Америка. Заря нового мира [Герман Александр фон Кайзерлинг] (pdf) читать онлайн

Книга в формате pdf! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Германн фон Каизерлинг

АМЕРИКА
ЗАРЯ НОВОГО МИРА

Санкт-Петербург
2002

ББК87
K15

Германн фон Кайзерлинг
Америка. Заря нового мира. СПб.: Санкт-Петербургское
философское общество, 2002. —530 с.
ISBN 5-93597-046-5

Предлагаемое сочинение немецкого философа начала XX века
Германна фон Кайзерлинга стало в свое время интеллектуальным
событием в Европе и Америке. Книга посвящена анализу основных
духовных и культурных тенденций, составляющих основу современ­
ного мирового состояния, отмеченного возросшим влиянием амери­
канского общества и самой страны на судьбы нашего мира.
Представляет интерес не только для философов и культурологов,
но и для всех интересующихся проблемами современной истории.

ISBN 5-93597-046-5
© Санкт-Петербургское
философское общество, 2002
© O.A. Коваль, К.В. Лощевский,
перевод 2002
©А.Ю. Семаш, оформление
обложки, 2002

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Основанное два года тому назад при Санкт-Петер­
бургском философском обществе Издательство за столь
недолгий срок своего существования сумело организовать
широкую издательскую деятельность. Сформировано пять
тематических серий, посвященных проблемам истории
философии, феноменологии, культурологии и политичес­
кой теории, в которых опубликованы произведения как
современных отечественных философов, так и переводы
зарубежных мыслителей. Помимо этого Издательство
регулярно публикует сборники статей, посвященных ак­
туальным проблемам современной гуманитарной мысли,
материалы конференций и научных форумов. Всего из­
дано более 80 книг и сборников.
Наряду с этим Издательство при поддержке СанктПетербургского философского общества и философско­
го факультета Университета предприняло переводы со­
чинений зарубежных мыслителей, имена которых не толь­
ко не известны в нашей стране искушенным знатокам
западно-европейской философии, но даже в их собствен­
ных странах причисляются к числу мыслителей, доступ­
ных узкому интеллектуальному и культурному кругу. По­
чему это так — вопрос к специалистам, но эта элитарная
исключительность не помешала данным философам ока­
зать глубокое воздействие на культурную ситуацию на­
шего времени. К ним постепенно пробуждается интерес,
по мере того как становится отчетливо ясным тупик и
непродуктивность той линии духовного развития, кото­
рая отмечает движение нашей цивилизации.
Ныне Издательство предлагает публике первый
результат этой переводческой работы — сочинение зна­
менитого в свое время немецкого культур-философа Германна фон Кайзерлинга «Америка. Заря нового мира».
В послесловии читатель найдет все необходимые пер­
вые сведенья об этом мыслителе.

3

Издательство уверенно, что предлагаемое сочинение,
в свое время ставшее интеллектуальным событием в Ев­
ропе и Америке, не потеряло свое значение и интерес,
особенно в контексте неизмеримо возросшего (до крити­
ческих размеров) влияния американского общества и са­
мой страны на судьбы нашего мира.
Редакционный совет
Санкт-Петербургского
философского общества

ПРЕДИСЛОВИЕ К НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ

Первоначально это сочинение было написано по-анг­
лийски и предназначалось американскому читателю. Все
то время, что я писал эту книгу, я ориентировался на осо­
бый менталитет именно этого читателя и никоим обра­
зом не исходил из немецких обстоятельств; в результате
даже первоначальное название «America set free»* оказа­
лось непереводимым. Зачем же в таком случае нужно не­
мецкое или вообще неамериканское издание? Ответ вы­
текает из того факта, что сегодня мы живем в североаме­
риканский период истории, такой же, по сути дела, исто­
рический период, какими в свое время были египетский,
эллинский, римский, германский, французский и англий­
ский. Этим я хочу сказать, что сегодня речь идет не о
том, чтобы принять или отвергнуть Соединенные Штаты,
а о чем-то прямо противоположном: лишь утверждаясь в
отношении Соединенных Штатов, дух прочих культур мо­
жет сохранять какое бы то ни было историческое значе­
ние. Такое утверждение предполагает необходимость его
обсуждения, поскольку любая, даже самая незначитель­
ная жизненная проблема Соединенных Штатов касается
нас всех.
Тот факт, что ныне мы живем в североамериканский
период истории, обуславливает кардинальное изменение
жизненных предпосылок — точно так же, как в свое вре­
мя в результате победы христианства изменились жиз­
ненные предпосылки, бывшие характерными для антич­
ного мира. Это является решающим моментом и для Гер­
мании. Эпоху немецкого идеализма так же невозможно
вернуть, как и времена классической Эллады. Подавляю­
щее большинство того, что сегодня мыслится и пишется в
* Америка освобожденная (англ.). Звездочками обозначены при­
мечания переводчика, арабскими цифама - автора.
5

духе немецкого идеализма, имеет столь же ничтожное зна­
чение, как и афинская диалектика послеконстантиновской эпохи. Мы живем в век самого радикального реализ­
ма всех времен: В другом месте я назвал его «эпохой духа,
покорившего землю». Такой реализм означает первое
действительно непосредственное обращение духа к сво­
ей истинной задаче, а именно — к одухотворению этой
жизни. В отношении этой задачи удаленность от мира и
бегство от него в лучшем случае представляют собой лишь
благоприятные стартовые позиции. Тот, кто еще и сегод­
ня, после того как идеализм самого различного толка про­
делал всю положенную ему работу, по-прежнему обра­
щает свой взор к более высоким состояниям, вовсе не
является человеком более высокого порядка: ему просто
недостает благоразумия.
Дух Соединенных Штатов полностью соответствует
новой эпохе. Однако в своем нынешнем облике он еще
пребывает в некоей эмбриональной фазе. Поэтому, когда
я писал эту книгу, мое первоначальное намерение состо­
яло в том, чтобы проторить для американцев путь к их
подлинному самоосуществлению. Почти все свои пробле­
мы они вплоть до сегодняшнего дня видят в ложном све­
те, почти все цели, которые они пред собой ставят, со­
мнительны. Тем не менее тот способ, каким они ставят
основные вопросы, почти во всех случаях является более
продуктивным, чем тот, который характерен для Старого
Света. Поскольку они в меньшей степени отягощены тра­
дицией, они могут более объективно и непосредственно
рассматривать насущные проблемы нашего времени.
Может возникнуть вопрос: каким же образом то, что было
написано для американцев, может принести пользу и нем­
цам, пусть даже Соединенным Штатам принадлежит бу­
дущее? Ответ будет следующим. То, что может помочь,
наиболее интригует и вызывает к себе интерес именно
тогда, когда оно заключено в чужеродную оправу. Отсю­
да необычность всех медитативных религиозных симво­
лов. Отсюда характерное для последнего времени столь
плодотворное влияние восточного духа. Ведь мы все, не­
зависимо от того, знаем мы это или нет, живем в эпоху
б

той новой духовности, определение которой с той точно­
стью, какая только представляется возможной, я даю в
заключительной главе этой книги. А следовательно, не
существует ни одной американской проблемы, которая
самым непосредственным образом не была бы и нашей
собственной. Это внутреннее основание той американи­
зации, которая, несмотря на всю адресованную ей бес­
престанную ругань, неудержимо распространяется на все
вокруг. Однако Европа, и прежде всего Германия, амери­
канизируется сегодня по большей части в каком-то из­
вращенном смысле. Поэтому правильная постановка аме­
риканских проблем, чему и посвящена данная книга, ока­
зывается непосредственно немецким делом. Разумеется,
Германия никогда не станет американской провинцией;
почему это исключено и почему Европа, и прежде всего
опять-таки Германия, именно сейчас располагает возмож­
ностью обрести величайшее значение в своей истории, я
показал в своей книге «Спектр Европы». Но Европа смо­
жет целенаправленно продвигаться по своему новому пути
лишь в том случае, если благодаря столкновению с Аме­
рикой она переживет определенное возрождение. А по­
скольку такое столкновение необходимо во всех облас­
тях и сферах, то буквально каждая американская пробле­
ма, повторюсь, имеет отношение к Европе.
Однако есть и еще одна причина, по которой я же­
лаю, чтобы эту книгу прочло как можно больше немец­
ких читателей. Поскольку я писал ее для людей с откры­
тыми и простыми душами, чуждыми мудреной немецкой
учености и поскольку — для того, чтобы книга была бо­
лее понятна, я счел своим долгом не только имплицитно,
но и эксплицитно почти полностью изложить свое миро­
воззрение и восприятие жизни, — «Америка» представ­
ляет собой первое по-настоящему общедоступное изло­
жение моей философии. А последние главы содержат
нечто еще более значительное: квинтэссенцию того, что
я могу сказать о проблемах морали, культуры и духовно­
сти. Заключительная же глава занимает особое место, ибо
в ней я так ясно, как никогда ранее, высказал самые прин­
ципиальные для меня мысли.

7

В заключение я хотел бы выразить публичную благо­
дарность моей коллеге Терезе Дюрр. Она помогала мне в
редактировании английского, а потом и немецкого тек­
стов. Будучи способен мыслить и писать на многих язы­
ках, я в то же время абсолютно не в состоянии перево­
дить. Госпожа Дюрр перевела для меня «America set free»
на немецкий. Впоследствии я обработал ее первоначаль­
ный текст в соответствии со своим стилем, что предоста­
вило мне прекрасную возможность кое-что сократить,
уплотнить и внести иные улучшения.
Дармштадт, лето 1930 года
Герман Кайзерлинг

ВВЕДЕНИЕ

Все творческие умы во все времена, когда дело каса­
лось чего-либо существенного, поступали в соответствии
с принципом Лао-цзы: «Оказывать воздействие, не всту­
пая в споры»; при этом не имеет значения, были ли они
основателями религий, требовавшими веры, государствен­
ными мужами или полководцами, требовавшими послу­
шания, или же, будучи поэтами и мудрецами, невозмути­
мо выражали свое знание, не заботясь о мнениях и воз­
ражениях всего мира. Сегодня этот факт получил науч­
ное объяснение: всякое творческое воздействие основы­
вается на внушении, а оно имеет место только там, где
сознание полностью открыто влиянию извне. Это в рав­
ной мере относится как к физическому порождению, так
и к преобразованию души посредством слова и дела. Ког­
да учитель мудрости требует, чтобы ученик медитировал
над данным ему высказыванием, то есть не размышлял
лад ним, а был внутренне захвачен, буквально одержим
этим высказыванием; когда тонкий знаток человеческой
психологии как бы невзначай роняет особенно важную
для себя мысль, ибо знает, что тогда она вызовет мини­
мальное сопротивление, а потому будет наиболее убеди­
тельной; когда, наоборот, диктатор парализует посредством
террора всякую направленную против него инициативу
— с технической точки зрения во всех этих случаях речь
идет об одном и том же. И этим объясняется также и то,
почему все творческие умы были враждебны дискусси­
ям, а когда они до них снисходили, то преследовали со­
вершенно иные цели, чем полагали их партнеры, — они
видели в них либо предохранительный клапан (таковы
парламент и пресса с точки зрения Бисмарка), либо сред­
ство истощить силы своего противника и именно таким
образом освободить путь для суггестивного воздействия
(метод Будды): от договоров и компромиссов дитя не ро9

дится. Но ведь нечто подобное рождению ребенка и со­
ставляет цель творчества.
Однако нет никакого сомнения в том, что типичная
антипатия творческих умов отнюдь не решает проблемы
спора в самом широком смысле, от словесного до силово­
го, которым, по сути дела, и является война. Иначе враж­
дебность к дискуссии была бы правилом, а не исключени­
ем, во всяком случае, не таким исключением, которое едва
ли когда-либо будет понято и благосклонно оценено боль­
шинством. Последнее же, наоборот, испокон веков при­
держивалось того мнения, что столкновение в споре весь­
ма плодотворно. И сколь бы ни многочисленны были слу­
чаи, доказывавшие, что такие столкновения не приводят
ни к чему хорошему, общественное мнение упорно дер­
жится за этот удобный для себя предрассудок. А следова­
тельно, этот предрассудок должен основываться на какомто опыте. Но между суждением, основывающимся на этом
опыте, и констатацией, которой открывается данное вве­
дение, нет никакого принципиального противоречия. Дис­
куссия настолько, и лишь настолько плодотворна, насколь­
ко в конечном итоге она приводит к тому же самому, к
чему и рассмотренное нами в первом случае внушение. То
есть в той мере, в какой благодаря обмену мнениями воз­
никает нечто новое.
Дискуссия действительно может вызвать это новое.
И в этом заключается единственное оправдание войны,
архетипической формы всякой дискуссии. При поверх­
ностном рассмотрении трудно понять, каким образом
война, которая не завершилась полным уничтожением
противника, могла бы исполнить свое предназначение —
соответствовать своему смыслу. В действительности же,
на всем протяжении истории исключительно такие, с ма­
териалистической солдатской точки зрения, завершивши­
еся вничью войны оказывались плодотворными и, следо­
вательно, осмысленными, отчего уважение к врагу и ми­
лосердие к побежденным с йезапамятных времен были
основными императивами всякой военной этики — лишь
невоинственные народы и эпохи воспринимали это ина­
че (в каковом обстоятельстве заключается главное объяс-

10

нение низости современной войны на тотальное уничто­
жение). Такое положение вещей находит свое объясне­
ние в том, что подлинной целью войны является не унич­
тожение противника, а изменение соотношения сил, ка­
ковое со своей стороны по-настоящему, то есть на дли­
тельный период, возможно только на основании опреде­
ленных душевных превращений. Последние же являются
естественным и необходимым следствием плодотворного
психологического воздействия. И в этом смысле, как толь­
ко люди на равноправной основе вступают в длительные
напряженные взаимоотношения друг с другом, это вза­
имное превращение становится неизбежным и ведет к
какому-нибудь разрешению существующего напряжения.
Ибо, хотят они того или нет, как бы они ни стремились
замкнуться, отделиться друг от друга, длительное напря­
женное отношение как таковое приводит к их общности.
И это означает наличие некоей возвышающейся над парт­
нерами действительности, которая должна тем глубже
изменять их, чем более интенсивным является напряже­
ние и чем дольше оно существует. Отсюда сходство суп­
ругов, возникающее в процессе их семейной жизни; от­
сюда и типичное духовное покорение победителей по­
бежденными, осуществляющееся на том уровне, на кото­
ром последние превосходили первых, от эллинизации рим­
лян и персизации арабов до ставшего следствием миро­
вой войны опруссачивания западных держав. В этом от­
ношении не имеет никакого значения, отмечено ли на­
пряжение знаком любви или же, наоборот, ненависти; и
те и другие в равной степени обладают творческим по­
тенциалом и к тому же моментально переходят одно в
другое, ибо в ином случае примирение врагов, честно сра­
жавшихся друг с другом, было бы редчайшим исключе­
нием, а не всеобщим правилом.
Тем самым мы уже практически достигли самой сер­
дцевины проблемы дискуссии (понятой в самом широком
смысле): то, что может сделать диалог плодотворным, от­
нюдь не столкновение как таковое. Напротив, столкнове­
ние лишь настолько обладает определенной ценностью,
насколько оно является выражением общности. Ибо на-

11

пряжение тогда, и только тогда является творческим, ког­
да оно находит свое нормальное разряжение в создании
чего-то нового.
Исходя из этого, мы можем первым делом устано­
вить, какой род диалога является безусловным злом: та­
ков любой из них, не протекающий в духе вышеозначен­
ной общности. Война, в которой один противник не рас­
сматривает другого как равноправного, — это не война, а
организованное убийство. Этим объясняются почти ис­
ключительно негативные последствия мировой войны:
большинство народов вели ее как убийцы и грабители.
Точно так же абсолютным злом является всякий спор, в
котором хотя бы один из партнеров рассматривает как
последнюю инстанцию не достойного уважения челове­
ка, а предполагаемую ошибочность иного, нежели его
собственное, мнения. Несомненно существует нечто бе­
зусловно ложное; несомненно истина должна восторже­
ствовать. Но это требование имеет смысл лишь в области
объективной логики — здесь, наоборот, нелепо спорить,
ориентируясь на человека, ибо в таком случае партнеры
непроизвольно «персонализируются», а решающей в этой
сфере может быть лишь объективная точка зрения. По
этой причине я отвергаю личные столкновения с целью
объективного познания, а в научных конгрессах, если уж
они и представляют собой нечто большее, чем просто одно
из средств распространения результатов научных иссле­
дований, вижу какой-либо смысл лишь тогда, когда глав­
ным является не полемика, а благородное общение. Точ­
но так же абсурдны и прения после доклада, в котором
содержится нечто новое, не стоит дискутировать с тем,
от кого хочешь научиться новому: плодотворное влияние
может быть достигнуто лишь благодаря тому, что одна
сторона уступает и растворяется в другой, подобно муж­
чине и женщине, ибо однозначная установка на защиту
собственной точки зрения, или на желание-больше-илименьше-знать, или даже на одно лишь размышление дей­
ствует в данном случае как своего рода зеркало, отража­
ющее абсолютно все падающие на него лучи. То же са­
мое относится и к дискуссиям в сфере науки. Но абсо12

лютно глупо дискутировать с намерением опровергнуть
оппонента там, где объективная истина не может быть
последней инстанцией в силу самой природы вещей. А
так обстоит дело всюду, где одно жизненное единство
как таковое противостоит другому; ибо ни одно из них не
может отказаться от своей точки зрения, поскольку в та­
ком случае оно отказалось бы от самого себя. Среди мно­
гих нелепостей, которыми сопровождалась эпоха миро­
вой войны, самая чудовищная, несомненно, заключалась
в том, что один народ предпринимал попытки «опроверг­
нуть» другой. Такой образ мыслей не мог не породить
совершенно чудовищного требования уничтожения свое­
го противника, ибо тем самым просто уничтожалась бы
опровергнутая ошибка, а тот факт, что она могла нахо­
диться по ту сторону «ложного», был совершенно недо­
ступен сознанию ослепленных людей того времени. В том
же самом заблуждении берет начало еще и сегодня бу­
шующий спор о французском «droit»* и немецком «пра­
ве»: здесь просто — только спроецированные в представ­
лении на уровень юридической теории — противостоят
друг другу (основополагающие) жизненные необходимо­
сти двух народов, ни один из которых никогда не сможет
признать правом то, что выносит ему смертный приго­
вор. В области, где жизнь противостоит жизни, существу­
ют лишь два вида дискуссии, которые не являются абсур­
дными: война как общность под знаком ненависти или
любовная игра.
Таким образом, теперь мы в состоянии точно и не­
двусмысленно определить, когда дискуссия может быть
плодотворна и на витальном уровне. Она может быть та­
ковой только тогда, когда один человек так же мало пыта­
ется «опровергнуть» другого, как мужчина, обладающий
женщиной, и наоборот; когда никто не надеется убедить
другого и когда, несмотря на это, дискуссии не сопут­
ствует атмосфера равнодушия. Три эти принципа любой
возможной плодотворной дискуссии, несомненно, совер­
шенно чужды девяноста процентам всех тех, кто ожидает
* Право (φρ.).
13

от прений и диспутов всяческого счастья. Тем не менее
они обладают безусловной значимостью. Но означают они
нечто совершенно иное, нежели те принципы, сторонни­
ками которых объявляют себя склонные к договору и
компромиссам политики: ибо не уравнивание партнеров
в их status quo является целью и итогом следования вы­
шеозначенным принципам плодотворной дискуссии, а
возникновение чего-то нового как результат контакта
между ее участниками. Это новое может возникнуть либо
благодаря тому, что партнеры внутренне меняются и та­
ким образом становятся иными, нежели были прежде, либо
благодаря тому, что они порождают по-новому ориенти­
рованное поколение. Следовательно, дружеская дискус­
сия лишь тогда достигает своей цели, когда выражает ту
же самую установку, что и война, но только с обратным
знаком. А это означает: если жизнь просто сопоставляет­
ся с жизнью. Объективный результат может получиться
только сам собой, то есть родиться из чрева бессозна­
тельного, подобно тому как ребенок сам собой возникает
как плод любви.
А из этого совершенно определенно следует, какой
стиль или какая техника годятся для плодотворной дис­
куссии. Партнеры должны относится друг к другу точно
так же, как, с одной стороны, творческий, а с другой —
пассивно восприемлющий дух, ибо последний хочет учить­
ся, а первый — оплодотворять. Они должны совершенно
естественно, отбросив любые щиты и доспехи, полнос­
тью открыться воздействию друг друга; при этом никто
из них ни в коей мере не отказывается от того, что он
«есть», подобно тому как женщина, отдаваясь мужчине,
не утрачивает своей самости; а то, чем он не является, но
отстаивает как представление, не может сразу же цели­
ком и полностью исчезнуть. Следовательно, постоянные
дискуссии вовсе не исключали позитивного результата.
Вот один большой пример из сотен тысяч не столь значи­
тельных: в эпоху поздней античности все тогдашние куль­
турные народы открыли свой дух и душу влиянию друг
друга. И к чему же это привело? Вовсе не к синкретизму
и не к эклектизму, хотя, разумеется, эти явления перво-

14

начально и имели место, но затем очень быстро исчезли
по причине своей безжизненности. Результатом было воз­
никновение единого христианского мира, в котором
все то, теоретически несоединимое, в обсуждении кото­
рого истекли кровью легионы духовных бойцов, было
сплавлено в едином живом синтезе.
Почему же в качестве предисловия я предпослал сво­
ей книге все эти общие рассуждения? Потому, что по
своей сути эта книга не об Америке, а для американцев, и
потому, что возможность ее плодотворного воздействия
зависит в первую очередь от первоначально правильной
установки ее читателей. Когда я готовился к своему путе­
шествию по Соединенным Штатам, в ходе которого я
должен был прочитать цикл лекций, меня попросили ука­
зать темы моих выступлений. Я ответил: «У меня их нет; я
не представляю какую-либо философскую теорию; я —
философ, а это означает, что центр моего сознания есте­
ственным образом заключается в понимании, подобно
тому как центр сознания grand amoureuse* заключен в
любви, художника — в его видении, а бизнесмена — в
постижении правильной корреляции материальных цен­
ностей. Поэтому для меня не имеет принципиального зна­
чения, какой проблемой я в данный момент занимаюсь.
Разумеется, я в состоянии справиться далеко не со всеми
из них. Но когда определенный предмет попадает в поле
моего зрения, я, естественно, в соответствии со своими
способностями, способен его рассмотреть. Причина это­
го в том, что философское рассмотрение никоим образом
не занимается объективным содержанием как таковым;
рассмотрение того или иного предмета является фило­
софским либо нефилософским, в зависимости от того,
является или не является философским тот особый угол
зрения, под которым он рассматривается. Я же по самой
своей природе импровизатор; кроме того, в своих докла­
дах всегда преследую только одну цель: помочь другим.
* Человек, испытывающий к кому-либо или чему-либо огром­
ную любовь (φρ.).

15

Если я не чувствую живой необходимости в своем мне­
нии, я ничего не скажу: о своей личной точке зрения я
предпочел бы умолчать. Поэтому пусть те, кто собирает­
ся меня слушать, сами решат, обсуждение какой темы
было бы, по их мнению, наиболее полезным, и в форме,
которая могла бы меня заинтересовать, напишут мне об
этом: тогда, и только тогда я смогу принести максималь­
ную пользу, какой бы ценностью ни обладали мои рас­
суждения сами по себе».
Все произошло, как я и ожидал. Мне были предложе­
ны самые разумные вопросы. Выступая с докладом, я по­
чти всегда ощущал непосредственный контакт с аудитори­
ей; поэтому я практически ни разу не выступал с одним и
тем же докладом дважды, даже если анонсированные в
газетах темы различных выступлений совпадали. Но глав­
ное — такой образ действий позволил мне вступить в не­
посредственный контакт с глубинами американского бес­
сознательного. А следовательно, он предоставил мне все,
что я только способен был воспринять. Во всяком случае,
надо полагать, я куда больше получил, чем дал. Я был по­
ставлен перед совершенно новыми для себя жизненными
проблемами. Мне открылись вопросы, постановка кото­
рых едва ли могла когда-нибудь прийти мне в голову. Еще
в ходе самого путешествия по Соединенным Штатам я
почувствовал, что меня переполняет множество самых раз­
личных мыслей. И, едва вернувшись в Европу, я уже знал,
что вскоре смогу представить в завершенной форме то,
что я способен предложить американцам в качестве ответ­
ного дара, который должен был бы выразить всю ту благо­
дарность, которую я испытываю к ним за подаренное мне
богатство впечатлений. Я немедленно приступил к работе.
Все те духовные дети, которые в облике глав этой книги
один за другим появлялись на свет, были в высшей степе­
ни удивительными и для меня самого: в моем бессозна­
тельном сформировалось нечто новое.
Результаты, к которым я пришел, были в высшей сте­
пени личными и субъективными; даже абзац, открываю­
щий первую часть этой книги, покажет читателю, как мало
иллюзий я питал относительно собственной непогреши-

16

мости. Но, с другой стороны, вся ценность, которую че­
ловек, подобный мне, может представлять для другого,
состоит в его субъективности и безусловной правдивос­
ти. В главе «Вселенская напряженность и мировое пре­
восходство» своей книги «Возрождение» я писал о чело­
веческом типе, который стремится выпестовать школу муд­
рости: «Он должен казаться эксцентричным, ибо с точки
зрения современности он воплощает стихию разрушения.
У большинства людей он вызывает постоянное раздраже­
ние именно потому, что он мудр. Китайцы, знающие
толк в мудрости больше, чем какой-либо другой народ,
обозначают мудреца при помощи комбинации двух иерог­
лифов, один из которых означает ветер, а другой мол­
нию: мудр не рассудительный старец, утративший все
иллюзии, а тот, кто, подобно ветру, неумолимо стремится
вперед и нигде не может остановиться; который, подобно
молнии, очищает воздух и бьет, когда это необходимо».
Этим же отчасти объясняется и мое пристрастие к вызы­
вающим средствам выражения. Очевидно, что первейший
долг всякого человека, полагающего, что в каком-либо от­
ношении он видит и оценивает вещи в более правильном
свете, чем остальные, состоит в том, чтобы не приспосаб­
ливаться к предрассудкам других; он должен предпочесть
оказаться самым ненавидимым человеком мира, чем быть
«популярным». Однако главная причина, почему я выска­
зываю то, что считаю истинным, нисколько не скрывая
при этом субъективного истока своих убеждений, изло­
жена в первой части настоящего введения. Я хочу внести
свой вклад в прогресс Америки. И с этой целью должен,
по возможности, сообщить своим словам свойства, кото­
рые были характерны для того, что эллины называли Logos
spennatikos*. А то, соответствуют ли действительности все
приводимые мной факты, не имеет для меня принципи­
ального значения. Весьма вероятно, что во многих случа­
ях они ей не соответствуют. И не только потому, что моя
осведомленность ограничена, но прежде всего потому, что
я, чтобы мое воздействие было более плодотворным, вы* Плодотворный логос (греч.).
17

нужден был в зависимости от обстоятельств многое уп­
рощать, утрировать и даже изображать в карикатурном
виде; то, что многим может показаться недостаточной
осведомленностью, часто является сознательно избран­
ной художественной формой. Но я не стремлюсь и к рас­
судочному убеждению: в каждом отдельном случае для
меня важно, вовлечь моих читателей в процесс «творчес­
кого познания». Сопровождается ли достижение этой цели
одобрением моей точки зрения или ожесточенными на­
падками на нее, не имеет никакого значения. Чтобы пол­
ностью прояснить мои намерения, мне, пожалуй, будет
достаточно сказать несколько слов о том эффекте, кото­
рый произвела на интересующем нас континенте моя
книга «Спектр Европы». Большинство ее читателей при­
держиваются того мнения, что из всех стран хуже всего
я обошелся со Швейцарией; и поскольку я очень хорошо
знаю эту страну, то сам ясно вижу, что многие мои суж­
дения страдают односторонностью. Но я преследовал толь­
ко одну цель: способствовать переменам. И именно это
мне удалось. Нигде не читали эту книгу так много, как в
Швейцарии; она вызвала там бесконечные дискуссии и
обсуждения. Уже через полгода после ее выхода в свет
возник довольно значительный разрыв между теми швей­
царцами, которые стремятся к лучшему будущему, и теми,
которые удовлетворены настоящим. На большее я и не
надеялся. Так же мало меня огорчали и непонимание, и
те нападки, которым я подвергался. Чтобы полностью
разъяснить своим читателям, по всей вероятности, в боль­
шинстве своем не приученным ставить себе в заслугу
наличие у себя врагов, что я имею в виду, возможно, бу­
дет нелишним привести одну цитату из еще одной моей
книги. Во введении ко французскому изданию своего
«Путевого дневника» я писал: «J'ai souvent répondu à ceux de
mes amis que chagrinaient les malentendus dont j'étais tobjet: «Le
malentendu est, la première incarnation légitime de toute vérité». Il
me semble vraiment ridicule, qu 'un novateure - si modeste qu 'il soit
comme tel - se plaigne de η 'être pas compris:!âme étant un organism
vivant, elle ne peut assimiler que se qui lui convient. Et si un élément
étranger est introduit dans son système, il produit des troubles dont

18

[intensité est directement proportioneile à sa force propre. Dans ce
sens, j'ai toujours été reconnaissant envers ceux qui ont bien voulu
m'honorer de leurs attaques. Jamais je η 'ai cru nécessaire de défendre:
ou bien la drogue que je représent agit; ou bien elle n'agit pas»*.
В соответствии с этим «Америка» есть все что угод­
но, только не критическая книга; единственной ее целью
является творческое воздействие. В первую очередь это
книга не об Америке, а для американцев. Я хотел бы им
помочь более ясно и отчетливо увидеть свои проблемы и
самих себя, чем это им удавалось до сих пор. И с этой
целью довольно часто в более популярной форме излагал
те свои идеи, которые в менее доступных формулировках
содержатся в других моих книгах; тем самым я хотел со­
вершенно определенно показать, каковы, по моему мне­
нию, истинные проблемы Америки с чисто американской
точки зрения. По этой же причине я даже отважился
писать по-английски; лишь некоторые разделы изначаль­
но были написаны по-немецки, а затем переведены на
английский переводчицей моего «Творческого познания»
госпожой Терезой Дюрр. Разумеется, я не владею этим
языком, как им должен владеть писатель. Но, с другой
стороны, я думаю на английском не только тогда, когда
непосредственно говорю с англоязычной аудиторией, но
даже тогда, когда я мысленно обращаюсь к этим людям и
их проблемам. А поскольку мысль невозможно по-насто­
ящему перевести с одного языка на другой, ибо каждый
народ мыслит своими собственными, не такими, как все
остальные, мыслями, для меня было невозможным писать
* «Я часто отвечал некоторым моим друзьям, которые горевали
по поводу того, что не понимают меня: непонимание есть первое
законное воплощение истины. Мне кажется действительно смеш­
ным, что некий новатор - как бы он ни был скромен - жалуется
на непонимание: душа, будучи живым организмом, приемлет лишь
то, что ей подходит. И если чуждый элемент внедряется в систе­
му, он причиняет беспокойство, интенсивность которого прямо
пропорциональна его собственным силам. В этом смысле, я все­
гда был признателен тем, кто хотел почтить меня своими напад­
ками. Я никогда не считал необходимым защищатся: либо снадо­
бья, которые я предлагал, подействуют, либо нет.»

19

по-немецки и в то же время для американцев. Надеюсь,
по этим причинам мои читатели проявят снисхождение к
моему английскому стилю.
А теперь пришел момент свести воедино те общие рас­
суждения, с которых я начал данное введение, и разъясне­
ния, которые я должен был дать читателям для понимания
специфического характера этой книги. Если читатели хо­
тят извлечь из нее пользу, они должны представить себе,
что они именно в том единственно плодотворном смысле,
что был очерчен мною выше, вступили со мной в дискус­
сию. По-английски я озаглавил книгу «America set free».
Фактически она стала для Соединенных Штатов своего рода
сеансом психоанализа1. Я попытался отделить истину Аме­
рики от ее фантазий, а затем указать ей направление раз­
вития, которое в абсолютном смысле вело бы вперед и
вверх. Поэтому вопрос о том, прав или не прав я объектив­
но, с разумной точки зрения вообще не мог быть постав­
лен — никакое психоаналитическое толкование никогда
не бывает правильным в этом смысле: оно истинно только
в той мере, в какой дает новые силы анализируемому.
Поскольку же я стремился лишь к одной цели — содей­
ствовать улучшению ситуации — и поскольку мои читате­
ли, если они уделяют мне внимание, могут с разумной точ­
ки зрения также преследовать лишь одну цель: извлечь
как можно больше пользы из сочинения — во всем про­
чем, возможно, весьма неприятного — иностранца, то по­
чему бы им не прислушаться к моим пожеланиям? Пусть
сначала они займут пассивную и чисто рецептивную пози­
цию и подождут, что произойдет. Если действительно слу­
чится нечто нежелательное, то всегда будет достаточно
времени, чтобы подвергнуть меня критике и в конечном
счете со мной разделаться. Но почему бы сначала моим чи­
тателям не предоставить мне fair chance" ? Отказать мне в
нем, несомненно, было бы противно самому духу Америки.
1

Французское издание, вышедшее в свет в издательстве при
библиотеке Шток, даже так и называется - «Psychoanalyse de
1 Amérique».
* Честный шанс (англ.).

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
АМЕРИКАНСКИЙ ЛАНДШАФТ

Впервые открыть Америку было не так уж трудно.
Мысль о том, чтобы найти новый континент или проло­
жить новый путь к уже известному, прямо-таки носится
в воздухе. Людей, жаждущих приключений, всегда доста­
точно, и я полагаю, что не нанесу какого-либо ущерба
тому благоговению, которое подобает великому, если ска­
жу, что сомневаюсь, что в течение всего своего жизнен­
ного пути Колумб имел возможность выказать такое же
мужество, какое проявляет какой-нибудь безвестный фо­
тограф, снимающий нападающего на него тигра. Однако
не эта сторона вопроса составляет предмет моего иссле­
дования. Колумбу было сравнительно легко в подлинном
смысле слова открыть Америку, то есть по-настоящему
ее увидеть, понять, ибо он не в слишком большой степе­
ни разделял те предубеждения, которые могли бы заму­
тить его взгляд; насколько мне известно, ему был присущ
один-единственный предрассудок, которому можно было
бы придать какое-либо значение: что Америка — это
Индия. А поскольку именно этот предрассудок привел его
к открытию Америки, то едва ли можно утверждать, что
этот предрассудок причинил ему какой-либо вред. Для
всякого, кто приступал к открытию Америки после Ко­
лумба, задача усложнялась (а каждый отдельный человек
должен заново открывать для себя все то, что уже было
некогда открыто, ибо каждый отдельный человек прожи­
вает свою собственную, особенную жизнь), поскольку для
того, чтобы достичь истины, вновь прибывший вынужден
пробиваться сквозь все более и более плотные и густые
слои предрассудков как в собственной душе, так и в ду­
шах посещаемых им народов. С каждым новым поколе­
нием эти предрассудки все более погружаются в сферу

21

бессознательного, лишаясь тем самым всякого шанса на
исправление. Наконец лишь более чем сверхпроницатель­
ному взгляду удается обнаружить истину под спудом столь
обширного накопленного опыта. Ибо, говоря в общих
чертах, фактическое знание лишь тогда хорошо, когда оно
следует за пониманием, а не предшествует ему; только
понимание составляет подлинное знание, но его невоз­
можно получить из знания фактов. Не только потому, что
никакая статистика не может объяснить отдельного слу­
чая, а соответствующее действительности отражение той
или иной ситуации может дать лишь знание всех без ис­
ключения фактов, имеющих место как в настоящем, так
и в прошлом и будущем, но прежде всего потому, что
лишь правильное толкование предоставляет фактам цен­
ность действительности. Вспомним известную книгу Кэт­
рин Майос «Mother India»*. Мне известно не много более
несправедливых книг. И все же я убежден не только в
том, что большая часть содержащихся в этой книге фак­
тов, если не все они, соответствует действительности, но
даже в том, что в защиту отстаиваемой ее автором кон­
цепции можно было бы собрать еще больший фактичес­
кий материал. Беда в том, что у этой почтенной дамы от­
сутствует даже толика понимания того смысла, который
лежит в основе описываемых ею фактов. Она судит об
Индии с точки зрения своих американских буржуазных
предрассудков, и, пока они не устранены, всякое понима­
ние исключено.
Естественно, приступая к своему персональному от­
крытию Америки, я все это знал. Поэтому перед тем, как
отправиться в путь, я читал об Америке так мало, как это
только возможно. Во время путешествия я едва ли не с
маниакальной тщательностью отстранялся от всяческих
«знаний». Под любым предлогом уклонялся от осмотра
общеизвестных достопримечательностей. Я практически
не задавал вопросов. Мне удалось не встретиться ни с
одним из людей, слывущих великими, благодаря тому, что
их, как говорят в Америке, видно издалека. Я почти не
' Мать Индия (англ.).

22

выходил в свет. Я прочел едва ли одну газету. По мере
сил берег свое сознание от случайных впечатлений. На­
сколько это было возможно, придерживался тех чисто
рецептивных, обращенных внутрь установок, из которых
в свое время возник мой «Путевой дневник»; я созна­
тельно обращался лишь к бессознательной стороне аме­
риканской жизни. А в своей умственной деятельности я
полагался исключительно на интуицию — единственную
функцию, вступающую в непосредственный контакт со
всей целостностью жизни. Несмотря на это, у меня нет
полной уверенности, что во всех случаях мне удавалось
достичь правильного понимания. Прежде всего я пробыл
в Соединенных Штатах слишком долго — целых четыре
месяца. Интуиция же схватывает то, что она схватывает,
мгновенно: она вообще не нуждается в протяженном во
времени опыте. Такова одна сторона вопроса. Но у него
есть и другая сторона: никогда нельзя знать заранее, пра­
вильно ли интуитивно полученное понимание или ложно.
Его ценность может быть доказана лишь опытом.
Поскольку эта книга в той мере, в какой она посвя­
щена вещам, увиденным своими глазами, а не порожден­
ным изнутри идеям, едва ли не целиком представляет со­
бой книгу интуиции, будет полезно, если я наряду с пре­
имуществами интуитивной установки укажу и на некото­
рые исходящие от нее опасности; возможно, самым про­
стым в этом отношении будет несколькими штрихами
нарисовать картину американского образа мышления. Ни
один народ не проявляет в своей духовной деятельности
такого здоровья повсюду, где дело касается социальных и
экономических вопросов, тем более что его сыновья и
дочери от природы и благодаря воспитанию являются
отличными психологами. Американский образ жизни —
в рамках обычной для американцев деятельности — раз­
вивает практическое знание человека как никакой дру­
гой после заката Оттоманской империи; ибо и в старой
Турции на ответственные посты выдвигались, как прави­
ло, достойные люди, причем также не на основании про­
веренных профессиональных знаний, а благодаря их об­
щечеловеческим качествам. Одна американская техника

23

рекламы, бесконечно превосходящая европейскую не толь­
ко своим количеством и эффективностью, но и своим
хитроумием, доказывает высокие психологические спо­
собности американцев. Но, с другой стороны, можно ска­
зать (что в ином смысле можно отнести и к британцам),
что американцы вообще не мыслители, и это даже не учи­
тывая отсутствия какого-либо существенного интереса к
чисто теоретическим и абстрактным вопросам, каковое
отличает все преимущественно практические народы.
Зависит ли это от того, что американская жизнь опреде­
ляется прежде всего социальными аспектами, или от того
факта, что она в большей степени направлена на буду­
щее, а не на прошлое, или от ее темпа, или от всех этих
вещей вместе взятых, но главной функцией американс­
кого духа является не мышление, а интуиция. Фактичес­
ки о людях как о живых целостностях можно судить лишь
интуитивно. Лишь интуиция, а не рефлексия позволяет
предвидеть будущее, дефицит времени лишает последнюю
всякой ценности для практических целей. Это же являет­
ся причиной той примечательной особенности, что сред­
ний американец мыслит — если вообще мыслит — газет­
ными заголовками (headlines); в столь чрезвычайно раз­
витой в американской прессе технике заголовков я вижу
не какое-то особенное явление, а еще одно подтвержде­
ние того, что американский дух работает посредством
своего рода духовной стенографии. Заголовки представ­
ляют собой кристаллизацию интуиции, а немыслей; по­
этому они самодостаточны и не нуждаются ни в каком
развитии или разъяснении. Они находятся на той же са­
мой стадии, что и китайские идеограммы — с тем лишь
отличием, что последние суть концентрированное выра­
жение духовной мудрости, а первые отражают интуицию
человека с улицы. Если интуиция достаточно проница­
тельна, чтобы просто обнаружить истину, она ведет к ней
самым быстрым путем. Однако если она проходит мимо
истины, исправить это едва ли возможно. Ведь интуиция
как в своей активной, так и в своей пассивной модально­
сти действует в течение исчезающе краткого мига, а ре­
зультаты ее деятельности кажутся истинными или лож24

ными в первую очередь в силу психологических, а от­
нюдь не логических критериев; поэтому подтверждения
или опровержения, проводимые на уровне рефлектирую­
щего мышления, имеют не слишком большое значение. В
самом деле, ни доказательство, ни опровержение не в
состоянии погасить витальное воздействие удачного ло­
зунга. А поскольку американец, когда он вообще прояв­
ляет заинтересованность, заинтересован витально, это
означает, что для него это воздействие само по себе чрез­
вычайно много значит. Если же мы применим эту абсо­
лютную истину к «человеку с улицы» и вспомним при
этом о том, что он воспитан на газетах по большей части
весьма сомнительного качества, то мы придем к выводу,
что для этого типа эффект имеет зачастую куда большее
значение, нежели истина; что со своей стороны не может
не развить вкуса и стремления к сенсации. Кроме того,
это способствует тому, что этот человеческий тип должен
в чрезвычайно высокой степени мыслить посредством
лозунгов. Лозунги всегда подразумевают абстракции и
поспешные обобщения. В результате человек, для кото­
рого они составляют главную радость, очень часто прохо­
дит мимо истинного смысла ситуации, непосредственное
понимание которого составляет главное преимущество ин­
туитивного дара. В конечном счете такой человек всякий
раз, когда он излагает свои мысли, начинает казаться плос­
ким и напоминает неодушевленный механизм.
Из наших наблюдений a priori следует, что духовная
деятельность среднего американца должна обнаруживать
определенные органически обусловленные недостатки; и
в самом деле, их наличие можно констатировать во всех
типичных случаях. Конечно, для среднего американца
имеет меньшее значение, чем для большинства европей­
цев, истинно ли то, что он читает или — если сообщение
новостей составляет его профессию — что он пишет. Для
него характерно бесчисленное множество предрассудков
(лозунги как дешевые обобщения всегда подразумевают
предрассудки), и он держится за них с невероятным упор­
ством; ведь по-настоящему удачный шлягер надолго заст­
ревает в голове. В конечном счете его зависимое мышле25

ние редко бывает интересным. Поэтому по-настоящему
адекватным ему выражением является именно лозунг.
Лишь это объясняет, каким образом американские из­
датели без каких-либо затруднений определяют, сколь­
ко слов должно содержать обсуждение той или иной
темы, и заказывают статьи определенного размера; эта
практика была бы невозможна, если бы обращение с
содержанием статьи под каким-либо заголовком не оз­
начало бы для среднего американца некоей чистой ма­
нипуляции, которой можно механически обучать и обу­
чаться. Ибо основанная исключительно на интуиции ду­
ховная жизнь точно так же имеет свои границы, как и
всякая жизнь, базирующаяся на какой-нибудь единствен­
ной функции. Здесь следует упомянуть еще один сводя­
щийся к тому же самому обстоятельству недостаток. Во
всех случаях, когда зрители или слушатели обладают
одинаковой психологической структурой, мышление по­
средством заголовков выдерживает pragmatic test. Ин­
дивидуальная интуиция обладает наибольшей способно­
стью к адаптации изо всех духовных талантов. Между
тем интуиция, разменявшая себя на мелочь нескольких
незначительных лозунговых типов, утрачивает всячес­
кую способность к трансляции. По этой причине амери­
канцу труднее, чем большинству других людей, приспо­
собить свои методы бизнеса к новому национальному
окружению; он всегда остается миссионером, будь то
проповедник, торговец или газетный хедлайнер. По этой
причине от него настолько часто ускользает смысл не­
американских форм жизни и мышления. Это одно из
самых интересных явлений, которые мне встречались:
народ, по самой своей сути расположенный к интуиции,
оказывается в то же самое время, по существу, неспо­
собным к адаптации.
Поскольку я сам интуитивист, я, вне всякого сомне­
ния, в определенной степени склонен к тому, чтобы впа­
дать в заблуждения на американский манер. В особенно­
сти я склонен к широким обобщениям. Лично я, насколь* Прагматическое испытание (англ.).
26

ко я способен, пожалуй, держу ухо востро относительно
имманентных недостатков склада своего ума; однако мне
представляется правильным предостеречь от них читате­
ля. Не из так называемой скромности — сознательное
вранье мне не свойственно, — а по следующим основа­
ниям: если мои читатели читают меня не слепо веруя, а
используя мой ум, словно бы увеличительное стекло, ко­
торое то там, то тут искажает истинные пропорции, то
им мои наблюдения будут полезны при любых обстоя­
тельствах, прав я в данный момент или нет; тогда они
начнут мыслить самостоятельно. Тогда моим читателям,
быть может, откроется, почему я допустил те или иные
ошибки, и тогда истина восторжествует несмотря на мои
заблуждения. Разумеется, это произойдет почти наверня­
ка, если они, пока на меня обращено их внимание, будут
держать в уме лейтмотив введения к этой книге, а имен­
но ту идею, что человек лишь тогда извлекает пользу из
мысли другого человека, когда он слушает или читает его,
не готовясь вступить с ним в полемику, а руководствуясь
чисто рецептивной установкой, пребывая во внутренней
готовности к импульсу, который, возможно, будет для него
плодотворным.
Сказанного, наверное, достаточно для введения в пос­
ледующее. Я хочу беспристрастно рассказать о том, что я
видел и чувствовал. Я хочу показать свое сугубо личное
видение американского ландшафта, вне зависимости от
того, что, быть может, видели и думали другие.
Прежде всего — что такое американский ландшафт?
Это не ландшафт в узком смысле слова. Это не то, что
фанатики воспитания с такой готовностью и поспешнос­
тью называют «средой». Ландшафт обитаемого континента
представляет собой результат взаимодействия природы и
человека.
В различных обстоятельствах этот результат в боль­
шей степени несет на себе отпечаток либо деятельности
человека, либо природы. В Японии или Голландии опре­
деляющим является человеческий фактор; без него не было
бы даже самого физического ландшафта в том виде, в
27

каком он открывается взору. В Швейцарии, напротив,
доминирует неживая природа. То же самое mutatis
mutandis относится и ко всем странам, основными заня­
тиями населения которых являются рыболовство и мо­
реплавание; и действительно, нет такого человека или
народа, который обладал бы столь могучим духом, чтобы
наложить свой отпечаток на море. В наивысшей же сте­
пени это доминирование природы характерно для Афри­
ки. В Африке акцент падает на природу, а не на человека
не потому, что Африка, если рассматривать ее в целом,
представляет собой какую-то пустыню, и не потому, что
там наша Земля очевиднее, чем где-либо еще выглядит
как планета, которая вместе с другими подобными ей кру­
жится в пустоте космического пространства, а жизнь не
играет на ней сколь-нибудь заметной роли, но именно
потому, что там человеческая жизнь тысячелетиями про­
текала преимущественно на уровне духа и души; она впи­
тала в себя даже суровое величие космического характе­
ра африканского ландшафта, о чем свидетельствуют воз­
вышенные религиозные образы, рожденные землей Аф­
рики. Конечное состояние равновесия между человеком
и природой принципиально зависит от взаимоотношения
действующих сил. Человек доминирует в тем большей
степени, чем более он одарен и развит. Отсюда следует
вывод, что все те страны, которые в течение достаточно
долгого времени были местом обитания современного
технизированного человека, являются по своей сути зем­
лей человека; а это означает, что из всех континентов
североамериканский должен быть гуманизирован в наи­
большей степени. Между тем это отнюдь не так. Когда в
1912 году я путешествовал по Йосемитеталю, я писал: «Мне
становится чрезвычайно трудно вести духовную жизнь;
лишь благодаря чудовищному напряжению мне удается
сконцентрировать свой дух на вечных проблемах; вели­
чие окружающей меня природы едва ли находит отзвук в
моей душе». В точности то же самое я переживал в 1928
году в любой точке Соединенных Штатов, как только я
* С необходимыми поправками (лат.).
28

открывал врата своей души и своего духа воздействиям
окружавшего меня мира. И как только я вызвал в памяти
свои африканские переживания, я тотчас понял причину
этого: Америка воздействует как величайшая противопо­
ложность Африке, ибо у нее еще нет души. Ее брак с
человеком еще не породил никаких богов. Разве что ког­
да-то здесь жил Маниту и, как призрак, бродил по прери­
ям. Но индейцы были очень слабы в сравнении со своей
страной; поэтому он так никогда и не обрел силы для
того, чтобы, подобно Осирису, Аллаху и Яхве, стать ду­
шой своего континента. Конечно, на первый взгляд чело­
век господствует в Северной Америке, чего он не может
делать в Африке. Но господствует он исключительно как
физическое существо. Психически он не одолел приро­
ду — будь то в смысле индийцев, для которых природа
есть лишь покрывало, окутывающее дух так же, как сари,
которое носят женщины, чтобы быть еще более соблаз­
нительными; или в смысле греков, для которых природа
означала соответствующее выражение картины их внут­
ренней душевной жизни.
Мне кажется, что это составляет главную и решаю­
щую характеристику американского ландшафта. На это
можно возразить, что психическая атмосфера Индии,
Греции и Японии, как мы знаем их сегодня, еще не сло­
жилась, ибо эти страны лишь совсем недавно достались
своим нынешним властителям, а для преодоления мате­
рии душе требуется время. Это возражение обоснован­
но. Однако в случае Америки мы имеем дело лишь ис­
ключительно с Америкой наших дней. И сегодня Амери­
ка предлагает всем спектакль, который в зрелую эпоху
нашей планеты производит прямо-таки ошеломительное
впечатление: человек господствует над ней, как в свое
время динозавры. И здесь мы одним махом достигаем
понимания основополагающего значения того таинствен­
ного Нечто, что именуется психической атмосферой, —
того Нечто, которое в равной мере переживается всеми,
кто обладает необходимыми для его восприятия органа­
ми. Здесь я хочу, не вдаваясь в объяснения, привести одни
только факты. Человек в первую очередь есть психичес29

кое существо; его непосредственный опыт имеет психи­
ческую, а не физическую природу. Кроме того, бессозна­
тельное всех людей связано между собой, так что фон, на
котором выступают мысли и ощущения человека, одно­
временно представляет собой фон для окружающих его
людей; это по меньшей мере на сорок процентов объяс­
няет душевное сходство между родителями и детьми, ко­
торое обычно приписывают наследственности, а также
на девяносто процентов объясняет душевное и духовное
тождество всех народов или же современников, принад­
лежащих одному и тому же культурному кругу, вне зави­
симости от их национальности. При таких обстоятельствах
принадлежащий коллективному бессознательному фон в
соответствии с количеством и качеством действующих
психических сил, с одной стороны, и длительности воз­
действия этих сил, с другой, должен приобретать значе­
ние такой же силы природы, как и все другие. Это объяс­
няет, почему европейская атмосфера является по своей
сути интеллектуальной и побуждающей к мышлению,
тогда как североафриканская духовна, несмотря на гос­
подство природы.
Поэтому п с и х и ч е с к а я а т м о с ф е р а Се­
в е р н о й А м е р и к и п о х о ж а на р у с с к у ю и л и
с е в е р о - и ц е н т р а л ь н о а з и а т е кую.Причина это­
го заключается в том, что во всех трех случаях мыслен­
ный и эмоциональный фон, на котором действует тот или
иной отдельный местный уроженец, является совершен­
но незначительным фактором по сравнению с действен­
ными физическими силами. И становится ясным, почему
как в России, так и в Америке в противоположность Ев­
ропе алкоголь используется в качестве не возбуждающе­
го, а дурманящего средства: лишь немногие способны к
своим собственным мыслям или чувствам, и, естествен­
но, ими бессознательно избирается простейший путь ухода
от чувства внутренней пустоты. Это объясняет также, по­
чему как в России, так и в Америке и в Центральной
Азии всякая самостоятельная душевная деятельность про­
изводит впечатление не только необузданной, но прямотаки чудовищной и неимоверной энергии: она осуществ30

ляется словно бы в своего рода вакууме, что неизбежно
вызывает чувство horror vacuf. Психология Чингиз-хана,
который словно ураган, пронесся по миру, Петра Велико­
го или Ленина, навязавших свою волю миллионам людей,
или психология американского промышленного магната,
объявляющего «безбожной» всякую нацию, которая не
покупает у него нефть, или полагающего, что со всех то­
чек зрения, и прежде всего с моральной, каждый человек
должен пользоваться лишь произведенными им автомо­
билями, по сути дела, представляют собой в этом отноше­
нии одно и то же. Но те же самые размышления в значи­
тельной степени объясняют и ту «бездушность», на кото­
рую как на характерную черту американцев жалуются
почти все иностранцы. На первый взгляд это кажется
странным, ведь первые поселенцы, по всей видимости,
были не в меньшей мере одарены в эмоциональном отно­
шении, чем какие-либо прочие представители европейс­
ких народов, от которых они ведут свое происхождение;
и это же относится к большинству тех, кто прибыл в Аме­
рику позднее. Однако стоит лишь обдумать эту проблему
более тщательным образом, как вскоре станет понятным,
почему дело обстоит именно так: американская «бездуш­
ность» объясняется в первую очередь тем, что Америка
все еще является колонией и что по-настоящему корен­
ной культуры в ней еще не выросло.
Здесь мы достигли важного пункта. То, что можно
сказать о сегодняшних американцах, прямо относится и
ко всем колонистам всех времен и народов, пока они ос­
таются таковыми по своей психической установке. Объяс­
нение же заключается в следующем: что касается точных
причин, то надо заметить, что мы еще недостаточно дале­
ко продвинулись в психологии, чтобы определить их с
удовлетворительной степенью надежности. Опыт же до­
казывает, что народ, меняя место обитания, образно го­
воря, свое тело, не берет, однако, вместе с собой свою
душу; единственным известным нам исключением явля­
ются греческие колонии, которые отрывались от метро* Ужас перед пустотой (лат.).
31

полии подобно тому, как рой пчел вылетает из улья; то
есть они обосновывались в чужой стране, словно в пол­
ной мере организованное тело, беря с собой все, что у
них было, и прежде всего своих богов. В равной мере к
этому типу принадлежат и евреи. Все другие эмигранты в
течение нескольких поколений утрачивают свою высту­
пающую в качестве жизненного фона традицию, если
понимать ее как некое непрерывное коллективное бес­
сознательное; она продолжает жить либо в их сознании,
либо в отдаленных слоях бессознательного в форме, на­
зываемой психоаналитиками комплексами или вытесне­
нием, — а если она продолжает жить лишь там и лишь в
этой форме, то она уже не обладает какой-либо творчес­
кой силой в конструктивном смысле; все действительно
живые душевные силы исходят из непрерывного и высо­
коорганизованного бессознательного. С другой стороны,
каждая вновь возникающая традиция была теперь мест­
ной традицией. Для этого факта, насколько я могу судить,
существует лишь одно удовлетворительное объяснение:
мир ощущений и чувств — прошу заметить, что я гово­
рю здесь об ощущениях, принадлежащих эмпирическо­
му, а не метафизическому уровню духовного опыта, —
тесно связан с землей. Из признания этого a priori сле­
дует, что каждый, кто навсегда покидает свою родину, в
результате отказывается от своей души (понимаемой здесь
в племенном, а не в личном смысле). С течением времени
это может вести лишь к полному бездушию, длящемуся
до тех пор, пока из новой общности с матерью-землей не
родится какая-то новая душа. Именно это мы и наблюда­
ем в нынешних Соединенных Штатах. Но то же самое,
вне всякого сомнения, можно наблюдать всюду, где в те­
чение долгого времени в неизменности сохраняется ко­
лониальная душа. У германских завоевателей Италии и
Галлии, несомненно, не было собственной души в тече­
ние достаточно долгого периода, а именно в промежутке
между тем временем, когда уже угасли их собственные
племенные воспоминания, и временем, когда их прони­
зал собственный дух Италии и Галлии; когда античность
видела в «нордических людях» чистых варваров — хотя,
32

с другой стороны, Тацит, этот самый римский из всех
римских авторов, исполнил хвалебную песнь подлинной
германской жизни, — то это потому, что у нее были точ­
но такие же основания считать их бездушными, как и у
Европы в отношении американцев. И здесь мне сразу же
хотелось бы подробно остановиться на проблеме амери­
канских негров. Как произошло, что в Соединенных Шта­
тах черные оказывают столь непропорционально мощное
влияние на все области эмоциональной жизни? Это про­
изошло потому, что из всех поселенцев лишь черные тот­
час отдались духу новой земли. Они не могли просто экс­
плуатировать ее; они не могли также и вести какую-либо
независимую от земли духовную жизнь, ибо для этого им
недоставало духовных талантов; таким образом, среди по­
селенцев они образовали единственный крестьянский тип.
Благодаря этому негр смог развивать свою подлинную
душу, а поскольку он чрезвычайно одарен эмоционально,
в нем даже смогла развиться чрезвычайно мощная душа.
В той же самой области бессознательного у белых амери­
канцев существовала и продолжает существовать непро­
порциональная пустота, в которую, подобно тому как газ
с чудовищной силой устремляется в пустое пространство,
вторглась черная душа, до сих пор продолжающая свое
наступление.
Вышесказанного, пожалуй, достаточно для объясне­
ния относительного дефицита психической атмосферы в
североамериканском ландшафте. А в этом, по всей види­
мости, заключается и объяснение того обстоятельства, что
североамериканский континент, в наибольшей степени
подчиненный себе человеком, все же не кажется гумани­
зированным. В общем и целом гуманизация зависит имен­
но от силы психической атмосферы, а она, в свою оче­
редь, не от интеллекта, а от основополагающего недиф­
ференцированного бессознательного, эмоционально свя­
занного с землей. Это приводит к парадоксальному ре­
зультату, заключающемуся в том, что, хотя живущий в
Америке человек в материальном смысле покорил землю
в куда большей степени, чем любой другой, американс­
кий ландшафт в большей мере определяется не челове33

ком, а землей как таковой. Отсюда его девственный ха­
рактер. В отличие от всех прочих цивилизаций, Америка
производит на чуткого наблюдателя двойственное впечат­
ление: с точки зрения человеческого развития она кажет­
ся совсем юной, а с точки зрения природы — чрезвычай­
но старой. Здесь я хотел бы отослать своих читателей к
тому, что писал в своем «Путевом дневнике» о первобыт­
ных силах, которые еще живы на американском конти­
ненте; не случайно, что нечто такое, как Марипоза-Хайн,
существует лишь в этом месте нашей планеты. Эти пер­
вобытные силы чрезвычайно могущественны. То, что аме­
риканская женщина является, если можно так выразить­
ся, самым живучим человеческим существом на Земле,
по всей видимости, объясняется действием этих сил. Уди­
вительная целеустремленность и настойчивость, которую
американцы демонстрируют, преследуя то, что в одной
из последующих глав я обозначу как «животный идеал»,
является еще одним доказательством этого факта. Этим
же в наибольшей степени объясняется обновление, кото­
рое испытывает европейская раса в Новом Свете. В ко­
нечном счете его первобытные силы фактически создают
некий новый человеческий род. Поскольку мы наблюда­
ем лишь начало этого требующего значительного количе­
ства времени процесса, речь в данном случае не может
идти о каком бы то ни было зрелом типе. Однако если
подумать о том, что первые поселенцы, как белые, так и
черные, пересекли океан лишь немного более чем три
столетия назад, и о том, что процесс иммиграции еще
продолжается, а потому условия для национальной кон­
солидации были не слишком благоприятны, то нам оста­
ется лишь с благоговением изумляться преобразующей
силе матери-земли. При благоприятных условиях так на­
зываемый «плавильный котел» действительно порождает
некий отдельный новый тип. Уже сегодня всякий, имею­
щий глаза, может видеть бросающееся в глаза отличие
типичного североамериканца от любого другого челове­
ческого типа. Конечно, немало граждан Соединенных
Штатов не относятся к этому типу. Когда я говорил: «Если
земле будут предоставлены благоприятные условия», я
34

имел в виду, что силы земли не столкнутся со значитель­
ным сопротивлением со стороны сил, принадлежащих
иным сферам. Чем в большей степени человеческая гене­
рация связана с землей, тем меньше можно говорить о
таком сопротивлении. Поэтому тип истинного белого аме­
риканца чаще всего можно встретить среди потомков ста­
рых фермерских и ковбойских родов и в семьях самого
различного происхождения, которые не слишком взбира­
лись по лестнице материального успеха; в наименьшей
степени он обнаруживается в богатых городских семьях.
Часто утверждалось, что телесный облик белых амери­
канцев приближается к облику краснокожих, что прояв­
ляется тем более отчетливо, если белый дольше живет в
сельской местности. Я же придерживаюсь того мнения,
что на этот момент не следует обращать чрезмерное вни­
мание: если бы он был столь значителен, как многие пред­
полагают, то телесный облик американских негров, как
наиболее тесно связанных с землей американцев, должен
был бы в точно такой же степени приблизиться к облику
индейцев — ни малейших признаков этого мы, насколько
мне известно, не наблюдаем. С другой стороны, исследо­
вания Германа Вирта (см. его эпохальную книгу «Заря
человечества») открыли чрезвычайную вероятность того,
что чистый индейский тип состоит в ближайшем родстве
с европейским нордическим типом. По-видимому, пред­
ки представителей обеих этих рас происходят из нынеш­
ней арктической зоны, откуда были последовательно за­
селены сначала Америка, а затем Европа; в соответствии
с этим приближение белых американцев к индейцам лег­
ко можно объяснить «децивилизацией» европейцев, в
которой многие писатели видели сущность американиза­
ции, то есть регрессией европейцев к более древнему типу.
Но для наших целей подчеркивание арийско-индейского
сближения будет излишним: действительность такова, что
новый континент «непрерывно» порождает некий новый
человеческий тип, — я говорю «непрерывно», ибо этот
тип растет на американском континенте, несмотря на
продолжающуюся в течение столетий иммиграцию, тогда
как во всех иных известных нам случаях приток иммиг35

рантов прекращается, после того как страну захлестыва­
ет одна или, как это чаще всего бывает, несколько волн
иммиграции. Со своей стороны это не могло не привести
к возникновению и развитию нового душевного типа.
Прежде чем двигаться дальше, мы должны попытать­
ся получить несколько более ясное представление о том,
что в научных кругах понимается под самим словом «сре­
да» (Umgebung). Весь мир говорит о влиянии климата.
Однако совершенно неясно, каким образом климат мо­
жет воздействовать на человека, кроме того, что он более
или менее благотворно влияет на его здоровье или в боль­
шей или меньшей степени способствует его витальности.
Хотя я и не являюсь по-настоящему компетентным в дан­
ной области, все же отважусь утверждать, что в опреде­
ленном — и только в этом — отношении среда способна
действовать творчески: на длительный срок изменяя ха­
рактер взаимодействия кровяных желез и тому подоб­
ных органов. Существуют бросающиеся в глаза паралле­
ли между патологическими случаями и некоторыми ярко
выраженными национальными типами; параллели в том
смысле, что первые выглядят словно карикатуры на пос­
ледние. Один пример из многих, это пример, связанный с
чрезмерным развитием или недоразвитостью функции
гипофиза: в одном случае мы видим карикатуру на англо­
саксонский тип с характерным для него худощавым, гиб­
ким телом, узкой головой и выдающимся подбородком; в
другом — карикатуру на русского с присущим ему рас­
пределением жира по всему телу, как у тюленя. У нас
еще нет достаточных знаний, которые позволили бы нам
вынести по этому поводу окончательные суждения. Но
уже на основании того немногого, что нам известно се­
годня, я лично могу утверждать, что всякая национальная
психология зиждется на правильной национальной физи­
ологии; что тот или иной национальный тип зависит преж­
де всего от взаимодействия эндокринных желез, а оно, в
свою очередь, в значительной мере обусловлено матери­
альным окружением — в большей, нежели наследствен­
ностью. Разумеется, не все ландшафты обладают одина-

36

ковой творческой силой; этим объясняется, почему в не­
которых странах «наследственность» кажется более зна­
чимой, чем «среда». Если речь идет об эндокринных же­
лезах, то возможность таких различий является чем-то
само собой разумеющимся. Но среда всегда обладает от­
четливо осязаемым воздействием. В иных странах она,
как представляется, доминирует. К ним принадлежит
Швейцария — что речь идет здесь о железах, кажется,
вполне доказывается частыми случаями зобной болезни
и идиотии, имеющими место в альпийских странах. То
же самое относится и к тому региону Северной Америки,
в котором расположены Соединенные Штаты.
В самом деле, я полагаю, что вышесказанное представ­
ляет собой одну из важнейших интуиции, которыми я был
одарен, открывая свою душу американской атмосфере.
Прирожденный американец — это вовсе не тот в мини­
мальной степени зависимый от матери-земли человек, за
которого его принимают все остальные; наоборот, он обя­
зан ей своими главными качествами. В своей книге я при­
веду все известные мне доказательства и иллюстрации это­
го. Но поскольку чрезвычайно важно именно в этом не
слишком ясном аспекте быть настолько точным и ясным,
насколько это возможно, я, прежде чем окончательно об­
ратиться к специальной теме американского типа, хотел
бы несколько более подробно остановиться на другой сто­
роне проблемы. Мы уже говорили, что при благоприятных
условиях так называемый плавильный котел, вне всяких
сомнений, порождает некий отдельный тип, добавив при
этом, однако, что выражение «благоприятные условия»
следует понимать в том смысле, что силы земли не сталки­
ваются со значительным сопротивлением сил, принадле­
жащим каким-либо иным сферам. В свою очередь, это со­
противление зависит от той связи с землей, в которой в
течение поколений живет человеческое племя. Что же это
за связь с землей? Едва ли здесь речь идет о физической
близости или удаленности; в этом смысле от земли нельзя
оторваться. Речь идет о психологической привязанности.
Горожанин психологически далек от природы в том
смысле, что он не обращает на нее своего непосред37

ственного внимания; то же самое относится и к «интел­
лектуалу», где бы и как бы он не жил. Если Освальд Шпен­
глер в чем-то и прав, так это в своем утверждении, что эти
типы, насколько мы можем это видеть на протяжении ис­
тории, с биологической точки зрения никогда не играли
существенной роли. Городские и интеллектуальные куль­
туры существовали задолго до Вавилона, но их сохранение
всегда зависело от постоянного притока сельского населе­
ния; во всех развитых культурах города никогда не были
чем-то бо'лыиим чем мозгом народного тела; и чем боль­
шей жизненной силой он обладал, тем больше он был обя­
зан этим бурному развитию органов более низкого поряд­
ка — под ними здесь подразумевается богатая, развитая и
связанная с природой провинциальная жизнь. В современ­
ной Европе наиболее сильно зависящей от столицы стра­
ной представляется Франция; в ее интеллектуальной и куль­
турной жизни провинция не играет почти никакой роли.
Но подавляющее большинство имеющих важное значение
для жизни страны парижан являются выходцами из про­
винции, и в мире вряд ли найдется человеческий тип, ко­
торый был бы более связан с землей, чем французский
провинциал. Поэтому нет никакой случайности и в том,
что первый мегаполис в американском смысле, который
нам известен, а именно Вавилон, был основан в плодород­
ном Двуречье, и то же самое относится и к столицам Егип­
та; в течение по меньшей мере пяти тысяч лет тамошний
крестьянин практически не изменялся и всегда был тем,
кто, несмотря на все перемены, хранил непрерывность
истории. Расы, состоящие исключительно из горожан и
интеллектуалов, в течение трех-четырех поколений вырож­
даются и вымирают. То, что имело место в прошлом, дей­
ствительно и для всякого будущего, ибо здесь речь идет об
элементарных, первичных силах. Смешно предполагать, что
тип американца, в течение поколений жившего в Бостоне,
Нью-Йорке или Чикаго, станет образцом для будущей аме­
риканской цивилизации. Конечно, городская традиция
может задать границы национальной традиции, но ее жиз­
ненная сила должна подпитываться извне, в результате про­
должительного процесса обмена, материалом, что наибо38

лее наглядно можно наблюдать на примере Парижа. То,
что человек, теряя связь с живительными силами земли,
одновременно утрачивает и свою собственную витальность,
доказано, несмотря на ее краткость, именно историей Со­
единенных Штатов. Потомки представителей тех типов,
которые с того времени, как они поселились на американ­
ской земле, лишь эксплуатировали ее почву — будь то номадические пионеры или индустриальные спекулянты, все
без исключения утратили свою витальность. После своего
отъезда из Америки я первым делом отправился в Англию.
С биологической точки зрения главной чертой английско­
го народа является его любовь к родине, под которой по­
нимается вся природа Англии. Англичанин не эксплуати­
рует свою страну; он предпочитает, чтобы она оставалась
в своем диком состоянии, и радуется ее красоте; как пра­
вило, даже самый трудолюбивый англичанин раскрывает
свою душу навстречу духу своей страны. Когда из Соеди­
ненных Штатов я прибыл в Англию, мне прежде всего
бросилось в глаза, что любой англичанин представляет со­
бой намного более витальную личность, нежели обладаю­
щий на первый взгляд сильнейшей витальностью предста­
витель современной американской городской культуры.
Поэтому в этой связи нам вообще не стоит прини­
мать во внимание горожанина; в нем не живут силы, ко­
торые могли бы противодействовать природному процес­
су. И все же то, что было до сих пор сказано, еще не
исчерпывает проблему. Очевидно, что человек не может
в течение длительного времени расти и развиваться без
тесной внутренней связи с землей. Однако, с другой сто­
роны, он вовсе не обязательно является исключительно
продуктом ее преобразования. Если человеческий тип про­
являет себя как полностью исключительно связанный с
землей, то лишь потому, что в нем самом нет ничего, что
поднимало бы его над приближенным к природе челове­
ком-животным. Ведь человек — дитя не только природы,
но и духа. Человек даже в большей степени есть дух, не­
жели природа1, — а дух также способен витализировать.
1

Исчерпывающее обсуждение проблемы духовной действитель39

Но здесь речь идет именно о живом духе, а не о голом
интеллекте, наиболее поверхностном выражении духа;
это должен быть дух, самым известным выражением ко­
торого является сильная религиозная вера. Если наличе­
ствуют и действуют духовные силы, коренящиеся в этих
глубоких сферах, то они могут противодействовать си­
лам природы или уравновешивать их. Мы наблюдаем
такие факты на протяжении всей истории в области
половой жизни, морали и религии. Но иногда они де­
монстрируют нам и то, как сохраняется изначальный
характер эмигрировавшей в чужую страну расы. Самым
грандиозным примером этого являются евреи. Тысячи
лет они существуют без подлинной родины; они распро­
странились по всей земле и обосновались почти во всех
странах мира; силою обстоятельств вынужденные к па­
разитическому существованию, они жили в более тес­
ном соприкосновении с «окружающим миром», чем боль­
шинство автохтонных наций. И, однако, даже по своему
телесному облику они остались такими же, какими были
изначально. У этого факта есть две причины. Во-первых,
невероятная приверженность евреев законам крови; ведь
если бы она была бы лишь подвергнута сомнению, то в
каждой стране, где они поселились, произошло бы опре­
деленное изменение типа. Кроме того, сохранение изна­
чального еврейского человеческого типа можно объяс­
нить и другой причиной — его духовностью. Для еврея
закон его религии всегда был его ближайшим «окружа­
ющим миром»; этому закону еврей всегда должен был
следовать с чрезвычайной точностью, последовательно­
стью и строгостью; вся его жизнь была полностью опре­
делена духовными связями. Благодаря этому он оказал­
ся сильнее природы; несмотря на ее постоянное воздей­
ствие, он сохранился таким, каким он был изначально.
С другой стороны, стоит еврею изменить своему зако­
ну, как последствия становятся поистине катастрофи­
ческими; их удавалось избежать лишь тогда, когда евреи
могли стать частью тела некоего нового народа, как это
ности читатель найдет в последней главе этой книги.
40

было в Испании и до определенной степени в Италии.
Но стать частью нового народа для столь консолидиро­
ванной и обособленной группы нелегко. А поскольку по
своей сути еврейский тип от рождения духовен и не
поддерживается силами земли, такая денационализация
евреев слишком часто не ведет ни к чему иному, как к
моральному загниванию.
Так обстоит дело с евреями. Но то, что относится к
возникновению и сохранению их типа, имеет точно та­
кое же отношение и ко всем народам, выработавшим
кастовую систему. Ее прообраз до сих пор жив в Индии.
Ничто не могло быть более чуждым и менее подходя­
щим для древних арийских завоевателей (хотя они уже
не были «нордическими людьми», но, скорее всего, пре­
бывая на территории современных Персии и Афганис­
тана, они сохранили те черты нордической расы, кото­
рые остались жизнестойкими в краях, отличающихся
жарким климатом), чем палящая жара Индии. Кроме того,
действующие на индийском полуострове природные силы
обладают просто ужасным могуществом. Поэтому заво­
еватели инстинктивно выстроили систему духовных пра­
вил, которые могли противостоять этим воздействиям.
Несмотря на эту систему, дух индийской земли вскоре
проник до самых глубин арийской души; в ином случае
завоеватели, не слишком подверженные по своей сущ­
ности мистицизму (даже в «Ригведе» содержится очень
мало мистики), не стали бы так скоро величайшими в
мире мистическими философами; иначе Индия, в расо­
вом отношении сегодня в значительной степени более
дравидийская, нежели арийская, не была бы и сейчас
все той же страной мыслителей и пророков, какой она
была с незапамятных времен. Но дух Индии овладел глу­
бинами арийской души в ее предшествующей существо­
ванию духовной основе, а она в большей степени род­
ственна европейской духовности, чем иррациональному
хаосу дравидийских интуиции и чувств. Это обстоятель­
ство предопределило то, что в высших кастах в огром­
ной степени сохранился даже изначальный физический
тип. По сути дела, То же самое относится и ко всем ког-

41

да-либо существовавшим кастовым системам, в том чис­
ле и к европейским аристократиям. Все европейские
аристократы являются наследниками прежних завоева­
телей, и в течение многих столетий рыцари ощущали
свое более близкое родство с представителями своего
сословия, жившими в других странах и говоривших на
другом языке, чем с жителями своей собственной стра­
ны. У них был свой собственный кодекс чести и нра­
вов, имевший для них то же самое значение, что и за­
кон для евреев или кастовая традиция для индусов; по­
этому они в большей степени походили друг на друга,
чем на представителей низших сословий своей собствен­
ной страны. Но то же самое относится и к американс­
кому пуританизму.
В определенной степени верно, что пуританизм заро­
дился в Европе и что Америка была колонизована не од­
ними лишь пуританами: с самого начала независимо от
них картину колониальной жизни определяли пионеры и
торговцы; кроме того, в Америке достаточно долго жили
и духовно ее осваивали представители многих других ре­
лигиозных типов, количество которых в сумме, вероятно,
превосходило общее число пуритан. Но почему в Европе
пуританизм сыграл далеко не ту роль, что по ту сторону
Атлантики, и почему каждый, говоря о духовных воздей­
ствиях, преобразовавших Новый Свет, использует не ка­
кое-либо иное слово, а именно «пуританизм»? И почему
и сегодня ничего нельзя изменить в том факте, что все,
что существует в цивилизации Соединенных Штатов,
имеет пуританское происхождение? Гигантская роль, ко­
торую в ней играл и продолжает играть пуританизм, есть
на самом деле не вопрос веры — она была и остается
вопросом касты. Однако исключительное могущество пу­
ританской касты объясняется тем, что лишь она отвлека­
ла достаточное количество духовных сил на то, чтобы
противостоять воздействию американской земли и тем
самым увековечивать передаваемый по наследству тип.
Довольно долгое время роялист боролся с пуританином
за гегемонию. Но в результате последний одержал над
первым окончательную победу. Причиной этого в пер42

вую очередь было то, что пуританин представлял собой
гораздо более духовный тип; не следует забывать о том,
что в пуританизме осуществлялось возрождение духа
Ветхого завета (в противоположность Новому), а его дух
как дух самого радикального этоса, который только видел
свет, с самого начала оказывал наиболее мощное воздей­
ствие на землю; все покорение материального мира в
конечном счете есть результат работы ветхозаветного духа.
Но, кроме того, в отличие от роялизма, пуританизму по­
шло на пользу то обстоятельство, что Америка развилась
в индустриальную демократию. Харви О'Хиггинс и Эд­
вард X. Рид пишут в своей книге «The American Mind in
Action»* (New York, Harper & Brothers):
«Непрерывный труд, решительное движение вперед
и неустанное напряжение вели пуританина к зримому
достижению успеха, так что даже те его качества, что в
меньшей степени достойны восхищения, будили в другом
стремление к подражанию. Пуританские идеалы угодно­
го Богу труда и благословенного свыше достатка стали
господствующими идеалами страны. Никакая жизнь ни­
когда не была столь пригодной для становления нацио­
нального идеала. Никакая кастовая система не расщепля­
ла социальную массу на разнородные сословные устрем­
ления. Корабельный юнга становился президентом, рас­
сыльный — банкиром, клерк — председателем компании,
рабочий — капитаном индустрии. Идеал высших классов
смог служить путеводной звездой для честолюбия низ­
ших, и особенная сословная цель смогла стать столь же
всеобщей и популярной, как мода на платье, характерная
для определенного сословия. Раз уж такой идеал однаж­
ды сформировался, то дети смогли узнать о нем от роди­
телей, юношество — научиться ему у педагогов, народу
его вдалбливали читаные-перечитаные книги, а честолю­
бивая молодежь могла усердно и с таким успехом претво­
рять его в жизнь, что он стал составной частью обычаев,
привычек и традиций всей нации».
* Американский ум в действии (англ.).
43

Таким образом, дух Соединенных Штатов в той мере,
в какой он продолжает традиции первых трехсот лет сво­
ей истории, является по своей сути пуританским.
Пуританский образ мыслей стал доминирующим, по­
добно тому как в Индии с давних пор пришел к господ­
ству образ мыслей брахманов, хотя их каста представля­
ла собой лишь весьма незначительное меньшинство: с
помощью престижа, который вновь и вновь оживал бла­
годаря более высокому типу, который, в свою очередь,
постоянно обновлялся самим этим меньшинством. Этим
объясняется также и то, почему пуританский закон с
давних времен был так невероятно строг. Кастовый за­
кон, защищающий от духа чужой земли, наиболее бли­
зок военному закону, в особенности закону оккупаци­
онной армии. Закон брахманов был и остается в этом
смысле достаточно строгим; однако в конечном счете он
затрагивает лишь религиозную и социальную жизнь.
Американские поселенцы, как и все европейцы, были
по своей сути обращены к миру, а кроме того, агрессив­
ны по своей природе. Это и привело к намного большей
строгости и радикализму их кастового закона по сравне­
нию с тем, который когда-то существовал в Индии. В
начале колонизации это не так бросалось в глаза, ибо
Америка считалась «странойсвободы» и «убежищем для
всех»; поэтому в течение длительного времени принцип
толерантности более или менее успешно противодейство­
вал истинному духу пуританизма. Однако дух терпимос­
ти никогда не мог противостоять духу агрессии — все
равно какого рода. Кроме того, чем более демократичес­
кой является страна, тем более строгие законы должны
в ней действовать и с тем большей решительностью они
должны проводиться в жизнь. Во-первых, организован­
ную массу можно укротить лишь посредством суровых
законов (примером чего служит любая армия), а во-вто­
рых, признание благодаря всем этим законам приносит
огромный авторитет. В соответствии с этим мы видим,
что Соединенные Штаты с течением времени все более
и более наполнялись духом нетерпимости. Я не знал ни­
чего более нетерпимого, чем дух не только какого-ни44

будь Ку-клукс-клана или фундаментализма, но даже чем
дух морализма, царящего в городках Среднего Запада. В
доказательство этого достаточно указать на сухой закон,
а также на то, что именно в «стране свободы» у свободы
мысли так поразительно мало друзей. С течением вре­
мени живой дух все яснее и настойчивее проявляет свой
истинный характер и зачастую оказывается наиболее
сильным именно тогда, когда соответствующий народ уже
не сознает своей принадлежности к нему; ведь посколь­
ку речь идет о поистине живом духе, то его центр тяже­
сти заключается в бессознательном.
Такой прирост силы изначального духа можно на­
блюдать в Соединенных Штатах в необыкновенных раз­
мерах потому, что дух двух сильных человеческих ти­
пов, создавших эту страну — пуритан и пионеров, —
вскоре переплавился в единый дух. Полностью отойдя
от какой бы то ни было религии, пуританский дух вско­
рости превратился в подлинный хребет американского
бизнесмена. Это объясняет, каким образом необходи­
мость труда, присущая эпохе пионеров, смогла развить­
ся в сегодняшнюю религию труда и предприниматель­
ства. Возможно, когда-нибудь тот факт, что пуританизм
по своей сущности означает господство касты народазавоевателя над чужой страной, даст о себе знать и в
традиционном военном и политическом смысле. То, к
чему бессознательно стремится Америка, это духовная
американизация мира. И если пули ее сыновей, прони­
кающих в новые страны, отлиты из серебра, а не из свин­
ца, то это именно потому, что таков способ завоевания,
характерный для индустриальной эпохи. Здесь мы мо­
жем констатировать еще одну весьма примечательную
взаимосвязь между духом пуритан и духом пионеров.
Она относится к религиозным положениям первых ко­
лонистов, состоящих в том, что внешний успех служит
непосредственным доказательством Божьей милости;
следовательно, американская агрессивность коренится
в определенном религиозном импульсе. Но с начала под­
линно пуританской эры прошли столетия. Сегодня боль­
шинство населения состоит из людей, которые в соот45

ветствии с индийским порядком принадлежали бы к низ­
шим кастам. Дух народа-завоевателя еще господствует,
но сам народ изменился. Отцы-пилигримы не знали оп­
тимизма современных американцев; чувства и мечтания
не были их делом; обеспеченная и комфортабельная
жизнь не казались им самоцелью. Тем не менее все в
Америке, что как-то продолжает старые традиции, воз­
можно, именно потому производит на европейца впе­
чатление чего-то еще более пуританского, чем первона­
чальная американская жизнь; пуританский дух из ис­
ключительно религиозного явления развился в становой
хребет всей традиционной жизни.
Все это правильно. Но, с другой стороны, очевидно,
что именно теперь Америка переживает первый боль­
шой кризис в своей истории и что главная отличитель­
ная черта этого кризиса — расшатывание им основ пу­
ританизма. Вне всякого сомнения, он борется за свое
существование сегодня в качестве господствующей силы,
и высока вероятность, что он окажется побежденным.
Что это означает? Ответ на этот вопрос возвращает нас
к нашему тезису, что в Америке дух земли доминирует
вопреки духу человека. Если теперь под знаменем рево­
люции современной молодежи к господству придет не­
кий новый тип американца, то это будет означать не что
иное, как то, что нынче в Соединенных Штатах проис­
ходит тот же самый процесс, который тысячи лет назад
имел место в Индии, когда в индусе дравидийская душа
одержала победу над арийской. В следующей главе мы
подробно займемся всеобщим обновлением как первым
следствием рассматриваемого здесь процесса. Однако,
чтобы сразу дать своим читателям представление о том,
сколь мощные перемены происходят на их глазах, я хо­
тел бы предварительно еще раз процитировать отрывок
из доклада, прочитанного великим швейцарским психо­
логом доктором К. Г. Юнгом в 1927 году на сессии Шко­
лы мудрости, несмотря на то что я уже делал это в «Спек­
тре Европы». В общем контексте рассмотрения пробле­
мы, насколько психика обусловлена связью с землей, он

46

так трактовал происходящиео в данный момент измене­
ния американского типа1.
«У американцев мне прежде всего бросилось в глаза
значительное влияние негров — их психологическое вли­
яние, естественно, не смешение крови. Эмоциональные
проявления американца, прежде всего его смех, вы мо­
жете лучше всего изучить в разделах Society Gossip* аме­
риканских газет; прообраз неподражаемого смеха Рузвельта
вы обнаружите у американского негра. Своеобразная по­
ходка с относительно свободными суставами или виляю­
щие бедра, которые можно так часто видеть у американок,
заимствованы у негров. Американская музыка вдохновле­
на главным образом негритянской музыкой, танцы — не­
гритянские. Выражения религиозного чувства, revival
meetings**, holy rollers*** и прочие аномалии — результат
сильного негритянского влияния и знаменитая американ­
ская наивность как в ее очаровательной форме, так и в ее
более неприятных проявлениях может быть легко сопос­
тавлена с детской непосредственностью негров. В сред­
нем необычайно живой темперамент, проявляющийся
отнюдь не только при игре в бейсбол, но особенно в нео­
быкновенном вербальном выражении радости, самым
красноречивым примером которого является непрерыв­
ный и безбрежный поток болтовни в американских газе­
тах, едва ли может иметь германское происхождение, но
скорее напоминает «chattering»**** негритянской дерев­
ни. Почти абсолютное отсутствие интимности и всепог­
лощающее тотальное присутствие общества напоминает
примитивную жизнь в открытых хижинах, где господству1

Доклад был напечатан как часть VIII Ежегодника Школы муд­
рости, «Подсвечник» (1927, Otto Reichl Verlag). Я не солидари­
зируюсь, прошу отметить, со всеми взглядами Юнга, однако
полагаю, что в них содержится очень много истинного.
* Светская сплетня (англ.).
** Оживленные собрания (англ.).
*** Секта трясунов (англ.).
**** Болтовня (англ.).
47

ет полное тождество индивида со своими соплеменника­
ми. Мне казалось, что двери во всех американских домах
всегда открыты, подобно тому как в американских countrytowns* не сыщешь садовых оград. Кажется, что все нахо­
дится прямо на улице... В американской героической фан­
тазии главную роль играет индейский характер. Амери­
канское отношение к спорту чрезвычайно далеко от евро­
пейской сердечности. Лишь индейские инициации могут
состязаться с беспощадностью и жестокостью строгой
американской тренировки. Поэтому успехи американско­
го спорта достойны восхищения. Во всем, чего хочет аме­
риканец, обнаруживается индеец; в невероятной сосредо­
точенности на определенной цели, в жесткости ее пресле­
дования, в непреклонности, с которой переносятся вели­
чайшие трудности, проявляются все легендарные доброде­
тели индейца... Я обнаружил у своих американских паци­
ентов, что их героическим фигурам также присущ индей­
ский религиозный аспект. Важнейшей фигурой индейс­
ких религиозных форм является шаман, врач и заклина­
тель духов. Первым ставшим важным и для Европы амери­
канским изобретением в этой области стал спиритизм, вто­
рым — Christian Science" и прочие формы Mental Healing"*.
Christian Science — это некий ритуал заклинания, при ко­
тором отрекаются от демонов болезни, прославляют при
помощи соответствующих формул упрямое тело и соот­
ветствующая высокому культурному уровню христианс­
кая религия используется для чудесного исцеления. Бед­
ность духовного содержания пугающа, но Christian Science
жива, она обладает присущей лишь этой местности силой,
и в ней совершаются те чудеса, которые тщетно искать в
официальных церквах. Таким образом, в американце нам
открывается странная картина: европеец с душой, подоб­
ной душам негра и индейца. Он разделяет судьбу всех зах­
ватчиков чужой земли: некоторые австралийские абориге­
ны утверждают, что нельзя завоевывать чужую террито* Провинциальные городки (англ.).
** Христианская наука (англ.).
*** Психическое лечение (англ).
48

рию, ибо в чужой земле живут духи предков, а следова­
тельно, духи предков будут вселяться в новорожденных. В
этом заключается глубокая психологическая истина: чужая
земля ассимилирует завоевателей. В отличие от латинских
завоевателей в Центральной и Южной Америке, североа­
мериканцы со строжайшим пуританизмом сохраняли ев­
ропейский уровень, но они были не в силах помешать тому,
чтобы души их индейских врагов стали их душами. Дев­
ственная земля всегда заключает в себе неизбежность того,
что, по крайней мере, бессознательное завоевателя спус­
тится на уровень автохтонного жителя».
Разумеется, влияние негров нельзя приписать духу
американского континента. Как уже было сказано, глав­
ная причина заключается в том обстоятельстве, что с точ­
ки зрения матери-земли черные уроженцы Америки были
и вплоть до сегодняшнего дня остаются более истинными
американцами, чем белые. Однако сейчас мы можем еще
раз углубить это чрезвычайно важное признание. Явля­
ется ли тип американского негра действительно тузем­
ным? Да, это так. Никогда не было в Африке ничего срав­
нимого с американским негром, и ничего подобного мы
не найдем ни в Вест-Индии, ни в Южной Америке. Не­
гритянские танцы, джаз, песни, заводящие любую амери­
канскую аудиторию, представляют собой проявления сущ­
ности эмансипированного нефа — того, чем после граж­
данской войны стал на американской земле черный. Та­
ким образом, он, в противоположность своим предкам, —
такой же аутентичный американец, как это mutatis
mutandis может утверждать о себе какой-нибудь отпрыск
старой пионерской семьи Среднего Запада. А поскольку
именно черному американцу свойственны местные, соот­
ветствующие американской земле чувства и ощущения,
которые в белом еще не развиты, то негр дополняет бело­
го. В этом заключается главная причина того, что все про­
явления эмоциональной жизни американцев кажутся про­
изошедшими от негров: на самом деле у них американс­
кий исток. Но поскольку душа белого в этом отношении
еще не переросла стадии рецептивности и подражания,

49

она, чтобы вообще жить своей собственной жизнью, дол­
жна выражать себя тем способом, который присущ негру.
Мне кажется, что именно сейчас будет уместным на­
столько подробно остановиться на щекотливой негритян­
ской проблеме, насколько нам это позволяет наша тема.
Цветной — это такой же истинный американец, как и его
белый брат. Американская конституция не допускает ни
малейшего преследования американских граждан, а бла­
годаря чрезвычайному консерватизму американцев суще­
ствует немного шансов, что конституция в скором време­
ни, если вообще когда-нибудь, будет изменена. Вполне
возможно, что суды Линча как в определенной степени
предохранительный клапан сохранятся в течение еще до­
статочно долгого периода. Но я не могу себе представить,
что когда-либо сможет быть проведена в жизнь последо­
вательная антинегритянская политика. Социальный воп­
рос уже решен, насколько его решение вообще возмож­
но при существующих обстоятельствах. В любом случае
на Юге существует молчаливо признаваемая система, и
было бы трудно изобрести что-либо более мудрое. Перед
законом все равны, но белые и черные живут обособлен­
но. Такое состояние можно поддерживать постоянно; ря­
дом друг с другом, но при этом не смешиваясь, существу­
ют не только различные виды животных, но в большин­
стве случаев и различные человеческие расы, живущие в
странах со смешанным населением; так дело обстоит, на­
пример, в Индии. Однако американская конституция оза­
бочена тем, чтобы превосходство одной касты не вело к
подавлению другой. Таким образом, неграм не нужно чув­
ствовать себя униженными, они могут тешить свою расо­
вую гордость, оставаясь американцами. Возможно даже,
что они создадут свою собственную культуру, и, возмож­
но даже, неамериканский мир оценит эту культуру как
самую подлинную культуру Америки. Лишь душа облада­
ет силой непосредственной привлекательности, а отнюдь
не интеллект с его техническими достижениями; ибо лишь
душа есть «человек». Если бы Америка не предъявила бы
миру ничего, кроме технических изобретений, о ее серь­
езном влиянии на мир не могло бы быть и речи; печат-

50

ный станок и порох были изобретены в Германии, одна­
ко мир не стал по этой причине немецким. Технические
изобретения лишены души, их может освоить каждый; в
конечном счете они принадлежат тому, кто даст им душу.
Поэтому нет ничего парадоксального в том, что я ожи­
даю, что за высочайшие культурные достижения Амери­
ки нужно будет благодарить ее черных сыновей, тем бо­
лее что предрассудок белых причисляет к черным всех, в
чьих жилах есть хоть капля негритянской крови. Если же
под неграми понимать лишь действительно черных, то пре­
восходство белых во всех сферах жизни определенно со­
хранится еще в течение столетий. Но негритянская каста
включает в себя огромный процент фактически белых.
При таких обстоятельствах не будет ничего невероятно­
го, если первые подлинные гении Нового Света будут
принадлежать к черным; не следует забывать, что предки
Пушкина, величайшего русского поэта, и Александра Дюма
были цветными. И не только с культурной, но и с биоло­
гической точки зрения черные уроженцы Соединенных
Штатов имеют в будущем большие перспективы. Нынеш­
ний белый американец редко производит впечатление
человека подлинной витальности. Иногда это можно объяс­
нить вырождением: пионеры и другие иммигранты пер­
вых поколений вынуждены были заниматься столь тяже­
лым трудом, что их потомки должны были за это попла­
титься. Возможно, частично это можно объяснить также
и особым характером этой земли, а именно в том смысле,
что этому континенту соответствует относительно неви­
тальный человеческий тип; в этом отношении белые, о
которых в данном случае идет речь, приближаются к ин­
дейцам. Но главная причина, разумеется, та же самая,
тем же объясняется американская бездушность, которую
мы уже подробно рассмотрели. Насколько мы можем про­
следить ход истории, города, если судить с биологичес­
кой точки зрения, всегда были местами трат и расходов, а
не заработка и сбережения. Несомненно, индустриаль­
ная цивилизация породила новые условия, но эта цивили­
зация лишь тогда консолидируется, когда будет достигну­
то некое новое равновесие между человеком как сыном

51

земли и человеком как ее эксплуататором. В настоящий —
поворотный — момент существует опасность, что весь
североамериканский континент, за исключением разве что
пары горных цепей, превратится в нечто подобное одному-единственному городу, городу-вампиру. Уже сегодня
непросто установить, где кончается Нью-Йорк и начина­
ется Бостон; любой современный градостроительный про­
ект исходит из той предпосылки, что каждый житель обла­
дает собственным автомобилем, а потому пригороды тя­
нутся без конца и края. Уже сегодня Чикаго занимает та­
кое пространство, которое тридцать лет назад могло бы
составить среднего размера королевство. В результате
стандартизации американской жизни в городе жить на­
много проще и дешевле, чем в сельской местности, тем
более что — или если — сельское строительство не оправ­
дывает затрат; кроме того, совершенно невероятно, что в
ближайшее время здесь сможет развиться традиционный
крестьянский тип; ведь единственным решением сельско­
хозяйственной проблемы, которое, кажется, предусматри­
вается вашингтонским министерством сельского хозяйства,
состоит в выведении типа исключительно интеллигентно­
го и научно образованного фермера — а всей историей
доказывается, что суетливые интеллигенты никогда не
могли обрести прочного благополучия, приспосабливаясь
ко всегда неторопливым природным процессам. Все эти
обстоятельства соединяются, формируя некую всеобщую
психологию горожанина. Пристрастие к массовым скоп­
лениям и удивительная послушность, с которой все амери­
канцы следуют призывам рекламных агентов, довершают
картину. Да, быть может, территория Соединенных Шта­
тов действительно когда-нибудь станет неким единым го­
родом, и тогда со временем она, несомненно, превратится
в некие сплошные руины. В 1928 году я провел несколько
недель в действительно чудесном месте американской пу­
стыни, которое называется Палм Спрингс. В нем постоян­
но жила едва ли пара сотен человек, но я насчитал там не
менее 63 Real Estate Agents*. Одним солнечным утром я
* Агенты по недвижимости (англ.)..
52

поднялся в горы. С вершины горы я увидел, что вся пус­
тыня уже распланирована и поделена на участки, улицы
и все прочее. И тогда я с ужасом осознал, что скоро вся
калифорнийская пустыня превратится в один-единствен­
ный город, а этот город, возможно, сольется с неудержи­
мо разрастающимся Чикаго... Эта проблема, несомненно,
чрезвычайно серьезна. Если белый американец чересчур
далеко разовьется в этом избранном им в данный момент
направлении, то в будущем Америка в конечном счете
наверняка превратится в черный континент. Сегодня мы
знаем, что начиная с эпохи палеолита в Африке развива­
лись, по меньшей мере, три великие культуры, первона­
чальные носители которых не были черными. В ту дале­
кую эпоху негры, по всей видимости, играли примерно ту
же роль, что сегодня гориллы. Но в конце концов господ­
ствовавшие расы утратили свою витальность; они были
слишком далеки от матери-земли. Таким образом, после­
днее слово оставалось за негром, хотя он и относился к
более низкому типу.
Теперь вернемся к нашему тезису, что в Америке гос­
подствующей силой является земля, а не человек. Конеч­
но, я не верю серьезно, что в будущем Америка оконча­
тельно станет черным континентом; но я считаю правиль­
ным настоятельно подчеркнуть здесь опасность, которую
таит в себе городская цивилизация, поскольку современ­
ные американцы, кажется, ее совершенно не сознают.
После этого я могу сказать, что тип истинного коренного
белого американца, несмотря на все, что было до сих пор
сказано, уже находится в процессе развития. Однако
прежде мы рассмотрим такой ход вещей, который хоть и
не имел места в Соединенных Штатах, но возможность
которого была весьма реальной, и установим, у какого
человеческого типа нет будущего. Жители Новой Англии
не могли развиться в действительно местный тип, ибо
они были главными носителями чистого пуританского
духа, то есть духа кастовости, которая должна была со­
хранить от натиска воздействий Нового Света их изна­
чальные расовые свойства. Если бы они развились в кас­
ту воинов или государственных деятелей, то они в самом
53

благоприятном случае смогли бы сохранить себя как обо­
собленный тип господ, как, например, иезуиты в некото­
рых районах Южной Америки. Но это дерево искусст­
венное с точки зрения земли, с самого начала было ове­
ваемо далекими от земли культурными ветрами; следстви­
ем была культурная жизнь почти неземного характера. Я
не знаю более безжизненный, бесчувственный и подвер­
женный предрассудкам человеческий тип, чем тип жите­
ля Бостона; к нему принадлежат даже такие люди, как
Генри Адаме и Эмерсон. Но и не склонные к постоянству
пионеры, чьей сущностью были авантюризм и безрассуд­
ная смелость, никак не могли по-настоящему пустить кор­
ни в осваиваемой ими стране; с точки зрения земли они
по своей сути были номадами. Оставшись номадами, они,
естественно, смогли развиться лишь в разновидность та­
кого чрезвычайно обособленного и узкого типа, как тип
ковбоя; они не могли пустить корни, а потому и породить
какую-либо культуру. С теоретической точки зрения это
был такой же ход развития, что и тот, который имел мес­
то в Европе как следствие переселения народов (после­
дним рецидивом которого является американское движе­
ние на запад): завоеватели могли бы стать кем-то вроде
феодалов Старого Света и, следовательно, в большей сте­
пени обрести связь с землей. Фактически первоначаль­
ная традиция пионеров была почти в том же смысле ари­
стократической, что и традиция германских завоевате­
лей Европы; они также ощущали себя равноправными друг
с другом; а их образ мыслей в той же степени был индиви­
дуалистическим и героическим. Поэтому на Дальнем Запа­
д е — в последней области, где доминирует этот тип, —
еще и сегодня господствует аристократическое сознание,
а его нескрываемое презрение к Среднему Западу выгля­
дит точно так же, как презрение дворян к бюргерам. Но
аристократическое устройство общества предполагает
неравенство. А оно не могло стать основой страны, коло­
низированной людьми, чьим единственным желанием
было бегство от любого вида неравенства; кроме того,
неравенство не могло развиться там, где колонисты были
изначально бедны и смиренны духом и ни в коей мере не

54

обладали той самоуверенностью, которая свойственна
воинственным народам. И все же, рассуждая теоретичес­
ки, укоренение иммигрантов в Новом Свете могло бы
произойти в форме землевладения, тем более что есть
определенное сходство между колонизацией Америки и
заселением Индии. Конечно, Америка, когда белые всту­
пили в обладание ею, была наполовину безлюдной час­
тью Земли, однако расовые различия тех, кто раз за ра­
зом пересекал Атлантику, в скором времени привели к
разнообразию, подобному тому, что имеет место в Ин­
дии. Если бы колонизация Америки произошла бы не­
сколькими тысячелетиями ранее, то установившаяся в ней
в конечном счете общественная структура, вне всяких со­
мнений, была бы подобна индийской кастовой системе.
Но поскольку колонизация происходила под влиянием де­
мократической идеи (или, лучше сказать, религии) — ре­
лигии, противоположной господствовавшему в Европе ка­
стовому духу, — то фактически существующие различия
никогда не осознавались в развернутом и полном виде;
существовало нечто вроде религиозного принципа, соглас­
но которому расовое или социальное происхождение не
принималось во внимание, что сначала и вправду соот­
ветствовало действительности, поскольку и пионеры, и
пуритане фактически принадлежали одному роду-племе­
ни и были просто «американцами». Но это положение
менялось с каждой новой волной иммигрантов из других
стран. Сегодня de facto в Америке сложилась мягкая кас­
товая система, о которой более подробно будет сказано в
главе «Демократия». Однако, как бы то ни было — и в
этой связи это является решающим, — но в Америке дей­
ствительно не сложилось аристократической системы.
Первые поселенцы не застали никакой местной расы, над
которой они могли бы с пользой для себя господствовать,
обеспечив себе преимущества, которые поставили их в
привилегированное положение по сравнению с теми, кто
поселился здесь позднее. Хотя заселенные роялистами
регионы нынешних Соединенных Штатов, в которых в
качестве рабочей силы использовались специально вво­
зимые рабы, доказывают, насколько же возможна была

55

аристократическая Америка. В южных штатах иммигран­
ты пустили корни и стали напоминать феодалов; поэтому
у них нет ничего общего со швейцарцами. Они столь же
глубоко срослись с землей, но сохранили свой аристокра­
тический характер. Однако джентльмен из южных шта­
тов не является современным коренным американцем.
Американец принадлежит к швейцарскому типу.
Что же это означает? И на чем основывается такое
положение вещей? Это означает, что принцип привязан­
ности к земле господствует вопреки духу, а как следствие
этого, материя и инерция господствуют вопреки свободе
и творчеству. В посвященной Швейцарии главе «Спект­
ра» я подчеркивал исключительно негативные стороны
швейцарского характера, ибо того требовал смысл книги.
Но, разумеется, у него есть и другая сторона, и я охотно
дополню свои прежние суждения, используя для этого
критику, которую доктор К. Г. Юнг адресовал им в номе­
ре «Neuen Schweizer Rundschau»* за июнь 1928 года. В
ней доктор Юнг исходит из того, что существуют два
противоположных человеческих типа, которые неизбеж­
но чувствуют по отношению друг к другу сильную анти­
патию, но с космической точки зрения и тот и другой в
равной степени необходимы для сохранения жизни на
этой планете: тип человека духа и тип человека, привя­
занного к земле. Два эти типа, говорит Юнг, соответству­
ют двум основным принципам китайской философии —
Ян и Инь (в действительности это не так, но в данном
отношении эти столь часто неправильно понимаемые ки­
тайские выражения вполне можно использовать, посколь­
ку это не приведет к искаженной фактической картине).
«Человек, подчиненный духу, — это Ян, человек земли —
Инь; для него характерно первичное отношение к земле.
Эти двое — враги от века, и все же одному необходим
другой. Человек, привязанный к земле, также живет в
соответствии с неким основным принципом, поскольку и
он причастен великому и благородному... Из привязанно­
сти швейцарца к земле происходят, так сказать, все его
* Новое швейцарское обозрение (нем.).
56

как хорошие, так и дурные свойства: приземленность,
ограниченность, бездуховность, бережливость, солидность,
упрямство, отвержение чуждого, недоверчивость, их не­
приятный Schwizerdütsch* и их равнодушие или, выража­
ясь политически, нейтральность... Если дело обстоит так,
что мы — самая отсталая, самая консервативная, самая
упрямая, самая самоуверенная и грубая европейская на­
ция, то для европейского человека это будет означать,
что на самом деле в своей сердцевине он приземлен, рав­
нодушен, самоуверен, консервативен и отстал, то есть
самым интимным образом связан с прошлым и нейтра­
лен по отношению к колеблющимся и противоречивым
стремлениям и мнениям и соответственно функциям дру­
гих наций». Я полагаю, что каждый интеллигентный аме­
риканец, прочтя эту характеристику швейцарца, тотчас
признает, что она удивительным образом подходит и к
типу обитателя Среднего Запада; разве что тот же самый
основной тип, который в Швейцарии выступает в каче­
стве мелкого буржуа, в огромной новой стране, где бе­
режливость просто смешна, принимает облик предпри­
имчивого Джорджа Ф. Бэббитта. Последний чрезвычай­
но важен и интересен. Бэббитт, по сути дела, поистине
корневой тип, продукт определенной, местной почвы, и
никакой другой. А теперь мы мысленно позволим тыся­
чам настоящих американцев пронестись мимо нас таки­
ми, какими мы наблюдали их в пульмановских вагонах и
холлах отелей; более близкое знакомство показывает, что,
несмотря на отчетливые региональные отличия, они по­
разительно похожи друг на друга: ну не швейцарцы ли
все они в лучшем смысле? Их любовь к родному городу,
как бы он ни был молод, фанатична; все обычаи и уста­
новления для них священны; само собой разумеется, что
«Америка — это лучшее место для американца», но все в
ней, что далеко от родного дома и не похоже на него,
оценивается как неполноценное. Все необычное — не
говоря уже о том, что можно расценить как революцион­
ное, — подозрительно; чистый разум не представляет
* Искаженное Schweizerdeutsch — швейцарский немецкий (нем.).
57

никакой ценности, последней духовной инстанцией явля­
ется «чувство народа». Еще выше оцениваются традици­
онные чувства, отношение к родной земле. Здесь не мо­
жет ввести в заблуждение даже контрпример американ­
цев, по-прежнему живущих в номадическом состоянии;
такой тип очень часто кажется естественным в молодой
стране, из года в год переполняемой все новыми и новы­
ми пришельцами; решающим является то, что, несмотря
на это, тип обитателя Среднего Запада доминирует уже
в такой степени, что большинство американцев объявля­
ют чужаку: подлинная Америка начинается лишь в доли­
не Миссисипи. И никто не возразит, что американский
провинциал не может представлять собой действительно
истинный тип, ибо даже он редко проводит всю свою
жизнь в каком-нибудь одном месте: основной вопрос зак­
лючается в том, что тоска по укорененности в душе аме­
риканца столь сильна, что он может мгновенно перено­
сить ее на что угодно, подобно тому как старая дева пере­
носит свои материнские чувства с одной болонки на дру­
гую. Точно так же может сбить с толку и любовь Джорд­
жа Бэббитта к прогрессу: «прогрессирование» в его по­
нимании — это именно традиционно американский об­
раз жизни; на американской почве этот вид прогресса
представляет собой типичное выражение консервативного
умонастроения. Олень, хоть он и бежит быстрее, чем че­
репаха, ничуть не менее консервативен в своих повадках.
Чтобы понять все значение этих фактов, мы должны
уяснить себе, что представитель Среднего Запада во всех
Соединенных Штатах представляет собой прототип сто­
процентного американца и что он, как правило, является
потомком авантюристов-пионеров. Это доказывает, что в
действительности он является превратившимся в сельско­
го жителя номадом. Как же случилось, что он походит имен­
но на швейцарца, когда Швейцария столь мала, а Америка
столь громадна? Объяснение лежит на поверхности. Вся­
кая автохтонная культура начинается как региональная.
Всякая культура — дочь брака духа и земли. Тот, кто не
является истинным сыном почвы, на которой живет, не
способен к серьезному духовному покорению этой мате58

рии. Во всех случаях, когда происходит зарождение той
или иной истории, мы можем наблюдать одно и то же.
Поэтому когда М. П. Фоллетг (ср. ее книгу «The New State»* )
ожидает, что следующим шагом прогресса демократии ста­
нет образование «союзов соседей», она заблуждается, по­
лагая, что здесь речь идет о прогрессе; но она совершенно
права в отношении к американской действительности: на­
стоящая американская жизнь может развиться лишь из
тесных и узких истоков. Конечно, существует вопиющее
противоречие между широтой и масштабностью амери­
канского номада, господствующего в этой стране сегодня,
и крайним провинциализмом Бэббитта; однако это проти­
воречие составляет своего рода контрапункт. А его нео­
бычный характер объясняется взаимодействием вполне
конкретных причин. Прежде всего, дух американской земли
столь мощен, что первоначально человек может совладать
с ним лишь в самой малой степени, только полностью в
нем растворившись. Следующая по важности причина ог­
раниченности данного типа состоит в бездушности коло­
нистов. Эта бездушность особенно ярко проявляется у
американцев потому, что в их случае неизбежная утрата
части эмоциональных сил совпала с невероятным развити­
ем сил интеллекта более низкого порядка, необходимых
для успехов в технической области; интеллектуализация
без соответствующего душевного развития неизбежно ве­
дет к варваризации. Пуританизм со своей стороны благо­
приятствовал бездушности, и, наоборот, человек, лишен­
ный души, естественным образом склонялся к пуританиз­
му: поскольку пуританская система не оставляла простран­
ства для ценностей богатой внутренней жизни, колонист
тем меньше ощущал опустошение своей собственной сущ­
ности, чем более решительным и истовым был его пурита­
низм. В Соединенных Штатах этот бездушный человечес­
кий тип нашел поистине гигантское поле для своей дея­
тельности. И тем больше он стремился к компенсирующей
этот простор узости; типичная сентиментальность амери­
канца с самого начала была обращена на то, что наиболее
* Новое государство (англ.).
59

близко и знакомо маленькому человеку. Таким образом,
готовый осесть номад находил естественный объект для
приложения своей недоразвитой и нерастраченной энер­
гии в узкорегиональном, провинциальном. Третья интере­
сующая нас причина, приводящая к тому же самому ре­
зультату, состоит в том, что большинство американцев ве­
дут свое происхождение из бедных слоев населения и низ­
ких сословий; в силу такой наследственности ограничен­
ная жизнь для них естественна. Всего сказанного доста­
точно для того, чтобы объяснить, почему кругозор типич­
ного американца столь подчеркнуто провинциален. Он не
просто равнодушен ко всему, что происходит за предела­
ми Америки, — по-настоящему он принимает участие лишь
в событиях, происходящих только в самой что ни на есть
близости от него. И эта склонность год от года только воз­
растает. На Западе и Юге я встречал множество богатых
людей, которые никогда не были в Нью-Йорке и не имели
ни малейшего намерения когда-нибудь там побывать.
Конечно, Бэббитт репрезентирует самый низкий тип
коренного американца. Но для демократии американс­
кого образца было неизбежным, что именно он офор­
мился раньше всех остальных и начал задавать тон; лишь
в аристократической общественной структуре подъем
может начаться с высокой культуры. В Соединенных
Штатах более высокие типы появятся позднее, как ре­
зультат процесса дифференциации через определенное
время. Однако американизация американца только-толь­
ко началась; процесс ассимиляции может осуществлять­
ся лишь в течение весьма долгого периода, во-первых,
из-за постоянного прилива чужой крови, а во-вторых,
из-за того, что идеалы Америки как прибежища для всех
и для каждого и как страны абсолютной свободы, не
обремененной предрассудками, еще недостаточно рас­
пространились. Эти идеалы свободы со своей стороны
обусловливают то, что внорь образующийся ограничен­
ный человеческий тип еще более отчаянно замыкается в
своей узости. Невозможно понять Ку-клукс-клан, фун­
даментализм, стопроцентный американизм и, шире, вез­
десущий самоуверенный провинциализм, не уяснив, что
60

в их психологии важную роль играет сопротивление су­
ществующему положению вещей.
Теперь в форме краткого очерка рассмотрим те раз­
новидности партикуляризма, провинциализма и региона­
лизма, проявления которых можно обнаружить в Соеди­
ненных Штатах уже сейчас. Здесь я, разумеется, ограни­
чен узким кругом своего собственного опыта; но, посколь­
ку в данном случае речь в большей степени идет о типах
и символах, чем о фактах, я полагаю, что для общей ори­
ентации этого будет достаточно. В ходе своего турне с
курсом лекций, совершенного в 1928 году, я побывал во
всех без исключения частях Соединенных Штатов. И по­
всюду моим даже не главным, а единственным стремле­
нием было почувствовать genius 1осГ. Отправляясь в пу­
тешествие, я, естественно, был наслышан о том однооб­
разии этой страны, о котором сообщает каждый, кто ее
посетил. Однако, к своему удивлению, я обнаружил, что,
несмотря на краткое время, прошедшее с момента осно­
вания большинства городов, и несмотря на смешанный и
номадический характер значительной части их населения,
каждый город обладает ярко выраженной индивидуаль­
ной атмосферой; однообразие присутствует лишь на по­
верхности. Прежде всего, Америка уже сегодня кажется
равномерно распределенной по большим провинциям
относительно однородного характера; по провинциям, в
которых в прежние времена и при иных обстоятельствах
несомненно возникли бы различные самостоятельные
культуры. Это Новая Англия, Восток, Север, Средний
Запад, граничащий с ним Юг, Юг в истинном географи­
ческом смысле и Дальний Запад. Но внутри этих провин­
ций почти каждый город обладает своим собственным
духом, так что во время своего путешествия постоянно
вспоминал о заре европейской культуры, когда германс­
кие номады начали селиться в таких центрах, как Кёльн,
Вормс, Нюрнберг, Париж, Каркассон. Возьмем, напри­
мер, Даллас в Техасе. Эту часть Америки можно охарак­
теризовать как самую молодую, поскольку она расцвела
* Дух местности (лат.).

61

во многом после того, как было открыто истинное значе­
ние нефти, в то время, когда исчерпал себя первый при­
лив страсти к возведению небоскребов, многоэтажных
домов и к голому темпу. С другой стороны, еще была
жива романтика ковбоев и прерий, а совсем рядом начи­
нался район древней мексиканской культуры. Это взаи­
модействие различных причин и традиций могло бы лег­
ко породить какую-нибудь в высшей степени неприят­
ную mixtum composition*. На самом же деле Даллас уже
сегодня обладает совершенно очаровательным genius loci.
На материальном уровне здесь, разумеется, доминирует
нефть. Но частная жизнь исполнена человеческого оча­
рования, полностью созвучного восхитительному местно­
му ландшафту. В душах здешних обитателей чувствуется
что-то от мощного дыхания прерий, для них характерен
врожденный визуальный вкус, какой, например, мы об­
наруживаем у итальянцев, а также избыток жизненных
сил, источником которого, по всей видимости, являются
щедрое солнце юга и надежды на богатство как результат
взаимодействия природы и человека. Будет удивительным,
если через несколько столетий Техас не породит своеоб­
разной жизнерадостной культуры, тем более что этот штат
включает в себя фантастическую пустыню, прелестные
дикие холмы и грандиозные прерии, и все это пронизано
очарованием древнего духа мексиканской культуры.
Теперь, для контраста с Техасом, обратим свой взгляд
на Миннесоту. Кажется, это судьба, что этот штат в такой
большой степени был колонизован именно шведами, ведь
его ландшафт, по существу, представляет собой словно
оттиск со шведского. Поэтому шведам было проще всего
здесь укорениться. Атмосфера Миннеаполиса совершен­
но чиста; она по своему существу — шведская и, однако,
решительно американская. Это обстоятельство может
открыть весьма многообещающие перспективы. Не стоит
забывать, что Швеция и Финляндия во многих отношени­
ях — самые современные (в американском понимании) и
при этом культурные страны Европы.
' Сложная смесь (лат.).
62

Перенесемся еще на несколько сот миль и взглянем
на штат Миссури. Этот штат представляет собой границу
между Средним Западом и Югом. Но эта характеристика
не затрагивает его сути. Миссуриец — это прежде всего
миссуриец; а это означает не только, что он, как говорят
в народе, хочет что-либо увидеть, прежде чем он в это
поверит, что он подозрителен и обеими руками держится
за то, что его корни — в Миссури; он — единственный
известный мне американец, которому присущи качества
хорошего крестьянина1. Миссури не только один из бога­
тейших, но и один из прекраснейших штатов Союза; осе­
нью, когда деревья стоят в убранстве из пестрых листьев,
пейзаж должен казаться просто волшебным. Поэтому уже
сегодня психическая атмосфера миссурийских городов
исполнена гармонии; она заставляет вспомнить Францию,
а не Германию. Своеобразный веселый нрав Сент-Луиса
обязан своей особенной привлекательностью именно это­
му обстоятельству.
Новой Англии свойственно великое и очень стран­
ное очарование умирающей культуры. К сожалению, со­
вершенно невероятно, что она проживет еще хотя бы
столетие; тем не менее с точки зрения земли она пред­
ставляет собой нечто искусственное. Она — порожде­
ние почти исключительно одного духа; кажется, что сво­
еобразной, словно плывущей, красоте этой земли может
соответствовать лишь возвышенно-лирическое настрое­
ние. В последующие столетия важнейшую, ибо непрехо­
дящую, заслугу Новой Англии Америка, по всей вероят1

Очень характерно, что этот тезис вызвал в Миссури взрыв
негодования: в университетах прошли митинги протеста, прес­
са с негодованием требовала, чтобы я принес извинения. В чрез­
вычайно вежливом письме в газету «St. Louis Post Dispatch» я
возражал, что меня сильно опечалило бы, если бы я был не прав,
ведь крестьянин, по моему мнению, это почетный титул, и лишь
укорененность хранит в себе прочность; на это я получил над­
менный ответ, что слово «крестьянин» не значится в лексиконе
Соединенных Штатов; развитие страны, начавшееся после при­
нятия бессмертной Декларации независимости, окончательно
оставило крестьян в прошлом...

63

ности, будет видеть в том, что преимущественно ее сыны
заселили Юг и Средний Запад. Все без исключения ли­
нии развития, которые американские историографы
обычно проводят от прошлых культурных достижений
Новой Англии до современного и будущего состояния
Америки, по моему мнению, не имеют никакого отно­
шения к действительности. Культура Новой Англии пред­
ставляет собой нечто замкнутое в самом себе; она была
прекрасна, но фактически бесплодна; и даже сегодня все,
что в Америке живо, в большей степени воспринято из
Афин, чем из Бостона; то, что кажется новоанглийским
истоком, на самом деле происходит из общепуританс­
кой или европейской культуры. Меня не удивит, если
Новая Англия превратится в, по сути дела, ирландскую
страну, причем в меньшей степени из-за постоянно рас­
тущей доли выходцев из Ирландии, чем из-за удивитель­
ной гармонии ирландского темперамента и новоанглий­
ского ландшафта.
А теперь пересечем континент и перенесемся на
Дальний Запад. Калифорния столь юна, что, кажется, не­
возможно предполагать что-либо о ее будущем.Совер­
шенно невероятно, чтобы ее главные сегодняшние осо­
бенности, например, что в ней сосредоточена львиная
доля мирового производства не только апельсинов и то­
матов, но и спасителей мира, будут определяющими в
течение долгого времени. Сегодня ее население выка­
зывает примечательно многочисленные симптомы исте­
рии; и это, поскольку климат здесь великолепный, мо­
жет означать лишь то, что нынешние обитатели Кали­
форнии еще плохо адаптировались к своему окружаю­
щему миру. Этого переходного состояния, пожалуй, мож­
но было бы избежать лишь в том случае, если бы эта
земля была заселена выходцами из Южной Европы. Но
немыслимо, чтобы под этим светлым, живительным не­
бом, в этой единственной в своем роде электрической
атмосфере рано или поздно не развился бы соответству­
ющий тип человека. Этот человек должен будет заметно
отличаться от уроженцев всех других частей Соединен­
ных Штатов. Я не уверен, что этот тип когда-нибудь ста64

нет культурным типом; возможно, в солнечной атмосфе­
ре греческих островов и морей никогда не развилось бы
никакой культуры, будь классическая эпоха эпохой гос­
подства природы, когда жизнь легка для всех и каждого,
и, сверх того, демократической эпохой. Такие обстоя­
тельства скорее вызвали бы к жизни тип, подобный га­
вайскому. Однако лишь очень немногие народы создают
подлинные культуры, и это несмотря на то, что больших
народов достаточно много. Если я смог что-то почувство­
вать в психической атмосфере Калифорнии, так это то,
что она населена весьма примитивным людом: в калифорнийце больше маргинального духа, чем в любом дру­
гом американце. Но, с другой стороны, ему присуще
врожденное чувство прекрасного. В его крови есть не­
что, что сродни шампанскому. Возможно, когда-нибудь
из него получится вино с совершенно иным букетом,
чем из какой-либо другой американской лозы, которое
как противоположность и контрапункт к буржуазному
характеру жизни Востока, Севера и Среднего Запада
при любых обстоятельствах будет благотворно на них
воздействовать.
Сан-Франциско, разумеется, стоит особняком. Его ат­
мосфера представляет собой удивительно удачное и при­
влекательное перекрещение Дальнего Запада и Дальнего
Востока; это самый привлекательный морской порт, ко­
торый я знаю; в будущие столетия, когда в Америке разо­
вьется ее собственная культура, он, возможно, будет иг­
рать роль, подобную той, какую в римскую эпоху играла
Александрия — в качестве египетской оболочки гречес­
кой Александрии здесь выступали бы китайцы и японцы.
С самого начала это был город уюта, если не роскоши.
Неистовый пуританин никогда не играл здесь заметной
роли. Сначала это объяснялось тем, что эта роль доста­
лась представителям тех народов, для которых жизнь была
в первую очередь чем-то радостным, а именно латино­
американцам. Но вскоре началось смешение различных
рас, результатом которого стало возникновение атмосфе­
ры всеобщего уюта, веселья и беззаботности, короче го­
воря, атмосферы, совершенно противоположной той, что
65

ощущается в Бостоне, и в то же время Сан-Франциско не
в меньшей степени истинно американский город.
Поэтому я должен дать краткое описание тех горо­
дов, чей genius loci является менее американским в смыс­
ле его соответствия общеамериканскому типу, но именно
потому, подобно пряностям и приправам, оживляющим
общую атмосферу, как, скажем, табаско — вид жгучего
перца, чей огонь — настолько он жгуч — несомненно,
доставлен прямиком из преисподней. Раз уж в данный
момент мы находимся на Дальнем Западе, то и начнем с
Лос-Анджелеса. Этому городу, как я его себе представ­
ляю (он полностью изменился с 1912 года, когда я его
посетил, и, вполне возможно, будет изменяться и впредь),
присуща самая нереальная атмосфера, какой я когда-либо
дышал; вероятно, Голливуд был основан там именно с
целью избавиться от нее: в силу математического закона,
согласно которому сложение двух отрицательных вели­
чин дает в результате положительную, откровенная воля к
нереальности, характерная для этого города кино, может
наполнить реальностью то, что по своей сущности являет­
ся фантасмагорией. Лос-Анджелес потому самый — пря­
мо-таки зловеще — нереальный из известных мне горо­
дов, что его психическая атмосфера состоит из эманации
самого нереального, призрачного человеческого типа в
мире: типа американца, ушедшего на покой. Современ­
ный американец, уйдя на покой, не может мечтать о при­
ятной старости на какой-нибудь псевдо-Ривьере. На этом
континенте еще не существует класса незанятых; безде­
лье еще не признается здесь возможной формой жизни;
прежде всего у класса людей, преобладающих среди тех,
кто удалившись от дел, обосновался в Лос-Анджелесе, пол­
ностью отсутствуют культурные интересы, которые мож­
но обнаружить у представителей любого более старого
народа и которые осмысленно и не без изящества повсю­
ду создают атмосферу своего рода курорта, являющуюся
составной частью общественной атмосферы в целом.
Подавляющее большинство жителей Лос-Анджелеса от­
носится к типу Бэббитта. Они вбили себе в голову, что
ушедший на покой джентльмен должен безудержно пре66

даваться разного рода развлечениям, и они воображают,
что именно этим они и заняты, хотя фактически боль­
шинство из них проводит остаток своих дней в постоян­
ной скуке. Они абсолютно не знают, что им делать со
своим свободным временем.
Однако этот в высшей степени комический элемент,
быть может, является необходимой и здоровой состав­
ной частью всей американской жизни в целом. Эта жизнь
слишком серьезна в том смысле, что большинство аме­
риканцев относятся к самим себе с невероятной серьез­
ностью. Для них как для народа было бы полезным, если
бы они решились взглянуть на Лос-Анджелес как на
место, над которым можно добродушно посмеяться. Воз­
можно, это поспособствует также и тому, чтобы у них
развилось настоящее чувство юмора. Ведь его отсутствие
у американцев тем более удивительно, что сами они толь­
ко о юморе и думают. Разумеется, это слово можно упот­
реблять в различных смыслах; но слово «юмор» должно
означать то, что оно издавна означало во всех культур­
ных мирах, а в таком случае то, что под юмором понима­
ют американцы, это не что иное, как пристрастие к ост­
ротам и пассивное удовольствие от них; да и в этих шут­
ках почти всегда отсутствует подлинное остроумие. Лишь
тот обладает чувством юмора в истинном смысле, кто в
состоянии, спустившись с высоты великодушного и сия­
тельного духа, выразить какое-нибудь глубокое и даже
трагическое противоречие. Ему дарован божественный
смех, доступный лишь тому, кто внутренне выше всех
тех вещей, которые средний человек воспринимает с
такой ужасающей серьезностью. Поэтому высокий юмор
невозможен там, где не господствует духовное понима­
ние. А потому высочайшим юмором всех времен следу­
ет признать древнекитайский. Подлинный юмор — это
не только само по себе чувство пропорции, как то пола­
гают англичане, — он есть чувство пропорции, которое
сдерживается изнутри острым чутьем на духовные и ин­
теллектуальные ценности. В том же, что юмором назы­
вают американцы, невозможно обнаружить даже намек
на такое понимание. Они понимают под юмором лишь
67

средство игнорировать подлинные жизненные конфлик­
ты — подобно тому, как преступник на эшафоте тратит
свои последние мгновения на то, чтобы изобразить рав­
нодушие, — или же средство дать волю процессам вы­
теснения и удовлетворить чувство неполноценности. Вот
еще одна цитата из книги «The American Mind in Action»
(p. 3 3 - 35):
«Американский юмор - это то, что в науке называ­
ется "folkway"*. Он представляет собой потайной ход
для вытесненных эмоций. В своей грубой форме он выс­
вобождает подавленную ненависть, как, например, при
злых шутках, которые причиняют своим жертвам опре­
деленный вред, но заставляют их самих смеяться над
собственной неудачей, поскольку такие шутки рассмат­
риваются как "good sport" *\ Остроумие маскирует злое
намерение, но такое намерение есть бессознательный
повод для остроты, а жертва показывает, что ей понятен
скрытый мотив, если она реагирует на шутку, подавлял
свой гнев и враждебность. Американская карикатура —
одна из форм такого жестокого юмора. В театре и кино
он проявляется как комедия шлепков и затрещин. Попу­
лярная кинокомедия почти варварски жестока. А в гри­
мерной цирка можно услышать жалобы усталого, измож­
денного клоуна: «Если я упаду и разобью себе затылок,
эти парни лопнут от смеха». Причина того, что они его как
будто ненавидят, что их смех звучит столь жестоко, —
накопленная из-за присущих цивилизации моральных
конвенций подавленная ненависть. Чем больше вытес­
нено, тем громче смех. Юмор потому составляет броса­
ющуюся в глаза особенность американской жизни, что
в ней вытеснение приобрело столь всеобщий характер.
Марк Твен пробурил в бессознательном своего поколе­
ния скважину ненависти и бунта, и она отплатила ему,
подобно нефтяному источнику... Его чувство неполно­
ценности заставляло его скрывать сатиру за шутовством:
* Народная манера (англ.).
** Отличная забава (англ.).
68

когда он хотел высмеять своего читателя, он высмеивал
самого себя, и читатель смеялся над своей собственной
смехотворностью, представлявшейся ему смехотворнос­
тью Марка Твена. Его чувство неполноценности было
тем, что позволяло его юмору выглядеть «добродушным».
Насмешник в определенном смысле играет с самим со­
бой злые шутки и радуется своим собственным неуда­
чам. Смеясь над своими недостатками, он как бы возвы­
шается над ними и уклоняется от того, чтобы самому
выразить по их поводу свое неодобрение. Это — осо­
бенность американского юмора, на которую в своих стро­
ках о «циничном дьяволе» американца, «который золо­
тит болото его отчаяния, но затемняет цель его стремле­
ний», нападал Редьярд Киплинг. Реформатор энергично
берется за осушение болота вместо того, чтобы над ним
смеяться; а типичный американец постоянно жалуется,
что у американских реформаторов нет никакого чувства
юмора. Но будь у них это чувство, они, по всей вероят­
ности, не были бы реформаторами».
Теперь — в Новый Орлеан. Нигде для меня не было
столь очевидным превосходство истинной культуры, как
там. Сегодня процент живущих в этом городе французов
очень невелик. И все же он пропитан традицией XVIII
столетия; всем своим очарованием и всем своим значени­
ем он все еще обязан духу старой Франции. Новый Орле­
ан — это единственный город Америки, где кухня счита­
ется искусством, и я полностью присоединяюсь к мне­
нию Лэнгдона Митчелла, сказавшего, что плохая кухня и
то, каким образом люди с ней мирятся, представляют со­
бой самые мощные препятствия на пути к американской
культуре. Лично я захожу столь далеко, что считаю изна­
чальную кулинарную одаренность — или же воспитание,
позволяющее понять ее ценность, — более важным для
культуры, чем какое бы то ни было «воспитание» в обыч­
ном смысле слова. Ибо если голод и жажда — самые эле­
ментарные инстинкты человеческого существа, то их связь
с эстетическими ценностями имеет в целом большее зна­
чение для духовного развития, чем любое интеллектуаль69

ное и моральное воспитание. Нет никакого сомнения, что
высокая культура становится возможной лишь на опре­
деленном фундаменте простой жизни; но эта культура
есть нечто, что еще предстоит, и с огромным трудом, до­
стичь, — случай, аналогичный случаю простоты класси­
ческого искусства. Пример питья, возможно, еще более
показателен, чем пример пищи. Разумеется, культурный
человек может в то же время пить одну лишь воду; в
условиях абстиненции также может расцвести высокая
культура. Но все чувство качества и способность разли­
чения, которым знаток вина посвящает годы, направля­
ются на различение различных сортов воды. Это одно из
тех чудес, которые восхищают нас в величайших пред­
ставителях исламской культуры: они разбираются в во­
дах и источниках, как европейцы в марках вина. Но тот,
кто пьет исключительно ледяную воду и на этом основа­
нии ощущает свое превосходство над тем, кто пьет вино,
впадает в достойное сожаления заблуждение; по своему
душевному развитию он находится намного ниже типа
Фальстафа, поскольку тот ценил в первую очередь каче­
ство, а не количество.
При помощи этого примера я хотел сделать совер­
шенно ясным, в какой чудовищной степени американс­
кое общественное мнение заблуждается в том, что каса­
ется этих основополагающих вещей; «незагрязненность»
и «чистота» почитаются им как альфа и омега качества.
Несомненно, пища и питье должны быть чистыми, незаг­
рязненными. Но принципиально эта чистота никоим об­
разом не относится к искоренению бактерий; прафеноменом здесь является симбиоз, а вовсе не борьба между
человеком и бактерией; большинство этих крошечных
существ не только безвредны, но и необходимы для здо­
рового обмена веществ; лишь в результате внешнего раз­
дражения они становятся возбудителями болезней. Да­
лее, никакой организм не подвержен болезни, к которой
он не имеет предрасположенности. Очень многое из того,
что обуславливает приятный вкус пищи, можно объяс­
нить взаимодействием бактерий; достаточно вспомнить о
различных процессах брожения. Таким образом, что мо70

жет быть следствием стерилизации всей пищи? По всей
вероятности, утрата питательной ценности — все живот­
ные питаются сырой пищей — и, разумеется, потеря вку­
са. Ныне в Калифорнии выращивают финики, ведущие
свое происхождение от лучших африканских, арабских,
сирийских и месопотамских сортов. Но эти финики, про­
дающиеся в американских магазинах, почти безвкусны,
то есть они либо таким образом стерилизованы, что со­
здающие вкус бактерии полностью ликвидированы, либо
труд этих бактерий уничтожен действием определенных
химических процессов. Результат подобен тому, как если
бы глупая уборщица начистила до блеска старые, покры­
тые патиной драгоценные вазы.
Однако вернемся в Новый Орлеан. Это единственное
в Америке место с кулинарными традициями обязано сво­
им характером французскому влиянию. Благодаря ему
даже американизму в Новом Орлеане присущ ореол кра­
соты. Я провел целую ночь, гуляя по рынкам и докам, где
овощи и фрукты громоздятся в чудовищном, чисто аме­
риканском количестве и продаются оптом и в розницу.
Однако изысканное, свойственное французам чувство
прекрасного победило и покорило даже эту чудовищную
массу материала. Огромные горы редьки, фасоли, бана­
нов, апельсинов и т. д. своим строением напоминают ис­
кусно составленные букеты цветов; ночной поход по рын­
кам Нового Орлеана, вероятно, может подарить самую
потрясающую картину рукотворной красоты, какую толь­
ко можно найти в Соединенных Штатах. Французы —
самый упорный из всех народов. То, как они украсили
американские рынки, доказывает, что французское чув­
ство качества, возможно, подстегнутое американским
массовым производством, кажется, живо и более реши­
тельно, чем когда-либо прежде. И разве не поразительно,
что в Америке существует огромный город столь укоре­
ненной культуры? В скором времени он станет чисто аме­
риканским, хотя, конечно, и с южным, совершенно тро­
пическим своеобразием. Однако французское чувство
качества будет ощущаться в нем и дальше, и не только
как закваска, но как определяющее его облик влияние. Я
71

надеюсь, придет время, и Новый Орлеан станет обладать
для американцев большей притягательной силой, чем НьюЙорк. Если такое случится, то американцы будут отда­
вать ему предпочтение в том же самом смысле, в каком
каждый культурный немец ценит Мюнхен, не говоря уже
о Вене, куда выше, чем Берлин.
А теперь мы готовы отправиться в Чикаго — самый
зловещий город на Земле. Если где-нибудь и существует
«вещь в себе», то это — Чикаго. Это не Америка, это
именно Чикаго. Но, с другой стороны, если он будет и
далее распространяться с той же разумной энергией, то
однажды поглотит все Соединенные Штаты целиком. Ат­
мосфера города отнюдь не радостна; то, что я писал о ней
в 1912 году под впечатлением всего лишь двух проведен­
ных в нем дней, в течение которых не перекинулся сло­
вом ни с одной живой душой, остается истинным и сегод­
ня даже более правдивым, чем тогда. Genius loci здесь
создан не человеком и не окружающим миром, который
в этих местах немыслимо красив; Lake Shore Drive* своей
красотой могла бы сравниться с береговой линией в рай­
оне Неаполя. Насколько я смог установить, атмосфера
Чикаго соткана преимущественно из следующих элемен­
тов: во-первых, из паразитического роста «вещи в себе»,
почти независимой от всякой американской традиции, не
принадлежащей области технической экспансии. Это, в
свою очередь, можно объяснить значительной плотнос­
тью чуждого в своем большинстве населения, наиболее
дельные представители которого — немецкого происхож­
дения. Отсюда — странное сходство между Чикаго и со­
временным Берлином; типичные современные берлинцы
больше походят на германоамериканцев, чем на немцев
традиционной культуры. В Чикаго не ощущается ничего
англосаксонского. В его своеобразной деловитости гос­
подствует немецкий дух, то же самое относится и к его
особенной нереальности. Чикаго напоминает города 3000
года н. э., как они показаны в немецких кинофильмах.
Ведь ирреальность духа, как я это показал в «Спектре
* Дорога вдоль берега озера (англ.)..
72

Европы», составляет одну из главных особенностей нем­
цев, тогда как у англосаксов дело обстоит прямо проти­
воположным образом. В этом заключается бытийное осно­
вание той призрачности, которую нельзя не почувствовать
в атмосфере Чикаго; некая призрачность заключена даже
в механизированном массовом забое скота на stockyards*.
Чувствуется: если существует ад, то такое механическое
обращение с таинством смерти будет так же осуждено на
преисподнюю, как и всякого рода чудовищные злодеяния.
Поэтому человек в Чикаго есть нечто нереальное; он бо­
лее напоминает персонаж какого-нибудь фильма, чем су­
щество из плоти и крови. И, наоборот, незримое присут­
ствие чикагской преступности чрезвычайно подходит об­
щей атмосфере города из кинофильма. Я вспоминаю, как
на одном званом вечере некий господин внезапно стал
прощаться. Мы спросили его, что случилось. Он ответил:
«Несколько дней назад в десять часов утра в мое бюро (он
был банкиром) ворвалась вооруженная револьверами бан­
да и взяла все, что могла схватить. Естественно, обращать­
ся в полицию было бесполезно. Сегодня я был уведомлен,
что если в десять часов вечера я буду в указанном месте,
то, возможно, нам удастся достичь некоего gentlemen
agreements*. Я полагаю, что основой преступной сущнос­
ти Чикаго, которая намного авантюрнее, чем самые аван­
тюрные романы, в большей степени является всеобщая
атмосфера нереальности, нежели количество живущих там
итальянцев. Пожалуй, Чикаго в определенной мере напо­
минает домуссолиниевские Неаполь или Палермо, но ведь
и в других американских городах есть итальянцы, что, од­
нако, не приводит к тому, чтобы в них наблюдалось нечто
подобное. Дело, по всей видимости, в следующем: несмот­
ря на всю механизацию, человек остается живым суще­
ством и, сверх того, человеческим существом, а не муравь­
ем и не пчелой, и, когда его жизнь становится механизи­
рованной сверх определенной границы, он нуждается в
своего рода предохранительном клапане; поэтому от гря* Скотопригонные дворы (англ.).
" Джентльменский договор (англ.).
73

дущей «цивилизации» Соединенных Штатов я ожидаю ско­
рее роста, чем сокращения преступности. Однако, как бы
то ни было, мнимая смесь таких несоединимых стихий,
как Берлин и Неаполь, очень хорошо соответствует харак­
терной для Чикаго всеобщей атмосфере нереальности. Все,
что по-настоящему бесспорно, весьма неутешительно. Та­
ким образом, Чикаго — это единственное место в Союзе,
где можно ощутить нечто такое, как мелочность, злоба и
недоброжелательность. И все же Чикаго — это удивитель­
ная вещь. И именно потому, что он такой «берлинский»,
его, вне всякого сомнения, ждет большое будущее. Если
же он останется лишь тем, чем он является сегодня, чудо­
вищной силы «вещью в себе», которая, ко всему прочему,
выполняет множество полезной работы, то его растущий
контраст с остальной частью Союза неизбежно приведет
к плодотворным напряжениям и поляризациям. Тем более
что Чикаго — несмотря на то, что представляет собой не­
что жуткое и нереальное, — как нарочно, является важ­
нейшим городом и индустриальной метрополией Средне­
го Запада.
Ну а теперь в Нью-Йорк! Сегодня каждый интелли­
гентный американец при первом знакомстве скажет ин­
теллигентному европейцу, что Нью-Йорк — не Америка.
Фактически он более не репрезентирует ее, как это было
в течение долгого времени, пока американцы думали ис­
ключительно о техническом прогрессе и пока истинные
американцы не пробудились к сознательной жизни. И все
же Нью-Йорк точно так же необходим Америке, как и
любой другой город. Он — Clearing-Housë Америки. Се­
годня он в большей степени приют для иностранцев, чем
для граждан Америки. Кроме того, у него нет какой-либо
единой атмосферы. Далее, в его жизни есть нечто лихо­
радочное; эта типичная особенность всякого делового
центра, такого, как Уолл-стрит, усиливается прямо-таки
омерзительным климатом. Он ни в коей мере не возбуж­
дающ, он лишь непостоянен, переходя от одной крайнос­
ти к другой: наэлектризованный, влажный, расслабляю* Расчетная палата (англ.).

74

щий и возбуждающий одновременно. Однако, сколько бы
в нем ни было теневых сторон, Нью-Йорк имеет для Аме­
рики не меньшее значение, чем в свое время Петербург
имел для России, а Вена для Ближнего Востока: он — ее
окно в Европу. Здесь сталкиваются влияния Старого и
Нового Света; здесь растет один из самых мощных ин­
теллектуальных центров человечества. Ибо лучшие умы
Америки концентрируются в Нью-Йорке. Отношение
Нью-Йорка к остальной Америке весьма примечательно,
его совершенно нельзя сравнить со взаимоотношениями
Парижа и Франции. В Нью-Йорке никогда не произошло
ни одного события общенационального значения; напро­
тив, Нью-Йорк репрезентирует продолжение в Соединен­
ных Штатах вненациональной жизни, которая естествен­
ным образом лучше всего подходит всем бизнесменам и
недавним иммигрантам. Но именно потому, что становле­
ние подлинной Америки превращается в неудержимый
процесс, наличие могущественного Нью-Йорка с его ох­
ватывающими весь мир интересами является для Соеди­
ненных Штатов чем-то куда более необходимым, чем для
иных государств их столицы. Если бы могущественного
Нью-Йорка не было, то легко могло бы случиться так, что
Джордж Бэббитт стал бы сам определять внешнюю поли­
тику, что, принимая во внимание чудовищную мощь Со­
единенных Штатов, было бы весьма опасным.
В заключение этого краткого обзора американского
многообразия следует сказать пару слов о Вашингтоне.
Этот город также оставляет впечатление чего-то нереаль­
ного. Причина в следующем: политический центр непо­
литической по своей сути страны (здесь я только наме­
чаю то, что затем будет подробно рассмотрено в главе
«Приватизм») должен выглядеть ирреальным. К тому же
тон в здешней общественной жизни в значительной сте­
пени задают члены дипломатического корпуса. Благодаря
этому в Вашингтоне, кажется, по-прежнему живет дух
колониальной эпохи, поскольку важные господа продол­
жают и в Новом Свете вести традиционную жизнь XVIII
столетия. Если в Белом доме некоторое время обитал та­
кой человек, как Кельвин Кулидж, то это представляет
75

собой лишь частный случай некоего всеобщего парадок­
са, который на свой манер воплощал в себе, скажем, и
Томас Джефферсон. Этот человек, который, насколько я
знаю, являлся автором большинства лозунгов о равенстве
и т. д., сам был типичным вельможей XVIII века. Как го­
сударственный деятель он выступал за равные права для
всех. Однако это не помешало ему построить в своем доме
туннель для незаметного перемещения собственных ра­
бов — изобретение, которое привело бы в восторг какогонибудь Тримальхиона.
Да, сегодня Америка — это целина, на которой глубо­
кие корни пустили различного рода регионализмы, напо­
минающие Европу конца эпохи переселения народов. В
этой книге я кратко описал лишь некоторые из этих регионализмов, однако, я полагаю, этого было достаточно,
чтобы привлечь внимание читателей к этой весьма суще­
ственной стороне американского ландшафта, которую
каждый из них может впоследствии более глубоко иссле­
довать в соответствии со своими собственными знания­
ми. Я же должен обратиться теперь к новой теме. Ибо
именно в этом самом пункте возможности для сравнения
Америки и Европы исчерпываются. А именно: описан­
ные нами региональные различия никогда не смогут
стать настолько сильными, чтобы подорвать единство
Союза. Чтобы понять это, мы обратим свое внимание на
иную, еще более важную сторону американского ланд­
шафта, которая логически противоречит той, что мы уже
описали.
В «Спектре Европы» мы показали, что прообразом
рассматривавшегося в этой книге континента является
Балканский полуостров. Все хорошее — а не только все
плохое — в Европе основывается на ее многообразии, на
основополагающих различиях европейских народов и на
их взаимном противоборстве. По сравнению с Европой
Америка куда более однородный континент. Конечно, она
могла бы стать страной многих языков, народов и госу­
дарств; в ней есть географические рубежи, из которых
получились бы идеальные «естественные» границы. Кро76

ме того, через североамериканский континент проходит
одна пусть не «естественная», но тем в большей степени
реальная граница: я имею в виду границу между Соеди­
ненными Штатами и Канадой. Здесь решающим является
то обстоятельство, что соседи принадлежат различным
культурным сферам и различие в типе, несмотря на дли­
тельное общение и большое сходство в образе жизни,
скорее усиливается, чем ослабевает; этот факт лучше, чем
большинство известных мне, доказывает гигантскую силу
культурной традиции. И все же мне не кажется случай­
ным, что территория Соединенных Штатов стала единой
страной: ее подлинный дух — это дух простора. Он схо­
ден с духом России и Центральной Азии и совершен­
но не похож на дух Европы.
В данный момент объяснить это почти невозможно.
Но каждый проницательный путешественник как нечто
само собой разумеющееся ощущает, что Америка долж­
на быть единым целым. Наверное, она могла бы на время
распасться на политически автономные части, как это
происходило с Китаем и Россией. Но ее существенное
единство все равно сохранится и будет так или иначе вновь
и вновь восстанавливаться, точно так же как в Китае или
России; это окончательно доказывает отсутствие духов­
ного значения каждого отдельного штата Союза, как бы
самостоятельны они ни были. Очевидно, что эта страна,
включающая в себя области с арктическим, тропическим,
северным, умеренным и южным климатом, побережья и
пустыни, леса, горные хребты и прерии, не может не быть
единой. Даже первопоселенцы, не обладавшие достаточ­
ными средствами для дальнейшей экспансии, ощущали
себя виртуальными обладателями некоего целого. И дви­
жение на запад, осуществлявшееся вопреки всем трудно­
стям, не было бы столь неудержимым без этого убежде­
ния, что Америка, несмотря на свои громадные размеры,
является и должна быть чем-то по своей сути единым.
Здесь дух земли проявляет свою силу новым и еще более
грандиозным образом, чем об этом можно было судить
исходя из того, что было сказано ранее. Воздействием
земли объясняется не только духовная ограниченность

77

становившихся оседлыми номадов — это воздействие было
причиной и стремления к экспансии: если бы дело обсто­
яло иначе, то иммигранты из Европы не располагали бы
такой колоссальной кинетической энергией. Американс­
кий номадизм — первое и самое примитивное выраже­
ние внутреннего простора; то же самое с давних пор отно­
силось и к номадам Центральной Азии. И то и другое
явление представляет собой эквивалент чисто телесных
движений, посредством которых страдающий идиотиз­
мом младенец выражает ощущения, которые у взросло­
го сумасшедшего находят свое выражение в духовных
симптомах.
Я лишь потому должен был столь — и, как я теперь
сознаю, даже чересчур — настоятельно подчеркивать тот
факт, что американская ограниченность есть результат
творческого воздействия земли, что здесь речь идет о
наименее понятом и наименее принимаемом во внима­
ние аспекте проблемы Америки. Нет никакого сомнения,
что по своей сути воздействие американской земли спо­
собствует расширению и распространению. То же, что
суживает и ограничивает, зиждется на тех законах, кото­
рые определяют общий для любого народа процесс его
укоренения в новой почве, если он не принадлежит к гос­
подствующему на ней типу. Однажды я в шутку сказал
репортерам, что Америка показалась мне меньшей, чем
гигантская Швейцария, примерно такой, как гигантский
кантон Аппенцелль. Однако акцент следует сделать на
прилагательном «гигантский». Протяженность и простор
благоприятствуют соответствующей внутренней масштаб­
ности, можно сказать, что они просто создают ее. Этот
составляющий отличительную особенность континента и
внушенный им человеку простор настолько явно высту­
пает в качестве его определяющего свойства, что можно
с уверенностью предсказать: если даже регионализм ра­
зовьется настолько сильно, насколько это вообще возмож­
но, он все равно будет оставаться чем-то вторичным; об­
разующиеся различия никогда не будут более значитель­
ными, чем различия между Северной и Южной Россией
или Северным и Южным Китаем. Не стоит даже и ду78

мать о том, что это единство является всего лишь след­
ствием стандартизации: напротив, последняя могла так
далеко зайти лишь на основании объединяющей и спо­
собствующей расширению американской атмосферы. В
ином случае она была чем-то совершенно поверхностным,
что действительно характерно для того психологического
равенства, которое, как представляется, является целью
школьного образования и под влияние которого, как пра­
вило, попадают прежде всего дети бедных иммигрантов.
Настоящее тождество в образе мышления основывается
на общих эмоциях, а не на общеупотребительных лозун­
гах (более того, последние редко выражают так называе­
мые «общие идеи»), а эмоции развиваются медленно, ибо
они могут лишь постепенно созревать, подобно ребенку
во чреве матери; в этом коренится типичная антипатия
старинных американских семей ко всем чужакам, стано­
вящимся американцами. Американец, обоснованно пре­
тендующий на то, чтобы считаться истинным сыном аме­
риканской земли, всегда относится к одному и тому же
человеческому типу, в какой бы части континента он ни
родился. Это ведет нас к осознанию новой важной исти­
ны. Соединенные Штаты, пожалуй, можно сравни­
вать с Китаем; Соединенные Штаты, пожалуй, мож­
но сравнивать с Россией; но будет совершенно оши­
бочным и совершенно неоправданным сравнивать их
в каком бы то ни было отношении с Европой.
Это вынуждает нас внести некоторые ограничения в
то, что мы говорили об американской узости, а они со
своей стороны обуславливают внесение некоторых огра­
ничений в наш тезис, что житель Среднего Запада при­
надлежит к тому же типу, что и швейцарец. В России
также существуют крайне ограниченные человеческие
типы, например, сектанты; китайский крестьянин или
мелкий торговец также не может рассматриваться как
масштабный человеческий тип. Но и те и другие относят­
ся к широкой и масштабной по своему существу челове­
ческой породе, как части к целому; точно так же англий­
ский провинциал, чей кругозор не простирается дальше
частных и локальных интересов, все же является состав79

ной частью имперской по своей сути нации. То, что аме­
риканец также по своей сути широк и масштабен, даже
когда он представлен в облике Бэббитта, наиболее отчет­
ливо видно именно на примере самых ограниченных аме­
риканцев. Тот способ, каким обычный американский биз­
несмен зарабатывает и тратит свои деньги; то, что он все­
гда признает лишь кратчайший путь, ведущий его к той
или иной его цели, и при этом исключает все незначи­
тельные точки зрения, кроме по-настоящему важной; его
способность к совместной работе с другими людьми, не­
смотря на все различия и даже противоположности в ча­
стностях; его ежесекундная готовность порвать со своим
прошлым — уже эти качества характеризуют изначально
масштабный человеческий тип. Что же до всего прочего,
то в каждом народе должны существовать узкие индиви­
дуальные или сословные типы; величайший гений того,
чтобы ходить, нуждается в самых обыкновенных ногах.
Китайская философия с ее образным мифологическим
языком предлагает лучшую из известных мне теорий ис­
тинной взаимосвязи; я хочу в общих чертах воспроизвес­
ти ее здесь, ибо крайне важно обладать полным понима­
нием положения вещей. По китайским представлениям,
земля и небо, события мира и человеческая жизнь, мо­
раль и нормальный ход природных явлений образуют одноединственное взаимосвязанное целое. Первым идет небо,
за ним — император; он — связующее звено между небом
и землей. Крестьянин же — звено, связывающее землю и
человека. Человек — за исключением императора — «имеет
дело с землей». Крестьянин — это человек, в наибольшей
степени подчиненный земле. Если он не выполняет со
всей строгостью своих обязанностей, то и небо, и земля
начинают шататься1. В Соединенных Штатах в силу осо­
бых обстоятельств нет — по крайней мере, пока — крес­
тьянского сословия. Однако та роль, которую в мировом
порядке играет крестьянин, исполняется тем ограничен­
ным типом, которого мы сравнили со швейцарцем; и дей­
ствительно, если дать крестьянину любой страны поверх1

Ср. главы «Цзи Нань-фу» и «Пекин» в моем «Путевом дневнике».

80

ностно-либеральное воспитание и создать для него такие
условия, чтобы во всем, что он говорит и делает, он апел­
лировал только к этому образованию, то он неизбежно
превратится в совершенного Бэббитта. Бэббитт — это
точный эквивалент того, что в эпоху, предшествовавшую
обретению третьим сословием своего значения, придава­
ло такую убедительную силу мольеровскому Bourgeois
Gentilhomme*.
Таким образом, неудивительно, что большинство тех,
кто в свои зрелые годы оказался в Нью-Йорке, являют­
ся выходцами со Среднего Запада. Между Джорджем
Ф. Бэббиттом с его узостью и ограниченностью и типом
американца с его масштабными планами и мировыми пер­
спективами существует не большее противоречие, чем
между крестьянином и господином в Китае или России;
они связаны друг с другом, взаимно дополняют друг дру­
га и беспрерывно друг в друга переходят. Их этого следу­
ет нечто чрезвычайно важное и одновременно утешитель­
ное: американцы не должны стыдиться своего Бэббитта.
Сегодня Бэббитт — самый здоровый и самый достовер­
ный представитель всего континента. Американцы стре­
мятся к одному — к тому, чтобы та их разновидность,
которая связана с землей, более не играла столь откро­
венным образом роль Bourgeois Gentilhomme французс­
кого XVII столетия; чтобы она лучше осознавала свою
сословную роль и в соответствии с этим меньше занима­
лась вещами, к пониманию которых она физиологически
не способна. Далее, американцы, которые не являются
Бэббиттами, не должны более превозносить или, наобо­
рот, поносить его как «американца» — они должны про­
сто оставить его в покое, а большего он и не требует.
Наконец, они должны по возможности способствовать
развитию такого высокого, связанного с землей типа,
который соответствовал бы поместному дворянству Ста­
рого Света. Поместный дворянин — это человек, в кото­
ром стихии духа и земли пребывают в равновесии; поэто­
му на протяжении истории он был прирожденным лиде* Мещанин во дворянстве (φρ.).
81

ром. В Америке дело обстояло подобным же образом. Это
доказывается тем фактом, что такое огромное количество
выдающихся американцев являются уроженцами Юга, а
в особенности Вирдгинии.
Итак, американца можно сравнить с русским, китай­
цем и центральноазиатом, но никак не с европейцем. Это
станет особенно понятным, если мы уясним себе, что не
только швейцарцеподобный, но и масштабный тип аме­
риканца по своей сути ограничен и замкнут как внутрен­
не, так и внешне, пространственно. Так было у всех на­
родов, большая часть которых жила в так называемом
континентальном (в противоположность океаническому)
климате. Морские народы, как правило, открыты, общи­
тельны; этим объясняется, почему все способные к экс­
пансии, перемещению и колонизации культуры взросли
на море. Но китайцы никогда не смотрели за пределы
Китая. Точно так же и русский, как бы ни широка была
его душа, всегда считал нерусских неискренними; если
он говорил о человеке вообще, он тем не менее всегда
имел в виду лишь русского. Что касается жителей Цент­
ральной Азии, то они часто выступали в качестве миро­
вых завоевателей; однако именно способ, каким они за­
воевывали и господствовали, доказывает ту же типичную
для всех обитателей территорий с континентальным кли­
матом внутреннюю замкнутость. Подобным образом об­
стоит дело и с жителями Соединенных Штатов. Предста­
витель типа истинного уроженца Америки инстинктивно
оценивает все неамериканское как нечто неполноценное,
если не как моральное уродство. Лозунг «Америка — под­
ходящее место для американцев» предельно откровенен
и означает нечто совсем иное, чем, скажем, любовь анг­
личанина к своей родине. Но это же самое обстоятель­
ство объясняет и то, почему американец, несмотря на всю
свою многосторонность, по существу, не способен к адап­
тации. Он не умеет колонизировать, он может лишь заво­
евывать и абсорбировать. Как бы искренне он не верил в
равноправие народов, его установка по отношению к сосе­
дям, таким, как мексиканцы и центральноамериканцы, —
это установка учителя старой закалки, желающего испра82

вить характер озорного мальчишки. Он может не догады­
ваться, что «демократия, как он ее понимает, возможно,
всего лишь одна из форм устройства жизни среди дру­
гих, полностью подходящая для американцев, но совер­
шенно непригодная для других народов; по его мнению,
его особенности непременно должны быть абсолютно
лучшими качествами in abstracto. Наконец, все вышеска­
занное объясняет, почему у так называемой страны сво­
боды практически нет понимания свободы мысли. Аме­
риканец по своему существу догматичен. Правда, следует
всячески отметить, что пока это остается без серьезных
последствий. Но если силу обретает какое-либо духовное
течение, не согласующееся с изначальными американс­
кими тенденциями, тотчас в том или ином обличье под­
нимается дух Ку-клукс-клана. С самого начала мне бро­
силось в глаза, что американские радикалы — в европей­
ском смысле слова — кажется, абсолютно не обладают
чувством ответственности; как представляется, они в ко­
нечном счете не воспринимают всерьез ни свою критику
ситуации, ни самих себя. Причина этого в том, что их
положение чрезвычайно напоминает положение придвор­
ных шутов в средние века. Ведь самым главным в при­
дворном шуте была не его глупость — зачастую он даже
бывал мудрейшим человеком при дворе, — а то, что его
мудрости не хватало какой бы то ни было силы. Пожа­
луй, наша картина американской ограниченности и замк­
нутости будет достаточно полной, если мы рассмотрим
еще пару обстоятельств. Возможности стандартизации и
массового внушения кажутся на американской почве нео­
граниченными. Но, с другой стороны, их воздействие не
выходит за географические и политические границы Со­
единенных Штатов; оно не пересекает даже канадской
границы. Это означает, что подлинной душой этой стан­
дартизации является инстинктивная вера каждого в то,
что то, что хорошо для одного, должно быть хорошо и для
всех. Одна эта мысль объясняет, почему все истинно аме­
риканское, по сути дела, нельзя перенести за пределы
Америки и пересадить на иную почву. Поэтому какая бы
то ни было американизация мира полностью исключена.
83

Конечно, очень многие технические изобретения, мето­
ды ведения бизнеса и даже некоторые привычки, состав­
ляющие американский образ жизни, прочно войдут в
жизнь очень многих стран, ибо они практичны. Но если
под словом «американизация» понимается лишь это, то
это означает, что у Америки нет никакой души. Либо на­
ция — это некая душа, либо ее не существует. Позднее
мы увидим, что об отсутствии души как о постоянном
явлении не может быть и речи. Однако даже на основа­
нии того, что мы уже узнали, мы можем понять (тем са­
мым мы переходим ко второму пункту, который мы в этой
связи намеревались обсудить), что американская душа
должна быть по своему существу чем-то замкнутым. По
самой своей сути система Соединенных Штатов — это
закрытая система. Поэтому доктрина Монро всем аме­
риканцам кажется правильной; отсюда — архиконсерва­
тивный дух Америки: закрытая система по самой своей
сути консервативна, ее основы должны быть неизменны­
ми. Китай никогда не думал о том, чтобы изменить кон­
фуцианский закон; русское христианство (вплоть до ре­
волюции можно было говорить о единстве религиозной
природы России) никогда не признавало возможности
какой бы то ни было эволюции. Точно так же Америка с
невероятной силой держится не только за свою старую
конституцию, но и заотдельные учреждения, которые,
по мнению всех мыслящих американцев, являются уста­
ревшими, недостаточными или даже противопоказанны­
ми самому духу цивилизации.
Поэтому мы видим, что различия между Европой и
Америкой — это не просто различия в возрасте, уровне
культуры или характере, речь действительно идет о раз­
личии самой сущности. Поскольку приток европейцев в
Америку еще продолжается, этот факт еще не может про­
явиться с достаточной ясностью. Но тем более он уже
сегодня относится к самому важному аспекту внутренне­
го опыта каждого истинного американца молодого поко­
ления. Здесь мы достигли того пункта, находясь в кото­
ром можем оценить то поистине мощнейшее значение,
которая имела для Соединенных Штатов мировая война:
84

вне всякого сомнения, для их истории она имеет го­
раздо большее значение, чем для истории Европы. И
это не потому, что Америка из нации денежных реципи­
ентов вдруг превратилась в нацию кредиторов; и не пото­
му, что сегодня она является богатейшей страной мира; и
не из-за огромного политического и морального влияния,
которое она приобрела, — все эти завоевания в конеч­
ном счете могли бы оказаться лишь временными. Миро­
вая война представляет собой важнейшее событие в ис­
тории Соединенных Штатов потому, что благодаря по­
трясению, причиной которого она была, Америка как
нечто целое впервые осознала свою собственную
душу. До мировой войны она, по сути дела, еще рассмат­
ривала себя как колонию Европы или, по крайней мере,
как одну из многих частей единого западного мира. Но
потрясение, вызванное мировой войной, принесло урож­
денному американцу сознание своего американства; оно
позволило ему понять и почувствовать, что он обладает
душой, присущей особому, исключительному народу. И
это пробуждение было настолько мощным, что даже пред­
ставители молодого поколения, чьи родители были инос­
транцами, сегодня чувствуют себя американцами, и ни­
кем иным, то есть неевропейцами. Именно потому, что
эта новая душа пробудилась в сознании впервые, ее еще
нельзя выразить в какой-либо завершенной форме. Од­
нако если сегодня Бэббитт обладает силой убедительнос­
ти мифологической фигуры, то это не что иное, как есте­
ственное следствие того, что по уже указанным причи­
нам тип ограниченного американца способен ощущать
себя только американцем, и никем другим. И Бэббитт
потому смог достичь значения, которое в полной мере
понятно лишь очень немногим сынам более древних куль­
тур, что в период возникновения Америки, как и любой
другой нации, быть «американцем вообще» представля­
ет собой основополагающую ценность. Таким образом,
мы с уверенностью можем утверждать, что подлинная
история Америки началась лишь с того рубежа, которым
стала мировая война; то, что происходило прежде, было
европейской колониальной историей или же относилось —
85

как, наверное, это ощущает американец, в котором живо
прошлое, — к мифической доисторической эпохе Нового
Света, подобно тому как гомеровская эпоха относится к
эпохе исторических греков. Одно это соображение мно­
гое объясняет в послевоенной позиции Соединенных
Штатов: отрицание вильсонизма, выход из Лиги Наций,
долговую политику, законы об ограничении иммиграции.
Сюда относится даже сухой закон.
Исходя из этого, мы можем понять также и внезап­
ность и чрезмерность определенных явлений. Поскольку
осознание себя американцами, в противоположность ев­
ропейцам, возникло буквально вчера и в результате вне­
запного потрясения, то молодому поколению должно быть
так же не по себе, как в свое время Адаму и Еве при их
достопамятном столкновении с древом познания. Только
оно не сомневается, что найдет лучшее решение, и с по­
рога отвергает возможность того, что оно будет изгнано
из своего рая.
Мы уже в достаточной степени обозначили те коор­
динаты, которые позволяют определить сущность амери­
канского ландшафта в его главных чертах. Из тех черт,
что мы обсудили ранее — повторение, пожалуй, будет
излишним, — и в связи с тем, что уже было сказано, можно
вывести еще одну новую его черту. Благодаря тому, что
до мировой войны Америка даже коренным американ­
цам, насколько позволяло их сознание, казалась страной
свободы, убежищем для всех и каждого или плавильным
котлом, в котором все, что в него попадало, неизбежно
должно было измениться к лучшему в некоем абстракт­
ном смысле, американское мышление практически пол­
ностью оторвалось от действительности и вследствие этого
перестало обладать каким бы то ни было творческим воз­
действием. Еще и сегодня оно представляет собой нечто
более абстрактное, чем мышление любого другого наро­
да: оно мыслит в чисто абстрактных ценностных поняти­
ях, будь то понятие демократии или морализма, свободы
или идеализма и так далее. Очень быстро на американс­
кой почве в качестве противовеса и компенсации разви-

86

лась в равной степени трезвая и позитивистская манера
судить о вещах и ценностях, словно они находятся где-то
в другом месте. Общий знаменатель разнообразных явле­
ний, которые я здесь имею в виду, можно с полным пра­
вом обозначить как «прагматизм», хотя я использую это
слово в гораздо более широком смысле, чем название
соответствующей школы. Решающий тезис этого направ­
ления состоит в том, что все духовное и интеллектуаль­
ное должно оцениваться в соответствии с так называе­
мым «прагматическим тестом», понятие которого обычно
рассматривается в единстве с понятием успеха. Именно
эта крайность американской matter-of-factnesé лучше всего
доказывает, что речь здесь идет о некоей идеологии кон­
траста: поскольку американское мышление традиционно
склоняется к чистой абстракции, оно тем более явно осоз­
нанно обращается к тому, что можно непосредственно
пощупать руками. Но как много еще и сегодня значат в
Америке абстракции! Еще и сегодня американская нация
является самой идеалистической нацией в мире в смысле
абстрактного идеализма; она так строго следует ему, так
неуступчива и радикальна, словно какой-нибудь школь­
ник. И этот идеализм постоянно усиливается благодаря
идеологиям вновь прибывающих, которые ради собствен­
ного интереса должны вновь и вновь подчеркивать, что
Соединенные Штаты — это не такая страна, как все ос­
тальные, а американский народ — не такой, как все дру­
гие народы; для них Америка — это просто обетованная
земля осуществленных идеалов. Тем не менее абстракт­
ные идеалы как таковые обладают лишь весьма незначи­
тельной силой. Тот, кто до мировой войны в этом сомне­
вался, вероятно, с тех пор этому хорошо научен. То, к
чему в действительности привели четырнадцать пунктов
президента Вильсона, это разрушение Европы и угроза
существованию всей белой расы. Они стали тем, что ду­
ховно вдохновило большевизм, ибо без идеи самоопреде­
ления народов и полнейшего вильсоновского презрения
к историческим взаимосвязям большевикам бы никогда
* Сухость, прозаичность (англ.).
87

не удалось революционизировать весь Восток, а главное,
им никогда бы не пришло в голову попытаться проделать
то же самое с Европой. В конечном счете временное гос­
подство чисто абстрактных идеалов, никак не связанных
с действительностью, привело лишь к следующему: оно
предоставило иррациональным силам бессознательного
уникальную в современной истории возможность действо­
вать. Это касается и самой Америки. Если бы идеализм
культурных классов был менее абстрактным, то дух зем­
ли не получил бы возможности столь мощно проявиться
в первобытном облике Бэббитта.
В общем и целом сказанного выше достаточно. Одна­
ко у всего этого есть и другая сторона. Религии, учения
которых находились вне всякой связи с господствующи­
ми жизненными силами, тем не менее покорили землю;
лучшим примером является христианство. Ни один ти­
пичный представитель Запада ни в малейшей степени не
походил на тот тип, который жил в представлении непос­
редственных последователей Иисуса как «христианин»
будущего. И тем не менее христианские идеалы мощней­
шим образом способствовали преобразованию нашего
мира. Вероятно, если бы к христианству обратились на­
роды Востока с их метафизическим и пассивным харак­
тером, это не вызвало бы в них сколько-нибудь значи­
тельных изменений. Но агрессивный, жадный до деятель­
ности и полностью обращенный к миру человек Запада,
вне всякого сомнения, был бы намного хуже, чем он есть,
если бы в течение столетий не верил в христианские иде­
алы. Конечно, религия — это нечто совершенно иное,
нежели абстрактный идеализм. Но отношение типичного
американца к тому, чем для европейцев является абст­
ракция, представляет собой нечто именно религиозное;
он не убеждается в ее истине при помощи разума, он
абсолютно иррационально верит в нее; это касается преж­
де всего демократии, морали и свободы. Разумеется, вера
— это самое живое, что есть на свете. Хотя на эмпири­
ческом уровне вера в какую-либо вещь не делает ее бо­
лее действительной, чем она есть фактически; но вера
оказывает обратное влияние на человека и преображает
88

его. Но таким образом мы подошли к определению по­
лярной противоположности американской привязаннос­
ти к земле. Китайцев нельзя назвать в подлинном смысле
религиозными, ибо их традиционный тип воплощает пря­
мо-таки полное равновесие между принципом духа и прин­
ципом земли, между Ян и Инь. Еще в меньшей степени
таковыми являются европейцы. По своей сути они идеа­
листы; их господствующий принцип не пафос, а этос1;
прообразом их типа являются не земля и не Бог, а Икар и
Люцифер. Русские же, наоборот, глубоко религиозный
народ. Лишенные любого идеализма в европейском смыс­
ле, подобно индусам привязанные к земле (разве что зем­
ля их куда менее плодородна), они сознают действитель­
ность духа лишь в смысле своей полной противополож­
ности ему. В подобном же смысле религиозны или, ис­
пользуя более общее выражение, духовны и урожденные
американцы. То, что сегодня их духовность, как правило,
проявляется достаточно примитивно, вполне естествен­
но. Если примитивна Америка, связанная с землей, то же
самое относится и к Америке духовной. Исходя из этого,
можно a prion (поскольку речь идет о естественной необ­
ходимости) предвосхитить даже особенности американс­
кой религиозности. Поскольку американская жизнь, как
никакая прежде, направлена на завоевание и покорение
материи, то логично, что по-настоящему американская ре­
лигия может быть только чем-то таким, как Christian
Science, ибо эта Science полностью отрицает материю. А
поскольку традиционные церкви все больше превраща­
ются в разновидность успешного предпринимательства,
то возникает логическая необходимость того, чтобы са­
мые дикие и примитивные идеи официального христиан­
ства нашли удачливых покровителей. В этой связи я вспо­
минаю прежде всего о преподобном Билли Сандее (чело­
веке, которым я просто восхищаюсь и которому я лично
обязан, ибо он оказал мне высокую честь, прокляв меня
на одном из своих грандиозных собраний как дьявола во
1

Я отсылаю читателя к главам «Этическая проблема» и «Рели­
гиозная проблема» в моей книге «Возрождение».

89

плоти), который сообщает столь исчерпывающие сведе­
ния о преисподней, какими мог обладать разве что какойнибудь примитивный живописец, и который незадолго до
моего отъезда из Америки поведал газетам, что после его
смерти сатане не стоит рассчитывать на успокоение, ибо
он, преподобный, указал в своем завещании, чтобы его
кожа была использована для создания некоего барабана,
дробь которого будет досаждать лукавому столетиями.
Итак, мы достигли той точки зрения, находясь на
которой уже не кажется невозможным предвидеть, во
что превратится американский ландшафт, после того как
дух человека и дух земли окончательно сольются воеди­
но и народ достигнет зрелости. Однако для устранения
последних препятствий, остающихся на пути, ведущем к
правильному пониманию, представляется уместным и сво­
евременным сделать еще четыре достаточно важных за­
мечания. К сожалению, вследствие дурной наследствен­
ности и чрезвычайной плодовитости иммигрантов, при­
бывавших в Америку в течение последнего столетия, су­
ществует возможность, что в дальнейшем нация не смо­
жет развиваться в соответствии со своими наилучшими
способностями: эту возможность я просто оставляю без
рассмотрения, поскольку, если она реализуется, это бу­
дет означать такое стечение обстоятельств, которое не­
избежно приведет к абсолютному концу. Равным обра­
зом существует возможность, что население Америки
никогда не сможет соединиться в подлинную нацию: ее
я также не стану рассматривать, ибо в таком случае бу­
дущее Америки не будет представлять никакого интере­
са. Кроме того, прогресс Америки может ограничиться
исключительно областью техники и финансов. Эту воз­
можность я также не буду принимать во внимание. Все
те несущественные вещи, которыми так гордится Аме­
рика, в конечном счете имеют денежный эквивалент; это
означает, что они не обладают какой-либо собственной
ценностью; их может заполучить и использовать каж­
дый. Даже если однажды Соединенные Штаты станут в
этой сфере образцом немыслимого прогресса, это не

90

гарантирует им не только культурного, но даже и наци­
онального существования. Будущие поколения будут
видеть в них в лучшем случае лишь образцовую эконо­
мику или образцовую фабрику, лишенную какой бы то
ни было самостоятельной жизненной ценности. В таком
случае будущее Америки само по себе не будет обладать
никаким значением. Лично я убежден, что перспектива
столь безнадежного будущего, какое сулит Америке каж­
дая из этих возможностей развития, лишена всякой ве­
роятности. Хотя бы потому, что настоящая жизнь наци­
ональной души уже началась. Но прежде всего здесь сле­
дует подумать вот над чем: чем больше выделяется ка­
кая-либо сторона духовной или душевной жизни, тем
выше вероятность того, что рано или поздно развитие
пройдет определенный момент нестабильности, после
чего его дальнейший ход получит некое новое направле­
ние. Противостояние христианства и языческого мира
было вызвано тем, что античность, если судить психоло­
гически, верила лишь в духовно-этические ценности, в
силу чего эмоциональная и, шире, страстная сторона
человеческой натуры оставалась недоразвитой. В каче­
стве компенсации христианство презирало всякую ду­
ховность, полностью сосредоточившись на любви. Мо­
мент нестабильности, который я ожидаю в развитии
Соединенных Штатов, аналогичен. Сегодняшняя амери­
канская жизнь сверхрациональна; стандартизация захо­
дит так далеко, что симпатии к различному, исключи­
тельному, нерациональному едва теплятся. Это неизбеж­
но должно привести к накоплению неизрасходованной
энергии, которая рано или поздно прорвется, прорыв себе
свои собственные каналы. Уже сегодня американец в
глубине души кажется мне более иррациональным чело­
веком, чем европеец. Все, что связано с эмоциональной
стороной, характерная для него быстрая смена настрое­
ний и страсть к сенсациям, не говоря уже о его сенти­
ментальности, является выражением этого. Когда аме­
риканский провинциал заявляет о своих «чувствах» как
о последней инстанции, даже самый умный слушатель,
руководствующийся критериями разума, вынужден ка91

питулировать. Точно так же и американское пристрас­
тие к преувеличениям не стоит объяснять неким прису­
щим разуму уважением к количеству, а не простой склон­
ностью использовать количество в качестве символа, ибо
для этого американцы — слишком практичный народ:
наоборот, оно представляет собой компенсаторное бег­
ство в царство фантазии от той точности, которую требу­
ет деловая жизнь. Я часто погружался в бессознательное
людей, они впадали в самые дикие преувеличения: хотя
никогда не думали так, как говорили, но, с другой сторо­
ны, они вынуждены были преувеличивать. Точно так же
и американская способность воодушевляться, как бы при­
влекательна она ни была, не представляет собой ничего
существенного; на самом деле этот народ серьезен и рас­
четлив. Воодушевление выступает лишь в качестве необ­
ходимой компенсации в жизни, в которой слишком мно­
го расчетов. То же самое относится и к типично амери­
канскому религиозному возрождению, в котором разум
вообще не играет никакой роли last not least. Поскольку
американская жизнь кажется излишне рационализиро­
ванной, механизированной и подчиненной различным
нормам, то компенсаторный размах нарушений закона,
диких авантюр и кровопролития просто неизбежен. То,
что действительно для синхронного измерения, действи­
тельно и для последовательного. Человеческая природа
не способна к бесконечному развитию, направленному в
одну какую-либо сторону. В Европе эра непрерывного
прогресса завершилась мировой войной — самым ирра­
циональным и варварским событием всех времен.
Поэтому я убежден, что Соединенные Штаты не смо­
гут слишком долго развиваться в том направлении, в ко­
тором, они развиваются в настоящий момент. Скоро всту­
пит в действие закон энантиодромии, превращения в свою
противоположность. Конечно, это означает не то, что я
предвижу некое аннулирование всех прежних событий, а
лишь то, что на их фундаменте дальнейшее развитие при­
мет какое-то иное, новое направление.
* Последнее по счету, но не по важности (англ).
92

Я полагаю, что благодаря нашим последним рассуж­
дениям мы устранили важнейшие препятствия, стоявшие
на пути правильной оценки тех возможностей, которые
открывает перед Америкой будущее. Теперь я могу по­
пытаться материализовать свое видение того, во что пре­
вратится американский ландшафт, когда человек и земля
соединятся и народ достигнет зрелости.
Само собой разумеется, что будущее Америки не­
возможно предсказать, основываясь на ее институтах как
таковых. Всегда рискованно «объяснять» явления жиз­
ни какими-либо внешними причинами. Если история и
доказала какую-либо аксиому, то лишь ту, которую впер­
вые сформулировал Гюстав Ле Бон: «Le peuples ne sont pas
gouvernés leur institutions, mais leurcaractèr». То есть: если ин­
ституты соответствуют национальному характеру, то они
репрезентативны и, следовательно, определенно долго­
вечны; если такая гармония между формой и смыслом
отсутствует, то самые лучшие институты лишены внут­
ренней силы. Возможно, сегодняшние институты Соеди­
ненных Штатов соответствуют внутреннему состоянию
нации, но столь же возможно, что дело обстоит прямо
противоположным образом. Ведь нация все еще пребы­
вает в становлении; первоначальная конституция была
разработана и принята большинством, которое очень
сильно отличается от нынешнего; когда нация созреет,
она, возможно, кардинально изменится по своему расо­
вому составу и т. д. Существующие институты не могут
считаться неким окончательным состоянием хотя бы по
следующей решающей причине: они совершенно не при­
нимают во внимание действительного (внутреннего) че­
ловека; их творческим фундаментом является либо абст­
рактный идеал внутреннего человека, который никогда
не был и не будет достигнут, либо нечто чисто внешнее,
например, эффективность, комфорт или продуктивность;
и, быть может, когда-нибудь наступит время, когда аме­
риканцы поймут, что такой идеал не выражает того, что
в конечном счете им требуется. То, что большинство аме­
риканцев считают свои учреждения абсолютно лучши­
ми, служит лишь еще одним доказательством провинци93

ализма Джорджа Бэббитта; как я показал в главе «Ита­
лия» своей книги «Спектр Европы», вообще не суще­
ствует таких институтов, которые можно было бы счи­
тать абсолютно лучшими. Следовательно, чтобы точно
предугадать национальное и культурное будущее Соеди­
ненных Штатов, их институты следует принимать во
внимание лишь в той мере, в какой они ясно и непос­
редственно выражают душу Америки.
Но что же такое душа нации?1 И — раз уж мы сказа­
ли, что по своей сути нация, в той мере, в какой она вооб­
ще является нацией, представляет собой некую душу — в
чем состоит нация? Она — не раса, не окружающая сре­
да, не история как таковая. Какой-либо коллектив яв­
ляется нацией или не является ею в зависимости от
того, представляет ли он собой определенное стиле­
вое единство или нет. В общем биологический матери­
ал везде и всегда был одним и тем же. То, формировались
ли из него нации и культуры, и если да, то какие, зависе­
ло исключительно от того, были ли они наполнены духом,
и если да, то каким. Точно так же дело обстоит и с искус­
ством живописца. Краски и формы, а также законы, ко­
торым они подчиняются, доступны каждому; однако Рем­
брандт с их помощью создает нечто уникальное. Возник­
новение значительной национальной сущности полнос­
тью зависит от такого же рода уникальности. Тысячи и
тысячи народов, возникших из одинакового или сходного
праматериала, прошли по земле, но лишь немногие обре­
ли собственный облик, а из них лишь единицы смогли
прочно утвердиться. Эти последние в каждом отдельном
случае относились к другим народам так же, как произве­
дение Рембрандта относится к работе менее выдающего­
ся живописца. Несомненно, дух, создающий стиль, в сво­
ем проявлении в большей или меньшей степени связан с
определенной кровью. Но будет полнейшим искажением
1

Подробное развитие последующего хода мыслей читатель най­
дет в «Спектре» (с. 358 четвертого издания), в главе «Духовное
детство» книги «Возрождение» и в эссе «Иисус-маг» из книги
«Люди как символы».

94

действительности придавать этой связи решающее зна­
чение. И именно Соединенные Штаты наиболее убеди­
тельно доказывают, что нацию создают не первобытные
инстинкты, а то, что из них и при их помощи формирует
тот или иной дух. Тип европейца, от которого типичный
американец, пусть он будет даже чисто англосаксонского
происхождения, отличается в наибольшей степени, это
англичанин. Различие между ними настолько бросается в
глаза, что тот факт, что они говорят на одном и том же
языке, можно счесть просто-напросто какой-то игрой
природы. Достаточно вспомнить о крайней несдержан­
ности американцев и том необычайном значении, кото­
рое в Англии придается самообладанию; об американс­
кой публичности и прямо-таки святости частной жизни у
англичан; о высокоразвитом политическом сознании бри­
танцев и его почти полном отсутствии у американцев; о
характерном английском индивидуализме и столь же ха­
рактерном социальном образе мыслей в Соединенных
Штатах; об определяющем чувстве иерархии, касты и ка­
чества в островной империи, в противоположность кото­
рому Америка демократична в том смысле, что там ра­
венство, единомыслие и стандартизация почитаются за
высочайшие ценности; о расположенности англичан к
уюту и скромности и типичной неспособности американ­
цев понять, что ценность не зависит от количества и раз­
мера. Различия между норвежцем и неаполитанцем и то
менее значительны. Одни эти рассуждения должны изле­
чить от их заблуждений всех тех, кто полагает, что в жиз­
ни можно хоть что-нибудь объяснить посредством кате­
горий внешней причинности. Подавляющее большинство
потомков тех, кто поселился в Америке уже давно (а они
фактически отцы страны), в том, что касается крови, тра­
диций, культуры и даже основополагающих институтов,
являются сыновьями Британских островов, и все же... Эти
общие размышления вплотную подвели нас к осознанию
того, что может однажды получиться из американской
нации и чем она, по всей вероятности, когда-нибудь ста­
нет. Говорить о различии рас населения Америки как
о помехе национальному единству означает совершен95

но не понимать истинного положения вещей. Все ве­
ликие нации возникли в результате смешения крови. Важ­
но лишь то, будет ли когда-нибудь имеющийся материал
одухотворен каким-нибудь оригинальным стилем и полу­
чит ли он оригинальную форму для своего выражения.
Рассмотрим теперь точное значение слова «стиль» при­
менительно к нациям и культурам. У индивида стиль —
это результат полного воплощения индивидуального духа
в материи в соответствии с ее законами — тем не менее
главенствует именно дух. Но, с другой стороны, всякое
великое искусство, признававшееся или признаваемое
таковым нацией или человечеством, имеет сверхиндиви­
дуальное происхождение, причем не только в сверхъес­
тественно-духовном, но и в расово-племенном смысле.
Коллективная память образует фон, на котором действу­
ет каждый отдельный человек. Он обладает определен­
ным коллективным фоном, которым является его не толь­
ко физическое, но и духовное детство. Поэтому уникаль­
ность духовного человека, составляющая его сущность,
всегда выражается посредством форм, заимствованных у
коллективного бессознательного. И это объясняет, каким
образом все великие культуры были основаны великими
индивидуумами и почему каждая культура представляет
собой некую вещь в себе. Соответственно и коллектив­
ное также может выразить один-единственный индивид.
И это еще не все. Духовное есть нечто специфически
иное, нежели коллективное; в принципе, всякий дух мо­
жет выразить себя посредством любого коллективного
бессознательного подобно тому, как это происходит в
представлении тех, кто верит в реинкарнацию. При лю­
бых обстоятельствах мы имеем дело с неким непредска­
зуемым фактором: если не родятся великие люди, то на­
ция никогда не найдет своего полного выражения. Но
даже какой бы то ни было бог, воплощаясь на земле, по­
ходит на своих родителей; он возвещает свое вечное зна­
ние в понятных его пастве словах и понятиях. Кроме того,
всегда можно обнаружить его предшественников, при­
чем не только на уровне коллективного бессознательно­
го, но и на уровне духа; так, возможность пришествия и
96

облик Иисуса Христа были предвосхищены самыми ран­
ними еврейскими пророками. Но из этого следует, что
стиль той или иной нации, если он когда-нибудь сформи­
руется, может быть с большой уверенностью определен
еще прежде, чем обретет четкий облик. Своей завершен­
ной формы он достигнет лишь после того, как родятся
великие гении; но до того, как они сделают свое дело,
всегда существует возможность, что нация никогда не
достигнет своей кульминации. Однако определению души
народа способствуют и менее значительные стили — в
той мере, в какой они могут считаться типичными. Но
общие черты заранее обусловлены в равной степени по­
стоянными факторами земли и коллективного бессозна­
тельного. Поэтому такое, по сути, необъятное явление,
как душа нации, в его главных чертах можно определить
заранее, даже если она еще не родилась или вообще ни­
когда не родится.
Каковы же существенные свойства американской
нации, и какова будет ее культура, когда она вырастет?
Начнем с того, что переведем наше знание характерных
американских свойств, обусловленных самим американс­
ким континентом, на уровень возможного стиля.
В своих главных чертах американский ландшафт очень
напоминает азиатский или русский. Уже на этом основа­
нии здешний будущий тип должен быть столь же широ­
ким и масштабным, как русский, и в корне отличаться от
европейского. С другой стороны, в результате взаимо­
действия двух причин он должен быть особенно привя­
зан к земле: первой из этих причин является гигантская
преобразующая сила американской земли, другой — мно­
говековая сугубая экстравертность американских инте­
ресов, неизбежно вызывавшая соответствующий душев­
ный регресс и опустошение — опустошение, которое со
своей стороны предоставило первобытным силам земли
единственную в современной истории возможность сыг­
рать решающую роль в формировании психической ат­
мосферы. В период своего неоспоримого господства эти
силы внушили человеку его свойства и способности, ко97

торые должны остаться доминирующими в течение всего
обозримого будущего. Сюда относятся одаренность в об­
ласти механики и техники, а также организационные спо­
собности, то есть то, что сделало Америку тем, чем она
ныне является. То же самое можно сказать и о глубоко
укорененном в ней социальном чувстве. Будет глубокой
ошибкой приписывать социальным достижениям какуюлибо духовную ценность: социальное и духовное разви­
тия относятся к различным измерениям. Все учение Хри­
ста доказывает, что Ему это было известно. Поскольку
Он обращался исключительно к духу, Его образ мыслей
был абсолютно антисоциальным. Только поэтому Он мог
сказать Своей матери: «Женщина, какое я имею к тебе
отношение?», а Своим ученикам приказать оставить се­
мьи и друзей. И, превознося ценность любви, Он никогда
не имел в виду какой-либо «филантропии». Когда в На­
горной проповеди иудейскому закону Он противопоста­
вил Свой (а Я говорю вам), Он обращался не к человече­
ству вообще, а к тем, кто принадлежал к тому же типу, что
и Он сам, к детям духа; ударение падает на «вам», на его
непосредственных учеников1. Равным образом, когда каль­
винизм отличал избранных от неизбранных, это в полной
мере соответствовало изначальному христианскому духу.
Духовное развитие принимает в расчет лишь то, что в че­
ловеке уникально, неповторимо, поэтому категория коли­
чества никоим образом не может быть применена к духов­
ным проблемам. Но зато она применима к социальным
проблемам и их решению. Это проблемы не духовного, а
именно земного человека. Поэтому высокое развитие со­
циальных инстинктов предполагает соответствующую при­
вязанность к земле и, как следствие, недостаток индивиду­
альности и понимания ценности уникального. Это объяс­
няет, почему примитивные народы в социальном отноше­
нии кажутся более близкими к совершенству, чем куль­
турные сообщества. Конечно, встречаются случаи почти
1

До настоящего времени самым ясным выражением этой исти­
ны остается то, которое в своей «Нагорной проповеди» (изда­
тельство К. X. Бека) дал Иоганнес Мюллер.
98

полного равновесия между индивидуальным и социальным
принципом. Примером этого служит Англия. С другой сто­
роны, Древний Китай воплощал собой принцип равнове­
сия, в котором социальный принцип хотя и господствовал,
но уникальное все же оставалось достаточно мощным фак­
тором, чтобы породить великую художественную культу­
ру. С Соединенными Штатами дело обстоит примерно так
же, как с Россией. Здесь социальные ценности всегда вы­
ступали в роли последней инстанции, хотя странная струк­
тура этой нации делает невозможным осуществление иде­
алов демократии. Так, в обеих странах обыкновенный че­
ловек ценится выше, чем неординарный, — еще одно след­
ствие господства принципа земли. Само собой понятно,
что средний человек ближе земле, чем гений. Развитие
Америки в направлении, подобном русскому, началось еще
тогда, когда на горизонте не наблюдалось никакого совре­
менного «социализма»: этим объясняется, каким образом
уже такие люди, как Эмерсон или Уильям Джемс, смогли
выработать такие идеологии, которые настолько же кон­
трастируют друг с другом, насколько учение Иисуса про­
тиворечило ортодоксальному иудаизму: я говорю об уче­
нии Эмерсона, согласно которому ценность человека це­
ликом зависит от его отказа приспосабливаться (that he
does not conform), и об учении Уильяма Джемса, согласно
которому человечество состоит из уникальных индивидуу­
мов (Baches). Все это без труда можно перевести на язык
сегодняшних норм американской жизни.
Итак, мы, пожалуй, определили важнейшие порож­
денные землей компоненты будущего стилевого единства
Соединенных Штатов. Интеллектуальные, моральные и
духовные компоненты очевидны. На первом месте нахо­
дятся идеалы XVIII столетия; они лежат в основании всех
без исключения уже сформировавшихся американских
нравов и институтов. Традиции Bill of Rights* и Common
Law** принадлежат духу этого столетия. То же относится
и к американскому морализму. Однако последний вопло* Билль о правах (англ.).
" Обычное право (англ.).
99

щает собой духовные силы, которые он никогда не воп­
лощал в Европе и которые придают ему совершенно ин­
дивидуальные черты. В Америке морализм XVIII столетия
является опорой пуританизма; поэтому у него религиоз­
ные, даже очень глубокие религиозные основы, тогда как
европейский морализм был иррелигиозен; для нас он был
новым воплощением духа Стой, как тот проявился в фи­
гуре Сенеки. Поэтому американцы по своей сущности, а
не лишь по случаю (как это эпизодически случалось даже
с французами) представляют собой моральную нацию.
Кроме того, американский морализм в особенности уси­
лился благодаря своей направленности исключительно на
земной успех, что был порождением изначального духа
пионеров. Любая торговля первоначально была бесчест­
ной профессией; однако чем больший объем она приоб­
ретала, тем более честной она становилась на практике.
Она начиналась прежде всего как попытка максимально
обмануть других; но современные возможности массо­
вых продаж — следствие массового потребления — вско­
рости привели всех разумных торговцев к пониманию того,
что гигантские прибыли достижимы лишь там, где правит
идея «служения клиенту». И здесь мы оказываемся перед
еще одним примечательным и специфически американс­
ким слиянием двух изначально независимых друг от друга
духовных направлений, двух различных традиций. Амери­
канский протестантизм очень скоро развился в особенное
направление специфически американского кальвинизма
{сам Кальвин никогда не был кальвинистом в этом смыс­
ле) — направление, которое потому смогло стать главным
в американской жизни, что в нем воедино слились три
различных духа, которыми были исполнены первопоселен­
цы: дух пионера, дух пуританина и дух предпринимателя.
Все эти главные, хотя и столь различные формы амери­
канского христианства сходятся в одном пункте: в том, что
материальный успех на земле является достаточно надеж­
ным доказательством милости Божьей. Угодный Богу че­
ловек должен стать богатым. С другой стороны, тот, кто не
хочет быть богатым, кто не пользуется своими талантами,
тот не работает по-настоящему во славу Божью. Сколь

100

мощный импульс должно было передать простым религи­
озным душам, каковыми были души первых англосаксов,
такого рода убеждение, нетрудно догадаться, тем более что
у него был весьма реальный задний план в виде банков:
они были, так сказать, застрахованы религиозным испове­
данием. Критерием для величины предоставляемых ими
кредитов была религиозная секта, к которой принадлежа­
ли их клиенты, и ее религиозное рвение. Все эти духов­
ные, моральные и интеллектуальные элементы, взятые
вместе, образуют чрезвычайно сильную традицию.
Однако она должна была утвердиться в противостоя­
нии с двумя противоположными силами. Первой был тра­
диционный идеал той Америки, который жил в фантази­
ях большинства иммигрантов, когда они решались поки­
нуть родину. Кроме того, этот идеал вновь и вновь защи­
щали самые представительные люди Америки от Джорд­
жа Вашингтона до Вудро Вильсона и Кельвина Кулиджа;
Джон Дьюи сказал даже: «Особенностью нашего нацио­
нализма является его интернационализм». Бесполезно
утверждать, как это с удовольствием делают стопроцент­
ные американцы, что то или иное явление — «неамери­
канское», если именно оно знаменует собой тот идеал
Америки, который признается таковым как лидерами стра­
ны, так и в самом серьезном смысле той частью населе­
ния, которая родилась за границей, особенно учитывая
тот факт, что эти уроженцы других стран и дети наполо­
вину американизированных иммигрантов составляют по
меньшей мере половину населения. Случай Соединенных
Штатов потому действительно уникален, что их населе­
ние состоит из двух различных и приблизительно равных
групп людей, которые смотрят на страну и оценивают ее
абсолютно по-разному и для каждой из которых она пред­
ставляет собой нечто принципиально иное. Поэтому Со­
единенным Штатам совершенно не грозит опасность того,
что значительное количество их граждан останутся вер­
ными традициям своей исторической родины: так обсто­
яло дело даже с англосаксонскими поселенцами, тради­
циям которых стопроцентный американец обязан самим
своим появлением/Но опасность, пожалуй, могла бы воз-

101

никнуть из-за того, что существует чрезвычайно сильная
традиция прямо противоположного понимания значе­
ния Америки потомками первопоселенцев и недавними
иммигрантами. Одно лишь выдвижение Эла Смита в ка­
честве кандидата в президенты представляется мне са­
мой важной проблемой во внутренней жизни американс­
кой нации со времен Авраама Линкольна. Все те, кто от­
носительно недавно поселился в Америке, исповедуют тот
ее идеал, который совершенно чужд стопроцентным аме­
риканцам. И этот идеал тем более становится мощным,
что в склонности ко всеобщему уравнению и к мышлению
количественными, а не качественными различиями он на­
ходит самую благодатную почву1.
Поэтому к тому представлению об Америке, которое
присуще ее вновь прибывшим гражданам, мы должны
отнестись со всем вниманием, как к мощной традиции,
противостоящей традиции стопроцентных американцев.
Нет сомнений, что воспоминания о гражданской войне,
не говоря уже о войне за независимость, ничего не зна­
чат для почти половины американцев просто потому, что
эти воспоминания не являются частью их коллективного
бессознательного. В сердцах же этой половины живут
чрезвычайно мощные американские идеалы, которые,
однако, не восходят, в противоположность американской
свободе, к несвободе прошлого, а имеют свой исток в
бедности современной Европы. И этот новый идеализм,
как это ни странно звучит, находится в большем созву­
чии с величественным духом континента и новой ролью
Америки как мировой державы, чем старый американс1

Разве так уж невероятно, что республиканская и демократи­
ческая партии, члены которых до недавнего времени (борьба
между Гувером и Смитом была, по сути дела, первой выборной
битвой, в основе которой лежали витальные принципы, пусть
даже этот факт и не нашел никакого выражения в официаль­
ных программах) преследовали одинаковые цели и идеалы, в
конце концов превратятся в инструменты, выражающие инте­
ресы двух противоположных основных типов американцев, о
которых мы говорили выше?

102

кий идеализм. Далее, примитивизация типа старых аме­
риканцев открывает перед уроженцами других стран и
теми, кто живет в Америке в течение всего лишь несколь­
ких поколений, возможность со временем приобрести для
нее непропорционально большое значение. И, наконец,
присущий им образ Америки лучше всего гармонирует с
послевоенным духом. Поэтому вряд ли события будущего
опровергнут наше предположение, что будущий «стиль»
Америки в значительной степени вберет в себя дух этих
недавних иммигрантов.
И все же коренным американцам не стоит отчаивать­
ся, в конце концов они выиграют гонку. Почему? По той
простой причине, что с течением времени все иммигран­
ты станут коренными жителями и получившийся в итоге
тип коренного американца, все равно какой крови, будет
в чрезвычайно высокой степени определен землей, а сле­
довательно, неизбежно будет значительно больше похо­
дить на тип сегодняшнего коренного американца, чем на
его европейских предков. Но шансы «уроженцев» хоро­
ши и еще в одном, более благоприятном для нынешних
коренных американцев смысле: по крайней мере, неко­
торые из них в будущем обретут еще большую власть,
чем сейчас. Только это относится не к Бэббитту, а к типу
американского аристократа, то есть к лучшим представи­
телям Юга. Во время моего путешествия по Соединен­
ным Штатам мне с самого начала бросилось в глаза то
огромное превосходство типа, который воплощают собой
лучшие уроженцы штата Виргиния, над всеми остальны­
ми американскими типами, в особенности над жителями
Севера и Востока. Позднее я обнаружил, что непропор­
ционально высокий процент выдающихся людей, играв­
ших и продолжающих играть важную роль в жизни Со­
юза, составляют сыны Виргинии и соседних штатов. За­
тем я сам посетил эти штаты и понял, что Виргиния не
просто одно из прекраснейших и самых восхитительных
мест в мире — она также и единственная область Союза,
чья атмосфера культурна в самом широком смысле слова.
Атмосфера Новой Англии также культурна; однако, даже
не говоря о том, что она находится в процессе исчезнове-

103

ния, следует отметить ее бескровность и духовную узость.
В Виргинии же сохранилась именно роялистская тради­
ция. Это — аристократическая традиция, а это означает,
что в ней акцент делается на уникальность человека. По­
скольку человек по своей сути уникален, лишь внутрен­
няя установка аристократического толка может вести к
подлинной гуманности, не зависящей от политического и
социального статуса человека, а тем более от степени его
известности; в наше время все хорошее без разбора обо­
значается как «демократическое». Несомненно, превос­
ходство виргинцев отчасти объясняется той замечатель­
ной человеческой породой, которая составила костяк этой
группы американцев. К сожалению, иммигранты, прибыв­
шие в Новый Свет в последующие столетия, не привезли
с собой столь великолепной наследственности, как самые
первые поселенцы. Тем не менее превосходство, о кото­
ром мы говорим, в большей степени является следствием
все еще живой традиции; она столь сильна, что даже чу­
жак стремительно подпадает под ее влияние. При таких
обстоятельствах время неотвратимо работает натип вир­
гинца. Согласно всеобщему закону жизни, первоначаль­
ное равенство постепенно дифференцируется. Но если
признать это, то в таком случае качество неизбежно бу­
дет все в большей и большей степени брать верх над ко­
личеством. А такое направление развития неизбежно при­
ведет к прочному господству более высокого по своим
человеческим качествам типа. Но сегодня такой тип среди
уроженцев Америки можно обнаружить лишь на Юге.
Но как же может Юг иметь такое значение для буду­
щего Америки, если все американцы в один голос указы­
вают на его «отсталость», а рационализация и индустриа­
лизация, как представляется, будут и впредь неотвратимо
прогрессировать? Кроме того, в Виргинии остались нане­
сенные гражданской войной раны, которые и по сию пору
не излечены. Этот район беден, относительно мало ин­
дустриализирован, а южане как будто бы от природы
медлительны. Но, как бы странно это ни звучало, именно
это обстоятельство дает мне основание ожидать будуще­
го господства Юга.

104

На самом деле a priori исключено, что северный тип
навсегда останется господствующим. Северо-восточный
тип американца чересчур динамичен; он по своей сути
номад, ему не свойственна оседлость. Если же его движе­
ние остановится, он как тип прекратит свое существова­
ние. А он неизбежно прекратит свое существование еще
быстрее, чем это было в случае номадических племен
прошлого, из-за его религии труда и успеха. Он полагает:
если он продолжает трудиться, то каждый год должен быть
лучше, чем предыдущий; мировой моральный порядок, как
он думает, гарантирует постоянный подъем. Но такого не
может быть. Всегда есть хорошие и плохие годы, эпохи
прогресса и упадка, зависящие от планетарных условий,
над которыми человек не властен. Поэтому можно с ма­
тематической точностью предсказать, что мировоззрение
американцев, относящихся к северному типу, не выдер­
жит длительного испытания практикой. А поскольку все
американцы верят в практику, результатом будет неиз­
бежный и полный крах этого воззрения. Это — одно из
тех будущих событий, которые я имел в виду, когда гово­
рил, что убежден в том, что скоро Америка пройдет через
определенный пункт нестабильности. Мать-земля суще­
ствовала миллионы лет, прежде чем человек начал ей до­
кучать. Даже сегодня она сильнее его, и человек остается
в первую очередь ее дитем, хотя он и покорил ее. Ни при
каких обстоятельствах для него не может быть прочного
счастья, если он не созвучен ее ритму. Но это означает,
что для него существует лишь один род стабильного по­
зитивного состояния — относительно статичное. Ко­
нечно, это привилегия человека — жить духовной иници­
ативой, одновременно от нее зависит его человеческое
достоинство. Однако существует различие между утвер­
ждением свободы как таковой и чрезмерной подвижнос­
тью. Если человек правильным образом ориентирован во
вселенной, его динамический и статический полюса на­
ходятся в равновесии. Если его жизнь исключительно ста­
тична, он не прогрессирует: он в большей или меньшей
степени остается на уровне животного, но тогда он, по
крайней мере, не вымирает. Если же он, напротив, лишь

105

динамичен, то между человеком и природой отсутствует
равновесие, и неизбежным результатом становится преж­
девременная смерть. Это относится не только к трагичес­
ким героям, таким, как Александр Великий или Наполе­
он, но в не меньшей степени и к сугубо динамичным на­
родам. Гунны вымерли в мгновение ока. Норманны опус­
тошали и грабили в течение нескольких столетий всю Ев­
ропу, они даже основали несколько королевств. Однако
их тип просуществовал недолго. В большинстве своем они
полностью вымерли. В некоторых случаях они смешались
со статическими типами, из какового смешения произошли
впоследствии высокие культуры, например, в Англии, во
Франции, на Сицилии. Впрочем, для нашей проблемы
решающим является то, что норманны как таковые не
сохранились, а если бы такое произошло, то это противо­
речило бы закону природы; в постоянном по своей сущ­
ности, а потому статичном мире односторонняя подвиж­
ность никогда не может сохраняться дольше, чем в тече­
ние довольно краткого промежутка времени. Сегодняш­
ний же проворный, деятельный и предприимчивый аме­
риканец имеет с норманном наибольшее сходство, чем
любой из известных мне типов. Эти американцы точно
так же нападают, захватывают и эксплуатируют. У них
так же отсутствует любое из свойств, которые гарантиру­
ют длительное существование. Наверное, они завоюют
всю Америку, они уже завоевывают Юг. Однако поэтому
он и не воспримет северный характер. Американец Севе­
ра в такой степени организует, индустриализирует, ком­
мерциализирует и социализирует всю территорию Союза,
в какой это позволяют разум и природа вещей. Но затем
он исчезнет, подобно тому как исчезли норманны. То есть
у выживших произойдет смена типа, в результате кото­
рой появится лучший тип, находящийся в большем рав­
новесии с природой. А поскольку природа жестокосерд­
на, она покарает смертью всех тех, кто слишком далеко
зашел в отречении от земли, своей матери. Уже сегодня у
потомков тех жителей Севера и Востока, которые в про­
шлом были чрезмерно энергичны, ярко выражен стран­
ный дефицит витальности; высокий темп у них, как прави106

ло, является уже не выражением силы, а свидетельством
невротического беспокойства. Чем дальше на юг — разу­
меется, до известного предела, до тех мест, где климат
становится слишком жарким для представителей белой
нордической расы, — тем полнокровнее в смысле всей
человеческой жизни выглядит американец. Конечно, се­
верный тип будет существовать и далее, но в будущем он
будет считаться самым убогим, низшим типом. Вероятно
также, что Средний Запад и в дальнейшем останется на­
циональным базисом Америки. Однако если когда-либо в
ней расцветет истинная культура и акцент будет сделан
именно на культуре, то гегемония неизбежно перейдет к
Югу. Причина этого та же, что и та, по которой француз­
ская культура кажется более совершенной и одновременно
более стойкой, чем немецкая. Когда я впервые столкнул­
ся с тем чудесным женским типом, который в Америке
именуется «Southern girl*», мне в первую очередь броси­
лось в глаза, что она относится к своей северной сестре
примерно так же, как француженка к немке. Если после­
дняя обладает не слишком тонким чувством пропорции, а
вследствие этого и небольшой внутренней силой, фран­
цуженка от природы видит все в правильном соотноше­
нии; ее ориентация внутри жизненной целостности точ­
но так же основывается на врожденном чувстве истин­
ных взаимоотношений между всеми ее возможностями и
аспектами. Отсюда ее чувство прекрасного, ее вкус, но
также и ее моральная сила, ее tenue** и ее прирожденное
чувство естественного порядка. Немногие женщины в
мире лучше нее понимают значение семьи. Совершенно
незаслуженно к ней пристало обвинение в аморальности:
просто она знает, что мимолетное нарушение супружес­
кой верности — грех вполне простительный по сравнению
с юридически оформленным разводом, разрушающим до­
машний очаг и наносящим вред душам детей. Она умеет
различать между временным и постоянным; ей ведомо раз­
личие между влюбленностью и настоящей любовью.
* Девушка с Юга (англ).
** Манера вести себя [φρ.).
107

То же самое можно сказать и о девушках Юга. Этим
наряду с прочим объясняется и их редкая красота.
Но блестящим перспективам Юга со своей стороны
способствует и закон исторического контрапункта. Имен­
но потому, что в течение стольких событий Америка была
исключительно динамична, она, если переживет неизбеж­
ный кризис, рано или поздно перейдет на длительное
время в такое состояние, которое будет характеризовать­
ся значительно большей статичностью. Предвидеть такой
поворот событий позволяют явления, наблюдающиеся уже
сегодня: например, то обстоятельство, что американец, в
сущности, медлителен и консервативен. Если американс­
кая нация не выродится и не произойдет какой-либо ка­
тастрофы, следствием которой будет полное обезлюде­
ние, то в будущем определяющий американский тип в
любом случае будет выглядеть совершенно иначе, чем
нынешний репрезентативный тип. Стремительная и не­
утомимая предприимчивость исчезнет, ни в коем случае
она более не будет составлять предмет гордости амери­
канцев. Никто не будет считать небоскребы, темп жизни
и методы ведения бизнеса чем-то таким, что характери­
зует сущность американцев. Такие люди, как Рокфеллер,
Форд или Карнеги, перестанут воплощать репрезентатив­
ный тип американца. Те явления, символом которых се­
годня являются Соединенные Штаты, возможно, вообще
исчезнут — отчасти потому, что они действительно пре­
кратят свое существование, отчасти потому, что эта «Американа» станет достоянием всего человечества.
Итак, мы уже достаточно сказали о частных аспектах
занимающих нас проблем, насколько их можно устано­
вить, не став при этом жертвой каких-либо предрассуд­
ков; теперь мы можем решиться на попытку их обобще­
ния в некоем всеобщем синтезе. Какого же рода будет
стиль американской культуры после того, как она достиг­
нет зрелости? Стиль — это не абстракция, это нечто со­
вершенно конкретное. Поэтому, чтобы предвидеть фак­
ты, не имеет смысла выискивать репрезентативные идеи
и теории. Следует обращаться исключительно к живым

108

типам. А поскольку все культуры прошлого в качестве
своих предшественников имели нескольких конкретных
людей, то a priori несомненно, что должны существовать
такие американцы, которые уже сегодня воплощают со­
бой будущий стиль нации.
В течение долгого времени я высматривал таких аме­
риканцев. Вскоре для меня стало несомненным, что ни
один из тех американцев, что почитаются общественным
мнением репрезентативными, в действительности тако­
вым не является. Такие люди, как Рокфеллер или даже
Генри Форд, в принципе, могли бы принадлежать к любо­
му народу. То, чего они добились, следует приписать вне­
шним возможностям нового континента. Это, по всей
вероятности, верно даже в том единственном отношении,
в котором некоторые из них кажутся «неамерикански­
ми»; я имею в виду склонность к Social Service* : именно в
их отношении я совершенно не уверен, что эта склон­
ность является для них чем-то первичным. Великие пред­
ставители новоанглийского типа в любом случае не более
репрезентативны. То же самое, разумеется, относится к
таким фигурам, как Франклин, Вашингтон и даже Томас
Джефферсон; любой европейский аристократ больше
похож на них, чем сегодняшний средний американец.
Конечно, есть миллионы граждан, которые в полной мере
репрезентативны для типа американского бизнесмена или
общественного деятеля, клубной дамы или деревенского
увальня; однако во всех этих случаях речь не может идти
о каком-либо внутреннем содержании. Нацию составля­
ет ее душа, а все эти типы представляют собой нечто
поверхностное. В течение некоторого времени я действи­
тельно полагал, что истинная душа Америки — черная,
ибо вплоть до настоящего времени лишь черные сформи­
ровали убедительный собственный стиль, который был
бы по своей сути американским. Но затем я внезапно
понял, что именно потому, что американская жизнь внеш­
не такая шумная, публичная и поверхностная, ее глубины
в соответствии с законом компенсации должны быть не* Общественная деятельность (англ.).

109

броскими и даже совсем невидимыми. Между тем я уже
открыл для себя, что американец по своей сути в высшей
степени чувствителен, застенчив, молчалив и скромен. Как
следствие, я обратил внимание на фигуры, которые, как
мне казалось, наиболее значимы для самых добросовест­
ных и идеалистически настроенных слоев населения. Спу­
стя некоторое время я обнаружил — и это повергло меня
в изумление, — что самым репрезентативным и значимым
из живущих ныне американцев является Джон Дьюи.
Всякий раз, когда мне удавалось проникнуть в твор­
ческую сферу американского бессознательного, я обна­
руживал, что Джон Дьюи играет роль своего рода прасимвола. Это было одним из самых значительных откры­
тий в моей жизни. Несколько раз я встречался с Дьюи
лично: по сути дела, он не произвел на меня никакого
впечатления. Его философия также ничего для меня не
значила: для европейца она никогда не имела значения и
вряд ли когда-нибудь его получит. Но в то самое время,
когда для меня стало ясным, какое значение имеет Дьюи
для Америки, я благодаря счастливому случаю узнал, что
и в современном Китае, для которого он разработал сис­
тему образования, он почитается, как, возможно, ни один
мудрец со времен Мен-цзы; я узнал также, что он пользу­
ется большим авторитетом в большевистской России и
что он как раз только что предложил план реорганизации
системы образования Турции, а вслед за тем и Мексики.
Эти примеры столь далеко идущего влияния позволили
мне многое понять. Очевидно, что Америка на всех уров­
нях принадлежит к тому же самому новому миру, что и
Россия, Китай и Турция, а потому относится к совершен­
но иному порядку, чем европейский. Пусть Джон Дьюи
репрезентативен не совсем в том смысле, в каком Гёте
репрезентативен для Германии, а Толстой для России. Но
у наций, находящихся в начале своего становления, речь
и не может идти о репрезентативных личностях в класси­
ческом смысле, и меньше всего у народа, который с само­
го начала представлял собой демократию, а потому у него
и не развился отличающийся от всех остальных высший
тип, который выступал бы в качестве своего рода образ-

110

ца. Абсолютно точно, что Дьюи не играет роли мозга аме­
риканской нации, потому что в ином случае он был бы
куда заметнее. Но нет никакого сомнения, что он — важ­
нейшая эндокринная железа Америки. Он репрезентиру­
ет внутреннее стремление и лучшие способности нации.
Поэтому мы можем предположить, что тот, кто понимает
Дьюи как тип, тот понимает и американца в той мере, в
какой американцы отличаются от остальных народов.
Мы можем предположить это с большой долей уве­
ренности, поскольку Дьюи по своей сути относится к роду
Бэббиттов. Разумеется, он — Анти-Бэббитт, но такой ва­
риант возможен лишь на уровне Бэббитта. Что же харак­
терного в Дьюи? Говоря всего в четырех словах: направ­
ленная на воспитание психология. Дьюи не верит в
метафизическое, во всех своих устремлениях он полнос­
тью привязан к земле. Хотя, пожалуй, он верит в возмож­
ность бесконечного прогресса отдельного человека как
члена определенной группы. Он по своей природе соци­
ально ориентирован. Он верит в демократию как жиз­
ненную форму, которая не допускает бытийных разли­
чий, а признает лишь различия в знаниях и навыках; его
идеал — организация, которая всем предоставила бы оди­
наковые возможности. Все это делает его конгениальным
китайцам и русским, ибо они также являются позитивис­
тами, демократичными и социально ориентированными;
но они не верят в равенство в том безумном смысле, что
неспособность и слабость следует приравнивать к компе­
тентности и знаниям. Дьюи признает лишь практичес­
кую постановку проблем и экспериментальную провер­
ку. И это также делает его духовно близким китайцам и
русским. Русская интеллигенция (Intelligentsia) никогда
не верила в интеллектуальные ценности, независимые от
их социальной значимости, а китайцы всегда были ори­
ентированы сугубо практически; они всегда требовали
своего рода равенства между осмысленностью (как ее оп­
ределяет моя философия) и результатом. Наконец, Дьюи
по своей сути — моралист. Он не разворачивает его в
явном виде и не является приверженцем какой-либо из
признанных ныне моральных систем, но морализм состав-

111

ляет его глубинную сущность. В этом отношении он не
похож на русских, но более чем кто-либо напоминает
китайцев.
Когда я все это понял, я оставил уровень абстракций
и увидел конкретный образ того, что значит в Америке
Джон Дьюи. Он представляет собой эквивалент цензо­
рам Древнего Китая. Там даже император должен был
выслушивать критику незнатного и бедного мудреца, ко­
торого общественное мнение признавало хранителем ис­
тины, и смиряться, когда тот уличал его в несправедливо­
сти; цензоры были материализованной совестью Китая.
Подобное можно сказать и о Джоне Дьюи в отношении
Америки. Но то же самое относится и к доктору Элиоту
из Гарварда и в большей или меньшей степени ко всем
людям, имевшим наибольшее значение для сознания Аме­
рики, таким, как Джордж Вашингтон и Авраам Линкольн.
Это уводит нас с уровня Анти-Баббитта и демонстрирует
нам, в каком смысле Джон Дьюи воплощал в себе самые
идеальные устремления Америки и в каком смысле эти
устремления уникальны — несравнимы ни с чем не толь­
ко европейским, но и ни с чем китайским или русским.
Никогда еще не существовало столь практической всеоб­
щей установки, ибо, хотя и евреи, и китайцы, и русские,
и даже англичане сконцентрированы на этой посюсто­
ронней жизни, они никогда не считали результат тем един­
ственным, что имеет значение, и он никогда не становил­
ся для них символом духовных ценностей. Кроме того,
никогда еще в истории практическая установка не была в
такой степени связана с кинетической энергией, находя­
щей свое применение в труде. Далее, еще никогда и не у
кого не существовало такой большой и такой всеобщей
страсти к образованию. Позднее мы увидим, что этот стра­
стный интерес по большей части носит весьма поверхно­
стный характер. Однако если подумать, что он означает в
случае Джона Дьюи, то станет ясно, что он укоренен очень
глубоко. Мы говорили, что самое существенное для Джо­
на Дьюи охватывается формулой — направленная на вос­
питание психология. Психология здесь играет ту же роль,
какую в Индии и Германии играет метафизика; воспита112

ние же означает нечто столь же глубокое, как «семя» у
евреев или культура у китайцев. Это — нечто абсолютно
новое. В «Путевом дневнике» я отмечал, что, хотя китай­
цы мыслят менее глубоко, нежели индусы, их реальная
жизнь выражает такую же глубину; то же самое можно
сказать и о патриотизме в японском понимании, который
для европейцев не может иметь значения некоей пре­
дельной глубины, а у древнего японского типа действи­
тельно выражал ее. Точно так же и философия Джона
Дьюи в качестве репрезентативной для Америки не явля­
ется поверхностной, даже несмотря на то, что по евро­
пейским меркам она и выглядит таковой. Возможно, что
истинная глубина в сфере социальной организации и
воспитания на основании психологии выражается неким
нерефлексивным, практическим, простым и непосред­
ственным образом.
Но мы должны рассмотреть и другие уникальные чер­
ты американского стиля. Американский морализм в кор­
не отличается от китайского. Он есть по своей сути мора­
лизм протестантский, что означает не то, что вся жизнь
выстраивается в соответствии с моральной точкой зре­
ния, а то, что моральное представляет собой некую неза­
висимую сущность, которой соответствует совершенно
особая сфера. Если мы сложим все вышеприведенные
факты в конкретную картину, то получим контуры со­
вершенно определенного человеческого типа. Его основ­
ные черты — те же, что и черты Бэббитта; только Бэббитт представляет собой его низшее выражение и его
негативный аспект. Чтобы понять, что та же самая фун­
даментальная установка может найти и весьма высокое
выражение, вспомним, что для Платона идея блага в прак­
тическом смысле возвышалась над идеями прекрасного и
истины. Точно так же и протестантский морализм и праг­
матизм, пожалуй, могли бы однажды привести к какомулибо истинно культурному состоянию. Во всяком случае,
они не будут серьезным препятствием его возникнове­
нию. То, что на заре становления нации понималось по­
верхностно, может, когда она достигнет зрелости, пони­
маться глубоко. Когда односторонность морализма исчез113

нет, растаяв под лучами познания, когда религия голого
результата однажды сама себя сведет adabsurdunf', тогда
появится возможность того, что тот же самый сорт лю­
дей, истинным представителем которого до сих пор был
Бэббитт, создаст социальную и моральную культуру в са­
мом подлинном смысле этого слова. Пока же мы постоян­
но сталкиваемся с Бэббиттом и Анти-Бэббиттом, причем
последний соответствует позитивному аспекту того же
самого типа. Если бы человеческий тип можно было упо­
добить атому, а каждую нацию определенному химичес­
кому соединению, то тип Джона Дьюи следовало бы рас­
сматривать как самый важный атом будущей американс­
кой народности.
Но в ней присутствуют и другие атомы; эти атомы
соединяются в молекулы, и различные в количественном
отношении соединения порождают различные качества.
Следовательно, в системе американской культуры возмож­
но существование самых различных сложных типов; тем
более что основной тип никогда не является единственно
характерным. В России образ нации определяют три сущ­
ностных типа. Один из них можно сравнить с большим
куском масла, а другой — с маленьким, но очень острым
ножом. Но, кроме них, существует еще и третий нацио­
нальный тип — тип святого, человека чистой духовности.
В Китае также существуют, по меньшей мере, три сущ­
ностных типа: человек практического образа жизни, тип,
включающий в себя все такого рода типы — от крестья­
нина до торговца, — художник и мудрец. Американский
тип кажется более однородным, чем тип, характерный
для любой другой страны. Однако именно по этой причи­
не его прямая противоположность также может быть реп­
резентативной. Чистому практику противостоит чистый
идеалист; демократу, чьим идеалом является человек с
улицы, — самый исключительный аристократ. Моралист
находит свою компенсаторную противоположность в са­
мом фанатичном адепте свободы, каких только видел свет.
И last not least тип среднего человека, верующего в факты
' К абсурду (лат.).
114

и реальные вещи, компенсируется типом человека, кото­
рый верит исключительно в дух и отказывает материи в
какой бы то ни было действительности.
Когда нация достигнет зрелости, это должно привес­
ти к в высшей степени интересному синтезу. Естествен­
но, что в различных частях страны главенствующее зна­
чение приобретут различные типы. Новая Англия, по всей
вероятности, останется моралистической; Средний Запад —
социально ориентированным; Дальний Запад в будущем
будет репрезентировать широту американской души, а
Юг — культуру Америки. Чем более активно будет раз­
виваться транспорт, тем выше шансы сохранения регионализмов и тем более высоким будет их значение. Ибо
развитие транспорта противодействует взаимному влия­
нию. Чем чаще человек взаимодействует с человеком ино­
го, нежели он сам, типа, тем в большей степени он осозна­
ет свою уникальность.
Какой же тип культуры, какой культурный стиль ра­
зовьется со временем на территории Соединенных Шта­
тов? Ни при каких условиях он не будет иметь ничего
общего с культурным типом современной Европы. С од­
ной стороны, он может походить на русский тип; разве
что в нем будет отсутствовать сильнейшее напряжение
между сосуществующими в человеке животным и дитем
Божьим — главная характерная черта русского. В нем
может развиться также и определенное сходство с куль­
турой Древнего Китая. Но это сходство не может быть
очень сильным, поскольку у Америки не слишком боль­
шие шансы на возникновение в ней художественной куль­
туры и поскольку мораль для ее жителей означает нечто
совершенно иное, чем для жителей Китая. Кроме того, у
американцев отсутствует изначальное чувство всеобщей
взаимосвязи всех вещей. Несмотря на свое решительное
отличие от европейцев, они в своем тотальном динамиз­
ме, и в особенности в своей потребности в светской вла­
сти, все же остаются типичными представителями Запа­
да. Более того, благодаря обновлению, явившемуся ре­
зультатом воздействия Нового Света, и особо энергично­
му складу людей, первоначально его заселивших, амери115

канцы даже в большей степени похожи на нордических
предков европейцев, чем сами нынешние жители Евро­
пы. Мы уже установили, что американская цивилизация,
по всей вероятности, перейдет в статическое состояние.
Но ее статика никогда не станет статикой Китая. И все
это доказывает только одно: американская культура бу­
дет представлять собой нечто совершенно оригинальное.
И это лучшее, что можно о ней сказать. Мир нуждается в
создании новых ценностей. Повторение, даже если это
повторение лучшего, противоречит закону жизни, сущ­
ностью которой является неповторимость, как в смысле
индивидуальной уникальности, так и в смысле «однажды
и никогда вновь».
И все же новое демонстрирует определенное сход­
ство с тем, что уже было. Поэтому в заключение, pour
fixer les idées*, я хочу обозначить две совершенно различ­
ные координаты, которые помогут читателям, обладаю­
щим наиболее богатой фантазией, предугадать то, чего в
действительности предвидеть невозможно. Поскольку
американцы — народ европейского происхождения, они,
разумеется, сохранят некоторые европейские свойства,
подобно тому как индусы сохранили определенные чер­
ты своих нордических пращуров. А в случае американ­
цев те свойства, которые должны были бы у них сохра­
ниться, — это черты, более всего напоминающие основ­
ные качества древних римлян, за исключением их поли­
тического инстинкта и военного склада ума. Американ­
цы, вероятно, навсегда останутся практическим, обра­
щенным к земным вещам народом, а ни для какого дру­
гого народа это не было столь характерным, как для рим­
лян. Другая координата, которую я имею в виду — и
она, по всей вероятности, является более важной, а в
конечном счете решающей, — отсылает нас к явлению,
совершенно уникальному для американской почвы. Я
говорю о культуре инков. Она также была социальной
по своей сущности. Тамошние граждане были чрезвы­
чайно добросовестными и самозабвенными в труде людь* Чтобы обратить внимание на эти мысли (φρ.).
116

ми. Инки также были, с одной стороны, практичны, а с
другой — религиозны. Они также не слишком заботи­
лись о свободе. Ибо свободе в истинном индивидуаль­
ном смысле американец придает меньшее значение, чем
любой другой человек.
Итак, многое можно предсказать с высокой долей ве­
роятности. Однако многие направления развития отно­
сятся к области возможного; с точки зрения сущности
нации они могут показаться случайными, и тем не менее
они в состоянии существенно изменить складывающую­
ся картину. Если Юг действительно станет доминирую­
щим регионом, то в Америке разовьется истинная куль­
тура, несмотря на характерные для нее римские — в про­
тивоположность греческим — тенденции. Но если этого
не произойдет или произойдет в недостаточной степени
и культура и впредь будет столь же мало цениться, как
сегодня, то культурному аспекту никогда не будет прида­
но большого значения. Если то иррациональное, что есть
в американской душе, вырвется наружу, то это может
привести к таким творческим напряжениям, которые смяг­
чат и ослабят всеобщую монотонность большим разнооб­
разием частностей. Если же дело дойдет до многочислен­
ных войн с другими континентами, то весьма возможно,
что американцы, несмотря на свое прирожденное миро­
любие, превратятся в народ воинов и завоевателей, что в
свою очередь изменит их национальный тип. Ибо народы
в куда большей степени дети своих поражений, нежели
их родители. Многое зависит также и от конечного рав­
новесия между различными наследственными признака­
ми. Преимущественно ирландская и немецкая Америка с
некоторой славянской и еврейской примесью была бы,
вероятно, менее социально ориентирована, чем нынеш­
няя, но зато более богата индивидуальными талантами в
других, нежели чисто деловая, областях. Далее, многое
зависит от того, как американская душа будет реагиро­
вать на последствия конфликтов с неамериканским ми­
ром. Поскольку Америка — это по своей сути замкнутая
система, ее жизнь в мире невероятной внутренней и внеш­
ней широты неизбежно должна привести к большим на117

пряжениям, чем когда-либо в истории была способна
выдержать какая бы то ни было замкнутая система. Это
повлечет за собой два следствия. Во-первых, отступление
к все более изолированному американизму, который при­
ведет к унификации нации в том смысле, в каком она
имела место в Японии в эпоху сегунов. Но, с другой сто­
роны, эта изоляция в любом случае не сможет сохранить­
ся в нашем современном, столь масштабном и всесторон­
не взаимосвязанном мире. Поэтому результатом должно
стать углубление и развертывание американской души.
Но это, в свою очередь, должно было бы пойти на пользу
потенциальной культуре. И действительно, только в том
случае, если американская нация, которая до сих пор, как
никакая другая, была озабочена лишь внешней экспанси­
ей, будет вынуждена обратить внимание на свои глуби­
ны, появятся шансы на возникновение внутренней орга­
низации, которая выдвинула бы на первый план все то
лучшее, что у нее есть. С другой стороны, лишь тогда,
когда такая внутренняя организация действительно воз­
никнет, Америка созреет для своей, быть может, великой
мировой миссии. Разумно решать задачи мирового значе­
ния провинциальный тип не в состоянии. В качестве arbiter
mundr Бэббитт совершенно неприемлем. Но столь же не­
приемлем в этом отношении и сугубо культурный тип,
вечным примером которого служит президент Вильсон.
Но в Америке есть и подлинные аристократы. Их следует
отмечать и высоко ценить, хотя бы ради американской
веры в эффективность: ведь только этот тип способен
справиться со всемирными проблемами. И в самом деле,
международные осложнения и вызванные ими разочаро­
вания, которые неизбежно последуют (ибо даже в случае
материальной победы все излюбленные иллюзии амери­
канских провинциалов развеются при первом столкнове­
нии с остальным миром), по всей вероятности, момен­
тально поставят Бэббитта на надлежащее место и откро­
ют нации глаза на человеческие ценности более высоко­
го порядка. Я не думаю, что общая картина будущего аме* Вершитель судеб мира (лат.).
118

риканского стиля, которую я здесь набросал, когда-ни­
будь будет опровергнута какими бы то ни было фактами.
Нации — дети континентов и коллективно-психологичес­
ких сил. Никогда поражение не изменяло судьбу внут­
ренне сильного народа, если только он не был полностью
уничтожен. Никогда победа, которая не основывалась на
духовном и моральном превосходстве, не была прочной и
долговечной. Впрочем, существует возможность, что аме­
риканская нация в своей основе вовсе не является силь­
ной. Многие весьма разумные наблюдатели сомневаются
в витальности американского континента — и, вне всяко­
го сомнения, сегодняшний американец менее витален, чем
европеец. Однако лично я убежден, что причина этого
заключается исключительно в ложной установке. Насколь­
ко я могу судить, дело обстоит совсем наоборот: именно
на американском континенте действуют более изначаль­
ные, а следовательно, способные передать человеку боль­
шую витальность силы, чем на любом другом. Их пра­
вильное использование зависит от инициативы человека
не только в смысле материальной эксплуатации, но и в
качестве того, что может наилучшим образом способство­
вать его душевному росту.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРОБЛЕМЫ АМЕРИКИ

ПРИМИТИВНОСТЬ

Америка не всегда выглядела так молодо.
Независимо от фактического возраста каждому чело­
веку присущ еще и некий сущностной возраст. Отражае­
мая же самосознанием самость есть нечто вневременное;
если бы не было никакого окружающего мира (к которо­
му принадлежит и тело человека), никто не заметил бы,
что он стареет. Но именно это вневременное и кажется в
той или иной степени молодым, среднего возраста или
старым, вне зависимости от фактического количества лет,
прожитых на земле тем или иным человеком. Разумеется,
этот образ вневременной сущности не более чем опреде­
ленный символ. Но именно поэтому он не менее реален:
на уровне внутреннего опыта символ представляет собой
столь же адекватное выражение действительности, каким
на внешнем уровне является тело; или, вернее, он мани­
фестирует один наиболее существенный фрагмент всей
действительности в целом. Тот, кто представляет себе Алек­
сандра Великого юношей, Гёте — патриархом, а Шекспи­
ра — пятидесятитрехлетним человеком, тот демонстриру­
ет более глубокое понимание, чем тот, кто настаивает на
том факте, что они менялись с течением времени.
То, что относится к отдельному человеку, тем более
действительно для целых народов. Образ, который в гла­
зах других воплощает собой сущность того или иного на­
рода, есть не что иное, как ключ к его истинному харак­
теру. Но кто в прошлом выступал в качестве самого реп­
резентативного символа Америки? Дядя Сэм, пожилой
джентльмен. А если мы обратимся к фактам, то обнару­
жим, что этот символ соотносится с действительностью

120

во всех репрезентативных случаях. Можно представить
себе отца пилигрима за пятьдесят и истого пуританина
старше сорока пяти. Своеобразная стерильность лучшего
новоанглийского культурного типа в точности соответ­
ствует образу мышления мужчины, удалившегося на по­
кой. Дэниэл Бун, прототип куперовского Кожаного Чул­
ка, совершенно неправдоподобен, когда его представля­
ют моложе шестидесяти; а его характерные черты, ка­
жется, повторяются и в новейших пионерах большой
индустрии. Томас Эдисон, с тех пор, как я узнал о нем,
представляется мне в образе старого колдуна; сущност­
ной возраст Джона Д. Рокфеллера составляет по мень­
шей мере восемьдесят лет; а когда я мысленно представ­
ляю пергаментное лицо Генри Форда, я всякий раз удив­
ляюсь, отдавая себе отчет, что в действительности он вов­
се не какой-нибудь древний патриарх. Далее: почему реп­
резентативные американцы так часто невероятно долго
живут? Не вызвано ли это тем, что этого требует их сущ­
ностной возраст? Во всяком случае легче найти аргумен­
ты в пользу теории, что североамериканский континент
порождает человека преклонного сущностного возраста,
чем в пользу общепринятой точки зрения, что он омола­
живает. Сущностной возраст индейцев также редко бы­
вает меньше сорока пяти лет. Поэтому тот, кто превозно­
сит юность Америки, как правило, заблуждается. Прими­
тивность в культурном или историческом смысле и сущ­
ностная молодость отнюдь не одно и то же. Во многих
районах мира живут дикари, которые не только с точки
зрения времени старше иного культурного народа, но и
являются старыми и в смысле сущностного возраста. Тя­
желая жизнь, которую пришлось вести в Америке евро­
пейским поселенцам, вернула их к первобытному состоя­
нию; она не сделала их моложе.
Однако современное поколение в Соединенных Шта­
тах действительно юно. Для него символ дяди Сэма ли­
шен какой бы то ни было убедительной силы. Самые от­
ветственные посты в деловой жизни в последнее время
лишь в исключительных случаях доверяются мужчинам и
женщинам старше сорока пяти; сегодня молодежь задает

121

в Америке тон в беспримерной во всей мировой истории
степени. Это — симптомы, обладающие непосредствен­
ной доказательной силой. В дореволюционном Китае тот,
кто объявлял очаровательной молодой даме: «Вы выгля­
дите на шестьдесят», на самом деле ей льстил. Возраст по
меньшей мере сорока лет был бессознательным идеалом
всех юношей времен доминирования Новой Англии; тог­
да мужчинами и женщинами считались лишь те, кто уже
достиг сорока, что вообще характерно для всех зрелых
культур. Сегодня же молодежь играет в Америке прибли­
зительно ту же роль, какую играли старцы во все эпохи
Древнего Китая. Поэтому теперь каждый стремится к тому,
чтобы выглядеть как можно моложе, все равно при помо­
щи каких средств. Молодые не выказывают старшим ни
малейшего почтения, наоборот, старшие стараются хоть
как-то оправдать свое существование, целиком посвящая
себя благополучию молодых. Как нам истолковать это
превращение, которое так радикально и так внезапно, что
представляет собой почти что solution de continuité!*
Чтобы решить какую-нибудь специальную американскую
проблему, мы должны сначала рассмотреть ее как особое
выражение некоей более общей проблемы.
Тот, кто верит в непрерывный и в известной степени
неизбежный прогресс, наряду с другими важными фак­
тами забывает и то, что всякое конкретное выражение
жизни по своей сущности конечно; оно есть своего рода
мелодия, у которой есть начало и конец1. Лучшей мета­
форой для его начальной стадии является молодой зеле­
ный побег: гибкий, податливый, способный к росту, из­
менению и регенерации; лучшей метафорой для его ко­
нечной стадии является старое, покрытое жесткой корой,
более не способное к какому-либо росту и изменению
дерево. Эта метафора в той же степени применима к иде­
ям и культурам, что и к отдельным существам. В первом
* Нарушение связи (φρ.).
Ср. подробное развитие этой мысли в главе «Возникновение и
исчезновение» в «Возрождении». .
1

122

случае идея ценности может легко подтолкнуть к ложно­
му суждению: лежащая в основании идеи вечная истина
и воплощенная в определенной культуре вечная ценность,
к сожалению, не имеют никакой власти над законами
жизни и смерти, которым подчиняются проявления этих
истин и ценностей в пространстве и времени. Каждое
без исключения конкретное проявление жизни есть в
первую очередь определенный организм, существование
которого следует ритму, типичному для всех организмов;
вечная душа, которую он, возможно, воплощает, не мо­
жет ничего изменить в том, что он рожден как опреде­
ленное и ограниченное существо, как носитель опреде­
ленной наследственности, и в том, что он не может раз­
виться дальше определенной точки, представляющей со­
бой его специфическое завершение; если же он ее пе­
рейдет, он начнет клониться к упадку и в конце концов
умрет. После того, как мелодия жизни затихла, его веч­
ная душа может проявиться лишь в форме нового вопло­
щения, а это подразумевает смену индивидуальности.
Лишь один пример: в течение нескольких столетий уди­
вительно быстрого роста греческая культура достигла сво­
ей кульминации. После этого она постепенно застывает в
своем развитии; место подлинного творчества занимает
рутина. В конце концов как индивидуальная форма жиз­
ни она умирает. Однако сохранилась не только ее вечная
сущность — продолжает жить и ее подвластный времени
побег: христианская церковь, учение которой на добрую
половину имеет греческое происхождение и находится в
таком же отношении к античной культуре, как сын к отцу.
И здесь мы получаем ключ к пониманию того фено­
мена обновления, не более чем частный случай которого
мы можем наблюдать на примере Америки. Если каждая
конкретная форма жизни представляет собой конечную
мелодию, то всю ее пронизывает еще одна, более протя­
женная мелодия, по отношению к которой первая явля­
ется всего лишь отдельным тактом. Но это на всех уров­
нях происходит таким образом, что юная жизнь продол­
жает старую в том же самым смысле, в каком сын про­
должает жизнь отца. Сын никогда не бывает идентичен
123

отцу; в нем живет лишь отцовское семя. Нельзя сказать и
того, что сын начинается там, где заканчивается отец; он
всегда начинается точно так же, как начинался первый
человек, то есть как беспомощное дитя. Но благодаря этому
возвращению к праначалу в каждом новом рождении
жизнь всякий раз начинается заново. В эпохи постоянно­
го развития этот закон природы проявляется лишь в том,
что новые индивиды в основном следуют путями, предна­
чертанными их предками. Однако если solution de continuité,
характеризующее отношения двух поколений, совпадает
с solution de continuité, имеющим место на других уровнях и
направлениях, — я полагаю, что это происходит, когда
определенные линии религиозного, философского или
политического развития одновременно приходят к свое­
му естественному концу, — то отцы и сыновья становят­
ся так далеки друг от друга, словно между ними пролега­
ют столетия. В таком случае нормальный процесс обнов­
ления принимает форму, названную де Врие «мутацией»:
появляется форма жизни, которой прежде еще никогда
не было. И поскольку ее прежде еще никогда не было, то
и ее молодость также должна казаться преувеличенной,
ибо не существует всех тех традиционных моделей пове­
дения, благодаря приспособлению к которым юность могла
бы, хотя бы внешне, избавиться от присущего ей варвар­
ства. Так было в начале нашего летоисчисления. Образ
мыслей первых христиан toto депеге* отличался от обра­
за мыслей их языческих родителей. А поскольку он пред­
ставлял собой нечто совершенно новое, только-только
зародившееся, он чуть ли не во всех решающих отноше­
ниях должен был оказаться примитивным, какой бы вы­
сокой культурой ни отличались его предки, — достаточно
вспомнить архаический характер раннехристианского
искусства. Новое поколение не только в физическом, но
и в культурном отношении подобно новорожденному ре­
бенку. Конечно, не так-то легко понять, каким образом
явления, относящиеся к сфере культуры, располагаются
точно таким же образом, что и явления физической сфе* Во всем (лат.).
124

ры; однако и физические процессы возникновения, ис­
чезновения и возрождения также необъяснимы по своей
сути. Для того, чтобы прояснить чрезвычайно сложный
для понимания характер жизненных ритмов различных
культур, можно отметить лишь следующее: в качестве
физического существа человекпочти так же непостоя­
нен и способен менять свой облик, как образы сновиде­
ний, мгновенно переходящие от одной формы к другой,
словно по волшебству, сливающиеся воедино и вновь рас­
падающиеся. Далее, на психическом уровне ребенок ни­
когда, до самой смерти не становится взрослым. Он все­
сторонне развивается, усложняется, но в его глубинах
продолжает жить его первоначальная сущность. Поэтому
возвращение к детству не только в любой момент воз­
можно — оно представляет собой нормальное состояние,
при котором развитая форма достигает своего естествен­
ного конца, прежде чем исчерпывает себя жизненная
форма сама по себе. Но, с другой стороны, каждый но­
вый витальный импульс, достаточно глубоко проникаю­
щий в бессознательное, приводит в движение процесс
регенерации. Психоанализ доказывает, что в царстве сно­
видений творческую сущность увиденных образов состав­
ляет их смысл. Точно так же и во всей сфере жизни именно
смысл создает фактические обстоятельства. Когда какаялибо новая идея дает ростки, она пробуждает все твор­
ческие силы детства. Но все первоначала представляют
собой нечто безобразное и варварское.
Но прежде чем мы обратим наше внимание на специ­
фическую проблему Соединенных Штатов, надо рассмот­
реть еще одну сторону данной проблемы в целом. Обнов­
ление никогда не означает прогресса в обычном смысле
слова — с точки зрения культурного отца новорожден­
ное дитя представляет собой все что угодно, только не
прогресс. И менее чем когда-либо обновление может оз­
начать прогресс как раз в наше время, ибо именно сей­
час эпоха прогресса безвозвратно уходит. Не позво­
лим ввести себя в заблуждение абстрактным выражени­
ям: то, что каждый понимает под прогрессом, — это со­
вершенно определенная идея, впервые в истории вызван-

125

ная к жизни в XVII столетии. До этого о прогрессе в со­
временном понимании не могло быть и речи. Почему?
Потому что прежде важным было либо религиозное раз­
витие, либо философское понимание, либо художествен­
ное, моральное или культурное совершенство — а в отно­
шении этих целей идея прогресса лишена всякого смыс­
ла. Она имеет смысл только в отношении интеллекту­
ального развития, а следовательно, в отношении науки
(в самом широком смысле этого понятия) и ее использо­
вания. Ибо только применительно к этой области можно
говорить об имеющих всеобщее значение достижениях,
о безграничных обобщениях и о ценностях, которые об­
ладают тотальной применимостью, поскольку каждый
работник может начать работу в том месте, где ее пре­
кратил его предшественник. Поэтому ситуация каждого
искателя Бога и истины, каждого художника, каждого
человека, стремящегося к моральному или культурному
совершенству, по своей сути уникальна. Возьмем, напри­
мер, искусство: сущее безумие протягивать «линию про­
гресса» от Баха к Бетховену и далее к Стравинскому. Если
какая-то эпоха видит высшую ценность в прогрессе, то
это предполагает, что весь центр тяжести душевной жиз­
ни переносится на интеллект.
Сегодня эта предпосылка, которую я подробно рас­
сматривал в своей книге «Новый мир», уже лишилась
своей жизненной силы. Одно это доказывает сверхмеха­
низированный характер той сферы западной жизни, ко­
торая все еще продолжает традиции XVII века. Мы уже
говорили, что состарившуюся цивилизацию в противопо­
ложность юному гибкому побегу можно сравнить с дере­
вом, кора которого затвердела. Точно так же и механис­
тичность, понятая как жизнь, представляющая собой
сплошную рутину, есть всеобщий симптом старости. По
своей сути жизнь есть нечто творческое и свободное; пока
она доминирует, законы материи, которые все без ис­
ключения суть законы рутины, играют в ее проявлении
не большую роль, чем, скажем, законы гармонии и кон­
трапункта в творчестве Баха. Но когда витальный импульс
ослабевает, законы материи одерживают верх; жизнь ста-

126

новится механической, каким бы ни был ее специфичес­
кий характер: режим китайских мандаринов, византийс­
кий бюрократизм, католическая схоластика, прусский
милитаризм, — все они представляют собой нечто на­
столько же механическое, насколько в высшей степени
механизированной является современная жизнь. Сегод­
ня тот особый тип механизации, который характерен для
нас, детей машин, свидетельствует о преклонном возрас­
те эпохи; когда эпоха прогресса была еще юна, о какой
бы то ни было сверхмеханизации не могло быть и речи.
Чего же при таких обстоятельствах следует ожидать
от ближайшего будущего? Не дальнейшего прогресса, а
примитивизации. Это означает не то, что за эрой про­
гресса последует эпоха упадка, а то, что наступил период
совершенно иного рода, чем эпоха, простиравшаяся от
Ренессанса до мировой войны: эпоха не исполнения, а
подготовки; темные века или времена ночи в том самом
смысле, в каком таковыми были средние века. Такие эпо­
хи представляют собой своего рода периоды беременно­
сти. Отнюдь не только времена света, как бы их не назы­
вали, являются единственно истинными и важными —
они лишь периоды зрелости и завершения. В действи­
тельности такие темные времена не являются на протя­
жении истории чем-то исключительным, скорее наобо­
рот, они составляют правило. В первой части этой книги
мы видели, что стилевое единство образует нацию как
культуру. Сколько великих стилей существовало на Зем­
ле? Можно указать множество приближений к единому
стилю, однако в большинстве своем они сходили на нет,
прежде чем цель была достигнута. Но даже если такой
стиль и складывался, он затем, как правило, преждевре­
менно впадал в застой. И тогда начинался новый инкуба­
ционный период.
В этом смысле можно говорить об очевидных симп­
томах наступления темной эпохи. Сегодня, точно так же
как и в начале средневековья, молодое поколение совер­
шенно равнодушно к идеалам и целям старших поколе­
ний. То, что в «Новом мире» я назвал типом шофера,

127

стало повсеместным образцом и идеалом. Этот тип стра­
стен, примитивен, полон жизненной силы и высокоме­
рия юности. Конечно, невозможно предсказать события
будущего, это под силу разве что пророкам в оккультном
смысле слова. Но общее направление развития, пожалуй,
предвидеть можно. И здесь прояснению того, что мы пе­
реживаем и что нам предстоит, мог бы помочь один при­
мер из прошлого. Поэтому, прежде чем перейти к связан­
ной со всем вышесказанным проблемой Соединенных
Штатов, я хотел бы посвятить несколько слов тому вре­
мени, когда окончательно иссякла сила римского духа.
Послеантичная темная эпоха продолжалась почти
тысячу лет. Культурная традиция оборвалась даже там,
где варвары максимально романизировались. Причина
этой неудачи в следующем: можно перенять у других все
что угодно, но уподобиться им можно только, если ты
одного с ними духа. По всем внешним признакам неко­
торые готы жили вполне римской жизнью, но внутренне
римское воспитание лишь углубило пропасть между ду­
шой гота и римлянина. Арминий Херуск был высокооб­
разованным римлянином; именно это помогло ему сфор­
мулировать идею германского государства, совершенно
непонятную большинству германцев его времени. Но что
могли думать про себя древние римляне об этих варва­
рах, которые жили, как они, и все же не были такими,
как они? Наверное, они видели в них жалких подражате­
лей, которые никогда и близко не смогут сравниться с
ними самими. И, однако, эти германцы стали наследника­
ми римлян, а позднее и властелинами мира. Они самосто­
ятельно создали новую, невыводимую из античных пред­
посылок культуру.
Одной этой параллели достаточно, если серьезно по­
размыслить, чтобы каждому стало ясно, что никакую эво­
люцию невозможно понять, исходя из понятия прогрес­
са. Несмотря на всю сознательную романизацию, римс­
кий характер германских завоевателей улетучивался с
каждым новым поколением. В этом отношении особенно
поучительным представляется пример Франции. Ко вре­
мени франкского завоевания Франция была насквозь

128

романизирована; к тому же завоеватели, сравнительно не­
многочисленные, уничтожили из старого порядка лишь
немногое. Однако после завоевания душа Франции стала
иной. Приблизительно к 1000 году н. э. Франция стала
совершенно германской; и лишь в последние столетия
латинский характер французской культуры взял верх.
Причина этого в том, что французская культура со своей
стороны стареет; поэтому современная Франция больше
похожа на Римскую империю периода упадка, чем на
империю тех столетий, которые следовали непосредствен­
но за царствованием Августа. Уже эти краткие замечания
доказывают, что решающим фактором является не «раса»
и еще менее «воспитание», а живой дух, изнутри господ­
ствующий над кровью и осознанной традицией. Этот
живой дух находится в таком же отношении к внешним
фактам, в каком смысл фразы к словам и буквам, в кото­
рых он выражен. Живой дух Египта нельзя вывести из
техники строительства пирамид: дело как раз обстоит
обратным образом. Греческий дух представляет собой
некое новое местоположение, откуда средиземноморские
народы смотрели на мир. Таков и христианский дух по
сравнению с языческой античностью. Какое значение
имеют наследственность и воспитание, то есть какой дух
будет выражать высший расовый тип, чему будет слу­
жить наилучшее воспитание, можно с определенной уве­
ренностью предполагать, лишь пока жив дух данной куль­
туры. Если же он мертв, слово «прогресс» не значит ни­
чего, кроме рождения новой души со всеми ее непредс­
казуемыми свойствами.
В ходе мировой истории культура и дух претерпева­
ли многочисленные превращения. Однако лишь в случае
нашего средневековья мы говорим о «темной» эпохе.
Каковы же основания, позволяющие мне предсказывать
наступление теперь уже всемирной новой темной эпохи?
Основание следующее: происходящее в наши дни пре­
вращение столь же радикально, что и превращение, про­
изошедшее две тысячи лет назад; и в обоих случаях тем­
ная эпоха следует за эпохой по-настоящему светлой. Сло­
во «радикальный» означает «в корне». На закате антич129

ности произошел абсолютный разрыв непрерывной свя­
зи между старым и вновь возникающим мирами, ибо то,
что сохранилось от первого, служило лишь тому, чтобы в
качестве части некоего общего тела воплотить в себя но­
вую — как в смысле принципиальной новизны, так и в
смысле юного возраста — душу. Этим обстоятельством
объясняется то, каким образом за столь утонченной куль­
турой, как античная, могла следовать эпоха столь чистого
варварства. А она была не только фактически, но и умыш­
ленно варварской: естественная реакция жестокого и ди­
кого на недостижимую для него культуру куда больше стре­
мится подчеркнуть его варварство, нежели какое-нибудь
позитивное свойство.
Все вышесказанное подводит нас к частной пробле­
ме обновления Америки. Предварительно я должен был
показать, что эта проблема не представляет собой чего-то
уникального. Она не уникальна как пример историческо­
го обновления вообще. Но во всем остальном она уни­
кальна, как и всякая индивидуальная жизненная пробле­
ма. Даже особый ритм ее развития совершенно иной,
нежели ритм всего прочего Запада. Ее история началась
позднее, чем история Европы. Во время кризиса мировой
войны американцы были единственной нацией Запада,
которая смогла сохранить и консолидировать результаты
прежнего развития. Тем не менее по обе стороны Атлан­
тики мы в той степени имеем дело с одним и тем же
ритмом развития, в какой в обоих случаях творческие
идеи XVIII столетия — назовем лишь последние, ибо бла­
годаря им сформировалась современная жизнь Запада —
достигли своего естественного завершения. Однако имен­
но тогда, когда специальную проблему Соединенных Шта­
тов мы рассматриваем как частный аспект проблемы, зат­
рагивающей весь Запад в целом, ее своеобразие проявля­
ется наиболее отчетливо. Это связано прежде всего с тем
обстоятельством, которое я особенно подчеркивал в сво­
ем «Путевом дневнике», а именно с тем, что американцы
суть наиболее типичные представители Запада. Нигде
solution de continuité, разделяющее старое и новое поколе­
ние, не проявляется столь радикально. Причина этого зак130

лючается в том, что нигде более идеи XVIII века не ощу­
щались во всей своей чистоте в течение столь долгого
времени. Если иметь в виду внутреннее переживание, в
Америке никогда не было XIX столетия. Встречаясь с
мыслящими представителями старшего поколения, я об­
наруживал, что для большинства из них определяющим
все еще является дух Джона Локка и прочих духовных
лидеров эпохи Просвещения. Отличительный оптимизм
Америки коренится в образе мышления XVIII века, а то,
что он проявился лишь много позднее, объясняется тем,
что прежде должны были во всей полноте проявить себя
идеи XVII века. Отсутствие всякой веры в личное превос­
ходство — вместе с ее коррелятом — чрезмерно высокой
оценкой общественных ценностей (достаточно вспомнить
об изобретенной борцами Французской революции шка­
ле ценностей, в соответствии с которой высшей целью
являлся honnête homme*), равным образом присуще XVIII
столетию. То же самое относится и к американскому мо­
рализму, педагогизму и институционализму. Все, что от­
стаивает последний, привело бы в восторг рядового про­
грессиста эпохи Просвещения. Ведь именно XVIII столе­
тие отбросило даже саму мысль, что люди могут отли­
чаться друг от друга в бытийном отношении; именно XVIII
век признавал исключительно «умение, навык»; XVIII век
впервые возвестил веру в то, что благодаря воспитанию и
институтам можно достичь всего что угодно. Таким обра­
зом, в этом отношении типичный прогрессивный амери­
канец старшего поколения принадлежит не к новому,
развитому, а к старому типу; и даже намного более старо­
му, чем тот, который воплощает в себе какой-нибудь ев­
ропейский аристократ. Ибо последний, хотя и сохранил
многочисленные традиции, идеалы и характерные особен­
ности, которые значительно старше XVIII века, после раз­
вивался в соответствии с новым опытом XIX века, вне­
сшим значительные коррективы в некоторые восходящие
к XVIII веку идеи. Благодаря своему уникальному поло­
жению Соединенные Штаты не нуждались в такого рода
* Честный человек (φρ.).
131

коррективах. Более того, идеи XVIII столетия могли и даль­
ше расти и развиваться в них, словно в некоем вакууме,
достигая поистине гигантских форм.
Сюда, а не в какую бы то ни было новизну уходят
корни рутины и механистичности американской жизни.
Конечно, без относящихся к XIX веку и более поздних
изобретений не было бы большей части того, что составля­
ет современную американскую жизнь. Однако дух, кото­
рый их использует, принадлежит XVIII столетию; это —
старый, а не молодой дух. Институты не были бы сильнее
живых людей, идеал Генри Форда, превращающий чело­
века в деталь механизма, не смог бы сохраниться, если
бы не были живы идеалы XVIII столетия. Когда они были
молоды, их позитивная сторона была более заметна, чем
негативная; впрочем, тогда вообще не представлялось
возможным вообразить себе их воплощение в конкрет­
ных механизмах. Не является ли один лишь этот пример
окончательным доказательством того, что механизация,
доходящая до господства машин, всегда знаменует собой
старческую дряхлость? А теперь бросим один только
взгляд на тот довоенный тип, который пребывает в со­
вершенной гармонии с миром машин. Редко доводилось
мне встречать кого-либо, относящегося к этому типу, кто
не представал бы перед внутренним взором как столет­
ний старец. А о чем говорят люди такого сорта? От них
никогда не услышишь новой мысли — только вечную
жвачку лозунгов, корни которых в XVIII веке, — о более
высоком жизненном стандарте, о лучших институтах, о
здоровой общественной жизни и т. д. Что это как не при­
знак старческой дряхлости? Кроме того, эта дряхлость
является одной из причин кризиса американского брака:
значительное количество американских мужчин во всех
отношениях стары, ибо источник их жизни остался дале­
ко позади — ему целых двести лет. Человек как духовное
по своей сути существо в любом смысле стареет именно
тогда, когда стара его мысль, и, лишь когда он молод ду­
хом, он молод и внешне. Американец данного типа духов­
но стар, тогда как женщины постоянно меняются в соот­
ветствии с духом времени. Впрочем, в Америке лишь жен132

щины располагают достаточным досугом, чтобы заметить,
что после XVIII века в области возможного внутреннего
переживания вообще что-то произошло.
Теперь, пожалуй, должно стать очевидным, что рево­
люция американской молодежи должна была принять го­
раздо более радикальные формы, чем революция в Евро­
пе, что, однако, обусловливает ее определенное сходство
с русской революцией. Русские революционеры, исполь­
зуя изобретенное Тургеневым слово, называли себя ни­
гилистами; поскольку существующий политико-соци­
альный порядок ничего для них не значил, они просто
хотели его уничтожить, а что касается построения чеголибо нового, то это уж как получится. «Пламенная моло­
дежь» Америки почти точно так же безответственна. И
если на первый взгляд она восстает лишь против мораль­
ного порядка, то это в равной мере означает и тотальное
восстание против всей традиции, ибо последняя была
именно моралистической.
Однако сходство между большевиками и американс­
кой молодежью идет гораздо дальше, чем можно было
заключить из всего вышесказанного. То, что после разру­
шения традиционного порядка остается в качестве душев­
ной основы жизни, в обоих случаях примитивно. Нацио­
нальное сознание России в одночасье откатилось из XX
столетия в XV. Как я подробно показал в «Новом мире»,
в этом была действительная причина победы большевиз­
ма. Он соответствует не современному, а архаическому
состоянию, в этой связи его социалистический фасон оз­
начает не больше чем какая-нибудь новинка женской
моды. Большинство полагает, что американцу присущи
все те же самые скрытые душевные стороны, что и нам,
европейцам. Но это не так. Передается только физичес­
кая, но не психическая наследственность. История аме­
риканского бессознательного начинается в XVII веке, не
ранее. Этим объясняется экстремизм американского про­
теста против протестантской морали, которому в Европе
не найти параллелей, какой бы деморализованной она
подчас не казалась. Решающим здесь послужило то, что
американцы никогда не были язычниками; они вступили
133

в историю христианами, более того — пуританами. По­
этому развитие более свободных взглядов на вопросы пола
не натыкается в их бессознательном на какую-либо упо­
рядочивающую и указывающую направление структуру.
В результате, как только американцы избавились от оков
пуританизма, они совершенно примитизировались, ми­
нуя какое бы то ни было переходное состояние. Я сомне­
ваюсь, что в каком-нибудь так называемом диком народе
сыскалась бы девушка из приличной семьи, таскающая в
своей сумочке упаковку презервативов «на всякий слу­
чай» (я цитирую одну из книг Бена Линдсея), или что у
какого-нибудь примитивного народа было мыслимым, что­
бы молодые люди обоих полов (цитирую того же автора)
совместно покупали презервативы, чтобы затем исполь­
зовать их в минуту сладострастия — не потому, что дика­
рям неизвестны презервативы, а потому, что все извест­
ные нам дикари верят в какой-либо моральный порядок и
испытывают в вопросах пола определенные затруднения,
исходящие из сознания того, что в этих вопросах речь
идет о некоем таинстве. Но таинству, и именно с научной
точки зрения, подобает благоговение, а не сугубо позити­
вистски-трезвое отношение.
Я начал с самого крайнего проявления революции со­
временной молодежи, и я хорошо сознаю, что из разоб­
лачений судьи Линдсея не стоит делать радикальных обоб­
щений. Тем не менее несомненно, что отношение значи­
тельной части американской молодежи к сексуальным
вопросам, по крайней мере в теории, весьма сходно с
большевистским. Но это означает, что она находится на
примитивной стадии. Что же это за примитивная душа,
родившаяся или вновь пробудившаяся в самом юном по­
колении? На этот вопрос невозможно ответить прямо и
определенно. Однако, как его ни ставь, он в любом случае
есть вопрос специфически американский. Зарождается
совершенно новый человеческий тип, столь же далекий от
типа отцов-пилигримов, сколь современные европейские
социал-демократы далеки от средневековых рыцарей.
Такова эта сторона проблемы. Прежде всего я стре-

134

милея к тому, чтобы прояснить, о каком примитивизме
идет речь, когда мы говорим о новом американском чело­
веке. Если тип, который еще и сегодня продолжает тра­
диции XVIII века, по своей сущности стар, то новый тип
инфантилен. У него нет какой бы то ни было культурной
основы.
Однако мы говорили, что, хотя в современной аме­
риканской жизни господствует молодежь, эта жизнь тем
не менее кажется в высшей степени цивилизованной.
Чем же это объясняется? В том, что касается жизни,
всегда и везде важны не факты, а то, что они означают.
В любых внешних рамках человек может быть как про­
грессивным, так и примитивным, как варваром, так и
культурным человеком. А в данном случае мы обнару­
живаем, что как раз господствующие идеи и идеалы со­
временной цивилизованной Америки в той мере, в ка­
кой они не являются выражением все еще живого духа
XVIII столетия, соответствуют не прогрессивному, а при­
митивному состоянию.
Высшим проявлением человеческой жизни является
полностью раскрывшая свой потенциал личность, осоз­
нающая свою уникальность, а также ценность этой уни­
кальности. И я понимаю это не только в том смысле, в
каком об этом говорил Христос, провозглашавший беско­
нечную ценность каждой души перед лицом Бога и не
придававший ни малейшего значения мнению большин­
ства, а в том всеобщем смысле, что всякая человеческая
ценность, в отличие от ценности чисто животной, заклю­
чается в собственной уникальности1. Не было бы ника­
кой причины не убивать и не поедать людей, пока позво­
лено умерщвление и поедание животных, если бы каж­
дый индивидуум не обладал уникальной ценностью. Но, с
другой стороны, человек не рождается индивидуализиро­
ванным. Он рождается как отпрыск двух родителей, пер­
вичное сознание ребенка представляет собой разновид­
ность неотчетливого группового сознания. Таким обра1

Эта проблема может быть исчерпывающим образом рассмот­
рена лишь в трех последних главах.
135

зом, всякое самосознание и на социальном уровне выра­
стает из господствующего группового сознания. В этих
обстоятельствах господствующее групповое сознание при
любых условиях выказывает примитивность. Именно это
господство группы характеризует сегодняшнюю Амери­
ку. Отцы-пилигримы, жители Новой Англии, все великие
деятели XIX столетия еще представляли собой истинные
индивидуальности. Они и не думали, что в группе можно
видеть нечто более высокое, чем в личности. С новой Аме­
рикой дело обстоит прямо противоположным образом.
На первом месте стоит идеал Social Service. Отноше­
ние к другим — как таковое, представляющее собой аб­
стракцию, — не могло бы считаться чем-то более цен­
ным, чем уникальность личности, если бы однажды к гос­
подству вновь не пришло групповое сознание. И здесь
мы вновь открываем для себя еще одно сходство Амери­
ки и России: «коллективный человек», идеал коммунис­
тической партии, человек, представляющий собой не что
иное, как социальный орган, отличается от американско­
го social worker* лишь в той степени, в какой кажутся
различными выражения одной и той же идеи на различ­
ных языках. Разумеется, против достижений, появившихся
благодаря идеалу Social Service, ничего не возразишь, но
они ничего не меняют в примитивном характере этого
идеала. Идеалы нормальности (normalcy) и единомыслия
(likemindedness) соответствуют примитивному состоянию.
Как только человек достигает культурной зрелости, до­
минирующим в нем становится чувство различия и его
ценности; действительно, невозможно даже представить
себе какое бы то ни было культурное состояние, основы­
вающееся на равенстве: когда в наличии есть лишь оди­
наковые инструменты или когда все играют одну и ту же
мелодию, то музыка более высокого рода просто невоз­
можна. Пожалуй, в истории можно обнаружить культу­
ры, основывавшиеся на некоем не индивидуализирован­
ном всеобщем состоянии; такие культуры существовали
в Египте, Индии, Древнем Китае. Но в те времена само* Общественный работник (англ.). .
136

сознание в современном понимании еще не зародилось,
а потому духовное могло выражаться посредством кол­
лективных импульсов, тогда как normalcy и likemindedness
в Америке представляют собой деградацию, падение с
более высокой на более низкую стадию. И даже в культу­
рах прошлого, коренившихся в не индивидуализирован­
ном всеобщем состоянии, идеал все же был воплощен в
фигуре великого мужа, тогда как те, кто в Америке отда­
ет предпочтение нормальному, делают это из отвраще­
ния к какому бы то ни было превосходству.
Точно так же, как с normalcy и likemindedness, обсто­
ит дело и с сегодняшней бездомностью и склонностью к
беспочвенности. Здесь речь также не идет о каком-либо
новом состоянии, а лишь о новом выражении старого
номадизма; ведь в том, пользуется ли номад верблюдом
или автомобилем, переносит ли он посредством самой
современной техники с одного места на другое роскош­
ную виллу или же ежедневно снимает и вновь ставит свой
шатер, не содержится никакого психологического разли­
чия. Речь идет здесь не о каком-либо более высоком со­
стоянии по сравнению с оседлостью, а, наоборот, о паде­
нии с более высокого уровня на более низкий.
В конечном счете, хотя и не в полной мере, точно так
же дело обстоит и с кризисом в американской половой
жизни. Конечно, важную причину неудовлетворенности
замужних американских женщин можно увидеть в том,
что их мужья и в сексуальном плане действуют тем же
простым, непосредственным способом, который во мно­
гих других отношениях выглядит столь привлекательно.
Естественно, что для тонко чувствующих женщин это
невыносимо. Однако в этом отношении точно такой же
повод для жалоб есть и у способных к тонким чувствам
мужчин. Поскольку мужчина как чувственное и эмоцио­
нальное существо не слишком разнообразен, он нужда­
ется в тонкой женской чувствительности как в своего рода
жизненно необходимой компенсации. Он хочет, чтобы
она была со всех сторон красива по тем же самым физи­
ологическим основаниям, по которым женщина ценит в
мужчине в первую очередь силу — физическую, духов137

ную или финансовую — и не слишком большое значение
придает его внешности (исключение составляют эпохи
перемены ролей, каковую мы нынче можем наблюдать в
различных кругах). Если же женщина становится непос­
редственной или даже грубой и агрессивной, мужчина
лишается именно того, что он находит в ней наилучшим,
вне зависимости от того, что по этому поводу думает она
сама. В любом случае среди сегодняшних американских
мужчин «пресыщение изобилием» на психологическом
уровне распространено в той же самой степени, что и на
материальном, — я говорю: «пресыщение», ибо сексуаль­
ное удовлетворение еще никогда не было столь доступно.
Но описанная выше американская женщина вовсе не
представляет собой какого-то проявления декаданса —
напротив, она знаменует собой возврат к типу, характер­
ному для прежней эпохи, когда еще ни один пол не был
психологически разнообразен. То же самое относится и
к нынешнему промискуитету — все равно, проявляется
ли он в форме добрачной свободы или постоянных разво­
дов, — и к новейшему идеалу «неофициального брака».
Тщетны попытки завуалировать истинное психологичес­
кое значение этой идеи (что было характерно даже для
судьи Линдсея) при помощи утверждений, что ее смысл
якобы состоит не более чем в легализации использования
средств контрацепции, а также в разводе по взаимному
согласию. В Америке никто ничего не может поделать с
bootlegging" — главной забавой американской жизни, —
а те, кто хочет, не испытывая осуждения или упрека, по­
рвать с партнером по браку, уже нашли способ и сред­
ство добиваться разводов по взаимному согласию. Столь
значительную привлекательность идее неофициального
брака придает то обстоятельство, что он соответствует
примитивному состоянию. Неофициальный брак, точно
такой, как его описывает судья Линдсей, существует ты­
сячи лет и еще встречается у многочисленных примитив­
ных народов, даже у многих европейских крестьян, со* Бутлегерство, торговля контрабандными спиртными напитка­
ми (англ.).

138

хранивших обычаи прежних эпох. Совместная жизнь
юношей и девушек представляет собой один из призна­
ков примитивной жизни, причем эта жизнь ведется не
для проверки отношений — эту мотивировку осуществ­
ляющие данную практику племена отвергли бы точно так
же, как и Линдсей, — они просто живут как товарищи,
между которыми существуют сексуальные отношения,
точно так же как это предусматривает современный иде­
ал; и несмотря на то, что им неизвестно использование
противозачаточных средств, как правило, в течение дол­
гого времени у них нет детей. Но если возникает перс­
пектива рождения ребенка, жизнь становится серьезной,
развод превращается в нечто затруднительное, если не
невозможное.
Существует и много других выражений одной и той
же примитивности: например, можно вспомнить, что аме­
риканец хочет нечто увидеть и пощупать, прежде чем он
в него поверит. То же касается и склонности американс­
ких мужчин флиртовать в большей степени при помощи
рук, чем при помощи глаз, а также примечательной осо­
бенности организации книжной торговли, предусматри­
вающей повсеместное использование пробных экземпля­
ров (dummy copies): издатели должны продемонстриро­
вать книжным торговцам внешний вид книги, предназ­
наченной для продажи, представив ее в виде перепле­
тенной бумаги с несколькими страницами будущего тек­
ста, — а иначе те ее не купят. Фактически подавляющее
большинство явлений американской жизни, вызывающих
критику чувствительных американцев (не говоря уже об
иностранцах), относятся к той же самой категории. Ат­
мосфера обновления на американском континенте сегод­
ня столь сильна, что даже старые американцы и люди
среднего возраста, индивидуально не имеющие с ней ни­
чего общего, проникаются ею, подобно тому как любой
человек, становясь частью возбужденной массы, утрачи­
вает все то лучшее, что присуще его самости. Я видел,
как убеленные сединами, действительно заслуженные аме­
риканцы, даже те, что абсолютно справедливо пользова­
лись всемирной известностью, в застольных речах пре139

возносили друг друга в манере, подобающей разве что
пятилетним детям: все так хорошо относятся к мистеру
имярек, у него такие прелестные дети — здесь дети дол­
жны встать, чтобы все могли воочию в этом убедиться, —
он так хорошо относится ко своим родителям и т. д.
Большая часть того, что в американской обществен­
ной жизни кажется столь привлекательным, впрочем, как
и большая часть того, что представителю более старой
культуры кажется в ней почти невыносимым, происхо­
дит из этой атмосферы детской комнаты. К ней относит­
ся также и то, что в Соединенных Штатах редко прибега­
ют к какому-либо иному критерию, кроме количествен­
ного. Количественный критерий — это критерий дикаря.
Американская нация мыслит главным образом в количе­
ственных понятиях, поскольку для нее они являются сим­
волом качества; так, примитивный художник, изображая
то, что он считает более возвышенным, наделяет его боль­
шими размерами. Подтверждением той же самой прими­
тивности являются также специфическое своеобразие
американского игрового инстинкта, огромное значение,
которое придается таким понятиям, как удача и неудача
(the breaks), особая американская разновидность депрес­
сии, которая столь метко передается словом «the blues»,
и прежде всего удивительная непоследовательность и пе­
ременчивость американского общественного мнения. В
американской душе еще не существует никакой опреде­
ленной иерархии ценностей, которая в качестве нейтраль­
ной инстанции возвышалась бы над сиюминутными на­
строениями. Наиболее надежными критериями культур­
ного уровня какого-нибудь народа или класса являются
его добросовестность и последовательность. На англича­
нина можно положиться с большей уверенностью, чем на
любого другого европейца, ибо его душа насквозь прони­
зана идеалом самоконтроля; сиюминутные импульсы ни­
когда не увлекают его настолько, чтобы он утратил рав­
новесие. Француз почти столь же надежен, хотя и иным
образом. Он самый верный друг, при том условии, что
он друг; отчасти еще античная структура его души очень
часто позволяет ему проводить отнюдь не христианское

140

различие между другом и врагом; с другой стороны, он
является просто образцом в сфере того, что он называет
probité intellectuelle" : он никогда не позволяет моде или
тем или иным настроениям исказить его четкое сужде­
ние, если оно уже определилось. Немцы, как более моло­
дая нация, менее надежны; сегодняшний друг завтра «из
внутренней необходимости», как он говорит, может из­
менить — решающим является то, что у истинно культур­
ного человека никогда не возникает даже вопроса о та­
кой «необходимости». Скажем, у русских вообще еще нет
никакого базиса, на котором можно было бы строить на­
циональный характер. В американской же психике сию­
минутные настроения играют гораздо большую роль, чем
у любого другого из известных мне народов белой расы.
И, естественно, тот, кто живет в Соединенных Штатах,
должен считаться с этими настроениями. И все же в от­
ношении этой страны была бы допущена огромная не­
справедливость, если бы настроения были всерьез вос­
приняты в том смысле, что их следует понимать как вы­
ражение реальных ценностных суждений. Это ни в коей
мере не так: они представляют собой не что иное, как
настроения.
Все вышеизложенное иллюстрируется одним велико­
лепным примером — американской прессой. Поскольку
она представляет собой чистой воды бизнес, она, если
хочет преуспеть, должна отражать общественное мнение
во всех его оттенках и колебаниях. А эти повороты и от­
тенки всегда соответствуют типичным процессам, харак­
терным для примитивного духа. В особенности это отно­
сится к такой его фундаментальной характеристике, как
любопытство. То, что многие европейцы столь сурово
осуждают, — убеждение американских газетчиков, что
«новость есть новость»; что у публичности не может быть
никаких границ; что в частной жизни нет ничего святого;
что пресса вправе опубликовать любое письмо, попавшее
в ее распоряжение, если только из этого можно состря­
пать захватывающую историю, — все это проявления
* Безукоризненной честностью интеллектуала (φρ.).
141

любопытства, ничуть не более порочного, чем любопыт­
ство дикаря, с каковым оно психологически идентично.
Разумеется, такая пресса может принести несчастье, но
она чрезвычайно редко держит в уме нечто действитель­
но злое. В худшем случае она действует как маленький
ребенок, который отрывает голову своей любимой кана­
рейке, чтобы посмотреть, что у нее внутри. Однажды одна
юная симпатичная репортерша сыграла со мной действи­
тельно неприятную шутку, опубликовав интервью, в ко­
тором мои высказывания искажались сверх привычной
для меня меры, под прямо-таки оскорбительным для пуб­
лики заголовком. Вскоре после этого она как ни в чем не
бывало появилась в моем номере и с лучезарной улыбкой
спросила меня, много ли уже последовало телефонных
звонков с ответными оскорблениями (поскольку сама она
приняла массу таких звонков, хотя и обращенных в мой
адрес). Я успокоил ее, и мы расстались в добром согла­
сии. Я не понимаю, как тот, кто имеет хотя бы минималь­
ное представление о человеческой душе, может обижать­
ся на шалости американской прессы. Лично я испытал их
более чем достаточно; но хотя я достаточно темперамен­
тен, они ни разу не смогли по-настоящему рассердить
меня. Кроме их примитивности, существует еще одна при­
чина, в силу которой даже самые жестокие нападки аме­
риканской прессы следует расценивать как по своей сути
безобидные. Если ее лейтмотивом является мысль, что
«новость есть новость», то решающим фактором оказы­
вается именно новизна, сенсация как таковая; то же, ка­
кой именно факт становится причиной сенсации, не име­
ет значения. Как-то я заметил одному репортеру, кото­
рый никак не мог понять, почему нападки прессы нис­
колько меня не расстраивают, а казалось, наоборот, даже
доставляют мне удовольствие: «Если завтра вы напишете,
что я съел своего отца, да еще был настолько отврати­
тельно бессердечен, что утверждал, что он невкусный, то
через день ко мне подойдет дюжина незнакомых мне
американцев и будет жать мне руку со словами: "Очень
рад с вами познакомиться, я прочел ваше имя в газете"».
Разумеется, чрезмерное пристрастие американцев к
142

публичности не стоит оценивать столь же снисходитель­
но. Ибо здесь речь идет не о естественном стремлении к
новому или хорошем бизнесе — мотивом является само­
реклама любой ценой. В этой связи мне приходилось слы­
шать о столь бестактных поступках, которые в более ста­
рой стране безоговорочно дискредитировали бы того, кто
был бы за них ответствен: например, о случаях, когда
письма сугубо личного содержания, которые могли быть
написаны только при том условии, что с частным сообще­
нием поступят именно как с частным, совершенно спо­
койно передавались адресатом прессе, благодаря чему он
или она становились известными всей стране, хотя и за
счет отправителя. Даже такие faux pas, хотя они и непро­
стительны, могут быть справедливо расценены лишь как
проявления примитивной психологии. Эксгибиционизм
есть не что иное, как корень самого неумеренного често­
любия. А его первое воплощение всегда крайне неприв­
лекательно: оно заключается в склонности выставлять на­
показ именно то, что ощущается непосредственно как
нечто непристойное. Непристойность, в слишком многих
случаях являющаяся существенной характеристикой аме­
риканской саморекламы, психологически означает то же
самое, что и эксгибиционизм маленького ребенка. И ра­
зумеется, когда нация вырастает из этого состояния, она,
как и любой ребенок, очень скоро обучается пристойно­
му поведению.
Еще несколько слов по поводу этого аспекта амери­
канской проблемы. Я имею в виду негритянское влияние.
Мы уже нашли объяснение тому, почему негры занима­
ют господствующее положение в сфере искусства. На
основании наших последних рассуждений мы можем до­
полнить его тем наблюдением, что негр не мог бы быть
столь репрезентативен для современной Америки, если
бы современные американцы не были бы примитивным
народом. Поскольку же негры не просто примитивны в
более высокой степени, а примитивны изначально, они
естественным образом лучше и убедительнее выражают
примитивное, чем лишь совсем недавно вернувшийся к
примитивному состоянию народ.
143

Если психологический фон рассмотренных выше про­
явлений американского духа понят, их более невозмож­
но оценивать враждебно. Однако это обращает нас к дру­
гой стороне вопроса. Разве в высшей степени не превос­
ходно, что великая, богатая, могущественная нация, в рас­
поряжении которой находятся все новейшие достижения
науки и техники, столь молода? Один этот факт таит в
себе обещание великого будущего. Всякая новая жизнь,
все равно на каком уровне, начинается со стадии, соот­
ветствующей стадии маленького ребенка; не существует
никакого иного обновления, кроме того, которое с точки
зрения завершения культуры представляет собой варва­
ризацию. И здесь мы можем опровергнуть еще один рас­
пространенный предрассудок: что американцы — мате­
риалисты. В начале этой главы я попытался показать, что
механизация есть типичное проявление старости. Я мог
бы тогда сразу же добавить, ибо это, по сути дела, то же
самое, что и материализм есть признак старости. Однако
эти положения не содержат в себе всей истины. Жизнь
представляет собой биполярный феномен; как старчес­
кая дряхлость всегда приближается к инфантилизму, так
всегда существует некая точка, в которой соприкасаются
противоположности. В этом смысле не только старик, но
и грудной ребенок материалистичен. Еще ни один ребе­
нок не заслужил упрека, что он также проявляет к духов­
ному лишь минимальный интерес; обыкновенный груд­
ной ребенок не думает ни о чем, кроме как о молоке. Но
отсюда следует, что «материализм» как таковой вооб­
ще не представляет собой проблемы. Он означает либо
упадок, либо, наоборот, первоначало. В Соединенных
Штатах можно наблюдать оба эти аспекта. Одна часть
американского материализма является следствием отжив­
шего типа XVIII столетия; другая восходит к самой ран­
ней юности. Но юность неизбежно одерживает верх. А
она никогда не остается материалистичной. В действи­
тельности таковой она является лишь в самом раннем
детстве; позднее нормой становится крайний и радикаль­
ный идеализм. И не является ли такой радикальный иде­
ализм намного более характерным для американского духа,

144

чем его материализм? Мне кажется, что это так. Стари­
ки, по складу личности принадлежащие почившему в бозе
XVIII столетию, не действовали бы так часто исходя из
идеалистических мотивов (все равно, являются ли они их
истинными мотивами, или же они лишь следуют за обще­
ственным мнением),если бы эти мотивы не представляли
бы собой столь чрезвычайно мощных факторов в жизни
нации. Впрочем, амбивалентный характер жизни в слу­
чае идеализма сказывается точно так же, как и в случае
материализма. По складу своей личности Вудро Вильсон
был моралистом XVIII века, не имевшим никакого пред­
ставления о вновь возникающем мире. Но его идеи «слу­
чайно» оказались взрывчатым веществом, не годившим­
ся ни для чего иного, кроме как для разрушения старого
порядка (вне всякого сомнения, Вильсон, и никто другой,
должен рассматриваться в этой связи как отец больше­
визма и фашизма, а также революции во всем незапад­
ном мире, исходным пунктом которой было провозгла­
шение права на самоопределение всех народов). По этой
причине молодая Америка и приняла их на некоторое
время: ей показалось, что идеализм двухсотлетней давно­
сти мог бы способствовать осуществлению ее собствен­
ных идеалов.
Но чем объясняется грандиозный и чрезмерный ха­
рактер большинства форм проявления американского
примитивизма? Это логическое следствие того факта, что
речь идет здесь о современной нации, в высшей степени
развитой в техническом отношении, особенно талантли­
вой в сфере публичности и рекламы, а также того обсто­
ятельства, что ее интуитивные задатки подталкивают ее к
тому, чтобы мыслить посредством лозунгов и газетных
заголовков. Это не может не способствовать усилению
свойственного всем молодым народам господства массо­
вой психологии. Подавляющий, прямо-таки пугающий
объем массового внушения постоянно наличествует в
повседневной реальности Соединенных Штатов; со сво­
ей стороны это должно способствовать примитивизации
жизни, а следовательно, и росту уровня уже существую­
щей примитивности. В силу своей примитивности амери-

145

канский рекламист почти никогда не пытается создать
спрос на товар посредством приучения публики к чемуто более высокому, нежели то, к чему она привыкла, а,
наоборот, сам приспосабливается к автоматическому ходу
жизни. Разумеется, это самый надежный способ достичь
фантастических торговых оборотов. Однако поскольку
внушение всегда обладает творческим воздействием, при­
способление к человеку с улицы удерживает его на той
же самой ступени, на которой тот и находится, одновре­
менно ухудшая качество продавца, — что делает практи­
чески невозможным какой бы то ни было прогресс. Я
встречал очень интеллигентных людей, которые после
нескольких лет занятий рекламной деятельностью уже
просто не могли понять, что существует какой-либо бо­
лее высокий критерий, чем критерий актуальных пред­
почтений публики.
Но все-таки какие перспективы! Если бы американ­
цы должны были оставаться такими, какие они сегодня,
то ситуация для них, несомненно, была бы чрезвычайно
серьезной. Однако о такой судьбе не может быть и речи
уже потому, что подавляющее большинство проницатель­
ных американцев скептически оценивают свое современ­
ное состояние.
А теперь вновь обратимся к размышлениям, соста­
вившим начало этой главы; их основная мысль заключа­
лась в том, что символический образ, в котором один на­
род предстает перед другим, куда более истинно выража­
ет его глубинную действительность, чем любой могущий
быть доказанным факт. Символом старого американско­
го типа был Дядя Сэм. Для нового типа иностранцы еще
не нашли образа. Однако для себя молодая Америка уже
решила, кто репрезентативен для ее глубинной сущности
и подлинных стремлений, — это Чарльз Линдберг. Бес­
конечное восхищение, возбуждаемое этим человеком, не­
возможно объяснить никакими фактами. Он обладает пре­
восходными личными качествами; он — блестящий лет­
чик; он — джентльмен милостью Божьей. Но когда не­
давно большинство студентов одного большого универ­
ситета решило, что Линдберг более велик, чем Муссоли146

ни, а другие молодые люди видят в нем своего рода Хри­
ста, то это просто невозможно объяснить фактическими
качествами Линдберга. Просто Линдберг — символ
молодой Америки; он представляет собой то, чем
хотело быть новое поколение; он — национальный
герой. Если теперь мы рассмотрим фактические каче­
ства Линдберга под этим углом зрения, то поймем все
значение этого символа. Линдберг также очевидно при­
митивен. В нем есть значительное сходство с героями гер­
манских саг — Зигфридом, например. Он не мог бы быть
символом и образцом для современных европейцев, ибо
он воплощает действительность, которая перестала быть
живой еще до начала их истории. Он в подлинном смыс­
ле доисторический образ. Но именно этот доисторичес­
кий образ, по всей видимости, наиболее удачно репре­
зентирует зарю новой исторической эпохи. Я едва ли
смог бы представить себе лучший и символ и образец
для нации, еще находящейся в процессе зарождения.
Линдберг — чистый, невинный мальчик, чистый и невин­
ный телом, душой и духом.
Однако вернемся к нашей основной теме. Амери­
ка — и в не меньшей степени в превратном смысле аме­
риканизирующийся мир — должны понять, что все, что
мы рассматривали в этой главе, связано с проявлениями
не прогресса, а примитивности, а примитивное состоя­
ние не может быть вечным. Если бы оно переживало свой
естественный век, то с эстетической точки зрения ре­
зультатом была бы карикатура, а с моральной и культур­
ной — катастрофа. Пока идеалами самого молодого поко­
ления американцев являются истинные проявления ви­
тальных тенденций, эти идеалы точно соответствуют со­
стоянию молодости. С другой стороны, из этого следует,
что ни в коем случае не следует отказываться от соответ­
ствующих идеалов: раз Америка представляет собой не­
что новое и оригинальное, они должны прорастать изнут­
ри. Если все идет хорошо, то на более поздних стадиях
развития из них получатся зрелые, прочные и, возможно,
образцовые идеалы. Впрочем, существует принципиаль­
ное основание, в силу которого идеалы, которые детям и

147

юношам представляются общезначимыми, никогда не смо­
гут восприниматься всерьез: идеализм юности есть по
своей сути идеализм без предмета. Поскольку человек
в состоянии видеть лишь то, что находится у него перед
глазами, он с необходимостью пытается материализовать
в наглядной картине тот внутренний порыв, власть кото­
рого он ощущает в себе самом. Это — бытийное основа­
ние всех ясно выраженных идеалов, ибо все они суть либо
проявления внутренних сил, либо же голые абстракции,
лишенные собственной жизни. Зрелый человек рано или
поздно создает адекватный образ для своего внутреннего
порыва. Слишком юному же человеку это, напротив, мо­
жет не удаться, ведь он стремится к чему-то такому, что
еще не имеет какого бы то ни было определенного облика.
Поэтому свои сугубо личные устремления он отождеств­
ляет с тем, чем он по какой-либо причине восхищается,
чтобы впоследствии, в свою очередь, от него отказаться.
Так, Ницше первоначально видел чаемый образ своего соб­
ственного бытия в Шопенгауэре и Вагнере, что, однако,
объясняет то, почему позднее он должен был отвернуться
от них обоих; то, что это произошло с такой силой, лишь
отчасти объясняется его болезненным состоянием: глав­
ная причина этого заключалась в том, что он слишком силь­
но любил обоих. Таким образом, каждый молодой человек
в течение определенного времени отождествляет себя с
уважаемым и возносимым до уровня идеала учителем.
Иногда этот характерный для всякой молодости «беспред­
метный идеализм» проявляется в чрезвычайно забавных
формах. В лихорадке послевоенного времени одна группа
немецкого молодежного движения видела общечеловечес­
кий идеал в возрасте семнадцати лет как таковом — есте­
ственно, этот идеал прекращал свое существование, как
только эти мальчики и девочки достигали восемнадцатиле­
тия. Самая молодая и воистину самая значительная часть
современной Америки с точки зрения сущностного возра­
ста еще далеко не достигла семнадцати лет. Поэтому весь­
ма неблагоразумно рассматривать нечто из того, что пред­
ставляешь в качестве чего-то окончательного.
А теперь сопоставим предыдущие рассуждения с неко148

торыми идеями, высказанными в первой части этой книги.
В ней я попытался показать, что истинная история Амери­
ки только начинается, что она лишь сейчас выходит из
своего золотого века. Рассмотренных выше специфичес­
ких фактов вполне достаточно для объяснения, почему
Европа все более четко осознает свое отличие от Америки
и свою дистанцию по отношению к ней и почему америка­
низация всего мира становится все менее вероятной. Каж­
дый следующий год, встречаясь с американцами, мы, ев­
ропейцы, будем все сильнее ощущать наш преклонный воз­
раст. То, что происходит ныне в Соединенных Штатах, есть
точный эквивалент того, что происходило в Индии в пери­
од индианизации арийских завоевателей. Но именно по­
этому я и верю в великое американское будущее. Великая
культура Индии была результатом сплава нордического
идеализма, нордической энергии и отваги с мистическим
духом Индии. Конечно, культура Соединенных Штатов
будет значительно отличаться от европейских культур.
Пожалуй, она будет их ребенком, но очень оригинальным
ребенком, и мы будем испытывать большие трудности в
его понимании и обращении с ним. Прежняя история Аме­
рики была не чем иным, как европейской колониальной
историей. То, что я называю «шоферским миром», смогло
исторически сформироваться в Америке прежде, чем в
Европе, потому, что каждый иммигрант, несмотря на все
свои бессознательные связи с традицией, начинал новую
жизнь, а ее дух был противоположен духу той страны,
которую он покинул в своем стремлении к свободе. Аме­
риканская нация действительно еще не обрела своего соб­
ственного облика. Пожалуй, еще пройдет некоторое вре­
мя, прежде чем она сможет оглянуться на период господ­
ства Новой Англии так же, как Россия оглядывается на
эпоху царизма. Тогда даже Эмерсон будет выглядеть евро­
пейским колонистом, подобно тому как жившие на Сици­
лии греческие философы считались греческими колонис­
тами. А Уолт Уитмен, быть может, будет объявлен Иоан­
ном Крестителем нового благовещения, которое, как и
почти всякое благовещение, не превратится в какую-либо
историческую действительность.

ЖИВОТНЫЙ ИДЕАЛ

В предыдущей главе мы провели четкое различие
между механизированной и «технизированной» жизнью,
то есть жизнью, которая развивается в технической ци­
вилизации того или иного рода, — без того, однако, что­
бы более глубоко проникнуть в эту проблему. Сделать
это — наша ближайшая задача. Ибо ни одна цивилизация
не является столь подчеркнуто технической, как цивили­
зация Соединенных Штатов.
Чтобы в полной мере понять все значение современ­
ной технической цивилизации, необходимо подняться над
обычной точкой зрения на историю человечества и рас­
смотреть эту историю с точки зрения геолога, то есть
человека, для которого эта история представляет собой
лишь одну главу в истории Земли. После своего появле­
ния на нашей остывающей планете жизнь прошла через
многие формы, фазы и метаморфозы. Эти фазы, каждая
из которых придавала всей жизни в целом определен­
ный, резко отличающийся от всякого прежнего или пос­
ледующего всеобщий характер, могут рассматриваться как
части некоего целого и в качестве таковых называются
геологическими формациями; важнейшими из них, начи­
ная с самого древнего, являются: архейская эра, силурий­
ский, девонский, каменноугольный, пермский, юрский и
меловой периоды; в свою очередь, их можно отнести к
трем главным периодам: палеозойской, мезозойской и кай­
нозойской эрам. Каждая формация характеризуется оп­
ределенными «ведущими ископаемыми», то есть в тече­
ние каждого периода на Земле господствовали опреде­
ленные животные и растения, в результате чего их нали­
чие в каком-либо слое делает возможной его абсолютно
надежную датировку. Существуют характерные ведущие
ископаемые для каждой фазы развития жизни на Земле.
Однако если взглянуть на них с наивысшей точки, с кото-

150

рой видны лишь самые общие очертания, то можно уви­
деть, как сменяли друг друга периоды господства хрящекостных рыб, амфибий, пресмыкающихся, сумчатых и,
наконец, млекопитающих.
То, что я здесь коротко изложил, — элементарные
основы палеонтологии. Но действительно ли соответству­
ет истине то, что последняя известная нам эпоха — это
эпоха млекопитающих? Применим испытанные понятия
геологических формаций и ведущих ископаемых непос­
редственно к современной эпохе. В таком случае мы не
можем не признать, что мы живем уже не в период гос­
подства млекопитающих вообще, а в геологическую эпо­
ху человека. Если когда-либо и существовало творение,
обладающее всеми свойствами ведущего ископаемого, то
это современный человек. Никакой гигантский ящер даже
отдаленно не накладывал на свое время такой отпечаток,
как тот, кто изменяет течение рек и прорубает туннели в
горных цепях, не говоря уже о подчинении себе всех дру­
гих живых существ. Но, с другой стороны, это относится
лишь к современному человеку. Если верить Библии, то
человек уже в раю стал господином всего тварного мира.
Однако еще два коротких столетия назад он никоим об­
разом не был таковым. С точки зрения природы он был
не более чем просто существом среди других, хотя и пре­
восходил их разумом, но во всех иных отношениях так
слаб и так малочислен, особенно в своих наиболее ода­
ренных разновидностях, что лишь слепая гордыня могла
уверить его, что он — господин Земли. И действительно,
те новаторы в сфере религии и философии, чьи идеи за­
давали основной тон всей предшествовавшей современ­
ности жизни, никогда не имели о человеке столь высоко­
го мнения, что он — господин Земли. Согласно мировоз­
зрению древних индийцев, естественный человек был
лишь животным среди других, а его душа могла без ка­
ких-либо трудностей переселяться из человеческого тела
в тело животного. В китайской системе культурная исто­
рия человека принадлежала той же сфере, что и смена
времен года. А в истинно христианскую эпоху (которая
сегодня уже прошла) человек считался не могуществен151

ным, а, наоборот, бессильным существом, чье развитие
целиком зависело от милости Божьей. Но сегодня чело­
век завоевал положение, которое подобало ему, когда он
был в раю. Сегодня он господин всего тварного мира.
Именно прежде всего это объясняет то, почему религии
и философии, основные представления которых не при­
знавали за человеком господства над всеми прочими тво­
рениями, неудержимо теряют свою власть над душой и
духом.
Итак, мы живем уже не в эпоху млекопитающих во­
обще, а в эпоху человека. Если мы это поняли, то сразу
поймем и точное значение технической эпохи: она пред­
ставляет собой не только фазу человеческого развития —
она имеет гораздо более глубокое значение, говоря язы­
ком геологии, ее значение состоит в том, что чело­
век с дочеловеческой ступени поднялся на собственно
человеческую; между дотехнической и технической эпо­
хами существует такое же гигантское solution de continuité,
как и между двумя любыми геологическими периодами.
Ибо только наука, причем наука, нашедшая свое приме­
нение, есть то, что в течение последних столетий сделало
человека господином всего сотворенного в естественном
или земном смысле. Но, с другой стороны, именно воз­
можность развития, которое как раз сейчас подошло к
своему завершению, с давних пор отличала человека как
животное от остальных животных; на этом основании
обладавшие пророческим даром умы еще в довавилонскую эпоху предвидели его господство над миром. С на­
ступлением технической эпохи человек достиг своей под­
линной цели. Ибо этим объясняется, почему эпоха так
называемого прогресса характеризовалась столь беспри­
мерной витализацией всех тех, кто был его пионером:
они ощущали, что им дана привилегия первыми достиг­
нуть той цели, к которой столетиями стремилось все че­
ловечество. Этим объясняется также и беспримерный темп
этого времени. Человек чувствовал себя как всадник в
конце долгой скачки. После того как в течение долгого
времени, чтобы преждевременно не исчерпать силы сво­
ей лошади, этот всадник скакал с более или менее оди152

наковой скоростью, он, увидев перед собой конечную
цель, пришпорил коня, развив максимально возможную
скорость.
Но этим объясняется также и многое другое. Напри­
мер, почему техническая цивилизация неодолимо завое­
вывает всю нашу планету. Земной человек есть животное
среди других животных; в этом состоит смысл выраже­
ния, гласящего, что человеческая природа неизменна (что
и в самом деле соответствует действительности). Элемен­
тарные влечения к власти, удовольствию и экспансии точ­
но так же определяют его поведение, как и поведение
животного; если нет ничего, что бы их сдерживало, они
полностью охватывают его. А на уровне технического раз­
вития нет ничего, что могло бы их сдерживать; ведь ника­
кая религия или философия дочеловеческой эры (я вновь
использую это слово в геологическом смысле) не предви­
дели такого развития. Следовательно, технизированный
человек столь же беспощаден в своем завоевании Земли,
как и какой-нибудь ящер, и так же безжалостно, как ка­
кой-нибудь гигантский ящер, топтал стоявших на его пути
собратьев, технизированный человек завоевывал, пора­
бощал или уничтожал все народы, не достигшие его тех­
нической стадии. Между тем это была лишь первая фаза
процесса. Вскоре все расы — черная, желтая, коричневая
и белая — поняли, что техническая цивилизация в дей­
ствительности представляет собой то, что осталось от че­
ловека как человека; и она является таковой куда в боль­
шей мере, чем политическая свобода, ибо последняя при­
носила откровенно немного пользы, если не сочеталась с
политической властью. Этим же объясняется то бурное
стремление к «технизации», которое мы наблюдаем на
земном шаре после великой войны, ослабившей европей­
ские народы и тем самым давшей остальным их первый
большой шанс. Ибо, как я показал в «Новом мире», ис­
тинная душа большевизма — это не определенная форма
правления, а евангелие технизации без эксплуатации. То
же самое, mutatis mutandis, относится и ко всем освобо­
дительным движениям Востока. То же составляет и ис­
тинную движущую силу всех радикальных социальных
153

программ. Эти движения неудержимы по следующей при­
чине: человек как таковой уже не позволяет отказывать
ему в том, что причитается ему как ведущему ископаемо­
му геологической эпохи человека. Поэтому нельзя и ду­
мать о том, чтобы ограничить или сдержать технический
прогресс, как того желают многие идеалисты. Сколь пре­
красная форма культуры не стояла бы на пути порыва
человеческого животного, она будет просто уничтожена,
как это уже произошло с традиционными формами жиз­
ни китайцев, турок и русских; и животные импульсы бу­
дут тем сильнее, чем примитивней народ. И тут мы пони­
маем также и то, почему именно примитивные народы с
такой страстью обратились к техническому прогрессу: по­
скольку он представляет собой этап животного развития,
примитивные народы получают преимущество. Если же
мы представим себе, что подавляющее большинство че­
ловечества относится к угнетаемым слоям, то сможем
полностью оценить, что должна означать для человече­
ства как целого одна только возможность технического
прогресса. Здесь речь идет о вещах совершенно иной глу­
бины и значения, чем «демократия». Ведь демократичес­
кая эпоха также была эпохой привилегированных каст.
Это была эпоха привилегий белых вообще и англосаксов
в частности. Отныне все человечество хочет жить пол­
нокровной жизнью. Со всеми привилегиями должно быть
навсегда покончено.
Все вышесказанное объясняет то чудовищное высво­
бождение энергии, которое мы наблюдаем на всем зем­
ном шаре. Но оно объясняет также и ту чрезвычайную
степень обновления, которому способствовали новые пер­
спективы. Каждая новая идея, придающая жизни новый
смысл или обещающая достижение новой, достойной
стремления цели, обновляет. Человечество как таковое
не стареет, лишь каждая определенная линия развития
конечна. Самый старый тип, пока он сам по себе способен
к изменению, может двинуться в новом направлении — и
в нем расцветут все признаки юности. Но как обстоит
дело, если соответствующий идеал обладает животным
характером? Такое совпадение должно способствовать
154

воистину чудовищному подъему сил земли. Вспомним наш
вывод, что техническая эпоха открывает новую геологи­
ческую эру: при таких обстоятельствах человек действи­
тельно начинает подлинно новое животное поприще.
Это же окончательно объясняет и варварский характер
вновь возникающего мира. Подобно природной катаст­
рофе, уничтожение всех прежних культурных состояний
открывает новую геологическую эру.
Само собой разумеется, своеобразие новой геологи­
ческой эпохи наиболее отчетливо должно проявиться тог­
да, когда в ее начале или спустя совсем короткое время
человек открывает некое новое историческое бытие. В
этом корни фундаментального различия между Амери­
кой и Европой. Но тем же самым объясняется и то, поче­
му так похожи Америка и большевистская Россия. Рос­
сия силой сбросила все оковы своего прошлого, и хотя
русская душа не имеет ничего общего с американской, то
обстоятельство, что новый идеал — идеал, заключающий­
ся в новом положении человека внутри природного цело­
го, соответствующий его роли как господина мира, — стал
ее движущей силой, сразу вплотную приблизило Россию
к Соединенным Штатам. И то же произойдет со всеми
испытавшими обновление народами, которые сочли не­
обходимым отряхнуть со своих ног прах прошлого, чтобы
начать новую жизнь. Вскоре они устремятся к центру,
символом которого является либо Америка, либо Россия.
Впоследствии мы еще увидим, каково точное взаимоот­
ношение этих полюсов будущей исторической жизни.
А теперь самое время объяснить, почему американс­
кий идеал я называю животным идеалом. Разве по своей
сущности он не человеческий идеал? Разве он не ведет к
лучшему жизненному устройству, к тому, что американ­
цы называют словом «демократия», к более высокой ци­
вилизации? Несомненно, это так. Но лишь для человека,
понятого как животное, а не для человека как духовного
существа.
Самым существенным и репрезентативным идеалом
Америки является высокий жизненный стандарт. Бессмыс-

155

ленно спорить о понятиях или выдвигать новые, пусть
даже и лучшие дефиниции, когда речь идет о проблемах
национальной психологии; здесь имеют значение лишь
самое обычное словоупотребление и самый обычный
смысл слов. Вне всякого сомнения, в данный момент иде­
ал более высокого жизненного стандарта представляет
собой буквально душу американизма. Против этого идеа­
ла как такового действительно возразить нечего. Несмот­
ря на то, что так называемый материализм вообще не
составляет действительной проблемы, комфортная жизнь,
разумеется, предпочтительней некомфортной. Окончатель­
но и бесповоротно это доказывает лишь всеобщее благо­
состояние, отсутствие в Соединенных Штатах какой бы
то ни было ревности, всякой зависти и мстительности,
которые мы видим во всех обедневших странах, где бед­
ность действительно ведет к утрате всего того, что со­
ставляет радость жизни (в тропиках, например, этого не
происходит). Но, с другой стороны, какое бы животное,
умей оно мыслить, не встало бы под знамена идеала мак­
симально высокого жизненного стандарта? Принципиаль­
но «жизненный стандарт», понятый как идеал, означает
следующее, и только следующее: организму предостав­
лен окружающий мир и такое положение внутри него,
которые предлагают его внутренним возможностям пол­
ную свободу раскрытия. Поэтому каждому организму
нужен какой-то иной жизненный стандарт, нежели тот,
что ему сопутствует. И пока он не достиг этого стандарта,
естественное равновесие между ним и окружающим ми­
ром еще не установлено, кругом царят неудовлетворен­
ность, беспокойство, а в крайнем случае — война или
какой-либо ее эквивалент. Человек всегда стремился к
удовольствию, как и всякое другое существо. Однако лишь
в редких случаях ему улыбалась удача достичь чаемого
комфорта, и, как правило, это происходило за счет дру­
гих, что доказывает, что о действительно здоровом состо­
янии равновесия никогда не могло быть и речи. Для бед­
но живущего человека действительно существует осно­
вополагающее несоответствие между воображаемым иде­
алом и достижимой реальностью, несоответствие, кото156

рое отсутствует у низших животных. Их большую часть,
пожалуй, можно было бы назвать бедной, однако их бед­
ность не составляет проблемы, ибо в этом случае оконча­
тельное приспособление внутреннего ко внешнему при
любых обстоятельствах относится к области вероятного.
Для человека же бедность действительно представляет
проблему. В дотехническую эпоху эта проблема не подда­
валась решению. Почему? Потому что лишь в техни­
ческую эпоху человек как животное достиг того уров­
ня, на котором изначально находится всякое живот­
ное; только о технизированном человеке можно сказать,
что он создал себе внешнюю среду и положение в ней,
которые предоставляют свободное пространство для всех
его внутренних сил. Но геологическая эпоха человека лишь
только началась; человек еще только должен завоевать
себе новое положение внутри целостности природы. И
разве не естественно, что соответствующий жизненный
стандарт стал его главным идеалом? Так должно быть;
так, по-видимому, и будет в течение определенного вре­
мени. Присущие ищущей природе человека особенности,
делающие невозможным его окончательное приспособ­
ление, в данном отношении для нас не важны.
Однако почему все-таки я столь настоятельно под­
черкиваю, что идеал высокого жизненного стандарта есть
животный идеал? Причина в том, что почти все типич­
ные явления сегодняшней американской жизни являют­
ся не только выражением идеала более высокого жиз­
ненного стандарта — они фактически исходят из той
предпосылки, что человек есть лишь животное сре­
ди других животных и в соответствии с этим с ним
следует обращаться.
Чтобы с самого начала полностью разъяснить, что я
имею в виду и к чему клоню, я должен вставить несколь­
ко общих замечаний по поводу различия между челове­
ком и всеми прочими животными. Поскольку я лишен
возможности осветить здесь эту тему более подробно, то
хочу отослать тех, кто не удовлетворится изложенным
(надеюсь, таких будет немало), к моим главным трудам
«Творческое познание» и «Возрождение». Итак, с одной
157

стороны, каждый организм есть по своей сути отвечаю­
щее существо; его жизнь разворачивается в реакции на
раздражение и поэтому обусловлена внешним миром. Но,
с другой стороны, каждый организм автономен и само­
стоятелен. Невозможно понять какое-либо явление жиз­
ни, не учитывая оба эти фактора, которые безусловно
независимы друг от друга1. Но автономная жизненная
сила растений и животных в целом представляет собой
постоянный фактор; она проявляет не большую инициа­
тиву, чем у человека, скажем, наследственность. Пробле­
ма же человека совершенно иная. В человеке автономная
жизненная сила посредством одаренного свободной фан­
тазией сознания собирается словно в некоем фокусе. И
хотя то, что я говорил о животном организме, а именно:
то, что направление его жизни определяется раздраже­
нием, на которое он реагирует, относится и к человеку; в
его жизни личная инициатива играет решающую роль.
Разумеется, не в сфере его животной жизни, но, пожа­
луй, везде, где ставятся специфически человеческие про­
блемы — там, где смысл фактов представляется более
важным, чем сами факты (как это обстоит со всеми соб­
ственно человеческими вопросами), в конечном счете
решающей является инициатива духа, а не давление внеш­
него мира. И чем выше возносится человек как человек,
тем более решающее значение приобретает его способ­
ность к истолкованию смысла. Мудрец почти независим
от внешних событий, для него они значат только то, что
он из них извлекает. Не только в субъективном, но и в
объективном смысле, как это доказывает жизнь всех ис­
тинно великих людей, терпевших и преодолевавших вы­
падавшие на их долю превратности судьбы.
Для американского мировоззрения характерно, что
оно почти совершенно упускает из виду исключительно
человеческую сторону человека. Естественно, есть и ис­
ключения из этого правила, даже более того, существуют
1

В начале второй главы «Нового мира» я поясняю, что жизнь
нельзя определить менее чем двумя координатами, а в случае
человека вводится и третья.
158

чрезвычайно мощные противоположные примеры. Но
именно то преувеличение, с которым в этих случаях под­
черкивается автономия духа — я имею в виду, естествен­
но, Christian Science, New Thought и тому подобное, —
доказывает власть господствующей точки зрения. Разу­
меется, проходит долгое время, прежде чем какая-либо
оригинальная установка осознает свой собственный смысл,
долгое время она ищет свое выражение в какой-нибудь
основанной на компромиссе с традиционными представ­
лениями интеллектуальной конструкции. Здесь — корни
прагматизма, отцам и лидерам которого никогда не уда­
валось полностью освободиться от неосознаваемого ими
влияния европейской философии. Но сегодня мы можем
сказать, что типично американское мировоззрение нашло
подобающее ему теоретическое выражение. Это миро­
воззрение обозначается термином «бихевиоризм». Каж­
дый сегодняшний репрезентативный американец (за ис­
ключением, естественно, уже упомянутой оппозиции)
внутренне является бихевиористом, независимо от того,
знает и признает он это или нет. Даже Джон Дьюи, по
своей сути бихевиорист, разве что он слишком много знает
о душе, чтобы быть им в чистом виде. В Джоне Б. Уотсоне
типичная американская установка обрела полное осозна­
ние самой себя, в нем она выражается со всей исключи­
тельностью и односторонностью, каких только требуют
стиль и нацеленность на результат. Я не сомневаюсь, что
когда-нибудь Джон Б. Уотсон будет рассматриваться как
один из главных репрезентантов того, что представляли
собой в XX веке Соединенные Штаты.
В чем же состоит сущность бихевиоризма? В том, что
человек — это такое же животное, как и всякое другое. В
том, что духовная инициатива и свободная воля почти не
играют роли в его структуре и поведении. В том, что всю
человеческую деятельность можно подвести под всеоб­
щее понятие конкретной «привычки», нет никакого «по
ту сторону привычки» в смысле возможной метафизи* Новая мысль (англ.).
159

ческой или какой-либо иной духовной действительности.
И в том, что «привычку» можно полностью объяснить,
определить, подчинить или изменить извне или при по­
мощи внешнего воздействия.
Самое интересное в какой бы то ни было истории
едва ли заключается в ее внутренней истине — большин­
ство теорий прискорбно односторонни и близоруки, —
оно находится в ее психологическом значении. В этом
смысле самым интересным аспектом бихевиоризма явля­
ются сама возможность его существования и его репре­
зентативность. То, что нечто такое, как бихевиоризм, во­
обще могло возникнуть и добиться такого успеха, то, что
все репрезентативные американцы, по сути дела, бихевиористы, доказывает тот факт, что американцы действи­
тельно рассматривают самих себя как животных; они не
видят в себе самих ничего, что требовало бы какой-либо
иной теории. И то, что я здесь утверждаю, вовсе не по­
спешное обобщение: это доказывают все важные факты
американской жизни.
Однажды во время пребывания в Соединенных Шта­
тах я был вынужден обратиться к врачу в связи с симпто­
мами беспокойства, возможно, связанными с переутом­
лением. Он сказал мне: «Вам не следует прекращать ваш
умственный труд, спокойно продолжайте его. Ваш мозг
привык к нему. Мой — почти такой же, как ваш, только у
него никогда не было привычки мышления». Это звучит
довольно грубо. Однако если воспроизвести при помощи
обычных выражений среднего американца, мыслящего
посредством лозунгов и газетных заголовков, то, что Джон
Дьюи может сказать — а последней инстанцией для него
является общество — о вопросах воспитания, о формиро­
вании правильных привычек, кроме которых он не при­
знает никакой метафизической действительности, то я
сомневаюсь, придут ли кому-либо в голову фразы, кото­
рые столь же кратко и метко схватили бы всю ситуацию,
как она есть. Не существует никакой принципиальной
разницы между человеком и любым животным. Отчасти
поэтому для американцев столь убедительна демократия
как учение о том, что все люди изначально равны. У че160

ловека нет никакой уникальной души, ибо последняя,
несомненно, отсутствует у животного; все различия за­
висят от окружающей среды, к которой относится и вос­
питание. Последней инстанцией является общество, выс­
шие ценности — это социальные ценности. Читатель,
возможно, заметит, что здесь американизм вновь схо­
дится с большевизмом. То, что большевизм подчеркнуто
материалистичен, а бихевиоризм — нет, ничего не ме­
няет в сути дела.
Сходство, в той мере, в какой оно нас интересует,
естественно, в первую очередь восходит к тому, что со­
временная Россия, как и новая Америка, испытала пол­
ное обновление на новом базисе геологического периода
человека. Однако именно здесь, где дух естественным
образом настроен на негативные аспекты обсуждаемой
нами проблемы, было бы неплохо рассмотреть и ее пози­
тивную сторону. А в ее двойственном характере можно
не сомневаться. Во-первых, животную природу человека
действительно можно наилучшим образом усовершенство­
вать посредством обращенного на нее извне воздействия;
производимые в течение длительного времени определен­
ные раздражения неизбежно вызывают соответствующие
реакции. Во-вторых, намного легче достичь удовлетвори­
тельного результата, если исходить из природы, а не из
духа. Дух по своей сути свободен; он либо действует как
свободная воля, либо не действует вовсе. В соответствии
с этим порожденному духом прогрессу лишь тогда может
сопутствовать успех, когда свобода духа достигла высо­
кого уровня развития и когда духовные и моральные силы
человека достаточно сильны, чтобы он был способен к
ясному пониманию стоящей перед ним цели и к преодо­
лению инерции животной природы. Это — причина того,
почему до наступления научной эпохи уровень челове­
ческого существования вообще никогда не повышался.
Лишь наука сделала возможным такое регулирование
внешних условий, что механизм реакции двинулся в же­
лаемом направлении. До наступления научной эпохи лишь
единицам, обладавшим чрезвычайным духовным и мораль­
ным даром, крайне редко удавалось значительно перера161

сти свое изначальное состояние; и будет безусловно об­
маном утверждать, что упражнения в йоге помогли комулибо, кроме того, кто, по всей вероятности, и без систе­
матической тренировки достиг бы желаемых результа­
тов. С другой стороны, в прошлом высшие слои общества
присущим их типу более высоким уровнем существова­
ния были обязаны исключительно тому обстоятельству,
что более благоприятная окружающая среда в каждом из
представителей этих слоев с раннего детства вызывала и
культивировала характерные для этого типа реакции; по­
этому воспитание любых аристократов издавна осуще­
ствлялось в соответствии с бихевиористскими принципа­
ми. Идея более высокого сословия обязательно требует
того, чтобы более высокий уровень индивида не зависел
от каких-либо чрезвычайных индивидуальных талантов.
Поэтому в прошлом лишь высшие сословия воспитыва­
лись в соответствии с научной точкой зрения. Следова­
тельно, в идеях, лежащих в основании современного мас­
сового воспитания, нет ничего нового. Однако специаль­
ное массовое воспитание, практикуемое в Соединенных
Штатах и России, действительно представляет собой не­
что новое. Эта новизна состоит в том, что с человеком
осознанно обращаются как с животным. Из идеи подо­
бающей окружающей среды исключено все то, что отно­
сится к понятию традиции, а в эпоху донаучного воспита­
ния традиция составляла суть всего окружающего мира.
Предполагается, что человек изначально не что иное, как
животное; то, во что он разовьется, есть лишь результат
естественного импульса, в том смысле, в каком лягушка
на специфическое раздражение неизбежно реагирует
специфическим образом. Воспитывать таким образом —
значит «прививать» человеку желательные привычки и
«избавлять» его от нежелательных, подобно тому как мож­
но синтезировать и разлагать химические соединения.
Человеку, в котором жива старая традиция, этот спо­
соб производства желаемого человеческого типа посред­
ством механических манипуляций покажется абсурдным,
и действительно было бы почти бесстыдным заблуждени­
ем полагать, что его тип может быть создан подобным
162

образом. Однако у типов, лишенных культурного прошло­
го, все обстоит иначе. Однажды на завтраке у прусского
министра культуры я встретился с его русским коллегой
товарищем Луначарским и спросил его, как же больше­
викам удалось привлечь такое удивительное количество
одаренных людей для их пропагандистской деятельности
на Востоке. Его ответ был чрезвычайно поучителен. Он
сказал: «Речь вовсе не идет о каких-то исключительно
одаренных людях. гГросто возникает впечатление, что
образование в духе марксизма даже дураков Востока де­
лает умными». Чтобы быть совершенно уверенным, что я
его правильно понял, я спросил Луначарского, согласен
ли он с тем, что марксизм совершенно не развивает ду­
ховные таланты европейцев; он радостно согласился с
этим. Тут я понял, в чем дело. Чисто животный идеал
марксизма необходимо пробуждает все духовные силы,
которыми располагают примитивные народы Востока, точ­
но так же как всякая мать становится умной, когда ее
ребенку грозит смертельная опасность. Для этих бедняг,
традиционно пребывающих в полуголодном состоянии и,
кроме того, издавна привыкших к угнетению и эксплуа­
тации, вероятное экономическое освобождение едва ли
может иметь меньшее значение, чем то, которое для пер­
вых христиан имело вечное спасение. Как представляет­
ся, благая весть большевиков заключается в том, что ма­
териальные ценности могут создаваться из ничего. А по­
скольку марксизм излагает им это евангелие в столь про­
стой форме, что его может понять даже круглый дурак,
то его живительное воздействие должно быть огромным.
Еще один пример, взятый из русской жизни. До револю­
ции Россия, несомненно, была в научном отношении от­
сталой страной, несмотря на то что в ней работало мно­
жество отдельных ученых высшего ранга. Сегодня, не­
смотря на бедность и невозможность должным образом
оборудовать лаборатории, Россия играет ведущую роль в
различных областях фундаментальной и прикладной на­
уки, и на этот раз речь очевидным образом идет о нацио­
нальном достижении. Как такое возможно? Причина опять
же заключается в том, что не обремененная традициями
163

чисто научная установка высвобождает новые энергии. В
Америке обстоятельства складываются точно таким же об­
разом, здесь дело тоже обстоит так, что целая нация начи­
нает свою историческую жизнь на новом бытийном уровне
геологической эпохи человека. Здесь также встречаются при­
митивность и научно-техническое знание. Это — нечто со­
вершенно новое, неслыханное.
Однако пойдем дальше в нашем исследовании пози­
тивной стороны такого хода событий. Как мы уже гово­
рили, в прошлом высшие сословия, хотя и бессознатель­
но, воспитывались исходя из бихевиористских предпосы­
лок. Общий бытийный уровень может быть поднят лишь
посредством достаточно долгого воздействия на большин­
ство населения с помощью надлежащих раздражений,
исходящих от соответствующей окружающей среды. И
именно к этому стремится воспитание нового типа, на­
шедшее наибольшее распространение в Соединенных
Штатах и России. Понятно теперь, почему именно Джон
Дьюи в качестве педагогического советника встречает
такое же сочувствие в Турции, России и Мексике, как и в
Америке, тогда как в Европе, его имя почти ничего не
значит? Несомненно, высшие духовные ценности по-пре­
жнему воплощены в традиционной культуре; в новом вос­
питании вообще нет никаких духовных ценностей; в нем
в качестве таковых признаются ценности социальные; и
это, повторим, логично, ибо с точки зрения животного не
существует никакой метафизической действительности.
Однако даже с точки зрения метафизического сознания
обстоятельства складываются для Америки благоприят­
нее, чем кто-то может подумать. Сегодня мы знаем, что
большинство плохих привычек, понимаемых в самом
широком бихевиористическом смысле, объясняются вред­
ными внешними воздействиями; далее, мы знаем, что по­
явлению большинства комплексов в психоаналитическом
смысле, проявляющихся в зрелом возрасте, можно по­
средством правильного воспитания помешать в юности в
момент их зарождения. Наконец, мы знаем, что огромное
множество желаний и действий, которые человек прини­
мает за результат своей сугубо внутренней необходимос164

ти, в действительности являются результатом комбина­
ции мотивов и обстоятельств, вызванных социальными
условиями. Поэтому следует использовать каждую воз­
можность для внешнего и осуществляемого при помощи
научных методов воздействия на жизнь. Отсюда стано­
вится яснымтакже и то, почему со временем такие моло­
дые страны, как Америка и Россия, должны занять лиди­
рующие позиции: страны, в которых еще жива традици­
онная культура, не могут рассматривать человека лишь
как животное; для этого они слишком много знают о его
духовной природе. Поэтому они не умрут, наоборот, их
роль в будущем может стать более важной, чем когдалибо. Однако это ничего не изменит в том факте, что в
период господства новой установки на животную при­
роду человека естественными лидерами будут молодые
народы.
В общем всего вышесказанного достаточно. Огром­
ный прогресс Соединенных Штатов не только в деловом,
техническом и общематериальном отношении, но и в об­
ласти воспитания и научных исследований является в
первую очередь результатом их примитивности. Амери­
канец мог отвлечься от другой, духовной, стороны про­
блемы потому, что в процессе обновления он уже не имел
возможности осознать ее действительность. Благодаря
этому обстоятельству он с самоуверенностью, на кото­
рую не решится ни один сознающий свою духовную при­
роду человек, смог в качестве животного двигаться впе­
ред. Разумеется, у американца есть духовные потребнос­
ти; но он удовлетворяет их в соответствии со своим ис­
тинным состоянием, посредством примитивных форм
религии и философии. С научной точки зрения Christian
Science представляет собой шаманистскую форму рели­
гии; фундаментализм — одно из грубейших из известных
мне выражений табуизма; а преподобный Билли Сандей
совершенно виртуозно играет на инструменте механиз­
ма страха, присущего примитивной душе. Я говорю об
этих формах религии потому, что мне кажется, что нор­
мальные церкви уже не играют какой-либо достойной

165

упоминания роли в духовной жизни Америки: для этого
они слишком успешны и слишком сильно развиты как
большие бизнес-предприятия. А что касается их членов,
то большинство американцев, несомненно, принадлежат
своим церквам в том же самом смысле, в каком они явля­
ются членами своих гольф-, ленч- и ротари-клубов.
Таким образом, о прогрессивности в абсолютном
смысле можно говорить тогда, когда речь идет об основ­
ной массе действий и достижений, психологическим фо­
ном которых является бихевиоризм того или иного толка.
Однако здесь, как и всюду, слишком большой успех гро­
зит опасностью. Чем примитивней человек, тем больше
он склонен к обобщениям; в этом — корень всех суеве­
рий. И если благодаря тому, что в homo sapiens он видит
лишь животное, он, к своему удовлетворению, может ре­
шить столько проблем, то, естественно, затем склоняется
к мнению, что все проблемы можно решить одним и тем
же способом. В этом мы усмотрели живые корни институционализма и педагогизма, явлений, более характерных
для нынешнего состояния Америки, чем что-либо иное 1 .
Я говорю: «живые корни», поскольку у этих явлений есть
еще и другие, восходящие к XVIII столетию корни, кото­
рые, пожалуй, еще живы, но совсем одряхлели от старо­
сти. Душой американского институционализма и педаго­
гизма, а в наше время и движущей силой всей нации яв­
ляется вера в то, что все можно изменить и улучшить
извне; что все решает окружающая среда; что автономия
жизни и свободная инициатива творческого духа не зас­
луживают никакого внимания. Во многих солидных изда­
ниях я встречал блестящий пример весьма искусной рек­
ламы, смысл которой был примерно таков: муж и жена
возвращаются домой с вечеринки. «Ты была поистине
великолепна, — говорит он, — так остроумна, так умна,
каждая твоя мысль была оригинальна». — «Но ты тоже
можешь быть оригинальным, дорогой, — отвечает она, —
просто купи себе книжку за два доллара — название вы1

В английском оригинале я придумал и использовал слово
educationaJJsm, однако оно неважно звучит по-немецки.
166

пало у меня из памяти, — она содержит столько ориги­
нальных мыслей, сколько тебе только может понадобить­
ся...» Если и существует различие мнений по поводу, су­
ществуют ли такие вещи, как свобода, дух и метафизи­
ческая действительность, то практика во всех репрезен­
тативных случаях одинакова. В этом Америка также по­
хожа на большевистскую Россию: каждый большевик
согласен с тем, что тип, в который развивается человек,
зависит исключительно от внешней среды. В этом причи­
на того, почему Россия вслед за Америкой является стра­
ной, уделяющей самое большое внимание воспитанию.
Чтобы получить по-настоящему точную дефиницию
американского институционализма, будет полезно срав­
нить его не только с русским, но и с немецким эквива­
лентом. Это будет тем более поучительно, что многое из
того, что в Америке может рассматриваться как система,
ведет свое происхождение из Германии. Немцы также, в
отличие от англичан, верят в институты и организации.
Как же произошло, что немецкий и американский институционализмы столь фундаментально отличаются друг от
друга, тогда как американский и русский кажутся при­
надлежащими одной и той же разновидности? Мы обна­
ружим причину этого, если вспомним, что американцы, в
отличие от немцев, не верят в системы и абстракции.
Бытийное основание немецкого систематического духа
заключается в том, что немцы как народ мыслящих инт­
ровертов не обретут никакого отношения к какой бы то
ни было отдельной проблеме, пока им не удастся рас­
смотреть ее как частное проявление какого-нибудь все­
общего, как можно более универсального принципа. Край­
ним проявлением этого было учение Гегеля, согласно ко­
торому воля государства представляет собой исполнение
всех индивидуальных воль. Из этого следует, что немец­
кий институционализм нельзя понять на основании бихе­
виористских предпосылок, поскольку немецким органи­
зациям и институтам недостаточно быть средой, вызыва­
ющей витальные реакции: они должны быть непосред­
ственным выражением некоего внутреннего принципа.
Но в реальности так не случается; этим можно объяснить
167

безжизненность и недостаток оригинальности, которые
характерны для столь многих проявлений немецкого сис­
тематического духа. Но, с другой стороны, смысл после­
днего никогда не заключался в том, что «окружающая
среда» решает все, а совсем наоборот: он состоял в том,
что присущий внутреннему миру человека дух, понимае­
мый как абстрактный дух, являет собой независимую от
окружающего мира и превосходящую его силу.
Теперь нам будет легко понять своеобразие амери­
канского институционализма. В качестве введения мож­
но привести один забавный анекдот. Однажды некая при­
хожанка, жизнь которой не была вполне безупречна, спро­
сила аббата Мунье, одного из немногих известных мне
французов, в ком еще жив лучший дух XVIII века, полно­
стью ли он уверен в существовании преисподней. Его ответ
был таков: «Ma chère enfant, évidemment il y a un enfer, puisque
notre très-sainte Eglise [enseigne; mais la miséricorde de Dieu étant
infinie, je suis à peu près sûr quΊΙ n'y a personne dedans»*. Когда
современные американцы хотят, чтобы их нация была
музыкальной, они полагают, что для этого достаточно со­
здать какой-нибудь гигантский институт и выделить ему
миллионы долларов. То, что бытие и ценность музыки
целиком зависят от таланта нескольких очень немногих
личностей, что институционализм совершенно не обра­
щает внимание на обстоятельства, связанные с духовны­
ми ценностями, едва ли придет им в голову. По этой при­
чине столь многие американские образовательные и даже
научные институты напоминают ад Мунье. Тем более что
лишь очень немногие американские меценаты понима­
ют, что в стране, где идеалом является высокий жизнен­
ный стандарт, ситуация, когда ученые и художники опла­
чиваются хуже, чем железнодорожные начальники, не­
избежно ведет к тому, что в науке и искусстве воцаряет­
ся посредственность. То же самое относится и к государ­
ственному и административному таланту; он в Соединен* «Мое дорогое дитя, конечно, ад существует, как учит наша
святая церковь. Но поскольку милосердие Господа бесконечно,
я почти уверен, что там никого нет» (φρ.).
168

ных Штатах также очень плохо оплачивается, и этим в
основном и объясняется существующий там дефицит ода­
ренных людей в сфере политики. В Европе способный
государственный деятель, ученый или художник мог и мо­
жет плохо оплачиваться, ибо в глазах общественного мне­
ния он ценился и ценится настолько выше того, чьи спо­
собности ограничиваются умением зарабатывать деньги,
что недостаток материальных благ на самом деле лишь
компенсирует огромные преимущества, заключенные в
его общественном статусе. В общественном мнении Аме­
рики нет эквивалента такой точке зрения. Оно не верит
во внутреннюю ценность таланта и гения. Оно по-насто­
ящему не верит в него даже в области бизнеса, хотя в
ней, как нигде, ценится и признается особая одаренность.
Чрезвычайно высокая заработная плата выплачивается
здесь лишь потому, что она оказалась выгодной и доход­
ной для того, кто ее выплачивает; ни один работодатель
не думает и не считает, что одаренность имеет какуюлибо ценность как таковая.
А теперь рассмотрим великолепную организацию аме­
риканской жизни под другим углом зрения. Одним из
глубочайших заблуждений идеи прогресса в ее примене­
нии к биологическим аспектам была вера в то, что орга­
низм тем лучше приспосабливается к своему окружаю­
щему миру, чем в большей степени он продвигается в
том направлении, которое человек инстинктивно оцени­
вает как прогрессивное. Духовный и интеллектуальный
прогресс никоим образом не проецируется на уровень
материального успеха. Закон материального мира — это
закон рутины. С первого дня творения атомы, подобно
звездам, в одном и том же порядке двигались вокруг пред­
назначенных им центров гравитации, и так будет вплоть
до скончания века. Поэтому чем в большей степени жизнь
организма, раз и навсегда приспособившегося к циклич­
ности мирового процесса, подвержена рутине, тем для
него лучше. И наши телесные процессы, к которым отно­
сится все вышесказанное, несомненно, представляют со­
бой нечто более успешное, чем все душевные и духовные
достижения; ведь смерть принадлежит нормальному при-

169

родному ритму, болезнь является ее нормальным поро­
гом, а внутри этих границ тело удивительно стойко про­
тивостоит всем опасностям, не только с тех пор, как ему
на помощь пришла наука, но даже и при самых неблагоп­
риятных условиях. Телесные процессы происходят в од­
ном и том же установившемся ритме, который раз и на­
всегда приспособлен ко всеобщему ритму природы. Имен­
но поэтому любое животное гораздо лучше приспособле­
но к универсуму, чем человек: его вновь и вновь губят
капризы и озарения его свободной фантазии. Для него
рутина никак не является последней инстанцией. Чем
выше он как человек возносится, тем в более исключи­
тельных и необычных условиях жизни он нуждается, —
но тот, кто в них нуждается, вместо того чтобы уметь
жить при любых обстоятельствах, очевидным образом
хуже приспособлен к космосу, чем тот, кто может обой­
тись без этих условий. Именно поэтому вся прежняя куль­
тура была культурой привилегированных сословий. Те­
перь же технический прогресс сделал доступными всем
те преимущества, которые прежде были привилегией не­
многих. Но именно поэтому отныне они подвластны духу
рутины; более высокий жизненный стандарт уже не слу­
жит, как у привилегированных сословий прошлого, бази­
сом более высокой духовной культуры, свидетельством
которой является более высокая степень творческой сво­
боды: суверенным господином является животный идеал.
Это окончательно доказывает своеобразное сходство лю­
дей с муравьями, пчелами и термитами, которые, если
быть точными, достигли даже еще более высокого уров­
ня технической цивилизации, чем мы. Термиты во вся­
ком случае достигли даже большего: их достижение соот­
ветствует вполне возможно присущей нам способности
жить на земле, после того как солнце перестанет дарить
ей свое тепло, или столь же вероятной способности по­
средством соответствующих манипуляций с железами
выращивать любой желаемый человеческий тип, сразу же
оснащенный нужными техническими средствами. Вся
жизнь этих насекомых протекает в соответствии с раз и
навсегда предначертанным планом. Этим же объясняет170

ся и удивительный успех американизма. Американская
цивилизация — самая однообразная из всех когда-либо
существовавших; все сюрпризы, которые она может пред­
ложить (не считая пустые сенсации, живущие не более
нескольких часов и служащие своего рода предохрани­
тельным клапаном для одаренного фантазией организма),
связаны с дальнейшим движением в направлении живот­
ного развития и потому без труда могут быть классифи­
цированы как составные части существующей рутинной
системы.
Человек в конечном счете все-таки представляет со­
бой творческий дух, как бы сильно он ни уподоблялся
животному. Поэтому иллюзия, состоящая в том, что но­
вая стадия животного развития — это более высокая ста­
дия культуры, ведет к разрушительным результатам. Ра­
циональный аспект этой истины лучше всех поняла и ис­
пользовала Christian Science. Однако ее фактическую сто­
рону лучше всех и с ясностью, которую можно только
пожелать, иллюстрирует американская техника рекламы.
Американский рекламист зачастую сам верит, что он лишь
предлагает своим покупателем то, чего они желают, — на
самом же деле он сам создает спрос там, где его прежде
не было; если бы дело обстояло иначе, то дорогостоящая
реклама была бы просто не нужна. Если директор авто­
мобильного завода может объявить своему дилеру (как
это часто происходит): «В следующем году вы продадите
на двести тысяч машин больше, иначе я вас уволю», — и
в результате в следующем году действительно продается
на двести тысяч автомобилей больше, то это доказывает,
какой чудовищной творческой силой обладает внушение.
Но если это так, то и вера в то, что человек может полно­
стью направляться и формироваться извне, также долж­
на обладать творческой силой. Человеческая масса долж­
на становиться все пассивнее, а внушение все доступнее;
с другой стороны, инициаторы внушения, коль скоро они
полагают, что они не создают спрос, а лишь идут ему
навстречу, должны все больше утрачивать всякую веру в
возможность инициативы. А то, во что человек верит,
неотвратимо становится реальностью. Уже сегодня в Co­
lli

единенных Штатах инициатива редко распространяется
дальше изобретения того, что лучше всего соответствует
существующему спросу. Речь уже не идет о том, чтобы
превратить человека во что-то более высокое, чем он был
прежде. Ибо в том, что касается духовной стороны чело­
века, дело ограничивается приведением его к некоему
чисто статическому и одинаковому для всех состоянию.
Результатом является неотвратимо прогрессирующая ани­
мализация американца.
Как же возможно, что эти свойства не вызывают у
иностранцев всеобщего недовольства или ненависти?
Иногда такие проявления действительно имеют место, но
гораздо чаще указанные свойства пробуждают потреб­
ность в американизации. Причина этого понятна: кажет­
ся, что проблема животной жизни на новом уровне гео­
логической эпохи человека разрешена в Америке лучше,
чем где бы то ни было. Ведь там, в принципе, буквально
каждый может жить в комфорте, что где-либо еще невоз­
можно не только фактически, но и принципиально. Во
время моего пребывания в Соединенных Штатах меня
посетили несколько индусов и других представителей
Востока. Они жили там уже несколько лет. Я спросил их,
почему они здесь остались, несмотря на то, что, по их
словам, они чувствовали отвращение к американскому
материализму. Они ответили, что не знают; так произош­
ло; они приехали сюда для нескольких лекций, да так и
остались. Очевидно, причина была той же самой, что и
та, на которую указал Менкен, когда его спросили, поче­
му он продолжает жить в Америке, которую он столь ос­
тро критикует: «Здесь чертовски комфортабельно». Это
действительно так. Если человек приспосабливается к
ритму американской жизни, о нем начинает заботиться
вся существующая цивилизация, подобно тому как о каж­
дом животном заботится мать-природа. Однообразие и
рутинность, соединенные со всеобщим прогрессирующим
американским жизненным ритмом, неизбежно принесут
удовлетворение всякому, кто к ним полностью приспосо­
бится, точно так же как каждый организм, живущий в
своей естественной окружающей среде и следующий сво172

им инстинктам, чувствует себя удовлетворенным. Этим
отчасти объясняется и присущий американцам оптимизм.
Однако прежде всего этим объясняется то, почему каж­
дое движение к успеху в Америке, если сравнивать ее с
Европой, выглядит как геометрическая прогрессия по
сравнению с арифметической. Здесь учитываются лишь
всеобщие, но не индивидуальные потребности. Те, кто
знает законы массовой психологии, могут легко создать
соответствующий этим потребностям спрос. Появление
этого спроса, в свою очередь, провоцирует столь мощное
массовое внушение, что избежать его очень сложно даже
самому завзятому индивидуалисту. Со своей стороны по­
корное восприятие внушения обуславливает деиндивидуализацию. Конечным результатом является воцарение
такого унифицированного духа, какого не знала ни одна
армия и какого не встретишь и среди иезуитов. Большин­
ство американцев хотят такого повиновения, какого до
сих пор не знал ни один солдат. Одно это объясняет тот
вид, какой имеют приводящие в ужас любого европейца
американские «караваны» (какое невероятно символич­
ное слово!) — передвижные дома на колесах. Здесь прак­
тически исключены любые индивидуальные особеннос­
ти. На любой суггестивный импульс американцы реаги­
руют как единая кооперативная организация. Но посколь­
ку речь здесь идет не о принуждении, а о добровольно
принимаемом, ведущем к деиндивидуализации внушении,
то для умного суггестивного воздействия вообще не су­
ществует никаких границ. Ибо здесь начинается действие
день и ночь поддерживаемой внушением веры — веры,
что любой человек может материально и социально раз­
виваться, если только он того желает. Сама по себе эта
вера абсолютно иррациональна. Однако она творит чуде­
са. Достаточно правильным образом провозгласить, что
тот или иной «прогресс» способствует всеобщему «дви­
жению вперед», как все начинают носить свой вклад в
его успех. Достаточно вспомнить невероятный успех листерина — одного из отвратительнейших и неприятней­
ших средств дезинфекции, которое мне когда-либо попа­
далось: мне рассказывали, что этот успех целиком осно-

173

вывался на рекламе, утверждавшей, что большинство
юношей и девушек безнадежно осуждены на то, что они
так и не вступят в брак по причине неприятного запаха
изо рта, и только использование листерина позволит им
полностью избавиться от этой беды. Так образуется кру­
говорот вещей, который можно было бы назвать circulus
vïtiosus", ибо он не идет на пользу подавляющему боль­
шинству людей. Фактически оказывается истиной, что
Америка является страной безграничных возможностей
не только для самих по себе массовых продаж, но и для
неслыханного количества индивидов, извлекающих из них
прибыль. Поелику огромное число американцев живет
благодаря торговле, истиной также является и то, что sound
business?* в Америке, как уже говорилось, представляет
собой Social Service. Однако повторим, при таких обстоя­
тельствах исключено какое бы то ни было повышение
культурного уровня индивида. Еще один пример, допол­
няющий пример с листерином. В течение некоторого вре­
мени автомобильный бизнес благодаря слогану, гласив­
шему, что машина должна быть у каждого, был невероят­
но прибылен. Но в конце концов автомобиль действи­
тельно появился у каждого. Продажи пошли на убыль.
Дилеры всех производителей провели совещание. Про­
звучало множество разумных предложений по поводу того,
как побудить клиентов к дальнейшим покупкам. Внезап­
но поднялся один совершенно простой человек и сказал:
«Давайте распространим по всей стране лозунг: у каждо­
го должно быть две машины!» Сказано — сделано. После
этого бизнес вновь расцвел. Ведь у многих граждан Соеди­
ненных Штатах еще нет двух автомобилей.
Я хотел бы еще раз повторить, что для меня безус­
ловно положительным является тот факт, что в Америке
животный человек достигает столь всесторонней удовлет­
воренности. А тот факт, что там так невероятно мало не­
доброжелательности, мстительности, зависти, тщеславия
* Порочный круг (лат.).
** Крепкий бизнес (англ.).
174

и мелочности, по моему мнению, окончательно доказыва­
ет, что это хорошо не только с телесной, но и с душевной
точки зрения. Против однообразия и стандартизации тоже,
в общем-то, возразить нечего. Если все люди должны жить
комфортно, то значительная степень однообразия и стан­
дартизации материальной жизни неизбежна: создать в
равной степени комфортную жизнь для миллионов мож­
но лишь в том случае, если их потребности в значитель­
ной степени одинаковы, а недостатки такой необходимо­
сти, вне всякого сомнения, менее значительны, чем выте­
кающие из нее преимущества. Однако негативный аспект
тотчас становится преобладающим, если животную при­
роду начинают оценивать как неживотную и если духов­
ные потребности начинают удовлетворяться способами,
подобающими лишь животным. В этом и заключается глав­
ный недостаток американской цивилизации: она все ста­
вит с ног на голову. Лафкадио Хирн и Бэзил Холл Чемберлен показали, что японское решение жизненных про­
блем представляет собой с европейской точки зрения пе­
реворот всего вверх ногами. И все же этот переворот —
ничто по сравнению с американским. Присущее ему из­
вращение состоит в том, что он почти к каждой жиз­
ненной проблеме подходит не с той стороны.
Если хочешь, чтобы брак был удачным, то, очевидно,
следует начать с того, чтобы жениться на подходящем
человеке. По-видимому, американцы не разделяют этого
мнения, плохие отношения в браке они пытаются ликви­
дировать посредством повышения возможности развода.
Если им представляется желательным пробудить чувство
прекрасного, то американцы создают то, что они называ­
ют «прекрасной средой», совершенно не понимая, что не
существует никакой красоты, если человек не вкладыва­
ет в вещи свою собственную идею прекрасного; если пре­
жним культурам природа открывалась как нечто прекрас­
ное, то потому, что ее проявления рассматривались как
божественное воплощение. Американская нация должна
стать музыкальной: ради этого основываются самые ве­
ликолепные институты в мире — неважно, есть ли те, кто
должен их заполнить. После моих первых американских
175

лекций меня вновь и вновь приводил в замешательство
постоянно задававшийся мне вопрос: «Не правда ли, гран­
диозная аудитория?» В Европе восхваление достоинств
аудитории перед лицом докладчика, отдавшего ей все свое
лучшее — неважно, обладает ли это лучшее какой-либо
самостоятельной ценностью, — было бы расценено как
его оскорбление. Но вскоре я понял, в чем дело. Ход мыс­
ли был обезоруживающе прост: если этот человек смог
привлечь столь значительную аудиторию и если эта ауди­
тория в течение часа ему внимала, то он должен быть
очень хорошим оратором. Точно так же «бестселлер» дол­
жен быть хорошей книгой, а ценность великого искусст­
ва, как недавно заявил один американский меценат, мож­
но выразить при помощи долларов и центов. Отсюда один
шаг до точки зрения, согласно которой книга недорога
или не является «бестселлером» или человек, не умею­
щий зарабатывать деньги, не обладают никакой ценнос­
тью, а деньги в любой ситуации являются подобающим
критерием. Это обстоятельство не связано с помешатель­
ством на долларах: оно лишь демонстрирует то искаже­
ние всего и вся, которое является отличительной чертой
нынешней Америки. Американская нация столь последо­
вательно воспитывалась в вере, что дух не может быть
причиной, а представляет собой только следствие (в том
смысле, что он лишь реагирует на внешние раздражения,
а сам по себе ни на что не способен), что она даже в тех
вещах, в которых она хорошо разбирается, непроизволь­
но мыслит и действует таким образом, словно следствие
является причиной. В этом истинные корни той нацио­
нальной веры, которую большинство американцев про­
сто называют словом «демократия», а именно веры в то,
что суждение человека с улицы задает абсолютно пра­
вильный критерий. На самом деле эта вера означает, что
никакого автономного духа, который обладал бы правом
выдвигать собственные требования, вообще не существует,
так же как и какого-либо мерила, независимого от «праг­
матического испытания» материальным успехом. Если же
нечто не нравится общественному мнению, то это зна­
чит, что именно это нечто дурно, неправильно или непри176

годно. Если же, наоборот, оно этому мнению нравится, то
«с его помощью можно заработать деньги». Этот типич­
ный ход мыслей повышает популярность того представ­
ления, что денежная стоимость в любой ситуации являет­
ся истинным критерием. Кроме того, деньги всегда спо­
собствуют комфорту. И если они зарабатываются при том
условии, что решающим является вкус человека с улицы,
то тот факт, что их загребает кто-то один или какая-то
немногочисленная группа, на самом деле пойдет на пользу
всем. Если мы еще раз вспомним, что американский иде­
ал — это животный идеал, то мы поймем, что обсуждае­
мое нами переворачивание-всего-с-ног-на-голову чрезвы­
чайно трудно устранить. Ведь оно так хорошо выдержи­
вает pragmatic test\ А его недостатки заметны немногим,
но отнюдь не массе. Да и даже для этих немногих оно
ущербно отнюдь не в материальном отношении; ибо бла­
годаря хорошей рекламе высшее имеет в Соединенных
Штатах более высокую рыночную стоимость, чем где бы
то ни было еще. Это невозможно оспорить. Но не менее
верно и то, что это извращение всего и вся именно пото­
му, что оно во всех материальных отношениях приводит
к хорошим результатам, атрофирует орган для восприя­
тия духовной действительности и присущих ей законов.
Типичный американец не в состоянии понять, почему
осознающий значение духа человек скорее предпочтет
быть всеми ненавидимым, чем следовать массовым пред­
рассудкам. Он не может постигнуть, почему желание «нра­
виться» не может стать достойной стремления целью.
И все же, несмотря на все вышеуказанные препят­
ствия, тот, в ком дух действительно силен, может добить­
ся в Америке успеха, и именно благодаря невероятной
внушаемости американской нации. Однако лишь немно­
гие обладают достаточной силой внушения. Еще хуже
следующее: поскольку человеческая натура слаба, боль­
шинство творческих умов ради семьи или под каким-либо
иным предлогом отказываются от того, что является в них
лучшим, как только достигнут успеха. Во всяком случае, с
каждым новым успешным годом нация все больше разви­
вается в направлении духовной слепоты. Точка зрения
177

торговца во все большей степени становится доминирую­
щей. Многие американцы, когда я говорил с ними о той
удивительной книге, в которой Христос был представлен
как образец хорошего торговца, объясняли мне, что она
ничего собой не представляет и что ее автор просто ду­
рак. Мне так не кажется. Америка действительно так ду­
мает. То, что следует понимать как следствие, расценива­
ется как первейшая причина. Главная идея той книги со­
стоит в том, что христианизация мира удалась Иисусу
Христу не потому, что он смог провозгласить великую и
истинную весть, которая впоследствии неизбежно долж­
на была стать good publicity, то есть первоклассным рек­
ламным материалом, но потому, что он об этом думал с
самого начала. Весь мой личный опыт склоняет меня к
выводу, что это истинная, ибо непроизвольная, общеаме­
риканская точка зрения. Если бы дело обстояло иначе,
разве руководствовались бы газеты и издательские дома
почти исключительно лишь желаниями публики? Разве
придерживались бы они того мнения, что чисто коммер­
ческая точка зрения оправданна для того человека, кото­
рый, вне всякого сомнения, способен руководить и уп­
равлять общественным мнением? Если бы дело обстояло
иначе, разве торговец играл бы в американской деловой
жизни более важную роль, чем ум изобретателя? После­
дний должен идти навстречу потребностям масс; это —
основной принцип. Его положение — это положение «слу­
жанки», каким в средние века было положение филосо­
фии по отношению к теологии. С точки зрения духа как
творческой эссенции жизни такое мировоззрение пред­
ставляет собой абсолютный переворот всех вещей и цен­
ностей. Однако это вполне приемлемое мировоззрение,
если человек — это всего лишь животное.
Теперь читателю, пожалуй, совершенно ясно, насколь­
ко американский институционализм со своей стороны есть
выражение животного идеала вообще и с ног на голову
поставленного мышления в частности. Если бы это мыш­
ление функционировало нормально, то от институтов не
* Хорошая реклама (англ.).
178

ожидали бы того, что является исключительной прерога­
тивой творческого духа. Но, с другой стороны, америка­
нец действительно становится продуктом существующих
институтов именно потому, что он верит в их безгранич­
ную власть. Поэтому likemindednessu normalcy с каждым
годом проявляются все сильнее и сильнее. А в результа­
те, в свою очередь, неизбежно растет склонность при­
спосабливать свое бытие к существующим институтам.
И, естественно, появляется внешняя, относящаяся к ка­
кому-то иному уровню причина, объясняющая эту склон­
ность приспосабливаться к тому, что по своей сути без­
жизненно: поскольку в Америке нет единства крови, тра­
диций и эмоций, ее жители инстинктивно стремятся к
тому, чтобы построить некое единство на тех основани­
ях, которые у них есть. Как это выразил Бенджамин Фран­
клин: «Их нужно связать друг с другом, иначе каждый
замкнется в самом себе». Другой причиной является де­
мократический предрассудок: поскольку все люди якобы
одинаковы (каждый разумный человек знает, что это не
так), то все должны быть равны; идея долженствования
или долга неизбежно возникает там, где человек бессоз­
нательно знает, что истина, в которую он как будто бы
верит, на самом деле не истинна. Но самой глубинной
причиной американского однообразия и стандартизации
является приспособление к стандартизированному жиз­
ненному порядку, основанному на признании того прин­
ципа, что все объясняется внешними причинами. Если
вера в него достаточно сильна, то им действительно мож­
но объяснить все. В этом заключается главная причина
американской подверженности воздействию извне. Аме­
риканцы не были бы более доступны внушению, чем ос­
тальные люди, а реклама в Америке не была настолько
неимоверно более эффективной, чем где-либо, если бы
там не господствовала бихевиористская вера в то, что
человеческая жизнь представляет собой лишь привычку,
а каждая привычка есть лишь результат неких внешних
воздействий. В этом отношении жизнь Соединенных
Штатов являет нам образ некоего уникального и колос­
сального circulus vitiosus.
179

Сделаем еще один шаг дальше. Если господствует
представление, что «среда» объясняет все, если в соот­
ветствии с этим она настолько влиятельна, насколько это
позволяет природа вещей, если, с другой стороны, стан­
дартизация является фактом, а однообразие идеалом, то
жизнь человека должна быть чрезвычайно похожа на
жизнь муравьев или пчел. Часто говорят, что муравьи и
пчелы — «самые человечные» животные. Так же верно и
обратное: если цивилизованный человек регрессирует к
животному, он становится не обезьяной или собакой, а
муравьем или пчелой. Ведь именно насекомые — самые
социальные и одновременно самые трудолюбивые живот­
ные; кроме того, они в наибольшей степени специализи­
рованы и наиболее тверды в своей рутинной жизни. Они
ни в малейшей степени не походят на примитивного, ди­
кого или культурного человека: их аналогами в животном
мире являются, смотря по обстоятельствам, лев, лисица
или скаковая лошадь. Но, пожалуй, они напоминают тех­
низированного человека. Для него характерно, что в его
жизни главную роль играет рутинная работа. А рутинная
жизнь муравья, и в особенности термита, почти абсолют­
но приспособлена к ритму универсума. Технизированный
человек также мог бы дойти до этого. Однако если это
ему удастся, то это произойдет за счет всякой свободной
инициативы. Факты позволяют полагать, что большинство
написанных в последнее время и основанных на амери­
канских реалиях утопий предполагают наличие в буду­
щем состояния абсолютного рабства; свободная воля в
таких обстоятельствах практически не будет играть ни­
какой роли вообще. И так действительно произойдет, если
безжизненность сможет навязать свои законы любой
жизни. Произойдет тем вернее, чем более совершенной
будет становится совместная работа всех. Если челове­
ческая жизнь станет, по сути, рутиной, чей ритм подчи­
нен ритму всего мира, то результатом должно возникнуть
состояние невероятной стабильности. Ибо такая жизнь
абсолютно неизбежно выдержит прагматическую провер­
ку. Она не сможет не быть полностью и совершенно ус­
пешной. С каждым шагом к дальнейшей стандартизации
180

она должна становиться все успешнее. Все и вся будет
развиваться, кроме человеческого духа. Он будет стано­
виться все слабее. Я говорю: будет, ибо это также неиз­
бежно. Дух живет исключительно в условиях свободной
инициативы. А она должна неотвратимо терять силу и
способность действовать пропорционально тому, как Аме­
рика движется в своем сегодняшнем направлении. С дру­
гой стороны, животное начало должно так же неотврати­
мо все больше и больше прибавлять в могуществе и объе­
ме. Подобные факты должны постепенно становиться тем
единственным, что заслуживает внимания. Ведь тем са­
мым мы обнаружили бы высшее проявление присущего
Америке переворота всего и вся. Когда в 1928 году я при­
ехал в Америку, моим первым вопросом был: какие суе­
верные представления здесь наиболее широко распрост­
ранены? Когда я хочу понять какой-нибудь народ, я преж­
де всего исследую его суеверия, ибо для бессознательно­
го они намного более репрезентативны, чем все разум­
ное. И здесь, к своему изумлению, я обнаружил, что аме­
риканцы верят в факты — везде и во всякой связи. Ни­
когда мне не встречалось столь же забавное суеверие. В
том, что касается жизни, факты никогда не являются чемто первичным; с одной стороны, их создает смысл, а с
другой — вся их ценность заключается в смысле, кото­
рый они воплощают, но смысл никогда не содержится в
самих фактах. Исток всякого института заключен в ка­
ком-то изобретении, которое первоначально не было ни­
каким фактом. Власть правительства коренится в его ав­
торитете — а даже он не является фактом: он зависит от
веры. И то же самое относится к ценности самой объек­
тивной ценности мира — золоту; если бы люди в него не
верили, его «фактичность» не означала бы ничего. Фак­
тически, с точки зрения духовного человека, вера в фак­
ты представляет собой самое причудливое и в то же вре­
мя самое дикое из всех возможных суеверий. Ее можно
объяснить единственно и исключительно исходя из при­
сущего американскому мышлению переворота всего и вся.
Между тем поскольку смысл создает факты, а не наобо­
рот, извращенная вера порождает реальный мир по свое181

му образу и подобию. Так, животное начало все больше
берет в человеке верх по сравнению с собственно чело­
веческим; смысл фактов, каковой только и делает их че­
ловеческими, неудержимо теряет свое значение. Конеч­
ный результат: человек регрессирует к чистому, настоя­
щему высшему животному.
Не находимся ли мы уже сейчас в ужасающей близо­
сти к этому состоянию? Любовь уже сейчас понимается
как чисто биологическая функция, здоровье уже являет­
ся высшим идеалом. Американец все больше забывает,
что именно недостаток равновесия отличает человека от
животного; ибо именно он делает человека способным
вновь и вновь выходить за собственные пределы. Здоро­
вье представляет собой стабилизированное равновесие —
но таковое существует лишь там, где нет никакого изме­
нения. Чем более в человеке доминирует представляю­
щий собой вечное движение дух, тем более неустойчи­
вым должно быть его равновесие. Кроме того, дух воз­
действует на землю только посредством эмпирических
напряжений. И в той степени, в какой идеал здоровья
способствует анимализации американца, он связан и с
американским идеалом воспитания, которое не представ­
ляет собой ничего лучшего, чем подобающую скорее жи­
вотному дрессировку. Если же идти дальше, то в конеч­
ном счете общим знаменателем всех идеалов окажется
идеал высокого жизненного стандарта. При его помощи
человек бежит от приключения подлинно человеческой
жизни и возвращается к простому, надежному и безопас­
ному животному существованию...
Прежде чем я закончу, следует указать на некоторые
другие опасности. Ставший властелином мира человек —
самое опасное животное, какое только видел свет. Не
только для других, но и для самого себя. Он разоряет и
уничтожает все, чего не может использовать. Природа
для него не больше чем сырье. Америка и в этом отноше­
нии являет собой наилучший пример. В ней нет чувства
прекрасного как национальной движущей силы. Такое
положение чрезвычайно опасно. Красота — это как ре-

182

зультат, так и выражение правильных пропорций. Урод­
ство всегда означает, что правильное равновесие не дос­
тигнуто или же нарушено. Но человек, как бы он ни был
могуществен, всегда остается дитем природы; если он,
отрекаясь от своего детства, действует лишь как ее ти­
ран, то рано или поздно она ему сполна отомстит. Мы,
европейцы, осознали, что чистый интеллект, если он раз­
вертывается за счет жизни, неизбежно становится ее
врагом, уничтожающим ее сначала как ценность, а в кон­
це концов как фактичность. Творческие силы иссякают.
Но американский техницизм таит в себе еще большую
опасность. Если действителен лишь бизнес — понимае­
мый максимально широко, — то нет никаких возможнос­
тей для роста подлинно человеческих, в противополож­
ность животным, сил. А поскольку источником челове­
ческой жизни является духовное начало, то это должно
привести к физической девитализации. Поэтому амери­
канец, несмотря на гигантскую энергию, демонстрируе­
мую им в различных специфических областях, менее ви­
тален, чем европеец. Мы говорили выше, что возможной
целью американской цивилизации является некое термитоподобное состояние. Термиты — самые древние твари
на Земле. Однако когда они живут своей термитовой
жизнью, они полностью проявляют всю свою природу.
Живущий же, как термит, человек на такое способен не
будет. Все его человеческие силы будут проявляться во
все меньшей степени. А поскольку его истинная сущность
все-таки человеческая, то, по всей вероятности, он про­
сто вымрет. Жизнь, которая неверна своему собственно­
му смыслу, никогда не может быть длительной. Данное
обстоятельство в значительной степени объясняет то не­
вротическое состояние, в котором пребывает подавляю­
щее большинство американских бизнесменов. По сути
дела, многие из них совершенно уподобились муравьям.
Они не в состоянии принять какую-либо иную точку зре­
ния, кроме своей собственной. Они быстро и уверенно
овладевают каким-нибудь специфическим бизнесом, но,
кроме него, не способны ни на что. В привычной им сфе­
ре деятельности они, в точности как насекомые, чрезвы183

чайно проворны, во всем же остальном — невероятно
неповоротливы. Превратятся ли американцы в конце кон­
цов в муравьев? Мы уже говорили, что это невозможно,
ибо, скорее всего, они вымрут еще до этого. Но суще­
ствует и более благоприятная альтернатива, изложением
которой я и хочу завершить эту главу. Весьма вероятно,
что животный идеал высокого жизненного стандарта ав­
томатически сведется ad absurdum и успеет освободить
место для чего-либо более высокого. Чем выше будет
жизненный стандарт, тем труднее станет найти людей для
выполнения более низменных, но тем не менее совер­
шенно необходимых жизненных задач. В таком случае
должна быть реализована одна из двух возможностей: либо
импортируются рабы, либо же нации станет ясно, что
далее нельзя продолжать свое существование, пребывая
в постоянной убежденности в возможности неограничен­
ного материального прогресса. И в обоих случаях суще­
ствует лишь одно позитивное решение, состоящее в том,
чтобы вернуть духу подобающий ему суверенный статус.
Над рабами можно господствовать лишь тогда, когда че­
ловек как таковой рассматривается как нечто большее,
чем «вещь», а инициатива — как нечто большее, чем при­
способление. Далее, человек как целеустремленное, по
своей сути, существо лишь тогда способен вынести ста­
тичные и, сверх того, не удовлетворяющие его состоя­
ния, когда он ищет и находит удовлетворение для своей
целеустремленной натуры в тех сферах, в которых и речи
быть не может о комфорте и успехе, ибо их чистое пред­
ставление есть само по себе нечто абсурдное. А отсюда в
качестве возможной цели вытекает нечто безусловно по­
зитивное: если дух одержит в Америке победу, то эта по­
беда будет иметь для прогресса человечества большее зна­
чение, чем любая прежняя победа духа. Ибо в таком слу­
чае жизнь духа впервые основывалась бы на надежном
базисе устойчивого равновесия, достигнутого в рамках
природы.

СОЦИАЛИЗМ

Досадно, что выражение «социализм» оказалось свя­
занным с наименее социальной из всех систем. Дети так­
же редкополучают то имя, которое бы действительно им
подходило. Ведь лежащая в основании личного имени идея
состоит в том, что каждый, кроме своего семейного име­
ни, фамилии, титула и т. д., символизирующих его отно­
шение к другим, должен обладать и обозначением, выра­
жающим его уникальность, а потому я нахожу чудовищ­
ным, что новорожденный гражданин мира, как это часто
бывает, получает имя «в честь» какого-либо другого чело­
века. Но, несомненно, еще никогда прежде обозначение
не устанавливалось, говоря словами Бергсона, менее «со­
размерно», чем название «социализм» применительно к
тому, что оно представляет. Психологическая природа
человека состоит из первичноиндивидуальных и столь же
первичносоциальных элементов. В естественном разви­
тии социальное предшествует индивидуальному. На фи­
зиологическом уровне это выражается в том, что каждый
индивид, как бы он ни был уникален, является не только
ребенком двух родителей, но и составной частью опреде­
ленной группы. Но то же самое находит свое выражение
и на уровне психологической действительности. В каж­
дом живут изначальные импульсы, исходящие не от ин­
дивидуального, но от первичносоциального сознания, —
я употребляю это слово в самом широком, охватываю­
щем всю область социального, от ее сексуального аспек­
та до этического, смысле. На самом деле посредством од­
ного лишь мышления постичь факт существования таких
первичносоциальных импульсов невозможно, и причина
этого проста и естественна: первой и последней предпо­
сылкой всякого мышления является индивид, ибо мышле­
ние есть процесс чисто индивидуальный. Однако нали­
чие первичносоциальных импульсов можно установить

185

экспериментальным путем. Не только опосредованно, мол,
чисто эгоистичная жизнь всегда приводит к несчастью — с
точки зрения внутреннего переживания внешнее несчас­
тье ничего не значит, — а на основании самого этого внут­
реннего переживания, то есть непосредственно. Тот, кто
отвергает или презирает деятельность, источником которой
является первичносоциальный инстинкт, тот или заболева­
ет, или вырождается, или живет в состоянии длительного
несчастья, в аду, ьыхода из которого нет. Здесь — корни
общечеловеческой идеи греха. Однако прежние эпохи
истолковывали эту ситуацию исходя из религиозных и
метафизических предпосылок, корректность коих сомни­
тельна. Современная же психология доказала, что она
объяснима и без апелляции к какому бы то ни было «по­
тустороннему». Доказательство того, что социальные им­
пульсы являются столь же реальными и изначальными
элементами человеческой натуры, как и индивидуальные,
является заслугой прежде всего венского психоаналити­
ка Альфреда Адлера и его школы. Они доказали, что че­
ловеку как индивидууму присущи вне- и сверхличные
ощущения, эмоции и импульсы; невзирая на уникальность
каждого отдельного человека, они принадлежат его сущ­
ности в том же самом смысле, в каком каждый человек
наряду с другими является в первую очередь выражени­
ем рода «человек» со всеми его типичными признаками.
Существование психологического соответствия этому
факту полностью доказывается используемыми во всех
религиях и везде доказавшими свою эффективность ме­
тодами обучения. Чтобы способствовать индивидуально­
му прогрессу, все они используют в целях медитации сим­
волические образы, о которых мы сегодня знаем, что они
являются выражением коллективного бессознательного.
Как таковые они относятся к родовому, а не к индивиду­
альному. Однако если индивид хочет расти, он должен
использовать это родовое, ибо процесс роста может быть
начат и завершен только при помощи родовых сил.
Итак, человек во всех отношениях является как со­
циальным, так и индивидуальным существом. Поэтому,
как представляется, идеал заключается в гармониза-

186

ции социального и индивидуального. Очевидно, что
такая гармонизация возможна на основании самых раз­
личных взаимоотношений обоих этих элементов; о пато­
логии же можно говорить лишь тогда, когда либо индиви­
дуальная, либо социальная сторона настолько недоразви­
та или, наоборот, развита настолько чрезмерно, что гар­
монизация становится невозможной. Часто утверждалось,
что любой святой потенциально является преступником.
Так оно и есть, а причин тому две: во-первых, сущностью
духовной действительности является уникальность; поэто­
му одновременно с растущей духовностью должно расти
и сознание собственной уникальности, что со своей сто­
роны должно стимулировать индивидуальные импульсы
в противовес социальным. Вторая причина состоит в том,
что в соответствии с законом поляризации, которому под­
чиняется всякая жизнь, естественные основания крайней
самоотверженности и крайнего эгоизма находятся меж­
ду собой в близком родстве, даже если фактически они и
не совпадают. В любом случае каждый чрезвычайно ин­
дивидуально одаренный человек физиологически являет­
ся как духовным, так и естественным эгоистом, ибо его
индивидуальная сторона развита таким образом, что он
неизбежно в первую очередь осознает самого себя, а не
свое внутреннее отношение к ближнему. Однако сама по
себе даже самая сильная гипертрофия индивидуального
или социального не может нарушить внутреннего равно­
весия: кто-то может быть крайним индивидуалистом и в
то же время отдавать все силы своей индивидуальной
инициативы службе всеобщему; в таком случае эта осо­
бая взаимосвязь представляет собой состояние равнове­
сия духовного и природного. Точно так же и тот, чьи со­
циальные инстинкты столь сильны, что он вообще не ис­
пытывает интереса к своему личному совершенствова­
нию, а охотнее всего пожертвовал бы всей своей жизнью
ради блага других, не может расцениваться как патологи­
ческий случай, пока его готовность к самопожертвова­
нию не способствует эгоизму других людей. Отсюда стро­
гость Христа и большинства святых. Их любовь к ближ­
нему никогда не была добродушием в смысле потакания

187

его слабостям. Они никогда не были похожи на тех рус­
ских аристократов, которые не могли вынести чувства
своего привилегированного положения, а потому разда­
ривали все свое имущество и растворялись в темной мас­
се, вместо того чтобы использовать свое положение для
содействия ее подъему.
Итак, каждый род равновесия между социальной и
индивидуальной стороной человека, пока это равновесие
вообще сохраняется, можно расценивать как нормальный,
тогда как каждый случай отсутствия такого равновесия
является патологическим. Но из всего сказанного следу­
ет, что каждое данное состояние равновесия благоприят­
ствует развитию одних функций и исключает другие.
Прототип этого ограничения дают психологические взаи­
моотношения мужчины и женщины. Под утлом зрения
психологии элементарных инстинктов и импульсов муж­
чины предстают как индивидуалистическая и в соответ­
ствии с этим эгоистичная и корыстная половина челове­
чества, тогда как женщина, напротив, существо альтруи­
стичное, самоотверженное и социально ориентированное.
Любая инициатива, любое изобретение или модифика­
ция предполагают примат акцента на самом себе; с дру­
гой стороны, предпосылкой любого сохранения и любой
непрерывности в обоих измерениях — одновременности
и последовательности — является примат альтруистичес­
кого инстинкта. Оба эти инстинкта — и влечение к со­
хранению жизни, и влечение к прогрессу — в равной
мере необходимы. Без акцента на самом себе человек не
смог бы утвердиться на Земле, не было бы и никакого
прогресса какого бы то ни было рода. С другой стороны,
если бы не было самоотверженности как господствую­
щей силы, то единственными нормальными отношения­
ми между людьми было бы состояние войны. В абсолют­
ном смысле альтруизм так же мало превосходит эгоизм,
как женщина мужчину. Непонимание этого было одним
из самых роковых заблуждений христианства. Христиан­
ская эпоха придавала основное значение ценностям жен­
ской жизни именно потому, что языческая древность прак­
тически не обращала на них никакого внимания; это был

188

случай психологической компенсации. Но поскольку в
действительности исторические протагонисты христиан­
ства были чрезвычайно мужественны, сознательный ак­
цент на женском идеале вел к тем более подчеркнутому
бессознательному и непроизвольному эгоизму, а сверх
того, к наихудшей разновидности лицемерия. Может быть,
христианские народы в целом выказали меньшую жесто­
кость, чем многие азиатские, однако это относилось к ним
и до того, как они крестились. Что же касается эгоизма в
смысле эксплуатации ближнего, то тут, разумеется, лю­
бому племени человеческому далеко до того, сознатель­
ная вера которого главное значение придавала ценности
самоотверженной любви. Таким образом, к сожалению,
и в благотворительности можно обнаружить максималь­
ную долю эгоизма, и это, в свою очередь, имеет место и
там, где тон задают женские организации: здесь совер­
шенно беспрепятственно царит воля к власти, поскольку
все, что здесь происходит, подается под этикеткой «само­
отверженной любви». Решение этой дилеммы заключает­
ся в том, что альтруизм и эгоизм представляют собой кор­
релятивные естественные установки. Ни одна из них сама
по себе не воплощает в себе какой-нибудь духовной цен­
ности, но обе вместе могут ее создать. А что в любом
случае действительно необходимо, так это правильное
отношение между действием обеих этих установок, кото­
рые естественным образом компенсируют друг друга. Но,
несомненно, у мужчины и женщины на Земле различные
задачи.
Это возвращает нас к теме социализма и нашему те­
зису, что социальная система, названная «социализмом»,
в наименьшей степени заслуживает это обозначение. Мно­
гие возможные нормальные состояния равновесия меж­
ду индивидуальным и социальным, существующие в че­
ловеческой душе, имеют своей границей, с одной сторо­
ны, состояние абсолютного господства индивидуального,
а с другой — состояние столь же абсолютного господства
социального. Последний тезис означает, что центр актив­
ности действительной жизни (которая всегда индивиду­
альна) в первом из этих крайних случаев целиком нахо189

дится в индивидуальных импульсах, а во втором — столь
же исключительным образом в социальных. Этот после­
дний пункт весьма важен: здесь речь идет не о подчине­
нии индивида как такового, а о социальных инстинктах,
которые господствуют внутри него, так что в последнем
случае жизнь предстает точно таким же проявлением сво­
боды, как и в первом.
Таким образом, в соответствии с доводами разума
слово «социализм» должно применяться только к той
жизненной установке, которая как теоретически, так и
практически выражает состояние, при котором господ­
ствующими являются социальные импульсы; а это, в свою
очередь, обуславливает то, что социалистическая система
должна по самой своей сути точно так же основываться
на свободе, как и крайне индивидуалистическая; социа­
листическая система, основанная на социальных инстин­
ктах и являющаяся при этом системой принуждения, пред­
ставляла бы собой contraditio in adjecto*. Но фактически
все социалистические теории и всякая практика, нося­
щая это имя, покоятся на принуждении. Поверхностность
такого положения вещей объясняется тем обстоятель­
ством, что социализм в качестве решающих сил рассмат­
ривает силы экономические, то есть внешние; на этом
уровне, естественно, нет никакой свободы, а человек та­
ким образом к ним приспосабливается, что он неизбеж­
но вынужден принимать присущий им бытийный модус;
поэтому рабочие, работающие на идеально организован­
ной фабрике, неизбежно также становятся колесами не­
коей машины. Но главную причину следует искать в ином
направлении. Все так называемые социалистические тео­
рии были созданы представителями индивидуалистичес­
ких народов с целью сделать эти народы социалистичес­
кими. Это объясняет, почему то, что официально называ­
ется «социализмом», смогло стать влиятельной силой толь­
ко у двух народов, психологическая структура которых
ставит величайшие трудности перед социальной жизнью,
основывающейся на изначально свободных социальных
#

Противоречие в определении (лат.).

190

инстинктах, — у немцев и русских. Немец как тип, как я
показал в «Спектре Европы», не имеет никакого непос­
редственного контакта со своим ближним; он, согласно
номенклатуре Беатрис Хинкль1, представляет собой край­
ний случай типа объективного интроверта. Если Лейбниц
назвал человека «монадой без окон», то это, хотя и не
истинно в отношении человека вообще, но, пожалуй, пра­
вильно в отношении немца. Русский же, хотя и не являет­
ся «монадой без окон», зато воплощает в своей душе чу­
довищное напряжение между полярными противополож­
ностями крайней пассивности и безграничной энергии, а
также между полюсами недвусмысленного зверства и
сверхчеловеческой духовности. Поскольку же это напря­
жение, разумеется, выражается и в психологической
структуре всего народа в целом, то это целое невозмож­
но унифицировать в соответствии с идеалами равенства
и демократии. Нация в таком случае всегда состоит из
двух дополняющих друг типов, один из которых я уже
выше сравнил с маленьким, но очень острым ножом, а
другой — с большим куском масла. Поскольку же любой
русский властитель очевидно должен принадлежать к
первому типу — типу ножа, то «господство вообще» не
может не оказаться деспотичным, неважно, кто является
властителем: царь или рабочий. Единственный вид соци­
ально-политического равновесия, при котором воля на­
рода вообще могла бы в России выступать в качестве вла­
сти, соответствует идее советской системы. Разумеется,
она не останется такой, как сегодня, со всеми ее типич­
ными фактическими обстоятельствами: террор закончит­
ся, коммунизм, возможно, перестанет быть государствен­
ной религией; но как идея советская система полностью
соответствует русским в том же самом смысле, в каком
британцам соответствует парламентаризм.
Но как Германия, так и Россия хотели бы быть соци1

Я настоятельно советую прочесть ее блестящий обзор евро­
пейских наций с точки зрения того психологического типа, к
которому они принадлежат, в книге The Recreation of the
Individual (New York, Harcourt, Brace & Co.).

191

альными именно в том смысле, в каком благодаря коор­
динации и взаимодействию свободных воль таковыми
являются изначально социально ориентированные наро­
ды. Это вытекает из окончательного объяснения и оправ­
дания выдвинутого в начале этой главы парадокса: выра­
жение «социализм» связано с наименее социальной из
всех социальных систем. Социализм никоим образом не
считается с реальным наличием изначальных социальных
импульсов; напротив, он исходит из их видимого отсут­
ствия, а затем пытается извне насильно навязать свой
идеал. Если он полагает, как это делает даже большевизм,
что принудительные меры впоследствии станут излишни­
ми, то это следствие его бихевиористского заблуждения,
состоящего в том, что новый экономический порядок со­
здаст нового, свободного от проклятия индивидуализма
человека. Но фактический результат будет следующим:
либо гармония между индивидуальным и социальным
инстинктами, там, где она есть, окажется разрушенной,
либо ее возникновение будет затруднено; разворачива­
ние же индивидуального начала всюду будет задержано.
Однако не в пользу действительно живущей в каждом
коллективной души, а в пользу мертвого принципа орга­
низации. По этой причине немецкие социалисты являют­
ся наименее витальными немцами; одновременно они
больше всех исполнены недоброжелательности, мститель­
ности и зависти: вытесненные импульсы всегда проявля­
ются в форме ненависти. А когда критерии задают закон
и гармония мертвой материи, то вполне естественно, что
главным идеалом немецких социалистов является надеж­
ность в противоположность риску, — тогда как любовь к
нему есть первый признак внутренней свободы. Подлин­
ный идеал немецких социалистов — государство, подоб­
ное часовому механизму, в котором каждый занимает
предназначенное ему положение, не требующее никако­
го самостоятельного мышления, и в котором никакой без­
дарности не грозит увольнение. Но идеалом социалисти­
ческой России является, как уже было указано, «коллек­
тивный человек», понимаемый как механический аппа­
рат. Здесь место живой общности занимает абстрактное
192

классовое понятие, индивидуальности быть не должно,
желания и стремления уникальной души полностью ис­
ключаются. В этом — бытийное основание ненависти
большевиков ко всякого рода чувству, в школах оно сис­
тематически истребляется в детях. Даже сущность фигу­
ры вождя объясняется при помощи предпосылки несу­
ществования индивидуальности. Покровский, официаль­
ный историк советской России, объясняя пролетарским
массам значение Ленина для мирового революционного
движения, писал: «Мы, марксисты, не видим в личности
творца истории, ибо для нас она лишь аппарат, посред­
ством которого действует история. Возможно, наступит
время, когда мы сможем искусственно создать этот аппа­
рат, подобно тому как сегодня мы производим наши элек­
трические аккумуляторы. Пока же мы еще недостаточно
развиты и вынуждены примитивным образом рожать и
воспитывать инструменты, посредством которых действует
история, эти аккумуляторы социальных процессов».
Это ведет нас к пониманию условий, определяющих
единственную возможность «социалистического» состо­
яния в истинном смысле слова: социальные инстинкты
и импульсы должны господствовать по-настоящему,
то есть органично; это означает: социалистическая
жизнь, достойная этого имени, должна в той же мере быть
выражением свободы в противоположность принуждению,
как и жизнь, основывающаяся на чисто индивидуальных
инстинктах. В своих истоках социализм действительно,
хотя и имплицитно, представлял такую жизнь. Он дей­
ствительно был законным дитем либерализма. Он вышел
из либерализма как следствие того осознания, что в тес­
ных обстоятельствах европейской жизни девиз laissez faire,
laissez passef отнюдь не каждому, как того ожидал либе­
рализм, предлагал возможность для бурного развития. А
его первоначальный акцент на количестве объясняется
главным образом тем, что он осознал, что в странах с
определенной иерархической культурной традицией, что­
бы в них правили законность и справедливость, «челове* Как будет, так и будет (φρ.).
193

ку как таковому», независимо от любых ценностных со­
ображений, должны быть гарантированы определенные
неотчуждаемые права1. Эту идею высказывал еще Руссо;
она была основополагающей как для американской, так и
для французской революции. Поэтому в старых социаль­
но одаренных странах Запада социализм развился в осо­
бое проявление либерализма. Во Франции радикал-со­
циалистом можно назвать не одного лишь Аристида Бри­
ана — такого титула, не слишком погрешив против исти­
ны, можно удостоить даже Пуанкаре. Аналогичным обра­
зом обстоит дело и в Англии. Партия как политическая
корпорация с нелиберальной программой, подобная тем,
что созданы в Германии или России, никогда не смогла
бы стать в Англии или Франции чем-то большим, нежели
оппонирующим меньшинством, время от времени выпол­
няющим определенную полезную работу. При всей сво­
ей социальной одаренности Англия и Франция в конеч­
ном счете страны индивидуалистические. Совершенно
невозможно построить всю жизнь этих стран на базисе
их общественных инстинктов. Однако есть такая насе­
ленная белыми людьми земля, где это могло бы получить­
ся и уже получилось. Эта земля — территория Соеди­
ненных Штатов. Среди всех народов Запада американ­
цы — единственные известные мне социалисты в истин­
ном смысле слова.
Американский социализм отчасти является результа­
том действия трех причин, одну из которых мы уже ис­
следовали, а другие подробно рассмотрим в следующих
главах: американской примитивности, господства женс­
кого духа и моралистического умонастроения. Здесь же я
хочу рассмотреть лишь побочные причины возникнове­
ния американского социализма, о которых мы ни прежде
не говорили, ни в дальнейшем говорить не будем. В Аме1

Эта мысль наиболее ясно была рассмотрена в лучшем, на мой
взгляд, изложении лежащей в основании социализма идеи в
книжке баронессы Леони Унгерн-Штернберг «Смысл социализ­
ма» (Otto Rechl, Verlag).
194

рике еще жив дух революционного XVIII столетия, сущ­
ность которого состояла в отрицании всякой иерархии
ценностей. Из-за особенно благоприятных для него усло­
вий изобилующего природными богатствами и свободно­
го от влияния противодействующих ему традиций Ново­
го Света он смог распространиться и усилиться в нем,
как ни в одной другой стране. Кроме того, душа Америки
и сегодня — это прежде всего душа пионера. А это озна­
чает, что в Америке господствуют силы, необходимые для
примитивной борьбы за жизнь, — обстоятельство, всегда
способствующее социализму, как мы его здесь понима­
ем; так, любая армия есть социалистическое образова­
ние. Наконец, большинство иммигрантов были бедными
крестьянами и рабочими, а в низших слоях народа гос­
подство социальных импульсов абсолютно естественно,
ибо здесь внешняя жизнь предоставляет слишком мало
простора для индивидуального развития и автономии лич­
ности. С другой стороны, дружба и товарищество явля­
ются весьма важными вещами в примитивной жизни;
характерное для диких народов гостеприимство у совре­
менных масс находит свой эквивалент в социальном об­
разе мыслей. У американского социализма есть множе­
ство и иных «побочных» причин. Однако его истинные
корни в том, что в американской нации социальные тен­
денции превалируют над индивидуальными. В этом при­
чина того, почему Америка кажется надежно застрахо­
ванной от социализма в европейском смысле слова. Для
него нет никакого бытийного основания. Во время своего
пребывания в Соединенных Штатах я имел возможность
изучить нескольких «радикалов» (в европейском смысле
этого слова): я обнаружил, что они (в той мере, в какой
они были честны, а не изображали мучеников, желая под­
заработать) были чрезвычайно далеки от реальности, по­
скольку национальная действительность, которую они
могли бы представлять, просто-напросто отсутствовала;
они принадлежат типу, представляющему собой нечто
среднее между Терситом и придворным шутом, типу без­
ответственного критика, который может позволить себе
говорить все что угодно, поскольку он вообще не имеет
195

никакого влияния, и его даже побуждают к самой зади­
ристой критике, компенсирующей чрезмерное, а потому
вызывающее беспокойство чувство безопасности в ду­
шах власть предержащих. И все же почему у Соединен­
ных Штатов есть иммунитет против социализма в евро­
пейском понимании? Все очень просто: проблема, кото­
рую стремились решить европейские социалисты, была
разрешена там с самого начала. С самого начала инди­
видуальное не претендовало там на законную область
владения социалистов. Я уже устал постоянно подчерки­
вать то, что является для послевоенного европейца са­
мым впечатляющим и одновременно вызывающим наи­
большее изумление фактом американской жизни, — пол­
ное (если говорить о всей нации в целом) отсутствие
зависти, ревности, недоброжелательности и мстительно­
сти. Это нельзя объяснить внешними обстоятельствами.
«Безграничные возможности» индивидуального прогрес­
са возможны лишь теоретически; на практике их не су­
ществует уже хотя бы потому, что главное значение при­
дается качеству труда, что изначально исключает подъем
лишенного способностей индивида выше определенно­
го уровня, а американская деловая жизнь лишена вся­
кой сентиментальности. Основой американской жизни
является конкуренция. Поэтому она представляет собой
непрерывную смену побед и поражений; она, говоря
принципиально, предлагает куда больше риска, чем бе­
зопасности. Европейский же социализм ни с чем не бо­
рется так истово, как с социальным устройством, осно­
вывающемся на конкуренции; он не признает того, что
большее умение заслуживает большего вознаграждения.
Поэтому если бы внешние причины играли хоть какуюто роль, то в Америке должно было бы быть еще больше
социалистов, чем у нас. Кроме того, там чрезвычайно
велики различия в жизненном уровне, доходах, соци­
альном положении и влиянии; если бы там пробудились
зависть и мстительность, то они не испытывали бы не­
достатка в пище. Наконец, социальная и административ­
ная система Америки представляет собой все что угод­
но, только не совершенство; по всей вероятности, в Со196

единенных Штатах больше «грабителей», расхищающих
общественное достояние, чем где бы то ни было в Евро­
пе; нельзя отрицать, что такое явление, как «grafb>\ то
есть обогащение за счет государства или благодаря за­
нимаемому положению, распространены там повсемест­
но. Тем не менее в целом в Америке отсутствует всякое
недовольство, которое при таких условиях царило бы в
любом другом месте. И это также нельзя объяснить все­
общим высоким жизненным стандартом — сознание че­
ловека направлено в первую очередь на различия, из-за
чего то, что есть у всех, не воспринимается как преиму­
щество. При подобных обстоятельствах большинство нем­
цев, русских, даже французов, вне всякого сомнения,
начало бы охоту на тех, кто благодаря своему богатству
обладает привилегиями, и всеми силами постаралось бы
испортить им жизнь. Таким образом, отсутствие в Аме­
рике зависти и ревности объясняется только внутрен­
ними причинами.
Прежде чем продолжить, я хотел бы попросить чита­
телей воскресить в памяти то, что в своей книге «Спектр
Европы», и в первую очередь в главе «Венгрия», я писал о
независтливости истинных аристократов: таким образом
читатели быстрее всего поймут уникальность господству­
ющего в Америке образа мыслей. Истинный аристократ
по самой своей природе не способен испытывать чувство
зависти и тому подобные чувства, поскольку его созна­
ние сконцентрировано на его неповторимости. То, что по
своей сути уникально, нельзя сравнить ни с чем другим в
мире; следовательно, отсутствует всякая причина для за­
висти. В контексте данной главы я могу продолжить та­
кой ход мысли в несколько ином направлении. Истинный
аристократ выше зависти, поскольку индивидуальное в
его сущности настолько доминирует, что отсутствие у него
чего-либо, что относится к сфере неиндивидуального,
почти ничего для него не значит. Чтобы посредством чет­
ко поставленных акцентов полностью прояснить данный
пункт, представим себе следующее: предположим, суще* Взяточничество, система подкупа (англ.).
197

ствует небо, каким его рисовал в своем воображении сред­
невековый христианский мир, и предположим, что в кон­
це времен оно, как предвидели христиане той эпохи, ока­
залось переполнено: несмотря на это, ревность среди спа­
сенных была бы исключена, независимо от того, какое
место каждый из них занял бы у Бога, ибо после смерти
продолжает жить лишь то уникальное, что есть в каждом
отдельном человеке, а значит, отсутствуют те пункты, со­
гласно которым можно произвести какое бы то ни было
сравнение. Подобный свободный от негативных эмоций
мир может осуществиться и по прямо противоположным
причинам: если в нем социальная сторона будет домини­
ровать столь же абсолютно, как в психологической струк­
туре истинных аристократов доминирует сторона инди­
видуальная. Именно это имеет место в Соединенных
Штатах.
Более того, то, что является определяющим для ат­
мосферы всеобщей доброжелательности, в действитель­
ности почти не зависит от совершенства существующих
институтов — оно почти исключительно зависит от ука­
занного выше психологического обстоятельства. И раз уж
такова природа человека, то добрая воля, всеобщее от­
сутствие зависти, мстительности, ревности и ненависти
может иметь место лишь при двух условиях: либо при
господстве осознания собственной уникальности, высше­
го проявления индивидуального сознания, либо при столь
же абсолютном доминировании осознания социальной
действительности. В последнем случае происходит «про­
цесс отождествления индивида с группой», который со
своей стороны способствует доминированию чувства со­
лидарности с ближним, противоположного чувствам, со­
ответствующим естественной необходимости борьбы за
существование. Однако это еще не все. В отличие от всех
прежних социалистических построений, американское все
же оставляет простор для индивидуальной инициативы с
условием, что она будет функционировать в рамках сооб­
щества и для его пользы. Это опять-таки доказывает, что
случай Америки представляет собой нечто совершенно
новое, в истории не виданное.
198

Для полного понимания этого необходимо рассмот­
реть несколько частностей. Общеупотребительные обо­
роты речи всегда обладают глубоким значением — я го­
ворю «глубоким», ибо они лучше чем что-либо еще рас­
крывают глубины души. В Америке же немногие слова
можно услышать чаще, чем «гражданин» (в смысле римс­
кого avis), «сообщество» и «группа». Когда средний аме­
риканец говорит о каком-нибудь выдающемся деятеле,
он непроизвольно называет его не великим человеком, а
великим гражданином. А если он учитель, хорошо знако­
мый с культурной традицией, то в какой-либо момент
беседы он почти безапелляционно заявляет, что прогресс
наконец-то привел к пониманию той истины, что человек
приходит к своей исполненное™ и завершенности, со­
вершенствуясь не как индивид, а как часть группы. В этой
связи самыми значительными известными мне теорети­
ческими книгами (не важно, какова их внутренняя цен­
ность и что они значат для самих американцев) являются
«Creative Experience»* и «The New State»** мисс Фоллетт
из Бостона. Если резюмировать, то она видит цель чело­
веческого существования не в полном выражении инди­
видуальной уникальности, а в участии в жизни как мож­
но большего количества различных групп; для нее инди­
видуальность означает не более чем математическую точ­
ку — точку, в которой пересекаются многочисленные
различные социальные отношения. Если же мы рассмот­
рим эти факты в свете абстрактной теории, то нам тотчас
бросится в глаза сходство американской точки зрения с
точкой зрения римской и греческой древности; для гре­
ков и римлян человек также был в первую очередь граж­
данином. Однако нам, кроме того, одновременно вновь
станет очевидным существенное сходство Америки и Рос­
сии: для большевиков также человек есть не что иное,
как лишь член группы; только в таком качестве он может
достигнуть своего завершения.
В то же время именно в этом пункте становится со* Творческий опыт (англ).
** Новое государство (англ.).
199

вершенно ясно, что только американская система, а от­
нюдь не большевистская заслуживает названия социали­
стической. В России индивид как таковой должен уме­
реть во благо сообщества. Ничего подобного мы не ви­
дим в Америке. То, чего русский социализм хочет добить­
ся террором и принуждением в Америке, происходит без
всякого насилия и само собой. Поэтому там бессмыслен­
но обуздывать частную инициативу и стремление к на­
живе: поскольку в психологической структуре американ­
ца в действительности доминируют социальные тенден­
ции, его стремление к частной собственности принципи­
ально не противоречит всеобщим интересам. Этим и
объясняется то кажущееся бескорыстие американских
богачей, которое едва ли в силах понять европеец. Этим
объясняется и то, почему в Америке частная инициатива
во многих случаях уже осуществила самые далекие идеа­
лы европейского социализма: например, бизнес-магнаты
основали и до сих пор поддерживают рабочий банк, це­
лью деятельности которого является накопление капита­
ла для подлинно социальных институтов. Американские
миллионеры гордятся учреждением общественных фон­
дов; как правило, они завещают им львиную долю своих
состояний. Частные пожертвования сделали большое ко­
личество образовательных учреждений столь богатыми,
что они полностью перестали зависеть от платы за обуче­
ние. Но, с другой стороны, американские меценаты все­
гда одаривали лишь институты или коллективные органи­
зации, они редко оказывают поддержку отдельным лю­
дям. Объяснение этого следует искать (в целом, не вдава­
ясь в частности) не там, где его ищут многие европейцы,
а именно в желании миллионеров перестраховаться: оно
просто-напросто заключается в изначальном доминиро­
вании социальных инстинктов. То, что это так, лучше всего
объясняет устав общества «Rotary International». Соглас­
но статуту этого объединения, его целью является поощ­
рение и поддержка: 1) идеала служения как основы вся­
кого почтенного предпринимательства; 2) высоких эти­
ческих стандартов в бизнесе и профессиональной дея­
тельности; 3) претворения каждым членом объединения
200

идеала служения в его личной, профессиональной и об­
щественной жизни; 4) развития и использования личных
знакомств во благо идеала служения; 5) признания по­
чтенности всякой полезной деятельности и стремления
каждого члена объединения использовать любую возмож­
ность послужить обществу; 6) содействия взаимопонима­
нию, всеобщей доброжелательности и международному
миру, достигаемым при помощи всемирного содружества
бизнесменов и профессионалов, объединенных идеалом
служения.
Европейцу покажется, что многие из этих целей про­
диктованы скорее духом ловких бизнесменов, чем жела­
нием общего блага. И все же вера в идеал служения есть
вера искренняя, ибо именно социальное, а не индивиду­
альное начало является высшей личной предпосылкой
каждого отдельного человека.
Правильное понимание этого пункта настолько важ­
но, что я хотел бы еще более подробно остановиться на
этой стороне вопроса, хотя и понимаю, что пишу для аме­
риканцев, которые, естественно, знают обо всем этом
гораздо больше меня. Прежде всего мы подробнее рас­
смотрим, в какой удивительной степени американская
система ведет к осуществлению целей именно европейс­
кого социализма и даже выявляет характерные для него
всеобщие феномены. Европейский социализм учит, что
лишь трудящийся имеет право на жизнь; общественная
польза является основанием индивидуального права. В
этом же состоит и вера всякого типичного американца.
Обычное выражение этого принципа: каждый должен до
последнего зарабатывать деньги. В Америке деньги явля­
ются символом всякой выполняемой задачи. Далее, адек­
ватное вознаграждение за любой труд составляет основ­
ное требование социализма. Лежащая в основании аме­
риканской жизни идея в действительности сводится к
тому, что жизнь, не приносящая пользы обществу, есть
нечто вызывающее. Эту идею дополняет мысль, что то­
варное производство в первую очередь есть не что иное,
как Social Service. Чтобы это правильно понять, основное

201

внимание следует обратить на идеал служения (Service»
Ideal) как таковой, а не на средства, при помощи которых
сегодня осуществляется служение; эти средства могут
постоянно меняться, что, однако, не приводит к суще­
ственным изменениям в положении вещей. Впрочем, разве
и ортодоксальный социализм не столь же материалисти­
чен? Однако сходство социалистической точки зрения, с
одной стороны, и американской, с другой, идет еще даль­
ше. Одна из важнейших целей социализма заключается в
том, чтобы сделать невозможной эксплуатацию человека
капиталом. С точки зрения абстрактных и теоретических
возможностей нигде на Земле капитал не может столь же
беспрепятственно заниматься эксплуатацией, как в Со­
единенных Штатах; и за границей американский капитал
в этом отношении оставляет желать много лучшего. Но
внутри страны теоретической возможности оказывают
мощнейшее противодействие силы органического социа­
лизма. Естественно, каждый стремится заработать как
можно больше, а очень многие даже стремятся к тому,
чтобы как можно больше надуть ближнего. Тем не менее
здесь следует подумать о том, что внутреннюю силу жи­
вой тенденции, которая не имеет ничего общего с меха­
ническим процессом, всегда лучше оценивать по множе­
ству исключений, которые подтверждают правило. В ари­
стократическом обществе чувство собственной уникаль­
ности господствовало, если вспомнить Руссо, не в смысле
volonté de tous*, но, пожалуй, в смысле volonté générale**, ко­
торое единственно и важно. Ибо тогда душа определен­
ной группы руководила всеми индивидуальными действи­
ями изнутри, посредством некоего кодекса чести, мораль­
ных воззрений и идеалов веры. Поэтому все, что, опира­
ясь на разоблачения или личные наблюдения Элтона Син­
клера, думают европейцы, по существу, ложно, даже
тогда, когда соответствует фактам, ибо для них ничего не
значит то, во что верит (или заявляет, что верит) Синк­
лер. Американские капиталисты чисто грабительского типа
* Воля всех (φρ.).
** Общая воля (φρ.).
202

и социалисты русского образца для Америки суть то же
самое и ничуть не большее чем преступники для таких
законопослушных стран, как Германия и Англия. В то же
время можно сказать, что в Америке благодаря ее погра­
ничным традициям индивидуальное ограбление прямотаки восторженно приветствуется как игра и приключе­
ние, составляющие неотъемлемую принадлежность жиз­
ни, — игра, которая с самого начала рассматривается как
всеобщая, наподобие казаков-разбойников у детей.
С развитием же прогресса то, что издавна было ис­
тинным в качестве «смысла», все больше выражается в
фактах. Хозяин все еще может уволить негодного работ­
ника. Но, с другой стороны, сегодня считается амораль­
ным не платить дельному работнику максимально возмож­
ное жалованье и не способствовать его максимально бы­
строму продвижению по служебной лестнице как в пла­
не денежного содержания, так и в плане партнерского
участия в делах компании; и считается уж совсем непри­
личным не учитывать, разумеется, в разумных пределах,
интересов потребителя. Конечно, поступать так в выс­
шей степени разумно; такой образ действий оказывается
гораздо более доходным, чем любой другой. «Провидцы»,
что создали «апельсиновое сознание» или «радиосозна­
ние», не говоря уже об «автомобильном сознании», были
теми редкими людьми, для которых идеал социального
служения стоял на первом месте. Но если бы образ дей­
ствий американского бизнеса был исключительно или в
первую очередь делом разума, то европейские бизнесме­
ны, все еще намного превосходящие американских по
общему уровню, уже давно использовали бы те же самые
средства. Они бы предотвратили натиск социалистичес­
кой волны, как это произошло в Америке. Жизнь же от
начала и до конца направляется первичными импульса­
ми; человек добивается успеха лишь в том, где он дей­
ствует непроизвольно; лишь только тот успешный биз­
несмен, кто непроизвольно воспринимает жизнь в коор­
динатах предпринимательской деятельности, подобно тому
как является философом по призванию лишь тот, кто смот­
рит на жизнь сквозь призму своей духовной проблемати203

ки. Сугубо сознательная концентрация никогда не приве­
дет к по-настоящему значительным результатам. Амери­
канские капиталисты в глубине души остаются социалис­
тами, даже если они действуют как разбойники. Забавная
история, которую мне рассказало одно важное лицо с Юга,
надеюсь поможет нам понять: «На земле не существует, —
сказал он, — сотрудничества, приносящего большее удов­
летворение его участникам, чем сотрудничество между кон­
трабандистами и полицией моего штата. Если кто-нибудь
из контрабандистов попадется, он тотчас находит теплое
местечко в полиции; если же кто-то из полицейских на чемнибудь проколется, он сразу переходит к контрабандистам,
и, таким образом, его жена и детки не знают голода».
Однако почему ни один европеец не пришел к мыс­
ли, чтобы не частное лицо платило за радио в своем доме,
а те, кто использует его в рекламных целях? По какой
причине еще ни одна европейская фирма всерьез не по­
заботилась о том, чтобы сделать своих клиентов своими
акционерами? И почему всевозможные группы, которые
в Европе никогда не договорятся по поводу своих непре­
одолимых различий, в Америке совершенно естественно
работают рука об руку, так что даже открытые противни­
ки сотрудничают по определенным направлениям? Отче­
го вообще принцип кооперации в Америке воплощается
куда успешнее, чем в Европе? Почему даже для величай­
ших американских бизнесменов вполне естественно —
исключения встречаются, но их немного — вести свой
бизнес не авторитарно, а во взаимодействии с содирек­
торами? Как случилось, что в американском рекламном
бизнесе гораздо меньше неискренности, чем в европейс­
ком? Почему он действительно построен на принципе
Social Service? Ведь не потому же, что это в первую оче­
редь выгодно, — в таком случае, уже давно бы скопиро­
вали все. А все потому, что в американской душе дей­
ствительно господствуют социальные тенденции. В этом
отношении нет ничего поучительнее, чем книга Клода К.
Хопкинса «My Life in Advertising»* (Harpers & Bros). Эта
* Моя жизнь в рекламе (англ.).
204

книга, — в которой автор, с одной стороны, так убежденно
пишет о значении своих личных достижений, как Цезарь в
«De bello gallico»*, а с другой — так уверен в их благотвор­
ном воздействии, как какой-нибудь генерал Бут, — кажет­
ся абсолютно искренней.
Однако двинемся дальше. Почему в Америке бедные
незавидуют богатым? Отчасти это естественное следствие
иррациональной веры человека с улицы в то, что он так­
же сможет разбогатеть, если только всерьез этого захо­
чет. Но главная причина состоит в том, что он замечает,
что богатый, в сущности, чувствует себя точно так же,
как и он, а это, в свою очередь, объясняется доминирова­
нием социальных тенденций. Люди редко обижаются на
отдельные факты, если согласны с господствующими прин­
ципами. Почему та идея, что работники из своего труда
должны извлекать не как можно меньшие, а как можно
большие материальные преимущества и при первой воз­
можности становиться акционерами, американцу кажет­
ся чрезвычайно разумной, а европейцу утопичной? Так­
же не по разумным основаниям, а в силу специфики из­
начальной психологической структуры. Если бы дело об­
стояло иначе, то не Америка, а Германия была бы стра­
ной самого крепкого социального мира, так как нигде
столько людей не думает и не пишет о том, что «должно»
быть. Но, к сожалению, расчеты чистого разума ничего
не значат. В демократической Германии гражданином
командуют куда больше, чем когда-либо в эпоху импе­
рии, и вследствие этого еще менее ощутима та всеобщая
атмосфера взаимной благожелательности, которая так
характерна для Америки, даже там, где пышным цветом
расцвели «graft» и «putting over»**. Генри Форд, самый
известный из поборников высокой зарплаты, на самом
деле является наименее социально ориентированным сре­
ди всех королей бизнеса. Разумеется, он платит высокую
зарплату, разумеется, он стремится к тому, чтобы повы­
сить жизненный стандарт своих служащих, разумеется,
* «Записки о галльской войне» (лат.).
** Обман, надувательство (англ.).
205

он строит свой бизнес на той идее, что следует идти на­
встречу потребностям публики в максимально низких
ценах. Однако именно он больше, чем какой-либо другой
американец, работающий в соответствии с теми же са­
мыми принципами (а их тысячи), способствовал тому, что­
бы у меня сложилось вполне определенное впечатление,
что здесь мы имеем дело с четко осознаваемыми интере­
сами. Истинный характер живой действительности все­
гда сказывается в ее живых проявлениях. Несмотря на
все теории, убеждение, что человек, подобно рабочим на
заводах Форда, работающий в неделю относительно не­
большое количество часов и при этом много зарабатыва­
ющий, в часы своего досуга естественным образом разо­
вьется в культурную личность, вне всякого сомнения, не
соответствует истине. Тот, кто, как это требуется в его
производственной деятельности, в течение восьми часов
в день играет роль зубца в колесе некоего механизма,
неизбежно превратится в подобное колесико. Идеал Фор­
да, по сути дела, состоит в том, что человек должен пре­
вратиться в термита. А это, в свою очередь, должно дока­
зать тому, кто имеет хотя бы минимальное представление
о человеческой душе, что Форд вовсе не хочет видеть
людей свободными. В глубине души он автократ, чей иде­
ал — управление (естественно, ради их же блага) милли­
онами полностью механизированных людей-муравьев.
Но существуют и еще большие сходства между изна­
чально американской установкой и социалистическим иде­
алом. Социализм требует одинакового жизненного укла­
да для всех. В Соединенных Штатах он имеет место de
facto. Как бы ни были велики различия в доходах и богат­
стве, все американцы живут примерно одинаково. Сохра­
нить свой жизненный стиль, качественно отличающийся
от стиля большинства, столь непросто, что богатые аме­
риканцы, которым еще присуща индивидуальная идио­
синкразия, чтобы иметь возможность проявить свою ин­
дивидуальность во всей полноте, по нескольку месяцев в
году проводят в Европе. В этой связи фактическое отли­
чие Америки от большевистской России лишь в уровне
благосостояния; стандарт различен, но стандартизация

206

одинаковая. То же самое относится и к решению в Аме­
рике и России жилищного вопроса: если самые богатые
люди в Нью-Йорке вынуждены жить в многоэтажных
домах, тогда как еще пятнадцать лет назад они обитали
во дворцах, то это означает — если учитывать имеющие­
ся в распоряжении обеих стран средства — еще больший
переворот, чем русский закон о том, что ни одна семья не
может жить больше чем в одной комнате. Это удивитель­
ное сходство между большевистской Россией и Амери­
кой — одно из самых поучительных явлений, которые
мне когда-либо приходилось наблюдать. Различие между
ними в конечном счете сводится лишь к различию в язы­
ке: дух же одинаков, какими бы ни были причины, выз­
вавшие его к жизни. Обе эти страны в своей основе —
социалистические. Но в Америке социализм проявляется
в форме всеобщего благосостояния, а в России — в фор­
ме всеобщей бедности. Америка — социалистическая стра­
на благодаря свободному сотрудничеству всех, Россия —
благодаря классовому господству. Можно ли еще сомне­
ваться, что мы вступили в социалистическую эпоху? Нет,
ведь социалистические тенденции благодаря сопутствую­
щим явлениям обновления, господства животного идеала
и всеобщего подъема масс усиливаются во всем мире.
Теперь же рассмотрим будущие перспективы амери­
канского социализма, как позитивные, так и негативные.
Объединим наши уже обоснованные и объясненные
тезисы, что американская система представляет собой
нечто уникальное и прежде невиданное и что культура, в
которой она может найти свое завершение, будет являть
собой полярную противоположность культуре, основыва­
ющейся на идеале истинных аристократов. Это культура,
в которой все в равной степени ощущали бы себя свобод­
ными, а господствующим духом по причине, противопо­
ложной той, в силу которой душа истинного аристократа
не способна к зависти, был бы дух великодушия, — куль­
тура, в которой положение всех приблизилось бы к поло­
жению привилегированных слоев населения Старого Све­
та. Такая культура представляла бы собой нечто абсолют207

но новое. Социальная жизнь муравьев и пчел совершен­
на и, по всей вероятности, счастлива — но только потому,
что и муравьи, и пчелы лишены индивидуальности. Столь
же совершенной и счастливой была социальная жизнь
древних перуанцев и, возможно, египтян. Но все «совер­
шенные» социальные системы прошлого основывались на
той предпосылке, что большинство населения не предъяв­
ляло к жизни больших требований, чем те, что характер­
ны для бедных крестьян или арендаторов. Поэтому в этих
системах не могло быть никакого великодушия, не мог
развиться какой-либо более широкий и внутренне сво­
бодный общечеловеческий тип. А именно такой тип взра­
стает на североамериканском континенте. В Европе же
ничего сравнимого с ним нет. Но он, пожалуй, близок
господствующему большевистскому типу с его так назы­
ваемой пролетарской «гордостью»; он также относится к
типу свободного человека. Но, с другой стороны, предме­
том гордости американца также является непризнание
определенных культурных и духовных ценностей; он так­
же презирает понимаемые как формализм приличия; он
также полагает, что один американец, в принципе, почти
таков же, как и всякий другой, — что равнозначно рус­
скому представлению о равенстве всех товарищей; ибо в
Америке нация уже соответствует тому, что в России еще
остается классом. И поэтому американец внутренне точ­
но так же нетерпим по отношению ко всем неамерикан­
цам, как большевик по отношению к буржую. Однако
здесь все же есть одно основополагающее различие. Рос­
сия по своей сущности страна, где господствует классо­
вое сознание; кроме того, в ней низший человеческий
тип был решительно объявлен более ценным, если не един­
ственно ценным типом. Русской натуре присуще пристра­
стие к низшему, высшее проявление которого соответ­
ствует раннехристианскому образу мыслей; но чаще это
пристрастие ведет к воспеванию всего уродливого, не­
полноценного и даже подлого, чем во многом объясняют­
ся беспрецедентные зверства русской революции. Разу­
меется, истинный американец не аристократ, но он и не
плебей. Он представляет собой именно новый историчес208

кий тип. Если мы хотим поискать что-нибудь, что хоть
как-то можно с ним сравнить, мы должны еще раз вер­
нуться к античности. Как древний грек, так и древний
римлянин телом и душой принадлежал полису; о свободе
в индивидуалистическом понимании не могло быть и речи:
аристократии этих стран и эпох представляли собой со­
циалистические сообщества, в которых всю черную ра­
боту выполняли рабы. А в современной Америке разве
дело обстоит не так, что большая часть того труда, кото­
рым в античности занимались рабы, поручена машинам?
Поэтому американский социализм можно было бы на­
звать аристократическим. И в этом узком смысле он год
от года становится все более аристократическим. Убеж­
дение, что в Америке не должно быть непрестижного
физического труда, получило всеобщее распространение.
Его сила растет и благодаря тому, что его разделяют даже
негры — даже они, по сути дела, преисполнены самоува­
жения. Естественно, машины никогда не смогут выпол­
нять то, чем некогда занимались рабы. Поэтому, посколь­
ку институт прислуги неумолимо вымирает, все больше
бытовой физической работы придется выполнять каждо­
му — еще одна тенденция, свидетельствующая о сход­
стве Америки и России. Но в Америке преодолению внут­
реннего сопротивления этой тенденции способствует вли­
яние еще одной сугубо американской идеи, которой уг­
рожает исчезновение — идеи, что всякий труд в равной
мере почетен. А определенный прилив сил эта идея ис­
пытывает благодаря другой идее, которая еще жива и даже,
с тех пор как каждый стал владельцем автомобиля, при­
бавляет в своей жизненной мощи, а именно — идее, что в
физическом труде нет ничего зазорного. Современные
молодые американцы даже испытывают гордость от того,
что они в бытовом отношении ни от кого не зависят.
Здесь речь идет о действительно уникальном дости­
жении. Если оно будет развито в верном направлении и
надлежащим образом углублено, то американская куль­
тура, как и любая другая великая культура, когда-нибудь
станет образцом для подражания. Все, что может быть
достигнуто на основе социалистических принципов, на209

ходится в сфере возможностей Америки, а эта сфера весь­
ма обширна: она охватывает буквально все, что относит­
ся к коллективному бытию человека и не относится к его
уникальности. Историческое значение Америки в нынеш­
ний переломный момент начала «геологической эпохи че­
ловека» едва ли можно переоценить. Какими бы негатив­
ными последствиями для культуры не обернулась амери­
канизация, проблемы, стоящие сегодня на первом месте,
именно таковы, что к их решению в наибольшей степени
способна нация типа американской. Сегодня каждый на­
род, который, не заботясь о традиции, решительно осно­
вывает свое бытие на технике, занимает предпочтитель­
ное положение в том, что касается его силы и значения.
То же самое относится и ко всем молодым и примитив­
ным народам. Наконец, гегемонии Америки будет спо­
собствовать то обстоятельство, что одной из первейших
задач этой эпохи является эмансипация масс. Поэтому
равенство просто обязано стать ее ближайшей целью.
Новые разделения, новые горы и долины появятся поз­
же, сначала должен быть поднят общий уровень, а это
невозможно без временной нивелировки всего и вся. В
этом великий исторический шанс Америке. Если не про­
изойдет ничего экстраординарного, то в обозримом буду­
щем Соединенные Штаты станут такой социалистичес­
кой страной, в которой отдельный человек будет в макси­
мальной степени свободен и одновременно достигнет
высшей степени жизненного комфорта.
В следующей главе о проблеме, обсуждавшейся в
предыдущем разделе, будет сказано несколько больше.
Здесь же я должен лишь довести до конца ту картину,
которая была в нем намечена. А это означает, что после
описания позитивных возможностей я должен заняться
и негативными.
Разумеется, и речи не может быть о том, чтобы суще­
ствовала какая-нибудь цивилизация, идеальная во всех
отношениях: всякое совершенство односторонне. А в слу­
чае Соединенных Штатов такая односторонность прояв­
ляется в тем большей степени, что они зиждутся на соци-

210

альных импульсах. В принципе, отдельный человек мо­
жет вести жизнь по нраву; он даже может в любой про­
извольный момент взять и, как говорится, начать новую
жизнь; он — носитель принципа инициативы и вариатив­
ности. Группа же, наоборот, по своей сути консерватив­
на, статична и замкнута. Я не знаю примера более извра­
щенного мышления, чем план охватывающего все чело­
вечество социалистического интернационала. Конечно,
человечество в целом, несмотря на присущие ему контра­
сты, могло бы стать единой корпорацией, наподобие сред­
невекового христианского мира; но это могло бы произой­
ти только в том случае, если бы каждый отдельный чело­
век достиг полной индивидуализации; однако то уникаль­
ное, что есть в человеке, способно ко всесторонним, а не
эксклюзивным отношениям; поэтому во все времена лишь
аристократ мог быть истинным космополитом, «челове­
ком мира» во всеобъемлющем смысле; лишь он, открыва­
ясь миру, не терял при этом самого себя. Если же, наобо­
рот, доминирует группа как таковая, что предполагает
господство социальных инстинктов, то неизбежным ре­
зультатом будет замкнутая в себе система, ибо таков не­
изменный характер группы. Каждая семья по своей сути
замкнута, как и любая армия, нация, политическая партия,
производственная или потребительская кооперация. Се­
мья, хотя внутри ее границ царит максимальный альтру­
изм, в отношении ко всему внешнему представляет со­
бой самое эгоистичное образование: когда речь заходит о
детях, самая самоотверженная мать становится такой же
божественно эгоистичной, как самая дикая тигрица. Этим
объясняется то, что, хотя сегодня нет более свободной
жизни, чем жизнь американцев (или приглашенных ими
гостей) на американской земле, американская внешняя
политика более чем какая-либо другая склонна к тому,
чтобы оставлять без внимания интересы других. Это уже
сегодня бросающееся в глаза обстоятельство пока еще
завуалировано дожившими до наших дней идеалами XVIII
столетия. Однако если после Версаля Соединенные Шта­
ты отступили с тех идеальных позиций, которые они за­
няли во время войны, то в будущем, как только они по-

211

чувствуют, что отстаивание этих позиций противоречит
их интересам, они сделают это с еще большей уверенно­
стью. Замкнутая система просто не может быть бескоры­
стной. Все более энергично материализующейся доктри­
не Монро существует лишь одна альтернатива — борьба
за мировое господство. Пчелиный улей теоретически мо­
жет расширяться до пчелиного улья размером с весь мир,
но он никогда не сможет открыться для кого-то другого,
кроме пчел. По тем же органическим причинам исключе­
но, что какое-либо исключительное целое станет в то же
время и всемирным; судьба всех стремившихся быть все­
мирными мировых империй и церквей окончательно это
доказала. Они никогда не могли в течение долгого време­
ни оставаться всемирными, прежде всего потому, что в
значительной степени основывались на насилии более мо­
гущественной власти; ибо лишь внутренние силы могут
надежно удерживать вместе различные группы, а эти силы
либо присутствуют в организме империи, либо нет. Это
обстоятельство может многое объяснить в истории чело­
вечества. В своей начальной стадии все небольшие пле­
менные союзы представляли собой нормальные единства,
которые полностью абсорбировали индивидов по причи­
не имеющего место внутри каждого индивида органичес­
кого господства социального над индивидуальным и по
причине отсутствия каких-либо универсальных индиви­
дуальных основ. Пропорционально развитию индивиду­
альности и интеллекта группа, становясь больше, одно­
временно становилась и менее враждебной индивидуаль­
ной инициативе, но она теряла в органической сплочен­
ности. По существу, каждая нация — это социальная струк­
тура, в рассматриваемом отношении сходная с племен­
ным союзом; ее жизненная форма также, по сути дела,
непередаваема и иррациональна. Это объясняет, почему
господство интернационального идеала в России сделало
ее более националистической и более замкнутой, чем
когда-либо прежде. То же самое относится и к Соединен­
ным Штатам. В современном мире нет более неспособно­
го к адаптации человека, чем американец, — точно так
же как какой-нибудь дикарь, все неамериканское он оце-

212

нивает просто как «неправильное». По той же самой при­
чине он не способен и к колонизации; он мог бы осуще­
ствлять ее лишь в той же форме, в какой это делали гре­
ки, колонии которых были новыми образованиями в том
же смысле, в каком таковыми является пчелиный рой,
покидающий свой родной улей ради основания нового.
Из этих наблюдений следует (мы это уже обозначи­
ли, но не обосновали более подробно), что о какой-либо
«американизации» мира не может быть и речи. Дело об­
стоит прямо противоположным образом: поскольку аме­
риканец — самый склонный к изоляции представитель
вновь возникающего мира, то и Соединенные Штаты не
могут не развиваться в направлении все большей и боль­
шей изоляции. То, что характеризовало любую культуру —
каждая была исключительна, неповторима как в отноше­
нии времени, так и в отношении места, уникальна, — в
той же мере относится и к будущей Америке. Никакой
народ не сможет ей подражать, если не считать всех эко­
номических обстоятельств, которые приводят к одинако­
вым результатам. Здесь мы, пожалуй, достигли важней­
шего как в историческом, так и в политическом отноше­
нии пункта: поскольку Америка представляет собой един­
ственное основанное на благосостоянии социалистичес­
кое общество и поскольку она почти так же замкнута,
как древнегреческий город-государство (в этом заключа­
ется подлинное основание полностью иррациональной, но
тем более жизненной идеи ограничения иммиграции), она
неизбежно должна находиться в перманентной оппози­
ции всем другим государствам. И это только зарождаю­
щееся отношение уже очень отчетливо проявляется в чув­
ствах различных народов по обеим сторонам Атлантики
и Тихого океана, и даже тех, что обитают к югу от Па­
намского перешейка.
Еще одно следствие американского социализма. Су­
ществует лишь индивидуальная инициатива; только ин­
дивид является носителем принципа вариативности; лишь
он воплощает принцип ускорения развития. При таких
обстоятельствах социалистическая Америка не сможет в
течение долгого времени оставаться тем, чем она являет213

ся сегодня, — прогрессирующей страной. Если никакой
новый причинный ряд не вмешается в ее современное
развитие, она неизбежно станет столь консервативной,
столь статичной и традиционалистской, какой прежде была
разве что семья. Это развитие в его нынешнем направле­
нии неизбежно будет стимулироваться столь же неизбеж­
ным ростом женского влияния, ибо женщина консерва­
тивна и склонна к рутине. Таким образом, современную
подвижность и динамику американской жизни с высо­
кой долей вероятности можно расценить как подвижность
спор, которая представляет собой не что иное, как пре­
людию к неподвижному существованию мха. Уже сегод­
ня укоренившиеся американцы в душе неповоротливы,
консервативны и привержены традиции.
Таковы границы, обусловливающие особую структу­
ру Америки. Другие, возможно, еще важнее. В высшей
степени маловероятно, что Америка когда-нибудь достиг­
нет чего-либо значимого в культурном отношении в тех
областях, для которых решающее значение имеет уни­
кальность сознания. Социальное начало всегда представ­
ляет собой нечто индивидуально недифференцированное.
Если все американцы, несмотря на различия в происхож­
дении, с удивительной скоростью сливаются в один-един­
ственный тип (или их крайне незначительное количество),
то это зависит от того, что рост социальных тенденций
неумолимо опережает рост индивидуальных, которые толь­
ко и могут способствовать дифференциации. Всюду, где
доминируют социальные тенденции, различия между груп­
пами носят подчеркнуто ярко выраженный характер; но
различия между индивидами внутри каждой группы едва
заметны. Поэтому американский тип тем больше деиндивиализируется, чем ближе он к концу пути, когда-то вед­
шего к успеху. В конечном счете он может стать неинди­
видуальным прямо-таки в патологическом смысле. Есте­
ственно, что вследствие господства в Соединенных Шта­
тах конкуренции там имеют место и случаи, аналогичные
тем, что были описаны Альфредом Адлером. Как извест­
но, Адлер открыл, что многие неврозы объясняются ги­
пертрофированной волей к власти, которая всегда возра-

214

стает за счет изначальных социальных импульсов. Но,
разумеется, в Америке намного больше распространены
другие случаи, для которых пока не существует медицин­
ского обозначения, но которые, пожалуй, заслуживают
наименования «антиадлеровских» случаев: они характе­
ризуются гипертрофией социальных инстинктов за счет
индивидуальных. В них воля к власти — сама по себе
вещь очень хорошая, если только она развивается в пра­
вильном направлении, — кажется вытесненной в пользу
воли к служению. Кроме того, поскольку американский
социализм представляет собой образ мыслей наследни­
ков изначально в высшей степени индивидуалистической
расы, вполне естественно, что он должен демонстриро­
вать многочисленные патологические симптомы, ибо ра­
совые особенности исчезают не так быстро. Пожалуй,
этим можно объяснить значительную часть суеты и не­
рвозности американской жизни. Во всяком случае, этим
лучше всего объясняется то чувство неполноценности,
которое выказывает большинство типичных американ­
цев при контакте с представителями более индивидуа­
лизированных типов. Однако оставим патологию в сто­
роне: в любом случае факт заключается в том, что даже
самое естественное господство социальных инстинктов,
если в каких-то отношениях и обуславливает чувство аб­
солютного превосходства, в других имеет своим след­
ствием чувство столь же абсолютной неполноценности.
Если для общественного мнения значение имеет лишь
отношение «Я-Ты», а не уникальность «Я», то многие
ценности могут стать неосуществимыми.
Социализм действительно слишком легко может сде­
лать человека слепым в отношении ценностей. Особенно
поучительный пример этого дают сочинения судьи Линдсея. Это очень хороший человек, у него неоспоримые зас­
луги, и он действительно один из главных борцов за сво­
боду в Америке, которой грозит потеря ее изначальной
свободы. Но и он не способен признать, что существуют
безусловные ценности. Он отвергает идеалы, которые
считает устаревшими. Однако на их место он не ставит
никаких новых, столь же высоких идеалов — он совер-

215

шенно не понимает того, что истинная задача состоит в
том, чтобы дать вечным истинам соответствующую но­
вой психологической ситуации формулировку. В принци­
пе, он говорит следующее: если мне что-то приятно, то
почему я не должен этого делать, раз это делает меня
счастливым и здоровым. Здесь мы обнаруживаем исчер­
пывающее объяснение привычки американцев все и вся
связывать в своем мышлении с долларом. Деньги действи­
тельно являются единственным общим знаменателем для
понимаемого как животное человека, которого можно
представить себе в нашу эпоху. В самом деле, так поня­
тый культ доллара есть выражение не индивидуальной
жадности, а господствующего инстинкта социального слу­
жения (Social Service Instinkts). И то же самое, mutatis
mutandis, относится к современному американскому иде­
алу воспитания. Колледжи и университеты должны «вы­
пускать» образованных людей, как заводы автомобили. А
как может у воспитания быть иной идеал, если группа, а
не индивид является последней инстанцией?
Идея, что отношение «Я-Ты» имеет большее значе­
ние, чем индивид, есть в действительности крайне опас­
ный идеал. Он неизбежно приводит к верховенству ве­
щей, а не живого существа; неизбежно приводит к жиз­
ни, в которой правит рутина. Здесь мы хотим напомнить
основную мысль предыдущей главы, в которой рассмат­
ривалась опасность того, что Америка может превратить­
ся в гигантский муравейник. Этой опасности не суще­
ствовало бы, как бы ни развивалась техника и сколь дол­
го ни господствовал бы животный идеал, если бы амери­
канцы не были по своей сущности социалистами. К счас­
тью, у них сохранились многие черты, характерные для
эпохи пионеров: жажда приключений, азарт конкурен­
ции и last not least здоровое недоверие ко всякой голой
учености. Типичный коренной американец испытывает
врожденное отвращение к специалистам. На Дальнем
Западе иногда еще можно услышать поговорку: «Сначала
идет лжец, потом отъявленный лжец, а уж потом специа­
лист». Лучшее в духе американского предприниматель­
ства основывается на оправдавшей себя в эпоху пионе216

ров вере в то, что надежнее всего полагаться на творчес­
кие силы человека и его индивидуальную инициативу, что,
в свою очередь, опиралось на веру в то, что при необхо­
димости каждый может добиться всего, чего пожелает.
Это причина того, почему в Америке все присущие соци­
ализму недостатки, а именно — угрожающая жизни по­
теря инициативы, пока что куда менее заметны, чем, ска­
жем, в Германии. Однако существует опасность, что раз­
витие не остановится на своей нынешней стадии, ибо
всякое развитие имеет свою собственную логику и свою
собственную траекторию. И хотя американцы не рутине­
ры в немецком смысле, один лишь тот факт, что они при­
дают такое значение тому, что называется словами
enterprise и promotion, свидетельствует о неотвратимой и
все возрастающей инсектизации их социальной жизни. В
своем лучшем, написанном незадолго до смерти сочине­
нии «Положение человека в космосе» — письменном из­
ложении прочитанного на седьмой ежегодной конферен­
ции Школы мудрости в Дармштадте — Макс Шелер ука­
зывал на то, человек есть единственное открытое миру
животное; всем открыт лишь небольшой сегмент универ­
сума. Но если свести его к его американской разновидно­
сти, то он утратит эту свою открытость миру. Американ­
скую жизнь можно уподобить если не однократному по­
вторению, то, пожалуй, чему-то такому, как кинокадр: она
постоянно меняется, но не по внутренним, жизненным,
причинам, а по внешним механическим.
Однако спешу заявить, что описываемая здесь судьба
Америки не является чем-то неизбежным. Первым ша­
гом к мудрости является признание, что все позитивные
возможности имеют свои границы и органически с ними
связаны. Совершенная в социальном и экономическом
плане цивилизация возможна лишь тогда, когда индиви­
дуальная сторона человека остается недоразвитой. И ка­
кими бы ни были его недостатки, направление развития
Америки может, повторюсь, привести к такому результа­
ту, что Соединенные Штаты когда-нибудь явят один из
величайших примеров социального и экономического
порядка.

ПРИВАТИЗМ

Томас Пейн сказал: «Почти все, что относится к на­
циональному бытию, поглощалось и приводилось в бес­
порядок тем, что стоит за таинственным общим понятием
«правительство». Хотя оно отказывается брать на себя
ответственность за свои ошибки и за те беды, что оно
причиняет, оно, однако, торопится предъявить свои пре­
тензии на все, что производит впечатление счастья или
успеха. Оно бесчестит человеческое усердие, педантично
объявляя себя причиной достижений, и присваивает себе
заслуги, принадлежащие человеку как социальному су­
ществу». Это краткое высказывание в самой сжатой форме
определяет главную причину одной из самых оригиналь­
ных особенностей Соединенных Штатов — примат и гос­
подство точки зрения частной жизни. В Соединенных
Штатах на первом месте стоит не государство, не закон,
не еще что-либо связанное с античным понятием «фору­
ма», а частное лицо с его врожденными правами.
Такая ситуация противоположна той, что характерна
для Европы. Поскольку человек обделен духом изобрета­
теля, ему редко приходит на ум что-нибудь новое, разве
только он обрекается на него законом «ассоциации по­
средством контраста». Всякий презираемый, преследуе­
мый или угнетаемый народ быстро приходит к убежде­
нию, что он избранный народ или должен исполнить не­
кую мессианскую миссию, последнюю иллюстрацию это­
го естественного закона представляют собой поляки. Каж­
дая новая культура обращает особое внимание на те цен­
ности, которым ее предшественница придавала минималь­
ное значение, полностью разрушая тем самым всю их
прежнюю шкалу. Так, раннее христианство ни во что не
ставило мудрость и светскую власть, вознося исключи­
тельно одну лишь любовь, которая в свою очередь не слиш­
ком ценилась античностью. Так, иерархия средневековья
218

представляла собой полную противоположность равенства,
господствовавшего среди племен эпохи переселения на­
родов. В свою очередь демократия была самой первой
идеей, которая приходила в голову всякому, не слишком
развитому в интеллектуальном отношении человеку, если
у него были основания питать антипатию к аристократи­
ческому порядку. Трудно сказать, что и Руссо обязан сво­
им творчеством лишь оригинальным идеям, то есть тем,
которые возникли независимо от внешних обстоятельств
его свободной натуры; почти все его учение было след­
ствием рессентимента и личной антипатии. Но именно
по этой причине Руссо имел и до сих пор имеет такое
значение; лишь то, что убедительно для многих, может
дорасти до определяющей исторической силы — и оно
всегда есть то, что автоматически попадает в поле зрения
сознания благодаря закону ассоциации посредством кон­
траста. В Европе же, как и во всякой старой стране, но­
вое никогда не может полностью вытеснить старое; рано
или поздно всякая эволюция, какой бы радикальной она
ни была, приходит к компромиссу между старым и но­
вым; и чем в большей степени он с самого начала был ее
целью, тем реальнее и необратимее оказывались дости­
гаемые в результате изменения: ведь в таком случае исчеза­
ла всякая возможность того, что старое когда-либо можно
будет восстановить в его первоначальном состоянии (кроме
того, это объясняет, почему по своей конституции — это
слово следует понимать как в психологическом, так и в
политическом смысле — англичане изменились намного
сильнее, чем французы с их порожденным разумом ради­
кализмом). В Соединенных же Штатах, наоборот, благо­
даря уникальным историческим обстоятельствам смог
образоваться такой резкий разрыв между старым и но­
вым, какого, насколько я знаю, нет нигде более. После
преодоления критической точки развитие сразу же по­
шло в направлении исключительно нового. Это обстоя­
тельство есть подлинное основание почти всего того, что
является оригинальным в политической и социальной
структурах Соединенных Штатов. Ведь в этом отноше­
нии для народов характерно то же самое, что и для от-

219

дельных людей: различия, заметные уже у детей, с возра­
стом проявляются все сильнее и сильнее.
Мы уже многократно указывали на то, что в Соеди­
ненных Штатах продолжают господствовать идеалы XVIII
века, тогда как в Старом Свете они уступили место но­
вым. Причина этого такова: чем моложе, а следовательно,
хаотичнее и недифференцированнее живой организм, тем
больше он цепляется за ту малость закона и порядка, ко­
торая есть в его распоряжении. Отсюда жесткость всех
прежних религиозных и социальных систем, отсюда прису­
щий всем детям конформизм. Бессознательно они так силь­
но чувствуют свое хаотическое состояние, что малейшая
возможность перемены повергает их в ужас. В первую оче­
редь благодаря этому естественному закону — что чрез­
вычайно интересно — существует народ, чья основная
структура образовалась в результате противостояния тем
обстоятельствам, от которых первые поселенцы бежали
из Европы. Если мы хотим определить их in abstracto или
подвести под общий знаменатель, то обозначим их в об­
щем как форму, а в частности как правительство. Не­
возможно правильно оценить прямоту американца, его
инстинктивное недоверие к любой изысканной вежливо­
сти, каковая по своей сути есть форма, а не просто доб­
рожелательность, его неспособность понять истину, ле­
жащую в основании иерархического порядка, не вспом­
нив, что самые сильные инстинкты, живущие в амери­
канском коллективном бессознательном, восходят ко вре­
мени, когда природа противопоставлялась культуре в том
же смысле, что истина неистине, и когда «добрый гурон»
ценился выше любого важного господина. Проблему фор­
мы мы еще рассмотрим позднее. А что нас интересует
сейчас, так это то в корне отличное от европейского по­
нимание американцами идеи правительства, а также тех
последствий, к которым это уже привело и еще приведет
в будущем.
Старый Свет, из которого бежали первые поселен­
цы, был совершенно деперсонализированным миром.
Пусть он и не был в современном смысле «объективиро­
ван» и институты и «вещи» не господствовали в нем без220

раздельно, человек не рассматривался в нем как уникаль­
ная и неповторимая личность — он значил нечто лишь в
соответствии с тем, что воплощал в духовной иерархии. В
первую очередь он всегда что-то представлял: церковь,
государственную власть, свое сословие, цех, к которому
он принадлежал; даже чисто природные отношения рас­
сматривались как укорененные в жизни духовного мира;
поэтому индивид значил меньше чем семья. Собственно,
человек как индивид, как частное лицо имел непосред­
ственные отношения лишь с Богом. Вследствие этого все
надежды на жизнь, в которой частные дела стояли бы на
первом месте, были связаны с небом. Такое положение
было всеобщим вплоть до того времени, когда началось
независимое существование Америки. С этого момента
связанные с небом надежды и представления, в том виде,
в каком они сохранились простыми и примитивными ду­
шами, стали материализовываться в формах и ситуациях
земной жизни; прежде всего этим обстоятельством объяс­
няется то странное представление, что Америка — это
земля обетованная. Отныне человек отказывался продол­
жать играть роль репрезентанта; он хотел быть просто
человеком и полностью реализовывать частные интересы
своей личности. Это же направление развития неизбеж­
но вело к жизни, с одной стороны, религиозной, а с дру­
гой — решительно ориентированной на успех. И как это
всегда происходит, с течением времени изначальные тен­
денции становились более акцентированными и сложны­
ми. В Америке XVIII и даже первой половины XIX столе­
тия в качестве противовеса идеям, главным провозвест­
ником которых был Руссо, важную роль играла роялистс­
кая традиция XVII века. То же самое относится и к пури­
танской традиции патрицианского характера, которая в
своем роде была столь же «культурной», что и традиция
роялистов. Ибо с пуританской точки зрения богатство
вовсе не было частным делом — оно расценивалось как
истинный знак божественной милости. Но чем больше
оба этих типа, первоначально господствовавших, вытес­
нялись на задний план или теряли престиж; чем больше
прибывало из Европы иммигрантов, принадлежавших к
221

иным традициям, тем более авторитетной становилась
точка зрения частной личности. В представлении иммиг­
рантов Америка по-прежнему оставалась воплощением
освобождения от всякого рода государственной власти,
кастовой системы и иерархии. Однако со временем чув­
ство оппозиции по отношению к правительствам, иерар­
хиям и кастам перешло на другие правительства, иерар­
хии и касты; каждое новое поколение иммигрантов жаж­
дало более радикальной свободы, раз уж они пересекли
столь громадное водное пространство. Свобода же, кото­
рую имели в виду борцы за независимость, была лишь
освобождением от произвола государственной власти и
от всех классовых, сословных и корпоративных ограни­
чений. Поэтому «чужак» (alien) внес больший вклад в фор­
мирование изначального духа Америки, чем происходив­
ший из старого рода тамошний уроженец, ибо вечные
идеалы могут продолжать жить на Земле лишь благодаря
постоянной новой инкарнации в непрерывно обновляю­
щемся духе времени. Я не сомневаюсь даже, что в этом
отношении новые иммигранты имели куда большее зна­
чение, чем пионеры фронтира, так как последние вообще
не интересовались никакими идеалами: они жили с само­
го начала в конгениальном им мире и были ориентирова­
ны исключительно на практические вещи. Но зато обита­
тели пограничья более ответственны за рост престижа и
влияния частного мировоззрения, поскольку именно они
довели до конца развитие, начатое в XVIII столетии в оп­
позиции к европейским порядкам1. Это господство част1

Истинное значение пограничников, насколько я знаю, лучше
всего было раскрыто Фредериком Дж. Тернером. В своей ост­
роумной книжке он показал, что развитие Америки было «воз­
вращением к примитивному состоянию на постоянно продви­
гавшейся вперед пограничной линии и исходящим из этих об­
ластей новым развитием. Социальное развитие Америки посто­
янно начиналось на границе заново. Из этого беспрестанного
возрождения, из этой размытости американской жизни, из этой
экспансии на Запад с его новыми возможностями, из их дли­
тельных контактов с простотой примитивного общества исхо­
дят силы, определяющие американский характер».
222

ной точки зрения крепло пропорционально оживлению и
росту значения современной деловой жизни. Бизнес по
своей сути есть частное дело, даже если им занимается
государство. Общей равнодействующей всех этих компо­
нентов является, по-видимому, бессознательный, но во
всех американцах глубоко укорененный образ мыслей,
подобного которому на Земле еще не было. Поскольку у
системы, в которой он выражается, еще нет названия, я
придумал его сам: я назвал ее приватизмом. Сущность
ее духа — господствующее положение частных интере­
сов по отношению ко всему, что нельзя к ним причис­
лить, а также склонность все и вся понимать и трактовать
как частные интересы.
Теперь от меня, пожалуй, ожидают, что я приведу
множество «фактов» американской конституции (это слово
следует понимать как в политическом, так и в физиологи­
ческом смысле). Но я не думаю об этом. Читатель может
вернуться к тезису Густава Ле Бона, в соответствии с ко­
торым народы управляются не своими институтами, а
своим особым характером. Жизнь всегда оказывается
сильнее любой внешней конструкции, какую только мож­
но выдумать. Даже если у нее не всегда есть силы и жела­
ние изменить эту конструкцию, тот способ, каким она ее
интерпретирует и использует, сам по себе ведет к изме­
нениям, которым испытывающий внутреннее преображе­
ние консерватизм, в отличие от всего внешнего, зачас­
тую даже способствует — достаточно вспомнить Англию.
Поэтому мы сделали бы грубую ошибку, если бы припи­
сали институтам как таковым жизненно важное значе­
ние в американской жизни. Конечно, некоторые учреж­
дения, зародившиеся в XVIII столетии, еще сохранили свою
жизненную энергию, но причина тому не их внутренние
силы, а то, что еще жив дух этого столетия. Однако боль­
шинство институтов уже давно фактически утратили свое
значение. Чтобы специально сослаться на американский
авторитет, процитирую профессора Карла Беккера:
«На основании народного суверенитета и националь­
ной независимости, первоначально выражавших протест

223

против всемогущества королей, возникло учение о все­
могуществе государства и абсолютной власти большин­
ства. Сегодня эта абсолютная власть находится в руках
капиталистов, завтра она может оказаться у пролетариев».
И другой американец, профессор Поллард, пишет
то же самое:
«Безответственность монархов по отношению к сво­
им народам ничто в сравнении с безответственностью
государства. Если государство может делать все, что ему
заблагорассудится, истолковывать свой собственный ко­
декс международного поведения и диктовать свои соб­
ственные представления об истине и морали, то тем, кто
от этого страдает, все равно, исходит этот диктат от дес­
пота или от демократии...»
В самом деле, лишь живой смысл наделяет институты
властью. Поэтому мы рассмотрим лишь те факты, кото­
рые имеют жизненное значение, а в них лишь то, что
кажется безусловно необходимым для понимания смыс­
ла. И для лучшего понимания этого смысла я не останов­
люсь даже перед способствующими этому упрощениями
и преувеличениями.
В этой связи первостепенным значением действитель­
но обладают лишь немногие факты. Я хочу начать с того,
что больше всего бросается в глаза, — американского
отношения к закону. Становится просто смешно, когда
американцы говорят о «величии закона» (что они, дол­
жен признаться, делают редко). Это выражение полнос­
тью подходит для ситуации в Англии. Но для Соединен­
ных Штатов оно не подходит никоим образом. Судья там
воспринимается в первую очередь как исполнитель воли
народа, которая лишь иногда и случайно совпадает с его
благом. Конституция туда, конституция сюда: в психоло­
гическом отношении тип американского судьи развился
из типа шерифа эпохи фронтира; его задачей была защи­
та общины от всего, что угрожало ее жизни и имуществу.
Поэтому американское правосознание куда больше похо­
же на правосознание большевистской России (еще одно
сходство!), чем на европейское. Первоначально юстиция
представляла в Америке точку зрения однойконкретной
224

группы поселенцев. Затем она более или менее развилась
в своего рода партийную юстицию. И она в любой мо­
мент могла бы, как в России, превратиться в юстицию
классовую, если бы в Америке существовали соответству­
ющие классы; идея-то та же самая! И не стоит обращать
против моего тезиса «факты» конституции или такие при­
меры, как апелляционные суды или даже Верховный суд,
который, судя по всему тому, что я слышал, является сво­
его рода образцом для всех остальных. Конечно, в право­
вой системе Соединенных Штатов можно проследить
линию развития, которая непосредственно продолжает
английскую правовую традицию; конечно, иные институ­
ты могут функционировать без оглядки на то, что думают
люди; ведь любой институт как самостоятельную сущность
можно перенести куда угодно. Наконец, именно тот факт,
что Америка иначе понимает право, чем наследница Древ­
него Рима — Европа, порой ведет к определенной гума­
низации правовой системы и правовой практики, что в
большей степени соответствует истинному духу справед­
ливости, чем какой-либо их эквивалент в Старом Свете.
Но решающим в этой связи является то представление о
праве, которое американец инстинктивно оберегает. Си­
стема писаных конституций признается здесь ровно на­
столько, насколько она не включает в себя ничего, что
могло бы помешать общественному мнению осуществлять
то, что оно считает нужным. Если однажды ему вздумает­
ся равномерно поделить все национальное богатство или
ввести подлинную социал-демократию, то у обществен­
ного порядка не нашлось бы никакой власти помешать
этому1.
То же самое относится и ко всей правовой системе в
целом, даже там, где речь идет о чистой справедливости.
Закон — это не то, что возвышается над частными жела­
ниями; он лишь тогда внутренне поддерживается и одоб­
ряется, когда идет им навстречу. Если же, как это неред1

Ср. книгу профессора Карла Беккера «Наш великий демокра­
тический эксперимент» («Our Great Experiment in Democracy»,
New York, Harpers & Brothers).
225

ко происходит, закон поддерживается и тогда, когда он
всеми воспринимается как плохой, то это, несмотря на
постоянный страх перед избирателями или другими мощ­
ными корпорациями — достаточно вспомнить о сухом за­
коне! — можно объяснить свойственным всем молодым
обществам традиционализмом и изначальным уважени­
ем, которое испытывает внутренне хаотичная жизнь к
любого рода форме.
Итак, закон рассматривается в Соединенных Штатах
прежде всего как выражение воли народа, каковая воля
понимается не как нечто возвышающееся над частными
волями в том смысле, в котором Руссо противопоставлял
volonté de tous è volonté générale, но лишь как последняя. В
теоретическом плане это ведет к той точке зрения, что
воля большинства священна. Но на практике ни один
американец не признает, что воля кого-либо другого есть
нечто более значительное, чем его собственная. А это
неизбежно ведет к тому, что, когда интересы государства
и юстиции сталкиваются с интересами отдельного амери­
канца, они в его глазах ничем не отличаются от интере­
сов его деловых конкурентов. Это во многом объясняет
явление, именуемое по-английски словом «graft», — под
последним в Америке понимается нечто совершенно иное,
чем в других странах простая нечестность. Этим же объяс­
няется и отношение американцев к сухому закону. Госу­
дарство — это такой же частный трест, как и всякий дру­
гой. Как и всякий трест, оно, разумеется, делает все воз­
можное, чтобы добиться своих специфических целей, это
его полное право. Но не существует ни малейших причин
для того, чтобы отдельное частное лицо со своей стороны
не могло делать всего того, что позволит ему исполнить
свои личные желания. То, что такая точка зрения не раз­
рушает всякий порядок, объясняется не правовым созна­
нием или политической добродетелью, а врожденной аме­
риканской моральностью и пуританизмом. Однако в свою
очередь не следует забывать, что первоначальные пури­
тане в деловых вопросах были совершенно беззастенчи­
вы и считали, что они вправе использовать любые имев­
шиеся в их распоряжении «средства».
226

Все вышесказанное, как мне представляется, объяс­
няет большую часть того, что европейцу видится особен­
но странным в американской правовой жизни. Судья не
является независимым: он избирается и может быть от­
решен от должности, если станет неугоден народу, он в
значительной мере вынужден считаться с желаниями сво­
ей партии. Зачастую он даже обладает не слишком зна­
чительными правовыми познаниями. Присяжные играют
роль, которая непосредственно противоречит здравому
смыслу. Самые бессмысленные законы могут обрести
правовую силу, если того захочет народ. Поэтому даже
линчевание может считаться законным деянием. Пожиз­
ненное лишение свободы применяется редко, поскольку
это удовлетворяет существующим в общественном мне­
нии сильным настроениям в пользу его отмены. С другой
стороны, такая ситуация приводит к тому, что адвокат
получает неслыханную власть. Поскольку речь в данном
случае идет не о праве и справедливости в европейском
смысле, а некоей существующей форме, которая в любой
момент может быть изменена волей народа, который,
разумеется, немного смыслит в ее хитросплетениях, то
все зависит, с одной стороны, от тонкости и остроумия, с
которыми используются юридические формы и форму­
лы, а с другой — от ловкости, с которой играют на инст­
рументе массовых настроений. По меркам европейского
идеала это положение свидетельствует едва ли не о са­
мой крайней отсталости во всем цивилизованном мире.
Однако все станет ясно, как только мы поймем, что для
американца право есть форма духовной действительнос­
ти, которая не представляет собой чего-то такого, что
находится «по ту сторону» его самого. Для него реши­
тельно не существует ничего «по ту сторону» частных
интересов. Почему же при таких обстоятельствах судья
должен быть беспристрастным и независимым? Разуме­
ется, в Америке также существует нечто «по ту сторону»
индивидуальных желаний. Но этим «по ту строну» как
раз является община. А в соответствии с точкой зрения
этой общины, органы власти есть нечто совсем иное, не­
жели то, что под ними понимают европейцы, — эти орга227

ны суть не более чем исполнители ее воли. Этим же объяс­
няется и своеобразный характер американской полиции.
Пожалуй, она обладает большей властью, чем полиция
какой-либо другой страны, она действует более бесцере­
монно и беспощадно: она призвана защищать интересы
именно общины. Но поскольку все интересы принципи­
ально равнозначны, то нет ничего удивительного в том,
что вновь и вновь слышно о компромиссах или даже со­
трудничестве полицейских и преступных банд. И те и
другие суть группы людей, и те и другие имеют свои за­
конные интересы.
Такое положение вещей может вести как к торже­
ству справедливости, так и к беззаконию. Очень часто
воля народа согласуется с духом справедливости. Если это
происходит, то благодарить надо то простейшее чувство
права и справедливости, которое присуще каждому под­
линному групповому сознанию; а поскольку в структуре
американской души господствуют социальные тенденции,
такое чувство достигает в ней особенно высокого уровня
развития. Но, в принципе, воля народа и истинная спра­
ведливость не согласуются, ибо естественное чувство пра­
ва и справедливости, присущее групповому сознанию, не
простирается дальше границ группы. В конечном счете
оно воплощает лишь то, что связывает ее воедино; то, что
это чувство понимает под правом, — это просто своего
рода отделочные работы, происходящие внутри группы и
для ее блага. Но как только одна группа вступает в конф­
ликт с другой, те же самые фактические обстоятельства,
которые царят внутри каждого отдельного права и поня­
тия о справедливости, приводят к этике войны. В этом
причина того, почему решающий шаг к правовому состо­
янию, гарантирующему справедливость каждому отдель­
ному человеку, состоял в том, что судье предоставлялась
абсолютная независимость даже от государства, а для него
делом чести становилось никогда не уступать обществен­
ному мнению. Хотя формально и официально этот шаг
был сделан и в Соединенных Штатах, в психологическом
плане этого не произошло, хотя формы правовой систе­
мы американцев ведут свое происхождение от правовой

228

системы англичан, наиболее сознательной в правовом
отношении современной нации. Это в высшей степени
знаменательно. Исключительно психологическими обсто­
ятельствами можно объяснить то, что американцы не
признают ничего «по ту сторону» интересов частной
жизни.
То, что можно сказать о правовой стороне обществен­
ной жизни, относится и ко всему государственному аппа­
рату в целом. Государство и правительство не рассматри­
ваются в Америке как нечто стоящее выше частного че­
ловека. Напротив, в них видят исполнителей его воли.
Здесь кроется главная причина, почему столь немногие
американцы стремятся к тому, чтобы места в правитель­
стве или конгрессе заняли действительно выдающиеся
люди. По всей видимости — и это постоянно подтверж­
дается, — государственная жизнь рассматривается аме­
риканцами как наименее важная часть их жизни. Конеч­
но, она должна существовать, и, поскольку воля государ­
ства есть манифестация воли народа, ей следует оказы­
вать определенное уважение. Но в целом государство
воспринимается как обыкновенное учреждение — напри­
мер, почта. Никому не придет в голову назначить гени­
ального человека главным почтмейстером (не знаю, су­
ществует ли в Соединенных Штатах такая должность). И
поскольку лишь государство в глазах народа, по суще­
ству, не имеет никакой важности, в распоряжение пре­
зидента нации, которая, как никакая другая на Земле, не
доверяет власти правительства, вручается власть куда
более истинная, чем власть любого из королей современ­
ной эпохи. Если рассмотреть эту ситуацию с другой сто­
роны, результат будет тот же. Лучшие не идут на госу­
дарственную службу, ибо даже самый высший прави­
тельственный пост дает его обладателю меньшее влия­
ние и меньше истинной власти, чем руководящие пози­
ции в частном бизнесе. Картину довершают низкие ок­
лады правительственных служащих, и это в стране, в
которой платить высокую зарплату считается не только
единственно справедливой, но и единственно выгодной
политикой работодателя.

229

Истинное положение вещей маскируется тем, что
сегодня Соединенные Штаты именно как государство
воплощают собой сильную власть и играют чрезвычайно
активную роль в большой политике. Кроме того, его мас­
кирует и то, что американцы очень гордятся своей наци­
ей, в своей гордости очень ранимы и, как и всякий дру­
гой народ, готовы в случае необходимости за нее сра­
жаться. Несмотря на это, дело обстоит именно так, как
мы показали. В том, что касается жизни, смысл творит
факты. Даже если бы федеральное правительство Соеди­
ненных Штатов представляло собой самую мощную силу
на Земле — до тех пор, пока оно имеет для американцев
не большее значение, чем сейчас, — национальный об­
лик не будет соответствовать национальной действитель­
ности. Кроме того, мы всегда должны делать различие
между тем, каким значением обладает тот или иной ин­
ститут дома и за границей. Каждый американский граж­
данин испытывает радость от нынешней гигантской мощи
Союза и делает все возможное для сохранения его пре­
стижа за границей. Но сам по себе, как самостоятельная
личность, он смотрит на него совершенно другими глаза­
ми. Дома он в первую и последнюю очередь приватист.
Приватизм — это единственное дитя эпохи Просве­
щения, которое проявляет черты исключительно своих
непосредственных родителей. Америка должна быть сво­
бодной страной, в которой во главу угла ставятся свобод­
ные люди, что в психологическом плане означает (неваж­
но, что написано в конституции), что никакая государ­
ственная власть не может вмешиваться в частную жизнь
отдельного человека, пока последний уважает права об­
щества. Это идеал, которому было легко следовать, пока
Америка была практически пустым континентом. Трап­
перы и просто охотники для своего благополучия не нуж­
даются в государстве. Не нуждается ни в каких подчи­
ненных воле народа органах власти и общество, пока оно
небольшое и рассредоточенное. Позднее и по различным
причинам в ходе рождения нации в обычном смысле сло­
ва возникли определенные затруднения. Они удержива­
ли процесс в его изначальном направлении. Важнейшими
230

из этих затруднений были следующие: постоянное пере­
движение границы, которое завершилось лишь в 1880 году
и результатом которого было то, что те, кто принимали в
нем участие, сохранили свое примитивное состояние; по­
стоянный приток иммигрантов; наконец, индустриальная
революция с открытыми ею новыми и огромными воз­
можностями безграничного прогресса, который привел к
некоей свободной «пограничной жизни» нового типа. Но
тому же самому результату способствовало и еще несколь­
ко причин. Когда новая жизнь начала пускать корни на
американской земле, локальный и провинциальный об­
раз мыслей с его узким горизонтом сделал восприятие
средним гражданином столь мощного явления, как вели­
кая федеративная нация, в качестве чего-то действитель­
ного практически невозможным. Она смогла сохранить­
ся потому, что внешнее вторжение в американскую жизнь
было невозможно, и, таким образом, вся нация была за­
щищена от политических конфликтов, а, следовательно,
ее граждане могли вести сугубо частную жизнь. Поэто­
му, несмотря на всю свою мощь и влияние, Соединенные
Штаты и сегодня в психологическом плане представляют
собой своего рода гигантский кантон Аппенцелль — са­
мую провинциальную из швейцарских провинций.
Этим объясняется, почему с политической точки зре­
ния Америке можно предъявить столь огромное количе­
ство претензий. То, что сами американцы понимают это
редко, объясняется причиной, которая со своей стороны
является результатом тех же самых обстоятельств: они
относятся к своей конституции как историки; они дума­
ют лишь о том, что было или должно было бы быть теоре­
тически, и совершенно упускают из вида то, что есть се­
годня. Кроме того, каждый из них думает в первую оче­
редь о своем собственном штате, а не о Союзе. Однако в
этом месте я вынужден свои утверждения общего поряд­
ка ограничить одним специальным аспектом: отдельные
штаты очень часто чрезвычайно хорошо управляются. Но
на самом деле они суть муниципалитеты, политических
вопросов они никоим образом не касаются. Лишь Союз
является политическим единством в европейском пони-

231

мании, но как раз в этом отношении все, что мы сказали,
сохраняет свое значение. Англичане с их острым полити­
ческим чувством просто приходят в ужас от того, что пред­
ставляет собой Америка как политическое единство. Для
иллюстрации я процитирую несколько фрагментов одной
статьи Гарольда Ласки, профессора Лондонского универ­
ситета:
«Никакая политическая система никогда не вызыва­
ла столь ожесточенные нападки, как система Соединен­
ных Штатов; и нет другой такой, на которую критика
оказала бы столь незначительное воздействие. Для инос­
транного наблюдателя незаметно даже малейших призна­
ков массового желания перемен. Столь немногие полити­
ки обладают даже минимальным общенациональным зна­
чением; столь многие являются политиками только пото­
му, что они потерпели крах на других поприщах, что жи­
тель Main Street может легко поддаться искушению пред­
почесть то, что не стоит даже элементарного внимания,
ибо оно было бы для него экстравагантной роскошью. А
ведь — поскольку мы рассматриваем демократическую
форму правления как желательную — едва ли найдется
хоть один канон институциональной пригодности, про­
тив которого не погрешила бы американская система.
Желательно, чтобы источник ответственности за ошибки
и упущения правительства был обозначен ясно и отчет­
ливо: американская система так распределяет ответствен­
ность, что обнаружить этот источник практически невоз­
можно. Чрезвычайно важно, чтобы институты функцио­
нировали в атмосфере дискуссии, которая воспитывала
бы и просвещала общественность, но в Америке важней­
шие задачи, а также их решения почти целиком скрыты
от глаз общественности. Необходимо, чтобы люди назна­
чались на высокие правительственные посты на основа­
нии своих способностей или своего опыта, однако прези­
дент и его кабинет выбираются в ходе процесса, который
напоминает, если ему вообще можно найти аналогию,
рискованную лотерею. Далее, правительственная систе* Главная улица (англ.).
232

ма должна быть чувствительна к настроениям избирате­
лей и использовать любой повод для материализации еди­
ных умонастроений и правовых представлений в виде
статутов и конституций. Тем не менее возникает впечат­
ление, что непосредственная цель американских инсти­
тутов, наоборот, состоит в преднамеренном устранении
этой тонкой чувствительности и в препятствовании осу­
ществлению любой единой политики... Критически на­
строенному, знакомому с законодательным опытом Анг­
лии или Франции наблюдателю House of Representatives*
неизбежно должна показаться недостойным великого на­
рода. В большинстве своем конгрессмены — это неудав­
шиеся адвокаты... Законодательной власти не хватает ис­
полнительной, которая ее бы устраивала, исполнительная
не может рассчитывать на то, что когда-нибудь появится
приемлемая для нее законодательная власть. Каждая из
них заинтересована в неудаче другой... Невозможно до­
биться решения народа именно тогда, когда оно необходи­
мо и своевременно; когда же приходит время нести ответ­
ственность, то оказывается, что произошло уже достаточ­
но много событий для того, чтобы материал, который под­
лежит оценке, либо стал бы совершенно непонятным, либо
и вовсе полностью утратил бы свою актуальность».
И так далее. Действительно, и речи не может быть,
что политические учреждения Америки совершенны; если
же их вновь и вновь прославляют, то причина этого в
незнании или в лицемерии. Но все объясняет то сообра­
жение, что в Америке политическая система не играет
сколько-нибудь важной роли. Англия дольше чем любая
европейская страна позволяла себе сохранять невероят­
но плохую систему народного образования, ибо ей эта
проблема была совершенно безразлична. По той же са­
мой причине Америка терпит свою политическую систе­
му. И если она в самой идее изменения видит святотат­
ство, то причина этого опять-таки та же самая.
Итак, Америка не является политическим единством
* Палата представителей (конгресса США) (англ.).
233

в обычном смысле слова. И все же нельзя, как это делал
один знаменитый француз, утверждать, что она вообще
не представляет собой нации. Она есть нечто историчес­
ки новое. И чтобы в полной мере объяснить это, я дол­
жен на некоторое время придать ходу наших мыслей не­
сколько иное направление и осветить проблему с другой
стороны. Анализируя ход истории в целом, попытаюсь
показать, почему во всем мире государство неизбеж­
но будет утрачивать свое значение. То, что первона­
чально было и на первый взгляд и сегодня остается аме­
риканской отсталостью или провинциализмом, на самом
деле представляет собой начало становления нового, бу­
дущего порядка.
Для греков не зависящее от человека течение есте­
ственных событий было мойрой, или судьбой; у них не
было силы, которая могла бы с ним справиться, поэтому
оно господствовало над ними. Наполеон утверждал, что
политика — это судьба, и в его время так оно и было на
самом деле, поскольку этот могущественный человек
таким образом овладевал любой политической ситуа­
цией — направлял ли он ее, или же, наоборот, она его
вела, — что его политическая воля становилась для чело­
вечества судьбой. Но как обстоит дело в наше время?
Сегодня, вне всякого сомнения, судьбой в том же самом
смысле является экономика, ибо экономические отноше­
ния во всем мире выросли в столь мощные и совершенно
независимые силы, что отныне подчинить их не сможет
никакая воля.
Было время, когда государство немного значило по
сравнению с религиозной общиной; в средние века хрис­
тианство в Европе воплощало собой нечто гораздо более
важное, нежели любая политическая надстройка. С тех
пор, в отличие от религиозной общины, государство не­
умолимо прибавляло в модци, такой процесс особенно
энергично осуществлялся во Франции, начиная с Людо­
вика XI, но наиболее ярко проявился в протестантских
государствах Европы, в которых религия, став предметом
попечения самостоятельной в каждом государстве церк234

ви, лишилась своей изначальной независимости. И про­
порционально ее упадку вплоть до последнего времени
продолжается неуклонный рост значения государства1. В
самое же последнее время в историческом развитии слов­
но бы достигнут некий водораздел. Отныне значение го­
сударства будет неуклонно снижаться в пользу роста зна­
чения экономических объединений. Сдвиг акцента в их
значении впервые наметился еще до мировой войны.
Одним из главных факторов величия Англии была ее от­
сталость в политическом развитии, поскольку идею им­
перии в ней воплощал наряду с государством также ряд
других независимых объединений. А истинная мощь кай­
зеровской Германии, которая была неизмерима большей,
чем подозревало большинство немцев, основывалась не
на сугубо континентальной армии, а на тонкой, как пау­
тина, сети, которой ее экономика опутала всю планету.
Разрушить эту мощь удалось лишь потому, что немцы не
проводили политику, которая соответствовала бы интере­
сам ее экономики. После мировой войны эта траектория
утраты государством его значения стала очевидной — в
первую очередь, естественно, у побежденных народов.
Пока государство имело относительно небольшое значе­
ние, то же самое относилось и к военному поражению;
человеческие потери не превышали уровня, который на­
ция могла вынести, частное имущество оставалось прак­
тически нетронутым; власть победителя также не была
безграничной. Сегодня же он обладает властью большей,
чем даже в ассирийскую эпоху, ибо в общественном мне­
нии главная роль отводится экономике. Следствием этого
является неслыханный с тех пор, как в Лету кануло раб­
ство, принцип, состоящий в том, что все граждане отве­
чают за свое государство принадлежащим им частным
имуществом. Сегодня в отношении наций считается мо­
рально допустимым своего рода долговое рабство, одну
лишь идею которого применительно к отдельному чело1

Этот раздел представляет собой окончательную редакцию из­
ложения моих размышлений, впервые опубликованных в 1922
году в книге «Политика, наука, мудрость».
235

веку мировое общественное мнение заклеймило бы как
преступную. Сегодня даже военные субсидии трактуют­
ся как деловые пассивы. Сегодня крупные капиталисты
представляют собой закулисных серых кардиналов; пусть
они еще не часто становятся творящими политику лиде­
рами — для этого они в большинстве своем еще слишком
наивны или же неправильно оценивают политические
императивы, — но, пожалуй, они выступают как репре­
зентанты всемирных экономических интересов. А эти
интересы приобрели столь громадное значение, что ря­
дом с ними политические соображения в традиционном
смысле уже практически не заслуживают внимания. Пос­
ле промышленной революции численность человечества
выросла настолько, что невнимание к экономическим нуж­
дам легко может привести к катастрофе, сравнимой со
всемирным потопом.
Речь в данном случае идет о совершенно новом исто­
рическом явлении. Испокон века первейший интерес че­
ловека, несомненно, состоял в том, чтобы жить, а матери­
альная жизнь зависела от материальных возможностей
существования. Однако пока Земля была слабо заселена,
вопрос голодной смерти не ставился как в подлинном
смысле экономическая проблема; он, в принципе, всегда
решался при помощи переселения или завоевания. С дру­
гой стороны, там, где это было невозможно, речь всегда
шла о неотвратимом роке; в таком случае люди сталкива­
лись с превосходящей силой либо природы, либо челове­
ка, которая делала невозможным изменение к лучшему.
Кроме того, пока наука не стала признанным лидером и
вдохновителем жизни, экономические ценности как та­
ковые вообще не могли быть созданы. А в таком объеме,
чтобы изменить общее положение человечества, они не
могли быть созданы вплоть до самого недавнего времени.
Сокровище можно было лишь отнять, унаследовать или
обнаружить благодаря счастливому случаю, процентов оно
не приносило. Прежде чем богатства стали «капиталом»,
получение процентов всегда представляло собой ростов­
щичество. Но, с другой стороны, процент всегда был столь
высок, что практически приравнивался к грабежу, ибо у
236

жизни еще отсутствовали какие бы то ни было общие
основания, которые гарантировали бы денежному оборо­
ту признание и безопасность. Еще двести лет назад тор­
говцы были «честными» — в том же самом смысле, что и
завоеватели. Таким образом, все великие торговые наро­
ды прошлого были в первую очередь грабителями и заво­
евателями. Отвага, жажда приключений и способность
безжалостно эксплуатировать побежденных — именно от
этих качеств, а не от экономических талантов в действи­
тельности зависел их успех. А таланты не давали никаких
гарантий свободного существования. «Экономический
человек» прошлого был либо завоевателем и властителем,
извлекавшим из своей власти материальные блага, либо
же рабом, если не чем-то худшим, чем раб.
Все стало меняться, после того как богатство все в
большей и большей степени стало рассматриваться как
капитал, а научные открытия предоставили субъектам
хозяйственной жизни все возрастающие возможности
самостоятельного функционирования. Однако после того,
как начало пробуждаться научное и экономическое со­
знание масс — именно тех масс, расовая память которых
не хранит ничего о завоеваниях, господстве и эксплуата­
ции других, а содержит воспоминания лишь о труде и
работе, —господствующей становится точка зрения, для
которой война, а следовательно, и политика уже не явля­
ется последней инстанцией. Теперь ее разделяет уже боль­
шинство населения земного шара. Повсюду человек с
улицы искренне убежден, что экономика как таковая дей­
ствительно в состоянии обеспечить хорошую жизнь всем
и каждому; не в меньшей степени он убежден и в том,
что война может лишь уничтожать, но никоим образом
не создавать материальные ценности, и в том, что поли­
тика лишь использует или разбазаривает экономические
возможности. Вследствие этого все более укрепляется,
хотя, как правило, бессознательно, внутреннее отчужде­
ние человека от государства; отчуждение, пока изменив­
шаяся ситуация еще не осмыслена, находит свое выраже­
ние преимущественно в нечестности — нечестность в этих
вопросах (а в остальном честных людей) есть всегда след237

ствие недостаточной адаптации, а она зависит в большин­
стве случаев не от людей, а от обстоятельств. Однако,
несмотря на вышеприведенные соображения, у каждого
организма своя судьба — общая органическая судьба, в
которой можно выделить периоды юности, расцвета, куль­
минации, заката и упадка. Так, государственный организм,
прошедший вершину своей жизни, разумеется, продол­
жает жить, но он уже никогда не сможет представлять
собой нечто столь же позитивное, как прежде. Здесь же
берет начало еще один причинный ряд. Никакой аппарат
не руководит и не управляет самим собой, он всегда слу­
жит либо какому-либо отдельному человеку, либо какойлибо группе. Следовательно, государство первоначально
было вассалом индивидов и каст. Затем оно стало орга­
ном более крупных объединений; достигнув своего зени­
та, оно стало нормальным средством выражения хорошо
организованного сообщества. Но после того как массы de
facto завоевали политическую власть, государство во все
большей степени становится органом масс и служит их
потребностям. А отсюда следует, что вскоре этот орган —
в точности согласно точке зрения Бентама — станет слу­
жить исключительно максимальному счастью максималь­
ного количества людей. Поскольку государство к этому
движется, его существование, несомненно,.оправданно.
Положение масс становится все лучше и лучше; прилич­
ный жизненный стандарт так скоро, как только это воз­
можно, должен стать доступен каждому. И лишь закон и
правительственный аппарат, который достаточно силен,
чтобы исполнять этот закон при любых обстоятельствах,
являются гарантией того, что в такой гигантской и в тоже
время чрезвычайно сложной сфере соблюдалась справед­
ливость. Но если государство становится, по сути дела,
контрольным аппаратом, стоящим на страже благополу­
чия своих граждан, то как оно может и дальше преследо­
вать свои собственные цели? Как может оно и дальше
воплощать принцип инициативы? Оно неизбежно долж­
но все в большей и большей степени репрезентировать
статические, а не динамические ценности. Конечный ре­
зультат такого развития ясен. Государство, по всей веро238

ятности, станет более «полезным», чем когда-либо преж­
де; однако его высокий статус будет все более съежи­
ваться, становясь подобным статусу такого института, как,
например, почта. Его ждет судьба, подобная судьбе его
главы, который первоначально считался «помазанником
Божьим», а в конечном счете стал должностным лицом,
то есть обыкновенным человеком, в качестве такового
занимающим свой пост в течение определенного срока.
Итак, мы, вне всякого сомнения, живем в эпоху сни­
жения значения государства. Тем самым я вовсе не ут­
верждаю, что какой-нибудь народ откажется или же дол­
жен отказаться от своего государства. Или что государ­
ство вскоре утратит всякую власть и значимость — на­
оборот, все указывает на то, что оно во многих странах
достигнет даже излишней мощи и само сведет себя ad
absurdum, к сожалению, разумное на земле часто осуще­
ствляется не благодаря предвосхищению смысла, а лишь
как следствие воплотившейся в факты бессмыслицы.
Именно это относится к большевистскому или фашистс­
кому этатизму. Конечное состояние, эмбриональную фазу
которого сегодня воплощают русская и итальянская сис­
темы, будет, по всей видимости, синдикалистским: ведь в
обоих случаях идея состоит в том, что лишь производи­
тель может обладать политическим статусом. Но и в Рос­
сии, и в Италии в тот момент, когда я это пишу, правит
революционное меньшинство; и оно — не только чтобы
осуществить свою программу, но и чтобы укрепить свое
положение — не может не преувеличивать власть и авто­
ритет доставшегося ему от прошлого аппарата. Точно так
же дело обстоит и с другими диктатурами нашей эпохи,
как это с окончательной ясностью показал в своей книге
«Las dictaduras»* (Мадрид, 1929) Франсиско Камбо. Ут­
верждение, что мы живем в эпоху снижения значения
государства, означает лишь то, что государство теряет
в своем значении, а поскольку на историческом уровне
смысл создает факты, это должно все больше и больше
проявляться в характере этих фактов. Точно так же, как
* Диктатуры (исп.).
239

когда-то суверенная религиозная община постепенно стала
составной частью растущего государства, государство в
конце концов превратится в связующий орган более вы­
сокого порядка, к которому впоследствии перейдет пре­
жний престиж государства. Сегодня мы еще очень дале­
ки от этого конечного состояния. Однако несомненно
следующее: все конструктивные идеи нашего времени
касаются не политического начала, а экономического.
Сегодня нефть почти так же определяет концентрацию
власти, как прежде религия. Как бы ни было велико чис­
ло исключительно политически ориентированных наро­
дов, достаточно одного взгляда на биржевой бюллетень,
торговый баланс и статистику безработицы, чтобы понять,
что никакое государство уже не является по-настоящему
независимым, а все национальные радости и горести за­
висят от наднациональных всеобщих условий, из кото­
рых решающей важностью обладают именно экономи­
ческие. И, по всей видимости, так будет продолжаться
еще в течение долгого времени. Вероятно, ситуация раз­
вивается в том же направлении, которое некогда привело
к формированию средневекового порядка. Фюстель де
Куланж показал, что французское ленное право произошло
из гражданского провинциального права Римской импе­
рии. Когда римский государственный аппарат развалил­
ся, старая экономическая система стала основой новой
политической. Точно так же все указывает на то, что бу­
дущий политический порядок западного мира произой­
дет из нынешнего нового экономического порядка. Не
следует забывать, что Немецкий таможенный союз был в
свое время зародышем новой Германской империи.
Но если мы вспомним главный аспект «животного
идеала» и мысленно свяжем его с нашими последними
размышлениями, то обнаружим, что историческое разви­
тие, картину которого мы здесь в общих чертах наброса­
ли, указывает на частный аспект всеобщего поворота,
явившегося результатом того, что человек как «ведущее
ископаемое геологической эпохи человека» стал наконец
властелином мира. Однако если ставший суверенным в
научном и техническом плане человек действительно яв240

ляется человеком, каким его с самого начала видел биб­
лейский Бог, то очевидно, что именно экономика как гос­
подство природы должна иметь большее значение, чем
политика. Действительно, все животные живут благодаря
войне и политике; если один род сильнее другого, он ока­
зывается совершенно безжалостным; если симбиоз не
представляет собой предустановленной гармонии, он все­
гда является плодом неохотно заключаемого компромис­
са. Если же человек достигает некоего всеобщего состоя­
ния, которое каждому индивиду гарантирует сносное су­
ществование, то происходит это, естественно, за счет
других организмов, поэтому человек ничуть не лучше
других ведущих ископаемых. Но он создаст некое чело­
веческое — в противоположность прежним животным —
основание для своей жизни, а это будет означать, что разум
одержал победу над дикой силой, а чувство солидарности
удержало инстинкт борьбы в подобающих ему границах.
Что же касается этого инстинкта, то он никогда не исчез­
нет. Природа человека никогда не изменится, и каждая
потеря в элементарной силе будет обуславливать общую
потерю витальности. Но имеет большое значение, гос­
подствуют эти элементарные силы или служат. Аристо­
тель был прав, назвав человека политическим животным:
политика действительно принадлежит еще животной сфе­
ре. Естественно, то же самое относится и к экономике,
если только она определяется как деятельность, смысл ко­
торой в добыче пропитания. Но иначе обстоит дело с науч­
но обоснованным хозяйством, ибо в этом случае главное
значение придается разуму и духовной инициативе, а ко­
нечной целью является общее благо всего человечества.
В ходе размышлений, ставших содержанием после­
днего раздела, я не могу обнаружить ни одной логичес­
кой ошибки, я также не думаю, что неверно осветил из­
лагаемые мной факты. Если сегодня кажется, что полити­
ка имеет большее значение, чем когда-либо прежде, то
это объясняется тем естественным законом, что пламя,
перед тем как погаснуть, еще раз ярко вспыхивает. Разу­
меется, я не думаю, что новое равновесие сил между по-

241

литикой и экономикой будет достигнуто без долгой борь­
бы, а может быть, и новых войн. Особенно вероятным
представляется то, что многие народы должны будут бо­
роться за свою экономическую независимость. Однако
здесь следует подумать о том, что борьба сама по себе не
является предпосылкой господства политики или милита­
ризма: она есть естественное средство, с помощью кото­
рого один отбирает у другого то, что тот не хотел отдать
добровольно. Однако уже в то время, когда я пишу эти
строки, в 1928 году от Рождества Христова, об отношени­
ях между Францией и Германией можно судить не по
речам в парламентах, а лишь по соглашениям по поводу
руды и угля, добываемым по обе стороны Рейна. С дру­
гой стороны, если бы в течение почти десяти лет, про­
шедших после окончания мировой войны, из которой
победившие народы вышли более воинственными, чем
когда-то была Пруссия, могло быть подписано соглаше­
ние о запрещении войны, самосознание народов не было
бы в значительной степени разрушено гордостью за свою
силу и свое государство.
Но вернемся к ситуации в Америке. Не является ли
современное состояние Америки предвосхищением —
пусть предварительным или рудиментарным — цели как
раз европейского развития? Это действительно так. И этот
факт есть основание подлинного престижа Соединенных
Штатов.
Он коренится не в их гигантской экономической мощи
как таковой, но в том, что на ее основании возникает
общественная жизнь нового типа. С точки зрения осяза­
емых фактов Соединенные Штаты, вне всякого сомне­
ния, представляют собой в первую очередь экономичес­
кое единство; а столь репрезентативный человек, как Ген­
ри Форд, даже зашел столь далеко, что утверждает, что
нация по своей сути не что иное, как такое единство.
Однако, оставив в стороне ложность этого утверждения
относительно других народов, заметим, что Соединенные
Штаты не были бы для человечества тем, чем они являют­
ся, если бы утверждение Форда было бы истинным и в их
отношении. Чтобы это доказать достаточно одного-един242

ственного соображения. В области экономических инте­
ресов чистый эгоизм представляет собой прямо-таки душу
жизни; бизнес, который не окупается, в своей особой
сфере есть нечто столь же искаженное и дурное, как и
преступление в сфере морали или безобразное явление в
сфере прекрасного. Поэтому в Соединенных Штатах биз­
нес не может быть всем и вся. Тут самое время вспом­
нить, что и в политических обществах политика также не
заполняет собой всю их жизнь. Душой политики являет­
ся воля к власти, кроме того, она воплощает чисто эгоис­
тическую сторону жизни. Впрочем, из этого не следует,
что в каждом государстве воля к власти подчиняет себе
все; ведь если бы дело обстояло таким образом, «Госу­
дарь» Макиавелли почитался бы как Библия всей обще­
ственной жизни. На самом деле для хорошо организован­
ной политической нации политическая форма представ­
ляет собой лишь базис или основание. Таким же образом
обстоит дело и с экономикой в Соединенных Штатах. Если
проанализировать американскую ситуацию, то выяснит­
ся, что почти все без исключения экономические отно­
шения являют собой самое первое нередуцируемое нача­
ло. Но жизнь в целом содержит и огромное количество
других элементов. Здесь вновь становится ясным, какое
существенное значение имеет для Америки ее органи­
ческий социализм. Если бы только экономический прин­
цип был решающим, то американская жизнь должна была
бы быть самой индивидуалистической и эгоцентрической
жизнью в мире. В той мере, в какой дело касается бизне­
са, это действительно так. Здесь американцы — попробу­
ем максимально точно воспроизвести меткое американс­
кое выражение — «играют в более жесткую игру», чем
все остальные народы. Никакие эмоции никогда не смо­
гут помешать логике бизнеса; если бы кто-нибудь в Аме­
рике пожелал буквально подражать идеальному госуда­
рю Макиавелли, то в этом ему бы не помешал ни один
параграф «Comments»*, или Кодекса американского биз­
неса. Таких макиавеллистов от бизнеса в Соединенных
* Толкования, комментарии, примечания (англ.).
243

Штатах действительно было особенно много, и причина
этого та же самая, по которой политические макиавелли­
сты чаще всего встречаются в Италии: нигде более прин­
цип исключительной воли к прибыли — как в Италии
принцип исключительной воли к власти — не встретил
столь же благоприятной среды для своего тотального гос­
подства. Однако решающим является то, что эта среда с
каждым годом становится все более неблагоприятной. С
каждым годом врожденный американский социализм ста­
новится сильнее, так что конфликты, например, между
трудом и капиталом, едва ли смогут когда-нибудь обо­
стриться — не потому, что эта проблема решена, потому,
что с ней с самого начала было покончено1. Разве теперь
не ясно, почему господство экономического принципа не
только могло, но даже должно было совпадать с господ­
ством принципа социалистического? Общество, в кото­
ром экономика составляет основу жизни, лишь тогда мо­
жет сохранить свою целостность, если в нем господству­
ют социальные тенденции. С другой стороны, социалис­
тическую систему любого толка можно построить лишь
на экономической основе, ибо лишь экономика обеспе­
чивает существование масс.
А теперь мы без лишних слов перейдем к тому абсо­
лютному преимуществу, которым Соединенные Штаты
обладают перед всем остальным миром. Разве не стран­
но, что после «войны, которая должна была означать ко­
нец всех войн», все те, кто по-прежнему видит после­
днюю инстанцию в политике, совершенно откровенно
стремятся к еще более жестокой войне? Это сразу же
станет понятным, если принять во внимание, что решаю­
щее значение перешло от политики к иным силам. Ибо
отныне любая нация может надеяться на убедительную
победу над какой-нибудь другой лишь в том случае, если
1

Ср. главу «Напряжение и ритм» в «Возрождении», где под­
робно объясняется, что живые конфликты невозможно разре­
шить, с ними можно лишь покончить,подняв жизнь на более
высокий уровень, на котором проблемы более низкого уровня
уже не стоят.
244

она ее полностью уничтожит. Если же эта цель не дости­
гается, то война себя не окупает; поскольку ныне решаю­
щая сила за экономикой, политическое поражение мо­
жет быть в кратчайшие сроки превращено в победу, если
экономические силы побежденного остаются невредимы­
ми или способными к быстрому восстановлению или же
если эти силы поддерживают экономические силы како­
го-нибудь другого народа — всему этому решительно мож­
но помешать, лишь буквально уничтожив своего против­
ника. Действительно, традиционная политическая точка
зрения может сохраниться лишь в том случае, если бе­
зусловно оправданными будут считаться газовые атаки,
топление торговых судов, массовые убийства женщин и
детей и порабощение побежденных.
Соединенные же Штаты по самой сути государства
не испытывают в войне никакой внутренней необходи­
мости. Война лишь тогда неизбежна, когда государство
как величина, которой подчинены его граждане, ведет
собственную независимую жизнь; когда дело обстоит
именно так, упразднение войн логически невозможно.
Точно так же логически невозможна политика, которая
была бы основана на справедливости, ибо политика отно­
сится к биологической сфере, а справедливость — нет.
Но если последней инстанцией считается частная жизнь,
то на самом деле ничто не мешает нахождению такого
компромисса между противоречащими друг другу инте­
ресами, который соответствовал бы новой геологической
эпохе; тем более что самые воинственные человеческие
типы — государственный деятель и солдат — уже не име­
ют права решающего голоса. Если сегодня они выглядят
столь плачевно бестолковыми и не приспособленными к
реальности, то отчасти это является результатом той ус­
тановки на рутину, которой неизбежно руководствуется
большая часть правительственного аппарата, но главным
образом результатом установки на насилие как на после­
днюю инстанцию. Возможность применять насилие и
прежде всего естественная обязанность видеть в нем пос­
леднюю инстанцию всегда действуют на дух отупляюще.
В экономике же в силу самой природы вещей насилие
245

никогда не может оказаться решающим. При правильном
руководстве экономика приспосабливается к любой конъ­
юнктуре, подобно тому как любой пластичный организм
адаптируется к свой окружающей среде. Естественно, изза мировой войны Соединенные Штаты в определенной
степени милитаризировались. Но есть громадное отличие
между здоровым, готовым к самообороне духом и импе­
риалистическим милитаризмом. Есть непосредственное су­
щественное различие между духом того, как понимают
безопасность и мир во Франции, и духом пакта Келлога.
Америка по-настоящему серьезно относится к упраздне­
нию войн, ибо там, где основы жизни народа не полити­
ческие, а частные, война представляет собой нечто аб­
сурдное. Для Соединенных Штатов, несмотря на все вы­
шесказанное, война могла бы стать внутренней необхо­
димостью, если бы вечные инстинкты борьбы не могли
бы найти иных возможностей выражения. Но амери­
канская жизнь предоставляет такие возможности.
Эти инстинкты не переживаются в Америке как вы­
тесненные, ибо именно они составляют основу амери­
канской деловой жизни. Американцы принципиально
«играют» и борются «жестко». Выражение all is fair and
love in waf относится прежде всего к бизнесу. Этим объяс­
няется широкое распространение практики, которая ев­
ропейцам кажется нечестной. Но в еще большей степени
этим объясняется fairness?* американского бизнеса. В
Америке соперники в бизнесе столь же часто и в том же
смысле благородны, что и противники в довоенной Евро­
пе. Проведя весь день в битвах не на жизнь, а на смерть,
после шести вечера они с удовольствием встречаются как
друзья. Именно это когда-то было характерно для при­
надлежавших к враждебным лагерям воинов и для дуэ­
лянтов. Те же самые импульсы, которые сказывались в
боевых традициях рыцарской Европы, в Америке прояв­
ляются в том, что американцы в бизнесе играют жестко и
в то же время справедливо.
' В любви и войне все справедливо (англ.).
** Справедливость (англ.).

246

То, что такое перенесение области действия одного и
того же импульса стало возможно, в высшей степени при­
мечательно; но сомневаться в этом факте не приходится.
Конечно, человек, ставящий свою жизнь на карту, более
благороден, чем тот, кто борется за деньги. Но здесь нуж­
но представить себе, что современная война уже не бла­
городна, а отвратительна; она сводится к массовому унич­
тожению людей, словно речь идет о мышах или вшах; и
война уже никогда не будет прежним благородным
спортом. Кроме того, вспомним, что наша эпоха уже есть
эпоха экономическая, и в этом ничего нельзя изменить;
поэтому признание или непризнание этого факта или
попытки восстановить господство военного образа мыс­
лей лишены всякого смысла. Проблема же состоит един­
ственно в том, дает ли экономика выход боевым инстин­
ктам, и в том, может ли какой-либо кодекс чести облаго­
родить их проявление и в этом случае.
Здесь мы, пожалуй, достигли того пункта, где мы смо­
жем оценить по достоинству величайшее преимущество
внутреннего состояния Соединенных Штатов. В послево­
енной Европе истинная основа жизни также экономи­
ческая. Однако господствующие идеалы и предрассудки
не дают ей возможности признать этот факт. Поэтому в
Европе господствует, хотя и затаенная, но тем более не­
имоверная жажда материальных благ, сопровождаемая
постоянными стенаниями о материализме и осуждением
от имени идеализма самого различного толка всех тех,
кто стремится к высокому жизненному стандарту. Резуль­
татом этого являются неискренность и ханжество, а преж­
де всего — поистине пугающий уровень злобы, мститель­
ности, зависти, недружелюбия и постоянные взаимные
обвинения. Эти явления чаще всего наблюдаются у тех,
кто ex officio* именуются идеалистами. В общественной
атмосфере Соединенных Штатов, где заинтересованность
в экономическом преуспеянии осознанно признается оп­
равданным, такие безобразные, объясняющиеся вытес­
нением и неискренностью явления совершенно отсутству* Официально (лат.).
247 '

ют. По другим поводам я уже приводил различные осно­
вания такого отсутствия. Но первейшее и глубочайшее
из них припас напоследок. Всякий нормальный человек,
мужчина или женщина, хотел бы иметь удовлетворяю­
щий его доход, хотел бы быть, насколько это возможно,
богатым; это совершенно естественно, ибо высокий ма­
териальный стандарт — это нормальный идеал животно­
го человека. Исключение составляют лишь очень немно­
гие люди, в которых правит дух и которые, кроме того,
принадлежат к аскетическому типу. В Америке каждый
честно сознается в этом как перед самим собой, так и
перед другими, поэтому и отсутствуют соответствующие
вытеснения. В результате не рост алчности, не помеша­
тельство на долларе, которое представляет собой проек­
цию на Америку бессознательного европейца, а господ­
ство великодушного образа мыслей, всеобщее желание
давать и тратить, непроизвольное повсеместное приме­
нение принципа «живи и дай жить другим». В Соединен­
ных Штатах практически не встретишь скупердяя, почти
каждый щедро, на русский манер, тратит свой заработок.
Тот, кто богат, без всякого давления извне делает для
общества все, что может. Причина этого в том, что тра­
тить свои деньги — единственно нормальное поведение,
ибо давать — это суть всякой нестесненной жизни; кро­
ме того, деньги по своей сущности есть нечто текучее,
они прямо-таки жаждут перейти из одних рук в другие,
так что природа человека и сущность денег взаимно уси­
ливают друг друга. Наконец, воля к мамоне никогда не
бывает неограниченной — ни в смысле количества, ни в
смысле времени; как только она в степени, необходимой
для внутреннего равновесия того или иного человека,
исполнена, начинает все более сильно проявляться влече­
ние к тому, чтобы отдавать, ничего не беря взамен. Здесь
дело обстоит точно так же, как во Франции с тем, что
касается эроса. В довоенной Европе лишь во Франции
люди открыто соглашались с его притязаниями, что при­
вело к тому, что только там чувственная атмосфера была
чиста, а ее порождения не безобразны, но прекрасны.
Когда я покинул Соединенные Штаты, я объявил своим
248

друзьям, что у меня впечатление, словно я прошел курс
санаторного лечения. Конечно, там далеко не все обстоит
так, как следует. Но моральная атмосфера в общем и це­
лом чище, чем в современной Европе.
Теперь мы можем возобновить наши размышления о
возможности по-настоящему миролюбивой американской
цивилизации. Этому переходу может помочь взгляд на
историю Древнего Китая. Китай также столетиями жил
мирно и поразительно спокойно, там также полностью
господствовала атмосфера доброй воли. Причины же это­
го частично отличались от тех, что определяют ситуацию в
Америке: там господствовало то, чего нет в Америке, —
глубоко укорененное чувство гармонии, которое покои­
лось на единственном в истории примере развития эсте­
тического ощущения в некий инструмент для восприятия
универсальных взаимосвязей. Несмотря на это, китаец и
американец демонстрируют бросающиеся в глаза сход­
ства. Китайцы также обладают врожденным чувством
изначального равенства; для них характерно ярко выра­
женное предпочтение нормального в противовес исклю­
чительному; им свойственно сильное моральное чувство.
Кроме того, у них также чрезвычайно сильно развиты
социальные инстинкты, торговля пользуется большим
уважением, а воспитание служит прямо-таки предметом
культа; наконец, правительство в Китае также расцени­
вается в большей степени как необходимое зло, чем как
наивысшее благо. Если китайский порядок в целом луч­
ше выдержал pragmatic test, чем европейский, то из этого
следует, что пребывающий в стадии становления амери­
канский порядок в любом случае ждет великое будущее.
Но когда дело касается приватизма, речь идет о чем-то
совершенно оригинальном, чего еще никогда не было, и
теперь мы можем в полной мере постичь его сущность.
Его понятие провозглашает примат частного в противо­
положность общественной жизни. Частная жизнь есть,
по сути, жизнь всего человека целиком, ибо ее ядром яв­
ляется его исключительная и неделимая уникальность.
Всякая жизнь, центр которой заключается в какой-либо

249

обретшей самостоятельность проекции, такой, как госу­
дарство, армия, не говоря уже об официальных лицах типа
императора или папы, представляет собой фрагментар­
ную или остаточную жизнь, в большей или меньшей сте­
пени оторванную от своих корней, тем более, она кажет­
ся отчужденной от многих своих человеческих свойств.
История в достаточной мере доказала, куда приводит си­
туация, когда последней инстанцией считаются государ­
ственные резоны или когда правитель может сказать: l'état
c'est moi*. Но, кроме того, она показала, что, по меньшей
мере, столь же опасно, когда правительственный аппа­
рат, который должен быть правительством народа и для
народа, живет самостоятельной жизнью; сегодня это от­
носится к большинству парламентов. С исторической точ­
ки зрения самые ранние эпохи всегда были и самыми
великими. Это объясняется тем, что тогда вождями были
цельные люди, а не частичные проекции, субстантивации
и объективации внутреннего бытия. К этому состоянию
возвращается и приватизм; точнее, не возвращается туда,
прокладывает путь к аналогичному состоянию на более
высоком уровне. Частный человек, по крайней мере in
potentia", всегда есть цельный человек. Достаточно поду­
мать о жизни типичной женщины, которая в самых скром­
ных условиях, кроме своих чисто личных задач, должна
выполнять обязанности королевы, министра внутренних
и иностранных дел, финансов, религии и просвещения.
Если же благодаря фундаментальной приватистской ус­
тановке частичные проекции, субстантивации и объекти­
вации перестанут считаться более важными, чем та или
иная персональная или национальная цельная жизнь, то
все нечеловеческое, подлинное основание которого зак­
лючается в господстве короля, государства, формального
права или даже в могуществе экономики, утратит свою
моральную основу. Тогда к господству действительно мо­
жет прийти христианский образ мыслей. И это без вся­
кого ущерба для тех добродетелей, которые до сих пор
* Государство — это я (φρ.).
** Потенциально (лат.).
250

отличали человека, живущего ради государства, армии,
права и закона, как более высокое и благородное суще­
ство; только отныне эти добродетели будут проявляться в
рамках нового, соответствующего более высокому уров­
ню интеграции состояния. Мы говорили ранее по друго­
му поводу, что американец ближе аристократу, чем бур­
жуа. К приведенным в свое время причинам следует до­
бавить еще одну, и решающую. Ценность аристократа
как объективно, так и субъективно заключается в самом
его бытии, поэтому целостность его существования зна­
чит для него гораздо больше, чем какая бы то ни было
должность, которую он занимает. Это так, потому что
аристократ тоже приватист. Для каждого великого коро­
ля или государственного деятеля народ и государство были
в подлинном смысле его частным делом; он не выполнял
свои «обязанности» лишь какой-то частью своего суще­
ства, о котором он тотчас забывал в свободное от своей
деятельности время. Точно так же ни один великий зако­
нодатель в истории не относился к типу современного
судьи или адвоката, все они были заняты только истин­
ной справедливостью. Никогда ни один из них не был
беспристрастным, нейтральным или безучастным челове­
ком, ибо быть справедливым — значит иметь мужество
брать сторону более ценного. Приватистами были даже
все безусловно великие полководцы. Александр Великий
и Юлий Цезарь не являлись специалистами; кроме того,
они никогда не жили и не действовали исходя из милита­
ристских предпосылок: и тот и другой ощущали внутрен­
нее влечение, оставаясь цельными людьми, выполнить
свою земную миссию.
То, что никакое интеллектуальное или художествен­
ное произведение не создается иначе, чем в силу внут­
реннего, чисто субъективного влечения, понятно само
собой. А отношение к Богу и вовсе не может иметь иную
природу, кроме частной. Я думаю, этих примеров доста­
точно. Персонально и субъективно обусловленная жизнь
выше любой, подчиненной каким-то особым внешним
обстоятельствам. Разумеется, частная жизнь может чрез­
вычайно различаться по ценности. Там, где отсутствует
251

духовное сознание, приватист ближе к животному, чем
самый завзятый представитель общественности. Поэто­
му в качестве первой исторической стадии процесса диф­
ференциации господство частичных проекций и объек­
тивации было не только оправданным, но и необходи­
мым. Первобытная девственная цельность не может со­
храниться в ходе прогрессирующего развития. Но здесь,
как и всюду, после того как достигнута определенная сте­
пень дифференциации, спасение заключается исключи­
тельно в интеграции. Эту новую интеграцию на более
высоком уровне и воплощает принцип приватизма.
Эта новая интеграция, и ничто иное, является истин­
ной целью американского развития. На нынешнем этапе
ее нельзя назвать достаточно полной. И все же уже се­
годня акцент на целостность жизни является типичной
чертой американской сущности. Конечно, со временем
ложно понятый идеал демократии приведет к господству
частной жизни в банальном смысле и к оценке бытия не
согласно критерию духовных и человеческих ценностей,
а в соответствии с мерой животного удовлетворения. Но
главные предпосылки приватизма не содержат ничего, что
исключало бы поворот к лучшему. То, что развитие ис­
тинной культуры на приватистском фундаменте возмож­
но, окончательно доказывается тем соображением, что
все, что затрагивает человека по-настоящему глубоко,
является по свой сущности частным делом: будь то отно­
шение к Богу, любовь, личное мужество или индивиду­
альное познание.
Историческим исходным пунктом всего этого веро­
ятного хода развития является сдвиг акцента в националь­
ной жизни с политики на экономику. Лишь когда на Зем­
ле станет меньше причин для столкновений, мстительно­
сти и недоброжелательности и больше материального
достатка, в геологическую эпоху человека сможет рас­
цвести духовно ориентированная культура. Однако именно
в этом месте следует, к сожалению, несколько умерить
пробужденные было надежды на будущее. К несчастью,
совершенно исключено, что все человечество целиком
сможет в лучшем приватистском смысле американизиро-

252

ваться. Почему? Вспомним, что мы говорили о существен­
ном сходстве между американизмом и большевизмом. В
конечном счете и тот и другой одного духа. Но в Америке
этот дух изъясняется на языке благосостояния, а в Рос­
сии на языке бедности. Как Россия, так и Америка явля­
ются социалистическими странами. Только в одной соци­
ализм есть система принуждения, а в другой — система
свободы. Наш общий вывод состоял в том, что в ближай­
шие столетия большевизм и американизм будут уравно­
вешивать друг друга, как католицизм и протестантизм в
эпоху религиозных войн. Компромисс между первыми так
же невозможен, как он был невозможен между после­
дними. Причина следующая: Россия охотно воспроизвела
бы американские условия; я вспоминаю плакат, на кото­
ром значилось: «Возьмем американскую организацию,
наполним ее страстным духом России — и тогда на земле
осуществится Царство Небесное». Однако, к сожалению,
цивилизация, построенная на благосостоянии всех, мо­
жет развиваться лишь в стране, которая к началу индуст­
риальной революции была бы практически пуста, так,
чтобы это развитие осуществлялось параллельно росту
народонаселения. Уже по этой причине перенесение аме­
риканского решения экономических и социальных про­
блем на какую-нибудь перенаселенную часть Земли или
в какую-либо густозаселенную страну с живыми и мощ­
ными доиндустриальными традициями исключено. Прин­
ципиально изменить существующий порядок в этих мес­
тах могли бы лишь насилие и принуждение, но они со
своей стороны неизбежно ведут к удушению экономи­
ческого развития, которое целиком зависит от индивиду­
альной инициативы. Но существует и еще одна причина
невозможности перенести американские решения на дру­
гую почву. Чтобы открыть и экономически покорить кон­
тинент, народ должен с самого начала обладать очень
сильной страстью к приобретению. При этом дело вовсе
не в материальных средствах как таковых. Но у многих
людей такое стремление к приобретению развито чрез­
вычайно слабо. Большевистская конфискационная поли­
тика была возможна лишь потому, что ни один русский,
253

даже самый вестернизированный, в глубине души не ве­
рил в свое право на свое имущество. Русские не бьются
изо всех сил, как американцы, чтобы разбогатеть, просто
потому, что для них это не является важным. То же самое
в большей или меньшей степени относится и ко всем ази­
атским отпрыскам большевизма, за единственным исклю­
чением в лице китайцев, которые впоследствии, вероят­
но, склонятся к американскому решению проблемы. По­
этому все подталкивает к мысли, что пример Америки
останется единственным в своем роде. Ее приватизм, ка­
ким бы он ни казался совершенным, в конечном счете
представляет собой нечто неподражаемое, как это и дол­
жно быть с любым великим культурным явлением.
Итак, мы рассмотрели, насколько это было необходи­
мо, позитивные аспекты реалий и возможностей амери­
канского приватизма. Теперь рассмотрим его негативные
стороны. Они бросаются в глаза. В них легко отыскать
материал для самой справедливой критики. Однако в кон­
тексте всего вышесказанного они получают новое и бо­
лее обнадеживающее значение.
Итальянский философ Луиджи Валли с полным пра­
вом отметил, что внутреннее богатство и величие Европы
обязаны своим существованием в первую очередь тому
напряжению, которое является результатом взаимодей­
ствия трех совершенно различных и несоединимых прин­
ципов, а именно: христианской религии, этоса воина и
духа технического предпринимательства. Действительно,
для трех этих принципов невозможно найти некий об­
щий знаменатель, но каждый по отдельности выражает
одну из основополагающих позитивных человеческих тен­
денций. Вклад Европы в сокровищницу человечества уни­
кален, ибо вмешательство этих несовместимых по своей
сути тенденций сделало невозможным какое-либо одно­
бокое развитие и успокоение в некоем статическом ко­
нечном состоянии. Несомненно также, что сегодняшней
Америке присуща свойственная скорее насекомым исклю­
чительно экономическая ориентация, что неизбежно сни­
жает уровень американской жизни по сравнению с жиз-

254

нью, подчиненной более чем одному идеалу, и прежде
всего по сравнению с национальной жизнью, которая
подчинена духовным идеалам. Но даже здесь следует преж­
де всего кое-что сказать в пользу Америки. Ни при каких
других условиях всеобщее благосостояние не могло рас­
ти столь быстрыми темпами; ни при каких других услови­
ях идеал общественного служения не смог найти своего
выражения во всеобщем благополучии; ни при каких дру­
гих условиях то, что должно однажды стать идеалом гео­
логической эпохи человека (а именно: что все ценности
обладают соответствующим материальным эквивалентом),
не смогло быть реализовано с такой полнотой. Лишь там,
где, как в Америке, все оценивается в долларах и центах,
все деньги, которые вообще можно заработать, действи­
тельно могут быть заработаны и принести то, что они в
состоянии принести. Но, несмотря на это, господствую­
щими, к сожалению, являются порочные аспекты амери­
канской односторонности. Войны оцениваются по масш­
табу материальных приобретений и потерь, церкви — по
их успеху, духовные и интеллектуальные ценности — по
тому, можно делать на них деньги или нет, — при таких
убогих обстоятельствах кажется, что приватизм не пре­
восходит состояние, характеризующееся доминировани­
ем этоса воина или государственного деятеля, а является
состоянием безусловно более низкого порядка. И если
вскоре в игру не вступит иной, исходящий из других внут­
ренних тенденций каузальный ряд, ситуация будет ста­
новиться все хуже и хуже, поскольку всякое развитие
имеет свою собственную логику и свою собственную тра­
екторию. Не лучше будет и в том случае, если критерием
выступит не богатство, а счастье, комфорт, популярность
или мир, понятые как отсутствие любых неприятных на­
пряжений. Ведь всякий истинно человеческий, то есть
внутренний, прогресс зависит от способности переносить
напряжения более низкого рода и преобразовывать их в
напряжения более высокого порядка. Далее, если в тече­
ние еще достаточно долгого времени значительное боль­
шинство американцев будет сосредоточено исключитель­
но на бизнесе, частная жизнь уступит все свое значение
255

и всю свою силу «вещам». И тогда в силу вступит закон
«энантиодромии», обращения в противоположность. В од­
ном в высшей степени примечательном отношении это
уже произошло — в отношении, которое легко может стать
символичным или симптоматичным для всей американс­
кой жизни: народ, который выше всего ценит частную
жизнь, существует в атмосфере ничем не сдерживаемой
и самой бесстыдной публичности. Нет ничего, что в Аме­
рике не могло бы быть опубликовано. Значение этого
явления быстрее всего может быть понято в сравнении с
ситуацией в Англии. Англичане — народ par excellence*
политический. Поэтому для них идея форума и его мате­
риализованных форм имеет для них решающее значение.
Однако поскольку она находится в правильном соотно­
шении с целостностью жизни, именно акцент на обще­
ственной жизни обеспечивает тому, что является част­
ным по своей сути, большую неприкосновенность, чем
где бы то ни было. В Соединенных Штатах общественной
жизни нет как таковой. Но именно поэтому там нет ниче­
го действительно частного.
Разумеется, сегодняшний американский приватизм
не может считаться образцовым. И все же он чреват
более позитивным будущим, чем состояние, в котором
пребывает любая другая нация. Все без исключения со­
временные идеалы человечества могут быть осуществ­
лены лишь на его основе; даже идеал, воплощенный в
народном союзе, даже правовая реформа, над которой
работают все прогрессивные страны, — реформа, чья
идеологическая предпосылка состоит в том, что внутрен­
ний смысл поступка важнее, чем то, что он может зна­
чить в контексте любого абстрактного или формального
порядка. Политика должна терять в своей значимости;
война вообще станет чем-то постыдным, если господ­
ствующим среди людей станет принцип солидарности, а
не принцип борьбы за существование, если все люди
будут вести порядочную и достойную человека жизнь,
если культурные ценности станут истиной в последней
* По преимуществу (φρ.).
256

инстанции и одновременно духовным достоянием всего
человечества.
При любых обстоятельствах Соединенные Штаты
нуждаются в продолжительном периоде времени, чтобы
изнутри преодолеть дурную наследственность своего не­
давнего прошлого. Вне всякого сомнения, все, что было
сказано в последнем разделе, выглядит более чем серьез­
но, я бы даже сказал: тревожно. Но я убежден: провиде­
ние пошлет Соединенным Штатам трудности, в которых
они нуждаются, чтобы на своем особом пути достичь пол­
ного осуществления своего предназначения. Никакой
народ, как и отдельный человек, никогда не становился
великим, не пройдя через времена тяжелейших испыта­
ний. А поскольку в настоящий момент (1928 год) в Аме­
рике царит невиданное всеобщее благосостояние, амери­
канцы нуждаются в столь же крупных неприятностях,
чтобы либо вырасти из той скорлупы ограниченности,
которая является неизбежной судьбой сытости, либо взор­
вать ее. Ведь именно сытость, а не богатство как таковое
проклял Иисус. Однако тяжелые времена, которые нуж­
ны Америке, непременно придут. До сих пор приватизм
был исключительно американским мировоззрением. И
пока Соединенные Штаты были сами по себе, все шло
хорошо. Но в результате мировой войны они стали вели­
чайшей и богатейшей державой мира. Теперь они уси­
ленно демонстрируют свое особое по сравнению с други­
ми народами мировоззрение. Они рассматривают займы,
которые они предоставляют различным народам, как биз­
нес-кредиты; военные субсидии они трактуют как обыч­
ные займы. Никакой другой народ не смотрит на вещи
таким образом. Большинство из них являются все еще
ориентированными в первую очередь на политику или
войну — отказ от государственного долга для них ничто
по сравнению с потерей независимости и чести. А по­
скольку, с другой стороны, большинство других народов
бедны, и Соединенные Штаты предоставляют им деньги,
эти народы неизбежно оказываются во все большем дол­
гу перед Америкой. Такое положение не может не приве­
сти к конфликту, тем более что до сих пор еще не приду257

мано средство защиты от финансового давления и экс­
пансии. В нашу техническую эпоху Соединенные Штаты
легко могли бы без всяких внутренних изменений с по­
бедой выйти из этих конфликтов, если бы не одно обсто­
ятельство, которое, с одной стороны, представляет собой
больное место приватизма, а с другой — таит в себе вели­
чайшую опасность для лучшего будущего. Сегодня в Аме­
рике господствует не только представление, что высокий
жизненный стандарт должен быть привилегией всех, но
и идея, состоящая в том, что вообще не должно быть ни­
какой черной работы. Но это противоречит всему миро­
порядку. Как бы ни вырос всеобщий стандарт, сколько
работы человек ни передал бы машинам, все равно при­
дется выполнять все виды работы. Уже сегодня распрос­
траненный в Америке предрассудок фактически привел
к тому, что все не слишком богатые образованные амери­
канцы вынуждены тратить массу времени на домашнюю
работу, которая в других частях света поручается лишь
определенным классам, представители которых лишь край­
не редко способны к чему-либо иному. Таким образом,
воистину парадоксальным результатом господства идеала
высокого жизненного стандарта является снижение об­
щего стандарта. Лишь самые богатые располагают таким
же значительным количеством свободного времени, ка­
ким в Старом Свете еще и сейчас располагают все, кто
не занят ручным трудом. То, что американцы не замеча­
ют того, что свободное время и возможность следовать
своим индивидуальным склонностям имеют гораздо боль­
шее значение, чем количество денег, на которые, однако,
нельзя купить этих преимуществ, представляет собой один
из самых интересных, известных мне случаев порожден­
ной предрассудками слепоты.
Но достаточно специальных размышлений. Самым
важным мне представляется следующее: в условиях, ког­
да человечество становится все более тесно связанным,
Америка сможет сохранить свой нынешний стандарт лишь
в том случае, если вся нация целиком достигнет более
привилегированного положения по отношению к осталь­
ным народам, чем те, которыми когда-либо обладали ка258

кие бы то ни было каста или класс. Однако прийти к
этому она пока не может. Ибо для этого должны были бы
быть доведены до конца многочисленные войны, кото­
рые в любом случае уничтожат все существующие систе­
мы безопасности. Кроме того, победа и порабощение дру­
гих народов противоречит всем идеалам, живущим в сер­
дцах американцев. Но даже если отвлечься от всего это­
го: как только стремление к культуре пробудится в более
широких слоях населения, современное состояние пока­
жется всему народу невыносимым. Процветание, исклю­
чающее всякую индивидуальную вариацию, не только
вызвало бы в конечном счете отвращение — оно ощуща­
лось бы как наихудшая разновидность рабства. И не только
стремление к культуре может подорвать нынешнее бла­
госостояние — того же самого достигла бы и любая фор­
ма идеализма. Один выдающийся американец как будто
бы сказал: «Экономия — это идеализм в его практичес­
кой форме». Я не спорю, что в экономической области
такой идеализм вполне успешен, но он безусловно остав­
ляет неудовлетворенными все истинные идеальные стрем­
ления, а идеализм составляет основное свойство амери­
канцев. Таким образом, все дает право надеяться — и это
последний вывод этой главы, — что после столь многих
битв и разочарований американская нация найдет путь
из своей нынешней ограниченности к тому всеобщему
простору и размаху, который единственно созвучен духу
американского континента.

ИДЕАЛИЗИРОВАННЫЙ РЕБЕНОК

На вопрос, почему я не танцую, я иногда отвечаю:
потому что мне еще не шестьдесят лет. Для меня действи­
тельно является в высшей степени забавным зрелищем
наблюдать, как те же самые люди, которыми двадцать
пять лет назад я, полный благоговения, восхищался как
образцами серьезности и достоинства, сегодня делают все,
чтобы их принимали за юношей.
На это с ничуть не меньшим основанием можно воз­
разить, что у них исчезают признаки старческого упадка.
Однако с тем большим основанием можно возражать и
против всякого способа укорачивания жизни. А среди
возможных путей к нему укорачивание в психологичес­
ком смысле отнюдь не самый рискованный. Жизнь, по
сути дела, представляет собой мелодию. Ни один ее пери­
од не может вернуться в своем изначальном виде. Каж­
дой фразе, каждому такту свойственны непередаваемые
достоинства и красоты. Следовательно, вымирание типа
почтенного старца представляет собой невосполнимую,
абсолютную потерю, ибо только он в совершенстве воп­
лощал многие высшие ценности.
Все сказанное о детстве и старости mutatis mutandis
относится и ко всем возрастам. А развитие и завершение
каждого из них в значительной мере зависит от пред­
ставления, которое составляет себе о нем человек и от
его внутренней установки по отношении к этому возрас­
ту. В то кажущееся столь далеким время, когда сегодняш­
ние седовласые танцоры были столь серьезными, детство
и юность не слишком ценились — результатом было то,
что молодые люди не раскрывали в полной мере всех
свойств юности. Они все время ждали наступления зре­
лости, что вело к росту и преднамеренному подчеркива­
нию признаков этой поры. Даже те, кому было едва за
тридцать, были тогда серьезными, солидными и горди260

лись своей дородностью; для женщин ранняя потеря фи­
гуры была словно бы почетным титулом, при помощи раз­
ного рода чепчиков и иных искажавших их внешность
предметов одежды они делали все возможное, чтобы уб­
рать со своих лиц любые признаки соблазнительного оча­
рования. Какой же в таких условиях была действитель­
ная продолжительность жизни? В среднем не больше трид­
цати лет, ибо в полной мере признаваемая таковой, а по­
тому действительно проживаемая жизнь начиналась лишь
по окончании шестого люструма*. В послевоенной Евро­
пе в счет уже идет одна молодость. Поэтому физический
стандарт молодежи никогда, насколько мы, ныне живу­
щие, можем помнить, даже близко не был так высок. Но,
с другой стороны, возникает впечатление, что происхо­
дит своего рода естественный отбор требуемой молоде­
жи: безграничному восхвалению предают не самых юных,
а уже полностью распустившихся, зрелых и сознатель­
ных как исторически, так и духовно, в крайнем случае
особо склонных к интеллектуальной сухости или высоко­
мерию, следовательно, тех, в ком ничего не осталось от
стадии зачаточного развития. А такое состояние соответ­
ствует естественному возрасту тридцатилетних. Поэтому
с психологической точки зрения даже самые юные де­
вушки этого поколения находятся именно в этом, тридца­
тилетнем, возрасте. А поскольку жизнь после сорока уже
не считается сколько-нибудь ценной, то истинно прожи­
ваемая, ибо внутренне признанная таковой, жизнь длит­
ся всего лишь десять лет, то есть столько же, сколько
жизнь собаки.
В Соединенных Штатах дело обстоит иначе. Там так­
же никакая жизнь после сорока пяти не считается жиз­
нью; девушки там настолько опытны, насколько это толь­
ко возможно. Однако нельзя сказать, что нация идеа­
лизирует молодость, рассматривает ее исключительную
ценность как нечто само собой разумеющееся; она иде­
ализирует ребенка. Америка — это в гигантской степе* Люструм (лат. — lustrum) — пятилетний или четырехлетний
период (прим. перев.).
261

ни страна переоцененного ребенка. Прежние размыш­
ления показали нам, в какой мере примитивизация, а
вместе с ней и инфантилизация характерны для пози­
тивных этапов развития Соединенных Штатов. Но у этой
проблемы есть и другая сторона. Если американец ин­
фантилен лишь вследствие некоего естественного про­
цесса, то вскоре он вырастет. Однако если он, кроме
того, еще и идеализирует детство, то ему грозит опас­
ность никогда не достичь зрелого состояния. То, что
прочно принадлежит психологической области, подвер­
жено влиянию мысли. В душе в конечном счете опреде­
ляющим является то, чему сам человек придает главное
значение. А он способен даже кратковременные в нор­
мальном виде стадии продлевать до бесконечности, так
как функции, соответствующие различным фразам ме­
лодии жизни, в действительности никогда не отмира­
ют: в глубине даже восьмидесятилетнего старца про­
должает жить малыш, поэтому старики так часто впа­
дают в детство.
Конечный вывод, который можно сделать из всего
того, что было здесь мной лишь набросано, таков: если
человек идеализирует детство, выделяя его из всех ос­
тальных возрастов, то он на всю жизнь остается ребен­
ком. Если же он столь же односторонне идеализирует
зрелость, становятся доминирующими и достигают свое­
го высшего развития качества, характерные для взросло­
го, однако за счет других возрастов. Если же выше всего
ценится мудрость старца, то старой должна быть вся дан­
ная культура, ибо тогда осуществление всех признанных
ценностей зависит от физиологического состояния стар­
ца. Следовательно, раз дело обстоит именно так, то после
обсуждения естественной стороны американской прими­
тивизации, мы, очевидно, должны рассмотреть ее как
функцию творческой свободы. Ведь если американский
народ будет так высоко, как сейчас, оценивать ребенка
еще в течение достаточно долгого времени, ему будет
грозить серьезная опасность: в таком случае вследствие
полярной структуры жизни в нем разовьются старческие
черты, прежде чем он достигнет зрелости.
262

Чтобы мы могли обрести верный исходный пункт, нам
в наших размышлениях следует вспомнить о том, что иде­
ализм молодости по своей сути беспредметен. В том же
самом смысле и контексте молодость, взятая в целом,
представляется самой интересной фазой жизни. Мо­
лодежные буря и натиск, которые люди старшего возрас­
та столь охотно принимают за функцию глубочайшей
духовности, почти целиком являются результатом типич­
ных органических процессов. Юношеский интерес к про­
блемам опять-таки типичным образом коренится в (рефлектированном в чувства) интеллекте, а не в цельной лич­
ности. Это также является следствием физиологических,
а потому неизменных причин. В психологическом отно­
шении молодость развернута не полностью и тем более
не интегрирована. Следовательно, возможности четкого
и определенного равенства между человеком и миром не
существует. Отсюда же следует, что молодого человека
лишь тогда можно оценить правильно и справедливо, когда
он оценивается как по своей сущности «становящийся»
(в противоположность «сущему»). Далее отсюда следует,
что истинная и основополагающая ценность молодости
заключается в ее пластичности как таковой. Она лишь
предоставляет необходимый ценностный критерий, но ее
ценность никоим образом не относится к какому бы то
ни было содержанию. Но отсюда с логической необходи­
мостью следует вывод, и к нему-то я и направлялся: моло­
дость лишается не только своего главного, но и своего един­
ственного преимущества по сравнению с более поздними
стадиями жизни, если она теряет свою пластичность.
Чтобы точнее понять, что это значит, прежде всего
обратимся к ситуации в Германии. В результате мировой
войны немецкая молодежь прямо-таки в чудовищной сте­
пени утратила свою пластичность. Году в двадцать тре­
тьем казалось, что внутренняя установка огромного про­
цента студентов университетов окончательно приняла
такой вид (вне зависимости от того была ли она консер­
вативного или радикального толка), который нормален
разве что для тех, кому уже далеко за сорок. Отсюда су­
дорожное цепляние за любую традицию по принципу:
263

«Чем старше, тем лучше» — вплоть до культа Вотана; от­
сюда, с другой стороны, страстная вера в футуристичес­
кую догматику типа марксизма и большевизма. Таким
образом это поколение немецкой молодежи преждевре­
менно психологически закоснело. Объяснить это явление
нетрудно. Потрясения и разочарования, вызванные вой­
ной и ее последствиями, оказались слишком велики для
юных организмов. Исключительно ради самосохранения
они замкнулись ρ себе, отгородившись от всякого под­
линного переживания, и искали поддержку в чем-то бо­
лее надежном, прочном и неизменном; они стремились к
психологической безопасности любой ценой, и естествен­
но, что любой способ сохранения того, что есть, казался
им оправданным. Но тот же самый причинный ряд объяс­
няет и значительную часть известных нам явлений демо­
рализации. Даже тогда, когда молодежь созрела для кос­
ности и неподвижности, она все-таки остается молодой.
А значит, когда внутренняя установка сдерживает нор­
мальное проявление переполняющих молодого человека
сил, эти силы ищут возможность проявиться где-нибудь в
другом месте, а это «другое место» в данном случае мо­
жет быть лишь полюсом, противоположным полюсу не­
подвижности и косности, то есть полюсом анархии и враж­
дебности всякой законности.
А теперь обратимся непосредственно к ситуации в
Америке. Американской молодежи нашего времени также
недостает пластичности. Но не по той причине, что немец­
кой, а по гораздо более серьезной: вследствие господ­
ства в Америке статичного идеала молодости. Моло­
дость рассматривается в Америке как принципиально проч­
ное и неизменное состояние. Это не может не подавлять
ее динамизм, ее целеустремленность и экспансивность. Если
молодость должна в соответствии со своими внутренними
законами полностью раскрыть свой потенциал и тем са­
мым исполнить свой смысл, то очевидно, что она должна
смотреть вперед и дальше самой себя; все ее идеалы долж­
ны находиться в будущем; она с радостью должна ожидать
времени уже-больше-не-юности. Ведь как только движе­
ние останавливается, ему сразу же приходит конец.
264

Это кажется само собой разумеющимся. И все же
американский идеал молодости — это, вне всякого, со­
мнения статичный идеал. Как же может то, что по самой
сути динамично, стать статичным? Это возможно благо­
даря тому, что господствующим идеалом в Америке явля­
ется не идеал молодости, а идеал детства. Детство дей­
ствительно, по крайней мере в определенном смысле, ста­
тичный возраст; пока продолжается детство, ребенок есть
ребенок со специфическими неизменными свойствами.
Разумеется, тело и душа растут, но происходит это бес­
сознательно, без какого-либо взгляда в будущее. В тече­
ние этого периода сознание находится в статическом со­
стоянии, напоминающем то, в котором Адам пребывал в
раю; ребенок играет, но не работает; онмечтает и фанта­
зирует, но не мыслит. Самое же главное, что у него нет
никаких определенных целей. Тогда как динамичная жизнь
любого рода должна либо видеть перед собой некую цель,
либо ощущать в себе некую направленность. Поэтому при
своем возникновении живая динамика обладает чрезвы­
чайно мощной ударной силой; отсюда безудержный ра­
дикализм всякого юношеского идеализма. Но у ребенка
нет идеалов. Он вообще не живет в координатах време­
ни. Эмпирически это может выражаться лишь в статике.
Этим же объясняется и своеобразие американской моло­
дежи: в Америке господствует специфическая точка зре­
ния, в силу которой американской молодежи свойствен
опасный инфантилизм.
Вспомним теперь несколько явлений, описанных в
предыдущих главах. Кажется, что идеал социальной жиз­
ни воплощен в детском саду; отсутствует всякая способ­
ность ощущать различия, нюансы; все видится в чернобелом цвете. Нет и никакого понимания духовных и ин­
теллектуальных ценностей. Господствуют прямо-таки дет­
ские идеалы «желания всем нравиться», популярности.
Но тем же смыслом обладают и многие другие типичные
явления. Так, нет другого цивилизованного человека, ко­
торый был бы столь же интеллектуально пассивен, как
американец. Американец поглощает информацию, как
песок впитывает воду; в худшем случае он подобен при
265

этом решету. В лучшем же случае и чаще всего он делает
это как ребенок. Ребенок воспринимает окружающее
почти абсолютно пассивно, поскольку его нервная систе­
ма еще не способна к концентрации. В Соединенных
Штатах, по всей видимости, не меньше, чем где-либо еще,
индивидов, которые способны к длительной оригиналь­
ной и активно-сосредоточенной установке, — и это вовсе
не относится исключительно к специальным вопросам.
Однако повсеместная атмосфера детского сада препят­
ствует любым попыткам более высокого развития. Чтобы
не нарушать гармонии с окружающими, даже лучшие люди
Америки, за редким исключением, придерживаются этой
всеобщей детской установки, что неизбежно приводит к
соответствующей задержке развития. Тому же, кому это
суждение покажется парадоксальным, я предлагаю пораз­
мыслить над тем, почему почти все примеры успешной
сосредоточенности американцев относятся к области ад­
министрирования, а оно, как известно, требует минималь­
ных духовных усилий. Если американцы до такой степе­
ни цепляются за факты и вещи, что в иных случаях они
должны их буквально потрогать, чтобы поверить в их су­
ществование, и что они едва ли могут представить себе
понимание более высокого рода, чем воплощенное в ста­
тистических отчетах или в лучшем случае в доказанной
жизненной важности, то это зависит прежде всего от их,
характерной для детского ума, неспособности к интен­
сивной абстракции. Кроме того, этим же объясняется и
то, почему они питают столь сильную антипатию к иро­
нии, юмору и сатире. В этом отношении они выступают
антиподами французов. Лэнгдон Митчелл писал в своей
превосходной книге «Understanding America»*: «Ясная и
краткая интеллектуальная констатация моральной или
какой-либо иной несообразности вызывает у романца смех
и забавляет его, или, по крайней мере, кажется, что за­
бавляет. Схваченное интеллектом и проясненное несоот­
ветствие между идеалом и действительностью возбужда­
ет в нем веселье, то есть остроумие вызывает у него ра* «Понимание Америки» (англ.).
266

достное настроение. В нас остроумие редко будит весе­
лье; американец, напротив, становится беспокойным и
меланхоличным, когда острый разум направляет свой хо­
лодный, яркий интеллектуальный свет на несоответствие
между идеалом и действительностью, между тем, что дол­
жно быть, и тем, что есть. Это разочаровывает его, погру­
жает в пессимистическое настроение. Так не должно быть,
и это его раздражает». Такова же и обычная реакция ре­
бенка. Сальвадор де Мадариага, остроумнейший из ныне
живущих испанцев, отмечает, по сути дела, то же самое:
«Американцы непосредственны, искренни и спонтанны,
как дети. Они хотят знать, ибо они любопытны, но не
потому, что хотят извлечь из опыта какие-то преимуще­
ства. Они просто хотят знать. Они испытывают жажду
знаний — фактов, историй. Но и крепкие, здоровые дети
испытывают глубокую антипатию к мышлению. Знание —
да. Но принципы и теории — это нечто совершенно иное.
Мысли опасны. Бог знает куда они могут завести. Так
становятся радикалами; а лишь только мальчики захотят
стать радикалами, тотчас вся детская станет с ног на го­
лову и мальчики всерьез поссорятся, причем не только
из-за политических игрушек, из-за которых они ныне
разделились на республиканцев и демократов, которые
похожи друг на друга, как одно яйцо на другое». Не да­
дим сбить себя с толку той мысли, что, с другой сторо­
ны, любой нормальный ребенок с его богатейшим внут­
ренним миром и фантазией — гений по сравнению с обыч­
ным взрослым: он таков лишь в своем собственном мире
игры. Конечно, в то же время этот мир может быть ми­
ром богов. Но это ничего не меняет в слабости ребенка и
его неспособности занять реалистическую взрослую точ­
ку зрения. А в первую очередь это ничего не меняет в
том, что взрослый, подобный ребенку, лишенный при этом
детской одаренности, лишь накапливает в себе все то
негативное, что есть в ребенке.
Что же нужно, чтобы Америка как можно быстрее
выросла из своего нынешнего состояния? В этом, как и
во всем, помочь может лишь познание. В первую оче267

редь необходимо понять, в чем заключается извращен­
ный характер американского воспитания, причем не толь­
ко в частностях и фактах, а в принципе.
Основная ошибка американской системы воспитания
состоит в том, что детский сад является лучшим воспита­
телем, чем семья. На основании всего вышесказанного
это можно доказать одной-единственной фразой: детский
сад несет главную ответственность за формирование иде­
ала молодости как непреодолеваемого статически инфан­
тильного состояния.
Любой ребенок привыкает к детскому саду с легкос­
тью, ибо последний формирует социальную жизнь имен­
но того рода, которая соответствует изначальным инстин­
ктам ребенка. Каждый ребенок кажется прежде всего
невероятным эгоистом, но тем не менее у него еще нет Я.
Его эгоизм означает не большее чем, скажем, инстинкт
самосохранения диктатора. А в самом начале своей жиз­
ни он даже вынужден быть эгоистом, ибо в этой фазе
своей жизни ребенок полностью находится на попече­
нии других, а его собственная задача состоит лишь в том,
чтобы показывать, в чем он нуждается. Разумеется, ин­
стинкт самосохранения остается в продолжении всей
жизни. Однако сознание, характерное для самого ранне­
го детства, которое — в противоположность физическо­
му или физиологическому — можно обозначить как пси­
хологическое, представляет собой не сознание Я, а нео­
пределенное нечто, из которого скорее разовьется арти­
кулированное групповое сознание, а вовсе не сознание
Я, которое есть нечто большее, чем продолжение инфан­
тильного эгоизма: ведь сознание Я предполагает уровень
дифференцированности, которого еще не может быть у
ребенка. Этим объясняется, почему в истории мы гораз­
до раньше сталкиваемся с четко обособленными и хоро­
шо организованными группами, чем с индивидуальностя­
ми. При таких обстоятельствах принципиально более лег­
кой является задача социализации детей. Если она и выг­
лядит трудной (полномасштабный детский сад был изоб­
ретен недавно), то это вызвано тем, что, с одной стороны,
этот процесс слишком прост, с другой — он сильно отли268

чается от социализации взрослых. Укротить льва трудно
не потому, что эта задача сложна, а потому, что она слиш­
ком проста. Разумеется, социализация человека необхо­
дима. Чтобы достичь своего полного осуществления, он, в
отличие от животного, должен учиться; природа не за­
вершает процесс его роста. Вследствие этого инфантиль­
ный эгоизм, если предоставить его самому себе, вполне
благополучно продолжает свое существование с тем ре­
зультатом, что индивид — не только внешне, но и внут­
ренне — страдает от него не в меньшей степени, чем
группа, ибо он не достигает внутренней гармонии. Сле­
довательно, повторюсь, социализация ребенка безуслов­
но необходима. Но, с другой стороны, глава «Социализм»
привела нас к пониманию того, что, в отличие от соци­
альных, индивидуальные величины независимы. Далее, ин­
стинкты, которые в конечном счете приводят к разверты­
ванию дифференцированной личности, не тождественны
примитивному инстинкту самосохранения. В силу этого
социализация не может способствовать развитию ребен­
ка в личность. И, наоборот, все лучшие умы Европы еди­
ны в том, что современный человек из-за слишком ин­
тенсивного учения излишне социализирован и что имен­
но в этом, а не обратном заключается истинная опасность.
Америка же по своей сути — социалистическая страна,
поэтому детские сады и школы должны иметь в ней даже
большее, чем в Европе, значение. Однако все имеет свои
границы. Если система ведет к господству инфантилизма,
то это значит, что в ней должен быть какой-то основа­
тельный дефект. А дело обстоит так именно потому, что
идеализация ребенка логически ведет к тому, что адапта­
ция к детскому саду остается идеалом для всей поздней­
шей жизни. Тенденция к этому подкрепляется еще и тем,
что безличная механистичность того, что именуется в
Соединенных Штатах «серьезностью жизни», заставляет
каждого взрослого с большей, чем где-либо еще в мире,
тоской бессознательно оглядываться на рай своего дет­
ства. В мире американских взрослых безраздельно гос­
подствует закон бизнеса. Там его особенности проявля­
ются в более чистом виде, чем где-либо еще. Больше, чем
269

где-либо еще, бизнес в Америке ориентирован на то, что
доступно механизации и стандартизации. И он предос­
тавляет меньше, чем где бы то ни было, пространства для
развития человека во всестороннюю личность: все это не
может не вести, с одной стороны, к атрофии всего чело­
веческого (именно поэтому американец так часто отвра­
тительно сентиментален: сентиментальность представляет
собой компенсацию скучного и сухого интеллектуализ­
ма примитивной эмоциональной жизнью), а с другой —
к еще более крайней идеализации всего примитивно че­
ловеческого, чьим высшим проявлением является именно
ребенок.
Набросанной выше логике подчинена вся американ­
ская жизнь. Каждая девочка в первую очередь хочет быть
в детсадовском смысле «популярной». И остается такой
до своего смертного часа. Седовласые дамы требуют, что­
бы о них говорили, как о the girls, точно как в дни моего
детства и юности маленькие девочки хотели, чтобы их
как можно раньше начинали именовать «юными дама­
ми». То же самое mutatis mutandis относится и к мальчи­
кам и тому, что из них выходит. Когда в школах и универ­
ситетах выше всего ценится normalcy, то highbrotf обре­
чен, когда каждый институт похваляется, что он «демок­
ратичнее» всех остальных, то и каждый юноша в первую
очередь стремится к тому, чтобы быть «привлекательным»
(пожалуй, это выражение лучше всего передаст смысл
американского likeable). Но человек может быть привле­
кательным для всех лишь в двух и не более случаях: если
он святой или если он абсолютно средний человек без
малейших признаков какого бы то ни было превосход­
ства над другими людьми.
Тут мы, кажется, приближаемся к практическим про­
блемам. Превосходящее все разумные размеры влияние
детского сада объясняется тем, что в Северной Амери­
ке семейная жизнь ценится невысоко, ей пренебре­
гают или понимают ее настолько превратно, что она
практически не способна к созданию тех ценностей,
* Далекий от жизни ученый, интеллигент (англ.).
270

которые она должна создавать. Сразу добавлю, что
семейная жизнь так низко ценится отчасти потому, что
здесь мы сталкиваемся с ситуацией, когда, что называет­
ся, «зелен виноград», ибо жилищные трудности и многое
другое делают нормальную семейную жизнь почти не­
возможной для большинства населения. Не стоит ставить
в вину небогатым родителям, что они предаются иллюзи­
ям, которые, с одной стороны, вызваны нуждой, а с дру­
гой — способствуют их же благу. Но главным образом
причиной невысокого престижа семейной жизни являет­
ся то соображение, что она не развивает в человеке его
социальную сторону. Разумеется, она этого не делает. Но
именно в этом заключается ее безусловная ценность.
Если детский сад и школа создают наилучшее силовое
поле для целей социализации, то настоящий родной дом
способен лишь развивать индивидуальные инстинкты, а
следовательно, закладывать основы подлинной личности.
Единственным импульсом, направленным на выделение
человека на фоне других людей, которого не отнять у
детского сада, является импульс к конкуренции, которая
очевидным образом достигла в американской жизни чрез­
вычайного развития. Но и конкуренция принадлежит со­
циальной, а не собственно личной жизни.
Всеобщим результатом американского воспитания
является, таким образом, своего рода детсадовский соци­
ализм. То, что дело обстоит именно так, особенно убеди­
тельно доказывает новейший «аморализм» более зрелой
молодежи, который, что естественно, находится в осо­
бенно острой оппозиции к детству. Ошеломляющую не­
посредственность и бесстыдство этого аморализма следу­
ет, собственно, отнести еще к детской невинности, кото­
рая составляет лучшую сторону эксгибиционизма. Но
истории, которые рассказывает судья Линдсей, выглядят
абсолютными выдумками. Например, сокурсницы Милдред находили «аморальным», что она состоит в половой
связи с парнем, страдая в это же время венерическим за­
болеванием, и послали делегацию к судье с просьбой поло­
жить этому конец. Или Мод сказала, что она никогда не
будет снова встречаться с Гансом, что он так глуп, что —
271

это уж слишком! — она должна была пойти в аптеку и
купить у продавца содовой презервативы. И кончаются
эти истории совсем как сказки. Например, потом Миллисент родила ребенка, оставила его у себя (избавившись
от нескольких других прекрасных бездетных пар) и всю
жизнь жила после этого со своим мужем в счастье и ра­
дости. Я едва ли знаю в Соединенных Штатах хоть один
аспект социальной жизни, к которому бы не относилось
то же самое, а именно: чтобы затянувшееся детство не
было бы истинной причиной различных пороков и кари­
катурных ситуаций. В этом коренится и вызывающая ужас
даже в самом сильном мужчине привычка клубных дам
выносить обо всем и вся радикальные и одновременно
безапелляционные заключения, чрезвычайно часто осно­
вывающиеся на разоблачениях в самом неприятном смыс­
ле этого слова, и их жажда выслушивать ежедневные
многочасовые доклады друг друга о своих годах учения,
доходящие вплоть до эпохи их прабабушек (за что я лич­
но им очень обязан).
Мы отметили, что инфантильному социализму могло
бы успешно противодействовать лишь усиление и увели­
чение влияния семьи. В чем же состоит это влияние? Оно
очевидным образом зависит от той особенной роли, ко­
торую в детском сознании изначально играют отец и мать1.
Психоанализ уже давно установил, что отец и мать,
кроме своей психологической и вполне очевидной роли,
играют в душе ребенка еще более важную роль — роль
символов. Но один важный вывод из этого открытия до
сих пор не сделан. Этот вывод состоит в следующем. Если
человек вообще приходит к самому себе благодаря кон­
такту с окружающим его миром, художник — благодаря
своему произведению, человек, стремящийся к чему-ни­
будь, — благодаря своему идеалу, то сущность детского
1

Данный раздел, насколько он затрагивает принципиальные
вещи, частично является воспроизведением моей статьи «Об
отношении между детьми и родителями», опубликованной в
журнале «Путь к совершенству», № 12.
272

состояния характеризуется тем, что в этом состоянии
все определяющие центры находятся вне круга его
Я. То, что так обстоит дело, когда ребенок находится в
утробе матери, а позднее — в том смысле, что он нужда­
ется в руководстве, совершенно очевидно. Но это проис­
ходит также и потому, что отец и мать, по сути дела, вы­
полняют за ребенка его персональные духовные и душев­
ные функции. Его личность вообще невозможно вырвать
из связи с родителями без процедуры насильственного
абстрагирования. На этом основывается то поистине ре­
шающее значение, которым обладают самые ранние дет­
ские переживания; отсюда проистекает опасность связан­
ных с родителями впечатлений, искажающих и разруша­
ющих сознание ребенка: то, что кажется внешним пере­
живанием, на самом деле представляет процесс, протека­
ющий во внутреннем мире ребенка. Возникает вопрос:
если дело обстоит именно так, то как должны отец и мать
относиться к своему ребенку, чтобы его душа стала спо­
собна к максимально полному развитию? Ответ таков:
мать должна воплощать принцип близости, а отец — прин­
цип дистанции, ибо эти принципы они воплощают от са­
мой природы. Для маленького ребенка мать «есть» его
собственное внутреннее единство, а отец «есть» его воз­
вышение над уровнем своих естественных инстинктов.
О роли матери я едва ли смогу сказать что-либо су­
щественное — она очевидна. Мать должна быть как мож­
но ближе к ребенку, материнское чрево остается симво­
лом, действительным для всякого возраста. И потом, в
первые годы жизни ребенка матери столь редко не справ­
ляются со своими функциями, что здесь речь вообще не
может идти о какой-либо всеобщей проблеме; в период,
когда женщина исполняет исключительно волю природы,
она так близка к ней, что непреодолимый инстинкт про­
сто заставляет ее поступать правильно. Что же касается
тезиса о роли отца, то он требует более обстоятельного
разъяснения, поскольку сегодня прямо говорят о том, что
авторитарная отцовская установка свелась ad absurdum.
Разумеется, это так. Но не потому, что ее смысл ложен —
ведь она оправдывала себя в течение тысячелетий, — а
273

потому, что традиционное воплощение этого смысла не
соответствует современным психологическим условиям.
Дистанция должна соблюдаться. Но существует иной, и
лучший, нежели деспотия, способ соблюдать дистанцию
по отношению к другому. Чтобы с самого начала пра­
вильно поставить проблему, отметим: самую большую
дистанцию создает не черствость, — наоборот, грубые
формы обхождения всегда представляют собой выраже­
ние бессознательной фамильярности, — а любезность. По
этой причине все народы, стремящиеся ко всеобщему
равенству, испытывают такую сильную антипатию ко всем
формам вежливости.
Для начала приведу два европейских примера. То, что
причиной трудностей является не само по себе соблюде­
ние дистанции, а лишь его традиционное проявление,
доказывается противоположным примером отцов, кото­
рые понимают свое отцовство как функцию близости. Есть
аналитики, которые буквально с рождения проводят со
своими детьми сеансы психоанализа и с самого младен­
ческого возраста заставляют их проделывать это с собой.
Результатом является то, что эти дети становятся неверо­
ятно распущенными, не знающими никакой дистанции
по отношению к кому или чему бы то ни было, неспособ­
ными к самостоятельной деятельности и имеющими бу­
дущее разве что как психоаналитики. Другой пример дает
австрийская аристократия, где, насколько я знаю, царят
«самые счастливые» семейные отношения, в которых нет
ни малейшей напряженности, что объясняется тем, что
отцы относятся к своим детям точно так же, как матери.
Для продуктов такого воспитания, как правило, характер­
ны женские, а не мужские добродетели, они редко спо­
собны самостоятельно творить свою судьбу. Ни один класс
в мире не порождал с учетом его одаренности менее зна­
чительных мужчин, ибо, следует отметить, австрийский
аристократ как тип вовсе не бездарен, напротив, он обла­
дает тонким вкусом и зачастую очень талантлив, но ему
недостает инициативы и твердости.
А теперь вернемся к Америке. Чего же больше в аме­
риканском отце: материнских или отцовских черт? Нич274

то так не бросается в глаза европейцу, как то, насколько
часто по воскресеньям и праздникам американский отец
занимается детьми, в то время как их мать, надев очки,
читает умные книжки, а также то, как редко американс­
кие дети уважают своего отца; как правило, они относят­
ся к нему с уважением лишь как к более искушенному
участнику их игр. А что им остается, если он ничуть не
лучше детей? Ведь мужчина играет роль либо раба, либо
прислуги. Кроме того, он инфантилен и потому действи­
тельно ни в чем их не превосходит.
Действительно ли это связано с противным здравому
смыслу воспитанием? Подлинный смысл принципов бли­
зости и дистанции, руководящих всеми психическими
процессами, состоит в том, что на первом основывается
органическое единство, а от второго зависит напряже­
ние, благодаря которому возникает кинетическая энер­
гия. Без напряжения не может быть не только никакой
продуктивности, но также и никакого контроля над всей
структурой в целом, который осуществлялся бы какимнибудь одним определяющим центром. Человек ровно
настолько является мужчиной, а не женщиной, насколь­
ко демократическая республика единства подчинена
иерархии руководящих духовных сил. Далее, он ровно
настолько же является мужчиной в отличие от ребенка: в
этом контексте отношение между мужчиной и ребенком
состоит в том, что то, что сначала проявляется как мужс­
кой характер, в ходе своего развития сублимирует в ду­
ховный принцип, а потому совершенно в порядке вещей,
что становящаяся самостоятельной женщина в том же
самом смысле становится и более мужественной. Тот факт,
что как в женщине, так и в ребенке изначально господ­
ствует принцип единства, объясняет, почему женщины и
дети, а не мужчины и дети наилучшим образом понима­
ют друг друга. Из этого становится ясно, какая роль в
воспитании должна отводиться отцу. В той мере, в ка­
кой отец сумеет держать дистанцию по отношению
к ребенку, в последнем само собой будет развивать­
ся превосходство по отношению к своим естествен­
ным инстинктам, а это означает: в той же самой мере
275

определяющим в нем будет становиться духовный
принцип. Примеры аналитиков, австрийских аристокра­
тов и американцев ad oculotf демонстрируют нам, на­
сколько плачевны последствия того, когда отец занимает
место матери. И, наоборот, самые сильные мужчины были
именно в те исторические эпохи, когда отец был автори­
тарен; так и Америка в великую эпоху патриархального
пуританизма была по своей сути страной сильных муж­
чин. Но почти все сильные мужчины всех времен и наро­
дов происходили из семей, в которых царила не австрий­
ская гармония, а отношения, для которых было характер­
но высокое напряжение, что, однако, не означало то, что
их можно было назвать «несчастливыми», — в них гос­
подствовала напряженная, а потому продуктивная, а не
разряженная и, как следствие, расслабляющая атмосфе­
ра. Что я имею в виду, лучше всего разъяснят, пожалуй,
примеры Англии и Китая. В современной Англии патри­
архальный авторитарный принцип вряд ли когда-нибудь
обретет силу. Зато там как нечто совершенно естествен­
ное почитается собственная воля, если она, разумеется,
не выходит за рамки обычая. Поскольку же последний
требует вежливости, сдержанности и такта, то факти­
ческое превосходство отца по отношению к ребенку не­
произвольно приводит к тому, что сдержанность отца
достигает того же самого результата, что и утверждение
своего авторитета, однако с тем преимуществом, что маль­
чик с самого начала чувствует себя не скованным, а сво­
бодным. В Древнем Китае сын становился таковым лишь
после смерти отца. Но, с другой стороны, и там патриар­
хальные отношения не имели тех дурных последствий,
которые так часто проявлялись на Западе, поскольку ки­
тайский отец пользовался своим безусловным авторите­
том в рамках требуемой обычаем сыновней любви, кото­
рая в зародыше душила всякое лишь только вероятное
движение в противоположную предначертанной отцом
сторону. На Дальнем Востоке κ маленьким детям отно­
сятся с большей нежностью, чем где бы то ни было. Имен* Наглядно (лат.).
276

но поэтому там едва ли когда-нибудь появятся непослуш­
ные или капризные дети. Ведь ребенок изначально хочет
следовать; наиболее распространенная причина того, по­
чему он непослушен, состоит в том, что у него еще отсут­
ствует самоконтроль, и поэтому он нуждается в понима­
ющем суггестивном воздействии, поэтому он презирает
всякого взрослого, не умеющего добиться послушания. В
Китае объективация авторитета в обычае не допускает
того, чтобы пострадали личные отношения отца и сына.
Например, типичное сопротивление, вызываемое необ­
ходимостью учиться, отец предотвращал посредством того,
что он не обучал сына самолично, а доверял его с этой
целью кому-нибудь из своих друзей.
Теперь должно стать ясным, что, учитывая контекст
этой главы, подверглось в Соединенных Штатах искаже­
нию. О роли матери, повторюсь, мы не будем более рас­
пространяться: она очевидна. У меня не сложилось впе­
чатления, что американские матери в меньшей степени
обладают материнскими качествами, чем матери иных
народов. Они просто наверняка обладают ими в той же
самой степени, иначе привязанность к матери не была
такой всеобщей. Однако, с другой стороны, она настоль­
ко чрезмерна, что ее позитивный характер превращается
в свою противоположность. Чрезмерное материнское вли­
яние вызвано тем, что мать в бессознательном американ­
цев играет как свою собственную роль, так и роль отца;
она образует содержание как комплекса матери, так и
комплекса отца. А это означает, что она по отношению к
ребенку выступает в роли «взрослого». Именно она, а не
отец. Разумеется, женщина при любых обстоятельствах
есть по своей сути взрослый человек. Она с самого нача­
ла женщина и никогда не была ребенком, который еще
не женщина, а только когда-нибудь ею станет. С самого
начала она отстаивает обычай, порядок и норму; двухлет­
няя девочка полностью в курсе дела по поводу флирта,
сердечных дел и поцелуев, материнской заботы и воспи­
тания — она лишь выражает свое знание в соответствии
со своим возрастом. И, наоборот, то, что, согласно вечно­
му закону природы, в душе ребенка способен разбудить
277

лишь отец, в американской системе не может развернуться
в национальное явление. Мужчина остается инфантиль­
ным. Этим объясняется как существование, так и смысл
того аномального, поистине чудовищного комплекса мате­
ри, гротескные размеры которого столь живописно симво­
лизирует национальный праздник Mothers day*. Американ­
ский мужчина всю свою жизнь каждую женщину видит
сквозь призму комплекса матери: мать является для него
прообразом зрелости вообще. Этим же обусловлена проч­
ная зависимость мужчины от женщины как таковой, пред­
ставляющая собой совершенно иной род зависимости, чем
тот, который характерен для романских народов. В Амери­
ке то, что привязывает мужчину к женщине, никак не связа­
но с полом — здесь речь идет о взаимоотношениях взросло­
го и ребенка. Женщина, единственно и вечно взрослая, яв­
ляется для мужчины символом всего того, что выше него, к
чему он может относиться с уважением. «Для юношей —
вдохновительница, — пишет Сальвадор де Мадариага, —
для зрелых мужчин — руководительница; сначала как воз­
любленная, затем как тетушка нации женщина правит
Америкой, ибо Америка — это страна мальчиков, которые
не хотят становиться взрослыми. В компетенции женщи­
ны находится все то, что по праву принадлежит взрослым:
всеобщие идеи, эстетический вкус, культура и мировоз­
зрение. А вокруг мальчики живут веселой, деятельной
жизнью. Она же отваживается на исследование небес и
преисподней индивидуализма, на ответственное мышление
большого размаха и свободное экспериментирование в
жизни. Мальчики относится к ней с восхищением — прежде
всего из-за ее красоты, затем из-за ее ума, образованности
и мудрости. Как возлюбленная нации она сохраняет маль­
чиков со всеми их склонностями здоровыми и веселыми;
как ее тетушка, она решила, что им больше не следует
пить, — так они и стали «сухими». Нельзя сказать, что они
сделали это с большой охотой. Однако если их спросить об
этом, они сначала вздохнут, затем усмехнутся, покосятся
на Нее и пробормочут: ну нам же самим так лучше».
* День матери (англ.).
278

К сожалению, на самом деле им так не лучше. Если
бы женщина действительно могла бы быть всем тем, что
в ней видят и чего то нее ожидают мальчики, американ­
цы не остались бы инфантильными. Когда я изучал Аме­
рику, я впервые осознал, что в греческой идее гомосексу­
альной любви как воспитательного средства была доля
правды. Несомненно, эта идея не может служить образ­
цом для подражания. Однако когда осознанный дух впер­
вые появился на Земле в своем интеллектуальном аспек­
те, в конечном счете не было ничего противоестествен­
ного в том, что он пытался защититься от любого воздей­
ствия, которое могло бы затормозить его рост, даже при
помощи самых радикальных средств.
Завершим эту главу кратким рассмотрением двух важ­
нейших позитивных результатов, которых обычно дости­
гает соблюдающая дистанцию позиция отца. Возможно,
я буду скорее понят, если прежде всего скажу о реакции,
которую вызывает в родителях внимание к детям. Едва
ли можно оспорить тот факт, что воспитание, которое
родители дают детям, почти ничего собой не представля­
ет по сравнению с тем воспитанием, которое они сами
при этом получают от своих детей. Какими собранными
должны быть родители под их острым взглядом и перед
их безошибочной памятью! И какую это приносит им
пользу! Итак, глубочайший смысл этого позитивного воз­
действия состоит в том, что дети заставляют родителей
считаться с не поддающимися разгадке иррациональ­
ными фактами и испытывать к ним глубокое уваже­
ние. Поэтому англичане, которые понимают детей лучше
всех других европейцев, говорят о His Majesty the Baby.
Если ребенок все-таки не понятен взрослому, то в той же
мере верно и обратное: отец не входит в сферу того, что
является для ребенка непосредственно понятным. Соблю­
дающий дистанцию отец, кроме всего прочего, воплоща­
ет для ребенка иррациональную судьбу. С этим он дол­
жен будет считаться в течение всей свей жизни. Свобода
* Его Величество ребенок (англ.).
279

способна совсем не на многое, вся мудрость начинается с
amor fatf. Таким образом, не объясняющий всего и вся,
не потакающий всем желаниям ребенка отец может на­
ряду со всеобщим принципом самоконтроля привить ре­
бенку и принцип терпеливого и безропотного признания
судьбы. Но одновременно с ним, поскольку ребенок, ес­
тественно, любит отца, и принцип благоговения. И важ­
ность этого невозможно переоценить. Любовь увекове­
чивает то, что есть, но благоговение ведет к чему-то бо­
лее высокому. Гёте писал, что «благоговение, с которым
никто не рождается, есть, однако, то, от чего зависит все,
если человек должен стать человеком во всех смыслах».
Согласно Гёте, следует равномерно развивать в себе три
вида благоговения: благоговение перед тем, что выше нас,
перед тем, что ниже нас, и перед тем, что нам равно.
Благоговение перед «тем, что ниже нас», — это то, что
ребенок развивает в родителях. Но благоговение перед
«тем, что выше нас», может вызвать к жизни, причем с
неприметностью и неотвратимостью природного процес­
са, лишь соблюдающий дистанцию по отношению к ре­
бенку отец. И только это благоговение способствует ду­
шевному росту. Человек перерастает границы своего дан­
ного состояния, лишь вставая в оппозицию другому чело­
веку, за которым он сам признает более высокий статус.
Если один человек встречает другого и первое, что он
думает, это: «Я такой же, как и он», то он никогда от него
ничему не научится, будь тот воплощенным божеством.
Но если его изначальной установкой является благогове­
ние, тогда даже самый великий может чему-нибудь на­
учиться у самого незначительного. Конечно, в человеке,
который хвастает, что «он смотрит прямо в лицо Богу
Всемогущему», может быть нечто само по себе симпатич­
ное. Однако опасность заключается в том, что в таком
случае он смотрит на Него как на какого-нибудь человека
с улицы, каких великое множество, но это означает, что
произошедшая в нем встреча с Высшим потрачена впус­
тую... Сегодняшняя Америка враждебна любой форме
* Любовь к року (лат.).
280

благоговения. В этом она безусловно и во всех отношени­
ях не права. Когда зрелые мужчины должны всеми сила­
ми добиваться благосклонности мальчишек, когда счита­
ется правильным, что признанная ценность склоняется
перед безоговорочной примитивностью, тогда отсутству­
ет всякая внутренняя возможность развития. Определен­
ный сорт американских писателей с недавних пор поста­
вил себе задачей низвергать с пьедестала великих людей.
Но ведь тем самым сводится на нет и их собственная
творческая ценность. Личная жизнь абсолютно всех лю­
дей в равной мере не интересна. И, напротив, духовная
жизнь одного-единственного великого ума, рассмотрен­
ная правильно, способна возвысить целые народы. Так
мир Белого Человека однажды стал христианским...
В заключение следует ответить на один вопрос, кото­
рый, вне всякого сомнения, поставят люди, склонные к
сентиментальности: а не страдает ли от соблюдения дис­
танции любовь? Весь опыт всех эпох доказывает обрат­
ное. Ребенок хочет видеть в отце всемогущего «Бога».
Поэтому ребенок любит слишком близкого с ним отца
ничуть не больше, чем строгого, — инстинктивно же он
его презирает. Сыновей, любивших своих отцов, боль­
ше всего было именно в те эпохи, когда вопрос о товари­
щеских отношениях между ними вообще не ставился. Ибо
в силу самой природы вещей любовь в своей подавляю­
щей части состоит из уважения и только так и может
существовать.

ЖЕНСКОЕ ГОСПОДСТВО

В первой части этой книги мы установили, что изна­
чальные природные силы и процессы могут подчиняться
лишь мощным духовным силам и что только последние в
состоянии направить их по иным, нежели их исконные,
путям. Окружающий мир неизбежно изменяет человека,
каждый континент, даже каждый особенный ландшафт
порождает его специфическую разновидность. Но духов­
ные установления способны противостоять природным
воздействиям, поддерживать равновесие с ними и даже
иногда брать над ними верх. Этим объясняется возмож­
ность сохранения на чужой почве аутентичного унасле­
дованного типа, яркими примерами чего являются индий­
цы и евреи. Наиболее же могущественная из всех при­
родных сил воплощена в поле. Немногие женщины, име­
ющие детей, не подвержены, по крайней мере в течение
какого-то периода времени, «комплексу всемогущего
Бога». Все очень естественно: в существовании Бога-творца
можно сомневаться; однако если Он существует и создал
мир, как это описывает библейская традиция, то Он не
совершил ничего чудесного: творение мира из ничего яв­
ляется лишь увеличенным отражением того, что человек
совершает каждое мгновение; человек нечто мыслит —
тотчас же это нечто оказывается в мире духовных обра­
зов. И, наоборот, зарождение ребенка по испокон веков
практикующемуся методу есть в высшей степени чудес­
ный процесс. И если чудо является одновременно тем,
что приносит высшую земную радость, то объективно
наличные силы получают все, что только может им спо­
собствовать, от субъекта. Поэтому ни одна эпоха глубо­
кого внутреннего переживания не рассматривала любовь
как нечто естественное — она считалась либо святой, либо
греховной. Испокон веков из всех инстинктов именно эрос
в наибольшей степени регулировался духовными предпи282

саниями. С самого начала человек инстинктивно созна­
вал, что никакой жизненный порядок не сохранится, если
его захватит и подчинит себе чудовищная сила, вопло­
щенная в поле. Поэтому с самого начала он включал ее в
свой религиозный порядок. Всякий раз, когда религия, в
самом широком смысле понятая как связь естественного
с духовным как своей причиной, теряла свою силу, это
вело к гипертрофии сексуальной жизни, что обуславли­
вало подрыв не только духовного, но и природного по­
рядка; когда господствующим становится то, что мы обыч­
но называем пороком, раса неизбежно вырождается или
вымирает. Такого подрыва не бывает в жизни животных
и даже в жизни тесно связанных с природой примитив­
ных народов. У них в большей или меньшей степени от­
сутствует сознание Я, и естественная гармония поддер­
живается сама собой; свободная воля не играет в их жиз­
ни никакой роли или же играет крайне незначительную.
Однако для обладающих духовным сознанием, наделен­
ных свободной волей мужчин и женщин сексуальная сила
действительно подобна взрывчатке. Если она не подчине­
на духу, то ее воспламенение будет иметь исключительно
опустошительные последствия.
Пол, по сути, есть в высшей степени таинственная
сила. Сегодня это яснее, чем когда-либо прежде, доказы­
вается тем, что, несмотря на все научные объяснения,
которые должны были бы снять с него покров тайны, он
еще больше, чем когда бы то ни было, занимает дух, сер­
дце и душу людей. Юноши и девушки утверждают, что
все относящееся к сексу совершенно просго, само собой
разумеется и чрезвычайно легко объяснимо, однако в глу­
бине души они ощущают все совсем по-другому; един­
ственное известное мне исключение составляют те, кто
совершенно пресытился сексом: утомленное животное
вообще ни о чем не думает. Утверждение так называе­
мых прогрессивных писателей, что новое поколение не
помешано на сексе, есть чистая бессмыслица: чем мень­
ше оно о нем думает, тем больше им занимается. А ре­
зультат поведения служит еще одним подтверждением
старого представления о сакральном (в смысле латинско283

го слова «sacer», которое, с одной стороны, означает «свя­
щенное», а с другой — «проклятое») характере сексуаль­
ного. «Вольнодеятели» — как можно назвать этот тип по
аналогии с устоявшимся выражением «вольнодумцы» —
постоянно демонстрируют признаки деградации, о кото­
рой мы впоследствии еще поговорим.
Сказанного достаточно, чтобы стало ясно, что лю­
бое объяснение эротических отношений, которое не
исходит из того, что в их основе лежит некое изначаль­
ное таинство, не научно и абсурдно и что вследствие
этого оно должно оказывать гибельное влияние на каж­
дого, кто им довольствуется, ибо духовные образы неиз­
бежно воплощаются в действительность. Рассмотрим же
эту действительность немного более подробно, причем
ограничимся прежде всего естественными отношения­
ми между мужчиной и женщиной, не оглядываясь на
моральные предрассудки, неважно, оправданны они или
абсурдны. В природе, там, где имело место разделение
на два пола, органический тип никогда не достигал сво­
его исчерпывающего выражения в одном поле, а всегда
лишь в их синтезе. Таким образом, с точки зрения при­
роды лишь мужчина и женщина вместе представляют
собой «человека». То, что это утверждение соответству­
ет истине в том что касается физического размножения,
очевидно. Но то же самое действительно и в том, что
касается индивидуальной жизни отдельного человека.
Мужчина нуждается в женщине не только сексуально,
но и психологически, и духовно; и точно так же женщи­
на нуждается в мужчине. Современные писатели на ос­
новании своего опыта общения с эмансипированными
женщинами иногда утверждают, что они намного мень­
ше нуждаются в мужском обществе, чем мужчины в
женском. Насколько это верно, мы рассмотрим позднее.
Однако применительно к нашим нынешним размышле­
ниям это мнение основывается на некоторой неточнос­
ти. Женщина кажется менее нуждающейся в мужчине,
чем наоборот, просто потому, что ей достается задача
заботиться о нем. Однако если ее забота неэффективна,
то ее разочарование намного глубже, чем разочарова284

ние мужчины, не достигающего определенной цели, ибо
его активная роль предоставит ему новые попытки, как
только он обнаружит соответствующие возможности. Но
психологически женщина для своего полного развития
нуждается в мужчине намного больше, чем наоборот,
поскольку ее жизненная модальность реактивна, то есть
ориентирована на ответ. Сотни тысяч эмансипирован­
ных женщин тешат себя иллюзией, что они испытывают
полное удовлетворение, даже если мужчина не играет в
их жизни главной роли. Однако, несмотря на весь мой
поистине необъятный опыт, мне еще не встречалась ни
одна женщина, которая как человек не уступала бы лю­
бой своей равной во всех других отношениях подруге
по полу, которая развивалась в союзе с подходящим ей
мужчиной. Даже американские клубные дамы — суще­
ства, для которых, кажется, специально было изобрете­
но романское слово «formidable»*, — признавались мне,
что старые холостяки представляют собой неполноцен­
ный и дефективный тип. То же самое и самым непос­
редственным образом относится и к старым девам, как
бы ни были они прогрессивны в своих словах и делах. И
тем и другим недостает того, что их дополняло бы и спо­
собствовало максимально полному самоосуществлению,
пробуждая в них силы, которые не в состоянии проявить­
ся самостоятельно. Идея бесполого «просто человека»,
которую современные мужчины и женщины столь ак­
тивно превозносят, правильна и хороша. Разумеется, че­
ловеческая природа содержит некое бесполое начало,
которое могло и должно было бы достигнуть как можно
более высокого уровня; я добавлю даже, что после тыся­
челетий чрезмерного подчеркивания различия полов
будет весьма позитивным, если в течениенекоторого вре­
мени основное ударение с равной силой будет делаться
на их общности и в результате разовьется то, что станет
наследственным владением и привилегией «человека во­
обще». Речь в этом случае идет не об эмансипации жен­
щины, а скорее о развертывании во всех людях обоих
* Страшный, грозный [англ.).
285

полов того, что принадлежит к роду homo sapiens Linné*
как таковому. Однако мужественность или женствен­
ность человека означает нечто более глубокое, чем его
человечность вообще, в том смысле, что Гёте называл
«матерями», а здесь мы имеем дело лишь с земной сущ­
ностью человека. Все творческие силы имеют либо муж­
ской, либо женский характер, и я еще не встречал ни
одного мужчины и ни одной женщины, которые в глу­
бине души не сознавали бы, что относительно земли твор­
чество представляет собой одновременно и нечто высо­
чайшее, и нечто глубочайшее. Недаром все боги счита­
лись в первую очередь творцами.
Конечно, мужчина как таковой никогда не соверше­
нен, так же как и женщина как таковая. Но это основной
жизненный факт, который следует просто принять. И
каждый выдающийся мужчина, и каждая выдающаяся
женщина с радостью его признавали, а не похвалялись
собственной самодостаточностью. Ведь ни одна часть уни­
версума не является по-настоящему самодостаточной, все
они зависят друг от друга. Современное мышление дела­
ет главный акцент на этой зависимости и обязательствах
отдельного человека перед своим ближним или группой
даже там, где этот акцент фактически тормозит индиви­
дуальный рост. Почему же тогда это акцентирование сле­
дует отрицать в том одном-единственном случае, в кото­
ром неполнота, признанная и правильно оцененная, обус­
лавливает счастье, рост, подъем и вдохновение и в кото­
ром ее отрицание является совершенно бесплодным?
Существует лишь один результат, достигаемый чрезмер­
ным акцентом на «человеке самом по себе», который не
является чисто негативным, — появление некоего третье­
го, подобного бесполым рабочим пчелам и муравьям, че­
ловеческого типа. При таких обстоятельствах проблему
максимального развития мужчины и женщины можно
решить лишь в том случае, если они достигнут состояния
оптимального взаимного равновесия, — но не в смысле
изолированного развития каждого из них. Из этого пра* Человек разумный по Линнею (лат., φρ.).
286

вила существует только одно исключение, не являющее­
ся чем-то абсолютно неполноценным: я имею в виду ис­
тинного аскета. Но и в этом случае речь в действительно­
сти идет о том, что полярность жизни оказывается пере­
несенной на какой-то другой уровень. Психологически
любой аскет представляет собой влюбленного, но влюб­
ленного каким-то извращенным образом. И если он не
общается с людьми противоположного пола (я не говорю
здесь о гомосексуальности: она представляет собой слу­
чай аномальной биполярности), то он тем больше обща­
ется с тем, что он сам называет более высокой самостью
или Богом, что в психологическом отношении равнознач­
но. Чрезвычайно примечательно, что все мистики исполь­
зовали эротические образы.
Итак, решающий факт состоит в том, что с точки зре­
ния природы мужчина и женщина лишь вместе состав­
ляют человека. Индивидуальный статус того или иного
мужчины или той или иной женщины может быть каким
угодно, но каждый из них является словно бы одним из
двух фокусов эллиптического силового поля, и ни один
не сможет полностью раскрыть свой потенциал, если эта
истина не воплотится в реальности. Этим я хочу сказать
не то, что каждый должен жениться или вступить в лю­
бовную связь, а лишь то, что противоположный полюс
должен быть занят чем-то, что подходит для этой роли.
Благодаря психоанализу мы знаем, что в конечном счете
человек есть психологическое, а не материальное суще­
ство, поэтому то главное, чем и благодаря чему он живет,
все-таки не материальные вещи, а символы; этим объяс­
няется, почему принципиально замещать отца, мать или
супруга может практически все: например, искусство,
политика или наука, даже комнатная собачка или коллек­
ция почтовых марок. Однако лишь у экстраординарных и
духовных по своей сущности личностей это замещение
не является подменой в негативном смысле. Для святой
Терезы Бог, вне всякого сомнения, был истинным супру­
гом, и для нее стать им не смог бы ни один живой мужчи­
на. Точно так же противоположный полюс большинства
художников и философов находится в мире их образов и
287

идей; поэтому они, как правило, не расположены к браку
и полностью реализуют свои сексуальные и эротические
импульсы в любовных связях, которые редко означают
для них нечто большее, чем побуждение к творчеству. Но
по меньшей мере в 999 из 1000 случаев истинным выра­
жением полярной ситуации являются лишь отношения
мужчины и женщины в нормальном смысле.
В этих отношениях проявляется и изначальное ра­
венство полюсов как прафеноменов. О превосходстве
мужчины или женщины говорить так же смешно, как и о
превосходстве положительного или отрицательного по­
люса электрического поля. Еще никто не нашел лучшего
символа для характеристики истинной ситуации в отно­
шениях между полами, чем тот, который предложил Ари­
стофан в платоновском «Пире»: первоначально мужчина
и женщина составляли единое существо, затем были ото­
рваны друг от друга и теперь вечно стремятся к воссое­
динению. Это объясняет, почему, пока существуют люди,
у каждого человека есть чувство, что ему в качестве суп­
руга от века предопределен один, и только один человек,
независимо от того, встретил он его когда-либо или нет. В
действительности это не так, если душа есть нечто на­
столько многогранное и противоречивое, что ее центр
может располагаться в самых разных местах, каждое из
которых является потенциальным фокусом некоего осо­
бого и уникального силового поля. Но, пожалуй, так дол­
жно быть как с точки зрения каждого определенного цен­
тра сознания, так и с точки зрения полностью интегриро­
ванного целого. Здесь мы обнаруживаем первооснову того,
что моногамный брак всегда был и будет идеальной фор­
мой отношений между мужчиной и женщиной. Я исчер­
пывающим образом рассмотрел этот вопрос во вступи­
тельной статье своей «Книги о браке» и не хотел бы по­
вторяться. Однако кое-что все же следует повторить: для
подавляющего большинства людей моногамный брак по­
тому является идеальным выражением отношений между
мужчиной и женщиной, что лишь в этом случае тот факт,
что мужчина и женщина располагаются в одном бипо­
лярном эллиптическом поле и друг без друга представля288

ют собой нечто неполноценное, находит свое самое со­
вершенное и самое адекватное выражение в общезначи­
мой и общеупотребительной форме. Это выражение по­
тому является наиболее совершенным и адекватным, что
оно по самой своей сути предполагает длительность и
охватывает все уровни обычной человеческой жизни, а
также потому, что оно не только проявляется как интер­
сексуальное напряжение в его чисто индивидуалистичес­
ком аспекте, но и считается с требованиями расы и необ­
ходимостью ее сохранения. Оно охватывает ставшие для
супругов общими расцвет и закат, взаимное переплете­
ние свободы и необходимости, принимаемую вдвоем одну
судьбу, общую радость, разделенное страдание. Лишь мо­
ногамный брак является выражением не только естествен­
ного, но и духовного порядка. В действительности он ни­
когда не был преобладающей формой, поскольку лишь
очень немногие мужчины и женщины способны к иде­
альным отношениям; они либо не находят своих истин­
ных супругов, либо нуждаются в большем количестве
полярных отношений, либо не способны к интеграции в
индивидуальную целостность, либо, наконец, им не хва­
тает взаимопонимания и моральной твердости, которые
необходимы для прочности такого нестабильного и хруп­
кого образования, как близкие отношения между двумя
людьми. С другой стороны, осуществление моногамного
идеала всегда становится сложнее с ростом психической
дифференциации, а следовательно, и значения человечес­
кой уникальности, которая одинока и потому не способ­
на видеть идеал в какой бы то ни было общественной
форме, которая основывается на том, что является об­
щим для всех. Поэтому как о русском царизме говорили,
что он une tempérée par l assassinat*, так и о браке можно
сказать, что он испокон века был моногамией, смягчен­
ной чем-то иным, — это «иное» было то добрачной сво­
бодой, то нарушением супружеской верности, то возмож­
ностью легкого развода или такой точкой зрения на брак,
согласно которой он имел даже меньшее значение, чем
* Смягченность убийства (φρ.).
289

liaison*, или официально признаваемой под тем или иным
названием полигамией или полиандрией. Но то, что иде­
альное решение проблемы состоит в длительном союзе
одного мужчины и одной женщины, доказывается уже
тем, что каждая развитая и сложная душа несет в своей
глубине именно этот, и никакой другой, идеал. Идеалы
ни в коем случае не иллюзии — они суть проекции обра­
зов самой глубинной субъективной действительности.
Итак, мужчина и женщина по самой своей сути взаи­
мосвязаны. Это означает, что их единство представляет
собой один из прафеноменов природы. Но это означает и
нечто большее: это означает, что любое изменение одно­
го полюса с необходимостью влечет за собой и соот­
ветствующее изменение другого. Идеал заключается в
абсолютном равенстве мужчины и женщины. Этим я хочу
сказать не то, что они как люди должны быть равноправ­
ны (это само собой разумеется), а то, что и тот и другая
должны достичь своего максимально полного и богатого
раскрытия. Учитывая прежний характер их взаимоотно­
шений, это раскрытие, в свою очередь, предполагает пра­
вильное соотношение надлежащим образом развитой
мужественности и соответствующей женственности. Но
в действительности они крайне редко бывают равны. Ибо
здесь наиболее впечатляющим образом проявляется мистериальный характер пола. Если равенство нарушается в
пользу одного полюса, то положение другого неизбежно
ухудшается по внутренним, а отнюдь не по внешним при­
чинам. Если мужчина доминирует слишком сильно, то жен­
щина теряет в своем качестве и ценности, как бы она ни
была счастлива; то же самое относится и к противопо­
ложной ситуации. Психическая корреляция полов столь
же первична, как и физическая. Общественное мнение
признает этот факт в той мере, в какой он проявляется в
женской способности к адаптации и мимикрии; настоя­
щая женщина всегда инстинктивно знает, чем она может
сильнее всего привлечь мужчину. Однако общественное
мнение не видит истинного смысла этого факта. В дей* Любовная связь (φρ., англ.).

290

ствительности речь идет здесь вовсе не об адаптации: жен­
щина, само собой разумеется, up to date*', если бы это
было не так, она не была бы готова к различным ситуаци­
ям и трудностям. Достаточно всего лишь наличия подхо­
дящего мужского полюса, чтобы пробудить в ней эти спо­
собности. И речь здесь вовсе не идет об обязательном
личном контакте: она обладает этими способностями из­
начально, благодаря влиянию коллективного бессознатель­
ного. Ее так называемая способность к адаптации в дей­
ствительности представляет собой предвосхищающее
осуществление существующего вечно коррелятивного от­
ношения между полами — или его восстановления, если
оно нарушено в результате изменений, произошедших с
одним из полюсов. Например, именно женщина в своем
образе жизни и в одежде впервые смогла дать выраже­
ние тому новому соотношению полов, которое установи­
лось в результате мировой войны. Мужчина кажется
более независимым, ибо его роль в жизни заключается в
том, чтобы воплощать свободную инициативу; он выра­
жает принцип вариативности, а тем самым непостоян­
ства и воли к риску. Кроме того, в мужчине доминирую­
щим является дух, и поэтому то, что он называет своим
«делом», может быть более глубоким выражением его
сущности, чем его отношение к женщине и детям. Одна­
ко в большинстве случаев его независимость является
лишь видимостью. Так как если он попадает в зависи­
мость, то становится более зависимым, чем когда-либо
была и когда-нибудь будет женщина; именно вследствие
своей большей независимости он в меньшей степени спо­
собен противостоять воздействию противоположного пола.
Христианские и буддистские аскеты, запрещавшие сво­
им ученикам любые контакты с женщинами, отнюдь не
были глупцами1. Отличить замужнюю женщину от де* Находится на высоте положения (англ.).
Я не могу одолеть искушение воспроизвести здесь одну пре­
лестную историю, подчеркивающую глубокую человечность
индийцев; эта история взята из их священных книг. В ней рас­
сказывается о том, что Брамахарья никогда не имел отношений
1

291

вушки весьма непросто (по крайней мере, в наше время);
la jeune fille tipique* всегда была чистым продуктом ис­
кусства. Женатого же мужчину, наоборот, всегда можно
узнать. Когда он теряет свою свободу, он становится так
психически беспомощен, что в своих отношениях с воз­
действующей на него женщиной он de facto меняется куда
больше, чем под влиянием мужчины может измениться
женщина. Ведь общеизвестно, что вдова или женщина,
покинувшая своего супруга, немедленно возвращается к
своему изначальному типу. Тому, кто сомневается в том,
что мужчина в большей степени подвержен воздействию,
следует подумать о том, что в отличие от мужчины жен­
щина изначально предрасположена к зависимости, поэто­
му его зависимость имеет гораздо большее психологичес­
кое значение, чем ее.
Все вышесказанное относится к индивидуальной сто­
роне вопроса. Но существуют различные состояния рав­
новесия между полами, которые можно расценить как
явления универсального характера. Общий строй опре­
деленной культуры может быть таким, что в ней господ­
ствует либо мужчина, либо женщина. И то и другое в
равной степени естественно. С точки зрения природы
значение имеет лишь сама по себе корреляция; и очевид­
но, что одно и то же коррелятивное состояние может вы­
ражаться в бесконечном множестве полярных отноше­
ний. Примеры этого мы обнаруживаем в самых различ­
ных уголках животного мира. У человека самые крайние
случаи, которые, однако, не выходят за границы нормаль­
ного, воплощают патриархат, при котором мужчина явля­
ется тираном, а женщина рабыней, и матриархат, при
котором дело обстоит прямо противоположным образом.
Между двумя этими крайними точками располагаются
состояния всех цветов и оттенков, какие только возмож­
ны. Сегодня в результате совместного влияния процесса
с женщинами, «разве только, - добавляет история, - женщина
сама себя предлагала, ведь отказаться было бы невежливо. Во
всяком случае, таково мнение Риши Вамадева».
* Типичная девушка (φρ.).
292

эмансипации женщин и научного просвещения чистый
патриархат во всем цивилизованном мире приближается
к своему историческому концу. Но есть одна страна, в
которой кажется неизбежной победа его антипода, абсо­
лютного матриархата: эта страна — Североамериканские
Соединенные Штаты.
Во время своего лекционного турне по Америке я
взял себе за правило всегда говорить именно то, что ду­
маю, причем в максимально резкой и вызывающей фор­
ме, ибо я полагал, что, наблюдая за вызванной своими
словами реакцией, я быстрее всего смогу добраться до
корней того, что составляет истину Америки. И все став­
шие мне известными реакции на мои откровения по
поводу отношений между мужчинами и женщинами под­
твердили мои предположения. Большинство мыслящих
мужчин и женщин признавали мою правоту. Ни одну
женщину мои утверждения по-настоящему не обидели,
но очень многие из них сердились из-за того, что они
воспринимали как разглашение профессиональной тай­
ны: как и все господствующие классы, они не хотели,
чтобы их подданные имели представление о реальной
ситуации. Но самым интересным было то, что в ярость
пришло прямо-таки удивительное количество мужчин:
этого не произошло бы, если бы я был неправ; очевидно,
что они чувствовали мою правоту и желали при этом,
чтобы все оставалось по-старому. Весьма подозритель­
ным было то, что те из них, кто пытался возражать мне
письменно, упорно настаивали на вещах, имеющих са­
мое минимальное значение. Так бихевиорист Джон В.
Уотсон объявил, что мужчина все еще «контролирует
кошелек», какового обстоятельства достаточно для до­
казательства того факта, что он еще правит. На самом
деле это возражение совершенно ничего не доказывает.
Господствующее или подчиненное положение человека
зависит в первую и последнюю очередь от оказываемо­
го им психологического воздействия. Одна лишь мате­
риальная власть сама по себе не приносит никакой
пользы (решающим может быть разве что голое наси-

293

лие, что в цивилизованном обществе является редким
исключением) — она получает значение лишь тогда, когда
в нее верят как в решающий фактор. В Европе этого
никогда не было. Конечно, у нас никогда не могло воз­
никнуть такой ситуации, как в Индии, где любой при­
надлежащий к касте браминов нищий ставился выше
короля более низкого происхождения. Конечно, мораль­
ный авторитет никогда не имел у нас такого большого
значения, как в Древнем Китае, где вся система правле­
ния основывалась на моральных ценностях, или как в
Древнем Египте, где фараоны действительно угнетали
народ и, однако, никогда не испытывали для этого по­
требности в армии, поскольку для осуществления их
воли достаточно было одного их авторитета. Так или
иначе, Европа всегда верила в материальную силу. Од­
нако финансовая власть никогда не была для нее пос­
ледней инстанцией. Эта диковинная вера относится к
самым оригинальным особенностям Соединенных Шта­
тов. Ее корни, естественно, в приватизме. В Америке
люди действительно верят, что богатый является чело­
веком более высокого сорта именно потому, что он бо­
гат; в Америке факт выдачи кредита фактически дает
кредитору моральное право на выдвижение определен­
ных требований. Даже в послевоенной Европе ни одно­
му меценату, оказавшему поддержку какому-нибудь
институту, не могло прийти в голову, что он благодаря
этому получил право «контролировать» (to control) его
деятельность. Даже в послевоенной Европе лишь самая
развращенная богатая женщина могла полагать, что,
выйдя замуж за небогатого мужчину, она тем самым
его купила и потому обладает на него законными пра­
вами собственности. Тип marrying sort of girt, делаю­
щих состояние на бракоразводных процессах, а также
процессах, связанных с нарушением данного им обе­
щания жениться, в Старом Свете еще не народился. В
майском номере за 1928 год журнала «Harpers Magazine»
* Охотницы за мужьями (букв, «сорт девушек, выходящих за­
муж») (англ.).

294

помещена очень важная статья Генри С. Бирса «Woman
and the Marriage Market»*; аЕтор отстаивает мнение, что
женщина изначально рассматривает саму себя как то­
вар и что ее прогрессивность в значительной мере мож­
но объяснить колебаниями на брачном рынке. Я убеж­
ден, что, хотя тезис Бирса не верен в отношении боль­
шинства американских женщин, образ мыслей которых
является точно таким же, как и образ мыслей всех нор­
мальных женщин мира, лишь очень немногие амери­
канцы, как мужского, так и женского пола, с порога
отвергнут эту теорию; я даже убежден, что значитель­
ная доля женщин, занимающих высокое положение,
интуитивно согласны с ней, признаются они в этом или
нет. В Европе же, наоборот, точка зрения Бирса натол­
кнется на искреннее и всеобщее возмущение. Казалось
бы, в том, что касается Америки, это различие в умона­
строениях лишь подкрепляет направленное против моей
точки зрения возражение Уотсона. Однако положение
женщины в Америке представляет собой одно-един­
ственное всеобщее исключение из всеобщего правила.
Разумеется, женщина не зарабатывает большей части
тех денег, которые тратит, и если она так богата, то
обычно благодаря какому-либо мужчине. Действитель­
но, пока еще мужчина зарабатывает гораздо больше.
Несмотря на это, положение женщины в Соединенных
Штатах — это воистину положение господствующей
расы, ничуть не отличающееся от положения англичан
в Индии.
Чтобы в полной мере объяснить читателю, который
не привык понимать под властью нечто иное, нежели
власть денег, что я имею в виду, хочу сначала рассмот­
реть эту проблему под несколько иным углом зрения. С
этой целью я намереваюсь кратко и не вдаваясь в под­
робности изложить здесь несколько мыслей; некоторые
из них составят содержание главы «Демократия», а дру­
гие будут подробно развиты лишь в главе «Морализм».
Однако это не означает никакого отступления от темы,
* Женщина и рынок замужества (англ.).
295

наоборот, кажущийся окольным путь быстрее всего при­
ведет нас к цели.
Две важнейшие характеристики эпохи демократии
состоят в следующем: эта эпоха верила и верит в разли­
чия в области способностей, но не верила и не верит в
различия в области бытия. Исторические причины такого
неверия очевидны. Традиционный жизненный порядок,
разрушенный демократией, основывался на той предпо­
сылке, что между людьми существуют изначальные бы­
тийные различия, которые не преодолимы никакими та­
лантами и никакими заслугами; эти различия являлись
единственной возможной основой разумной социальной
структуры; в конечном счете они были обусловлены ис­
ключительно естественной наследственностью, разве что
закон природы мог быть нарушен законом божьей мило­
сти, как это происходило в случае религиозного призва­
ния и — крайне редко — в случае исключительного свет­
ского величия. Очевидно, что во многих отношениях эта
идея была неудачной. Наследственность действует не столь
надежно и точно, как она предполагает. Не стоит также
полагаться на то, что божественная милость непременно
проявится в самый нужный момент. Но главное — поря­
док, который основывается исключительно на бытийных
различиях, не считается с рациональной стороной жиз­
ни, а над ней лишь властвуют понимание и воля. Поэто­
му такое общество, как средневековое, по самой своей
сути не может быть прогрессивным. «Дельность» ни в
каком смысле не станет в нем руководящим принципом,
ибо в нем ни один отдельный человек не может благода­
ря своим способностям развиваться вне предназначен­
ного ему от рождения положения или перерасти его в
процессе своего развития. В каждом конкретном случае,
когда присущее от рождения социальное положение от­
дельного человека не соответствует его личному стату­
су, оно противоречит действительности жизни. И поло­
жение становится откровенно несправедливым, когда
считающиеся высшими касты в действительности не
воплощают собой более высокого уровня. Демократи­
ческий идеал мог и должен был завоевать западный мир

296

просто потому, что к тому времени, когда конфликт меж­
ду старым и новым порядком достиг своей остроты, сред­
невековая иерархия уже не соответствовала истине в
действительности.
Однако если даже ко времени падения средневеко­
вого порядка воплощение главной средневековой идеи и
было, по сути, мертво, а сама эта идея была в некоторых
отношениях неудачна, это вовсе не значит, что она была
ложной. Действительно, существует реальное, чисто бы­
тийное превосходство, независимое от каких бы то ни
было нуждающихся в доказательстве способностей. В
целом внутренняя структура человека такова: он есть
живой творческий дух, истинная духовная «субстанция»
в смысле индийской философии и нашего собственного
средневековья, каковая субстанция выражается посред­
ством имеющихся психологических функций, но отлича­
ется от них по своей сущности. Этот дух, чисто субъек­
тивная и в каждом отдельном случае уникальная величи­
на, воплощает в человеке то, что каждый ощущает как
свое предельное и самое подлинное бытие. Оно непос­
редственно излучает его своеобразие, никоим образом не
связанное с иными способностями человека, — мы знаем
многих людей, которых каждый современник считал ве­
ликими, которые пользовались невероятным влиянием и
которые при этом вовсе не были как-то по-особенному
талантливы. Воздействие этого бытия спонтанно, оно со­
ответствует тому, что древние китайцы называли ву-вей1.
Его нельзя ни объективировать, ни даже доказать его су­
ществование, но все же в итоге оно оказывается решаю­
щим для всего, чего добивается человек, даже на уровне
обычных способностей. Ни один великий капитан индус­
трии в самом современном и механизированном смысле
никогда не был посредственностью в том, что касается
его личного влияния, авторитета и магнетизма. Бытий­
ный статус человека определяется изнутри. Этот центр
1

Это выражение и то, что за ним стоит, я подробно разобрал в
главе «Превосходство над миром» своей книги «Творческое
познание».
297

может находиться либо в глубинах индивидуальной уни­
кальности, либо в коллективном бессознательном, либо
даже в том, что мы называем божественным. Он может
находиться на самой поверхности, так что его реальность
практически не дает о себе знать вне чисто инструмен­
тальных функций; достаточно вспомнить о поверхност­
но-светском типе и о другом, столь частом в наше время,
полностью выражающем свою душу в том, что с таким
же успехом способна сделать и машина. Очевидно, что
социальный порядок может быть основан на описанных
здесь различиях, а не на инструментальных способнос­
тях; хотя их не так легко обнаружить, как техническую
дельность, их следует признать за каждым, кто научился
ориентироваться на «бытие» вообще, а кроме того, их
наличие может доказать pragmatic test Бытие точно так
же воздействует на бытие, как любая сила на другую силу
того же уровня.
На этих бытийных различиях основывается любой
аристократический общественный порядок. Такой поря­
док неизбежно должен быть иерархическим; поскольку
сущность бытия заключается в его уникальности, его гос­
подствующим принципом должно быть различие, а не
равенство. Лидерство всегда зависит от бытийного ста­
туса. Лишь тот способен к личному господству над други­
ми — личному, а не осуществляемому посредством голого
насилия или при помощи внеличностных механизмов, —
кому другие непроизвольно следуют или подчиняются; а
они это делает, если ниже их бытийный уровень. Души
не оторваны друг от друга, как тела; поэтому тот, кто гос­
подствует над собственной натурой, с естественной не­
обходимостью оказывается прирожденным вождем тех,
кто не способен к самоконтролю. Таким образом, у арис­
тократии совершенно здоровая основа. Поэтому в боль­
шинстве стран борьба между демократической и арис­
тократической точкой зрения завершились определенным
компромиссом. Личные способности получили все воз­
можности осуществиться; с другой стороны, бытийные
различия также определенным образом учитываются.
Лишь в одной стране неоспоримая истина существова298

ния бытийных различий совершенно отброшена. Эта стра­
на — Америка. Там, и только там весь социальный поря­
док построен на той предпосылке, что люди при любых
обстоятельствах рождаются равными и что любые каче­
ственные различия можно в полной мере объяснить и
оценить при помощи понятия «способностей». Однако аме­
риканская демократия сделала одну — с ее же точки зре­
ния — роковую ошибку: она не учла в своей картине
жизни женщину. Таким образом, инстинктивное зна­
ние той истины, что существуют не только различия в
способностях, но и различия бытийные, нашло в ее лице
возможность выражения. Если в Америке все мужчины
должны быть равны, то каждый американец инстинктив­
но признает — если не в своих словах и мыслях, то в тем
большей мере в своей бессознательной установке и сво­
их действиях, — что женщина воплощает более высокий,
чем он сам, бытийный тип.
Фактически женщины образуют в сегодняшней Аме­
рике высшую касту. Они столь многого добились, несом­
ненно, не только потому, что американский мужчина мог
лишь через этот клапан выпустить свое инстинктивное
знание о бытийных отличиях и что женщина осталась
вне демократической картины жизни. Главная причина
состоит в том, что, с мужской точки зрения, отличитель­
ным признаком женщины во всех случаях является не­
посредственное излучение ее бытия, так что для амери­
канского мужчины в данном случае речь идет не о пере­
несении (в психоаналитическом смысле) первообраза из
бессознательного на какой-либо объект, а о познании
действительности. Тем сильнее американский мужчина,
который в своем собственном представлении признает
лишь способности, должен чувствовать иную ориентацию
изначальной природы женщины, что объясняет тот пара­
доксальный факт, что женское бытие приобрело наиболь­
шее значение именно в той стране, в которой женщина
наиболее активна и оценивает себя в первую очередь
исходя из понятия способностей. Однако на самом деле
решающую историческую причину господства женщины
в Соединенных Штатах следует искать в том, что было

299

сказано выше. В противном случае женщина не смогла
бы развить в себе самосознание, которое столь принци­
пиально отличается от мужского. Американский мужчи­
на испытывал благоговение перед женщиной, взрастив­
шей в себе это самосознание, точно так же как в арис­
тократическом обществе существовало благоговение низ­
ших сословий перед высшими, которое вновь и вновь
вызывало в детях высших сословий чувство собственного
превосходства. Американская женщина изначально чув­
ствует свое превосходство, и это чувство является глу­
бочайшей причиной ее фактического превосходства и
господства. Ибо чувство есть непосредственное выраже­
ние бытия на субъективном уровне; в самом деле, ведь
невозможно ощущать то, чего нет в действительности.
Именно таким образом американская женщина развила
в себе качества, характерные для всякой расы господ. Она
обладает непосредственным авторитетом, ей не нужно
доказывать свое более высокое положение: оно призна­
ется как нечто само собой разумеющееся. Поэтому те,
кто «контролирует кошелек», отдают все добываемые ими
деньги своим женам и дочерям, а те расходуют их зачас­
тую точно так же, как аристократические прожигатели
жизни, которые впустую тратили весь приносимый их
крепостными доход. Так, в большинстве бракоразводных
процессов присяжные как нечто само собой разумеюще­
еся выносят решение в пользу женщины. Этим же объяс­
няется и то, почему любезность американцев в отноше­
нии женщины представляет собой нечто совершенно иное,
нежели европейское рыцарское благородство: душе ев­
ропейцев было присуще уважение, которое испытывает
сильный к слабому, тогда как американцы явным образом
демонстрируют все признаки благоговения низшего сосло­
вия перед высшим. Наконец, тем же самым объясняется и
то, почему в Америке marrying sort of girl не считаются
просто чем-то омерзительным; в силу сложившегося поло­
жения вещей они оцениваются с тем же снисхождением,
с каким в Европе смотрят на встречающуюся время от
времени развращенность истинных аристократов.
Здесь мы обнаруживаем настоящую причину внуша300

ющей ужас власти американских женских клубов и дру­
гих женских организаций. В чисто финансовом отноше­
нии мужские организации намного могущественнее; но
так как женщина пользуется авторитетом, подобающим
представителю общепризнанной высшей касты, ее влия­
ние находится вне всякой связи с фактами. Вернемся еще
раз к возражению Уотсона, что мужчины «все еще конт­
ролируют кошелек». Как доказывает история, господству­
ющие сословия, как правило, не были богатыми; часто
они даже дорожили тем, что не богаты, чтобы тем самым
еще более убедительно продемонстрировать, что их вер­
ховенство недостижимо; ведь благодаря труду разбога­
теть может каждый, но никто не может достичь бытий­
ного статуса, который, по крайней мере потенциально,
не принадлежал ему от рождения. А это приводит нас к
окончательному развенчанию современного предрассуд­
ка, что превосходные деловые качества как таковые по­
зволяют их обладателю занять более высокое положение.
Именно американская религия труда больше всего по­
могла женщине добиться психологического доминирова­
ния. Изначальные истины жизни всегда и всюду вопреки
любым теориям доказывают свою состоятельность. Одна
из этих истин состоит в том, что работник всегда подчи­
няется господину — господину как типу, который благо­
даря наличию у него способностей, отсутствующих у ра­
ботника, может, занимая более высокое положение, уп­
равлять его трудом. В Древнем Риме бывало так, что от­
носительно бедный человек владел рабом, обладавшим
несметными богатствами, которые хозяин не имел права
у него отобрать, — и тем не менее раб оставался рабом,
полностью зависимым от своего господина вплоть до того,
что имуществом последнего была сама его личность. При­
рода господина никак не связана с прилежанием и дело­
выми качествами в том смысле, в каком они являются
характеристикой прирожденного работника, ибо то, на
что способен только он, зависит не от способности вы­
полнять какую-либо работу в обычном смысле, а от спон­
танного излучения бытия. Англичане от природы ленивы,
но на них непроизвольно работают другие. Вот и отноше-

301

ние американской женщины к американскому мужчине
очень похоже на отношение англичан к их иноплемен­
ным подданным. Разве что американский случай настоль­
ко радикален, что во время путешествия по Соединен­
ным Штатам мне вновь и вновь невольно приходили в
голову два сравнения, которые большинству американ­
цев покажутся чудовищными. Первое связано с отноше­
нием египетских рабов и крестьян-арендаторов к египет­
ской царице. Феллах не мог и мечтать ни о чем лучшем,
как день и ночь гнуть на нее спину; она же, что воспри­
нималось как нечто само собой разумеющееся, выплачи­
вала ему его заработок по своему усмотрению. Другое
сравнение отсылает нас к восточному гарему. Конечно,
женщины в Америке вовсе не сидят взаперти. Но вот
мужчины, пожалуй. Они заперты на своей работе, что в
психологическом отношении то же самое.
Неполноценность мужчины по сравнению с женщи­
ной действительно является главной характеристикой
американского общественного устройства. К уже приво­
дившимся иллюстрациям, доказательствам и объяснени­
ям следует, пожалуй, добавить следующее: восходящий к
пуританизму комплекс неполноценности американца, в
особенности присущий его душе страх, гораздо сильнее
развит в мужчине, нежели в женщине, ибо для самого
пуританизма был характерен патриархальный образ мыс­
лей. Женщина не считалась способной к инициативе,
поэтому она в меньшей степени, чем мужчина, ощущала
тяжесть первородного греха; она не могла быть изначаль­
но виновной. Поэтому логично, что инициатива по реаби­
литации плоти исходила в Соединенных Штатах от жен­
щины, а не от мужчины. Разумеется, существуют милли­
оны домов, в которых положение женщины ничуть не
отличается от ее обычного положения в Европе; всюду,
где мужчина и женщина являются активными сотрудни­
ками, действующими в узком сегменте жизненных об­
стоятельств, а их существование зависит от их совмест­
ного труда, само собой утверждается их естественное
равенство. Даже на Востоке мы видим ту же самую кар­
тину. Однако вся история доказывает, что своим истоком
302

тип того или иного народа всегда обязан не тем, кто тру­
дится в безвестности, а тем, кто достиг выдающегося по­
ложения. Влияние всегда распространяется сверху вниз.
Иногда требуется значительный период времени, чтобы
оно смогло утвердиться. Но я осмелюсь заявить, что нра­
вы самых низов сегодняшнего немецкого бюргерства при­
близительно соответствуют дворцовому этикету XI столе­
тия. Точно так же господство женщины, распространен­
ное сегодня в передовых кругах Америки, рано или по­
здно, пусть и в ослабленной форме, но абсолютно неиз­
бежно распространится и на широкие массы (если толь­
ко какой-нибудь кардинальный поворот не изменит всего
нынешнего направления развития). Именно в Соединен­
ных Штатах это неизбежно, поскольку демократия в них
означает равные шансы для всех, а богатство считается
доказательством превосходства, то состоятельные слои на­
рода надолго должны стать истинными выразителями сущ­
ности своей страны.
Рассмотрим теперь смысл и особенности специфи­
ческого положения женщины в американской жизни бо­
лее подробно, а именно на фоне коррелятивного по сво­
ей сущности взаимоотношения полов, в соответствии с
которым любой аномальный рост значения одного полю­
са неизбежно влечет за собой ослабление другого. Есте­
ственно, что любой подобный рост значения является
следствием в первую очередь внешних причин. Столь
распространенное повсюду патриархальное подчинение
женщины всегда было результатом насильственного по­
корения. Точно так же и его ликвидация осуществлялась
и осуществляется насильственным образом — процесс
эмансипации женщин был сущей войной, — а оконча­
тельная победа достигается тем же самым образом, ка­
ким выигрывались военные кампании, то есть путем ис­
пользования разногласий во вражеском лагере: единствен­
ными во всем мире победителями в мировой войне ока­
зались женщины. Точно так же американки никогда не
добились бы своего нынешнего господствующего поло­
жения, если бы изначально женщины не составляли в

303

Америке меньшинства; если бы патриархальная и пури­
танская традиция не предоставляла бы женщине относи­
тельно много свободного времени и тем самым, несмотря
на все притеснения в других отношениях, не способство­
вала ее бытийному развитию, а не развитию ее способно­
стей; если бы естественные последствия такого положе­
ния дел не проявились в ту эпоху, когда воцарился благо­
приятствовавший женской эмансипации дух времени, и
если бы в Соединенных Штатах школьные учителя не
были в большинстве своем женщинами, что развивает в
американце невероятно мощный комплекс матери, веду­
щий к определенной форме затяжного инфантилизма.
Однако все это никак не доказывает отсутствия внутрен­
них причин превосходства женщины, всякая аристокра­
тия происходит из изначального равенства, а внутреннее
всегда раскрывается благодаря внешним обстоятельствам.
Человек поверхностный мог бы предположить, что пат­
риархат или матриархат, по крайней мере в некоторых
случаях, обязаны своим возникновением экономическим
причинам; так, в примитивных обществах престиж жен­
щины рос вместе с ростом значения ее участия в ведении
домашнего хозяйства, а ее участие состояло в земледелии
и животноводстве, тогда как мужчина был занят охотой.
Но эту точку зрения легко опровергнуть, если вспомнить,
что в архаичные эпохи за богатством признавалась маги­
ческая сила, как, впрочем, и за любым другим видом вла­
сти; если африканскому дикарю сопутствует удача на
охоте, то он объясняет ее в первую очередь не своим
умением метко стрелять из лука, а той тщательностью, с
которой он перед тем, как выйти на охоту, исполнил ма­
гические ритуалы. А поскольку сегодняшняя американс­
кая душа примитивна, то смысл многих точек зрения и
действий, которые кажутся совершенно matter-of-fact, в
действительности следует искать в области магического.
К ней относится не только вера Christian Science, но и
вера в богатство. Действительно, превратить низкий ста­
тус человека в высокий богатство может лишь в том слу* Сухой, прозаический (англ.).
304

чае, если оно обладает магической силой. Столь же при­
митивно и отношение американца к женщине.
А теперь кратко обрисуем тот смысловой фон, на
котором факты должны проступить с максимальной от­
четливостью.
Американские суды присяжных почти всегда выно­
сят решение в пользу женщины. В противоположность
этому не только ни одна европейская женщина, но даже
и ни один европейский мужчина по-настоящему не ве­
рит, что то, что произошло с какой-нибудь женщиной, в
конечном счете не соответствовало ее намерениям. В
Старом Свете в женщине инстинктивно видят соблазни­
тельницу, ведь именно Ева вручила Адаму яблоко, а не
наоборот. Точно так же общественное мнение в Европе
покровительствует мужским блужданиям, в которых сре­
ди прочего выражается его антипатия к женитьбе. Это
означает, что в Европе в бессознательном как мужчин,
так и женщин господствует мужская точка зрения. В Со­
единенных Штатах дело обстоит прямо противополож­
ным образом. Женская точка зрения господствует реши­
тельно везде, за большей частью поступков мужчины стоит
женское влияние. В главе «Социализм» мы установили,
что типичной установкой женщины является альтруизм:
из народа чрезвычайно мужественных пионеров никогда
не возник бы народ приверженцев идеала общественно­
го служения, если бы в бессознательном мужчины не до­
минировала женская точка зрения. Чувство собственнос­
ти — это изначально женское качество; она обладает,
сохраняет, оставляет в наследство; поэтому во многих
примитивных обществах лишь женщина обладала правом
наследования. Изначальный инстинкт мужчины направ­
лен на завоевание, а не на обладание. Доказательством
этому служат не только феодальная или большевистская
системы — и та и другая суть изобретения патриархаль­
ных народов, — но и деятельность всех американских
финансовых магнатов: в действительности для них глав­
ное заключается в добывании денег, а не в обладании
ими. И все же сегодня американская нация выше всего
ценит именно обладание, настолько, что ей кажется, что
305

ни кровопролитие, ни порабощениедругих народов не
являются слишком высокой ценой для сохранения ее ка­
питалов. Такие же чувства испытывает и любая мать, ког­
да на карту ставятся интересы ее семьи. То же самое
относится и к другой стороне американского приватизма: природа интересов женщины испокон веков была
частной, то есть личной, в отличие от общественных ин­
тересов мужчины; если же вся нация ориентирована приватистически, если она не слишком высокого мнения о
законе и государственной власти, то уже это служит до­
казательством психологического господства женщины.
Точно так же обстоит дело и с тем, что составляет живую
основу доктрины Монро: в том, что касается внутреннего
переживания, женщина всегда живет в своего рода замк­
нутом круге; ее естественный мир изолирован; ее инстинкт
гораздо быстрее согласится оправдать царящие за его
пределами бессердечие и жестокость, чем инстинкт муж­
чины. Еще одним доказательством психологического гос­
подства женщины является культ ребенка. В какой-то
степени его доказывают также и те идеалы, корни кото­
рых в американской примитивности и господстве живот­
ного идеала: женщина ближе к природе, она воплощает
дух земли, противоположный принципу духа. И она пред­
почитает рутину переменам — удовольствие, которое она
получает от смены моды, представляет собой лишь по­
верхностную реакцию, компенсирующую ее глубочайшее
желание стабильности; повторение для нее милее уни­
кальности, чего достаточно для объяснения престижа иде­
ала нормальности и единомыслия. Присущее Америке
бесчисленное множество законов и предписаний также
имеет женские истоки: женщина требует защиты; ее ин­
стинкт настаивает на наличии установленных правил и
обычаев, и прежде всего на минимуме риска. Несомнен­
но, есть некое противоречие между этим фактом и дру­
гим, состоящее в том, что женщина не слишком высокого
мнения о законе и объективированном порядке, — но
такова жизнь. Вот один прелестный пример женской закономании. На юге Соединенных Штатов господство
женщины не столь абсолютно, как на севере. Дочери
306

Севера часто сетуют, что мужчины на Юге ненадежны
(not safe); что они охотно говорят красивые слова, кото­
рые совсем не соответствуют тому, что они думают; в
особенности же ужасно то, что на Юге сложно возбудить
процесс по поводу нарушения обещания жениться, — это
осуждение Юга дочерьми Севера чудесным образом де­
монстрирует, куда в механизированную эпоху может при­
вести исключительное господство женской установки.
То, что вся новая мораль имеет женское происхожде­
ние, не вызывает сомнений. Разумеется, для мужчины раз­
нообразие в сексуальной жизни имеет большее значение,
чем для женщины; поэтому новая установка молоденьких
девушек представляет собой лишь перемену полюса. Но, с
другой стороны, женщина никогда не придавала особого
значения девственности. Но тем большее значение она
придавала благопристойности, престижу и хорошей репу­
тации. И американская практика разводов и повторных
браков, как только возникнет новая влюбленность, есть не
что иное, как новое выражение женского желания быть
respectable" любой ценой. Брак может продлиться не бо­
лее пяти минут — но он должен состояться. А как обстоит
дело с сухим законом? В свои великие эпохи индийцы и
магометане не пили, но для этого были очевидные клима­
тические причины, получившие впоследствии религиознодуховное толкование. В Америке таких причин для абсти­
ненции нет. Все, что говорится об электризующем клима­
те этого континента, полная чушь: он не побуждает к дей­
ствию, а лишь возбуждает; именно поэтому американец
менее витален, чем европеец, араб и индиец. Следователь­
но, если он отвергает спиртные напитки, то это просто
означает, что он более высокой жизни предпочитает более
низкую. Как и любой организм, человек в любом случае
нуждается в возбуждающем средстве. Поскольку он, по
сути дела, представляет собой некое лабильное равнове­
сие; поскольку каждое мгновение меняется и его жизнен­
ная сила, чтобы соответствовать новым требованиям, он
нуждается в постоянной стимуляции; против спиртных
* Респектабельный (англ.).
307

напитков и даже против наркотиков, пока их действие
благотворно, в принципе, возразить нечего. Против них
нет возражений и в том случае, если они вредны лишь в
том смысле, что постепенно оказывают пагубное влияние
на организм; ведь вместе со смертью жизнь и без того
закончится, а вдохновенная жизнь лучше пустой. Мужчи­
на же является носителем принципов инициативы и вари­
ативности. Вследствие этого он тем больше нуждается в
возбуждающих средствах, чем более творческой натурой
является. С незапамятных времен вино превозносилось как
дар богов; в Библии третье, дошедшее до нас проклятие
обращено к первому прогибиционисту Хаму, который ос­
мелился надругаться над Ноем. Женщина, напротив, ни­
когда не пила. Ее роль не в разнообразии, а в стабильнос­
ти и повторении. Единственное возбуждающее средство,
в котором она нуждается, — это мужчина. Поэтому, со
своей точки зрения, она не может понять, почему мужчи­
не нужно что-то еще, кроме нее. Когда женщина приходит
к господству, то совершенно естественно, что она высту­
пает за абстиненцию, — это тем более естественно, что
вместе с властью растет и потребность во власти; при аб­
солютном матриархате женщина неминуемо приходила к
убеждению, что от мужчины не требуется ничего иного,
кроме как быть послушным и прилично себя вести; и муж­
чины, по всей видимости, тем более послушней, чем в мень­
шей степени над ними господствуют принципы вариатив­
ности и инициативы, то есть чем менее они мужественны
(даже «господствующие» женщины безусловно за физи­
ческую мужественность, однако самый мужественный в
этом отношении мужчина может быть духовным евнухом).
Из всего приведенного ясно, что установка прогибициони­
стов нормальна лишь для женщины. А американские муж­
чины-фанатики сухого закона также по большей части и в
значительной степени женственны в психологическом от­
ношении. Достаточно сравнить их с любым англичанином:
когда я после своего путешествия по Соединенным Шта­
там сошел на берег в Англии, мне показалось, что все анг­
личане принадлежат к потомству бога Бахуса. Я придер­
живаюсь мнения, что североамериканец, чтобы показать
308

себя с лучшей стороны, гораздо сильнее, чем кто-либо,
нуждается в том, чтобы ему в кровь влили тот бокал шам­
панского, который Бисмарк считал необходимым для се­
верных немцев. Если его разговоры так убоги, если во всех
областях, которые не касаются его бизнеса, он оказывает­
ся так духовно пассивен, то, пожалуй, для него наилучшим
было бы такое законодательство, которое возвело бы в
норму образ жизни, характерный для французов и италь­
янцев. Я хорошо понимаю, насколько в настоящее время
это нереально, когда большие деньги инвестированы в кон­
трабандный бизнес, а чиновники извлекают из него выго­
ду в форме взяток. С тех пор как алкоголь был запрещен,
возделывание винограда стало приносить гораздо большую
прибыль. Наконец, сухой закон позволяет американцам
удовлетворять свои духовные потребности. Здесь шкала
простирается от темы для беседы, повода проявить свою
находчивость и до религиозного культа. Однажды меня
привели в самую настоящую часовню, где место священ­
ных сосудов занимали золотые приборы для смешивания
коктейлей, а запасы вина мне показали с таким благогове­
нием, с каким европейцы или азиаты относятся лишь к
священным книгам... И все же мне кажется, что вреда су­
хой закон приносит больше. Даже главный аргумент про­
гибиционистов, что, после того как Америка стала «сухой»,
в ней выросло производство, не убедителен. Человек не
производственная машина. По тем критериям, которые при­
знает всякий культурный человек, Соединенные Штаты
имеют куда большие основания гордиться Уолтом Уитме­
ном и Эдгаром Аланом По, которые в моральном плане были
достаточно сомнительными личностями, чем всей своей
продукцией от эпохи отцов-пилигримов и до того года от
Рождества Христова, в котором я пишу эти строки1.
1

Самой прелестной непреднамеренной насмешкой над сухим
законом, с которой мне когда-либо довелось сталкиваться, была
песня, которую распевали в Женеве маленькие - от 5 до 12 лет девочки, принадлежавшие молодежной лиге Голубого креста.
На мелодию «Привет тебе в победном венке» (которая является
также национальным гимном Швейцарии) они пели:
309

Несомненно, кроме господства женской точки зре­
ния, существуют и другие причины, приведшие к при­
нятию сухого закона. Историк мог бы объяснить его даже
одним только пуританизмом, хотя и был бы неправ. Од­
нако точка зрения историка меньше всего годится для
того, чтобы показать жизнь такой, какова она в действи­
тельности. Она шагает от одного «теперь» к другому.
Качественную особенность «теперь» никогда нельзя
объяснить прошлыми событиями. И прежде всего пото­
му, что благодаря новому духовному импульсу унаследо­
ванные от прошлого факты получают совершенно но­
вый смысл. Большинство коренных американцев и аме­
риканок, принадлежащих к старым родам, кажется, не
способны понять, что сегодня в Америке доминирует
женщина. Это объясняется тем, что в их бессознатель­
ном мужчина борется за свою жизнь — ведь он господ­
ствовал в старую эпоху пуританизма; именно поэтому
«мужской протест» женщины был в Соединенных Шта­
тах столь радикальным. Никогда не существовало столь
радикально патриархального мужчины, как истинный
пуританин. Вплоть до относительно недавнего времени
тип «матери-домохозяйки» встречался в Соединенных
Штатах чаще, чем где-либо еще; национальный идеал
дамы отсутствовал. Очень многое из того, что ведет к
матриархату, объясняется реакцией на господствовав­
шей в течение столетий крайней патриархальностью. Но
здесь мы говорим исключительно о реальной душе Со­
единенных Штатов. На непредубежденного наблюдате­
ля женщины, которые еще и сегодня борются с господ­
ством мужчин, производят такое впечатление, словно они
сражаются с привидениями.
Je vois avec dégoût
lalcool qui rend fou
Régner partout.
Marchez sans crainte
Cantre labstinte
A sa voix sainte
Debout, debout

310

А теперь попытаемся более точно определить, каким
образом чрезмерное господство женщины должно с необ­
ходимостью привести к снижению роли мужчины и как
это фактически происходит. Если вследствие господства
идеала социального служения ближний изначально рас­
сматривается как имеющий большее значение, чем самость
человека, то эта самость не имеет возможности для своего
развертывания. Мужчина изначально не альтруистичен, но
эгоистичен; это его основная добродетель, ибо всякая ини­
циатива и всякое творчество связаны с сосредоточеннос­
тью на самом себе. Если же мужчина подавляет этот свой
импульс, он не может не лишиться значительной части
своей мужской силы. По всей видимости, в своем пресле­
довании материальных целей американец столь эгоцент­
ричен прежде всего потому, что это его последняя воз­
можность полностью раскрыть эту сторону своей муже­
ственности. Кроме того, если главное — это собственность
и безопасность, если национальным идеалом является по­
вторение в смысле normalcy и likemindedness, то со своей
стороны это не может не вести к недоразвитости принци­
пов вариативности и инициативы, составляющих сущность
мужского бытия. А чрезвычайно высокий уровень разви­
тия этих добродетелей в сфере бизнеса означает не что
иное, как то, что то, что должно быть всеобщей характери­
стикой, стало чем-то узкоспециальным. Далее, если опре­
деляющими становятся частные проблемы и интересы уз­
кого круга людей, то это делает невозможным успешное
развитие прометеевского типа мужчины, бунтаря, броса­
ющего вызов небу. А ведь все лучшее, что есть в мужчине,
находит свой прообраз в Дон Кихоте, Прометее или Фаус­
те. В этом заключается еще одна причина отсутствия в
Америке истинных художников. Женщина в отличие от
мужчины озабочена в первую очередь утилитарными про­
блемами. Мужчина — авантюрист, игрок, вечный ребе­
нок. Со времен матери Евы женщина воспринимает все и
вся ужасающе серьезно, ибо именно она испокон веков
несла основной груз ответственности; один тот факт, что
для мужчины любовь — игра, а для женщины — вопрос
жизни и смерти, превратил ее в ответственное по самой

311

своей сути существо. Но в Соединенных Штатах утили­
тарна вся культура в целом. Все ее критерии кажутся вы­
думанными испытывающей чувство ответственности ма­
терью. В такой атмосфере любой гениальный художник
неизбежно деградирует, тем более что он является самым
непостоянным и чувствительным из всех людей; с незапа­
мятных времен он был кошмаром всех порядочных домо­
хозяек. А именно погруженный в творчество художник, а
не «необузданный дикарь» и еще в меньшей степени так
называемый he-mart воплощает психологическую муже­
ственность. Тому, кто в силу своих предрассудков почув­
ствует себя этим задетым, следует уяснить, что именно муж­
чины, а не женщины представляют собой романтическую
и идеалистическую половину человечества. Женщина ис­
покон веков была расположена к трезвому и строгому
мышлению. Если в то время, когда я пишу эти строки
(1928 год) — а завтра по в высшей степени практическим
причинам респектабельности все опять может изменить­
ся, — в своем отношении к сексуальным вопросам она
допускает такую степень бестактности, которая расстрои­
ла бы и неандертальца, то это говорит не о ее испорченно­
сти, а лишь о том, что наконец-то воцарился дух времени,
который позволяет ей быть искренней. Я убежден, что се­
годня миллионы женщин про себя и в своем узком кругу
облегченно вздыхают при мысли, что теперь они могут
обойтись без этого идеализма, который им в течение мно­
гих тысячелетий навязывала, как они это называют, мужс­
кая глупость. С точки зрения женщины как естественного
существа это прекрасно и замечательно. Однако с точки
зрения будущего культуры это имеет роковое значение.
Духовные ценности не могут быть реализованы, если прин­
цип земли, который воплощает изначальная женская при­
рода, достигает чрезмерного господства. Конечно, амери­
канские женщины занимаются духовными вещами, и даже,
вероятно, в большей степени, чем все остальные женщи­
ны в мире. Однако это происходит по большей мере в форме
чтения книг или воспитания детей. Но и воспитание, как
* Настоящий мужчина, мачо {англ.).
312

оно понимается в Америке, есть специфически женское
дело. Оно представляет собой механизированное выраже­
ние того, что делает каждая самка любого животного, вы­
ращивая свое потомство. Всех нужно подготовить к жиз­
ни; все должны стать как можно более дельными и умелы­
ми в труде; все должны быть как можно более нормальны­
ми: ведь лишь «нормальное» соответствует рутине земли.
И прежде всего все должны обладать «ученой степенью».
А это требование представляет лишь проявление более
общей потребности женщины в респектабельности.
Так как проблема воспитания чрезвычайно важна, я
хочу здесь частично воспроизвести то, что в форме крат­
кого изложения американских впечатлений было написа­
но мной сразу по возвращении в Германию1. Воспиты­
вать можно лишь то, что рождено; воспитание имеет от­
ношение к развертыванию и совершенствованию того,
что уже есть в наличии. По этой причине инстинкт, столь
же элементарный, что и инстинкт деторождения, с неза­
памятных времен влек женщину к воспитанию потомства.
Неслучайно всем прирожденным воспитателям присущи
женские черты. Именно этим объясняется свойственное
любому типу воспитателя пристрастие к повторению и
рутине. Рутина же и составляет суть всякого воспитания.
Как сердце работает по закону рутины, так и жизнь, как
в природной, так и в культурной форме, представляет
собой процесс, главной характеристикой которого явля­
ется его типичность. А раз воспитание должно дать чело­
веку или, по крайней мере, усовершенствовать то, что
животному дает сама природа, всякое воспитание, кото­
рое не делает основной акцент на том, что не является
уникальным, бессмысленно. Как мне представляется, этих
простых соображений достаточно для объяснения как за­
кономерной несостоятельности всякого слишком инди­
видуального воспитания, так и того обстоятельства, что
1

Последующий текст в том, что имеет отношение к указанной
проблеме, частично представляет собой выдержки из моей ста­
тьи «Инспирация и воспитание», помещенной в № 15 журнала
«Путь к совершенству».

313

именно воспитание, принципиально обращающее внима­
ние лишь на типическое (хотя и не препятствующее раз­
витию уникального — такое, как в старых английских
школах), в максимальной степени способствует появле­
нию наиболее развитой личности. Эти же соображения
одновременно обосновывают необходимость воспитания
вообще. Каким-то образом каждая молодая жизнь долж­
на быть включена в ритм всеобщей жизни, а именно для
этого и существует воспитание.
Рассмотрим теперь этот вопрос с другой стороны. Об­
щеизвестно, что почти каждый оригинальный ум не был
в свое время примерным учеником. Не менее общеизве­
стно, что рутина воспитания очень часто разрушает понастоящему творческие силы. Реформаторы воспитания
делают из этого вывод, что школа в ее настоящем виде в
корне порочна; по их мнению, ее задача должна состоять
именно во взращивании творческого начала. Но до сих
пор все попытки такого рода неизбежно заканчивались
катастрофически. В том, что касается стремления сохра­
нить детскую гениальность, причина неудач очевидна.
Каждый ребенок в возрасте до семи или восьми лет гени­
ален. Затем он вступает в период инволюции. Оригиналь­
ность утрачивается, на первый план выходит всеобщее,
то есть рутинное. Тот, кто хочет задержать или пресечь
этот процесс, буквально совершает преступление против
зарождающейся жизни. Ведь поскольку речь в данном
случае идет о естественном ритме, искусственно сохра­
ненный гениальным ребенок, когда вырастет, станет в
некотором смысле импотентом. И, наоборот, именно вре­
мя естественной неоригинальности является оптимальным
для того, чтобы с минимальной опасностью для его врож­
денных задатков включить ребенка во всеобщий ритм
жизни. В этом отношении традиционная школа полнос­
тью права, сопротивляясь всем реформаторским устрем­
лениям. Поскольку всякий позднейший жизненный ус­
пех, за исключением случаев совершенно уникальной ин­
дивидуальности, зависит от того, в какой степени чело­
век находится в гармонии с обществом, было бы просто
жестоко отказать ребенку в воспитании, ибо позднейшее
314

самовоспитание в силу элементарных психологических
причин не способно восполнить образовавшийся пробел.
Но, с другой стороны, воспитание слишком часто и слиш­
ком легко начинает препятствовать раскрытию творчес­
кого потенциала человека или же никак не побуждает
его к такому раскрытию. Таким образом, мы оказываем­
ся на полюсе, противоположном воспитанию: на том, ко­
торый я называю инспирацией. То, что здесь речь идет
именно о противоположном полюсе, а не, скажем, об иде­
але воспитания, вытекает из того принципиального сооб­
ражения, которое мы вкратце рассмотрели в самом нача­
ле нашего обсуждения проблемы воспитания. Воспиты­
вать, то есть раскрывать, образовывать, включать во всеоб­
щий ритм жизни, можно лишь то, что уже наличествует,
что уже рождено. Инспирировать, напротив, означает спо­
собствовать возникновению новой жизни. Другими сло­
вами, если воспитание соответствует вынашиванию уже
существующей в зародыше жизни, то инспирирование
соответствует оплодотворению. А оплодотворение необ­
ходимо всюду, где возникает потребность в чем-то но­
вом. Там, где произошло разделение полов, больше нет
места партеногенезу.
Теперь мы впервые вплотную подошли к психологи­
ческой причине того, почему с незапамятных времен вос­
питание вновь и вновь становится объектом атак, веду­
щихся от имени творческого начала. Женский принцип
как принцип настойчивости, повторения, а следователь­
но, и рутины лишь тогда результативен, когда уже состо­
ялось оплодотворение. Если творческий импульс, вызвав­
ший к жизни какую-либо новую форму, в силу тех или
иных причин приходит к своему естественному концу, то
воспитание может осуществляться лишь как мертвая ру­
тина. Этим объясняется и то, почему одаренные воспита­
тели превращают своих учеников в нечто большее, чем
они были изначально: они одарены в том смысле, в каком
Платон говорил об erospaidikog, — в их душах есть стрем­
ление и призвание к зачатию и порождению. Но именно
* Любовь к детям (греч.).
315

этим объясняется то, почему воспитание никогда не ори­
ентировано на такое порождение. Во-первых, неразумно
основывать на экстраординарном то, что обладает всеоб­
щей обязательностью. А во-вторых и прежде всего, дело
в том, что самым важным при воспитании является имен­
но то, для чего не нужны никакие одаренные воспитате­
ли, — всеобщее, универсальное. Личное творческое на­
чало при любых обстоятельствах развивается само собой,
вне зависимости, воспитывается оно или нет. Поскольку
оно нацелено на возникновение нового, то воспитание не
может иметь для него сколько-нибудь заметного значе­
ния. А отсюда вытекает, что там, где речь идет об инспи­
рации, мы имеем дело с чем-то по самой своей сущности
совершенно иным, нежели любое воспитание.
А теперь вернемся к проблемам Америки. Америка —
самая ревностная в отношении воспитания и одновремен­
но самая нетворческая страна на Земле. Оба эти обстоя­
тельства взаимосвязаны; поскольку в ней абсолютно до­
минирует женский принцип, творческий мужской — там,
где он есть, — вынужден оставаться искаженным, нерас­
крытым или, так или иначе, бесплодным. В чем же заклю­
чается практическое решение? По всей видимости, в том,
что мужской и женский принципы — в данном случае прин­
ципы инспирации и воспитания — должны проявляться в
подобающей каждому из них сфере и взаимодействовать.
В Соединенных Штатах первый принцип почти со­
вершенно не проявляет себя, а в большинстве случаев о
его наличии и необходимости никто даже не подозрева­
ет. Этим объясняется, почему все надежды возлагаются
на воспитание. Однако все те, кто в конечном счете от­
ветствен за прогресс человечества, принадлежат к типу
инспиратора. Но истинные инспираторы, носители Logos
spermafikos, всегда были по своей сущности не воспитате­
лями, а теми, кто рождал на свет новое. Афиняне вовсе
не были неправы, когда видели в Сократе скорее соблаз­
нителя, чем воспитателя. С другой стороны, Платон, жен­
ственный по своей натуре, везде и всегда уча от имени
своего духовного отца, доказал этим не только благород­
ство своего характера, но и свою глубокую проницатель316

ность. Основатели христианства также были совершенно
правы, везде и во всем ссылаясь на Иисуса. А тот ни в
коей мере не был воспитателем. Он также был тем, кто
рождал на свет новое. Рыба потому была избрана симво­
лом Христа, что она является единственным животным,
которая рождает потомство, не соприкасаясь с особями
противоположного пола. У этого символа есть еще один
более глубокий и менее бросающийся в глаза смысл: у
всякого, чья стезя — духовное порождение нового, есть
лишь одно желание — сеять свое семя, а что из него по­
лучится — дело тех, кто его воспримет.
Я счел необходимым в большей степени, чем в дей­
ствительности позволяет тема этой главы, подчеркнуть
истинное значение воспитания, ибо именно таким обра­
зом мы быстрее всего обнаружим путь, ведущий к истин­
ному смыслу женского господства в Соединенных Шта­
тах. Если мужчина не есть нечто совершенно иное, неже­
ли женщина, то это значит, что ему не хватает муже­
ственности — и в этом ничего не изменит сколь угодно
избыточная узкоспециальная вирильность, от воробьиной
потенции до невероятной деловой хитрости или гиперт­
рофированно развитого инстинкта игрока. Эти столь ти­
пичные для Америки черты представляют собой разно­
видности гиперкомпенсации. Решающее обстоятельство
заключается в том, что при доминировании женского духа
мужчина строго в соответствии с законами природы
начинает вырождаться. В противоположной ситуации в
точности то же самое происходит и с женщиной.
Но при господстве женщины мужчина теряет несом­
ненно больше, чем женщина в противоположном случае.
Это объясняется тем, что в таком случае он воплощает
собой более слабый пол. Я не знаю, кто первым придумал
называть женщин слабым полом, но, несомненно, это была
какая-то особенно хитрая и беззастенчивая женщина. Ее
большая витальность в биологическом смысле — научно
установленный факт. Хотя она быстрее устает, она на­
много лучше переносит физическое напряжение; как пра­
вило, женщина живет дольше мужчины; она крайне ред-

317

ко вырождается и никогда по-настоящему не вымрет.
Далее, женщина потому сильнее мужчины, что в ее при­
роде заключена способность выжидать, и потому, что
она решает отдаться или нет, — изнасилование проти­
воречит природному порядку и не встречается у живот­
ных. Кроме того, в длительной перспективе пассивность
оказывается большей силой, чем сильная активность.
Здесь китайская философия совершенно права. Не су­
ществует никакой деятельности или движения бесконеч­
ной длительности; рано или поздно они должны прекра­
титься, поскольку нет никаких причин, в соответствии с
которыми покой не может длиться вечно. Поэтому из
двух абсолютно равных партнеров лишь тот, кто споко­
ен и выжидает, не обратит рано или поздно на себя силы
другого — он истощит их. Мужчина как сексуально, так
и с точки зрения душевной близости намного более за­
висим от женщины, чем она от него. Большинству жен­
щин намного проще обходиться без мужского общества,
чем мужчинам без женщин. Психологически мужчина
гораздо более доступен воздействию женщины, чем жен­
щина мужскому. Поскольку в самой природе женщины
заложено то, что она должна отдаваться, ей намного
проще воспринимать психологию влюбленного или вос­
хищенного мужчины; но, с другой стороны, она мгно­
венно возвращается к своему изначальному типу, когда
ее эмоциональная установка меняется. Что же касается
ее зачастую недостаточной материальной силы, то она
может спокойно от нее отказаться, ибо она обладает са­
мым что ни на есть решающим, основывающимся на пси­
хологическом воздействии авторитетом. По всей веро­
ятности, мужчина мог подчинить себе женщину лишь
благодаря физической силе, которую он впоследствии
объективировал в форме закона и обычая, поскольку у
него нет никакого другого средства установить и утвер­
дить свое господство. Однако на самом деле, даже когда
он действовал таким образом, ему это никогда не удава­
лось; недавно одна турчанка рассказала американской
аудитории, что если у турка шесть жен, то, как правило,
это означает лишь то, что он вместо одного каблука на318

ходится сразу под шестью. Наконец, стоит подумать о
том, что мужчина бесконечно более уязвим: вспомним
вечные мужские символы — Ахиллесову пяту и лопатку
Зигфрида. Поэтому все свои институты — от юстиции
до монастыря — он изобрел с единственной целью хоть
как-нибудь защитить себя от последствий этой своей
сверхчувствительности. Ни один мужчина не станет ввя­
зываться в драку из-за таких мелочей, из-за каких это
сделает всякая женщина. Одно это обстоятельство объяс­
няет факт фактического доминирования женщины даже
в официально патриархальных семьях. В силу всех этих
причин процесс женской эмансипации неумолимо ведет
не к равенству в положении мужчины и женщины, а к
непомерному росту власти последней; ибо важен не факт
«равноправия», а тот результат, к которому приводит
формальное равенство.
С другой стороны, нет никакого сомнения, что жен­
щина по своей сущности склонна к подражанию, привяз­
чива и податлива и что, когда она любит, ее величайшее
счастье заключается в том, чтобы растворить свою лич­
ность в личности любимого. Но именно в этом пункте в
игру вступает второй аргумент, доказывающий, что на
самом деле женщины являются сильным полом. Пусть она
податлива и склонна к подражанию, поскольку это для
нее естественно, ее развитие никогда не затормозится и
не прервется, если она будет играть роль объекта, а не
субъекта. Наоборот, насколько простирается историчес­
кая традиция, мы видим, что она всегда достигала своего
высшего раскрытия и полного осуществления там, где
полностью отдавалась своему идеалу, божественному или
человеческому. В этом причина того, что мужчина, какое
бы господствующее положение он ни занимал, никогда
не отнимет у женщины ее внутреннюю силу, если только
она понимает то, что французы называют son métier de
femme*. По этой причине очень многие женственные жен­
щины, такие, как женщины латинской расы, практичес­
ки не интересуются эмансипацией, хотя их правовое по* Быть женщиной (φρ.).
319

ложение, вне всякого сомнение, является очень плохим.
Большинство из них согласились бы с той коренастой
канадской пионеркой, матерью дюжины крепких сыно­
вей, которая на вопрос о том, нужно ли ей избирательное
право, ответила: «Избирательное право? Если в мире во­
обще существует нечто такое, что могут делать только
мужчины, то пусть они, Бога ради, это и делают!» Испо­
кон веков самой эффективной была та власть, которая не
была очевидной и слишком заметной. Разумеется, жен­
щина может быть унижена или деморализована своим
подчиненным положением, и, вне всякого сомнения, ее
духовное развитие серьезно пострадало в чрезмерно пат­
риархальные эпохи. Но если посмотреть на эту проблему
с более высокой точки, то следует признать, что, в об­
щем-то, ее унижение было скорее исключением и что
недоразвитость интеллекта никогда особенно сильно ей
не вредила, ибо воистину великие способности женщины
относятся отнюдь не к интеллектуальной области. Даже
там, где положение женщины в юности было тяжелым и
суровым, став матерью, она во все времена и при любых
обстоятельствах обладала огромной властью. Когда я пред­
ставляю себе Еву, она кажется мне не наивной невинной
соблазнительницей, а матерью и прародительницей со­
тен тысяч трепетавших перед нею потомков. Благодаря
психоанализу мы знаем сегодня, что ни один мужчина не
может освободиться от образа своей матери. При патри­
архальном общественном устройстве он точно так же
подчинен ей, как и при матриархальном.
А теперь рассмотрим противоположный случай —
случай господствующей женщины. Когда мужчина нахо­
дится в психологическом подчинении, то он, ничего не
выигрывая, теряет все лучшее, что у него есть, ибо вся
его ценность заключается в свободе и инициативе. А их
раскрытие предполагает признание примата иных, неже­
ли женские, добродетелей. Альтруистичный по своей сути,
послушный, склонный и привязанный к обычаю мужчи­
на обладает сомнительным сходством с архетипом раба;
неизбежно и во все большей мере он будет развивать в
себе физиологические характеристики зависимого, а не
320

свободного человека. Мои собственные наблюдения под­
тверждают, с какой жуткой скоростью происходило это
развитие в Соединенных Штатах. Слова и отдельные виды
деятельности современного среднего американца еще
сохранили дух пионеров. Но сколь мало они созвучны
сегодняшнему человеку! Образ мыслей американца в об­
щем и целом — это образ мыслей женщины; этот посто­
янно возникающий образ отца, занимающегося детьми, в
то время как его жена, надев очки, читает интеллектуаль­
ные книги, есть действительно архетипический символ.
Благоговение американца перед общественным мнением,
его склонность во всем, что он делает, соответствовать
спросу, вместо того чтобы его создавать, — все это ти­
пично женские черты; кроме всего прочего, они выража­
ют вечную женскую потребность в респектабельности.
То же самое относится и к тому, как легко американец
помается внешнему воздействию, и к непостоянству его
чувств. Психологическую демаскулинизацию американ­
ца довершает то, что он почти не знает одиночества. Муж­
чина не только представляет собой творческую половину
человечества — он еще и одинок, одинок в том смысле,
что все его высшие достижения суть результат того, что
он делает один и для себя; глубокий смысл заключен в
том факте, что большинство творчески одаренных муж­
чин либо женятся очень поздно, либо же не женятся вов­
се. В Америке, после того как мужчина достиг половой
зрелости, для него больше не существует одиночества.
Конечно, он работает вне дома, однако это ничего не ме­
няет. Женщина, которая не нуждается в одиночестве,
навязывает ему свой закон, будь то в облике «гражданс­
кого брака» или слишком ранней женитьбы, так что мо­
лодой американец практически не имеет возможности раз­
виваться как отдельное и уникальное существо. А посколь­
ку он в чрезвычайной степени подвержен женскому вли­
янию, то, женившись, он меняется психологически в том
же смысле, в каком девушка после потери девственности
меняется физиологически.
Все это вместе не может не вести к тому, что амери­
канец как мужчина теряет ценность. И если в игру не

321

вступит какой-нибудь новый каузальный ряд, то это раз­
витие будет прогрессировать и вести к накоплению все
более и более серьезных последствий. Почти все чисто
мужские качества, что еще остались в американце, со­
хранились в нем лишь потому, что так желает женщина:
именно ей нужно, чтобы он проявлял их, живя и дей­
ствуя в мире, находящемся под ее господством. Приме­
ром этого служит именно то, чем так гордятся американ­
ские he-men и go-getter^ — их исключительная ориента­
ция на материальную выгоду. Испанский врач и философ
Мараньон показал, что добыча пропитания относится к
сексуальным функциям мужчины. Как любой самец пти­
цы движим инстинктом, заставляющим его заботиться о
том, чтобы накормить свою самочку и потомство, так и
естественная задача мужчины состоит в том, чтобы со­
держать семью; по этой причине у женщины инстинк­
тивно присутствует ощущение, что муж «должен» быть
состоятельным, тогда как для мужчины женитьба на день­
гах противоестественна. Таким образом, американский
материалистический образ мыслей является лишь еще
одним доказательством психологического господства жен­
щины. Побуждая мужчину сосредоточить все без исклю­
чения свои интересы на зарабатывании денег, женщина
оставляет ему лишь то, что ему присуще как сексуально­
му существу. Тот факт, что американец очень часто пред­
ставляет собой роскошного самца — сильного, здорово­
го, красивого и атлетичного, — из того же ряда. Разуме­
ется, женщина хочет, чтобы он был таким. Но физичес­
кая мужественность имеет меньшее значение, нежели
психологическая.
А теперь обратимся к вопросу, как тот факт, что муж­
чина теряет свою ценность, сказывается на самой жен­
щине. Поскольку мужчина и женщина в силу самой при­
роды находятся в коррелятивном отношении, то и муж­
чина также лишает женщину ее лучших качеств. Сексу­
альная природа неизменна; какими бы многочисленными
* Энергичные и удачливые люди, предприимчивые дельцы (англ.).
322

ни были всевозможные нюансы и оттенки, человек в ко­
нечном счете есть либо женщина, либо мужчина; и
если он теряет характерные для того или иного пола свой­
ства, то возникающие в результате этого новые всегда
представляют собой лишь некий эрзац или неестествен­
ные преувеличения. С другой стороны, закон корреля­
ции предполагает, что в цорядке вещей, если более силь­
ный в настоящий момент полюс развивает те свойства,
присущие более сильному, а реально более слабый точно
так же развивает те, что соответствуют более слабому. О
феминизации мужчины, происходящей при чрезмерном
господстве женщины, мы уже сказали достаточно. Доба­
вить к этому можно разве что следующее. Если мужчина,
лишившийся психологической мужественности, сближается
с озлобленной старой девой, то, в свою очередь, появляет­
ся еще один также недвусмысленно женский тип — тип
вялого, мягкого, толстого, что называется, в теле мужчи­
ны, которого просто невозможно представить себе боро­
датым. Однако же подвергнем более подробному иссле­
дованию мужские добродетели американской женщины.
Как только я обратил свое внимание на ее по-мужски
деловую разновидность, сразу бросилось в глаза ее сход­
ство с амазонкой. Когда же затем я, насколько мог, углу­
бился в область этнографии, то пришел к однозначному
заключению, что данный тип женщины относится к тому
же самому сорту, что и амазонки всех времен. Вне всяко­
го сомнения, эта разновидность американок обладает пре­
восходными способностями в самых различных сферах
деятельности; но в этом случае речь идет не о маскулини­
зации женщины, а скорее о более высоком развитии ее
природных способностей. А тогда многое из того, что
обычно объясняют большими способностями, в действи­
тельности является лишь следствием того, что женщина
получает более благоприятные условия для выражения
ее изначальной сущности. Так, любая женщина является
прирожденным властителем; и она является им в куда
большей степени, чем мужчина, ибо то, чем она занята в
домашнем хозяйстве, есть, по сути дела, то же самое, что
и функции, выполняемые в государстве монархом; этим
323

объясняется то, почему большинство действительно пра­
вивших королев остались в памяти как действительно
великие королевы, тогда как среди королей великие по­
падаются сравнительно редко. Не существует никаких
причин и для того, чтобы женщина не могла проявить
себя и в качестве атлета. К труду же ее побуждает самый
изначальный и мощный инстинкт. И действительно, жен­
щины изначально являются трудящейся половиной чело­
вечества; мужчина — шалун, игрок, авантюрист, вечное
дитя. Женщина же по самой своей природе — ответствен­
ное и серьезное существо. Нет ничего более противоесте­
ственного, чем рассматривать ее как игрушку. Мужчине
хотелось бы, чтобы она была ею, ибо он по сути своей —
игрок; но ни одна женщина никогда так о себе не думает;
даже проститутки рассматривают свое ремесло как серь­
езную работу, а если они при этом еще и выглядят весе­
лыми — в смысле американского keep smilinçf, — то лишь
потому, что это является частью их бизнеса.
Итак, во всех рассмотренных нами отношениях дело­
вые качества американской женщины представляют со­
бой не что иное, как более высокое развитие ее врожден­
ных качеств, чем она по праву может гордиться. Но в
некоторых других отношениях дело обстоит совершенно
иначе. Несомненно, тех американок, о которых я здесь
говорю, характеризуют именно те самые черты, которые,
по мнению греков, были свойственны амазонкам. Ама­
зонки пользовались славой суровых, жестоких и цинич­
ных существ; то же самое рассказывали и о всех тех мно­
гих женщинах, которые в качестве солдат воевали на
фронтах мировой войны. Причина этого в том, что, когда
женщина, центр сознания которой находится в сфере
эмоций и ощущений, сближается с типом воина или госу­
дарственного деятеля, ее эмоциональная натура немину­
емо атрофируется. Что же касается безжалостности и
необузданности, то никакой эгоистичный мужчина даже
отдаленно не может сравниться в этом с по-настоящему
себялюбивой женщиной. Об амазонках прежних эпох мы
* Постоянно улыбайтесь (англ.).
324

знаем немного, амазонки же американские, наоборот,
известны нам очень хорошо; и то, что мы о них знаем,
дополняет тот не слишком подробно выписанный порт­
рет Пентесилеи, который донесла до нас традиция. Жен­
щина по своей природе — matter-of-fact, мужчина — ро­
мантик и идеалист, поэтому ее естественная установка не
поэтическая, а научная. Тем не менее все высшие талан­
ты женщины относятся к эмоциональной сфере. Когда
она отвергает идеал традиционной женственности, кото­
рый требовал прежде всего высокой эмоциональной куль­
туры, она вынуждена стать жестче, трезвее, циничнее и
эгоистичнее, чем любой мужчина, если только он не пре­
ступник или сумасшедший. Иллюстрацией того, что дело
обстоит именно так, является первая полоса любой аме­
риканской газеты. Эта абсолютная бесчувственность, с
которой женщины оставляют или привлекают к суду сво­
их мужей, откровенность, с которой они разглашают са­
мые интимные подробности своей жизни, бесцеремон­
ность, с которой они, как только объединятся в какуюлибо организацию, начинают реализовывать свои соци­
альные инстинкты за счет отдельного человека, — все
это служит поистине путающим доказательством истин­
ности нашего утверждения. Раз уж судьба распорядилась
так, что расцвет амазонок пришелся на эпоху науки, то
результатом этого было то обстоятельство, что то, что для
амазонки является вполне нормальным, проявилось в пря­
мо-таки чудовищных формах. В XIX столетии мужчины в
своем стремлении к материальному покорению мира в
течение некоторого времени пытались все и вся объяс­
нять материальными обстоятельствами. В их случае это
продолжалось недолго. Тогда как женщины были настоль­
ко удачливы, что их matter-of-factness стала в конечном
счете respectable, а научная трезвость превратилась в под­
линное евангелие прогрессивных женщин. Но в этом есть
свое «но». Мужское «почему?» — исток любого прогрес­
са в знании и понимании — превратилось в совершенно
иной и абсолютно женский вопрос «почему нет?» и стало
без разбору применяться ко всем жизненным проблемам.
Изначальный инстинкт, в соответствии с которым муж325

чина должен заботиться о семье, дал толчок появлению у
женщин патологическогоманиакального убеждения, что
мужчина — раб ее прихотей. Для этой категории жен­
щин «факты» есть все, а «смысл» — ничто. По этой при­
чине они уже больше не видят различия между сексуаль­
ным влечением и любовью. Конечно, и мужчина с неза­
памятных времен желал женщину, привлекавшую его
лишь телесно; но, с другой стороны, он всегда твердо знал,
что в этом случае речь идет всего лишь о желании, а от­
нюдь не о любви, и четко отделял душевную любовь от
того, что, как он чувствовал, было разновидностью поро­
ка. Для мужчины совершенно естественно различать, с
одной стороны, чисто инстинктивные ощущения, а с дру­
гой — факты душевной жизни; так, Данте и Петрарка
были совершенно искренни, когда они томились по Беат­
риче и Лауре и при этом имели многочисленных любов­
ниц. Природа женщины совершенно иная: она «цельная».
Если она будет оценивать сексуальное на мужской ма­
нер, ее единство взорвется и она заживет столь необуз­
данной жизнью, словно она вся не что иное, как сплош­
ной половой орган. Так, американские девочки-подрост­
ки образца 1928 года, верившее только в «факты», вели
такую половую жизнь, какую никогда не вел и самый
аморальный мужчина, если только он был в своем уме.
Таким девушкам ничего не стоит отдаться любому муж­
чине, даже в форме брака; ведь брак, основанный ис­
ключительно на сексуальном влечении, разумеется, на­
много более аморален, чем любые внебрачные отноше­
ния. Им кажется, что вся проблема морали и аморально­
сти ликвидирована самим фактом наличия противозача­
точных средств. Все это можно объяснить лишь атрофи­
ей эмоциональной сферы. Этой разновидности американ­
ских женщин присуща невероятная грубость, которую
нормальные женщины столь резко отвергают в прими­
тивных мужчинах. Такая женщина не понимает, что та­
кое настоящая истинно женская любовь — она вовсе не
является каким-то неполноценным видом любви, а есть
именно то, что мужчины больше всего почитают в жен­
щине, ибо сами к такой любви не способны. Однако здесь
326

вновь проявляет себя закон природы, в соответствии с
которым между мужчиной и женщиной существует из­
начальная внутренняя корреляция: среди американских
девушек все чаще дает о себе знать довольно курьезный
предрассудок, связанный с симпатией к типу, который
они называют «пещерным человеком» (caveman). Зимой
1928 года в колледжах был проведен опрос по поводу того
типа мужчины, которому девушки отдают предпочтение:
больше половины высказалось за пещерного человека;
лишь определенный процент, что довольно забавно, к сло­
вам «пещерный человек» добавил: «но с тонким вкусом».
Если женщина идеализирует дикаря, то это означает лишь
то, что мужчине недостает изначальной мужественности.
И в самом деле, мужчина в Америке в огромной степени
демонстрирует то, что в других местах считается специ­
фически женским. Он послушен, привязчив, податлив; он
женится или платит, когда этого от него требуют. Как
правило, не он оставляет женщину, а она его. Достаточно
вспомнить многочисленные случаи, упомянутые судьей
Линдсеем, в которых он пытался утешить брошенных
молодых людей. Мне кажется, что при всех этих обстоя­
тельствах в амазонском характере американок, о кото­
рых я здесь говорю, не может быть никаких сомнений.
Многие из них и после замужества отдают предпочтение
своей девичьей фамилии с предшествующим ей «мисс»
или возвращаются к ней сразу после развода. В Старом
Свете, где замужняя женщина занимает лучшее положе­
ние по сравнению с девушкой, такое просто было бы не­
мыслимо. Это означает, что незамужняя женщина вопло­
щает собой основной женский тип. Браки, в которых она
живет, имеют для нее такое же значение, как и многие
другие эпизоды.
Таким образом, вся эта «прогрессивность» американ­
ки оказывается в действительности не более чем проти­
воестественным выпячиванием того, что должно быть
присуще мужскому полюсу. В значительной мере она ут­
ратила способность к такой любви, на какую способна
лишь женщина. То, насколько это верно, мне стало осо­
бенно ясно благодаря тому, как одна видная американка
327

публично возразила на мое вышеприведенное утвержде­
ние: оно, мол, опровергается одним лишь фактом соци­
альной и благотворительной деятельности женщин! Как
будто любовь имеет хотя бы малейшее отношение к со­
циальной работе и благотворительности! Охотно согла­
шусь, что американская женщина как социальный работ­
ник не знает себе равных. В этом направлении ее женс­
кая натура, по всей вероятности, кажется развитой не
менее, а более, чем в каком-либо другом. Тем хуже обсто­
ит дело с любовью в истинном смысле. Тем хуже с понастоящему живыми силами женщины.
Теперь нам следует погрузиться в самый глубокий
слой проблемы, которой посвящена эта глава. То, что мы
говорили о происходящей благодаря перекосу в корреля­
тивном отношении полов инволюции как мужчины, так и
женщины, в конечном счете сводится к тому, что у них
обоих кажется атрофированным подлинно творческое
начало. В ходе наших исследований мы обнаружили са­
мые различные причины механического и безжизненно­
го характера американского образа жизни: старческую
дряблость как следствие затянувшейся жизни духа XVII
века, примитивность, крайним выражением которой сре­
ди прочего является материализм, сходный поэтому с воз­
растными явлениями, и рутину как следствие, во-первых,
извращенной веры, что не внутренний закон, а закон
внешнего мира является последней инстанцией, а во-вто­
рых, перевеса социального над индивидуальным, что дает
механическому и механизирующему количеству перевес
над качеством. Тому же, что мы говорили о мужчине и
женщине в Соединенных Штатах, можно легко придать
дополнительную остроту, рассмотрев их в контексте по­
нятия механизации. И лишь именно это заострение по­
зволит понять самый глубинный смысл их взаимосвязи.
Механическое — это всегда нечто мертвое или подобное
мертвому. Вследствие этого оно никогда не может быть
чем-либо творческим, ибо творческое есть самое изна­
чальное свойство жизни. Все то, что мы говорили об ама­
зонках, сводится к тому, что женщина утратила свои под-

328

линно творческие силы. Все ее деловые качества отно­
сятся к области, которую американцы называют executive*
и promotion", а ее законы находятся в непримиримом
противоречии с творчеством. Творчество — это всегда
функция всего человека в целом, недифференцированно­
го интегрального бессознательного, а им нельзя командо­
вать, его нельзя организовать, оно не выносит никакой
рутины, никакой перегрузки. Здесь дело обстоит точно
так же, как и с ребенком в материнской утробе, созрева­
ние которого никакое желание или усилие не ускорят, а
вот оборвать могут вполне. Человек как творец всегда
есть или мужчина, или женщина, несмотря на все нюан­
сы и оттенки. Если он теряет свой половой характер, то
неминуемо теряет и свое творческое начало. Здесь про­
является, в случае Америки чрезвычайно ухудшая резуль­
тат, таинственный закон естественной корреляции меж­
ду мужчиной и женщиной. Если вырождается один пол,
то с естественной необходимостью вырождается и дру­
гой, как в душевно-духовной, так и в телесной сфере. Здесь
мы, похоже, приблизились к корням всего неудовлетво­
рительного, что существует в Соединенных Штатах в от­
ношениях между мужчиной и женщиной. И, похоже, об­
наруживается самая глубинная причина того, почему аме­
риканская жизнь выглядит такой механической и абст­
рактной, а также причину столь характерных для боль­
шинства американских мужчин и женщин неудовлетво­
ренности и беспокойства. Они, как правило, оказывают­
ся просто беспомощными перед загадкой того глубокого
несчастья, которое заставляет их работать, надрываться
и выбиваться из сил, пока этих сил еще хватает; они так
боятся свободного времени, как лишь немногие наши
современники боятся преисподней. Женщина, в соответ­
ствии со своим результативно-реактивным характером,
как правило, просто возмущается тем, что брачная и лю­
бовная жизнь не приносит ей счастья. А поскольку ее
основные инстинкты со времен Евы неизменны, она ищет
* Исполнитель, руководитель, администратор (англ.).
** Продвижение, поощрение (англ.).

329

и находит всю вину в мужчине. Он не таков, каким дол­
жен быть. Тогда, чтобы устранить проблемы, она требует
еще большей власти для своего пола. Однако в действи­
тельности ей нужно совсем другое. Ей нужен тип мужчи­
ны, который был бы равен ей по силам, дополнял бы ее и
был бы способен пробудить и раскрыть в ней силы, нали­
чие которых она чувствует, но которые, однако, не мо­
жет полностью реализовать. Она нуждается в мужчине,
который был бы по-мужски творческой личностью и бла­
годаря которому она сама, но по-женски раскрыла
бы свое творческое начало.
Как же мы можем определить это творческое нача­
ло? Поскольку здесь речь идет о первоисточнике жизни,
сущность которого покрыта тайной, сделать это посред­
ством методов точных наук невозможно, ведь они не мо­
гут сделать понятным даже физическое размножение.
Здесь помочь пониманию могут лишь символические об­
разы, которые в форме, соответствующей требованиям
духа, как в зеркале, отражают то, что живет в безднах
души по ту сторону всех возможных форм и имен. Так
греки, чтобы на духовном уровне определить творческую
мужественность и женственность, использовали соответ­
ственно символ Logos spermatikos, плодотворного, порож­
дающего духа и символ Eros kosmogonos, созидающей мир
любви. Символы китайской мудрости еще более всеобъ­
емлющи. Согласно этой мудрости, мировой процесс об­
разовывали и над ним господствовали Ян и Инь, причем
первое означало «творческое» в мужском смысле, а вто­
рое — «восприемлющее» в женском. Одно из них равно­
ценно другому, и оба равно необходимы для продолже­
ния жизни и должны совместно работать в согласии с
мировым разумом, чтобы жизнь двигалась по восходя­
щей линии. И действительно, на физическом уровне как
импотенция, так и бесплодие очевидно равнозначны смер­
ти. Однако то же самое имеет место и на уровне духов­
ных ценностей. Дух также есть нечто конкретно живое,
витальное. Лишь творческий дух в его мужской форме
способен создавать ценности; лишь творческий дух в его
женской рецептивной форме может понять их и использо330

вать. Ян и Инь вездесущи и всепроникающи; они — ко­
рень всех явлений и ситуаций. Единственным современ­
ным понятием, которое соответствовало бы изначальному
творческому духу, является понятие инспирации — оно
очень характерным образом обозначает функцию, а не
субстанцию. Это понятие схватывает то обстоятельство,
что нормальные психические функции оживляются и во­
одушевляются некоей более глубокой сферой, которая при
любых обстоятельствах не от мира сего. И это понятие
объективно: «творческое» всегда обитает по ту сторону
эмпирических явлений. Мы уже противопоставляли прин­
цип инспирации принципу воспитания, причем первый
по своей сути оказался мужским, а второй — женским.
Но это действительно на болес низком уровне и внутри
определенных границ. Как я показал в главе «Иисус-маг»
своей книги «Люди как символы», дух всегда обладает
мужским характером, понимается ли он как Logos
spermatikos или как Eros kosmogonos, так, даже изна­
чальная идея христианской любви, которая почти в точ­
ности соответствовала платоническому эросу, представ­
ляла собой не любящую реакцию человека, а творчес­
кую силу духа. Дух всегда есть сила инспирации в про­
тивоположность порождению, которое всегда достига­
ется посредством земной части души. Как же обстоит
дело с духовным творческим началом женщины? Здесь
также имеет место сила инспирации. Но если сила ин­
спирации мужчины обычно заключается в духе, то твор­
ческое начало женщины обитает в царстве эмоций, ко­
торые у мужчины никогда не бывают творческими. Здесь
не место для изложения исчерпывающей философии
эмоций. Но кое-что следует сказать: поскольку у жен­
щины эмоции являются рациональными функциями, то
есть способностями, которые ведут к истинному позна­
нию, чем из-за своей недоразвитости они редко быва­
ют у мужчины, то эмоциональный мир женщины излу­
чает творческую энергию.
Этим прежде всего и объясняется, почему интеллект
и интеллектуальность женщины так мало привлекают
мужчину. Женщина может быть столь же интеллектуаль331

ной и образованной, как и любой мужчина, но в этом
случае ее интеллект кажется почти полностью оторван­
ным от истоков жизни. По этой причине интеллектуаль­
ная женщина, как правило, действует в организационной
или руководящей сфере, ибо для организации и руковод­
ства не требуется никакой инспирации. Интеллект как
таковой есть лишь поверхностное выражение жизни: все
зависит от того, что за ним стоит. Конечно, случалось,
что женский интеллект был одухотворен чем-то подоб­
ным гению. Но ценность этого рода гениальности никог­
да даже отдаленно не была сравнима со значением ис­
тинно женской творческой силы. А эта сила известна с
незапамятных времен; поскольку же все понятия изобре­
тались мужчинами, а дать четкое определение этой осо­
бой силе они были не в состоянии, то очень часто ей
приписывалось божественное или демоническое проис­
хождение. Современный идеализм иногда понимал ее
столь ошибочно, что утверждал, что она есть не что иное,
как всего лишь возвращающееся к мужчине отражение
его собственных иллюзий. В действительности же она есть
сила точно такого же значения, что и творческий дух в
смысле греческого Logos spermatikos, плодотворного по­
рождающего духа; она — совершенно конкретная и ви­
тальная сила, соответствующая силе зачатия или потен­
ции в телесной сфере. По своей сущности она есть некое
таинство. Она должна казаться чем-то более таинствен­
ным, чем творческая сила, присущая мужчине, поскольку
творчество, коренящееся не в духе, а в эмоциях, вообще
не поддается точному определению в понятиях разума. И
здесь даже не китайцы и не греки, а индийцы наиболее
близко подошли к ее истинному пониманию. Символи­
ческим, образом специфически женской творческой силы
у них выступает то, что они называют Shakti. Тот, кто
хотел бы узнать, что говорят по поводу своего объясне­
ния этого феномена сами индийцы, может прочесть ста­
тью Рабиндраната Тагора в «Книге о браке». Сам Тагор
переводит Shakti как «дар очаровывать». Но он имеет в
виду не то очарование, которое соответствует распрост­
раненным понятиям «шарм» и «обаяние», и уж точно не
332

ту поверхностную привлекательность, которую американ­
цы называют «it»*, а дар очаровывать именно в его изна­
чальном смысле колдовства. Мужская творческая сила
также полна тайны; прообразом творческого мужчины
испокон веков был Бог, сотворивший мир из ничего. И
все-таки этот род силы не кажется столь таинственным,
ибо каждый человек обладает ею в своей фантазии. Жен­
ская же творческая сила, напротив, абсолютно загадочна,
поскольку она совершенно не подвластна интеллекту и
поскольку на протяжении всей истории она оказывала на
нее мощнейшее воздействие, которое, однако, никогда
не было выражено прямо и непосредственно. Ни одна
женщина-инспиратор, ни одна муза никогда не приноси­
ла в мир по-настоящему новых идей. Однако благодаря
тому, что мы знаем о коррелятивном отношении между
мужчиной и женщиной, мы можем понять суть этого
женского творческого начала даже лучше, чем это уда­
лось индийцам. Если мужчина — это инспиратор, то есть
тот, кто порождает новое на физическом и духовном уров­
не, то женщина — инспиратор, деятельность которого
протекает на уровне души.
На самом деле и в этой области порождает мужчина,
а не женщина. Поэтому все великие произведения искус­
ства в широком смысле слова созданы мужчиной; однако
никакого творчества просто не существовало бы, если бы
не было вдохновляющих его женщин, как бы ни скудны
были наши сведения о них. То, что о них немногое изве­
стно, есть отчасти следствие женской стыдливости, что
служит еще одним доказательством того, что здесь дей­
ствительно имеет место нечто эротическое. Впрочем, ре­
шающими здесь оказываются два обстоятельства: с од­
ной стороны, мужская глупость, которая все недоказуе­
мое и неосязаемое рассматривает как несуществующее,
а с другой — априорный характер корреляции между
мужчиной и женщиной. В принципе, чтобы испытывать
плодотворное влияние вдохновляющей его женщины,
* Верх совершенства, последнее слово чего-либо, «изюминка»
(англ.).

333

мужчине вовсе не нужно что-то о ней знать, так же как и
женщина совсем не нуждается в знании изменчивых муж­
ских желаний, чтобы быть «модной». В конечном счете
муза живет в каждом мужчине как, говоря языком Юнга,
его anima*. Однако ему трудно это понять, если она ли­
шена всякого воплощения, о котором он мог бы знать.
Теперь нам должно стать ясно, почему сегодняшняя
Америка является столь фантастически нетворческой. И
мужчина, и женщина инстинктивно видят в творческом
начале высшую ценность. И тот и другая должны ощу­
щать себя неполноценными, поскольку они смутно осоз­
нают свое бесплодие. Каждый из них инстинктивно пе­
рекладывает вину за это на противоположный пол. В сво­
ем творчестве мужчина зависит от женской инспирации.
С другой стороны, женщина столь же сильно жаждет муж­
чину на духовном и душевном уровне, как тот ее физи­
чески. Если же теперь мы вспомним то, что мы говорили
о характеристике американских мужчин и женщин, то
нам все станет ясным. Американка, развиваясь в мужс­
ком направлении, продвинулась чрезвычайно далеко. Но
именно поэтому, а также потому, что при этом она утра­
тила свойственную истинной женщине недифференци­
рованную целостность, она потеряла и свое Shakti, свой
дар очаровывать, то есть свою силу инспирации. Этим
объясняется то, что всякий мужской труд в Соединенных
Штатах механистичен и абсолютно лишен артистизма. Но,
с другой стороны, к сущности женщины принадлежит
потребность отдаваться, следовать, исполнять. И если нет
мужчины, которым она могла бы восхищаться, она не
способна раскрыть свои лучшие качества. В таком случае
она неизбежно должна утратить свое Shakti. Таким обра­
зом замыкается circulus vitiosus.
Существует ли средство, которое могло бы помешать
столь роковому развитию событий? Разумеется. Как и
всегда, оно состоит в правильном понимании его смысла.
Изменение институтов и законов не приведет к повороту
к лучшему; именно Соединенные Штаты служат доказа* Душа (лат.).

334

тельством этому, ибо, несмотря на все новые и лучшие
законы, они пришли к своему нынешнему состоянию.
Можно сказать даже, что эти законы повинны в нынеш­
нем незавидном состоянии Америки, поскольку они от­
влекали внимание большинства американцев от творчес­
кого «смысла» и переводили его на лишенные всякой
витальной силы факты. Чем больше американцы верят,
что плохие отношения в браке можно исправить возмож­
ностью более легкого развода, а душевной жизни помо­
жет более эффективное использование противозачаточ­
ных средств — достаточно лишь двух этих примеров, —
тем более безграничным будет действие истинных при­
чин, приведших к столь безотрадной ситуации. Тогда как
понимание само по себе является самой мощной силой,
какой только располагает человек. Когда оно проникает в
суть проблемы, любые механические средства и методы
почти всегда становятся излишними.
Прежде всего нам должно быть ясно, что все факты,
если они правильно поняты, указывают на то, что Амери­
ка, по всей видимости, останется матриархальной стра­
ной. Если она смогла стать таковой в течение чрезвычай­
но короткого периода, хотя все ее традиции и практичес­
ки все институты были по своей сути патриархальными,
то для этого должны существовать весьма веские и глубо­
кие причины. Вероятно, их следует искать в воздействии
самой страны, хотя я и не могу найти этому объяснения;
впрочем, большинство индейских племен, живших на тер­
ритории нынешних Соединенных Штатов, также были
матриархальными. Здесь важно понять, что в матриар­
хальное™ самой по себе нет ничего плохого. Как мы уже
выяснили, господство какого-нибудь одного полюса столь
же естественно, как и другого; всякое особое состояние
равновесия между мужчиной и женщиной лишь тогда
становится роковым, когда оно начинает вредить разви­
тию лучших качеств обоих полюсов. Италия, Испания и
Франция также матриархальны. По большому счету ев­
ропейская культура обязана своим возникновением тому
периоду средневековья, когда женщина сверх всякой ра­
зумной меры идеализировалась, а ее мнение считалось
335

последней инстанцией во всех вопросах, за исключением
политических и военных; культуры Ренессанса и XVIII
столетия представляли собой лишь следующие стадии
развития того же самого состояния равновесия между
полами. Конечно, в те времена женщина господствовала
не как амазонка, не как ровня мужчине, а как его тайная
вдохновительница, которая хотела видеть его в высшей
степени мужественным, но только обладающим более
тонким вкусом, чем он мог быть без ее влияния. Вскоре
мы увидим, что и в Соединенных Штатах подобному раз­
витию ничто не препятствует. Но сейчас мы утверждаем,
что все говорит за ту гипотезу, что Америка останется
матриархальной страной и что сам по себе матриархат
отнюдь не враждебен культуре. Вспомним, что мы гово­
рили о том позитивном, к чему могут привести американ­
ские социализм, приватизм и даже господство животного
идеала: если свяжем эти наши констатации и прогнозы с
констатациями и прогнозами настоящей главы, то тотчас
увидим, что это позитивное является непосредственной
предпосылкой матриархальной структуры нации. Но в
поддержку теории, что во многих отношениях женское
господство продлится еще в течение достаточно долгого
периода, и в пользу матриархата можно добавить и сле­
дующее: современное государство с его во всех отноше­
ниях материнской установкой, с его преобладающим ин­
тересом к воспитанию, с его пристрастием к слабому, а
не сильному, с его составляющим саму его суть пацифиз­
мом в куда большей степени живет женским, нежели
мужским, духом. Поэтому если женщина во все большем
объеме будет принимать участие в общественной жизни,
то это будет не чем иным, как нормальным, соответству­
ющим своей внутренней логике развитием. А это значит,
что страна, в которой женщины превратились, по сути
дела, в господствующую касту, имеет все шансы раньше,
чем любая другая, создать у себя образцовое социальное
государство. То, что патриархальный социализм — зовет­
ся он прусским милитаризмом или русским большевиз­
мом — столь суров и груб, объясняется тем, что мужчина
по своей природе не альтруистичен; он может отдать пред336

почтение группе лишь за счет индивида. У женщины же
чувство группы и чувство индивида не исключают друг
друга. Поэтому именно в американской матриархальности следует искать одну из главных причин той всеобщей
доброты и благожелательности, того счастья, достигаемо­
го в свободном сотрудничестве, которые являются самы­
ми позитивными приметами американской жизни. Сле­
довательно, опасность заключается вовсе не в американ­
ской матриархальности как таковой. Она заключается в
том, что сложившийся в Америке особый тип отно­
шений между мужчиной и женщиной, ориентирован­
ный на господство женщины (ориентация, которая сама
по себе столь же нормальна, как и любая другая), страда­
ет ярко выраженным перекосом. Как же его можно
устранить? Ответ следует искать в направлении, прямо
противоположном тому, в каком его ищет большинство
американцев: не в еще большей эмансипации женщины,
а в эмансипации мужчины.
Положение мужчины в Соединенных Штатах mutatis
mutandis — прибегнем для наглядности к некоторому обоб­
щению и преувеличению — соответствует тому положе­
нию, которое вплоть до самого недавнего времени на
Востоке занимала женщина. Если его материальная жизнь,
как правило, чрезвычайно комфортабельна, то, с другой
стороны, в его душевной жизни так мало благополучия и
вдохновения, что ее не выдержал бы даже самый убогий
европеец. Если в семье американец в большинстве случа­
ев изображает из себя весельчака, то это всего лишь по­
пытка заглушить взрывами хохота смутно ощущаемый им
трагизм его участи. В настоящий момент американские
женщины ведут и чувствуют себя точно так же, как все
привилегированные аристократические сословия. Забыв
о том, что они существуют не изолированно и что их хо­
рошее самочувствие зависит от благополучия других клас­
сов, они предаются иллюзии, что дальнейший рост их
власти быстро приведет в порядок все неправильное и
ненормальное; это, а не, скажем, оправданное требова­
ние дальнейшей эмансипации является истинной причи­
ной большинства демаршей женских организаций, пред337

принимаемых под тем предлогом, что женщина якобы
занимает все еще подчиненное положение. Однако реак­
ция на то, что я говорил в своих американских докладах о
необходимой эмансипации мужчины, позволяет нам ожи­
дать, что американские женщины вскоре поймут истин­
ную суть ситуации. После того, как я написал в «Форуме»
о женщинах как о высшей касте, «Нью-Йорк тайме» за­
метила по этому поводу: «Граф Кайзерлинг, кажется, не
понимает, что именно для преодоления этой ситуации была
принята 19-я поправка. Теперь, когда женщины получили
право голоса, они очень скоро докажут, что они ничем не
лучше мужчин». В самом деле, этот boutade*, по всей ви­
димости, независимо от желания автора указывает на одну
из главных причин процесса эмансипации. Американки
действительно хотели бы занять менее высокое положе­
ние, чем это имеет место в настоящее время. Большая
часть тех из них, кто имеет достаточно свободного време­
ни, чтобы страдать от жизни, глубоко несчастны. Жен­
щины не бросали бы возлюбленных и мужей одного за
другим, не становились бы пьяницами, не растрачивали
бы свою энергию на неинтересную деятельность, если
бы все вокруг было в порядке. Даже самая мужественная
американка всегда остается женщиной. А это значит, что
она хотела бы, чтобы ее вдохновлял мужчина, ибо, чтобы
приносить плоды, она нуждается в оплодотворении; это
значит, что она хочет кого-либо почитать. Почитать же
женщина может только мужчину, который является ис­
тинным, то есть наделенным творческим началом, муж­
чиной. А она чувствует, пусть даже и смутно, что тот тип
мужчины, который все более настойчиво вырастает в ос­
новной тип американца, все в большей и большей степе­
ни развивает в себе свойства, которыми она и сама от­
личается, причем за счет именно тех свойств, которых ей
недостает. Она — трудящаяся половина человечества; она
от природы ориентирована на хозяйство; она думает о бе­
зопасности, сохранении и обеспечении, одним словом, —
она создана для воплощения серьезности жизни. Поэто* Остроумный выпад (фр.)
338

му вполне логично, что у нее возникает желание забрать
себе все те посты и места, которые по воле самой приро­
ды должны принадлежать не мужчине, а именно ей. И
она требует как можно большей власти, чтобы поставить
мужчину на подобающее ему место — место творца, ху­
дожника, авантюриста и вечного ребенка. При сложив­
шемся на сегодняшний день положении вещей сделать
это проще всего при помощи какой-либо формы матри­
архата1 . Естественно, что это вызванное вечной приро­
дой женщины бессознательное стремление не сможет осу­
ществиться в течение нынешнего периода наступающей
геологической эпохи человека. Это — экономическая по
своей сути эпоха; мужчина в течение чрезвычайно долго­
го времени и в значительно большей степени, чем ему
стоило бы, будет вынужден сконцентрировать свое вни­
мание на экономических вопросах. Но кое-чего все-таки
достичь можно: чем больше женщина будет уравнивать­
ся с мужчиной в области экономики, тем в большей сте­
пени все то, что в современном мужчине является не муж­
ским, а женским, будет утрачивать свой престиж; и тем
меньше у женщины будет честолюбивых желаний кон­
курировать с мужчиной в том, на чем в течение после­
днего столетия основывалось его главенствующее поло­
жение. И в результате то, что является по самой своей
сущности ценным, с одной стороны, для мужчины, а с
другой — для женщины, вновь обретет подобающее ему
признание. Женщина вновь обрела бы мужчин, которых
могла бы почитать, а мужчина — женщин, которых он
был бы способен вдохновлять.
Однако как можно вызвать или ускорить этот пово­
рот? Несмотря на всю свою инициативность в некоторых
отдельных направлениях деятельности и даже несмотря
на свое Shakti, которым в конечном счете в достаточной
мере обладают лишь немногие — ведь и среди мужчин
1

Совсем недавно я обнаружил, что один немецкий философ,
имя которого мне встретилось впервые, Эрнст Рунеманн, весь­
ма остроумно изложил эту же самую мысль. См. его статью «На
пути к матриархату» в № 12 «Философских тетрадей».

339

гении редки, — женщины по своей сущности представ­
ляют собой реагирующую, отвечающую половину чело­
вечества. Поэтому она глубоко права — хотя, как прави­
ло, в иных отношениях, чем она сама полагает, — когда
жалуется, что во всех нынешних несчастьях виноват муж­
чина. Если мужчина не соответствует своему предназна­
чению, то в соответствии с вечным законом природы она
также не может полностью осуществить свое предназна­
чение. Как же можно сформировать более высокий тип
мужчины? Ответ таков: именно посредством современ­
ного господства женщины, если предположить, что она
поймет истинный смысл своего положения. Не ей внутри
космического порядка подобает дух изобретения. Но, с
другой стороны, женщина может так убедительно вну­
шить мужчине то, что она ощущает, как не способен ни
один мужчина. Так в конечном счете все религии добива­
лись успеха благодаря женщинам; так благодаря им рас­
пространялась слава всех духовных творцов. В конце кон­
цов мужчины всегда становятся такими, какими их хотят
видеть женщины. Таким образом, культ женщины, и в
особенности культ матери, для американцев на самом деле
представляет собой великий шанс Америки. Если амери­
канка глубоко и по-настоящему поймет — не только ин­
теллектом, но всем сердцем и всей душой, — что же, соб­
ственно, испортилось в современном американце, то очень
скоро она его преобразит. Конечно, своих мужей и воз­
любленных американки смогут изменить лишь в крайне
редких случаях, но вот из своих сыновей они наверняка
сделают нечто иное и лучшее, чем то, чем они были бы
без этого преображения. В любом случае они создадут
некую новую культурную атмосферу — атмосферу, в ко­
торой будут господствовать ценности, чье воплощение
впервые сделает человека человеком в истинном и высо­
ком смысле. Это ведет нас к новой и на сей раз позитив­
ной оценке американского матриархата и позволяет пред­
положить, что в нем заключены возможности, подобные
тем, что в свое время привели к расцвету европейской
культуры. Сегодня в Америке в женских колледжах су­
ществует культурная традиция, почти тождественная той,
340

что присуща европейским университетам. В Америке
никогда не определишь с первого взгляда, где тот или
иной мужчина провел свои студенческие годы, ибо в боль­
шинстве случаев он, тотчас как только покинет стены
университета, перестает хранить верность традиции, ко­
торую тот пытался в себе воплощать; он начинает нико­
им образом не связанную с ней карьеру, например, про­
дает закладные, и совершенно забывает то, что некогда
он делал нечто иное. Но что касается американки, то тут,
пожалуй, сразу можно определить, в каком колледже она
получила образование. Следовательно, уже сегодня аме­
риканские женщины воплощают собой подлинную куль­
турную традицию. Теперь же необходимо найти этой тра­
диции правильное применение. В настоящее время де­
вушки полагают, что, получив «хорошее образование», они
сделали все, что от них требовалось, и теперь могут по­
святить всю свою последующую жизнь интеллектуальным
и художественным интересам, прежде всего литературе.
Однако с национальной точки зрения этого недостаточ­
но. Отныне молодые девушки должны рассматривать
время, проведенное ими в колледже, как время, по­
траченное на подготовку к созданию культурной ат­
мосферы в своем собственном доме. Культура вырас­
тает только из дома и в доме. Она может расцвести лишь
тогда, когда понимание ее ценности внушалось бессоз­
нательному маленького ребенка. Следовательно, ключ к
настоятельно необходимому решению проблемы повыше­
ния культурного уровня американских мужчин действи­
тельно находится в руках у женщин. Здесь наконец я могу
высказать о них свое мнение. По моему убеждению, аме­
риканка представляет собой удивительный человеческий
материал. Ей лишь нужно избавиться от той ошибочной
установки и того неправильного образа мыслей, которые
мы обсуждали, и она сможет вырасти в нечто поистине
чудесное. Уже сегодня, несмотря на незаслуженный пре­
стиж, которым пользуется тип лишенной моральных ус­
тоев девочки-подростка, американская девушка есть са­
мое лучшее, что я видел в Америке. Дни, которые я про­
вел в девических колледжах, остались в моей памяти как
341

самые счастливые воспоминания. Не потому, что я про­
вел их в окружении столь многих очаровательных (в обыч­
ном смысле слова) юных девушек, а потому, что я чув­
ствовал, что вся атмосфера была наполнена там искрен­
ним стремлением к лучшему. Ни в одном европейском
городе я не находил большего понимания и отклика. Мое
личное мнение твердо: самое юное поколение уже пере­
росло стадию увлечения типом взбалмошной девочки-под­
ростка1 . Оно переросло также и сухость традиционного
пуританизма. Оно стремится к тому, чтобы развивать ту
целостность, которой только и может быть истинный идеал
женщины. А как только появятся женщины высшей про­
бы, то неизбежно вырастут и достойные их мужчины.

1

Я написал это летом 1928 года. Уже когда я готовил немецкое
издание, в феврале 1930 года, идеал аморальной девушки, судя
по всему, приказал долго жить.

ДЕМОКРАТИЯ

Само собой разумеется, вопрос не в том, является
или не является демократия воплощением некоего абсо­
лютного идеала. Целесообразной будет постановка лишь
следующих вопросов: во-первых, какое значение в слово
«демократия», которое может значить почти все что угод­
но, вкладывают американцы; во-вторых, соответствует ли
фактический характер демократии состоянию нации и,
наконец, что: добро или зло — предвещает будущему то,
что она сегодня собой представляет. Европеец, если хо­
чет понять, что в действительности значит для американ­
цев демократия, должен вновь погрузиться в иррацио­
нальные глубины средневековой веры. Воспевает ли ее в
религиозных гимнах Уолт Уитмен, превозносит ли ее как
единственный достойный человека порядок Джон Дьюи,
обращают ли Европе свои послания, звучащие для евро­
пейского уха как боговдохновенные пророчества, такие
государственные деятели, как Вильсон, Кулидж или Гу­
вер, — это понятие всегда играет роль некоего нерацио­
нального символа какого-то еще неопределенного состо­
яния; эта роль соответствует той, какую на заре челове­
ческой истории играли иероглифы, руны и идеограммы.
Отсюда такая сила всего лишь одного слова. Отсюда прак­
тическая несущественность любых возражений, которые
выдвигаются в отношении этой демократии и даже любо­
го сомнения в ее существовании. Американские интел­
лектуалы с недавних пор чуть ли не больше, чем европей­
ские, склонны сомневаться в ее существовании и ценно­
сти. Конечно, о правлении народа, посредством народа и
для народа не может быть и речи, если не все решения
принимаются единогласно — а это возможно лишь в не­
коем первобытном состоянии. Как только начинается
общественная дифференциация, всякое правление сво­
дится к классовому господству, и это не более чем терми343

нологический вопрос, называют его так или нет. Ибо един­
ственное серьезное возражение этому утверждению, со­
стоящее в том, что в демократическом государстве те,
кто в нем de facto господствует, репрезентативны для
народа, чего не бывает при любом классовом господстве,
опровергается тем соображением, что для народа в той
же степени репрезентативным, что и демократическая
власть, может быть все что угодно и кто угодно. Для се­
годняшней Италии репрезентативность Муссолини в лю­
бом случае выше, чем репрезентативность любой выбор­
ной корпорации, которая когда-либо существовала в Со­
единенных Штатах. То же самое пятьдесят лет назад от­
носилось и к большинству монархов. В этой связи значе­
ние имеет лишь одно: внутреннее признание народом тех,
кто им правит.
Если же демократия означает равенство, то следует
согласиться, что в Соединенных Штатах, несомненно,
больше социального равенства, чем где-либо еще на За­
паде. Историческая причина этого заключается в том, что
Америка заселялась почти исключительно выходцами из
низших слоев Европы, которых, вполне естественно, при­
водила в негодование только одна мысль о том, что они
должны «с почтением относиться» к новому «начальству».
Однако это равенство было следствием не равноправия, а
удивительного единомыслия. На самом же деле ни одна
политическая система не была так мало приспособлена к
тому, чтобы гарантировать прочное и длительное равен­
ство, как система Соединенных Штатов. В том, что каса­
ется «равенства», как и в том, что касается «демократии»,
все зависит от того, как понимается это слово. Американ­
ское представление о равенстве не только изначально, но
и по самой своей сути есть представление жителя пограничья: оно предполагает и требует не равенства доходов
и имущества, а равенство возможностей; доходы должны
соответствовать заслугам. Отсюда берет начало современ­
ная модификация этой идеи, в соответствии с которой
необходима не социализация идеи, а социализация воли:
равенство в положении не требуется, но важно равнове­
сие между тем, что дается, и тем, что берется. То, что
344

некогда люди питали иллюзию, что такой образ мыслей
сам по себе порождает равенство, было следствием бес­
прецедентно благоприятной хозяйственной конъюнкту­
ры, которую в течение долгого времени обеспечивали
«безграничные возможности» Америки. По логике вещей
этот образ мыслей должен был способствовать все боль­
шему неравенству, и так оно и было, за исключением
социального типа. Если признается, что различным зас­
лугам, которые всегда являются следствием различной
одаренности, подобает различное вознаграждение, то тем
самым — пусть еще и бессознательно — в качестве гос­
подствующего принципа утверждается неравенство, а
отнюдь не равенство; рано или поздно это неминуемо
проявится и в фактической жизни. Если же в качестве
критерия здесь выступает богатство, то каждый доллар
должен в большей или меньшей степени способствовать
появлению различий в статусе и положении. То, что боль­
шинство американцев не понимает того, что в их стране
это уже произошло, связано с тем, что они не могут изба­
виться от иллюзий либеральной эры. Однако когда евро­
пейский социализм, законное дитя либерализма, принци­
пиально отделял идею дохода от идеи заслуг, это было
абсолютно логично: он был научен опытом неизбежного
вырождения либерализма в плутократию. Если в мире, в
котором богатство означает превосходство, должно су­
ществовать равенство, то следует ликвидировать именно
различия в доходах. Но мы уже видели, что Соединенные
Штаты обладают иммунитетом к социализму в европейс­
ком понимании. Следовательно, остается одно: американ­
ская демократия будет развиваться в условиях растущего
материального неравенства.
И эта перспектива никоим образом не станет более
привлекательной от того, что это развитие будет сопро­
вождаться все большей психологической унификацией.
Исторические корни стандартизации следует искать в том,
что заселявшие страну иммигранты были настолько не
равны друг другу внутренне, что национальное единство
могло быть достигнуто и сохранено лишь посредством
внешней унификации. В результате все интересы резко

345

обратились вовне. Но следствием этой крайней экстра­
версии было то, что вытеснению подвергся внутренний
мир; и вскоре внешняя сторона в структуре жизни Со­
единенных Штатов настолько усилилась, что смогла по­
давить всякую не пребывавшую с ней в гармонии внут­
реннюю жизнь. Таким образом, психологическое равен­
ство в Америке означает не единый образ мыслей, как у
медленно выраставших изнутри старых культурных на­
ций, единство которых обеспечивалось общим дифферен­
цированным бессознательным, а, наоборот, отсутствие
всякой внутренней жизни. О сегодняшнем американце
невозможно, как об англичанине или китайце, сказать,
что он чем типичнее, тем глубже, наоборот, он тем повер­
хностнее и беспочвеннее. Обозначенное здесь направле­
ние развития не может не вести к тому, что противопо­
ложно истинной демократии, не только к господству над
всеми одного или немногих, но и к господству худшего —
господству мертвых вещей и предметов. Здесь у нас по­
является возможность посредством более подробного ис­
толкования некоторых мыслей, изложенных в предыду­
щих главах, предоставить им тем самым более широкий
смысловой фон. «Приватизм» таит в себе возможности
прекрасного будущего, только в том случае, если всякая
частная жизнь будет трактоваться не в денежных поня­
тиях, ибо в противном случае править будет «собствен­
ный смысл» доллара, а не человека. Все, чтодоступно
механизации, естественно, должно быть механизировано
с целью освобождения человека, сосредоточенного на
внутреннем, от внешней трудовой повинности. Но если
это приведет к суверенной власти сверхличностных сил,
а деперсонализация зайдет слишком далеко, что демонст­
рируют расплодившиеся агентства, задачей которых яв­
ляется to raise the big wind, то есть собирать добро­
вольные пожертвования при помощи профессиональ­
ной техники, то на человеке можно будет поставить крест.
Подобным образом обстоит дело и с дружбой. Даже сугу­
бо личные отношения основываются в сегодняшней Аме* Раздобыть побольше денег (англ.).
346

рике в первую очередь на интересах бизнеса или на об­
щей работе, и поэтому никто не забывает прежних «дру­
зей», если они исчезают из круга его повседневных инте­
ресов, так быстро, как американец. А ведь при таких об­
стоятельствах «демократия» хуже любой тирании. Она
неизбежно — ибо самодержавно господствует внешнее —
вызывает все большую и большую стандартизацию, кото­
рая, в свою очередь, столь же неизбежно ведет к сниже­
нию общего уровня, ибо уравнять всех людей можно, лишь
сведя их к самому низкому общему знаменателю — к их
животной и внешней стороне. Но, кроме того, такой де­
мократии все больше и больше должно противодейство­
вать естественное снижение уровня равенства, понятого
именно как равноправие. Природа не знает никакого ра­
венства; для нее превосходящая материальная сила озна­
чает превосходство в абсолютном смысле. Она даже жес­
тока от всего сердца; она не знает никаких компромис­
сов, разве только в качестве непреднамеренного следствия
взаимодействия случайно оказавшихся равными сил. Там,
где одна естественная сила побеждает другую, она ее унич­
тожает. Такой природной жестокости, которую можно
наблюдать всякий раз, когда какой-либо человек терпит
неудачу, в Соединенных Штатов более чем достаточно; а
это неминуемо ведет к все более глубокой пропасти меж­
ду изначально сильными и изначально слабыми. К этому
добавляется и следующее. Повышение рационализации
деловой деятельности вызовет рост концентрации капи­
тала, а тем самым и рост иерархизации в слое руководя­
щей интеллигенции. Возникший в результате этого иерар­
хический порядок, если предоставить его самому себе,
будет буквально бесчеловечным. С одной стороны, в нем
будут господствовать критерии природы (а не человечес­
кие, то есть гуманные), а с другой — при всеобщей де­
персонализации жизни даже самый человечный сам по
себе лидер не сможет действовать в соответствии со сво­
им собственным желанием и мнением: он всегда должен
будет помнить о тех интересах, которые он призван за­
щищать. Средневековое общество также основывалось
на идее репрезентации, поэтому и оно было сурово по
347

отношению к индивиду как таковому. И все же его иерар­
хический порядок был порядком духовно-человеческих
ценностей. Современный же индустриальный феодализм
будет защищать исключительно материальные, а следо­
вательно, нечеловеческие интересы. Уже в ходе мировой
войны миллионы людей с чистой совестью были прине­
сены в жертву угля и нефти; этот способ обесчеловечения со временем может только совершенствоваться. А
поскольку сегодня большая часть всего мирового богат­
ства принадлежит Соединенным Штатам и нет никаких
причин для того, чтобы капиталистическое развитие не
прогрессировало там в течение еще долгого времени, оче­
видно, что шансы на то, что Америка останется демокра­
тией в принятом сегодня смысле, откровенно невелики.
Уже сейчас, когда я пишу эти строки (1928 год), факты не
соответствуют всеобщей вере. Лишь очень немногие аме­
риканцы видят истинное положение дел, и это объясня­
ется прежде всего тем, что в своем большинстве они еще
мыслят в понятиях XVIII столетия. Но с их помощью не­
возможно понять реальное состояние современного мира.
Поэтому нас абсолютно не должна волновать пробле­
ма сохранения той «демократии», в которую либо как в
идеал, либо как в мнимый факт верит большинство аме­
риканцев. И тем не менее Америка — это демократия. И
именно в том единственно важном и существенном смыс­
ле, что она представляет собой нормальную форму жиз­
ни зоологического вида homo americanus, подобно тому
как существуют особые нормальные формы жизни для
жуков или оленей. Если для наций, составленных из раз­
личных типов, нормальными являются кастовая система
или синдикалистское устройство, а для индивидуалисти­
ческих народов с господством ценностного сознания —
аристократические структуры, то существуют и народы
по своей сути демократические, в которых подавляющее
большинство принадлежит одному единому типу, а соци­
альные тенденции доминируют над индивидуальными1.
1

Ср. точное изложение этих мыслей в главе «Венгрия» моей
книги «Спектр Европы».
348

В этом единственно важном смысле и американцы, вне
всякого сомнения, принадлежат к демократической час­
ти рода человеческого. Но корни их демократии иные по
своей сущности, чем корни так называемой британской
демократии, у которой американцы переняли большин­
ство своих идеалов и институтов. Американцы являются
демократами не в силу своей политической проницатель­
ности или такта, а потому, что они — социалисты и
приватисты, и потому, что в них доминирует мате­
ринский дух женщины. Здесь мы впервые можем дове­
сти ту последовательность мыслей, которыми завершает­
ся предыдущая глава, до ее логического конца. Мы гово­
рили, что Соединенные Штаты, вне всякого сомнения,
останутся страной матриархата и что именно на этом ос­
новываются их лучшие перспективы: дух господствую­
щей женщины предлагает единственную надежную га­
рантию для сохранения свободы. Если бы в Америке все
еще господствовал дух мужчины, как это было в начале
американской истории, а американские мужчины и се­
годня были бы столь же безжалостны, как пионеры и
пуритане, то структура Соединенных Штатов представ­
ляла бы собой разновидность еще более жесткой олигар­
хии, чем карфагенская. В американском политическом
строе нет абсолютно ничего, что могло бы этому поме­
шать; губительные для свободы последствия либерализма
проявились бы в Америке значительно более ярко, чем у
нас. Но в действительности все происходит иначе. И это
именно потому, что Америка неумолимо развивается от
патриархата в матриархат. Женские организации год от
года становятся все могущественнее. Вследствие господ­
ства приватизма — первого в нашей истории основания
национальной жизни, конгениального женскому духу, —
и естественных высоких деловых качеств женщин в эко­
номической сфере в высшей степени вероятно, что вско­
ре они не только косвенно, но и непосредственно будут
играть одну из ведущих, если не ведущую роль в обще­
ственной жизни. Но уже сегодня естественные инстинк­
ты женщин, социальных и альтруистичных, неумолимо
превращаются в живые корни американской народной

349

жизни. Таким образом, именно каузальный ряд совер­
шенно иного происхождения, чем тот, который в свое
время привел к демократии, и дух, прямо противополож­
ный тому, что сегодня все еще господствует в Англии,
гарантируют наличие индивидуальной свободы. Зоологи
назвали бы эту конвергенцию двух изначально различ­
ных типов псевдоморфозом.
Основные черты, отличающие американскую демок­
ратию от остальных, уже рассматривались нами в главах
«Социализм» и «Приватизм». Действительно, именно непризнаваемый таковым американский социализм — а не
всеми признанный либерализм — и дефицит интереса к
политике — а не наличие какой-то особенно замечатель­
ной политической системы — гарантируют сохранение в
Америке демократии. Если мы поставим проблему приватизма в контексте этой главы, то придем к выводу: глав­
ные корни типично американской антипатии к государ­
ственному вмешательству следует искать в том, что аме­
риканцы, пусть и бессознательно, ощущают, что их осо­
бенная демократия сможет успешно развиваться лишь до
тех пор, пока главное значение придается частной воле, а
не государственному принуждению. Одновременно это
приводит нас к более глубокому пониманию американс­
кого социализма: предопределение Америки состоит
в том, чтобы стать во вновь зарождающемся мире
полярной противоположностью, или контрапунктом,
социализму в европейском смысле этого слова. И для
объяснения я вряд ли смог бы придумать что-либо луч­
шее, чем противопоставить американский идеал идеалу
Бернарда Шоу, как тот был наиболее ясно представлен в
его социально-политической программе, адресованной
интеллигентной женщине. Это поистине bonne fortune*,
что Шоу никогда не пересекал Атлантику: иначе самая,
пожалуй, значительная книга о возможном прогрессе,
исходящая из европейско-социалистических предпосылок,
осталась бы ненаписанной, или же этой книге недостава* Счастливая случайность (φρ.).
350

ло бы той односторонности, которая одна только вызыва­
ет глубокие последствия. Шоу справедливо выступает за
всеобщее благосостояние; с полным правом он видит в
бедности болезнь, с которой следует бороться, как с про­
казой. Однако от него ускользнуло то, что большая часть
того, что он требует, в Соединенных Штатах уже осуще­
ствлено, и как раз совершенно иным путем, нежели тот,
который он рассматривает как единственно возможный.
Шоу придерживается той точки зрения, что состояние
удовлетворительного социального равновесия недостижи­
мо посредством свободной конкуренции (в этом причина
того, что он, как и большинство социалистов, предсказы­
вает революцию на американской земле). По его мне­
нию, необходимые изменения могут произойти лишь при
помощи принуждения и закона. В самом деле, нет ника­
кой другой возможности создать социалистическое госу­
дарство, если нация внутренне индивидуалистична или
если она, как русская, разделена на типы господина и
угнетенного. Но именно поэтому для таких народов
социализм является недостижимым идеалом. Хотя
несомненно и то, что можно и должно социализировать
гораздо большее количество институтов и сфер, чем это
имело место до сих пор; к самому поучительному в книге
Шоу относится то, что он объясняет, в какой мере и объеме
не только социализм, но даже коммунизм являются нор­
мальными формами цивилизованной жизни; то, что ха­
рактерно для армии, полиции, почты, публичного препо­
давания и т. д., по всей видимости, вскоре повсеместно
станет таковым и для большей части того, что является
первичной необходимостью для всех. Лишь в индивидуа­
листических странах социализм никогда не сможет со­
здать ничего большего, чем фундамент; таким же будет
там и его значение. С зоологической точки зрения для
индивидуалиста характерно то, что в нем индивидуаль­
ные тенденции занимают господствующее положение по
сравнению с социальными; поэтому он лишь тогда дости­
гает исполнения своего предназначения, которое являет­
ся также и его целью, когда главный акцент падает на
индивидуальное. И, наоборот, социальная неполноцен351

ность индивидуалиста есть нечто совершенно ничтожное
по сравнению с тем уродством, которое неизбежно будет
результатом торможения его прирожденных тенденций,
а без этого торможения индивидуалиста невозможно пре­
вратить в социалиста; отсюда идеал принуждения, а не
свободы, в приверженности которому признается сам
Шоу. Но если и существует нечто, раз и навсегда дока­
занное, так это то, что лучшие способности человека не
могут раскрыться, если он не свободен. В любом случае
тот, для кого его глубочайшая самость не является после­
дней инстанцией, никогда не станет высокоразвитой лич­
ностью. И самый поучительный пример, подтверждаю­
щий это, предлагают именно теории Шоу. Естественно,
сознательно он полагает, если всеобщие основы жизни
будут социализированы и отдельный человек адаптирует­
ся к этому всеобщему состоянию, личность только богаче
раскроется. Но бессознательно он почти в точности, как
Ленин, знает, что личный авторитет, который и создает
высокоразвитую личность, не сможет плодотворно раз­
виваться в социалистическом обществе. Так, он с обезо­
руживающей наивностью утверждает, что истинным ав­
торитетом сегодня обладает даже полицейский, который
может арестовать даже короля, если тот превысит допус­
тимую скорость дорожного движения... Полицейский как
символ власти и авторитета! Когда я это прочел, я под­
верг обследованию свое сознание и обнаружил, что, ког­
да я без всяких разговоров следую полицейским предпи­
саниям, этот сорт авторитета для меня ничего не значит.
Как мне кажется, в моем подчинении власти государствен­
ных служащих заключается ничуть не более глубокий
смысл, чем в подчинении закону гравитации. Я могу при­
знать авторитет как таковой только тогда, когда он пред­
ставляет собой высшую личность, а не законное установ­
ление. И здесь я, пожалуй, прав в абсолютном смысле;
доказательством тому служит вся история человечества;
так, например, никто лично не повлиял на свой народ и
свою эпоху больше, чем не веривший в личность Ленин,
и поэтому нет ничего удивительного в том, что его телу
воздаются такие почести, какие не воздавались ни одно352

му человеку со времен фараонов. Если бы когда-нибудь
случилось так, что представления о власти и авторитете
были бы полностью оторваны от личных ценностей и
сплавлены с принуждающей силой рутины и бюрокра­
тии, то в индивидуалистической Европе это означало бы
конец всякого превосходства живого и знаменовало окон­
чательную победу мертвой материи. И абсолютно есте­
ственно, что в течение некоторого времени массы при­
держиваются чрезмерно высокого мнения о государствен­
ной власти. Одну из причин этого Бернард Шоу почув­
ствовал особенно остро. Он пишет: «Английской натуре
и, вероятно, человеческой природе вообще присуща очень
сильная склонность к абсолютным запретам. Мы никогда
не должны забывать тех детей из «Панча», которые в
результате своего обсуждения, во что бы им поиграть,
решили посмотреть, что делает самый младший, а потом
заявить, что ему этого нельзя. Запрет есть удостоверение
власти, а у всех нас есть воля к личной власти, которая
находится в противоборстве с волей к социальной свобо­
де». Низшими классами командовали с незапамятных вре­
мен. Поэтому вполне естественно, что под свободой они
понимают прежде всего возможность самим покомандо­
вать другими. А поскольку изначально они мыслят исходя
из понятия массы, то государственное принуждение воп­
лощает для них самое первое и ближайшее понятие влас­
ти. Однако существует еще одна и более глубокая причи­
на этой утраты понятием авторитета своего смысла и цен­
ности, и она уже сама по себе обуславливает снижение
общего культурного уровня: как было показано в главе
«Приватизм», государство как таковое является сегодня
представителем массы, то есть количества, а не качества.
Чего же еще по здравому размышлению можно от этого
ожидать, как не все возрастающей утраты государством
своей ценности? Я не вижу никакой другой возможнос­
ти, кроме той, что все, что имеется в Европе государ­
ственного, будет во все большей степени становиться
выражением социализма в его европейском понимании,
и именно это доказывает, что социализм (по-прежнему
понимаемый в его европейском смысле) не может создать
353

никаких ценностей. Вне всякого сомнения, Шоу прав в
том, что мы должны преодолеть господствующий сегодня
коммерциализм, и в том, что в эпоху масс для этого нет
никакого иного пути, кроме социализации основ госу­
дарственной жизни. Особого внимания заслуживает преж­
де всего следующее высказанное Шоу положение, хотя
он, собственно, выражает нечто само собой разумеющее­
ся: «Чиновник, судья, капитан корабля, фельдмаршал,
архиепископ, какими бы выдающимися способностями он
ни обладал, будет получать не большее вознаграждение
за свой труд, чем любой обыкновенный человек его ран­
га и его возраста. Считается, что истинный джентльмен
не продается тому, кто больше предлагает, — он требует
от своей страны достаточного обеспечения и достойного
положения как компенсацию за то лучшее, что он может
ей предложить. Точно так же обстоит дело и с истинной
леди. Но в капиталистической торговле и тот и другая
вынуждены становиться своего рода старьевщиками, то
есть выжимать все соки из тех, для кого их служба необ­
ходима, и таким образом богатеть за их счет». Я хорошо
помню, как мне самому однажды стало не по себе, когда
американские продюсеры и литературные агенты в моем
присутствии хладнокровно обсуждали возможности «моей
продажи»... Но Шоу не прав, когда он полагает, что поря­
док, при котором последней инстанцией признается го­
сударственная власть, можно когда-нибудь преобразовать
в более высокую форму, характерную для аристократи­
ческого общества; ибо в силу психологического закона
она просто должна стать последней инстанцией, если бу­
дет распределять весь возможный доход и если не воз­
никнет какой-либо независимой от официальных долж­
ностей иерархии, которая обладала бы большим прести­
жем, чем чиновничий аппарат.
Все это истинно для индивидуалистических стран. Но
американский социализм есть нечто совершенно иное,
нежели европейский. В Америке его понятие не подразу­
мевает никакой системы принуждения. Поэтому у Соеди­
ненных Штатов существует возможность, которая зака­
зана Европе: возможность того, что на социал-демокра354

тическом фундаменте расцветет истинная культура. Ра­
зумеется, совершенно невероятно, что эта культура со­
здаст высшие ценности в тех областях, которые предпо­
лагают индивидуалистическую структуру. Но благород­
нейшая задача этого периода «геологической эпохи чело­
века» состоит именно в поднятии общего культурного
уровня, в чем-то ведь даже европейский социализм прав.
Поэтому на нынешней стадии преимущества Америки
имеют большее значение, чем ее недостатки.
Обратимся теперь к главным недостаткам нынешней
американской демократии, рассмотрев их под тем углом
зрения, можно ли, и если можно, то как, их устранить.
Если при этом мы вернемся к тому, что мы уже обсужда­
ли, то это естественно: всякая истинно жизненная про­
блема какой-либо нации неизбежно обуславливает все те
внешние проявления, в которых она себя выражает.
Первым главным недостатком является гипертрофия
современной западной цивилизации вообще, результатом
чего стало господство вещей над живыми людьми. В Со­
единенных Штатах оно получило такое аномальное раз­
витие потому, что там господство животного идеала спо­
собствовало повсеместному распространению бихевиори­
стского образа мышления, который неизбежно приводит
к тому, что институты начинают рассматриваться как не­
что более важное, чем люди. Если определяющим стано­
вится дух институтов, а не людей, то человек вынужден
развиваться не по образу и подобию Божию, а по образу
и подобию промышленного предприятия. Одним этим
объясняется то, почему в Соединенных Штатах смыслом
демократии стало представление, что один человек так
же похож на другого, как один стандартный товар на дру­
гой. То, что такая точка зрения не может привести ни к
чему хорошему, очевидно. Стандартные автомобили удоб­
ны и хороши: стандартные люди представляют собой не­
что недочеловеческое. С этих позиций мы можем более
точно, чем до сих пор, оценить весь ужас той опасности,
которую заключает в себе идеал производства как само­
стоятельной цели: если люди рассматриваются лишь как
355

машины для производства и потребления, то к господ­
ству неизбежно и надолго придет нечеловеческое. Но это
со своей стороны должно, причем сразу в двух отноше­
ниях, подготавливать смерть истинной демократии. Вопервых, если правит не человек, а машина, то ни о какой
иной свободе, кроме свободы раба и в лучшем случае
надсмотрщика над рабами, не может быть и речи; здесь
американизм вновь обнаруживает сходство с большевиз­
мом. Второе отношение, о котором я здесь говорю, состо­
ит в том, что в описываемой нами ситуации в счет будут
идти лишь участники производственного процесса.
Это само по себе уже означает классовое господство, к
тому же господство наименее ценного в духовном отно­
шении класса. А по своему смыслу оно будет представ­
лять собой даже нечто худшее, чем то, что имеет место в
России, ибо породит тип, плодотворный не в духовном, а
в экономическом отношении. А этот тип, с тех пор как
человек овладел силами природы, естественным образом
является наиболее мощным в материальном смысле; по
сути дела, он в той же мере превосходит все остальные
типы, в какой тип воина превосходил другие типы в эпо­
хи непрерывных войн, но при этом он мощнее, чем лю­
бой другой прежде существовавший тип. Поэтому исклю­
чительное господство экономического класса неизбежно
будет представлять собой крайнее выражение господства
одного-единственного класса. С одной стороны, оно, по­
жалуй, выльется в своего рода аристократию, ибо лишь
исключительные умы способны организовать массовое
производство; а следовательно, можно быть уверенным,
что в Америке быстрее, чем где-либо еще, демократия
превратится в foolproof (защищенную от дурака) демок­
ратию. В штате Нью-Йорк эта цель уже достигнута, ибо
там избирательное право обусловлено сдачей на первый
взгляд чрезвычайно легкого, прямо-таки детского экзаме­
на, который, однако, как правило, отсеивает громадный
процент населения, — там, где доминирует деловой дух,
легче исправить вопиющие недоразумения, к которым
приводит всеобщее избирательное право, чем там, где на
первом месте стоит политика. Однако у этой аристокра356

тии будут отсутствовать именно те самые добродетели,
которые характерны для аристократии истинной. Мно­
гие опасаются, что конечной формой американской де­
мократии может стать экономический цезаризм. Я не
разделяю этих опасений. Во-первых, именно американс­
кий цезаризм очень скоро привел бы к становлению ис­
тинной демократии, ведь когда жажда богатства и власти
удовлетворена, человек естественным образом направля­
ет свой взгляд на те вещи и ценности, которых ему недо­
стает. Однако истинная причина того, почему я не опаса­
юсь экономического цезаризма, заключается в том, что
вполне вероятным является нечто куда более худшее: од­
новременное господство сразу двух классов, при котором
работодатель и работник вместе образуют некое един­
ство более высокого уровня — единый экономически про­
дуктивный класс. Благодаря органически присущему Аме­
рике социализму, у нее действительно гораздо больше
шансов развиваться в направлении цезаризма, чем в на­
правлении диктатуры пролетариата. Тем серьезней опас­
ность того, что капиталисты и рабочие объединятся про­
тив всех тех, кто не занят в производственной сфере. И
это будет означать окончательную победу животного иде­
ала над культурным. Мы должны были именно в этой гла­
ве указать на эту опасность, ибо именно демократичес­
кое устройство в своей нынешней форме будет в наи­
большей степени способствовать победе животного
идеала. Это устройство есть творение эпохи, почти столь
же далекой от истинного духа нашего времени, как дух
классической Греции. Поэтому государственный строй
Соединенных Штатов не содержит в себе ничего, что
могло бы препятствовать действию реально существую­
щих сил. Тем более что почти все американцы мыслят все
еще в понятиях эпохи Просвещения, а потому они нис­
колько не лукавят, отрицая само наличие каких бы то ни
было антидемократических тенденций.
А теперь сконцентрируем наше внимание на втором
главном недостатке американской демократии: если она
будет предоставлена сама себе, она неизбежно породит
из самой себя некую кастовую систему, причем я имею в
357

виду не вышеописанное классовое господство и не гос­
подство ставших высшей кастой женщин, а нечто третье,
что поначалу существует наряду со всеми прежними на­
пластованиями, а затем на долгий период становится до­
минирующим. Я имею в виду касты в самом банальном
смысле исключительного положения определенных обще­
ственных групп. Как известно, завоевать и удержать власть
сегодня проще всего в том случае, если она официально
не признана и к тему же невидима. При таких обстоятель­
ствах всеобщая вера в равенство и его демонстрация со­
здают сегодня — как ни парадоксально это прозвучит —
идеальную питательную среду для роста замкнутых каст.
Если о них ничего нельзя сказать официально, то они
целиком и полностью основываются на общественной
исключительности — кто же сможет их низвергнуть, ког­
да они возникнут? Они ни в коей мере не будут вопло­
щать собой какие-либо «способности», поскольку в Но­
вом Свете любые способности с самого начала находили
свое применение в иных социальных структурах. Но тем
не менее они могли бы надолго добиться такой власти,
что подчинили бы себе всю американскую политику на
всех ее уровнях. Я не знаю, что могло бы помешать тако­
му развитию событий, если бы в Америке и далее сохра­
нялись нынешние тенденции, а религия благосостояния
и равенства продолжала господствовать в течение еще
хотя бы нескольких десятилетий. Но в таком случае в
очень скором времени должен сказаться активно-нега­
тивный аспект того обстоятельства, что, как представля­
ется, идея касты уже полностью разложилась под влия­
нием идей способностей, заслуг и моральных обязательств.
Всей историей доказан и многократно подтвержден тот
факт, что потомки self-made-men*, поднявшихся благода­
ря тяжёлому труду от крайне низкого до чрезвычайно
высокого общественного положения, чрезвычайно редко
удаются в биологическом смысле, в большинстве случаев
они вырождаются в течение трех поколений. Объясне­
нию этого способствовали правильно интерпретирован* Люди, обязанные своим успехом самим себе (англ.).
358

ные статистические исследования Людвига Флюгге: че­
ловека, чтобы он выжил как раса, следует вакцинировать
от воздействия роскоши почти в том же смысле, как его
вакцинируют от оспы; поэтому чем старше какая-либо
культура, тем не ниже, а, наоборот, выше становятся
шансы членов старых, в противоположность недавно взле­
тевшим к вершинам успеха, фамилий. Одним этим сооб­
ражением объясняется то, почему такое поразительное
по сравнению с европейцами количество богатых амери­
канцев производит впечатление людей, испытывающих
дефицит жизненных сил. Таким образом, если вместе
сойдутся дефицит витальности, отсутствие цели и чудо­
вищная власть, то иной человек может буквально ужас­
нуться, представив себе финальную стадию американс­
кой демократии...
Третью и величайшую опасность, заключающуюся в
нормальном развитии американской демократии, следует
искать в противоположном направлении. Все говорит за
то, что в Соединенных Штатах, несмотря на всю прису­
щую им кастовую исключительность, разовьется такое
однообразие социального типа, что станет невозможной
любая культурная дифференциация. И я вижу в этом не­
что более глубокое, нежели уже рассмотренное нами след­
ствие стандартизации. Равенство в поверхностном смыс­
ле еще не нуждается в уничтожении индивидуальности,
доказательством тому служит любой орден или любая
армия. Однако она неизбежно уничтожается, когда вся­
кое значение утрачивают различия, присущие внутрен­
нему бытию человека. А это уже сегодня присутствует в
Америке в ужасающих размерах: именно в своем бытий­
ном типе представители самых изысканных кругов и мо­
гущественнейшие финансовые магнаты демонстрируют
поразительное сходство с человеком с улицы. Демокра­
тия с самого начала учреждалась в надежде, что она при­
ведет к расслоению, критерием которого будут истинные,
а не воображаемые качественные различия, то есть рав­
ноправие должно было стать основанием еще более бога­
того многообразия. Точно так же и законный наследник
идеалов либерализма, истинный социализм, как его по359

нимает Бернард Шоу, требует равенства доходов не для
того, чтобы каждый человек был точно таким же, как и
всякий другой, а для того, чтобы создать возможность
проявления различий иного порядка, нежели экономичес­
кие способности и финансовая власть. В Европе демокра­
тическая вера также не сделала человека богаче, но она,
по крайней мере, не разрушила его внутренне. В Амери­
ке же она фактически совершила это, поскольку она не
только привела к абсолютному господству одногоединственного типа, но и даже к замене им всех
прежних и вообще иных типов. То, что большевизм
лишь надеется осуществить, имея в виду формирование
единственного приемлемого для него типа, Америка фак­
тически осуществила в лице «человека с улицы».
Мне кажется, это в высшей степени поучительное
зрелище: все уроженцы великого континента, официаль­
ным девизом которого является «Дорогу всему дельному
и способному», либо принадлежат к одному и тому же
типу, либо развиваются в этом направлении, либо, что
еще лучше, если они не принадлежат к одному и тому же
типу и не развиваются в этом направлении, то хотели бы
этого. Это логически неизбежное следствие господства
демократической системы, которая главное значение при­
дает «способностям» и абсолютно не обращает внимание
на бытийные различия1. Поскольку человек по самой своей
сущности свободен, все части и функции его психическо­
го организма, которые он сознательно не акцентирует,
регрессируют вплоть до остановки в развитии и деграда­
ции. А поскольку «бытие» человека по своей сути отлича­
ется от его «способностей», то никакая дифференциация
и никакое развитие на уровне последних не в состоянии
поднять уровень первого. И, наоборот, если основной
акцент делается на способностях, следствием будет не­
посредственное снижение уровня бытия. И здесь мы при­
ближаемся к самой глубинной причине американской по­
верхностности. Если корнем и в то же время фоном вы1

Я возвращаюсь здесь к понятиям «бытие» и «способности», рас­
сматриваемым в соответствующем разделе предыдущей главы.

360

сокоразвитых способностей является недоразвитая инди­
видуальная душа, то эти способности никогда не смогут
подняться выше чисто инструментального уровня. В луч­
шем случае их можно сравнить с музыкантом-виртуозом,
но никак не с творцом музыки, но, как правило, они явля­
ются лишь выражением того, чего на самом деле нет, —
души...
Результатом же действия всех рассмотренных нами
недостатков является господство самого невероятного
идеала, в который когда-либо верило человечество, —
идеала человека с улицы. Он вовсе не представляет собой
какого-либо осуществляющегося посредством фантазии
предвосхищения более высокой действительности, но,
совсем наоборот, есть идеализация фактического состоя­
ния, вырасти из которого или уклониться от которого у
какого-либо человека или народа не хватает сил — при­
ем, к которому охотно прибегает бессознательное, чтобы
компенсировать невыносимое чувство собственной непол­
ноценности. Но кто же такой этот «человек с улицы»? Он
вовсе не тот нищий духом, которого Иисус объявил бла­
женным, он — человек, лишенный всяческой уникально­
сти. Тот, кто отождествляет себя с тем, что в нем являет­
ся общим со всеми без исключения остальными людьми,
тем самым полностью отрекается от своей человечности
как духовного качества и ценностного критерия. В этом
заключается глубочайший смысл той бесчеловечности, ко­
торая вновь и вновь бросается в глаза представителям
других народов, представляясь им основным свойством
этого столь дружелюбного и в банальном смысле очень
человечного народа. Оглядываясь на свой собственный
опыт, я могу утверждать, что это связанное со всем, что
мы рассматриваем, снижение бытийного уровня в тече­
ние последних двадцати лет прогрессировало в прямотаки ужасающих масштабах. Когда я впервые посетил
Соединенные Штаты, руководству университетов еще не
приходило в голову превозносить свои учреждения как
«демократические» в том смысле, что в них нет места для
высших человеческих типов. Сегодня это почти правило.
Сегодня мы стоим перед тем чудовищным обстоятель361

ством, что американское общество фактически стало об­
ществом одного класса и что большинство американцев
полагает, что существует лишь одна социальная истина,
а всякое исключение из правил рассматривается буквально
как ересь. Это состояние полной бытийной недифференцированности составляет главный признак сегодняшней
американской демократии. Поскольку же бытийным ос­
нованием внешнего всегда является внутреннее, эта недифференцированность объясняет также и тот, казалось
бы, совершенно необъяснимый с точки зрения главен­
ства различий в способностях факт, что в богатой Амери­
ке существуют едва ли большие различия в жизненном
укладе, чем в голодающей России. И в одной, и в другой
стране господствует идея, что не должно быть никаких
различий. Здесь будет уместным сказать несколько слов
о той «простоте» великих мужей Америки, которой так
гордится их родина. Каждый великий человек, разуме­
ется, прост в том смысле, что он является естественным
и непосредственным, если другие своим непониманием
не делают для него это невозможным. Но если амери­
канские великие действительно представляют собой «лю­
дей с улицы», то это может означать лишь то, что они
вовсе никакие не великие. И действительно, большин­
ство тех, кого общественное мнение возводит в ранг
высших существ, являются совершенно обыкновенны­
ми людьми, ибо американский человек с улицы понима­
ет под превосходством высокие деловые качества и бо­
гатство, тогда как ни один бизнесмен никогда не был
внутренне велик, а внутреннее величие лишь в исклю­
чительных случаях ведет к богатству. С другой же сто­
роны, стандартизация американской жизни и власть
общественного мнения подавляют выдающиеся типы, как
только они появляются. Это с другой, новой стороны
подводит нас к определению американского типа. Дать
определение «американца» намного легче, чем опреде­
ление «представителя» любой другой нации, хотя бы
просто потому, что больше нигде нет такого множества
типичных индивидов. Тем не менее большинство извес­
тных мне определений неправильны. Американский че362

ловек с улицы вовсе не брат европейскому мещанину
или бюргеру. Их отождествление будет несправедливос­
тью по отношению к ним обоим. По отношению к аме­
риканцу потому, что он великодушнее, щедрее, самоуве­
реннее и исполнен большего самоуважения; по отноше­
нию к европейцу потому, что европейское среднее со­
словие, несмотря на свою узость, было и до сих пор ос­
тается неисчерпаемой питательной почвой индивидуаль­
ной дифференциации, в силу чего произошедшая в нем
типизация не может означать действительной потери
индивидуальности. Здесь опять-таки единственную ана­
логию Америке предлагает Россия. Пролетарское само­
сознание и большевистская гордость очень похожи на
американские. Однако наибольшее сходство между аме­
риканцами и большевиками заключается в том, что и те
и другие представляют собой унифицированные типы, и
в том, что равенство в поверхностном является для них
не выражением какого-то внутреннего принципа, а оз­
начает подавление индивида обществом.
Что же должно произойти с американской демокра­
тией, чтобы она стала чем-то лучшим, чем то, что она
представляет собой сегодня? Ответ вырастает из того
понимания, что жизнь всегда и всюду есть феномен и
процесс поляризации. То есть поскольку состояние рав­
новесия всегда лабильно, его качество и ценность зави­
сят от качества тех напряжений, посредством которого
оно выражается. Но это означает, что его ценность пря­
мо пропорциональна многообразию его молекулярной
структуры. Человек есть существо, определяемое разли­
чием, также и в том смысле что для полного осознания
своего своеобразия он нуждается в воздействии чего-либо
чужеродного. В этом отношении идея равенства непос­
редственно противоречит духу жизни, изначальный же
смысл демократии состоял в том, что она должна была
порождать и стимулировать еще большее многообразие,
чем то, которое находило свое выражение в средневеко­
вом общественном организме. При таких обстоятельствах,
пожалуй, становится ясно, что необходимо, чтобы амери-

363

канская демократия снова стала фактором прогресса в
человеческом, а не чисто техническом смысле: отныне
именно она интенсивнее, чем что-либо иное из того,
что существует в мире, должна подчеркивать разли­
чие и многообразие. Кредо нового поколения, — в от­
личие от традиционного кредо, сформулированного в по­
ложении: «Я почти такой же, как ты», — должно гласить:
«Поскольку я таков, каков я есть, ты можешь и должен
быть иным». Normalcy и likemindedness должны быть
официально заклеймены как эпитеты деградации; потря­
сающий рекламный аппарат Союза должен использоваться
для чего-то лучшего, чем для создания апельсинового и
автомобильного сознания: он должен способствовать осоз­
нанию человеком своей уникальности. Конечно, в этот
поворотный момент истории американскому народу в
рассматриваемых нами отношениях требуется едва ли
менее радикальная смена образа мышления, чем та, кото­
рую Иисус требовал от иудеев. Но, с другой стороны,
именно из иудейских корней, и только из них могло вы­
расти христианство. Это значит, что Америке не нужно
отвергать свою историю. Когда я читал в Америке свои
лекции, окружавшие меня конкретные жизненные обсто­
ятельства постоянно давали мне повод подчеркивать ре­
шающую ценность уникальности; отклик, который я на­
ходил, был так силен, что я полагаю, что американская
демократия уже сегодня внутренне созрела и готова к
тому, чтобы в лице своих лучших представителей претер­
петь необходимое ей преображение. А большинству под­
ражать тому, что делают лучшие, будет тем легче, что
внешние рамки этой демократии не нуждаются в измене­
ниях. Демократия есть зоологическая форма жизни вида
homo americanus. По своей сути он социалист, то есть
социальное имеет для него большее значение, чем инди­
видуальное. Следовательно, все духовные ценности, ко­
торые вообще нужно внушить американцу, следует воп­
лотить в имеющиеся в наличии изначальные тенденции,
которые стопроцентно социальны. При таких обстоятель­
ствах несложно найти формулу, которая может вновь сде­
лать американскую демократию прогрессивной: в буду364

щем в качестве элементарного социального единства
должен рассматриваться индивид как таковой, то есть
в своей абсолютной уникальности.
Этот тезис внезапно и во многом неожиданно воз­
вращает нас к яркой картине будущего, которую мы на­
бросали в первой части этой книги. Там мы говорили, что
существуют весьма незначительные шансы, что в Амери­
ке разовьется высочайшая интеллектуальная, художествен­
ная и философская культура, однако тем вероятнее, что
со временем она произведет на свет образцовую соци­
альную культуру, практичную в своем выражении, мора­
листическую по образу мыслей и укорененную в рели­
гии. Действительно, это единственно мыслимый род стро­
ения, которое может быть возведено на американской
демократической основе. Но, с другой стороны, если го­
ворить принципиально, развитию такой культуры не ме­
шает практически ничего, кроме сегодняшнего идеала
равенства, ибо средства воплощения, которые предлагает
духовным ценностям психологическая структура амери­
канской нации, ничуть не хуже тех, что существовали в
Египте, Древнем Китае и Риме. И я рад, что могу сказать,
что все мои наблюдения только усиливают мою уверен­
ность в скорой кончине современного идеала равенства.
Как и всегда, когда предстоят большие перемены, для их
достижения необходимо взаимодействие многих причин,
которые могут показаться случайными. В их первом ряду
находятся растущее влияние католической церкви с ее
глубоким пониманием всего человеческого и с ее силь­
ным чувством иерархии и ценностей, разлагающий ев­
рейский дух, а также поднимающийся дух критики аме­
риканских интеллектуалов, значение которых, несмотря
на то что они до сих пор составляют незначительное мень­
шинство, постоянно повышается. Однако главная причи­
на тех перемен, наступления которых я ожидаю, заклю­
чается во внутреннем духе, определяющем рост амери­
канской нации. Идеи XVIII столетия полностью закончи­
ли свою работу и на американской земле. Процесс ради­
кального обновления сам по себе властно толкает страну
к новым целям. В Америке они не могут находится в на365

правлении индивидуализма. Но и социализм может стать
глубже, он также может перейти в какое-то новое изме­
рение, что станет первой стадией некоего интеграцион­
ного процесса. И именно к этой интеграции уже сейчас
стремятся все лучшие умы Соединенных Штатов. Я вновь
приведу пример М. П. Фоллетт и процитирую несколько
взятых буквально наугад фрагментов из ее книг «Creative
Experience» и «The New State»: «Всякий процесс имеет
свою собственную траекторию, поэтому движущая сила
всегда заключена во внутреннем — и именно в этом оп­
равдание демократии. Всякий живой процесс подчинен
своему собственному авторитету, который сам развива­
ется благодаря этому процессу и включен в него». Все
это совершенно верно, но до сих пор американская де­
мократия была выражением прямо противоположного
принципа, а именно — господства внешних вещей. Но
продолжим: «Тот, кто призывает к компромиссу, отрека­
ется от индивида: чтобы могло состояться какое бы то ни
было действие, индивид должен отказатьсяот части са­
мого себя. Целостность индивида сохраняется лишь бла­
годаря интеграции. Интеграцию можно рассматривать как
качественную адаптацию, тогда как компромисс — как
количественную». А когда прежде американская демок­
ратия вспоминала о качестве и целостности индивида?
Посмотрим теперь, какой род интеграции имеет в виду
М. П. Фоллетт, вовсе не тот, что приходит на ум индиви­
дуалисту. «В обществе каждый отдельный человек может
выступать в качестве исчерпывающего выражения цело­
го... Я не думаю, что человек должен служить ближнему...
Мы можем выйти за пределы Я не посредством других
людей, а лишь с помощью синтеза Я с другими... Разъяс­
нение неправильного понимания отношения Я с другими
преобразовало идею собственного интереса. Наши инте­
ресы неразрывно переплетены друг с другом. Дело не в
том, что является лучшим для меня или для тебя, а в том,
что является лучшим для всех нас». Эта одиннадцатая глава
книги «The New State», озаглавленная «Иллюзия отноше­
ния "Я и другие"», разрушила ложный идеал служения.
При этом мисс Фоллетт — убежденная американская де366

мократка. С ее точки зрения, свободным человеком явля­
ется тот, кто осуществляет волю целого; человек не обла­
дает свободой иначе, чем в качестве члена какой-либо груп­
пы. Но большинство должно править не так, как оно это
делает сегодня: «Господство большинства тогда является
демократическим, когда оно ориентируется не на едино­
гласную, а на интегрированную волю». И здесь — в восем­
надцатой главе этой книги — мы достигаем сердцевины
проблемы: демократия более не должна быть господством
массы; масса должна быть полностью заменена органич­
ной группой. «Демократия означает, что каждый сам орга­
низует свою отдельную жизнь; при этом речь идет не о
моей жизни и жизни других, не об индивиде и государ­
стве, но о моей жизни в ее связи с жизнью других; об
индивиде, который есть государство, и о государстве, ко­
торое есть индивид. Демократия — это бесконечный и все­
объемлющий дух». Но в этом месте («The New State», p.
157) мы видим также и то, насколько сугубо американским
по своей сути является предлагаемое мисс Фоллетт реше­
ние. Все, что она считает хорошим и идеальным, она ин­
стинктивно связывает с понятием демократии, так же как
я связываю это с понятием аристократии. А это означает,
что мы не только используем разные слова, но и преданы
разным идеалам. Она пишет: «У нас (американцев) есть
инстинкт демократии; мы достигаем целостности лишь по­
средством взаимосвязей... Мы верим в воздействие добро­
го и мудрого, однако они должны осуществлять свое воз­
действие лишь в рамках социального процесса; именно этот
процесс, а не воздействие совершенного на несовершен­
ное является очищающим». Если высшими считаются ду­
ховные, культурные, художественные или интеллектуаль­
ные ценности, если более высокое качество означает аб­
солютное превосходство, то каждое слово последнего из
процитированных здесь фрагментов ложно. Воздействие
более высокого качества испокон веков распространялось
сверху вниз; и еще никому не удавалось продвинуться в
индивидуальной интеграции в качестве части одной из ста­
новящихся все более многочисленными групп. Наоборот,
современная психология доказала, что даже в Европе про367

цесс социализации зашел уже чересчур далеко и что на
самом деле для возможного расцвета новой западной куль­
туры куда большее значение имеет индивидуализация —
процесс, который каждый человек должен осуществлять
сам для себя. Однако, с другой стороны, то, что отстаивает
М. П. Фоллетт, действительно означает более высокое со­
стояние, которого может достичь Америка. Если социаль­
ное сознание господствует над индивидуальным, если струк­
туре нации органически присуща демократия, то, разуме­
ется, для нее не существует лучшего идеала, чем тот, в
соответствии с которым каждый отдельный человек дол­
жен стать репрезентантом целого. В таком случае выраже­
ние макрокосмоса приведет к такому развертыванию мик­
рокосмоса, какое вообще возможно на социалистическом
пути. Если сущность человека определяется как его при­
надлежность к какой-либо группе или государству, а не
как его индивидуальная уникальность, то я не знаю лучше­
го плана развития, чем тот, который набросала мисс Фол­
летт. Его реализация действительно могла бы привести к
становлению в некотором смысле идеального общества.
Конечно, и в таком случае Америка не станет тем, чем
некогда был Рим, но она может стать чем-то ему равно­
ценным. Она не станет тем, чем является английское об­
щество, но могла бы ни в чем ему не уступать. Да, со вре­
менем американская демократия могла бы превратиться в
одно из высших проявлений человеческого совершенства.
Больше я почти ничего не могу сказать об этой про­
блеме, пока не рассмотрю проблему морали и проблему
необходимых для воплощения вечных духовных ценнос­
тей материальных тел. Но кое-что можно констатировать
уже сейчас. С одной стороны, получившаяся в конечном
счете картина будет иметь в высшей степени христианс­
кий вид. Если бы сегодняшний процесс дифференциации,
осуществляющийся в направлении идеалов Social Service и
сотрудничества, повернулся в сторону интегрированного
целого, что само по себе привело бы к углублению самого
социализированного индивида, то в Америке истинный дух
любви смог бы воцариться быстрее, чем где бы то ни было
еще. Такое направление развития тем более вероятно, что
368

господство приватистского образа мыслей имеет своим
следствием проявляющийся в повседневной жизни непро­
извольный акцент на принципе уникальности и тем самым
словно бы подготавливает своего рода сосуд, способный к
восприятию более глубокого духа. Я говорил по другому
поводу, что американцы, по всей видимости, являются един­
ственной западной нацией, ибо лишь ее бессознательное
не вышло за пределы христианства. Таким образом, то,
что означает прежде всего недостаток традиции или раз­
нообразия, может стать и необходимой предпосылкой воз­
никновения чего-то нового. Если руководствоваться иде­
альными критериями, то едва ли можно отрицать, что хри­
стианизация Европы потерпела неудачу. Привнесенная с
Востока религия с ее совершенно чуждыми европейцам
традициями так и не смогла слиться с врожденными ду­
шевными тенденциями тех европейских народов, которые
уже успели развить свои собственные традиции. Жизнен­
ная сила римского католицизма основывается прежде все­
го на сохранившей свою жизненную силу античной язы­
ческой традиции; и глубочайшее психологическое значе­
ние протестантской реформации состоит в том, что она
представляет собой возрождение изначального нордичес­
кого образа мышления. В любом случае христианская Ев­
ропа никогда не выходила из того состояния внутреннего
надлома и неуверенности, которое характерно для всякого
метиса или бастарда. Но нет никаких причин для того, что­
бы американская душа, двигаясь исключительно по хрис­
тианскому направлению развития, не достигла бы состоя­
ния истинной целостности и индивидуальной интеграции.
Ход наших мыслей должен привести нас к предполо­
жению, что, достигнув зрелости, американская нация бу­
дет чрезвычайно похожа на народ Древнего Китая. Не
приобретает ли теперь то, что мы в свое время лишь на­
метили, черты почти завершенной картины? Древний
Китай также был демократией. В Китае также господ­
ствовал социальный инстинкт. Китайская традиция столь
демократична, что сегодня в Китае сильнейший отклик
находят идеи Бентама. При этом древнекитайская куль­
тура была одной из величайших культур, какие только
369

видел мир, ибо ее социалистическая и демократическая
структура служила средством выражения всех тех ценно­
стей, главная характеристика которых заключалась в их
уникальности. Китай также на свой манер верил в нор­
мальность. Но Китай идеализировал единомыслие, по­
скольку все китайцы верили в одни и те же, воплощен­
ные в одних и тех же формах фундаментальные истины.
Однако идеалом китайского демократизма был не чело­
век с улицы, а человек обычных дарований, достигший
такого совершенства, что его предельная глубина за­
печатлевалась в полной гармонии и совершенном изя­
ществе внешней формы. А китайское единомыслие оз­
начало не то, что каждый верил в один и тот же лозунг и
цитировал одни и те же заголовки, а то, что от каждого
ожидалось, что он лично будет стремиться к той веч­
ной истине, которая действительно вечно остается
равной самой себе. Китай придавал главное значение
смыслу, а не средствам его выражения, которые в этом
мире всегда остаются механическими. Поэтому Конфу­
ций учил: «Благородный муж — это не инструмент». По­
этому Древний Китай не слишком высоко ставил внешнюю
организацию. Его главная мысль заключалась в следую­
щем: если полностью господствует дух, то совершенная
внешняя организация образуется сама собой. До сих пор
Америка жила согласно противоположному представле­
нию. Однако нет никаких причин для того, чтобы все ос­
тавалось таким, как есть. Понимание творит чудеса. Если
бы благосостояние действительно стало тем, что само со­
бой разумеется — а это еще не так, иначе американцы
так бы его не превозносили, — если бы Америка выдви­
нула во всех отношениях соответствующую своему типу
внешнюю организацию — а это еще не достигнуто, — то
тот странный закон природы, который я назвал законом
исторического контрапункта, почти наверняка привел бы
к перевороту многих ценностей. Америка еще может ког­
да-нибудь превратиться в нацию, которая в наименьшей
степени была бы привязана к внешнему и проявила бы
себя в качестве социального организма, подчиненного
мощнейшему внутреннему руководству.

МОРАЛИЗМ

Не так-то просто найти проблему, которая не воспри­
нималась бы американцами прежде всего как моральный
вопрос. У нас нет никаких оснований называть этот осо­
бый взгляд на вещи логически ложным, к каким бы стран­
ным следствиям и результатам он зачастую ни приводил.
Бытийным основанием этой американской особенно­
сти является, естественно, тот факт, что американская
цивилизация остается в высшей степени пуританской.
Чтобы понять Соединенные Штаты — а не просто объяс­
нить, каким образом сложилась нынешняя ситуация (како­
вой род объяснения фактически ничего не объясняет), —
следует по возможности отвлечься от любой истории.
Истинная проблема состоит не в том, как возник пурита­
низм и как он формировал американскую жизнь в свою
великую эпоху, а в том, каково его сегодняшнее живое
значение. А это в свою очередь имеет очень мало или не
имеет совсем ничего общего с осознаваемыми представ­
лениями веры, речь здесь идет о психологической дей­
ствительности, символом которой для бессознательного
является пуританизм. К тому же надо добавить, что дей­
ствительность пуританизма никогда не была тождествен­
на его строгому теологическому определению. В «Путе­
вом дневнике» я показал, как близки изначально пури­
танский и изначально исламский типы; обе эти религии,
каждая на своем уровне, позволили раскрыться почти в
равной степени простому, сильному и героическому ха­
рактеру. У избежавших вырождения исламских народов
этот характер встречается и по сей день, ибо у них глав­
ный акцент все еще поставлен на пафосе человеческого
ничтожества по отношению к Богу, и никакая идея зем­
ного воздаяния не утилитаризировала их героизм. А в
Соединенных Штатах очень скоро господствующей стала
именно связь идей героизма и успеха. Поэтому прошло

371

не так уж много времени, и великие и героические каче­
ства пуританизма существенно ослабли. А поскольку ус­
пех наступал по всем направлениям, в мировоззрении
более поздних поколений американцев не сохранилось
напряжения между Божьей заповедью и непреодолимой
недостаточностью человека — того напряжения, в кото­
ром коренится духовность иудея, столь же изначального
сына Божия: пафос героя превратился в упорный опти­
мизм бизнесмена. И все же основные особенности пури­
танского образа мыслей сохранили свое господство. Это
относится в первую очередь к его морализму. Каковы же
психологические корни этого морализма? Мы быстрее
всего отыщем их, если вспомним об одном высказывании
Трейдера Горна, старого африканского торговца, кото­
рый, став писателем, мгновенно прославился в Америке.
Он говорит, что людоеды составляют самое моральное
общество на свете. «Каннибал живет так, как его учит
природа: убивай лишь затем, чтобы есть; не подпускай
никого к своим женам; не делай человека своим рабом и
довольствуйся своей стороной реки, не клади глаз на дру­
гой берег». Разумеется, Трейдер Горн хочет сказать, что
людоеды являются самым моральным племенем из всех
племен Африки, хотя они и бесчеловечны. Так ведь и
пуританский дух — это в первую очередь жестокий дух.
Он — дитя ненависти, а не любви. Сознательно оберега­
емое религиозное представление состояло и, естествен­
но, до сих пор состоит в том, что ненавидеть нужно толь­
ко самого себя, а ближнего следует любить. Но сам Хри­
стос хорошо знал, что такой образ мыслей нежизнеспо­
собен; поэтому он учил: «Возлюби ближнего, как самого
себя», а не «больше, чем самого себя». В любом случае
для бессознательного ненависть всегда означает одно и
то же, каков бы ни был ее предмет. И эта психологичес­
кая истина нашла свое историческое доказательство в пу­
ританском осуждении радости. Радость есть естествен­
ное выражение любви в эмоциональной сфере. А в аме­
риканской жизни еще и сегодня нет истинной радости, я
имею в виду отсутствие той радости, которую знали ан­
тичные язычники и европейские христиане, конфуциан372

цы и индийские бхакты. В американской жизни есть удов­
летворение и веселье, естественные следствия доброй воли
и дружелюбия. А истинной радости нет. Нет первичного
чувства красоты как цели самой по себе, нет психологи­
ческой связи между тем, что греки называли экстазом, и
божественным. Когда американцы по-настоящему раду­
ются, в их радости есть что-то детское. Естественно, лишь
детству пуританизм позволял быть безответственным.
Поэтому сыны этого духа испытывают инстинктивную
склонность к тому, чтобы вести себя как дети и, когда
такое возможно, чувствовать себя ими, пока они не заня­
ты серьезной работой. Этим объясняется то странное
сияние прямо-таки детского счастья, которое иногда из­
лучают удачливые американские бизнесмены и еще чаще
деловые женщины: они добились успеха, и, вероятно, так
было угодно Господу, теперь они могут позволить себе
быть довольными и не мешать радоваться другим. В этом
психологические корни всеобщего императива: «Посто­
янно улыбайся» (keep smiling). Но инфантилизация ни­
когда не была для взрослых позитивным решением про­
блемы. Решающим является то, что американская весе­
лость проявляется на фоне угрызений совести, ненавис­
ти к самому себе и страха, что наиболее явно обнаружи­
вается, пожалуй, у той современной молодежи, которая
питает иллюзию, что она свободна ото всех пуританских
оков: ее лица демонстрируют следы эротического потря­
сения, но уже не мягкой и добродушной пустоты, кото­
рая была характерна для старшего поколения; однако у
этих лиц горькое, напряженное и строгое выражение. Эту
нехватку истинного счастья можно наблюдать буквально
повсюду. Мы уже видели, что даже американский юмор
в конечном счете представляет собой «выброс» ненавис­
ти и страха. Те же самые эмоции лежат в основе и боль­
шинства точек зрения и идей. Если нужно трудиться, не
вкушая плодов своего труда; если свободное время не
считается какой бы то ни было ценностью; если мораль­
ность считается более важной, чем сама жизнь; если нельзя
ничего, чего прямо не требуют восходящие к пуританиз­
му религиозные представления; если сексуальная жизнь,
373

с одной стороны, считается греховной, а с другой — долж­
на вестись как выражение Господней воли, то есть стро­
гим, простым и непосредственным образом; если в жиз­
ни не должно быть никакого разнообразия, тогда как
разнообразие — это единственное, что может приносить
человеку удовольствие, то все это можно объяснить лишь
глубочайшей внутренней, еще бессознательной жесто­
костью. Сюда уходят и самые глубокие корни чрезмер­
ного американского оптимизма. Тот, кто живет в гармо­
нии с миром и с самим собой, тот видит вещи в их пра­
вильной перспективе и пропорции. Среди прочего это
означает, что он думает о будущем не больше, чем о
настоящем и прошлом, и что он довольствуется тем фак­
том, что в целом в земной жизни больше страданий и
неудач, чем успехов и удовольствий; точка зрения, со­
гласно которой жизнь по своей сути может быть «успе­
хом», в силу неизбежности смерти каждого как отдель­
ного человека, так и всего рода человеческого, ведет ad
absurdum. Если же американцы представляют собой чи­
стых оптимистов, то это не может быть ничем лучшим,
как гиперкомпенсацией бессознательной угрюмости и
отчаяния. Но ведь невозможно даже и представить себе,
что американцы могут быть иными. Садизм и мазохизм
всегда идут рука об руку. Если Америка является в выс­
шей степени пуританской страной и если на этом фун­
даменте она смогла построить великую цивилизацию,
если даже этот железный сосуд ей удалось наполнить
чем-то таким, что вызывает впечатление веселья, то это
означает, что инстинктивная жестокость должна являть­
ся важной составной частью ее психологической струк­
туры. То же самое отйосится и к каннибалам. Но то же
самое относится и ко всем «нордическим» народам. Еще
не существовало народа, стремившегося покорить мир,
который не был бы суров сердцем.
Об этом достаточно. Нр как мы объясним себе то, что
человек может находить радость в том, чтобы быть жес­
токим по отношению к самому себе? Здесь я хотел бы
вспомнить то, что я подробно разбирал в главах «Этичес­
кая проблема» и «Религиозная проблема» своей книги
374

«Возрождение». Добро и зло относятся друг к другу, как
Да и Нет. То есть всякое Да требует для своего ограниче­
ния соответствующего Нет; на земле не существует пози­
тивной формы без коррелирующей с ней негативной. По
этой причине строительство и разрушение всегда идут
рука об руку, поскольку в действительности они пред­
ставляют собой различные аспекты одного и того же про­
цесса. По этой же причине принцип зла представляет не
только разрушение, но и обновление и инициативу. Но
все же нельзя говорить о том, что добро и зло находятся
на одном ценностном уровне. Разрушение, ограничение
и стеснение должны существовать. Однако акцент надо
делать на позитивном, то есть на творческом, излучаю­
щем и созидающем. А из этого следует: там, где стесне­
ние и ограничение как таковые считаются воплощением
добра, в действительности господствует принцип зла, ка­
ковы бы ни были человеческие намерения. Это относит­
ся прежде всего и особенно к справедливому и морально­
му человеку1 ; если акцент в его душе падает на справед­
ливость и мораль, а не на любовь, то он в высшей степени
злой человек. Этим объясняется, почему Иисус так нена­
видел фарисеев и книжников. Одновременно это довер­
шает нарисованную нами картину родства пуританина и
каннибала. Мораль как система того, что «можно» и чего
«нельзя», не может быть не чем иным, как ограничением;
а акцент, делаемый на границах, неизбежно означает под­
черкивание принципа Нет. Невозможно по-настоящему
понять жизнь, не уяснив прежде, что акцентирование
границ при любых обстоятельствах означает подчеркива­
ние принципа разрушения. Несмотря на этог речь не идет
об «осуждении» пуританина. Без разрушения не бывает
ни обновления, ни прогресса. Более того, если столь уз­
кий пуританский образ мышления полностью соответству­
ет природе какого-либо человека, то последний вполне
может быть даже очень большим человеком, даже самым
могущественным человеком на свете. Но прирожденные
1

Отдельные хорошие замечания по этому поводу имеются в
«Характерах» Клагеса.
375

герои, то есть те, в ком принцип Нет служит исключи­
тельно добру, встречаются исключительно редко. Как
правило, господство этого принципа способствует лишь
общему оскудению жизни. Последнее же проявляется
главным образом в двух отношениях: во-первых, в невоз­
можности всестороннего развития и, во-вторых, в том,
что признанные границы наделяются такой властью, что
начинают выступать в роли самостоятельных сущностей.
Это и приводит к возникновению социальных образова­
ний, в которых абсолютной властью обладают либо воен­
ный дух как таковой, либо государство как таковое, либо
моральный закон как таковой, либо церковь как таковая.
Во всех этих случаях мы сталкиваемся именно с тем гос­
подством закона, которое и хотел изгнать из мира Иисус.
Такова одна из существенных сторон проблемы пу­
ританизма. Другую воплощает собой само слово «пурита­
низм». Спонтанно, без специального умысла образован­
ные и понятные творческому бессознательному слова все­
гда глубже всех теорий и толкований. Слово «пуританизм»
означает в первую очередь чистоту. А чистота как тако­
вая представляет собой сложное психологическое каче­
ство; в принципе, она может быть присуща абсолютно
всему, а потому абсолютно все может выступать в каче­
стве ее репрезентанта. В этом смысле пуританин чист по
своей сущности. Магометанин был первым телесно чис­
тым человеком Ближнего Востока; каннибал — самый
нравственный африканец. Но и люди, осуществлявшие
во Франции революционный террор, также называли себя
des риге", и они действительно были таковыми. Уже из
этого очевидно, что современный американский амора­
лизм ни в коей мере не служит доказательством того, что
дни пуританизма в Америке сочтены. Совсем наоборот,
все это, по всей видимости, означает то, что психологи­
ческое качество чистоты теперь перенесено на сексуаль­
ную жизнь как таковую. Сегодня молодежь в своей сек­
суальной жизни так же «чиста», как старшие поколения
в своей аскетической морали. Этим объясняется и та не* Чистые (φρ.).
376

принужденность, экстравагантность и беспрецедентное
бесстыдство, которыми отличаются в Америке все, кто
верит в сексуальную свободу. Чистота действительно не­
посредственна по своей сущности, возможная граница
чистоты труднопредставима и еще менее желательна, но
нет никаких причин и держать ее в тайне. Здесь, ко все­
му прочему, у нас появляется повод опровергнуть один
общепринятый предрассудок. Отношение пуританина к
сексуальности с самого начала было более трезвым и ра­
зумным, чем отношение большинства других христиан. С
одной стороны, это объясняется тем, что чистота среди
прочего предполагает и простоту, и тем, что акцентиро­
вание чистоты неизбежно настраивает на нее все психо­
логические функции; с другой стороны, это следствие
присущего всякому англосаксу и шотландцу чувства воз­
можного. Я полагаю, что bundling* был изобретен имен­
но в Шотландии. Свободное общение юношей и девушек
встречало в пуританском обществе намного меньше пре­
пятствий, чем где бы то ни было еще среди христиан.
Хотя, разумеется, предполагалось — совсем неважно, со­
ответствовало ли это предположение истинной уверен­
ности или нет, — что граница допустимого никогда не
пересекалась (в высшей степени характерно, что и в са­
мых прогрессивных молодежных кругах господствует та
же самая идея, разве что несколько видоизмененная в
том смысле, что в качестве границы выступает сексуаль­
ная связь без использования средств контрацепции); су­
щественным же было то, что люди должны вступать в
брак, что и сейчас считается единственно необходимым:
одна мать, одна возлюбленная, одна жена; все зависело
от законности, а не от сексуальной невинности. При та­
ких обстоятельствах свободная сексуальная жизнь после­
дних лет лишь только кажется восстанием против пури­
танизма. Поскольку чистота есть основное качество как
* Обычай, в соответствии с которым обрученные, но еще не
вступившие в брак пары могли спать в одной кровати, не всту­
пая при этом в сексуальные отношения. Был распространен в
некоторых областях Шотландии и Скандинавии (прим. перев.).
377

отцов-пилигримов, так и современной молодежи, то они
гораздо ближе друг к другу по духу, чем любой америка­
нец любому европейцу непуританского происхождения.
Просто сегодня маятник на некоторое время качнулся в
другую сторону.
Отсюда сразу же становится ясно, что неудовлетво­
рительный характер американской любовной и т. д. жиз­
ни является следствием пуританизма вовсе не в том смыс­
ле, как это воспринимают те, кто с ним борется. И та
милая дама, миссис Бертран Рассел, которая призывает
молодежь (нередко с церковной кафедры) и до, и после
вступления в брак накапливать как можно больший сек­
суальный опыт, в действительности не дает рецепта про­
тив болезни, которую она хотела бы вылечить. «Чистая»
сексуальная жизнь и «чисто» религиозная или «чисто»
моральная жизнь сводятся почти к одному и тому же. Во
всех этих случаях речь идет о сужении жизни, о завы­
шенной оценке одной-единственной ее стороны и акцен­
те на принципе Нет в ущерб принципу Да. Одному богу
известно, каков род тех условностей, которые связывают
современных сексуально раскованных девушек. Но на­
сколько я осведомлен, они соблюдаются с той же самой
строгостью, с какой пуритане некогда следовали закону
своей церкви. В действительности тип не изменился. Со­
временные девушки с их, по всей вероятности, самыми
свободными из всех когда-либо существовавших взгляда­
ми на сексуальные вопросы внутренне не более свобод­
ны, чем их благочестивые бабушки. И не более счастли­
вы. Вероятно, следует согласиться с тем, что мышление
нового поколения в меньшей степени озабочено сексу­
альными вопросами, чем мышление их отцов и дедов. Но
в целом оно не более свободно. Для этого нового поколе­
ния также характерны узость и ограниченность. А его
душевная жизни даже беднее. Ибо весь мир эмоций, ощу­
щений и воображения зависит от наличия тех препят­
ствий, которые ему приходится преодолевать.
Итак, что же в пуританизме является искажением нор­
мального порядка вещей? То, что в нем полновластно вла378

дычествует принцип Нет. Рассмотрев это с другой сторо­
ны, мы обнаружим, что это означает, пуританизм не по­
зволяет человеку выразить всю свою природу. Однако
это означает нечто еще более опасное: поскольку пури­
танское мировоззрение придает главное значение нега­
тивному (а тот, кто понимает «чистоту» иначе, чем «не­
посредственность», всегда придает главное значение имен­
но ему), оно отрывает относительно небольшую часть
человека от всего остального и, таким образом, заставля­
ет его расходовать всю свою энергию внутри этой части­
цы его сущности. А такой отрыв представляет собой чрез­
вычайно рискованное хирургическое вмешательство, ко­
торое лишь в редких счастливых случаях не ведет к пато­
логическим деформациям. Конечно, в первоначальных
пуританах не было патологии, так же как и в истинных
мусульманах. Но пуританская религия действительно со­
ответствовала их суровым, крупным и простым характе­
рам. Они были естественными пуританами, точно так же
как таковыми являются каннибалы. А это позволяет нам
увидеть главную опасность пуританизма: он неизбежно
опустошает душу. Когда властвовать должен только су­
ровый закон, когда главный акцент делается на запрете,
когда абстрактно сформулированная абсолютная истина
имеет большее значение, чем сама жизнь, тогда чувству­
ющая часть души человека просто не может раскрыться.
А в таком случае в соответствии с законом компенсатор­
ной деградации она в той же самой мере должна стано­
виться все более рудиментарной и примитивной, в какой
в других отношениях человек прогрессирует и становит­
ся все более сложным. Из пуританского корня может
вырасти высочайшая интеллектуальность. Вся западная
наука произошла из протестантского истока, и в высшей
степени вероятно, что остроту, присущую американско­
му интеллекту, по крайней мере, отчасти можно объяс­
нить радикализмом американского протестантизма. Ниг­
де столько не спрашивают, столько не объясняют, не де­
лают стольких выводов, как в Соединенных Штатах. Из
того же самого корня могут брать начало и высокие дело­
вые качества американцев. Если существует только один
379

канал, по которому должна протекать вся жизнь, то че­
рез него потечет и вся ее энергия. Именно поэтому изоб­
ретателями религии труда были евреи, эти первые пури­
тане. Именно пуританизм может порождать гигантов силы
воли. Но, с другой стороны, при пуританской установке
должна атрофироваться всякая способность ко внутрен­
нему переживанию. Поэтому американцы как тип не зна­
ют жизненных духовных проблем, поэтому их деловые
качества почти никогда не являются выражением их сущ­
ности. Поэтому, как правило, они лишены подлинной твор­
ческой силы. Американец знает, что такое труд, но не
знает, что такое творение.
И потому все, что должно выражать глубокое, в ко­
нечном счете оказывается в пуританской Америке без­
жизненным. Религия догматична; она не оставляет ника­
кого пространства для творческой свободы, превосходя в
этом отношении даже католицизм. Идеализм пуританс­
кого происхождения абсолютно абстрактен или же ото­
рван от посюстороннего мира. Во всем, что относится к
лирике, присутствует нечто духовное, трансценденталь­
ное; в мире нет ничего столь же неземного и потому име­
ющего столь же малое отношение к действительности,
как типичный новоанглийский романтик или лирик. То
же самое до самого последнего времени относилось и ко
всем американским представлениям о любви. Американ­
ские женщины охотно рассыпались в высоких словах о
«божественности» сексуального; они изображали из себя
проповедниц и приписывали естественной готовности
женщины отдаться какую-то невероятную ценность —
одного этого достаточно для объяснения того, почему за­
мужество или незамужество с недавних пор смогли пре­
вратиться в столь доходную женскую индустрию. Всю
сентиментальность американской любви и весь ее идеа­
лизм можно полностью объяснить тем, что нам уже изве­
стно, а именно тем, что пуританизм представляет собой
отторжение одной какой-либо части человека. Если чело­
век выражает то, что является его внутренней движущей
силой, в чем-то, что не имеет абсолютно никакого отно­
шения к действительности, то это всегда — за исключе380

нием случая истинного поэта — означает, что он утратил
связь со своими живыми корнями. Вот почему американ­
ские женщины так часто кажутся почти неспособными к
любви в европейском смысле: то, что должно быть выра­
жением всей их сущности, питается малой ее частью. В
сравнении с развитой и сложной душой культурной ев­
ропейки или азиатки душа той американки, которую я в
данном случае имею в виду, почти совершенно пуста и
так невероятно проста — хотя именно поэтому часто во
всех отношениях чиста, — что более богатая душа легко
может почувствовать себя обязанной наполнить ее своим
собственным содержанием и тем самым превратить пус­
той сосуд в богиню.
Но при помощи тех же самых соображений можно
объяснить, каким образом идеализм американской жен­
щины в вопросах любви смог столь непосредственно пре­
вратиться в чистой воды материализм: если такое ориги­
нальное создание живет полностью оторванной от вся­
кой реальности душевной жизнью, значит, то же самое
относится и к его физической, сексуальной жизни. Пере­
ход от чистой духовности к чистому материализму для
американской идеалистки намного проще, чем для любой
другой женщины мира. Как и всегда, ключ к решению
проблемы следует искать в недоразвитости, с одной сто­
роны, и однобоком и чрезмерном развитии, с другой —
того, что мы называем душой. Как при таких обстоятель­
ствах любовь и брак могут принести счастье? Что в дан­
ном случае — ведь человеческая природа неизменна —
остается, кроме погони за все новым и новым опытом в
надежде извне получить то, чего недостает своему соб­
ственному внутреннему миру? Совершенно естественно,
что огромный процент американских женщин из тех со­
циальных слоев, в которых женщины, как правило, не
работают, страдает неврозами и изнуряет и истощает силы
принадлежащих к соответствующим слоям мужчин. Ведь
там, где мужчина не доминирует совсем уж подавляю­
щим образом, инстинкт вынуждает его заботиться о сча­
стье своей любимой женщины, а если он душевно пуст,
то он всегда пытается компенсировать этот недостаток
381

чрезмерным интеллектуальным или физическим напря­
жением. Этим же отчасти объясняется и то гигантское
значение, которое сегодня придается атлетике и спорту.
Но я перечислил еще отнюдь не все пороки и недостатки,
присущие современной ситуации. Когда чувства не раз­
виты, тогда эмоциональная природа как мужчины, так и
женщины (которая, как показал Юнг, относится к рацио­
нальной стороне психики) в недостаточной мере способ­
на к пониманию. Для иллюстрации этого факта доста­
точно пары примеров. Американцы удивительно редко спо­
собны провести различие между влюбленностью и истин­
ной любовью (не говоря уже о более тонких нюансах).
Если мужчина влюбляется в женщину, он должен тотчас
на ней жениться. С другой стороны, женщине ничего не
стоит бросить своего мужа, как только она почувствует
физическое влечение к другому мужчине. Естественно,
это проявление пуританского образа мышления: необхо­
димо любой ценой следовать моральному закону. Но как
можно не понимать, что существуют десятки разновид­
ностей любви и что нелепо пытаться свести их все к одной-единственной форме? Как можно не понимать, что
человек не сможет справиться со всем множеством жиз­
ненных вопросов и проблем, если он будет руководство­
ваться предписаниями одного-единственного признавае­
мого им морального кодекса? Этому есть только одно
объяснение: недоразвитость и недостаточная сложность
души. С другой стороны, в таком случае совершенно ес­
тественно, что женщина не долго раздумывает, прежде
чем выйти замуж за какого-либо мужчину, только пото­
му, что он обладает значительной сексуальной привлека­
тельностью; что ради мимолетной влюбленности она с
легким сердцем рушит основывающуюся на многочислен­
ных связях семейную жизнь; что для нее ничего не стоит
смертельно травмировать души мужа и детей — она про­
сто не понимает всей болезненности душевных ран; что
она без всякого ущерба для своей души выдерживает
пытку бракоразводного процесса вместе со всей неизбеж­
но связанной с ним в Соединенных Штатах публичнос­
тью. Особенно интересный аспект душевной недоразви382

тости демонстрирует американский культ откровеннос­
ти. Самая последняя модификация американской женщи­
ны — а я пишу это в 1928 году — полагает, что она вправе
делать все, что ей заблагорассудится, если только она ска­
жет об этом своему мужу. Она не понимает того, что яв­
ляется само собой разумеющимся для всякой развитой и
достигшей высокого уровня сложности души, — того, что
травмирующая откровенность всегда является преступ­
лением, за исключением разве только тех случаев, когда
жестокая операция способна разрешить невыносимую си­
туацию; и она не понимает того, что ревность есть есте­
ственное явление, которое следует принимать во внима­
ние, то она виновна в элементарной душевной жестокос­
ти; и, наконец, она не понимает, что стремление к право­
те любой ценой означает нравственную трусость. С точ­
ки зрения тонкой, чувствительной души, такого рода от­
кровенность едва ли не хуже проституции. Я не знаю
более поучительного примера того, как добро, ложно по­
нятое и использованное, обращается во зло. Разумеется,
честность и правдивость представляют собой в подлин­
ном смысле опору западной культуры, а честному челове­
ку всегда приписывается более высокое достоинство, ибо
он более отважен. Но в данном случае честность оказы­
вается лишь нравственной трусостью. Если у человека,
мужчины или женщины, есть чувство, что он делает не­
что, что наверняка причиняет страдание другому челове­
ку, и при этом он не чувствует за собой никакой вины;
если он не предпочтет умереть или даже отправиться в
преисподнюю, чем допустить, что бы это произошло с
другим, то такой человек не достоин уважения именно с
точки зрения правильно понятой западной этики муже­
ства. Я далек от того, чтобы вступаться за полигамию или
полиандрию. Но, пожалуй, я вместе с Христом верю, что
на первом месте должна быть душа, а все другие сообра­
жения — физического, интеллектуального или морально­
го порядка — должны имеют лишь второстепенное зна­
чение. Впервые я полностью уяснил себе, в чем состоит
действительная извращенность американской любовной
жизни, услышав следующую историю. Мне рассказыва383

ли, что один из самых знаменитых американских судей
сказал по поводу моей первой статьи в «Книге о браке»:
«То, что говорит Кайзерлинг, я считаю правильным. Но
как судья я привык к обобщениям. Поэтому я свел бы все
его учение к следующему тезису: необходимо большее
количество и более высокое качество супружеских
измен». Естественно, он имел в виду не совсем то, что
прозвучало из его уст. Но его boutade является не только
остроумным, но и глубоким. Так сказать мог только аме­
риканец. Этот судья имел в виду то, что главной причи­
ной неудовлетворительного характера американской лю­
бовной жизни является недоразвитость их эмоциональ­
ной жизни. И здесь мы можем довести до конца некото­
рые мысли, развивавшиеся нами в предыдущей главе.
Если американка как тип жестока, бездушна и ни на что
не способна вдохновить, то это результат ее пуританс­
кого наследства или влияния пуританской атмосферы.
Отчасти тем же самым объясняется и то, почему ни аме­
риканская женщина, ни американский мужчина не об­
ладают настоящей жизненной силой, и то, почему воз­
никает впечатление, что с каждым новым поколением
они все больше и больше ее теряют. Отторжение одного
какого-либо звена препятствует его кровоснабжению.
Психическая жизнь американца бескровна в том смыс­
ле, что ее не питает вся совокупность эмоций. А вся жиз­
ненная сила заключена в эмоциях. От них зависит лю­
бое творчество.
Однако я не могу оставить этот предмет, пока не ука­
жу на пуританские корни еще двух типично американс­
ких явлений. Первое — это миссионерский дух. Мне еще
ни разу не встретился американец пуританского проис­
хождения, который не был бы в подлинном смысле мис­
сионером; в современном мире этот дух выражается, как
правило, в торговле и рекламе. Каков же главный психо­
логический признак миссионера? Недостаток внутренне­
го равновесия и самоуверенности. Человек, пребываю­
щий в гармонии с миром и самим собой, далек от мысли
вмешиваться в дела других людей. Его девиз: «Живи и
дай жить другим»; даже когда, он, вне всякого сомнения,
384

более компетентен, он никогда не попытается навязать
свое мнение. И это проявляется в тем большей степени,
чем он умнее, в таком случае он знает, что никого нельзя
обратить в свою веру против воли. Разумеется, он защи­
щает истину, и, разумеется, он ее распространяет. Одна­
ко он никогда не подвластен главному инстинкту миссио­
нера — воле убеждать. Если же человек находится в раз­
ладе с миром и самим собой, то, лишь покорив мир, он
сможет почувствовать себя в безопасности. А если, ко
всему прочему, большая часть его сущности изолирована
от его сознания, если над ним господствует какой-либо
узкий принцип и если он жесток от природы, то его един­
ственное счастье состоит в том, чтобы всю вселенную
убедить в истинности своих идей. Этим объясняется и
американская мания стандартизации. Все эти столь удач­
ливые бизнесмены и торговцы на самом деле являются
глубоко несчастными миссионерами. И именно по этой
причине они не могут убедить никого, кто не принадле­
жит к их типу, разве что он исключительно жаден до
материальной выгоды, что одна лишь возможность big
money способна по-настоящему обратить человека в дру­
гую веру.
Вторым явлением, пуританские корни которого я хо­
тел бы здесь обнажить, является ужас, внушаемый аме­
риканцам общественным мнением, и вытекающая из это­
го чудовищная власть последнего. Этот ужас означает
всего лишь то, что страх человека перед некоей изолиро­
ванной в нем величиной, подавляющей и угнетающей всю
его остальную психику, проецируется на общество, что
неизбежно происходит у социалистической по своей сути
нации. В раннюю пуританскую эпоху в этом заключалось
нечто героическое, таков истинный пафос «Scarlet Letter»"
Готорна. В то время именно сильные и суровые души не­
поколебимо верили в писаный закон, а общественное
мнение было его естественным исполнителем. А сегод­
ня? То, что некогда было подобно величественно гордому
* Большие деньги [англ.).
** Алая буква (англ.).

385

смирению бедуина перед лицом Аллаха, выродилось в
простую трусость, вызываемую вероятностью матери­
ального ущерба. В этом случае рассмотренный нами ра­
нее «переворот всех вещей» привел к подлинной мораль­
ной деградации. Если спрос всегда лишь удовлетворяет­
ся, а не создается, если публика или большинство всегда
правы, то как может сохраниться достоинство отдельно­
го человека — человека, который целиком определяется
тем, что он — животное, которое не приспосабливается
к окружающему, человека, чьим идеальным прообразом
являются Прометей, пренебрегший волей вечных богов,
Иисус, длякоторого закон его народа ничего не значил,
Дон-Кихот, шедший своим собственным путем и следо­
вавший своему собственному идеалу вопреки всякой дей­
ствительности? Как может сохраниться верность духу
той прославленной нордической расы, главными особен­
ностями которой были трагический героизм, радикаль­
ный протестантизм и в высшей степени аристократи­
ческий образ мышления — образ мышления, носитель
которого скорее плюнул бы в лицо целому народу, чем
изменил бы самому себе? Я не хочу долго заниматься
этим темным пятном — единственным по-настоящему
темным и в высшей степени безобразным пятном аме­
риканской жизни. Скажу лишь, что только, полная пере­
оценка всех признанных ценностей в состоянии предот­
вратить неизбежное в любом ином случае крушение. И
это отнюдь не сильно сказано; господство общественно­
го мнения как последней инстанции наносит в миллион
раз больший вред нравственному хребту народа, чем лю­
бой наркотик. Достаточно лишь вспомнить, до чего мо­
жет дойти в своей клевете американская пресса. К сча­
стью, она еще очень часто не находит применения сво­
ей силе...
Я не побоюсь откровенно сказать о том, что меня не
устраивает в пуританизме, ибо именно сейчас Америка
ведет суровую и мужественную борьбу за освобождение
от его почти единоличного господства. Во многих отно­
шениях пока можно говорить не об истинно освободи386

тельном движении, а лишь о перемещении маятника к
противоположному полюсу. Так, описываемая судьей
Линдсеем «революция современной молодежи» не при­
ведет ни к какому освобождению; гораздо легче пове­
рить в то, что самые свободные представители современ­
ной распущенной молодежи закончат свои дни самыми
строгими пуританами, чем в то, что конечным результа­
том этого восстания будет торжество истинно либераль­
ного образа мыслей. Но в целом следует согласиться с
тем, что преодоление пуританистских извращений — в
меньшей степени в мышлении, чем в разумной деятель­
ности, — представляет собой определенный прогресс. Из
других, непуританских, корней в особенности из широ­
кого духа континента, социализма и приватизма, неудер­
жимо взрастает гуманный по своей сути образ мышле­
ния. Все в большей степени родовыми признаками аме­
риканца становятся дружелюбие и способность к психо­
логическому пониманию. Весьма вероятно, что в соответ­
ствии с законом исторического контрапункта эта расту­
щая гуманизация обусловлена именно пуританской час­
тью американской души; так, религия любви, принесен­
ная в мир Христом, немыслима вне иудейского контек­
ста, в котором она возникла. Я уже многократно указы­
вал на то, что Америка является единственной исключи­
тельно христианской страной западного мира, ибо она
единственная страна, корни которой не восходят к язы­
честву. Поэтому дальнейшая христианизация Америки в
смысле покорения ее тем духом, который действитель­
но подразумевал Христос, соответствовала бы естествен­
ному пути развития, ибо пуританский дух является почти
чистым выражением ветхозаветного духа. Последнее об­
стоятельство объясняет, кроме всего прочего, и не самую
лучшую сторону американского материализма, и культа
успеха: здесь сходятся еврейский и американский дух.
Депуританизацию Америки ускорят также вымирание
старого новоанглийского типа, возрождение престижа
роялистов и влияние непуританских иммигрантов, в осо­
бенности католиков. Такие крайние проявления узости
XVII века, как фундаментализм, были бы немыслимы, если
387

бы пуританская узость как национальное явление не на­
ходилась бы при последнем издыхании.
Тем не менее Соединенные Штаты остаются пури­
танской страной. Все выросшие в них формы духа не­
сут на себе клеймо пуританского духа. А эти формы
столь сильны и столь полны жизненных сил, что нет
никаких шансов на их быстрое отмирание, как бы они
ни соединялись и ни сливались с любыми другими фор­
мами. Их вымирание тем более невероятно, что боль­
шинство других сколько-нибудь значительных духовных
направлений в Соединенных Штатах родственны пури­
танскому. Ирландцы — прирожденные искатели земли
обетованной. Немцы, принадлежащие к деловому не­
мецкому типу — а лишь он с успехом развивается на
американской почве, — трудолюбивее, чем даже шот­
ландцы. Last not least, даже индейцы были своего рода
пуританами; в них было нечто аскетическое, радость
была им почти неизвестна, они были вообще не самого
высокого мнения о чувствах. Кажется, это доказывает,
что между духом североамериканского континента и
духом пуританизма существует своего рода предуста­
новленная гармония. Тот, кто сегодня враждебен пури­
танизму, не должен забывать, что не только господство
аристократии или демократии в конечном счете есть
вопрос зоологии, но и протестантский либо католичес­
кий образ мышления; как я показал в «Путевом днев­
нике» и в главе «Духовное единство человечества» сво­
ей книги «Возрождение», это в первую очередь вопрос
психологической установки, а не определенной рели­
гиозной веры. Пуританин же, вне всякого сомнения,
наиболее приспособленный к жизни представитель фи­
зиологического протестантизма. В своем лучшем про­
явлении он принадлежит к ярко выраженному высше­
му типу; и, хотя нигде подолгу не господствовал, он
всегда находился в первых рядах завоевателей. Поэто­
му он вновь и вновь становился доминирующим как у
евреев, так и магометан, конфуцианцев и индийцевпротестантов, джайнов или буддистов. Король Ашока,
несомненно, должен был иметь ярко выраженные про388

тестантские черты, иначе ему никогда бы не пришло в
голову навязывать своим подданным буддизм. Вне вся­
кого сомнения, пуританизм добился на американской
почве огромных достижений. Ему принадлежат все лав­
ры достигнутого успеха. Американизация в известной
мере всегда означает пуританизацию. Вся та эффек­
тивность, которую Америка воплощает в глазах мира,
психологически предполагает связь силы и односторон­
него радикализма, которая лишь в пуританизме любого
толка может найти моральную поддержку, а с ней и
длительный прилив жизненных сил. Следовательно, то,
с чем борются и что, несомненно, скоро будет изжито,
представляет собой лишь то, что в пуританизме дей­
ствительно является искаженным; именно поэтому оно
может быть устранено в результате соответствующего
анализа. Конечно, ортодоксальное учение пуританизма
стало неприемлемым, так же как и его узкая мораль.
Но пуританский тип как таковой, безусловно, сохра­
нится. И как раз именно потому, что ни одна из свет­
лых перспектив Америки никоим образом не связана с
духом пуританизма. Всеобщая непосредственность аме­
риканской цивилизации останется безусловно протес­
тантской и «чистой» в смысле присущей ей простоты и
искренности. Среди всех тех генов (наследственных
факторов), из которых сложится окончательный аме­
риканский тип, пуританский, по всей вероятности, ос­
танется доминирующим.
Поэтому еще одну задачу этой главы я вижу в том,
чтобы показать истинное отношение между особым смыс­
лом морали вообще, ее специфически пуританским выра­
жением и смыслом всей жизни в целом, проложив тем
самым там, где это покажется необходимым, путь к неко­
ей новой точке зрения. Мы уже установили прежде: по­
скольку жизнь представляет собой смысловую взаимо­
связь, в которой каждый отдельный смысл отражает все
остальные и потому может выступать в качестве общего
знаменателя, то против такого жизненного уклада, в ко­
тором главную роль играет мораль, принципиально воз­
разить нечего. Однако в таком случае прежде всего необ389

ходимо выяснить, что такое мораль и каковы те границы,
которые не должно переходить применение ее идеи, если
она сама не хочет быть сведенной ad absurdum. На самом
деле мораль есть нечто совершенно иное, чем полагают
пуритане. По своей сущности она есть выражение не
божественного или духовного закона, а закона естествен­
ного; и этот естественный закон, ко всему прочему, вовсе
никакой не высший, а самый обыкновенный закон наря­
ду с другими. Есть немецкая пословица: «Моральное все­
гда понимается само собой». Величайший представитель
самой моральной нации мира Конфуций говорил, по сути
дела, то же самое: «Я не знаю, что кроется за моралью.
Превосходные люди думают о ней слишком высоко, низ­
кие — слишком низко. На самом деле, как мне кажется,
мораль означает не что иное, как окультуренную приро­
ду». Как немецкая пословица, так и изречение Конфуция
соответствуют истинному положению вещей. Для наде­
ленного свободной волей человека мораль означает
то же самое, что для не знающего свободы животно­
го означают форма, закон и порядок. Не существует
аморального животного. Его поведение всегда соответ­
ствует специфическому смыслу его особенной жизни; его
организм всегда полностью соответствует его внешнему
виду и деятельности. Человека же, наоборот, с точки зре­
ния природы можно определить при помощи его способ­
ности к ошибке. Он должен посредством свободной воли,
руководствующейся пониманием, совершать то, к чему
животное принуждено самой природой. Отсюда следуют
два вывода: во-первых, существует множество различных
систем истинной морали; во-вторых, аморальность про­
тивоестественна. Существовало множество великих ци­
вилизаций с самыми различными моральными воззрени­
ями, и никакой pragmatic test никогда не мог установить,
что одна мораль является более истинной в абсолютном
смысле, чем другая. С другой стороны, проверку выдер­
жало лишь ограниченное количество возможных нрав­
ственных порядков. Смысл этого факта точно такой же,
как и смысл того, что существует лишь ограниченное ко­
личество типов органической жизни. Далее, все выдер390

жавшие испытание моральные системы согласуются в
своих главных чертах. В этом заключается еще одна па­
раллель с морфологией: все органические формы суть
выражения некоего всеобщего, всегда тождественного
самому себе закона жизни.
Теперь перейдем ко второму тезису, гласящему, что
аморальность противоестественна. Она действительно
такова, ибо соответствует разложению формы на органи­
ческом уровне, а без формы, облика жизнь существовать
не может. Поэтому еще никогда не было длительных пе­
риодов господства действительной аморальности («дей­
ствительной», а не того, что в соответствии со своими
предрассудками считают аморальным отдельные секты).
Его и не могло быть, ибо природа всегда обрекает амо­
ральность на смерть. Аморальные классы всегда чрезвы­
чайно быстро вымирают. На протяжении всей истории
ставшая аморальной часть того или иного народа очень
быстро оставалась без потомства, а жизнь распространя­
лась посредством более моральных, то есть более здоро­
вых, родов. С другой же стороны, именно по обозначен­
ным здесь причинам в переходные периоды аморальность
является нормальной. Поскольку мораль представляет
собой лишь форму и порядок, она распадается, если ста­
рый порядок прекратил свое существование, а новый еще
не сложился. В качестве архетипического прообраза та­
кой ситуации выступает война. Война представляет со­
бой переход от одного состояния равновесия к другому.
Чтобы такой переход стал возможен, все законы, дей­
ствующие в эпохи твердого порядка, должны быть вре­
менно упразднены. Поэтому в такие моменты убийство
внезапно начинает считаться моральным, разрушение —
оправданным, насилие и грабеж — вполне проститель­
ным грехом (война как архетипический прообраз амо­
ральности, кроме всего прочего, наиболее ясно показы­
вает и то, почему господство аморальности никогда не
может продолжаться дольше определенного периода вре­
мени: она неизбежно ведет к взаимному уничтожению).
Точно так же каждая переходная историческая стадия
всегда сопровождалась проявлениями морального разло391

жения, вызывавшими отвращение поборников старого по­
рядка. С точки зрения римлян, христиане были амораль­
ны, и больше ничего, ибо они отвергали верховную власть
государства, основу всей римской морали. Реформация,
по крайней мере в Германии, сопровождалась проявле­
ниями такой половой распущенности, которую не смогли
бы превзойти самые свободные в сексуальном отноше­
нии представители современной молодежи. Теперь мы
понимаем и истинное значение современной аморально­
сти: она есть нормальный симптом, сопутствующий на­
ступлению новой эпохи. То, что в Соединенных Штатах
она проявляется преимущественно как сексуальная рас­
пущенность, объясняется тем, что пуританизм вытеснял
и подавлял, как правило, именно сексуальный инстинкт.
Поскольку же наряду с голодом он является самым силь­
ным инстинктом, то, естественно, как только форма и
порядок были разрушены, он сразу же с энергией дикос­
ти вырвался на свободу. Важнейший вывод, который мы
можем сделать из всего вышесказанного, состоит в сле­
дующем: поскольку аморальность, с одной стороны, по
самой своей сути недолговечна, а с другой — является
нормальным симптомом всякого переходного периода, она
как таковая вообще не представляет собой пробле­
мы. То, что сегодня действительно аморально, скоро ис­
чезнет, как это при тех же самых обстоятельствах проис­
ходило испокон веков. Но, с другой стороны, новая мо­
раль неизбежно становится иной, нежели старая. Закон
и порядок будущего будут соответствовать новой жиз­
ненной ситуации.
Эта ситуация характеризуется, с одной стороны, не­
верием в любую основывающуюся на слепо признавае­
мом авторитете традицию, а с другой — способностью к
более глубокому пониманию. Из этого вовсе не следует,
что Америка должна перестать быть моралистической.
Почему какой-либо народ не может рассматривать в ка­
честве основной проблемы закон и порядок? У многих
наций дело обстоит сходным образом; в этом моралисти­
ческая Америка лишь продолжает традиции Древнего
Китая, Древнего Рима и нашего собственного XVIII сто392

летия. Между тем, поскольку понимание станет более
глубоким, чем прежде, совершенно исключено, что мо­
раль и дальше будет оставаться тем, чем она была для
ортодоксального пуританизма, а именно высшим законом
и главной проблемой жизни. Точно так же исключено,
что Америка вечно будет мириться с той узостью жизни,
которая ведет к девитализации и патологическим дефек­
там. Американец, вне всякого сомнения, останется физи­
ологическим протестантом и будет по-прежнему озабо­
чен завоеванием и организацией материального мира и
одновременно Social Service. Это неизбежно приведет к
некоей односторонности, которая постулирует для жиз­
ни определенный, сосредоточенный на моральном, а не
на интеллектуальном или художественном уровне общий
знаменатель. Однако если американцы поймут истину, то
они уже не будут подчеркивать этот общий знаменатель
настолько сильно, чтобы это могло привести к подрыву
наилучшего морального порядка. Кроме того, они не ста­
нут больше терпеть такую форму и порядок жизни, кото­
рые непосредственно препятствуют выражению многих
ее глубочайших тенденций. В этом смысле, вне всякого
сомнения, верно, что пуританизм находится при после­
днем издыхании. Особенно вероятно, что половая мораль
останется в Америке более свободной, чем в большин­
стве других стран. Этому способствует слишком много
причин: традиция изначально трезвого пуританского под­
хода к вопросам пола; амазонизация женщины; всеобщая
научная и позитивистская установка (лишь поэтому су­
ществование противозачаточных средств может иметь для
американской морали такое большое значение!); и, last
not least, снова пуританизм, сделавший требование «чис­
тоты» основным психологическим мотивом. Сомнитель­
но, чтобы невинность когда-нибудь могла бы вновь стать
в Америке реальным, а не воображаемым идеалом. Про­
тив старой морали работает и еще одно, пока не упоми­
навшееся нами в этой связи обстоятельство: неизбежная
утрата престижа супружества, пропорциональная росту
трудностей, связанных с сохранением настоящего дома.
А эти трудности будут возрастать в каждой семье с каж393

дым годом, если ей не удастся найти более дешевую при­
слугу. Если же большинство населения не сможет этого
сделать, то даже самая совершенная механизация домаш­
ней работы окажется не в состоянии помешать тому, что
положение незамужней женщины во многих отношени­
ях станет предпочтительней, чем замужней. Но в действи­
тельности эта мнимая революция в половой морали вовсе
не имеет сколько-нибудь серьезного значения. Я сильно
сомневаюсь, что идеал «невинной» девушки, который стар­
шее поколение воспевало как «единственно возможный»,
когда-либо, за исключением разве что викторианской эпо­
хи, был по-настоящему господствующим. Женское бес­
сознательное всегда очень хорошо осведомлено о сексу­
альности, а для психической структуры женщины это
практически то же самое, что и сознательное знание. Для
нее сексуальность есть нечто настолько фундаменталь­
ное, всепроникающее и само собой разумеющееся, что
женщина, что бы она ни знала и ни делала, может быть
или казаться в равной степени «невинной». В средневе­
ковой Европе был весьма распространен обычай, в соот­
ветствии с которым рыцаря, прибывавшего в какой-либо
замок в качестве гостя, разоблачали и омывали юные девы;
и главными сюжетами веселых анекдотов той эпохи были
смущение рыцаря и полное отсутствие такового у дев.
Точно так же в североевропейских домах вплоть до XVII
столетия — а у низших сословий вплоть до самого недав­
него времени — была лишь одна кровать, на которой,
раздевшись донага, спала вся семья и куда, как нечто само
собой разумеющееся, приглашались и оставшиеся на но­
чевку гости. Все эти явления, в конечном счете привед­
шие к возникновению идеала «невинной девушки» XIX
века, несомненно, давали больше оснований для беспо­
койства, чем самые свободные совместные школы, как
бы ни были справедливы внушаемые ими опасения. Нет,
не существует никакой опасности того, что современная
эмансипация приведет к длительному господству амораль­
ности. Моральный закон будет лишь изменяться в своей
категоричности, как это уже очень часто случалось. Ведь
изменение является следствием более глубокого понима394

ния всей жизни в целом. Лучшее понимание, и ничто иное,
подтачивает сегодня то непрочное, что заключено в пу­
ританизме. Лишь потому, что это понимание сегодня еще
недостаточно глубоко и основательно, его воздействие
является пока что разрушительным. Поэтому очевидно,
что наша ближайшая задача состоит в том, чтобы проло­
жить пути для более глубокого понимания. Но это воз­
можно лишь в том случае, если мы займем такую точку
зрения, которая позволит нам с самого начала рассматри­
вать проблему пуританизма как частный случай пробле­
мы более общего порядка.
Я знаю немного выражений более глубокого понима­
ния, чем иудейская молитва: «Я хочу служить Господу
своими добрыми побуждениями; я хочу служить Господу
своими злыми побуждениями». И действительно, не сто­
ит отрекаться от чего бы то ни было, что в тебе есть.
Психоанализ открыл нам, что в каждом человеке таится
сущий ад. Разумеется, это было известно всем святым и
мудрецам всех времен и народов. Однако чего они не
могли знать и что сегодня твердо установлено, так это то,
что этот ад представляет собой нормальное подземелье
всякого человека; он столь же необходим всему организ­
му в целом, и прежде всего его самым благородным час­
тям, как непривлекательные функции кишечника необ­
ходимы для работы мозга. Поэтому и речи быть не может
о том, чтобы изгнать из мира как все безобразное, так и
все то, что во многих религиях считается греховным. От­
рицать эти явления бесполезно именно потому, что отри­
цание ведет к вытеснению, а вытеснение — к самым что
ни на есть отвратительным явлениям. А уж в чем в этом
отношении современное, более свободное понимание заб­
луждается, так это в том, что оно могло бы перевернуть
все вверх ногами: ад в человеке оправдан и уместен лишь
тогда, когда он остается в подземелье. Как сама природа
настаивает на том, чтобы половые органы оставались
скрытыми, так и любое выставление напоказ того, что
относится к этому подземелью, представляет собой из­
вращение; поэтому выставленная напоказ любовь превра-

395

щается в нечто просто непристойное. Конечно, лучшая
самость человека не тождественна заключенному в нем
аду. Но эта лучшая самость может выразить себя лишь
при помощи существующих в наличии внешних средств
проявления, а полностью ей это удается лишь при помо­
щи всей их совокупности. Бесполезно отвергать или от­
торгать любую их часть. Это приведет лишь к тому, что
целое все равно будет выражено, но уже неким извра­
щенным образом. Поэтому единственно разумной явля­
ется гармоничная координация всех различных частей и
форм души, аналогичная гармоничной корреляции раз­
личных частей и функций здорового тела. А здесь возни­
кает моральная проблема. Поскольку человек посредством
свободной воли должен совершать то, что в случае жи­
вотного делает сама природа, то понятно, что никакая
гармония не может быть достигнута без морального уси­
лия. Это — та истина, которая лежит в основании идеи
первородного греха.
Само собой разумеется, для человека, коль он был спо­
собен создавать религиозные, политические и юридичес­
кие системы, гораздо более естественным было бы выду­
мывать системы моральные. И действительно, это всегда
было первым, к чему он приступал. Здесь речь идет о чемто в такой степени основополагающем, что сегодня осно­
вывать моральную систему на теории познания было бы
просто нелепо: моральный закон абсолютно естественно
признается действительностью, существующей до всякого
рационального мышления1. Но почему все моральные сис­
темы столь односторонни и в большинстве своем столь
узки, что, если действительно они начинали господство­
вать в жизни, в них оставалось столь немногое от самого
морального закона? Как было возможно, что моральный
закон с незапамятных времен признавался чем-то безус­
ловно значимым и в то же время каждый человек испокон
века рассматривал его нарушение как нечто само собой
разумеющееся? Объяснение лежит на поверхности. При1

Насколько я знаю, эта фундаментальная истина была впервые
сформулирована Альбертом Швейцером.
396

родные инстинкты настолько мощнее инстинктов, относя­
щихся к духовному уровню, что примитивный человек был
просто неспособен их координировать. Точно так же он
не мог понять, что его чувство идентичности никоим обра­
зом не может быть нарушено тем фактом, что в нем сосу­
ществуют многие различные и противоборствующие эле­
менты. Поэтому он выбирал из них что-то одно. Он пытал­
ся таким образом устроить свою жизнь, чтобы возмож­
ность проявиться получали лишь те импульсы, которые он
считал позитивными. В самом крайнем случае он изобре­
тает кастовую систему, в которой каждая каста следовала
своей собственной морали. Если бы в кастовой системе не
был столь сильно подчеркнут принцип наследственности,
то против нее практически нечего было бы возразить —
во всяком случае меньше, чем против всякого унитарного
морального закона. Люди развиты весьма односторонне,
поэтому форма и порядок их существования в каждом осо­
бом случае должны быть особыми. А древние касты дей­
ствительно соответствовали основным типам реально су­
ществующей морали. А это ведет нас к новому взгляду на
пуританизм. Теперь мы можем добавить: поскольку соот­
ветствующий ему человеческий тип был грубым, волевым
и не слишком развитым в эмоциональном отношении, то
он должен был породить особенно строгую, жесткую и
суровую мораль; инстинкт подсказывал ему, что у него нет
иной возможности прийти к форме и порядку. Из этого
нам становится понятным и то, почему дикарям присущи
самые строгие правила поведения и почему цивилизован­
ные люди так сдержанны по сравнению с их примитивно­
стью и неразвитостью.
С этой точки зрения нам достаточно одного-единственного взгляда, чтобы понять, в каком направлении нахо­
дится идеал. Так как природу бесполезно отвергать или
вытеснять, поскольку дух может выразить себя лишь по­
средством всего инструментария своего тела и своей души,
то для него мыслима лишь одна цель: достичь такой внут­
ренней точки зрения и такой внутренней установки, ко­
торые позволят ему гармонично координировать всю со­
вокупность имеющейся в его распоряжении природы,
397

изнутри господствовать над ней и посредством всего име­
ющегося в наличии инструментария выражать свою ду­
ховную жизнь таким же образом, каким выдающийся му­
зыкант выражает то, что он хочет, с помощью сложнейше­
го инструмента или громаднейшего оркестра. Поэтому аль­
тернативой узкой морали является не аморальность, а мо­
раль более высокого порядка.
Именно об этом говорит процитированная выше
иудейская молитва. А она перекликается также и с зак­
лючительной частью изречения Конфуция, а именно с
тем, что мораль есть окультуренная природа. Наличие
культуры всегда означает, что природа стала непосред­
ственным выражением духа1. В силу того, что человек по
своей сути есть дух, мораль как выражение соответству­
ющих формы и порядка определенной жизни не может
быть чем-то иным, кроме как окультуренной природой.
Всякий противоестественный или вынуждающий челове­
ка бороться с его природой моральный порядок абсолют­
но несостоятелен. Пожалуй, людям настолько примитив­
ным, что они осознают свое духовное начало лишь при
условии подавления природы, такой порядок может быть
полезен. Но раз речь в данном случае идет о примитив­
ном состоянии, то зрелая культура не может признать
такую мораль, пусть даже она освящена религиозной тра­
дицией. В этом заключается главная причина того, поче­
му пуританизм должен исчезнуть в своей первоначаль­
ной форме: его мораль больше не соответствует истине.
Но и понятие морали как ценности самой по себе
также должно исчезнуть. Разумеется, форма и порядок
необходимы. Однако форма и порядок жизни не исчер­
пываются моральным порядком. У них есть различные
измерения, каждое из которых независимо от остальных.
Истина, добро, красота, любовь и мужество в равной мере
необходимы; но на уровне морали для них невозможно
найти какой бы то ни было общий знаменатель, тем бо­
лее что моральный порядок как таковой является выра1

Ср. мое точное и подробное определение культуры в начале
первой главы «Нового мира».
398

жением принципа Нет, а не принципа Да. Определение
поезда можно дать не посредством рельсов, по которым
он идет, а лишь посредством его внутренней силы и дви­
жения. С этих позиций мы лучше, чем прежде, понима­
ем, почему Иисус не мог не ненавидеть праведников и
почему Он никогда не учил морали как таковой. За ко­
роткий период свой публичной деятельности он шокиро­
вал такое количество пуритан, какое только мог, и был
весьма рад этому; те немногие, донесенные до нас тради­
цией события его жизни показывают, что Он, как и все
истинные реформаторы, вел себя нарочито вызывающе;
Он также был односторонен; здание жизни, чтобы быть
прочным, должно покоиться на моральном фундаменте;
оно не сможет быть надежным, если целиком основыва­
ется на любви и милосердии. Однако моральный порядок
может быть лишь одним наряду с другими аккордом в
гармонии жизни. И чем богаче и сложнее жизнь, тем труд­
нее ее оценивать в понятиях морали. Каждый человек,
превосходивший остальных, находился поэтому по ту сто­
рону добра и зла. Так, даже Христос оспаривал утверж­
дение, что он благ. Каждое отдельное предание о его жизни
ясно демонстрирует, сколь скептически он относился к
обычным понятиям добра и зла. Грешник значил для него
больше, чем фарисей; Он простил Марию Магдалину, ибо
она много любила; Он превратил воду в вино и т. д. Понастоящему Христос признавал лишь отдельные и уникаль­
ные ситуации, а для уникального не существует нормы.
И действительно, чем выше уровень развития, кото­
рого достиг человек, чем важнее роль, которую играет в
нем принцип уникальности, тем более решительно дол­
жен ставиться для него вопрос, не что такое хорошо во­
обще, а что такое хорошо в его специфическом случае.
Отсюда аморальность всякого выдающегося человека. Он
принимает всю свою природу такой, какова она есть; он
и мир принимает таким, каков он есть. А затем он пыта­
ется сделать этот мир лучше, сообщая самый глубокий и
положительный смысл, какой он только может постичь,
всем сущим явлениям. Нередко он бывает морален в обыч­
ном смысле слова, ибо моральный порядок, инстинктив-

399

но признаваемый каждым человеком, с одной стороны,
представляет собой минимум закона и порядка, а с дру­
гой — действительно имеет значение для всех людей. Но
как великому поэту словно бы выдано разрешение нару­
шать законы грамматики и синтаксиса, точно так же су­
ществуют и ситуации, в которых выдающийся человек
может не следовать общепринятым нормам. Во-первых, в
нем, как правило, живут чрезвычайно сильные влечения
и инстинкты, которые в определенном смысле можно
сравнить с паром паровой машины, если в свою очередь
уподобить этой машине человека, а всякая машина нуж­
дается в предохранительном клапане. Но прежде всего
он может не следовать нормам большинства потому, что
тем самым он отрекся бы от смысла своей жизни. Если
он солдат, то как он может отказаться убивать людей?
Если он государственный деятель, то как он может не
совершать действий, которые, будучи произведены част­
ным лицом, оказались бы преступными? В Америке меня
однажды попросили прочитать доклад, посвященный воп­
росу, почему большинство великих людей были амораль­
ны. Вопрос вполне достоин обсуждения. Действительно,
очень многие великие люди в соответствии с критериями
своей нации или своего класса были аморальны. Кроме
того, о чем мы уже говорили, можно привести еще неко­
торые причины этого: первая причина касается природы
человека вообще; поскольку великий человек качествен­
но отличается от обыкновенного, то и моральный закон,
выражающий его истинную связь с миром, должен быть
особенным. То, что обычно именуется «моралью», на са­
мом деле представляет собой лишь мораль среднего со­
словия. Человек среднего сословия нуждается в твердых
правилах поведения, ибо он недостаточно сложен и ин­
тегрирован, чтобы изнутри руководить своей природой, а
подняться к более высоким форме и порядку он не в со­
стоянии. Вторая причина, почему великие люди так часто
кажутся аморальными, состоит в том, что все творческие
натуры непременно представляют собой художественные
натуры. А это предполагает не только преимущества, но
и идиосинкразию. Поскольку принцип духа противопо400

ложен закону материи, он не может вынести жизнь, пол­
ную рутины и бездумной исполнительности, а большин­
ство моральных систем, естественно, предполагают такую
жизнь как «единственно возможную». Кроме того, такие
люди должны быть крайними индивидуалистами, а обще­
го знаменателя для индивидуальной этики и социальной
морали не существует. Но прежде всего великие нужда­
ются в импульсе. Импульс — это хлеб творческой жизни,
но, с другой стороны, он враждебен всякой рутине. Это
ведет нас к самой глубинной причине так называемой
аморальности художников. Художник живет своим про­
изведением точно так же, как беременная женщина жи­
вет своим ребенком. Поэтому в своем поведении худож­
ник имеет право на все то, что способствует росту ребен­
ка. Тогда как человек с улицы не может увидеть в рожде­
нии стихотворения высшей ценности. Говорят, Лаура ска­
зала, что Петрарка не был благороден, раз не желал встре­
чи с ней, поскольку он посвящал ей страстные стихи, она
как нечто само собой разумеющееся полагала, что он был
в нее влюблен и хотел ее. В действительности он нуждал­
ся лишь в необходимом для его поэтического творчества
вдохновении, которое он получал от ее идеализированно­
го образа. Точно так же и так называемая аморальность
Гёте, за которую его порицают столь многие американс­
кие писатели, соответствовала единственно возможному
для него закону роста его великой души. Он нуждался в
импульсе, который он получал от женщин, но не мог ни
на одной из них жениться. Когда этот человек, во всем
остальном достаточно сдержанный, который, кроме все­
го прочего, как высокопоставленный государственный
служащий был вынужден быть весьма осмотрительным,
не заключив официального брака, решился на совмест­
ную жизнь с Христианой (он женился на ней позже и
никогда не считал этот свой поступок таким уж хоро­
шим), то это было проявлением в определенном смысле
такого же настоятельного чувства этического долга, ка­
кое на свой манер испытывает самый строгий пуританин.
Однако самая глубокая причина того, почему вели­
кие люди почти всегда «аморальны», заключается имен401

но в их духовности. Дух не от мира сего. Чтобы проявить­
ся, он нуждается в земном напряжении, так же как стру­
ны скрипки должны быть натянуты, чтобы полилась му­
зыка. Чем более духовным является человек, тем больше
живущих в нем напряжений. И, наоборот, человек с нор­
мальной моралью — это человек, который находится в
максимальной гармонии с землей. Поэтому человечество
еще в доисторическую эпоху осознало, что закон духов­
ного человека должен быть иным, чем закон человека,
привязанного к земле. В этом бытийное основание всех
законов, создававшихся для монахов и священников; они
предписывали жизнь, совершенно аморальную со светс­
кой точки зрения, и поэтому протестантизм был прав,
когда он боролся с соответствующими институтами как с
аморальными. И все же, по сути дела, протестантизм
был неправ, ибо закон духа никогда не тождествен зако­
ну земли. А то, что действительно для духовного человека
(в том отношении, что его закон требует отрицания всех
земных норм), относится и к каждому, в ком главную роль
играет дух: между его духовной и его земной природой
должен существовать огромный дефицит равновесия; его
равновесие должно отличаться экстраординарной лабиль­
ностью. Лишь в том случае, если он обладал аномальной
телесной силой, его великий дух мог быть физически здо­
ров. И в каждом отдельном, известном нам случае он по­
лучал упреки именно по поводу своей морали, как, на­
пример, Иисус со стороны фарисеев.
Из этого вовсе не следует, что мораль — некий пред­
рассудок. Наоборот, даже самая узкая мещанская мораль
лучше для человека с улицы, чем моральная распущен­
ность. Но поскольку мораль как таковая никогда не быва­
ет чем-то большим, чем форма и порядок, то очевидно,
что должны существовать и многие другие разновиднос­
ти законов. И здесь максимально быстро подойти к ис­
тинному пониманию жизни нам поможет индийское по­
нятие «дхармы», толкование которого, просто необходи­
мое для современного мира, я дал в главе «Индийская и
китайская мудрость» своей книги «Творческое познание».
Великий человек имеет право жить иначе, чем средний.
402

Если благодаря жизни, которую средний человек рассмат­
ривает как аморальную, он создает вечные ценности, то
очевидно, что он имеет право на такого рода жизнь даже
с точки зрения общества, ибо он приносит большее бла­
го, чем миллионы моральных граждан вместе взятые. Не­
сомненно, даже самый выдающийся человек никогда не
вправе претендовать на то, что он может причинять вред
другим людям. Но, с другой стороны, не существует не­
винной жизни. Никто не в состоянии посредством сво­
ей специфической сущности и судьбы принести большее
благо, чем то, что в его силах. Каждая благая жизнь, даже
если это слово понимается в обычном моральном смысле
слова, в некоторых отношениях ведет ко злу. Никто не
может сделать большего, нежели взять на себя всю ту
вину, которую приносит с собой его жизнь, подобно тому
как Иисус взял на себя всю вину человечества. Таким об­
разом, каждый может добиться счастья, за исключением
человека, который считает, что он может полностью поло­
житься на свою чистую совесть. Как сказал Альберт Швей­
цер, так называемая чистая совесть, дающая право осуж­
дать других, в действительности есть несомненное изобре­
тение самого дьявола.
А теперь перейдем к заключительному синтезу. А он
лучше всего удастся нам, если мы поставим вопрос таким
же образом, каким он ставился передо мной во многих
американских городах, а именно: породят ли более сво­
бодные моральные взгляды более богатые души? После
всего, что уже было сказано, должно стать ясно, что бога­
тая душа и незаурядный человек не может придержи­
ваться узкоморального образа мышления. Незаурядного
человека характеризует прежде всего то, что в нем глав­
ным является его творческий дух, а следовательно, прин­
цип Да, а не принцип Нет; мораль же как таковая являет­
ся выражением последнего. Кроме того, любая богатая
душа не может не чувствовать, что всякие форма и поря­
док, которые препятствуют полному выражению само­
сти, противоречат ее собственной истине. Сегодня незау­
рядные люди и богатые души находятся в таком же мень-

403

шинстве, как и в любую прежнюю эпоху. Но, пожалуй,
произошло общее повышение уровня понимания. То, что
ранее было чем-то само собой разумеющимся лишь для
человека незаурядного, сегодня стало объективным зна­
нием, которое может постигнуть любой человек самых
обыкновенных способностей. А вследствие этого о воз­
вращении к традиционной морали не может быть и речи.
Однако столь же невозможным представляется и то,
что современное состояние откровенной аморальности,
нормальное лишь как переходная стадия, продлится в те­
чение долгого времени. К тому, что мы уже сказали об
этом ранее, теперь можно добавить следующее: если пре­
восходство состоит в том, чтобы видеть вещи в их истин­
ном взаимном соотношении и самостоятельно управлять
ими таким образом, чтобы это приводило ко всеобщей
гармонии, то в таком случае современная, свободная в
моральном отношении девушка, безусловно, стоит ниже
любой женщины, которая искренне верит в истину ста­
рого порядка. Почему? Потому, что последняя потребно­
сти своей души и ее более высокое развитие считает бо­
лее важным, чем плотское удовлетворение. Насколько я
знаю, на Земле еще никогда не было столь бедного и убо­
гого в душевном отношении поколения, как нынешняя
американская молодежь. Поскольку она не знает ничего,
что сдерживало бы инстинкты, ее душевная жизнь про­
сто не может развернуться. А поскольку бихевиористс­
кая установка ведет ко всеобщему распространению та­
кого взгляда на жизнь, в соответствии с которым человек
понимается всего лишь как животное среди других жи­
вотных, физическое начинает рассматриваться как един­
ственно решающее. Так, чувствительные женщины впер­
вые в истории оценивают ценность любви в соответствии
с ее воздействием на здоровье. Все эти недостатки еще
более усугубляются продолжающимся омоложением расы
и идеализацией молодежи, которая, как мы видели, по
психологическим причинам не способна раскрыть весь
свой жизненный потенциал. Именно поэтому во всех зре­
лых культурах она была окружена множеством полезных
условностей, которые способствовали ее более высокому
404

развитию. Важнейшим же в человеке является душа, по­
нятая как выражение всей эмоциональной сферы в це­
лом. Если эта сфера недоразвита, то свободная мораль
совершенно противопоказана, ибо примитивная душа
нуждается в строгой дисциплине. И здесь мы, похоже,
подошли к самой сути проблемы. Первоочередной воп­
рос заключается не в том, какая точка зрения на мораль
является наилучшей, но в том, позволяет ли человеку
его конкретная ситуация жить той жизнью, которая
соответствовала бы высшей истине. Детям следует
предъявлять любые аргументы, обосновывающие необ­
ходимость их хорошего поведения, пусть даже они не
выдерживают научной критики. Точно так же и у взрос­
лых: важно не то, какие форма и порядок являются тео­
ретически лучшими, а то, в состоянии ли данное лицо
действительно их реализовать и им следовать. А все фак­
ты доказывают, что подавляющее большинство современ­
ной американской молодежи абсолютно не готово к бо­
лее свободной установке. Современные молодые амери­
канцы преимущественно пуритане «наоборот». А посколь­
ку человек представляет собой в первую очередь психи­
ческое существо, то душевная недоразвитость наносит ему
гораздо больший ущерб, чем какое бы то ни было подав­
ление телесных потребностей, ведь последнее всегда вы­
зывает какое-нибудь компенсаторное душевное развитие,
тогда как чисто физическая жизнь сама по себе полнос­
тью удовлетворяет человека и ведет к его прогрессирую­
щей анимализации — к тому, что такая жизнь начинает
считаться единственно ценной. И так действительно об­
стоит дело с теми здоровыми юношами и девушками, ко­
торыми так восхищается судья Линдсей. Телесно они, по
всей видимости, действительно здоровы. Я даже готов
зайти настолько далеко, чтобы признать, что эти юноши
развиты в телесном отношении лучше, чем любые другие
представители рода человеческого последних столетий,
за исключением разве что дикарей.
И все же я с чрезвычайной симпатией отношусь к
современной американской молодежи. Абсолютно есте­
ственно, что поколение, задачей которого является пре405

одоление пуританизма, первоначально впадает в прямо
противоположную крайность. И в любом случае во вре­
мена умирающей веры и все более и более пробуждаю­
щегося интеллекта лишь свободное экспериментирование
может привестик идеям, которые действительно соот­
ветствуют фактам. В этой связи мои симпатии в особен­
ности адресованы тем, кто сам пострадал от собственных
экспериментов: здесь, по сути дела, речь идет о потерях,
понесенных в бою. В том, что касается моральной про­
блемы, впрочем, как и любой другой проблемы нашего
времени, главное зло состоит в том, что интеллектуаль­
ное познание оказалось гораздо более развитым, чем все
остальные душевные функции. Кроме того, основной про­
блемой здесь является также и новая связь между душой
и духом. Совершенство достижимо лишь как результат
органического роста. С другой стороны, лишь истинное
понимание может придать процессу правильное направ­
ление и ускорить его. Здесь мы еще раз, как и в конце
нашего обсуждения проблемы демократии, приходим к
пониманию того, что все культурное будущее Америки
зависит от углубления индивидуального самосознания, и
причина этого кроется именно в удивительном развитии
ее социального сознания. Ибо на том уровне, на котором
решаются проблемы добра и зла, от социального прогресса
ожидать попросту нечего. Никакого общего знаменателя
для закона личности и для закона общества не существу­
ет1 . Форма и порядок общества действительны исключи­
тельно для рассматриваемого в качестве последней ин­
станции множества, точно так же как форма и порядок
отдельной души имеют отношение лишь к ее целостнос­
ти, как бы ни стремились ее отдельные импульсы и фун­
кции к своему полному и самостоятельному выражению.
Но если эти импульсы и функции действительно принад­
лежат более низкому по сравнению с целостностью уров­
ню, почему с точки зрения, всего человека в целом их
специфическими стремлениями можно пренебречь, то
1

Хотел бы здесь заметить, что уже в возрасте 26 лет в своей
книге «Бессмертие» я высказал и доказал эту истину.
406

этого нельзя сказать об индивиде в его отношении к обще­
ству. Последней инстанцией для индивида является его ин­
дивидуальная уникальность. Ей противостоит общество —
в той же мере, что и отдельные импульсы, но только на
другом уровне и в другом направлении. То есть обще­
ство как таковое не обладает душой и душой не яв­
ляется. Оно существует как целое благодаря тому, что в
нем наличествует нечто более низкое по своему статусу,
чем человек. Отсюда более низкий уровень любого кол­
лектива по сравнению с любым отдельным разумным че­
ловеком. Поскольку же общество всегда состоит из от­
дельных душ, оно, естественно, до определенной степени
считается с индивидуальностью своих членов. Однако там,
где интересы отдельного человека сталкиваются с инте­
ресами общества, последнее всегда жестко их ограничи­
вает. Поэтому оно никогда не признает истинных новато­
ров и реформаторов, поэтому оно испокон веков отрица­
ло особенный характер незаурядного человека. Оно не
может признать последней инстанцией отдельную душу.
Поскольку же каждая отдельная душа уникальна, а ее
величие прямо пропорционально дефициту в ней «нор­
мальности» и, с другой стороны, несомненно, существует
общественная жизнь, являющаяся последней инстанци­
ей для себя самой, неразрешимый трагический конфликт
становится неизбежным. Его единственно возможное
разрешение состоит в том, чтобы посредством призна­
ния этого трагизма был создан некий новый бытийный
уровень, на котором оказались бы проблемы меньшей, а
не большей жизненной важности. Лишь на этом уровне
могут быть гармонизированы противоречащие друг дру­
гу интересы отдельного человека и группы. А на том уров­
не, который до сих пор выбирали американцы, — уровне
недостаточной индивидуализации, достичь этого невоз­
можно. Современное состояние Соединенных Штатов до­
казывает это окончательно. Социальное сознание разви­
то там сильнее, чем где бы то ни было в мире. Индивид
же, напротив, кажется недоразвитым, как ни у одного
другого цивилизованного народа. А поскольку все духов­
ные ценности создаются и могут быть созданы только
407

индивидом, то никакая социальная система, даже самая
совершенная и воплощенная в людях самой высокой со­
циальной морали, никогда не сможет компенсировать
отсутствия в полной мере развитых индивидуальностей.
В заключение я хотел бы более подробно по сравне­
нию с тем, что нами уже было сказано, поговорить о воз­
можности создания великой цивилизации на моралисти­
ческом фундаменте. Я говорю: «моралистическом», а не
«моральном», ибо основания любой здоровой обществен­
ной жизни, само собой разумеется, всегда моральны, ибо
мораль есть не что иное, как форма и порядок вообще. С
этой целью я хочу попытаться в нескольких словах пока­
зать, что в американской жизни уже сегодня представля­
ется образцовым. Мне проще всего сделать это, проком­
ментировав один фрагмент книги Люсьена Ромера «Qui
sera le maître, l'Europe ou I Amérique?». Ромер пишет (с. 158):
«Американская демократия воспитывает массы посред­
ством морализма, тогда как европейские кормят их ин­
теллектуализмом. Культура (чистой) совести и правил
практической жизни оказалась социально более эффек­
тивной, чем абстрактное знание и интеллектуальный пред­
рассудок. Определение социальной ситуации в Соединен­
ных Штатах можно дать в нескольких словах: свобода
мышления, но равенство и догматизм в том, что касается
поведения». А на с. 160 он продолжает: «Пуританизмом
объясняется как индивидуализм мышления и веры, так и
моральный коллективизм». Действительно, заставить ра­
зумных людей одинаково мыслить можно, лишив каждо­
го из них их индивидуального интеллекта. Но, пожалуй,
возможно создание общества единого в своем поведении
и привычках. В этом смысле все культуры, в которых гос­
подствует единообразие, основаны на ином, нежели ин­
теллектуальный, фундаменте. Если же акцент делается на
развернутом в поведении и привычках моральном эле­
менте, а соответствующая мораль в целом соответствует
тому лучшему, что есть в человеке; если, с другой сторо­
ны, идеи, религиозные представления и мнения считают­
ся не имеющими значения, то самые различные, даже

408

враждебные друг другу индивиды могут ощущать себя
как единство. В прежние эпохи необходимым в качестве
скрепляющего элемента, как правило, выступала религия;
так, Константин Великий, самый беззастенчивый макиа­
веллист всех времен, сделал христианство государствен­
ной религией, поскольку не нашел никакого другого сред­
ства вновь собрать воедино центробежные силы Римской
империи. В Соединенных Штатах религия также играет
значительную роль. Но странным образом церкви отста­
ивают там прежде всего не догматы, а мораль; именно по
этой причине римско-католическая церковь там, и только
там мирно сотрудничает с протестантской. Подобные фак­
ты демонстрируют нам, что в конечном счете «морализм»
представляет собой господство «привычки» над мышле­
нием, чем только и объясняются основные понятия аме­
риканской философии, а привычка есть самое консерва­
тивное и обязывающее явление жизни. В таком случае
решение о ценности чего-либо зависит от свойств усво­
енной привычки, и в этом отношении против американс­
кой морали, вне всяких сомнений, можно выдвинуть бо­
лее чем достаточное количество аргументов; с точки зре­
ния признания любой духовной ценности привычки, ко­
торые противодействуют развитию и повышению созна­
ния собственной уникальности, покажутся просто-напро­
сто дурными. Но здесь мы должны вспомнить о том, что
американская цивилизация — не только в данный мо­
мент, а по самой своей сути — есть массовая цивилиза­
ция, и о том, что она целиком зависит от успешного сли­
яния самых разнородных элементов. Если мы примем это
в качестве своего исходного пункта и, вспомнив о том,
что во всем мире начинается эпоха масс, сравним амери­
канскую бесконфликтность со спорами и озлобленнос­
тью, царящими в большинстве других стран, то должны
будем признать, что с точки зрения современных ус­
ловий Америка дает пример первого в современную
эпоху удовлетворительного решения проблемы об­
щества. Она заложила самый прочный социальный фун­
дамент из всех существовавших до сих пор. И нет при­
чин, которые помешали бы тому, чтобы позднее на этом
409

фундаменте поднялось величественное и прекрасное зда­
ние. Одним из самых многообещающих признаков воз­
можности этого является, как мне кажется, тот факт, что
лишь в Америке женщины до сих пор находят удоволь­
ствие в обществе друг друга и что чувство солидарности
или стремление к общему благу там, кажется, сильнее,
чем чувство соперничества. Человеческая природа неиз­
менна, по крайней мере, природа женщин — консерва­
тивной половины человечества; женщина никогда не была
по своей природе общительной и никогда такой не ста­
нет. И если американские женщины настолько успешнее
сотрудничают, чем женщины во всех других странах, то
для этого должна существовать какая-то особая причина.
Ею является не что иное, как органически присущий
Америке морализм. Если во внимание принимаются лишь
поведение и привычка, а на усмотрение отдельного чело­
века оставляется все остальное и если, кроме того, каж­
дая женщина видит источник своей жизни в моральном
долге, то действительно нет никаких причин, в силу кото­
рых она не сможет играть в общественной жизни такую
роль, какую она еще не играла никогда и нигде. Слишком
низкая оценка интеллектуальных и художественных цен­
ностей, которая сопутствует любому безраздельно господ­
ствующему морализму, несомненно, имеет очень серьез­
ные негативные последствия. Но эти ценности отнюдь не
единственные жизненные ценности. И здесь я хотел бы
показать, что даже современная, очень односторонняя
американская цивилизация обещает нечто позитивное и
великое, если только она продолжит развиваться в пра­
вильном направлении.
А в морализме есть один элемент (упоминание о ко­
тором я намеренно приберег для заключения), который
делает развитие в правильном направлении в высшей сте­
пени вероятным. Это — американский оптимизм. До сих
пор мы рассматривали его лишь как компенсаторное яв­
ление. Но на него можно взглянуть и иначе. Оптимизм
есть одно из естественных следствий морализма. Евро­
пейский XVIII век был оптимистичным, так же как был
оптимистичен и Древний Китай. Причина этого состоит в
410

том, что пессимистическое (и в то же время моралисти­
ческое) мировоззрение представляет собой contraditio in
adjecto, поэтому такая установка никогда не была дли­
тельным историческим фактором, как бы ни велико было
число разделявших ее отдельных умов; даже мировоззре­
ние южного буддизма было вопреки букве учения Будды
оптимистичным. Идея, лежащая в основании любой раз­
новидности морализма, состоит в том, что жизнь должна
становиться лучше, чем она есть сейчас, а это очевидным
образом предполагает, что она может идти к лучшему и
что жизнь сама по себе не является злом. Если центр
жизни заключается в знании, вере или любви, то песси­
мизм как фундаментальная установка вполне возможен;
но он невозможен, если определяющим является мораль­
ное начало. Это поможет нам понять, каким образом по­
томство мрачных отцов-пилигримов смогло развиться в
жизнерадостных, добродушных, экзальтированных амери­
канцах наших дней. Если же на это наследие окажет вли­
яние более глубокое понимание, то прирожденный опти­
мизм почти наверняка приведет к такому улучшению жиз­
ни, что она сможет устоять перед той критикой, которую
нынешний морализм выдержать еще неспособен.

КУЛЬТУРА

Из предыдущей главы, кроме всего прочего, выясни­
лось, что моральный порядок не выражает всего порядка
жизни в целом, а представляет собой составную часть
некоего более общего порядка. Именно это имели в виду
китайцы и греки, когда они говорили о морали. Когда
Платон, самый совершенный представитель культуры
Афин, самой радикально эстетической культуры всех вре­
мен, учил, что в конечном счете в основании мира лежит
идея «блага», когда столь великодушные и культурные
древние китайцы определяли мораль как «окультуренную
природу», то очевидно, что все они имели в виду нечто
гораздо более всеохватывающее, чем то, что понимали
под моралью пуритане. В действительности они имели в
виду то, что мы сегодня в противоположность, с одной
стороны, сырому материалу, а с другой — чисто техни­
ческому приданию формы называем культурой. Действи­
тельно ли понятие культуры воплощает собой конечную
цель коллективного человеческого стремления к совер­
шенствованию? Безусловно. Конечно, идеалы высшей ду­
ховности находятся по ту сторону области возможного
земного осуществления, а средством их реализации явля­
ются не нашедшие разрядки земные напряжения 1 . И все
же духовные ценности могут быть на длительный период
сообщены исторической жизни. Это может произойти,
если всеобщее признание в качестве того, что в итоге
имеет решающее значение, получают как они сами, так и
их образцовое воплощение. В таком случае все матери­
альные явления жизни становятся частью некоего духов­
ного порядка, а всякое индивидуальное стремление к иде1

Ср. подробное обсуждение этой проблемы в главах «История
как трагедия», «Смерть и вечность», «Этическая проблема» и
«Сфера действия природы» моей книги «Возрождение».
412

алу получает соответствующие его фактическому душев­
ному состоянию каналы. В «Новом мире» я писал о куль­
туре, что в ней всякая жизненная форма кажется непос­
редственным выражением духа — это именно то, о чем
говорится в предыдущих фразах. Тем самым культуру
принципиально и в некотором смысле исчерпывающе
можно было бы определить как некий возвышающийся
над природой уровень. Это определение как таковое им­
плицитно подразумевает, что все порядки жизни, не только
моральный, но и религиозный, не говоря уже о эстети­
ческом и интеллектуальном, являются составными частя­
ми более общего порядка культуры. Однако краткого ре­
зюме здесь явно недостаточно; мы должны получить пол­
ную и ясную картину обстоятельств дела. В контексте
данной книги это совершенно необходимо, ибо в Амери­
ке, несмотря на весь ее идеализм, еще полностью отсут­
ствует какое бы то ни было национальное стремление к
культуре.
Задача, которая стоит перед нами в этой главе, не
слишком сложна, ибо определение смысла, сферы дей­
ственности и высшей цели морали имплицитно уже дало
нам конкретную картину (а не одну лишь абстрактную
формулу) истинного значения понятия культуры. Куль­
турным человеком является тот, кто самостоятельно орга­
низует в гармоничное целое все многообразие своей при­
роды и руководит им, подобно тому как дирижер дири­
жирует оркестром. Моральным человеком не только в выс­
шем, но и в единственно истинном смысле является тот,
кто все свои силы, вне зависимости от того, добры они
сами по себе или злы, ставит на службу добру. Эстети­
чески совершенен тот, кто все без исключения свои им­
пульсы реализует в столь гармоничной взаимосвязи, что
даже то, что само по себе безобразно, в качестве состав­
ной части прекрасного, самого по себе целого, также ста­
новится прекрасным. Тот, чей жизненный центр заклю­
чается в понимании, тогда достигает своей полной реали­
зации, когда постигает подлинный смысл всех вещей в
его истинной взаимосвязи со смыслом мира в целом. А
человек, совершенный в эмоциональном отношении, спо413

собный к великой любви, использует свои природные
инстинкты и импульсы аналогично тому, как, например,
Шопен использовал волны звуков и т. д. Очевидно, что
все эти ценности вместе с эмпирическими средствами
своего осуществления составляют достояние и собствен­
ность человека, при отсутствии любой из них истинное
совершенство становится для него недостижимым. И эта
истина независима от любой отдельно взятой метафизи­
ческой или религиозной доктрины; человек в первую оче­
редь и по самой своей сущности «целый», поэтому, если
он хочет достичь своего собственного осуществления,
«целостность» должна быть его приоритетной целью. Часть
его самого, которая перестает ему принадлежать, как толь­
ко он перестает соотносить ее со своим внутренним ду­
ховным центром, рано или поздно разовьется в нечто со­
вершенно чуждое тому духу, которым он одержим. Од­
них этих размышлений достаточно для развенчания сказ­
ки о безусловной ценности всякой односторонне разви­
той цивилизации. Если она воплощает даже самую совер­
шенную и самую высокую моральность, оставляя в то же
время без внимания красоту, любовь и истину, то она
либо уродлива, либо больна. Лучшей иллюстрацией этого
является пуританская Америка. В ее раннюю суровую
эпоху красота была для нее в лучшем случае чем-то по­
верхностным, а в худшем — непосредственным злом.
Сегодня в той мере, в какой речь идет о сознательном
намерении, ценность красоты, как правило, чрезмерно
акцентируется. Но поскольку бессознательным Америки
все еще руководят фундаментальные пуританистские
силы, там почти невозможно встретить истинное, изна­
чальное и непроизвольное чувство прекрасного. Одна
только мысль о возможности стандартизации «прекрас­
ного» служит этому доказательством. Красота всегда свя­
зана с правильным соотношением частностей и господ­
ствующего центра. Гостиная не будет красивой, сколь бы
ценными ни были украшающие ее предметы, если они не
гармонируют с уникальной личностью ее хозяйки. Аме­
риканцы этого не понимают. Они не видят различия между
прекрасным и милым, симпатичным, поэтому женщины,
414

которых они сами считают красивыми, на самом деле,
как правило, не более чем миловидны, тогда как миловид­
ность находится в таком же отношении к красоте, как подетски понимаемая популярность к духовным ценностям.
В этой связи стоит выяснить исторические предпосылки
пуританизма. Его корни уходят в иудаизм и раннее хрис­
тианство. А Ветхий завет целиком основывается на осоз­
нанном напряжении между волей Господа и недостаточ­
ностью человека, поэтому евреи никогда не порождали
собственной культуры, а достигали ее посредством чрез­
вычайно гармоничного приспособления к внешнему миру;
этим объясняются все ее непривлекательные черты. С
другой стороны, духовный принцип, единственный при­
знаваемый евреями принцип — принцип этоса, обуслов­
ливает постоянное движение и отрыв от земли. В этом
же и духовные корни исключительного динамизма аме­
риканцев. Что же касается раннего христианства, то его
специфическое презрение к красоте является духовной
предтечей американской идеализации «человека с ули­
цы». Но, с другой стороны, именно раннее христианство
является иллюстрацией той истины, что односторонне
развитая культура не может быть признана наилучшей. У
талантливых народов христианство могло оставаться тем,
чем оно было изначально, лишь до тех пор, пока оно пред­
ставляло собой оппозицию господствовавшей у этих на­
родов культуре, которая, в свою очередь, основывалась
на чувстве прекрасного. Стоило ему победить, как самым
глубоким деятелям, которыми когда-либо располагало
христианство, первым греческим отцам церкви, стало ясно,
что христианская любовь вовсе не противостоит красоте
и мудрости; предложенное ими решение этой дилеммы
состояло в том, что красота, мудрость и любовь являются
различными выражениями одного и того же изначально­
го духа, образуя тем самым триединство. Однако еще за­
долго до этого более совершенное и одновременно более
научное выражение для лежащей в основании этой тео­
рии фундаментальной истины нашли древние китайцы:
согласно их мудрости, глубина не глубока, если она не
выражается как красота и изящество поверхности; то есть
415

интеллектуальное и моральное совершенство, если оно
действительно имеет место, должно находить также и
эстетическое выражение. Таким образом, древнекитайс­
кий морализм обладал не одной координатой, как амери­
канский, а тремя; отсюда всесторонность, «субстанциаль­
ность» (в смысле средневековой философии) и великоду­
шие древнего китайца. Нам же философия понимания
смысла позволит в полной мере уяснить эту в прежние
эпохи более или менее нечетко понимаемую истину. В
любой сфере жизни действует закон корреляции смысла
и выражения1. А высшее выражение совершенства оче­
видным образом воплощает в себе утонченная красота.
Почему? Потому, что легкость является истинным симп­
томом окончательной победы над тяжеловесной неуклю­
жестью. Там, где присутствует последняя, она всегда яв­
ляет собой доказательство того, что материя еще не по­
беждена духом. Так, символом победы над силой тяжести
является не подавляющий своими размерами небоскреб,
а полет птицы. Этим объясняется, почему самые утончен­
ные формы морального совершенства испокон веков не­
произвольно именовались проявлением «моральной кра­
соты», причем это касается даже тех твердолобых хрис­
тиан, которым любое ослабление нравственной строгос­
ти внушало отвращение.
На уровне выражения действительно нет ничего, что
находилось бы по ту сторону красоты. А иначе и быть не
может, ибо лишь красота представляет собой совершен­
ные пропорции и гармонию, а последние, в свою оче­
редь, неизбежно проявляются как красота. Поскольку же
даже моральный идеал воплощает тот, кто в полной мере
руководит целым оркестром своих полностью согласован­
ных друг с другом сил, то одно это соображение устраня­
ет саму возможность сомнения в том, что культура, и ничто
иное, представляет собой земное воплощение благой жиз­
ни. Однако самая глубокая причина, почему дело обстоит
и должно обстоять именно так, заключается в следую1

Эта центральная идея моей философии подробно освещается
в моей книге «Творческое познание».

416

щем: совершенная культура не только представляет со­
бой осуществляющуюся в соответствии с эстетическими
законами гармонизацию и интеграцию многообразных и
противоречивых тенденций, существующих как в самом
человеке, так и в его отношении с ближним: под ней по­
нимается высшая гармония материи и духа вообще, взя­
тых как во всех их постоянно изменяющихся аспектах в
измерении одновременности, с одной стороны, так и в их
отношении к настоящему, прошлому и будущему в изме­
рении последовательности — с другой.
Прежде всего обратимся к измерению одновремен­
ности. Тайна воплощения необъяснима. Однако не под­
лежит никакому сомнению, что человек есть духовное
существо, которое не может быть ни совершенным, ни
счастливым, если он не хранит верность закону духа, и
что одновременно он столь же глубоко связан с матери­
ей, как мысль с выражающими ее словами. Поэтому гар­
монизация материи и духа — или смысла и выражения —
является первой и высшей необходимостью. Высший
смысл того, что обозначает слово «дух», может быть вы­
яснен лишь в последней главе этой книги. Но сейчас нам
и не нужно давать окончательные определения, ибо каж­
дый человек непосредственно ощущает себя как преж­
де всего духовное существо. Сознание собственной иден­
тичности отражает единство духа (в самом широком смыс­
ле), а не единство материи. Все составные части находя­
щейся на более низком уровне души: эмоции, страсти,
склонности, инстинкты и импульсы, которые человек не
пронизал и не наполнил своим духовным единством, а
значит, и не превратил их тем самым в средства выраже­
ния, фактически остаются для него частями внешнего
мира. В том, что касается тела и его функций, всякое про­
никновение неизбежно имеет свой предел; красота и изя­
щество не могут быть навязаны силой. Но в том, что ка­
сается души, такого предела, по всей видимости, не суще­
ствует; отсюда «ты должен» всех религиозных и культур­
ных систем, относящееся ко всему, что непосредственно
затрагивает душевную жизнь. Как психологическая сущ­
ность человек может стать «целым», то есть полностью
417

интегрированным; обитающий в самых глубоких слоях
его внутреннего мира дух действительно способен про­
никнуть всюду и подчинить себе все. А потому это «долж­
но» получиться, ведь человек отличается от животного
только тем, что он есть воплощенный дух, он не подчиня­
ется более низким порядкам и остается верным самому
себе. Теперь нам, пожалуй, должно стать ясно, почему
лишь культурное состояние, а не природное, пусть даже
самое совершенное, является для человека в подлинном
смысле естественным: он не может, как это делает любое
животное, правильно ориентироваться в космосе, пока
не превратит всю имеющуюся в его распоряжении мате­
рию в средство выражения духа. Лишь культурный чело­
век, который, подобно управляющему оркестром дири­
жеру, контролирует все без исключения свои жизненные
силы, пребывающие в состоянии оптимального взаимно­
го равновесия, равен животному в совершенстве. И лишь
в таком случае он может быть по-настоящему счастлив.
Человеческая жизнь всегда представляет собой трагедию,
никому и никогда не удавалось избежать ударов судьбы и
разочарований. Однако одухотворенный человек и в стра­
дании не утрачивает радости. Тогда как длительное, бес­
просветное и безнадежное несчастье является уделом всех
тех, кто не ищет внешних средств, позволяющих устра­
нить дефицит внутреннего равновесия. Им ничего не смо­
жет помочь; ведь человек еще наделен свободной волей и
пониманием, способными изменять действительность, не­
счастье на самом деле означает грех.
Это то, что касается измерения одновременности. Из­
мерение последовательности мы подробно рассмотрим
несколько позднее. Однако кое-что мы можем сказать
прямо сейчас: поскольку жизнь, по сути дела, представ­
ляет собой своего рода мелодию, а ее целостность пред­
шествует каждому отдельному такту, то всякая жизнен­
ная форма, настоящее бытие которой не согласуется пра­
вильным образом с будущим и прошлым, неизбежно яв­
ляется ошибкой, которая рано или поздно будет выявле­
на живым опытом. Поэтому каждое истинно культурное
состояние, с одной стороны, сознательно основывается
418

на традиции, а с другой — чувствует себя ответственным
за будущее как составную часть своего настоящего.
Рассмотрим теперь те главные моменты сегодняшне­
го состояния Соединенных Штатов, которые показались
нам негативными, под новым углом зрения. До сих пор
Америка была слишком односторонне моралистичной. Для
простых душой завоевателей, какими были ранние маго­
метане, односторонний морализм полностью подходит. Но
как только жизнь становится более богатой, он обуслав­
ливает искажение многих жизненных тенденций; имен­
но поэтому поздние пуритане были и остаются столь не­
искренними, тогда как главными добродетелями пуритан
ранней эпохи были как раз правдивость и искренность.
Не может быть искренним тот, кто вытесняет и скрывает
все, что в нем есть живого. В Америке господствует жи­
вотный идеал, он воплощает собой истинное значение
идеала высокого жизненного стандарта. Но с его помо­
щью невозможно достичь оптимального равновесия между
духом, интеллектом, душой, телом и внешним миром че­
ловека. Ведь человек лишь тогда правильно ориентиро­
ван, когда в нем доминирует его внутренний мир. Это в
столь малой степени имеет отношение к Америке, что
идеал высокого жизненного стандарта, разделяемый по­
давляющим большинством населения, пронизывает прак­
тически все идеальные стремления американцев нашего
времени, что означает полное искажение, извращение и
искривление истинных взаимосвязей. Отсюда и амери­
канская неполноценность почти во всех культурных сфе­
рах — исключения только подтверждают правило, ибо
важным является лишь репрезентативное. В Америке
нет и пока не может быть национального искусства, за
исключением негритянского, ибо искусство предполага­
ет такое доминирование внутреннего, что оно способно
самостоятельно преобразовывать внешнее. Нет и такой
американской философии, которая представляла бы со­
бой нечто большее, чем одно из проявлений животной
тенденции приспособления к окружению и формирова­
ния наиболее оптимальных для него привычек. Не суще-

419

ствует и изначального чувства прекрасного. Выгода есть
все. Пожалуй, еще никогда не существовало народа, ко­
торый так мало использовал бы природные красоты сво­
ей страны и который как при строительстве городов, так
и в преобразовании всей своей жизни в целом уделял бы
столь незначительное внимание понимаемым как само­
стоятельная цель эстетическим ценностям. Современный
американец не находится в гармонии ни с самим сбой, ни
с окружающим миром. Принципиально то же самое, что
обусловливает непривлекательность евреев, заставляет ка­
заться непривлекательным целый континент, самой при­
родой предопределенный к красоте, и все больше и боль­
ше уродует способные к пониманию прекрасного умы и
души. Все более непривлекательными становятся язык,
высказывания. Материализм и бихевиоризм неумолимо
преобразуют души в соответствии со своими установка­
ми и принципами. За женщиной, которая судит о ценно­
сти любви по ее воздействию на здоровье, никто не при­
знает душевной красоты. Красота же есть не что иное,
как нормальное выражение полностью осуществленного
смысла.
В Америке действительно везде и всюду практически
отсутствует чувство верных пропорций. Можно ли счи­
тать высшей целью только производство и потребление
материальных благ или обладание деньгами как таковое?
Зачем нужно богатство, если отсутствует ориентирован­
ная на саму себя и полнокровная жизнь, которая только
и дает ему его подлинный смысл? Насколько искажена
американская установка именно в этом отношении, дока­
зывает даже то соображение, что деньги являются выс­
шей целью лишь для скупца, а американец как тип ни в
коей мере не скуп. Во всем прочем идеал обладания, по­
нимаемого как самостоятельная цель, сводит ad absurdum
представление, что человек (за исключением скупца, ко­
торым, повторюсь, американец не является!) никогда долго
не думает о том, что он имеет; данное необходимо ему
лишь как исходный пункт или базис для новых побед и
достижений. Так мы переходим к американской идеали­
зации достижений. Поскольку не только объективная цен420

ность, но и субъективное счастье является функцией внут­
ренней структуры человека, то зачем нужны все дело­
вые качества, если ни в них, ни посредством них человек
внутренне не растет? Точно так же не имеет никакой
ценности и знание без понимания — основной характе­
ристики того, что американцы понимают как information;
только понятое знание представляет собой ассимилиро­
ванный и одухотворенный человеком сырой материал,
понимание же действует изнутри вовне, а не наоборот,
однако признанного в национальном масштабе «изнут­
ри» в Соединенных Штатах еще нет. Это показывает нам,
что по-американски понятое воспитание ни в коей мере
не ведет к культуре. В сколь малой степени воспитание
вообще может рассматриваться как путь к культуре, до­
казывает тот факт, что американцы в большинстве своем
говорят о тех учебных заведениях, которые им довелось
посещать, как о ступенях официальной карьеры, и что
высшим идеалом для них является накопление ученых
званий. Вне всякого сомнения, с девушками дело обстоит
значительно лучше, однако к большинству нынешних
мужчин все вышесказанное, к сожалению, имеет непос­
редственное отношение. Их истинное отношение к куль­
туре выявляется благодаря их жизненному ритму, кото­
рый требует отпуска в глуши как идеального отдыха от
деловой жизни в Сити: техническая и анималистическая
жизни находятся на одном уровне. Американское при­
страстие к странствиям и лагерной жизни имеет иное
значение, чем та радость, которую получает европейский
человек, проведя несколько недель вблизи природы; оно
означает, что уровень истинной культуры все еще нахо­
дится вне поля его зрения. Американец окружает себя
всем мыслимым комфортом, а затем вновь ведет лагер­
ную жизнь, как индеец, подобно тому как кочевник чере­
дует зимние и летние пастбища. Против такого образа
жизни нечего было бы возразить, если бы, как это ут­
верждают бихевиоризм и прагматизм, человек был жи­
вотным. Но это не так. Если он вообще пробудился к ду­
ховному сознанию, то он может достичь того совершен­
ства в себе самом и своем отношении к окружающему
421

миру, какое естественным образом воплощает любое
животное, только в том случае, если он посредством ду­
ховной инициативы и осмысления жизни создает необ­
ходимую гармонию на уровне культуры. Зоолог мог бы
сказать, что человек как вид животного характеризуется
свободной волей, духом изобретателя и способностью
ошибаться. Поэтому в качестве человеческого животного
он никогда не сможет прийти к совершенству, пока он
стремится следовать животному идеалу, чего, что очень
характерно, не делает ни одно «дикое» племя. Именно
дикарь живет определенной духом жизнью, поскольку для
него все внешнее является символом внутреннего. Аме­
риканские прогрессисты могут думать все что угодно,
именно когда для человека главным является здоровье,
естественность и т. д., когда он отмахивается от духовно­
го и морального порядка как от «надувательства» (bunk* ),
он не находится в гармонии с природой. И это в тем боль­
шей степени так, чем большего прогресса он добивается
в отдельных областях. Конечным и общим результатом
следования всем этим ошибочным установкам будет ка­
рикатура, всеобщая органическая деформация, ведущая
к девитализации. Жизнь в Соединенных Штатах неесте­
ственна, но не потому, что она чересчур технизиро­
вана, а потому, что внутренней структуре человека еще
не удалось сложить свои недавно обретенные способнос­
ти в органическое, контролируемое изнутри целое, что
удалось на своем особенном уровне вавилонянам и егип­
тянам. А ведь эти древние народы в технической области
были более развиты, чем мы.
Пойдем дальше. Исчерпывающее значение того, что
мы говорили об отсутствии у американцев радости, полно­
стью прояснится лишь после того, когда мы рассмотрим
вопрос С точки зрения культурного идеала. Радость — это
естественное выражение гармонии внутреннего и внеш­
него миров, поэтому все нормальные дети радостны. Но
дети как животные; для того, чтобы цивилизованный
взрослый достиг длительного состояния радости, его об* Трескучие показные фразы, болтовня (англ.).
422

щая установка должна допускать свободную игру всех
без исключения его энергий. Там, где этому постоянно
препятствуют любого рода психические оковы, радость
жизни исключена. Разумеется, я ни в коей мере не защи­
щаю недисциплинированность и разнузданность. Ребенок
радуется надлежащей дисциплине, ибо ее закон удержи­
вает его в гармонии с природой. Точно так же каждый
взрослый, еще не достигший той ступени внутреннего
развития, на которой он может мгновенно ad hoc? со­
здать форму и порядок, соответствующие данной ситуа­
ции, нуждается в определенной системе механизмов сдер­
живания. Впрочем, они необходимы для раскрытия ду­
шевного потенциала точно так же, как натяжение струн
для извлечения музыкальных звуков. Но если эта система
мешает развертыванию жизненных сил, вместо того что­
бы высвобождать или реконструировать их, то это зна­
чит, что она неисправна, какие бы идеалы она ни вопло­
щала. И самым зримым признаком ущербного порядка
является именно отсутствие и отрицание радости. Воз­
можно, даже весьма вероятно, что сегодня в Соединен­
ных Штатах среди влиятельных и заслуживающих вни­
мания людей уже не так много сознательных пуритан,
однако тем мощнее действует дух этого типа в бессозна­
тельном всей нации в целом. Отсюда бессознательный
утилитаризм, полагающий необходимым доказывать оп­
равданность радости посредством рассуждений о ее
пользе. Поэтому повсюду в Америке место радости зани­
мает удовлетворенность. Сюда уходят и самые глубокие
корни не вполне нормальной антипатии американцев ко
всякого рода средствам возбуждения. Жизнь, чтобы в
своем росте выходить за рамки данного состояния, нуж­
дается в постоянной стимуляции. Поэтому принципиаль­
ная антипатия к тому, что к ней ведет, представляет со­
бой антипатию к культуре. Отсюда безотрадность обще­
ственной жизни Соединенных Штатов. Оригинальность
мышления или бытия внушает ужас, тогда как она долж­
на быть идеалом. Тот, кто хочет выделиться, рассказыва* Специально для данного случая (лат.).
423

ет истории — неутомимо, бесконечно, беспрерывно, без­
надежно. Искусство ведения беседы здесь неизвестно.
Если американцы принимают гостя, который обещает быть
интересным, то, как правило, они обращаются с ним как
с представшим перед судом преступником: он подверга­
ется безжалостному перекрестному допросу, его застав­
ляют говорить, пока он не станет подобен выжатому ли­
мону. После одного такого званого вечера в Нью-Йорке
я, устрашась преждевременной смерти, попросил впредь
делать в моем случае различие между ужином и судеб­
ным разбирательством. Каждое же культурное общество,
наоборот, во все эпохи знало, что праздник, чья художе­
ственная структура изымает его участников из их нор­
мального состояния и заставляет их забыть банальную
повседневную жизнь, есть нечто бесконечно более цен­
ное, чем любой серьезный бизнес. Так, чудо греческой
философии в значительной мере обязано своим возник­
новением тому вдохновению, которое посещало участни­
ков длительных застолий. А как обстоит в этом отноше­
нии с официальными завтраками, обедами и ужинами в
Америке? Они сухи как в физическом, так и в духовном
и душевном смысле, а беседы за десертом, которые прихо­
дится выслушивать часами, могли бы ввести нашего Твор­
ца во искушение проклясть свои всеведение и вездесу­
щесть... Однако и общеупотребительные в Америке сред­
ства возбуждения враждебны культуре. Здесь также не­
возможность выразить себя в правильных пропорциях
приводит к карикатурам. Американец обожает сенсации
и эксцентричность, ибо для него заказано быть ориги­
нальным. Слишком недоверчиво относясь к вдохнове­
нию, он в своих мимолетных настроениях склонен к силь­
ным преувеличениям, а в своих высказываниях являет­
ся самым большим энтузиастом в мире, ибо его реаль­
ная жизнь представляет собой саму трезвость. То же
самое относится и к самому распространенному напит­
ку. Я хотел бы, чтобы кто-то, кто знает в этом толк, на­
писал историю и психологию коктейля. В его лице мы
имеем одно из самых экстраординарных изобретений
всех времен. Коктейль не только одурманивает, вместо
424

того чтобы возбуждать, — его подлинная сущность со­
стоит в смешении неподходящего с несоединимым. В
этом, несомненно, есть глубокий смысл: коктейль дол­
жен быть вредным и не должен быть по-настоящему
вкусным, одним словом, он представляет собой эксцент­
ричное выражение пуританизма.
Америка не знает настоящей радости, а знает лишь
удовлетворенность; она полагает, что комфорт равнозна­
чен культуре. Это доказывает поистине потрясающий
дефицит чувства пропорции. И то же самое имеет место
на всех уровнях. Социалистическая структура нации в
той же мере оправданна, что и индивидуалистическая.
Однако если ее социализм заходит столь далеко, что он
начинает подавлять индивидуалистические стремления, то
это значит, что в нем есть нечто болезненное. Точно так
же обстоит дело и с демократией в ее отношении с арис­
тократией. Когда сама по себе potentia* продуктивная
предпосылка равенства не оставляет пространства для
признания ценности уникальности, тогда то, к чему это
приводит, более враждебно духу жизни, чем воздействие
любой системы, которая не осознает естественных прав
человека, но делает акцент на ценности. В таком случае
жизнь неизбежно разлагается, какими бы благоприятны­
ми ни казались ее внешние обстоятельства, ибо тогда че­
ловек не может пребывать в гармонии с миром и самим
собой. Этим объясняется подавляющее большинство тех
явлений американской жизни, которые можно объяснить
(а при удаче даже и исправить) при помощи психоанали­
за. Ни культурное, ни более высокое, ни даже просто ис­
тинно моральное состояние недостижимы в случае при­
знания того тезиса, что равенство представляет собой иде­
ал, а существующие различия несущественны.
Теперь мы в состоянии понять высший смысл амери­
канской прогрессивности и дать его точное определение.
Универсум — самая консервативная вещь в мире; кажет­
ся, что ему доставляет удовольствие вновь и вновь повто* Здесь: потенциально (лат.).
425

рять самого себя в течение триллионов и триллионов лет.
Это имеет отношение и ко всему живому, ибо оно, чтобы
продолжаться во времени, должно приспосабливаться к
рутине мертвой материи. Именно поэтому низшие суще­
ства, от бацилл до погрязших в рутине чиновников, наи­
лучшим образом приспособлены к мировому процессу.
Тем не менее жизнь по своей сущности не является рути­
ной. В своем противостоянии мертвой материи она воп­
лощает принципы творчества, свободы, инициативы, из­
менения и новации, и тем в большей степени, чем выше
ее уровень и качество. Именно благодаря этой борьбе
человек смог стать властелином мира. Поскольку приро­
да как таковая не воплощает собой принцип изменения,
самое минимальное изменение, вызванное человеком,
могло привести к последствиям, грандиозность которых
не имела никакого отношения к величине приложенного
человеком усилия. Однако прогресс, как его понимают
Соединенные Штаты, не отражает всей истины жизни.
Человек не только интеллектуальное и моральное суще­
ство; для него не может быть истинного прогресса,если
не прогрессирует весь человек, а только его интеллект и
плоды интеллектуальной деятельности. Но прежде всего
американская идея прогресса не соответствует жизнен­
ным реалиям потому, что она пренебрегает фактами и
ценностями традиции.
Здесь мы переходим ко второй части нашего тезиса о
культуре, в соответствии с которым культура представля­
ет собой правильную пропорцию не только в измерении
одновременности, но и последовательности. Жизнь есть
своего рода мелодия. Целое предшествует каждому от­
дельному такту. Поэтому любое настоящее состояние
внутренне едино со всем прошлым и со всем будущим.
Но это означает: если настоящее не чувствует себя в пол­
ной мере ответственным как за прошлое, так и за буду­
щее, то его установка порочна, что на уровне фактов не­
избежно должно привести к самым печальным послед­
ствиям. В Европе дворянин оказался гораздо более живу­
чим, нежели буржуа, поскольку каждое новое поколение
ощущало свое единство со всей семейной историей, как

426

прошлой, так и будущей, а тем самым чувствовало перед
ней свою ответственность. Именно это, а не культ про­
шлого составляет душу дворянского традиционализма, при
этом все равно, потомки ли облагораживаются благодаря
предкам, или же, как в Китае, предки вместе со своими
потомками поднимаются или опускаются по социальной
лестнице, — главное то, что существует неразрывная связь
прошлого, настоящего и будущего. А о ней-то сегодняш­
ние американцы не имеют никакого понятия. Часто они
даже гордятся отсутствием прошлого (или, скорее, уверя­
ют в этом: в действительности ни один народ мира так не
горд любой семейной историей, которой он может похва­
статься). В тем большей степени они убеждены, что буду­
щее принадлежит им. На заре истории Соединенных
Штатов такой установке мало что можно было противо­
поставить; пожалуй, такие ощущения свойственны любо­
му молодому народу, завоевавшему территорию, заселен­
ную более древними, гордыми своим прошлым народами.
Но теперь пришло время, когда американский народ дол­
жен понять то, что, вне всякого сомнения, признавала
всякая достигавшая зрелости нация, а именно то, что
жизнь — это мелодия. А в случае Соединенных Штатов
это понимание особенно необходимо, поскольку уста­
новка, ориентированная исключительно на будущее, на­
много опаснее умеренного культа предков. Прошлое при
любых обстоятельствах охватывает длительный период
времени, тогда как будущего еще и вовсе нет; поэтому
мировоззрение, ориентированное исключительно на бу­
дущее, в конечном счете ничем не лучше, чем carpe diem*
либертинов. В этом исток тех явлений, которые наполня­
ют всякого мыслящего наблюдателя американской жиз­
ни величайшей тревогой за ее перспективы. Прежде все­
го я имею в виду дефицит чувства ответственности. Лишь
немногие американцы хоть в каком-нибудь смысле дей­
ствительно думают о будущем столько, сколько они о нем
говорят. Мужчины не хотят откладывать деньги, женщи* Лови (текущий) день, то есть пользуйся каждым днем жизни
(лат.).

427

ны не хотят рожать. Какую же ценность должна вопло­
щать эта пресловутая любовь к детям, если отсутствует
всякое понимание таинства продолжения рода? Большин­
ство молодых людей вступают в брак на основании по­
верхностной влюбленности; женщины бросают своих
мужей при первых признаках нового увлечения и полага­
ют, что у детей все в порядке, если о них «заботятся»,
если им дают хорошее «воспитание» и делают предметом
той выставленной на всеобщее обозрение сентименталь­
ной любви, которую американское общественное мнение
требует так настойчиво, что мне иногда приходила в го­
лову мысль, а не является ли ответственность родителей
по отношению к своим детям просто типичной реакцией
на хорошую рекламу.
Что же, по сути, означает это недостаточное понима­
ние значения семейной связи времен? Опять-таки не что
иное, как недостаток культуры. Семейная жизнь нахо­
дится на уровне культуры, ибо она предполагает наличие
осознанного чувства традиции, а не естественного инстин­
кта; она представляет собой духовную связь. Здесь необ­
ходимо несколько подробнее поговорить об американс­
ком браке. То, что по большому счету имелось в виду в
моей «Книге о браке» и чего американцы до сих пор со­
вершенно не могут понять, это тот факт, что брак отно­
сится к уровню культуры. Весь смысл того особенного
отношения между полами, который именуется браком,
целиком и полностью заключается в том, что оно являет­
ся отношением более высокого порядка, нежели раз­
личные, охватываемые им отношения. Ведь здесь речь идет
не только о сексуальной привлекательности и детях, но и
о совместно переживаемых радостях и горестях, а преж­
де всего — о сохранении культурной традиции. Если в
самое ближайшее время американцы этого не поймут,
перспективы их нации весьма плачевны. У человека на­
следственность означает не только наследование крови,
но его синтез с наследованием традиции. И здесь именно
Америка, несмотря на краткость ее истории, предостав­
ляет самое убедительное доказательство того, что биоло­
гический уровень человеческого бытия является уровнем
428

культуры, а не только дикой природы. В недостаточном
понимании духовного значения семьи, и ни в чем ином,
заключается причина столь поразительной недолговечно­
сти американских семей, причем не только как соци­
альных, но и как биологических единств — вне зависимо­
сти от того, применяют они средства контрацепции или
нет. Когда отсутствует чувство непрерывности в области
духа, то нет и никакой истинной воли к продолжению
существования. К сожалению, это так: сегодняшние фор­
ма и порядок американской жизни абсурдны на всех уров­
нях. И в том числе на чисто духовном. Поскольку человек
есть дитя земли, его представления о вечном неизбежно
физиологически связаны с представлениями о больших
периодах времени; именно поэтому все архаичные рели­
гии в той или иной форме включали в себя культ пред­
ков. С другой стороны, человеку представляется невоз­
можным реализовать духовную действительность иначе,
чем мысля тысячелетиями и столетиями. Таким образом,
американский материализм, вне всякого сомнения, в зна­
чительной мере является следствием той поверхностнос­
ти, которая неизбежно присуща всякому мышлению, осу­
ществляющемуся исключительно в понятиях настоящего,
ибо представление, что Америка живет будущим, есть не
что иное, как фикция.
Но поставим вопрос иначе. Почему еще никогда не
существовало культуры, которая не была бы традицион­
ной? Потому что истинные форма и порядок жизни тре­
буют, чтобы настоящее, прошлое и будущее находились
в правильном отношении друг к другу. А это предполага­
ет совершенно определенное взаимоотношение принци­
пов традиции и прогресса. Индивидуальная жизнь всегда
уникальна, а духовно определенная жизнь по самой сво­
ей сущности представляет собой уникальность, инициа­
тиву и изменение. Даже самый оригинальный человек как
психологически, так и физически принадлежит к какомулибо органическому типу, так и определенное традици­
онное состояние должно быть своего рода хребтом, осно­
вой каждого особенного варианта, даже когда речь идет
о мутации. А о правильной ориентации в универсуме речь
429

может идти лишь тогда, когда принципы сохранения типа
и вариативности находятся в правильном отношении друг
к другу. Если же мы будем рассматривать жизнь и в са­
мых общих чертах, то признаем, что типичное важнее
индивидуального. Количество вариантов и новизна, вно­
симые в жизнь даже самым великим гением, представля­
ют собой нечто совершенно незначительное по сравне­
нию с тем, что потомки расценивают как продолжение
традиции. Рассмотренные с достаточно большого рассто­
яния, даже целые периоды вариаций и прогресса кажут­
ся лишь краткими интервалами в размеренном течении
традиции. И действительно, еще ни одна новация никог­
да не приводила к какому бы то ни было длительному
состоянию, которое бы не было связано с прошлым. Эпо­
хи революций никогда не бывают длительными, крайние
радикалы никогда не имеют исторического будущего. Но
что касается того полного solution de continuité, которое
приводит к прочным и долговечным результатам, то во
всех тех случаях, когда весь народ целиком не теряет сво­
его исторического значения, это означает то же самое,
что и мутация в сфере биологии, то есть традиция про­
должается, однако посредством изменения своего обли­
ка. Христианство порвало с иудаизмом, но, если бы Па­
вел не сплавил его с греческой традицией, оно бы едва ли
просуществовало бы больше одного столетия и ни в коем
случае не осталось бы живой силой. Кроме того, в дей­
ствительности оно никогда не порывало с иудаизмом: еще
и сегодня, несмотря на рост антисемитизма, Ветхий завет
так же свят для христианского мира, как и Новый. Точно
так же и демократия, которая благодаря американской и
французской революциям стала очевидной исторической
силой, лишь потому смогла оказаться прочной, что она
репрезентировала то, что медленно подготавливалось на­
чиная еще с XIII столетия. Американцам следовало бы
почаще читать Токвиля: в своей книге об американской
демократии он с невероятной точностью показывает, как
медленно и как основательно подготавливалось становле­
ние современного государства. И каким медленным бу­
дет и его дальнейшее развитие! Большая часть того, что
430

писал Токвиль, имеет большое значение и по сей день, а
многое из того, что он предсказывал, еще не наступило...
Окончательным доказательством того, что прогресс сам
основывается на чувстве традиции, является тип велико­
го новатора. Сознательно он не отстаивает традицию; со­
знательно он, пусть и умеренный, революционер. Но на
самом деле в глубинах своего бессознательного он в боль­
шей степени воплощает традицию, чем любой сознатель­
ный традиционалист. Это совершенно естественно: ни
один человек не сможет быть репрезентантом новых по­
требностей целого народа или целой эпохи, если в его
собственной душе не живут исторические предпосылки
необходимого изменения. Ибо исторические перемены как
явления жизни представляют собой не что иное, как пе­
реход от детства к зрелости.
Нескольких этих замечаний достаточно, чтобы объяс­
нить, почему культурное состояние неизбежно должно
быть традиционным. Следующие размышления дополнят
набросанную нами мысленную картину. Жизнь — это не
только некий рациональный процесс, который может быть
исчерпывающим образом понят при помощи понятий
разума, чтобы прогресс был длительным, слово должно
стать плотью, то есть изменение должно внедриться в
предшествующий жизненный порядок, чтобы стать его
органичной частью. Но это разрушает американские иде­
алы normalcy и likemindedness и стандартизации, ибо они
принимают во внимание лишь интеллектуально постигае­
мое, а средство, которым они воздействуют на жизнь, это
всегда одно и то же — механическое по своей сути вну­
шение. А в то же время существует совершенно опреде­
ленная причина того, почему стандартизация никогда не
сможет привести к культуре, хотя единомыслие предус­
матривает и единство традиции. Если стандартизация
порождает нечто большее, чем однородность, присутству­
ющую на уровне внешней жизни — против этого, в прин­
ципе, возразить нечего, ведь большинство принадлежа­
щих к одному и тому же жизненному порядку жителей
одной и той же страны во все времена жило примерно
одинаково, — то это может вызвать лишь овнешнение, а
431

как следствие — более поверхностный характер жизни.
Если жизнь теряет контакт со своими живыми глубина­
ми, то тем самым она теряет и большую часть своей жи­
вой силы. Этим объясняется, почему традиционная куль­
тура, пока она не подвержена психологическому вырож­
дению, всегда оказывается сильнее, чем любой основы­
вающийся на одностороннем развитии прогресс, что имеет
отношение и к Соединенным Штатам. Их истинная сила
основывается не на прогрессивности, а на традициона­
лизме. Если бы они могли сослаться лишь на свое благо­
состояние, свою систему воспитания и технику, они ни­
когда не смогли бы надолго превзойти, скажем, Мексику.
А кто знает, долго ли сохранится их нынешнее превос­
ходство? Американская вера в то, что жизнь должна идти
вперед, что благосостояние должно расти, что каждый
год должен быть лучше предыдущего, что на земле н е
должно быть никакого зла и т. п., находится в противо­
речии со смыслом мира; она делает весь организм Соеди­
ненных Штатов чрезвычайно уязвимым. Если когда-ни­
будь придут года любого рода трудностей и несчастий,
богатые и прогрессивные американцы, возможно, окажут­
ся ничем не лучше бедных и отсталых мексиканцев, кото­
рые в течение столетий вопреки всем трудностям про­
должают жить своей традиционной жизнью.
Теперь мы достаточно подготовлены к тому, чтобы
обратить наше внимание на самый глубинный аспект
проблемы культуры. Для этого я должен попросить чита­
теля воскресить в памяти то, что в главах «Женское гос­
подство» и «Демократия» мы говорили о бытийных раз­
личиях в их отношении к различиям в способностях и о
решающей и основополагающей важности бытия. Если
культурное бытие состоит в том, что человек способен
гармонизировать многочисленные противоречивые тен­
денции своей природы и управлять ими из некоего выс­
шего внутреннего центра, то это означает не что иное,
как то, что единственно необходимым является более
высокое бытийное состояние, а не прогресс в способнос­
тях и навыках. Когда я говорю «бытие», я не имею в виду

432

ничего таинственного и трансцендентного и определенно
ничего такого, чья действительность была бы, по крайней
мере, сомнительной: я просто имею в виду конкретного,
а не воображаемого абстрактного человека, высшую пред­
посылку философии прогресса; я имею в виду то, что в
средние века столь выразительно именовалось душой. Под
этим в полном соответствии с действительностью пони­
малось то, что конкретный человек как духовен, так и
материален, что он представляет собой как вневремен­
ной дух, так и преходящее явление, одним словом, то, что
весь человек, а не какой-либо один его фрагмент соот­
ветствует идее всегда тождественного самому себе абст­
рактного человека. В конечном счете «бытие» представ­
ляет собой «воплощенное слово», каковому уровню при­
надлежит и человек. «Бытие» есть то единство духа и пло­
ти, которое было и остается идеалом всех времен и веро­
учений — идеалом, потому что это единство никогда не
может быть достигнуто исходя из самой природы, а толь­
ко благодаря сознательному напряжению сил. Здесь я
должен еще раз вернуться к сексуальным вопросам, ибо
таинство продолжения рода предоставляет самый понят­
ный символ для всех однородных явлений. Почему для
древних индийцев, самых духовных изо всех людей, теле­
сная любовь была священной? Почему именно для духов­
ного мужчины телесное обладание глубоко любимой им
женщиной и именно для духовной женщины готовность
отдаться глубоко любимому ею мужчине означает столь
многое, тогда как на более низком уровне внутреннего
опыта и тот и другая понимают проявления любви совер­
шенно иначе, например, не долго думая, пускаются на
случайные авантюры? Надо полагать, потому, что физи­
ческий акт, глубоко понятый, означает непосредственное
земное воплощение духа; это доказывает один тот факт,
что он может привести к рождению бессмертной души.
И именно в этом смысле «бытие» всегда представляет
собой синтез материи и духа, оно всегда «воплощенное
слово». Оно есть самая последняя инстанция, которой в
своем стремлении разгадать тайну жизни может достичь
мышление. Из этого становится окончательно ясно, что
433

отличает культуру от просто цивилизации. Культура яв­
ляет собой всеобщее присутствие более высокого бытий­
ного состояния. Это всеобщее присутствие есть возмож­
ность духа, несмотря на то что всякий дух по своей сути
уникален, в равной мере материализоваться в мыслях и
ощущениях, в поэзии, философствовании или религиоз­
ных ритуалах. Для определенного смысла должно быть
найдено настолько совершенное выражение, чтобы в со­
ответствии с законом корреляции смысла и выражения
последнее совершенно неизбежно вызывало бы понима­
ние или переживание первого. В случае культуры это оз­
начает следующее. То, что мы можем назвать «более низ­
кой душой», может быть от самой природы организовано
таким образом, что окажется прозрачным для специфи­
ческих духовных ценностей. Поэтому специфические
формы благородства, чести и этоса могут передаваться
по наследству; в этом случае речь идет не о физическом,
а о психическом наследовании. Здесь существенное раз­
личие между культурой и порожденной интеллектом ци­
вилизацией бросается в глаза. Культуре присуща вся
живость, а следовательно, изменчивость, мягкость и гиб­
кость жизни, тогда как цивилизация мертвенно суха.
Именно этим объясняется деревянный или железный ха­
рактер американской цивилизации. Современный амери­
канец полностью отождествляет себя с дифференциро­
ванными, окончательно установившимися и механизиро­
ванными функциями разума и души и совершенно пре­
небрегает живым духом. А поскольку признаваемый за
фактами смысл действительно начинает на них воздей­
ствовать, это неизбежно приводит к потере души, к воз­
врату к примитивности и к общей эмоциональной пусто­
те, которая точно отражает если не действительное от­
сутствие душевной субстанции, то, во всяком случае, не­
достаточную связь между сознанием и бытием. Этим в
конечном счете объясняется инструментальный характер
американской жизни и довершается картина прогресси­
рующего сходства между Америкой и большевистской
Россией.
Тем самым мы приблизились к окончательному ре434

шению одной из проблем, обсуждавшихся в главе «Де­
мократия». Американская демократия представляет собой
единственную в истории социальную структуру, которая
основывается исключительно на способностях и полнос­
тью игнорирует существование бытийных различий. Но
почему бытийные различия имеют в итоге решающее
значение? Почему еще никогда не было ни одной вели­
кой эпохи, в которой главное значение не придавалось
бы бытию? Потому что лишь бытие воплощает жизнь
личности. Любая разновидность способностей принад­
лежит к тем естественным силам, которые предоставля­
ют выражению жизни такой же материал, каким являет­
ся всегда одинаковый и доступный для всех алфавит в
отношении индивидуального мышления. Любое же бы­
тие по самой своей сути уникально. Но, несмотря на это,
оно вовсе не исключает возможность общества. Бытие
так же воздействует и реагирует на бытие, как всякая
природная сила воздействует на другую природную силу
того же уровня. По своей сущности люди уникальны, но
в той же мере, как и любые другие элементы универсума,
они не изолированы. Именно поэтому возможно такое
всеобщее состояние, которое называют культурой.
Но как же осуществляется коммуникация одного уни­
кального по своей сущности «бытия» с другим «бытием»?
Она происходит посредством схемы поляризации. Архетипическим прообразом поляризации является отноше­
ние между мужчиной и женщиной. Мужчина и женщина
никогда не могут по-настоящему друг друга понять, но в
силу таинственных, связующих их уз они могут друг на
друга воздействовать и именно поэтому друг друга вдох­
новлять — результатом же, причем проявляющимся на
всех уровнях, является возникновение какой-либо новой
жизненной формы. Точно так же и все признанные раз­
личия создают полярные взаимоотношения и поэтому ока­
зывают как прямое, так и опосредованное творческое
воздействие на всех, кто к ним причастен. Поэтому куль­
турное состояние всегда кажется оригинальным, подоб­
но тому как каждый новорожденный ребенок, как бы он
ни был похож на своих родителей, представляет собой
435

нечто совершенно новое, ибо здесь решающим оказыва­
ется лишь живое своеобразие, а не свойства элементов,
посредством которых оно проявляется. И если схема по­
ляризации принимается, всячески подчеркивается и объек­
тивируется в самостоятельных формах, это само собой
ведет к постоянной оригинальности, неожиданности и
новизне. Поэтому самым первым постулатом культурно­
го человека является не постулат американца: «Я почти
такой же, как ты», а совсем другой: «Поскольку я таков,
каков я есть, ты можешь и должен быть иным». Культура
действительно неразрывно связана с осознанными и при­
знанными различиями.
А теперь перейдем к последнему, что в контексте этой
главы можно сказать о проблеме культуры. Мы уже виде­
ли, что американская точка зрения на человека как на
животное среди других животных ошибочна по чисто
зоологическим основаниям. Но самое решающее обстоя­
тельство мы еще не отметили. Если кто-либо настаивает
на том, что человека следует определить как особый вид
животного, то важно прежде всего следующее: в отли­
чие от всех остальных, в природе этого животного
заключено то, что оно всегда к чему-нибудь устрем­
лено, переходит все достижимые границы, никогда
не удовлетворено и поэтому пребывает в постоянно
лабильном равновесии. Совершенно удовлетворенный
человек есть contraditio in adjecto. Я не хотел бы здесь
повторять то, что было мною об этом написано в главах
«Возникновение и уничтожение» и «Человек и земля»
моей книги «Возрождение»1. Но кое-что следует сказать
и сейчас: любая система морали или цивилизации, ценно­
стей или воспитания, которая не обращает первоочеред­
ного внимания на вечное стремление человека, ущербна
с точки зрения самой человеческой природы. Даже самая
лучшая система, которая не способствует росту и расши1

Тому же, кто еще незнаком с нею, я советую прочесть велико­
лепный доклад Макса Шелера «Положение человека в космо­
се» (Darmstadt, Otto Reichl), прочитанный им на VII сессии Школы
мудрости.
436

рению человека, по своей сути ложна. Если это истина
признается, то тем самым раз и навсегда упраздняются
все без исключения твердо установленные законы и дог­
маты. Но если это так, то воспитание человека, открыва­
ющее ему путь к человечности, должно быть чем-то иным
по своей сути, нежели любая дрессировка животного; тогда
цивилизация, которая не во всех отношениях пробужда­
ет и стимулирует внутренний рост человека, ни при ка­
ких обстоятельствах не является воплощением культуры.
Только та культура достойна своего имени, в которой гос­
подствует принцип непрерывного роста. Такими непро­
извольно и без какой бы то ни было сознательной интер­
претации фактов были все истинные культуры прошлого.
Поскольку главное значение во всех них придавалось «бы­
тию», его всегда активное и динамичное своеобразие не­
избежно накладывало отпечаток на весь порядок жизни,
сколь бы неподвижным при поверхностном взгляде он
подчас ни казался. Поскольку в них прежде всего обна­
руживались и выделялись именно различия, а не какая
бы то ни было общность, закон поляризации мог всту­
пить в действие и в каждое мгновение создавать живые
формы, а не стандартизированные фабричные товары.
Вернемся еще раз к нашей музыкальной метафоре. Ме­
лодия жизни течет от одного состояния лабильного рав­
новесия к другому. Это происходит на всех уровнях. Хри­
стианство сделало первый большой шаг за пределы язы­
чества, осознав, что болезнь и грех представляют собой
не позор и помеху, а явления, сопровождающие рост,
которые можно превратить в средства, этот рост стиму­
лирующие. Не стало ли теперь окончательно ясно, что
мы имеем в виду, когда утверждаем, что сегодняшнее
направление развития американской цивилизации диамет­
рально противоположно тому, которое ведет к культуре?
О том, что когда-либо можно достигнуть состояния веч­
ного счастья, не может быть и речи; тем более никакое в
самой малой степени идеальное состояние не могло бы
быть достигнуто благодаря тому, что каждый был бы удов­
летворен и жил в достатке. Единственный идеал, действи­
тельно соответствующий смыслу жизни, воплотил бы тот
437

порядок жизни, который был бы ориентирован на состо­
ящую в вечном стремлении сущность человека и полнос­
тью выражался бы в правильной координации и корреля­
ции всех его мыслей, эмоций, ощущений, потребностей и
непроизвольных импульсов.
Пожалуй, сказанного достаточно. В заключение я хочу
объяснить, почему, несмотря на все вышесказанное, аме­
риканская культура вполне возможна. В этой главе я по­
тому вынужден был особенно энергично подчеркивать
негативные моменты, что в Соединенных Штатах до сих
пор отсутствует всякое понимание того, что является понастоящему важным. Я не знаю ни одного репрезента­
тивного американца нашего времени, который не был бы
в этом отношении полностью слеп. Однако поскольку куль­
тура предполагает не что иное, как проникновение внут­
реннего во внешнее, духа — в материальные явления, то,
в принципе, культура в Америке может возникнуть в
любой момент. Разумеется, при любых обстоятельствах
это будет специфически американская культура. Каждый
народ, как и любой отдельный человек односторонен. На
Земле никогда не существовало всестороннего совершен­
ства, а один род совершенства, как правило, исключает
все остальные. Насколько это можно предвидеть, амери­
канцы всегда будет оставаться однозначно практичным,
социально ориентированным, трезвым и моралистичес­
ким народом. То же самое относится и к демократии как
жизненной форме, соответствующей его судьбе. Но де­
мократия, так же как и социализм, не стоит на пути у
развития единственных в своем роде индивидов. Можно
представить себе состояние, в котором уникальная душа
признавалась бы высшим социальным единством, причем
«уникальность» и «качество» означали бы в этом соци­
альном строении то же самое, что сегодня значат дело­
вые качества, служение и государственная служба. Точно
так же сегодняшняя слепая страсть к знанию и воспита­
нию может оказаться великолепной стартовой позицией,
но лишь в том случае, если впоследствии решающее зна­
чение будет придаваться пониманию. Высокий жизнен­
ный стандарт, конечно, желателен — он лишь не должен
438

считаться идеалом. Разумеется, все должны принимать
участие во всем том добром и прекрасном, что предлага­
ет жизнь, однако акцент должен делаться на высшем, а
не на низшем, как до сих пор. Вернемся еще раз к китай­
скому идеалу культуры. Древний Китай также был де­
мократичным, там тоже главный акцент делался на нор­
мальном человеке. Но китайским идеалом был не человек
с улицы, а благородный, то есть в обычной мере одарен­
ный человек, который, однако, достиг такой ступени внут­
ренней гармонии, что нечто само по себе обычное могло
служить для него органом божественного, а все мысли­
мые глубины находили свое выражение в красоте и изя­
ществе внешней формы. А всеобщий закон жизни этой
великой эпохи предписывал человеку приспосабливаться
не к «другим» и не к тому, «чего хочет народ», не говоря
уже о чисто внешних вещах, но к Дао, то есть к Великому
Смыслу. Эта великая культура выдержала проверку вре­
менем, как никакая другая. Под ее господством жизнь
была сколь богата, столь и глубока. Главную роль в ней
играли истинно великие люди. Принципы духа и земли
находились в отношении корреляции друг с другом и гар­
монично взаимодействовали. И результатом были беспри­
мерная долговечность, беспримерное миролюбие, беспри­
мерная красота и беспримерное счастье.

ДУХОВНОСТЬ

На протяжении всей этой книги мы либо утверждали
действительность духа, либо предполагали ее, но не со­
средотачивались на проблеме духа как таковой. В заклю­
чение мы должны так ясно, как это возможно, осветить
эту фундаментальную проблему и одновременно с этим в
противовес всем описанным нами негативным аспектам
выделить и нечто позитивное. Мы с самых различных
сторон рассмотрели, в каких отношениях Америка оказа­
лась и продолжает оказываться несостоятельной. Теперь
мы хотим рассмотреть, что она должна сделать, чтобы
исполнить то великое обещание, которое над ее колыбе­
лью дала ей сама судьба. Ибо вопрос может ставиться
только так и никак иначе. Одно из прекраснейших изре­
чений Гёте гласит: «То обещание, что дала мне жизнь, я
сдержу».
В конечном счете мы с самого начала отдаем себе
отчет в том, каким образом жизнь вообще, а не только
определяемая духом, связана с материальным миром. Если
судить, избавившись от предрассудков и отказавшись от
всякой понятийной казуистики и чрезмерного педантиз­
ма, то жизнь принципиально отличается от того, что мы
называем безжизненным, тем, что ни один факт не
может быть понят в отрыве от ее смысла. Это — ре­
шающая характеристика, ибо она показывает, насколько
ошибочным и не имеющим отношения к действительнос­
ти является проводимый современными учеными разрыв
между жизнью и духом. Звезды и камни, попадая в сферу
потребностей человеческого духа, описываются и пони­
маются так, какими они даны нам эмпирически, то есть
как чисто внешние феномены, лишенные какого бы то
ни было внутреннего содержания. Однако понимание даже
самой маленькой клетки живого тела предполагает зна­
ние той роли, которую в этом теле она играет. Здесь ре-

440

шающим оказывается не само явление и не то, что мож­
но проследить его бытийную причину в сфере действия
законов причины и следствия или в том, что касается его
функций в любом внешнем смысле: живые корни явле­
ния уходят в нечто такое, что само не есть явление, — в
нематериальную, творческую сущность, которую можно
назвать как угодно, но которую как смысловую связь
можно лишь понимать. Но, с другой стороны, нематери­
альный источник материальных явлений жизни действи­
тельно можно понять и объяснить двумя очень простыми
причинами. Во-первых, сам человек живой, а его созна­
ние отражает живую действительность. Но прежде всего
понимание как таковое достигает живого смысла и одно­
временно становится его выражением, в таком случае
основной принцип жизни оказывается воплощенным в
специфически человеческом качестве и словно бы соби­
рается в некоем фокусе. Всем известно, что смысл фразы
как таковой не содержится в служащих средством его
выражения буквах. Равным образом посредством кратко­
го и четкого рассуждения каждый может установить, что
смысл всегда предшествует своему выражению и, более
того, сам его создает. Не может быть и речи о материали­
зации или артикуляции какой-либо мысли, прежде чем
она кому-то «пришла в голову». Поэтому в сфере воз­
можного духовного творчества целое всегда предшеству­
ет частям. Но то же самое относится и к строению и фун­
кционированию органического тела. Здесь целое также
предшествует частям, здесь целое изнутри самого себя
руководит всеми отдельными процессами. Это творчес­
кое целое само по себе нематериально — оно представля­
ет собой сущность принципиально того же рода, что и та,
которая в качестве некоего единства вдохновляет произ­
ведения искусства. Если же под этим углом зрения мы
рассмотрим любое явление жизни, то обнаружим, что
отношение, символизируемое отношением между смыс­
лом фразы и выражающими его словами и буквами, име­
ет место абсолютно на всех возможных уровнях. Каждый
отдельный человек, несомненно, может рассматривать
свою жизнь как имеющую смысл, не только потому, что
441

она кажется ему достойной того, чтобы ее прожить, но и
потому, что она вообще имеет место. Люди, у которых
нет жизненной цели, или народы, утратившие своих бо­
гов или свои идеалы, все без исключения рано или по­
здно становятся склонными к самоубийству. Точно так
же социальное положение определенного человека осно­
вывается на его значении внутри его круга, а вовсе не на
том, что он представляет из себя на самом деле. И имен­
но в значении, а ке в фактическом положении дел заклк>
чается сущность исторического величия: определенный
человеческий тип лишь тогда обретает силу, когда его
личные тенденции репрезентативны для целого. В этой
связи я лишь кратко повторяю то, что было подробно
изложено в «Творческом познании». Однако уже из этих
кратких тезисов должно стать ясно, насколько — при по­
становке вопроса, затрагивающей саму суть дела, — оши­
бочна точка зрения, предполагающая принципиальный
разрыв между духом и жизнью. Лишь признание разрыва
между живым и безжизненным способно выдержать глу­
бокую и проницательную критику.
А теперь рассмотрим другую сторону той же самой
проблемы. Каким образом смысл воплощается в буквах?
Изнутри наружу. Мы должны сами дать буквам тот смысл,
который они затем выразят. И к читателю или слушателю
это относится в той же самой степени, что и к автору.
Если читатель хочет понять имеющийся в виду смысл, он
должен сам вложить его в буквы, ибо то, что ему предла­
гается извне, это лишь соединение типографской краски
и бумаги. Следовательно, смысл существует лишь как твор­
ческая актуальность, если она лишится своего динамиз­
ма, то это будет выглядеть так, словно все смыслы исчез­
ли с лица земли. Теперь будет понятно, насколько совер­
шенна аналогия между отношением мысли и алфавита, с
одной стороны, и жизни и материи — с другой. Даже
физическая жизнь продолжается лишь до тех пор, пока
процессы неорганической природы оживляются изнут­
ри; как только это оживление прекращается, живое тело
становится мертвым; тогда предоставленный самому себе
естественный процесс использует для разрушения орга442

низма те же самые силы, которые его и создали. Точно
так же и мысль, застывшая в мертвых буквах, фактичес­
ки мертва — будь то религиозная вера, выступающий в
качестве выражения общепризнанной справедливости
закон или же лишь непонятные слушателю идеи; в таком
случае духовное может обернуться самоуничтожением.
Это подводит нас к еще одному аспекту рассматривае­
мой нами проблемы. Основным законом жизни является
закон, который я называю законом корреляции смысла и
выражения. Этот закон, с одной стороны, обуславливает
то, что любой смысл, чтобы он полностью проявился, дол­
жен найти соответствующее ему выражение; а с другой —
то, что любой новый смысл создает новые факты. Как
всякая новая идея выражается в новом порядке букв, слов
и предложений, так и всякий новый исторический дух
находит свое выражение в новых институтах. Отсюда мы
можем совершить мысленный скачок к самому крайнему
проявлению рассматриваемой нами ситуации — к идее
воскресения плоти. Согласно апостолу Павлу, эта идея
состоит в том, что в конце времен дух воплотится в неко­
ем новом теле, которое не может не быть тем же самым,
что и старое, ибо не изменилась душа. В принципе, речь
здесь идет о том, что совершает каждый из нас, высказы­
вая новую мысль, которая к этому моменту еще не была
облечена в слова. Если последнее — новая мысль — воз­
можно, то и против возможности нового воплощения души
мало что можно возразить. Естественно, я далек от мыс­
ли подробно рассматривать здесь соответствующий хри­
стианский догмат. Я лишь неожиданно высветил самое
редкое, какое только можно себе представить, проявле­
ние творческого характера жизни, чтобы наиболее дей­
ственным способом, то есть буквально шокировав чита­
теля, помочь ему осознать следующее: если отношение
между жизнью и материей всегда есть принципиально то
же самое, что и отношение мысли и выражающих ее букв,
если, далее, первичен смысл, а не факт и этот смысл вно­
сится в мир явлений направленным изнутри вовне ос­
мыслением, то факты никогда не могут представлять со­
бой последнюю инстанцию. А в таком случае духовный
443

человек принципиально способен — в соответствии с теми
духовными силами, которые он воплощает, — создавать
любые факты. Тогда с точки зрения творческого духа со­
вокупность природных процессов представляет собой не
что иное, как находящийся в распоряжении мыслящего
человека алфавит, посредством которого человек выра­
жает свои мысли.
Остановимся на этой метафоре, которая на самом деле
больше чем метафора. В течение последнего столетия люди
точно так же верили в факты, к которым они якобы мо­
гут лишь приспосабливаться, как в религиозные эпохи
они верили в необходимость выполнять божественные
заповеди. В действительности такого количества фактов
не создало ни одно прежнее столетие, что само по себе
должно было бы доказать человеку, что факты не могут
быть для него последней инстанцией. Причем, если исхо­
дить из его же собственного мировоззрения, человек со­
здал эти факты «из ничего»; ибо материализовавшийся
смысл, то есть нематериальное, существование которого
он оспаривал, было источником всей этой гигантской
материальной продукции; все великие изобретения пер­
воначально были чистыми идеями, которые только впос­
ледствии свертывались в «факты». Таким образом, древ­
ний колдун, который в целом, пожалуй, был менее могу­
ществен, чем современный изобретатель, в своей уста­
новке был ближе его к истине. Наше сегодняшнее гос­
подство над природой есть магия, оно есть не что иное,
как ставшая фактом фантазия. Если это станет для нас
ясным, то одновременно нам откроется и еще одна чрез­
вычайно важная истина, а именно: последняя фраза пре­
дыдущего абзаца представляет собой не образ, а истину,
выраженную с научной точностью. Научившись ис­
пользовать в своих целях законы природы, человек опре­
деленным образом обучился грамматике природы. Одна­
ко его изобретения представляют нечто иное по своей
сущности, нежели любая грамматика: они суть то, что
человек говорит на выученном им языке. Но при таких
обстоятельствах в каком же смысле правы те философы,
которые называют нашу современность механистической
444

и материалистической, а отнюдь не духовной эпохой?
Только в том, что современный человек как в последнюю
инстанцию верит в действительность фактов и материи:
эта вера вселила в них силу, которой сами по себе они не
обладают. Благодаря этой вере дух фактически обесси­
лел, материя же стала всесильной. Если мы рассмотрим
сложившуюся ситуацию с точки зрения отношения алфа­
вита и смысла, мы поймем, что истинное значение совре­
менного материализма состоит в том, что так называемая
научная эпоха куда больше, чем, скажем, схоластическая,
была в то же время и эпохой веры в грамматику. Вместо
того чтобы просто использовать мировой алфавит с тем,
чтобы с его помощью излагать свои мысли, человек счел
этот алфавит последней инстанцией. Он поверил, что чте­
ние по буквам уже является речью. Вот то, что следовало
сказать об этом аспекте вопроса. Однако стоит обдумать
еще кое-что. Если дело действительно обстоит именно так,
как мы здесь показали, то преодоление механицизма и
материализма представляет собой не такую уж трудную
задачу. Поскольку все материальные изобретения суть
выраженный в материи «смысл», то нам ничто не может
помешать воплотить в мире фактов более глубокий
смысл. Это зависит только от нас.
А теперь без лишних слов обратимся к фактам аме­
риканской жизни. Непосредственно к самой сущности
этой цивилизации принадлежит та ее особенность, что
она понимает и истолковывает жизнь способом, прямо
противоположным тому, который мы определили как един­
ственно правильный. Большинство американцев верят, что
на первом месте стоят факты, а не их смысл, что главное
значение имеют институты, а не живые люди. А мы уже
видели, что следствием этого ошибочного понимания
жизни являются полная опустошенность, истощение, об­
раз жизни, присущий скорее насекомым, дефицит ориги­
нальности и как равнодействующая всего этого — про­
грессирующая утрата жизненных сил. Размышления, со­
ставившие содержание предыдущего раздела, позволяют
нам понять, почему дело просто не может обстоять ина-

445

че. Вся конкретная витальная сущность жизни коренится
в той неосязаемой субстанции, которая называется зна­
чением или смыслом. У человека она фокусируется в по­
нимающем сознании. При таких обстоятельствах непра­
вильное понимание должно вести к искажению фактов.
Ибо если на том уровне, на котором происходит изобре­
тение нового, то есть на уровне надстройки, фантазия
еще может действовать более или менее произвольно, не
вызывая тем самым большой беды, то ложное понимание
основополагающих вещей непосредственно угрожает са­
мим основам жизни. Этим объясняется соответствие меж­
ду ее объективным и субъективным аспектами. Осмыс­
ленная жизнь является не только творческой и полнок­
ровной, но и радостной. И, наоборот, неправильно ори­
ентируясь во всеобщей взаимосвязи вещей, невозможно
быть счастливым. Но этим преимущественно и объясня­
ется все более и более очевидная деградация американс­
кой жизни. Каждое неправильное понимание порождает
новые стереотипы поведения, в которых это ошибочное
понимание воплощается; каждое возникающее в резуль­
тате этого уродство со временем становится заметнее, по­
добно тому как наследственность, после того как тот или
иной физический тип минует зенит своей жизненной
силы, начинает накапливать присущие ему пороки, а не
добродетели.
Исходя из всего вышесказанного, мы можем отва­
житься дать предварительное определение тому, что мы
обозначаем словом «дух»; естественно, поскольку дух воп­
лощает предельную действительность, речь может идти
не о дефиниции в обычном смысле слова, а лишь о неко­
ем описании того, что есть, каковое описание, быть мо­
жет, вызовет спонтанное понимание, а быть может, и нет.
Природапервичных переживаний человека не матери­
альная, а психологическая. Они все без исключения от­
носятся к той стороне жизни, которую невозможно опи­
сать как «факт» в обычном смысле слова. Только зрелый
дух видит «материю» таким образом, который кажется
нам само собой разумеющимся, ибо такое видение пред­
полагает процесс абстракции, на который недостаточно
446

зрелый дух не способен. Дети и примитивные народы не
знают «естественных» событий в том смысле, в каком их
знаем мы; их реальная жизнь в большей или меньшей
степени соответствует жизни их воображения. Лишь в
более поздние периоды истории как отдельного челове­
ка, так и народов и культур внешние факты начинают
осмысливаться непосредственно как таковые; молодые
народы первоначально переживают последовательности
своих внутренних образов мистического характера, кото­
рые их бессознательное проецирует на внешний мир и к
которым они обращаются лишь в той мере, в какой это
безусловно требуется для поддержания жизни. Данное
отношение также ни в коей мере не должно быть рацио­
нальным или соответствующим фактам. Леви-Брюль по­
казал, что у примитивных народов в роли нашего при­
чинно-следственного порядка почти полностью выступа­
ет то, что он называет participation mistiquë. Однако со­
всем необязательно изучать детей или примитивные на­
роды, чтобы понять, сколь небольшим значением облада­
ют зримые факты как таковые: вследствие того омоложе­
ния, которое в данный момент переживает весь запад­
ный мир, мы имеем возможность в собственной среде
наблюдать самые типичные феномены первично-мифи­
ческой жизни. Мифология мировой войны с ее представ­
лениями об абсолютной правоте и абсолютной вине, ис­
ключительном прогрессе и такой же деградации, кото­
рые переносились с одной нации на другую в зависимос­
ти от отношения к ним того или иного человека, вообще
не имела никакого отношения к реальным фактам, иначе
были бы достигнуты, по крайней мере, некоторые из иде­
альных целей и, по крайней мере, некоторые результаты
соответствовали бы ожиданиям участников войны. В са­
мом деле воевавшие нации жили в точно таком же фан­
тастическом мире, как и греки, верившие, что боги при­
нимают самое активное участие в Троянской войне. Тот
факт, что тогдашние боги сегодня именуются идеалами, в
психологическом плане ничего не меняет. Точно так же
* Мистическое участие (φρ.).
447

то могущество, которым в Америке обладают деньги, под­
дается объяснению, исходящему не из фактов как тако­
вых, а из веры в их магическую силу. Человек, добив­
шийся успеха или обладающий миллионами, может «кон­
тролировать» в Соединенных Штатах столь многое пото­
му, что он пользуется там тем же самым мистическим
авторитетом, которым в других культурах обладали и об­
ладают священники, короли или великие люди. То, что в
данном случае речь идет о примитивном суеверии, кото­
рое следует понимать в соответствии с категорией
participation mistique Леви-Брюля, окончательно доказы­
вается тем обстоятельством, что в Америке господствует
представление, что богатство порождает «великого чело­
века». Если это так, то этот процесс ничуть не менее та­
инствен, чем транссубстанциация.
Так обстоит дело с примитивными состояниями. Но,
в сущности, то же самое относится к каждому человеку.
Мы говорили, что первичное переживание относится к
психологическим, а не к материальным явлениям. Одна­
ко не «субъективный факт», как его можно было бы на­
звать, образует последнюю инстанцию этого пережива­
ния, а нечто еще более субъективное, нечто по самой
своей сущности не поддающееся объективации. Это
именно то, что я называю значением или смыслом. Его
действительность является еще более субъективной, чем
всякое субъективное переживание, по следующей при­
чине: в конечном счете содержания последнего можно
постичь как объекты; внутренние переживания многих
людей обнаруживают такие содержания, и их можно за­
фиксировать в достаточно определенной форме. Однако
присутствующий в них и извлекаемый из них смысл уни­
кален в каждом отдельном случае. Понимание, не явля­
ющееся сугубо личным, так же немыслимо, как нелич­
ная любовь или попытка заставить кого-нибудь другого
дышать вместо себя. Далес, всякое осмысление есть акт
свободной инициативы; он воплощает принципиально тот
же самый процесс оживления изнутри, который на дру­
гом уровне заставляет мертвые сами по себе материю и
силы раз за разом идти чуждым для них путем или кото448

рый, опять-таки на другом уровне, выражается в том,
что художник посредством форм и красок, которые име­
ются в распоряжении у каждого, создает нечто совер­
шенно и исключительно личное. Все это с совершенной
ясностью иллюстрирует именно американская жизнь.
Средний американец в духовном отношении есть самый
пассивный человек на свете. Откуда же тогда возникает
прямо противоположное впечатление, создавшееся у
столь многих наблюдателей? Оно объясняется именно
всеобщей пассивностью. Благодаря ей крайне неболь­
шое количество истинно инициативных мужчин облада­
ет неслыханной властью, именно благодаря этому они,
как нигде еще, бросаются в глаза. Это положение не
более чем следствие неправильного творческого пони­
мания. Америка придает вещам ложный смысл, и вот
смысл создает соответствующие фактические обстоятель­
ства. Бихевиористская Америка верит, что человек спо­
собен лишь реагировать, — так она преобразует сама
себя по образу, созданному ее верой. Сыновья и внуки
самых инициативных рас Европы совершенно естествен­
ным образом принадлежат к типу, который приводит в
ужас Европу своими «караванами» и который послуш­
нее любого верблюда повинуется командам своих вож­
дей и никогда даже не думает о том, чтобы сделать не­
что иное, нежели то, что ему предписано.
Теперь мы, пожалуй, получили возможность со всей
той ясностью, которую только позволяет сам интересую­
щий нас предмет, определить, какая же действительность
скрывается под словом «дух». В первую очередь за ним
стоит жизнь, а не мертвая материя. Во-вторых, за ним
стоит человеческая, а не животная жизнь. Однако чело­
век всеми своими земными силами и инстинктами есть
не что иное, как животное среди других животных; это
относится даже к интеллекту, которым, без сомнения,
обладают, по крайней мере, так называемые высшие жи­
вотные. Отсюда третье ограничение: словом «дух» обо­
значается то творческое сознание, которое является жи­
вым корнем всякой так называемой «высшей жизни».

449

Следовательно, ему присущи особенно позитивные
качества. В нем заключается бытийное основание всех
идеалов и ценностей. Именно эти идеалы и ценности, и
ничто иное, представляют это позитивное на уровне яв­
лений. Иные интеллектуалы могут сколько угодно сомне­
ваться в их действительности, но еще никогда не суще­
ствовало человека, которого каждый признавал бы выда­
ющимся и который не хотел бы быть добрым, прекрас­
ным, любящим и правдивым, а следовательно, не припи­
сывал бы красоте, добру, любви и истине абсолютную
ценность. В этом факте так же не приходится сомневать­
ся, как в самых достоверных физических данных. Но,
разумеется, до сих пор фактическая сторона этой про­
блемы была затемнена ее тесной связью с религиозными
и иными императивами, в соответствии с которыми люди
«должны» были стремиться к добру, истине и т. д. ради
них самих, без всякой мысли о каком-либо вознагражде­
нии. Почему же они должны это делать? Совершенно
естественно, что интеллект, после того как он пробудился
и со все большим отвращением терпит давление ирраци­
онального авторитета, ставит под вопрос рациональный
характер этих императивов, тем более что они, несмотря
на все усилия провидцев и мудрецов разорвать эту связь,
связывались с обещаниями, которые лишь в крайне ред­
ких случаях или же вообще никогда не могли быть испол­
нены в земной жизни. На самом же деле объяснить, по­
чему человек чувствует, что он «должен» стремиться к
ним, чрезвычайно легко. Сущность жизни состоит в твор­
ческом смысле. Этот смысл стремится выразить и про­
явить себя на всех уровнях, превращая любую материю в
живую плоть; это в одном и том же смысле относится как
к поэту, который каждому слову сообщает свой личный
ритм и воплощает в нем свой личный смысл, так и к фи­
зическому телу или истинной культуре, которая любое
многообразие наделяет некоей специфической душой.
Очевидно, что существует какой-то духовный смысл, при­
надлежащий иному порядку, нежели тот, которому под­
чинен рост тела, рассудка и низшей сферы души; только
здесь следует помнить не о простом здоровье, а о том
450

Великом Покое, который душа излучает, несмотря на все
свои мучения, не о той любви, что безнадежно приковала
друг к другу Паоло и Франческу, а о любви Беатриче, о
личном смысле конкретной жизни, а не какой бы то ни
было логической теории. Этот духовный смысл наделяет
человеческую жизнь ее высшим смыслом. Что бы чело­
век ни делал и ни совершал, если он не чувствует, что его
свершения выражают духовные идеалы, он не будет удов­
летворен, не будет счастлив; из самых глубин его внут­
реннего мира к нему придет понимание, что его жизнь
лишена высшего смысла, а поскольку бессмысленность и
есть, по сути дела, ад, то для него не будет исхода из его
несчастья. Так что не остается ничего другого, как только
признать, что духовные идеалы представляют собой вы­
ражение самой глубокой и высшей сущности человека. И
это высшее должно в то же самое время охватывать ис­
тинную сущность человека, поскольку в ином случае ре­
лигия (в самом широком, совершенно недогматическом
смысле) в конечном счете была бы людям совершенно
безразлична. Но, с другой стороны, речь здесь, вне вся­
кого сомнения, идет о человеческой природе» в самом
широком смысле, а не о том, что якобы ей противопо­
ложно, как то совершенно безосновательно утверждает
идеализм. Это окончательно доказывается одним тем фак­
том, что его можно in abstracto рассматривать и понимать
в рамках того же самого порядка, к которому принадле­
жат и все остальные жизненные явления. Неудовлетво­
ренность есть неудовлетворенность, каким бы ни был ее
предмет, то же самое относится и к смыслу. Если же мы
вспомним об обязательном характере, присущем всем
духовным идеалам, который, однако, является не чем-то
внешним, а ощущается как парадоксальное выражение
самого глубинного и интимного порыва личности, то мы
найдем то определение, которое нас интересует. Та в
высшей степени субъективная сущность, которую
подразумевает понятие духа, обладает собственны­
ми конкретными атрибутами. Но они могут как рас­
крыться, так и нет. Что же касается земных свойств
человека, как материальных, так и психологических, то
451

об их развитии позаботилась сама природа. С духовными
же свойствами все обстоит иначе. Здесь имеет место то
же самое, что и в случае морали, форма и порядок жизни
осуществляются благодаря свободной воле человека. Эта
часть человека не в какой-то незначительной степени, но
по самой своей сути и безусловно свободна; вспомним о
втором распятом разбойнике, которому сам Спаситель не
мог открыть двери рая, поскольку тот не хотел открыть
ему свое сердце. Здесь лишь свободный выбор, инициа­
тива или добровольное согласие способны достичь того,
что на уровне природы совершается необходимостью.
Следовательно, форма, или категория «свободы», соот­
ветствует здесь «естественному» ходу развития. Эта сво­
бода есть не что иное, как «ты должен» всех религиозных
заповедей. Выражение «должен» неудачно, но сложно,
однако, найти более подходящее для той поры, пока не
была достигнута более высокая ступень развития, неже­
ли та, на которой возникли все без исключения религии;
ведь здесь мы имеем дело с необходимостью выразить в
однозначной формуле то, что определенные действия хо­
рошо и при этом осмысленно могут совершаться лишь
исключительно посредством личной инициативы. Насколь­
ко я знаю, просто сказав: «Если ты сделаешь это, то про­
изойдет то-то и то-то; если ты сделаешь что-то иное, то
оно неизбежно и последует», Будда оказался единствен­
ным, кто избежал вводящего в заблуждение искушения
повелевать в сфере реальной свободы. Но среди всех ос­
нователей религий именно Будда воплощал собой вели­
чайший дух.
Разумеется, ни о каких «заповедях» здесь и речи быть
не может. Если бы Господь Всемогущий действительно
заповедовал, что должно произойти нечто определенное,
то оно бы всегда и происходило; а с другой стороны, если
сущность как ценность действия покоится на свободе
выбора, то заповедь лишена, всякого смысла. И действи­
тельно, данное соображение представляет собой един­
ственное мыслимое разрешение антиномии, которую
заключает в себе идея божественного всемогущества в
соединении с фактом постоянных человеческих ошибок
452

и промахов. А что же при таких обстоятельствах пред­
ставляют собой вечные духовные ценности? Мы говори­
ли, что самая глубинная духовная сущность человека об­
ладает собственными определенными свойствами, кото­
рые могут расти и раскрываться, а могут и не раскры­
ваться. При таких обстоятельствах вечные духовные
ценности не могут быть не чем иным, как свидетель­
ствами действия законов этого роста. Человек хотел
бы быть добрым, любящим, правдивым и т. д. потому, что
только в таком случае он сможет выразить свою духов­
ную природу. Этот рост есть последняя цель, цель сама
по себе. И это совершенно не зависит от того, переживет
ли личность отдельного человека его смерть или нет; если
он только тогда воспринимает свое бытие как осмыслен­
ное, когда он живет вечными идеалами, то наше объясне­
ние имеет силу в любом случае. Ибо вечность присут­
ствует в каждом отдельном мгновении; ее измерение на­
ходится под прямым углом к горизонтали времени.
Теперь нам многое станет ясно. Начнем с важнейше­
го: материальный успех или неудача никоим образом не
могут ни подтвердить, ни опровергнуть действенность
вечных духовных ценностей или идеалов, поскольку пос­
ледние относятся к совершенно иному измерению. В еще
меньшей степени идеалы и ценности представляют собой
иллюзии: они — самая живая действительность из всех,
какие только возможны. Человек творит добро, чтобы
стать лучше; он стремится к красоте, чтобы полнос­
тью себя выразить, к истине, чтобы освободить свою
глубочайшую действительность от всего недействи­
тельного и тем самым способствовать ее полному
раскрытию. Это приводит нас к верному, хотя и несо­
вершенному определению духовной действительности.
Быстрее всего мы сможем его сформулировать, если про­
тивопоставим специфическую духовную реальность ре­
альности материального уровня. Если на этом уровне гос­
подствуют законы действия и противодействия, соответ­
ствия причины и следствия, потерь и приобретений, то
на духовном уровне все обстоит совершенно иначе. Дух
по своей сущности есть нечто излучающее, источающее:
453

он лишь отдает и никогда не берет. И такая отдача делает
его богаче, а не беднее. Все испытанные критерии оказы­
ваются здесь непригодными. Здесь человек имеет тем
больше, чем больше он отдает. Именно это имел в виду
Христос, когда Он говорил: «Кто отдаст за меня свою
жизнь, тот ее обретет». На своем жизненном опыте в
этом может убедиться каждый: чем больше некто отдает,
не думая, что он получит взамен, тем больше он растет и
расширяется.
И не всегда эта отдача так безболезненна, как в слу­
чае любви. Однако приобретение всегда бесконечно боль­
ше, чем любая потеря. Тот, кто отдает свое Я, получает
благодаря этому свою самость1. По этой причине жизнь,
основывающаяся на духе, всегда кажется бескорыстной.
С точки зрения внешнего результата она и не может быть
иной, однако здесь эта точка зрения, par définition*, вооб­
ще не рассматривается и ни в каком смысле не имеет
отношения к данной проблеме. Но, по сути дела, выраже­
ние «бескорыстие» неточно, скорее следует говорить о
духовной корысти. И здесь ближе всего к истине подо­
шла индийская мудрость. Когда она учит, что супруг или
супруга любят не ради супруги или супруга, а ради самих
себя, то тем самым она совершенно правильно определя­
ет закон того глубочайшего в человеке, что мы называем
духом. Этим объясняется также, почему духовные нату­
ры почти все без исключения отличались самоотвержен­
ностью. На самом деле они ни эгоистичны, ни неэгоис­
тичны в обычном смысле слова; они лишь, подобно солн­
цу, излучают свою собственную сущность. До известной
степени их можно назвать бескорыстными, ибо они прак­
тически никогда не думают о самих себе. Именно так
всегда понималась божественная любовь, так же понима­
ет любовь и любой глубокий человек. Гёте писал: «Если я
тебя люблю, то при чем здесь ты?» Однако поскольку,
повторюсь, сущность духа состоит в подобном солнечно1

Ср. рассмотрение этого тезиса в главе «Смерть и вечность»
моей книги «Возрождение».
* По определению (φρ.).
454

му излучении, то его бытие и действие совершенно не­
возможно объяснить, исходя из предпосылок земной за­
интересованности. Этим же объясняется и присущая всем
истинно духовным религиям парадоксальность. Все они
озабочены исключительно внутренним ростом, но одно­
временно все они пытаются при этом выразить свое стрем­
ление и посредством земного воплощения соответствую­
щих понятий, что неизбежно должно привести к доходя­
щему до абсурда интеллектуальному противоречию. Дос­
таточно вспомнить учение Христа о том, что нужно поте­
рять жизнь, чтобы ее обрести, или заповедь самоотрече­
ния вообще. Но тем же самым объясняется и то, почему
человечество всегда чувствовало, что религия учит исти­
не, сколь бы иррациональным ни могли показаться те или
иные ее учения. Религия имеет дело не непосредственно
с потусторонним, а с той частью человека, которая столь
же действительна, что и его тело. Этим же окончательно
объясняется и то, почему человек испокон веков инстин­
ктивно знал, что религиозная жизнь оправдывает себя и
в практическом отношении. Разумеется, речь идет здесь
не об оправдании в банальном смысле внешнего резуль­
тата. Когда религия была успешна и в светской сфере, то
это зависело от ее нерелигиозных достоинств; в случае
римско-католической церкви это были политические дос­
тоинства, а в случае кальвинизма — экономические. Первохристианство, которое еще и сегодня продолжает су­
ществовать в своем русском выражении, заблуждалось,
осуждая светскую власть вообще, но безусловно было
право, проклиная любое переплетение духовной и светс­
кой власти, благодаря которому возможность принужде­
ния оказывалась составной частью духовности. Посколь­
ку сущностью духа является свобода, то понятие насилия
не может быть применимо во всей сфере духа. Эта исти­
на есть корень в равной степени христианского, буддист­
ского и даосского учений о том, что быть слабым, нич­
тожным, бедным лучше, чем принадлежать к великим мира
сего. Следовательно, к «успеху» в любом его земном смыс­
ле религия привести не может. Но тем в большей степени
она оправдывает себя в своем собственном измерении,
455

измерении внутреннего роста. Это биологический факт,
что человек лишь тогда внутренне растет, когда живет
вечными ценностями, которые, являясь свидетельствами
действия закона духа, одновременно указывают путь к
развитию этого роста. Теперь нам, пожалуй, ясно, почему
во все понимающие эпохи религии принадлежало пос­
леднее слово. Речь совершенно не идет о возможной по­
смертной судьбе, не идет она и об истине какого-либо
определенного религиозного учения. Решающий смысл
заключен в самом слове, как его понимали латиняне.
Religio означает связь или соединение человека с его внут­
ренним духовным корнем, целью чего является его пол­
ное самоосуществление. Пока духовная субстанция не про­
низала, ассимилировала и преобразила все части его сущ­
ности, до тех пор он еще не есть поистине он сам.
Теперь мы видим, что дух не только является столь
же конкретной и действительной частью человека, как и
его тело, — мы видим, что на самом деле он даже еще
более действителен. Средневековое христианство намно­
го лучше понимало их истинную связь, чем современная
наука. Для средневекового человека бессмертная душа
была высшей действительностью; природа считалась про­
винцией сверхъестественного порядка, существование
которого признавалось как нечто само собой разумею­
щееся. Но именно по этой причине и природа расценива­
лась как нечто безусловно действительное, как адекват­
ное средство выражения духовной реальности; не могло
быть даже и речи о том, что плоть не действительна, как
ошибочно полагали в более ранние, а затем и в более
поздние времена. Но еще в меньшей степени дух мог счи­
таться чем-то абстрактным или рассматриваться всего
лишь как продукт человеческого воображения: средневе­
ковый человек верил во всеохватывающую, ничего не ис­
ключающую сверхъестественную или, как скорее сказа­
ли бы мы сегодня, метафизическую по свой сущности
действительность, ядром которой был дух. В конечном
счете его представление было предметным. Однако со­
временный ум лучше поймет эту же истину, если весь

456

порядок жизни будет определен не как сверхъестествен­
ный, а как естественный порядок. Тогда можно было бы
сказать, что дух не в меньшей степени относится к сфере
биологии, чем тело. Чем глубже человек, тем большее
значение имеет для него духовное, а не материальное са­
мочувствие; у духовного человека физическое здоровье
(или болезнь) зависит не только — как у многих — от
психологических, но и от духовных условий. Такой чело­
век действительно может умереть, если его жизнь утра­
тит свой духовный смысл или если его духовная состав­
ляющая получит повреждение. Разумеется, люди, в пси­
хологической структуре которых духовный принцип не
играет значительной роли, могут этого не понимать. Но
это никак не опровергает наш тезис. Различные части
человека могут находиться в различном отношении друг
к другу. Кроме того, поскольку область сознания в любом
случае ограничена, главную роль неизбежно — все рав­
но, по внешним или по внутренним причинам — играет
то, что в ней сознательно подчеркнуто. Этим объясняет­
ся, почему в столь значительной степени вопрос о том,
что обладает для человека решающей важностью — фи­
зическая или духовная пища, интеллектуальные или ду­
ховные проблемы, — является вопросом его личной куль­
туры. История аскетизма доказывает, что истощение плоти
может открыть духовному компоненту путь к господству;
равным образом из-за недостатка пищи дух может и за­
хиреть. И все же о равноправии здесь не может быть и
речи: различные способы акцентации отнюдь не равно­
ценны. Нет никакой необходимости оправдываться, по­
скольку свобода духа составляет сущность человека. Но
если он сознательно отказывается от своего духа или от­
вергает его, то он вырождается, точно как при соответ­
ствующих обстоятельствах разлагается или умирает тело.
Но в данном случае, поскольку человек свободен, есте­
ственный закон вступает в действие по его собственной
вине. В эту ситуацию уходят корни идеи греха. Таким
образом, никакой логический аргумент не способен из­
гнать из мира действительные качественные различия;
они столь же реальны, как и различия между химически-

457

ми элементами. И только правильная установка может
оправдывать себя в течение длительного времени. Но
правильная установка, как было установлено в главе
«Культура», обуславливает господство духовного принци­
па. Духовность же, разумеется, не может привести ни к
какому внешнему результату, ибо никак не представлена
в материальном мире. Но верно и обратное: на уровне
явлений не существует такого результата, который нахо­
дил бы какой-либо отклик в царстве смысла. Поэтому че­
ловек не может быть по-настоящему в течение долгого
времени счастлив, если он не следует в своей жизни в
первую очередь вечным духовным ценностям. Он мо­
жет быть счастлив, лишь пока находится во власти част­
ных инстинктов или функций, — будь то сексуальная
страсть, воля к власти или мания убийства. Однако во
всех этих случаях неминуемым итогом является пресы­
щение, ибо все силы низшей сферы души конечны, а
пресыщение неизбежно вызывает пресыщение.
Но, с другой стороны, истины нет и в духовности,
отвергающей плоть. Человек достигает совершенства толь­
ко тогда, когда он пронизывает и преображает духом всю
материю, не отвергая никакую из ее частей. В этом зак­
лючена тайна воплощения. Если величайшая духовная
любовь между мужчиной и женщиной, которая не вос­
пламеняет чувств, есть некая несовершенная и уродливая
любовь, которая неизбежно ведет к несчастью и наносит
вред жизни, то точно так же обстоит дело и со всеми
жизненными тенденциями. Здесь опять-таки отношение
смысла и выражения является прообразом для всех без
исключения ситуаций: лишь смысл, который столь совер­
шенно выражен, что каждая буква несет на себе знак его
уникальности, лишь такой смысл полностью осуществлен.
То есть дух, который не пронизывает материю, не реали­
зован как дух. Ради духа слово должно стать плотью.
А теперь обратимся наконец к специфическим про­
блемам Соединенных Штатов. В настоящий момент аме­
риканская нация живет в соответствии с животным иде­
алом. Приватистское мировоззрение привело к тому все458

общему результату, что в Америке в неслыханной в исто­
рии степени главное значение придается жизненным ус­
ловиям, а не самой жизни. Естественное развитие амери­
канской демократии протекает в том же самом направле­
нии. Господство позитивистского женского духа также
усиливает значение материальной стороны жизни, такое
же действие оказывают и примитивизация расы и идеа­
лизация ребенка. Поскольку унаследованный нацией уз­
кий морализм не может похвастаться глубоким и ясным
пониманием взаимосвязи вещей, он не способен поме­
шать прогрессирующей материализации. Так что же, в
Соединенных Штатах совсем нет никакой духовной жиз­
ни? Отнюдь. Однако в той мере, в какой дело касается
репрезентативных для народа явлений, она точно так же
одностороння, как и материалистическая деловая жизнь.
Несколько огрубляя ситуацию, скажем так: если большин­
ство верит в одну материю, то меньшинство отрицает само
ее наличие. Если принадлежащие к большинству духовно
пассивны, то представители меньшинства верят во всеси­
лие духовной инициативы. В своей односторонности оба
эти типа так близки друг к другу и в столь значительной
мере обуславливают друг друга, что с первого взгляда ста­
новится ясно, что здесь речь идет о полярных противопо­
ложностях. Очевидным образом они принадлежат едино­
му психологическому целому, для которого действителен
закон корреляции, которому подчиняется все органичес­
кое. На физическом уровне все органы и функции нахо­
дятся в состоянии равновесия. На психическом же орга­
ны, кроме всего прочего, еще и по самой своей сути не­
постоянны, как образы сновидений, в силу чего в этой
области все формообразования подчинены двум своеоб­
разным законам: закону всеобщей детерминации, ко­
торый обуславливает то обстоятельство, что все процес­
сы могут быть сведены к одному общему знаменателю и
закону компенсации, в соответствии с которым каждое
в определенную сторону нарушенное равновесие всегда
восстанавливается другой стороной. Исследуя американ­
скую моральность, мы встретились с классическим при­
мером действия первого закона. Моральность представ-

459

ляет собой общий знаменатель американской жизни, так
что все возможные вопросы принимают облик мораль­
ных проблем; далее, постулируемая пуританизмом «чис­
тота» придает особенную окраску абсолютно всем явле­
ниям вплоть до бесстыдства в сексуальных вопросах. За­
кон компенсации лучше всего иллюстрирует Christian
Science, прообраз американской религиозности; ее при­
мер со своей стороны предлагает наилучшее доказатель­
ство того, что в основании ее идеи лежит действитель­
ность. Если в Соединенных Штатах главное значение при­
дается материи и если при этом там вообще существует
какая-то духовная действительность, то из самого специ­
фического характера человеческой души a priori следует,
что духовность в Америке должна развиваться с той же
самой односторонностью. И это действительно так, пури­
танская «чистота» делает картину еще более определен­
ной. Далее, если основная внутренняя установка Соеди­
ненных Штатов духовно пассивна, то ее должна компен­
сировать установка значительно более радикальная в своем
активизме. Именно этим объясняется категоричность ут­
верждений и отрицаний Christian Science. В организме
нации отдельные люди играют такую же роль, какую в
индивидуальной душе играют ее отдельные функции. По­
этому каждый репрезентативный в духовном отношении
американец, сознает он это или нет, принадлежит к по­
нимаемой в широком смысле Christian Science. С факти­
ческой точки зрения было бы более правильно сказать,
что он принадлежит к группе New Thought. Последнее,
безусловно, относится, например, к Эмерсону, тогда как
характеризовать его как Christian Scientist* было бы не
совсем правильным. Однако на уровне смысла прототи­
пом американской религиозности является именно и ис­
ключительно Christian Science — несмотря на то, что New
Thought предшествовало ей по времени, — ибо она в наи­
большей степени отвечает закону корреляции смысла и
выражения. Здесь кто-нибудь, пожалуй, мог бы возразить,
что примитивность идей Christian Science полностью ис* Христианский ученый (англ.).
460

ключает возможность выражения ею какой бы то ни было
истины. Но это возражение несостоятельно. Примитив­
ные люди могут лишь тогда быть истинно примитивными
и в соответствии с этим выражать абсолютную истину,
когда они верят в примитивное или примитивным обра­
зом выражают свои переживания; так должно быть в том
случае, если слово «дух» означает действительность, а не
голую интеллектуальную конструкцию. Нет ничего более
нелепого, чем применение к духовной сфере критериев
интеллектуальных оценок. Когда речь идет о самой глу­
бинной действительности, находящейся по ту сторону
всякого имени и формы, адекватным средством выраже­
ния могут быть лишь символические образы, в силу есте­
ственной необходимости вызывающие соответствующую
внутреннюю ответную реакцию. Поэтому каждый чело­
век, в принципе, должен переживать и выражать духов­
ное сугубо личным и неподражаемым образом, что в той
мере, в какой затрагивается конкретное понимание, дей­
ствительно и происходит. Но поскольку каждый уникаль­
ный индивид, кроме всего прочего, принадлежит и к оп­
ределенному типу, то существуют и типичные способы
выражения, соответствующие типичным состояниям, этим
объясняется та сила привлекательности, которой офици­
альная церковь вновь и вновь воздействует на массы. А
из этого следует, что для того, чтобы примитивные наро­
ды могли передавать абсолютную истину, соответствую­
щие способы выражения, в свою очередь, также должны
быть примитивными; в этом случае самые дикие суеве­
рия и самые очевидные заблуждения могут быть надеж­
ным зеркалом истины. Однако в пользу примитивного
способа выражения можно сказать и еще кое-что. При­
митивные способы выражения являются самыми очевид­
ными и убедительными в абсолютном смысле, ибо они
открыто и в изначальной форме воспроизводят общие
черты тех архетипических прообразов, которые продол­
жают жить в бессознательном даже самой развитой и
сложной души. Поэтому все религии, господствовавшие
и продолжающие господствовать над миром, представля­
ют собой выражение примитивных состояний, с их помо461

щью даже культурный человек, если он располагает не­
обходимым для этого органом, может непосредственным
образом переживать истину. Когда на двух заседаниях
Школы мудрости я хотел показать, каково же истинное
значение христианского учения, я должен был сослаться
на русских, которые либо еще остаются первохристианами, либо под давлением того, что они ощущают как сата­
низм, возвращаются к этому типу. Первохристианство на­
шло свою форму в том, что было противоположно язычес­
кой древности, по этой причине оно с радикальной и арха­
ичной односторонностью делало основной акцент на том,
что греки называли пафосом, а именно на смирении, мяг­
кости и терпении. Но именно оттого его формы обладали
всеобщей убедительностью как символы абсолютной ис­
тины, они полностью выражали ее посредством пассивной
жизненной модальности.
Этот род духовности не мог развиться в Соединен­
ных Штатах, несмотря на то что психологическое состоя­
ние их жителей приблизительно так же примитивно, как
и состояние русских. Поскольку в Америке пассивность
является фундаментальной установкой духовного челове­
ка, она не могла быть компенсирована одной лишь акцентацией духовного этоса или инициативы. Чем и объяс­
няется исключительный активизм американского хрис­
тианства. Вся жизнь как таковая, не утрачивая при этом
своей идентичности, всегда выражается двояко — актив­
но и пассивно, как этос и как пафос. В модальности этоса
американское христианство в точности соответствует
представляющему пафос русскому. Здесь мы сталкиваем­
ся с еще одним примером действия закона корреляции и
компенсации. Мы и прежде во многих случаях приходи­
ли к выводу, что материалистическая Америка очень по­
хожа на большевистскую Россию. Но именно в религиоз­
ном отношении духовная Америка и первохристианская
Россия особенно близки. Европа падает в обморок от бла­
гоговения перед русской религиозностью и ждет от нее
спасения мира. Но тогда она должна занять ту же самую
позицию и в отношении американской духовности. Од­
нако подобных разговоров что-то не слышно. Но боль462

шие успехи, которыми Christian Science может похвас­
таться именно на европейской почве, доказывают истин­
ность утверждаемого нами соответствия. Christian Science
столь же далеко отстоит от обычной европейской религи­
озности, как и русское христианство. Тем не менее она
точно так же, как и оно, воплощает собой чистую духов­
ность. Поэтому если достигший высочайшего уровня ин­
теллектуального или духовного развития европеец ощу­
щает, что его спасение заключается в примитивизации,
то он может искать ее в Америке почти с тем же успехом,
что и в России, а его выбор должен зависеть от того,
пассивна или активна его душа. С европейской точки зре­
ния русская духовность производит уникальное и неве­
роятно сильное впечатление, ибо она соседствует с вар­
варской натурой; русский не знает никакой промежуточ­
ной стадии между дикой природой и чистым духом. Од­
нако, по сути дела, американская духовность точно так
же впечатляюща, ибо она соседствует с грубым материа­
лизмом, который является не менее варварским, посколь­
ку в его случае мы также имеем дело с природой, хотя и
с механизированной, а не дикой. В Соединенных Штатах
также не существует никакой промежуточной стадии
между материализмом и духовностью, хотя так же, как и
в России, внутри небольших групп и существуют куль­
турные интересы, но понимание нацией культурных
ценностей начисто отсутствует. Здесь я могу несколько
конкретизировать свои многократные утверждения о
сходстве, существующем между Америкой и Россией, что
одновременно сделает аналогию между ними еще более
полной. Я говорил, что Америка — единственная до са­
мых своих глубин христианская страна, поскольку у нее
нет никакого языческого наследства. На самом деле она
единственная западная христианская страна. Россия так­
же по самой своей сути является христианской, ибо в ее
бессознательном нет никаких достойных упоминания дох­
ристианских элементов. То, что в русской душе не явля­
ется христианским, принадлежит духу русской земли, и
то же самое mutatis mutandis относится и к американс­
кой душе.
463

Но христианство обеих этих наций воплощает истин­
ную духовность и еще в одном, до сих пор не рассматри­
вавшимся нами смысле, который, однако, в контексте
данной главы чрезвычайно важен. Дух невозможно ин­
ституционализировать, ибо его сущностью являются, с
одной стороны, смысл, а с другой — свободное созида­
ние, что исключает любую объективацию. Обращенная к
миру Западная Европа с самого начала упускала из виду
столь важный вопрос. Однако Россия знала эту идею ис­
покон веков. Поэтому русское христианство с самого на­
чала относилось к идее авторитета в духовных вопросах
практически как к антихристианской; оно придержива­
лось того мнения, что догмат истинен, поскольку в него
верят, и что вера всегда есть вопрос абсолютной свобо­
ды. Точно так же и идею imitatio Christi* она воспринима­
ла как, по сути дела, антихристианскую: образ Христов
никогда не может быть чем-то большим, чем образцом и
предустановленной формой для самоосуществления. Вот
почему русская церковь никогда не была институтом в
западном понимании: ее идея была подобна идее медита­
тивного символа — бытийным основанием всех ее объек­
тов и целей была задача вызвать к жизни субъективную
духовность. Об американских же официальных церквах
при всем желании нельзя сказать, что они не являются
такими же институтами, как директораты железных до­
рог и универмаги. Тогда как самая изначальная и истин­
ная американская религия, а именно Christian Science, не
принадлежит уровню, к которому могут относиться ин­
ституты. Она неразрывно связана с чисто личной и субъек­
тивной духовностью. То же, что ее нынешняя внешняя
организация подобна церковной, следует расценить как
своеобразную игру природы.
Теперь мы видим, насколько вероятной может быть
спиритуализация Америки: она возможна именно бла­
годаря чрезмерности и односторонности всей ее пре­
жней духовности. Ведь в Америке полностью исключено
* Подражание Христу (лат.).

464

смешение чисто интеллектуального с духовным, а следо­
вательно, и любое отрицание действительности последне­
го. Меня совсем не удивило, когда в ходе чтения лекций я
осознал, что духовная (в противоположность интеллекту­
альной) истина понимается в Америке большинством на­
селения легче и полнее, чем где бы то ни было в Европе.
Сегодня на всей современной Европе лежит проклятие
«духа буквализма», как метко окрестил его Рабиндранат
Тагор. Она пребывает на промежуточном уровне, разде­
ляющем чистую материю и чистый дух, а «имена и фор­
мы» этого уровня тверды, усложнены и неподвижны, на­
пример, француз — самый интеллектуализированный
европеец — почти не в состоянии понять, что такое ду­
ховная, а не интеллектуальная истина. Но, с другой сто­
роны, американская духовность как тип почти столь же
невероятно примитивна, как и американский материализм.
Если народ хочет играть в истории прогрессивную роль,
то он не должен отставать от объективного духа времени.
Сегодня даже в странах самой старой и глубокой культу­
ры традиционным формулировкам духовной истины не­
достает силы убедительности, способной увлечь тех, кто
находится в авангарде человечества. Все исторические
религии были основаны в эпоху веры, тогда как мы жи­
вем в эпоху понимания. Поэтому проблемы духовного
прогресса должны быть поняты и поставлены по-новому.
В этом и состоит наша ближайшая задача. Однако чтобы
сделать ее совершенно понятной, я должен сначала корот­
ко обозначить всеобщее направление духовного процесса
в его нынешнем поворотном пункте — пункте, вне всяко­
го сомнения, важнейшем со времени явления Христа.
В эпоху, предшествовавшую нашей, когда западное
человечество сознавало, что духовное так же действитель­
ное, как и природное — я имею в виду начало христиан­
ской эры, — сами христиане не верили, что эпоха Сына
будет последней: за ней должна последовать эпоха Свя­
того Духа. Правда, эта вера не входила в официальное
учение христианской церкви, и лишь самые лучшие фи­
лософы среди отцов богатой своими духовными традици­
ями анатолийской церкви открыто исповедовали ее. И

465

это было естественно: первохристиане ожидали скорого
второго пришествия Христа, но оно и должно было поло­
жить конец собственно христианской эре. Что же озна­
чала эта вера в эпоху Святого Духа? Ответ дает излияние
Духа Святого на Троицу. Придет день, когда не только
Богочеловек, а каждый будет служить рупором Божьим.
Христос сам предсказывал, что в будущие времена дру­
гие сделают столько же и даже больше, чем Он. За вре­
менем, когда спасти могла только вера в Спасителя, пос­
ледует иная, более зрелая эпоха, когда каждый человек,
достигший необходимого уровня, сможет самостоятель­
но позаботиться о своем спасении.
Рассмотрим с этих позиций тот период распада, кото­
рый мы переживаем в настоящий момент. На всей Земле
умирает вера в традицию — как религиозную, так и лю­
бую другую. А все традиции — христианская, индийская,
конфуцианская, магометанская — основывались на вере,
разделяемой большинством. И, по-видимому, труп уже
невозможно оживить для новой жизни. Если такое ожив­
ление все-таки удается, то это имеет место лишь у от­
дельных и особенных классов; но поскольку в таких слу­
чаях они кристаллизируются и образуют собственные изо­
лированные, замкнутые системы, то с точки зрения про­
гресса они нисколько не меняют картину нынешнего со­
стояния. С другой стороны, когда отдельным человеком
постигается смысл религии — смысл того, что прежние
эпохи разделяли с наивной слепотой, — происходит воз­
рождение старого на более высокомуровне. Тогда от­
дельный человек, став господином самому себе и сбросив
оковы традиции, начинает лично постигать вечные исти­
ны, те самые истины, которые для людей прошлого выс­
тупали в роли безусловного авторитета. Таким образом,
именно в то время, когда старые формы разрушаются,
прогрессивные меньшинства начинают воспринимать их
смысл, их живую и бессмертную субстанцию — воспри­
нимать глубже, чем это происходило в золотой век хрис­
тианства, когда греческие мыслители вырабатывали его
мировоззрение.
Это означает, что именно сейчас восходит заря эпо466

хи Святого Духа. Кажущиеся самыми иррациональными
мифические образы, если только они психологически
правильно истолкованы, то есть как проекции внутрен­
них состояний, начинают высказывать истину. С этой
точки зрения исполнившиеся пророчества представляют
собой самую естественную вещь, какая только может быть.
Авангард христианства предвидел в своей душе то, что
лишь два тысячелетия спустя должно было осуществить­
ся в качестве всеобщего состояния. Разумеется, выраже­
ние «Святой Дух», как и выражение «эпоха Святого Духа»,
восходит ко времени, для которого мифические образы
были более понятны, чем научные формулы. Но в данном
случае слово не меняет сути дела. Я использую его, по­
скольку оно освящено тысячелетней традицией; можно
смело утверждать, что смысл, лежащий в основании ста­
рого выражения, соответствовал самой сути дела. Однако
в этом случае мифический образ и психологическая ис­
тина соответствуют друг другу в еще большей мере. То
же самое христианское учение возвещало, что победе
новой, характеризующей эпоху Святого Духа духовности
будет предшествовать длительная и ужасная борьба. Ис­
тинные провидцы никоим образом не верили в непре­
рывный прогресс, наоборот, они предвидели, что перед
вторым пришествием Христа на Земле на некоторое вре­
мя воцарится дух Антихриста. Кроме того, они верили,
что Антихрист выступит вовсе не в дьявольском обличье,
наоборот, он будет символом всего того, чего жаждет че­
ловек не только в материальной, но и в интеллектуальной
и моральной сферах. А не произошло ли это в действи­
тельности? Не является ли благосостояние — не только в
смысле богатства, но и в смысле знания — главным пре­
пятствием на пути духовного прогресса? Вне всякого со­
мнения, изначальный непосредственный смысл вечной
истины и вечных ценностей в данный момент утерян.
Пробуждающиеся на всей Земле массы в неслыханной в
истории степени либо иррелигиозны, либо антирелигиоз­
ны. Большинство христиан, индусов, буддистов и конфу­
цианцев в действительности более не верит в то, к чему
оно еще считает себя причастным по соображениям вы467

годы. Истинная массовая религия нашей эпохи — это
религия машины. Большевистская Россия фактически
возвысила машину до уровня божества. Существуют кар­
тины большевистских художников — произведения оче­
видно искренние и потому чрезвычайно убедительные, —
на которых машины изображены со всеми атрибутами
божества; они занимают место икон во всем остальном
неизменной византийской церкви. Нет никаких сомне­
ний также и в том, что для миллионов рабочих и крестьян
эти картины действительно являются адекватным выра­
жением их веры. Идеал этого несчастного голодного на­
рода состоит в том, чтобы питаться, и питаться как мож­
но лучше. До революции эти люди ожидали исполнения
этого идеала от Бога, теперь они обратили свои взоры к
машине.
Официальная и несомненная вера большинства аме­
риканцев иная. А вот психологическое значение амери­
канского культа машины и деловых качеств точно такое
же. Если психолог сравнит структуру и особенности веры
в машину со структурой и особенностями веры традици­
онной религии, то он должен буДет прийти к выводу, что
сегодня истинное религиозное чувство вызывает именно
универсальное явление машины.
Таким образом, мы, вне всякого сомнения, вступаем
в ярко выраженную антирелигиозную эпоху. Истинное
христианство, как и любая истинная религия, вновь стало
верой меньшинства, как и в эпоху Константина. Оно даже
вновь преследуется, причем не только в России, но и в
Европе, не говоря уже о Мексике; такое преследование
может иметь место везде, где к власти придут радикалы
или социалисты. Массы с каждым годом становятся все
менее религиозными. И это должно происходить по од­
ной психологической причине, перед которой отступает
любое возражение. Как я показал в «Новом мире», центр
тяжести в психическом организме человека перешел из
эмоциональной сферы в интеллектуальную. А там, где
эмоциональное начало не играет господствующей роли,
не может быть никакого доминирующего религиозного
чувства; с другой стороны, духовное понимание истины
468

традиционных религиозных учений требует очень высо­
кого уровня проницательности, а для шоферского типа
характерно то, что он все знает и почти ничего не понима­
ет. Таким образом, массы во всем мире должны становить­
ся тем более иррелигиозными, чем более они становятся
информированными. И такое развитие может остановить­
ся лишь тогда, когда массы достигнут некоего нового со­
стояния внутренней культуры.
Но, с другой стороны, духовно ориентированные мень­
шинства сегодня во всем мире более, то есть в более глу­
боком смысле, духовны, чем когда-либо прежде. Сегодня
произошел весьма примечательный переворот по отно­
шению к тому, что имело место в XVIII столетии. В XVIII
столетии массы верили во все, элиты — ни во что; сегод­
ня даже те представители элиты, которые еще двадцать
лет назад совершенно равнодушно относились к духов­
ным проблемам, признают действительность духа или даже
борются за это признание. А с точки зрения будущего
эти духовно ориентированные меньшинства имеют боль­
шее значение, чем когда-либо еще имели какие бы то ни
было меньшинства. Чем же они характерны по сравне­
нию с духовно ориентированными группами прошлых
эпох? В чем их цель? Несут ли они новую религию? Ни в
коем случае. Они неизбежно родственны иррелигиозным
массам, ибо живой дух времени всегда един. В психоло­
гической структуре масс мышление заняло место веры.
Коррелируя с этим фактом, в психологической структуре
меньшинств решающую роль играет понимание. Рели­
гия в христианском смысле связана с позицией смире­
ния, пафоса (в истинном греческом смысле слова) перед
лицом высших сил, находящихся вне человеческой души.
Пока господствующий центр находится не в пафосе, а в
этосе отдельного человека — том духе в человеке, кото­
рый является носителем всякой ответственности, — об
истинно религиозной установке не может быть и речи;
именно поэтому первохристиане отказывались признать
за язычниками хоть какую-нибудь религиозность: ведь у
язычников этос господствовал над пафосом. Однако рож­
дение нового духа, происходящее именно сейчас, вовсе
469

не означает возврата к язычеству: оно означает то, что
признавали неизбежным первохристиане, — наступление
эпохи Святого Духа. Речь идет здесь не о религиозной
установке в традиционном смысле, но, с другой стороны,
о том, что укоренено в духе не менее глубоко. Не о дох­
ристианском, а о послехристианском состоянии. Оно не
опровергает христианскую истину, оно даже никоим об­
разом не противоречит христианской вере: оно воплоща­
ет состояние более высокого уровня, чем то, всемирным
символом которого выступало христианство. По сравне­
нию с христианским этот образ мышления столь же нов,
сколь новым был христианский по отношению к язычес­
кому. Он представляет собой новую установку по отно­
шению к вечному — к тому же самому вечному, к кото­
рому апеллирует и христианство. Новую установку, кото­
рую потребовала новая стадия развития, которой достиг
авангард человечества1.
Таково общее направление истории человека как ду­
ховного существа, находящейся в своем важнейшем пос­
ле явления Христа поворотном пункте. Но в чем в этой
новой фазе человеческого приключения состоит особая
задача Соединенных Штатов? Это очевидным образом
зависит от современного состояния человека. Ибо все
встающие перед человеком задачи коррелируют с его
фактическим состоянием и его реальными способностя­
ми. Мы рассмотрели и исследовали душу Соединенных
Штатов во всех главных отношениях. И нам будет не­
трудно теперь завершить картину.
Великая задача следующих столетий, по всей види­
мости, состоит в том, чтобы на том основании, которое
представляет собой грядущая техническая эпоха,
развивать новую духовную жизнь. Мы признали, что
с технизацией не надо бороться — она есть знак того, что
человек достиг новой биологической стадии и нового по­
ложения, причем эта новая стадия представляет собой
1

Изложенные здесь мысли подробно развиты в главе «Религи­
озная проблема» моей книги «Возрождение».
470

нечто безусловно положительное, поскольку лишь техни­
зированный человек достиг того истинного состояния
равновесия между собой и окружающим миром, которое
совершенно естественным образом воплощает любое
животное. Но, с другой стороны, все, даже высшие тех­
нические достижения относятся к животному уровню. В
связи с этим нам удалось доказать, что репрезентативны­
ми идеалами этой эпохи являются животные идеалы. Но
человек — не животное; в конечном счете все наши дово­
ды в отношении положения дел в Америке сводятся к
доказательству этой истины. В предыдущей главе мы об­
наружили формулу, которая в нескольких словах исчер­
пывающе характеризует как саму ситуацию, так и ее
смысл: человек как человек достигает самоосуществле­
ния только на уровне культуры и никогда в естественном
состоянии, но культура предполагает верховенство духов­
ного, а не животного принципа. Последние сомнения в
этой истине должна была устранить данная глава, в кото­
рой доказывалась действительность духа как биологичес­
кого принципа. А из этого следует, что техническая циви­
лизация, которая завоевала весь земной шар и стала та­
ким же знаком нашей эпохи, каким миллионы лет назад
было господство динозавров, цивилизация, достигшая в
Соединенных Штатах высшей точки своего развития,
представляет собой не конец, а начало, не последнее, а,
наоборот, первое слово. Если человек включен в кос­
мический порядок лишь в качестве животного, то в таком
случае он неправильно ориентирован, его жизнь не соот­
ветствует своему смыслу; а поскольку то, что я называю
«смыслом», представляет собой подлинный источник его
жизни, то, если нынешнее состояние продлится еще дос­
таточно долго, неизбежным результатом будет не безгра­
ничный прогресс, а утрата жизненных сил и конец циви­
лизованного человечества.
Таким образом, великая задача грядущих столетий
состоит, повторюсь, в развертывании новой духовной
жизни на фундаменте технической эпохи. То, что речь
идет о новой духовной жизни, естественным образом сле­
дует из того признанного нами факта, что дух относится
471

к сфере биологии. Когда изменяются фундамент или пси­
хологическая структура, то очевидно, что и духовность,
чтобы непосредственно выражать истину, должна нахо­
дить какой-либо иной, отличный от прежних способ сво­
его выражения. Именно поэтому сегодня повсюду рушат­
ся традиционные формы духовности. В свое время ста­
рые религии и философии верно выражали положение
человека во вселенной. Но так обстояло дело до начала
геологической эпохи человека. Тогда человек, несмотря
на свои духовные способности, был лишь животным сре­
ди других животных. Это в полной мере доказывает ин­
дийская и китайская мудрость, она никогда не возвыша­
ла человека над природой. Но даже христианство, как бы
низко оно ни ставило природу, никогда не видело в чело­
веке господина мира; наоборот, для него человек был по
самой своей сути слабым и бессильным. Сегодня же, вне
всякого сомнения, человек стал всесильным. А следова­
тельно, формулы, описывающие положение человека во
вселенной, уже не соответствуют фактам.
А теперь следует присоединить ко всему вышеска­
занному то, что мы говорили об эпохе Святого Духа. По­
скольку дух является составной частью человеческого
организма, он, находясь в корреляции с целым, должен
проявляться и в качестве некоей земной силы. Если чело­
век стал могущественным во всех отношениях и на всех
уровнях, его духовность также должна проявляться в мо­
дальности власти, а не подчинения, этоса, а не пафоса.
Разумеется, существует огромное количество людей, ко­
торые обретут правильное личное отношение к духу в
форме смирения, так было даже в золотой век языческой
древности; именно это имел в виду тот отец церкви, кото­
рый говорил об anima naturaliter Christiana* ; возможно, в
эту техническую эпоху найдутся целые нации, духовность
которых в силу потребности в компенсации даже скорее
расцветет именно под знаком пафоса. Но в целом и с
исторической точки зрения закон компенсации при лю* Душа, живущая в соответствии с христианскими законами
(лат.).

472

бых обстоятельствах не найдет в данном случае своего
применения. Античная духовность несла на себе знак
общего духа классической древности, индийская и ки­
тайская духовность — знак общей жизненной модально­
сти этих наций. Точно так же между христианской духов­
ностью и общей структурой христианской души суще­
ствовали соответствие и корреляция. Данное утвержде­
ние, пожалуй, можно было бы оспорить на основании
того стремления к покорению мира и господству над ним,
которое для нехристианского мира является главным при­
знаком христианских народов. Однако стремление к вла­
сти над миром объясняется прежде всего расовым ин­
стинктом, а тогда характерным для христиан является
именно отсутствие целостности, разрыв между духом и
плотью. Поэтому в данном случае закон компенсации мог
вступить в действие. Состояние разрыва способствовало
большей агрессивности христиан в светской сфере, тогда
как их духовное начало в соответствии с законом ком­
пенсации должно было выражаться в форме терпения,
покорности и смирения. Но едва ли можно сомневаться в
том, что тот, кто не желает признать этого, просто закры­
вает глаза на очевидные факты — христианская эра оз­
начала для западных наций лишь определенную стадию
развития. Из европейцев лишь русские могут рассматри­
ваться как истинно христианская нация в изначальном
смысле; а изначальный смысл очевидным образом явля­
ется определяющим: Иисус и его непосредственные пос­
ледователи куда лучше, чем современные интерпретато­
ры их учения, сознавали, что они имели в виду. В римскокатолической церкви в значительной степени продолжа­
ла жить языческая древность. С Реформацией же нача­
лась дехристианизация, ибо с ее продвижением господ­
ствующим стал принцип этоса, а не пафоса.
В действительности, западный мир был в конечном
счете создан не для христианской эпохи, а для эпохи Свя­
того Духа. Поскольку западные народы по самой своей
природе были слишком светстки ориентированы, они,
разумеется, настоятельно нуждались в воспитании, испол­
ненном глубоко несветского духа; и это поистине был

473

bonne fortune, что оно выпало на их долю. Однако с нача­
лом эмансипации интеллекта Запад окончательно всту­
пил на свой собственный путь. Пока что, кружа по раз­
ным путям-дорогам, он все еще где-то в стороне, на небе,
в прошлом, в будущем, пытается наугад найти увиденный
им свет. На самом деле этот свет светит в душе каждого
отдельного человека. Но поскольку все скрытые в его
коллективном бессознательном образы являются христи­
анскими, совершенно естественно, что и всякая «мута­
ция» должна воспринимать саму себя прежде всего как
возвращение к изначальному типу. Этим объясняется как
сам факт появления, так и успех Christian Science на аме­
риканской почве. Хотя она сознательно связывает себя
со всевозможными грубыми недоразумениями и предрас­
судками и искренне полагает, что представляет истинное
воплощение учения Христа, тем не менее она фактичес­
ки, хотя и еще в рудиментарной, односторонней и иска­
женной форме, выражает дух эпохи Святого Духа. Отсю­
да и позитивная установка. Поскольку смысл создает фак­
ты, уже одна эта установка должна чудесным образом
воздействовать на всех тех, кто искренне верит в учение
Christian Science. Впрочем, живой принцип Christian
Science означает нечто еще гораздо более важное: она,
учитывая реальную психологию американского народа,
непосредственно представляет собой отправную точку и
одновременно инструмент перевода состояния равнове­
сия, в котором вся власть принадлежит внешним вещам,
в новое состояние, в котором господствующим будет ду­
ховное начало. Поскольку современные американцы в
духовном отношении ровно настолько пассивны, насколь­
ко они активны во внешней деятельности, добиться их
духовности можно лишь посредством радикального при­
знания активной стороны духа. И все же Christian Science
не может быть чем-то большим, чем своего рода откры­
той дверью. Для духовно зрелого человека спасение уже
не заключается в слепой вере: он может обрести его лишь
в познании. Понимание же представляет собой столь же
позитивный процесс, что и Christian Science. А понимать
можно только изнутри, придавая переживаемому опыту
474

его собственный смысл. С другой стороны, каждый этос
связан с соответствующим пафосом; если для того, чтобы
понимать, нужно, подобно женщине, раскрывать свой дух,
то и Christian Science предполагает пафос веры. Тем не
менее понимание неизмеримо выше любого рода веры. И
именно потому, что оно, par définition, может быть толь­
ко пониманием истины. Здесь речь идет не о внуше­
нии, то есть о некоей надстроенной воображаемой дей­
ствительности, которая лишь случайно может стать более
глубокой действительностью, а об идентификации и пос­
ледующем сущностном объединении субъекта и объекта.
А это ведет нас к определению духовности нового
рода, которая именно в эпоху Святого Духа соответство­
вала бы как фактическому положению вещей, так и его
смыслу. Трагизм духовности любой эпохи, которая пред­
шествовала геологической эпохе человека, состоит в том,
что она могла утверждаться только как бегство от мира,
ибо мир был сильнее ее на ее же собственном уровне.
Однако уже мудрецы древнейших эпох знали, что идеал
неотрывен от природы. Конфуций говорил: «Дао ничто,
когда оно оторвано или отторгнуто от мира». Будда, на­
чавший свой жизненный путь как аскет, закончил его
иначе. Христос никогда им не был. В соответствии с за­
коном корреляции смысла и выражения, которому под­
чинено любое проявление жизни, справедливо следую­
щее положение: чем богаче средство выражения, тем в
большей мере дух может воплотиться в нашем мире. Если
до сих пор это оказывалось не так, то это зависело не от
духа, а от того, что человек не знал своей истинной сущ­
ности. По сути дела, как бы парадоксально это ни прозву­
чало, только победа над материей, достигнутая лишь се­
годня, могла привести к полному господству духа на зем­
ле. А следовательно, сегодняшний материализм по своей
сути представляет собой не что иное, как преддверие бо­
лее глубокой духовности. И преддверием именно совер­
шенной духовности, а не духовности как какой-либо су­
ществующей наряду с другими отдельной характеристи­
ки, как это было до сих пор и как проявилось в карикату­
ре Christian Science. И здесь мы вновь сталкиваемся с
475

главным пороком сегодняшней Америки — с ее сухим и
твердым, деревянным и железным характером. Не быва­
ет совершенной духовности, которая не была бы сладкой
и нежной, как спелый фрукт. Язык всегда глубже, чем
любая теория. Таким образом, тот факт, что в большин­
стве языков слово «смысл» (Sinn) обозначает две различ­
ных вещи, которые при поверхностном рассмотрении ка­
жутся даже противоречащими друг другу — значение
(Bedeutung) и чувственность (Sinnlichkeit), — кажется глу­
боко символичным. Также символично и то, что в Библии
обладание женщиной обозначается как «ее познание» —
познание в смысле понимания; символично и то, что во
все духовные эпохи использовался образ «запаха святос­
ти». В самом деле, одухотворение всегда — используем
слово, освященное Иисусом, — означает не вознесение,
а исполнение.
«Отвечающим» аспектом реального исполнения яв­
ляется понимание, и ничто иное. Понимание не имеет
ничего общего с объяснением. Оно не подчинено закону
причины и следствия. Оно есть непосредственное едине­
ние духа с духом, души с душой или плоти с плотью. На
уровне плоти и более низкой душевной сферы непонима­
ние означает несовместимость. Отсюда его разрушитель­
ное действие: ничто не ранит столь глубоко, как непонятость, ибо она означает отрицание собственной идентич­
ности. Существует лишь живое понимание. Понимание
in abstracto, как его утверждает современная наука, пред­
ставляет собой contraditio in adjecto. Дух — это не абст­
ракция, он так же конкретен, как и плоть. Поэтому во все
времена в качестве высшего символа духовности избира­
лась любовь. Не по причине ее бескорыстия — любовь
никогда не бескорыстна, она самоотверженна, ибо она
сияет, как солнце, и именно поэтому может также и сжечь,
и довести до изнеможения, — а потому, что не существу­
ет более живого понимания, чем то, которое воплощает
любовь. В одной своей знаменитой фразе Леонардо да
Винчи весьма неточно изложил суть дела. Он писал: «Лю­
бовь ко всякой вещи есть дочь ее понимания. Любовь тем
горячее, чем достовернее познание». Столь же ошибочно
476

и утверждение, что любовь ведет к пониманию, — всякий
знает, что, как правило, она лишь ослепляет. Но справед­
ливо нечто лучшее: любовь есть понимание. Любовь —
это непосредственная общность и единение двух духов,
высшее единство того, что на земле не может быть понастоящему единым. Но по этой причине для человека,
достигшего уровня совершенной, а не частной духовнос­
ти, не может быть никакой духовной любви, которая про­
тивопоставлялась бы земной. Поскольку дух находится в
таком же отношении к материи, как смысл к буквам ал­
фавита, и в то же время воплощает высший творческий
принцип, он может выражаться всеми земными средства­
ми. И он может полностью осуществиться, лишь запол­
нив собой все вплоть до каждого атома материи, подоб­
но тому как смысл, вкладываемый поэтом в стихотворе­
ние, заполняет его все вплоть до каждой запятой. Лишь
этот вид понимания представляет собой истинное и пол­
ное понимание. Христианство начало свое движение со
слишком низкой ступени познания, чтобы иметь возмож­
ность осмысленно и в согласии с фактами выразить свою
глубокую проницательность. Отсюда его ошибочное по­
нимание чувства любви как некоей ценности, отсюда не
слишком близкое любви направление его дальнейшего
развития. Но сегодня мы можем понимать. С другой сто­
роны, благодаря произошедшему в сознании человека пе­
ревороту акцент сегодня не только может, но и должен
быть сделан на понимании. Но это единственно необхо­
димое сегодня истинное понимание есть ни в коем слу­
чае не абстрактное понимание. Оно не имеет ничего об­
щего ни со знанием, ни с объяснением. Оно не имеет
никакого отношения и к науке или даже философии в
обычном смысле слова. В этом отношении дело обстоит
почти точно так же, как в начале нашей эры, когда «ни­
щие духом» по праву считались более способными по­
стичь истину, чем мудрецы. Сегодня необходимо такое
сосредоточение сознания на творческом понимании,
чтобы в дальнейшем оно стало для человека столь
же естественным и столь же необходимым, как ды­
хание. Это единственный адекватный в геологическую
477

эпоху человека способ одухотворения. Здесь проходит
единственный путь, ведущий прочь от сухого материа­
лизма и пустого интеллектуализма. И в нем — единствен­
ное спасение для Америки, страны, в которой душа и дух
больше, чем где бы то ни было, подвергаются смертель­
ной опасности.
И все же каким образом и в какой мере одухотворе­
ние изменит мир? На поверхности оно не изменит ниче­
го. Когда современный человек осознает духовную исти­
ну, он вновь познает то, что было известно всем великим
и глубоким эпохам: факты только тогда обладали жиз­
ненным значением и ценностью, когда они переживались
непосредственно как символы. Что истинное понимание
означает видеть сквозь них и жить, не обращая на них
чрезмерного внимания. Что верить в факты как в после­
днюю инстанцию есть самое грубое суеверие, какое только
возможно. И тогда откуда-то изнутри неким таинствен­
ным образом последует преображение. Илия ожидал Гос­
пода как великую и мощную бурю, но Он пришел как
нежное, тихое дуновение. Точно так же и теперь не бу­
дет никакого могучего переворота. Но тем более ради­
кальным будет преображение. Животный идеал умрет
своей естественной смертью. Среда, институты, знание,
воспитание автоматически утратят свое значение. Мате­
риальный прогресс перестанет быть самостоятельной це­
лью. И в результате внутренний духовный космос, един­
ственная родина человека, заполнит и скрепит собой все
строение современного мира. Но это не будет означать
реставрацию старой духовности, это будет новая и более
глубокая духовность. Она будет выражением понимания.
И лишь благодаря этому более глубокому и духовному
пониманию человек как духовное существо вновь ока­
жется в состоянии утвердить себя в своей новой роли
господина материального мира. Сегодня дело обстоит так,
что жизнь утратила весь свой смысл; отсюда самоубий­
ственные тенденции нашего времени. Если корни будут
глубже, чем когда-либо прежде, простираться в глубь зем­
ли, крона дерева покроется свежей листвой. Однако это
новое осмысление опять-таки зависит только от челове478

ка. Как дух он по самой своей сути совершенно свободен.
На духовном уровне он только в силу своей свободы мо­
жет достичь той полноты, которая на уровне природы
достигается сама собой. Следовательно, необходимо по­
стоянное и все более глубокое понимание. Не существу­
ет никакого другого средства, никакой иной надежды,
никакого иного спасения. Мужчина настолько обладает
женщиной, насколько глубоко он ее понимает; точно так
же лишь от достигнутой человеком духовной глубины
зависит то, будет ли он обладать завоеванным им вне­
шним материальным миром или, как сегодня, останется
им захваченным. Однако этого недостаточно. Чем боль­
ше возможностей, тем больше опасностей. Современное
состояние Америки доказывает, какой страшный суд ждет
тех, кто не обладает пониманием. Если человеку не удас­
тся преобразовать мировую эпоху, в течение которой он
покорил природу, в ступень лестницы, ведущей наверх, к
миру духа, тогда то, что сегодня выглядит как прогресс,
превратится в падение, и на этот раз не в Первое, а в его
Последнее Падение. Ведь если материальный мир завое­
ван, а дух побежден — что же еще может произойти?..
Чем более всемогущей кажется материя, тем более ва­
жен дух. Окончательная победа лишенной духа материи
означает абсолютную смерть. Ибо в конечном счете че­
ловек есть не что иное, как дух.

ТРУДЫ ГРАФА ГЕРМАННА КАЙЗЕРЛИНГА

СТРОЕНИЕ МИРА (написан в 1904-1905 гг.)
Хьюстон Стюарт Чемберлен писал при выходе в свет
этой книги: «Всякий раз, читая эту книгу молодого авто­
ра, я смеюсь смехом светлой радости».
БЕССМЕРТИЕ (написан в 1906-1907 гг.)
Р. В. Индж, настоятель собора святого Павла: «Луч­
шая из известных мне книг о бессмертии».
Профессор Иоганнес Райнке, Киль: «Самая значитель­
ная философская работа о бессмертии, которой мы рас­
полагаем».
ПУТЕВОЙ ДНЕВНИК ФИЛОСОФА (написан в 1911 —
1818 гг.)
Рабиндранат Тагор: «Это высшее, чего может достичь
человек, осваивая вселенную, чтобы повсюду находить
свое место».
ФИЛОСОФИЯ КАК ИСКУССТВО (написан в 1919 г.)
Герман Бар: «Свобода, непосредственность и бесстра­
шие мысли прекрасно сочетаются у Кайзерлинга с легко­
стью и тонкостью чувства, а взгляд естествоиспытателя,
от которого он никогда не отказывается, ведом метафи­
зическим смыслом».
ТВОРЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ (написан в 1921 г.)
Пауль Дальке: «Кайзерлинг, как Будда, превращает
мышление в действительность. Чем же объясняется, что
Будда использует эту грамматику, чтобы возвестить не­
слыханную доселе весть о совершенном прекращении
бытия, а Кайзерлинг — чтобы создать всемирную карти­
ну будущего человечества, которое в своем роде является
столь же неслыханным, как и буддизм, гигантским пред­
приятием, истинной прометеадой?»

480

ВОЗРОЖДЕНИЕ (написан в 1926 г.)
Профессор Ганс Мух: «Мне кажется, что проблема
добра и зла с ее посю- и потусторонностью, с ее полярно­
стью и неразрешимостью впервые сформулирована так
точно».
НОВЫЙ МИР (написан в 1924 г.)
Гленн Фрэнк, президент университета г. Мэдисон, Вис­
консин, США: «Кайзерлинг может оказаться вторым Иоан­
ном Крестителем западной цивилизации».
ЛЮДИ КАК СИМВОЛЫ (написан в 1925 г.)
Анри Бергсон: «"Шопенгауэр как исказитель" — ше­
девр анализа».
Рудольф Касснер: «Я считаю эссе "Иисус-маг" в кни­
ге „Люди как символы« лучшим из всего написанного Кайзерлингом. Знаменательным и значительным у него явля­
ется сочетание чудовищного в своей чудовищности даже
какого-то ненемецкого темперамента с очень большим,
превосходным, совершенно исключительным рассудком».
КНИГА О БРАКЕ (создана совместно с 24 соавторами в
1925 г.)
Эльзе Фробениус: «Эта книга подобна тонко отшли­
фованному бриллианту, играющему богатством цветов
и оттенков. То, что такой человек, как Кайзерлинг, в
наше сумбурное время взывает к форме, можно расце­
нить как симптом новой воли к преобразованию и со­
знания ответственности».
СПЕКТР ЕВРОПЫ (написан в 1927 г.)
Гуго фон Гофмансталь: «Действительно исключитель­
ная книга, поскольку она с такой большой точностью и
при этом с такой внутренней свободой и легкостью рас­
сматривает вещи исключительной важности, которые до
сих пор понимаются весьма смутно и неопределенно, как
может их рассматривать только чрезвычайно значитель­
ный и зрелый человек. Это не шутка — держать свой ум
одновременно и напряженным, и расслабленным, пред-

481

лагать читателю столь значительное содержание и при
овладении столь важной темой — а это действительно
овладение — с такой грацией апеллировать к его чувству
юмора».
Доктор К. Г. Юнг: «Кайзерлинг — это феномен, для
оценки которого требуется чрезвычайное внимание и ос­
мотрительность. Здесь ни в коем случае нельзя выносить
каких-либо окончательных суждений: этот феномен вклю­
чает в себя слишком многое. Его попытка взглянуть на
Европу с высоты птичьего полета заслуживает очень вы­
сокой оценки. Тот факт, что Кайзерлинг вызвал такую
неприязненную реакцию в Швейцарии, никоим образом
не доказывает его неправоту, а лишь подтверждает, что
выстрел попал в цель».
Николай Бердяев: «Совершенно далекий от какойлибо абстрактной философии, Кайзерлинг дает в этой
книге в полной мере свойственную ему философию кон­
кретной формы».

Солонин Ю.Н., Аркан Ю.Л.
МЕЖДУ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОСТЬЮ И АКТИВИЗМОМ
Жизнь и труды графа Германна Кайзерлинга
Настоящая статья, сопровождающая издание перевода книги
Германна Кайзерлинга «Америка. Заря нового мира», имеет це­
лью представить русскому читателю некоторые сведения об этом
мыслителе, ему совершенно неизвестном. Впрочем, специалисты
и дотошные любители биографических редкостей могут найти
первичную информацию о нем в нескольких философских спра­
вочных изданиях, в которых внятными будут только указания, что
по философским воззрениям Германна Кайзерлинга следует отне­
сти к представителям философии жизни - философского течения
весьма известного на рубеже XIX и XX столетий. ' И еще несколь­
ко библиографических подсказок.
Когда, по окончании гражданской войны, возникла возмож­
ность восстановить культурные и научные связи с Европой и в
Россию проникли первые сведения о философских проблемах,
которыми стал жить западный интеллектуальный мир, а также о
философах, признанных властителями дум послевоенного мира,
то среди них оказались идеи и имя Германна Кайзерлинга. Хотя ко
времени, когда его осенила слава, он уже был автором нескольких
книг, для Германии и Европы он предстал прежде всего как автор
книги «Путевой дневник философа».2 После нее Кайзерлинг из­
дал еще не менее десятка других сочинений, но в сознании боль­
шинства любителей интеллектуального чтения так и остался авто­
ром только «философского дневника». Путевой дневник возник из
впечатлений от предпринятого Кайзерлингом в 1911-1912 годах
кругосветного путешествия. Своеобразие книги определилось тем,
что туристические впечатления рождались не в сознании томяще­
гося бездельем и скукой путешественника, решившего развлечь и
оживить свои притупившиеся чувства острыми переживаниями
необычных приключений, которые должен был предоставить эк­
зотический мир нецивилизованного человечества, - странствия
такого сорта стали обычным явлением с конца XIX века3, - а воз­
буждали ум пытливого и проницательного мыслителя, умевшего
за пестротой повседневности удивительного мира неевропейских

483

народов усмотреть подпочвенные корни и основание, - Urgrund на котором упрочились и выросли совершенно особые культуры,
не менее фундаментальные, чем европейская, но помещающие
человека в жизненные проекции, не ведущие к саморазрушитель­
ным перспективам, подобным тем, на которые обрек себя запад­
ный мир. Книга вышла в свет в 1919 году и неожиданно обрела
известность, почти равную той, которую стяжал трактат О. Шпен­
глера «Закат Европы». После появления этих книг стало ясно, что
невозможна никакая культурфилософия, игнорирующая «ориен­
тальный параметр» истории человечества.
Философский журнал «Мысль» едва ли не первым знакомит
русского читателя с именем этого философа и его сочинением в
рецензионной заметке в 1922 году - знакомство явно, недостаточ­
ное и запоздалое.4 Но в различного рода мемуарных источниках
имеются сведения о том, что философские идеи Кайзерлинга, вы­
текающие из этого сочинения, были предметом интенсивного об­
думывания и обсуждения в интеллектуальных кружках обеих сто­
лиц, они занимали А. Белого, М.И. Кагана, Н.И. Конрада. Совер­
шенно определенно известно, что эта книга обсуждалась в «Не­
вельском кружке» М. Бахтина.
Мы приводим эти факты, чтобы засвидетельствовать живое
восприятие русскими мыслителями интеллектуальной новинки
немецкой философии, относящейся тематически к той сфере пред­
ставлений о судьбах культуры и путях развития человечества, ко­
торые, как известно, почти безраздельно поглотили русскую со­
циальную мысль начала XX столетия. Признание Кайзерлингом
Востока как особой ценности и культурфилософское обоснование
его продуктивной специфичности тем более было близко отече­
ственным мыслителям.
Свидетельством еще одной русской рефлексии на Кайзерлинга
служит публикация фрагмента его упомянутой книги в антологии
«Современная немецкая мысль», изданной в Дрездене русским
эмигрантским издательством «Восток» в 1921 году. Но фрагмент
столь мал, что не дает представления ни о философии Кайзерлин­
га, ни о стилистическом своеобразии его книги. Вот, пожалуй, и
все, что составляет к сегодняшнему дню «русскую Кайзерлингиану»; которую, собственно, и принимать во внимание едва ли стоит
из-за ее ничтожности. Но вот что удивительно. Вопреки полной
неосведомленности о существе взглядов Кайзерлинга, его поли-

484

тической позиции и жизненной судьбе много позже, в послевоен­
ном идеологическом сознании тем не менее у нас утвердилось
невнятное представление о нем, как не то предтече, не то вырази­
теле каких-то «фашиствующих» идей. Возможно это, стало при­
чиной полного исключения его философии из компендиумов по
общественной мысли XX столетия.
Таким образом, изданием одного из основополагающих в
творчестве этого мыслителя труда, для русского читателя откры­
вается не только незаслуженно неизвестный ему философский
писатель прошлого века, но и интеллектуальный мир оригиналь­
ного мыслителя5. Отличительной особенностью этого мира явля­
ется поразительная современность, которой отмечена структура
мыслей, композиция дискурса и понятийный язык, хотя сочине­
ния, в которых он был изложен, появились более семидесяти лет
назад. Но обратимся, наконец, к их автору.
Германн Александр Кайзерлинг - потомок старинного дво­
рянского рода, одна из ветвей которого издревле укоренилась на
балтийских землях в процессе их завоевания Тевтонским орденом
и последующей германизации. Ее родоначальником считается не­
кий рыцарь Германн Кезелингк, принятый на службу ордена его
магистром, знаменитым Вальтером фон Плеттенбергом. За свою
службу он получил поместья в Курляндии, а его потомки - почет­
ные звания и дворянские титулы. Укоренение в прибалтийских
провинциях разветвляющегося рода с неизбежностью предопре­
деляло возникновение российских контактов и связей. И действи­
тельно, с XVIII столетия мы встречаем Кайзерлингов не только в
качестве обычных подданных российской короны, но и как весь­
ма деятельных людей на русской службе. Здесь уместно указать на
рейхсграфа Германна Карла Кайзерлинга (1696-1764), состоявше­
го русским посланником при ряде германских и австрийском дво­
рах, а также президентом Петербургской академии наук. В этих
должностях с ним находился в служебных отношениях, и не очень
простых, М.В. Ломоносов. Впрочем, рейхсграф слыл покровите­
лем наук и искусств и ему приписаны на этом поприще некоторые
заслуги. Он проявил себя покровителем Баха, посвятившего ему
одно из своих музыкальных сочинений.6
Имя следующего Кайзерлинга - Генриха Христиана - связа­
но с И.Кантом. Последний входил в состав ближайших друзей дома
просвещенного графа, вместе с супругой державшего в Кенигс-

485

берге философский и литературно-музыкальный салон. Графиня
была неплохой рисовальщицей и упражнялась на зарисовках пор­
третов своих гостей, благодаря чему мы имеем единственный пор­
трет юного Канта.7 Возможно, с этого времени в семье Кайзерлингов установилось почитание философии, и особенно Канта.
Впрочем, с неким другим представителем этого рода связан не
очень привлекательный курьез, затрагивающий другого великого
философа, а именно Гегеля. Он описан Куно Фишером. Некий Германн (!) фон Кайзерлинг, состоявший приват-доцентом Берлинс­
кого университета в бытность в нем Гегеля, в борьбе за профессу­
ру воздвиг против последнего обвинения, уличая философию сво­
его конкурента в безбожном направлении - в пантеизме. Универ­
ситет, к своей чести, смог отстоять Гегеля, хотя в свете современ­
ного понимания духа философской системы великого философа
обвинение не такое уж беспочвенное.8
Как бы то ни было, но философские пристрастия стали родо­
вым свойством Кайзерлингов и не раз появлялись у последующих
носителей этой фамилии, вполне выявившись в деятельности на­
шего философа.
Следующим достойным упоминания Кайзерлингом является
дед философа и потомок упомянутого покровителя и последова­
теля И. Канта - Александр Фридрих Михаил Леберехт Николаус
Артур Кайзерлинг, именовавшийся в русских кругах графом Алек­
сандром Александровичем фон Кайзерлингом.9 Он и ныне досто­
ин внимания русского человека, хотя имя A.A. Кайзерлинга пре­
бывает в забвении. Он родился в 1815г. в родовом поместье. Отец
его, будучи поклонником Канта, решил применить для воспита­
ния отпрыска принципы кантовской моральной философии и пе­
дагогики. Он и сам стал его главным учителем и ориентировался
на классическое образование. Но глубокое и усердное изучение
греко-латинской литературы и философии в подлинниках не уби­
ло главного - созерцательного интереса к природе и естествозна­
нию. Занятия музыкой и физическими упражнениями вселили в
очевидцев педагогического эксперимента уверенность, что фор­
мируется гармоническая личность. Как бы то ни было, это был
действительно недюжинный человек. В 1833 г. юноша поступает
в Берлинский университет, сначала на правоведение, затем на ес­
тественный факультет. Предметом его основного интереса стали
зоология, геология и минералогия. Уже студентом он заводит важ-

486

ные и перспективные знакомства с учеными, а среди студентов в
качестве друга сходится между прочим с Отто Бисмарком , буду­
щим творцом Германской империи и знаменитым «железным кан­
цлером». Он находится в той научной среде, где вызревали и ут­
верждались новые революционные открытия и идеи естествозна­
ния, в частности, эволюционная теория (К. Бэр), учение о клетке
(Т. Шванн). За научной деятельностью молодого Кайзерлинга сле­
дили Александр фон Гумбольдт и один из отцов немецкой геоло­
гии Леопольд фон Бух. Дружба же с Бисмарком оказалась не толь­
ко устойчивой, но и привела к породнению их внуков: Германн
женился на внучке Бисмарка Гёделе Бисмарк-Шёнхауз. Вместе с
зоологом Блазиусом еще будучи студентом он издал двухтомный
труд по систематике беспозвоночных на основе изучения ископа­
емых организмов в отложениях горных пород Карпат. К этому вре­
мени в России начинаются исследования по обнаружению и учету
ее естественных ресурсов и их статистическому описанию, ини­
циированные министром финансов графом Е.Ф. Канкриным. Го­
товятся экспедиции во «внутренние губернии» империи и начина­
ется подбор специалистов. Весной 1840 года сопровождаемый бла­
гожелательными рекомендациями А. Кайзерлинг появляется в сто­
лице страны, подданным которой он являлся. Так начинается важ­
нейший период в научной деятельности ученого, отмеченный круп­
ными научными и практическими результатами, и вместе с этим интересная ималоизученная страница истории отечественной гео­
логии. Мы так подробно останавливаемся на этой личности не толь­
ко из желания обратить внимания на ее заслуги перед Россией, но
и ввиду огромного значения образа деда на все творчество и ми­
росозерцание философа Г. Кайзерлинга, которое последним впол­
не осознавалось.
В Петербурге молодой геолог усердно занимается в коллек­
циях Зоологического музея и в минералогических кабинетах ны­
нешнего Горного института. Именно в это время устанавливаются
прочные связи с «русским Гумбольдтом» - К. Бэром, которому
позже он посвятил ряд исследований-характеристик. Изучает не­
ведомый ему русский язык и входит в петербургское общество
(В.Ф. Одоевский). К концу 1840 года А. Кайзерлинг побывал в
Архангельске и Москве обследовал Тульскую и Калужскую губер­
нии. Участвует в изучении Смоленской и Могилевской губерний,
посещает Киев и Чернигов, затем Полтавскую и Харьковскую гу-

487

бернии, описывая угольные залежи на предмет их промышленно­
го использования. Итоги были очень обнадеживающие, и Канкрин приближает к себе энергичного молодого ученого. Спустя неко­
торое время тот посватался к дочери министра и получил согла­
сие. В следующем 1841г. Канкрин организует крупную геологи­
ческую экспедицию для обследования северных провинций ев­
ропейской России. В нее вошли и европейское научное светило
английский геолог Родерик Мурчисон и молодой горный инже­
нер Н.И. Кокшаров, позднее знаменитый русский геолог, акаде­
мик и директор Горного института. Экспедиция обследовала Урал,
районы Перми, Казани, Симбирска (до Царицына и Уральска). Ги­
гантский материал обрабатывался участниками экспедиции в Лон­
доне и Париже, куда выезжает и А. Кайзерлинг. Ему поручается
закупка и доставка минералогических коллекций для пополнения
собрания Горного музея в Петербурге. Делаются предложения чи­
тать лекции в Горном институте, от чего он отказывается ввиду
слабого владения русским. Но известность и общественное поло­
жение молодого и перспективного ученого укрепляются. Он вхо­
дит в лучшие дома Петербурга и принят при Дворе. Он уже бес­
спорный ученый авторитет и его широко знают в Европе. Неуто­
мимый исследователь предпринимает еще одну экспедицию. В мае
1843 г. он отправился в район Печоры, Северной Двины и Северно­
го Урала. За лето он провел геологическое исследование почти не­
ведомого в географическом отношении Печорского края, изучил его
угольные месторождения, открыл Тиманские горы и указал на неф­
теносность Архангельской области. Материал был получен огром­
ный. В экспедиции его сопровождал сын знаменитого адмирала Павел Крузенштерн. Даже в 1890 г. академики А.П. Карпинский и
Ф.Н. Чернышев свидетельствовали о сохраняющейся ценности ре­
зультатов экспедиций, и в беседе с А. Кайзерлингом подчеркнули,
что прогнозы уральской 1841 и печорской 1843 годов экспедиций
блестяще подтвердились. В 1845 г. в Англии вышел огромный двух­
томный труд, подведший итоги экспедиций «Геология России в
Европе и Уральских гор». Кайзерлинг его рассматривал как «дол­
голетнюю прочную основу русской геогнозии».10 Можно предпо­
ложить, что крупныегеологическиеэкспедиции, организованные
при поддержке Е.Ф. Канкрина с участием крупных европейских
геологов оказались прекрасной школой для становящейся науки в
России и развития горного дела. Их отличала не столько академи-

488

ческая направленность, сколько ориентация на практическое ис­
пользование добытых результатов. В жизни А. Кайзерлинга это
тоже оказалось неповторимым временем. Женившись, он отказы­
вается от научной карьеры, от почетных должностей в Академии
наук и от профессуры в Горном институте и посвящает себя хозяй­
ственным и семейным заботам, удалившись из столицы в свои
прибалтийские поместья. Огромная работоспособность, широкая
образованность, соединенные с высокими моральными достоин­
ствами и культурой, обеспечили ему почет и авторитет среди курляндского дворянства и общества. В 1862 он принимает должность
куратора Дерптского университета, оставив ее в 1869 г. ввиду тре­
ний с петербургским чиновным миром. За ним числится опреде­
ленное литературное наследство, из которого можно почерпнуть
представления о его моральных принципах, философском и рели­
гиозном миросозерцании. Не имея возможности развить эту тему,
отметим только, что он оставался вполне в русле рационализма,
типичного для естествознания XIX столетия. Был чужд мистике и
религиозно-экстатических наклонностей. В целом оставался впол­
не в русле кантовской метафизики и критицизма, хотя и не разде­
лял представления о субъективной природе пространственно-вре­
менных форм бытия.11 Человек обличен моральным долгом отно­
сительно окружающих и зависящих от него, и в этом он ответстве­
нен не столько перед Богом, сколько перед самим собой. И эта
ответственность составляет основу его внутреннего мира. Восхи­
щался как государственным деятелем Е.Ф. Канкриным и челове­
ческими качествами, соединенными с великими научными добро­
детелями и трудами Карла Бэра12, эволюционное учение которого
не только разделял, но и сам имел заслуги в его научном обоснова­
нии. Скончался в своем имении в мае 1891 года. Еще в молодости
он мечтал о далеких странах, Китае, планировал совершить кру­
госветное путешествие. Возможно, эта мысль как жизненная ус­
тановка перешла к его впечатлительному внуку, перенявшему от
деда, особенно в молодые годы, ряд фундаментальных жизнен­
ных установок. Внук внимательно отнесся и к родословию. Повы­
шенный интерес к нему определялся, как можно было бы предпо­
ложить, не традиционным любованием знаменитыми предками и
древностью рода, а стремлением обнаружить первооснования сво­
ей духовной сущности и зависящие от нее границы творческого
самоопределения - schöpferische Sinngebung. Эта установка полу-

489

чит позже выражение в учении о поляризовании как способе ду­
ховного самообретения и развития. Через Канкрина по женской
линии Германн Кайзерлинг возводил свою родословную до потом­
ков Чингис-хана, в то время как через свою мать, по линии Унгерны Икскюль, он предполагал себя наследником не больше и не
меньше как первых Рюриков.
Память о путешествиях А. Кайзерлинга продолжала жить
многие десятилетия в сознании жителей Европейского Севера. Но
в целом сам путешественник остался духовно чужд русской куль­
туре, хотя ценил ее достижения и особенно литературу.
Отец Германна, Лео Кайзерлинг, не походил на своего отца.
Именно в нем ярче всего проявились черты, относимые к типу
большого русского барина. Он родился в 1849 году и получил
блестящее образование, обучаясь в Берлинском университете у
Т. Моммзена. Лео по семейной традиции был приверженцем мо­
ральной философии И. Канта, но жил не всегда по ее предписани­
ям. От своей матери, дочери Е.Ф Канкрина, он унаследовал мно­
гие русские привычки и манеры жизни. Более всех Кайзерлингов
чувствовал себя своим в среде русских, тем более, по имеющимся
сведениям, был крещен в православии. В унаследованных от отца
имениях Кённо и Райкюлль организовал образцовое хозяйство, но
практическими вопросами тяготился, передоверив их весьма дея­
тельной супруге. Это была практичная особа, видимо с неширо­
ким умственным кругозором и ограниченными духовными инте­
ресами, но с характером, не лишенным своеобразия. Смерть мужа
в 1895 году ее потрясла. Потеря предмета ее каждодневных забот
и попечения непроизвольно побудила искать ему заместителя. И
она со всей энергией перенесла ее на одного молодого человека,
студента, состоявшего домашним учителем ее детей. Постепенно
возникла глубокая привязанность, завершившаяся их браком. Но
семья разрушилась. Дети не приняли этот мезальянс. Сын нахо­
дился с матерью в напряженных отношениях, особенно после того
как она легализовала свои отношения с молодым человеком. Дав­
ление среды вынудило ее покинуть Эстонию и переехать с новым
мужем в Швейцарию, где, по имеющимся сведениям, она включи­
лась в общественную деятельность, став поборницей женского
равноправия.
Внутрисемейные отношения также стали одним из источни­
ков культурфилософских размышлений и проблематики в воззре-

490

ниях Г. Кайзерлинга и нашли отражение как в биографических
интроспекциях, так и в стремлении развить особое учение о бра­
ке, как совершенном единстве двух духовных персон, содейству­
ющем гармонизации жизни и духовному росту его сторон. Такому
браку предшествует ряд условий, выявить которые и представить
в виде ясно осознаваемых предпосылок и целевых действий он
попытался в философских эссе, вошедших в «Книгу о браке».13 В
духе такого понимания брака, он отрицает установку на его ин­
стинктивную природу, следование которой, по традиционной точ­
ке зрения этнологов, якобы предпочтительнее для сохранения его
сущности, чем облачение в культурные формы. Одной из них яв­
ляется истинное понимание личности, ее структуры. В духе тако­
го понимания брака, он отрицает установку на его инстинктивную
природу, следование которой якобы предпочтительнее для сохра­
нения его сущности, чем облачение в культурные формы. Ряд идей,
находимых в учении Кайзерлинга, позволяют видеть в нем мыс­
лителя близкого к тому движению мысли, которое в XX столетии
получило именование «космизм»: «Человек есть не только еди­
ничная личность, но есть прежде всего родовая сущность, соци­
альное существо, часть космоса». «Сверхиндивидуальное предше­
ствует индивидуальному, и в этом заключается корень всякой эти­
ки...». «Реальность космического человечества как предпосылка
духовной личности», - так Кайзерлинг, совершенно по-новому
осмысливает проблему бессмертия, наполнив ее осязательным
смыслом и оптимистическим реализмом. Духовный опыт, извле­
ченный из драмы конкретной семейной жизни, участником кото­
рой он невольно стал, трансформировался в элемент общего уче­
ния об обновлении человечества «в духе». Этот опыт лег в основа­
ние философской педагогики «Школы мудрости».
Но в личном плане разрыв отношений с матерью на долгие
годы, уязвленный аристократизм, сознание краха семейных тра­
диций и единства рода, олицетворенного в деде, образ которого
утвердился в сознании Германна Кайзерлинга как символ и обра­
зец человека фамильного типа привел к несколько иным результа­
там. Он обострил чувство индивидности, желания вести жизнь
независимую от любых личностных отношений и не подчиняю­
щуюся общепринятым требованиям семейного долга, в жертву
которому обычно приносится духовное саморазвитие личности.
В нем развилось определенное нерасположение к кровному род-

491

ству, требующему отяготительных демонстраций родовой солидар­
ности и поддержки. Он предпочитал вести жизнь в духовном со­
средоточении, что находилось во внешнем противоречии с той
интенсивностью контактов, частой переменой мест, которыми от­
мечена была его первая половина жизни.
Достоин упоминания еще один представитель рода Кайзерлингов, значимый и сам по себе, и по известному влиянию на фи­
лософа. Это Эдуард Кайзерлинг, известный немецкий писательновеллист, скончавшийся в 1918 году, дядя философа. Он вел жизнь
с явно выраженной богемностью, не чванясь своим аристократи­
ческим происхождением, в отношении к которому, как и к окруже­
нию, он был преисполнен скепсиса и злой иронии. Большую часть
жизни он провел в Мюнхене, где и умер. Она была наполнена стра­
даниями, вызванными физической немощью и постигшей его в
старости слепотой. Но все это только содействовало укреплению
в нем мужественности и духовной непреклонности, неприязни ко
всякого рода проявлению авторитарности. В художественной сре­
де последнее проявлялось нередко в виде формирования вокруг
некоторых художественных деятелей с явно выраженной установ­
кой на доминацию группы почитателей и последователей, безого­
ворочно следующих эстетическому вождизму лидера, вплоть до
безграничной личной преданности и служения. Таковым был наи­
более типичный для эпохи модернизма поэтический кружок, спло­
тившийся вокруг Стефана Георге, с которым Эдуард Кайзерлинг
был близок. В нем утвердился культ этого поэта, закрепленной
сложным ритуалом общения членов кружка, с безоговорочным
принятием художественной программы поэта, как жизнеорганизующим стилем отношений. Впрочем, Эдуард Кайзерлинг не смог
принять эту манеру, находил ее разрушительной для художника и
выглядящей чем-то неестественным с точки зрения понимания
свободы как предпосылки творчества.14
Германн Кайзерлинг родился 20 июля 1880 года в имении
родителей Кённо в Эстонии. Оно было размещено в лесистой ме­
стности среди небольших полей - типичного эстонского ландшаф­
та. После смерти деда семья перебирается в более благоустроен­
ное имение Райкюлль, перешедшее по наследству к отцу филосо­
фа. Именно здесь и произошла описанная выше семейная драма.
Безмятежная жизнь среди природы, оправлявшей воспитательную
деятельность отца, которая, впрочем, не отягощала детей, закон-

492

чилась с его кончиной (1895). Через полгода после нее, выполняя
желание отца, Германн поступает в гимназию ближайшего города
Пярну. Отец хотел, чтобы сын, находясь в публичной школе, во­
шел в обычную среду и приобщился к требованиям жизни. Но то,
что заложено было в юноше и дало ростки под влиянием домаш­
него образования, явно дисгармонировало с нравами гимназиальной жизни. Юноша рано проявил склонность к созерцательности
и чтению несвойственной его возрасту литературы. Уже в 17 лет
мы находим его за чтением философских авторов, мистиков и ок­
культистов. Таковым, в частности, оказался К. Дюпрель, автор по­
пулярного в то время труда «Философия мистики», трактовавшего
бессмертие. Теорию отбора Дарвина он применил не больше и не
меньше как к объяснению происхождения Вселенной и ее зако­
нов. Кайзерлинга захватывает спиритуализм учения Дюпреля, и
он начинает размышлять о духе как силе, движущей развитием и
человечества и Земли, как о космической сущности. Он строит
идею некоей «науки о тайне», призванной обнаружить те зако­
ны, которым подчинена деятельность духа, ибо ничто не произ­
вольно. Таким образом, уже первый духовный опыт Кайзерлин­
га ввел его в мир оккультных проблем, интерес к которым он
сохранил навсегда. Гимназию он закончил два года спустя. Нача­
лась пора самостоятельной жизни. Сказывается влияние приме­
ра деда. Свою жизнь Германн решается продолжить, сочетая об­
разование и путешествия.
Первоначальное его решение состояло в выборе продолжить
учебу в европейском университете. Он пал на Женеву и на есте­
ственный факультет. С энтузиазмом он приступает к изучению
физики, химии, биологии, геологии. Но вскоре обнаруживается
несоответствие между структурой личности, типом воображения
юноши и сделанным им выбором. Точные науки наводят на него
скуку. И только геология еще привлекает, и то в части экспедици­
онной практики и экскурсий. Проведя год в Женеве, он возвраща­
ется домой и записывается в Дерптский университет. Это был крат­
кий период, когда среда и витальные инстинкты на короткое вре­
мя овладели его существом. Он вступает в студенческую корпора­
цию и начинает жить по законам студенческого сообщества. Внеш­
не ничего не предвещало в нем человека духа. Он сам неоднократ­
но отмечал, что его рост, внешность, комплекция выдавали в нем
скорее «человека силы», живущего побуждениями чувства и фи-

493

зиологическими потребностями. Так он проводит почти два года,
которые позже считал самыми бездуховными в своей жизни. Они
венчаются вздорной дуэлью, едва не стоившей ему жизни. Но это
было и событием, заставившем его пересмотреть всю свою пре­
жнюю жизнь. Великие предки рода язвили его укоризненным при­
мером своей возвышенной жизни. Ему оставалось только внять
внутреннему порыву к духовности, осознать, что его интеллект
должен стать определяющей силой в жизни. Обо всем этом он рас­
сказал много позже в книге о личной жизни «Путешествие сквозь
время». Настала пора делать из себя «человека духа». Именно к
периоду болезни относится его первое соприкосновение с весьма
необычным интеллектом, с Хаустоном Стюартом Чемберленом,
через его сочинения, главное из которых знаменитые «Основания
девятнадцатого столетия». Но вначале чтение не производит эф­
фекта, оно скорее дань моде, вспыхнувшей после выхода в свет
этого трактата, трактующего о культурной сущности человечества
и его исторической перспективе.15 Позже произойдет и роковая
личная встреча, переменившая миросозерцание Г. Кайзерлинга.
А пока он решает продолжить учебу и избирает для этого знаме­
нитый немецкий университет в Гейдельберге, который находился
в очередном зените своей славы.
Снова выбор остановлен на геологии, хотя ему самому стано­
вится ясным его неправильность. По сути дела идет испытание
воли. Тем не менее годы в Гейдельберге - это и время прикоснове­
ния к философии. И вновь неудачное. Опять сказалась роковая сила
семейной традиции. Он принялся за «научную философию» и за
исток всего ее содержания, за кантову «Критику чистого разума».
В юноше пылало пламя, в котором оформлялось и закалялось но­
вое духовное устремление, не видящее себе места в научно-кри­
тических традициях девятнадцатого века, в его положительной
науке, в духе здоровой рассудительности и привычке видеть мир в
свете улучшающего все эволюционного прогресса. Заземленный
утилитаризм как залог здоровой жизни и благополучия явно ока­
зывался непривлекательной базой для построения нового и более
возвышенного представления о человеке. Кайзерлинга не при­
влекают кумиры отходящего столетия. Невольно он тянется к
людям иной духовной формации, например, к Якобу Икскюлю биологу и натурфилософу с необычной теорией организма и це­
лостности. Короткая поездка во Флоренцию в сопровождении

494

Г. Тоде, специалиста в области истории искусств, пробуждает в
нем эстетические чувства и острый интерес к искусству. Позже
созданная Кайзерлингом теория художественного впишется в об­
щую трактовку философии, жизни и мира. Оказалось, что женой
Г. Тоде была дочь Козимы Вагнер - второй жены великого компо­
зитора. Музыкальность - как не вспомнить! - тоже была элемен­
том наследственного пристрастия, и она не замедлила обнаружить­
ся в молодом человеке. Фрау Даниела Тоде привела его к музыке
Вагнера и кругу ее почитателей. Столица вагнерианцев Байрейт и
властвовавшая там Козима Вагнер входят в духовный опыт Кайзерлинга, начав незаметно свою преобразующую деятельность.
Вагнерианцем он не стал, но с хозяйкой байрейтского окружения
был в тесном общении и интенсивной переписке. Но, видимо, ска­
зался дух протеста и инстинкт самозащиты от подавляющего вли­
яния, не позволившие ему сделаться ее слепым почитателем. Он
уловил в ее роли что-то ненатуральное, поддерживаемое только
усилием и натужностью.
Мы ясно видим, как юноша ищет ориентирующих образцов,
которые не в состоянии предоставить родовая традиция для жиз­
ни в новом мире. И он исподволь начинает полагаться на собствен­
ную волю к саморазвитию.
Но ему все же предстояло испытать на себе влияние образца
и силу обаяния духовной личности. Снова в его руках оказывается
книга Чемберлена. Но читать ее начинает уже человек, пережив­
ший новые страсти, человек, в котором возникло эстетическое
чувство и в котором сформировались первые принципы духовной
личности, которым предстояло вырасти в кристалл, именуемый
Германн Кайзерлинг и его философия. В нем возникла жажда встре­
титься с самим автором этого необычного трактата. «Впечатление
было мощным, - вспоминал более двадцати лет спустя сам Кай­
зерлинг. - Мне сразу стало ясно, что если бы я встретил человека,
написавшего это, я бы понял, что встретил то, ради чего я нахо­
жусь на земле». Ведь неясность ответа на этот величайший экзис­
тенциальный вопрос и составляла сердцевину сомнений и причи­
ну его метаний.
Не рассуждая долго, он решается оставить Гейдельберг и пе­
реехать в Вену, туда, где с 1889 года обосновался один из власти­
телей дум Европы конца XIX столетия. Это было особенное время
в культурной истории Европы. Его главным мотивом стал бунт во

495

всех сферах духовной и умственной жизни, бунт против господ­
ствующих форм мышления, научной и художественной жизни,
борьба за новые ценности и цели человеческих стремлений, вос­
стание против парализующей волю убежденности в естественную
детерминацию всех мировых отношений и событий, включая сфе­
ру духа, поставленную в зависимость от физико-физиологических
процессов. Старая философия твердила, что истина одна и едина
и к ней неуклонно движется человечество во всех своих усилиях.
Она лежит вне человека, он ей только служит, ибо сфера ее бытия мир за пределами человеческих чувствований и рассуждений. Он
тоже может и должен быть понят и описан одним-единственным
способом, ибо он - один, пребывающий в себе, и раскрывается
лишь познающему разуму. Упорядоченность жизни по единым
предписаниям, нормам, правам и ценностям представлялась точ­
но такой же аксиомой, как и то, что в мире природы царствуют
одни и те же законы. И если в реальности мы еще имеем дело с
различиями, то разум, польза и соображения удобства позаботят­
ся об их сглаживании. Такова в крайне схематическом представле­
нии система воззрений, ставших итогом XIX столетия, и против
которых возник протест, имя которому модернизм. Раньше всего
он проявился в художественной сфере и литературе и надолго об­
рек себя на отождествление со стилем и этапом художественноэстетического развития европейской культуры. Но то, что утвер­
дилось дерзко в искусстве, более сложно проявилось и в других
сферах общества, обнаружив эпохальный смысл модернизма. Ото­
шлем читателя за более подробной характеристикой модернизма
к нашему исследованию16, сейчас же заметим, что провозвестни­
ками его и создателями принципов, на которых утвердился новый
тип мышления, были философы А. Шопенгауэр и Ф. Ницше; в той
мере, в какой дух бунта, призыв к преображению мира и творе­
нию «нового человека», свойственные философии модернизма,
представлены в учении Маркса, он тоже может быть признан его
предтечей. К первому поколению, несших прометеев огонь ново­
го миросозерцания и ценностей, принадлежали и люди теперь ос­
новательно забытые, знание о которых почиет в толстых энцикло­
педиях и сводных компендиумах, в которые не решается заглянуть
ныне не слишком пытливый ум. Они признаны чем-то вроде ду­
ховных маргиналов, стоявших на обочинах основного интеллек­
туального течения культуры, и на них нередко возлагают ответ-

496

ственность за издержки экстравагантности модернистского бун­
та, за его непредсказуемую разрушительность, в которой дискре­
дитировались прекрасные призывы и возвышенные цели. Модер­
низм - сложная эпоха и явление. Расчистив дорогу индивидуализ­
му, признав и оправдав первенство творчества, героизма, подвига
и самоотречения, возвысив дело преображения мира до высоты
смысла человеческой жизни, он вместе с тем поставил мир чело­
века перед риском авантюры. Героизм подменился насилием, сила
воли духа- господством и террором государства. Чудовищные ка­
тастрофы гуманизма прошлого столетия в чем-то были предопре­
делены «новым гуманизмом» эпохи модернизма и лежат на его
ответственности.
Такими провозвестниками будущих философем, которыми
жил XX век, были Х.С Чемберлен, Р. Вагнер, Л. Клагес, Р. Касснер, Й. Стржиговский. Мы ограничим перечень философов куль­
туры первого поколения этими именами хотя бы потому, что и они
неведомы нашему читателю. Оговоримся, что речь идет о мысли­
телях, многие из них являются первостепенными величинами и в
свое время имели немалый успех и влияние. Оно в скрытом виде
сохранилось в духе и структуре культуры всего XX столетия и едва
ли покинуло ее и сейчас.
Конечно, Х.С. Чемберлен (1855-1927) не может быть назван
по качеству своих теорий мыслителем первого разряда. Но его
влияние определилось не этим. Он не только почуял свежий ветер
наступающих культурных перемен, подставив под них свой парус,
но сам одним из первых дал выражение тому, что в некоторых со­
циальных и культурных сферах стало знаменем их устремлений.
Англичанин по рождению, он признал своей духовной родиной
Германию, а тип психики, строй менталитета и язык этой нации
как высшее проявление человеческого духа в Европе. На них по­
коится самая совершенная германская цивилизация, явившаяся
возрождением той творческой потенции, носителем которой из­
начально была раса ариев. Именно развитие этих идей составило
смысл всего его творчества. В нем расовая определенность каче­
ства культуры и построение теории культурной предпочтительно­
сти на основе расовых преимуществ нашли свое классическое
выражение. Связь их с расизмом XX века, в том числе националсоциализмом, не подвергается сомнению и закреплена некоторы­
ми биографическими фактами из жизни Х.С. Чемберлена. Но в

497

90-е годы XIX столетия он представал пророком новой культуры и
вождем нового духовного течения. В сфере его интересов были
натурфилософия, религиозные и исторические проблемы. Знаком­
ство с творчеством Вагнера превратило его в экзальтированного
поклонника его музыки.
Увлечение Вагнером сродни тому, которое овладело в свое время
и Ницше, завершилось тем, что Чемберлен признал его не только
величайшим композитором и поэтом, но и провидцем путей разви­
тия человечества, способным повести его к лучшей будущности.
Ежегодные паломничества в Байрейт завершились полным пересе­
лением туда. Уже в почтенном возрасте в 1908 г. он даже женится
вторым браком на Еве, дочери жены своего кумира. Свои мысли о
Вагнере не столько музыкального свойства, сколько социально-фи­
лософского он изложил в соответствующем сочинении, но они при­
сутствуют и в интенсивной переписке с Козимой Вагнер, неоднок­
ратно опубликованной и приобретшей публичный характер.17
В немецкой философии он остановил свой взор на Канте, но
и Кант нужен был ему только как некая философская подпорка в
его устремлениях проникнуть в глубинные тайны бытия как жиз­
ни.18 Свою главную цель Чемберлен видел в том, чтобы указать
народам западного мира пути духовного обновления. В послед­
ствии, в более широкой постановке, охватывающей все человече­
ство, эта идея захватит и Г. Кайзерлинга. Особое значение в этом
великом деле возрождения в глазах Чемберлена приобрела Индия.
Конечно, не Индия как конкретно-историческое явление, а как
некий образ, идеал, возникший в воображении культур-философа,
охваченного мессианскими устремлениями и только ищущего для
своего выражения конкретный культурный материал. Для Чембер­
лена им оказался не столько непосредственно культурный мир
Индии, сколько некий духовный комплекс, названный им «арийс­
кое мировоззрение», корни и первое творческое обнаружение ко­
торого он увидел в древней Индии.19 Именно через приобщение к
арийскому мировоззрению, создателями и носителями которого
были арии, некий древней народ, спустившийся с Гималайских
гор в долины индийских рек и затем растекшийся по просторам
Европы, состоится обновление европейского человека. Нынешнее
состояние Европы плачевно, и тенденция ее культурных процес­
сов вызывает тревогу. В основе их лежит наука. Но это не живот­
ворящая сила, а как раз наоборот. «Культура не имеет ничего об-

498

щего ни с техникой, ни с нагромождением знаний, - указывал Чемберлен. - Она есть внутреннее состояние души».20 Сама наука была
создана семитскими народами и соответствует их миросозерца­
нию. Ему свойственны схематизм, узость и односторонность,
склонность рассматривать вещи не в их живом многообразии, а в
состоянии омертвелых законченностей. Именно в таком виде она
получила развитие у эллинов, духу которых было привито это се­
митское качество. Поэтому пережитое европейской культурой Воз­
рождение не явилось актом полного обновления. «Однако же этим
актом не завершено дело нашей самостоятельности и независи­
мости. Одаренность эллинов, при всем их блеске, была во многих
отношениях ограниченною; кроме того ее проявления с самого
начала повергались чуждым и искажающим влияниям... Наше ос­
вобождение от порабощающих чуждых представлений оказалось
неполным. Именно в религиозном отношении мы еще и поныне
остаемся вассалами, - если не сказать слугами, - чужих идеалов».
Поэтому предстоит новое спасительно возрождение, порывающее
с предыдущей культурной традицией. Очищенный от семитичес­
кой привнесенности эллинизм в сочетании с индо-арийством - та­
ковой видится формула облагорожения Европы. «Благое близко и
только ждет, чтобы мы возжелали его. Как фантастическое виде­
ние влечет нас возможность слияния умственной и душевной глу­
бины индоарийцев и их внутренней свободы с пластическим чув­
ством формы эллинов и с их умением ценить здоровое, прекрас­
ное тело, как носителя внешней свободы. Видение это так соблаз­
нительно, что вид его опьяняет нас, и мы, подобно ребенку, вооб­
ражаем, что уже обладаем образом, вызванным только тоской по
далекому нему».21
Учение о расе, как носителе и субстрате культуры, об арий­
стве, как ее высшей форме, живые основания которой сохранены
в духе германских народов, обнаружило в будущем, как мы знаем,
свой чудовищный политико-идеологический потенциал в Герма­
нии после Первой мировой войны. Но следуя правде, надо при­
знать, что Чемберлен был далеко не единственным европейским
интеллектуалом, который обольщался вымышленными образами
Востока и искал в нем животворящие источники для подпитки
дряхлеющей цивилизации. В Европе сложилась мощная культур­
ная ориентация на Восток, чрезвычайно представленная в искус­
стве, но постепенно захватившая и гуманистику. Возможно, что

499

Чемберлен только с большей дерзостью и прямотой выразил эти
внутренние обновительские чаяния, чем и обеспечил себе извест­
ность. Он мыслил и писал дерзко, не считаясь с установленными
нормами научной добросовестности и приличия. Он утверждал, а
не предполагал, он знал и верил, а не извлекал из фактов и не ана­
лизировал, как того требовала научная этика, предоставляя чита­
телю самому строить предположения. Перед тоскующим взором
отчаявшихся он открывал бодрящую перспективу недалекого бу­
дущего. Именно эти свойства обеспечили популярность главного
сочинения Чемберлена, отвергнутого научным миром за его фан­
тастичность и псевдонаучность. Но «Основаниями девятнадцато­
го столетия» восхищался кайзер Вильгельм II и одного этого в Гер­
мании было достаточно, чтобы обеспечить им успех. Именно в
этом сочинении он изложил свою расовую теорию и конструкцию
мировой культуры. Человечество, растолковывалось в нем, не пред­
ставляет собою ни единства, ни аморфной среды. Оно разделено
на расы, остающимися разнящимися между собою его константа­
ми. Из них выделяется «арийская раса», превосходящая все дру­
гие в способности создать более высокую и совершенную культу­
ру. Этим она предопределена к господству. Трагедией для нее было
бы смешение с другими народами. Чистота арийства - залог его
будущности. В нынешнем состоянии германские народы являют­
ся наследниками первых арийцев и несут в себе их дух. Основная
характеристика европейской истории заключена в факте постоян­
ной борьбы рас, в которой германство постоянно сталкивается с
антигерманством. Конец этой борьбы Чемберлен видит в возрож­
дении расового сознания, угасание которого и засилье инородных
расовых элементов и означает декаданс, ведущий к гибели евро­
пейскую культуру. Обаяние книги заключалось в обилии разно­
родных фактов, искусно подобранных им из разных областей ис­
тории и науки для иллюстрации своих умозрений. Он обращался
с ними смело и свободно. Этим он дал культурфилософам, вроде
О. Шпенглера, образец манипулирования историко-культурным ма­
териалом. Да и Г. Кайзерлинг овладел искусством их препарации
ради «наведения на смысл» и постижения глубинных сущностей
жизненных процессов, на чем покоилась развиваемая им «фило­
софия смысла».
Исходным пунктом и базовой основой европейской культуры
Чемберлен признал греческое искусство, римское право и христи-

500

анство. Причем последнее не родилось из еврейской традиции,
как твердило религоведение, а противоположно ей, поскольку, по
его убеждению, Христос не еврей, а ариец из Галилеи. Ход исто­
рии определил вырождение этих трех элементов под воздействи­
ем семитизма и смешения рас.
Именно к этому мыслителю потянулся Г. Кайзерлинг. Описа­
нию их знакомства, взаимоотношений и характеристике личности
Чемберлена уделено им много места в мемуарах. Со временем
обаяние растаяло, но влияние Чемберлена на свое духовное раз­
витие, нередко решающее, Кайзерлинг признавал всегда.
Познакомил их в Вене известный индолог и друг отца Кайзерлинга Леопольд Шредер. Встреча превзошла все ожидания.
Молодой человек сразу же подпал под обаяние этой личности.
Удивляло все: широта интересов, универсальность знаний, сме­
лость суждения и необычное направление ума. Кайзерлинг уви­
дел человека необычной витальной силы и целостности и сразу
признал его символом (Sinnbild) и путеводной звездой своей жиз­
ни. Да и сам Чемберлен проявил к Кайзерлингу повышенный ин­
терес и охотно сделался его учителем. Под его влиянием Кайзер­
линг занялся более целесообразно своим саморазвитием. Он стал
усиленно развивать свои эстетические и философские наклоннос­
ти. Чемберлен советовал ему более внимательно отнестись к Кан­
ту, погрузил его в материалы по восточной философии и культуре.
Довольно быстро в Кайзерлинге развились вкус к отвлеченному
философствованию и установка на синтетический, целостный ох­
ват предмета мысли. «Критический» же метод ему явно не давал­
ся. И хотя свой первый крупный философский труд «Строение
мира» (1906) он обозначил как «опыт критической философии»,
как раз в этом отношении опыт и не состоялся. И посвящен он
Чемберлену, как своего рода философский отчет.
В нем Кайзерлинг уже осмеливается говорить «моя филосо­
фия» и даже указать ее некоторые приметы. Он мыслит ее как род
«нового мировоззрения», стремящегося стать не системой, а на­
ходящегося в становлении, росте и обретении облика (Gestalt). Пока
он не настаивает на новшестве своих идей, «все они когда-то уже
были продуманы в школах Плотина, Гете, Канта, точного естествоз­
нания, в интенсивном общении с Х.С. Чемберленом». Но что сра­
зу обращает на себя внимание, так это явный уклон от школ «науч­
ной философии» в сторону спекулятивной натурфилософии гёте-

501

анского типа и нежелание видеть смысл критического метода в
аналитике: «Я отваживаюсь утверждать, что моя философия, на­
сколько она критическая, означает творческое дело (Tat), так как
продуктивность и только продуктивность философской критики
есть точка, на которую она нацелена и из которой идет дальше».22
Впрочем, ни эта книга, ни вышедшие несколько позже «Про­
легомены к натурфилософии» не получили признания, остались
незамеченными и важны главным образом в контексте личности
создавшего их философа для понимания его творческого развития.
Общение с Чемберленом, особенно интенсивное в 1900-1902
годы, стало рубежом. Кайзерлинг обрел себя и фактически опре­
делился. В автобиографии он отметил, что его состояние перешло
«из хаоса в космос».
Но Вена, в которой пребывал в этигодыКайзерлинг, - это не
один Чемберлен. Сам город в этот период находился в блеске ху­
дожественного развития и был важным культурно-философским
центром. Вена в не меньшей степени, чем признанные центры ху­
дожественной жизни Европы - Париж, Мюнхен, Петербург, - ока­
зывала влияние на общекультурную ситуацию. А в некоторых слу­
чаях и большую. Но этомугороду,как среде и особому духовному
феномену, в признании этого статуса повезло куда меньше, чем
названным городам. Но даже при этом можно утверждать, не бо­
ясь быть опровергнутым, что с ним связано возникновение новых
направлений в живописи, модернизма, символизма и экспрессио­
низма в литературе, создание новой философии музыки и ее воп­
лощение в музыкальных композициях, давших новое направление
этому искусству в XX столетии, и, что уж совсем несомненно, в
нем зародился ряд фундаментальных для философии нашего вре­
мени течений.23 Столица гигантской многонациональной монар­
хии влекла к себе творческие и экспансионистские художествен­
ные натуры всех наций, в результате чего возникла необыкновен­
ная духовная среда, с неуловимым сочетанием духовного авантю­
ризма, идейного синкретизма, толерантности к экстравагантным
демонстрациям стилей и вкусов, некоторого этического легкомыс­
лия и утонченной этикетности, любви к разнообразию и феерич­
ности с серьезным углублением в проблемы надэмпирической
целостности, придающей животворящий смысл бытию.
Интеллигенция образовала салоны, сочетавшие представите­
лей разных профессий, обсуждавших вопросы, которым вскоре

502

предстояло воплотиться в художественные произведения или дать
начало новой мысли. Таким, в частности, был салон княгини М.
Турн-и-Таксис, известной покровительницы искусств и поклон­
ницы P.M. Рильке. В нем, кроме Чемберлена, бывали Артур Шнитцлер, Хуго Гофмансталь, Рудольф Касснер. Последний - литера­
турный эссеист и культур-философ - оказал на Кайзерлинга влия­
ние, мало в чем уступавшее влиянию Чемберлена. Надо сказать,
что последний также организовывал у себя встречи, имевшие це­
лью знакомить преимущественно с новыми философскими идея­
ми. Говорил главным образом сам хозяин, читая с комментарием
свои последние сочинения. Участники встреч также обязывались
представлять свои новейшие работы, и Кайзерлинг здесь провел
через горнило критики свои первые философские опусы. Именно
в этих двух кружках состоялось важное знакомство уже имевшего
имя Р. Касснера и начинающего философа.
О Рудольфе Касснере (1873-1959) можно сказать почти то
же, что и о всех других персонажах этих заметок: ныне он почти
не известен, вопреки оригинальности своих идей, проницатель­
ному и провидческому характеру своего видения реальности и
влиянию на своих современников. За свою долгую жизнь этот
человек, преодолевая свой физический недостаток (почти пол­
ная неподвижность после тяжелой болезни), смог много поез­
дить, посетив и Россию, многое повидать и быть в активных от­
ношениях почти со всей культурной Германией. Кроме упомяну­
тых выше художников и литераторов, он находился в тесном об­
щении с Полем Валери, Оскаром Уайльдом, Андре Жидом. Уже
сам перечень этих имен говорит в каком секторе духовной жиз­
ни Европы были его интересы.
Несмотря на преобладание философских и художественных
интересов, Кайзерлинг все же заканчивает Венский университет и
защищает дипломное сочинение по минералогии, чтобы более к
ней не возвращаться. В последующем его связь с университетс­
ким миром и строгой наукой практически не возобновлялась, за
исключением коротких лекционных курсов, которые он до 1914
года имел в нескольких университетах.
С 1903 года он уже предоставлен самому себе и покидает Вену
направляясь, конечно, в Париж. Настали годы почти непрестан­
ных поездок по Европе, завершившиеся кругосветным путешестви­
ем в 1911 году. В России, подданным которой он был, Кайзерлинг

503

появляется только как владелец наследственного имения и не пе­
ресекает границ Эстляндии. Круг его интересов и род занятий еще
не определился. Он свободный мыслитель, который никогда не был
признан в профессиональной философской среде, лишь изредка
появляясь в ней с докладами, как носитель экстравагантных идей.
Впрочем, такая фигура стала обычной в европейском обществе.
«Годы странствий» не препятствуют его писательской работе. Он
складывается в человека, не погруженного в отвлеченное фило­
софствование и отрешенного от мира, а в активного носителя но­
вою духа, которому предстоит преобразовать человека. Его совер­
шенно не заботят удобства быта. Гостиницы, в которых он живет,
обычно из дешевых. Он не позволяет себе излишеств. Его фото­
графии представляют нам крупного мужчину, со скуластым сухо­
щавым лицом, в котором действительно имеется что-то азиатское,
в одежде, явно не пользующейся вниманием своего владельца.
Сосредоточенные глаза говорят скорее о способности смотреть не
на поверхности вещей, а стремлении проникать за их оболочку.
Париж является местом, где у него возникают наиболее зна­
чительные связи в салонах и в художественной среде, переходя­
щие порой в многолетний обмен письмами. Среди знакомств-Де­
бюсси и Массне, Дюжарден и Бурже, де Гро и Бергсон, помимо
упомянутых ранее. Кайзерлинг начинает приобретать славу ори­
гинального эстета и остроумного писателя, имеющего серьезный
взгляд на проблемы культуры. Входит он и в аристократические
круги, чаруя всех загадочностью своего положения: аристократ,
носящий известную немецкую фамилию, и одновременно рус­
ский.24 Это было время, когда во Франции распространяется мода
на русское. Франция вообще оказалась более отзывчивой на фи­
лософское творчество Г. Кайзерлинга, чем Германия. Некоторые
сочинения выполнены им на французском языке и впервые выш­
ли в Париже. Таковы «Личная жизнь» (1933), «Мировая револю­
ция и ответственность духа» (1934), «Об искусстве жить» (1936).
Он полагал, что жизнь в Париже позволяет овладеть всей евро­
пейской культурой. Во встречах в художественных кружках и свет­
ских салонах оттачивается его техника общения и воздействие на
аудиторию, которые им осмысливаются вцелую педагогическую
программу, позже реализоЕанную им в «Школе мудрости». Среда,
которая формировала духовную сторону личности Г. Кайзерлин­
га, была отмечена склонностью к критической рефлексии относи-

504

тельно происходящих бурных изменений в европейской цивили­
зации, склонностью облекать ее в художественно-эстетические
формы, скомпонованные из сложной, расплывчатой и неопреде­
ленной метафизики.
Европа, и особенно Германия, после 1870 года делали чрез­
вычайно быстрые шаги в индустриальном развитии. Естествен­
ные и технические знания явно опережали гуманитарные. Старые
ценности быстро уходили из жизни, оставаясь в памяти еще не
сошедшего со сцены поколения. Впервые человек столкнулся со
следствиями энергичного технического прогресса. Проведя дет­
ство и юность при свечах и тусклых газовых горелках, передвига­
ясь в каретах и на извозчиках, он к старости уже пользовался элек­
тричеством, телефонами и трансевропейскими экспрессами. В небе
появились летательные аппараты, а под землей метро. К началу
XX века забыли о парусниках, которые еще пятьдесят лет до этого
заполняли моря. Впервые, еще не умея закрепить это в понятиях,
европеец ощутил прикосновение и эффект массовости, грозное
дыхание иррациональной толпы. Разрыв в структурах жизни был
нагляден. За ним неизбежно следовала дисгармония психики. В
человеке возникали новые ощущения, в которых господствовали
чувства тревоги, неопределенности и страха перед очередными
неизбежными изменениями. Кайзерлинг вращался в той среде,
духовный комфорт которой особенно болезненно отзывался на
перемены. Именно в ней таились самые тяжелые предчувствия
относительно будущего, и в стремлении понять происходящее она
тяготела к мистике, спиритуализму, оккультным толкованиям и
интуитивным прорывам в непостижимые тайны жизни. В извест­
ном смысле, возникающая культурология Г. Кайзерлинга является
только более изящно теоретически оформленным парафразом всех
этих чувствований и состояний. Мотив, что господство матери­
ального нарушило гармонию мира и человеком потеряно чувство
органической целостности, в разных выражениях наполнял сочи­
нения Кайзерлинга. Вслед за Чемберленом, Касснером он пола­
гал, что западный человек, разрушая свой душевный мир, движет­
ся из космоса в хаос. Подыскивая понятия и определения, в кото­
рых можно было бы выразить сущность создаваемой им культу­
ры, Кайзерлинг обращается к выражениям, фиксирующим деятель­
ную, волевую, продуктивную, преобразующую и познавательную
установки жизни человека индустриальной эпохи. Все эти смыс-

505

лы он находит в модальном глаголе «können» и образованном от
него существительном «das Können», обозначающем умение, воз­
можность, навык, знание, мастерство. «Könnenkultur» - вот то оп­
ределение или обозначение, которым он помечает западный мир Abendland - в широком смысле понятия. Фиксируя неполноту ре­
ализации человека в научной и технико-индустриальной деятель­
ности, Кайзерлинг все же остерегается впадать в консервативноутопические иллюзии. Он пытается найти выход в построении
новой более высокой формы культурной реализации личности. Но
это дело будущего, хотя и недалекого. Пока же он находится в по­
исках и прощупывании почвы, став на которую можно было бы
двигаться к новому постижению. Сначала, как мы видели, это
обращение к довольно обычному источнику: немецкой метафизи­
ке и Канту. Освоение критического метода оказалось бесперспек­
тивным, хотя иллюзия сохранялась долго и зафиксирована в его
работах, так сказать, «критического этапа творчества. Неуспех был
определен тем, что к кантовской философии Кайзерлинг подошел
не со стороны и навыков академических школ кантианства, гос­
подствовавших в те годы в немецких университетах, а со стороны
его модернистической интерпретации Х.С. Чемберленом.25 Идти
первым путем означало бы для него раствориться в безличной
массе приват-доцентов философии, упражняющихся под руковод­
ством мэтров кантианства - П. Наторпа, Г. Когена, Г. Файхингера
и других - в разработке частностей кантовского критицизма или
погрузившихся в мелочную интерпретацию воззрений своих учи­
телей. Описательная философия культуры кантианства, как она нам
известна по трудам Кассирера или Виндельбанда, очевидно не
отвечала запросу общества. Выбор явно неприемлемый для Г. Кайзерлинга, не отвечающий природе его темперамента и специфике
философского воображения. Второй путь в действительности вел
от Канта. Чемберлен в Канте видел критика научного мышления,
то есть того элемента семитизма, который, будучи воспринят еще
греками, уводил в тупиковые обочины европейскую культуру. Как
мало было в этом Канта, очевидно. Следовательно, об академи­
ческой карьере нечего было и думать, разделяя такие представле­
ния. А одно время Кайзерлинг, видимо, искренне полагал, что Чем­
берлен открыл новый взгляд на Канта, и эта оценка отразилась на
его первом крупном философском сочинении. «Строение мира».
Квазинаучная строгость, которой щеголяли кантианцы, была не-

506

приемлема Кайзерлингу. По духу он был метафизиком спекуля­
тивного толка, тяготел к натурфилософским конструкциям, но не
мог выдерживать монотонной методичности в развитии темы.
Экспрессия, аллюзии, обыгрывание смыслов, замена определений
приблизительным описанием, скорее наводящем на воображаемый
предмет, чем точно указывающим на него, - вот некоторые при­
знаки его писательства. Однако попытки войти в научное сообще­
ство все же предпринимались. В 1911 году он участвует в Между­
народном философском конгрессе с докладом «Метафизическая
реальность». В нем таковой провозглашается жизнь. Докладчик
утверждал, что в ней имеет последние корни все то - ценности,
нормы, правила »истины, - существование чему полагается обыч­
но в сознании. Истинная метафизика, о которой думали Плотин и
Гегель, «может быть только одним: философией органического».
Касаясь процесса познания, Кайзерлинг постулирует, что в фило­
софии он достигает высшего своего результата. Сама же она, раз­
виваясь, переходит от науки о недействительном к учению о дей­
ствительном, то есть о жизни. Рожденная из мифа и, вопреки всем
попыткам освободиться от него, остающаяся окутанной мифоло­
гическим, она приближается к идеалу: постичь истину в чистом
виде. В несколько романтическом духе сопоставляя познаватель­
ную деятельность первобытного человека с нынешней, он нахо­
дит в первой подобие с поэтическим мышлением. Она не детер­
минирована реальностью, лишена возможности провести разли­
чие между действительным и вымышленным. Первобытная логи­
ка, как и поэтическая, связывала воедино несоединимое, подобно
сновидению. Согласно романтическому предубеждению, что это
все свидетельствует о большей мощи воображения и силе впечат­
ления первобытно-поэтического познания. Кайзерлинг же возра­
жает, говоря, что «наоборот, требуется величайшая фантазия, что­
бы усмотреть истину реального, нежели вымыслить сказочный
мир». Сказочный мир возникает «из себя», самопроизвольно, не
пробуждая сил субъективности. Постижения же чужой субъектив­
ности и реальности того, что вне человека и является иным, тре­
бует пробуждения мощных жизненных сил и творческого интел­
лекта. В докладе уже присутствует формулировка эскиза философ­
ской программы будущей работы. Сам философ, готовя доклад,
питал надежду произвести им на конгресс фурор. Ожидание не
вполне оправдалось, хотя он привлек внимание Бенедетто Кроче,

507

приветствовавшего его как «грядущую смену», и А. Бергсона, с
которым установились профессиональные отношения. Их пере­
лиска, интенсивная до Первой мировой войны, опубликована.26 В
свете этого факта выглядит странной невысокая оценка, данная
Кайзерлингом Бергсону в его биографических заметках. Он при­
писал ничтожное значение его влиянию на свою философию. А в
конце 30-х годов и саму его философию оценил как ничтожную.
Обе оценки очевидно несостоятельны.
Второе крупное произведение Кайзерлинга - «Бессмертие» вышло в 1907 году. С созданием этого труда он связывал немалые
честолюбивые и меркантильные надежды. Он рассчитывал, что
книга поможет обрести известность, если не мировую славу, и ре­
шить возникшие материальные затруднения. Проводя жизнь в не­
престанных путешествиях, он почти полностью порвал связи с
родиной. А там в эти годы разразился социальный кризис, завер­
шившийся революцией. Приходили самые мрачные известия о
бунтах, разоряющих поместья. Доходы перестали поступать даже
в тех скромных размерах, что были прежде. Почти всю свою жизнь
Кайзерлинг был убежден, что «Бессмертие» - одно из лучших его
творений, и постоянно на него ссылался. Но ни проблему бессмер­
тия, ни проблему денег оно не решило. Более того, даже Чемберлен нашел его тривиальным, о чем и не преминул сообщить авто­
ру. Это положило конец и личным отношениям и влиянию творца
арийской теории на выходящего на самостоятельные пути нового
философа. Наступил разрыв с «байрейтским обществом». С мо­
мента знакомства с Чемберленом, Кайзерлинг регулярно посещал
«Байрейтский фестиваль». Растущая самостоятельность не согла­
совывалась с духом раболепного поклонения традициям вагнерианства, ревниво охраняемых его семьей. Разрыв ускорили крити­
ческие рассуждения об А. Шопенгауэре, философской святыне
вагнерианцев, высказанные Кайзерлингом и затем опубликован­
ные в эссе «Шопенгауэр как исказитель».27 Зато он приобрел не­
которую известность в веймарских кругах, связанных с «домом
Ницше» и его опекуншей, сестрой сумрачного гения, Элизабет
Ферстер-Ницше. Летом 1906 года она устроила специальный ве­
чер, на котором Кайзерлинг выступил с докладом о «философии
как искусстве». С этого времени началась его неустанная лекционно-педагогическая деятельность, не связанная с университета­
ми, которая продолжалась до начала 30-х годов, когда в Германии

508

замолк голос «свободной философии», которую исповедовал фи­
лософ. Эти доклады составляли основу почти всех его книг, выхо­
дивших в 20-е - начале 30-х годов. Третье крупное произведение
«Пролегомены к натурфилософии» составились из «Гамбургских
докладов», прочитанных в 1907 году при деятельном участии до­
чери О. Бисмарка - княгини Герберт Бисмарк, будущей его тещи.
Количество книг нарастало, росла известность, но не того
рода, которая грезилась Кайзерлингу. В душе вызревало убежде­
ние в своей особенной миссии. Оно еще не определилось в конк­
ретном представлении, в чем же она должна состоять. Но уверен­
ность, что он открывает какие-то истины, прежде никем не подме­
ченные, что он выходит на рубеж, который еще никем не занят, и
тем самым он может показать людям большее, чем они видят сами,
не покидала его. Как-то Георг Зиммель в эти годы ему сказал: «Вы
несомненно напишите еще много книг, и даже хороших книг. Но
это не то, что только вы и можете. Ваша собственная задача, ка­
жется мне, в том, чтобы как-нибудь однажды представить «Бы­
тие». Только позднее он осознал провидческий смысл этих слов,
когда кругосветное путешествие изменило все его оценки и вос­
приятие мира и он уяснил себе, что стал обретать «совершенное
понимание духовных связей», связующих все бытие в единый кос­
мический порядок. Итак, быть посредником, миссия проводника
из мира феноменальности в мир существенного, в мир первона­
чал и первосмыслов - так начал осознавать свое предназначение
Г. Кайзерлинг.
«Пролегомены к натурфилософии» менее всего соответству­
ют сложившемуся в немецкой традиции представлению об этой
философской науке. Прежде всего своей несистематичностью,
отсутствием проработанных принципов, на которых могла бы по­
коится новая система «философия природы». В книге утверждает­
ся, что существует значительно более высокая точка зрения, по­
знавательный обзор с которой более обширен и которая обоснова­
на не менее прочно, чем предложенная Кантом.28 С нее, в первую
очередь, видна ограниченность всей предыдущей критической
философии и связанной с ней науки. Задача состоит в том, чтобы
ясно обозначить эти границы. Кайзерлинг не разделяет агности­
цизма ни в его онтологическом, ни в познавательном отношении.
Следует отвергнуть, требует он, всякое сомнение в недействитель­
ности мира. Если мы имеем дело только с явлениями, своеобразие

509

которых обусловлено для нас нашими познавательными форма­
ми, то из этого вовсе не следует, что наш мир недействителен.
«Критическое учение, что наш мир есть представление, а его со­
ставные части - феномены, имеет точно такой же смысл, как и
убеждение здравого человеческого рассудка о происхождении дан­
ного нам из действительности». Мы всегда имеем дело с явления­
ми. Но наряду с ними стоят и продукты нашей психики, продукты
нашей свободной фантазии, мир произвольных понятий, которые
мы в себе образуем. И все это, как и вещная предметность, равно
составляют действительность. «Для всеобщей феноменологии, как
и для науки о существующем вообще (надо думать, что имеется в
виду метафизика -Авт.), нету никакого принципиального разли­
чия между физическими и психическими явлениями, между объек­
тивно объявляющимися предметами и субъективными фантома­
ми. Все, что имеется, есть в одинаковом смысле феномен и, следо­
вательно, в равном смысле действительно».29 Итак, Кайзерлинг
расширяет представление о феноменальной действительности. Мы
не будем утомлять читателя историко-философскими аналогиями,
чтобы показать неоригинальность этой позиции. Одно замечание
все же следует сделать. Когда читаешь, что «мысли и чувства, во­
ображения и хотения являются точно такими же реальными действительностями, как и предметы, которые мы хотим ощупать»,
невольно вспоминаешь, что в эти жегоды,и чуть ранее, именно в
Австрии, в Вене, в «австрийской школе философии», начатой Ф.
Брентано, его ученик А. Мейнонг развил «теорию предметов», за­
числив в предметную область все те продукты психической дея­
тельности, о которыхговорити Кайзерлинг. Только в отличие от
него, Мейнонг дал систематическое развитие этой мысли. Но этот
мир не есть еще настоящая действительность, неожиданно заклю­
чает Кайзерлинг. Ею является тот мир сил, которые их производят
к жизни: «Если что и есть действительное в высшем смысле, то
это духовные силы, так как они в состоянии не только установить
мир, но и двинуть вперед; они производят новое». Учение о по­
стижении этой высшей действительности, которое он будет позже
разрабатывать, получит название «Философия смысла».
Мы приблизительно очертили круг мыслей, которые занима­
ли Г. Кайзерлинга весь период до начала его важнейшего пред­
приятия - кругосветного вояжа. Оно оставит позади натурфило­
софские изыскания, погасит честолюбивые желания, создать но-

510

вую метафизику, и на почве обретенного интеллектуального опы­
та разовьет совершенно новые впечатления и рефлексии, из кото­
рых вырастет философия как мудрость.
Во многих своих позднейших сочинениях Кайзерлинг нео­
днократно возвращался к обстоятельствам, связанных с замыслом
этого путешествия и последующих событий до публикации «Пу­
тевого дневника философа». Практически никаких необычных
обстоятельств не существовало. Несмотря на свою внушительную
комплекцию и взрывной темперамент, он был подвержен всевоз­
можным недугам, от которых избавлялся, посещая санатории. Они
избавили его и от военной службы и от призыва на фронт. Поэто­
му перемена климата и обстоятельств могли принести ему облег­
чение. Но более всего он нуждался в смене впечатлений, ему ну­
жен был новый опыт, чтобы осуществить свои творческие замыс­
лы и выразить уже смутно существующие в нем смысловые связи.
В 1926 году он замечает: «Я предпринял кругосветное путешествие,
не имея в виду ничего иного как, с одной стороны, получить мате­
риал для уже сложившегося у меня плана романа, а с другой пройти курс терапии».30 Помимо этого, мы находим у него и дру­
гие объяснения, куда более значительные. Мы уже знаем, что Кай­
зерлинг был противником абстрактного теоретизирования, считая
его совершенно бесполезным, поскольку оно лишает нас способ­
ности входить в глубины смыслов, видеть целостность в ее реаль­
ной взаимосвязанности и в реальном существовании. Он отрицал
всякий схематизм и системность. Реальное погружение в конкрет­
ное бытие, включение себя в процессы конфликта противоборству­
ющих сил и тенденций - раскрывать себя новым впечатлениям и
воздействиям!
Постоянно в памяти всплывали вышеприведенные слова
Г. Зиммеля, с которым он с 1906 года находился в интеллектуаль­
ном общении.
Духовное напряжение, вызванное неустанной работой мысли
и поисками единственно себе принадлежащему произведению
неожиданно получили разрешение. «В начале 1911 года я почув­
ствовал себя так, как будто бы у меня спала пелена с глаз: мне
стало ясно, что моя цель преобразить мой душевно-духовный орга­
низм в современный и послушный инструмент познания, отныне,
насколько это вообще достижимо, достигнута».31 Кайзерлинг осоз­
нал себя как существо, через деятельность и присутствие которо-

511

го здесь открываются для человечества каналы и коммуникацион­
ные выходы, ведущие к основаниям жизни, позволяющие постичь
ее глубинные связи и источник ее целостности. Философ ощутил
себя призванным к посредничеству между миром эмпирического
культурного бытия и жизнью конкретного человека - с тем, на чем
они основаны и каковыми должны быть, чтобы согласовываться с
космическим порядком универсума. Это прояснение своего соб­
ственного назначения далось не сразу, но мощной волной захва­
тывало его сущность, крепло и становилось все более отчетливой
программой реализации своего призвания: открытия и передачи
миру открывшейся ему истины. Такое понимание себя и осозна­
ние своей миссии потребовало еще большей концентрации на себе
самом. Если прежде она определялась поисками своего призва­
ния, то теперь это самососредоточение было способом поведать
миру о своем становлении, явив в нем образец духовного станов­
ления и преображения человека. Причем преображения не по не­
укоснительным предписаниям и программам, через регламента­
цию и дотошное исполнение каких-то обязательных ритуалов и
процедур, а ориентируясь на конкретный образец, на путях сопри­
косновения с духовно-душевной личностью «другого», чтобы выз­
вать в себе возбуждение творческого духовного саморазвития, ко­
торое Кайзерлинг нередко именовал «преображением в духе». Это
не значило, что философ уклонялся от практической стороны ду­
ховной педагогики. Его книги и статьи «о личной жизни», об ин­
тимной стороне отношений, об условиях создания «правильного»
брака наполнены рекомендациями и указаниями, но все же в раз­
витой им позже «философской педагогике» главным был пример,
образец и следование ему через самораскрытие.
Возможно, неверно будет видеть в этом оригинальность Кайзерлинга. Скорее всего в этом пункте сказалась зависимость от
Чемберлена, который рассматривал принцип примера как важней­
ший в духовном совершенствовании человека и сам видел себя в
качестве такового для своих адептов. Излагая свою биографию как
историю своей духовности, он явно обрабатывает ее как опреде­
ленный образец для следования ему.32 Собственно говоря, на этом
строились практически все взаимоотношения в художественно-ин­
теллектуальных кружках, объединяющих людей, собирающихся не
«по интересам» в современном смысле, а с целью совершенство­
вания, чтобы проникнуть в сокровенную тайну, преобразиться

512

путем усвоения эзотерического учения, существующего в концен­
трации на личности духовного вождя. Таковыми были отношения
в среде вагнерианцев, в веймарском кругу приверженцев Ницше,
в кружке, как мы упоминали, поэта Стефана Георге. Да и русская
жизнь периода модернизма изобиловала такого рода примерами.
Стоит указать на претензии Д. Мережковского и Зинаиды Гиппи­
ус, нечто подобное складывалось в «башне» Вячеслава Иванова,
среди почитателей Н. Гумилева и др. Богатый материал на эту тему
читатель найдет в знаменитой мемуарах трилогии Андрея Бело­
го.33 Преобразующую силу примера Чемберлен вообще считал ос­
новой гуманистического процесса. Пример и обучает и одновре­
менно «образовывает» (bilden), т.е. формирует образ нашего «я».
«В примере одна полная жизнь воздействует непосредственно на
другую. Через пример я побуждаюсь к деянию, воодушевляюсь
для предприятия, возможность которого мне бы, возможно, даже
не пришла в голову. Уже тем, что я предполагаю подражать, я со­
здаю нечто новое». Добровольное подражание противостоит ти­
раническому принуждению, позволяя в полноте воспринять уни­
кальность оригинала.34
Интерес к становлению собственной личности у Кайзерлинга привел к появлению целого цикла автобиографических работ,
которые, строго говоря, не совпадают с формальными и стилевы­
ми признаками этого жанра. Помимо большого «автобиографи­
ческого очерка», опубликованного в 1923 году и объемного, био­
графического по духу, введения к книге «Люди как символы»
(1926), он написал большие специальные книги, в которых его
жизнь является главным содержательным и смысловым центром,
аккумулирующим все духовные воздействия извне с тем, чтобы,
синтезируясь, дать то, чем стал Кайзерлинг во всей мощи своего
воздействия на мир. Таковы «Книга о личной жизни» (1936), «Об
искусстве жизни» (1936), «Книга о происхождении» (1942) и, на­
конец, «Путешествие через время» в трех книгах, работа, напи­
санная во время военных невзгод и одиночества. В сущности, ни
одна мало-мальски крупная публикация Кайзерлинга после выхо­
да в свет «путевого дневника» не обходилась без биографических
рефлексий.
С известным правом можно сказать, что личная жизнь фило­
софа имела двойную структуру. Одну составляло то, что его лич­
ность приобретала в ходе «путешествия сквозь пространство»,

513

другую, вырастающую из первой, но постепенно становящуюся
единственной, - то, что давало «путешествие сквозь время». Пер­
вый род путешествий обогащал личность в ходе ее становления и
развития, наполнял ее впечатлениями, фактами, знакомствами,
столкновениями. Внешнее входило внутрь, становилось своим.
«Путешествие сквозь пространство» представляло панораму куль­
тур, стилей жизни, расовых отличий. На почве этих приобретений
вырастала философия культуры и то, в чем выразилось его представ­
ление о должной и будущей человеческой культуре. Путешествие в
пространстве всегда оказывалось путешествием в культурах.
«Путешествие сквозь время» - это работа по проникновению
в глубины духа с тем, чтобы выйти на уровень коренных смыслов
всего сущего. Кайзерлинг принимал интуицию за способ «пости­
жения смысла», его схватывания. «Раскрытие смыслов» представ­
лялось процедурой с некоей длительностью, в ходе которой фор­
мировалось и совершенствовалось понимание. «Путешествие че­
рез время», видимо, имело большее значение для создания «фило­
софии смысла», которую следует видеть как кайзерлингианскую
модификацию философии жизни. В тесном переплетении с нею
возникала и его философия человека. Конечно, оба структурных
плана жизни не противостояли друг другу как фазы его личного
бытия, а сочленялись так, что их результаты оказывались совмес­
тимыми. Так, философия человека возникла не только из само­
наблюдения сложных интроспекции и «исповедальной» установ­
ки в духе классических образцов Августина, Руссо, Толстого, но и
на базе применения юнгианской типологии человека к социальноантропологическим обобщениям, обретенным в ходе путешествий.
Последнее представлено, в частности, в данной книге об Америке
и ее обществе.
«Путешествие сквозь пространство» помогло Кайзерлингу
создать ряд блестящих образов-характеристик ряда стран и конти­
нентов. Таковы очерки о ряде европейских стран, собранные в
книге «Европейский спектр» ( 1928). Все они выполнены не в духе
«зарисовок с натуры», а как «понимающие интерпретации» самой
сущности народа как целого. Это предопределяет необходимость
ясных интерпретационных принципов. Вот некоторые из них: «По
своей природе я рассматриваю в этой книге отдельное только в
связи с целым, к которому оно принадлежит. Так, я рассматриваю
отдельные народы с точки зрения Европы; то чем они сами для

514

себя могут быть, я опускаю из рассмотрения». Или: «Никакой на­
род как таковой не имеет ценности с точки зрения вечности, так
как только единичный субъект находится в непосредственном от­
ношении к абсолютному. В противном случае это значило бы petitio
principii, когда нация загодя приписывает самой себе вечную цен­
ность своих великих сынов».35 Большой и, увы, с элементами скан­
дала резонанс в Америке получила его книга об Америке, перевод
которой ныне предлагается русскому читателю. Благодаря ей Кайзерлинг стал в Америке нежелательной персоной.36 И поскольку
она писалась для иностранцев, Кайзерлинг посчитал нужным из­
ложить в ней основные положения своей философии, что придало
книге дополнительную ценность. Еще несколько лет спустя он
издает большую книгу «Южноамериканские размышления»37,
принятую радушно на южно-американском континенте. В ней так­
же изложена его философия в более разработанном виде, отчего
Кайзерлинг считал ее принципиально важной во всем теоретичес­
ком наследии. Книга получила признание и среди интеллектуаль­
ной элиты Европы: ее отметили К.Г. Юнг, В. Зомбарт, Г. Гауптманн, В. Фуртванглер. Г. Робакидзе, Н. Бердяев, Габриэль Мар­
сель, А. Бергсон, Р. Тагор. В известном смысле это был шедевр.
Не нарушая стилистического единства, Кайзерлинг представил в
ней весь спектр основных проблем своей философии. В антропо­
логии он касался изначальных глубин человеческой натуры, пере­
мещаясь во все более высокие формы земного бытия личности,
вплоть до высот духовной жизни. Но начало этому ряду книг по­
ложил «Путевой дневник философа».
В октябре 1911 года из Генуи Кайзерлинг отправился в свою
кругосветную поездку, которая продлилась почти год. Он не был
первым философом, отважившимся на такой шаг. Причины, по
которым они решались на тяготы путешествия в экзотические стра­
ны, обычно были одни и те же. Магия Востока, аромат относи­
тельно безопасной авантюры, стремление на время отделаться от
отяготительного бремени западной цивилизации, наконец, погоня
за острыми впечатлениями, способными оживить увядающее твор­
чество. Как мы говорили, мотивы Кайзерлинга были иными. Его не
особенно манили Индия и Китай, по его собственным уверениям.
Но именно в этих странах он пришел к самым серьезным заключе­
ниям относительно глубинных основ культур. Именно Восток оста­
вил в нем наиболее мощные впечатления: «Я был одержим Восто-

515

ком настолько, что долго просто не мог представить себя западным
человеком», - писал он, готовя дневники к изданию.38
Становясь мыслителем метафизического толка, Кайзерлинг
полагал, что наиболее приемлемая форма индивидуального бы­
тия, согласующаяся с призванием - уединение. Следовало ожи­
дать, что в отшельничестве в голову придут наиболее значимые
мысли, лишенные налета бренности и погруженности в эмпири­
ческую действительность. Только в этом состоянии казалось дос­
тижимой мечта о самоосуществлении. Он удаляется с этими мыс­
лями в свое поместье. Но оказалось, что в сельской замкнутости
открылась неожиданная перспектива стать «самим собой» не в
метафизическом, а в эмпирическом смысле. Выйти в чистое уни­
версальное существование, преодолеть в себе индивидуальное, ока­
залось бесперспективным. Назрел кризис. Время отрицания мира
еще не настало. И как выход из него - неожиданное решение. «То,
что вытолкнуло меня в широкий мир, было то же, что многих вле­
чет в монастырь: томление по самоосуществлению». Кайзерлинг
признал мудрость Пифагора и Платона, которые в зрелом возрас­
те предались жизни путешественников. Европа была пройдена и
лишена загадочности. Оставался Восток. Кратчайший путь к себе
проходит вокруг света. Маршрут путешествия не затронул только
Африку и Австралию. Приобретенные знания, знакомства и встре­
чи создали во многих отношениях новые точки зрения на, каза­
лось бы, решенные проблемы, открыли новые перспективы пони­
мания человеческого мира в нем.
По возвращении он вновь водворяется в имение Райкюлль и
принимается за обработку материалов и впечатлений. Работа в
целом была завершена к осени 1914 года, и тогда же ожидался
выход первого тома «Путевого дневника философа».
Имеются многочисленные личные свидетельства состояния
Кайзерлинга во время этой работы. «Я верил, что с «дневником
путешествий» я достиг максимально высокого состояния разви­
тия и одновременно имею дело с завершением труда жизни».39 В
массе литературы, рожденной путешественниками и в путешестви­
ях, которой одарила Европа мир, по меньшей мере за три века,
когда этот вид занятий западного человека утвердился как суще­
ственная форма его жизни, книга Кайзерлинга занимает особен­
ное место. Без всяких снисхождений она является литературным
шедевром и признана таковым. Автор не сообщает сенсаций и ди-

516

ковинок, да и фактов в ней не так уж много. Большинство из них
европейцу уже ведомы. Но они имеют значение только как пово­
ды, вызывающие мысль философа, углубляющие ее и передаю­
щие от одного к другому по эстафете. Именно это движение фило­
софского созерцания определило цельность произведения, а не
движение, везущего его парохода или локомотива. Дневник ока­
зался псевдодневником путешествия. Его жанр Кайзерлинг на­
звал романом. «Предложенный дневник прошу читать как роман.
Даже если он состоит по большей части из элементов, вызван­
ных внешними побуждениями кругосветного путешествия, со­
держат избыток объективного изложения и абстрактных рассуж­
дений, которые вообще-то могут существовать и сами по себе.
Но все это однако представляет собой одно целое, созданное внут­
ренним побуждением, и являет внутренне связанное художествен­
ное произведение (Dichtung)». Только с учетом этих особеннос­
тей, можно воспринять внутренний смысл дневников, предуп­
реждает Кайзерлинг.40
Характер книги он определяет также тем, что фактичность
никогда не была для него самоцелью. Он не ставил задачу фик­
сировать все виденное. Даже уникальное, если оно не вызывало
мыслей, оставалось вне поля созерцания смысла. Вещи-знаки
смыслов, но смыслы существуют независимо от них. Идеи отно­
сительно чуждых культур сочетаются с авторскими размышле­
ниями, точное изображение с преображенным (Umbildung). Про­
тиворечиво сталкиваются, не всегда разрешаясь, точка зрения
автора и изменение настроения. Таким образом, внутренний ди­
намизм книги определялся коллизиями мыслей, а не темпом пе­
редвижения путешественника.
Книга стала литературной легендой Германии. Она вышла в
свет в начале 1919года.Война задержала ее появление на четыре
года. Но как знать, может быть эта задержка пошла на пользу со­
чинению. Не в смыслетого,что автор неожиданно получил досуг
для ее совершенствования, хотя кое-что и было в этом смысле сде­
лано, а в том, что она была предъявлена совершенно другому чи­
тателю, чем тот, который был в 1914 году. Возможно, что всех ли­
тературных достоинств ее не хватило бы на то, чтобы расшеве­
лить чувство и воображение самодовольного предвоенного немец­
кого бюргера. Едва ли в нем возник бы интерес к культурологи­
ческим размышлениям о самоценных корнях других культурных

517

реальностей, на которых произрастают самодостаточные духов­
ные организмы.
Но в 1919 году немец являл собой совершенно иной челове­
ческий тип. Унижение национального достоинства, вызванное ка­
тастрофическим поражением гордого рейха, породило серию нео­
жиданных рефлексов. Повсеместно возник острый интерес к ис­
точникам, где можно было бы найти или ответ на основные экзис­
тенциальные вопросы или хотя бы объяснения того, что случи­
лось и в каком месте культурного порядка вещей следует искать
свое настоящее и будущее.41 Можно быть уверенным, что книга
Кайзерлинга неожиданно оказалась той, где немецкий читатель на­
ходил кое-что и весьма важное для себя. Успех «Заката Европы»
О. Шпенглера, появившейся всего лишь несколькими месяцами
ранее объясняют точно такими же обстоятельствами.42
Однако несмотря на тематическую близость, на понятийное
и даже иногда терминологическое совпадение, книги Кайзерлин­
га и Шпенглера совершенно различные произведения, равно как
различны их авторы по типу и направлению мышления. Кажется,
они жили, не замечая один другого. Особенно это справедливо для
Шпенглера, который, видимо, проигнорировал сочинение графа.
Кайзерлинг провел анализ личности Шпенглера в неблагоприят­
ном для того свете: Шпенглер погружен в факты. Установка на
факты - типично ученая позиция и, следовательно, этим закрыва­
ется возможность («физиологическая невозможность») постиже­
ния смысла, хотя Шпенглер о нем только и печется. Раздражала
Кайзерлинга и пророческая претенциозность Шпенглера.43
Несмотря на понимание высокого значения ждущего своего
издания произведения и вместе с этим того, что он вышел на впол­
не самостоятельную стезю дальнейшего духовного развития, ни­
кем не указанную и еще никем не пройденную, годы войны мо­
рально угнетали его. Физически в ней он не участвовал. Испыты­
вал неудобство двойственной ситуации. Считался русским и дол­
жен был демонстрировать патриотизм. С приходом на террито­
рию Прибалтики немецкий частей восстановилась связь с Герма­
нией, но он воздержался от выражения национальной солидарно­
сти. Кайзерлинг ощущал себя европейцем. Война была ему мо­
рально чужда. Он считал ее бессмысленной с любых точек зрения
и «душевно-морально омерзительной».44 Порой казалось, что
песенка Европы спета и надо искать иного прибежища. Под этим

518

впечатлением он даже вступает в переписку с японским послом в
Петербурге, выясняя возможность поселится на Дальнем Востоке в Корее, в буддийском монастыре. Но это был временный упадок
духа, скоро сменившийся приливом энергии. В этом, в который
раз, проявилось свойство его характера - способность от расте­
рянности переходить к активности. Войну стал оценивать как кри­
зис, предшествующий оздоровлению, и в его личных воззрениях
появились элементы стоицизма. Они заметны в завершающих стра­
ницах второй книги «Путевого дневника философа», как раз до­
писывавшихся в это время.
К русской революции Кайзерлинг отнесся отрицательно.
Впрочем, это, как и Россия, - темы, требующие особого рассмот­
рения. Не ожидая ничего хорошего, он покидает свое родовое име­
ние, и, как оказалось, навсегда. Вместе с женой он поселяется в
родовом поместье Бисмарков - Шёнхаузен-на-Эльбе. Это произош­
ло уже осенью 1918 года.
С выходом книги путешествий в свет и в связи с ее огромным
успехом общественное положение Кайзерлинга решительно ме­
няется. Он - немецкая, а вскоре, после перевода его книги на фран­
цузский и английский языки, и европейская знаменитость. Отчас­
ти восстанавливаются новые знакомства и связи. Его писательс­
кая работа становится почти непрерывной. Помимо уже перечис­
ленных выходят и другие книги. Не только специально философс­
кого рода, но и отзывающиеся на актуальные вопросы немецкого
и европейского состояния. Особое место в его политической пуб­
лицистике занимают франко-немецкие отношения. Философ раз­
мышляет о европейской будущности и месте в ней Германии.45
Окончательно оформившиеся культурфилософские взгляды, сер­
дцевиной которых является принцип синтеза продуктивных осо­
бенностей двух типов культур - европейской и восточной, служат
базой для развития интеграционизма. Он выступает решительным
сторонником объединенной в культурно-политическом отношении
Европы. С этой стороны его можно с полным правом считать пред­
течей современных идей единой Европы, о чем, кажется, забыто.
Однако этот род активизма не удовлетворяет Кайзерлинга.
Он вынашивает более амбициозные планы. Они связаны с идеей
реализации программы воспитания нового человека путем воз­
рождения в нем духа и восстановления в нем духовно-душевно­
го единства. Все эти идеи выросли на почве его философии че-

519

ловека, получившей завершение в начале 20-х годов, когда он
познакомился с К.Г. Юнгом и прошел интенсивное ознакомле­
ние с теорией и практикой психоанализа. Учение о «коллектив­
ном бессознательном» и юнгианская типология личности стали
ее составными частями.
Выше мы уже касались общего смысла философии человека
Кайзерлинга. Возможно, следует сделать несколько уточняющих
сказанное дополнений. Рассматривая общую ситуацию, он заме­
чает, что нынешнее неудовлетворительное положение в понима­
нии сущности человека явилось следствием господства односто­
ронних антропологических теорий предыдущих столетий.
Как всякий ограниченный исторический этап развития, тео­
рии XVIII и XIX века были односторонни. Теория прогресса, на
которой они базировались, предполагала опору на развитые мате­
риально-телесные стороны личности. «Моральная и спиритуальная стороны человека оказались вне процесса развития».46 Опыт
войны и революций начала XX века, уверен Кайзерлинг, поставил
на повестку дня вопрос о перенесении смысловых акцентов на
душу. Кроме того, прежнее понятие человека имело не конкрет­
ный, а абстрактный характер. Задача преодоления односторонностей и абстрактности в учении о человеке прошлых веков чаще
решалась регрессивно, без осмысления сущности жизненного про­
цесса, заменой одной односторонности другой. На самом деле речь
должна идти не о том, чтобы отбросить абстрактного человека с
его возможностями, но вернуть его в «тотальность живого челове­
ка». Но прежде нужно отойти от некоторых предрассудков, надо
понять, что имеется действительность души как живого организ­
ма. Не менее важным, по Кайзерлингу, является возвращение не­
которых средневековых представлений о человеке, забытых под
влиянием материалистических учений последующего времени.
В частности, в средние века якобы правильнее понималось
познавательное действие души. И человеческую сущность тогда
понимали много глубже, чем ныне, и это потому, что умели свя­
зать ее метафизический корень с эмпирическим выражением че­
ловека в единое целое. В XIX веке, наоборот, пошли по пути раз­
вития идеи сознания в отвлеченно-метафизическом смысле. На са­
мом же деле «нет никакого чистого разума в смысле Канта, ника­
кой чистой воли в смысле Когена, никакой субстанции «сознания»
и, разумеется, никакого субстанциального «бессознательного». На

520

самом деле имеется только живая душа, живые способности кото­
рой можно рассматривать как абстракции для себя, т.е. только те­
оретически, подобно тому, как живое тело разлагают в теории на
анатомические, физиологические, биологические элементы, кото­
рые, однако, сами по себе не существуют как жизненные». Далее,
Кайзерлинг обращает внимание на то, что нет ничего, что соот­
ветствовало бы в отдельности понятиям эмпирического или мета­
физического, которыми пользуется рассудок. Нет и жестких гра­
ниц между внешним и внутренним в человеке, причем так, что
какие-то области человека были был только материальными, а дру­
гие -только духовными. Живой, связанный в единое целое своих
сторон и способностей человек является действительной предпо­
сылкой всякого деяния и мышления. «Если бы я, - резюмирует
Кайзерлинг, - пожелал выразить в одной фразе, в чем мое учение
отличается от теорий других нынешних философов, то она звуча­
ла бы так: оно исходит из живой души, в отличие от абстрактного
человека». Таким образом, теорию абстрактного человека он за­
мещает своеобразной версией персонализма.
Но под воздействием материалистических теорий прогресса
человек сошел с путей действительного развития своей сущнос­
ти, потерял ощущение своей связи с космосом, стал бездуховным
и односторонним. Следовательно, возврат его целостности озна­
чает то же самое, что «возрождение в духе». Раскрытию смысла
этого понятия и обозначаемого им действия Кайзерлинг посвятил
немало страниц своих сочинений, увы, не внесших ясность в его
теорию. Несколько более ясной его теория становится с учетом
осуществлявшейся им практики воспитания новой личности в так
называемой «школе мудрости».
«Школа мудрости» - главнейшее и самое известное детище
общественной деятельности Германна Кайзерлинга. Она возник­
ла в Дармштадте, куда переехал Кайзерлинг по приглашению гер­
цога Эрнста-Людвига Гессенского. При его покровительстве и
участии ряда аристократов как ее попечителей она начала действо­
вать с 1919 года. Занятия проводились в форме докладов и не­
посредственного общения слушателей с выдающимися интеллек­
туалами и личностями Европы, которых руководитель школы Г. Кайзерлинг - признавал духовными личностями. Занятия про­
ходили в виде двухнедельных собраний (Tagungen), на которые раз
в полугодие съезжались лекторы и слушатели из различных стран

521

и мест Германии. Школа действовала фактически до прихода к вла­
сти нацистов. Ее педагогика строилась на технике непосредствен­
ного контакта всех участников при лидерстве руководящего ду­
ховного лица, которое передавало свою духовность адептам. В ней
принципиально не было выражено никакого национального нача­
ла. Предполагалось, что в ней зреют новые духовные личности,
будущие лидеры возрождающегося человечества. Они должны
воспринять и освоить духовную сторону двух основных типов
культур: западной и восточной. Ранее мы ужеохарактеризовали
понимание Кайзерлингом сущности западной культуры, закреп­
ленной в понятии «Культура-уметь» (Können-Kultur). В противо­
положность созерцательности и неконструктивности восточных
стилей жизни, склонности к пассивному углублению в данность
сущностей, принципиальное неприятие преобразовательного от­
ношения к миру было им закреплено в понятии «Культура-быть»
(Sein-Kultur). Безмятежное принятие мира как данности и пости­
жение его в этом статусе - таково основное отношение к нему че­
ловека Востока. Среди учителей «Школы мудрости» были пред­
ставители обеих культур или компетентные знатоки их сущнос­
тей. Отбор был тщательным и проходил под контролем Кайзерлинга. Иногда требовались рекомендации. Вот некоторые из лиц,
входивших в корпус преподавателей школы в разные годы: Э. Трёлоч - философ культуры и историк, Л. Циглер - философ и религи­
озный мыслитель, К.Г. Юнг - теоретик психоанализа, М. Шелер философ, один из создателей теории ценностей, Л. Фробениус этнограф-африканист, Г. Дриш - биолог и философ-виталист, Р. Та­
гор - знаменитый индийский поэт и философ, Т. Манн - крупней­
ший немецкий писатель XX века. Конечно, главным учителем был
сам руководитель «Школы» - Г. Кайзерлинг. Нам известно, что
делались попытки привлечь к работе в «Школе» и русских: Н. Бер­
дяева, Л. Шестова, А. Таирова, А. Ремизова.47
Наряду со «Школой мудрости» было основано «Общество для
свободной философии», также проводившее свои мероприятия в
духе идей ее основателя. «Школа мудрости» в реальности было
учреждением элитарного типа, местом встреч элиты европейско­
го общества с выраженным аристократическим духом. Целый ряд
признаков говорит об установке на утверждение ее лидера и орга­
низатора в качестве духовного вождя и прокладывателя дорог к
новой культуре и обществу. В такой же роли видел себя и сам Кай-

522

зерлинг. При таком положении вещей, конечно, ни о каком согла­
сии его с нацистским режимом не могло быть и речи. Ни его дух,
ни его вожди не были приемлемы для него. Но и сил для реальной
оппозиции ни сам Кайзерлинг, ни его «Школа», ни em соратники
по делу возрождения культуры не имели. Самое большее, на что
они могли решиться пойти, была «внутренняя эмиграция» - некий
способ пассивного неприятия и сопротивления террору. В ней на­
ходились многие интеллектуалы тогдашней Германии, например,
Карл Ясперс. В ней находился и Германн Кайзерлинг почти во все
время господства фашистского режима.48 Политический террор
его непосредственно не коснулся. Возможно, имела значение его
принадлежность по браку к семье потомков Бисмарка, официаль­
но почитаемого в Германии.
Почти все виды деятельности Кайзерлингу были запреще­
ны. Попытка перенести работу «Школы мудрости» за рубеж не
удалась.
С годами росло одиночество, усталость. Досаждали недуги,
которые он переносил мужественно, недоедание. Годы войны он
провел в Австрии, в Иннсбруке, где и застал его конец войны. Вос­
кресли прежние планы возродить «Школу мудрости», на сей раз в
Австрии. Оставшиеся члены «Общества за свободную филосо­
фию» даже сделали кое-какие приготовления. Делу содействова­
ли и французские оккупационные власти. Но было поздно. 26 ап­
реля 1946 года он скончался. На скромных похоронах присутство­
вали официальные власти.49 За смертью настала пора почти пол­
нейшего забвения жизни и дела Германна Кайзерлинга. Но сохра­
няется надежда, что оно не окончательное и к его философии об­
ратится ищущий путей к духовности наш современник.

ПРИМЕЧАНИЯ

1

Философская Энциклопедия. Т. 2. С. 489; Хюбшер А. Мыслители
нашего времени. Пер. с нем. М., 1962.
2
Keyserling H. Das Reisetagebuch eines Philosophen. Bd. 2. Darmstadt,
1919.
3
К этому времени в медицинской практике европейских докторов
утвердился рецепт от хандры, изнуряющей скуки и пресыщенности ком­
фортом в виде предписания совершить путешествие вокруг света.
4
Мысль. Журнал Петербургского философского общества. Пг, 1922.
№2. С. 146.
5
Имеется библиографическая справка о выходе в 1928г. книги
Ш.К. Нуцубидзе «От Шпенглера до Кайзерлинга. Эволюция идеологии в
послевоенной Германии». К сожалению, ее поиски в библиотеках не дали
пока результатов.
6
Г. Кайзерлинг неоднократно обращался к собственной биографии и
родословной, в том числе в контексте своих культурфилософских реф­
лексий как к источнику философско-антроподогичесуих суждений и в
поисках корней и истоков духовной творческой созидательности личнос­
ти. См.: Keyserling H. Autobiographische Skizze // Philosophie der Gegenwart
in Selbstdarstellungen. Bd. 4. Leipzig, 1923; он же: Das Buch vom
persönlichen Leben. Stutt.-Berl., 1936; он же: Reise durch die Zeit. Bd. 1.
Vaduz, 1948. Наряду с этим история рода Кайзерлингов довольно подробна
воспроизведена в генеалогических разысканиях Отто Таубе, см.: Das Buch
der Keyserlinge. An der Grenze zweier Welten. Einführung von Otto v. Taube.
Berlin, 1944. В данной статье мы также пользуемся исследованием Барба­
ры Гарте, см.: Garthe В. Über Leben und Werk des Grafen Hermann Keyserling.
В дальнейшем мы постараемся не утомлять читателя ссылками.
7
См.: Fromm Ε. Das Kantbildnis der Grafin Karoline Ch. A. von Keyser­
ling // Kant-Studien. 1899. Bd. 2.
8
Куно Фишер. Гегель, его жизнь, сочинения и учение. Первый полу­
том. М.-Л. 1933. С. 603.
9
Его личности посвящена довольно обширная биографическая лите­
ратура, включая воспоминания внука. На русском языке имеется его био­
графический очерк: Вл. И. Штейн. Царедворец - ученый // Историчес­
кий вестник. Т.24, март-апрель, 1903. В некоторых справочных изданиях
он слывет за Александра Андреевича.

524

10

The geology of Russia in Europe and the Ural Mountains, by R.I. Murchison. Ed. de Verneuil, count A. von Keyserling. In two volumes. 1845. Пер­
вый том собственно геологический, второй - на французском языке, посвящен палеонтологии. Именно в экспедиции 1841 года Мурчисон, зани­
мавшийся классификацией геологических эпох и их сравнением обозна­
чил древнейшую палеозойскую систему «пермским периодом» (S. XI-XII).
11
Keyserling Α. Einige Worte ueber Raum und Zeit. Aus Tagebuchblattern
des Grafen A. Keyserling. Stuttgart, 1894.
12
Keyserling A. Gedächtnissreale auf Carl Ernst von Baer. Reval, 1892.0
степени известности А. Кайзерлинга в научном мире Европы можно зак­
лючить из факта, что он вошел в число тех ученых, кому Ч. Дарвин выс­
лал свою книгу «О происхождении видов» с дарственной надписью.
13
Das Ehe-Buch. Eine neue Sinngebung im Zusammenhang der Stimmen
führenden Zeitgenossen. Hrsg. von Graf H. Keyserling. 3-te Aufl. 1926. Для
участия в подготовке этой книги, претендующей на новую постановку
проблемы брака, Кайзерлинг привлек выдающихся ученых-психологов,
этнографов, писателей и общественных деятелей. Среди них были Лео
Фробениус, А. Адлер, К.Г. Юнг, Э. Кречмер, Рабиндранат Тагор, Томас
Манн. Но только сам Кайзерлинг потщился на радикализм осмысления
всей проблематики, не получившей сколько-нибудь значимой поддержки
у других участников научного предприятия. В духе его «философии смыс­
ла» брак выступал особой формой реализации духовно-душевной общ­
ности, достигаемой ради «обретения смысла» в постижении целостности
бытия. Из этих общих созерцательных предпосылок философ претенду­
ет дать универсальные ориентиры относительно «правильного выбора
супругов». Впрочем, книга имела некоторый успех в Германии и выдер­
жала ряд переводов.
14
Жизнь кружка была стилизована под обычаи римлян августовской
эпохи. Сам Стефан Георге находил в своем облике черты Данте, подчер­
кивая сходство облачением в одежды, соответствовавшие времени жизни
последнего. Было принято выражать удивление таким удивительным сход­
ством между поэтами, которое Стефан Георге поддерживал соответству­
ющими позами и аскетизмом. Острый взгляд Кайзерлинга увидел в этой
нарочитости смешную гротескную сторону. На вопрос, правда ли, что
Георге напоминает Данте, писатель ответил: «Нет. Он выглядит не как
Данте, а как старая дама похожая на Данте».
13
Chamberlain H.S. Die Grundlagen der neunzehnten Jahrhunderts.
München, 1899. Это сочинение было своего рода сенсацией и выдержало
бесчисленное количество переизданий.

525

16

Дудник СИ., Солонин ЮН. Парадигмы исторического мышления
XX века. Очерки по современной философии культуры. СПб, 2001. С. 77137.
17
Chamberlain H.S. Richard Wagner. München, 1907; Cosima Wagner
und Hausion Steward. Chamberlain in Briefwechsel. 1888-1908. Hrsg. von
Pretzsch. Leipzig, 1934.
18
В момент общения Кайзерлинга с Чемберленом, последний рабо­
тал над большим сочинением о Канте, которое он посвятил своему юно­
му адепту.
19
Chamberlain H.S. Arische Weltanschauung. Berlin, 1905; имеется не­
сколько русских изданий этого сочинения.
20
Там же. С. 85.
21
Там же. С. 84.
22
Keyserling H. Das Gefüge der Welt. Versuch einer kritischen Philosophie.
München, 1906. S. 6. Принцип целостности и идея продуктивности как
главной меры ценности всякого, в т.ч. и умственного, действия, относят­
ся к постулатам гётевского учения.
23
Вена как философская столица начала получать свое признание в
работах последнего времени. Например: Криштоф Нири. Философская
мысль Австро-Венгрии. М., 1987; Черепанова Е. С Австрийская филосо­
фия как самосознание культурного региона. Екатеринбург, 2000.
24
Вспоминаю свой разговор о Г. Кайзерлинге с княгиней Татьяной
Меттерних (урожденной Васильчиковой), княгиня говорила о 20-30-х
годах: «...когда появлялся Кайзерлинг, все замолкали. Говорил только он
один. Он знал все и его нельзя было сбить с толку никаким вопросом.
При этом он пил только шампанское».
2