Удачная позиция [Михаил Ера] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Михаил Ера Удачная позиция

Снежная зимняя ночь опускалась на предместья Кракова. Запоздалые гуляки-шляхтичи спешили из города к своим усадьбам. Полная луна освещала едва заметные завьюженные дороги. Издали доносился протяжный волчий вой. В окнах домов еще горел свет, согревая душу уходящим во мрак санным путникам. Лишь двухэтажный с покатой черепичной крышей особняк на самом отшибе выделялся полной темнотой. Внутри дома горели несколько свечей, но окна были плотно зашторены.

В эту морозную ночь лишь два человека находились в мрачном доме. Двое, отстраненные от всего земного. Двое, лишь телесно привязанные к миру живых. Полумрак небольшой комнаты был наполнен режущим глаза ароматом курящихся трав. На полу, у чаши с куреньями, подложив пятки по зад, сидел один из них. Полуобнажен. На чернявой его голове причудливым венком громоздились кости птиц и мелких животных, сплетенные шерстью из львиного загривка. На шее ожерельем висели прикрепленные к сыромятине крупные клыки.

Лицо этого человека было сплошь выкрашено белой краской. На левой щеке от подбородка к уху намазаны две полосы красного цвета. Правая щека имела такие же, но черные полосы. Руки, татуированные замысловатыми узорами и зубастыми мордами неведомых чудовищ, безвольными плетями лежали на коленях. Глаза закрыты, а уста шептали что-то на странном гыкающем наречии. Сидя, человек раскачивался из стороны в сторону, голос его становился громче и звучал распевно. Тембр менялся от высоких пищащих нот, до низкого вибрирующего металлического звучания.

Раскачивания становились более размашистыми, круговыми. Теперь и руки участвовали в неведомом танце – поднятые над головой, они вились будто змеи.

В углу комнаты, на плетеном ивовом топчане навзничь лежал второй мужчина. Глаза его были закрыты, обнаженный торс и чисто бритое искаженное болевой гримасой лицо покрывала испарина. Он бредил. Несвязная речь его то затихала, то вырывалась истошным криком. Судорожная дрожь поражала тело.

Внезапно душераздирающий вопль его затмил собой волчий вой. Испуганные лошади перешли в галоп. Кучера крестились, оглядываясь на жуткий особняк, пьяные шляхтичи закутывались с головой в тулупы. Скорее прочь из Кракова: от волка ружье сбоку, а от колдуна душу уберечь нечем…


В тот год весна в Петербурге выдалась ранняя. Март незаметно быстро прокричал хриплым сорочьим голосом, отбарабанил капелью по мостовым. Апрель просушил разбитые колесами повозок дороги, украсил свежей зеленью землю. Май обогрел жарким уже солнцем, раскрасил сады цветением вишни. Сирень заполнила ароматом улицы города. Девицы в пестрых платьицах, будто бабочки запорхали по тротуарам. Извозчики ломали шеи, провожая взглядом веселых прачек, булочниц, белошвеек…

Утром, около одиннадцатого часа, Лука Сергеевич Желудев сидел за рабочим столом. Солнце широкой рекой проливалось сквозь кисейные занавески, ложилось на стол яркой ажурной полосой. Лука Сергеевич уже трижды макал перо, но так и не написал ни единой строчки. Меж тем карточный долг обязывал начать новый роман.

Проигранная вчерашним вечером сумма не была чрезмерно велика, однако требовала решительных действий. Издатель тоже торопил со сроками, а мысль не шла. Полная пустота в голове. Даже пустяшного сюжета не возникало. Лука Сергеевич недовольно сопел, грыз перо, злился. Кроме упреков, обращенных самому себе, ничего не вертелось.

– Идиот! надо было на семерку ставить, – то и дело бормотал он сам себе.

– Прохор! Прошка, ты где запропал, бездельник?! – обернувшись к двери, выкрикнул литератор.

– Вот он я, нигде не запропал. Куда ж я денусь-то, – привычно забухтел в ответ пожилой слуга. Его заспанная физиономия появилась в дверях кабинета.

– Сходи-ка за «Ведомостями», лентяй ты этакий, – приказал барин.

Прохор прошел вглубь кабинета, изобразил виноватый застенчивый вид, и промямлил едва слышно:

– Так ведь газеты нынче за так не раздают. Денег надобно, Лука Сергеич.

– С деньгами и дурак принесет. Впрочем, ты и есть… – невесело выдохнул литератор, однако зачем-то заглянул в пустой бумажник, порылся в кармане брюк, затем сюртук обыскал: нигде не звенело. Слазил в шкаф, обшарил карманы в плаще – нашел полтинник, чему был несказанно рад.

– Держи, – он нехотя отдал монетку слуге. – Сдачу не бери – скажи, пусть каждый выпуск по утрам заносят.

Прохор исчез, будто испарился.

Явился он минут через десять с мутными глазами, сивушным духом, но и со свежим выпуском «Ведомостей».

– Сдачу, небось, пропил? Смотри у меня, ежели газет не будет, поедешь в деревню, к истокам, к сохе! – принимая газету, припугнул барин.

Только слуга не особо пугался таких слов – вылетали они из уст литератора чуть ли ни ежедневно вот уже лет пять как, а он, Прохор, как был при барине, так и по гроб жизни останется, потому как свыклись они друг с дружкой, душой приросли.

– Будут газетки, не извольте беспокоиться, Лука Сергеич, – выдохнул перегаром Прохор.

– Фу-у, пошел прочь! – как опахалом, разгоняя газетой воздух, выкрикнул литератор.

Слуга не заставил повторять дважды – шустро сгинул с глаз долой, прикрыв дверь с той стороны.

Лука Сергеевич уселся за стол, сгреб в сторону выложенные накануне листы, отставил чернильницу, разложил газету.

– Идиот! Истинный идиот! – прочитав новостную колонку, разразился смехом литератор.

Из прихожей донеслась приглушенная речь: Прохор встречал визитера. Вскоре скрипнула дверь, и смачный бас купца второй гильдии Поликарпа Матвеевича Дубинина заполнил кабинет:

– Кого ж это ты так, Лука Сергеич, идиотом-то?.. Я аж от входа услыхал!

Литератор обернулся, шустро поднялся, поспешил поприветствовать знакомца, не отпуская улыбку с лица.

Вошедший здоровенный бородач излучал искреннюю радость встречи. На нем были надраенные до зеркального блеска хромовые сапоги, черные штучные галифе. В небрежно расстегнутом дорогом темно-коричневом сюртуке, в высоком картузе в тот же цвет выглядел купец вальяжным богатеем. Толстая золотая цепь карманных часов аксельбантом свисала с пуговицы жилетки и пряталась за сюртуком.

– Доброго здоровья, Поликарп Матвеевич! Давненько не видал тебя! А как рад, так и описать не в силах! – крепко обнимаясь с гостем, высказывал литератор.

– Да вот, по делам в Петербург прибыл, и к тебе не преминул заглянуть! – добродушно ответил купец. – Так над кем, позволь полюбопытствовать, ты давеча потешался?

– Так, безделица. Пойдем лучше… – хотел было Лука Сергеевич пригласить гостя чарку по такому случаю пропустить, да быстро опомнился – коньячок-то ночью иссяк: расчувствовался литератор из-за проигрыша, да и заметить не успел, как бутылка дно показала.

Гость приметил замешательство хозяина, хитро улыбнулся, бороду пригладил.

– Прохор, подь сюды! – громыхнул басом гость, и, дружески хлопнув хозяина по плечу, приговорил: – А ты всё такой же шалопай, Лука Сергеич. Небось, опять все деньги за ломбером спустил?

Литератор не ответил, только мину кислую виноватую состроил.

Явился Прохор. Глазки его живо забегали, как у кобеля в предвкушении большой мозговой кости.

– Чего изволите, Поликарп Матвеич? – заискивающе заглядывая в глаза купцу, спросил он.

– Вот тебе на водочку, леший тебя раздери, а нам, дружок, коньячку раздобудь. Ну, и капусточки квашенной принеси. Да мигом! – с ухмылкой приказал купец.

Прохор засиял, как новая копейка, и, зажав деньгу в руке, припустил с проворством отрока.

– Гляди, как раболепствует! Знает, шельма этакая, душу твою добрую, – сказал с лёгким оттенком зависти литератор.

– И много просадил-то? – конфузливо отмахнувшись, спросил Поликарп Матвеевич.

– Семьдесят пять рубликов – сколько и было, – печально вздохнув, как на духу сознался Желудев. Изобразил он при этом такую грусть, что впору батюшку на отпевание души звать. И, как и Прохор минуту назад, уставился на гостя.

– Дам, дам денег, – жеманно пригладив бороду, отозвался купец. – Дам. Но и ты уж постарайся – прославь пером имя и дело мое. Да смотри не как в прошлой книжке твоей – князь тот, Копытин, у меня только безделушки покупал, а мебель за границей, видишь ли, заказывал. У меня мебель не хуже будет! Понял?

– Как не понять?! С сего дня все персонажи мебель только у тебя, Поликарп Матвеевич, заказывать будут, – отчеканил литератор.

Он повеселел душой, и, словно демонстрируя полное свое согласие и готовность – хватался за перо, бумагу, клал на место, вновь хватался.

– Ну, раз так, то держи, – пробасил, усмехнувшись, купец, раскрывая толстенный кожаный бумажник.

Пятидесятирублевая ассигнация восстановила обычную веселость Луки Сергеевича, а явившийся с Прохором коньяк еще более вдохнул сил в ослабленное недавним самобичеванием душевное равновесие. Ставка на семерку перестала лезть в голову. Лука Сергеевич выдохнул с превеликим облегчением и, наконец, оставил в покое перо с бумагой.

– Смотри, Поликарп Матвеевич, некий французишка, Перро, к нам прибыл, – после третий чарки, ткнув пальцем в газету, начал Лука Сергеевич. – Намеривается любого желающего в бильярд обыграть! Идиот!

Литератора вновь пробрал смех.

– И что ж тут смешного-то? – непонимающе осведомился купец.

– А то, что у нас даже безрукие нос-то ему утрут! Как пить дать – утрут! – продолжая хохотать, ответил Желудев. – О генерале Скобелеве слыхал? Руку он потерял в сражениях, а в игре равных ему нет! Вот тебе и однорукий! Держу пари – нос французишке утрет!

Купец заинтересованно взял газету, привычно пробежал взглядом по объявлениям купли-продажи, криво при этом ухмыльнувшись, принялся искать указанную статью. Нашел, не без помощи литератора, прочитал в голос:

– «Вчера вечерним поездом из Москвы в Санкт-Петербург прибыл знаменитый виртуоз бильярдной игры француз месье Перро. В Москве не нашлось достойного противника для столь выдающегося игрока. Теперь он намеревается удивить и покорить петербургскую публику своей артистической игрой. Вчера же месье Перро провел единственную победную партию в клубе при французском посольстве. Соперником ему выступил маркер клуба, небезызвестный месье Пьер Монтань. Перед началом партии месье Перро показывал присутствующим редкие фокусы. Четырьмя пальцами правой руки француз захватывал шар и особым движением кисти бросал его в определенную точку стола. Шар останавливался, но с неимоверной силой вращался на месте. Рядом с первым месье Перро таким же образом бросал второй шар. В продолжение некоторого времени оба они вращались, не сходя с места. Затем шары начинали описывать раскатные круги, сначала небольшие, а затем все увеличивающиеся, подобно волчку. Вскоре шары касались друг друга и, чокнувшись, разбегались, а затем возвращались к фокуснику…».

– Что скажешь? – вставил Желудев, едва Поликарп Матвеевич сделал паузу.

– Лихо ты! Не увидев игры иноземного фокусника, об заклад биться принялся! Ох, и азартен ты, Лука Сергеич! Ты б лучше разузнал, на чьих бильярдах игры будут. Ежели на фрейберговских, то устроителям зрелищ стоило бы новые столы по такому случаю предложить. У меня с фрейберговской фабрикой договоренность имеется – сукно я им поставляю, так что делай выводы – могу. И шары, кии, опять-таки…

– Вот везде ты выгоду ищешь, Поликарп Матвеевич! Уважаю и ценю тебя за это. Силен ты в коммерческих делах! Давай еще по чарочке за то пропустим, – наполняя рюмки, предложил литератор.

Выпили залпом, смачно закусили капусткой, беседу продолжили:

– Я вот что тебе скажу, Лука Сергеич – коли сумеешь уладить так, чтобы устроитель сей потехи заказал у меня бильярды, то получишь по двадцати рублей за каждый стол, да за шары по пять рублей, – нежданно сделал предложение купец.

– Потехи, говоришь?! Да там такое будет!.. Ты читай ниже – Кречинский объявил, что разделает француза под орех, а он может! Он в прошлом году московских асов в пух обыграл. Букмекеры уже ставки принимают. Пока один к трем, а если Кречинский продует, да сам однорукий Скобелев в кураж войдет, то и к десяти будет. Вот тут-то и я ставку!.. – объяснял стратегию Желудев, однако сквозь затуманенное коньяком сознание до того-самого места в голове, что за соображение отвечает, наконец, дошел коммерческий смысл сказанного. Литератор запнулся, забыв закрыть рот, принялся описывать пальцем круговые движения, будто это могло помочь выдавить застрявшее слово, кое-как промычал: – По двадцати?!

В обеденное время того же дня, Лука Сергеевич, обшарив чуть ни весь Петербург, все же разыскал своего приятеля, журналиста Иосифа Абрамовича Гриндермана, в игорном клубе господина Кречинского. Гриндерман сидел за богато сервированным столом и с наслаждением поглощал изысканные яства. Компанию же ему составлял сам Кречинский. Они оживленно беседовали. Лука Сергеевич немало удивился такому положению дел. Хорошо зная Гриндермана, он и не предполагал о его гурманских пристрастиях. Да и откуда им было взяться, если скудного журналистского содержания едва хватало на жизнь.

– Батюшка, Лука Сергеевич! – воскликнул Кречинский, первый заметивший литератора. – Составьте компанию! Прошу великодушно к нашему столу, – тут же пригласил он.

Теперь и Гриндерман заметил приятеля. Он ускорил жевательные движения, однако в тот момент рот его был чрезвычайно полон, что не позволило высказаться. Гриндерман, понимая, что оказался в неловкой ситуации, нашелся – изобразил приветствие поднятым бокалом шампанского.

– Непременно-с, – не без удовольствия ответил Лука Сергеевич, и тут же уселся, пододвинув к себе приборы.

– Прошу вас, не стесняйтесь, – начал Кречинский. – Вот икорка черная, пожалуйте, буженина, куропатка в винном соусе, осетрина, балычок берите… Все за счет заведения. Не стесняйтесь.

Кречинский вел себя необычно – заискивающе улыбался, словно Желудев и Гриндерман царственные особы, отчего Лука Сергеевич почувствовал некоторую неловкость.

– Спасибо. Непременно-с, – смущенно улыбнувшись, пробормотал Желудев.

– Куропатка – просто прелесть! – заговорил, наконец, Гриндерман. – А мы тут с господином Кречинским обсуждаем предстоящее событие, – продолжил он почти без паузы. – Француз Перро, вы, должно быть, читали мою статью о его прибытии? принял предложение сыграть с господином Кречинским в этом самом клубе. Так как событие это весьма неординарное, то и освещение его требует основательных приготовлений, – с этими словами Гриндерман сыто улыбнулся, осмотрел шикарный стол, и, гурмански выдохнув, хотел продолжить.

Вдруг откуда-то появился клубный гарсон, что-то шепнул Кречинскому на ухо. Тот незамедлительно встал, извинился, и быстрым шагом прошел в подсобное помещение. Оставшиеся наедине приятели переглянулись, Гриндерман пожал плечами, небрежно разлил коньяк по рюмкам.

– Почаще бы заморские фокусники к нам наведывались, – вместо тоста весело произнес он.

– И то верно, – подтвердил Лука Сергеевич, опорожняя чарку.

– Я, собственно, нарочно тебя разыскивал, – закусив, начал Желудев. – Избегался, знаешь ли, по городу, покуда нашел. Тут такое дело: посетил меня сегодня утром приятель мой, купец Дубинин. Поговорили, о том, о сем, коньячку опять-таки… – Лука Сергеевич запнулся, высмотрел на столе графинчик с коньяком – продолжил уже разливая: – Предложение он сделал по коммерческой части. Хочет устроителям игр с фрацузишкой этим, тому же Кречинскому например, новые фрейберговские бильярды сбыть. Процент с проданного стола обещал. Вот я и подумал, что ты, в статейке своей, мог бы упомянуть, что, мол, партии такого класса непременно на новых столах играть надобно.

Закончив, Лука Сергеевич поднял рюмку:

– Ну, за твое здоровье!

Выпили. Гриндерман молчал с минуту, морщил лоб, постукивал пальцами по столу.

– А ведь здесь и так очень хорошие бильярды, – хитро глядя на приятеля, заговорил он.

– А если по три рубля за стол? – недвусмысленно предложил литератор.

– Не своим ты делом, Лука Сергеич, занимаешься, – улыбнувшись, начал Гриндерман, а Желудев аж напрягся весь, ожидая выражения несогласия. – Бросай ты литераторствовать – иди в купцы! – наблюдая за напряженным ожиданием приятеля, вдруг захохотал Гриндерман. – По пять рубликов со стола, и считай, что мы сговорились, – добавил он, продолжая смеяться.

– Да ты тоже не промах! Поладили! – радостно отозвался Лука Сергеевич.

Вернулся Кречинский.

– Прошу простить, что невольно покинул вас, господа, – усаживаясь, произнес он.

– Вот, Лука Сергеевич хорошую идею подал. Предлагает он, для пущего ажиотажа новенький бильярд в клубе установить. И поставщик надежный имеется, – без промедления начал Гриндерман. – Публика у нас сами знаете какая, если что – на стол пенять начнут, мол, у Кречинского столы с секретом… А тут новый, в день игры привезенный! Да и весть об отличном фрейберговском бильярде быстро разлетится – самые разрядные игроки к вам съезжаться начнут.

Кречинский задумчиво почесал бороду, посмотрел попеременно на гостей, не скрывая удивления.

– А я битый час вокруг да около ходил… Выходит, вы и так прекрасно поняли, что к сему действу надобно побольше ротозеев привлечь! – вдруг воскликнул он.

– Понять-то я понял, а вот детали мы с вами позже оговорим, – ответил Гриндерман, намекая, что Луке Сергеевичу вовсе не обязательно знать все.


Вечером того же дня, купец Дубинин прохаживался по перрону вокзала Варшавской железной дороги, в ожидании прибытия поезда. Поликарп Матвеевич поминутно поглядывал на часы, всматривался в уходящие в белесую даль рельсовые пути. Вокруг сновал разночинный люд, навьюченный баулами и узлами. С окликами «Посторонись!» громыхали телегами носильщики. Неподалеку на лавке устроились цыганки, попеременно приставая к прохожим с предложениями погадать. Одна из них, молоденькая чернобровая, подошла к купцу.

– Вижу, ждешь человека особенного, известия важного. Дай руку свою, погадаю – всю правду расскажу, все, как было и как будет, скажу.

Поликарп Матвеевич руки не подал, а полез в карман жилетки, достал монетку.

– Вот тебе, чернявая, алтын, и пойди прочь. Не досуг мне глупостями заниматься, – недовольно пробормотал он.

Цыганка взяла алтын, положила его в левую ладошку, правой сверху прикрыла. Пошептала что-то, поднесла сомкнутые руки к уху, вслушалась.

– Добрый ты человек, и дело доброе затеял, да только заклятье снять задача трудная, – таинственным шепотом, произнесла она.

Поликарп Матвеевич, брезгливо следивший за манипуляциями чернобровой, услыхав о заклятье, изменился в лице. А гадалка продолжила шептать:

– Могу помочь делу твоему, если по руке увижу, что ждет тебя.

Она раскрыла ладошки – алтын исчез, как и не было его вовсе. Купец удивленно хмыкнул, и протянул-таки руку цыганке.

– Ежели правду скажешь, то рублем награжу, – добродушно начал он, но строго продолжил: – а ежели голову морочить начнешь!..

С последними словами, протянутая рука сжалась сначала в кулак, а после изобразила фигу.

– Что ты, касатик, – зашептала цыганка, – я всегда правду говорю, а такому серьезному богатому человеку уж тем более.

Она подложила свою маленькую ладошку под громадный кулак с дулей, двумя пальцами другой руки принялась разжимать фигу. В раскрывшейся ладони, к великому удивлению Поликарпа Матвеевича, оказался исчезнувший давеча алтын, который, впрочем, долго там не задержался, и вновь перекочевал к цыганке. Каким образом монета очутилась у него, купец не понимал, но этот факт развеял последние сомнения – он расслабил руку и с интересом наблюдал за действиями гадалки.

Чернобровая провела пальцем от запястья к центру ладони, что-то прошептала, пристально всмотрелась в линии, вновь прошептала. Вдруг она отшатнулась, попятилась, испуганная невесть чем. Резкими движениями принялась вытирать руки о подол, что-то шептать по-цыгански, после чего развернулась и, не говоря ни слова, припустила к своим.

Поликарп Матвеевич продолжал стоять истуканом посреди перрона и смотреть непонимающим, очумелым взглядом на удравшую гадалку. Такого с ним еще не приключалось – чтоб цыганка от хорошего куша бегала. Постепенно придя в себя, он проверил бумажник, золотые часы: все оказалось на месте. Варшавский поезд уже показался вдали, но купец, заинтересованный уже более не встречей, а поведением цыганки, пошел к лавке, на которой расположилась стайка гадалок.

– Ты почему сбежала, чернобровая? – подойдя, удивленно спросил он.

– Тебе чего, красавчик? – вмешалась пожилая цыганка, преграждая собой дорогу к молодой напарнице.

Чернобровая поднялась с лавки, что-то шепнула защитнице на ухо, отчего пожилая переменилась в лице.

– Ступай, красавчик, ступай, – вновь заговорила пожилая, но тон ее теперь был несколько испуганным. Она сторонилась взгляда купца, прятала глаза. – Все у тебя будет хорошо. Ступай.

Поликарп Матвеевич непонимающе посмотрел попеременно то на молодую, то на пожилую. Меж тем поезд подходил к перрону. Засуетились встречающие, носильщики прибавили скорости тачкам и громкости окликам. Клубы паровозного пара окутали Поликарпа Матвеевича и стайку гадалок, а когда белесый занавес развеялся – лавка оказалась пуста. Цыганки в готовности оказать кармические услуги приезжим разбрелись вдоль прибывшего состава.

Из вагона первого класса на перрон проворно выскочил коренастый мужчина лет двадцати пяти. Одет он был в короткий темный сюртук и такого же цвета штаны, заправленные в расшитые по голенищам остроносые замшевые сапоги. На нем была низкая чрезвычайно широкополая шляпа. Темная резная полированная трость в руке, небольшой саквояж крокодиловой кожи.

Неуловимая легкость и некоторая развязность движений, свойственная уверенным преуспевающим людям, придавали прибывшей поездом персоне неподражаемую выразительность, особенный нездешний колорит. Чисто выбритое смуглое скуластое лицо его выражало спокойствие. Привычным движением этот господин повесил трость на запястье, подал руку, шедшей сзади дородной даме в шикарном темно-фиолетовом бархатном платье, после помог молоденькой барышне, одетой не менее богато. Барышня слегка замешкалась, и потянула услужливому кавалеру руку занятую большой шляпной коробкой, однако, быстро осознав неловкость, подала свободную. Выбравшись из вагона, она мило улыбнулась, изобразив легкий реверанс и что-то проговорив. В ответ мужчина приклонил голову, коснувшись пальцами своей огромной шляпы. Дородная дама натянуто улыбнулась, и, просверлив строгим осуждающим взглядом молодую спутницу, ухватила ту под руку и потащила прочь. Барышня лишь виновато оглядывалась, а мужчина, улыбнувшись, послал ей воздушный поцелуй.

Двое носильщиков, приметив озирающегося по сторонам иноземца, обгоняя друг друга, двинули телеги к вагону. Естественно, более молодой оказался и более проворным.

– Чего изволите? – спросил носильщик, едва не зашибив клиента тачкой.

– Скажи-ка, любезный, отчего я не вижу своего горячо любимого братца? – невозмутимо спросил иноземец на чистейшем русском.

Юноша вылупился на него, натужно соображая, что ответить на столь неуместный вопрос.

– Э-э, – только и смог промычать он в ответ.

– Что, э-э-э?! – ехидно передразнил, оказавшийся русским, приезжий. – Пошел вон, раззява! Едва не наехал!.. – повышая тон, зло сказал он.

Носильщик сообразил, что сейчас этот господин прольет на его бедную голову переполненный ушат неудовольствия из-за забывчивости или не пунктуальности своего родственника. Принялся пятиться, потянув за собой повидавшую виды тачку. Перепало бы незадачливому носильщику, не покажись неподалеку Поликарп Матвеевич. Нервный пассажир, к радости юноши, оставил его в покое, и с распростертыми объятьями устремился навстречу громиле-родственнику.

Приезжего мужчину звали Иваном Матвеевичем, а доводился он купцу Дубинину младшим братом. Судьба развела их лет семь тому назад. После трагической гибели родителей, бросив дом и не собирая пожитков, сбежали братья от барина, в Петербург подались. Однако из-за отсутствия паспорта угодил Поликарп в каталажку, а Иван случаем на корабль попал, да так и уплыл в Америку. С тем и расстались братья надолго. И встреча, как расставание нечаянной была: разбогател Иван в Америке, решил брата разыскать да на новую родину увезти. Прибыл в Москву, и наткнулся на громадную надпись на большом кирпичном здании «Мануфактура П.М.Дубинина». Вот так оба из грязи да в князи. Жилка деловая видать в крови дремала. Теперь же Иван Матвеевич в Польшу к известному знахарю ездил, спину подорванную лечил, ну и дела кое-какие семейные улаживал.

– Ну, где ж ты запропал, братец? Отчего не встречаешь? – беззлобно упрекал приезжий, улыбаясь во весь рот, отчего выбеленные зубы его на фоне смуглого загорелого лица сверкали будто жемчужины.

– Да вот замешкался тут… с цыганками… – оправдывался купец.

– Ну, здравствуй, Поликарпушка! – наконец, обняв брата, приветствовал Иван Матвеевич.

– Здорово, Ванятка! Как здоровье твое? Спина не беспокоит больше? Привез ли весть добрую? – сходу спрашивал купец.

– Не беспокоит спина, правду о знахаре говорили – кудесник, каких поискать. И весть привез, Поликарпуша, хорошую весть, – ответил младший.

Они пошли вдоль перрона, к выходу с вокзала. Чернобровая цыганка провожала их испуганным взглядом, что-то шепча пожилой своей напарнице.


У клуба господина Кречинского собралась огромная толпа. Внутрь пускали только по пригласительным билетам. Все они были распроданы еще утром, хотя цена откровенно «кусалась». Наглые перекупщики уже сторговывали билеты вдвое. Но даже за такие деньги желающих увидеть игру оказалось гораздо больше, нежели могли вместить залы: Гриндерман постарался – статейка ажиотажу подбавила. Толпа расходиться не желала, а, напротив, пополнялась страждущими зрелищ и ставок. Поговорив при закрытых дверях с хозяином букмекерской конторы Поленовым, Кречинский распорядился назначить человека на балкон. Тот должен был объявлять публике у входа о забитых шарах и ходе игры. Ставки принимались повсюду – кассиры кружили по залу, караулили на лестницах, дежурили у входа.

Лука Сергеевич, удачно продавший стол и тем заслуживший личный пропуск, находился в самом центре событий. Он словно приклеился к колонне у главного стола предстоящего вечера. Никакая сила не смогла бы сдвинуть его со столь удобного места. Рядом стоял Гриндерман. Адепты пера и чернильницы переговаривались, обсуждая присутствующих. Лука Сергеевич искал взглядом Дубинина. Ему не терпелось получить обещанные двадцать рублей, и сделать ставку. На победу Кречинского принимали один к трем, как он и предполагал. Поликарп Матвеевич явился с братом. На младшего Дубинина смотрели как на часть представления. Его одежда, осанка и манеры вызывали интерес у всех: чины откровенно ухмылялись, разночинцы смешливо перешептывались. Иван Матвеевич, казалось, не обращал на то никакого внимания.

Явился Перро. За ним, словно оруженосец, с киями в черном кожаном чехле, неуклюже шествовал приодетый во фрак слуга Гримонье. Одежка была не по персоне, и выглядел он совершенным индюком. Публика оживилась, шепот усилился до сплошного гула. В углу залы возник скрипач. Звуки скрипки немного сгладили всепроникающий гомон.

Лука Сергеевич вопросительно посмотрел на Дубинина, тот, наконец, вспомнил об уговоре: не говоря ни слова, вручил литератору четыре пятирублевых ассигнации. Гриндерман косился, пытаясь сосчитать, однако Желудев подставил ему спину.

Приняв деньги, Лука Сергеевич заметно засуетился. Ему непременно хотелось сделать ставку, но как назло кассира-букмекера рядом не оказалось. Теперь он стоял в нерешительности, но покидать столь выгодное место не желал до боли в суставах.

– Ставь на француза, – шепнул ему купец. – Кречинский проиграет.

– Да бог с тобой, Поликарп Матвеевич! Как можно? Кречинский ас бильярда! – заупрямился литератор.

– Ставь, говорю! – вновь шепнул купец.

Появился кассир. Лука Сергеевич помахал ему ассигнацией. Проворства этому человеку было не занимать – удивительно быстро он просочился сквозь толпу и возник перед литератором. Гриндерман с интересом наблюдал, пока не говоря ни слова. Лука Сергеевич приметил его раскрытый рот и слегка ошеломленное выражение. Он протянул две ассигнации кассиру со словами: «на победу месье Перро», а одну пятирублевку с театральным преклонением головы вручил Гриндерману, четвертая исчезла в кармане брюк. Кассир сделал запись, протянул квитанцию литератору и уставился на журналиста. Тот суетливо спрятал деньги во внутренний карман сюртука:

– Спасибо, я воздержусь, – проговорил он, похлопывая себя по груди.

К столу подошли игроки. Зал притих. Перро принялся фокусничать: он жонглировал шарами, как это делают циркачи, потом ловко бросал их на стол. Шары вращались, бились друг об дружку и раскатывались по лузам. Зал ликовал.

Кречинский несколько приуныл. От волнения он то и дело елозил по лбу платком, вытирая испарину.

Наконец партия началась. Каждый поставил на кон по тысячи золотом. Играли в «Русскую пирамиду». Кречинский выиграл биток. Разбил весьма неудачно – шар №12 подошел к угловой лузе. Перро не смазал. Следующим был забит №2. Четырнадцать ноль – ход перешел к Кречинскому. №3 влетел в лузу с глухим шлепком, №5 заупрямился, но от центральной лузы отошел. Началась тягучая партия. Оба осторожничали. Никто не желал подставляться.

Иван Матвеевич стоял теперь между литератором и братом. Лука Сергеевич, не отвлекаясь от игры, слушал комментарии русского американца, обращенные Поликарпу Матвеевичу:

– Этот лягушатник на публику играет. Смотри, что выделывает! Нарочно прямые мажет! Готовит ротозеев к игре со Скобелевым. Кстати, он ведь сделал ставку на себя через подставное лицо – три тысячи! Умен, пройдоха!

– На генерала ставить будем? – тихонько спросил купец.

– Нет. Генерал слаб, да и однорук к тому же. Пусть ажиотажа подбавит, – ответил американец.

Лука Сергеевич отвлекся от бильярда, и теперь весь погрузился в слух.

– Так кто, если не он?

– Часовщик.

– Он же гол, как сокол!

– А мы на что?!

– И то верно! Ставки к двадцати поднимутся! Ох, и умен ты братец, весь в меня!

Партия оказалось долгой. Счет скакал то в пользу одного, то другого. Когда на столе остался последний шар №5, в зале наступила полная тишина. При счете 70 против 55 в пользу француза бил Кречинский. Позиция была простой, и будь то обычная рублевая игра, то Кречинский вколотил бы шар, не задумываясь. Теперь же на кону стояла тысяча, не говоря об игровом престиже. Кречинский сменил пятый за вечер платок, но пот все равно застил глаза. Дрожащей рукой он намелил наклейку и сам кий.

– Пятый в угловую, – объявил он, прицеливаясь.

Удар получился не хлестким, и шар едва не застрял в узкой лузе. Когда же он нехотя свалился, у Кречинского навернулась слеза. Он плакал и смеялся, совершенно не стесняясь. Однако напряжение в зале не спадало. Согласно правил «Русской пирамиды», к последнему забитому прицельному шару прибавили десять. В итоге счет сравнялся – 70:70. Назначили розыгрыш.

Кречинский пробил из «дома», но шар остановился на «чужом поле». Француз оказался на высоте – он выиграл право на биток.

Удар, который произвел Перро обсуждали долго. Он пробил из «дома» через поле в центр прицельного шара. Такого удара никто не ожидал, потому после объявления лузы зал зашумел, как пчелиный рой. Удар был великолепен! Прицельный шар, отскочив от заднего борта, вернулся к остановившемуся посреди поля битку, «чокнулся», и медленно, но верно закатился в назначенную лузу.

Кречинский расчувствовался и сгоряча сломал кий, после чего поспешно покинул зал. Перро принимал поздравления.

Лука Сергеевич облегченно выдохнул, и поспешил получить приличный выигрыш. Гриндерман с завистью смотрел ему вслед. Дубинины вышли, о чем-то переговариваясь.


Андрей Петрович Уточкин был потомственным часовым мастером. Каких только часов он не ремонтировал. И карманные, и настенные с кукушкой, и напольные маятниковые с колокольным перезвоном… Какие только люди не просили взглянуть на драгоценные свои ходики – починить, отладить. Сам генерал-губернатор приглашал мастера настроить огромные напольные часы в прихожей своего особняка. Но больше всего нравились Андрею миниатюрные часики мисс Джейн Томпсон, дочери британского торгового атташе. Впрочем, не столько малюсенькая швейцарская безделушка пленила сердце часовщика, как сама хозяйка часов. В день, когда юная англичанка впервые принесла в мастерскую часики в серебряном корпусе, Андрей собирался посетить игорный клуб господина Кречинского. Его давно приглашали туда друзья, но без отцовского позволения пойти не решался. Наконец пришел тот день, когда Петр Алексеевич отпустил сына. В тот самый миг, когда родитель делал последние наставления, вошла она. Забыв обо всем, Андрей принялся расспрашивать барышню о часах, при этом, не спуская глаз с миленького личика. Петр Алексеевич удивленно смотрел на сына, минуту назад спешившего к друзьям в клуб, а теперь усевшегося за рабочий стол, не переставая нести какую-то околесицу очаровательной клиентке. Английский, всегда с великим трудом дававшийся Андрею, забил фонтаном из его уст. Петр Алексеевич поднял очки на лоб, и тихонько, стараясь не привлекать внимания, вышел из мастерской.

Они болтали около часа, и вышли вместе. Андрей проводил девушку к особняку при английском посольстве, где и наткнулся на литератора Желудева. Лука Сергеевич не преминул воспользоваться случайной встречей с часовым мастером, попросил взглянуть на отстающие карманные часы. Андрей тут же устранил неисправность и был приглашен литератором в Английский клуб. Желудев угостил мастера коньяком, они сыграли в карты, в бильярдном зале Андрей впервые взял в руки кий. Прошло меньше года с тех пор, а Андрей Часовщик прослыл великолепным бильярдистом. Предложение стать маркером Английского королевского клуба он принял с радостью. Джейн, разумеется, клуб не посещала, но жила неподалеку. Из окна бильярдного зала Андрей часто наблюдал за вечерним променадом возлюбленной. Он непременно выходил на улицу, провожал Джейн к дому.

С тех пор днями Андрей просиживал в часовой мастерской, а вечера проводил в окружении дипломатов, представителей и просто богатых повес. Часики мисс Джейн Томпсон постоянно ломались, но предложения отца купить новые, непременно девушкой отвергались. Она упрямо носила их мастеру. Андрей не жульничал с часами, каждый раз он чинил их как никакие другие. Он мог поклясться, что они будут ходить вечно, но… бедные ходики постоянно попадали в воду, песок, на них выливали вино, кофе, чай. Снова и снова они попадали в руки мастера. После каждого ремонта следовала прогулка по городу, беседы на смеси русского с английским, веселый смех Джейн.

После приезда в Петербург француза Перро, в Английский королевский клуб дважды наведывался Лука Сергеевич. Он показывал Андрею статью в «Ведомостях» и настоятельно советовал установить новый бильярд. Следующим вечером о том же говорил и журналист Гриндерман, он тоже расхваливал стол и объяснял, что волну посетителей непременно перехватит Кречинский, уже сделавший заказ. Андрей разводил руками, обещал осведомиться у управляющего клубом, но вскоре позабыл, ибо произошло нечто:

К полуденному часу следующего дня в часовую мастерскую вошла худощавая пожилая усатая англичанка. Она, деловито примостив в глазную впадину монокль, долго оглядывала молодого часовщика. Потом мужским баритоном спросила:

– Мистер Андрэ Уточкин?

– К вашим услугам, сударыня, – почтенно приклонив голову, ответил Андрей.

Она протянула в окошко часики мисс Джейн, и проговорила сердито:

– Вы должны понимать, что между вами и мисс Джейн ничего не может быть. Так что, будьте любезны, извольте починить часы как полагается. Я зайду за ними завтра в это же время. Надеюсь, вы понимаете, что мисс Джейн Томпсон больше сюда не придет.

Высокомерно задрав подбородок, она покинула мастерскую. Петр Алексеевич сочувственно посмотрел на сына. Андрей встал из-за стола – работать в тот день он больше не смог, сильная дрожь в руках не отпускала.

Вечером в клуб наведался мистер Генри Томпсон, отец Джейн. Он и раньше поигрывал в бильярд, потому имел знакомство маркером. В этот же раз он пригласил Андрея за свой стол и принялся объяснять, что против него ничего не имеет, но никогда не выдаст дочь за нищего часовщика. Беседа, а точнее, монолог мистера Томпсона длился долго, и мог бы продолжаться еще неизвестно сколько, если бы не одно весьма веселое происшествие:

За третьим столом генерал Скобелев играл с мистером Ридли, помощником посла. Ридли проиграл. Оказалось что, набравшись шампанским, они устроили игру на какуреканье под столом. Смех разразил Томпсона, когда из-под бильярда донеслось кудахтанье и хриплый вопль Ридли. Андрею было не до смеха, к тому же он уже привык к веселым причудам игроков. Воспользовавшись моментом, он покинул мистера Томпсона, и, сославшись на дурное самочувствие, вышел на воздух.

Мимо здания клуба в белоснежном фартучке поверх синего ситцевого платьица с плетеной корзинкой в руке проходила пышногрудая Марта, дочь булочника немца Альфреда Клюге. Вокруг фройлен Марты вился незнакомый молодой человек в студенческом унифицированном сюртуке. Он что-то весело и неугомонно болтал девушке, забегал вперед, шел задом, жестикулировал, спотыкался, от чего Марта громко смеялась. Это повторялось вновь и вновь.

Андрей смотрел на них с завистью. Он понимал, какая пропасть между ним и Джейн.

«Деньги, будь они не ладны!», – кружилось в голове Андрея. – «Мне нужны деньги. Много денег. Если бы я был богат, то… Эх! Как несправедлива жизнь!»

По мостовой протарахтела коляска извозчика. Она остановилась у особняка мистера Томпсона. Вышла Джейн и какой-то иностранец в широкополой шляпе. Мужчина проводил Джейн до кованой калитки, поцеловал руку. Они расстались, но сердце Андрея едва не выскочило из груди. Ухажер снова уселся в коляску, она развернулась, минуту спустя, остановилась у здания клуба. Иностранец отпустил извозчика, и направился к входу. Он остановился у двери, задумался, осмотрел Андрея.

– Вы Андрей Часовщик? – вдруг спросил он на чистейшем русском.

Андрей удивился лишь произношению. Он устало выдохнул, ожидая продолжения начатых еще пожилой англичанкой объяснений о несовместимости его и Джейн.

– Да, это я, – уныло ответил Андрей.

– У меня к вам разговор, – начал незнакомец, но, заметив, как помрачнел собеседник, уточнил: – Деловое предложение.

– К вашим услугам, господин э-э… простите?..

– Иван Матвеевич Дубинин, – представился, наконец, мужчина.

Спустя два дня в «Ведомостях» появилась статья за подписью Гриндермана, в которой говорилось, что маркер Английского королевского клуба Андрей Уточкин, известный более как Андрей Часовщик, бросает вызов месье Перро. Тысячерублевый вексель на ставку Часовщика подписал купец второй гильдии Поликарп Матвеевич Дубинин. Месье Перро дал согласие на партию в «Русскую пирамиду». В каком из петербургских клубов состоится игра, пока неизвестно. Управляющий Английским клубом мистер Вайд ситуацию не прокомментировал, заявив, что переговоров по этому поводу никто не вел. Далее напоминалось, что запланированная на субботний вечер партия Перро – Скобелев состоится в клубе господина Кречинского.

Придя вечером в клуб, Андрей был сразу же приглашен к управляющему.

– Проходите, Андрей, присаживайтесь, – не вынимая сигару изо рта, произнес мистер Вайд.

Клубы дыма и сама огромная сигара скрывали выражение лица управляющего, поэтому Андрею было трудно понять, чего ожидать от этого вальяжно рассевшегося в мягком кресле человека – одобрения или скандала.

Андрей уселся на предложенный стул. Понимая, что столь неожиданный даже для него самого оборот дел мог вызвать непредсказуемую реакцию работодателя, чувствовал он себя теперь весьма неловко. К тому же господин Дубинин обещал переговорить с мистером Вайдом, но, судя по газетной заметке, этого не произошло. Андрей напряженно ждал реакции управляющего, но тот с минуту молчал, пускал клубы дыма и изучающее поглядывал на своего маркера.

– Вы рассчитываете на победу? – бесцветно спросил мистер Вайд, продолжая пускать клубы дыма.

– Мне предложили, и я готов играть, – уклончиво ответил Андрей.

– Предложение исходило от мистера Дубинина? – задал очередной вопрос управляющий.

– Да, – односложно ответил Андрей.

– Выходит, что мистер Дубинин уверен в вашей победе? Впрочем, я сам склоняюсь к тому, что вы имеете все шансы обыграть француза.

Наконец-то Андрей дождался эмоций от Вайда, и немного расслабился.

Меж тем управляющий продолжил:

– В виду вашего молчания до выхода статьи, я полагаю, что вопросами организации игры занимается мистер Дубинин?

Андрей лишь кивнул.

– К сожалению, мистер Дубинин пока не вел с нашим клубом переговоров касательно организации. Однако я смею надеяться, что такие переговоры пройдут в ближайшее время?

Андрей пожал плечами, давая понять, что не владеет вопросом.

– Вы, как непосредственный участник предстоящей партии, могли бы сделать определенный акцент при выборе места встречи, особенно учитывая тот факт, что вы являетесь нашим сотрудником… – недвусмысленно дал понять управляющий.

– Непременно, – ответил Андрей.

– Вы должны понимать, что такого рода встречи привлекают большой поток посетителей, что в свою очередь положительно сказывается на успешности клуба.

– Да, мистер Вайд, я понимаю, – подтвердил Андрей.

– Вот и славно, вот и хорошо, – улыбнулся управляющий, и добавил расслабленно: – Зайдите в кассу к мистеру Байлоку, он выдаст вам триста рублей премиальных.

Выходя из кабинета управляющего, Андрей наткнулся на Луку Сергеевича, тот торопился обсудить вопрос покупки клубом нового бильярда. Сговорились встретиться в зале через полчасика.

Лука Сергеевич вошел в зал с загадочной улыбкой на лице. По его выражению не трудно было понять, что коммерческий вопрос близок к разрешению, но есть какая-то несущественная помеха делу. Теперь литератор обдумывал, каким наилучшим образом эту помеху удалить.

– Лука Сергеич, у меня к вам будет просьба, – обратился Андрей, едва тот подошел к столу.

– И в чем же она заключается? – с трудом вылезая из омута собственных рассуждений, поинтересовался литератор, и добавил, казалось бы, ухватив новую идею за хвост: – У меня к вам тоже дельце наметилось.

Андрей вынул из кармана пачку ассигнаций, покрутил ее в руках, и смущенно начал:

– Лука Сергеич, не могли бы вы поставить эту сумму на мой выигрыш? Самому мне запрещено делать ставки, но вы могли бы сделать это для меня.

Литератор вытаращил глаза, раскрыл рот и стоял истуканом добруюминуту, загипнотизированный внушительной суммой в руках явно небогатого часовщика.

– Я… я, непременно-с, – выдавил он, наконец, принимая ассигнации.

– Здесь триста рублей, – уточнил Андрей. – Вы говорили о каком-то деле ко мне? Я рад услужить.

– Да… да, дело! Конечно, дело, – бормотал литератор, запихивая в карман деньги.

Все смешалось в голове Луки Сергеевича. Он решительно не понимал происходящего. Он силился найти хоть какое-то обоснование странным поступкам Дубининых, а теперь еще и Часовщика, но ничего не получалось, не складывалось. События последних дней виделись Луке Сергеевичу беспорядочно раскатанными по бильярду шарами – только мастер игры мог разглядеть в этом хаосе беспроигрышные варианты для удара.

– Дело, – продолжал шептать литератор, однако все, что он хотел сказать, выпорхнуло из головы и не желало возвращаться, – так, безделица, сущий пустяк.

Он на мгновение умолк, напрягся, силясь вспомнить, вернуть упорхнувшую мысль.

– Услуга за услугу, – наконец опомнился Лука Сергеевич. – Я думаю, что для вас не составит большого труда устроить так, чтобы игра состоялась здесь.

– Вы не первый просите об этом, – спокойно ответил Андрей. – Думаю, что все так и случится.

Следующим утром, около одиннадцатого часа, Лука Сергеевич, днем ранее успешно склонивший еще и господина Ширяева к покупке бильярда, спешил уведомить Поликарпа Матвеевича о заказах. Он прошмыгнул в гостиницу, с невероятной легкостью поднялся на третий этаж. Настроение литератора было приподнятым – делиться пятирублевкой с Гриндерманом нужды не возникало, ибо господин Ширяев выступал как частное лицо. Кроме того, он заказал еще шары и кии. Лишь один вопрос мучил теперь Луку Сергеича: перепадет ли что-нибудь с заказанных киев? – ведь про них уговора не было.

Пройдя по коридору этажа, раскланиваясь встречным господам и дамам, литератор добрался до номера братьев Дубининых. Осторожно постучав, он затаил дыхание, прислушиваясь.

Дверь отворил Иван Матвеевич. Он не очень-то обрадовался приходу литератора, но внутрь пустил. Луку Сергеевича едва столбняк не хватил, когда взгляду открылось невиданное зрелище:

На ковре, посреди комнаты сидел негр преклонных лет. Одежду чернокожего составлял головной убор из перьев крупного попугая, лоскутная круглая с дыркой для головы красно-желтая накидка на плечи, и нечто вроде юбки невероятно пестрого сочетания множества цветов. В носу африканца было вделано кольцо из черепашьего панциря, на груди висели бусы из костяшек и засушенных экзотических цветов. Негр, казалось, не замечал вошедшего – он сидел с закрытыми глазами и что-то тихонько подвывал.

Лука Сергеевич хотел было открыть рот, чтобы высказать свое недоумение, но, сидящий на диване Поликарп Матвеевич, жестом попросил помолчать. Литератор бочком осторожно добрался до стула, плюхнулся на мягкое сиденье, и вылупился на диковинного туземца.

Негр подвывал минут двадцать. Он раскачивался, словно пьяный, выделывал руками странные движения, будто связывал невидимую нить. В конце он по-утиному крякнул и отрыл глаза. Дубинины тут же увели туземца в другую комнату. Лука Сергеевич чувствовал себя полным идиотом. Он так и не решился подняться со стула – продолжал сидеть, робко сложив руки на коленях.

Вернулись Дубинины. Поликарп Матвеевич молча протянул литератору свежий выпуск «Ведомостей». Статья того же Гриндермана повествовала о безнадежности попытки Андрея Часовщика противостоять французскому гению бильярда. Приводись примеры из беспроигрышного московского турне месье Перро. Вывод был однозначен – купец Дубинин совершил неимоверную глупость, решив финансировать безнадежное предприятие.

Лука Сергеевич прочитал статью, и еще более непонимающе уставился на Поликарпа Матвеевича.

– Вот, братец мой тебе все расскажет, – ответил на немой вопрос купец.

Лука Сергеевич несколько напрягся, не приметив на лице купца привычной улыбки, однако жгучий зуд непонимания источил нервную систему литератора. Он с нескрываемым интересом перевел взгляд на Ивана Матвеевича.

– Лука Сергеич, – усевшись на диван, начал тот. – Сказать по чести, с французом этим, Перро, мы знакомы еще по московским его выступлениям. Нам так же известно, что он пользуется услугами некого польского колдуна Юзефа Зелемы из Кракова. Этот самый пан Зелема долгое время служил в германском африканском корпусе. Был ранен, едва не умер. Его излечили аборигены. И не только излечили. Прожив год в танганьском племени нгондэ, он выучился искусству общения с духами, познал азы африканской черной магии. С Перро они встретились в Варшаве, где француз уже обставлял поляков и офицеров нашей суконной гвардии. Зелема согласился помочь Перро разбогатеть, однако и сам не прочь был подзаработать. Поляк сделал заговор, и Перро больше не проиграл ни одной партии.

Литератор слушал раскрыв рот. Он откровенно струхнул, услышав о колдовстве, но заноза любопытства жалила больше, чем неясная тревога из-за чародейских штучек.

– Впрочем, месье Перро нам интересен лишь как средство достижения главной цели – это господин Поленов, владелец букмекерской конторы.

Лука Сергеевич был несказанно удивлен еще одним поворотом и без того запутанного дела. Зная старшего Дубинина не один год, он предполагал, что главной его целью могут быть только деньги, причем большие деньги.

Прочитав во взгляде литератора недоверие, Иван Матвеевич продолжил:

– За этим господином имеется один должок, о котором он, пожалуй, даже и не вспомнит. Впрочем, это личное…

Иван Матвеевич замолк, высматривая реакцию литератора. Лука Сергеевич сидел в полном очумелом состоянии, раскрыв рот, пытаясь что-то промычать.

– Вы хотите сказать, что он миллионщик? – высказал догадку Иван Матвеевич.

Литератор кивнул.

– Мы выяснили, что на сегодняшний день его состояние оценивается в один миллион двести тысяч рублей, с учетом имеющейся у него недвижимости. Поверьте, это не так уж и много, когда речь идет о ставке один к двадцати. Достаточно поставить чуть более шестидесяти тысяч и этот господин окажется в долговой яме.

– Лука Сергеич, – вмешался Поликарп Матвеевич, – я много раз помогал тебе, настало время и тебе помочь. За несколько минут до начала игры в конторе Поленова ты поставишь пять тысяч, еще пять поставишь у разных кассиров его же конторы. За услугу ты получишь столько же. Только не перепутай контору – нам интересен только Поленов.

Игра с генералом Скобелевым состоялась спустя неделю после поражения Кречинского. Играли в том же клубе. Настырность Луки Сергеевича принесла плоды – Английский клуб, готовясь к игре своего маркера, обзавелся-таки новым бильярдом. Ставки на Скобелева принимали лишь четыре к одному: сказалось поражение Кречинского и инвалидность самого генерала. Билеты же изначально стоили втрое дороже, но залы все равно оказались полны. Андрей пришел и всю игру следил за движениями француза, а после сокрушительного поражения Скобелева поник духом. Генерал же перенес проигрыш относительно легко: поставленная им тысяча была выделена офицерским собранием Петербурга. Лука Сергеевич остался доволен, так как и глазел бесплатно, и поставил на француза пятьдесят рублей. Гриндерман довольствовался пятирублевкой, ставок не делал, и вовсе не присутствовал. Дубинины о чем-то спорили. Поликарп Матвеевич был крайне возбужден – чувствовалось, что он чего-то опасается. Иван Матвеевич объяснял, жестикулировал. Купец несколько успокоился, и они вместе покинули клуб.

День перед игрой казался бесконечным. Андрей только тем и занимался, что поглядывал на часы, а их в мастерской было более чем достаточно. В конце концов, Петр Алексеевич выпроводил сына на воздух, сам закрыл мастерскую, вынул из-за иконы тряпицу-сверток, и удалился, ничего не сказав Андрею.

Андрей присел в сквере неподалеку от дома, стараясь ни о чем не думать. Погода стояла хорошая. Улицы были полны праздно гуляющими обывателями. Малыши под строгим наблюдением мамаш или нянек крошили мякиш голубям. Нахальные воробьи норовили стащить крошки покрупнее, однако хватало всем. Кошка бесшумно пробиралась по высокой траве газона в надежде улучить момент и полакомиться голубятиной. Мальчишка лет пяти приметил лазутчицу, запустил в нее палкой. Кошка выпрямилась, подняла хвост трубой, надменной неторопливой походкой пошла прочь.

Проехал извозчик, едва не сбив старушку с лукошком. Возница крепко выругался, и вновь пустил лошадь в ход. Коляска остановилась у ломбарда, из нее вышла богато одетая девушка в большой французской шляпке с голубыми лентами. Она быстро прошмыгнула в конторку. Извозчик развернулся и ждал. Девушка вновь появилась на улице минут через десять. Пряча лицо от посторонних глаз, она торопливо вернулась в коляску, и быстро уехала. Андрей отметил, что она очень похожа на Джейн, но тут же отбросил эту мысль: для чего Джейн ломбард, если она живет в полном материальном удовлетворении?

Залы клуба заполнились до предела. Мистер Вайд был очень доволен. Он не преминул подбодрить Андрея, сказав, что поставил на его победу десятку. Управляющий недоговорил, что на француза он поставил сотню, но это не имело значения.

Игра была назначена на восемь вечера. За час до начала букмекерская контора Поленова принимала ставки двенадцать к одному, но желающих ставить на победу Часовщика оказалось слишком мало. Насмешки в сторону Андрея сыпались со всех сторон. За двадцать минут ставки выросли до восемнадцати к одному.

Братья Дубинины находились в клубе. Иван Матвеевич был весел, чего нельзя сказать о Поликарпе Матвеевиче. Тот выглядел подавленным, не находил себе места. В конце концов, сославшись на духоту и плохое самочувствие, он вышел на воздух.

Толпа у входа шумела. Купец едва протиснулся сквозь ораву ротозеев. Цыганки не обошли вниманием этот сход: устроили гадание на победу. Чернобровая с вокзала тоже оказалась здесь. Заметив купца, она постаралась спрятаться, но Поликарп Матвеевич успел ее приметить.

– Так о чем ты промолчала тогда, чернобровая? – выкрикнул он.

Цыганка, осознав бесполезность игры в прятки, остановилась, ища взглядом пожилую напарницу.

– Все у тебя будет хорошо, красавчик, – послышался голос пожилой, и мгновение спустя она уже стояла перед купцом.

Поликарп Матвеевич вынул бумажник, достал из него десятирублевую ассигнацию, протянул цыганке.

– Скажи, что будет? Болит сердце, беду чувствует.

– Не было бы счастья, да несчастье поможет, – загадочно проговорила цыганка, принимая деньги. – Часики покажи, тогда скажу.

Поликарп Матвеевич вынул часы, открыл крышку, и показал цыганке, из рук выпускать не решившись. Стрелки показывали без трех минут восемь.

– Ставки сделаны, ставок больше нет, – послышался от входа голос букмекера.

– Заговорен твой брат, – начала цыганка. – И он это, и не он. Колдун Юзеф Зелема вселился в тело его, деньги твои присвоить хочет.

Поликарп Матвеевич отвесил губу, ноги его подломились, лицо жаром обдало.

– Ты что такое говоришь?! – ошеломленно воскликнул он.

– Да ты не кручинься, касатик, – продолжила цыганка, поглаживая рукав его сюртука. – Я же говорила – все у тебя хорошо будет.

Она взяла купца под руку и отвела чуть в сторону, где постороннему уху их разговор услышать нельзя.

– Господин, что ставки принимает, на колдуна работает, – продолжила она почти шепотом. – Уговорил тебя колдун состояние свое на кон поставить. По плану его проиграть ты должен. Француз и сам по себе игрок знатный, но и он очарован. Однако прохиндей он редкий – таких чары не особо стесняют. Не играть он в Россию прибыл, а деньги зарабатывать. Свой у него интерес. Сдаст он партию. Сдаст, потому как пять минут тому поставил на Часовщика тридцать тысяч.

– Так чего ж ты раньше, там, на вокзале мне всего не сказала?! – возмутился купец, однако духом воспрянул.

– Оттого, красавчик, что ты глупостей бы много сделал, и брата родного тем погубил. И сейчас еще погубить можешь. Дождись конца игры. А как Андрейка Часовщик победит, так и заклятие с брата твоего сойдет. Не торопись только! Жди!

Объявили начало игры. Андрей собирался идти к столу, уж и к иконе припал да крест на себя трижды положил. Вдруг в комнату вошел мистер Томпсон. Лицо его не предвещало ничего хорошего, руки тряслись, пыхтел, как самовар – готов был, с кулаками на Андрея броситься.

– Только посмей проиграть! Я тебя!.. Убью! – завопил он.

Андрей непонимающе хлопал глазами, что ответить так и не нашелся.

– Джейн сдала в ломбард фамильные брильянты, и поставила на твою победу… Выродок! – не унимался англичанин.

Он обессилено плюхнулся на стул, сжал голову руками, и уже жалобным слезливым тоном просил: – Выиграй. Только выиграй, прошу тебя.

Андрею вдруг стало безмерно хорошо. Джейн верила в него, верила в победу, и ее вера вдохнула силу в утомленное ожиданием неизвестности тело Андрея. Он приятельски хлопнул мистера Томпсона по плечу и вышел в зал.

Игра проходила ровно, с переменным успехом. Андрей вколачивал шары с дьявольской яростью. Удары были настолько сильны, что один из шаров перескочил угловую лузу и угодил в лицо зазевавшегося Луки Сергеевича. Литератор заработал синяк, а Часовщик штраф. При счете 60:58 в пользу Андрея, он великолепным ударом от борта забил шар №12, набрав семьдесят два очка, из ста сорока возможных. На мгновенье восстановилась полная тишина. Ошеломленные люди не верили своим глазам. Победа Часовщика стала полной неожиданностью.

Тишину прервал Дубинин младший. Он побледнел, закатил глаза и рухнул на пол, забившись в конвульсиях. Толпа расступилась. Внимание публики приковал внезапный эпилептический удар.

Ивана Матвеевича трясло, пена лезла изо рта.

– Палку! Палку ему в зубы! – крикнул кто-то из толпы.

Поликарп Матвеевич выхватил у Андрея кий и хотел вставить меж зубов брата, но вдруг душераздирающий вопль Ивана Матвеевича заглушил собой все другие звуки. Толпа в испуге попятилась к выходу. Ротозеи с улицы замерли, вглядываясь в окна. Проезжающая мимо повозка дернулась, возница, что было сил, тянул на себя вожжи, пытаясь угомонить сорвавшуюся в галоп лошадь…

Игра, начатая в морозную зимнюю ночь под Краковом, закончилась. Поступки людей, казавшиеся Луке Сергеевичу беспорядочно раскатанными по бильярдному столу шарами, обрели смысл.


Петр Алексеевич разбудил сына ни свет ни заря. Он держал в руках целую охапку ассигнаций, лицо светилось радостью.

– Вот, сынок, мы теперь богаты! – произнес он, улыбаясь. – Я поставил на тебя все свои накопления и выиграл почти четыре тысячи! Теперь ты можешь просить руки Джейн.

Андрей улыбнулся и обнял отца.

Ближе к обеду Лука Сергеевич, уже успевший изрядно набраться, принес сверток с деньгами.

Младший Дубинин, утром придя в себя, ничего не помнил, однако брата признал – прильнул к нему, будто век не видел. Целую неделю потом Дубинины в окружении цыган разъезжали в наряженных колясках по улицам Петербурга. Среди шумного гомона гуляк можно было услышать и голос известного литератора Желудева. Под аккомпанемент цыганской гитары он декламировал стихи, пускался в пляс, не выпуская бутылку шампанского из рук. Кутеж закончился, когда Лука Сергеевич обнаружил в коляске успевшее окоченеть тело слуги Прохора. Сытая пьяная жизнь оказалась ему смертельно вредна.

Поленов застрелился в день, когда судебные приставы пришли описывать его двухэтажный особняк.

Негра больше никто никогда не видел. Он словно испарился. Роль, отведенную ему колдуном, сыграл хорошо, убедительно, и удрал ловко. Портье клялся, что тот не покидал гостиницу, но комнаты оказались пусты, лишь ожерелье из костяшек валялось на полу.

Цыганская почта принесла из Польши весь о том, что цыганского полукровку Юзефа Зелему нашли мертвым в особняке на окраине Кракова.

Француз Перро еще трижды играл с Андреем, а, проиграв ему сто тысяч, устроил банкет, где объявил Часовщика лучшим другом. Следующим днем Перро уехал на родину. Поговаривали, что продал он удачу. Если бы не поддался тогда, то так бы и выигрывал дальше.

Лука Сергеевич похоронил Прохора как близкого родственника, после чего бросил пить и принялся писать новый роман. Однако к нему все чаще стали обращаться по делам купеческим, и вскоре он вовсе забросил литераторство и занялся производством мебели. Мебельная фабрика господина Желудева, была известна далеко за пределами Петербурга.

Гриндерман продолжал работать в «Ведомостях». Он написал большую статью о майских бильярдных страстях, однако редактор отправил ее в корзину. Больше Иосиф Абрамович никогда не писал мистических статей.

Мистер Вайд очень переживал, когда закончилась эта бильярдная история, потому что такого маркера, каким был Андрей ему вовек не сыскать.

Клуб господина Кречинского долго еще оставался самым популярным клубом Петербурга, а сам хозяин любил вспоминать, что когда-то, еще до приезда месье Перро, он выигрывал у самого Часовщика.

Мистер Томпсон благословил Джейн и Андрея. Свадьбу устраивал лично Поликарп Матвеевич. Долго помнили горожане это пышное торжество.

Петр Алексеевич, отец Андрея, посетил с молодыми Англию, побывал в Швейцарии, но, загрустив о родном Петербурге, вернулся. Посвятив всю жизнь часам, он не представлял себе жизни без своей мастерской. Лучшим часовым мастером мог стать только Андрей. Но он часов больше не чинил. Играл ли он в бильярд? – этого никто точно не знает. Поговаривали, что лет пять спустя, в Лондоне появился некий Андрэ, об заклад обыгравший самых именитых британских игроков, но был ли это Уточкин, точно не известно.