По следам «Диагностики кармы» [Алексей Таас] (fb2) читать онлайн

Алексей Таас По следам "Диагностики кармы"

К автору

В кабинке телефонного переговорного пункта на другом конце провода мне снова отвечают, что Лазарев в офисе еще не появлялся. Это был уже третий мой звонок в Санкт-Петербург, и я опять выскакиваю в морозный туман под минус 50, окутавший зимний Якутск 1995-го года. А мне всего-то хотелось задать автору стремительно набиравшей популярность книги «Диагностика кармы» один-единственный вопрос: стоит ли мне переезжать на постоянное место жительства в Петербург? Каково мнение моего шестикрылого ангела судьбы на сей счёт? – ведь Лазарев может высчитать информацию из тонкого плана человека. Сознанием-то я готов был хоть завтра отчалить от родины, но вот что думает моя душа, а вдруг мне судьбой уготовано другое?

Нарезав очередные круги ожидания, я забегаю в «междугородку», бросаю в тарелочку деньги в окошке оператора и снова набираю питерский номер офиса «Академии парапсихологии». На предыдущие мои звонки отвечал бодрый, но безучастный голос молодого мужчины. Я догадываюсь по голосу, что это был тот самый крепко сбитый «качок», которого я заприметил вместе с седовласым мужчиной в качестве сопровождающих Сергея Николаевича на мартовском семинаре того же, 95-го, года в ДК имени Ильича в Москве. Я тогда протиснулся до самого Лазарева не без помощи этих двух персонажей, предварительно договорившись с ними о возможности встречи с автором.

Трубку на этот раз подняла девушка и на мой напористый голос вдруг ответила весьма неожиданно: «Вы думаете легко нам работать с ним? Он, поверьте, весьма тяжёлый человек, да и платит нам копейки». Я как-то сразу обмяк, не ожидал такой откровенности в лоб от незнакомки, промямлил ей в ответ, что само исследование для меня важнее личностных качеств ведущего…

С первых кадров появления Лазарева на российском телеэкране невозможно было не распознать его непростой характер. Исследователь невидимых полевых структур в ореоле мрачной таинственности сидел спиной к людям, тон его голоса выдавал еле сдерживаемую раздражительность, да и название то ли редакции, то ли конторы у него было какое-то трескуче-помпезное – «Академия парапсихологии».

Но я не унимался, и на следующий мой звонок в Питер отозвался тот самый седовласый «старик» и, сославшись на мнение руководителя в подобных ситуациях, напутственно изрёк: «Действуйте по ощущению».

В конце декабря 95-го года, наспех устроившись у новых питерских знакомых, я первым делом, конечно же, позвонил в «Академию» и записался на ближайший приём. Переехав в Санкт-Петербург, теперь я стал намного ближе к «своему» автору: поистине животрепещущая тема, доходчивый стиль подачи информации, моделирующий метод исследования – ну всё в «Диагностике кармы» было моим, мне предназначенным, ко мне обращённым, будто для меня написанным. Да, казалось, что только я мог вникнуть до мельчайших тонкостей в содержание текста. Даже мои ярые соратницы по «Диагностике» в Якутске, провожавшие меня тогда в аэропорту «на выезд из северов на материк», многие важные постулаты из книги воспринимали, на мой взгляд, несколько поверхностно. И разве вот такой фанат «Диагностики», каким я был в те годы, не мог не оказаться рядом со своим автором? Разумеется, главным для меня оставался сам предмет исследования: я чувствовал, что тема души человека в лазаревском методе «бурения» только начинает развиваться, ожидают своего освоения такие глубинные пласты миропонимания, что я просто обязан был находиться вблизи карьера разработки этих «полезных ископаемых».

***

На улице Розенштейна, в гиблом питерском квартале (сейчас он снесён и застроен вновь), в тёмной сырой квартире на втором этаже располагалась творческая мастерская, где и проходили личные приёмы автора «Диагностики кармы». Этажами выше была другая мастерская, оставленная Лазареву сбежавшим в неизвестность хозяином этих двух помещений. По мрачной квартире-«достоевщине» быстрыми шагами расхаживал распорядитель действа Иван Мовсесян, светленький, худощавый молодой мужчина, в заношенном свитере, с множеством родимых пятен на узком лице, ну и еще, пожалуй, немного чудаковатый.

Позже мне один из окружения Лазарева поведал, что это в квартире Вани Мовсесяна в центре Питера перед камином спиной сидел Сергей Николаевич в телепередаче «Бумеранг», и, оказывается, это о нём, о Ване, лектор в своих выступлениях рассказывал, как однажды некий молодой питерский художник влюбился, но будучи отвергнутым девушкой, дико расстроился. И в один недобрый час вдруг позвонили в дверь художника, он открывает и… на него с топором бросается некто. Далее, в луже крови с проломленной головой он пролежит довольно много времени, затем хирург-кавказец, приятель Лазарева, сделает молодому человеку несколько операций. Художник выживет, но не без некоторых утрат, судя по странноватому поведению Ивана. По всей видимости, именно того самого хирурга я позже видел в офисе на Шкапина: он как-то по-особенному, как врач с пациентом, разговаривал с Иваном и рассматривал его.

И вот, на третий день после переезда из Якутска в Петербург, я вхожу на личный приём к автору «Диагностики кармы». В комнате Лазарев сидит на застеленной тахте за небольшим столиком. На листе бумаги Сергей Николаевич рисует мне круги: вот материальное, вот духовное, а вот и божественное, как есть Бог-сын, Бог-дух и Бог-отец. «У тебя нет зацепки за материальное, но есть за духовное» – замечает мне автор вышедшей в начале 95-го года второй книги «Диагностики кармы», где, на мой взгляд, произошёл просто-таки революционный прорыв во всей эзотерической литературе: за Святой дух, то есть за духовность, оказывается, тоже можно зацепиться, и последствия подобной привязки, из-за масштабности уровня, могут быть просто-таки ужасающими. А ведь об этом никто не говорил и не писал, наоборот – все люди рады уцепиться за духовность, как за последнюю соломинку спасения! Помню своё эмоциональное впечатление от первой диагностики: фу, хорошо, что нет зацепки за материальное, ну а за духовность зацепиться – вроде как и не грех большой, чуть ли даже не горд этим был. Вот вам и непрошибаемая зацепка за духовность! Даже не осознаю смысл прозвучавшего только что диагноза от Лазарева о зацепке за духовность, хотя читал и принял вроде бы содержание второй книги «Диагностики» на сто процентов!

А всего-то несколько месяцев назад, будучи еще в Якутске, перевернув последнюю страницу второй книги, мне буквально на собственной шкуре пришлось испытать последствия пресловутой зацепки за духовный уровень. Я тогда организовал встречу почитателей книги «Диагностика кармы» в центральной библиотеке Якутска – для координации получения информации из Петербурга: в самом начале 90-х годов отношения между регионами в стране рушились вплоть до плохой работы телефонной связи и почтовых отправлений. К моему удивлению, в читальном зале библиотеки собралась совершенно неподготовленная аудитория, даже не видевшая в глаза обложку первой книги «Диагностики». Мне пришлось пересказывать содержание исследования, в конце победоносно призвав не обманываться дешёвой мистикой, а читать «реальное исследование о душе человека», то есть книги Сергея Николаевича Лазарева. Вечером того дня раздутая «зацепка за духовность», задобренная на воспетой мною рекламе исследований Лазарева, устроила в моей квартире бандитский шабаш: неожиданно заявившиеся в мою квартиру хулиганы исколошматили моё лицо (это произошло в первый день моего отпуска, а последние разводы от синяков исчезли в последний день летнего отпуска 95-го года).

Год этот запомнился мне еще и первым крупным провалом исследователя Лазарева: на том самом московском семинаре в ДК Ильича 9-го марта Сергею Николаевичу в записке задали вопрос о внутреннем состоянии руководителя секты «Аум Синрикё» (запрещена в РФ), и он, начеркав на бумаге контуры внутреннего состояния исследуемого объекта, вынес вердикт: «Зацепок я не вижу, у него поле чистое». И вот это вот он заявляет после выхода собственноручно написанной второй книги, где описан уровень зацепки за духовность?!! А ведь даже далёкий от всякой эзотерики народ в те дни вовсю шумел, что все эти медитации японского сектанта на Красной площади и его братание с чиновниками из окружения президента страны вконец добьют растерзанную доморощенными и чужими проходимцами страну. И вскоре гром грянул: десять дней спустя после диагностики Лазаревым Сёко Асахара, то есть 20-го марта, секта «Аум синрикё» (запрещена в РФ) под руководством человека «с чистым полем» совершила газовую атаку в токийском метро. После случившегося теракта Сергей Николаевич на последующих своих выступлениях пытался разрулить очевидное фиаско своей диагностики. То, что «диагностика тонких полей» от Лазарева – вещь весьма относительная, дошло тогда до многих читателей и протрезвило их. Ну, а в наши дни тот эпизод из мартовского выступления, очевидно невыгодный для имиджа автора, давно подчищен – записи в его интернет-магазине не найти. Впрочем, как и многие «неудачные» моменты из творческих выступлений Сергея Николаевича Лазарева.

Покидая в конце декабря 1995 года мастерскую на Розенштейна после приёма, я подарил Сергею Николаевичу два бриллиантовых камушка, которые можно было бы вставить, например, в серьги. Он, кстати, тоже уходил из мастерской, закончив приём. У входной двери я спросил его о вариантах квартир, присмотренных мною накануне для покупки в Петербурге. Лазарев, натягивая рукав тяжёлой зимней куртки, как-то изловчился пальцами просмотреть ситуацию, и порекомендовал вариант квартиры в высотном доме на площади Победы. Честно говоря, я на 99% уже был настроен на него.

После того приёма, ночью у меня началась «агония». Температура подскочила под 42, на прикроватной стене в моём затуманенном сознании вдруг нарисовались очертания лиц двух монголоидных мальчиков. Вызывали «скорую», медбрат уколол жаропонижающее. А тем временем, в соседней комнате квартиры приятеля, у которого я остановился в Санкт-Петербурге после переезда из Якутска, вовсю гремела шумная вечеринка встречи нового 1996-го года. Страдать и болеть мне не впервой, потому наутро, будто вчера и не умирал, я перебрался во вновь приобретённое собственное жильё. Оттуда, разумеется, первым делом позвонил в «Академию».

Как ни странно, 1-го января в офисе на мой звонок отозвался «старик», и, известив сидевшего рядом Лазарева, что «пациент после твоего приёма чуть не умер», передал трубку ему. Тот без церемоний с ходу начал кричать: «Что вы хотите, это полевая диагностика, вся ваша грязь выплывает на поверхность!» И тут из телефонной трубки мне в нос шибануло запахом спиртного, да так ощутимо, что я резко отвернул голову в сторону. Усмехнувшись столь яркой материализации послезастольного состояния своего телефонного собеседника, я, как обычно успокаиваю своих подвыпивших приятелей, начал ласково утихомиривать Лазарева. Встречный шаг к разрядке напряжённости сделал своё дело, и я спокойно принялся излагать ему свои проблемы:

– Странно: я хоть и писал дипломную работу в университете по древним мифам о звёздном небе, тем не менее, не могу вживую смотреть на Млечный путь…

– Да, я вижу: галактика к тебе относится неважно, – диагностирует по телефону моё поле Сергей Николаевич.

Про себя же я рассуждал так: дело здесь, наверное, в антагонизме мировоззрений: наша галактика – женщина, то есть запад, а к нему у меня из прошлой жизни идут претензии. С детства интуитивно знаю: я уже несколько жизней подряд воплощаюсь на востоке. То есть, размышляю я далее, если в Млечном пути сменится «власть», как и на Земле отравляющий всё человечество западный, евроатлантический менталитет уйдёт со сцены, и люди наконец-то почувствуют гармонию, тогда и мои отношения с Млечным путем придут, наверное, в норму.

В ходе той новогодней телефонной беседы с автором «Диагностики» я прощупывал свой тайный замысел просочиться в команду «Академии» – хотелось стать, если не участником, то хотя бы близким наблюдателем этого уникального процесса проникновения в глубинные слои человеческого «я».

На Шкапина, 2

Очередным телефонным звонком я попал-таки в офис «Академии парапсихологии» на улице Шкапина, 2, адрес которого лазаревские сотрудники пытались скрыть от докучавших почитателей системы. В выходных данных первого издания «Диагностики» значился адрес на Сапёрном переулке (формальный юридический адрес) – люди шли туда и понимали, что получили заведомо ложный ориентир. В отличие от пахнущей гнилой сыростью мастерской на Розенштейна, здесь – в добротной «сталинке» на Шкапина – было светло и просторно: в трёхкомнатной квартире на четвёртом этаже была рабочая комната с компьютерами, кухня, зал с диваном и картинами Сергея Николаевича на стенах. Разве что комнатка справа при входе была взаперти. «Бардачная, хлам всякий лежит» – быстро отмахивались на мой вопрос.

Я представился присутствующей компании: «Алексей, по отчеству, извините, Петрович». Морячок Андрюха сдавленно захихикал – от комического несоответствия простого русского имени с азиатской внешностью гостя. Сергей Николаевич что-то чертил на бумаге, затем выдал:

– Имя на тебя работает как унижение.

– Да уж, всем якутам такое унижение дарено… Спасительное, надо полагать. А вот интересно, цыгане почему не могут ассимилироваться с другими народами, и таким образом хоть как-то попытаться преодолеть свои внутренние проблемы?

– Давай посмотрим, так, – быстро водя ручкой по бумаге, Сергей Николаевич погружается в историческую хронологию, – примерно 900 лет назад в северной Индии эта группа людей получила уникальные способности, соответственно подскочила гордыня, и спустя двести лет они рассеялись по миру. Ну, они, понимаешь, как евреи, для них смешаться с кем-то – потерять всё.

Я вспомнил мультфильм «Прежде мы были птицами» Гарри Бардина по мотивам цыганской притчи о получении ими дара с небес, утрате и расселении в чужих краях. В диагностике Лазарева мне понравилась хронологическая датировка истории кочевого народа: у научных версий становления данного этноса есть сильный разброс во времени, а по легендам самих цыган, они на своей древней родине чудесами промышляли и вовсе 2 тысячи лет назад.

После официального знакомства, я направился на кухню, где с капустными кочанами возился Ваня Мовсесян – пыхтел, ругался. Я предложил свою помощь, по всей видимости, весьма кстати – бросив мне нож, он мигом исчез из кухни. Капуста резалась, оказывается, для квашения. Быстрым шагом, почти всполошившись, входит Сергей Николаевич и делает замечание на мою медлительность. Я отвечаю, что, мол, хочу всё делать качественно, без халтуры. На что он бросает: «Делать надо главное!», то есть резать больше, а как – это уже вторично. И нагнувшись ко мне задом, стал перемешивать в большой кастрюле на полу нашинкованную капусту с солью. Про себя отмечаю, что в моей жизни лазаревский северокавказский типаж вплоть до схожести черт лица попадался дважды: во всероссийском пионерском лагере «Орлёнок» был похожий мальчик из Чувашии, затем другой паренёк опять же в пионерском лагере, но уже в Якутии. Их лица я помню до сих пор, и усмехаюсь, сравнивая их с лицом Сергея Николаевича – надо же, как судьба задолго олицетворяла предстоящие знаковые встречи! Вечно несправедливо обиженные, эти ребята постоянно были притесняемы другими ровесниками буквально за всё. Я передал Лазареву эти свои ощущения, а он, видать, к тому времени был уже сыт по горло рассказами о своих двойниках и всяких «предвестниках» – только нервно ухмыльнулся.

К вопросу о духовных «двойниках и братьях» стоит вспомнить один интересный случай. До переезда в Петербург, весной того же 95-го года при моем появлении с мартовского московского семинара Лазарева наш руководитель эзотерической группы в Якутске, основанной на рериховском учении «Агни Йога», Любовь Артуровна Андреева прямо с порога вдруг ткнула указательным пальцем в мою сторону: «Он предал нас!» Я обомлел – о каком-таком предательстве говорит уважаемая мною учительница тайных знаний? Под её началом мы ходили по битым стёклам, гнули вилки словно пластилин, созерцали на небе дивные рисунки из облаков, её лекции по учению Елены Рерих завораживали неописуемой притягательностью. Скажите, пожалуйста, когда и как я умудрился предать её? И тут доходит до меня: на том самом мартовском семинаре, протиснувшись к Сергею Николаевичу, я поведал ему о даме со сверхспособностями из моего города, которая, между прочим, заявила о своём неземном родстве с Лазаревым: «Он мой брат на тонком плане». На что автор «Диагностики», зная о расплодившихся после выхода первой книги «ментальных братьях и сёстрах», вяло усмехнулся. И вот теперь получается, что Артуровна сочла сей эпизод из моего диалога с Лазаревым, о котором я никому еще не успел поведать, за раскрытие духовной тайны, то есть за предательство. А ведь узнала же, но как?!

Возвращаясь к шинкованию капусты, стоит отметить кулинарные способности основателя «Академии»: заквашенная им капуста с размятым отварным картофелем была наивкуснейшей пищей. Все в офисе закатывали от удовольствия глаза, вкушая эту простую на первый взгляд еду. Я отваривал малопривлекательную «колхозную» картошку из ближайшего магазина, затем присутствующие в офисе разминали её вилкой, добавляли растительное масло, и примешивали туда квашеную Лазаревым капусту – и «пища богов» готова!

Ел Сергей Николаевич в те годы много и с азартом. Бедный офисный холодильник трясся осиновым листком при шумном появлении хозяина; в утробе холодильника частенько лежала шикарная рыбина на засолку, батарея банок с красной икрой появлялась и исчезала с полок. Вторым нападающим на содержимое холодильника был вечно голодный амбал Андрей Митриков, подвизавшийся в «Академии» из команды моряков, с которыми Лазарев имел в одно время общение.

Андрюха – видный, крепкий парень приезжал в офис из пригородного Сестрорецка. Находясь в вынужденном длительном отрыве от своего моряцкого дела, он исполнял поручения «старика»: таскал кипы книг по адресам, отвозил коробки видеокассет заказчикам, ограждал Лазарева от натиска поклонников на выступлениях, солил ему рыбу, разнимал распалившихся сотрапезников на загородных гулянках шефа, сидел на офисном телефоне.

Стариком же оказался Владимир Васильевич Шмонин, бывший боцман Санкт-Петербургского морского торгового пароходства, балагур, весельчак, рассказчик сальных мужицких анекдотов – душа команды моряков. Это, оказывается, о нём рассказывал Лазарев: как-то один друг умирал в индийском порту, шансов не было никаких. Но Сергей Николаевич, находясь на тот момент в Питере, энергетическими усилиями дистанционно вытянул его из предсмертного состояния. И не таким уж и старым оказался Шмонин – папаша не так давно родившегося младшего сына. Поседел он, как сам объяснял, «когда Серёга начал эксперименты со временем проводить». И жена его – Валентина Александровна Шмонина – тоже в офис «Академии» была вхожа – сидела на телефоне. Но после тех экспериментов она перестала там появляться; поседели и Шмонин, и сам Лазарев, а лицо Валентины покрылось красными волдырями.

Позже Лазарев рассказывал мне о несколько иной природе этих наваждений на супругов Шмониных. У Валентины, уроженки Украины, были способности к видению тонких планов. Я замечал, что даже после её ухода из «Академии» люди звонили в офис и просили к телефону именно Валентину Александровну – видать, она умела впечатлить своими консультациями. Со слов Сергея Николаевича, пока она была в офисе, и он был рядом с ней, последствия проникновений в тонкие планы сходили с неё «как с гуся вода». Но шеф стал выбираться из Питера в более дальние поездки всё чаще, а Валентина надолго оставалась одна в офисе, без «страховки» и… накапливала себе проблемы. В общем, к моему приходу супруга Владимира Васильевича сидела уже дома и по телефону поддерживала только своего супруга: прихватит Базилича, как его называли иностранцы на заморских причалах, то сердце или давление подскочит – он звонит жене домой, и та на невидимом плане выправляет энергетическое поле супруга.

Принять меня на работу в офис уговорил Лазарева Базилич: «Башковитый парень, в офисной работе такой пригодится». Наверняка, глава «Академии» не обошёлся тогда без диагностики моей персоны. Но, выходить на работу в лазаревском офисе сразу после переезда из Якутска, где жил с комфортом и работал в престижной организации, я почему-то не торопился (будто чувствовал, чем это обернётся!). Попросил Базилича подождать до февраля, а пока хотелось осмотреться в новом городе, обустроиться в недавно купленной квартире.

«Академия парапсихологии»

К моему приходу в офисе «Академии» шло вызревание третьей книги «Диагностики кармы»: Сергей Николаевич диктовал стенографисту свою информацию, затем рукописный текст набирали в компьютере и отвозили распечатки редактору. В редакции «Академии» регулярно появлялись бухгалтер, стенографист, редактор и просто подвизавшиеся, вплоть до бандитов. Ни разу не встречал среди них соратников автора по теме исследования или людей, имеющих уникальные способности – в центре внимания находился сам Сергей Николаевич, и все вокруг обращались к нему с хозяйственно-бытовыми вопросами. Брат жены Лазарева – Паша Григорьев – занимался развозкой товара на машине. Как только темнело на улице, в офис заглядывал паренёк с потерянным видом – мой ровесник, привязавшийся к Сергею Николаевичу с его нижегородского турне: Денис, некогда шедший на «красный» диплом в университете, на последнем курсе заглянул на лекцию прибывшего в Нижний Новгород Лазарева и, как часто случается с читателями его книг, непонятным образом провалил выпускной экзамен. Причём, по французскому языку, в котором равных ему на курсе не было. Вслед за автором книги Денис потянулся в Питер. И вот теперь он безрадостно «косил» от армии, скрываясь днём от милицейской проверки в людных местах, а в темноте вечерних часов разносил пачки книг «Диагностики» по книжным развалам города на реализацию. Тем и жил.

В определённые дни недели приходила бухгалтер Наталья Петровна – тихая, маленькая женщина средних лет, основная работа которой находилась в хозяйственной части Института коммуникаций имени Бонч-Бруевича, где в маленьком кабинетике («котельной», как выражался Шмонин) она сидела вместе с супругой Лазарева – Ольгой Марсовной. По всему было видно, что Наталья Петровна тяготилась обществом Шмонина в «Академии»: Владимир Васильевич фактически единовластно заправлял административными и финансовыми вопросами, а Лазарев, изредка появляясь в офисе между поездками в разные города и страны, раскинувшись султаном на диване, выслушивал отчёт своего «визиря», затем резко вскакивал и устремлялся к выходу, насовав на бегу пачки денег – выручку фирмы – по карманам, и снова исчезал надолго.

После выхода второй книги, которая, на мой взгляд, была весьма сильной по многим позициям, деньги в организацию потекли со всех уголков страны и сопредельных республик. Пытаясь уклониться от налогов, фирма, конечно же, хитрила и ловчила как могла. Неучтёнку от дополнительных тиражей книг в типографии «Лениздата» Базилич как-то должен был провести с помощью бухгалтера. Наталью Петровну удручало положение вещей в фирме: Шмонин явно пытается создать «левый» карман для денежных потоков, многого не договаривает, наличность без передачи под расчёт чемоданчиками закидывается в «бардачную» комнату. В общем, к весне 96-го года напряжение в АОЗТ «Академия парапсихологии» усилилось до нервного звона в ушах.

Вполне можно было допустить, что Шмонин запросто жонглировал крупными суммами в финансовых отчётах фирмы в свою пользу – ведь его практически никто не контролировал. Петровне же надо было как-то ухитриться свести дебет с кредитом под требования менеджера и при этом суметь отчитаться перед налоговой и бандитами. Возвращаясь на свою основную работу, Наталья Петровна «выпускала пар», жалуясь жене Лазарева на Базилича, на пляшущие под его дудку цифры, на тяжёлую атмосферу в офисе.

Дамы сидели за одним рабочим столом напротив друг друга в унылой «котельной» института, а денежные потоки в «Академии» ширились изо дня в день. Марсовна прозябала на малооплачиваемой должности вдали от офиса мужа и, надо полагать, накручивала в себе заряд недовольства: какой-то боцман с сомнительными замашками фактически единолично контролирует семейный капитал Лазаревых, а она сидит в «котельной» и ничего не может предпринять!

В качестве разведывательного прощупывания для будущего вторжения Наталью Петровну делегируют пригласить поднаторевшую в упражнениях по уклонению от налогов бухгалтера из крупного учреждения. Та советует «шуранить с этого счёта на тот», но ковырнуть засидевшегося Шмонина платным аудитом не удаётся. И вообще… есть «заноза», отравляющая настроение двух подруг похлеще, чем проблемы с контролем над деньгами.

Сергей Николаевич диктовал тексты книг стенографисту. Далее за работу брались наборщик текста на компьютере, редактор-корректор, и окончательную обработку оригинал-макета делал дизайнер-верстальщик перед самой сдачей готовой матрицы в типографию. В первом издании «Диагностики кармы» был указан список редакционного совета, и там значилось имя стенографистки Лены, рыжеволосой, тонкой молодой женщины с томным взглядом – такой, типичной подруги художника (в последующих изданиях «Диагностики» её имя из списка редколлегии вычеркнули). Петровна тяготилась скорее этим обстоятельством: знать и видеть слишком тесное общение руководителя «Академии» со стенографисткой Леной, и затем в хозчасти института Бонч-Бруевича лицом к лицу весь рабочий день просидеть с законной женой Лазарева – есть от чего впасть в нервное расстройство!

К весне 1996-го года почти все в офисе понимали, что доходы от оптовой продажи книг, видеокассет, от выступлений в залах с большими посадочными местами явно утекают невидимой струйкой куда-то налево. Все, кроме самого Лазарева. Бухгалтера фирмы Наталью Петровну Шмонин не подпускал к реальным цифрам. И когда в офисе «Академии» появился я, первым делом взявшегося за наведение порядка в бумагах, Наталия Петровна спешно предложила мне вести бухгалтерию фирмы. Было понятно, что человек откровенно выжидал возможность отделаться от ведения финансового учёта в очевидно опасных обстоятельствах, и, увидев ну хоть какой-то вариант, банально остановился на мне, даже не слушая доводы отказа: «Я – гуманитарий. Одним натаскиванием в составлении финансового отчёта нельзя вести бухгалтерию!». Самое интересное, Сергей Николаевич вообще не видел проблемы в этом: «Пройдёшь курсы, ерунда». Я пытался молча игнорировать вздорное предложение.

В связи с этим я вспомнил случай – образец примитивного ведения дела. Это было всего полгода назад, когда я еще работал в государственном учреждении Якутска. В приёмную руководителя крупной налоговой инспекции, отслеживающей многомиллиардные суммы от сделок с алмазами и золотом, каким-то чудом проник затрапезного вида паренёк. Он по-простецки притаранил туда три ящика шампанского – «подмазать» налоговикам претензию к работе его вино-водочного ларька на окраине города. Я попытался объяснить ему, что с компетентными органами на базарном языке нельзя разговаривать, всему есть свои этические границы. Но увещевание парня не проняло, потому пришлось выгнать его с помощью охраны. Ну а в «Академии парапсихологии» бестолковая манера ведения хозяйства рано или поздно должна была привести к логической развязке, да еще не стоит забывать про экстраординарную особенность ауры Лазарева – ускорять все процессы (как правило, в худшую сторону).

В одно прекрасное утро я всё-таки прозрачно намекнул Сергею Николаевичу на вызывающие сомнения манипуляции Шмонина с деньгами фирмы, на что он с гневной гримасой рыкнул на меня: «Он – мой друг!» Мол, не наговаривай на моего доверенного лица своими пустыми подозрениями. Но не пройдёт и месяца, как выяснится, что Владимир Васильевич без разрешения шефа пустил немалую сумму на стороннее дело: отдал соседу-ингушу на латание финансовых «дыр» в работе его овощного ларька. Реакция руководителя «Академии» на разоблаченную махинацию походила на постановку античной драмы в деревенском клубе: с зевсовой яростью Лазарев метал гром и молнию, безутешно оплакивая убежавшие налево деньги. На следующий день тот самый сосед Базилича – парень-ингуш – с убитым видом явился в офис на Шкапина, и, стоя на коленях, слёзно просил разъярённого Сергея Николаевича об отсрочке несанкционированного кредита: «Клянусь, я всё верну!» На коленях, перед Лазаревым…

Но самый громкий скандал с потерей лазаревских денег в стенах «Академии парапсихологии» приключился совсем уж мистически (или он был выдуман заинтересованной стороной?). И конечно же шуму, крику в связи с очередной потерей денег автор «Диагностики» выплеснул со свойственной ему истеричностью. Как я заметил, «кидали» и обворовывали Сергея Николаевича за милую душу регулярно. Тот же его родственник тырил книги для «левой» реализации не пачками, а целыми типографскими партиями. И каждый раз реакция Лазарева была такой, словно обманули его в первый раз.

Сорок миллионов

Майским утром 96-го года в типичном для него взведённом состоянии в офис на Шкапина врывается Сергей Николаевич. В руках держит тот самый чёрный чемоданчик-«дипломат» из «бардачной» комнаты и, нервно тряся им, вопрошает меня:

– Сколько здесь?!

– Мне деньги никто не сдавал под расчёт, сколько в этом «дипломате» мне неизвестно. Вон, в стаканчике на полке, есть несколько рублей для покупки картофеля и хлеба… про остальные деньги я не могу Вам ничего сказать.

Лазарев молниеносно разворачивается, и только слышу металлический лязг захлопывающейся входной двери в квартиру.

Далее, как выяснилось позже, он забрасывает кейс домой: «Олечка, пересчитай!» И снова появляется на Шкапина, 2. С недовольным выражением лица Лазарев плюхается на диван в зале, чего-то выжидает. Я в рабочей комнате сижу за компьютером. Остальных работников в офисе в тот день не было. Наконец истошно взвизгивает телефон. В ожидании нехорошего исхода дела Лазарев поднимает телефонную трубку и слышит вопль жены о недостаче денег в принесённом им кейсе.

Кража ли это была или мистическая дематериализация, а может чей-то хитроумный проект – автор нашумевших книг, человек с неординарными способностями, диагностирующий Солнце и Луну, под спиртовым допингом вкачивающий по трубке капельницы собственную донорскую кровь из банки обратно в вену, от одного сильного желания которого пропадают все грибы в Ленинградской области, причину пропажи в собственном офисе крупной суммы денег так и не установит. Зато в классическом жанре плутовского романа пыхтящая гневом праведности Ольга Марсовна Григорьева-Лазарева на следующий день появляется в офисе «Академии парапсихологии» и вырывает бразды правления у Базилича.

– Я за копейки работаю в институте, а здесь в офисе сидят и не знают, куда подевались миллионы, – доносятся слова возмущённой Ольги Марсовны из кухни офиса. – Так еще и не принимают меня в фирме моего супруга!

Базилич затравленным зверем забаррикадировался вместе с морячком Андрюхой Митриковым и со мной в рабочей комнате – «баба на корабле – к беде». После вчерашнего известия о нехватке денег в кейсе, к сегодняшнему, официально объявленному, визиту Марсовны в офис, мы с Денисом буквально вылизали помещение – навели порядок в царстве мужиков к приходу дамы. Но Шмонин не пустил её в рабочую зону, и она направилась на кухню поплакаться в жилетку Дениске.

Пару дней спустя, по-барски расставив ноги в центре гостиной, где вдоль стен на стульях сидела меняющаяся изо дня в день в лицах «свита», Лазарев демонстративно громко в трубку телефона чеканил: «Олечка… я понял… всё… конечно… я выгоняю Алексея… Олечка, да!»

Фигуру Лазарева в позе Маяковского я видел в проёме полуоткрытой двери из рабочей комнаты. Ждать церемоний расставания с шефом мне не хотелось: я человек восточный, где полунамёками можно высказать гораздо больше, чем европейской трескотнёй долгих выяснений отношений. Я тихо встал из-за стола и по-кошачьи улизнул из офиса. Стараясь не шуметь тяжёлой входной дверью, пальцами придерживаю её край и на двух сантиметрах до полного прилегания к наличнику я плавно отпускаю дверное полотно. Поворачиваюсь к ступеням вниз, и вдруг позади себя слышу страшный грохот – это с диким шумом на весь подъезд захлопнулась нежно прикрытая мной металлическая дверь в квартиру! Как будто её раскачали и со всей дури бросили от нестерпимой злобы. Ну что тут поделаешь – в офисе «кармического катализатора» и не такие фокусы случались.

«Вне себя он был» – донесли до меня лазаревскую реакцию на мой поневоле шумный уход из офиса «Академии». Базилич добавил: «Мужик он, конечно, суровый, но чтобы так лютовал… Наскочил на меня: зачем ты, мол, всё время Лёху прикрывал?» Получается, в ситуации с потерей большой суммы денег стрелку в офисе перевели на меня?

А ведь тем самым утром, когда я раньше всех прибыл на Шкапина, 2, дверь в квартиру-офис мне не поддалась – ключ не открывал. Намучившись с замком, я вышел на улицу и, увидев крепкого мужика, попросил его помочь мне открыть дверь. Тот с недоверием взглянув на мою физиономию, три раза спросил: точно ли я имею право туда входить, и затем без всякого напряжения открыл ключом дверь. Судьба подавала мне знак: не ходи туда больше, но я не распознал его.

Вот еще один характерный эпизод, разыгравшийся за три месяца до этого скандала. Тёплым вечерком я прогуливался по Московскому проспекту – знакомился с новым для меня городом. У наземного павильона станции метро «Парк Победы» стояла толпа, меня это привлекло. Я еще не знал традиций жителей крупных городов, которые имеют привычку встречать своих близких на выходе из метро или на остановке. Подошёл к толпе и сразу заприметил одну старушку, потому что она была единственная пожилая среди совсем молодых людей в столь вечернее время. Мне тогда уже было известно, что на ближайшей от данной станции метро улице Варшавской располагался межвузовский студенческий городок, где проживали «дети разных народов». Сначала старушка странно металась среди молодых людей, галдящих на разных языках. «Пьяная что ли» – мелькнуло у меня. И вдруг она вцепилась в одного, потом в другого и остановилась на худощавом парне азиатской внешности, и как бы через силу стала лепетать: «Он украл у меня деньги!» Неуверенность её заявления вызвала усмешку у русских парней, оглянувшихся на неё. Пока парень-азиат приходил в себя от нападения старушки, как из-под земли нарисовался милиционер и уволок обоих в опорный пункт милиции. Я поплёлся за ними. В околотке сидел дежурный, который стал записывать показания. Старушка никак не могла определиться с суммой украденного и где эти деньги прежде находились при ней – в кармане, в кошельке. Парень-азиат только дёргался и по-ребячьи оправдывался. «А Вы кто такой будете?» – обратился ко мне дежурный – фактурной наружности молодой мужчина, которому с его внешностью и голосом логичнее было бы находиться на театральной сцене или киноплощадке. «Я – свидетель, я всё видел со стороны, как эта бабушка сначала бесцельно металась в толпе, потом ухватилась за этого парня, который как штык стоял на одном месте и вовсе никого не грабил. Она ведь до этого хваталась и за других парней, но те её послали куда подальше. Да Вы посмотрите – она ж просто промышляет таким способом. Выбрала самого незащищённого, нерусского. Ведь так, бабуля?» И тут простота пошехонская раскололась: «Да… мне деньги нужны, сынок. Дай, а, ну ты хоть немного!» Дежурный в ярости всех выгнал наружу. Пока шли к выходу старушка стала клянчить у меня «на хлеб». Я – ей: «Я смотрю, знаменитые ленинградские бабушки совсем уже деградировали. Вот, держите сто рублей и больше не безобразничайте!» Высокодуховный город на Неве показывал мне своё больное нутро и намекал: здесь тебя могут обмануть, оклеветать, остерегайся!

По настоятельной просьбе Шмонина, на следующий день я всё-таки появился на Шкапина, 2 – доделать документы. В офисе Ольга Марсовна вовсю принимала дела под своё управление. Именно с её подачи пресловутая недостача денег в кейсе обрела конкретное очертание – сорок миллионов рублей. Скорее всего, оглашённая сумма подразумевала недостачу в казне фирмы в целом, чем в содержании того самого «дипломата»: даже с учётом купюр образца 1995 года, когда современные 500 рублей соответствовали тогдашним 500 тысячам рублей, вместить в крохотный кейс 40 миллионов было бы просто нереально.

Сергей Николаевич в это время на кухне громко изливал свою израненную душу «морскому волку» – мужику в тельняшке, с окладистой бородой, одному из свиты «подвизавшихся». В каждом предложении Лазарев с маниакальной одержимостью вставлял слово «баксы», по всему было видно, что шефа капитально заклинило на истории с потерей денег и предательстве доверенного сотрудника.

Банально излив «морскому волку» горькие слёзы, Сергей Николаевич входит в рабочую комнату и просит меня узнать авиарейсы в какой-то город. Через некоторое время возвращается за результатом. Я внешне сдержанно озвучиваю расклад маршрутов и стоимость билетов. Он обрывает меня:

– Алексей, ты меня атакуешь, говори мягче… Еще мягче… Нет, ты всё равно атакуешь моё поле!!

Затем, со словами «Ну, ты понимаешь, работать здесь у тебя не получилось», стал отсчитывать мне деньги – окончательный расчёт за работу в офисе. Я резко обрываю его:

– Эти деньги от Вас не возьму!

Он, растерявшись, молча вопрошает: как это?

Да потому, уважаемый автор «системы полевой саморегуляции»! Противно, когда тебя, пусть и косвенно, обвиняют в краже денег, потом остатками «спасённой» суммы отсчитывают окончательный расчёт. Так и остался в моей памяти обомлевший Сергей Николаевич с вожделенными наличными в застывших руках в последний день моей работы в офисе на улице Шкапина, 2.

А днём ранее, в рабочей комнате офиса, в предчувствии предстоящих потрясений, я согнул кусок бумаги в призму с мудрыми изречениями и оставил его на столе. На одной грани фигурки было написано «Всё проходит…», на другой – «…и это пройдёт». Мне Дениска на следующий день после моего окончательного ухода передал, что Сергею Николаевичу миниатюра понравилась.

Дальневосточное турне

Спустя месяц после болезненного перелома в деятельности «Академии парапсихологии» – изгнания «друга» Базилича и воцарения «Олечки» в офисе своего супруга, в рамках дальневосточного турне состоялись двухдневные выступления Лазарева в Якутске. Утренним рейсом на чехословацком самолётике «L-410» Сергей Николаевич со своим видеооператором Андреем Васильевым в сопровождении «командировочных» спутниц прилетели из южно-якутского шахтёрского города Нерюнгри. Андрей – художник, тихий, дружелюбный мужчина, обычно являлся в офис на Шкапина в состоянии хронического лёгкого подпития. Он считается оформителем той самой зелёной обложки первых книг «Диагностика кармы». До Якутии маршрут моих гостей пролегал по Приморью с его рыбами и особо любимой Сергеем Николаевичем икрой.

Конструкция самолёта «L-410» такая, что ты при выходе из салона просто вышагиваешь на землю. Но прибывшие гости-мужчины, к моему ужасу, одним большим комом кубарем вывалились наружу с сильным запахом алкоголя. Дамы держались. Быстро оценив ситуацию, я деловито рассудил:

– Так, вам срочно необходима глубокая релаксация.

– Аа… что это такое? – с мутными глазами вопрошают мои гости.

– О-отдых, глубокое расслабле-ение, чтобы к вечернему выступлению выглядеть «огурчиками».

– Как… выступление разве сегодня?

– Сегодня! Вечером, в девятнадцать ноль ноль.

В дальневосточное турне Лазарев отправился со стенографисткой Леной, Андрей Васильев также со своей подругой – два художника со своими музами.

Забегая вперёд, расскажу, как после выступлений в Якутске (он был последним пунктом в дальневосточном турне), уже в Питере, подруга Андрея Васильева устроит нашумевшую на всю страну гоп-стоп-прохиндиаду (об этом писали в «Аргументах и фактах», показывали по центральным телеканалам). В один прекрасный день васильевская «муза» позвонила ему и, захлёбываясь в слезах, прошептала, что её похитили разбойники, и попросила большую сумму денег для её выкупа. Художник Васильев, проживавший в центре Васильевского острова, кинется во все силовые инстанции. Когда омоновцы растащат всех шкодников по углам, выяснится, что девица со своим тайным любовником всего-навсего задумала немного вытрясти с Андрея деньжат: разъезжая с ним по Дальнему Востоку, она ведь видела, как на местах привечают его именитого друга-экстрасенса, и как тот набивает дорожную сумку пачками денег.

Эмоционально-энергетическое последствие сего происшествия позже выльется в рассказ Лазарева о некоем приятеле, у которого на выездном семинаре в Волгограде вдруг устрашающе распух половой орган. Требовалось срочно вылететь домой в Питер. Ну а пока ожидавший отъезда в волгоградский аэропорт больной приятель в уединении вспоминал свою подругу-прохиндейку, так нелепо вымогавшую у него деньги на пару с тайным любовником, и попытался простить всю гоп-команду. К счастью, что-то простилось, что-то списалось, и у приятеля-художника состояние пришло в норму.

Прогуливаясь по лесной окраине Якутска перед вечерним выступлением во Дворце культуры, мы с Сергеем Николаевичем вспоминали недавнюю таинственную пропажу всё тех же денег из офиса на Шкапина. Я поведал ему, как после разгона старой команды мы со Шмониным ходили на Греческий переулок в центре Петербурга к неким провидцам. Магическая парочка в уютных вязаных свитерах с оленями – муж с женой – долго порассуждав о дхарме, выдали заключение, что к пропаже денег мог быть причастен наш Дениска. Ну, неосознанно, возможно даже в некоем сомнамбулическом состоянии: встал парень ночью, вытянул руки вперёд, и не открывая глаз, направился в «бардачную» комнату, взял «дипломат» и бог знает куда дел часть содержимого.

– А я подумал на Андрюху Митрикова, – задумчиво протягивает Сергей Николаевич.

Я фыркаю: понимаю, что это его диагностика навела стрелку на простодушного морячка Андрея. Сергей Николаевич, не прибегая к ручке и бумаге, движением-«щёпотью» пальцев правой руки об ладонь левой наскоро «выводил информацию на физическое движение рук» (по меткому определению одного наблюдателя), и так диагностировал всё подряд: появившегося в дверях человека или только что подаренную книгу. Одинмужчина-москвич как-то замахал даже в протесте: «Не надо диагностировать мою ситуацию!» Видимо, прекрасно знал, чем заканчиваются проникновения Лазарева в поле человека – развалом судьбы, гипертрофированным увеличением симптомов болезней, в общем, ничем хорошим. Но Лазарев в той ситуации не удержался, и в результате «дай-ка, всё-таки посмотрю» у того москвича потом все дела пошли прахом.

По окончании первого дня лекций Сергей Николаевич с моими приятельницами – организаторами выступлений в Якутске – собрался на ночную рыбалку на реке Лене. Мест в выезжающем транспорте уже не было, и я остался в городе. Но круговерть от радости встречи захватила меня так, что я решил поехать с организаторами хотя бы до места остановки команды Лазарева – квартиры на окраине города, которую нам уступила на время выступлений одна радиожурналистка, специализирующаяся на эзотерической тематике. Я остался в опустевшей квартире с одной из женщин-организаторов, которая на выступлении в ДК имени А.Е. Кулаковского подносила записки слушателей лектору (в видеозаписи она есть).

В ванне той самой квартиры в холодную воду были опущены где-то десять-двенадцать трёхлитровых банок с чёрной и красной икрой, подаренных или купленных, видимо, еще в Хабаровске или Комсомольске-на-Амуре. Увидев сие, я только присвистнул: сколько рыбок не появилось на свет, ну а если серьёзно – никогда не нравилось рваческое отношение к природе. Мне, коренному северянину, с детства было больно смотреть на хищническое поведение приехавших с европейской части страны за «длинным рублём». Ну, разумеется, не все были таковыми, но основная масса из них вела себя на девственных просторах Севера откровенно рвачески.

Мы вдвоём с женщиной-организатором чуток поклевали с царски накрытого для питерских гостей стола, выпили немного и, изрядно уставшие, завалились спать каждый в отдельной комнате.

В дикую рань вдруг меня грубо расталкивает влетевший в квартиру Сергей Николаевич: «Вали давай отсюда и забери подругу!»

На ночной рыбалке Лазарев, говорят, не пил спиртного, сидел задумчивый, и выдал информацию, что у Алексея, то бишь у меня, на тонком плане гордыня поднялась. Ну, это уже известная многим мелодия из уст шефа намекала на предстоящее расставание с человеком: Лазарев рвал отношения с вердиктом «у него поле ухудшилось».

По завершении второго дня выступлений девушкам-организаторам Сергей Николаевич заявил, что в квартиру, где они остановились, Алексей, во время их ночной рыбалки, приводил какую-то придорожную проститутку (это он о женщине-организаторе, которая спала в соседней от меня комнате). В общем, «диагноз Алексея подтверждается», мол, нечего иметь с ним дело. Между тем, выехав рано утром с той пригородной квартиры, после последовавших за этим наговоров Лазарева, я сильно заболел – от его энергетических «пожеланий смерти».

Кстати, мне позже сообщили, что в эти же часы скончался водитель, прикреплённый к Лазареву на время его выступлений в Якутске. Вполне себе крепкий, ладно скроенный мужичок спросил, на свою беду, пассажира-парапсихолога о перспективах своих отношений с некой дамой. Получил ответ, высадил заезжего гостя по адресу требования, отъехал пару километров и вдруг резко схватился за сердце… Девушки-организаторы, поискав запропастившегося водителя по всему городу, нашли его сидящим в машине на обочине лесной дороги уже без дыхания.

Из южно-якутского города Нерюнгри до нас в Якутске доплелась вьющаяся вокруг имени автора книг очередная история с невозвратом денежного долга: некая Анжела, рассыпаясь в дифирамбах об исследованиях Сергея Николаевича, уговорила как-то по телефону Шмонина отправить ей по железной дороге в Нерюнгри большую партию книг и… исчезла. Так как до самой столицы республики железная дорога тогда еще не дотянулась, и столь большую партию книг и видеокассет в контейнерах мы для Якутска заказывать из-за малонаселённости региона просто не могли, то данная долговая история нас как-то особо не тревожила. Но, как выяснится потом, только не супругу Лазарева, взявшуюся за контроль всех официальных и «дружеских» контрактов предыдущего менеджера. Будучи на большом сроке беременности третьим ребёнком, она тем не менее не упускала возможности вытряхивать долги с клиентов фирмы, и не заморачиваясь, «до кучи» навесила долг нерюнгринки Анжелики на моё имя: а что тут такого, они ж из одной какой-то там области, вот пусть и отвечают за всю свою родимую сторонку! И уверила в оправданности подобного шага своего супруга.

По завершении дальневосточного турне я заносил в офис на Шкапина пакет с деньгами – аккуратно упакованный девушками-организаторами доход от реализации книг и видеокассет в Якутске с доскональным отчётом. Находящаяся в ожидании совсем иных забот беременная Марсовна охотно приняла деньги в руки, не утруждая себя пересчётом, будто я вернул одолженный на минутку веник. А через три года, так сказать, по принципу «территориальной ответственности», за нерюнгринскую мошенницу несколько сотен долларов от продажи собственной квартиры на площади Победы я лично отдал в руки Сергею Николаевичу. Чего категорически не стоило делать!! Тот, в типичном для него лихорадочном состоянии, машинально сунул деньги в карман, особо не вникая за что они и откуда, и вряд ли он известил об этом свою супругу.

Прибывшему в Якутск Лазареву и его команде мы собирались показать лучшие места северной природы, расписали план экскурсий. Но когда я услышал от моих приятельниц его россказни обо мне, да еще приправленную «придорожной проституткой», решение о сокращении пребывания гастролёров у меня назрело мгновенно. Я заявил девушкам-организаторам, что после слов Лазарева обо мне, у них пошёл отказ от любви ко мне – это я чувствовал без всякой диагностики. В ответ они с жаром стали уверять меня, что от любви ко мне отказываться не станут, даже если бы всё сказанное Лазаревым было правдой. Переоформить ранее купленные авиабилеты в летний сезон массовых выездов северян «на материк» было сложно, но удалось найти билеты до Москвы, а вопрос с пересадкой на поезд до Питера они сами уладят. Затем надо было схватить радостно катающиеся парочки в Ледовом дворце и срочно усадить их в самолёт.

Я не выходил из себя, но когда принципиально берусь за дело, оно непоколебимо устремляется к своей цели. На посадку в самолёт ничего не понимающие гости, разумеется, опоздали – лайнер уже выруливал на взлётную полосу. Вдруг молодая женщина из нашей команды, с гигантским животом на последнем сроке беременности, низким голосом пробасила на весь аэровокзал: «Остановите самолёт, здесь же Лазарев остался!» И с простоватыми манерами провинциалки набрасывается на сотрудников спецконтроля, требуя пропустить запоздавших пассажиров. В нарушение всех лётных правил, чудом останавливают готовое к взлёту воздушное судно, сажают Лазарева и компанию, и они улетают восвояси.

Взаимный пинг-понг между мной и Лазаревым на этом не заканчивается. На обратную – теперь уже мою – дорогу, и по такому же маршруту из Якутска в Петербург через Москву, «дух» Лазарева устроил мне ответную свистопляску. Я опоздал на дневной поезд с Ленинградского вокзала Москвы до Петербурга: прихватило живот так, что из санитарного узла я выскочил, когда хвост ускользающего поезда уже «помахал» мне со звонким голосом Лазарева в моей голове с крепкими сопроводительными словами. Без билета, без единой копейки в кармане я остался в Москве. Только чудом выкрутившись из ситуации, смог уехать ночным экспрессом в Питер.

* * *

После шмонинской команды в офисе под фактическим руководством Ольги Марсовны Григорьевой-Лазаревой приходило и уходило довольно много работников. Чехарду кадров оправдывали все теми же словами шефа об «ухудшении поля» нанятых работников и увеличении у них гордыни. Я видел, как из питерских офисов на Шкапина, потом на Новочеркасской увольнявшиеся сотрудники уходили в сильной обиде на работодателей. Та же бывшая коллега Марсовны по хозчасти института имени Бонч-Бруевича, по сути – друг семьи Лазаревых, нянчившая их детей, бухгалтер «Академии парапсихологии» Наталья Петровна вскоре ушла из жизни в сильном расстройстве от безразличия Сергея Николаевича. Она заболела раком, обратилась к Лазареву, тот традиционно послал к информации, затем она влюбилась в лечащего врача и скончалась, так и не дождавшись деятельной помощи от мужа своей бывшей коллеги по «котельной». Другая работница из офиса на «Новочеркасской» – жесткая, мужиковатая на вид женщина, уходя, резко отзывалась о бывшем руководителе: «Это такой мерзавец!» Кляла последними словами автора «Диагностики» и чета Шмониных, которых я посетил пятнадцать лет спустя после ухода из «Академии».

***

Доверительный тон при подаче сложной информации, выверенный подход в трактовке масштабных и сложных вещей – Сергей Николаевич, как лектор, располагает к себе самого неискушённого слушателя, а к месту вставленный им анекдот и вовсе снимает страх, прежде наведённый самим же лектором. Искренний рассказчик, тактично и с легким юмором отмечающий погрешности собственного нелегкого характера… Без его информации некоторые из нас так бы и блуждали по жизни, набивая себе шишек. Таким мы воспринимаем автора со страниц его книг и из видеозаписей выступлений. Но будничный Лазарев удостаивался порой противоположных эпитетов, и, надо заметить, вполне заслуженно: его организационная расхлябанность в начале исследовательского пути, истеричность, циничность, жестокость дорого обходились окружавшим его людям.

Читатели первой волны в один голос припоминают особенность Сергея Николаевича преувеличивать явления в отношении себя (помимо действительно опасных ситуаций), но при этом он легко мог пройтись буквально по головам людей, прикрываясь цитатой «не мы делаем – нами делают». То, что читатель его книг мог бы пройти условный объём очищения за условно небольшое испытание, он раздувал ситуацию пациента до гомерических размеров и ввергал беднягу в пучину костоломной боли и откровенных издевательств. Оправдывал автор свою технологию “очищения” своеобразием методики, когда все процессы у него ускоряются, и то, что человек должен был бы пройти за всю жизнь, он, мол, прогоняет за несколько дней. Весьма сомнительно, что есть счастливцы, сколь-нибудь “очищенные” до состояния выздоровления на лазаревской “центрифуге”: первые читатели его книг сегодня – это люди с “букетом” болезней, с разваленной судьбой, и которые о системе Лазарева ныне имеют очень личное, специфическое представление, но громко заявлять об этом они не станут – “понимают”. Среди них прозревших – да, их много, но выздоровевших – слабо в такое верится (чаще: одно ушло, но потом пришло нечто другое и более тяжелое).

Так что портрет героя будет неполным без неприглядных штрихов из его обыденной жизни, потому что книги и выступления – это всё-таки своего рода шоу, игра напоказ, в которой лектор преподносит себя в выгодном свете: что-то сознательно не договаривает, что-то бессознательно преувеличивает. Ну а полуправда, как мы знаем из его же уст, хуже всякой лжи.

Рядом с Лазаревым

В офисе издательства «Академия парапсихологии» на улице Шкапина я проработал всего ничего – с февраля по май 1996 года. Но за этот краткий миг присутствия рядом с Сергеем Николаевичем у меня развалились судьба и здоровье – основательно и на долгие годы.

«У читателей моих книг почему-то растёт гордыня, ну и, как следствие, у них разваливается жизнь» – как бы между прочим отмечает на своих лекциях автор книг. Но этот факт, тем не менее, исследователя тонких структур особо не удручает: «Да, в моей практике было несколько смертей, но я понимал, что не стоит останавливаться, потому информация может спасти миллионы». Что ж, подобной логики в отношении к своим собратьям придерживалось большинство «спасителей человеков». Задумывался ли кто-нибудь из них о простом законе: кто в малом неверен, будет ли верен во многом?

На полу своей так и необустроенной толком питерской квартиры я сидел, прокручивая сцены из последних дней нахождения рядом с автором «Диагностики». И вдруг, в некоем «метафизическом» пространстве слева от меня ясно прозвучал потусторонний голос: «Через два года потеряешь ногу». Это получается, если отсчитать, то в 1998 году могу лишиться конечностей. Не добрым предупреждением о возможной трагедии прозвучали эти слова, а явно бессердечной угрозой из мести.

Я сразу вспомнил жестокие и явно несправедливые слова Сергея Николаевича обо мне, высказанные другим людям, и которые они мне потом передавали: «Он с огнём и мечом пройдётся по земле, а когда его прижмут, то приползёт на брюхе». Наверное, он так мечтал увидеть, как я «приползаю на брюхе» к нему просить прощения? Ведь кое-кто уже стоял перед ним на коленях…

После разгона старой команды гнев Лазарева в мой адрес вылился в неожиданном появлении кровоточащих струпьев по всему телу. Я не мог даже выйти из квартиры – кровь просачивалась сквозь одежду. Неподверженными колдовской атаке оставались только моя голова, шея и кисти рук. А так, пожалуйста, хоть обмотайся бинтами, как мумия, и гуляй себе по городу! Особенно обильно кровоточили струпья на ягодицах, которые, как считают прозорливые люди, связаны с благополучием судьбы. То есть у меня шло энергетическое выжигание судьбы, разрушение тонких слоев самореализации. Спешно прибывшая на помощь по моему звонку жена Шмонина Валентина, разбирающаяся в ведьмовских методах не понаслышке, сразу выдала источник: «Это он. Мстит тебе».

Дерматолог Хрусталёв, специалист с большим опытом работы в кожно-венерологическом диспансере Московского района Петербурга, к которому я обратился, когда кровотечение уже стихло и зарубцевались струпья, устало задаст мне свой дежурный вопрос:

– В каком году, дружочек, болели сифилисом?

Я в ужасе:

– Да Вы что, доктор, какой еще сифилис?!!

– Угу, конечно… Все вы у меня чистенькие, кого ни спроси.

Так аукались энергетические удары разгневанного экстрасенса Лазарева. Вполне предсказуемо следующим этапом после сих «огня и крови» для меня стала безработица. Доходило до смешного: куда бы я ни устраивался после «Академии», всюду – при всём доброжелательном отношении работодателей – мне удавалось отработать у них всего один день. Ровно!

***

Несмотря на взаимные пикировки, общение с Сергеем Николаевичем я не прерывал, и, по возможности, просился на личные приёмы. Однажды, словно оправдывая навалившиеся на меня беды, он скажет: «По диагностике выходит: у тебя неуважительное отношение к информации». То есть к лазаревской информационной системе. Я тогда чуть ли не подпрыгнул на стуле: «Это у меня-то неуважительное отношение к системе?! К системе исследований, ради которой я из кожи вон лез, ценил её, реально пожертвовал, можно сказать, своим благосостоянием и здоровьем?» Он: «Так, не будем дискутировать!» Не то чтобы поспорить, но даже слово вставить правому во всём Сергею Николаевичу было невозможно.

Понимание природы странных заявлений Лазарева доползёт до моего разума чуть позже, с опытом: а ведь это система неважно относится к людям! Это у неё и её ставленника Сергея Николаевича нет любви к людям, а есть голый технический подход в отношении объекта исследования – души человека. Пренебречь судьбой отдельного читателя ради «спасения миллионов» Лазареву ничего не стоило; точнее – системе, молотящей состояние читателей в унисон поведению её ведущего, по несовершенству характера и взглядов Сергея Николаевича.

Я много и тяжело болел, страдал после общения с автором «Диагностики», долгими однообразными днями-годами я пытался найти объяснение творящемуся безобразию. Я в своё время потянулся было к спасительной информации Лазарева, но, получается, меня грубо пнули грязным сапогом прямо в лицо. Неимоверно страдающего от безысходности моя судьба в те дни буквально за руки привела меня в храм Иоанна Кронштадтского на реке Карповке. Войдя в монастырский храм, я взглядом встретился с текстом обращения святого к прихожанам: «Нужно любить всякого человека и в грехе его, и в позоре его. Не нужно смешивать человека – этот образ Божий – со злом, которое в нём».

И словно в подтверждение моим догадкам Сергей Николаевич на очередной лекции признается, что в нём самом нет любви к человеку, он не умеет любить людей.

***

Скрывающийся от службы в армии Дениска пристроился у меня в квартире, и через него отголоски офисного разговора о моей персоне долетали до меня. На мой домашний телефон как-то позвонил Сергей Николаевич, всё еще переживавший "обман доверившегося тебе" (выражение из боевого устава Чингисхана, где за подобное преступление было самое суровое наказание – обманщику ломали позвоночник и выбрасывали в степь):

– Они не раз воровали у меня деньги!

– Сергей Николаевич, я не сомневаюсь в том, что у Шмонина «рыло в пуху», он это и сам сейчас фактически признаёт. Но если уж выбирать между вами, то уж лучше я с ним побуду, чем лебезить перед Вами…

Разъярённый от такой наглости, он тогда через телефонную трубку чуть не укусил меня:

– Передо мной не надо лебезить!! Алексей, ты недостойно себя повёл. Деньги …

– Послушайте, Сергей Николаевич! Я не оправдываю воров, но это Вы ведёте себя ужасно – из-за денег готовы порвать всех вокруг, не разбирая правых и неправых.

– Я защищаю свою духовную территорию!!

Разумеется, после шумного расставания в офисе, вставая на сторону Шмонина, я демонстративно давал понять Лазареву: кому дано многое, тот и отвечать должен на львиную долю – это раз. Во-вторых, разгильдяйское управление фирмой логически приводит к растаскиванию мышами сыра со стола: руководитель фирмы должен самообразовываться, развиваться и контролировать остальных, а не барствовать, развалившись на диване. Ну и в-третьих, фантастическая скаредность уважаемого шефа известна работникам фирмы: при выдаче зарплаты она вызывала, если не протест, то ироническую ухмылку уж точно. Как тут не вспомнить девушку из телефонного разговора перед моим переездом в Питер.

Шмонин после скандального расставания предложил мне хоть какую-то альтернативу – мелкую подработку, а Лазарев просто выгнал, желая изничтожить человека без всякой перспективы.

«Я устроил коммунизм в своём офисе и большими зарплатами развратил сотрудников. И вот теперь они сплотились в оппозицию против меня», – слушая эти слова Сергея Николаевича на видеозаписи очередной лекции, мы с Денисом ухохатывались. Уж мы-то знали настоящую «щедрость» руководителя «Академии»: когда средней зарплатой в те годы было несколько тысяч рублей, он выдавал 500 рублей в месяц при доходах фирмы в несколько сотен тысяч, если не миллионов рублей.

Своё болезненнее западание на деньги Сергей Николаевич объяснял попыткой интуитивно перевести на низшие слои свою зависимость за высшие уровни духовности – так, дескать, меньше боли.

В офисе «Академии» дня не проходило, чтобы кто-нибудь да не «отсанитарил» – морально или материально – автора «Диагностики кармы». Громкие возгласы возмущения после очередного «кидалова» уже привычно сигналили всего лишь о присутствии шефа в помещении. Особенно доставалось ему перед выступлениями. Вот типичный пример того, как однажды «отсанитарил» его я. За три часа до выступления в ДК имени Газа в Петербурге Сергей Николаевич прилёг подремать на офисном диване, мне же наказал купить качественной газированной воды типа «Швепс», хорошего сала и свежего хлеба. Я вышел в соседний продуктовый магазин и стал присматривать товар: всё требуемое было в наличии – аппетитный испанский окорок, свежий «Бородинский» хлеб, немецкий лимонад «Швепс». Ну а когда проснувшийся Лазарев открыл дверцу холодильника, с полки на него сиротливо взирали: сморщенный заветренный кусок сала, позавчерашний «деревянный» батон и бутылка дешёвого лимонада «Буратино». Как я мог так изуверски «почистить» шефа перед лекцией – это мог истолковать только он. Я же был уверен, что купил заказ строго по списку, и во мне ничего не ёкнуло.

Запомнился случай, когда флюиды, источаемые руководителем «Академии», через океан – из Америки – загнули в бараний рог самочувствие сотрудников офиса, находившихся в Петербурге. Сергей Николаевич улетел в Нью-Йорк, и чем он там занимался, что нам от этого всем стало плохо – никому, разумеется, позже он не рассказывал. Но в тот злосчастный вечер все хором – Шмонин, Андрей Митриков, я, и некоторые из подвизавшихся – получили сильнейший энергетический удар по своим «моральным обликам». А следующим утром все битые, мятые, униженные невидимой тёмной силой притащились в офис. Трясущимся указательным пальцем Владимир Васильевич стал тыкать на кнопки телефона – набирать нью-йоркский номер Сергея Николаевича.

– Серёга! Ну чё ты там творишь, а? Да хорош заливать, это ты сделал – мне Валька сказала. Мы тут все чуть не загнулись из-за тебя, в натуре. Ну, ты там поаккуратнее, давай, сам понимаешь.

Выяснилось: в Нью-Йорке наш «певец унижения» (по определению одной американской пациентки), повёл себя, мягко говоря, неблагопристойно, и последствия его поведения мощным энергетическим жгутом отлетели на нас – работников фирмы в Питере. Я, например, ни с того, ни с сего, будто под гипнозом, тем вечером напился в соседнем баре, а дальше вспышками помню лишь кадры бесовских ужимок издевательств. Источник навалившихся на нас бед своим ясновидением прознала Валентина Александровна, «семейный экстрасенс» Шмониных, и утром Базилич уже знал, кого следует одёрнуть за шкирку.

***

В издательство «Академия парапсихологии», как и в любую частную коммерческую фирму тех лет, наведывались бандиты. В оборот нашего автора эзотерической литературы они взяли, по всей видимости, с первых тиражей книг. С одним из них – устрашающего вида молодым мужчиной с гипертрофированно огромным черепом – Сергей Николаевич как-то даже пробовал отвар мухомора и описал изменённое при этом состояние в одной из книг. У другого члена «крышевателей», мужчины-молдаванина, болел маленький сын, и Лазарев диагностировал его, давал отцу рекомендации, «вытягивал» энергетически. Но заявлялись бандиты в офис на Шкапина по основной своей задаче – забрать причитающийся им куш с «навара» фирмы. Шмонин, конечно же, пытался от них скрыть реальный доход, но так как это были бандиты, а не налоговая инспекция, которую легко можно было бы задобрить или обвести вокруг пальца, этих он страшно боялся.

Был случай, когда бандиты, по отмашке Лазарева, брались выбивать долг с одного мужчины, так и не рассчитавшегося за взятые на реализацию книги «Диагностика кармы». Неопрятный, дурно пахнущий мужчина-должник неприятно удивлял Андрея Митрикова: «Как можно к такому вонючему человеку вообще близко подойти и разговаривать о чём-то? Ну и притягивает же Сергей Николаевич всяких…». А бандиты, готовясь в офисе на Шкапина к предстоящей разборке с этим человеком, как раз ткнули пальцем на Андрюху и заявили: «А ты, пацан, поедешь с нами, будешь за представителя кредитора».

Андрюха, парень-здоровяк с добродушным характером, на которого девушки на улице заглядывались с умилением, на следующий день после той бандитской разборки пришёл в офис мрачнее тучи: «Никогда больше не пойду на такое… Бандюки включенным утюгом на глазах жены и детей «пекли» должника два часа. Пускай Лазарев теперь сам ходит за своими деньгами».

***

Спустя неделю после моего ухода из офиса, Денис приносит мне результаты диагностики внутренних состояний сотрудников фирмы после скандальной пропажи «сорока миллионов». Лазарев диагностировал эмоциональные состояния сотрудников «Академии парапсихологии» на предмет принятия ситуации с пропажей денег как эмоциональной боли и сохранения при этом любви в душе. Денис, Андрей Митриков и сам Сергей Николаевич потянули на 20 единиц, у меня же вышло 25 единиц. «Самый высокий из нас уровень принятия боли и, соответственно, умения любить» – заключил автор исследования кармических структур.

Женский порядок

– Ты это откуда, с «международного симпозиума по аэронавтике» сию красоту принесла? – ехидно вопрошаю свою приятельницу, преподавателя физвоспитания питерской «Корабелки», с удивлением разглядывая претенциозно оформленные деловую папку, ручку, прихваченные ею с нового семинара Лазарева в гостинице для интуристов «Советская». Отныне лазаревская фирма, обретшая уже новое название, для лекций и семинаров автора снимала не дешёвые дома культуры, а престижные отели. Новая хозяйка офиса – Ольга Марсовна – наносила блеск на упаковке исследовательской деятельности своего супруга. Ну, а тот во славу семейного бизнеса залихватски решил выдать на-гора семинар аж на пять дней. Но геройство автора книг, как нам известно, закончилось бесславно: от перегрузки он срубленным деревом рухнул в коридоре поезда Петербург–Москва, потеряв сознание.

Венцом наведения женского порядка в издательском деле мужа стал выпуск двухтомного сборника «Диагностика кармы» в твёрдой обложке. Той же самой приятельнице, принесшей домой теперь и эту модную новинку, я предложил сие «мемориальное» издание поставить в сервант и приставить к нему свечку – как говорится, не было бы так смешно, если бы не было так печально. Мне эта ситуация напомнило печальную судьбу наследия Ауробиндо, чарующее творчество которого перепало его супруге: под псевдонимом «Мать» та взялась за переосмысление текстов супруга и банально дискредитировала суждения индийского философа своими заумными измышлениями (на мой взгляд).

Безо всякого сарказма стоит отметить, что в тот период Сергей Николаевич испытывал вполне драматические чувства: исследование зашло в тупик, автор привёл своих читателей непонятно куда. А каково же было самим читателям, севшим на корабль с таким капитаном? Возьми да выйди – не получится, кругом – неизвестность, да еще судно набрало скорость, а капитана уже не поменять.

«Да брось! Парочка всего лишь решила срубить деньги – вот и вся идея двухтомника» – цинично пожимает плечами Денис на мои сокрушённые вздохи.

Жена Сергея Николаевича моложе его на десять лет. Диковинное отчество досталось ей по моде того времени: мальчикам, в основном татарским, в те годы давали имя Марс. Однажды новоиспечённый зять Марса, подающий надежды молодой экстрасенс Сергей Лазарев, на досужее любопытство своего тестя назвать дату его смерти ответил: «Легко!». В предсказанный день и час, как рассказывали его родственники, тот и скончался. Остаётся только догадываться о последовавшей реакции тёщи на зятя-провидца: уж та-то, из когорты «красных директоров», не привыкшая стеснять себя в крепких выражениях, ни в грош не ставила сверхспособности чародеев нового времени.

Из-за спины Ольги Марсовны с первых дней матриархата в офисе отчётливо проглядывала деятельная фигура её матери, дамы родом из украинского Запорожья, где местечковое еврейское население всегда было заметным явлением. Тёща Сергею Николаевичу досталась под стать его натуре: он ругнётся в три этажа – она в ответ в девять. Кто жил при советской системе тотального дефицита, тот с воодушевлением может представить себе образ начальника крупного пищевого комбината, каковой, говорят, была Тамара Павловна Григорьева. Подсказки опытного в прошлом управленца, несомненно, были подспорьем в предпринимательской деятельности четы Лазаревых. Находила Тамара Павловна решение возникающим вопросам буквально на ходу. Нужны рабочие силы для перетаскивания вещей на четвёртый этаж? Не надо сидеть и названивать по объявлениям – не отрываясь от разговора по мобильнику, она тут же взмахом свободной руки указывает на двух парней-мигрантов, таращащих глазами на проходящих по тротуару дочку с мамой, и через две секунды те послушно уже набрасывают тюки на плечо.

Как упоминал Сергей Николаевич о потенциале своего родного дядьки, проживавшего с молодой спутницей жизни с разницей в возрасте в сорок с гаком лет, так и его тёща в свои 60 с хвостиком могла себе позволить друга лет на двадцать моложе. Дела семейные хоть и частные, но торчащие «рожки» о многом свидетельствуют. Впечатляющий запас родового потенциала, как показывает жизнь, часто вырождается в потребительское безразличие к положению другого человека: попользовав в личных нуждах, они с легкостью выталкивают ставшего ненужным человека за границу своих орбит: ибо весь мир должен крутиться вокруг них, а остальные – с обожанием либо по принуждению прислуживать им.

Бичевская

Каждый день я усердно молился, вспоминал вольные и невольные прегрешения, изматывал себя изощрёнными логическими конструкциями по предъявлению исков к собственной совести за ущемление любви.

Выходя на улицу для очередной работы над собой под пешую прогулку, я однажды не замечаю, как от площади Победы до Сенной запросто прохожу десятки километров, и только в людской толчее бурлящего центра прихожу в себя и начинаю глазами искать направление назад. Поворачиваю голову, и боковым зрением касаюсь надписей на афишах. И тут моё сознание из череды слов и картинок выхватывает «Поёт Жанна Бичевская». Да, помню такую даму, с тесёмкой на лбу, пела под гитару. А далее, на всю обратную дорогу домой, крутится «песенка» у меня в голове: Бичевская да Бичевская. Тьфу ты, что за напасть! Липкой заразой прицепилось слово «бичевская» и не отстанет никак…

«Погоди-ка, раз привязалось, значит, к чему-то, – задумываюсь я, – что бы это значило? Бичевская… Стой! А не занимаюсь ли я самобичеванием?» Точно! Весь смысл моей работы над собой свёлся к самобичеванию. Я только и делал, что старательно и технично занимался саморазрушением! Вместо снисходительного воспитания своей человеческой натуры, я бездумно добивал себя. По лазаревской, между прочим, системе. Уф, благодарю ангелов за подсказку! Стоило мне осознать свою ошибку в нелёгкой битве «освобождения от зацепок», как слово-«санитар» улетучилось словно дым.

***

При подготовке к выпуску 3-й книги «Диагностика кармы» редакционным советом – автор, редактор и я – пробегались по тексту. Я тогда упёрся на словах, где «кураторы» Лазарева из тонкого мира открытым текстом требуют от него «признать, что он носит Бога в себе». Со мной подобное случается часто: на значимых моментах я неосознанно делаю акцент, начинаю упирать, спорить, хотя толком еще не осознал суть дела. Редактор Ольга с Сергеем Николаевичем на указанное событие в тексте смотрели как на проходной, умозрительный факт: «да все мы носим Бога в себе, что тут такого?!» Но, как покажет время, признание Божественной ипостаси в себе окажется принципиальным требованием к допуску для дальнейшей работы над собой – без него любое движение к истине упирается в стену.

Но что за «кураторы из тонкого мира» шепчут Лазареву «открытым текстом»? Загадочное явление из потусторонней сферы выглядит в текстах «Диагностики» интригующим стимулом к чтению. Ну а для официальных религиозных институтов, разумеется, ярким доказательством для обвинения автора книг в общении с «падшими духами» и отнесения книг «Диагностики кармы» в список сект и культов.

***

Следуя за открытиями всё более тонких уровней душевного строения человека, читатель книг Лазарева начинает ломаться под тяжестью их масштабов. Моя приятельница, желая увернуться от неминуемой боли при приёме новой информации, пыталась схитрить: «Пусть поломает первых читателей вновь вышедшей книги, а я потом почитаю, когда адаптация у многих сформируется». Для меня же, усердного слушателя лазаревского «репортажа с петлей на шее» (название произведения Юлиуса Фучика), наступление кризиса в его системе становилось всё более очевидным. В лабиринтах психологического переосмысления природы личности человека всё чаще вырастали стены недопуска: «Ваш путь – тупиковый, система более не может давать вам верного направления».

Приходя домой после долгих пешеходных «работ над собой», я падал в изнеможении на кровать – труд духовный выматывает физически. Ко многим вещам в познании душевных структур я приходил своим путём – книги Лазарева и других исследователей многое подсказывали мне, но не всё. Предварительную подготовку, получение информации и затем её последующее освоение читатель проходит на «собственной шкуре». Скажи я в те годы кому-нибудь, что многие вещи, описанные в книгах Сергея Николаевича, мною были достигнуты почти параллельно – меня бы только высмеяли, утешающе похлопав по плечу: ну да, конечно, всё – сам!

Летним тихим вечером я, лёжа на кровати в своей 8-метровой купчинской комнатке, пытался расслышать прерывистый писк радио за тонкой стеной на кухне коммуналки. Вдруг в моих ушах начинает странным образом пульсировать звук радио. Я встаю и подхожу к радио на кухне: священник рассказывал о практике «оБожения», что есть такая практика в православном христианстве. И тут меня будто током ударило: вот! Вот!! Пока не признаешь Бога в себе, пока не оБожишься, вся твоя работа над собой – это тупиковый путь, пустая трата сил!

***

В Софийском храме на окраине города Пушкина под Питером служил отец Геннадий, в своё время поддержавший в трудной ситуации Наталью Бехтереву, директора Института мозга человека. Листая подшивку журнала «Наука и религия» в Российской Национальной библиотеке, где была описана эта встреча науки с религией, я для себя решил: вот кому мне надо обратиться с моими бедами.

Со взбудораженным сознанием, вконец доконавший себя «отмаливанием зацепок» до полной потери сна, я поехал в Пушкин, и там выпросил у настоятеля храма аудиенции. Бывший десантник, рослый, колоритный мужчина в начале нашей встречи попытался было вникнуть в мой бредовый словесный поток, но затем легким взмахом остановил меня и пригласил на следующее утро на позднюю литургию и последующую исповедь.

И вот, на третий день посещения Софийского собора я стоял в ожидании причащения святых даров и приложения к кресту. Но до этого обряда отец Геннадий в своей проповеди напомнил прихожанам о страданиях русского народа в период татаро-монгольского нашествия, сравнил ту историческую эпоху со временем настоящим, когда в гонке за выгодой в стране сложилась ситуация, когда россиян в своём же отечестве вытеснила дешёвая рабочая сила из сопредельных республик: «Где ты, русский человек, в годы порабощения властью мамоны, ищущий правду в Боге?!». Окидывая паству озадаченным взглядом, отец Геннадий вдруг упёрся на моей – «татаро-монгольской» – физиономии и как-то сразу запнулся. И когда по очереди я подошёл к нему на причащение, он так долго держал на моём темени крест, что сзади прокатился нетерпеливый ропот ожидающих. Таинство через отца Геннадия помогло – ко мне вернулся полноценный сон и взбудораженное сознание утихло.

Искатель Пути

В бывшем здании обкома КПСС на площади Ленина города Якутска в начале 90-х годов я работал в кабинете, из окна которого виднелась мощная статуя вождя на высоком постаменте. В годы перестройки здесь, «под Лениным», зарождались новые государственные и коммерческие организации, и наше новоиспечённое госучреждение, куда я устроился после череды невезений, бурлило энергией.

Сентябрьским утром 1993 года в газетный киоск местного «Белого дома» завезли свежую прессу. Перелистывая страницы газеты-толстушки «Молодёжь Якутии», я натыкаюсь на статью «Случайный поступок определяет судьбу». Текст магнитом притягивает моё внимание, хотя к тому времени я порядком уже наелся всякой эзотерики с паранормальщиной. В газетной статье женщина делилась своими впечатлениями по прочтении книги некоего С.Н. Лазарева «Диагностика кармы».

Я стал искать автора статьи, и раздобыл-таки номер её телефона. Но супруг женщины, поднявший трубку, гневно отвадил меня: «Она на пятом месяце беременности, не доставайте её, сектанты проклятые! Всё! Она больше этой чепухой не занимается!»

«Не переживай, у нас в конторе стоит большой японский копировальный аппарат, я всем нашим сниму копии книги Лазарева» – откликнулась одна дама из нашей команды по «Агни Йога», имевшая, оказывается, на руках экземпляр «Диагностики кармы». Я был спасён! С первых страниц чтения книги я понял: наконец-то мои мировоззренческие искания привели к долгожданной работе, написанной внятным языком! Я был вполне подготовленным читателем книги Лазарева: предыдущие увлечения познавательной литературой на грани мистики, религии и науки давали ключи к быстрому усвоению моделирующего стиля автора книги.

В те годы мы – искатели пути к истине – в разваливающемся на глазах государстве были неимоверно счастливы: появилась та самая, интуитивно ожидаемая книга! Мы собирались у кого-нибудь в квартире, и как в избе-читальне увлечённо слушали лектора из «Бумеранга». Удивлялись услышанному: «Надо же, кошку-то, оказывается, тоже можно диагностировать!»

Столкнулись мы в те дни и с первым проявлением коммерческого паразитирования на популярном издании: прилетевший из московской командировки приятель торжественно вручает мне заказ – зелёную книжку «Кармические задачи» некоего Лазорева, но явный бред дальше первой страницы не пошёл.

***

Некоторые моменты из детства, рассказанные Сергеем Николаевичем на лекциях, напоминали и мои странные ситуации: однажды на песчаном обрыве речного берега, срываясь, я с отчаяньем ухватился за тоненькую веточку хилого кустика… и не упал. То, что тогда меня удержало Провидение, сомнению не подлежит. И со чтением огромного количества книг одного жанра у меня также было пристрастие: Лазарев прочёл всю фантастику, а я – сказки и мифы всех народов мира.

Еще из моего детства: как-то летним днём меня, субтильного подростка, течением северной реки Вилюй, где и в 35-градусную жару вода остаётся ледяной, на надувном матрасе унесло от берега достаточно далеко, а плавать я не умел. И тогда я, ничтоже сумняшеся, спрыгнул с матраса в воду на дно реки и… пешком зашагал до берега. Вышел на берег к очумевшим от ужаса родителям как дядька Черномор из сказки.

Крестился я в православии уже с подачи исследований Лазарева, как и многие читатели «Диагностики» первой части. Помню, в маленькой деревянной церквушке во время обряда крещения при прохождении через алтарь я реально почувствовал снисхождение благодати Божьей. Неземное чувство держалось во мне три дня. А уже сегодня, листая страницы книги архимандрита Тихона «Несвятые святые», про себя тихо улыбаюсь: ему, оказывается, в первые часы после крещения советовали быстро попросить у Бога исполнить какое-либо желание – благодатное состояние скоро начнёт угасать. Интересно, думаю я про себя, в свои первые благодатные часы после крещения я, оказывается, проворонил свою выгоду: не знал, что можно попросить что-либо в этот момент.

Один диковатый эпизод, произошедший после выхода второй книги «Диагностики», тоже стоит внести в копилку моей истории познания мира. Когда я, весь сияющий от осознания собственной причащённости к Церкви и наконец-то нашедший своё направление в мировосприятии (благодаря информации Лазарева), звонким весенним днём шагал по пыльным улицам Якутска, вдруг один пьяненький паренёк прокричал в мою сторону через довольно широкую теплотрассу (они в условиях вечной мерзлоты не под землёй, а на поверхности): «А-аа, бес! Смотрите, люди, бес идёт!» Рядом стоял его приятель, с виду вполне трезвый, и пытался его урезонить. Затем эта парочка вновь повстречалась мне вечером того же дня, когда я из дома вышел подышать перед сном. И опять в мой адрес, из всей городской толпы, слышны выкрики: «Смотрите, люди, бес пошёл! Вы что реально не видите его?! Вот же он – бес ходит!» Я готов был просочиться в щель тротуара, испариться в воздухе, лишь бы не быть объектом такого внимания. Я понимал, что ситуация явно преувеличена на волнах лазаревского «катализатора», но дикость происходящего меня озадачила.

***

По прошествии десяти лет после переезда в Петербург я гостил в родном Якутске. Решил заглянуть в ту самую церквушку, где я некогда крестился, превратившуюся ныне в часть женского монастыря. Я спросил церковную работницу про крестившего меня тогда отца Романа – он, поди, уже в большом чине?

– Отца Романа здесь больше нет… Давно уже… Его отлучили… Ох, ну какой же вы настырный человек! Ну как за что?! За ересь!!

«Эх-хэ-хэ, – сокрушённо размышляю я про себя, – отцы вы мои… Родной отец умер, когда я был совсем маленьким. Крестивший меня отец Роман за еретические мысли, как выясняется, отлучён от церкви. Другой, так сказать, духовный отец – Сергей Николаевич Лазарев – вон, весь «дымится» бедняга из-за потери денег».

А что касается Отца Небесного, то мне в юности были дарованы два золотых года. Нет, любые мои желания не исполнялись, уровень жизненного благополучия не вырос, даже наоборот – после расставания с отчимом мы с матерью стали жить в домике-сторожке при въезде на производственную территорию. В крошечном жилище был печка, которую при якутских морозах надо было топить дровами и утром и вечером. Но при всех этих бытовых неустройствах моё самочувствие, мои ощущения в 16 и 17 лет были просто неземными! Я в эти годы будто наконец-то вышел из мутного кокона. Эмоциональная память об этом «цветении души» у меня сохранялась довольно долго, причём она меня реально питала, поддерживая в трудные минуты, но исчезла с появлением кровоточащих струпьев на теле после скандала в офисе Лазарева.

Золотая пора моя стала стучаться к классу седьмому, когда я, впадая в необычное состояние транса, часами сидел, уставившись в карту Тибета. Отчим, заглядывая время от времени в мою комнату, ехидничал: «Ты чего это, в Китай собрался сбежать?». В полузабытьи перед картой я видел каких-то монахов, сидящих в позе лотоса в горных пещерах. Во мне открывались неизвестные доселе способности: внутренними импульсами я мог оказывать влияние на поведение других людей. Например, как в случае с одноклассником-хулиганом: был в нашем классе свой «король», который однажды на уроке труда, как обычно, начал заводиться в своём развязном поведении и разваливать общую дисциплину. И тогда я стал посылать ему импульсы любви: мысленно стал окутывать его нежностью, теплом, жалостью. И он вдруг как-то сразу угомонился, заинтересовался темой урока, взял в руки деревянный брусок и предложил мне вместе помастерить. Два урока подряд он держал меня в своих фаворитах – ведь он считал себя королём класса. И с того урока он потихоньку перестал тиранить одноклассников и мучить учителей. А весной «король» влюбился в девочку-куколку из параллельного класса. Но та почему-то с каждым днём общения с ним стала глохнуть. К концу учебного года она уже не могла продолжать обучение в обычном режиме – оглохла на два уха полностью. Некогда самоуверенный «король»совсем приуныл, учёбу забросил, и вскоре исчез из поля зрения одноклассников.

***

Переезжая в 1995 году в Санкт-Петербург, мне необходимо было продать свою квартиру в Якутске. На объявление о продаже откликнулась одна женщина: «Не продавайте квартиру никому – я куплю её у Вас без торга. Моя фамилия Лазарева. Не забудете? Ла-за-рева».

На даче

Моя жизнь становилась асобытийной – ни плохих, ни хороших вещей в моём существовании «после офиса на Шкапина» не происходило. Время – ветер истории застыло. «Ни сути, ни смысла» – задумчиво проговаривал я про себя. На редких встречах с Лазаревым я намекал ему об этом – всё-таки моё, как читателя его книг, бедственное положение есть оборотная сторона и его метода работы. Но шаг за шагом, из книги в книгу автор, теперь уже нескончаемых серий, снимал с себя ответственность за последствия экспериментального подхода к психике человека. Нечаянные проблески самокритики у Сергея Николаевича тут же «ванькой-встанькой» оборачивались привычными обвинениями в адрес читателя: вы – потребители, лентяи, не понимаете глубину информации, не созрели до неё, вам бы только урвать здоровья-дачу-машину и всё в таком роде.

В 4-ой книге «Диагностика кармы» описана ситуация, где «парень почти спился», и автор книги находит причину недуга – коллективное «я». Описанный случай происходил со мной после ухода из «Академии» и когда приёмы проводились еще на улице Розенштейна. В той самой комнатке для приёмов, в ожидании Лазарева я решил прилечь на его кушетку – сидя на ней он принимал читателей-пациентов и откидывался на короткий отдых в перерывах. Внешне абсолютно художнический антураж комнаты – с холстами на подрамниках, гроздьями кисточек в банке – таил в себе колдовскую мину: стоило мне приклонить голову на подушку Лазарева, как включилось дикое завихрение – моя и без того запойная голова готова была оторваться и улететь в пропасть.

В указанном эпизоде 4-й книги автор победоносно сообщает, что стоило ему озвучить причину моего болезненного состояния, как «у парня всё снялось и больше не повторялось». Я мысленно отматываю время назад, когда я жил еще в Якутске и, читая первые книги «Диагностики», как и большинство читателей, мечтал о подобном приёме у Лазарева: вот бы попасть к нему на приём, он бы точно указал на причину моего недуга. Но вот теперь, будучи уже десятки раз принятым самим Лазаревым и даже упомянутым в книге, я понимаю, что кризисная стадия болезни возможно и уходит при точном попадании на глубинную причину, но-таки возвращается обратно, как тот библейский бес, вышедший погулять и приведший с собой еще семерых. Принципиальных изменений за раз, понятное дело, не происходит. После слов о «коллективном я» моё состояние вроде как выровнялось и выпивать я перестал. Но вскоре всё вернулось на круги своя и лихорадило меня вплоть до осени 2013 года, когда автор, что называется, «официально» наконец-то признал приоритет души в структуре человеческого.

Так что бодрое утверждение в текстах первых книг «проблема ушла и больше не повторялась» можно посчитать «производственной необходимостью» парапсихолога Сергея Лазарева образца 90-х.

***

Работы я никогда не чурался – ни «бумажной» конторской, ни «чёрной» физической. Все студенческие годы обучения в Якутском госуниверситете ночами я подрабатывал санитаром в больницах, а получив диплом педагога, вынужден был пойти в родную студенческую столовую мыть посуду. Мне, приехавшему в Якутск из дальнего района республики, нужна была городская прописка и койко-место в общежитии. А по распределению вуза я уже успел съездить в сентябре 90-го года: в одной тьмутаракани мне глава поселения дал две банки сайры на месяц проживания и напутствовал выжить как-нибудь. Спустя пять недель, на последнем пароме через реку Лену, перед самым ледоставом, я оттуда сбежал. Декан филологического факультета, на котором я успешно закончил учёбу, столкнувшись со знакомым лицом в проёме для сдачи использованной посуды в университетской столовой, сначала оторопел, но придя в себя, бросил с презрением: «Для чего государство дало вам высшее образование – тарелки мыть?!»

И вот, на следующем этапе своей жизни, устремившись было к источнику информации о спасении души, я мыкался в Питере с «обожжённой судьбой» и элементарно нуждался в деньгах. Как заклятый, не мог устроиться на работу, на любую – хоть посудомойщиком, хоть полотёром! Я находился в системе, был поневоле зависим от неё, и лазаревская система вела себя по отношению к своему «подопытному кролику» сообразно натуре её ведущего. Вот, к примеру: иду летним солнечным днём по Староневскому по направлению к Александро-Невской Лавре, умоляя про себя Всевышнего дать мне возможность как-то заработать на скромную пищу. И вот, пожалуйста, система откликается: на моих глазах какой-то юноша, спускаясь по ступенькам в кафе в подвальном помещении вдруг падает и начинает биться в конвульсиях – явно эпилептик. Из его кармана картинно выпадает купюра в 500 рублей – мол, на, забирай, ты ведь просил. Кругом, несмотря на полдень, ни души. Я про себя: у больного мальчика отнимать деньги, пусть даже если он шёл за дозой дурманящего зелья, – просто издевательство!

Была у меня возможность позвонить на мобильный номер Сергея Николаевича, и я позвонил. Попросил его дать мне какую-либо возможность заработать на пропитание, и тогда он предложил поехать на его дачу: по мелочи поделать что-нибудь, и тогда он подкинет мне немного деньжат.

К тому времени из-за катастрофической нехватки денег я вынужден был продать свою питерскую квартиру на площади Победы и переехать в крохотную, восьмиметровую комнатку в коммуналке в Купчине. Моя жизнь – как мне оставалось только констатировать – с каждым выходом очередной книги Лазарева катилась вниз по наклонной.

Обескураживало меня в стиле работы Лазарева полное бездушие к положению читателя его книг. Кавалерийским наскоком автор мог одолеть некую ступень в понимании вещей, и гарцевать на нём, как на истине последней инстанции. Но вот проходит определённое время, и он снова, с той же горячечностью, напирает на выводах следующего этапа мировосприятия. Что же случается с читателем при этих резких скачках, какой жертвой это достаётся внимающему очередную порцию его информации – «всадника» абсолютно не волнует. Ну, разве что, автор вскользь допускает наличие «побочного эффекта» в своей манере ведения исследования: «Я тащу читателя, и могу пригвоздить его на определённом этапе. Потом я иду дальше, а он может остаться там». На фоне его откровенных оговорок – «уж своих-то детей я подстраховал» (от расплаты за ошибки в работе) – отношение автора к читателям выглядит особенно циничным.

Раздражали меня и малопонятные предприятия Сергея Николаевича. Например, когда ему «кураторы из тонкого плана» открытым текстом рекомендовали «успеть вложить деньги в собственную школу», для меня как ясный день был понятен смысл данного послания: часть из нахлынувших больших денег справедливо и благородно пусти на поддержку тех, кто пошёл за исследованием и теперь откровенно нуждается в деньгах – это и есть твоя школа. Ведь читатели книг и составляют его школу – чего же тут выдумывать? Ободранных и обнищавших вслед за системой было много и помимо меня. И они, кстати, были на виду, их можно было бы поддержать простым хлебом или небольшой работой. Форму поддержки можно было бы придумать самую разнообразную, необязательно каждому просящему совать в карман купюры. Но наш автор, восприняв послание прямолинейно, усадил своего шурина, человека совершенно далёкого, на мой взгляд, от содержания книг, и других подобных персонажей, и принялся учить их пондеромоторному письму – технике диагностики тонких полей человека! Не прошло и пяти минут, как у лазаревских школяров поплыло сознание и начались деформации их энергетических полей – автор вынужден был свернуть школу.

Столь же бездарной затеей считаю с помпой организованные на причерноморском побережье обучающие курсы по технике определения болезней, всё также провалившиеся, не успев и начаться. Здравомыслящие читатели с горечью отмечали странные прожекты Лазарева, сочинённые, по всей видимости, его предприимчивыми дамами – женой и тёщей.

***

Информация о строении невидимого тонкого мира не всегда приходила автору напрямую. Предварительно «переваренную» в ком-либо из его окружения информацию он затем просто «снимал», графически изображая на бумаге. Не всегда он бывал чист для этой ответственной процедуры – приёма новой информации, или просто не хотелось в который раз страдать и мучиться самому: в период написания 3-й книги, к примеру, одна важная мысль пришла к нему через Дениса, было также принято послание через маленького сына Шмонина.

Кстати, и мне однажды довелось стать передатчиком информации – для судьбы Дениса: меня просто распирало от желания освободиться от бремени вдруг зародившейся идеи. Как только поздно вечером Денис пришёл с работы (временно жил у меня), я буквально набросился на него. Денис попросил меня сначала дать ему поесть, покурить, успокоиться, и только затем махнул рукой – валяй!

– Слушай, ты рассказывал, что во время учёбы в институте тобой интересовались не только девушки… Так? Так! Тебя подобное нездоровое внимание любителей юношей докучало. Лазарев экстрасенсорным вторжением выпрямил твоё «ориентационное поле». Короче говоря, одно «пришил», другое в тебе «зашил», причём, наглухо!

– Изъясняйся, пожалуйста, яснее.

– Он перекрыл в тебе возможность меняться! Это прекрасно, что сейчас ты смотришь строго на девушек и не притягиваешь похотливые взгляды престарелых бонвиванов. Но ведь всё это – благодаря магическим пассам шефа. И при всём нынешнем благодушии, ты не растёшь духовно, как нормальные люди, характер у тебя не меняется, рамки твоего мировоззрения не раздвигаются, понимаешь? В подобной ситуации тебе помочь может… обрезание. Денис, отдай в жертву Богу часть себя!

Денису в одной из клиник Петербурга сделали обрезание. Знаю, что он в последующем сделал себе имя в творческой среде города.

***

Ну а той поздней осенью, когда я сильно нуждался в средствах на жизнь, мне надо было состыковаться с Сергеем Николаевичем в каком-либо месте и ехать к нему на дачу. Договариваемся у казино «Слава», что на углу Бухарестской и проспекта Славы.

В дороге я перелистываю научно-популярный журнал.

– Смотрите, Сергей Николаевич, какие завитки фракталов…

– Угу, я видел их раньше. А что это такое вообще?

– По-научному – математическое множество Мандельброта, больше сказать мне нечего. Как я понимаю «по-крестьянски», фракталами можно описать универсальные константы во Вселенной, и они графически повторяются в себе подобных структурах всё меньшего размера и в всё большем количестве и наоборот.

Дорога до границы с Эстонией долгая, я перехожу к писательской технике Сергея Довлатова.

– Довлатов одно время увлекался особой техникой написания текста. Например, в одном предложении все слова у него начинались с разных букв – не должно было быть двух слов с одной буквы. Получается, ломая форму, он достигал плотности в содержании. Вообще-то, саму идею он, как пишут знающие люди, взял у одного французского поэта.

– Не помнишь, как звали поэта?

– То ли Поль Верлен, то ли Франсуа Вийон, не помню точно, но кто-то из этих символистов.

За городом машина разгоняется и, как следовало ожидать, из всего потока машин тормознули именно лазаревскую. Пошли выписывать штраф. Выходя из помещения поста ГАИ, Сергей Николаевич, словно остужая свой вспыльчивый характер, взволнованно тараторит: «Парень-гаишник попался хороший».

Кстати сказать, прокатившиеся когда-либо на лазаревской машине пассажиры отмечали его манеру ездить на сумасшедшей скорости. Предприниматель по имени Валерий, недолго проработавший в офисе после шмонинской команды, выползал из машины Лазарева в полуобморочном состоянии на четвереньках. О Валере, как о бизнесмене, уцелевшем при наезде на него бандитов, в одной из лекций рассказывал Сергей Николаевич: «крышующие» подкатили к бизнесмену, а тот сидит на мели, бандиты не поверили, дали срок, Валерий стал молиться, и бандиты отстали. Но сказать, что человек при этом преобразился, глядя на Валеру, я бы не стал: ну, разве что, немного сдулся, может быть, в амбициях. Вообще в авторских выводах первых книг много преувеличения и поспешности: возможно, это было неосознанной рекламной приманкой для читателя, ну а во-вторых, таким был сам автор – аффективный Сергей Николаевич Лазарев, видящий мир через увеличительное стекло своих возможностей.

Переехав реку Выбье, мы оказались в погранзоне с Эстонией, где нахождение возможно только по специальному разрешительному талону. Но хозяева местных дач для своих гостей оформлением документов, конечно же, себя не утруждали. Многим это сходило с рук, но не для такой «приманки для санитаров», как Лазарев, опосредованной жертвой беспечности которого чуть позже стану я.

Затемно мы добрались до его дачи. Время приближалось к двенадцати ночи, я предполагал уже завалиться спать, но не тут-то было – Лазарев раскочегарил заранее растопленную соседом по даче банную печь, мне же распорядился освободить куски баранины, говядины и свинины от жил и плёнок и в равных пропорциях прокрутить в фарш. Сам же голышом юркнул в сауну, время от времени выскакивая оттуда для контроля процесса готовки. А глубокой ночью, в этой приграничной лесной глуши, где полтора часа назад нас было всего двое, на кухне у Сергея Николаевича сидело и гудело полным-полно народу. В конце ночной посиделки смутно припоминаю, как кто-то понёс меня на руках на второй этаж и бросил в кровать.

Утром с тяжёлого бодуна толпа мужиков таскала бетонные тротуарные плиты для облагораживания дачной территории шефа. Самочувствие у многих фиксировалось как мерзкое. И только радостный Лазарев – «нравится работать в охотку!» – в нетипичной для него цветастой куртке с довольным видом таскал стопку бетонных плит, прижав их к животу.

«Вот паршивец! Дак это он мою куртку испоганил! Она же у меня выходная…» – интеллигентного вида мужчина из добровольных помощников растерянно взирал на изодранную безалаберным хозяином дачи свою, некогда приличную куртку. А Сергею Николаевичу было совершенное безразлично, чью вещь схватить на дачной вешалке, ему главное – «работать в охотку!»

Вечером – опять посиделки с возлияниями. Сергей Николаевич, пытаясь пробиться до сознания своего шурина Пашки, вдалбливает тому: «Завтра приедешь и заберёшь Алексея в Питер, понял?!» Мотнув пьяной головой в ответ, Пашка, конечно же, так и не заедет за мной ни завтра, ни послезавтра, а Сергей Николаевич ни копейки из обещанного так и не даст.

Я остаюсь ноябрьским морозным утром один на даче Лазарева. Уже выпал первый снег. Брошенные хозяевами дачи курочки жалостливым курлыканьем просят еду. В шкафу веранды я нахожу отменного качества круглый рис, отвариваю его, и примешав с тушенкой, наслаждаюсь обедом, угощая остатками трапезы курочек. Насытившись, захожу в дом, и встречаюсь с некой живой субстанцией: на кухне дачи хаотично мигрировало неимоверное полчище тараканов, и они явно выпирали меня со своей территории. Всё у хозяина дачи, сообразно его характеру, представало в гипертрофированном виде. Даже жутко замусоренные кусты за территорией дачного участка (по всей видимости, оставленные еще наёмными строителями), казалось, были загажены с особым изощрением.

На стенах деревянной двухэтажки висели картины, одна из них изображала скопление звёздной пыли на фоне тёмной космической бездны. При ближайшем рассмотрении, скоплением оказались натоптанные человеческими ступнями следы: как бы, пожили люди на белом свете, наследили и ушли в небытие. Где-то я уже сталкивался с подобным сюжетом – замечаю про себя. В хозяйской спальне, висела икона Богородицы, краски которой иссохли и скрутились настолько, что руки чесались приклеить облупившиеся кусочки заново. Но Лазарев, как мы помним, был категорически против любых реставрационных вторжений в старое художественное творение, чтобы не сбить изначально заданную энергетику.

Рядом с деревянным домом на дачном участке строился каменный коттедж в нордическом стиле – слепленные воедино три части, каждая из них с остроконечными крышами. Войдя в пустой зал средней части строящегося коттеджа, я ахнул от восторга: звенящая ввысь, неземная аура помещения поразила меня до глубины души. Я стоял и молча восторгался атмосферой помещения, в голове заиграли мелодичные аккорды. Да, подобрал хозяин удачное место или пространство сумел организовать грамотно – здесь великолепно, здесь хочется сидеть и слушать живую игру на фортепиано!

Утром следующего дня у меня закончились сигареты, и я выхожу через широкое поле на единственную лесную дорогу дачного села Липово. Оглядываюсь – кругом глухой лес. Отчаянно машу появившейся на дороге легковой машине, и на мой вопрос о ближайшем магазине водитель быстро произносит: «Сыдис!» И молча, прямиком доставляет меня в воинскую пограничную часть: сдавать как нарушителя особого режима. Водителем оказался солдат-кавказец. Выслуживаясь перед начальством доставкой «добычи», он громко рапортует, однако, этим вызывает только ироничный смех сослуживцев: «Бдительный ты наш!» Пытаясь выкрутиться из неловкого положения, он тогда придирается к вкладышу о российском гражданстве к моему еще советскому паспорту – нового образца российского документа в те дни еще не было: «А печать у него поддельная!» Но этим он нагоняет еще больший хохот у парней-сослуживцев.

– Все хотят выжить. Ну, а некоторые, увы, во вред собственной душе, – философствую я на манер Лазарева, будучи приглашённым в кабинет командира части. Добродушный начальник погранзаставы оказался весьма приятным собеседником.

Приближался день моего рожденья – 9 ноября, когда вся вселенная должна была умереть от счастья в связи с моим появлением на свет. Приходил я в этот мир, как мне рассказывали, с неохотой, у матери роды могли закончиться летальным исходом из-за кровопотери. Акушерка крохотной деревенской больницы тем ноябрём в панике выбегает на улицу в густой морозный туман, из которого на наше с матерью счастье вдруг проявляется очертание мужчины, правда, сильно «под градусом». Тётка хватает незнакомого человека за рукав, тащит его в помещение и просит потянуть за показавшуюся часть младенца. Спасителем оказывается не кто-нибудь, а неожиданно приехавший погостить в дальний наслег врач-хирург. Уже хорошо принявший на грудь хирург по имени Пётр тем вечером становится моим вторым отцом.

Ждать мне на даче Лазарева кого-либо из Питера уже не стоило. С усмешкой вспоминаю, как совсем недавно тот же Пашка с упоением упрекал своего зятя: «Да у Серёги семь пятниц на неделе: то в Кипени начнёт строить дачу – бросает, то в другом, то в третьем месте, и все стройки забрасывает». Мол, на такого нельзя положиться. Я выхожу из дачи на ту самую лесную дорогу, стою на остановке, вдали маячили фигуры пьяной компании, но вдруг подъезжает старенький автобус до близлежащего Кингисеппа, ну а там попадаю на транзитный рейс из Ивангорода до Петербурга. Так, почти на нарочном транспорте к часу ночи я оказываюсь на Московской площади. Затем в продолжение «чудесного кино» вдруг подъезжает 31-й автобус и доставляет меня до Купчино. «Вот и помогли мне силы небесные. А Лазарев как обещал мне помочь копейками, так и… пропал» – с этими словами я падаю на подушку в уже наступивший для меня день возраста Христа.

Семинар на Чайковского

В помещении бывшего мебельного салона на улице Чайковского летом проходил двухдневный семинар. Старинные фасады домов на Фурштатской и Чайковского в тени деревьев от слабого дуновения ветерка бликовали солнечными просветами, и оттого словно оживали. Как известно, Лазарев пытался вложиться в бизнес по продаже мебели, но быстро прогорел.

Зато авторская вещательная деятельность, теперь уже полностью перешедшая под контроль супруги, процветала, обретая признаки комфорта для клиентов: чай, соки, печенье на столике, продолжительные перерывы для слушателей лекций – Марсовна заворачивала продукцию фирмы, прочно ставшей отныне сугубо семейной, в глянцевую упаковку.

Среди угрюмых, сосредоточенных на личных проблемах, участников семинара резко выделялась вальяжная команда молодых людей, излучавших здоровье и благополучие – будто они случайно забежали с клубной вечеринки на занимательную беседу о карме. Это были приятели владельца бывшего мебельного салона. После теории лектор принялся отвечать на вопросы слушателей. Небольшого росточка узбек застенчиво задаёт вопрос о причине физической неразвитости своего малолетнего сына, на что весь из себя энергичный и деловой Лазарев автоматной очередью выдаёт: «Ну, это от гордыни». Дальнейшие его ответы на вопросы слушателей тоже не отличаюсь оригинальностью: гордыня на столько-то процентов, ревность на столько-то. «Как-то всё по одной схеме…» – беззвучно читалось на лицах семинаристов.

Выступление лектора шло бодро, на проблемы выступавших он откликался односложной конструкцией типа: что вы хотите, если у вас поле плохое? Бойко орудуя универсальной отмычкой от всех тайн, Лазарев в запале вдруг загибает прозападный мировоззренческий крендель. Дело в том, что семинар на Чайковского состоялся сразу по приезде Сергея Николаевича из Соединённых Штатов. Очарованный там хваткостью американцев, он весь пыхтел деловитостью и прагматикой, и наносил резкие мазки на очередной картине своего обновлённого мировоззрения. После рубящих слов о вреде восточного преклонения перед нравственностью, Сергей Николаевич вдруг ляпнул: «Жить надо по западному принципу «любовь и деньги», вот и всё!» Мол, нравственность, сострадание, коллективизм – всё это ненужный для человека балласт, пришедший с востока. В воздухе аудитории зависает многозначительная тишина, а во мне слова лектора моментально отзываются эхом: «Вот дурак!» С этими словами мне захотелось встать и покинуть зал. Но я тогда подавил в себе бунтарские искры, учитывая, что на семинар я попал по договорённости с автором бесплатно, да и шокировать публику демаршем не хотелось.

Когнитивный вираж Лазарева на семинаре про «любовь и деньги» толкнул меня уйти в мысли. В сердцах иной раз я проговаривал про себя: Бог одну половину человечества развратил, давая всё (западу), другую – оболванил, ущемляя во всём (восток). Разумеется, давал, в первую очередь, информацию: в виде религиозных истин, и отсюда на западе всё – и культура, и мышление, и развитие. А вот востоком я признаю не хрестоматийно разграничиваемый Кавказом и Босфором водораздел Азии от Европы. По моим ощущениям, восток – это отделяемая Гималаями и Тибетом монголоидная Азия, и не более того. Индия – родительница западного мира, индоевропейской языковой семьи, западного образа мышления с его кастовым подходом к решению жизнеустройства – делить, разграничивать, варьировать. На планете, условно выражаясь, сосуществуют синовосток и индозапад – как духовно проявленный мужчина и материально выразительная женщина. Когда я представляю Бога личностью, как это принято в западном исполнении, ни любви, ни уважения я не испытываю, а когда воспринимаю истину просто как суть всего, то становится тепло и ясно.

На втором дне семинара слушатели после лекции выходили во двор на перерыв, а по возвращении выяснилось, что дверь в помещение салона закрыта, у кого же ключ – неизвестно. Сергей Николаевич, вспомнив схожую ситуацию, когда личный приём в Москве пришлось проводить в сквере, взялся диагностировать каждого прямо в парадной жилого дома. Мне он тогда на ступенях лестницы сказал следующее: «Когда ты молишься, твоя молитва поднимается и застревает в высших слоях, дальше не идёт, и затем опускается и начинает подавлять тебя». После этого откровения меня как обрубило молиться словами, да и раньше я не был сторонником аффермаций.

Семинар закончился, люди еще топтались на месте, чтобы напоследок выспросить у лектора что-нибудь еще. Я подошёл к Сергею Николаевичу и простецки попросил денег на трамвай до дома. Стоявшая неподалеку молодая женщина нервно захихихала: еще бы – все пришли, заплатили немалую сумму за драгоценную возможность услышать самого Лазарева, а тут какой-то, очевидно неместный, парень нахально просит денег на транспорт. Мне же ситуация представлялась вполне обыденной: когда у меня были деньги, лекции-семинары-приёмы я всегда оплачивал исправно, к тому же лектор меня знает достаточно близко. Но тут, как обычно случается с автором «Диагностики», внезапно Лазарев разыграл дурной спектакль: он быстро похлопал себя по брючным карманам – ничего нет, затем метнулся к жене, та беспомощно стала озираться по сторонам, начались метания супругов из большого зала в маленькую комнатку и обратно в поисках копеек на трамвай. По всему было видно, что бизнес-чету вышибла из равновесия моя маленькая просьба. Сергей Николаевич, уже весь запыхавшийся, пунцовый, наконец подбегает ко мне и в бессилии разводит руками: «Лёха, мелочи нет, только крупные купюры!» Я молча развернулся и пошёл пешком от Петроградки до Купчино.

Оглядываясь назад

Бывший экскурсовод сочинских туристских маршрутов Сергей Николаевич Лазарев за долгие годы выступлений перед публикой нарастил полезный опыт в сжатии информации до доходчивой образности. Меткие образные сравнения автора «Диагностики кармы» ценятся почитателями исследования:

– Что такое глаза? Это мозги, выставленные наружу.

С научной точки зрения, так оно и есть, медики констатируют: глаза есть функциональное продолжение мозга. Но как это сказано!

К вящей радости критиков Лазарева, пёстрыми пятнами проступают и лекторские ляпы:

– За всё надо платить. Вот, развратная эпоха Возрождения логично сменилась мрачным средневековьем.

Понятно, что здесь и школьник может поправить лектора: историческая эпоха Средневековья в странах Европы плавно перешла в эпоху Ренессанса, а не наоборот.

Получить системное академическое образование Сергею Николаевичу вряд ли позволила бы его беспокойная судьба, ну а для официальной, «лакированной» биографии договориться с руководством какого-либо вуза выправить диплом – в нашей стране, до недавнего времени, не было проблемой. Шмонин однажды поручил мне съездить в один питерский вуз за справкой для шефа. Благородной внешности проректор по учебной части в амбарной книге «Факультет, отделение, годы» указательным пальцем проводил по строке «Лазарев Сергей… отчислен», и многозначительно посмотрел на меня.

***

О своём пристрастии к спиртному автор «Диагностики кармы» обильно делится с читателями: в текстах первых книг автором выпито много спиртного. Бывало, в состоянии под градусом или после того автор позволял себе пришедших на приём посетителей ошарашить таким «диагнозом», что те просто впадали в исступленное состояние ужаса: «В норме у вас должно быть 10 единиц, а у вас зацепка на 20 тысяч!»

В уже облагороженной супругой бывшей «бардачной» комнате офиса на улице Шкапина Сергей Николаевич в самом начале 2000-х проводил личные приёмы, на котором был и я, и тогда он «разогревался» водочкой, припрятанной у ног под столом. Естественно, информация клиентам шла соответствующая. Мне, например, «под парами» он тогда поведал следующее: «У тебя скоро начнётся яркая реализация, ты станешь очень известной публичной персоной». Ничего подобного со мной в напророченный день и час, конечно же, не приключилось. Как потом делились со мной остальные посетители с того приёма, он и им, оказывается, раздаривал впечатляющие перспективы. Как заметил его коллега по сфере деятельности Рами Блект, если бы Лазарев в начале своего пути вёл более благостный образ жизни, то не делал бы в дальнейшем грубых ошибок, стоивших и ему, и его читателям тяжёлых последствий.

Сколько бы я ни говорил намеками, ни сообщал открытым текстом Сергею Николаевичу о своём бедственном положении не столько по причине «всплытия грязи» из глубин собственной души, но и по причине «производственных издержек» его грубой манеры работы с людьми, Лазарев с патологическим чувством собственной правоты только отмахивался: «Работа над собой важнее». Конечно важнее! Кормить и одевать тебя все эти годы будет «духовное преображение», коммунальные платежи за жилье также сами собой покроются – ты только работай над собой!

Лазарев часто повторял, что он вырос в нищете. Но принять эти слова в прямом смысле вряд ли стоит. Хотя бы потому, что жить при советском строе и нищенствовать – надо было очень постараться; скорее это субъективное восприятие собственного положения: мы такие умные и способные, а советская власть не даёт нам жить на достойном уровне. То же касается и жалобы автора, что с женой и двумя детьми он в Питере жил в тесноте и бедности. Иметь дядю-прораба, работать под его началом на стройке и не дождаться квартиры в спальном районе Ленинграда, где стройка жилья велась весьма активно – опять же, надо было или намеренно портить себе судьбу несносным характером, к примеру, отказываясь от предложений властей, либо бросить основную работу и жить жизнью свободного художника.

Все мы, советские люди, кроме чиновничьей номенклатуры и артистической богемы, жили скудно в годы социализма, но не воспринимали это за вопиющую нищету. Когда судьба Сергею Николаевичу дала возможность иметь большие деньги, стенания читателей своих книг о развале их судьбы, о нехватке средств на самое насущное автор почему-то уже внимает с полной отрешённостью. Видимо, описанная во второй книге «Диагностики кармы» чудесная история о подкармливании оставшихся без работы супругов отварной картошкой из кастрюли, материализованной на их столе инопланетными кураторами, уверила Лазарева в непогрешимости сочинённой им фразы «сверху помогут, свыше подскажут». При этом, когда самого Лазарева буквально укусит комар, по замечанию близко знавших его людей, он на весь мир кричал, что его растоптал слон.

Кстати, о слонах. Однажды мне приснился слон, на которого я сильно обиделся. Утром просыпаюсь от телефонного звонка: работница «Ленфильма», занимающаяся отбором артистов на роли, приглашала меня в массовку. Я согласился – при моём нищенском положении нужен был любой заработок. Режиссер Огородников снимал фильм о молодых курсантах-лётчиках в годы военного лихолетья, и в предварительной расстановке персонажей в кадре он выбрал меня в качестве той самой печки, от которой плясало дальнейшее действие в эпизоде. Вёл режиссер себя по отношению к артистам избирательно: перед уральскими артистами основного состава он млел: в театрально выспренней позе выслушивал их замечания, самолично подносил им оплаченный продюсером горячий обед, а вот с массовкой обращался как с рабами, не давая им даже выйти из студии перекусить за их собственные же деньги. Для сравнения: когда режиссёр Сергей Бодров-старший, работающий на европейскую киноиндустрию, снимал для своего фильма зимний эпизод в глухом карельском лесу, поил и кормил нас – массовку – через каждые 15 минут, постоянно заботился о состоянии непрофессиональных актёров в экстремальных условиях.

На следующий день я нарочно не поехал в «Ленфильм», сорвав режиссеру съёмочный день – хватит кормить собственными запасами души всяких самодуров! Мне потом рассказывали, что после моего «щелчка по носу» режиссёр Огородников бился в истерике еще с неделю. А слон по словарю сонника, оказывается, означал встречу с духовным существом, которому свойственно наплевательски относиться к нижестоящим существам.

Был момент, когда в отчаянии я обратился к провидице, принимавшей клиентов на проспекте Культуры в Петербурге.

– Как ни странно, импульсы на уничтожение выстроенной Лазаревым системы идут от его жены. Внешне, возможно, она готова памятник ему поставить, а вовнутрь взглянешь – там совсем иная картинка. А вот с тобой у неё получается, как в ситуации, где одного мужика не поделили – взаимная неприязнь. Ты тянешь Лазарева на свою сторону в интересах общего дела, она же тащит его к себе ради благополучия семьи… Что делать, спрашиваешь? А давай прихлопнем её? – нисколько не заигрывая со мной, вдруг выпаливает мадам. Разумеется, я отказался от столь эксцентричного способа выяснения отношений, пусть и на тонком плане. Но когда я вышел от ясновидящей, и в ожидании автобуса стоял на пустой остановке, внезапно, с громким хлопком на весь близлежащий квартал, треснула стеклянная перегородка остановки. На улице между тем стояла безветренная погода, кругом ни души. Надо полагать, что это или энергетический заряд взаимных недовольств читателя и автора ударил по городской конструкции, или колдовская сила, не найдя выхода, ударилась об стекло.

Спустя годы, вспоминая этот случай, я тихо улыбаюсь про себя: надо было «прихлопнуть»! Вроде бы Марсовна никак не влияла на содержание деятельности своего супруга – в пору написания первых книг она была действительно весьма далёким от мировоззренческой информации человеком. Но с годами, вкусив прелесть финансового благополучия, и невольно вовлекаясь в содержание исследований супруга, она стала провокатором разменивания творческого потенциала автора на «мелкий бисер»: бесконечные издания книг в очередной новой серии, завлекательные тематические семинары и прочие продукции фирмы. Они, разумеется, подстёгивали автора в моменты кризиса: Марсовна умеет мотивировать на работу своего инертного супруга-паникёра. И семейный тандем, на первый взгляд, вроде бы преодолел очередное затяжное чувство тупика у автора после выхода последних книг «Диагностики кармы».

Но для некоторых читателей, для меня, например, означенный кризис ведущего исследование походил на действие хирурга, который с азартом взялся вскрыть живот пациента на операционном столе, да не разобравшись с дальнейшими действиями, ушёл отдыхать в соседний кабинет. А читатель между тем лежит на столе со вскрытыми внутренностями и предпринять что-либо не может. По крайней мере, так чувствовал своё положение я. И когда автор, удручающе долго затянув исследование, вдруг заключает, что «в целом оно закончено» и «осталось проработать детали», первых читателей, плетущихся за «Диагностикой» с начала 90-х, почему-то не покидает ощущение внезапного обрыва, или смазанности когда-то вдохновенно начатой картины. Казалось бы, модель человеческой природы выстроена, базовые инстинкты определены, но, например, меня не покидает ощущение, будто непристёгнутая модель болтается в тёмном пространстве.

На экране компьютера летним днём 2018-го года я воспроизвожу выступление Сергея Николаевича: психолог, философ, писатель, как указано в официальном представлении, и, разумеется, без упоминания «скользкой» квалификации экстрасенса, целителя, парапсихолога. Вроде бы, только вчера он шумно расхаживал полновластным барином по своей «духовной территории», рьяно защищал её, рвал и метал молнии в адрес обидчиков, расправлялся с каким-нибудь египтянином, якобы укравшим его мормышку, заведомо толкнув явно неподготовленного к специфической информации беднягу в энергетический омут, устраивал кадровую чехарду в своём офисе, в сотый раз обличал своих читателей в языческом потребительстве. Но нынче всё улеглось для Сергея Николаевича. Убаюкивающим накатом морских волн звучат слова благодарности «дорогому учителю» от новоприбывших читателей. В застрахованной от воровства и предательства семейной фирме жена по-домашнему бранит мужа по окончании записи лекции, да в пылу недовольства лектором забывает выключить микрофон. Сайт писателя ломится от изобилия товаров, «уголок покупателя» избирательно заполнен восхищёнными отзывами…

Хоть и отмечал как-то Сергей Николаевич, что он ничего не меняет в прошлых текстах – мол, каким видел мир тогда, таким он и оставляет свои представления. Но если знать самого автора близко и неотрывно следить за ходом его исследования, то замечаешь малозаметные подчистки, что какие-то неудобные вещи вырезаются из видеозаписей и больше не выставляются на продажу, и что любой критике системы «за отсутствие конструктивности» сразу закрывают доступ к сайту. Я понимаю, что у всякого исследователя тонкой сферы есть свой предел возможностей для познания и описания мира, есть предел видения непроявленного мироздания, что от мира вышнего земному человеку выставляются ограничения, что одной только логикой просто не дадут описать те слои, до которых душа человека еще не доросла. Так и с Лазаревым.

Есть наблюдение психологов: если вы вспомнили о ком-то из своих прошлых отношений, и эмоциональная память о человеке при этом не меняется, значит, внутренне тот человек мало изменился. Представлявшийся в недавнем прошлом суровым «сантехником по гнойничкам и грязи человеческой», Сергей Николаевич Лазарев вёл себя по отношению к «пациентам» соответственно – самоуверенно, жестко, по-экспериментаторски безжалостно. Как ни странно, но я ждал, что когда-нибудь Сергей Николаевич попросит прощения у тех, кого он в своё время «энергетически обжёг», разладив им душевное устройство, кому развалил судьбу в запале гневливости. В многолетней деятельности Лазарева есть не только несомненные достижения, но и горькие ошибки, и это не какие-нибудь там забавные промахи, а реальные жертвы. Чтобы выявить и сформулировать какую-нибудь «зацепку» в психическом строении человека, Сергею Николаевичу надо было добраться до неё, руша по пути всё, и настигнув искомую привязанность, разнести и её в клочья. Требовать с авторов подобных книг ответа за нанесённый урон, разумеется, бессмысленно. Они, что ни спроси с них, отвечают одно: в том, что произошло, есть высочайший смысл, глубочайшая причина. А Сергею Николаевичу если и приходилось цедить сквозь зубы «пардон» человеку, то потом вдогонку от него обязательно слышалось: ну ты ж понимаешь, что ты сам во всём виноват.

***

В 1998-м году мы с Денисом как-то сидели и разбирали хитросплетения эмоциональных зависимостей: как одна внешняя реакция человека на самом деле прикрывает совсем иное, потаённое чувство. Вдруг Денис пугающе оцепенел, затем встрепенулся и провидчески изрёк:

– Ты знаешь, на самом деле мы зацепляемся за душу…

Поступившая через Дениса информация стала тем вечером его же «лебединой песней» на поприще познания самого себя. Наутро он резко переменился: видеть, слышать про всю эту «лазаревщину» он более не желал. Даже сообщил о своём решении Сергею Николаевичу, тот благословил его, напутствовав «не думать плохо о людях». Пройдёт 15 лет с того вечера, прежде чем Лазарев начнёт отчётливо говорить о душе как о главной составляющей человеческой природы.

***

Спустя десять лет после невразумительного пребывания в Петербурге я вернулся в Якутск. Со дня знакомства с системой Лазарева в 1993 году ни одна моя внутренняя проблема не нашла принципиального разрешения. Зато прибавились новые, доселе незнакомые мне болезни, и они ощущаются не как «карма» моя личная или рода, а как будто их навёл кто-то извне. Кратковременное тесное общение с Сергеем Николаевичем в стенах издательства его книг обернулось для меня угнетением личности, параличом судьбы на долгие годы, лишив меня возможности отдавать энергию через работу или общественную деятельность, через какую-либо форму взаимодействия с миром, и в этом моя главная боль. Оглядываясь назад, я с горечью в сердце отмечаю неоднозначность личности Лазарева, которого некие силы из невидимого мира привели к работе с масштабной информацией…