Ужасное сияние [Мэй Платт] (fb2) читать онлайн

Мэй Платт Ужасное сияние

Пролог

Она наносит косметику — слой за слоем. Большой стол и зеркало похожи на футуристичный алтарь с идолом-ромбом. Она по-прежнему путается в краске: первый слой — основа, плотные белила с запахом свежей грунтовки для стен, следующий — тональный крем, похожий оттенком на человеческую кожу.

Всё вместе скорее сродни театральному гриму. В семнадцать лет она выступала в школьной пьесе и играла Клариссу Маклеллан. В той постановке «451° по Фаренгейту» Монтэгом был долговязый Филипп Уивер, заикающийся в обычной жизни, который на сцене с лёгкостью превращался в мятежного «пожарника». Зато Кларисса оставалась холодной и погружённой в себя, до сих пор непонятно, почему ей всё-таки оставили роль.

В том школьном спектакле было кое-что поинтереснее прыщавого Уивера, что запомнилось лучше липкого грима: огонь. Настоящий, хотя и совершенно безопасный — это они с братом придумали, как сделать спецэффекты на уровне бродвейских постановок. Может, поэтому ей и досталась Кларисса.

«Ярко и безопасно». Спирт, борная и серная кислота. Ничего сложного.

Слой грима вырисовывает лицо, шею. Капля тонального крема капает на плечо, пачкая чёрный костюм. Парик приходится натягивать прямо поверх того, что осталось от волос.

В комнате становится немного меньше света, и она выдыхает, решаясь посмотреть в зеркало.

— Уже лучше, да?

Нужно вставить линзы. Она выбирает бесцветные с затемнением. Преломление лучей должно дать естественный серый оттенок. На губы стоило бы нанести хоть немного помады. Чёрт с ней, надоело возиться, хватит; сойдёт и тональный крем поверх старых добрых плотных белил-штукатурки.

Свет гаснет, если не считать пары лампочек под потолком.

В зеркале — молодая женщина: резковатые черты лица, возраст неопределим — около тридцати, может быть, чуть меньше или больше. Глаза получились скорее голубыми, но ничего не поделаешь, очень трудно подобрать правильные линзы. Тёмно-каштановый парик-каре из натуральных волос пока не пахнет палёной шерстью, это хорошо.

Тело спрятано под одеждой: от горла до плотных туфель на низком каблуке. Брючный костюм подчёркивает худощавую фигуру. Перчатки из латекса тоже окрашены бело-розовым тинтом, ногтей на них нет — и уже поздновато приклеивать.

Она прислушивается к тишине. Спальня уютная: двуспальная кровать — покрывало в розовых и жёлтых кроликах на синем фоне, телевизор-плазма на стене, шкаф и письменный стол. Напротив окна — постер с рекламой технологий «Ме-Лем Компани», будто острозубая ухмылка. Жалюзи задёрнуты, словно намекая: не отвлекайся.

— Я готова.

Она пытается прислушаться к вестибулярным ощущениям: поднимается ли пол, покачивается ли, словно океанский лайнер. Вряд ли: брата укачивало на воде, он должен был позаботиться о гравитационной подушке и стабилизаторах.

Пора его навестить.

Луч прорывается на уровне шеи. Она поспешно закрывает его верхней пуговицей.

— Ярко и безопасно, — она смеётся. Достает из бара-холодильника бутылку шампанского — это «Вдова Клико», а фужеров нет и льда тоже. Это неважно. Вряд ли брат будет пить.

Она опасается, что ему уже нечем пить. В последние дни становилось хуже; накануне вечером он едва мог говорить.

Пора идти.

Она ступает по длинному коридору — глянцевитая розовато-серая штукатурка на стенах бликует, под ногами какой-то специальный пластик. Глаза камер под потолком следят за ней, но они слепы уже много месяцев. Потом прозреют, всё подготовлено.

Низкие каблуки касаются пола, но стука всё равно нет. Туфли лгут, как грим и тональная пудра, как перчатки-руки-без-ногтей. Бутылка контрастно-плотная, материальная. Холодная.

Нужно пройти два коридора, подняться по короткому пролёту ступеней — на стене там ещё висит экспрессионистская картина, название которой она не помнит. Хромированный лифт поймает в зеркала, но пусть: она в чёрном брючном костюме, с аккуратно расчёсанными волосами, идёт по полу, у неё есть лицо.

Пять этажей вверх. Башня бесконечна. На самой её вершине — лаборатория, которая когда-то была их любимым местом.

Брат в своей комнате.

Она прислушивается в лифте: обычно он кричит так громко, что можно разобрать невнятные мольбы и проклятия до того, как тихое «дзынь» оповестит: приехали.

Криков нет.

Она едва не роняет бутылку — неужели всё-таки, он же не… Он кричал столько дней, недель, месяцев. Агония затянулась, могла ли она закончиться тем, чем обычно завершается агония?

Нет, не так.

Он не умрёт. Никто не умрёт — кроме «допустимых жертв», статистической погрешности, брат придумал всё, это его идея, лучше не думать о цене. Они оба хотели анекдотичного «как лучше». Всё ещё есть надежда, что-то получится.

Она толкает незапертую дверь. Комната — копия её собственной, только без зеркала, никаких зеркал уже много месяцев — беспомощный акт милосердия, словно попытка затушить лесной пожар стаканом воды. Пахнет несвежей сукровицей, нагретым железом.

Она подходит ближе к низкой кровати. Хлопчатобумажное покрывало съехало на пол, оно насквозь мокрое, в желтоватых пятнах гноя и лимфы и красных — крови.

Почему-то она старается смотреть куда угодно — на тряпку, на засохшие тёмно-багровые потёки, в сторону работающего вполголоса телевизора, в полуоткрытое окно, оттуда тянет прохладным вечерним воздухом. Только не на него.

Не на бесформенный конгломерат плоти. Ещё пару дней назад голову можно было отличить от всего остального, а теперь понятно, почему искорёженное создание больше не кричит — лепестки мяса закрыли рот, деформированные копии губ похожи на неестественно огромную розу с беспорядочными вкраплениями зубов. Тело напоминает сырой рубленый стейк — куски плоти раскиданы по кровати, десятки пальцев переплетаются с тем, что когда-то было хребтом, влажный глянец печени пульсирует поверх натянутой плёнки желудка.

— Прости, — говорит она, словно лишь её вина в том, что брат выглядит так, словно его разодрали на части живьём, скрепили какими-то плёнками или жилами, а потом срастили с ещё дюжиной несчастных.

Он пытается кивнуть. Она ставит бутылку на грязный пол, подходит ближе и решительно снимает перчатку. Мясное месиво подаётся назад, вздрагивает даже водяночно распухшая гроздь ступней на краю кровати.

В зелёном свете всё смотрится ещё хуже, но она решительно прочерчивает в изуродованной плоти дыру. Он говорил ей: не трать на это силы, есть вещи поважнее. Даже сейчас единственный различимый и узнаваемый глаз смотрит с неодобрением.

Зато у него теперь снова есть рот.

— Это было… — звучит вместо «спасибо».

— Необходимо, — перебивает она и быстро добавляет: — Уже всё. Верно?

Фрагмент, похожий на полусгнившую дыню, вздрагивает, шевелятся какие-то наросты и мембраны. Должно быть, это кивок. Она пытается вспомнить, как выглядел брат прежде — они близнецы, родились с разницей в два часа, но он всегда выглядел старше: рослый, широкоплечий, в юности был спортивным, с возрастом располнел, стал тяжеловесным и грузным, но всё равно, пожалуй, располагал к себе — у него получалось убеждать людей лучше, чем у неё. Если бы не он, сейчас не осталось бы вовсе никакой надежды.

Её свет способен вернуть ему прежний облик.

До сих пор он не хотел вмешательства: «Есть нечто более важное».

«Уже нет».

— Всё ведь закончено, да? — словно в ответ, пол под ногами в очередной раз вздрагивает. Она подходит к окну, убирает жалюзи, впускает ночь, свежий воздух и напряжённую темноту.

Он медлит.

Он хотел бы сделать больше, сестра хорошо знает брата, хотел бы спасти всех, даже запретил лечить его, пока люди готовились к неминуемой катастрофе, а она — сдерживала спрогнозированный апокалипсис из последних сил.

— Пожалуй, — произносит он с усилием. — Ты ведь пришла сказать, что…

— Больше не могу. Вот.

Рукав тёмного костюма скользит по лицу, размазывает верхний слой грима вместе с нижним, выпуская наружу слепящее зарево.

— Сколько укрылось в городах? — прорезь рта распахивается глубокой раной.

— Около двадцати миллионов. Это мало, знаю. И всё же…

— Человечество выживет.

Она кивает.

Смотрит в темноту, где уже начинают зажигаться изуродованными разросшимися звёздами ярко-зелёные шары. За несколько минут вспышки заполняют небо. Мгновение — и рухнут вниз фотонами-переростками, частицами размером с футбольный мяч, внезапно обретшими массу покоя; невозможное с точки зрения физики явление.

Она снимает перчатки — её руки тоже свет.

«Невозможное».

— Базы данных по этой твоей «всеобщей истории всего» спрятаны под землёй. Техника сработала. Мы наверху. В смысле… в воздухе. Купола полисов активированы. У тебя получилось. Ты спас мир.

Груда мяса булькает. Вероятно, это усмешка.

— Всё-таки мы виноваты.

— Могло быть хуже. Ядерная война, например.

— Ты оптимистка.

— Да. Я знаю, что впереди. Всё изменится, но продолжит существовать — благодаря тебе, благодаря… нам.

Без всякого перехода она срывается на визг:

— Я больше не могу сдерживать их!

Она хватает бутылку шампанского и швыряет её в стену. Стекло застывает причудливыми расплавленными формами, сомкнутыми каплями. Самый крупный осколок бьёт её в лицо, должен рассечь — но под гримом ничего, кроме света. Острый фрагмент летит сквозь неё и падает на пол.

Сполох заполняет комнату, вырывается в окно. Шары падают с небес. В эпицентре светящейся взвеси она протягивает брату руку, чтобы счистить уродливые наросты и освободить его — мы не умрём, ни ты, ни я, обещаю.

Он бы сказал: отлично, но что насчёт других?

Придётся пообещать и это: большинство выживет. Мир изменится, но не исчезнет — пока.

Снаружи переполняются, падают и лопаются шары. Трассы и поля, горы и каньоны, города, автозаправки, Диснейленды, военные базы и одинокие трейлеры на дорогах — всё залито зелёным заревом.

Так красиво.

Глава 1

Нейт проснулся с гортанным вскриком. Снилась опять какая-то чушь, козоверьево дерьмо — иначе не скажешь. Он сел в своём гамаке из брезента. Одеяло сползло почти до пола, наверное, давно скулил. Чудом не перебудил домашних.

Пахло горьким нефтяным «жиром», в носу свербело и хотелось чихнуть. Нейт оглянулся на спящих в соседних гамаках Курицу Кэти и Милли и нырнул под одеяло. Чихать расхотелось, но вскоре он выбрался, привычно собирая в хвост растрепавшиеся волосы, рыжие даже в полумраке почти погасшей лампы. Над головой привычно скрипели от ветра железные балки и болты, вон тот, десятый справа, того и гляди отвалится, но это не сегодня и не через месяц, ещё есть время поправить.

Нейт завозился. Желание выпрыгнуть из гамака и отлить боролось с мутными неприятными ошмётками кошмара: призрачные тени, сполохи неприятного жёлто-зелёного цвета, цвета аладовой травы. Невысокая сухопарая женщина обнимала его, прижималась маленькой грудью с торчащими сосками, и этот сон заставил бы семнадцатилетнего Нейта испачкать исподние штаны, но женщина была жестокой, с ножами вместо рук, с отравой на губах. Она поцеловала Нейта, не обращая внимания на крики, и он умер.

«Тьфу».

«Приснится же экая херня».

Он спрыгнул на пол: нужно сходить до ветру, умыться вчерашней, уже немного прелой водой, пока генератор не накачает свежую из грунта, а потом приниматься за повседневную работу: залить сырую нефть, «земляное масло», в колючую махину генератора, проверить, не сожрала ли кур поед-трава, подоить козоверку Хворостину и задать ей корму — ряски с охрянкой. Неплохо бы подкрутить и сам генератор, рычаг совсем разболтался. Курица — в смысле Кэти — его даже похвалит за такое старание. Кэти — не настоящая мать Нейта, но его родители погибли давно, обоих сожрали алады, поэтому подруга матери взяла на себя заботу о сироте. Родная дочь Курицы Кэти, Тощая Милли, приготовит завтрак. Приятно завалиться после всей работы обратно в дом — как раз к омлету с козоверьим беконом и выменянному у рейдеров цикорию с мёдом. Как раз вчера улей мурапчел «ограбили», эти ядовитые твари даже никого всерьёз не покусали.

Этот идеальный план прервался, когда Нейт окатил себя ведром воды. Стоя посреди двора, голый и дрожащий от утренней прохлады, он вдруг вспомнил: накануне Мордоворот Такер рассказывал, что приказавший было долго жить городской телепорт снова зашевелился, выплёвывает разные полезные штуки. Мордоворот поделился и с Милли, но та обозвала Такера придурком, вскинула цветастую, в жёлтых и синих пятнах, юбку, и ушла. Её тёмные кудрявые волосы вились возмущённым шлейфом.

Вообще-то Нейту уже не стоило соревноваться с Такером или пытаться обскакать того на хромом козовере. Пройдёт пара месяцев — и Змейкин Лог, в котором из всех змей водилась только поед-трава, пускай и впрямь на змей похожа, забудет про сироту Нейтана Уиллса. Зато у Синих Варанов, банды, что охраняла это селение и ещё несколько, появится новый авгур. Доказывать, что ты круче какого-то там дурацкого Такера, вся жизнь которого так и пройдёт в обществе козоверов, мурапчел и старых генераторов, просто тупо.

И всё-таки мысль о телепорте — снова ожившем телепорте — не давала покоя. Пускай и треплются — мол, вещи оттуда «скверные», но только потому что якобы все города заражены аладовой травой, не такой, как на камнях растёт, а невидимой, тонкой, как паутина. Телепорт часто выплёвывал полезные вещи. Генератор Курицы Кэти был собран из запчастей, большая часть которых вывалилась оттуда.

«Курица мне уши надерёт», — подумал Нейт, но переубедить себя было трудно. Он решительно поставил жестяное ведро на землю и сдёрнул с покосившегося колышка забора жёсткую камышовую рубаху.

Кэти и Милли ещё спят, отметил он, когда выходил на улицу. Обычно те просыпались раньше, а Милли ещё и расталкивала его, грозила облить водой прямо в гамаке. Пару раз так и сделала под ворчание Курицы, что Нейт лентяй и олух, и пора бы ему уже вырасти.

Нейт поёжился, вспомнив, почему проснулся первым. Ночной кошмар быстро выцветал с предрассветными лучами: первые проблески солнца ложились от горизонта до жестяных домиков маленькой деревни. Большой петух запрыгнул на забор рядом с Нейтом и пронзительно заорал.

— Цыц, суп сварю, — Нейт спихнул петуха на землю. Тот попытался отомстить, клюнул, но толстую резину высокого сапога не пробил.

Телепорт. Такер и телепорт. Милли оценит. Он принесёт ей какую-нибудь по-настоящему крутую штуку; вот прямо чувствовал: там нынче вывалилось нечто особенное. Почему бы ему и не чуять? Будущий авгур он или нет, в конце концов?

Синие Вараны ещё не скоро, а рассвет — вот он, и до телепорта всего полчаса быстрым шагов — во-он в ту сторону, где заросшие ряской холмы рыжеют прогалинами аладовой травы. Нейт успеет туда-обратно. А потом подоит Хворостину и всё остальное.

Показать Милли за завтраком находку из города — разве не стоит ради этого рискнуть ушами? Нудная брань Кэти Курицы его всё равно не проймёт.

«Я быстро», — Нейт перемахнул через забор и в несколько сотен больших шагов оставил Змейкин Лог позади.

Издалека телепорт разглядеть было непросто: платформа лежала в небольшом провале, как раз где холм спускался к мелкой речке, которую все называли просто Речкой. Выдавала место только буйно разросшаяся трава, но она же и прятала круг из металла, который никогда не ржавел и напоминал бледно-серебристую в голубизну лужу. Никто в деревне не помнил, когда местные обнаружили этот кусок «заразного» города так близко от жилья. Нейт спрашивал Курицу Кэти, старейшину Гартона, старуху Мамашу Кейбл — ей прошлой весной исполнилось девяносто лет, она всё помнила, — откуда телепорт взялся, когда это сюда приходили городские и зачем поставили одну из своих «невозможных дорог» посредине Пологих Земель. Ему не отвечали. Про городских вообще не любили говорить. Заразные, больные. Мамаша Кейбл, когда выяснилось, что Нейта алады не видят и он годится в авгуры, и на него самого стала плеваться.

«Отмеченный он. Не к добру это».

Она шамкала складками морщинистого рта и часто облизывала губы бледным языком. Зубов у Мамаши Кейбл осталось штук восемь, но этого хватало ещё и оскалиться вслед. Нейт её в детстве побаивался, особенно суковатой палки, а теперь скорее обижался.

Не к добру? Вон его рейдеры заберут. И будет он там авгуром.

Что именно это означает, Нейт представлял плохо. Наверное, как-то связано с аладами.

Как бы то ни было, про телепорт никто ему не отвечал, про города тоже, от того же Такера, Одноухого Бенни и Милли он слышал про всяческие чудеса с летающими внутри куполов машинами и волшебными кнопками: нажмёшь — отправит тебе в голову картинки, никаких книг читать не надо. Верил через пять баек на шестую. Как будто ровесники знали больше.

Телепорт Нейту нравился не только «плевками». Заражённые или нет, а штуками оттуда пользовались все. Ему нравилось подходить ближе, тогда привычная упругая ряска становилась реже, а жёсткая и одновременно какая-то бесплотная аладова трава норовила зацепиться за брезентовую штанину. В детстве Нейт, Такер и Милли швырялись в аладову траву камнями, пару раз подожгли и страшно собой гордились — аладов отгоняют, герои. Потом уже Шляпа Дональд, хозяин улья мурапчел, объяснил: аладова трава не привлекает тварей, просто вырастает там, где они водятся. А водятся они рядом с городскими штуками. С телепортом вот.

Шляпа Дональд был отцом Такера, он тогда не просто объяснил, а здорово всем всыпал. Мол, нечего шататься к «заражённому» месту. «Тебе — особенно», — сверкал он на Нейта прозрачными глазами навыкате, подразумевая: ты ведь не хочешь отправиться за горизонт вслед за отцом и матерью?

Нейт всегда знал, что с ними случилось. Телепорт его пугал несколько лет, даже затихший. А теперь вот ожил, да и «сопляк» подрос, но самое главное — другое.

«Алады меня не чуют».

«Я авгур».

Нейт всё-таки замедлил шаг по мере того, как приближался к матово поблёскивающей глади. Диск был всё таким же чистым, точно нарочно отмытым. Год назад Такер подарил Милли зеркало — та страшно дорожила подарком, Нейту даже прикоснуться не давала: «Разобьёшь ещё, Рыжий!»

Телепорт казался похожим на это зеркало — огромное зеркало, которое ничего не отражало, но как будто готовилось принять смельчака, что решится сделать пару шагов дальше кромки аладовой травы.

Такер наврал. Вокруг ничего не валялось — ни на расстоянии в сто шагов, ни в десять. Нейт разочарованно шмыгнул носом, поправил выбившуюся из хвоста прядь волос. Они успели высохнуть, пока бежал, а ещё стало жарко от поднявшегося над далёкими силуэтами гор солнца.

— Наврал, — произнёс Нейт вслух, словно подтверждая вывод. И провёл тыльной стороной ладони по лбу, стирая пот. Врезать бы Такеру, но это успеется, всё равно нужно возвращаться. Нейт помялся, балансируя с пятки на носок, а потом сделал ещё пару шагов к телепорту.

«Эй, эй».

Так близко нельзя подходить. Штуковины выплёвывают куски городов, словно сожрали своих же создателей и сыто отрыгивают комки шерсти и мелкие кости. Нельзя пересекать невидимую черту.

Нейт демонстративно развернулся всем телом.

Его ударило в спину. Он отпрыгнул, покатился в неприятно-мягкой траве, выхватил нож, который всегда носил на поясе.

— Тьфу ты.

Фляга. Удобная большая фляга — на вид хорошая, обитая каким-то материалом, вроде кожи козовера, а то и бизона, только ещё прочнее. Нейт сцапал добычу, встряхнул: даже не пустая.

Надо же. Такер не наврал!

Нейт сунул флягу в накладной карман штанов. Прищурился на телепорт: от слабого ветра к диску склонялись мягкие стебли аладовой травы, похожие на плохо расчёсанные волосы. Несколько волос коснулись диска. Тот ответил «плевком»: большим болтом, который мог бы рассечь лоб или вообще выбить глаз, но упал в нескольких метрах от Нейта. Резьба оказалась причудливой и незнакомой.

«Пригодится», — болт лёг в карман рядом с флягой. Нейт сел на траву и стал дожидаться новых подарков.

Но больше ничего не происходило. Аладова трава послушно гладила голубоватый металл, телепорт словно понял, что за ним наблюдают, и больше ничем делиться не собирался. Солнце медленно ползло по небу, блики отражались на гладкой поверхности и противно жгли глаза — Нейт жмурился, моргал. Под веками оставались бело-зелёные с черной каймой пятна.

Он поглядывал и на домики Змейкиного Лога. Вот теперь точно все проснулись, его наверняка потеряли и бранят на чём свет стоит. Фляга хороша, болт похуже, но тоже сойдёт. Оправдается. Пора уходить.

«А если…»

Нейт поскрёб рыжеволосую макушку. Ничего подобного в голову не приходило ещё никому, и он аж задохнулся от гениальности своей идеи.

— Ну-ка. Попробуем.

Он кинул в телепорт камень — на пробу. Ничего, конечно, покатился, как плоский «прыгун» по глади воды, соскользнул в траву. Это пробовали и другие.

Нейт достал болт. Заражённый, как сказала бы Мамаша Кейбл. Или кто-нибудь другой из суеверных стариков, но не ему, будущему авгуру, бояться городов или аладов.

Заражённый к заражённому.

Нейт швырнул болт на телепорт. Тот остался лежать на поверхности.

— Да ла-адно.

Телепорт полыхнул и «выстрелил» чем-то большим — Нейт едва не заорал от ужаса, человеческая нога это была, вот что такое, — а потом осознал: искусственная. Что-то вроде сапога, в который нужно засунуть собственную. Люди в городах такими пользуются, чтобы сделать себя сильнее.

Он читал в какой-то книге — не слишком-то старой, в ней было многое о «полисах», но мало понятного.

«Экзопротез», — вспомнил нужное слово Нейт. Нога, с которой можно бегать втрое быстрее. Не уставать.

— Охренеть.

Экзопротез был тяжелее фляжки и болта, поэтому упал недалеко от диска. Нейт неуютно передёрнул плечами, несмотря на быстро накаляющийся зной, его бросило в холод. Надо подойти ближе. Не бросать же такую полезную вещь! С ней можно работать целый день и не уставать. Или прикрутить к трактору — может, она вообще сумеет заменить человека-водителя.

Телепорт лежал чуть ниже места, где стоял Нейт; наклон был всего каких-нибудь десять-двенадцать градусов, но спускался тот, словно по отвесной скале.

— Фух.

Сел рядом с неестественно-белой ногой. Коснулся: на ощупь похоже на металл, но не совсем, неизвестный материал казался прочным и приятным, гладким, лёгким. Это тебе не ржавый генератор.

— Вот это круто, ага? Милли, ты оценишь. И Кэти оценит. И…

Нейт поднял ногу — была она не тяжёлая, только очень гладкая и скользкая, как юркая рыбёшка из Речки.

Потому и вывалилась из руки, а Нейт кинулся за драгоценной находкой прежде, чем осознал ошибку. Телепорт исказил воздух голубоватой дымкой. Он отшвырнул ногу-протез в заросли аладовой травы и померк, будто довольный собой, охотой и ловушкой, в которую попался незадачливый «авгур».

Глава 2

Головная боль растеклась по лбу до переносицы, заставив очнуться и резко — до звёзд перед глазами — перевернуться вниз лицом. Он скатился по упругой ряске с небольшого холма, расслабленные мышцы почти не сопротивлялись.

Заставил себя разжать веки. Солнечный свет обжёг горячечной болью, зато высветил нить желтоватой мутной воды. Вода оказалась холодной и приятно успокаивала больную голову.

Пролежал он так несколько часов. Солнце ярилось — стоило уползти от неумолимых лучей, сгорал-то он быстро, светлая кожа отражала небесную злость большими веснушками в отпечаток пальца величиной, а ещё ожогами, тонкой плёнкой сползающей кожи.

Вода спасала от жара. Сил спрятаться не было.

Он закрылся курткой, которую благоразумно накинул поверх камышовой футболки ещё в деревне. Это значило: вспомнить. Его зовут Нейтан «Рыжий» Уиллс из Змейкиного Лога. Или просто Нейт. Всю жизнь он прожил в селении, хотя лет с девяти и мечтал оттуда выбраться. Он подобрался к телепорту, нашёл там ногу, а потом…

Потом телепорт сожрал его самого.

Не совсем сожрал. Не так, как алады — до пульсирующего на костях мяса, до костей, пока ничего совсем не останется. Он живой, не за горизонтом — хотя в горизонт и жизнь после смерти особо и не верил. Зато вряд ли у мёртвых болит голова и стучит в переносице, как будто заело генератор. Если открыть глаза — Пологие Земли.

Просто закинуло куда-то. Нейт предположил: телепорт сработал неправильно. Обычно он выплёвывал предметы, но вообще-то мог перемещать и людей, а поскольку давным-давно сломался, то и кинул не в полис, а чёрт знает куда.

Нейт подполз на карачках к грязноватому ручью и жадно, как давно не поенный козовер, принялся хлебать. От воды или вечерних сумерек полегчало. Головная боль отпустила, вот только живот свело голодным спазмом. Воды он набрал и в свою найденную флягу.

«Херня, — подумал Нейт. — Не могло же далеко закинуть, да? Я найду дом!»

Ничего сложного. В его представлении Пологие Земли были чем-то вроде большого круга, в середине которого — маленький Змейкин Лог, родная деревня. Нейту приходилось читать книги, в которых описывались города, а то и жизнь людей до того, как Всё Изменилось, но все мысленные картинки сводились к простым картам. Пустыня — снаружи. Змейкин Лог — внутри.

Ничего сложного.

Речка напоминала ту же самую, что текла, огибая телепорт, и прибивалась к их поселению. Нейт сделал вывод: нужно идти вдоль русла, и подберёшься к дому. Чего тут сложного — ну, помимо того, что есть хотелось страшно.

Поймаю кого-нибудь, решил он. Поднял голову: где-то далеко в лиловом и уже темнеющем небе виднелись силуэты зайцев. Жирные твари годились на целый пир, их можно сбить камнем из хорошей рогатки. Но рогатки с собой не было.

«Ладно, чего-нибудь придумаю», — Нейт потёр лоб, борясь со страхом. В желудке поднялась горечь до горла, призывая исторгнуть пустую кислоту и слюну. Он сделал глоток воды.

Он выживет. Его собирались взять к Синим Варанам — и он почти авгур.

*

Голодный спазм заставил остановиться и согнуться пополам. Нейт наелся ряски — пытался заглушить боль, которая ввинчивалась в желудок всё злее с каждым часом, но от ряски легче не стало. Спазм протолкнуло к пищеводу. Полупереваренная ряска вышла горлом.

— Бля, — Нейт вытер кислую рвоту тыльной стороной ладони. Зачерпнул вонючей воды — хоть её хватало, шёл он вдоль ручья, совершенно не похожего на чистую речку Речку, которая текла рядом с домом. Он держал курс на массивы каких-то древних развалин. Ржавые трубы в десять человеческих ростов, рукотворные валуны с остатками заросшего все той же ряской стекла. Он никогда не уходил далеко от Змейкиного Лога, а эта местность была одновременно похожа на родные края и совершенно чужая. Серые в синеву тени на горизонте не обещали еды. В лучшем случае — защиту.

Нейт вообще-то умел выживать. И первые дня два ему везло, он находил дикие бананоягоды, кислолук, один раз довелось зажарить крупного, больше ступни, таракана. Так себе пища, но лучше ряски. Уже три дня — только она.

Нейт видел в ответвлении большой трубы — словно ветка дерева, идущая от ствола, — нескольких крыс, но твари сбежали, когда он запустил в них камнем. Попадались хитрющие твари-голуби, наглые и крупные, как будто дразнили пернатыми задницами, противно курлыкали.

Пару часов назад Нейт приметил стадо бизонов, от вида огромных туш желудок заныл сильнее прежнего, но он не настолько сошёл с ума, чтобы лезть к весящим под тонну стадным тварям. В ручье рыбы не водилось. Вот тебе и авгур, вот тебе и особенный. Попадёшь в телепорт, оставленный кем-то из этих самодовольных уродов из полисов — и выбирайся, как знаешь.

Нейт задрал грязную и рваную футболку, потрогал живот — тот совсем прижался куда-то аж к позвоночнику. Рёбра торчали, как у дохлого цыплёнка, провалявшегося на жаре неделю или две.

От боли в пустом желудке и жалости к себе Нейт тихонько заскулил, как будто это могло помочь. Нужно идти. В серых развалинах наверняка есть гнёзда, голубиные — точно, а может, и заячьи, если повезет — он найдёт яйца, или птенцов, или маленьких, ещё не покрытых толстой кожей зайчат, которых можно даже сожрать сырыми. Он потёр впадину живота, заставляя себя идти дальше. Большая труба упёрлась в холм — когда-то здесь был, похоже, тоннель, но теперь он зарос вездесущей ряской так плотно, что пришлось бы продираться с ножом. Сил не хватало. Нейт поднял голову, жмурясь в красновато-жёлтых лучах солнца: скоро закат, как раз успеть обойти холм. Или — он не такой уж и высокий — забраться наверх и спуститься с другой стороны. Вроде холм должен быть пологим, без отвесных скал. Ещё бы сил хватило.

Нейт зачерпнул ряски — зелёная водянистая трава расползлась по пальцам, как плевок, — и стал подниматься. Из-под подошв дырявых башмаков выкатывались камни. Сизые громады заброшенного города нависли как будто ближе. Что-то прохладное ткнулось в пятку — прямо в дыру над подошвой. Нейт вскрикнул. Ядовитый паук, дикая муропчела — да мало ли дряни в Пологих землях! Он отпрыгнул — чтобы получить ещё один характерный «тычок», как будто тонкие пальцы норовили пощекотать кожу, а потом, скребясь тупыми ногтями, воткнуться внутрь. Поед-трава.

— Ма-ать твою, — простонал Нейт. Дикая поед-трава, рассказывали дома, может даже человека сожрать. Тут её никто кислотой не поливает.

Надо вернуться и обогнуть полянку, заросли не слишком обширны: эта штука всегда растёт от одного «корня», а значит… Нейт сделал пару шагов и уставился в центр небольшой ямки, покрытой действительно похожими на иссохшие пальцы коричневато-красными колючками. Поед-трава сегодня, в отличие от него, не осталась без добычи. Прямо посередине лунки бился огромный жирный заяц, пытался взлететь, но побеги уже разорвали кожистые крылья, быстро проникали в брюшко — рыжевато-белая шерсть стала тёмной от крови, из дыры выглядывала петля кишок. Поед-трава особенно любила потроха.

«Еда», — подумал Нейт. Жирнющего зайца ему хватило бы на несколько дней. Несмотря на медный запах крови с явной примесью заячьего дерьма, рот наполнился слюной.

«Дикая поед-трава»… Но уступать добычу какой-то дурацкой траве Нейтан не собирался.

— Ладно, щас посмотрим.

Поед-трава реагирует на живое. На тёплую кровь, на мясо.

Нейт её тысячу раз выпалывал с огорода Курицы, где она время от времени разрасталась на крысах и начинала охотиться уже на кур. Надеваешь сапоги с особо толстыми подошвами — и вперёд. Главное, чтобы побольше резины — не как на «обычных» сапогах, в которых он по дури сбежал к телепорту. Нужны толстые подошвы, чтобы поед-трава не пыталась выклюнуться из-под земли. Те, что на нём — не годятся, они новыми уже лет пять как не были, а за долгий путь изорвались до дыр.

Взгляд Нейта упал на плоский камень и какой-то ржавый кусок железа — чем ближе к остаткам старых городов, тем больше такого валялось.

— Прощай, футболка.

Ничего, ещё куртка есть. Она хоть согревает, а от футболки и толку-то особо нет. Не жалко. Он оборвал два длинных куска-верёвки. Подцепил ножом добротную, несмотря на заплаты и дыры, ткань. Вместо длинной футболки осталось что-то совсем несуразное, даже живот не прикрывало — сверкал пупком теперь на все Пологие земли, если бы ещё кому было смотреть. Камень и арматурина весили по-разному. Камень тяжелее, арматурина полегче. К ногам они прицепились так себе. Ничего, сойдёт.

Нейт сделал первый шаг — работает, не хуже резиновых подошв. Второй и третий. Поед-трава ковырялась в зайце, методично высасывала его заживо; тот дрыгал крыльями — «пальцы» уже ободрали кожистую плоть до хрупких, тёмно-розовых от потёков крови костей. Потроха впитались в землю, тёмные «ногти» поднимались выше.

Заяц в тупой агонии таращился на Нейта красноватыми глазами. Однако туша всё ещё была цела, мясо у зайцев плотное, поед-трава так просто не сожрёт…

— Попался.

Нейт чикнул ножом по сгустку поед-травы. Заячья туша отделилась. Он издал гортанный клич. «Пальцы» схватили за руку. Это было быстро — как будто вцепилась настоящая иссохшая лапа мертвеца, что-то вроде одержимого аладами трупа. Нейт закачался на своих подпорках и рухнул прямо в центр поляны с поед-травой. Голым животом на «пальцы». «Ногти» завозились — мелкие лапки, как будто сотня насекомых, вроде комаров — и боль, пока несильная, сцарапывала верхний слой кожи, медленно погружаясь внутрь. Человек крупнее зайца, но беззащитный живот — лёгкая добыча. Нейт не кричал. Покатился, ударил ножом. Ещё раз, дважды. Камень и железяка отвалились с ног. Он двинул арматуриной по крупному побегу, целой «ладони» — та едва не заползла в рот, уже тронула губы и нос. Ещё один удар достался тонкой завязи, ткнувшейся в ухо до звенящей боли в барабанной перепонке. Промазал — голова наполнилась шумом и, кажется, по щеке потекла кровь.

Нейт рассёк сгусток с приглушённым воплем — нет уж, он не сдохнет здесь, как глупый заяц, не будет кормить поед-траву своими кишками и тощим мясом. Удалось перевернуться на спину — куртка из плотной кожи защищала, такие же плотные брезентовые штаны — тоже. На миг Нейт представил: если стебель заберётся за пояс, в штаны, ох, проклятье, только не это. Он выронил арматурину и просто карабкался прочь. Он кричал и полз. От ударов взмётывалась сухая серая почва, словно фонтаны воды, где плескались лягушки. «Пальцы» поед-травы шуршали и нападали снова с бессмысленным упорством безмозглой твари.

Нейт закричал — и продолжал кричать, уже когда выбрался на безопасное место, а затем замолк. Стёр тыльной стороной ладони кровь — в раненом ухе шумело, боль трещала в голове, но он вроде бы слышал.

А потом засмеялся, осознав, что держит в руках не только нож, но и заячью тушу. Добыча тянула килограммов на пять. Обожраться можно, а если подсушить мясо на огне — он дойдёт до какого-нибудь поселения.

— Удачной охоты, — сказал Нейт и показал поляне с поед-травой средний палец.

*

Заброшенный город как будто ждал его.

Нейт бродил по нему несколько дней. Прежде он только слышал, что такие бывают — словно огромные туши павших бизонов, только от бизона за неделю ничего не останется: мясо обглодают койоты и дикие кошки-манулы, потом подберутся насекомые, от мурапчел до тараканов, кости — и те растащат, кроме самых крупных. Иное дело — труп из камня, стекла и ржавых труб.

Нейт поднимался по щербатым лестницам. Иногда выбитыми зубами щерились целые пустые пролеты. Он нашёл где-то верёвку и поднимался всё равно. Разыскивал что-то с не свойственным ему упорством, но будь здесь чернокожая авгур, которая обещала забрать его и сделать подобным себе среди Синих Варанов, она сказала бы: таковы все отмеченные, дети Инанны, они ищут прошлое, подобно голодным зверям, вынюхивающим добычу. Еды в городе было мало — только тот заяц, которого Нейт отбил у поед-травы, несколько кустов бананоягод, мелких и зелёных, совсем несъедобных по сравнению с теми, что выращивались в деревне.

Нейт мучился животом после того, как решился поужинать ими, но сам виноват, ободрал сразу несколько десятков. Нужно было идти дальше; но он не мог себя заставить покинуть город — скелет города — бродил по улицам, заглядывал в разбитые стёкла зеркал. Подобрал куклу: когда-то она была яркой и красиво одетой, наверное, но платье истлело, остался чёрно-розовый пластик, много дыр на груди и спине, ещё одна — вместо нижней челюсти, и ярко-голубые, очень живые глаза. Почти лысый череп с парой золотых прядей помогал представить, как выглядела кукла прежде. До неё добрались алады? Она умерла вместе с городом?

Нейт положил куклу в карман. В другом месте он нашёл книги на незнакомом языке, обнаружил картинки, целую историю в картинках. Она рассказывала об избранных, о детях Инанны, как сказала бы авгур, которые были наделены огромной силой: поднимали целые ржавые сваи, разбивали землю ударом, часто — полыхали светом. Ужасным сиянием аладов. Люди знали о них до того, как всё поменялось? Нейт пытался понять по картинкам, не мог, сбивался и злился. Еда у него заканчивалась, но город не отпускал.

Он собрал коллекцию обрывков историй про древних детей Инанны, много блестящих камней и странную штуку — плотный железный кругляш с двумя «усиками» и разметкой на двенадцать делений. Нейт встряхнул последнюю находку, покрутил какое-то колёсико сбоку, и усики задвигались.

Древний механизм сообщал: «Я жив» монотонными звуками. Нужно уходить, иначе я умру здесь, понимал Нейт, когда доедал своего зайца, приправленного всё теми же бананоягодами. Он всегда был худощавым парнем, но сейчас штаны вообще сваливались, верёвка-пояс больше не могла их удержать. Но уходить он не хотел — ржавая вода в трубах помогала против рези в желудке, а мир этого скелета слишком цельный и законченный, нельзя его бросить. А снаружи Нейта ждут Пологие земли — бесконечные километры поросшей ряской, заваленной скалами и прогалинами земли и ни единого шанса вернуться домой.

От слабости мутило. Голод выгрызал в пустом животе знакомую дыру, но снова идти искать зайцев, тараканов, варанов или дикий батат — значило бросить картинки, бросить клацающую штуковину. Такую никогда не выплёвывали телепорты, ничего похожего в деревне не было, но Нейт сообразил: это вроде часов странной конструкции, без песка и или вспышек, чистая механика, примитивнее нефтяных генераторов, но удивительно надёжная штука. Он набрал ещё воды, текущей из огромной трубы, которая и привела Нейта сюда. В ней плавали хлопья ржавчины и каких-то водорослей. Нейт сделал большой глоток и закрыл глаза. Завтра он найдёт что-нибудь ещё. Бананоягоды кончились — он обчистил с куста даже листья и кору. Завтра город покажет новое чудо. Нейт заставлял себя вставать, выпрямляться, искать. Заставлял себя бродить по городу, собирать цветное стекло, обрывки картинок, странные предметы, назначения которых он не знал и никогда не узнает; и почти смирился с тем, что маленький скелет Нейта сокроется в большом остове, словно ключ в шкатулке.

Однажды на горизонте он увидел движущиеся фигуры. Это были не рейдеры — рапторы и пилоты, и Нейт, который почти не вставал уже третий день, только перебирал добытые сокровища, подумал: они сюда? Ко мне?

«Пусть уходят». «Пусть не доберутся».

Рапторов в деревне опасались. Они были частью полиса — и полис словно запускал длинные руки с телепортами и своими людьми в чужой мир.

Нейт уже ничего не мог бояться.

Он закрыл глаза, устраивая голову на колючих рёбрах камней, но потом подскочил от звуков монотонного механизма — «тиц-тиц-тиц», и прокричал:

— Помогите мне! Пожалуйста, помогите, я здесь!

Мёртвый город не простит его — твой голод оказался сильнее, глупая ты тварь из плоти, что всё равно сгниет, растащат ли её койоты с мурапчелами или сожгут, а пеплом удобрят батат.

Нейт смял лживую картинку с прекрасным и сияющим «отпрыском Инанны».

«Я хочу жить», — думал он, наблюдая, как силуэты рапторов, охотников на аладов из обитаемых городов под куполами, приближаются на крик.

«Я жутко голоден и хочу жить».

Глава 3

Леони обогнала Дрейка и ушла почти за горизонт — её раптор-механизм был пёстрой точкой, маячившей далеко впереди. Стоило бы ей сбросить скорость: местность опасная, руины одного из безымянных древних городов. Здесь могут водиться алады, но их-то они почуют, а вот какую-нибудь агрессивную живность с пустошей — не обязательно. Теоретически механизм мог выдержать даже столкновение со стадом взбесившихся бизонов и гигантским матриархом во главе, но проверять не хотелось.

Дрейк вызвал глазами дополненную реальность экрана, чтобы послать най-рисалдару Триш предупредительный сигнал, но передумал. Ладно, Кислотную Бабку видно, вон она маячит «хвостом» невообразимых оттенков фуксии, розового, синего и золотого. Эта пестрядь даже радует на фоне однообразного зелёно-ржаво-серого пейзажа. Леони и сама такая же аляпистая со своей раскрашенной механической рукой и наполовину выбритым черепом. Авторая половина — жёсткие волосы всё в тех же нереальных оттенках. Тёмная кожа только подчёркивает буйство красок. В отряде шутили, что старшие по званию — субедары — ставят этих двоих в пару специально. Для контраста. Ерунда, конечно, кому в Пологих Землях есть дело, альбинос ли Дрейк и любит ли Леони свои «кислотные» краски? Аладам, что ли? Так они слепые и вообще безмозглые.

Он снова переключил внимание на поиски. Местность та же. Поблизости ничего крупнее зайца в небе и нескольких койотов, глодающих чьи-то кости.

— Докладывает най-рисалдар Норт. Всё спокойно. Следуем вдоль остаточных конструкций сегмента эф-три сорок восемь дробь восемнадцать, — отправил он за них обоих обязательный пеленгующий сигнал.

Один из городов-мертвецов, эта груда металла, бетона и камня, давно потерял своё имя. Если вернуться в часть и поднять карты, то можно и отыскать, как этот несъедобный скелет раньше назывался, данные остались, но кому это надо? Дрейку — точно нет, не любил он эти старые развалины, в которых серо-ржавыми остовами выпирала древняя тоска. Развалины домов с битым стеклом, кое-где — пластик, так и не разрушившийся за полтора века. Хуже всего обнаруживать скелеты и какие-то дурацкие штуки из прежнего мира, вроде детских игрушек и остатков одежды — тоже то ли пластиковой, то ли достаточно добротной, чтобы не сгнить целиком. Порой попадались и скелеты, почему-то они не превратились в труху. Учитель Дрейка, най-рисалдар Гвинера, рассказывала: мол, алады просто явились в один миг, а где они обрушились метеоритным дождём из кармана другого мира, замерло и само время.

Никакой опасности на развалинах не было, по статистике — и Дрейк знал, что это правда, у него тридцать пять засечек на корпусе раптора, — сейчас здесь зелёных тварей почти не встретишь. Почему же ему не по себе? Да пойди разбери…

Стоило вспомнить о задании, а не забивать себе голову ерундой. Не обращать внимания на стук большой железной вывески о камни, точно крики какого-то зверя. Не всматриваться в частокол каменных остовов и заросшую неизменной ряской пещеру трубы.

С другой стороны…

— Леони.

Та ответила почти сразу.

— Чего тебе?

Они давно работали вместе, были в одном звании и «тыкали» друг другу без лишних церемоний.

— Я подумал, может, он тут прячется?

Дополненный экран с задумчивым лицом Леони дрогнул. Работа мысли была заметна даже на голограмме.

— Чего бы ему здесь делать?

— Убежище, — рассудил логичный Дрейк. — А ещё он мог именно на то и рассчитывать, что мы в подобные дыры редко суёмся. Вот и пройдём мимо.

Он даже хмыкнул, довольный своими выводами. Леони проворчала что-то насчёт ловли зайцев в небе, но решительно тряхнула цветастыми прядями правой стороны причёски.

— Давай проверим, хуже не будет. Машина-то протиснется?

Дрейк прикинул на глаз, подключил автоматику.

— Нет. Придётсявыбраться.

— Вот чёрт. Ладно, пешком пройтись тоже полезно. Валяй.

Дрейк кивнул. Леони опередила его и первая выбралась из своего раптора. Когда он подошёл, она уже пробиралась прямо в раскрытый рот трубы.

— Вход здесь, по-моему, — сказала Леони. Эхо гулко разнесло голос. Под ногами хлюпала жижа, она пахла зацветшим болотом и горечью ржавчины. Покорёженное нутро пропускало солнечные лучи сквозь непрочное от древности железо, а кое-где сыпался песок или мелкие камни. Звук голосов потревожил мертвый город, тот дрожал гнилыми кишками труб и колючим панцирем на поверхности. Дрейк держал наготове мономолекулярный нож — оружие против аладов способно справиться не только с ними. Универсальная штука, лучше любого лазера и аннигилятора. Тот, кого им нужно найти — не алад, хотя…

Долгая история. Думать о ней прямо сейчас Дрейку не хотелось.

Леони просто шла вперёд, даже от запаха не кривилась.

Труба тянулась километра два, потом начала сужаться — Леони чуть наклонилась, а ему с его почти двумя метрами роста пришлось пригнуться. Дрейк не собирался предлагать повернуть назад, замкнутое пространство его не пугало, чёрная плесень и вездесущая ряска — тоже; что снаружи, что внутри, она растёт одинаково и без воды, и с водой. Другое дело — тут не было никого и ничего интересного, фонарик на лбу выхватывал пятна прогнившего металла, штыри и сваи, похожие на скрюченные пальцы великанов. По-настоящему сжаться труба не успела, они выбрались в серую мглу между разрушенных домов, вздыбленных комьев асфальта, остовов каких-то статуй или заборов, а может, могил. Давным-давно весь мир превратился в кладбище, могилы тоже. Дрейку казалось, что они провалились в кадры хроники, их уцелело около дюжины, но уж рапторам-то это показывали — мол, вот почему вы ловите аладов. Вот что будет, если не носиться по Пологим Землям и не отслеживать сигнатуры. Вот что случилось с людьми прошлого — если бы не Ме-Лем, то никаких куполов и полисов тоже не существовало бы, так что скажите спасибо тем двоим, Мальморам, создавшим Ме-Лем, поначалу просто компанию, потом — нечто вроде религии. Вы живы, полисы живы. Смотрите и запоминайте.

Действовало в три-дэ голограмме неплохо.

— По-моему, что-то есть, — не очень уверенно предположила Леони и вызвала дополненный экран на «браслете», встроенном прямо в бионическую левую руку. Живую лет пять или семь назад отъели алады. Дрейк слышал, ей удалось остановить сразу сдвоенную «трёшку», но за всё приходится платить. Интакт попытался возместить потерю, и Леони не жалела о протезе вместо плоти и крови.

— Стандартное состояние покинутых территорий, — Дрейк сел на корточки, перевернул лист железа. Поблёкшая синяя краска и белый схематичный человечек. Какой-то знак — наверное, в единой базе можно его найти, но смысла никакого. Провал просевшего под собственным весом многоэтажного дома напоминал улей мурапчёл, только не подземный, а вытащенный со всеми сотами наружу. За ним шёл почти целый, поменьше, разбитая дорога слева упиралась в наваленные друг на друга будки или какие-то металлические коробки, в каждую могло поместиться человек двести или триста. От древности, дождей и коррозии они сплавились в нечто цельное, и Дрейк некстати подумал о копирующих себя же аладах — научно их называют «фрактальными сигнатурами». Ни один раптор так не говорит, конечно. Алады — демоны, они и есть алады.

«И здесь их нет. Они вот это всё сделали, но здесь их нет».

Два раптора бы почуяли.

— Пройдём туда, — предложила Леони, продолжая озираться, и заглянула во вздыбленную дыру — асфальт и камни выломало, внутри была темнота, ещё одна ржавая труба древней канализации. — Да не вниз, вон туда, — она указала вперёд. Одинаковые бесцветные остовы ложились друг на друга.

— По-моему, там что-то есть. Живое. Пеленгатор не уверен, но…

— Ну, заяц залетел. Какой-нибудь дикий кот забрался. Койоты.

— Нет. Человек.

Среди древней серости Леони была почти вызывающе-яркой — и вызывающе-решительной. Белому призраку-альбиносу Дрейку Норту оставалось только плестись следом, аккуратно переступая через трещины и стараясь не трогать бугров. Их цель тут не прячется, он это точно знал, как собственное имя, но приказ был — обыскать всё в окрестностях, так что Леони его исполняет верно, не поспоришь.

— Слышишь?

Леони остановилась под опасно нависшим куском арматурины, на котором ещё оставался большой кусок серого цемента, как недогнившее мясо на кости. Дрейк потянул её за руку и глазами указал на опасность.

— Слышишь? — повторила она, дёрнув плечом.

Дрейк прислушался. Кто-то возился на втором или третьем этаже очередного здания, «второй» или «третий» — условно, они тут все провалились и схлопнулись, попробуй разбери, где что. Лестниц не осталось. Если они захотят туда забраться, придётся цепляться за вон те балки и выступы.

— Это не он, — проговорил Дрейк с сомнением. Опасный беглец. Монстр. Так его называли — и на него охотились рапторы, отдельный приказ гласил: брать живым. Ловцам, которые обычно уничтожали тупых и равнодушных к собственной судьбе аладов, трудновато оказалось настроиться на разумное существо.

— Ты так уверен?

Дрейк заранее знал, что сдастся.

— Окей, проверим. Я тебя подсажу, а сам… — он с сомнением прикинул, выдержит ли эта хлипкая штука мужика почти за центнер весом, учитывая оборудование и амуницию. Худощавая жилистая Леони — одно дело, а вот здоровяк-Дрейк…

— Не лезь. Страхуй здесь.

— Ты с ним не справишься, если это Монстр.

Леони погрозила цветным аугментатом-кулаком.

— Я?! Не справлюсь?!

Обычно Дрейк не спорил, но сейчас отрезал.

— Нет. Вон там обход, кажется, — он кивнул в сторону провала, который подпирал то ли кусок забора, то ли останки обвалившейся стены. Он сумеет взобраться и перепрыгнуть сразу на нужный этаж. — Без меня не иди дальше и не атакуй.

Дрейк без труда подсадил Леони. Та с опаской оперлась на уступ, проверяя— выдержит ли обломок того, что когда-то было куском пола и, наверное, оконной рамы. Несущая стена выглядела прочной, а вот перегородки — не особенно. Она подтянулась на руках, вскарабкалась и отряхнула поднявшиеся клубы серой пыли.

— Нормально, — ответила Леони на немой вопрос. Дрейк последовал за ней, как и планировал: сначала то ли забор, то ли торчащая из груды мусора стена, потом перелез к напарнице.

— Он здесь, — сказала Леони, когда Дрейк добрался до неё. Она дожидалась с не характерным для себя терпением. Может, правда решила, что Монстр прячется именно тут, хотя, зная её, скорее попыталась бы самостоятельно его одолеть. Ладно, может, та история с рукой чему-то её и научила.

Дрейк углубился в темноту разрушенного здания. Вдоль несущей стены сохранился бортик, который всё ещё выглядел относительно надёжным. Перед каждым шагом он пробовал этот бортик на прочность. Выдержит.

Пеленгатор и впрямь указывал на гуманоида поблизости.

— Иди сюда, — Леони вновь опередила его и теперь звала из провала темноты, очень резкого и похожего на кляксу из-за контраста с внешним ярким светом. Голос у неё был немного растерянным, но спокойным. Дрейк послушно подобрался ближе.

Он заметил человеческую фигуру — никакого не Монстра, а всего лишь тощего паренька лет пятнадцати-семнадцати. У мальчишки была очень светлая кожа, вся в пятнах веснушек, и рыжие волосы, которые свалялись и стали сероватыми от грязи. Парень лежал в позе зародыша, прижав острые колени к подбородку, голый до пояса — все кости торчали так, что казалось — он уже мёртв, проще уйти и не трогать тело.

— Он жив, — сказал Дрейк.

Мальчишка сжался на бетонной платформе, окружённый объедками фруктов, которые называют бананоягодами, рядом валялась шкурка зайца, полуистлевшие книжки с картинками, обугленная кукла. Дрейк поднял его голову, проверил на шее пульс. Рыжеволосый чуть дёрнулся, прикрывая какие-то свои сокровища тощей лапкой, но Дрейк не обращал на это внимания.

— Он истощён и болен.

Дрейк отстегнул от пояса флягу с высококалорийной и легкоусвояемой смесью, которую каждый раптор брал с собой на любую вылазку. По вкусу месиво напоминало чуть подсахаренный мел, так что он не удивился, когда парень закашлялся и скривился, прежде чем с инстинктивной жадностью голодного существа присосаться к горлышку.

— Эй-эй. Больше нельзя. Не всё сразу.

Дрейк убрал флягу, а парень потянулся за ней с хныканьем.

— Это его показывали приборы, — с неудовольствием произнесла Леони. Наверняка она уже представляла, как изловила Монстра, набросила на него энергосеть и тянет за собой, словно громадного бизона на привязи, а потом предъявит то ли субедарам в части, либо сразу потащит в Интакт, Благословенный Город, Летучий Город.

«Извини, не повезло».

Дрейк не жалел, на самом деле. Он знал, что нужно поймать Монстра, что за ним отправили не только их двоих, но и других рапторов, но он помнил прошлое имя того, кого Интакт назвал врагом и объявил охоту. Лучше бы они не ввязывались в это. Лучше бы по-прежнему ловили только аладов, безмозглых и очевидно опасных.

Как бы то ни было, найденный грязный, тощий рыжеволосый сопляк — не Монстр и вообще не из города.

— Он деревенский, — предположил Дрейк. Леони села на корточки.

— Да. Ну, если хочешь, оставим ему немного еды, и…

— Леони.

— Что? — та вскинулась, блестя глазами, яркие пряди и разводы на искусственной руке вспыхивали глубинным неоном.

— Мы ведь не можем его бросить тут?

— Дрейк, мы…

— Знаю.

Оба переглянулись. Рапторы выполняют свою работу. Рапторы не имеют права отвлекаться от задания, и уж точно никто не поблагодарит их за притащенного в часть мальчишку-дикаря.

— Мы не можем его тут бросить, — повторил Дрейк, уже не вопросом, а утверждением, с которым можно поспорить, но лучше не нужно. Леони выпрямилась. Сделала несколько шагов взад-вперёд, под мягкими прочными сапогами осыпалась древняя штукатурка и где-то заунывно выли ржавые сваи, поймавшие резонанс движения ветра.

— Ладно. Давай я его к себе.

— Нет, — Дрейк покачал головой. — Я о нём позабочусь.

— Субедар Аро тебя на гауптвахту отправит, а этого мелкого — выкинет куда-нибудь посреди Пологих Земель, аладам на корм.

Дрейк поморщился. Субедар Эркки Аро, долговязый и почти такой же белёсый, как альбинос, при всей своей выдержке умел наводить страх на вверенные ему отряды. Аро исполнилось лет сорок, он охотился на аладов с пятнадцати, поэтому его всё равно уважали, несмотря на жестокие порой решения.

— Попробую его уговорить.

Дрейк подхватил почти неподвижное, несмотря на спасительную калорийную смесь, тело.

— Давай возвращаться. Скажем, что прочесали всё по периметру в сотню километров. Никаких монстров и даже аладов.

Леони покачала головой.

— Тот ещё доклад. На тебя это не похоже.

«На тебя тоже», — они оба были известны своим почти фанатичным рвением исполнять приказы максимально точно. Обоих ценило начальство не только на уровне субедаров, но и выше — генералов, майоров. Леони вроде бы встречалась в Интакте с кем-то из высшего командования, где ей пожаловали награду заодно с новой рукой.

— Мы призваны защищать людей. Чем дикари хуже?

Леони выставила ладони вперёд.

— Я не спорю. Но мальчишку сам предъявишь, раз уж так за задницу укусило. Ещё не факт, что он выживет, кстати.

— Выживет, — хмуро откликнулся Дрейк. Он не признался бы вслух, но был рад уже тому, что они возвращаются, покидают этот проеденный ржавчиной и прогнивший до последнего камня город-остов с его остатками древних домов, вспученным асфальтом и ржавыми кишками труб. Дрейк заметил, как Леони подхватила что-то с серой, заляпанной грязью плиты — то ли одну из обугленных книжек, то ли куклу. Но промолчал.

В рапторе-механизме хватало места только на одного, но Дрейк сумел разместить и странного «пассажира», благо тощий подросток места почти не занимал, скрючился снова в позе зародыша, тяжело дышал и пару раз глухо простонал во сне. Дрейк задерживал механизм, вливал ему ещё смеси в рот, наблюдая за подёргивающимся светлым кадыком — даже на шее мелькала пара веснушек, не говоря уж о носе и щеках. Внешность у парня была необычная.

Пока ехали, пришла мысль: показать его медикам. Всех «необычных» проверяли в первую очередь, разве он сам, в конце концов, не был альбиносом?

Дрейк не стал делиться идеей с Леони. Та снова обогнала его на своей Кислотной Бабке, но теперь смутные догадки оформились во вполне подходящий план. Который мог даже сработать, если мальчишка доживёт до части, до медиков, если его редкое дыхание не остановится, а тёплая кожа не станет холодной. Дрейк вколол своей «находке» два стимулятора, и на всякий случай — регенерант, хотя внешних повреждений не заметил. Парень всё никак не просыпался, но вроде и умирать передумал.

Всё будет хорошо, говорил Дрейк. Он не ловил себя на том, что обещает это найденному в мёртвом городе бедолаге. Микрофон с дополненной реальностью монитора фиксировал речь, а Дрейк морщился: да что такого? Помочь человеку — разве это не святая обязанность раптора?

Спустя примерно сутки они миновали большой разрыв — однообразную равнину, поросшую неизбежной ряской. Аладова трава вспыхивала ярко-желтоватым всё чаще, указывая на постоянное размещение рапторов. Дикари, некстати вспомнил Дрейк, считают траву плохим знамением. Ерунда, конечно.

Когда они въехали в лагерь, Дрейк спешился вслед за Леони и решительно направился в корпус медиков со своей лохматой рыжеволосой добычей на плече.

Глава 4

— Доктор Таннер?

Голос заставил слегка передёрнуть плечами, но не отвлечься от зрелища: в автоклаве шевелилась масса, похожая то ли на морскую губку, то ли на начавшую распадаться опухоль. Раствор изначально был прозрачным, но преломление зелёного света и красно-коричневой основы сделало всё вместе тёмно-болотным. Свет прорывался и словно бы отрезал куски неравномерно разрастающегося мяса.

— Доктор…

Эшворт Таннер спрятал руки в карманы сине-белой униформы. Ему доводилось переживать не лучшие времена, и до сих пор, почти двадцать лет спустя, осталась напряжённая настороженность: кто здесь? Враги. Опасно. Его «плохие времена» продлились не так уж долго, всего пару лет, да и «плохими» они могли считаться лишь по меркам идеального «благословенного города», но даже полевые выезды с рапторами и охота на «живые» сигнатуры не оставили столько шрамов, как отвержение едва закончившего Академию учёного. Он, вероятно, первым в Интакте и Объединённых Полисах Ме-Лем предложил изучать аладов не как чудовищ, не только уничтожать их, но и попытаться понять, использовать, сделать с ними что-то. Тупицы из Академии оказались сродни разбегающимся от огня тараканам. Если бы не случай…

«Нет, не случай».

Таннер стал, если угодно, избранным, но он заслужил это. Возможно, он не самый первый, кто заинтересовался аладами, но у него получилось продвинуться дальше других.

Мальчишка Сорен Рац считал иначе, но он мог поцеловать костлявый зад Эшворта Таннера.

Эта лаборатория на Лазуритовом уровне — выше только Башня Анзе, — его собственность, его вотчина, он добился такой власти с нуля, заслужил, никто не может ему здесь угрожать. И обращался к нему сейчас всего лишь Вереш, Патрик Вереш, его аспирант и помощник. Вереш был лет на пять младше Таннера, но оставался лишь чуть более, чем просто исполнителем, одним из тех, кого можно заменить дронами и ботами. Зато Вереш не боялся фрактальных сигнатур, хотя и упорно называл их аладами. Но, может, у него кто-то из родственников в рапторах — а те, в свою очередь, нахватались от дикарей. Работал Вереш послушно, порой даже подавал неплохие идеи — например, посоветовал добавить в раствор больше питательных веществ на основе чистой глюкозы. Это сработало не совсем так, как предполагалось: стабильность культур клеток не улучшилась, но и дохнуть они стали как будто медленнее.

Может, предложит что-то ещё.

— Я вас слушаю, Патрик.

Таннер посмотрел на помощника чуть искоса и одновременно свысока. Рассеянный свет ламп, отражавшийся от глянцевых бело-синих стен лаборатории, не украсил бы ничью внешность, но Вереш и без этого часто выглядел больным и несчастным, а может быть, уставшим. Он был среднего роста и комплекции, но постоянно сутулился, лицо было смуглое, но какое-то выцветшее, и невыразительные карие глаза. Иногда в докторе Таннере даже просыпалась совесть: может, думал он, это моя вина, что Вереш так скверно выглядит? Но подобные мысли быстро гасли.

— Ваш агент из рапторов сообщила, что они так и не нашли нужного вам человека. Она пыталась связаться с вами, но ваш личный комм не отвечал.

Таннер вздохнул.

«Агент» однажды сопровождала его на охоте… вернее, именно она помогла добыть первую сигнатуру для дальнейших исследований. И так и не узнала, что если бы ничего не получилось, если бы заготовленная доктором Таннером культура не стабилизировала алада, то они оба превратились бы в груду ошмётков. Впрочем, сработало же. И Таннер до сих пор поддерживал с ней связь. Не потому, что «агент» интересовалась наукой — просто он умел общаться с простыми людьми, вроде тех же рапторов; не то, что этот малолетний идиот Рац, который только и знает, что свои эксперименты проводить. Из-за него, между прочим, и из-за его безумных опытов вот эти облавы сейчас и понадобились.

Но благодаря этому идиоту Таннер может сейчас получить преимущество.

А ещё ему, Таннеру, доводилось своими глазами видеть Пологие Земли — он был одним из немногих учёных, кто рисковал выбираться за пределы безопасных куполов. И поэтому прекрасно понимал: очень непросто найти там того, кто достаточно умён, чтобы прятаться. Это тебе не вечно голодные энергосгустки-алады, которые сами лезут ко всему живому.

— Спасибо, Патрик. Я с ней свяжусь. У вас есть что-то по образцам?

— Нет, сэр, — Вереш покачал головой, его взгляд привычно скользнул куда-то влево и вбок, была у него малоприятная привычка избегать прямого зрительного контакта. — Все результаты примерно одинаковы. Образцы выживают по несколько недель, как правило, до восьми — как раз когда активно должна формироваться ЦНС. Если удалять нервную систему, как вы пробовали сначала, то можно дожать до двадцати и дальше, но…

— Я помню результаты, Патрик. Не нужно повторять.

Таннер сделал рукой отстраняющий жест, как будто в стерильной, сияющей лаборатории из пластика, металла и стекла завелась противная навозная муха, а он её отгонял.

— Вы говорили, что новая партия должна приспособиться, сэр. Что у них получится выжить дольше, — напомнил Патрик, и это внезапное проявление инициативы, такое редкое, последний раз случавшееся несколько лет назад, когда тот придумал модифицировать формулу раствора в автоклаве, заставило Эшворта Таннера снова дёрнуться. Будто помощник и подчинённый стал одним из тех обвинителей, которые загнали юного самонадеянного умника на самое дно Интакта.

«Чёрт».

— Это лишь временные неудачи. Мы на верном пути, у нас есть контролируемые образцы сигнатур, и «ужасный свет» вполне неплохо подчиняется. Вереш?

— Да, сэр?

— Вы хорошо себя чувствуете? — этот вопрос стоило задать раньше. Мешки под глазами у Патрика аж сползали по скулам, цвет лица был землистым. — Здоровы?

— Да, сэр.

Таннер покачал головой. Он не умел ни о ком заботиться, дожил до сорока одного года одиночкой. У Патрика, слышал Таннер, есть дочь, которую тот забрал из общего инкубатора и решил воспитывать лично. В Интакте такое редкость, люди не любят ответственности, слишком заняты собой, своей карьерой, предпочитают поручать воспитание детей интернатам. Может, с девочкой что-то случилось, поэтому Вереш уже не первый день такой странный.

Выяснять это не хотелось.

— Идите, Патрик. Отдохните, я ещё поработаю, надо кое-что проверить, а потом… — он недовольно поморщился, потому что «потом» означало: надо доложить тому, кто даёт средства на лабораторию, на все исследования, кто в принципе управляет городом — да и всем миром, если на то пошло. Мир считал его ИИ. Таннер знал, что это не совсем так.

Энси, Хозяин. Не совсем человек. Он когда-то лично вытащил Таннера со дна и теперь вполне логично требовал результатов.

— Сэр.

— Что ещё?

Патрик помялся, покачался взад-вперёд на каблуках мягких туфель. Он был одет в такую же бело-голубую униформу, и его смуглая кожа на фоне светлой обстановки лаборатории — стен, потолка, пультов с настройками и автоклавов — казалась негативом старого фильма из хранилища Подземного Интакта.

— Доктор Рац говорил…

«Что?» — руки Таннера сжали мягкую прорезиненную ткань карманов. Патрик сглотнул.

— Извините. Я столкнулся с ним в его отсеке лаборатории. Доктор Рац просил передать, чтобы вы потом к нему заглянули. Кажется, у него есть какие-то персональные новости. Для вас.

Доктор Таннер не любил вспоминать, что он не единственный привилегированный исследователь, что прямо перед носом, в той же лаборатории Лазуритового уровня, засел занозой в… в пальце сопляк, которого и специалистом-то назвать язык не поворачивался. Сопляка звали Сорен Рац, он был даже не из Интакта родом — из небольшого полиса-аппендикса Санави, где всегда выращивали одинаковых, как дроны, медиков. Они годились создавать разные вакцины, сыворотки, что-нибудь вроде анаболиков для усиления всё тех же рапторов, а чаще — антидепрессанты, ингибиторы обратного захвата серотонина и активаторы дофаминовых рецепторов для жителей полисов. Плюс какие-нибудь утилизаторы молочной кислоты, тау-белка и бета-амилоидов. Жители городов желали оставаться активными круглые сутки, мечтали о вечной молодости; пока удалось достичь среднего результата в сто тридцать лет. Конечно, статистику существенно портили пилоты-рапторы. Их в официальные отчёты не включали и старались заботиться о том, чтобы эти люди не образовывали тесных связей за пределами своего сообщества. Иначе могли появиться вопросы: куда деваются рапторы после пятидесяти-шестидесяти лет?

Собственно, этим и занимался Сорен Рац. И сидел бы он где-нибудь в своём Санави, в лучшем случае — парой уровней ниже, на Гранатовом или Яшмовом. Но Рац был вроде червяка или жука, что пролезет в любую щёлку.

Добрался он и до Лазуритовой лаборатории. Таннер предпочитал считать, что он где-то там, далеко, но по сути они делили пополам одно и то же квадратное здание. У обоих, Таннер точно это знал, было одинаковое количество подчинённых — в основном автоматика, но есть и помощники из плоти и крови. Обоим полагались одинаковые дотации.

Таннер не сомневался: Рац точно так же имеет доступ в Башню Анзе. Он спрашивал у Энси напрямую, но тот отвечал со своей обычной уклончивостью, не говорил ни да, ни нет. Итог всегда был один: «Вы занимаетесь совершенно разными направлениями. Сорен вам не более конкурент, Эшворт, чем генетики из Итума, выращивающие новые сорта винограда или культуры клеток мраморной говядины». Энси был формально прав, но мальчишка из Санави всё-таки вызывал ощущение, сходное с камнем в ботинке. Выходя из лаборатории — голосовая команда погасила мягкую неоновую подсветку стен и потолка, автоклавы остались мерцать внутренней зеленью, расщепляя печально-уступчивое мясо, — Таннер выругался. Система замешкалась, не распознав команду.

— Стандартный протокол, — проворчал он. Разделённый надвое квадрат превращается в прямоугольники. Его б воля — разрезал бы совсем пополам, как ножом — кусок сыра, но приходилось ограничиваться только статутом секретности. Несколькими этажами ниже работали другие, формально — подчинённые Таннера, но они не имели значения.

Коридор был серым, с не самой свежей побелкой на стенах. Кто-то нарисовал на этой побелке дурацкую рожу флуоресцирующей краской — студенты, что ли, автоматика камер и систем безопасности наверняка отследила, за нарушение — штраф и риск вылететь. Они ничего не ценят, эти мелкие идиоты, и Рац не лучше, хоть и добился признания.

Лучше бы он выращивал виноград. Смешивал сыворотки. Делал что угодно, только не приближался к аладам, пускай и с «другой стороны».

Физического разделения лабораторий не было, никаких непроницаемых стен и энергобарьеров. Нужно было просто пройти по короткому коридору и повернуть направо. Фотоэлементы реагировали на движение, и мягкий свет заботливо разливался сверху и снизу, пол расстилался светло-бежевой гладкостью, будто пытаясь успокоить Таннера.

Он скривился возле двери с кривой неоновой табличкой «Д. Рац. Исследователь». Всё та же услужливая автоматика считала его фигуру, отсканировала сетчатку и сообщила о визите хозяину.

— Добрый вечер, — Сорен Рац открыл очень быстро. Таннер посмотрел на него сверху вниз — в прямом смысле, тот был мелким, женоподобным, с очень гладкой кожей. — Хорошо, что вы пришли.

Улыбался Рац широко, как ребёнок. Яркие губы блестели, словно накрашенные помадой или каким-то специальным средством. На лоб упала прядь тёмно-русых волос, неожиданно светлых для его явно азиатского происхождения — из тех стран, что назывались Японией или Китаем. Сорен убрал её привычным движением, а Таннер с раздражением подумал о нарушении правил стерильности и банальной аккуратности. Кто вообще носит длинные волосы в лаборатории?

Его злость на «выскочку из Санави» не имела никакой подоплёки, кроме, может быть, ревности. Ну, и того факта, что это он, Сорен Рац, упустил существо, которое теперь объявлено в розыск по всем Пологим Землям — с почти ничтожным шансом поймать ценный образец.

Хотя это как раз тот случай, когда неприятности оборачиваются возможностями.

— Добрый, — буркнул Таннер. И вошёл — без приглашения. Лаборатории Раца конструктивно и по обстановке не отличались от его собственных: лаково-белые перегородки с внутренней подсветкой, светло-голубые вкрапления пультов и экранов, которые иногда гасли, превращаясь в тёмные пятна, но чаще показывали какую-нибудь биометрию. Держал Рац здесь и собственные автоклавы — точнее, клетки. Его «образцы» не нуждались в растворе на основе глюкозы.

Энси — тот, кто поместил их обоих в одинаковые лаборатории, обеспечив всем необходимым, но не дав приоритет никому их них, — наверняка делал ставки. Это существо, полагал Таннер, считает себя если не божеством, то около того. Хотя и не любит, когда ему пересказывают дикарские россказни про Инанну Владычицу Зари, парящий шатёр и её брата-служителя, что разделил с ней общее на двоих проклятие.

— Сорен, о чём вы хотели со мной говорить? — Таннер без спроса прошёл вглубь лаборатории. Личный кабинет Раца среагировал на тепловое излучение и открылся створками устрицы. — Давайте ближе к делу.

Он сел в бледно-бежевое кресло, обтянутое материалом, который напоминал настоящую кожу. Тоже без приглашения. Кабинет у Сорена был аккуратный: суккулент на подоконнике, где вместо окна показывал телеметрию и биометрию широкий встроенный монитор, письменный стол, несколько пультов для трёхмерного моделирования. Хотелось из любопытства ткнуть в один из них, но требовался пароль, фото сетчатки и так далее, да и не настолько Таннер интересовался работой соперника.

Это Рац его позвал, не наоборот.

— Спасибо, что пришли. Выпьете что-нибудь?

Маленькая фигурка Сорена появилась сзади, а потом как будто телепортировалась на своё место.

— Нет. Ближе к делу.

— Как скажете.

Сорен вызвал из стены плато бара. Судя по цвету, в квадратный стакан он налил апельсиновый сок.

— Ближе — так ближе. Он хочет, чтобы мы работали вместе.

Таннер вцепился в подлокотники кресла. Ногти скользнули по плотной искусственной коже, нервные рецепторы отозвались противной недо-болью, как если бы он царапнул железом по стеклу. Сорен закрыл лицо стаканом с рыжей жидкостью.

— Что? Кто… — Таннер тянул время. Коротко стриженные ногти не ломались, но царапать мёртвое кресло было неприятно.

— Вы знаете, кто. И знаете, о чём я.

Сорен убрал стакан от лица, поставил на стол, взялся за один из пультов. Посреди кабинета взметнулась картинка в трёхмерном изображении, на ней проявилась человеческая фигура в разрезе: пульсирующее сердце, нити сосудов, бороздчатая опухоль мозга.

— Почему он…

— Потому что он Хозяин. Энси. Ну, а если вы хотите менее трансцендентное объяснение, то он, вероятно, считает, что вместе мы добьёмся лучших результатов, чем по отдельности. Он держал нас на расстоянии и отдельно друг от друга, но хватит фарса. Я знаю, вы меня не любите. Можете продолжать в том же духе. Просто служите Интакту и Объединённым Полисам, доктор Таннер.

Тот едва не сплюнул на пол.

— И он хочет, чтобы мы пришли сегодня к нему вместе. Как добрые приятели, — зубы, мелкие, как у какого-то грызуна, блеснули в улыбке. — Вместе мы наконец-то поймаем Монстра, разберёмся, как использовать аладов, и поймём природу фрактальной мутации вместе с самими сигнатурами — всё, как мы оба мечтаем. Это же прекрасно — объединить свои усилия в едином порыве, разве нет?

Таннеру оставалось глубоко вдохнуть. Он представил, как вскакивает из кресла и сдавливает пальцами тонкую шею Сорена Раца, мальчишки из Санави, а тот таращится, прерывисто трепыхается, а потом затихает. Смазливая мордочка становится лупоглазой, лягушечьей, глаза лопаются и покрываются изнутри красной сеткой. Изо рта течёт кровь.

Видение отозвалось приятным теплом ниже живота, даже получилось улыбнуться.

— Что ж, тогда не будем терять времени, доктор Рац.

Он здесь был, понял Таннер. В хромированном лифте, ведущем к жилым апартаментам башни Анзе, они оба молчали, но по фигуре Сорена, выражению его лица, довольно спокойной расслабленности ощущалось: Энси приглашает его на аудиенцию не первый и не сотый раз.

Таннер отвернулся. Отполированные стены отразили его — человека, выглядящего немного старше, чем считалось приличным среди обитателей полисов. В частности — для благословенного и не знающего бед Интакта. Он был чуть выше среднего роста, худ и немного сутулился. И носил очки, потому что не хотел менять свои глаза операциями и имплантами.

А ещё он был далеко не единственным гением, кто служит Энси, внезапно понял Таннер, и злость поднялась тошнотой от желудка к горлу, кислыми остатками ланча — сэндвичей с яйцом и авокадо, красным перцем и вишнёвым чаем.

«Ревность»?

Глупо. Хозяин есть Хозяин. Объединённые Полисы знают его как лучший искусственный интеллект. В каждом городе есть собственный «истинный правитель» — номинальные мэры просто передают компьютерный двоичный код людям на языке людей. Энси немногим от них отличается, кроме…

«Кроме того, что он из плоти и крови».

«Кроме того, что он почти человек».

Ему казалось, что они уже тысячу раз проделывали вот такой ритуал, как то, что происходит сейчас.

Сорен выходит из лифта первым. Таннер почему-то держится позади и не обращает внимания на мраморную роскошь жилых уровней Анзе. Эти стены с картинами каких-то древних художников и настоящим камнем в облицовке пола, стен, потолка всегда выглядели странно. Пол — розовый с золотыми прожилками, стены — белые с зеленоватым рисунком патины. Древность, история. Вроде музея.

Таннер ни за что не согласился бы здесь жить, и он уверен, что Сорен сказал бы то же самое, если потребовать от него ответить начистоту.

«Я не ревную».

Это действительно глупо.

Последней преградой стала дверь из настоящей древесины — тоже очень старой, может, даже не из ГМО и не из древокамыша, а какой-то почти ископаемой, окаменелой. Башня Анзе — центр Интакта и действительно самое старое здание, пусть боты регулярно обновляют её, но прошлое сохраняется, словно геологические слои. Энси рассказывал когда-то Таннеру свою историю — не всю, только несколько обрывков, просто чтобы ответить на самые очевидные вопросы. Интересно, подумал Таннер, знает ли Сорен больше?

Да какая разница.

— Что-то случилось? — Сорен попытался смерить Таннера с головы до пят. Он был невысоким, даже субтильным, но сейчас умудрялся выглядеть старше и значительнее.

— Ничего. После вас, доктор Рац.

Тот пожал узкими костлявыми плечами и толкнул дверь.

Их ждал просторный зал со скругленными углами — большую стену занимал экран, на котором зелёными, синими, красными и фиолетовыми изометрическими фигурами появлялись полисы, вырастали, словно мутировавшие грибы. Как всегда — широкий диван, кресла, перед ними низкий прозрачный стол. На нём еда — сыр, фрукты, канапе с креветками и мясом омаров, настоящим, прямиком из города-моря Аквэя. Обязательно — конфеты и печенье. Таннер внезапно подумал, что это личные вкусы Хозяина-Энси — его остатки человечности, если угодно.

Несколько ботов. Один из них, похожий на шар с длинными ногами, подошёл и поклонился.

— Прошу ожидать.

— Мальмор любит, чтобы его ждали, — вполголоса сказал Сорен. Он плюхнулся в кресло и сразу же подцепил одновременно бокал с пурпурным напитком и квадрат сыра, похожий на их лабораторию в миниатюре.

— Мальмор?

— Вы не знаете его настоящего имени, доктор Таннер?

На самом деле он знал. Только никогда не осмеливался называть Энси так. Таннер сел в соседнее кресло, диван остался большим пробелом.

— Энди Мальмор. Он мне сам сказал, конечно.

Таннер отвернулся. Есть ему не хотелось, употреблять алкоголь — тем более. «Любит, чтобы ждали», — пожалуй, это было не лишено смысла, но на сей раз не пришлось слишком долго сидеть в напряжённой позе. В приёмном зале Анзе не было окон, случайная стена — правая от Таннера — открылась, чтобы пропустить Хозяина.

Когда-то давно, лет двадцать назад, Эшворт Таннер принял его за бывшего раптора — экс-охотника в увольнении, сильно раздавшегося вширь, ставшего тучным и малоподвижным, хотя и по-прежнему опасного, если дело дойдёт до настоящей драки. Чёрный с серебряными вставками костюм от горла до пят, руки закрыты перчатками, возраст трудно определить — примерно около сорока, тёмные волосы с заметной сединой, но лицо довольно молодое, не считая морщин вокруг глаз. Он носил очки, как и сам Таннер, заставляя заподозрить скорее привычку, чем необходимость, — если учитывать все обстоятельства.

— Добрый вечер. Прошу извинить за задержку, — Энси кивнул с обычным своим лишённым эмоций видом. — Рад, что вы пришли вместе. По правде, давно пора.

— Точно, — Сорен отправил в рот очередное печенье. — Ну, мы от вас ждём новых данных и правды, Энди Мальмор… кстати, вы называли своё имя доктору Таннеру?

И сделал глоток вина. Задушить Сорена хотелось ещё сильнее, чем когда-либо — парень только что не тряс голой задницей, выплясывал, кичась «тайными сведениями», да ещё и обнаглел настолько, что едва ли не «тыкал» Энси.

— Он знает, Сорен. Извините, доктор Таннер. Пожалуйста, не отвлекайтесь на меня, если не возникнет необходимости, — Энси покачал головой. Кресло скрипнуло, сиденье заметно прогнулось под его весом. Диван так и остался нетронутым, словно какая-то нейтральная территория, на которую никто не осмелился ступить. — У вас ведь есть новости, правда?

— Правда.

Энси сцепил пальцы в перчатках в замок.

— Я слушаю.

— Да, сэр, — Таннеру хотелось выпрямиться и докладывать. Двадцать лет назад его вытащили за шкирку из помойки. Невозмутимый толстяк оказался повелителем всего мира, всех полисов разом, да и пустошей Пологих Земель тоже, если не брать в расчёт дикарей. Энси совершенно не изменился за эти годы. К сожалению, Таннер знал истинную причину — вовсе не сыворотки «молодости» или косметологические ухищрения. — Я стабилизировал сигнатуры. Если не развивать в зародышах ЦНС, то они могут быть в первичной зиготной стадии сколь угодно долго.

«Кузнечики».

Рапторы называют зиготные формы кузнечиками. Он перенял это словечко, главное — не написать его в отчёте и не ляпнуть в официальном разговоре.

— Неплохо, — сказал Энси.

— «Стабилизировал»… и толку от маринованных аладов? — Сорен закинул ногу на ногу. — Таннер, вы ведь должны научиться управлять «дикими»?

«Сучонок».

Решил избавиться от конкурента, вот что он делает. Это осознание явилось новой удушливой и жаркой волной злости. Таннер сжал левой рукой правое запястье, машинально отсчитывая участившийся пульс.

— Технологию можно использовать в вооружении рапторов. Я уже готов предложить инженерам проект «ловушек». Они помогут охотникам: «кузнечиков» убивать проще, чем последующие стадии. На то они и фрактальные сигнатуры: быстро множат себя. Вы-то вряд ли с ними сталкивались, а я видел собственными глазами, доктор Рац.

— Очень хорошо, — Энси то ли делал вид, что игнорирует, то ли впрямь игнорировал малозначимую для общего дела деталь — а именно то, что оба его избранника чуть не вцепились друг другу в глотку. Возможно, ему было всё равно. — Доктор Рац?

— Контроль фрактальной мутации на живых объектах даёт отличные результаты. Возможно, даже не придётся использовать всякие там ловушки. Мы сумеем сделать самих рапторов «ловушками»: алады не сумеют причинить им вреда. Всего лишь небольшие изменения, и…

Таннер улыбнулся. Некоторые удары наносить приятно, как разрезать аппетитный стейк и вдыхать запах мясного сока.

— Но ваш лучший образец сбежал, почему бы вам не упомянуть об этом, Сорен? Тот самый, с которым у вас получилось. Покинул не только лабораторию, но и город, и затерялся где-то на Пологих Землях.

У Сорена в пальцах с хрустом сломалось печенье. Он повернулся к Таннеру и заморгал, длинные ресницы затрепетали, на миг почудилось: выступят слезы. Но Сорен засмеялся.

— Неужели вы полагаете, что Хозяин не в курсе?

— Образец уже ищут, Таннер, — подтвердил тот. — Вот поэтому вы должны будете теперь работать вместе. Опробуйте свои «ловушки» на материале доктора Раца. Проводите эксперименты не только на культурах клеток. Доктор Рац, я позволю себе всё же напомнить об осторожности и о том, что вы имеете дело не с клонированным материалом в чашке Петри. Ваши пациенты…

— Да, кстати. Мне удалось улучшить препарат, сдерживающий фрактальную мутацию, — Сорен уставился в упор на Энси. — Он уже прошёл испытания. Не хотите попробовать?

В голове Таннера словно щёлкнули детали механизма, подошедшие друг к другу и образовавшие функциональное устройство. Сорен не просто так вёл себя, как скандальный мальчишка, и демонстрировал свой норов безо всякого страха и почтения.

«Сучонок обскакал меня».

Сорен Рац недаром был родом из Санави — полиса, где большинство выбирает медицину первым направлением обучения, а уже потом добавляет что-то ещё, как нашивки поверх основного костюма.

Он принёс Энси лекарство.

— Позже, — на миг показалось, что тот глубоко вздохнул. — Я не являюсь приоритетом ваших исследований, доктор Рац. Да, вы оба обязаны открыть друг другу все протоколы, биометрию, статистические данные и всё остальное.

Энси сжал пальцы в замке плотнее, чем прежде, и тут же разомкнул. Таннер сделал вывод: боль сильнее, чем обычно. Вероятно, уже началась активная фаза.

— Полагаю, вы также помните обо всех предосторожностях. Уже пришлось отвлечь рапторов от прямых обязанностей из-за вашей ошибки, доктор Рац. По вашей вине погибли люди, не говоря уже о потере ценного материала. Вы знаете, чем это может закончиться.

Шпажка из розового хрусталя замерла в воздухе с куском сыра. Сорен напоминал сейчас трёхмерное изображение-голо, которое поставили на паузу, он даже не дышал. Лицо стало белым в прозелень, как будто под цвет униформы. Вместо торжества Таннер ощутил какую-то муть в диафрагме или желудке. Неуместный выброс кортизола. Страх.

— Я… понимаю, — сказал Сорен. — Отнеситесь к этому эпизоду как к полевым испытаниям образца, Энси.

— Моя агент как раз участвует в операции, — решился ввернуть Таннер.

— Леони Триш. Най-рисалдар Триш.

Конечно, этот «искусственный интеллект» — поэтому и называли его Хозяином, — помнил каждого. Даже номер протеза раптора Леони Триш, не говоря уже о том, что она сейчас где-то в Пологих Землях пытается отыскать пресловутого беглеца.

— Пока нет результатов, но это не критично. Работайте. Объединяйте усилия. Ваши предшественники создали рапторов — выявили людей, которые способны чувствовать аладов, — Энси называл «фрактальные сигнатуры» словом из лексикона охотников и дикарей, и оно звучало уместно. — Они тоже поначалу воспринимали друг друга соперниками. Однако позже поняли: во вражде нет смысла. Вы же помните, что говорят о катастрофе детям в школах?

— Что Ме-Лем Компани спасла мир, — заискивающе заморгал Сорен.

— Полисы помогли человечеству выжить? — Таннер пожал плечами.

— Не только. Я имею в виду, что катастрофа остановила войны между людьми, битвы за власть и большую часть конфликтов. Возможно, всё могло бы закончиться намного хуже, если бы не алады. Помните это.

Энси с усилием поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. На мгновение его лицо почти неузнаваемо исказилось. Светлые глаза стали чёрными из-за расширенных зрачков. Парасимпатические волокна почти отключились — обычная биологическая реакция на сильную боль.

— Вы оба можете приходить в любое время по мере необходимости. Предупредите по комму.

— Да, сэр, — откликнулись они дуэтом.

Снаружи, в лифте, Сорен сказал, глядя в потолок, похожий на седое запотевшее зеркало:

— Что ж, придётся подружиться.

Таннер снова представил свои пальцы на горле смазливого крысёныша.

— Думаю, у нас получится, — кивнул он.

Глава 5

Потолок был зелёным, на нём рябило пятно в форме большого таракана — с две человеческие ступни, настоящий тараканий король. Поначалу казалось, что это и есть притаившийся жук, а может, дохлый, кто-то его прихлопнул давным-давно, внутренности приклеились, и постепенно труп насекомого превратился в собственную тень.

Потом стало понятно: никакой это не таракан, просто пятно — более тёмное, чем окрашенный невзрачным оттенком разбавленной ряски потолок. В окно на стене падал свет, отчего несуществующий таракан шевелил «усами» и «лапками», словно пытаясь выбраться, стать настоящим. У него ничего не получалось.

По движениям пятна можно было опознавать вечер-день. Утро. Ночью темно, никаких пятен, даже встать и добраться до стоящей рядом кабинки биотуалета не так просто, нужно заставлять себя смотреть во тьму, пока предметы не согласятся обозначить свои контуры, но потом проще. К самому туалету привыкнуть оказалось сложнее: сложное устройство не только уничтожало все отходы, но ещё и мыло во всех местах с жутковатыми булькающими звуками. Пару раз Нейтан попытался выбраться наружу, как-то оно было привычнее, но егозадержала непроницаемая сенсорная дверь на входе.

Нейту и вставать-то поначалу не разрешали, не то что уходить из комнаты с зелёным потолком, окнами-дырами, закрытыми чем-то вроде плотного полупрозрачного пластика и с выдуманным тараканом на потолке. Кровать была твёрдой по сравнению с привычным гамаком, одеяло «кусалось», а одежду отобрали, оставили только какую-то длинную рубаху ниже колен. Возле кровати и вокруг самого Нейта всё время сновали железные жуки, похожие на мурапчел, только с длинными, как у водомерок, лапками. Поначалу Нейт испугался «жуков», а потом понял — они вообще не живые. Иногда куски подобных штуковин вываливались из того самого телепорта, хотя никто не знал, как именно их заставить работать.

«Водомерки» трогали своими сегментированными блестящими лапками лоб, кололи сгиб руки — всё время их хотелось стряхнуть, словно надоедливых комаров. Зато они приносили еду. Много еды. Вкусной и ни на что не похожей еды: жёлтая каша с кусочками ярко пахнущего мяса и жгучей присыпкой. Ломтики кисло-сладких фруктов. Горячий суп с кольцами крахмалистых овощей, как батат, но плотнее. Оголодавший Нейт требовал вторые и третьи порции, поначалу «водомерки» его не слушались, а потом стали подчиняться.

Ещё в этой запертой комнате с ненастоящим тараканом было ужасно скучно, но потом Нейт нашёл на кровати чёрные горошины наушников. Выяснилось, что если их потыкать — можно включить книгу или даже фильм, повисающий в воздухе прямо перед носом. Что такое фильмы, он знал, в деревне хранился в специально запечатанном сарае целый один проектор с плёнкой. Его надо было настраивать, направлять на стену с висящей простыней, но результат того не очень стоил — одна и та же короткая череда сцен: люди из незнакомого мира шли в большое здание, подходили к другим людям, забирали сумки. Потом ели в странно выглядящем сарае или доме, где сразу собиралась целая толпа. Звук давно не работал, поэтому смысл происходящего никто не понимал. Был ещё один ролик, рисованный: там существо, похожее на прямоходящую рысь, всё гонялось за такой же ненастоящей крысой.

Книги нравились Нейту намного больше, но здесь наушники и трёхмерные картинки показывали чудеса, о которых он и помыслить не мог — истории про красивых мужчин и женщин, а ещё о рапторах, охотниках на аладов.

Некоторые из них были похожи на те древние книги, что он нашёл в мёртвом городе. Полисы как будто поклонялись посвящённым Инанне не меньше рейдеров. Нейт снова понимал не всё, но тут уж оставалось ждать, когда выпустят — должны же когда-то, — и тогда он задаст все вопросы людям, притащившим его сюда.

Людям из полиса. Рапторам. Это он уже понял — и то, что оказался в каком-то лазарете, тоже. Почему они его выхаживали? Что вообще случилось в том городе?

Вопросы могли обождать.

Ему бы хотелось вернуть те вещи, которые он нашёл. Куклу. Ту штуку, которая издавала странные звуки — вроде часов, но не совсем. У него забрали всё, даже драные штаны, выдали эту нелепую рубаху и ещё пластиковые, судя по ощущению, шлёпанцы.

Нейт, конечно, сказал бы спасибо спасителям: в мёртвом городе он почти умер от голода и какого-то дурацкого наваждения: будто включил нефтяной генератор, а сам лёг под выхлопную трубу. Но благодетели никак не приходили, только присылали своих железных «водомерок». Нейт облазил весь «сарай» — несмотря на пятна на потолках и кое-где облезшую краску, стены казались прочными. Окна узкие — даже такой тощий парень, как он, не пролезет, плюс закрыты какими-то «пузырями», которые пропускали воздух и служили чем-то вроде вентиляционных отверстий, но сломать мембраны не вышло.

Что они собираются с ним делать? Точно не убить — слишком много возни, жёлтой каши, лекарств, коричневого напитка с приятным горько-сладким вкусом и свежего мыла в туалете-душе. Мыться Нейта заставляли помимо воли — хоть углы меть вместо того, чтобы очередной раз отфыркиваться от пахнущей какими-то незнакомыми ягодами пены.

Точно не убьют.

Он повторял эту фразу, успокаивал себя же, несколько раз попытался зацепиться за водомерок и выскользнуть в хитро запечатанную дверь, похожую на круглый рот. Ничего не вышло.

Ещё немного — и таракан на потолке ожил бы, принялся гонять Нейта по его «камере», заставляя перепрыгивать концентрические круги старых пятен на всегда как будто липковатом полу, или пленник расшиб бы себе лоб в попытке вырваться. Но прежде этого вместе с водомерками вошли сразу трое.

Двоих Нейт как будто смутно помнил. Огромный мужик лет тридцати — широкоплечий атлет с неестественно белой кожей и белыми же волосами. Розовые глаза без ресниц и даже бровей делали его похожим на зайца — того самого, отбитого у поед-травы. Ростом он был не меньше двух метров, выглядел мрачным и чем-то недовольным. Его чернокожая спутница с яркими волосами, пирсингом и раскрашенной в десятки оттенков механической рукой смотрелась полной ему противоположностью.

«Они меня спасли», — вот откуда он их знал. Белый мужчина и женщина с протезом были одеты в одинаковую униформу — комбинезоны с нашивками. Рапторы.

С ними вошла женщина немного постарше «яркой»: довольно смуглая, с жёсткими тёмными волосами и тёмными глазами. Одежда у неё была странная, такую Нейт прежде не видел: бело-синяя, сшитая из прочной гладкой плёнки.

— Доктор Ван сказала, что к тебе уже можно, — раптор с механической рукой улыбнулась Нейту. Довольно неприятно: не с издёвкой или чем-то таким, а скорее как младенцу или упрямому козоверу, который никак не хочет слушаться хозяина.

— Зачем я вам? — Нейт завернулся в колючее одеяло по плечи. Не хотелось, чтобы на него таращились.

— Это ты его спрашивай, — внезапно интонация «механической руки» изменилась и стала нормальной, а кивнула она на спутника. — Дрейк тебя спас. По мне, толку от тебя мало…

— Най-рисалдар Триш, — перебила её смуглая доктор Ван. Нейт внезапно осознал: да она же настоящий человек из полиса. Все трое, строго говоря, из полиса, но рапторов всё-таки ему доводилось и раньше видеть, пускай издалека. «Доктор Ван» — не раптор; наверное, здесь работает.

«Здесь», кстати. А где?

— Изначально мы планировали оказать вам первую помощь и затем выдворить за пределы базы. Посторонним тут не место.

— Доктор Ван, — впервые заговорил белый. — Он же…

— Да. Раптор, как и вы оба. Хотя я по-прежнему не вижу смысла брать парня из дикарской деревни и обучать его, но это ваша инициатива, най-рисалдар Норт. Формально я не могу вам запретить этого, более того, рекруты всегда ценны и важны.

— Ещё бы, — фыркнула Триш. Най-рисалдар, насколько понял Нейт, это что-то вроде общего имени. Про него как будто забыли, вернее — обсуждали, как какой-то предмет, словно делили вывалившуюся из телепорта пружину для генератора. — Всегда пригодится мясо, которое можно натравить на аладов.

— Леони, прекрати.

Дрейк сложил руки за спиной и полуобернулся, закрывая крупной фигурой Нейта:

— Так точно, доктор Ван. Я беру на себя тренировки новобранца по имени…

«Белый» Дрейк покосился на него. Напарница и доктор Ван уставились следом.

— Рыжий… то есть, Нейт. Нейтан. Уиллс, — на последнем слоге голос осип: давно не разговаривал, а ещё и запутался. «Стойте, а зачем моё имя?»

— Нейтан Уиллс, — повторил Дрейк Норт. — В течение полугода представлю его как полноценного рекрута с дальнейшим получением ранга сипая.

— Э-эй, в смысле? — Нейт откинул одеяло и спрыгнул на пол. — Куда? Какой ещё ранг? Вы там как, меня спросить не хотите? Нахрена оно мне?! Я не из ваших городов! Отпустите!

На плечо ему легла ладонь Леони Триш — не механическая, из плоти и крови. Нейт её скинул. Доктор Ван насмешливо покачала головой:

— Вы сами на это подписались, най-рисалдар Норт. Что ж, дрессируйте тогда зверушку. «Рыжий». Неплохая кличка — можете её и оставить.

Нейт решительно защёлкнул пояс на комбинезоне. К нему была пристёгнута фляга, лучше той, что вывалилась из телепорта: эта воду не только обеззараживала, но и охлаждала. Рядом примостился специальный мономолекулярный нож — единственное, как объяснил Дрейк, эффективное оружие против аладов. «Стрелять по ним плазмой или чем-то ещё — бессмысленно. Всё равно что по солнечным зайчикам», — если бы не суровое выражение лица, Нейт решил бы, что тот пытается шутить. Особый нож сбивал в них что-то, Дрейк упоминал какую-то там «фрактальную зависимость». Нейт словосочетание запомнил, но всё равно нихрена не понял.

Рюкзак. Тяжёлый, в нем дюжина банок с консервами. Хватит на первое время. Немного кусалась совесть: эти рапторы и остальные, кто жил на базе, вроде как его приняли в свою банду. То есть семью. Почти как Синие Вараны, только сделали Нейта не авгуром, а рекрутом.

Нечестно их бросать.

Совсем нечестно.

«Да пошли они», — себе же ответил Нейт. Он не просил вытаскивать его из мёртвого города, и кстати, ему так и не вернули ни одну находку. Не просил спасать, не заставлял тащить его сюда, держать в лазарете, пичкать регенерантами и витаминами. Он просто хотел вернуться домой, в свой Змейкин Лог, а потом пойти с Синими Варанами, стать авгуром, как и должен всякий отмеченный.

Городские «отмеченные» были рапторами. Это казалось неправильным: у рейдеров люди, способные быть незаметными для аладов, поклоняются созданиям, а охотники пользуются своей силой и уничтожают их. Нейт суеверным себя не считал, понимал, что алады-то могут и сожрать тебя заживо, даже не поморщатся; впрочем, на деревни они нападали редко, рейдеры всегда говорили — это заслуга авгуров, которые умеют договариваться с «первенцами Инанны». Городские ни с кем не хотели договариваться.

Большая казарма для рекрутов дышала теплом двадцати тел, сонным бормотанием и чьими-то всхлипами сквозь дрёму. Нейт был среди «мелких» самым старшим, остальные — малышня совсем, от восьми до четырнадцати. Ещё одна причина свалить подальше от этих умников, которые считают его деревенским придурком, например, от Энни и Калеба, заносчивой парочки, брата и сестры из полиса под названием Аквэй. Высокие, бледные, с коротко стриженными волосами, они оба казались бесполыми и одинаково скучали по воде. Прежде они не покидали морских глубин месяцами и могли дышать под водой благодаря глубоководным имплантам. Энни и Калеб не только тосковали по большой воде, но и пытались укусить всех новичков, от маленькой Яо Мо из Интакта — девочке на вид было лет семь или восемь — до самого Нейта.

К аладам всех. К аладам, вот именно.

Нейт застегнул молнию под горлом. Он собирался уйти — прямо сейчас и навсегда. Он никогда не станет пилотом раптора, того самого почти легендарного механизма, что дал название и людям. Он никогда не попадёт в город.

«Да и в задницу вас всех».

Почему-то перед мысленным взором возникла печальная физиономия Дрейка Норта. Альбино, так его ещё называли. Дрейк поручился за него, а он собирался сбежать, как трусливый койот или взбесившийся козовер.

Нейт засопел. Кто-то из «малышни» ответил тем же — в своих одинаковых кроватях они напоминали кур в сарае. Казармабыла большой, просторной и намного удобнее деревенского жилья. Пожалуй, Нейт даже немного станет скучать по возможности помыть голову когда вздумается, а не когда накачает вдоволь воды генератор, а ещё по туалету, автоматически уничтожающему отходы — можно добавить ароматизатор с цветами или ягодами, хотя Нейт всё равно не понимал, почему бы дерьму не пахнуть честным дерьмом.

Ещё Нейт заберёт комбез, флягу, нож и еду. Ничего, городские не оголодают — среди рапторов вон сколько здоровяков, тот же двухметровый Дрейк, а медики и прочие из обслуживающего персонала бывают даже откровенно толстыми. Короче, не убудет с них от нескольких банок с консервами.

«Чёрт».

Нейт глубоко вздохнул. Почему-то на языке лежала горечь, и это никак не относилось к вполне нормальному ужину из жёлтой каши с мясом, двойной порцией овощей и витаминным напитком.

«Я просто уйду».

«Я не просил меня спасать».

Ну и всё, и он так слишком долго тянет домашнего варана за хвост. Он никого не обидит.

Нейт подошёл к выходу. Казарма для новобранцев почти не отличалась от лазарета — только была намного больше, с ровными рядами одинаковых кроватей, тумбочками и прямоугольниками санузлов между ними. Тот же унылый зеленоватый оттенок стен, словно сюда сливали какую-то никому не нужную краску. Нейт почти скучал по таракану на потолке. Выход-жерло тоже был похож, но выпустил без лишних вопросов про идентификацию личности и доступ.

Снаружи Нейт огляделся. База рапторов немного напоминала деревню — только здания были приземистыми и плоскими, плюс был целый очищенный от ряски и песка здоровенный плац под занятия, а ещё стояли шесты с флагами полисов. Энергетический забор защищал в основном от местной живности, вроде бизонов или каких-нибудь ядовитых змей, но на людей не реагировал — у рапторов не было врагов, кроме диких обитателей Пологих Земель. И аладов, конечно. Аладов здесь чуяли слишком многие — даже если стояла отдельная защита, она не была нужна.

Вон в том ангаре — сами «рапторы»-механизмы. Нейт успел посмотреть — крутые штуки, что ни говори, даже сейчас вздохнул. Может, остаться? Пилот раптора — разве это не круто?

«Они из полисов, а я нет».

«Я не просил меня спасать».

Нейт стиснул зубы до боли в челюстях, особенно справа сбоку — там давно болело, наверняка скоро зуб вывалится, — и направился к забору с северо-западной стороны, где не стоял пост, некому было его задержать.

Жаль, что так всё закончилось. Жаль даже тех штук, что так и не вернули — куклы, постукивающего кругляша и картинок с «детьми Инанны».

Зато теперь он точно не умрёт с голоду, сумеет добраться до Змейкиного Лога… если отыщет обратный путь.

Он старался не попадаться на глаза вахтенным. Дождался, пока освободится «дыра» — забор высокий, но не настолько, чтобы не перемахнуть. Вперёд Нейт кинул рюкзак, тот шлёпнулся по другую сторону с жестяным звуком. Лишь бы банки с консервами не лопнули, ну а помнутся — не беда. Нейт дотронулся до столба, подающего напряжение. Забор был невидим, только мелькал, искажая темноту и отблески фонарей. По столбу-генератору можно влезть. Нейт подтянулся, зеркально-гладкий металл скользил. Нейт плюхнулся задом в мелкий песок после первой, второй и третьей попытки, но четвёртая позволила подтянуться чуть выше. Он задел защитное поле ногой, и всё же перевалился вслед за своим рюкзаком.

Вот и всё. Очень просто.

Нейт оглянулся, подбирая сумку с «добычей», но упрямо сжал губы — теперь-то обратного пути нет. Он и не собирался оставаться. Он не раптор, что бы про него ни говорила доктор Рина Ван, и здесь ему не место.

Темнота Пологих Земель накинула плотное душновато-сырое покрывало. База как-то сразу осталась позади, а он шёл, и с каждым шагом несколько недель странной жизни, вырезанной из другого мира и наклеенной прямо поверх какого-то «нигде» Пологих Земель растворялись, словно их никогда и не было. Удобная лёгкая обувь вместо разболтанных сапог напоминала о приключении — просто было представить, будто все эти ценные штуки вывалились из телепорта.

Он шёл несколько часов. Горизонт стал тёмно-красным, ещё с полосами черноты. Нейт не очень-то понимал, куда идёт, но умел ориентироваться по воде и выростам ряски — здесь она была мельче и какой-то истоптанной. Аладовой травы было много, гораздо больше, чем рядом с деревней. Под подошвами хрустел песок. Над головой парил одинокий заяц и звенела мошкара. Нейтан садился на корточки, трогал траву — искал, где влажнее, воду надо отыскать, уже потом всё остальное, но редкая ряска здесь смотрелась побитой и жухлой. Зато пыль, едва рассвело, густо поднялась в воздух.

Фляга не поможет, если он не найдёт воды. В очередной раз Нейт подумал: может, не стоило уходить? Может, вообще вернуться?

Он забрал чужие вещи — консервы и нож, и флягу, и одежду. Его наверняка уже хватились, считают вором. Лучше бы найти какое-то укрытие, но как назло — ничего, даже холмы где-то на горизонте, похожие на опавшие горбы подохшего с голоду козовера.

Нейт заставлял себя ускорять шаг, а ещё не думать о запасе воды во фляге. Есть пока не хотелось. Он помнил о консервах, но мог подождать.

Пыль оседала на губах и противно скрипела, если сжать зубы. Хотелось плеваться, но во рту пересохло слишком сильно, чтобы набралось слюны.

«Я дойду». Он однажды уже почти сумел — ну и что, что наткнулся всего лишь на останки какого-то не полиса даже, а древнего города, и чуть там не умер. Он как будто почти отыскал нечто более важное, чем затерянная посреди нигде деревня Змейкин Лог, а сейчас это «важное» снова появилось, заставляло идти, и на самом деле из-за этого «важного» Нейт и бросил рапторов. Он погрузился в странное оцепенение между сном и явью, ноги сгибались сами по себе, дыхание выровнялось, а пыль и сухость досаждали меньше. Однообразный пейзаж позволял вовсе на него не смотреть. Просто иди и иди.

Когда на горизонте словно кто-то выбил искру из старой газовой зажигалки, Нейт просто остановился. Зелёный сполох бежал по траве, как зарождающийся пожар, аладова трава не гнулась под «лапками» существа, в честь которого её назвали. Оно приблизилось, но не к нему, «искра» мелькнула на расстоянии вытянутой руки и как будто замерла, переминаясь на длинных «ножках».

Нейту приходилось видеть аладов, но ни разу — так близко. Тварь его не чуяла, зато начинала раздуваться, отчего засияла вдвое ярче, перекрыв горячее утреннее солнце и скучную белизну пыли.

Алады совсем не страшные, подумалось Нейту. Кузнечик, точно. Настоящий кузнечик, как есть, только стрекотать не умеет. У них нет ни плоти, ни крови, только сияние. «Ужасное сияние», — называют авгуры, да и не только они.

Нейт подошёл ближе, понимая, насколько тупо себя ведёт. Он «особенный», ну, или раптор по-городскому; тварь не кинется, если убраться подобру-поздорову, зато вот сейчас уже выедает пыль и землю, траву, воздух. Всё сразу. Как будто оставляет в мире дыру в форме себя — и начинает светиться ярче.

«Оно растёт».

Ещё пара шагов, и Нейт рассмотрел, как именно: ноги повторяли друг друга, беспорядочно и путано. Как будто кто-то пытается сделать ещё одного точно такого же алада, потом двух, трёх, бросает не середине и хватается за новых.

«Убирайся отсюда!» — орал здравый смысл и всё, что Нейт когда-либо слышал о «голодных демонах». Оно ведь правда. Вместо солнца, песка, травы и самого мира — скручивающаяся спираль и разгорающийся зелёный свет, глаза уже слезятся.

«Убирайся».

Алад увеличился впятеро — это был теперь самый огромный кузнечик на свете, хотя по форме уже не напоминал насекомое. Хаотичность наслоения сочеталась с пугающей симметрией: копии копий путались друг с другом. Зелёное жгло глаза. Сгусток «ножек» или «усиков» поднялся, как шерсть разозленного койота на загривке.

«Кажется… оно меня заметило», — появилась запоздалая догадка.

Нейт сглотнул и сделал шаг назад. «Оно меня не видит. Я успею смотаться».

Тварь сиганула на него.

Он закричал.

Глава 6

— По-моему он помер, — Леони скептично поджала губы. Дрейк одарил её хмурым взглядом, всегда розовые веки успели немного сгореть на солнце. Они выбрались из механизмов с полчаса назад, потому что Дрейк всё твердил: «Он не мог далеко уйти, да и здесь чёртова пустыня, невозможно пропустить». Прогулка будет стоить ему нескольких мазков кремом-регенерантом по векам, ушам и щекам.

Ну вот, зато нашли.

Леони склонилась над тщедушным мальчишкой. Нейт упоминал, что ему семнадцать, но на вид казался не то чтобы младше — просто недокормленным по сравнению с рекрутами из полисов. Кожа у него была почти такая же светлая, как у Альбиноса, тоже сгорала, только не шелушилась, а отвечала крупными возмущёнными пятнами веснушек.

Сейчас он лежал в траве, обморочный и размякший, как переваренная спагетти.

— Здесь был алад, — сказала Леони. — Ты же его тоже чувствовал. Двойка, не меньше.

Дрейк неохотно кивнул. Не почуять «второй уровень» невозможно.

— Жертвы аладов выглядят иначе. Кроме того, он раптор.

— Тогда куда делась тварь? Тоже пожалела этот тупой мешок с костями, покрутила у виска, да решила прогуляться, искупаться в ближайшей речке?

Речек поблизости не было, они оба это знали.

Тем не менее Леони вслед за Дрейком потрогала пульс Рыжего — почему-то в голове она называла его так. Прозвище подходило деревенскому сопляку лучше почти нормального имени.

— И вообще, он дезертир, — напомнила она. — Аро его обратно не пустит.

Эркки Аро и так не очень-то был в восторге от «неправильного» рекрута, но разрешил — мол, раз уж притащили, не убивать же его. Причем, Леони не сомневалась: субедар Аро приказал бы вышвырнуть мальчишку прочь, не вступись за него ещё и доктор Рина Ван. Она спасла ему жизнь в первый раз: программировала своих врачебных дроидов, чтобы восстановить повреждённые истощением органы, восполняла многодневный авитаминоз и так далее. Сопляк оказался неблагодарным: махнул рыжим хвостом и убежал, как детёныш дикой рыси. Идиот малолетний.

Ну что ж, второй раз шансов не дают, сдох — туда и дорога.

Дрейк снова мрачно зыркнул на Леони. Парень был жив, хотя и валялся в позе томной городской барышни, увидевшей таракана-мутанта и хлопнувшейся в обморок. Алад — исчез, и они оба никак не могли объяснить то и другое.

— Ты ведь знаешь… — начал Дрейк.

— Знаю, — перебила его Леони, потому что этот тормоз соображал бы ещё минут пять, и его замедленные вне боя и всего, что касалось дисциплины, реакции бесили отдельно. Чувствовалось, что он родом из Табулы, «Доски», полиса, где добывают полезные ископаемые, в основном металлы, а инкубаторы как будто на уровне программного кода вшивают некоторую… Пускай будет заторможенность. Другой бы сказал: тупость. «Ты чего, с Доски приехал?» — Дрейк слышал подначку тысячу раз и был идеальной иллюстрацией «досочника». Леони ему старалась об этом не напоминать. Они всё-таки давно работали вместе, дружили. — Алады либо видят, либо нет. Алады никуда не исчезают, потому что, чёрт их подери, они вообще не живые. Зато он удивительно везуч для безмозглого костлявого щенка.

Ей на миг очень захотелось пнуть Рыжего. Не сильно и не со злостью, скорее будто ворох грязного тряпья. Ишь, разлёгся посреди перекрученной характерными спиралями полянки — почва, трава, камни и какие-то мелкие жучки, всё превратилось в однообразную воронку. Эти штуки называются ещё «поцелуями», алады оставляют их на теле земли и на теле человека. Им всё равно, что жрать — железо, плоть, минералы или растения. Там, где «поцелуев» много, ничего не растёт потом, кроме так называемой «аладовой травы», поэтому она так и называется. Земля-то потом восстанавливается, а вот живым сложнее — Леони руку отгрызли, например. Быстрее, чем она успела закричать или по-настоящему почувствовать боль. Превратили в свою пустую «воронку» кусок кабины раптора, приборную панель, кожу, мясо и кости.

Почему жуткие штуковины, к которым нельзя привыкнуть хоть за десятки лет охоты, должны сделать исключение для деревенского дурачка?

— Здесь был алад, здесь нету алада. Да нахрен такие загадки, — Леони хотела встряхнуть Рыжего. Дрейк загородил его своим телом. Он снова поливал и смачивал ему губы из собственной фляги, просто удивительная забота о мелкой живности.

— Вот этот факт Арро заинтересует точно.

«Досочник» или нет, но в данном случае Дрейк рассуждал верно.

Леони нехотя кивнула.

— Ван тоже.

Доктор наверняка тоже кому-то докладывала. Ерунда, будто рапторы сами себе хозяева, подчиняются только командованию Ирая — города-защиты, что отделяет обитаемые Пологие Земли от совсем мёртвой пустыни Тальталь, а что за ней — никто не знает. На самом деле, рапторы были инструментами. Леони связывалась со своим «умником» в обмен на разные полезные штуки, вроде улучшений для механической руки или накладного окуляра для глаза. Кто-то продавался дороже или дешевле. Впрочем, почему «продавался»? Они так или иначе служили общему делу.

Ну не на сторону же аладов переходили, а остальное — так ли значимо?

Вот только учёные чего-то там делили, грызлись между собой, и эта история с Монстром воняла, как не стиранные недели две портянки. Леони не хотела разбираться в политике полисов. Просто расскажет, пока Ван её не опередила.

Дрейку лучше не знать.

— И её, — согласился тот, словно услышав мысли. Леони даже передёрнула плечами, синтетические нервы приняли импульс.

— Хрень всё равно. Так не бывает. Чёрт, ну алады… они же… Тупые! Мозгов у них меньше, чем у пучка травы. Мне вон этот городской умник всё рассказывал про вирусы, про размножение по принципу самокопирования. «Фрактальные сигнатуры», — передразнила Леони доктора из Интакта, которому когда-то помогала ловить «кузнечика», да и сейчас он ей порой подкидывал задачки.

«Он тоже заинтересуется парнем», — подумала она.

Дрейк решился влить немного воды парню в рот. Глотательный рефлекс сработал, Рыжий даже вяло захныкал.

— Вероятно, Нейтан сумел справиться с сигнатурой или управлять ей.

Леони прикусила язык на очередном «хрень». Дрейк не смотрел на неё, но оба слышали россказни дикарей про рейдерских «авгуров», про тех, кто якобы поклонялся «Инанне из Небесного Шатра», а она давала власть над своими перворождёнными. Бред, конечно, но в каждом явившемся из дыма тенелиста бреду можно найти рациональное зерно.

«Доку понравится».

Монстра-то они так и не нашли, надо того чем-то порадовать, а то последние разы, когда Леони с ним связывалась по голо, умник из Интакта выглядел мятым, жёлтым и злым, как выползшая из облитого кипятком улья муропчела. Будто это он лично за пропажей по всем Пологим Землям мотался.

— Он удерёт и второй раз. Щенка койота нельзя приручить.

— Нет, — Дрейк уже каким-то привычным жестом поднял длинное тощее тело. Висящий на нём Рыжийсмотрелся удивительно гармонично. Длинные волосы опять растрепались и свешивались до пояса Дрейка. — Я с ним поговорю. И я обещал сделать из него настоящего раптора. Может, получится что-то большее.

— Может быть, — вопреки обыкновению Леони не спорила.

Алад просто взял и растворился в никуда, и Рыжий совершенно точно не пользовался мономолекулярным ножом, хотя бы потому, что не умел толком, ещё не успели научить. Оружие осталось в ножнах. Выглядело всё так, будто парень сожрал потустороннюю хреновину, а должно ведь было быть наоборот.

Да уж. Стоило раскусить орешек — и поскорее доложить тоже. Несколько лет назад Леони Триш потеряла руку в бою с аладом-«трёшкой», третьего уровня; её отправили лечиться в Интакт, где она и познакомилась с «умником». Тот попросил об услуге, не слыханной прежде: поймать «живого» алада.

У них получилось. С тех пор, кажется, всё и началось; хотя Леони знала — не теперь. Почти все обитатели охотничьих «баз» сотрудничали с кем-то из городских «покровителей», равно как и торговали с дикарями. Это была норма — баланс между двумя мирами.

Мальчишка Рыжий попался не вовремя и куда-то его сдвинул — или ещё нет.

«Не моё дело».

Пускай доктор Таннер решает.

Она не стала тянуть: едва вернулись в часть, отправилась к себе. Личного пространства в казарме было немного, но всегда можно захлопнуть створку шлема, и только по телесным реакциям посторонние смогут определить, чем ты занят. На соседней койке под объёмным постером со звездой виртуального кино Дэви И корчилась в характерной позе с раздвинутыми ногами и откинутым одеялом Тэсс Миджай, невысокая и коренастая. Она порой подкатывала к Леони, делилась своей коллекцией большегрудых красоток, записанных в собственный шлем. Леони отнекивалась. Тэсс была не в её вкусе, и при прочих равных она предпочитала мужчин. Судя по лежащей на полу и покрытой пылью униформе, Миджай недавно вернулась с вахты, но форму почистить и убрать не удосужилась — всегда она так, ничему жизнь не учит. Получит опять наряд вне очереди.

Леони решила, что это не её дело. Она сняла сапоги и села на свою кровать, достала шлем, переключила его из режима «развлечения» в «коннект». Объёмная фотография ночного неба плыла над головой, прикреплённая к перегородке чуть выше человеческого роста, — она не вешала никаких постеров, все эти годы маленький личный угол оставался почти нейтральным. Людей это удивляло: а как же Кислотная Бабка? Разрисованная рука?

Леони могла бы ответить: в том и дело. В «Бабке» я настоящая. Здесь — просто най-рисалдар, младший офицер, одна из многих.

Таннер ответил не сразу. Его не одобряющая целый мир физиономия в уродливых очках — они даже не работали как окуляр ночного видения или микроскоп с функцией анализа, вот умора, — висела в режиме «Ожидайте, вам обязательно ответят».

— Да очнись ты уже, зануда, — проговорила Леони в микрофон шлема. Никто её не услышал. Таннер тоже.

Ответил он спустя минут пять. Реальное выражение лица оказалось ещё более кислым. Таннер превзошёл самого себя. Леони едва не фыркнула: ты чего, все лимоны Итума сожрал за один присест?

— Какие-то новости?

Леони чуть не рявкнула привычное «Так точно», но выдержала паузу. Таннер был гражданским, отчитываться она была не обязана. Если бы Аро или кто-то ещё из старших по званию узнали, она наверняка получила бы строгий выговор. А может, они давно всё выяснили, но смотрели сквозь пальцы. Надо же и рапторам подработать на улучшения, которых неизвестно когда дождёшься по официальной программе. И на увольнительные в барах полисов — помимо жалованья.

— Вроде того, — сказала Леони.

Таннер сощурился.

— Монстр?

— Нет. О нём бы я докладывала не вам.

Запрос на беглеца был официальным, хотя док из Интакта и всячески давал понять, что, мол, не отказался бы получить весточку первым.

— Тогда?..

Всем своим видом Таннер выражал нетерпение. Связь тянула неважно, и Леони определила лишь, что он у себя дома, сидит на коричневом диване, по правую руку — аквариум с цветными рыбами. Настоящие они или моделированные — она никогда не спрашивала, но всегда обращала внимание, как и на резные украшения из настоящего дерева на стенах, это тебе не дешёвая голо-фотография. Мягкий рассеянный свет вызывал желание завернуться в одеяло и подремать.

«Ты там зад греешь на тёплом диване, ещё и рожу кислую строишь!»

Леони удалось продолжить спокойным тоном:

— Мы тут нашли парня, он не из полисов.

— Дикарь? Зачем он…

— Вы меня будете слушать, док?

Леони даже голоса не повысила, а тот смешался:

— Да, извините. Так при чём тут я и эта несомненно ценная находка?

— Он сожрал алада.

Судя по треску, с Таннера едва шлем не слетел. Картинка зарябила.

— Простите?

Леони выдержала паузу. Она ждала, пока умник соизволит ответить, теперь его очередь. А потом коротко изложила всё: от мёртвого города до сегодняшнего приключения. «Нет, мы не могли ошибиться. Да, совершенно точно была “двойка”. Вы мне будете рассказывать, как алады себя ведут, док?!»

— Извините, — Таннер как-то осип, словно от долгого крика. — Конечно. Конечно, у вас практический опыт, вы лучше кого-либо разбираетесь во фрактальных сигнатурах, и… мальчик у вас?

— Да.

Леони не называла имени Дрейка. Обойдётся Таннер без дополнительных зацепок.

— Мы… я в том числе буду его обучать. Вроде должен получиться неплохой раптор, но мне показалось, вы захотите узнать, док.

Таннер поскрёб затылок, взлохматил короткие седоватые волосы.

— Следите за ним. Сообщайте все изменения. Поверьте, это может быть очень важно для всех Объединённых Полисов Ме-Лем. Только пока больше никому не говорите, хорошо?

«Дрейк не проболтается», — Леони с уверенностью кивнула. Она пойдёт к нему и попросит никому не докладывать, даже Арои Ван, придумают что-нибудь — например, будто отправили малолетку на самостоятельное патрулирование, да здесь же, рядом с забором, а он заблудился. Ван посмеётся. Аро, наверное, будет зол, но махнет рукой: до получения звания сипая «мелюзге» прощается многое.

«Это всё ещё честно».

— Ладно, док. Не забудьте о договоре.

— Конечно, най-рисалдар Триш. Пришлю вам несколько занятных образцов модификантов. Вдобавок к изменению на вашем личном счёте.

Последнего Леони не слышала: отключила шлем. Офицерская казарма, всего на десять-пятнадцать человек, пустовала, не считая соседки. Миджай сладко дремала: пальцы между ног, одеяло сбилось, шлем скатился на пол. Эта картина казалась почти трогательной, хоть отдохни рядом, но впереди много дел. Начать стоило с Дрейка.

Леони нашла обоих в столовой. Она была общей и очень большой — в приземистую прямоугольную коробку, построенную по принципу «Зато все на месте», вошло бы человек пятьсот, хотя такого количества на их базе отродясь не было, даже когда объявляли какие-нибудь совместные рейды или общие учения. Архитектура и внутренняя конструкция всегда заставляла «городских» — в смысле, настоящих городских, — кривиться. Просто огромный прямоугольный ящик, серый снаружи и зеленоватый внутри. Иногда включали какие-нибудь нехитрые голограммы — леса с битыми пикселями, стопорящиеся на каждой волне прибоя моря, нейтральные градиентные фоны.

Никто не обращал на стены внимания. Все шли к автоматическому раздатчику, получали свою порцию и садились за один из столов на жёсткий пластиковый стул. Леони нарушила привычный ритуал, перехватила у дроида только стаканчик кофе, почти похожего на тот, что выращивали в Итуме, и устремилась к Дрейку и Нейту, благо здоровяка-альбиноса и рыжеволосого парня видно было издалека.

До того, как она приблизилась, Нейт за обе щеки уничтожал стейк из свинины с генами омаров — эту культуру клеток, насколько Леони слышала от своих в Итуме, забраковали в полисах, вот и решили сплавить рапторам. Мол, голодные охотники всё сожрут. Нейт не жаловался. Гарнир из кукурузы с картофелем, зеленью и клюквенным соусом исчезал так же быстро. Иногда тот останавливался, чтобы сделать большой глоток апельсинового сока из стакана. Дрейк взирал на эту картину с отстранённым видом, прихлёбывал кофе или чай, рядом стояла пустая тарелка.

— Что, нравится городская еда? — Леони села напротив Нейта и рядом с напарником. Рыжеволосый как раз раздирал грязными ногтями запечённую и политую маслом картофелину. Поперхнулся.

— У вас там, в деревнях, сплошной батат, козоверы да куры. Пробовала я это дерьмо, ну так да, оно и есть. А знаешь, откуда картофель? Мясо?

Нейт продолжал жевать, не глядя на неё.

— Из Итума. Аграрный полис. Я оттуда — вот эту картошку, чтобы она выросла, надо мелкой посадить в землю. Поливать и обрабатывать от бактерий. Добавлять подкормку. В Пологих Землях она не растёт, алады выгрызли целый мир, переварили и высрали ряску, козоверов, мурапчёл, летучих зайцев с поед-травой и всю остальную хрень.

— Леони.

Дрейк положил руку на её ладонь. На живую, конечно: надо было сесть с другой стороны.

— Чего? Я вру? Эти деревенские тоже прекрасно понимают: от мира одни кости остались. Но и их алады скоро догрызут. Говорят, тварей становится всё больше, а где они плодятся, там скоро ничего не будет, кроме «поцелуев» и травы.

— Леони, — Дрейк сжал её пальцы. Её тёмная ладонь тонула в его огромной белёсой пятерне. — Прекрати.

Нейт проглотил свою картофелину.

— Да знаю я, — он отвёл взгляд.

— Мы уже поговорили, — добавил Дрейк, каждое слово весило с раптора-механизм. — Нейт согласился остаться.

Тот шмыгнул носом и вытер его рукавом.

— А-а, я сейчас расплачусь от счастья, — Леони снова поймала взгляд парня. Глаза у него были зеленовато-голубые, прозрачные, как какие-то стекляшки. — Нас осчастливили. Дрейк, ну это точно ты герой. Уговорил великого покорителя Пологих Земель остаться! Интересно, на сколько его хватит? До завтра? Ещё пару недель продержится, отожрётся как следует, стырит пару дронов — их же можно разобрать, ввинтить в какие-то тракторы. Мы же тут хернёй страдаем, а не защищаем весь грёбаный мир от аладов. Мы заражённые и отравленные. Так вы нас называете?

— Замолчи ты!

Нейт толкнул тарелку. Недоеденный кусок стейка вывалился — ярко-розовый с белёсыми прожилками. Клюквенный сок расплылся на салфетке дорожкой. Восклицательным знаком.

— Я… не буду больше уходить. Слушай, Леони, — он впервые назвал её по имени. — Меня выбрали авгуром. У Синих Варанов померла старуха Укки, ну как померла…

— Принесла себя в жертву, — сказала Леони, заставляя сопляка смотреть себе в глаза. — Перерезала горло и пролила кровь во славу Инанны, а её тело сожрали алады. Ещё одна воронка.

— Откуда ты…

— Я много чего знаю, мальчик. И Дрейк тоже.

Тот как будто искал повода вклиниться в разговор, но не успевал за Леони и Нейтом. Подхватил возможность и пробурчал:

— Слушайте, может, хватит? Мы всё обсудили с Нейтом.

— Нихрена мы не обсудили, — теперь уже завёлся тот. — Ты мне просто сказал, чтобы я оставался, потому что не выберусь отсюда сам. И пообещал помочь, если… ой.

Кто-то ещё подчищал свои тарелки. Столовая никогда не пустовала. Отдалённые звуки чужих разговоров, скрежета вилок и ложек о пластик да мерное жужжание дронов нарушали тишину. Дрейк закрыл лицо рукой.

— Извини, — сказал Нейт.

— Значит, всё-таки хотел сбежать. А ты, Норт, собирался ему помочь? Ну давайте, лезьте в раптор и марш. Нахрен. Пускай будет ещё один авгур. Пускай алады отвоюют кусок Земель. Где у нас будет новый Лакос?

«Пропавший полис» не упоминали просто так. Леони сама не ожидала, что траурное название сорвётся с её губ. Лакос, потерянный город — по нему вечно скорбят те, кто остались.

Онане исключение.

Дрейк покраснел так ярко, словно его залили пигментом на основе беталаинов свёклы. Странное сравнение пришло Леони в голову, потому что именно свёклу она помогала модифицировать на ферме Итума до того, как забрали в рапторы. Может, ей тоже это нравилось больше — и работать «умником», как Таннер, тоже. Только кто спросил? Ладно, враньё. Леони ненавидела свёклу, горох и яблоки. Она прыгала кузнечиком-аладом, когда узнала, что её тесты подтвердили пригодность к «охоте».

— Я хотел стать авгуром, — сказал Нейт. Он отвернулся. — Это правильно.

— Мы не трогаем людей из деревень. Это вы считаете нас «заражёнными», но не брезгуете пользоваться всякими штуками, которые вываливаются из телепортов, а ещё и ваши, и рейдеры с нами торгуют, — Леони отвоевала ещё немного пространства белого стола, последней границей остался стейк и клюквенное пятно. Она почти вжалась лицом в Нейта. — Но тебя спасли. Дрейк спас. Пообещал представить как рекрута. Знаешь, ты можешь, конечно, уйти, и я верю, что наш добросердечный най-рисалдар Норт согласился даже наплевать на все инструкции и помочь тебе добраться до дома. Только что ты будешь делать, если алады всё-таки придут и в вашу деревню, как там она — Варанова Падь?

— Змейкин Лог, — поправил Нейт и снова шмыгнул носом.

— …придут и выгрызут до последней курицы. Последнего куска плоти, железа, до ульев мурапчёл. Всё станет одной здоровенной воронкой, а потом поверх зацветёт аладова трава. Вот чему мы не даём случиться. У тебя есть способности, отличные способности, лучше, чем у многих, и ты мог бы потом защищать свою деревню. Уже как раптор. Ну, или ты можешь вернуться сейчас, стать авгуром, молиться тварям и «благословлять» мародёров, которые собирают с твоих сородичей «дань», изредка гоняют всяких там бизонов и койотов, а по большей части — дерутся друг с другом. Полисы никогда вас не трогали, но сейчас просят помощи лично у тебя. Норт!

— Так точно.

Дрейк откашлялся.

— В смысле… Да. Леони права. Я сказал, у тебя сильные способности. Ты спрашивал, что там случилось — точно не знаю, но тебе удалось каким-то образом справиться с аладом. Я тоже надеюсь, что ты останешься.

Он добавил очень тихо:

— Пожалуйста, Нейт. Останься.

Тот пригладил грязными руками волосы. На прядях остался жир от мяса и белый с вкраплениями зелени соус.

— Да ну вас… прекратите. Что за… Херня. Здесь куча рекрутов.

— Верно. И важен каждый, — Дрейк уже перехватил инициативу. Леони его за это ценила, до него долго доходило, но потом он подстраивался неплохо. Напарник. — Леони спасла деревню, пожертвовав своей рукой, она тебе рассказывала? Полисы закрыты куполами, но говорят, это просто последнее средство, больше чтобы утешить людей. Слабых людей. Не таких, как мы — не рапторов; тех, кого алады чуют и хотят сожрать. Голодные демоны всегда голодны. Их нужно остановить.

Нейт вскочил и кинулся бежать. Он пересёк столовую, мелькая длинными ногами быстрее, чем немногочисленные обедающие поглядели вслед. Дроид странно пискнул вслед.

— Это было жестоко, — сказал Дрейк.

— Теперь он останется, — хмыкнула Леони. — И это действительно важно. Помалкивай о том, что он «съел» алада. Не болтай никому, даже доктору Ван. Понял?

Дрейк нахмурил свои бровные дуги — голые, без единого волоска и ещё больше порозовевшие от волнения.

— Почему…

— Так нужно, поверь мне.

Леони положила ему руку на плечо. Живую, конечно. Всё-таки она села с правильной стороны.

Глава 7

Патрик выжидал после работы пару часов в баре «Игла», прежде чем пойти домой. Ему всё казалось: следят. Может, не лично Таннер, не стал бы практически единовластный повелитель лаборатории на Лазуритовом уровне — ладно, половины, но это тоже больше, чем добивался кто-либо ещё, — шпионить за помощником. Патрик считал, что Таннер ему доверяет. А вот кто-то из менее удачливых учёных и лаборантов, вынужденных довольствоваться Яшмовым, Гранатовым или вовсе Родонитовым уровнем — другое дело.

Люди везде одинаковы. Патрик прожил в Интакте всю жизнь, почти двадцать лет проработал в Комплексе — сначала в лаборатории техники, первая специальность — конструировал дроны, придумывал им новые функции и прошивки, превращал удобные дома, глайдеры, только что не «умные» ботинки в ещё более удобные и полезные. Потом его назначили помогать Таннеру — наверняка тот сам выбрал среди нескольких подходящих досье. Патрик согласился.

Он один из немногих сам воспитывал свою дочь, Хезер, не полагаясь на интернаты и не отдавая всё в руки искусственного интеллекта, распределителей сперматозоидов, яйцеклеток, а потом и результата пробирочного зачатия. Матери Хезер он никогда не видел, но дочь была похожа на него, ей исполнилось девять, она быстро росла, хорошо училась. Дома, потому что Патрик не отдавал её в общую школу.

Хезер была не совсем обычной.

Таких людей отправляли в рапторы — самая почётная миссия, какая только может быть у человека. Пилоты механизмов, способные уничтожать жутких тварей из иномирья. Каждыйвторой ребёнок мечтал, чтобы тесты показали его пригодность.

Патрик знал, что рапторы не так уж везучи. В конце концов, ему доводилось — всего раза три или четыре, но вполне хватило, — заглядывать на территорию Раца. И аладов, запертых в сгустки клонированных клеток, зародышей с недосформированной нервной системой, он наблюдал не раз.

Пусть пилоты спасают мир, но его дочь останется с ним. К сожалению, становиться раптором или нет — не выбор, поэтому Патрик скрывался, врал, умалчивал и проверял «хвосты». В баре он пил якобы пиво или виски с содовой, но на самом деле большую часть выливал мимо, чтобы сохранить трезвую голову. Потом уходил и ещё какое-то время бродил по улицам, иногда заходил на Яшмовый уровень, иногда спускался до Родонитового, а потом вновь поднимался до высоты Лазурита — отсюда, залитая светом и бесконечными сполохами огней, особенно красивой была башня Анзе, что возвышалась над Интактом, подобно какой-то свае, опоре, некому столбу, на котором держался весь «летучий благословенный полис». Лёгкие лифты двигались по уровням вверх и вниз, улицы и дома невольно копировали башню Анзе — Интакт словно не терпел монолитности или приземлённости. Город между небом и землёй будто пытался подняться ещё выше, в стратосферу, а может, стать космическим кораблём. Когда-то давно, до катастрофы, до появления аладов, люди почти покорили космос. Будто оплакивая неудачу человечества, архитекторы всё тянули и тянули дома на несколько уровней, делая их похожими на шпили или на электропроводку в дроиде — множество тонких витых ванадиево-титановых нитей. Огни делили город на уровни: синий лазурит, мягко-коричневая яшма. Чёрно-розовый Родонитовый уровень был домом Патрика и Хезер. Убедившись, что никто не следит, Патрик решался скрыться в одном из тонких небоскрёбов и подняться в свою квартиру.

Он не оставлял Хезер одну по-настоящему. Не зря всё-таки начинал электронщиком — переделал дроиды, настроил защитные экраны снаружи и внутри. Окна были непроницаемы, если заглядывать с улицы, но показывали поддельные картинки. Стены обиты жаропрочным материалом на основе псевдоорганического пластика. Патрик пытался воспитывать дочь, учил её держать «свет» внутри, но он всё равно прорывался — словно из бесформенных зародышей Таннера. Это сходство пугало до тошноты.

Моя дочь — не уродливый сгусток патологически разросшегося мяса без ЦНС, думал Патрик. Хезер была обычной девятилетней девочкой. Любила гулять и ныла, что ей редко разрешают кататься на пневмокачелях или ловить голографических белок в парке на персональный браслет. Браслет ей Патрик тоже перепрошил так, чтобы Хезер вроде и числилась в системе Интакта, а вроде и оставалась невидимкой. Оставаясь без присмотра, она норовила переключить обучающий канал на мультики, и это получалось у неё всё чаще — хакер будущий растёт, ухмылялся Патрик. От неизбежной домашней работы и экзаменов по вечерам это её не спасало, впрочем, Хезер неплохо справлялась, а в награду получала шоколадный шарик или ванильное мороженое на ужин. Наверняка она бы с удовольствием играла с другими детьми, да и частенько стала спрашивать: «Почему я не в школе», «Почему ты не отдашь меня в интернат», но этого Патрик пока не мог ей объяснить.

Всё дело в свете, говорил он. Мы будем больше гулять, и я отпущу тебя поиграть с другими, когда ты научишься его прятать.

Никакого света, понятно?

Хезер кивала. Несколько недель или месяцев ничего не происходило.

А потом случалось что-нибудь. В этот день, знал Патрик, точно что-то будет. Разговор с Таннером по поводу его агента из рапторов, неприятный взгляд Раца — всё это кололось, словно под униформу насыпался колючий песок или он рухнул голым телом в стекловату. Зря он подозревал Таннера, Рац опаснее. Он имеет дело с людьми, если угодно.

«Он не тронет Хезер».

Патрик поймал себя на том, что сжимает кулаки до спазма в мышцах. Смуглые руки, белые костяшки. Он заставил себя принять расслабленную позу, не стоит пугать дочь; даже набрал перед последним этажом и своей лестничной площадкой вызов автоматической доставки — да, эклеры со сливовым кремом. Даже если Хезер сегодня не выучила законы Менделя и не решила задачки по алгебре, всё равно она заслужила десерт.

Гладкая металлическая дверь с традиционным для их уровня чёрно-розовым рисунком поддалась слишком легко. Патрик застыл с полуоткрытым ртом, слюна пересохла. Сердце забилось в горле.

— Хезер?

Он заставил себя вдохнуть и понял, что несёт гарью. Сильно несёт гарью. На гладком пластике пола, изображавшем морское дно с ракушками, — ещё одна простенькая и фальшивая даже на вид голограмма — лежали останки двух дроидов. Паучьи лапки подёргивались отдельно от круглых тел. Окуляры уставились на Патрика с тупым машинным изумлением.

— Хезер!

— Привет, пап, — та осторожно высунулась из своей комнаты. Автоматический свет среагировал на голос и показал дорожки слёз, уже подсохшие. Хезер держала большой жёлтый леденец на палочке, но не торопилась сунуть его в рот. — Прости. Я опять тут натворила.

— Чёрт.

Патрик привалился к стене. На ней висело зеркало с функцией биометрии. Механический голос выдал «ошибка обработки данных».

— Ты… ты… Всё хорошо? — Патрик обнял дочь, прижимая к себе. На домашних штанах и футболке мелькали пятна копоти. Та отстранилась.

— Норм. В смысле, я точно не ранена и ничего такого. Только это.

Она со вздохом обвела взглядом коридор, ведущий в её комнату — чёрные следы копоти лежали на потолке, закоптили стены, покрыли фальшивый «морской» пол жирным слоем гари. Стянутые в «хвост» кудрявые тёмные волосы плохо удерживались ярко-оранжевой резинкой. Прядь выбилась и легла на лицо. Хезер убрала её за ухо.

— Знаю. Свет. Ты его не сдержала. Ничего страшного, Хезер. Я поставлю новую защиту, — сейчас Патрик даже не думал, что случилось со старой, почему она, мать её, не сработала; или сработала, но не остановила чудовищный выплеск энергии.

— Пап, мне помогли с этой штукой справиться. Ну, со «светом».

— Помогли?

Теперь он снова уставился на леденец. Он не оставлял Хезер таких конфет. Сердце снова пропустило удар, и Патрик так и не начал дышать, когда из детской показалась невысокая субтильная фигурка; этого человека можно было издалека принять за подростка, да и вблизи он смотрелся от силы лет на двадцать.

— Добрый вечер, доктор Вереш. Задерживаетесь? Таннер вас совсем замучил, да? Ничего, мы тут с Хезер отлично поиграли, — со своей обычной обаятельной улыбкой сказал доктор Сорен Рац.

Патрик застыл с открытым ртом.

«Как он попал сюда?»

Патрик запрограммировал дверь, чтобы она реагировала только на его отпечаток пальца и снимок сетчатки — и никак иначе. С другой стороны, если Хезер устроила пожар, то сигнал отправился прямиком по единой сети, опутывающей Интакт. Искусственный интеллект — Башня Анзе, бесплотный разум «Энси» в ней следит за человеческими судьбами и ошибками; скромному технарю не сравниться с чудом инженерной и программистской мысли. «Это для вашей безопасности».

Конечно. Никто не вмешивается в частную жизнь горожан. Пожар — другое дело, это опасно, и всё же…

— Что вы здесь делаете? — Патрик прижал Хезер к себе и расправил плечи. Шаг навстречу Рацу дался, как прыжок через пропасть. Обувь оставляла отпечатки на чёрном слое грязи. Обломки какого-то дроида издали пищащий звук. — Это мой дом. Моя дочь. Я вызову охранные системы.

Рац покачал головой:

— Я думал, вы мне скажете спасибо, Вереш. Ваша дочь подвергла опасности себя в первую очередь. Очень неосмотрительно с вашей стороны оставлять её одну.

«Я не оставлял».

Экран следил за ней и отправлял информацию лично Патрику. Дроиды делали то же самое. Он должен был узнать первым.

Если кто-то не перехватил сигнал.

— Пап, ну прости. Я правда… натворила. Сорен мне помог.

Рац кивнул.

— Видите. Всё хорошо.

Хезер высвободилась. Она считала себя слишком взрослой, чтобы обниматься на людях.

— Убирайтесь, — сказал Патрик.

— Безусловно. Хотя я собирался дать вашей дочери время собрать вещи. Любимые игрушки, одежду. Вряд ли ей выдадут что-то приличное в Ирае, не говоря уж о базах рапторов. Там всегда одно и то же: серые коробки, одинаковые комбинезоны.

— Пап?

Хезер выронила леденец. Тот покатился по пластиковому полу с мерным перестуком.

— Убирайтесь, — повторил Патрик. Часть его кричала: ты знал, что этим закончится. Она раптор, она должна была оказаться среди других «охотников» ещё несколько лет назад, они обучают детей с пяти или семи, а у неё уже тогда появились способности. Нет, раньше. Патрик купил ей плюшевого медведя, который превратился даже не в пепел или обломки, а в облако газа, — Хезер тогда и трёх не исполнилось.

— Прекратите, Вереш. Вы собираетесь нарушить закон? Ваша дочь — раптор, она должна проходить соответствующее обучение, а потом стать одной из наших защитниц, тех, кто прыгает в этих забавных машинах по пустынным Пологим Землям.

Пока Рац болтал, Патрик сделал шаг — то ли к Хезер, то ли к обломку дроида. Это был телескопический щуп, который выдвигался по мере необходимости, вытягивался на длину до трёх с половиной метров. «Гибель» застала его врасплох, он валялся скрюченной балкой примерно тридцати сантиметров длиной.

— Вы и так нарушали закон несколько лет, насколько я понимаю. Вы думали, что Энси не узнает? Он знает всё. Может, он хотел дать вам возможность подольше побыть с ребёнком, которого вы решили воспитывать самостоятельно, но сейчас Хезер стала слишком опасной.

— Эй! — возмутилась та. — Я всё ещё здесь.

— Извини, — Рац снова широко улыбнулся. — Конечно, ты здесь. И тебе понравится новая жизнь. У тебя там будут друзья, ты увидишь все полисы, а не один Интакт.

— И летучих зайцев, — уточнила Хезер.

— Конечно. Их в Пологих Землях завались. Главное, чтобы на голову не накакали.

Детское «плохое слово» заставило Хезер фыркнуть от смеха. Патрик смотрел на неё, снова поправляющую выбившуюся прядь волос, ярко-оранжевая резинка не помогала, а на пёстрой футболке помимо гари была ещё и пара дыр. Патрик не сумел её научить владеть «светом». Рапторы — это ведь не так уж плохо? Он знал пару ребят, которых забрали, когда он сам ещё был школьником.

Сбитое освещение подсвечивало леденец красноватым, а останки дроида — лиловым.

— Хорошо, — кивнул Патрик. — Подождите здесь. Пойдёмте на кухню, я налью вам кофе или чай, пока мы будем собираться.

Рац склонил голову набок.

— Надо же, я думал, вы будете сопротивляться до последнего.

— Нет. Вы правы. Это давно надо было сделать.

Алгоритмы судорожно мешались друг с другом. Кухня. Свет. Дроид. Рац сделал шаг в нужном направлении, и Патрик совершенно искренне намеревался проводить его, активировать кофеварку, а потом попросить посидеть, пока они с Хезер сложат в её большой ярко-розовый рюкзак всё необходимое — от тёплого белья и носков до планшета, по которому она всегда сможет вызвать отца. Розовый рюкзак Хезер упросила купить, однажды увидев в рекламе. Как у настоящей школьницы.

Патрик шмыгнул носом, в горле застрял ком, и голову вело. Блики плясали на леденце и «ноге» дроида.

Он сам не понял, как схватил эту деталь, почему бросился на Раца. Тот закричал. Хезер — громче, её вопль перешёл в визг. Только не свет снова, подумал Патрик. Только не свет.

Света не было, но Рац упал на пол. Его обычно аккуратно уложенные волосы растрепались в точности, как у дочери Патрика — испачканный гарью, он стал похож на неё.

— Папа. Что ты сделал. Папа.

— Быстро, — Патрик отшвырнул своё «оружие», схватил дочь за руку. — Уходим.

Хезер визжала, он зажал ей рот. Маленькие зубы впились в ладонь.

— Тише. Тише, с ним всё в порядке. Давай. Быстро. Уходим.

Патрик никогда не боялся «света». В конце концов, Хезер была его дочерью, доверяла — и подчинилась сейчас.

Шприц с нано-иглой, с удобным поршнем — можно активировать минимальным мускульным усилием — лежал рядом, на низкой тумбочке в стиле «американской готики». Или это контемпорари? Шприц с автоматической разметкой топографии и анатомического строения.

До него ещё нужно дотянуться.

Готика или контемпорари? Фьюжен, может быть.

Он никогда не разбирался в этом, он оставался обычным парнем из Кливленда, Огайо, который в школе был неплохим квотербеком, а потом отучился в Университете Джона Хопкинса на факультете биотехнологий, защитил PhD, но индекс Хирша так и оставался где-то на дне одноимённой с названием родного штата реки. Он пожертвовал своей личной научной карьерой ради открытия сестры.

Та не просила его об этом. Та всегда говорила: не надо, я смогу всё сама, — он же слышал: «Других нет. Никого, кроме тебя, нет. Кто, если не ты?»

Потом его имя стало известным во всём мире, прежде чем кануть в дымку небытия, но большую часть жизни его знали как «А, это брат доктора Мальмор».

Дана Мальмор, его сестра-близнец, всегда была лучшей из них двоих, но он не завидовал. Они смотрели в одну сторону и создали то, что создали — несмотря ни на что, жалеть не получалось.

Шприц спорил теперь: ты не поднимешься с кровати, если не воткнёшь нано-иглу в сгиб руки. В дозаторе обезболивающее, очередная современная разработка. Первые годы он пользовался старым добрым морфием, по которому до сих пор немного скучал — отрава из маковой соломки давала нежное сонное забытьё, как прикосновения китайского шёлка к оголённой коже.

Потом про морфий забыли, новые анальгетики не предлагали грёзы побочных эффектов. Привыкание? Может быть. Это самое меньшее, чем он мог расплатиться.

Иногда ему хотелось уснуть, спать сто лет или тысячу, ничего не чувствовать — ни боли, ни необходимости контролировать каждое мгновение бытия. Полисы существовали автономно, сами по себе, в каждом — искусственный интеллект, способный просчитать вероятности и выдать матрицу наилучших решений по любому вопросу. Итуму — по посадкам саженцев и оптимальной дозе стимуляторов. Табуле — по опасным точкам: не трогайте эту пещеру, иначе обрушите на себя тонны породы, а то и вызовете выплеск магмы. Аквэю — карта движения штормов и тайфунов, а ещё в этом году должны отлично уродиться на фермах устрицы. И так далее. Даже городу-границе Ираю, похожему на недостроенный забор, — график активности фрактальных сигнатур в Тальтале.

Искусственный интеллект превзошёл человеческий: ни сомнений, ни рефлексий, ни сожалений. Та часть, что отвечала за сознание и личность, требовала неоправданно огромное количество ресурсов. От глюкозы до собственных гормонов — не хватит серотонина, и ты провалишься в депрессию, недоберёшь тирозина — руки затрясутся от болезни Альцгеймера, будешь пускать слюну и забывать собственное имя.

И всё же он привык считать себя лучше даже искусственных моделей, поскольку они предлагали лишь факты и рекомендации, но не брали на себя ответственность за решения.

Он был Хозяином — Энси, Энди Мальмором, братом своей сестры, владельцем некогда существовавшей компании «Ме-Лем», от которой остался логотип в виде разделенной натрое фрактальной молнии и стилизованного вензеля. Новый мир тоже унаследовал это имя. Он до сих пор правил этим миром.

Сейчас его тошнило от боли, а сил дотянуться до шприца не хватало. Кожа на левой ладони уже лопнула, к пяти пальцам прибавились отростки новых, а может, зародыши рук. На бархатную обивку стекала сукровица. Тёмно-коричневый цвет спрячет пятна, дроиды подчистят — никакого запаха не останется.

Худшее в невыносимой боли — беспомощность. Шприц близко и далеко. Потребуется вызвать мини-взрыв в иннервированных тканях, чтобы дотянуться, обхватить его, прижать к сгибу. Ладонь к этому моменту превратится в большой распухший шар с беспорядочным нагромождением пальцев, кусков ногтей, кровавых ошмётков.

Анальгетик не останавливает этот процесс, только убивает ещё сотню миллионов нервных клеток. Можно выдохнуть.

Энди всё равно необходимо лекарство — настоящее, единственное действующее. Ещё он собирался кое-что рассказать; его миссия — знать всё обо всех, это довольно утомительно, человеческие тайны, как правило, не стоят и секунды осмысления. Порой, когда он всё же засыпал на два-три часа, снилось его большое просторное кресло в лаборатории, несколько мониторов, белые мыши в аквариуме, коробка пончиков и свежий кофе из кофемашины на столе. Порой в лабораторию кто-нибудь заглядывал — эй, Мальмор, ты опять здесь торчишь? На ночную смену останешься? Ты бы отдыхал иногда, ну знаешь, — но потом люди уходили, а Энди дожидался сестру.

От его виска тянулся шнур с липучкой. Даже страдая от почти обыденной боли, он старался отслеживать все изменения в полисах, особенно когда сам же ставил задачи своим подчинённым. Энди заставил себя переключиться, снова просматривая запись с видеокамер — вот Сорен выполняет персональное поручение и идёт «обследовать» человека, на которого указал «Хозяин», а вот всё раскручивается быстрее, чем фрактальная мутация пожирает его тело.

«Чёрт».

Анальгетик всё же подействовал, не зря Энди к нему тянулся. Дроиды помогут встать. Для него делают специальных, способных выдержать массу до 200 кг — с запасом или учётом инерции, если он рухнет без предупреждения прямо на зависший благодаря антигравам костыль.

За окном уже стемнело, понял Энди, разглядывая мглу и звёзды, почти не различимые из-за окон, огней Интакта и купола. Два дроида подхватили его под руки своими щупами. Пора в секретный лифт и на вершину Башни Анзе.

Интакт весь в лифтах — это полис, который занимает небольшую площадь, но весь устремлён ввысь, вверх, словно недостаточно антигравитационной платформы, способной выдержать массу Луны. Это место породило собственный стиль и архитектуру, которую Энди почему-то сравнивал с пирамидой. А может быть, с сэндвичем, который пронизывала шпажка — хлеб, вяленая индейка, яйцо, соус, снова слой хлеба и так далее. Шпажка была длинной, пока ни один слой, включая Лазуритовый уровень, не добрался до верха.

Архитекторы подчинялись Энси — искусственному интеллекту, но лично его не знали. Таннер и Рац привыкли к нему, словно к обычному «боссу». Рац — особенно. Мальчишка позволял себе вольности, называл его на «ты» и отпускал неуместные остроты. Что ж, именно поэтому ему досталась та миссия, с которой он не справился.

«Чёрт бы его побрал».

Башня Анзе была похожа на роскошный дом очень богатых людей того времени, в котором жил обычный человек Энди Мальмор, либо на диковинный музей настоящего. Но верхний уровень пустовал. Только хромированные стены. Последняя дверь среагировала на голосовую команду-просьбу переключением красного диода в зелёный:

— Дана? Это я. Открой.

Когда-то давно он пытался сделать её уединение комфортным. Она не нуждалась в еде или воде, кровати, одежде. Энди приносил и сам монтировал телевизоры, приставки для видеоигр, автоматы-слотмашины и пинбол с марсианами, Мариинской впадиной и «Алисой в Стране Чудес». Она сжигала всё без остатка, он не задавал вопроса «Почему». Потом однажды сказала: не нужно. Мне ничего не нужно.

И добавила, погладив сначала по щеке, потом спустившись пальцами из зелёных сполохов по шее, груди и животу: только ты приходи, ладно?

Дана открывала не всегда. Порой Энди дожидался аудиенции часами, даже научился наслаждаться бездельем и ожиданием — ни единой нити, чтобы подключить к виску и вновь анализировать поступающие сводки данных. Он брал с собой планшет с парой старых фильмов, коробку эклеров с шоколадным и лимонным кремом, большой стакан айс-чоко. Дана всегда открывала в самый непредсказуемый момент — например, когда его рот был набит пирожными, и смеялась: я так рада, что ты прежний, ты совсем не изменился.

Сам Энди поспорил бы, но не с сестрой.

Сегодня она ждала его и не стала медлить. А ещё она всегда отлично ощущала его боль.

— Энди.

Сгусток зелёного света в виде фигуры человека отделился от общего фонового зарева — зеленовато-белого и спокойного, как освещение в реанимации. Сгусток жёг глаза. Когда-то она действительно выжгла ему глазные яблоки до жёлтого пятна и глубины зрительного нерва, а потом плакала сполохами, когда росли новые, аккуратно удаляла лишние фракталы.

В последнее время Дана научилась контролировать себя настолько, что, приближаясь к нему, «скрывала свой свет» — облекала себя в оболочки прежнего облика. Когда-то ей требовалась косметика. Сейчас — нет.

— Твоя рука, Энди. Покажи мне свою руку.

Гроздь пальцев, ногтей и чёрт знает чего ещё он прятал за спиной. Она всё равно увидела. Пришлось со вздохом предъявить, и в этот момент Дана напоминала их мать, которая осматривала после прогулки разбитые коленкии ссадины близнецов. Правда, им тогда было лет по семь или восемь.

— Больно?

— Не очень. Дана, есть новости…

Он не договорил — закричал. Зелёное зарево окутало руку, перекинулось на остальное тело. Энди сполз по жаропрочной стене, обитой соединением на основе стойких к радиации лантаноидов и свинца. Он знал всякую боль — от хронической и фоновой, на которую не обращал внимания, до той, что наступает, когда твои нервы выхлёстываются из мяса, словно витки червей-паразитов.

Дана была худшей. Зато потом месяц или два он чувствовал себя отлично: фрактальная мутация отступала.

— Так лучше.

Она села рядом и погладила его по волосам и щеке. Рука была живая, тёплая, но не обжигающая. Энди представил даже текстуру кожи.

— Дана, я отправил своего человека за той девочкой, на которую ты указала. Он обещал всё сделать, но не слишком-то преуспел. Отец ребёнка оказался настоящим бойцом, мать его.

— Убил?

— Нет, лишь вырубил, насколько я понял по биометрии. Мальчишка выживет и приползёт ко мне, как побитая собака. Проблема в том, что отец девочки — хакер, взломал охранные и наблюдающие системы Интакта, я чисто случайно обнаружил и его, и ребёнка. А теперь, полагаю, они будут скрываться там, где их не так легко обнаружить даже мне.

«Даже мне».

Он был лучше искусственного интеллекта, он подключал человеческое понимание. Большинство ИИ всё ещё оставались «китайской комнатой».

— Ничего, ты найдёшь, — Дана продолжила гладить его по щеке, потёрлась лбом о подбородок, а потом забралась к нему на руки, словно ластящаяся кошка. Весь её нестерпимый свет будто бы померк, но не исчез полностью, всё ещё скрывался под фальшивой кожей, ненастоящей плотью. Энди хватало и этого.

Он запрокинул голову.

— Я найду девочку. И парня, который сбежал от Раца. Чёрт. Этот Рац такой умный и талантливый, слишком он близко каждый раз подбирается к тому, что нужно, а потом…

— Ничего, Энди.

Она поцеловала его в щёку. Глаза щипало от влаги. Дана подхватила губами каплю-слезу.

— Я не тороплю тебя. Мы так долго ждали, сможем и ещё. Тот первый раз, он не совсем потерян.

Энди нахмурился, но Дана не обратила внимания — не сочла нужным:

— Девочка очень важна. Приведи её туда, где мы уже пробовали. Свет всё ещё на дне озера. Нужно туда вернуться, ты ведь скажешь об этом Таннеру? Продолжай, ладно? Я нахожусь не в одном моменте, в моём состоянии неплохо получается просчитывать и прогнозировать, даже лучше, чем у тебя, мистер нейронная сеть, — она щёлкнула бесплотной рукой по носу брата. — Я чувствую тех, кто мне нужен, а ты просто их найдёшь. Только не забывай про себя, не игнорируй трансформацию, хорошо?

Энди сморгнул.

Если закрыть глаза, сквозь веки потечёт оранжевое; кожа защищает от слепоты. Зажмуриться сильнее — до сполохов, круги расползаются фракталами.

Он подумал об озере — и о свете, вероятно, всё ещё заточенном на дне. Таннер не задаёт лишних вопросов. Он подойдёт.

— Конечно.

— Врёшь ведь, братец. Всегда всё сделаешь по-своему. Ладно, как будто у меня есть выбор.

Он вздрогнул. В этих словах звучало: я заперта здесь, у меня ничего нет, даже собственного тела — ничего, кроме света. Я просто энергия. Фотон без массы покоя. Ничто.

Вот поэтому он избегал до последнего подниматься к ней; порой — пока сам не превращался в месиво, покрытое деформированными фракталами конечностей, вывалившихся из-под кожи костей и внутренностей. Возможно, это была епитимья, подражание флагеллантам или просто груз вины, от которого невозможно избавиться ни на мгновение.

— Доверься мне.

Дана засмеялась, прижимаясь теснее.

— Как будто когда-то было иначе.

Он согласился: нет. Никогда.

Глава 8

«Лезвие» ножа-прерывателя только слегка светилось, невидимое, если не приглядываться. Нейт так до конца и не понял, как эта штука работает. Дрейк ему долго и нудно объяснял что-то о высокоэнергетичных протонах, реакции скалывания и перераспределении энергии. Несколько недель назад он заставил прочитать учебник от корки до корки, изучить трёхмерные чертежи и формулы, от которых у Нейта немедленно начинала трещать голова.

— Долбануться можно, — скулил Нейт. — Я эту херню никогда не запомню.

Дрейк закатил глаза и пояснил:

— Алады — это чистая энергия. Но если её одновременно «сбить» и вызвать перегрузку, то…

— А, — Нейт улыбнулся. — Как если слишком много тока подать от генератора на лампочку, она и перегорит?

Дрейк кивнул.

Вот так стало понятнее. Алады — просто лампочки, очень яркие сумасшедшие лампочки, а ножи-прерыватели заставляют их лопаться изнутри, брызжа осколками пластика, из которого делают оболочки, и сам тонкий волосок раскаляется добела, чтобы погаснуть. Сто раз Нейт такое видел — подумаешь, великая тайна мироздания. Зачем ему понимать устройство «демонов» и самого прерывателя, он тоже однажды спросил. И нарвался на длиннющую и нудную, как пейзаж Пологих Земель, лекцию. Была у Дрейка эта манера: вещать с непроницаемым видом, его бесцветное лицо как будто окончательно превращалось в маску. Сбежать от него в такой момент было невозможно: хоть он и казался токующим зайцем, а реакции никуда не девались, хватал за шиворот и возвращал на место. Лекции свои он читал в тесноватом помещении имитаций и симуляций, где тренировались и рекруты, и уже прошедшие обучение рапторы. Надеваешь шлем, включаешь программу — и вперёд: хоть со сворой «единичек», аладов первого уровня сражайся, хоть с жутковатой даже в реконструкции «трёшкой». Теоретический экзамен-тест о принципах работы ножей, рапторов и прочего тоже приходилось сдавать. Вместе с историей Объединённых Полисов Ме-Лем. Нейт предпочёл бы десять раз собрать и пересобрать раптора, пускай и виртуального, к настоящим пока не пускали, только бы не путаться в этих всех датах, событиях, людях, которые померли почти два века назад.

Шлем-шлемом, но Дрейк ещё и добавлял сверху.

— Ты не сможешь охотиться, если не будешь понимать, как устроены твои враги и техника, которую ты используешь. Но даже это не главное. Если верить, что алады — демоны, что они чудовища, с которыми не справиться, то так и будет.

Физиономия Дрейка сделалась вдохновенной и торжественной. Нейт пытался не заржать, ёрзал в своём кресле. На коленях лежал шлем. Несколько рядов кресел позволяли не мешать друг другу, одновременно практиковались в виртуале несколько человек, кто-то ругался, кто-то считал «три-пять-девять», перепрыгивая через числа.

— Ты можешь не заучивать все теории преобразования плазмы, чтобы пользоваться прерывателем и уничтожать их. Главное — понимать: они не «демоны», не какие-то неодолимые силы, а всего лишь пространственные парадоксы. Поклоняться аладам — всё равно что камням или воде, ультрафиолетовому излучению или фотосинтезу.

Что такое «фотосинтез», Нейт вроде недавно читал, но забыл, а переспрашивать Дрейка — себе дороже.

— Камни лежат себе тихо и не пытаются запрыгнуть и оставить кусок мяса и дыру, — пробурчал Нейт.

— В состоянии покоя. А если это шахта в скале и землетрясение? Я тебе рассказывал про город, из которого родом?

Слушать про полисы было интереснее разглагольствований, поэтому Нейт заискивающе улыбнулся.

— Полезные ископаемые добывают в Табуле, но они не лежат в одном месте, поэтому мы выбираемся далеко за пределы купола — под землёй. Это опасно, отработанные шахты запечатывают, чтобы там не образовывались алады, самую грязную работу делают дроиды, но всё равно, когда входишь в шахту, думаешь о том, что над тобой тысячи тонн камня, железных и золотых жил, есть и мягкий песчаник, и гранит, которому ничего не сделается за миллион лет, и потом лезешь в шкуродёр, и самое страшное для тебя — это камень. Меня однажды чуть не завалило в рукаве. Я был вдвое младше тебя, между прочим. А ты говоришь, что камни лежат тихо.

— Но вы к ним сами полезли. В смысле…

Нейт осёкся и вскочил.

Дрейк задумался. Он хмурился, и это всегда выглядело странно, как и б<i>о</i>льшая часть его мимики.

— Может, когда-то и к аладам тоже «полезли». В любом случае, уже поздно.

Дрейк не стал продолжать свою лекцию, а она теперь не выходила из головы Нейта. Он тренировался с ножом: теория-теорией, шлемы и виртуальная реальность — это хорошо, но под полигон оборудовали просторную площадку — две трети базы. Он ударил ножом «идиота», так прозвали болванки с минимальным компьютеризированным интеллектом. «Идиоты» годились для рядовых тренировок, поскольку были дёшевы, рекруты переводили их сотнями. Рапторы практиковались на более сложных мишенях, но их ещё нужно было заслужить.

Идиот пискнул и повалился в песок.

«Полезли к аладам».

Нейт помнил, что рассказывали дома. Он иногда скучал по прежней жизни, но в любом случае ушёл бы, а быть раптором лучше, чем авгуром, да? Он вернётся и будет защищать свою деревню. Может, и другие тоже.

«Я видел его, ту большую хрень, а потом она прыгнула».

«Я к ней не лез».

Ещё два удара. Нейт подпрыгнул и сделал пасс сбоку и снизу. Поблизости тренировались ещё несколько новичков, плюс его ровесница сипай Джейн Киз, у которой кожа была такая чёрная, что казалась сгоревшей до угля, но всё равно гладкая и красивая, хотелось потрогать её розовые губы и кудрявые волосы. Дрейк тренировал его каждый день, сначала это было невыносимо, потом Нейт привык, сам стал приходить на полигон. Мышцы ещё иногда болели от перегрузок, зато он научился подпрыгивать и бежать за целью — раз, и всё. «У тебя будет только пара секунд, пока тварь не разрастётся».

«Я не лез к той штуке, а куда она потом делась?»

Из утрамбованного песка откопались ещё три «идиота» на тонких проволочных подпорках. Нейт сшиб два, третий его ударил в живот и противно пропищал: «Проиграл!»

— Отвали, — Нейт нечестно пнул болванку, выключил прерыватель и пошёл искать Дрейка. Или Леони, они оба всегда были готовы ему помочь. Пожалуй, Леони даже лучше — она рассказывала поживее, да и с деревенскими общалась больше, насколько Нейт успел понять. Среди рапторов это не приветствовалось, но и не запрещалось, потому что очень трудно что-то запретить людям, которые постоянно рискуют жизнью, сражаясь с этими «камнями». Камнями, которые только и хотят оставить от тебя дыру и воронку, чёрт бы их побрал.

По пути с полигона до казармы най-рисалдаров в Нейта кинули по комку грязи близнецы Энни и Калеб, и Нейту пришлось ответить тем же, мелкие его бесили. Они дразнились «дылдой», «дикарём», подвывали и улюлюкали, становились на четвереньки, отклячивая зад. Нейт поколотил обоих пару раз, но получил взыскание и был вынужден перебирать с дроидами на складе крупу — «городскую» пшеницу пополам с обычной охрянкой, которая росла не в пример лучше за куполами и где угодно. Дроиды бы справились сами, оттого наказание было ещё унизительнее.

Ком грязи влепился в живот Калеба. Энни ускользнула, а её брат скрючился и начал противно хныкать. Нейт шумно вздохнул. Эти два бледных червяка вечно нарывались на трёпку, а потом изображали из себя невинных мальчика и девочку.

— Ты урод! — вопил сейчас Калеб. — Все знают, что ты урод! Дикарь! Все уже сипаи, один ты рекрут! Как мелкая Яо!

— А ты… а вы… — из-за ближайшего сарая, где хранили амуницию, в основном запчасти для рапторов и батареи-топливо, выглядывала Энни. — Авгур Укки и Мамаша Кейбл говорили, что когда близнецы — это как Инанна и её брат-муж. Проклятые и будут вечно мучиться, не живые, не мёртвые.

Нейт сам не знал, почему вырвалась старая сказка. Может, он слишком долго думал и слишком много хотел задать вопросов, в том числе про того алада, который пропал неизвестно куда. Он прикусил язык.

Близнецы Калеб и Энни высунулись откуда-то оба, мальчишка был грязным, а девчонка раскраснелась и даже стала не такой блёклой рыбиной, как всегда.

— Чё? — переспросила она.

— Ничё, — передразнил Нейт.

Это не то, чем было принято делиться. Не с городскими. Близнецы подошли ближе, глядя одинаковыми светло-серыми глазами, прозрачными, как четыре огромных лужи.

— Ну, это у нас так говорят, — нехотя продолжил Нейт. — Инанна, мать аладов, рождает чудовищных детей, а её близнец «принимает роды». Они хуже всех демонов, но они же и боги. Они хранят мир. Они пьют кровь земли и будут это делать, пока всё не закончится. — он пожал плечами. — Как-то так. Ладно, не забивайте голову, это просто легенда.

«Им же лет по двенадцать», — ему стало стыдно, что он всерьёз задирается с мелкими. Близнецы проводили его открытыми ртами и изумлёнными, вытянутыми рожицами.

Нейт почему-то неуютно передёрнул плечами, чуть щурясь от солнца: близился полдень, и обед скоро.

— Эй. Рыжий. Дрейк ушёл ловить аладов, — вдруг подала голос Энни.

Тот обернулся.

— Да? Спасибо. А Леони не видели?

— Видели, — сказал Калеб. — Она раптора своего подкручивает. Чего-то там новое ставит. Слушай… а мы не превратимся…

— В Инанну и её брата? Нет. Не думаю, — Нейт ухмыльнулся, но на языке всё ещё был какой-то железистый привкус, словно укусил губу, и рот заполнило кровью. — Спасибо.

В ангаре светились стены, потолок, даже пол. Яркость можно было отрегулировать, сделать направленной или приглушить. Свет здесь гас, только когда никого не было, но такое случалось редко, всегда кому-то надо было «подкрутить» раптора. Пилоты привязывались к своей технике, уже понял Нейт, не зря же их — людей и машин — называют одним словом. А похожим на укороченных, но длинноногих варанов механизмам дают имена.

«Кислотная Бабка» Леони стояла седьмой в девятом ряду. От неё действительно глаза жгло, как от кислоты. Нейт спросил однажды хозяйку, зачем это — рука, волосы, раптор. Та сначала буркнула: «Просто», а потом объяснила: «Когда днями и ночами торчишь в пустошах, чокнуться можно от этой зелёной ряски, голубого неба, серо-жёлтого песка». Нейт её не очень понял, ему даже местность вокруг Змейкиного Лога казалась интересной. Вон Речка, заросли аладовой травы, телепорт…

— Привет, — сказал Нейт.

Леони отвлеклась от раптора. На «морде» у того был поднят щиток, оголённые провода переплетались, как спутанные волосы, которые никаким гребнем не раздерёшь.

— Слушай, всё-таки расскажи ещё раз, что случилось, когда…

–..мы тебя нашли.

Леони вернулась к механизму, демонстративно повернулась спиной. Её наполовину выбритая голова и «перья» такой же пёстрой причёски выражали однозначное «Ты уже задолбал». Нейт помялся, потаращился по сторонам — рапторы были всё-таки крутыми штуками, хотелось поскорее опробовать, — и продолжил:

— Ну да.

Леони пожала плечами. Её комбинезон был сейчас расстёгнут до пояса, лямки свешивались. Под ним — футболка с короткими рукавами, и Нейт с любопытством уставился туда, где чуть влажная от пота кожа смыкалась с железом. Никакого шва или втулки, как будто она родилась с искусственной рукой. Он невольно вспомнил тот протез, из-за которого тут очутился.

— Я тебе уже сто раз говорила. Дрейк пошёл тебя искать. Он же пообещал, да и вообще за тебя впрягается почём зря. Ну, нашли.

— Там ведь был алад.

Леони обернулась. Электрическая отвёртка блеснула почти невидимой из-за яркого освещения искрой.

— Ну, был. Только я не знаю, куда он делся. И хватит тупых вопросов, а?

Нейт хмыкнул. Ничего нового, Леони предсказуема. Она напоминала одновременно Курицу Кэти и Милли. Умнее обеих и воин, конечно, но точно так же смотрела на него свысока. В переносном смысле: она была невысокой, жилистой. Назвать её «мелкой» язык не поворачивался, несмотря на физические габариты.

Нейт почесал затылок — волосы всё-таки стоило бы обрезать, мешаются только, — и снова вздохнул.

— Можешь научить ездить на рапторе? Да, я знаю, мне ещё не полагается. Но по одним виртуальным тренировкам я ничего не пойму. Это вы, городские, умные, — он обогнул Кислотную Бабку и заискивающе посмотрел в глаза Леони. — А я-то нет.

— Это запреще… А хотя ладно, — неожиданно согласилась Леони. Нейт аж глазами хлопнул. — Только Кислотную Бабку я тебе не доверю, это мой раптор. Обойдёшься. Тут есть «ничейные», запасные. Вон в том углу. Ничего сложного нет, все кнопки ты видел в шлеме, куда нажимать — тоже Я…

Она задумалась: поместиться вдвоём в рапторе — та ещё задачка. Хотя Дрейк как-то притащил Нейта.

— Я на крышу. Не вздумай меня скинуть. И дальше полигона тоже не направляй, понял?

— Понял, — Нейт улыбнулся. Леони недоверчиво покачала головой.

— Надо же, а я думала, мы тебе всё ещё «заражённые». Может, Дрейк и прав, из тебя когда-то и правда будет толк. Ну, чего рот открыл, зайцы гнездо совьют. Вперёд, вон твоя машина.

В симуляциях это было просто. Нейту казалось: вот он сядет за управляемый движениями глаз и лёгкими нажатиями сенсор и тут же выскочит прямо в жерло битвы с аладами, уложит целую кучу из открытой рапторовой пасти и из хвоста. «Прерыватели» с обеих сторон были установлены такие же, как в ноже, в идеале до прямого боя с тварью не доходило. А как забрался, так и открыл рот.

Внутри раптор был тесным и узким. Бронированное окно затемнённо поблёскивало. Нейт услышал стук подошв снаружи: Леони запрыгнула на кабину сверху.

— Ну, чего ждёшь?

«А… куда нажимать», — чуть не ляпнул Нейт, но ткнул почти наугад и зажмурившись. Механизм тяжело вздохнул, что-то зашевелилось внутри, словно в кишечнике бизона.

— Сейчас, — крикнул Нейт. Успокойся, сказал он себе. Это не экзамен, и ты это тысячу раз делал. Проходил самые сложные уровни симуляций: «скалы», «обрывы», даже «заброшенные города».

Он снова коснулся гладкой и совершенно лишённой каких-либо кнопок или указателей панели. Теперь верно: раптор снова тяжко вздохнул, как будто недовольный пробуждением, но послушно повернулся, поднял «хвост» и потопал из ангара. Дверь открылась автоматически.

— Ладно, пока неплохо, — комментировал голос Леони откуда-то издалека. Сенсорная панель чуть вспыхивала от нажатий. Нейт вывел на «окно» трёхмерную телеметрию. В полевых условиях она уловила бы массивные объекты и другие опасности. Не одни же алады в Пологих Землях водятся, столкнуться со злым бизоном или провалиться в архиулей с несколькими мурапчелиными матками тоже никому не надо.

— Давай к полигону, — командовала Леони. Она отбивала пяткой какой-то ритм. Нейт бы высунулся и сказал: «Эй, прекрати», но открыть окно не получилось с первого и второго раза, и он решил оставить это на потом.

Раптор шёл. Не бежал с неимоверной скоростью механоида, способного пересекать сотни километров за сутки, но шёл. Нейту он напоминал недовольного старого козовера, которого оседлал сопляк и дёргает за уши. Козовер мог брыкануть, противно заблеять и скинуть, ещё и плюнуть сверху. От железки такой подляни Нейт не ждал, хотя…

— Эй, осторожней, — мерзкий скрип металла о металл резанул по ушам.

— Извини, — пробурчал Нейт. «Всадник» у этого раптора всё-таки был. Леони, похоже, едва зацепилась, когда он задумался и проворонил бетонный пандус, ведущий к выступающей над землёй площадке полигона. — Ну, зато мы на месте. Дальше что?

— А теперь — беги.

— Чего?

Нейт всё же открыл окно, поскольку раптор остановился. Казалось, сейчас он наклонит «голову» кабины вместе с сидящим пассажиром и будет пожёвывать искусственно выращенный дёрн.

— «Того», — Леони свесилась и показала язык. — Ты плёлся, как водомерка без лапок. Давай, выжми из этой штуки скорость.

— Но ты же…

— Я не свалюсь, не бойся.

Нейт спрятался за стеклом. Сенсор-экран, активированный движением глаз, выглянул с приглашающим «Задать параметры». Он знал, как это делать. Тысячу раз в долбаных тренажёрах.

Раптор пошёл. Чуть быстрее, ещё больше напоминая очень ленивого козовера, которого ударили хлыстом, но он мало что почувствовал благодаря толстой шкуре. Леони пнула крышу.

«Да ну тебя».

Нейт сжал зубы и приказал: «Максимум».

Отдачей его впечатало в кресло. Он задохнулся и непременно свалился бы, задрав ноги, если бы хватило места. Судорожно махнул руками, потыкал сенсор — это сюда, это вот так. Раптор перемахнул через условное заграждение полигона и мчался теперь прямо к столбу забора.

— Стой! — заорал Нейт. На пути была фигура кого-то из врачей, судя по бело-голубой униформе. — Стой!!!

Раптор его или её растопчет. Нейт ударил обеими ладонями об сенсор. Раптор обогнул человека — тот, похоже, ругался вслед. Руки дрожали.

— Стой!!

Механизм резко свернул от столба к воротам и остановился возле них. Разрешения на выход в Пологие Земли у него не было.

«Я затормозил». Он не понимал, как именно это сделал. Просто получилось, и всё. Нейт откинулся в кресле, весь мокрый, словно тащил несколько тонн железа на плечах. Леони постучалась в окно.

— Ну как?

— Нор…мально, — пробурчал Нейт.

Та фыркнула.

— Ладно, Рыжий, не так плохо. Дрейк прав, из тебя получится путный раптор. А насчёт того, что ты меня спрашивал, про того алада, — она нахмурилась и потрогала шарик пирсинга в брови. — Я попробую выяснить. Есть пара способов, только молчи, иначе тебя заберут в полис уже без нашего с Дрейком присмотра и не факт, что отпустят. Ты же этого не хочешь.

— Не, — Нейт всё ещё думал о рапторе и о том медике, которого едва не сбил. Сердце колотилось в голове и кончиках пальцев. «Но у меня получилось. Это ведь правда не так сложно». — Э… спасибо, Леони. Это было круто.

Дрейк вернулся под утро. Ему хотелось проверить Нейта — как там мальчик. Но не хотел будить, топать своим немалым весом в общей казарме рекрутов, да и не годилось выделять его как любимчика. Старшие брали на «дрессировку» младших, это норма, но никакой особой приязни. Вы все одинаковые. Вырастете — будете рапторами, братьями или сёстрами по дару и крови, по способности почуять светящуюся зелёным тварь, пока она не ощущает вас, и это ближе, чем мать, отец и все остальные придумки о родстве.

Дрейк не знал, почему Нейт стал для него таким особенным. Он и раньше дрессировал других, до того, какприняться за мальчишку-дикаря, примеривался к близнецам из Аквэя, но их перехватила Джорджи Кута, тоже рождённая в «морском» городе и до сих пор, даже обрезав волосы под ноль, напоминавшая русалку своей красновато-золотистой кожей, будто покрытой чешуей, резкими чертами лица и странно-плавными движениями. С Джорджи у Дрейка были отношения лет десять назад: они потрепались несколько раз, посидели рядом на виртуальных тренировках, потом занимались сексом. Это ничего не значило для рапторов, потом они разошлись точно так же, как сбежались — без обид или сожалений. Кажется, Джорджи подцепила себе сейчас парня из персонала-учёных, их всегда хватало на базе и они всегда не возражали против экзотической интрижки с раптором.

Дрейку было всё равно, с кем спит его первая любовь, но Нейт стал чем-то вроде приёмного члена семьи — более близкого, чем другие охотники.

Хотелось его проверить. Спросить, как он да что. Леони обещала, что в отсутствие Дрейка присмотрит за мальчишкой.

Дрейк подумал и проследовал в женскую спальню, старательно игнорируя любвеобильную Тэсс Миджай, во сне обнимавшую малышку Лу Кэйи, «волчонка» из Ирая. Лу исполнилось восемнадцать неделю назад, а по тому, как сладко она спала в объятиях Тэсс, можно было без труда сделать вывод: познакомились они куда как раньше. Но Дрейку было всё равно, он старался держаться подальше от внутренних дрязг, доносов, поиска спонсоров и покровителей — обычной бытовухи рапторов. Ты сражаешься с аладами только иногда, лишь один из ста выходов на смену рождает кульминацию — бой с пугающей тварью. Обычно ты просто бродишь в своём механизме, прочёсываешь периметр, следишь за радарами. Летучие зайцы гадят на тебя с высоты сотни метров, под ногами механизма снуют дикие вараны и гремучие змеи. Тоска.

Дрейк хранил в личных вещах куклу Нейта, его картинки и тот круглый макет современных часов, который никак не совпадал по измерению хронотопа с чем-то нормальным. Дрейк понятия не имел, зачем ему эти древние безделушки.

Леони не спала. Она установила помимо руки, пару внутренних имплантов. Один был совместим и с внешним — с её искусственным глазом, который подключался к разъёму, когда хозяйка охотилась. Остальные стимулировали выработку АТФ, утилизацию молочной кислоты и прочие процессы на уровне биохимии клеток.

Леони читала что-то с планшета. В ушах поблёскивали металлические капли наушников, но боковое зрение и привычная настороженность охотника заставили отложить книгу или журнал. Леони достала наушник, сделала «страшные глаза», показав на спящих соратниц и молча кинула Дрейку микрофон-«намордник». Тот закрывал лицо от переносицы до подбородка, как чёрная лаковая маска, и изолировал звуки, кроме коннекта с нужной гарнитурой.

— Извини, — сказал Дрейк.

— Да всё нормально, — ответила Леони, нацепив такой же «намордник». — Как ты?

— Уничтожил «единичку». Она была далековато отсюда, на фронтире с номером…

— Да, знаю, — Леони перебила. — Там куча аладовой травы выросла, так что не удивительно. Дикарская примета работает.

— Я принёс несколько образцов травы. Но это всё.

Дрейк как будто каялся в своей несостоятельности, хотя он не понимал, откуда растёт это чувство вины. У него было на полдюжины зарубок больше, чем даже у Леони, в конце концов.

— Ты молодец, Дрейк, — подбодрила его Леони. — Отдохни. В следующую смену, надеюсь, поставят нас вместе. Всё ещё хочу изловить чёртова Монстра.

Дрейк промолчал. Он не любил делиться своими мыслями по поводу тех, кого сам Интакт объявил личным врагом.

— Как там мальчишка? — он сменил тему.

— Опробовал раптора. Чуть не обоссал штаны, но это норма. Я сама в первый раз, как вывалилась из кабинки, так думала, все кишки выблюю от ужаса.

— Да, — Дрейк почесал щёку, обросшую невидимой и бесцветной, но от этого не менее колючей щетиной. — А я просто тупил, кажется, три часа. Ну, ты знаешь.

Леони подмигнула.

— Надо его поскорее натаскать и сделать сипаем. Тогда можем попробовать настоящие силы, — сказала она.

Дрейк помрачнел.

— Это опасно.

— Альбинос, мы тут типа каждый день аладам в жопу головы суём. «Опасно». Скажи чего новое.

— Его способности…

— Могут помочь и Монстра изловить, — Леони прищурилась, закрытое ниже переносицы маской лицо казалось непроницаемым, но Дрейк понял и сокрушённо вздохнул. Ему всё казалось: он куда-то лезет, в грязь, в топь, в забвение мёртвых городов — всё вместе, плюс искры и рекламы полисов. Он не мог определить, в чём проблема. — Если ты, конечно, действительно хочешь поймать Монстра. Понимаешь, о чём я?

Дрейк потёр лоб и вздохнул.

— Я с ним завтра потренируюсь, — пообещал он Леони. Ухмылка у той была хитрой и одновременно тревожной, последнее точно относилось к Монстру. Она уже говорила: не попади в беду, Норт. Ты мне нравишься, мы с тобой столько работаем, сколько люди в полисах друг друга в партнёрах не держат. Не хочу, чтобы ты вляпался в дерьмо.

— Обещал же.

Та показала большой палец. Дрейк ещё раз кивнул.

Дрейк нередко торговал с деревенскими и рейдерами. Последние держали с рапторами вооружённый нейтралитет: даже один человек на вооружённом до зубов механизме мог превратить в пыль целую банду. Большинство группировок вели себя даже дружелюбно: не раз и не два Дрейка угощали жарким из бизона или зайца с лепестками цветоящериц, лучшими деликатесами, которые дарили Пологие Земли. И всё же надолго оставаться с ними, пить бататовый самогон и курить тенелист не стоило: ограбят, не убьют, так бросят неизвестно где, посреди бесконечных пустошей, хорошо ещё, если не найдётся умельца разобрать раптора по кусочкам. Особо хитроумные механики рейдеров вскрывали даже генетические ключи. Не исключено, что просто выламывали физический замок арматуриной.

Деревенские были мирными, но иногда боялись рапторов, словно те не защищали мир от аладов, а наоборот. Технологии считали «проклятыми», «заражёнными». Жили в убогих домишках из ржавого железа, понатасканных из мёртвых брошенных городов остовов фургонов, иногда тесали грубые бревна из древокамыша. Одно верно: алады их редко трогали, как будто брезговали примитивными нефтяными генераторами, саженцами батата, охрянковыми полями и дрессированными варанами. Деревенские охотно меняли одежду, их собственная была грубой, либо из того же камыша, либо из шкур животных — мохнатых козоверов, обувь из вараньей кожи, заячьи шкурки. Не гнушались оружием, только не слишком сложным, какой-нибудь плазменный излучатель рейдеры прикарманят с удовольствием, а деревенские испугаются «заразы». Уж лучше старый-добрый «плевака» на солнечных батареях, хотя им разве что зайца подстрелить можно, даже бизоний толстенный череп не пробьёт.

За эту зашоренность Дрейк недолюбливал деревенских. Нейт отличался от них. «Дикарь» или нет, Нейт был сообразительным мальчишкой, все технологии «охотников» осваивал на лету. Вероятно, всё дело в телепорте: Змейкин Лог много десятилетий паразитировал на «полезных штуках» из полисов. Эдакий компромисс между «заразой» и несомненной пользой. Наверняка его сородичи теперь объявили телепорт злом, запретили приближаться, доломать не смогут, но плевать трижды по три раза через левое плечо станут.

Зато Нейт за пару недель освоил раптора «вживую». Полигон ему наскучил, и Дрейк обещал взять его на настоящую охоту.

— Что, настоящего алада ловить? — парень сделал большие глаза.

— Они здесь регулярно появляются, поэтому постоянно кто-то дежурит поблизости. Сказать с точностью невозможно, но шансы велики.

Нейт красиво, явно рисуясь, подпрыгнул, описал сальто в воздухе и вырубил «идиота» ударом костяшек. Дрейк хмыкнул:

— Молодец. Завтра будь готов.

«Завтра» означало до рассвета. Примерно в четыре утра, но чем ближе к Ираю — и Тальталю, — тем непредсказуемее ведут себя отмеряющие часы и минуты устройства. Алады оставляют воронки не только в камнях, растениях, городах или человеческом мясе, но и в «четвёртом измерении». У Дрейка не получалось это объяснить Нейту, но тот понимал интуитивно, подобно тому, как птицы и зайцы прятались с приближением дождя, а наземные животные разбегались от тех же «голодных демонов».

— Затемно? — только уточнил он, недовольно зевнув.

— Именно. Так что спать ложись пораньше и не сиди долго со шлемом.

— Спасибо, папочка, — противным голосом передразнил Нейт. Дрейк вздохнул. От рапторов никогда не требовали идеальной субординации вне заданий, но кое-что давалось «деревенскому» хуже владения ножом-дизруптором и управления механизмом.

— Ты только другим такое не ляпни.

— Да помню-помню. Ладно, я пойду? Или мне ещё сделать пять кругов и отжаться десяток раз?

— Отдохни уже.

База наполнялась огнями. Всегда пестрел «досуговый центр», кто-то оставался в тире. В противоположном углу полигона Кейт Саммерс тренировала медлительного флегматичного Марека Фишера, который совершенно не оправдывал своё интактское происхождение из «вотчины гениев». Саммерс жаловалась недавно, что её рекрут может завалить все экзамены, а она окажется виноватой, но дело вовсе не в ней. Короче, Дрейку повезло, что он выбрал Рыжего.

Этим прозвищем так и хотелось припечатать Нейта, очень уж оно подходило. В полумраке его волосы казались тёмно-медными.

«Рыжий». Так ведь и останется, как Дрейк — Альбиносом.

Почему-то это вызвало улыбку.

Будить его не пришлось. Дрейк ещё только вышел из мужской офицерской казармы, которая, как и женская, была разделена на вполне удобные комнаты по пять-десять человек в каждой плюс длинный коридор с вечными мотивирующими голо, как увидел Нейта. Парень застегнул комбинезон под горло, нацепил нож, флягу, комплект инструментов.

— Рекрут Уиллс докладывает: к охоте готов.

Он даже вытянулся по струнке.

— Вольно, — сказал Дрейк. — Помнишь инструкции?

— Так точно. Следовать за вами, най-рисалдар Норт. Не отставать, не уходить влево или вправо, не опережать.

— Если почуешь алада первым…

— Докладывать вам, сэр.

Дрейк хлопнул парня по всё ещё тощему, но теперь скорее жилистому, чем костлявому плечу. Можешь, мол, когда захочешь.

Их выпустил робот-«привратник» и часовой, который украдкой зевал в кулак. Дрейк показал пропуск: обучение. Раптор Нейта жался к механизму наставника, пару раз едва не ткнулся «мордой» кабины в «хвост», затем дистанция выровнялась. Предутренняя прохлада оседала дымкой конденсата на стекле, олеофобное и влагоотталкивающее покрытие растворяло непрошеную влагу. Внутри раптора поддерживалась стандартная комфортная температура, но снаружи, Дрейк знал, холодно до зубного стука. Шаги механизмов глухо тарабанили о песок, ряски стало меньше, а аладовой травы — больше, желтоватые пятна словно выжигали более тёмную поросль.

— Видишь? — спросил Дрейк.

— Угу, — Нейт откликнулся сразу. — Прошлый раз аладовой травы было меньше.

— Ну, она не совсем бесполезная. Животные могут её есть. По сути, это скорее вроде мутации. Учёные в Интакте изучают эту траву и то, как она влияет на живность.

— И как?

— Понятия не имею, — честно сознался Дрейк.

Периметр он определил заранее. Это была относительно спокойная зона, если они и встретят алада — «кузнечика», не более того. Мерное движение убаюкивало, судя по тому, что раптор Нейта сбивался с шага, тот и впрямь клевал носом. Дрейк привык: он мог спать и вести механизм одновременно, но этому учатся далеко не на первом году службы.

Его подкинуло, привыкнуть к этому было нельзя. Когда-то Дрейк сравнил это ощущение с нехваткой воздуха в шахте, Леони — с ожогом от крапивы, только не на коже, а где-то в кишках. Некоторые рапторы кричали от боли. Другие жаловались на тошноту, головную боль, зуд в костях.

Общее одно: каждый знал это. Нейт тоже понял: остановил механизм. На прозрачном экране всплыло встревоженное лицо:

— Дрейк!

— Да. Ну, я обещал.

Нейт моргнул.

— Типа, я не боюсь. Я их видел. А они меня нет, гы, — видимо, у Рыжего побочным действием «предчувствия» были нервные шуточки. — А теперь чего?

— Ты же знаешь. Ориентируйся по приборам, но вот это, — он тронул горло, с усилием втянул воздух, — главное. Я прикрою.

«Единичка. Но лучше поторопиться, разрыв не очень свежий, будет скоро «двойка».

Он не стал уточнять: Нейт пропал с видеосвязи, а его механизм решительно двинулся вперёд. Вспышек зелёного ещё не было видно, «предчувствие» командовало рапторами далеко за пределами зрения или слуха. Впрочем, алады бесшумны, хотя и сияют ярче любого огня. «Ужасное сияние», именно.

Раптор Нейта был массивной серебристой фигурой, громко топающей по песку и клочьям травы. Успело рассвести достаточно, чтобы корпус блестел, отражая солнце. Дрейк выкрутил настройки приборов на максимум, перевёл на полное ручное управление: в рекруте он не сомневался — просто на всякий случай, подстраховка.

«Тише. Не подходи слишком близко. Они нас не замечают до определённого момента, но важно не перейти черту».

Сто раз он говорил это Нейту. Вспомнит ли теперь? Сумеет ли рассчитать грань?

«Я здесь», — хотелось включить хотя бы аудиосвязь и произнести вслух. Дрейк сдержался. Ещё шаг, два. Пять. Рассвет за горизонтом словно бы померк, полинял. Голубое небо, рыже-бурый песок, блестящий корпус раптора — всё как будто завесили полупрозрачным серым плексигласом. Остался только один свет — зелёный в желтизну. Непередаваемо-яркий.

Дрейку почудилось, что он на дне «шкуродёра»: пещеру завалило, остался маленький просвет, в который он не протиснется. А потом Нейт ударил дизруптером на «хвосте» раптора.

Алад полыхнул ярче. Маленький кузнечик с зародившимися уже копиями-тенями, знаменитыми фракталами света — двойка всё-таки, вырос гадёныш, отметил Дрейк, — затанцевал на месте, кинулся к механизму. Добежит — прожжёт и сожрёт. Алады плевать хотели, насколько прочна материя, хоть из цельного графена сделай раптора. Добежит — будет воронка.

«Рыжий, мать твою!»

Первый залп Нейта задержал рост, но единичка снова выросла до двойки. Тот выжидал — почему, зачем? Расстояние — меньше пяти метров. Алады прыгучие. Кузнечики, мать их.

Дрейк ударил по сенсору и задержал собственную руку. Четыре метра. Три.

Раптор Нейта чуть наклонился. Клацнул «зубами» фронтального дизруптора. Вспышка вытянулась, будто насадили на зелёную иглу небо с землёй, и погасла.

— Ну как? — Нейт широко лыбился со своего экрана. Волосы растрепались, несколько прядей прилипли к уголкам рта.

Дрейк успел спрятать салфетку, которой вытер пот со лба.

— Отлично. На будущее всё же не позволяй им настолько сокращать дистанцию.

— Я боялся промазать!

— Да, но…

«Я за тебя испугался».

Это звучало бы непрофессионально. Дрейк сказал:

— Ты молодец. Думаю, сможешь сдать экзамены и стать сипаем досрочно.

Глава 9

Регенерационный гель был приятно холодным, а вот повязка отчаянно сползала на глаза, это бесило сильнее головной боли. Сорен остановился перед зеркалом, сорвал в пятый раз повязку и налил ещё полтюбика геля поверх огромного кровоизлияния на теменной доле головы. Под волосами гематома казалось кровавой в черноту дырой.

Ему чертовски повезло: удар вышел смазанным, нервным, хотя и вырубил минут на сорок. Сорен очнулся от жужжания медицинского дроида в пустой квартире Вереша среди обугленных стен и брошенных игрушек Хезер, сквозь боль дрожащими пальцами переключил дроида в режим поиска, но ничего не обнаружил. Потом, кажется, вырубился. Это позволило медботу спокойно доделать своё дело, зашить рассечённую голову и вколоть регенерант. Теперь оставалось только мазать гелем и ждать, пока сотрясение мозга пройдёт. Ну и радоваться: бей Вереш точнее, угодил бы в висок — и не помог бы тогда никакой дроид.

Который всё-таки прибыл удивительно вовремя. Сорен вспомнил выражение из старых книг и фильмов: как ангел-хранитель, вот.

«Проклятье».

Понятие проклятия тоже было устаревшим, но некоторые слова просто использовались и потеряли смысл, другие — нет. Хранитель — точно.

«Он присматривает за мной».

Как и за всеми в городе.

Сорен бросил пережатый на «талии» тюбик в раковину. Отражение не радовало — синяки под глазами, больной вид.

«Что я скажу?»

Он застегнул молнию униформы. Нейтральный и очень холодный цвет: голубоватый до неонового свечения. Сорену он нравился и сейчас тоже успокаивал, почти как гель. Его ванная комната тоже была строгой, как и вся квартира — минимализм и пустые выстуженные пространства. И розовая подушка с улыбающейся рожицей на кровати, как единственная диссонирующая нотка.

Сорен Рац был лучшим в медицинской академии Санави. Интакт принял его с распростёртыми объятиями. Он поднялся выше всех — включая этого жалкого дёрганого Таннера, которого словно не двадцать лет назад достали из помойки, а нынче утром, ещё даже помыть не успели. Он мог назвать Энси-Хозяина даже не «мистером Мальмором», а просто «Энди», — тот как будто ничего не имел против.

Сорен Рац не ошибался… кроме последних пары раз.

Первый — с Монстром, но это не его вина, хотя он и взял на себя ответственность. Теперь — с девчонкой. Патрика Вереша Сорен знал плохо, но тот казался не опаснее разросшейся на агар-агаре колонии инфузорий-туфелек. Ошибка была идиотской. Безобразной. Как пятно посередине светлой гостиной, огромное пятно.

Цвета кровоподтёка.

«Что я скажу?»

— Как насчёт правды? — предположил Сорен и засмеялся. Он вернулся мыслями к «ангелу-хранителю». Медицинский дроид— шар на антигравах с манипуляторами, которые выдвигались по мере необходимости и так же плавно исчезали под литым панцирем, проторчал с ним до утра, а потом улетел в окно, пропищав напоследок: «Состояние пациента не вызывает опасений». Очень мило с его стороны.

— Как насчёт правды? — повторил Сорен и улыбнулся себе же, показав зубы.

Его маленькая и слабая часть хотела отлежаться, закрыть хромоадаптивными панелями окна, чтобы день превратился в бархатистую синевато-бурую ночь. Отоспаться, пить чай с ромашкой, ближе к вечеру отдать «умной технике» команду, чтобы приготовила суп. Куриный бульон с буквами-вермишелью, такой давали в интернате, где воспитывался Сорен первые годы, и это было его лучшее воспоминание о том месте. Никаких отцов и матерей, никаких родственников, и всем по сути плевать на тебя. Девчонке Хезер повезло куда больше, а теперь она сбежала.

«Я должен рассказать».

«Он знает».

Всё равно должен, дело не в информированности Энси, а в преданности того, кто так долго завоёвывал веру в эту самую преданность. Хорошо, что сегодня выходной и можно хотя бы перед Таннером не маячить, не говоря уж об остальных, младших и старших помощниках в лаборатории. Таннер — хуже всех, конечно, всего несколько недель прошло, с тех пор, как их «поставили» работать вместе, но так и тянет повторить подвиг Вереша на лбу с залысинами.

«Успокойся».

Конечно. Он может быть хорошим мальчиком, правда?

Сорен задумался, а потом щёлкнул молнией униформы, чтобы подойти к вмонтированному в стену шкафу и достать оттуда простые тёмно-бежевые брюки из мягкой ткани и синюю рубашку. В этом наряде субтильный Сорен выглядел лет на двадцать, а то и младше. Психологический трюк за триста кредитов, но пусть.

Он вызвал по браслету-комму такси сразу до Башни Анзе.

«Заходи сразу внутрь», — пришло сообщение. Сорен хмыкнул. Никакого официоза, да? Поговорим как с человеком, а не нейросетью из плоти?

Шпиль тянется, Сорен знал, через весь город — Интакт крепился на Анзе, словно мясо на кости. Жилая часть — всего несколько комнат и коридоров. Приёмная — самая большая. Единственный житель довольствовался пространством чуть большим, чем его, Сорена, собственная квартира, хотя предпочитал совсем иной стиль. Слишком много вещей, каких-то статуэток, дерева, полувыцветшие фотографии из бумаги вместо голограмм… Дроиды поддерживали порядок, но это место всё равно казалось вырванным из чужого времени. Сорену оно напоминало постановочную диораму — поначалу, удостоившись визита в личные апартаменты Энси, он всё хотел потрогать старые наушники или картину пальцем, убедиться, что не имитация. Потом привык.

— Входи, — Энди Мальмор отсалютовал чашкой, едва Сорен пересёк официальную приёмную и толкнул потайную дверь. — Выглядишь так себе, обезболивающее нужно?

— Добрый день. Нет, спасибо.

Сорен в свою очередь скользнул взглядом по громоздкому силуэту Мальмора, появившемуся в привычном полумраке, который Сорен мысленно называл «карамельным». Тот был одет в свободные брюки и простую футболку с рукавами ниже плеч и надписью на груди «НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ», босые ступни шлёпали по деревянному полу. Двигался он без лишней скованности, перчатки снял, значит, сейчас затишье перед очередной болезненной фазой.

Однажды Сорен не вовремя явился к тому, кого ещё не знал как Энди Мальмора, лишь как богоподобного Энси, Хозяина Башни-компьютера и всего мира. Может, тот и не хотел посвящать молодого доктора Раца в свою тайну, но когда корчишься от боли, выбирать не приходится. Сорен не испугался, не орал, не сбежал в ужасе. Поставил жгут на воспалённую отёчную руку, как будто готовую лопнуть изнутри, умудрился нащупать вену. Обычный пневмошприц не достал. Пришлось колоть старой доброй иглой, благо в шкафу в ванной нашлась старомодная аптечка.

Энди Мальмор вытащил дока Таннера из помойки, но док Рац сам вытаскивал Энди Мальмора из нескольких приступов. Таннеру продемонстрировали фрактальную мутацию с отрезанным пальцем, Сорену тоже, но потом он увидел, что будет дальше. Чем не начало близких отношений.

«Он простит мою ошибку», — Сорен даже не сомневался; просто было неловко, словно перед… старшим братом, например.

— Смотри, у меня-то всегда запас, — Энди проследовал в кухню и поставил кружку на столешницу из настоящей лакированной древесины. — Кофе? Чай?

— Кофе. Без сахара и сливок.

Сорен сел на высокий «барный» стул перед другой столешницей, бездумно зачерпнул из вазы засахаренные орехи, потом горсть чипсов.

— Вы ведь знаете, что случилось.

— Ну, жить будешь. Немного ниже — и получилось бы скверно, висок всёе-таки, но так — заживёт.

По щеке стекал неприятно нагревшийся от собственной температуры гель. Повязка опять съехала.

— Мне следовало забрать девчонку сразу же, а не проверять её способности. Хотел убедиться, конечно… Простите. Это ведь вы указали на неё.

Мальмор готовил кофе собственноручно: даже не в машинке, а в какой-то железной штуке, похожей на два треугольника, большой и маленький, поставленные друг на друга острыми вершинами. Ещё один признак «хорошей фазы». В средние и плохие он предпочитал автоматику и голосовые команды, хотя дроидов всё равно недолюбливал, поэтому и попадал в неприятные ситуации со своей болезнью.

«Мутацией. Фрактальной мутацией, вот как это называется», — в третьей вазочке были шоколадные конфеты, правда, осталось штук пять. Сорен взял одну.

— Что сделано, то сделано, — кофе оказался перед Сореном, а в собственный Энди всыпал сразу три ложки сахара. Песок осел горкой поверх толстого слоя сливок. — Если ты ждёшь от меня пафосной речи насчёт твоей вины и искупления собственной кровью, уволь. Когда-то про меня могли сказать, что я ем младенцев и пью кровь, но поверь, я всегда предпочитал кофе со сливками. И десерты.

Он отправил шоколадку в рот целиком. Сорен надкусил свою: кокосовая начинка.

— Ты мог забрать девчонку, но ты её не забрал, отец явился немного раньше, чем я рассчитал, согласно анализу обычного поведения Вереша. Он, видишь ли, полагал, что если будет блуждать по городу после работы, то запутает следы.

Энди пожал плечами.

— Я подключаюсь напрямую ко всем данным полисов, уже обработанным программно, но даже я допускаю ошибки. Это неважно, практически наверняка он далеко с ребёнком не уйдёт.

— Практически наверняка? — Сорен сделал большой глоток. Кофе был превосходный, человек несомненно пристыдил технику. Впрочем, лига роботов могла бы возмутиться и оспорить: разве Энди Мальмор — человек?

Конфеты тот уже доел и привычным жестом достал новую коробку из размещённого в «баре» шкафа. Прозрачная вазочка старого стекла наполнилась свежими фигурками из шоколада.

— В Интакте есть «дыры». Я пытаюсь их чинить, уже предупредил службу безопасности города и написал пару дополнительных программ для дроидов-наблюдателей. Но ничто не идеально. Даже я.

— Что я должен сделать?

— Тоже последить за сводками. Доступ получишь, — новая порция конфет исчезала быстрее, чем растекался гель под повязкой. Сорен съел пару, больше не хотелось, прихлёбывал теперь кофе и наблюдал за Энди Мальмором. Наверное, тот был таким на самом деле — до фрактальной мутации.

Больше всего Сорену хотелось получить ответы именно на эти вопросы. Кто он. Что он. Как работает эта штука.

«Я хочу разрезать тебя на куски. Вытащить образцы клеток из всех твоих тканей — от неокортекса до тестикул. Хочу посмотреть, как всё это мясо регенерирует, словно… Ты же биолог, Энди? Словно черви или морские звёзды. Ты должен знать. Получится ли из тебя несколько «морских звёзд».

Сорен сделал глубокий вдох. Он вообще-то пришёл просить прощения за свою оплошность.

— У вас с Таннером что-нибудь продвигается?

— Мы регулярно высылаем отчёты. По сути, он делает всё то же самое уже лет десять, насколько понимаю. Выращивает зародыша, засовывает внутрь алада. «Выкидыши» умирают, некоторые живут дольше, некоторые меньше, конец один. Я предложил ему интегрировать эту видоизмененную аладами материю в живого человека.

Лицо Мальмора застыло. Оно никогда не было подвижным, но отсутствие выражения сказало больше, чем если бы тот осыпал Сорена ругательствами.

— У тебя не получилось с Кэрролом.

«Ага. Кусаешься».

— В него я внедрял аладов напрямую. Кроме того… почти получилось. Хоть и не с ним.

«Ещё одна моя ошибка. Нет, не моя».

— Сорен, — Энди вытер перепачканные шоколадом пальцы влажной салфеткой и потрепал его по плечу. — Я дал тебе разрешение, как и Таннеру. Но не увлекайтесь. Отчёты, да, читал, прогноз составлю чуть позже, не хочу давить на вас обоих, понимаешь? Я всего лишь человек.

— Понимаю.

— Вы на верном пути. Кстати, та новая формула анальгетика и иммуносупрессанта неплохо действует, как видишь.

Сорен благодарно кивнул, до сих пор не веря, что явка с повинной оказалась такой милой дружеской беседой. Стоило завершить её. Стоило прекратить прямо сейчас.

Он замешкался, прежде чем спросить:

— Энди. Скажите. Как вы считаете, существует ли возможность направить фрактальную мутацию в ином направлении? Обычно она вызывает беспорядочное разрастание тканей, постепенно лишая всякого человекоподобия и… простите. Но я видел эту девочку, Хезер. Я попросил её показать «свет», как вы и велели передать, но она не «показала», нет. Она сама стала светом.

Сорен разглядывал стол, холодильник, столешницы. Диван и погасший экран старомодного вмонтированного в стену телевизора. Несколько проводов — свидетельство того, что они всё ещё в Башне Анзе. Было легко представить: вот Энди готовит свой невыносимо сладкий и жирный кофе, берёт коробку шоколада или чипсов, подключает нити к вискам, часами глотает потоки данных, словно медлительный тяжеловесный кит — морскую воду ради планктона.

— Живое существо из чистого света, можете себе представить? Концентрированная энергия, почему-то всё ещё разумная. Она потом вновь сделалась обычной девочкой, будто ничего не произошло, и всё же я не могу перестать об этом думать. Энди?

Тот снял очки. Большие ладони закрыли лицо. На миг послышалось, будто тот всхлипнул или вздохнул.

— С вами всё хорошо?

— Да. Сорен, да. Иди. Мы все постараемся найти ребёнка, не ставь приоритетом себе эту задачу, но по мере возможности принимай участие в поисках, а если наткнёшься на них первым, и этот идиот Вереш снова замахнётся на тебя манипулятором дроида, скажи: Энси — единственный шанс спасти его дочь.

Всё это время Патрик верил, что хорошо прячет Хезер, никто её не найдёт, но оказалось, что все попытки сокрыться от всевидящего ока — вроде игр самой Хезер года в три. Она залезала под кухонный стол, а потом выпрыгивала на Патрика: «Бу!»

Стоило Сорену Рацу ввести нужное число переменных, как совершенная нейросеть, чью власть Интакт признал настолько, что назвал Хозяином, выдала все данные — и про него, и про девочку, и теперь…

— Идём. Пожалуйста, идём.

Они спустились на Гранитовый уровень, под которым лежали уже безымянные технические плиты, дно города без людей, из одних лишь машин, скреплённое проводами вместо вен, гелем-проводником на графеновой основе вместо крови и кристаллами сверхпрочных углеводородов, которые заменяли нейронные узлы.

— Мы выберемся, — шептал Патрик. Хезер хныкала и отставала. Он слишком сильно сжимал руку девочки. — Выберемся, обязательно.

— А зачееем, — ныла Хезер. — Сорен был хороший, зачем ты его так!

Патрик передёргивал узкими плечами. Зачем. Зачем убил. Зачем ударил манипулятором от дроида. Зачем вообще пытался спасти своего ребёнка, хотя большинство оставляли продукт своих половых органов, отчуждённый от владельцев, вне тела и вне души — автоматическое оплодотворение, искусственные матки, интернаты с возможностью стать, кем хочешь, когда вырастешь. Патрику в детстве внушали: ты обычный, ты вроде белого экрана без единой буквы или графика. У тебя есть шанс оказаться раптором, тогда станешь намного сильнее остальных и сумеешь защитить мир от тварей-аладов, но тесты показали: он самый обыкновенный, никаких способностей, и Патрик в тот день проплакал часа три.

Зато он выучился в Академии, а потом решил найти одного хотя бы из своих детей, любому человеку, сдававшему половые клетки, давалось такое право. Маленькая Хезер напоминала пищащую игрушку, странный автомат с руками и ногами, гораздо менее человекоподобный, чем большинство нейронных систем.

Он сам не понял, как Хезер стала его дочерью. С «Бу!» из-под стола, сказками про принцесс и драконов — и, конечно, светом.

Она всегда светилась, поэтому он прятал её, а вот теперь придётся бежать. Хорошо ещё, пока не хватились. Мёртвый (он же умер?) Рац не позовёт на помощь. Камеры донесут, но не сразу, в своей квартире Патрик разобрал на винтики и перепрошил всю электронику сотню раз.

На Гранитовом уровне люди попадались редко. Они здесь были: низшие, те, кому не повезло даже в благословенном городе, кто вынужден чинить роботов-уборщиков и ползать червями по безымянным машинным площадкам, подкручивая и исправляя. В Интакте считалось: ты всегда можешь сделать карьеру хоть до Лазуритового уровня, купить себе там дом и пить мартини с оливкой, наблюдая шпиль Анзе и роскошь цветных переливов. Патрик никогда не задумывался: кто же настолько плох и не добрался?

Люди прятались: не от щуплого чуть сутуловатого смуглого мужчины, от ребёнка. Здешние обитатели никогда не оставляли детей себе. С ребёнком — богатей с верхних уровней. Патрик не то чтобы понял, но осознал это каким-то наитием. Они с Хезер пробирались уже много часов, оба вымотались, устали.

— Хочу кушать! — хныкала Хезер. — Пап, вон там «О!Бургер», давай купим.

— Нет, — автомат наверняка подключён к единой сети, выдаст местоположение. — Нет, пока нельзя. Слушай…

Он обнял дочь, прямо стоя посреди тёмной и грязной улицы. Купол города здесь был близким и плотным, как стекло колбы, а света почти не попадало, сумерки напоминали густую сероватую взвесь. Редкие дома не выглядели трущобами, но и не напоминали человеческое жильё — скорее что-то вроде компонентов механизма, куда забрались крысы или тараканы гуманоидного типа. Ничего, кроме функциональности, таков девиз нижних уровней, вспомнил Патрик. Это и не дома, наверное, здесь же почти никто не живёт, в основном — размещены вспомогательные механизмы.

— Я хочу есть!

Хезер всхлипнула. Патрик оглянулся по сторонам, тяжело выдохнул — его личный идентификатор «засвечен», все кредиты на нём ничего не стоят, потому что лишь коснёшься табло «О!Бургера», как всевидящее око Энси обнаружит тебя. Чёртова нейросеть, опутавшая город, словно нервная система.

— Потерпи немного. Мы скоро что-нибудь найдём.

Его взгляд уцепился за тень, которая была слишком подвижна и неправильна для очередного механизма, послушно шуршащего серверными платами и кулерами. Оно было похоже на человека, который наблюдал за ними уже некоторое время. Патрика кинуло в холодный пот.

— Эй? Кто ты? Покажись!

Серая бессветная улица с голубоватыми бликами напоминала одного из кадавров Таннера. Тень метнулась куда-то вглубь, но потом выступила совсем рядом, оказавшись женщиной неопределённого возраста.

— Я Рысь, — сказала она. — Мы приходим оттуда, — и показала вниз. Патрик недоумённо моргнул, подумав, что Рысь имеет в виду гравитационную подушку или какие-то ещё базовые механизмы, но туда не могло проникнуть ничто живое. Энси придумал отличную защиту: токсичный газ, который был даже полезен механизмам, поскольку концентрат хлора предотвращал образование пыли, налёта, избавлял от насекомых. Редкие люди, работающие там — в основном, когда требовалось что-то подкрутить и починить, — надевали противогазы и кислородные баллоны, но получить их просто так невозможно.

— Оттуда?

— Из Пологих Земель, — нетерпеливо объяснила Рысь. — Здесь неподалёку дыра. Я выведу вас отсюда туда, где даже всевидящие не найдут.

— Всевидящие? — Патрик не торопился следовать за Рысью, но та повторила свой настойчивый жест и шмыгнула между двумя колоннами, почти смыкающимися друг с другом, зато с маленьким чёрным отверстием. Патрик протиснулся в него с трудом, более крупный человек бы не сумел. Хезер почему-то не сопротивлялась. Действительно, ей ли бояться темноты.

— Инанна и ее брат, — Рысь произнесла это таким тоном, словно снисходительно поясняла то, что знает каждый. Девушка ползла вперёд, извиваясь червём-паразитом в кишечнике хоста. У неё были грязные и сбитые до полной гладкости подошвы. Патрик до сих пор не верил, что следует за ней.

«Потому что ты убил доктора Раца, например».

«Потому что он хотел сделать с Хезер что-то ужасное».

— Ну, это неважно. Всевидящие следят за всем в ваших закрытых шатрах, но на воле не дотянутся — эй, привет, мы уже почти выбрались, — Рыси явно хотелось поделиться своими откровениями, да лаз закончился.

— Ч-что?

Рысь выскочила в просторный и очень тёмный ангар. Несколько аварийных лампочек с подсветкой «ВЫХОД» подтверждали: сюда приходят нечасто. Пахло чем-то горьким и механическим. Патрик содрогнулся: ядовитый хлористый газ? Они умрут? Но Рысь не выказывала беспокойства.

— Смотри, дроид, — сказала Хезер. Патрик подпрыгнул и прижал её к себе, но это оказался лишь стандартный уборщик, безмозглый и слепой.

— Гравитационный лифт. Вот здесь, — Рысь подвела их к диску более тёмного металла. Рядом мигала зелёная лампочка. — Мы его активируем и окажемся внизу.

— В Пологих Землях.

Патрик сглотнул.

Рысь пожала плечами. В скудном свете по-прежнему невозможно было рассмотреть её возраст или черты лица, но Патрику показалось: совсем девчонка, от силы лет на десять старше Хезер. Тонкое личико, блестящие светлые глаза. Она скорее напоминала лисичку, хотя эти животные стали такой редкостью, не в каждом зоопарке встретишь.

— Рысь? Ты из этих… дикарей?

Она фыркнула.

— Из Синих Варанов. Мы рейдеры. А ещё мы знаем, что у вас здесь творится и какие чудовища правят вашим «благословенным городом». Но давайте-ка поговорим позже, а сейчас…

Она шмыгнула к зелёной лампочке, достала какой-то инструмент, напоминающий усатый разводной ключ. Лампочка задумчиво мигнула и стала оранжевой.

— Быстро.

Диск открылся. Под ним зияла бездна.

— Быстро!

Рысь схватила Патрика за руку. Хезер вскрикнула:

— Там высоко, мне страшно!

И девушка сцапала её подмышку. Патрик едва не заорал: «Отпусти мою дочь!», но было поздно думать, и оба прыгнули — вниз, в прогалину гравитационного лифта, в единственный, помимо телепортов, выход из летучего города Интакта.

— Вставай.

Патрик ещё не очнулся, но прижал Хезер к себе. Она довольно настойчиво вырвалась.

— Пап, хватит валяться. Мы тут вообще-то… не знаю где, — где она вообще подцепила эту иронию, вяло подумал он, не стоило разрешать ей смотреть все сериалы и мультфильмы, которые захочет и которые формально подходили под 13+.

«Мы прыгнули вниз. Из…»

— Ох ты ж, — Патрик понял, что сидит на зелёной траве — она была невысокой и густой, какой-то влажной, набрякшей, но при этом плотной. Ряска, сообразил он секунду спустя. Та самая ряска, универсальный генномодифицированный суккулент со свойствами едва ли не всех одновременно видов — витамины, минералы, полезные вещества, способный питать почти любые травоядные организмы. Слава Ме-Лем Компани, это они придумали все ГМО, чтобы спасать мир в первые годы после «изменения». Как будто готовились, как будто знали.

Они работали с ряской, конечно, но впервые в жизни Патрик сидел на ней, как на бескрайнем густо-зелёном ковре. Неубиваемая трава заполнила всё до горизонта, только кое-где встречались более яркие пятна в желтизну, словно сигнальные огни. Аладова трава, так её называют. Не искусственный модификант. Подвид фрактальной мутации — к растениям этот феномен менее жесток, чем к животным, включая человека.

— А где… город?

Вопрос был идиотским: он поднял голову и снова едва не задохнулся, увидев прямо над собой нависшую громаду, словно целый континент. Жутковатая серая махина из железа с голубоватыми бликами купола и подсветкой — то ли антигравов, то ли каких-то сигнальных огней. Впервые Патрик задумался: сколько же энергии тратит Интакт, чтобы поддерживать один из самых крупных мегаполисов между небом и землёй, а главное, зачем? Безопасность? Алады не умеют летать, это правда, но и плавать они тоже не должны были уметь. Мысль о падении Лакоса наложилась на тошнотворно-благоговейный ужас, и Патрик снова схватил Хезер, которая поправляла платье. В естественном свете оно было ярко-розовым, намного ярче, чем в сумерках, в квартире, вообще в городе. Без купола и солнце жгло мощно и жарко. Интакт и солнце спорили друг с другом в могуществе. Прежде Патрик поставил бы на рукотворный город из железа, стекла и витков оптоволоконной сети, но сейчас усомнился.

— И где мы?

Он заметил Рысь, которая сидела на каком-то камне и что-то ела. Вот отломила кусок и протянула Хезер. Та послушно надкусила, хотя обычно капризничала с едой и ковырялась в тарелке. Под солнцем Рысь была ещё более белёсой, а одежда — грязной, не чёрной, просто стирали её очень давно, может, и никогда. Возраст остался неопределимым, от пятнадцати до двадцати.

— Ты вырубился, — сообщила Рысь. — Ничего, с непривычки бывает. Эти гравилифты вообще-то для техники, людей могут и разорвать.

— Что?

Патрик вскочил.

— Да ничего уже. Не бойся, Техник меня научила, иначе я б и сама не сунулась. Ну, и она знала про твою девчонку. Не от ваших видящих, не бойся.

От трёпа Рыси ещё в городе звенело в ушах, а теперь навалилась почти похмельная головная боль.

— Мы теперь в Пологих Землях. Вне купола. Посреди чёртовой пустыни. Надеюсь, ты хоть знала, что делаешь.

— Конечно, — Рысь достала флягу, на которой Патрик почему-то отметил клеймо Ме-Лем; не удивился: дикари пользовались вещами, которые пересылали через «технические» телепорты, а те порой барахлили и выбрасывали предметы на съедение «стервятникам». Иронию он оценил, впрочем. Она сделала глоток из фляги, протянула Хезер, и Патрик не успел запретить, подозревая бог весть какую заразу у девицы, которая явно не утруждала себя ежедневным душем. — Ну, я-то просто выполняла. Техник мне объяснила, чего да как, а ей рассказал…

Она прикусила язык.

— Сам увидишь. Ну, ты готова идти, соплячка?

— В смысле — идти? — Хезер-то кивнула, даже сама затянула потуже ленту в кудрявых волосах, а Патрик снова обвёл бескрайние просторы рукой. — Мы. Посреди. Пустыни. Куда ты предлагаешь идти? Как? Сколько? Тут же водятся всякие… твари.

Об аладах он только мельком подумал, но и помимо них полно всяческой живности. Одни мурапчёлы чего стоят, Таннер их изучал одно время, как и другие виды «за пределами куполов». Они устраивают ульи в земле, и достаточно нескольких укусов, чтобы отправить взрослого человека на тот свет.

— Не совсем пешком. Во-он, видите камни, — Рысь показала на небольшой то ли холм, то ли насыпь, остатки какой-то скалы. — Там байк, я его спрятала, чтобы с высоты не видать было. Он, конечно, на двоих максимум, но ты тощий, а девчонка совсем мелкая, так что всё норм.

— Пап, прекрати трусить. Мне доктор Сорен понравился, но Рысь сказала, что он плохой. И она нас спасла, — фыркнула Хезер. Пристыжённый Патрик только поморщился и сделал характерный жест ладонью: ладно. Веди, мол.

«Байк» не заслуживал такого гордого имени. Это была груда железа, проржавевшая и прилаженная кое-как, Патрик узнавал запчасти от глайдеров, от гравитационных панелей, от медлительных «черепах» — огромных бронированных механизмов-беспилотников, которые двигались по Пологим Землям, возя из полиса в полисте грузы, которые трудно было доставить телепортами. «Черепахи» весили тонн по двести, поэтому их не прошибали даже альфа-бизоны в гоне, алады же на неживую материю реагировали слабее и тоже редко нападали. Но «черепахи» нет-нет, да и пропадали, и теперь Патрик узнал — куда. Дикари не только подбирали объедки, не гнушались и утащить кусок со стола городских. А вот работала штука на вонючей жиже.

— Двигатель внутреннего сгорания. Надо же, вы до сих пор и впрямь используете эти раритеты, — заметил Патрик, пытаясь вскарабкаться на эту конструкцию. Два огромных колеса на довольно мощной раме были прикреплены неплохо, а вот руль давно разболтался, вместо сидения — несколько кусков пластика. Провода торчали наружу, бак с топливом крепился на длинной раме — явно открученной от «черепахи», а украшено все это было шерстью каких-то животных, слишком грязной, чтобы легко можно было опознать. Рысь помогла взобраться Хезер. — Держись за меня, щас помчимся, — она с гордостью пнула ржавую педаль. Из трубки, которая крепилась на боку штуковины, вылетело облако вонючего дыма.

— Если эта штуковина не развалится по дороге, — заметил Патрик. Он хотел было усадить Хезер себе на колени и попробовать чем-то привязать, но она уже уцепилась за Рысь. Ему оставалось примоститься чуть сбоку — прямо рядом с трубой.

— Не ной, умник, —фыркнула Рысь.

Байк тронулся с места. Он набрал скорость так быстро, что Патрику пришлось до боли в костяшках цепляться за торчащую трубу, за какой-то ещё кусок железа с намотанным на нём грубым тряпьём. Он всё пытался обнять Хезер, но та сначала вскрикнула с испугом, а потом начала визжать, но уже от восторга, совсем как на аттракционах, куда Патрик сводил её всего один раз в жизни, боясь всевидящего ока Энси и «света» дочери.

Рысь не выбирала дороги — да и не было на бесконечном пустыре никаких дорог. Байк мотало, подбрасывало, несколько раз опасно накренило. Заднее колесо брыкалось и жило собственной жизнью, хотя на нём, судя по очередным проводам и трубе, был привод. Горькая вонь оседала на языке.

Иногда они останавливались. Рысь зачёрпывала воду из ручья, протягивала какую-то еду Хезер, предложила и самому Патрику, но у того желудок застрял в носоглотке, так что он решил не рисковать. Солнце опустилось к линии горизонта и стало красным в лиловое, ещё огромнее и самоувереннее в преддверии ночи. Патрик хотел спросить: мы и ночевать будем под открытым небом, но делать этого не пришлось — вдалеке показалось что-то вроде лагеря. С палатками, дымом от костров или генераторов, с людьми.

— Почти приехали, — объявила Рысь. Это было вовремя, Хезер уже давно не радовалась бешеной гонке и в любую минуту могла свалиться на землю от усталости. Патрик подхватил дочь на руки, когда Рысь затормозила возле «палаточного лагеря».

Весь он был под стать байку, таким же обшарпанным, ржавым. Грязная ткань и шкуры животных были натянуты поверх каких-то железных скелетов, несколько бочек с водой явно украдены. Генератор дымил, в центре полыхал рыжий костёр, на котором жарили какое-то мясо, а вокруг сидели люди в оборванной одежде. Патрик отметил: почти все вооружены. Старое или самодельное оружие — ружья на нефтяном запале и селитре с серой, которые стреляют остро наточенными гвоздями, арбалеты, метательные ножи, вульгарные дубинки-багры с заострёнными наконечниками.

Рейдеры, понял Патрик. Те самые, кто якобы «охраняет» деревни дикарей, а на самом деле — дерутся друг с другом, между собой, собирают всё ценное, иногда торгуют с городскими, с рапторами в первую очередь.

— Вы нас убьёте? — вырвалось у Патрика. Рысь не ответила. Она шла к большому шатру на окраине лагеря. Потом дёрнула сшитый из прочной шкуры полог. Патрику пришлось наклониться и войти внутрь: там оказалось неожиданно светло, работали хорошие электрические лампы на собственном генераторе, хотя и оставалось немало темноты по углам. Он увидел стоящего к ним спиной человека в комбинезоне. Несмотря на мешковатую одежду, фигура была маленькой и стройной.

— Техник, я привела тех, кого ты сказала, — сообщила Рысь.

— Спасибо, Рысь. Ты молодец. Иди поужинай, отдохни — кажется, есть даже немного горячей воды помыться.

Девушка по прозвищу Техник оглянулась.

— Айка, — Патрик хлопнул глазами и прижал к себе Хезер. — Айка Мелтон. Но ты ведь…

— Нет, — усмехнулась девушка. Она поправила тёмно-каштановые волосы, светлые глаза казались сделанными из алюминия. — Я не погибла при взрыве в лаборатории Раца. Это я его устроила на самом деле. И я сделала кое-что ещё. Шон, иди сюда, вот те, о ком я рассказывала.

Фигура мужчины словно отделилась от темноты, выступила из «слепого пятна теней». Его Патрик тоже знал.

Он помнил, где видел обоих. Айка Мелтон была лаборанткой доктора Раца. Высокий сухопарый, но физически очень сильный темноволосый мужчина со сломанным когда-то носом, шрамами на лице и по всему телу — подопытным.

— Экспериментальный объект Раца…

— Или просто Монстр, — тот поджёг терпко пахнущую сигарету из растения, которого называли тенелистом, Таннер о нём рассказывал. — Но меня не благодари. Это Айка узнала про твою дочь и решила её спасти, как меня когда-то. В общем, добро пожаловать.

Глава 10

Субедар Эркки Аро был на этой базе главным, слыл жёстким, если не жестоким человеком, но его власть почти не чувствовалась, пока всё было мирно. Высокий, флегматичный, с волосами цвета выцветшего на солнце песка и светло-зелёными глазами, сухопарый и жилистый, он немного напоминал Шляпу Дональда, медлительного сутулого и тощего пасечника — хозяина улья мурапчёл. Тот всё время поднимал заскорузлый палец и начинал вещать: мол, с этими тварями нужна сноровка да терпение, ежели сунешься с панталыку — получишь в зад укусов сразу полдюжины, да и помрёшь ненароком. А коль аккуратненько, да дымком ядовитым вишнёвым окурить, но чтоб, значиться, не повредить основному улью, да не дай Инанна матку не отравить…

И так далее. Нейт ловил себя на том, что всё реже вспоминает дом, не слишком скучает. Он собирался вернуться, куда же он без Милли, без Курицы Кэт, даже без Шляпы и его противного сыночка, только всё могло подождать.

Эркки Аро не поднимал палец, про мурапчёл не рассуждал, зато принимал у Нейта экзамен. Сразиться с «идиотами», показать навыки вождения раптора. Чуть поодаль стояла доктор Ван, хмыкала и делала недовольную физиономию. Они с Дрейком, насколько Нейт помнил, поспорили, может, даже на «пайку» всяких технологических полезностей из полисов.

Ван проиграла всухую. Нейт отразил всех «идиотов», а массивным раптором управлял, как продолжением собственного тела.

— Рекрут участвовал в уничтожении алада, — предъявил в самом конце Дрейк. Он показал запись их вылазки. Конечно, Нейт безнадёжно завалил историю полисов, путался во всех этих Ме-Лем Компани, спасителях человечества и первых героях. Эркки скептично поджал и без того тонкие губы.

— Что, даже первопроходцев и создателей системы куполов запомнить не можешь?

Нейт пожал плечами. Дрейк его накануне заклинал: только не начинай своё про Инанну, проклятые шатры и всю эту вашу суеверную чушь. Он и молчал.

— Ладно, — махнул рукой Аро. — Норт, твой рекрут.

— Так точно, сэр, — Дрейк вытянулся по струнке. Он был выше даже субедара и вдвое шире в плечах.

— Вольно, Норт. И ты, как тебя, Уиллс. Что ж, талантливые ребята там всегда нужны, а что ума маловато — ну ты его подтяни, что ли, раз подопечный. Впрочем, — Аро снова вздохнул, и тут Нейт подумал: он ведь младше Шляпы, ему лет сорок пять, не больше, а выглядит совсем стариком. — Вряд ли алады поинтересуются у него историей.

Он подошёл к Нейту и протянул сухую, жёсткую ладонь:

— Поздравляю, сипай Уиллс, теперь вы истинный защитник. Вы сможете выбрать персональный механизм из свободных, он будет закреплен за вами.

Нейт подумал о Кислотной Бабке. Дрейк своего раптора настолько индивидуальным не делал, просто ставил засечки за каждого убитого алада — в глазах рябило, стоило посмотреть на левый бок хромированного механизма.

— Спасибо, сэр. Обязуюсь служить с честью, сэр!

Нейт представил Милли — как он явится перед ней на рапторе, в комбинезоне. Та в обморок упадёт. И Кэти Курица тоже. И все остальные.

Субедар Эркки Аро хлопнул его по плечу, на том церемония и закончилась. К Нейту подошла Леони:

— Идём, тебе нужно выбрать раптора. Мне поручили помочь.

Технические характеристики всё ещё оставались набором символов и букв, зато Нейт уже с прошлого раза отметил «своего» — того, на котором делал вылазку тогда с Дрейком. Внешне он ничем не отличался от сотни других, запомнился только номер — «счастливый», с тремя семёрками посередине: RD77722f002.

— Этот, — сказал Нейт, когда его отвели в ангар.

— Ладно, — ответила Леони. — Запишем на тебя. Кстати, — она прищурилась, — ты ведь уже участвовал в охоте, правда? Вот и отметь своего алада. Как все, насечками. Прерывателями надо, обычным ножом сколько ни царапай, ничего не останется, металл тут особый, сверхпрочный.

— Спасибо, Леони.

— Или двух, — добавила та, не изменив интонации. Дрейк, который стоял чуть позади, но чья крупная фигура была заметна даже за сотню метров, напрягся. — Да, почему нет? Запиши того, которого ты поймал самостоятельно, даже без механизма. Такие особенно «крутыми» считаются, чтоб ты знал.

Она протянула руку — живую, а механической похлопала Нейта по плечу, почти таким же жестом, как субедар Аро, только смотрела пристальней. Прямо в глаза.

— Поздравляю, в общем. Теперь ты будешь с нами третьим. А ещё… Дрейк, да подойди ты уже сюда. Ты слышал?

— Что? — лицо Альбиноса стало искренне недоумевающим. Нейт некстати вспомнил рассказ Дрейка, что его вечно дразнили «тормоз из Табулы», а однажды надели на голову мусорное ведро и смеялись. Ему даже от Калеба и Энни так не доставалось.

— Городские собираются устроить очередной «обыск» на… ну, ты понимаешь. Мёртвом месте.

— Лакос, — сказал Дрейк, его передёрнуло — плечами и довольно слабой мимикой лица. Нейт повторил этот жест. Он плоховато выучил историю, но кое-что запало в память, и называлось оно «Падение Лакоса». Под водами огромного озера был полис, самый безопасный из всех, пока однажды не явились чудовища, алады-торнадо, каких не видели и до, и после, как будто они нарочно устремились, чтобы пожрать подводный город, недосягаемый прежде. Миллионы людей погибли за несколько часов. Тысячу дней над водой стояла воронка из замершей влаги, туманной взвеси и редких зеленоватых молний — это бездумные и бездушные алады дожирали свою добычу.

Прошло всего-то лет тридцать. Дрейку сейчас тридцать пять, он своими глазами не видел, но уже жил на свете, когда это случилось. Леони родилась через пару лет после катастрофы.

— От него же ничего не осталось.

— Учёные Интакта хотят, чтобы мы снова осмотрели. Они почему-то думают, что Монстр и его банда туда тоже сунутся, так что наше прошлое задание тоже в силе.

— Эй, вы не говорили мне про Монстра.

На самом деле краем уха Нейт слышал, но предпочитал делать невинное лицо. Это его малышка Яо научила, рекруты-дети вообще умели пролезать в каждую дыру и вытаскивать информацию от дронов в столовой, уборщиков, из незначащих фраз дежурных, из плакатов-голограмм «Мы верим в вас». База была городом, разве что без купола — но со своими законами, кровью и плотью.

Леони и Дрейк переглянулись.

— Я расскажу, — произнёс Дрейк. — Хотя… лучше пойдёмте вместе. И, кстати, Нейт, твои вещи всё ещё у меня. Книжки с картинками. Кукла. Та штука, которую ты нашёл. Пришла пора отдать всё тебе, ведь ты больше не рекрут, а равный нам.

Часы остановились. Нейт взял их в руки, тряханул в зажатом кулаке — они тикали, но стрелки не двигались. Что это именно часы, он догадывался, Леони и Дрейк подтвердили догадку. Нейт приложил их к уху, снова встряхнул — ничего не изменилось.

— На, — Леони протянула поджаренный зефир. Они развели костёр за пределами базы, в небольшой гряде камней, которая закрывала их от нежелательного внимания. Нейт теперь мог выходить «на свободу», когда вздумается.

— Знаешь, почему часы не работают? — спросил Дрейк.

Нейт покачал головой. Рыжие волосы он так и не состриг, но теперь собирал в хвост, чтобы не мешались. Часы из брошенного города не казались столь уж ценными, Нейт положил их на плоский камень рядом с собой.

— Это всё… катаклизм. Ну, тот самый. Алады не только воронки оставляют, они жрут и время, — Дрейк нахмурился, как всегда, когда ему приходилось объяснять то, что он сам не до конца понимал. — Мы здесь близко к Тальталю, пустыне, где ничего толком нет, кроме аладовой травы. Я туда выбирался. Смотреть не на что, а вот аладов — целые толпы. Они там не разрастаются, пока не почуют что-то живое, но меняют всё вокруг себя. До нас тоже достают, видимо.

Он подкинул, поймал и снова протянул Нейту искажённый механический кругляш.

— Если хочешь, можешь забрать.

Нейт кивнул. Он взял древний диск, покрытый царапинами и какими-то пятнами, холодный и тяжёлый, как в тот день, когда обнаружил его в мёртвом городе, и сунул в карман комбинезона. Время изменилось, как и пространство, прошлое стало картинками и дырами в земле.

— Что случилось с Лакосом? Да-да, я сдавал экзамен. «Непредвиденная катастрофа, атака фрактальных сигнатур». Что случилось на самом деле?

Леони и Дрейк переглянулись. За их спинами закат превращался из рыжего тряпья в синеватый полог.

— Моя учитель, — с усилием выговорил Дрейк. — Гвинера было её имя. Она тренировала меня и многих других, уничтожила сотню или более аладов. Она говорила, что их призвали в ту ночь, когда Лакос объявил тревогу, но никто не мог пробиться сквозь щит над озером.

Нейт нахмурился.

— Алады не делают никаких щитов.

— Охотники пытались. Они стояли на берегу, у них были «водные рапторы», всё, что нужно — тысяча полностью вооружённых людей. Стояли так до утра, пока зелёный торнадо пожирал Лакос. Гвинера говорила, это напоминало грозу. Вопли о помощи затихли к утру.

Леони потрепала его по бугрящемуся мышцами плечу и протянула желтоватую самокрутку тенелиста. Огонь добавлял красок блёклому лицу Дрейка и одновременно превращал в какую-то жутковатую маску.

— Гвинера говорила, что многие кинулись на помощь, несмотря на прямой запрет неоправданного риска. Их рапторы умели плыть. Они почти достигли торнадо. Она была в их числе.

— Но?

Нейт сглотнул.

— Их как будто что-то вышвыривало. Как будто алады внезапно стали разумными и прогоняли тех, кому не хотели причинять вреда. Знаю, это невозможно. Они тупые, Нейт. Они вообще не живые.

— Плазменная спираль Цытовича, — добавила Леони. — Ладно-ладно, я тоже не до конца понимаю, чего это за хренотень. Только теоретически, да в общем, алады у тебя точно не станут принимать экзамены по квантовой физике, когда попытаются сожрать и превратить в воронку. Ну, ты всё равно ведь читал. Неживая природа, которая копирует живую, образцы из иного мира, похожие на ДНК и вирусы, но по сути что-то вроде фотонов. Если хочешь, Нейт, можешь подучить все эти формулы, по ним делают наши механизмы и дизрупторы, станет яснее, но по мне — разницы никакой. У меня были самые низкие оценки по теории, если хочешь знать, но кто скажет, что я плохо дерусь с аладами?

— Никто, — подтвердил Дрейк. — Леони одна из лучших.

Нейт почесал затылок, а потом сунул в рот большую поджаренную зефирину — горячую и сладкую. Она обожгла губы и язык, пришлось надсадно втягивать прохладный сумеречный воздух, пока немного не остыла.

— Хрень какая-то, — буркнул Нейт, когда стало чуть легче. — Ну и я готов с вами к этому Лакосу. А теперь расскажите про Монстра, а то про него я так толком ничего и не врубился. И это не теоретическая фигня, вроде природы аладов, так что не увиливайте, ага? Он был одним из ваших, так? Раптором. А потом?

— Верно, — Дрейк и Леони снова переглянулись. Она, рисуясь, сунула железную руку в огонь и прямо в ней поджарила очередную зефирину: из белой та стала коричневатой, почти оттенка кожи Леони. Флуоресцентная краска так и светилась разными оттенками, огонь не причинил ей вреда, не говоря уж о самом бионическом устройстве.

— Мы тоже многого не понимаем, поэтому и позвали сюда, подальше, от ну понимаешь…

— Ушей на базе.

Нейт понимающе фыркнул. Яо можно было выгнать из-под кровати, близнецам выдать по затрещине, но слухи и сплетни ловила не только не в меру любознательная мелюзга. Высшему командованию наплевать на многие мелочи, вроде очередной интрижки Тэсс Миджай — кажется, она сейчас с доктором Ван, ей нравились «городские девочки». На дисциплину тоже могут закрыть глаза; Леони затягивалась самокруткой из тенелиста, а у Дрейка есть знакомые рейдеры, с которыми он порой обменивается полезными вещами. Но всегда есть граница. Костёр в сотне метрах от базы вряд ли мог гарантировать полное отсутствие «ушей» или «жучков». Похоже, поэтому Дрейк и Леони тянули, медлили.

— Да ну хватит уже! — не выдержал Нейт.

— Ладно. Мы тоже не очень-то… — Леони сделала затяжку. Дым тенелиста пах почти так же сладко, как жареный зефир. Дрейк открыл флягу с «синькой» — слабоалкогольным энергетиком соответствующего цвета, который можно было получить в столовой. Большинство рапторов на него фыркали и предпочитали покупать у дикарей медовуху из меда мурапчёл или охрянки. Нейту сладковатая с едва заметной горечью «синька» нравилась. Он глотнул сразу от души, несколько капель попало на футболку.

— …в курсе подробностей. Он был одним из наших. Его звали Шон Роули. Обычный раптор, вроде меня или Леони.

— Старше меня лет на пять, — подтвердила Леони.

— Однажды Интакт просто приказал найти людей, «добровольцев», как они говорили, но, по правде, просто выбрали наиболее подходящих, около дюжины. Кстати, там был и парень Леони…

— Кэррол, — она пожала плечами. — Да, у нас с ним были отношения. Такой здоровый бугай. Рыжий, кстати, вроде тебя, только ты тощий, а он, по-моему, мог кулаком бизона зашибить.

Нейт смешливо фыркнул, отчего-то представив рыжего Дрейка. Леони, похоже, неровно дышала к своему давнишнему напарнику, вот и искала ему замену.

— С Шоном мы близко не общались, — продолжил Дрейк, в свою очередь затянувшись тенелистом. «Синька» ему не нравилась, глоток заставил скривиться. — Иногда встречались на тренировках — виртуальных, на плацу. В столовой.

— Тут, конечно, слишком мало народу, и каждый так или иначе выяснит все подробности, вплоть до цвета твоего нижнего белья, — снова встряла Леони.

— Он был из тех, кто любит всё делать по-своему. Мог нарушить приказ, «потому что вот так лучше». Действительно срабатывало, у него была целая куча насечек. Говорили, скоро повысят в звании.

— А его назначили «добровольцем».

— И что потом?

Леони и Дрейк в очередной раз переглянулись.

— Мы не знаем. Он пропал примерно на год. Остальные тоже, мы спрашивали, где они и что с ними. Аро отвечал — мол, какие-то там новинки делают для нас, нужны рапторы, которые могли бы испытать.

— Ага, вроде моей руки. Ещё добавлял — мол, чего там с ними под куполом-то сделается, это скорее нас тут алады погрызут.

— Но они не вернулись. Никто из них. А потом нам с Леони выдали персональный приказ: поймать Монстра с ориентировкой на Шона Роули. Мол, он обезумел, убил нескольких человек в Интакте и сбежал. Предположительно присоединился к рейдерам. Его-то мы искали, когда…

— Нашли тебя, — Леони хмыкнула. — Честно говоря, мне такая находка больше нравится.

— Когда мы тогда вернулись с тобой, приказ уже отозвали. Я думаю, Аро решил поскандалить с начальством: мол, что за чушь, мои люди ловят аладов, а не бывших товарищей. Но теперь Интакт решил, будто Монстр полезет к озеру, к останкам Лакоса.

— Почему? — не выдержал Нейт.

Очередное «Не знаем» Леони и Дрейк произнесли хором. Осталось только махнуть рукой и закусить «синьку» зефиром.

Лаборатории Таннера и Раца стали одним целым: для этого не понадобилось ломать перегородки или достраивать блоки, дома в Интакте напоминали конструктор и легко «пересобирались» сами, предлагая новое жилое пространство или отнимая законную кладовку, чтобы передать её под хранение общественных дронов. История сохранила обрывки: когда-то существовала только Башня Анзе и несколько платформ, отделённых друг от друга, как острова в океане. Между островами выдвигали тонкие и не слишком надёжные мосты. Потом людей становилось больше — «мир восстанавливался после катастрофы», как пишут в школьных учебниках, да и в заметках по истории, островки тянулись ввысь, умельцы прилаживали куски мусора к паутине мостов, и очень скоро Интакт стал похож на повисшую в воздухе свалку. Тогда за дело взялись архитектор София Вебер и морской биолог Нисита Сакаги, их имена остались в тех же учебниках вместе с не слишком качественными восстановленными фото крупной блондинки и сухопарого сутулого мужчины. Они создали Интакт, вдохновившись игрушками для детей и коралловыми рифами, скелетами кистепёрых рыб и легендами о висячих садах Семирамиды. Так говорили в учебниках, а правду уже никто не знал, но Таннер, когда смотрел на недовольно поджатые губы Вебер и фальшиво-непроницаемое лицо Ниситы, всегда думал: изначально эти двое если не ненавидели друг друга — что им делить, в самом деле, — но каждый считал другого бесполезным. Легко было вообразить диалоги вроде:

«Как вы собираетесь строить дома на чёртовой платформе?»

«Я прислушаюсь к вашему мнению в тот день, когда увижу плывущую в воздухе рыбу».

Подобных «пар» Таннер как-то от нечего делать насчитал штук пять. Энси не в первый раз сажал в одну банку двух пауков, а потом весь мир с удовольствием носил одежду из драгоценного паучьего шёлка. Наверняка были и пауки, что отравили друг друга собственным ядом — в истории остаются только победители.

Поначалу он едва не вышвырнул сопляка Раца в окно, а через дней пять явился к Энси и потребовал прекратить «эксперимент». Тот притворился, что не понял. Таннер заявил напрямую: «Вы это нарочно делаете?» — и предъявил свои выкладки по архитектору и морскому биологу, по инженеру и психологу-гештальтисту — эти создали рапторов как самую эффективную меру против случайных аладов.

«А если и так? Вы правильно проследили, Эшворт», — Энси пожал плечами.

«Но почему?»

Тот вздохнул: «Мой принцип, если хотите. Однажды двое людей, которые любили друг друга больше всего на свете, почти уничтожили мир. Следуя от противного, те, кто терпеть не может своего напарника — лучшие спасители».

Таннер не собирался проигрывать. Лаборатории срослись и стали единым целым, нейросеть внутри приказала им трансформироваться — эти «кораллы» или «кости» могли оживать, превращаться в подвижную плоть, сплетаться друг с другом, а потом снова застывать. Таннер не мог отделаться от образа переплетающихся и застывающих хрящей, почти как при болезни Педжета, только рыбам и кораллам это не причиняет вреда, но формирует новую структуру. Никакие доводы разума — что на самом деле это просто металлические плиты с электронной начинкой, — не помогали избавиться от ассоциации.

Их с Сореном прирастили друг к другу, как два куска коралла на одном рифе. Они открывали лабораторию одинаковыми паролями из отпечатков пальцев и снимков сетчатки (только подвижной, чтобы исключить подделку). Таннер старался убраться в свой угол, продолжал клонировать эмбрионов без ЦНС, внедрять туда аладов так и эдак, а потом наблюдал, как существа умирают и коллапсируют, стоит их сделать хоть чуть «умнее».

Кому вообще нужны мозги, злился Таннер. Даже на уровне чёртова ланцетника. Почему бы людям не превратиться в кораллы, например.

Чёрт бы их побрал. Аладов — и кораллы, и эмбрионы, и все эксперименты, которые пока не давали ничего путного. На самом деле он предоставил около двух десятков разработок — имплантов и биосовместимых модуляторов, в том числе специально для Триш придумал «насадку» для глаза, которую можно было надеть и снять, а она помогала обзору при пеших вылазках.

Это всё было не то.

Спустя несколько недель — или месяцев, если точнее, — он почти научился выносить Раца, по крайней мере, делал успехи. Вероятно, потому, что у того дела шли немногим лучше, и он уже не поминал своего «Монстра». Успех был сомнительный. Сбежавшая лаборантка — как её там, Айка Мелтон, — очередная дурацкая история. У Таннера был теперь свой «беглец», Вереш, хотя с ним вообще ничего толком не было понятно. И чего ему на месте не сиделось? Эшворт Таннер очень слабо интересовался людьми, поэтому о побеге своего подчинённого узнал только из механизированного сообщения о неявке на работу. Пришлось поискать — а он и пропал, квартира сгорела. Дочь вроде у него там жила ещё, тоже пропала.

Таннер выкинул из головы это происшествие: на место Вереша метило человек двадцать, он ещё и выбирал, кого взять.

Повторить «Монстра» не получалось, зато, переругиваясь, они всё-таки рождали новые идеи.

Происходило это так:

— У вас опять отказ всех органов и систем, если это можно так назвать, — Рац стучал по колбе. Таннер делал невозмутимое лицо.

— А вы утилизовали очередного бедолагу? — и словно невзначай добавлял: — Добровольцев становится всё меньше, да?

Рац кривился.

— Пока ещё есть ресурсы. Вы, главное, не отставайте.

Однажды они задержались до полуночи. Началось всё с обычной ссоры, помянули Монстра, сбежавшую дурочку Мелтон, по пятому кругу — колбы с зелёными искрами внутри. Вдруг Сорен отвлёкся от своих пробирок и мониторов.

— Стойте, а вы только целиком эмбрионы создавали?

Таннер едва не сунул палец в вортекс-центрифугу.

— Да.

— Док, а если попробовать сделать кусок человеческого тела? Пускай и с нервными волокнами?

Таннер покачал головой. Сорен стукнул себя по лбу.

— Ладно, я тоже тупица, почему-то не подумал об этом прежде. В общем, я использую Кэррола.

— Он ещё жив? — простой вопрос отчего-то заставил Сорена помрачнеть. Его глаза неопределённого, то ли зеленоватого, то ли карего цвета как будто затянуло плёнкой, отчего он сделался похожим на заболевшую птицу.

— Если это можно так назвать. Пойдёте со мной, док Таннер, не испугаетесь?

Таннер постарался скрыть волнение и заново запустил центрифугу, которая послушно отделяла чуть светящуюся зелёным плазму от кровяных телец очередного его образца. Он давно хотел посмотреть на парня, который когда-то был раптором — и на то, что от него осталось.

— Обязательно. Мы ведь теперь коллеги.

К его удивлению, Рац ответил вполне спокойной улыбкой.

— Вот именно.

Этого человека звали Кэрролом, он стал одним из первых добровольцев, гласила официальная информация; Сорен отдал её неохотно, как будто у него списали с личного счёта последние кредиты, а теперь не хватает расплатиться за жильё, и Интакт сложит «паззл», отсекая от сразу двух или трёх комнат. Таннер мог бы рассказать кое-что ещё: Кэррол когда-то близко общался с «агентом» Леони Триш вплоть до сексуальной связи. Подробности личной жизни не очень интересовали Таннера, который считал какой-либо секс, кроме виртуального и быстрой, необременяющей разрядки, слишком хлопотным: искать живых людей, договариваться с ними, получать согласие — что может быть скучнее?

В базе хранились трёхмерные изображения: крупный, мускулистый, как многие рапторы, Кэррол напоминал дикого бизона. Для охотников на нематериальные блики света едва ли имеют значение рост, вес и физическая сила, но этот Кэррол, кажется, мог убить алада, просто стукнув по нему кулаком. Он был именно добровольцем: наивный парень откликнулся на призыв Интакта о помощи. Он и со скалы прыгнул бы, отдай приказ вышестоящий.

— Всё просто, Таннер. Старшие рапторы — командование, начиная от субедаров… хотя нет, эти обычно ещё торчат на базах со своими подопечными… Но вот уже полковники, генерал-майоры, генерал-лейтенанты и генералы, которые сидят здесь и алада последний раз видели лет пятнадцать назад, — они страшно боятся того, чем в результате станут. Мы им даём лекарства от фрактальной мутации, сдерживаем её, но эффективность, сами знаете…

— Знаю.

Таннер нахмурился. Болезнь рапторов была тайной, о которой многие догадывались — шептались, кидали двусмысленные сообщения в чатах. Охотников старались отрезать от семей, не позволяли заводить социальных связей, помимо себе подобных. Всё работало, но трещало и скрипело, как заклеенный пеной-коагулянтом автоклав. Энси лично подчищал данные о самоубийствах старших рапторов, благо редко кто вскрывал себе горло дизрупторами, обычно уходили в Тальталь «забрать с собой побольше мразей». Генералы и прочие тряслись за дозу лекарства. Таннер и Рац, прежде непримиримые враги, совершенно одинаково врали: мы делаем успехи, именно вам удастся излечиться.

Пока «лекарство» было одно — эвтаназия. Кто-то просил о ней сам, другим приходилось подсылать особого медбота под видом анальгетика. Самые упрямые и одержимые паранойей умирали самостоятельно. Энди Мальмор — всё ещё единственный, кому удавалось временно обращать мутацию вспять и оставаться в живых, а теперь Сорен придумал, как довести процесс до финальной стадии, но чтобы объект оставался на этом свете.

Глядя на то, во что превратился Кэррол, Таннер подумал: лучше смерть, чем такое.

Тот сидел в просторной клетке-аквариуме, похожей на резервуары, в которых выращивали клеточные культуры, зародышей с внедрёнными аладами. Пространство три на три метра уже с трудом вмещало разросшийся конгломерат мяса. Таннер разглядывал существо и тёр подбородок, прикидывая, что произойдёт, когда фрактализированная плоть будет давить на бронированное стекло. В конце концов Кэррол просто раздавит сверхпрочный материал собственной плотью и вывалится — фрактальная мутация была подобна воде в своём упорстве. Плотина сдерживает реку, но лишь пока камень, бетон и железо не дадут течь. Сходство с человеком потерялось где-то на уровне выше головы Таннера, из перекрученных жгутов и набухших канатов аномально огромных вен, толщиной в человеческую руку, проглядывали глаза — целая россыпь, все зеленоватые, круглые и глуповатые. Таннер сравнил их с гроздью винограда. Где-то вверху резервуара торчала мягкая на вид поросль рыжих волос, прямо поверх мясистой и поблёскивающей глади с синими прожилками и кавернозными мембранами. Можно было догадаться, какой орган превратился в этот кусок мешанины.

— Вы не хотите это утилизировать? — спросил Таннер Сорена. — Знаете, есть такое в словаре понятие: милосердие.

— Он хорошо подходит как основа, — Рац пожал плечами. — Обратите внимание, он всё ещё жив, даже условно разумен. Понимает человеческую речь. Кэррол, — он подошёл к мигающему зелёным индикатору двери, над которым темнела мембрана микрофона. — Скажи что-нибудь.

Масса заворочалась и глухо утробно заурчала. Виноградная гроздь наполнилась влагой, похожей на слёзы.

— Иронично, правда? Алады — самые «чистые» создания, ни крови, ни испражнений, ничего телесного и грязного. Они по-своему прекрасны, lux aeterna, чистый свет, но длительное воздействие «сияния» на любую органику вызывает вот такое… Не волнуйтесь, я держу беднягу Кэррола под мощными седативами, а заодно ищу наиболее действенные в его состоянии анальгетики. Думаете, откуда я знаю, какие формулы лучше всего подойдут нашему общему знакомому? — Сорен выразительно посмотрел вверх.

«Больной ублюдок», — почти ласково подумал Таннер и улыбнулся.

— Я изучаю на нём все аспекты фрактальных мутаций. Знаете, что я предлагаю? Возьмите его плоть — не волнуйтесь, доктор Таннер, сколько бы вы ни позаимствовали, она нарастёт снова, — а потом внедрите одного из своих одомашненных кузнечиков. Конечно, мы этим займёмся вместе.

— Вы хотите…

— Создать биоимплант, конечно. Который позволил бы рапторам управлять аладами. Прямо как в легендах про отмеченных, избранных Инанны и её «перворожденных».

Сорен Рац широко и мечтательно улыбался. Он выглядел совсем юным — не старше двадцати, мальчишкой с заветной мечтой, его тянуло потрепать по голове или чмокнуть в щёку, а может, толкнуть в клетку, прямо в гущу каких-то отростков, похожих на щупальца кальмара, усеянных зубами вместо присосок и открытыми кровоточащими ранами, и посмотреть, что Кэррол сделает с ним.

Таннер бы записал полный протокол такого эксперимента.

— Вы гений, Рац.

Что ж, он почти не кривил душой.

Глава 11

Шон достал сигарету и протянул её мужчине. Тот был маленьким, смуглым, с встрёпанными кудрявыми волосами, его дочка держалась гораздо уверенней.

— На, выкури, будет легче. А ты, малышка…

Шон сунул покрытые жёсткими тёмными волосами руки в карманы, их хватало на лохмотьях рейдера, но ничего не нашёл. Айка посмотрела на него с насмешкой.

— Ребёнка надо накормить. Есть хочешь? — она потрепала кудрявые волосы девчонки. Та фыркнула, но кивнула.

— Шон, скажи своим, чтобы притащили еды. Нормальное, никаких вараньих хвостов.

Техник командовала всей бандой Синих Варанов. Другой Главарь на месте Шона мог бы обеспокоиться за своё влияние — вон, сместила же у Кривых Игл Одноглазая Мэри старого бугая Большого Тодда, похожего на прямоходящего бизона. Вызвала его на поединок, подцепила между ног крюком, который у неё к поясу привязан, и…

Шон не тревожился. Айка была его девочкой. Айка спасла его из стеклянной колбы жуткой лаборатории Раца. Он до сих пор орал ночами от кошмаров. Снились инъекции, от которых скручивало болью и он выблёвывал собственные внутренности, колодцы-тубы, где сначала темно, а потом так ярко, что кажется — сгорят веки, а затем и глаза вытекут, испаряясь на оголённой коже, бесконечное «протокол двадцать пять, испытуемый Шон Роули», «протокол двадцать девять», «сорок семь», «сто тридцать два». Рейдеры его бы не поняли, но Айка понимала, забиралась в спальный мешок и целовала, гладила жестковатой рукой, покрытой мозолями от механизмов, грудь Шона, шептала на ухо всякую успокаивающую чушь. Без неё он бы сошёл с ума. С ней — оставался лидером Синих Варанов и самым опасным человеком в Пологих Землях.

— Ну, чего стоишь столбом? — Айка собственнически щипнула его пониже спины. Шон ухмыльнулся.

— Эй, Курт! — он высунулся из палатки, которую гордо называли «шатром». — Тащи пожрать, только годное чего-нибудь давай. Тут городской и ребёнок. Хрен знает, чего с ней делать.

— Я разберусь, — подала голос Айка.

— Ну, раз Техник знает, то куда нам, правда? — заржал Шон.

— Я не ребёнок, — возмутилась Хезер. Она с интересом изучала лабораторию Айки, и Техник, которая на выстрел арбалета не подпускала никого, милостиво разрешила потрогать отключённый гальваризатор и колбу с заспиртованной крысой. — Я взрослая. Мне уже девять.

— Точно, — сказала Айка. — Ты взрослая, и вовсе не в возрасте дело. Тут, видишь ли… на тебя охотится сам Энси, знаешь?

— Знаем, — мужчина нервно затянулся и тут же зашёлся кашлем. Шон видел этого парня в лаборатории, но лично ему он никакого вреда не причинил, поэтому пришибить его не хотелось. Айка сказала, что им нужна девчонка, вот он и подослал Рысь. Кстати, та грела уши в тёмном уголке, куда не дотягивались лампочки Техника. Надо бы её выгнать прочь, да ладно уж — она тоже из бывших городских, пусть уж послушает.

Шон был всего лишь раптором, над которым несколько месяцев или лет проводили эксперименты учёные Интакта. Что такое «Энси», он знал больше от Айки — нейросеть «летучего города», очередной суперкрутой суперкомпьютер. В Итуме тоже такой был: любому дураку ясно, что мэр — для болтовни. А решает всё куча железа и термопасты. Какая разница, что там в столице? «Разбери его на микросхемы», — советовал Шон своей девушке.

Он не вспоминал про город, когда они занимались сексом, когда она седлала его, сжимая ногами и позволяя войти на всю глубину. Его бесило, что Айка начинает болтать о всяком «деловом» в постели, когда ему хотелось просто ощущать её миниатюрное, но крепкое тело, трогать маленькую грудь, треугольник тёмно-русых волос между ног, заставлять её подскакивать на себе и кусать неприлично пухлые губы.

Это всё было здорово, но потом Айка, прижимаясь к нему и утыкаясь лбом в подмышку, начинала рассказывать, что нужно сделать, как победить «видящих» Интакта.

«Я вычислила Хезер ещё давно, только не знала, что с этим делать. Её отец прятал девочку, но в столице все как на ладони, он спалился на детской площадке — ну или она. Сияла, понимаешь? Как целая толпа аладов».

Шон в такое не верил даже теперь. Хезер казалась обычной. Тыкала пальцем гальванизатор Айки и озиралась по сторонам, пока её отец сел на пороге «шатра», выдыхая в прохладную темноту тёмно-серый дым. Кисло-сладкий запах самокрутки из тенелиста наполнил палатку.

— Я знаю, кто такой Энси, — пожала плечами Хезер. — Это как видеокамера. Я его не боюсь.

Айка усмехнулась.

— Верно. Как камера. Только он всё-таки хочет до тебя дотянуться, но мы с Шоном не позволим.

Айка снова обняла девочку за плечи.

— Я тебя научу собирать такие штуки, хочешь? Думаешь, почему они меня Техником прозвали — я им всю броню и оружие делаю, и ловушки на зайцев, и много чего ещё.

— Хочу, — Хезер смирилась с тем, что её тискают. Шон наблюдал, стоя рядом с мужчиной из города. Его зовут Патриком, кажется. Он работал в лабораториях, но не пытал «добровольца»-раптора. Чёрт, как всё, мать его, сложно.

— Вот и отлично. Здесь тебе будет лучше, чем в городе.

— Айка, — со значением проговорил Шон.

Он согласился на операцию и послал лучшего «агента» не просто так. Рысь блестела глазами из своего угла.

— Хезер, — попросила Айка. — Ты можешь показать…

— Свет, — подсказал Патрик, потушив сигарету. — Сейчас можно. Покажи свой свет.

Хезер боязливо поозиралась, шмыгнула носом. Она выглядела немного младше своего возраста — ну, или Шон привык к более самостоятельным рекрутам, их забирали как раз в семь-девять, иногда даже в пять, если тесты рано выявляли способности рапторов. За детьми присматривали роботы, помогали со всякой стиркой, лечили после тяжёлых тренировок или от простуды. Взрослые рапторы помогали освоиться, не раз и не два Шону доводилось успокаивать какого-нибудь ревущего «Хочу домой» сопляка. Хезер была другая, «домашняя», всё оглядывалась на отца.

«У меня тоже была семья», — в Итуме часто создавали скучные «традиционные» семьи, детей рожали по старинке, никаких искусственных маток и инкубаторов. Шон был из таких. Он сам те ещё сопли распустил, когда его забирали, да и родители едва сдерживали слёзы.

Это было очень давно. Почти тридцать лет прошло, и он ни разу не получил вестей от родителей, хотя пытался с ними связаться, приезжал даже в полис и искал их по данным сети — ничего, как сквозь землю провалились. Айка сейчас говорила: это они специально делают, чтобы у рапторов никого не было, кроме таких же «боевых товарищей». Шон соглашался: охотник всегда один. В самом конце ты остаёшься наедине с собой — и аладами, теми, кто всегда голоден.

Он смотрел на Хезер и завидовал ей, понимая, насколько это тупо. Она просто ребёнок из полиса, которую скрывал отец, чтобы она не стала очередным рапторов. Наверное, таких много, но у неё есть что-то особенное.

Хезер вышла на середину палатки. Грязноватое платье тёмно-розового цвета она поправляла от талии вниз. Мятая юбка никак не хотела разглаживаться.

— Да, милая. Можно, — подбодрил дочь Патрик.

Она опустила голову, а потом превратилась в алада.

Шон дёрнулся. Рефлексы у него работали, сильно опережая разум, даже несуществующий нож-дизруптор «выхватил» с бедра, где обычно привязывал. Айка сжала его пальцы и покачала головой. Шон тихо выматерился.

Алад был в форме человека. В форме девочки, которая только что тыкала гальваническую установку Айки, пыталась стянуть и посмотреть поближе резную шестерню, а сама Техник забрала у гостьи почти починенный арбалет для Сэта Таракана — тот его сломал в последний раз, когда они пытались ограбить здоровенную городскую «черепаху» с припасами, а из-под панциря высунулась плюющаяся плазмой голова.

Две из шести лампочек над лабораторным столом Айки раскалились добела, словно подражая зелёному в лёгкую желтизну свету, и погасли. Остальные сдались раньше, только тускло подрагивали оранжевыми вольфрамовыми волосками.

Свет переполнил палатку, и Шон внезапно понял, какая она маленькая, даром, что «главный шатёр». Мятая и не слишком свежая груда одеял и спальных мешков топорщилась логовом какого-то зверя, наполовину отгороженная ширмой из камышовой древесины. Стойка с оружием Шона блеснула арбалетами и ножами. Ящики с вещами, какой-то хлам, тряпки на полу и мусор — всё превратилось в какой-то чужеродный пейзаж. Мини-генератор, трубу которого Техник вывела наружу — до неё никто не додумался, вечно воняло горелой нефтью, — заработал и попытался подать энергию на подвешенные на балках-опорах лапочки. Тоже перегорят, подумал Шон.

Зелёный свет превратил девочку Хезер в алада, а всех людей — в почти бесплотные тени. Рысь закрыла лицо рукавами своего балахона. Айка улыбалась. Патрик стоял чуть поодаль с виноватым видом, будто это он сделал собственного ребёнка таким.

— Всё, хватит.

Айка подошла ближе и почти коснулась «алада». Свет пропал без всякого предупреждения; стало очень темно. Две лампочки впрямь перегорели, остальные стыдливо вспыхивали.

— Что это за херня? — первым нарушил молчание Шон.

— Ты молодец, — Айка не ответила ему, а снова потрепала по голове девочку. Хезер выглядела обычно — ничего не изменилось, даже свою несчастную замызганную юбку комкала тем же смущённым жестом ребёнка, который столько времени провёл один, а сейчас вокруг столпилась куча странных взрослых. Очень вовремя сунулся Курт — с едой, густым мясным супом «два в одном», хлебом из охрянки, притащили даже добытые из очередной «черепашьей» вылазки консервированные персики; в тот раз вообще повезло — махина транспортировала продукты, которые не перекинешь телепортом, и накормить той горой еды можно было десяток деревень. С деревнями тоже менялись, кстати. Цветочный отвар приятно пах. Хезер взяла жестяную кружку и подцепила персик грязноватыми пальцами. Патрик нахмурился, но почему-то не стал делать замечание о манерах.

— Ладно. А теперь можно ответить? — повторил Шон, когда ужин разошёлся по всем желающим. Рысь таскала персики не хуже мелкой девчонки. Ладно уж, чёрт с ней.

— Ну, я точно не знаю, — Айка пожала плечами. — Сорен говорил что-то об альтернативной мутации. Обычно рапторы просто чуют аладов, а те их — нет, а ещё почему-то не сразу же дохнут при контакте, в отличие от всего остального, верно?

Шон хмыкнул.

— Примерно так.

— Сорен откуда-то решил, что есть и другое эм… развитие. То, что он с тобой делал, из-за чего ты стал Монстром — примерно вот это.

Шон нахмурился и отступил в темноту. Патрик и Хезер уставились на него — «ну да, они-то не знают».

— Это не так круто, — предупредил Шон, поднял руку. На секунду та покрылась прожилками зелёного света, которые были очень узкими и тусклыми по сравнению с устроенным Хезер представлением. — Ну, ещё я могу вроде как этих тварей гонять прочь. Тот ублюдок со мной такое сотворил. С тобой ведь ничего не делали, а?

Хезер покачала головой. Стукнула ложкой и с приглушённым хлюпаньем всосала очередную ложку супа.

— Послушайте, я не знаю, что Рац с вами делал, мистер… Роули, да? — вместо дочери заговорил отец.

— Да просто Шон, — он перевёл взгляд на Патрика. Тот стал разом каким-то суетливым, испугался за ребёнка или просто перестала действовать сигаретка. Тенелист — хорошая штука, но её хватает ненадолго. — И не волнуйся, мы ничего плохого не сделаем Хезер, мы же не ублюдок Рац и тот второй, как его…

— Эшворт Таннер, — подсказала Айка. — Но он не проводил экспериментов над людьми, по крайней мере, над уже рождёнными.

Поймав недоумённый взгляд Рыси и Хезер, онапояснила:

— Работал с зародышами.

— Послушайте, мы можем это обсуждать… — Патрик снова поднялся со своего места, с низкой табуретки в углу.

— «Не при ребёнке»? — вдруг встряла Рысь. — Ты тупой? Она уже встряла по самое не хочу. И она нечто такое, за что Рац яйца себе откусит, лишь бы получить…

— Тихо, — Айка погрозила кулаком, а потом и разводным ключом для верности. Хезер, конечно же, выражение услышала и запомнила, тихо хихикала в кулак.

— Таннер вроде что-то собирался искать у Лакоса.

— Да, — подтвердил Патрик. — Планировалось туда вернуться, провести эксперименты. Таннер мне сам сто раз повторил, что там осталась нужная информация, он выбивает средства под экспедицию, которая «всё прояснит».

Даже Шон ощутил тот налёт общей трагедии. А мы ведь все «городские», внезапно подумал он. Рысь тоже, хотя её семья решила уйти из полиса, когда той было года два, почему — она до сих пор не знала. Родители не прожили долго в Пологих Землях, этот дикий мир полон опасностей — и алады самая меньшая из них, куда хуже ядовитая вишня, спелые чёрно-красные ягоды которой можно принять за съедобные, если не сталкиваться прежде. Девочку приютили деревенские. У неё было даже имя, Ханна, но потом она стала Рысью.

Её родители были немногими выжившими из Лакоса: просто потому, что оба были врачами и проходили дополнительные курсы повышения квалификации, когда пришла катастрофа. Лишившимся всего предоставили жильё в самом Интакте. Если честно, Шон не понял, почему они решили уйти из привычного мира. Над ними-то не проводили экспериментов.

— А потом Лакоса не стало, — спокойно сказал Шон. — Город был на дне озера, а теперь только оно и осталось. Глубокое озеро. Несколько сотен миль до дна, Лакос, говорят, был больше столицы раза в полтора.

— Не только вода, — Айка подкрутила одну из «мёртвых» лампочек, и она заработала снова. — Я слышала про эту экспедицию, они не вчера начали говорить. Там есть то, что осталось от города и то, ради чего он был принесен в жертву. Насколько я поняла из того, что говорил Рац…

— И Таннер. Они там хотят что-то найти, — вдруг подтвердил Патрик. — Но это на уровне болтовни.

— Почему нет? Они спустятся в плавательных машинах, в Аквэе полным-полно таких. Это связано с их экспериментами. Это поможет тебе, — Айка ткнула Шона в крепкий мускулистый живот. — Может, ей тоже.

— У нас нет плавательных аппаратов.

Айка закатила глаза.

— У вас есть я. В лаборатории Раца я просто пыталась подзаработать. Вообще-то я по образованию инженер. Ну, я ведь уже представилась, да? Айка Мелтон, та самая, кто взорвал половину лабораторий Раца, освободил Монстра… и просто Техник.

Хезер подошла ближе:

— Ого, круто, — и показала большой палец, а Патрик мученически вздохнул.

Айка сидела на Горбе — большом камне, который когда-то был целой скалой из тёмного камня с вкраплениями белых жил и золотого песка. Горб напоминал спину сытого козовера, поэтому его так и прозвали, но Шону это место всегда казалось едва ли не рукотворным, будто кто-то нарочно стесал удобную смотровую площадку. На неё ставили часовых, когда Вараны кочевали в здешних местах, но сегодня все бросили Горб. Кроме Айки. На голове у неё был жестяной ободок со встроенной лампочкой, тусклый свет бегал по отвёртке, по направляющей, колодке и плечам арбалета.

— Ты чего не спишь?

Шон взобрался на Горб и сел рядом.

Айка пожала плечами.

— Да нормально всё с мелкой будет. Не знаю, чего это с ней за хрень светящаяся, но здесь-то, — Шон жестом обвёл бесконечные пустоши. — Кто её найдёт? Хоть всех поисковых дроидов пусть направят.

— Не думаю, что направят их.

Айка шмыгнула носом. Она повернула голову к Шону, когда тот положил руку ей на тёплую спину и прижал к себе. Свет лампочки ударил в глаза, Шон зажмурился. Айка пробурчала «Извини» и выключила ободок.

— Ну говори уже, — Шон подхватил маленькую девушку и посадил себе на колени. Она прижалась щекой к его груди.

— Мы собираемся идти туда же, куда Таннер со своей экспедицией. Это даже звучит паршиво, согласись. С тем же успехом мы просто могли бы подойти к тени Интакта и помахать руками: эй, ребята, съешьте нас.

— Озеро Лакос большое. Много сотен миль в окружности. Мы можем не пересечься.

— Ты на это надеешься? — Шон не видел, но знал, что она закатила глаза. — Они тебя ловят, Монстр. Рац всё твердил, что ты его первый удачный образец, собирался продемонстрировать результаты… А я в конце концов устроила «бумс». Мне жаль погибших, кстати, ты знаешь, но…

— Но ты хотела спасти меня.

Шон почесал затылок.

— Мы можем никуда не ходить. Девочку точно можно не тащить, кстати.

— И оставить тебя с…

Она это никогда не называла вслух, да только этого и не требовалось. Шон видел, как другие рапторы, которых точно так же погружали в центрифугу, в непрозрачные пластиковые колбы, вводили сотни препаратов, сначала менялись совсем неуловимо, только начинали слегка светиться глазами или какими-нибудь ещё другими отверстиями на теле, а потом вспухала огромная опухоль, вроде третьей руки. У одной девушки, Анна её звали, выросли поверх грудей ещё пять штук — помельче, но повторяющие предыдущие; Шон смотрел из своей прозрачной клетки даже не на размноженные груди, а на одинаковые родинки. Родинка была чуть левее правого соска. Все остальные повторили её — не левую. Фракталы, думал тогда Шон, это и есть фракталы аладов, а потом его стошнило прямо на собственные ноги, он не успел полтора метра до туалета добежать.

Он сбежал, но он светится и весь покрыт «трещинами». Вопрос времени, когда у него что-нибудь вырастет.

— Ну и ладно, — Шон понял: он дрожит, словно от озноба, и обозлился на себя. Слабак. — Подумаешь, вырастет чего-нибудь новенькое. Второй хрен, к примеру. Тебе на радость.

— Дебил, — Айка шлёпнула его по небритой щеке.

— Ну сама ж говоришь, хреновый расклад. Не хочу рисковать тобою, ребятами, девчонкой этой. Да и с чего ты взяла, будто это вот, в Лакосе, мне поможет? Даже если оно осталось на дне. Мы просто притащим Таннеру и Рацу себя на блюдечке. Ты сама это сказала, — снова повторил Шон.

— И я же слышала про «ответы на дне Лакоса». В прошлый раз они хотели что-то сделать в том городе, а потом… потом у них не получилось.

Шон скрипнул зубами. Иногда Айка была невыносима — и лучше бы она и дальше железки крутила, а не пыталась изображать из себя стратега или тактика. Он умолк, продолжая обнимать её, осязать тёплое дыхание и смотреть в чёрно-синее небо с далёкими зеленовато-розовыми сполохами на горизонте. Деревенские и рейдеры из местных верили, что там, за границей Тальталя, мир мёртвых, а ещё что алады — это искажённые души всего живого. Инанна превращает их в сполохи зари, в своих голодных детей, потому что пытается утолить собственный голод.

Дурацкие сказки.

Шон поёрзал. Горб был лысым, без вездесущей хлюпающей ряски, сидеть на нём было удобно. Айка приятно грела собственным теплом.

— Помнишь, что говорила Укки?

— Авгур? Она умерла. Уже месяцев девять, наверное, как умерла. Мы ещё хотели взять нового авгура, вроде был в Змейкином Логу какой-то пацан, а потом то ли потонул, то ли его бизоны затоптали… — Шон нахмурился.

— Именно, мальчишка. Укки сказала найти этого «светящегося» и привести к Лакосу. Мол, это и тебя спасёт, и чуть не весь мир. Слушай, я тоже из города, как и ты, и не слишком-то доверяю «пророчествам» и сказкам про Инанну. Но она повторяла и повторяла это, мне проходу не давала последние пару недель. Тебя не трогала, а я типа «пойму». А потом с тем сопляком что-то случилось, но теперь у нас есть другой «светящийся», девчонка. Вместо парня. Совпадение?

— Совпадение. И это, я с тобой не спорю. Я с самого начала сказал — пойдём, за себя не боюсь… не хочу рисковать ребятами.

— Тогда и оставим их здесь. Я, ты, Рысь и отец с дочерью. Труднее будет заметить.

Шон потёр виски и куснул Айку за ухо. Тёплое вкусно пахнущее ухо. Она лягнула его, но не очень протестующе.

— Вот видишь. Не волнуйся, никого из нас не поймают. Да, и у меня есть идея насчёт того, кто мог бы помочь…

— Кто?

— Мой старый знакомый. Не близкий друг, но хороший парень — мы с ним служили, думаю, я смогу всё объяснить и попросить о помощи. Его зовут Дрейк Норт.

Нейт подумал и положил кругляш древних часов и куклу в рюкзак. Флягу, найденную возле того самого портала, который выкинул его неизвестно куда, оставил в личном шкафчике — привязанность к определённым «талисманам» характерна для многих рапторов, взять хоть Леони с её Кислотной Бабкой и боевой раскраской, но всему есть разумный предел. Книжки с картинками остались под плотным плоским кругляшом-резервуаром.

Часы и кукла. Их он возьмёт с собой к Лакосу. Леони ему повторяла — мол, не особо торопись, пока ещё столица раскачается, они там шевелятся медленней «черепах».

«Черепах» Нейт уже видел, хотя эскортировать ещё не доводилось: огромные, с маленькую гору, механизмы проходили всего несколько десятков километров в сутки, зато многотонную махину ничто не могло сдвинуть с намеченного пути, а «разум» бота не боялся ни бизонов, ни мурапчёл. Опасность представляли только вездесущие рейдеры, от которых должны были отбивать груз охранники-рапторы. Примерно две-три из сотни «черепах» всё равно приходили со вскрытым «панцирем» и пустыми. Нейт про себя считал: ну и подумаешь, Интакт не разорится от потери тонны-другой консервов и полупроводников. По-настоящему ценные грузы отправляют телепортами.

«Интакт, вот он такой и есть. Вроде очень быстрый, вечно все куда-то бегут, суетятся, у меня в глазах рябило, а как чего серьёзное решать, так думают и болтают по сто лет, короче, не торопись складывать рюкзак, не завтра и не через месяц ещё выдвинемся», — говорила Леони.

Режим дежурств не менялся, а быть раптором нравилось Нейту всё больше.

Они выбирались чаще с Дрейком, тот по-прежнему считал «мальчишку» своим подопечным — почему-то это даже не бесило. Давал советы, как управлять раптором, какие режимы включать: «Турбо идеально работает только на ровной поверхности, но если попадутся скалы, то лучше врубать “пересеченную местность”, формально она собьёт скорость, а на самом деле поможет тебе выбраться из глубокой… дыры». Дрейк со вздохом добавлял: «Видишь ли, инженеры рапторов — это люди, которые Пологие Земли порой только на компьютерных моделях видели». Тогда Нейт спросил, можно ли подкрутить механизм самому.

Они тогда сидели в ангаре, вернулись после дежурства — на охоте удалось поймать единичку. Добил алада Дрейк, но заметил Нейт, а ещё тварь до последнего ничего не подозревала, даже не начала раздуваться, а как будто дремала или грелась на закатном солнышке. Дрейк сказал Нейту «записать» алада на себя. Тот отказался: вообще-то он чуть не пропустил алада, потому что раптор взял и сбился, буквально едва не споткнулся на ровном месте — ну ладно, груде гальки и крупных валунов, обступивших узкий и глубоко залёгший в овраге ручей. Но это же раптор! Они везде пробираются!

Дрейк поскреб белёсый затылок, оглянулся по сторонам. В углу таращила чёрный с зеленой обводкой глаз камера.

— Можно вообще-то. Этот раптор теперь твой. Мы всё модифицируем под себя, но…

— Я умею работать с железками! Я дома генератор чинил! Собрал пугало — кур Курицы Кэти отгонять от полянки, где поед-траву на всякие лекарства высаживали. А то куры-то тупые, всё туда ходили, как будто им там охрянки насыпано, ну а поед-трава — хвать, она знаешь, даже меня один раз…

— Нейт.

Дрейк вздохнул.

— Рапторы немного посложнее нефтяного генератора и чучела.

— Ну так ты-то покажешь, куда там разводным ключом тыкать?

Дрейк снова посмотрел на камеру, на Нейта — тот очень честно улыбался, во все зубы, и лицо сделал искреннее, честное, даже поморгал для верности.

— Покажу, — ответил Дрейк. — Это, чтоб ты понимал, не то, что тебе официально расскажут и оценку на экзамене поставят. Чинить ты, конечно, учился — всех учат, но модификации — другое. Раптор — он как живой… ну, предположим, в том смысле, как и алады. Только Леони не говори, она-то свою Бабку без шуток живой считает.

Нейт хихикнул:

— Ага, даже разговаривает.

— Ничего смешного. Благодаря «Кислотной Бабке» Леони сумела выжить…

— Когда ей руку отгрызли?

Дрейк снова укоризненно покачал головой. Нейт пожал плечами: чего такого? Леони сама именно так и выражалась, ещё и любила рассказать эту историю после пары фляжек деревенского пойла из охрянки, смешанного с «синькой». Каждый раз добавляла деталей и подробностей, причём некоторые из них явно противоречили друг другу. То десяток «двоек», то пять «троек»…

— Иди сюда, — позвал Дрейк Нейта и вскрыл панельный щиток раптора, одновременно вызвав трёхмерную модель. — Инструменты есть в углу. Я тебе только покажу, а дальше ты сам будешь настраивать. Никто за тебя не решит, как удобнее управлять, двигаться, это как… научиться ходить. Потом ты привыкнешь, раптор станет твоим телом — лучшим телом, сильным и безотказным. Ты ведь знаешь, что в них никогда не заканчивается энергия?

Нейт кивнул и тут же покачал головой.

— Никогда не мог взять в толк. Вот нефть, её заливаешь. Если очистить её поначалу, то подольше хватит, но всё равно рано или поздно прогорит. А ваши технологии, они…

— Батареи Ме-Лем. Не спрашивай, никто не знает, что там внутри.

— «Универсальный квантовый преобразователь, запатентованный Даной и Энди Мальморами в сороковом году до Катастрофы», — процитировал Нейт учебник. Остатки устного экзамена почти выветрились, но тут вспомнилась строчка.

— Ага. Именно. Благодаря этой штуке люди и спаслись. Купола, рапторы, даже антигравы Интакта — всё на них работает. Но эта энергия, по крайней мере, вот в этих механизмах, она… живая. Чем дальше, тем лучше это будешь чувствовать. Поэтому я тебе только и показываю, как проводить тонкую настройку. Остальное поймёшь сам.

— Как ходить.

Нейт заворожённо кивнул. Дрейк потрепал его по затылку.

— Или даже дышать.

Разговор не выходил из головы спустя несколько недель. Нейт каждый день «ходил и дышал», настраивал и едва не по шестерёнкам и микросхемам пересобирал своего раптора. Сначала получилось хуже, его почему-то стало тошнить после короткой поездки по полигону. Потом удалось выйти на прежний уровень, но ничего особенного. После сорока или пятидесяти попыток наконец-то стало получаться — он больше не «управлял» раптором, но как будто надевал второе тело поверх собственного, ещё более послушное, сильное и ловкое. Батарея Ме-Лем билась где-то внутри пятикилограммовым исполинским сердцем, но, как и в любом здоровом теле, Нейт-раптор не слышал собственного «пульса».

Хотелось опробовать в настоящем бою — в сложном, не очередная полудохлая «единичка»! Вот он и складывал вещи, считал дни — когда же в Лакос, ну сколько можно тянуть. Можно было поискать Леони: у неё есть кто-то знакомый в столице, пусть свяжется по своему шлему да спросит, только Нейт уже делал подобное, пока та не вспылила и не рявкнула: «Как только так сразу, отстань от меня!»

Нейт вытащил из рюкзака куклу и часы. Ему пришла в голову идея: Леони раскрашивает «Кислотную Бабку» в дикие цвета, а у него будут собственные талисманы: искажённое время — стрелка двигалась рывками и как будто неуверенно — и имитация человека из старого грязного пластика, частично деполимеризированного от древности. Он кивнул самому себе: отлично.

В ангаре увидел близнецов: Калеб и Энни Юнассоны по-прежнему держались вместе. Они тоже получили ранг сипаев. Насколько понимал Нейт, их бесила обязанность разделяться во время охот; рапторам часто шли навстречу, ставили напарников «по выбору» — как Леони и Дрейка, но механизмов на двоих не существовало. Это бессмысленно, объясняли Юнассонам старшие. Каждый должен патрулировать и охотиться в своём рапторе. Тактика, захват периметра, большая территория — и так далее. Они всё равно пытались залезть в одну кабину.

Возможно, подумалось Нейту, однажды они создадут какого-то альтернативного «раптора для близнецов».

— Привет, — буркнул он вслух, направляясь к своему механизму.

Близнецы шли за ним. Одинаковые шаги, одинаковые немигающие взгляды. Нейт их прямо чувствовал, хотел обернуться и то ли врезать, то ли просто спросить: чего вам, блин, надо, но драки не хотел — вот ещё, потом отсиживать на гауптвахте и чистить городскую картошку и вполне местный батат, вернее, мешаться под «ногами» у дроидов. Близнецы того не стоили.

Он дошёл до своего раптора, открыл биоключом. Подвесил куклу под потолком — она смотрела сверху вниз, словно приговорённый наблюдатель, как будто в ней тоже была энергия «батарейки Ме-Лем» или она собиралась давать Нейту ценные советы. Настал черёд часов.

— Эй.

Калеб подошёл и схватил за руку. Нейт успел среагировать, вывернулся — только чтобы попасться Энни. Та пережала запястье. Часы вывалились.

— Отдай это, — сказала Энни.

— С какого бы…

— Отдай, — повторил Калеб. Он не был крупнее сестры, оба казались тощими и слабыми, только Нейт знал, насколько ошибётся тот, кто недооценит любого из близнецов. — Вот молодец, — Энни засмеялась, когда её брат перехватил тикающий кругляш.

— Да отвалите вы, — Нейт попытался было пнуть парня и двинуть локтем девицу, но оба слаженно зажали по одной его ноге коленям, а руки прижали ладонями вверх к железному боку. Энни склонила голову набок, став похожей на птицу, на курицу с неприятно-светлыми глазами, и снова хихикнула.

— Тебе это не нужно.

— А вам нахрена?

«Тупые придурки. Тупые долбанутые придурки».

Калеб и Энни переглянулись, одновременно пожали плечами. У них была какая-то способность, вроде телепатии, до того синхронно они действовали.

— У тебя осталась кукла и те картинки. Всегда мечтала найти артефакт из старого мира.

— Не говоря о том, что в полисах за эту штуку можно получить хорошие деньги.

Они засмеялись, у Энни был низкий голос для девушки, а у Калеба — наоборот, из-за чего оба звучали бесполо и тоже одинаково.

— Считай, что мы тебе дали крутой совет.

— Ага, и взяли плату, — Энни снова подкинула и поймала древние часы, мерно отстукивающие свои не совпадающие с неравномерным временем близ Ирая секунды и минуты. — Что, плакать будешь? Любимчик Дрейка, ага? Беги, жалуйся ему.

Едва отпустили, Нейт снова попытался вцепиться в пальцы Энни, а левой — врезать Калебу. Второе получилось, костяшки ударились в скулу; кожа и лицевые мускулы под ней были неприятно-мягкими и тёплыми. Калеб заорал, отшатнулся. Из носа потекла тёмно-красная в черноту из-за белёсой люминесценции ангара кровь.

— Не трожь! Моего! Брата! — Энни набросилась кулаками и когтями. Нейт успел закрыться, острый ноготь царапнул возле глаза. Калеб перестал орать и ответил полновесным кулаком. Затылок Нейта глухо бумкнул о металл. На потолке крутила круглым глазом с оранжевым зрачком диода камера, только Нейту было наплевать. Он собирался стать рейдером! Настоящим воином! Он однажды Такера отделал, даром что тот старше на пять лет и вдвое крупнее!

Нейт подставил Энни подножку. Та извернулась, удержала равновесие, снова ему вцепилась в уши и волосы — и зря, Нейт пнул её по голени тяжёлым форменным ботинком. Калеб схватил его за горло, отчего перед глазами потемнело, а воздух в глотке стал горьким, пахнущим кровью. Нейт попытался откинуть брата, пока сестра отвалилась, визжа и прыгая на одной ноге. Локоть встретился с твёрдым и костлявым — наверное, с рёбрами. Он нагнулся, боднул Калеба в живот. Мгновение спустя оба покатились по бетонному полу.

Нейт побеждал. Приложил пару раз своего противника затылком, врезал в нос — даже издал торжествующий вопль, когда снова задохнулся от удара по спине. Он заставил ослабить хватку, Калеб получил шанс — и воспользовался, пнул коленом между ног. От дикой боли перед глазами замерцали искры, ярко освещённый ангар провалился в темноту и какие-то полутона. Нейт завыл, откатился — и скрючился, теперь только пытаясь закрываться от выверенных и точных ударов. Близнецы больше не орали. Не дразнились. Просто били его ногами — раз-два-три, будто бы сами стали часовыми механизмами и отмеряли течение времени.

Под конец Нейт перестал даже защищаться. Пол пах фальшивым лимоном чистящих средств, мелкая пыль царапала щёки. От каждого удара что-то лопалось или трещало, и лимона становилась меньше, а железа — больше, красные пятна росли аладами, уже до трешки дошли, хотя трешек Нейт и не видел.

— Так-то лучше, — сказала Энни. Она поправила растрепавшиеся волосы, а потом протянула Калебу салфетку, чтобы тот мог унять кровотечение из разбитого носа.

— Валим отсюда, — прохрипел тот.

Энни кивнула, даже не глядя на Нейта. Часы валялись поодаль — они пережили Катастрофу, уцелели и теперь. Брат подобрал медный кругляш и вернул его сестре, словно ничего особенного не произошло.

Кукла из кабинки раптора таращилась с каким-то почти сочувствием. Боль оглушала и не давала встать, Нейт дышал с присвистом и пытался не захлебнуться то ли слюной, то ли рвотой; а ещё кукле вторила камера. И это было хуже всего.

Они все столпились над ним: начиная от субедара Аро и заканчивая доктором Риной Ван. Нейт старался не смотреть ни на кого: таращился в стену. Знакомый лазарет с унылой зелёной краской и высокими, узкими, едва проникает свет, окнами. Кабинки компактных санузлов — раненому или больному не придётся тащиться дальше пары шагов от своей кровати. Вечно сбоящие голограммы с нейтральными «умиротворяющими» пейзажами — цветы, море, вид на город с огнями, — когда тут торчал один Нейт, голо выключали, для него вид моря или полиса стал бы «травмирующим опытом», это доктор Ван так говорила, кажется.

Сейчас на соседней стене мелькало море. Картинка заставляла думать об Аквэе, полисе-пузыре на дне океана, и о близнецах Юнассонах, конечно.

«Чтоб их козовер драл».

Эркки Аро стоял впереди, Дрейк и Леони держались сзади. Выражение лица у Дрейка было таким мрачным, словно выпили последние краски, словно белый оттенок стал серым, цвета грязи под ногтями. Леони просто кривилась.

— Недопустимое поведение.

Нейт не слышал. Он смотрел в стену, на море. Наблюдал за ботом, который ничего ему не говорил, просто елозил по голому по пояс телу, проверял синяки, сломанные рёбра, обновлял регенерационное подключение. Сам механизм, вмонтированный прямо в стену, пискляво отмерял вполне нормальный пульс и обещал, что жить Нейт точно будет; тот и сам думал — от разбитой рожи и пары трещин в рёбрах ещё никто не помер.

— Недостойное раптора, недостойное охотника. Отвратительное.

Одно утешало — близнецы на соседних койках уже получили своё. Энни с большим пластырем через всё лицо демонстративно надела наушники и таращилась в потолок. Калеб укрылся тёмно-синим одеялом, завернулся, как в паучий кокон, и тоже делал вид, будто его происходящее не касается. Из кокона торчала розовая пятка, почему-то одна.

Аро уже час тут распинался. Тэсс Минджай, куратор Юнассонов, сидела с отсутствующим видом на пустующей койке. У неё шевелились губы, Нейт подозревал — вряд ли она вспоминает слова любимой песенки.

Да ладно, хватит уже. Недопустимое поведение, драться со своими — худшее, что можно вообразить, рапторы не проявляют агрессии даже к рейдерам, атакующим «черепах» — стараются отогнать, а не причинять вреда. Он нырнул аж в какую-то нефтяную липкую жижу древней истории, вспоминая войны до Катастрофы и то, что людей осталось слишком мало, «мы не можем позволить себе воевать друг с другом». У Нейта чесался язык заявить: да я и не воевал. Эти два придурка на меня напали, ну я ответил. Намяли друг другу бока. Ничего особенного.

Он бы и ляпнул, подумаешь; только Дрейк смотрел так мрачно, что от этого на языке делалось горше, чем от коагулянта, который ему влили дроиды, чтобы успокоить носовое кровотечение и срастить сломанные хрящи.

Аро здорово напоминал старейшину Гартона. Тот тоже любил набить сушёного тенелиста в свою камышовую трубку и завести нотацию часа на два, вспоминая все подвиги собственной молодости, из которых выходило, что он-де вот никогда бы такой дурости не выкинул, не то, что некоторые. Гартон был морщинистый, с обвисшими брылями, тёмно-коричневая кожа будто покрыта ржавчиной, и всё равно от сходства отделаться не получалось, Нейт едва не фыркал в кулак.

Потом подсоединилась доктор, которая сообщила: «Состояние стабильное». Субедар Аро словно спохватился.

— Исключительная ситуация, — сказал он. — Многие сказали бы, что тебя, сипай Уиллс, необходимо вовсе лишить звания и чина. Но мы не можем выгонять обученных рапторов, тем более что най-рисалдар Норт и най-рисалдар Триш неоднократно сообщали о твоих успехах. К сожалению, и оставить тебя в наших рядах не представляется возможным. Ты будешь направлен в Ирай, на центральную базу рапторов, где тебе подберут подходящую часть.

До сих пор Нейт то в потолок смотрел — пятно там никуда не делось, между прочим, старое доброе пятно, — то на фальшивые синие с белыми «барашками» волны — от этого зрелища начинало слегка мутить, — то вообще на дроида. Он не сразу понял, что именно сказал субедар Аро, и не по уставу переспросил:

— Чё?

— Отправят тебя в Ирай, вот чё, — не выдержала Леони. — Там научат хорошим манерам и сунут куда-нибудь в бизонью…

— Най-рисалдар Триш.

— Прошу простить, субедар Аро.

Нейт задохнулся. Кисловато-горький привкус лекарства разлился во рту заново, и снова запахло железом, он то ли язык прикусил, то ли открылась «старая рана».

— Но… я не хочу. Дрейк говорил, мы в Лакос, и…

Он зло обернулся на близнецов. Аро перехватил взгляд.

— Юнассоны будут наказаны аналогично, про это не беспокойся. Однако их вина не снимает с тебя ответственности.

— Чёрт. Простите. Я не хотел, то есть… я просто думал, ну…

«Отбиться. Как от Такера».

Теперь в носу ещё и щипало.

— Простите, — повторил Нейт.

— Решение обжалованию не подлежит.

Нейт опустил голову. В сердце или животе стало холодно, а пальцы мокрыми, и глаза тоже. Он не решался посмотреть ни на Дрейка, ни на Леони, особенно на Дрейка.

«Как же так, мы же собирались в Лакос. Искать этого Монстра. Искать древние тайны аладов и прошлого мира».

Он подумал о кукле, которую прихватил талисманом и прицепил в своём рапторе. Наверняка механизм заберут. Потом, после нового обучения в полисе Ирае, выдадут новый, но это будет не скоро, через год или два. О подобных наказаниях Дрейк рассказывал: рапторов не могут просто выставить прочь, потому что способности-то всё равно нужны, трибунал — редкость (возможно, он ждёт Монстра, того, кто убил несколько десятков невинных горожан, добавлял Дрейк с искренней печалью в голосе). Выставить из части, отобрать «свой» механизм, отправить на переподготовку с понижением в звании — другое дело.

Дрейк тяжело дышал рядом, сопел, как больной козовер. Нейт шмыгнул носом.

— Так точно, субедар Аро. Сипай Уиллс с приказом ознакомлен.

Глава 12

Рука лежала под стеклом. На уровне плечевого сустава открытая мякоть была ярко-красная, артерии и вены соединялись прозрачными трубками, по которым совершался полноценный двойной круг кровообращения. «Кормил» руку цилиндр окружностью в полметра, установленный рядом со стеклянной камерой. Монитор с показаниями крепился на «животе» цилиндра, управлялся саккадными движениями — можно было открыть показатели пульса, сатурации кислородом, мускульной реакции.

— Смотрите, Таннер, — Сорен постучал затянутыми в пластиковую перчатку костяшками по стеклу, словно ожидая, что рука сожмётся в ответ. — Нервные окончания больше не пытаются разбежаться вдоль и поперёк, заменить собой соединительную ткань, поперечно-полосатую мускулатуру и даже остеобласты. Оно стабилизировалось.

— Да?

Таннер отвернулся от повисшего в воздухе трёхмерного монитора с графиком. Встал он с грохотом: пластиковый стул проехался по кафельной плитке пола. В глубине лаборатории вопросительно зажглась и погасла оранжевая лампочка реакции на громкие звуки и «несанкционированные» движения.

Сорен помахал Таннеру. Тот дёрнул плечом и подошёл ближе — долговязый, почти нелепый в своих очках. Этот древний артефакт носили немногие, ведь гораздо проще поставить себе имплант, вырастить новые ткани вместо подверженных миопии.

«Элегантная старомодность, так это называется», — подумал Сорен и повторил свой жест, заставляя руку пошевелить пальцами — совершенно рефлекторно, но она как будто и впрямь понимала, ощущала, реагировала на вибрацию.

— Вы очистили его от мутаций, — сказал Таннер.

— Мы, — Сорен себя считал честным человеком. Без его экспериментов ничего не вышло бы. Без «зародышей» Таннера и его маленьких уродливых тварей, что томились в автоклавах, без искр-сердцевины зелёного света — не столь невыносимо-яркого, как настоящие алады, но настоящих Сорен не видел. — Я отделил один из… органоидов Кэррола. Он сейчас похож на какое-то одноклеточное, вроде инфузории с ложноножками, вот её-то я и забрал. А «почистила» зелёная штука. Занятно, правда?

Таннер наклонился над «аквариумом». Бросил взгляд на монитор, цилиндр послушно показал статистику и состояние.

— Нервная ткань стабилизируется…

— Верно. А в ваших опытах «ужасное сияние» выжигало из бедных нерождённых эмбрионов всё, до последнего синаптического ответвления, так?

Таннер кивнул.

— Ну вот, — Сорен широко улыбнулся. — Мне кажется, нам удалось подружиться.

Таннер немного отстранился, посмотрел сверху вниз — долговязая тощая каланча, беззлобно подумал Сорен, испытывая искушение потрепать «дорогого коллегу» по плечу, — но потом кивнул вполне миролюбиво.

— Я имею в виду продукты наших опытов. Но если вы говорите в расширительном смысле, так это же прекрасно.

Сорен был само дружелюбие. Как генно-модифицированная комнатная собачка-мабо с голубовато-лиловой шёрсткой — таких иногда покупали всякие артисты и художники, экзальтированные и считающие себя выше всех прочих. Порой милых тварей дарили и детям, особенно тем, кто воспитывался не в общем интернате, а в семьях.

Это сравнение заставило вспомнить о Патрике и Хезер — пока никаких следов. Ничего, как сквозь землю провалились; учитывая, что Интакт — летучий город, вряд ли это возможно. Ладно, не может же всё получаться идеально; отыщутся, куда денутся.

«Собачка. Мабо», — Сорен едва не лизнул Таннера в нос — он мог бы, смущение и ложная скромность уместны на Родонитовом уровне, а то и вовсе в маленьких узких каморках медицинских цехов Санави, а не здесь, на вершине Лазуритового квартала. Сорену нравилось быть странным, «чокнутым гением» — прямо как в тех старых записях, ещё не трёхмерных даже, которые он добывал порой из подземного Нижнего Интакта. Не безумным, ладно. Эксцентричным — вот правильный термин. У Таннера это не получалось, даже на отрезанную руку Кэррола, выращенную из жгутообразного отростка, он смотрел с недоверием. «Док, да это же как ваши зародыши. Всего-то зигота с тремя лепестками в самом начале, а пройдёт время — будет кричать: “Я человек”».

Рука чуть пошевелилась, когда Таннер подкрутил подачу кислорода и питательных веществ. В мясной глубине мелькнула зелёная искра.

— Не волнуйтесь, — Сорен отвлёкся на стоявший рядом проектор-монитор, трёхмерная картинка рябила графиками, в которые он погружал пальцы и менял данные. — Там есть следы «сияния», но они не должны быть критичны. У вас эти штуки погибали быстро, так?

— Да, — Таннер стоял, склонившись над аквариумом. Под потолком жужжала пара дронов: наблюдала, делала съёмку для протокола. Климатический куб радужно мелькал на белом фоне, переворачивался то одним боком, то другим, рождал малиновые и индиговые тона: настраивался на оптимальную температуру в соответствии с биологическими потребностями живых организмов. По одному кубу можно было сказать: Таннера то ли знобит, то ли наоборот — в жар кинуло.

«Завидует?»

— Ваше изобретение с эмбрионами тут ключевое, конечно, — Сорен был послушной собачкой-мабо, даже если собирался потом цапнуть за палец. — Эта рука будет работать.

— Сама по себе? Как биоимплант, замена стандартным?

— Нет, конечно. А вот на рапторах — особенно на тех, кто уже находится в фазе мутации, — стоит поэкспериментировать. Да, предупреждая вопрос: у меня осталась пара образцов. Кэррол лучший. Самый надёжный и живучий. Но есть и другие. Что, попробуем поставить вместо бессмысленного набора фракталов полноценную руку… с аладом внутри?

— Вы моего разрешения ждёте? — Таннер выпрямился. Монитор состояния объекта показывал полную насыщенность тканей глюкозой, кислородом и всем необходимым. Самое время отключить и готовить к трансплантации.

— Мы ведь коллеги, — почти укоризненно покачал головой Сорен. Он подошёл к своей работе, нажал несколько клавиш — не сенсорных, настоящих. Последняя проколола указательный палец, чтобы получить образец ДНК и сверить спецключ. Если бы какой-то злоумышленник убил Сорена и отрезал пару фрагментов, устройство сумело бы опознать мертвечину.

Прозрачные трубочки выехали из мякоти и исчезли в маленьком отверстии, словно вспугнутые черви. Пссст-чпок — воздух выкачан, рука внутри герметичной «упаковки». Сорену даже показалось, что отрезанная часть тела смотрится мило, вроде «запечённого целиком осетра», которого подают в ресторанах — на самом деле это никакой не осетр, обычная клеточная масса в красивой упаковке из чешуи. Рука честнее, она настоящая.

— Пойманное время. Она теоретически не будет разлагаться даже без комнатной температуры.

Таннер махнул рукой.

— Доктор Рац, давайте уже займёмся вашим опытом.

— Нашим.

Сорен вздохнул. Эстетика и наслаждение моментом Таннеру были столь же чужды, сколь Кэрролу — классическая музыка, а ведь он пытался, включал, показывал ему интересные книжки. Даже жаль, что парень превратился в месиво плоти, однажды Сорен хотел сделать из него нечто большее, чем туповатого вояку.

— Я вам доверю нести контейнер, — сообщил Сорен Таннеру. Тот прикоснулся обоими ладонями к квадратному резервуару, приподнял, прикидывая вес.

— Вроде не слишком тяжело. Хорошо.

— Дело в том, — пояснил Сорен, — что у меня осталось всего двое живых образцов. Я хочу использовать женщину, но она очень… несговорчива, это мягко говоря. На меня она кинется с порога. Конечно, в её камере установлены ограничители, на самом объекте — ошейник с электрошокером и всё прочее, но я могу испугаться и уронить нашу драгоценность. Согласитесь, Таннер, было бы обидно.

— То есть что я не грохну эту штуку, вы не сомневаетесь? — тот показал чуть неровные зубы. На скулах дёрнулись желваки.

— Именно. Вы-то у нас и живых аладов наблюдали, так?

Таннер промолчал. Эту историю знали все желающие — он и сам охотно рассказывал, но, похоже, впервые не захотел хвастаться снова. Таннер принёс аладов в Интакт — «маленькими, смирными и приручёнными», как говорил он сам. Сорену всё время представлялось несколько светящихся пауков, вроде так выглядят эти создании на своих начальных стадиях развития, покорно бредущих за длинной фигурой дока по тёмно-зелёным рясковым зарослям. Один «паучок» сидит на плече и сиротливо жмётся. Ещё пара стеснительно мнутся на длинных лапках, прежде чем их заберёт лифт в город.

— Её зовут Мари, — на всякий случай сказал он Таннеру. — Но не думаю, что вам придётся вести долгие беседы за чашкой кофе.

Они шли по коридору, который не так уж давно перестроился, когда объединились обе исследовательских лаборатории. Таннер называл это эффектом коралла, Сорен — игрушками Энси. Великовозрастный ребёнок строит домики и складывает паззлы из смешных разноцветных кусков, иногда в них железо, камень, живые люди. Ему всё равно.

Дорогу приходилось вспоминать: раньше был поворот направо, теперь налево. Точно, вот сюда. «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН». Отсек «С», повышенная опасность, охраняется боевыми дронами, допуск только по особым пропускам. Узкая камера со встроенным лазерным излучателем повернулась к ним с мрачной готовностью превратить в лужу, если понадобится. Сорен приложил руку к двери, поморщился: снова лёгкий укол, сверка ДНК, камера фотографировала зрачок.

Вооруженная камера недобро уставилась на спутника Сорена.

— А, это? Понятия не имею, кто такой.

Он кивнул на Таннера. Тот подпрыгнул на месте: резервуар он держал, прижав к груди, а сейчас стеклянный контейнер пополз вниз прямо до тощего живота.

— Шутка-шутка, док. Устройство не понимает смысла слов, только анализирует голос. И если вы со мной, то вы со мной.

— Иногда вы ведёте себя, как глупый мальчишка, — фыркнул Таннер.

Сорен похлопал глазами и очень мило улыбнулся. Дверь открылась.

Последняя партия «добровольцев» была всего из трёх человек — куда там сорока первым. Их то ли заставили, то ли наказали; руководство замалчивало подробности. В личном деле Мари Грей значился возраст: сорок два года, чин — най-рисалдар, удивительно низкий для такого возраста. Она то ли не отличалась особыми успехами, сразу же решил Сорен, пробегая глазами мелкий текст на голо-экране, то ли наоборот, выделилась — только не преданностью общему делу Объединённых Полисов Ме-Лем.

Потом, когда он познакомился с най-рисалдаром Грей лично, всё стало понятнее. Их отправляли через телепорт, как гражданских, и она страшно ругалась — «Верните мне моего раптора». Рослая, выше миниатюрного доктора Раца, сухопарая и жилистая, сильная и ловкая, Мари Грей с порога сшибла дрона, который всего лишь проверял биометрию. От удара шар на антигравах с маленькими деликатными щупами стукнулся об пол и замер, беспомощно подрагивая поломанной «лапкой».

Обуздать Мари Грей помогли другие два раптора. Один из них потом извинялся: она, мол, всегда такая.

Покрытая рейдерскими татуировками, бритая почти наголо, не считая тёмного «ёжика», через который просвечивала желтоватая кожа, Грей уничтожила ещё пару дронов, в том числе того, что пытался ей ввести одну из экспериментальных инъекций Сорена. С тех пор он держал её в отдельной «клетке», как хищного зверя — и именно восстановленного архаичного зверя, вроде гепарда, напоминала ему эта женщина.

В её личном деле потом Сорен вычитал неоднократные попытки побега. Действительно, не все рапторы всю жизнь преданно служили общему делу. Из тридцати двух лет вне родного полиса — это оказался Санави, что заставило Сорена хмыкнуть, надо же, землячка, — примерно десять она пыталась установить свои правила. Жила среди рейдеров. Бродила в одиночестве в пустыне Тальталь.

Мари оказалась прекрасным экспериментальным объектом. Сорен вводил ей сочетания всех препаратов, облучал, проводил забор гистологического материала — однажды вырезал небольшой кусочек кожи из жёсткой сухой ягодицы, это было почти эротическое приключение. Женщину приходилось связывать до полного паралича, оставляя возможность только ругаться на чём свет стоит, зато её организм упорно сопротивлялся фрактальной мутации и любым изменениям. Поэтому-то Сорен так упорно брал образцы её тканей. Большинство остальных давно превратились в бесформенное месиво, а потом безыскусно умерли. Мари была почти так же хороша, как Шон Роули: тот реагировал на изменения, но не превращался в разросшуюся культуру клеток для стейков с кровью, а упорная «самка гепарда» почти не менялась. Всего неделю назад у неё появились первые признаки фрактальной мутации — болезненность суставов, носовые кровотечения, слабость.

— А ведь она получила вдвое большую дозу «сияния» и препаратов, чем Кэррол, — свой рассказ о Мари Сорен закончил очередной улыбкой. Таннер поставил резервуар на зависший в воздухе стол-дроида, косился с недоверием — не сползёт ли, не рухнет. Мари сидела за стеклом в точно таком же аквариуме, как Кэррол — ещё сильнее похудевшая, с нездорово-бледной в желтизну кожей, волосы отросли и липли чёрными сосульками к щекам. Рядом стояла тарелка с едой — хорошей едой, рыбный пирог и зелёный горошек плюс витаминный коктейль, но она даже не прикоснулась. — Правда, уже два дня ничего не ест. Видимо, решила уморить себя голодом назло злым учёным. Так, Мари?

Сорен повысил тон прямо в мембрану динамика. Мари не соизволила открыть глаза — как сидела на полу, поджав ноги, так и осталась. Словно подумав немного, показала средний палец — длинный, с обгрызенным под корень ногтем.

— Вы уверены, что можно проводить операцию, Сорен? — Таннер, избавившись от резервуара с запечатанной в нём рукой, сложил собственные руки за спиной, сцепил в узел. — Она не очень-то выглядит… что там в жизненных показателях? Хм, в пределах нормы, но всё же.

— Выдержит.

Сорен набрал код. С потолка спустился жгут, заканчивающийся трубкой. Мари отпрянула от него в противоположный угол со скоростью телепорта. Жгут тянулся к её рту, она схватила пластиковую тарелку и попыталась отбиться. Пластик сломался: трубка поблёскивала хромированным нержавеющим металлом. Мари сжала коричневатую массу пирога с прожилками полезной зелени — шпината или брокколи, — и втолкнула её прямо в отверстие. Трубка «захлебнулась» и застыла в воздухе, жгут конвульсивно дёрнулся.

Мари снова показала зрителям средний палец. У неё были тёмные глаза, тонкие обветренные губы и шрам на правой щеке, словно её когда-то разрезали от уха до уголка рта.

— Видите, Эшворт? — Таннер, кажется, даже самого себя мысленно именовал по фамилии, поэтому вздрогнул, когда Сорен обратился к нему по имени. — Поразительная воля к жизни. Она мой лучший образец.

— Не считая Роули.

Сорен скривился.

— Не считая его, — послушно согласился он.

— Ладно, давайте уже фиксируйте её.

«Вот поэтому у тебя ничего и не получалось, кроме уродливых зародышей без ЦНС, а твой единственный пойманный и размноженный фрактальными отражениями алад с тем же успехом мог сидеть в лампочке в туалете».

— Как скажете, Эшворт.

Он коснулся сенсора на пульте «камеры» Мари Грей. Ещё четыре жгута, на сей раз тоньше и без трубок, вырвались из пола. Мари закричала — слышно этого не было, ругалась, наверное. Её зафиксировали по рукам и ногам. Затылком она ударилась в остатки несъеденного обеда, горошек покатился маленькими зелёными мячиками, витаминный коктейль растёкся красной лужей, словно артериальной кровью. Трубка, в которую запихали кашицу пирога, отплевалась в углу и снова устремилась ко рту Мари. Перед интубацией та успела закусить трубку губами и зубами, аж вены надулись — на шее, на руках. Короткий больничный «халатик» задрался.

— Неразорвёт? — Таннер аж снял очки.

— Нет, это сверхпрочный сплав. Абсолютная гарантия, и… о, всё.

Обмякшая Мари была маленькой и тощей, похожей на высушенный экспонат из музея. Сорену она теперь напоминала какую-то птицу с изрядно побитыми временем перьями.

— Она готова к операции. Руку подсадим наиболее анатомично, будет торчать из спины, но по факту станет частью плечевого пояса, — Сорен снова ткнул сенсор. Дроиды-ассистенты нырнули в клетку, подняли Мари манипуляторами. От неё слегка пахло свежим потом. Таннер зачем-то сжал руку «пациентки».

— Проверяю пульс, — пояснил он оправдывающимся тоном.

— Лучше несите «аквариум» в операционную. Дроиды медицинские, если вы не заметили. Они её подготовят.

Он устремился вперёд: наконец-то многообещающее исследование. Модифицированные рапторы будут куда эффективнее обычных.

— Если всё получится, мы сможем сделать любых людей из старых добрых мутантов-рапторов, ваших консервированных аладов и совмещённой плоти. Больше никаких механизмов, только совершенные создания. Наши с вами создания.

— Она умрёт от отторжения тканей. Ну, или придётся всю оставшуюся жизнь держать её на супрессорах.

— Или нет, — Сорен жестом предложил Таннеру оставить «аквариум» на движущейся ленте, чтобы его продезинфицировали перед «переездом» в операционную. В узкой «душевой» их окатило распылёнными частицами антисептика. Удушливо запахло какими-то цветами, Сорен дважды чихнул — чёртова отдушка, опять кто-то распорядился установить дезинфекцию «с ароматом». Надо будет найти того лаборанта, который это сделал, и как следует ему объяснить, насколько тот неправ.

— Фракталы — это бесконечные повторения одной структуры. Мутация заставляет людей становиться набором фракталов, только без геометричной красоты капусты романеско. Человеческое тело сопротивляется единообразию.

— Капуста лучше нас? — Таннер внезапно развеселился.

— Именно. Но мы догоним и перегоним капусту.

Мари уже лежала на белом столе с внутренней и внешней подсветкой. Она казалась неживой, мёртвой уже несколько недель. Аквариум с рукой Кэррола стоял рядом.

— После вас, коллега, — Сорен слегка поклонился, пропуская Таннера. — Надеюсь, у вас нет срочных дел, потому что это займёт несколько часов. Дронам я такую операцию не доверю.

На скучном лице Таннера, которого, по мнению Сорена, можно было помещать в толковый словарь в разделе «зануда», впервые за всё время появилось вдохновенное выражение. Сорен мысленно поставил себе галочку очередной «победы».

— Аналогично, — сказал тот. — Приступим.

Ей всегда было холодно.

Она раскалялась до голубоватого сияния сверхновой. Излучение выплёскивалось за пределы комнаты потоками света, но терялось среди других огней.

Хорошо продумано.

Это он всё придумал, он… её брат.

Она не была уверена — как и в том, что помнит собственное имя, что у неё есть имя, что она находится в одной точке «где» (и «когда»). В ней нет материи, только бесконечно реплицирующие друг друга фотоны, на этом принципе работают телепорты.

Она помнит, как функционируют телепорты. Это она их изобрела, в конце концов.

Холод нерационален, объективная температура в эпицентре свыше пяти тысяч кельвинов. Её комната должна была бы потечь расплавленным металлом, помещение изолировано, стены толщиной в несколько метров, только ничто не способно противостоять чистой энергии; но она не находится ни в одной точке пространства, чтобы влиять на окружающие объекты, ни в едином времени. Когда они это открыли, то описывали «параллельными мирами», но на самом деле речь идёт о квантовой телепортации, феномене, известном и до их открытия. Она — фотон в запутанном состоянии, в бесконечно размноженной, фрактальной суперпозиции. Одновременно все поляризации. Она здесь, она в остальных полисах, она всюду — и, что пугает брата, ещё и «всегда».

Человек бы сошёл с ума, но она давно перестала быть человеком.

Может, в тот день, когда осколок разбитой бутылки прошёл сквозь свет вместо лица, когда в мир бесконтрольно вырвались другие фотоны — позже их назовут фрактальными сигнатурами, аладами, голодными демонами.

Её назвали Инанной.

Она слышала. Заря утренняя, заря вечерняя. Наверняка это брат придумал для неё эту романтичную легенду — с намёком на единение времени. Утро-вечер. Для состояния частицы нет никакой разницы.

Ей просто холодно, и этому нет никакого объяснения, как и тому, что она — без нервных окончаний и температурных рецепторов — вообще способна ощущать озноб.

Когда брат приходит, она вспоминает его и своё имя.

Его зовут Энди.

Её — Дана Мальмор.

Предыдущие сто тысяч раз она едва не пожаловалась: «Мне так холодно», и всякий раз удавалось вовремя прикусить язык, как бы ни был абсурден фразеологизм в её случае. Дана анализировала собственное состояние и пришла к выводу, что находится в состоянии замершей телепортации, как будто, надорвав однажды ткань двух взаимодействующих вселенных, она осталась где-то на изнанке, не внутри и не снаружи; там, где водились алады — и её тело тоже, возможно, всё ещё из плоти и крови, изуродованное и искажённое, как то, во что неизбежно превращается Энди. Она может «лечить» его от «фрактальной мутации», а себя?

Если ты становишься наблюдателем, то встраиваешься в систему. Дана не могла быть собственным наблюдателем.

Зато могла другое.

Дверь подчинялась её прикосновению — Энди настроил всё таким образом, чтобы замок реагировал на определённый светофрактальный код. Она могла менять свою материальность, пусть и не до конца понимая, как именно это делает — подобно тому, как не сведущий в нейрофизиологии человек не расскажет, как он ходит или ездит на велосипеде. Интересно, сохранились ли ещё велосипеды?..

Она любила и ненавидела визиты брата. Он приходил, изуродованный и порой почти не похожий на человека, с торчащими из локтевого сгиба выростами недоразвитых рук, лопнувшей кожей, с нитями размноженных и наслоившихся друг на друга внутренностей. Он не мог умереть, похоже, тоже застряв между мирами и реальностями, только ему повезло меньше — весь свет остался «снаружи».

Любила — тут проще.

— Энди.

В этот раз он выглядел почти нормально. Бледный, уставший, с тёмными кругами под глазами, но никакой напряжённо-воспалённой кожи, никаких мокнущих ран с торчащими кусками костей или гладкой мускулатуры там, где должна быть лишь поперечно-полосатая; никаких смещённых фасций и сукровицы, зубов на разделённом буграми затылке или cотни пальцев по всей руке.

— Что случилось?

— Дана.

Очень кстати он напомнил имя.

— Ты говорила про Лакос. И про Таннера.

Она просеяла тысячи «если» и «когда». Кивнула.

— В тот раз у нас ведь получилось, да?

— Ты что же… ох, чёрт. Дана, ты не помнишь? — Энди сел в углу, буквально рухнул на пол, пытаясь закрываться от неё козырьком ладони. Дана постаралась приглушить свечение. — Лакос. Город на дне озера. Ты говорила в прошлый раз.

Говорила ли? Она не была уверена. «Когда» и «если» подчинены броуновскому движению.

Сияние поддавалось ей не очень охотно, но по лицу Энди стекали капли пота, постепенно превращаясь в пузыри ожогов. Он никогда не жаловался на жар, как она — на холод. Нужно будет «почистить», чтобы регенерация не исказила брата по её, Даны, вине.

— Да. Я помню.

Материальность достигла точки экстремума. Дана теперь могла сесть рядом, погладить Энди по щеке тыльной стороной ладони. Безопасно.

— Ты уверена, что туда надо возвращаться? Смотри, я сделал, как ты предложила: подсказал Таннеру, и тот уже нашёл среди своих агентов подходящие кандидатуры. Мы не торопимся, но ты понимаешь, что…

— Понимаю.

Энди нервничал. По нему это было очень заметно — просто удивительно, как другие ничего не понимают, считают его невозмутимым и непроницаемым. Может, дело в том, что они всё ещё оставались близнецами.

— Дана, а ещё они привели мне нового раптора, чёрт его подери, — Энди ударил кулаком об пол. — Сорен и Эшворт. Привели женщину с приращённой к спине рукой, сказали — вот вам, биомодификант на основе подверженной мутации материи. Мол, скоро мы научимся клепать таких сотнями, сделаем их по пять метров в высоту и неуязвимыми. Мне не нравится идея, Дана. Когда появились первые вроде меня, их называли мутантами и боялись. Я запретил. Вырвал это понятие из семантики, насколько мог. Я, может, и урод, но хотел, чтобы они себя не чувствовали такими же. Потом они стали рапторами, героями-защитниками, а теперь эти двое пытаются создать чудовищ.

— Пускай. Разреши им.

Она потёрлась носом о его мочку уха: очень детский жест, которым они друг друга успокаивали, если снились кошмары. Лет до десяти им всё время снились одни и те же кошмары, а вечно занятые родители отмахивались — нет никаких монстров под кроватью. Отец мог и отвесить по оплеухе, так что оба научились успокаивать себя сами.

— И Лакос? Зачем?

— Там есть то, что всё ещё необходимо. Прошлый раз не был падением.

Энди скептично фыркнул.

— Наоборот, — уверила его Дана, её пальцы переливались зелёным, она раздавливала пузыри ожогов на щеке и груди брата, а потом удерживала сияющий палец, чтобы направить регенерацию в нужное «когда» и «как». Никаких фрактальных отклонений. Энди тяжело дышал, глаза закатились. Ей хотелось поднять и баюкать его, как ребёнка, несмотря на то, что это он «большой братец» и охотно носил её на руках; и на то, что способность воспринимать и взаимодействовать с материей ограничивало нечто более могущественное, чем собственная сила воли, разум и всё то человеческое, что они оба всегда считали превыше любых ограничений.

Она удержалась и просто ждала. Боль словно отключила Энди на несколько секунд, а потом он обнял её — Дана едва успела снизить температуру.

Оболочка, подумала она. Скрываю я лицо своё, являясь в покрывалах — заря утренняя, заря вечерняя. Сокрою себя, дабы не умер ты, узрев лик мой.

Откуда это? Она не помнила.

— Я вижу… будущее, Энди. Но не линейное, ты же знаешь. Квантовая неопределённость…

— Позиция вне системы. Знаю. Я биолог, но ты меня научила и своей физике, — он хмыкнул.

— Если считать вероятности, то лучшее решение — направить тех, кого выберет Таннер, в Лакос. И пусть всё, что должно случиться, случится там.

Энди потянулся к её уху. Они никогда не забывали о своих ритуалах, может, поэтому Дана всё ещё могла назвать собственное имя.

«Мне так холодно здесь, вне времени и пространства», — но она промолчала, как сто тысяч раз прежде. Однажды всё закончится — возможно, довольно скоро, хотя отличать «день» от «тысячи лет» она разучилась давным-давно.

Леони выглядела какой-то недовольной и взъерошенной, похожей на облитую водой птицу. Она не отвечала на вызовы несколько дней, забыла все договоры и не реагировала на оповещения, и Таннер начал с неприятного:

— Если вы будете игнорировать наш договор, най-рисалдар Триш, то я найду кого-нибудь более дисциплинированного на ваше место.

Леони подобрала какой-то нейтральный фон для видеоконференции, абстрактные узоры в виде волн серо-голубоватого цвета. Это было на неё не похоже. Обычно она показывала свою казарму без прикрас: аккуратно убранные кровати, несколько столов и стульев, плакаты на стенах. Иногда Таннер замечал какую-нибудь странную мелочь, вроде горшка с цветоящерицей — подвижным «бегающим цветком». Он неплохо «приручался», даже не пытался убежать из плодородной почвы и давал красивые синие бутоны.

— Я не игнорю, — сказала Леони скучным голосом.

— Что у вас случилось?

— Да ничего.

— Если это угрожает нашему заданию, а я вам говорил, насколько важно исследование того, что осталось от озёрного города, то…

— Ничего не угрожает. Слушайте, док, всё в порядке.

Она поправила железной рукой взъерошенные волосы. Яркие краски на биометалле и колоранты на голове контрастировали с тоскливым «нейтральным» фоном. Таннер вздохнул, подумав, что эти рапторы во многом остаются вроде детей: да, они охотники, воины и всё прочее, но жизнь на базах и даже в полисе-Ирае, границе между жуткой пустыней Тальталь и остатками мира людей, донельзя упрощает человеческие отношения. Рапторам можно позавидовать: у тебя всегда есть цель. Убивай аладов. Ставь засечки. Ты герой.

Наверное, среди этих бесхитростных до известной примитивности людей встречались интриганы, но Таннеру такие не попадались; в конце концов, даже Монстр сбежал только потому, что девчонка из лаборанток Раца решила ему помочь. Дурная и влюблённая — но умнее охотника.

Леони — не исключение.

Он познакомился с Леони, когда той было двадцать пять, сейчас ей около тридцати, и она ничуть не изменилась.

Скрывать эмоции тоже не научилась.

— Вы мне лжёте, но давайте я предположу, что это какая-то ваша личная драма, которая никак не связана с общим делом. Итак, у меня неплохие новости: все формальности практически улажены, возможно, через неделю или две начнётся эта операция. Вы готовы? Я имею в виду не только лично вас, най-рисалдар Триш. Те люди, о которых вы мне говорили, чьи кандидатуры рекомендовали, они…

Леони действительно не умела ничего скрывать. Если бы она была светлокожей, то покраснела бы, наверное, до кончиков волос; меланин сыграл роль маски, но не помог не отпрянуть, уставиться куда-то в угол.

— Всё будет, — сказала Леони. — Слушайте, я потом свяжусь, окей, док?

Таннер мог надавить на неё. Серо-голубоватая рябь бежала по «экрану» шлема, превращая окружение в фальшивку, вроде какой-то грязной тряпки, которой завесили сцену. Таннер знал, как выглядела сцена в древности. Очень похоже.

— Хорошо, — согласился он, подумав: есть и другие желающие, кроме тебя. Если замысел Раца сработает, может, и не нужны будут «агенты», Интакт создаст собственных рапторов-постлюдей — безукоризненных, идеальных.

Операция на объекте «Мари» прошла успешно уже неделю назад. Женщина жила и действовала своей новообретённой конечностью, а побочный эффект заключался в том, что её ненависть к учёным смягчилась. Словно внедрённый внутрь свет алада — или плоть искажённого, перерождённого Кэррола, — отнял у неё часть собственной воли. Пока рано было делать выводы, Таннер не торопился, но направление было перспективное; Рац тоже отметил: «Девица стала менее строптивой, а?»

Три часа назад он даже решился войти к ней в клетку. Таннер держал руку на сенсоре подачи электрического тока.

«Успею? Или она оторвёт смазливому крысёнку голову?» — мысль перекатывалась в голове, тяжёлая, как отколовшийся от скалы кусок гранита.

Мари не тронула Раца. Она его как будто игнорировала, и тогда тот подошёл ближе и потрепал её по впалой серовато-жёлтой щеке. Раптор приняла ласку. Вживлённая рука Кэррола дёрнулась: так виляют хвостом собаки.

— Интересный побочный эффект, — потом заметил Таннер. Рац мечтательно улыбался, словно эта женщина была воплощением его эротических фантазий.

— Предполагаю, это связано с донором. Кэррол ко мне неплохо относился. А может, и рано говорить о нём в прошедшем времени.

Рац подмигнул. Таннер спрятал руки в карманы униформы.

— Давайте не делать поспешных выводов. Мне вскоре понадобится направиться за пределы Интакта, вряд ли я смогу помогать с этой работой.

— Конечно. Я продолжу сам.

Это звучало именно так, от чего Таннер уже отвык с тех пор, как они «помирились»: «Да кому ты нужен, неудачник!»

— Хотелось бы работать вместе.

Рац фыркнул:

— У вас будет полный доступ, когда вернётесь.

«Когда вернусь». Рац охотнее сказал бы «если», это в его стиле, Таннер не сомневался.

Он поднялся с дивана и набрал код, чтобы проверить состояние декоративных рыбок — это были редкие, почти полностью вымершие стеклянные окуни, карликовые тетраодоны, карпы кои — миниатюрные разновидности, не способные сожрать соседей по искусственной экосистеме. Среди них плавали золотые рыбки, гуппи и прочая ерунда, которую он порой скармливал более интересным образцам. Аквариум разделялся на зоны, позволяющие создать микроклимат каждому виду, автоматически выдавал корм, поддерживал температуру, отгонял самых голодных от собратьев. Программировать искусственный интеллект помогал Патрик Вереш.

Таннер поморщился. Куда тот пропал — по-прежнему ни единой новости. Записи с видеокамер — и те не сохранились. Очередная загадка Интакта, не первая и не тысяча первая, но Вереш был хорошим помощником, иногда Таннер по нему почти скучал. Декоративные рыбки тому искренне нравились.

Рыбы кружили друг за другом, повторяя однообразные движения. Простая и предсказуемая судьба — почти как у рапторов. Тесты показывают мутацию, и у тебя нет выбора, нельзя отказаться, но никто и не возражает, стать охотником — великая честь, почёт и слава. Обучают несколько лет, потом бросают сражаться с тварями из света и нестабильного пространственно-временного континуума.

Ты умрёшь изуродованным комком плоти, но об этом не расскажут.

«Может, зря Сорен всё пытается изменить».

К стеклу подплыл уникальный самец «зебры». Гипанциструсов во всех полисах около сотни, они плохо поддаются клонированию, а модификанты не ценятся так, как «чистые» особи.

«Ну и зря».

— Возможно, какому-то виду просто необходимо вымереть, а за изменёнными будущее, — сказал Таннер «зебре». Рыбина бессмысленно моргнула круглым глазом и уплыла в сочные заросли водорослей.

— Возможно, «наследие Лакоса» что-то изменит, — Таннер уже вернулся мыслями к собственному проекту. Он не так уж много знал о павшем городе, но эта история тревожила его едва ли не сильнее пойманных «кузнечиков», спрятанных в комках мяса без ЦНС. Там слишком многое не сходилось, расползалось, словно пресловутые недоразвитые эмбрионы; он много лет вообще не решался заикнуться, собирал обрывки информации и складывал их, словно паззл с половиной утерянных деталей.

Будет нелегко собраться, покинуть дом с креслом, диваном, рыбками, тщательно настроенным под чувствительные больные глаза освещением — с той гранью аскетизма и роскоши, которая подходила именно ему

«Но я готов», — почему-то Таннер думал, что «наследие» поможет им с рапторами, поможет исцелить мутантов от неизбежного регресса. Тогда не потребуется делать уродов Сорена Раца. И это правильно.

Глава 13

Айка нервничала — это было заметно по тому, как она держала пневмоотвёртку, докручивая шлем Безухому Джейку — помимо защиты порезанной-разбитой десятки раз головы он работал ещё и как слуховой аппарат. Джейк лишился одного уха в драке с бандой под названием «Песчаные Змеи», а второе ему отрезали, как он сам говорил, рапторы — те, что охраняли «черепаху».

Шон отказывался верить. Рапторы отгоняли рейдеров, это правда, но не причиняли реального вреда, максимум током могли шибануть.

«Рапторы — свои», — он не спорил с бандой и лично с Одноухим, но хмурился, сидя рядом на груде тряпья. Жевал травинку. Чистил арбалет — пригодится против каких-нибудь тварей, мало ли. Нет, людей он убивать не собирался по мере возможности.

— Слушай, всё равно какое-то дерьмо, — Айка отложила шлем и посмотрела на Шона со всей доступной ей свирепостью. Мазок машинного масла на щеке, безразмерный комбинезон и разводной ключ не очень-то добавляли суровости. — И Вереш этот. Ты вот так доверил ему настроить пеленгатор на частоту твоего приятеля?

— Дрейка.

Шон положил арбалет и поднялся, чтобы обнять девушку.

— Не волнуйся ты. Мужика, конечно, можешь проверить, хотя он выглядит грамотным…

Айка почти нахмурилась.

— …но не лучше тебя. Прежде, чем свяжусь — протестируешь, ну?

— Не в том дело, — Айка прижалась щекой к груди Шона. — Сам этот Дрейк, с чего ты так в нём уверен? Он там, — она отстранилась, неопределённо махнула свободной рукой к выходу из палатки. — Пошлёт нахрен, а то и своих приведёт.

— Зачем? Он ничего не знает о «добровольцах». Нам не говорили про все эти стрёмные эксперименты.

— Зато наверняка рассказали о тебе. «Монстр».

— Это Сорен меня наградил кличкой, — воспоминание о мелком змеёныше заставило скривиться, Шон сплюнул пару травяных семечек на утрамбованную землю. Когда-то здесь росла ряска, её выжгли и поставили «дома»-палатки. Ничего, нарастёт снова, она какая-то бессмертная, не иначе. — В общем, не бойся за меня. Позаботишься тут о девчонке и её папаше, а я быстро потолкую с Дрейком — он поможет. Он свой. Раз уж нам так нужен этот чёртов погибший город и если туда надо привести «светящегося».

Снаружи кашлянули. Шон фыркнул: этот Патрик был очень деликатным человеком. Просто удивительно, что он когда-то кому-то сделал ребёнка. А может, и не делал самостоятельно, так, сдал биологические жидкости, чтобы через пару лет получить уже слегка подрощенный результат.

— У меня всё готово, — Патрик вошёл внутрь. — Теперь нужно только ввести частоту, чтобы передать сообщение. Оно будет коротким, всего пять-шесть слов, так что если вы планировали написать целый роман…

— Точно нет.

Айка сжала руку Шона, но пошла за ним. Патрик чуть отстал. По дороге Шон оглядел лагерь — всё спокойно, все при деле. Готовят обед, начищают оружие. Играют в кости — там явно мелькает и бутылка «камышовки», но на такие мелочи можно закрыть глаза. Он увидел и Хезер, которая семенила за Рысью, пока та тащила большое ведро воды — то ли помыться, то ли для общего котла. Девчонка освоилась гораздо быстрее, чем сам Шон когда-то. Забавно.

— Вот, эта штука, — Патрик указал на квадратный короб с длинной железкой, она торчала из обнажённых железных внутренностей. Короб он поставил на старую бочку, в которой когда-то хранили воду, а потом появилась дыра, её чинили-чинили, да и плюнули. С тех пор с собой бочку не таскали, она оставалась дожидаться, пока банда вернётся и снова разобьёт лагерь. — Обычное радио со старыми-добрыми частотами, примитивнее ничего представить нельзя. Но должно выйти на нужную частоту. Да, благодарю за идею и детали, — он кивнул Айке. Та подошла ближе, осмотрела конструкцию и наклонилась, чтобы подкрутить что-то своей отвёрткой.

— Вроде сойдёт. Запускай. Ты помнишь его личную частоту?

— Не браслета, раптора. Механизма, — уточнил Шон. — Ну да. Мы с ним часто выходили на охоту вместе. Иногда были ещё двое: Леони — у меня от неё всегда в глазах рябило, однажды я нажрался каких-то таблеток в увольнительной в Аквэе, так вот, было похоже. Четвёртый — здоровяк Кэррол…

Шон запнулся и не стал продолжать. Он успел напоследок узнать, что случилось с рыжеволосым гигантом.

— В общем, раптор из железа — это почти то же самое, что раптор-человек. Одно целое, бла-бла. Никто другой не получит сообщение.

— Что ему передать? — Патрик включил свой короб. Тот издал длинный противный писк, замигала лампа. Батарейкой он прикрутил старый аккумулятор, найденный деревенскими у какого-то брошенного телепорта. Насколько его хватит — совершенно не было понятно.

Шон снова отвёл взгляд: Айка хмурилась и недовольно кусала губы, переминалась с ноги на ногу, здорово напоминая готовую укусить мышь.

— «Помоги. Три дня, обрыв трёшек. Шон», — сказал он. — Влезет?

— Должно, — пожал узкими костлявыми плечами Патрик. И кашлянул. Его когда-то светлая одежда, очень городская на вид, превращалась в универсальные лохмотья — ещё не дошла до финальной стадии, но дыры на рукаве, машинное масло и «ожог» от какой-то кислоты на животе сделали своё дело. — Это какое-то условное место?

— Именно, там мы с ним пять «трёшек» уничтожили.

— Аладов третьего уровня, — пояснила Айка с каменным лицом и очень плохо скрываемой гордостью. Эту историю она уже слышала.

Хезер и Рысь подошли ближе. Выглядели они очень похоже: большие глаза, полуоткрытый рот, обе старались не дышать, чтобы не прогнали прочь от «взрослых разговоров». Рысь выглядела едва ли не такой же мелкой девчонкой, как девятилетка. Хезер держалась за грязный плащ Рыси, для верности ещё и прячась за неё.

— Ага. Ну, в общем, такое не забывается. Это недалеко от нашей базы, а от лагеря — как раз около двух суток. Плюс-минус. Я подожду в случае чего. И да, — Шон положил руку на плечо Айки. — Я пойду один. Это не обсуждается.

Мелкая Яо, которая подросла почти до экзаменов на сипая, но всё равно осталась мелочью, подарила Нейту мячик. Он был ярко-жёлтым, из какого-то плотного материала — вроде резины, но не вонючей и противно-мягкой, какую делали из перегонки нефти в домашних «рабараториях», как их называл Шляпа Дональд, а плотный, приятно-упругий. Мячик отскакивал от пола и стены, возвращался в ладонь Нейта. Внутри плавали какие-то блёстки.

Тын-тын.

С таким звуком игрушка ударялась о стенку. Нейт кидал мячик, злился на всех — включая мелкую девчонку, которая едва ему до плеча доставала, и вообще она соплячка, но уже почти сипай. Как она вообще в раптора заберётся? Хотя ладно, она ловкая и быстрая, а с аладами сила далеко не главное — вообще не нужна сила.

Ну вот. Будет хорошим сипаем. Здесь, на этой базе. Может, Дрейк её себе возьмёт в подопечные, и Леони будет за ней присматривать. Зефир жарить станут. Как подрастёт — «синьку» пить позовут.

Нейт бросил мяч два раза подряд, один — поймал, а на второй жёлтый кругляш обидно ударился о ладонь и пальцы, отскочил и побежал по полу. Нейт перехватил беглеца по дороге, но пересёк условную границу.

Энни сделала вид, что не заметила оплошности. Жёлтый шар остановился возле её ноги, она сидела в кресле «зоны отдыха» и терзала голопланшет с какой-то игрой. Калеб устроился у её ног и как будто пытался читать.

Они уставились на мячик. На Нейта.

Всех троих не допускали до заданий, заставляли день-деньской маяться от безделья, пока не отправят в Ирай. Близнецы, если и страдали от того, что их жизнь менялась кардинальным образом, никак не давали того понять. Нейт им завидовал до обкусанных губ и свербящей переносицы — ещё бы, они-то всегда вместе, никого и ничего не потеряют, с наставницей особенно близких отношений не было, подумаешь. Может, наоборот, теперь добьются большего, чем на одной из баз с кодовым шифром вместо названия. Местные называли её Дырка с Травой, потому что в небольшой равнине, и вокруг целые заросли аладовой травы, яркой, как игрушка, подаренная малышкой Яо.

Энни не среагировала на мячик, словно он и Нейт переместились в какое-то параллельное измерение или стали бесплотными невидимками.

Близнецы подчёркнуто игнорировали Нейта, даже не скалились вслед, потому что он бы кинулся, терять нечего — ещё один выговор от субедара Аро? Да и чёрт с ним. Дрейк уже несколько недель не разговаривает? Тоже чёрт. Чёрт. С. Ним.

Резина легла в ладонь. Никакой реакции. Отлично.

Нейт запустил мячиком через всю казарму. Поймала его своей механической рукой Леони.

— Привет, — сказала она так, будто ничего особенного не случилось, будто Нейта не превратили после того «суда» в пустое место, будто не собирались в ближайшее время отправить в Ирай. — Иди сюда, это важно.

Нейт решил отвернуться.

Леони нетерпеливо подошла и попыталась над ним нависнуть, но у неё не получилось — была меньше ростом.

— Я тебе сказала, это важно. Давай, тащи свою костлявую задницу отсюда.

Нейт едва не ответил: я больше не принадлежу этому месту, и ваши — твои лично, — обещания, что я смогу вернуться и защищать родную деревню, оказались огромной дымящейся кучей козоверьева дерьма, а теперь мне, может, вообще мозги промоют в этом Ирае, кто знает, что там с их тренировками.

Он задышал носом и пригладил волосы.

— Отдай мяч, — сказал вслух. Леони снова смерила его от головы до пят. — Да иду я, иду, что случилось?

Вопрос он задал уже за пределами общего помещения. В длинном и всегда не очень хорошо освещённом коридоре мигали знакомые шары видеокамер. Зелёная подсветка обещала запись разговора и действий. Леони направилась к выходу, Нейт — за ней. Он покосился на плакат с улыбающейся парочкой — темноволосый белый мужчина и чернокожая женщина, похожая на Леони, только без диких колорантов, на фоне механизма. «Мы защищаем границы родных земель».

Парочка следила за ними весь долгий коридор — от взгляда никуда не денешься, как приклеили. Снаружи набросилась полуденная жара и яркое солнце. Нейт зажмурился.

— Короче, — сказала Леони. — Дрейк пропал. Уже два дня назад. Чёрт.

— То есть… как?

— Вот так.

— Его ведь не могли…

— Могли! — Леони подкинула и поймала мячик. — Сожрать алады, да. Я знаю, о чём ты подумал. Ладно, тут я выяснила — не в том дело. Он получил какое-то сообщение… ну, я с ним была на вылазке, когда это случилось, он чуть носом раптора всю ряску не пропахал. Позже сказал, что у него какие-то неполадки, только я лучше танцевать умею, чем Дрейк врать, а я в прошлый раз в увольнительной все ноги народу в клубе оттоптала. В общем, он потом ночью собрался и свалил, я за ним проследила — только до раптора, но сумела подглядеть координаты.

Нейт смотрел на неё и молчал.

— Рыжий, ну послушай! Ты скажешь, мол, не моё дело, учитывая всё… прости, — голос Леони нехарактерно дрогнул. — Только я же знаю Дрейка. Он не нарушает правил, он тот ещё зануда, но бывают исключения, ага. Редко. Вроде тебя. В том городе.

«Он меня спас».

«Ты могла бы не напоминать мне об этом», — раздражённо подумал Нейт.

— Ладно, — Нейт прислонился к крашенной в невнятный ржавый оттенок двери. Её он предусмотрительно закрыл снаружи, чтобы камеры и всеведущие взгляды не отслеживали. — А я при чём?

— Слушай, вы же с Дрейком тоже друзья. Помоги его отыскать. Он явно попал в беду.

«Мне насрать», — едва не заявил Нейт. Леони смотрела в глаза. Он сморгнул и почти отвернулся.

— Угу, — буркнул он и поймал брошенный мячик.

Байк работал без перебоев. Айка собственными руками перебрала этот старый кусок рухляди, а потом подключила одну из лучших батарей, добытых несколько месяцев назад на «черепахе», перевозившей оборудование. «Должно хватить, даже если будешь выжимать все соки», — пообещала она, но отворачивалась, когда Шон пытался поцеловать её в благодарность, хмурилась, и светлые глаза потемнели, как небо перед дождём.

Байк гнал сквозь ряску, подпрыгивал на неровностях. Шон срезал через скалистую гряду — он хорошо знал те места, но одно дело — вездеходный и почти неуязвимый раптор, другое — двухколёсная хреновина, треть запчастей ржавые, двигатель кашляет на слишком высоких подъёмах, а тормоз запинается на спусках. Под переднее колесо попался большой камень, байк вывернуло и закрутило, едва удалось удержать равновесие.

Шон не жалел машину — нужно прибыть вовремя. Если у них дело на озере, на дне мёртвого города, то понадобятся «водные рапторы» или какая-то техника для погружения, на базе она была, хотя бы чертежи — Дрейк сможет добыть и переслать.

«Ты Монстр».

«Они на тебя охотятся».

Дрейку можно объяснить. Он тугодум, по мнению большинства, но не дурак и точно не из тех, кто сначала шмальнёт в тебя из арбалета или пушки-дизруптора, а потом подумает, нахрена вообще это сделал.

Пологие Земли оправдывали своё имя — однообразный пейзаж, ряска с вкраплениями низких кустов ядовитой вишни, цветной россыпью цветоящериц, порослями камыша возле водоёмов. В небе тушки зайцев и птицы. Всегда слышен то ли крик, то ли пение каких-то тварей, жужжание насекомых — это фоновый шум, по признанию Айки, сводил её с ума первое время. В Интакте она пряталась в маленькой квартирке, включала режим полной шумоизоляции и наслаждалась безмолвием в конце рабочего дня. Она боялась насекомых — мурапчёл, тараканов, даже какого-нибудь гнуса, который мог разве что досадно цапнуть, не причинив ни малейшего вреда. Когда при ней впервые разделывали тушку зайца — Шон сам деловито отрезал кожистые несъедобные крылья, выломал прочное крепление на плечевом суставе и отбросил прочь, — её едва не стошнило. Потом она привыкла. Потом говорила, что Пологие Земли ей даже нравятся — почти как Интакт, «и здесь никто за тобой не следит; может, это и есть свобода».

Свобода наваливалась на Шона — на сотни миль ни единого разумного существа. Два или три раза ему попадались брошенные телепорты: круглые «зеркала», всегда нетронутые и как будто совершенно новые, их непригодность выдавала только обильно разросшаяся вокруг аладова трава. Однажды он как будто почуял и алада, но то ли очень далеко, то ли померещилось, потому что отвратительное ощущение только царапнуло когтем по оголённому нервному сплетению и умолкло.

Байк расшвыривал из-под колёс камни. Прохладный воздух становился суше, ряска всё чаще сменялась островками аладовой травы, песка и снова травы; твари хорошо погрызли и пожевали здешние места. Отдалённые шумы сменяла постепенно наползающая тишина.

«Обрыв трёшек» — так они назвали место, где дрались с целым выводком тварей, но перед этим те успели превратить с десяток квадратных километров каменистой земли в классическую «воронку». После битвы пытались замерить её глубину, насчитали двадцать метров, а на дне были, если верить фонарикам, ещё и расщелины, которые могли вести куда угодно сквозь толщу земной коры — до верхней мантии или ещё глубже. Проверять не стали.

В радиусе трёх часов езды не водилось ничего живого — даже птицы не залетали, ряска вымерла, зато буйствовала и резала глаза неестественной яркостью аладова трава.

Снова что-то мелькнуло на грани восприятия. Шон затормозил и спрыгнул с байка. Оглянулся — кто здесь? Лёгкие стебли аладовой травы — мягкой, почти невесомой, почти бесплотной, как сами создания, обвивались вокруг ног. Некоторые поднимались выше коленей, до бедра, но идти не мешали. Словно голограмма, а не реальное растение. Животные поедали аладову траву неохотно, только с большой голодухи, хотя она была не ядовитой и даже не горькой — абсолютно безвкусной. Шон оборвал длинный побег, и он просвечивал, сквозь податливый стебель было видно его собственные пальцы. Он растёр травинку до бесцветного сока и вытер пятерню о штаны.

Снова что-то шмыгнуло шелестом или шагами неподалеку. Он заметил «зеркало» телепорта — очередное, их везде полно, девяносто из ста не работают больше века, а из оставшихся десяти ещё восемь сбоят. Функционирующих наберётся едва ли десяток, в основном — между полисами и некоторыми базами.

Рядом с телепортами всегда много аладовой травы, а иногда и тварей.

— Эй, кто здесь?

Ему почудилась фигура на периферии зрения: как будто кто-то выпрыгнул из давным-давно мёртвого телепорта и тут же, испугавшись его, Монстра, удрал обратно.

«Ерунда».

Никого. Кто тут вообще может быть? Рапторы на своих механизмах? Ну, их-то сложно не заметить. Рейдеры? Вряд ли они сюда забираются, мёртвое место — даже не поохотишься. Аладов Шон тоже не чувствовал, их не пропустишь. Его передёрнуло, когда он припомнил тех трёшек: будто изнутри кишки выскребали, хуже только опыты Раца.

Всё дело в тишине и этом спокойствии, полуреальном из-за «демоновой поросли», как называют её в деревнях. Шон плюнул на траву. Стало немного легче.

«Ничего и никого, убедился? Ну и отлично».

Дрейк должен появиться к закату, ну, или завтра — на базе время сбивается, это он помнил. Близость Тальталя своё дело делает. Это место, кстати, здорово смахивало на овеянную дурной славой пустыню, может, и здесь часы покажут ерунду. Шон всё равно уже привык вычислять время по солнцу, звёздам и другим более или менее стабильным явлениям природы, выходило — опередил Дрейка часов на семь-десять, но он подождёт, так и задумано.

«Никого и ничего».

Он прихватил из лагеря немного каменного топлива, а из булыжников легко сложить кострище. В сумке — вяленая зайчатина, сухие лепёшки из охрянки, несколько клубней батата. Хороший ужин, ничуть не хуже любого другого.

Обрыв трёшек был спокойным местом, и Шон ждал своего приятеля без лишних волнений — костёр ещё дымил, даря приятное тепло. Он подстелил кусок мешковины, смотрел в небо, курил самокрутку тенелиста и думал: стоят ли риска предсказания старой Укки-авгура. Он был раптором и человеком из полиса и не очень верил в дикарские сказки. Он стал главой Синих Варанов — и разве он не «светился», хотя и плохо контролировал «способность».

«Они знают больше, чем кажется».

Шон вытянул вперёд ладонь. Кожа чуть открылась, оголяя зеленоватые сияющие полосы, и впервые он подумал, что эти отметины похожи на побеги «демоновой поросли». Тот же оттенок и то же ощущение какой-то нереальности.

«Полосы» исчезли. Он убрал руку.

Ладно, может, эта вся затея действительно важна. Он видел, во что превратился Кэррол и другие и опасался: рано или поздно «полосы» возьмут своё, а тело перестанет сдерживать результаты «работы» доктора Раца. Айка надеялась, что Лакос и похороненные на дне самого глубокого в Пологих Землях озера помогут.

«Там проводили какой-то эксперимент — видимо, чтобы помочь вам, рапторам, — высказывала она свои догадки. — Это же очевидно».

«Но что-то пошло не так?»

«А какие у тебя ещё идеи, откуда взялся целый фрактальный шторм? Ветром принесло?»

Шон тогда пожал плечами. Откуда и почему брались алады — никто толком не знал. Но теория казалась убедительной.

«Я расскажу всё Дрейку. Он поверит мне. Он меня знает, а вся эта херня про Монстра… вряд ли он в неё поверил».

Шон вовсе не волновался. Совсем нет. В ком в ком, а старом добром Альбиносе он не сомневался.

Грохот коснулся границы слышимости, но проснуться удалось не сразу: сонный паралич удерживал ещё секунду или две. Шон словно воспарил над собственным телом. Стебли аладовой травы укрыли его, будто саваном, он хотел пошевелиться и не сумел.

Едва не заорал — порой случалось. Айка говорила, что он стонет и иногда даже кричит во сне.

Потом резко сел. Чистое сумеречное небо сообщило: уже ночь. Костёр прогорел, хотя на самом дне, в сердце «горючих камней» теплились искры. Мышцы затекли от неудобной позы, хотелось отлить.

Шон огляделся и почти сразу же усмехнулся: двуногого «раптора» и впрямь было видно издалека. Механизмы проектировали по сохранившимся рисункам динозавров-велоцирапторов, что заставляло подозревать — авторы были не только инженерами, но и археологами. У Норта раптор был неприметный, никаких внешних отличий; Шон узнал его по размашистой и уверенной походке, словно вышагивал очень высокий и сильный человек. Правду говорят — мол, рапторы из металла повторяют повадки хозяев.

Дрейк Норт получил сообщение и пришёл.

Он махнул рукой, а потом отвернулся, чтобы полить своей струёй бесплотную траву. Она почти не пригибалась.

Потом Шон подумал и потянулся за арбалетом. Дрейк «свой», можно доверять, и всё же… вдруг передумает в последний момент?

Ладно, Шон сам в это не верил.

Он пошёл навстречу и сделал всего несколько десятков шагов, когда раптор из отдалённой фигуры превратился в зримый массивный силуэт. Шон включил подсветку-фонарик на поясе. Он обнаружит себя, конечно, но разве не этого и добивался?

Арбалет он всё-таки держал в левой руке. Амбидекстрии учат всех на базе, но пусть правая, основная, будет «чистой».

Дрейк остановил механизм и выпрыгнул из него. В сумерках из-за костюма он казался тёмной кляксой с белой точкой головы. Их всё ещё разделяло метров триста или больше. Свободной рукой Шон достал из кармана механический «портсигар», который Айка смастерила из какой-то непонятной жестянки и пары шестерёнок с пружинами, выцепил зубами заранее свёрнутую самокрутку. Портсигар выдавал ещё и искру. Сушёный тенелист взялся с пятого раза.

— Привет, — сказал Шон Дрейку, когда тот подошёл ближе, и протянул руку, выдохнув облако дыма.

— Значит, ты жив, Шон, — тот замешкался, белёсое даже в темноте и жёлтом пятне слабенького фонарика лицо отразило какое-то движение мысли. Очень долгое движение мысли, судя по тому, что он ответил не сразу, но тоже протянул руку и коснулся пальцев Шона. Рукопожатие было крепким и знакомым. Они и правда неплохо общались — не друзья, но близкие приятели, которые повидали много всякого.

Обрыв трёшек и покойные алады тому пример.

— Ага. Монстр жив, как видишь. В общем, у тебя много вопросов и тебе наверняка наплели, что я там умников в Интакте поубивал. Ну, это не совсем враньё, но…

— Но? Погибли невинные люди. Это то, что я слышал.

Дрейк даже выпрямился, даром что и без того ходил всегда, как на торжественном смотре — идеально прямая спина, грудь вперёд, два метра и сто килограммов верности делу Объединённых Полисов Ме-Лем, готовый хоть прямо сейчас кинуться в битву с полусотней аладов. Шон убедился, внешность обманчива — та же Айка смотрится хрупкой девочкой, когда не размахивает разводным ключом или отвёрткой, а Рац произвёл поначалу впечатление безобидного мальчишки. В случае Дрейка внешнее соответствовало внутреннему. Это было даже забавно.

— Раз уж ты меня не тыкаешь с порога дизруптором или каким-нибудь обычным лазером, то, может, и дальше поинтересуешься?

Бесцветные глаза Дрейка блеснули. Шон проследил за его взглядом:

— А, это? На всякий случай. Но я не собирался в тебя стрелять, честное слово.

Дрейк кивнул. Шон подумал и медленно наклонился, чтобы положить арбалет на землю. Аладова трава отражала падающие на неё блики. В голове снова ворчала Айка: ты не знаешь, что он собирается сделать. А если убить? Взять живым и опять оттащить к Рацу? Они, мать твою, на тебя охотятся. Они тебя собирались уничтожить на месте. Ты для них Монстр.

— Видишь? Теперь я безоружен.

Дрейк поколебался, но отстегнул от бедра дизруптор и повторил тот же жест, неловкий с его двухметровым ростом. Словно целый столб переломился. Дизруптор он положил очень аккуратно: на небольшой «лысый» участок, где не было ни единой травинки.

— И я, — сказал он потом.

— Вот и отлично. Садись, у меня есть немного деревенской медовухи и тенелист. Надо рассказать тебе кое-что о том, что творилось в Интакте, что делали со мной и почему я даже не очень жалею тех людей — нет, я не собирался их убивать, так получилось. Будет много дерьма. Плюс приправа: какие-то пророчества и потерянный город Лакос. Короче, веселее некуда. Ты не пожалеешь, что пришёл.

Шон пытался говорить с серьёзным выражением лица, но Дрейк так явственно пытался осознать — нахмурился, дёрнул желваками, сглотнул, — что Шон не выдержал и засмеялся на последней фразе.

— Начнём с тенелиста, идёт?

Дрейк послушно взял самокрутку из протянутого портсигара. Шон подкурил её.

— Садись. Разговор будет долгий, но я уже рад, что ты не кинулся меня сразу связывать и убивать. Всегда верил, что ты не такой уж тупой, даром что из Табулы. Эй, извини. Тупая шутка. Наверное, всё-таки немного нервничаю.

— Говори, — сказал Дрейк. — Я тебяслушаю.

— Почему мы вылезли из рапторов? Эй, нам обязательно идти пешком? — Нейт пытался догнать Леони. Та двигалась очень быстро, словно протезы ей поставили от бёдер, сразу два и железных, а не на руке. Она надела какую-то штуку поверх правого глаза — окуляр, как она объяснила, помогает видеть в темноте.

— Эй. Тебе-то хорошо, а мне ни зги не видно!

— Заткнись ты уже, — пробурчала Леони, а потом спохватилась. — Ладно, извини. Раптором просто светить не надо, тут не про аладов вся заварушка.

— А про что?

Та пожала плечами. Неоновый электрик, маджента и фуксия рябили ориентирами, они прорезались сквозь темноту. Под ногами почти не гнулась аладова трава, Нейт давно знал — вот такая она и есть, как будто прозрачная и бесплотная, недаром её «демоновой порослью» называют. Сейчас это пригодилось: они ползли только что не на корточках, прячась в зарослях, которые не шуршали, не пригибались и вообще почти не реагировали на их присутствие.

— Хрен его… о, смотри.

Леони толкнула его вниз, Нейт пригнулся и попытался присмотреться. Ночь выдалась тёмной, безлунной — с тем же успехом он мог сунуть голову в улей мурапчёл и пытаться что-то разглядывать внутри. Но Нейт всё же заметил желтоватые блики фонарика, который высветил две фигуры-тени. Одну — очень высокую, широкоплечую, с коротко стриженными белыми волосами — не узнать было невозможно.

— Дрейк!

— Тихо ты, — буркнула Леони.

Второго типа Нейт никогда не видел, зато фонарь висел на его поясе и помог определить, что одет тип в какое-то тряпьё. И положил на землю типичный рейдерский арбалет.

— Рейдер, — похвастался знаниями Нейт. — К нам такие приходили. Этого мужика не помню, но…

— Заткнись.

Нейт хмыкнул. И некстати вспомнил, что его всё равно выкинут взашей с базы, отправят в Ирай — город-пограничье, где обучение гораздо суровей, чем на базах; его вернут к рапторам, но спустя несколько лет, он больше никогда не встретится ни с Леони, ни с Дрейком. В носу гадостно защипало. Нейт старался не ковыряться в незаживших ранах — получалось как-то само по себе, но сейчас быстро отвлёкся на «Что там происходит», вслед за Леони пополз, прижимаясь животом к земле, в зарослях аладовой травы. Поближе к Дрейку и незнакомому типу, который был одет, как рейдер.

Их разделяло теперь метров пятьдесят. Пару раз оба оглянулись, Леони ныряла в заросли и замирала неподвижно. Нейт копировал.

Двое разговаривали о чём-то, но подходить ближе значило бы обнаружить себя. Рейдер потыкал плоским камнем в сложенное кострище, заставив его разгореться заново. Нейт едва не похвастался своими познаниями — мол, это он угли, «каменное топливо» оживляет, я так тоже умею, — но хватило ума промолчать. Человек был высоким, худощавым, с тёмными длинными волосами. Дрейк сидел и курил тенелист, похоже, молчал и смотрел перед собой или в землю. Рейдер разговаривал активнее, жестикулировал, взмахивал руками. Пару раз топнул ногой. Как назло, ветер относил звуки в противоположную сторону, и можно было разобрать только малопонятные отрывки — что-то про лаборатории, эксперименты, рапторов.

«Ну и чего?» — Нейт тронул Леони за лодыжку. Та свирепо обернулась к нему. Нейт пожал плечами — мол, ничего ж не понятно. Леони скривилась, это было заметно даже в темноте из-за её яркой краски на волосах и протезе.

Нейт обернулся и показал в сторону раптора — мол, ну вот, Дрейка мы нашли, тот чего-то затеял, но мы всё равно не узнаем, а меня так или иначе отправляют в Ирай. Леони мотнула головой.

«Ну и ладно», — Нейт повернулся в нетронутой и неизменной траве. Пусть она остаётся. Пусть они тут делают что угодно. Вдвоём, втроём — его-то какое дело.

Краем глаза он заметил голубоватый диск — в точности такой же, как тот, что перенёс его из родной деревни неизвестно куда. Телепорт вздрогнул живым страдающим существом, гладь изогнулась, словно в предсмертной судороге. Надулся массивный пузырь.

— Там! Что-то! — не выдержал и заорал Нейт.

Дрейк хорошо помнил битву с «трёшками». Шона, который «выманил» аладов за собой, твари как будто послушались. Ну, или «намагнитились». Это дало время поставить двух рапторов двумя вершинами треугольника, заманить аладов в середину, а потом Шон бежал со всех ног, чтобы безмозглые сгустки света с характерной разросшейся паутинной «аурой» двойников не среагировали, не сдвинулись места. Они ударили сдвоенными лучами. Этого хватило — правда, один из «трёшек» успел рвануть в пароксизме голода; будто воздух и земля лопнули откуда-то изнутри. Механизмы очутились на краю обрыва. Раптор Дрейка опасно кренился, и тогда Шон выбросил стальной трос из «хвоста», помогая вытянуть механизм на относительно безопасную территорию.

«Он меня тогда спас», — об этом Дрейк не забывал, когда приказали ловить «Монстра».

В глубине души, похоже, он никогда не верил, что Шон стал убийцей и… предателем? Это вообще бессмысленно, кого предавать, на чью сторону перебегать? Аладов, что ли? С тем же успехом можно пытаться возглавить мурапчёлий улей — прямо вот маткой, яйца откладывать.

«Оказывается, мы не на одной стороне», — Дрейк бывал в Интакте всего пару раз, ему не понравился летучий город с его вытянутыми конструктами, цветными огнями, чудилось, что антигравы вибрируют и сбоят, того гляди — рухнет. Умом понимал — невозможно, скорее луна на землю упадёт, но всё равно не мог отделаться от неприятного ощущения. И всё же он доверял всем этим учёным, врачам, они приходили помочь — и помогали, программа добровольцев ничем не отличалась от других разработок, от искусственной руки, которую они поставили Леони.

Шон говорил. Дрейк слушал.

— Значит, ты всё-таки убил тех людей?

— Не специально, — тот отвёл взгляд. — Нескольких, да. Пока убегали. Вроде кто-то из лаборантов, может, охрана. Но там было такое… бум, дзынь. Куча стекла, железа, всё переплавилось, воняет гарью и искрит проводка.

— Тебе кто-то помог сбежать.

— Да, — нетерпеливо откликнулся Шон. — И я уже сказал, что не назову этого… человека. В смысле, неважно. Ты её… его всё равно не знаешь.

«Её».

Девушка. Дрейк мог бы догадаться. Эта история понравилась бы Леони, почему-то мелькнула мысль, она любит вот такое: с романтикой, тайными возлюбленными, неодолимыми преградами. Но имя кого-то из лаборатории Интакта действительно не имело никакого значения.

— Почему ты считаешь, что тебе надо в Лакос?

«Они предупредили нас об этом. Сказали: ты пойдёшь туда», — Дрейк неуютно поёжился и сжал окурок самокрутки. Раздавил его о влажноватую песчаную почву, рука утонула в аладовой траве — не щекотно даже.

— Ну потому… — Шон осёкся. — Слушай, это чёрт знает, как объяснить. Вернее, я-то бы мог, но ты решишь, будто я всё-таки двинулся. Честно, я сам так немного думаю. Вкратце: то, что со мной творили, не прошло даром. Проще показать.

Он вытянул перед собой ладонь, и Дрейк инстинктивно схватился за лежавший на расстоянии вытянутой руки нож-дизруптор.

Шон светился зеленоватым светом аладов; ни с чем его не спутать — этот оттенок. Словно лопнула кожа, а из-под неё пыталось выбраться безмозглое чудовище, способное откусить кусок от мира и оставить воронку. Свечение было ярким, Дрейк разглядывал обломанные короткие ногти с чёрной каймой, жилистые пальцы с волосами на фалангах и какими-то застарелыми ссадинами; обычная рука человека, который живёт теперь «дикарём». Аладов свет перемешивал реальность и подделку. Хотелось закрыть глаза и отвернуться.

Дрейк облизнул губы и кивнул.

— Я понял. Ты это контролируешь?

— Ну, немного. Но Ай… в общем, мне сказали, что дальше будет хуже. Говорил же, во что этот извращенец Рац превратил Кэррола.

«Говорил».

Дрейк не до конца верил. Добровольцы рисковали, конечно, на то и испытания. Наверное, Шон не понял. И его «спасительница», кем бы ни была, тоже. Интакт на стороне рапторов: кто защитит цивилизацию от аладов, если не они?

— Я верю тебе, — сказал Дрейк.

Он должен был поймать Монстра и приволочь его на базу; отдать под трибунал или в Интакт, чтобы они закончили начатое. Он обещал, что не сделает этого, а теперь потянулся к ножу снова, и хмурился аж до боли в глазничных мышцах.

— Шон, теперь ты меня послушай. Понимаю, с этим надо что-то делать, но Лакос для тебя — плохая идея.

— Это ещё почему?

«Потому что тебя там ждут».

Дрейк обдумал ответ.

— Потому что… — начал он. И не договорил.

Давным-давно погасшее зеркало телепорта полыхнуло, исказив пространство. Неподалёку заорали — Дрейк узнал голос Нейта. «Что он здесь делает, чёрт его подери?!», — он не обернулся на источник звука, зато схватил дизруптор.

Из телепорта вывалилась незнакомая тварь. Она напоминала человека — женщину ростом около трёх метров. Это была самая обнажённая женщина на свете: вместо верхнего слоя кожи натянулась прозрачно поблёскивающая плёнка, что-то вроде плотной фасции. Лицо сделалось неузнаваемым: просто хрящи и перетяжки мускулатуры. Из спины, на уровне правого плеча, росла третья рука — вдвое длиннее остальных двух, она напоминала хвост ящерицы или балансировочный механизм-«хвост» раптора.

На кончиках пальцев этой третьей руки вспыхивало то же самое зелёное свечение. Искры пробегали в сочленениях суставов, в мускулатуре, шары глазных яблок загорелись изнутри, напоминая пару лампочек.

— Это алад. Это алад в человеке, — прошептал Шон и добавил короткое ругательство; оно вывело Дрейка из ступора.

Алад — это просто.

Он оценил расстояние — до раптора далеко. Придётся ножом. Кивнул Шону: отвлеки. Как в прошлый раз.

— Там! Это!

От воплей Нейта закладывало уши. Леони догнала его в несколько прыжков, прятаться было поздновато, и схватила за шиворот.

— Заткнись, идиот.

— Что! Это! За! Херня!

Нейт попытался вырваться из хватки. Не получилось.

— Заткнись.

Гротескная мясная туша вышагивала к Дрейку и Шону. Она двигалась не очень быстро, словно пробовала ноги впервые. Зелёные искры пробегали по сухожилиям, суставам, между поперечно-полосатыми волокнами. Всё время что-то надувалось и опускалось: грудная клетка с оголёнными до желёз грудями, брюшина, прикрытая очень тонким слоем жира и более прочным на вид слоем мышц.

Зелёное сияние зарождалось в утробе существа, как младенец, протянулось до третьей руки, глаз, пальцев ног.

— Не знаю, что это, — Леони сглотнула кислую слюну. В переносице немного защипало от желудочного сока, но спазм она удержала, тот отступил быстро. — Херня какая-то, ты прав. Бить надо в брюхо.

Леони отпустила Нейта и подхватила дизруптор. Очень хотелось сбегать за раптором и примчаться на механизме, затоптать тварь, как ядовитую змею, но Кислотная Бабка осталась в нескольких километрах отсюда. Дрейков раптор — тоже. Выискивая у чудища уязвимую точку, Леони заметила кое-что ещё: под обескоженными пятками гигантской женщины послушно пригибалась и стлалась аладова трава.

Дрейк обернулся в их сторону. Леони быстро улыбнулась: мол, потом объясню. Много вопросов у тебя, я знаю.

— Ладно, давай разделаем эту штуку на барбекю, — сказала она. Нейт мотнул растрепавшимися лохмами. Дизруптор он выставил перед собой, сжимая обеими руками. Бедный мальчишка.

Они кинулись одновременно, но Дрейк был ближе. Он пригнулся, стараясь подобраться и не попасть под гипертрофированную третью руку. Метил он тоже то ли в живот твари, то ли в промежность. «Зелёная» конечность схватила его поперек туловища и отшвырнула, словно здоровяк весил не больше крысёнка — или внезапно стал бесплотным, как…

«Как алады».

— Сука.

Дрейк покатился по земле. Тварь надвинулась на Шона.

— Ты. Иди. Со мной, — когда оно говорило, на горле заметно съезжались и разъезжались хрящи и сухожилия, трахея выталкивала звуки с присвистом.

— Что…

— Ты. Со мной.

Третья рука указала на телепорт. Тварь повернула лицо по очереди к Дрейку и Нейту с Леони:

— Спасибо.

— Твою мать, — Шон попятился. — Норт. Ты привёл это дерьмо сюда?

— Нет! — Дрейк застыл с выставленным дизруптором. — Клянусь, я…

— Пошёл ты!

Шон ударил одновременно с Нейтом и Леони. Пока они решали, кто кого привёл, Леони попыталась скрыться в траве, мальчишка шмыгнул за ней, послушный, как маленький зайчонок, который ещё не отрастил нормальные крылья и держится поближе к матери. На спине у чудища была рука, а вот глаз не выросло. Надо попробовать.

Леони выпрыгнула прямо на зелёную искру. Нейт метил ниже — куда-то под рёбра. Там тоже мелькали сполохи.

— Ты. Привёл. Это.

Шон резанул по «обычным» пальцам твари, заставил её отпрянуть.

— Не могу поверить. Норт. Да чтоб тебе.

Дрейк бросился на трёхрукую — на монстра, защищая Монстра, успела подумать Леони. Один мощный удар швырнул его прямо на кострище. Затылком тот приземлился на груду камней, послышался хруст.

— Дрейк! — завизжал Нейт. Леони хотела его утащить от удара, мальчишка вывернулся и сиганул прямо на плечи: трёхметровая «женщина» как раз наклонилась, чтобы выловить ещё и Шона. — Ах ты… Сраная! Мразь!

Он лупил дизруптором по глазам и шее. Тварь заверещала, пытаясь сбросить помеху, и это дало возможность Леони пригнуться, прокатиться между ног и схватить заветный тонкий слой мускулатуры и жира на брюхе. Внутренности под прослойкой трепетали. Оно человек, внезапно подумала Леони. Искажённый, изуродованный человек. С кишками и прочим.

«Ну и хрен с ней», — Леони рванула механическими пальцами упругую, неподатливую плоть. На периферии зрения маячил Монстр — пальнул из своего арбалета; попал как раз в брюшину. Леони повисла на дротике, разрывая тёплое и трепещущее мясо. Дротик пропахивал и открывал рану, на голову полилась очень горячая дымящаяся кровь. Леони заорала от боли, но продолжала виснуть, пока тварь отбивалась от Шона, Нейта на голове, старалась выцепить её и откинуть. Ей это удалось, но прежде Леони ощутила мягкий слизистый удар по лицу — это вывалились отчаянно воняющие мезентерием петли кишечника. Может, Леони и поддалась немного — кровь жгла, как кипяток, дерьмо у образины тоже наверняка ядовитое.

Трёхрукая фигура нависла над ней. Деформированная конечность вцепилась в ногу Леони. От зелёной искры боль пронзила не только мышцы, добралась до сердца и мозга, заставила скулить. Леони разучилась дышать и ослепла.

— Добивай её! — она или не она проорала? Нейту? Парень всё ещё держался на плечах обескоженной «женщины». Шону? «Монстр», у тебя есть шанс победить другого. Или нет — это не алад и не человек, что-то новое, мы не умеем с таким драться. Хреновое оправдание. Она хотела достать до своего дизруптора, тот валялся неподалеку в примятой тварью аладовой траве. Мокрая от крови ступня обрушилась на пальцы.

«Мне не везёт с руками», — от новой волны боли Леони заорала и запрокинула голову в светлеющее небо, звёзды раздробили вместе с её пальцами и высыпали горстью соли.

Сквозь пелену она видела, как тварь схватила «плетью» Шона — похоже, тоже приложила искрой, потому что тот задёргался и выронил арбалет, а потом повалился грудой рваного тряпья. Нейту удалось вырвать глаза и превратить морду твари в сплошное месиво, он тыкал и тыкал в пустые глазницы дизруптором, но она жила, резанул по горлу — никакого эффекта.

Дизруптор. Зелёное. «Ужасное сияние» аладов.

— Искры. Бей по искре, — вдруг поняла Леони.

Сказала ли она это вслух? Кажется, нет. Нейт повернул к ней голову — не надо, она тебя сейчас…

Зелёная искра нависла над ним. Из-за рефлекса его волосы стали не рыжими, а неприятно-бурыми, будто залитыми кровью. Может, так и было. Нейт снова сжал дизруптор обеими руками, и…

Леони не видела. Полыхнуло слишком ярко; она ослепла — может, и к лучшему.

Глава 14

Айка ругнулась: едва не повредила тонкую проволоку усиленного арбалета паяльником. Механизм разобрала без труда — очень простой, никакой батарейки не надо, всё на обычных шестерёнках, только смазать внутри стоит получше. Нефтяная мазь хорошо работает. Айка быстро освоилась в примитивном оружии и технологиях «дикарей». Они не гнушались «отравленными» батареями Ме-Лем, кое-кто даже украдкой спрашивал её, «городскую», как они устроены и можно ли повторить на коленке. Ага, говорила Айка, вон на той ржавой бочке сейчас соберу адронный коллайдер в миниатюре с квантовой выработкой энергии, чего б не сварганить-то. Что такое «коллайдер», рейдеры понятия не имели, но смысл улавливали. Но батареи попадались редко, а нефть наполняла землю — только копни поглубже. Айка читала, что раньше, очень давно, на ней работало вообще почти всё, и чёрная жижа стоила дороже какого-нибудь редкого молибдена, который выскребали из недр земли обитатели Доски-Табулы и их шахтёрские роботы. Теперь она охотно верила, тем более что сырую нефть можно было «нагреть» искрой, разложить на тягучую чёрную основу и летучее топливо — генератор на таком работал, даже не жужжа. Из остатков жижи получалась хорошая смазка для механизмов.

Ну, или можно было попросить вараньего жира. Всё равно он несъедобный. Но прежде чем смазывать — надо вон тут всё прикрепить, перепаять и чтобы не держалось на плевке и честном слове.

Простой механизм, она тысячу раз подобное делала. Вот только руки немного дрожали. Она пыталась не думать, что может случиться с Шоном. Он не просто человек — он светится, алады его не чуют, а он может ими командовать. Нарвётся на стадо бизонов? Ну, они сами к людям не лезут, если их не трогать, а не заметить здоровенные туши невозможно. Ядовитые змеи, койоты, рыси? Арбалет он прихватил, да и привык же, столько времени уже с рейдерами. Они были вместе не всё время — Шон сбежал первым, а Айка ещё несколько недель после диверсии пряталась в машинном отделении Интакта, потом ей удалось выбраться, а потом её нашла Рысь.

«Шон приказал найти тебя», — сказала Рысь тогда. Айке послышалась некоторая ревность. Может, девчонка из Лакоса и впрямь сама хотела поближе познакомиться с бывшим раптором, но если и так — не вмешивалась.

Сейчас вон тоже всё повторяла: не бойся ты, нормально же. И Дрейка этого он знает, иначе бы не подал ему сигнал. Вернётся, как обещал, через несколько дней.

А если батарея на байке сядет? Айка её проверила, но вот батарея-то как раз была та самая, Ме-Лем, а в этой технологии она не разбиралась, на самом деле. Мало кто разбирался. Айка подозревала, что до конца и никто: автоматизированное производство, минимум человеческого фактора, созданная несколько десятков лет программа функционирует до сих пор. «Работает — не трожь», — универсальный принцип; ну, и нейросети всех полисов контролировали процесс. Наверное, кто-то уровня того же Раца, только от механики, разбирался в тонкостях, но Айка-то была просто лаборанткой по техобслуживанию. Она клапаны ремонтировала на капсулах да проводку тестировала.

«Не сядет».

«Прекрати».

Она убрала с лица защитные очки. Сейчас лучше не продолжать — загубит хороший арбалет. Айка заставила себя отложить инструмент и вышла из палатки на улицу.

— Привет! — издалека помахала ей Хезер. С ней возилась Рысь, похоже, удочерившая мелюзгу. Патрика нигде видно не было. Небось, радуется, что можно подкинуть не в меру деятельную дочку желающим позаботиться, а самому поразмышлять о мире, жизни и своём месте в этих непростых категориях. Айка фыркнула.

— Как дела? — она подошла ближе.

— Круто! — Хезер продемонстрировала заячий череп. — Рысь мне подарила. Сказала, что это волшебная штука! Можно дождь сделать! А ещё мы играли в прятки! Я так и не смогла найти Рысь. Целый час искала!

— Ну уж час, — хмыкнула та. — Минут пять, не больше.

— Час! Ужасно долго. Я ещё к тому лысому сходила, а потом во-он к парню с железкой в черепе, а ещё вон к той лохматой…

— Хезер, прекрати. Они тебя услышат, — перебила Рысь.

— Что вы тут… — Айка запуталась. И хотела возмутиться — то ли по поводу черепа, то ли пряток и прогулки Хезер по всем рейдерам. Нет, конечно, они не причинят вреда ребёнку, но здесь же Пологие Земли — мало ли под каким кустом змея или ядовитый паук засели. Она поймала извиняющийся взгляд Рыси. Чумазая девица выглядела младше неё, хотя вообще-то они были одного возраста. Или Рысь даже была старше. — Ладно-ладно. Вы не голодные обе?

— Не, мы ели батат. И мёд. Мурапчёлий! — выговорила Хезер по слогам.

— Главное, чтобы не медовуху, — Айка понятия не имела, как общаться с детьми. Люди из деревень в этом понимали больше почти любого «городского». Рысь научилась, а она — нет. Хезер попыталась обнять Айку, прижалась, пачкаясь в следах машинного масла и гари. Та неуверенно потрепала девчонку по волосам: расчёсанным и даже почти аккуратно уложенным. — В общем… я рада, что вам весело.

— Поиграй с нами, Айка!

— Мне работать надо.

— Тогда папу позови, чтобы поиграл!

Айка вздохнула.

— Ладно, я его поищу.

Рысь как-то незаметно оказалась рядом; ей дали такое прозвище за умение ступать неслышно. Только что стояла на расстоянии двух вытянутых рук, ещё и тент с каким-то хламом — игровая площадка, видимо, — был между ними, и вдруг раз — и вплотную.

— Не волнуйся ты за Шона, — миролюбиво сказала Рысь. — Он скоро вернётся, всё будет хорошо.

«Неужели по мне так заметно?»

— Да я не…

— Это нормально — волноваться. Только я авгуру верю, раз сказала — в Лакос надо, значит, надо.

Глаза задрожали: прозрачная рябь поверх светло-серой радужки. Хезер уже открыла рот, чтобы завалить вопросами и допросами. Рыси удалось улыбнуться.

— Я даже хочу посмотреть это место.

— Понимаю, — Айка ещё более неловко приобняла Хезер. — Ладно. Всё же пойду поищу Патрика. Играйте.

Патрик как сквозь землю провалился. Это потихоньку начинало раздражать — куда он мог подеваться, в самом деле, думала Айка. Она обыскала весь лагерь, заглянула в палатки, наткнулась на трахающихся Тоши и Уика, быстро извинилась и выскочила вся мокрая и красная от смущения.

Патрика никто не видел. Тянули невнятное — мол, куда-то пошёл, вроде как видели вот прямо часа два назад, слонялся по лагерю, не мог себе места найти. Айка его понимала: такой же городской, как и она, трудно приспособиться поначалу. Она вот от одного вида гигантских тараканов в обморок падала, ничего, научилась не обращать внимания, даже когда их жарили на кострах и поедали.

Интакт врастал в тебя проводами, подключением к нейросети и иллюзией контроля. Ты хорошо знал, как пройдёт день, неделя, год. Современные достижения геронтологии обещали долгие годы — полтора века, не меньше. Сиди под куполом. Не высовывайся. Для тебя здесь всё — работа, обучение, секс и разрешённо-наркотические коктейли в клубах с музыкой. Если перепьёшь, тебя доставит домой заботливый робот. Тараканов не существует за пределами заповедников, но, если хочешь пощекотать нервы — приходи.

С Патриком стоило поговорить сразу же, понимала Айка, как-то помочь ему перестроиться. У неё-то хотя бы Шон был. Ладно, у Патрика — Хезер, но девчонка-то освоилась с порога.

Айка оставила лагерь позади. Череда палаток, несколько столбов дыма от костров и работающих генераторов остались буро-коричневым фоном. Она оглядывалась — ничего ведь страшного, тут почти настоящая дорога, по ней Рысь привела городских. Наверняка Патрик сюда и пошёл… куда бы ему ещё.

Куда угодно.

Место здесь было плодородное по меркам Пологих Земель — цветоящерицы бурно отскакивали при каждом шаге, брызгали синими лепестками и семенами. Они словно бы разбегались в ужасе, а на самом деле спелые образцы просто так размножались, им требовалось прикосновение хотя бы ветра, а лучше хороший пинок, чтобы рассыпать семена. Айка усмехнулась. Стоило показать Патрику эти цветы. Он оценит.

— Эй? Патрик?

Она звала его в который раз, приступ злости в очередной раз настиг и перемешался с какой-то тревогой. Шон не вернулся, Патрик пропал. Нехорошие знаки.

«Прекрати», — приказала себе Айка. Она сделала глубокий вдох. Ладони, влажные от пота, обтёрла о штаны.

— Патрик Вереш!

Надо же, даже имя запомнила. Внезапно пришло в голову: тот мог пойти чуть южнее, где протекал ручей. Из него Синие Вараны набирали воду. От лагеря всего-то сотня или две шагов, но Патрик мог пройтись вдоль воды из праздного желания исследовать Пологие Земли.

Айка повернула в сторону безымянного ручья, который рейдеры называли просто «лужей» или «водой».

Ряска лопалась под ногами. Аладовой травы здесь росло мало, зато куст ядовитой вишни заставил нахмуриться и передёрнуть плечами: они предупредили городского, что нельзя трогать ягоды, одна капля ярко-красного сока отправит тебя на тот свет? Айка сомневалась.

«Прекрати».

Интакт хорошо готовил своих специалистов, а Патрик работал на Эшворта Таннера, который на полном серьёзе, насколько Айка помнила, интересовался миром за пределами куполов. Вплоть до того, что мог пересказать легенды об Инанне и её брате-хранителе, популярные среди многих деревенских. Не узнать ядовитую вишню Патрик не мог.

Она ещё раз его позвала. Горло чуть саднило от криков. Вдалеке откликались птицы, Айка уловила шуршание змей или варанов, а может, и клацанье зубов койота. Она сжала покрепче рукоятку отвёртки с электрическим зарядом — безоружной не ходила, научилась, этой штукой точно умела орудовать.

Ручей вильнул и устремился ниже. Течение густело, обещало превратиться в настоящую реку. Айка оглянулась: лагерь превратился в отдалённую череду игрушек, словно бы размещённых на зелёно-желтоватом фоне с коричневым вкраплением скал.

Если не найдёт, нужно возвращаться. Чёрт.

Она решала, идти дальше или нет, и резко, протяжно заорала, увидев Патрика. Тот лежал на берегу ручья лицом вниз. Вода тянула за обе ноги, течение пыталось унести неожиданную добычу и вдоволь поиграть с ней. Ступни смешно подёргивались, обувь и брюки набухли от влаги. Согнутые пальцы царапали прибрежную гальку и мелкую поросль. Этот жест был таким же неестественным, как пляска словно бы отделённых от остального тела ног ниже колен.

Айка заставила себя подойти ближе, чтобы убедиться: человек мёртв. Зачем-то села на корточки и проверила пульс: на коже оставалось ощущение тепла, но уже с первыми признаками характерной твёрдости трупного окоченения. Ей доводилось осматривать мёртвых и помогать Рацу делать вскрытия. Она едва не пробормотала: «Предполагаемое время смерти… часа три назад».

Айка заставила себя перевернуть лежащего лицом вниз Патрика. Он стал внезапно ужасно тяжёлым, хотя при жизни был невысоким и сухопарым, зато она получила награду: поняла причину смерти. Один глаз полностью вытек, из глазницы торчала отвёртка.

Айка вздрогнула.

«Это моя отвёртка».

Она судорожно обшарила карманы. Все видели её с этим инструментом, она им помогала Патрику настроить старомодный передатчик для Шона.

«Да какого же…»

Отвёртки в кармане не было. Айка зачем-то сжала рукоять. Инструмент вошёл очень глубоко — кто-то постарался загнать со всей силы, а ещё Патрик не сопротивлялся, судя по до сих пор удивлённому и какому-то глуповато-недоумевающему выражению лица. Он то ли был занят, то ли любовался природой здесь, когда убийца подошёл и воткнул чёртову стыренную у неё отвёртку…

— Эй, ты чего здесь делаешь?

Айка едва не заорала, услышав голос. Она дёрнула инструмент, тот вышел из глазницы мертвеца с протяжным чавкающим звуком, словно кто-то со всего размаху плюхнулся в свежую грязь. Она выставила окровавленную отвёртку вперёд.

«Черт».

«Нахрена я это делаю».

Сэт Таракан, Красная Нина и Курт Три Пальца стояли прямо перед ней, всего шагах в десяти. Сэт недоверчиво скрёб затылок, Нина и Курт переглядывались, у последнего дёргалась давным-давно искалеченная трёхпалая рука — ампутация помогла вовремя спасти руку, но нервный тик остался и усиливался, если Курт нервничал. Этих людей Айка считала своими, мол, мы одна банда, а они ей таскали оружие, броню, звали починить заевший генератор или подкрутить байк, чтобы груда железа прокашлялась и проехала ещё сотню-другую километров до следующей поломки. Но сейчас их лица как будто померкли, одинаковые в почти суеверном ужасе.

«Шон далеко. Шон далеко, а я здесь», — подумала Айка.

— Эй. Я знаю, как это выглядит, но я городского не убивала. Блин, я просто вытащила у него из чёртова глаза отвёртку. Её кто-то стырил.

Это звучало жалко. Айка не подпускала никого к своим инструментам, рейдеров выдрессировала — даже не смейте приближаться. В конце концов, нескольким особо одарённым пару раз досталось током и ловушками, предназначавшимся для силков на зайцев, так что рейдеры попросту боялись «лаборатории».

«Я его не убивала. Нахрена мне?!»

— Д-да… ладно, — первая очнулась Красная Нина, прозванная так за когда-то сожжённое лицо, неровно заросшее коллоидным рубцом. Она всем рассказывала, будто встретила алада и даже сумела его уничтожить. — Мы типа… ага, давай эт-та… отсюда пойдём… Айка?

Таракан и Три Пальца двигались как-то боком, словно примерялись к атаке. Однажды Айка видела, как в ловушку-силки попался крупный койот: дыбил шерсть, рычал, скалился. Решили — может, вообще бешеный. Вот так же к нему и подходили, а потом пристрелили из арбалета прямо в затылок.

«Чёрт!»

— Я не убивала его!

«Меня никто не обвинял».

«Чёрт. Чёрт. Чёрт!!!»

Айка повернулась по очереди к обоим. Отвёртку она держала в вытянутых руках, и на мгновение представила: вот они достают метательный нож, иглу-плевалку, и что она сделает? Бросится на ближайшего со своим дурацким оружием?

— Я его не трогала! Я нашла его здесь!

— Тихо-тихо, — суетливый Сэт действительно напоминал таракана, а ещё у него были усы, которыми гордился. — Давай-ка. Просто положи эту хренову штуку. Пойдём, ага? Мы… мы типа тебе ничё не сделаем, ага?

— Всё окей, — подтвердила Красная Нина, её изуродованное лицо всегда напоминало застывшую маску, так что ничего не выражало и теперь, но глаза бегали, на шее поблёскивала испарина.

Айка отодвинулась от Патрика и медленно положила отвертку на камень. Вода текла по ней, замкнула что-то в электрическом механизме. Инструмент зашипел, исторгая дымку, словно предсмертный вздох.

— Во. Хорошо.

— Я пойду с вами. Я ничего не делала, и, чёрт возьми, это же я. Техник. Айка. Вы меня знаете, а этот городской… Нахрена он мне, сами подумайте?

Она позволила схватить себя за обе руки. Таракан и Три Пальца держали её не больно, но крепко. Айка опустила голову, щёки и лоб жгло стыдом. Почему — сама не знала.

«Бред какой-то».

— Видите? — она заставила себя проговорить. — Я иду с вами и всё объясню нахрен. Прекратите тупить.

Они миновали едва ли десяток шагов. Хезер появилась словно из ниоткуда, но каким-то образом Айка поняла: девочка была здесь, пряталась в кустах или просто сделала себя невидимой, мало ли на что она способна.

Её лицо было неузнаваемым — губы сжаты, глаза заполнило зелёными бельмами чистого света. По щекам текли слёзы, покрасневший нос делал её странно похожей на обычного человека, обычного ребёнка, но с каждым выдохом появлялся пар, будто от той самой искрящей отвёртки. Она кинулась прочь— прямо к лагерю Синих Варанов.

«Свет», — подумала Айка. Она закричала:

— Проклятье. За ней!

Покажи свой свет, сказал папа.

Он запрещал прежде. Он разрешил, а потом случилось плохое.

Хезер знала: она виновата. Свет всегда виноват. Однажды папа подарил ей игрушку — стеклянный шар с заключённым внутри городом и вязкой жидкостью. Город светился огнями, в нём высились переплетённые блестящей проволокой небоскрёбы, рекламные щиты, были даже закусочные и люди на улицах. Благодаря жидкости он даже «летал» — как настоящий, тоже как настоящий. Хезер любила эту игрушку, не выпускала её из рук.

В вязкой жиже поднимались и медленно опускались снежинки, если встряхнуть шар.

Хезер никогда не видела настоящего снега — и никто не видел, папа говорил, что раньше был снег, много лет назад, ещё до куполов. Когда она спрашивала, зачем нужен купол, папа пожимал плечами: чтобы было безопасно.

Клетка, думала Хизер. Клетка в клетке в клетке. Она воображала себя под куполом в летающем городе — хотелось дойти до края и взглянуть вниз.

Она воображала себя под куполом, в запертой квартире. Стекло под стеклом под стеклом. Она терпеть не могла стекло.

В её шарике собственный и чужой свет искажался. Хезер наблюдала, как вспыхивают окна, — то ли иллюминация, то ли пожар, а фальшивые снежинки озаряются желтовато-красным. Проволочки издавали тонкий певучий звук.

Однажды Хизер спросила у робота-репетитора: что там? Внизу, под небесным городом? За стеклом купола? Я знаю только три улицы, папа мне не разрешает гулять там, где могут увидеть люди. Расскажи.

Робот помолчал и выдал что-то о некорректных данных, и всё это стекло, тонны и тысячи тонн, стиснуло Хезер, а она — свой шарик, и руки её стали теплеть, и глаза тоже.

Свет капал из глаз и скатывался по округлой глади, сначала гас, а потом просочился внутрь с белым дымом.

Огни отвечали — и ладони Хезер тоже, они покрывались быстро вспухающими пузырями, в пузырях закипала полупрозрачная жидкость, словно множество маленьких городов.

Это было больно, но она не могла остановиться, держала шар, пока — дзеньк! — тот не взорвался, а вместо осколков кондиционированный воздух заполнили сполохи рыжего света.

Вязкая снежная жижа вытекла и испарилась. Город под шаром оказался проволокой, а снег — чем-то вроде ваты.

Хезер наступила на то, что осталось от игрушки. Раскрыла ладони — покрытые пузырями, они по-прежнему походили на целый мир с куполами городов, и она прикоснулась языком к самому крупному ожогу. От боли выступили слёзы — уже настоящие, без света.

Папа рассердится, подумала Хизер. А ещё подумала: ей всё равно. Стекло можно разбить, вот что значит свет.

Тогда она не знала, что папа тоже стеклянный и легко разбивается.

Она ушла из летучего города, но теперь научилась летать, свет и стекло царапали изнутри. Хезер хотела заплакать. У неё не получалось.

«Папа».

Стекло, думала она. Стекло и свет. Если всё из стекла, то…

«Покажи свет», — сказал папа, а теперь он рассыпался на осколки. Неважно, что он там лежит на плотной зелёной траве, ногами в ручье, ноги шевелятся, словно он пытается убежать; папа всё равно что разбитый шарик, папа теперь из проволоки и ваты и останется в воде навсегда.

Покажи, думала Хезер.

Нет, нельзя, отвечала она себе же.

Кто-то подошёл к ней и попытался взять за руку. Она не летела, она шла медленно, но отдёрнулась, а этот «кто-то»… Хезер невидяще уставилась на женщину с лицом, похожим на кусок сублимированного теста для кексов с малиной или вишней, который только что сунули в нанопечь. Та отшатнулась с коротким криком.

Вы все стеклянные, сказала Хезер. А ещё из ваты, фальшивого снега, блестящих проволочек, намотанных друг на друга, и полых трубок.

«Верните папу», — но она понимала, это невозможно, как нельзя было собрать тот шарик. Папа тогда не стал её ругать, только вздохнул и потом приказал роботу уничтожить осколки без следа. Хезер хотела оставить на память один или два, но он запретил.

Теперь можно. Покажи свой свет.

Она остановилась посреди этого места, которое ей так понравилось по сравнению со скучной квартирой. Она устала от однообразия и тоскливых часов ожидания — когда же папа вернётся с работы. Здесь всё менялось так быстро, что Хезер едва успевала запоминать, слушать, смотреть. Столько людей с ней играли, болтали, кормили едой и показывали, как разделывать живого зайца. Сначала Хезер было немного жаль его, а потом Рысь объяснила — он же съедобный, вкусное мясо. Она дала Хезер кожистое крыло — поиграть, и Хезер что-то вспомнила из уроков робота о природе за куполом и о том, что настоящие зайцы летать не умеют. Хезер поделилась своим откровением с Рысью и Тинни, маленькой женщиной, которая была взрослой, но казалась не старше самой Хезер, а ещё у неё было странно перекошено плечо на правую сторону. Рысь промолчала, а Тинни не поверила.

Папа говорил, что здесь они будут в безопасности. Что всё хорошо.

Теперь он в ручье — разбитое стекло. Дырка в глазу похожа на вату. Отвёртка Айки — на проволоку.

Свет капал с кончиков пальцев, точно Хезер сама нырнула в ручей с головой, но вода испарилась или стала чем-то другим. Кто-то ещё кричал, она едва разбирала слова — «Не подходи к ней». Мимо пронёсся зазубренный арбалетный болт. Он почти угодил в руку Хезер, но расплавился на подлёте и стёк на покрытую примятой травой землю.

Крики заполняли голову и поднимались в небо. Хезер посмотрела вверх, почему-то ожидая увидеть тушки зайцев — без шкурки, одно голое мясо и тёмные кожистые крылья, зато почему-то с пушистыми хвостами (как вата). Небо оказалось голубым и пустым.

«Папа в ручье».

Он останется там. Хотелось спросить робота — а дальше что с ним будет? Вообще-то Хезер представляла: наверняка его найдут какие-нибудь рыбы, насекомые или ящерицы, заберутся в дырку на голове и будут там жить. Папа их не выгонит.

Хезер закрыла уши и глаза, чтобы не слышать криков. Но могла и не делать этого — она словно отдалилась от лагеря, от людей. Кто-то ещё стрелял в неё, двое других пытались набросить ржавую грохочущую сеть. Она различила голос Айки: не трогайте её, надо успокоить! — и мотнула туго заплетёнными косичками.

Потом было: «Осторожно! Она опасна, чёрт подери!» — и Хезер фыркнула, отворачиваясь от испуганных людей. Человек, которого называли Тараканом, рванулся наперерез остальным и упал, едва коснувшись её, покатился по притоптанной земле, оставляя на камнях куски тлеющей кожи. Опять выстрел.

«Утихомирьте вы её!»

Можно не слушать, какая разница, что они там говорят или делают.

Хезер вяло подумала про Рысь, которая её кормила, умывала, нашла одежду. Рысь тоже среди них — Хезер не видела, все как будто отдалились и сжались до шарика. Она пыталась заплакать, но по-прежнему ничего не выходило, даже шмыгнуть носом не получалось.

«Вы все стеклянные», — думала Хезер. Но они здесь, а папа там — со смешно дрыгающимися ногами и большой красной дыркой вместо глаза.

«Покажи свой свет», — говорил он из осколков. Не так, как прошлый раз, по-настоящему. Это они, люди из лагеря, разбили меня, но ты сумеешь ответить тем же. Просто сделай то, что я говорю, доверься. Мне из ручья виднее.

В её поле попала оторванная рука. Хезер отмахнулась, как от большого насекомого. Голова Красной Нины сгорела дотла, пришлось наступить на почерневший хрупкий череп. Впереди стояла железная бочка с передатчиком, а потом она испарилась сероватым дымком. Палатка Шона и Айки громыхнула перегретой консервной банкой — Рысь показывала такую штуку с добытыми из какой-то черепахи жестянками горошка, маринованной свёклы и картофеля с мясом. Бух — и всё.

«Папа, прости, что я так делаю».

Он не возражал.

Покажи свой свет.

Хезер показала; а когда всё было кончено, наконец-то заплакала.

У Таннера была фляга — настоящая, рапторская, она поддерживала температуру и обеззараживала любую грязную воду из ручья, работала на ионах серебра, умела нагреваться внутри, оставаясь прохладной снаружи до получения драгоценного кипятка. Это Леони ему когда-то подарила, причём он не знал, расценивать ли подношение как знак дружбы, внимания, флирта или просто как ничего не значащее «У меня тут лишнее завалялось, забери», как она сама сказала. Сегодня он налил во флягу самое крепкое пойло, которое нашёл в своем баре, — «Кристальная Пыль», так назывался напиток из кактусов-агавы с добавлением вытяжки модифицированных слив. «Пыль» пользовалась популярностью в барах и клубах, насколько знал Таннер — но он не то чтобы часто посещал злачные места Интакта. Очищенный продукт, никакого запаха.

«То, что надо».

Он выпил залпом два глотка по дороге в лабораторию, ещё столько же — когда они с Сореном молча вышли из глайдера и направились к входу Башни Анзе. Таннер предложил коллеге флягу, тот поморщился было, потом передумал и сделал всего один, но огромный глоток. Лишь бы мелкий тощий Сорен не вырубился прямо в приёмной Энси, подумалось Таннеру, и он ответил себе же: да ладно, куда уж хуже.

«Пыль» не просто опьяняла, а перемыкала биоэлектрические импульсы нейронов, работала как ингибитор обратного захвата серотонина ускоренного действия. Перестаёшь паниковать, немного расслабляешься, одновременно мозги прочищаются, и среди зданий-конструкторов и фальшивого сияния Интакта начинают прыгать розовые пони. Этих пони можно выгнать, если они тебе не нравятся, забраться на верхушку купола с парой кусков гриба и рассуждать о тщете всего сущего, но потом спуститься, приготовить ужин и поддержать светский разговор. Таннер понимал популярность «Пыли».

Подошвы стучали по мрамору. В Башне был приглушён свет.

— По-моему, всё плохо, — весело сказал Сорен.

— Ага, — согласился Таннер. Рапторскую флягу он достал ещё и в лифте. Оба добавили по глотку. Всё, достаточно. Они должны изображать адекватность.

— Даже интересно, что он скажет, — Таннер и сам говорил едва не игриво, он засёк свою интонацию, откашлялся. Перебор.

— Будет в бешенстве.

— Ты его когда-нибудь видел в бешенстве?

Сорен пожал тощими плечами.

— Нет. Ну вот у нас и появилась возможность посмотреть.

— Он может приказать убить нас на месте. Или сделать это собственными руками.

— Не догонит, — пробурчал Сорен и расхохотался. Таннер искоса посмотрел на него, но шутка категории «Б» неожиданно показалась смешной до колик, он закрыл себе рот, чтобы не огласить коридор, пустой и снова тёмный, с далёким жёлтым прямоугольником открытой двери, дурацким хихиканьем. Над головой вспыхнула подсветка, лампы почему-то подчеркнули чьи-то древние портреты — картины на стенах чередовали непонятное искусство с грубыми мазками, полосами и пятнами и странно реалистичные образы, более объёмные, чем любое тридэ с максимальным погружением. Женщина со строгим лицом наблюдала за Таннером и Рацем, едва не качая головой. На руках она держала белого горностая, животное казалось умнее хозяйки и тоже осуждало визитёров.

— Ты на что там засмотрелся? — фыркнул Сорен, опередивший Таннера шагов на десять.

— Да я… Здесь только женские портреты, ты обращал внимание? Ну, плюс всякие пятна.

— Возможно, — Сорен вздёрнул бровь. — Это важно именно сейчас?

— Нет, конечно.

Таннер просто тянул время. «Пыль» во фляге манила, но больше он пить не стал. Ладно уж, будь что будет.

Обычно они приходили раньше. Энси давал им время осмотреться, занять места поудобнее — мягкие кресла, диван, который всегда оставался нетронутым. На стене стереовизор с пейзажами. Можно съесть пару канапе, пирожное слимонным кремом и шоколадной крошкой, выпить кофе, вина. Таннер как-то давно находил очень старые записи о дрессировке животных: собаку, слона и тигра можно научить плясать, кататься на колесе по канату, если вовремя награждать куском мяса, сахаром или бананом. С тех пор он не мог не думать, что Энси их попросту дрессировал. Таннер предпочитал верить, правда, что тот создавал «комфортную атмосферу» — в своём понимании прежде всего.

Сегодня человек по имени Энди Мальмор ждал их сам. Неизменной была еда и выпивка. Судя по бокалу с коричневой жидкостью, который Мальмор держал в руке, затянутой в перчатку, не одним учёным пришла в голову простая мысль надраться. На столе рядом с ним стояла зелёная стеклянная бутылка с содовой.

Боковым зрением Таннер отметил, что на экране вчерашние «подвиги» их с Сореном экспериментального объекта.

— Добрый день, — сказал Сорен первым. — А, Мари. У неё почти получилось.

Таннер хмурился. Он это видео смотрел раз десять, на первый раз ругался, на второй — едва не разбил Рацу смазливую физиономию. Там была Леони, какого чёрта она там делала — отдельный вопрос, но она была там.

— Простите, сэр, — проговорил Таннер сейчас, снова думая о своей смешной «разноцветной» девчонке-рапторе. Эмоциональная привязанность — атавизм, реликт древности, подобно всем этим портретам на стенах.

Запись оборвалась, когда трансформированная фигура повалилась грудой мяса. Судьба людей осталась за помехами разбитой камеры, вмонтированной в тело Мари.

— Итак, вы попробовали, и у вас не получилось, — сказал Мальмор. На «бешенство» его интонация походила ещё меньше, чем обычно, скорее так мог говорить человек, который работал физически трое суток без единого часа сна.

— Неучтённые факторы, — Сорен сел на диван и сразу же схватился за бутылку с тёмно-рыжей жидкостью. Дроид мягко отстранил его паучьими лапками, организовал лёд и содовую. — Рапторов набежало, как крыс на кусок сыра. Не думаю, что Норт их специально прихватил, скорее, у кого-то инициатива взыграла.

— Знаю, — Мальмор скривился, залпом проглотил напиток из своего бокала. Таннер получил такой же из лапки дроида, убедился: виски. После «Пыли» — прямо-таки обычный лимонад. — Вы собирались захватить Монстра, а вместо этого погибло несколько рапторов.

— Они не…

— Может, и «не», — тот пожал плечами. — Может, кто-то и выживет. Мальчишка вроде почти не ранен, чего не скажешь о Роули. Запись с камеры, вмонтированной в тело модификанта, выхватила несколько кадров — Шон Роули с арбалетом, рука с искрой. Роули рухнул под ноги, глаза пустые, изо рта пошла пена после удара «электричеством».

— Он дышит, — сказал Сорен.

— Надеюсь, что это так. Может, он просто сбежит в очередной раз, мы ведь именно этого и добивались, а ещё — оборвать все контакты с его прежней жизнью. Да, но у него есть шанс. В отличие от этой бедной… Мари. Я разрешил вам сделать из неё чудовище вовсе не для того, чтобы угробить в первой же битве. Эшворт, а этих двоих вы узнаёте?

Два стоп-кадра: снимали в почти полной темноте, зернистая картинка превращает изображение в наложение цветовых мазков. Таннер подумал о портретах в коридоре.

— Дрейк Норт, на него и была ставка. Он когда-то работал вместе с Роули. И… Леони Триш, да. Я её рекомендовал. Толковая девочка.

Таннер поджал губы, внезапно осознавая: никакой толку от «Пыли». Он потерял своего агента, свою девочку.

— Они могут быть живы, — снова влез отвратительно оптимистичный Рац. И осёкся после второго кадра, направленного на Дрейка Норта: раптор-альбинос лежал в неестественной позе с перекрученной шеей. — Ну… хотя бы эта ваша Триш.

— Могут быть живы! — Мальмор поднялся, тяжело опираясь на подлокотники. Дроид-костыль подлетел ближе. Мальмор схватился за рукоять, перенося свой вес на антигравы устройства. — «Просто полевое испытание новой армии против рапторов». «Никто не пострадает». «Мы вернём Роули самым щадящим способом». Вы оба относитесь к рапторам, будто они ваши подопытные крысы, а не люди. Я разрешил вам эксперименты, но не бессмысленную бойню, на которую вы отправляете и ваши «усовершенствованные модели», и обычных охотников. Чёрт вас подери.

Таннер вжался в кресло. Он представлял себе Энси в бешенстве совсем не так: Мальмор не кричал и даже голоса не повысил, просто казалось, будто его мутация на сей раз выбрала целью гортань и голосовые связки, речь стала невнятной, как у паралитика. Потом он рухнул на своё место, достал салфетку из кармана, чтобы стереть со лба выступивший пот.

— Нам правда жаль, что так получилось, сэр, — сказал Таннер. Но требовалось что-то добавить. — Предполагалось, что Мари заберёт Роули, телепорт там более или менее рабочий с тех пор, как они с Нортом зачистили зону аладов. Самого Норта собирались вырубить, но ничего критичного. Всё просто пошло не так. Я… попытаюсь связаться с Леони. Надеюсь, с ней всё в порядке.

— И испытание прошло нормально, — встрял Сорен. — Первый образец редко срабатывает на сто процентов. Мари показала себя неплохо. Мы продолжим.

Он уставился в упор на Мальмора.

— Вероятно, понадобится ваша личная помощь. Всё-таки ни у кого из нас нет таких возможностей доступа и исчерпывающей, как бы так выразиться, информации обо всём — от рапторов до аладов.

Удачно он устроился на диване — Таннер не мог дотянуться и пнуть его.

— Хорошо, — сказал Мальмор. — Вернётесь позже.

— Нет, — Таннер допил виски. — Если Леони жива, я отправлюсь к ней. Мы собирались в Лакос — мы туда попадём так или иначе. Прошу предоставить мне полномочия на самостоятельные действия и доступ к материальным и информационным ресурсам по мере необходимости.

В ответ ему достался скептичный взгляд поверх очков, но это больше напоминало того Энси-Хозяина, которого Таннер знал больше двадцати лет.

— У тебя всегда был такой доступ. Имей в виду, Лакос — твой приоритет. Действуй. Ты можешь идти.

Сорен такого распоряжения не получал. Таннер едва не оглянулся на выходе, но счёл за лучшее ускорить шаг. «Пыль» ещё действовала, даря лёгкость и оптимизм — у них всё получится, то есть у него лично. Всё будет хорошо.

Глава 15

Вокруг были камни, сырость и холод. Камни кололись, впивались под рёбра и в спину. Один, узкий, треугольной формы, насколько она могла разобрать, погружался в черепную ямку; если пошевелишься — накроет болью и тошнотой, но и лежать смирно не легче, пирамида-камень сверлит дыру в затылке.

Сумрак поднимался до длинного и узкого пятна света — словно положили поверх чёрной ткани голубую ленту неба. Солнце дотягивалось до дна ямы с трудом, теряло силу на половине спуска в черноту сырых камней, но это было хорошо, от света единственный глаз болел и жмурился. Второй ослеп. Вторым она ничего не видела, только чувствовала дрожащую склеру, веко поверх глазного яблока, расплывающиеся пятна искр; они наслаивались на камни, рахитичное солнце и мглу. Пахло мокрым песком и кровью. Хотелось лежать так вечно, но боль мешала — она циркулировала с кровью, по мере того, как боль нарастала, примешивался и страх, кислый на корне языка.

«Я здесь умру».

«Остальные… что с ними?»

Она дёрнула рукой — той, что не чувствовала боли. Механика и бионика сплетись воедино, торжествуя над плотью. Удалось убрать камень-пирамиду. Пальцы блеснули. Голова упала во что-то мягкое, может, в глину.

Запах крови стал сильнее. Она дотронулась до уцелевшего глаза и не ошиблась: снова железо, инфравизор с линзой увеличения спас если не жизнь, то половину зрения. Не доверяй живому. Доверяй бионической руке и нашлёпке поверх глазницы.

Она даже засмеялась, только хватило на два коротких фырка, а потом вернулась боль и пустая спазматическая тошнота «от шеи» — позвоночник посылал желудку какие-то сбоящие сигналы. Её не вырвало, но рот наполнился кислотой и слюной. Пришлось перевернуться. Плевок впитался во влагу грунтовой глины, воды и мелких камней.

Она попыталась уточнить источник боли: помимо головы, ещё ноги, живая рука — всё тело, чёрт бы его побрал. Огромный синяк вместо задницы, спины, живота; в кишках кровоподтёки, а в ушах ещё и то ли звон, то ли вопль.

«Может, остаться тут?»

Голубой кусок ткани сиял так же ярко. Прошёл час или меньше. Умирать придётся долго, да и не хотелось просто валяться перевёрнутым верху тонкими лапками тараканом, что беспомощно дёргается и не может перевернуться. Не дождутся.

Кто именно — боль в голове мешала уточнить. Зато можно схватиться за ближайший выступ и сделать рывок куда-то к синей ленточке наверху.

«Хрен я выберусь».

Это точно. Не со сломанными рёбрами и всем остальным. Медицинская подготовка вяло сообщала о сотрясении мозга, вывихе лодыжки — хорошо, если не о переломе. Болезненная пульсация то концентрировалась в одной точке, то взрывалась и заполняла до последнего нерва, заставляя глухо стонать.

«Давай, делай что-то».

Бионическая рука держала надёжно. Рискни — вцепись второй за другой камень, здесь не так уж глубоко, если не свалишься — выберешься.

«Обрыв трёшек», — называлось это место; Дрейк и Шон его так прозвали, а другого имени не было, только на карте «координаты такие-то». Обрыв — это точно. А теперь ползи наверх.

— Леони, — услышала она наверху, но сил ответить не нашла. Собственное лёгкое и гибкое тело как будто наполнили камнями. Она волокла его вверх. Если переносить вес аккуратно, если включать бионику, то можно удержаться. Обрыв не отвесный, хотя и пологим его не назовёшь; гравитация будет утаскивать вниз, но вот это — окровавленное, с содранными ногтями и сбитыми костяшками годится поддержать немного. На бионической руке даже краска не ободралась, поблёскивая в темноте неоновыми полосами и мазками.

Леони почему-то снова засмеялась.

Её позвали. Сквозь звон в ушах она на сей раз распознала голос — Рыжий. Нейт, короче. Жив, это хорошо.

Камни царапали грудь и живот. Большой кусок одежды оборвался и остался на белом кварцевом выступе. Если закрыть глаза — глаз, — начинала прыгать зловещая зелёная мгла, тошнило сильнее. Леони всхлипывала, висла на своей спасительной руке, карабкалась дальше. Синий клок превращался в небо, солнце жгло — во рту страшно пересохло. Леони останавливалась, чтобы лизнуть влажный камень, но облегчения это не приносило. Фляжка висела на поясе, но отпустить — скатиться вниз; приходилось делать выбор.

Постепенно из-за кромки обрыва выступала полыхающая и непримятая аладова трава. Леони жмурилась.

Ей оставалось всего каких-то полметра, когда под бионические пальцы попался круглый и нестойкий камень. Он вывернулся из своего ложа. Она взмахнула рукой, хватаясь за этого лжеца, как за последнюю надежду.

Падение заняло меньше секунды.

А потом Леони осознала, что её держат всё за то же механическое запястье. Рыжий тащил её изо всех сил; он был тощим пареньком, но и она — миниатюрной женщиной.

— Леони. Ты жива, — уже наверху он кинулся обнимать её, и она ответила неуверенным жестом, похлопала бионическими пальцами по плечу. Аладова трава колыхалась, не замечая новых обрывов, крови на земле, густого запаха мяса — словно заживо освежевали целого бизона. Леони с усилием вспоминала: неизвестная тварь со способностями демона, Роули и Дрейк сражались, а потом…

«Ох, чёрт».

Ей придётся задать вопросы, а потом и получить ответы; но не прямо сейчас. Она отвернулась от солнца и пронзительной яркости аладовой травы, уставилась в сумрак, будто собираясь прыгнуть обратно в обрыв.

— Н-нейт. Спасибо.

Леони закрыла единственный теперь глаз. Ей хотелось потерять сознание и вырубиться— но нельзя. Она сделала глоток из подставленной Нейтом фляги. Затем тот вколол стимулятор с регенерантом прямо в открытую рану на плече. Леони зашипела, зато почти сразу ощутила приятное тепло; боль отступала, как сырость и холод под лучами солнца.

— Сейчас, — попросила она. — Две минуты.

Нейт кивнул. Лицо у него было в корке грязи, на щеках пролегли светлые полосы — от пота, слёз или того и другого. Леони снова взяла его за руку, теперь уже живыми пальцами.

Она посчитала до десяти. Ей представилась симуляция, одна из тех, какую проходил каждый раптор — моделирование ситуаций, риски и возможности выжить. В симуляциях тебе всегда кидали камень и верёвку, образно выражаясь: ты мог уничтожить противника или выбраться из опасной ситуации. В реальности — ни того, ни другого. Зато были друзья.

Леони с усилием разлепила веки. Ослепший глаз всё так же неприятно дёргался, внутри что-то напрягалось и расслаблялось, нервы пульсировали на уровне жёлтого пятна. Лопнувшие сосуды затопляли лоб, ухо и затылок боли. Тянуло сунуть в глазницу механическую руку, выскрести источник боли вместе с куском мозга.

— Леони? Леони, ты же… — она сидела на траве, а Нейт прыгал рядом. Леони забрала у него флягу и сделала большой глоток холодной воды. Заметила упаковки от регенерантов и стимуляторов — ярко-красные, они напоминали капли артериальной крови.

— Где Дрейк?

Нейт сглотнул.

— Я… я вколол ему всё, что мог. Прости, я сначала пытался ему. Но тут… Леони?

«Две минуты. Ах да, уже всё».

Она кивнула и огляделась.

Останки твари возвышались всего метрах в десяти от обрыва, из чего Леони сделала вывод, что существо откинуло её последним рывком. В ночи существо напоминало гигантскую женщину с третьей рукой, мощной и ядовитой, как скорпионий хвост, зелёное свечение аладов било молниями, но лицо казалось почти нормальным, ну или Леони так запомнила. Теперь осталась просто груда плоти, мышц и костей — её как будто кто-то разрывал на куски, перемалывал в мясорубке, превращал в фарш.

— Взрывом долбануло, — Нейт поправил грязную прядь волос. — Я еле отскочил, а ты…

— Понятно.

Леони отвернулась.

— Дрейк там, — добавил Нейт и заглянул ей в лицо.

— Идём. Есть еще регенеранты?

— Парочка. Этот парень, рейдер, он тоже куда-то убрался, что ли. Исчез. Оно меня вырубило, ну не очень надолго, на полчаса, может. Но когда очнулся…

— Монстр сбежал, — закончила за него Леони и вздохнула. Они шли десятый, одиннадцатый и двенадцатый шаг. Регенерант срастил связки и мышцы, но ноги всё равно кричали, что им нужно отдохнуть, не наступай на нас, пожалуйста, не наступай. Леони послала их нахрен — если бы желания были кредитами, она бы купила себе собственный дом в полисе, верно?

— Леони, помоги ему, — Нейт всхлипнул, впервые за всё время сорвался. Он прикусил язык и отступил. — В смысле… я всё сделал, он же сейчас очнётся, да? Сбегал к раптору. Достал аптечку. Там его раптор тоже, его открыть не смог, и Бабку, но у меня хватило. Только… Леони, он не двигается. Он, кажется, не…

Леони подошла к Дрейку. Тот лежал затылком на камне — на остром камне, похожем на пирамиду, близнеце гадкой помехи со дна оврага. Бледное лицо казалось ещё светлее, совсем призрачным из-за землисто-серых оттенков. Леони прикусила губу. Она ощутила влагу в живом, не закрытом механизмом глазу.

— Леони?

Нейт кричал над ухом. Это отзывалось звоном, а ему вторили какие-то то ли птицы, то ли насекомые, то ли просто слуховая галлюцинация из-за сотрясения мозга. Леони осознала себя стоящей на коленях рядом с телом Дрейка, трогала его шею — пульса нет, кожа ещё немного тёплая, но он не дышит. Металлическая рука провела по коротко стриженным белёсым волосам, бионические нервы сообщили: влага. Леони осторожно попробовала перевернуть Дрейка: на затылке у него зияла дыра, внутри поблёскивала какая-то плотная красная плёнка, а за ней бороздчатый выступ.

— Чёрт, — сказала Леони. Ей пришлось отвернуться и сделать глубокий вдох. Сердце колотилось. Холодная тошнота наполнила пищевод.

— Он же не умер, Леони?! Леони?!

Нейт мельтешил — туда-сюда. Если не прекратит, меня вывернет прямо на Дрейка, подумала она.

— Давай дотащим его до раптора.

Нейт кивнул.

— Я пытался, но…

— Не смог поднять, знаю. Моя рука… ну, поможет. Подключим его…

Нейт быстро кивал, рыжие волосы рассыпались пожаром по лицу, липли к губам. Он сам сел рядом с Дрейком, погладил по лицу, зачем-то взял неподвижную ладонь — Леони отметила синевато-белые пальцы, словно уже началась посмертная мацерация. В рапторах есть системы жизнеобеспечения, в такой самого Нейта дотащили до базы. Может, что и выйдет.

— Давай поторопимся, — сказала Леони.

Она с помощью Нейта подняла Дрейка; бионическая рука удержала невыносимо тяжёлое тело, но голова свесилась набок, демонстрируя дыру. Из неё пахло сырым мясом и чем-то сладковатым. Леони сжала зубы, во рту было кисло от тошноты. Нейт подлез с другой стороны, помогая тащить, но Дрейк всё равно ощущался тяжёлым, не просто неподъёмным — каменным или железным, как вещь, а не живой человек.

«Уже не живой».

«Брось его здесь», — шептало что-то Леони. Он мёртв. Потом можно будет вернуться или прислать технику, просто отметим место на карте. Такое случается. Рапторы редко доживают последние годы в собственных виллах на «обитаемых» берегах Аквэя или где-нибудь в лесах Итума, обычно тебя сжирают алады, или… та тварь была чем-то ещё, но сейчас думать о ней у Леони не получалось. Дрейк наваливался то на плечо, то на грудь. Сломанные рёбра вспыхивали и воспламеняли нервы. Леони вскрикивала и ругалась.

Слепой глаз дрожал, как кусок лимонного желе в тарелке. Леони его ненавидела.

Нейт подстроился удобнее, закинул вторую руку Дрейка на себя. Ноги того волоклись по земле, взмётывали клубы пыли. Аладова трава сияла нетронутая, равнодушная ко всему, что происходило с людьми. Один или два раза Дрейк почти сполз — голова нырнула вниз, открыв свою дыру. Над ними уже реяли насекомые. Она дула на пленку мозговой оболочки, пытаясь отогнать насекомых. Кровавая корка была тёмной, а свежей почти не вытекало.

«Он давно мёртв, может, с ночи».

Нейт всхлипывал и кусал губы. Леони знала, что не сумеет сказать ему это: оставим Дрейка здесь, ему больше не помочь. Прости, мне жаль. Он сам решил встретиться с этим Роули, а тот, вероятно, и призвал эту дрянь, чем бы она ни была.

Сладко-солёный запах крови и пота пропитал их собственные волосы и кожу. Они всё тащили Дрейка по шагу, по полшага; бионическая рука не сдавалась, чего Леони не могла сказать о сплошной гематоме остального тела. Регенеранты сработали, ноги шевелились нормально — ей повезло, обошлось без переломов конечностей. Рёбра — ерунда, не проткнули лёгкое — и ладно.

Раптор Дрейка блестел вдали, словно невыносимое обещание надежды.

— Уже близко. Дрейк. Мы тебе поможем, — Леони осознала, что Нейт давно шепчет что-то своему наставнику, уговаривает потерпеть, умоляет остаться в живых. У него капали с носа слёзы и сопли, он был почти смешным с раздутым носом и красными глазами, грязный мальчишка из деревни.

— Всё хорошо, честно. Чуток потерпи. Ты меня вытащил, знаю, и я тебя вытащу. Сукин сын этот Монстр. Мы ещё с ним встретимся. Морду набьём и всё такое. Только потерпи.

Он начинал плакать и добавлял:

— Пожалуйста.

Раптор опознал хозяина по отпечатку, а чтобы сфотографировал сетчатку, пришлось задрать веко и сдвинуть глазное яблоко. Нейт замешкался, прежде чем решиться, но Леони держала Дрейка бионической рукой, так что выбора не оставалось. Он сунул грязные пальцы в глаз, пробормотав очередное «Прости».

— Всё нормально, — буркнула Леони. — Он бы разрешил.

Места внутри было мало, но она забралась с Дрейком и подключила его к полной системе жизнеобеспечения. Аппарат искусственного дыхания вошёл в горло, заставив рот широко раскрыться. Сломанный череп зафиксировали в стерильном прозрачном колпаке, похожем на большую шляпу гриба. Отвратительная рана преломилась в этой слизи и стала ещё больше. Леони отвернулась.

Система пискнула: нет признаков жизни. Леони стукнула кулаком по сенсорной доске.

— Ты уж давай, выжми.

Нейт тоже хотел залезть и проверить, но Леони его отпихнула.

— Нечего там смотреть. Давай-ка сделаем то же самое. В смысле, вон там Бабка, а дальше — твой. И на базу.

Нейт ещё раз попытался заглянуть ей за плечо. Писк «Нет признаков жизни» повторился, Леони оттолкнула парня:

— Давай-давай. Шевелись.

Тот шмыгнул мокрым носом и мотнул головой.

Нейта впервые укачало в собственном рапторе; механизм шёл на автопилоте, как умный козовер, волочащий пьяного хозяина к дому. Даже тихонько пофыркивал: что-то внутри работало, дышало, телеметрию он отключил, оставив простую и скучную картинку за окном. Пару раз хотелось остановиться, открыть люк, сдвинуть стекло или даже высунуться из распахнутой двери, чтобы стошнило, но потом отпускало, как будто оседал песок на дне бутылки с мутной водой. Умом Нейт понимал: в рапторе воздух чище, обогащён кислородом, всякие тут фильтры, в которых он неплохо научился разбираться благодаря Дрейку.

«Дрейку».

Он жив, конечно. Нейт вообще не мог представить Дрейка мёртвым. Ну да, дыра в голове — подумаешь! Однажды у них в Змейкином Логу такое случилось, вроде Нейт от Мамаши Кейбл слышал или от Шляпы, или от Милли… От кого-то! Мол, не повезло одному парню, грохнулся с трактора прямо на борону и башку себе пробил. Ему потом железку поставили, и ничего, только завязывать потом приходилось — от дождя, чтобы не ржавела…

Нейт ведь точно помнил такую историю. Наверняка она правдивая. Зачем врать?

Ну и то деревня, а то — целая база. В рапторах тоже вон всякая помощь — его самого схватили мягкие прорезиненные канаты, проверяли, но не нашли ничего интереснее нескольких десятков синяков, ссадин и лёгкого сотрясения мозга. Это он заработал в последний момент, когда тварь, лопаясь от искры, откинула его прочь. Нейту страшно повезло — плюхнулся в противно-горячее, как свежие вывернутые кишки, зато мягкое месиво, вырубился — может, на час или два, а потом…

«Леони», — он позвал её, та ответила. Видеосвязь отобразила запеленатое грибообразной «шляпой» лицо: были видны глаза, вместо одного — кровавое пятно, кровь из носа и рта. На тёмной коже потёки выглядели чёрными. Леони пошевелила губами, но, похоже, говорить не могла, и Нейт оставил её в покое. Он попытался вызвать и Дрейка и получил молчание механического автопилота.

«Всё будет в порядке». Дрейк точно не из тех, кто просто так умирает. Заделают ему дыру в голове, подумаешь.

«И вообще, меня вон и так отправить в Ирай собирались, а теперь точно вышибут…» — эта мысль почему-то не вызывала никаких эмоций. Нейт злился на Дрейка прежде — мог бы вступиться против чёртовых близнецов Юнассонов, за него! Нет же, изображал принципиальность, всегда он такой был, зануда. Вот как вылечится, Нейт ему выскажет всё, что думает, а после того, как отправят в Ирай, будет стучаться там во все двери и умолять вернуть обратно.

«Не выгонят же, в самом деле», — каждого раптора ценят, людей не хватает, чтобы покрывать всю площадь Пологих Земель. База обычно полупустая, потому что из нескольких сотен человек большинство на «охоте», ну, или на наблюдении. Алады, слышал Нейт, всё равно выжирают кусок за куском когда-то более-менее пригодной для жизни территории, оставляя после себя воронки и свою яркую, пронзительную и бесплотную траву. Там уже никакие животные не смогут питаться, даже ГМО, даже модификанты, ничего не останется, кроме дыр и нереальной травы. Вон — как на обрыве трёшек.

Паршивое место. Нейт не хотел бы туда вернуться.

Стараясь не думать о Дрейке и его дыре в черепе, Нейт зажмурился, прокручивая сцены вчерашней ночи. «Монстр» и Дрейк поладили — так? Они там возле костра сидели, на злейших врагов точно не похоже. А потом появилась та штука, словно…

«Словно кто-то сожрал алада, а тот выжил внутри».

Нейт даже свой живот потрогал. Брр. Какая гадость.

— Слушай, Леони, — он снова включил конференц-связь. Та дёрнула больным глазом и застонала:

— Чего тебе? Скоро прибудем.

— Да не. Я про эту хрень, ну, штуку с третьей рукой. Если алады стали вселяться… в, не знаю, людей, то нужно об этом субедару Аро сказать. И доктору Ван.

Леони задумчиво прикусила нижнюю губу и тут же скривилась: расковыряла ранку.

— Ты прав, пожалуй. Пусть они кого-нибудь отправят на то место, посмотрят, чё эт ещё за новая напасть… ох.

Она отключилась: слишком длинная фраза и сложная мысль исчерпали ресурс. Нейт поёрзал в мягких фиксирующих объятиях шапки. Лучше всего попробовать заснуть, отдохнуть — ну, а потом всё будет нормально. Может, их даже представят к награде, а его передумают отсылать в Ирай, раз они справились с ужасной новой тварью.

И с Дрейком помирятся, а тот расскажет, чего у них там с Монстром этим. Но сначала помирятся, потому что Нейт уже соскучился по нему за эти несколько недель дистанции. Старался не пересекаться, игнорировал, делал вид, будто Дрейка больше не существует на базе, будто он не белый, а прозрачный. Ну и вон…

Нейт шмыгал носом. Слёзы стекали по лицу и щипались. Раптор по-прежнему брёл с мерным спокойствием хорошо выдрессированного козовера; укачивать перестало. Мерное передвижение могло показаться неторопливым, но километры и десятки километров оставались позади, и Нейт даже уже не сомневался: они успеют, Дрейк уже сейчас в безопасности — «шапка» поддержит его до нормального госпиталя.

Совершенно нечего опасаться.

Люди выскочили сразу отовсюду. Рисалдар Лилла Барай махала кому-то руками, доктор Ван с Камилом Станеску и Радой Маришек тащили носилки, вернее, двое рапторов тащили, а доктор на ходу доставала из блестящего чемодана на антигравах капельницы и биоимпланты регенеративного действия. Барай запрыгнула на раптор Дрейка, стало понятно, чего она требовала: универсальный ключ, которым можно вскрыть любой механизм. Где-то позади, Нейт его толком не мог разглядеть, маячил субедар Аро — следил, наверное, раздавал приказы, но «гриб» смягчал все звуки. Ничего не было слышно.

Нейту хотелось спать, а ещё больше — убедиться, что с Дрейком всё хорошо. И с Леони, но она-то сама уже выбиралась, её подхватили Киари Мэнникс и Тай Мин, последний всё хмурился и, похоже, ругался, у него был не застёгнут рукав на униформе, словно отошёл клок кожи, чёрной с прожилками синих полос, оголив его собственную — мягкую, светлую, почти непристойно голую. Оба были в чине най-рисалдаров, так что с Леони они ругались на равных, та в долгу точно не осталась. Тэсс Миджай вылезла вперёд и отшатнулась: наверное, от красно-чёрной дырки вместо глаза Леони.

Нейт сам открыл раптор изнутри, вывалился на носилки, Дэнни Мэнсон и Джинн Хо, вторая была из врачей, но физически сильная благодаря каким-то имплантам, несмотря на маленький рост и худобу, потащили его в старый добрый лазарет. Нейт крикнул про Дрейка. Джинн посмотрела на него странным долгим взглядом и отвернулась. Где-то поодаль маячили Юнассоны, Калеб и Энни держались всегда вместе, а сейчас — как будто поодаль от всех остальных, они отрезали себя от обитателей базы с тех пор, как Аро объявил «приговор». Они переглядывались. Калеб попытался протиснуться мимо суетящихся людей к Нейту, но его оттолкнули — мол, не помогаешь, так хоть не мешай. Энни метнулась куда-то в сторону, а потом Нейт потерял обоих из виду. С него сняли «шапку», вместо неё подключили аппарат, похожий на большого паука, который сидел теперь над носилками, таращился фасеточными глазами в лицо и ткал пахнущую молотыми костями «паутину»; она окутывала мир плёнкой.

— …безнадёжен, — донеслось до Нейта. Он повернул голову, увидел крепких Камила и Лесли Стоккоу, им помогала пара дронов. В блёклой «паутине» Дрейк совсем потерялся, исчез из виду.

— Сунем в реанимацию, но труп же, — сказал Стоккоу. Нейт ударил ладонью в свою капсулу. Пнул ногой, аж сапог расстегнулся, сполз и остался лежать, пока он колотил теперь уже голой пяткой.

«Безнадёжен».

«Труп».

Нейт закричал. Его вопль приглушила паутина; «паук» щёлкнул хелицерами шприцев и присосался к шейной артерии. Снотворное подействовало мгновенно.

Он оказался посреди пустоши, заросшей аладовой травой — в точности как возле обрыва трёшек, только без всяких обрывов, оврагов и воронок. Просто поле и аладова трава, аж глаза чесались от однообразной ядовитой зелени. Хотелось жмуриться, а ещё Нейт не сразу понял: солнце не светит. Он поднял голову вверх: вместо неба была та же зелёно-жёлтая пустота, до самого горизонта и дальше.

«Я умер?»

Он попытался себя ущипнуть, но не понял, получилось или нет. Прохлада касалась кожи: испарения поднимались изнутри, когда Нейт лизнул палец — проверить, откуда ветер, то понял: ветра и нет никакого, только холод земли, будто остывающего трупа.

«Трупа».

Он подумал о Дрейке. Нет-нет-нет. Тот же не умер?

Нейту послышалось, да? Дрейк жив?!

Тот лежал на траве. В реальности он ударился о камень — о тот, который, вероятно, сам и принёс, чтобы сложить костёр, ну или это сделал «Монстр» Роули, но оба сидели рядом и грелись у огня. Здесь камень торчал посреди бесконечного колыхания аладовой травы — единственный, большой и острый, даже блестящий, как наточенный нож. Минеральное лезвие прошило голову Дрейка. Тот смотрел на Нейта широко распахнутыми глазами, обычно бесцветные до почти прозрачной белизны, сейчас они были голубыми, вместили в себя отсутствующее небо.

— Дрейк.

Тот пошевелил губами. Изо рта текла кровь.

— Ты не умер, — Нейт подошёл ближе, пытаясь примять каждым шагом аладову траву, но она так и не поддалась. — Ты не умер же, да?

Дрейк закрыл глаза и рот. Кровь потекла по камню к ногам Нейта; тот осознал — он стоит босиком, тёмно-красная жидкость подобралась к пальцам и оказалась тёплой и липковатой. Пахло ржавой водой города, который почти сожрал Нейта и из которого Дрейк его забрал.

— Эй. Ты же не умрёшь, да?

Он потянулся в карман за своим «талисманом» — старыми часами, а потом вспомнил: отобрали чёртовы Юнассоны, да и ерунда, никаких талисманов не существует, это просто кусок древнего железа с пружинками. Нейт их несколько раз раскручивал и собирал снова, просто из любопытства: пытался понять, как были устроены древние технологии. Удивило отсутствие питания: шестерёнки работали на чистой механике. Их нужно было подкручивать раз в сутки, в одно и то же время, но Нейт забывал, а время вблизи Ирая, в зоне аладов, всегда сбоило. Дрейку они бы не помогли.

Он сел рядом и дотронулся до лба Дрейка. Тот был холодный, а когда Нейт провёл по щеке, почувствовал неприятную твёрдость и одновременно податливость. Он подумал о заячьих тушках, о мёртвых курах, которых высасывала поед-трава, о подвешенных на крючьях тушах козоверов — их вялили, сушили, предварительно вспоров брюхо и вынув мягкое слизистое переплетение внутренностей. Мясу позволяли «отдохнуть». Дрейк был таким… «отдохнувшим».

— Дрейк, не вздумай умирать!

Тот попытался то ли заговорить, то ли пошевелить своими неестественно-голубыми и застывшими, будто шестерёнки в той штуке, которую забрали близнецы, глазами. Ничего.

Нейт ударил кулаком по лёгкой аладовой траве, невозмутимой и неизменной, словно голограмма, словно свечение-гало вокруг самой земли, сожранной «ужасным сиянием». Рука прошла сквозь призрачную поросль и ударилась в ничто; «земля» пружинила. Тогда Нейт вцепился в камень — и тот оказался плотным, тяжёлым, он был всего-то размером с ладонь, ладно, с ладонь здоровяка-Дрейка, но весил тонну или две, и когда Нейт пытался его сдвинуть, убрать, вытащить из черепа, резал пальцы. Его собственная кровь потекла и соединилась с кровью Дрейка.

— Отпусти его! — заорал Нейт на камень. Тот стал прозрачнее, из серой пыли проступал кварц. Внутри он блеснул зелёным.

— Отпусти!

Надо убрать камень. Надо вырвать траву.

Эти образы сцепились для Нейта, словно какие-то почти рефлекторные команды во время обучения-симуляции — ты будешь нажимать в своём рапторе сенсорные кнопки и понимать телеметрию до того, как осознаешь. Он дёрнул пучок травы. Он потянул камень, сдирая кожу, выламывая ногти. Лунка указательного пальца потемнела до густого коричневого оттенка, боль шибанула в плечо и почему-то в скулу. Нейт захныкал. Голова Дрейка по-прежнему торчала — неподвижная и тяжёлая, бледная, как полуночная луна.

Трава. Трава и камень. Они сияют зелёным, но Нейт уже видел аладов — близко, гораздо ближе, чем мог действительно вспомнить и осознать.

Однажды тварь как будто забралась внутрь и застряла в гортани или трахее, в пищеводе или альвеолах; прямо как в той здоровенной штуке, похожей на женщину с третьей рукой. Нейт не помнил, что именно тогда случилось, а сейчас почему-то мерещилось, будто его собственная кровь и изорванные до открытых ран ладони полыхают внутри зеленоватыми искрами. «Я превращаюсь в ту штуку… у меня будет третья рука», — подумал Нейт, сглотнул пересохшим горлом, но уже мгновение спустя вновь толкал камень, рвал траву.

Трава поддалась первой. Стебли оказалась зазубренными и колючими, полоснули мокнущую содранной кожей ладонь. Нейт взвыл, прижимая окровавленную ладонь к животу.

— На! На тебе!

Трава мялась и пригибалась. Он выдрал целый пучок и растоптал его босыми ногами, расплатился пузырями ожогов; они мигом налились жёлтой сукровицей, а вокруг обстрекало красными пятнами.

— Вот тебе! — прокричал Нейт, а потом устремился к камню. Теперь он точно сдвинется, поддастся и уйдёт — уйдёт из головы Дрейка.

Нейт дёрнул камень. Тот шевельнулся.

Таннер прикрепил респиратор, а потом раздражённо снял маску — плотный пластик облепил рот, словно какой-то клейковиной, дышать в нём было неудобно. На рукаве пискнул и отключился механизм очистительного фильтра. Костюм был тёмно-оранжевым, с метками Объединённых Полисов Ме-Лем — рисунок флуоресцировал на расстоянии, работал светоотражателем, улавливал даже ночное освещение. На голове — фонарик, встроенный в шлем. Портативная лаборатория в рюкзаке — всё необходимое, можно полевые исследования проводить.

Таннер остановился возле аквариума. Гипанциструс лениво проплыл мимо, вильнув чёрным в бело-жёлтую полоску хвостом. Система поддерживала себя сама, рыбы вполне обойдутся без Таннера, он заранее запрограммировал выдачу корма, поддержку кислорода на нужном уровне. Миниатюрная экосистема развивалась и существовала по собственным правилам: актинии метридиумы, «морские гвоздики» слабо флуоресцировали, привлекая золотых рыбок и пёстрых рифовых спинорогов, бычков и клоунов. Многоцветная мандаринка попыталась сожрать проплывающую мимо гуппи, но её вовремя отвлек «правильный» искусственный корм с аттрактантами. Жирный кои погнался за гипанциструсом, но выдохся после первых десяти взмахов плавниками. Водоросли скрыли его — карп запутался в яванском мхе, а потом так же лениво всплыл, как будто заинтересовался пушистым шаром кладофоры.

Аквариум обойдётся без Таннера, и почему-то сейчас эта мысль не успокаивала — «Я вернусь, здесь всё останется по-прежнему, боты поддерживают чистоту и благополучие рыб», — а почти раздражала.

Если бы всё было так же просто, как создать миниатюрную и очень искусственную экосистему. Держать её в нужной температуре, подсовывать рыбам корм — достаточно, чтобы они были сыты, но не слишком много, перекорм вреден. Добавлять бактериофаги со строго скорректированным ДНК- или РНК-кодом и поведением: уничтожьте только врагов, а «своих» не вздумайте трогать, а потом издохните, будьте так любезны.

Вереш так и не вернулся — тот, кто помог сделать этот аквариум столь совершенной замкнутой системой. Сбежал, сплетничали другие учёные в Лазуритовой лаборатории, от лаборантов до тех, кто вообще не имел отношения к делу Таннера. Каждый специалист по картофелю и мясным культурам считал нужным высказать своё ценное мнение.

Энси пытался сделать такой же аквариум из Интакта, из всех полисов. Таннер чувствовал себя глупой и упрямой рыбой, которая плыла против течения, не понимая, что находится в замкнутом стеклянном пространстве. Не хочу, где тепло. Хочу в холод. Жрать мальков — может, даже собственного вида. Хочу чего-то идиотского, вроде свободы.

Таннер фыркнул. Какая, к чёрту, свобода. Он отправлялся выполнять свою работу, Энси выдал ему персональный паёк с аттрактантами и подсветил фонариком нужные заросли амбулии или индийского папоротника. Они с Рацем сделали эту штуку, превратили женщину-раптора в чудовище, а другие рапторы не поняли, что с ней делать. Теперь Мари мертва. Теперь «Монстр», злобная хищная акула в мирной насыщенной кислородом воде, уплыла.

«Они мертвы. Все», — Таннер старался не думать о Леони. Парень-альбинос — ладно, с ним они никогда не общались. Ещё какого-то рыжеволосого мальчишку, сипая, судя по опознавательным нашивкам, Таннер вообще никогда не видел прежде. Но Леони…

«Она мне нравилась, да?»

Возможно. Возможно, даже так. Таннер не думал, конечно, о том, чтобы пригласить раптора жить здесь, в городе — дикие рыбы плавают в море, нечего им делать в аквариумах; и всё же горло пережимало, хотелось откашляться.

Энси позволил ему продолжить там, на базе, потому что проще дать рыбке немного еды или успокоить вибрацией. Куда она денется из аквариума, правда? Вереш ушёл, но Верешу, похоже, терять было нечего; странный одиночка, нервный и всегда как будто озирающийся по сторонам в ожидании удара, Таннер его так и не понял до конца, хотя они общались, хотя он почти считал его приятелем.

«А ведь я вернусь».

К дивану, аквариуму. К ботам, которые готовят тосты с яйцом и творожной массой на завтрак именно так, как ему нравится. К привычным ритуалам.

Таннер снова надвинул на лицо респиратор. В городе в нём нет никакого смысла, но он воспользуется телепортом до базы, а там — сразу Пологие Земли. Воздух там не ядовитый, защита дыхания, простое оружие-шокер в дополнение к переносной лаборатории, которую он закрепил особым рюкзаком-контейнером, и личным вещам — отдельный чемоданчик притаился в прихожей, ожидая сигнатуры передвижения, он «цеплялся» к образу владельца, тоже вроде глубоководной рыбы, которой показали источник света.

«Леони жива»

Он повторил это вслух, пытаясь убедить себя, и отвернулся от зеркала, потому что сам себе казался смешным и нелепым в этом костюме.

— Ладно. Пора.

Чемодан поплыл за ним. Таннер вошёл в обычный лифт, но набрал не стандартный запрос улицы или какого-нибудь бара, а шифр ангара для телепортов. Этот вид транспорта использовался нечасто. Люди редко покидали свои аквариумы-полисы, многие никогда не посещали полутёмное помещение, похожее на бесконечный коридор со стеклянными капсулами в стенах. В капсуле нужно было набрать числовые координаты направления. Это очень просто, справится и ребёнок; но телепортов всё равно боялись — иногда они не срабатывали или срабатывали неправильно, полным-полно бродило городских легенд о тех, кого доставило по кусочкам. Или, что хуже, о тех, кто застрял где-то вне времени и пространства. Квантовая телепортация, как бы активно её ни использовали, оставалась вещью в себе. Таннер точно не настолько разбирался в физике корреляций. Он пользовался телепортами несколько раз и ничего не чувствовал особенного ни до, ни после. Его не расщепляло на атомы и не собирало вновь, а если так, то это было не страшнее, чем моргнуть. Даже такую нестабильную структуру, как Мари-модификант, вышвырнуло ровно туда, куда нужно.

Таннер вошёл в капсулу и набрал адрес базы Леони.

Что бы там у них ни произошло, он сумеет помочь; уверенность явилась откуда-то извне. Таннер предположил бы остаточное воздействие «Пыли», но оно прошло, он принял очищающее кровь средство, которое заодно возвращало нейронам нормальные связи.

«Я смогу помочь Леони».

Очень глупо, очень самонадеянно, но лучше, чем сидеть здесь и наблюдать издалека. Может быть, в глубине души Таннер всегда мечтал стать даже не учёным, а раптором и полевым исследователем; когда-то их было много, а потом люди разделились на тех, для кого Пологие Земли и алады — обыденность, и тех, кто прячется в своих аквариумах и не решается даже подплыть слишком близко к стеклу.

Не говоря уже о том, что «фонарик» Энси по-прежнему указывал в невообразимую илистую глубину, в дисфотическую зону останков Лакоса, что давно превратился в бентос и гниль. Чемодан щёлкнул, устраиваясь у ног, словно дрессированный питомец.

Таннер закрыл глаза, а открыл их в центре света.

Он вышел из портала. Его чемодан выкатился следом и пискнул с какой-то почти испуганной интонацией, словно предлагая вернуться, пока не поздно. Вокруг царила тишина — неестественная, глухая, такая бывает после того, как ударили по голове и контузили, и все вопли видишь открытыми ртами без единого звука. Таннер постучал по ушам, проверяя барабанные перепонки и судорожно озираясь по сторонам.

Базу он никогда не видел воочию, но хорошо представлял — она была полной противоположностью стремящемуся ввысь Интакту, на нескольких десятках квадратных километров раскинулись невысокие, в основном одноэтажные строения. Скучные кубы и прямоугольники, выкидыши дизайнерской фантазии — или отсутствия таковой. Кто-то получил за эти типовые чертежи изрядную сумму в кредитах, они соответствовали безопасности по всем протоколам, но навевали тоску однообразием и сходством с коробками для хранения каких-то деталей. Вон там, в большом ангаре с подсветкой, держат рапторов-механизмов, дальше — казармы охотников. Корпус столовой, обучающего центра, узкий прямоугольник госпиталя на окраине.

Последний заставил присмотреться — настолько, что Таннер даже не замечал снующих людей, они все как будто стали прозрачными; кто-то из них нёсся к ангару, другие переругивались или что-то решали. Таннер отмахнулся и надвинул плотнее свой респиратор, словно защита дыхательных путей способна была защитить его от неведомого катаклизма.

«Что здесь происходит?» — но он был учёным, он не тратил времени на риторические вопросы. Ответа бы всё равно никто не дал; мимо пробежали двое людей — чернокожий здоровяк и маленькая коротко стриженная девушка в пластиковой униформе санитара или медика. Они спасались из лазарета.

Что там именно лазарет, можно было понять по указателю и вывеске. Свет струился оттуда, зелёный в лёгкую нотку желтизны.

Таннер никогда подобного не видел. Он подозревал, что никто из ныне живущих — тоже, свидетелей «падения Лакоса» ведь не осталось, правда? База с номером вместо имени повторяла судьбу города. Свет вытекал из окон, поднимался над крышей столбом, он казался каким-то штырём, на который были нанизаны и земля, и небо, вокруг метались молнии — спрайты, типичные разряды холодной плазмы родом из мезосферы и термосферы. Джеты растопырило на тысячи миль, словно длиннопалая ладонь гиганта пыталась схватить в горсть людей, их постройки, почву и камни. Небо было тёмным,ночь или день — непонятно. Таннер осознал причину тишины: око бури, легендарная «последняя» сигнатура, таких аладов никто никогда не видел, они не существовали, их высчитывали формулами, обнаружили на бумаге и в компьютерах, словно некогда планету Нептун. «Ока бури», обнаруженного «на кончике пера», испугались так сильно, что закрыли семью замками доступа, а потом снова открыли — мол, это только теория, в реальности настолько мощного выброса фрактальных аномалий не существует.

Не Таннер первый предположил, что подобное было в Лакосе. Это отрицали специалисты, даже сам Энси отвечал уклончиво.

«Я никогда такого не видел, — говорил он то ли как центральный узел нейросети, то ли как Энди Мальмор, проживший минимум две с половиной человеческих жизни, но всё равно не постигший всех тайн вселенной. — Но исключать возможность нельзя».

Око бури было здесь. Оно поглощало любые звуки и, в отличие от обычных аладов, никого не пожирало и не торопилось уничтожить. Алады разрастались — в этом их основная особенность, подобно живой природе, они стремились размножиться, увеличить свои размеры, в их случае это одно и то же. Принцип плазменной спирали Цытовича работал на закороченных и неправильных частицах, Таннер относил их к фотонам, Рац — к электронам, и оба могли подтереться своими теориями, потому что алады были всем и ничем сразу, квантовой ошибкой, «глитчами» и «багами», голодными акулами из сферы электронных алгоритмов. Иногда мёртвое слишком хорошо пародирует живое. Дьявол — обезьяна Бога, вспомнилось Таннеру выражение из какой-то старой книги, подобные он отыскивал в разделе «древних писаний».

Обитатели базы носились не так уж беспорядочно. То, что Таннер принял за бессмысленное броуновское движение, оказалось попыткой добраться до ангара. Око бури им пока никак не мешало — просто они тут заперты в желудке исполинского кита-алада, нанизаны во-он на тот зелёный столп «ужасного сияния», и никто не знает, что «потом». Никакого потом, Таннер давал гарантию в 99,9 %, не будет. Успокойтесь и наслаждайтесь шоу.

Он сглатывал и шёл, закрывая и без того прикрытое маской лицо. Знакомых не замечал. Он позвал Леони, просто наугад, но око бури сожрало все звуки без остатка.

Мимо пробежала маленькая девочка, лет десяти или около того. Она иррационально напомнила Сорена — азиатские черты лица, быстрая мимика; сходство на секунду заставило Таннера задуматься, не дочь ли это коллеги, неузнанная и ненужная. Тот никогда не заинтересуется судьбой своих сперматозоидов, которые сдавал в общий банк. Девчонка отчаянно махала руками, Таннер понял — в сторону ангара. В центре катастрофы рапторы-люди надеялись лишь на свою одноимённую железную оболочку. Рапторы — это рапторы, металл и плоть суть одно. В самом ангаре, как понял Таннер, прятались гражданские — врачи, лаборанты, приписанные к базе, плюс мелюзга-рекруты. Таннер замешкался, таращась на столп зелёного света — тот рос огромным тысячекилометровым деревом, теперь прямоугольник лазарета расплавился до стеклянной прозрачности. Сквозь него можно было разглядеть несколько фигур — тёмные силуэты, плещущие в огне, словно сухие ветви. Кроной этого исполина-дерева были молнии и чернота, своего рода антикупол. Сполохи метались по периметру — чуть меньше самой базы, не весь полигон захвачен, но отрезанная территория уже терра инкогнита, только безумец сунется туда.

Буря сжалась, выхватила с корнем несколько столбов-свай — каждая была в пять человеческих ростов высотой и пять обхватов толщиной. Шторм поднял их, словно они были спичками, а потом эти сваи исчезли, проглоченные молниями.

Девчонка схватила Таннера за руку и потащила за собой. Он не противился, понимая — ангар, укреплённый в том числе против излучения аладов, единственный способ продержаться. Но око бури означает, что вот оно, здесь, прямо под носом. Неужели они до сих пор не поняли?

— Леони там? — к его удивлению, голос прозвучал отчётливо. Уши ещё закладывало, но это было терпимо, только лёгкая характерная боль давила на перепонки и откликалась где-то в лимфоузлах, когда Таннер сглатывал. Девчонка не ответила вслух, но кивнула. Таннер почему-то широко улыбнулся.

Чемоданчик всё ещё следовал за ним. У искусственного интеллекта не было ни страха, ни осознания своей ничтожности перед глобальной катастрофой. Он заботился о том, чтобы доктор не остался без смены нижнего белья.

В паре шагах от Таннера грохнулся кусок какой-то арматуры весом килограммов в триста. Штуковина напоминала то ли кусок забора, то ли фрагмент машинерии. Девчонка взвизгнула, ускоряя шаг.

— Я иду, иду, — бормотал Таннер, оглядываясь на место, указанное как «лазарет» и на столб света. За те несколько минут, что он пробыл здесь, тот стал плотнее и гуще, буря набиралась сил. Над головой промелькнула вырванная свая. Она впечаталась в бетон полигона всего в нескольких сотнях метрах, а мгновением раньше именно там Таннер заметил фигурки людей. Он отвернулся, представляя кровавые брызги и пятна; раздавленные тела наверняка напоминают клюквенное желе из банки, в нём вкрапления твёрдой материи костной ткани и густой запах.

Девочка тащила его. Таннер подчинялся.

Он замешкался на секунду — оглядывался к своему чемодану или запнулся на ровном месте, этот тёмно-оранжевый костюм был плотным и неудобным, хорошо приспособленным против токсичных веществ и выбросов радиации, но беготню не предусматривал. Девчонка толкнула его. Вверху мелькнула зелёная вспышка, похожая на росчерк пера.

Девчонка закричала. Таннер кинул наперерез молнии свой чемодан — тот пискляво верещал о перегрузке систем и некорректных командах. Удар напоминал волну; Таннер понял, что она поднимается сверху и из земли одновременно, и сдался на её милость. Око бури — кто совладает с ним.

— Вставай.

Таннера поднимали и тащили. Он пытался сопротивляться, дрыгал ногами и шевелил губами. Он не мог распознать голоса и интонации, только это настойчивое, как звонок будильника, «Вставай», а потом решился приоткрыть глаза и увидел Леони — она была призраком. Одетая в какую-то ночную сорочку, с единственным глазом — второй был покрыт кровавой коркой, со свежими мокнущими ранами на лице и теле. Сорочка их почти не прятала, при желании Таннер мог бы посчитать раны и синяки най-рисалдара Леони Триш.

— Там, — сказал он. — Девочка.

Из-под корки больного глаза Леони поползла кровь.

Таннер оглянулся. Раскрытый чемодан лежал метрах в десяти, вывороченные внутренности запасных рубашек, трусов, портативной бритвы и прочих мелочей сплавились в одно жёлто-чёрно-серебристое пятно.

— Где… где девочка…

Леони нечленораздельно вскрикнула, подтягивая его дальше. До ангара оставалось шагов двадцать или тридцать. Таннер не мог позволить себе оглядываться — позади бездна, везде бездна, тёмное небо зеленело, заполняясь «ужасным сиянием».

Перед тем, как Леони втолкнула его внутрь, он разглядел маленькие пальцы. Девочка словно карабкалась, пытаясь выбраться из не очень глубокой воронки, но Таннер разглядел, что кисть заканчивается кровавым срубом на уровне чуть повыше запястной кости — два маленьких белых выступа торчали из мякоти, и больше ничего.

Он наклонился, едва сдерживая рвоту. Леони пихнула его к жёлто-белым лампам, к жмущимся к стенам людям. Рапторов-механизмов внутри почти не осталось. Все, кто мог воевать — воевали.

У пальцев были розовые ногти, указательный чуть обгрызен. Круглые и аккуратные ногти, маленькие лунки.

Таннер упал на колени: его всё-таки вывернуло, он едва успел сдёрнуть респиратор и отодвинуть маску, иначе бы задохнулся в содержимом собственного желудка. Кто-то, он чувствовал это сквозь изоляционный костюм, наблюдал с презрительной брезгливостью. Потом Таннер подскочил.

— Леони.

Она обернулась. Рядом с её раптором стояли ещё двое — парень и девушка, совсем молодые, лишь немного постарше той девочки. Они были близнецами: одинаковые лица, даже тела похожи, несмотря на очевидные вторичные признаки девушки.

— Не знаю, что вы тут делаете, док, но тут без вас проблем хватает. Идите туда и сидите тихо. Мы умрём, но не задёшево.

У неё текла и текла кровь из запёкшейся корки вместо глаза, Таннер отметил гематому и припухлость вокруг века. Травма, вероятно, причиняла ей сильную боль.

— Погодите, Леони.

Таннер глубоко вздохнул.

— Мы в центре ока бури. Вы с ним не справитесь, ничего не поможет. Ничего. Если только, — он прикусил внутреннюю мякоть щеки, потому что все эти формулы и поиски планет на кончиках пера вызывали сомнения столь же явные, как остаточный кислый и муторный привкус в пищеводе, на корне языка, на нёбе. — Если только не отыщете причину; то, что вызвало это.

Он собирался добавить: не связывайтесь, убирайтесь отсюда. Вы охотники на аладов, конечно, но порой добыча сжирает того, кто охотится. В ангар с грохотом протопал раптор, из машины выпрыгнул высокий худощавый мужчина. Насколько Таннер разбирался в нашивках — субедар, главный на этой базе.

— Гражданский, назовитесь.

— Эшворт Таннер. Прибыл из Интакта по поручению… — «Энси», они его так называют?» — Управляющей нейронной сети полиса.

Таннер вызвал на браслете подсветку-документ. Запястное устройство послушно показало трёхмерную имитацию того, что когда-то было листом бумаги, даже с псевдо-объёмной печатью; программисты использовали какие-то крайне архаичные образы.

— Леони Триш, Дрейк Норт… — субедар базы нахмурился. У него были густые брови и узкое, одновременно жёсткое лицо, как будто кто-то вытянул голограмму. — «Любые другие ассистенты по мере необходимости». Слушайте, сейчас мы вам точно не поможем.

— Я заметил, — Таннер поджал губы.

— Тот телепорт, которым вы прибыли. Там теперь кусок железа и камня в пару десятков тонн весом, вам повезло, что уцелели. Но у нас есть телепорт до Ирая — оттуда доберётесь домой. Идёмте, я помогу вам добраться. Най-рисалдар Триш, охраняй других гражданских.

Таннер моргнул. Перед глазами возникла девочка, похожая на дочь Сорена, её упорство — и маленькие розовые ногти, отдельно от всего остального. Из желудка поднялась волна тошноты, пришлось сглатывать и считать до десяти. Субедар продолжал хмуриться. Леони подошла ближе, рядом с ней держалась женщина — вроде бы доктор, судя по униформе, позади ещё несколько санитаров. Близнецы нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая приказа. Их машины напоминали живых существ, нервных, но готовых к бою.

Толстые стены не защитили от порыва шторма. Мигнул и погас свет. Запасной генератор включился с секундной задержкой.

— Чёрт, давайте уже, иначе тут всё вырубит…

— Нет, — сказал Таннер. — И у вас нет полномочий меня заставлять. Знаете, на самом деле, я даже могу попытаться помочь с этой штукой. Это только теория, но нечто подобное случилось в Лакосе. Там никто не выжил…

— Да хватит лекции читать, док! — не выдержала Леони.

— А я не читаю. У вас там всё в лазарете началось, так? Что там вы творили?

— Ничего, — вместо Леони вмешался субедар. Теперь, когда зажглось аварийное освещение, мертвенная белёсо-синяя аура напоминала гниющий труп с повышенной активностью бактерий Photorhabdus.

— Мы были в лазарете, — сказала уже Леони. — Я тоже… едва успела выскочить.

— «Мы»?

— Ещё Нейт и… и Дрейк. Но он, наверное, — Леони прикусила губу, её искалеченный глаз задёргался. Таннер достал из рюкзака пластырь-регенерант.

— Най-рисалдар Триш, у вас рана открылась. Позвольте…

Она отдёрнулась от прикосновения толстого слоя геля-«нашлёпки». Прохладная слизь обволочёт рану, защитит от инфекции и ускорит заживление. Вблизи Таннер рассмотрел повреждение — скорее всего, придётся ставить имплант вместо настоящего глаза. Впрочем, Леони не привыкать к искусственным частям тела.

— Дрейк погиб, — у неё задрожал голос. — Ну, мы его привезли, но… Нейт не хотел признать этого. Дрейк мёртв. Нейт остался там.

Таннер обернулся на остальных.

— Знаете, я вам сейчас сообщу засекреченную информацию, но в Лакосе такое было. Иногда алады зреют внутри живого человека, как… паразиты, а потом вырываются наружу. Самого человека не спасти, к сожалению. Но остановить бурю можно попробовать. Энси, — он всё-таки назвал нейронную сеть по кодовому имени; главное, не оговориться и не вспомнить ещё и настоящее, — сделал такое предположение. Мы должны были проверить останки Лакоса. Но, как понимаю, даже не придётся нырять на глубину.

— Отставить болтовню, — не выдержал субедар. Вблизи Таннер прочитал имя на нашивке: Эркки Аро. — Доставим гражданских к телепорту. В Ирае вы будете в безопасности.

— А сами?

Он спокойно ответил:

— Это наша работа — противостоять аладам.

— Вы собираетесь погибнуть героями. Но есть другой способ — теоретически, конечно.

— Какой же? — Аро сложил руки на груди, он нависал над Таннером благодаря разнице в росте — всего несколько сантиметров, просто тот привык к подчинению, а не к спорам.

— Дизрупторы действуют на всех аладов. Кто-то должен войти внутрь и замкнуть «око бури». Скорее всего, обратно он не вернётся, но…

— Мы сделаем, — внезапно выступили вперёд парень и девушка. Близнецы. — Сэр, позвольте нам, — они обращались теперь к своему командиру. — У нас есть преимущество синхронного действия.

«Близнецы». Таннер некстати вспомнил, что у дикарей, кажется, рождение двойняшек — именно разнополых — считалось достаточно плохой приметой, что-то вроде пророчества конца времён и аватаров Инанны и её брата. Чушь, конечно.

Аро опустил голову, чтобы поднять её мгновение спустя.

— Принято, сипай Калеб Юнассон, сипай Энни Юнассон. Я возглавлю операцию. Най-рисалдар Триш, ваш приказ остаётся прежним: доставьте гражданских к телепорту. Снаружи осталось примерно двадцать человек личного состава… и это последние. Но они вам помогут.

— Так точно, — отозвалась Леони, её обычно подкрашенные очередной неоновой косметикой губы казались серыми и мёртвыми, словно у пролежавшего несколько дней в морозильной камере трупа. Она обвела взглядом выживших; повторив её движение, Таннер разглядел уже знакомую женщину, ещё нескольких молодых ребят из обслуги, врачей, учёных. Полдесятка рекрутов — сопляков от пяти до десяти-двенадцати лет. Самые маленькие кричали, ребята постарше обнимали малышей и прижимались к ним. Лица у них казались странно похожими, должно быть, блёклый фосфорент вылепил из всех стандартизированные маски — запавшие глаза, губы сливаются с лицом, волосы растрёпаны.

Таннер расстегнул свой респитатор.

— Забери это, Леони. Оно пригодится для защиты. Отправляй сначала детей.

— Хорошо, док, — та казалась какой-то потерянной, словно воображала: всё это сон или грёза внутри шлема.

— Леони, я буду последним. Постарайся не погибнуть и не бросить меня тут, окей?

Она моргнула единственным глазом. Таннер неловко коснулся её плеча. Рапторы во главе с Аро уже покинули ангар, снаружи бушевал ураган и мелькали молнии — может быть, этот ад на земле повторял не только падение Лакоса, но и катастрофу, разрушившую прежний мир, но сейчас Таннер думал: я на своём месте. Очень вовремя. Очень кстати.

В обезбол и регенеранты добавляли немного транков — не настолько сильных, чтобы лежать клубнем батата в алюминиевом продовольственном ящике, но достаточно, чтобы желание орать и бессмысленно ругаться притупилось. Они, база номер L-134-2, координаты соответствуют положению относительно основных точек Объединённых Полисов Ме-Лем, обосновались здесь десятки лет назад. Когда её направили именно сюда, Леони ещё думала — дырища, хуже некуда. Потом узнала, что могло повезти куда меньше; где-нибудь в каменистых грядах близ Табулы или на болоте недалеко от того, что осталось от города Лакоса.

«Я там никогда не была».

Та территория стала почти «террой инкогнита» после «Падения», а теперь Лакос пришёл к ним. Таннер вон умничает опять, что у них тут гибрид алада и человека. Леони вспомнились его теории — мол, «фрактальные сигнатуры» на самом деле нечто наподобие вирусов. Вирусы из чистого света. Вирусы из молний, искажённого пространства, из каких-то крохотных водоворотов прямо в воздухе.

Она бы не поверила ещё несколько дней назад, вот только накануне они видели огромную тварь, «заряженную» зелёным, а теперь бушевала буря.

Леони не хотела думать, кто именно заразился от твари. Леони старалась вообще не думать — мягкая вата, в которую завернули пульсирующие нервы глаза и мозг, позволяла это. Действовать. Работать. Бионика заменила мышцы, кости и кровь; лучше бы ей целиком превратиться в бионику, пока всё не закончился.

Как бы ни закончилось.

Первыми она взяла малышей — двух самых младших, девочку звали Таней, мальчика — Юсуфом, а фамилий Леони не то чтобы не помнила, они остались где-то в зоне ваты, очень мягкой и лишь слегка влажной от крови. Обоим было лет по пять-семь. Мальчик расплакался, когда они выскочили из ангара, и Леони приказала: «Ложись», а рядом грохнулся кусок стены от казармы. Из железобетонной конструкции торчали выпущенные кишки проводов, Леони разглядела даже мигающий кусок трёхмерного голо-плаката. Это зрелище заставило её зафыркать; она осеклась. Секунду промедли или опереди — и с мелюзгой бы случилось то же, что с храброй Яо, которая привела Таннера.

«Чёрт».

— Быстрее.

Небо было тёмным, но не как настоящее — без звёзд, без луны. Как будто туча песка поднялась и заклеила солнце, заполонила весь воздух. Ураган казался живым существом: кем-то капризным и злобным, кто громил здания и даже куски бетона с арматурой полигона, но выборочно. Ветра не чувствовалось. Буря то открывала глаз, то закрывала его — у неё он был тоже один, как у самой Леони.

Мальчишка хныкал и медлил. Приборы Леони засекли рывок — он подкинул бы их к нему и разорвал на куски, ей пришлось подхватить Юсуфа и посадить себе на плечо. Таня упорно семенила следом. Лицо у девочки было серьёзным и почти невозмутимым.

— Давайте, шевелитесь.

Телепорт до Ирая недалеко. Но он мог и не работать, они вообще-то его нечасто подключали, да и неизвестно, не вырвало ли эту будку с корнем. План паршивый. Ещё хуже, чем самопожертвование Аро и близнецов; но главное — не думать о лазарете, о том, что Нейт остался там. Превратился вот в это.

Алады могут быть паразитами и жрать тебя изнутри, как однажды сожрали целый мир. Они оставляют только воронки, траву, пустые земли. Хуже лесного пожара и саранчи — недаром мелкие формы прозвали «кузнечиками».

Один такой поселился в Нейте, вырос и устроил вот это.

«Прекрати».

Леони не верила. Они уклонились от очередного броска — это был кусок раптора-машины с торчащей половиной тела, верхнюю половину черепа выломало, когда автоматика пыталась спасти человека знакомой уже прозрачной «шляпкой». Верхняя половина черепа и сгустки мозга болтались в слизи. Леони пригнулась, избегая заострённого штыря — какой-то балки или перегородки. Мальчишка на плечах снова заорал, а Таня побежала вперёд, указывая пальцем в сторону стоящего на отшибе квадратного строения. Там держали капсулы: всего две или три. Больше не требовалось.

«Они могут вообще не работать», — Леони некстати вспомнила про отключение света. Аварийные источники пришли на помощь, спасибо вечным батареям Ме-Лем, но это в ангаре. Чёрт, да она вообще понятия не имела, как функционирует эта штука!

Огромная зелёная молния наполнила небо. Леони подумала, что это похоже на восход и закат, а ещё на самый громадный пучок аладовой травы. Всегда будет теперь ненавидеть мерзкую поросль.

«Всегда», — она усмехнулась.

Таня сиганула в темноту открытой двери. Леони со своим пассажиром задержались ещё на мгновение; внутри с мерным гулом заработала подсветка, капсулы открылись во всей своей спокойной блестящей технологичности. Леони ссадила замершего, как суслик под фонарём движущегося раптора, мальчишку.

— Всё, валите внутрь.

Она поймала за руку Таню.

— Он на тебе, поняла? Отвечаешь как старшая по званию.

Девочка серьёзно кивнула. У неё были растрёпанные русые волосы и голубые глаза.

Леони подключила капсулу. Лишь бы энергии хватило, лишь бы вытянули бессмертные и всемогущие батареи.

Гладь стекла полыхнула оттенком, похожим на всю ту же проклятую зелень, ну, или Леони почудилось.

«Первые двое».

Она царапнула ногтем по стене; так, как прежде ставила засечки на Кислотной Бабке за каждую уничтоженную тварь. Потому улыбнулась, пытаясь отдышаться и сжимая кулаки. Снаружи грохот и мертвенная тишина сменялись друг с другом. Она выждала затишья и помчалась обратно к ангару.

Гражданские. Сначала все гражданские, Таннер — последний. Леони подышала концентрированным кислородом, в него, наверное, тоже чего-нибудь добавили, только не транков, а наоборот — стимуляторов. В крови кипел сумасшедший коктейль — одни элементы встраивались в метаболизм, стараясь перепрыгнуть через голову других, замыкали нейромедиаторы, заставляли её то едва ли не кричать от ужаса, то снова падать в мякоть искусственного спокойствия. Внутри была буря — прямо как снаружи.

Ей пришлось сделать ещё несколько таких ходок — туда-обратно. Всего несколько сотен метров, сколько именно — не считала. Один раз, провожая доктора Ван, Леони обернулась в сторону зелёного шпиля; рапторы собрались вокруг него на своих механизмах, готовые войти внутрь. Аро был впереди. Близнецы — кажется, это их механизмы двигались совершенно одинаково, словно зеркальное отражение друг друга, — окружали то, что осталось от лазарета, готовые прыгнуть внутрь по приказу субедара; точно на дно бездонной ямы. Столб странно мигал: то исчезал, то появлялся ещё ярче. Порывы ветра бились в такт этому ритму. Невидимое чудовище из ветра и молний хватало очередную стену или разбитую машину, швыряло наугад, но по всем правилам «ока» рядом с лазаретом образовалась «мёртвая зона»; внутри ничего не происходило. Казалось, будто рапторы могут там переночевать и вообще отдохнуть немного от бессмысленной битвы, безнадёжной бойни.

«Гражданские…»

Она выдохнула, запихнув доктора Ван в капсулу. Та нагрелась, пищала о «перегрузке 37,9 %», но срабатывала так же послушно, как с первыми двумя. Многого от неё уже и не требовалось.

Последний рывок.

Леони стояла согнувшись, сжала колени. Бионическая и живая рука подрагивали пальцами почти одинаково.

Она почти закончила.

Таннер последний, но Леони не собиралась уходить. Кислотная Бабка всё ещё в ангаре; она присоединится к остальным — к близнецам, к Аро, к выжившим. Они останутся здесь, как те, кто безуспешно защищали Лакос, а может быть, получится сделать что-то ещё.

«Там Нейт».

Это так глупо, и все же Леони попытается вытащить его — хоть что-нибудь, что осталось.

Таннер ждал её у выхода. Он выглядывал в неспокойную полыхающую мглу, с порога потребовал доложиться так, словно был старшим по званию:

— Ну, что там у вас?

Леони пожала плечами. Она могла бы рассказать о кусках железобетона, о фрагментах рапторов-машин, в которых вплавились тела людей — тех, кого она знала десятки лет. Барай. Станеску. Калинова. Цзян. Это имеет какое-то значение, все эти имена, десятки, может, и сотни? Нет, точно не для Интакта, статистика потом прогуляется падальщиком, подберёт цифровые трупы, переварит и срыгнёт своими таблицами. Это нереально, мы ничего не узнаем — я так точно.

Леони прошептала:

— Идёмте, вы последний.

Таннер подчинился с какой-то неохотой, озирался по сторонам, будто пытаясь найти свободного раптора, но машин не осталось, кроме Кислотной Бабки Леони и тех, что принадлежали Дрейку и Нейту — остальные либо на задании, либо…

Когда Леони начинала об этом думать, у неё пронизывало глаз, будто длинной иглой, но она находила в себе силы скомкать мысли в какую-то липковатую полимерную глину и отложить на неизведанное потом. «Никакого потом», — не у неё точно.

— Идёмте, — повторила она, и Таннеру пришлось подчиниться.

Он потянулся к ней с желанием то ли схватить за руку — за механическую, конечно, — и почувствовать себя в безопасности, то ли просто обнять. Потом дёрнул головой слишком резко, чтобы это напоминало кивок согласия. Леони отстранилась от первого движения и безучастно пронаблюдала за вторым. Синеватый свет аварийных батарей превращал фигуру Таннера в призрака, в видение из шлема, приходилось кусать губы, чтобы напомнить себе: это не учение и не симуляция. Реальнее некуда — хотя бы потому, что никто из программистов, просиживающих задницы в Интакте или Ирае, дважды или трижды сунувших нос на базу, не знал ничего об оке бури. Да и об аладах, кроме названия «фрактальные сигнатуры», — ага, сигнатуры, они их засекают с помощью общего наблюдения, чтобы направить ближайшему охотнику, — тоже.

Снаружи ничего не менялось. На сороковом шаге до капсулы пролетит кусок железобетона с искрящими змеями проводов — Леони это предвидела и оттолкнула Таннера, кинулась на землю сама. Она осознала: всё повторяется, они попались в какую-то временную ловушку — и судорожно обернулась, боясь увидеть вместо Таннера кого-то из малолетних рекрутов или гражданских, кого доставила ранее.

Таннер послушно согнулся, когда она пихнула его, но сейчас выпрямился во весь рост и смотрел в небо, словно любуясь достопримечательностями.

— Шевелитесь, док, — сквозь гул ветра прикрикнула Леони. Тот отчего-то рассмеялся, а потом перехватил её за руку.

— Я не хочу бежать.

— Что?

Таннер сжимал запястье и с какой-то одуряющей интимностью мосластого тощего тела прижимался к Леони. От него пахло одеколоном, пылью и потом.

— Думаете, я не догадался? Вы сейчас меня отправите, а потом прыгнете в ту дыру, — он кивнул в сторону лазарета, где уже скрылись несколько рапторов; Аро и близнецы держали последний рубеж обороны. — Я не хочу. Позвольте… быть с вами, най-рисалдар Триш. Леони. Помните, как мы поймали первого алада? Вы принесли его мне, словно сияющий цветок; он прижился в мясе, но потребовались годы, чтобы понять, как именно это работает. Леони, у меня не будет второго шанса оказаться в центре ока бури. Позвольте.

— Да пошёл ты.

Она оттолкнула Таннера. Тот заверещал, когда она сдавила предплечье, рискуя переломать лучевые кости — действовала-то бионика, ей всегда Леони поручала самое важное, лучшей части себя, — но потом она затолкала его в маленький сарай с капсулами.

— Внутрь, Таннер. Док, не обсуждается.

Он пригнулся, и это дало ей возможность поцеловать его уголком губ; тот слегка дёрнулся, как от укуса, — или же оттого, что слепой кровоточащий глаз оказался так близко к его собственному. Леони отстранилась, впихивая Таннера в «сарай» с капсулами.

— Включите сами?

Настройки стандартные. Леони следила только за малышней, взрослые сами способны нажать нужную сенсорную кнопочку.

— Да, — ответил тот.

— Отлично. Док… простите. Я знаю, что вы бы хотели тут остаться, хотя, по-моему, ничего здесь нету хорошего, сплошное дерьмо. Я всё надеюсь: оно закончится, будет нормальная база, а потом вспоминаю голову Маришек в «грибной шляпке» регенеранта, а её нижняя челюсть вывалилась мне прямо под ноги.

— Или та девочка, — согласился Таннер. — Яо.

Леони передёрнуло.

— Угу. Короче, отправляйтесь в Ирай, расскажите о том, что случилось у нас. Я попробую кое-что ещё сделать, но ничего не обещаю. Но мы-то рапторы, док. Мы обязаны защитить всех, ну, или умереть в битве с потусторонними тварями. И так далее. Всё прочее дерьмо. Вы это про нас тоже слышали. Мы типа герои.

— Идите, Леони, — сказал Таннер.

Он вошёл в капсулу. Она повернулась, чтобы кинуться к выходу — уже знала, что в сантиметре от виска метнётся свая, ещё несколько поиграют с ней в дротики, но ни одна не попадёт. Время зациклилось. Леони посмотрела на фигуры рапторов: близнецы били в центр зелёного луча дизрупторами. Аро ломился внутрь. Рядом валялось несколько груд металла, какие-то куски оторванных конечностей или фрагментированных тел, Леони не хотела пока разглядывать подробности.

Кислотная Бабка дожидалась её в ангаре, и Леони преодолела этот последний рубеж в несколько скачков, гораздо быстрее, чем все остальные маршруты. Прошло всего минут десять или пятнадцать от первых рекрутов, которых она доставила к капсуле и отправила в безопасное место. Время разрушилось и осыпалось, зацвело бесплотной аладовой травой.

Леони запрыгнула в Кислотную Бабку. Автоматика забаррикадировала её.

«Всё хорошо. Действуй», — говорил ей механизм. Леони даже улыбнулась.

Глава 16

Шон заставлял себя ехать. Часть его хотела вернуться или хотя бы оглянуться, но он не был койотом, который прибегает на место, где разорил заячье гнездо на высоком уступе скалы. Скорее уж вараном, что бежит прочь от тех, кто отхватил половину хвоста. Хвост отрастёт.

В байке что-то сломалось: он останавливался и начинал чихать, откашливаться. В двигатель песок набился, а может, батареи садились. Шон понятия не имел, он не прихватил с собой достаточно инструментов, чтобы раскрутить всю эту штуку по винтикам. Арбалет остался возле камня. С собой — нож.

Ничего, этого хватит добраться.

«Вернуться и проверить»…

Тварь осталась валяться на аладовой траве; Шон мог поклясться — под ней та примялась, будто приняла родича или даже отчасти скорбела. Мысль вызывала приступ хохота; Шон старался не смеяться: слишком больно в голове, спине и почему-то в животе. «Почему-то». Он пару раз мочился за это время и видел примесь красноватой жидкости. Ничего, это не смертельно.

Он думал о Дрейке, начинал злиться: вот урод, заманил его в эту ловушку. Потом думал: да нет, вроде эта штука его тоже атаковала.

«Она не взялась из ниоткуда, похожих делал ублюдок-Рац», — Шон понимал, что останавливаться не следует, можно упасть и уснуть — надолго, навсегда. Он тормозил немного и припадал, сутулился, кренился к рулю; перед глазами, осиянное зелёными сполохами, вставало лицо «твари».

Шон его почти узнавал, хотя призрак узнавания лишь касался, мимолётный, как звенящий над ухом комар. Лови-заловись, пока не вцепится кровь сосать — ничего не выйдет, зудит и зудит на одной тонкой, протяжной и заунывной ноте.

«Норт подстроил».

Да точно он. Ещё и дружков своих притащил — Леони Шон помнил, а вот мальчишку — нет, какой-то новенький, наверное, из Ирая пригнали по распределению. Это не имело значения, Дрейк теперь мёртв; Шон сам видел расколотый череп и выглянувший из пролома розовато-серый мозг, все камни вокруг были залиты кровью и церебральной жидкостью, только трава стояла, как всегда, нетронутая.

Дрейк мёртв, так что Шон теперь ему даже морду не набьёт за предательство, за то, что приманил какое-то созданное Рацем чудище. А ведь казалось, будто Норт проникся правдой, которую услышал от своего бывшего сослуживца и приятеля.

«Может, он и передумал меня “ловить”, да уже поздно было», — нога свесилась, байк опасно накренился. Жара поднялась в зенит громадным белым солнцем. Небо без единого облачка — только на горизонте, где-то за Ираем, в Тальтале, вечная хмарь, клок мира, в котором они копошатся, словно черви в гниющей ране, всё сжимается, скукоживается; а может быть, тело умирает, гангрена его дожирает, скоро черви будут вынуждены искать новое мясо или подохнуть.

«Мы защищали мир от аладов, а потом Рац решил превратить нас в тварей», — Шон поднял голову. Боль накатила тяжёлой мутной волной, он плюхнулся с байка прямо на колени, его в очередной раз вывернуло пустым спазмом. Шон понимал: ему повезло, только пара дыр в спине — некритичных, от них не умирают. Вывихнутое плечо, которое поначалу висело верёвкой, но он его вправил, а потом ушёл. Мальчишка, может, видел, что ушёл, но не погнался. Леони пропала. Дрейк умер.

Очень кстати умер, злобно подумал Шон, больше не сомневаясь: это Рац натравил ту тварь, чем бы она ни была, а Дрейк ее привел. В конце концов, он-то видел, как учёные Интакта создавали из человечьего мяса и «ужасного сияния» мерзкие формы какой-то искажённой антижизни; эти черви не просто питались мягкой от некроза тканью, не просто объедали чёрную гниль, а испускали токсины и пытались заразить здоровые мышцы, фасции, кожу и кровь.

«Зачем эта тварь», — он понимал. Его поймать, «Монстра». Дрейк знал об охоте — вероятно, и сам охотился. А про образину с третьей рукой вряд ли догадался, что это его хозяева творят из дрессированных рапторов такую вот херню.

Шон поднялся на ноги. Рваная одежда липла; пот или кровь, всё вместе. Щипало и кололось. Песок набился на корень языка, царапал кожу. Хотелось найти какую-нибудь речку или хотя бы ржавый ручей — один из тех, что вытекал из древних ржавых труб и вёл к заброшенным остовам городов, — и лежать в нём, остужая больное горячечное тело.

«Ну так иди, мать твою».

Байк не завёлся. Кашлянул, конвульсивно дёрнулся и затих. Шон пнул его, но лишь причинил себе боль, сапог-то порвался, пальцы торчали.

— Сучий потрох!

Толку мало. Во фляге оставалось немного воды, Шон её допил. Поозирался по сторонам — без карты и координат сложно, но он отыщет дорогу обратно по следам, да и вообще не впервые здесь; это только кажется, будто Пологие Земли одинаковы, куда ни взгляни. Рапторы и рейдеры одинаково неплохо умели читать ландшафт, вторые бы сказали о первых — на свои железки полагаются, но это было не так. Примерно десять километров на юго-запад, по прямой — там будет небольшое скалистое плато, зато и хорошая река всего в двух. Он доберётся до своих, а потом скажет: уходим, я уведу вас…

«В Лакос?»

Может, и туда. Он ещё не знал. Он хотел вылечиться от того, что с ним сделал Сорен Рац — потому что рано или поздно, похоже, сам превратится вон в эту трёхметровую хреновину с зелёными искрами внутри отросшей третьей руки; и будет опасен для своих же. Шон представил Айку на камнях с пробитым черепом — взъерошенные волосы, пустые неподвижные глаза и красновато-серая масса выглядывает из пролома, словно какой-то зародыш. Его замутило.

«Байк придётся бросить», — он отмахнулся, потом заберут. Он запомнит. Заодно будет ориентир. Шон присмотрелся для верности, пытаясь сфокусировать взгляд. Воспалённые глаза резало от самой идеи напрячь зрачки и зрительные мышцы, зато за усилие он получил награду: впереди, совсем близко — достанешь рукой, если вытянешь её, — поблёскивала серо-желтоватая извилистая полоса реки. Там он отдохнёт и очистит себя от пота, песка и крови. От призраков экспериментов Интакта. От всего, что связывало с рапторами.

От Дрейка в том числе — может, тот и не заслуживал подобной смерти; Шон бы предпочёл честно набить ему морду и натыкать в Интактово дерьмо, как глупого, плохо поддающегося дрессировке ручного варана, но сейчас слишком поздно.

Нужно к своим. Вон они — за грядой, за камнями и чуть дальше. Если повезёт, он доберётся сегодня же к вечеру, в худшем случае — завтра к утру. Еды нет, но от голода он не умирает. Всё хорошо.

Не так уж и далеко идти.

Поначалу всё шло хорошо, даже лучше, чем Шон рассчитывал. Он добрёл до реки, не раздеваясь, плюхнулся в грязноватую, пахнущую одновременно железом, тиной и какой-то химией воду. Пить её не стоило, но он не удержался от нескольких больших глотков. Прохлада уняла боль в голове, рёбрах и ноге в районе бедра, мелкие ссадины облепили, словно стая комарья и гнуса, но потом тоже стало тихо. Шон провалялся в воде очень долго — несколько часов по ощущениям, пока не промёрз и не понял, что рискует заснуть здесь и захлебнуться. Он выбрался и поковылял дальше, не оглядываясь ни на выступ, где бросил байк, ни на обрыв трёшек — отсюда уже и не видно его.

После купания жара отпустила. Шон понимал: потом хуже будет, сырая одежда не высохнет к ночи, а мороз опаснее. Решил пока не думать о последствиях опрометчивого купания и заставлял суставы сгибаться, мышцы натягиваться, все остальные органы чувств как будто отключились, отдавая драгоценные питательные вещества — глюкозу из печени, запасы АТФ в клетках, — ногам и позвоночнику, а головной мозг взял на себя только навигационные обязанности, пока отказавшись от рефлексий и размышлений о прошлом, будущем, о Дрейке Норте, Лакосе, аладах и прочем, что почти не имело значения, когда идёшь пешком к лагерю «своих».

Он перебрался через плато и тут уже замер в недоумении. Лагерь было видно с большого расстояния — по правде сказать, они не прятались, от кого, от бизонов, что ли? Умники из полисов считали ниже своего достоинства гонять «дикарей». Рапторы врагами не были, пока рейдеры сами не наглели и не пытались разобрать не только черепаху, но и самих рапторов на кусочки.

От лагеря всегда поднималась дымка — костры, чад генераторов. Её было видно даже за оставшимися камнями. Сейчас — ничего.

Шон покосился на высокий валун. Плохая идея — карабкаться в его состоянии, и он отказался от неё. Лагерь без него не снимется и никуда не денется. Даже если кому-то придёт в голову офигенная мысль захватить власть и стать вожаком, пока Монстр отсутствует, Айка сумеет не только постоять за себя, но и вправить шибко умному мозги.

Мозги.

«Чёрт».

Ну вот, теперь вместо навигатора — снова активный поглотитель ресурсов, который к тому же заставляет выбрасывать всякий там адреналин и прочую дрянь; Шон помнил по курсам подготовки и анатомии, сейчас едва ли не вертелись перед глазами какие-то формулы и правила. В том числе признаки внештатной ситуации.

«Да мать вашу, что там могло случиться?»

Он осознал, что идёт быстрее — и это плохо, раненое тело использует весь ресурс, будет обидно, если не хватит на последние несколько километров, а то и сотен метров. Шон усилием воли попытался вернуться в прежний экономичный режим; почти получилось, но снова в голове крутилось: «Должен быть дым, нужно посмотреть». Он пообещал себе, что влезет на камни во-он там, чуть дальше, а потом уже останется всего ничего.

Нужные камни наслаивались друг на друга. Шону пришлось карабкаться целых минут пять или больше, мокрая одежда тянула вниз, почти голые ноги соскальзывали. Однако подняться удалось, и Шон прищурился, выглядывая своих, свой лагерь.

Он не увидел ничего, кроме воронки.

Воронка напоминала обрыв трёшек; может, более пологая и даже какая-то аккуратная, как будто кто-то взял огромную лопату и выкопал весь лагерь вместе с парой метров каменистой земли, песка, ряски. Шон закрыл глаза — мне почудилось, да нет; ну, или я ошибся и не туда иду, — а потом как будто заорал себе же на ухо: какое почудилось, какое не туда, эти места я знаю, как свои пять пальцев.

Он едва не рухнул со своего наблюдательного пункта, а остаток пути бежал — защитные механизмы сдались. Шон бежал и выкрикивал имена. Чаще других — Айка.

Пожалуйста, иногда повторял ещё Шон. Пожалуйста, что бы ни случилось, пусть она будет жива.

Он остановился возле Горба. Древний кусок горной породы пережил катаклизмы и катастрофы рода человеческого, выставил своё пиритовое и кварцевое нутро, которое не стало мякотью песка — ему было наплевать на людей. Шону же пришлось хватать воздух ртом, горло занемело от криков.

«Что здесь случилось?»

«Мать вашу».

Больше всего это напоминало взрыв бомбы или битву с целой стаей аладов — трёшек, а может, и четвёртого-пятого уровня, хотя таких он никогда не видел. Ладно, возле обрыва вроде была одна штука, вытянувшаяся в почти человеческий рост, так в виртуальной классификации обозначали «четвёрок», а потом алады обычно не росли, обычно сжирали всё вокруг и исчезали навсегда или на время.

«Они пришли сюда. Я ушёл, а они явились».

Вместо лагеря была яма. Сгустки ряски вперемешку с мокнущим мясом. Фрагменты костей перемешались с железом. Подойдя ещё ближе, Шон узнал Отмычку Рика — целый кусок его лица лежал сорванной маской, а рядом сплавилась в лужу железная кружка. Кое-где торчали куски ног, рук. Шон наступил на обгорелую флягу, отпрянул; она покатилась под откос и упала в лунку, где покоились, словно памятник, чей-то арбалет, кусок лезвия и бедренная кость с большим куском плоти и грязной тряпкой поверх. Комки ряски запутались в волосах Красной Нины, но волосы лежали отдельно, головы не осталось, только немного шеи, грудной клетки — без рук; позвоночный ствол заканчивался ничем. Внутренние органы, похоже, испарились. Ещё несколько обугленных костей лежали разбросанными, хотя вроде принадлежали одному человеку. Шон предпочёл не узнавать, кому именно.

Шон попытался то ли выругаться, то ли ещё раз позвать Айку. Он смотрел в остатки лиц, в куски одежды, утвари, оружия. Он боялся узнать её; и однажды всё-таки хрипло завыл, заметив остов лаборатории, но приблизившись, понял, что здесь только осколки и обломки, железо и стекло, немного дерева. От ямы поднималась густая вонь гари, и этот запах выкручивал желудок, но одновременно заставлял думать: не алады. Алады не горят, ничего общего с огнём у них никогда не было.

Лагерь был пожарищем, пепелищем. Шон шёл по братской могиле своих людей и скрежетал зубами всякий раз, как наступал на что-то хрупкое и податливо трескающееся. Почти босая нога вляпалась в сгусток ещё тепловатой жижи, оказавшейся опухолеподобным месивом кожи и мышц.

Яма возникла быстро — люди не успели сбежать. Шон почему-то сравнивал с ульем мурапчёл, который подожгли вместо того, чтобы просто выкурить насекомых и добыть мёд. Они не ждали нападения. Шон рассмотрел остовы байков, скелеты палаток, даже перевёрнутую мёртвую голову большого котла, где готовили обед — прочное железо выдержало, только потемнело и пошло пепельными прожилками.

— Айка, — в очередной раз позвал Шон, цепляясь за жалкое подобие надежды.

При выборе он пользовался архаичным артефактом распределения Гаусса. Выкинь всё среднее, оставь экстремумы, совмести их и наложи друг на друга. Реакция будет похожа на ядерный синтез, в худшем случае — на залитую уксусной кислотой соду, но это всё ещё экзотермическая реакция, которая даст немного топлива. Подыскивая кандидатуры, он использовал не менее древний и скрипящий по всем петлям, потёртый на швах алгоритм Бойера-Мура; когда-то он использовался для сравнения цепочек ДНК — сейчас такой ерундой занимаются только машины, людям позволили творить даже новые виды.

Распределение Гаусса: возьми пару тех, кто находится на «крайностях» совместимости. Воспользуйся алгоритмом, чтобы сравнить с другими из тех, кому удавалось добиться чего-то стоящего. Чем дальше, тем надёжней результаты — старая-добрая наука, никакой квантовой непоследовательности, трюков, игр разума.

Этот принцип работал, в конце-то концов.

Архитектор София Вебер и морской биолог Нисита Сакаги.

Генетик Мирослава Королёва и математик-теоретик СюЛин Цзин.

Философ Роман Корски и программист Джеффри Ротерберг.

Миколог Анн Хольмен и археолог Синтия Фария Баррейру.

Все эти люди когда-то ненавидели друг друга, а потом выбрасывали теплореакции, притягивались, как разноимённо заряженные ионы; плюс и минус. Если брать похожих, они ничего не смогут придумать. Выбирай гениев, но помни о распределении Гаусса и ионной связи.

Старый принцип сработал и сейчас; Энди не собирался отказываться от Сорена и Эшворта. Оба стоили друг друга, оба уже почти не враждовали. Реакция выплеснулась в виде создания, которое когда-то было человеком, прямо на равнину Пологих Земель. Неудачно.

Когда Эшворт Таннер ушёл, Сорен Рац остался.

«Что ж, придётся тебе побыть здесь несколько… дней?» — Энди улыбнулся ему. Давно у него не задерживались гости. Впрочем, почему нет?

Места хватало, можно в одной лишь Башне разместить все лаборатории, если немного потеснить вычислительные узлы, плиты квантовых компьютеров и провода, поддерживающие физическую оболочку Энси-нейросети. Прежде, чем коснуться лапой с осьминожьей присоской виска, настоящий Энси проделывал огромную работу, человеку оставалось даже не собирать яблоки, а лежать под деревом и хрустеть кисло-сладкими плодами. Сейчас человек словно окончательно признал могущество сети, уступил ей стандартные решения и наблюдения. Приоритеты приходилось выстраивать: он не мог уследить за всем сразу, а Дана беспокоилась в последнее время, терялась в своих «когда» и «если». Энди сказал бы, что её потоки света становились ещё более дискретными, чем всегда. Он решил подхлестнуть своих «избранников» — это слово даже в голове звучало глупо, — а сестре сказал: похоже, мы на пороге чего-то важного, сравнимого с рапторами или даже более значимого.

Она засмеялась ему в лицо — резко и неприятно, как иногда случалось, когда она посылала его нахрен.

А потом выставила прочь. Это произошло примерно за сутки до того, как Таннер и Рац пришли с повинной: мол, мы превратили ту бедную женщину в конструкт из клеток и фракталов с «искрой» алада, у нас получилось, но что-то пошло не так. Дана знала, вероятно. Она часто угадывала будущее — или не совсем «угадывала». Он, впрочем, тоже. Потому что всегда помнил правило: если что-то может быть испорчено — оно будет испорчено.

Сорен Рац боялся его. Энди диагностировал это по косвенным признакам — внезапно расширенным зрачкам, напряжённой мускулатуре — на худощавом теле Раца все вегетативные признаки кричали о себе в рупор; впрочем, к страху примешивалось что-то ещё. Он принял какой-то наркотик или алкоголь, догадывался Энди, а поэтому решился потребовать почти сразу же после того, как они оказались наедине:

— Вы требуете от нас разгадать тайну фрактальной мутации, но не предоставляете доступ к единственному образцу с нелетальным исходом.

Энди не ожидал, что тот с ходу пойдёт в лобовую атаку. Он допил виски и задумчиво смотрел на Сорена Раца, в его глаза с расширенными зрачками, на едва заметно подёргивающиеся пальцы.

— Уточни запрос, Сорен. Ты хочешь просто кусочек от меня отрезать или посмотреть, что будет, если меня вскрыть заживо, вытащить… не знаю, сердце, почки, печень? Понять, почему я до сих пор не мёртв?

Сорен смешался. Он вжался в диван, потянулся к лежащей рядом подушке. Она была из кожи, «идентичной натуральной», и выскользнула, когда тот попытался притянуть её к себе. Со второго раза получилось.

— Я не собирался…

— Прекратите, Сорен. Вам интересно, это совершенно понятно.

Он не был первым. Хотя нет, был. Прежним Энди не давал настолько близкого допуска к себе, но они и не требовали. Взять хоть того же Таннера.

Сорен выбивался из нормального распределения — куда-то за все точки отсчёта. Сиял эдаким уникальным алмазом; не в смысле таланта или идей, скорее Энди назвал бы это качество «нахальством», но в исключительно положительном контексте. Ладно, Сорен ему искренне нравился.

— Вы с Эшвортом продвинулись дальше других, хотя и не в одиночку. Лично ты — хочешь пронаблюдать полный цикл фрактальной мутации с возвращением к исходному состоянию? У вас там есть этот парень, Кэррол, да? Забегу вперёд: у него есть шанс, если он…

Энди прикрыл глаза и потёр веки. Дужка очков скользнула по перчаткам, головная боль ответила на прикосновение.

— …сгорит заживо.

— Что?

Сорен забыл про страх. Веки дёрнулись, поспевая за когнитивными функциями — и он опередил, конечно же, простые рефлексы выиграли эту гонку.

— Проще увидеть, Сорен.

— Конечно. Сэр.

Энди посмотрел на него с усмешкой, представив себя на операционном столе — будет ли и тогда Сорен обращаться к нему с этим почти не фальшивым пиететом? Вероятно, да. Нет ничего интересного в том, чтобы разрезать заживо человека. Другое дело — разрезать того, кого многие считают почти богом, не исключено, что и он сам среди многих. Стигматы занятнее удара молотком по пальцу, тут не приходится сомневаться.

— Идём.

Итак, Сорен остался в Башне Анзе. Энди не исключал, что тот в последний момент подумал о закрытых дверях, монолите, из которого не выбраться, если не позволит хозяин — или Хозяин. Страх всё равно оставался. Энди мог бы, наверное, хлопнуть парня по костлявому плечу и сказать: не бойтесь, я не пожираю заживо ни младенцев, ни талантливых учёных. У нас одна цель, так или иначе, у вас нет ни единой причины дрожать и разгонять адреналин и кортизол по кровотоку.

Критерии выборки всё же подразумевали, что все объекты находятся в зоне влияния кривой. Сорен и так уже опасно выпал из неё, Энди не хотел усугублять.

— В Башне есть лаборатория, — он оперся на антиграв-трость. Ступни и колени прострелило резким спазмом, заставив пропустить вдох и выдох. Позвонки стиснуло, будто клещами. — Рекомендую взять с собой хирургические инструменты, заодно прихватить какого-нибудь дрона с криожидкостью. Ты же захочешь потом проводить гистологию, исследовать особенности деления клеток, АТФ-передачу и так далее?

Сорен шёл позади, хотя мог бы обогнать его в два шага. Энди двигался тошнотворно медленно.

— Да. Конечно, — он осёкся. — «Взять с собой»?

— Именно. Мы поднимемся наверх, на самую вершину Башни. Сорен, возьми ещё и защитный костюм: жаропрочный и защищающий от облучения.

Энди помедлил.

— В том числе от того, которое регистрируют у фрактальных сигнатур.

— Аладов.

— Аладов, — согласился Энди. Он поднял руку, предваряя вопросы. — Действуй. Раз уж так мечтаешь об ответах, то получишь их.

Они миновали коридор с картинами. Сорен обернулся в сторону выхода, а потом ускорил шаг в противоположном направлении — туда, куда указывал Энди. Больше тот не оглядывался.

Шон перестал звать к ночи. Это было так же бессмысленно, как бегать по хрустящим обугленным костям, по застывшим потёкам металла — уже давно бесформенного, потерявшего всякое сходство с изначальными вещами, поднимать куски оплавленного пластика, заглядывать за остовы байков. Он мог ещё орать и материться, но он приполз в свой лагерь, свой дом, раненым, а теперь силы его покинули, и оставалось только сидеть чуть поодаль — на Горбу — и смотреть в яму, похожую и не похожую на обрыв трёшек.

Разум сопротивлялся дольше тела. Шон анализировал и размышлял — куда делась Айка, что могло случиться. Напали люди из Интакта из-за того, что они забрали из-под носа девчонку с её папашей. Нашли саму бывшую лаборантку Сорена Раца. Решили отомстить тем, кто осмелился приютить беглецов.

Объединённые Полисы Ме-Лем декларировали основной ценностью единение, гуманизм, ценность человеческой жизни, заботу о будущем. Это были пустые слова, а ещё Шон когда-то слышал, что примерно такие же лозунги были у всех государств и стран прошлого. Ну, и где они в результате оказались? Сожраны аладами, догнивают проржавевшими и посеревшими от древности массивами-трупами.

Девчонка и её отец сбежали из Интакта. Девчонка была «особенной» — что-то наподобие самого Шона.

Может, тоже эксперимент. Айка не знала всех подробностей, да и вообще вся эта затея отдавала бредом сумасшедшего. Пророчества мёртвых авгуров, судьбы миров, и так далее, и тому подобное, да от рекламы порнопрограмм для шлемовизоров больше проку, а заодно и осмысленности. Шон поверил — потому что Айка говорила. Потому что боялся себя.

Он поднял руку. По ладони, растрескиваясь между пальцами, бежали зелёные полосы. Больше никаких симптомов, но вопрос времени, когда он превратится в груду искажённого мяса, только теперь подобные мелочи не имели значения. Кэррол тоже сначала вроде бы начинал светиться и даже хвастался — мол, вот они, способности. Добровольцев обещали усилить, сделать из них «новых» рапторов, более сильных, лучше способных лучше управляться с аладами. А потом у него отросла вторая рука, а глаза вывалились и стали похожи на виноградную гроздь. Сорен Рац приходил и записывал изменения. Вкалывал инъекции, облучал. С Шоном проделывали то же самое, порядок не имел значения. Кэррола потом куда-то забрали. На вопросы не отвечали, но перед побегом Шон узнал — тот даже не умер.

«Поэтому я убил тех парней. Они меня не пускали к Кэрролу. Я хотел его спасти».

В результате ничего не получилось. Айка давала команды через взломанные системы: беги, у тебя не будет второго шанса. Я помогу выбраться из города, Интакт не такой уж «неприкосновенный», несмотря на название. Ты сумеешь спуститься к Пологим Землям и выжить.

Это сработало настолько, что вскоре она присоединилась к нему; Рысь помогла в этом. Шон почти поверил, будто неуязвим — на него охотились, но даже у Дрейка Норта, предателя-альбиноса, ничего не вышло.

Синие Вараны точно не виноваты ни в чём. Настоящие дикари, обычные рейдеры, которых набирали из тех деревенских, что похрабрее.

Как будто Интакту есть дело до таких мелочей. Как будто люди не разные — и человеческие жизни, — по ценности.

Возможно, к Синим Варанам привели ещё одного «монстра» — настоящего, вроде той штуки, которая убила Дрейка Норта. Рацу наверняка надоело экспериментировать со своими игрушками в лабораторной стерильности, где необходимо следовать протоколам безопасности и помнить, что вокруг люди. Настоящие люди, не какие-то там паршивые рейдеры.

Злость поднялась откуда-то из нутра, из кишок или лёгких. Зелёные полосы загорелись ярче, расширились. На мгновение Шон вообразил: он лопнет, его разорвёт прямо тут, а изнутри выйдут алады.

Это невозможно, но шмякнула же его о камни и бесплотную траву та штука с третьей рукой, верно?

Зелёная искра разгоралась ярче. В голове зазвучали слова того типа — Вереша, кажется: «Покажи свой свет». Оттенок перетекал от насыщенного салатового к почти голубоватому; постепенно Шону начало мерещиться, будто кожа сползает клочьями, словно на теле давешнего порождения интактовой научной мысли, обескоженная мускулатура мелькает поперечно-полосатыми, заточенными в резервуары фасций, из суставов по каплям выделяется синовиальная жидкость. Боли Шон не испытывал; наоборот — эта штука исцеляла его. Кости расплавились паром, а потом снова затвердели кальциевыми образованиями. Кровь поднялась облаком и оросила дождём, обновлённая. Шон тонул в собственном свете, таком пронзительном, что он был громче крика — и в приступе синестезии он действительно мог расслышать надрывное «отзовись» в собственном полыхании.

— Прекрати, — Айка вынырнула из тьмы и схватила за плечи.

Шон рухнул на землю. В спину упёрлись мелкие камни, позволяя поверить: это реально, Айка — тоже. Галлюцинация, игры разума. Видение. Он поморгал, отчасти дико страшась, что та действительно пропадёт, и Шон вновь останется наедине с собой, потерянный и совершенно не представляющий, как жить дальше. Сияние погасло в одну секунду.

— Прекрати, я здесь. Прости, только сейчас решилась выглянуть.

«Что?»

Теперь уровня освещённости не хватало. Было темно, а луна давала только слабое и блёклое подобие даже самых паршивых светильников-вонючек. Всё же Шон сумел разглядеть, что Айка вся покрыта ссадинами, волосы мокрые, слиплись и взъерошены, одежда порвана. От неё пахло грязью, тиной и немного кровью.

Она приложила палец к губам Шона, и он заметил большой пузырь ожога. Тот едва не лопнул от слишком резкого жеста.

— Прекрати и молчи, окей? Всё и так паршиво, не хочу, чтобы она нас заметила.

«Она». Шон моргнул.

— Рысь помогла мне, она тоже выжила. Единственная, кстати. Ну, кроме меня. Нам повезло. Слушай, надо много чего рассказать, мы прятались во-он там, дальше по руслу. Залегли в ряске. Хорошо ещё, она не особенно хорошо умеет искать, да и вообще…

— Что…

Всё-таки выдохнул. Айка покачала головой. Большая рана-ожог красовалась на её левом бедре, наскоро перевязанная какой-то тряпкой. Комбинезон держался чудом, на нитках. Айка как будто бежала от огня, а потом катилась или пыталась ползти, разрывая одежду, кожу и плоть об острые камни — что всё-таки лучше, чем хрустеть чёрно-серым пепелищем или мокнуть непропечёнными внутренностями.

— Девчонка Хезер. Это она устроила. Она настоящее чудовище, — Айка хмыкнула, произнеся слово «чудовище» с запинкой, едва не заставив Шона «Монстра» Роули заржать в ответ. Это было бы неуместно и чересчур громко. — Какая-то грёбаная живая бомба, ходячий пожар. Она всё ещё где-то здесь.

Шон держал Айку за руку. Кожа была тёплой, привычно-шершавой, вся в мозолях от рукоятей отвёрток, дрелей, разводных ключей и плоскогубцев. Ладонь помещалась в его собственной целиком, а ещё Шон всё время останавливался, чтобы обнять Айку, проверить: она на месте, не галлюцинация, не навеянный каким-нибудь Интактом приступ бреда. Та повторяла — поторопимся, напоминала о девчонке.

Девчонка-чудовище. Кто-то убил её отца. Девчонка устроила что-то вроде пожара или взрыва. Айка не видела вблизи настоящих аладов, не прирученных в лабораториях, но по описанию походило на какой-то атипичный выброс энергии. Алады действительно жгутся, если их схватить голыми руками, но это субъективное ощущение — просто ошарашенные массовой гибелью клетки и нервные окончания так орут о боли; некоторые сравнивали с обморожением, а не ожогом. Алады не поджигают и не устраивают пожары. Коллапсы выглядят иначе.

«Чёрт его знает, что такое».

Шон слушал вполуха, слова рассыпались на отдельные звуки и фонемы. Они двигались в сторону реки, ниже по течению — в противоположную сторону от лагеря. Равнина была спокойной и очень тихой, совсем как территория обрыва трёшек. Наверняка здесь скоро разрастётся аладова трава.

В лунном свете появился знакомый пологий спуск. «Залегли в ряске», — говорила Айка.

— Ты простудишься, — обняв её в очередной раз, Шон понял, что одежда у неё влажная, волосы тоже.

— Лучше, чем поджариться. Девчонка — настоящий запальник.

— «Покажи свой свет», — хмыкнул Шон.

«Кто-то убил её отца».

Из-под рваной подошвы метнулась ящерица. Привыкшие к темноте глаза подсказали: дикий варан, детёныш, людей боится, в отличие от прирученных. Наверняка вылупился совсем недавно, несколько часов назад, и понятия не имеет, где ловить рыбу, насекомых, где искать другую пищу. Страх перед людьми инстинктивный и бессмысленный, и уже поздно ловить — для приручения собирали яйца, но вараны были достаточно заботливыми родителями. Собирателям нередко приходилось уничтожать охраняющую кладку взрослую особь.

— Куда она делась?

Шон остановился и сделал вздох. Боли он не чувствовал, но шагать было всё равно неприятно, ступни успели загрубеть за месяцы «дикой» жизни, но не настолько, чтобы идти по холодной, мокрой и каменистой земле практически босиком.

— Понятия не имею, — Айка поправила прядь волос. — Я сбежала, когда всё началось. В смысле…

Она осеклась, не договорила.

— Короче, не знаю. Но далеко она не могла уйти, ей же девять лет.

— Может, она превратилась в тварь трёх метров ростом и выпростала скорпионий хвост из собственных кишок.

Это вырвалось прежде, чем Шон осознал. Айка обернулась, блестя светлыми, испуганными глазами. Пришлось её снова обнимать, тёплую и дрожащую. Предплечья стали колючими от пупырышек «гусиной кожи».

— Не бойся, — сказал Шон. — Я здесь. Я тебя смогу защитить.

«Остальных-то не смог», — он сжал зубы. Можно обвинить мёртвую авгура, Интакт, Дрейка Норта, Сорена Раца или ещё кого-нибудь. Давай, Монстр, так ты и делал прежде; они виноваты, даже если ты кого-то убил; тебя просто заставили, тебя сажали в керамическую трубу и запекали, как зайца в котле, просвечивали насквозь, засовывали иглы в горло, уши и задницу, подмешивали что-то в еду, чтобы вывернуть наизнанку, а потом посмотреть под микроскопом содержимое желудка.

Они виноваты во всём, обвини и в гибели Синих Варанов.

Шон посмотрел в сторону; детёныш настоящего варана уже скрылся в густой ряске, приятно-плотной и телесной после проклятущей аладовой травы.

— Эй, мы на месте, — Айка помахала рукой перед его носом. Чуть повысила голос: — Рысь? Это мы. Вылезай, Шон жив.

Рысь появилась откуда-то из зарослей, где ряска путалась с древовидным камышом, который здесь не вырастал до знаменитых лакосовских размеров «в три обхвата». Она сутулилась и выглядела растерянной.

— Мы боялись, ты не вернёшься.

— Ну, оно почти так и вышло, — Шон махнул рукой. — Долгая история, хотя всё-таки стоит её рассказать, наши общие «друзья» из полисов придумали очередную срань. Чтоб их всех. Но сначала — что там с девчонкой?

— Не знаю, — Рысь подобралась на полусогнутых, она жалась к кромке воды, действительно напоминая дикого зверька. — Поблизости где-то. Шон, Айка мне не позволяла этого сделать, но я хочу её найти. Да, она устроила… — Рысь сглотнула, — вот это, но она ведь не просто девочка.

Айка пыталась удержать Шона. Тот сделал шаг и схватил Рысь за шиворот.

— «Просто девочка» превратила лагерь в кострище. У меня под ногами хрустели кости, я наступил в запечённые внутренности. «Просто девчонка», мать твою.

Рысь повисла, дёргая руками. Грязный и мокрый ворот пережал ей шею.

— Если наткнусь — убью. Или попытаюсь. Она чудовище, но и я Монстр.

— Н-нет, — полузадушенно прошептала Рысь. Айка дёрнула Шона за рукав, и тот, словно опомнившись, отпустил девицу. — Нет. Она… её отца убили. Между прочим, — Рысь сверкнула белыми, очень «городскими» зубами, — твоя подружка это сделала, лучше бы ты её спросил, нахрена.

— Что?!

— Глянь вон туда.

— Рысь, какого чёрта, — Айка попыталась встать между ними. Шон отодвинул обеих девушек.

— Да, я притащила его сюда. Пусть Шон взглянет, — повысила голос Рысь.

Указывала она на тело мужчины, спрятанное в траве — будто зверь сокрыл добычу, чтобы насладиться подгнившим мясом чуть позже, мелькнуло сравнение. Это был тот тип, Вереш, и вид мертвеца не тронул бы Шона сильнее, чем тушка подстреленного из арбалета зайца, но из глаза отца девчонки торчала отвёртка.

— Я не убивала его, — Айка закричала и ударила Шона в бицепс. Тот перехватил пальцы, сжал их, немного жёстче, чем прежде. Лишь немного.

— Если не ты, то кто? — Рысь предусмотрительно отскочила на пару шагов.

— Я думала, ты мне веришь… Чёрт! Шон, зачем мне?

«Потому что ты это делала. Потому что те, кого я убил, тоже работали на твоих друзей в Интакте, и я до сих пор не знаю, зачем ты решилась помочь мне, освободить, заплатить их жизнями. Взрыв — твоя заслуга».

«Потому что я верил, что ты сделала это ради любви, но…»

— Зачем ты освободила меня?

Айка не ждала вопроса. Замешательство превратило её почти детское лицо в какую-то глупую кукольную маску.

— В смысле…

— Ну, из-за тебя тогда погибли твои друзья из лаборатории. Меня ты едва знала, просто очередной раптор, над которым проводят эксперименты. Не я первый, не я последний.

— Шон, ты же знаешь…

— Ага, историю про любовь и справедливость. Очень красиво. Прям как дружба и взаимовыручка, — он горько усмехнулся, сморгнул, прогоняя образ Дрейка Норта и его пробитого пирамидальным камнем черепа. — Я прям даже верил.

— Шон, да заткнись ты! Взрыв не должен был никого убить. Только повредить электронику. Я сделала всё, чтобы никого поблизости не оказалось, но…

— Мне пришлось испачкать руки. И тебе тоже. Знаю. Слышал сто раз.

Он отпустил её руку и шагнул к мёртвому Верешу. Отвёртка поддалась с лёгким чвяком — в воде плоть гнила быстро, вблизи запах уже стал сладким и густым, а в ране возились черви.

— Полевой эксперимент? Испытание моих способностей? А теперь ещё и эта мелкая… Чёрт! Так вот что ты задумала: испытать её, верно? Меня сплавили подальше, ценю за это, но ребята из банды не заслужили вот такого. Чёрт. Я тебе правда верил, Айка.

— Шон, прекрати.

По спазматическим звукам он понял, что она плачет. Рысь затихла чуть поодаль, отскочила и наблюдала, блестя отражённым в зрачках лунным светом.

— Я помогу найти девчонку — если, конечно, её не забрали ещё твои дружки из Интакта, а ведь, скорее всего, так и случилось. Может, сам отведу её обратно и сдамся. Может, всё-таки доберёмся до этого чёртова Лакоса. Ты… ладно, не выгонять же тебя. Кто ещё у меня остался, правда? Только не подходи ко мне. Больше никогда не подходи.

Сорен не спускался в Нижний Интакт сам, только слышал, что там хранится не только информация, находится не только банк генов всех живых существ — «возьми каждого по паре их», — но и какие-то физические объекты. Он предполагал — какие-нибудь произведения искусства, вроде этих картин, развешанных в коридорах Башни Анзе, догадывался: здесь только копии, оригиналы — внизу. Застыли в далёком прошлом, будущее для них не наступило, они подобны бактериям в состоянии эндоспор, а то и криптобиоза, ждут своего часа, чтобы снова появиться перед людьми. Сорен представлял себе мир прошлого — без куполов, без летучего города Интакта; территории были огромны, но не пусты, как сейчас Пологие Земли. Беззащитный транспорт без брони и силового поля перевозил людей с места на место — даже в воздухе, где сейчас плавали только немногочисленные дроны и транспорты с небольшой массой. Иногда Сорен задавался вопросом, почему сейчас почти не используют летательные средства, почему не заменят ими телепорты или хотя бы черепах — в конце концов, энергии хватало, чтобы поддерживать целый чёртов город, неужели не нашлось бы на пару аппаратов? От коллег-энергетиков во главе с малоразговорчивой Су Даи он получал лаконичные ответы: атмосфера небезопасна. Купол — не только над городами. Алады повсюду, разве ты не слышал про Тальталь?

Этот ответ казался неубедительным, но Сорен не занимался энергетикой, а из технологий его касались только биологические. Он не спускался в сам Нижний Интакт, но щедро черпал из этого подземного источника, минеральные грунтовые воды были солёными, как кровь, и не утоляли жажды. Сорен мечтал однажды войти внутрь — увидеть все эти древние артефакты, а может, и людей, которых погрузили в криосон; поговаривали и о таком — лучшие из лучших не умирают, но засыпают в холоде до того момента, когда мир изменится к лучшему в очередной раз.

Эти легенды окружали Интакт, прорывались сквозь научные данные о телеметрии Пологих Земель, показатели метеостанций, спелеологов Табулы, таксономии генномодифицированных линий Итума, гидробиоза Аквэя и даже полувоенные разработки Ирая, города-защиты, города рапторов, порой диссонировали и распадались на единицы мемов. Порой казалось, что они живут в каком-то сказочном королевстве, где эльфы либо гномы служат древнему дракону, древнему чудищу, тёмному властелину. Сорен доставал из общей сети старые книжки с выдуманными историями ещё дома, ещё в Санави и отчасти до сих пор грезил уцелевшим наследием прошлого, на основе которого современные тридешники и аромапрограммисты создают «хиты» для шлемов и стереовизоров, ганцфельд-грёзы «клубов погружения».

В детстве читал, став взрослым — познакомился с драконом (или тёмным властелином) лично. Тот разочаровал Сорена; бессмертное чудовище, вечно агонизирующее и вечно истекающее кровью, по сути, не слишком отличалось от него самого.

Сейчас он почти был готов отказаться. Для исследования так называемой фрактальной мутации у него оставался Кэррол. Можно прихватить ещё добровольцев.

Хирургические дроны, похожие на больших водомерок с яйцеобразными туловищами. Капсулы для подключения анестезирующих щупов — «Можешь не брать, на меня всё равно большинство препаратов не действует». Сорен обернулся: серьёзно? Мальмор его испытывал или задумал какой-то собственный эксперимент, верно?

«Чего ты ждёшь?»

«Ты хотел посмотреть, как устроен единственный человек, не умерший от мутации, так вперёд».

Второй дрон похож на бабочку — проволочные крылья предназначены для фиксации и способны поймать человека в «сеть». Не бабочка, а очередной паук; первый хромированный — водяная водомерка отражала свет лаборатории, по корпусу бегали блики. «Бабочка» выкрашена в тёмно-синий. Сорен вскрыл брюхо «водомерки», проверил инструменты — скальпели, расширители, лазерные сшиватели. Полная регуляция — можно удалить родинку или провести трепанацию черепа, длинные «ноги» меняют конфигурацию по выбору пользователя. Есть готовые предустановленные программы, стерилизация автоматическая.

«Как будто домой вернулся», — он хмыкнул, потому что город врачей Санави так и не стал ему домом, в отличие от переплетённых жил цифрового мерцания Интакта.

Он подключил несколько дополнительных модулей к «водомерке», а бабочку забрал как есть.

— Кажется, всё.

— Костюм, — напомнил Мальмор.

Всё это время он стоял на пороге лаборатории, не заходя внутрь, словно у какой-то черты, которую не мог пересечь; опирался на свою трость-антиграв, расстегнул пару пуговиц под горлом — шею покрывала испарина. В стёклах очков отражалась хромированная чистота — шкафы, колбы, циркуляторы, ряд медицинских дронов, криокапсула. Сорен поймал и собственное искажённое отражение.

Костюм лежал в шкафу. Он был ярко-жёлтый, очень плотный. Символ на груди вызывал какие-то смутные ассоциации — ах да, знак радиации.

— Не сразу понадобится, но потом возвращаться не стоит, — Мальмор жестом показал следовать за ним, и Сорен подчинился. Дроиды тоже. «Бабочка» взяла костюм с собой, и механизмы следовали за людьми, отставая на несколько шагов, будто вассалы от правителей. Сорен выдерживал ту же дистанцию, а потом поравнялся с Мальмором. Почему бы и нет; нет никакого смысла его бояться.

«Дракон. Злодей в башне»

Да, а ещё Башня Анзе способна стать герметичной, никогда не выпустить наружу. В конце концов, разве Сорен не допустил ошибку, разве не его идея была создать Мари-перерождённую и натравить её на Шона «Монстра» Роули по эдакому гомеопатическому принципу «Подобное лечи подобным»? Способен ли Мальмор придумать ему изощрённое наказание? В конце концов, этот человек вызывал к себе учёных и приказывал проводить эксперименты над людьми — над мутантами, такими же, как он сам, — не считаясь с методами.

Среди вольнодумцев поговаривали, что именно он по какой-то неведомой причине приказал уничтожить Лакос, хотя Сорен не верил; те, кто сплетничали, подразумевали Энси-нейросеть, неживой поток кода, самообучающихся террабайт данных и псевдоразумных алгоритмов. Люди доверились искусственному разуму, но какой-то первобытный застарелый луддизм, страх обезьяны перед ударом молнии и загоревшимся сухим деревом нет-нет, да и проглядывал сквозь высокотехнологичные оболочки и сами купола полисов.

«Но я — не целый город».

— Почему вы решили сделать это? — спросил Сорен, когда они вошли в лифт. Тот поднимался наверх.

Мальмор промолчал до звонка, обозначавшего последний этаж.

— Тяга к знаниям должна быть удовлетворена, — сказал он. Сорену почудилась насмешка, но он мог и ошибиться.

Они вышли на самой вершине. Здесь ничего нет, понял Сорен. Лифт открылся, выпустив их в белый короб. В одной из стен притаилась дверь, и она выглядела каким-то парадоксом пространства, вроде — дёрнешь на себя, и из неэвклидова провала хлынет океанская вода, рухнешь в темноту космоса или в Подземный Интакт вопреки логике пространства.

— Что там? — Сорен коснулся двери и даже постучал. Мальмору потребовалось около минуты на эти несколько метров. Он дотронулся до плеча Сорена:

— Всему своё время.

— Как скажете, — тот отвернулся от двери. — Вы готовы?

— Нет, — Мальмор усмехнулся и попытался перенести вес на левый антиграв, чтобы достать салфетку и стереть пот со лба. От него исходил горячечный жар, ощутимый даже на расстоянии. — Так и не смог к этому привыкнуть. Не обращай внимания.

— Как скажете, Энди.

Сорен запустил «бабочку» первой: сначала нужно зафиксировать экспериментальный объект. Будет больно. Сорен не любил, чтобы его образцы дёргались. Кричать — можно.

Уже два дня Айка держалась поодаль. Она пыталась подойти ближе к Шону, ещё раз объяснить всё, но стоило под подошвами зачавкать ряске или прибрежному илу, как тот уходил, даже не оборачиваясь. Шон держался один. Айка наблюдала, как он вернулся на пепелище и отыскал среди хрупких костей из пепла, ошмётков мяса пополам с тканью, оплавленного железа и колючек разбитого стекла, какие-то инструменты. Очень простые — нож, камни для огнива. Принёс несколько кусков не слишком горелой ткани. Он обрезал и ободрал камыш, сделал себе новую обувь взамен порванных сапог: просто забинтовал ещё не до конца одеревеневшей корой ступни.

Он знал, что Айка за ним наблюдает, конечно, и от этого становилось ещё хуже.

Рысь вернулась раньше. Айка её едва не прогнала, но Рысь притащила двух убитых тараканов — тех, которых можно запечь в собственном твёрдом, как укрепленный пластик, хитине. Они станут хрупкими, дальше уже можно камнем. Мясо зеленоватое и пахнет протухшим молоком — гнусной какой-то кислятиной, но съедобно.

— Прости, — сказала Рысь. Айка наставила на неё отвертку, которую достала из глаза мертвеца. Не пропадать же добру. Рысь попятилась, едва не выронив тараканов.

— Ты нахрена ему сказала?

— А должна была промолчать?

— Я не убивала этого типа!

Отвёртку она отчистила до сверкающего блеска, и всё равно мерещилась загустевшая бордовая кровь и какие-то комки слизи, то ли мозга, то ли глазного белка.

— Прости, — повторила Рысь.

Айка вздохнула.

— Дура, — буркнула она. Рысь положила тараканов на плоский камень, Айка оглянулась — метрах в двухстах от них Шон ловил рыбу.

— Ладно, — Айка положила отвёртку на камень и закрыла лицо обеими руками. Она сидела здесь, на камышовой «подстилке», которая спасала от влаги, но не от холода, в желудке резало голодными спазмами. — Давай сюда, а потом пойдём ловить девчонку.

— Ты ведь думала её бросить.

— Нет. Она всё равно нужна, хотя… ну да, я её боюсь. Она устроила всю эту херню, если что.

В прозрачных глазах Рыси очень хорошо читалось: а ты убила её отца, и Айка едва не завыла. Почему они ей не верят? Только из-за дурацкой отвёртки, или потому что она — Техник, делала всякие странные штуки, недоступные пониманию не только дикарей, но как выяснилось, и Шону-раптору. «Их-то вроде учили всякому похожему», — она оглянулась в пятый раз за пять минут, и это напоминало какую-то одержимость. Ну да, а ещё Айка работала с Сореном Рацем, прежде чем спасти парня, скрюченного за бронированным стеклом «аквариума» для наблюдений.

«Он никогда мне не доверял».

Не имело значения. Она почему-то до сих пор слышала это пророчество Укки-авгура, оно звучало в голове, в ушах. Девчонка для чего-то нужна — в Лакосе. Рысь так цепляется, потому что падший город — её город. Она пойдёт с ней.

— Хезер может и нас убить, — Айка подула на угли, заставляя их обменяться ленивыми бликами оранжевых искр. Костёр спасал от холода, а двигаться не хотелось; хотя всегда можно получить новую искру из отвёртки. Та работала даже без особых перебоев, удивительно прочный оказался инструмент.

— Она маленькая девочка.

Рысь смотрела на запекающихся тараканов. Тушки из рыжих становились чёрными, сливались с углями, покрывались слоем золы.

— Ей страшно. Она там уже три дня одна, неизвестно, жива ли…

Айка фыркнула.

— Хватит на совесть давить.

Она в очередной раз проверила Шона. Всё ещё ловит рыбу — и будет, наверное, есть её сырой, потому что вот у него огниво из бывшего лагеря работало из рук вон плохо. За два дня Айка только однажды видела огонь, а потом тот погас; Шон долго пытался раздуть его снова, чертыхался, пнул уже бесполезные холодеющие камни. Всё-таки он не был настоящим рейдером, большую часть жизни о нём тоже заботились механизмы и технологии полисов. Айка попыталась подойти и предложить помощь; безуспешный жест потерялся в ещё дюжине подобных.

— Пообедаем и пойдём искать. Вряд ли она далеко ушла.

— Я её не видела.

Обе промолчали. Хезер пропала после того, как превратила лагерь в братскую могилу. С ней могло случиться всё, что угодно; алады — последняя опасность в Пологих Землях, гораздо реальнее — ядовитые змеи, овраги. Или съела красивую ягодку с вишнёвого куста, одной капли достаточно, чтобы отправить на тот свет взрослого мужчину, не говоря уж о девятилетке.

«Она жива», — знала Айка. Укки-авгур выплясывала в её голове, звенела браслетами-шестерёнками, амулетами из артефактов старых городов — осколки радужных дисков, оплавленные бутылки с гравировкой «…ola» на стекле и так далее. Свет ведёт в Лакос, говорила старуха. Веди свет в Лакос.

«Чёрт бы тебя побрал».

Тараканья тушка раскололась надвое, запахло закисшим йогуртом. Рысь первая набросилась на еду, Айке пришлось преодолеть секундное замешательство и брезгливость, но голод взял своё. Она остановилась первая.

— Оставим ей немного.

Рысь поднялась, вытирая скользкие от тараканьих внутренностей пальцы об одежду.

— Ага.

— Следов уже не осталось, скорее всего, да я и не умею их читать. Придётся наугад.

Айка опять посмотрела на Шона. Тот пытался разжечь огонь, издалека эта картина смотрелась мирной и почти успокаивающей. Интересно, что он скажет, когда они найдут Хезер?

«Когда».

«Если».

Нет, всё же «когда». Ничего с ней не стряслось дурного — в конце концов, кто или что способно причинить вред «ужасному сиянию»?

— Идём на свет, ага? — фыркнула Айка. Рысь посмотрела неё странным взглядом, но промолчала.

Рысь шла к пепелищу. Айка не хотела туда возвращаться — никогда, можно никогда не видеть этого снова, — но подчинилась. С каждым шагом гуще и плотнее становился запах, прошло более двух суток, и подгоревшие, но не ставшие пеплом куски тел стали гнить. Кисло-сладкий смрад мешался с пеплом; он казался сильнее горького дыма первой ночи. Холод вместо жара — спокойствие на смену безумию. Это напоминало какой-то странный цикл, то ли смену времен года, когда та ещё существовала, если верить историческим книгам, то ли ритуал.

Рысь опережала Айку метров на пять-семь, та отстала.

«Очень уж уверенно она идёт», — Айка прищурилась вслед девочке из Лакоса, которая никогда не знала родного города. Она родилась уже в деревне — у полусумасшедших людей, бросивших всю прошлую жизнь, не в силах осознать, что «нашего полиса больше нет». Катастрофа случилось полтора века назад, повторилась двадцать с лишним — сейчас со временем стало сложнее, ни в чём нельзя быть уверенным.

Рысь носила чёрный балахон и сутулилась, но двигалась очень ловко и проворно, действительно напоминая зверя, в честь которого получила прозвище. Айка впервые задумалась: она никогда не слышала её настоящего имени. Прозвища прозвищами — кто Техник, кто Монстр, но всегда были и имена. Рысь словно отказалась от собственного.

«Она знает, где Хезер», — это второе открытие неприятно поразила Айку. Как будто маленькая хищница выжидала, так настоящие кошки караулят крыс или зайцев в высоких зарослях ряски, цветоящериц, дикой охрянки, чтобы выпрыгнуть и вонзить когти в тёплое, наполненное живой кровью тело. Рыси терпеливы, но эта только что не била себя хвостом по бокам. Может быть, предположила Айка, Хезер ранена, ей нужна помощь. Они привязались друг к другу, играли вместе.

«Могла раньше сказать».

Да, в ту первую ночь Айка кричала, что убьёт мелкого выродка, отомстит, разорвёт на куски, засунет ей собственный «свет» в глотку и замкнёт, как гальванический импульс. Орала и рыдала, билась в истерике, а потом свернулась клубочком на берегу холодного ручья, замерла. На горизонте тогда ещё поднимался свет — от пожара и тот, другой, зелёный. Жирные хлопья горелого мяса, пластика и ткани путались в волосах, липли к коже.

Тогда Айка могла убить Хезер. Может, и на следующий день. И когда пришёл Шон…

«Ладно, она правильно сделала, что выжидала».

Зверёныш-Рысь хорошо чуяла настроение людей.

Чем ближе они подходили к «кратеру», как мысленно называла бывший лагерь Айка, тем больше хотелось сбежать. Давай уберёмся отсюда. Это плохое место, ты разве не чувствуешь гнилостную вонь? Под подошвой хрустнула первая обугленная кость — ну, или кусок пластика, но Айка представила осколок черепа или плотную берцовую, которая стала не толще полимерного стекла. Она укусила зубами грязные костяшки, чтобы не заорать.

«Давай уйдём отсюда».

Рысь шла по пеплу, обогнула нетронутый пламенем-светом и неузнаваемый уже торс — он вздулся втрое, почернел, кое-где лопнул. В сером гное копошились черви. «Всего лишь трупные процессы, биологическая норма», — Айка постаралась не смотреть. Дальше они миновали бочку — она сохранилась, удивительно неуязвимая, рядом валялся железный остов светильника. Под слоем пепла некоторые предметы превратились в загадочные артефакты или слились с другими; тот же остов вплавился в бочку, а дальше была разбитая жестяная тарелка, и она торчала из теменной доли черепа, серого и готового рассыпаться от касания.

— Рысь, — позвала Айка проводницу.

Та обернулась.

— Куда ты ведёшь? Ты что, всё это время…

Та ссутулилась ещё сильнее и дёрнула плечом.

«Понятно».

— Могла бы и сказать.

— Ты её убить хотела, и отец…

— Не трогала я Патрика! — закричала Айка. Её нога соскользнула куда-то в яму, провалилась прямо под тонкий слой пепла, откуда проступила распухшая рука с растопыренными пальцами и чёрными от грязи и гнили ногтями. Из укрытия шмыгнуло два огромных таракана. Вот где Рысь их ловила — конечно, эти твари падальщики. Недавний обед поднялся к горлу прогоркло-молочным комком. Айка сделала глубокий вдох.

— Я её нашла в первую же ночь. Она тут прячется. Ей страшно, — Рысь сделала несколько шагов назад, чуть наклонила голову, исподлобья таращась на спутницу. Снова в её прозрачных глазах стояли слезы.

— Алада тебе за шиворот, — пробурчала Айка страшное в Пологих Землях проклятье, от которого Рысь напряглась, а потом явным усилием воли расслабилась: лицевую мускулатуру свело парезом, она не дышала несколько секунд.

— Айка, ты ведь…

— Уже сказала, я не буду никого убивать. Вообще-то моя же идея была её притащить вместе с папашей. Да-да, мне тоже алада за шиворот.

«Шон советовал не связываться с Интактом. Я хотела помочь ему — это же его раскалывает на куски-полосы зелёным светом. Я просто хотела помочь ему».

— Уже недалеко, — пообещала Рысь, словно ускоряя шаг. Смрад разложения висел над пепелищем непроницаемой тучей, но дышать как будто стало легче. Обонятельные рецепторы улавливали меньше, мозг отключил реакцию отвращения. Ко всему можно привыкнуть, иногда это проще, чем поверить в пророчества или научный прогресс летучего города.

Айка почти не удивилась, когда Рысь добралась до их же с Шоном палатки — она сгорела точно так же, как все остальные, но несколько кусков толстого брезента уцелели. Рысь отдёрнула покрывало. Айка отшатнулась и выхватила свою отвёртку: Хезер была здесь, и она всё ещё светилась. Не так ярко, как в день «извержения вулкана»; сейчас она напоминала Шона — прожилки и переплетения, словно следы вен, артерий и капилляров, словно кровь стала чистой плазмой, но каким-то образом не причиняла вреда. Айка невольно подумала, что Сорен Рац позволил бы себе пару пальцев отрезать, лишь бы получить девчонку в свою лабораторию, в герметичный изолированный «террариум».

«Она даже не раптор».

Хотя… наверное, раптор. В том смысле, что мутант — такое слово находила Айка в хрониках, когда стала искать что-то об экспериментах, ещё в Интакте. Понятие запретили и вымарали с какой-то почти фанатичной настойчивостью, но суть осталась. С другой стороны, «мутант» — не вполне корректный термин; прежде он относился к ошибочному сплайсингу или потере каких-то фрагментов ДНК, лишним хромосомам. Рапторы не родня ГМО-свёкле, скорее они…

«Нестабильны».

Тесты, которые проходил каждый житель полисов, выявляли не мутацию — иначе её можно было бы вычислить ещё на стадии эмбриона. Что-то другое. Айке не удалось выяснить больше. Сорен и тогда ставил вопросительные знаки, пряча свои исследования под семью замками (она взломала все семь перед тем, как сбежать) и ссылаясь на некого «Э. М».

— Что она такое? — сама себя спросила она.

К её удивлению, Рысь ответила.

— Дверь и ключ.

— Что?

Рысь села на корточки и коснулась плеча девочки. Та проснулась и открыла сияющие зелёным глаза.

— Она откроет и пойдёт, и мы за ней. Хезер, это Техник. Она нам поможет, как я тебе обещала.

Айка дёрнулась — бежать. Поскользнулась на линзе собственной гальванической машины и упала в груду горелого хлама. В ладонь воткнулся гвоздь, с мясным шлёпающим звуком пропорол от центра и до нежной выемки между средним и безымянным пальцем. Горячая боль опалила нервы, Айка заорала.

— Стекло, — сказала Хезер. — Они все стеклянные. Внутри вата. И проволока.

— Точно, — ответила Рысь. — Давай, разбивай стекло для нас троих. Техник тебе поможет.

«Нихрена. Не буду помогать. Иди в…»

— Она поможет, — повторила Рысь. Айка всхлипнула, отползая, и ничего не получилось. Ноги превратились в переваренные стручки фасоли. Хезер протянула к ней пальцы с искрами на кончиках ногтей и коснулась там, где боль была сильнее всего. Рысь её обнимала, и обе улыбались.

Глава 17

Внутри «водомерки» скрывалась целая лаборатория. Она не сумела бы заменить сверхмощные компьютеры, высокоточные микроскопы, центрифуги, фильтры, облучатели, синтезаторы веществ, целые контейнеры под чашки Петри, но не уступала тем, с которыми Сорен работал ещё в родном полисе. Он тогда анализировал культуры клеток, кровь, сперму, иногда проводил биопсию; рутинные задачи студентов и начинающих специалистов. Задержался после получения диплома всего на полгода, но до сих пор засыпал от скуки, вспоминая однообразную возню.

Сейчас он точно не скучал, да и «водомерка» дала всё необходимое — вплоть до возможности гистологии и анализа на уровне ДНК.

Полный медицинский арсенал. Все ответы в упаковке, словно один из шоколадных батончиков из автомата.

— Это не совсем мутация, вы ведь знали? И не совсем то же самое, что у других. Регенерация у рапторов намного лучше, чем у обычных людей, но в рамках «приличий», если угодно, — он отвлёкся от трёхмерного изображения, посмотрел на свой «объект исследований». Мальмор выглядел… паршиво, прямо скажем. Сестра «водомерки», «бабочка», развернула свои проволочные крылья и зафиксировала того, словно труп на цинковом столе — или словно распяленный препарат, что-то вроде гигантской опухоли. У Сорена дрожали пальцы, когда он сделал первый надрез, открывая живот и грудь Мальмора, а потом стало проще; тот не лгал о своём бессмертии — и о том, что предпочёл бы умереть.

Однажды Мальмор показывал свои «способности» на отрезанном пальце, но тогда Сорену не пришло в голову исследовать полученный образец. Теперь он наблюдал за тем, как беспорядочно делятся клетки.

— Это же сколько АТФ им надо, чтобы так сходить с ума, — присвистнул он, и Мальмор проговорил окровавленными губами:

— Не совсем мутация. Ты прав.

«Мутация» — просто название, которое плохо соответствовало истине. Сорен наблюдал подобное у Кэррола; отличие заключалось в том, что тот превращался в месиво куда медленней. Анализ показывал аномальные разрастания, сродни канцерогенезу, — про себя Сорен считал фрактальную патологию одной из форм когда-то смертельного рака. Обычные сейчас лечили без лишних сантиментов, но мир после катастрофы подарил много нового — не только аладов. Тело становится опухолью, реакция на «сияние», у рапторов — предрасположенность. Логичнее некуда.

Мальмор послал к чёрту теорию своими гроздьями пальцев, перепутанным клубком кишок, раздвоенным, как вараний язык, сердцем.

«Ну да, у Кэррола-то впервые, как и у остальных. Энди как будто… привык».

Прутья «бабочки», поначалу просто удерживающие без лишней жестокости, покрывались лепестками нарастающей плоти. Кое-где расползалась кожа, большая часть напоминала какие-то язвы, нагноения, было много сукровицы с характерным влажным запахом, навевающим мысли о плохо прожаренном стейке. Мальмор всё-таки закричал, когда Сорен рассёк наросты на груди и животе, словно пытаясь иссечь пресловутую раковую опухоль и добраться до настоящего тела.

— Тише. Анестезия испортит результаты.

— Знаю, — выкашлял тот вместе со сгустком крови и слюны.

Сорен резал и прижигал слой за слоем. Всего час прошёл, может, два. Когда они начинали, Мальмор был почти нормальным — только сильно отёкшие ноги и руки, как при запущенной подагре, растяжки на животе и бёдрах, неудивительные при его весе. Сорен упустил момент, когда регенерация стала свистопляской сумасшедших кусков мяса; как будто кто-то прикреплял один поверх другого. В очертаниях можно было узнать внутренние органы — или пальцы, или суставы, но об идеальном самовоссоздании фракталов пришлось забыть через первые пять или шесть циклов. Эксперимент стал походить на бессмысленную жестокость. Сорен отступил.

— Не просто деление клеток. Как будто появляются целые органы сразу. В клеточной биохимии нет патологий. Воспалительные процессы в пределах нормы. Превышено содержание кортизола, немного бесится V(D)J-рекомбинация, антитела тоже ведут себя, как стая психов под «Кристальной Пылью», — Сорен усмехнулся. Мальмор ответил ему невидящим расфокусированным взглядом. Его очки лежали чуть поодаль, в углу пустой комнаты без окон. Он сам попросил положить их там: не хочу, мол, чтобы запачкало кровью.

— Но никаких глобальных изменений. Энди, что вы скрываете?

Тот не ответил, и Сорен понимал, почему. Лазер «водомерки» отделил полоску кожи с губ; реакция на этот раз была бурной, как окисление лития. Всё лицо покрылось красными фистулами с синеватыми прожилками, в которых можно было опознать фрагменты ротовой полости — язык, губы, даже несколько зубов. Их Сорен почему-то сравнил с зефирками в кофе.

«Бабочка» и «водомерка» отлично работали в паре: подчищали кровь, сукровицу и другие телесные жидкости. Водомерка ещё и вскидывала яйцеобразную тушку, когда датчиков анализа касались новые образцы, обновляла биометрию и скрупулёзно меняла поправки.

— Это могло бы продолжаться бесконечно, — протянул Сорен. Часть его всё ещё опасалась: я убил его. Это даже не Кэррол, который у меня подключён к системе жизнеобеспечения в своей колбе, и я не позволяю ему отправиться на тот свет. Большинство умирает от «фрактальных мутаций» (не-мутаций?), Кэрролу немного больше повезло… или не очень. Они с Шоном Роули всё трепались. Когда началось, «Монстр» обещал вытащить их обоих, но получилось только у него самого. Сорен до сих пор кривился, вспоминая и беглеца, и глупую лаборантку.

— К чёрту биологию, Энди. Вы и законы физики нарушаете, чёрт бы вас побрал, — Сорен едва не оттолкнул «водомерку» вопреки всей услужливости робота. — Это невозможно. Закон сохранения массы и энергии…

Голова Мальмора сейчас напоминала колонию древесных грибов.

— Ладно. Ладно, я понял — это не мутация, вы… вы и впрямь не человек. Может, правда — нейросеть во плоти? Что-то вроде главного сервера для этой самой нейросети. Вот на что похожа ваша мутация: копировать-вставить. Часть данных теряется. Часть повторяется в хаотичном порядке. Повреждённые кластеры, файлы поверх файла, битые пиксели. Копировать-вставить.

Сорен рванул наросты там, где были глаза и рот Мальмора. На ощупь мясные фрагменты ощущались мягче и мокрее здоровых тканей, по латексу перчаток тут же потекла смешанная с сукровицей кровь.

— Энси-нейросеть. Суперкомпьютер. Глючный до чёртиков, но, похоже, так и есть.

Тот не ответил, только дёрнулся в путах «бабочки», ставшей пауком.

— Ладно, а теперь — как вы от этого избавляетесь? Что сделает вас вновь Энди Мальмором?

Месиво дёрнулось. Энди как будто указывал на костюм Сорена, тот оделся, но не стал пока застегивать молнию.

— Уже пора? Что, зачем? Вы уйдёте сейчас в перезагрузку или взорвётесь?

Он успел дёрнуть язычок замка. Липкие створки герметично скрыли Сорена. Он отпрянул: наглухо запертая дверь открылась.

Прежде Сорен видел аладов в нежизнеспособных зародышах, которых клонировал Таннер — мелкие зелёные искры, похожие на неоновую подсветку Интакта или на датчики медицинской аппаратуры. Центрифуга сообщает о готовности препарата, выявлено превышенное содержание фосфолипидов — что-нибудь в таком духе. Несколько образцов он получил ещё до того, как они стали работать вместе, и направил излучение на добровольцев-рапторов; на Кэррола, на Шона Роули, на Мари, что стала потом раптором обновлённым; и на других, от кого не осталось ничего, кроме пометок о экспериментах, неудачах, вынужденной эвтаназии или естественной смерти.

Ещё он видел те самые «фрактальные сигнатуры» на мониторах — диких аладов, если их удавалось засечь; реже дронами, чаще — рапторами-охотниками.

Сорен представить себе не мог, каково это — нырнуть в источник «ужасного сияния». Он инстинктивно закрыл глаза и лицо, пластик перчаток царапнул плексиглас — как будто это могло помочь против силы, разрушающей целые горы, оставляющей воронки и кратеры вместо полей охрянки и останков древних городов.

«Ужасное сияние» — называли этот феномен.

Оно было неестественно-зелёным — на какой-то грани восприятия человеческим глазом, с переходом в ультра- или инфраспектр. Кэррол рассказывал, что некоторые рапторы слепли, если бой затягивался, им приходилось либо выращивать искусственные склеры, скопления нервов жёлтого пятна, в лёгких случаях — восстанавливать капилляры или удалять повреждённый хрусталик. Иногда заменяли бионикой, её вообще сейчас предпочитали и сами охотники, и медики на базах.

«Я и сам однажды чуть не ослеп от трёшки, — говорил Кэррол. — Зелёное. Оно жутко, невыносимо зелёное».

Здесь зелень перехлёстывала в синеву и белизну, как в эпицентре нейтронной звезды. Полыхающее мерцание вышибло дверь, затопило маленькую комнату. Сорен попятился, запнулся о «водомерку» и растянулся на полу, тщетно закрывая глаза и лицо руками.

Ужасное сияние проникало сквозь якобы непроницаемый костюм, сквозь его тело, неумолимее любых альфа-лучей в эпицентре ядерного взрыва. Сорен представил, как испаряется, распадается на атомы, а потом удивился: почему всё ещё жив?

Сорен заскулил и пополз. Он как будто помнил: из комнаты можно выйти, снаружи короткий коридор с автоматическими лампочками, реагирующими на движение, всего в паре шагов — хромированные двери лифта. Башня Анзе — замкнутый лабиринт, монолит с компьютеризированной начинкой. Из чрева монстра не выбраться без пропуска, но он всё равно полз, словно раздавленная гусеница от нейтронного зарева.

— Стой, — голос был женским. Сорен обернулся, заранее понимая: это плохая идея. Что бы это ни было, оно с ним расправится.

В первую секунду почудилось, что влага испаряется из глаз, пересохшие склеры лопаются и налипают на плексигласовую защитную изнанку бело-красными кляксами. Сорен моргнул. А когда решился приоткрыть веки, свечение стало терпимым, а нейтронная звезда сжалась в женскую фигуру. Смотреть на неё было больно, как на солнце сквозь увеличительное стекло, и всё же Сорен различил черты лица, сотканные из плазмы. Существо выглядело знакомым.

— Что ты? — он задал вопрос.

Женщина не обратила на его слова никакого внимания. Она подошла к распятому Энди Мальмору, прикоснулась к особенно уродливому наросту — целой грозди губ и ворсистой ткани языков. Пальцы у неё загорелись ярче, снова заставляя отвернуться, а когда Сорен перестал прижиматься лбом к полу, понял: она горит и сжигает Мальмора. Лицо открылось первым, деформации разрушались: никакого пепла или запаха горелой плоти.

«Чёртова программа. Чёртов программный код».

Дурацкая ассоциация, но Сорен не знал, во что верить.

Женщина выдернула прутья из рук и ног Мальмора. Тот грузно рухнул на пол, поморщился:

— Извини, если напугал.

— Напугал? — голос фигуры из света неприятно звенел. — Ты мог всё испортить. Если бы я не вмешалась…

— Я бы не умер, ты знаешь.

— А я бы не узнала о твоей затее. Нет, я не всё могу видеть, особенно через эту дверь, — тут Сорен отметил: ещё бы, бронированная и толщиной метров пять. Кажется, изнутри обита свинцом или каким-то другим материалом, может, нано-оболочкой с повышенной жаростойкостью. — И что бы ты делал?

Энди Мальмор улыбнулся — виновато и с нежностью.

«Какого чёрта?»

Однако Сорен догадывался; сходство проскальзывало в лице, голосе, поведении, хотя женщина была невысокой и худощавой. Фото из архивов видел каждый. В конце концов, любого обитателя полисов учили поклоняться этим якобы давно мёртвым людям. Дикари просто унаследовали «религию» полисов, превратив божество в демона, но все боги отвратительны и кровавы, Сорен читал подобное ещё в книгах старого мира.

— Дана Мальмор, — назвал он имя.

Женщина из света обернулась.

— Да, — сказал Энди. — Это он. Сорен Рац, о котором говорил.

— Понимаю. Сначала закончу с тобой.

Ещё одна вспышка; теперь Сорен точно знал: сестра сжигает брата заживо — или не совсем, она была светом, он — чем-то вроде компьютера. Квантовая дисперсия, переход туннельным эффектом, суперпозиция сменяется одним из возможных состояний. Она восстанавливала поток информации, вынимала зелёные и красные шары-ошибки из классической модели с белыми и чёрными.

Когда Сорен шёл сюда, сопровождая Хозяина-Энси, он понимал куда больше и о фрактальной мутации, и об аладах, а теперь просто пополз в очередной попытке сбежать.

— Стой, тебе говорят.

Дана наклонилась к нему. От неё исходило пульсирующее тепло, которое чередовалось с невыносимым космическим холодом.

— Ты же хотел понять, как «работает» мутация… настолько, что разрезал заживо моего брата.

— Я не… Он позволил, — Сорен прикусил язык до резкой боли и солоноватого привкуса. И ещё пару раз дёрнулся, женщина из света поставила ему ногу на грудь — бесплотную и одновременно невыносимо-тяжёлую. — Он заставил! Он хотел, чтобы…

— Это правда.

Энди Мальмор подошёл ближе — как никогда человекоподобный, даже стыдливо прикрывался, передёргивая плечами и близоруко щурясь.

Дана рывком сорвала плексигласовую маску. Сорен заорал, но замолк почти сразу, когда она прикоснулась сияющими губами к его рту. Боль проникла в горло, переносицу и пищевод. Между ног стало мокро и тепло. Сорен заколотился, пальцы непроизвольно сжимались и разжимались.

— Дана, хватит.

Она отпустила его. Сорен пытался выть своим сожжённым ртом — вместо губ открытый череп, зубы превратились в головешки, запёкшаяся кровь и сырое мясо с запахом свежего стейка.

— Он жив. Можешь включить эту штуку, чтобы подлатала. Всего-навсего присоединится к тем, кого так хотел познать и понять. За знания всегда приходится платить, тебе ли спорить? По-моему, всё справедливо, Энди, — женщина из света обняла своего брата, и по мере того, как Сорен проваливался в зыбкое сумеречное состояние, оба превращались в призраков, в видения, в нечто чужеродное — почти как религиозные откровения.

«Инанна, — думал Сорен. По щекам текли слёзы. Плексигласовый шлем валялся в нескольких метрах, зияя расползающейся и медленно тающей по краям дырой. — Заря утренняя, заря вечерняя».

От боли коротило что-то в мозгу, позвоночнике — может, на уровне подкорки. Каждый вздох отзывался криком, но кричать Сорен не мог.

Это не просто титул. Это объяснение. Энси, хранитель нового мира, не солгал, когда пообещал «все ответы».

Сорен всхлипнул; он так и не закричал, зато засмеялся, проговаривая безгубым и покрытым язвами до пищевода ртом: «Я понял. Я всё понял, Инанна».

Таннер набрал код Ирая и закрыл глаза, представив длинный и приземистый по сравнению с остальными городами полис — военную базу. Ирай растянулся на сотни километров, словно нескончаемая процессия, и с высоты птичьего полёта — или полета тех редких дронов, которые долетали до границы, не «заглючив» и не рассыпавшись на винтики, — напоминал забор. Ирай не мог закрыть обитаемую или условно-обитаемую территорию Пологих Земель от аномалий пустыни Тальталь — этого трупа, изглоданного аладами до костяного праха, — но здесь всегда несли вахту, всегда были готовы отразить наступление. Некоторые базы время от времени проникали в Тальталь, люди пытались отвоевать у мёртвых территорий своё, но эти упорные пальцы неизменно ломали ногти и соскальзывали.

«Ирай разберётся», — думал Таннер.

Око бури или нет, Ирай — город рапторов. Сумеют остановить даже бурю; Лакос бы тоже спасли, если бы тот не располагался на дне огромного озера, куда не подступить на обычных механизмах, нужны особые…

Здесь проще. Здесь почти безопасно.

«И это только база», — преследовала предательская мысль. Таннер сглотнул, представив Леони в центре битвы.

«Она умрёт».

«Она обречена, ты ничего не сделаешь».

Таннер не умел драться, толку от него никакого. Нужно просто набрать код телепорта, и…

— К чёрту.

Он снял браслет, набрал сообщение: «Буря на базе», указал координаты. Телепорт послушно проглотил наживку. Оружия у Таннера не было, управлять раптором-механизмом может только раптор-человек — технология рассчитана на особый статус «свечения», который показывает каждый пригодный в охотники.

Мы все здесь светимся, мы из чистого света.

«Только не я», — он засмеялся; вместо оружия — портативная мини-лаборатория. Он не будет нестись в бой, останется наблюдать, и если понадобится — когда понадобится, — поможет Леони.

«Ты сошёл с ума», — подсказал Таннеру глас разума. Тот возразил: не совсем, среди моих инструментов усовершенствованный контейнер на базе дизруптора; с него-то всё и началось, он-то и позволил поймать алада «живьём», а потом помещать размножающиеся искры в тех несчастных зародышей.

Контейнер напоминал большой рюкзак на липучках и именно так и использовался. Таннер пожалел об утраченных вещах, но потом вспомнил девчонку и её оторванные пальцы, и его передёрнуло. К чёрту шмотки, без бритвенного станка он тоже переживёт; ему повезло, что он сообразил взять этот рюкзак, сунуть в него стандартный дизруптор, скальпель, даже фонарик. Фонарик не нужен. Зелёный столб сияет так ярко, что глаза вытекают, но до лазарета ещё нужно добраться.

«От тебя никакого толку», — фыркнула в ухо Таннеру мысленная Леони, а он покачал головой в ответ: в бою против рапторов — может быть, но здесь и не бой. Вы решили скормить себя буре, а я предложу кое-что ещё.

Дизруптор-кинжал, стандартная модель. Рукоять открывалась. Таннер нашёл стандартную батарею Ме-Лем, вытащил её и хотел было положить в карман, но вспомнил про нелепый костюм-герметик. Батарею он бросил прямо на пол, а специальный провод, похожий на пуповину, подключил к ножу.

Именно такой была ловушка того самого алада, которого помогла ему поймать Леони; дизруптор не давал твари разрастаться, а контейнер держал в некоем гомеостазисе. Теперь это могло сработать, превратись рюкзак в целый дом, а кинжал — в таран весом полтонны.

«Это лучше, чем ничего, правда?»

Его мысленная Леони не соглашалась, зато там, снаружи, умирала — может, уже сгинула, — настоящая. Таннер поторопился. Он выскочил на улицу, едва успев поправить очки и закрыть лицо «шлемом».

Порыв ветра сбил с ног. Таннер прижался к стене транспорт-точки. Мертвенное свечение превращало уцелевшие здания в призраков, а людей видно не было — должно быть, все покинули базу или погибли. «Опоздал», — он успел скрежетнуть зубами, когда небо стало светлым, аладов зелёный — пронзительным в белизну, в стену всего в паре метрах от Таннера врезался обломок щита с указанием «…олигон» и нарисованной хроматофорной краской стрелочкой. Оранжевая подсветка хромокраски казалась бледной и совершеннотерялась.

— Леони, — позвал Таннер.

Следующая вспышка выхватила силуэты мёртвых механизмов, действительно похожие сейчас на трупы доисторических ящеров. Их хозяева остались внутри; Таннер видел чьи-то оторванные руки, там и здесь из разбитых лобовых стёкол свешивались окровавленные тела — половины, трети. От кого-то осталась голова, лежащая рядом с мёртвым раптором-механизмом. Единые в жизни и смерти, они упокоились не с миром, но, надеялся Таннер, хотя бы уверенные в том, что погибают не зря.

«Мы остановим бурю».

Ветер утих. До следующего рывка нужно успеть перебраться к ангару, а там — рукой подать до лазарета. Если Леони ещё жива, Таннер поможет, он вовсе не так уж бесполезен.

«Эта штука не сработает», — говорила ему мысленная Леони, которая превратилась в людей, выгнавших его из Академии Интакта больше двадцати лет назад, тех, из-за кого Таннеру пришлось перебиваться ремонтом ботов и модификацией аквариумных рыбок, вживлять ксантофоры в синих гуппи; потом его нашёл Энси и позвал на Лазуритовый уровень, но часть Таннера всё ещё торчала в грязной лаборатории паршивого клуба, пытаясь вывести ретровирус, который заставил бы синих рыбок получить оранжевые пятна, но не убил бы их при этом.

«Не сработает».

Таннер показал ксантофорам средний палец. Оранжевого не осталось — только зелёное, и вот — оно всё впереди.

Он различил фигуры рапторов, узнал пестрядь «Кислотной Бабки». Прошло всего несколько минут, осознал Таннер, хотя какие-то сбитые циркадные ритмы вопили про долгие мучительные часы. Всего несколько минут. Ониещё живы, а он успеет — как раз до следующего вдоха бури.

«Ну так беги, твою мать».

И Таннер побежал.

Вблизи столп света стал стеной. Он заслонил видимость, поднимался сплошным немигающим сиянием; не как костёр или другое открытое пламя, скорее сродни звёздам, если смотреть на них без атмосферного искажения, прямо из открытого космоса. Таннер остановился в десятке метров — он успел поравняться с рапторами, а теперь пожалел об этом.

Остальные-то подбирались к центру бури на своих механизмах. Вон Кислотная Бабка, вон с двух сторон бьют из открытых «пастей» излучением дизрупторов те двое, парень и девушка, похожие на зеркальное отражение друг друга, которому сменили пол. Субедара Аро Таннер нигде не видел — либо он с третьей стороны, не разглядеть сквозь равномерно-зелёное, как люминесцент-лампа в лаборатории, извержение, либо уже погиб. Впрочем, здесь, в самом «оке бури», мёртвых рапторов не было — ни железных, ни из плоти и крови.

Дизрупторы близнецов били в центр бывшего лазарета. Никакой реакции. Кислотная Бабка подпрыгнула ближе, словно собираясь ворваться в самый центр; механизм отдёрнулся со вполне биологической реакцией на боль — ожог или удар током. Кислотная Бабка присоединилась лучом дизруптора.

Таннер крался едва не ползком. Леони его убьёт, если увидит. Как будто это самое страшное, что с ним может случиться.

Он едва не засмеялся.

Центр ощущался то невыносимо горячим, то холодным. Таннер сделал попытку преодолеть последний рубеж метров в двадцать, и вынужден был упасть на землю, прижимая опалённое лицо к прохладному песку. Вокруг ничего не нагревалось, да и жар исчез спустя мгновение, но приближаться снова Таннер больше не решался.

Если рапторы и видели его, то не подавали никаких персональных сигналов. Таннер достал прикрученный к своему чудо-рюкзаку кинжал — атаковать с ним источник даже теоретически казалось глупым, всё равно, что громадного дикого бизона, альфа-самку, тыкать столовым ножом.

Рюкзак, напомнил себе Таннер. Не в «столовом кинжале» дело. Рюкзак заточил алада, превратил его в стабильную единицу, выровнялась даже обычно причудливая сигнатура — их по-прежнему называли «фрактальными», но деление прекратилось, как только удалось поместить «кузнечика» в среду постоянного дизрупторного излучения; очень слабого по сравнению с кинжалами, тем более с оружием рапторов-машин.

Может, оно мечтает только лишь о покое, подумал Таннер, выхватил свой маленький «столовый ножик» и снова сделал несколько шагов навстречу заполнившей всю Вселенную зелёной стене.

Боковым зрением он заметил движение. Кислотная Бабка поравнялась за три громадных прыжка, дверь открылась, и Леони высунулась — злая, как покусанная мурапчёлами змея-ядоплюй.

— Какого…

Она схватила Таннера за руку, прямо на ходу, Кислотная Бабка даже не останавливалась. Леони втянула Таннера внутрь. Теснота рассчитанного на одного кабинки заставила его прижаться к окну. От Леони резко пахло свежим потом и перегревшейся бионикой — этот аромат напоминал раскалённое железо вперемешку с песком.

— Какого хрена ты тут?

— Это. Ты помнишь.

Она моргнула единственным глазом.

— Ловушка для аладов. Но здесь…

— Раз уж ты здесь, попробуй подключить к своей машине.

— Ладно. Оставь и вали.

Таннер сделал глубокий вдох.

— Нет, Леони. Я останусь. Здесь немного тесновато для двоих, но я всё равно останусь… может, именно ради этого вот момента я всю жизнь и работал.

Он бы ещё долго болтал, наверное. Рассказывал о том, чем не гордился; в том числе о бедной Мари. Леони не слушала, вырвала провод рюкзака из маленького и невинного кинжала, саккадным движением приказала вскрыться приборной панели и воткнула провод в неё.

— Лучше бы этой штуке сработать.

Она крикнула кому-то:

— Запасной протокол! Субедар Аро, запрашиваю… Так точно! Юнассоны, повторить!

Одинаковые механизмы с юношей и девушкой, тоже одинаковыми, если не считать половых признаков, в очередной раз ударили своими лучами; это выглядело так, будто они смертельно устали от бесплодного боя, но получили второе дыхание. Леони вдавила живую и бионическую ладонь в сенсорную панель. Таннер догадывался, что это не обязательно, машины слушались едва ли не мысленных приказов — всего лишь потребность выплеснуть команды подкорки на вегетативном уровне. Бей или беги. Бей. Не беги.

В раскалённой влажной тесноте он пытался дышать. Близость к Леони отзывалась теплом в груди и пониже живота; Таннер проанализировал это ощущение и усмехнулся, но не удивился. Близость смерти зачастую рождает сексуальные импульсы. У мертвецов — особенно самоубийц, — часто бывает тот ещё крепкий стояк.

Даже если Леони заметит, ему уже всё равно. Зелёная буря поглотит всех, или они остановят её; всего два выхода.

Зелёный столп дрогнул: словно кто-то ослабил напор воды из-под крана, пришло в голову Таннеру глуповатое сравнение. Зарево вылиняло в блёкло-желтоватый, за причудливо искажающими створками «стекла» маячил лазарет; его стены стали прозрачными, как будто тоже стеклянными, но в остальном всё внутри казалось нетронутым — от голографических изображений с рекомендациями по здоровому питанию на стенах, эти плакаты до сих пор блестели зубастыми улыбками, и до палаты, куда указывала бионическим указательным пальцем Леони.

Таннер проследил за жестом.

На одной из коек лежал человек — Таннер его помнил: альбинос, словно природа решила, что одной мутации бедолаге недостаточно. Альбинос был подключён к полудюжине приборов и капельниц, но все мониторы указывали на полное отсутствие жизненных показателей, мозговой активности даже на уровне спинного мозга. Рапторы живучи, способны выкарабкаться там, где обычный человек умрёт в считанные минуты — та же Леони продержалась несколько часов со своей оторванной аладами рукой. Рапторы живучи, но не бессмертны.

На кровати альбиноса сидел рыжеволосый парень, совсем мальчишка. Его Таннер не знал.

— Дрейк! Нейт! — позвала Леони.

Дрейк Норт — так звали альбиноса, верно? Он не ответил, какая неожиданность, едва не фыркнул Таннер. Зато поднял голову рыжеволосый мальчишка.

Его глаза были чистым светом — такой же Таннер видел у Мари, у их с Сореном создания; он пошевелил губами, собираясь задать вопрос, два или тысячу. Его опередили близнецы: два раптора ударили в мальчишку и альбиноса дизрупторами. Субедар Аро на своём механизме пытался проломить стену.

— Нет, пожалуйста! — закричала Леони.

Аро бил не дизруптором, а лучом-аннигилятором. Стена задымилась и рухнула.

— Команда: бой! — раздалось сверху. Динамики говорили голосом субедара. Леони медлила, не подчинилась сразу; вперёд вырвались близнецы, которые словно были одержимы желанием принести себя в жертву, а следом — Аро.

— Чёрт бы вас побрал.

Кислотная Бабка шагнула в дыру.

Камень поддался.

Он рос из самой земли, выступал из неё, словно зуб или палец. Нейт выдрал его с мясом сверкающего кварца, налипшего песка, мёртвых корней аладовой травы — у настоящей нет никаких корней, это он вспомнил некстати, и вся долина пошла радугой битых пикселей, как повреждённая программа в шлеме симуляции.

Нейт сжал камень в ладони: тот мстительно разрезал мякоть ладоней до глубоких кровоточащих ран. Аладова трава тоже была острой, колючей. Руки горели, с них стекала кровь, расползались тёмные пятна, словно плоть на отравленном воздухе разлагалась, и скоро Нейт останется с голыми костями без мышц, суставов и связок.

Голова Дрейка соскользнула на тёмную почву — немного боком: невидящие и уже не голубые, а полностью белые глаза таращились куда-то на юг, будто Дрейк кого-то ждал, вглядывался, а с бывшим подопечным не хотел больше иметь никакого дела. Ты всё испортил, ты подрался с близнецами. Мы могли бы работать вместе. Быть напарниками. Друзьями. Я считал тебя равным.

«Заткнись».

Нейт подумал это ужасно громко и стукнул себя же камнем по лбу — кажется, осталась неглубокая царапина. Мокрая такая, тянущая.

«Нет, прости. Говори что хочешь. Только не молчи, пожалуйста».

Но Дрейк больше не отвечал, и положение его головы демонстрировало всю ту же рану, похожую по форме на нарисованную звезду с десятком лучей. Бесцветные и коротко стриженные волосы не скрывали трещины на розовато-белой коже. Нейт не хотел снова смотреть на эту почти неприлично выставленную изнанку черепа. Кровь по-прежнему вытекала густыми ленивыми каплями, заполнила лунку из-под камня и багровой змеёй поползла к корням аладовой травы. Нейту хотелось наступить, преградить крови дорогу — куда ты, возвращайся, не корми демонову поросль.

Он стоял и держал камень.

Потом упал на колени и встряхнул Дрейка:

— Вставай. Ну пожалуйста. Пожалуйста, прекрати так лежать, ну вставай.

Переносицу защекотало. Нейт почему-то думал, будто это его собственная кровь стекает со лба, но капля упала на лицо Дрейка — прозрачная. Нейт шмыгнул носом.

— Вставай. Я вытащил этот чёртов камень. Теперь ты должен встать!

«Это сон?» — впервые задумался Нейт, попытался вспомнить, что же случилось, понял — не может. Когда-то давно мир лопнул и стал зелёным, мир — дыра, аладова трава. Его съели. Его выплюнули, он невкусный. Его забросили зеркалом-телепортом в лес из ржавых остовов и бетонной плоти, гниющей на кусках железа, в вонючие ржавые трубы. Нейт такое видел на картинках, где были рапторы и алады, много света, много слов на непонятном языке.

Камень-пирамида лежал рядом. Нейт прикоснулся к нему: гранит тёмно-бордового оттенка с прожилками фальшивого пиритового золота и бороздками кварца. Дрейк научил его разбираться в минералах, всё-таки первые годы жизни он провёл в шахтах и до сих пор мог отличить титанистый железняк от магнитного. С этого ракурса пирамида как будто изменилась, стала кукольным лицом — тем, что Нейт прикрепил «талисманом» в кабину своего раптора. Стоило моргнуть — и голая голова обросла пластиковыми волосами, побелела, обзавелась телом, а потом и розовым платьем, пластиковыми туфлями-сандалиями под цвет одежды.

Кукла открыла рот и проглотила немного натёкшей крови.

— Уходи, — сказал ей Нейт.

Кукла продолжала пить кровь, причмокивала, ловила струйку пухлыми младенческими пальцами и с противным хлюпаньем облизывала их. Нейт ударил её прямо в пластиковую челюсть.

— Прекрати.

Тело отвалилось и исчезло. Осталась голова. Костяшки болели от удара о твёрдую породу, камень вернулся, весь запачканный кровью.

Нейт сжал его, решив, что больше не позволит превратиться в какую-нибудь дрянь и не отпустит, пока Дрейк не придёт в себя, пока не затянется его рана-звезда, пока кровь не вернётся в тело, а глаза из блёклых, как рыбье брюхо, не сделаются вновь живыми. Он рванул пучок аладовой травы, уже зная: никуда она не денется, здесь она настоящая, с тёплым — или жутко холодным, трудно понять, — соком. С настоящими корнями — длинными, извилистыми и коричневыми, на них налипла грязь.

И ещё один. И ещё.

Трава падала на землю. Дрейк не просыпался.

Нейт смял очередной пучок травы и швырнул его наугад. Месиво из зелёного сока и почвы ударилось в невидимое стекло; а потом оно задрожало и потекло, выпуская сразу троих — Калеба, Энни и субедара Аро.

«Что они здесь…»

Нейт не додумал, не хотел ничего думать. Они сюда явились не помогать, не спасать Дрейка; он это понял по дизрупторам и выражениям лиц.

— Вон отсюда, — сказал Нейт.

— Ты? — вытаращился почему-то Аро. Субординация требовала вскочить, отдать честь, отчитаться о ситуации.

«Да пошли вы все», — Нейт вырвал ещё травы и швырнул прямо в субедара. Тот попытался уклониться и резанул пространство кинжалом-дизруптором; брызги «заряда» залили его. Светлые волосы и бледная, почти как у Дрейка, кожа пошла чёрными пятнами, будто искры упали на сухой лист.

— Убирайтесь, — повторил Нейт.

— Уничтожить, — приказал Аро, из чёрных дыр в его лице и волосах кровь не текла, но морщился он, как от настоящей боли. Юнассоны кинулись к Нейту, выставив свои дизрупторы — с двух сторон. Они наступят на Дрейка. Им на него плевать.

Нейт зачерпнул ещё травы и почвы. На меткость он никогда не жаловался, ещё в Змейкином Логу мог задать жару прицельным обстрелом грязью. Сейчас навыки пригодились, но эффект отличался от разозлённого Такера или Джоша, даже от злющей Курицы, когда в ту прилетел по ошибке комок грязи. Мягкий чернозём с прожилками зеленоватых лучей-травинок ударился в Калеба, в Энни, ещё два — в Аро. Все трое почему-то закричали. Аро согнулся пополам, а когда выпрямился, его нижняя челюсть болталась на полоске кожи и причудливо растянутых мышцах, кровь залила грудь и шею, язык вывалился и свесился аж до диафрагмы.

Нейт остановился, но близнецы атаковали; у них тоже появились чёрные дыры, пока не похожие на раны — словно требовалось разбить стекло, прежде чем достанешь до плоти. Это напоминало рассказ Леони о тех аладах, которые сначала прогрызли «лицо» раптора, а потом добрались до неё, до её руки.

Ещё сгусток. Калеб дёрнул плечом — из открытой раны торчала кость. Новый — много травы, мало земли — и Энни подволакивает ногу, колено у неё скошено под странным углом, словно кто-то выломал его набок чуть выше чашечки. Близнецов это замедлило, но не остановило. Аро швырнул дизруптором.

Он попал — в Дрейка, в неподвижного и беспомощного Дрейка. На лету прозрачное лезвие-искажение стало обычным, железным, с мясистым звуком воткнулось в грудь и, насколько подсказывали Нейту познания в анатомии, задело лёгкое. Нейт отдёрнулся, ожидая фонтана ярко-алой крови, но из Дрейка больше ничего не вытекало, звезда-рана в черепе была единственным отверстием. Тело не среагировало на удар. Нейт потянулся дрожащими руками к дизруптору и отдёрнулся в последний момент.

— Убирайтесь!

Он хватал почву и траву. Он швырял их в Аро, пока тот не повалился и не замер, весь похожий на красную тряпку. Очередной сгусток ударил Калеба прямо в лоб — след остался точно такой же, как в затылке Дрейка, и Нейт впервые замер, осознавая: что происходит, почему он…

«Они первые начали».

В пустом взгляде Дрейка мерещилось осуждение. Нейт стёр слёзы тыльной стороной ладони, шмыгнул носом. Нельзя было так, наверное. Но они сами сюда явились. Их не звали. Они…

Он задохнулся от захвата. У Энни была гибкая сильная рука, тёмно-синяя униформа мелькнула и перекрыла всё, заставляя Нейта захлебнуться.

— Всё. Ты. Гадёныш.

Она шипела и плевалась.

Калеб стоял на коленях и почему-то раскачивался. Дыра во лбу весила тысячу тонн; и перевесила, он упал ничком.

— Ты убил моего брата!

Энни сдавливала шею Нейта; пасмурное небо, насыщенная лучистая зелень аладовой травы, яркие пятна крови — всё смешалось коловертью, а он пытался отодрать пережавшую горло руку. Боль вспыхивала в подреберье и животе; Энни лупила его дизруптором — оружие против аладов перекинулось и стало обычным серым ножом, очень тусклым по сравнению с остальными яркими красками.

— Ты убил… Ты…

Нейт повалился вперёд, прямо на Дрейка. Рукоять дрогнула, когда он упал на неприятно-прохладное, не реагирующее тело. Нож в груди напоминал нерабочий рычаг в каком-то сломанном механизме.

Дыхание застревало в лёгких и вытекало с собственным теплом. Нейт царапал руку Энни, от неё пахло железом и болью.

Нейт нащупал камень в форме пирамиды; тот сам коснулся пальцев. Острые грани больше не царапали, но кварц поймал каплю крови и блеснул, как безумная ухмылка. От воздуха и тепла осталось несколько капель, Нейт уже почти не сопротивлялся, и всё же сумел размахнуться и наугад впечатать пирамиду.

Удар был звонким — даже не разбитое стекло, а какой-то приступ хохота. Энни разжала хватку. Нейт тщетно впихивал в себя воздух и думал о ноже-дизрупторе, в Дрейке и в нём одинаковые, они породнились, почти что стали близнецами.

Энни сползла на траву, а чуть поодаль покатились древние часы; стрелки на них замерли сотни лет назад, но сейчас крутились и крутились; Нейт далеко не сразу осознал, что они отматывают обратный отсчёт.

— Нейт.

Собственное имя заставило вздрогнуть. Он поднял взгляд и почти без удивления увидел Леони, а с ней какого-то незнакомого типа в очках. Леони обвела взглядом поляну — у неё недоставало одного глаза. Она всхлипнула, заметив Дрейка и сгусток красных тряпок — субедара Аро. Близнецы лежали в одинаковых позах, только Калеб лицом вниз, а Энни — вверх.

— Это… это ты, да?

Камень превратился в часы, когда Нейт до них дотянулся. Каждое движение раздвигало в рёбрах дыру, нож заполнял грудь. Дышать становилось больнее.

— Пожалуйста, — попросила Леони, очень бледная, с запёкшейся коркой вместо глаза — теперь в её увечьях образовалась какая-то странная симметрия, Нейту она почти нравилась. Они с Дрейком с ножами под рёбрами, это больно и мешает дышать. У Леони нет руки и глаза; всё верно. Лишний — вон тот, в очках; тип возился с какой-то штукой, похожей на бесформенную сумку из дублёных шкур козоверов.

Или на что-то ещё.

— Прекрати это.

Леони сглотнула.

— Нейт, прошу тебя. Отпусти Дрейка, ты… ты ему не поможешь. Давай. Возвращайся.

Леони не удержалась и оглянулась по сторонам. Единственный глаз неприятно ожгло свечением аладовой травы, неестественно яркой, будто переспевшей. Бионические пальцы привычно отмахнулись от почти бесплотных стеблей, но искусственные нервы подали сигнал о вполне реалистичной щекотке.

Это место было почти таким же, как обрыв трёшек, много аладовой травы и бесконечная пустошь. Небо без солнца нависало низким брюхом, похожим на старый бетон и ржавые сваи брошенных городов. Вместо солнца сияла трава, а ещё Нейт с его неживым полыхающим взглядом — он казался мёртвым, мертвее, чем у Дрейка, а ведь тот уже начал раздуваться, на лице блестели первые синеватые отметины трупных пятен, особенно заметные на лишённой пигмента коже.

Рыжие волосы Нейта выглядели бурыми, как запекшаяся кровь. Крови хватало. Леони сглотнула, заметив то, что осталось от Эркки Аро: выломанные кости, куски отошедшей кожи, словно его окунули живьём в кипяток. Ткань униформы переплелась с плотью, во вскрытом животе, среди месива раздавленных кишок, поблёскивали металлические пуговицы и нашивки. Близнецы Юнассоны выглядели более целыми, но тоже не двигались, по дыре в горле сестры Леони догадалась о судьбе брата. Они предложили пожертвовать собой, словно искупая вину.

Перед кем, перед Нейтом? Перед рапторами как единой системой защиты последних человеческих рубежей от тварей? Мечтали отомстить? Дурацкая ссора, дурацкое всё. Аро настоял на том, чтобы отправить всех виновных в Ирай, изгнать паршивых овец — Леони в родном городе подцепила это выражение, потому что Итум ещё помнил настоящих овец, а не съедобные культуры клеток. Кто она такая, чтобы оспаривать решения старшего по званию?

Только они оба, Дрейк больше, заранее тосковали по Нейту. Леони предположила: Дрейк тосковал гораздо больше, чем показывал. Он привязался к парню, похоже — взаимно.

— Отпусти его.

В этом мире без солнца, но со слишком реальной травой Дрейк был ещё мертвее, чем «снаружи». Леони представлялась какая-то симуляция, вроде масок-текстур в шлемах. Тесс Миджай даже в последний бой кинулась в таком, теперь её тело смешалось не только с металлом раптора, но и с пластиком любимой игрушки.

«Это не симуляция», — напомнила себе Леони. Не реальность, но и не…

«Мы внутри луча».

Таннер держался поодаль со своим «рюкзаком», который здесь смотрелся совсем уж безобидно, какой-то драной торбой.

«Плохая идея. Ничего не выйдет».

— Пожалуйста, прекрати устраивать чёртову бурю и давай пойдём…

«Куда?»

Леони не представляла, не хотела думать и знать. Выражение лица Нейта было не до конца осмысленным, тот скалился мелким зверьком, вроде зайца со сломанным крылом — зубы у них острые, как у всех грызунов. Защищая гнездо, зайчиха способна перегрызть человеку артерию.

«Мне лезет в голову всякая чушь».

Леони шла к Нейту, а тот показывал зубы.

— Пойдём, ладно? Это не очень хорошее место. Здесь нельзя оставаться.

Аладова трава лизнула её живые пальцы острыми стрелами. Она напоминала осоку — растение, которое вряд ли знали люди за пределами Итума; сорняк сохраняли в банке генов и иногда добавляли к полезным культурам, чтобы улучшить сопротивляемость и выживаемость. В три года Леони до крови порезала палец стеблем осоки. Это было почти так же больно, как потом потерять целую руку.

— Отвали, — Нейт заговорил впервые. Хриплый надтреснутый голос, едва узнаваемый, вырвался словно из самой травы, земли, фальшивого неба. — Дрейк жив, поняла? Отвали от нас, я его вытащу.

В трупе торчал нож, в груди Нейта — такой же. Леони с удивлением узнала рукояти дизрупторов. «Но их же нельзя…» — ах да, точно; зато понятно, почему он говорит с таким усилием, почему у него ярко-розовые губы, а больничная белая роба залита кровью. Из раны на груди Дрейка ничего не вытекало.

«Он мёртв, ты не понял?»

«Давно мёртв, уже гниёт».

— Прекрати, — Леони сделала несколько больших шагов. Нейт стоял на коленях над телом Дрейка и, когда она приблизилась, — вскинул руку, в которой держал то ли какой-то камень, то ли свой смешной «талисман», старые часы, которые понятия не имели, что им делать со временем вблизи от Ирая и Тальталя. — Хочешь знать, что ты устроил? Чёртову бурю с взрывами. От нашей базы ничего не осталось, ты всех убил, несколько сотен человек — гражданских, кто не успел сбежать, всех рапторов, кроме…

«Кроме меня».

Он это исправит, понимала Леони. Аро и близнецы молча советовали — убирайся. Мы пытались его остановить, и? Сумели только войти сюда, у остальных и того не вышло.

— Всех, понял? Тэсс там превратилась в кашу. У неё вместо рта кусок пластика из её любимого шлема. Лиллу разорвало пополам. Тай Мин — помнишь его, он всё хотел, чтобы ты его раптора подкрутил, считал, что у тебя лучше всех получается… В общем, я очень близко познакомилась с его внутренним миром. Малышка Яо…

— Что?

Нейт среагировал, моргнул. Целую долю секунды его глаза не излучали мертвенное зарево.

— От неё осталась рука. Только рука, больше ничего.

Леони ткнула пальцем перед собой, то ли в лежащего на очень пустой, без единой травинки, земле Дрейка, то ли в застывшего рядом плакальщика.

— Ты это всё устроил, верно? Ты в центре этой чёртовой бури. Луча. Хрен знает, как назвать эту штуку и, клянусь, понятия не имею, как ты всё устроил. Просто хватит, прекрати.

Лицо у Нейта было грязным, как в тот день, когда они нашли его в развалинах, и почти настолько же измождённым. Неровные светлые линии на щеках выдавали слёзы.

— Я не уйду без Дрейка.

— Нейт, он мёртв. Прости.

Её собственный голос стал хриплым и дрожащим, а ещё было мокро под веками — даже под тем, где теперь пустота.

— Он мёртв, слышишь? Та хреновина убила его, Монстр её натравил или ещё кто — не знаю. Мёртв. Не вернёшь. Давай, вылазь отсюда, может, придумаем, как отомстить, выясним, чтоза херня там творилась. Но оставь Дрейка, ему не поможешь!

Она наклонилась и ткнула тело, чтобы убедиться и убедить.

— Он уже окоченел, Нейт. Ты упрямый, но не тупой. Признай.

Нейт опустил голову; это было хорошо и плохо по одной и той же причине: Леони не видела его глаз.

Нож вошёл глубже в подреберье; на землю сорвалось несколько клубков алой пены. Леони подумала о пневмотораксе. Нейт присоединится к Дрейку, если они отсюда не выберутся, помимо всего прочего.

— Пойдём, — в очередной раз проговорила она, протянув бионическую руку, покрытую разноцветными рисунками. Свою «запчасть» Леони называла «лучшая часть меня».

Нейт ответил аналогичным жестом. Искусственные нервы сообщили о выплеске электростатики.

Леони закричала: удар отбросил её на несколько метров. Небо и трава перекувырнулись, колючие лепестки хлестнули по и без того больному глазу. Это было до одури похоже на битву с трёхрукой тварью, только сейчас откуда-то выскочил смешной и нелепый в своём жёлтом костюме Таннер. Холщовую сумку он набросил на Нейта.

— Попался, алад! — заорал Таннер, но спустя мгновение выругался. Пустое нутро сумки виновато раззявилось в его руках.

Нейт и Дрейк пропали. Мир осыпался кусками разбитого стекла.

«Можно только мне ничего больше не отрезать и не выкалывать», — подумала Леони.

Таннер стоял с открытым «рюкзаком»: она различила очертания Кислотной Бабки и спокойное голубое небо. Буря утихла.

Глава 18

Дурное место, пожарище, большая дыра — все эти определения цеплялись за память, когда Шон думал о бывшем лагере. Мысли описывали круг и возвращались к Айке. Она убила этого типа — зачем?

Она просила, чтобы отыскали девочку со светом, она знала про эту Хезер. Хезер устроила бойню. Может, она была экспериментом, примерно как та трёхрукая штука, которая убила Дрейка. «Умники», как их называла Леони, далеко не всегда выигрывали в своих азартных играх, а вот ставки любили задирать повыше; как правило — чьи-то жизни.

Айка — одна из них. Он ей доверял.

Она его использовала, иначе откуда Дрейк получил бы точные координаты.

Слишком сложный заговор, признавал даже сам Шон, и несколько раз, ловя растерянные взгляды спасшей его девушки, был готов всё бросить и пойти мириться. Прости, я идиот. Прости, я видел какую-то странную хреновину.

Он сдерживал этот порыв. Обустраивал какое-то убежище на берегу всегда одинаково гостеприимной и равнодушной реки. Смастерил из камыша обувь и удочку, ловил блестящую жирную рыбу, тут её всегда много водилось, она клевала на пустой крючок из какого-то куска проволоки. Так прошёл день или два, а потом Айка и Рысь вдвоём отправились к лагерю, на место большой смерти, и Шон плюнул сначала в воду — едва не попал в рыбину, которая как раз подплыла и тупо таращилась из прозрачной воды — а потом вслед им обеим.

Но пошёл за ними — куда бы он делся. Снова к пепелищу, к пожарищу, большой дыре, к месту смерти, к дурному месту. Шону казалось, что теперь был черёд Айки не замечать его — то ли демонстративно, то ли взаправду, она несколько раз оборачивалась, вряд ли совсем уж не видела. Рапторов учили ловить безмозглых тварей, да и рейдеры не очень-то умели прятаться, так что иллюзий по поводу своих талантов Шон не строил. Однако она ускоряла шаг, пытаясь догнать свою спутницу.

Рысь держалась впереди. Айка её окликнула несколько раз. Они обе добрались к месту, где стояла палатка, гордо называемая «шатром вожака» — и это осознание едва не вывернуло наизнанку. Шон вновь увидел и гниющие тела, и сгоревшие кости; его камышовые «подошвы» мягко ударялись о мясные останки, скрипели на пепле, чуть скользили на пластике, железе, оплавленных кусках того, что было их жизнью.

Он поскользнулся примерно там же, где Айка. Девушки уже ушли вперёд, солнце било в глаза, превращая фигуры в чёрные силуэты, словно бы тоже сгоревшие вместе с остальными. Густой запах смерти заставлял желудок скручиваться, Шон радовался, что не успел сегодня поймать рыбу и съесть её.

Девушки остановились. Кажется, Рысь нырнула в кучу горелого мусора — бывшую их с Айкой палатку. Сама Айка стояла рядом, а потом пронзительно закричала, вновь оступилась и упала, пятилась и ползла. Шон выругался, кинулся к ней. Камышовая подошва отвалилась, он завяз в пепле. Нога провалилась в какую-то яму. Шон высвободил её не сразу, потерял несколько секунд — и прямо на его глазах Айка и Рысь исчезли.

— Какого…

Он откинул тряпку, которая прятала то, что нашли девушки. Разорву голыми руками, думал Шон. Впрочем, не такими уж и голыми — зелёные полосы снова располосовали кожу, теперь оно откликалось проще, всегда было рядом, всегда наготове.

Ничего.

Ничего и никого — только пустое пожарище, гора мертвецов — и он со своими лучащимися аладовым светом руками. Он рванул полуобгорелые тряпки, перевернул остатки лаборатории Айки. Железо звенело, перекатываясь — проволоки, шестерёнки, кусок разводного ключа, оплавленный до середины.

Ничего.

В лагере не было никаких телепортов, и всё же Айка и Рысь исчезли, будто кто-то невидимый вырвал их из реальности.

Шон хрипло засмеялся, а потом схватился за голову, и его хохот перешёл в вой.

— Мне кажется, ты перестаралась.

Две новых «водомерки» скользнули мимо Энди, не обращая на него никакого внимания. Щупы с присосками, деликатные лапы с чувствительными волосками, созданными на основе природных щетинок, тронули неподвижное тело.

— Он жив.

Дана пожала плечами, это выглядело, как короткая вспышка в ритме азбуки Морзе.

Водомерки выбросили из матово-серебристых брюшков стрекала паутины-регенеранта. Коагулянты, коллагеномодификаторы, стимуляторы, сверху — вишенка в коктейле, — немного обезболивающего и успокаивающего. Сгоревшая водомерка валялась рядом, прижав к обугленным грудным щиткам тонкие лапки. Чуть поодаль распласталась «бабочка». Оба дрона не подлежали восстановлению.

Новые водомерки трогали и обнимали Сорена и в первую очередь закрыли его обожжённое лицо — ниже верхней губы всё превратилось в сплошную красно-коричневую корку, зубы торчали поверх обугленной плоти. Язык вывалился и конвульсивно подёргивался. Водомерка аккуратно вправила его и впрыснула в полость рта бело-голубого коктейля на основе стволовых клеток с универсальной модификацией.

— Он будет восстанавливаться слишком долго, — Энди поджал губы. — Не ты ли говорила, что у нас нет времени? Он нам нужен.

— Знаю, — согласилась Дана, в её голосе не звучало и капли раскаяния или сожаления. Она положила руку на плечо брата. Тот вздохнул; он успел одеться, но всё равно ощущал себя перед сестрой обнажённым до костей. И, глядя на Сорена, представлял себя на его месте — сколько раз он переживал подобное? Тысячу? Десятки тысяч? У того регенерация ещё не достигла его собственного уровня и, может, никогда не достигнет.

— Теперь он никуда не денется.

Энди скривился.

— И вообще, он разрезал тебя заживо, причинил боль…

— Дана, я ему позволил. Даже приказал.

— Он хотел этого.

— Всякое познание берёт свое начало в насилии. Ребёнок отрывает ноги муравью и крылья бабочке не из жестокости, а из стремления понять, как устроено чужое тело. Так или иначе приходится переступать через боль. Уж мы-то знаем, — Энди прикрыл глаза, а потом, словно что-то решив, активировал дополнительный вызов на своём костыле-дроне. Искорёженное лицо Сорена не придёт в норму за несколько часов, но есть в мире кое-что получше несовершенных клеток и живых тел.

В белизне «короба», последнего уровня Башни Анзе, Энди ощущал какое-то невероятное спокойствие. Он прошёл очередной цикл мутации, ближайшие пару недель он будет абсолютно здоров, до следующей фазы, и…

— Ты хотела о чём-то рассказать, — напомнил он сестре.

Дана смешалась: порой Энди замечал за ней подобное, когда она словно бы забывала слова, понятия или координаты пространства. Точка А, плоскость АБСД, третье измерение наталкивается на четвёртое, они ударяются друг о друга, словно бильярдные шары. Энди всякий раз тянуло обнять и успокоить её: всё хорошо, не волнуйся, я рядом. Даже если ты забудешь всё, включая собственное имя, я рядом; помогу тебе — сожжёшь ли ты меня до костей, до пепла, заставишь ли возродиться из собственного скелета, я помогу тебе.

— Рассказать, — неуверенно повторила за ним Дана и вскинула голову, обернулась по сторонам, словно ища подсказку. Энди следил за направлением её взгляда: сначала обугленные останки дронов, похожие на настоящих раздавленных насекомых, потом Сорен, зависший между небом и землёй в заботливых лапках «водомерок». К водомеркам присоединился ещё один дрон, белый в тёмно-серую крапинку сенсорных панелей и похожий на перепелиное яйцо. Энди просканировал лицо Сорена, достроил кривые и направляющие, наложил сетку. Бионический протез обычно делали несколько дней, но у Хозяина были свои способы, особый ускоренный доступ.

Дана всё ещё медлила с ответом. Больше ничего в крохотной комнате не было, только белые стены и белый пол. И её собственное зелёно-синеватое свечение, вспыхивающее, как нервная синусоида альфа-активности мозга.

— Я… не совсем уверена, что это было. Или будет?

Она подняла голову и вдруг закричала, как от невыносимой боли. Энди невольно закрыл лицо предплечьем — выплеск раскалённого магнитара разредил пространство.

— Дана!

— Они… их больше одного. Одной? Я запуталась. Я думала, что всё получится так, как мы хотели.

— Дана, это прошлое.

Энди вздохнул. Она до сих пор себя чувствовала виноватой — не то чтобы он не анализировал неопределённость Гейзенберга всех возможных исходов, но он давно предпочитал не ходить с камнем на шее; ему хватало боли физической, ответственности за живых, а не за мёртвых.

— Дана, это уже случилось.

— Нет, — её глаза почему-то вспыхнули оранжевым, переметнувшись к спектру красных карликов. Вероятно, это означало холод. — Это в прошлом и будущем. Он, — Дана указала на Сорена, — тоже понял… как иронично.

— Зато я — нет. Что случилось?

— Источники света. Их двое, они оба в Лакосе, возможно, в ещё не разрушенном Лакосе.

Энди не переспрашивал. Иногда парадоксы календаря были вроде детских загадок: почему мёртвый младенец переходит дорогу? Потому что сидит в курице.

Его сестра была безумием, «цветами вне пространства» и космическим ужасом, если угодно. Энди всё равно подошёл ближе, чтобы обнять магнитар, ионный вихрь, парадокс Шрёдингера, аномалию квантовой дизрупции.

Именно это она изобрела, не так ли? Дизрупция — разрыв между временем и пространством. Разделение, которое они несколько десятков лет использовали прямо по самым утопическим прогнозам, во благо человечества. Разделение миров, которое привело в их собственный мир аладов, мутации, выжрало три четверти биосферы и обрубило со всех сторон обитаемый мир.

— Я понял, — сказал Энди.

В его объятиях Дана больше не обжигала, зато мелькала и мигала, как готовая перегореть люминесцентная лампа древней модели. Сейчас таких и не осталось.

— Там что-то происходит, Энди. Я не могу контролировать и не могу… дотянуться. Это похоже на самое начало. Тебе нужно торопиться.

Он кивнул.

«Тебе».

Его бросило в жар, за которым последовала лёгкая тошнота — не того рода, какая возникает от несвежей пищи, но от излишнего волнения. Энди удивился: он не мог вспомнить, когда действительно тревожился; должно быть, трансформированные в корпускулярно-волновой дуализм чувства Даны передались ему, словно некая болезнь, от которой страдали оба в разной форме.

Водомерки работали с лицом Сорена. Бионическая нижняя челюсть будет ему непривычна; фактически новое лицо. Дана всё же перестаралась, а с ним предстоит не самый простой разговор.

— Оставь всё мне. Я справлюсь.

— Тебе нужно торопиться.

— Знаю.

Энди улыбнулся.

Его Башня и та часть собственной разделённой личности, что принадлежит всемогущему Энси-Хозяину, доложит обо всех тайнах Объединённых Полисов Ме-Лем и Пологих Земель. При желании он может заглянуть под драную юбку любой дикарке. На сей раз даже ограничен круг поисков.

Лакос. Некая точка бифуркации, в которой всё рухнуло, а теперь замыкалось снова, как в уравнении с последним неустановленным неизвестным.

— Я буду ждать, — сказала Дана.

Энди почудилось: она отводит взгляд — так было, много лет назад, когда она скрывала плохую оценку в школе, а потом делилась шоколадкой и просила помочь выгородить перед родителями. Она надеялась на его дипломатические способности лет с пяти или шести.

Вот этот самый несчастный умоляющий взгляд. Впрочем, сложно сказать о существе без настоящих глаз и лица.

Сквозь полузабытьё Сорен видел этих двоих. Они были похожи — действительно близнецы Мальморы, прямо как в книгах по истории; неважно, что женщина без капли крови и плоти, из одного света, а Энди выглядит лет на десять старше, к тому же тучен и тяжеловесно-массивен, вроде какого-то реликтового животного — мамонта, например. В обоих ощущалось нечто символичное, если бы Сорен верил в какие-нибудь сверхъестественные сущности — непременно внял бы гласу с небес.

Инанна. Энси. Владыки мира сего.

У него не было лица, голоса, рта, ничего, чтобы смеяться — или кричать.

Дроны восстанавливали его, и эти двое, близнецы, переговаривались так, словно Сорен вообще стал каким-то ещё одним дроном из арсенала Башни, неодушевлённым предметом. Впрочем, согласился тот сам с собой, разве он не превратил Энди в груду мяса, жира, костей и внутренностей? Тот повторял: я приказал ему сделать это, но Сорен даже не мог подтвердить, ткнуть женщину из света в правду. Кому она, правда, нужна, в конце концов? Справедливость не очень-то привлекательна.

«Идите к чёрту, вот что».

Сорен позволил себе отключиться, потому что дроны ремонтировали уже его собственное тело.

«Делайте, что хотите».

Когда он следующий раз открыл глаза, не осталось никакого намёка на боль. Сорен прекрасно себя чувствовал: даже выспался и испытывал приятный утренний голод — предвкушение завтрака. В таком настроении бодро соскакивают с постели и бегут покорять мир.

Вокруг была комната, которую он смутно узнавал — приглушённые тона, натуральная древесина, вероятно, специально выращенная где-нибудь в Итуме; просторная кровать своеобразной конструкции — вроде гамака, на антигравах, она обволакивает тело, словно коконом. Предусмотрительно ввинчены в стену опоры. Взгляд Сорена остановился на прикроватной тумбочке, а точнее — на единственном предмете, который он поначалу принял за какой-то планшет, но это оказалось изображение в рамке. Сорен сел на кровати — кокон послушно вытолкнул его, будто помогая выбраться, — и взял в руку находку.

Это фотография, понял он. Старинная — древняя даже, просто чудо, как она уцелела. Возможно, дело в рамке из наноматериала, не позволяющего проникнуть за прозрачное стекло ни единой бактерии, ни молекуле влаги из кондиционируемого прохладного воздуха. Фото было цветное, краски всё равно немного поблёкли от древности, несмотря на всю защиту, включая ультрафиолетовое излучение.

На этом странно-статичном изображении Энди Мальмор выглядел лет на десять младше (и килограммов на двадцать легче), чем теперь; он обнимал девушку — только благодаря характерному сходству черт лица Сорен узнал Дану Мальмор; та выглядела ещё моложе, худоба делала черты лица резкими и придавала сходство с птицей. Оба были одеты в белые лабораторные халаты с какой-то эмблемой. Сорену пришлось напрячь взгляд, но он прочёл: «Центр Эймса».

Чем бы это ни было.

Близнецы гордо улыбались в камеру. У Энди слегка сползли по переносице очки, отчего взгляд стал одновременно расфокусированным и немного глупым. Дана держала в руке прибор, в котором Сорен не без удивления узнал «нож»-дизруптор, каким вооружали рапторов. Это противоречило всему из истории: разве катастрофа не пришла раньше, а потом уже появились охотники-спасители?..

«Но им сразу же нашлось вооружение».

Сорен хмыкнул. Он не успел вернуть фото на место. Энди появился на пороге комнаты, которая была совершенно пустой, если не считать кровати, тумбочки и вмонтированного в стену гардероба, почти сливающегося с общим тёмно-коричневым фоном. Сорен его уже таким видел: без дроидов-костылей, в свободной рубашке и брюках. Целое странное мгновение Сорен представлял, что попал во временную дыру, вывалился в какое-то прошлое, но потом разглядел прозрачную нить, подсоединённую к виску Энди Мальмора, словно щупальце физалии: тот снова контролировал весь мир. Получал и обрабатывал данные.

— Это после первого удачного эксперимента, — сказал Энди, кивнув в сторону фото. — Прототип всех современных… дизрупторов, — он как будто запнулся, прежде чем выбрать слово. — Дана исследовала квантовое излучение, корпускулярно-волновой дуализм и дивергентность. Я ей помогал, хотя чёрт бы меня побрал, если я и впрямь понимал хоть что-то из этой трансцендентной чуши.

Сорен медленно поставил фотографию на тумбочку.

«Серьёзно? Его сестра сожгла меня заживо, а он теперь приходит и делится воспоминаниями».

«Ах да, сначала я его изрезал на куски, и, кажется, меня удостоили чести посетить спальню самого Хозяина».

— Что с ней случилось? — Сорену потребовалось усилие, чтобы заговорить, язык сопротивлялся, и голосовой аппарат казался чужим. Звуки прозвучали в какой-то искажённой амплитуде. Сорен коснулся нижней челюсти: на ощупь почти как кожа, упругая и тёплая, но не совсем.

«Мне нужно зеркало».

Он едва не закричал, но сдержался.

Энди ответил не сразу.

— Я не знаю. То, что ты видел — феномен, который очень легко высказать словами и практически невозможно представить со сколь-нибудь научной точки зрения. Она стала живым светом.

— Как та девочка, Хезер.

Энди кивнул.

— Не совсем, но симптомы схожие.

Он тронул свою «физалию», щупальце сменило цвет с пурпурного на синий и обратно, потом поблёкло до белого.

— Нейтронная звезда, магнитар. Сгусток фотонов. Финальная стадия трансформации. Хочешь какое-то название — выбирай любое. Я предпочитаю считать, что она всё ещё моя сестра — и теперь ты знаешь, как она «лечит» меня от фрактальной мутации.

Сорен засмеялся своим-чужим голосом. Он спрыгнул с кровати — кокон услужливо помог перенести вес на ноги. И обнаружил, что обнажён, не считая какой-то стыдливой набедренной повязки.

— Мне нужно зеркало.

— Это не тот предмет, который я люблю, — заметил Энди. — Но в ванной найдётся, активируй голосовой командой. Там же есть одежда. Потом приходи завтракать.

Сорену хотелось ударить его. Просто врезать и сломать челюсть, чтобы болезненная регенерация нарастила пару гумм поверх губи вывернутой кости. Со стороны это выглядело бы невероятно смешно: тушканчик атакует медведя, не больше и не меньше. Секундная злость сменилась весельем; Сорен засмеялся.

— Божественное откровение, которое заканчивается приглашением позавтракать вместе. Почти как после бурной ночи, да?

— Я не бог. Дана тоже.

Иронию Энди проигнорировал.

«Она что-то сделала со мной», — Сорен как будто не до конца помнил или осознавал, его разум выпускал нечто важное; а может, совершенно незначимое по сравнению с теорией фрактальных мутаций — которые никакие не мутации, а нечто иное. Что ж, он расскажет Энди Мальмору и понадеется, что это сработает круче вульгарного хука правой.

В ванной комнате Сорен подошёл к зеркалу. Оно было «умным», как он понял по покрытию, выдавало какие-то советы и пожелания, вроде «пейте больше воды» или «сегодня возможно повышенное атмосферное давление, ощутимое даже внутри купола». Зеркалу хватило такта промолчать, когда Сорен уставился на себя.

Вместо нижней челюсти — примерно от фасции жевательной мышцы, а если судить по скелету, то от скуловой кости, — оказался вставлен бионический материал. Подобрали оттенок кожи, структуру. Сорен открыл рот: язык вроде бы остался его собственный, а может, поддельный. Он оглянулся по сторонам, схватил тюбик пасты, выдавил прямо на кончик.

Вишнёвая. Вишневая сладкая паста.

— Чёрт бы вас побрал, — выговорил он, тронул подбородок с искусственной кожей, аккуратную имитацию зубов, гладкие плотные дёсны. Его восстановили с такой аккуратной заботой, что это казалось почти сожалением или попыткой извиниться.

— Чёрт бы вас побрал.

Сорен широко открыл рот и принялся проверять крепления бионики. Держалось безупречно.

Дана Мальмор сделала с ним что-то ещё. Сорен знал, что вспомнит позже, а пока забрался под душ, затем схватил поданное автоматикой полотенце — оно оказалось приятно-тёплым; а потом взял одежду с крючка. Это была его собственная одежда. Услужливые дроны пробрались в квартиру и достали брюки с тёмно-синей футболкой. В синтетику были встроены крохотные диоды, которые меняли цвет по желанию владельца, и Сорен перепрограммировал его на ярко-салатовый — почти как «ужасное сияние».

Это показалось хорошей шуткой. Когда он прошёл на кухню и сел за уже знакомую стойку, где не так давно пил кофе, Энди задержал взгляд. Щупальце в виске дёрнулось.

— Она дестабилизировала и меня, верно? — едва Сорен высказал предположение, Энди замешкался. Очень кстати пришёлся дрон — очередная вариация «водомерки», но эта никого не разделывала и не лечила, всего лишь подсунула сидящим напротив людям по тарелке яичницы с беконом, кофе, горячие панкейки с ежевичным джемом. — И что, когда ждать первых симптомов?

Пища на вкус ощущалась нормальной. Хорошая еда, чувствовал он себя тоже прекрасно. «Пока».

Он отлично знал первые симптомы: болезненность суставов, отёки. Энди даже сейчас, после своей «корректировки», прихрамывал.

— Она вас убивает всякий раз и возрождает снова, а теперь меня тоже постигнет такая участь? Вы будете водить меня к ней?

— Это не так быстро и не так… критично развивается, — неубедительно солгал Энди.

— Я даже не очень расстроен. Неограниченный материал для исследований, вот только все, кроме вас, Энди, от мутаций умирают. Это ведь и была проблема рапторов.

— Потому что…

— Вы не могли отводить каждого к своей полуреальной сестре, сжигать и запускать цикл заново. Это вызвало бы слишком много вопросов, а то и бунтов в идеальном и с таким трудом восстановленном обществе, где герои сражаются против чудовищ, а обитатели полисов боятся и нос высунуть из-за купола. Но сам принцип этого… Дикари-то знают, верно? Они были теми, кто понял — или их предки, которые ушли из городов и предпочли использовать нефтяные генераторы отвратной перегонки вместо сверхтехнологий. Инанна. Заря утренняя, заря вечерняя, ежесуточный цикл. Или, скорее, безлуние, растущая луна, полная, стареющая. Вот на что это похоже, не так ли? Но без Инанны и её сияния — билет в один конец, луна падает на землю, катастрофа, бум. Это то, что случилось с миром — на всех её не хватило?

Энди закрылся чашкой кофе. Тот пах карамелью и миндалём.

— Примерно. Сорен, мы не знали, к чему это приведёт. Дизрупторы рассекали реальность, добывали самое ценное, что могло быть — энергию. Неограниченную энергию из других… миров, если угодно. Потери минимальны. Облучение не регистрировал никакой счетчик Гейгера.

— А потом появились алады. Или мутация, что раньше? Видимо, сначала всё-таки подействовало на вас, вы испугались и создали…

— Экологический, геодезический проект на базе Ме-Лем Компани.

— Это вы уничтожили мир, правда? Ваша «заря» оказалась сверхновой.

Сорен присыпал омлет жгучим красным перцем.

— Да, — сказал Энди; его жест — снять очки, потереть указательным и большим пальцем переносицу, словно страдая от мигрени, — Сорен видел уже несколько раз. Щадить чувства того, кто недавно скормил самого Сорена своей запредельной сестрёнке, он не собирался.

— Она находится вне времени и пространства, квантовая копия без оригинала. Что насчёт вас и рапторов? Постепенно ошибки реальностей, когда-то вами разорванных, накапливаются. В некотором смысле человек не так уж далёк от куска кода, принцип строения того же ДНК почти не отличается от программы. Мутация — наслоение фрагментов «себя» из разных миров, из событийных цепочек, концентрирующихся в одной точке. Вы пересекли друг с другом даже не две, а тысячи и миллионы параллельных линий. Немного жаль, что это уничтожило — и продолжает уничтожать мир. Вы опять его пытаетесь спасти, так? Несмотря на то, что в прошлый раз получилось как-то неважно?

Сорен допил чёрный без сахара кофе одним глотком. Он обжёг язык и тронул указательным пальцем бионику.

— Да, — повторил Энди. — Примерно так всё и есть. И всё-таки я не зря сказал: не знаю, что Дана такое; может, и впрямь эта суперпозиция приравнивает её к божественности. Как бы то ни было, она теперь не единственная такая. Эта девочка, Хезер… Дана говорит, что она будет в Лакосе, и это важно для пресловутого спасения — или окончательного разрушения мира.

— Кого вы планируете отправить? Рапторов? Учёных, роботов?

Энди собирался что-то ответить, но вдруг замер. Руки задрожали, большая кофейная кружка выскользнула, выплеснув взбитые сливки с кофе, запах миндаля и карамели усилился стократно. Часть вылилась в тарелку, остальная — на стол.

— Что?

Сорен сравнил коннект Башни с ядовитой колонией дактилозоидов — физалией; похоже, сейчас щупальце действительно выплеснуло дозу токсина. Энди смертельно побледнел, пошёл красными пятнами.

«Интересно, защитит ли регенерация от инсульта или инфаркта», — Сорен и сам перестал дышать в надежде понять, что случилось.

— База… уничтожена? Фрактальная буря? Максимальный уровень, что? Это невозможно. Твою мать.

Энди посмотрел на Сорена невидящим взглядом.

— Лакос. Дана предупреждала, что туда приведут больше одного пути.

— Так кого вы заставите на сей раз разгребать дерьмо? — Сорен пересилил своё любопытство, хотя оно стало навязчивым, как паразит в кишках, и вызывало явственную тошноту. В конце концов, он даже забыл высказать всё, что думает об отвратительном способе «рассказать правду». Челюсть до сих пор немного жаль.

— Отправлюсь сам. Если хочешь…

— Хочу. С вами, — широкая улыбка далась легко, даже слишком. — Только, насколько я знаю, в окрестностях Лакоса не осталось ни единого телепорта.

Энди поднялся из-за стола.

— Телепорт не понадобится. Я же говорил: не ты один делал меня объектом экспериментов. Когда-то я стал первым раптором — и прототип механизма, если не заржавел от старости, должен ещё работать.

В темноте Леони успела испугаться, что потеряла и второй глаз. Гибель её не тревожила, слепота — гораздо хуже; можно поставить бионику, как вместо руки, но нужно время и место, а сейчас, на поле боя, она окажется бесполезной, как пластиковый обломок вирт-шлема.

Затем Леони осознала, что просто лежит ничком. Больной глаз дёргало, но она успела притерпеться даже к кровавым потёкам, второй задрожал и открылся, когда она резко села на пыльной земле.

База. Лазарет. Здание выглядело нетронутым — оно единственное уцелело, поняла Леони, озираясь по сторонам, щурясь и по-птичьи склонив голову на бок. Единственное, потому что всё остальное буря разрушила, кроме своего… «ока», вот именно.

Ей приходилось вертеть головой и наклонять её в неудобной позе, чтобы осмотреть разрушения. Невысокие приземистые здания, якобы идеально защищённые от любого катаклизма, разнесло по кускам железобетона. Фрагментами скелетов торчали вывороченные сваи, куски крыши валялись разбросанными от жилых помещений до полигона. Леони с каким-то отстранённым удивлением узнала собственную комнату: буря разрушила две стены из четырёх, и вокруг всё рухнуло в бетонный хлам — коридоры, общие помещения, но почему-то уцелела их жилая казарма, смешным пёстрым пятном маячило покрывало. Леони задохнулась и отвернулась — только чтобы увидеть свою соседку Тесс Миджай, размолотую заживо в рапторе, а дальше — остальных; большинство охотников погибли в своих механизмах — тело и машина одно, подумалось Леони, поэтому создалась странная иллюзия, что все мертвые люди — не больше, чем разрушенные дома или какие-нибудь генераторные установки с батареями. Достаточно заново проложить провода, подпаять контакты — и заработают снова.

Леони тряхнула головой. Из уцелевшего глаза выступила слеза. Второй просто щипало, уже надо было его чем-то закрыть, она рисковала заражением крови.

«Они все… вокруг меня».

Она закрыла рот пальцами, словно пытаясь поймать крик и не позволить ему вырваться. Зажмурилась, снова вызывая боль в повреждённой глазнице, а потом заставила себя смотреть — прямо перед Леони, метрах в трёх, лежал субедар Аро; она словно бы не замечала его несколько минут, пока озиралась, будто избегая и не позволяя себе осознать.

Он был точно таким же, как в «видении» с Нейтом и Дрейком — изорванные лохмотья, плоть и одежда перемешались, не отделить друг от друга. Тёмно-красное пятно расплывалось под телом и казалось очень густым, почти до нефтяной вязкости. Ветер шевелил коротко стриженные волосы соломенного цвета.

«Нет. Нет».

Аро был бессмертным, правда? Аро не мог погибнуть, а Нейт не мог его убить. Ради Дрейка — ради мёртвого Дрейка.

Нейт хороший мальчик. Нейт её друг.

Леони заорала, срываясь на рыдания, рот кривился, на грудь свесилась дорожка слюны. Упало несколько капель крови, будто ею стали слёзы.

«Я хочу проснуться. Я хочу проснуться, ничего этого нет».

— Леони, — Таннер выскочил на неё. Он был весь в грязи, с растрёпанными волосами, на щеке глубокая ссадина, правое стекло очков разбито. — Там эти ребята, они может, еще и живы.

— Дрейк? Нейт?

Таннер уставился на неё, как ненормальную.

— Тот альбинос и… аномальное явление исчезли, если ты о них спрашиваешь. Я имею в виду близнецов.

— Ох, чёрт. Калеб, Энни! — Леони вскочила за мгновение, её вывернутый наизнанку мир, с торчащими сваями, оголёнными из-за разрушенных стен покрывалами и месивом железа и крови вместо друзей и знакомых, как будто обрёл какую-то точку Лагранжа, где гравитация удерживала в оптимальном удалении, не позволяя рухнуть или разорвать все связи. — Где они?

— Да здесь. Я пытаюсь им помочь, вообще-то я врач, — Таннер усмехнулся. — Ну, почти. Лазарет нетронут. Ты можешь принести медикаменты, пока я тут пытаюсь не позволить им отправиться вслед за вот этими ребятами, — он обвёл рукой опустошённую базу, указывая то ли на Аро, то ли на Миджай, то ли на кого-то ещё.

— Конечно. Я сейчас.

— Прихвати всё, что найдёшь. Для твоего глаза в том числе.

Леони напоследок обернулась: Таннер сидел над лежащей лицом вниз Энни, а потом перешёл к Калебу — тот таращился в небо, как будто даже с ухмылкой.

«Чёрт».

Она поторопилась в нетронутый лазарет, молясь, чтобы процедурные комнаты и лаборатории, а также хранилища медикаментов не оказались заперты личным паролем доктора Ван или кого-нибудь ещё из покинувших базу медиков. Ей повезло, белая дверь поддалась; Леони ворвалась в полутёмный бокс, работающий на аварийном генераторе, схватила одноразовый пластиковый контейнер, достаточно большой, чтобы сунуть туда человеческую голову — это сравнение пришло неожиданно и заставило поморщиться. Она принялась сгребать всё: запечатанные ампулы, пневмошприцы, миниботов с программами лечения, какие-то пластыри — может, они предназначались от поноса или в роли противозачаточных, разбираться и читать надписи было некогда. Боты покрупнее в контейнер не помещались, Леони активировала их и приказала следовать за собой.

На обратном пути она не удержалась: остановилась на пороге той палаты, где словно за аквариумным стеклом лежал Дрейк, а над ним склонился рыжеволосый парень. Это было тысячу лет назад, подумалось Леони.

Палата была пустой. Леони не шевелилась несколько секунд — достаточно долго, чтобы робот с приказом «следовать» недоумевающе пискнул.

«Они исчезли».

«Они просто исчезли, и… что теперь?»

Она заметила блеск на полу. Подойдя ближе, наклонилась: это оказались те самые часы, один из талисманов дикаря-Нейта, который отобрали близнецы. А теперь они остались с ними, словно какой-то символ изменившегося и такого странного времени-без-времени.

Леони подняла часы и положила их в карман униформы. Может, она покажет их Таннеру, а тот, умник из Интакта, подскажет что-нибудь полезно — вроде того, где искать Нейта и Дрейка и что вообще случилось.

«Потом».

Сначала раненые. Пора наружу.

Спустя полчаса Таннер ещё возился с близнецами. Калебу он диагностировал фронтальный перелом черепа, но мозговая активность сохранялась: «Мозг — чертовски живучий орган при всей хрупкости», — прокомментировал сам Таннер. Энни повезло меньше: травма гортани с повреждением трахеи хоть и не убила её, но вызвала асфиксию свыше критичных пяти-семи минут. Скорее всего, останется овощем, вздохнул Таннер, а потом добавил:

— Всё-таки вы, рапторы, чертовски живучи.

— Да? — Леони слышала это не первый раз, конечно. Ей обглодали руку до скелета, а она умудрилась не умереть от потери крови и восстановиться очень быстро даже с учётом бионики. На каждой базе можно насобирать десяток баек о том, как какому-нибудь сипаю алад в живот забрался, там взорвался и выжег дыру, а тот заправил внутренности в брюхо и умудрился как-то доковылять до лазарета. Рапторы, название в честь доисторических ящеров. Вараны вон тоже живучие, хвост им отрежь — новый отрастят, а то и лапы.

Леони мрачно следила за манипуляциями дока и роботов, которые бегали туда-сюда, блестя полированными боками. Они послушно открывали нутро с ампулами, нанопреобразователями, лазерами для полевых операций. Таннер ворчал насчёт скверной асептики и надеялся только на пресловутую «живучесть».

— Остальным не помогло, — пробормотала Леони.

Она хотела пить, устала, боль в глазу вернулась. Хотелось лечь на землю — в точности как Дрейк в том странном не существующем месте за прозрачной стеной лазарета, и не двигаться, пока не прорастёт сквозь мясо и бионику аладова трава.

— Что ж, я пока с ними закончил, — спустя некоторое время проговорил Таннер. — Теперь давай с тобой что-то решим. Полноценных протезов глазных яблок не отыскал, зато есть концентратор. Вообще-то он ставится на свой собственный, но может и транслировать данные прямо в мозг. Своего рода сверхспособности.

— Ага, — отозвалась Леони.

Они раньше вроде бы общались на «вы», но после того, как вместе прошли сквозь фрактальную бурю и столкнулись лицом к лицу с её источником, официоз вряд ли имел смысл.

— Что это было, док?

Таннер наклонился над ней. Его «концентратор», найденный среди запасов-имплантов для рапторов, напоминал какую-то нашлёпку, ничего общего с настоящим живым глазом. Я смогу раскрасить эту штуку в разные цвета. Может, в розовый и бирюзовый. Только не в зелёный — никакой зелени.

— В смысле, — она вздрогнула, когда тончайшие щупы — волосы казались брёвнами по сравнению с ними — дотронулись до лица и поползли в глазницу. Это было не больно, скорее, щекотно где-то в глубине головы, то ли во лбу, то ли на уровне щёк, но с обратной стороны. Леони запуталась в ощущениях и решила оставить их в покое. — Я слышала, что возможны фрактальные бури. Одна такая уничтожила Лакос, да?

Таннер кивнул. Вместо своего разбитого стекла очков он тоже прикрутил какой-то медицинский прибор.

— Почему внутри был Нейт?

— Это скорее я должен задавать подобный вопрос. Впервые видел этого юношу.

— Нейт, ну… парень. Мы его несколько месяцев назад подобрали в заброшенном старом городе, он из дикарей. Оказался раптором, решили оставить. Выучили. Он был в ранге сипая.

Леони осеклась, поняв, что только что говорила о Нейте в прошедшем времени.

— Они ещё с Дрейком-альбиносом дружили, Дрейк его всему обучал, заботился, что ли. Я тоже, хотя меньше. Это он «сожрал алада». Помните, я вам рассказывала? Вы ещё сказали, что за ним надо следить.

Таннер замер, сжав губы в нить. Он в этот момент остановился, а роботы продолжали замыкать нервные клетки с искусственным материалом, Леони уже знала, что это можно и всё сработает. Она по-прежнему ничего не видела повреждённым глазом, но уже появились какие-то странные образы — телеметрия, цифры, концентрические круги и сложные геометрические образования. Леони отмахнулась — потом разберётся.

— Да, — выдавил Таннер. — Да, конечно. Собственно… Леони, это я виноват в том, что случилось. Мне следовало заняться этой находкой гораздо раньше.

— Да прекратите, док. Он был обычным потом. Раптор как раптор. Вон, с близнецами подрались, Аро хотел его выпнуть в Ирай — мол, пусть там перевоспитывают.

Таннер подхватывал последние невидимые стежки.

— Нет, Леони. Он нечто большее, а ещё, кажется, я знаю, что он сделал.

— Что же? — у неё получилось моргнуть. Остаточная боль заполнила череп и переносицу. Под «неживым» веком расплывались молочные пятна, меняли краски в жёлтый и алый, потом в черноту, так бывает, если надавить на глазное яблоко.

— Выплюнул то, что сожрал. Ну… считалось, что такое теоретически возможно. Я проводил эксперименты по «приручению» аладов, помните? По сути это всего лишь стабилизация, долгое время она работала в «одну сторону»: искры прятались внутри зародышей в начальной стадии развития, а потом убивали их с печальной неизменностью.

Таннер замялся.

— Позже… удалось получить работоспособный образец.

— Образец. Нейт не образец, — возмутилась Леони. — Извините. Но он точно просто обычный деревенский парень.

— Возможно, мы лишь пытались повторить то, что существовало само. Как бы то ни было, необходимо его отыскать.

Таннер отстранился. Операция закончилась, роботы устроились рядом с ним, словно прирученные вараны. Близнецы лежали рядом, бездыханные и неподвижные даже с подключённой аппаратурой и катетерами-регенерантами.

— Нужно этих двоих отправить…

— В Ирай?

Что-то мелькнуло на лице Таннера.

— Лучше в Интакт. Они… кхм, в тяжёлом состоянии. Им помогут.

Леони не стала спорить.

— Капсула, может, ещё работает, если не разгромило бурей. Вы с ними?

— Нет. Нам необходимо отыскать мальчика. Он слишком опасен… нет-нет, Леони, я совершенно точно не собираюсь его убивать или причинять какой-либо вред. Просто тоже забрать. Понимаете?

Леони хотелось спать; телеметрия стала нулями и единицами. «Я теперь всегда буду как будто вирт-шлем таскать», — она даже потянулась к лицу, словно собираясь выдрать с мясом приживлённый наспех имплант. Остановила руку и вздохнула.

— Ну и где его искать?

— В Лакосе, полагаю. Это только теория, но та буря может быть связана с нынешней. Хотя по возрасту юноша слишком мал, чтобы быть источником. Но мы ведь именно с ним собирались туда, верно?

Леони вздохнула.

— В Кислотной Бабке не особо-то развернёшься, но попытаемся втиснуться. Только нужно найти какой-нибудь еды и прихватить лекарств. Эта штука всеё ещё чертовски болит, да и вообще я не в лучшей форме.

Таннер погладил её по плечу, поколебавшись перед тем, как выбрать — живое или то, которое смыкалось с бионикой. Предпочел он всё-таки её собственное — гладкое, тёмное. Рваная униформа оголила кожу.

— Я позабочусь о тебе.

Он играл не вполне честно, что прекрасно осознавал, но это позволяло остаться наблюдателем. Система только тогда совершенна, когда ты не вмешиваешься. Если свести большую часть квантовых законов, начиная от суперпозиции и заканчивая запутанностью, к одной фразе, получилось бы что-то вроде: «Не лезь своими грязными пальцами, мать твою».

Лично у него так и не получилось осознать иррационального совершенства. Накладывало отпечаток собственное образование: нет, конечно, капризные китайские панды могут отказаться спариваться, если вокруг них прыгает исследователь с камерой, но стоит поместить камеру, которую не заметят создания от вируса до синего кита — и наслаждайся бесконечным шоу в три и семь десятых миллиарда лет. Наблюдатель просто не должен выдать себя.

Однажды они с сестрой поспорили — это было давно, примерно на первом курсе колледжа, когда она ещё только постигала азы науки, а он углублялся в интимную жизнь инфузорий-туфелек и стрептококков, которые ни разу не стеснялись размножаться в питательной среде, наблюдай за ними хоть в электронный микроскоп с круглосуточной записью.

Дана пыталась объяснить, но он в результате лишь отмахнулся. Проигрывать он терпеть не мог. Они поссорились и не разговаривали целых четыре часа, а потом Дана позвала его есть мороженое — явный «чит-код», если использовать терминологию поклонников компьютерных игр.

Мороженое было вкусным, а у него хватило ума не продолжать спор. Позже, помогая сестре, пришлось более глубоко изучить феномен наблюдателя и суперпозиции — всё зависит от того, откуда ты смотришь, обычный нейтрон может быть точкой, линией, сферой или целой микровселенной, недоступной макромиру. Истины квантовой физики, которые Дана едва ли не клеила на холодильник, чтобы взбодриться поутру, казались чем-то неприятным, холодным; если выйти на улицу осенним вечером — дождь и промозглый ветер ощутишь сполна.

Энди увидел, как работают некоторые из этих законов, когда вызвался помогать сестре с исследованием. Когда она придумала свои дизрупторы, помогающие вмешиваться в квантовые состояния без пресловутой однозначности. «Представь, что кто-то достаёт кота из коробки, но не может отличить мёртвую кошку от живой», — пыталась объяснить ему Дана, и Энди только отмахивался: давай я лучше буду записывать твои наблюдения, хорошо? Записывать, анализировать, наблюдать. Первоначально дизруптор был просто антенной, которая пыталась «поймать» иные реальности.

Тогда он играл честно, а вот позже научился жульничать ничуть не хуже профи в Вегасе.

Ладно, сейчас он почти не ставил краплёные фишки на красное и не подкладывал магнит под зеро. Он привязался к Сорену и не хотел, чтобы парень погиб или возненавидел того, от кого с равным рвением мечтал получить признание своих заслуг, разрезать на куски, выкопать в мышиных норах тайны мироздания, может, не бросив к ногам, но преподнеся с поклоном, как вассал сюзерену.

Они изуродовали его, превратили в… мутанта, ладно; это неправильное на тысяче уровней дефиниций слово, но пускай так.

Он уже простил, верно?

Сорен сидел напротив него и доедал свой завтрак. Энди успел уничтожить омлет, теперь заедал кофе миндальным печеньем. Искусственная челюсть Сорена выглядела вполне натуральной, только немного темнее тинт кожи, прости, подумалось ему, ошиблись. Впрочем, из-за плохого даже в очках зрения Энди мог ошибатьсянасчёт цветовой гаммы.

Данные поступали в его мозг напрямую. Саккадными движениями он мог перелистывать сводки, прощёлкивать ролики с видеокамер.

База рапторов неподалеку от Ирая.

«Таннер отправился туда».

Сладкий вкус печенья стал горьким. Энди сделал глоток кофе. Сорен ничего не знал об этой детали, и лучше бы ему остаться пресловутым внешним наблюдателем, хотя и этого уже более чем достаточно. Не лезь пальцами.

Впрочем, всё хорошее заканчивалось быстро.

— Сорен, — он позвал помощника. — Прежде чем мы выдвинемся. В Интакт направили телепортом двоих пострадавших рапторов.

Пока эти данные были только в голове Энди, но Башня Анзе — огромный услужливый робот, — покорно спроецировала трёхмерным дисплеем на фоне кофеварки, вскрытой упаковки плиточного шоколада, корицы и кардамона. Энди немного передёрнуло, когда он увидел этих пересланных — юноша и девушка, близнецы. Словно какой-то дурной знак.

«Ерунда».

Рапторам было лет по двадцать, оба высокие, светловолосые и светлокожие, почти неотличимые — с непроявленным половым диморфизмом, девушка с широкими плечами и узкими бёдрами, почти без груди, юноша — худощавый, никакой явно выраженной мускулатуры. Они с Даной в этом возрасте уже различались значительно, в основном из-за того, что Энди вымахал на тридцать сантиметров выше. С возрастом их вообще перестали воспринимать как близнецов, в лучшем случае — сиблингами.

— Юнассоны, — назвал имя Энди. — Пострадавшие, но выжившие. Кажется, единственные выжившие.

«Нет, не совсем».

Данные по жертвам поступали с щупальцем-информатором. Имена, фамилии, звания. Не все рапторы — много учёных, гражданских, большинство спаслось благодаря най-рисалдару Леони Триш. Энди испытал искреннюю благодарность к этой женщине. Таннера среди погибших не числилось, но и среди направленных посреди бури в Ирай — тоже.

«Что он задумал?»

Коммуникация с ним оказалось утраченной. Таннер не отвечал. Энди попытался нащупать частоту этой Триш — она-то точно зарегистрирована где можно и где нельзя, заодно выяснил, что некогда девушка получала лечение в Интакте, установка бионической руки, — но и та промолчала в эфир.

Тогда-то он и выдал Сорену: поедем сами.

Ну что ж, это всё ещё лучший способ. Пнуть и обезвредить капсулу с ядом, вытащить кота из коробки, а потом выкупать с антиблошиным шампунем и накормить консервами со вкусом говядины и лосося.

— Поместим их на лечение, — предложил он Сорену. — Пусть пока о них позаботятся, как о том мальчике, Кэрроле. Вернёмся — можно будет осмотреть, задать вопросы…

Он опасался, что тот станет возражать, но доктора Раца, похоже, захватила сама идея выбраться в Пологие Земли, изучить невысказанный и невозможный феномен, и он лишь кивнул.

— Я распоряжусь, чтобы близнецы получали соответствующий уход. Они… интересные. Прямо как…

— Нет, не как мы с Даной. Ты же видел фото, мы отличались довольно сильно для тех, кто родился с разницей в два часа семь минут. Честно говоря, мы немного озадачивали даже отца с матерью. А ещё родители сокрушались, что не рассчитывали финансовую «подушку» сразу на двоих.

На лице Сорена отразилось недоумение. Современные люди привыкли, что каждый рождается без «родителей», а те, если хотят, забирают на воспитание, нет запросов — остаются в интернатах. Интернатских по статистике больше почти на сорок восемь процентов.

— Если хочешь, я потом тебе расскажу, каков был прежний мир, — Энди отмахнулся — мол, «не забивай себе голову». — Пойдём, нам пора. Насколько я понял, бурю устроил один из обитателей базы, а теперь все, кто можно и кто нельзя, отправляются в Лакос. Просто-таки Мекка и Аль-Харам с Каабой, верно?

Сорен в очередной раз тактично промолчал. Он, несомненно, читал старые книги, но вряд ли там отразилась информация о религиозных культах до Катастрофы. В конце концов, все пророки, священные кубы, ребята с приколоченными гвоздями руками и ногами куда как меньше сделали для человечества, чем Ме-Лем Компани с прототипами куполов, ГМО-разработками универсально-адаптивных живых существ, банком генов и так далее. Наверное, Энди мог бы гордиться собой.

Он жестом позвал Сорена следовать за ним до лифта, который спускался в самое машинное нутро Интакта — где-то там до сих пор хранился первый прототип раптора-механизма, впоследствии давшего имя всем остальным моделям, равно как и людям, работавшим на них.

Прототип раптора создали до того, как появилось это название и имя для охотников на «зеленых демонов». По сравнению с современными моделями машина выглядела громоздкой и неуклюжей. Когда в просторном и пустом помещении, не считая этот единственный образец и пару дронов, среагировала на движение и включилась люминесценция, Сорен уставился на транспорт с явным скептицизмом.

— Он работает?

— Да, — сказал Энди. — Я его тестировал. Предупреждая вопросы: скорость передвижения в два с половиной раза ниже, чем у современных моделей. Зато в те, что сейчас на конвейере, мы бы вдвоем не влезли… ладно, я бы вообще вряд ли смог туда забраться с моими коленями и суставами, — он вздохнул и поморщился. — Первоначально считалось, что в машину должно помещаться три-четыре человека, потом пожертвовали вместительностью и комфортом в пользу манёвренности и скорости. Но старичок всё ещё может бежать.

— И уничтожать аладов?

— Если попадутся. Не забывай, охотники их специально выслеживают, патрулируют свои квадранты и так далее.

Сорен выглядел то ли смущённым, то ли слегка испуганным. Энди едва не потрепал его по волосам: не бойся.

— А кто останется здесь?

— Нейросеть, конечно. Энси существует — как искусственный разум, аналитическая система, вполне способная справляться с большинством задач самостоятельно. Сеть нуждается во мне гораздо меньше, чем я в ней. Ты ведь знаешь теорию самосознания? Никакого выбора не существует, все внутренние процессы — всего лишь обмен биохимией в мозгу, а потом лобные и височные доли просто пытаются «объяснить» той маленькой и очень медлительной части, которая самодовольно считает себя нашим «я», почему мы приняли то или иное решение. Не волнуйся за Интакт и полисы, одним словом.

Корпус раптора был темным, в полумраке подсветки ангара он выглядел чёрным. На самом деле он был густо-бордовый. Энди не помнил, почему решил покрасить машину в этот оттенок. Он коснулся ладонью двери — самый простой ключ отпечатков пальцев, даже не требовалось ДНК-кода; та открылась, обдав запахом фальшивой свежести — кондиционер с отдушкой «горный воздух» выдавал автоматику. Та наскоро готовила древнюю машину к поездке. На одном из сидений лежал, смирно поджав лапы, медицинский дрон-«водомерка». Чуть поодаль в контейнере — вода и концентраты. Когда выдвинулась лестница, Энди снова вздохнул, думая, что настоящие рапторы посмеялись бы над этой конструкцией, рассчитанной никак не на охотника, а на человека, из всех лишений знавшего только походы в скаутском лагере — пускай рапторы понятия не имели, что такое «скаутские лагеря».

— Что нас ждёт в Лакосе? — спросил Сорен, заглядывая внутрь.

— Могу лишь предположить. Дана предоставила несколько вариантов развития событий. Скажем так, есть несколько тысяч очень скверных сценариев, пара десятков приличных и один-два хороших.

Энди неловко вскарабкался по лестнице. Даже такое препятствие было для него испытанием. Дана сказала бы, что ему следует беречь себя, отправить кого-то другого.

«Один-два. Нельзя рисковать».

— От нас что-нибудь зависит? — Сорен ловко забрался следом.

— Не могу ничего гарантировать. Скорее всего, нет.

Лестница втянулась в брюхо механизма. Дверь герметично закрылась, одновременно зажёгся сенсорный экран, выдавая первичную телеметрию — всё в порядке, нулевая готовность.

— Ну что ж, — сказал Сорен. — Тогда чего мы ждём?

Он засмеялся, застёгивая ремень безопасности.

— Где мы?

У Айки дрожал голос. Она отставала от Хезер и Рыси, обе шли вдалеке, казалось, ничуть не встревоженные перемещением. Рука кровоточила, ей пришлось отодрать кусок ткани от рубашки под комбинезоном, наскоро перебинтовать. Немного помогло, но всё равно дёргало и замедляло.

Когда и кто установил телепорт, откуда он взялся в лагере, где уж Техник-то знала каждую проволоку в генераторе и пружинку в арбалетах рейдеров, она старалась не думать. О том, что неисправный телепорт мог их закинуть куда угодно, на окраину условно обитаемых Пологих Земель — или дальше, в Тальталь, мёртвая пустыня расширялась год от года, когда-то Ирай был не приграничным постом, а всего лишь очередным полисом, — она тоже старалась не думать.

— Да где мы, чёрт возьми?

Она озиралась и старалась догнать спутниц.

Место было обычным пустырём. Тоскливый и однообразный пейзаж отличался от базы только небом: оно казалось затянутым плотным слоем туч, сизо-серым, ни единого признака солнечных лучей, но при этом было светло. Под ногами стлалась аладова трава. Айку это беспокоило: траву-то не просто так назвали, странный сорняк разрастался там, где водилось много «демонов». Деревенские и рейдеры считали такие места плохими, а потом от Шона Айка узнала, что и рапторы недолюбливали безобидное растение.

«Оно как не настоящее. Как будто какая-то голограмма, надо очень постараться, чтобы её сорвать или вообще коснуться».

Аладова трава прежде попадалась Айке всего несколько раз. Ощущение неприятной прозрачности и не совсем реальности она запомнила хорошо, вот только здесь растение было вполне осязаемым. Она тронула стебель и даже немного порезала палец — кромки узких стеблей оказались словно заострёнными.

Пустырь тянулся без начала и конца.

«Это похоже на Тальталь, да?»

Шон рассказывал. Шону доводилось бывать там, хотя и рапторы избегали лишний раз соваться в пустыню. Там действительно много демонских сорняков, но больше именно… ну, голой земли. Пустыня на то и пустыня.

— Стойте вы!

Рысь держала Хезер за руку. Обе шли так, словно отлично знали направление и торопились поспеть домой к ужину. Отставшую спутницу они игнорировали, Айке пришлось бежать, чтобы нагнать их.

Она схватила Рысь за плечо:

— Ты что, не слышишь?

Та обернулась. Обычно она как будто втягивала голову в плечи, если вот так обратиться напрямую, но сейчас казалась удивительно спокойной и уверенной. Хезер тоже остановилась, наматывая кудрявую тёмную прядь на палец.

— Почему же? — Рысь пожала плечами. — Слышу. Незачем орать.

— Что это за место?

Рысь повторила свой жест.

— Понятия не имею.

— Вата, — сказала Хезер и чуть нахмурилась. — Мы из неё выберемся. Рысь хочет попасть в город под стеклом, который ещё не разбитый. Ты убила папу, чтобы этого не случилось, правда?

— Что?

Айке хотелось встряхнуть девчонку.

— Я никого не убивала…

Хезер вздохнула очень по-взрослому — наверняка скопировала этот жест у собственного нервного отца.

— Я не буду тебя сжигать. На самом деле, — Хезер опустила голову, — я и других… не хотела. У меня случайно получилось. Папа сказал бы, что нужно извиниться, но… ничего же не исправить, да?

«Это точно», — едва не выплюнула Айка; Рысь её опередила:

— Наоборот. Наоборот, ты это знаешь. Надо просто найти правильную дверь, правильно?

Она подняла взгляд на Айку.

— Это… что-то вроде коридора. На самом деле его не существует, вроде того. Авгуры верят, что здесь сидят все «когда» и «если», они называют это место «тихим». «Тихое место», потому что тут ничего не случится, зато можно повлиять на то, что будет. Или было, понимаешь?

— Нет, — Айка ответила не совсем правду; она догадывалась, вот только озвучивать то, что даже в голове звучало сущим безумием, — всё равно, что наряжаться в амулеты из костей и шестерёнок и выплясывать голой при луне. Примерно этим же занимались «авгуры».

— Ну, поймёшь, — Рысь отвернулась. Хезер тоже пошла дальше. Айка сплюнула, сгусток слюны повис на травинке.

«Тихое место».

— Куда мы идём?

Обе — иРысь, и Хезер — пожали плечами:

— В Лакос, конечно.

Айка выругалась сквозь полусжатые зубы. У неё болела и кровила рука, они шли по какому-то воплощению пустоты и безумия — «тихого», вот именно. На поясе она нашарила отвёртку и подумала с неожиданной холодностью: может, мне сделать то, в чём меня обвиняли и чего я не совершала? Только не с отцом, а с дочерью.

«Я хотела вытащить её из полиса».

Да, потому что поверила в какую-то бессмысленную полулегенду, в то, что это важно едва ли не для спасения мира. Синие Вараны почти полным составом как-то не очень убедились в спасении. Шон прав: даже если она не причиняла никому вреда, из-за неё все случилось, и вот Хезер здесь, вся из света, парадоксов и «тихих мест», идёт вперёд, как ни в чём ни бывало. Айка отмахивалась от хлёсткой травы, стебли били её по ногам, норовили дотянуться до раненой ладони. Хотелось пить.

— Долго нам ещё? — не выдержала она наконец.

Рысь обернулась первой.

— Ты можешь вообще здесь остаться, — фыркнула без особой любезности, и это было на неё не похоже. В ровном пасмурном свете Айка разглядела, насколько заострилось и без того узкое лицо девушки, словно Рысь страдала от лихорадки — может, и впрямь простудилась без убежища.

— Я просто хочу понять, что происходит.

— Это же ты помощница Раца из Интакта. Не знаю, правильно ли догадался Шон… — а вот тут Рысь осеклась. Хезер вообще на них не обращала внимания, шла и шла себе дальше. Рысь дёрнула головой и бросилась бежать, догоняя девочку.

— Да чтоб вас, — на аладову траву упало несколько капель крови с руки Айки. Она некстати подумала: похоже, рана глубокая, сухожилие задето проклятым гвоздём. Дерьмовый теперь из неё будет Техник.

«Давай выберемся отсюда для начала», — она проглотила эту горьковатую пилюлю от паники. Хезер и Рысь снова обогнали, маячили вдалеке. Несмотря на сухость во рту, усталость и боль, пришлось торопиться.

Однообразный пейзаж убаюкивал. Очень скоро Айка потеряла счёт времени — конечно, здесь и не было никакого времени без солнца, без смены дня и ночи. По-прежнему мучала жажда, пересохший язык вываливался изо рта куском шершавого камня, но она приноровилась к темпу, только издалека удивлялась: почему не устаёт девочка? Она же маленькая. Рысь-то ладно, она привычная, из рейдеров, но Хезер-то просто мелюзга из Интакта…

«Или нет».

В какой-то момент Айка перестала видеть чуть вдали маленькую фигурку со спутанными тёмными волосами и в рваной одежде, которая когда-то была розовой кофтой и синими брюками. Впереди поднимался столп света: точно за горизонтом.

«За горизонтом. Дикари так называют мир мёртвых», — некстати вспомнилось Айке.

«Мы умерли и будем вечно идти».

Она устало ответила себе: ну и что. Можно остаться здесь, только вряд ли поможет; ноги тянет, руку дёргает до плеча, нехорошо напоминая о кровопотере и риске заражения. Знобит и по-прежнему сухо до горла и пищевода, один глоток воды стоил бы тысячи часов жизни. Айка согласилась бы умереть, только сначала выхлебать ледяной влаги.

Столп света поднимался всё выше к сизому небу. Рысь как будто торопила свою проводницу в этом мире-за-горизонтом; Айка не понимала её рвения — куда торопиться, с того света, из-за горизонта никто не возвращался, вот уж нет смысла стирать ноги в кровавые мозоли. И всё же в какой-то момент стало мерещиться, будто сквозь гало вокруг Хезер проступают иные очертания, кроме колючей аладовой травы и бесконечной пустоши. Айка затаила дыхание, не позволяя себе надеяться, даже уцепиться за клочок надежды, но пейзаж напоминал какой-то город — современный полис: вытянутые, почти как в Интакте, дома-прямоугольники, поставленные на меньшую грань, другие — в форме закручивающихся вверх спиралей. Несколько ярусов, поменьше, чем разделение на камни от родонита до лазурита, без стержня Башни Анзе — но похоже, строили плюс-минус по одному проекту, словно архитекторам и инженерам поначалу было не до излишеств и фантазии, но уже потом, с течением времени, обитатели придавали зданиям индивидуальность по мере фантазии и вкуса. Айка различила блеск, похожий на радужную рыбью чешую, открывающиеся и закрывающиеся ракушки, а то, что она поначалу приняла за интактовские «детали конструктора», оказались имитацией знаменитого древовидного камыша, плантации которого располагались на дне глубочайшего озера в Пологих Землях.

— Лакос, — закричала — а на самом деле, скорее прохрипела Айка. Она видела изображения погибшего города на старых голограммах и даже на обычных фотографиях, но скорее догадалась, чем впрямь узнала.

Осознание придало сил. Она догнала Рысь и Хезер.

— Мы за горизонтом, в мире мёртвых, — это была уже не догадка, а утверждение.

Обе посмотрели на неё странным, долгим взглядом.

— Но он, — Айка пыталась пояснить свою мысль, мешал пересохший рот, она несколько раз сглотнула. — Он же погиб, а это не похоже на руины, да и мы бы захлебнулись, если…

— Я родом из Лакоса, — сказала Рысь. Она оглядывалась по сторонам, пустырь ещё не закончился, и аладова трава по-прежнему цеплялась за одежду, норовила царапнуть кожу, но на щитах и проекциях уже можно было рассмотреть проекцию симпатичной голубоглазой девушки с текучими серебристыми волосами — Каллисто, аватара нейросети, когда-то управлявшей городом. Этот компьютерный образ был своего рода идеалом красоты, даже за пределами Лакоса многие женщины красили волосы неоновым серебром и добавляли в сетчатку клетки с выработкой антоцианов.

Каллисто, цифровой призрак прошлого, приветливо махала гостям. Рысь глубоко вздохнула, взяла девочку за руку — та снова стала прежней, нормальной и очень гордой собой.

— Хезер пообещала привести меня домой. Что ж, вот я и дома.

Глава 19

Пепел стлался под ногами, льнул и прилипал к слепленным из кусков древокамыша подошвам. Он успел не только остыть, но и стать почему-то особенно холодным, как будто прихваченным коркой изморози или болотистой росы. Гарь больше не норовила подняться в воздух, запах гниения и погасшего огня соединились и тоже расстлались по пожарищу, словно саван поверх гигантской могилы.

Выжженный лагерь оживал. Тараканы, гигантские вараны и крысы, даже деловитые рабочие мурапчёлы откуда-то из отдалённых ульев сползались на запах, расхватывали первые лакомые куски. Позже появились койоты, эта стая иногда подползала и прежде, надеясь забраться в котёл или утащить немного объедков. Теперь мелкие и крупные твари осмелели; это место принадлежало им и больше никому.

Шон не спорил.

Ему давно пора было уйти, и он не вернулся бы ради мёртвых — рапторы отдавали мёртвых в Ирай, но рейдеры никак не хоронили погибших. Гниющее мясо — это просто гниющее мясо, нет никакой разницы, сожрёт ли его койот или сожгут в огромной печи, чтобы потом поместить в бесконечную стену-улей, в ячейку с портретом размером в ноготь. Если приложить к портрету палец, можно получить голограмму-некролог о погибшем охотнике — Шон много раз слышал эти печальные и торжественные рассказы, надиктованные каким-то одним бесполым голосом. Когда он был младше, ему нравилось ходить на образовательные экскурсии, но потом он как-то осознал: голос чужой, человека-то больше нет. Между чёрной стеной из натурального гранита, напичканной нанотехнологиями, и хрустящими на зубах койотов костями никакой разницы.

Наплевать на мертвецов, им уже не поможешь.

Шон искал Айку.

Вернулась первая ночь, и он снова звал её — безнадёжно, несколько часов подряд, потом задремал прямо в том, что осталось от их палатки, проснулся, выбрался, весь облепленный кусками горелого брезента, пепельными хлопьями, в волосах запутался фрагмент оплавленной пружины. Шон снова окликнул Айку.

Это было так же бессмысленно, понял он, когда солнце потянулось к закату, как пытаться докричаться до людей «из-за горизонта», как говорили деревенские или рейдеры; как поговорить с некрологом, если вы прежде служили вместе и отлавливали аладов, как…

— Айка.

Смерть была проще, понятнее. Трупы из мяса и костей отличались от живого тела, но ты мог дотронуться, закрыть ладонью быстро остывающие глаза, сидеть рядом, наблюдая, как мертвечина наполняется чужой жизнью: бактерии первые, затем черви, следом черёд насекомых и животных, если их не прогонять.

Айка просто исчезла вместе с Рысью. Раз — и нет.

Парадоксально, но это давало надежду, и Шон не уходил, продолжая звать час за часом, до заката и снова до восхода; почти без сна, без еды, лишь однажды выбравшись к ручью за водой.

Когда он увидел на горизонте движение, то без всякой логической связи решил: это они возвращаются, только почему-то на каком-то механизме. Шон как раз выбрался из-под лохмотьев, его качало от усталости, голова была тяжёлой и неприятно-тёплой внутри, словно похмельная или в начале тяжёлой болезни. В нескольких шагах от него обнаглевший койот жрал чью-то ногу, громко хрустя костями. Зверьё ещё не настолько осмелело, чтобы нападать, но и угрозой его не считало.

Шон вглядывался в штуку на горизонте с отстранённой тупостью, пока не осознал: это же раптор.

«За мной».

Мало им Дрейка и чудища из телепорта.

«Да хрен с ними, пускай забирают, или убьют, или…»

«Но тогда я не спасу Айку», — Шон даже не хотел спорить с собою же, можно ли её вообще спасти. Он стряхнул оцепенение, вылил на грязные слипшиеся волосы остатки воды из фляги и нашарил арбалет. Подумав, он примостил за пояс и нож с широким лезвием. Если они и попытаются его убить, придётся повозиться.

Шон огляделся по сторонам. Руины палатки с кусками обгорелого брезента всё ещё оставались лучшим убежищем, и ему стоило спрятаться до того, как его заметят — если уже не заметили, оптика-то не чета слабым человеческим глазам.

Он закопался в воняющие обрывки. Следить стало трудно, но по вибрации, ударам тяжёлых железных «лап» ощущал: механизм приближается.

Спустя некоторое время его стало возможно рассмотреть даже из убежища Шона. Незнакомая модель раптора — Шон никогда таких не видел; эта казалась слишком массивной и громоздкой, никакой манёвренности; скоростью пожертвовали ради, вероятно, комфорта и возможности поместиться внутри нескольким людям. Раптор был окрашен в бордовый цвет, словно залит кровью.

Механизм остановился. Шон удивился ещё больше, когда помимо открывшейся двери выдвинулась лестница — чёрт возьми, да хозяева запрыгивали в своих «ящерок» даже ранеными. По лестнице медленно спустился довольно высокий полный мужчина в гражданской одежде, подобную носили в столице. Шон предположил: кто-то из высшего руководства, кого они, простые охотники-вояки, отродясь не видели в лицо, только имена слышали: «Такой-то приказ, такое-то решение». Генералы ни на что не влияли, на самом деле: что вон этот толстяк мог знать о настоящих аладах на обрыве трёшек или о твари из перекрученной плоти?

Человек опирался на трость-антиграв — это было заметно по характерной позе.

«Они отправили за мной важную шишку из тыловых крыс?»

За недоумением Шон забыл об осторожности и почти выбрался своего убежища. Человек подошёл чуть ближе, оглядывался, его лицо казалось смутно знакомым — ну конечно, наверняка они прежде получали приказы, пока тот сидел в удобном офисе. Силовое поле антиграва разбрызгивало пепел и уже слежавшийся слой ошмётков.

Шон медлил: напасть? Просто переждать, когда тип уберётся?

— Проклятье, — пробормотал тот, закрыл лицо рукой, этот жест был каким-то испуганным, совершенно не сочетался с прежней медлительностью. — Сколько их, чёрт подери… Она не говорила, что будет так.

«Кто? О чём?» — у Шона вдруг появилось странное ощущение: тип говорит про Айку. А потом едва не закричал, потому что присоединился ещё один голос:

— Что у вас там?

Его Шон бы узнал через тысячу лет, в брюхе какого-нибудь супералада или трёхрукого порождения.

Сорен Рац спрыгнул на пепелище, проигнорировав лестницу. Ветер трепал распущенные и без того взлохмаченные волосы.

Шон выстрелил в него из арбалета прежде, чем осознал, что делает.

Пол был холодным и резко пах химией-дезинфекцией. Жужжание робота-уборщика вплеталось в сон, снилась большая недовольная муропчела, которая выбралась из улья и собиралась цапнуть за ногу или щёку — просто из вредности, агрессивные и недружелюбные твари вообще почём зря кусались.

Нейт их терпеть не мог. Вот чего докопалась, думал он сквозь сон, возьми да переползи через меня, коль так уж надо. Я тебе не мешаю. Отстань и дай поспать.

Одновременно он понимал: никакая это не муропчела, а уборщик; вон как дезинфектора набрызгал, в носу и горле аж свербит.

Нейт громко чихнул и проснулся. Пробуждение вышло неудачным: он подскочил рывком и двинулся лбом о край кровати, спасибо, что делали их из обтекаемого гладкого пластика, обойдётся без синяка или шишки.

Он сел на полу рядом с кроватью. На кровати лежал Дрейк.

Нейт тут же зажмурился: вспомнил и пустырь с обнаглевшей колючей аладовой травой, и пирамидку-камень, и липкую кровь. Туда приходили субедар Аро и близнецы, хотели забрать у Нейта Дрейка — или наоборот, и он дрался с ними.

«Ты всех убил».

Леони сказала.

Леони сказала, что…

Нейт вскочил, ему пришлось схватиться за край кровати. Желудок сжался от недооформленной мысли: если он увидит сейчас дыру в черепе Дрейка, то самое отверстие с красновато-жёлтой изнанкой и торчащим месивом, похожим на подпорченный пудинг из столовой, то заорёт и будет орать тысячу лет.

«Ты убил всех. Ты убил Дрейка».

Тот спал. Глубоко и явно медицинским сном, потому что иначе бы проснулся. От шеи и висков тянулись тонкие провода, ведущие прямо к стене: аппаратуру разместили прямо в ней, и Нейт отчасти удивился, в их лазарете такого не было. Ну, или он не помнил. Голубой экран на тёмно-синей стене — почему не зелёной, странно, — но по квадрату бежали загогулины, в которых Нейт ровным счётом ничего не понимал, кроме одного: Дрейк жив.

Жив. Все живы. Аладова трава, камень и гниющий труп — дурной сон, потому что нечего дрыхнуть на голом полу. «Придурок ты, Рыжий».

Он всхлипнул, сжал большую ладонь Дрейка своими. Рука тёплая, пульс ощутим даже без всех умных штуковин с диаграммами, экранами и приглушённым писком, немного похожим на крысиный.

«Дрейк жив».

Нейт сел на край кровати; голова кружилась — он понял, что от голода, вот и живот забурчал, подсказывая: хватит валяться на полу и вспоминать ночные кошмары. Он попытался восстановить события: вот они с Леони выбрались за Дрейком на какой-то пустырь с аладовой травой, там ещё был тот мужик, Монстр, но драться пришлось с настоящим монстром. Эта штука ранила Леони и Дрейка. Нейту повезло больше, он целехонький, несколько ссадин, вот и помог остальным. Они добрались до базы.

«Отпусти его, он мёртв», — голос Леони звенел в ушах, перекликаясь с сухими приказами субедара Аро и выкриками Калеба и Энни.

«Ты убил всех».

— Да отстань ты, — Нейт почему-то обозлился на Леони, хотя уж она-то точно была не виновата. «Приснитсяже всякая чушь». Дрейк — вот он, живой и скоро будет здоровым, а пока надо пойти и отыскать чего-нибудь пожрать. Ещё доложить про «штуку» — почему-то Нейт надеялся, что после столь славной битвы даже неумолимый Аро смягчится и разрешит ему остаться на базе. Призрак Ирая и одиночества отодвинулся в туман.

Это всё после, а пока — еда.

Нейт уставился на экран, убеждаясь: Дрейк не умирает, все эти кривые как ползли себе волосатыми зигзагами, так и ползут дальше, и не думают затихать. Против воли взгляд соскользнул на стену.

Синяя. Она тёмно-синяя. Она раньше была зелёной, а вон там — пятно в виде огромного таракана, которое не закрасили за всё время на базе. Куда делось пятно, почему стены сменили цвет?

Уборщик подъехал ближе, жужжа всё той же недовольной муропчелой: дрон формой напоминал краба. Нейт сглотнул. Таких моделей на базе точно не было, уж он-то знал, не раз и не два получал наряды «отдраить казармы», когда разрешалось взять всего одного робота-помощника, а по большей части — гнуть спину; Аро считал, что наказание должно быть наказанием, нечего тут хитрить. Нейта эти страшные кары вот вообще не пугали, в Змейкином Логу никаких роботов не было, а драить приходилось старый пластик и металлические пластины, которыми устилали пол. Он ещё всегда свысока посматривал на изнеженных городских — мол, нытики, вас бы в настоящие полевые условия.

Уборщик ползал и обрабатывал гладкое напольное покрытие тёмно-серого цвета с рисунком каких-то волн.

«Это неправильно».

Краб. Синие стены. Незнакомое оборудование-экран. Даже кровати стояли иначе, и чем дольше Нейт осматривался, тем отчётливее понимал: он понятия не имеет, куда они с Дрейком попали.

Он сжалпальцы Дрейка. Тот пошевелил губами во сне, втянул воздух с чмокающим звуком, но не проснулся. Нейт прищурился: с медицинским оборудованием он не работал, зато тот же Дрейк научил его перестраивать раптора от и до — «тонкая настройка» давно стала его любимым развлечением. Он отыскал сенсорную панель, где значилась латинская надпись «Somnifere». Снотворное. Откуда вспомнил — неважно, вот здесь выкручено четыре кубика до оранжевого значения. Нейт ткнул на два кубика, заставляя столбик позеленеть и оставить всего пару «кирпичиков», повторил жест: панель замигала предупреждающим «Подтверждаете»?

Он ответил: да.

Остальное не трогал: регенеранты, коагулянты, стимуляторы. Искусственное питание и очистка организма от токсинов, пусть работает.

— Я скоро приду, — пообещал он Дрейку, спрыгнул с кровати и пошёл к двери. Нейт опасался, что лазарет будет закрыт, вон как на базе его долго держали крысой в ловушке, прежде чем соизволили выпустить. Но ошибся. Дверь поддалась.

Коридор сбил с толку ещё больше палаты: он словно явился из игры «Найди десять отличий», такие были на некоторых игрокарточках для вирт-шлемов. Нейт вгляделся в голо-постеры на стенах: на некоторых мелькала какая-то девушка, очень красивая, с серебряными волосами и глазами невозможного лазурного цвета. Текст мигал крупными буквами: «Улучшим результаты добычи древокамыша!», «Проверяйте гидролифты перед выходом!», «Коктейль из водорослей “Озёрный” — взбодрись с первого глотка!»

— Хрень какая-то, — Нейт поморщился и пошёл дальше. Входная дверь работала на датчиках движения и послушно открылась перед ним. Он ожидал провалиться в жаркую пустошь дневной или прохладу ночной базы, а может, в закат или рассвет, когда мир словно залит расплавленным солнцем. Вместо этого он оказался в ещё одном коридоре, указатель на разрисованной изображениями водорослей стене раздваивался: справа «ВЫХОД», слева «СТОЛОВАЯ». Нейт двинулся было к выходу — надо же понять, что случилось; а потом вспомнил про Дрейка, да и собственный живот намекнул в очередной раз: исследования подождут, найди-ка чего пожрать, тупица.

Столовая пустовала. Это было небольшое помещение — одновременно за стандартными прямоугольными столами могли разместиться человек двадцать, от силы тридцать, но стало бы тесно и все толкали бы друг друга локтями. На стенах мелькала всё та же сереброволосая девушка, внимание Нейта привлекли ещё и люди в униформе рапторов и, похоже, изображенные рядом со своими механизмами, только рапторов-динозавров те ничуть не напоминали: гладкие, обтекаемые, как огромные рыбы или водоплавающие ящерицы.

«Точно. Водоплавающие».

Нейт поскреб затылок, но запахи пищи и урчание в животе мешали думать. За стандартной стойкой работали стандартные же роботы, никаких крабов. Из меню Нейт натыкал первое попавшееся, вышел большой пахнущий рыбой стейк, пюре наполовину из батата — обычная экономия, картофель ещё привези, а батат — один из «выживших» ГМО-культур, везде растёт сорняком. Красный соус, десерт из порошкового шоколада. Нейт прихватил к двум большим порциям ещё и бутылку оранжевого сока, жалея, что не попалось «синьки» — видимо, в столовой лазарета не полагалось.

По дороге обратно он снова оглядывался: эти плакаты, это место — незнакомое, что же произошло?

«Ты всех убил».

«Отпусти его».

У входа в палату Нейту привиделось: Дрейк в луже крови — она вытекает из головы, прямо на снующего и путающегося под кроватью «краба». Он едва не уронил поднос, но моргнул, и видение пропало.

— Эй? — позвал Нейт.

Бесцветный пушок ресниц Дрейка дрогнул. Он пошевелил пересохшими губами, кадык на шее дёрнулся; а затем открыл глаза и почти сразу же произнёс:

— Что ты со мной сделал, Нейт?

С имплантом, который вкрутил Таннер, Леони чувствовала себя отлично. Бионическая рука, искусственный глаз, волосы дикой расцветки, — ей нравилось менять себя, власть над собственным телом ощущалась опорой или каким-то спокойным местечком, вроде койки в казарме, тумбочки с личными вещами, персонализированной эротической программой в вирт-шлеме. Мелочи, которые делают тебя чем-то ещё, кроме «раптор, най-рисалдар, убей десяток аладов и поставь закорючки за каждую “сигнатуру”». Главной, конечно, оставалась Кислотная Бабка — этот механизм принадлежал Леони даже больше, чем меха-орудия — другим рапторам. Рапторы рассчитаны на одного.

Ладно, если очень хорошо потесниться, то можно и вдвоём влезть. Всё, как в реальной жизни: тебе придётся поджать ноги и сидеть на половине задницы, если хочешь видеть и ощущать кого-то рядом. Каким бы худым ни был Таннер, она всё время натыкалась на его торчащие мослы и немного злилась. Тот извинялся. Леони фыркала: да ничего. Едем же, на что тут жаловаться.

— Всё забываю спросить, — сказала Леони. Кислотная Бабка мерно топала по неизменным и приятно-заунывным Пологим Землям. Однообразный пейзаж из ряски, редких кустов карликовой ядовитой вишни, цветоящериц, убегающих из-под ног раптора, пока не менялся, и это зрелище заставляло Леони улыбаться. Наконец-то понятное и предсказуемое. Никакой бури, никаких воронок, взбесившегося ветра, полыхающего зарева — и мёртвого не-мира, заросшего призрачной «демоновой травой». — Зачем вы вообще появились у нас на базе?

Таннер помолчал. К груди он прижимал свой рюкзак-ловушку. Леони догадывалось: это с ним связано, опять какие-то эксперименты. Мало им одного алада, они же их вроде «размножать» научились?

— Это трудновато объяснить, Леони.

Официальное обращение «най-рисалдар Триш» осталось где-то в прошлом, где база стояла неразрушенная, а друзья Леони были живы. Она не возражала против фамильярности.

— Ну так попробуйте. Если верить карте, до Лакоса дня три пути, а то и больше — мы не идём на максимальной скорости, плюс придётся ночевать, добывать еду и всё такое. Успеете рассказать.

Таннер поёжился — и зря, между прочим, опять больно ткнул своим локтем прямо в бок. Леони зашипела. Он извинился.

— Вы же из Итума, Леони? Как звали мэра, когда вас забирали, помните?

Леони нахмурилась.

— Не помню.

— А управляющую нейросеть?

Это было просто:

— Инари. Такая, вроде как стилизованная японка, традиционная одежда и кимоно. Эти нейросети вроде как сохраняют остатки… как их там, культурных образов из прошлого, плюс символика. Богиня плодородия. А в Ирае — Гуань Юй, воплощение благородной войны и так далее, читала, даже был такой реальный вояка тысячу лет назад.

— В том и дело, — Таннер усмехнулся. — Ты не помнишь мэра-человека, но помнишь нейросеть, потому что люди меняются, а эти всемогущие компьютерные интеллекты остаются. В Интакте примерно то же самое. Когда мне напрямую отдаёт приказы Энси — я не могу отказаться.

— Он направил тебя…

— В Лакос, как и вас. В общем-то, это всё единый проект. Я должен был выступить исследователем, мы собирались достать со дна озера то, что там осталось. Якобы нечто важное.

Леони кивнула. На экране высветились инфракрасные образы: крупные животные, бизоны, судя по всему. Стадо держалось чуть левее от выбранной ими дороги, но она предпочла увеличить крюк — драка ещё и с этими тупыми, но здоровенными и упорными тварями стала бы лишней.

— Между прочим, Леони. Я достаточно близко знаю Энси.

Она удивлённо посмотрела на Таннера:

— Вы разве программист? Или кто там обычно в компьютерных сетях разбирается.

Таннер кашлянул. Глаза за стёклами очков метнулись куда-то вправо, влево, словно он пытался перехватить саккадное управление раптором:

— Нет, но… В общем, неважно. Просто хочу сказать: мне кажется, что он примерно представлял, что случится — и что это будет именно так.

Леони мрачно уставилась перед собой. Инфракрасная подсветка показывала, что бизонов они миновали, дальше — спуск в низину. Долгий путь, с каждым шагом всё дальше от базы; они оставили позывные о чрезвычайном происшествии и, согласно протоколу, Леони должна была явиться в Ирай с рапортом. Субедар Аро бы её понизил до сипая за самоволку, ну и выгнал бы из «своих» рядов, наверное — совсем как Нейта и Юнассонов.

«Субедар Аро мёртв. И остальные тоже. Близнецы, может, живы. Повезло».

Леони отключилась от всех частот и превентивно заблокировала их: пропала, растворилась. Кислотную Бабку с неоновыми цветами корпуса видно за десяток миль, но в Пологих Землях всё ещё легко затеряться. Леони думала о месте-без-неба, зато с аладовой травой и Нейтом. Камень-пирамидка. Дрейк с дырой в черепе. Это всё приобретало какой-то почти математический смысл, структура неизвестных: подставь вместо икс и игрек, вынеси за скобки, возьми интеграл, последними цифрами после запятой можно пренебречь.

За раптором гналась пара особо дурных и наглых бизонов; Леони увеличила скорость, чтобы оторваться от животных. От горизонта до горизонта медленно густелив синеватую прохладу сумерки.

Леони вздохнула:

— Знаете, что? Если этот Энси ваш правда всё предсказывает, да ещё и без погрешностей и дофига умный, рассчитал и просчитал, то… он просто цифровой сукин сын. Можете так ему и передать, когда вернётесь в столицу.

Повисла пауза, в конце которой Таннер захохотал. Он подскакивал на своём-Леони месте, пинал её своими острыми коленками, всхлипывал и только что не подвывал. Отчаянно хотелось ему врезать. Наконец он справился со своим идиотским весельем:

— Это прекрасная, прекрасная идея, Леони. Обещаю, я так и сделаю.

Дрейк сидел на кровати, его светло-голубые глаза стали чёрными, словно в них вырезали по дыре. Нейт всё пытался заглянуть, совал ему еду и напиток, встряхнул пару раз за плечи, но Дрейк почти не реагировал, только изредка прикасался к своему затылку, тёр пальцы, словно пытаясь разглядеть потёки крови.

Чернота в глазах напоминала пятна, какие бывают, если очень долго смотреть на солнце, а потом зажмуриться.

— Что ты со мной сделал. Что ты со мной сделал, Нейт, — повторял Дрейк без эмоций и выражения, словно дрон со сбоящим речевым модулем.

— Ничего. Мы это… где-то, в общем. Вроде как база. Наверное, пока ты вырубился, нас перевезли на другую, может, это Ирай. Да поешь ты, точно легче будет!

Подавая пример, он сунул кусок рыбного стейка в рот, зачерпнул пластиковой ложкой шоколадный пудинг. Солёный и сладкий вкус смешались в тошнотворную массу; Нейт заставил себя прожевать и проглотить.

— Что ты со мной сделал, — в десятый или миллион первый раз повторил Дрейк. Нейт не выдержал, затряс его за плечи, легонько хлопнул тыльной стороной ладони по лицу. Тот схватил его за запястья; Нейт едва не закричал — кости хрустнули, лучи боли вспыхнули от рук к позвоночнику.

— Дрейк! Это же я!

«Отпусти его».

— Д-дрейк. Это я. Т-ты же…

Зубы стучали. К губам прилипла прядь волос. Чёрные прорези на белом лице делали Дрейка похожим на куклу, которую Нейт когда-то нашёл на развалинах древнего места, погибшего пару сотен лет назад города. Сейчас казалось, что и руки, и кожа Дрейка — старый полуразложившийся пластик, альбинизм придавал сходство с призраками, пускай Нейт и считал россказни про призраков выдумкой Милли и Курицы Кэт.

— Ты со мной сделал. Что?

— Не знаю! — Нейт заорал, дёрнулся и перевернул поднос. Пластиковые стаканы выплеснули содержимое, оно перемешалось с картофелем, стейками, подливой и десертом. Всё вместе стало грязью и гнилью. — Дрейк, прекрати, мне страшно!

Тот разжал хватку и опустил голову.

— У меня дыра в голове, да? Туда можно кулак просунуть. Меня едят черви. Ты знаешь, каково это, когда тебя едят черви? Чертовски зудит. Куда делась дыра?

Дрейк повторил свой жест. Сквозь белёсый ёжик просвечивала розоватая кожа — никаких дыр и червей. Нейт едва не завыл.

— Я не знаю, не знаю… Ты там лежал, на земле. Камень тот ещё был. Я тебя из него вытащил, ну, или наоборот, а потом хотел, чтобы ты проснулся, но ты не просыпался.

Нейт едва не рассказал про субедара Аро, близнецов и Леони — «ты всех убил», — прикусил язык, сделал короткий судорожный вздох. Он отодвинулся на пару шагов и теперь наблюдал, как невозмутимый краб-уборщик пожирает обед с пола. Запахи пищи сменялись химическими, словно эта палата возвращалась к какой-то исходной точке. Нейт подумал о равнобедренном треугольнике или пирамиде с равными гранями: они неотличимы друг от друга, ты никогда не поймёшь, что пришёл в другую грань, а если попытаешься посчитать, то запутаешься в бесконечном цикле.

Несколько минут Дрейк молчал. Пауза тянулась и тянулась, стала настолько невыносимой, что Нейт сел рядом и взял его за руку — даже если опять схватит и сожмёт до ещё одного медленно наливающегося лиловым синяка, пускай. Нейт не боялся синяков и Дрейка тоже не собирался пугаться, вот ещё.

— Ты меня спас однажды, — напомнил он чёрным дырам и обветренным губам с сухой коркой, осунувшемуся лицу призрака. Больничная блуза открывала шею: напряжённые мускулы, словно Дрейк готовился к битве. На ключице тёмно-красная метка катетера, но шнур убрался сам, потому что Дрейку больше не требовалось лечение, потому что…

«Отпусти его».

Мёртвых не вылечишь, вот почему.

— На самом деле, несколько раз. Вот я тебе и вернул долг.

Нейт старался не думать о близнецах — кто-то из них лежит лицом вниз, другой — вверх, он не помнил, кто именно. Кровавые тряпки — субедар Аро, сначала красное на синем, а потом наоборот.

«Ты всех убил».

«Отстань, Леони. Тебя даже тут нет», — Нейт поозирался для верности, краем сознания отмечая неестественную тишину; никаких звуков, кроме жужжания «краба» и его собственного тяжёлого дыхания. Он попытался прислушаться. Дрейк тоже не дышал.

— У меня в голове дыра, — повторил Дрейк. — И черви внутри.

Он вытянул перед собой руку.

— Трупные пятна, видишь? Пальцы уже раздулись, скоро лопнут.

Нейт положил свою ладонь поверх крупной пятерни. Кожа была тёплая.

— Дрейк, ты живой.

— Нет.

Он встал рывком —выпрямился во весь рост и покачнулся, схватился на спинку кровати.

— Черви, личинки. Может, меня сожгли. Я мёртв, Нейт. Что бы ты ни сделал, ты не изменишь этого.

Нейт прикусил губу.

— Да пошёл ты, Дрейк. Для мертвеца ты как-то многовато треплешься. Наши в призраков верили, только, — он вытянул вперёд запястье с синяком, который уже обрисовал отпечатки пальцев, — призраки вряд ли на такое способны. Ты живой. Я понятия не имею, что я сделал, но даже если ты…

«Умер».

— …был там, с дыркой в башке, то этого уже нет. Теперь ты тут. Мы оба тут. Живые, мать твою.

Нейт осознал, что орёт во весь голос; порадовался — ну и пусть, перекричу тишину. Она громкая. Самый грохочущий и невыносимый звук на свете: работающий уборщик. Нейт пнул робота, откинул к соседней пустующей кровати, дрон ударился о пластиковые ножки и притих.

— Пойдём отсюда, Дрейк.

Тот стоял спиной. Белая с голубыми полосками сорочка превращала широкоплечего здоровяка в нелепую двухметровую игрушку. Нейт опять некстати подумал о своих находках, о городе из ржавчины и прошлого, который держал его так долго и почти заставил остаться навсегда. Там были картинки, кукла… и часы.

«Кто сказал, будто я выбрался оттуда?»

— Дрейк!

— Ты прав, Нейт. Не стоит здесь оставаться. Принеси мою одежду, — Дрейк кивнул вправо, и Нейт понял, что на пустующей кровати лежит сине-чёрная рапторская униформа. Он мог поклясться: одежда появилась из ниоткуда по законам сновидений и причудливой логики галлюцинаций, но запястье болело, щипать себя не требовалось.

«Потом разберёмся», — для верности Нейт всё-таки щелкнул себя по синяку и поморщился.

— Вот и отлично.

Когда он отдавал Дрейку одежду, то осознал: сам он тоже в форменных шмотках раптора, зато с флягой, найденной на месте телепорта неподалёку от Змейкиного Лога, а рядом с флягой на поясе болтается безглазая кукла.

Самодельный болт вошёл с чавкающим звуком. Шон слышал такой тысячу раз — когда подбивал невысоко парящих зайцев, подкрадывался к диким варанам и пробивал им плоский череп, один раз отстреливался от бизона, правда, эту тварь болт только разозлил, удирать на байке пришлось вдвое быстрее.

Смутно знакомый тип с шипением выдохнул и стиснул правой рукой левое плечо.

Шон вытаращился: серьёзно? Он закрыл собой Сорена? За какие такие заслуги, не говоря уж о том…

— Математический расчёт. Примерно догадывался, куда и как ты будешь стрелять, — похоже, тип заметил недоумение на лице Шона. Он рванул болт, тёмная одежда стала блестящей и мокрой от крови. Рука повисла плетью.

— Ничего себе, — Сорен подошёл ближе. Он держал один из небольших излучателей, «городское» оружие, которое редко использовалось по назначению. Оно не убивало, но могло ослепить, оглушить и дезориентировать. Вырубить минут на десять. — Вы и впрямь настоящий раптор, Э…

— Меня зовут Эвери Миэ, — внезапно перебил «тип». Из-под пальцев капала кровь. Шон выбрался из убежища — уставший, глупый, никчёмный. Даже эта жирная хромая тыловая крыса его опередила и не позволила отомстить Рацу, а тот теперь целился из излучателя. Шон полагал, что для него, ослабевшего и измученного, выстрел вполне мог стать летальным.

«Я проиграл».

Он подумал об Айке. Может, это она напоследок пригласила сюда Раца и кого-то из руководства; надеялась, что Шон внимет гласу если не разума, то прямого командования.

«Я дезертир и военный преступник. И вообще — Монстр!»

— Ты — Шон Роули? — продолжал Эвери Миэ. Своего звания он так и не указал, гражданская одежда заставила предположить: в отставке.

«Доброволец? Рац мог поискать рапторов поближе, чем каждый раз направлять запросы в Ирай и собирать по базам».

— Я Монстр, — сказал Шон. В арбалете остался ещё один штырь, вырезанный из длинного гвоздя или втулки, заострённый, зазубренный. Штырь смотрел прямо на Сорена, второй раз Миэ его собой не прикроет: действительно рассчитал заранее, вот и сыграл на опережение, превратив недостаток скорости в преимущество инерции. Он и сейчас едва держался на ногах, костыль-антиграв мигал красными диодами перегрузки.

— Значит, мы тебя искали, — кивнул Миэ. — Слушай, может, уберёшь арбалет? Сорен, тебя это тоже касается.

— Оружие сюда, — потребовал Сорен.

— С хрена ли?

Шон собирался выстрелить вообще-то. Дорого продать свою жизнь.

— Ты меня пытал. Ты делал из рапторов отвратительное месиво. Ты из меня тоже какую-то херню сделал, — он вытянул перед собой ладонь — между пальцев, едва заметные в ярком полуденном свете, мелькнули прорези зелени. — А потом натравил трёхрукую тварь.

— А ты убил лаборантов, охранников и одного, кажется, координатора дронов-уборщиков. Понятия не имею, в чём он-то провинился, но ты убил и его. На пару с этой чокнутой девицей, — огрызнулся Сорен.

Шон промолчал, буравя исподлобья мрачным взглядом потрясающе неуместного на пепелище Раца в его светло-синей униформе и его спутника, который по-прежнему тяжело опирался на костыль, а между пальцев текла кровь.

— Замолчите оба, — сказал тот и добавил какое-то почти жалобное: — Пожалуйста. Роули, ты ищешь эту свою Айку Мелтон? Её забрала девочка по имени Хезер — источник «света», похожего на сияние аладов.

Шону на ум пришло длинное и многосоставное ругательство, но он просто кивнул.

— Да, я знаю. Не спрашивай, откуда. В общем, мы примерно туда и направляемся, но без тебя не попадём в то место, где она сейчас. У тебя есть вот это, — Миэ показал собственную руку, потрогал просвечивающую красным кожу между пальцев.

— А вы мне зачем? — Шон сделал шаг назад. Не сдавайся, сказал себе. Они тебя не купят, да ещё так дешево.

— Потому что мы знаем, как действовать, чтобы она осталась жива, Шон Роули. Ты понял правильно, это сделка.

Миэ широко улыбнулся. Шон смотрел не столько на него, сколько на Сорена: тот как будто изменился, осунулся, а ещё лицо от скул и ниже поменяло цвет, не совпадало с остальной кожей, даже губы двигались как будто не совсем верно.

«Что за херня».

— Сделка? И что, вы меня потом с Айкой отпустите, если я вас приведу куда-то…

— В Лакос, — перебил Сорен. — Да. Именно туда нам и нужно, правда, Эн… Эвери?

— Мёртвый город, куда ведут все дороги, — проговорил Шон, но он убрал арбалет, а Сорен под пристальным взглядом своего приятеля повторил жест с этой городской пугалкой. — Так что, отпустите?

— Даю слово, — сказал Миэ. Сорен хмыкнул, прежде чем кивнуть:

— Я тоже. Считай это временным перемирием, ладно?

Шон выбрался из своего укрытия. Его пошатывало от голода и усталости, и когда он подошёл ближе, Сорен выразительно поморщился — мимика верхней части лица не совпадала с нижней, прежде Шон не замечал подобного.

— Я тебе сухое мыло выдам, ладно? Вон там ручей.

— И еду, — Шон оскалил зубы. Десны кровоточили.

— И еду, — согласился Сорен.

Арбалет остался у него.

Сам он отправился к своему приятелю; оглянувшись, Шон заметил что-то похожее на опухоль на руке Миэ — там, где вонзился самодельный болт, который едва тянул на дротик, на самом-то деле. Сорен накладывал повязку с такой тщательностью, словно речь шла не о мелкой ране, а о спасении жизни.

«Городские слабаки», — Шон ушёл в камышовые кусты — светло-бурые с проблесками ряски, чтобы раздеться догола и наконец-то вымыться, а потом вскрыть концентраты, которые нагревались самостоятельно, и в пару глотков уничтожить сладко-солёную, усыпанную специями, приготовленную по особому рецепту, и так далее, и тому подобное, пищу полисов. Шон никогда не думал, что будет по ней скучать. Переодеться ему было не во что, так что пришлось наскоро оттереть хотя бы верхний слой грязи, вдохнуть божественный аромат ромашкового сухого мыла, а потом снова стать грязным и вонючим рейдером. Лишь немного менее грязным и вонючим, чем прежде, но его устраивало: эти двое вполне заслужили подобного соседа.

Шон оглянулся в сторону пепелища, думая о погибших людях, о тех, кто доверял ему. Он больше ничем не мог помочь — зато стоило попытаться поймать девчонку, и… он не знал, что дальше. Мелкий говнюк Сорен Рац выиграл: у него теперь арбалет, а Шон безоружен.

Он вернулся повеселевшим и готовым в бой.

— В этой штуке найдётся место для третьего? — он кивнул на неправильный раптор.

— Да, — сказал Миэ.

— Кстати, там встроенная охрана. Если попытаешься нас убить — сработает и превратит тебя в кучку пепла, — сообщил Сорен, прищуриваясь.

— Пошёл нахер, — ответил ему Шон.

— Прекратите оба, — вздохнул Миэ. Он потёр виски — каким-то измученным усталым жестом. — Нам ещё несколько суток терпеть общество друг друга.

Он прикоснулся к своей раненой руке. Повязка смотрелась странно набухшей.

— Давайте постараемся без лишней агрессии, хорошо? Так будет проще всем.

Сорен шутовски поклонился Шону, указывая на раптор:

— После вас.

Тот промолчал и забрался внутрь.

— Это Лакос?

Айка оглянулась и моргнула. «Тихое место» полыхало зелёными в желтизну кострами аладовой травы и приглашало вернуться. Может, она и найдёт путь обратно, хотя вообще-то в том сомневалась.

«Это как телепортация, вот что».

«Представь, что кто-то перевёл макрообъекты до микромира, сделал обычный протон целой вселенной, а потом провёл через чёрную дыру. Ладно, не через чёрную дыру — нас бы разорвало, вроде для этого используют струны по фейнмановским интегралам».

«Представь, что телепортация — это не “закрыть глаза и открыть их в другом месте”, а нечто большее».

Она пользовалась телепортами в прошлом всего несколько раз. Большинство жителей полисов вообще не задумывались, как работает технология — не больше, чем об искусственном интеллекте, нейросетях, которые давно опередили человеческий разум и управляли городами. Это было нормой: теория квантовых разрывов и квантового поля для Айки оставалась немного похожей на бормотание авгуров с их пророчествами, чёрной магией, заговорами, но физики и конструкторы тех же телепортов понимали это всё гораздо лучше. Она была Техником, а не Квантовым Теоретиком, а уж в фундаментальной науке вообще ничего не соображала, занималась только прикладной. В конце концов, она ещё училась, совмещая учёбу с работой на Раца.

Сейчас она думала о чёрной дыре и прохождении сквозь неё.

Рысь шагала впереди, держа за руку невозмутимую Хезер. Девочка «погасла» и с любопытством озиралась по сторонам. Айка обернулась ещё раз, понимая: лучше не возвращаться, ещё не хватало заблудиться в «тихом месте» и остаться там навсегда. А может быть, «чёрная дыра», открытая Хезер, без ребенка-сверхчеловека разорвёт её на куски.

— Это Лакос? — повторила она вопрос.

Город напоминал Интакт и Санави, наверное, ближайшее архитектурное родство отыскалось бы с Аквэем — общая «водная» тематика. Полис на дне озера встречал плавно-текучими архитектурными формами; впрочем, эргономикой здесь не жертвовали, и здания напоминали тянущиеся к солнцу водоросли. Камыш, поняла Айка. Ну конечно, они же занимались выращиванием и добычей древокамыша, единственной надёжной промышленной древесины. Дома в виде толстенных стеблей с декоративными стрелами листьев и круглым навершием пентхаусов, изображавших жесткий пух, отличались от настоящего древокамыша ещё и многообразием оттенков. Как и в других полисах, здесь любили яркие цвета, много неона, разноцветных переливов — от рекламы баров до анонса какого-то стереофильма в ганцфельд-клубах. «Вы познаете друг друга и замысел автора», — там было ещё и имя, Айка не успела прочитать, поскольку Хезер и Рысь шли вперёд быстрым шагом.

— Что-то не так, — сказала Айка спустя некоторое время.

Она заметила сразу, но не решалась заявить вслух. Девочка, которая сожгла целый лагерь Синих Варанов и считала её убийцей своего отца, вряд ли была лучшим другом.

Рысь быстро оглянулась и зашагала быстрее, волоча за собой Хезер.

— Нет, серьёзно. Здесь же никого нет, кроме нас, — Айка выпалила это на одном выдохе и схватилась за свою отвёртку до новой боли в перетянутой наспех руке.

«Да к чёрту».

— Мёртвый пустой город. То есть, может, это и Лакос, но если ты планировала вернуться домой, получилось как-то не так.

Лакос не просто опустел. Он разрушен; алады сожгли купол, людей, оставили воронку до слоёв земной мантии, само озеро потеряло полсотни метров — просто вытекло в эту дыру, как разбитое яйцо. Камыш там до сих пор рос, его понемногу собирали роботами, но прежнюю индустрию восстановить никто и не мечтал.

«У Хезер что-то получилось, но “что-то” не совсем…»

— Мы можем вернуться? — предложила Айка, у неё дрожал голос, а сердце пропустило удар или два.

— Нет.

Рысь сжала кулаки и ссутулилась, действительно напоминая готового кинуться зверька. Хезер совсем по-детски сунула большой палец в рот — вероятно, этим жестом она успокаивала себя в младенчестве, потом отец отучил её, но отец мёртв, а она здесь, вне времени и вне пространства. «И она просто девочка, даже если может пинком открывать телепорты не только в пространстве, но и во времени… или в какие-то парадоксальные реальности».

— Лакос мёртв, разве вы не видите? — Айка обвела рукой дома-камыши, улицы с перемигивающимися огнями — многие из них зависли между домов паутиной воздушных дорог без единого авто или глайдера-верхолёта.

Реклама и объявления бежали, зацикленные в каком-то невыраженном «когда» или «если». Айка сняла повязку и, морщась, сжала ладонь в кулак, заставляя открыться едва тронутую свежезатянувшейся плёнкой рану. Кровь побежала по руке, но сорвавшись, капля зависла в воздухе, словно кто-то остановил просмотр стереовизора или ганцфельд-видео, рассчитанного на компанию с функционалом «эмпатической связи» за счёт сходной стимуляции синапсов и нейронов.

Айка ткнула каплю пальцем. Она побежала по указательному и снова повисла, когда потеряла с ним контакт.

— Здесь нет времени. Это что-то… вроде застывшего парадокса. Для телепортации необходимо состояние квантовой запутанности, но мы вошли в дверь без выхода.

Она сглотнула.

— Может, ещё можно вернуться.

— Я… я не знаю, — Хезер смешалась. Впервые после гибели Патрика она выглядела не как какое-то злобное божество, предсказанное деревенскими-рейдерскими авгурами и прочими мракобесами с амулетами из шестерёнок, а обычной девочкой. Растерянной, готовой расплакаться. Она даже шмыгнула носом. — Рысь, ты обещала, я тут папу найду.

— Она тебе соврала, — Айка с вызовом уставилась на ещё сильнее ссутулившуюся девицу. Та надвинула капюшон, грязная одежда, ссадина на щеке и дико блестящие светлые глаза соединились в какую-то почти картинную гармонию. «Картина. Статичное фото. Точно, вот мы где».

— Нет! — крикнула Рысь. — Это… это другое. Здесь Лакос не погиб. И ты не убивала Патрика.

— Я его вообще не убивала, — очень спокойно сказала Айка. — А как насчёт тебя?

— Ты хотела попасть в Лакос.

— Не так. На руины то есть… — Айка пошевелила пальцами больной руки. — Ну, в обычном смысле. Я не знала, что вот так можно.

— Да ладно, ты же Техник. Ты шаришь в таких вещах, не чета всяким рейдерам. И ты хотела спасти Шона от того, что с ним сделали в Интакте.

Рысь напряжённо пригнулась: того гляди, бросится. Прозвище ей удивительно подходило, даже губа вздёрнулась в оскале, клыки казались звериными.

— Замолчите! — вдруг закричала Хезер. — Замолчите. Замолчите.

Она показывала пальцем в сторону одного из зданий, поменьше других, на нём мигала надпись «ГОСПИТАЛЬ». Из здания выходили двое: очень высокий мужчина-альбинос и рыжеволосый парень лет восемнадцати. Мужчина был настоящим атлетом, а парень — тощим и костлявым, но именно он вёл своего спутника, как послушного вьючного козовера.

— Там люди. Настоящие! Люди!

Хезер побежала к ним.

Леони выпрыгнула из Кислотной Бабки и угодила по лодыжки в ил. Когда-то здесь было самое настоящее озеро, одноимённое с городом — Лакос, не слишком-то долго тянули из шляпы варианты с названием. Наверняка до Катастрофы это место называлось как-то ещё; и самого озера с его идеальной биосферой для гигантского древовидного ГМО-камыша тоже не существовало. Ме-Лем Компани спасала людей, меняя ландшафт наряду с животными и растениями. Зачем они насоздавали всяких тараканов — хороший вопрос, впрочем, Леони подозревала, что тараканы стали ГМО самостоятельно.

После Падения озеро Лакос ушло вниз, в расщелину. Заросли древовидного камыша погибли, они до сих пор догнивали — повсюду, сколько хватало глаза, лежали чёрные остовы, не осталось ни «щёток»-наверший, которые ценились как самая мягкая и податливая древесина, ни листьев, только толстенные, в три-пять обхватов стволы. Они напоминали какой-то огромный костёр для великанов, только огонь ещё не разожгли, а может, он уже и погас. Влага ушла, остались глина и песок, под ногами попадались скелеты рыб, панцири черепах, хрустели пресноводные ракушки — кальцинированные структуры пережили мягкую плоть, которую защищали когда-то давно. Здесь до сих пор воняло гнилью, не очень противно — затхлой водой, медленно гниющей камышовой древесиной. Ещё полсотни лет потребуется, чтобы от обширных пространств гигантского озера совсем ничего не осталось, чтобы долетели семена вездесущей и способной жить как в воде, так и на голых камнях ряски. Это кладбище однажды станет таким же, как остальные Пологие Земли.

Или её не станет, подумала Леони, с неприязнью заметив проросшие прямо на тёмно-коричневых камышовых трупах противно-яркие сгустки аладовой травы. Её аж передёрнуло, словно она достала из сумки бутерброд с сыром и ветчиной, а тот замахровел сине-зелёной плесенью.

— Вылезайте, — крикнула она Таннеру. — Тут болото, боюсь, Бабка завязнет.

Рапторы могли пройти где угодно, даже по кабину в грязи, но антигравы повышенной мощности всё-таки не ставили. Встроенный анализатор почвы выдавал повышенный риск потери мобильности. Если бы Леони спросили напрямую, она бы честно ответила: да, я боюсь за Кислотную Бабку.

Тот высунулся и, как всегда, неловко повис в проёме кабины. Леони помогла ему спуститься. Таннер прихватил пожитки во главе со своим «особым рюкзаком-ловушкой» для аладов.

— Жаль, — вздохнул он. — Использовать мощность встроенного дизруптора раптора против аладов — всё ещё отличная идея. Леони, а вы не могли бы…

Она поняла.

— Снять дизруптор?

В горле пересохло, словно не в сырости они торчали, а она наглоталась сухого песка.

— Да, — с усилием проговорила Леони. — Пожалуй, могла бы. Эта штука весит не так уж много — ну, килограммов пять-семь, тащить смогу.

— Вот и отлично.

«Нихрена не отлично», — Леони шмыгнула носом. Таннер не очень понимающе смотрел на неё, у него намокли ноги, и он активизировал портативные мини-антигравы из «типового набора» раптора. Они не позволят лететь в небесах и остаться с чистыми ногами, но помогут против зыбучих песков и этого зарождающегося камышового торфяника — впрочем, торфяникам, насколько знала Леони как уроженка аграрного Итума, требуется несколько тысяч лет, чтобы сформироваться.

— Не уходите без меня.

Она вскрыла Кислотную Бабку. С оголёнными внутренностями механизм казался почти непристойно и неуместно уязвимым. Внезапно Леони подумала, что они, быть может, никогда не вернутся, а Бабка останется здесь, на границе Павшего Города, словно какой-то вечный страж. Со временем даже суперстойкая краска полиняет, неуязвимые сплавы проржавеют, и когда-нибудь раптор упадёт на колени перед болотом и мёртвым камышом, а поверх зацветёт… хорошо, если ряска, лишь бы не аладова трава.

Сухое от «песка» горло сжало спазмом. Леони поймала взгляд Таннера издалека и ответила ему особо свирепым оскалом, чтобы не воображал, будто она тут сопли распустила. Ещё чего.

Дизруптор как деталь раптора был похож на конус — отсек для собственной «вечной батареи Ме-Лем», сам механизм под изолированной бело-хромированной защитой металла, острие конуса — сложная система линз и настроек. Крепления — два провода, красный и синий, она просто выдернула их из своих пазух. Все рапторы модифицировали то, что было их механической частью — в отношении Леони это звучало очень двусмысленно, конечно; она улучшала Бабку не только росписью на корпусе.

— Триггер остался внутри, — предупредила Леони. — Сама по себе эта штука не сработает. Её надо к чему-то подключить.

Таннер показал свой рюкзак:

— Триггер есть у меня. Только, — он замялся. — Я не уверен, что…

— Сможете тащить. Ага, ну я всё равно бы не доверила. Это, в конце концов, одна из главных деталей Кислотной Бабки.

Если дока Таннера и забавляла манера Леони называть боевой меха-транспорт прозвищем, он не умничал прежде и сейчас не подал виду. Кивнул, осторожно вышагивая на своих антигравах, напоминая длинноногую цаплю в болоте, Леони видела цапель в «живом уголке» Итума. Она выставила максимум на собственных. Здесь батареи совсем не такие мощные, но сойдёт — даже с дизруптором.

— Всё ещё не очень понимаю, что мы там должны найти, — протянула Леони, вглядываясь вдаль. Остатки озера лежали на расстоянии километрах в тридцати-сорока, с «берега» даже толком видно не было, где заканчивается камышовое кладбище и начинается то, что уже никак не могло носить гордое имя «Лакос». В лучшем случае — Лужа, в диаметре не больше сотни километров. — В смысле, вся вода ушла в разлом после Падения. Там дико глубоко и вряд ли можно действительно спуститься, а ещё вроде направляли беспилотники, ну и выяснили — ничего нет, рыба — и та сдохла.

Словно в подтверждение, из-под ила выступил скелет пресноводного дельфина Platanistoidea. Существо до сих пор выглядело испуганным, будто перед смертью видело невыразимый ужас, а умерло от разрыва сердца. Леони посочувствовала дельфину: говорят, они разумные, почти как люди, а может, и умнее.

Таннер задумался.

— Поначалу я тоже не совсем понимал, потому что у меня аналогичные данные о состоянии этого места. Хотя и предполагал, что нам выдадут какие-то скафандры, специальные батискафы и так далее. Но затем я провёл определённые вычисления на основе… — он кашлянул. — Скажем так, намёков и выкладок. Тут дело не в спуске вниз, а в некоем феномене, и мы должны попытаться как будто бы отыскать какую-то дверь.

— Звучит как бред, док.

Леони вздохнула.

Они прошли аж целых сорок шагов. Или тридцать пять. Леони сбилась со счёта.

«Мы с голоду раньше подохнем, чем доберёмся».

Ещё спустя полчаса Таннер остановился.

— Это бессмысленно. Мы не сделали и полукилометра.

Леони развела руками, точнее, одной — живой, в бионической она держала дизруптор.

— Предлагаю вернуться к Бабке и подумать, что можем сделать ещё.

Она ожидала возражений, но Таннер с тяжёлым вздохом согласился. Феномен, мысленно фыркала Леони. Может, хватит феноменов? Может, мы уже вернёмся домой?

«Сначала надо найти Нейта и Дрейка».

Леони знала, что они мертвы. Труп Дрейка разлагался у неё на глазах, Нейт превратился в какое-то взбесившееся аладоподобное чудище.

Она закрывала глаза и представляла, как с корнем выдирает аладову траву, и та лопается, поддаётся, оседает беспомощным терпковатым соком.

«Мы их найдём».

Глава 20

Пологие Земли — так прозвали безымянные территории; когда-то здесь поднимались на сотни и тысячи километров горы, на их вершинах лежал снег. Каньоны срывались в пропасть, холмы и равнины предлагали десятки видов биогеоценоза и климата, от высокогорья до пустыни. Алады сожрали не только города, они и сам мир упростили до плоскости грубоватого детского рисунка или условной древней карты: кусок бумаги, вот на ней зелёное, вот синее, немного коричневого — разнообразие. Банки генов охраняли наследие, как Подземный Интакт — информацию о прежнем мире, любой желающий мог её узнать, но далеко не все хотели; зачем и кому это надо? Жизнь под куполами слишком отличалась от той, что была до рубежа-Катастрофы. Дикари тем более отказались от привилегии наследия.

Пологие Земли оправдывали своё название: равнина, поросшая ряской, кусты ядовитой вишни, невысокие деревья. Поля охряной пшеницы или просто охрянки указывали на близость человеческого жилья, всё тех же дикарей. От однообразия хотелось то ли заснуть, то ли выть с тоски.

«Правильно я не хотел покидать полисов, ровным счётом ничего не потерял», — Сорена тошнило от мерного шага раптора. Механизм выжимал максимальную скорость, но по сравнению с «настоящими», как не уставал напоминать Роули, «полз беременной варанихой». Сорен несколько раз огрызнулся, что это определение некорректно, вараны откладывают яйца, хотя самки действительно несколько недель после спаривания вынашивают созревающие «плоды любви».

Расскажи ему кто-то ещё несколько дней назад, что он будет со своим подопытным Шоном Роули обсуждать варанью биологию — посоветовал бы меньше наркотиков употреблять в барах.

Энди в спорах не участвовал. Он почти всё время молчал, следил за виртуальной картой и отслеживал расстояние. Рука у него по-прежнему плохо двигалась из-за дурацкого арбалетного штыря. Под рукавом постепенно образовались наросты. Шон на это косился: Кэррола он явно помнил и примерно представлял, что происходит. Они ничего не обсуждали, Энди односложно отвечал: «Всё в порядке».

Пологие Земли всё не заканчивались и заполнили тысячи километров. В «рапторе-варанихе» — привязалось же! — заканчивалась вода и концентраты. Роули скалился: мол, ещё немного, и тебе придётся просить меня добыть пару тараканов на ужин. Сорен опрометчиво заявил, что скорее умрёт с голоду, чем согласится пожирать гигантских жуков, на что Шон только сардонически расхохотался.

— Так говорила Айка, правда? — спросил его Сорен, обернувшись на сиденье раптора. Он устроился рядом с Энди (то есть Эвери, главное — не забыть выдуманное имя). Шон расположился позади, но перегибался через спинку чужого кресла и только что пальцем Сорена не тыкал. Мелковато для мести, но все знали, что у рапторов психика зачастую незрелая, мышление — инфантильно; рейдеры ничем не лучше. Если когда-то их предки поняли, что пахнет жареным, и сбежали от зацикленной ошибки «кода» — лучше пустыня, чем превращаться в колонию битых логов из собственных клеток и органов, — то теперь понимание выродилось в суеверие, а рейдеры только и могли, что «черепах» грабить.

Сорен подумывал рассказать ему правду, но рядом всё-таки сидел человек, который всё это устроил на пару со своей жутковатой сестрицей-близнецом. Он точно не оценит откровений посреди Пологих Земель.

— Айка просила тебя о защите, и ты пообещал, правда? — продолжал Сорен, заметив, как смешался и скрежетнул зубами Роули. — Но ты всё испортил, она пропала. Может, вообще навсегда.

— Иди ты…

— Помолчи для разнообразия и подумай о том, что я сказал.

Шон схватил его за горло и прижал к спинке.

— Да я тебя…

— Прекратите, — очнулся от своей летаргии Энди. — Немедленно.

Сорен не ждал, что Шон послушается «тыловой крысы» или кем он там считал Мальмора — то есть Миэ. Он сам вцепился коротко стриженными ногтями в загрубелую кожу, пытаясь отодрать от себя Роули.

Тот неожиданно смирился.

— Ублюдок.

— Прекратите, — повторил Энди, а потом открыл панораму обзора в окне. Сорен забыл о стычке, уставился в окно: Пологие Земли изменились так резко, словно они пересекли какую-то неведомую границу. Привычная ряска стала болотом с огромными остовами древовидного камыша. Чёрно-бурое кладбище Лакоса заставило цинично хмыкнуть, пряча какое-то неприятное покалывание, подозрительно сродни мурашкам по спине. — Мы почти на месте, — добавил он.

Шон показал пальцем вперёд:

— Эй, поглядите. Там раптор… и я знаю, чей. Кислотная Бабка, ею Леони Триш управляет. Леони была там, с Дрейком. Вы всё-таки из-за меня всё затеяли? Опять хотите какие-то эксперименты проводить?

— Нет.

Энди всматривался, щурясь в очках. Шон мотал головой, отросшие тёмные волосы хлестали Сорена по шее. Омерзительно — так и тянуло его оттолкнуть: держись подальше и не дыши, пока не помоешься три раза в дезинфекционных растворах.

— Мы приехали, — сказал Энди. Сорен едва успел схватиться за поручень: раптор остановился так резко, что он едва не влетел своим и без того пострадавшим лицом в приборную панель.

— Что, будем торчать на болоте? — не удержался он. Они с Роули переглянулись, когда Энди выбрался нарушу. Шон спрыгнул следом. Сорен покинул раптор последним: его укачивало и тошнило в топающей машине, он успел возненавидеть разом все пустыри за пределами куполов, неважно, ряска или болото, но до сих пор путешествие казалось безопасным. Даже та братская могила не произвела на Сорена особенного впечатления: просто много сгоревших людей, их жалких жилищ и пожитков. Огонь давно утих на пепелище, а койоты не приближались настолько, чтобы встревожить Сорена.

«Приехали», — мысленно повторил он и попытался перехватить пустой, отсутствующий взгляд.

Энди Мальмор безумен, внезапно осознал Сорен. Рационально, логично безумен, потому что нельзя остаться в своём уме после того, как стал причиной конца света, даже если пытался остановить, даже, даже.

«Он и его сестра. Оба сошли с ума, и вот что из этого получилось: выродившаяся пустота земель, мёртвый ГМО-камыш. Объединённые Полисы Ме-Лем, Пологие Земли. Рукотворный мир, неумелая поделка».

Сорен тронул свою поддельную, как целые города и километры модифицированных растений, челюсть, которая ощущалась совершенно живой и тёплой, и только чувствительность пропала, а по ночам ему снился ледяной жар, кипящая цитоплазма клеток. Дана Мальмор с её поцелуем.

«Ты можешь остановить это?»

«Нет, — ответил себе Сорен. — Я буду держаться рядом, и… если что попробую».

Рядом с раптором, который Роули смешно обозвал Кислотной Бабкой, стояла молодая чернокожая женщина в униформе най-рисалдара. У неё были короткие, окрашенные в разные цвета волосы, бионическая рука — тоже в пятнах краски. Вместо одного глаза — протез. Сорен почти не удивился, когда следом из «Бабки» выскочил Эшворт Таннер.

— Как это мило: все в сборе, — только и проговорил он.

Технические чудеса базы приводили Нейта в восторг, а Леони почему-то всегда ухмылялась немного свысока; однажды он обиделся, а она сказала: «Да потому что тут почти ничего нет, пять бараков, десяток ангаров и тарелка полигона, вот и все достопримечательности. Небось, когда в полис попадёшь, штаны намочишь от восторга». Нейт тогда почему-то тоже обиделся, но потом, после того, как объявили о переводе в Ирай (об изгнании, думать иначе он так и не научился), решил — зато хоть полис увижу. Пускай Ирай — последний рубеж, Ирай — защита мира от пустыни Тальталь и скопища аладов, не совсем то же самое, что другие, «настоящие» города.

Сейчас, стоя на улице из очень гладкого камня — полимерного бетона, может, как на полигоне, — и рассматривая сполохи огней, высоченные дома с тонкой резьбой ракушечных граней, замершие на улицах глайдеры и автомобили на антигравах, какие-то столбы и знаки, Нейт думал лишь о пустоте, о том, что этот полис — самая неприятная и неправильная штука на свете, и он готов умолять Дрейка: забери меня отсюда, ну пожалуйста.

Ему ухмылялась отовсюду голограмма с серебряными волосами, словно какой-то навязчивый и злобный призрак. Каллисто, прочитал Нейт на какой-то анимированной трёхмерной афише, где эта «русалка» выступала с «советами горожанам». Зубы у неё были из речного жемчуга — мелкие, белые, с перламутровым блеском. Нейту они казались заострёнными, не как у койотов, а скорее как у рыб-хищников, в деревне их называли «кусачками» — блёклые тени, живущие на глубинах и способные обглодать бизона до костей минут за пять. Каллисто обещала беду и насмехалась.

«Пошла ты».

«У нас всё нормально. У нас с Дрейком».

Вот только Дрейк молчал и как будто терял цвета. У Нейта не получилось бы объяснить — в смысле, Дрейк всегда был не очень-то «цветастым», чёрт его подери, с этой его белёсой кожей, розовыми веками и ушами, с блёкло-голубыми глазами. Теперь он становился ещё и каким-то прозрачным; Нейту вспомнились картинки, уцелевшие в другом городе, древнем и погибшем во время Катастрофы: выцветшие и погасшие, местами прочная бумага уцелела и показывала буроватую изнанку, местами сверхстойкие чернила просто растеклись, потрескались, потерялись.

Дрейк был картинкой, Дрейк был куклой. Нейт взял его за руку — она оставалась тёплой, но тоже неправильно, как будто внутри уже начала остывать, и этот процесс скоро дойдёт до верхних слоев кожи.

Нейт едва не орал.

А потом увидел людей: трёх девушек, вернее, двух девушек и одну мелкую пигалицу. Две старшие смотрелись похожими друг на друга, как сёстры: невысокие, худые; они цапались, одна — в комбинезоне, — болезненно баюкала явно раненую руку. Вторая натягивала капюшон чёрного балахона и сжималась, как озлобленный хищник. Девочка вряд ли была их сестрой — смуглая, темноглазая, кудрявая. Обе упустили мелкую, та кинулась к Нейту и Дрейку, крича: «Люди!»

— Ну люди, и чо, — пробурчал Нейт, а сам потянул Дрейка, снова замершего сломанными часами — еще одной находкой из старого города. — Смотри, там какие-то девчонки. Это хорошо, да? Значит, полис не…

«Не вымер».

Ну, или не совсем.

— Щас их спросим, чего куда. Потом вместе выберемся, ага? Всё нормально, Дрейк. Дрейк?

Тот с усилием кивнул. Взгляд Нейта соскользнул на руки: свою и Дрейка. Собственная — розовая с веснушками, была особенно живой на фоне тусклой серости. В какой-то момент Нейт осознал, что видит сквозь ногти Дрейка: витки капилляров, мышцы, крепления фаланг.

«Прекрати, пожалуйста, прекрати».

— Дрейк.

«У меня дыра в голове», — почти ответил он, почти заорал в ответ Нейт, когда девчонка до них добежала и сама вцепилась грязными пальцами в переплетение «настоящей» и «неправильной» кистей.

— Свет, — сказала девочка.

— Чего? — две девицы бежали к ним.

— Ты тоже свет.

— Эй, в смысле? — пигалица была лет на десять младше Нейта, а вела себя нахальней козовера в чужом огороде. — Чё?! Какой ещё нахрен свет?!

— Ты.

Пигалица закатила глаза.

— Ты тупой. Покажи свой свет, — она явно кого-то цитировала, потому что голос менялся и начинал дрожать. — Должен знать же, как. Мы разбили стекло и теперь влипли. Пойдём отсюда…

— Нет.

Одна из девушек — та, что в капюшоне, — вцепилась в розовую футболку пигалицы.

— Хезер, перестань. Ты обещала вернуть меня домой. Мы дома, Хезер. Всё хорошо, мы сможем теперь…

— Папа мёртв, — пигалица Хезер вырвалась. Она зарыдала почти без всякого перехода, как умеют только дети. — Из-за вас обеих! Ты вообще его убила! — это она адресовала раненой.

— Я не… слушайте, вы ещё кто такие? «Свет».

Раненая уставилась в упор на Нейта:

— Ты тоже поубивал кучу народу, да? Ещё и вон труп с собой таскаешь, это какой-то сраный жест раскаяния?

Когда она проговорила слово «труп», Дрейка передёрнуло, как от судороги или мучительного спазма. Рот распахнулся, по подбородку, стекая на грудь, поползла слюна. Вокруг глаз появились чёрные круги; обоняние Нейта уловило тонкий запах гнили — немного кислятины, немного сладкого.

— Дрейк, нет, — Нейт панически вцепился во второе блёклое запястье. — Вы, отвалите нахер! Понятия не имею, что это за дыра и какого хрена творится. Дрейк! Не слушай их, ты живой… ты живой. Всё хорошо, мы щас выберемся. Эй, мелкая. Хезер? Что там надо делать? Какой ещё свет?!

— Ты знаешь, — повторила та.

Нейт собирался было сказать: «Нихера я не знаю», но прикусил язык. Кукла на поясе качнулась в сторону Хезер. Он снял «талисман», чтобы протянуть его «пигалице»; та приняла подношение с видом авгура, который собирается устроить грандиозный ритуал. Искажённое лицо — оплавленный пластик, пустые глазницы, чёрная деформированная резина вместо большей части скальпа; кукла мелькнула в руках Хезер и зажглась изнутри, словно маленький фонарик. Дрейк глухо застонал, а Нейт ответил пересохшим ртом:

— Да. Знаю.

«Та ещё компания», — Шон даже нервно засмеялся, но понял: он ничуть не удивлён. Леони Триш — кого же ещё могло занести на край света, к огромным мертвецам-деревьям и чёрно-буроватой жиже с кроваво-ржавым запахом. Здесь даже небо почему-то выглядело тёмным, сумеречным, хотя внутренние биологические часы подсказывали — сейчас полдень или чуть за полдень, может, ближе к обеду. Леони Триш с её яркими красками и фальшивой рукой — теперь ещё и глазом, — на своём месте, напарница Дрейка и одна из тех, кто дрался с трёхруким порождением Интакта на обрыве трёшек. Спутник Леони — худощавый мужчина лет сорока с короткими волосами мышиного цвета и в тяжёлых квадратных очках — выглядел знакомым, но смутно, по повадкам Шон определил очередного городского умника, но только мельком скользнул в его сторону взглядом.

Он помахал Леони — не драться же, — мол, привет. Та таращилась, широко распахнув единственный глаз и рот: Шон успел подумать, что на него, Монстр же, и открыл рот, чтобы объявить: «Расслабься, я не кусаюсь», но проследил направление взгляда.

Леони таращилась не на него; на этого типа, спутника Сорена, Миэ или как его там. Городской приятель потрепал её по плечу, шепнул что-то на ухо, а Леони резко вывернулась.

— Какого хрена, док?

И снова уставилась на типа:

— Кто вы?!

Тот всматривался в тускло бликующее озеро на горизонте. Шону доводилось видеть фото прежнего Лакоса: бескрайнего, как море, и прозрачного, несмотря на десятки тысяч гектаров камышовых плантаций. Сейчас разлитая поодаль вода напоминала счищенную с рыбьей туши чешую — тусклую, уже немного подтухшую.

«Миэ» пожал плечами — плечом, левое у него так и не двигалось.

— Судя по вашей реакции, вы хорошо знаете историю. И на зрительную память не жалуетесь.

— Вы… Да к чёрту! Вы умерли чуть не двести лет назад.

— Вы тоже побывали на том свете, насколько я понял из отчёта Таннера.

Леони открыла рот ещё шире — неизвестно, как у неё получилось, — и отвесила мужчине по имени Таннер пощечину; била она ладонью из плоти и крови — явно не пытаясь причинить вреда, просто выместив на ближнем своём то ли гнев, то ли страх, то ли непонимание. Сорен Рац как раз с шипением открыл банку подслащенной арбузной воды. Он забрал последнюю из запасов и сделал было глоток, но поперхнулся и выплюнул жидкость прямо в грязь. Шон сложил руки на груди.

«Добро пожаловать в города и их интриги. Я по вам не скучал, ребята», — смутно хотелось решить всё предельно простым жестом, например, встряхнуть Леони и сказать, чтобы не придуривалась и говорила нормально, или свернуть толстую шею типа, в которого она тыкала пальцем.

Он шагнул к Леони — хоть её-то он знал, и тоже ткнул пальцем в «Миэ»:

— Да, валяйте, рассказывайте правду: что с Айкой, почему мы заехали в эту вонючую тину, и при чём тут гнилые камыши.

— Роули, не тупи, — Леони перебила его. — Ты с ними приехал….

— …у нас перемирие с Рацем.

— К чёрту Раца. Ты вообще знаешь, кто этот человек?!

«Мне обязательно отвечать?»

Однажды Шон надрался «синькой» пополам с добытой у деревенских охрянковой бормотухой. Пили все вместе, отмечали сразу три удачных охоты — каждому удалось поймать по «двойке», однако Шон тогда не рассчитал собственные силы. Проснулся он в собственной кровати, выбрался, пошатываясь, в столовую, а все отводили глаза, смотрели с лёгкой жалостью, а он всё шевелил сухими губами, не решаясь спросить: чего я натворил? Что случилось, когда я вырубился?

Сейчас вернулось то самое идиотское ощущение: все вокруг что-то знают, а ты — нет. Сорен ржал в кулак. Таннер пытался гладить Леони по плечу. Шону вдвойне мечталось кому-нибудь врезать.

— Хорошо, хорошо, — Миэ вернулся по собственным следам, как обычно, опираясь на костыль. Чёрные брюки с серебряными вставками оказались заляпаны илом по лодыжку. Казалось, он собирался идти к «чешуе» в одиночку, а его отвлекали, задерживали, задавали глупые вопросы. — Шон, ничего страшного, что ты меня не узнал, фотографии в хрониках не лучшие, я не очень-то на них похож на себя. Наверное, следует ещё раз представиться. Энди Мальмор, создатель Ме-Лем Компани, Объединённых Полисов Ме-Лем. Родившийся в мире до Катастрофы, или что вы там читали обо мне в учебнике по истории. Давайте пропустим ту часть, где вы оба не верите, спрашиваете, какого чёрта я жив, сомневаетесь в собственном рассудке и посылаете меня нахрен, и перейдём туда, где мы уже обсуждаем способы попасть в квантовый разрыв Лакоса. Моё предложение в ваших интересах, Шон: Айка там. Леони — Нейт и Дрейк тоже там. Сорен, Эшворт — от вас жду помощи, как всегда.

Наверное, от Шона ждали, что он запротестует или вытворит нечто столь же импульсивное, но до того, как превратиться в Монстра, он был най-рисалдаром Роули. Он даже не сопротивлялся экспериментам поначалу, как и многие другие, веря: так нужно, это для блага и охотников, и обычных людей.

«Мы принесём себя в жертву, — потом говорил Кэррол, уже меняясь, уже с этими своими ранами, из которых торчали лепестки кожи, отслаивающимися костями, пальцами в глазах и ногтями на кончике языка. — Но всякая жертва имеет смысл».

Наверное, сейчас можно было это спросить у человека, который точно знал.

Шон лишь пожал плечами и отвернулся.

Вязкая топь тянулась до самого «зеркала», «тусклого стекла», которое напоминало один из брошенных телепортов. Гниющие стволы древовидного камыша напоминали Шону пепелище лагеря Синих Варанов — много мертвецов на одном месте, вот как это выглядело.

— Фото в учебниках вам льстят, — заметил он, принимая предложение «пропустить». — Но вообще-то лично мне наплевать.

— Зато мне не плевать, — перебила Леони. — Это вы же создали все полисы, верно? Тогда почему сейчас всё рушится?

Энди Мальмор посмотрел на неё поверх очков:

— Кто сказал, что «сейчас»? Вам, рапторам, как никому, известно: наш мир почти не развивается, в основном выживает. Конечно, современные технологии показались бы чудом тем, кто жил в прежнее время, но фундаментальная наука застыла в стагнации. Мы ограничили себя куполами, а самый большой купол — вся территория Пологих Земель, включая города. Когда мне было лет пятнадцать, люди начинали покорять космос и состоялся первый полёт на Марс. Что осталось теперь? Каждые лет тридцать-сорок я выбираю нескольких, кто ещё способен продвинуться дальше, но и они не могут заниматься ничем, кроме проклятых аладов, как вы их называете, и…

Энди осёкся, будто обрывая сам себя. Сорен и Таннер стояли теперь рядом. Сорен улыбался уголком рта. Таннер хмурился.

— Предлагаю вернуться к насущным проблемам, — сказал Рац. Шонхмыкнул: надо же, в кои-то веки он совершенно соглашался с мелким мерзавчиком; пускай тот и выпил последнюю банку арбузной воды.

— Я хочу вернуть Айку, — сказал Шон.

— Вы сказали, что Нейт там, — добавила Леони.

Энди Мальмор молчал, зато снова заговорил Рац, его мягкий негромкий голос воспринимался какой-то ватой, в которую Шона заворачивали и укутывали — не продохнуть, не ухватиться:

— Не буду никого обманывать, мы здесь не ради спасательной операции, однако и вы, коллега, — Сорен помахал Таннеру, — и ты, Роули, уже убедились, насколько небезопасны «светящиеся» с их способностями. Сейчас они в изначально нестабильной точке времени и пространства, в Лакосе, вероятно, в том моменте, что известен как «Падение Лакоса». Чем это опасно? Да тем, что может возникнуть квантовый парадокс и уничтожить даже то жалкое подобие мира, которое некоторые из присутствующих поклялись защищать…

— Самодовольный ублюдок, — тихо произнесла Леони. Шон кивнул. Если Сорен и слышал, то не подал виду:

— Необходимо открыть разрыв. Дизрупторы, которые есть у каждого, выполняют это на самом примитивном уровне, способны «штопать дырки» реальности, отправляя "на место" «сбоящие» квантовые частицы — чаще всего это фотоны или протоны, вы их называете аладами. Феномен «сияющих»… Энди, честное слово, я не знаю, хороший ли термин подобрал, — получив кивок, Сорен кашлянул в кулак, приободрился и продолжил. Он умудрялся в грязи выше лодыжки расхаживать точно так же, как в своей лаборатории, вдохновенно делиться мыслями и идеями, и Шону, как никогда прежде, хотелось свернуть ему шею.

«Крысёныш».

— Если обычные рапторы — это своего рода «программные ошибки», то «сияющие» — самые настоящие «дыры» в программе вселенной. Или «трояны», способные подстроиться под течение квантовых потоков, изменять их на уровне струн.

— Короче, — Шон перебил его. — Что нам делать?

— Не «нам», — поправил его Энди Мальмор. — Тебе, Шон. Сорен не очень верил в свою теорию, но у него получилось с тобой, и именно ты — такой «троян», который откроет нам путь в Лакос. В настоящий Лакос. Карабкаться по грязи не придётся, чему лично я очень рад.

— Да и я, пожалуй, — хмыкнул Сорен.

Шон вытянул руку вперёд. Зелёные прожилки вспыхнули и погасли; последнее время это получалось легко, как дышать или пить воду, на уровне каких-то рефлексов. Он открыл рот, чтобы заявить: хорошо, если Айка там, то я готов, чего тянем, пора действовать, но прикусил язык:

— Вы сказали, что Айка там, Энди. Каким образом она…

— Через другой источник. Леони тоже может подтвердить, вы не единственный. Правда, тот юноша…

— Нейтан. Нейт. Чёрт, он же это устроил, — Леони шумно дышала. Шону казалось, что она готова то ли в обморок хлопнуться, то ли расстрелять здесь всех. Он не тревожился: Леони была из тех, кто быстро перехватывает контроль над любыми эмоциями; и это ещё лучше, чем вовсе их не испытывать. — Сэр…

— Можешь называть меня просто Энди.

— …Вы ведь знаете, как это работает, — почему-то Леони надеялась именно на него, хотя это Сорен излагал тут свои выкладки.

— Приблизительно.

— Что с ним случилось? Он устроил бурю, вот эту самую фрактальную бурю, а потом я была в каком-то месте, там ещё был мёртвый Дрейк, а Нейт его пытался оживить…

— Наслоение реальностей. Экзоэнергетический процесс, выброс энергии сравним со взрывом ядерной электростанции, — заметив на лице Леони сложности с пониманием, Энди уточнил: — Очень много энергии, одним словом. Да, это может классифицироваться как «фрактальная буря». Насчёт оживления мёртвых…

Он замолчал.

Сорен тоже. Оба что-то не договаривали. Шон опять хотел встрять со своим: ну так что, как мне открывать эту вашу квантовую дверь? Его опередил Таннер.

— Стойте. Мы ведь не можем туда идти невооружёнными. Мы с Леони кое-что придумали против этого юноши, если он опять проявит агрессию.

Леони подошла ближе к Кислотной Бабке, подтянулась, достала с сиденья конус с торчащими на широком конце проводами.

— Я собирался подключить её к вот этому, — Таннер показал рюкзак.

— Уловитель. Эшворт, вспомните, при каких условиях он работал в прошлый раз.

Таннер потёр переносицу, поправляя очки. В полумгле близ погибшего города и озера его лицо казалось мятым, как жёваная тряпка, кожа — нездоровой и желтоватой; он сутулился.

— Зародыши, первичная эмбриональная ткань, но у нас здесь нет ничего похожего.

— Есть, — сказал Энди. Он достал из кармана нож: самый обычный, железный, Шону даже показалось, что со следами ржавчины, хотя и тщательно вычищенной. Затем резанул ткань на своей больной руке. Шон сумел не скривиться, когда увидел знакомое ещё по соседу-Кэрролу, а с ним и по нескольким другим: беспорядочные наросты из костной ткани поверх кожи, пульсирующие шары с витьём сосудов вперемешку с перегородками фасций. — Я буду резервуаром, Эшворт. На тот случай, если кто-нибудь беспокоится: это вряд ли меня убьёт, а если я ошибаюсь…

Он дёрнул раненым плечом. Нарост из перекрученной кожи свесился до локтя, похожий на очень длинный бескостный палец. Шон явственно услышал тихое «твою мать» Леони.

— Итак, — Сорен снова выступил вперёд. — У нас есть план, вооружение, и каждый знает свою роль. В идеале мы вытащим всех невинных, ликвидируем квантовую аномалию и по идее замедлим разрушение нашего мира, вызванное «светящимися». Есть вопросы?

— Да, — сказала Леони. — Откуда вы всё знаете?

Энди улыбнулся:

— Это моя обязанность. Я всё-таки Энси-Хозяин, нейросеть Интакта, столицы Объединённых Полисов Ме-Лем. Нейросеть, к слову, существует: помогает моделировать события с высокой точностью, весь город — это один огромный сервер и «хранилище» программы. На самом деле, обычный просчёт вероятностей: о «сияющих» мы узнали достаточно давно, хотя в течение долгого времени феномен… скажем так, существовал в единственном числе и… не представлял опасности.

— По-моему, он врёт, — пробурчал Шон. Леони издала возмущённый звук — между стоном и междометием. Некоторые чересчур доверяют картинкам из учебников, даже если они оживают, являются во плоти и показывают фокусы с собственным телом, похожие на отросший хвост обезумевшего варана.

«Всё равно врёт. Или не договаривает».

«Айка там».

Вот это — правда: он сам видел, как она исчезла, словно её вырвали из ткани пространства. Время — лишь ещё одно измерение, если возможна телепортация из одного полиса в другой, то почему нельзя то же самое сделать с «когда»?

Звучало логично.

— Однако раз появились «фрактальные бури», то этого нельзя оставлять. Почему Лакос? Да потому что он — та самая «дыра» в мироздании, за которую уцепится любой крюк. Я ответил на вопрос, Леони?

— Не совсем. Но ладно. Шон, ты как, откроешь?

— Подготовьтесь все, — он сунул большие пальцы за пояс драных штанов. — Ну там, отдохните, соберите ваше оружие и всё прочее. А потом я попробую, хотя алады меня сожри, если я представляю, как это сделать.

Однако он догадывался.

Он даже слышал формулу, проговорённую ещё покойным Патриком Верешем.

«Покажи свой свет».

Дожидаясь сигнала, Шон оставил остальных и сам двинулся вдоль «берега» — хотя здесь не было никакого берега, только кромка ила и грязи, где ещё можно идти, а дальше — уже нельзя. Он подозревал, что единственный неверный шаг может утянуть его в воронку или неприметную с виду топь, поэтому старался проверять твёрдость почвы перед тем, как перенести вес с одной ноги на другую. Он остановился, услышав тяжёлые и почти возмутительно неаккуратные шаги.

— Здесь может быть опасно, — Шон развернулся к Энди Мальмору.

Тот отмахнулся.

— Не настолько.

Он протянул Шону цветной пакет — красно-коричнево-жёлто-синий, — в котором тот с лёгким удивлением узнал арахис в шоколаде; среди рационально подобранных запасов-концентратов ничего подобного точно не отыщешь. На невысказанный вопрос Мальмор пожал плечами и вскрыл собственный пакет с конфетами. Костыль буравил дыру в грязи.

— Спасибо.

Шон бросил в рот несколько приторных драже.

— Я должен попросить у тебя прощения, — сказал Энди Мальмор. — На самом деле, у всех вас, у добровольцев.

Шон не удивился.

— Вы натравили на нас Сорена? Придумали все эти… пытки, — он выговорил слово почти с наслаждением, проверяя реакцию невозмутимого человека-из-другой-эпохи. — Чёрт вас подери, но вы же сами…

— Мутант. Неверное слово, хотя в сущности мутация и есть сбой кода, как правило, в генах или хромосомах. Наслоения из других реальностей ничем не хуже, если подумать. Верно, как и вы все — и я не имею в виду лично твоё «ужасное сияние», Шон. Рапторы. Мутанты. Ты ведь догадывался.

Шон промолчал. Оба некоторое время шуршали пакетами арахисового драже.

— Это случится со всеми? Как с Кэрролом?

— Большинство умирает, не дожив до шестидесяти. Я просил Сорена исследовать добровольцев, чтобы хотя бы продлить жизнь и сделать финал не столь… неприятным.

— Я не стану рассказывать Леони, — заметил Шон.

«Ей будет жаль потерять руку — бионическую, конечно, когда все клетки сойдут с ума и превратят её в рубленый стейк, искусственная конечность останется, мясо опять проиграло машинам».

Энди Мальмор кивнул:

— Верно, не стоит.

— Тогда какого чёрта вы прожили двести лет?

— Скажем так, меня поддерживает пресловутое «сияние» извне, но это не моя заслуга. Тем не менее, у тебя я должен просить прощения. И у Леони, и у всех рапторов. Методы Сорена эффективны, он продвинулся в том числе в фундаментальном понимании природы фрактальных разрывов — как световых, так и возникающих в физических объектах, но порой он…

— Двинутый на голову садист и ублюдок.

Энди Мальмор промолчал. Шон добавил:

— Может, и вы не лучше.

Тот скомкал яркую упаковку от конфет и бросил её в грязь. Обёртка лежала в иле, но потом коричневая жижа булькнула и поглотила её. Шон повторил то же самое со своей бумажкой из-под шоколадного арахиса, но его упаковка так и лежала поверх тускло блестящего слоя грязи, никуда не исчезала и не тонула. Он продолжал смотреть в одну точку, пока не осознал: он стоит здесь совсем один.

А потом его позвали: настало время работать дизруптором во времени и открывать телепорт к Падению Лакоса.

Сосредоточься на железках, решила Леони. На чём-то понятном и простом, вот как бионика, совместимая с человеческим телом — ладно, плохой пример, она могла сколько угодно теоретически представлять механизм периферических импульсов, как сигналы из мозга передаются по соматической нервной системе, иннервируя мышцы либо подсоединённые на их место волокна из сверхпрочного и сверхчувствительного материала. Тончайшая проводка условно-биологическая, знала Леони, только на основе кремния, а не углеводорода. Но это всё ещё познаваемо, в отличие от всех откровений на берегу мёртвого озера-города.

Ладно, началось оно гораздо раньше, может, на обрыве трёшек, когда вылезла прямо из небытия та трёхрукая дрянь, таящая в себе искру «света».

Сосредоточься на железках; на конусе дизруптора, на том, что делает Таннер — подключает свой «рюкзак». У него остался ещё один провод.

— Поверить не могу, что мы это делаем, — сказал Таннер.

— Вы же гений, док. Вы придумали, как поймать аладов.

— У меня была теория о блуждающих фотонах, случайных сбоях в… скажем так, между измерениями. Квантовые парадоксы в большей степени относятся к микромиру, но давайте не забывать, что мы перенесли принципы телепортации даже на объекты из плоти и крови.

Он ворчал под нос, не для Леони, скорее укладывая это всё в собственной голове. Сама Леони оборачивалась в сторону парня с длинными волосами, который едва не подпрыгивал от восторга, в сторону «Монстра»-Шона, — а вот на Энди Мальмора старалась не смотреть. Вот уж кто немногим отличался от трёхрукого алада.

«Даже думать не хочу, что он такое».

«Энси, нейросеть Интакта. В Интакте у “системы управления” никогда не было персонификации, никаких тебе русалок или японских девочек. Что ж, оно и логично».

У Таннера немного дрожали руки. Он выронил инструмент, похожий то ли на отвёртку, то ли на скальпель; тот укатился от заботливо подстеленных листов пластика — полевой «лаборатории» — и увяз в грязи. Леони вернула его. По светло-голубому пластику растекалась чёрная лужа.

— Неужели мы первые? И почему Лакос… Леони!

— Док?

— Леони, вы видели Нейта как «око бури».

— Ну да. И я говорила, на что это похоже. Он просто откидывал всех.

«И убивал».

«А ещё у него там лежал мёртвый Дрейк, от которого Нейт никак не хотел отойти».

— Возможно, нам придётся его захватить, и возможно…

— Мы его убьём. Знаю. Док, я в таких случаях говорю: просто выполняй то, что нужно. — Леони широко улыбнулась. — Примерно так я вам тогда и алада поймала, помните же?

Таннер помнил. Глаза у него сейчас блестели, влажные и одновременно тусклые, словно то, что осталось от Лакоса.

— Держите эту штуку, Леони. Вы всё-таки раптор, вам наверняка и придётся активировать. Не знаю, что задумал Энди, удастся ли впрямь перенаправить на него… — Таннер покачал головой. — Пока я уверен только в дизрупторе и в том, что мой «рюкзак» на некоторое время стабилизирует реальность, если угодно.

Леони выпрямилась. Она держала конус под мышкой, провода тянулись к Таннеру, тот был как будто пристёгнут к ней.

— Как там говорится? Делай, что должно и будь что будет?

Таннер коснулся её плеча в очередной раз:

— Хорошая идея, Леони.

Сорен наблюдал за остальными — просто наблюдал, ничего больше; последние дни напоминали какой-то затянувшийся эксперимент с подключением виртуальной реальности, шлемов-модуляторов, в которые загрузили лучшие образцы новейшего софта для конструирования фальшивой реальности. Не обошлось и без ганцфельд-технологий, единого разума-роя, телепатии если не физической, то эмоциональной — популярное развлечение у молодёжи в клубах, обычно после такого «всеобщего воодушевления» следовала групповая оргия. Абсолютно безобидная, если не считать повышенной нагрузки на медицинские дроны с детокс-растворами на следующее утро. Фетального алкогольного синдрома удавалось избежать благодаря встроенной в каждого гражданина полиса защите; сперма или яйцеклетки отдельно, человек отдельно. Ещё одна причина считать разгуливающих с пузом дикарских женщин собственно дикарями, а им — плеваться в сторону «городской фальши».

Сорен не раз и не два принимал участия в оргиях, хотя ганцфельд-эффекту почти никогда не поддавался. Один пьяный тип как-то объяснял — мол, он слишком самодостаточен и эгоистичен, вот и не может «настроиться» на других. Сорен и сам тогда не похвастался бы способностью к эмпатии, словно ещё в той искусственной матке, где его выращивали, кто-то отключил подачу определённых аминокислот и витаминов, и нейроны, отвечающие за сопереживание, так и не развились.

Сейчас он понимал: это не так. Эмпатия догнала его, старая мерзкая сука; он сочувствовал сразу всем — бедолаге Роули, который едва не выл на луну, тоскуя о глупой лаборантке; они вдвоём стали причиной гибели нескольких десятков человек, но друг для друга образовывали замкнутое множество идеала. Он почти с умилением смотрел на Таннера и Леони, представляя их какими-нибудь старомодными фермерами — у Леони пять детей, а Таннер выращивает капусту и картофель, никакого ГМО-батата. Они счастливы в этой старомодной семейной модели, а может, вообще подались к дикарям; Таннеру никогда не хватало смелости действительно идти вперёд, ну, а Леони только пытается казаться храбрым воином. Когда у тебя одна рука и не хватает глаза, лучше считать себя охотником на чудовищ, чем калекой. Сорен желал им найти покой.

Он долго смотрел и на Энди Мальмора; его лицо ничего не выражало. Сорен хотел подойти к нему и взять за руку: мне так жаль, что вам пришлось пройти через всё это, ваша чудовищная сестра убивает и возрождает измученное тело, а самое главное — вы вините себя за всё, что случилось в прошлом, а может, и в будущем. Вы уничтожили наш мир, вы пытались его спасти, и эти пустые земли с гниющим гигантским камышом и утекающей в искусственную расщелину водой — персональный худший кошмар, из которого даже нет шанса вырваться. Возможно, вы хотели бы умереть — и ищете способ. Я разрезал вас до последнего нерва и кости, не нашёл ничего подходящего. Я желаю вам отыскать то, чего вы ищете.

Сорен тронул свою фальшивую челюсть; где-то на стыке плоти и бионики ещё жила боль, словно невидимый паразит, вроде клеща или анаэробной бактерии. На миг захотелось вырвать имплант — противоестественное желание пришлось подавлять усилием воли.

Потом подошёл Шон — мрачный и растерянный.

— Открывайте, — сказал Таннер.

Сорен приблизился.

Шон хмыкнул. Он сделал какой-то пасс руками, но ничего не получилось. Вокруг по-прежнему расстилалась болотная гниль.

Шон повторил свой жест. Между пальцев как будто лопнула кожа, трещины поползли, наслаиваясь друг на друга — они горели зелёным, тем самым «ужасным сиянием», заставляя Сорена думать о Дане Мальмор — квантовой ошибке вне времени и пространства, женщине-фотоне, энергии без массы покоя и воплощённой термоядерной реакции. Она сожгла ему лицо. Она была чудом.

Возможно, он почти влюбился в неё.

Сорен улыбнулся.

Шон сделал ещё один неопределённый жест. Сорен расслышал фразу: «Покажи свой свет», — Шон повторял её двадцатый или сороковой раз подряд; а потом появился длинный коридор, который заканчивался видами полиса с рекламой и глайдерами, с высотными домами и улыбающимся маскотом нейросети в виде девушки-русалки, серебряные волосы, голубые глаза, неестественно-совершенные черты лица, каких не добьёшься ни операциями, ни генетическими коррекциями. Сорен устремился не первым, но вторым — сразу после самого Шона, который хрипло выкрикнул: «Айка!» и шагнул в этот провал.

Остальные последовали за «сияющим». Он ощущал тяжёлую поступь Энди, слышал ворчание Таннера и краткие команды его спутницы-раптора.

Сорен усмехнулся.

Всё-таки это путешествие того стоило — и вот, он у последней черты.

Переход из «реальности» в «параллельное измерение» занял всего один шаг, но Сорен согнулся пополам, его затошнило, как от удара то ли в солнечное сплетение, то ли на уровне пупка. Он закрыл рот тыльной стороной ладони. Мельком заметил перекошенное лицо Шона, Таннера, который схватил Леони за руку, а едва не выронила свою импровизированную пушку-дизруптор, стиснула бионическими пальцами Таннерово предплечье — должно быть, до синяка, предположил Сорен по гримасе. Энди держался лучше других, заставляя подумать что-то вроде: «Нельзя убить мертвеца».

Город Сорену не нравился. Полис как полис, покрупнее Санави, не такой экзотичный, как летучий Интакт — ставка на всю эту «водную» атрибутику, похоже оформлен морской Аквэй, но разглядывать дома, инфощиты и голограммы в виде капель не хотелось. Город был одним из тех архивных документов, которые попадались Сорену. Может, даже недвижимой фотографией из спальни Мальмора.

Сорен оглянулся: может, уйти отсюда, пока не поздно, — и досадливо скрежетнул бионическими зубами о собственные: разрыв закрылся. Шон ещё светился, впрочем: можно сказать ему — давай сваливать отсюда… ах да, тут полный комплект фанатиков и придурков.

Шон опять позвал свою Айку. Сорен вздохнул: на благоразумие надеяться не стоило.

— Это Лакос, — сказал почему-то Леони. Она открыла рот и озиралась по сторонам.

— И он выглядит иначе, — заметил Таннер. — Я был в Лакосе в детстве. В настоящем, я имею в виду, — он осёкся и кашлянул. — То есть, хочу сказать, что здесь мы сталкиваемся с неким квантовым парадоксом, вроде ошибочного измерения или «карманного» пространства.

Леони достала какую-то вещь, в которой Сорен с некоторым трудом определил старомодные часы: такие хранились в музеях. Медный и позеленевший от времени кругляш.

Стрелки крутились в обратную сторону. Часы тикали.

— Это не работало рядом с Ираем, — спокойно сказала Леони. — У нас там всегда были какие-то парадоксы времени-пространства. Но здесь всё гораздо хуже.

— Да к чёрту. Айка! — Шон сложил руки рупором. Сорен продолжал осматриваться, понимая: город неживой. Ни единого человека, техника брошена на улицах; какие-то дроны бессмысленно крутятся вокруг своей оси или путешествуют по короткой и рваной траектории, зацикленной и тоже лишённой какой-либо логики.

— Это мёртвый город, — сказал Сорен, пытаясь поймать взгляд Энди. Тот обернулся ко всем:

— Не совсем. Скорее, не до конца существующий. Похоже, при большинстве исходов Лакосу не дано существовать. Падение было неизбежностью.

Последняя фраза прозвучала — Сорен мог поклясться — с облегчением, словно Энди мучился некой неразрешимой задачей, гипотезой Янга-Миллса, например, а теперь получил ответ, простой и ясный, как Пифагоровы уравнения. Он собирался добавить что-то ещё; его опередил Шон, заорал своё:

— Айка, — и в ответ город-фотография ожил, обрёл цвета, осязаемость и даже запахи — свежая кровь, застарелый пот, грязь. Из-за глайдера появились две девушки. Одна держала другую впереди себя, приставив к шее что-то острое. Вторая пыталась вырваться, но у неё ничего не получалось. У пленницы была завязана какой-то тряпкой рука, через которую стекала кровь, слишком яркая для тусклой сепии Лакоса.

— Рысь! Какого хрена ты… Отпусти её! — Шон оттолкнул попытавшегося схватить его за руку Энди.

— Стой, — мрачно сказала девица в чёрном балахоне. Из-под надвинутого капюшона поблёскивали глаза, она действительно напоминала хищника. К шее своей жертвы она прижимала отвёртку с электроподачей. Сорен рассудил, что убить такой штукой можно даже без особых усилий; он покосился на разом побелевшего Шона.

«Кто сказал, что будет легко, да?»

Шон шагнул навстречу девицам. Названная Рысью прижала острие отвёртки плотнее, по шее жертвы скатилась капля крови. Та попыталась вывернуться, двинуть в живот локтем — не получилось.

— Не дрыгайся, зарежу.

— Шон, — прошептала «жертва».

— Айка, Рысь, да какого…

Сорен держался поодаль. Таннер и Леони выглядели совсем уж глупо, хотя Леони и наставила зачем-то свой дизруптор на Рысь — очень глупое решение, во-первых, она попала бы сначала в Айку, во-вторых — разве на людей эта штука действует?

— Это мой город, вот какого, — истерично выкрикнула Рысь. — Вы. Вы мне обещали Лакос, а это, — она уставилась на Энди, и тот едва заметно вздохнул, а Сорену пришлось прикусывать губу, чтобы удержаться от смеха. Даже в пустоте и временных провалах нашлись недоброжелатели — точнее, те, с кем всезнающий Энси играл в очередную игру.

«Проиграл, да?»

— Это не Лакос. Это какая-то мертвечина, — продолжила Рысь. Шон снова запылал своими трещинами. Энди вышел вперёд.

— Отпусти девушку.

— Да пошёл нахер, ублюдок. Я перед тобой выслуживалась — влезла вон к этим, пасла сначала тупоголового урода и его бабу, — царапина на шее Айки стала длиннее, та дышала прерывисто, как человек в полуобмороке или болевом шоке. — Потом помогла поймать того типа с девчонкой, потом ты сказал прикончить мужика…

— Ч-что… — Айка аж перестала коситься на почти торчащую в горле отвёртку. — Сраная сука.

— Да, прикинь, это я убила папашу девчонки. Не сама придумала, вон этот жирный мудак сказал, мол, так нужно. Спровоцировать мелкую и заставить её устроить трындец. Трындец она устроила, сожгла нахрен полсотни человек… только это не Лакос! Не мой город! Это какая-то мертвечина!

Шон тяжело дышал. Сорен счёл за лучшее подобраться к нему ближе, у него не было оружия и он вряд ли что-то мог сделать против бывшего раптора, а теперь ещё и «сияющего», но всё же вытащил из кармана свою «игрушку». Излучатель почти ничего не весил, толку примерно столько же, но лучше, чем ничего.

Шон смотрел на Энди, Рысь таращилась на него же. Таннер и Леони запутались, в кого им стрелять и где тут дикие алады в человеческом обличии.

— Вы приказывали Рыси? Вы заставили её убить Вереша? Из-за вас…

— Хезер сделала то, что сделала. Да. Единственный способ активировать разрыв во времени. Это казалось… хорошей идеей. Честно говоря, с тобой тоже пытались проделать подобное, но ты просто уничтожил экспериментальный образец триггера.

— Мари, — зачем-то проговорил Сорен. — Её звали Мари.

Он едва не захохотал. Ощущать себя игрушкой было не неприятно: забавно отчасти.

Шон ударил Энди без ругательств, угроз, даже словно бы не размахиваясь. Кулак прилип к лицу, брызнула кровь. Тот едва удержался на ногах; прикреплённые к локтям дроиды-костыли запищали от перегрузки. Энди согнулся, зажимая изуродованной и почти недвижимой рукой кровоточащий нос. Шон схватил его за шиворот, заставляя выпрямиться.

— Триггер значит. Я тебе сейчас устрою триггер, — но он выпустил Энди, потому что Айка вновь взвизгнула, а Рысь заговорила:

— Он обещал вернуть Лакос. Он обещал, что все жертвы… нужны. Чтобы спасти людей. Чтобы всё было правильно, никаких ошибок. Это по-твоему «никаких ошибок»?!

— Мне…. Очень жаль, — выдохнул Энди; ему так и не удалось принять вертикальное положение. Залитое кровью лицо начинало искажаться; Сорен догадывался — скоро он едва сможет говорить, а может, и дышать.

— Тебе жаль! Эта девчонка ещё и тут решила всё подорвать. Вместе с рыжим ублюдком и его белёсым мертвяком. В общем, мне похрен, что и как, но ты обещал вернуть Лакос — так иди и останови этих двоих, а то они разнесут не только эту серую топь, но и всю вашу «реальность».

Рысь широко улыбнулась. Айка даже перестала сопротивляться и моргнула, умоляюще глядя на Шона:

— Это правда. Уничтожат. Подчистую.

Глава 21

— Подчистую, — повторила Айка. Глаза жгло слезами, по сравнению с больной рукой они казались холодными и неприятно-мокрыми. Рысь держала её куда крепче, чем можно было ожидать от мелкой девицы; в какой-то далёкой дымке воспоминаний та возилась с Хезер, Айка ещё усмехалась — они были прямо две подружки.

Рысь выворачивала ей больную руку и царапала её собственной отвёрткой шею — той самой отвёрткой, которой убила Вереша.

Это всё неважно. Шон здесь, пускай он притащил с собой Сорена Раца, Эшворта Таннера, какую-то незнакомую женщину с протезами вместо руки и глаза плюс ожившее фото из учебников истории, но сейчас Айке было наплевать на личный пошатнувшийся мирок.

Шон смотрел на неё по-прежнему, только добавился страх и боль. Хотелось подойти и похлопать по плечу: со мной всё в порядке. Не переживай так.

— Я остановлю их, — бесцветным голосом произнёс человек-«фотография». Залитое кровью лицо оставалось удивительно неподвижным для того, кому только что разбили нос и, кажется, вывихнули челюсть.

— Верни Лакос, как обещал! — прикрикнула Рысь.

Тот не ответил, зато Шон едва сдерживался, Айка его хорошо знала: желваки дёргались и мышцы напряглись. Рысьтоже заметила, вдавила отвёртку, и на мгновение Айке почудилось: та перестарается с угрозами и впрямь проткнёт ей трахею; было бы жутко обидно умереть посреди конца света или дырки во времени и пространстве от банальной перфорации сонной артерии.

Человек-с-фотографии шёл первым, но двигался медленно, остальные могли ещё разок или два повторить все угрозы. Молчание прерывалось дыханием, Айка слышала собственное: быстрое и тяжёлое, от выброса адреналина жгло в груди, желудок прижимался к горлу, а в мочевой пузырь словно засунули маленький горячий камень.

Рысь потащила её вперёд — ну, или назад; туда, где всё началось, где продолжалось. Айке вспомнились слова рейдеров и деревенских: «Города заражены, города прокляты». Теперь она понимала их смысл, глядя на типа с какими-то выростами на месте левой руки, похожими на опухоли или куски недоразвитых конечностей, развившихся поверх его собственной; на ухмыляющегося Сорена Раца, на Таннера и искалеченную женщину — та держала какой-то конус, цеплялась за него, как за величайшую драгоценность. Шон вспыхивал своими зелёными полосами. Его тоже сочли бы заражённым — да и Айка не лучше; и Рысь тоже. Город настиг её, мёртвый Лакос, который она никогда не видела, но куда мечтала вернуться.

«Предательница».

Вот это и значит: отрава.

До эпицентра лежало несколько улиц и кварталов брошенных автомобилей и бессмысленно перемигивающихся огней. Русалка с серебряными волосами задорно улыбалась, провожая их голографически-бессмысленным взглядом. Бесцветные здания мигали, имитации ракушек, перламутра, камышей и других архитектурных излишеств то пропадали, то появлялись снова.

Шон кивал ей, она ему.

Всё хорошо.

Столп зелёного света все увидели издалека: он выделялся на фоне фальшивого мелькания голограмм, объявлений, светофоров и индикаторов. Айка подумала о диораме: фон плоский, блёклый, а этот свет — объёмный и реальный, больше ничего нет, кроме него. В центре стояли Хезер и рыжеволосый парень. Они касались друг друга кончиками пальцев, словно обоих разделяло прозрачное стекло. Свободной рукой рыжеволосый удерживал за запястье своего мертвеца, белёсого и прозрачного, как весь остальной Лакос; со стороны это смотрелось так, будто он надеялся вдохнуть в него жизнь — и смысла в том было не больше, чем пытаться выцарапать из двухмерного фото объёмную фигуру. Они не двигались, ничего не менялось, но чем ярче горел зелёный свет, тем тусклее становилась «диорама», а сквозь дыры в этой стёртой картине проступали другие образы. Некоторые Айка узнавала: полисы и Пологие Земли, деревни и пустоши; мелькнули морские просторы Аквэя, какие-то базы рапторов, следом — медленно ползущая по своему маршруту «черепаха». Интакт, повисший в нескольких километрах над землёй. Толпы людей, чьи-то квартиры, люди пили чай или занимались сексом.

По всем этим картинкам ползли зелёные пятна — Айке это напоминало испорченные мониторы с повреждённой матрицей, битые пиксели наслаивались один на другой. Потом картинка менялась, появлялись почти незнакомые детали — тоже города, но чужие, люди одеты иначе, дома меньше, вместо глайдеров — древние автомобили. Изображения наползали друг на друга, схлопывались, стирали друг друга.

— Как… материя и антиматерия, — пробормотала Айка. — Они уничтожают прошлое, настоящее. Может, и будущее.

На неё посмотрел ничего не выражающим взглядом Энди Мальмор — ещё один артефакт из архива, только кровь у него была ярко-красная, не в пример белёсому мертвецу.

— Бесконечные вариации реальностей. Да. Их можно стереть и оставить лишь одну. Дизрупторы… это и делали в определённом смысле.

— Они и есть дизрупторы, — добавил Сорен Рац, который явно любовался зелёным столбом и окружающей его фантасмагорией.

— Заткнитесь! — Рысь зашипела, словно подражая настоящему зверю, в честь которого получила имя. — И сделайте с этим что-нибудь.

Энди Мальмор обернулся к Таннеру и чернокожей женщине.

— Подключайте вашу штуку…

— Нет.

Перебил его Шон:

— Сначала отпусти Айку.

— Хрена с два. Я хочу Лакос, я хочу свой город. Или… я убью её!

— Ты его получишь, — Шон сделал шаг вперёд, и Айка едва не завопила, потому что понимала, куда он идёти что собирается сделать. Шон вступил в световой столб, загораясь от него, как будто элемент электропитания, который получил подключение к источнику тока.

Он перехватил запястья рыжего и Хезер. Айка слышала крики. Айка зажмурилась, почему-то решив: теперь Рысь точно убьёт меня.

Я даже не узнаю, чем всё закончилось.

Она не открывала глаза. Воображение подсовывало отвёртку в шее, под подбородком, ей представлялась собственная кровь — очень горячая и липкая, пахнет свежей медью, из сонной артерии брызжет так, что вокруг всё становится красным, липким, медным. Боль не такая уж сильная, рука и без того превратилась в дёргающийся сгусток боли, смертельная рана перевесит эту боль и успокоит.

Айка услышала какой-то невнятный горловой звук. Она его точно не издавала, она затихла и даже не дышала, словно это могло спасти от дыры в шее, а затем — медленно, медленно, так подсоединяют друг к другу провода не толще волоса каждый, чтобы механизм заработал, — разлепила плотно сомкнутые веки.

И едва не пожалела об этом.

Тусклый Лакос налился цветом. Рассеянная сепия стала объёмным изображением, сначала сравнявшись с трёхмерными голограммами, потом воплотившись до образов, транслируемых вирт-шлемами, а затем присоединились запахи, звуки. Тёплый асфальт, неподалёку булочная — там только что испекли сырные слойки с корицей; слабый аромат озона, выделяемого при езде глайдерами. К лицу прикасался прохладный ветер. Зажатая Рысью в захвате, Айка была вынуждена смотреть наверх, и сейчас сквозь купол разглядывала толщу воды, каких-то исполинских рыб — может быть, тех самых пресноводных дельфинов, которые здесь водились; камышовый лес лежал чуть дальше тёмным плато.

Шон удерживал остальных двоих на расстоянии друг от друга, не давая коснуться, словно разнимал дерущихся детей. Белёсый парень стал ещё более прозрачным, на лишённом красок лице появились какие-то странные разводы, похожие то ли на следы ожогов, то ли на трупные пятна.

Рыжий точно орал, но слышно его не было, зато звуки города усиливались с каждым мгновением, как будто кто-то постепенно выкручивал звук на стереовизоре или в вирт-шлеме. Улицы наполнились людьми — они шли по своим делам. На детской площадке всего-то в метрах десяти играли дети, две девочки и мальчик, они спрыгивали с глайдер-горки и забирались на качели, стараясь опередить друг друга. Мягкая подслойка-батут пружинила, когда кто-то оступался и падал. Из булочной вышли две девушки, одна несла упаковку с зерновыми хлебцами, вслед им мигал «СПАСИБО ЗА ПОКУПКУ» дрон. Мужчина в костюме торопился, перепрыгивал через разметку на нижнем уровне дороги и одновременно нажимал на свой браслет. Девушка-голограмма Каллисто появлялась то там, то здесь, подсказывала или давала советы, напоминала о правилах дорожного движения. Айка подумала, что эта Каллисто была очень милой и услужливой нейросетью.

Никто из жителей не замечал их: ни столб зелёного света, ни колоритную компанию вокруг него.

Рысь выпустила Айку.

— Лакос. Это настоящий Лакос.

Айка отпрыгнула. Она не удержала равновесие, а отвёртка соскользнула и воткнулась бы в горло — так нелепо, — но её перехватил Энди Мальмор.

— Держись позади, — сказал он. Изуродованная рука толкнула Айку к Сорену, Таннеру и его спутнице. «Никогда не думала, что буду рада их видеть».

— Что ж, ради тебя Шон перенёс нас в некий условно существующий Лакос, — хмыкнул Сорен. — Надеюсь, это не стоило «жизни» всем остальным реальностям.

— Заткнитесь, доктор Рац, — огрызнулась Айка.

Она собиралась спросить: что дальше, как мы вытащим Шона из этого… «ужасного сияния», другого определения не приходило в голову.

Рысь побежала к играющим детям. Отвёртку она выставила перед собой, словно собираясь убить кого-то из них, но её пальцы разжались по дороге.

Айка проводила взглядом отвёртку: вопреки законам физики та не ударилась и не отскочила от асфальта, а прошла сквозь него и исчезла.

Сорен засмеялся. Айка дёрнулась туда, где только что «утонула» отвёртка, но теперь удержал её он. Повреждённую кисть свело болью.

— Сукин сын.

— Извини, — без особого раскаяния в голосе сказал Сорен.

— Какого хрена тут творится? — теперь Айка поняла, что женщина с цветными волосами задаёт этот вопрос не первый раз и всё размахивает своим устройством. Конус казался смутно знакомым, только не получалось вспомнить, где именно попадалась подобная конструкция. — Мы тут чего, типа зрителей? Док, спросите у Мальмора, что нам делать.

— Тсс, — отвечал ей Таннер. — Полагаю, он сам отдаст приказ, когда будет нужно.

Рысь добежала до детей и попыталась заговорить с ними. Девочка как раз карабкалась по округлым, без единого острого угла, ступенькам на вершину «горы». Антигравы удерживали аттракцион на высоте примерно десяти сантиметров. Мальчик пытался стащить соперницу за ноги и выиграть «бой», оба пронзительно визжали. Вторая девочка отвлеклась от битвы и качалась на качелях: вверх-вниз. Внезапно она спрыгнула, решив вмешаться в «сражение»; она пробежала сквозь Рысь; та пошла лёгкой рябью.

— Что… почему…

Рысь обернулась. Капюшон соскользнул на спину. Глаза были светлыми до белизны и безумными. Ей что-то пытался ответить то ли Шон, то ли рыжеволосый, то ли его мертвяк. Их опередил Энди:

— Это реальность, в котором Лакос существует. Вот только ты к ней не принадлежишь. Возможно, у твоих родителей появился другой ребёнок, или они вовсе решили жить, как большинство в полисах, не заводя детей. Лакос есть. Тебя — нет.

— Замолчи. Нет. Замолчи.

Рысь метнулась к девушкам с хлебцами и попыталась схватить одну из них, темнокожую и одетую в белое платье, за руку. Они не замедлили шага. Тогда Рысь побежала к витрине, выставила кулаки и прыгнула прямо с разбегу в хрупкое на вид стекло. Оно не шелохнулось. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» и «СПАСИБО ЗА ПОКУПКУ» сменяли друг друга, мелькала радостная улыбка Каллисто.

— Что труднее, чем смириться с чужой смертью? С собственным небытием, — прокомментировал Сорен.

— А что насчёт нас? — спросила спутница Таннера.

— Вопрос к сияющим, Леони, — вздохнул тот. — Честно говоря, я мало что понимаю.

Айка прикусила губу. Она пыталась поймать взгляд Шона — но видела только невидящие лица и его, и Хезер, и рыжеволосого. Мертвяк всё пытался вырваться, парень цепко удерживал его. Женщина по имени Леони хмуро наблюдала за ними, словно примеряясь, в кого тут можно ударить и в кого то ли выстрелить, то ли просто огреть этим конусом по затылку. Айка догадалась, что эта Леони — раптор: в основном по характерной модификации протеза — боевая модель.

Она решила держаться поближе к этим двоим, раз уж Шон в том жутком зареве.

— Ты обещал, — Рысь подошла к Энди и схватила его за шиворот залитой кровью тёмной рубашки.

— Лакос. Живой Лакос, — тот поудобнее устроил здоровую руку на прицепленном к локтю костыле. — Вот так город и выглядел до того, как… Одним словом, ты получила желаемое, хотя приписать себе эту заслугу я не могу.

Рысь потянулась — наверное за отвёрткой, но не нашла её, а та исчезла без следа, пройдя сквозь выглаженный до состояния мономолекулярного вещества асфальт. Она держала Энди за воротник, и это смотрелось со стороны комично: маленькая угловатая и жутко злая девица угрожает рослому широкоплечему тучному мужчине. Он только что держал Айку за шкирку, словно та была не тяжелее куклы.

— Ладно. Ладно, я согласна.

Рысь кивнула. Даже развернулась к Шону и двум другим, а потом повисла на Энди, пытаясь затащить его в центр «ужасного сияния».

— Это не то! Настоящий! Я хочу! Настоящий! Лакос!

Она пнула его в колено — и точно знала, куда бить. Энди потерял равновесие. Айка с каким-то отстранённым почти суеверным восторгом наблюдала, как мелкая девчонка тащит за собой мужика чуть не втрое тяжелее себя.

— Док, — рявкнула Леони. — Давайте. Это то, о чём он говорил.

Таннер кивнул.

— Сможешь подключить?

— Нет! — свирепо откликнулась Леони. — Я раптор. Я просто чёртов раптор, я отродясь не связывала дизрупторы с людьми.

Айка поняла всё. В конце концов, её не зря прозвали Техником.

— Ваши ловушки для аладов, да, доктор? Я сделаю.

Тот даже не успел кивнуть, только протянул похожий на рюкзак преобразователь — она такие видела в лаборатории, где искусственно культивировали зародышей с «зелёными искрами» внутри. Лазуритовый Уровень скрывал тайны своих хозяев, Таннер и Рац враждовали, но ей удалось пару раз заметить то, что не предназначалось для глаз простой лаборантки. Она подскочила к Энди, воткнула похожие на старую добрую отвёртку — раздвоенную отвёртку, — штыри в его искорёженную конечность с торчащими костями и ошмётками опухолей. Это было всё равно, что втыкать дротик для зайца в бизона. Тот как будто ничего не почувствовал.

— Ещё один провод, — крикнула Айка. У неё отчаянно болела рваная ладонь, снова открылась рана и капала, пропадая в небытии, кровь. — Дайте ещё один провод!

Леони кинула ей какой-то кусок обёрнутого тканью шнура. Айка погладила его почти с наслаждением — наконец-то она была Техником, наконец-то снова на своём месте, — и замкнула на позвоночнике Энди, надеясь, что попала туда, где достают электросигналы синапсов мозга. Периферическая и центральная нервная система не слишком отличаются от компьютера и сети; даже человек-с-фото, искорёженный и странный, должен подчиняться хотя бы чему-то похожему на законы природы и анатомии. Она оглянулась на Сорена: тот почему-то широко улыбался, а потом кивнул с одобрительным видом.

— Стреляйте, Леони, — сказал он.

Леони выстрелила в тот момент, когда Рысь шагнула в зелёное «пламя». Энди Мальмор глубоко вздохнул:

— Всё. Ты молодец. А теперь — убирайся, — и оттолкнул Айку.

Та повалилась на асфальт, почти уверенная, что провалится сквозь него.

Падая, Айка видела девушку с прозвищем-именем Рысь. Она пыталась кричать, а потом просто исчезла — без брызг крови, пепла или дыма, без спецэффектов; словно кто-то удалил её из реальности простым нажатием кнопки, словно она никогда не существовала. Шон едва обернулся на то место, где была его помощница-предательница. Хезер моргнула — Рысь заботилась о ней и вытащила из Интакта, в конце концов. Рыжеволосый дёрнул своего мертвеца поближе к себе.

Больше ничего.

«Прости», — подумала Айка о Рыси. То же она могла сказать своей отвёртке.

Яркий и живой Лакос вновь стал тусклой сепией, когда Энди Мальмор схватил за плечи Хезер, а Шон вывалился из разорванного триединства. Он растянулся рядом с Айкой, как будто кто-то вышвырнул и его мощным ударом. В центре остался только рыжий и его белёсый приятель; Хезер теперь вспыхивала в руках Мальмора.

Тот поднял голову к непрозрачному куполу.

— Дана, — позвал Энди. По искалеченной руке пробегали зелёные искры. Провода превращали его в уродливое порождение, один из лабораторных экспериментов, который почему-то не эвтанировали вовремя. Леони и Таннер переглядывались, Сорена Айка не видела — то ли сбежал, то ли спрятался. — Дана, у нас получилось. Вот твоя точка бифуркации. Дана, забери её.

Таннеру хотелось выйти из этой игры.

На него словно надели «заглючивший» шлем, который Таннер почему-то использовал не для подключения к той же Леони и бесед с ней, а включил то ли игровой модуль, то ли эмуляцию. Кто-то взломал вирт, запустил в него шутки ради целую ораву вирусов.

Ему казалось: он всё ещё стоит возле капсулы-телепорта.Следом послушно катится чемодан-лаборатория. Личные вещи уложены в должном порядке. В аквариуме накормлены рыбы, искусственный интеллект позаботится, чтобы маленькие создания не голодали.

Никаких фрактальных бурь, разрушенных баз, монстров — ни людей с таким прозвищем, ни настоящих. Без провалов во времени и пространстве Таннер бы тоже отлично обошёлся, но безумие достигло той стадии, когда он ничему не удивлялся, всё воспринимал как должное: столпы света, людей-фотонов, мёртвый-живой город, вспыхнувший дыханием и красками и снова завядший утопленной в торфянике мумией.

Он держался ближе к Леони. Она была такая настоящая, из плоти и крови, от неё пахло немного потом, немного металлом и пластиком бионики, она дышала и снова ругалась: «Что за долбаная хрень?» Таннер мог даже ответить ей; не всегда и не на все вопросы, но кое на что мог. И пытался.

— Эти штуки, — вполголоса сказал Таннер, когда Айка «подключила» Энди Мальмора к дизруптору-ловушке. — Они работали с аладами. Алады отлично «хранились» в зародышах на ранних стадиях эмбрионального развития до формирования нервной системы.

— Мальмор не похож на зародыш, — фыркнула Леони.

— Верно. Скорее… он не вполне живой.

Таннер перевёл взгляд на самого тихого и неприметного участника всей сцены: рослого парня-альбиноса, вдвойне бесцветного даже по сравнению с вытертым старой тряпкой городом. Дрейк Норт погиб, говорила Леони. Я видела его труп.

«Парадокс квантового небытия. В одной из реальностей ты всегда жив, но что, если однажды эти реальности схлопнутся — раз, и всё».

Они только что стали свидетелями подобного. Таннер не хотел размышлять, стёрта ли Рысь теперь из самого бытия, или всё-таки существует мир, где она живёт в Лакосе, всё хорошо, она никогда не познакомилась ни с кем из них. Возможно, однажды ей упадёт на голову отвёртка и оставит глубокий след-шрам на лице.

Времени в этом остановленном и проткнутом (отвёрткой) «ужасным сиянием» Лакосе не существовало. Таннер мог размышлять, строить теории, выйти и прочитать пару лекций, поспорить с Сореном… кстати, где он?

— У живого есть инстинкты, а у псевдоживого? — он принялся рассуждать вслух, ещё и потому, что больше они пока ничего не могли сделать.

Энди выхватил из зелёного огня девочку Хезер. «Пламя» выплюнуло Шона Роули, словно заискрила неисправная розетка.

— Сюда! — крикнул обоим Таннер, и для верности даже побежал к Шону и Айке, помогая обоим встать. Парень его проигнорировал, Айка же уцепилась.

— Ч-что… — Айка попыталась сглотнуть. Таннер предположил, что на неё произвела впечатление странная гибель той девушки, которая пыталась зарезать её отвёрткой. Сам он отнёсся к феномену с прохладой: даже трупа не изучишь. — Ч-что он… делает?

Она имела в виду Мальмора. Тот звал кого-то; напротив в упор смотрел куда-то рыжеволосый парень. Таннер его знал заочно. Нейт-который-сожрал-алада. Нейт-который-разрушил-базу-фрактальным-штормом.

Нейт, который сейчас видел нечто ещё.

Таннер ответил почти равнодушным тоном:

— Зовёт, конечно. Кого — полагаю, он знает, — и мотнул головой в сторону сопляка. — Ну, и мы скоро поймём.

Таннер подозревал, что здесь сыграл свою роль некий синдром ложной идентификации Фреголи в лёгкой форме: он ждал, что некто появится, некто оправдал ожидания. Это была женщина, состоящая из чистого зеленоватого света, который за пару секунд сгустился до мерцающей маски. Сходство с самим Энди Мальмором бросалось в глаза, несмотря на то, что женщина едва достала бы ему до плеча, выпрямись она во весь рост, к тому же отличалась хрупким и утончённым телосложением.

Она не свалилась с неба, просто появилась без спецэффектов, вроде сполохов или вспышек. Как будто всё это время находилась здесь, но только теперь решилась проявить себя.

— Дана, — Энди позвал это мерцание искажённого света.

Таннер поискал взглядом Сорена: тот ведь его коллега, как-никак, вот бы и посовещались. Впрочем, куда там — сбежал, паршивец. Зато Леони снова сделала большие глаза, и Таннеру пришлось взять её за руку — стиснуть живые тёмно-коричневые пальцы с розовыми ногтями и полукружьями светлых кутикул собственной сухопарой ладонью.

— Это же…

— Да, его сестра.

Они все знали этих людей. Любой житель полиса узнавал Энди и Дану Мальморов, создателей Ме-Лем Компани и Объединённых Полисов Ме-Лем, едва ли не раньше, чем собственных родителей. Кто-то так и не знакомился с родителями, между прочим.

Искажённый зеленоватый свет, прорывающийся сквозь фальшивую кожу, похожую на какую-то повреждённую голограмму, не мог исказить лики святых.

Дана Мальмор. Таннер считал, что она погибла много десятков лет назад — и Энди оплакивал её, и во всём его поведении ощущалась обречённая равнодушная жертвенность человека, который потерял единственного, кто был ему дорог.

Возможно, у него появилась надежда.

— Она жива? — спросила Леони.

Таннер покачал головой.

Нет, едва не заявил он вслух. Это не жизнь. Они оба неживые, словно какие-то артефакты теории струн и наслоения реальностей. По фундаментальной квантовой теории более двух струн не могут пересекаться, но многие математики спорили с подобным утверждением, отмечая, что есть вариации: и «тройственные союзы», и целые «оргии». Здесь струны мироздания стали запутанными волосами, тонкими структурами кератина, простого белка объёмом толщиной всего в несколько молекул. Таннер ещё думал о рыбах, о своём аквариуме и потоках искусственного течения: тепло фальшивого Гольфстрима накладывалось на прохладу пресноводного источника, всё вместе — идеальный микрокосм для разных видов.

Он пытался дышать и плыть. Он держал Леони за руку.

— Пока просто ждём, ладно?

Та кивнула, её кожа стала бескровной — аж в черноватую синеву по сравнению с яркими цветами волос и разукрашенной бионики. Того и гляди упадёт в обморок, или её вытошнит прямо на сапоги.

Дана подошла к брату и погладила его по щеке. Энди кривился, как от сильной боли — может, так оно и было; Хезер по-прежнему оставалась живым пламенем. Она кричала, но вопль превратился в ультразвук, а лицо — в искорёженную маску.

— Это она, — сказала Дана. — Спасибо.

Дана вырвала девочку из рук брата. Энди пошатнулся; только теперь Таннер понял, что тот держался на ногах усилием воли, мутация обычно заставляла его заползти в укромное место и колоть анальгетики куда раньше, чем половина тела превращалась в губку и вытащенные из пазов кости-фальшивки фракталов поверх настоящих; сейчас он вздохнул, невидяще и почти с мифологичной влюблённостью глядя на сестру.

— Нет. Дана.

Хезер вцепилась зубами в его пальцы. Дана попыталась отшатнуться. Энди обнял обеих — этот жест показался Таннеру каким-то удивительно ласковым и бережным.

Энди оглянулся:

— Стреляйте.

— Ч-что? — среагировала Леони. Таннер не успел перехватить конус дизруптора — нет, не сейчас, не второй раз. Хезер всё ещё полыхала «ужасным сиянием», для раптора-Леони она оставалась угрозой и чудищем, поэтому Таннер не мог винить её.

Леони послушалась.

Дизруптор замкнул троих: Энди, Дану и Хезер. Таннер выругался. У себя над ухом он расслышал голос Шона Роули:

— Вот же долбанутая на голову семейка.

Айка добавила:

— Девочку жалко.

Таннер покачал головой.

— Я знаю её… она тоже. Не вполне настоящая. Один из зародышей, насколько я могу судить. Похоже, ей удалось развиться в полноценный организм, но это существо никогда не было человеком.

— А кто был, — фыркнул Шон, — может, мы, кого вы превращаете в трёхметровые статуи из мяса с искрами аладов внутри?

Таннер не нашёлся с ответом.

Айка повторяла жест Мальморов: держала его, боясь отпустить, потерять снова. Таннер отметил: у неё только одна рабочая и действующая рука, вторая ранена, что-то с ладонью. Слишком много одноруких людей, какой-то символ химической хиральности: кристаллы, выпадающие из раствора рацемического тартрата натрия-аммония, имеют две формы, представляющие собой зеркальные отражения, которые не совмещаются друг с другом в пространстве. Это стало священным символом, странным совпадением, которое придавало происходящему дополнительный смысл.

«Смысл».

— Это он всё задумал, — проговорил Таннер. — Слушайте, я проработал на этого человека более двадцати лет. Он не сумасшедший. Он действительно мечтает о «светлом будущем». Леони, давай, выстрели ещё раз.

Дана и Хезер запутались в каком-то ином времени. Таннер легко мог предположить, что в прежней, нормальной жизни сестра реагировала на все внешние воздействия намного быстрее флегматика-брата, но сейчас они вспыхивали здесь, вроде звёздного света на сетчатке глаза: пройдёт несколько световых лет, прежде чем катастрофа сверхновой достигнет Земли. Может быть, несколько тысяч или миллионов лет. Таннер знал, что для квантовой связи и квантовых струн не существовало подобных ограничений, и всё же Дане приходилось преодолевать определённый барьер, а Хезер — справляться со своим «светом».

Надо же, с печалью подумал Таннер. Патрик Вереш столько лет считал её свою дочерью, воспитывал как собственного ребёнка не в пример большей части легкомысленно-эгоистичных людей Интакта. Эта девочка — один из стабильных эмбрионов, которые удалось внедрить в бэби-капсулу, организовать более или менее стандартное развитие. Таннер полагал, что эксперимент завершился неудачей, как и все остальные, но он узнавал Хезер с недоумением и сложным комплексом понимания.

Бедный Вереш. Он уже мёртв, так что пусть упокоится с миром.

Дана Мальмор, вот кто позволил несчастной Хезер жить.

«И умереть».

— Стреляй, Леони, — повторил он на тот случай, если раптор его не поняла или не расслышала. Он поймал взгляд Энди.

Леони выстрелила. Дизруптор зацепил Энди и его сестру; девочка-фальшивка стала какой-то прослойкой между сиблингами. Дана пыталась высвободиться. Энди держал её.

— Это ради тебя, — повторял он, тяжело дыша, словно после долгого бега или в приступе неизлечимой болезни лёгких и бронхов. На губах выступала розовая пена. — Хватит спасать мир. У меня не получается, никогда не получалось. Дана, я хочу вернуть тебя.

— Чёрт. Я думал…

Таннер прикусил язык. Осознание навалилось быстрым включением шлема-передатчика, и больше не получалось играть в виртуальность. Ему не мерещится, он не поймал вирус из сети. Леони таращилась на Мальморов. Шон и Айка пытались то ли сбежать, то ли отыскать выход из ловушки. Рыжий Нейт и его мертвец невидяще зависли в точке вне времени и пространства.

Энди Мальмор моргал, очки упали на асфальт, из глаз текли слёзы.

— Он разрушает струны вариаций, — сказал Таннер, чувствуя себя каким-то летописцем, который комментирует, но ничего не в состоянии исправить. А что он мог? Попросить Энди Мальмора оставить экспериментальную девочку в покое, отпустить Дану — сейчас, когда его тело напиталось зелёными искрами и полыхало, грозя взорваться водопадом ошмётков плоти? Зато Дана, женщина-из-света, приобрела подобие физической формы, обрисовалось её лицо, фигура, даже костюм. Она носила стандартную одежду полиса, примерно как и её брат. У неё растрепались волосы, из уголка рта стекал ручеёк крови.

— Энди, прекрати, — повторяла она. — Не надо. Это не должно быть…

— Именно так, — отвечал тот с широкой улыбкой. — Квинтэссенция квантовой неопределённости, да? Я дам тебе координаты. Я дам тебе плоть и кровь. Ты будешь кошкой, которую достали из ящика.

Энди засмеялся.

Леони больше не стреляла, зато Дана вырвала Хезер из рук брата.

— Это. Не. То.

Она наотмашь ударила его по лицу. Тот пошатнулся.

— Мне наплевать, Дана. Я хочу вернуть тебя. Ну? — Энди обернулся к Леони и Таннеру. — Продолжайте. Дизруптор отсечёт все лишние струны. Дана, вернись. Дана. Пожалуйста. Я не могу без тебя.

— Да отвалите вы, — простонала Леони. — Док, он творит какую-то хрень.

«Да».

Таннер скрежетнул зубами.

Девочка пихнула Дану локтем в живот. Энди снова попытался дёрнуть ее на себя, словно ребёнок был каким-то инструментом, который эти двое не поделили. Дана кричала — широко распахнутым ртом, расширенными зрачками, неведомая изоляция внезапно приглушила и проглотила все звуки.

— Я принёс тебе в жертву Лакос ради того, чтобы вернуть однажды. Тогда ты говорила, что нужна точка, из которой всё родится, без жертвы и без твоего выплеска не появились бы новые «сияющие». Ты пообещала, что снова станешь настоящей. Дана, прошу тебя, — Энди рванул кусок кожи с ошмётками мяса со своей левой руки. Оно отделилось с резким хлюпающим звуком, от которого у Таннера перевернулось что-то внутри, заставляя отвернуться. Леони грызла губы, на них появилась бордовая корка.

Нет, не стреляй, проговорил он едва слышно.

— Дана, — Энди попытался накинуть собственный кусок кожи на сестру, та отпрянула, вместе с ней и девочка. — Прошу тебя. Если… если хочешь, мы станем единым целым, как в самом начале. Мы же близнецы.

Он вновь попытался обнять обеих, заливая кровью и сукровицей. Зелёные искры прошивали всех троих длинными неровными стежками.

— Закончите это. Отсеките лишние струны, — Энди поднял голову со странной мечтательной улыбкой.

Дана закрыла глаза. Хезер замерла, то ли готовясь снова орать, то ли тоже смирилась.

«Это наше решение».

Таннер смотрел на Леони. Тёмная кожа той стала блестящей и мокрой от пота, капли выступили на лбу, на щеках, на подбородке и шее. Она словно пыталась просчитать результат своих действий, со всеми «если/то» и учётом квантовых парадоксов, раздвоенных и растроенных струн, невозможного и реального. Она замкнёт Энди, Дану и Хезер в единое целое. Энди превратит сестру в… человека, может быть. Он же этого хочет.

Цена не имеет значения.

«Почему бы и нет», — Таннер понимал, что не может возражать. Квантовая неопределённость была мечом, который висел со всех сторон, выбрать правильный ход не получалось. Почему-бы-и-нет, — то самое, чем руководствовались Мальморы, вероятно, погружая мир в хаос в первый раз. Сейчас они вернулись к своему началу.

Мы спасём всех, но сначала принесём жертвы.

«Инанна, — подумал Таннер. — Владыка Зари и брат-жрец её».

«Да катитесь вы к чёрту».

Леони просила у Таннера разрешения; и тот кивнул — да. Действуй. Я хочу посмотреть, как работает невозможное.

Её палец соскользнул к пусковому крючку. Энди ещё раз широко улыбнулся. Дана пыталась отпрянуть, но объятия то ли удерживали силой, то ли ее желание вернуться к жизни взяло вверх, присоединилось к общей неизбежности чужого выбора.

Хезер коротко пискнула.

Леони провела по крючку.

А потом Энди разжал хватку и рухнул на коричнево-серый асфальт немёртвого Лакоса, массивное тело вздрагивало от судорог и спазмов; по открытой кровящей ране руки и обморочно полуприкрытым склерам пробегали зелёные искры. Дана выдохнула. Хезер попыталась сбежать, её перехватил Сорен, который держалдымящийся излучатель.

— Всё в порядке, он жив. Этой штукой даже обычного человека не убьёшь. Просто… мне показалась его идея нецелесообразной. Скорее всего, это создало бы новую парадоксальную вселенную. Вы ведь уже одну сделали, ничего хорошего не вышло?

Сорен убрал излучатель и опустился на колени. Он потрогал шею Энди:

— Пульс есть, — а потом почему-то погладил собственный подбородок. Таннер невольно отметил, что нижняя челюсть немного иного оттенка, чем лоб и нос. — Ну, действуйте? Вы же там хотели что-то более конструктивное… вперёд.

Его прищуренный взгляд достался не только Таннеру и Леони. Шону с Айкой, как минимум, тоже. Эти двое теперь держались вместе; Шон сплюнул на землю.

Дана Мальмор отвернулась и кивнула. Она обняла девочку и повела её к Нейту; к всё ещё держащемуся и равнодушному ко всему вокруг источнику «ужасного сияния».

Глава 22

Нейт знал, что она придёт.

Женщина из его кошмаров — она наблюдала за ним несколько лет; поначалу он не запоминал эти сны и не обращал на них никакого внимания. «Приснится же всякая чушь», — думал он еще. Потом, когда узнал, что станет авгуром, и рейдеры заберут его, чтобы Нейт смог контролировать аладов и гарантировать успешные набеги на «черепах», воспринимать кошмары лишь навязчивыми образами стало сложнее. Авгуры вроде как предсказывали будущее, а дурной знак был упорен, как голодный варан, преследующий жирную крысу.

А затем Нейт стал раптором, и сны почти исчезли. Он успел забыть о них, но сейчас узнал женщину, едва она появилась.

На самом деле только её он и видел.

Ещё девчонку и того мужика, который сначала присоединился, а потом девчонка, Хезер, что-то с ним сделала. Мужик «погас», Нейт больше не различал его среди полупрозрачных фантомных образов, среди серо-коричневой дымки — словно сожгли целое поле травы, аладовой травы, свежей и ярко-зелёной, она горела неохотно, больше чадила. Нейт знал, что там есть кто-то ещё — разглядеть удалось только одного, когда тот пытался перехватить Хезер и женщину из кошмаров, но тут Нейт даже отвернулся.

Его не интересовали эти люди.

Он вообще понятия не имел, что делать.

Он держал Дрейка за руку — тот был из тумана и серой пелены; разожми пальцы лишь на мгновение — исчезнет навсегда.

«У меня дыра в голове», — повторял Дрейк. Хезер точно так же держала куклу, но когда к ним вошёл третий, выпустила её и потеряла навсегда. Едва не разревелась; плевать на куклу, подумал тогда Нейт. Плевать на чёртову куклу.

Дрейку он не позволял подойти ближе. Эта зелёная штука была не совсем огнём, она была в тысячу раз холоднее льда из морозильника.

Дрейк повторял: «Ты убил нас всех» голосом Леони. Дрейк просил его отпустить. Нейт сжимал зубы, молчал, цепко впивался пальцами в пальцы.

«Нихрена. Не дождёшься».

Поляна с аладовой травой и пирамидкой-камнем казалась целым миром по сравнению этим вязким варевом, словно прогорклой кашей. Нейт помнил, где ощущал подобное: в городе мертвецов из прошлого. Он тогда словно вывалился из собственного тела, авгурам вроде как полагалось такое уметь, даже без смеси тенелиста и цветоящериц, высушенных с чешуёй стрекочущих змей.

«Дрейк, ты помнишь?»

«Ты увёз меня из того города».

Дрейк не отзывался.

Хезер снова шла к нему, а с ней — та самая женщина. Она красивая, решил Нейт, и даже залюбовался, хотя та была значительно старше, почти годилась ему в матери. Девочка тянула её за собой, а женщина выжидала, всматривалась в лицо Нейта. Он не выдержал, хотя и потянул Дрейка поближе к себе:

— Чего вам надо? Вы меня сожрёте?

В снах иногда именно так и было. Он смотрел на неё, ожидая, когда её руки превратятся в ножи, рассекут сначала ничего не подозревающую Хезер, а потом его.

— Уходи!

Нейт вздёрнул верхнюю губу, будто собираясь кусаться. Женщина покачала головой.

— Перестань бояться меня. Кем бы ты себя ни считал — раптором, защитником мира людей, или авгуром, убегать больше нельзя. Тебе придется закончить то, что началось. Вам с Хезер, но в большей степени — тебе.

Он кивнул, проговаривая сначала губами, а затем вслух имя женщины:

— Инанна, Заря Восхода, Заря Заката, — Нейт сглотнул, кадык дёрнулся на тонкой шее. — Заря полуночная.

Женщина засмеялась.

— Ты всё-таки не авгур, у тебя не получается возносить молитвы и песнопения. Не хватает, знаешь ли, амулетов из гаек и расплавленных микросхем. Зови меня Дана, я предпочитаю всё ещё считать себя человеком — концепция первичности самосознания над резервуаром, в котором оно находится, имеет право на жизнь. Технически я квантовый компьютер, фотон, размноженный на миллиарды измерений и реальностей, но в этом нет ровным счётом ничего особенного. Теперь уже нет, потому что Хезер, — девочка подняла взгляд и фыркнула, но руку женщины не выпустила, — и ты, Нейт… вы примерно то же самое.

Ответить Нейту очень хотелось короткое: «Блин». Он шмыгнул носом, проверил Дрейка.

— Чего тебе надо?

— Не только «мне». Ты ведь приносил присягу раптора, правда? Служить миру людей, тому, что осталось, защищать от аладов. Мой брат и другие, кто ему помогал, придумали неплохо — примерно, как в своё время были изобретены антивирусы. Вот только эта технология работала всё хуже. Поэтому мне пришлось создать новые «кванты». Вас.

Она вошла в их свет. Зелёное вспыхнуло ярче, заставляя Дрейка погаснуть даже не до призрака — до какой-то паутины, спрятанной в самом тёмном углу заброшенного пару столетий назад дома. Нейту вспомнились те картинки с приключениями героев, похожих на рапторов, только намного сильнее и могущественнее. Рапторы смертны, даже слишком. Рапторы умеют стрелять, драться с аладами с помощью ножей-дизрупторов, выслеживать тварей по самым слабым сигналам, даже сражаться с чудищами, вроде той штуки у обрыва трёшек.

Но рапторы смертны.

Он удержал Дрейка.

— Нас, — туповато повторил Нейт.

— Шон — результат не моего эксперимента, если хочешь уточнить, хотя у него есть состояние неопределённости… неважно, — Дана тряхнула головой. У неё были тёмно-каштановые волосы, когда-то уложенные аккуратно и, на взгляд Нейта, старомодно. Хезер ткнула Нейта в живот:

— Ты неправильно светишься.

— Сама такая, — привычно огрызнулся он, решив, что девчонка бесит. — И вообще, не лезь, когда взрослые разговаривают.

Она показала ему язык.

— Ты спросишь, что тебе делать? Скажем так, зафиксировать эту точку стабильности. Когда-то очень давно мы разрушили течение времени, заставили многочисленные вариации вселенных и измерений наложиться друг на друга. Так появились алады. Мы втроём образуем единую сеть с квантовой запутанностью, поэтому сможем обмениваться информацией и… — Дана очень по-обыденному пожала плечами; Нейт подумал, что больше не назовёт ее Инанной даже мысленно. Она напоминала скорее Кэти Курицу, чем богиню. Сравнение едва не заставило его захохотать.

— Зачем надо было нас всех сюда тащить? Всё вот это устраивать?

— Потому что это я — причина Падения Лакоса. Я уничтожила город, чтобы создать этот парадокс. Идея так себе, учитывая… — Дана вздохнула. — Учитывая, что именно мы с Энди первый раз нарушили нормальное течение времени. Мы сейчас в эпицентре, здесь нет ни времени, ни пространства, ни даже…

Она посмотрела сквозь Нейта — на Дрейка.

— …смерти.

Нейт скрежетнул зубами.

— Ладно. Ладно. К чёрту тебя. Что делать-то надо?

Дана грустно улыбнулась. Нейту показалось, что она готова заплакать:

— Ты разве не понял? Прости. Я не люблю это слово.

Она помолчала, прежде чем сказать:

— В некотором смысле… Перестать существовать. Умереть, Нейт.

Хезер закричала. Возможно, она среагировала не сразу, прошло несколько минут и часов, просто в центре «сияния» дышать не нужно, сердце не бьётся. Орала она так громко, что Нейт едва не заткнул себе уши, но это означало бы отпустить Дрейка.

— Только мне?

— Вам обоим. Мне жаль, — она снова говорила с такой печалью, словно и впрямь была богиней, оплакивающей мир и собственных детей, вынужденная делать выбор между первым и вторым. — Войти в состояние запутанности. Перестать быть людьми. Это не то, что обычно называют смертью, Нейт. Ты уже знаешь, каково это — пусть и не на себе.

Она вновь посмотрела на Дрейка, а потом едва заметно коснулась или просто протянула руку — тонкие пальцы, прозрачный перламутровый маникюр, несколько царапин на запястьях, какие-то очень старые и много лет назад зажившие шрамы. Дрейк потянулся к ней в ответ, а затем повис полуразложившимся трупом — выгнило лицо, голова держалась на кости, череп перевешивал. Сухой рот скелета распахнулся, оголив уже жёлтые зубы. Нейт потянул его на себя, понимая: он сейчас разлетится на куски, но вытащил другого Дрейка — тоже мёртвого, истекающего кровью, с вывалившимся из черепа фрагментом рваной мозговой оболочки и самого мозга.

— Я заберу Хезер и отдам её хорошим людям, — сказала Дана. — Вы с Дрейком останетесь здесь.

— Навсегда? — глупо спросил Нейт.

Дана вздохнула.

— Время — всего лишь измерение. Их одиннадцать. Ты сможешь развернуться во всех.

Она снова вздохнула.

— Это будет гарантией стабильности мира, пока мы не придумаем что-то ещё. Но если это состояние стабильности появится, мы сможем сдерживать разрывы — «аладов», — более эффективно. Возможно, выйти за пределы куполов. Возможно, заглянуть в тёмную зону.

— Тальталь.

Дана кивнула.

— Мы… будем вот так? В этом чёртовом болоте?

— Полагаю, ты сможешь изменять микрореальность по собственному выбору. В конце концов, ты уже это делал.

Она говорила о «тихом месте», понимал Нейт.

— Я буду тут сидеть сто миллионов лет, словно какой-то сторожевой варан на привязи.

Дана потрепала его по рыжим волосам. Жест был материнский и немного насмешливый:

— Возможно, со временем научишься проявляться в каких-то отрезках того, что остальные считают реальностью. У меня же получилось.

Нейт глубоко вздохнул.

— Чёрта с два я чего-нибудь для тебя сделаю, если ты не вернёшь мне Дрейка.

Дана посмотрела на него с лёгким удивлением:

— Ты и сам можешь его вернуть, моя помощь ни к чему. Он будет вполне… живым. Даже бессмертным, хотя и зависимым от тебя. Со временем вы научитесь взаимодействовать — может, потребуется больше времени, чем у нас с братом, но почему нет?

Нейт закрыл глаза. Он представил себя в городе из серого камня, где его сначала мучил голод, а затем отступил. Ржавая вода заполняет рот и желудок, иногда тошнит, но чаще удаётся удержать её в себе, а если не двигаться, не шевелиться, если смириться — то всё будет хорошо. Мёртвые города похожи на объятия.

Его родителей сожрали алады, всегда говорили Нейту, но теперь он подозревал: никаких родителей не было, он всего лишь временной парадокс, результат эксперимента этой женщины — жестокой матери без детей, богини Инанны. Она сделала его, чтобы три элемента квантового компьютера могли сдерживать реальность и исцелять мир.

«Это вы его уничтожили, да? Ты лично. Какого чёрта сейчас я должен…»

Он знал ответ.

— Ладно. Как мне оживить Дрейка?

— Ты знаешь, — Дана улыбнулась уголком рта. — Сожги его «ужасным сиянием».

Нейт дёрнулся, прижимая к себе Дрейка. Хезер смотрела на него молча; глаза стали большими, круглыми и чёрными, как пуговицы. Она здорово напоминала потерянную куклу. Может, Нейту стоило позавидовать: она-то будет жить дальше, по крайней мере, какое-то время.

«Жить».

«Как вообще работает эта стабилизация?»

Дана услышала его мысли:

— Мы исправляем ошибки, вызываемые аладами. Прежде я думала, что могу сама; но ошибалась. Мне нужна помощь.

— А если я накосячу ещё сильнее?

— Не забывай о квантовой запутанности. Это способ связи, передающий информацию без задержки, даже скорость света ничего не значит по сравнению с подобным методом.

Нейт поскрёб затылок и тяжело вздохнул.

— Сначала Дрейк.

Дана обняла Хезер, прижимая девочку лицом к своему животу. Та пыталась оглянуться, любопытная пигалица. Нейт показал ей кулак. Она ответила, высунув розовый язык, но всё же подчинилась.

В кошмарах женщина с руками-ножами приходила и вскрывала его заживо; с языка у неё капал яд, губы складывались в подобие поцелуя всякий раз, когда она убивала Нейта. Дана стояла, чуть отведя взгляд, её лицо выражало нечто между сочувствием и решимостью, только если долго приглядываться, можно было различить тень растерянности — и вины.

«Мне всегда холодно», — Нейт вздрогнул; эти мысли ему не принадлежали. Дана не меняла позы, крепко держала Хезер.

Нейт перевёл взгляд на призрака-Дрейка.

«Сжечь его».

Интересно, привыкнут ли они оба? Отчего-то Нейту казалось: да.

Страшно только в первый раз.

Дрейк закашлялся. Он тонул в мокрой грязи, болотном иле — пахло разлагающимися растениями, перегноем, аромат напоминал затхлые шахты Табулы, лужицы грунтовых вод, вездесущую плесень на стенах; кое-где она светилась загадочным бело-голубым, но обычно просто расплывалась на пористом песчанике уродливыми зелёно-чёрными пятнами. Дрейку казалось: он торчит в пещере, почему-то людей отправили в опасную зону, автоматика вовремя не распознала угрозы. Был обвал. А потом…

Он перевернулся на живот, встал на колени. Его долго тошнило — илом, какой-то полупереваренной травой, затем чистой желчью. Сухие спазмы сжимали желудок ещё несколько минут после того, как тошнить стало нечем.

— Нейт.

Он пытался защитить парня. Они дрались с той штукой. Нейт, глупый мальчишка, полез прямо на голову твари.

Дрейк должен спасти его.

Он вскинул голову, дико озираясь по сторонам; полумгла не давала подсказок — только всюду, от горизонта до горизонта, как ни поверни голову, тянулась какая-то огромная лужа, слишком мелкая даже для болота. В центре было что-то вроде зеркала или скопления воды. Всюду лежали или возвышались тёмно-коричневые остовы исполинских растений, в которых Дрейк узнал древовидный камыш. Он смутно подумал: «Где я», потом — «Это Лакос, но почему я здесь?», а вслух позвал Нейта.

Проклятый дурной мальчишка. Опять встрял в какую-то беду, а Дрейк его должен спасать. Ладно, не первый раз, и ему будет не хватать его, когда Нейта заберут в Ирай и разделят их навсегда.

— Нейт.

Дрейк кричал так громко, что его снова затошнило. Он заставил себя выпрямиться.

— Тихо.

Дрейк едва не ударил говорившего, резко повернувшись всем корпусом. Леони стояла, сложив руки на груди; она выглядела странно, растерянно. Дрейк не сразу понял, что ещё в ней изменилось: лицо, у неё почему-то был только один глаз, вместо второго — нашлёпка импланта.

— Где мы?

Голос звучал так хрипло, словно Дрейку частично вырезали голосовые связки.

— Обрыв трёшек? Эта штука сдохла? Где Нейт?

— Ну… Долгая история. Ладно, пойдём к остальным, только ты не слишком шуми.

Дрейк непонимающе вытаращился на Леони, но подчинился всё с тем же странным ощущением, что на самом деле он где-то на дне шахт Табулы и умирает от отравления угарным газом или сероводородом. Воняло здесь вполне подходяще — гниющая древесина, торф, стоячая жижа.

Дрейк пошёл за ней: чуть поодаль стояла Кислотная Бабка и какой-то раптор незнакомой модели, слишком широкий и громоздкий, чтобы быть эффективным в охоте. Этот второй заставил Дрейка нахмуриться: ничего подобного ему не попадалось.

— Леони, что случилось?

Та обернулась. В странном полумраке её лицо казалось тёмно-серым, оттенка этих мёртвых камышей или плещущейся под ногами грязи.

— Много, Дрейк. Очень много всего.

Он промолчал с обычной сдержанностью, но всё-таки вырвалось:

— Где Нейт, он жив?

Леони посмотрела ещё более странным взглядом: словно сдерживала смех, или слёзы, или то и другое вместе. По спине пробежали ледяные мурашки. Дрейк нахмурился, тяжело выдохнул. Тошнота вернулась, но где-то на уровне груди, и одновременно было тяжело дышать. Руки слегка дрожали, несмотря на прохладу, по лбу пробежала капля пота.

— Нейт.

«Я здесь».

Дрейк остановился. Леони продолжала идти, а он отстал на шаг, на два, направился на источник голоса, но понял, что тот как будто рассеян по всей топи, по останкам погибшего десятки лет назад Лакоса, судя по окаменевшим остовам древовидного камыша.

Мелькнула зеленоватая вспышка. Дрейк инстинктивно потянулся к дизруптору: алад.

«Это я. Не спрашивай, объясню потом… ну, после всех остальных».

— Нейт.

«Та ещё хрень», — мрачно добавил тот, и Дрейк почему-то засмеялся: это был он, Рыжий, никакая галлюцинация или наваждение не могли бы изобразить интонацию и характерный деревенский выговор.

«Вали давай».

— Куда?

«Ну, к этим. Леони там, ещё твой приятель, девица его… Учёные».

Свечение было слабым, едва различимым; болотный огонёк, типичная реакция биолюминесценции на гниющих остовах деревьев, самовозгорание фосфористого водорода. Зелёный цвет оставался подсказкой. Дрейк понял, что Нейт машет ему рукой: иди же, ну.

— Тебе нужна помощь?

«Нет. И если ты думаешь, что мы больше не увидимся: даже не надейся от меня избавиться. Мы теперь вроде как связаны, но это долгая история. Иди же».

Дрейк кивнул и пошёл.

Эпилог

Эта гостиная использовалась чаще всего. Менять стиль — никакого смысла; в последнее время он цеплялся за прошлое ещё сильнее, чем прежде. Формы не существует без разума и возможности хранить воспоминания, как говорил Гегель. Воспоминания оставались физическими, воплощёнными, из стекла, металла, биопластика — натуральное дерево, камыш или образцы из Итума, где выращивали настоящее, помогали справиться с неизбежностью перемен. Стабильность закончилась, но медлительный мозг задерживался, цеплялся на пороге; ритуалы косвенно связаны с психическими расстройствами, но они же для людей с нарушениями — больных аутизмом, страдающих ОКР и так далее, — становились формой реальности, отпустить которую значило остаться между небом и землёй, сорваться в пропасть.

Таннер и Рац — теперь Энди называл их мысленно по именам, — сидели напротив. В зале бесшумно сменялись нейтральные пейзажи: море, пустыня, полис издалека — трудно определить, какой именно: съёмку делали ночью, город выглядел рассыпанным ворохом огней. Температура — двадцать два градуса по Цельсию. Воздух дополнительно обогащён кислородом, немного нейтральных ароматизаторов «свежести».

На столе напитки и закуски. Всё как всегда.

Сорена выдавала его челюсть — всё-таки они не совсем точно подобрали бионическую замену, и тот с ожидаемым упрямством не собирался менять состав на другой. Возможно, он напоминал Энди о содеянном.

Таннер застёгнут на все пуговицы. В его сухопарых ладонях грелся виски с содовой и льдом; наверняка напиток уже превратился в однородную и безвкусную жижу.

На мгновение погас экран напротив, и Энди увидел собственное отражение: снова обычный человек. Никаких искр или проводов. Неизменность и постоянство — одно из свойств фундаментальных экспериментов, не так ли?

Он переводил взгляд с Сорена на Эшворта.

— Я думаю, вы оба догадываетесь.

Он покачал головой и отключил от виска нить, которую Сорен почему-то называл «щупальцем физалии»; Энди услышал однажды и оценил. Длинное бесцветное стрекало, заполненное ядом. Действительно.

— Я создал Ме-Лем Компани, я позаботился о том, чтобы люди выжили, когда стала очевидной близость Катастрофы. Я считал себя хранителем этого мира, но я не оправдал доверия. Я больше не имею права называть себя Энси — Хозяином.

Сорен пил любимый коктейль — джин, цветной лимонад лазурного оттенка, кажется, с клюквенным ароматизатором. Энди предпочитал старый добрый виски, тут они с Эшвортом полностью совпадали во вкусах. Сорен поставил пустой бокал на стол.

— Вы нашли кого-то на замену?

Энди посмотрел на него поверх очков: не прикидывайся идиотом.

— Вас.

Прежде, чем оба среагировали бы, он поднял затянутую в перчатку ладонь:

— Обоих с одинаковыми правами. Сорен, извини, но ты иногда бываешь несколько… поспешен в мерах. Эшворт, прости, но тебе не хватает решительности. Однако вместе вы сможете быть отличной поддержкой нейросети — не забывайте, что Энси существует, вам останется только следить за стабильностью.

— А вы? — спросил Эшворт Таннер.

— Ну, жить останусь здесь, — Энди пожал плечами. — Мне некуда идти, к тому же Дана считает, что я смогу помочь ей с этими… квантовыми компьютерами из плоти и крови. Я рассказывал, что некогда отказался от собственной карьеры биолога, чтобы помогать ей? Что ж, сестра снова нуждается во мне.

— Предположим, — Сорен оскалился. Всё-таки нижняя челюсть работала с лёгким запозданием. Энди подумал: пройдёт ещё несколько десятков лет, прежде чем «фрактальная мутация» проявится, но, может, он что-то придумает раньше. — А что делать с этими… особенными? С остальными?

— Шон и Айка забрали Хезер. Они решили жить в деревне, кажется, в той, откуда родом Нейт. Леони и Дрейк сейчас в Ирае. Собирают экспедицию в Тальталь — активность аладов в пустыне снизилась, они надеются, что скоро мы отвоюем несколько лишних миль и расширим территорию обитаемых Пологих Земель. Может, даже получится выстроить новый полис.

Энди говорил это с удовлетворением, прикрыв глаза: всё-таки работа была сделана — и неплохо, по его скромному мнению.

— Я буду поддерживать контакт с ними. Ну, может, пригожусь для чего-нибудь ещё и вам. Обращайтесь в любое время.

— Конечно, — Эшворт отхлебнул из бокала, поморщился и поставил его рядом с пустым бокалом Сорена.

— Да ладно, док, — Сорен явно передразнивал Леони. — Мы и сами справимся. Впрочем, если не возражаете, будем заглядывать на чашечку кофе. Вы отлично его готовите.

Энди пронаблюдал, как «щупальца» коснулись висков Сорена и Эшворта. Оба вздрогнули, как от удара током. Им ещё предстоит привыкнуть обрабатывать информацию, но они научатся; в конце концов, человек давно стал в Башне Анзе только символом. Техника справится сама. Энди просто не до конца доверял ей. Мой брат — параноик, сказала бы Дана.

Может, теперь что-то изменится. Пора готовиться и привыкать.

— Конечно, — Энди поднялся, оперся на костыли; он не испытывал необходимости в этом прямо сейчас — боль пока ощущалась только далёким призраком; скорее, следовал несуществующему протоколу. — Я же сказал, обращайтесь в любое время.

Он оглянулся напоследок, но лишь на мгновение.

Впереди его ждало бесконечное «ужасное сияние», и впервые он приветствовал его, подобно тому, как на заре цивилизации люди провозглашали восход солнца.