Ивановы. Фамильная магия [Елена Михайловна Аксенова] (fb2) читать онлайн

Елена Аксенова Ивановы. Фамильная магия

Прежде всего

Про самоубийц говорят: он не мог этого сделать, у него были планы. Понимаете? Планы! Самоубийца разве может думать о том, какие шторы купить в гостиную? Кого пригласить на день рождения второго ребенка? Куда поехать в отпуск? Нет, конечно, нет! Он то и дело представляет себя мертвым. На бельевой веревке балкона, в кровавой ванной с опустошенными венами, на кровати с пеной от таблеток. Он никого не любит и ничего не ценит. Он самоубийца, поклонник Сатаны, который шипит при виде церкви.

Но смею заверить вас, господа, что тупая вера в собственные силы заставляет самоубийц двигаться вперед в своем сознании. Так ведь все нормальные люди делают, правда? Ходят на работу, моют полы, обсуждают коллег. Надо улыбаться, надо любить, надо строить эти чертовы планы.

А потом наступает момент, когда самоубийца сидит один в начищенной Доместосом ванной и понимает, что все эти планы, привязанности и прекрасные впечатления – иллюзия, за которой прячется единственная правда: пустота.

С чего все начиналось

Впервые я встретил Ивановых на берегу Черного моря. Удивительно рыжие, как само солнце яркие, завораживающие. Я смотрел на их крепкие тела в купальных костюмах, на их ровные улыбки и мне мечталось быть частью этого клана. Богатые, вальяжные, статусные. За место любого из них простые смертные отдали бы что угодно. И я тоже. Я. Незаметный, не харизматичный и до ужаса будничный. Я стоял напротив этих солнечных лучей и грелся о их красоту.

Тогда я впервые увидел Веронику. Невысокую, фактурную, не старше двадцати лет девушку с глазами самого дьявола. Ради таких женщин стрелялись на дуэли, с улыбкой вбегали на эшафот, захватывали города и рушили устои. Как говорится, “в раба мужчину превращает красота”. Эсмеральда без цыганского напыления, Кармен без грязного прошлого, Дон Жуан в бикини. Ах, если бы я тогда только знал…

Я был в ежегодном отпуске и на скопленные деньги позволил себе чуть больше, чем позволяет рядовой редактор скромного издания. Если бы не пара удачных авторов, за которых я получил кое-какую премию, вряд ли бы эта книга была хоть когда-то написана.

Кто-то творит, потому что это интересно, а кто-то, потому что не может этого не делать. Я убежден, что только вторые способны породить настоящие шедевры.

У меня самого дара не было. Я не романтизировал свою заурядность, потому что мне хватало мозгов ее осознавать. Гениям вся вселенная помогает захватить свой шанс, добиться признания. Но я, Георгий Морозов, самый тривиальный житель земли, обреченный понимать свою природу.

Почему же я решил из теоретика стать практиком? Да просто потому, что эта история заслуживает остаться на страницах если уж не печатной книги, то хотя бы электронного документа Word. Эти люди жили, дышали, любили и ненавидели. И я был свидетелем их подлинной, первобытной страсти, на которую сам, к своему стыду, никогда не был способен.

Так вот, Вероника, рогатый ангел, спустившийся с кровавых небес, чтобы попасть в меня мечом для волейбола и кокетливо попросить его принести. О, Боже, да если бы она захотела, я бы принес ей голову Ксении Собчак на золотом блюде. Таким шармом обладала эта девушка.

Конечно, как и любой уже не юный мужчина, я надеялся, что ее заинтересовал мой воображаемый опыт. Однако мяч был просто мячом, получив который она отвернулась к сетке и больше не взглянула на меня. Никакого “спасибо”, никакой улыбки. Будто я муравей, которого невозможно заметить на земле с высоты человеческого роста. Я бы хотел с ней познакомиться, но природная гордыня сберегла меня от неловких фраз. Надев паленные очки Dior, я вернулся на свое место и больше не поворачивался в ее сторону.

Прошло два мучительных дня, прежде чем я снова увидел это огненное семейство на пляже. Видимо, они были заняты более интересными делами. Их деньги добавляли в жизнь остроты, мои же просто не позволяли мне скопытиться. С этими мучительными мыслями я наблюдал за Вероникой в новом белом купальнике. Густая копна ее рыжих волос плавно качалась в такт движениям и, если есть в мире что-то прекраснее длинных женских волос, то этого нет.

Так как эту книгу я по праву считаю своей, позволю себе небольшую ремарку. Вам, возможно, интересно, почему я так уверен в состоятельности своих кумиров. Видите ли, достаток, как и счастье, подсвечивает человека изнутри. Человек, который никогда (именно никогда) не смотрел на чеки, пылает самой настоящей силой. Эта заразительная уверенность ставит на колени простушек из Саратова, получивших разными путями кое-какой капитал, но так и не сумевших вытравить из себя внимание к красным бумажкам.

К сожалению, нельзя покрыть годы бедности парой хорошей обуви. Деньги видны в каждом вашем зубе, в каждом слове, в каждой эмоции. Бедные и богатые мыслят разными категориями, образами. Мы никогда не будем равны, и будет лучше вам смириться с этим поскорее. Ни к чему нам еще одна революция, правда?

Но вернемся к сути. За те дни, что ее не было, я перебрал сотни вариантов нашего знакомства, включая разыгранное утопление с моей стороны. Я думал снова и снова о возможных вариантах действия. Что мне делать, как быть? Сейчас или никогда, сейчас или никогда! И судьба сжалилась надо мной.

Анна, двоюродная сестра Вероники, узнала, что я редактор в издательстве. Как и многие домохозяйки, имевшие бурную деятельность в прошлом, она отчаянно пыталась найти пути самореализации в декрете. Писательство казалось не самой сложной задачей, особенно если у вас самомнение размером с дирижабль.

Она подошла ко мне, покачивая на руках хорошенького младенца. С удивительно подтянутой фигурой и отсутствующей усталостью на лице. Я сделал вид, что не взволнован.

– Извините, – присев на соседний шезлонг, начала девушка. – Вы ведь редактор в издательстве “Честная книга”?

– Да, – я снял очки. – А откуда вы узнали это?

– Если вы когда-то работали в бизнесе, то система “я – вам, вы – мне” всосалась в кровь и нервно прокуривает совесть, – ее губы в красной помаде растянулись в нервной улыбке. Она хотела выглядеть неуверенной, может, смущенной. Но я редко встречал настолько бесстыжих особ. Ребенок премерзко ковырял свой нос. – Так вы тут один?

– Совершенно, – я заметил, как рыжебородый мужчина лет сорока напряженно посмотрел в нашу сторону. – А вы нет.

– А я нет.

Впервые я не видел в женщине с младенцем репродукцию Мадонны. Анна, которую я бы никогда не решился назвать иначе, держала своего ребенка как сумку, не слишком дорогую, купленную по той самой красной бумажке, выдающую в ней простушку. Я знал, что она способна вить веревки из самых крепких орешков, но ее сестра уже зажала меня в тиски. Поэтому я позволил ей болтать о погоде, о городе, о море. Слушая вполуха, я размышлял, как бы мне напроситься на более тесные приятельские отношения. От природы глупым меня не назовешь, и, если эта женщина через кого-то узнавала про возможные случайные встречи с редакторами, она нуждалась в их правильном решении. А я нуждался в шансе на лучшее завтра.

– Вы так интересно рассказываете, Анна, вам бы книги писать, – врал я, не стыдясь.

– Правда? – попалась она. – Я, конечно, слышала это раньше, но не от профессионала вашего уровня, – я был разочарован дешевизной лести. Не от такой женщины. – Знаете, у меня сейчас есть кое-какие наброски…

– Хотите, чтобы я взглянул? – безопасный вопрос, у нее нет ни строчки.

– Обязательно, когда-нибудь, не сейчас. Есть несколько сильных моментов, которые требуют доработки.

Халтурщица, не способная отдать себя на растерзание миру. Писателем ей не стать даже после воскрешения Христа и всех апостолов. Дальше она понесла всю эту чушь, которую приписывают авторам, которую они сами себе приписывают. Долгие рассуждения над каждым словом и точкой, будто потягивая виски можно напиться. Тексты выходят залпом, а потом долго портятся угрызениями совести. Редактура – вот, что лишает нас подлинных эмоций, оставляя огрызки яблока для утоления голода. Зато криво никто не посмотрит. Творчество топят в профессионализме.

– Может, пообедаете с нами? – она выглядела любопытной и почти очарованной.

Я, конечно, никогда не производил эффекта на женщин, поэтому купился с радостью на эту симпатию, пусть даже временную. В приличном обществе свои законы, о которых мне, как человеку скромного достатка, было мало известно. Я представлял их с омарами и черной икрой, в окружении слуг. Стереотип? Более чем. Но право, я был не далек от истины!

За обеденным столом расположился салат с зеленой жижей, много сочетания мяса со сладкими фруктами, ничего существенного и привычного. Я сразу прикинул свои 100% шансы уйти голодным, но заинтересованным.

Первым ярким пятном на веранде в тени деревянной крыши была Вероника. Рыжая и еще более впечатляющая, она раскинулась напротив меня в белоснежной рубашке поверх своего крошечного купальника и расстегнула пуговицы почти до пупка. Зеленая жижа то и дело падала ей на грудь и если бы я когда-то рискнул это попробовать, то…

Но не будем об этом, ведь в тот момент я узнал, что ей всего 17. Про статью мне любезно напомнила Анна, которая явно ревновала окружающих к красоте сестры. Женщины и их бесконечное соперничество за внимание.

– По обоюдному согласию с 16 лет, крошка, – парировала Вероника и сердце мое подпрыгнуло в надежде. Если бы она действительно хотела быть со мной, а не уколоть сестру.

Анна села на соседний стул, чтобы вдоволь поговорить о литературе, в которой совершенно не разбиралась, но очень хотела бы. Пока я пихал себе в рот мягкие булочки, представляя жирный бургер с картошкой фри, и старался не облизываться на девушку напротив, ее родственница плела ахинею о Достоевском и Толстом, о которых, кажется, совершенно не имела собственного мнения. Я слышал выдержки из Википедии и общедоступных сайтов, такие очевидные, такие общеизвестные, что мне становилось лень изображать учтивость.

Рыжебородого мужчину, которого я заметил еще на пляже, звали Игнат, и он не был душой компании. Такие люди привлекают своей болезненной замкнутостью, ведь все мы с детства очарованы загадками и тайнами. Я, будучи взрослым человеком, понимал, что за такой холодностью прячется целая гора комплексов и обид. Но все та же первородная сила любопытства подталкивала меня к диалогу с ним, тему которого я так и не придумал. Наверное, он занимается арт-хаусом и серфингом.

Во главе стола расположилась единственная светловолосая женщина. Агния, как мне представила ее Анна, старушка, даже не повернула голову в мою сторону. На ней были огромные очки Chanel, белый льняной костюм и высокомерие, которое вряд ли обрадовало бы хоть кого-то. Но меня да. Два пустых стула по бокам. Собственные родственники были не готовы приближаться к ней. Не думаю, что ее это волновало. Она восседала с бокалом мартини, читая на ноутбуке фруктовой фирмы последние новости большого бизнеса. Я облизнулся при мысли о такой пенсии.

Вежливый человек, я считаю, был обязан поинтересоваться, все ли ему рады. Может, завести светскую беседу о погоде или политике. Но в этом мире роскоши мне не хотелось быть собакой, клянчащей угощения со стола. Я хотел быть одним из них, наглым и рыжим, выше, чем общие правила.

– Как я мечтаю пожить во времена Пушкина, чтобы кружиться в бальном платье и читать лирику, – Анна усердно напирала на меня своим мнением. Хотела, чтобы я отработал приглашение. – Вы считаете, сейчас возможно пробиться талантливым людям без связей?

– Вряд ли Пушкин со своим титулом не имел связей, – повернулся к ней я.

– Верно, верно.

– Черт бы побрал этих арабов! Они опять играют с ценами на нефть! – Агния ударила кулаком по столу, отчего платиновая цепь крупного плетения у нее на груди подпрыгнула. – Аня, хватит чесать языком. Позвони своему мужу, мне срочно нужно собрать акционеров. Я не собираюсь ждать еще ни одного мгновения! Мы купим Halil Inc. прямо сейчас!

– Да ведь у тебя есть его номер…

– У тебя детская присыпка вместо мозгов? У меня нет времени даже договорить это предложение. Я возвращаюсь в Москву. Вы можете и дальше наслаждаться моими деньгами, но я не занимаюсь благотворительностью! Поднимите свои жопы!

Я и сам был готов встать под ее гнетущим взглядом, такой энергией обладала эта дама. Поэтому вовсе не удивился, что даже прекрасная Вероника покинула трон и побежала в сторону виллы. Анна пожала мне руку и энергично заверила в приятности нашего знакомства. Она впихнула мне визитку, старую, потрепанную, видимо, очень долго ждавшую возможности показаться. На ней была надпись: “Анна Иванова, главный специалист по финансовым рискам ООО “Росконсалтинвест” Внушительно, но не актуально.

Значит Агния разрушила все принципы женского кодекса и расстроилась, что ее внучка выбрала семью, а не карьеру. Из всех сидящих за столом бизнесменом была только она. Не нужно быть психологом, чтобы понять, каким складом обладают твои приятели. Игнат витал в облаках, явно творческая личность, терпящая того, кто умеет зарабатывать хлеб, ненавидящий руку, которая его кормит. Вероника слишком занята своей персоной, очевидно выше работы. Хотя, как я понял из короткого диалога, их семья была куда больше, чем осколок, увиденный мною.

И я решил стать пазлом в этой мозаике.

Случай

Москва раскинулась летом, как вальяжная дама среднего достатка своими искусственными бриллиантами. Я редко пил кофе вне дома, скромная зарплата в большей степени уходила на аренду и первичные нужды. Но сегодня пришлось немного раскошелиться и выбрать для бранча (популярное нынче слово) модное местечко с Медузой Горгоной на логотипе.

После отъезда моих драгоценных приятелей я не терял времени даром. Конечно, нужно было наслаждаться солнцем и морем, но даже в теплых волнах я не переставал думать о Веронике и ее родственниках. Одного мучительного дня было достаточно. Я закрылся в номере и изнасиловал интернет. Именно тогда у меня появился профиль в сети.

Чтобы себя не выдать, я заполнил информацию от лица девушки, ровесницы Вероники, и подписался на нее. И вот, что я хочу сказать. Если вы запрещаете мужчинам желать 17-летних девушек, то запретите им оголяться похлеще любой проститутки в борделе. О, господа! Ее профиль пестрил обнаженными фотографиями, вульгарными позами и разными изгибами. Я не знаю, какой мужчина мог бы устоять только потому, что ей не хватало меньше года до совершеннолетия.

Однако моим билетом в дом Ивановых была вовсе не Вероника, а ее сестра Анна. Конечно, я бы не смог выдерживать ее слишком часто, но для начала достаточно было подтвердить наше знакомство случайностью. Я проверил ее профиль, по геоданным она бывала в этой кофейне каждый вторник, когда водила старшую дочь на балет. Благослови Господь социальные сети!

Я не прогадал. Всего через 5 минут после того, как я открыл ноутбук и надел рабочие очки, в помещение впорхнула Анна с красными губами и ключами от машины в руках. Сколько же стоит парковка в центре города? Попросила латте на миндальном молоке без кофеина, я улыбнулся, но тут же вернул лицу сосредоточенный вид.

– Георгий?! – она подошла к моему столику. – Какая встреча!

– Да уж, – "удивился” я. – Не такой уж сюрприз, найти писателя в кофейне, но вот редакторы ходят сюда куда реже.

– Вы один?

– Традиционно.

Я жестом пригласил ее занять барный стул за жутко неудобным высоким столиком. И как только эти блогеры проводят полдня в таких заведениях? Вспомнилась фраза: “Стулья у вас деревянные, а жопа у меня не железная”. Видимо, все сделано для того, чтобы человек не подумал задержаться чуть дольше, чем ожидается.

Не буду вдаваться в подробности нашего будничного разговора, но в конце концов мне удалось зацепиться за день рождения ее младшей дочурки прямо в эти выходные.

– Если вы позволите, я бы заехал поздравить вашу куколку.

Важный совет: хотите заполучить расположение мамаши, делайте вид, что обожаете ее детей не меньше ее самой, а лучше больше. Тут переиграть очень сложно, поскольку почему-то даже самые умные женщины не рациональны в вопросах талантов своих маленьких ксерокопий. Ах да, небольшая пометка: я терпеть не могу детей. Киньте уже в меня камень и читайте дальше.

– Мы будем только рады! Праздник начнется в 3. Вишлист прилагается.

Ее глаза как два вырезанных куска неба, обреченные на слишком низкий полет, манящие узники. В тот момент она казалась мне почти красивой. С этими кошачьими повадками и все также равнодушно опущенными грудями. Женщина, как она есть.

Вот так я получил заветный адрес семейства Ивановых. Конечно, загородный особняк. Вишлистом назвали список подарков, я загуглил парочку, все не меньше 50 тыс. Рубль в рубль моя зарплата за месяц. Покупать это я, конечно же, не буду.

Назначенный день выдался солнечным, поэтому я взял брендовый костюм в прокат, оставив в залог почти все свои накопления, и вступил на святую землю. Землю богатых и знаменитых. Место, где классовое неравенство не прикрывается демократией, где каждый знает свое место. Турецко-индийские сериалы научили девушек мечтам о том, что принц может заметить Золушку, где бы она не пряталась. Уборщица, секретарша, стриптизерша. Все имеют право на персональный хэппи-энд. Жизнь, конечно, куда прозаичнее. Если вы работаете на кассе супермаркета – вы предмет интерьера. Неравные браки случаются редко, а счастливыми они бывают еще реже. Потому что после того, как налет запрета стерт, а вам предоставили комфортную жизнь в покое, становится очевиден разный масштаб. Я говорю о масштабе личности. Девушка, с детства видящая пьяного отца и задерганную мать, никогда не сможет избавиться от неконтролируемой агрессии в адрес пьяных людей. Это вам пример. Пример шрамов, которые вбиваются в нас с такой силой и точностью, которые мы можем высветлить и спрятать. Но они остаются глубоко в костях, пускают корни, отравляют нам жизнь до самой смерти. Все, что заставляло нас улыбаться, все, что заставляло нас плакать, все, что мы любили, все, что ненавидели – эти застывшие образы, меняющие нас бесповоротно. Искалеченные дети, свои собственные заложники, свои спасатели.

Но я отвлекся. Такси комфорт-класса предполагалось взять прямо на автобусной остановке, но оказалось, что в элитных поселках свои правила. Меня не пустили на территорию верхом на желтом коне. Мысль о том, что я мог сэкономить 400 рублей будет терзать меня всю следующую неделю.

– Вас нет в списке, – мужчина в солнцезащитных очках обвел меня сомнительным взглядом. – Свяжитесь, пожалуйста, с пригласившим вас лицом. Нам нужно подтверждение визита по внутренней системе безопасности.

Я провел 20 минут в попытках дозвониться Анне. Представлял, как она бегает между столами со своими красными губами и искрящимися от удовольствия какого-то движения глазами. Я ее ненавидел за это унизительное чувство, за ее беспечность.

– Открой ворота, – крикнул мужчина своему товарищу.

К забору приближалась ярко-красная машина с Вероникой за рулем. Сначала я не поверил своим глазам. В нашей стране права выдаются с 18 лет, так какого черта? Хотя, кого я обманываю. Деньги – это ключик от многих закрытых дверей.

За секунду пришло решение. Мне была необходима эта возможность, этот праздник, и я кинулся ей под колеса. Она среагировала лучше, чем я ожидал, бросила руль в сторону и дала по тормозам. Ее красивое лицо исказила не менее привлекательная злость, она открыла окно и покрыла меня отборным матом.

– Вы его знаете? – охранник нахмурил свои непричесанные брови и шагнул ближе ко мне.

– Нет!

– Да…

Не знаю, взгляд этого мужчины без высшего образования оскорблял меня больше или тот факт, что девушка моей мечты не узнала меня. Но все притязании своей гордости я спрятал в шкатулку. До поры до времени буду складывать туда все свои обиды и горести.

– Как же, присмотрись! – я встал к ней ближе, но ее глаза не выразили хоть какого-то проблеска. – Вспоминай, мы обедали вместе на курорте.

Последнее слово вызвало у нее волну смеха, я прикусил язык. Да, так говорят только старики, немодные и неперспективные. Пока не все было потеряно, я рассказал ей про Анну, про приглашение, про то, что не могу ей дозвониться. Она вытащила фруктовый смарт и через пару секунд давилась смешком в разговоре. В моей голове я бил ее лицом об асфальт до тех пор, пока от него не осталось кровавое месиво. Это моя творческая фантазия штурмовала края нормы и не выплескивалась. Я был терпелив, я ждал.

– Да, он приехал к Ане. Она с трудом, но вспомнила его.

Я принял этот укол в качестве шутки, по крайней мере внешне. Но эта нахальная девица не подумала проявить учтивость. К сожалению, на воспитание нужно время, а у богатых его вечно нет. Вот и получаются всякие Вероники, которые в 17 лет ездят на дорогих тачках и считают Богом Джареда Лето.

До нужного адреса я шел пешком, оценивая красоту пейзажа. Куда не глянь – отблески роскоши. Модные особняки, дореволюционные дворцы. Безвкусная эпопея самых разных уровней денег, но неприлично больших денег. Мне до такого было не дотянуться, мне хватало мозгов понять это. Конечно, есть люди (как, например, мой покойный отец), которые утешают себя сказкой о том, как спокойно им спится от своей честности. Они презирают богатое ворье, потому что не способны наворовать столько же. Или хотя бы половину. “Если Бог тобой доволен, Гоша, все остальное приладится. Добро всегда воздается добром!” К слову сказать, Бог наградил его раком желудка и нечеловеческими страданиями, поскольку моя маманя не смогла найти презренное золото, а обезболивающие стоят не так уж и мало.

То, что я увидел на территории, принадлежавшей Ивановым, было бы оскорбительно назвать домом. Это был настоящий дворец, осколок царской России, величавый и устрашающий. Кем был я, если бы рос в таком месте? Чего бы я мог добиться с таким стартом? Уж точно не кучки сопливых детей и помятой старой визитки.

Анна упорно меня не замечала, обхаживая каких-то светских куриц. Их мужья, их любовники, дышащие изобилием, собирались в кучки и громко хохотали. Американский фильм в русских реалиях. Мне это было по вкусу.

Я прошел под навес, где (как я предварительно рассчитал) располагался стол с разными по габаритам блестящими упаковками. В моих руках был праздничный пакет, который я упорно светил перед гостями, чтобы нагнуться в самом подходящем месте и аккуратно сложить его в нагрудный карман.

Не переживайте, ребенок даже не заметит.

Выйдя из своей удачной позиции, я наткнулся на Игната, который недоверчиво осматривал мой костюм. Естественно, он в своих высоких чувствах не чурался пользоваться лучшими магазинами Москвы, но так небрежно, что это выглядело тягостным бременем. Я уже знал, что он был художником, не признанным ни критиками, ни общественностью. И виной тому жизнь, которую большая часть себе позволить не может, но очень хочет. Конечно, вы услышите громкие фразы про саморазвитие и реализацию личности. “Счастье не в деньгах!” – будут кричать они, провожая взглядом чью-то Ferrari. Прошу отметить, что я честен в своем тщеславии и никогда не скрывал его по крайней мере от себя.

И вот в это логово завистников додумался ступить Игнат. Наивный, наверное, либо глупый (хотя я так и не понял, в чем отличие этих понятий).

– Что ты тут делаешь? – спросил он.

– Анна пригласила на праздник, мы случайно столкнулись в кофейне на днях.

– Она вечно тащит в дом кого попало прямо с улицы.

Мда, семейка их явно не пыталась быть приятной. Оскорблять людей, зная, что они продолжат вам улыбаться. Смотреть свысока. Заносчивые задницы с душами на банковском счете. Убийственное очарование.

Мне так и не случилось познакомиться хоть с кем-то, поскольку вся эта компашка, видимо, знала друг друга очно или заочно. Передо мной мелькали лица с экрана телевизора, но я не помнил ни одного имени. Дело в том, что моя память работает как лучший архивариус и на входе фильтрует информацию. Чаще всего я не помнил название рукописи, которую читал на прошлой неделе. Авторы, горячо жавшие мою ладонь, удивлялись, когда я не здоровался в магазине. А ведь я просто не помнил их, от слова совсем!

Но в тот момент, когда прозвучал легкий звон удара вилки о хрусталь, я понял, что нас приглашают закончить с аперитивом и приступить к обеду. Скажу честно, я был взволнован, ведь меня почти наверняка забыли включить в рассадку, да и меню обещало быть специфичным. Но к счастью, организатор праздника, молодая брюнетка с кофейными глазами, была профессионалом до мозга костей. Не найдя меня в общей схеме, она тут же указала пальчиком на запасной стол в самом углу зала. Место не почетное, но ведь и я только начал.

Великие говорят: если хотеть чего-то по-настоящему, вся вселенная будет помогать тебе в исполнении желания. Я до сих пор приписываю это страсти, с которой я смотрел на Ивановых и на тех, кто их окружал. Я верил, что этот мир мой по праву характера, а значит когда-то я стану его частью. Но пока слабые раскидывали шансы, уповая на волю Божью, я хватал обстоятельства за хвост, чтобы сделать их своей лестницей к небесам.

Но даже моя бурная фантазия не смогла бы подкинуть шанса лучше, чем тот, что выпал мне с легкой руки судьбы-матушки.

Обед проходил утомительно скучно, поскольку гости травили тосты с историями, над которыми все хохотали, кроме меня. Биржевые взносы, крикет, девальвация, аннуляция… Казалось, я единственный не в силах понять всех этих определений и того, как это восхищало окружающих. Я хотел хотя бы отбить аренду костюма и дорогу обедом. Но всевозможные паштеты и мало привлекательные жижи (суп-пюре из белых грибов со спаржей и веточкой розмарина, как красовалось в карточке гостя), полусырая говядина и сопли в ракушке лишили меня и этой возможности.

Я дождался смены блюд, чтобы выйти из-за стола и пощеголять подальше. Лезть в дом сразу было опасно, поэтому сначала я понадеялся на привлечение внимания в качестве одинокого романтика, слоняющегося взад-вперед. Ну и, конечно, интересно было узнать границы таких владений.

Рядом располагался хвойный лес, аутентичный, как показала моя не экспертная оценка, или, по крайней мере, хорошо под это закошенный. Я отметил, что богатеи даже природу умудрились причесать. Среди деревьев не встречалось первородной пыли деревни, так что туфли мои остались чистыми.

Не могу сказать, сколько времени мне понадобилось, чтобы заметить маленькую мулаточку, одиноко плескавшуюся в воде. Я сам был не из тех детей, около которых крутятся взрослые и ровесники. Меня не трепали за щечки, не умилялись прической. Неприметный отпрыск семьи Морозовых, неказистый мальчишка, слишком пейзажный.

Это крошечное создание не вписывалось в картину идеальности рыжих Ивановых. Я не заметил на приеме ни одной темнокожей пары, более того, я не видел даже представителей куда более близкого нам Кавказа.

В наше время тебя пытаются ухватить за любое промедление, чтобы приписать тебе какое-то серьезное грехопадение. Чтобы не стать педофилом, я прошел чуть дальше по дорожке, но проведя там пару минут, остановился в своем счете камней и повернул обратно.

Никто не замечал моего отсутствия, моего присутствия. А значит моя цель оставалась все такой же недосягаемой. Все, что я получил от этого бестолкового мероприятия – головная боль от жары и голода. Чертов костюм лип к телу, я скинул пиджак и аккуратно накинул его на плечо, придерживая небрежно средним пальцем. Как бы мне сюда вписаться, как бы мне стать частью этой истории.

Мудрые говорят, что пути Господни неисповедимы. Я лично не трачусь на свечи и образы незнакомых людей, но если не высшая сила, то судьба подкинула мне следующий случай. Мулаточка, которую я недавно видел, отчаянно плескалась недалеко от берега. Я не был героем, но быстро смекнул, что для взрослого человека там приемлемая глубина, а спасение утопающих отлично впишется в мой благородный образ. Поэтому я ринулся в водоем, схватил крохотное тельце и быстро рванул к берегу. Тут я могу быть честным: как прагматик, я скинул с себя всю фирменную одежду, представляя, чем мне грозит ее порча. Глубина там была мне по плечо, но из-за паники она вполне могла не доплыть обратно.

Я почувствовал себя как минимум Богом, когда нес трясущегося ребенка к бурному празднеству. Первым меня заметила пожилая пара, которая даже не пыталась скрыть отвращение от такой картины. Не было ни аплодисментов, ни благодарностей.

Но как только я вошел в дом, за мной показался взволнованный Игнат. Он выхватил у меня ребенка и начал говорить что-то на английском, что-то успокаивающее. Так вот, чье это грехопадение. Я мог бы догадаться, что мальчик захочет зацепить бабушку. А если африканский ребенок не повод для недовольства светлолицых снобов, то что это?

Служанка предложила мне пройти в гостевую комнату, чтобы принять душ. Я, конечно, все понимаю, но нельзя так педантично относится к обычной нефильтрованной воде. Однако я чувствовал повисшее смущение и удалился, чтобы позволить семье собраться и поблагодарить меня за спасение.

Честно говоря, их ванная была куда больше моей скромной квартиренки. Я не стал торопиться, расположился поудобнее, использовал несколько баночек без русской инструкции на упаковке, поплескался в бархатной воде. Правда включить джакузи я так и не решился: привлекать лишнее внимание ни к чему.

В махровом халате я вернулся в комнату, где на кровати меня уже ждал очень даже привлекательный фрак. Мои собственные вещи, за которые я очень даже сильно переживал, отправились в химчистку, о чем мне сообщила служанка, ожидающая за дверью.

По домашнему персоналу и обстановке было видно, что решения в этой семье приняты одной твердой рукой – Агния. Быть ее ребенком, конечно, тот еще кошмар. Я представил себя под могильной плитой эго этой бабульки и вздрогнул. Не так уж плоха жизнь свободной пташки. Не так уж плохо самому решать что и когда делать.

В зале меня ждал Игнат, девочки нигде не было видно, как и других членов семьи. Разочарование накрыло внезапно, как удушающий воздух подмосковной электрички жарким летом. Я знал теперь, что не получу желаемого, видел это на лице Игната, такого надменного и ущемленного необходимостью благодарить меня.

– Отдаю должное твоей везучести, – прошипел он. – Умудрился оказаться в нужное время в нужном месте.

– На твоем месте я бы был менее спесивым.

Никакой агрессии. Мной двигало желание показать ему, что я не половая тряпка, я личность, хоть и не богатая, и не оригинальная. Он прищурил свои диковатые глаза, я выдержал это напряжение.

– Ждешь благодарности?

– По крайней мере, он не ждет такого тона, Игнат, – Агния появилась из неоткуда, красивая и гордая, совершенно непохожая на обычных старух. – Ты оставил своего ребенка без присмотра, а он исправил твою ошибку. И хватает же наглости… В прочем, спасибо, молодой человек, – она протянула мне сухую ладонь, на мизинце блеснул перстень с небольшим квадратным янтарем. Этот камень я видел столько раз, но никогда он не был таким уместным. – Ивановы не любят долги, поэтому мы бы хотели от лица всей семьи презентовать вам этот новый костюм и, конечно, приглашение к празднику в честь вашего героизма. Все организуем в следующую субботу, если удобно. В пятницу сюда добраться живым нет никаких шансов.

Она дождалась моего кивка и прежде, чем я продолжил этот чудесный диалог, растворилась в дверях, поправляя свои короткие волосы на ходу.

Игнат молча поднялся по ступеням, а я отправился домой с бесплотными попытками унять дрожь в ногах. Я был в их доме, ел их еду, трогал их вещи. Я дышал миром, который заслуживал, удивительным миром без лишений и манер. Мне нравился его аромат…

Лучшее предложение

Как я прожил время до субботы рассказывать не буду, потому что это скорее напоминает об обыденности нашей жизни. Мне не хочется портить листы реальностью.

Ивановы жили в совершенно другом измерении. Там не было квартплат, скидочных карт, а слово “акция” имело совершенно другое значение. Если бы только я имел возможность загадать желание до рождения, я бы попросил быть Ивановым, одним из тех рыжиков, которые прятались в своем поместье в лесу. Они озаряли мир своей свободой выбора. Поверьте, вы не имеете понятие о настоящей жизни, сидя в душном вагоне метро между гопником и бомжом. Вы, как и я, ничто. Но по велению судьбы пустое место оказалось среди скал, чтобы попытаться прикоснуться к самому прекрасному, что есть на земле, чтобы попытаться узреть истину.

Анна встретила меня со своими красными губами и орущим младенцем на перевес. С извиняющимися глазами она пригласила меня войти в сад. Погода была более, чем прекрасная. Я мог поклясться, что чуял запах сирени, хотя на дворе был вовсе не май. Их сад без украшений для прошедшего дня рождения выглядел блестяще, и я порадовался, что смог подыскать себе более ли менее приличный наряд для пикника. Я знал, что сейчас мне везет, но все люди из высшего общества видят, насколько я далек от них. Голубь среди павлинов. Чтобы как следует распушить хвост был нужен солидный капитал, коим я не обладал в силу рождения. Хитрости воровства и взяточничества были мне также чужды не по этическому соображению, а исключительно от отсутствия навыков.

Пока я ждал стакан лимонада от Анны, ко мне вышла чернокожая женщина средних лет. Я узнал в ней мать спасенной девочки по таким же жестким волосам и круглым глазам. Если можно найти ключ от квартиры, где лежат деньги, на тротуаре у твоего подъезда, то я тогда это сделал.

Большинство людей боятся ответственности, потому что это сковывает. Они и другим советуют бежать от нее, прихватив слова “я не должен, я не обязан”. Но есть и те, для кого привязанности равняются свободе. Обрастая связями, они становятся собой.

Агата была именно такой. Человек может подделать свое резюме, но не может исправить ощущение рядом с ним. Мне казалось, что я упал с разбега в пуховую подушку – вот какой была эта женщина. Если бы я только мог выбирать себе мать…

Не буду вдаваться в подробности ее благодарностей. Пожалуй, я видел в ней бедность также, как видел богатство в Игнате. Сложил дважды два. Молодой наследник заделывает ребенка пухловатой иностранке без гроша или с несколькими грошами. Представляю, в каком шоке была Агния. Хотя, учитывая то, как равнодушно она относилась к искусству (дома не было ни одной написанной рукою картины), я мог бы рассчитывать на ее равнодушие и к этому вопросу.

Анна вернулась с подносом прямо из каноничного американского сериала. Я смекнул, что меня хотят оставить вдали от положенных почестей, умаслив без посторонних глаз.

Но все изменилось, когда вниз спустился Игнат. Если бы мне сказали, что это тот человек, которого я видел ранее, я бы перекрестился. Настоящая любовь – пятно от кетчупа на белой блузке: ее не скрыть ни расстоянием, ни манерами. Я растерялся от теплоты, которая лучилась из глаз рыжего, от нежности. Более того, я был уверен, что его выбор привязанности самый правильный для мужчины, желающего крепкого семейного очага. Жаль, я не из таких. Но даже я приклоняюсь перед тем, что выше меня самого, выше времени и обыденности. И это не только деньги.

Мы поздоровались, холодно, как и всегда. Потом повисла неловкая пауза. Я решил, что пора бы сыграть по-крупному, иначе эта встреча станет последней.

– Спасибо за внимание, конечно. Но я считаю, что наше знакомство затянулось. Вам, – я повернулся к Игнату, рассчитывая, что при жене он спрячет свое высокомерие. – оно удовольствие не доставляет, а мне надоело быть в тягость. Пожмем друг другу руки и попрощаемся?

У меня в голове зрел отличный план по несчастному случаю, где им придется не просто сделать меня своим знакомым, а оставить гостем в прекрасном особняке прямо под столицей.

– Молодой человек, – голос Агнии сбил с меня напущенное равнодушие. Я вздрогнул. – Зайдите ко мне в кабинет.

Помните ли вы себя, плетущегося за учителем на казнь к завучу? Я нет, потому что был прелестным мальчуганом с высокой успеваемостью. А вы ждали трагичную историю? Увы.

Она открыла тяжелую дверь своим длинным ключом, а потом жестом пригласила меня внутрь. Я хотел бы сказать, что увидел красное дерево и пишущую машинку (винтажную, конечно), возможно, рояль. Но это была самая обычная комната, больше похожая на офис, чем на библиотеку. Компьютер там был не фруктовый, минимальные украшения, никаких рамок с фото, цветов, дорогих изданий. Разочарование года.

– Присаживайтесь, не стесняйтесь, – она обошла стол и по-хозяйски опустилась на офисный стул. – Думаю, такая обстановка вам куда ближе нашей гостиной. – я хотел возразить что-то умное, она подняла руку в знак молчания. – Я хорошо знаю такой сорт людей, как вы. Слишком хорошо, пожалуй, чтобы не замечать, как открывается ваш рот при виде моей внучки Вероники и всей нашей своры. Однако вы все еще здесь.

Я вопросительно поднял брови. Играть с этой женщиной в святую невинность, что жарить просроченную курицу, надеясь на отсутствие поноса после. И тут она предложила мне сделку, которая навсегда разделила мой мир на “до” и “после”.

– Мне нужен продажный тип в доме. Такой, который не чурается постукивать, подмигивать. Вы, очевидно, из таких.

Я смотрел на нее максимально пронзительно, не отрицал, не соглашался.

– Вы хотите прикоснуться к другому миру? Пожить в удовольствие? Написать давно задуманный роман? – она прищурилась. – О! У вас нет творческой жилки. Конечно. Тем более далека от вас вся наша роскошь.

Она смерила меня своим грубым, безучастным взглядом. Кажется, я был приступом эпилептика, вскрывшимся чирием, вросшим ногтем. Но неведомая сила заставляла эту роскошную старушку сидеть со мной в одном помещении как бы трудно ей это не давалось.

– Мне нужен тот, кто станет моими ушами и глазами. В вас, молодой человек, я вижу перспективу беспринципности. Это так?

Я скитался взглядом по ее нежной, матовой коже. Коварство, бьющее в грудь, могло бы ранить кого-то более романтичного. Но я не отличался тонкой душевной организацией. Более того, я боялся потерять тот шанс, который мог привести меня прямо к пьедесталу.

– Да.

Агния улыбнулась и на ее тонких губах в дорогой незаметной помаде я увидел легкие складочки. Так я стал непонятно кем в жизни Ивановых.

Пояснительная бригада. Одна старушка заимела большую семью при солидном капитале. И если москвичей сгубил квартирный вопрос, то эту подмосквичку захлестнул наследственный. Была ли это мания? Нет. Чем больше у вас денег, тем меньше близких. Увы и ах, такова жизнь. Мне была странна забота о том, что ты не унесешь с собой в могилу, но вполне возможно, у Агнии были основания полагать, что деньги ее до могилы не дотянут и будут растасканы еще при жизни. У меня не было ни того, ни другого, поэтому мне было глубоко плевать на мотивы старой мегеры. Это был мой шанс стать кем-то большим, чем линейный персонал умирающего издательства.

Я согласился. А когда покинул кабинет госпожи Ивановой увидел сцену прямиком из телесериала на канале Россия. Многоуважаемая Агата со своим мужем ворковала где-то в коридоре и вот, что я услышал:

– Ты всегда был у меня. Еще до нашего знакомства я так в тебя верила, что прикрывалась этим щитом от всяких неурядиц. И смотри, ты со мной вопреки всему.

Ее темные округлые плечи неуверенно вздрогнули, а ржавый мужчина тронул ее подбородок и обнял. Вы бы почувствовали умиление от таких чувств, но я был куда более циничным.

Любви и чувственности я предпочту шелест купюр и удовольствие.

Новое начало

На следующий день ко мне приехал серьезный дяденька в дорогом костюме. Естественно, с водителем. Своей холодной и уверенной рукой он разложил передо мной бумаги, объясняя, что для чего мне нужно подписать. Договор о том, договор о сем. Мои обязанности, моя зарплата. На последнем пункте я почувствовал укол удовлетворения: о таком гонораре я и не мечтал. 150 тысяч – сущая мелочь для госпожи Ивановой, поставленная наобум, как мне показалось. Премирование за ценные сведения. Питание за счет компании, ДМС и много других приятных слов. Для всех я буду помощником госпожи Агнии, что нисколько не ущемляло мое эго. Я буду гулять по семейству Ивановых свободно, а там, вдруг, я таки встречу Веронику после неожиданного поворота.

Уволиться из издательства не составило труда. Я не был отличным сотрудником, я был серой офисной стеной, которую перестали замечать. Никаких привычных отработок не потребовалось. Все вздохнули с облегчением.

А я рванул в новую реальность. Как-то давно я прочитал высказывание о легкости понедельников для тех, кто любит то, чем занимается. Теперь я понял, теперь я знал.

Это было восхитительное утро с запахом отживающего лета, чуть сонное, но приятно теплое. Я взял завтрак в известной кофейне с медузой Горгоной на логотипе, потому что теперь могу себе это позволить. Хоть каждый день. Позволю себе и лирическое отступление. Что вы знаете о московской любви к кофейному напитку? Думаете, это модно, это престижно? Но кофе – это религия мегаполиса, его обезболивающее, чтобы переносить бесконечный стресс бодро, чтобы украсить дорогу, в которой все мы постоянно находимся, чтобы иметь силы встать после очередного падения. Нет, кофе – это не часть образа. Здесь это единственный способ вкусного выживания. И во мне его было достаточно, чтобы взбодрить маленькое государство.

Но как всегда новый день – новое приключение. В офисе, где я должен был находится, все и каждый стояли на ушах. Агния, полная жизни бабуля с крепкой рукой, работающей в спортзале больше некоторых атлетов, слегла. Я был вне себя от злости. Только не это, только не моя надежда на приличную жизнь.

Я взял такси и рванул в особняк Ивановых. Притворился расстроенным, но потом увидел уже знакомого мне дедулю, копию Алика Болдуина. Он кивнул мне в сторону кабинета и там, мне стало яснее происходящее.

– Вас, молодой человек, наняли не просто так. Моя бывшая супруга отличалась проницательностью. А теперь врач подтвердил нам, что ее пытались отравить. Но кроме нашей семьи, делать это некому.

Я приподнял бровь, ведь он говорил о пока еще живой даме в прошедшем времени. Бывший муж? Немудрено. Восхищаться сильными женщинами издалека, прославлять их – да. Но вот жить с такими – нет, спасибо. И дело тут не в уязвленной гордости. Просто как двум женщинам не место на одной кухне, так же двум мужчинам не место во главе одного бюджета. Опасно самостоятельные и умные, с ними не получится играть в героя. Ведь она знает и про неудачные вложения, и про неправильный расчет. И она обязательно скажет об этом, ведь как еще можно исправить свою ошибку? Но признать себя неидеальным в глазах женщины – страшное оскорбление.

– А откуда вам известны условия… – он прервал меня своей насмешливой, но такой обаятельной улыбкой. К сожалению, он мне нравился, абсолютно не стараясьдобиться этого. Как такое раздражает.

– Мы были ужасной парой, но отличными друзьями. Нет того, что мне неизвестно об Агнии, – я бы хотел увидеть хоть немного грусти в его глазах, но там были сложно читаемые огонечки, которые могли значить что угодно. – Я хочу спросить вас, готовы ли вы в случае необходимости, преступить законные методы?

– Между нами есть договор, вы забыли.

– Между нами ничего нет, – он скрестил пальцы, на его мизинцы блеснул бриллиант, аккуратно опоясанный короной из платины. – Никаких бумаг и условностей. То, что ты подписал и, я уверен, сложил в какую-то офисную папку, чтобы спрятать в старом советском шкафу – просто листы, чернила на которых исчезают спустя 24 часа.

Я весь дрожал от гнева. От его правоты. Варианты, варианты, варианты! Что еще я мог бы ему сказать? Добегался за воздушными замками.

– Не переживай. Если ты будешь вести себя корректно, ты будешь получать свои деньги. Естественно, за опасность я накину тебе процент, – его глаза блестели. – Да или нет?

Что вы бы ответили на моем месте?

В течении часа я получил полное представление о своих владениях, о людях, за которыми буду следить.

Виктор Иванов – мой новый работодатель, седовласый владелец нескольких заводов, консалтинговой компании, ресторана и т.д. и т.п.

Агния Иванова – слегшая бабуля с деловой хваткой, которой бы позавидовал любой мужчина.

Игнат Иванов – уже знакомый псевдо-богема.

Мария-Антуаннета – его африканская жена.

Жасмин – спасенная мною девчонка.

Александра Иванова – старшая дочь, пока еще темная лошадка, замужем.

Артур Бурмистров – счастливый муж Александры. «Хороший парень,» – как его описывают все, по словам Виктора.

Анна – дочь Артура и Александры, ее мы уже знаем и очень даже пристойно.

Кирилл Коновалов – муж Анны и отец двух их малоинтересных детей. Он был типичный городским дровосеком с хорошим чувством юмора и стеснительной натурой. Собственно поэтому, мы пока еще не виделись.

Екатерина Иванова – разведенная дочь Виктора и Агнии, тоже мне неизвестная, но судя по комментариям отца, страдает алкогольной зависимостью.

Михаил Рублев – бывший муж Екатерины. Умный, проницательный и харизматичный сукин сын (по словам Виктора).

Вероника Иванова – огонь моих чресел, юная и прекрасная чертовка с самоуверенными глазами, дочь Михаила и Екатерины.

Григорий Иванов – ее брат, на ПМЖ в Лондоне.

Читать надо истории, а не выводы. Приучайте себя к этой мысли прежде, чем соберете библиотеку из книг «Как стать богатым или почему никогда не нужно смотреть через стекло». Я вытянул золотой билет, потому что имел накаченные мышцы в черепе. А это продукт не всякого маркетингового хлама, это итог многих великолепных строк и удивительных обстоятельств, которые порождают в вас самую главную суперспособность – думать.

Ивановы стали мне ближе. Спустя несколько недель слежки я понял, что мою работу теперь вполне можно назвать сносной. Я научился пить коктейли и не посматривать на часы, играть в гольф, регби и смеяться над нерадивыми маклерами. Но приятнее всего был мой начинающийся флирт с Вероникой Ивановой, ржавой принцессой столичного рая. Ей нравилось сводить с ума взрослого мужчину, а мне льстило ее внимание даже в таком формате. Однажды она вышла к завтраку в легкой кофточке без лифчика с голыми плечами. Специально села рядом со мной и припустив густые ресницы спросила:

Боишься меня?

Как отвесной скалы, на которую несусь с разбега, – ответил я.

Если бы я был романтиком, то хотел бы от нее нечто большего, чем утоления мимолетной страсти. Но я им не был. Да поймут меня все мужчины, она не та, на ком можно жениться, но именно из-за таких особ мы штурмуем города и предаем всех, кто был нам верен.

Я считал ее Маргаритой, хоть и не был Мастером. Не касался ее, но покрывал бездарными стихами. Если бы только я умел писать красивые рифмы!

А потом наступил тот самый день. День, когда Виктор понял, что я стою своих денег.

«Душа моя истерит больными ранами. Столько лет… Столько лет я испытываю бесконечное, непрекращающиеся мучение. Кажется, будто я ужасно старая. Если кто-то спросит меня, какую жизнь получает богатый наследник, я не смогу описать словами. Прогнивший мир, грязный мир, полный лести и жеманства… Я ищу проклятущую любовь по закоулкам вымершей пропасти, что другие называют жизнью, а натыкаюсь только на разочарование. Эти люди не способны на чувства. Слишком ветрены, слишком эгоистичны. И я мучаюсь снова и снова, потому что внутри меня океаны, заброшенные океаны нерастраченного, покрываются толстыми льдами, и я становлюсь равнодушной, как они все…»

Виктор смотрел на меня во все глаза. Мне казалось, он не знал ни подчерка, ни безумства, которое сквозило в этом послании.

– Откуда это у вас?

– Нашел в комнате Вероники.

Его бледные глаза пронзили меня бесконечной холодностью, с который отцы смотрят на будущих зятьев. Да, я был в святая святых его внучки. Как жук рылся в каждом шкафчике, в каждом уголке. Ему, наверняка, казалось это мерзким. Но мне было все равно, ведь я нашел не просто девчачьи вещицы. А вот хотя бы это письмо, старое, потертое, выдранное из какой-то книжки или альбома.

– Чье это? Ее?

– Непохоже. Скорее вашей бывшей жены.

– Нет, – он чуть отступил от меня. – Агния совершенно другой человек, она не будет писать что-то волнительное на листке. Ей это не нужно. Это записки неврастенички, а моя бывшая жена обладает многими неприятными качествами, но не этим.

– Это член вашей семьи, у которого могли быть мотивы. Если я смогу найти место, откуда выдрана эта запись.

– Поступим проще, я спрошу Нику.

– А если это она? – проблеск сомнения. – Ведь никто не знал об этой записи. А она могла помочь следствию.

Да, в соответствии с последней экспертизой, в крови Агнии обнаружен не просто яд, а Белладона. Женское средство избавления от соперниц.

Мы оставили это между нами. Мы. Я и Виктор Иванов. Виктор Иванов, который мог бы разорить мое издательство, сломать мою жизнь между закуской и горячим, в то время как протирал рот салфеткой. У нас появился секрет, который касался его внучки, плоти и крови, девушки, которой я так мечтал обладать.

Прошла долгая неделя, начались холода, а моя находка так и оставалась единственной и бесполезной. Если бы у Виктора было чуть больше ощущения времени, он бы заметил, что тратит на меня деньги совершенно впустую.

И вот одним ноябрьским днем, как раз сразу после не прижившегося в России дня народного единства я нашел еще одну интересную записку, вырванный листок, в комнате Вероники.

«Сегодня я снова видела его. Сказать честно, в его присутствии мне несказанно душно, будто мы в Африке, а не в Москве. Я не могу подобающе говорить с ним.

– Как ваши дела?

– Снегово.

Так ли отвечают юные леди. Но мне противно, мне зло. Я хочу наброситься на его белую шею и душить, душить, пока костяшки не станут мертвыми.

Чувствовать больно, но было же счастливо. Было.»

Виктор Иванов нахмурил кусты своих седых бровей и улыбнулся.

– Любовные записки молодой девушки должны вызвать интерес у меня? Или у следствия по делу моей бывшей жены?

– Вы решились на привлечение полиции? – внутри у меня кипел самовар, я боялся остаться не у дел.

– Агния так распорядилась, – он редко смотрел не в глаза, но такая ситуация заставила его скривиться. – Она как всегда все предусмотрела. Ее помощник подал документы, я узнал об этом от верховного судьи, поскольку следствие оставили за Антоном Чугуровым.

Мне казалось, что время падало на голову январской сосулькой. Разве можно так тянуть с прощанием? Пространство давило со страшной силой, скоро эта прекрасная реальность станет грустным воспоминанием. Я ждал освобождения от своих обязанностей, я ждал конца. Но внутри меня все еще тлела полумертвая надежда. Он не выгнал меня, значит все еще есть шанс, он есть. Главное найти источник записок.

Новогодняя кутерьма

Декабрь опустился на Москву снежной бурей и яркими фонариками. Я пил кофе в гостиной, когда Вероника спустилась из своей комнаты в поисках компании. Ее избалованность придавала особый шарм строгому образу: она одевалась более, чем прилично временами. И я любил ее водолазки под горло и объемные свитера, с которыми ее рыжая копна казалась еще пышнее.

К тому моменту ей уже исполнилось восемнадцать и чувство стыда, испытываемое мною когда-то, ушло далеко от реальности. Я любовался ею без совести и надеялся получить хотя бы маленький намек на возможное счастье.

Ее гибкое тело скользнуло на диван, а потом она подняла на меня скучающие глаза.

– Дедушка платит тебе за то, чтобы ты следил за нами? – ее хитрое лицо жадно вбирало мою растерянность. – Ну же, не будь таким занудой. Нам нужны общие секреты.

– Это еще зачем?

– Не будь дураком, я вижу, как ты на меня смотришь, – она приспустила ворот своей водолазки, чтобы обнажить ключицу. – Хочешь потрогать?

Мои отношения с противоположным полом не назовешь успешными. Нет, я не смущался, не краснел. Просто эта весомая для большинства часть жизни проходила для меня стороной. Как-то не складывалось. За всю мою бесконечно долгую жизнь я удостоился нескольких краткосрочных романов с весьма посредственными особами. Но не верьте, что я не пытался стать счастливым семьянином. Я хотел, по-настоящему. Одиночество, как и все другие болезни, сгибает даже самых стойких. Вы смотрите на своего друга и думаете: нет, с таким человеком ничего подобного просто не может случится. А потом вдыхаете аромат ладана, перебивая им собственное недоумение. «Свечу не ставить,» – пригрозит сморщенная кикимора в цветастом платке.

Я боялся себя, поэтому давал шансы провальным отношениям. Я учился заботиться по фильмам, брал диалоги из книг. Я был хорошим парнем.

У первой моей избранницы оказался муж в самом расцвете сил. Смейтесь, я ведь и сам не представляю, как это осталось незамеченным для меня. Мы так часто проводили время вместе, созванивались. Никаких уловок, никаких двусмысленных фраз. Все было просто и понятно. Я точно знал, чего она хочет, по крайней мере мне так казалось. Да, я присмотрел кольцо. Мне в ту пору было двадцать, все вокруг с ума сходили от любви и сексуальных интриг, а я никогда не оставался отстающим. Но вот в одно утро мой друг приходит ко мне с серьезным лицом и показывает профиль в вк своего коллеги. Она не стала отпираться, понимающе кивнула и уточнила, уверен ли я в желании расстаться. Я все еще себя уважал.

Но первое предательство не самое страшное. В первый раз тебе кажется, что это случайность, сбой матрицы. Ты веришь, ты свято веришь, что истинная любовь найдет тебя если не с первого, то со второго раза точно. И оно повторяется.

Новое разочарование настигло меня сильнее первого, потому что то, что случилось однажды – случайность, а то, что случилось дважды – закономерность. Я встретил ее в каком-то баре, на концерте малоизвестной группы. Меня током пробило с головы до пят – это она. Казалось, что все вокруг нее светится по-особенному. Она была в окружении толпы, но сильно выделялась. Слишком громкий смех, слишком объемные кудряшки, слишком черная подводка. И это самое слишком придавало ей такое очарование, что я тут же нашел какой-то нелепый предлог к знакомству. Я влюбился раз и навсегда.

В отличие от большинства девушек чуть за двадцать она не стала играть в горячо-холодно. Мы будто знали друг друга всю жизнь. Я пошел провожать ее пешком, она жила в центре города.

Перебежками из одной кофейни в другую, спуская всю мою стипендию, мы провели ночь за разговорами. Но прощаясь, я чувствовал жажду. Мне ее не хватало и я не мог дождаться утра, чтобы начать новый диалог.

Так прошел месяц, может, и больше. Мы виделись каждый день, а потом созванивались, а потом переписывались. Мои друзья остепенялись, а я все не знал, как поступиться к девушке мечты. Конечно, присутствовал флирт. Мы говорила в полутонах, вовсю использовали то самое «мы», обнимались при встрече и целовали щеки, говорили о будущих поездках, о наших совместных приключениях.

И вот однажды я решил перевести все в куда более серьезную плоскость. Боже, я был так счастлив, я был так уверен. Я все еще помню ее лицо на моей кухне, потерянное и удивленное. Она носила мои носки, ходила по моей съемной квартире в моей футболке и искренне не понимала, что все это значит. «Я тебя люблю, но не как мужчину. Просто нет этих чувств,» – так она обозначила свою позицию.

Мои воздушные замки снарядами разорвались где-то внутри и мир вокруг стал осыпаться. Я хотел поймать воздух ртом, но внутри все сжалось с такой силой, что, казалось, я вот-вот перестану существовать.

А она смотрела на меня все с тем же напряженным равновесием, как при наших разговорах о работах Буше. Мы перестали общаться. Видит Бог, это стоило мне нечеловеческих усилий, но я смог, я выдержал.

После этого и до самой встречи с Вероникой мне был безразличен женский пол. Я закрыл эту сферу своей жизни, чтобы потом продавить все стены рыжеволосой девчонкой с непристойными социальными сетями.

– Хочешь меня? – ее слова выдернули меня из воспоминаний. Я посмотрел, насколько серьезно такое предложение. Но в молодости все для нас большая шутка: чувства, привязанности, обязанности. – Ха, – она спрыгнула с дивана и побежала вверх по лестнице.

Я смотрел на ее прыгающие локоны и мое сердце кричало от радости. Только таким безнадежным флиртом я и мог остудить агонию от ее появления в моей жизни.

Ах, да. Я начал слежку. Сначала мне казалось вполне невинным смотреть за Вероникой. Гулять между витринами и заглядывать ей за спину. Она была так беспечна в своих беспроводных наушниках, что не замечала меня.

Пустая голова – мастерская дьявола. Вроде так говорят. И это правда. От безделья, хоть и денежного я придавался странным забавам. Порой меня трясло от возможности быть пойманным, но я нырял в комнаты домочадцев, лежал на их подушках, трогал их вещи.

Именно из-за этой практики я нашел следующий листок почти перед самым Новым Годом. Те безумные записки из комнаты Вероники, старые и слегка помятые. Нежный подчерк, витиеватые буквы. Послание начиналось где-то раньше, потому что уведенный мною кусочек был таким: «…спалить дотла. Какая блестящая идея! Зачем страдать от неразделенной любви, если можно просто уничтожить то, что дорого? Любовь = Зависимость, а я не хочу, чтобы мной управляли, не хочу мучиться от ожидания, ломать пальцы от его отсутствия. Быть слабой совершенно невыносимо. Как я жажду свободы, как страстно ее желаю! Скорее бы уже святки…»

Куски вечности, смешанные в банке. Так я бы описал эти обрывки чьих-то сумасшедших эмоций. Мне самому порой до чертиков нравилось быть чем-то большим, чем просто тень. Но я был трезв и размен, чтобы понимать всю ничтожность моего существования в разрезе вечности. Но я бы хотел, конечно, хотел верить во что-то, что не укладывается в рамки земного времени.

Москву уже вовсю украсили к Новому Году. Мэр заботился о настроении горожан и с 1 декабря все могли спокойно окунуться в атмосферу праздника. Я лично пренебрегал всевозможными ярмарками и гуляньями под старорусские мотивы с запахом заграничных пряников и чужестранных напитков. Мне хотелось покоя и тишины. Снежной бурей надо мной висело безденежье, которое оказалось все таким же предательским, даже с повышенной зарплатой.

Пока все покупали подарки и радовались новогодним распродажам, я снова и снова думал о дырах, которые накопились за многие годы и благодаря которым я все никак не мог назвать себя благополучным. Если для по-настоящему богатого человека существует две крайности – полная нищета или нарочитая роскошь – то для рабочего класса есть одна стезя – вживание. Поднакопил денег на новый диван? Сломал зуб. Решил купить тур в Стамбул? Развалились зимние ботинки. К сожалению, те, кто живет от зарплаты до зарплаты обречены на мелочные траты, благодаря которым никогда не осуществят большие.

Прорвать потолок можно только получив крупную сумму разом. В моем случае честного пути не было, поскольку существует стена, за которую идут только приближенные к императору. Но я не огорчался.

У меня были Ивановы. Я купил бутылку шампанского, засел дома за блокнотом и впервые со дня нашего знакомства задумался о плане. Не просто интуитивном поведении, которое принесло мне кое-какие плоды, но, конечно, недостаточные для достижения хотя бы какого-то материального блага, а о списке действий, который я всегда ленился сделать перед осуществлением чего бы то ни было.

Пока они ищут бабулиного отравителя, я должен найти возможность не остаться их прислугой, а выбиться, как говорят, в дамки. Первым делом я подумал о Веронике. Взрослому мужчине не составляет труда влюбить в себя девочку. Хоть я и не был покорителем сердец, но с 18-летней эгоисткой совладать вполне мог. Чему нас учит Набоков в Лолите? Тому, что нимфеткам нельзя давать свое сердце в руки. Как только это капризное создание почувствует власть, ты перестанешь иметь возможность управлять ситуацией. И вернуть право первенства совершенно невозможно.

Снег мерно падал за окном многоэтажки, а я все сидел за своим блокнотом с кручиной из мыслей в голове. Меня не интересовал уют и торжество, мне не хотелось семьи и застолья. Я обещал себе поймать крупную рыбу в следующем году, а вот сети надо расставить уже в этом.

Утром я приехал в особняк раньше обычного и в приподнятом настроении оценил приготовления к наряжению елки. Слуги суетились по дому: кто-то убирал, кто-то сорил. В доме Ивановых сразу было понятно, какое место ты занимаешь. Все работники носили униформу, но не вычурные фартуки и костюмы, а простые черные штаны и бело-бежевые футболки. Они отличались сдержанностью в жестах и аккуратным отношениям к мелочам. Нет, никто не относился к ним сверху-вниз, но интуитивно ты чувствовал разницу.

Мой личный демон сидящий – самый ужасный кошмар и уродство. Ему я обязан этим недоразумением. Прокравшись в комнату Вероники, я открыл шкаф и достал коробочку с бельем. Не осуждайте меня, все вокруг казалось таким прекрасным и утонченным, а мне так нужна была компания! И вот, новый старый клочок бумажки.

«…Если и любить, то сгорать до кончиков, без остатка. Спокойная ностальгия по прошлой страсти – это для стариков и бессердечных. Ничего в жизни я не желала так, как этого ощущения свободы и блуждающего равновесия. Его тело, сильное и крепкое, всегда легко обходящее углы стола и старых дам. Его скулы, такие выразительные во время ужинов, уничтожающее мясо. Я хочу его всецело, хочу каждую его частицу. Никогда и ни за что я бы не покорилась глупым формальностям. Жизнь и дана нам для собственного выбора. И мой заключается в страсти…»

– Не помешал?

Я вздрогнул от неожиданности и выронил бумажку из рук. Большего всего на свете я ненавижу быть неподготовленным. А в этот момент, когда мои нервы итак на пределе, когда я в святая святых своей главной страсти… Какая бестактность!

– Нет, я просто… Искал здесь кое-что из своих вещей.

– Интересно, – его пухлые губы прижались к некрасивому носу. Он производил впечатление человека, знающего все на свете, что не могло не раздражать меня. Но по своей природе я был дипломатичен, да и создавать конфликт со следователем было как минимум опасно. – И какие ваши вещи, – он приподнял брови неправильной формы, – могут находится в комнате 18-летней девочки?

– Вы просто не знаете Веронику, – я попытался улыбнуться самой беззаботной улыбкой. – Ее забавляет выводит людей из себя. Поэтому она иногда прячет у себя какие-то нужные мне вещи. А когда я прошу их вернуть, говорит, чтобы я сам нашел. Вот так и получается.

– Вот так и получается, что вы роетесь в ящике с ее нижним бельем?

Шах и мат. Я уже составлял новую схему вранья, как услышал, что меня зовут снизу. Это был голос Виктора. Не знаю, какими только чудесами он почувствовал, что нужен мне. Я извинился и выскользнул из комнаты, оставив молодого человека с проницательными глазами позади.

– О, хорошо, что ты здесь. Мне нужна твоя помощь, – он хлопнул меня по плечу так, будто мы старые приятели. – А, Антон! Вы тоже здесь? Вы познакомились.

– Более чем, – его светлые глаза скользнули по моей фигуре, видимо, он искал очевидные признаки нервозности. – Господин…

– Георгий Морозов.

– И вы приходитесь Ивановым…

– Он наш сотрудник, домашний персонал.

– Да, конечно, – улыбнулся Антон. – А чем конкретно вы здесь занимаетесь?

– Видите ли, – Виктор взял следователя за локоть. – Он выполняет мои личные поручения. Моя бывшая жена нашла его во время отдыхе на юге, потом он очень близок с нашей внучкой Анной, она сейчас заграницей. А теперь, когда Агния… В общем, он не может распространяться о поручениях, которые выполняет, по одному из пунктов договора. Мой адвокат настаивает на таких вещах, ведь речь идет о моей частной жизни.

– Да-да, я понимаю. Позволите задать вам несколько вопросов? – он сам кивнул себе в ответ, понимая, что я не способен отказаться. – Когда вы в последний раз навещали Агнию Иванову?

– Я не был у нее. Видите ли, эта ситуация…

– Да, да, конечно, – он неуклюже поправил воротник рубашки. – Что вы знаете о ее состоянии? Справляетесь о делах?

– Я…

– Вы…

– Стараюсь не беспокоить семью в такой момент.

– Ага, понятно.

Наверное, он уже читал самый первый скучнейший допрос, где обозначилось мое надежное алиби на день отравления. Но ему явно не улыбалась перспектива моего присутствия. Вообще-то я сам удивился, что не интересовался Агнией и ее состоянием. Как и Анной. Слишком зарылся в свои собственные мысли. Дорого может обойтись только беспечность.

– Раз уж мы заговорили о произошедшем, как состояние Агнии? – я старался выглядеть заинтересованным, но достаточно тактичным.

– Она умерла вчера вечером и мне странно, что вы как бы не в курсе.

– Почему как бы?

Антон мне не ответил, но его мясистые губы стянулись в одну тонкую линию, и я осознал, что вхожу в список тех, кому он не доверяет и виной тому вовсе не коробка с девичьими трусами. Сейчас я понимаю, что он чуял мою нестабильность. За столько лет в полиции профессиональная травма заставляла следователя Чугурова анализировать всех и каждого. Это происходило автоматически, почти неосознанно, но самое главное, что вам некуда было спрятаться, ведь он по-настоящему на своем месте. Я был уверен, что у него нет ни жены, ни стабильной любовницы. Женщины не выносят критики от любимых мужчин, тем более прямой как осанка балерины. Я мог бы позаботиться о своем положении чуть раньше, но смерть Агнии и то, что Виктор не сообщил мне об этом, потрясло меня. Теперь дело приняло серьезный оборот.

– Я хочу с вами лично поговорить, если вы не против.

– Конечно.

Виктор Иванов скрылся в кабинете вместе со следователем, а я так и остался стоять посреди их шикарной гостиной. Мир, выстроенный вокруг этой истории, рушился на глазах. Но больше всего меня интересовала собственная участь. Нас всех, в конце концов, больше всего интересует именно собственная участь.

Я не знаю, сколько времени они провели в кабинете, потому что мой задумчивый побег прервала Вероника. Небрежная и заплаканная, она дернула меня за локоть и кивнула головой в сторону своей комнаты. Я пошел за ней машинально, потому что голова моя была занята совершенно другими мыслями.

– Закрой дверь, – я подчинился. – Раздевайся.

Наверное, благородный мужчина сказал бы, что она очевидно расстроена, много выпила, хоть и не захмелела, устала. Он бы прижал ее к себе, чтобы утешить, гладил бы по голове и рассуждал о бренности нашего существования. Он бы уложил ее под одеяло, принес чашку чая и рассказал милые истории из детства. Он бы ее оберегал, потому что благородные мужчины все приводят в порядок, даже сломанную душу.

И благослови Боже таких мужчин. Я не таков.

С жадностью и трепетом я воспользовался ситуацией, чтобы получить то, о чем грезил с того самого летнего отдыха. За окном валил снег, она была безучастна и не смотрела на меня. Это не было занятие любовью, это был секс. Тот самый неуместный, торопливый, подростковый секс. Но мне, откровенно говоря, совершенно неважно, что чувствовала ко мне Эсмеральда в ту самую проданную ночь.

Как только я получил желаемое, она отпихнулась от меня ногами и потребовала выйти. Я видел, что тени, лежавшие на ее юном лице от смерти близкого человека, никуда не ушли, а стали только глубже. Но для меня это был самый счастливый момент. И никто не мог его испортить. Что для одного – отчаяние, для другого – счастье.

Прежде, чем вы осудите меня, хочу отметить, что я не срывал ничей цветок. Она уже имела опыт до меня и сама предложила подняться. Я просто согласился. И так бы сделал почти каждый мужчина. Я говорю почти, потому что знаю категорию «святых». Тех, что пытаются казаться лучше за счет нравственных устоев. Но как говорится, естество берет свое. Все мы хотим в конечном счете одного и того же.

Зимой не только мир, себя не хочется менять. Я шагал по центру Москвы, опьяненный своим счастьем и двумя бокалами глинтвейна. На момент, только на один момент под яркими гирляндами Никольской улицы мне показалось, что Ивановы – это что-то мифическое, нереальное. Я вырисовывал в своей голове юное тело, которое совсем недавно прижимал к своему. Мне казалось, что такое совокупление почти противоестественно.

Но зимние улицы, снежные и украшенные мчали меня через Кремль к Москве-реке. Я заглядывал в лица прохожих, ожидая увидеть там отпечатки детства здесь, в святая святых. Конечно, я сам был далеко не деревенским, но ведь это совсем другое. Большинство людей тратят значимый отрезок пути на осмысление красоты, знакомства с кем-то интересным, изучением прошлого. А у таких людей это в крови. Они родились среди величия, отчего стать ничтожеством нужно еще постараться. И дело не в цели, которую вы достигните в конечном счете. Только ради дороги и стоит жить.

Однако счастье мое продлилось ровно до того момента, как я спустился в метро и поехал к себе на отшиб. Все внутри меня опустилось и я осознал, что все, принадлежащее Ивановым, мне не принадлежит. Да, конечно, глупо было верить в обратное. Но находясь так, с Вероникой, в ее кровати, я почти уверовал в то, что это она – временное явление этого дома. Но грубые люди, пихающиеся и уставшие от собственной жизни, тянущие ее как лямку, показали мне на мое место. И я ощутил его снова. Одиночество – вечное состояние великих умов, способных осознать свою бренность. Круто я загнул, да?

Придя в свою ничтожную квартирку я понял, что человек владеет только тем, на чем стоит его фамилия. И что-то взяло надо мной вверх. Я достал из шкафа и перерезал половину своих рубашек, серых и мятых, как вся моя жизнь, как я сам. В порыве гнева, я разбил три кружки, купленные «по выгодной цене», часть тарелок, доставшихся от бабушки и варенье, как продукт крестьянства. Потом я вытащил фотоальбом своего детства и принялся рассматривать снимки. Все такое традиционное для рабочего класса. Ни тебе Италии, ни горнолыжных курортов, ни праздников с размахом. Безвкусные елки, наряды из того, что придется. В этом была вся моя жизнь и тем сильнее я ее ненавидел. Потом я открыл ноутбук и забил в гугл знакомые ФИО. Все кругом роскошь и достаток, начиная с пеленок и заканчивая ветхостью. Не слушайте тех, кто говорит, что бедным и честным быть достойно. В нужде нет ничего прекрасного.

В этот момент я так яростно проклял всю семейку Ивановых, что задался, наконец, реальной целью, ради которой стоило и повоевать. Я хотел сделать все их – своим. Желать надо по-крупному. И решил погубить себя этим чертовым желанием.

На следующий день я ворвался в ворота дома Ивановых как дикое животное в заповедник. Мне натерпелось начать планирование. Все вокруг было покрыто снегом и казалось, мои следы бетонными пластами остаются на ИХ территории.

В гостиной было тихо, видимо, под влиянием случившегося даже стены включились в процесс утраты. Я пробрался в пустую комнату Вероники и открыл ее ноутбук. Пароль. Конечно, было глупо предполагать, что яблочная компания оставит мне в подарок открытую систему.

Я достал из кармана маленькое устройство. Продавец в магазине сказал, что шпионить при помощи такой штучки очень просто. Мне нужно было внимательно послушать, что говорят эта девчонка про меня. Ну и про других.

Информация во все времена была самым эффективным оружием. Поэтому я забросил устройства для прослушки во все доступные места, не облюбленные прислугой. Даже если их найдут, кто докажет, что это мое? У такой семьи любопытных ушей куда больше, чем у президента. Не удивлюсь, если не я самый умный в деле шпионажа.

Конечно, было бы вежливо остаться и помочь с церемонией. Но мне быть лишним колесом всегда претило, поэтому я уехал сразу после размещения своих шпионов.

Если бы я только знал, что в этот момент моя юная Вероника пришла в контору Чугурова в поисках утешения. Видимо, всем молоденьким девочкам до смерти нравятся парни с кулаками.

Она вошла к нему в кабинет в соблазнительном черном платье, окутанная горем, желающая найти утешение. Меня соблазнить было куда проще, но вот Антон… Антон вытерпел всего две фразы и, будучи избалованным женским вниманием, тут же нахмурил свои растрепанные брови. Конечно, ему в отличие от меня всегда доставались ножки у курочки.       – Это не помогает, – он обвел ее изогнутую фигуру пальцем и скосил губы. – Легче от такого точно не станет.

– Не понимаю, о чем ты.

– Вы, – он достал из стола пачку чипсов с крабом и протянул ей. – Я не твой друг, я следователь по делу об убийстве твоей бабушки. Понимаешь? – она едва заметно стиснула челюсти, в ее ярких глазах блеснули молнии, но пакетик чипсов она лопнула и положила в рот хрустящую пластинку. – Чувствуешь?

– Пустое.

– Если не хочешь разговаривать, я понимаю. Но тогда свали из моего кабинета и не приходи сюда ради развлечения. У меня нет времени на эту херню.

Вероника, моя бедная куколка, привыкшая к обожанию таких, как я: жалких червей. Никогда еще никто не говорил с ней так безразлично и почти агрессивно. Может, поэтому она не выскочила из кабинета, а осталась сидеть на потертом стуле.

– Я ее любила.

– И? – он печатал на компьютере заметки о Веронике, но она об этом не догадывалась.

– И я чувствую себя опустошенной.

– Пустоту от отсутствия дорогого человека нельзя заполнить перепихоном с первым встречным.

– Фу, как грубо, – она поморщила свой прекрасный носик и взяла еще одну чипсину. – Мне просто хотелось немного тепла.

– Нет, тебе хотелось почувствовать себя кем-то, – он выглянул из-за монитора и снова вернулся к клавиатуре. – Но с годами ты узнаешь, что мужчины четко разделяют женщин для любви и постели. Твои голые ноги будут хотеть, но никто не оденет на них носки, потому что холодный пол. Более того, после секса тебя выбросят как бумажный носовой платок, наполненный соплями.

– А ты милый.

– Я честный, – он протянул руку, Вероника положила туда горстку чипсов, которые тут же пропали у него во рту, и он сразу же протянул ее снова. – Если хочешь, чтобы тебя любили, придется постараться.

Я бы хотел сказать, что ее не тронул этот мужлан и что она вовсе не задумалась над его словами. Но вся штука в том, что она ясно понимала его незаинтересованность и пренебрежение. А ведь нас манят те, кому мы меньше всего интересны. Ох уж это самолюбие.

Письма

Я вернулся в дом Ивановых после праздников, сам толком не понимая, зачем. Виктор не звонил мне ни разу, как и Вероника. Однако вопреки своей гордости я вошел туда, где никому не было до меня никакого дела. Мне казалось, что после смерти главы дома он должен претерпеть непоправимые изменения. Но парадокс в том, что смерть не оставляет следов на предметах. Все те же платья, все те же шторы. Горе хранится только в воспоминаниях. И я смотрел на стены, служившие фоном для одной по-настоящему сильной женщины. Я мерил взглядом пространство и горечь от ее ухода пронзила мое сердце. Черствый и циничный, я все же умудрился сохранить в себе нотку человечности.

На моих глазах навернулись слезы и я почувствовал острую необходимость в присутствии. А ведь мне нужно было всего одно объятие. Всего одно. Я поднялся в комнату Вероники, чтобы поговорить с ней о важном, о том, что нам обоим приходится переживать. Мне казалось, что это шанс на настоящую близость, на что-то большое, чем разовый секс.

Ее комната должна была встретить меня приветливой пустотой, но Вероника, моя милая кукла, расположилась на подоконнике, увлеченная какой-то книжкой. Ее коротенькое платьице в мелкий цветочек едва прикрывало красивую округлость, отчего я замер в дверях.

– Привет, – мне хотелось звучать доверительно, почти таинственно. – Можно войти?

– Нужно, глупый хорек, – она не оторвалась от книги, но жестом указала на свою кровать. – У меня к тебе есть важное дело.

– Какое?

– Те письма, что ты забрал, нужно вернуть, – она повернула свое красивое лицо, а солнечный лук пробежался по ее длинным рыжим волосам. – Не смотри так, я прекрасно знаю, что ты тут без меня делал. Рылся как крыса в помойке.

– Я не…

– В наше время нельзя оставлять вещи без присмотра. Ты ведь знаешь? Тут камера есть, идиот.

Никаких эмоций. Самое лучшее, что можно сделать, когда тебя схватили за хвост – сохранять спокойствие. Я должен был выглядеть уверенным, чтобы эта маленькая гадюка не прокусила мне руку на радостях.

– Я ничего не верну тебе, они у твоего деда.

Честность всегда подкупает. Это то, ради чего я просмотрел столько высококачественных сериалов. Умение выкручиваться – самый полезный из всех навыков. Я смотрел в ее наглые глазенки и перебирал новые варианты разгрома этой семьи. Какая же она самоуверенная, какая наглая!

– Вернешь, еще как вернешь! – она подошла ко мне вплотную, отчего я почувствовал нотки кориандра в ее духах. Маленькая стервочка хорошо пользовалась природными данными. – Хочешь еще когда-нибудь получить это? – она приложила мою ладонь к тому самому месту, о котором не принято говорить вслух. Мое самообладание таяло как мороженое в летний день, я сгорал. Будь я избалованным засранцем, как этот мент, я бы просто отшвырнул ее. Но страх перед тем, что она больше никогда не будет так близко заставил меня покориться. Я кивнул со всем высокомерием, что оставалось у меня в душе. – Тогда принеси то, что взял.

– Обещаешь? – она улыбнулась. – Когда?

Вероника поджала губы и тут же впилась в меня поцелуем. Я был готов разорвать ее. Ох уже эти юные нимфетки, ох уж эти сексуальные жрицы. В спешке я расстегнул ширинку, прижимаясь теснее к ее животу. Страсть стиснула мой разум, и я как алкоголик не видел ничего кроме желанного стакана.

– Сейчас… – прошептал я, пытаясь выпутаться из штанин, не отпуская ее тела. – Сейчас!

Внутри у меня все дрожало будто от товарного поезда, я вожделел, я жаждал. Вероника позволила мне стянуть с нее лямку майки и неуверенными губами коснуться груди. О, что это была за грудь! Если бы можно было вернуться в один день своей жизни, я бы остался в той комнате с ее грудью.

– Все, хватит, – она уперлась руками в мою хилую грудь, но я держал ее. – Хватит! Эй!

Я сделал еще одну попытку, чтобы сдержать ее. Тщетно. Буревестник на то и морская птица, чтобы не бояться бури.

Она отшвырнула меня в сторону, я больше не мог давить. Внутри моей груди замерло неутоленное желание, которое тяжким бременем рубило все остатки хорошего.

– Принеси мне письма.

– Чем они так важны? А? Зачем тебе они?

– Это тебя не касается.

Ее взгляд стал похожим на бабушкин, я так давно не видел стальные нотки в дамских глазах. С этой чертовской уверенностью и одной голой грудью (которую она не удосужилась спрятать) – это был эталон силы и величия.

Я хотел гарантий и почти готов был затребовать их. Но что-то внутри моего несмелого тела стушевалось и я вышел из комнаты.

Дом Ивановых, наполненный тишиной и скорбью, покачивался на своих берегах, все устройство оставалось таким же шикарным и упорядоченным. Я любил этот дом и считал его своим. Не знаю, на каких правах, но он манил меня тяжелыми убранствами и своей шириной, и я готов был пасть под таким могуществом.

Судьба всегда дает вам несколько вариантов, чтобы вы могли решить свою судьбу самостоятельно. И если бы я был немного умнее, я бы ушел из этого дома, я бы убежал оттуда, чтобы больше никогда не видеть семью Ивановых и Веронику, прекрасную фею с черной душой и пустынной головкой. Но тогда в этом зимнем ненастье мне казалось, что сама рука Божья привела мою безрадостную жизнь к богатым и сытым, чтобы я, наконец, увидел свет и не захотел с ним прощаться.

Я вошел в кабинет Виктора, беспардонно и упрямо, как это делают малолетние подростки. Мне было, что терять, но страсть от предыдущей сцены все еще жгла мое тело, я хотел утолить ее и снова владеть собой. На столе был идеальный порядок, почти никаких предметов, все, как в то время, пока это был кабинет Агнии. Письма лежали в первом ящике стола, единственном без замка. Думаю, хозяин дома не имел представления о их ценности, как и я, собственно говоря.

Удивительно, почему сама Вероника не забрала их. Она могла с такой легкостью проникнуть в кабинет. Я вернулся к ней в комнату, полный надежд и уверений, но она уже была не одна. С ней рядом расположилась одна из служанок.

– Принес? – я растерянно кивнул, не понимая, чего она хочет на самом деле. – Положи туда.

Я покорно бросил письма на тумбочку и замялся у входа. Разочарование сковало все мое существо, но живучая надежда упорно колыхалась и заставляла меня ждать, сам не знаю, чего.

– Можешь идти.

Она была ледяным айсбергом, крушение которого казалось совершенно невозможным. Я покинул комнату, полный отчаяния. Конечно, мне нужно было действовать. Первый пункт в плане – стать зятем в этом доме. И я забыл, что такое дышать. Наемный работник – слишком хрупкое положение, неустойчивое. Изначально, мне казалось, что Вероника – оптимальное решение. Молодая, неопытная, она бы не заметила моих манипуляций и я бы спокойно возглавил семейство. Но ее заполучить оказалось куда сложнее, потому что именно у нее хватало храбрости и смелости вертеть мною как безвредным мячиком. Но, Слава Богу, она была не последней женщиной в рыжеволосом семействе.

Освоение целины

Как мало чувственных мужчин, как много чувственных женщин! Анна вернулась после своего длительного отсутствия одна, без мужа и детей. Ее все такие же красные губы расплылись в улыбке при виде меня. Конечно, она помнила.

– Как я рада вас видеть!

– А я вас! – соврал я. – Удалось ли вам написать что-нибудь, чтобы я мог передать своим друзьям в издательстве.

– Ох, – она слегка покраснела и лукаво опустила глаза. – Я была так занята своими детьми, что не могла собрать мысли для литературы. Даже не читала ничего стоящего.

– Очень жаль, мир теряет нового Набокова.

Я выразил соболезнования, в связи с ее такой недавней утратой. Она, кажется, только вспомнила о смерти Агнии и почти растерялась. Но женщин тяжело застать врасплох. Тут же собрав свои эмоции, она расплакалась. Мне доставило удовольствие видеть ее лживое горе. Возможно, худшая часть меня уже тогда заняла свою позицию основательно, возможно, так было всегда. Я не анализировал ничего, кроме своих перспектив на членство в этой семье. Анна была прекрасной добычей. Я сжал ее руку чуть сильнее и предложил переселиться ко мне, если здесь ей совсем тяжело находится.

– Ох, ну что вы! – она покраснела от удовольствия быть замеченной. Я придвинулся чуть ближе и прикоснувшись губами к ее ладони, еле слышно признался, что скучал. – Ох!

Если бы вы знали, как забытые мужчинами женщины нуждаются во внимании. Им достаточно одного поэтического стихотворения, нарочитой сцены, романтической ситуации – и вы уже самый центр этой бренной вселенной.

В самом начале весны, когда солнце уже начало обогревать эту слабую землю, мы с Анной продвинулись до разговоров о ее разводе. В то время флирт между нами стал достаточно крепок, я не скрывал своей «страсти», открыто признавался ей в том, в чем обычно признаются герои-любовники в сериалах, но не давал физического удовлетворения, прикрываясь высокой нравственностью. На самом же деле, мне просто не хотелось вживую видеть ее испорченное детьми тело, особенно после Вероники. Последняя, кстати, так и не отблагодарила меня за письма, а укатила в Лондон под предлогом учебы. Я страшно тосковал, но знал, что это скорее освобождает мне руки, чем сковывает. Виктор оказался первоочередным наследником и вовсю занимался бизнесом. По счастливой случайности или беспредельной денежности никто не вспомнил обо мне, как балласте. И я всецело посвятил себя ухаживаниям за Анной, глупой тетенькой с типичными мечтами домохозяйки. Удивительно, как она вообще когда-то могла иметь хоть какой-то потенциал.

Я ронял гордые мужские слезы и целовал ее руки. Я слушал ее глупейшие рассуждения про авторов прошлого, поскольку о нынешних написано не так много. Я смотрел на кровли шикарного особняка и набирался сил, чтобы осилить ту ужасную дорогу, которую я должен был пройти во имя высшей цели.

Все шло как по маслу. Анна обещала мне поговорить с мужем, от которого уже давно не видела ни страсти, ни восхищения. За это мне пришлось поцеловать ее, то есть несколько минут терпеть полудохлую устрицу у себя во рту (после я не мог избавиться от этого жуткого привкуса целый день). Я собирался домой почти окрыленным, когда в дом Ивановых вместе со служанкой вошел Антон Чугуров. В своей грубой манере он скорее приказал мне остаться, отчего все фибры моей души всколыхнулись.

– Анна, здравствуйте! Примите мои соболезнования, – она учтиво наклонила голову и тут же выпрямилась как струна.

– Чем обязаны? Следствие еще не закончено?

– Нет, не так быстро.

– У вас есть какие-то теории, догадки?

– Целое море, – он повернулся ко мне с самым неприятным выражением лица. – А вы, все еще помогаете в семейном расследовании?

– Как вам говорили ранее…

– Вы похожи на жука, который пытается пролезть в щель неподходящего размера, – он ухмыльнулся, отчего его неровные зубы показались из-под пухлых губ. – Дело в том, что у нас появилась улика, я попрошу вас дать мне свои объяснения по ней.

Внутри меня опустилось что-то тяжелое. Мне было страшно. Но я хорошо лгал с самого детства, поэтому улыбнулся, кивнул и проследовал за Чугуровым в отделении полиции.

Этот грязный рассадник тугого ума и гнусных особей. Все здесь пропахло мерзостью и человекопадением. Но я сохранял спокойствие. Мы вошли в небольшой кабинет с затхлым воздухом. Я расположился на кресле, вальяжно закинув ногу на ногу. Как можно больше вызова нужно кинуть этому человеку, чтобы он больше не привязался ко мне. Но что у него могло быть против меня? Я, на тот момент, был совершенно чист перед людьми и законом.

– Итак, – он вернулсявместе с двумя другими людьми, которых я сейчас не могу вспомнить. В его руках был какой-то сверток. – Вы узнаете эти письма? – он напряженно вглядывался в мое лицо, мечтая увидеть там панику или расстройство. – Георгий?

– Я хотел бы видеть моего адвоката.

– Похоже, что это американский детектив? – он ударил меня письмами по лицу. – А? Ты, наглая морда, прятал от меня улику! Ты оказывал препятствие расследованию, а это уголовное преступление! Да я тебя знаешь куда посажу? Тебя там будут драть все подряд, как последнюю суку, так, что самоубийство станет твоей заветной мечтой. Ты понял?

Он схватил меня за горло так, что я вдавился в кресло. Перед моими глазами пробежали школьные годы. Те годы, когда я с грустью и тоской был вынужден волочиться в школу, из-за Миши Коновалова, мальчика, истязающего меня своими насмешками и унижениями. Чего он только со мной не делал! Закрывал в туалете, устраивал игру «поймай уродца», высмеивал при всем классе. Однажды, он даже снял с меня брюки, чтобы всем классом посмеяться над тем, что у меня между ног. От позора я описался, отчего до самого выпускного носил прозвище «Моча».

– Хорошо, – хрипло прошипел я. – Я дам объяснения, – его хватка ослабла, он отпрянул в сторону, а я потер шею, прокашлявшись.

– Ну!

– Эти письма я нашел в комнате Вероники и тут же передал Виктору. Недавно она попросила меня их вернуть. Я не знал, что Иванов не показал вам их, я считал, что они были слишком несущественны для вас.

– Врешь! – его неприятное лицо стало еще неприятнее. – Я по глазам вижу, что врешь!

– А смысл? Вы же видели, что там просто писанина какой-то девицы. Возможно, сама Вероника игралась, записывая это и подсовывая мне.

– Она сама принесла их мне перед тем, как лечь в клинику, – его голос стал мягче, отчего я почувствовал себя увереннее.

– Мне сказали, что она в Лондоне.

Он внимательно изучил выражение моего лица, а потом отпустил тех, что пришли с ним и стояли за моей спиной, наблюдая за происходящим.

– Виктор Иванов направил ее на очередное лечение. У нее шизофрения лет с 10, поэтому она и не училась толком, и друзей у нее особо не было.

Меня поразило шоком. Я мог просчитать многое, но не психическое расстройство у этого светлого ангела. В этот момент у меня родился план, который я провернул чуть позже. Но обо все по порядку.

– Если у вас эти письма столько времени, почему вы вызвали меня сейчас?

– Потому что только сейчас Виктор Иванов нашел время ответить на мой звонок и подтвердить твою причастность, – он уселся более комфортно в своем кресле, а вспышка гнева, казалось, понемногу его отпустила. – Черт знает, что это за семейка, где всем наплевать на смерть близкого и никто не пытается найти виновного.

– Это богатство, – ответил я. – К сожалению, огромные деньги отупляют даже самые трепетные сердца.

Мы расстались в добром настроении. У него не было ничего стоящего на меня, возможно, как и большинству людей его типа, ему просто требовалась разрядка, мальчик для битья, потому что доверенное дело явно казалось тупиковым. У них не было ничего, а это значит, что в его безупречной хронике будет +1 нераскрытое дело. Жалко парня.

А я тем временем занялся выяснением, куда же поместили Веронику. После нашего поцелуя Анна, почему-то посчитала, что это наша норма. Она встречала меня своими противными красными губами и не отрывала их от меня на протяжении всей нашей короткой встречи. Я играл старую роль пылкого любовника. Хватал ее за грудь, задирал юбку. Все, чтобы усыпить бдительность и узнать нужные мне сведения.

В бреду от моих прикосновений, она рассказала мне, куда запрятали мою рыжую бестию. Под приличным предлогом я удалился, чтобы как можно скорее нанести визит в очень дорогую частную клинику Москвы.

Оказалось, что даже в самом престижном заведении пара тысяч может дать вам доступ к закрытому и запретному. Я смог прорваться к лечащему врачу своей возлюбленной. Это был безучастный молодой человек с пустыми глазами и слишком глубокими морщинами. Он холодно, но вежливо поприветствовал меня, как представителя богатой семейки (каким я представился) и, конечно, не спросил мои документы. Честно говоря, мне кажется, что он сделал это скорее от безразличия, чем от учтивости. Почему-то, это сильно задело мою гордость.

– Насколько серьезна ее болезнь?

– Смотря что считать серьезностью, – молодой врач взял со стола свою кружку и кивнул в сторону кофемашины. – Будете? – я отрицательно покачал головой. – Вот, например, кофе. Серьезная ли проблема пить по 9 кружек в день? Для меня – нет, для моего сердца – да.

– А вы поэт.

– Упаси Господи! – он улыбнулся. – Болезнь не может быть несерьезной. Она с детства страдает.

– И никакого прогресса? Вы же выписываете ее после определенного курса? – его потухшие глаза посмотрели на меня прямо и спокойно, отчего дрожь внутри моего тела заколотила все мое существо.

– Мы можем облегчить ее страдания, – он опустился в свое кресло, дымящаяся чашка встала у монитора. – Но не излечить. Я не скажу вам ничего утешительного. По моему профессиональному мнению, душевные болезни не лечатся. Говоря грубо, это заводской брак.

– Зачем тогда она здесь?

– Затем, что перед приездом сюда, она расцарапала в клочья лицо одной девушке в баре и это сняли на видео и выложили в интернет. Завели уголовное дело о нанесении вреда здоровью. Чтобы уладить все, нужно было подходящее заключение, – он отпил жадно почти одну треть кружки. – А теперь давайте честно. Вы не Иванов, но и не журналист. Я не вижу в вас вреда, но тем не менее скажу, что, если хоть одно слово или фото выйдет наружу из этой клиники, я предоставлю в органы запись передачи вами взятки. Это понятно? – я кивнул. – Идите, палата № 6. – Я невольно улыбнулся такому символизму, но взгляд врача остался беспристрастным.

Встав, я протянул ему руку, но он ее не пожал. Кажется, я уже остался лишним в этом пространстве. Поэтому без лишних церемоний я двинулся к выходу.

– Послушайте, – я обернулся. – Она опасна, намного больше, чем вы. Помните об этом.

От такого предупреждения я чуть не рассмеялся. Наверное, изнеженная докторская душа может бояться 18-летнюю девицу с острыми ноготками, но мне нужно для страха куда более весомые аргументы.

Коридоры психбольницы в частной клинике совсем не были похожи на стандартную картинку из мира кино. Люди в брендовой одежде располагались в удобных лаундж-зонах, сидели за яблочными компьютерами и попивали кофе из кофейни с медузой Горгоной. Нет, это не было похоже на типичную психбольницу.

Я нашел палату № 6 без особого труда. Взбросив ладонь, чтобы постучать, я вдруг опомнился и взялся за ручку. Конечно, дверь была не заперта.

Вероника лежала на большой кровати с клетчатым пледом на ногах, листала книгу и даже не подняла своих прекрасных глаз на меня. Окинув взглядом пространство, я удостоверился, что самые сумасшедшие могут иметь приличные условия при определенной сумме на счете. Этот факт больно уколол мое самолюбие – я сам еще был далек от достатка. Нынешние доходы заставили меня немного поверить в себя, но лишь до прихода сюда.

– Это место…

– Мне нравится.

Ее ровные ноги создавали домик, в который мне хотелось забраться, чтобы ворваться в ее бедра и стать с ней единым целым хотя бы на мгновение. Я сглотнул и оглянулся в поисках стула. Мне хотелось выглядеть уверенно, но в ее присутствии все хорошо скроенные доспехи рассыпались прямо под мои ноги, я горел.

Не найдя ничего более подходящего, я опустился на диван возле окна и прикрыл глаза. Аромат ее духов сводил меня с ума, я бы набросился на нее без раздумий, если бы только мог. Но я не мог.

Высшая сдержанность заставила меня посмотреть сквозь пелену ее очарования в окно и отрешенно поинтересоваться, что же привело ее в такое место.

– Тебе ли не знать, – хихикнула она. – Рыбак рыбака…

Я задумался. Сумасшествие всегда отражается в глазах. Было ли оно и в моих тоже? И не поэтому ли меня так отчаянно тянуло в сторону рыжего бестия, безучастно листающего книгу на кровати?

– Почему ты отдала письма?

– От скуки, – она встала, используя палец в качестве закладки и подошла ко мне. – Ты казался мне занятным, поэтому я подбрасывала тебе их. Чтобы ты смог продержаться в доме. Ты ведь сам был рад такому раскладу, правда? – она опустилась на мои колени. – Ах ты мелкий слизняк, который так завидует чайкам. Хочется быть кем-то важным, да, Гоша?

Со всего размаху я влепил ей пощечину, отчего ее прекрасная щека порозовела. Тут же опомнившись, я был готов извиниться, ползать на коленях, если понадобиться. Но в ее блестящих глазах показался такой интерес, что я решил во имя этой любви быть тем, кем быть не должен, кем быть не хотел. Как мог, так любил.

– Ко мне просто нужно было быть добрее, – хамство, с которым она смотрела на меня, поражало.

Вероника как ни в чем ни бывало поднялась с моих колен и вернулась на свое прежнее место. Мне бы хотелось иметь над ней ту же власть, что она имела надо мной.

– Я могу тебя вытащить.

– Да что ты! И что же я должна буду отдать взамен? – ее рыжие волосы переливались в лучах солнца и беспощадно спадали на плечи. – И что тут говорить, все понятно. Лучшее для тебя уже произошло. О любви, все о любви, – она мечтательно прикрыла глаза. – Беда в том, золотце, что человек создал себе иллюзию, дабы прикрыть неприятную правду природы. Мы животные, тут уж ничего не поделать. Самые умные в итоге самые несчастные. Знаешь? Все эти признаки великого чувства… Дышать в такт так неудобно!

– Ты всего лишь ребенок…

– Напоминай об этом себе, когда будешь передергивать глубокой ночью.

– Заткнись! – я ринулся с места, но ее наглое и уверенное лицо меня смутило, я отвернулся. – Я знаю, во что верить. Ты слишком эгоистична, поэтому тебе кажется, что все вокруг тебя недостойны. Зато тебе понятно то, что можно потрогать, правда? Но ты ошибаешься. Главное то, чего не видно.

– Да ты поэт, – она засмеялась. – Ну так что, предложение по свободе будут? Дом – это так приятно.

Мне казалось, что время тянется клиновым сиропом. Я размеренно мыслил, что могу получить исходя из предложенных обстоятельств.

– Выходи за меня.

– Вау…

– Я серьезно, – повернулся к ней я. – Тебе нужен опекун, чтобы выйти на свободу, а я обещаю быть покорным твоей воле. Ты сможешь сама выбирать, как жить и что делать, я ничего не буду от тебя требовать.

– Как же, – улыбнулась она. – Фамилия, деньги, власть. Конечно, ты ничего не будешь от меня требовать. Я похожа на дуру, милый? А?

Наверное, это было слишком. Анна, покорная и слабая, будет мне отличной парой. Не требовательная. Но какая же жалкая! При одной мысли о том, что мне придется целовать ее ближайшие пять лет, меня выворачивало наизнанку. Но я бы точно добился всего, чего так хотел. Кроме Вероники. А ее, к сожалению, я хотел больше всего.

– Слушай, – я попытался быть максимально уверенным, – парни твоего круга не оценят всей этой твоей сексуальности. Они слишком заняты собственной. А кто нет, тот торчит под наркотой. Неужели ты можешь вспомнить хотя бы одного приличного? – она внимательно смотрела на меня, но я не мог прочитать ее эмоции. – Нет ведь. А с такой предысторией мужчине постарше ты тоже нужна не будешь. Поэтому так или иначе, тебя выберут из-за денег и положения. Внешность, увы, недолговечна. Совсем скоро тебе придется колоть болезненные уколы и проводить вечера в спортзале, чтобы поддерживать то немногое, что оставит тебе беспощадное время. Но ты и это потеряешь. И если у твоего мужа будет хоть немного мозгов, он поймет это раньше, чем скажет «согласен» в ЗАГСе. Так почему не я, которого ты сможешь контролировать и который по-настоящему вожделеет тебя?

Ее такие детские черты лица напоминали мне время, когда я был менее циничен. Если оно таковым было. Я вспоминал себя школьником, думал о том, кем бы я мог стать, попадись мне другое окружение. Говорят, в конце всегда думаешь о начале. Когда я здесь, в финале своей истории, я вспоминаю свысока не детство, а тот поворотный момент, когда мы с Вероникой пожали руки и решили объединиться.

Свадьба, свадьба, кольца, кольца

Я стоял перед большим зеркалом в доме богатейшей семьи в костюме, о котором еще год назад не мог и мечтать. Я готовился стать мужем женщины, которую желал всего чуть меньше, чем ее деньги. Я был счастливейшим из людей, как мне тогда казалось, но непонятное чувство внутренней тревоги не давало моему сердцу воспарить над облаками.

На улице была весна, прекрасная пора во всех отношениях. Солнце уже держалось дольше обычного, шубы уступили пальто, а шапки – шляпам. Птицы весело карабкались по еще лысым деревьям, но ощущение всеобщего расцвета заставляло любого горожанина хоть раз в день улыбнуться.

К моему удивлению, никто из Ивановых не был шокирован нашей свадьбой. Даже Анна, моя так называемая любовница, только грустно улыбнулась, видимо, привыкла проигрывать сестре, более молодой, более проворной. Ее красные губы обмякли, она равнодушно держала бокал розового вина на нашей помолвке.

Сегодня был день, который я мог бы вписать в календарь своей жизни как самый лучший. Но он окажется великой ошибкой. Однако обо всем по порядку.

Я стоял там, полный желания быть счастливым и любимым, насколько может полюбить избалованная молодая нимфетка. Я был мечтателем, хоть и не признавал этого. Отчего в глубине своей израненной самоуверенностью души надеялся на счастливый конец. Я надеялся, что молодая девушка, красивая и богатая, может полюбить меня, пустого и бесцветного. Я мнил, что, будучи писателем по призванию (даже без единого написанного рассказа), я способен заполучить все даром, не прилагая никак усилий.

Свадьба оказалась еще шикарнее, чем мне представлялось. Виктор встретил меня внизу со стаканом шотландского виски. Он был безупречно выбрит, смеялся в нужное время и общался с гостями как хозяин дома.

– О, а вот и молодой!

Его яркие голубые глаза блеснули огоньками выпитого, я приблизился. С ним рядом стояли несколько мужчин, ухоженных (вопреки всеобщему мнению о денежных мешках), приятных на вид.

– Позвольте представить, без пяти минут зятя нашей семьи, Георгия, – он запнулся, толи вспоминая мою фамилию, толи раздумывая, что еще обо мне уместно рассказать. – По счастью, он согласился стать Ивановым.

И это была сущая правда, потому что моя собственная фамилия осточертела мне. Теперь я начну все сначала как член семьи Ивановых, как часть огромного механизма с прекрасным годовым доходом.

– Так вы, молодой человек, присоединитесь к бизнесу?

Честно говоря, мне нравилось тратить деньги, но не зарабатывать их. Есть люди, которым кажется, что это власть – управление активами. Но для меня самого вершиной тщеславие было сладкое ничегонеделание в купе с прекрасным годовым доходом, который я мог бы использовать по своему усмотрению.

– Мы пока не говорили о делах. Да и свадьба не место для этого, – Виктор дружественно похлопал меня по плечу и поймал льдинку в своем бокале, чтобы раздавить своими безупречными зубами.

Моя невеста… О Боже! Еще никогда в жизни я не видел такого огромного и шикарного платья, такого количества незаметной косметики и таких высоких каблуков. Я был очарован ею, стоя у алтаря американского типа, который она хотела в качестве знак светской свадьбы. Мне было все равно перед кем давать обещания. Я видел только ее затянутую в кружево фигуру и в то мгновение мне показалось, что мы можем быть обычной семейной парой. Показалось, что она родит мне троих прекрасных рыжеволосых ангелочков, что я буду ходить с ними на хоккей, давать полезные мужские советы и учить их езде на велосипеде.

В тот момент, когда ее идеальная фигура в белом платье скользила между гостями по проходу прямо ко мне в объятия, я в это верил.

Но время – безжалостный убийца всего прекрасного. Я же был счастлив триумфом своего тщеславия, а больше мне и не надо. Тогда было не надо.

Вероника казалась вполне себе нормальной невестой. Мне показалось, что ее тронул алтарь и антураж, она же в конце концов просто женщина.

Мы танцевали под музыку вальса, смеялись над шутками ведущего, радовались поздравлениям. Думаю, даже самые неверующие в наш союз в этот момент уверовали. Наша разница в возрасте вовсе не была омерзительно отталкивающей, мы не получали косых взглядов и осуждения. Но это был неравный брак, все это знали. И я ожидал кривотолков, но оказалось, что есть пределы, за которые не могут вступить даже они. Никто не выражал какого-либо неудовольствия от моего присутствия, все были уважительными и радушными. Меня, Георгия Иванова, приветствовали как наследника огромной империи, как восходящую звезду. И я чувствовал власть, пьянеющую сознание и одурманивающую. До такой степени, что я ворвался в нашу с Вероникой спальню, хмельной и самоуверенный. Моя невеста покинула праздник раньше меня, сославшись на усталость и головную боль. Я не был против, мне хотелось ее баловать.

Я очнулся, когда на часах было около 3-х. Моя тяжелая голова трещала по швам. В комнате я был совершенно один.

Кое-как я уговорил себя встать и снять костюм. От брюк и галстука у меня остались следы, слишком тесное одеяние. Я взял халат в ванной, умылся, глотнул воды. Ужасно хотелось есть, и это все, о чем я мог думать. На улице все было тихо, шатер от нашего торжества стоял, покачиваясь на уже теплом осеннем ветру. Это была прекрасная весенняя ночь, которую я должен был провести в любви.

Укол совести. Вероника еще совсем девчонка, увидела меня в таком состоянии в первую брачную ночь… Не стоило увлекаться дорогими и крепкими.

Я спустился на кухню, темную и пустую. Двухъярусный холодильник из американских фильмов. Я мечтал о нем, сколько себя помню. Открыв дверцу, я нашел аккуратно упакованные закуски, горячее, сладкое. Был ли у нас торт? Я не помнил. Я почти ничего не помнил о том, что происходило после нашего танца. Много лиц, много рукопожатий, много алкоголя.

Нащупав что-то знакомое, я извлек канапе и бутылку свежевыжатого апельсинового сока. Выпив его почти до середины, я, наконец, пришел в себя. Какая чудесная ночь!

Я сел за обеденный стол, закинув ноги наверх. Хозяин дома, хозяин положения, хозяин жизни. Уже ничего не могло лишить меня воли к жизни и желания, которое я испытывал, думая о своей юной невесте. Набравшись сил, я поднялся на ноги и прошелся по нижним комнатам. Везде царила тишина и какой-то мертвецкий холод. Мог ли я тогда вернуться в кровать и не испытать того, что испытал? Конечно, это могло спасти меня в будущем, это могло помочь мне не стать тем, кем я стал теперь. Но любопытство и тщеславие заставило меня двинуться дальше.

Они даже не пытались прятаться. Вероника, моя Вероника! Законная жена, девушка, которую я под свою опеку забрал из психбольницы. Она сидела на руках молодого человека, раскосого, какими бывают азиаты, но с острыми чертами лица, будто его вырубали топором. Они расположились в застекленной беседке. На ней было свадебное платье, задранное до колен. Они смеялись и шутили, пили вино и целовались. Я смотрел на эту картину из-под своего отчаяния и не мог поверить в происходящее. Разочарование тяжким грузом легло на мои мечты.

Я вернулся в дом, так и оставшись в тени. Если и возможно было счастье, теперь это казалось глупой мечтой и почти иллюзией. Вероника… Теперь это слово было для меня почти ругательством.

В комнате я сбросил остатки свадьбы и отшвырнул в угол. Залез в душ и провел там Бог знает сколько времени в надежде, что злость превратится в силу. Но пока голова не остыла, бесполезно пытаться делать хоть что-то подходящее к мести.

Так и проносилось передо мной ее белое платье, его жилистые руки, грязно мацающие нежные мясистые ноги. Я поворачивался с бока на бок в надежде, что ко мне вернется сон.

Я не помню, как предался забвению, но, когда утром моя тяжелая голова поднялась с кровати, Вероника радостно порхала из угла в угол. Конечно, другой человек бы ею любовался. Но согласно моей дурной натуре, я уже не мог видеть в ней что-то чище дворовой девки. Внутри меня росло отвращение, которое мне хотелось излить на нее всецело. Но я решил ждать. Ждать, пока не смогу уничтожить все их семейство достаточно свободно.

– А вот и мой неприглядный муженек, – она опустилась на кровать, от нее пахло дорогим парфюмом, губы были распухшие от ночных поцелуев незнакомого мне мужчины. – Ну что, проспал самое интересное?

Она залилась хохотом и снова встала на ноги, а я остался в своем молчании, дабы не сказать непоправимых глупостей. Прокляну ее при случае.

Мы спустились к большому столу и все мое хладнокровие сбило то самое раскосое лицо, увиденное ночью.

– А, вот и молодой! – Виктор со своей обаятельной улыбкой и шикарными запонками поманил меня ближе. – У нас гости. Это Тео, друг семьи, я ведь могу так тебя назвать?

– Конечно, – он улыбнулся самыми ровными зубами и мне захотелось закричать от того, что я осознал всю прелесть его красоты, что для мужчин в России не просто редкость, а почти волшебство. – Значит ты и есть тот самый сумасшедший?

– Ну ты! – Вероника подбежала к нему сзади, обняла за проработанные в зале плечи и легко потрепала волосы. От этого движения меня передернуло, никогда еще я не видел ее такой счастливой. – Вечно задираешься!

Мы сели завтракать. Ни моя угрюмость, ни моя бледность никого не смущала. И вообще, я больше походил на предмет интерьера, чем на члена семьи. Все это зло я копил в себе, чтобы в определенный день и час выплеснуть свою ярость и погубить в ней всех присутствующих.

– И как там, в Бангладеш? – Виктор обратился к гостю.

– Бедно, – его жилистые руки ловко орудовали приборами над всеми видами блюд. – Но ведь алмаз даже в пыли остается алмазом.

– Это верно, – он отпил кофе. – Планируешь новую поездку?

– Меня попросили поехать в Андалузию, цыганские кварталы и все такое, – на его вилку попала маслина и он улыбнулся. – Вкуснейший завтрак.

– Ты, наверное, соскучился по домашней еде. Как ты только выдерживаешь все эти поездки?

Он устремил свои темные глаза на стол в поисках чего-то интересного и тут я поймал взгляд Вероники. Полный восхищения взгляд. Ревность куснула меня дворовым псом.

– Так вы, странник? Что-то из разряда пилигрима?

Все обернулись в мою сторону, будто заговорила ваза. Он сам едва дернул губами, но я не видел в этом знаке ни дружелюбия, ни агрессии. В нем вообще сложно было хоть что-то увидеть.

– Я фотограф.

И он больше ничего не стал объяснять. Не вдавался в детали, не любовался своими достижениями. Он поглощал тосты, удобренные пряным маслом, кофе и сладкое вперемешку. Но беседы больше не завелось до самого конца.

В коридоре я окликнул Виктора. Как бы не нравилось мне оставаться собой без обязательств, мой план мести требовал большей проработки. А самое слабое место человека – деньги, которые легко потерять в любом количестве.

– Дедушка не слишком любезен с тобой? Гоша, – ее рыжая голова смотрела на мой позор после того, как Виктор Иванов отмахнулся от меня и уехал в офис вместе с этим малолетним примером идеальной жизни.

– С тобой не лучше, – я хотел уйти, но она схватила меня за рукав.

– Раньше ты был словоохотливее.

– Раньше ты не сидела на руках кого попало, – я осекся.

– Сидела, – ее глаза были такими же холодными, ни тени стыда или смущения.

– Но ты не была моей женой.

– Это только твоя проблема, Гоша, – она отпустила мою руку и пошла прочь. – Кстати, – ее фигура замерла посреди комнаты. – Я не твоя собственность. Это ты теперь моя собственность. Постарайся быть осторожнее в словах и поступках, я могу сделать так, что ты очень пожалеешь о своем существовании.

Я стоял в коридоре с осознанием, что настоящим Ивановым смена фамилии меня не сделала.

О чем кричат пилигримы

Я бежал со всех своих ног подальше от случившегося. Где-то там, за моей спиной, лежало еще теплое тело, распластанное на прогретой майским солнцем земле. Я убирал от лица ветки и пытался вспомнить, откуда взялась кровь на моих руках и почему я весь дрожу. Как вообще я оказался в том месте?

Со дня нашей свадьбы прошло не больше месяца, но Вероника уже оставила любые попытки к общению со мной. Я бесконечно долго пытался прорваться к офису и большим делам, но Виктор Иванов со своей обаятельной улыбкой хлопал меня по плечу и уезжал один.

Этот Тео как червь прорыл всю землю вокруг меня, отчего она стала рыхлой и неприятной. Он с таким же безразличием отвечал на вопросы о своей суперинтересной жизни, трогал мою жену между делом и смотрел на меня своими черными глазами, полными пустоты. Меня раздражал его вид, его присутствие.

Вероника с каждым днем сияла все ярче. На ее шее появлялись следы страсти с другим, что выводило меня из себя, но я ничего не мог поделать. Сам себе состряпав ловушку, я попал в нее с головой. А хуже всего был тот факт, что она его любила, и ей даже не нужно было говорить об этом. Так очевидна была эта истина.

В какой-то момент я пытался призвать ее к ответу. Лил дождь, я проснулся от очередного кошмара и как в бреду начал расхаживать по нашей спальне. Хоть отвращение к жене и было во мне велико, мое больное эго требовало ее стыда и раскаяния. Я пытался унять дрожь в руках, чтобы не забить ее до смерти, а потом не скинуть в ближайшую реку изувеченное тело.

Она вернулась только ближе к рассвету, растрепанная и довольная. Я сидел на кровати с красными от недосыпа глазами.

– А, ты не спишь, – ее мясистая фигура проскользнула к гардеробной. – Завтра нас пригласили на ужин к Карчагиным, но я не уверена, что тебе стоит идти. Мы будем самым узким кругом, понимаешь?

– А я не уверен, что тебе стоит вести себя как шлюха, – резко отрезал я, еще больше разозлившись на ее комментарии об ужине. – У тебя нет ни малейшего представления о стыде.

– Так, – протянула она, выйдя из гардеробной в одном белье. – Кто это тут взбунтовался? Неужели надоело сидеть без дела, тратя чужие деньги?

– Еще скажи, честно заработанные.

– Тебе уж точно не стоит говорить о честности, милый, – она села на кровать рядом со мной и положила свою теплую ладонь на мое плечо. – Ты ведь женился на психбольной ради денег, помнишь?

Я стряхнул ее руку. Конечно, в ее отвратительных словах была заключена некая правда. Но кому из нас интересно истинное представление о себе? Мы просто хотим быть своим же шаблоном.

– Это все равно не дает тебе право так себя вести, Вероника, – я попытался говорить спокойно. – На нашей свадьбе я почти поверил в то, что мы можем быть счастливы. Я был так близок…

– К чему? – ее рыжая голова склонилась на сторону. – К чему? – повысила голос она. – Ты думал, что сможешь получить полный пакет? Шикарную богатую любовницу, верную и кроткую жену, да еще и детишек? Ты решил, что ТЕБЕ можно этого хотеть? – она откинулась на кровать. – Ну давай, заделай мне ребенка. Посмотрим, будет ли он живучим.

Она была мне отвратительна, поэтому в отличие от большинства мужчин, я не воспользовался ситуацией. За окном скулили собаки, а на сердце у меня гнила могильная плита разочарования.

И вот теперь я бежал со всех ног от тела, брошенного в небольшом пролеске у дороги. Мы недалеко от оживленной трассы, значит ли это, что его найдут быстрее, чем я смогу пересечь границу с Польшей?

Судорожно порывшись в карманах, я нашел телефон с еще половиной заряда и карточку. Если уж судьба была ко мне так благосклонна до этого момента, не оставит она меня пусть и теперь.

Я остановил первую попавшуюся машину. Кавказец. Классика. С радостью согласился на Сбербанк перевод, долго рассказывал о всех тягостях своего ремесла. Не реагировал на мое безразличие. Под его искаженную речь я прислонился к стеклу и спрятал ладони между коленями.

Мне вспомнилось детство, почему-то в тот момент казавшееся очень счастливым и почти безоблачным. Я вспоминал двор, старый и убитый, с набором 2-ух этажных домиков. Перед моими глазами прошла баба Нюра, которая научила меня играть в карты и заходить к своим людям в гости без стука. Я видел себя в песочнице с Максимом, рыжем мальчиком, на носу которого красовались отвратительные веснушки. Он был противным, но тогда я не анализировал свое нежелание проводить с ним время.

И даже с этим фактом я видел себя довольным жизнью и своими большими планами. Я хотел стать ветеринаром, я хотел лечить животных. Смотрел с утра и до вечера специальные передачи про спасение братьев наших меньших, носил мамин халат, представляя его белым и больничным, строил приют для зверей во дворе. И все это могло бы стать правдой, все это могло бы стать правдой. Если бы одна из маминых подруг, старая ведьма, лезшая везде и всюду со своим мнением на простом основании – она старше. И вот грымза начинает открывать глаза мальчишке девяти лет, рассказывает, что единственная задача ветеринара в России – крутить хвосты коровам и делать не самые приятные вещи с быками.

Многим позже я буду жалеть, что разочаровался в своей мечте и отступил от намеченного. Но я был слишком слаб, я всегда был слишком слаб.

– В конце всегда начинаешь думать о начале.

– Чего?

Я очнулся в чужой машине, и кавказец за рулем беспокойно бросал взгляд в зеркало заднего вида.

– Я так устал.

Он замешкался всего на секунду, а потом бросился в пучину своих историй. Я прижимал лоб сильнее к холодному стеклу и считал пробегающие деревья. Меня сморил такой долгожданный сон.

Я очнулся у ворот поселка, где стоял сгубивший меня дом. Мне было некуда податься, кроме этих стен. Да и более безопасного места в этом мире я не припомню. Смертельно хотелось спать.

Казалось, что весь особняк погрузился в безмолвие и даже не собирается ожидать меня. Я шагнул на кухню, открыл холодильник. Достал сэндвичи и апельсиновый сок, прямо на столешнице съел и выпил все. Почувствовал себя куда лучше, чем в том лесу, но сама мысль об оставленном трупе меня сводила с ума. Я решил забыть о случившемся, по крайней мере пока.

Если бы я был умнее, я бы, конечно, уничтожил все следы моего пребывания не дома, обзавелся алиби и продумал свою тактику на случай допроса. Но в тот момент логика меня покинула, я думал только о мягкой кровати, о возможности прислонить свою голову и закрыться от всего, что меня так бесконечно тревожило.

В спальне я наткнулся на Веронику. Она сочувственно провела пальцами по моей спине, пока я снимал с себя грязную одежду. Почему-то тогда я не задумался об отсутствии вопросов, о том, что она не стала говорить со мной. Вместо этого ее тонкие пальцы включили горячую воду в душе, я шагнул под теплые струны и все мои закоченевшие мышцы начали расслабляется. Это было мгновение облегчения, лишенное суеты и глупых сомнений.

Я почувствовал, как она прижалась ко мне, полная жизни и сострадания. Ее рыжие волосы коснулись моей спины и желание, казавшееся утраченным, вспыхнуло новой, всепоглощающей волной. Я повернулся и прижал ее к себе так близко, как только мог. Мы придавались страсти, как это делают любящие супруги.

После этого я забылся самым сладострастным сном, даже не подозревая, что это будет моя последняя спокойная ночь. А потом вся сказка обрушилась на мою голову страшным кошмаром.

Я проснулся от грубых, почти жестких рук следователя Антона Чугурова. Его мясистые губы свисали с бесстрастного лица двумя колбасками итальянского производства.

– А ну просыпайся, принцесса, – он тряхнул меня за плечо, отчего усталая голова моя загудела с новой силой. Казалось, я совершенно не спал. – Эй!

От его диковатых касаний я наконец очнулся и осознал. Осознал, что я в своей спальне, почему-то опять в крови. Мысли прокручивали произошедшие события. Труп в лесу, Веронику, душ. Откуда тогда все это взялось? И что здесь делает Чугуров?

– Что вам от меня нужно? – наконец выпалил я и резко встал на ноги, отчего почувствовал удивительную легкость.

Комната была в жутком беспорядке, вокруг валялись наши вещи, а сам я был абсолютно голым, абсолютно окровавленным.

– Вы задержаны по подозрению в убийстве и причинению тяжкого вреда здоровью.

Он ринулся ко мне, проворно хватая за руки. Я оторопел. Но сопротивляться в сложившейся ситуации было бы по крайней мере глупо. Я поддался его напору и отправился в полицейский участок.

Следователь не позволил мне одеться, умыться, привести себя в порядок. Не спорил, молчал. Конечно, на улице было по-летнему тепло, но все же недостаточно для прогулки нагишом.

Всю дорогу до участка мы провели в молчании. На месте я потребовал адвоката, как в лучших американских фильмах, за что тут же получил по лицу. Меня не били, кажется, никогда. Все детство я как-то умудрялся общаться с правильными людьми и избегать стрелок, угроз, насилия. Хотя, чтобы навести страху, мне все же пришлось ударить одного мальчика. Это был Леня, глуповатый мальчишка на два года младше меня. Леня, которого поймали мои сообщники, приставили к стене ради одного моего удара, а потом отпустили. В отличие от большинства, я не почувствовал ни власти, ни удовольствия. Только горький вкус разочарования в собственной нравственности и какой-то стыд.

Вы даже не представляете, как сложно заявлять о своих правах тут, в России. Конечно, пока ты сидишь перед телевизором, в безопасности, кажется, что очень просто обстоять то, что подарено тебе законом. На деле же, куда сложнее. Ты остаешься наедине со своими страхами, но гораздо хуже, что ты остаешься с агрессией других.

Я прождал много часов без помощи, воды или какого-то провианта. Голый, на грязной скамейке, униженный. Жирный мент, слишком ехидный даже для такой профессии пригласил меня на обследование. Все прошло малоприятно. Врач, пожилой и безучастный человек, снимал пробы со всех моих мест, бесконечно что-то тер или мазал. Очень ошибочно считать, что нам некуда падать.

Конечно, я понимал, куда идет дело. То тело в лесу уже было найдено и теперь я подозреваемый. В голове моей носились мысли о том главном, чего я был лишен в стенах этих серых зданий, об уважении.

Антон Чугуров ждал меня в комнате допроса, уверенный в себе и почти оскорбленный моим присутствием. К этому времени я получил одежду не по размеру, умылся. Но вот еды никто так и не предложил, от чего нарастающая слабость сгибала мое измотанное тело.

Однако стержень внутри, спасающий меня от отчаяния столько раз, держал нос по ветру. Я сел, преисполненный гордости и самообладания.

– Итак, – улыбнулся я. – Заморите меня голодом в своей убогой обители?

Его маленькие глазенки скользнули по мне всем своим проницанием. Он не собирался терять время даром и у него в рукаве чесался тот самый козырь, который должен был разбить все мое равновесие.

– Такие вот как ты, – он закурил сигарету, – самое худшее, что может произойти с кем бы то ни было. – Он замолк, толи ожидая вопроса, толи изучая мою реакцию. – Думаешь, ты до хрена умный? Влез к богатеньким олухам, прилип как паразит и радуешься. Думаешь, будет тебе всегда теперь хлеб с маслом? Будет, конечно, будет.

– Все бывает там, где этого ждут, – я забросил ногу на ногу и улыбнулся. Свойство мое заключалось в удивительном спокойствии, когда кто-то на грани срыва. А Антон сейчас держался из последних сил, это убедило меня, что никаких улик не было. – И, конечно, я.

– Ты решил, что можешь прыгнуть выше головы?

– И пусть выше будут только звезды, – я ехидно оскалил зубы. – Стесняюсь спросить, а вы у нас тут уголок нравственности и чести? Решили осудить неравный брак? Или еще лучше, решили покопаться в чужом белье, пока нет собственного? Вы ведь не женаты? – Он смотрел на меня с отвращением, что веселило меня еще больше. Я откинулся назад, просчитывая, что может быть на меня. Точно не убийство, они наверняка даже не знают, есть ли труп, где этот труп. Причинение вреда… Ага! – Значит, все же нет. Что ж, тогда это объясняет ваше особенное отношение к моей жене.

– Ваша жена обратилась с побоями в полицию. Что, нечего сказать?

– Отчего же, – я уже был готов и понимал, что стоит делать. – Я не трогал свою жену даже пальцем. Какого характера увечья? Ссадины, переломы? Если заметите, у меня костяшки абсолютно чисты, я не расцарапан. Пара следов от веток, да, я гулял в лесу накануне. Но вам, конечно, все это уже известно. А сейчас я вам подкину отличную идею. У нас с женой был очень страстный (и прошу заметить добровольный) половой акт, прямо перед тем, как меня схватили. Я думаю, если хорошо поискать, улики будут.

К моему удивлению его неприятное лицо исказилось смущением. Ах, эти советские недотроги! Отрицание очевидного куда смешнее, чем выставление его напоказ. Я расплылся в улыбке, потому что знал, что, если Вероника и попыталась инсценировать избиение, она совершенно забыла про минуты нежности, потому что для нее они мало что значили. Но я, к своему стыду, все еще сходил с ума по своей жене, несмотря на разочарование и ее предательство.

Меня отпустили через пару часов после приезда адвоката. Какой-то молодой и неловкий человек с кривыми зубами и крючковатым носом. Я не стал вникать в тонкости его рассуждений, лишь уловил главное – мне можно отправиться домой.

Там, в особняке, меня встретило семейство. Виктор Иванов выглядел почти угрюмым. Он смотрел на меня неодобрительно. Я, прочитавший великую книгу про сицилийскую мафию, не чурался покориться тому, кто сильнее меня. Пусть даже видимо, пусть даже на время.

– Что произошло у вас с Вероникой, Георгий?

– А что у нас произошло? – я старался быть искренним, чтобы не вызвать подозрений.

– Ты грязный оборвыш посмел руку поднять на нее? – Игнат рванул на ноги, но его тут же остановил Виктор.

– Я ее трогал, но только так, как муж может трогать жену. Если вы понимаете, о чем я.

Игнат сел обратно на диван, отвернувшись к лестнице. Кажется, его мало интересовало происходящее. Он сделал меня врагом еще задолго до того, как я стал их зятем. Удивительно, как человек, стыдящийся своего богатства, вдруг презирает бедность другого. Да уж, умеем мы придумать себе дьявола.

– Вероника высказала нам другую позицию. Сейчас она отдыхает заграницей, а я просто хочу разобраться.

– Давайте честно? Не забирал ли я свою жену из психбольницы? – я уверенно обвел глазами комнату. – Сюда ее вернул я, потому что любил. И сейчас люблю, несмотря на то, что она рисует меня исчадием ада перед всем светом. Но вы-то, взрослые люди. Можете сами подумать, кто и на что способен в вашем окружении?

Я был груб, но недостаточно для обиды. Никто не знал, что я был в курсе самых неприятных семейных историй. Например, когда Игната обвинили в домогательстве к Веронике. Конечно, обвинила она сама смеха ради. Но скандал развернулся не шуточный. Многочисленные служанки были уволены по подозрению в кражах, которых никогда не совершали. Множество, великое множество различных причин не доверять хитроумной рыжеволосой деве.

И только одна, чтобы забыть обо всех доводах разума. Она была Ивановой по праву рождения. Их кровь и плоть. Какой бы стервой не казалась эта юная девушка, ее происхождение оправдывало все.

Виктор позволил мне удалиться, и я отправился на кухню, чтобы добыть себе хотя бы какую-то еду. Той ночью я спал беспокойно. Все не мог разгадать логику и высшую цель этой маленькой мерзавке. Не мог понять, почему никто не говорит о трупе, как это все случилось со мной, и как отсюда теперь выбраться. Но усталость все-таки сморила меня. Я погрузился в тьму, откуда теперь мне не было дороги.

Возможно, бывает жизнь и получше. Но для меня только эта имела ценность. Я проснулся рано утром, когда солнце еще не тронуло яркими лучами аккуратно подстриженную лужайку. Я повернулся в пустой кровати и внимательно посмотреть в большое окно. Мечта, оказаться в этом мгновении, теперь принадлежала мне всецело. А большего мне и не надо. Или …

Я услышал скрип половицы и дверь отворилась. На пороге стояла прямо-таки избитая Вероника с легкой улыбкой. Как всегда, она была невероятно соблазнительна в своих крошечных шортах. Я откинул одеяло и приглашающе кивнул на свободную половину. Ее округлости прижались ко мне со всей необходимой страстью, отчего я растаял, словно эскимо в Сахаре.

Кожа, загорелая от яркого солнца, медные волосы, аромат, слишком сложный для описания… Клянусь, в этом сладком полудреме я бы мог остаться до конца своих день.

Мы ласкали друг друга едва касаясь. Великолепие этого утра накрывало мне все сильнее. Я уткнулся носом в ее шею, чтобы жадно поцеловать свою жену, свою собственность.

Осенняя хандра

Сентябрьское утро в семье Ивановых начиналось одинаково холодно. Мы вставали в своих спальнях, приводили себя в порядок, спускались к молчаливому завтраку. Мы демонстрировали друг другу свое равнодушие и нежелание иметь что-то общее. Дело Агнии было оставлено «висяком», темным пятном на безупречной карьере Антона Чугурова, отчего моя душа лепетала и бодрствовала.

Виктор Иванов поглощал очередную компанию где-то за океаном, а его сын выставлял свои работы где-то в маленьком поселении стран третьего мира.

Я бездельничал и не мог напиться ничегонеделанием. Вероника стала идеальной мечтой по меркам общества. Она научилась быть хорошей девочкой, готовила, услаждала меня в постели и не мешала, когда я читал очередной роман. Но к своему ужасу я стал замечать, что ее страсть и нежность мне чертовски опостылели, а лицо ее и тело потеряло очарование юности. Нет, внешне она нисколько не изменилась. Но внутренний баланс, который она взяла как барьер пони, сделал из нас обычную семейную пару. Обычную, понимаете? И мне это не нравилось.

Возможно, те страсти, которые рассыпались на страницах романов, порождали во мне нездоровое желание бури. Возможно, я хотел почувствовать нечто большее, чем спокойствие.

Здравый смысл заставлял меня сдерживать все раздражение, копившееся внутри, всю агрессию, разъедающую меня. Я горел, но делал это в глухом, нестерпимом одиночестве.

Про случай в лесу вспоминало мое сознание короткими, рванными сновидениями. Вероника будила меня напуганного, мокрого толи от слез, толи от пота. Мы никогда не говорили об этом. В глубине души я хотел видеть хотя бы тень вопроса в ее глазах, какое-то здоровое любопытство. Но она казалась особенно тактичной. Не спрашивала, не препиралась. Подавала мне стакан воды, всегда стоящий на ее тумбочке, обнимала и засыпала. Я тоже засыпал, но многим позже. Больше всего я боялся когда-то вспомнить, что же произошло в тот отвратительный день. Больше всего я хотел этого. Конечно, можно было по крупицам собрать мозаику. Но первородный страх быть пойманным щекотал мне нервы, я молчал.

И все это затишье привело бы меня рано или поздно в петлю, но как всегда, самое величайшее спокойствие бывает перед катастрофическим ураганом.

Очередное безрадостное сентябрьское утро в доме Ивановых. Очередной завтрак в молчаливом спокойствии. Мы были вдвоем с Вероникой за столом из красного дерева. Льняная скатерть упираласьв мои колени и я гадал, чем же выводят пятна от спагетти и томатного соуса местная прислуга.

– Я беременна – тихо сказала Вероника, отпив сок из стакана. – Уже 10 недель.

Я был не силен в женских тонкостях, но в какой-то книге писали, что это запрещенный для аборта срок. А значит она будет рожать. Я перебирал в голове достойные варианты для моего нежелания становится отцом. Что ей сказать? Мы были богаты, молоды и свободны. Из-за апатии я давно не интересовался светской жизнью, но при желании мы бы могли нанять няньку и видеть своих детей только в подходящем настроении. Это усиливало и мою позицию в семье.

Но отчего-то внутри я чувствовал ужасающе неуправляемое желание выбить эти семейные дела из своей жизни. Я не хотел продолжать свой бездарный род, мне было противно от мысли, что женщина, сидящая по правую руку от меня, распухнет и будет клянчить еще больше внимания и нежности. Ей захочется моего внимания, моего участия. Нет, с этим надо было что-то придумать.

– Это же прекрасная новость, – улыбнулся я. – Почему раньше не сказала?

– Боялась, что ты будешь против, – она смущенно отвела глаза. – Ты никогда не говорил со мной о детях.

– Я женился на тебе, это само собой доказательство.

Конечно, прекрасно! Ребенок от психически нездоровой женщины – предел любых мечтаний.

Мы помолчали. Я бы хотел заставить себя улыбнуться. Я бы хотел быть с ней милым, быть добрым. Но моя душа наполнилась такой злобой, что мне нужны были все силы, чтобы не напасть на нее.

Сразу после завтрака я объявил, что мне нужно по делам в город. Она знала, что я отчаянно ищу работу в любом, самом захудалом издательстве. Водитель отвез меня в центр, я вошел в кафе с Медузой и набрал номер своего старого знакомого.

– Привет.

– Вот уж сюрприз. Чё надо?

– Олег, мне нужны какой-нибудь порошок, чтобы вызвать выкидыш у женщины на 10 недели беременности, – я говорил тихо, шум кофемашин и разговоров заглушал все вокруг, но отчего-то мне хотелось большей приватности. – Есть что-то такое?

Он молчал слишком долго, но я не обижался. Такие люди всегда имеют принципы. Принципы падшего ангела, как им самим кажется. Еще бы. Откройте любой низкопробный роман, включите высокобюджетный фильм. Перед вами предстанет уличная мразь, наркоман, бандит, но обязательно хотя бы с одной положительной чертой. Я же не негодяй, я просто жертва обстоятельств.

Я не верил в принципы. А уж их тем более. Со всей своей снисходительностью я позволял таким как Олег морщить нос будто от скверного запаха, посматривать искоса, выдерживать неодобрительную паузу, как сейчас это делал Олег. Потом, когда он в очередной раз напьется, отшвырнув от себя 7-летнего сына, он утешится рассказами про меня. Пускай.

– Перезвоню.

Мой одноклассник Олег знал, что я могу быть не лучшем человеком на земле, но я всегда плачу. А этого не скажешь о других его одноклассниках. Удивительно, подумалось мне, из всего класса нас осталось в живых человек 10, я имею ввиду мужскую часть. А если не считать пьяниц, то не больше 3.

Карамельный латте переливался в моей чашке, я смотрел на приходящих людей. Большая часть, конечно, пришла ради имиджа. Они присаживались на стул так, будто кто-то уже снимает им очередной видео-шедевр. Жизнь, до которой не дотянутся части, что живет за МКАДом. По крайней мере, этот стереотип соблюдался строго. Я задумался, что самые большие деньги у нас наверняка в Сибири и на Дальнем Востоке, но столица как прежде выезжала на старых устоях, вдолбленных потерянному поколению. Большая часть мне казалась несимпатичной и почти отвратительной. Мужчины, больше походящие на девиц, девицы более походящие на парней. Все смешалось.

Олег перезвонил, когда я уже вставал, чтобы уйти. Порошок, который мне нашли не давал гарантий, но мог сработать. За дополнительную плату мне готовы были привезти его в центр города. Я расслабился, зашел в кинотеатр неподалеку и купил билет на ближайшую картину. Это было время для меня. Может, это и было моим главным достоинством – наслаждение благами.

Лента была куда более скудной, чем ее описание, но от будоражащего зла, кипящего во мне огненным цветком, я чувствовал невероятный подъем. Все внутри меня радовалось мелочам. Я представлял себя Ганнибалом Лектором. Вот он я, Георгий Морозов, непойманный убийца, хитроумный подлец. Начнется все с младенца. О, я чувствую ужасающее выражение ваших лиц. Но штука в том, что каждый второй человек, если не каждый первый, причастен к ужасному и отвратительному случаю. Кто-то бросил беременную девушку, кто-то прошел мимо глубоко нуждающегося человека. Мы рыдаем над «Девочкой со спичками», но в реальности проходим мимо истошно кричащего котенка со словами «ему помогут». Плоть от плоти моей появилась в результате невероятной случайности, я не желал продлевать свой род. Что плохого в том, чтобы решить это дело? Но да, я чувствовал себя беспощадным. Я видел то, что хотел видеть. Я мечтал наяву.

К вечеру у меня был заветный порошок. Предусмотрительно я купил в магазине пюре, которые Вероника стала поглощать упаковками. Это была моя жизнь, я не собирался уступать.

Всю дорогу до дома я делал одно и тоже. Я пытался схватиться за свой покой. Я грезил о великом здесь, на перепутье. Внутри меня маленькое сомнение все еще пыталось добраться до той части души, где располагалась совесть. Но зачем нам то, что не приносит ничего, кроме проблем? Я потратил столько лет на честный труд, пока другие зарабатывали власть и миллионы. Да, чьи-то интересы всегда будут нарушены. Да, кому-то придется уступить. Но разве это так важно, если победитель ты? Очевидное всегда приходит неожиданно вдруг.

Теперь наступало мое время. И я теперь делал то, что хотел. Семья никогда не входила в мои планы, никогда не считалась целью. Страсть, которую я когда-то испытывал к Веронике, никогда бы не переросла в брак, если бы не ее положение в обществе. И это была правда. Но ведь и я не был для нее заветным. Всего лишь удобный вариант. Не знаю, почему сейчас она стала мне почти преданной женой. Иногда казалось, что это лишь роль, которая ей пришлась по вкусу и от которой теперь ей стало невозможно отказаться. Возможно, она даже сама не понимала этого.

Впервые за долгое время я осознал, чего так мучительно не хватало мне теперь, в этой сытой жизни. Я думал о главном. Я пылал. И не надо ничего большего.

У дома Ивановых было тихо и размеренно. Я вспомнил день, когда впервые тут появился. Обошел вокруг, оказавшись на заднем дворе. Осенний холод уже начал рыскать между деревьями, небо затянула смутная полоса тумана. В разрезе времени красовались мои неуверенные шаги, пренебрежение со стороны светского общества. Я так жаждал их признания, а теперь смотрите, готов убить голубую кровь ради собственного спокойствия. А где все эти люди? И каждый на своем месте. И для каждого оно правильное.

Вероника сидела в гостиной. За большими стеклами ее раздобревшая фигура казалась почти идеальной. Она внимательно смотрела на экран планшета и прикусывала нижнюю губу, как делала это в порыве страсти, пока еще была на нее способна.

Я смотрел на нее сквозь золоченные листья кустов. И это была она, первородная красота. В самом чистом своем проявлении, в материнстве, от которого даже у меня на секунду перехватило дыхание.

И все-таки что-то определенно должно было случиться.

Я вошел в дом, отчего моя тяжеловесная жена попыталась приподняться, но снова села на место. Я поцеловал ее в лоб, искренне жалея ее и своего ребенка.

– Может, ты хочешь чая? Или твоих любимых пюрешек?

– С яблоком, – промурчала Вероника, легонько трогая мой локоть.

На кухне было пусто и светло, пахло осенней гнилью. Я достал самую красивую тарелку и внимательно посмотрел на свое отражение в шкафчике. Был ли хоть когда-то этот человек хорошим? Теперь мне сложно было ответить на данный вопрос.

Порошок вписался как нельзя кстати, я даже и не думал, что все так легко провернуть. С особой нежностью я кормил свою беременную жену отравой. Кажется, я впервые предавал осознанно. И это чувство… Это ощущение зла не в общем понятии, а в себе самом, в глубинах своей сути… Это было нечто особенное и совершенно незнакомое.

Не дождавшись рассвета, зелье подействовало. Вероника проснулась в холодном поту и жалобно запищала. Я собрал все свое актерское мастерство, повез ее в больницу.

Как в лучших фильмах, я громко расхаживал по коридорам, бросал на двери обеспокоенный взгляд, что-то мямлил, ничего не пил и громко выдыхал через нос.

Через час стало понятно, что отцом я не стану. Все прошло легко для Вероники, по крайней мере физически. Она была утомлена, но никаких причин для беспокойства за ее здоровье не осталось. Нас попросили поберечься и отправили домой.

Всю дорогу назад я гладил ее по волосам и просил не беспокоится. Я лгал, что у нас будет очень много детей, прекрасных розовощеких карапузов с яркими рыжими кудрями. Мне было спокойно и хорошо.

Год спустя

Каждый из нас несет ответственность за свои действия. Расплата, рано или поздно, дышит в спину каждому. Моя уже переступала с ноги на ногу в ожидании и предвкушении.

Вероника переменилась после выкидыша. Она больше не пыталась делать вид, что мы супруги, подолгу смотрела в одну точку и часто плакала. Я не задавал вопросов, потому что с детства не любил конфликты. Куда приятнее делать вид, что ничего ужасного не происходит.

И так было до приезда Тео. Молодой человек, которого я считал убитым, открыл двери нашего дома с беззаботной улыбкой. Тогда и начала просыпаться та старая ревность, о которой я практически забыл. Гонимый тоской, я погрузился в рецензии на книги и роман с одной из служанок. Но моя жена все еще оставалась частью моей жизни и в глубине души ее сломленное состояние мне нравилось. Наверное, так я мстил ей за все случившееся ранее.

Тео возмужал, а его темные глаза поблескивали новыми искорками. При виде меня он уверенно подал руку, я пожал ее без промедлений. Мы были озлоблены и раздражены, что мог почувствовать любой присутствующий. Но Вероника только улыбнулась и, взяв под руку своего любовника, скрылась в тени деревьев.

Дни пестрили осенней прохладой, поэтому я не работал на веранде, отдавая предпочтение кабинету. Виктор Иванов не приезжал к нам уже несколько месяцев, другие родственники тоже. Я остался хозяином положения, но даже этот, казалось бы, прекрасный расклад не удовлетворял моих потребностей. Я сам не знал, почему, но все мое нутро бунтовало, я жаждал новых высот.

В один из самых дождливых дней, когда я закончил рецензию и попивал кофе, рассуждая о трупе в лесу из прошлого, Тео вошел в зал и с вызовом бросился на диван. Я сделал вид, что слишком увлечен ноутбуком и промолчал. Но напряжение, нависающее в воздухе, все сильнее давило на меня сверху.

– Она хочет развестись.

Нехотя я убрал ноутбук и внимательно посмотрел на своего оппонента. Раньше я не замечал, насколько он молод и глуп. Однозначно, чувства лишают человека рациональности.

– Я не стану спрашивать, почему ты мне об этом говоришь. Я просто попрошу не лезть туда, где тебе не место.

– Это мое место, – он нахмурил свои хорошо очерченные брови, – Я ее люблю, а она любит меня. А ты в этой истории лишний.

Всего мгновение я рассматривал его совсем мальчишеское лицо и не по годам уверенную улыбку. Да, он определенно был слишком молод для настоящих интриг и свершений.

– Послушай, это все очень мило, правда. Но я не настроен на выяснение отношений вообще. Если тебе хочется с кем-то поскандалить, выбери кого-то твоего уровня.

Я встал, но Вероника, свисающая с лестницы, изменила мои планы. Она смотрела с прежней дерзостью, которую я считал утратившейся. Наверное, возобновившейся роман встряхнул ее.

– Так значит, ты хочешь развода, – она кивнула. – Тео, ты же в курсе про ее сумасшествие? Знаешь, откуда я ее забрал.

– Мне насрать.

– Очень зря, – от его вульгарности во мне прибавилось надменности. – Потому что это расскажет тебе многое. Но, впрочем, я оставлю тебе возможность самому во всем разобраться. Начинай процесс, дорогая. Брак с тобой давно перестал приносить мне хоть какую-то пользу.

Я поднялся наверх, благодаря себя за такую невероятную сдержанность. Вряд ли есть человек, способный похвастаться таким самообладанием. Внутри меня пылал огонь, заставляющий сердце рваться от ударов и я дышал, я воскрес. Ярость от их игры разлилась по венам, мельком проносились картинки из леса. Я кого-то убил. Но если Тео был здесь и был жив, то кто умер там, в лесу?

Чтобы не выдать себя, я спустился к ужину, шутил, пил вино. Моя жена и ее любовник казались ошарашенными таким безразличием. Конечно, все надеялись на сцену, все хотели драмы.

Ночью я уже был готов. Вероника спала с Тео в комнате для гостей, я пробрался туда с кухонным ножом и на мгновение замер. В лунном свете их позы казались почти ангельскими, но ведь я знал про то, что они согрешили. Может, Бог их и простит, но я – нет.

Одним взмахом я проткнул шею Тео, отчего целый фонтан крови хлынул на белые подушки. Он захрипел, но эффект неожиданности дал мне слишком много преимуществ.

Веронику я проткнул между грудей. Один раз, следом еще, и еще, и еще. Она открыла свои яркие глаза, но лужи крови были так привлекательны, что я не мог отвести от них внимания.

А еще важнее – чувство всесилия. Я ощущал власть, неизвестную мне до этого момента. Я ощущал покой.

Новая династия

Вы спросите, как мне удалось выкрутиться? Легко!

Телесериалы и книги внушают нам, что любой злодей на половину гений, иначе никак не спрятаться от полиции. Но правда такова, что в органах осталось так мало стоящих специалистов (как и везде), что обдурить их сможет самый обыкновенный любитель. Я смог.

Красивая трагедия, которую я разыграл началась с того, что дома в момент преступления меня не оказалось. Я был со своим одногруппником, тем самым, что еще недавно продал мне ужасный порошок, прервавший жизнь моего ребенка. Конечно, заставить его защитить меня не составило особого труда. Деньги, господа, неприличные деньги, о которых до Ивановых я не мог и мечтать. Конечно, только наличные. Богатые люди всегда хранят немного налички.

Слуги обнаружили тела двух влюбленных. Следы взлома, пропавшие украшения. Охрана? Спала. Потому что в роли охранников у нас провинциальные молодые люди, не способные создать что-то стоящее, но и понимающее (пусть и не осознанно) свою никчемность. От этого они смотрят сериалы про супер-мента и пьют пиво на рабочем месте.

Камеры? Да, это был муляж. Я знал это, потому что однажды внутри святая святых искал ключ от своих ворот вместе с начальником смены (у них всегда были дубликаты).

Бардак повсюду, бардак везде.

Я ожидал увидеть Чугурова, самодовольного и вульгарного, но все же хорошего следователя. Но прекрасная черта бунтарского характера – упертость – в конце концов опостылела верховному начальству. Его отправили в область, чтобы он подумал над своим поведением и, наконец, вписался в систему. Он не вписался, но об этом я расскажу позже, если получится.

Самое главное, что мое дело доверили пареньку, который тут же проанализировал складные улики и решил, что версия убийства во имя грабежа вполне подходит и ему, и делу.

Удивительно, как быстро нашлись свидетели. Кто-то слышал шум, кто-то видел тень. Русский человек до ужаса суеверен, совершенно неважно, богат он или беден.

Под напором беспокойных соседей и Виктора Иванова, которого скосило здоровье далеко за границей, нашлась компания неблагополучных подростков. Они зачем-то признались (наверное, кто-то посчитал это крутым, а кто-то посчитал, что тюрьма лучше улицы). Ненависть человека к себе бесконечна.

Дело закрыли еще до того, как со мной связался адвокат Ивановых, чтобы сообщить, что у меня есть полгода после смерти супруги, чтобы потом вступить в права наследия. Чем, конечно, будут недовольны остальные члены семьи. Я приготовился к войне.

Но до этого было еще полгода. А пока осень блуждала по теплым улицам Москвы, а я воспользовался деньгами покойной супруги, чтобы открыть кофейню в самом центре столицы.

Честно сказать, я давно мечтал сидеть за компьютером, писать роман и пить собственный кофе. Конечно, вовсе не новая идея для писателя (коим я себя считал), но, очевидно, прекрасная.

Я присмотрел помещение на Мясницкой улице, недалеко от Глазуновки. Конечно, заведения и магазины в той стороне менялись быстрее, чем партнеры проститутки, но это меня не остановило. Я уже видел себя основателем новой династии рестораторов. Тут же всплыло смутное воспоминание о ребенке Вероники, но я отвлекся.

Мечта бесценна, скажут студенты. Для вас-то понятно, отвечу я. На самом же деле, ваши желания куда дешевле, чем кажется.

Оплата аренды, закупка оборудования, ремонт, найм персонала. Все это уложилось в две недели. При наличии денег успеть можно даже самое нереальное. Я видел прекрасные изменения вокруг себя и горел. Спустя такое долгое затишье, я чувствовал жизнь, как она есть, со всеми красками.

Удивительно скоро вокруг моего дела начали вырисовываться правильные картины. Я взял в кофейню управляющего и бренд-менеджера, самому мне хотелось писать с видом на улицы города и есть вкусные круассаны. Варить кофе или считать деньги – это чья-то другая работа.

Для себя я приготовил отдельный стол. Деревянный с удобным креслом, он вписывался как предмет интерьера и никто (на удивление) не пытался его занять.

Чтобы не отрываться от бизнеса, я снял квартиру прямо на той же улице. Это была светлая квартира с высокими потолками и старой мебелью, но не такой, от которой сжимается сердце и болят глаза, это была добротная мебель того времени, когда ее еще считали роскошью.

Особняк Ивановых остался пустым и неинтересным.

Настало то самое утро, когда я с яблочным ноутбуком влетел в свою кофейню. Играл легкий джаз и все вокруг заряжало меня атмосферой творчества. Я заказал крок-мадам и мятный мокко, чтобы подкрепить свой писательский потенциал. Завтрак меня не разочаровал, я управился быстро и открыл Word, чтобы выплеснуть наружу все свои богатые размышления. Конечно, я тогда не знал, что профессиональные писатели не работают стихийно. Они продумывают сюжет, прописывают персонажей и только после этого садятся за перо. Я считал, что будучи любителем достаточно опытен в творческих делах. За свою жизнь я прочел множество текстов и мог отличить хороший от плохого. Я был уверен в себе как никогда.

Разочарование едкой крапивой спряталось в нежности этого утра. И я обжегся тогда, когда совершенно не был готов к этому.

Оказалось, что слова в голове и слова на бумаге очень даже разняться. Я не знал, о чем писать, я не понимал, как это делать. За один абзац, описывающий мое место пребывания стало понятно, что самый плохой текст, присланный в издательство при моей редактуре был на 2 головы выше того, что я видел на своем дисплее. От шока я онемел по-настоящему. Мне потребовалось несколько минут, чтобы осознать весь ужас происходящего. Я был бездарностью, я судил людей из-за того, на что сам, в общем-то, не был способен вовсе.

Оставив ноутбук на том же месте, я выскочил из кофейни и отправился в метро. Ехал в вагоне, меня знобило, но прохожие равнодушно смотрели в свои телефоны и никто, вообще никто не пытался помочь мне. Ах если бы в тот момент, если бы в тот момент хотя бы одна живая душа остановила меня, оберегла. Но Богу, очевидно, не было угодно мое посвящение. Бог хотел моего падения, моего позора.

Ярость разливалась по венам и я хотел отомстить миру за отсутствие таланта, за свое ничтожество. Я хотел доказать, что могу быть если не Чеховым, то Чикатило.

На конечной станции я вышел и перешел через мост в частный сектор. Я шел вперед, озираясь в поисках камер или каких-то свидетелей. Рабочий день в самом разгаре, а молодые мамочки еще не успели вытащить своих орущих пупсов на воздух. Это идеальный момент.

– Эй, мужик! Мужик! – хриплый голос из неоткуда заставил меня обернуться. – Дай 100 рублей, будь человеком! Мужик, дай 100 рублей!

Я растянулся в улыбке и посмотрел в кусты недалеко от дорожки. Еще не бомж, видимо, есть те, кто его терпит. Трясется от похмелья, очевидно, в сильном запое. Глаза красные и потерянные. Рот пересох, мучается от жажды.

Пригласить его выпить было моим долгом, я не посмел отказаться от этого. Мы пошли через небольшую лесополосу к моей машине за наличкой (так я ему сказал). От страха быть пойманным все мое существо взволновано шаталось, но я хотел этого так, как не хотел ничего прежде. Как только мы зашли достаточно далеко, я набросился на него сзади и повалил. К некоторому разочарованию, он не сопротивлялся, не пытался спастись. Возможно, моими руками сам Бог избавил его от страданий.

Чувство превосходство и моральной гибкости заставило меня улыбаться. В тот момент, когда этого бедолагу покидал дух, я почувствовал обжигающую волну экстаза, которая не сравнима ни с оргазмом, ни с наркотиками. Поверьте, я знаю, я сравнивал после.

На волне эйфории я пошел в противоположную сторону от станции и вышел к шоссе. Автобус до города приехал быстрее, чем я успел осознать происходящее.

Удивительная способность человеческого организма – восстанавливать нормальность даже в самых острых обстоятельствах. Не прошло и часа с тех пор, как я убил человека, а теперь сидел в общественном транспорте, выглядел нормально, нормально вел себя. Смотрел на пролетающие машины и не мог поверить в произошедшее.

Добравшись до своей квартиры, я упал в кровать голышом и уснул тем крепким сном, что бывает после долгих посиделок с крепким алкоголем.

Я проснулся, гадая, реально ли то, что случилось вчера. В изумлении осознал – еще как. Тут я и понял то, чего не понимал ранее: почему преступники оставляют себе какую-то деталь, напоминающую о злодеянии. Как бы мне хотелось иметь что-то материальное, что относило бы меня к этому прекрасному мгновению, наполняло тем самым откровением. Но я твердо решил, что никогда и ни за что не позволю себе иметь улик. Меня не должны поймать, никогда и ни за что. Сейчас, когда у меня есть все, о чем только можно мечтать, я не был готов расстаться с реальностью.

К 10 я спустился в кофейню. Мое рабочее место пустовало, но внутри было полным-полно народу. Как зачарованный я смотрел на стол с прекрасным видом, но не мог решиться сесть и привести свою мечту в движение.

Отстояв всю очередь, я заказал лавандовый раф, впервые за долгое время, и омлет с сыром и помидорами. Через силу сел за стол, но ноутбук достать не решился. Я смотрел на суетившихся людей, ждущих бумажные стаканчики на вынос, на расслабленных ребят за столиками. Две крайности в одной плоскости.

Омлет подали в небольшой французской сковородке, отчего мне сразу захотелось в Париж. Повар, которого мне посоветовала управляющая, действительно был мастером своего дела. Еда таяла во рту, я с удивлением проглатывал горячие куски. Но как только пир закончился, мой раф в большой красивой чашке активно намекнул на писательскую работу.

Я достал ноутбук и открыл документ. О чем писать серийному убийце? Помню, очень давно я читал блог с описаниями разнообразных зверств, потом он неожиданно прекратил свое существование. А ведь это было интересно, хоть и сквозило отчаянным безумием. Слава Богу, сам я держался своей головы крепко и вовсе не пытался быть как все эти психопаты.

Момент убийства дарил мне власть, но не избавлял от страданий. Ведь у меня их не было. Это было оно, могущество. И все это было по правде. Магия момента, волшебство линий.

Я глотнул цветочного рафа и написал первую строчку. Сразу же стер ее. С чего начать? Как начать? Главное, спрятать истину глубоко под сюжет. Все вокруг замерло. И я затих. И я начал сочинять воспоминания.

В голубом лесу

Нежные ветви били Александра по лицу, он дрожал. Тело его жены безвольно висело на руках его, ее красивые ноги стали почти черными от земли. Ну почему, почему она его не послушала? Стоило проявить терпение, ей стоило просто проявить терпение!

В его темных глазах блеснули ее светлые волосы под сочинским солнцем. Они были на Красной поляне во время медового месяца. Тогда еще она казалась такой хрупкой, такой тонкой.

Он тряхнул головой. Это была другая женщина. Она его почитала, она ему не перечила. Эта омерзительная дамочка, угрожающая и кричащая. В точности как его мать. Это больше не его нежная Наташа, не та, ради которой он был готов бросить все, что связывало его молчанием столько лет подряд.

Присмотрев нужное место, он бросил тело в сторону. Лес умеет хранить секреты, а это как раз то, что было ему так нужно. Еще один секрет, еще одна закрытая книга. Если бы она только была терпимее, ах почему же она не была с ним более терпимой!

Чертовы женщины.

Больше он такого не допустит, больше он не будет так мягок. Теперь с первых минут стоит показывать, кто в доме хозяин. Ему стоит показывать эту сразу. Она будет из той самой семьи, которую называют неблагополучной шепотом. Такие привыкли к насилию и умеют ценить любые знаки внимания, даже самые незначительные. Даже самые маленькие знаки.

Она должна быть молодой. С такими проще, у них еще не было шанса проанализировать, решить. В идеале, ее нужно спасти из отчего дома, дать ей возможность покупать мороженое и не слушать разговоры подвыпившего отца. Дать возможность ей не быть козлом отпущения для матери. Просто оставить ее в покое, тогда она будет до гробовой доски благодарной.

В следующий раз он будет куда умнее, он будет умнее.

Ничего не стоило менять

Мгновение, ради которого я пылал. Хоть и небольшие строки, но безусловно талантливые. Да, это моя дорога. Я видел свое лицо на плакатах в книжных, видел фотосессии.

Мне стоило получить больше вдохновения, больше эмоций. В ожидании чуда, я чудил сам. Я должен был чудить, чтобы писать дальше. Потому что только это представлялось мне настоящим. Только это теперь имело ценность. Это был момент покоя, который я ждал, затаив дыхания. Столько лет, столько бесполезных лет! Вероники, Анны, Агнии. Глупые женщины, высокомерные мужчины. Рыжие Ивановы. Все это теперь казалось мне пустой тратой времени, незначительными обстоятельствами. Я вспомнил тот день, когда впервые увидел то самое семейство. Я захотел посмотреть на них снова.

Конечно, многое изменилось. Но мне все же удалось связаться с Виктором и назначить встречу. Встречу, ради которой я отменил свои несуществующие планы, ради которой Иванов согласился спустится с высоты своего офиса. Он не обедал в ресторанах и не любил общественность. Если бы у меня в кабинете были отдельные апартаменты, я бы тоже оставил публичность всяким инфо-дивам.

Я ждал Виктора в одном уютном местечке, где была прекрасная огороженная зона. Мне казалось, что наша встреча урегулирует все, что до этого казалось таким запутанным. Права, наследие, собственность. Сейчас, когда авторская жилка пробежала вдоль моего тела и обосновалась прямо в позвоночнике, мне не терпелось избавить себя от всего никчемного, от всего бренного и ненужного.

Но Виктор явился в куда более недружелюбном виде, чем я только мог представить. Он пришел с высокой, худощавой брюнеткой неопределенного возраста. Ее поджатые красные губы совсем не напоминали мясистые сосиски Анны. Это была деловая дамочка с высокой квалификацией.

– Итак… – он сел напротив и махнул официанту, чтобы тот не подошел между делом. – Чем обязан?

– Я ваш зять, разве у нас нет повода пообщаться? – я совершенно искреннее распахнул глаза. – Кто это?

– Елена Скворцова, адвокат, – женщина протянула мне руку и крепко ее пожала.

А потом она начала сыпать законами и поправками, цифрами и фактами, по которым мне не должно было достаться ничего из великого состояния могущественного семейства. Признаться, до этого момента я не задумывался ни о какой доле.

Теперь, когда передо мной открылся мир литературы, я был нечто большим, чем муж рыжеволосой девицы. Я был мастером.

Но даже в таком окрыленном состоянии я был способен понять, что с цветочным рафом в собственной кофейне пишется куда приятнее, чем в съемной квартире где-то в Бутово. Однако романтизм встречи пропал, а к перепалкам я никак не готовился.

Поблагодарив за уделенное время, я предложил встретиться в суде. А пока откланился и пошел дальше, к новым высотам, к новым жертвам.

Я очнулся в темном лесу, ощущая дрожь в руках, окровавленных руках. Предыдущее убийство было четким, понятным. Теперь же я очнулся в тумане, будто перебрал недавно, и все события начали мелькать перед глазами. Бар, проститутка, веревка. И все это покрывало меня красотой момента. Я улыбнулся, осматриваясь. Ее тело, истерзанное ножом, все еще лежало на траве. Я любовался ее мертвыми изгибами. Да уж, настоящее мастерство – украсить недостойную жизнь достойной смертью.

Конечно, стоило ее закопать. Но мое тщеславие шептало, что это кощунство над тем произведением искусства, которое сотворили мои руки. Я чувствовал себя живым.

Процесс по делу о наследстве затянулся надолго. В этот период я держал себя в руках (хоть это было достаточно тяжело), не вызывал подозрений. Но после нескольких почти срывов мне начала снится Вероника. Не та женщина, которую я получил, а молодая нимфетка с горящими волосами. Я просыпался в поту, боялся, что не смогу себя контролировать. Мне страшно хотелось снова почувствовать власть, пощекотать себе нервы. Но здравый смысл говорил, что Иванов не так прост, он еще заставит меня глубоко поплатиться за имущество, которым я пользуюсь.

В сентябре я сидел в своем кафе, разбирая убыточные счета с новым управляющим. В голове мелькал Сергей Сергеевич из «Бесприданницы». Я также доверился людям, которые меня грабили и вот, я почти банкрот из-за 100 кв м поганой кофейни.

Владислав был антикризисным управляющим, рекомендованным мне одним знакомым. Ах да, расскажу деталь. Дабы не сорваться на убийства, я пустился в менее тяжкие смертные грехи. Для богатых мужчин в Москве есть отдельные клубы с отдельными комнатами. Ты никогда не знаешь, кто посещает вечеринку этой ночью вместе с тобой. Но так случилось, что после очередной бессмысленной групповушки, не удовлетворившей моего страдающего разума, я ожидал водители и столкнулся с таким же раздражительным типом. Мужчина в изысканном костюме протянул мне руку.

– Андрей, – сухо проговорили его потресканные губы.

Мы поехали на моей машине в сторону одного непубличного ресторана, о существовании которого я не знал до этого момента. Угольный магнат по классике жанра спивался, не найдя удовлетворения в деньгах и похоти. Я заметил у него признаки отчаяния и подумал, что совсем скоро ошметки этого симпатичного дядьки будут соскребать под одной из башен Moscow City.

Тем не менее, мы стали приятелями. Андрей был умен и далек от снобизма, что помогало мне становится ближе к его душе. Услышав про мои судебные тяжбы с бывшими родственниками, он лишь улыбнулся.

– Забавно, – усмехнулся он, – я ведь тоже Иванов.

Я окаменел, происходящее не вписывалось ни в одни нормы. Как все повороты моей судьбы могут быть под пятой одной фамилии? Так или иначе все складывалось наилучшим образом. Антикризисный менеджер за 2 недели вывел мою кофейню в плюс, что существенно облечено положение моего кошелька. К тому же, Виктор Иванов согласился на сделку. Он оставлял мне квартиру в центре, кофейню, капиталы в нескольких банках и виллу на юге Италии. От всего остального я должен был отказаться. Такая щедрость не бывает от доброго сердца, поэтому я искал мотив. И скоро все стало на свои места. Новый Иванов избавил меня от старого.

Единственное, что смущало меня в происходящем – я теперь должник одного богатого засранца. Ни сегодня, завтра, он попросит взамен что-то и отказаться (с учетом его влияния) я не смогу.

Однако концентрация на недостатках такого знакомства в мои планы не входила. Я решил как можно больше времени посвятить положительной стороне вопроса.

Бабье лето в этом году было необычайно красивым. Мы с Андреем ходили на яхте, летали в горы и пили шампанское из горла. Оба перестали посещать тот клуб, оба стали больше улыбаться.

И вот в самом начале октября Андрей пригласил меня в свой дом. Выпить старого французского вина у костра, погулять в лесу. Мне самому казалось это отличной идеей, ведь рядом с ним я перестал мечтать об убийствах. Я становился лучшей версией себя.

Теперь я не интересовался литературой, все дни пробегали в сладком дурмане безделья. Мы отпустили слуг, остались одни. На улице моросил холодный октябрьский дождь. Как в лучших мелодрамах Голливуда, мы надели свитера, сели в кресла, пили виски, слушали джаз. Все было так спокойно, так равномерно.

– Раньше я думал, что денег мне хватит для счастья, – начал Андрей, – но сейчас я знаю, что деньги только с дополнением в виде тебя способны осчастливить меня.

– Да, – прищурился я. – Кажется, ты единственный способен понять меня. А это такое счастье, когда тебя понимают и принимают.

Мы замолчали. Я начал рассуждать, не видит ли этот мужчина во мне любовника. Ибо все эти гейские штучки вовсе не находили во мне какого-то отклика. Вот он подходит ко мне с затуманенными глазами, вот проводит пальцами по моей щеке, вот прикасается ко мне губами. От этих таких реальных мыслей меня почти вывернуло. Я не буду этого делать, ни за какие бонусы.

– А если я покажу тебе то, что может шокировать? Если это будет неправильно с точки зрения общества и морали? Такое ты бы мог принять во мне?

Тут-то я все и понял. БДСМ как минимум, сатанинский культ, как максимум. Пытать себя я уж точно не дам, лучше умереть стоя.

– И что же ты хочешь показать мне?

– Дом желаний.

Новое начало

Широкая фигура Андрея в охотничьей куртке шагала по территории дома, смело и уверенно. Я сам, теребя в руке телефон, брел за ним следом, озираясь на разбросанную листву. Почему бы не заставить рабочих убрать здесь все? Сырые листья приклеивались к ботинкам и неприятно хлюпали, дождь забирался под зонт и вся атмосфера вокруг перестала меня устраивать. Какие-то странные инстинкты толкали меня назад, от этого места, ставшего для меня роковым.

Потребовалось минут 15, чтобы среди деревьев начал проглядываться небольшой одноэтажный домик, новый, судя по фасаду. Это было безликое строение, совсем непохожее на тот массивный элемент за моей спиной. У меня проблеснула мысль: я могу прямо сейчас убежать. Пусть секреты останутся секретами, пусть все будет на своем месте: у кого-то за пазухой, у кого-то на шее.

Но великая сила любопытства толкала меня вперед, к новым горизонтам. В оцепенении я открыл ту дверь, которая впоследствии утопит меня.

– Добро пожаловать, – мягко проговорил ровный голос Андрея.

Его внимательные глаза следили за мной, я чувствовал это всей своей кожей.

Вы когда-нибудь попадали в кошмар, где каждая песчинка пропитана злом? Хотя во сне мы всегда чувствуем в 100 раз острее. Так вот, это место, это злое место дышало Дьяволом и от этого мурашки бегали по спине. Я старался скрыть свое удивление. Хоть теперь меня можно было назвать серийным убийцей, я не превышал градус жестокости выше необходимости, я никого не пытал.

– Как тебе? – он не шевелился и мне казалось, что моя судьба решается в это самое мгновение. А я ведь не был дураком.

– У меня нет слов. Это…

– Это..?

– Это восхитительно! – выпалил я со всей натуральностью.

Напряжение тут же спало, отчего я смог, наконец, выдохнуть. Жив я останусь, теперь я в этом был уверен.

Чтобы не оскорбить хозяина я начал с интересом рассматривать обстановку. Гинекологическое кресло с набором инструментов, цепи, хирургический стол, какие-то ванны, кушетки, подвесные конструкции. Я знал, что здесь подвергались пыткам люди, много людей. Жестоким и кровавым пыткам. Но задавать вопросы сейчас было бы крайне подозрительно. А у меня уже созрел план.

– Ты мечтал стать врачом?

– Нет, я мечтал стать продавцом мороженого, Андрей снял куртку и прошел куда-то в сторону. – Думаю, тебе надо выпить.

Я был уверен, что алкоголь мне сейчас не помощник, но его уверенный тон не давал мне права на выбор. Ни на одном предмете не было пятен крови, ничего не демонстрировало наличие вещественных доказательств. Я задумался, каково прислуге убирать все это месиво? Кто прячет тела? Где он держит жертв до начала их мучений?

– Хочешь меня о чем-нибудь спросить? – он вошел в комнату с двумя стаканами виски и я удивился, как спокойно он вел себя.

– А ты хочешь о чем-то рассказать? – я взял стакан, не отрываясь от его очаровательной улыбки. Интересно, какой он в ярости. Я ведь ни разу не видел его злым. Может, в том и секрет такого спокойного поведения. У него была отдушина.

– Мне нравится, что у тебя есть чувство такта. Нравится, что ты никогда не лезишь туда, где тебе не рады. Это такое нужное и редкое качество.

Мы помолчали, допив виски. А потом вернулись в особняк, чтобы провести остаток вечера за просмотром старого фильма о Ганди. Я смотрел как по лицу Андрея бегают тени кадров и удивлялся, каким нормальным он выглядел. Никаких следов безумия и неуравновешенной психики. Никаких опасных движений. Он был воспитан, спокоен и уверен в себе. Я им восхищался. И мне захотелось того, чем он обладал. Включая дом желаний.

Почти неделю я провел в особняке Иванова. Мы не говорили ни о чем секретном, пили, ели, выезжали в город. Хоть я и хотел узнать подробности, я не настаивал. Человек – не зубная паста: если надавить, результата не будет.

Время начинать сначала. Совершенства нельзя добиться без потерь. Я терял душу. И все закружилось в танце судьбы. И я наполнялся благословением.

Точкой отсчета стал один из долгих осенних вечеров, промозглых и уже по-настоящему уютных. Андрей сидел подле меня, проговаривая все знаменитые цитаты Канта. Я пил вино цвета клинового листа, закусывал сыром с плесенью и вяло поддерживал дискуссию. То чувство легкости и удовлетворения от его компании прошло, я сник.

– Ты не очень-то охотно слушаешь меня, – спокойно проговорил он.

– А ты вовсе не охотно рассказываешь.

– Да… – всего секунду он размышлял, а потом резко встал и направился к выходу. – Идем.

Я задрожал, но подчинился.

Мы вышли и по мокрой листве, жадно цепляющейся за мои ботинки, направились к тому самому заброшенному домику. Внутри было тепло и сухо, но те самые волны ужаса накатили на меня с новой силой. Настоящее зло, первосортный кошмар.

– Ты думаешь, тебе что-то угрожает? – Андрей стоял сбоку от меня все в том же кашемировом свитере лазурного цвета. Я задумался, чувствую ли я напряжение, которое животный инстинкт самосохранения бросает в лицо? Покачал головой. – Хочешь посмотреть что я тут делаю? – Я кивнул.

Он провел меня в маленькую комнатку за стеной. Я расположился на барном стуле, удобном.

– Первое правило – я все и всегда делаю сам. В Москве есть порядка 5 агентств по предоставлению жертв на любой вкус, плюс частники. Но чем меньше следов, тем длиннее дорога впереди. Никому нельзя доверять и никогда нельзя расслабляться.

Он надел на себя штаны и рубашку как будто из клеенки, ботинки рыбака.

– Но ты сейчас доверяешь мне, – сказал я, заметив улыбку на его лице.

– Нет, не доверяю, – он убрал в шкаф то, в чем пришел. – Ты такой же сумасшедший как я, это заметно. И ты убивал, это я тоже знаю. Я пресытился тем, что могу сделать один. Возможно, ты сможешь мне помочь.

В этот раз я только смотрел. Андрей выкатил девушку из другой комнаты. Она была на больничной каталке. Ее рыжие волосы беззащитно свисали по сторонам, она была голой и прекрасной. На секунду у меня появилась мысль, что если спасти ее. Ударить Андрея чем-то тяжелым, побежать. Она могла бы быть счастлива со мной? Я вспомнил такое красивое, такое нарядное лицо той Вероники, что ехидничала у моря. Моя Вероника, которая теперь покоилась с миром. Острая тоска по ней пронзила мое сердце и я зажмурился.

Открыл глаза я только после первого крика. Девушка была в сознании, что весьма меня удивило. Спокойный и размеренный Андрей возился у нее в области живота и я не буду описывать его хирургические эксперименты. Сначала я не мог пошевелиться. Внутри фильма ужасов, реальность происходящего потерялась. Потом от ее глухих стонов ко мне вернулось то замечательное чувство превосходства и самой жизни, из-за которых я убил тогда. Я не отводил глаза и наблюдал. Андрей делал все так буднично, что я понял, его интерес к этим занятиям угас. Но он посвящал меня в свой мир, а значит ему требовалось повторить то, что он делал обычно.

Когда его ровные шаги ступили по комнате, я все также был приковал к происходящему в другой комнате. Рыжеволосая девушка лежала без чувств, а я вспоминал наши часы любви с Вероникой, ее тогда еще нежную кожу и хищную улыбку нимфетки.

Чувствовали ли вы себя когда-то безнадежно отчаявшимся? Чувствовали как тоска стискивает ваше горло в своей мертвой хватке? Чувствовали боль, раскаты которой заглушали все остальные мысли? Забывали ли вы про то, «как надо»? В тот момент я потерял всякие ориентиры кроме этого.

Деньги больше не имели смысла, комфорт больше ничего не значил. Только она, ее рыжие волосы и молодое тело, безнадежно лежащее на столе и напоминающее мне о том, что я все еще способен чувствовать.

– Разве не хороша? – шепнул мне Андрей.

– Восхитительна.

Я выбираю ее

В любом деле самое интересное – начало. Мы вышли на охоту, когда густая осенняя мгла прочесывала улицы города. Прохожие спешили по домам, натянув воротники пальто повыше, укутываясь в шарфы и вороты кофт. Кафе наполнили свитера и кардиганы, люди держались за чашки, слегка дуя на напиток в перерывах от реплик. Узкие улочки, недавно убранные упорными дворниками, наводнились листьями. Снова.

Мы ехали в комфортабельном минивэне, где можно вытянуть ноги и как следует разлечься. Статусная машина убивает сомнения, говорил Андрей. Хорошая одежда заставляет довериться, говорил он. Ведь если к тебе подкатили парни с района, ты можешь стать «вчера в лесопарке обнаружили», а если это солидные мужчины в поло Lacoste, то есть шанс на пару минут в передаче «Ты не поверишь!».

По золотому правилу серийников, жертвы должны быть как можно менее приметные, их не должны хватиться скоро. Мало ли неблагодарных детей, распущенных жен, старых дев? Мало ли одиноких людей? Так Андрей начинал. Со шлюх, заброшенных подростков. Но быстро пресытился. Как наркоман увеличивает дозу, убийца становится более рисковым. Теперь он знакомился с девушками в барах, ресторанах, кафе. С теми, кто был явно не в обычной среде обитания. Тихони стали его страстью. И они были безопасны. У такой, если и есть подруги, то всегда используют ее как фон. У таких не спрашивают про парней, они просто слушают истории про очередного из Тиндера. У таких никогда нет личной жизни, но привлекательными их делает то, что они не станут конкурентками. Мужчина любит глазами, какизвестно, а лучший фон всегда серый.

Такие девушки держали в секрете богатого поклонника. Они вдруг из милой подружки-подушки превращались в главных героинь турецкого сериала с роковой историей. Но страх быть осмеянной заставлял их выжидать, пока Андрей станет говорить о чем-то серьезном. Свидания могли оставить следы, поэтому он переписывался с ними, общался, интересовался. А уже потом звал на свидание. Настоящее, как учат психологи, где кавалер забирает даму. Обязательно заезжает в магазин за водой (по своим словам). Эти клуши так ему благодарны за внимание, что всегда, представьте себе, всегда бегут за темный угол. Ох уж эти удобные дамочки, ох уж эти добродушные дурочки. Было слишком поздно для приличных прохожих, да и жили они всегда не в самых приличных квартирах, а то и в комнатах. О них вспоминали спустя неделю, а то и две, и почти всегда благодаря родственникам из провинции. В это время они уже были безнадежно мертвы.

Мне самому такой расклад не нравился, я любил женщин-вспышек. Но для начала можно было потерпеть, мне не хватало опыта и смелости. Я был зрителем в спектакле, который для меня заботливо организовал друг.

Ее звали Полина. Она училась на филологическом, дружила с книжками и носила толстые очки. Она была умна, что делало ее куда привлекательнее для Андрея. Они познакомились в баре, где ее подруга отмечала девичник. Полина – единственная приглашенная в брюках и с носом толще ниточки. Пока все фотографировались, она без конца поправляла блузку. Слишком откровенную для нее, как подумал Андрей. Он выждал пока все напьются достаточно, чтобы Полина по-английски вышла из бара. Нагнал ее у метро. Предложил подвезти.

– Спасибо, я как-нибудь сама, – капли дождя стекали по ее плохо накрашенному лицу.

– Номер хотя бы оставите? – она смущенно опустила глаза, отчего желание задушить ее перехватило его дыхание. – Пожалуйста.

Он мог быть таким обаятельным, таким милым. Она забила свой номер в его смартфон, он проверил. Недельная переписка, тянуть с этим тоже не стоило. Номер, конечно, одноразовый, без сведений. Он шутил, цитировал Оскара Уайльда. И вот оно, первое свидание.

Она никому об этом не расскажет, сама еще толком не верит. Наденет лучшее платье, неудобные сапоги на каблуке, единственные драгоценные серьги. Побежит к магазину, где он так предусмотрительно покупает воду. Приличный мужчина, в кои-то веки, готовый на романтические отношения без пошлости и ужимок. Ей, наконец, повезло. Она, наконец, дождалась.

Полина и Андрей сели в машину. Я стоял неподалеку, чтобы хорошо разглядеть, как он зажмет ей рот платком, пропитанным хлороформом. Мне стала жаль ее надежд, ее очаровательного романтизма. Через час мы уже были в том домике.

Быть наставником Андрею нравилось. Он с живым огоньком в глазах показывал мне свои инструменты, варианты пыток. Я гадал, что же такого сделала его мать, чтобы обречь весь женский род на сына-маньяка. Удивительно, ведь мы их всегда представляем ненормальными, которые сразу же бросаются в глаза. «Уж если бы я такого встретила, то точно бы поняла». Но в реальности психопаты и убийцы куда чаще самые обычные люди в самой обычной одежде с самыми обычными разговорами. До поры до времени, конечно.

Полине повезло больше других, с ней покончили через пару часов. Самым сложным для меня казалось уничтожение трупа. Но печка Андрея хорошо разбиралась с этой проблемой. Хотя, как оказалось, тело не сгорает целиком. Что-то он просто пускал по реке, которая своим бурным течением тут же уносила останки далеко.

Мы сидели в гостиной, пили виски у камина.

– Когда хочешь поехать за своей? – спросил у меня Андрей.

– Не знаю, может, на следующих выходных?

– Какие-то сомнения? – его внимательные глаза впились в меня, отчего по спине я почувствовал холодок.

– Ты уверен, что идея с рекой такая уж безопасная?

– Да, она длинная и активная. Даже если недалеко что-то найдут, никогда не смогут разобраться откуда это, – он поставил стакан на столик и закурил сигару. – Мой дядя был ментом, я хорошо знаю, как прятать улики, как оставаться незамеченным. И я хорошо разбираюсь в людях, – клубки густого дыма выпорхнули из его рта.

Мы замолчали. Я вспоминал Веронику все чаще, ее восхитительные формы, ее надменные глаза. Удивительно, как банальна моя тоска по ней. Пока мы были вместе ее красота мне опостылела, располневшее тело было противно. А сейчас, много месяцев спустя, я вспоминал все это с щемящим чувством. Я хотел вернуть ее любой ценой, но такой возможности у меня не было. Так мне казалось. Пока я не встретил Василису.

Прошло две недели после Полины, Андрей начинал терять терпение. Но мне совершенно не хотелось убивать и, что гораздо хуже, я не находил ни одной интересной девушки. Мы каждый день выезжали в концептуальные рестораны и захолустные кафешки, смотрели на брюнеток, блондинок, даже рыжих. Но нигде, нигде я не видел того огня, что однажды озарил меня на берегах российского юга.

Василису я присмотрел в библиотеке, куда отправился от скуки. Наверное, в наше время почти никто не посещает эту святыню, но мне нравилось пропитываться пыльным запахом и копаться в себе, склоняясь над потускневшими страницами. Я читал Бронте, когда мимо меня промелькнула изящная форма ее тела. Что-то внутри прострелило меня дробью, я уцепился взглядом за ее спину, пропадающую между стеллажами.

Кто-то ждет подходящий момент, но я жду подходящее сумасшествие. Вскочив со стула с неприятным шумом, я метнулся за ней. Иностранная литература мелькала на полках, девушка с рыжим облаком волос стремительно шла в сторону стенда «Психиатрия».

Я замер в двух шагах от нее, прикидывая, может ли наше свидание кончится удачно. Как с ней заговорить? Все мое тело пронзила острая дробь, я волновался.

– Что вам нужно? – я вздрогнул, ее ясные зеленые глаза впивались в мое лицо.

– Я…

– Вы?

Приличный предлог никак не приходил мне в голову, я опешил. Кажется, ее черты стали мягче. Через мгновение она отвернулась и пошла к нужной полке. Я последовал за ней по наитию. Глупо, как глупо! Быть таким дураком в таком возрасте, это же надо!

– Вы говорить не мастер, я смотрю, – уверенно отчеканила она. – Ну тогда слушайте. По множественной личности существует не так много приличной литературой. Стесняюсь сказать, что некоторые считают «Билли» – основным пособием. Вы читали эту книженцию? – я помотал головой. – Забавная, но на научный труд не тянет. А вот эта, – она показала темную книгу в золотыми буквами, я не разобрал названия. – Это настоящее пособие.

– Вам нравится психиатрия?

– Мне нравятся психи. Вы, например.

Я уставился в ее решительное лицо, но от смущения отвел взгляд первым. Она хихикнула.

Василиса была приезжей из Сибири, студенткой университета Пирогова, занималась в зале 3 раза в неделю и обожала библиотеки. С легкостью согласилась на кофе с маффином, потом на ужин с уткой по-пекински. Она водила меня на каток в парке Горького, на драматический спектакль в МХАТ. Я оплачивал наши встречи и чувствовал себя счастливейшим из людей. Мгновения рядом с ней оставались на моей душе теплыми волнами. И я лежал ночами, томящийся в пучине своего сердца. И я был так доволен.

Но был в этом прекрасном периоде один недостаток. Андрей. Увидев во мне партнера, он не хотел расставаться с мечтой. Думаю, оставлять меня в живых было ее большей мукой. Поэтому его гибкий ум просчитывал варианты нашего раздельного будущего. Я это понимал, но тянул время.

Он узнал о Василисе раньше, чем я успел придумать легенду. Конечно, припер меня к стенке с ненужными расспросами. Я соврал, что хочу убить ее после пыток в его вагончике, но не сразу, а со всеми прелюдиями. Она – мой золотой билет, говорил я.

Андрей считал это рисковым, но согласился не давить на меня. И я использовал это время с пользой. Не без труда связался с отделом специальных расследований и согласился выдать им убийцу. Молодой капитан, слишком коротко постриженный, жадный до славы, с жадностью предложил мне программу защиты свидетелей. В России. Я рассмеялся. Достаточно того, что его схватят и упекут пожизненно.

Совместно мы разработали план. Целый отдел просчитывал риски и рассматривал возможные огрехи. Мне поставили прослушку, каждый мой шаг координировали. Наверное, сам Андрей имел своих людей и в органах. Но такое раскрытие грозило невероятными повышениями и такими дивидендами, что никто из заинтересованных не смог отказаться.

Всего за неделю мы набрали достаточно материала для ареста. Я не переживал, всю мою суть пропитала Василиса. Самая главная улика – вагончик, ждала полицейских во всей красе. А поскольку не бывает стольких убийств без следа, вещ доки дополнили слова. Конечно, кости так и не нашли. Но деталей хватило. Андрею дали пожизненный срок. На суде он не проклинал меня, не угрожал. Его глаза вдруг стали такими усталыми, что мне показалась в них благодарность за предательство.

Я больше его не видел. Но заканчивая свое повествование о нем, скажу, что он отсидел 15 лет и умер от сердечного приступа. Банально.

В эдеме упало яблоко

Если счастье могло существовать в моей жизни – это было оно. Мы потонули друг в друге так, как это делают только влюбленные: с головой. Зима одаривала нас ясным блеском, на улице ее глаза были такими фисташковыми. Мы пили кофе, говорили о великих истинах. О, эти споры гуманитария и прикладного. Она рассказывала мне про основные инстинкты, я ей про трактаты философов. Соединение тел проперчилось соединением умов, отчего все мое сознание ликовало. Это было взрослое, тяжелое чувство, подарившее мне чувство наполненности, чувство уверенности.

Она ела имбирно-медовые пряники с елочками, я – с колокольчиками. Она смотрела документалки, я триллеры. Она спала до обеда, я вставал не позднее 8 утра. Все различия наполняли нашу реальность невероятными красками, штрихами нашей любви, непохожими и от того еще более прекрасными.

Мы встречали Новый Год вдвоем, в моей квартире на Мясницкой. Прямо после зачетной недели, которую я провел возле нее, словно кот в ногах. Она нарезала оливье, запекла курицу, сварила пюре. Я любил простоту этого праздника, любил свои воспоминания о нем. И вот он я, неожиданно богатый владелец кофейни и иностранной недвижимости, Иванов, во всей своей красе с любимой женщиной. Я, которого никто не воспринимал всерьез, которого замечали с трудом. Я был здесь в самом центре столицы, в самом центре мироздания.

И я опустился на колени, достал заветную красную коробочку с дорогим бриллиантом и сделал предложение той, которую любил. Быстро, скажете вы, слишком быстро. Но наша жизнь проходит стремительно, в ней нет места долгим размышлениям. Я чувствовал с болью в сердце как время летит мимо, как мало мне остается для наслаждения Василисой. Я рискнул также, как рискует каждый, говоря эти слова: «Ты выйдешь за меня?»

Ее зеленые глаза заискрились, только влюбленные знают этот взгляд, понимают его. Я сгреб ее в свои объятия еще до того, как распознал положительный ответ. Охваченный небывалой нежностью, я стащил с нее лишнюю одежду. Куранты били в стороне, мы были вместе. Это было настоящее, которое стоило боли будущего.

Наша свадьба была запланировала на ленивый январь, непопулярный месяц. Мы оба любили зиму за ее прохладу. Когда у вас есть деньги, у вас есть выбор. И мы выбирали друг друга, каждый день. Надо было успеть все до экзаменов, ведь Василиса упорно училась сама. Мне нравилось ее самостоятельность. И это меня не беспокоило до утра 2 января.

Я проснулся посреди ночи от ужасного кошмара: моя невеста, моя без 5 минут жена, осознав какое я ничтожество, сбежала с молодым и перспективным бизнесменом в Румынию. Я дрожал и пылал, она была самым важным в моей жизни и я отказывался ее лишиться.

Рыжие волосы легко лежали на белой подушке. Теплое от сна тело ровно поднималось под дыханием. Я смотрел на ее красивое лицо и думал. Могла ли она меня предать? Могла ли она провести свою жизнь со мной до самого конца?

Ни к чему нельзя привыкать, ведь в этом мире иллюзия – самая большая истина. Опыт моего предыдущего брака это доказывал. Я сам был тем, кто устал от отношений, устал быть частью кого-то. От воспоминания о Веронике меня тряхнуло. Даже упоминание было почти изменой этой нежной девушке в моей кровати. Я лег обратно, уверяя себя, что это предсвадебная хандра.

Конечно, она меня любит. Иначе зачем ей проводить со мной столько времени, зачем выходить за меня. Из-за денег, отвечал голос в голове. Я открыл глаза и сел. Как хорошо быть наивным, как жаль, что я давно отравлен собственным опытом.

В то утро я решил дать себе гарантии. На «авито» всегда можно купить гараж. В гараже всегда можно вырыть подвал со звукоизоляцией. В подвале всегда можно держать пленницу. Василиса в любой момент может стать ею.

Пошло, это очень пошло.

На «Циане» всегда можно купить уединенный дом. В доме всегда можно поставить равнодушную охрану. Охрана никого не впустит, никого не выпустит.

Стоп. Свидетели, слишком много свидетелей. Слишком много человеческого фактора. Слишком много мозгов у моей любимой. Я не хочу сгнить в тюрьме за то, что полюбил.

Хижина в лесу. Это подходящий вариант прямиком из фильма ужасов про какого-нибудь маньяка. Ее можно оборудовать умной системой слежки. А потом какой-то грибник или парочка пьяных подростков-хулиганов заметят ее. Итог все тот же, я сгнию в тюрьме.

В тот день Василиса смотрела на меня особенно ласково. Видимо, как лиса, она чуяла опасность и пыталась сбить меня с толку. Я начал сомневаться. Во всем. В своем решении, в его необходимости. Простые истины о любви ко всему сущему не давали мне решиться окончательно. Желание обладать человеком, как вещью – ненормально, говорили они. Ты должен отпускать, если что-то должно уйти, говорили они. Принимай мир как есть, сквозило от них.

Но я устал от роли слабака, устал покорно ждать награды за свое терпение. Больше всего на свете мне хотелось замуровать себя под грудой той самой. И я ждал от нее того же.

Просто верить недостаточно. Так я решил, смотря на свою любимую тем вечером. И я решил построить тюрьму в собственном доме.

Удивительно, как глупо верят влюбленные. Василиса сама нашла нам охранную сигнализацию. Я боялся воров, потому что решил держать некоторые ценные бумаги под рукой. Понимаете, нынче банки ненадежные.

Она выбирала на сайте удобные стяжки, я собирался навести порядок на складе в кафе. Более того, она нашла удобный матрас и подушку для гостевой комнаты. Шумоизоляция, чтобы нам жилось спокойно в своей страсти.

Вы даже не представляете, как просто сделать тюрьму посреди мегаполиса. Были бы деньги, а все остальное за вас организуют. Сначала мне было больно от незаслуженной преданности. Но сделка с совестью самая простая, аргументы за прощение берутся прямиком из ниоткуда. Я уверовал, что это единственный шанс гарантировать себе «долго и счастливо».

Она сдала сессию спокойно, без задолженностей. Я терпеливо обустраивал наше гнездышко и нервничал как никогда. Сразу после свадьбы я ее заточу, сразу после свадьбы. У нее было мало знакомых, она почти ни с кем не общалась. Поэтому сначала буду отписываться от общих встреч с большими благодарностями. Так бывает. Когда люди женятся, они отдаляются. А потом старым друзьям надоедает навязываться, и они находят более свободных знакомых. Что-то придумать надо с университетом. Они точно забьют тревогу и узнают все родственники Василисы. Мы уедем заграницу. Точно. Я скажу, что мы уехали заграницу в медовый месяц. А оттуда мы больше не вернемся, влюбимся в Кипр или Грецию. Но видеосвязь, чертов 21 век. Раньше достаточно было написать письмо раз в сезон и тебя оставляли в покое. Теперь и 30 звонков в день как-то недостаточно. Я молчу про мессенджеры. Попробуй не выйти на связь пару часов или ответить странно и все, тебя хотят видеть живым и здоровым прямо сейчас.

Свадьба прошла в великолепный январский день. Было солнечно и довольно спокойно. У нас было всего пару человек гостей в небольшом итальянском ресторанчике недалеко от моей квартиры. На Василисе красовалось прекрасное платье по фигуре и элегантный жемчуг в волосах. Я смотрел на нее как на ангела, что отразилось на каждой фотографии. Мы были счастливы, так счастливы.

Обустройство дома продолжалось. Мне потребовался ключ в каждой двери, мы же хотим когда-то детей, а это значит отсутствие личного пространства. Медовый месяц в Париже, как я мечтал.

В квартире прямо на проспекте Марсо мы проводили лучшие дни нашей совместной жизни. Гуляли, ели круассаны, ходили в парижскую оперу. Именно там я впервые убедился в необходимости своей тюрьмы. В антракте я зашел за шампанским, оставив свою даму за крошечным столиком. Очередь была существенная, я все ждал, поглядывая на ее красивые волосы поверх синего платья. Как вдруг какой-то молоденький франт с козлиной бородкой приблизился к моей жене и склонился прямо к уху. Я был готов убить его бутылкой, которую мне все никак не продавали. Но ярость пригвоздила меня к месту, и я наблюдал. Наблюдал как моя жена улыбается и качает головой. Мол, нет, я замужем сегодня. А завтра все возможно, вот вам моя ручка для поцелуя. От этой картины я опешил.

– Кто к тебе подходил? – спросил я, как только сел с бутылкой шампанского.

– Твой конкурент. Хотел познакомиться.

Она залилась смехом, отчего мне захотелось ударить ее по лицу так сильно, как бы я смог. Тварь, рыжая тварь.

Видимо мое лицо сильно изменилось, и она поняла, что переборщила. Попыталась взять меня за руку, но я тут же убрал ее. Осушил бокал, налил следующий. Домой мы вернулись в совершенном молчании. Как только дверь закрылась, я схватил ее за шею сзади и прижал к себе. От неожиданности она вскрикнула.

– Ты моя, ясно тебе? Моя! Я не собираюсь смотреть на каких-то мужиков возле тебя, – повернув к себе ее напуганное лицо, я зашипел – Если я еще раз увижу, как кто-то дотронулся до тебя, я отрублю ему руки.

Она впилась в меня своими губами со всей страстью. Эта ночь была особенной для обоих. Думаю, она поняла, что моя любовь – не шутка. Поэтому я не согласен делить ее со всеми подряд. Конечно, часть меня говорила о понимании, о том, что она старается меня понять. Но другой я нашел в этой ситуации подтверждение. Наша любовь не вечна, ничто не вечно. Через год, два, десять появится кто-то более привлекательный, ей станет скучно и она сорвется. Все срываются.

И тут мне подвернулся случай, подтвердивший, что вся сила мире на стороне моего решения. В Париже у нас задержали рейс. Сначала на час, потом на три. Василиса плохо переносила перелеты, у нее началась истерика от бесконечного ожидания. Тут же к нам подбежали соответствующие службы, проводили в медпункт. Через английского переводчика меня спросили, часто ли Василиса срывается. Я замялся на секунду, а потом пришел в восторг от такого избавления.

– К сожалению, да, у моей жены слабые нервы. Мы стараемся это не афишировать, понимаете?

Они сочувственно закивали, а я благодарно улыбнулся. Вот уж правда, судьба готовит сюрпризы, о которых не можешь и мечтать. Всю дорогу Василиса спала, я попросил не тревожить ее, она под успокоительным.

Все переживают за знакомых, пока знакомые не становятся сумасшедшими. А сделать человека сумасшедшим в глазах общества куда проще, чем кажется. Вопросов не будет, интерес угаснет. В университете все отстанут. Нужно только шаг за шагом представить ее безумие.

Улыбнувшись своим мыслям, я закрыл глаза и забылся в мечтах.

Отчего так предан пес

Наверное, каждый разрушитель считает свое разрушение личным. Ведь оно мешает мне и только. А ведь те, кто любят, не имеют выбора. И разрушаться вместе с любимым человеком кажется меньшим злом, чем навсегда его лишиться.

Такими мыслями я прошил всех наших общих знакомых. Я любил Василису, хоть она была камнем на моей шее, тянувшим меня вниз. На общих встречах, в личных разговорах, я ронял двоякие фразы о ее состоянии, намекал.

Конечно, мне бы никто не поверил. Нужны были действия, настоящие действия.

Достать наркотики несложно, особенно когда у тебя есть деньги. Я подмешивал своей жене психотропные. Понемногу, без расписания. Чаще всего ее накрывало тогда, когда меня не было рядом, а другие были. И они замечали. Они запоминали.

Мы пошли к психологу, которого ей посоветовала однокурсница. На улице расплескалась весна всеми своими красками, Москва наполнилась красками и запахами зелени. Я наслаждался прогрессом своей работы, но только наедине с собой. Рядом с женой я играл роль обеспокоенного мужчины, любящего страдальца.

Честно говоря, нет ничего унизительнее роли жертвы, которой мне приходилось быть. Куда с большим удовольствием я бы признался в причастности к смерти Вероники или того бездомного, или… Неважно!

У нее появился дневник, а в нем появились такие надписи: «Все горе собственного существования я несла на своем хребте, и никто не разделял мою ношу». И нечего добавить. И все скрылось под властью этих волн.

Неземная красота момента сводила с ума каждой линией. Она нуждалась во мне ежечасно, боялась оставаться одна. И я покинул весь мир. Чтобы служить нашей любви, ее беззащитности. И в этой свободе, и в этой стихии я видел свои следы. Это было чувство волшебства. Я его угадал.

Окружающие нас потихоньку переставали участвовать в нашей действительности. Василиса то и дело обвиняла себя, я не разубеждал. Всем вокруг я выказывал смирение. И пусть я сгорал, но это было красиво. По крайней мере для тех, для кого мы стали историей за бокалом вина. «А помнишь, тех ребят…»

Все было идеально, мне не требовалось грубости и жестокости. Василиса выполняла все мои желания. Она была послушной и уступчивой. Но временами бушевала, скандалила, что не давало мне скучать. Я был в той самой безоговорочной неге, в любви ко всему настоящему и живому. До того утра.

– Ни за что! – кричала Василиса, отказываясь от каши. – После нее меня всегда накрывает. Я не буду это есть!

– Милая, не надо так, – пытался я. Выводить ее из тумана было опасно, она могла начать анализировать. – Тебе нужно кушать.

– Так отведи меня в кофейню. Я хочу картофельные вафли с ветчиной. Ну же! – она пристально смотрела на меня. – Или у тебя проблемы с тем, чтобы я хоть иногда видела мир. А? Отвечай! У тебя проблемы?

– Нет, конечно, нет.

Мы пошли за вафлями и кофе. От напряжения меня потряхивало. Но Василиса на удивление легко себя чувствовала. Она была бодра, впервые за долгое время. Улыбалась, шутила. Все вокруг обращали внимание. Мужчины, женщины, все. Самое дорогое и ценное я всегда держал рядом. А теперь она принадлежала другим, опять.

– Дорогая, возьмем кофе с собой и прогуляемся? Раз у тебя впервые такое хорошее самочувствие?

Она согласилась, конечно. Я знал, что ей бы этого хотелось. Воздух был свежим, весенним. Я слышал птиц, слышал детский крик. Все вокруг жило, и моя любимая смеялась в ответ. Мгновение сладострастия, мгновение неги. Непревзойденная красота реальности. И я любовался. Но не ее счастьем. Она не знала, что такое счастье. Ей казалось, что важнее всего – свобода. Но любовь и привязанность, которую я испытывал, была намного важнее. Я ощущал ее всем своим телом.

Мы гуляли целый час прежде чем добавленный в кофе наркотик подействовал. Василиса шла все медленнее и в какой-то момент совсем потерялась. «Я хочу домой,» – глухо прошептала она, ухватив меня под руку. Это все, что она могла мне сказать. Но этого было достаточно. Это была сама жизнь, о которой я мечтал. Я был ей необходим.

Как я был тогда глуп, как наивен. Василиса к тому моменту обо всем уже догадалась. Она никогда не была такой доверчивой, как я. Предательство тяжкой плитой легко ей на плечи, но Василиса не из тех, кто когда-либо отчаивается. Она знала, что победит в любой схватке. Даже со своим сердцем.

А я так и не понял этого. Даже после того раза, когда она рассказывала мне про подругу. Ее звали Света, и она была не так уж избирательна в выборе партнера. После очередного нарика, Василиса смеясь пересказывала мне новости. Она знала, что дальше их ждет падение с обрыва. Но если уж сгорать, то не в одиночку. По крайней мере со стороны нарика такое решение было вполне оправданным. Меньше всего человеку хочется остаться наедине с проблемами. Тем более, когда ты сам уже не в состоянии обеспечить свое благополучие.

Василиса была сильной и волевой. Но мне хватило тупости считать ее прирученной.

Красота деталей, упоение музыкой. Я считал, что все снова на своих местах: моя жена в дурмане, деньги на счетах. Но все покатилось к черту из-за глупого доверия и любви.

Василиса уже тогда начала собирать информацию с моего компьютера, с моих телефонов. Грубое вторжение в чужую личную жизнь, непростительное притворство. И этот современный век, лживый и информативный. Я считал ее полусумасшедшей и готовился к погружению в дом скорби, а она заменила мой запас психотропных какими-то безвредными. Как? Не знаю. Только в кино злодеи объясняют причины своих поступков. В жизни мне оставались догадки.

Преданность – это единственное, чего у меня никогда в жизни не было. И мне хотелось этого больше всего.

Чем дело кончилось

Я сидел в гостиной, полный надежды и любви к наступающему дню. Мне оставалось избавиться всего от одной участливой подруги жены, чтобы заковать ее в цепи своей страсти. Так близко… Я был так близко…

Василиса вошла в гостиную еле волоча ноги. По всему лицу ее растеклось болезненное ощущение. Я подхватил ее, потрогав лоб. Горячая, как пески Египта на пике сезона. Честно говоря, я испугался. Возможность потерять ее казалось мне убийственной.

Несколько часов я пичкал ее лекарствами, но ей становилось только хуже. Потом я узнаю, что моя дорогая жена пошла ва-банк, выпила отраву, чтобы заставить меня сделать что-то глупое. И от неожиданности, я сделал именно то, чего она так хотела. Я вызвал скорую.

Конечно, ее госпитализировали. И если бы я знал, если бы я только знал! Василиса попросила вызвать полицию, как только попала в больницу. Она соврала, что я напоил ее ядом. Соврала, что я держал ее против воли и накачивал транквилизаторами. Предательство больно обрезало мне сердце. Я слушал ее в суде затаив дыхание. Красивая и сильная, она смотрела мне в лицо и повторяла гнусное вранье. Мой адвокат пытался скрыть, пытался оправдать. Но Василиса уже знала многое, а главное, она сыграла на моей доверчивости. Следователи нашли препараты, нашли следы моего предстоящего «долго и счастливо». Меня признали вменяемым. Определили в колонию на 3 года с запретом на приближение к супруге. Я был разбит. И сорвался, когда адвокат успокаивал меня, что по УДО можно выйти всего через год. Ему казалось, что главная трагедия моей жизни в заключение. Но я потерял вкус и надежду, что он вернется. Какая-то вспышка заставила меня вцепится адвокату в шею зубами. Хлынула кровь, меня схватили охранники. Сейчас трудно вспоминать, как я вел себя. Но это обеспечило мне психушку, в которой я сейчас пишу это. Пустота внутри расквасила все попытки к лучшей жизни. Ивановы сожгли меня.

Это моя предсмертная записка. Ночью моя пустая жизнь закончится также бессмысленно, как и началась. Здравствуйте.

Оглавление

Прежде всего

С чего все начиналось

Случай

Лучшее предложение

Новое начало

Новогодняя кутерьма

Письма

Освоение целины

Свадьба, свадьба, кольца, кольца

О чем кричат пилигримы

Осенняя хандра

Год спустя

Новая династия

В голубом лесу

Ничего не стоило менять

Новое начало

Я выбираю ее

В эдеме упало яблоко

Отчего так предан пес

Чем дело кончилось