномерно. Так, пшеничное зерно состоит из мучнистой центральной части и пяти покрывающих ее оболочек. Из этих пяти оболочек три составляют наружный слой и две — внутренний, прилегающий к мучному ядру.

Верхнюю оболочку наружного слоя составляют, главным образом, волокна древесины. Под нею лежат важнейшие питательные вещества: белки, служащие для образования тканей и соков (крови), и фосфаты, необходимые питательные соли, питающие мозг и нервы и придающие костному составу нашего тела требуемую плотность. Белая сердцевина мучного ядра содержит преимущественно крахмал (в ней также содержится немного клейковины, приблизительно в пять раз меньше крахмала), следовательно, такое питательное вещество, которое является для нашего организма, так сказать, только горючим материалом, топливом.

Таким образом, при обыкновенном приготовлении муки, при отделении от нее отрубей, она лишается самых важных питательных веществ — белковых и фосфатов, лежащих преимущественно в коричневых слоях и удаляющихся вместе с отрубями. Отруби состоят приблизительно из 15 % клейковины (принадлежащей к белковым веществам), 54 % безазотистых питательных веществ и только 10 % клетчатки. Последняя, хотя и не имеет ни малейшего питательного значения, тем не менее небесполезна, так как, раздражая механически стенки кишечника, она ускоряет пищеварение и стул (что в подвижничестве важно)¹⁰⁴ и, вдвигаясь между пищевыми частицами и отделяя их друг от друга, содействует при пищеварительном акте внедрению пищеварительных соков.

Но при обыкновенном приготовлении муки (мука для Грэгемова хлеба перемалывается на особых мельницах) пропадает еще также и росток, или зародыш, сидящий снаружи пшеничного зерна и содержащий естественный пищеварительный фермент.

Таковы научные результаты. История их происхождения такова.

Уже в начале прошлого столетия знаменитый североамериканский физиолог проф. Сильвестр Грэгем высказал утверждение, что в приготовлении хлеба из тонкой просеянной муки должно искать главный источник многих заболеваний и страданий человека. Он велел приготовить для своих больных хлеб из грубой, непросеянной муки и, благодаря такому изменению пищевого режима, в соединении с другими ценными естественными целебными факторами, излечил огромное число больных, особенно таких, которых медицинская наука уже признала безнадежными. Столь наглядное, чрезвычайно благотворное и целительное действие употребления отрубяного хлеба на отправления желудочно — кишечного тракта заставило многих мыслящих врачей и неврачей применять этот хлеб и при тяжелых заболеваниях.

Так что в скором времени последний под названием «Грэгемова хлеба» приобрел известность почти во всех частях света.

Причина, почему он, несмотря на одобрение научных авторитетов и на явно целебные свойства, не водворяется всюду и не в состоянии вытеснить хлеб из просеянной муки, есть, главным образом, чревоугодие людское, так как не могут еще приготовить Грэгемов хлеб одновременно и вкусно, и по всем правилам науки. Особенно дело осложняется в связи с вопросом о допустимости применения дрожжей и закваски¹⁰⁵.

О чрезвычайной важности и полезности хлеба с отрубями после всего вышесказанного можно бы и не распространяться. Но, пожалей, полезно будет привести еще примеры, ибо exempla trahunt¹⁰⁶, то есть они тащат вас за собою, не то что научные выкладки и доказательства, лишь утомляющие мозг непривычных к дисциплинированному мышлению людей. Таким примером может служить известный доктор Док, «много лет питавшийся исключительно растительной пищей [иными словами, если рассматривать дело в церковном плане, Док постоянно постился/] и своим здоровьем, энергией в работе и свежей, цветущей внешностью блестящим образом опровергающий предубеждение против питания растительною пищей».

Исходя из собственного опыта, он говорит: «Хлебу Грэгема подобает занимать видное, почетное место не только на обеденном столе, но и среди так называемых лечебных средств, так как он самым естественным образом излечивает всегда почти неприятные, а иногда и весьма тягостные явления запоров. Всем известно, что это весьма распространенное страдание весьма часто влечет за собой очень тяжелые болезненные расстройства, как — то: вялость кишок, брюшное полнокровие, геморрой, застой печени и даже тяжелые душевные страдания, до ипохондрии включительно. Как раз в этом отношении хлеб Грэгема часто нам давал поразительные результаты. Сотни людей обязаны ему тем, что без содействия аптеки излечились от вышеупомянутых страданий. Ввиду этого мы рекомендуем всем страдающим вялостью отправлений органов пищеварения обратить особое внимание на этот хлеб. Хлеб с отрубями имеет неоценимые преимущества: он служит одновременно и питательным, и целебным средством, он не имеет вредного свойства большинства лекарственных средств, которые приносят нашему организму известный вред и потому непригодны для постоянного и непрерывного приема внутрь. Этот хлеб до такой степени полезен для нашего организма, что мы можем питаться им всю жизнь, и в то же время имеем в нем неизменно готовое к нашим услугам средство борьбы с недеятельностью кишок. Таким образом, он совершенно устраняет злоупотребление слабительными средствами, а ведь всем известно, какой вред они приносят; правда, они помогают на мгновение, неестественно раздражая кишки, но, вследствие этого излишнего раздражения, появляется еще большая слабость, то есть недеятельность кишок. В этом отношении мы не находим достаточно слов, чтобы рекомендовать Грэгемов, или отрубяной, хлеб как врачам, так и неврачам. В большинстве случаев этот хлеб блестящим образом оправдывал возлагавшиеся на него надежды; я знаю лишь очень редкие случаи, когда он не приносил желанных результатов, и это обыкновенно случалось тогда, когда аптека успевала уже окончательно испортить дело».

Так говорит доктор Док¹⁰⁷.

Преп. Синклитикия и святые отцы еще за полторы тысячи лет до него не только высказывали то же самое, но и исполняли на деле. Это невольное подтверждение, оправдание и даже восхваление наукой поступков гонимых миром монахов и аскетов знаменательно в наше время.

Павел Проценко. На пути в Небесный Иерусалим. История одного бегства

Что заставляет человека оставить мир? Обыденное сознание еще может понять, когда грешник, ужаснувшись мерзости греха, в раскаянии бежит от порока к свету. Но когда юное чистое создание уходит в монастырь, начинает жить только для Бога — это вызывает недоумение и протест. Вместе с тем подобные примеры можно встретить в каждом поколении на протяжении всей истории христианского мира. Всегда находятся избранные, которые с ранних лет остро осознают, как Божественное добро хрупко, как легко можно его утратить, разбить в суетной и невнимательной жизни. Личность усыхает без постоянного обновления в доброделании. Для того чтобы обрести устойчивость среди водоворота страстей земного существования, человек уходит в монастырь, обращается к подвижничеству, начинает тяжкую борьбу за свою душу. Монашество не является сословием (хотя бы и духовным, каковым по

недоразумению оно когда — то считалось), монашество — это состояние человека, качество его личности. В каком — то смысле мы все призваны хоть в чем — то быть монахами. И прежде всего в главном: в постоянном стремлении любить Христа и открывать свое сердце навстречу Божественной любви. Пути святых таинственны и часто недоступны нашему пониманию. Ради стяжания добродетелей они терпят брань и клевету, унижения и побои. Но за внешним убожеством своего существования они открывают источники вечной жизни. Тайна подвижничества, святости диктует необычность поведения.

На заре современной цивилизации в конце III — первой половине IV веков в Египте подвизалась преп. Синклитикия Александрийская. Ей выпало жить в сложную переходную эпоху, когда последние страшные гонения Римской империи на христиан сменились после принятия Миланского эдикта (313 г.) периодом веротерпимости. Преподобная считается основательницей женского пустыннического общежития и принадлежала к тому поколению, которое положило начало широкому монашескому движению в Церкви. Биографические сведения о ней скудны, но можно предположить, что благочестивая атмосфера родительского дома (сохраненная вопреки гонениям) сыграла существенную роль в решении юной Синклитикии уйти, после смерти родителей, из мира. Животворный опыт аскетов часто нам труднодоступен, в силу того что мы живем не так, как жили святые. Раскрыть его могут только идущие таким же узким подвижническим путем. Так, в основании этой книги лежит единство в вере и подвиге двух людей, разделенных пространством в шестнадцать столетий. Лишь тот, кто постоянно жил самоотверженной любовью ко Христу, мог увидеть в изречениях святой, записанных в древности, учебник аскетики, обращенный к каждому, — мост, ведущий к доброй и милосердной жизни.

Церковный писатель, раскрывший в сохранившихся поучениях преподобной заложенное в них аскетическое учение, еп. Варнава (Беляев) — почти наш современник, он трудился для Бога в эпоху, когда, после гибели Российской империи, государство нового типа обрушило на Церковь кровавые гонения. Многие черты в судьбе епископа сближают его с преподобной Синклитикией; неудивительно, что он прочел ее наставления сквозь призму своего личного пути. Если святая является одной из основательниц женского монашества, то еп. Варнава может по праву считаться одним из устроителей церковной и подвижнической жизни среди безбожного и агрессивного государства, хранителем и продолжателем православного Предания в условиях технократической и атеистической культуры.

…Николай Никанорович Беляев, будущий епископ, блестящий писатель и юродивый Христа ради, родился в Москве в 1887 году в больничном доме при Покровской церкви, куда близкие поместили его мать из — за тяжело протекавшей беременности. Врачи запретили ей иметь детей, и то, что в сравнительно позднем возрасте, после семнадцати лет бесплодства, у нее все — таки родился первенец, воспринято было окружающими как событие необычное.

Жительство его родители имели в селе Раменском Бронницкого уезда Московской губернии. Мать происходила из духовного сословия (дочь деревенского дьякона), а отец, Никанор Матвеевич, был рабочим, старшим слесарем ткацкой фабрики («теперь это своего рода “голубая кровь”, — вспоминал его сын в двадцатые годы, — что меня спасло от смерти в ГПУ)».

Родители Николая прошли испытания фабричной казармой «с плачем детей, визгом и дракой подрастающих ребят, спорами женщин — работниц из — за горшков на общей кухне, постоянной жизнью у всех на виду», однако обстоятельства закалили их волю и научили терпению, а результатом упорного труда и замечательной бережливости стал небольшой дом, выстроенный отцом на окраине села. Но достижение материального благополучия не стало основным стержнем существования, их облик всегда отличала глубокая совестливость. «Знаменитые страницы аввы Дорофея о хранении совести к вещам, — писал епископ о своих родителях, — как будто были ими выучены наизусть и тщательно применялись во всех хозяйственных случаях. Они охраняли свое добро как приставники, которым поручили беречь его больше собственных глаз, ибо оно не им принадлежит. Потому — то они и с радостью благотворили нищим…» Люди маленькие, они исполняли свой долг перед лицом вечности.

Ярким воспоминанием осталась у Николая картина ежегодного крещенского крестного хода на сельскую Иордань (шли, в основном, фабричные рабочие, у которых единственный интерес был в радении о своем храме). Он любил слушать рассказы девяностолетней бабушки о прошлом (улавливая в ее повествованиях отголоски чуть ли не библейских времен); его увлекала техника, устройство различных механизмов, восхищали паровозы. Но главное впечатление детства — мать, молящаяся ночью у иконы, дрожащий огонек лампады. Россия, которую он видел сквозь окна отчего дома, была страной веры и труда.

Родители, как и многие рабочие люди того времени, с религиозным благоговением относились к знаниям (в пореформенном обществе постоянно возникали различные просветительские школы, кружки, куда тянулись низы в поисках цельного мировоззрения). Неудивительно, что сына они смогли определить в московскую гимназию, курс которой тот окончил с золотой медалью (отсюда и знание шести языков).

Влияние матери, уже после ее смерти, оказалось решающим при очередной развилке жизненного пути. Накануне поступления в Институт инженеров путей сообщения (1909 г.; от медалиста требовалось сдать лишь один экзамен) с ним случился внутренний переворот, и он чуть не с экзамена уходит паломником в Оптину пустынь, о которой незадолго до того впервые услышал, знакомится там со старчеством как с религиозным явлением и лично со знаменитым старцем Варсонофием (Плиханковым). Уже через год Николай поступает в Московскую духовную академию, где вскоре принимает монашеский постриг с именем Варнава.

В годы учебы сближается со старцами близлежащей Зосимовской пустыни и с ректором, епископом Феодором (Поздеевским), во многом способствовавшим формированию его мировоззрения. Епископ Феодор, одна из центральных фигур русской церковной истории первой трети XX века, расстрелянный в 1937 году, тесно сотрудничал с кружком московской верующей интеллигенции, объединенной вокруг Михаила Новоселова. В этом кругу стремились сочетать погруженность в умное делание, внутреннюю молитву и широкие культурные интересы, работу по освобождению Церкви от государственного порабощения и раскрытие различных сторон православного учения для светского общества. Не без влияния епископа Феодора появились тогда в России ростки нового поколения молодых образованных людей, стремившихся к углубленной духовной жизни, знавших народную жизнь не понаслышке, умевших и любивших трудиться. Представителей этого несостоявшегося поколения воодушевляло желание переломить поверхностные настроения российского образованного сословия, создать новую культурную среду, открытую к религиозному опыту. Но им выпала другая доля. Вместо миссионерства и просветительства им пришлось принять на себя страшные удары разбушевавшейся стихии зла и человеческих страстей.

Проходя в академии курс внешних наук, о. Варнава одновременно усваивал навыки внутреннего делания, учась у современных подвижников, обитавших тогда в близлежащих к Лавре пустынях: иеросхимонаха Алексия (Соловьева), о. Варнавы Гефсиманского, игумена Германа (Гомзина), о. Серапиона Параклитского, иеромонаха Митрофана и других. Приблизил его к себе и духоносный старец схиархимандрит Гавриил (Зырянов), навещавший иногда своего духовного сына, ректора академии епископа Феодора. Уже в те студенческие годы юный монах много раздумывает над аскетической практикой и методологией древних отцов — пустынников, над их пониманием человеческой природы и ее проблематики. Один из его преподавателей, знаменитый свящ. Павел Флоренский, отмечал, что о. Варнава «немало размышлял о вопросах аскетики». В связи с тем, что тема его кандидатской диссертации была посвящена преп. Варсонофию Великому, молодой аскет изучает древнеегипетское подвижничество. Тем самым, войдя в круг идей и опытного знания древних святых, соприкасается и с наследием преп. Синклитикии, одной из основательниц не только женского монашества, но, в частности, и египетского.

Важнейшими из деланий — личными для него — стали следующие: полное послушание старцу, внутренний плач, терпение в скорбях и искушениях, упражнение в Иисусовой молитве. Пристальное внимание он уделял упорядочиванию бытовых сторон своей жизни, увязыванию так называемых «мелочей» с высшим Смыслом, с евангельским законом, очищению чувств и сердца, дисциплинированию ума. В 1914 году он писал: «Каждое дело должно носить моральную окраску, будет ли оно заключаться в изучении богословских наук или в сажании картошки… Всегда должно наблюдать за тем, чтобы извлечь духовную пользу для души». В конце жизни еп. Варнава создал книгу под названием «Тернистым путем к небу», но и в начале своего трудничества он стремился всегда руководствоваться правилом, которое можно обозначить схожим образом: от земного — к небесному (напоминание, что нельзя привязываться к праху). «Совершенно неважно, — писал он в те годы, — в каком веке живет человек; на чем он ездит (скоро можно <будет> говорить: на чем он летает), что представляет из себя его одежда — опоясание из листьев… или цветную шелковую рясу… неважно, занимается ли человек научными занятиями при электрическом освещении или при лунном… ест рукой или вилкой — все это неважно. Для спасения нужно только одно — предание себя всецело в руки и волю Божию… А предание это мы можем совершить не иначе, как вверясь беззаветно старцу».

Старцы наставляли его всегда выбирать «царский путь», избегать крайностей. Учись, но не забывай о цели всякого научения, которое предназначено делать из человека верного работника Божьего, говорили они, ревнуй о Боге, но, прежде всего, в каждый миг старайся узнать и исполнить Его волю, а значит сейчас старательно учись. Не выделяйся в обществе, но и не стушевывайся, когда требуется обозначить свою веру.

В те студенческие годы старец Алексий благословил своего послушника начать изучение умонастроений различных слоев российского общества, с тем чтобы со временем выступить с защитой церковного миропонимания. (Интересно, что, еще живя в миру, Коля Беляев остро чувствовал насущную необходимость в приобретении внутренней культуры духа, а не в устраивании собственного земного благополучия.) Поэтому юноша старался следить за периодической печатью, быть в курсе новейших литературных и научных изысканий, осмысляя направления, в которых развивается общество.

Паломничество летом 1914 года на Святую Землю и, в особенности, на Афон, где он встречался с известным схииеромонахом Алексием (Киреевским), способствовало углублению познаний о. Варнавы в подвижнической науке. С последним пароходом — начиналась первая мировая война — вернувшись на родину, он пишет и вскоре защищает дипломную работу «Св. Варсонофий Великий. Его жизнь и учение» и со степенью кандидата богословия получает назначение в Нижегородскую духовную семинарию преподавателем гомилетики. Личное обаяние и живая вера привлекают к нему молодежь, которой он старался привить понимание насущности церковного учения для современности. «Законы душевной жизни и борьбы со страстями, — говорил он, — остаются все такими же, — будет ли это век VI или XX». На страницах святоотеческих книг читатель встречает описание собственного внутреннего состояния. «Перед ним развертывается поразительная, интимнейшая картина развития и духовного роста души, стремящейся к Богу. Здесь все тайны, все грехи выставлены наружу, ничто не скрыто… Такова воля Божия, сохранившая и обнажившая души и сердца преподобных, чтобы показать, как отделывается спасение и совершенство. Тако тецыте и постигните, как бы говорит она..». По свидетельству знавших его в это время, о. Варнава мог часами рассказывать истории из «Отечника» и древних патериков. «В нынешнее время всеобщего пренебрежения своим собственным спасением, время неверия и хладности ко всему духовному», он жил опытом святых подвижников и хотел сделать его доступным для окружающих, чтоб и те в ежедневных, будничных проблемах руководствовались советами преподобных отцов и жен.

Революция 1917 года возбудила в обществе невиданное дотоле ожесточение, зажгла неугасимую ненависть друг к другу. Отныне Церковь обрекалась на уничтожение, верующие объявлены людьми третьего сорта, несознательными, а духовной жизни отказано в праве на существование. Человеку предписано было исходить в своих действиях не из евангельского закона, а из классового сознания. В частном письме от 16 ноября 1917 года о. Варнава высказал свой взгляд на происшедшее: «…сатана обозлился на христиан и хочет вытравить всю веру». Ему лично приходилось нелегко, довелось бедствовать, вести полуголодное существование, быть на волоске от отправки в дисциплинарный батальон, куда новая власть сплавляла всех бывших» и уже непригодных для светлого будущего людей. Но многим пришлось тогда гораздо хуже; епископа Лаврентия (Князева), временно управлявшего Нижегородской епархией (с ним иеромонах Варнава состоял в духовной дружбе), в октябре 1918 года коммунисты расстреляли за ревностное служение Богу и отстаивание интересов Церкви.

Тридцати трех лет от роду, 16 (29) февраля 1920 года, по представлению правящего архиерея и решением патриарха Тихона и Священного Синода, архимандрит Варнава хиротонисан в сан епископа Васильсурского, викария Нижегородской епархии. В его служении Христу открывалась новая глава — апостольская, как он называл ее позже. Но не успев развернуться, она вскоре была прервана чрезвычайными обстоятельствами.

Важнейшим достижением новой государственной Системы в страшном, голодном и предательском 1922 году стала организация Красной Церкви (прозванной так народом, иначе — обновленческой, Живой Церкви, а официально — ВЦУ и т. д.). Для победы на духовном фронте требовалось расколоть

православие изнутри, чтоб глаза, обращенные к небу, и там встречали идейно выдержанные лозунги. В считанные месяцы чуть ли не все храмы и большинство духовенства оказались в рядах религиозных реформаторов. Последние дерзновенно брали на себя освящение нового государственного строя — вместе с классовой борьбой, расстрелами заложников, толпами иуд, работавших для установления земного рая.

Краткому торжеству движения на первых порах способствовали не только приспособленчество или страх, но и тревога верующих за судьбу Церкви, широко разлитые ожидания положительных перемен в отношениях между пролетарской властью и религией. Эти призрачные чаяния стали опасным соблазном для молодого нижегородского викария, когда в июле 1922 года он подписал письмо епархиального духовенства о признании обновленческого руководства. И хотя подписал с разумными оговорками (которые, конечно, опустили, пропечатав одну только подпись), но тут же увидел, что обманут и всего лишь использован врагами Церкви. Режим требовал идолопоклонства от всех, кто попал в его тенеты, кто только соприкасался с ним, всячески — хитростью и угрозами — втягивая в отступничество. По — человечески понятные идеи возможных компромиссов с Системой были обманом и самообманом в то время, когда от верующих и пастырей требовался поиск новых путей доброделания и верности Христу в условиях беспощадной диктатуры.

Положение молодого викария осложнялось конфликтом с его непосредственным начальником, архиепископом Нижегородским Евдокимом (Мещерским). Евдоким, вместе с двумя другими высокопоставленными священнослужителями, в июне 1922 года стал первым православным епископом, перешедшим на сторону красноцерковников (а вскоре и номинально их возглавил). Для подобного шага он давно созрел, ибо своей главной целью ставил комфортное существование. Еще в канун революции, будучи главой североамериканской епархии Русской Православной Церкви, он прославился скандальным поведением: завел любовницу, растратил церковное имущество. Однако был прощен на Соборе 1917–1918 годов и в самый тяжелый и ответственный момент назначен патриархом Тихоном руководителем важнейшей кафедры в центре России. Годом раньше Варнава имел острое столкновение со своим архипастырем, чье аморальное поведение вынужден был обличить; однако по — прежнему архиепископ являлся его законным, каноническим, начальством, которому по совести должно оказывать послушание. История старая, как мир, когда в очередной раз верующий, в желании служить Христу, сталкивается не с разбойником или открытыми гонителями, а с маститым церковным администратором, облаченным правом руководить паствой.

Уже позже Варнава объяснял появление своей подписи следствием неправильно понимаемого послушания, молодежного разума. «Я не видел, — писал он, — что настали времена первохристианские…»

Понимание пришло позже, а тогда — летом 1922 года — в нем созрела решимость уйти от щупальцев вездесущей Системы, дотянувшейся до души и сквозь ограду видимой Церкви. Дорога к желанной свободе лежала… через сумасшествие, точнее через его искусное изображение, своего рода розыгрыш. Первого ноября епископ Варнава превратился в классического дурачка. В этот день (связанный с памятью Иоанна Кронштадтского) он вышел к изумленным посетителям без бороды, с волосами, остриженными лестницей, с широко распахнутыми глазами, в расстегнутом пальто, из — под которого виднелась подрезанная выше колен ряса. В таком виде направился через весь город на Тихоновскую улицу в помещение Епархиального совета. «Здесь владыка, — со злорадством описывала городская газета, — начал настаивать на выдаче ему мандата на проезд в Астрахань, откуда он по новому пути направится с докладом в Небесный Иерусалим — к богу. Как ни старались члены совета доказать несуразность его заявления, Варнава стоял на своем:

Билет до Астрахани, а там по новому небесному пути к богу…»

В тот же день епископа поместили в психиатрическую больницу, откуда через несколько суток выписали на поруки паствы с неутешительным диагнозом — «хроническое душевное расстройство в форме параноического слабоумия».

Местная печать смаковала подробности, подчеркивая, что сумасшествие Варнавы явилось неизбежной расплатой за «религиозный фанатизм». Правда, те же атеистические газеты невольно отразили и противоположную точку зрения на происшедшее. «Не с ума епископ сошел, — доказывала рабкору одна из православных “бабушек”, — а самим господом богом обласкан, в святой град Иерусалим отозван! Туда вот и поехал». Пониманию народа оказался доступен сокровенный смысл происшедшего, промыслительно скрытый и от могущественных органов, и от церковного начальства, и от газетчиков.

Позорище, устроенное епископом на улицах города, свидетельствовало не о его ненормальности, а о тяжком кресте юродства, взятом им на себя. В тысячелетней истории русской святости юродству принадлежит особое место. Этот вид подвижничества, благодаря добровольному самоуничижению и отказу от социального положения, неожиданным образом освобождал человека от тисков невыносимой реальности, от необходимости жить по лжи. Юродивые, балансируя на грани позора и шутовства, жизни и смерти, избавлялись от компромисса с жестокими законами мира.

Через двести лет после царствования Петра Первого власть вновь разорвала с национальными традициями. Творцы нового порядка предназначали верующим роль жертв или отступников, но в светлом завтра для них не было места. Пушкинский Евгений, бедный житель призрачной столицы, в отчаянии бежал от Медного всадника навстречу гибели; служитель Христа Варнава уходил от возрождавшегося крепостного строя, от обезумевшей цивилизации, веря, что во мраке исторического обвала не заглохнет христианская надежда.

Уходя на волю от вездесущей Системы, Варнава в дальнейшем мог сохранять свободу лишь в затворе: занимаясь молитвой и творчеством. Убежище епископу предоставил художник Рафаил Карелин, сын европейски известного фотографа (чье знакомство с Горьким послужило своего рода охранной грамотой для его потомков). Рафаил Андреевич (1885–1942), человек тонкой культуры, сторонник чистого искусства (жил в художественной обстановке отцовского дома, среди коллекций старинной одежды и предметов народного быта) в предреволюционные годы, остро чувствуя шаткость и недостаточность идейных устоев российской интеллигенции, погрузился в занятия оккультизмом, пережил острый духовный кризис и с помощью епископа Варнавы вернулся в Православие. В его доме на Большой Печерке «сумасшедший» священнослужитель пишет свою главную книгу — «Основы искусства святости. Опыт изложения православной аскетики», фундаментальный труд, изучающий практику и методологию восточно-христианского подвижничества.

Аскетика — дисциплина, исследующая приемы, с помощью которых человеческая воля укрепляется в доброделании, своего рода наука, изучающая поведение человека, законы, определяющие поступки, их направленность к свету или тьме. Под углом аскетического опыта автор рассматривает устои современной цивилизации, жизнь ее вождей и наставников, определяя стремительное и опасное нарастание в культуре нового времени моральной безответственности и всеядности. Об искусстве быть свободным рассказывает эта книга, о том, как сохранять свободу в условиях земного странствия, в тяжких путах мирских обстоятельств и катаклизмов, средь рабства и насилия.

Скажем и об опыте построения им свободной жизни, о его педагогической деятельности.

Еще в бытность преподавателем Нижегородской семинарии иеромонах Варнава сумел мягкостью, доверительностью обращения наладить добрые отношения с учащимися, пользовался среди них популярностью. В 1919 году в Нижнем Новгороде образовался православный христианский кружок, куда входило около двухсот юношей и девушек. Из-за давления властей просуществовал он недолго, а перед закрытием часть его участников ушла под окормление епископа Варнавы. Так пришла к нему шестнадцатилетняя Вера Ловзанская, которая впоследствии помогла своему наставнику выжить в этом мире, хранила его рукописи. Разными путями собирались вокруг епископа дети «бывших» людей, обреченные на изгойство. Семнадцатилетний Коля Давыдов, обуреваемый тоской, посещает Макарьевский монастырь, где впервые видит владыку (сам юноша вместе с матерью и сестрой бежал из Москвы от надвигавшегося голода). Судьба и внутреннее состояние этого молодого человека характерны для российской молодежи той эпохи. Трех лет он остался без отца, служившего офицером на Кавказе и зверски убитого повстанцами в Пятом году. Слезы матери над трупом мужа — первое воспоминание детства. Постоянное переживание — чувство одиночества. Хотя одиннадцати лет его отдали в московский кадетский корпус, он ощущал себя чужаком среди сверстников. Даже во сне Николай помнит свою главную боль: «Как тяжело жить здесь, на земле». Позже писал духовному отцу: «Я страдал душой. Неужели нет никого, кто пожалел бы меня? Ведь и я человек, и мне хочется ласки и участия». Епископ Варнава понял его состояние, душевную потерянность. Сделал своим иподиаконом, позволил пожить в монастыре. Брал с собой в лес, на прогулки по берегу Волги; дорогой беседовал, рассказывал о цели христианской жизни, назначал послушание; советовал, как молиться, что читать, как жить. И конечно же — исповедь в ее первоначальной, древней форме: постоянное откровение помыслов, вникание во внутренний мир другого, врачевание воли. Николай писал в тогдашних дневниковых записях, что нашел в епископе искреннее участие. «Впервые в жизни я встречаю ласку от постороннего…»

Так, в необычных встречах на перекрестках судеб прибивалась к нему зеленая поросль, юные прекрасные ростки старого мира, обреченные революцией на прозябание, а то и на прямую гибель.

Примечательно, что после принятия юродства возле подвижника осталась одна молодежь. Он возвращал им смысл жизни, разрывал путы времени, показывая, что от каждого, как в эпоху гонений на первых христиан в Римской империи, зависит судьба Церкви.

В 1925 году епископ покупает полдома на Сенной площади и переезжает туда от Карелиных. За окнами сгущался мрак, но спустя годы владыка тепло вспоминал о жизни их тогдашнего сообщества: «Мы жили, не думая о завтрашнем дне». И им было светло в их надеждах и труде.

Послабления, допущенные режимом в годы НЭПа, сворачивались, атмосфера сгущалась; чтоб сохранить духовное горение, надо было вновь уходить от политической непогоды, пытаясь сберечь церковный строй жизни.

Сам епископ не поддерживал контакты с официальной иерархией, считая, что та слишком подобострастна перед земной властью, однако парадоксальным образом Константина Нелидова (в монашестве Киприана), своего духовного сына, в начале тридцатых годов благословляет работать в канцелярии митрополита Сергия (Страгородского), будущего патриарха, и тот весьма выделял молодого священнослужителя за доброе настроение. В 1928 году о. Киприан получает назначение служить в Кзыл — Орде. Это было знаком судьбы, и епископ принимает решение переезжать в Среднюю Азию и под покровом официального прихода строить невидимый миру тайный монастырь.

Лишь на краю социалистического рая, в пустыне, можно было попытаться наладить сокровенную жизнь христианской общины. Кзыл — Орда — недавняя столица Казахстана, небольшой азиатский городок, затерявшийся среди золотых барханов. В старой части города женщины в парандже скользили по узким улочкам из глиняных хибарок.

Советская власть превратила этот край в место ссылки; с половины двадцатых годов из Центральной России сюда направляли политически неблагонадежных; многие приезжали по собственной воле, в надежде, что здесь их забудут вездесущие органы. Удаленность от центра, бедность, крайняя нужда в культурных и научных кадрах и впрямь способствовали некоторому смягчению режима.

О. Киприан служил в местном храме; в воскресный день все общинники (приехало их с епископом семь человек) приходили на службу, читали на клиросе. Владыка — здесь его уже называли дядей Колей — без бороды, в обычной светской одежде стоял среди мирян. В будни девчонки уходили на работу, вечером и по ночам работали в саду, поддерживая домашнее хозяйство.

По улицам города постоянно гнали партии раскулаченных (общинницы носили им на пересыльный пункт, расположенный в бывшей мечети, еду). И хозяин дома, который снял дядя Коля, рассказывал об устройстве на острове в Аральском море лагеря для многосемейных раскулаченных крестьян, присылаемых сюда на поселение — на скорое переселение в жизнь вечную: ведь в одной из самых жарких точек Средней Азии в сутки давали по кружке воды.

Окружающая пустыня (на этот раз не только нравственная, но и географическая), тягучий восточный быт и давящая тягостная атмосфера надвигавшейся из далекого центра грозы, омрачавшая лица занесенных сюда трагической судьбой русских людей, — все воскрешало и делало особенно близкими фигуры древних монахов из патериков и житий. Он пишет на темы раннехристианской истории и, в частности, жизнеописания преп. Синклитикии Александрийской (III–IV вв.) и святителя Григория Акрагантийского (VI–VII вв.). Оба святых в юном возрасте по зову совести ушли из мира, но Синклитикия ни разу не выходила за ограду монастыря, а Григорий, после воспитания, полученного в пустыне у одного из тогдашних старцев, избирается народом на епископскую кафедру и, оберегая свою паству, претерпевает многие страдания, неправедный суд и заключение. Оба, пройдя долгий жизненный путь, достойно переносили выпадавшие им испытания (тяжкую болезнь у одной; клевету, гонения у другого).

Чтобы воля устояла в добре, «надо при любых искушениях терпеть и молиться», — записывал владыка уже свой опыт. Несмотря на многочисленные опасности, коварные ловушки, устраиваемые князем мира сего, еп. Варнава старался не сойти со своего — Богом определенного — места и, хотя и немощными малыми силами (и помощью немногих оставшихся верными духовных чад), старался освящать эту землю, увязывать, соединять ее со Христом.

Так прожили здесь около трех лет. Но однажды в храме на дядю Колю наткнулся бывший нижегородский священник, узнав в нем епископа. Пошли слухи, сплетни; вскоре о. Киприана перевели на дальний приход в поселок на Аральском море. Обнажились бесплодность и опасность дальнейшего здесь пребывания. В августе 1931 года выехали в Москву.

Дядя Коля поселился в Останкино, в квартире Виктора Ивановича Долганова, главного архитектора по озеленению столицы, в маленькой комнатке, почти кладовке, при нем остались сестры Долгановы (остальные девушки уехали в Нижний). О. Киприан вновь устроился в канцелярию митрополита Сергия. Почти два года прошли в городской каменной пустыне, охваченной страхом и тоской. Владыка искал указания Божьего о дальнейшем пути. Он все ждал, что за ним придут. И пришли. В марте 1933 года нагрянули с обыском, арестовали Валентину и Фаину Долгановых, но епископа, лежавшего с высокой температурой, не тронули. Через несколько дней владыка сам отправился на Лубянку узнать о судьбе духовных дочерей, при этом разминувшись с воронком, мчавшимся за ним.

Обвиняли его по знаменитой 58-й статье (пункты 10, 11) в создании контрреволюционной организации (то бишь монастыря). Следователи, обнаружив в своих сетях епископа, пытались раздуть дело, подвергнув узника воздействию знаменитой «мельницы» — цепи непрерывных допросов, угроз, оскорблений при одновременном помещении в одиночку, пол которой периодически нагревался, создавая в камере нехватку воздуха (позже и до самой смерти владыка страдал тяжелой формой стенокардии). «Вспоминаю, как на Лубянке меня вызывали к современным Закревским, — писал владыка десятилетия спустя. — Разговор на пятьдесят процентов прерывался страшным криком и, по выражению Пушкина, чисто “русскими словами”». Система вновь пыталась его сломить, но епископ, по слову пророка Давида, защищался броней кротости и юродства. Он отказался от всякого участия в следствии. Его подписи нет в деле (эту высокую норму поведения вновь открывало для себя подсоветское общество послесталинской эпохи). От сестер Долгановых пытались добиться признаний, что их духовник разыгрывает сумасшедшего, но это чекистам не удалось. Разматывание нерядовогодела (с расстрельными приговорами жертвам и наградами палачам) провалилось…

«Тройка» приговорила Беляева Николая Никаноровича и Нелидова Константина Алексеевича к трем годам концлагеря, а сестер Долгановых к трем годам ссылки. Срок епископ и его ученик отбывали в алтайских лагерях, созданных для могущественного ведомства «Шосдорстрой», прокладывавшего Чуйский тракт, автомобильную дорогу в Монголию. Огненные печи заключения владыка прошел во всеоружии аскетического подвига, и они, опалив, не смогли уничтожить его, выпустив невредимым. Почти всегда молчал, при контактах с администрацией чудил (на вопрос о специальности, например, отвечал: кормчий), из — за матерщины и адского быта, царившего в бараке, весь день проводил под открытым небом, блуждая в белой длинной сатиновой рубашке по зоне, от работы отказывался, получая штрафной паек; его помещали то в слабосильную команду, то в психушку (в Томске). Несколько лагерных медработников, также отбывавших срок за религию, приметив в этом шизофренике прозорливый ум и духовный опыт, прониклись к нему уважением и стали помогать. Сохранились свидетельства солагерников о случаях поразительного предвидения им будущего: предсказал смерть любимого ученика (о. Киприана) средь лета и в расцвете сил; неожиданное освобождение Татьяны Шураковой, только начавшей отбывать нескончаемый десятилетний срок…

В 1934 году, оставив родителей, в Сибирь уехала Вера Васильевна Ловзанская, решив посвятить жизнь спасению духовного отца (о том, что будет именно так, ей заранее предсказала дивеевская блаженная Мария Ивановна). По окончании срока дядя Коля отправился к ней в Томск.

При получении паспорта он изменил отчество и год рождения, однако все равно попадал в работоспособную категорию граждан и по советским законам должен был отбывать трудовую повинность где — нибудь на предприятии или в учреждении. Соприкосновение с зараженным ненавистью и страхом обществом грозило новым арестом, да и очутиться в трудовом коллективе подвижнику представлялось духовно бессмысленным. И следующие почти три десятилетия дядя Коля живет в полуподполье, в пустыне безбожия, удивительно незаметный для соглядатаев, хотя его необычный облик неизменно привлекал внимание посторонних. Он постоянно за работой: пишет книги, записные книжки, много фотографирует, создавая своеобразную летопись эпохи, раздумывает над судьбами своего народа и, конечно, непрестанно молится — о Церкви, о родине, о путях ее нравственного выздоровления. В 1948 году, предчувствуя политические перемены в стране и надеясь издать свои труды, переезжает в Киев, поближе к западной границе. Осуществления многих из своих прозрений (в том числе выхода в свет своих книг) он уже не увидел телесными глазами: умер 6 мая 1963 года.

Он жил в страшное время и ушел из мира обманов не для того, чтобы спрятаться от проблем общества, а, напротив, чтобы решать их по — христиански. Вместе с горсткой ближних он был, как пророк Иона во чреве кита, внутри современной жизни и одновременно вне ее аморальности и человеконенавистнического мировоззрения. Он был одним из тех подвижников, кто во мраке искал пути для преображения жизни, направляя ее в русло положительного созидания. Этого искусства он достиг с помощью сокровищницы православного опыта. Его цельная светлая личность, его творчество и молитва были, несомненно, одной из тех невидимых глазу реалий, которые изменяли духовный климат в стране и смогут еще послужить возрождению России.

Комментарий составителя

«Преп. Синклитикия Александрийская. Ее жизнь и поучения (Малая аскетика)» датируется предположительно периодом 1928 год — первая половина 1931 года (время пребывания еп. Варнавы в Средней Азии). В пользу подобной датировки говорит ряд косвенных данных: дореволюционная орфография, стилистическая (включая и стилистику оформления рукописи) близость данной работы к жизнеописанию свят. Григория Акрагантийского (см.: Варнава, еп. Однажды ночью // Дар ученичества / Сборник. М., 1993. С 228–385), написанного в тот же период.

В настоящее время рукопись работы считается утерянной (об аресте составителя, изъятии киевским КГБ и временной утрате архива еп. Варнавы см.: Варнава (Беляев), еп. Основы искусства святости. Опыт изложения православной аскетики. Т. 1. Нижний Новгород, 1995. С. 346). Публикуется по списку, сделанному келейницей владыки инокиней Серафимой (Ловзанской) в 1974 году. Список этот в 1984 году был выверен составителем по рукописи.

Подзаголовок работы (Малая аскетика) дан инокиней Серафимой и соответствует замыслу владыки (он писал, что изречения преподобной представляют собой учебник по аскетике). О том, что еп. Варнава все время стремился дать читателю сумму необходимых, как можно более компактно и емко изложенных аскетических знаний и сведений, говорит набросок предисловия к задуманной им книге (1950 г.), который мог бы вполне относиться и к публикуемой работе, объясняя одну из важнейших целей ее написания:

«Правда… есть у нас труды по аскетике, но мало их, ох, как мало. Всякая добавочная строчка поэтому из святых отцов по вопросам подвижничества не может оказаться излишней. Наоборот. Изучение святых отцов и посильное разделение с ближним приобретаемым от них сокровищем должно доставить радость и наслаждение как самому автору, так и всякому читателю, любящему драгоценные духовные сокровища нашей общей матери — Церкви… Хотя труды по аскетике и существуют, но нужда требует еще кратенького ручного простенького изложения основных истин подвижничества, которое есть “наука из наук”, “искусство святости”. Руководства, которое бы позволило желающему вступить на путь спасения, легко держать в памяти основное, что от него требуется, и не осложняло бы и не обременяло бы его ум излишними подробностями. Такого руководства, насколько я знаю, у нас не существует… Моя цель, говорю, та, чтобы церковный мой брат и сестра преуспели в своем спасении и любви ко Христу, и — покаюсь в таком желании — помянули меня за труды в своих святых молитвах».

В Средней Азии владыка пишет еще одну книгу: «Святцы. Вечный календарь православного христианина» (рукопись не завершена), в которой под 5 января имеется главка, посвященная преп. Синклитикии.

* * *

В соответствии с замыслом автора (отраженном в оглавлении рукописи) книга снабжена предметным и именным указателями, а также указателем цитат из Свящ. Писания. Указатели составлены Дьяковой И. 3. и Проценко П. Г. Цитаты сверены с первоисточниками; библиография уточнена и приведена в соответствие с принятыми в настоящее время нормами.

Список условных обозначений

< > — уточнения, введенные в текст составителем;

[] — примечания еп. Варнавы в цитатах.

1

Амма (ам — ма, наше: ма — ма, мать), «матерь», соответствует сирскому авва (ср. возглас Христа на сиро — халдейском языке во время Его молитвы в Гефсиманском саду: Αββα (Мк. 14:36; см. также: Рим. 8:15; Гал. 4:6), то же, что евр. (Суд. 17:10; 4Цар. 13:14), отсюда — абба — т, ба — тя, па — па), по — нашему «отец». Так назывались в древности старицы и старцы. Вместо «мать Синклитикия», «мать Сарра», таким образом, иногда в отечниках говорится: «амма Синклитикия», «амма Сарра». Как равно: «преподобный авва Дорофей» вместо «преподобный отец Дорофей».

Господь Сам, а также и Его апостолы, как видно из приведенных новозаветных текстов, подали пример употребления слова «отец» не в грубом значении плотского рождения, а в особом, таинственно — глубоком смысле духовнических отношений, полных взаимной любви и святого дерзновения. Таким образом, амма, как и авва, есть почетное наименование; амма — не просто мать, но духовная мать — наставница в спасительной жизни. См.: Палладий, еп. Еленопольский. Лавсаик. СПб., 1873. С. 158. № 38 (в русском переводе это не передано — опущено).

(обратно)

2

Подробности см. в житии св. мученицы Цецилии (Кикилии). <Автор ссылается на жизнеописание мученицы, составленное им самим, которое не сохранилось.>

(обратно)

3

Вопросы, кому и когда можно лечиться, выяснены у святых отцов подробно. Они могут решаться по — разному. Синклитикия, как достигшая высших степеней духовной жизни, обладала в этом состоянии совершенной верой, терпением и жаждой злопострадати, яко добр воин Иисус Христов (2Тим. 2:3). Поэтому она в болезни и в отказе от ее лечения видела для себя только пользу. Для других — маловерных и малодушных — требуется иногда смириться и искать иного пути.

В поучениях самой Синклитикии еще будет говориться о том, как надо переносить болезни <см.: ч. III. О некоторых бесовских искушениях. О болезнях>.

(обратно)

4

О естественных целебных свойствах масла в качестве заживляющего средства для ран известно уже из книг Свящ. Писания: Ис. 1:6 (за 700 лет до Р. X.). Ср.: Лк. 10:34.

Масло как медицинское средство было широко распространено у древних в восточной медицине. См.: Lightfoot J. Opera omnia. Horae Hebraicae et Talmudicae. V. 2. Oxford, 1859. P. 444. Этот взгляд не только дожил до христианских времен, но и доселе бытует у простого народа.

(обратно)

5

Святые из всего извлекают духовную пользу. За терпение даются венцы, и Синклитикия выбрала терпение. Но вот у нее хотят отнять эту добродетель (не ради ее пользы, а ради пользы других) — Синклитикия и на это согласна. Все равно она ничего не теряет: один венец меняется на другой, терпение — на отсечение воли (послушание).

Кстати, это замечательно. Рассудительнейшая во всем Египте настоятельница, основательница монашеского общежития для дев, знающая наперед, что хорошо, и что плохо, и что действительно опасно для окружающих, — одним словом, духоносная амма, слушается немощных духовным умом сестер и бессильного врача (когда ей не грозит от этого душевный вред)!

(обратно)

6

Память преподобной 5 января. Изложено здесь и дальше по: Память преп. Синклитикии // Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых, чтимых Православной Церковью. Январь. СПб.,1900. С. 75–76; Память преподобной Синклитикии//Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих — Миней св. Димитрия Ростовского. Кн. 5. М., 1904. С. 189–190.

(обратно)

7

Одинаковая крайность (т. е. вещь бесовская) (Ср. известное высказывание преп. Амвросия Оптинского: «Край — вещь бесовская». — Прим. составителя.) — чрезмерно питать тело и измождать его (Иез. 16:49; Кол. 2:23); нужно идти средним путем (Еф. 5:29).

Относительно этого предмета еще будет идти речь в поучениях самой Синклитикии. Здесь нужно только обратить внимание на важное значение порядка в жизни <когда пища принимается лишь в определенное время>. Тогда средством от недомогания (ср. нашу боязнь постов!) будет служить не пресыщение и покой, а само воздержание.

(обратно)

8

Жажда считается выше голода в подвижническом делании. Нужно еще принять во внимание и жаркий климат Египта; это еще более повышает ценность подвига Синклитикии.

(обратно)

9

Гробницы эти были достаточны и для житья вдвоем. Описание одной из них, представлявшей собой храм с келиями, см. в: Христианское чтение. 1866. № 10. Ч. 2. С. 595.

(обратно)

10

Это называлось тогда «освящение девы». Отсюда произошел теперешний постриг. <«…В первые века все, посвятившие себя Богу в девстве, находились под особым покровительством Церкви и под ближайшим надзором и управлением епископов. Епископам принадлежало распоряжение и содержание их… и устройство их образа жизни, а потому и принятие желающих поступить в это собрание посвященных Богу вполне предоставлено было власти и усмотрению епископов. Таким образом Карфагенский собор [Правило 6], воспрещая пресвитерам освящение дев>, разумеет не столько самый обряд освящения, сколько начальственное распоряжение о принятии достойных освящения», которое принадлежало одному епископу. См.: Иоанн (Соколов), еп. Опыт курса церковного законоведения. Вып. 2. СПб., 1851. С. 131–132. Подробности тут же.

<«Волосы на главе девственниц не остригались, а только обрезывались или… подрезывались кругом…». См.: Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых… С. 330.>

(обратно)

11

…ύπό τόν ρόδιον. Здесь гредированный римский модий (modius) — мера сыпучих тел, понятно, взят не в собственном значении, а в переносном, именно в смысле известного сосуда (σκεύει, Лк. 8:16), вроде банки или квашни, которыми удобно накрыть свечу.

(обратно)

12

Почему так (почему старался), объяснено в поучениях самой преподобной. Это важное делание, и она особенно наставляла в нем своих духовных детей.

(обратно)

13

Годы смерти преподобной Синклитикии и Пахомия Великого почти совпадают (последний умер в 348–349 гг.).

(обратно)

14

Это облегчается тем, что память Синклитикии падает на крещенский сочельник.

(обратно)

15

Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых, чтимых Православной Церковью. Январь. СПб., 1900. С. 72. Память преп. Синклитикии. — Прим, составителя.

(обратно)

16

Связь между любовью к ближнему и любовью к Богу и значение той и другой в деле спасения и духовного преуспеяния выяснены у преподобного аввы Дорофея.

(обратно)

17

«Храм была еси обитающаго в чистых дусех Слова, мудрая…» — воспевает преподобную Синклитикию св. Церковь в каноне (Минея месячная. Январь, 5 дня. Утреня. Песнь 5 канона преподобной).

(обратно)

18

Греческое местоимение мужского рода. — Прим. составителя.

(обратно)

19

Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых, чтимых Православной Церковью. Январь. СПб., 1900. С. 73. Совет этот в точности применил один древний египетский подвижник. Он даже сделал больше: взял свой хитон, пропитал его сукровицей от трупа любимой женщины и положил пред собой в келье. Страсть, при помощи Божией, после этого (смрад — то какой! — Еп. Варнава) прошла (Древний Патерик. М., 1899. С. 76. Гл. 5, 25(22)).

(обратно)

20

Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. СПб., 1871. С. 383. О матери Синклитикии, 2. Последнее относится к жесточайшей из страстей — дерзости. <Подробности о ней см.: Варнава (Беляев), еп. Основы искусства святости. Т. 2. Нижний Новгород, 1996. Отдел III. Гл. 3. § 6. Дерзость.> Некоторые ее составные части сами по себе являются блудом, вся же она для последнего укатывает дорогу.

(обратно)

21

Достопамятные сказания. С. 383–384. О матери Синклитикии, 5.

(обратно)

22

Что так одевались тогдашние девственницы, можно удостовериться из цитат многих авторов, современных рассказываемому событию и приведенных у архиеп. Филарета (Гумилевского) (Жития святых… С. 330).

(обратно)

23

Достопамятные сказания. С. 387. О матери Синклитикии, 10. См. также: Древний Патерик. С. 182–183. Гл. 10, 97 (70).

(обратно)

24

Достопамятные сказания. С. 389. О матери Синклитикии, 16.

(обратно)

25

Там же. О матери Синклитикии, 17.

(обратно)

26

Сам Бог есть Свет: Единый, Несравненный, Ипостасный (Ин. 1:5), ангелы — тоже светы, но уже в относительном смысле, «свети бывающе втории», свет их заимствованный, отраженный от Святой Троицы («Света Первого»), «от первыя приемше Жизни» (Минея служебная. Ноябрь, 8 дня. Утреня. Стихиры 1 и 2 на «Господи, воззвах»).

(обратно)

27

Нилус С. Дух Божий, явно почивший на о. Серафиме Саровском в беседе его о цели христианской жизни с симбирским помещиком и совестным судьей Николаем Александровичем Мотовиловым. М., 1903. Статья эта напечатана также в книге того же автора: Великое в малом. Царское Село, 1905. С.197–199.

(обратно)

28

См.: Достопамятные сказания. С. 320, 324, 355, 372.

(обратно)

29

Кондак праздника Преображения.

(обратно)

30

«Этот же род…» Намек на разные степени бесовской иерархии. Она действительно существует. Так, по этой же причине не мог изгнать сначала демона Павел Препростой в известном из «Лавсаика» случае (СПб., 1873. С. 122–123. № 25). Есть и другие, более специальные, сведения о делении нечистых духов на степени.

(обратно)

31

Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 7: Толкование на святого Матфея Евангелиста. СПб., 1901. С. 590. Беседа 57, 4.

(обратно)

32

Достопамятные сказания. СПб., 1873. С. 383. О матери Синклитикии, 3. — Прим. составителя.

(обратно)

33

Отсюда следует, что и самому бесноватому, как и его заклинателю, нужен пост, «…быть не может, — говорит Златоуст, — чтобы человек, живущий среди утех, избавился от такого недуга: нет, страждущий таким недугом имеет особенную нужду в посте» (там же).

Поэтому «порченые», «кликуши», даже многие из истеричек должны начать сами себя врачевать сперва молитвою и постом, а потом обращаться за исцелением к святым. Кликушество почитается иногда за простую истерию. Но этот вопрос требует разрешения каждый раз со стороны не врача (психиатра или невропатолога), а духовного мужа. Наука не компетентна и не может разобраться в таких тонких душевных явлениях.

(обратно)

34

Достопамятные сказания. С. 386–387.0 матери Синклитикии, 9.

(обратно)

35

На эту тему подробности см. в книге: Платен М. Новый способ лечения: Настольная книга для здоровых и больных. Т. 1. СПб., 1902. С. 9 и след. За границей это сочинение выдержало до сорока изданий. Ср. ниже примечание 34.

(обратно)

36

Достопамятные сказания. С. 319. Об авве Пимене, 183.

(обратно)

37

Цит. по: блаж. Иоанн Мосх. Луг Духовный. Св. — Троицкая Сергиева Лавра, 1896. С. 221 (примечание свящ. М. Хитрова, к гл. 184).

Здравая медицинская наука говорит о том же. Знаменитый банкир и миллионер Ротшильд приехал однажды в Верисгофен, в Баварии, к не менее знаменитому пастеру Кнейпу, лечившему согласно естественному методу, и просил его дать ему совет и помочь в его тяжелом болезненном состоянии. Ротшильд подробнейше ознакомил пастора Кнейпа со своим образом жизни и сообщил, как часто и что именно он привык есть. Он подробно говорил о массе кушаний, которые он ежедневно поглощает во время четырех или пяти приемов пищи (почти у всех нас так: завтрак, обед, чай, ужин! — Еп. Варнава), и наконец, изложив картину болезни, спросил, не может ли Кнейп ему теперь сказать, чем он, собственно, болен, так как врачи ставят то один, то другой диагноз. «Конечно, — сказал почтенный пастор, — я могу вам < наверное ответить, чем вы больны: вы страдаете отсутствием второго желудка» (Платен М. Новый способ лечения. Т. 1. С. 9 — 10).

А вот другой случай. «Знаменитый проповедник Бурдалу пользовался великолепным здоровьем до глубочайшей старости. Врач спросил его, какой образ жизни он ведет. «Я ем лишь раз в сутки», — был ответ. “Не говорите только этого никому, — сказал шутя врач, — а то мы лишимся совсем заработка”» (там же. С. 258).

(обратно)

38

Преп. Варсонофий Великий, преп. Иоанн. Руководство к духовной жизни в ответах на вопрошения учеников. СПб., 1905. С. 330. Ответ 509 и другие.

(обратно)

39

Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых… С. 73. — Прим. составителя.

(обратно)

40

«В одежде до того легкой и прозрачной, что Сенека († 65 г. по Р. X.) сравнивает ее “с хрустальной или с струей воды, просвечивающей все, что ни положат в нее”» (Классовский В. И. Помпея и открытые в ней древности. СПб., 1883. С. 145).

(обратно)

41

Может быть, кто — либо удивится и скажет, что здесь ничего нет особенного: ведь полунагие женщины — лица одного пола с монахинями. Но про лиц другого пола нечего и говорить. Целомудренному человеку и на свое собственное тело смотреть не полагается. Чтобы показать, как вели себя в этом случае святые, приведу два примера: случай с мужчиной, преподобным Аммуном (Житие преподобного отца нашего Антония, 27, 60 // Св. Афанасий Великий. Творения. Т. 3. Св. — Троицкая Сергиева Лавра, 1903. С. 226), и пример целомудренной женщины, преподобной Олимпиады, диакониссы при Златоусте (Жития святых…: Кн. 11. М., 1910. С. 600).

(обратно)

42

Этот перевод — дело архиеп. Филарета (Гумилевского: Жития святых… С. 330, Примечание 22); другой же перевод (прел. Исидор Пелусиот. Творения. Ч. 1. М., 1859. С. 210. № 367 // Творения святых отцов в русском переводе. Т. 34) темен и извращает смысл.

(обратно)

43

Там же. С. 74. — Прим. составителя.

(обратно)

44

Притом я имею дело только с теми из них, которые изданы на русском языке. В русских источниках приводится лишь краткое ее житие. Но в «Патрологии» Миня, между «Spuria» св. Афанасия Великого, и у Котельера (CotelierJ. В. Ecclesiae graecae monumenta. V. 1. Paris, 1677) ее житие и поучения занимают 76 столбцов.

(обратно)

45

Так же и я хотел бы, чтобы эта книжечка читалась не только лицами монашеского звания, но желал бы ей, как и всем моим сочинениям, распространения и в мирской среде. Поэтому многие положения преподобной Синклитикии толкуются мною применительно к мирским людям обоих полов и обстоятельствам их жизни и перебиваются вставками из постороннего материала. Хотя это и нарушает единство основной ткани рассказа, зато оживляет изложение, помогает не умеющим разобраться в окружающей жизни поглубже в нее вдуматься, делает поучения Синклитикии жизненными и для нашего времени, вводит много новых данных, небесполезных для желающих проходить духовную жизнь. В своих сочинениях я всегда наблюдаю пользу ближнего, а не то, что скажут обо мне ученые люди и насколько будут соответствовать мои работы всем правилам научных или (тем более) художественных методов. Лишь бы меня понимали люди, а поймут, хотя и неумелую, мою речь и заинтересуются — и слава Богу!

(обратно)

46

Любовь я понимаю в святоотеческом смысле, а не в нашем, житейском, когда достаточно человеку быть обходительным, добрым, милосердным, отзывчивым, даже больше возьмем — ради общества не щадящим здоровья своего, и уже его считают любвеобильным. Любовь совершенная — это совсем иное; дело высокое и словами даже трудно выразимое.

(обратно)

47

Здесь разумеется добывание огня посредством трения двух деревянных брусков друг о друга. На Древнем Востоке это было распространено, как и теперь у диких племен встречается. Ср.: Maspero М. Histoire ancienne des peuples de 1’Orient classique. T. 1. Paris, 1895. P. 319.

(обратно)

48

Там же. С. 72. — Прим. составителя.

(обратно)

49

Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых… С. 72.

(обратно)

50

Древний Патерик. М., 1899. С. 117. Гл. 7, 25(18). — Прим. составителя.

(обратно)

51

Цит. по: Платен М. Новый способ лечения. С. 9.

(обратно)

52

Было время, когда ради тщеславия богачи задавали пиры даже посреди улицы, перед своими домами или при открытых окнах и дверях, чтобы все их видели (Классовский В. И. Помпея и открытые в ней древности. С. 188).

(обратно)

53

Достопамятные сказания. С. 383. О матери Синклитикии,4. — Прим. составителя.

(обратно)

54

О роли вина на Востоке и, в частности, в монастырях см.: <Leclercq Н. Hemine // Dictionnaire d’archeologie chretienne et de Liturgie, publie par dom F. Carbol. T. 6. P. 2. Paris, 1925. Col. 2196 — 2198.>

(обратно)

55

Рамазан — девятый месяц мусульманского года, посвященный строгому посту, при котором дозволяется есть только по захождении солнца.

(обратно)

56

Достопамятные сказания. С. 388; Древний Патерик. С. 184. Гл. 10,101.

(обратно)

57

Подробности см.: <Варнава (Беляев), еп. Основы искусства святости. Т. 3. Нижний Новгород, 1996. Отдел III. Гл. 6. § 4. Размеры подвигов. — Царский путь…>

(обратно)

58

«Как доказали физиологи, в человеческом желудке переваривается только чисто растительная пища, тогда как при употреблении мяса только продолжается процесс разложения трупа животного». (Платен М. Новый способ лечения. С. 16. См. там же примеры и доказательства.) «Потому — то гастрономы предпочитают мясо дичи с haut gout, “с душком” [немного протухшее], т. е. в таком состоянии, когда процесс разложения подвинулся уже довольно далеко, так как при этих условиях мясо становится легче переваримым и желудку сберегается часть работы» (там же).

С точки зрения спасающихся, эти гастрономические изыски являются верхом извращения. На что лучше постная пища, которую благословляет нам в еду св. Мать — Церковь!

(обратно)

59

Св. Василий Великий. Творения. Ч. 5. С. Посад, 1892. С. 66. Слово о подвижничестве второе.

(обратно)

60

Прекрасные страницы на эту тему см.: преп. авва Дорофей. Душеполезные поучения и послания. Св. — Троицкая Сергиева Лавра, 1904. С. 173. Поучение 15. О Святой Четыредесятнице.

(обратно)

61

Окончательная победа над плотскими страстями нескоро дается спасающемуся. Например, блудный бес может не оставить человека до конца жизни. См.: преп. Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. М., 1892. С. 73.0 постановлениях киновитян. Кн. VI. Гл. 1.

(обратно)

62

Страсти у меня, по примеру отцов, отождествляются с бесами, потому что последние заправляют первыми.

(обратно)

63

Хотя сами демоны часто приносят порядок в жертву тактическим соображениям, но все же систематизировать страсти по некоторым внутренним их признакам и свойствам можно. Здесь не место говорить об этом подробно, да и нет нужды. Я имею в виду, главным образом, новоначальных, а для них «тонкоразборчивость помыслов» нежелательна и неполезна (см. об этом: преп. Иоанн Лествичник. Лествица. Сергиев Посад, 1908. С. 269. Слово особенное к пастырю. Гл. 14, 7).

(обратно)

64

Цит. по кн.: Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых… С. 74. См. также: Достопамятные сказания. С. 387.

(обратно)

65

В первом случае представлена у меня субъективная причина гнева: мы накричали на других за что — либо без предварительного с их стороны на нас воздействия; во втором — объективная: на нас накричали и тем задели наше самолюбие. Однако поклон и здесь нужен (ср. в молитвах ко св. причащению: «…примирися тя опечалившим»).

(обратно)

66

Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых… С. 74.

(обратно)

67

Преп. Иоанн Лествичник. Лествица. С. 95. Слово 9. О памятозлобии, 12 (ср. с пунктами 2, 10, 11, 17).

(обратно)

68

Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых… С. 74. — Прим. составителя.

(обратно)

69

Так, например, преп. Иоанн Лествичник говорит: «Если разум надмевает многих, то, напротив, невежество и неученость некоторым образом умеренно смиряют» (Лествица. С. 161. Слово 24. О кротости, простоте и незлобии… 29). А отсюда, принимая во внимание цену смирения, вывод…

(обратно)

70

Мф. 10,16. См. заключительное поучение преп. Синклитикии.

(обратно)

71

То, что Моисей нес подвиг по всем правилам аскетики, и в чем заключался этот подвиг, показывает св. Василий Великий в предисловии к «Толкованию на пророка Исаию» (Творения. Ч. 2. М., 1891. С. 12).

(обратно)

72

Преп. Иоанн Лествичник. Лествица. С. 161. Слово 24. О кротости, простоте и незлобии… 33.

(обратно)

73

Древний Патерик. С. 183. Гл. 10, 98 (71).

(обратно)

74

Культура (лат. cultura) первоначально означала обработку почвы, возделывание ее под посадку растений; в переносном смысле — развитие и совершенствование духовной и материальной жизни народа. — Прим. еп. Варнавы.

(обратно)

75

Псалмопение — особый род употребления Псалтири у древних монахов. Теперь оно может быть заменено чтением. Но почему и не попеть (на гласы)?

(обратно)

76

Достопамятные сказания. С. 384. О матери Синклитикии, 7.

(обратно)

77

Подробности о бесовских записях читай у св. Ефрема Сирина: «Это — злые наши обвинители, страшные мытники, описчики, данщики; они встречают на пути, описывают, осматривают и вычисляют грехи и рукописания сего человека…» (преп. Ефрем Сирин. Творения. Ч. 3. М., 1859. С. 390. Слово на почивших о Христе); также и у других отцов Церкви и в житиях святых.

(обратно)

78

Достопамятные сказания. С. 384–385. О матери Синклитикии, 7. — Прим. составителя.

(обратно)

79

Там же. С. 386. О матери Синклитикии, 8. — Прим. составителя.

(обратно)

80

Древний Патерик. С. 117. Гл. 7, 24 (17). — Прим. составителя.

(обратно)

81

Филарет (Гумилевский), архиеп. Жития святых… С. 74.— Прим. составителя.

(обратно)

82

Там же. С. 74–75. — Прим. составителя.

(обратно)

83

Древний Патерик. С. 290. Гл. 15, 67 (52). Текст несколько сокращен.

(обратно)

84

Возможно, что у отшельника был тончайший вид тщеславия.

(обратно)

85

О древних архимандритах см.: Pargoir J. Archimandrite // Dictionnaire d'archeologie chretienne et de Liturgie, publie par dom F. Carbol. T. 1. P. 2. Paris, 1907. Coi. 2740–2754.

(обратно)

86

Скажет кто: «Велико дело — нищему взять бич в руки!..» Да, очень велико. Нищий — то отшельник был, верно, славен на всю область. «Великий», как сказано ниже.

(обратно)

87

Может возникнуть недоумение: как раньше все было просто, человек с легкостью обращался к Богу с вопросами, а Бог ему отвечал, — тогда как многие из нынешних людей желают услышать Бога («и тогда мы уверуем»), но не получают ответа. О том, как могут вестись такие «разговоры», объяснил преп. Серафим: Нилус С. Дух Божий…

(обратно)

88

Подробное описание этого устроения, со многими примерами и рассказами из быта лжеюродивых, «блаженных» и т. п., полезно прочесть в: Паисий, архимандрит. Исповедь. Против хлыстов старого и нового времени // Миссионерский сборник. 1910. № 4. С. 325–339; № 5. С. 402–420 (имеется отдельный оттиск. Рязань, 1910). Есть другое издание афонцев с их же предисловием под заглавием «Вразумление заблудшим и исповедь обратившегося от заблуждения» (М., 1898).

«Исповедь» заслуживает пристального внимания всех интересующихся вопросами аскетики, тем более что автор ее, испытавший на себе самом все козни врага, давшего ему дар «прозорливости», «чудотворения», хождения босиком по снегу и прославившего его чрез это как истинного Христа ради юродивого, — этот автор, после обращения к Богу (кажется, не неправильно будет так выразиться) и многолетнего добровольного покаяния на св. горе Афонской, под руководством старцев русского Пантелеймонова монастыря, действительно послужил на пользу св. Матери — Церкви: он был назначен Синодом сперва на должность начальника Духовной Миссии в Абиссинию, потом состоял настоятелем Сафарского монастыря на Кавказе, затем проживал на покое последовательно во Флорищевой пустыни и Нижегородском Печерском монастыре, где и умер (в 1906 г.). До самой смерти своей, о. архимандрит Паисий, познавший козни врага на собственном опыте, но благодатию Божиею избавившийся от прелести и стяжавший дар рассуждения, неутомимо предостерегал своих ближних от ложных путей спасения. Он был усердным старцем — наставником простого народа, во множестве притекавшего в его келью.

(обратно)

89

Четьи — Минеи, 5 июля (М., 1875. Кн. 11). Сам св. Димитрий Ростовский предвидит, что некоторым кончина такая «нечестна быти возмнится, понеже не на одре скончася…»

(обратно)

90

Известный Илиодор. <Илиодор (Труфанов С. М., 1881 г. р.) — активный деятель Союза русского народа, в 1912 г. снял с себя священный сан (был иеромонахом). В 1920 г. объявил себя патриархом и попытался организовать «Красную церковь», став предтечей обновленчества.>

(обратно)

91

Таков расстрига — архимандрит Федор Бухарев, ординарный профессор и инспектор Московской духовной академии, духовный цензор, ученый богослов. О нем писал проф. Знаменский П. (История Казанской Духовной Академии. Казань, 1891–1892. Т. 1. С. 124–136; Т. 2. С. 205–221); см. также: Г. А. Благие делатели // Православное обозрение. 1890. Январь. С. 128–161.

(обратно)

92

Под старыми разумеются здесь старые люди, спасающиеся в миру, а под молодыми — преимущественно ученые — монахи.

(обратно)

93

Преп. Иоанн Лествичник. Лествица. С. 178. Слово 26. О рассуждении помыслов и страстей и добродетелей, 16.

(обратно)

94

Иоанн (Соколов), еп. Опыт курса церковного законоведения. Вып. 1. СПб., 1851. С. 575–576.

(обратно)

95

Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Вып. 1. М., 1901. С.365.

(обратно)

96

См.: житие преп. Виталия (Жития святых… Кн. 8. М., 1906. С. 352–357), преп. Элеимона (Палладий, еп. Еленопольский. Лавсаик. СПб., 1873. С. 331–333. № 100) и др.

(обратно)

97

Правило 2 Константинопольского собора, бывшего в храме Премудрости Слова Божьего; Апостольское правило 58.

(обратно)

98

Выражение «деятельная жизнь» здесь употреблено в смысле подвижничества, познанного не из книг, а из опытной жизни. В этом случае и про человека созерцательного образа мыслей должно сказать, что он ведет деятельную жизнь. Так и выражается жизнеописатель знаменитого Евагрия Монаха, который «быв прежде философом только на словах, стяжал философию деятельную», т. е. те богословские знания, которые приобрел от двух Макариев (Египетского и Александрийского), Василия Великого и др., он проверил на деле, но отказался принять епископский сан, чтобы применить их на непосредственную пользу ближнего. См. эти интересные подробности в: Добротолюбие / Перевод еп. Феофана. Т. 1. М„1905. С. 566.

(обратно)

99

Филарет (Голубинский), архиеп. Жития святых… С. 75.— Прим. составителя.

(обратно)

100

Там же. — Прим. составителя.

(обратно)

101

Древний Патерик. С. 139. Гл. 8, 24(20).

(обратно)

102

Для понимающего достаточно (лат).

(обратно)

103

Достопамятные сказания. С. 389.0 матери Синклитикии, 18.

(обратно)

104

«…Давай чреву твоему пищу достаточную и удобоваримую, — учат отцы, — чтобы насыщением отделываться от его ненасытной алчности и чрез скорое переваривание пищи избавиться от разжжения, как от бича» (преп. Иоанн Лествичник. Лествица. С. 107. Слово 14. О любезном для всех и лукавом владыке, чреве, 12).

(обратно)

105

Сами профессора и ученые взялись за дело булочников и пекарей, желая добиться хороших результатов. Так, доктор Прауссниц (Общество морфологии и физиологии в Мюнхене. Mlinchener medicinisce Wochenschrift. 1893. № 4) вместе с доктором Мениканти предпринял в Мюнхенском физиологическом институте исследования, установляющие разницу в усвоении хлеба в человеческом кишечнике, смотря по тому, приготовляется ли хлеб с помощью дрожжей или закваски, берется ли пшеничная или ржаная мука, с отрубями или без них (Deutsche Medizinal Zeitung.1893. № 80). Специальной задачей соединения кулинарии с наукой занимались Карлотто Шульц (Schulz С. Vegetarisches Kochbuch. Berlin, 1890), Альфред Зефельд (Seefeld А. Einfachstes Kochbuch. Hannover, 1894), знаменитый Густав Иегер (G. Jager) и другие.

(обратно)

106

примеры влекут (лат.).

(обратно)

107

Изложено по: Платен М. Новый способ лечения. Т. 1. СПб.: Просвещение, 1903.

(обратно)

Оглавление

Краткое житие аммы1 Синклитикии

  Назидательная кончина

  Происхождение и подвижническая жизнь

Поучения преп. Синклитикии. Вступление. Как спастись?

  I. О трех главных обетах монашества: целомудрия, нестяжания и послушания

    О целомудрии

    О нестяжании

    О послушании

  II. О вспомогательных добродетелях: молитве, посте и бодрствовании

    Молитва и пост

    Трезвение (бодрствование)

  III. Поучения по случаю различных искушений (и врачевства против страстей)

    О напастях, встречающихся в начале спасительного пути

    О чревоугодии

    О демонском подвижничестве и неумеренном воздержании

    О гневе и его исчадиях — памятозлобии и злословии

    О кротости

    О двух печалях

    О некоторых бесовских искушениях. О болезнях

    О страсти учить других и о тщеславии

Заключение

Общее правило доброделания

Приложение. О хлебе из отрубей

Павел Проценко. На пути в Небесный Иерусалим. История одного бегства

Комментарий составителя

Список условных обозначений

*** Примечания ***