А ты боялась [Катерина Сергеевна Снежная] (fb2) читать постранично

Катерина Снежная А ты боялась

– Мама, я не могу идти на свидание, хоть вслепую, хоть растопырив все глаза! Понимаешь? Да, сопли, чихаю, температура…. Да, уже целый день, хорошо хоть новогодние праздники, даже на корпоратив не пошла. Как почему? Ну опять… Ну горло болит! Апчхи! Да, я не буду выходить на балкон и смотреть на катькины окна. Обещаю! Все окна закрыты. Да… Я тоже тебя люблю, мам! Щас, посмотрю поздравление президента и лягу спать… угу! Да, я помню, что твоя красавица! Все, пока.

Я выключила сотовый и устало опустилась на диван. Да, как же, не буду смотреть на катькины окна и не выйду на холодный балкон. Пару минут я тупо пялилась в стену, не замечая ничего. Полгода назад я лишилась и мужа и лучшей подруги. Что тут скажешь… Бывает. Тяжелее всего то, что мы живем в одном доме. Балконы у нас на внутреннем углу дома сходятся краями, только я живу на третьем этаже, а Катька на четвертом. Летом болтали раньше, высунувшись в застекленные окна, а теперь вот это.

Тяжело вздохнув, поискав глазами шаль, я набросила ее на исхудалые плечи и, надев тапки, по привычке оставленные у балконной двери с прошлого раза, вышла в зимний холод, пристраиваясь на угол, чтобы окна были видны по косой. Сейчас зимой мало от этого толку, но ежевечерний выход на балкон вошел в привычку: чуть приоткрывать створку и смотреть в окна теперь уже соперницы, вслушиваться, словно напоминая себе о предательстве двух дорогих людей. Постояв так минут пять, я вернулась в тепло, вспомнив, что так и не выпила жаропонижающего, слыша разрывающийся на все квартиру свисток чайника. Поздравлений Президента ждать и смотреть не хотелось, оливье у меня не было, я легла прямо так, в домашнем трико и толстовке, на кровать, забывшись тяжелым сном, под убаюкивающее урчание Мурзика.

Разбудил шорох. Мурзик впускал в одежду когти, будя и беспокоясь. Прислушавшись, я разобрала тонкий скрип открывающейся балконной двери в соседней комнате. С ужасом вспомнила, что окно не закрыто, и меня тут же сковал страх. В доме чужой человек. Может вор или наркоман, а я совсем одна, с температурой и без сил.

В квартире повисла тишина, и, не помня себя, я плавно встала, сбрасывая Мурзика на пол, руки машинально взяли с полки вазу с толстыми стенками, холодящими пальцы. Прижала ее к себе. Я прислонилась к бетонной стене, оказавшейся неприлично ледяной, борясь с шумным дыханием и свербением глубоко в носу. Захотелось чихнуть. Непреодолимо. Сильно. Почти нестерпимо. На последнем издыхании я разинула рот и, когда незнакомец переступил порог комнаты, чихнула от души ему в самое ухо и обрушила на голову вазу.

Незнакомец пошатнулся, ухватился инстинктивно за дверной косяк.

Нужно было срочно добавить. С перепугу схватила первое, что попалось.

Задние лапы Мурзика.

Замахнулась под возмущенное шипение взлетающего кота и в кромешной тьме зашторенной комнаты нанесла по врагу мощный удар. Когти вонзились в лицо человека, кот завизжал, взвыл, изворачиваясь, руки сами выпустили его, мужчина рухнул на пол квартиры.

Снова воцарилась тишина.

Отдышавшись, я протянула трясущуюся руку в сторону и включила свет. Н-да, отличное завершение года.

На полу лежал молодой мужчина. В черных носках, джинсах, в пиджаке на голое тело. Светлые волосы аккуратно и коротко подстрижены, лицо нормальное не считая кровоточащих царапин на коже. Ну, прямо ангел.

Пару секунд я все еще ошарашенно на него пялилась, затем, схватив стул, перешагнула через лежащего и, подняв за плечи, заволокла на стул, усаживая. Метнувшись в коридор, нашла в шкафу бельевую веревку и связала незнакомца не хуже профессионального мастера шибари, полагая, что с ангелами только так и следует поступать.

После этого тяжело оперлась на косяк, не в силах пошевельнуться, чувствуя липкий пот, струйками текущий по ослабшей спине. Осталось только позвонить брату, пусть забирает «гостя» в ментовку и гордится: у нас в семье все воинственные. Я так и не смогла до него дозвониться, догадываясь, что Мишка элементарно выключил сотовый, чтобы его не вызвали на дежурство. Смирившись, пошла в ванную умыться.

Бледная, от черных волос черты лица, и так слишком заостренные худобой, смотрелись еще более острыми, и на фоне этой остроты рот казался алым, губы больше, чем обычно, а глаза, обычно темно-карие, посветлели, слегка зеленея вокруг зрачков. «Вылитая ведьма», подумала я, равнодушно отворачиваясь от зеркала.

***

Когда я вышла из ванной, чужак уже открыл глаза, приходя в себя, жмурясь и одновременно понимая, что обездвижен. Связан он крепко. Сгруппировавшись, он напрягал мышцы, но руки и ноги надежно фиксировались веревкой и стулом. Не считая шишки на голове и странного жжения на лице, его тело, да и он в целом, были в порядке.

– Очухались?– спросила я, наблюдая его тщетные потуги и не без гордости осматривая дело рук своих.

Глаза ярко-голубые, прозрачные, а у наркоманов и алкашей они мутные. И взгляд у него цепкий, проницательный. Я никогда не оказывалась в такой ситуации. Никогда не