Баламут [Василий Горъ Гозалишвили] (fb2) читать постранично

Василий Горъ Баламут

Глава 1

Ратибор Игоревич Елисеев

12 июня 2112 г.

…Могучую ауру патриарха окрестных лиственниц я почувствовал за час до рассвета, плавно ослабил насыщенность марева, ощутил радость узнавания и расплылся в счастливой улыбке. Последние метров пятьдесят пронесся, как на крыльях ветра, остановился перед стволом, покрытым толстой шершавой корой почти без багряных прожилок, вжал обе ладони в шрам от давнего попадания какого-то навыка школы Огня, дотянулся до ближайшей жилы пусть и совсем коротеньким, зато полноценным щупом, и влил в нее практически весь Резерв. Ответная реакция не заставила себя ждать — в магистральные каналы рук хлынул настолько плотный поток Жизни, что они аж заныли от перенапряжения. Ничуть не меньше досталось и ядру, буквально за пару секунд принявшему в себя два с лишним предельных запаса нынешнего объема Силы, но оно, за долгие годы тренировок привыкшее и не к таким издевательствам, без какой-либо задержки пропустило сквозь себя все, что не смогло удержать, и принялось «переваривать» добычу.

Любому нормальному одаренному этот способ заимствования чужой Силы выжег бы всю энергетику, а меня, засечника второго поколения, только взбодрил. Хотя вру, не только: мощная волна Жизни, прокатившаяся по периферийным каналам, вымела всю усталость от двенадцатичасового марш-броска по тайге, подарила невероятную ясность сознания и приблизительно на четверть часа обострила восприятие, и без того усиленное навыками школы Разума. Чего я, собственно, и добивался. Тем не менее, сходу вытаскивать щуп, оглядываться чувством леса и сканировать взором полосу отчуждения перед «Девяткой» даже не подумал: поделился с лиственницей душевным подъемом, вызванным сумасшедшим подарком деда, насладился чем-то вроде одобрения, разделил радостное предвкушение нового дня и так далее.

Прощался тоже без особой спешки. Дал понять, что в этот раз немного тороплюсь, но в следующий побуду рядом намного дольше, ласково погладил кору вокруг «шрама», дождался отклика ауры, отдающего грустью, вздохнул, вернул марево в норму и помчался к опушке волчьим скоком. Чувство леса активировал уже на краю четырехсотметровой полосы отчуждения, убедился в том, что зверья крупнее зайца-беляка поблизости не видать, под взором вдумчиво проанализировал взаимное расположение зон перекрытия сенсоров ближайших артефактных и механических минных полей, понял, что от старого прохода для рейдовых групп остались только незатертые следы, и отправился на поиски нового.

Искомое обнаружил только минут за пятнадцать до восхода солнца, а следующие полчаса петлял по полю похлеще любого зайца, то приближаясь к рукотворной границе между Российской Империей и Багряной Зоной, то отдаляясь от нее. А после того, как добрался до глухой двадцатиметровой стены форта, невесть в который раз за последние лет пять-шесть восхитился упертости саперов отдельного корпуса пограничной стражи, подошел к микрокамере, замаскированной «хуже всего», и полностью скинул марево одновременно со стандартной армейской техно-артефактной маскировочной накидкой с говорящим названием «хамелеон».

Реакции дежурного оператора комплекса технического контроля можно было позавидовать — не успел я упаковать «уже ненужную» тряпку в перстень с пространственным карманом, как из крошечного динамика раздался голос, искаженный модулятором, и потребовал назвать личный код идентификации.

Я повиновался, благодаря чему смог прижать ладонь к артефактному сканеру, появившемуся из-под фальшь-панели, пережил укол в указательный палец и посмотрел вверх. «Удочка» появилась над краем стены сразу после завершения анализа крови, так что менее, чем через пятнадцать секунд я вдел руку в петлю на конце металлического тросика и немного полетал.

В этот раз комитет по встрече, дожидавшийся моего приземления перед расширением боевого хода, состоял из двух человек — старшего вахмистра Игната Дербенева, самого тупого, въедливого и исполнительного служаки «Девятки», честно заслужившего не самое уважительное прозвище Пень, и главного залетчика гарнизона ефрейтора Митяя Шкуро. Второй, судя по серому лицу, потухшим глазам, искусанным губам, излишне прямой спине и чрезвычайно плавной походке, был отправлен в караул после наказания шпицрутенами и не горел желанием общаться с кем бы то ни было. Зато первый, как обычно, был бодр, свеж и невероятно деятелен. Он-то до меня и докопался. После того, как смог оторвать взгляд от моих радужек:

— Признавайся, как ты прошел полосу отчуждения?

— Начинается… — «вымученно» пробормотал я себе под нос и захлопал ресницами: — Господин старший вахмистр, ради бога, скажите хоть в этот раз, что в ней такого особенного? А то я каждый раз вглядываюсь в землю до рези в глазах и ничего не вижу!

— Ты хочешь сказать, что опять пересек поле по прямой и никуда не вляпался?!

Не