Град обреченный. Путеводитель по Петербургу перед революцией [Лев Яковлевич Лурье] (fb2) читать онлайн

Л. Я. Лурье Град обреченный. Путеводитель по Петербургу перед революцией

«Все, кто блистал в тринадцатом году —

Лишь призраки на петербургском льду».

Георгий Иванов

© Лурье Л. Я., 2017

© ООО «БХВ-Петербург», 2017

Адмиралтейская часть

1. Летний сад

2. Марсово поле

3. Дворец принца Ольденбургского

4. Посольство Великобритании

5. Казармы Павловского полка

6. Мраморный дворец

7. Дом Ратькова-Рожнова

8. Посольство Дании

9. Новый клуб

10. Ново-Михайловский дворец

11. Дворец Владимира Александровича

12. Запасная половина Зимнего дворца

13. Эрмитажный театр

14. Казармы Первого батальона Преображенского полка

15. Дом Головиных

16. Особняк Абамелек-Лазарева

17. Эрмитаж

18. Зимний дворец

19. Адмиралтейство

20. Мало-Михайлове кий дворец

21. Мастерская Константина Маковского

22. Сенат

23. Синод

24. Особняк Марии Тенишевой

25. Дом Воронцова-Дашкова

26. Особняк Лазаря Полякова

27. Особняк Орлова-Давыдова

28. Дом Георгия Лейхтенбергского

29. Дворец великого князя Андрея Владимировича

30. Дом Сергея фон Дервиза

31. Старый «Донон»

32. Дом Павла фон Дервиза

33. Особняк Н. П. Румянцева

34. Дворец великого князя Михаила Александровича

35. Англиканская церковь

36. Дом Полякова

37. Дом Шведского посольства

38. Дворец великого князя Павла Александровича

39. Дворец Бобринских

40. Николаевский дворец

41. Казармы Конной гвардии

42. Главный почтамт

43. Особняк Половцова

44. Особняк Набокова

45. Дом В. Ф. Гагариной

46. Итальянское посольство

47. Германское посольство

48. Особняк Богдановичей

49. Министерство государственных имуществ Российской империи

50. Мариинский дворец

51. «Астория»

52. Исаакиевский собор

53. Военное министерство

54. Градоначальство

55. Ресторан «Вена»

56. Ателье Иды Лидваль

57. Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб

58. Доходный дом страхового общества «Россия»

59. Первое Российское страховое общество

60. Дом Общества поощрения художеств

61. Русский для внешней торговли банк

62. Торговый дом «С. Эсдерс и К. Схейфальс»

63. Дом «Фаберже»

64. Центральная телефонная станция

65. Дом Германа Фридриха Эйлерса

66. Русский Торгово-промышленный банк

67. Дом Жако

68. Ресторан «Кюба»

69. Дом Тедески

70. Дом Вавельберга

71. Дом Чичерина

72. Дворец Елисеева

73. Дом Пастухова

74. Торговый дом «Болин»

75. Ресторан «Малый Ярославец»

76. Азовско-Донской банк

77. Главный штаб

78. Штаб гвардейского корпуса

Введение

Легенда «блистательного Санкт-Петербурга» возникла в русском зарубежье и у оставшихся в Петрограде петербуржцев в 1920-е годы. Имперский, богатый, культурный город противопоставлялся советскому с его ОГПУ, нэпманами, героями Зощенко. Она, легенда, жива до сих пор: это интегральная часть мировоззрения жителей Петербурга, представление о прошлом как о прекрасном граде Китеже. Настоящее «великого города с областной судьбой» контрастирует с былым столичным статусом, который мы навсегда потеряли.

Со времен Петрограда и, особенно, в ленинградский период миф о Петербурге Серебряного века зиждился на представлении о роскоши и благополучии предреволюционной столицы.

С каким восторгом в городе, где вьетнамские сушеные бананы и твердокопченая колбаса почитались деликатесами, перечитывались мемуары о Петербурге 1913 года – например, «Петербургские зимы» Георгия Иванова: «Над желтизной правительственных зданий светит, не грея, шар морозного солнца. Извозчики везут седоков, министры сидят в величественных кабинетах, прачки колотят ледяное белье, конногвардейцы завтракают у “Медведя” <…> В витринах Елисеева мелькают тени ананасов и винных бутылок, призрак омара завивает во льду красный чешуйчатый хвост. Раскрасневшиеся от мороза женщины кутаются в соболя; за стеклами цветочных магазинов – груды срезанных роз».

Николай II и члены императорской фамилии на Дворцовой набережной. 1906

Миф о 1913 годе был создан в постреволюционное время настоящими и внутренними эмигрантами. И для Ахматовой, Мандельштама, Анциферова, Голлербаха, и для Иванова, Одоевцевой, Оцупа блистательный Санкт-Петербург стал воплощением потерянной России.

И из эмигрантского Парижа, и из советского Ленинграда Петербург Серебряного века мнился потерянным раем – как у Георгия Адамовича – «На земле была одна столица, все другие – просто города». Ностальгия по времени империи, когда, согласно антикоммунистической присказке, «была свободна Русь и две копейки стоил гусь», накладывалась в Ленинграде на историческое предание о столичном статусе, подпитывалась контрастом между стареющим, как на знаменитых гравюрах Джованни Пиранези, историческим центром и унылыми параллелепипедами Комендантского аэродрома и Купчино. Именно полузапретная информация о предреволюционной столице – ее рынках, журналах, архитекторах, храмах, обычаях становилась онтологической основой позднепетербургского мифа 1920–90-х годов. Своего апогея любовь к акмеизму, модерну, неоклассике достигла в 1970–80-е годы.

Предреволюционный Петербург представлялся, да и представляется до сих пор, городом высочайших приемов, майских парадов на Марсовом поле, балетов Фокина в декорациях Бакста, Шаляпина в «Иоанне Грозном», посиделок поэтов в «Бродячей собаке». Словами Осипа Мандельштама, «императорский виссон и моторов вереница». Закон и порядок: гвардия, городовые, европейски образованные чиновники. Но этот миф разбивается о факт: в 1917-м именно в нашем городе произошло, как учили советские учебники, «величайшее событие XX века» – Октябрьская революция. Именно в Петрограде в век, который мы с легкой руки Ахматовой называем Серебряным. Не в Москве, не на фронте, не на национальных окраинах, а в Петрограде. В городском социуме существовали противоречия, не разрешаемые внутри существующей политической системы.

Величественный город, одна из главных европейских столиц, в 1917 году стал местом планетарной исторической катастрофы. Да, была Первая мировая война. Но тотальная, кровавая революция произошла не в Париже и Лондоне, и даже не в Берлине и Вене, а именно в столице Российской империи – Петербурге. Значит, город был тяжело болен, хотя до поры до времени выглядел здоровым. Хотелось бы поставить диагноз – пройтись по нынешнему Петербургу в той его части, что почти не изменилась со времен Петра Столыпина и Григория Распутина, Анны Павловой и Александра Блока. Попытаться понять суть предсмертного цветения, говоря словами Анны Ахматовой, «города славы и беды» и его скорого краха.

Объезд императором Николаем II гвардейских полков во время майского парада на Марсовом поле. 1903

Блестящий фасад

Понятно, что парадный центр столицы не дает представления обо всех существенных группах населения старого Петербурга. Мы погуляем по Адмиралтейской части, северу Казанской и Спасской частей – то есть по нынешнему «золотому треугольнику» (между Невским, Фонтанкой и Большой Невой), и району Исаакиевской площади, Большой Морской улицы, Английской набережной. Пересечем Невский только для того, чтобы осмотреть квартал от площади Островского до площади Ломоносова.

Мы не увидим района между Гостиным двором и Никольским рынком – вдоль Большой Садовой, главной торговой улицы Петербурга. Не осмотрим оставшийся ломоть пролетарского Петербурга – заставы и Выборгскую сторону. Не побываем ни на студенческом Васильевском острове, ни на разночинной Петербургской стороне. В нашу книгу не вошли ни переполненные люмпенами трущобы Лиговки и Ямской, ни мелкочиновничьи Пески и Коломна.

Наш маршрут будет пролегать по самой аристократической части Петербурга. Здесь покупают, служат, проводят свободное время несколько сотен людей, определяющихся понятием «большой свет». Конечно, есть политические партии, Дума, Совет министров, владельцы огромных имений, шахт и заводов, известные всей стране писатели, профессура, публицисты. Есть митрополиты и епископы. Царю служат тысячи офицеров, столичных и провинциальных чиновников. Ну и, наконец, многомиллионный простой народ – крестьяне, рабочие, ремесленники, лавочники… Но правила, по которым живут миллионы людей, определяют не законодательные учреждения, а именно эти люди – придворные.

На государя влияют только те, кто входит в замкнутое общество, связанное родственными и служебными отношениями. Великие князья, титулованное дворянство, выпускники Пажеского корпуса, Императорского лицея, Училища правоведения и Николаевского кавалерийского училища.

После императорской четы главное место в светской иерархии занимают вдовствующая императрица и «малые дворы» – сыновья и внуки императоров со своими семьями. У каждого «малого двора» – городская и загородная резиденции, полное государственное содержание.

Со времен Анны Карениной немногое изменилось: «Петербургский высший круг, собственно, один; все знают друг друга, даже ездят друг к другу. Но в этом большом круге есть свои подразделения. Анна Аркадьевна Каренина имела друзей и тесные связи в трех различных кругах. Один круг был служебный, официальный круг ее мужа, состоявший из его сослуживцев и подчиненных, самым разнообразным и прихотливым образом связанных и разъединенных в общественных условиях.<…> Другой близкий Анне кружок – это был тот, через который Алексей Александрович сделал свою карьеру. <…> Это был кружок старых, некрасивых, добродетельных и набожных женщин и умных, ученых, честолюбивых мужчин. <…> Третий круг, наконец, где она имела связи, был собственно свет, – свет балов, обедов, блестящих туалетов, свет, державшийся одною рукой за двор, чтобы не спуститься до полусвета, который члены этого круга думали, что презирали, но с которым вкусы у него были не только сходные, но одни и те же».

Великие князья Кирилл Владимирович (на белом коне) и Андрей Владимирович (второй справа) с генералами свиты перед Зимним. 1900-е

Члены дома Романовых среди офицеров и жен лейб-гвардии Кирасирского полка. Красное Село. 1902

«Высший свет» формально состоял из лиц, имевших право на представление императорам.

В него входили военные и гражданские чины первых четырех классов; командующие отдельными гвардейскими частями; супруги, вдовы и дочери особ первых четырех классов; супруги лиц, состоящих в звании камергеров и камер-юнкеров; супруги церемониймейстеров; дамы, бывшие фрейлинами, «каких бы чинов мужья их ни были, когда получат на это, по особым их просьбам, разрешение»; супруги флигель-адъютантов и адъютантов их императорских высочеств; супруги полковников лейб-гвардии; супруги и дочери губернских предводителей дворянства, приезжающие в Петербург, «хотя бы мужья и отцы их были чином ниже IV класса, ибо они, состоя в означенном звании, пользуются сим чином зауряд».

Этих людей мало, вместе с семьями – 3–4 тысячи человек, доли процента населения города. Но именно и почти только из этого круга выходят командиры гвардейских полков, крупные военачальники, министры, директора Императорских театров, сенаторы, члены Государственного совета.

Понаехали

Население Петербурга состояло из нескольких почти непересекающихся, замкнутых кластеров. Аристократия – только один из них. Ее состав почти не менялся на протяжении последних предреволюционных десятилетий. Но по существу кастами были и другие группы петербургского населения.

Дама в автомобиле.1910-е

Всего в 1914 году в Петербурге жило 2 млн 218 тыс. человек. Петербург был третий по населению город Европы, больше него Лондон и Париж, меньше Берлин и Москва. Численность населения стремительно росла, с 1900 по 1916 годы она увеличилась на 70 % – с 1,4 до 2,4 млн жителей.

Это был по преимуществу русский город. В 1910 году русские (вместе с украинцами и белорусами) составляли 82,7 % населения, 3,4 % – поляки, 2,5 % – немцы, 1,8 % – евреи, 1,2 % – эстонцы, 1,0 % – латыши. Представители других этнических групп – менее 1 %.

Старый Петербург – город приезжих. Коренные жители со времен первой городской переписи населения (1869 год) составляли менее трети его жителей. Согласно петербургской переписи 1910 года, в столице родились 41 % дворян, 57 % мещан и только 24 % крестьян. Среди крестьянских детей до 10 лет в Петербурге родилось 65 %, среди крестьян в возрасте от 16 до 30 лет – 11 %, от 31 до 40 – 6 %.

Омнибус на Невском проспекте. К. Булла. 1908

Петербург – крупнейший работодатель, город, где зарабатывают деньги и делают карьеру. «Питер бока повытер». Здесь, словами Алексея Ремизова, «человек человеку – бревно». Холодный, надменный, застегнутый на все пуговицы Петербург для приехавших – всегда стресс.

Сюда, в кадетские и юнкерские училища, направлялась провинциальная молодежь (часто из офицерских семей). Здесь военные академии, окончание которых резко улучшало служебные перспективы армейских капитанов и майоров.

В Петербурге располагались сорок семь высших учебных заведений – приезжие составляли почти девять десятых студентов и курсисток, здесь третий в Европе по количеству студентов университет (после Сорбонны и Берлинского) и первый по их числу Политехнический институт Императора Петра Великого.

Как и во времена Михаила Лермонтова, «на ловлю счастья и чинов» в столицу рвались молодые и не слишком люди. Некоторые преуспевали, становились председателями Совета министров (саратовский губернатор Столыпин), министрами внутренних дел (нижегородский губернатор Хвостов), военными министрами (киевский генерал-губернатор Сухомлинов).

На Невском проспекте. 1902

Из всех крупных предреволюционных писателей коренным петербуржцем был только Александр Блок. Николай Гумилев родился в Кронштадте, а детство провел в Царском Селе. Осип Мандельштам приехал в Петербург из Варшавы. Приезжими были и Куприн, и Андреев, и Горький, и Маяковский, и Хлебников.

В Петербурге не родились ни Иван Павлов, ни Дмитрий Менделеев, ни большинство других ученых. Стать светилом науки, известным инженером, успешным писателем, знаменитым врачом в столице было легче, чем в провинции (за исключением, пожалуй, Москвы).

Из крестьян

Самую большую группу новых петербуржцев составляли крестьяне. На рубеже веков ежегодно в городе оседало 40–50 тысяч мигрантов из деревни. Их доля в населении города выросла с 1890 по 1910 годы с 52,6 до 68,7 %.

Как правило, Петербург был первым населенным пунктом после родной деревни, который крестьянин видел в жизни. Все внове: железная дорога, конка, многоэтажные дома, электрическое освещение, водопровод, ватерклозет, преобладание незнакомых людей… Русский Север и Северо-Запад – основной поставщик крестьян-мигрантов в столицу заселен был редко. Деревни отстояли друг от друга иногда на десятки верст. Сеть путей сообщения разрежена, хозяйство – натуральное. Крестьянин проживал жизнь в окружении односельчан. Поездка в соседнюю деревню, на базар, в волость – события редкие и значительные. Опыт городской, тем более столичной жизни, представлялся в этих условиях погружением в своеобразный антимир.

Чтобы выжить, ассимилироваться, выстоять, надо было принадлежать к какому-нибудь сообществу, чаще всего земляческому. Ярославцы контролировали торговлю и трактирный промысел, костромичи – строительство, тверичи были сапожниками, калужане – извозчиками. Деревенских мальчиков отправляли к односельчанам-хозяевам. Они оказывались как бы в семье, жили вместе с собственником, приказчиками, преуспевали или не выдерживали стресса. Землячество выступало в роли своеобразной барокамеры, способствующей переходу от деревенской жизни к городской. Тех, кто выдерживал, ожидал приз: возвращение в деревню с немалыми для села городскими деньгами; превращение в горожанина – семейного, с приличным жалованьем старшего приказчика, буфетчика, главу строительной артели. Крестьянин мог рассчитывать на то, чтобы стать предпринимателем. Самые удачливые «питерщики» становились в Петербурге строительными подрядчиками, хозяевами мастерских, трактиров, лавок. Землячество выступало при этом поручителем, кредитором, источником необходимых связей и контактов.

Мир малого бизнеса почти не пересекался с другими социальными группами Петербурга. Здесь не бывало забастовок, хозяева не интересовались большой политикой, а разве что выборами в Городскую думу (там распределялись подряды из петербургского бюджета). Мир «апраксинцев» и «гостинодворцев» мало поменялся со времени их бытописателя Николая Лейкина: лавка, церковь, трактир (для деловых встреч), баня, газета «Петербургский листок». В Петербурге, в отличие от Москвы, позиции национальной буржуазии были слабыми: в столице не было Гучковых, Морозовых, Рябушинских. Уже дети вышедших в купцы крестьян получали среднее образование (чаще всего в училищах при немецких кирхах или в коммерческих) и стремились стать дворянами (получив орден за благотворительность или чиновничьей службой). Внуки оканчивали университеты и почти все переходили в первенствующее сословие. Елисеевы, Палкины, Меншуткины, Лейкины, Глазуновы уходили из бизнеса. Купцы не считались частью петербургской элиты, как это было в первопрестольной. Изысканное, тонное, как говорили тогда, петербургское общество смотрело на купцов с иронией, усмешкой. На купеческих дочерях гвардейские офицеры не женились, купцы за семейным столом в дворянских особняках не сиживали.

Крестьянка на Невском проспекте. 1899

Недавние деревенские жители преобладали и среди промышленных рабочих. Но на огромных столичных заводах земляческие связи слабели, постепенно начинали преобладать классовые. Более того, на заводах было распространено презрительное отношение к «деревенским» землякам, как к элементу темному, недалекому, склонному к рабскому подчинению.

Апраксин рынок. 1910-е

Став квалифицированным рабочим, крестьянин достигал потолка своей возможной карьеры. Переход на первую административную ступень в промышленности, на должность мастера была недосягаема для подавляющего большинства самых квалифицированных и знающих мастеровых. Здесь, в отличие от малого бизнеса, социальные лифты не работали: от этого у пролетариата повышенная социальная агрессивность, готовность к противостоянию с собственником и бунту против государства. И хотя промышленные рабочие составляли только 10 % населения Петербурга, именно они стали движущей силой в революциях 1917 года.

Примерно столько же, сколько промышленных рабочих, числилось в Петербурге прислуги – личной (кухарок, горничных, лакеев, поваров, нянек, гувернанток), домовой (дворников, швейцаров, водопроводчиков), учрежденческой и дворцовой. Они жили в хозяйских домах и квартирах, часто были почти членами семьи. Но у них была своя жизнь, свои конурки и комнатки около кухни, они не пользовались общим парадным ходом, а только черным. Кухарки и няньки мечтали выйти замуж за отставного гвардейского казака и принимали на кухне своих оказавшихся в столице земляков. Под одной крышей сосуществовали две цивилизации – как в «Плодах просвещения» Льва Толстого.

Лакировка галош на резиновой мануфактуре «Треугольник». 1910

Когда произошла революция, слуги пошли против хозяев. Как вспоминал в «Других берегах» Владимир Набоков о семейном особняке на Большой Морской, «я там родился – в последней (если считать по направлению к площади, против нумерного течения) комнате, на втором этаже – там, где был тайничок с материнскими драгоценностями: швейцар Устин лично повел к нему восставший народ через все комнаты в ноябре 1917 года».

Low middle^[1]

Перед революцией Петербург – самый грамотный город России. Это не случайно. Столица (как и страна в целом) испытывала огромную потребность в сколько-нибудь образованных людях. Станочник должен уметь читать чертеж, половой и приказчик в лавке – считать деньги. Грамотность стала необходимым условием для профессионального и социального роста, от нее напрямую зависел жизненный уровень и размер заработка.

В результате грамотность городского населения стремительно росла.

Однако не будем забывать, что население столицы состояло в значительной степени из крестьян-мигрантов. Каждый год десятки тысяч новоселов прибывали в столицу, и хотя многие из них представляли такие относительно грамотные регионы, как Верхнее Поволжье, были и те, кто приехал из западных губерний – Витебской, Смоленской, Псковской, где писать и читать умело меньше половины населения.

Дом призрения малолетних бедных Императорского человеколюбивого общества. Воспитанники на уроке. Санкт-Петербург. 1900-е

В 1902 году соотношение между грамотными и неграмотными коренными жителями и приезжими выглядело так:

И Городская дума, и сами обыватели понимали необходимость начального образования. В начальной школе преподавали Закон Божий, церковное пение, чтение, письмо, начала арифметики, историю церкви и отечества.

В 1901 году в 712 начальных училищах обучалось 53,2 тыс. учащихся, в том числе 26,3 тыс. мальчиков и 26,9 тыс. девочек. К 1 января 1911 года всех начальных школ – и городских, и частных – было в Петербурге 1068. Школьным образованием было охвачено 80 % детей от 8 до 11 лет. В результате более 90 % подростков были грамотны. Если бы не постоянный приток мигрантов, молодой Петербург состоял бы поголовно из тех, кто получил хотя бы начальное образование.

При этом следует учесть, что начальные школы – замкнутая система. Общее среднее образование большинству петербуржцев было не по карману – обучение в казенном реальном училище или в гимназии стоило 50–100 руб. в год, а в частном – 100–250 руб.; средний годовой заработок петербургского фабричного рабочего составлял в 1914 году 355 руб.

Начальная школа – бесплатна, но ее выпускник не имел права автоматически продолжить обучение в среднем учебном заведении. Те, кто учились в городских училищах (как правило, четырехклассных), и питомцы гимназий, реальных и коммерческих училищ – не пересекающиеся множества.

Дореволюционная Россия не знала вечерних средних школ или, тем более, рабфаков. Похожую функцию осуществляло свыше 200 низших и средних профессиональных школ и курсов (около 20 тыс. учащихся): торговые, фельдшерские и акушерские школы, общины сестер милосердия, бухгалтерские и чертежные курсы, полковые школы (готовили унтер-офицеров), учительские семинарии и т. д.

Переход от положения «синего воротничка» к «белому» и дальнейшая карьера зависели в Петербурге не от способностей и талантов, а, скорее, от формальных результатов – наличия аттестата зрелости и диплома о высшем образовании. В результате появилась масса поверхностно образованных людей, без особых жизненных перспектив. Фельдшер никогда не станет врачом, техник или чертежник – инженером, рабочий – мастером.

Эти люди (десятки, а может быть, и сотни тысяч) читали «Петербургский листок» и газету «Копейка», исправно посещали кинематограф, ходили в Народный дом слушать Шаляпина, интересовались итогами чемпионата по цирковой борьбе и результатами расследования сенсационных преступлений. Они были читателями Максима Горького, Демьяна Бедного, Николая Брешко-Брешковского. Они с завистью и негодованием разглядывали витрины шикарных магазинов и ресторанов Большой Морской, понимая, что это не для них, работающих день и ночь, а для презренных щеголей, врагов труда.

Занятия в школе нянь Воспитательного дома. 1913

Именно они голосовали за социал-демократов и трудовиков, читали «Правду» и «Луч», становились нелегалами и бомбистами. Эта среда не была однородна: это и Сергей Есенин, и вожди балтийских матросов Анатолий Железняков, Павел Дыбенко, и важные петроградские чекисты Николай Комаров и Александр Скороходов. Это именно те, кто стал полковыми и батальонными комиссарами, председателями ревтрибуналов, секретарями райкомов. Недаром, американский историк Сэм Рамер называл Октябрьскую революцию «революцией фельдшеров». Да, ее движущей силой стали именно представители нижнего среднего класса: Никиты Хрущевы, Василии Чапаевы, Лазари Кагановичи.

Это были люди никак или почти не соприкасавшиеся с, что называется, настоящей интеллигенцией. Для них профессура, адвокаты, даже студенты были, прежде всего, баре, белоручки, бездельники. Их ослепляло чувство социальной неполноценности и ощущение социальной несправедливости.

Интеллигенция

Как писал Петр Струве, «идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему». Разночинный Петербург ненавидел самодержавие и скорбел о бедствиях народных.

Источником пополнения интеллигенции и, одновременно, ее идейным авангардом служило студенчество. В Петербурге располагалась примерно треть всех высших учебных заведений страны. В 1914 году в столице действовало 47 государственных, частных и общественных мужских, женских и смешанных высших учебных заведений, то есть в городе одновременно жило примерно 30 тысяч студентов и курсисток.

Подавляющая часть студенчества, словами Василия Розанова, принадлежала своеобразной субкультуре интеллигентского казачества. В общем укладе русской действительности они жили каким-то островом Хортицей, со своим особым бытом, особыми нравами. В большинстве своем петербургские студенты приезжали из провинции и в городе поначалу не знали никого, кроме членов своего землячества, выпускников той же гимназии, уже поступивших в петербургские вузы. Они помогали товарищу найти приличную, дешевую комнату поближе к институту; находили ему приработок (как правило, уроки), снабжали учебниками. Постепенно появлялись приятели из других городов, сокурсники. У них были свои земляки – студенты и курсистки. В этом кругу в основном и вращался молодой человек, получавший высшее образование.

Духовной близости с профессорами и приват-доцентами не существовало, чисто формальные отношения: основная форма общения – выслушивание лекции и сдача экзаменов. Редко у кого появлялись петербургские приятели, которые вводили в свой домашний круг. С гимназического прошлого юноши и девушки привыкли ненавидеть деспотический режим, мучивший их латынью и греческим. Главное в студенческой жизни – сходки, забастовки, споры между эсерами, эсдеками и анархистами. В студенческих комнатах – портреты кумиров: Софьи Перовской, Андрея Желябова, Ивана Каляева, Егора Сазонова. В верности идеалам убеждают и любимые авторы – Александр Куприн, Леонид Андреев, Максим Горький.

Студенты на митинге у здания университета. 1905

Конечно, бывали и исключения. Существовали так называемые «белоподкладочники» – настроенные на будущую карьеру посетители ресторанов и загородных садов, кумиры купеческих дочерей и белошвеек. Росло число «декадентов», уходящих от народнических и марксистских догм в «новое» искусство, религию, мистику. Но основная масса оставалась «интеллигентным казачеством».

Как писал Александр Изгоев, «выходя из этой своеобразной младенческой культуры, русский интеллигент ни в какую другую культуру не попадает и остается как бы в пустом пространстве. Для народа он – все-таки “барин”, а жить студенческой жизнью и после университета для огромного большинства образованных людей, конечно, невозможно. При свете этого идеала всякие заботы об устройстве своей личной жизни, об исполнении взятого на себя частного и общественного дела, о выработке реальных норм для своих отношений к окружающим – провозглашаются делом буржуазным. Человек живет, женится, плодит детей – что поделать! – это неизбежная, но маленькая частность, которая, однако, не должна отклонять от основной задачи».

Интеллигенция была обречена на положение чеховских «Ионычей», потому что, будучи горячо заинтересованной политикой, не могла играть никакой роли в управлении государственной машиной. Монархист и консерватор Виктор Розанов писал о своем идейном противнике Николае Чернышевском: «Не использовать такую кипучую энергию, как у Чернышевского, для государственного строительства – было преступлением, граничащим со злодеянием. Каким образом наш вялый, безжизненный, не знающий, где найти “энергий” и “работников”, государственный механизм не воспользовался этой “паровой машиной” или, вернее, “электрическим двигателем” – непостижимо. Я бы тем не менее как лицо и энергию поставил его не только во главе министерства, но во главе системы министерств, дав роль Сперанского и “незыблемость” Аракчеева… Такие лица рождаются веками; и бросить его в снег и глушь, в ели и болото… это… это… черт знает что такое».

Со времен Александра II, сломавшего жизнь Чернышевскому, мало что изменилось. Правительство не замечало ни таких умеренных оппозиционеров, как Василий Маклаков, Андрей Шингарев, Александр Гучков, ни «властителей дум» – от Антона Чехова до Александра Блока. Для самых ярких и образованных допуск в «сферы» был закрыт напрочь. Станиславского не приглашали ставить в Императорские театры, Куприн не читал «Белого пуделя» цесаревичу Алексею; трудно представить себе министра, советующегося с Николаем Бердяевым или даже Иваном Ильиным.

Большинство выпускников высших учебных заведений служили в государственных учреждениях: профессора, приват-доценты, гимназические учителя, министерские чиновники, городские врачи. Работодателей они, как правило, презирали: формализм, поиски «духовных скреп», чинопочитание, наушничество.

После 1905 года, возникновения Государственной думы, относительной свободы печати и многопартийности, произошла некоторая канализация интеллигентского протеста. То, о чем раньше открыто толковали только на студенческой вечеринке или в профессорской гостиной, теперь можно было услышать с парламентской трибуны из уст Павла Милюкова, Александра Керенского, Николая Чхеидзе.

Общее неприятие власти осталось, но политическое и эстетическое резко размежевалось. Две разные группы интеллигенции – старая, верная «заветам» Чернышевского и Некрасова, и новая – практически не пересекались. Читатели горьковского романа «Мать», «Рассказа о семи повешенных» Леонида Андреева и даже бунинского «Захара Воробьева» знать не хотели подписчиков «Аполлона», «Весов», «Золотого руна». Поклонники Мандельштама, Маяковского, Ахматовой, даже Блока, не ходили в Александринский театр или на выставку передвижников.

Все они встретили февраль 1917-го и падение самодержавия с восторгом. От монархии отвернулись даже те, кто печатался в правых, черносотенных изданиях.

Но не имеющая контактов с правящим классом интеллигенция не нашла общего языка и с «народом». Как мрачно прорицал в «Вехах» Михаил Гершензон, «нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться его мы должны пуще всех козней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».

В Петербурге отсутствовало главное условие общественного спокойствия: порядок, основанный пусть не на законе, так на обычае. К началу XX века высший свет, состоявший из окружения императора и великих князей, прежде всего офицеров старейших гвардейских полков, потерял авторитет среди столичного населения. Это были скорее светские бездельники, нежели элита общества. Ненавидимые разночинной интеллигенцией, они не имели опоры ни в армии, ни в народе, ни у немногочисленного среднего класса.

Сам же средний класс состоял либо из гнущих шею перед чиновниками и полицией лавочников, ратующих по преимуществу о своем доходе, либо из деловаров, тесно связанных с казной и казенными подрядами.

Император Николай II читает приветственное слово в день открытия Первой Государственной думы в Георгиевском зале Зимнего дворца. 1906

Выразительную панораму тогдашней петербургской жизни оставил в своих воспоминаниях великий князь Александр Михайлович: «Тот иностранец, который посетил бы Санкт-Петербург в 1914 году перед самоубийством Европы, почувствовал бы неодолимое желание остаться навсегда в блестящей столице, соединяющей в себе классическую красоту прямых перспектив с приятным, увлекающим укладом жизни, космополитическим по форме, но чисто русским по своей сущности. Чернокожий бармен в гостинице “Европейская”, нанятый в Кентукки, истые парижанки-актрисы на сцене Михайловского театра, величественная архитектура Зимнего дворца – воплощение гения итальянских зодчих, деловые обеды у Кюба, затягивающиеся до ранних сумерек, белые ночи в июне, в дымке которых длинноволосые студенты оживленно спорили с краснощекими барышнями о преимуществах германской философии. Никто не мог бы ошибиться относительно национальности этого города, который выписывал шампанское из-за границы не ящиками, а целыми магазинами».

Публика ждет выхода депутатов Первой Государственной думы из Зимнего дворца на набережной Невы у Зимней канавки

Град обреченный, где сословия и социальные группы ненавидели друг друга и были неспособны к сотрудничеству, и блестящая столица великой империи в высшей точке ее расцвета. Словами Георгия Иванова, «Петербург был на всю Россию, столь же бескрайнюю, как и бесформенную, – единственным городом имперски-великодержавного стиля, Петербург как бы являлся доказательством, что Россия, возглавляемая такой столицей перестала быть Скифией и Московией – т. е. гигантской деревней, что она раз и навсегда свернула с ухабов своей былой проселочной дороги на широкий имперский тракт». Город еще продолжал оставаться чарующе-прекрасным. На Невском шум, экипажи, свет дуговых фонарей, «берегись!» лихачей, сияющие витрины. Блестящая европейская улица – если не парижская Руаяль, то берлинский Унтер-ден-Линден.

* * *

Наш путеводитель охватывает только Петербург великосветский, бюрократический, гвардейский, нарядный. Он состоит из двух глав-прогулок. Это Адмиралтейская часть – между Марсовым полем и Английской набережной – и та часть «золотого треугольника», что расположена южнее Мойки с вкраплением квартала Александринского театра.

Сенатская площадь. Вид на Исаакиевский собор. 1911

Адмиралтейская часть

Летний сад – Марсово поле – Дворцовая набережная – Дворцовая площадь – Адмиралтейская набережная – Галерная улица – Благовещенская площадь – Конногвардейский бульвар – Почтамтский переулок – Большая Морская улица – Исаакиевская площадь – Адмиралтейский проспект – Гороховая улица – Большая Морская улица – Дворцовая площадь

Адмиралтейская часть Петербурга находится между Невой и Мойкой. С петровского времени здесь – главная императорская резиденция, большая часть центральных государственных учреждений. К началу XX века эти площади, набережные и улицы оставались самыми фешенебельными: шикарные рестораны и магазины; мастерские ювелиров; респектабельные гостиницы; торцовые мостовые Большой и Малой Морских, Невского, Миллионной, Английской набережной; нарядная богатая публика.

Адмиралтейская часть была самой малонаселенной в Петербурге: здесь жило всего 40 тысяч из двухмиллионного населения города. Квартиры в этой части были отчаянно дороги – примерно 1441 руб. в год (в среднем по городу – 540). Здесь умирали реже, чем в любой другой части города, – 12 смертей на 1000 жителей (в среднем по городу – 24).

Как вспоминал Осип Мандельштам, «гранитные и торцовые кварталы, все это нежное сердце города, с разливом площадей, с кудрявыми садами, островами памятников, кариатидами Эрмитажа, таинственной Миллионной, где не было никогда прохожих, и среди мраморов затесалась всего одна мелочная лавочка, особенно же арку Главного штаба, Сенатскую площадь и голландский Петербург я считал чем-то священным и праздничным».

Миллионная улица. Начало XX века

Тут располагались императорский и семь великокняжеских дворцов, четыре министерства, Сенат, Синод, Государственный совет, заседал Совет министров, квартировали три гвардейских полка. Тут в своих особняках жили Лейхтенбергские и Ольденбургские, Набоковы, Фредериксы, Головины, Половцовы, Гагарины, Бобринские, Дурново, Вонлярлярские, Воронцовы-Дашковы и Орловы-Давыдовы.

Как ностальгически припоминал в лондонской эмиграции генерал Борис Геруа, «на Большой Морской, набережной Невы и лучшей части Невского проспекта в обычные часы гулянья, между 4 и 7 часами были офицеры петербургского гарнизона, которые появлялись на этой прогулке, медленной и праздной, каждый день, несмотря на погоду. Тут узнавались городские новости, создавались и передавались сплетни. Мимо, не торопясь, проезжали сани или экипажи, в седоках которых узнавали то лиц с крупными именами, то знатных дам, то известных кокоток вроде Шурки Зверька или Маньки Бедовой».

Большая Морская улица, вид на арку Главного штаба. 1898

Жизнь подчинялась строгому расписанию. Поздним утром чиновники спешили в присутствие и на улицах господствовали светские дамы, лакомившиеся в кондитерских, осматривающие драгоценности от Болина и Фаберже, заглядывающие на выставку «Общества акварелистов», посещавшие модисток и парикмахеров, покупавшие безделушки в Английском магазине. Няни с барчуками гуляли по Александровскому саду.

К четырем-пяти министерства пустели, офицеры покидали казармы, из гимназий возвращались ученики. По словам Мандельштама, «…ежедневно к часам пяти происходило гулянье на Большой Морской – от Гороховой до арки Генерального штаба. Все, что было в городе праздного и вылощенного, медленно двигалось туда и обратно по тротуарам, раскланиваясь и посмеиваясь: звук шпор, французская и английская речь – живая выставка английского магазина и жокей-клуба. Сюда же бонны и гувернантки, моложавые француженки, приводили детей: вздохнуть и сравнить с Елисейскими полями».

На Сенатской площади. 1900-е

В ресторанах сервировали обеды, собирались члены яхт-клуба, в «Астории» свет и полусвет встречался на «файф-о-клок». К вечеру улицы и рестораны пустели – все отправлялись в театры. А вот после спектаклей в ресторанах начиналось особое оживление. В отдельных кабинетах и общих залах собирались завсегдатаи, часто с дамами.

Тут впервые в Петербурге улицы замостили деревянными торцами, появилось электрическое освещение, установили уличные фонари.

В начале Невского проспекта и на Большой Морской располагались самые шикарные и дорогие магазины, лучшие парикмахерские и ателье. Все это содержалось по преимуществу иностранцами. Здесь было на что посмотреть и что купить людям большого света.

Прежде всего, эти кварталы завлекали состоятельных и респектабельных модников и модниц. Самым известным считалось заведение Иды Лидваль (Большая Морская, 27) – о нем подробнее дальше.

Господские дети с нянями в Александровском саду. А. Эберлинг. 1899

На Большой Морской, 18 (дом этот был перестроен в годы Первой мировой войны) находился магазин «Генри». Владел им гражданин Швейцарии Генри Фолленвейдер. В своем магазине он продавал морскую форменную и гражданскую одежду: сюртуки, жилеты, брюки, смокинги, пальто, теннисные костюмы и даже велосипедные штаны. В этом же магазине чистили, ремонтировали и подгоняли одежду по фигуре. С 1895 года фирма «Генри» стала поставщиком Императорского Двора. Только с апреля по август 1903 года Генри Фолленвейдер продал Николаю II жилет и брюки, смокинг, три костюма, белый теннисный костюм, осеннее пальто, сюртук «Фантазия», три белых жилета для фрака, велосипедные штаны, жилет к костюму, шелковый теннисный пояс.

Мастерская «Госпожа Ольга» находилась на Миллионной улице, 25–27. Принадлежало ателье Ольге Бульбенковой, а в начале XX века перешло ее племяннице Ариадне Виллим. Мастерская специализировалась на церемониальном женском платье. Туалеты от «Госпожи Ольги» носили три императрицы: Мария Александровна, Мария Федоровна, Александра Федоровна, великие княгини и княжны. Особой популярностью пользовались изготовленные здесь придворные парадные платья, так называемые «шлейфы», шитые золотом.

Легкое и летнее лучше всего было шить у «Андре» на Большой Морской, 21. Эта мастерская специализировалась на визитных и летних платьях, на туалетах для скачек из шелка с ажурными прошивками.

На Большой Морской, 27, располагались магазин и ателье «Калина», принадлежавшие бывшему закройщику «Генри» австрийцу Леопольду Калине. Специализация – дорогая мужская одежда.

На этой же улице в доме № 19 находился салон Генриха Делькроа, поставщика Высочайшего Двора, Двора великого князя Александра Михайловича и супруги великого князя Константина Константиновича великой княгини Елизаветы Маврикиевны. Тут тебе и женская парикмахерская, и косметический кабинет, и парфюмерия, и локоны, и шляпы. Делькроа в совершенстве знал особенности придворного костюма и сочинял заказчицам прически не только модные, но и удобные для ношения диадем. Еще одна поставщица Двора, Генриетта Зейст, владела модной мастерской на Невском, 10.

«Изамбар» (Гоголя – ныне Малая Морская, 12),«Мандль» (Невский, 16), «Дампф» (Адмиралтейский, 10), «Страубе» (Гоголя, 12), «Титчак» (Гоголя, 7), «Фереш» (наб. реки Мойки, 77), мастерские портних и портных женского, мужского и военного платья и популярный при Дворе и в свете меховой магазин, принадлежавший городскому голове Павлу Лелянову (Большая Морская, 11).

Тут же торговали и аксессуарами: зонтиками – в «Александре» (Гороховая, 15), у «Травникова» (Большая Морская, 13) и у «Треймана» (Невский, 18); перчатками – у «Бойе – Сарда» (Большая Морская, 29), «Мориссона» (Невский, 18), «Шольца» (Большая Морская, 23).

Вокруг Большой Морской находились и ювелирные магазины и мастерские поставщиков Двора: «Болин» (Большая Морская, 8), «Ф. Бутц» (Большая Морская, 25), «Фаберже» (Большая Морская, 24) и «Гольмстрем» (Большая Морская, 24), а также «Арендт» (Невский, 18), «Бок» (Большая Морская, 9), «Гау» (Невский, 12), «Гериа» (Большая Морская, 14), «Итальянские изделия» (Большая Морская, 15), «Григорий Кузнецов» (Невский, 6).

Витрины ювелирного магазина «Ф. Бутц» на Большой Морской, 25

Популярностью пользовалась продукция парфюмерной и мыловаренной петербургской фирмы «А-ля реноме», существовавшей с 1822 года. Ее магазин находился на Невском, 3. Дорогой косметикой (духи, одеколоны, туалетное мыло, помады, пудра) торговали и в «А. Ралле и Кº» на Невском, 18, и у «Вильмса» (Невский, 1), и у «Кноппа» (Невский, 14).

Два лучших цветочных магазина были «Ремпен» на Большой Морской, 21, и «Эйлерс» в соседнем доме № 19. Как писал журналист Сергей Горный, «У Эйлерса, у Ремпена, и еще у кого-то за огромными витринами вырастали склоны гиацинтов – белых, розовых, синих. Колокольчики их были упруги, точно из мягкого живого фарфора. Их можно было видеть, эти гиацинты, чрез парадные стекла, большие просторные витрины».

Очки, пенсне, бинокли покупали в «Оптике» Ивана Урлауба (Большая Морская, 27), у «Бурхардта» (Гоголя, 4), у «Воткея» (Невский, 18), «Гертца» (Почтамтская, 4), «Грюнберга» (Большая Морская, 38), «Крауса» (Гоголя, 5), «Милька» (Большая Морская, 35), «Рихтера» (Адмиралтейский проспект, 4).

Магазин музыкальных инструментов «Юлий Генрих Циммерман». Большая Морская, 34. 1910-е

Столовым и постельным бельем торговали у «Джона Лоренца» (Гороховая 17), «Филиппа Трахтенберга» (Большая Морская, 25), «Труфанова» (Гоголя, 1/9), поставщика Двора «Пауля Карлсона» (Большая Морская, 18), «Флорана» (Большая Морская, 16) и «Эммы Шварц» (Гороховая, 9); коврами – в «Maison d’Aubusson» (Большая Морская, 23).

Приличную петербургскую квартиру, не говорим уж об особняке, невозможно было представить без хорошего концертного рояля. Лучшие музыкальные инструменты были представлены в «Беккер» (Большая Морская, 35), «Винклер» (Невский, 10), «Герман и Гроссман» (Большая Морская, 33), «Музыкальный мир» (Большая Морская, 21), «Юлий Генрих Циммерман» (Большая Морская, 34), «Фортеман» (Гороховая, 13).

В этом же районе целая россыпь граммофонных заведений: «Акционерное о-во граммофонов» (Большая Морская, 49), «Бурхард» (Гоголя, 4 и Невский, 6), «Колумбия» (Аптекарский переулок, 4), «Склад новых изобретений» (Большая Морская, 33), «Новый склад изделий» (Большая Морская, 14) и, наконец, знаменитый «Юлий Генрих Циммерман» (Большая Морская, 34).

Магазин «Акционерного общества граммофонов» на Большой Морской, 49. К. Булла. 1909

Картины, эстампы, гравюры можно было купить не только в выставочных залах «Общества поощрения художеств», но и у «Аванцо» (Большая Морская, 9; Невский, 5), «Буша» (Невский, 16), «Альфонса» (Большая Морская, 21), «Феррена» (Большая Морская, 21).

Канцелярские принадлежности приобретали у «Блума, Альфреда и Кº» (Благовещенская площадь – ныне площадь Труда, 2), «Отто Кирхнера» (Гоголя, 14) и «Криха» (Невский, 11). Пишущими машинками торговали «Ремингтон» (Гороховая, 4), «Гартье» (Конногвардейский переулок, 6), «Зив и K°» (Гоголя, 8), «Кинкман» (Гороховая, 17).

Любителей коллекционных вин обслуживали склады имений Воронцова-Дашкова (Большая Морская, 46) и великого князя Николая Николаевича (Кирпичный переулок, 4), винные погреба «Болгатур» (Невский, 18), «Бордосский погреб» (Большая Морская, 28), «Депре» (Невский,15), Жукова (Большая Морская, 3), «Кюба» (Кирпичный переулок, 7), «Братья Макаевы» (Кирпичный переулок, 7), «Рауль» (Исаакиевская площадь, 9) и «Тер-Оганезов» (Гоголя, 16).

Витрина магазина «Жорж Борман», где офицеры лейб-гвардии покупали дамам шоколад. 1904

Ресторан «Вена» на Малой Морской ул., 1900-е

Дамы переглядывались с гвардейскими офицерами в кондитерских «Берен» (Гоголя, 8), «Бернар» (Большая Морская, 26), «Сартори» (Большая Морская, 13), «Сыромятников» (Адмиралтейский, 8), «Модерн» (Невский, 14).

За конфетами и сладостями ходили в «Бове», где торговали швейцарским шоколадом (Большая Морская, 15), в «Гален» (Большая Морская, 22).

Помимо знаменитых «Кюба», «Малого Ярославца», «Лейнера», «Альбера», «Вены», о которых мы еще расскажем подробнее, популярен был относительно недорогой итальянский ресторан «Братья Пивато» (Большая Морская, 36). В отдельных кабинетах ресторана, знаменитого как своими болонскими спагетти и кьянти, так и тминной водкой, кутили литераторы и журналисты, здесь же заговорщики обсуждали будущее убийство Григория Распутина.

1. Летний сад

Старейший городской сад, любимое детище Петра I, был впервые открыт для воскресных и праздничных прогулок при Елизавете Петровне, но окончательно стал общедоступным в николаевскую эпоху.

Вход был бесплатным, однако, в Летнем саду собиралась лишь самая благопристойная публика – нижним чинам, рабочим, загулявшим солдатам и просто дурно одетым субъектам вход был заказан. Осип Мандельштам в «Шуме времени» вспоминал: «Вход в Летний сад со стороны набережной, где решетки и часовня, и против Инженерного замка охранялся вахмистрами в медалях. Они определяли, прилично ли одет человек, и гнали прочь в русских сапогах, не пускали в картузах и в мещанском платье».

По вечерам, с трех до пяти часов, по главной аллее – от входа со стороны Невы к Инженерному замку прогуливался бомонд. Всего в парке было 14 аллей. Продольные, параллельные Лебяжьей канавке, были приспособлены для верховой езды, по дорожкам на рыся́х скакали амазонки в компании офицеров или штатских кавалеров.

У Летнего сада. Л. В. Шашкин. 1905

Конные в Летнем саду. Начало XX века

В первой половине дня публики в саду прогуливалось немного, это было, главным образом, детское время. У площадки рядом с памятником Ивану Крылову, установленным в 1855 году бароном П. Клодтом, бонны и гувернантки выгуливали «господских детей». Осип Мандельштам писал: «Нравы детей в Летнем саду были очень церемонные. Пошептавшись с гувернанткой или няней, какая-нибудь голоножка подходила к скамейке и, шаркнув или присев, пищала: “Девочка (или мальчик – таково было официальное обращение), не хотите ли поиграть в ‘золотые ворота’ или ‘палочку-воровочку’?”».

В 1866 году была воздвигнута мраморная часовня (ее снесли в 1930-м) в память о чудесном избавлении Александра II от гибели во время покушения Дмитрия Каракозова. Каракозов стрелял в государя 4 апреля 1866 года, когда тот садился в коляску после традиционной прогулки по Летнему саду. На стене часовни висела мраморная доска с надписью: «Не прикасайся к помазаннику моему», – внутри хранился образ св. Александра Невского.

Гулянье в Летнем саду. 1 мая 1911

Напротив входа, рядом с часовней, находилась пристань Финляндского речного пароходства.

Часовня у Летнего сада. 1910-е

2. Марсово поле

Одно из самых впечатляющих зрелищ в Европе на рубеже XIX–XX веков – знаменитый майский парад гвардии на Марсовом поле. Александр Николаевич Бенуа называл эти парады «апофеозом военного великолепия». Последний раз Николай II принимал майский парад в 1904 году, после чего этот ритуал уже не возобновлялся. С 1907 года на Марсовом поле запретили и масляничные гулянья: их перенесли на Семеновский плац (ныне – Пионерская площадь).

В результате поле превратилось в «петербургскую Сахару». Его функциональное назначение вплоть до 1917 года так и не было определено. Один репортер того времени писал: «Несмотря на то, что это поле находится в самом центре города, о содержании его в должном порядке решительно никто не заботится. Его никогда не чистят, не метут, не поливают, и все нечистоты, которые остаются здесь после ежедневных упражнений конных и пеших войск, разлагаются, высыхают и превращаются в пыль. Пыль эта, при первом же ветерке, поднимается столбом и застилает не только дорогу вдоль Лебяжьего канала, но и весь Летний сад до Фонтанки… Ежедневно по утрам приезжают на Марсово поле различные воинские части (артиллерия, кавалерия), которые поднимают своими упражнениями такую пыль, что проезжающая в трамваях публика спешит закрыть в вагонах окна и двери, а гуляющие в Летнем саду спешат уйти домой». Писатель Николай Брешко-Брешковский: «Мы еще варвары. Нет у нас чувства гармонии. Петербург обладает едва ли не самой громадной площадью в мире. Это Марсово поле, не уступающее размерами даже знаменитой парижской площади Согласия. Сегодня Марсово поле – грязный, неопрятный пустырь».

Парад войск на Марсовом поле. 1904

Дважды на Марсовом поле в высочайшем присутствии проводили смотры «потешных». Созданная в 1908 году военно-спортивная православная организация для подростков была национальным вариантом движения бойскаутов и предвосхитила пионерию.

Мальчики 10–16 лет занимались строевыми упражнениями, пением военных песен, гимнастикой под руководством отставных офицеров. Армейские полки назначали в них и штатных офицеров-воспитателей. Первый смотр и парад «потешных» состоялся на Марсовом поле 28 июля 1911 года. Подростки продемонстрировали гимнастические упражнения, император Николай II с наследником цесаревичем Алексеем, военным министром В. А. Сухомлиновым и командующим смотром, генералом В. Е. Флугом принимали парад. Печатая шаг, «потешные» проходили мимо государя, тот приветствовал каждую сводную роту: «Здравствуйте, молодцы!». 1 августа 1912 года здесь же состоялся второй и последний смотр.

Первый смотр «потешных» 28 июля 1911

1 мая 1912 года во время Международного конгресса пожарных на Марсовом поле прошел смотр пожарной команды Петербурга и 49-ти добровольных пожарных дружин ближайших пригородов.

Смотр принимал великий князь Андрей Владимирович. В журнале «Пожарное дело» за 1912 год писали: «Впереди ехал на коне командующий добровольными пожарными дружинами князь Львов, за ним – обоз пожарных курсов, прокатила на велосипедах Сиверская велосипедная пожарная дружина, проехали пожарный мотор Санкт-Петербургского пригородного общества и дружинные обозы пригородных команд, за ними проехали пожарные части столицы и обозы дружин, выстроившись снова на своих местах. Быстро выкатились вперед ручные насосы Петербургской пожарной команды, к небу подняли ряд пожарных лестниц с взбирающимися на них пожарными, и 12 струй развернулись огромными фонтанами, водяною пылью обрызгивающими слишком близко подошедшую публику». Фирма «Густав Лист» показала способ тушения нефти. Для этого на Марсовом поле заранее был вырыт бассейн размером 7×5 кв. сажень, в который залили 800 пудов нефти и подожгли ее, потушив затем газированной пеной из двух рукавов пеногона.

Смотр пожарных частей на Марсовом поле. Начало XX века

Показательные учения пожарных частей на Марсовом поле. Начало XX века

Время от времени Марсово поле использовали для развлечений. Зимой 1910–1911 годов предприниматель из Коми Вячеслав Попов установил в центре поля чум и катал петербуржцев вокруг него на северных оленях по пять копеек за круг.

В 1913 году на Марсовом поле залили каток, здесь прошел международный хоккейный матч: команда «Спорт» (Санкт-Петербург) проиграла английскому клубу со счетом 2:6.

В 1912 году за памятником Суворову, на северной кромке Марсова поля, появилась общедоступная обсерватория «Урания». Ко дню солнечного затмения, 4 апреля 1912 года, в ней был установлен телескоп, в который за плату петербуржцы могли наблюдать прохождение Луны по солнечному диску.

В 1909 году на северо-восточном углу Марсова поля открылась панорама «Оборона Севастополя», созданная профессором Академии художеств Францем Алексеевичем Рубо. Павильон для нее спроектировал архитектор В. И. Шене. В 1911-м ее вернули в Севастополь.

Наблюдение солнечного затмения 4 апреля 1912 года. К. Булла

Залы для катания на роликовых коньках – скетинг-ринки появились в США еще в 1866 году. В Россию мода на ролики пришла в 1910-м и внезапно стала сродни коллективному помешательству. Число скетинг-ринков в центральных районах Петербурга и на модных курортах росло очень быстро. В декабре 1910 года архитектор Шроттер закончил строительство огромного «Американского скетинг-ринка» товарищества «Роэль-Ринкерс» на Марсовом поле. Вход днем стоил 55 коп., вечером – 1 руб. 10 коп., недешево. Этот скетинг-ринк стал главным в Петербурге.

Светские репортеры того времени так описывали открытие заведения, состоявшееся 12 января 1911 года: «Кассиры не успевали продавать билеты на столь престижное мероприятие. На треке под звуки военного оркестра каталось множество пар изящных молодых людей, а у его барьеров за столиками развлекались нарядные горожане, голоса которых и смех разносились по всему зданию». Как писала «Петербургская газета», «под флагом скетинг-ринка вырос грандиозный ресторан для всепьянейшего препровождения времени с шампанским на десятках столиков, с отдельными кабинетами и с торговлей до часа ночи».

Скетинг-ринк на Марсовом поле. К. Булла. 1911

На скетинг-ринке. Начало XX века

Любимец публики Аркадий Аверченко писал в рассказе «Петухов»: «Ах, ах! Умоляю вас – где же мы увидимся? – прошептал Петухов. – Нет, нет, – усмехнулась брюнетка. – Мы нигде не увидимся. Бросьте и думать об этом. Тем более что я теперь каждый почти день бываю в скетинг-ринке».

Александр Куприн пишет в рассказе «Мученики моды»: «Едем на скетинг-ринг. Круглый, гладкий, как лед, манеж, а в местах для зрителей – пропасть публики, и, что всего обиднее, половина из них – наши хорошие знакомые, со многими из которых я имею солидные деловые связи. На манеже молодые люди обоего пола бегают и крутятся, как сумасшедшие, на коньках с колесиками. Грохот невообразимый!».

Скетинг-ринк становится местом, куда съезжаются дамы полусвета, великосветские бездельники, бывали там и гвардейские офицеры, предприниматели и даже молодые депутаты Госдумы. Колоссальный белый зал скетинг-ринка окаймлялся вокруг легкой аркадой изящных греческих колонн, чередовавшихся с античными вазами. Вокруг трека размещалась широкая двухъярусная галерея, на которой были расставлены столики для отдыхающей публики. Вот как описывался скетинг-ринк в «Петербургском листке»: «Зимой это своеобразный сборочный пункт петербургского полусвета – людей, не имеющих твердого общественного положения, но стремящихся во всем подражать родовой и денежной аристократии. К полудню сюда съезжаются дамы и молодые люди, катаются до глубокой ночи. Здесь заводят ни к чему не обязывающие романы, ищут и находят богатых поклонников, флиртуют, обмениваются сплетнями».

По паркету скользят танцующие пары, официанты разносят напитки и легкую закуску. Для клиентов действуют телефонные кабинки. На ринке 28 инструкторов. Они и партнеры, и тренеры клиенток ринка. Спрос на этих ловких и изящных мужчин невероятно велик. Часть денег за катание на роликах идет инструктору, часть – заведению. Получают инструкторы хорошо: от 250 до 1000 рублей в месяц. Правда, и работают помногу – некоторые все три смены в день, с полудня до глубокой ночи.

Скетинг-ринк – в центре и светской, и уголовной хроники. Здесь часто бывает одна из главных петербургских взяточниц – Екатерина Бутович, вначале гражданская, а потом и законная жена военного министра Сухомлинова. Тут банковский служащий Гейсмар и молодой дипломат Долматов знакомятся с дамой без определенных занятий, бывшей актрисой Марианной Тиме, и вскоре убивают ее с целью грабежа. Здесь «Королева бриллиантов» богатая купеческая дочь Мария Толстинская вступает в связь с самым модным инструктором Альбертом Грейчунасом, берет его на содержание и становится жертвой этого жиголо.

Военно-спортивный праздник на Марсовом поле в честь 100-летнего юбилея Бородинского сражения. 1912

Панорама, обсерватория и скетинг-ринк уродовали классицистический ансамбль Марсова поля. Неслучайно в начале XX века предпринимались попытки его застроить. Здесь предлагалось возвести здание Государственной думы (проект архитектора М. С. Лялевича), Оперу (по проекту В. А. Шретера), сад или парк с памятником императору Александру II (по проекту И. С. Китнера). При этом планировалось засыпать Лебяжью канавку. Возникала идея вернуть на Марсово поле Румянцевский обелиск,^[2] также обсуждалось создание торгового комплекса с гостиницей, рестораном и почтой. Все эти предложения, к счастью, не были реализованы.

3. Дворец принца Ольденбургского

Дворцовая наб., 2; Миллионная ул., 1

В 1830-х годах, по случаю переезда в Петербург племянника Николая I принца Петра Георгиевича Ольденбургского, дом Ивана Бецкого (1784–1787 – архитектор Жан-Батист Валлен-Деламот) был выкуплен в казну и основательно перестроен Василием Стасовым. Зодчий объединил два отдельно стоящих здания, надстроил их этажом для создания бального зала и по желанию нового владельца спроектировал во дворце лютеранскую часовню.

Среди Романовых Ольденбургские слыли чудаками, вызывали усмешки. Они как-то слишком интересовались наукой, благотворительностью. Впрочем, никто не сомневался в их честности и искренности.

В 1913 году домом владели принц Александр Петрович Ольденбургский и его супруга Евгения Максимилиановна, урожденная принцесса Лейхтенбергская. Александр Петрович, член Госсовета и сенатор, генерал от инфантерии, среди военных славился чрезвычайной строгостью и педантизмом – известие о его прибытии с инспекцией в полки вызывало среди офицеров нервные припадки и наводило панику на солдат. Хотя к Ольденбургскому многие относились иронически, вступать с ним в конфликт побаивались. Все знали, что Николай II любит его и уважает.

Александр Петрович прославился, прежде всего, созданием в Петербурге Института экспериментальной медицины, образцового учреждения, русского аналога лаборатории Пастера и Института Коха. Принц выкупил огромный участок Воронцова-Дашкова на Аптекарском острове, финансировал постройку лабораторий и вивария, а также повседневную деятельность института. В результате Россия отчасти обязана принцу своей первой Нобелевской премией, потому что именно в Институте экспериментальной медицины Иван Павлов проводил свои знаменитые опыты по физиологии пищеварения.

Много времени Ольденбургский и ученые института уделяли борьбе с чумой. Принц стал инициатором превращения Кронштадтского форта «Александр I» в главную в России противочумную лабораторию.

Дворец принца Ольденбургского со стороны Марсова поля. А. Ф. Лоренс

Портреты Петра Георгиевича и Александра Петровича Ольденбургских

Принц вкладывал свои капиталы в создание «русской Ривьеры» – комфортабельных санаториев и дач на черноморском побережье Кавказа. И, в отличие от родственников, предпочитавших проводить время во Франции, жил в своей кавказской резиденции в Гаграх.

В придворных кругах у принца Ольденбургского была репутация неуемного в своей энергии и непрактичного, но вместе с тем добродетельного человека, неспособного к интригам. В 1914 году известный своей злоречивостью великий князь Николай Михайлович писал в дневнике по поводу работы принца по координации действий военных и «Красного Креста»: «Гагринский герой иногда полезен, но опасен, так как берется разом за все и может еще более напутать своими быстрыми решениями. Принц хотя суетится и кричит, но все же наводит хоть какие-нибудь порядки».

Помимо особняка с видом на Марсово поле, принцу Ольденбургскому принадлежали дворец на Каменном острове и загородный дворец в Петергофе.

Немало проблем принцу и его жене Евгении Максимилиановне доставлял единственный сын, Петр Александрович, известный в свете азартный игрок и мот, не скрывавший гомосексуальных предпочтений. Тем не менее, в 1901 году его женили на сестре императора, великой княгине Ольге Александровне. Впоследствии она утверждала, что за 15 лет брака супружеских отношений между ними не было.

Свою роль в женитьбе сыграла дружба младшего принца с Николаем II. Встречавший младшего Ольденбургского в эмиграции писатель Марк Алданов вспоминал: «Тесная дружба, закрепленная в детстве, в день 1-го марта 1881 года, – день убийства императора Александра II, – связывала его с Николаем II – и едва ли кто другой так бескорыстно любил Николая II. Но политику его он всегда считал безумной. Он пытался даже “переубедить” царя и, не доверяя своей силе убеждения, хотел сблизить его с Толстым. Это одно уже дает представление об образе мысли и о душевном облике Ольденбургского». Петр Александрович с женой переехали от родителей в особняк на Сергиевской улице (ныне – Чайковского), 46–48. С 1903 года вместе с ними жил ротмистр Куликовский, личный адъютант принца и фактический муж Ольги. В 1916 году супруги, наконец, развелись, и Ольга смогла выйти замуж за Куликовского.

Подъезд дворца принца Ольденбургского со стороны Дворцовой наб. К. Булла. 1900-е

4. Посольство Великобритании

Дворцовая наб., 4; Миллионная ул., 3

Хозяином особняка у Марсова поля, построенного Джакомо Кваренги в конце XVIII века, был влиятельный екатерининский вельможа Николай Салтыков, председатель Военной коллегии, воспитатель Павла I и его старших сыновей великих князей Александра и Константина. Начиная с пушкинского времени, потомки Салтыкова сдавали особняк посольствам иностранных держав – австрийскому, затем датскому, а с 1861 года в особняк въехало посольство Великобритании.

С 1904 по 1906 год послом Соединенного Королевства в Петербурге был Чарльз Гардинг, затем – Артур Никольсон и, наконец, в 1910-м послом стал представитель древнего шотландского рода и потомственный дипломат, сын британского посла в Дании, Джордж Бьюкенен. Бьюкенен познакомился с принцессой Аликс, будущей супругой Николая II, еще в Дармштадте, служа поверенным у ее брата князя Гессенского. В Дании он сблизился и с государем, играл с ним в теннис. В Петербурге Бьюкенен возглавил дипломатический корпус держав Антанты в России и, заручившись поддержкой министра иностранных дел Сергея Сазонова, прилагал все усилия, чтобы укрепить антиавстрийские настроения в правящих кругах и удержать Россию в лагере Антанты. Бьюкенен был частым гостем великой княгини Марии Павловны и принимал в особняке на Дворцовой набережной представителей думской оппозиции.

Отношения императорской четы с Бьюкененом окончательно испортились после убийства Распутина, в котором английское посольство было прямо замешано. «Его Величеству, – отмечала фрейлина императрицы баронесса С. К. Буксгевден, – доносили, что сэр Джордж постоянно общается с Милюковым, Гучковым и подобными им либеральными деятелями – личными врагами Императора, к которым сэр Джордж, судя по его воспоминаниям, относился просто как к представителям оппозиции (с точки зрения британского парламентаризма). По этой причине Император и Императрица перестали верить в независимость суждений сэра Бьюкенена, и то дружелюбие, с которым Они всегда относились к британскому послу, постепенно сменилось более официальными чувствами».

Посол Великобритании в России Джордж Бьюкенен в библиотеке посольства

Сотрудники Британского посольства. 1914

Анна Вырубова в своих мемуарах пишет: «Государь заявил мне, что он знает из верного источника, что английский посол, сэр Бьюкенен, принимает деятельное участие в интригах против их величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с великими князьями. Государь добавил, что он намерен послать телеграмму королю Георгу с просьбой воспретить английскому послу вмешиваться во внутреннюю политику России, усматривая в этом желание Англии устроить у нас революцию и тем ослабить страну ко времени мирных переговоров. Просить же об отозвании Бьюкенена государь находил неудобным: “Это слишком резко”, как выразился его величество».

А вот что вспоминает в эмиграции княгиня Палей, вдова великого князя Павла Александровича, одна из самых активных заговорщиц в великокняжеской группировке: «Английское посольство по приказу Ллойд-Джорджа [премьер-министра] сделалось очагом пропаганды. Либералы, князь Львов, Милюков, Родзянко, Маклаков, Гучков и т. д., постоянно его посещали. Именно в английском посольстве было решено отказаться от легальных путей и вступить на путь революции».

5. Казармы Павловского полка

Марсово поле, 1; Миллионная ул., 2; Аптекарский пер., 2

Созданный в 1796 году Павловский полк в 1813-м вошел в состав гвардии. В 1816 году архитектор Василий Стасов спроектировал и построил полковые казармы павловцев на Марсовом поле.

Полк пользовался в гвардейской пехоте репутацией строевого, чисто фронтового полка и славился дисциплиной и муштрой. В память о Павле I в полк негласно набирали невысоких курносых блондинов или рыжих. В Петербурге шутили: «Курносы, как телята – это павловцы-ребята».

Лейб-гвардии Павловский полк вплоть до революции 1917 года оставался единственным полком, имевшим головной убор начала XIX века, а в полку хранились 532 «именные» гренадерки, о которых А. С. Пушкин сказал: «Сиянье шапок этих медных, насквозь простреленных в бою…». В память о подвигах полка в Наполеоновских войнах павловцы на парадах проходили держа винтовки «на руку», как бы идя в атаку, в то время как все другие полки по уставу несли ружья «на плечо».

Казармы лейб-гвардии Павловского полка

Полковой праздник отмечался 23 ноября (по старому стилю, ныне – 6 декабря) в день памяти Александра Невского. После высочайшего смотра в Михайловском Манеже праздновали в офицерском собрании. Вот как вспоминает это поручик Александр Петрович Редькин: «Появилась собранская прислуга с подносами – у одного поднос с замороженными разными водками, у другого поднос с разнообразнейшими сандвичами, маленькими, не больше медного пятака. Так и ходили они попарно. После закуски шли к столам и рассаживались своими компаниями. Играли два оркестра, духовой и струнный. Одно блюдо сменялось другим: дичь, рыба, зелень, еще и еще смены. Все обильно заливалось мадерой, хересом, марсалой, портвейном. После жаркого начинались тосты и лилось вино в тяжелые серебряные полковые кубки. Кроме традиционного полкового, от дедов “вдовы Клико”, каждый еще требовал то, что ему нравилось: Мумм, Кордон Вэр, Кордон-Руж, Кристаль, Мозель Мускатель – сладкое душистое шипучее вино».

Оркестр лейб-гвардии Павловского полка. К. Булла. 1913

6. Мраморный дворец

Дворцовая наб., 6а

Первым хозяином Мраморного дворца, созданного архитектором Антонио Ринальди для екатерининского фаворита Григория Орлова, который умер еще до окончания строительства, был великий князь Константин Павлович, эксцентричный брат Александра I. При Николае I дворец отошел его второму сыну – либерально настроенному генерал-адмиралу Константину Николаевичу, «strong man» царствования Александра II, эдакому Анатолию Чубайсу эпохи великих реформ. В 1840-х здание было отреставрировано, интерьеры оформил Александр Брюллов. Дворец должен был достаться старшему сыну Константина Павловича – Николаю Константиновичу, но тот влюбился в американскую артистку, выступавшую с трюками на канате, довольно алчную особу. В результате, чтобы удовлетворить прихоти любовницы, Николай Константинович украл у матери бриллианты. Дело обнаружилось, его, по просьбе отца, объявили безумным и сослали.

Дворец достался следующему из сыновей, Константину Константиновичу. Слабый поэт, писавший под псевдонимом К. Р., неудачливый актер, никудышный драматург, в царствование Николая II считался наиболее изысканным и трепетным из Романовых. Любил трюфели в шампанском. В браке с супругой принцессой Саксен-Альтенбургской, в России переименованной в Елизавету Маврикиевну, скучал: «Со мной у нее редко бывают настоящие разговоры. Она обыкновенно рассказывает мне общие места. Надо много терпения. Она считает меня гораздо выше себя и удивляется моей доверчивости. В ней есть общая Альтенбургскому семейству подозрительность, безграничная боязливость, пустота и приверженность к новостям, не стоящим никакого внимания. Переделаю ли я ее на свой лад когда-нибудь?»

Мраморный дворец со стороны Миллионной. 1910-е

Великий князь Константин Константинович с семьей

Константин Константинович был скрытый гей, постоянно грешивший с банщиками и половыми, а потом каявшийся: «Мой тайный порок совершенно овладел мною. Было время, и довольно продолжительное, что я почти победил его, от конца 1893-го до 1900-го. Но с тех пор, и в особенности с апреля текущего [1903] года (перед самым рождением нашего очаровательного Георгия), опять поскользнулся и покатился и до сих пор качусь, как по наклонной плоскости, все ниже и ниже».

При этом великий князь оставался образцовым супругом и отцом: в семье было 9 детей, которых воспитывали в военно-патриотическом духе. С началом Первой мировой войны все его сыновья, кроме слабого здоровьем Гавриила, отправились на фронт, Олег Константинович погиб в 1914 году под Вильно.

Великий князь Дмитрий Константинович, брат Константина Константиновича

Князь был многолетним начальником Измайловского полка, где завел «Измайловские досуги» – своего рода дом культуры для офицеров. Он возглавлял все военные учебные заведения страны.

Зиму семья К. Р. проводила в Мраморном дворце, на лето переезжали в принадлежавший им дворец в Павловске или в Стрельну. Сыновья великого князя, достигая совершеннолетия, получали прав о отделать «квартиры» в Мраморном дворце, так что к 1913 год у дворец напоминал коммунальное жилище.

Здесь жил, например, брат Константина – Дмитрий Константинович, командир конных гренадеров, глава всего российского коннозаводства. Как писал генерал А. А. Мосолов, в беседе с ним не следовало касаться ни вопросов современной политики, ни психологии женщин: «Дмитрий Константинович был определенный женофоб».

Великий князь Иоанн Константинович

В семье брата строгий командир конных гренадеров находил тепло и радость общения с близкими и дорогими людьми. Племянники обожали своего «дяденьку», как они называли Дмитрия Константиновича. «Я нежно любил его, – писал впоследствии, уже в эмиграции, великий князь Гавриил, – он был прекрасным, добрым человеком».

Здесь же жил старший сын Константина Константиновича и наследник Мраморного и Павловского дворцов великий князь Иоанн Константинович, прозванный за религиозность и любовь ко всему церковному Иоанчиком. Религиозный пыл не оставил его даже после свадьбы с принцессой Сербской Еленой. Гавриил Константинович вспоминал: «Так как Иоанчик был очень религиозен, то братья его дразнили, что его сын родится с кадилом в руке. Поэтому они заказали маленькое кадило и, как только Всеволод родился, ему вложили кадило в ручку». Иоанн, как и его братья Константин и Игорь, были убиты в Алапаевске в 1918 году. Детей Иоанна, Всеволода и его сестру, вывезла из Петрограда бабушка Елизавета Маврикиевна.

7. Дом Ратькова-Рожнова

Дворцовая наб., 8; Миллионная ул., 7

Первая самостоятельная работа Франческо Бартоломео Растрелли в Петербурге, дворец молдавского господаря Димитрия Кантемира сменил множество владельцев и несколько раз перестраивался. В 1879 году архитектор Карл Рахау объединил комплекс из трех жилых домов в единый особняк для нового хозяина, купца Ильи Федуловича Громова – выходца из знаменитого старообрядческого рода, крупнейшего русского лесопромышленника.

Федул Громов, отец владельца дома на Дворцовой набережной, приблизил к себе Владимира Ратькова-Рожнова, выходца из знатного дворянского рода, дипломированного юриста, служившего в Сенате. И он стал управляющим огромного хозяйства Громовых, «лицом» лесного короля.

Еще при жизни Федула, Ратьков-Рожнов близко сошелся с его старшим сыном Василием Федуловичем, миллионером, меценатом и крупнейшим благотворителем. Тот пригласил Владимира Александровича стать сотрудником основанного им Дома призрения малолетних бедных и Дома призрения душевнобольных. Тогда же они начали сотрудничать и в коммерческой деятельности лесоторговой фирмы. Ведущее положение Ратькова-Рожнова в делах Громовых продолжалось и после смерти Василия Федуловича, когда громовское дело наследовал младший брат Илья Федулович. В 1882 году, после смерти не имевшего прямых наследников Ильи Громова, все состояние отошло по завещанию «в полную и неотъемлемую собственность моему другу и товарищу по торговле действительному статскому советнику Владимиру Александровичу Ратькову-Рожнову». Среди завещанного был и дом на Дворцовой набережной.

Особняк И. Ф. Громова, впоследствии – дом Ратькова-Рожнова

В. А. Ратьков-Рожнов

В честь своих первых обладателей компания продолжала называться «Громов и К^о». Основой бизнеса оставались торговля лесом и деревообработка. Постепенно Ратьков-Рожнов стал крупнейшим петербургским домовладельцем. Ему принадлежали 32 особняка и доходных дома. Ратьков-Рожнов владел и золотыми приисками на Урале и в Сибири, состоял председателем или членом правления многочисленных акционерных обществ.

Владимир Александрович был гласным Городской думы, а с августа 1893-го по февраль 1898 года – городским головой. Он дослужился до чина действительного тайного советника, а в 1904-м был назначен сенатором.

Ратьков-Рожнов до конца своей жизни оставался щедрым благотворителем. В некрологе по поводу его смерти в 1912 году писали: «Как общественный деятель покойный особо ценился за заботы о призрении бедных и в этой области заслужил себе всеобщие симпатии. Он состоял членом и жертвователем множества филантропических учреждений и во многих из них принимал виднейшее участие».

Впрочем, строивший для Ратькова-Рожного знаменитый архитектор Леонтий Бенуа писал, что Владимир Александрович «торговался как истинный кулак», и «был изрядный скот, не столько большого ума, а плутовства».

Наследникам он оставил 9 млн руб. После смерти отца в особняке (той его части, что выходила на Миллионную) жил его сын Ананий Владимирович, выпускник лицея, действительный статский советник, камергер, дипломат, предводитель Царскосельского дворянства. Часть особняка, выходившую на Дворцовую набережную, продали Министерству финансов. На втором этаже находились залы для приема важных посетителей, в бельэтаже – жилые комнаты министров финансов Владимира Коковцова и Петра Барка. С 1910 года в особняке также находилось посольство Турции во главе с послом Турхан-пашой.

8. Посольство Дании

Дворцовая наб., 10; Миллионная ул., 11

В 1860-х для дочери князя Павла Гагарина особняк перестроил Людвиг Фонтана: стилизовал фасад под барокко и надстроил третьим этажом. Хозяева жили в особняке и сдавали квартиры, в том числе и самому архитектору Фонтана. В 1913 году подъезд со стороны Миллионной улицы, 11, занимало Датское посольство, которое возглавлял чрезвычайный и полномочный посол Харальд Скавениус.

Несмотря на небольшой размер, посольство Королевства Дании было непропорционально важным участником русской политической игры, поскольку вдовствующая императрица Мария Федоровна была принцессой датской. И Александр III, и Николай II охотно и часто совершали визиты в Копенгаген. Неслучайно в Александровском дворце – целая выставка датского фарфора в стиле модерн. Не стоит также забывать, что в 1864 году Дания потерпела поражение в войне с Германской империей, в результате чего потеряла Шлезвиг и Гольштейн, родину Петра III, предка русских императоров. В Дании были сильны антинемецкие настроения, и это не могло не радовать русскую дипломатию.

Со стороны набережной в 1913–1917 годах располагалось Императорское автомобильное общество, исключительно аристократическая организация, ведь автомобили были по карману немногим. Президентом общества с 1909 года был министр Двора Владимир Фредерикс. Общество издавало журнал «Автомобиль» и организовывало гонки Москва – Петербург. Почетным президентом был великий князь Михаил Александрович.

Императрица Мария Федоровна (слева) со своей сестрой Александрой, принцессой Уэльской, и супругом российским императором Александром III. 1885

9. Новый клуб

Дворцовая наб., 14; Миллионная ул., 15

Особняк XVIII века последний раз перестроил в 1839 году архитектор Карл Маевский, добавив третий этаж и изменив фасад.

В начале XX века здание принадлежало «Новому клубу», одним из председателей которого был князь Феликс Юсупов. Клуб был образован в 1893 году представителями «золотой молодежи». Ежегодный взнос составлял крупную сумму – 250 руб. Вхождение в клуб было возможно только по рекомендации как минимум двух его членов. Исключение делалось для представителей царской фамилии. Из двадцати баллотировавшихся кандидатов выбирался обычно лишь один. Постепенно «Новый клуб» становился местом встреч столичных великосветских фрондёров разных поколений – и детей, и отцов.

В «Новом клубе» играли в карточные игры, за исключением азартных (очко, баккара и пр.). Посетителям были доступны столовые и гостиные, квартиры для сдачи внаем. Пребывание в клубе после 2 часов ночи обязывало платить солидный штраф (до 200 руб. за каждые 30 минут). Но это мало кого останавливало, за счет чего клуб имел весьма большой доход. В 1904 году клуб возглавлял П. С. Строганов, в 1906-м – В. Ф. Трефилов, в 1910-м – князь Ф. Ф. Юсупов, в 1911-м – князь К. А. Горчаков, в 1916-м – снова Ф. Ф. Юсупов.

Князь Феликс Юсупов с невестой – княжной Ириной Александровной Романовой, 1913

Вечером 17 декабря 1916 года великий князь Николай Михайлович и председатель Совета министров Александр Трепов обсуждали в клубе слухи об убийстве Распутина.

10. Ново-Михайловский дворец

Дворцовая наб., 18; Миллионная ул., 19

Находившийся на этом месте трехэтажный особняк в 1857–1861 годах был перестроен архитектором Андреем Штакеншнейдером для младшего, четвертого сына Николая I, великого князя Михаила Николаевича, генерал-фельдмаршала, наместника на Кавказе, командующего русскими войсками на азиатском фронте во время турецкой войны 1877–1878 годов.

После гибели императора Александра II и восшествия на престол Александра III Михаил (дядя нового императора) был назначен председателем Государственного совета и в этой должности состоял до 1905 года, когда вышел в отставку. Умер Михаил Николаевич в 1909 году.

Михаил Николаевич не имел собственной отчетливой политической позиции, скорее, представительствовал, чем управлял, считался человеком гуманным и честным. По словам видного сановника, генерала Александра Мосолова: «Как патриарха семьи, его чтили все родственники, и никто из них никогда не подвергал сомнению его авторитет. Его тактичное вмешательство подавляло в самом зародыше мелкие дрязги между Романовыми. Смерть Михаила Николаевича стала невосполнимой утратой, поскольку ничего, кроме имени, уже не объединяло династию, и с 1910 года эта пропасть становилась все шире и шире».

Дворцовая набережная у Ново-Михайловского дворца. Конец XIX века

Сергей Витте характеризовал великого князя так: «Менее одаренный, чем его братья, человек благородного и уравновешенного характера, он был человеком государственно ограниченным, государственно малообразованным, но человеком с традициями, и традициями Великокняжескими. По убеждениям он был сын своего отца Николая Павловича, причем он обожал его память…»

Московский генерал-губернатор Владимир Джунковский вспоминал: «…его высокая фигура старого рыцаря производила обаятельное впечатление на всех, кто с ним имел соприкосновение. Он умел соединять величие с удивительной простотой. Он был очень добрый человек».

Великий князь Михаил Николаевич в Ново-Михайловском дворце. 1909

Сын, великий князь Александр Михайлович, писал об отце так: «Привыкнув видеть во главе России людей зрелого ума и непреклонной воли, великий князь Михаил Николаевич никогда не сомневался в конечной мудрости решений своего внучатого племянника, что аннулировало потенциальную ценность его всестороннего понимания вопросов управления Империей».

С 1909 года дворец перешел к старшему из шести«Михайловичей» – сыновей Михаила Николаевича – Николаю.

Николай Михайлович служил в Кавалергардском полку, командовал полком и дивизией на Кавказе, закончил военную службу в чине генерала от инфантерии. Однако, по отзывам его брата великого князя Александра Михайловича, «он был настолько выше в смысле умственного развития своих товарищей-однополчан, что это лишало его всякого удовольствия в общении с ними. Постепенно он отдалялся от связей с военным миром и проводил все свое время в исторических архивах Петербурга и Парижа».

Наследник Ново-Михайловского дворца великий князь Николай Михайлович. 1900-е

Уйдя со службы, он возглавлял Русское географическое общество и одновременно был председателем Русского исторического общества, заседания которого проходили в Ново-Михайловском дворце. Был франкофоном, большую часть года проводил в Париже. Нина Берберова писала: «Он знал шесть европейских языков (не считая латинского и греческого) и за границей водился либо с французскими и английскими учеными-историками, либо с молодыми людьми, которых предпочитал молодым женщинам, относясь к последним более чем холодно».

По политическим взглядам – самый либеральный из семьи Романовых, масон, активный посетитель политических салонов. Он писал Льву Толстому: «Чувство деликатности вследствие моего родства заставляет меня молчать по поводу существующего порядка и власти, и это молчание еще тяжелее, так как все язвы режима мне очевидны и исцеление оных я вижу только в коренном переломе всего существующего». Его называли «Филипп Эгалитэ» в память герцога Орлеанского, во время Французской революции, примкнувшего к якобинцам.

Николай Михайлович возглавлял великокняжескую фронду, пользуясь при дворе репутацией сплетника и интригана. К родственникам относился с нескрываемым презрением. Салон соседки по Дворцовой набережной, великой княгини Марии Павловны, называл «международной сворой парвеню». Про Николая Николаевича младшего говорил «слабая душонка», «при отсутствии мозговых тканей для вдохновения». При нем «его дурачок брат Петр». Николай II, по его словам, – «подлая душонка».

24 января 1919 года Николай Михайлович был казнен вместе с другими великими князьями в Петропавловской крепости. По легенде, в тюрьму и на казнь ему позволили взять ангорского котенка (он всегда был окружен кошками).

Сейчас в Ново-Михайловском дворце находится Институт истории материальной культуры РАН.

11. Дворец Владимира Александровича

Дворцовая наб., 26; Миллионная ул., 27

Дворец в стиле флорентийского ренессанса для третьего сына Александра II, великого князя Владимира Александровича, строил Александр Резанов. Интерьеры – Максимилиана Месмахера. Дворец был торжественно открыт 10 августа 1874 года в присутствии всей императорской семьи, к свадьбе Владимира Александровича с принцессой Мекленбург-Шверинской (Марией Павловной).

Фасад украшают гербы царства Казанского, царства Польского, царства Херсонеса Таврического, великого княжества Киевского, великого княжества Владимирского, великого княжества Финляндского, родовой герб Владимира Александровича, вензель супруги великого князя Марии Павловны, родовой герб Марии Павловны, гербы великого княжества Грузинского, царства Сибирского и царства Астраханского.

Закупкой предметов декоративного убранства (обоев, мебели, бронзы) в Германии и Франции занимались академики архитектуры. На первом этаже находились комнаты великого князя Владимира Александровича. Бильярдную украсила картина Ильи Репина «Бурлаки на Волге». На втором этаже были оборудованы парадные помещения и апартаменты супруги Владимира Александровича великой княгини Марии Павловны. На третьем этаже была детская половина, еще выше – домовая церковь. Всего во дворце и подсобных строениях насчитывалось 356 помещений.

Дворец великого князя Владимира Александровича. Конец XIX века

На Миллионную улицу был обращен Гофмейстерский дом (№ 27), куда поселили гофмейстеров, адъютантов, фрейлин, воспитателей детей и штат прислуги. В одном из дворов – Конюшенный корпус на 36 лошадей.

Великий князь Владимир Александрович с женой Марией Павловной и детьми. 1880-е

Строительство дворца обошлось в 1 568 216 руб. 54 коп. В 1880-х архитектор Месмахер по заказу хозяйки изменил отделку парадной лестницы и танцевального зала, а также создал библиотеку, Зимний сад и оформил в русском стиле столовую – ее украсили панно художника В. П. Верещагина: «Добрыня Никитич освобождает пленницу от Змея Горыныча», «Илья Муромец на пиру у князя Владимира», «Алеша Попович», «Дева-заря» и «Солнечное божество».

Нижняя столовая дворца. 1900

Во дворце были все мыслимые удобства: лифт, вентиляция с подогревом и увлажнением воздуха, отопление, в конце 1880-х появилось электричество. При помощи специальной слуховой трубы хозяйка – великая княгиня Мария Павловна из своих покоев могла переговариваться со слугами в детской на третьем этаже. В подвалах находился погреб на 15 000 бутылок.

Владимир Александрович – старший из дядьев Николая II. Это определяло его исключительное положение при дворе в первое десятилетие царствования последнего императора.

Генерал Мосолов писал о великом князе: «Красивый, хорошо сложенный, хотя ростом немного ниже своих братьев, с голосом, доносившимся до самых отдаленных комнат клубов, которые он посещал, большой любитель охоты, исключительный знаток еды (он владел редкими коллекциями меню с собственноручными заметками, сделанными непосредственно после трапезы), Владимир Александрович обладал неоспоримым авторитетом. Государь Николай II испытывал перед Владимиром Александровичем чувство исключительной робости, граничащей с боязнью. Великий князь, вероятно, заметив впечатление, производимое им на императора, стал держаться в стороне от государственных вопросов».

Близкий друг великого князя статс-секретарь А. А. Половцов вспоминал: «Владимир – умный, сердечный, добрый, более других образованный с самого детства был склонен к лени, рассеянности и обжорству».

Великий князь Александр Михайлович свидетельствовал: «Суровый, но изящный великий князь Владимир обладал несомненным художественным талантом. Он рисовал, интересовался балетом и первый финансировал заграничные балетные турне С. Дягилева. Собирал старинные иконы, посещал два раза в год Париж и очень любил давать сложные приемы в своем изумительном дворце в Царском Селе».

Из всех должностей, которые занимал великий князь (а он, например, с 1876 года до своей смерти в 1909-м был президентом Академии художеств), самой значительной было командование войсками гвардии и Петербургского военного округа (с 1884 по 1905 годы).

Владимир Александрович начинал службу в Преображенском полку, командовал полком, дивизией, корпусом. Участвовал в освобождении Болгарии, сражаясь на передовой, носил чин генерала от инфантерии. В гвардии его уважали и охотно вспоминали, как он «любил невзначай приехать в часть один, без адъютанта, обойти казармы во время занятий, не прерывая их, зайти на кухню, попробовать солдатскую пищу, поговорить с кашеваром и, в заключение, в офицерском собрании запросто, за стаканом чая, побеседовать с офицерами. В виде разрешения курить великий князь, доставая собственный портсигар и папиросу, подавал команду из старого, отмененного стрелкового устава: “Вынь патрон!”».

Владимир Александрович не играл и не стремился играть важной самостоятельной политической роли, он, скорее, олицетворял при дворе Николая II «добрые старые времена» его отца и деда. Главным политиком в семье великого князя была его супруга Мария Павловна старшая.

Амбициозная, умеющая подать себя в свете и в дипломатическом корпусе, она, словами великого князя Александра Михайловича, «была очаровательной хозяйкой, и ее приемы вполне заслужили репутацию блестящих, которой они пользовались при европейских Дворах». «Должно сознаться, – писал А. А. Мосолов, – великая княгиня знала свое “ремесло” в совершенстве. Двор ее первенствовал в Петербурге». Приемы и балы славились продуманностью и великолепием. Двор великого князя стал продолжателем «большого стиля» эпохи Александра II; к столу приглашалось до 1000 человек. До Рождества семья, как правило, жила в Царском, в начале января переезжала во Владимирский дворец в столице, где оставалась до конца апреля, а затем возвращались в Царское.

Поговаривали, что у Марии Павловны есть фаворит – кавалергард Николай Николаев. По словам графа Алексея Игнатьева, «со своими расчесанными, надушенными усами он одержал такую победу, о которой даже и мечтать не мог, – он был внесен в список фаворитов самой великой княгини Марии Павловны». Но она, несомненно, была заботливой женой и матерью своим сыновьям: рано умершему первенцу Александру, Кириллу, Борису, Андрею и дочери Елене (в замужестве – принцессе Греческой).

Линия «Владимировичей» имела права на российский трон в случае, если бы с прямыми потомками Александра III случилось несчастье. Не случайно император назначил Владимира Александровича в 1881-м регентом при цесаревиче Николае на случай своей смерти. Мария Павловна никогда не забывала о такой возможности; многие подозревали ее в честолюбивых мечтах о том, что следующим после Николая II императором станет ее старший (после смерти первенца Александра) сын – Кирилл Владимирович. Когда в 1903 году Николай II серьезно заболел тифом, наследник еще не родился, а брат императора Михаил Александрович казался слишком молодым и легкомысленным, Мария Павловна надеялась, что престол перейдет к Владимиру Александровичу. После того как император поправился, она подумывала выдать дочь замуж за Михаила Александровича. Это сделать не удалось, но шансы получить реальную власть оставались, поскольку цесаревич Алексей был тяжело болен, а младший брат Николая II Михаил Александрович не имел потомства, находился в морганатическом браке и был лишен воли к власти.

Банкет офицеров лейб-гвардии Драгунского полка, устроенный великой княгиней Марией Павловной. К. Булла. 1912

При Дворе к великой княгине относились с подозрением. Александр III не любил ее за то, что она не приняла православия, что породило легенду о ее «немецких симпатиях». Царь писал брату Владимиру: «Действительно, я недоволен твоей женой. Несмотря на все мои просьбы, желания, предложения и требования, она преспокойно прокатилась за границу и настояла на своем. Как же я должен смотреть на это? Почему ни с кем из семейства у меня таких столкновений не было, как из-за твоей жены?»

Отношения с императрицей Александрой Федоровной были у великой княгини откровенно враждебными, по словам А. Мосолова: «Мария Павловна, женщина умная и властолюбивая, пожелала стать наперсницею и опекуншею государыни, но сразу получила холодный и решительный отпор, благодаря чему и стала неприязненно относиться к императрице».

Постепенно вражда между «большим» и «малым» Дворами все больше обострялась. Первый раз это вылилось наружу, когда Михень (так называли Марию Павловну в семье Романовых) пригласила в царскую ложу свою подругу, любовницу (а потом и жену) великого князя Павла Александровича Ольгу Пистолькорс. Ответом стало письмо Николая II Владимиру Александровичу: «Моя жена и я считаем случившееся вчера совсем неприличным и надеемся, что такой случай в той или другой царской ложе больше не повторится! Не забывайте, что я стал главой семейства и что я не имею права смотреть сквозь пальцы на действия кого бы то ни было из членов семейства, которые считаю неправильными или неуместными. И Тебе бы первому следовало мне в этом помогать».

Положение Владимира Александровича пошатнулось после 9 января 1905 года. Именно он был инициатором отъезда в этот день императора из Петербурга в Царское Село и, командуя войсками в столице, стал главным виновником «Кровавого воскресенья».

В сентябре того же года второй сын Владимира Александровича, великий князь Кирилл Владимирович, вопреки воле государя женился на Виктории Мелите герцогине Гессенской, своей кузине, бросившей ради него мужа – родного брата императрицы Александры Федоровны. Напрасно предупреждал его Николай II: «Милый Кирилл. Я уже давно слыхал о твоем злосчастном увлечении. Ты хорошо знаешь, что ни церковными установлениями, ни нашими фамильными законами, браки между двоюродными братьями и сестрами не разрешаются. Ни в коем случае и ни для кого я не сделаю исключения из существующих правил, до членов Императорской Фамилии касающихся. Если же тем не менее ты настоял бы на своем и вступил бы в незаконный брак, то предупреждаю, что я лишу тебя всего – даже великокняжеского звания». Несмотря на мольбы Владимира Александровича, государь выполнил свое обещание и исключил Кирилла из службы, выслал из России с запрещением приезжать, прекратил отпуск великокняжеского жалованья.

В знак протеста против опалы сына Владимир Александрович вышел в отставку. Этого удара он не пережил, начал быстро сдавать и в 1909 году умер. Николай II справедливо писал матери вдовствующей императрице Марии Федоровне: «Интересно было бы знать, что думает тетя Михень? Как она должна была нас ненавидеть!» Александра Федоровна пишет мужу: «Холодность Михень – это уж превышает всякую меру, я надеюсь, что ты тоже был сух, хотя я сомневаюсь, чтоб тебе удалось быть иным, не милым и вежливым». Впрочем, внешне отношения Николая II к «тетушке» оставались вполне почтительными, при поездках в Петербург он навещал ее чаще, чем кого-либо другого из родственников (за исключением собственной матери, конечно).

Мария Павловна с детьми. 1900-е

Последняя попытка примирения была предпринята в 1916 году, когда великий князь Борис Владимирович, третий сын Владимира Александровича, посватался к цесаревне Ольге Николаевне, и закончилась окончательным разрывом. Александра Федоровна с возмущением писала государю: «Отдать чистую, свежую, на 18 лет его моложе девушку <…> полуизношенному, пресыщенному <…> человеку 38 лет, чтобы она жила в доме, где он сожительствовал со столькими женщинами!»

К 1916 году именно Владимировичи стали ядром великокняжеского заговора против царя и царицы. Французский посол Морис Палеолог передает слова Марии Павловны: «Ужасно – императрица сумасшедшая, а Государь слеп; ни он, ни она не видят, не хотят видеть, куда их влекут». 22 декабря 1916 года Палеолог записал: «Несколько великих князей, в числе которых мне называют трех сыновей великой княгини Марии Павловны: Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше, ни меньше, как о том, чтобы спасти царизм путем дворцового переворота. С помощью четырех гвардейских полков, преданность которых уже поколеблена, они двинутся ночью в Царское Село, захватят царя и царицу; императору докажут необходимость отречься от престола; императрицу заточат в монастырь; затем объявят царем наследника Алексея под регентством вел. кн. Николая Николаевича».

Об этом же определенно свидетельствует дворцовый комендант В. Н. Воейков: «Великая княгиня Мария Павловна старшая, по доходившим до меня сведениям, не стеснялась при посторонних говорить, что нужно убрать Императрицу».

12. Запасная половина Зимнего дворца

Дворцовая наб., 30

Здание существует с петровского времени, сменив множество владельцев. Последний раз в 1885 году его перестраивал архитектор Абрам Тихобразов. В конце XIX века дом снова перешел в дворцовое ведомство. С октября 1905-го до своей отставки в апреле 1906-го в квартире № 4 проживал первый председатель Совета министров России Сергей Витте.

Камергер Иван Тхоржевский вспоминал: «Витте мы застали живущим уже в запасной половине Зимнего дворца, где его легче было охранять от террористов. Там же стали с той поры происходить и заседания преобразованного Совета министров <…> Дежурные приезжали рано утром в Зимний дворец, на “половину” Витте, и оставались до поздней ночи, причем и завтракали, и обедали у Витте, в присутствии его жены. В Витте, при личном общении, всегда вероятной смесь невежественного, вульгарного обывателя – и гениального дельца огромного калибра и силы, с прирожденной политической интуицией. Жена Витте тоже была безупречно любезна, хотя и подшучивала над моим тогдашним идеализмом (Вуичу сказала как-то: “У него голубые глаза доверчивой лани”). От былой красоты в ней оставалось, по-моему, мало, но муж был в нее как будто еще влюблен. Еврейка, да еще разведенная (по первому браку она была за Лисаневичем, и дочь ее, Веру, Витте удочерил, очень любил и выдал ее за Нарышкина замуж), она, конечно, в Петербурге мешала карьере мужа. При Дворе ее не принимали, чем Витте был очень задет, тем более что он женился на ней с разрешения и даже одобрения императора Александра III. В обращении она была гораздо менее вульгарна и непосредственна, чем сам Витте, но придирчивый Петербург ставил ей “всякое лыко в строку”. Очень осуждали, например, то, что, приехав в запасную половину Зимнего дворца, она немедленно заказала себе почтовую бумагу с золотыми буквами “Palais d’Hiver”, вместо того чтобы просто указать адрес набережной. Суждения ее всегда казались мне умными и меткими».

С. Ю. Витте в дни подписания Портсмутского поражала казавшаяся немирного договора в 1905 году

Графиня Мария Витте. К. Булла. 1905

После отставки супруги окончательно перебрались в свой особняк на Каменноостровском проспекте.

13. Эрмитажный театр

Дворцовая наб., 32

Здание театра было построено при Екатерине II в 1783–1787 годах по проекту Дж. Кваренги, который вторил театру в Виченце знаменитого Палладио. В 1894 году театр реконструировали под руководством архитектора А. Ф. Красовского.

С 1900-х годов здание театра использовалось нерегулярно, и театром его именовали скорее по традиции. Это была закрытая площадка, билеты не продавались. Представления шли в присутствии императорский фамилии и ее гостей.

Последний директор Императорских театров Владимир Теляковский вспоминал: «За несколько дней до назначения в Эрмитажном театре спектакля посылались приглашенным именные, не нумерованные билеты. Места разбирались приглашенными по своему усмотрению, причем скамейки первых рядов занимались по преимуществу дамами, а верхние – мужчинами. Всего было шесть рядов скамеек. Позади скамеек оставался еще довольно широкий проход вокруг всего полукруга амфитеатра, на котором помещались отдельные легкие золоченые стулья, в два ряда. Тут места занимала молодежь, а если приглашенных было очень много, приходилось некоторым и стоять <…> Спектакли начинались обыкновенно в 9 часов вечера и имели два-три антракта. Давались: один акт оперный, один – драматический, и один – балетный. В редких случаях давали одно целое произведение, преимущественно драматическое. Оперы и балеты целиком не ставились. Оркестр играл придворный со своим капельмейстером, и только балетный акт дирижировал балетный капельмейстер Дриго <…> По окончании эрмитажного спектакля для артистов сервировался особый ужин в комнатах, прилегающих к уборным, и артисты, переодевшись, собирались в этих комнатах за несколькими столами. Этот ужин был проще того, который подавали в залах Эрмитажа, но, тем не менее, в большинстве случаев весьма порядочный, не менее трех блюд. Вино подавалось красное и мадера, а также шампанское; это последнее отпускалось в более умеренном количестве, по бокалу на человека, но от любезности заменяющего гофмаршала зависело прибавить еще несколько бутылок из запасных».

У Эрмитажного театра. 1901

Для бенефиса Матильды Кшесинской Мариусом Петипа в 1900 году были поставлены «Арлекинада» и «Времена года». В том же году в присутствии императорской фамилии и дипломатического корпуса был поставлен «Гамлет». Главную роль исполнял великий князь Константин Константинович.

11 февраля 1903 года в Зимнем дворце и Эрмитаже происходила первая часть знаменитого костюмированного бала, все участники которого были одеты в костюмы XVII века. Следом состоялся концерт в Эрмитажном театре, со сценами из оперы Мусоргского «Борис Годунов» в исполнении Федора Шаляпина и Медеи Фигнер, фрагментами балетов Минкуса «Баядерка» и Чайковского «Лебединое озеро» в постановке Мариуса Петипа (при участии Анны Павловой).

12 февраля 1902 года и 23 января 1904-го в Эрмитажном театре пел Леонид Собинов.

В 1909 году Эрмитажный театр был предоставлен труппе Сергея Дягилева, готовившейся к первой поездке в Париж. Эту площадку они получили благодаря великой княгине Марии Павловне, покровительствовавшей Дягилеву. Однако Матильда Кшесинская, не приглашенная принять участие в этом предприятии, сумела настроить против него своих поклонников, великих князей Сергея Михайловича и Андрея Владимировича. 17 марта 1909 года в Министерство Двора пришла телеграмма от императора: «Прикажите прекратить репетиции в Эрмитажном театре и выдачу декораций и костюмов известной антрепризе ввиду моего нежелания, чтобы кто-либо из семейства или Министерства Двора покровительствовал этому делу. Николай».

В 1913 году на сцене Эрмитажного театра впервые в России была поставлена силами артистов Музыкально-исторического общества графа А. Д. Шереметева опера Рихарда Вагнера «Парсифаль». Весной 1914 года оперу смотрел Николай II с дочерьми, записавший в дневнике: «В 5 час. отправился с Ольгой и Татьяной в Петербург в Эрмитаж. Там давали “Парсифаль” под управлением гр. А. Д. Шереметева. Так давно хотелось увидеть это чудное произведение Вагнера. Дивное впечатление!».

11 января 1914 года в Эрмитажном театре состоялась премьера пьесы великого князя Константина Константиновича «Царь Иудейский». Автор сыграл главную роль тайного ученика Спасителя – Иосифа из Аримафеи. Среди других актеров – великие князья Константин и Игорь Константиновичи. Остальные роли исполняли офицеры лейб-гвардии Измайловского полка. Музыку, написанную к спектаклю Глазуновым, играли два оркестра: Придворный и лейб-гвардии Измайловского полка.

Сын автора и исполнителя главной роли Гавриил Константинович вспоминал: «Спектакль прошел очень удачно. Громадное впечатление производила музыка Глазунова. Он прекрасно изобразил бичевание Христа. Императорский оркестр играл очень хорошо. После спектакля Государь пошел за кулисы говорить с отцом. Отец был чрезвычайно взволнован, с его лица тек пот, он тяжело дышал. Я никогда не видел его в таком состоянии. Когда он играл, он священнодействовал. На этом спектакле были также и некоторые члены Семейства. Говорили, что прежде, чем ехать на спектакль, великая княгиня Мария Павловна спросила священника, можно ли ехать, так как Синод был против постановки пьесы. Великий князь Николай Николаевич и Петр Николаевич с женами на спектакле не были. Должно быть, они были одного мнения с Синодом».

Николай II и Александра Федоровна на костюмированном балу. 1903

Николаю II тоже понравилось, он записал в дневнике: «Шла драма Кости “Царь Иудейский”. Впечатление она производит потрясающее. Постановка редкая по красоте».

14. Казармы Первого батальона Преображенского полка

Миллионная ул., 33

После переворота в пользу императрицы Елизаветы в задних корпусах Зимнего дворца расположились лейб-кампанцы: рота Преображенского полка, сыгравшая решающую роль в дворцовом перевороте. В 1854–1857 годах казармы для первого батальона Преображенского полка перестроил архитектор В. П. Львов. Первым батальоном по традиции командовал сам государь.

Полки «Петровской бригады» – лейб-гвардии Преображенский и лейб-гвардии Семеновский – носили нагрудные знаки, на которых обозначались даты основания полков, 150-летнего юбилея гвардии и 200-летнего юбилея основания полков, а в 1-й роте лейб-гвардии Преображенского полка – еще и дат а возведения на престол императрицы Елизаветы Петровны.

Из всех гвардейских полков Николай II был наиболее тесно связан именно с Преображенским, с его первым батальоном. В состав полка он был зачислен с рождения, в 9 лет впервые встал в строй полка ассистентом у знамени, проходил строевую службу младшим офицером роты Его Императорского Величества, командиром роты, командиром 1-го батальона – звание, которое он сохранил от начала до конца своего царствования. До марта 1917 года Николай II оставался Августейшим Шефом Преображенского полка. Император говорил: «Счастливейшим днем моей жизни был тот, когда отец поставил меня в ряды полка. Следующим счастливейшим днем будет, если приведет Бог, увидеть сына моего, наследника, в рядах родного полка».

Алексей Николаевич сразу же по рождению был зачислен в Преображенский полк.

К 25-летию действительной службы Николая II в полку, 23 июня 1912 года, офицеры полка заказали особые шашки с чеканными изображениями полкового шитья в виде лавровых листьев (до середины клинка) и с надписями славянской вязью под эфесом (поперек клинка): на одной стороне – «Знают турки нас и шведы и про нас известен свет», на другой – «На сражения, на победы нас всегда сам Царь ведет».

Офицеры в Преображенский 1-й батальон назначались с особым отбором из знаменитых фамилий, с хорошим состоянием, светские и представительные. Офицерам других батальонов вход в собрание 1-го батальона не то чтобы был заказан, но без приглашения они туда не являлись. В 1913 году в полку в числе других служили: графы Николай Татищев, Михаил Путятин, Константин Литке, Николай Игнатьев, князья Владимир Оболенский, Дмитрий Максутов, Константин Аргутинский-Долгоруков, герцог Николай Лейхтенбергский, барон Федор Штакельберг. С 1907 по 1914 годы в первом батальоне служил будущий руководитель Белого движения Александр Павлович Кутепов.

Император Николай II и сопровождающие его великие князья и генералы обходят строй лейб-гвардии Преображенского полка. Царское Село. 1902

Преображенцы среди гвардейцев были меньше известны своими попойками, а больше увлекались лошадьми и женщинами, слыли отменными знатоками уставной службы, отличались безукоризненной выправкой на парадах.

В торжественных случаях офицер-преображенец надевал парадную форму: кивер с белым султаном, мундир с красным лацканом, эполеты, нагрудный знак, ордена, серебряный пояс (его называли шарф), шаровары, высокие сапоги, белые замшевые перчатки и шашку, которую носил всегда. Была и караульная форма: кивер, но уже не с султаном, а с помпоном, мундир без лацкана, погоны, шаровары и высокие сапоги. Нагрудного знака не полагалось, но зато носился револьвер, на ремне под шарфом и с серебряным шнуром вокруг шеи. Существовала еще обыкновенная форма. Она надевалась при явке начальству, в церковь, на панихиды, вынос плащаницы. Состояла она из того же мундира без лацкана, кивера с помпоном, нагрудного знака, шароваров и высоких сапог. Бальная форма: мундир без лацкана, кивер с помпоном, длинные штаны и маленькие лакированные ботинки.

Офицеры лейб-гвардии Преображенского полка на параде полка. 1902

У каждого гвардейского полка было свое золотое шитье на воротниках мундиров и на клапанах рукавов. У преображенцев – переплетение дубовых и лавровых листьев.

Цены предметов офицерского обмундирования были приблизительно такие: кивер, нагрудный знак и шашка – по 20 руб. К счастью, их надо было заводить один раз на всю жизнь. Обновлять постоянно приходилось мундиры, сюртуки и пальто. Высокие сапоги стоили 20–25 руб., ботинки – 12 руб., шаровары и длинные штаны круглым счетом – 12–15 руб. Эполеты – 6 руб.; фуражка, пара погон, шарф, портупея, пара белых замшевых или коричневых перчаток приблизительно по три рубля. Вот и считай. И все это при том, что подпоручику гвардии казна выдавала 86 руб. в месяц жалованья. Подпоручику армии платили на пять рублей меньше.

Преображенец (справа) и солдат 147-го Самарского пехотного полка. Примечательна разница в росте.

Впрочем, у преображенцев, которые и принимали, и тратили на представительство особенно много, жизнь облегчалась тем, что все общие расходы относились на полковые средства. У них был так называемый «священный капитал», который пополнялся из доходов с земли и недвижимости, которыми, как юридическое лицо, владело «общество офицеров».

В преображенцы-солдаты подбирались парни дюжие, брюнеты, темные шатены или рыжие. Высокие ростом и богатырского сложения. Солдаты других полков называли преображенцев «Захарами». Это были лучшие, самые дисциплинированные солдаты гвардейского корпуса. Поэтому Николай II был по-настоящему оскорблен волнениями в лейб-гвардии Преображенском полку, вспыхнувшими в июле 1906 года. По распоряжению императора за недостаток внутреннего порядка и дисциплины 1-му батальону был присвоен статус армейского (особого); он должен был исчезнуть по мере увольнения его чинов в запас. Командира гвардейского корпуса освободили от должности, а командующего дивизией и командира полка уволили со службы за недостаточно эффективные действия по восстановлению порядка.

15. Дом Головиных

Наб. Зимней канавки, 6; Миллионная ул., 32

В 1881 году дом перестроил архитектор М. А. Иванов. В середине 1890-х здание приобрел крупный промышленник В. Ф. Голубев. Последним предреволюционным владельцем дома был генерал-майор Свиты граф Н. П. Ферзен.

Большую квартиру в бельэтаже, выходившую окнами на Зимнюю канавку, занимала семья Головиных. Хозяйка – Любовь Валериановна Головина (урожденная Карнович, вдова камергера) – приходилась сестрой княгине Ольге Палей, морганатической супруге великого князя Павла Александровича. Ее дочь Мария Евгеньевна (Муня) Головина была ревностной почитательницей Григория Распутина. Квартира Головиных представляла собой типичный петербургский дом обедневшей аристократии.

Писательница Вера Александровна Жуковская вспоминала: «Я любила бывать в этом темноватом, таинственном, старом доме, любила прохладу его больших комнат с чопорной старинной мебелью. Муня <…> в своей неизменной серой вязаной кофточке <…> светлые пряди ее волос, выбиваясь из небрежной прически, падали на выпуклый лоб. Она, как всегда, улыбнулась мне своей приветливой улыбкой <…> Отношение ее к Распутину – это не поклонение перед святостью, это какая-то слепая вера <…> Как могло такое чопорное, в строгих правилах прежней узкой морали воспитанное семейство, как Головины, не только мириться с разнузданностью поведения Распутина, но даже делать вид или на самом деле ничего не замечать из того, что его окружало?»

Полицейским наблюдением в 1912 году было замечено «почти ежедневное посещение» Г. Е. Распутиным Головиных. Он «приезжал обыкновенно утром и оставался у них 2–3 часа. В это же время к Головиным обычно собирались Мария Сазонова; жена тайного советника, главноуправляющего Собственной Его Величества канцелярией Надежда Илларионовна Танеева; жена коллежского секретаря Зинаида Леонардовна Манчтет и жена капитана 2-го ранга Юлия Александровна Ден». Все они встречались с Распутиным в Спасе на Крови на богослужении, а потом отправлялись к Головиным. Распутин проводил с ними целый день. Свои поездки по городу он обычно совершал в карете Головиных, на улице почти всегда появлялся с какой-либо из упомянутых женщин, преимущественно с Марией Головиной и Марией Сазоновой. С октября 1914 года по декабрь 1916-го Распутин 19 раз навещал Головиных.

Г. Распутин перед домом, в котором была квартира Головиных

Распутин и его поклонники. 1914

Муня писала о Распутине: «В каком бы веке ни появлялись люди, открывающие другую жизнь, их всегда будут преследовать и гнать, как всех, кто шел по стопам Христа. Все великое скрывается под известной оболочкой, которая для профанов закрывает путь к истине…»

16. Особняк Абамелек-Лазарева

Миллионная ул., 22–24; наб. реки Мойки, 21–23

В 1736–1737 годах архитектор Г. Крафт построил каменный особняк для графа Федора Андреевича Апраксина, племянника адмирала Федора Матвеевича Апраксина. Затем особняк сменил множество владельцев, пока в 1904 году его не купил князь Семен Абамелек-Лазарев, крупнейший в России землевладелец. По его заказу архитектор Е. С. Воротилов перестроил дом № 21 по Мойке, а Иван Фомин – дом № 23, замечательный пример неоклассики. Сюда князь переехал из дома на Невском проспекте, 40, который по завещанию его отца перешел во владение Армянской церкви.

17. Эрмитаж

Миллионная ул., 35

В начале XX века Императорский Эрмитаж – общенациональный публичный музей. Пускают сюда всякого опрятно одетого человека без билетов. В год Эрмитаж посещало примерно 150 тысяч человек.

Эрмитаж состоял из пяти отделений – Картин, гравюр и оригинальных рисунков; Классических древностей; Нумизматического; Средних веков и Эпохи Возрождения – а также Кабинета Петра Великого и Галереи драгоценностей.

На нижнем этаже, как и сейчас, располагались коллекции по истории Древнего Египта и Ассирии; пять залов были отданы под греческую и римскую скульптуру; один – под керченскую коллекцию; два – под античные вазы.

При Николае II собрание Эрмитажа продолжало пополняться. В 1898 году были переданы Эрмитажу 968 офортов Рембрандта. Их завещал музею знаменитый коллекционер Дмитрий Ровинский, обладавшей самой большой в мире коллекцией произведений великого голландца. В 1898 году при ремонтных работах на хорах Киево-Печерской лавры был открыт ценнейший клад западноевропейских монет эпохи раннего Средневековья; он был передан Эрмитажу. Тогда же купили Хотинский клад, состоявший из значительного количества германских монет XIIXIII веков.

В 1910 году Эрмитаж приобрел великолепную коллекцию знаменитого путешественника Петра Семенова-Тян-Шанского из 719 картин, 3476 гравюр и офортов, по преимуществу голландских и фламандских. Собиратель продал ее за 250 тыс. руб., в два раза дешевле, чем предлагали ему западноевропейские музеи с условием, что Эрмитаж получит ее только после его смерти. Так что окончательно коллекция стала частью эрмитажного собрания только в 1914 году. Благодаря ей, собрание голландских и фламандских мастеров Эрмитажа стало крупнейшим в мире, даже больше амстердамского.

В 1915 году на средства Министерства Двора было приобретено полотно Леонардо да Винчи «Мадонна Бенуа» за 150 тыс. руб.

На рубеже 1920-х и 1930-х собрание лишилось проданных за бесценок на Запад шедевров живописи, в том числе Боттичелли, Боутса, Веласкеса, Веронезе, Перуджино, Тициана, Тьеполо, Ван Дейка, Ван Эйка, Рембрандта и его школы, Рубенса.

Эрмитаж. 1903

Владимир Набоков в «Далеких берегах» писал о тогдашнем Эрмитаже: «В будни по утрам там бывало дремотно и пусто, и климат был оранжерейный по сравнению с тем, что происходило в восточном окне, где красное, как апельсин-королек, солнце низко висело в замерзшем сизом небе. <…> Одной из лучших наших находок был незабвенный чулан, где сложены были лесенки, пустые рамы, щетки. В Эрмитаже, помнится, имелись кое-какие уголки, – в одной из зал среди витрин с египетскими, прескверно стилизованными, жуками, за саркофагом какого-то жреца по имени Нана».

Мстислав Добужинский вспоминал: «По Эрмитажу я ходил, как в потемках, и руководствовался лишь единственно каталогом картин с очень скупыми и сухими сведениями о художниках и “школах”, составленным Андреем Ивановичем Сомовым, и этот каталог я самым тщательным образом изучал. Мне никто ничего не подсказывал и не объяснял, я мог руководствоваться лишь одним чутьем и собственным вкусом; я воспринимал все больше эмоционально, инстинктивно, без ошибки чувствуя, к чему у меня лежит и к чему не лежит душа. Иные картины меня так пленяли, что я ходил в Эрмитаж как бы на поклонение им. Диапазон моих очарований был очень велик, все расширялся, и вкус мой уже тогда делался эклектическим… Трудно припомнить, как менялись, утверждались и умножались мои симпатии и увлечения и как накоплялись знания за все четыре года моих эрмитажных посещений. Во многом я, разумеется, не мог разобраться, до многого долго не мог дорасти, и лишь постепенно мне стало открываться живописное мастерство отдельных художников и стиль той или другой эпохи. Важно то, что я доходил “своим умом”, но поэтому все усваивалось медленно, непоследовательно, скачками, и я видел, как велики пробелы в моем образовании, особенно в истории. Все-таки мало-помалу все становилось на свое место, каждое посещение музея всегда чем-нибудь меня обогащало».

18. Зимний дворец

Дворцовая пл., 2; Дворцовая наб., 38

Николай II родился в Царском Селе и до женитьбы большую часть времени жил с родителями в Гатчинском дворце и в Аничковом (Невский, 39). После смерти Александра III в Аничковом располагалась резиденция вдовствующей императрицы Марии Федоровны.

14 ноября 1894 года в Большой церкви Зимнего новый император обвенчался с Алисой Гессен-Дармштадтской, и супруги решили поселиться в Зимнем дворце. Пока в императорской половине шло обустройство, молодые жили в Аничковом.

Главный архитектор Зимнего дворца Александр Красовский начал перестраивать для молодоженов бывшие покои Николая I во втором этаже северо-западного ризалита дворца, выходящего окнами на Неву и Адмиралтейство.

«Квартира» Николая II и Александры Федоровны состояла из двух половин. Половина Александры Федоровны включала комнаты, отделанные в неоклассицистическом стиле Людовика XVI: Первую и Серебряную гостиные; отделанные в стиле ампир и примыкавшие к Малахитовой гостиной спальню, будуар и угловой кабинет.

Зимний дворец со стороны Александровского сада. 1900-е

Комнаты Николая II включали Адъютантскую, Бильярдную, Библиотеку, Первую и Вторую проходные комнаты, Кабинет и Уборную с бассейном. До нас дошла только Готическая библиотека Николая II и Малая столовая, соединявшая покои императора и императрицы. Из примыкавших к покоям помещений сохранили свой облик Малахитовая гостиная, Арапская столовая и Ротонда.

7 марта 1902 года, стоя у одного из окон дворца, императрица Александра Федоровна вырезала на стекле: «Nicky 1902 looking at the hussars. 7 March». («Ники смотрит на гусар».) Надпись сохранилась до нашего времени.

17 апреля 1904 года семья Николая II навсегда покинула Зимний, переехав в Александровский дворец Царского Села. После 1904 года комнаты законсервировали. Мебель покрыли чехлами.

Судя по дневникам императора за 1913 и 1914 годы, он регулярно, правда, чаще всего только на пару часов, заезжал в Зимний дворец. В своем главном дворце Николай II принимал депутации, проводил заседания Совета министров и каждый раз обязательно навещал караульных.

Все пехотные полки Петербургского гарнизона (раз или два в год туда включались и военные училища) несли караул в Зимнем дворце. Каждому полку приходилось бывать в карауле средним числом раз в 10 дней. Большая часть офицеров и солдат находились во время дежурства в караульных помещениях. Солдатам обед и ужин привозились из полка. Чай, сахар и белый хлеб давались от дворца. Офицерам выписывали еду из «Отель де Франс», помешавшегося через площадь, на Большой Морской.

Караульная смена продолжалась два часа. Посты выставлялись у всех входов во дворец, где находились специальные караульные будки. Отдельный пост стоял у «бриллиантовой комнаты». Ночью солдаты, не заступившие на караул, спали, а офицеры по очереди дремали в креслах, время от времени обходя караулы.

26 июля 1914 года государь, живший с семьей в Петергофе, записал в дневнике: «Отправились на “Александрии” [яхте императора] в Петербург и на карете прямо в Зимний дворец.

Из Малахитовой прошли проходом в Николаевскую залу, посреди которой был прочитан манифест и затем отслужен молебен. Подписал манифест об объявлении войны. Вся зала пела “Спаси, Господи” и “Многая лета”.

Сказал несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня. Затем мы вышли на балкон на Александровскую [Дворцовую] площадь и кланялись огромной массе народа. Около 6 часов вышли на набережную и прошли к катеру через большую толпу из офицеров и публики».

Второй этаж юго-западного ризалита Зимнего дворца когда-то занимали покои Екатерины II, позднее эти комнаты стали называть Второй запасной половиной Зимнего дворца. С 1860-х запасная половина пустовала. С начала весны 1905 года до начала осени 1906 года там жил генерал-губернатор Санкт-Петербурга Дмитрий Трепов, спасавшийся от угроз террористов. Осенью 1906 года после взрыва дачи на Аптекарском острове сюда пригласили жить премьер-министра Петра Столыпина с семьей. Двенадцатилетняя дочь Наталья и трехлетний сын Аркадий были ранены, причем дочь – серьезно.

Ворота Зимнего дворца. Конец XIX века

Мария Фон-Бок, старшая дочь Столыпина, вспоминала: «Государь предложил папа́ переселиться в Зимний дворец, где гораздо легче было организовать охрану. Сестер пускали бегать в сады: один внизу большой, а другой во втором этаже, где росла целая аллея довольно больших лип. Папа́, для которого жизнь без моциона была бы равносильна при его работе лишению здоровья, гулял по крыше дворца, где были устроены удобные ходы, или по залам. Грустный и жуткий вид являли эти залы, освещенные каждая одной лишь дежурной лампочкой. Из моей спальни был прямо вход в Эрмитаж и после дежурства у Наташи, особенно тяжелого, когда она бредила, было огромным наслаждением выйти из нашего окруженного часовыми помещения и отдохнуть душой среди творений великих мастеров. Работа охраны Зимнего дворца была сильно облегчена массою входов и выходов из него, выходящих на разные улицы. Выходя из дому, папа́ сам вперед не знал, какой подъезд будет ему указан для выхода, кудабудет подан его экипаж».

В 1909 году, когда террористы были в основном уничтожены, семья Петра Столыпина вернулась на Фонтанку, 16, – в служебную квартиру министра внутренних дел.

Столыпин в кабинете в Зимнем дворце. 1907

19. Адмиралтейство

Адмиралтейская наб., 2; Дворцовый проезд, 1

В 1910-е в Адмиралтействе располагались Морское министерство и его главные управления – гидрографическое, кораблестроения и снабжений, военно-морское судное. А также – Главный морской штаб, Адмиралтейский собор, Адмиралтейств-совет, Главный военно-морской суд и Морской технический комитет. Здесь же жил и работал морской министр. После Цусимской катастрофы флотом последовательно руководили Алексей Бирилев (1905–1907), Иван Диков (до 1909), Степан Воеводский (до 1911), Иван Григорович (до 1917).

К концу 1905 года Россия по существу потеряла Тихоокеанскую эскадру. Денег в казне не было. В марте 1907 года Морское министерство представило на рассмотрение царя четыре варианта судостроительных программ. Несмотря на сопротивление Министерства финансов и Военного министерства, при ожесточенных спорах между морским и военным ведомствами, Николай II утвердил так называемую Малую судостроительную программу, разрешив отпускать Морскому министерству на судостроение в течение четырех лет по 31 млн руб. ежегодно. С этого времени программа строительства новых кораблей неоднократно пересматривалась, всегда в сторону увеличения.

Морской министр адмирал, генерал-адъютант И. К. Григорович в центре с инженерами Балтийского завода. 1914

Последний царский морской министр Иван Григорович стал самым умелым за историю русского флота лоббистом его интересов. Григоровича поддерживала умеренная военная оппозиция, представителей которой, по аналогии с турецкими оппозиционерами, называли «младотурками». Эти реформаторы флота из числа молодых офицеров, участников Русско-японской войны (среди них был, например, Александр Колчак) сформировали в 1906 году Санкт-Петербургский военно-морской кружок. Морские офицеры умели отстаивать свои предложения и при дворе, и в Государственной думе гораздо лучше, чем их коллеги из Военного министерства. «Я ничего не могу сделать, – рассказывал военный министр Владимир Сухомлинов. – В последний раз Государь, случайно бывший в морской форме, сухо возразил мне: “Предоставьте, Владимир Александрович, более авторитетно судить о военно-морских вопросах нам морякам”…» Адмирал А. Д. Бубнов писал о Григоровиче: «…самый выдающийся морской министр, какого Россия когда-либо имела со времен Петра Великого. Необыкновенно умный, прекрасно знающий свое дело, рыцарски благородный и честный человек, Григорович был замечательным знатоком людей и не боялся выдвигать на командные посты талантливых и заслуживающих того офицеров». Ему вторил помощник управляющего делами Совета министров А. Н. Яхонтов: «…Григорович с первого же взгляда привлекал к себе симпатии. Это был “морской волк” в лучшем значении слова. Высокий, статный, с белоснежными густыми волосами, широкоплечий, крепко скроенный, с раскачивающеюся походкою, он выделялся среди окружающих своею незаурядною внешностью, исполненною достоинства и благородства…».

Адмиралтейство со стороны проезда. Конец XIX века

Государственная дума до назначения Григоровича министром (1911 год) раз за разом отказывала Морскому министерству в ссудах. Перелом произошел в 1912 году, когда была утверждена Большая судостроительная программа. Для Балтийского флота предусматривалось строительство 4 линейных крейсеров типа «Измаил», четырех легких крейсеров типа «Светлана», 36 эсминцев типа «Новик», 12 подводных лодок типа «Барс». Для Черноморского флота предстояло построить линейный корабль «Император Николай I», два легких крейсера типа «Адмирал Нахимов», 8 эсминцев типа «Новик» и 6 подводных лодок типа «Лебедь». К 1913 году на флот выделялось гораздо бо́льшая доля бюджета, чем когда-либо в истории – 8 %.

20. Мало-Михайловский дворец

Адмиралтейская наб., 8

Дворец был построен по проекту Максимилиана Месмахера в 1891 году для великого князя Михаила Михайловича.

Младший сын великого князя Михаила Николаевича, тоже Михаил, которого в семье называли Миш-Мишем, купил участок на Адмиралтейской набережной в 1884 году.

Зная ветреный характер молодого великого князя, родственники отговаривали его от затеи строительства. Великий князь Александр Михайлович так характеризовал младшего брата: «Мой второй брат Михаил не обладал талантами нашего отца, Михаила Николаевича. Но он обожал военную службу и чувствовал себя хорошо в рядах лейб-гвардии Егерского полка. Его располагающая внешность, благородное сердце и способность танцора сделали его любимцем петербургского большого света. К несчастью, у него слишком рано проснулась склонность к семейной жизни. Он еще не знал, на ком женится, но во что бы то ни стало собирался жениться на ком-нибудь и как можно скорее».

Дворец великого князя Михаила Михайловича. 1903

Великий князь Михаил Михайлович

В результате его избранницей стала внучка А. С. Пушкина, Софья Николаевна Меренберг, с которой он обвенчался в Лондоне. Брак был неравный, и князю запретили появляться в России. Через братьев Сергея и Александра Михаил пытался сдать дворец в аренду. В 1911 году его купил акционерный дом «Русский Ллойд», который занимался страхованием торгового транспорта и грузов, путешествовавших по России железнодорожным и речным транспортом.

Его фактическими владельцами были купцы Елисеевы. Во дворце сохранился роскошный парадный вестибюль с мраморными колоннами, камином и лестницей и часть интерьеров – хозяйский кабинет, малая столовая и танцевальный зал с резными дубовыми панелями и облицованные изразцами камины из песчаника.

Морганатическая супруга великого князя Михаила Михайловича Софья Николаевна Меренберг

21. Мастерская Константина Маковского

Адмиралтейская наб., 12

Доходный дом был построен в 1880 году архитектором Александром Ивановым. На эскизе фасада, который представлялся на утверждение императору Александру III, сохранилась сделанная его рукой надпись: «Согласен и могу указать на пример хорошего вкуса».

С 1881 по 1915 годы квартиры на втором, третьем и четвертом этажах дома № 12 занимала семья самого модного и дорогого в столице художника Константина Маковского. Квартира на последнем этаже была оборудована под его мастерскую, которая иногда использовалась как концертный и танцевальный зал. Вход в мастерскую был оборудован через черную лестницу и темную кухню. Это усиливало эффект от огромного залитого светом зала. В парадных комнатах второго и третьего этажей жила семья художника, а в соседних помещениях – многочисленная прислуга.

На Адмиралтейской набережной. 1900-е

Хотя Маковский принадлежал к передвижникам, его стиль был близок к живописи французского салона. Он предпочитал «роскошные» живописные триллеры – что-нибудь вроде «Перенесения священного ковра из Мекки в Каир» или «Смерти Ивана Грозного». Александр III ценил его картины из боярского быта XVII века. Маковский отлично писал льстивые портреты членов императорской семьи. Императорские заказы позволяли ему содержать мастерские не только в Петербурге, но и в Париже.

Маковский – крупнейший собиратель живописи, прикладного искусства и произведений быта XVII столетия. Покупал предметы восточного быта. Дочь Маковского от второго брака Елена Лукш-Маковская вспоминала: «Пришла продавщица старины из Александровского рынка, еврейка: известная старьевщица с помощницей, скупает со всех концов России сохранившиеся старинные уборы, а больше с севера, и для Константина Егоровича – уж постарается. И ставятся уже ларцы, развязывается уже узел, и прямо на блестящий паркет зала, против света больших окон на Неву падает с ее рук полный поток материй, ложатся ломаными складками старинные платья, парчовые “кусочки”. Оживленно совещаются папа с матерью, он увлекается и, жадный до каждой тряпицы, забирает зачастую все, так ценил он русскую древность, был знатоком, не скупился на такие покупки». По словам журналистов «Нового времени», квартира Маковского представляла собой «музей мебели, ковров, бронзы, парчи…».

Константин Маковский трагически погиб в результате редкого в те времена дорожно-транспортного происшествия 17 сентября 1915 года. В марте 1916 года вдова художника, его третья супруга Мария Алексеевна, провела длившийся 11 дней аукцион по продаже коллекции Маковского. Всего продали вещей на полмиллиона рублей. Многое досталось и петербургским музеям: Эрмитажу, Русскому музею и музею Училища барона Штиглица.

В 1912 году фасадам домов № 10, 12 и 14 придали единообразие и соединили переходом: здесь разместились Дворянский и Крестьянский поземельные банки, которые с 1880-х выдавали крестьянам и помещикам ссуды на приобретение земли.

22. Сенат

Сенатская пл., 1, Английская наб., 2

Сенат – высшая судебная инстанция Российской империи. Указы его «исполняются всеми подчиненными ему местами и лицами, как собственные Императорского Величества, и один Государь или именной его указ может остановить сенатское повеление».

В компетенцию Сената входили официальная публикация законов, рассмотрение споров между государственными учреждениями, частными лицами и казной, ревизия деятельности государственных учреждений и решение о предании суду за должностные преступления. Сенат кассировал судебные приговоры, решал дела о получении дворянства и почетного гражданства, о княжеском, графском и баронском титулах, утверждал дворянские гербы.

Обер-прокурором Сената считался министр юстиции. С 1906 по 1915 годы этот пост занимал Иван Щегловитов. Когда-то он был либералом, но, будучи министром, держался охранительных позиций. Выпускник и профессор Императорского училища правоведения, он, даже по словам своих врагов, был отличным юристом. Нарушая дух закона, он старался следовать его букве: «умен, ловок, отлично знает законы, поэтому всегда умеет увернуться», как говорил о нем член Государственного совета А. С. Стишинский.

Фасад здания Сената со стороны Английской набережной. 1913

Обер-прокурор Сената И. Г. Щегловитов

Помощник управляющего делами Совета министров А. Н. Яхонтов писал: «В его выступлениях сквозил холодный ум, беспощадный анализ, способность находить слабое место у оппонента и умение заставлять себя слушать даже принципиальных противников. Высокомерность в обращении и какая-то подчеркнутая отчужденность, не лишенная скептицизма, не привлекали к нему симпатий».

Репутация министра среди современников была неважная. Сергей Витте: «Это самое ужасное назначение из всех назначений министров после моего ухода, в течение этих последних лет и до настоящего времени. Щегловитов, можно сказать, уничтожил суд». «Холодный и жестокий, этот вечно улыбающийся и готовый улыбаться высокий старик с розовыми щечками неизменно отвергал все “протекции” о помиловании или снисхождении», – писал о нем юрист Георгий Крыжицкий. По словам видного юриста Иосифа Гессена, при Щегловитове «вплоть до Сената судебные учреждения насквозь пропитались угодливостью, разлагающей все устои правосудия». Иван Щегловитов стал одним из инициаторов «Дела Бейлиса», обвинявшего евреев в употреблении крови христианских младенцев. Судебный процесс закончился поражением Щегловитова: присяжные оправдали Бейлиса.

23. Синод

Сенатская пл., 3

Государственное учреждение – коллегия чиновников и князей церкви, руководимая назначенным императором обер-прокурором, осуществляла функции главы православной церкви – патриарха (патриаршество было отменено Петром Великим). Синод назначал епископов, канонизировал святых, выносил окончательные решения по бракоразводным делам, делам о снятии сана, о придании анафеме. Синоду подчинялись духовные академии, семинарии, духовные училища и церковноприходские школы.

Вплоть до 1905 года Синодом властно руководил один из влиятельнейших русских государственных деятелей Константин Победоносцев. Это учреждение при нем в значительной степени определяло государственную идеологию.

Когда во главе правительства встал Петр Столыпин, министры должны были ему подчиняться как харизматику и вождю. Тогдашний обер-прокурор Петр Извольский продолжал политику Победоносцева и уж очень притеснял иноверцев.

Здание Синода и Сената. 1914

В 1909 году Извольский был снят с должности и на его место назначили биолога Сергея Лукьянова. Это был человек независимый, но пользовавшийся поддержкой Столыпина. Синод вел себя своевольно: например, долгое время, несмотря на настоятельные просьбы императора, не давал развод любовнице военного министра Сухомлинова Екатерине Бутович.

Распутин с императрицей, царскими детьми и гувернанткой. Царское Село. 1908

В мае 1911 года, за несколько месяцев до гибели Петра Столыпина, отношение императора к нему ухудшилось. Одним из признаков высочайшей опалы стало неожиданное увольнение Сергея Лукьянова. И Столыпин, и Лукьянов ненавидели набиравшего силу при Дворе Григория Распутина и его тогдашних друзей, опасных, неуправляемых фанатиков – саратовского епископа Гермогена и Илиодора, настоятеля Святодуховского монастыря в Царицыне. В январе 1911 года состоялось постановление Синода о смещении Илиодора и заточении его во Флорищеву пустынь, откуда тот бежал. Но неожиданно был возвращен в Царицын, а Сергей Лукьянов смещен с должности.

Распутин позже рассказывал: «Я папе и маме [императору и императрице] сказал, что давно бы надо этого Лукьянова, прихвостня Столыпина, прогнать, а вы медлили; вот теперь не было бы такого скандала с Илиодорушкою…»

Распутину не хотелось, чтобы во главе Синода стоял сильный человек. Нужен был тот, кто будет беспрекословно подчиняться и подчинять клир. Ведь большинство «князей церкви» относились к старцу со все большим отвращением. Новым обер-прокурором стал ставленник Распутина Владимир Саблер.

Протопресвитер Георгий Шавельский вспоминал о Синоде при Саблере так: «Тон, взятый Саблером, самый характер его работы были разрушительны для церкви. Беспримерно убогий по своему составу митрополитет в известном отношении характеризовал состояние нашей иерархии предреволюционного времени. В Синоде царила тяжелая атмосфера недоверия. Члены Синода боялись друг друга, и не без оснований: каждое слово, открыто сказанное в стенах Синода противниками Распутина, немедленно передавалось в Царское Село».

24. Особняк Марии Тенишевой

Английская наб., 6

Особняк почетного гражданина фабриканта Э. П. Казалета был перестроен архитектором Вениамином Стуккеем в 1866 году. После перестройки фасад приобрел черты «второго барокко».

С 1903 года этот дом, как и дом № 14 по Английской набережной, принадлежал вдове князя Вячеслава Тенишева, княгине Марии Клавдиевне Тенишевой, покровительнице искусств.

Мария Тенишева, урожденная Пятковская, бросила первого мужа, забрала дочь и уехала в Париж учиться пению: у нее было неплохое сопрано. По возвращении в Россию, когда ей было уже около 35 лет, она познакомилась с Вячеславом Тенишевым, владельцем брянских заводов. Брак с ним позволил Тенишевой широко заниматься благотворительностью, открыть художественную студию, покупать акварели русских художников, финансировать издание журнала «Мир искусства». Главный ее проект – Талашкино: «идейное имение», готовившее русских фермеров и возрождавшее крестьянские художественные ремесла.

В левой части дома Тенишевых, в большом концертном зале, размещалась театральная школа А. С. Суворина, известного журналиста, драматурга и театрального критика.

Сохранилась парадная лестница работы Людвига Федоровича Геллерта, гостиная Тенишевой и концертный зал. Сейчас особняк принадлежит «Газпрому».

25. Дом Воронцова-Дашкова

Английская наб., 10

Авторство особняка, построенного в царствование Анны Иоанновны для кузена Петра I Александра Львовича Нарышкина, приписывается Ж.-Б. Валлен-Деламоту. В 1812 году Нарышкины продали особняк герою Отечественной войны 1812 года графу Александру Ивановичу Остерману-Толстому, который превратил свое жилище в один из самых роскошных салонов пушкинского времени.

В начале XX века дом принадлежал Елизавете Воронцовой-Дашковой. Ее муж Илларион Иванович, друг юности Александра III, министр Двора, с 1905 года служил наместником на Кавказе. Дом Воронцовых на Английской набережной часто посещался царствующей фамилией, Николай II чувствовал себя непринужденно в этой семье и, будучи сверстником детей графа, бывал здесь запросто. С 1905 года семейство проводило большую часть времени не в Петербурге, а в Тифлисе и Боржоми.

Графиня Елизавета Воронцова-Дашкова на костюмированном балу. 1903

Елизавету Андреевну побаивались. Так как Илларион Иванович чувствовал себя уже не очень хорошо, фактически Закавказьем управляла его супруга. Меньшевик, депутат Государственной думы Николай Чхеидзе заявлял: «Кавказской армией командует не верховный главнокомандующий и наместник, а графиня Воронцова-Дашкова, опутанная армянскими сетями».

Командир конвоя Воронцова-Дашкова Николай Бигаев вспоминал: «Графиня – это нечто страшное. Она иностранных царственных принцесс встречает кивком головы. Ее суровый гордый вид приводил к тому, что гости боялись садиться за стол рядом с нею, а часть военных вообще предпочитала не посещать приемы наместника, так как не могли преодолеть страха, охватывавшего их в присутствии величественной графини. И в присутствии царской семьи она оставалась самой собой, суровой, неподдельно важной и малодоступной».

В отсутствии родителей в доме на Английской набережной жил младший сын кавказского наместника, граф Александр Илларионович Воронцов-Дашков, ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка, флигель-адъютант и его супруга, Анна (урожденная Чавчавадзе).

26. Особняк Лазаря Полякова

Английская наб., 12

Особняк был построен в 1845 году для купца Маркевича архитектором Иеронимом Корсини. В начале XX века дом находился в собственности Лазаря Полякова, принадлежавшего к знаменитой семье русско-еврейских предпринимателей. Его старший брат Самуил был «железнодорожным королем», другой – Яков владел торговым домом и банком. Из всех трех братьев Лазарь был самым богатым.

Несмотря на известный антисемитизм Александра III, в его царствование Лазарь Соломонович стал действительным статским советником, генеральным консулом Турции и Персии в Москве, кавалером орденов Владимира I степени и Станислава I степени.

Знаменитой стала фраза Полякова: «Что вы все обращаетесь ко мне “Лазарь Соломонович, Лазарь Соломонович”?! Зовите меня проще – “Ваше превосходительство”».

Он был председателем совета, главным акционером и фактически распорядителем нескольких крупных банков. Ему принадлежали заводы, строительные компании, страховые общества, конно-железные дороги, он владел золотыми приисками в Сибири, вел предпринимательскую деятельность в Персии и Болгарии. Главной резиденцией Лазаря Полякова была Москва, где он возглавлял еврейскую общину, но обширные связи в правительственных сферах требовали его частого присутствия в Петербурге.

В 1908 году Поляков разорился, в 1914-м – умер и был похоронен в Москве на еврейском Дорогомиловском кладбище. После ликвидации Дорогомиловского кладбища в 1940-е годы останки Полякова перенесли на Востряковское кладбище.

27. Особняк Орлова-Давыдова

Английская наб., 20

В середине XVIII века особняк принадлежал графу Алексею Григорьевичу Орлову – это был подарок Екатерины II. В 1866 году дом приобрел Владимир Петрович Орлов-Давыдов, правнук Алексея Григорьевича Орлова. Затем дом перешел к его сыну Сергею Владимировичу.

Последним хозяином особняка был Алексей Анатольевич Орлов-Давыдов. Он унаследовал огромное семейное состояние: имения в Калужской, Московской, Тамбовской, Воронежской, Самарской, Орловской, Курской и Нижегородской губерниях, два рафинадных завода, майоратное имение, двадцать миллионов на банковском вкладе и, наконец, особняк на Английской набережной, незадолго до этого переделанный архитектором Николаем Дмитриевым.

Алексей Анатольевич окончил Историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, служил в Государственной канцелярии, имел придворное звание церемониймейстера. Был Жиздринским уездным предводитель дворянства. В 1909 году участвовал в деятельности масонской ложи «Великий Восток народов России», финансировал ее работу. Известный земец, член партии прогрессистов, с 1912 года – член Государственной думы, граф Орлов-Давыдов был страстным почитателем спиритизма. На почве этого увлечения он познакомился с известным медиумом, опереточной актрисой, Марией Пуаре, создательницей романса «Я ехала домой…». Орлов-Давыдов ушел от жены, баронессы Сталь, и с 1912 года жил с Марией. В 1914-м они поженились. Шафером на свадьбе был Александр Керенский. Однако вскоре они стали известны всей стране как участники скандального уголовного процесса.

Граф Алексей Анатольевич Орлов-Давыдов

Дело в том, что Мария Пуаре, не имея детей, мечтала унаследовать майоратное, то есть достающееся по наследству старшему сыну, имение графа. Она сумела убедить несчастного депутата Думы в том, что в свои 40 лет, наконец, беременна от него. Граф поверил, Пуаре талантливо сыграла беременную, а затем купила младенца у уголовницы, родившей в тюрьме. В ходе спиритических сеансов духи убеждали графа составить завещание в пользу новорожденного сына. Меж тем Орлов-Давыдов начал сомневаться в своем отцовстве и, в конце концов, заявил, что младенец похож на него, как негр на китайца. В сентябре 1916 года состоялся процесс по обвинению графини Пуаре в мошенничестве. Суд признал правоту Орлова-Давыдова. Уже через два дня в театре на Литейном прошел спектакль «Дух Коли Бузыкина», посвященный перипетиям процесса.

28. Дом Георгия Лейхтенбергского

Английская наб., 22; Замятин пер., 1

Дом построил архитектор Цезарь Кавос в 1896 году. Восьмикомнатную квартиру в бельэтаже занимал герцог Георгий Лейхтенбергский, принц де Богарне. Служил герцог неподалеку от Английской набережной – в Конном полку. Уйдя в 1905 году в отставку, большую часть года проводил в Баварии. Был председателем императорского Общества ревнителей истории (1911–1917) и почетным председателем Санкт-Петербургского общества охотников. Вместе с ним на Английской набережной жила супруга, урожденная Ольга Репнина-Волконская, и шестеро детей.

При герцоге в 1914 году в особняке был сделан лифт. Шахта лифта с герцогскими вензелями на решетке сохранилась, но сам лифт давно не действует.

В 1906–1913 годах здесь нанимал квартиру Сергей Дягилев и жил, когда был не в Париже.

Дети герцога и герцогини Лейхтенбергских, Елена, Андрей и Наталья, со своими боннами

29. Дворец великого князя Андрея Владимировича

Английская наб., 28

Дворец был перестроен в последний раз в 1880-х архитектором Александром Красовским для Павла Павловича фон Дервиза, сына знаменитого железнодорожного короля.

В 1903 году дом был продан за 400 тыс. руб. великому князю Андрею Владимировичу. Андрей Владимирович – четвертый, младший сын великого князя Владимира Александровича и Марии Павловны, внук Александра II, кузен Николая II. Окончил Михайловское артиллерийское училище и Александровскую военно-юридическую академию. Командовал гвардейскими Артиллерийскими батареями, состоял сенатором.

В 1900 году во время праздничного обеда, посвященного десятилетнему юбилею службы на императорской сцене Матильды Кшесинской, между двадцатисемилетней примой-балериной и двадцатилетним князем завязался роман. Засмотревшись на Матильду, Андрей опрокинул ей на платье бокал вина.

Дворец великого князя Андрея Владимировича. 1913

До 1894 года Матильда Феликсовна жила с наследником престола, будущим императором Николаем II, а затем перешла к великому князю Сергею Михайловичу. И вот: солнечный удар. С первого взгляда она влюбилась в самого красивого, как считалось, из молодых Романовых.

Уже через несколько месяцев они оказались в Биаррице. Вскоре стали жить вместе, в 1902 году родился сын Владимир.

Великий князь Андрей Владимирович. 1910-е

Как показало время, это была удачная пара. Андрей Владимирович, как большинство молодых великих князей, был инфантилен, но прекрасно воспитан и хорош собой. Когда у Матильды начался роман с ее балетным партнером Петром Владимировым, великий князь вызвал его на дуэль в Булонском лесу и отстрелил нос.

Великий князь Андрей Владимирович в великосветских кругах считался одним из наиболее образованных людей. Царедворец генерал А. А. Мосолов впоследствии высоко оценивал его способности: «…Андрей Владимирович блестяще окончил Военно-юридическую академию и стал советником и идейным вождем молодого поколения своей семьи <…> Человек очень даровитый и умный, его высочество вдобавок и трудолюбив».

В 1915 году великий князь был назначен командующим лейб-гвардии Конно-артиллерийской бригадой и произведен в генерал-майоры. По отзыву генерала А. И. Спиридовича, «Андрей Владимирович <…> был серьезным человеком <…> и службой его начальство было довольно. Ему давались важные поручения. В свое время именно ему было поручено производство дознания о катастрофе в Августовских лесах Самсоновского корпуса. Дознание было произведено образцово, что и понятно, ведь великий князь окончил Военно-юридическую академию».

В 1921 году в эмиграции Матильда Кшесинская и Андрей Владимирович обвенчались. Матильда фактически содержала своего мужа до глубокой старости, он работал офис-менеджером в ее балетной студии.

В 1959 году в особняке на Английской набережной открыли Дворец бракосочетания, поэтому исторические интерьеры его были восстановлены и прекрасно сохранились.

Матильда Кшесинская с сыном Владимиром. 1910

30. Дом Сергея фон Дервиза

Английская наб., 34

Дом принадлежал другому сыну железнодорожного короля Сергею Павловичу фон Дервизу. В 1885 году его перестроил архитектор Петр Шрейбер.

В 1889 году великий князь Петр Николаевич, внук Николая I, обвенчался с Милицей Черногорской, и великокняжеская чета арендовала дворец у фон Дервиза. Здесь они прожили счастливо 14 лет.

В романовской семье Петр Николаевич (в отличие от своего старшего брата Николая) всегда был на вторых ролях. Дочь Николая Черногорского, страстная сторонница славянского единства, фанатичная православная с эзотерическим уклоном, играла в семье главную роль. Именно здесь Григорий Распутин (вероятнее всего, в 1905 году) впервые познакомился с Романовыми.

В 1908 году фон Дервизы продали участок. Левую половину особняка заняла графиня Елена Игнатьева – аристократка, выбравшая профессию сестры милосердия и умершая, заразившись столбняком от пациента. Правую – шталмейстер Николай Шебеко, известный дипломат, российский посол в Румынии, а потом – в Австро-Венгрии.

Английская набережная рядом с домом фон Дервиза. К. Булла. Конец XIX века

31. Старый «Донон»

Английская наб., 36

В последний раз перед революцией особняк перестраивался в 1898 году по проекту архитектора В. П. Цейдлера, для уже упоминавшегося Сергея Павловича фон Дервиза. Затем дом принадлежал Владимиру Николаевичу Охотникову, выходцу из знатного дворянского рода, богатейшему землевладельцу, сенатору.

В январе 1910 года сюда с набережной Мойки переместился старейший французский ресторан Петербурга «Донон». Ресторан был основан еще в 1820-е годы и до появления «Кюба» считался самым шикарным в городе. Как писала Анна Ахматова об одном из петербургских аристократических кладбищ:

Ресторан «Донон». Начало XX века

Между владельцами ресторана произошел конфликт. Историческое помещение на набережной Мойки, 24, стало называться «Донон, Бетан и татары», а старый «Донон» обосновался на углу Благовещенской площади (ныне – площади Труда) и Английской набережной.

Вместе с рестораном на Благовещенскую площадь переехал и винный погреб с великолепными коллекционными бургундскими и бордо. Дела на новом месте шли не слишком хорошо, и ресторан был даже близок к разорению.

32. Дом Павла фон Дервиза

Английская наб., 40

Дом был построен в 1888 году по проекту военного инженера, полковника Владислава Карловича Харитонова. В 1890-е годы дом на набережной купил жене Павел Павлович фон Дервиз. Младший, четвертый, сын железнодорожного креза Павла Григорьевича фон Дервиза, Павел Павлович, был женат трижды. Каждый раз – на женщинах сомнительного происхождения. Вот и его вторая жена Любовь Александровна курьезно называется в документах «усыновленной дочерью» статского советника Александра Петровича Данилова.

Павел Павлович прожил со второй женой недолго и, оставив ей дом в Петербурге, уехал в свое гигантское имение в Рязанской губернии. Любовь Александровна превратила особняк на Английской набережной в доходный дом – нужно было содержать троих детей.

В 1910-е годы здесь располагалась редакция одной из самых популярных российских газет «Биржевые ведомости», издававшейся ловким предпринимателем Станиславом Проппером. По легенде, приехавший из Австрии журналист как-то отправился в Апраксин двор купить себе брюки, но вместо этого приобрел с аукциона за 13 руб. 50 коп. права на газету. Газета имела утренний и, пользовавшийся особым успехом, вечерний выпуски. В 1905 году Проппер передал редактирование газеты виднейшим деятелям кадетской партии: Павлу Милюкову, Иосифу Гессену и Михаилу Ганфману. Приложением к «Биржевым новостям» был журнал «Огонек».

Здесь же в 1907 году в левом дворовом флигеле в четырехкомнатной квартире поселились Александр и Любовь Блоки. Вход во двор был с Галерной улицы. Для Блока это было время увлечения артисткой Натальей Волоховой и цикла стихов «Снежная маска». Прожил Блок по этому адресу два года.

Обоз с ежедневной продукцией типографии газеты «Биржевые ведомости». 1913

33. Особняк Н. П. Румянцева

Английская наб., 44

Дом, известный как особняк Румянцева, сменил множество знаменитых владельцев. Свой современный вид он приобрел в 1820-е годы при Николае Румянцеве, сыне фельдмаршала, министре иностранных дел эпохи Наполеоновских войн. Владелец завещал казне свое огромное собрание книг. Оно стало основой Румянцевской библиотеки, она же – имени Ленина, она же Российская государственная.

С 1882 года дворцом владел герцог Евгений Лейхтенбергский. Сын великой княгини Марии Николаевны, дочери Николая I, то ли от графа Григория Строганова, то ли от законного мужа князя Максимилиана Лейхтенбергского, то ли от французского актера Буссана, с юности отличался легкостью нравов. Молодым офицером герцог бежал в Париж с французской актрисой. Его судили, разжаловали, лишили орденов. В конце концов, он заключил морганатический брак с Дарьей Опочининой, родившей ему дочь Долли.

Фасад особняка Румянцева. 1905

После смерти первой супруги Евгений Лейхтенбергский женился на красотке и чудовищной стерве, родной сестре «белого генерала» Скобелева Зинаиде. Герцогиня Лейхтенбергская при живом муже открыто жила с великим князем Алексеем Александровичем, четвертым сыном Александра II. Эксцентричная и расточительная, вела она ночной образ жизни, любимых собак, живших в особняке, кормила котлетами, которые жарил специально обученный повар-француз.

После смерти родителей дворец унаследовала дочь от первого брака герцога, графиня Долли Богарне, вышедшая замуж за князя Льва Кочубея. Впрочем, мужа она по семейной традиции бросила и сбежала с морским офицером бароном Гревеницем: тот влюбился в графиню, увидев ее в бинокль во время плавания. Узнав о поступке моряка, Николай II думал было задать ему взбучку, но когда стало известно, кто покорил сердце барона, захохотал и сказал: «Он и так уже довольно наказан». Все эти истории из жизни Двора были бы смешны, если бы обитатели дворцов на Английской набережной: графиня Богарне и великие князья Павел и Михаил, о которых речь пойдет дальше, не были бы в довольно скором времени расстреляны большевиками.

Герцог Евгений Лейхтенбергский со второй супругой Зинаидой, в девичестве – Скобелевой

Зинаида Лейхтенбергская (Скобелева) с великим князем Алексеем Александровичем

В особняке Румянцевых сейчас филиал Музея истории города – та часть экспозиции, что посвящена советскому времени. Интерьеры времен Лейхтенбергских частично сохранились.

34. Дворец великого князя Михаила Александровича

Английская наб., 54

В 1910 году дворец, прежде принадлежавший правнуку первого петербургского генерал-губернатора Александра Даниловича Меншикова, Александру Сергеевичу Меншикову, был приобретен для великого князя Михаила Александровича, младшего брата Николая II. Интерьеры дворца, капитально перестроенного в 1870-х Карлом Рахау, для нового владельца оформил архитектор Роман Мельцер. Он также оформил фасад в стиле модерн, сделал новую парадную лестницу, во дворе построил двухэтажный корпус для конторы князя.

Великий князь, лишенный тщеславия и воли к власти, добрый и доверчивый человек, служил в Гатчине, командуя эскадроном лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка («синие кирасиры»). Генерал от инфантерии Юрий Данилов вспоминал: «Милый, симпатичный молодой человек. – Такими словами охарактеризовал бы я его, в качестве лица частного <…> Имеет все данные быть хорошим конституционным монархом, но только в устоявшемся государстве, с твердым и хорошо налаженным аппаратом власти. Таковым он мог казаться, в качестве претендента на престол. Его скромная и искренняя натура сказалась и в его браке, соединившем его с тою, которую он избрал по влечению сердца, вопреки чопорным традициям царствующих домов».

В Гатчине великий князь влюбился в жену своего подчиненного, поручика Владимира Вульферта, Наталью Сергеевну, писаную красавицу. Госпожа Вульферт (в девичестве Шереметевская, в первом браке Мамонтова) не принадлежала к знатному дворянскому роду и уже была разведена. Она развелась и с Вульфертом и стала жить с великим князем. В 1910 году у них родился сын Георгий. Такие связи в семье Романовых бывали и раньше, но Михаил Александрович перешел черту и в 1912 году, вопреки воле матери и брата, вступил в морганатический брак с госпожой Вульферт. Его уволили со всех должностей и выслали из России. Только в 1914 году великому князю разрешили вернуться на родину, где он вступил в командование Кавказской туземной конной дивизией. В 1915 году Наталья и ее сын получили от императора титулы графов Брасовых.

Во дворце на Английской набережной Михаил Александрович бывал наездами с фронта, здесь размещался лазарет.

После революции великий князь был арестован и в июне 1918 года убит в Перми местными большевиками.

Великий князь Михаил Александрович на охоте в Гатчине. 1903

35. Англиканская церковь

Английская наб., 56

Новое просторное помещение для англиканской общины Петербурга в 1815–1816 годах создал Джакомо Кваренги. Сооружение в стиле строгого классицизма стало его последним проектом.

С XVIII века количество подданных Великобритании в Петербурге практически не менялось. К 1906 году в церкви насчитывалось примерно 2000 прихожан, представителей немногочисленной, но влиятельной английской общины города. Пик их влияния приходился на царствование Екатерины II, когда в их руках находилась вся торговля через Петербургский порт. Район Английской набережной и Английского проспекта был настоящей британской факторией.

К началу XX века роль общины понизилась, хотя англичане по-прежнему составляли одну десятую часть всех проживавших в Петербурге иностранцев. По преимуществу это были промышленники, инженеры, гувернантки, гувернеры и почти все петербургские спортивные тренеры и жокеи. Именно англичане основали в Петербурге футбольную лигу, научили горожан хоккею, теннису, волейболу, спортивной гребле. На Неве у Английской набережной традиционно заливали каток. Среди англичан было много садовников. Кроме того, храмом активно пользовались капитаны и экипажи заходивших в город английских судов.

Вид на Английскую набережную. Фото из архива А. Вырубовой

36. Дом Полякова

Английская наб., 62

В 1895 году дом № 62 приобрел купец 1-й гильдии, банкир Яков Соломонович Поляков, для него этот возведенный в XVIII веке особняк перестраивал архитектор Борис Гиршович.

Жить Якову Полякову на Английской набережной было очень удобно. Один брат – Самуил – владел домом № 4, другой – Лазарь – домом № 12.

Яков Поляков имел торговый дом, контору буксирного пароходства, учредил Донской земельный банк. Был соучредителем и совладельцем Азовско-Донского и Петербургско-Азовского банков, финансировал строительство железных дорог. Он, некрещеный еврей, получил чин тайного советника и потомственное дворянство. После смерти Якова Полякова в 1909 году дом перешел к его свойственникам, Игнатию Леоновичу и Елизавете Варшавским. Он принадлежал им до самой революции.

Игнатий Варшавский был внуком Абрама Варшавского, прославившегося в 1878 году сверхскоростной постройкой железной дороги к фронту русско-турецкой войны. Репутация у него была сомнительная. С одной стороны, железная дорога была построена в срок, невероятно быстро, с другой – ее стоимость и качество не соответствовали никаким даже минимальным стандартам. К тому же Абрам Варшавский нажился на поставках в российскую армию продовольствия, переоцененного и некачественного.

Сын Варшавского, Леон Абрамович, женился на дочери другого железнодорожного короля, Самуила Полякова. Потомком Поляковых и Варшавских и был владелец дома. Он обрусел, закончил Царскосельскую Николаевскую гимназию, и, как позже писал его одноклассник Сергей Горный, «был пухлый, какой-то ватный, такой округлый и затянутый в касторовое сукно куртки и брюк, что его все трогать хотелось». Как и полагается царскоселу, князь Варшавский писал стихи.

Окончив гимназию и Петербургский университет, Леон Варшавский стал юристом.

Игнатий Леонович Варшавский. Гимназист. 1900

37. Дом шведского посольства

Английская наб., 64

В 1886 году дом купила Софья Васильевна Линдес, жена крупного экспортера леса и льна, шведа по национальности. Для нее архитектор Виктор Шретер производил в особняке внутренние работы: была сделана новая парадная лестница, в бельэтаже – большой зал. Затем особняк был расширен в дворовой части.

В 1913 году дочери Линдес продали особняк шведскому правительству. Здание было перестроено в стиле северного модерна зодчим Артуром Грубе, и сюда переехало шведское посольство, которое находилось здесь до 1936 года.

Шведы были одним из самых влиятельных национальных меньшинств в Петербурге того времени. Большинство столичных шведов не переходили в русское подданство, отбывали военную службу в родном королевстве, посещали Шведскую церковь на Малой Конюшенной улице.

Среди знаменитых шведов следует назвать представительное семейство Нобелей, машиностроителей и нефтяников. В начале XX века концерн «Нобель» возглавлял Эммануил Нобель, сделавший свои заводы крупнейшим производителем дизельных двигателей в мире. Телефоны в Петербурге производила фирма Эриксона, председателем правления завода был Генеральный консул Швеции в Санкт-Петербурге Хагелин. Арифмометры производил завод другого шведа – Вильгодта Однера. Самыми популярными и дорогими ювелирами в Петербурге были Болины и Фаберже. Среди петербургских шведов было два выдающихся архитектора – Карл Андерсон и Федор Лидваль.

Всего к 1910 году в столице России жило 3000 шведов, из которых 70 % были подданными королевства. Местами их компактного проживания были районы между Невским проспектом и Мойкой, Выборгская сторона и Васильевский остров. Шведский флот представлял серьезную угрозу для русского Балтийского, поэтому военный атташе был чрезвычайно заинтересован в информации о Кронштадте и Свеаборге. Когда же выяснилось, что в возможной будущей войне с Германией Швеция, скорее всего, будет нейтральной, было решено закрепить улучшающиеся отношения браком великой княгини Марии Павловны младшей, внучки Александра II, и шведского принца Вильгельма (дружбе это не способствовало, русскаяпринцесса наставила супругу рога).

Телефонный аппарат фирмы «Эриксон»

38. Дворец великого князя Павла Александровича

Английская наб., 68

Особняк, построенный в 1859–1862 годах архитектором А. И. Кракау, был выкуплен у приемной дочери барона А. Л. Штиглица Надежды Половцовой (в девичестве Июневой), и в 1889 году после свадьбы с греческой принцессой Александрой Георгиевной в нем поселился младший сын Александра II Павел Александрович. Этот счастливый брак был прерван смертью принцессы: Александра умерла в 1891 году во время вторых родов. Ребенок, великий князь Дмитрий Павлович, выжил. Тридцатилетний Павел Александрович остался вдовцом.

В молодости младший сын Александра II считался самым стильным и беззаботным из молодых Романовых: «Он хорошо танцевал, пользовался успехом у женщин, был очень интересен в своем темно-зеленом с серебром доломане, малиновых рейтузах и ботиках Гродненского гусара. Беззаботная жизнь кавалерийского офицера его вполне удовлетворяла». Отлично складывалась и его военная карьера: командующий лейб-гвардии Конным полком (1890–1895), командующий 1-й гвардейской кавалерийской дивизией (1896–1898), командующий Гвардейским корпусом (1898–1902).

Великий князь Павел Александрович с первой супругой Александрой Георгиевной

«Еще до рождения сына Павел Александрович получил в командование Конный полк, куда в день своего рождения был зачислен и Дмитрий Павлович. В полку искренне любили и ценили великого князя за поддержание старых традиций и блестящей строевой репутации конногвардейцев», – вспоминал генерал Мосолов.

Вторая супруга великого князя Павла Александровича княгиня Ольга Палей

В 1896 году у Павла Александровича начался бурный роман с Ольгой Валерьяновной Пистолькорс, матерью четырех детей, супругой адъютанта великого князя Владимира Александровича, генерала Эриха фон Пистолькорса. Ольга развелась с мужем, в 1902 году, несмотря на все существующие запреты, обвенчалась с Павлом Александровичем и родила ему еще сына и двух дочерей.

Николай II писал вдовствующей императрице Марии Федоровне: «В день отъезда своего за границу дядя Павел приказал ему дать в вагон 3 миллиона рублей из своей конторы, что и было исполнено. Из этого вполне видно, что дядя Павел заранее решил провести свое желание в исполнение и все приготовил, чтобы остаться надолго за границей. Еще весною я имел с ним крупный разговор, кончившийся тем, что его предупредил о всех последствиях, которые его ожидают, если он женится. К всеобщему огорчению, ничего не помогло… Как это все больно и тяжело и как совестно перед всем светом за наше семейство».

По этому поводу по Петербургу ходило тогда восьмистишие:

К счастью для великого князя, доля его оказалась вовсе не горькой. «Пистолькорша» была верной и заботливой женой и родила ему троих детей. В 1910 году Павла Александровича «амнистировали»; он вернулся в Петербург, брак его был признан, а жена получила титул княгини Палей. Так же стали называться и дети.

В 1919 году Павел Александрович был расстрелян у стены Петропавловской крепости.

Сын Павла Александровича от первого брака великий князь Дмитрий Павлович за рулем своего автомобиля. 1910-е

39. Дворец Бобринских

Галерная ул., 58–60

Бобринские – графский род, происходящий от Алексея Бобринского (внебрачного сына императрицы Екатерины II и графа Григория Орлова). Дом на Галерной улице был пожертвован Алексею Бобринскому его сводным братом императором Павлом I в 1796 году и перестроен по проекту Луиджи Руска. Сохранилась анфилада комнат, выходящих на Ново-Адмиралтейский канал.

Дворец Бобринских. Вид со стороны парка. 1900

Последний владелец дома граф Алексей Бобринский. 1912

Последним владельцем дворца был правнук и тезка первого владельца Алексея Бобринского граф Алексей Александрович Бобринский, один из богатейших землевладельцев России: ему принадлежали сахарные плантации на Украине; в нераздельном владении с братьями были сахарные и винокуренные заводы и мельницы. Он председательствовал в правлении акционерного общества «Лысьвенский горный округ наследников графа П. П. Шувалова» и в совете Русско-английского банка. Был в родстве с Долгорукими и Шереметевыми.

Будучи знаменитым археологом, участвовал в раскопках кургана Солоха, нашел золотой скифский гребень (хранится в Эрмитаже), собрал коллекцию старинной бронзы.

Алексей Александрович вел активную общественную жизнь: был петербургским уездным предводителем дворянства, вице-президентом Академии художеств, председателем Археологической комиссии. Сделал головокружительную карьеру при Дворе – получил чин обер-гофмейстера (один из высших придворных чинов, второй в Табели о рангах). В разные годы был сенатором, депутатом Государственной думы, членом Государственного совета.

По убеждениям относился к правым монархистам. Председатель Постоянного Совета объединенного дворянства, член Совета Русского собрания. В отличие от большинства черносотенцев был человеком умеренных взглядов, за что его прозвали «левым членом правой группы»; пытался сблизить крайне правых с националистами и октябристами, но безуспешно.

40. Николаевский дворец

Благовещенская пл. (ныне – пл. Труда), 4

Благовещенский собор, по которому была названа площадь, взорвали в начале 1930-х, и единственной доминантой площади остался дворец великого князя Николая Николаевича, построенный в 1861 году архитектором Андреем Штакеншнейдером.

Брат Александра II, Николай Николаевич командовал русскими войсками при освобождении Болгарии. Как и полагалось великому князю, не был образцом в семейной жизни, открыто изменял своей жене принцессе Ольденбургской и жил посемейному с балериной Числовой. От этой связи родилось пятеро детей, получивших фамилию Николаевы.

После смерти Николая Николаевича дворец был отдан в казну в счет его долгов. Александр III подарил его своей старшей дочери великой княжне Ксении Александровне на свадьбу с великим князем Александром Михайловичем. Но молодые жили вначале в Зимнем дворце, а потом переехали в собственный на набережной Мойки. Дворец отца Ксения пожертвовала новому учреждению – Ксениинскому институту. Под институт благородных девиц дворец перестраивал архитектор Роберт Гедике. Конюшня стала столовой, манеж – спальней для учениц, были устроены классы, квартиры для преподавателей, гимнастический и актовый залы. Ксениинский институт открыли 25 марта 1895 года в присутствии императора Николая II.

Ксениинский институт. Начало XX века

В отличие от Смольного и Екатерининского институтов, Ксениинский предназначался для обедневших дворянских семей: сюда бесплатно принимались дочери потомственных и личных дворян, «не имеющих к их содержанию необходимых средств». За плату принимались другие юные дворянки. Всего 175 казенных пансионерок и 175 учениц с платой в 250 руб. за год.

При поступлении необходимо было выдержать испытание на знание основных молитв, уметь читать и писать по-русски и по-французски. По окончанию семилетнего курса обучения желающие еще три года изучали «сведения, которые делают женщину полезной в собственной семье или дают неосчастливленным семейной жизнью честный заработок».

Ксениинский институт. Выпускные экзамены. 1909

41. Казармы конной гвардии

Конногвардейский б-р., 2–6

Военный городок лейб-гвардии Конного полка занимал квартал, ограниченный Адмиралтейской улицей (ныне – Якубовича), Конногвардейским бульваром, Благовещенской улицей (ныне – Труда) и Сенатской площадью. Казармы и манеж были построены в 1804–1807 годах по проекту Джакомо Кваренги. В 1849 году по проекту Константина Тона на Благовещенской площади возвели полковую Благовещенскую церковь, уничтоженную при советской власти.

На первом этаже казарм размещались стойла для лошадей, на втором – солдатские казармы, на третьем – офицерские квартиры. В Манеже происходила строевая подготовка и в пешем, и в конном строю.

Лейб-гвардии Конный полк – старейшее кавалерийское подразделение русской гвардии. Шефом полка были и Александр III, и Николай II. Шефом 4-го эскадрона с 1905 года состоял министр Двора, бывший командир полка барон Владимир Фредерикс.

С 1890 по 1896 годы полком командовал великий князь Павел Александрович, с 1885-го по 1890-й здесь служил великий князь Дмитрий Константинович. Офицером полка с 1907 года был великий князь Иоанн Константинович, а с 1911-го – великий князь Дмитрий Павлович. С 1906 по 1911 годы конногвардейцами командовал генерал-майор Гусейн хан Нахичеванский, а с 1911 по 1914 годы – будущий гетман Украины генерал-майор Павел Скоропадский. В 1913 году в полку служили четыре князя, четыре графа, четыре барона (в том числе Петр Врангель).

Император Николай II в форме лейб-гвардии Конного полка с цесаревичем Алексеем. 1913

О каждом потенциальном новичке, желавшем стать офицером-конногвардейцем, в полку собирали информацию, затем офицерское собрание проводило тайное голосование – зачислять ли его в полк. Как правило, кандидаты были детьми или племянниками тех, кто в прошлом служил в полку. Полк был своего рода большой семьей, объединенной строжайшей корпоративной дисциплиной, безоговорочной верностью товарищам и традициям, преданностью государю. Император знал, по крайней мере в лицо, каждого здешнего офицера.

Служба в полку была почетной, но материально обременительной. Выполнение всех гласных и негласных правил было обязательно, в противном случае офицер должен был покинуть полк. Конногвардеец не бывал ни в каких ресторанах, кроме дорогущих «Медведя», «Донона», «Кюба», «Эрнеста», посещал только кондитерские «Верен» и «Рабон», пиво пил исключительно у «Лейнера», на углу Невского и набережной Мойки. Он посещал только Михайловский и Мариинский императорские театры, где должен был занимать в партере места в первых семи рядах или абонировать ложу.

Как говорили, «кирасиры его величества не боятся вин количества». Гвардеец вне службы часто бывал навеселе, но пьян – никогда.

Подарки прекрасным дамам покупали у «Фаберже» и «Болина»; часы – у «Лонжина» и «Бурэ»; вино, сыр и устрицы – у «Елисеева», цветы – у «Эйлерса», меха – у «Мертенса», шоколад – у «Жоржа Бормана». Форму шили у «Норденштрема», фуражки заказывали у «Фокина».

Гвардейскому офицеру нельзя было жениться, не покинув полк, ни на крестьянке, ни на мещанке, ни даже на богатой купеческой дочке, а только на хорошего дворянского рода девушке или вдове. Прежде, нежели разрешить товарищу вступить в законный брак, общество офицеров полка и «полковые дамы» наводили справки, как о самой невесте, так и о ее родне.

Офицер Конной гвардии не мог появляться в обществе с простолюдинкой. Его спутницей обычно была актриса, чаще всего балерина; светская дама – вдовушка или разведенная. Приличный гвардейский офицер никогда не торговался, нанимая извозчика. Он не спрашивал «сколько», а молча доставал кошелек и не глядя совал извозчику в руку деньги. На оскорбление конногвардеец отвечал мгновенно. Дворянина вызывал на дуэль, простолюдина бил смертным боем.

Как говорили, «в гвардии служить – только проживаться». Требовалось за свой счет покупать амуницию, коня, поддерживать «гвардейский» стиль жизни. У офицера Конной гвардии должно было быть по несколько комплектов зимней и летней парадной формы (кирасы, палаши, медные каски), походной формы, дворцовой формы (замшевые лосины, ботфорты) и, наконец, формы бальной. К этому следует прибавить николаевскую шинель с пелериной и бобровым воротником. Чтобы хоть как-то сэкономить, заказы давали разным ателье: так называемые первые номера мундиров – дорогим портным, а вторые и третьи – портным подешевле.

К расходам по обмундированию присоединялись затраты на приобретение лошадей. В гвардейской кавалерии каждый офицер, выходя в полк, должен был представить двух собственных коней: в Конной гвардии – породистых ездовых вороных.

Если в легкой гвардейской и армейской кавалерии офицеры без особого труда могли найти для себя подходящих коней, то в первой гвардейской кавалерийской дивизии требования роста не могли быть удовлетворены конским материалом ни из казенных, ни из частных заводов. Офицеры почти все сидели на «гунтерах», английских охотничьих лошадях. Именно «гунтеры» помогли выиграть три из четырех последних перед Первой мировой войной знаменитых Больших четырехверстовых гонок в Красном Селе. На этих, завершающих летние маневры гвардейского корпуса соревнованиях, описанных еще в «Анне Карениной», присутствовал сам Николай II.

Солдаты и офицеры полка должны были отвечать следующим требованиям: высокие жгучие брюнеты с усиками, в 4-м эскадроне – брюнеты с бородками.

Полк стабильно пополнял царское окружение: конногвардейцами были и министр Двора Владимир Фредерикс, и директор Императорских театров Владимир Теляковский, и начальник Придворного оркестра Константин Штакельберг. Благодаря Фредериксу, одно время все крупные должности в Министерстве Двора были заняты бывшими конногвардейцами.

Барон Фредерикс, назначенный Николаем II министром Двора с должности командира полка, в глубине души остался конногвардейцем. Окно его кабинета выходило на плац, и Фредерикс мог прервать любой доклад возмущенным: «Смотрите, какой болван на третьей лошади с фланга! Затягивает повод, и конь не понимает, чего от него хочет всадник!»

Конный полк был самым богатым в гвардии, для нужд его отставные и служившие офицеры не жалели денег. В полку существовали специальные благотворительные капиталы для поддержки нуждающихся однополчан и их семей. К 1914 году полковой капитал составлял 325 тыс. руб.

Министр Императорского Двора барон Фредерикс в форме лейб-гвардии Конного полка. 1913

Осип Мандельштам вспоминал в «Шуме времени»: «Я бредил конногвардейскими латами и римскими шлемами кавалергардов, серебряными трубами Преображенского оркестра, и после майского парада моим любимым удовольствием был конногвардейский праздник на Благовещение».

Ежегодно 25 марта, в день Благовещения Пресвятой Богородицы в Манеже в присутствии государя отмечался полковой праздник. Торжества начинались с молебна. Полк в пешем строю, в белых мундирах, кирасах и золотых касках с золотыми орлами, выстраивался в каре. Конногвардейцы проходили перед императором церемониальным маршем; выносили полковой штандарт. Затем император и сопровождавшие его лица отправлялись в полковые казармы на торжественный обед. Николай II никогда не пропускал этот день. Например, в 1913-м он записал в дневнике: «В 10.20 поехал в город с дочками; две младшие отправились в Аничков, а я с Ольгой в Конногвардейский манеж на традиционный парад в пешем строю. Конная гвардия представилась блестяще. После относа штандарта пошел в казармы полка, где пил здоровье».

Парад лейб-гвардии Конного полка возле Манежа в день полкового праздника. 1900

Впрочем, государь в том году побывал в полку еще и 30 января: «Видел езду всех эскадронов, вольтижеровку старослужащих и молодых, прыгание, рубку и владение пикою. Обошел все эскадроны, пришел к часу в офицерское собрание. После завтрака осмотрел полковой музей. Слегка засиделся, слушая песельников».

Из других общественных событий, связанных с полком, следует упомянуть проходившие в Манеже соревнования по прыжкам через разнообразные препятствия, получившие название «конкур-иппик», и упражнения верховых. Они происходили под руководством командира полка. Здесь же в Манеже происходили высочайшие смотры, парады, проводились инспекции, на которых выслушивались офицерские жалобы. Жизнь в Манеже начиналась в 6 утра и заканчивалась в 6 вечера.

Главным тренировочным залом для конников оставался расположенный в казармах Малый манеж. Здесь ежедневно шлифовали верховую езду младшие офицеры; там же готовились к «конкур-иппик». В Великий пост в манеже для семей офицеров и приглашенных демонстрировались конные карусели и выездка. Представление обычно заканчивалось ужином с полковым оркестром. Серебряные духовые инструменты были подарком вышедших из полка офицеров. Сам оркестр считался лучшим в гвардии, им четверть века руководил маэстро Антон Ружек.

Еженедельно по четвергам в офицерском собрании происходил официальный обед, на котором обязаны были присутствовать все полковые офицеры. Дамы не допускались, зато каждый мог с разрешения полкового и эскадронного командиров пригласить гостя. Перед обедом присутствующих развлекал духовой оркестр, после обеда – балалаечники и песельники. Во главе стола восседал полковой командир, рядом полковники, затем – ротмистры, далее чины уменьшались. Быть приглашенным на четверговый обед считалось исключительно почетным, особенно для штатских.

После обеда офицеры играли в кегли в специальной комнате, где можно было также фехтовать, стояли гимнастические снаряды. В биллиардной располагались два стола для игры, рядом в Зеленой гостиной играли в карты. Частенько вечер заканчивался попойкой, перед рассветом подавался обязательный луковый суп. Как вспоминал генерал Алексей Игнатьев, «уйти живым с такого обеда было нелегко. Зато на этих обедах устраивались крупные дела, раздавались губернаторские посты и даже казенные заводские жеребцы».

В офицерском собрании находился полковой музей Конной гвардии. Богатая экспозиция его включала полторы тысячи экспонатов, подаренных императорами и императрицами или специально купленных бывшими и нынешними офицерами полка.

42. Главный почтамт

Почтамтская ул., 9

Здание Главного почтамта было построено в 1789 году Николаем Львовым. В 1859 году архитектор Альберт Кавос соорудил галерею-арку, которая соединила Почтамт с домом на противоположной стороне Почтамтской улицы. Эта галерея-арка была построена для того, чтобы директор Почтамта мог из казенной квартиры, не выходя на улицу, проследовать в свой служебный кабинет. В 1903 году гражданский инженер Л. И. Новиков перекрыл бывший хоздвор Почтамта двойным стеклянным фонарем – так на месте черного двора появился центральный операционный зал, являвший собой самый ранний пример петербургского атриума.

Здание Главного почтамта

Корреспонденция, опущенная в ящик до шести с половиной часов вечера, отправлялась в тот же день вечерними скорыми поездами; все почтовые ящики в черте города очищались 9 раз в сутки. В специальном объявлении, висевшем в здании Почтамта, указывались адреса всех 65 почтовых и телеграфных учреждений столицы. Здесь же находились таблицы, сообщавшие почтовые тарифы («Весовой сбор»). Так, отправка бандероли обходилась от 1 до 2 коп. за каждые 50 граммов; открытки – 3 коп. внутренние и 4 коп. – международные. Тарифы закрытых писем были такие: местное письмо (внутри города): за 4 лота – 3 коп., за 8 лотов – 4 коп.; иногороднее: за каждый лот – 7 коп.; международное: за каждые 15 граммов – 10 коп. За перевод денег по почте: суммы от 1 до 25 руб. – 15 коп.; от 25 до 100 руб. – 25 коп.; от 100 до 125 руб. – 40 коп.; от 125 до 200 руб. – 50 коп.

Атриум Главпочтамта. 1906

43. Особняк Половцова

Большая Морская ул., 52

Особняк был построен Александром Пелем для князя Сергея Гагарина в 1836 году. В 1858 году он был куплен Александром Половцовым и неоднократно перестраивался. Половцов прожил в особняке 51 год, вплоть до своей смерти в 1909 году.

Хозяин особняка происходил из знатного дворянского рода и получил отличное юридическое образование. Служил в Сенате и, в конце концов, сам стал сенатором. В 1861 году женился на одной из самых богатых невест России Надежде Июневой – внебрачной дочери великого князя Михаила Павловича, которая воспитывалась в семье банкира и мецената барона Александра Штиглица. Как писал граф Сергей Шереметев: «А. А. Половцов, питомец знаменитого рассадника – Училища правоведения, от юности своей снедаем был честолюбием и обрел свою благодать сочетанием с девицей Надеждой – воспитанницей бездетного барона Штиглица. Она была красива и имела большой успех».

Особняк А. Половцова (крайний слева)

Пик карьеры Половцова пришелся на царствование Александра III, с которым он сблизился как учредитель и многолетний председатель Императорского Русского исторического общества, в деятельности которого император активно участвовал. В 1883 году стал статс-секретарем Александра III, с 1892-го – член Государственного совета.

Александр Половцов известен каждому любителю русской истории как автор дневника, содержащего подробнейшее описание правительственных интриг и светской жизни двух последних царствований.

Капиталы, оставленные его жене умершим в 1883 году бароном Штиглицем, Половцов удачно инвестировал. Свои богатства щедро отдавал на благотворительность, содержал основанное тестем Центральное училище технического рисования им. А. Л. Штиглица.

После смерти Надежды и Александра Половцовых, в 1910 году хозяйкой дома стала их дочь Анна Александровна Оболенская. Ее муж князь Александр Оболенский был, вероятно, самым родовитым русским аристократом, Рюриковичем по обоим родителям (его мать Дарья Петровна, урожденная княжна Трубецкая). Это был крупнейший землевладелец, хозяин знаменитого хрустального завода, сенатор, член Государственного совета. Анна Оболенская-Половцова вместе с супругом активно участвовали в Русском музыкальном обществе. При них в особняке появился сохранившийся поныне роскошный концертный зал.

Интерьеры дворца – в образцовом состоянии. Здесь располагается Петербургский Дом архитектора. По зданию проводятся регулярные экскурсии.

Портрет Надежды Половцовой. Художник Д. Микеле. 1869

44. Особняк Набокова

Большая Морская ул., 47

Этот дом, как и предыдущий, принадлежал Надежде Половцовой. В 1898 году особняк был приобретен дедом писателя Владимира Владимировича Набокова, Иваном Васильевичем Рукавишниковым для дочери. Стоил особняк 300 000 руб. Дом покупался к свадьбе Елены Рукавишниковой с Владимиром Дмитриевичем Набоковым, юристом, камергером, сыном министра юстиции.

22 апреля 1899 года в семье Набоковых родился сын – будущий писатель Владимир Владимирович Набоков: «Я там родился в последней (если считать по направлению к площади, против нумерного течения) комнате на втором этаже, там, где был тайничок с материнскими драгоценностями».

Отец знаменитого писателя Владимир Дмитриевич Набоков – один из самых квалифицированных русских правоведов, либерал, поклонник Англии, боксер-любитель – прервал блестящую научно-чиновничью карьеру ради участия в наиболее респектабельной из российских оппозиционных партий: был избран депутатом Первой Государственной думы от партии кадетов, которую учредил, и был избран членом ЦК. В 1906 году три месяца провел в одиночной камере «Крестов». Писал из темницы жене: «Утром пользуюсь маленькой резиновой ванной».

Для новой владелицы здание было отремонтировано, а в 1901–1902 годах перестроено капитально – надстроили третий этаж и изменили отделку фасада и интерьеры. Работали по заказу Набоковых архитекторы Михаил Гейслер и Борис Гуслистый. Зодчим предложили: «Избежать ложных форм, не вызываемых конструктивной необходимостью. Орнаментация сандриками, колоннами и т. п. отвергнута и заменена мотивами из царства растительного мира». Особняк построен в стиле венского модерна, интерьеры выполнены в стилях барокко и ренессанса. Для того чтобы сохранить лепные потолки и богатую внутреннюю отделку, возвели наружные стены и крышу, а затем разобрали старую крышу и построили внутренние стены.

Особняк В. Набокова. Начало XX века

Фасад здания декорирован камнем. Нижний этаж облицован красным радомским песчаником, верхние этажи – серым песчаником. Наличники окон второго этажа высечены из красного песчаника и отчетливо выделяются на сером фоне стен. Вверху здание украшено гирляндами, вырезанными из песчаника, и мозаичным фризом из керамики, изображающим красные и голубые цветы на золотом фоне. В отделке фасадов использованы и металлические украшения.

Величайший знаток петербургского модерна Борис Кириков пишет: «Стилизованные тюльпаны и лилии сплетаются в густой и сочный плавно текущий кругами орнамент на бирюзовом фоне с золотой каймой. Кусочки смальты, как разноцветные мазки с мягкими переходами полутонов, лепят форму, оконтуренную полосками из темных мелких кубиков».

Дом подробно описан в книге Набокова «Другие берега»: «На первом этаже располагались отделанные деревом столовая, библиотека и телефонная комната. Из вестибюля уходила наверх мраморная лестница с витражами в окнах. На втором этаже находились комнаты родителей, будуар с эркером. На верхней площадке, по четырем сторонам которой белелись двери многочисленных покоев, мать сдавала меня Виктории Артуровне или француженке. В доме было пять ванных комнат, а кроме того, много старомодных комодообразных умывальников с педалями: помню, как бывало после рыданий, стыдясь красных глаз, я отыскивал такого старца в его темном углу, и как, при нажатии на ножную педаль, слепой фонтанчик из крана нежно нащупывал мои опухшие веки и заложенный нос. <…> У будуара матери был навесный выступ, так называемый фонарь, откуда была видна Большая Морская до самой Мариинской площади <…> Покинув верхний, “детский”, этаж, я лениво обнимал ласковую балюстраду и в мутном трансе, полуразинув рот, соскальзывал вдоль по накалявшимся перилам лестницы на второй этаж, где находились апартаменты родителей…»

Володя Набоков. 1907

45. Дом в. Ф. Гагариной

Большая Морская ул., 45

Дом был спроектирован Огюстом Монферраном в 1835 году. На парапете три панно: «Франциск I у умирающего Леонардо да Винчи», «Микеланджело показывает папе Павлу III проект собора Святого Петра» и «Карл I подает Тициану кисть». Панно намекали на любовь владельцев дома – Демидовых – к искусству.

В 1873 году Павел Демидов продал особняк князю Сергею Сергеевичу Гагарину и его жене Вере Федоровне. Гагариной дом принадлежал до 1918 года.

Князь Сергей Гагарин был адъютантом великого князя Михаила Николаевича и, женившись, вышел в отставку. Как писал про Гагарина его сосед и приятель Александр Половцов, «с ранней молодости унаследовал значительное богатство, получив с самого рождения выдающееся светское положение, Гагарин, несмотря на то, предпочел удалиться от всего этого шума и блеска и посвятить жизнь свою деятельной помощи ближнему в самых разнообразных видах, но притом так скрытно, что до самой смерти люди, ему близкие, не подозревали, какое множество добра он делал всем, кому мог только его делать». Граф Сергей Шереметев писал: «Он был любитель и знаток искусств и ценитель изящного, был украшением клуба и светских сборищ».

Жена его, Вера Федоровна, в молодости была замечательной красоты, не имела детей и всю силу своего духа обратила в сторону религиозных стремлений, но, не удовлетворяясь формами православия, она всецело отдалась баптизму. Обратил ее англичанин лорд Гренвиль Редсток, проповедовавший в Петербурге в 1874 году и переманивший в протестантизм нескольких представителей аристократических семейств, в том числе Веру Гагарину и ее родную сестру и соседку Наталью Ливен. Несмотря на крайнее неудовольствие властей, Вера Гагарина проводила дома молитвенные собрания и широко занималась благотворительностью: организовала швейные мастерские и прачечные для бедных женщин.

В 1887 году умер Сергей Гагарин, и княгиня запретила православному духовенству его отпевать. Вспыхнул чудовищный скандал. В дело вмешался государь. Нашли компромисс: панихиду пришлось устроить в домашней церкви великого князя Михаила Николаевича, причем вдова на ней не присутствовала. Духовенства не было и на похоронах.

Дом княгини В. Ф. Гагариной. Конец XIX века

46. Итальянское посольство

Большая Морская ул., 43

Так же, как и соседний дом, этот был построен Огюстом Монферраном для Павла Демидова в 1835 году. В верхней части фасада – крылатые фигуры с геральдическим щитом. На щите – герб Демидовых.

В 1875 году дворец Демидовых купил князь Павел Иванович Ливен, командир Стрелкового Императорского Финляндского батальона, обер-церемониймейстер Высочайшего Двора, попечитель Петербургского учебного округа. Князя Ливена современник характеризовал так: «Застывший рыцарь-меченосец, любимец избранных дам, тяжел, горделив и глубокомыслен до провалу! Но человек – хороший и немец чистокровный».

В 1881 князь умер, и с этого времени особняк принадлежал его вдове Наталье Федоровне (урожденной фон дер Пален), одной из самых активных в Петербурге новообращенных протестанток. В доме проходили молитвенные собрания, проводились занятия воскресной библейской школы, созданной по инициативе княгини. У княгини проживали известные протестантские проповедники доктор Фридрих Бедекер и Георг Мюллер из Бристоля. А в 1884 году в ее доме состоялся объединенный съезд евангельских христиан-пашковцев, баптистов, штундистов и пресвитериан.

Здание посольства Италии. Начало XX века

Княгиня Наталья Ливен

Это вызывало гнев у решительного врага «сектантов» Александра III. Дочь Натальи Ливен Софья вспоминала: «Приехал к моей матери генерал-адъютант государя с поручением передать ей его волю, чтобы собрания в ее доме прекратились. Моя мать, всегда заботившаяся о спасении душ ближних, начала говорить генералу о его душе и о необходимости примириться с Богом и подарила ему Евангелие. Потом, в ответ на его поручение сказала: “Спросите у его императорского величества, кого мне больше слушаться: Бога или государя?” На этот своеобразный и довольно смелый вопрос не последовало никакого ответа. Собрания продолжались у нас, как и прежде. Моей матери позже передали, будто государь сказал: “Она вдова, оставьте ее в покое”».

С 1910 года в здании располагалось посольство Итальянского королевства. До февраля 1913 года интересы Италии при российском Дворе представлял Джулио Малегари, потом – Андрэа Карлотти ди Рипарбелла.

Журнал «Столица и усадьба» в 1914 году написал очерк об интерьерах дворца, сохранившихся со времен Павла Демидова. Своим великолепием поражал Малахитовый зал: «Этот зал является образцом вкуса и роскоши в чистейшем стиле Людовика XV. Колонны, поддерживающие плафон и такие же вдоль стен, сделаны из целых кусков малахита и представляют собою очень большую ценность. Камин также малахитный. В этом зале стоит трон. Трон Короля всегда повернут спинкой к внутренности зала до приезда Короля: это, между прочим, установившийся обычай во всех посольствах». Плафон большой столовой Посольства «украшен тремя превосходными писанными орнаментами. Оригинальный вид придает этой комнате освещение с потолка; вечером освещение электрическое, которое устроено так, что дает почти одинаковый эффект с дневным – лампы скрыты карнизом плафона. Стены украшены портретами старых мастеров – эти портреты представляют личную собственность Посла. На стене налево портрет Короля Виктора Эммануила III». Виктор Эммануил – тогдашний король Италии.

Парадный выезд посла Италии. Начало XX века

«Стены вестибюля второго этажа украшены барельефами из глины (terre cuite); сделаны они на известной фабрике Signa в Тоскане. В зале замечательный паркет “marquetterie” из дерева разных цветов».

47. Германское посольство

Большая Морская ул., 41; Исаакиевская пл., 11

Исаакиевская площадь – самое имперское место Петербурга. Исаакиевский собор олицетворяет единение власти и православия. На пьедестале памятника Николаю I – скульптурные олицетворения русской геополитики: Балканы, восточная Европа, стратегические железные дороги. Здесь делалась русская внешняя политика. И посольство Германской империи – страны, прошедшей во времена Бисмарка путь от второразрядности к величию, от союзных отношений с Россией к враждебным, – на этой площади как нельзя уместно.

В 1873 году небольшой дом княгини Львовой купило германское посольство. Но место, где размещались немецкие дипломаты, по мнению кайзера не соответствовало престижу Рейха в мире. В 1911–1913 годах здание было полностью перестроено в формах неоклассицизма по проекту Петера Беренса, как бы сейчас сказали, арт-директора огромного немецкого концерна «AEG», великого архитектора, проложившего путь от art nouveau (модерна в русской интерпретации) к art deco (конструктивизму и неоклассике). Беренс – учитель Ле Корбюзье, Вальтера Гропиуса, Людвига Ван дер Роэ – занимает в европейском искусстве место, сравнимое с Палладио или Уильямом Моррисом.

Исаакиевская площадь и памятник Николаю I. 1900

Новое здание посольства было построено за год до начала Первой мировой войны. Лицевой фасад выделен классической колоннадой, но пилоны портика напоминают скорее об архаической Греции или Египте. На аттике фасада размещалась скульптурная группа Эберхарда Энке «Диоскуры» – обнаженные молодые люди, ведущие коней под уздцы.

Грубая, безжалостная мощь архитектуры Беренса ассоциировалась у петербуржцев с германским милитаризмом. «Мясистые конюхи <…>, битюги <…>, непонятно зачем взобравшиеся на крышу, две фигуры, изображающие бритых молодых людей жирного телосложения и весьма безучастного вида», – так воспринимала «Диоскуров» тогдашняя пресса. Критикам антаблемент напоминал низкий лоб неандертальца. Александр Бенуа называл постройку «циклопической» и отмечал благородство тона шведского гранита на фасаде: «…целесообразность, конструктивность, отсутствие лишнего, – но нигде не проглядывает улыбка подлинной красоты, никакого намека на уют, на поэзию».

Здание посольства до перестройки

Тяжеловесная монументальность фасада поддерживалась интерьерами: черный цвет колонн, мощные балки потолка, камин, сложенный из плит и похожий скорее на очаг. На втором этаже – Тронный и Прусский залы, декорированные в стиле раннего Средневековья.

С 1907 года послом Германии при русском Дворе был граф Фридрих фон Пурталес. Именно он 1 августа (19 июля по старому стилю) 1914 года вручил русскому министру иностранных дел Сазонову ноту об объявлении Германией войны России, отошел к окну и заплакал.

Объявление войны Германией в ответ на русскую мобилизацию привело в Петербурге к разгрому германского посольства. «Петербургская газета» информировала читателей: «22 июля, после митинга на Невском пр. огромная толпа манифестантов с флагами и портретами обожаемого монарха направилась по Невскому, а затем по улице Гоголя к германскому посольству. По пути манифестанты бросили несколько камней в редакцию немецкой газеты “Цайтунг” и в расположенный под ней немецкий магазин. Манифестанты прежде всего бросились на крышу. Дружными усилиями они свалили германский герб и сорвали германский флаг. На флагштоке взвился русский флаг “Да здравствует Россия и русское воинство!” Другие манифестанты принялись сваливать фигуры мужчин, которые так возмущали население столицы. Обе фигуры, в конце концов, были свалены и вместе с гербом брошены на мостовую».

Новое здание германского посольства. 1913

Об этом вспоминал позже и жандармский генерал Александр Спиридович: «Толпы народа вперемешку с извозчиками и автомобилями запрудили всю площадь и тротуары около посольства <…> Напротив здания, к стороне Исакия, горел громадный костер.

– Это жгут вильгельмовские портреты, – сказал подбежавший ко мне юркий молодой человек и, прибавив, что скоро будет еще лучше, убежал <…>

Установка «Диоскуров» на здании посольства Германии. 1912

Кипы бумаг полетели из окон верхнего этажа и полетели как снег, посыпались листами на толпу. Летели столы, стулья, комоды, кресла. Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала “ура”. А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи. Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их стянули с крыши под восторженное “ура”, стащили волоком к Мойке и сбросили в воду».

48. Особняк Богдановичей

Исаакиевская пл., 9

Особняк для Льва Нарышкина построил в 1760-е Антонио Ринальди. Для нового владельца Петра Мятлева его перестраивал Луиджи Руска. С 1870-х до 1914 года бывший особняк Мятлевых на Исаакиевской площади принадлежал Евгению Васильевичу Богдановичу – генералу от инфантерии в отставке, многолетнему старосте Исаакиевского собора.

Особняк Богдановичей. 1914

Богданович соединял в себе черты светского человека, дельца и православного патриота. В руководимом им издательстве «Кафедра Исаакиевского собора» на казенные деньги вышли «десятки миллионов книжек, картин и листов для бесплатной раздачи по поводу важнейших событий». Экземпляры брошюр доставлялись императору, членам императорской семьи, правительственным чиновникам с дарственными надписями автора. По словам правого публициста Льва Тихомирова, «в политике он был очень прост: нужен Царь, заботящийся о народе; народ честный, трудолюбивый, религиозный, любящий Царя; нужен порядок, нужно уважать власть; но нужно также заботиться о благе народа».

Сын генерала Богдановича – Николай, тамбовский вице-губернатор, в декабре 1905 года был убит бомбистом-эсером. Евгений Васильевич покровительствовал «Черной сотне».

Привлекательное местоположение дома Богдановичей – два шага от большинства министерств, Дворца, Государственного совета, Сената, посольств, – отличная кухня, а также безупречная политическая репутация хозяина, взгляды которого всегда соответствовали последним идеологическим веяниям при Дворе, способствовали популярности салона. Здесь узнавали последние слухи, создавались и разрушались репутации, делались карьеры. Тут провинциалы обращали на себя внимание важных сановников, получали места губернаторов и столоначальников; происходили «утечки информации» в прессу. Здесь высшая бюрократия встречалась с большим бизнесом, булат – со златом.

Генерал Е. В. Богданович в своем кабинете

Вот описание «завтраков» у Богдановичей, изложенное Л. А. Тихомировым в его воспоминаниях: «Желающие посетить генерала должны были являться к завтраку. <…> К этому времени Евгений Васильевич уже обязан был являться в роли радушного хозяина, точно так же, как и Александра Викторовна, встречать гостей. Гости обычно сходились в гостиную». Директор департамента полиции Владимир Джунковский писал: «У него всегда за столом были накрыты четыре-пять приборов для гостей. Завтрак бывал всегда очень скромный, бутылки белого и красного вина стояли на столе. За столом, несмотря на свою слепоту, он удивительно хорошо ориентировался, указывал всем места, поддерживал общий разговор, беспокоился, достаточно ли все едят, был на редкость радушный хозяин». Слепого Богдановича кормила с ложки сама супруга военного министра Екатерина Сухомлинова.

Жена хозяина дома вела подробнейший дневник. Александра Викторовна – подлинная чеховская «душечка», жившая вкусами и предпочтениями мужа. Поэтому дневник ее (последний раз переизданный в 1990 году) отражает не политические взгляды гостей салона, а их текущий вес в глазах Двора.

Не слишком разбираясь в политике, Александра Богданович была увлечена по преимуществу сплетнями. Перед читателями дневника проходит целая вереница взяточников, дураков, прелюбодеев, казнокрадов, льстецов, карьеристов. Пожалуй, ни один враг императорской России не создавал документа столь разоблачительного. Меж тем генеральша Богданович – сторонница неограниченной монархии и торжествующего православия. Дневник Богданович – это «Kompromat.ru» за период с 11 февраля 1879-го по 20 июня 1912 года.

49. Министерство государственных имуществ Российской империи

Исаакиевская пл., 13 и 4

Ведомство, находившееся на Исаакиевской площади, сменило несколько названий. Оно было учреждено как Министерство государственных имуществ в 1837 году. В 1894 году было преобразовано в Министерство земледелия и государственных имуществ. В мае 1905 года оно снова поменяло профиль и статус – реорганизовалось в Главное управление землеустройства. В октябре 1915 года Главное управление было преобразовано в Министерство земледелия.

На рубеже 1840-х и 1850-х годов архитектор Николай Ефимов строил на Исаакиевской площади, друг напротив друга, два здания – здание самого Министерства (дом № 4) и дом министра (дом № 13).

Министерство, ответственное за русское сельское хозяйство, всегда считалось одним из важнейших. В деревне жило 85 % населения страны,77 % подданных русского царя были крестьяне. Аграрный вопрос – самый запутанный и серьезный среди всех проблем внутренней политики.

Министерство земледелия и памятник Николаю I. 1902

С 1906 года, когда началась знаменитая Столыпинская аграрная реформа, ее главным штабом стали эти два дома на Исаакиевской площади. Согласно плану реформы, за двадцать лет следовало разрушить крестьянскую поземельную общину. Землевладельцы должны были превратиться в частных собственников. Министерство создавало на местах землеустроительные комиссии, систему кредитования хуторян и отрубников. Здесь разрабатывали систему подготовки агрономов и землемеров. Помогали миллионам малоземельных крестьян переселиться в Сибирь, на Дальний Восток и в Среднюю Азию. Возглавлял Министерство с 1908 по 1915 год Александр Кривошеин.

Министр Кривошеин – внук крепостного, сын офицера, выслуживавшегося из солдат, выпускник юридического факультета Петербургского университета. Его подчиненный Иван Тхоржевский характеризовал министра так: «Уже будучи всесильным главноуправляющим землеустройством и земледелием, пребывая на бюрократической вершине Российского государства, он по-прежнему любил, чтобы подчиненные и просители обращались к нему по имени и отчеству вне установленных правил знаменитой “Табели о рангах”, избегая обязательно положенных титулований».

Кривошеин чувствовал себя материально независимым, его супруга Елена Геннадиевна была внучкой знаменитого московского миллионера Тимофея Саввича Морозова. Публицист Петр Струве назвал Кривошеина «культурным аристократом». У него была превосходная коллекция живописи, включавшая полотна Джованни Каналетто, Виктора Васнецова, Апполинария Васнецова, Исаака Левитана.

В 1914 году Кривошеин стал одним из инициаторов снятия Коковцова с должности премьера и был первым кандидатом на эту позицию, но предпочел выдвинуть вместо себя старого и безынициативного Ивана Горемыкина, а сам до 1915 года практически возглавлял правительство.

50. Мариинский дворец

Исаакиевская пл., 6

В 1844 году Мариинский дворец был построен Андреем Штакеншнейдером для дочери Николая I, великой княгини Марии Николаевны. В 1884 году у потомков первой владелицы дворец выкупила казна.

К 1913 году во дворце размещались три учреждения: Государственный совет, Совет министров и Комиссия о прошениях.

Государственный совет с 1906 года стал верхней палатой российского парламента. Отныне любой закон вступал в силу, только если за него голосовало большинство депутатов Государственной думы, Государственного совета и его подписывал государь.

В 1908 году по проекту Л. Н. Бенуа, М. М. Перетятковича и Л. Л. Шретера помещение Зимнего сада было перестроено для нужд обновленного Государственного совета в Белый зал. В залы заседаний для Кабинета министров и Департамента гражданских и духовных дел были переоборудованы Концертный и Овальный залы.

Мариинский дворец. 1903

Зал заседаний Государственного совета. 1908

Вот как вспоминал заседания Государственного совета чиновник Мстислав Шахматов: «Поднимаются по широкой мраморной лестнице, устланной тяжелыми коврами. Во всех торжественных залах бросается в глаза дворцовая роскошь: полукруги мраморных колонн, огромные двери красного дерева, инкрустированные черепахой, всюду бронза и зеркала, глубокие бархатные кресла, крытые бархатом столы, мозаичные паркеты; у дверей камер-лакеи в дворцовых фраках с золотом и орлами. Залы наполняются членами Государственного совета, большею частью седыми, в придворных и генеральских мундирах или в штатских сюртуках, застегнутых на все пуговицы. Седые старцы медленно опускаются в глубокие бархатные кресла. Под картиной Репина на возвышенном полутронном кресле помещается председатель Государственного совета, рядом с ним Государственный секретарь, направо и налево от них ложи для министров и статс-секретарей Государственного совета».

Половина членов Государственного совета назначалась императором, другая половина каждые три года избиралась, но не от населения, а от корпораций: от православного духовенства – 6 человек; от дворянских обществ – 18 человек; от губернских земских собраний – по одному от каждого; от Академии наук и университетов – 6 человек; от совета торговли и мануфактур, биржевых комитетов и купеческих управ – 12 человек; 2 человека избирались от Финляндского сейма.

Назначенные члены определялись в Госсовет по докладу председателя Совета министров. Председатель Государственного совета и его заместитель ежегодно назначались императором из числа членов совета.

С 1907 по 1914 годы Государственный совет возглавлял Михаил Акимов. Как вспоминал шеф жандармов Владимир Джунковский: «это был очень умный, знающий дело юстиции, высоко порядочный человек, державшийся правых взглядов, но умевший считаться и со временем».

Совет министров был образован в 1906 году. В его состав входили премьер-министр, министры внутренних дел, финансов, юстиции, торговли и промышленности, путей сообщения, народного просвещения, военный, морской, Императорского Двора и уделов, иностранных дел, главноуправляющий землеустройством и земледелием, государственный контролер и обер-прокурор Синода. Заседания совета проводились несколько раз в неделю. Никакая, имеющая общее значение, мера управления не могла быть принята главами ведомств, помимо Совета министров.

Мстислав Шахматов писал: «…главный зал заседаний Совета министров, где расписной потолок был изукрашен вдоль карниза изображением разных сцен из древнеэллинской жизни. Столы для заседающих стояли вдоль задней стены зала замкнутой буквой “П”, посреди которой вставлен был столик для управляющего делами, а вдоль окон помещались столики делопроизводителей. Последние в надлежащую минуту подходили сзади к креслам заседающих и вручали им необходимые бумаги».

51. «астория»

Большая Морская ул., 39

«Стоит император Петр Великий, думает: “Запирую на просторе я!” – а рядом под пьяные клики строится гостиница “Астория”», – писал Владимир Маяковский. «Пьяные клики», надо думать, слышались на Исаакиевской площади в 1911–1912 годах, когда на углу площади и Большой Морской шло строительство гостиницы. Возведение шестиэтажного здания было завершено в марте 1912-го, а «Астория-отель» торжественно открыли 23 декабря того же года.

Здание обок Исаакиевского собора построено в свойственном архитектору Федору Лидвалю стиле, сочетающем модерн и неоклассику. Оно делится на три яруса: два нижних этажа облицованы серовато-розовым финским гранитом, три следующие этажа отштукатурены под «искусственный камень», наверху – последний, шестой, мансардный этаж.

Гостиница «Астория». 1913

Современники оценивали архитектуру отеля по-разному: от «обезображение площади, обыкновенный доходный дом, лишь кое-где – приличия ради – украшенный намеками на архитектуру» до «по-европейски аккуратно». Восторга не было, но собственно Лидваль и не стремился к оригинальности. От гостиницы ожидают ауру европейской респектабельности. Такой отель легко себе представить и в Берлине, и в Стокгольме.

Внутри все соответствовало уровню тогдашних «пяти звезд»: «пылевысасывающая станция», десять лифтов, 350 номеров, из них 150 с ванными комнатами. Паровое отопление и телефоны во всех номерах. Мебель из Австрии и Швеции, варшавские ковры, немецкие бронза и фарфор, французские серебро и хрусталь, библиотека, две парикмахерские, бюро переводов, 390 служащих.

Два ресторана на первом этаже: один – с зимним садом, другой – в стиле ампир с восьмью отдельными кабинетами. Рестораны – самые дорогие в Петербурге. Шеф-повар и официанты были из Франции. Играл знаменитый румынский оркестр Гулеску. Словом, к 1913 году «Астория», наряду с «Европейской», была самой фешенебельной гостиницей города.

Ресторан в «Астории». 1913

52. Исаакиевский собор

Исаакиевская пл.

Исаакиевский собор, построенный по проекту Огюста Монферрана, освятили 30 мая 1858 года. Это самый поместительный православный храм России: рассчитан на 14 тысяч человек.

Прихода у собора не было, здесь торжественно отмечались, прежде всего, государственные праздники и царские дни. В его стенах проводились торжественные богослужения в честь святых, тезоименитых членам царствующей фамилии, в честь годовщины Ништадтского мира, Полтавской и Чесменской викторий, войны с Наполеоном (установленный в 1814 году, этот праздник отмечался 25 декабря). 19 февраля архиерейской службой праздновалось Освобождение крестьян. С 1862 года утвердилось чествование памяти просветителей славян, святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Отмечали это событие дважды в год: 14 февраля и 11 мая. После божественной литургии в Кафедральном соборе во имя святого Исаакия Далматского проводилось торжественное заседание в Городской думе. В Пасху зажигались светильники на крыше собора.

Вид на Исаакиевскую площадь, собор и гостиницу «Астория». 1912

С января 1878 года заведование зданием Кафедрального собора перешло от Министерства Двора к Министерству внутренних дел. За этим ведомством руководство собором сохранилось до 1917 года. Штат собора насчитывал 80 человек, в том числе 12 звонарей и 17 человек причта: настоятель храма, ключарь, 3 священника, 1 протодиакон, 4 диакона, 5 псаломщиков, 2 пономаря. Все богослужения велись в сопровождении хора, который имел право петь только в Исаакиевском соборе. Хор насчитывал 50 человек: 20 взрослых и 30 малолетних, в том числе 12 басов, 12 теноров, 12 альтов и 14 дискантов. Набирали певчих преимущественно на Украине – в Киевской, Полтавской, Черниговской губерниях, в основном из лиц духовного сословия. Каталог песнопений постоянно проверялся и утверждался Святейшим Синодом.

С 1897 по 1909 годы настоятелем Исаакиевского собора служил Иоанн Соболев, а затем, вплоть до 1917, – Александр Исполатов.

53. Военное министерство

Вознесенский пр-т, 1

Военное министерство располагалось в построенном Огюстом Монферраном доме Лобанова-Ростовского (его еще называют «Дом со львами»). После 1905 года собственно военное планирование было передано в Главное управление Генерального штаба, за Военным министерством оставались административно-хозяйственные вопросы, прежде всего, формирование и использование военного бюджета.

Военный министр в начале XX века распоряжался огромными деньгами, его ведомство тратило пятую часть всего российского бюджета, причем траты на оборону год от года увеличивались. Он встречался с императором чаще, чем какой-либо другой министр. Например, в 1908 году государь принял Александра Редигера 50 раз, а 1913 году Владимира Сухомлинова – 26.

Должность военного министра требовала исключительной дипломатичности. Ведь ему формально подчинялись многие великие князья: Николай Николаевич младший – главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, Петр Николаевич – генерал-инспектор инженерных войск, Сергей Михайлович – генерал-инспектор артиллерии, Константин Константинович – генерал-инспектор военно-учебных заведений.

С 1905 по 1909 год Военное министерство возглавлял генерал от инфантерии Александр Редигер, человек жесткий, прямой, трудоголик. Он принял армию в тяжелое время, после проигранной войны с Японией, и за четыре года сумел стабилизировать положение и провести необходимые реформы, нажил много врагов и был заменен начальником Генерального штаба Сухомлиновым. Рекомендовал нового министра его предшественник: «Сухомлинов, по моему мнению, человек способный; он быстро схватывает всякий вопрос и разрешает его просто и ясно. Сам он не работник, но умеет задать подчиненным работу, руководить ими, и в результате оказывалось, что работы, выполнявшиеся под его руководством, получались очень хорошие».

Дом Лобанова-Ростовского, здание Военного министерства

Владимир Сухомлинов стал любимцем государя. Он хорошо чувствовал его настроение и, если видел, что император устал, никогда не досаждал ему длинными докладами. Знал множество анекдотов из армейского быта, легко подхватывал разговор на любую тему, был изысканно вежлив.

Главную роль в жизни военного министра играла, впрочем, не служебная деятельность, а беззаветная любовь к супруге Екатерине. Сухомлинов был старше жены на 35 лет, увел ее у мужа и был полным подкаблучником. А так как министерше, как «разведенке», вход в большой свет был заказан, она окружила себя компанией темных дельцов, использовавших ее для получения оборонных заказов, повышения по службе и даже, возможно, покупки совершенно секретной информации о русской армии.

Это закончилось печально для министра, в 1915 году его сместили с поста, а затем арестовали по обвинению в государственной измене.

Военный министр В. А. Сухомлинов с супругой (в центре) и группой военных офицеров, педагогов во время смотра «потешных»

54. Градоначальство

Гороховая ул., 2/6

C 1877 года на углу Адмиралтейского проспекта и Гороховой улицы в некогда построенном Джакомо Кваренги (и многажды потом перестраивавшемся) особняке И. Ф. Фитингофа размещалось Петербургское градоначальство, учреждение, отвечавшее за безопасность и благоустройство города.

В состав градоначальства входили врачебное управление, редакция «Ведомостей Санкт-петербургского градоначальства и Санкт-Петербургской городской полиции», городские тюрьмы, Городская дума, пожарная команда, речная полиция, санитарная комиссия, сыскная полиция, охранное отделение, конно-полицейская стража, питомник служебно-розыскных собак. Градоначальнику подчинялись частные приставы, начальники полиции частей города; им – начальники участков, участковые надзиратели; участковым надзирателям – околоточные, а тем – городовые и дворники.

Форма одежды городовых и конюхов конно-полицейской стражи образца 1899 года

Петербургский градоначальник Н. В. Клейгельс (в машине второй слева) у здания Приюта для отставных нижних чинов Санкт-Петербургской столичной полиции и Управления градоначальника. 1903

Кандидаты на полицейские должности должны были обладать благообразной внешностью, крепким телосложением, здоровьем, хорошим зрением, чистой речью, быть ростом не менее 171 см, возрастом не моложе 25 лет и отличаться беспорочным поведением. Петербургские городовые чаще всего прежде служили в гвардии, офицеры – в армии.

Репутация у петербургской полиции была смешанная. С одной стороны, порядок в городе поддерживался, сыскная полиция раскрывала большинство громких преступлений. С другой, современник писал: «Неопытные люди диву даются: чины полиции содержание получают не ахти какое, а живут отлично, одеты всегда с иголочки. Пристава – это уже полубоги; вид у них по меньшей мере фельдмаршальский, а апломба, красоты в жестах!.. <…> Портные, переплетчики, сапожники – все цехи работают даром на полицию: это уже всероссийский закон».

В Рождество и Пасху владельцы малого бизнеса одаривали городовых «праздничными» деньгами. Извозопромышленники, трактирщики, клубы, гостиницы и кофейни были обложены регулярной данью. Открыть заведение стоило рублей 100 (их платили приставу), продлить работу питейного заведения на два часа – 25 рублей месяц. За деньги полицейские «не замечали» нарушения законов – им платили за безопасность букмекеры, содержатели борделей, хозяева игровых клубов (азартные игры были официально запрещены). Собранная дань оседала в карманах сборщиков, шла начальству. От нее зависело служебное положение: назначение на вышестоящие должности. За деньги снимали взыскания, закрывали глаза на правонарушения и даже уголовные преступления.

Не пользовались в Петербурге уважением и сами градоначальники. Почти всех их подозревали во взятках. Про Николая Клейгельса (градоначальник в 1895–1903 годы) говорили, что он торгует бракованными лошадями. Военный министр Владимир Сухомлинов вспоминал: «Точка зрения Клейгельса по части обогащения была не безупречна. При утверждении постройки Троицкого моста за фирмой Батиньоль много миллионов пришлось на его долю».

Градоначальник генерал-майор Д. Драчевский. 1908

Владимир фон Лауниц (градоначальник в 1906–1907 годы), по словам жандармского генерала Герасимова, «выдавал членам боевой дружины Союза русского народа удостоверения на право производства обысков. Опираясь на это удостоверение, дружинники являлись в участки, брали с собой чинов наружной полиции и вместе с ними производили те обыски, какие находили нужными. При таких обысках происходили “пропажи” ценных вещей».

С 1907 по 1914 годы петербургским градоначальником служил Даниил Драчевский – герой боев под Шипкой, генерал-майор. Он обратил на себя внимание как градоначальник Ростова-на-Дону в бурных 1905–1907 годах, когда в этом городе, в отличие от большинства других, было относительно тихо. Бравый генерал, креатура Петра Столыпина, много сделал и для Петербурга, но вскоре и сам втянулся во взятки.

Генеральша Богданович записывала в дневнике: «Драчевский не на шутку влюбился в Сосновскую, на нее тратит большие деньги: с ней ежедневно ужинал у Контана, швырял там деньги, давал по 25 р. на чай лакеям. Все это требовало денег, которые доставал Драчевскому Никифоров». (Любовь Сосновская была женой одесского градоначальника, а Александр Никифоров – управляющим канцелярией градоначальства.)

В 1908 году на Драчевского поступил донос делопроизводителя канцелярии Санкт-Петербургского градоначальника Николая Жеданова. Он обвинял своего непосредственного начальника в том, что тот обложил 50 тысячами рублей ежегодной дани владельцев столичных клубов. Следственная комиссия Министерства внутренних дел сумела оправдать градоначальника, но отправила под суд 5 приставов, двух помощников пристава, помощника начальника полицейского резерва и командира полицейской роты.

В 1914 году вновь вспыхнул скандал – теперь Драчевского обвиняли в получении взяток от известного жулика, владельца двух игорных клубов Захария Жданова. Градоначальника обвинили еще и в хищении 150 тыс. руб. казенных денег, отправили в отставку, исключили из императорской свиты и возбудили против него уголовное дело.

55. Ресторан «Вена»

Гороховая ул., 8; Малая Морская ул., 13

В 1903 году Иван Соколов купил на пару с компаньоном за 14 тыс. руб. второразрядный ресторан «Вена» на углу Малой Морской и Гороховой улиц.

В 1875 году двенадцатилетний Ваня Соколов приехал в Петербург из Ярославской губернии и, как многие его земляки, проделал многотрудную карьеру в ресторанном деле. В трактире «Лебедь» мыл грязную посуду, подметал залу, убирал объедки, носил воду, ложился спать под утро, дневал и ночевал среди пьяных купцов и ремесленников. В 16 лет вышел в половые, их называли «шестерки». Из захудалого трактира перекочевал в первоклассный ресторан «Лейнер». Быстро шел по служебной лестнице – стал буфетчиком, потом метрдотелем, женился на односельчанке с приданым, скопил денег на собственное дело.

Ресторан «Вена» занимал весь бельэтаж здания, в нем работало 180 человек, в отдельном флигеле помещались большие холодная и горячая кухни и кладовая. За день (с 12 дня до 3 ночи) в ресторане бывало до 1100 человек. Если поначалу ресторан включал один зал и 6 кабинетов, то спустя всего 10 лет – уже 4 зала и 13 кабинетов. С 12.00 до 15.00 в ресторане подавали завтрак. Стоил он недешево – 1 руб. 70 коп., а его счет включал: сам завтрак – 75 коп., утренний графинчик водки – 40 коп., 2 кружки пива – 20 коп., чаевые официанту – 20 коп., чаевые швейцару – 15 коп.

В ресторане «Вена». 1900-е

На кухне «Вены» работали супники, птичники, холодники, жаровщики, яичники. В «холодной» кухне – пирожники и кондитеры, в отдельном помещении те, кого называли «рыбаками», ответственные за разделку и подготовку рыбы. Считалось, что поварам «Вены» особенно удаются русские блюда.

«Вена» был ресторан литературно-художественный – не изысканное эстетское кабаре, как «Бродячая собака», а скорее место работы и общения чернорабочих повременной прессы – тех, кому каждый вечер надо сдать материал в очередной номер газеты или журнала.

Кухня ресторана «Вена». 1900-е

За большим общим столом в главном зале сидели более или менее случайные посетители. Здесь официант обносил всех общим («комплексным») обедом из четырех блюд за 80 коп. Видя студента с голодным взором или пропившегося репортера, официант мог запросто предложить бесплатную прибавку.

Часам к двум приходили постоянные посетители, занимали каждый свой столик, коллеги по редакциям – отдельный кабинет. Просили чернильный прибор, писчей бумаги, просматривали газеты, начинали обедать, как и полагалось – с рыбного. Официантов знали годами и называли по отчеству: «Ну, Алексеич, пожалуй, я проголодался. Давай осетринки соленой, селя-ночки рыбной с капустой, угря в красном вине и рюмаху». Выкушав рыбное, принимались за работу. Часа два писали хореи для стихотворного фельетона, рецензию на выставку или новую главу уголовного романа. К пяти «Алексеич» приносил мясное, после трапезы снова за работу и к десерту, часов в восемь материал был перебелен и сдан редактору, который, как правило, находился здесь же, за соседним столиком. Редактор иногда говорил: «Остается место на листе строчек на тридцать. Вы не могли бы что-нибудь придумать?» И поэт писал.

Главная публика приходила после театров, часам к 11 вечера. «Вена» была открыта до 3 часов ночи, но, случалось, публика оставалась почти до утра.

Местной достопримечательностью являлся Александр Иванович Куприн, к этому времени уже написавший и «Поединок», и «Яму», и «Листригонов». Этому была посвящена эпиграмма:

Во хмелю он бывал зол и буен, но настолько знаменит, что средний петербуржец начинал обычно выпивку с приятелем с присказки:

Жил Куприн в Гатчине и в «Вене» часто оставался ночевать, винясь утром перед Соколовым за ночные дебоши. Бывали в ресторане и Блок, и Тэффи, и Аверченко (он часто самолично изготавливал на кухне что-нибудь экзотическое), и Северянин. Отдельную группу составляли художники (сатириконовцы Ре-Ми, Радаков, Исаак Бродский, Рылов), актеры, музыканты. Иногда «Вену» оглашал своим феноменальным басом и сам Федор Шаляпин.

А. И. Куприн и Ф. И. Шаляпин (за роялем). К. Булла. 1911

Стены были увешаны работами художников-посетителей «Вены»: Волкова, Богданова-Вельского, Зарубина, Клевера, Кравченко, Куликова и др. Здесь же в рамках висели и автографы писателей и журналистов. К тому же «скатерть на одном столе – он стоял посредине зала – вся была покрыта подписями, рисунками, сделанными химическим карандашом, чернилами, акварелью. Некоторые подписи были дополнительно прошиты золотистым шелком».

Ни один юбилей ресторана в российской истории не отмечался, вероятно, с такой помпой, как десятилетие ресторана «Вена». К этому событию, случившемуся в столице 31 мая 1913 года, был выпущен богато иллюстрированный альбом.

56. Ателье Иды Лидваль

Большая Морская ул., 27

Современный облик дом приобрел в 1836 году, когда его перестроил плодовитый архитектор Александр Пель. В 1906-м Федор Лидваль обновил внутреннюю часть здания: соорудил новую каменную лестницу, произвел перепланировку, на первых двух этажах разместил большие витрины, установил лифты. В советское время четырехэтажное здание надстроили еще одним этажом. С 1906 года в доме размещался торговый дом «И. П. Лидваль и сыновья».

В 1859 году в Петербург приехал шведский портной Юн Петтер Лидваль. В его сумке были отвес, ножницы, роман М. Ю. Крюсенстольна «Мавр» и «Рассказы Фенрика Столя» Йохана Людвига Рунеберга. Он поступил в русскую портняжную мастерскую, а когда ее владелец умер, женился на вдове и сам стал хозяином. Впрочем, новоиспеченная госпожа Лидваль вскоре умерла, а у Ивана Петровича, как его стали звать в России, появилась новая жена Ида Амалия, дочь датского столяра.

Иван Петрович превосходно играл в кегли. В своеобразном мужском мире кегельбана он сошелся с чиновниками Министерства Императорского Двора; те помогли его мастерской получить заказы на изготовление придворных мундиров. Лидвалю присвоили звание Придворного портного Его Величества.

В 1881 году швед получил огромный подряд на изготовление ливрей и мундиров к погребению Александра II. Он разбогател, и ему было присвоено еще более важное звание Императорского придворного поставщика.

После смерти Ивана Петровича в 1886 году дом и мастерскую унаследовала Ида Амалия Лидваль. В ее мастерской на Большой Морской улице, 27, работало 150 человек, она была крупнейшей в России, а возможно, и во всей Европе. Уровень зарплат у Лидваль считался запредельным. Опытный закройщик получал здесь 300–350 руб. в месяц (примерно в три раза выше рынка).

При Иде Амалии ателье вышло на новый уровень. Шили теперь не только ливреи, но и мужскую одежду. Одним из главных заказчиков фирмы был сам император Николай II. Пауль Иванович Лидваль, сын Иды Амалии и брат знаменитого архитектора Федора Лидваля вспоминал: «Для каждой зарубежной поездки гардероб царя пополнялся двумя фраками, двумя десятками белых жилетов, дюжиной пальто. <…> Портной никогда не имел права обхватить руками царя, снимая мерку, как это обычно делается с простыми смертными, а одежды изготовлялись по размерам старых. На примерках, происходивших в каком-нибудь из залов императорского дворца, одежду на императора надевал один из камердинеров, изысканный и важный господин. Затем портной делал пометки мелом. Царь был примерным заказчиком – неизменно дружелюбным и вежливым. Он обладал хорошей фигурой, которая не доставляла портному больших затруднений. Все свои старые костюмы он раздаривал камердинерам».

Мастерская шила великим князьям Александру Михайловичу, Павлу Александровичу, Дмитрию Павловичу, Андрею, Борису и Кириллу Владимировичам, Константину Константиновичу, принцу А. П. Ольденбургскому, герцогу Г. Г. Мекленбург-Стрелицкому. Все они, по словам Пауля Лидваля, «были статными и элегантными господами и добрыми клиентами для портного». Пауль Лидваль особенно выделял князя Феликса Юсупова, которого считал «самым элегантным мужчиной Петербурга».

Высокие заработки не мешали сотрудникам периодически бастовать. Первый раз забастовка случилась в 1904 году и просто «ошеломила» хозяев. Требования забастовщиков о повышении жалованья были немедленно удовлетворены, но сезонные забастовки продолжались вплоть до Первой мировой войны.

После смерти Иды Лидваль фирму разделили между тремя младшими сыновьями. Вильгельму и Эдварду досталось ателье по пошиву придворных мундиров и ливрей, Пауль на правах собственной фирмы получил ателье по пошиву гражданского платья и военных мундиров, а Федор, знаменитый архитектор, в этом бизнесе не участвовал.

Последний след деятельности семьи Лидвалей в России был обнаружен в 1990-е годы: при поисках останков царской семьи нашли две брючные пуговицы с надписью «И. П. Лидваль».

В доме, где располагалось ателье семьи Лидваль, работал так же павильон для фотографии и фирма И. Я. Урлауба, изготавливавшая и продававшая в своем магазине очки, пенсне, лорнеты, бинокли, микроскопы, осветительные зеркала и другие оптические приборы. В доме размещалось «Горнопромышленное агентство по распространению полезных ископаемых России». Его возглавлял Алексей Козьмич Денисов, организовавший в 1912 году общество «Русские самоцветы». Тогда же он открыл в доме ювелирный магазин.

57. Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб

Большая Морская ул., 31

Дом № 31 состоит как бы из трех отдельных домов, объединенных общей надстройкой. Несмотря на позднейшие переделки, в нем можно различить его первооснову – «образцовый» проект 1730-х годов Михаила Земцова. Здание многократно перестраивалось. Нынешний облик ему придала последняя реконструкция, предпринятая архитектором Иоанном Мерцем в 1872 году. С 1846 года здесь располагалось Собрание Санкт-Петербургского Императорского яхт-клуба.

Поначалу каждый член клуба должен был иметь парусную яхту водоизмещением не менее 20 тонн (позднее, в 1857 году, норма была понижена до 10 тонн). Но постепенно роль яхтенного спорта в деятельности клуба сходила на нет. К началу XX века на 225 членов клуба приходилось только 10 яхт. А в уставе прямо заявлялось: клуб «не устраивает гонок, но участвует в устройстве гонок с другими яхт-клубами выдачею призов».

В Императорском яхт-клубе

Главной достопримечательностью клуба стал его ресторан. Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб был, пожалуй, единственным, регламентировавшим порядок обеда: «Час обеденного времени назначается общим собранием. Горячие кушанья после 2-х часов ночи могут подаваться во все комнаты клуба, кроме газетной; Холодные же могут быть подаваемы во всякое время и во все без исключения комнаты». Уникальной особенностью клуба была и регламентация табакокурения. Оно разрешалось везде, кроме столовой комнаты, в определенные общим собранием часы. Нарушители этого правила штрафовались на 25 рублей.

Самым часто употребляемым вином была сицилийская Марсала. На это вино специально подписывались, и по подписке оно стоило 1 руб. 45 коп. за бутылку. Судя по отчетам начала ХХ века, популярными играми были кегли, карты и бильярд. В клубе имелась библиотека, специальная комната для чтения, были регламентированы правила хранения и выдачи на дом печатных материалов. Газеты можно было брать на дом на неделю, журналы – на месяц.

Почетными (и непременными) членами Императорского яхт-клуба были управляющие Морским министерством. За всю историю существования клуба его членами были 12 представителей императорской фамилии. Первым почетным председателем клуба стал великий князь Константин Николаевич.

Клуб возглавлял командор, который избирался на год членами яхт-клуба и высочайше утверждался в звании по представлению Морского министерства. Он командовал эскадрой судов яхт-клуба. В течение 1903–1912 годов во главе клуба стоял министр Императорского Двора и генерал-адъютант барон В. Б. Фредерикс.

Членами клуба могли быть только потомственные дворяне. В клуб принимали по баллотировке, причем если число желающих превышало число вакансий, то избирались по очереди, в том порядке, в котором они записались как кандидаты. Число кандидатов, предлагавшихся на общем собрании, составляло около 10–15 человек. В основном, это были представители военной элиты, придворные чины, представители дипломатических служб других государств. Вступительный взнос был самым большим среди российских яхт-клубов – он составлял 250 руб., а годовой – 100 руб. серебром. К началу ХХ века размер каждого из взносов стал составлять 200 руб.

По воспоминаниям директора Императорских театров В. А. Теляковского, яхт-клуб затмевал «своим блеском, пышностью и влиянием все решительно клубы в России». Члены императорской фамилии и представители дипломатического корпуса принимались в яхт-клуб без баллотировки, но для остальных кандидатов существовала самая строгая фильтрация.

Вот что писала в своих воспоминаниях «Из потонувшего мира» баронесса Мария Клейнмихель: «Яхт-клуб – какое волшебное слово! Сколько людей, проходивших по Морской, бросали завистливые взгляды на эту святыню, на этот предмет их заветных желаний. Вспоминаю я и поныне, как члены яхт-клуба сидели у окна и с важным видом превосходства и сознания собственного достоинства часами наблюдали за движением на Морской. Юноша, бывший перед баллотировкой скромным, застенчивым, немедля после избрания его в члены становился высокомерным и полным самомнения человеком. Он говорил о своем клубе, как о Сенате или Государственном совете, и когда в его присутствии говорили о политике – он в самых сложных даже для государственных умов вопросах важно произносил: “В яхт-клубе говорят… в яхт-клубе находят… в яхт-клубе решили…”»

Но это была правда: постоянное присутствие в клубе великих князей, в особенности всесильного Николая Николаевича, и общение с ними остальных членов послужило поводом для частого посещения многими министрами и другими влиятельными лицами этих собраний, и нередко случалось, что там начинали карьеру, создавали себе имена и, наоборот, свергали нежелательных лиц с их высоких постов. Приятная жизнь, возможность продвинуть в высшие сферы своих близких делали членов яхт-клуба какими-то избранными существами.

В России было два рода близких к его величеству людей: одни, выдвинутые счастливым случаем, другие – члены яхт-клуба, особые существа, которые всего достигли. Оттуда именно в течение многих лет выбирались кандидаты на высокий административный или дипломатический пост, а также начальники гвардейских дивизий и корпусов».

Яхт-клуб в 1910-е годы стал центром великокняжеской фронды. Его членами были великие князья Сергей Михайлович, Николай Михайлович, Александр Михайлович, Андрей Владимирович. По словам великого князя Гавриила Константиновича, его отец, Константин Константинович считал клуб «рассадником сплетен и интриг, что, конечно же, было правдой».

Член Государственного совета, камергер Владимир Гурко писал: «…досужую болтовню великосветского, посещавшегося всеми великими князьями, яхт-клуба – этого центра столичных политических и светских сплетен, где перемывали косточки всех и каждого и где не щадили императрицы. Переходя из уст в уста, рассказы их, естественно, извращались и, наконец, приобретали совершенно невозможный характер. Круги, которым клуб импонировал, подхватывали новости, считая их вышедшими из достоверных источников, и пускали по городу».

В декабре 1916 года Николай II писал министру Императорского Двора: «До меня со всех сторон доходят сведения, что Николай Михайлович в яхт-клубе позволяет себе говорить неподобающие вещи. Передайте ему, чтоб он прекратил эти разговоры, а в противном случае, я приму соответствующие меры».

58. Доходный дом страхового общества «Россия»

Большая Морская ул., 35

Роскошное здание в стиле модерн было построено в 1907 году архитекторами Александром Гимпелем и Василием Ильяшевым и предназначалось для богатейшего на тот момент страхового общества «Россия». Среди прочих, обществу принадлежал дом на Большой Морской, 27–29, где до 1907 года, до переезда в дом № 35, находился главный офис.

Самое известное в стране до революции страховое общество «Россия» было основано в марте 1881 года. Его учредителями были знаменитые тогдашние дельцы Гораций Гинцбург (откупщик, банкир, благотворитель), Николай Полежаев (выходец из старообрядческого купеческого рода), Дмитрий Петрококино (одесский грек, владелец торгового дома), Артемий Рафалович (из знаменитой одесской купеческой семьи), Абрам Зак (финансист родом из Бобруйска), Игнатий Иоахимович Эфрусси (австрийский банкир).

Общество делало бизнес на страховании жизни, а не недвижимости, как большинство других страховых компаний, преуспело в этом и стало ведущим на рынке России.

Правление страхового общества занимало второй и третий этажи здания на Большой Морской, 35, на первом этаже находились магазины, в частности – «Рояли и пианино Я. Беккера», верхние этажи предназначались под жилые квартиры.

Цоколь здания покрыт черной горной породой габбро. Первый этаж – блоками красного гангутского гранита. Для верхних этажей использовался дымчато-розовый гранит из месторождения Ковантсари на Карельском перешейке. Сочетание черного, красного и серовато-розового камня придают сооружению эффектный вид.

Фасад дома украшен треугольными вставками и майоликовым фризом под карнизом по рисункам Н. К. Рериха «Северная жизнь» на тему походов варягов. Майолика была выполнена в мастерской П. К. Ваулина.

В вестибюле и на лестничной клетке вплоть до верхних этажей – рельефный фриз с разнообразными неповторяющимися сюжетами: ненцы, нарты, олени, северное сияние. Сохранились витражи на лестничных площадках. В интерьерах – керамические печи и разнообразные по рисунку и цвету полы.

Доходный дом страхового общества «Россия»

59. Первое российское страховое общество

Большая Морская ул., 40

В 1900 году Леонтий Бенуа возвел здание Первого Российского страхового общества (до этого главный фасад располагался на другой стороне участка, на набережной Мойки, 85).

Цокольный этаж и портал отделаны полированным розово-красным гранитом, первый этаж – блоками розового гранита, верхние этажи – розовым и желтым радомским песчаником со сложным резным орнаментом.

Институция была создана в 1827-м как Первое Российское страховое от огня общество. Правительство предоставило ему серьезные льготы: монополию на страхование от огня в обеих столицах, а также в Одессе, Прибалтике, и почти полностью освободило от налогов. Первоначальный капитал состоял по преимуществу из вклада придворного банкира Л. И. Штиглица.

Председателями правления общества всегда были известные государственные деятели: адмирал граф Николай Мордвинов, граф Алексей Орлов, князь Дмитрий Оболенский.

Вплоть до революции Первое Российское страховое общество занимало место в пятерке ведущих страховых компаний страны.

60. Дом Общества поощрения художеств

Большая Морская ул., 38

Здание было перестроено для основанного в 1820 году Императорского общества поощрения художеств Максимиланом Месмахером в 1878-м, а реконструировано в той части, которая выходила на Мойку, в 1893-м Иеронимом Китнером. Председателем общества состояла сама принцесса Евгения Ольденбургская. В составе числилось 14 особ императорской фамилии.

На первом этаже находились художественный магазин и выставочные залы, на втором – Художественно-промышленный музей, на третьем – Рисовальная школа.

Расположенный на самой шикарной улице Петербурга дом существовал как своего рода художественный бутик, где богатые любители изобразительных искусств могли пополнить свои собрания. Здесь ежегодно происходили выставки передвижников, выставлялись работы художников из Общества русских акварелистов, «Мира искусств», проходили персональные выставки, аукционы.

Мемуарист называл обитое белой тканью выставочное помещение общества «нелепейшим и мрачным» с «на редкость скверным освещением». Тем не менее, тут покупали работы для Императорского русского музея и для собственных коллекций два последних русских императора. Великие князья, модные адвокаты и светила медицины заходили сюда регулярно, приценивались и совершали покупки.

Вот что писал в 1910 году «Правительственный вестник»: «3 марта, в 2 часа пополудни, 38-ю Передвижную выставку картин Товарищества передвижных художественных выставок, устроенную в залах Императорского общества поощрения художеств, посетила Ея Величество Государыня Императрица Мария Феодоровна. Одновременно с Ея Величеством на выставку прибыли Августейший президент Императорской Академии художеств великая княгиня Мария Павловна и Августейший управляющий Русс ким музеем императора Александра III великий князь Георгий Михайлович с Августейшею супругою великою княгинею Мариею Георгиевною. Государыней императрицей приобретены картины: Александра Беггрова – “Венеция”, Михаила Игнатьева – “Чернушка”, Александра Маковского – “Воскресенский собор в городе Кашине” и Ефима Волкова – “Завод” и “В парке”. <…> По обозрении выставки Ея Величество и их Императорские Высочества посетили постоянную выставку Императорского общества поощрения художеств, где осматривали работы учащихся в школе Общества. Здесь директор школы Николай Рерих имел счастие поднести Государыне Императрице икону иконописной мастерской при школе Императорского общества поощрения художеств».

Здание Общества поощрения художеств. К. Булла. 1903

Иметь небольшую коллекцию картин или акварелей считалось обязательным для каждого «приличного» дома. Позволить себе покупку работ знаменитостей первого ряда – Ильи Репина, Валентина Серова, Константина Маковского – могли не многие. А вот акварели Альберта Бенуа, живопись второстепенных передвижников (какого-нибудь Ефима Волкова, Николая Богданова-Бельского или Клавдия Лебедева, например), пейзажик моднейшего Юлия Клевера купить было под силу любому состоятельному человеку.

Выставка в Обществе поощрения художеств. 1915

В обществе работала рисовальная школа, в которой обучалось 1500 учеников. Директором был знаменитый Николай Рерих. Александр Бенуа писал: «Под руководством Рериха в течение нескольких лет школа Общества поощрения художеств преобразилась до неузнаваемости. Рерих во имя своего хорошего дела готов взять на себя подвиг иметь сношения с самыми скучными людьми, и при этом он искусно проводит свою линию, не слишком оскорбляя их, не слишком ускоряя свое наступательное движение его с тем большими и верными результатами».

Преподавателями школы служили известные художники. Ученики вносили определенную плату и могли учиться вечерами и по воскресеньям.

Существовали разнообразные специализации: классы медальерный, мебели, женский этюдный, художественной вышивки,монументальной живописи, витражей, графического искусства, литографии и офорта, рисования с живых цветов и стилизации, анималистики, натурно-фигурный, головно-этюдный и головно-живописный, съемки с натуры и изучения стилей, чертежно-архитектурный, чеканки, иконописный, декорационный и обойный. Работали фарфоро-керамическая, рукодельно-ткацкая, литографическая и печатная мастерские. Читались лекции по анатомии, педагогике, истории русского искусства, давались уроки музыки и хорового пения.

Посещали школу и светские дамы, и дети (здесь какое-то время учился Мстислав Добужинский), и абитуриенты Академии художеств, и те, кто хотел в дальнейшем зарабатывать на жизнь разнообразным художеством.

Для вспомоществования семьям умерших художников в 1897 году в этом же здании было открыто общество «Понедельник» – это знаменитые «Мюссаровские понедельники» (по имени инициатора, тайного советника Е. И. Мюссара) или, как их еще называли, «Понедельники художников».

С 1890-х годов, наряду с художественными обществами, на Большой Морской, 38, располагается Общество для содействия русской промышленности и торговле.

61. Русский для внешней торговли банк

Большая Морская ул., 32

Импозантное здание было построено в 1888 году Виктором Шретером специально для Русского для внешней торговли банка. В отделке фасада применены вюртембергские песчаники красного (цоколь и портал), зеленого (бельэтаж) и желтого (третий и четвертый этажи) цветов. В главном, фасадном здании по Большой Морской, помимо парадных входов, гардеробных, комнаты для швейцаров и большого вестибюля, находились: на первом этаже – кабинеты товарища директора и доверенных банка; на втором этаже – зал Совета с приемными и кабинеты директора банка и доверенного, на третьем этаже – квартира директора с собственными входами, как парадным, так и черным.

Центральная часть здания – трехэтажный зал, с верхним светом и широкой галереей на втором этаже. По кругу располагалось 18 касс, предназначенных для различных банковских операций. На втором этаже – отделения корреспонденции и бухгалтерии. Верх и низ соединялись внутренней лестницей для служащих.

Центр зала был предоставлен публике. Отсюда можно было попасть в кабинет доверенного, в кабинет главного кассира, еще одна дверь вела в курительную комнату. Прямо над ней, на втором этаже, была еще одна курительная комната, а над кабинетом доверенного – кабинет секретаря. Под центральным залом находилась чайная комната с кухней.

Русский для внешней торговли банк был основан в 1871 году. К 1910-му имел 76 филиалов. По объему операций банк в 1900-м занимал 4-е место, в 1914-м – 3-е, а к 1917-му – 2-е среди российских банков. По размеру акционерного капитала (60 млн руб.) делил 1-е место в России с Азовско-Донским и Петроградским международными коммерческими банками. Банк кредитовал внешнюю и внутреннюю торговлю, обеспечивал производство 20 % российского сахара (33 предприятия с капиталом 53 млн). В 1914-м банк контролировал еще 17 предприятий: в их числе акционерное общество железоделательных, сталелитейных и механических заводов «Сормово», общество «Двигатель», «Общество электрического освещения 1886», нефтепромышленное общество «А. И. Манташев и K°», Киевский машиностроительный завод, общество «Электрическая сила».

Но главной специальностью этого учреждения было кредитование русского хлебного экспорта. Для этой цели были открыты филиалы в Лондоне, Генуе, Константинополе. На деньги банка строились зернохранилища, позволявшие в период хлебных кампаний, после уборки зерновых, когда стоимость зерна на мировых рынках значительно обесценивалась, придерживать экспорт.

Операционный зал Русского для внешней торговли банка. 1911

62. Торговый дом «С. Эсдерс и К. Схейфальс»

Наб. реки Мойки, 73

Здание торгового дома «С. Эсдерс и К. Схейфальс». К. Булла. 1912

Здание для универмага готовой одежды бельгийско-австрийской фирмы Стефана Эсдерса и его племянника Карла Схейфальса построили в 1907 году по проекту архитекторов Владимира Липского и Константина де Рошефора. Основу дома, вместившего первый в Российской империи многоэтажный магазин, составляло чудо техники – металлический каркас весом 70 000 пудов, произведенный заводом Э. Тильманса.

В здании разместился универсальный магазин «Au pont rouge» – «У Красного моста». Их головная фабрика располагалась в Брюсселе и имела магазины в Санкт-Петербурге, Берлине, Париже, Роттердаме, Вене.

Это был тогдашний «Стокманн» – ассортимент включал нижнее белье, аксессуары, головные уборы, готовую мужскую, женскую одежду на все сезоны.

Лев Успенский в «Записках старого петербуржца» вспоминает, как мама подбирала ему, гимназисту, костюм: «Я стоял перед нею в подростковом пиджачке, при галстуке, но в коротких штанишках “аль-англез”, она долго рассматривала меня, потом вздохнула: “Да, придется уже настоящий покупать… Светло-серый! Одевайся, поедем к Мандлю. Нет – к Эсдерсу-Схейфальсу”… К Мандлю? К Мандлю меня водили в одиннадцатом году, когда папа был еще надворным. Теперь он стал статским, а это требовало Эсдерса и Схейфальса у Красного моста».

63. Дом «Фаберже»

Большая Морская ул., 24

В 1898 году придворный ювелир купец 2-й гильдии Карл Фаберже купил дом № 24 на Большой Морской улице. Его перестроил дальний родственник нового владельца архитектор Карл Шмидт во входящем тогда в моду стиле скандинавской поздней эклектики. Уникальна облицовка: колонны, плиты, арки, наличники – все это гангутский гранит, обработанный разными фактурами, а потому – разноцветный. На первом этаже здания разместился магазин и ювелирные мастерские. Под крышей – художественная студия для выпускников Училища технического рисования барона Штиглица. Между ними, в пятнадцати комнатах квартиры хозяина дома, были офис, двухэтажная библиотека, обшитые дубовыми панелями кабинет и будуар супруги Карла Фаберже Августы Богдановны. Для хранения ценностей использовали огромный блиндированный сейф-лифт.

Всемирно известная фирма «Фаберже» была своеобразным магазином подарков для людей большого света. Прославился Фаберже, прежде всего, пятьюдесятью пасхальными яйцами, которые ежегодно заказывались вначале Александром III, а потом Николаем II для императриц Марии Федоровны и Александры Федоровны. Изготовленные из драгоценных и полудрагоценных камней с миниатюрным «сюрпризом» (он прятался под «скорлупой») из золота, серебра и платины, яйца, всегда разные, были образцом мастерства и соответствовали тогдашним художественным вкусам. На каждый такой пасхальный подарок мастера «Фаберже» тратили год работы.

Торговые залы на первом этаже дома «Фаберже». 1910

Но главной продукцией фирмы были всяческие дорогие безделушки – замечательные подарки на добрую память, на именины, бенефис или Рождество: чарки, стаканчики, столовые наборы, чашки, лупы, декоративные цветы, бонбоньерки, табакерки, портсигары, нефритовые ножи для бумаги, карандаши, брошки, застежки, пуговицы, рамки для фотографий, булавки для галстуков, набалдашники для тростей, зажигалки, электрические звонки, пилочки для ногтей, вазочки, футляры для часов, термометры, запонки.

Отдельное место занимали фигурки из самоцветов, маленькие, изящные, их приятно было коллекционировать. Императорское семейство особенно ценило «русские типы» – прежде всего, миниатюрных солдат. Была и «звериная» серия.

Из Романовых (помимо Николая II и двух последних императриц, которые в самом магазине, конечно, не бывали) лучшими покупателями считались родные дяди царя – Алексей, Владимир, Павел, Сергей. А также двоюродный дядя – Михаил Александрович. Всего за последние двадцать восемь лет до революции Фаберже продал 17 500 предметов на общую сумму в 1925 тыс. руб. Средний чек – 110 руб.

Магазин «Фаберже» считался одной из главных достопримечательностей петербургского центра. От 16 до 17 там можно было встретить великих князей, титулованную аристократию, высшее чиновничество, офицеров «лучших» гвардейских полков. Наплыв посетителей случался на Страстной неделе, когда все стремились успеть купить пасхальные яйца.

Брошь «Фаберже». 1900-е

64. Центральная телефонная станция

Большая Морская ул., 22

В 1905 году архитектор Карл Бальди построил четырехэтажное монументальное здание Центральной телефонной станции (ЦТС). Стиль – модерн. Первый этаж облицован красным радомским песчаником. Три верхних этажа – серым. Гигантское окно под венчающей здание часовой башней обрамлено сложными гирляндами. На самой башне – эмблема в виде герба города. Под окнами – орнаменты с керамическими вставками.

Емкость ЦТС в 1905-м составила 40 тыс. номеров, к 1917-му – 57,4 тыс. Сама станция помещалась на четвертом этаже, остальные – занимали правление и службы. Телефонистки сидели в огромной двухсветной зале под крышей.

«Телефонные барышни» были образованны, терпеливы и вежливы, ростом не ниже 165 сантиметров, молоды (от 18 до 25 лет) и не замужем – «дабы лишние думы и заботы не приводили к ошибкам при соединении». Им полагалось неплохое (особенно для женщины) по тому времени жалованье – 30 руб. в месяц.

Петербургская городская телефонная станция. К. Булла. 1914

При исполнении служебных обязанностей телефонистки должны были носить закрытые платья темных цветов. Работа за ручной телефонной станцией требовала сосредоточенности, хорошей дикции. Телефонистки быстро утомлялись, что приводило к ошибкам при соединении. 200 часов в месяц надо было сидеть на жестком стуле с закрепленной на груди железной гарнитурой микрофона, с тяжелыми наушниками и безошибочно попадать штекерами в ячейки коммутатора, который стоял перед девушкой. За час можно было осуществить до 170 вызовов (не считая, «извините – занято»), работа шла на износ. Важные абоненты, платившие серьезные деньги, негодовали и жаловались на малейшую оплошность.

Как писал журнал «Нива»: «Оригинальную особенность новой станции составляют так называемые “контрольные столы” (на станции имеется три таких стола). Назначение их – подслушивать, что говорят и как говорят с абонентами телефонные барышни. Такое “шпионство” имеет целью предотвратить грубость и неаккуратность телефонисток, на что иногда, впрочем, редко, жалуются абоненты».

Лев Успенский вспоминал: «Барышню можно было просить дать разговор поскорее. Барышню можно было выругать. С ней можно было – в поздние часы, когда соединений мало, – завести разговор по душам, даже флирт. Рассказывали, что одна из них так пленила милым голоском не то миллионера, не то великого князя, что “обеспечила себя на всю жизнь”».

65. Дом Германа Фридриха Эйлерса

Большая Морская ул., 19

До 1930-х годов этот сейчас пятиэтажный дом был четырехэтажным. Для знаменитого садовода и торговца цветами и растениями Германа Фридриха Эйлерса его перестроил архитектор А. В. Малов в 1896 году. Два первых этажа были объединены огромными витринами, там находился магазин «Флора» и офис фирмы. На третьем и четвертом этажах лицевого корпуса жили сам садовник и его многочисленная семья.

Цветы от Эйлерса входили в большой петербургский великосветский набор, как вина от Елисеева и пасхальные яйца «Фаберже».

Вот – написанное в Париже знаменитое ностальгическое стихотворение эмигранта Николая Агнивцева:

Герман Эйлерс – выходец из Саксонии. В Германии его нашел князь Николай Борисович Юсупов (дед Феликса, убийцы Распутина). В 1870 году Герман Федорович стал садовником князя и одновременно занялся собственным бизнесом. В Юсуповском саду на Садовой улице он построил восемнадцать теплиц и оранжерей. Время Анны Карениной, 1870-е, было эпохой зимних садов. Четыре оранжереи Эйлерса были заняты лавровыми деревьями. Среди высаженных в грунт экземпляров росла лиана. В двух помещениях располагались азалии и цитрусовые. Растения поставлялись для декорирования помещений к праздникам и балам. Две оранжереи предназначались под остромодные камелии (вспомним тогдашний бестселлер Александра Дюма-младшего «Дама с камелиями»). Эйлерс выращивал 566 сортов цветов и поставлял великосветскому Петербургу букеты, декорации, иммортели (украшения из сухоцветов), бутоньерки, венки, макартные букеты для ваз.

К 1913 году у фирмы Эйлерса было в Петербурге 9 постоянных магазинов. Главный – «тот, что супротив Казанского собора», на Невском, 30, а контора находилась на Большой Морской, 19.

66. Русский Торгово-промышленный банк

Большая Морская ул., 15

Первые двадцать пять лет своего существования кредитное учреждение арендовало помещения на Большой Морской, 32, у Русского для внешней торговли банка. Торгово-промышленный банк был учрежден в 1889 году. Основными акционерами стали сыновья и наследники железнодорожного короля Павла фон Дервиза – Сергей и Павел. В 1899 они разорились, банк как системообразующий выручило государство.

В 1914 году Мариан Перетяткович построил здание по Большой Морской, 15. Монументальный фасад выдержан в укрупненных формах, заимствованных из архитектуры итальянского Возрождения XVI века. Нижние этажи, облицованные грубо-обработанными квадрами серого ништадтского гранита, решены как цоколь мощной дорической колоннады двух верхних этажей, завершенных антаблементом и ступенчатым аттиком. Резной фриз декорирован маскаронами в виде мужских профилей и бараньих голов, а также картушами и доспехами. Скульптура выполнена по моделям Л. А. Дитриха и В. В. Козлова. В операционном зале – ионическая колоннада и расписной плафон. Над массивными дверьми сохранилась изначальная вывеска банка.

В 1912-м значительный пакет акций банка отошел англичанам. Банк имел наибольшее количество филиалов в России – 111 и, кроме того, отделения в Лондоне и Париже. В 1914-м по объему операций банк занимал 5-е место в России.

67. Дом Жако

Большая Морская ул., 11

Доходный дом был построен в 1838 году архитектором Павлом Жако. Это первое здание в Петербурге, в котором появились широкие окна-витрины на первом этаже, специально предназначенные для торговых заведений.

Гастроном «О’Гурмэ». Рыбный отдел. 1905

В начале XX века в доме располагался известнейший в городе магазин деликатесов «О’Гурмэ», реклама которого гласила: «Специальность: английская баранина, барашки и солонина. Лучшая провизия для званых завтраков, парадных обедов и ужинов gala. Ежедневно с центрального рынка Парижа и рынка в Остенде получается: морская рыба, устрицы, лангусты, рыба тюрбо, соль, креветы, дичь и птицы, омары, пулярки, утки, молодая и ранняя зелень и салаты и все новости сезона. Кроме образцово поставленного мясного отдела, – отделы зелени, дичи, гастрономии, деликатесов, морской рыбы и питательных консервов. Мясной отдел устроен по образцу Парижских Boucheries. Оборудование мясных продуктов по принятому заграницей методу. Персонал служащих под контролем врача. В магазине говорят по-немецки, по-французски и по-английски. Специальность фирмы: все лучшее и изысканное для праздничных столов из мясных, курятных и гастрономических продуктов».

В этом же доме находился один из самых известных меховых магазинов, принадлежавший потомственному меховщику (дело было основано в 1852 году), городскому голове Петербурга (с 1897 по 1905 и с 1916 по 1917 годы) Павлу Лелянову. Магазином управляли сыновья Павла Лелянова – Александр и Иван. С 1904 года магазин стал официальным поставщиком императрицы Александры Федоровны.

68. Ресторан «Кюба»

Большая Морская ул.,16

Доходный дом по Большой Морской № 16 был построен в 1857 году для кассира Императорских театров Григория Руадзе архитекторами Рудольфом Желязевичем и Николаем Гребенкой. Сохранился неоклассический портал, выполненный из зеленого левантийского мрамора Иваном Фоминым.

Два первых этажа, выходившие на Большую Морскую, занимал знаменитейший ресторан «Кюба», названный так по имени своего первого владельца Пьера Кюба. Страстный поклонник французских актрис и французской кухни, дядя Николая II, великий князь Алексей Александрович, приметил Кюба в Париже, где тот содержал ресторан на Елисейских Полях. Кюба отправился в Россию готовить деликатесы великому князю, а в 1886 году купил располагавшийся на Большой Морской, 16, ресторан «Борель» – фешенебельное место. В 1894 году Кюба стал одним из четырех императорских метрдотелей (руководителей кухмистерской службы Императорского Двора), а с 1908 года – главным метрдотелем. Ресторан он продал соотечественнику Альмиру Жуэну, но название «Кюба» сохранилось.

В акте осмотра помещения от 1914 года «Кюба» описывался так: «Ресторан I разряда. Расположен в 2-х этажах и занимает площадь 126 1/9 кв. сажень. В ресторане имеется зал (36 кв. сажень) и 13 отдельных кабинетов. Ресторан посещает интеллигентная и богатая публика».

Цари по ресторанам не ходили, но 21 мая 1903 года в «Кюба» состоялся завтрак, на котором присутствовал император Николай II. Меню завтрака включало: тертых рябчиков, перепелиные яйца, запеченные в золе и приправленные соусом из шампанского, молочного поросенка, одна часть которого была жареной, а другая – пареной, а также икру и гусиную печенку.

Зал ресторана «Кюба». Начало XX века

В «Кюба» существовал строжайший, хотя и незаметный, фейс-контроль. Отсекали случайную публику и цены (обед без вина обходился здесь в среднем в два рубля). Тут не было ни обольстительных «незнакомок», ни загулявших купчиков, ни студентов-белоподкладочников. Только люди одного круга – министры, гвардейские офицеры, известные предприниматели. Сюда могли прийти дамы хорошего тона даже без сопровождения мужчин, у «Кюба» было безопасно и пристойно.

Постоянные клиенты, почему либо испытывавшие недостаток в наличных деньгах, пользовались неограниченным кредитом – к 1917 году «Кюба» имел 25 000 руб. не выплаченных ему долгов.

От других «гвардейских» ресторанов «Кюба» отличался некоторым «балетным» уклоном. Здесь собирались после спектаклей в Мариинском театре балетные критики и балетоманы. У «Кюба» отмечали бенефисы прим-балерин или знаменательные события – скажем, трехсотую постановку «Конька-Горбунка».

В 1904-м у «Кюба» был ужин в честь Айседоры Дункан, в 1911-м – в честь 20-летия службы Матильды Кшесинской в Императорских театрах. Здесь ежедневно завтракали балетные критики Алексей Плещеев, Константин Скальковский, антрепренер Сергей Дягилев, танцовщик Вацлав Нижинский, а в свои приезды в столицу москвичи – знаменитый собиратель и театрал Алексей Бахрушин и меценат Савва Мамонтов. Утром в «Кюба» можно было встретить и Федора Шаляпина.

По воскресеньям у «Кюба» происходили «балетоманские ужины». Обсуждался прошедший спектакль. В ресторане присутствовало большинство занятых в нем танцовщиков, балерины и их поклонники. Тут были и лица государевой свиты, и придворные, и генерал-аншефы, и золотая молодежь, и директора департаментов, и бывшие губернаторы, и отставные генералы и адмиралы, и люди финансового мира, рантье, редакторы газет, лицеисты и правоведы, и, наконец, такие, профессию и происхождение которых невозможно было определить. После ужина разъезжались парами. Вот как описывает начало такого ужина директор Императорских театров Владимир Теляковский: «Я стоял около большого буфета, сплошь заставленного зеленью, цветами, серебром белым и золоченым, дорогим фарфором и различными вазами, блюдами и тарелками, на которых уложены были самые разнообразные фрукты, конфеты, сладкие пироги и пирожные, печенья и тому подобные нарядные, вкусные, красивые и затейливые произведения настоящих, искусных кондитеров, умеющих доказать, что можно не только хорошо приготовить, но и так хорошо все подать и уложить, что, подходя к такому буфету, вам положительно совестно что-нибудь тронуть и взять, ибо вы нарушаете этим красиво уложенное блюдо. <…> Если бы меня спросили, какой по преимуществу был состав балетоманов в Петербурге, я бы затруднился точно ответить, ибо состав был самый разнообразный. Эти последние со всеми были на “ты”, со всеми знакомы, очень предупредительны, особенно щедро подписывались на подарки артисткам и давали даже в долг другим, менее имущим, чтобы поддержать их престиж. Но когда вы спрашивали любого балетомана из известных всем, откуда такой-то взялся и кто он в сущности, – ответить затруднялись. <…> Один из балетоманов В. получил заказ на поставку железных частей для Троицкого моста в Петербурге – через даму сердца другого балетомана, имевшего влияние на сдачу этой поставки. Мало того, что получил, но с самыми минимальными затратами (корзиной цветов он отблагодарил балетную артистку) он нажил десятки тысяч».

У «Кюба» проходили встречи выпускников самых привилегированных учебных заведений Императорского Александровского лицея, Николаевского кавалерийского училища, Пажеского корпуса. В «Кюба» проводила ежегодный банкет ассоциация иностранной прессы в Петербурге.

С 9 утра сервировали первый завтрак, именно в это время в ресторане собирался «весь Петербург» полакомиться тюрбо, артишоками, спаржей, ананасами, выпить кофе, прочесть утренние газеты и обменяться последними политическими и театральными сплетнями. С 11 до 14 часов у «Кюба» подавали второй завтрак. В зимнее время такой завтрак продолжался до тех пор, пока на улице не становилось окончательно темно. Обед сервировали с 15 до 20 часов.

Как вспоминал в эмиграции Аркадий Аверченко: «Любой капитал давал тебе возможность войти в соответствующее место: есть у тебя 50 рублей – пойди к Кюба, выпей рюмочку мартеля, проглоти десяток устриц, запей бутылочкой шабли, заешь котлеткой даньон, запей бутылочкой поммери, заешь гурьевской кашей, запей кофе с джинжером… Имеешь 10 целковых – иди в “Вену” или в “Малый Ярославец”. Обед из пяти блюд с цыпленком в меню – целковый, лучшее шампанское 8 целковых, водка с закуской 2 целковых».

69. Дом Тедески

Невский пр-т, 16

Нынешний облик дом приобрел в 1881 году, когда его перестроил архитектор Людвиг Шперер. На фасадах – кадуцеи, жезлы Меркурия, напоминающие о том, что здание принадлежало торговцу. Первые два этажа раскрыты широкими витринами.

Здесь еще с екатерининских времен располагался знаменитый Английский магазин. Владимир Набоков вспоминал: «Бесконечная череда удобных, добротных изделий да всякие ладные вещи для разных игр, да снедь текли к нам из Английского Магазина на Невском. Тут были и кексы, и нюхательные соли, и покерные карты, и какао, и в цветную полоску спортивные фланелевые пиджаки, и чудные скрипучие кожаные футболы, и белые как тальк, с девственным пушком, теннисные мячи в упаковке, достойной редкостных фруктов».

В 1905 году архитектор Григорий Люцедарский перестроил два нижних этажа для магазина австрийской фирмы «М. и И. Мандль» известного мирового бренда на рынке конфекциона. Вход в магазин был с Невского. Компания первенствовала в России в производстве и продаже готового платья. Швейная фабрика располагалась в Москве, магазины – во всех крупнейших городах империи. У австрийца работали иностранные закройщики, материи и приклад привозились из Англии, Австрии или Германии. В магазине продавали мужское, дамское, детское и форменное платье, костюмы охотников и рыболовов, спортсменов и туристов, формы гимназистов, военных, пожарных и полицейских чинов.

С угла Морской и Невского входили в магазин мебельной фирмы «Тонет». Немец Михаэль Тонет придумал технологию изготовления гнутой «венской» мебели, выпускающейся с середины XIX века по наши дни. Все знают стул № 14, который называют просто «венский стул». Изысканная, совершенная вещь, относительно дешевая в изготовлении. Всего шесть деталей. Стул был сброшен с Эйфелевой башни и остался цел. Ящик с 36 стульями в разобранном виде занимал 1 куб. С 1859 года до Первой мировой войны изготовили 50 млн экземпляров. Мебель Тонета – тогдашняя «Икеа», ее покупали и скромные обыватели, и Двор, официальным поставщиком которого была фирма.

Наконец, в этом же доме находилось дорогущее ателье итальянца Ричарда Тедески, потомственного петербургского портного. Еще у Салтыкова-Щедрина герой хвастался: «Пальто, говорит, у меня от Шагмега, панталоны – от Тедески, жакетка – от Жогже́!»

Дом Тедески.1901

70. Дом Вавельберга

Невский пр-т, 7–9

В 1910 году участки домов № 7 и 9 по Невскому проспекту были куплены купцом Михаилом Вавельбергом для строительства здания Санкт-Петербургского торгового банка. Победителем устроенного банком архитектурного конкурса стал Мариан Марианович Перетяткович. В 1911–1912 годах им было построено здание, известное как Дом Вавельберга.

В верхних этажах жили владельцы дома, в нижних, кроме банка, находилась фабрика геодезических и чертежных инструментов «Герлах». Перетяткович объяснял необычную архитектуру здания так: «Я имел в виду не специально Палаццо до́жей, но вообще готический стиль, тот, который встречается в Северной Италии – в Болонье и во Флоренции. Верхняя часть дома выстроена в характере раннего Возрождения. Вообще я не задавался целью дать буквальную копию Палаццо дожей».

Дом Вавельберга. 1914

Основатель Банкирского торгового дома Вавельбергеров – Гирш Генрик Вавельберг – был польский еврей, открывший в 1846 году в Варшаве обменную контору. В 1869 году сын основателя – Ипполит («поляк Моисеева закона») переехал в Петербург, где был членом правления Петербургской еврейской общины и синагоги, Общества распространения просвещения среди евреев, членом казначейства Еврейского колонизационного общества. В 1908-м, после его смерти, дело наследовал Михаил Ипполитович Вавельберг, который и заказал строительство этого здания на Невском. В 1912 году Банкирский дом стал называться Петербургским.

71. Дом Чичерина (дом купцов Елисеевых)

Невский пр-т, 15

Каменный дом, принадлежавший генерал-полицмейстеру Чичерину, появился на этом месте в 1755 году. Здание сменило несколько владельцев, и в 1860-м было перестроено Николаем Гребенкой для купцов Григория и Степана Елисеевых. Впрочем, сами Елисеевы здесь не жили, дом сдавали в аренду.

Дом Чичерина (слева). 1901

С 1857 по 1914 годы третий этаж здания занимало Благородное собрание – популярнейший клуб, носивший в городе название «Благородки». Его целью были «приятные развлечения и сближения сословий». Посещала клуб публика относительно приличная, но изысканным Собрание не считалось. Его завсегдатаи – купечество, чиновники, служилая интеллигенция. Здесь устраивали балы и маскарады, шумно отмечали Новый год. Сюда ходили на благотворительные вечера и концерты, смотрели спектакли, здесь была хорошая библиотека. Но главным, как и во всяком клубе, была возможность посетить буфет и насладиться карточной игрой.

В этом же доме с 1820 года располагался винный погреб «Депре», знаменитый своими дорогущими коньяком № 184 и портвейнами № 113 и № 211. Перчатками с 1825 года торговали в магазине «Кабассю, Везинне, преемники», на канцелярских товарах специализировалась лавка Нестора Евстифеева.

72. Дворец Елисеева

Наб. реки Мойки, 59

С 1901 года домом владел правнук основателя знаменитого торгового дома Елисеевых – Степан Петрович. Вместе с супругой Варварой Сергеевной (урожденной Кудрявцевой) Елисеевы полностью перестроили дом Косиковского со стороны Мойки. Автор перестройки – архитектор Александр Гаммерштедт.

Оформлением интерьеров занимались западноевропейские фирмы. Сохранившиеся до наших дней хрустальные торшеры в Большом зале создал французский завод «Баккара». Деревянные резные части декора и оформление двух лестниц выполнила фабрика Гаральда Германовича Бюхтгера. Библиотека Елисеевых была оформлена в стиле модерн. Здесь сохранилась мебель из красного дерева, выполненная Эженом Валленом. Потолок библиотеки украсил плафон работы В. Измайловича. На камине в Ореховой столовой была создана сцена рыцарского турнира, устроенного французским королем Генрихом II летом 1559 года в честь бракосочетания дочери. Один из витражей Ореховой столовой изображает сцену явления французскому королю Филиппу IV Красивому оленя с крестом между рогами во время охоты осенью 1314 года.

Степан Петрович Елисеев, председатель правления Русского для внешней торговли банка и общества «Русский Ллойд», был филантропом. Потратил миллион на богадельню – «Дома для призрения бедных им. С. П. Елисеева», получил за это потомственное дворянство.

Елисеев был любителем искусств. В его доме в 1903 году происходила Благотворительная выставка русских и зарубежных художников. Деньги, вырученные за билеты и продажу картин, шли на усиление средств Александровского приюта для женщин. Среди экспонентов – Айвазовский, Шишкин, Мейсонье. Степан Елисеев был в хороших отношениях с Огюстом Роденом (познакомился в павильоне скульптора на Всемирной выставке в Париже в 1900 году) и приобрел у французского скульптора работы «Вечная весна», «Портрет Варвары Елисеевой», «Поэт и муза», «Амур и Психея», «Ромео и Джульетта». Все они хранятся ныне в Эрмитаже.

Полицейский мост через Мойку. 1908

73. Дом Пастухова

Невский пр-т, 18; наб. реки Мойки, 57

Каменный дом по этому адресу существовал с 1730-х годов. В 1815-м его перестроил Василий Стасов. В середине 1870-х дом купил почетный гражданин Николай Александрович Пастухов, известный тем, что, будучи смертельно больным, проиграл «в дурачки» огромные деньги авантюристке Людмиле Гулак-Артемовской. Затем, до 1917 года, домом владел брат Николая Пастухова – Дмитрий, отправивший мошенницу на каторгу и вернувший семейные капиталы. В 1873 году для Николая Пастухова проводилась перестройка и перепланировка дворовых флигелей и жилых квартир.

На Невский выходили два ресторана: ближе к Мойке, в бывшей кофейне «Вольф и Беранже», – «Альбер»; ближе к Большой Морской – «Лейнер».

Ресторан товарищества «О. Лейнера» открылся в 1885 году и просуществовал до 1914-го, когда немецкие заведения стали закрываться из-за войны с Германией. Ресторан обладал превосходной кухней (по преимуществу немецкой). «Лейнер» был заведением и пристойным, и относительно недорогим – обед стоил рубль. Главной приманкой ресторана служило немецкое пиво (это было единственное место в городе, где его могли пить даже офицеры гвардейских полков). Каждую новую бочку открывали торжественным церемониалом. К тому же, по воспоминаниям Игоря Стравинского, на закуску у «Лейнера» подавались «всякие деликатесы – маринованная рыба, икра, черноморские устрицы и восхитительнейшие в мире грибки».

В ресторане, нечастое явление в Петербурге, соседствовали люди большого света, артистическая богема и петербургские немцы. Скажем, германское отделение Генерального штаба (контрразведка) завело обычай шутовского празднования дня рождения кайзера по немецкому ритуалу. В отдельном кабинете, под управлением офицера, в свое время на год прикомандированного к германскому пехотному полку для изучения языка, воспроизводился церемониал офицерских собраний рейхсвера: деревянное вскакивавание по сигналу, крики «hoch» (высоко), «prosit» (ваше здоровье), «die erste rakete kommt» (первая ракета принимает), стук огромными пивными кружками по столу и тосты за здоровье Вильгельма.

Сюда после спектаклей любили заходить зрители и артисты Александринского театра, слушатели и оркестранты концертов в Дворянском собрании. 20 октября 1893 года после «Горячего сердца» Александра Островского в Александринке Петр Чайковский со своими приятелями братьями Литке, племянниками Юрием и Владимиром Давыдовыми, бароном Буксгевденом, артистом Юрием Юрьевым, балетными танцовщиками Николаем и Сергеем Легатами и родным братом Модестом Чайковским отправились к «Лейнеру». Там же в этот вечер ужинали артист и писатель Иван Горбунов, композитор Александр Глазунов и владелец фортепианной фабрики Федор Мюльбах.

Юрий Давыдов рассказывал: «В минуту нашего прихода Петр Ильич был занят заказом ужина для всех. Окончив заказ, Петр Ильич обратился к слуге и попросил принести ему стакан воды. Через несколько минут слуга возвратился и доложил, что переваренной воды нет. Тогда Петр Ильич с некоторой досадой в голосе раздраженно сказал: “Так дайте сырой и похолоднее”. Все стали его отговаривать пить сырую воду, учитывая холерную эпидемию в городе, но Петр Ильич сказал, что это предрассудки, в которые он не верит. Вошел слуга, неся на подносике стакан воды. Узнав, в чем дело и в чем состоял продолжавшийся с Петром Ильичем спор, Модест Ильич не на шутку рассердился и воскликнул: “Я тебе категорически запрещаю пить сырую воду!” Смеясь, Петр Ильич вскочил и пошел навстречу слуге, а за ним бросился Модест Ильич. Но Петр Ильич опередил его и, отстранив брата локтем, успел залпом выпить роковой стакан». Петр Ильич заболел холерой. Болезнь оказалась для него смертельной.

Дом Пастухова. К. Булла. 1901

У «Лейнера», приезжая из Москвы, Антон Чехов назначал свидания своим петербургским коллегам Владимиру Немировичу-Данченко и Александру Амфитеатрову, Федор Шаляпин знакомился с Константином Коровиным. Художник Валентин Серов, известный гурман, большей частью обедал у «Лейнера». 4 апреля 1911 года сотрудники журнала «Аполлон» отмечали в ресторане прибытие Николая Гумилева из Абиссинии. Корней Чуковский сиживал за соседними столиками с Александром Блоком, встречавшимся там с Андреем Белым.

«Лейнер» считался школой ресторанного бизнеса. Здесь начинали карьеру простыми официантами будущий владелец «Вены» Иван Соколов и основатель «Аквариума» Георгий Александров.

В 1898 году Альбер Петрович Бетан открыл в доме Пастухова ресторан «Французский», более известный под названием «Альбер». Это был типичный ресторан второго разряда с вполне демократичными ценами. «Альбер» славился ризотто, жареной навагой, бифштексом по-гамбургски, французскими и итальянскими винами и ликерами.

«Альбер» охотно посещали литераторы, особенно авторы расположенных неподалеку журналов «Аполлон» и «Сатирикон». Тут 21 ноября 1909 года секунданты Николая Гумилева (поэт Михаил Кузмин и журналист Евгений Зноско-Боровский) и его соперника по будущей знаменитой дуэли Максимилиана Волошина (Алексей Толстой и художник князь Александр Шервашидзе-Чачба) выработали условия поединка (стреляться «на пятнадцати шагах»).

Вот уже эмигрантские воспоминания Аркадия Аверченко: «Пять лет тому назад <…> заказал я у “Альбера” навагу, фрит и бифштекс по-гамбургски. Наваги было 4 штуки, – крупная, зажаренная в сухариках, на масле, господа! Понимаете, на сливочном масле, господа. На масле! С одной стороны лежал пышный ворох поджаренной на фритюре петрушки, с другой – половина лимона. Знаете, этакий лимон ярко-желтого цвета и в разрезе посветлее, кисленький такой разрез… Только взять его в руку и подавить над рыбиной <…> Отделив куски наваги, причем, знаете ли, кожица была поджарена, хрупкая этакая и вся в сухарях… в сухарях, – я наливал рюмку водки и только тогда выдавливал тонкую струю лимонного сока на кусок рыбы… И я сверху прикладывал немного петрушки – о, для аромата только, исключительно для аромата, – выпивал рюмку и сразу кусок этой рыбки – гам! А булка-то, знаете, мягкая, французская этакая, и ешь ее, ешь, пышную с этой рыбкой».

После сентября 1914 года (когда был объявлен «сухой закон») главный редактор «Сатирикона» Аркадий Аверченко угощал в «Альбере» своего сотрудника Александра Грина, который позже вспоминал: «Подходит официант. “Что прикажете, Аркадий Тимофеевич?” – “Дайте нам чайку”. – “Уж это как водится!” – “И севрюжинки с хреном”. И приносит официант на подносе две чашки и два пузатых чайника. Белые фарфоровые. Аверченко наливает мне и говорит: “Пейте залпом, он холодный”. Я глотнул. Батюшки-светы! Выпивон. Оказывается, в одном чайнике – портвейн, в другом – английская горькая! Вот что значит завсегдатай!»

Уже после революции Михаил Кузмин ностальгически писал:

C 1895 года со стороны Мойки располагалось «фотографическое заведение их императорских высочеств великого князя Владимира Александровича, великой княгини Марии Павловны и фотографа Императорской Академии художеств, почетного члена-корреспондента Парижской академии изобретателей Константина Шапиро».

В доме работали также музыкальный магазин В. О. Генера, Адмиралтейская аптека, парфюмерный магазин «А. Ралле и Кº», винный магазин «Дэрби», магазин перчаток П. Мориссона, магазин сигар «Тен-Кате и Кº», ювелирный магазин «Арнда», оптический магазин К. Воткей, французский магазин П. Баргуэна, магазин галантереи и зонтиков Ф. Треймана.

74. Торговый дом «Болин»

Большая Морская ул., 10

Дом, выходящий на Большую Морскую и на набережную Мойки (№ 55), принадлежал семье придворных ювелиров, братьев Эдуарда и Густава Болинов. Узкое здание на пять осей было построено специально для их торгового дома в 1874–1875 годах архитекторами Ф. Л. Миллером и В. И. Шаубом. На фасаде сохранилась надпись «Bolin». Два первых этажа предназначались для магазина и мастерской, на последних двух жили семьи владельцев.

Украшения фирмы «Болин» – интегральная часть блеска и богатства Императорского Двора, как балет в Мариинском, майский парад на Марсовом поле или скачки в Красном Селе.

«За все многолетнее существование фирма семьи Болин отличными образцами работы своих мастерских постепенно подымала ювелирное дело до высокой техники исполнения и способствовала тем самым искусству и художественному вкусу», – такая характеристика была дана фирме в памятной записке министру Императорского Двора. В 1912 году братья Эдуард и Густав Болины были возведены, на основании действовавших законов, в Российское потомственное дворянское достоинство. На их фамильном гербе «булинь» (снасть парусного судна) соседствует с изображением драгоценного камня.

Наряду с Фаберже, Хлебниковыми и Овчинниковыми, Болины – самые известные и дорогие ювелиры предреволюционной России. Но именно «Болин» ассоциируется с имперской демонстративной расточительностью, эти вещи мог позволить себе только самый богатый двор Европы. Мастерская (где, наряду со шведами, работали четыре выписанных из Парижа ювелира) специализировалась на выпуске драгоценных брошей, колье, запонок, галстучных булавок. Большую часть произведенного мастерской Болинов покупали Романовы. Фирма получала заказы, связанные с важнейшими событиями, – прежде всего свадьбами и коронациями. Заказывали ожерелья, диадемы, кольца, браслеты, серьги из изумрудов, рубинов и бриллиантов.

Торговый дом «Болин». К. Булла

Колье, сделанное фирмой в 1874 году к свадьбе дочери императора Александра II, великой княжны Марии Александровны, и Альфреда, герцога Эдинбургского, состояло из 28 уникальных рубинов цвета «голубиной крови» весом 61 карат и бриллиантов весом 82 карата. Бриллиантовая диадема с жемчужными подвесками, каждая размером с грушу-дичок, принадлежала великой княгине Марии Павловне старшей.

Диадему из парюры (набора драгоценностей), заказанной императрицей Александрой Федоровной придворным ювелирам Болину и Фаберже в 1900 году, украшали крупные, ограненные кабошоном изумруды и бриллианты. Все камни были оправлены в серебро с золотыми закрепками, все элементы были пронумерованы и могли быть заменены другими. Венец украшен большим, четырехугольным, с конусообразной коронкой, изумрудом огранки кабошон, массой около 23 карат. У «Болина» последний император традиционно заказывал подарки к дням рождения императрицы.

Фирма «Болин» сделала рубиновую парюру для императрицы Александры Федоровны: ожерелье за 88 тыс. руб., броши за 42 тыс., пару серег за 21 тыс., диадему за 36 тыс. Для той же заказчицы предназначалось колье из десяти бриллиантовых кулонов с колумбийскими изумрудами и тяжелой диадемой.

Себе Николай II купил три жемчужные пуговицы с бриллиантами за 7000 руб. К свадьбе великой княжны Ольги Александровны (сестры императора Николая II) в 1901 году Болин изготовил несколько парюр из изумрудов, рубинов и бриллиантов и брошь стоимостью 19 200 руб. Роскошные императорские пасхальные яйца фирмы «Фаберже» были гораздо дешевле. Так, пасхальный подарок 1901 года – яйцо в виде обсыпанной бриллиантами корзинки с золотымиколосьями, травами и полевыми цветами было приобретено Николаем II за 6850 руб.

75. Ресторан «Малый Ярославец» («Мало-Ярославец»)

Большая Морская ул., 8

Современный облик дом получил в 1911 году, когда его перестроил владелец, гражданский инженер Николай Кудрявцев. Интересно архитектурное решение – модерн, предсказывающий конструктивизм. В пятиэтажном здании на 5 осей, имеющем два лицевых фасада – на Большую Морскую и на Мойку, размещался ресторан «Малый Ярославец». Над рестораном, занимавшем три этажа, на четвертом и пятом располагалась гостиница «Бель Вю».

Большая Морская ул. у арки Главного штаба. 1900-е

«Малый Ярославец» был концептуальным местом: московский ресторан в центре Петербурга. Между петербургскими и московскими заведениями в то время наблюдалась видимая разница: московские «Славянский базар», «Яр», «Эрмитаж» – всесословны, здесь бывали и купцы, и артисты, и литераторы, и аристократы. В Петербурге каждому социальному кругу соответствовало свое заведение.

Посещение открытого в 1870-е годы ярославским крестьянином И. Ф. Федоровым «Малого Ярославца» было для петербуржца в определенном смысле знаковым. Клиент ресторана как бы противостоял вкусам столичного космополитического светского общества, тянулся к духовным скрепам. Кухня в «Малом Ярославце» была русская: стерляжья уха (фирменное блюдо), селянка, расстегаи и кулебяки, гурьевская каша, котлеты из рябчиков, чиненая репа, поросенок с хреном, бараний бок с гречневой кашей, квас. Поэтому сюда, как писал современник, любили заходить «люди русского духа». Обед из четырех блюд обходился в 75 копеек – рубль, как минимум в два раза дешевле, чем во французских аристократических ресторанах. Дополнительное удовольствие посетители находили в том, что в «Малом Ярославце» прямо в центре города летом можно было пообедать на открытом воздухе, во внутреннем дворике.

«Ресторан этот не был первоклассным, он ничем не походил на Старого Донона, того меньше – на модного Кюба <…> “Мало-Ярославец” посещал разный люд, бывали там и художники. У него были свой “стиль”, своя “машина”, а гости не чувствовали там себя гостями», – вспоминал художник Михаил Нестеров.

«Малый Ярославец» привлекал чиновников средней руки – вице-директоров департаментов, начальников отделений. Заведение находилось неподалеку от нескольких министерств, градоначальства, Государственного совета, Сената и Синода. После службы, в отдельных кабинетах, можно было подробно обсудить начальство и сослуживцев, а главное, при случае, – встретиться в неформальной обстановке с просителем, возможным казенным поставщиком, участником бракоразводного процесса, адвокатом. Немало конвертов с «катеньками» (сторублевыми ассигнациями) перекочевывало здесь в чиновничьи карманы.

Была у «Мало-Ярославца» и аура литературного места. В 1890-е здесь раз в месяц собирались русские писатели; эту традицию завел москвич Антон Чехов. Тут выпивали и закусывали на «Обедах беллетристов» Дмитрий Григорович, Всеволод Крестовский, Николай Лесков, Дмитрий Мамин-Сибиряк, Алексей Плещеев.

И хотя любимыми местами богемы в 1910-е стали «Вена» и «Бродячая собака», и в «Малый Ярославец» по традиции заходили Александр Блок, Валерий Брюсов, Николай Рерих, Михаил Кузмин, Николай Сапунов.

Именно здесь петербургская интеллигенция чествовала моднейшего в те годы бельгийского писателя Эмиля Верхарна. На обеде присутствовал поэт Георгий Иванов: «Как водится – его чествовали, и тоже, как водится, чествование вышло бестолковое, и даже как бы обидное для знаменитого гостя. То есть намерения были самые лучшие у чествующих, и хлопотали они усердно. Но как-то уж все само собой обернулось не так, как следовало бы. Едва банкет начался, – все это почувствовали, – и устроители, и приглашенные, и, кажется, сам Верхарн. Несколько патетических речей, обращенных к “дорогому учителю”, под стук ножей, и гавканье, ни с того ни с сего, “ура” – с дальнего конца стола, где успела напиться малая литературная братия. “Сервис” “Малого Ярославца” с запарившимися лакеями в нитяных перчатках, чересчур большое количество бутылок не особенно важного вина… Словом, лучше бы его не было, этого банкета».

В Петербурге бывшие соученики встречались не только в годовщины кратные десяти: однокашники сиживали за ресторанным столом, по крайней мере, раз в год. В «Малом Ярославце» регулярно с 1861 года происходили «Амурские обеды» для тех, кто с Николаем Муравьевым-Амурским присоединял Дальний Восток к России. Тут встречались однокурсники по Технологическому институту и историко-филологическому факультету Петербургского университета, выпускники Ларинской гимназии. Здесь устраивали свои встречи петербургские медики, проходил ежегодный обед выпускников Петербургского университета, на котором присутствовал Николай Гумилев.

76. Азовско-Донской банк

Большая Морская ул., 5-7

В 1907–1913 годах Федор Иванович Лидваль перестроил для Азовско-Донского банка два примыкающих к Главному штабу дома на Большой Морской. Получилась характерная для позднего Лидваля суровая неоклассика с некоторым скандинавским оттенком. Фасад оформлен четырьмя ионическими колоннами и шестью пилястрами. На уровне первого этажа барельефы «Азия» и «Африка» работы модного тогда В. В. Кузнецова. Оба фасада облицованы светло-серым гранитом из месторождения Ковантсари. В интерьере использованы зеленый и буровато-зеленый мрамор.

Здание вмещало гигантский операционный зал, вестибюль, гардероб, приемную, четыре директорских кабинета, кладовую на 300 сейфов, залы заседаний совета и правления банка, кабинеты членов правления и приемную при них, помещения для секретариата, инспекции, бухгалтерию на 120 человек с кабинетами главного бухгалтера и его заместителя, архив, столовую с буфетом, экспедицию и почту.

Здание Азовско-Донского банка

Азовско-Донской банк, детище русско-еврейского олигарха Якова Полякова, начинал свою деятельность на юге России, кредитуя по преимуществу торговцев зерном и мукомолов. В 1903-м правление банка перенесли из Ростова-на-Дону в Петербург. Руководил Азовско-Донским Борис Абрамович Каминка, занимавший должность директора-распорядителя. При нем банк установил контроль над сотней системообразующих компаний в энергетике и металлургии и стал четвертым по объему операций российским коммерческим банком. Племянник Бориса Каминки – Август Исаакович Каминка был членом совета банка и одновременно входил в ЦК самой крупной в Думе оппозиционной партии – кадетской. Азовско-Донской банк считался главным негласным спонсором российской либеральной оппозиции.

Сейфовые ячейки в Азовско-Донском коммерческом банке. Ателье К. Буллы. 1913

77. Главный штаб

Дворцовая пл., 6–10; наб. реки Мойки, 39–41

В 1838 году в одном из окон здания Главного штаба были установлены часы, по которым многие петербуржцы сверяли свои хронометры. В 1864 году эти часы были снабжены электрическим приспособлением для передачи сигнала точного времени в приемную комнату Главного штаба.

24 февраля 1900 года в библиотеке Главного штаба произошел пожар. Сгорел круглый зал и 12 000 книг. В 1905 году круглый зал был восстановлен, над ним возвели железо-стеклянный купол.

Генеральный штаб

Генеральный штаб Российской армии занимал западное крыло здания Главного штаба.

Генштаб был создан в 1905 году под влиянием поражения в войне с Японией. Решено было по примеру Германии отделить военно-административные вопросы (ими по-прежнему занималось Военное министерство) от собственно военных, которыми должно было заниматься вновь созданное Главное управление Генерального штаба во главе с независимым от военного министра начальником (с правом, как и военный министр, личного доклада императору). Впрочем, в 1908 году начальник Генерального штаба вновь был подчинен военному министру.

Накануне Первой мировой войны Генеральный штаб состоял из пяти отделов (генерал-квартирмейстера, по устройству и службе войск, мобилизационного, военных сообщений, военно-топографического) и двух комиссий (крепостной и комитета Генерального штаба).

Служить здесь могли офицеры, окончившие полный курс Николаевской Академии Генерального штаба. В задачи офицеров Генерального штаба входило «разрабатывать и излагать идеи высших строевых начальников в форме приказаний со всеми необходимыми для исполнения деталями; заботиться о боевой готовности и материальных нуждах войск, для чего, не вмешиваясь в деятельность специальных органов (интендантских, санитарных и т. д.), сообщать им необходимые указания, вытекающие из общего хода военных действий; получать от этих органов сведения о степени обеспечения войск соответствующими предметами довольствия и содержать означенные сведения в полноте и подробности, необходимых для общих военных соображений».

Чтобы стать генштабистами, офицерам приходилось выдерживать суровый конкурс. Генерал Антон Иванович Деникин вспоминал: «Держало экзамен при округах 1500 офицеров; на экзамен в Академию допускалось 400–500; поступало 140–150; на третий курс (последний) переходило 100; из них причислялось к Генеральному штабу 50. То есть после отсеивания оставалось всего 3,3 %».

Генерал-майор Борис Геруа писал: «Служить в Генеральном штабе считалось в армии завидной долей. Действительно, офицер, благополучно взявший все академические барьеры и зачисленный в Генеральный штаб, попадал в верную служебную колею с ускоренным и регулярным производством и на лестницу назначений, приводивших его к заветному генеральству в кратчайший срок.

Горожане перед зданием Главного штаба в день объявления Высочайшего Манифеста о вступлении в войну. 1914

Была открыта дорога для офицеров Генерального штаба и вне военного ведомства. Сплошь и рядом они назначались на военно-административные должности в других министерствах, например – губернаторами по министерству внутренних дел. При этом они не снимали своего мундира Генерального штаба и продолжали оставаться на учете военного министерства. Губернатор мог получить потом дивизию или корпус».

С 1905 по 1908 год Генштаб возглавлял Федор Палицын – креатура великого князя Николая Николаевича младшего. Опытный военный, знаток кавалерии, он прекрасно дополнял своего шефа. По словам графа Алексея Игнатьева, «пара, составленная из волевого, но взбалмошного Николая Николаевича и спокойного до комизма, но образованного и хитрого Феди Палицына, удовлетворяла требованию о том, чтобы в начальнике соединялись воля и разум».

Генерал-лейтенант В. Ф. Джунковский писал: «Палицын – человек весьма образованный, отлично знавший дело, глубоко порядочный, но без определенного характера и чересчур заискивающий. Положение его было довольно трудное, и, несомненно, между военным министром и начальником Генерального штаба неминуемо должны были происходить столкновения, так как их служебные интересы слишком сталкивались, и определить точную границу роли каждого было невозможно. На деле это, конечно, отражалось вредно».

В результате военный министр Александр Редигер сумел добиться от императора назначения на пост начальника Генерального штаба Владимира Сухомлинова, который вскоре подсидел Редигера и занял его место. Сухомлинов продвинул на место начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Александра Мышлаевского, известного своими трудами по русской истории. Тот занимал пост начальника всего год и уступил его бывшему командиру лейб-гвардии Конного полка генерал-майору Евгению Гернгроссу, который в 1912 году умер прямо при исполнении. Последовало назначение на должность генерал-майора Якова Жилинского, не имевшего боевого и достаточного командного опыта и считающегося одним из главных виновников провалившегося в 1914 году русского наступления на Восточную Пруссию.

Последним перед мировой войной начальником Генштаба стал за четыре месяца до ее начала генерал-лейтенант Николай Янушкевич. Он, как и его предшественник, никогда не воевал, занимаясь в основном штабной и преподавательской деятельностью. Именно Жилинский и Янушкевич не разработали мобилизационного плана специально для войны с Австро-Венгрией. В результате к 1914 году мобилизация должна была охватить все округа. Ее объявление очевидным образом провоцировало немцев объявить войну России.

Немецкий ультиматум требовал от России прекращения всеобщей мобилизации. Николай II колебался, несколько раз менял решение. 30 июля 1914 года министру иностранных дел Сергею Сазонову в Петергофе удалось убедить царя мобилизацию продолжать. Министр тотчас позвонил Янушкевичу в Генеральный штаб. Начальник Генерального штаба отдал приказ на главный телеграф дежурному офицеру для сообщения указа о всеобщей мобилизации во все военные округа. После этого Янушкевич ушел со службы и сломал телефон, чтобы его уже нельзя было разыскать для новой отмены общей мобилизации. В 5 часов вечера указ царя о всеобщей мобилизации разослали по округам.

Николай II беседует с генералом Н. Рузским (справа) и начальником Генерального штаба генерал-лейтенантом Н. Янушкевичем (в центре)

В полночь германский посол, престарелый граф Пурталес, вручил Сазонову ультиматум с требованием прекращения русской мобилизации. Когда 12-часовой срок ультиматума истек, в Германии была объявлена всеобщая мобилизация. В 19 часов 1 августа германский посол снова вошел в кабинет Сазонова и сообщил об объявлении войны.

Достопримечательностью Генерального штаба считались его писаря. Современники вспоминали: «По форме их можно было принять за офицеров – шинель более светлая, чем солдатская, фуражка с белыми кантами, мундир двубортный тоже с белыми кантами, синие брюки навыпуск, со штрипками. Обхождение с дамами “самое галантерейное”. А главное – они были непревзойденными танцорами. Никто так лихо не мог пристукивать каблуками во время венгерки или краковяка, как они, а во время падекатра особо находчивые кавалеры бросались вприсядку, а при завершении фигуры вскакивали, как упругие пружины. Разным “штафиркам” (штатским) конкурировать с ними было трудно. Все это был народ видный, всегда чисто выбритый, с умело закрученными усами, они вовремя могли поднести своей даме пучок красных гвоздик – ну какое же женское сердце могло устоять против такого кавалера!»

Министерство иностранных дел

В начале XX века Россия, наряду с Великобританией, Францией, Германией и Австро-Венгрией, входила в число пяти великих европейских держав. Вопрос о том «Что думают на Мойке?» был так же важен для европейской политики, как «Что думают на Флит-стрит?».

Министерство иностранных дел занимало восточное крыло Главного штаба, выходящее одним фасадом на Дворцовую площадь, другим – на набережную реки Мойки, 39–41. Во втором этаже находилась служебная квартира министра. Анфилада комнат тянулась от среднего подъезда по направлению к Певческому мосту. Отделка кабинетов, столовой, танцевального зала, гостиной, спальни осуществлялась по проектам Карла Росси.

Министерство состояло из совета при министре, канцелярии, трех департаментов – азиатского; внутренних сношений, личного состава и хозяйственных дел; отдела печати и архивов: в Петербурге и Москве.

С 1900 по 1906 год министерскую должность занимал граф Владимир Ламсдорф, выпускник Александровского лицея и Пажеского корпуса, карьерный дипломат, проработавший всю жизнь в самом министерстве и ни разу не служивший ни консулом, ни послом. Покровитель Ламсдорфа Сергей Витте характеризовал его в целом положительно: «Это не был орел, но дельный человек. Человек с изысканными светскими манерами, но не любящий и даже не переносящий общества. В заседаниях он не мог говорить, наедине или в близком кругу всегда выражал свое мнение толково и с большим знанием». Дипломат Юрий Соловьев был менее снисходителен: «…своей карьерой он во многом обязан красивому почерку и умению чинить карандаши и гусиные перья для канцлера князя Горчакова, при котором он начинал свою службу».

Немецкий дипломат называл графа, «маленький лысый человек, который всегда выглядит так, словно стоит на цыпочках, чтобы казаться выше, и даже свои редкие волосы зачесывает за ушами наверх, чтобы они стояли дыбом; при этом он принимает наполовину мрачное, наполовину благосклонное выражение и выпячивает нижнюю губу». Сменивший Ламсдорфа на посту министра Александр Извольский писал о своем предшественнике: «Человек маленького роста, выглядевший чрезвычайно молодым для своего возраста со светлыми рыжеватыми волосами и маленькими усами, всегда причесанный, завитый и надушенный». Министр народного просвещения И. И. Толстой: «Это был тип милого, но малодаровитого человека, сделавшего карьеру и приобретшего даже недурную репутацию не благодаря своему уму, а благодаря корректности». Странности в поведении Владимира Ламсдорфа возможно связаны с тем, что он был геем. Злобный издатель Алексей Суворин записывал в своем дневнике: «Царь называет графа Ламсдорфа “мадам”, его любовника Савицкого повышает в придворных чинах. Ламcдорф хвастается тем, что он 30 лет (!) провел в коридорах Министерства иностранных дел. Так как он педераст, и мужчины для него девки, то он 30 лет провел как бы в борделе. Полезно и приятно!»

Здание Министерства иностранных дел. Вид с Певческого моста. К. Булла. 1900

Граф Владимир Ламсдорф. 1900

Внешнеполитическое положение России при Ламсдорфе существенно ухудшилось – страна ввязалась в неудачную войну с Японией, плохими оставались отношения с Англией, нарастал кризис в русско-германских и русско-австрийских отношениях.

В результате в 1906 году министром становится Александр Извольский, окончивший, как и его предшественник, Александровский лицей, он обладал гораздо более широким профессиональным опытом, служил в российских посольствах в Румынии, США, послом в Ватикане, Белграде, Мюнхене, Токио и Копенгагене.

Это был типичный петербургский чиновник – высокомерный, язвительный, но компетентный и работящий. Искренний сторонник сближения с Францией и Великобританией.

Во внутренней политике он относился к умеренным либералам и был готов сотрудничать с Думой. Успехи Извольского впечатляют: при его участии были заключены: русско-английское и русско-японское соглашения в 1907 году, австро-русское соглашение в Бухлау в 1908-м и итало-русское соглашение в Раккониджи в 1909-м.

В 1910 году, когда националистически настроенные круги искали виновников дипломатического поражения России в так называемом боснийском кризисе, именно Александра Извольского избрали козлом отпущения. Он был отправлен послом в Париж (тоже пост не последний), а на Мойке появился новый министр – в прошлом заместитель Извольского Сергей Сазонов.

Как и оба его предшественника, Сазонов окончил Александровский лицей. У него были прекрасные семейные связи: мать – баронесса Фредерикс, брат – гофмейстер Двора, депутат Думы; наконец, они с премьером Петром Столыпиным были женаты на родных сестрах Анне и Ольге (в девичестве Нейдгардт).

Кабинет в квартире министра иностранных дел Сергея Сазонова. Дворцовая пл., 6

Служба Сазонова почти двадцать лет протекала заграницей: российское посольство в Лондоне, миссия в Ватикане, снова Лондон, посол при Папе Римском, посол в США. В правительстве Сазонов входил в группировку, ориентирующуюся на Столыпина, заменившего его на посту премьера Коковцова и на партию октябристов. Во внешней политике вел наступательную, но в целом не слишком удачную политику. Россия не приобрела никаких выгод из двух Балканских войн, поддерживала сербских националистов и оказалась втянутой помимо собственного желания в роковую для нее Первую мировую войну.

Министерство финансов

Министерство финансов занимало дома в комплексе Главного штаба № 43, 45 и 47 по набережной реки Мойки, площадь в три раза большую, чем находившееся в том же здании Министерство иностранных дел. Но внутреннее убранство было скромнее. Парадная часть минфина была расположена ближе к Невскому проспекту, служебные помещения тянулись вдоль Мойки.

С 1892 по 1903 годы на казенной министерской квартире жил министр финансов Сергей Юльевич Витте. Своими впечатлениями о жилище министра поделилась (уже в эмиграции) его падчерица Вера Нарышкина-Витте: «Окна нашей квартиры выходили на серенькую непривлекательную Мойку. Сами министерские здания тогда были бурой окраски, а помещения его – чрезвычайно неуютны. Квартира состояла из залов, анфилады гостиных, зимнего сада и бильярдной. Но все это было каким-то отталкивающе холодным.

На чердаке мама обнаружила множество старинной бронзы, которую реставрировали и украсили ею голые громадные комнаты. Уютно было лишь там, где находилась собственная обстановка родителей. Отец был неумолим, когда дело касалось казны; он не позволял тратить деньги на украшение министерских помещений и всегда урезал смету до крайности».

В начале XX века Министерство финансов состояло из общей канцелярии с ученым комитетом; особенной канцелярии по кредитной части, в ведомстве которой состоял Санкт-Петер-бургский монетный двор. В министерстве было шесть департаментов: таможенных сборов; окладных сборов; железнодорожных дел; главного выкупного учреждения; тарифный комитет и совет по тарифным делам; департаменты государственного казначейства, торговли и мануфактур, Главное управление неокладных сборов и казенной продажи питей. При Министерстве финансов состояли экспедиция заготовления государственных бумаг, Дворянский земельный банк, Крестьянский поземельный банк, Государственный банк, петербургская и московская ссудные казны, управление сберегательных касс и государственная комиссия погашения долгов. Министр финансов состоял шефом отдельного корпуса пограничной стражи.

На рубеже 1905–1906 годов несколько месяцев министром финансов был Иван Шипов, вышедший в отставку вместе с кабинетом Сергея Витте. Следующим министром стал опытный сановник Владимир Коковцов – испытанный петербургский бюрократ. По окончании Александровского лицея он служил в Министерстве юстиции, в Главном тюремном управлении МВД, в Государственной канцелярии, был товарищем двух знаменитых министров Вячеслава Плеве и Сергея Витте, государственным секретарем, министром финансов (с февраля 1904-го по октябрь 1905 года), являлся сенатором и членом Государственного совета. С апреля 1906-го по январь 1914 года он снова служил министром финансов, с 1911-го по 1914-й, совмещая этот пост с должностью премьер-министра.

Владимир Коковцов не имел собственной политической программы, был великолепным профессионалом. Как писал Сергей Витте: «Коковцов может и разделять и не разделять проекты, те или другие меры, сообразно обстоятельствам, и будет делать то, что он считает в данный момент для себя выгодным». Коковцов умел нравиться императору, хотя был, что называется, без лести предан. Его ценили коллеги. Даже недолюбливавший его Витте, хотя и иронизируя, высоко ценил его выступления в Думе: «Он говорит очень хорошо, очень длинно и очень любит говорить, так что его Московское купечество прозвало “граммофоном”».

Коковцов обладал главным качеством хорошего министра финансов – скупостью. Время его управления министерством совпало с невиданным подъемом российского народного хозяйства. В 1907 году доходы бюджета составляли 2,3 миллиарда рублей, а в 1913-м – 3,4 миллиарда. Бюджет стал бездефицитным. Важнейшими статьями дохода становятся доходы от казенных железных дорог и от винной монополии.

Закат карьеры Владимира Николаевича связан с двумя обстоятельствами: он недоброжелательно и даже брезгливо относился к Григорию Распутину и отказывал черносотенным организациям в казенных субсидиях. В результате правые фракции в Думе устроили истерику: высокая доля доходов от винной монополии повлекла спаивание народа и формирование «пьяного бюджета».

Заменивший Коковцова на посту министра Петр Барк заявил: «Нельзя строить благополучие казны на продаже водки, необходимо уж лучше ввести подоходный налог». Новый министр, по отзывам, был человек заносчивый и неприятный, но дельный. Посол в Лондоне А. К. Бенкендорф писал о Барке: «Здесь он произвел впечатление первоклассного финансиста, человека рассудительного, твердого, уравновешенного и без слепого упрямства, – одним словом, много выше Коковцова». Барк оказался непотопляем в период «Министерской чехарды» 1915–1917 годов и, несмотря на многочисленных недоброжелателей, удержался у власти до Февральской революции.

Группа членов совета Госбанка и чиновников Министерства финансов. На первом плане (в центре) министр финансов Владимир Коковцов. 1909

78. Штаб гвардейского корпуса

Миллионная ул., 38

Здание Штаба гвардейского корпуса было спроектировано Александром Брюлловым и завершено к 1840 году.

Первыми частями гвардии, отборной и привилегированной части русских войск, стали потешные полки Петра Великого – Преображенский и Семеновский. За время существования империи количество гвардейских частей постоянно возрастало. К 1914 году в гвардию входили 17 пехотных и 14 кавалерийских полков, а кроме того – военно-морские, инженерные и артиллерийские части. Большая часть их квартировала в столице или ее пригородах – Царском Селе, Гатчине, Петергофе, Стрельне (ниже указываем только адреса частей, квартировавших собственно в столице). Гвардия – сливки петербургского большого света.

В Петербурге располагалась 1-я гвардейская пехотная дивизия: Преображенский (Кирочная, 37; Миллионная, 33), Семеновский (Загородный, 46, 48, 54, 56), Измайловский (Измайловский проспект), Егерский (Рузовская улица) полки, 1-й парковый артиллерийский дивизион.

2-я гвардейская пехотная дивизия включала полки: Московский (Большой Сампсониевский, 65), Гренадерский (Петербургская наб.; Миллионная, 2) и Финляндский (Николаевская наб., 48; 17-я линия, 8; 19-я линия, 2; 18-я линия, 5), а также 2-ю артиллерийскую бригаду (Литейный, 26): 1-й мортирный артиллерийский дивизион, 2-й парковый артиллерийский дивизион, 1-й батальон лейб-гвардии Саперного полка.

В Петербурге и Царском Селе стояла гвардейская стрелковая дивизия: 1-й стрелковый Его Величества полк (Вознесенский, 16; Петропавловская крепость), 2-й стрелковый Царскосельский полк, 3-й стрелковый Его Величества полк, 4-й стрелковый Императорской Фамилии полк. Стрелковая артиллерийская бригада состояла из паркового стрелкового артиллерийского дивизиона (Литейный, 26), 2-го мортирного артиллерийского дивизиона (Измайловский, 2), 2-го мортирного паркового артиллерийского дивизиона, 2-го батальона лейб-гвардии Саперного полка (Преображенская, 37, 39, 41, 43).

Гвардейский кавалерийский корпус включал Кавалергардский Ея Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны полк (Шпалерная, 38, 40, 41; Захарьевская 20, 22, 37), Конный полк (Конногвардейский бульвар), Кирасирский Его Величества полк, Кирасирский Ея Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны полк, Казачий Его Величества полк (Обводный канал, 21, 23, 25), Атаманский Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк (Обводный канал, 25), Сводно-Казачий полк (Инженерная, 10), 1-ю Его Величества батарею, 4-ю Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича и Великого князя Алексея Николаевича батарея, 1-й дивизион лейб-гвардии Конной артиллерии (Виленский пер., 10–12). Это все – первая гвардейская стрелковая дивизия.

Офицеры Императорской гвардии на Дворцовой площади. 1906

Во вторую кавалерийскую гвардейскую дивизию входили Конно-гренадерский полк, Уланский Ея Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полк, Драгунский полк, Гусарский Его Величества полк, 2-я Его Императорского Высочества генерал-фельдцейхмейстера Великого князя Михаила Николаевича батарея и 5-я Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Александровича батарея.

Гвардейские части вне состава корпусов: Рота дворцовых гренадер, Собственный Его Императорского Величества сводный пехотный полк, Собственный Его Императорского Величества Конвой, Полевой жандармский эскадрон (Кирочная, 15), Запасной кавалерийский полк, Тяжелый артиллерийский дивизион, 3-я телеграфная и прожекторная роты лейб-гвардии Саперного полка, Собственный Его Императорского Величества железнодорожный полк (Верейская, 13а), Гвардейский экипаж (Екатерининский канал, 133).

Офицеры Уланского полка, на переднем плане – император Николай II, шеф Уланского полка Александра Федоровна

Служба членов российской императорской фамилии проходила в основном в столичных гвардейских частях. 11 человек служили в лейб-гвардии Преображенском полку, 10 – в лейб-гвардии Конном, 8 – в лейб-гвардии Гусарском, 6 – в гвардейской Конно-артиллерийской бригаде, по 3 – в лейб-гвардии Измайловском и лейб-гвардии Уланском полках, 2 – в лейб-гвардии Семеновском полку. Четверо числились в Гвардейском экипаже.

Николай Николаевич младший командовал Петербургским военным округом, Сергей Михайлович – генерал-инспектор артиллерии, Константин Константинович – генерал-инспектор военно-учебных заведений, Борис Владимирович командовал лейб-гвардии Атаманским полком, Дмитрий Константинович – Конно-гренадерским, Андрей Владимирович – 6-й Донской казачьей артиллерийской батареей, Александр Михайлович – шеф Императорского военно-воздушного флота.

Тем, кто хотел служить гвардейским офицером, требовалось успешно окончить юнкерское училище, получив средний балл по всем предметам не ниже 9 и по строевой службе – не менее 11 при 12-балльной системе. В каждое училище поступало определенное количество вакансий от воинских частей. Лучшие выпускники выбирали вакансии первыми и, если были места в гвардии, как правило, претендовали именно на них. Окончившими Пажеский корпус комплектовались Конный, Кавалергардский, лейб-гвардии Преображенский и лейб-гвардии 4-й Стрелковый Императорской Фамилии полки; юнкера Павловского военного училища составляли большинство офицерского состава лейб-гвардии Павловского полка.

Для выхода из военного училища в гвардейский полк помимо вакансии и «гвардейского балла» необходимо было единодушное одобрение офицерским собранием нового товарища. Юнкер старшего курса сообщал о своем намерении младшему офицеру или адъютанту полка, а тот передавал его кандидатуру на рассмотрение общества офицеров, обычно возглавляемого старшим полковником. Причины для отказа были самые разнообразные: от происхождения и долгов до выступления на сцене, пусть даже и в любительском театре. Не последнюю роль имело материальное положение новичка.

Младший офицер получал 70 руб. жалованья в месяц, ротный командир – 100, батальонный – 150. Между тем для службы в гвардии требовалось тратить не менее 500 руб. в год. Служба в Кирасирских полках 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии требовала от молодого офицера не менее 3000 руб. в год в дополнение к жалованью, в лейб-гвардии Гусарском – вдвое больше.

За последний век существования императорской России статус гвардейцев в сознании горожан значительно эволюционировал, а точнее, деградировал. В пушкинское время гвардия – интеллектуальная элита русского общества (Чаадаев, Лермонтов, декабристы); но трудно представить себе Блока и Ахматову в обществе гвардейских офицеров. Уже Вронский у Толстого – скорее физкультурник, чем интеллектуал.

Группа офицеров лейб-гвардии Кирасирского полка. Царское Село. 1902

Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич младший. 1915

Жизнь гвардейского офицера подчинялась множеству неписаных правил. Можно сказать, что сословное общество вообще, а гвардия в особенности, жило не по законам, а по понятиям, сводившимся в итоге к системе запретов. Гвардеец не мог тратить мало, жить на Песках, носить мундир и фуражку не от портного Фокина, допивать бутылку шампанского до конца, торговаться в ресторане или магазине, терпеть оскорбление, жениться на купчихе, плохо говорить по-французски.

По словам Алексея Игнатьева, «выходя в полк, мы все прекрасно знали, что жалованья никогда не увидим: оно пойдет целиком на букеты императрице и полковым дамам, на венки бывшим кавалергардским офицерам, на подарки и жетоны уходящим из полка, на сверхсрочных трубачей, на постройку церкви, на юбилей полка и связанное с ним роскошное издание полковой истории и т. п. Жалованья не будет хватать даже на оплату прощальных обедов, приемы других полков, где французское шампанское будет не только выпито, но и разойдется по карманам буфетчиков и полковых поставщиков. На оплату счетов по офицерской артели требовалось не менее ста руб. в месяц, а в лагерное время, когда попойки являлись неотъемлемой частью всякого смотра, и этих денег хватать не могло. Для всего остального денег из жалованья уже не оставалось. А расходы были велики. Например, кресло в первом ряду театра стоило чуть ли не десять рублей. Сидеть дальше седьмого ряда офицерам нашего полка запрещалось».

Фактически офицеры гвардии в младших чинах должны были полагаться на собственные средства. Это определяло своеобразный сословно-имущественный ценз. Большинство гвардейцев (особенно это касалось офицеров первой пехотной и первой кавалерийской дивизий и Гвардейского экипажа) происходили из богатых дворянских семей, часто – из титулованной знати.

Служили в гвардии из-за семейных традиций, престижа и возможности в будущем сделать быструю карьеру на гражданской службе или в армии.

Офицеры гвардии всегда на виду, большинство из них лично знали государь и великие князья. Гвардия – резерв тогдашней номенклатуры.

Гвардия – любимая игрушка императоров. Она не только охраняет, но и развлекает, ею любуются.

Согласно традиции, офицеры должны были посещать только первоклассные рестораны, ездить только в вагонах 1-го класса, в городе же – на «приличных» извозчиках. Больших средств требовал пошив обмундирования (а в кавалерии вдобавок еще затраты на собственную лошадь и ее содержание), отчисления на офицерское собрание, обеды, полковые праздники, приемы гостей, подарки уходящим из полка офицерам. Императорские театры делали офицерам льготу. В Мариинский можно было попасть вне абонемента, в Александринский и в Михайловский (французский) можно было приезжать за десять минут до поднятия занавеса и садиться на «свободные места». Такое свободное место в первых двух рядах продавалось офицерам за два рубля. Посещать можно было только первоклассные рестораны. Таковыми считались: «Кюба» на Морской, «Эрнест» на Каменноостровском, «Медведь» на Конюшенной, два «Донона», один на Мойке, а другой у Николаевского моста, и «Контан» на Мойке. Позволялось заходить во французскую гостиницу и к «Пивато» на Морской, в «Вену» на улице Гоголя.

Офицерам 1-й Гвардейской дивизии рекомендовалось ездить в 1-м классе, особенно на малые расстояния. Извозчики тоже были довольно крупной статьей расхода. У ведущего «светскую жизнь» офицера на них уходило до 30–40 руб. в месяц.

Из приказа № 13 (1911 года) по войскам гвардии и Петербургского военного округа. «1. Всем гг. офицерам, находящимся в г. Петербурге, воспрещается безусловно посещать: 1) Частные клубы и собрания, где производится азартная игра. Гг. офицеры не имеют права вступать в число членов частных клубов и обществ без разрешения своего прямого начальства.

Запрещены: “Варьете” – Фонтанка, 81 (зимний кафе-шантан); “Кафе де Пари” – кофейная под Пассажем на Невском пр.; “Эден” – летний увеселительный сад, Глазовая ул., 23; “Яр” – ресторан на Большом пр. Петербургской стор.; Мелкие кинематографы; Рестораны и гостиницы низших разрядов; Все вообще трактиры, чайные, кухмистерские, кофейные, пивные, портерные, а также буфеты III класса на станциях железных дорог.

В качестве гостей гг. офицерам разрешается безусловно посещать следующие клубы: 1) Императорский яхт-клуб; 2) Императорский речной яхт-клуб; 3) Английский клуб; 4) Новый клуб; 5) Дворянское собрание; 6) Благородное собрание; 7) Купеческое собрание; 8) Железнодорожный клуб; 9) Театральный клуб; 10) Сельско-Хозяйственный».

Рядовой гвардеец получал жалованье вдвое против армейцев, кормился очень хорошо (помимо более чем сытного общего рациона, далеко не редкостью были добавления в солдатский котел за счет ротных и особенно эскадронных командиров), носил красивую форму. «К случаю будет сказать, что за все парады и смотры, а также учения и маневры в Высочайшем присутствии, все гвардейские солдаты-рядовые получали по 1 рублю, ефрейторы – по 1 рублю 50 копеек, младшие унтер-офицеры – по 3 рубля, старшие унтер-офицеры – по 5 рублей, вахмистра на действительной службе – по 10 рублей, а сверхсрочные – по 25 рублей от Его Величества». Музыканты всех гвардейских полков вообще могли считаться людьми вполне обеспеченными, так как могли играть на благотворительных базарах, в театрах. Причем выступление стоило от 300 до 500 руб., немалый прибыток давали и вызовы на офицерские пирушки.

Офицеры лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады за игрой в бильярд. 1913

Неофициальное жалованье от своих офицеров получали сверхсрочнослужащие и «специалисты»: старший полковой писарь – от полкового адъютанта, делопроизводитель по хозяйственной части – от полкового казначея, полковой оружейный мастер – от заведующего оружием. Отправляясь в отпуск, гвардейцы были не прочь щегольнуть перед своими односельчанами преимуществами службы.

Лозунг «За Бога, Царя и Отечество», бывший в армии более или менее абстракцией, в гвардии воспринимался солдатами вполне серьезно. Царя и членов царской семьи они видели регулярно на полковых праздниках, гвардейские офицеры были искренними монархистами и учили солдат тому, во что верили сами. До начала войны гвардия оставалась последним аргументом Романовых.

Группа офицеров и солдат с родственниками перед отправкой в действующую армию. 1916

Судьба тех, кто призывался в гвардию и армию в 1913 году, сложилась печально – подавляющее большинство из них погибло в первые два года войны. Окончательная гибель гвардейского корпуса произошла в сражении при Стаходе в 1916-м. И хотя формально гвардия еще существовала и даже квартировала в Петербурге, в ее составе уже не было тех выученных, не рассуждающих деревенских парней, которые охраняли покой династии Романовых.

Командующим Петербургского военного округа, в который входил Гвардейский корпус до 1905 года, служил великий князь Владимир Александрович. По словам семеновца Юрия Макарова, «был он веселый и “добрый барин”, зла никому не делал, правда, и добра делал немного». Его сменил великий князь Николай Николаевич младший, «который, хоть умом был и не орел, несомненно был преисполнен энергии и желания принести пользу. Перед этим Н. Н. несколько лет был “генерал-инспектором кавалерии” и, нужно отдать ему справедливость, такого ей, по хорошему солдатскому выражению “поддал живца”, что во время войны наша конница была на голову выше и немцев и венгров».

Генерал от инфантерии Владимир Николаевич Данилов командовал Гвардейским корпусом с 1906 года. «Он был коренной офицер л. – гв. Егерского полка и в молодости был известен приверженностью к Бахусу и неряшливостью в одежде. Говорили, впрочем, что на японской войне он, действительно, выказал если не воинские таланты, то большую личную храбрость. Данилов был небольшого роста, довольно плотный, с длинными свисающими усами и седоватой бородкой клином, человек порядочно за 50. Общим видом весьма напоминал престарелого пехотного “капиташу” одного из российских полков с глухой стоянки. Ходил вразвалочку и явно играл под “мужичка-простачка”. Офицеры его звали “Данилкой” и никакого почтения к нему не питали».

После «Данилки», командиром Гвардейского корпуса был назначен генерал-адъютант Безобразов, коренной лейб-гусар и бывший командир Кавалергардского полка. Он и повел гвардию на войну. По воспоминаниям, «Безобразов был человек придворный, совершенно не военный и как начальник типичнейший “добрый барин”».

Между Мойкой и Невским проспектом

Дом Зингера – Голландская церковь – Конюшенные улицы – Конюшенная площадь – Спас на Крови – Михайловская (Искусств) площадь – Дом Энгельгардта – Елисеевский магазин – Манежная площадь – Инженерный замок – Фонтанка – Аничков дворец – Александринский театр – Чернышева (Ломоносова) площадь

Невский проспект. 1902

Между Мойкой и Невским проспектом до революции располагались первые участки Казанской (до Екатерининского/ Грибоедова канала) и Спасской частей Петербурга (между каналом и Фотанкой). Это, наряду с Адмиралтейской и Литейной частями, – аристократические кварталы города. Здесь было относительно мало частных квартир, зато много дорогих магазинов, контор акционерных обществ и банков, сберкасс и ломбардов, книжных лавок и издательств. Цена аренды торговых помещений в первых участках Спасской и Казанской частей – самая высокая в городе. Квартирная плата, населенность квартир, количество прислуги на душу населения, наличие удобств в домах – на уровне Большой Морской, Миллионной или Гагаринской улиц. В отличие от Адмиралтейской части, здесь почти не было административных зданий и казарм. Употребляя выражения Черчилля, можно сказать, что эти кварталы служили «мягким подбрюшьем» административного центра.

Поражает обилие культовых сооружений – собор Спаса на Крови, Голландская, Реформатская, Финская, Шведская, Армяно-Григорианская церкви и костел Святой Екатерины. Неслучайно вэтих кварталах доля иностранцев и инородцев была выше, чем где-либо в городе. Здесь всегда, при преобладающем русском населении, жило непропорционально много немцев, поляков, шведов, финнов и французов.

Невский проспект у Гостиного двора. 1913

Невский был и остается важнейшей транспортной коммуникацией столицы. По торцам неслись автомобили и извозчики, с 1907 года посредине проезжей части проложили трамвайную линию. По главной улице города шли маршруты на Васильевский остров, Петербургскую сторону, к Смольному собору. Здесь всегда было полно народу, причем самого разного. Со времен Владимира Михневича, назвавшего в 1870-е Невский «главной артерией петербургской деловитости и шалопайства, петербургской суеты и разврата», мало что изменилось. В декабре 1913 года вышел циркуляр главы военно-учебных заведений великого князя Константина Константиновича, который гласил, что воспитанникам военно-учебных заведений запрещается появляться на «солнечной» стороне Невского проспекта после 6 часов вечера. Товарищ военного министра генерал Вернадер прокомментировал циркуляр для прессы косноязычной военной прозой: «Конечно, можно только сочувствовать всему, и всем тем случаям, и тем мерам, когда бы и кем бы меры эти не принимались, если они имеют целью оберечь юношество от соблазна в той или иной его форме». Чего же опасалось военно-учебное ведомство?

Монтаж контактной сети трамвая. 1907

Невский – улица приезжих. Русский обычай: дела делают в столице. Первая забота всякого приехавшего – найти кров над головой. Гостиницы тяготеют к вокзалам и к центру. На Невском главная гостиница – «Европейская». Цены за номер в сутки («с прислугой, электрическим освещением и отоплением») здесь были от полутора до 30 руб. (жалованье чиновника средней руки – 150 руб. в месяц). У вокзалов дежурили экипажи, довозившие в гостиницу за 75 коп., от гостиницы к вокзалу путь обходился в два раза дороже. «Европейскую» любили заезжие знаменитости, здесь останавливались Айседора Дункан, Анатоль Франс, Рихард Вагнер, Гордон Крэг, парламентарии из Великобритании и Франции.

Средний класс, стремившийся к комфорту в рамках бюджета, предпочитал гостиницы, где номера стоили от рубля до пяти за сутки. Приезжающим с еще более скромными средствами приходилось пользоваться помещениями в меблированных комнатах, имеющихся в достаточном количестве в любой части города. Заплатив рубль-два за «нумер» в сутки, здесь можно было иметь вполне приличную комнату без добавочных расходов на белье, самовар и свечи. Оставив вещи на хранение при вокзале, приезжий, выбрав улицу для жительства, отправлялся туда трамваем или извозчиком и, наняв подходящий по цене «нумер», посылал рассыльного или слугу при меблированных комнатах за своими вещами.

Возле гостиницы «Европейской». 1910-е

Ну и, наконец, так называемые «гостиницы для приезжающих» – в них не жили, их снимали парочки на несколько часов. Здесь тоже были номера разных сортов. Были для адюльтера (как у героев «Дамы с собачкой»): зеленый плюш, полы покрыты бобриком и линолеумом, венская двуспальная никелированная кровать с «шишечками». А были для господ с подкрашенными дамами, требовавшими в номер шампанское, ликер и апельсины и уходившими через два часа.

Поесть на Невском было нетрудно. Хотя большинство первоклассных ресторанов находились чуть в стороне, на Большой Конюшенной или Большой Морской, при наличии денег можно было и на Невском пошиковать – например, на «Крыше» в «Европейской». Тяжелую дубовую дверь откроет вежливый и представительный швейцар, в гардеробе бережно разденут несколько услужающих, величественный метрдотель выберет столик (в общем зале или отдельном кабинете), он же примет заказ. Двое официантов стремительно и молча будут менять закуски, вина, вторую и третью перемены, принесут десерт. Ну а счет потянет минимум на два с полтиной (это если без вина и чаевых).

Дрожки у «Европейской». Т. Альбер. 1910-е

Если хотелось провести вечер за бильярдом, поболтать с приятелем, закрепить обедом деловую сделку, лучше всего было отправиться в «Доминик» или к «Палкину». Или в новый «Ресторан общества официантов», нынешний «Метрополь». Официанты лучших ресторанов объединились и организовали собственное акционерное предприятие. Цены тут были умеренные, состав посетителей постоянный, и нельзя было увидеть ни надменного гвардейца, ни кутящего купца. Пообедать можно за рубль. Ну и, наконец, если хотелось хватить рюмку водки и закусить прямо у буфетной стойки, не раздеваясь, шли к Федорову. Тридцать родов водки, зубровка, зверобой, вишневка, спотыкачи, рябиновки, березовки, калган-корень, сухие вина, херес, мадера, все виды портвейнов, коньяки…

Ресторан «Крыша» в «Европейской». 1910-е

Но главным искусом Невского были девицы и дамы, профессионалки и любительницы на разный вкус и кошелек. В галереях «Пассажа» с часа до трех – «сенаторские девушки», содержанки высокого полета. Здесь у витрин самых дорогих в городе ювелирных магазинов прогуливались почти не подкрашенные, прекрасно одетые, статные варшавянки и рижанки.

Золотоволосые эстонки и латышки, с волосами, убранными лучшими парикмахерами, в парижских туалетах, с загадочным видом восседали в кафе «Крафта» у Аничкова моста. А за ними искоса посматривали из-за листов «Берлинер Цайтунг» или «Франс Суар» старички в очках с золотой оправой, любители юности и красоты, из тех, кого в Петербурге называли «мышиными жеребчиками».

Ну а в «Квисисане» – девушки попроще: подсаживались к посетителям на колени, визжали, приставали. К ночи их разбирали студенты-белоподкладочники, чиновники, купчики. Когда темнело, девицы легкого поведения прогуливались от Фонтанки до вокзала в поисках клиентов. В 1913 году у них была особая униформа – боа из перьев. Обычное обращение к прохожему: «Студент-красавчик, пойдем, я здесь близко».

Арфистки на эстраде ресторана «Палкин»

Томные юноши, поклонники однополой любви, ждали себе подобных на Фонтанке у Аничкова моста. Это были молодые люди с накрашенными губами, со странным взглядом подведенных черным глаз, в шведских перчатках, черных пальто и широких белых кашне. У них в Петербурге были знаменитые сотоварищи, уже не стеснявшиеся своих склонностей: поэт Михаил Кузмин, художник Константин Сомов, танцовщик Вацлав Нижинский.

Своеобразный коктейль порока и благопристойности, шика и дешевизны был и остается визитной карточкой проспекта. Вот наблюдение журналиста тех лет: «По обеим сторонам улицы по-прежнему движется толпа <…> Многочисленные кафе и находящиеся тут рестораны переполнены публикой, занимающей густо расставленные столики. Кое-где раздаются звуки ресторанных оркестров. А экипажи по-прежнему вереницами едут по Невскому и через него, развозя одних седоков по домам, других в многочисленные театры, рестораны и клубы столицы».

На четной стороне Невского и к северу от него было дамское царство: главные в городе кондитерские («Абрикосов» – Невский, 40; «Балле» – Невский, 54; «Гессель» – Караванная, 5; «Кочкуров» – Итальянская, 6; «Рабон» – Невский, 30), магазины сладостей («Бликген и Робинсон» – Невский, 32 и 46; «Жорж Борман» – Невский, 30; «Ландрин» – Невский, 64), кофейные («Бристоль» – Невский, 60; «Кафе де Пари» – Невский 48; «Кафе де Франс» – Невский, 42; «Рейтер» – Невский, 50; «Централь» – Невский, 44).

Тут было множество модных ателье: «Антуанетт» – Караванн ая, 18; «Барб» – Караванная, 6; «Бод» – Садовая, 13; «Ванианц» – Караванная, 12; «Денисова» – Мойка, 19; «Кузнецова» – Караванная, 16; «Ларозе» – Караванная, 14; «Мари» – Караванная, 22; «Маршанн» – Малая Конюшенная, 10; «Пен» – Итальянская, 11; «Попова» – Итальянская, 6; «Розали» – Екатерининский канал, 41; «Эскалас» – Итальянская, 21; «Эстер» – Караванная,18; «Бризак» – Малая Конюшенная, 8; «Аловерт» – Фонтанка, 19; «Виоле» – Малая Конюшенная, 16; «Модерн» – Караванная, 2; «Соловьев» – Михайловская, 2.

Портняжные мастерские шьют мужскую, женскую, детскую, военную одежду: «Бернар» – Большая Конюшенная, 17; «Гуссен» – Малая Конюшенная, 14; «Деньер» – Большая Конюшенная, 25; «Крузе» – Караванная, 8; «Манжо» – Екатерининский канал, 17; «Чулкова» – Караванная, 18; «Штейнцейст» – Невский, 42; «Норденштрем» – Невский, 46; «Клевцов» – Караванная 12; «Михайлов» – Караванная, 22; «Пастер» – Большая Конюшенная, 17 и Невский, 32; «Седельников» – Малая Конюшенная, 16; «Аксель» – Большая Конюшенная, 6–8; «Градусов» – Малая Конюшенная, 8; «Доне» – Итальянская, 4; «Досс» – Караванная, 20; «Генсен» – Невский, 22; «Кальнаварн» – Малая Конюшенная, 7; «Ооль» – Итальянская, 33; «Станкевич» – Караванная, 8; «Суоминен» – Мойка,12; «Фальстрем и Геден» – Малая Конюшенная, 12; «Фукс» – Караванная, 9; «Шер» – Большая Конюшенная, 10; «Эрдман» – Малая Конюшенная, 14.

Готовым платьем торговали «Confection» – Невский, 56; «Соловьев» – Михайловская, 2; «Братья Мори» – Невский, 54; корсетами – «A la princesse» – Невский, 52, и «Despeaux Breton» – Малая Конюшенная, 9.

Лучшая в городе парфюмерия – у «Брокара», на Невском, 30, и в Институте красоты «Кейхнер Валентин» на Большой Конюшенной, 29.

Стриглись и делали маникюр у «Александра» на Екатерининском канале, 17; «Алексея и Семена» – Караванная, 2; «Васильева» – Мойка, 24; «Гастона» – Екатерининский, 20; «Гишара» – Караванная, 5 и 22; «Дамура» – Итальянская, 27; «Оливье» – Невский, 54.

Солидные мужчины покупали одежду в «Гвардейском экономическом обществе». Сигары и табак были хороши в заведениях: «Фейк и K°» – Невский, 20, «Асвадуров и сыновья» – Невский, 64; «Бостнджогло» – Невский, 54; «Богданов» – Невский, 42; «Саатчи и Мангуби» – Невский, 56; «Бр. Шапшал» – Невский, 30. Подзорные трубы, очки, бинокли покупали в «Герлях» – Караванная, 11; «Мильх» – Невский, 36; «Урлауб» – Невский, 50. Нужны галстуки, пожалуйте в «Жокей клуб» на Невском, 40.

Коньяк заказывали у «Сараджева» – Большая Конюшенная, 17, вино – у «Вачнадзе» на Караванной; в «Главном французском складе» – Караванная, 18; у «Евангулова» – Садовая, 9; «Лаграна» – Большая Конюшенная, 14; «Тани» – Екатерининский канал, 19; в «Тифлисском погребе натуральных кахетинских вин» – Малая Конюшенная и у «Фейка и Кº» – Невский, 20.

На солнечной стороне Невского, Конюшенных, Караванной покупали и дорогие предметы длительного пользования: автомобили – в «Криче» (Малая Конюшенная, 2) и «Сидэлее» (Большая Конюшенная, 19); велосипеды – у «Андреевского» (Малая Конюшенная, 3) и «Гаазе» (Садовая, 9); мебель – в «Amenblemen Moderne» (Караванная, 3), «Бараден» (Караванная, 18), «Воронков» (Большая Конюшенная, 13), «Депо мебели» (Большая Конюшенная, 14); музыкальные инструменты – у «Бесселя» (Невский, 54), «Гетце» (Караванная, 3), «Майра» (Невский, 50), «Ратке» (Невский, 32).

Словом, в отличие от чинной Адмиралтейской части, это кварталы были живые и гораздо более разнообразные – здесь соседствовали магазины, рестораны, кафе, театры, гимназия, кадетский корпус, Военная академия, четыре министерства и банки.

Велосипедисты на Дворцовой площади. 1913

1. Дом компании «Зингер»

Невский пр-т, 28

Шестиэтажное, с мансардой здание в стиле модерн площадью около 7000 м², было построено в 1904 году по проекту архитектора Павла Сюзора для «Акционерной компании “Зингер” в России».

Здание должно было привлекать внимание и выделяться на фоне главной улицы столицы. В результате напротив Казанского собора возник «небоскреб» – самый высокий дом тогдашнего Петербурга: он возвышался на 24,5 метра (башня – 2,8). Это, вообще говоря, выше карниза Зимнего дворца (23,47 м) – верхнего ограничителя петербургской застройки. Но башню, подумав, разрешили.

При строительстве Дома Зингера впервые в России применили металлический каркас. В здании устроили атриумы – крытые стеклянной крышей внутренние дворы – лифты с несгораемыми конструкциями шахт, сделали влагоустойчивую отделку проездов и дворовых фасадов, автоматическую очистку крыш от снега. В интерьерах – натуральный камень, паркет из красного дерева и дуба, растительный орнамент из кованой бронзы. На фасаде установили скульптуры Амандуса Адамсона, символизирующие прогресс и швейную индустрию.

Дом компании «Зингер». 1905–1906

В доме размещалось правление «Зингера», логистический центр, торговые и выставочные залы. Компания, основанная в 1851 году в США, с 1865 года стала продавать свои швейные машины в России. В 1897 году была основана дочерняя российская фирма «Акционерная компания “Зингер”», построившая завод в Подольске, где производили швейные машинки для русского рынка. Кроме того, завод производил специальные машины для швейной, обувной, галантерейной промышленности. Компания «Зингер» заслужила даже право быть «Поставщиком Двора Его Императорского Величества».

«Семейные» швейные машинки «Зингер» стали первым бытовым прибором, допускавшим ремонт в домашних условиях. Они стоили сравнительно дешево, так как выпускались в огромных количествах: в 1900 году в России продали 110 тысяч таких машинок, в 1914-м – 680 тысяч. Главным конкурентным преимуществом компании был образцовый маркетинг: новые машинки продавались в кредит; принимались подержанные в зачет стоимости при покупке новых; во всех сколько-нибудь крупных городах существовали фирменные магазины (всего в России их было 3 тысячи), широко была развита торговля по почте и в рассрочку.

Внутренний вид швейной мастерской «Акционерной компании “Зингер”». 1914

Массовое производство стало возможно благодаря невиданному экономическому подъему 1909–1914 годов, когда впервые ощутимо начал расти спрос на промышленную продукцию не только в городе, но и в деревне. Швейные машинки были первой бытовой техникой длительного пользования во многих крестьянских семьях.

Часть помещений Дома Зингера сдавалась в аренду. С 1913 года здесь размещалась редакция журнала «Столица и усадьба» – первого гламурного иллюстрированного ежемесячника в России.

Главный редактор Владимир Крымов вспоминал: «Постепенно русские великосветские дамы стали давать для журнала свои портреты, стали присылать одну фотографию за другой. Я как-то напечатал фотографию жены графа Нострица, военного агента в Берлине, но на меня посыпались протесты и обвинения:

– Как же вы не знаете, что это женщина-рыба? Она плавала в “Аквариуме” на сцене, а вы печатаете ее рядом с дамами общества.

Был еще случай, когда я напечатал рядом двух дам, жен гвардейских офицеров одного из самых шикарных полков. После выхода номера ко мне приехали два гвардейца в качестве секундантов с вызовом меня на дуэль! Оказалось, что одна из этих дам несколько месяцев тому назад влюбилась в своего кучера или шофера и сбежала с ним. Мужу пришлось уйти из полка, а я, по неведению, вдруг напечатал фотографию этой дамы рядом с другой, не сбежавшей и вообще великосветской… Дело уладилось завтраком у “Кюба”, и мы расстались друзьями, после того как я искренне раскаялся в своем поступке».

Тут же помещались консульство США, Северное торговое общество, «Курсы риторической гимнастики» Жака Делькроза и Санкт-Петербургское отделение Банкирского дома «Братья Джамгаровы».

2. Модный дом Бризака

Малая Конюшенная ул., 8

Первый в России Дом высокой моды был открыт в Петербурге в 1855 году выходцем из Лиона Августом Бризаком. К началу XX века ателье принадлежало Альберу Бризаку – модельеру последней императрицы Александры Федоровны. Жена Альбера Бризака, мадам Бризак, тоже была модельером и работала в фирме наравне с мужем. Их сын, Рене Бризак, в своих воспоминаниях пишет: «Императрица очень любила мою мать, она относилась к ней с большим доверием и часто советовалась с ней относительно своих детей». Последний владелец модного дома вспоминает, что уже к 1880 году среди клиентов торгового дома «А. Бризак» были «Ее Императорское Величество Мария Федоровна и ее дети. Вся одежда, начиная от матросок, которые носили маленькие Великие Княжны, до платьев и манто, которые они носили, будучи молодыми девушками, выпускались домом А. Бризак».

Мадам Бризак была великолепным психологом и маркетологом. Одна из ее современниц вспоминала: «Это была высокая смуглая женщина. Всякий раз, как она появлялась, чтобы проследить за примеркой, Бризак сначала смотрела на меня с обиженным выражением лица, затем с заговорщицким видом шептала: “Прошу Ваше Императорское Высочество никому не говорить об этом в Царском Селе, но для вас я сделаю скидку”. Позднее Аликс (Александра Федоровна) рассказывала мне о том, как она посетовала на чересчур высокие цены, на что мадам Бризак ответила: “Прошу Вас, Ваше Императорское Величество, никому об этом не сообщать, но я всегда делаю скидку для Вашего Величества”. Мы с Аликс от души расхохотались! Вот старая пройдоха! Она так хорошо на нас заработала, что могла жить на широкую ногу в собственном особняке в Петербурге».

Николай II в кругу семьи на борту императорской яхты «Штандарт»

Великие княжны Ольга и Татьяна

Императрица Александра Федоровна внимательно следила за внешним видом своих дочерей, и костюмы им шили те же портные, что и самой императрице. Как правило, костюмы заказывались одного и того же покроя для всех четырех дочерей. Или два парных костюма для «старших» – Ольги и Татьяны и два одинаковых для «младших» – Марии и Анастасии. Девочки по-разному относились к бесконечным примеркам. Например, великая княжна Татьяна очень любила наряды, и любое платье, даже самое простое, смотрелось на ней великолепно.

Если посмотреть счета императрицы только за один год (1914-й), то модному дому «А. Бризак», шившему «на девочек», двор выплатил 19 423 руб.

Мадам Бризак обшивала, кроме цесаревен и обеих императриц, значительную часть состоятельных дам Петербурга. Так, в 1907 году, когда будущая близкая подруга императрицы Лили Ден первый раз была представлена Александре Федоровне, на ней было «простое белое платье от Бризак и шляпка, украшенная розами».

По высочайшему повелению модный дом «А. Бризак» мог обслуживать только двух клиенток, не принадлежащих ко двору – любимых публикой артисток Анну Павлову и Анастасию Вяльцеву.

К началу 1914 года в торговом доме сменилось руководство. Альбер Бризак и его жена передали семейное дело сыну Рене, который сохранил звание поставщика обеих императриц. В ателье работало около 200 человек, среди них только 60 портных.

17 июля 1918 года Александра Федоровна Романова встретила мученическую смерть в лиловом платье дома «А. Бризак».

3. Кафе «Доминик»

Невский пр-т, 24

Дома кирхи Святых Петра и Павла (22–24 по Невскому проспекту) были построены в 1735 году. Новые трехэтажные каменные здания на их месте в 1832-м возвел Егор Цолликофер. В 1911-м Владимир Коллинс надстроил их двумя этажами.

11 апреля 1841 года на Невском проспекте, в доме № 24, открылось первое в России кафе. Событию этому предшествовало специальное распоряжение, принятое Сенатом. Дело в том, что по закону 1835 года разрешалось существование только «пяти видов заведений»: гостиниц, ресторанов, кофейных домов, трактиров и харчевен. В апреле 1840 года «записывающийся в Санкт-Петербургское купечество кондитерского цеха мастер» Доминик Риц-а-Порта ходатайствовал о дозволении учредить новый вид трактирного заведения – кафе «для удовольствия публики высшего класса». Подобно ресторанам, там разрешались горячие блюда, но только «потребные для легких закусок» – пирожки, расстегаи, кулебяки. Дозволялось иметь «все выходящие в свет как российские, так и иностранные газеты», бильярд, домино, шахматы, шашки, а также «прислугу в немецком платье».

Первое в России кафе (впрочем, чаще его именовали по привычке рестораном) получило название «Доминик» по имени его владельца и под таким названием просуществовало вплоть до 1917 года.

Основоположник необычного заведения Риц-а-Порта принадлежал к известной во всей Европе плеяде швейцарских кондитеров. Знали их и в Петербурге. Например, в 1842 году из 105 ремесленников этого цеха четверть составляли уроженцы Швейцарии. Риц-а-Порта родился в городке Шульце и по национальности был ретороманцем – представителем маленькой альпийской народности.

«Первенец» надолго пережил массу других «заведений трактирного промысла». Славе «Доминика» помогало, прежде всего, умение сменявшихся поколений семьи Риц-а-Порта сохранять за своим кафе специфику, свойственную только ему.

К концу XIX века «Доминик» занимал уже большую часть площади помещений первого и подвального этажей дома № 24 на Невском. Справа от входа размещалась буфетная с шестью окнами на проспект. На треугольной стойке с большой мраморной доской возвышалась медная водяная баня, работавшая на газе «для согревания кулебяк, пирожков и до 15 разнообразных блюд», и ледник для холодных закусок. У другой стены находилась ванна, где постоянно охлаждались два бочонка с пивом. Посетителей буфетной кормили за одним большим и семью маленькими столиками с мраморными столешницами. Слева от входа размещалась столовая, выходившая окнами как на Невский, так и на площадь перед церковью. Горел камин. В соседней комнате стучали бильярдные шары, а за ней располагались любители шахмат. Подвальный этаж был отведен для кулинарной и холодной кухонь, пирожного и кондитерского отделений, прачечной, комнаты для прислуги.

Дом по Невскому, 24. Ателье К. Буллы.1901

Штат кафе составляли сорок человек. Ни роскошью, ни особым уютом «Доминик» не отличался. По словам одного из бытописателей Петербурга, там стоял «табунный шум, гам, споры, стук от бильярдных клапштосов». Посетители не раздевались, залы к вечеру становились душными и прокуренными. Как писал М. Е. Салтыков-Щедрин, неоднократно упоминавший в своих сочинениях «Доминика», «в дверях вечно толпились какие-то порыжелые личности <…> народу пропасть, ходят, бродят, один вышел, другой вошел».

Кафе-ресторан «Доминик». Ателье К. Буллы. 1911–1913

В кафе постоянно оседала часть той людской накипи, которой всегда был богат Невский проспект. Аферисты всех мастей, шулера, комиссионеры, вконец прокутившиеся в столице провинциалы образовывали так называемую «доминиканскую биржу».

Содержатель кафе-ресторана получал доход с полутора тысяч ежедневных посетителей, каждый из которых тратил в среднем по 40 коп., что составляло 600 руб. ежедневной выручки. Людей привлекала дешевизна, доброкачественность блюд, местоположение. Типичное посещение кафе описано Антоном Чеховым: «Отправились к Доминику, где за 60 копеек скушали по расстегаю, выпили по рюмке и по чашке кофе».

На чашку кофе с пирожком, кружку пива с кулебякой забегали небогатые чиновники, студенты, литераторы. В студенчестве даже выработалось слово «доминиканец» – так называли завсегдатаев кафе, кого в юбилейной статье «Петербургского листка» определили как «столичную интеллигенцию среднего достатка». Там же приводился, кстати, весьма знаменательный и забавный штрих, характеризующий имущественное положение «доминиканцев»: «Не так давно один выдающийся русский инженер прислал администрации 3 тысячи за кормежку (в дни своей юности, будучи студентом, он как-то умудрился незаметно есть у буфетной стойки, так как не имел средств на жизнь)».

В задней, если считать от Невского, зале собирались любители игр. Здесь практиковали бильярд, домино, шашки и шахматы. Комплект шашек или шахмат на прокат стоил 20 коп. в час. Михаил Чигорин, начавший свою шахматную карьеру именно в «Доминике», писал: «Игрок здесь должен обладать крепкими нервами и крепкой головой <…> Душная дымная атмосфера, шум игроков других профессий». Еще красочнее описал «Доминик» другой шахматный мастер Илья Шумов: «До играющих в шахматы здесь долетали бильярдные шары, а беспрерывная стукотня от них и от костей домино казалась беглым огнем дерущихся батальонов». Будущий гроссмейстер П. Н. Романовский, в начале века студент Политехнического института, вспоминал: «Многие студенты очень нуждались и пополняли свой скромный бюджет игрой на ставку в двух шахматных кафе Рейтера и Доминика. У Доминика можно было сидеть до 3-х часов ночи. Ставка равнялась 20 копейкам и называлась “франком”. Некоторые студенты проводили в кафе целые дни и перебивались шахматными заработками».

После смерти последнего Риц-а-Порта – Дементия Яковлевича в 1907 году его заведение перешло к акционерному обществу и просуществовало еще десять лет.

4. Церковь Святых Петра и Павла (Петрикирхе)

Невский пр-т, 22–24

Главный храм петербургских лютеран был построен его прихожанином – пруссаком Александром Брюлловым (братом Карла Брюллова) в 1838 году. Фасад украшен аркадой лоджий и горельефами с изображением евангелистов (скульптор – Т. Н. Жак, 1836 год). Над аттиком между башнями – скульптура коленопреклоненного ангела с крестом в руках (скульптор – И. Герман, 1838 год). Готические светильники из кованого железа выполнены по рисункам Александра Брюллова.

Церковь Святых Петра и Павла

На церковных башнях установлены два циферблата, один – с приводным механизмом, другой – в виде солнечных часов. В алтаре размещалась картина Карла Брюллова, изображавшая распятие, и полотно Гольбейна-младшего «Иисус с Фомой неверующим», а по обе стороны алтаря – изображения святых Петра и Павла работы Карла Брюллова. Был орган фирмы «Валькер», колокола, изготовленные в Бохуме, и два витража. В 1897 году интерьер церкви перестроил выпускник Петришуле, сын немецкого каретного мастера Максимилиан Месмахер.

Лютеране – самая многочисленная протестантская община Петербурга начала XX века, состояла она по преимуществу из немцев. Накануне Первой мировой войны в Петербурге жило 48 тыс. немцев (у эстонских и латышских лютеран были свои храмы, всего в городе действовало 30 лютеранских церквей). Со временем самое многочисленное национальное меньшинство Петербурга, немцы, уступило первенство полякам и эстонцам. Особенно много немцев было среди врачей и аптекарей, а также чиновников, офицеров, инженеров, музыкантов, художников, учителей гимназий, профессоров университета. Эта часть немецкого населения быстро ассимилировалась, сохраняя, впрочем, приверженность к протестантизму. Петрикирхе обладала самым большим лютеранским приходом в Петербурге – в 1914-м он насчитывал 16,5 тыс. человек. В особые дни в церкви Святых Петра и Павла проводились совместные богослужения для всех лютеранских общин Петербурга.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна и император Николай II у Петрикирхе после траурной мессы по Германской императрице Виктории. 1901

В 1760–1762 годах было построено здание церковной школы (об этом подробнее – далее). В 1820 году при церкви был открыт воспитательный дом для мальчиков-сирот из числа прихожан. В 1841-м при церкви был создан воспитательный дом для девочек-сирот, в 1843-м – Общество попечительства над бедными.

5. Петришуле

Невский пр-т, 22–24а

Старейшая в Петербурге средняя школа была основана еще в 1709 году при лютеранском храме Святых Петра и Павла (Петрикирхе). Современное здание было подведено в начале 1760-х годов и неоднократно перестраивалось – в последний раз выпускником школы, архитектором Владимиром Коллинсом в 1915 году.

В 1910-е школа была крупнейшим средним учебным заведением России – 42 класса, 1700 учащихся, преобладали лютеране, но 25 % были православными. Петришуле включала классическую гимназию и реальное училище для мальчиков, гимназию для девочек с педагогическим классом, начальную школу для мальчиков и девочек, сиротский дом. В Петришуле отлично учили немецкому и еще трем иностранным языкам, да и другие предметы преподавали отменно. Последний директор Петришуле Эрих Клейнберг обучал немецкому языку дочерей императора Николая II. Школа была популярна у русской интеллигенции и купечества.

В актовом зале школы проходили концерты бесплатной музыкальной школы, основанной композитором Милием Балакиревым. Оканчивающим Петришуле с отличием наградой был золотой с синей эмалью перстень, – с монограммой SP (Schola Petrina) и девизом: «усердию и честности». SP – это было гордое имя, в нем виделся символ посвященности.

Перед революцией учениками Петришуле были Даниил Хармс, будущий переводчик Джойса Валентин Стенич, шведская поэтесса Э́дит Ирене Седергран, будущий биолог-палеонтолог Роман Геккер, художественный руководитель киностудии «Ленфильм» Адриан Пиотровский, оперная певица Нина Дорлиак.

С августа 1914 года, согласно указу Министерства просвещения, учебные предметы стали вестись на русском языке. Тогда же имя школы стало писаться по-русски – «Петришуле».

Здание Петришуле. 1912–1913

6. Дом Голландской церкви

Невский пр-т, 20

Нынешнее здание дома Голландской церкви построено в 1839 году по проекту архитектора Павла Жако в стиле русского классицизма. Со стороны Невского проспекта здание выделяется портиком коринфского ордера с четырьмя крупными белыми колоннами, между которыми находится вход. Церковь спроектирована в форме ротонды, увенчанной пологим куполом. По обе стороны храма, рассчитанного на 372 молящихся, – два крыла, предназначавшиеся для коммерческой аренды. Экономные голландцы хотели, чтобы эти площади не только покрывали издержки по содержанию церкви, но и приносили доход.

Дом Голландской церкви. А. Э. Фелиш

Голландцев в Петербурге начала XX века жило немного – человек 500, но община была богатая и сплоченная. Во главе прихода в 1873–1903 годы стоял известный проповедник пастор Хендрик Гиллот. Его преемником стал пастор Ф. С. А. Пантекук (до 1912 года). Последним пастором (с 1914-го) был Херман Схим ван дер Луф.

Заметное место и в голландском обществе Санкт-Петербурга, и в церкви занимали так называемые «русаки»: бывшие жители небольшого нидерландского городка Фризенвейн провинции Оверайсел, которые издавна торговали с Санкт-Петербургом и часто задерживались здесь, обзаведясь семьями.

В основном они были торговцами колониальными товарами из Голландской Вест-Индии (нынешней Индонезии). Они продавали шоколад, какао, красное дерево, табак, кофе и, конечно, знаменитую голландскую селедку. Им принадлежали магазины «Гармсен и Кº», «Липгас и Кº», «Ява» (в доме Голландской церкви), «Фейк и Кº». Существовала в Петербурге и фабрика металлических ламп накаливания знаменитой компании «Филипс». Голландской колонией руководил Г. Гильзе фон дер Пальс – консул королевства в Петербурге, директор Русско-Американской резиновой мануфактуры и Первого российского страхового общества, владелец роскошного особняка на Английском проспекте и виллы на Каменном острове.

С XIX века службы на голландском языке проходили лишь летом, когда начиналась навигация, в остальные месяцы службы велись на немецком (лишь треть членов церковной общины говорила по-голландски, остальные переженились на немках, и их дети родного языка отцов не знали).

Церковь содержала детский приют и школу. В здании церкви работал Голландский клуб.

В доме располагались популярнейшая кондитерская «Конради», табачный магазин Бацмана и книготорговля «Мелье».

7. Ресторан «Медведь»

Большая Конюшенная ул., 27

Современный облик здания сформирован архитектором Александром Красовским в 1890-е годы. В то время доходный дом принадлежал Павлу фон Дервизу Младшему. В 1911 году для новых владельцев – великих князей Кирилла и Бориса Владимировичей здание перестроил Николай Алексеев.

С 1878 года в этом доме находился известнейший ресторан «Медведь». Ресторан назвали так по чучелу гигантского бурого медведя, стоявшему в вестибюле.

В начале XX века у прежнего владельца, известного петербургского ресторатора француза Эрнста Игеля, «Медведь» купил владелец московского «Яра» Алексей Судаков. Это было эпохальное событие в истории петербургского общепита: впервые высококлассный «гвардейский» ресторан достался ярославскому крестьянину, начинавшему свой путь в бизнесе буфетным мальчиком в московском трактире. В Петербурге дотоле ярославцы владели в лучшем случае ресторанами вне главных улиц, заведениями второго разряда.

При Судакове в «Медведе» появилось два зала на 100 и 150 мест, 20 кабинетов. Главный зал был прямоугольной формы и имел полукруглую эстраду с двумя лестницами по обеим сторонам. Ресторан обслуживали 70 официантов (ими были татары). Работой 45 поваров руководил шеф-повар Чесноков.

Кухня в «Медведе» была, что называется, интернациональной – русско-французской. Судаков не боялся новшеств. В «Медведе» появилась экзотическая новинка – первый в России коктейль-холл: «американский бар» с длиннейшей стойкой и высокими «барными» табуретками о четырех ножках. Семеновский офицер Юрий Макаров вспоминал: «Пришли к “Медведю”, взобрались на стулья, получили по высокому стакану со льдом и с очень вкусным и пьяным снадобьем, выпили и повторили».

А вот воспоминания двух эмигрантов в пересказе Аркадия Аверченко:

– А помните “Медведя”?

– Да. У стойки. Правда, рюмка лимонной водки стоила полтинник, но за этот же полтинник приветливые буфетчики буквально навязывали вам закуску: свежую икру, заливную утку, соус кумберленд, салат оливье, сыр из дичи.

– А могли закусить и горяченьким: котлетками из рябчика, сосисочками в томате, грибочками в сметане… Да!!! Слушайте – а расстегаи?!

– Ах, Судаков, Судаков!..

В «Медведе» царил, что называется, гвардейский тон: денег не считали, на чаевые не скупились. В отличие от «Кюба» и «Донона» здесь можно было нарваться и на скандал. Встречать новый 1906 год в этом ресторане стремились многие; столики были заняты, шампанское лилось рекой. В эти дни петербуржцы будто сходили с ума. Опасными местами становились даже первоклассные рестораны. По общему залу прохаживался красавец-мужчина: военная выправка, отлично сшитый фрак, светлые усы с подусниками. Он подходил к приятелям, показывал револьвер и возглашал: «Вот, ma chere, у меня револьвер, и я из него уложу всякого, кто не встанет при исполнении национального гимна». Отставного корнета Сашу Оконева хорошо знали завсегдатаи: он несколько пересаливал в патриотизме, но, в сущности, был добрый малый.

Вход в ресторан «Медведь». 1910-е

Тем временем стрелка часов приблизилась к полночи. Грянуло «Боже, царя храни», все встали. Оконев закричал «Бис!». Гимн заиграли снова. И тут корнет заметил, что один из присутствующих – студент Лядов (он пришел в «Медведь» с мамашей и кузеном Давыдовым, тоже студентом) стоит не вытянувшись, а опирается ногой на стул. Оконев пнул Лядова со словами: «Так стоять нельзя!». Тот огрызнулся в ответ. Казалось, инцидент исчерпан. Но около двух часов ночи Давыдов столкнулся с Оконевым в вестибюле ресторана и дал ему пощечину. Тогда корнет достал браунинг. Вначале он ранил Давыдова в руку, а потом ворвался в зал и застрелил, послав еще три пули ему прямо в лицо.

Большой зал. 1906

А вот воспоминания Феликса Юсупова, связанные с этим рестораном: «Было нам лет двенадцать-тринадцать. Как-то вечером, когда отца с матерью не было, решили мы прогуляться, переодевшись в женское платье. В матушкином шкафу нашли мы все необходимое. Мы разрядились, нарумянились, нацепили украшенья, закутались в бархатные шубы, нам не по росту, сошли по дальней лестнице и, разбудив матушкиного парикмахера, потребовали парики, дескать, для маскарада.

В таком виде вышли мы в город. На Невском, пристанище проституток, нас тотчас заметили. Чтоб отделаться от кавалеров, мы отвечали по-французски: “Мы заняты”, – и важно шли дальше. Отстали они, когда мы вошли в шикарный ресторан “Медведь”. Прямо в шубах мы прошли в зал, сели за столик и заказали ужин. Было жарко, мы задыхались в этих бархатах. На нас смотрели с любопытством. Офицеры прислали записку – приглашали нас поужинать с ними в кабинете. Шампанское ударило мне в голову. Я снял с себя жемчужные бусы и стал закидывать их, как аркан, на головы соседей. Бусы, понятно, лопнули и раскатились по полу под хохот публики. Теперь на нас смотрел весь зал. Мы благоразумно решили дать деру, подобрали впопыхах жемчуг и направились к выходу, но нас нагнал метрдотель со счетом. Денег у нас не было. Пришлось идти объясняться к директору. Тот оказался молодцом. Посмеялся».

Бар при ресторане «Медведь»

В ресторане была довольно рискованная эстрадная программа: «Вчера, 2-го февраля, зал был переполнен фешенебельной публикой. В этот вечер программа обогатилась двумя первоклассными “звездами”. Это – красавица-испанка Феерия с ее испанской труппой, производившая положительно фурор своими жгучими танцами, и изящная красавица парижанка m-lle Андрэ Дарси, пикантные куплеты которой вызвали энтузиазм всей многочисленной изысканной публики. Успех этих двух новых номеров прямо-таки необычайный. Безусловно, сильнейшим магнитом нынешней программы и будут эти столь понравившиеся всем номера», – сообщал «Петербургский листок».

8. Реформатская церковь Апостола Павла

Большая Конюшенная ул., 25

Храм был освящен еще в 1731 году. В 1858 году фасады здания изменили по проекту Юлия Дютеля в духе неоренессанса. В 1864-м интерьеры обновлял Александр Пель.

До 1858 года здесь окормлялись все реформаты-кальвинисты. Они гораздо радикальнее отличались от католиков, чем, скажем, лютеране – никаких епископов, аскетические интерьеры храмов. Одним словом, пуритане.

Основу петербургского прихода составляли по преимуществу выходцы из Швейцарии, служба велась и на французском, и на немецком языках – два пастора в одном храме. Французы считались основателями реформатской общины, поэтому имели право приходить первыми в церковь. Часто их служба затягивалась, что возмущало немцев. В общем, начались трения, и в 1858 году немецкая община отделилась от французской. К 1865 году на Большой Морской улице была построена Немецкая реформатская церковь, а здание на Большой Конюшенной осталось за французами. К началу XX века в храме насчитывалось 800 прихожан, пастором служил Жан Вито.

Среди прихожан – Доминик Риц-а-Порта (владелец «Доминика»), Виктор и Мориц Конради (владельцы сети кондитерских), множество гувернанток (самая распространенная швейцарская специальность в России), часовщики и инженеры.

К началу века в доме, помимо церкви, находились также правление Русского акционерного общества «Фиат», «Швейцарский магазин игрушек» С. И. Дойникова. Здесь же помещалась мастерская известного архитектора Карла Шмидта.

Со стороны Мойки, на том же участке, в доме № 38, располагалось Училище реформатских церквей с правами правительственных гимназий и двумя отделениями – собственно гимназическим и коммерческим.

9. Гвардейское экономическое общество

Большая Конюшенная ул., 21–23

7 декабря 1909 года на углу Большой Конюшенной улицы и Волынского переулка открыли головной магазин Гвардейского экономического общества. Автором проекта выступил архитектор Эрнест Виррих.

Под зданием, на глубине 3,4 м, заложили бетонную плиту; каркас отлили из железобетона, что было тогда внове. Стиль смешанный – ар-нуво, переходящее в ар-деко. В 1912 году сломали соседний дом по Конюшенной и пристроили еще один торговый зал, малый, объединив их общим фасадом.

Один из первых русских универмагов должен был, прежде всего, облегчить материальное положение офицеров гвардейского корпуса: в начале XX века поддерживать «гвардейский» стиль жизни на одно жалованье становилось все труднее.

Устав Гвардейского экономического общества был утвержден еще в 1891-м. Его целью объявлялось «доставлять своим членам продукты потребления, а главным образом предметы обмундирования, снаряжения, обувь и белье вполне хорошего качества по самым низким торговым ценам; дать возможность из прибылей общества делать сбережения». Создавался своеобразный потребительский кооператив. Управляло обществом общее собрание, выбиравшееся им правление и наблюдательный комитет.

Торговый дом Гвардейского экономического общества. 1910

В общество в качестве членов (совершенно добровольно) принимались как физические лица – офицеры гвардии, так и юридические – офицерские собрания, штабы и управления гвардейских полков.

Император Александр III пожертвовал 25 тыс. руб. личных денег, ставших неприкосновенным капиталом компании. Оборотный капитал формировался из денег гвардейцев-пайщиков. Все они имели право покупать товары в магазинах общества по оптовой цене, то есть в среднем примерно на треть дешевле, чем в других местах, а по отдельным товарам еще дешевле. Так, например, колбаса «Московская» в обществе стоила 35 коп. за фунт, а у частника – 1 руб. 20 коп.; коробка швейцарского какао – 55 коп. против 2 руб. 50 коп.; флакон одеколона «Брокара» – 1 руб. 25 коп., а в среднем в городе – 4 руб. 50 коп. Пайщикам полагались скидки в заведениях-партнерах общества: гостиницах, ресторанах, книжных магазинах, у стоматологов, в прачечных и переплетных мастерских. Кроме того, на пай ежегодно полагались определенные дивиденды, а пай можно было в любой момент получить обратно.

Несколько меньшими привилегиями пользовались так называемые подписчики – армейские офицеры, военные доктора, штатские чиновники Военного министерства, военное духовенство, вдовы гвардейских офицеров. К 1906 году в обществе состояло 6295 человек. Капитал общества стремительно рос: с 35 тыс. руб. в 1892 году до 748 тыс. в 1906-м. Отделения открылись во всех пригородах, гдестояли или бывали на маневрах гвардейские офицеры – в Петергофе, Гатчине, Красном Селе и Царском Селе, а также на Кирочной улице, Каменноостровском и Владимирском проспектах.

В 1909 году с Литейного проспекта, где общество располагалось изначально, на угол Большой Конюшенной и Волынского переулка переехали и главный магазин, и правление.

«Гвардейка», как быстро нарекли заведение в городе, пользовалась бешеной популярностью. Это был (наряду с «С. Эсдерс и К. Схейфальс») первый городской универмаг: не набор лавок, как в Пассаже или Большом Гостином дворе, а принадлежащее одному собственнику огромное торговое пространство с разнообразным ассортиментом. Назвав номер пая, покупатели могли приобрести товары по щадящим «внутренним» ценам. А они были низкими не только для пайщиков, но и для покупателей со стороны, которые и обеспечивали доход предприятию.

Служащим полагалось соблюдать 600 строжайших корпоративных правил: «провожатым на лифтах воспрещается поднимать прислугу отдельно от господ», «чеки выписывать только химическим, а не обыкновенным карандашом», «выручку в присутствии покупателя не подсчитывать», «всякое заявление на нелюбезность или невнимательность приказчика к покупателю влечет обязательную сбавку процентного вознаграждения».

Цены здесь были фиксированными (в других петербургских лавках принято было торговаться), обвес и обмер, обычные для Гостиного двора, исключались.

Сюда ходили не только за покупками, но и для того чтобы полюбоваться ассортиментом, себя показать и людей посмотреть.

10. Финская церковь Святой Марии

Большая Конюшенная ул., 8А

Лютеранский храм шведско-финского прихода возник на этом месте еще в 1734 году. Через 11 лет финны и шведы разъединились, однако богослужения совершались в общей церкви, а 1867-м церковь стала финской. Зять и ученик архитектора Юрия Фельтена – Готлиб-Христофор Паульсен построил существующее здание в 1805 году. Кирху назвали в честь вдовствующей императрицы Марии Федоровны, матери Александра I. Пастором с 1890 по 1916 годы служил Георг-Вильгельм Реландер.

Приход насчитывал 16,5 тыс. человек и состоял как из местных ингерманландцев, так и из финнов, приехавших в Петербург из Великого княжества Финляндского.

Ингерманландцы составляли большинство населения в Шлиссельбургском, Гатчинском, Ямбургском уездах Петербургской губернии. Как правило, они (молочницы, торговцы дровами, рыбой и овощами, кучера «веек» – масленичных саней, золотари) бывали в Петербурге наездами. В городе оседали прачки, извозчики и домашняя прислуга («финские бабы одержимы чистотой», – писал Николай Гоголь).

Ингерманландская девушка, продающая молоко. 1885

Примерно 15 тыс. финнов из Финляндии постоянно жило в Петербурге (больше – только в столице княжества Гельсингфорсе). Это были квалифицированные ремесленник и – ювелиры, часовщики, слесари, кузнецы, портные, железнодорожники – и особенно много промышленных рабочих. Были в Петербурге и финские предприниматели – в городе работали швейные мастерские «Суоминен» и «Люютикайнен»; компания «Цимос» производила соки; «Братья Пеусы» торговали хлебом. Финнам принадлежал деревообрабатывающий завод «Боман». Несколькими металлообрабатывающими заводами владела семья Парвияйнен. Важной городской институцией было Финляндское легкое пароходство на Неве (матросами служили финны).

Жили финны по преимуществу на Выборгской стороне: самыми финскими считались Симбирская (ныне – Комсомола) и Нижегородская (ныне – Лебедева) улицы, Финский переулок. Организованные, грамотные финские рабочие почти все состояли в социал-демократах и охотно участвовали в забастовках. Они же научили своих русских коллег владеть финскими ножами «пукко».

Финская церковь Святой Марии. 1900-е

Церкви Святой Марии принадлежало три здания поблизости: Большая Конюшенная, 4, 6 и 8. Часть помещений сдавались, в других находились приюты: дом сирот для мальчиков на 34 места, дом сирот для девочек, приют для бедных на 309 мест, школа-семилетка. В доме № 6 располагалась Евангелическо-лютеранская консистория, а затем – высшая церковная школа. Тут же размещался Совет прихода и контора финского банка. Позже – финское гимнастическое общество «Риенто». В доме № 8 работал финско-шведский книжный магазин, большая финская библиотека, контора А. Линдберга по продаже финляндских промышленных изделий. Приходу также принадлежали часовня на финском участке Митрофаниевского кладбища, проект которой составил в 1868 году архитектор Ф. К. Мельгрен, и молитвенный дом Святой Марии в Лахте.

Службы в кирхе Святой Марии проводились по воскресеньям и праздникам 3 раза в день, зимой – еще и по средам.

11. Ресторан «Донон»

Большая Конюшенная ул., 13; наб. реки Мойки, 24

На сквозном участке в 1852–1853 годах со стороны Большой Конюшенной улицы было построено четырехэтажное здание. Его проект выполнил академик архитектуры К. Г. Альштрем. Со стороны Мойки – трехэтажный дом первой половины XIX века неизвестного архитектора. Дворовый флигель для ресторана «Донон» был перестроен позже, в 1913-м. Это последняя работа Александра фон Гогена.

Ресторан Жана-Батиста Донона открылся на этом месте в 1849 году и быстро стал популярным. После смерти основателя рестораном владели его соотечественники Обрен и Этьен, а затем знаменитое заведение арендовал еще один гражданин Франции Карл Карлович Надерман. После смерти Надермана его вдова в течение 12 лет сдавала ресторан разным лицам, в том числе владельцу соседнего ресторана «Пивато» Ф. Ф. Кенару, а потом – Мариусу Бирошону, повару бывшего французского посла в Петербурге графа Монтебелло. Кто бы ни владел заведением, среди петербуржцев сохранялось название «Донон», по имени первого хозяина.

В отличие от соседнего «Медведя», закрывавшегося летом, «Донон» функционировал круглый год и пользовался прекрасной репутацией у петербургской публики. Сюда не брезговали захаживать великие князья Алексей Александрович и Николай Михайлович, здесь отмечали юбилейные даты академики, выпускники университета и Училища правоведения, эти столики видали Григория Распутина с его меняющейся свитой. Перед рестораном, во дворе, выходящем на Мойку, располагался небольшой садик с деревянными павильонами с отдельными кабинетами и пруд с мостиками.

В «Дононе» были астрономические по тем временам цены: «шницель Министерский» – 1 руб. 50 коп.; котлеты «по-царски» – 1 руб. 75 коп.; «Сюпрен де вой яльс» с трюфелями – 1 руб. 75 коп.; волован «Тулиз Финасвер» – 1 руб. 75 коп.; цыплята по-венгерски – 1 руб. 75 коп.; рябчик – 2 руб.; бекас – 1 руб. 50 коп. В ресторане был потрясающий винный погреб с напитками на любой вкус.

Как вспоминал художник Владимир Милашевский, «“Донон” славился румынским оркестром под управлением Гулеску. Страстные и иногда рыдающие звуки скрипок и голоса солистов создавали некий настрой для любовных признаний – обычно чужим женам. Большие темные абажуры ресторана “Донон” затеняли лица и освещали только руки и поданные яства. Через столик вы уже не могли различить, кто сидит за соседним столом. Да и ходить между столами не полагалось, к вам сейчас же подлетал метрдотель. Он провожал вас до коридора, заботясь, чтобы вы не разглядывали публику!»

В январе 1910 года «Донон» приобрел у вдовы Надермана основатель Большой Северной гостиницы М. К. Сементовский-Курило. Он счел дворовый флигель, в котором помещался ресторан, обветшавшим и не подлежавшим восстановлению и «переселил» заведение в дом Вонлярлярского на Английскую набережную у Благовещенской площади.

Меж тем, в доме № 24 по Большой Конюшенной проживал итальянский подданный Альбер Бетан, владелец процветающего ресторана «Альбер» на Невском, 18. Ему стало известно, что Сементовский-Курило забрал с собой на Английскую набережную бронзу, мебель, посуду и винный погреб из «Донона», но вот менеджмент (а он состоял из татар) решил с новым владельцем дела не иметь. Альбер Бетан и его татарские компаньоны купили у домовладелицы, генеральши Брозовской, пустующее помещение уехавшего ресторана, заказали его ремонт известнейшему архитектору Александру Гогену и открыли ресторан под тем же названием «Донон». Новое заведение, подчеркивая свою преемственность, торжественно отметило пятидесятилетие ресторана. Ведь именно в 1860 году Жан-Батист Донон повесил над ним вывеску.

Часть зала ресторана «Донон, Бетан и татары»

Семеновский-Курило подал в суд, с его точки зрения право на название «Донон» он приобрел вместе с рестораном. Тогда Бетан со своими татарскими компаньонами из бывшей прислуги ресторана И. Ф. Брондуковым и И. Г. Танкачеевым разыскали во Франции некоего Поля Донона (однофамильца, не родственника основателя заведения) и взяли его в компаньоны, чтобы иметь возможность претендовать на название «Донон». В результате заведение на Благовещенской стало называться «Старый Донон», а на Большой Конюшенной – «Донон, Бетан и татары». Скандал между старым и новыми владельцами спровоцировал газетную шумиху и появление юмористического стишка:

12. Редакция журнала «Аполлон»

Наб. реки Мойки, 24

Осенью 1909 года вышел первый номер нового петербургского журнала «Аполлон». Инициатором создания этого печатного органа был Сергей Маковский, сын знаменитого художника Константина Маковского, петербургский денди, приятель Сергея Дягилева, поклонник художников «Мира искусства». Хотя Сергей Константинович был и поэтом, и художественным критиком, он, так же как его приятель Дягилев, больше склонялся не к собственному творчеству, а к организации новых культурных институций.

К 1909 году тридцатипятилетний Маковский-младший нашел, как сейчас бы сказали, спонсора, им стал друг юности, Михаил Абрамович Ушаков, сын петербургского купца-миллионера. И решил организовать на его деньги журнал.

Художественная часть была ясна изначально, за нее отвечал мирискусник Георгий Лукомский, опираться следовало на его товарищей по художественному объединению. Мирискусники слыли любителями русской старины, по преимуществу – императорского периода, поэтому в журнале было множество материалов об антиквариате и разрушающихся памятниках, прежде всего, дворянских усадьбах. Здесь главным специалистом считался искусствовед Николай Врангель (с 1912 года стал одним из редакторов). Мстислав Добужинский делал обложки «Аполлона». Активное участие в оформлении журнала принимал и Леон Бакст.

Самой большой удачей «Аполлона» стал литературный отдел, сформированный из завсегдатаев знаменитой «Башни» Вячеслава Иванова. Поначалу это был сам мэтр и его ученики по «Академия стиха»: Николай Гумилев (он заведовал отделом поэзии), Петр Потемкин, Алексей Толстой и их сотоварищ и приятель Михаил Кузмин (отдел прозы), Сергей Ауслендер (театр), Максимилиан Волошин, Сергей Городецкий. Николай Гумилев пригласил в журнал своего гимназического учителя, поэта и знатока античности Иннокентия Анненского. Но Анненский в том же году умер, а с Вячеславом Ивановым его недавние ученики поссорились и создали вместо «Академии стиха» собственный «Цех поэтов». Так родилось новое течение в поэзии, отрицающее мистические увлечения символистов, – акмеизм. Его печатным органом и стал «Аполлон».

Дело здесь, думается, было не только в эстетических и идеологических разногласиях, но и в возрастных. Все акмеисты были моложе самого молодого из символистов 29-летнего Александра Блока (он тоже, впрочем, сотрудничал с «Аполлоном»). Николай Гумилев, Михаил Лозинский, Михаил Зенкевич, Владимир Пяст родились в 1886 году (им было по 25 лет). Анна Ахматова – в 1889-м (ей 20), Осип Мандельштам – в 1891-м (ему 18), младший из акмеистов, ученик Николая Гумилева Георгий Иванов – в 1894-м (ему 15 лет). Ахматова и Мандельштам дебютировали именно в «Аполлоне».

Сергей Маковский

Вот как, согласно воспоминаниям Сергея Маковского, состоялся литературный дебют Мандельштама: «Как-то утром некая особа требует редактора. Ее сопровождал невзрачный юноша лет семнадцати <…> конфузился и льнул к ней <…> как маленький, чуть не держался “за ручку”. Голова у юноши крупная, откинутая назад, на очень тонкой шее <…> В остром лице <…> в подпрыгивающей походке что-то птичье. “Мой сын. Надо же знать, как быть с ним. У нас торговое дело. А он все стихи да стихи! <…> Если талант – пусть. <…> Но если одни выдумки и глупость – ни я, ни отец не позволим…” Она вынула из сумочки несколько исписанных листков. Стихи ничем не пленили меня, и я уж готов был отделаться от мамаши и сынка, когда, взглянув на юношу, прочел в его взоре такую напряженную, упорно-страдальческую мольбу, что сразу как-то сдался и перешел на его сторону: за поэзию, против торговли кожей. “Да, сударыня, ваш сын – талант”. Юноша вспыхнул, просиял, вскочил с места, потом вдруг засмеялся громким, задыхающимся смехом и опять сел. Мамаша быстро нашлась: “Отлично. Значит – печатайте!”»

К этому же поколению принадлежали и футуристы, представлявшие другое, не связанное с «Аполлоном» поэтическое и художественное направление, тоже чуждое символизму. Этих опровергателей Белого, Брюсова и Блока принято называть «постсимволистами».

Люди «Аполлона» будто предчувствовали приближение конца прекрасной эпохи. Они воспевали усадебный быт, туркестанских генералов, любовались Петербургом времен барокко, классицизма и ампира, собирали артефакты из разрушающихся помещичьих усадеб. Но они оказались большими роялистами, чем сам король. Большой свет читал мало и, в основном, поанглийски и по-французски. Знали Льва Толстого (все же граф), Аркадия Аверченко (смешно), кое-кто – Александра Куприна (занимательно). Ни Чехова, ни Блока не читали, куда уж акмеистов. В искусстве предпочитали вечные ценности – Валентина Серова, Илью Репина, Константина Маковского (исключение). Художники «Мира искусства» в этот круг предпочтений не входили.

13. Церковь Святой Екатерины

Малая Конюшенная ул., 3

Шведскую церковь Святой Екатерины на Малой Конюшенной освятили в 1769 году. В 1865-м построили существующее здание по проекту петербургского шведа Карла Андерсона.

Шведская община Петербурга была относительно немногочисленной (4173 человека в 1900 году, 2980 – в 1910-м), но богатой и прекрасно организованной. Среди шведов было множество петербургских знаменитостей – директор Пулковской обсерватории академик Оскар Баклунд; придворные портные Лидвали и Норденштремы; ювелиры Болины, Фаберже и Тилландеры; архитекторы Карл Андерсон и Федор Лидваль; генерал Карл Маннергейм; балетмейстер Христиан Иогансон и танцовщики братья Легаты. Шведские предприниматели контролировали значительную часть петербургского машиностроения – к началу XX века самыми известными были Эммануил Нобель, Ларс Эриксон (телефоны), Вильгодт Однер (арифмометры), Густав де Лаваль и Оскар Ламм-младший (сепараторы). Большинство колонии составляли, впрочем, квалифицированные рабочие и мастера шведского происхождения, сапожники, портные.

Община церкви Святой Екатерины обрастала разнообразными институциями, содержащимися на пожертвования петербургских шведов: школа для мальчиков и девочек, два приюта и богадельня. По обеим сторонам церкви располагались принадлежавшие ей доходные дома (Малая Конюшенная, 1 и 5). Возглавлял общину популярный и деятельный пастор Герман Каянус.

Юхан Хульден, директор церковной школы, вспоминал: «По воскресеньям трудящиеся в Петербурге шведские рабочие приходили в церковь с мешками еды на спине, словно собравшись на загородную прогулку. После богослужения они собирались в роскошном школьном зале для празднований, украшенном портретами императора и главного пастора, а также различными произведениями искусства. Прихожане воздавали Господу благодарение за пищу, после чего выходил Каянус с пачкой шведских газет подмышкой и сообщал новости из Финляндии. Время от времени он садился за пианино и пел шведские народные песни – “Чудесный хрусталь”, “У меня на свете есть любимый друг” и иные, так что в груди слушателей начинал журчать источник молодости и слезы орошали их одубевшие от заводской пыли лица. Наконец все вместе пели псалом “В твоей власти, о милостивый Отче” либо “Храни, Господь, наше Отечество”<…> О, он был великолепен, сей Герман Каянус».

Шведская церковь Святой Екатерины. 1903

14. Дом прихода церкви Святой Екатерины

Малая Конюшенная ул., 5

В 1905 году по проекту Федора Лидваля шведская община построила шестиэтажный доходный дом (№ 5), а во дворе – Екатерининский концертный зал.

Над входными дверями в фигурных картушах даты начала постройки (1904) и окончания (1905). В лицевой стороне дома предусматривались помещения для четырех больших магазинов и квартир размером от 4 до 8 комнат.

Здание – выдающийся памятник стиля, называющегося в России «северным модерном», а в Швеции – «арокизирующим». Эта разновидность модерна в данном случае вполне естественна – шведский подданный Лидваль строит дом для Шведской церкви.

Жилой дом Шведской церкви Святой Екатерины

Фасад оформлен в виде симметричной трехчастной композиции – спокойные крылья и резко акцентированный центр. Как пишет крупнейший знаток модерна Борис Кириков, «мощный контраст крыльям фасада составляет центральная часть, где вырывается из плоскости экспрессивный сгусток сложно сочлененных пластических форм. Два прямоугольных эркера связывает сверху в единой плоскости широкий балкон, с которым сцеплены столбики расположенного ниже балкона-лоджии. В верхние углы этой слитной группы объемов врезаны два цилиндрических эркера, обращенных в башенки с куполами и миниатюрными шпилями. Они фланкируют среднее звено стены, вздымающейся главным и упругим очертанием крупного фигурного фронтона. Силуэт завершения вызывает ассоциации с архитектурой скандинавских замков, привнося в облик дома романтическое звучание».

Поверху фасада – разноцветная гладкая и фактурная штукатурка, светло-серым силикатным кирпичом декорированы первые два этажа. Два парадных входа обрамлены гранитными полуколоннами. К дому пристроен дворовый флигель, в котором располагался Екатерининский концертный зал на 460 мест. Зал соединен с основным зданием крытым переходом. В дни, когда община не проводила в зале свои собрания, он сдавался всем желающим.

Шведский приход был доволен Лидвалем, по окончании работы архитектору подарили памятную серебряную кружку и выхлопотали ему орден Святого Станислава. Каждый из 300 строителей, помимо жалованья, получил по 50 коп. премиальных и по красной шерстяной рубахе.

В первые годы после открытия Екатерининский зал арендовал Эрик Леонард Лидваль, младший брат Федора. В 1903 году Эрик основал в Петербурге товарищество на вере «Э. Л. Лидваль и K°», занимавшееся поставкой в Россию совершенно бесшумных ватерклозетов. Однако с декабря 1905 года энергичный швед перенес свои интересы в игорный бизнес. В Екатерининском зале он, пользуясь революционной смутой, открыл первое в России легальное казино под названием «Артистический клуб». По описанию «Петербургского листка», оно состояло из «ряда прекрасно убранных салонов. На эстраде номер сменяется номером, шансонетка – шансонеткой, а в боковом зале ведется игра в “лошадки” (petite chevaux), азартнейший вариант рулетки, впервые допущенный в России по ходатайству Лидваля». И на все это безобразие с печальным изумлением взирал с парадного портрета работы Эльзы Баклунд Николай II.

В 1906 году у Лидваля возникли неприятности: укрепившаяся власть окончательно запретила азартные игры. К тому же предприниматель оказался втянут в скандал, получивший название «Лидвалеада». Он за взятки получил госзаказ на поставки хлеба в голодающие губернии, но ничего не поставил.

Вот что рассказывал знаменитый художник Михаил Нестеров: «Помещение для выставки было снято мною еще в конце 1906 года. Это был известный тогда Екатерининский концертный зал во дворе Шведской церкви, что на Малой Конюшенной.

Зал был законтрактован неким Лидвалем, аферистом, замешанным перед тем в деле с поставкой хлеба в Нижнем. Лидваль вышел сух из воды и теперь промышлял в Питере чем придется. Между прочим, снял у Шведской общины концертный зал, отдавая его под концерты, выставки, лекции за большие деньги.

Мне рекомендовал его Дягилев, предупредив, что с Лидвалем надо быть все время начеку. Я снял зал на один месяц за две тысячи рублей. И, когда время моей аренды наступило, я быстро стал развертывать выставку.

Лидваль заходил и дня за три до открытия напомнил мне, что завтра срок первого взноса. Я на его слова, в хлопотах, не обратил внимания – не до того было. Наступило “завтра”. Я кипел, как в котле, совсем позабыв о времени взноса. На другой день Лидваль заявил, что контракт мною нарушен, и он просит немедленно очистить зал. Что делать? Я в отчаянии. Кто-то мне посоветовал обратиться к брату Лидваля – архитектору, вполне порядочному человеку. Я еду к нему, и, благодаря его вмешательству, деньги в тот же день были уплачены.

Не тут-то было: накануне открытия, когда все было развешано, весь, так сказать, парад был наведен, ко мне является уполномоченный от певицы Вяльцевой и заявляет, что на завтрашний вечер зал давно сдан, что афиши уже расклеены, билеты все проданы, и чтобы я, так сказать, убирался со своими картинами.

Через некоторое время явился другой, помягче. Он предложил на время концерта завесить мои картины коленкором.

Так как ни я, ни Вяльцева в этом инциденте повинны не были, а был виноват один Лидваль, его жадность, то на такое предложение я пошел. Цыганские песни в тот вечер пелись на фоне нестеровских картин, так мало имевших общего с жанром г-жи Вяльцевой».

15. Императорские конюшни и конюшенное ведомство

Конюшенная пл., 1, 2

Императорские конюшни, в том виде, что дошли до наших дней, были построены в 1823 году архитектором Василием Стасовым. Здесь располагались до 500 породистых скакунов не старше четырех лет, которыми пользовалось императорское семейство. В конюшнях находились «водопойные залы», кузницы, небольшой манеж, квартиры служителей Придворно-конюшенного ведомства, церковь Спаса Нерукотворного Образа, где в 1837 году отпевали Александра Пушкина.

Императорские конюшни. 1900

В ведение Придворной конюшенной части, подчинявшейся Министерству Императорского Двора, входила покупка лошадей, как в России, так и за границей, лечение их; похороны и установка памятников; обеспечение фуражом; покупка карет, колясок, фаэтонов, ландо, пролеток, шарабанов; изготовление упряжи; управление государственными конными заводами (Починковским, Хреновским, Александровским); заведование Конюшенным госпиталем и Конским лазаретом. Руководил Конюшенным ведомством обер-шталмейстер (генеральский чин), пять шталмейстеров и два советника. Им подчинялись многочисленные чиновники, кучера, коновалы, кузнецы, ремесленники. Придворным конюшням принадлежал и огромный четырехугольный корпус (дом № 2), отделявшийся от главного здания площадью, и включавший церковь, квартиры для чиновников, экипажные сараи и Конюшенный музей. Проект здания, стилизованного под елизаветинское барокко, выполнил П. С. Садовников.

Музей, созданный в 1860 году, занимал верхний этаж. Здесь были выставлены двухместный возок Петра I, потешные и маскарадные сани цариц XVIII века, гобелены с изображением царских рысаков и их чучела, произведения шорных мастеров. После гибели Александра II в музей были переданы останки разбитой взрывом императорской кареты.

Николай II после отъезда в Царское Село в Петербурге бывал нечасто, а во время визитов предпочитал пользоваться автомобилем. Вначале это была машина графа Владимира Орлова (мужа красавицы княгини Ольги со знаменитого портрета Валентина Серова). Орлов фактически исполнял обязанности шофера. В 1905 году у императора появились два собственных автомобиля марки «Delaunay-Belleville». Их число быстро росло. В Царском Селе, Петергофе, Зимнем и Аничковом дворцах, в Гатчине и в Ливадии были оборудованы гаражи.

Тем не менее, как и у предыдущих российских императоров, у Николая II имелся собственный лейб-кучер – Сайфулла Бурнашев, родом из татарского села Азеево. Он поначалу служил у великого князя Алексея Александровича, а после его смерти в 1908 году перешел к царю. Бурнашев сидел на козлах в огромной шубе голубого английского сукна с бобровым воротником, бобровой шапке, на руках – белые краги.

Придворные конюшни были соединены телефоном и телеграфом с великокняжескими и императорскими дворцами. Услугами здешних экипажей часто пользовались и Романовы, и министры, и высшие чиновники Дворцового ведомства. В Конюшенном же ведомстве состояли выезды для обслуживания Императорских театров. Эти кареты подавались «солистам Его Величества». Самым парадным дворцовым выездом было ландо «Адамон» с запряжкой шестеркой белых лошадей цугом по две. Кучера не было, а на каждой левой лошади сидел форейтор, одетый под жокея. Так выезжала обыкновенно царица с детьми.

Учеников театрального училища возили на открытых длинных линейках, на которых они сидели с обеих сторон, спинами друг к другу. Смолянкам на масленице предоставлялись придворные экипажи с кучерами и лакеями в треуголках и в красных гербовых ливреях. Каждое такое ландо было запряжено четверкой белых лошадей. Вереница карет в двадцать колесила вокруг отведенной под гульбище площади.

Император Николай II и императрица Александра Федоровна в экипаже

Осип Мандельштам писал: «“Проездами” тогда назывались уличные путешествия царя и его семьи. Я хорошо навострился распознавать эти штуки. Как-нибудь у Аничкова, как усатые рыжие тараканы, выползали дворцовые пристава: “Ни чего особенного, господа. Проходите, пожалуйста. Честью просят…” Но уже дворники деревянными совками рассыпали желтый лесок, но усы околоточных были нафабрены и, как горох, по Караванной или по Конюшенной была рассыпана полиция. Меня забавляло удручать полицейских расспросами – кто и когда поедет, чего они никогда не смели сказать. Нужно сказать, что промельк гербовой кареты с золотыми птичками на фонарях или английских санок с рысаками в сетке всегда меня разочаровывал».

Императрица Александра Федоровна и цесаревич Алексей

16. Спас на крови

Наб. канала Грибоедова, 2

Торжественная закладка храма Воскресения Господня (широко известного как Спас на Крови) на месте, где смертельно ранили Александра II, состоялась в октябре 1883 года. Архитектура храма-памятника изначально несла идеологический вызов: в городе, основанном Петром Великим, поставить храм, полностью отрицающий выбранный первым русским императором европейский путь развития, воплотить Русь допетровскую, подчеркнуть преемственность русского самодержавия от Ивана Грозного и Алексея Михайловича, а не от «западников» Петра Первого и творца «Великих реформ» Александра II.

Конкурс на строительство храма «на месте смертельного поранения в Бозе почившего императора» неожиданно выиграли малоизвестный архитектор Альфред Парланд и выпускник Академии художеств, настоятель Троицево-Сергиевой пустыни под Петербургом архимандрит Игнатий (Малышев).

Спас на Крови. 1900-е

И архитекторы, и их проект вызывали недоумение. Вот что вспоминал Александр Бенуа: «Первое публичное выступление Леонтия Бенуа связано с цареубийством 1 марта 1881 г. Через год Леонтий принял участие в конкурсе на сооружение того храма, который должен был быть воздвигнут на месте убиения государя. Проект он сочинил эффектный и красивый (едва ли не лучшее, что им было сочинено за всю жизнь), в котором он, из уважения к стилю Петербурга, пожелал вдохновиться произведениями Растрелли. Однако жюри присудило ему всего 3 премию, тогда как первые две были даны архитектурным композициям, сочиненным в более национальном вкусе: мания национализма все более и более начинала тогда давать себя чувствовать. Однако и проект Томишко, удостоенный первой премии на этом конкурсе, не был приведен в исполнение, так как к государю проник со своим проектом (пользуясь связями с духовенством и низшими служащими) архитектор Парланд, и его чудовищное измышление, поднесенное в очень эффектной раскраске, нашло себе высочайшее одобрение. Уже во время постройки “Храма на крови” Академия художеств настояла на том, чтобы были исправлены слишком явные нелепости и недочеты проекта Парланда, но, увы, и в этом исправленном, окончательном виде это жалкое подражание Василию Блаженному поражает своим уродством».

Члены императорской фамилии и военные чины направляются в храм во время церемонии освящения. 1907

Альфред Парланд, по собственным словам, спроектировал храм «типично русских оттенков, представляющих собой как бы последний фазис русского стиля XVII века». Прообразом Спаса на Крови стал московский храм Василия Блаженного: шатер центральной главы, пять глав, покрытых цветной ювелирной эмалью по медным листам с луковичными главками, фронтоны-кокошники и разноцветье облицовки. Однако, если приглядеться, силуэты вовсе не идентичны: Спас на Крови – это пять глав и столп-колокольня над местом смертельного поранения императора. В Соборе Покрова Пресвятой Богородицы (разговорное название – Василия Блаженного) – восемь глав, а колокольни нет.

Собор – не первая попытка обратиться в храмовом зодчестве к традициям Московской Руси, но несомненный эстетический скачок в развитии «неорусского» стиля. Видно, как подробно изучена архитектура XVI–XVII веков. Наиболее заметны заимствования из московских церквей Троицы в Никитниках, Рождества в Путинках, Святителя Николая в Хамовниках, Троицкой церкви в Останкине и церкви Иоанна Златоуста в Коровниках. Спас на Крови – архитектурное «лего», где искусно скомбинированы элементы, подсмотренные в десятках допетровских памятниках архитектуры.

Петербургский космополитизм проявился в выборе отделочных материалов: наружный цоколь облицован светло-серым гранитом, добытым на острове Германа в Ладожском озере; само здание храма – немецким зигерсдорфским кирпичом; наличники, колонки и кокошники сделаны из эстляндского мрамора; памятные доски – из темно-красного норвежского гранита.

Как и полагается памятнику поздней эклектики, собор перегружен смыслами. В квадратных углублениях колокольни – 134 мозаичных герба всех губерний и областей Российской империи и еще несколько уездных.

В 1905 году на цоколе собора Спаса на Крови были установлены двадцать мемориальных досок – своеобразная хронологическая таблица жизни и деятельности Александра II. Здесь и важнейшие события в жизни Александра Николаевича в бытность его цесаревичем, и перечень «Великих реформ» с любопытными купюрами – нет, например, политической амнистии, по которой были освобождены декабристы и петрашевцы, не упоминается образование Департамента полиции, Охранных отделений, Высшей распорядительной комиссии. Часть досок посвящена внешней политике: среди дат отсутствует информация о продаже Аляски и подавлении польского восстания 1863– 64 годов (притом, что памятная доска, посвященная покорению Кавказа, наличествует).

В 1883 году сформировали Комиссию по строительству, председателем которой стал президент Академии художеств великий князь Владимир Александрович. Собор строили 23 года. Комиссия по строительству обнаружила растрату казенных средств в особо крупных размерах. Виновным объявили конференц-секретаря Академии художеств Петра Исеева, его сослали в Сибирь. Ходили слухи, что в коррупции был замешан и сам великий князь.

Митрополит Антоний (Вадковский) освятил собор 6 (19) августа 1907 года в присутствии Николая II. Собор не был приходским; он находился в ведении Министерства внутренних дел; вход осуществлялся по пропускам.

17. Дом Энгельгардта

Невский пр-т, 30

В 1829–1832 годах дом, принадлежавший Ольге Энгельгардт, был перестроен архитектором Павлом Жако. Здесь был концертный зал, устраивались знаменитые музыкальные вечера и балы, описанные в «Маскараде» Лермонтова.

В 1910-е в доме располагался Петербургский учетный и ссудный банк. В 1914-м он в разной мере контролировал 25 предприятий, в том числе механический, литейный и трубочный завод «Атлас-Петроград», минно-торпедный завод «Русский Уайтхед», Судостроительное акционерное общество «Ноблесснер». Во главе банка стоял Яков Утин.

На первом этаже, на месте нынешнего входа в метро, был главный из девяти петербургских магазинов поставщика Двора, кондитера Жоржа Бормана. Здесь продавались конфеты «Мурка», «Гулянка», «Цыпочка», «Жорж», «Лоби-Тоби», «Миньон», «Грибочки», «Пажеский», «Парадный», «Двенадцатый год», «Русское войско» и «Триумф». Цены колебались от 65 коп. до 1 руб. 75 коп. за фунт.

В доме находилась кондитерская «Рабон», принадлежавшая Марии Мадлене Буше, изобретательнице пирожного, которое теперь носит ее имя. В этом же здании помещался и парфюмерный магазин «Брокар».

Торговая марка «Brocard» появилась во Франции в середине XIX века. Основатель, Атанас Брокар, поручил своему сыну Генриху поехать в Россию и открыть мыловаренный бизнес. Впоследствии, потомки назвали младшего Брокара «абсолютным рекламным гением». В 24 года Генрих Брокар открыл мыловарню на московской конюшне. В день три работника компании создавали до 120 кусков ароматного мыла («Копеечное», «Детское» и «Народное»), которое Брокар лично развозил по мелочным лавкам. К началу XX века фирма «Брокар» стала «парфюмером номер один» в России.

Дом Энгельгардта. К. Булла. 1901

18. Костел Святой Екатерины

Невский пр-т, 32–34

Нынешнее здание появилось в 1782 году (до этого службы проходили во временном помещении соседнего дома). Автор проекта Антонио Ринальди был по совместительству старостой этого первого католического храма города. Костел Святой Екатерины связан с именами многих выдающихся личностей. Здесь похоронены последний польский король Станислав Август Понятовский (позднее перезахоронен в Польше) и французский маршал Жан Виктор Моро. Здесь венчался и крестил сына Огюст Монферран.

К началу XX века костел Святой Екатерины – главный из шести католических храмов и четырнадцати каплиц в городе. Согласно переписи 1897 года, примерно 4 % населения Петербурга исповедовали католичество.

Приход костела к 1914 году насчитывал 30 из 88 тыс. петербургских католиков. Постепенно, среди столичных католиков увеличивалось число поляков и литовцев и уменьшалась доля французов, австрийцев, итальянцев. Были и русские (после обращения в католичество Петра Чаадаева измены православию с «папистами» стали нередки, особенно среди вольнодумствующих аристократов).

Костел Святой Екатерины. 1900-е

Поляков к 1910 году в Петербурге жило 65 тысяч – это крупнейшее национальное меньшинство города. Особенно много их было среди студентов и курсисток, офицеров, чиновников, лиц свободных профессий, инженеров, архитекторов, промышленных рабочих. «Польским» кварталом считалась Коломна (особенно улицы, прилегавшие к костелу Святого Станислава) и район Манежной площади. Центром польской диаспоры служило гимнастическое общество «Польский сокол». Среди 12 тыс. литовцев и 14 тыс. латышей (не все они были католиками) преобладали промышленные рабочие.

Французы предпочитали селиться поблизости от костела Святой Екатерины. В основном это были модистки, ремесленники, повара, содержатели магазинов, парикмахеры и прислуга, прежде всего, гувернантки. Осип Мандельштам писал: «На Невском, в здании костела Екатерины, жил почтенный старичок – pere Лагранж. На обязанности этого преподобия лежала рекомендация бедных молодых французских девушек боннами к детям в порядочные дома. К pere Лагранжу дамы приходили за советами прямо с покупками из Гостиного двора. Он выходил старенький, в затрапезной ряске, ласково шутил с детьми елейными, католическими шутками, приправленными французским остроумием. Рекомендации pere Лагранжа ценились очень высоко».

Причт собора состоял почти исключительно из поляков. С 1892 года костел управлялся ксендзами: Винцентом Швидерским (1892–1893), Эразмом Ключевским (1893–1901). Ключевский провел тридцать лет в Сибири за участие в восстании 1863 года. Затем настоятелями стали Ян Щиславский (1901–1905) и, наконец, Константин Будкевич (1905–1923). В 1907-м в Санкт-Петербург переехала из Кракова мать Урсула (урожденная графиня Юлия Ледуховская), основательница общины сестер урсуланок. Она организовала интернат для девочек, учившихся в женской гимназии при храме.

Ксендзу Константину Будкевичу активно помогали строитель Дворцового моста инженер Андрей Пшеницкий, директор Путиловского завода Игнатий Яскжович и профессор Лесного института Александр Руцкой.

Флигели собора, выходящие на Невский проспект, в 1893 году были надстроены по проекту еще одного поляка, академика архитектуры Антона Клевщинского, 4-м и 5-м этажами.

При костеле функционировало Римско-католическое благотворительное общество, мужская и женская гимназии, профессиональное училище и начальная школа, приют Святой Марии для пожилых женщин, интернат при школе для мальчиков, бюро для ищущих работу.

19. Европейская гостиница

Михайловская ул., 1; Итальянская ул., 7

Здание гостиницы было построено Людвигом Фонтана в 1874 году; в 1910-м Федор Лидваль надстроил пятый этаж и переделал часть интерьеров.

Дела делают в столице. Так было, так будет. Получение лицензий, казенных подрядов, ссуд из средств бюджета, решение запутанных судебных дел в Сенате, устройство сына в гвардию или лицей – все это требовало визита в Петербург. Мечтавший о карьере молодой провинциальный актер должен был понравиться чиновникам Дирекции Императорских театров. Служивший в гарнизонной глуши штабс-капитан видел только одну возможность выбиться в полковники – поступить в военную академию. Литератора влекли столичные журналы и издательства, певичку – загородные театры, кокотку – кошельки знати. Даже уважающие себя воры (большинство из них было варшавянами) знали: нигде так не поработаешь, как на берегах Невы.

С тех пор, как Петербург соединился с Европой регулярным пароходным и железнодорожным сообщением, здесь прибавилось заезжих иностранцев. Немецкие промышленники и коммивояжеры; американские молодожены, жадно впитывающие культуру Старого Света; эксцентрические британские джентльмены проездом через Петербург во Внутреннюю Монголию; гастролирующие дивы из парижского кабаре «Фоли-Бержер», скромные шведские инженеры в поисках работы на здешних заводах – тысячи иностранцев ежемесячно прибывали в российскую столицу.

Первой заботой всякого приехавшего было найти кров над головой. «Европейская» в те годы – самая роскошная, дорогая и престижная гостиница города: 260 номеров, в большей части которых – рояли, полы устланы коврами, на стенах хрусталь и бронза; лифты, парикмахерская, винный погреб, хлебопекарня, прачечная, почтовое отделение, два ресторана («Европа» и «Крыша»), библиотека, сапожная и портновская мастерские; в интерьерах – витражи, керамика, лепка, деревянные панели; вышколенная прислуга из иностранцев или русских, прошедших стажировку в Европе. Директором служил швейцарец Йозеф Вольсфингер.

Цены за номер в сутки («с прислугой, электрическим освещением и отоплением») колебались от полутора до 30 руб. в сутки (жалованье чиновника средней руки – 150 руб. в месяц). Обед из шести блюд (без вина) обходился в 1,5–2 руб., завтрак из двух блюд – 75 коп.

Михайловская площадь (ныне – Искусств) и гостиница «Европейская» (справа). 1913

Шведский король Густав V, японский принц Хироясу Фусими, премьер-министр Греции Элефтериос Венизелос, композиторы Клод Дебюсси и Густав Малер, поэт Филиппо Маринетти, Айседора Дункан, Константин Станиславский, актеры Леонид Собинов и Гордон Крэг, вызванные государем или министром губернаторы, московские и лодзинские текстильные короли, киевские сахарозаводчики, сибирские золотопромышленники, уральские металлурги – все они останавливались в «Европейской».

Жить здесь было не только комфортно, но и престижно, выбор гостиницы указывал на статус постояльца. В здешних ресторанах заключались многомиллионные сделки, делались и разрушались карьеры.

Ресторан «Европа». 1913

20. Императорский Русский музей

Инженерная ул., 2–4

Михайловский дворец был построен в 1825 году по проекту Карла Росси для младшего сына Павла I, великого князя Михаила Павловича. В 1895 году внуки Михаила Павловича герцоги Георгий и Михаил Мекленбург-Стрелицкие и внучка Елена Саксен-Альтенбургская продали дворец в казну. В том же году был издан указ императора Николая II «Об учреждении особого установления под названием “Русский музей императора Александра III” и о представлении для сей цели приобретенного в казну Михайловского дворца со всеми принадлежащими к нему флигелями, службами и садом». Музей открылся через три года в 1898-м. Основой собрания стали императорские коллекции русского искусства: 80 картин из Эрмитажа, 120 – из Академии художеств, 200 – из Зимнего, Гатчинского, Александровского в Царском Селе дворцов. К открытию музея в собрании имелось 445 картин, 111 скульптур, 981 графический лист (рисунки, гравюры и акварели), а также около 5000 памятников старины(иконы и изделия древнерусского декоративно-прикладного искусства). Управляющим Русским музеем императора Александра III с момента его основания служил великий князь Георгий Михайлович, знаменитый нумизмат. Свою огромную коллекцию монет он передал в дар музею.

Экспозиция, разделенная на 10 отделов, занимала 37 залов. На первом этаже – 22 зала, хронологически сильно перемешенных. В основном – русское искусство от Петра Великого до Николая I. Но были и «христианские древности» (древнерусское декоративно-прикладное искусство и иконопись), и 15-й зал с Валентином Серовым, Николаем Сверчковым, Виктором Васнецовым, Михаилом Врубелем, Исааком Левитаном, Марией Якунчиковой, Леоном Бакстом и Альбертом Бенуа. И 16-й, целиком посвященный Виктору Васнецову. Во втором этаже экспонировалось искусство трех последних царствований. Он открывался залом Карла Брюллова.

Владимир Набоков вспоминал музей, рассказывая о своем юношеском романе с Валей Шульгиной: «В Музее Александра Третьего, тридцатая и тридцать третья залы, где свято хранились такие академические никчемности, как например картины Шишкова и Харламова, – какая-нибудь “Просека в бору” или “Голова цыганенка” (точнее не помню), – отличались закутами за высокими стеклянными шкалами с рисунками и оказывали нам подобие гостеприимства, – пока не ловил нас грубый инвалид».

Коллекция музея постоянно пополнялась. В совет, ведавший закупками, входили влиятельные деятели искусства – Альберт Бенуа, Павел Брюллов, Кирилл Лемох, Петр Нерадовский.

Среди акварелей и рисунков, экспонировавшихся в музее, половину составляли графические листы, подаренные княгиней Марией Тенишевой. Раздел портретной живописи XVIII века дополнила приобретенная у наследников коллекция министра иностранных дел Алексея Лобанова-Ростовского. Были куплены у коллекционеров «Портрет Румянцевой» Алексея Антропова, «Портрет Вильгельма Георга Фермора» и «Портрет Сарры Элеоноры Фермор» Ивана Вишнякова, «Портрет Протасовой» Дмитрия Левицкого, «Портрет Елизаветы Санти» и «Портрет Льва Санти» Федора Рокотова, «Портрет Арсеньевой» Владимира Боровиковского. На персональных или посмертных выставках купили полотна Исаака Левитана, Василия Верещагина, Якова Ционглинского. Приобретались вещи у «Товарищества передвижных художественных выставок», непосредственно у авторов.

Русский музей императора Александра III. 1900-е

В 1911 году архитектором Василием Свиньиным было построено специальное здание для двух отделов Русского музея – Этнографического и Памятного (сейчас там располагается Российский этнографический музей). Украшением здания стал Мраморный зал, стены которого облицованы олонецким розовым мрамором и опоясаны многофигурным горельефом «Народы России». Зал был задуман как памятный, в честь императора Александра III; в центре зала предполагалось установить бронзовую статую императора.

Для размещения временных выставок на углу Инженерной улицы и набережной Екатерининского канала был спроектирован новый корпус (архитекторы – Сергей Овсянников и Леонтий Бенуа). «Корпус Бенуа», как его стали называть, начали строить в 1914 году, а закончили только в 1919-м.

21. Здание Товарищества нефтяного производства братьев Нобель

Наб. канала Грибоедова, 6

С 1910 года на углу Екатерининского канала и Итальянской улицы находилось правление «Товарищества нефтяного производства братьев Нобель» или, как его часто сокращенно называли, «Бранобель».

Здание было перестроено Федором Лидвалем в 1909 году. Архитектор вообще много работал для своих соотечественников – знаменитых шведско-русских предпринимателей. Здание – характерный памятник ар-деко, новомодного архитектурного стиля, сменившего классический модерн.

К началу XX века «Бранобель» была крупнейшей в России нефтяной компанией. Вела нефтедобычу и нефтепереработку в Баку и Челекене. Компании принадлежали нефтепроводы, танкеры, нефтебазы с причалами и железнодорожными ветками, заводы по производству соды и серной кислоты. Основной капитал в 1900 году составлял 15 млн руб., а к лету 1914-го увеличился в 3,6 раз.

Инженеры «Бранобеля» создали первые в мире цилиндрические резервуары-нефтехранилища и теплоход, первые в России нефтепровод, танкеры, вагоны-цистерны, силовую электростанцию.

В начале XX века одним из товаров массового спроса стал керосин, который покупали и десятки миллионов крестьян. Керосин «Бранобеля» вытеснил с российского рынка американский.

Компания, больше чем кто-либо в России, заботилась о своем персонале. Строилось жилье для работников, дачи-санатории, школы, больницы, выделялись стипендии для сыновей служащих.

С 1893 по 1917 годы председателем правления «Бранобеля» был Эммануил Людвигович Нобель. Этот швед родился в Петербурге, закончил Аннешуле, в 1889 году принял российское подданство, дослужился до действительного статского советника. Он возглавлял Петербургское общество заводчиков и фабрикантов, лоббировавших интересы просвещенной буржуазии.

Сотрудники предприятия братьев Нобель в Баку

22. Кабаре «Бродячая собака»

Пл. Искусств, 5

Литературно-артистическое кабаре – ответ Петербурга Серебряного века французским литературным кафе времени ар-деко. Кабаре «Бродячая собака» художественного общества «Интимного театра» открылось 31 декабря 1911 года в подвале дома на углу Михайловской (Искусств) площади и Итальянской улицы. Сам дом был построен в 1831 году по проекту Карла Росси. В подвале до 1910 года находился винный погреб когда-то владевшего домом знаменитого коллекционера Павла Дашкова. Там и работала эта своеобразная смесь художественного клуба и кабаре.

Бродильным началом стал Борис Пронин – человек неопределенной профессии, промоутер-энтузиаст. Ему удалось убедить стать соучредителями художников Мстислава Добужинского (автора эмблемы «Бродячей собаки»), Николая Сапунова и Сергея Судейкина (расписали стены подвала), архитектора Ивана Фомина (по его рисунку сложили камин) и писателя Алексея Толстого. Всего учредителей было тринадцать.

Кабаре состояло из трех помещений: два зала – один побольше, другой совсем маленький – и буфетная. Главный зал выглядел так: вместо люстры выкрашенный сусальным золотом обруч на четырех цепях, декорированный виноградной лозой; на нем висели две перчатки – мужская и женская; кирпичный камин в полстены; огромное овальное зеркало; под ним длинный диван – почетное место; низкие столы, соломенные табуретки. Каждый входящий должен был расписаться в огромной «свиной» книге, лежащей на аналое перед большой зажженной красной свечой. Накурено, душно, в небольшом помещении к ночи набивалась сотня посетителей.

В основе идеологии нового питейно-театрального заведения лежал снобизм. Этот, как бы сейчас сказали, стартап стал форпостом молодежной контркультуры поколения акмеистов и футуристов. Завсегдатаи ощущали себя небожителями, а случайных посетителей считали «фармацевтами»-пошляками, которых следует терпеть ради денег, поддерживающих «Собаку» на плаву.

Еще одной важной чертой здешней публики была акцентированная маргинальность. Литератор Виктор Ховин вспоминал в эмиграции: «Там не скрывалось то, что вообще принято было скрывать. Там были откровенные алкоголики, нескрывающиеся наркоманы. Любовные интриги завязывались у всех на глазах. Все знали, что одна поэтесса имеет очаровательную записную книжку, куда тщательно заносит каждого своего любовника, общее число которых давно перевалило за 100. Там неудивительно было услышать от мужчины, что он “вчера был у своего любовника”, и вообще вряд ли что-нибудь такое могло удивить или шокировать обитателей этого подвала». Словами Ахматовой:

Программа ежевечерних представлений состояла из «капустников», в которых пародировались тогдашние театры, танцы, кинокартины, а также сами завсегдатаи кабаре. Танцевали Тамара Карсавина и Ольга Глебова-Судейкина. Смешил знаменитый тогда комик Константин Гибшман. Импровизировал гениальный пианист и законченный алкоголик Николай Цыбульский. Напевал песенки собственного сочинения Михаил Кузмин. Стихи читали Анна Ахматова, Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Георгий Иванов, Велимир Хлебников, Владимир Маяковский, Николай Клюев – практически все петербургские стихотворцы 1910-х, за исключением сторонившегося этого заведения Александра Блока. Устраивали маскарады, практиковали литературные игры. Читали лекции на разнообразные темы. Чествовали гастролирующих по-соседству в Михайловском театре артистов Московского Художественного театра, французского артиста-комика Макса Линдера, итальянского футуриста Томмазо Маринетти, французского поэта Поля Фора, московского поэта Константина Бальмонта.

Круг завсегдатаев «Бродячей собаки» не был связан и даже не пересекался ни со светским Петербургом, ни с «общественностью». Трудно себе представить в этом подвале гвардейского офицера. Но также невозможно и депутата Государственной думы или революционера-подпольщика. Чужими были для собиравшегося в артистическом подвале общества и крупнейшие русские прозаики Максим Горький, Иван Бунин, Александр Куприн, Леонид Андреев.

Сергей Судейкин вспоминал начало марта 1915 года: «С утра шатаясь по городу, мы пришли в “Бродячую собаку” – Маяковский, Радаков, Гумилев, Толстой и я. Была война <…> Карманы пучило от наменянного серебра. Мы сели в шляпах и пальто за круглый стол играть в карты. Четыре медведеподобных, валенковых, обашлыченных городовых с селедками под левой рукой, сопровождаемые тулупным дворником с бляхой, вошли в незапертые двери и заявили, что Общество интимного театра закрывается за недозволенную карточную игру. Так “Бродячая собака” скончалась».

Чествование К. Бальмонта в «Бродячей собаке». 1913

23. Михайловский театр

Пл. Искусств, 1

Михайловский театр открылся в 1833 году, здание было возведено по проекту Александра Брюллова. В начале XX века здесь играла постоянная французская труппа. В 1911–1917 годах на сцене театра в дни свободные от представлений французов шли спектакли Александринского театра для учащейся молодежи.

Французская труппа Михайловского театра ничем не уступала парижским. Каждый год директор Императорских театров лично отправлялся во Францию и отсматривал спектакли всех известных трупп. Он выбирал актрис и актеров на свободные амплуа и предлагал им огромные, неслыханные контракты. «Легионеры» жили и играли в Петербурге, возвращаясь, в конце концов, на родину с очень приличными деньгами.

Язык, на котором шли представления, отрезал разночинную и купеческую публику. Петербургские же аристократы владели французским наравне с русским.

Как вспоминал последний директор Императорских театров Владимир Теляковский, в Михайловский театр «ездил государь, императрицы и великие князья. Ездили придворные – в те дни, когда в театре бывал государь. И наблюдали не столько за тем, что происходило на сцене, сколько за тем, что происходило в царской ложе: доволен ли государь спектаклем, как аплодировал, кто с ним сидел и т. п. Ложи и места старались брать такие, чтобы была непременно видна царская ложа».

Пик популярности французов пришелся на вторую половину XIX века; к началу XX века интерес стал ослабевать. Тому было несколько причин: «оскудение» петербургской аристократии; резкий взлет популярности нового русского режиссерского театра; улучшение материального положения артистов во Франции («звезды» уже не стремились в Россию). В результате сократился и состав труппы, и продолжительность сезона – представления теперь проходили с сентября по конец февраля. Тем не менее, посещение Михайловского театра считалось светской обязанностью: здесь бывал государь, любивший водевили.

В молодости государь бывал в Михайловском театре чаще, чем в каком-либо другом, за 1896 год – 22 раза. Одну пьесу пересмотрел дважды, одну – трижды, и оставил такие отзывы в дневнике: «давали две пьесы невинного свойства», «уморительная пьеса», «две веселые пьесы», «две немецкие пьесы», «сидел с Георгием и дядей Владимиром, хохотали ужасно!», «много смеялся». Вероятно, из-за пикантности дававшихся здесь представлений, позже, для выходов с дочерьми, царь предпочитал Мариинский и Александринский театры.

Преданными поклонниками Михайловского театра оставались великий князь Владимир Александрович и его супруга Мария Павловна.

Известный любитель прекрасных дам и франкофон, генерал-адмирал, великий князь Алексей Александрович бывал на всех спектаклях, в которых играла его фаворитка актриса Элиза Балетта. 4 января 1903 года Владимир Теляковский записал в дневнике: «Балетта была очень плоха, пела фальшиво, танцевала неграциозно и походила не на актрису, а на девку. Проходя по сцене, я наталкивался на разговоры и шушуканье Балетты с Алексеем Александровичем. В том, что актрисы живут с обожателями, грех не велик, но при сильных обожателях эти бездарные девки портят мне репертуар и театр обращается в кафе-шантан».

Актриса Элиза Балетта

Великий князь Алексей Александрович

Мадам Балетту называли «королевой бриллиантов», великий князь не скупился на подарки. Говорили, что поставщики морского ведомства, желая получить казенный заказ, обращались к актрисе, которая небескорыстно могла повлиять на решение генерал-адмирала. После Цусимы в Михайловском театре зрители устроили обструкцию Балетте. Ее ожерелье из бриллиантов публично называли «Тихоокеанский флот» (намек на то, что оно куплено на деньги, украденные у судостроителей). Великий князь вынужден был подать в отставку.

Широкая публика выстраивалась в огромные очереди в кассы театра в апреле, когда на его сцене проходили гастроли Московского Художественного театра, пользовавшегося в столице бешеной популярностью.

23 октября 1913 года в высочайшем присутствии в театре состоялось театрализованное представление, посвященное 300-летию дома Романовых. Был придуман специальный сценарий, включавший сцены пушкинского «Бориса Годунова», «Царя Федора Иоанновича» и «Царя Бориса» Алексея Толстого, «Дмитрия Самозванца и Василия Шуйского» и «Козьму Захарьича Минина» Александра Островского – история России Смутного времени, заканчивающаяся избранием на царство Михаила Романова.

24. Дворянское собрание

Итальянская ул., 9; Михайловская ул., 2

Здание Дворянского собрания Петербурга было построено в 1839 году архитекторами Карлом Росси и Полем Жако.

Дворянские собрания происходили раз в три года, на них избирали председателей и утверждали бюджет, тратившийся на сословные учреждения и нужды. Председателями Петербургского губернского собрания в начале XX века избирались Александр Зиновьев (занимал этот пост в 1897–1904 годах), Василий Гудович (1904–1909), Иван Салтыков (1909–1914) и Сергей Сомов (1914–1917).

Первоклассный по акустике зал, вмещающий более 1500 человек, использовался для балов, концертов, торжеств и собственно собраний. Балы происходили по преимуществу в святки и масленую неделю. Самыми пышными и важными из них были те, что давались самим собранием для дворянства. Билеты на них рассылались от имени председателей губернского и уездных собраний. После 1904 года, когда семья государя переехала в Царское Село и прекратились знаменитые балы в Зимнем дворце, именно Дворянское собрание стало местом, где в соответствии с этикетом впервые выходили «в свет» девушки из семей знати.

Вечером 23 февраля 1913 года Санкт-Петербургским дворянством был дан «грандиозный бал» по случаю 300-летия дома Романовых. Приглашены были 3200 человек. Николай II с Александрой Федоровной и дочерьми Ольгой и Татьяной прибыли на бал в полдесятого вечера. Хлеб-соль императору поднес губернский предводитель дворянства светлейший князь И. Н. Салтыков, обратившийся к царю с приветствием, которое заканчивалось такими словами: «Твердо верит Санкт-Петербургское дворянство, что только в тесном единении верного народа со своим самодержавнейшим царем заключается все будущее счастье и величие России». Этот бал стал первым для старших дочерей Николая II. Он открылся торжественным полонезом из «Жизни за царя». Согласно этикету, в первой паре шел сам император с супругой петербургского уездного предводителя дворянства Сомовой. Зал был украшен корзинами со свежей белой сиренью, фиалками, розами, нарциссами.

Дворянское собрание сдавало зал под мероприятия, не связанные с деятельностью собрания. Это были благотворительные балы, маскарады и концерты в пользу «недостаточных» студентов различных учебных заведений, а также приютов и разного рода нуждающихся, балы-маскарады «Четыре времени года», балы журнала «Сатирикон» и т. д.

Зал сдавали для празднования 200-летия со дня рождения М. В. Ломоносова, 100-летия фирмы Елисеевых, благотворительных базаров. Вот что писали газеты конца 1913 года: «20, 21 и 22 декабря текущего года под покровительством великой княгини Марии Павловны в залах Дворянского собрания состоится по примеру прежних лет большой благотворительный базар. На базаре за особым столом великой княгини будут продаваться вещи, привезенные ее императорским высочеством из Франции, Германии, Англии и Италии».

Ну и, наконец, концерты. Здесь выступали и «несравненные» Варя Панина и Анастасия Вяльцева («концерт удалось завершить только около двух часов ночи, после вмешательства полиции»), и балалаечники Андреева, и иностранные музыканты-гастролеры. Давались симфонические концерты двух крупнейших музыкальных антреприз Александра Зилоти и Сергея Кусевицкого.

Осип Мандельштам писал: «В туманном свете газовых фонарей многоподъездное дворянское здание подвергалось настоящей осаде. Гарцующие конные жандармы, внося в атмосферу площади дух гражданского беспокойства, цокали, покрикивали, цепью охраняя главное крыльцо. Проскальзывали на блестящий круг и строились в внушительный черный табор рессорные кареты с тусклыми фонарями. Извозчики не смели подавать к самому дому – им платили на ходу, и они улепетывали, спасаясь от гнева околоточных. Сквозь тройные цепи шел петербуржец лихорадочной мелкой плотвой в мраморную прорубь вестибюля, исчезая в горящем ледяном доме, оснащенном шелком и бархатом. Кресла и места за креслами наполнялись обычным порядком, но обширные хоры с боковых подъездов – пачками, как корзины, человеческими гроздьями. Зал Дворянского собрания внутри – широкий, коренастый и почти квадратный. Площадь эстрады отхватывает чуть не добрую половину. На хорах июльская жара. В воздухе сплошной звон, как цикады над степью».

Продажа крестьянских кустарных изделий на Рождественском благотворительном базаре. 1903

25. Палас-театр

Итальянская ул., 13

В 1892 году дом № 13 по Итальянской улице купил великий князь Николай Николаевич младший, внук Николая I, и поселил там свою тогдашнюю пассию, актрису Александринского театра Марию Потоцкую. Интерьеры второго этажа были заново роскошно отделаны известным архитектором Александром Хреновым.

Неплохая актриса, дублерша знаменитой Марии Савиной, 35-летняя Потоцкая вовсю пользовалась положением великокняжеской подруги. Директор Императорских театров Владимир Теляковский писал в дневнике, что Мария Александровна «совсем теперь ошалела и думает, что должна пользоваться влиянием вроде Кшесинской. Всем угрожает, рассказывает, что она того-то добьется, что она покажет и т. п. Будучи по натуре совершенной горничной, она способна хвастаться всем тем, что порядочная женщина скрывает».

В 1907 году великий князь, дотоле формально холостяк, женился на Анастасии Черногорской и до 1909 года жил здесь со своей супругой. При расставании великий князь подарил Потоцкой дом в Коломне.

Затем дом на Итальянской был куплен городской казной и в 1910-м продан купцам-рестораторам во главе с Кошкиным. Внутренние помещения были перестроены по проекту И. Бальбашевского и А. Максимова. На втором этаже открылся «Палас-театр», а на первом – ресторан и кабаре. Театр делал ставку на венскую оперетту, в кабаре исполняли провокационные матчиш, танго, кэк-уок и даже танец живота.

В 1916 году на сцене театра прошел первый «Вечер моды». Знаменитые петроградские красавицы показывали работы русских кутюрье. Балерина Тамара Карсавина продемонстрировала модель красного вечернего платья по эскизу Бориса Анисфельда. Танцовщица и актриса Ольга Глебова-Судейкина прошлась по сцене в красном манто, изготовленном по эскизу мужа, художника Сергея Судейкина. Балерина Людмила Бараш-Месаксуди имела колоссальный успех в платье из старинных русских набивных платков, работы Александра Шервашидзе.

26. Инженерный замок. Николаевское инженерное училище и Академия

Садовая ул., 2

Михайловский замок – недолговременная (40 дней) резиденция Павла I – построен был в 1798 году по проекту Винченцо Бренна. С 1819 года в замке разместилось Инженерное училище, названное в 1855-м Николаевским в честь Николая I. Училище готовило военных инженеров.

Только закончившие юнкерские училища (или сдавшие выпускные экзамены вольноопределяющиеся) могли стать офицерами Императорской армии. Кроме Николаевского инженерного, в Петербурге действовали Павловское и Владимирское (готовили офицеров пехоты), Константиновское и Михайловское (готовили артиллеристов), Военно-топографическое, Николаевское кавалерийское, Морское училища и Пажеский корпус.

Николаевское училище готовило офицеров на службу в строевую часть инженерного ведомства: в саперные, железнодорожные и понтонные батальоны, в минные, телеграфные и крепостные саперные роты. Лучшие выпускники поступали в находившуюся в том же замке Инженерную академию. Воспитанники кадетских корпусов принимались в училище без экзамена, окончившие гимназии, реальные и коммерческие училища сдавали вступительные экзамены по математике, физике и иностранному языку. Выпускники делились на три разряда: 1-й и 2-й выпускались подпоручиками, а 3-й – унтерами с правом быть произведенным в офицеры через полгода. Полный контингент училища накануне Первой мировой войны составлял 450 юнкеров (по 150 на каждом курсе).

Николаевское инженерное училище традиционно считалось самым «ученым» и либеральным из юнкерских училищ. Сюда больше чем куда-либо поступало выпускников гражданских учебных заведений и меньше выпускников кадетских корпусов. Как вспоминал выпускник, генерал-майор Алексей Шварц, «Инженерное училище той поры считалось “либеральнейшим” между всеми военными училищами и действительно отношения между юнкерами и их воспитателями, училищными офицерами, не оставляли желать ничего лучшего: не было никаких мелочных придирок, ни грубости в обращении, ни несправедливых наказаний. Отношения между юнкерами старших и младших классов были дружеские и простые». То есть в училище не было столь привычного в юнкерской среде «цука» – говоря современным языком, «дедовщины». «В результате, из училища выходили толковые офицеры-саперы, хорошо знающие свою специальность и сохранявшие по окончании училища в их отношениях с солдатами в батальонах то же самое справедливое и гуманное обращение, которое усвоили в школе».

Инженерный замок. 1910-е

Военный инженер Владимир Догадин писал: «Инженерное училище считалось самым “ученым”. В связи с этим юнкера Николаевского кавалерийского училища, чтобы “не запачкаться” наукой, имели традицию мимо нашего училища проходить на рысях. Согласно той же традиции они учили химию в перчатках.

Лекции занимали четыре часа, затем два часа ежедневно – строевые занятия, гимнастика и фехтование. Кроме того, по вечерам раз в неделю были уроки танцев, которые преподавал артист Императорских театров С. М. Лукьянов. К этому следует добавить занятия музыкой состоящих в духовом оркестре, а также спевки для участников хора.

Рота юнкеров Николаевского инженерного училища на ступенях лестницы Инженерного замка. 1916

Николаевское инженерное училище готовило офицеров для инженерных войск всех родов. Поэтому программы учебных занятий были весьма обширны и разнообразны. Мало того, в связи с общим развитием техники появлялись и новые предметы. Так, например, за краткий трехлетний курс моего пребывания в училище были введены три новых предмета: воздухоплавание, авиация и военно-морское дело, из которых по последнему, хотя и не было экзаменов, лекции читались регулярно.

С инженерными науками близко соприкасалось черчение, которым в старинные годы так славились Николаевская инженерная академия и училище. Академия даже получила медаль на Всемирной выставке в Нью-Йорке.

У нас преподавались такие военные предметы, как артиллерия, подрывное и минное дело, тактика, военная история, знать которые необходимо для создания укреплений. Изучали мы и гуманитарные предметы: историю церкви, богословие, русский язык, законоведение, французский и немецкий языки, которые, расширяя кругозор, были нужны, чтобы стать образованным человеком, и которые следовало учить хорошо, чтобы не только не отставать от своих товарищей, но и по возможности быть впереди других.

По своему составу юнкера Инженерного училища представляли собой довольно однородную массу. Все это были лучшие ученики из кадетских корпусов, по своему происхождению в подавляющем числе дети офицеров и военных чиновников. Были среди нас и титулованные лица, как, например, князь Кочубей, два брата бароны Фредерикс (сыновья министра Императорского Двора), граф Каменский, кавказские князья Гурамов и Вахвахов. И все они без исключения по своей манере держаться в стенах училища, по отношению к ним со стороны начальства, преподавателей и товарищей ничем не отличались от остальных юнкеров».

С 1906 по 1914 годы начальником училища служил его выпускник генерал-лейтенант Николай Крюков. До него начальником училища долгое время был Михаил Кауфман. Среди преподавателей – Дмитрий Менделеев, Цезарь Кюи, генерал от инфантерии, будущий начальник Академии Генерального штаба Генрих Леер.

Среди четырех с половиной тысяч выпускников – Федор Достоевский, генерал от инфантерии Эдуард Тотлебен, генерал-аншеф Федор Радецкий, герой Порт-Артура генерал-лейтенант Роман Кондратенко, физиолог Иван Сеченов, писатель Дмитрий Григорович, архитектор Владимир Апышков.

Было чем гордиться. В 1939 году в далеком Харбине военный инженер полковник Куксин вспоминал: «В Екатеринин день (24 ноября), по традиции, все бывшие питомцы Академии и училища, находившиеся в С. Петербурге, съезжались в Инженерный замок, чтобы провести несколько часов в близкой сердцу обстановке. Заворачивая от манежа уральской сотни, выезжаешь на площадь с памятником Петру 1-му, с надписью: “Прадеду – правнук”. В тысячный раз читаешь мистическую надпись на фронтоне замка (виденную во сне Императором Павлом во время постройки дворца, и, по его приказу, высеченную над главным въездом). Внутренний, восьмиугольный двор, и, направо – подъезд училища. Вестибюль полон раздевающихся генералов и офицеров. Швейцар Феликс, в треуголке и парадной ливрее, красной, с пелериной, с булавой в правой руке, улыбается каждому, называя всех по фамилии, и эта первая встреча как бы открывает собой вереницу нахлынувших воспоминаний. Поднимаешься вверх по “мраморной лестнице”, с бюстом Павла I; мимо академических классов проходишь в “Овальный зал”, изумительно красивый (приемная училища), с мраморными досками на стенах с фамилиями окончивших первыми училище».

В 1855 году в Михайловском (Инженерном) замке была создана Николаевская инженерная академия. К 1913 году в Петербурге существовали кроме нее следующие военные академии – Военно-Медицинская, Михайловская артиллерийская, Николаевская Морская, Николаевская Генерального штаба, Александровская Военно-Юридическая, Интендантская.

Прием производился ежегодно по конкурсному экзамену в августе и сентябре. К экзамену допускались офицеры всех родов войск, до поручика гвардии или штабс-капитана армии включительно, прослужившие по окончанию юнкерских училищ не менее 3 лет. Окончившие Николаевское инженерное училище принимались по прослужении не менее 2 лет. Поступление в академию давало возможность выбиться из рутины гарнизонной жизни в маленьком городе, жить в Петербурге, иметь карьерные перспективы. Желающие поступить подавали рапорты в военных округах. Тем немногим, кого рекомендовало окружное начальство к экзамену, выдавались особые аттестационные свидетельства и они отправлялись в академию. Конкурс был огромный – со всей России на младший курс принималось 25–30 человек. Фактически необходимо было заочно выучить и сдать экзамен за курс Инженерного училища.

В академии изучались: фортификация, фортификационное черчение, строительное искусство, строительное черчение, архитектура, архитектурное рисование, высшая математика, начертательная геометрия, топография, топографическое черчение, химия, военная администрация, механика, военная история, железные дороги, минералогия, фортификационные, строительные и архитектурные проекты. В старшем классе – инженерная оборона государств, сведения о флоте, минные заграждения, стратегия, воинские здания, санитарно-строительное дело, отопление и вентиляция, мосты, статика сооружений, гидравлика и водоснабжение, термодинамика, тепловые двигатели, электротехника; на дополнительном курсе – история осад, петрография, электротехника, морские сооружения, речные сооружения, дороги, воздухоплавание. На руководителя – профессора приходилось по 3–4 человека. При академии имелась библиотека, музей, физический и электротехнический кабинеты, химическая, техническая и механическая лаборатории.

Окончившие 2 класса академии получали право на академический знак, годовой оклад жалованья и право на увольнение в четырехмесячный отпуск. Офицерам, успешно окончившим дополнительный (3-й) курс, присваивалось звание военного инженера. Никто из инженеров в Российской империи не имел таких особых прав, какие имели военные инженеры: по выходу в отставку могли получать огромные деньги и на государственной и на частной службе.

27. Цирк Чинизелли

Наб. реки Фонтанки, 3

Здание было построено в 1877 году архитектором Василием Кенелем по заказу циркового наездника и антрепренера Гаэтано Чинизелли.

Это первое в России сооружение из камня, возведенное специально для цирка. В оконных проемах – изображения муз: Мельпомены – в центре, Эвтерпы – в левом и правом окнах фасада, и Эрато – в боковых окнах ризалита. Оформление зрительного зала было выполнено с роскошью: газовые (а потом и электрические) хрустальные люстры, малиновый бархат, золото, зеркала в зрительном зале и фойе. Билетеры и униформисты в ливрейных фраках и накрахмаленных пластронах. Программки на шелке, на русском и французском языках. Царская ложа, в которую вела специальная дверь. Светская публика абонировала ложи и места в партере. Для широкой публики предназначались второй ярус и стоячая галерка, огражденная барьерами, к которой вел отдельный боковой вход: вниз не спустишься. Цирк вмещал 5000 человек, сидячих мест – всего 1200.

Цирк Чинизелли. 1908

Конюшня – отдельный аттракцион: сюда приходили посмотреть не столько на лошадей – фонтаны, аквариумы с золотыми рыбками, стены облицованы мрамором, асфальтовые полы. Допускались только люди партера и лож.

К началу 1900-х годов во главе петербургского стационара стоял Шипионе Чинизелли, второй сын основателя – Гаэтано Чинизелли.

Цирк со времен Николая I – излюбленное великосветское удовольствие. Особенно привлекали гвардейских офицеров конные трюки, у цирковых наездников было чему поучиться. Генерал Игнатьев вспоминал: «В ту пору, по освященному традицией порядку, большинство офицеров по субботам ездило в цирк Чинизелли, где собирался в этот вечер весь веселящийся Петербург; я лично, между прочим, бывать там не смел из-за всенощной у бабушки на Гагаринской. И вот в один из понедельников, за завтраком в кавалергардской артели, все наперебой рассказывают о невиданном новом номере высшей езды француза Филиса. Последний, говорят, на чистокровном английском коне показал в субботу в цирке такое несравненное искусство, что публика замерла от восторга».

«Петербургская газета» писала: «Если вам захочется посмотреть на последние новинки парижских мод, на новую манеру носить лорнет, на золотую мушку, которую наклеивают между бровями, или на бриллиант, вставленный между передними зубами красавицы, то вам следует зайти в субботу в цирк, где собирается весь демимонд».

Еще одним соблазном для публики служили цирковые актрисы, любовные отношения с которыми были так же престижны, как романы с актрисами Императорских театров. Шипионе Чинизелли хвастался направо и налево связями сестры и жены с великими князьями. Его жена Люция Чинизелли была одно время любовницей великого князя Владимира Александровича. Бурная молодость сестры – Эммы Чинизелли закончилась браком с бароном Шакельбергом.

Шипионе и Люция Чинизелли принадлежали к петербургскому полусвету, но отличались снобизмом: «У них был лакей, горничные в наколках, грумы, обстановка из лучших тогдашних магазинов и выезды такие, что на них заглядывались на Островах, особенно же закладка догкарта, которым правил сам Шипионе, тогда как около него сидела Люция и два фокса бежали у экипажа. В часы катаний на Морской и на набережной, закладки Чинизелли – всегда английская упряжь – и туалеты Люции обращали на себя всеобщее внимание».

Роскошный особняк на Каменном острове рядом с Каменноостровским театром позволял устраивать приемы. «У Чинизелли бывало самое пестрое общество, – пишет историк цирка Евгений Кузнецов. – Тут можно было встретить и мелкого репортера “Петербургского листка” или “Газеты”, и влиятельного редактора “Нового времени”: Шипионе Чинизелли зорко следил за прессой, цинично относясь к ее представителям, на что имел полное право, так как почти все рецензенты были у него на жалованье. Затем у них встречались кое-кто из коннозаводчиков, из офицеров постоянного состава офицерской кавалерийской школы, разные биржевые дельцы – Шипионе поигрывал на бирже порядком – и те неопределенного вида господа, источники существования которых были никому неведомы».

Чинизелли любил публичность. Хотя сам уже не участвовал в представлениях (упал в свое время с лошади и сломал ногу), он ежевечерне начинал цирковой вечер – выходил в манеж сквозь строй униформистов, выстраивавшихся шпалерами, принимал от шталмейстера шамберьер и выводил шестерку или восьмерку соловых жеребцов завода князя Сангушко.

Его супруга Люция, в амазонке последней модели, под свет прожекторов и звуки танго выезжала на арену, но трюков избегала, делала несколько танцевальнообразных па, потом подымалась в служебную квартиру при цирке и разрешала камеристке переодеть себя в вечернее платье. Опираясь на руку прихрамывавшего мужа, спускалась вниз, и супруги занимали свои места в первом ряду.

В начале XX века наездники – уже не главные герои цирка Чинизелли. Репертуар цирка все больше походил на представления в «загородных садах»: «Аквариуме», «Ливадии», «Вилле Родэ». В ходу были пантомимы и водные феерии: «Золушка», «Роберт и Бертрам», «Фиаметта – королева разбойников», «Нибелунги», комический балет «La Cosmopalitaine». В водной пантомиме «Четыре стихии» вода низвергалась в манеж каскадом, била фонтанами. В манежном озере плавали олени, слоны и лошади с всадниками. У Чинизелли показывали кино Макса Линдера, демонстрировали электроопыты. Украинские танцоры отплясывали краковяк, аргентинские танцевали танго, выступали испанки из «Las Bellas de Sevilla», а семь юных американок «Ragtimers» демонстрировали эротический «дансиг-акт». Играл румынский оркестр. Сенсационный успех имели гастроли главной европейской красавицы, австриячки из Парижа, любовницы бельгийского короля Леопольда II, балерины Клео де Мерод.

Вот один цирковой день в описании «Петербургского листка»: «В цирке Чинизелли состоялся прощальный бенефис господина Нормана с его пятью слонами. Затем выступила семья Кремо из Шарлеруа – одиннадцать акробатов выполняли головоломные трюки под куполом цирка. Госпожа Чинизелли исполнила “живые картины с дрессированными лошадками”. Сестры Павэль из Парижа pas de deux плясали на неоседланном жеребце. Весь город говорил о том, как “велосипедист итальянец Дьяболо разогнался на вертикальном трэке цирка. Огромное колесо трэка не выдержало и повисло над ареной. Дьяболо спасло то, что колесо его велосипеда зацепилось за люстру под куполом”».

На арене цирка. К. Булла. 1910-е

В предисловии к поэме «Возмездие» Александр Блок отмечает «расцвет французской борьбы в петербургских цирках; тысячная толпа проявляла исключительный интерес к ней; среди борцов были истинные художники; я никогда не забуду борьбы безобразного русского тяжеловеса с голландцем, мускулистая система которого представляла из себя совершеннейший музыкальный инструмент редкой красоты».

В 1894 году французскую борьбу (сейчас она называется Греко-римской) впервые показали в цирке Чинизелли. Поляк Владислав Пытлясинский, инженер, спортсмен с европейской известностью, невероятный силач (ростом 185 сантиметров и весом 105 килограммов) вызывал на поединок всех желающих. Из них выделялись пивовар с завода «Новая Бавария» толстяк Рейхель и выступавший под маской чиновник Георгий Мео. Затем у Пытлясинского появились и профессиональные соперники – немцы Норманн и Гейне, французы Льетро и Робине.

В марте 1895 года у Чинизелли прошел первый в России борцовский турнир с участием француза Робине, швейцарского легковеса Болисса и Пытлясинского, победу в которой одержал поляк.

В 1904 году в цирке Чинизелли начал выступления чемпион мира француз Поль Понс. Через год прошел первый международный чемпионат среди борцов-профессионалов. С этого времени профессиональная борьба получила особенно большое распространение.

Чемпионат организовал известный всему Петербургу «дядя Ваня» Лебедев, юрист, атлет, редактор журнала «Геркулес», создатель русской цирковой борьбы как спортивно-драматического зрелища. Дядя Ваня любил говорить: «Пока есть дураки, будет существовать борьба в цирке. На мой век дураков хватит». Результатом его бурной деятельности были два многоквартирных собственных дома в Петербурге, довольно объемистый журнал и с многотысячными оборотами «дело».

Борьба была не столько спортом, сколько драматическим представлением, с заранее назначавшимися победителями. Перед соревнованиями все борцы выходили на арену, становились полукругом. Каждый из них должен был держаться установленного для него сценического амплуа, играть определенную роль.

Участники чемпионатов стали бороться под масками (на профессиональном языке – под чулком, под шапито), естественно этим еще больше интригуя зрителей. Борец обязан был снять маску в том случае, если оказывался побежденным. Каких только не было масок: «Красная», «Черная», «Золотая», маска «Инженер», «Металлист», «Красный полумесяц» и тому подобное.

Дядя Ваня писал об одном из своих подопечных Франце Беньковском (Циклопе): «В сущности говоря, хорошим борцом он никогда не был и устрашал всех и вся своими размерами и своими атлетическими трюками». В жизни человек добродушный, Циклоп на арене играл человека-зверя.

После 1905 года дядя Ваня решил не делиться с Чинизелли доходами и перенес свои чемпионаты в другие петербургские цирки. Так что главной приманкой у итальянцев остались клоуны, фокусники, дрессировщики, певицы. Но и этого было достаточно – места не пустовали.

Интервью с участником соревнований по французской борьбе. 1912

28. Доходный дом Фокина

Наб. реки Фонтанки, 5

Доходный дом купца Петра Фокина, напротив цирка Чинизелли, был окончательно перестроен 1899 году Леонтием Бенуа.

Аристократически-гвардейский Петербург одевался у Тедески, Калины, Бризака – в модных ателье Большой Морской и Невского проспекта. И владельцы, и большая часть закройщиков здесь были иностранцами. Перед сезоном они совершали поездки в Париж и Вену, где знакомились с последними новинками европейской моды.

Единственным русским предпринимателем, сумевшим войти в этот круг, стал коммерции советник Петр Николаевич Фокин. Как и большинство владельцев малого бизнеса в Петербурге, он был ярославцем, выходцем из деревни Александрово Варжской волости, Ростовского уезда. Отец его, как и полагалось деятельному ростовцу, промышлял огородничеством.

В 12 лет (в 1858 году) Петр Фокин был отправлен в Петербург, в мастерскую офицерских вещей Мельникова. В 1870 году он купил эту мастерскую, а в 1881-м – и дом на Фонтанке, в котором она находилась.

Петр Николаевич и в столице не забывал малой родины. Он один из основателей Ярославского благотворительного общества в Петербурге, на его средства в Александрино было открыто земское училище, а потом и курсы садоводства и плодоводства с интернатом.

По словам биографа петербургских гласных, Фокин «уже тридцать лет снабжает русское воинство от поручика до генерал-лейтенанта включительно офицерскими вещами и аксессуарами». Его мастерская по изготовлению «офицерских вещей» с 1880-х годов считалась лучшей в городе.

Вот воспоминания кирасира Владимира Трубецкого: «Я несся к Фокину – наиболее излюбленному гвардейцами магазину “офицерских вещей”. Там я заказывал по своей фигуре походную и парадную амуницию в виде всевозможных парадных портупей и виц-портупей, золотых кирасирских перевязей, серебряных лядунок, трехцветных шарфов, кобур, погон, эполет, краг, перчаток итемляков палашных и шашечных. У Фокина же специально по моей голове мастерилась красивейшая позолоченная офицерская каска на голубой шелковой подкладке и пригонялись к моей худощавой фигуре золотые кирасы. Там же после тщательного выбора приобретал я палаш, шашку и шпагу в расчете когда-нибудь похвастать перед будущими своими товарищами-знатоками замечательной фигурной сталью их клинков. Но всего замечательнее были знаменитые фокинские фуражки, которые делались только на заказ и которые признавались в гвардейской кавалерии квинтэссенцией хорошего тона. С маленькими тупыми полями и в меру мягкие, они были чуть измяты по совсем особому фасону, придавая гвардейцам нечто от утонченного щегольства. Огромный синий вальтрап, шитый золотом и с блестящими звездами в углах, в массивном дубовом футляре завершал мои заказы у знаменитого Фокина. У того же Фокина вы могли найти огромный выбор шпор всевозможных фасонов – больших, маленьких, никелевых, настоящих серебряных, прибивных, гусарских, кирасирских, загнутых кверху, прямых, с репейками, без репейков, шпор бульдогов, на ремнях, на пуклях и пр.».

29. Особняк Паниных

Наб. реки Фонтанки, 7

Панины – семейство серьезное, с репутацией. Панин на третьей свадьбе Ивана Грозного нес фонарь перед царем. При московских государях Панины служили дьяками, воеводами, заседали в Боярской думе. Не потерялись они и в петербургский период российской истории. Никита Иванович Панин – посол при шведском дворе, воспитатель Павла I, один из первых в империи либералов. Его брат Петр Иванович – генерал-аншеф, победитель пруссаков под Кунерсдорфом, турок под Бендерами; именно он одолел Емельяна Пугачева. Хотя Екатерина и не любила его («дерзкий болтун»), но все же из чувства справедливости даровала Петру Ивановичу графское достоинство. Сын полководца, граф Никита Петрович при Павле I исполнял фактически обязанности министра иностранных дел. Особняк на Фонтанке принадлежал его сыну – министру юстиции Виктору Никитичу. Высокий, прямой как шест (Герцен прозвал его «жирафом в андреевской ленте»), Панин представлял собой идеальный тип бюрократа.

У Панина было три дочери и единственный сын Владимир. По словам соседа Паниных через Фонтанку графа Сергея Шереметева, Владимир был «либерал и деспот по преимуществу, характера требовательного и прямолинейного, он представлял из себя смесь остзейского чванства с либерализмом 60-х годов. Это был совершенно не русский тип. Помню, Панин читал невесте какую-то книгу. Меня заинтересовало, что именно. Каково было мое удивление, когда я узнал, что он читает своей невесте биографические сведения о графе Аракчееве». Невестой, а потом и женой Владимира Панина была Анастасия, дочь богатейшего русского промышленника, владельца брянских заводов Сергея Мальцова. Но прожили они вместе всего год, Владимир

Вид на Фонтанку и Екатерининский институт. 1908

Панин умер от туберкулеза, когда ему было 30 лет. Вдова унаследовала панинский особняк.

Софья Владимировна Панина

Анастасия Панина прожила жизнь бурную. Вскоре после смерти мужа открыто сошлась со своим гинекологом Петром Гагариным. После смерти Гагарина – новое увлечение, еще более скандальное: Иван Петрункевич, земец и радикал, связанный с народовольческим подпольем. На сей раз роман закончился браком. Позже Петрункевич стал членом ЦК кадетской партии, депутатом Думы.

Недовольные вольнодумством Анастасии Паниной-Петрункевич власти отняли у нее единственную дочь от Владимира Панина – Софью. До одиннадцатилетнего возраста Софья проживала вместе с матерью в подмосковном имении своего покойного отца. Родня с обеих сторон (и Мальцовы, и Панины), обеспокоенная тем, что девочка может и вовсе остаться без наследства, пустила в ход все свои придворные связи.

Анастасия Панина не ладила со свекровью, суровой балтийской немкой Натальей Петровной (урожденной Тизенгаузен). Вступивший на трон Александр III внял доводам старой графини Паниной, что деньги, выдаваемые внучке через мать, могут пойти на революционную пропаганду, и повелел взять девочку у родительницы и передать на попечение бабушке.

Одиннадцатилетнюю Софью Владимировну определили в Училище благородных девиц ордена Святой Екатерины (Екатерининский институт), хотя по знатному происхождению Софье полагалось учиться в Смольном. Но здание Екатерининского института находилось почти напротив особняка графини-бабушки, на Фонтанке, 20, и так было удобней. Обучение длилось шесть лет, и все эти годы Софья проводила с бабушкой праздники и каникулы либо в Петербурге, либо в одном из многочисленных имений под бдительным присмотром французской бонны. Софья Панина вспоминала: «Панинский дом имел свой особенный запах, сливающийся в моей памяти с запахом бабушкиных рук в черных митенках, какая-то смесь ковров и надушенной пудры <…> Со множеством лестниц и переходов, панинский дом представлял большие возможности для игры в прятки, комнаты были обиты материей, с коврами во весь пол, и мебель была неуклюжая, николаевской эпохи, и был связан с детскими воспоминаниями».

Когда девушке исполнилось двадцать лет, она вышла замуж за Александра Половцова-младшего. Свадебная церемония состоялась во дворце Половцова-старшего на Большой Морской. Посаженым отцом был император Александр III. После церемонии молодожены отправились в Царское Село, а оттуда в собственном вагоне-салоне – в длительное свадебное путешествие по Европе. Вернувшись в Петербург, молодая семья поселилась в особняке Пол овцовых на Большой Морской, 52. В 1899 году умерла бабушка Наталья Петровна, ее похоронили в Свято-Троицкой Сергиевой пустыни в фамильном склепе (кладбище не сохранилось).

Воспитанницы Екатерининского института на занятиях музыкой. 1908

В приданое от бабушки Софья получила имение в Гаспре. Брак закончился скандальным разводом, Александра Половцова влекли не женщины, а мужчины. Бабушкин дом Софья Владимировна предоставила своим родственникам Васильчиковым, а сама жила в другом особняке на Сергиевской, 23.

Софья Панина стала крупнейшей благотворительницей и либеральным политиком – членом ЦК партии кадетов. В 1918 году Панина эмигрировала.

30. Дворец Шуваловых

Наб. реки Фонтанки, 21

Дворец в его нынешнем виде был построен архитектором Николаем Ефимовым в 1849 году. Последними владельцами Шуваловского дворца были граф Павел Петрович Шувалов и его жена Елизавета Владимировна, урожденная Барятинская. В петербургском свете их на английский манер звали Бобби и Бетси.

Павел Петрович закончил университеты в Петербурге и Гейдельберге, командовал лейб-гвардии Егерским полком, создал тайную антитеррористическую организацию «Священная дружина», служил адъютантом великого князя Владимира Александровича, злоупотреблял морфием и умер в 1902 году в возрасте 57 лет. Жизнь его, по словам соседа по Фонтанке графа Сергея Шереметева, была «бурная и непоследовательная».

Детей у него не было, и последние 15 лет перед революцией владелицей Шуваловского дворца оставалась вдова, известная великосветская дама, благотворительница и организаторша балов. Салон Бетси Шуваловой был тесно связан с самым влиятельным и оживленным из петербургских «малых» дворов – семейством великого князя Владимира Александровича и великой княгини Марии Павловны.

В особняке хранились превосходные коллекции фарфора, китайских лаков, мебели и живописи, собранные Павлом Шуваловым, и огромная библиотека. Графиня была не только светской, но и деловой женщиной: во дворце располагалась контора принадлежавших ей уральских заводов.

Мария Барятинская вспоминала в Париже: «Среди тех, кто наиболее расточительно развлекался в Санкт-Петербурге, была тетя моего мужа, графиня Шувалова, урожденная Барятинская. Сам дом ее был приспособлен для этого, поскольку это был настоящий дворец. Танцевальный зал был огромен, в нем можно было играть в теннис на корте стандартных размеров».

Князь Сергей Урусов писал: «Бетси Шувалова была одной из первых великосветских дам Петербурга. Приемы в ее доме славились роскошью. Когда она давала бал, об этом извещали императора, чтобы он в виде редкого исключения побывал в ее доме».

Бал во дворце графини Шуваловой. 1900

31. Офицерское собрание Сводно-Казачьего полка

Манежная пл., 4

Трехэтажное здание в неоклассическом стиле было возведено в 1902 году для офицерского собрания и служебных квартир офицеров Уральской Его Величества казачьей сотни Офицерского корпуса Его Императорского Величества Конвоя по проекту архитектора Б. И. Сегена. Его появление в створе Кленовой аллеи – одна из крупнейших градостроительных ошибок в истории Петербурга: была закрыта перспектива от Манежной площади до Инженерного замка.

Екатерина II не доверяла уральским казакам, замешанным в пугачевщине. Поэтому ненавидевший свою мать император Павел I повелел сформировать лейб-гвардии Уральскую сотню для службы в столице. Уральцы разместились рядом с императорской резиденцией – Михайловским замком в казармах, находившихся на стыке Караванной и Манежной площади. Здание, в котором размещались казармы и, позже, церковь лейб-гвардии Сводно-Казачьего полка, было реконструировано в 20-х годах XIX века, по проекту архитектора К. И. Росси.

Император Николай II шефствовал над Уральской казачьей сотней с 1899 года, а числился в ее списках со дня рождения.

В 1906 году в знак благодарности казакам за подавление волнений и беспорядков 1905 года был создан лейб-гвардии Сводно-Казачий полк. Офицерское собрание полка до 1909 года находилось на Манежной площади, 4, а потом переехало в специально построенное здание в Павловске.

В 1906 году сотня вошла в состав полка под названием 1-й Уральской Его Величества сотни. В составе полка были также 2-я Оренбургская, 3-я (Сибирская полусотня, Семиреченский и Астраханский взводы) и 4-я (Приамурская) сотни. В Петербурге стояли только уральцы, остальные казаки были расквартированы в Павловске и Гатчине. Казаки полка осуществляли часть мероприятий по охране императора в конвое при передвижениях, в том числе, когда он следовал со своей семьей.

Полк укомплектовывался рослыми брюнетами с небольшими усами. Парадный мундир Уральской сотни был малиновым. Уральские и Оренбургские казаки сидели на лошадях улучшенной киргизской породы местных табунов. На головах – волчьи уральские папахи.

В течение 1907–1909 годов все сотни полка помесячно несли охранную службу в дворцовых парках Царского Села, Павловска и Гатчины. В предупреждение беспорядков среди рабочих Охтенского и Ижорского заводов команды и сотни полка по очереди стояли в этих пунктах.

Молебен и парад по случаю полкового праздника в день святого Евтихия всегда производился в Царском Селе, в высочайшем присутствии, в конном строю, на площадке Екатерининского дворца, или – в пешем строю, в манеже лейб-гвардии Гусарского полка. После молебна и парада офицеры полка и их семьи приглашались во дворец к высочайшему завтраку.

8 августа 1914 года полк погрузился в Павловске в вагоны и выбыл на театр военных действий. Полковым командиром был полковник генерал-майор свиты граф Михаил Граббе.

32. Михайловский манеж

Манежная пл., 6

Экзерциргауз (Манеж) был построен Винченцо Бренна одновременно с Михайловским замком и перестроен Карло Росси в 1824 году. Это сооружение – самый большой из столичных манежей – предназначалось для строевых занятий войск и выездки кавалерийских лошадей в осенне-зимнее время, смотров, разводов и парадов.

Разводы караулов от всех полков гвардии и военно-учебных заведений в высочайшем присутствии производились по воскресеньям. Последний развод состоялся 1 марта 1881 года, сразу после участия в нем был убит Александр II, и эта церемония больше не возобновлялась.

Николай II посещал манеж во время церковных парадов, сопровождавших полковые праздники. Одному из таких парадов в высочайшем присутствии посвящена картина Бориса Кустодиева «Церковный парад лейб-гвардии Финляндского полка 12 декабря 1905 года».

В 1914 году государь записал в дневнике: «Поехал с Ольгой и Татьяной в город на празднование столетия участия лейб-казаков в Лейпцигской битве. Парад был в Михайловском манеже в конном строю. За молебном пел отличный войсковой хор из Новочеркасска. Лейб-казаки представились в чудном виде».

Ежегодно в конце февраля состязаниями «конкур-иппик» (выездка и прыжки через препятствия) в Михайловском манеже открывался новый спортивный сезон петербургского военного округа. В ходе двухдневных состязаний офицеры разыгрывали денежные призы, нижние чины казачьих полков состязались в джигитовке, а нижние чины кавалерийских полков – в рубке. Призами служили серебряные часы на цепочке.

«Петербургский листок» в 1907 году писал: «Вчера началась в Михайловском манеже великолепная забава столичной аристократии – Concours hippique. По обыкновению, зрелище это привлекало в манеж очень много публики. Все места абонированы, а места в трибунах брались почти с бою».

Картина Б. Кустодиева «Церковный парад лейб-гвардии Финляндского полка 12 декабря 1905 года»

Посещение «конкур-иппик» Михайловского манежа считалось в свете, особенно для гвардейских офицеров и их дам, обязательным. На соревнованиях нередко присутствовал государь, сам прекрасный кавалерист.

В России рекордные прыжки в высоту в 1898 году были выделены в особое соревнование и впервые проведены именно в Михайловском манеже. Каждый полк болел за «своих», иметь в рядах мастеров выездки было честью. Кирасир Владимир Трубецкой вспоминал: «Больше всего меня радовало то, что именно эти кирасиры слыли за замечательных кавалеристов-спортсменов, сплошь и рядом выходя победителями на concours hippique не только в Петербурге, но и за границей». В выездке побеждали обычно офицеры кирасирских полков, зато лейб-гвардии Сводно-Казачьему полку чаще других вручали призы за джигитовку.

Полковник П. М. Ткаченко, последний командир 1-го Лабинского полка, в 1920 году, вспоминал товарища по юнкерским годам в Николаевском кавалерийском училище: «На конкур-иппике в Михайловском манеже казачьей сотни юнкеров все любовались только им. На ежегодной знаменитой “лермонтовской карусели” в ложах был весь Петербург. После вольтижировки гвардейских конных полков – джигитовка сотни Николаевского училища, сцена погони. За Бабиевым гонятся, стреляют на ходу. На полном скаку, взмахнув руками, он откинулся назад и покатился кубарем по земле. Все в ужасе. Но уже подскакали друзья, кладут рядом коней, хватают его поперек седла и скрываются, отстреливаясь».

Конкурс школ верховой езды в Михайловском манеже. Я. Штейнберг. 1914

Соревнования по конкуру в манеже создали предпосылки для трехкратного завоевания командой русских кавалерийских офицеров (Павел и Александр Родзянко, М. Плешков, Д. Иваненко и Д. Эксе) британского «Золотого кубка короля Эдуарда» в состязаниях по преодолению препятствий. После того, как кубок был выигран в третий раз, его навсегда перевезли из Англии в Россию.

Первый дамский «конкур-иппик» состоялся тоже в Михайловском манеже 28 марта 1903 года. «Первые дамы, так смело выступившие на состязаниях наравне с офицерами были: госпожа О. В. Вурм, которая на Финь-Флер прекрасно брала все препятствия, госпожа А. А. Ракитина, смелая езда которой на серой кобыле Лилии удостоилась всеобщей похвалы», – сообщалось в альбоме Л. К. Максимовича «Рысистый и скаковой спорт».

Еще одной важной для города функцией Михайловского манежа был разбор по полкам новобранцев, призванных на службу в гвардию. Новобранцы, отобранные по росту, сложению и состоянию здоровья, – цвет призывной молодежи – начинали прибывать в Петербург со всех концов страны в начале октября.

В определенный день к 5 часам вечера во всю длину Михайловского манежа стояло человек 800 рекрутов, построенных от правого к левому флангу по росту. Все пострижены под машинку, шапки и картузы в руках. Рядом, на земле – сундучки с пожитками.

Каждый гвардейский полк имел свой тип внешности. По словам семеновского офицера Юрия Макарова, «в Преображенцы подбирались парни дюжие, брюнеты, темные шатены или рыжие. На красоту внимания не обращалось. Главное был рост и богатырское сложение. В Конную Гвардию брали преимущественно красивых брюнетов. Семеновцы были высокие, белокурые и “лицом чистые”, по возможности с синими глазами, под цвет воротника. Когда-то “полк, Наследника Цесаревича Александра Павловича”, в его время все солдаты подбирались под тип Великого Князя. На это обращал внимание сам Император Павел. Такого же, приблизительно, типа были Кавалергарды, только постройнее и половчее. Измайловцы и Лейб-Гренадеры были брюнеты, первые покрасивее, вторые пострашнее. Лейб-Егеря были шатены, широкоплечие и широколицые. Московцы – рыжие. В Павловцы шли не очень высокие блондины, в память основателя – курносые. В гусары подбирались невысокие стройные брюнеты. Такой же тип сохранялся для стрелков, причем самые красивые лицом отбирались в четвертый батальон Императорской Фамилии».

Разбивкой новобранцев руководил сам главнокомандующий гвардейского корпуса, присутствовали полковые адъютанты и, часто, сами командиры полков. Все старались получить в свое распоряжение людей покрасивее и повиднее. Командир корпуса подходил к великанам правого фланга. Рядом становился огромный детина – старший унтер-офицер Государевой роты Преображенского полка. После командира корпуса на разбивке он был главным действующим лицом. Подойдя к правофланговому новобранцу и внимательно на него посмотрев, командир мелом ставил у него на груди цифру. Цифры обозначали: 1 – Преображенский, 2 – Семеновский, 3 – Измайловский полк и т. д. Если это была единица, преображенский унтер хватал новобранца за плечи и с зычным ревом «Преображенский» пускал рекрута волчком в группу приемщиков. Такова была вековая традиция. Пока не доходили до левого фланга, процедура продолжалась.

К 8 часам вечера разбивка была кончена. Партии новобранцев с унтер-офицерами по бокам и с хором впереди под марш расходились по Невскому к своим казармам.

Михайловский манеж с 1860 года стал главным в Петербурге выставочным пространством. Для увеличения выставочной площади использовалась и Михайловская площадь, и расположенный на Итальянской улице Казачий манеж.

С 1902 по 1914 годы в Манеже проходили: Всероссийская выставка молочного скота; Всероссийская выставка рабочих лошадей (манеж был «превращен в образцовую конюшню, в стойлах которой было размещено 240 превосходных лошадей»); Всероссийская выставка предметов спорта; Выставка-ярмарка плодоводства и огородничества; Международная рыбопромышленная выставка; Всероссийская художественно-промышленная выставка предметов, необходимых в домашнем быту; Всероссийская промышленная выставка птицеводства; Первая промышленно-кулинарная выставка; Всероссийская выставка семян и машин для посева, очистки и сушки зерна; Первая показательная выставка последовательного хода работ в различного вида производствах; Кустарно-ремесленная и промышленная выставка; Выставка рабочих лошадей, перевозочных средств.

Огромной популярностью пользовались проводившиеся с 1907 года выставки Императорского Российского автомобильного общества. Петербургский автосалон стоял в одном ряду с парижским и женевским. Для выставок «строились различные арки, освещаемые изнутри сотнями электрических лампочек, натягивались драгоценные ковры, клались зеркала на землю для демонстрации машины снизу, стенды убирались тропическими растениями, вазами, канделябрами и даже картинами».

Вход на 4-ю Международную автомобильную выставку в Михайловском манеже. 1913

В 1913 году «Петербургский листок» писал о «Принятой под Высочайшее Его Императорского Величества покровительство IV Международной автомобильной выставке»: «Открывается автомобильный салон, превзошедший по своим размерам всякие ожидания. Несколько сот автомобилей, один другого роскошнее, так и блестят своей новизной! Слышится разговор на всех европейских языках! Всех поражает, что на такой грандиозной выставке очень мало общедоступных автомобилей. Выставка исключительно для миллионеров!» Германия представила 27 автомобильных компаний, Франция – 21, Великобритания – 9, Северная Америка – 6, Италия – 5, Бельгия – 3, Австро-Венгрия, Швеция, Швейцария и Россия – по 2. Выставку посетили государь и большинство великих князей.

Большой свет непременно теснился на выставках собак. «Петербургский листок» писал: «На выставку явились пять-шесть гвардейских офицеров, кучка балетоманов, несколько артисток, лицеисты и пажи. Эффектный брюнет гр. Муравьев представляет свою картину-панно на охотничью тему. Возле витрин с сеттерами обращает на себя внимание г-жа Медея Фигнер с детьми. Много народу столпилось у клетки князя Петра Трубецкого – известного скульптора – он представил несколько лаек и двух волчат, в мастерской Трубецкого, рассказывает князь, уже около года живет медвежонок. На санитарных собак, привезенных комиссией Красного Креста, публика смотрит почти с уважением, на шеях и спинах у этих животных красовались санитарные повязки».

Четвертая Международная автомобильная выставка. 1913

И еще там же: «В апреле 1913 года в Петербурге открылась 10-я юбилейная выставка собак. Обширный Михайловский манеж представлял собой необычайное зрелище: свирепые доги, гигантские сенбернары, злые бульдоги. Превосходен был, по оценкам специалистов, отдел охотничьих собак. Но самой модной собакой по-прежнему оставался французский бульдог».

33. Александровский Императора Александра II кадетский корпус

Итальянская ул., 12

В 1873 году была основана 3-я Санкт-Петербургская военная гимназия. В 1878-м военная гимназия была переименована в кадетский корпус; в честь императора Александра II он получил название Александровский. Левая часть здания корпуса была построена в 1877-м Генрихом Войницким, правая – в 1878-м архитектором Модестом Ивановым.

В кадетский корпус принимали мальчиков 10–11 лет. Вступительные экзамены были нетрудными и включали: диктант, начало арифметики и знание нескольких молитв. Срок обучения – 7 лет. Александровский корпус – один из четырех в Петербурге начала прошлого века. В 1904–1910 годах в кадетском корпусе по штату было положено иметь 300 воспитанников-интернов, распределенных по 3-м ротам, и 100 своекоштных (живших в Петербурге у родителей), то есть всего 400 кадет. Большая часть выпускников Александровского, и в этом было его отличие от других корпусов, были жители столицы, значительная часть из них принадлежала к семьям гвардейских офицеров. Наиболее значительной группой воспитанников являлись дети штаб-офицеров (высших офицерских чинов) – 47 %. Дети из семей обер-офицеров (младших чинов) составляли 26,5 %, причем подавляющее большинство из них были сыновьями капитанов и штабс-капитанов. Процент семей, лишившихся кормильца, составлял для детей штаб-офицеров – 20 %, обер-офицеров – 43 %.

К 1910 году Александровский кадетский корпус окончили 1250 воспитанников. Выпускники имели право поступать в гражданские высшие учебные заведения, но большинство шли в военные училища. В пехотные – 527 человек, в кавалерию – 104, в специальные военные училища (артиллерийские, инженерные) – 368. Количество кадет корпуса, ежегодно отказывающихся от продолжения учебы в военных училищах, составляло в среднем 21 % (это больше, чем в других петербургских корпусах).

Кадет Владимир Артемьев. Начало XX века

Как вспоминал выпускник корпуса В. Каменский, распорядок дня там был таким же, как и в других кадетских корпусах. В 6 часов – утренний подъем по сигналу дежурного барабанщика или горниста. Дежурный офицер-воспитатель, ночевавший в общей спальне на диване, не раздеваясь, обходил спальню и призывал вставать и одеваться, иногда офицеру приходилось сбрасывать одеяла с особо ленивых. После умывания, молитвы и утреннего чая выполняли домашние задания (с 7 до 8 часов). Потом – три урока. В 11 – прогулка и завтрак. С 12 до 15 – еще три урока. В 15–16 часов – прогулка и обед. После обеда – свободное время (до 18 часов), внеклассные занятия (до 20), молитва, умывание, сон (в роте младших в 21, у старших – в 22). Два раза в неделю проводился урок гимнастики. Специальное помещение было отведено под мастерские для занятий ручным трудом.

Два раза в неделю, с 18.00 до 19.00, кадет могли навещать родственники. Одним из наказаний для кадет было – «без приема». Ничего съедобного со свидания уносить не разрешалось. Однако кадеты нарушали это правило, беря с собой угощения для товарищей, которых родственники не посещали.

По субботам и накануне праздников кадет отпускали в увольнение до 8 часов вечера воскресенья. Воспитанники, получившие плохие оценки, оставались в расположении корпуса. На Рождество и Пасху кадет отпускали на две недели. Оставшихся на время каникул в корпусе начальство сводило в одну полуроту и организовывало для них посещение музеев, театров, цирка. На Рождество устраивали елку с подарками. Свободное время кадеты проводили за чтением книг и в играх.

Годовые экзамены происходили весной. После экзаменов кадет отпускали на каникулы. При этом на отпускном билете у каждого кадета была напечатана памятка о том, как необходимо вести себя во время каникул. Получившие на экзаменах неудовлетворительные оценки в течение всего лета готовились к переэкзаменовке, которую устраивали за несколько дней до начала учебного года. Кадет, провалившийся на ней, оставался на второй год и считался «старичком». В старших классах таких старичков называли «майорами», «полковниками», «генералами». И их было немало – около 40 % кадет оставались на второй год, при этом дважды пропускали год – 5 %, трижды – 1 %. Даже самые неуспешные кадеты, за редким исключением, из корпуса не отчислялись.

Кадеты много и с удовольствием шалили. Единственным местом в кадетском корпусе, куда не заглядывал глаз воспитателя, была, пожалуй, баня. Кадеты, в помывочном отделении превращались в сущих хулиганов: крики, шум, обливание друг друга холодной водой, вытаскивание у соседа деревянных шаек, перебрасывание мочалок, – все это происходило в водяном пару.

Самым страшным поступком в этой среде считался донос или жалоба начальству на товарища. Провинившемуся объявляли бойкот. Среди других наказаний наиболее популярным было стояние в ротном зале «на штрафу».

Кадеты всеми правдами и неправдами пытались попасть в лазарет. Однако врач при осмотре сразу выявлял тех, кто симулировал болезнь, и в лучшем случае освобождал таких кадет от прогулок. К концу недели больные исчезали совершенно, так как пребывание в лазарете грозило им лишением отпуска.

В 1902–1903 годах занятия в корпусе периодически посещали сыновья главного начальника военно-учебных заведений Великого князя Константина Константиновича – князья Константин и Олег. С 1900 по 1903 год в корпусе воспитывались наследник Сербского престола Георгий Петрович Карагеоргиевич и персидские принцы.

Главный начальник военно-учебных заведений великий князь Константин Константинович с семьей

В сентябре 1904 года Александровскому кадетскому корпусу было передано на хранение знамя бывшего Александровского Брестского кадетского корпуса, чтобы увязать традиции молодого учебного заведения с именем старого кадетского корпуса. В память этого события старшей кадетской роте были пожалованы вензеля на плечевые погоны. 13 мая 1906 года в присутствии императора было освящено корпусное знамя, пожалованное корпусу 16 февраля того же года. Император лично вбил первый гвоздь в древко знамени. После освящения знамени состоялся парад. Николай II выразил благодарность кадетам за показанную выправку и строевую выучку.

Последним директором корпуса с 1906-го по 1917-й служил герой Русско-турецкой войны 1877–1878 годов генерал-лейтенант А. Калишевский.

34. Ресторан Федорова

Малая Садовая ул., 8

На рубеже XIX и XX веков в доме № 8 по Малой Садовой (на углу с Елисеевским магазином), перестроенном в 1902 году Гавриилом Барановским, открылся ресторан Федорова. Здесь всего за 10 копеек можно было получить рюмку водки и бутерброд с бужениной. Посетители сами набирали бутерброды и рассчитывались, только уходя. По вечерам здесь была толпа. В этой толкучке находились и такие, кто платил за один бутерброд, а съедал больше. За количеством съеденного буфетчик явно не мог уследить. Говорят, что поправив свои финансовые дела, такие люди посылали Федорову деньги с благодарственным письмом.

Вот красочное описание ресторана художника Владимира Милашевского: «В бочку у “Елисеева”, в переулочке неказистенькая дверца, ведет в своеобразный ресторан! Такого нет и не будет! Он создан гением торговли. Гением из тех “мужичков”, вроде того, что приволок “Гром-камень” для подножия Петра!

Что мешает людям посетить ресторан? Мало денег, не одет, нет времени! Федоров уничтожил все эти препятствия! Все эти “нет”!

В ресторанчик (помещение его и сейчас сохранилось) входили прямо с улицы, не раздеваясь, в дождь, в пургу, когда и шапка, и воротник, и спина шубы завалена толстым слоем снега. Швейцар только прикрывал дверь, если вы небрежно ее бросили.

Небольшая зальца и вдоль всей стены стойка с умопомрачительным количеством закусок и яств. В верхнем ряду рюмки с “крепительными”. “И водки тридцати родов…”. Зубровка, зверобой, вишневка, спотыкачи, рябиновки, березовки, калган-корень и т. д. Солидные бокалы и средние пузатенькие рюмки для хереса, мадер, портвейна. Ну и коньяки, правда, одной марки, так что рюмки уже налиты. Рюмки с водкой также ждут, чтобы их опрокинули в рот! Закуски рыбные, колбасные, ветчинные. Буженину надо спросить – так она подавалась теплой!

Селедка, семга-балык, тешка-холодец, осетрина (на блюде). Мясо жареное, мясо пареное, холодное. Можно заказать и горячую котлету. Откуда-то из заднего помещения немедленно появляется горячее блюдо! Тут же найдете ломтик оленя и медвежатины для людей “сверхсерьезных” и знатоков. И даже мясо по-киргизски, деликатес эпохи Батыя и Чингисхана.

Пять мальчишек, лет по 15 или 16 в белых рубахах неподвижно стоят за стойкой. Вы подходите к стойке, протягиваете руку к перцовке, ее заедаете семгой, требуете буженины, она появляется как в сказке!

Мальчишка так, не очень громко, не поворачивая головы, поизносит: “Буженина раз!”. Перед этим вы выпиваете хорошую рюмку портвейна. Буженина дымится! Вы, стоя, съедаете ее с куском хлеба, положенного рядом. Так, так… А не съесть ли мне кусочек индейки или рябчика? Они требуют горячего, подогретого красного вина! <…> Вот оно, бокал появляется откуда-то снизу! Что там еще, пирожки? Нет, довольно!

“Сколько?” Парень в белой рубашке говорит: “35 копеек”. Рядом стоящий человек вопрошает: “Сколько?”. Парень, не задумываясь, говорит “17 копеек”. За ним какому-то скромному старичку говорит: “8 копеек” и следит за одним или двумя посетителями, протянувшими руки к балыку, семге и зубровке.

Ярославцы! Они из одной деревни и родня Федорова – лишнего не возьмут! Деньги бросают в ящик! Без кассира!

Пять минут… и каждый продолжает свой путь по Невскому».

35. Елисеевский магазин

Невский пр-т, 56

Дом был построен в 1903 году архитектором Гавриилом Барановским для флагманского магазина товарищества «Братья Елисеевы». Здание резко контрастирует с классической архитектурой Невского проспекта своим броским, довольно вульгарным «богатством»: витраж в несколько этажей, массивные скульптуры А. Г. Адамсона на фасаде («Промышленность», «Торговля», «Искусство» и «Наука»), какие-то слегка китайские башенки на крыше. Типичный «купеческий модерн». Поэт Георгий Иванов вспоминал: «На Невском, как грибы, вырастали одно за другим “роскошные” здания – настоящие “монстры”, вроде магазина Елисеева».

Елисеевский магазин. 1910-е

Внутри располагались три торговых зала, украшенные зеркалами и бронзовыми светильниками. На втором этаже – банк, коммерческие курсы и театральный зал. В подвале – склады, холодильники и роскошный, огромный винный погреб.

Экономить на столе в Петербурге начала XX века считалось мещанством. Каждое блюдо сопровождалось особым вином, и нарушить этот раз и навсегда заведенный обычай в высшем круге полагали неприличным. Херес подавали к супу; белые французские столовые вина – к рыбе; к главному мясному блюду – красные; к ростбифу – портвейн; к индейке – сотерн; к телятине – шабли. К жаркому шли малага или мускат. Ну, и наконец, шампанское, полагавшееся по любому сколько-нибудь торжественному поводу. «Кирасиры Ея Величества не боятся вин количества, – наставлял старый служака юного гвардейского корнета князя Трубецкого. – Пей в своей жизни только Moum, только Sec и только Cordon Vert – всегда будешь в порядке. Об одном умоляю: никогда не пей никаких demi-sec (полусухое вино)! Верь мне, князь: всякий demi-sec, во-первых, блевантин, а во-вторых, такое же хамство, как и пристежные манжеты или путешествие во втором классе».

Магазин Елисеевых. Внутренний вид. 1900-е

Семейное дело купцов Елисеевых существовало в Петербурге с пушкинского времени. И основатель, Петр Елисеевич, и его трое детей, возглавившие дело после смерти отца, специализировались на торговле колониальными товарами. Внуки разделили семейные предприятия (а это были уже и банки, и страховые компании, и доходные дома). Колониальная торговля досталась внуку основателя – Григорию Григорьевичу Елисееву.

Елисеевы обладали собственным торговым флотом: вначале это были три парусника, а затем и пароход «Александр I». Начало навигации означало для петербургских гурманов привоз остендских устриц к Елисееву, и они со страстью поглощали их в его магазине у таможни.

Елисеевы купили винные подвалы на острове Мадейра (где производилась мадера), в португальском Опорто (родина портвейна) и в Бордо. В Петербурге доставленные из заграницы вина разливались в огромных принадлежавших Елисеевым подвалах на Васильевском острове. Елисеевские вина, в особенности шампанское и Токай, вытеснили конкурентов в городе и при Дворе. Братья начали ввозить в Россию и другие импортные продукты – прованское масло, сыр, табак, кофе, чай. К концу века через их фирму в Россию доставлялась четверть всех иностранных вин, 15 % сыра, 14 % прованского масла.

В Петербурге люди «хорошего тона» вообще покупали только в определенных местах: деликатесы не от Елисеевых могли скомпрометировать. На такого господина начинали коситься; он выпадал из круга.

К началу XX века у Елисеевых было три магазина в столице – на Большом проспекте Петроградской стороны, 42, на Садовой улице, 38, и в Апраксином дворе.

7 сентября 1903 был освящен еще один – главный, роскошный магазин на Невском. Настоящий дворец, палаццо: зеркала, красное дерево, ярко начищенная медь.

Торговали в магазине винами, фруктами, прованским и оливковым маслом, чаем, рисом, сырами, пряностями, сардинами, анчоусами, ост-индским сахаром, ромом, трюфелями, гаванскими сигарами, фруктами и ягодами. Ряды окороков, копченых и вареных, индейки, фаршированные гуси, колбасы с чесноком, с фисташками и перцем, сыры всех возрастов – и честер, и швейцарский, и жидкий бри, и пармезан гранитный, и ананасы, и невиданные японские вишни. Шато и шабли из французских Бордо и Бургундии, херес из Испании, мадера не крымская, как теперь, а с острова Мадейра, бакатор из Венгрии. На гроздьях винограда нельзя было отыскать хотя бы одну обмякшую ягодку, на яблоках – даже малейшую помятость. Чай из Китая, Японии, Индии и Цейлона, для особых ценителей – с острова Ява. Кофе аравийский, абиссинский, вест-индский, мексиканский. И прованское масло: оно не фильтровалось, а отстаивалось в мраморных емкостях. В магазинах Елисеева предлагали и французские трюфеля, и маленькие, пузатые, тающие во рту остендские устрицы, привезенные из Англии через бельгийский город Остенде.

И кроме устриц и трюфелей, кроме лангустов и омаров, кроме батарей винных бутылок, вершины которых терялись где-то под потолком – горы заморских кокосов, пирожные всяких сортов (в том числе крохотные – «дамские»). Здесь же – склянки с гвоздикой, шафраном, корицей; белорыбьи балыки, копченая нельма, маринованные налимьи печенки, анчоусы; икра зернистая – стерляжья, севрюжья, осетровая и «крупная, зернышко к зернышку – белужья», и паюсная с «особенным землистым ароматом», и сухая мешочная – «тонким ножом пополам каждая икринка режется». Покупать деликатесы у Елисеевых аристократы считали не только приличным, но и обязательным, но над вкусами «сарафанных дворян» посмеивались.

«Петербургский листок» писал о бале у Елисеевых: «Дамы, как подобает богатому петербургскому купечеству, щегольнули роскошными платьями. Одна из присутствующих дам явилась даже в корсаже, сплошь сделанном из бриллиантов. Ценность этого корсажа по расчетам одного из присутствующих равняется ценности целой приволжской губернии. Во время котильона всем гостям являлись розданы очень ценные сюрпризы: дамам – золотые браслеты, усыпанные камнями (при чем блондинки получали браслеты с сапфирами, брюнетки же с рубинами. Кавалерам раздавали золотые брелоки с надписью».

В 1913-м торжественно отмечали 100-летие торгового дома Елисеевых. Выяснилось: только за 15 лет Елисеевы заплатили государству 12,5 млн руб. налогов и таможенных пошлин.

Дольше всех продолжал заниматься делом предков Григорий Григорьевич, но в 1914 году 60-летнему кавалеру ордена Почетного легиона ударил бес в ребро. Перед самым началом Первой мировой войны владелец Елисеевских магазинов заявил своей жене, урожденной Дурдиной, дочери знаменитого пивовара, с которой жил 30 лет и имел 9 детей, что полюбил другую, разведенную ювелиршу Васильеву. Григорий Григорьевич попросил у жены развода – вещь в купеческой семье прежде немыслимая. Та отказала, но Елисеев ушел к любовнице. Покинутая жена повесилась. Через три недели Григорий Елисеев обвенчался со своей любовницей в провинции и навсегда уехал в Париж. Сыновья, похоронив мать, публично отказались от наследства. Елисеевское дело закрылось.

Правление дома Братьев Елисеевых в начале XX века

36. Пассаж

Невский пр-т, 48; Итальянская ул., 19

Здание было построено в 1848 году Рудольфом Желязевичем. В 1901-м, после пожара, архитектор Сергей Козлов произвел реконструкцию: надстроил «Пассаж» четвертым этажом, паркетные полы заменили метлахской плиткой, соорудили автономную электростанцию. Тогда появился и сохранившийся поныне декор.

На левой стороне первого этажа располагался единственный иностранный банк, которому разрешили работать в России, – «Лионский кредит». По этой же стороне галереи шли двухэтажные магазины, по правой – одноэтажные. Всего 64 отдельных магазина: модной одежды, галантереи, музыкальных товаров, фотопринадлежностей, ювелирные, книжные, табачные, а также ателье, фотомастерская и кофейня. Третий и четвертый этажи занимали квартиры и разнообразные конторы. На Итальянскую выходил концертный зал на 900 зрителей и семизальный выставочный комплекс.

Здание Пассажа. 1913

С 1895-го в «Пассаже» проходили «годичные» выставки-продажи «Петербургского общества акварелистов» и «Петербургского общества художников». Зрительный зал сдавался различным антрепризам: театру «Фарс», организованному Симоном Сабуровым, труппе Ольги Некрасовой-Колчинской, театру Веры Комиссаржевской. Впрочем «Петербургская газета» жаловалась на «плохое освещение, неудобства сцены и лож».

Репутация у «Пассажа» была смешанная. Художник Владимир Миклашевский писал: «Пассаж это самые дорогие магазины ювелиров и торговцев драгоценностями! Тут что не магазинчик, то миллионы! В витринах выставлены сверкающие изделия мастеров этого дела. Колье, кулоны, перстни. Ночью особая охрана этого пятачка – проход с Невского на Михайловскую площадь. Вооруженные револьверами, ну и собачки со своими целеустремленными и напряженными глазами! Полный свет в магазинах!

Внутренний вид Пассажа. Фотоателье К. Буллы.1900-е

Днем же этот пассаж наполнен хорошо одетой публикой. “Сенаторские девушки” одеты очень модно и со вкусом. Тут и варшавские польки, и рижанки. Они тихо, с некоторым достоинством, в одиночку или вдвоем с подругой останавливаются у витрины ювелира.

Незаметно подходит солидный господин с бобровым воротником на вороте шубы. Упитанное лицо и бородка с проседью. Это один из высших чинов министерств или член Государственной думы, семья которого в Астрахани или в Иркутске.

И когда нет посторонних и у витрины они одни, он говорит красотке:

– Я полагаю, что этот рубиновый кулон (какая работа!) очень подошел бы Вам, мадмуазель!

– Да, он мне нравится, но для меня иметь его – это безнадежно, я только любуюсь им!

Ну далее адрес и номер телефона. Не будет же член Государственной думы рыскать ночью по Невскому!»

37. Петербургское отделение Московского купеческого банка

Невский пр-т, 46

В 1902 году Леонтий Бенуа построил для Петербургского отделения Московского купеческого банка здание в стиле модерн на Невском проспекте.

Банк обслуживал московских «ситцевых королей» и до начала XX века считался вторым по величине активов среди частных банков России. Банк размещался во флигелях, лицевая часть дома сдавалась в аренду.

Два нижних этажа облицованы красным гранитом и оформлены огромными витринами. В отделке фасада использовался металл с растительным орнаментом. Поверху – керамический фриз, изготовленный парижской фирмой«Эмиль Лиолер», с авторскими рисунками самого Бенуа.

Самым знаменитым из многочисленных заведений, арендовавших здесь помещения, был «механический буфет» «Квисисана», принадлежавший итальянцу Ахиллу-Эрику Сартори. Заведения с таким названием (в переводе с итальянского – «здесь поправляются» – были часты на родине владельца). Акт осмотра помещения санитарной полицией описывает заведение так: «Ресторан I разряда, расположен в 3-х этажах здания. Кухня в подвальном помещении. В ресторане имеются 4 больших общих зала, 6 кабинетов, 2 биллиардные. Залы занимают площадь около 100 кв. саженей. Ресторан посещает среднеинтеллигентная публика».

В механическом автомате-буфете за 10–20 коп. можно было получить салат, за 5 коп. – бутерброд.

Студенты, основные посетители «Квисисаны», шутили: «Mens sana in “Quisisana”» – «Здоровый дух в “Квисисане”», перефразируя латинское изречение «Mens sana in corpore sano» – «В здоровом теле здоровый дух». Николай Анциферов, в будущем знаменитый краевед, вспоминал, как сутками стоя у Александринского театра в очереди за билетами на гастроли Художественного театра, жгли костры и «бегали греться в “Квисисану” (ресторан-автомат: стакан глинтвейна – 20 коп.)». О тех же ночах вспоминала и возлюбленная Осипа Мандельштама Ольга Ваксель: «Для поддержания энтузиазма мы заходили в “Квисисану”, где были автоматы с бутербродами и чудесные филипповские пирожки. Ради того, чтобы посмотреть лишний раз, как вертится автомат, я съедала огромное количество бутербродов и уговаривала всех делать то же самое».

Здание Московского купеческого банка. 1903

Днем здесь перекусывали на ходу знаменитыми пирожками, назначали свидания, пересекались с приятелями. Это было место интеллигентное, недорогое, но опрятное. А вот вечерами оно превращалось в юдоль разврата, штаб-квартиру раскрашенных девиц в поисках клиента.

В этом же доме находилось самое известное в Петербурге ателье по пошиву военных мундиров, принадлежавшее последовательно нескольким представителям шведской семьи Норденштремов. Первый из них, Андреас, появился в столице во времена Александра Пушкина. После его смерти мастерской последовательно заведовали племянники основателя – Андреас, Николай, Карл.

Шить офицерскую форму у Норденштрема для тонного гвардейца было так же обязательно, как заказывать шпоры непременно у Савельева, а фуражки и портупеи – у Фокина.

Вспоминает «синий кирасир» Владимир Трубецкой: «Ежедневно после учений я ездил в Петербург, где первым долгом посещал почтенного Норденштрема – знаменитого петербургского военного портного, одевавшего весь цвет гвардейских щеголей и в том числе и молодых “высочайших особ”. Там я без конца примеривал офицерский колет, сюртуки, вицмундиры, кителя, пальто, николаевскую шинель, короткие и длинные рейтузы и чахчиры с лампасами для парада, для гостиных и для повседневной жизни.

В просторном, светлом и солидно обставленном ателье Норденштрема на Невском кипела работа нескольких опытнейших мастеров под зорким и неустанным наблюдением самого хозяина – сурового, важного и хромого тучного старика, справедливо считавшегося королем российских военных портных.

Дорого брал за свою работу старик Норденштрем, однако он был истинным художником в своем деле. Иные неказистые и неуклюжие фигуры, облекаясь в мундиры и сюртуки его работы, вдруг, как по волшебству, приобретали стройность, изящность и благородство осанки. Скроенные Норденштремом мундиры и пальто носили именно тот отпечаток строгого изящества и хорошего тона, который так выгодно отличал внешность столичных франтов от их провинциальных собратьев».

По словам офицера-семеновца Юрия Макарова, «лучшим военным портным в Петербурге считался Норденштрем. Сюртук у него стоил 100 рублей. Сюртук должен был быть отнюдь не длинный, чуть выше колен, просторный и широкий, чуть в талию, но настолько свободный, что когда подымешь руки, он должен был свободно ездить вниз и вверх по туловищу. В сюртуке, также как и в мундире, должны были быть показаны грудь и плечи, но подкладывать для этого вату, отнюдь не разрешалось.

Очень многие офицеры заводили себе так называемые “Николаевские” шинели, из серого сукна с пелериной и с бобровым или под бобра воротником. Одежда эта была очень дорогая, не меньше 200 рублей, а с настоящим бобром и больше, – очень красивая и в зимние холода незаменимо удобная и приятная, особенно когда приходилось надевать эполеты. Существовала мода и на офицерское пальто. Пальто должно было быть не светлое, а темно-серое, не длинное и широкое, почти без талии».

Популярность дорогого ателье поддерживалась тем, что именно здесь с 1877 года заказывали военную форму члены императорской фамилии. Все мужчины в роду Романовых были офицерами, и все предпочитали военную форму гражданской одежде. У Норденштрема шили форму сам император, великие князья Сергей Александрович, Константин и Дмитрий Константиновичи, Николай и Петр Николаевичи, Георгий и Александр Михайловичи, Кирилл, Борис и Андрей Владимировичи, принцы Александр, Константин и Петр Ольденбургские, герцог Евгений Лейхтенбергский.

В том же здании зубоврачебная школа доктора медицины И. А. Пашутина ежегодно выпускала 40–50 зубных техников.

38. Сибирский торговый банк

Невский пр-т, 44

Здание было построено в 1908 году для Сибирского торгового банка модными и дорогими архитекторами Марьяном Лялевичем и Борисом Гершовичем в духе неоклассицизма. Фасад облицован серым гранитом, скульптуры – работы Василия Кузнецова.

Банк перед Первой мировой войной занимал 7-е место в России по объему активов. Кредитовал алтайских маслоделов и мукомолов, производителей каракуля, владел шахтами, заводами, железными дорогами, организовывал геологоразведку и контролировал бюджет Монголии.

В цокольном этаже банковского здания, на месте той самой кондитерской Андреева, где 1 марта 1881 года Софья Перовская дала последние указания четырем метальщикам-цареубийцам, с 1908 года работала кофейня «Централь», принадлежавшая Федору Крымзенкову: магазин, собственная кофейня и отлично поставленное кондитерское производство (100 работников). Обстановка шикарная: красное дерево, бронза, зеркала.

Дом Сибирского торгового банка. 1910-е

39. Армянская церковь

Невский пр-т, 42–44

Армяно-григорианская церковь Святой Екатерины была возведена по проекту Юрия Фельтена в 1772 году. Это главный конфессиональный центр петербургских армян.

Армянская община столицы насчитывала в 1910 году чуть больше 2000 человек. Среди петербургских армян особым уважением пользовались братья Орбели: Иосиф – востоковед, будущий директор Эрмитажа, и Леон – знаменитый физиолог; скрипач и профессор консерватории Иоаннес Налбандян; проректор Женского медицинского института профессор Вартан Вартанов; приват-доцент Петербургского университета, востоковед Николай Адонц; архитектор Александр Таманян (он в 1906 году отремонтировал церковь, соорудил хоры); полковник лейб-гвардии Преображенского полка Тариэл Лорис Меликов. Главным покровителем церкви считался князь Семен Абамелек-Лазарев, один из богатейших людей России, наследник двух знаменитых армянских семей.

Армянская церковь. К. Булла. 1901

40. Издательство «Новое время»

Невский пр-т, 40

Дом построил в 1771 году Юрий Фельтен. Он (так же как и дом № 42) принадлежал Армянской церкви и сдавался арендаторам. В доме располагалось «Кафе де Франс», известное по письму Федора Сологуба его будущей жене Анастасии Чеботаревской: «Если Вы согласны, и если ничто не изменится, то в понедельник, от 2 1/2 до 3 дня я буду ждать Вас на том же месте, где мы пили оршад, в Cafè de France (так оно, кажется, называется, наверху; рядом с магазином Суворина)».

В 1907 году Александр Таманян, архитектор Армянской церкви, вместе с Владимиром Щуко переоборудовали в китайском стиле интерьеры первого этажа под кондитерскую товарищества «Д. И. Абрикосов и сыновья». Знаменитый московский предприниматель, поставщик Императорского Двора был гением маркетинга. Он, в частности, начал производить фигурки рождественского деда. Под Новый год также выпускали обернутых в разноцветную фольгу шоколадных зверюшек, птичек, шарики, сосульки. На Рождество их развешивали на елке вместе с новогодними игрушками. Коробочки для конфет, мармелада, пастилы, леденцов были самых разнообразных форм и размеров. Изготавливались они из картона, жести, дерева, стекла. Подарочные наборы конфет упаковывали в обтянутые шелком или парчой ларцы, а глазированные сухие фрукты и ералаши (смеси засахаренных фруктов) продавали в специальных желатиновых коробочках. Абрикосов придумал прообраз киндер-сюрприза: конфета из тонкого слоя шоколада, а внутри – бумажная игрушка или открытка со стихами и сказочным сюжетом. В кондитерскую франтов влекли и хорошенькие кассирши.

Отдельный вход с Невского вел в издательство и редакцию газеты «Новое время». С 1881 года газета выходила дважды в день – утром и вечером. С 1891-го издавалось еженедельное иллюстрированное приложение. Тираж достигал невиданного количества – 100 тысяч экземпляров в день. По утрам «Новое время» читали и Александр III, и его сын, Николай II. Перед владельцем, главным редактором и основателем, «Наполеоном издательского дела» Алексеем Сувориным заискивали министры. Газета считалась чиновничьей, именно о ее статьях разговаривали в столоначальствах, в кулуарах балетных спектаклей, за дружеской игрой в «винт».

Все читали «Маленькие письма» – злободневные колонки остроумного и информированного главного редактора. Директор Горного департамента Константин Скальковский (под псевдонимом Балетоман) откликался на все новинки Петипа и Фокина. В «Новом времени» про оперные спектакли писал главным образом М. М. Иванов, а про Александрийский театр – плодовитый драматург Юрий Беляев. Из Москвы посылал корреспонденции и фельетоны Александр Амфитеатров (под псевдонимом Old gentleman). Изобразительным искусством и литературой занимался, чаще всего за подписью Алексис Жасминов, балансирующий между язвительностью и хамством Виктор Буренин.

В газете работал Василий Розанов, сотрудничали поэт Константин Фофанов, прозаики Сергей Атава-Терпигорев, Игнатий Потапенко. Наибольшую славу «Новому времени» принесли рассказы Антона Чехова, главным издателем и близким другом которого в 1880–1890-е годы стал Алексей Суворин.

Публика перед редакцией газеты. К. Булла. 1914

Как у любой большой европейской газеты, в «Новом времени» был влиятельный отдел иностранной политики, собственные корбюро в Берлине, Париже и Лондоне, газета посылала своих журналистов туда, где шли или могли разыграться международные конфликты.

Газета привлекала консервативного читателя яростным русским национализмом, почитанием монарха, живостью, бойкостью, и необычайно наглым и развязным тоном полемики, в которой такие остроумцы, как Сигма Сыромятников, Житель-Дьяков, Виктор Буренин, не чурались выпадов и намеков, касавшихся этнической принадлежности, политической благонадежности, обстоятельств личной жизни и даже внешности. Как правило, у противников не было возможности опровергнуть возводимую на них напраслину.

Изменившаяся в конце XIX века общественная обстановка подорвала положение газеты у читателей. Хамский тон, подыгрывание власти, ксенофобия теряли привлекательность. В 1898 году Чехов писал своему брату Александру, которого сам же устроил к Суворину: «“Новое Время” производит отвратительное впечатление <…> Это не газета, а зверинец, это стая голодных, кусающих друг друга за хвосты шакалов, это черт знает что». Максим Горький писал Суворину: «Не чувствуете ли Вы, старый журналист, что пришла для Вас пора возмездия за все, что Вы и Ваши бойкие молодцы печатали на страницах “Нового времени”?» Писатели, пришедшие в литературу на рубеже веков – Леонид Андреев, Иван Бунин, Александр Куприн – Суворина избегали.

Самая влиятельная и популярная газета 1880–90-х годов в XX веке постепенно лишалась подписчиков и почитателей. Суворин старел, терял задор. Среди «газет влияния» все большей популярностью пользовалось московское «Русское слово» Ивана Сытина и Власа Дорошевича. Конкуренцию «Новому времени» составила и «Русь», которую возглавил ушедший в 1903 году от отца Алексей Суворин-младший.

Предприятия Суворина не ограничивались газетой. В 1895 году он создал Литературно-художественное общество, а затем – частный «Малый театр» на Фонтанке, 65. На Невском, 40, находилась редакция издававшегося им ежемесячного толстого журнала «Исторический вестник» (редакторами были вначале Сергей Шубинский, потом Борис Глинский). Журнал имел 13 тыс. подписчиков и состоял из исторической беллетристики (Николай Лесков, Григорий Данилевский, Всеволод Соловьев, Дмитрий Мордвинов), дневников, воспоминаний, научно-популярных статей и биографий.

Главным в холдинге Суворина было издательство. За 40 лет им было выпущено примерно 1600 названий, общим тиражом 6,5 млн экземпляров.

К началу века Суворин заключил контракты с восьмью крупнейшими железными дорогами России. Продажа печатных изданий производилась Сувориным на 50 станциях железных дорог, а также на Кавказских и Старорусских минеральных водах. Управление водами уступило Суворину право продажи произведений печати на своей территории на льготных условиях, взамен каждый год в период с 1 февраля по 15 апреля на двенадцати полосах приложения к «Новому времени» рекламировались достоинства курортов. Трехлетняя аренда обходилась Суворину в 500 руб. Именно для чтения на железной дороге предназначались маленькие, карманного формата, книжечки «Дешевой библиотеки», которые издавались массовым тиражом и стоили не дороже 40 коп. Это была по преимуществу русская классика – дешевые издания Достоевского, Фонвизина, лучшее из дореволюционных изданий Языкова. Суворин первым в России выпустил массовым тиражом полное собрание сочинений Пушкина.

Книжный магазин Суворина. 1901

Несмотря на цену, книжки печатались на приличной бумаге, имели хорошо оформленные обложки. С 1879 по 1912 год (год смерти Суворина) вышло в свет около 500 книжек этой серии общим тиражом более 1 млн экземпляров.

Издавал Суворин и роскошные иллюстрированные подарочные издания – например, такие как «Картины императорского Эрмитажа в С.-Петербурге» А. И. Сомова, «Картины Лондонской Национальной галереи» А. Истлека. Ну и наконец, монографические справочники, выходившие ежегодно – «Русский календарь», «Весь Петербург», «Вся Москва» и «Вся Россия».

Незадолго до смерти Суворин писал в своем знаменитом дневнике: «Как издатель я оставлю прекрасное имя. Да, прямо так и говорю. Ни одного пятна. Я издал много, я никого не эксплуатировал, никого не жал, напротив, делал все, что может делать хороший хозяин относительно своих сотрудников и рабочих. Газета дает до 600 тысяч в год, а у меня кроме долгов ничего нет, то есть нет денег. Есть огромное дело, которое выросло до миллионного оборота, но я до сих пор не знал никакого развлечения, никаких наслаждений, кроме труда самого каторжного. Расчетлив я никогда не был, на деньги никогда не смотрел как на вещь, стоящую внимания».

41. Волжско-Камский банк

Невский пр-т, 38; Михайловская ул., 4

Здание было построено по проекту Карла Росси в 1839 году, в 1898-м перестроено специально для банка Леонтием Бенуа.

Банк считался «чисто русским» – поначалу в состав директоров входили московские и петербургские купцы. Главное направление деятельности банка – кредитование товарооборота внутри страны (прежде всего, в Поволжье) и операции по выпуску и размещению облигационных займов российских железнодорожных компаний.

Волжско-Камский банк был до 1908 года самым крупным в России. К 1913-му отошел на 6-е место. В 1907–1911 годах директором-распорядителем банка состоял П. Л. Барк, впоследствии ставший министром финансов.

В этом же здании работало «Товарищество Петра Боткина и сыновей», поставлявшее чай из Индии и Цейлона. Чай продавался как в обыкновенных бумажных обертках, так и в жестяных чайницах, а также в японских стеклянных с герметическими крышками. Фирма занималась производством рафинада и сахарного песка.

Здание Волжско-Камского банка. Фотоателье К. Буллы. 1901

Здесь же находился магазин торгового дома «Максимилиан Франк и К^о», крупнейшего производителя витражей, поставщика Двора Его Императорского Величества. Кроме продукции собственных заводов, на Васильевском острове торговый дом предлагал французские зеркальные и легерные стекла со складов, а также фотографические сухие пластинки фабрики «Россия».

42. Императорская публичная библиотека

Невский пр-т, 37; Садовая ул., 16; пл. Островского, 1

Крупнейшая российская библиотека занимала в начале ХХ века четыре отдельных здания на Александринской (ныне – Островского) площади. Угловой корпус, на скрещении Садовой улицы и Невского проспекта, был сооружен в 1801 году архитектором Егором Соколовым. В 1834-м по проекту Карла Росси был возведен корпус, вытянутый вдоль площади. Дворовый корпус построили в 1862-м архитекторы Василий Собольщиков и Иван Горностаев. Наконец, выходящий на Толмазов (ныне – Крылова) переулок Новый корпус был сооружен по проекту архитектора Ефграфа Воротилова в 1901-м и выдержан в формах, близких общему классицистическому облику комплекса.

Императорская публичная библиотека. Вид с площади. 1905

С апреля 1811 года Императорская публичная библиотека по закону об обязательном экземпляре получила право на 2 бесплатных комплекта всех изданий российских типографий.

Известно, что в 1814 году Русское отделение хранило 2345 отечественных документов, а через 100 лет – уже 3 016 635 экземпляров, из них на русском языке – 931 734. В библиотеку поступало в год до 2 тыс. иностранных изданий и до 1660 названий периодической печати. Фонд комплектовался за счет обязательных экземпляров, а также покупки, даров и пожертвований библиофилов, музеев, различных обществ и организаций. Особенно тщательно собирали коллекцию книг о России на иностранных языках, которая получила название «Rossika».

В читальном зале Публичной библиотеки. Начало XX века

В 1913 году было выдано 27 428 читательских билетов, по которым заказали 528 тыс. томов, примерно по 19 на читателя. Состав читателей был самым разным, преобладали студенты, приват-доценты, профессора и литераторы. Среди самых активных читателей библиотеки были филологи Александр Веселовский, Марк Азадовский, Сергей Балухатый, Борис Эйхенбаум, историки Василий Семевский и Евгений Тарле, экономист Михаил Туган-Барановский.

Общий штат библиотеки насчитывал 44 сотрудника, в том числе 12 библиотекарей, 9 старших помощников библиотекарей и 9 младших помощников; регистратора, помощника регистратора; заведующего читальным залом, трех его помощников; двух сдатчиков, заведующего хозяйственной частью и его помощника; секретаря и его помощника. Библиотекарь – ученый человек, специалист. Расстановкой книг, выдачей, доставкой занимался многочисленный штат служителей.

Групповой портрет сотрудников Императорской публичной библиотеки. 1912

Помощник библиотекаря получал 1400 руб. в год; 2500 руб. жалованья получали библиотекари; секретарь и младшие помощники библиотекарей – 1200 руб. Дополнительно платили 700 руб. столовых и 800 руб. квартирных в год. Нештатным сотрудникам платили в зависимости от вложенного труда.

Денежные средства, помимо комплектования фонда и оплаты труда сотрудников, шли на пошивку нового обмундирования штатным служащим; заказ брюк и тужурок для 6 кочегаров; ремонт мебели. Библиотека оказывала материальную помощь сотрудникам на образование детей (от 60 до 180 руб.), оплачивала содержание престарелых одиноких сотрудников в домах призрения.

Директором библиотеки с 1902 года служил Дмитрий Кобеко, выпускник Императорского лицея, действительный тайный советник и историк. Он автор биографии цесаревича Павла Петровича до его вступления на престол под именем Павла I. Написал монографии по истории Императорского лицея и Публичной библиотеки. При нем была создана специальная справочная библиотека. Кобеко ориентировался не на приобретение редких и уникальных изданий, а на литературу, которая была наиболее востребована основной массой читателей. Тем не менее, именно при нем Публичная библиотека получила бумаги Модеста Корфа и собрание Николая Шильдера – историков и царедворцев, «Казыэскерские книги» – важный источник по истории Крыма, собрание греческих рукописей А. И. Пападопуло-Керамевса.

В начале ХХ века в библиотеке служили знаменитый палеограф Николай Лихачев, публицист Дмитрий Философов, критик Валериан Чудовский, создатель русского краеведения Николай Анциферов. Художественным отделом до 1906 года руководил Владимир Стасов.

Столетие со дня открытия Публичной библиотеки было отмечено торжественным актом 2 (14) января 1914 года. Под редакцией директора библиотеки Д. Ф. Кобеко вышел капитальный труд «Императорская Публичная библиотека за 100 лет».

43. Аничков дворец

Невский пр-т, 39

Дворец был построен в 1754 году Михаилом Земцовым и Франческо Бартоломео Растрелли и много раз перестраивался для каждого следующего владельца. Со времен Николая I предназначался цесаревичам, здесь провели молодость будущие Александр II и Николай II. Находясь в Петербурге, Александр III предпочитал этот дворец Зимнему. После его смерти Аничков достался вдовствующей императрице Марии Федоровне; полгода, с ноября 1894-го по весну 1895-го, провели здесь Николай II и Александра Федоровна (потом они перебрались в Зимний).

Мария Федоровна овдовела в 47 лет, но ни ее манеры, ни положение в обществе после смерти Александра III не изменились. В истории России не было более влиятельной и популярной вдовствующей императрицы. Чем катастрофичнее складывалось царствование ее сына, тем больше царедворцы воспринимали Марию Федоровну как олицетворение «доброго старого времени». Она вела оживленную светскую жизнь: по воскресеньям совершала прогулки по городу (Невский, Острова, набережные, Большая Морская), посещала выставки, премьеры в Императорских театрах.

Аничков дворец. Фото Ю. Шокальского. 1888

По словам Феликса Юсупова, «несмотря на маленький рост, в ее манерах было столько величия, что там, куда она входила, не было видно никого, кроме нее». Она одевалась у знаменитого кутюрье Ворта, собирала датский фарфор и ввела моду на пасхальные яйца «Фаберже».

Княгиня Любовь Васильчикова писала о Марии Федоровне: «Светская, приветливая, любезная, чрезвычайно общительная, она знала все и вся, ее постоянно видели, и она олицетворяла в совершенной степени ту обаятельность, то собирательное понятие “симпатичности”, которое так трудно поддается анализу и которому научить невозможно. Она была любима всеми, начиная с общества и кончая нижними чинами Кавалергардского полка, которого она была шефом». Генерал Василий Гурко вторил Васильчиковой: «Императрица Мария Федоровна обладала чарующей приветливостью и умением сказать каждому ласковое слово… Во время приемов она знала, о чем говорить с представлявшимися ей; знала, что интересует каждого ее собеседника, положение и родство которого ей были неизменно известны. В результате получалось впечатление, что Императрица сама интересуется лицом, ей представлявшимся, или хотя бы его близкими».

Император Александр III, императрица Мария Федоровна и дети. 1886

Князь Гавриил Константинович писал: «Императрица Мария Федоровна, как и ее датские родственники, обладала уменьем свободно разговаривать с посторонними людьми. Она говорила каждому несколько слов и очаровывала своей любезностью и ласковостью. Кроме того, у ней был в этом отношении огромный опыт, как и у Государя, который унаследовал от нее эту способность».

На Марию Федоровну были возложены важные государственные функции, и она распоряжалась огромным бюджетом: возглавляла Ведомства учреждений императрицы Марии (учебные заведения, воспитательные дома, приюты для обездоленных и беззащитных детей, богадельни) и Российское общество Красного Креста.

В 1907 году императрица стала гражданской женой князя Георгия Дмитриевича Шервашидзе. Он заведовал Двором императрицы и ее канцелярией. Государыня и ее друг вели себя настолько тактично, что даже в пузырящемся от сплетен петербургском обществе о них почти не судачили.

Николай II был любящим и почтительным сыном. Судя по его дневнику, до 1904 года (отъезда на постоянное жительство в Царское Село) он заезжал в Аничков к матери каждый день: завтракал, пил чай, обедал, играл на катке в хоккей с мячом или гулял в Аничковом саду. Перед Первой мировой государь бывал в Аничковом каждую неделю (как правило, завтракал по средам). Вдовствующую императрицу обожали и другие ее дети – дочери Ольга и Ксения и любимый младший сын Михаил. Она была советчицей и конфиденткой всех Романовых, разрешала споры, крестила детей, выступала посредницей в общении с императором. По воспоминаниям Анны Вырубовой, «Государь сиял от радости, когда приезжала его мать. Как-то мы играли в теннис, когда он увидел приближающуюся из леса стройную фигуру в белом. “Теперь играйте вы, моя мать идет!” – крикнул мне Государь…»

В начале XX века в России существовало как бы два двора: петербургский двор вдовствующей императрицы Марии Федоровны и царскосельский – Александры Федоровны. Мария Федоровна неохотно уступала место молодой императрице. «В сущности, – замечала Анна Вырубова, – она так никогда и не сошла со сцены, продолжая занимать первое место во всех торжественных случаях». На официальных приемах Николай II вел под руку свою мать, Александра Федоровна шла сзади с одним из великих князей, чаще всего с Михаилом Александровичем.

Между Александрой Федоровной и ее свекровью изначально не было настоящей близости. Скрепя сердце, Мария Федоровна согласилась на брак сына. Перед коронацией Мария Федоровна подарила Александре Федоровне несколько платьев, предназначенных для торжеств в Москве. Она была возмущена тем, что невестка ни разу не надела ни одно из них. В письме сестре, Английской королеве, Мария Федоровна писала: «В сущности, это такое проявление нахальства, грубости, бессердечия и бесцеремонности, примеров которому я не припомню. Да я бы никогда не осмелилась поступить так с моей свекровью». Все ей в невестке не нравилось: «Аликс любит этот ужасный ампир, а так как она здесь будет жить, то все делается по ее вкусу, и она очень довольна». «Я сказала Аликс, что так жить невозможно и что Ники обязательно нужно встречаться с людьми не только на аудиенциях. Сперва она воспротивилась, поскольку сама мысль о том, чтобы принимать, была ей не по нраву. И она ответила: «Where shall we find people?» («Откуда же мы возьмем гостей?»)

Главную роль во все ухудшавшихся отношениях играла, конечно, взаимная ревность. Мария Федоровна, как ей казалось, теряла прежде послушного, бесконечно привязанного к ней сына. Александра Федоровна не желала делить любимого мужа ни с кем, в том числе с его матерью.

Светская до кончиков ногтей, в высшей степени владевшая придворным этикетом, Мария Федоровна считала (вероятно, справедливо), что подчеркнутая замкнутость Александры Федоровны вредит государю. Генерал Александр Мосолов вспоминал слова вдовствующей императрицы о невестке: «Она не отдает себе отчета, как нужна популярность. У нее немецкий взгляд, будто высочайшие особы должны быть выше этого. Выше чего: любви своего народа?.. Я согласна, что не следует заискивать, ища популярности, но надо стремиться к ней. У Ники врожденное чувство нравиться. Я ей говорила все это, но она или не понимает, или не хочет понять, а потом жалуется, что ее не любят».

Наконец, исполненной здравого смысла, чуждой всякого фанатизма Марии Федоровне не мог нравиться религиозный и политический экстремизм молодой императрицы. Как писал Феликс Юсупов, «болезненный мистицизм молодой государыни не мог согласоваться с прямой и уравновешенной натурой императрицы Марии».

Не выходивший до поры до времени наружу конфликт обострился после появления Григория Распутина. Мария Федоровна стала одним из самых влиятельных участников «антираспутинской партии», в чем ее поддерживали почти все Романовы.

44. Александринский театр

Пл. Островского, 6

Здание театра было закончено Карло Росси в 1832 году. На Александринской сцене выступали актеры казенной (Императорской) русской драматической труппы, которых так и называли в быту – александринцы.

Со времен Александра III, подчеркнуто ценившего все русское, посещать Александринку, прежде всего в бюрократической среде, стало необходимо. Бывал в театре и Николай II один или с дочерьми, предпочитая пьесы нам неведомые: «Старый закал», «Друзья-приятели», «Через край», «Семья», «Ассамблея». Вообще же говоря, «верхи», особенно гвардейские офицеры, предпочитали Александринке балет и спектакли французской труппы Михайловского театра.

Публику партера и лож Александринского театра составляли чиновники, солидные предприниматели, литераторы, адвокаты. В местах за креслами, в ложах, на балконе – интеллигенция, средние чиновники, купечество (обычно целыми семьями). Верхние ярусы и раек были территорией студентов и курсисток. С 1880-х годов любимцами александринской публики оставались все те же Мария Савина, Владимир Давыдов, Константин Варламов и Варвара Стрельская.

Основа репертуара – русская классика. На первом месте по числу представлений был гоголевский «Ревизор» (в 1882–1917 годах прошел в разных постановках 239 раз). Не сходил со сцены Тургенев: «Месяц в деревне» (62 раза), «Провинциалка» (31 раз). На сцене шли 47 пьес Островского, чаще всего «Лес», «Волки и овцы», «Горячее сердце» (76 раз), «На всякого мудреца довольно простоты» (96 раз), «Не в свои сани не садись», «Правда хорошо, а счастье лучше», «Светит, да не греет». Ставили Льва Толстого: «Плоды просвещения» (78 раз) «Власть тьмы» (19 раз), «Живой труп (149 раз). Самая популярная чеховская пьеса – «Вишневый сад» (в 1905-м – 36 раз; возобновление в 1916-м – 17 раз). Хорошо были приняты публикой «Три сестры» (23 раза). Шекспир по количеству представлений занимал важное место (9 пьес, 224 раза). Но чаще всего ставили «легкие сочинения» любимца Марии Савиной Виктора Крылова – 125 пьес.

Екатерининский сквер и Александринский театр. 1903

В эпоху революционных изменений в русском театре, связанных с Константином Станиславским, а потом Николаем Евреиновым и Всеволодом Мейерхольдом, Александринский театр оставался эстетически почти неизменным. Сюда ходили на знаменитых артистов, режиссерских чудес не ожидали. Это был не театр перевоплощения, а театр представления. И хотя директора Императорских театров Сергей Волконский (1899–1901) и Владимир Теляковский (1901–1917) пытались обновить репертуар и сценографию, у них это не особенно получалось.

Первое место в труппе с 1880-х годов занимала Мария Гавриловна Савина. Теляковский печально констатировал: «В Александринском театре уже давно существовало два директора, причем один из них назывался директором Императорских театров и тайным советником – и он был действительно “весьма тайным” советником, – другим же директором была умная женщина, совсем не тайная, а явная советница М. Г. Савина. При этом первый директор был фиктивным директором, а вторая – настоящим, значительно более первого опытным, с характером и определенным планом и воззрениями, отлично изучившим как петербургскую публику, так и всю окружающую обстановку, до печати включительно».

Мария Савина

Владимир Давыдов

Савина властно определяла репертуар, распределяла роли, могла покровительствовать товарищам по сцене, а могла и сживать их со света. Великая характерная актриса, она, словами Власа Дорошевича, представала в разнообразнейших амплуа, как «баба, помещица, аристократка, купчиха, мещанка, актриса, смешная, жалкая, страшная, трогательная, любящая мать, жена, любовница, подросток, старуха, разгульная, религиозная – русская женщина на всех ступенях, при всех поворотах судьбы, во всяких моментах ее трудной жизни».

Самым популярным среди мужской части труппы считался другой ветеран Александринской сцены – Владимир Давыдов. Товарищ по сцене Юрий Юрьев описывал особенности его игры так: «Отсутствие всякого “переплеска”, никакой напряженности и подчеркивания – все в меру, мягко, тонкими штрихами, но ярко, остро, будто бы все как в жизни, а на самом деле подлинное художественное создание, ничего общего с фотографией». Коронные роли Давыдова в начале XX века – Фамусов в «Горе от ума», Расплюев в «Свадьбе Кречинского», Городничий из «Ревизора», Хлынов из «Горячего сердца», чеховский Иванов, Аким во «Власти тьмы». Он умел нравиться любой публике в любого качества драматургии. Если надо, пел русские и цыганские романсы, плясал, комиковал, пародировал, вставлял элементы пантомимы. Всего сыграл на Александринской сцене 547 ролей!

Любимый петербургский комик тех лет – Константин Варламов. «Чудовище, талантище, актерище, животище», – писал театральный критик Александр Кугель. Варламова называли «царем русского смеха». Огромный, тучный, пораженный слоновой болезнью, Варламов играл большую часть времени сидя. Его главные роли – Торцов («Бедность не порок»), Русаков («Не в свои сани не садись»), Грознов («Правда хорошо, а счастье лучше»), Ахов («Не все коту масленица»), Осип, Земляника («Ревизор»), Подколесин («Женитьба»), Муромский («Свадьба Кречинского»), Варравин («Дело»). За 40 лет актер исполнил 1000 ролей, в среднем – 25 новых за сезон, больше всех других актеров.

Постоянной партнершей Варламова была старейшая актриса театра Варвара Стрельская – «комическая старуха». Дмитрий Засосов и Владимир Пызин писали в книге «Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX–XX веков. Записки очевидцев»: «Стрельская со своей маленькой круглой фигуркой, со своими мешковатыми щеками, с хитро выглядывающими глазками, с растяжным, чисто российским выговором, в котором появляется иногда забавное пришепетывание и какое-то причмокивание, вызывает нетерпеливую радость галереи и сдержанные улыбки в ложах и партере при первом же своем появлении». Она никогда не играла дам «из общества», ее героини – свахи, купчихи, мещанки, жены мелких чиновников, провинциальные помещицы, домашняя прислуга.

В начале XX века амплуа героев перешли к демоническому трагику Мамонту Дальскому (Парфен Рогожин, Шейлок, Гамлет, Незнамов). По словам Александра Амфитеатрова, «всякое появление г. Дальского на сцене привлекало в театр массу поклонников его дарования, сопровождалось овациями, чуть не психопатическими».

Константин Варламов

Варвара Стрельская

45. Дирекция императорских театров

Пл. Островского, 4–6

Существующее здание было построено в 1834 году по проекту Карла Росси.

К началу XX века Дирекция Императорских театров состояла из директора с двумя чиновниками по особым поручениям, театральной конторы (бухгалтерия, архитекторы, врачи, полицмейстеры), Театрально-литературного комитета (отбирал пьесы для постановки), балета (балетмейстеры, балерины, первые танцовщицы и танцовщики, вторые танцовщицы и танцовщики, корифейки и корифеи, кордебалет, оркестр), русской оперы (режиссерская группа, хор, артисты, оркестр), русской драмы (управляющий группы, режиссер, его помощники, суфлеры, артистки и артисты), французской группы. Кроме театров, дирекция имела в своем ведении Театральное училище, центральную музыкальную и драматическую библиотеку; экипажное заведение; здание главного гардероба и бутафории и декорационный зал.

Императорскими театрами считались в Петербурге: Мариинский – для оперы и балета; Александринский – для русской драмы; Михайловский – для французской и русской драмы; Эрмитажный – для представлений придворных: оперы, драмы и балета; Китайский театр в Царском Селе – для особых представлений, назначаемых государем по различным случаям; Петергофский театр – для летних спектаклей; Гатчинский дворцовый театр, в котором только один раз в 1901 году назначен был спектакль по случаю свадьбы великой княжны Ольги Александровны; Каменноостровский деревянный театр.

Эрмитажный, Китайский, Петергофский и Гатчинский театры как здания находились в ведении других дворцовых управлений, но оборудование сцены и подготовка к спектаклям делались Дирекцией Императорских театров.

Издававшийся дирекцией «Ежегодник Императорских театров» публиковал полный репертуар Императорских театров Петербурга и Москвы, данные об актерах, информацию о деятельности Театрально-литературного комитета, хронику. Издавались приложения с исследованиями по истории театра. В год выходило 6–8 выпусков «Ежегодника».

Дирекция Императорских театров подчинялась министерству Императорского Двора. С 1902 по 1917 годы место директора занимал Владимир Теляковский, много лет служивший в лейб-гвардии Конном полку и к моменту перехода в сферу управления театрами дослужившийся до чина полковника. Все время его директорства министром Императорского Двора был бывший полковой командир Теляковского граф Владимир Фредерикс.

Матильда Кшесинская в своем особняке. К. Булла

Императорский театр – институция затратная. Только за 1903–1904 годы перерасход театров Санкт-Петербурга и Москвы составил колоссальную сумму – 3 308 908 руб. Убыточность и дотационность Императорских театров была некой константой, с которой мирились заранее.

Теляковский был человек дельный, светский, взяток не брал. Он возглавил дирекцию во время тяжелого кризиса Императорских театров. Появился Московский художественный театр, первый режиссерский драматический театр в России. В столице возникла масса частных антреприз – Веры Комиссаржевской, Всеволода Мейерхольда, Николая Евреинова. Александринка, опирающаяся на проходные пьесы «своих» драматургов и искусство «звезд», перестала быть модной. Десятилетиями определявший развитие русского балета Мариус Петипа был уже дряхл, не хотел ничего менять и не склонен был уступать место молодым балетмейстерам. Но назревшие реформы с трудом шли.

В театральных труппах непрерывно возникали интриги, в хозяйственной части подворовывали. Решения о репертуаре, распределении ролей, бенефисах, приеме на императорскую сцену, размерах жалованья и пенсии принимались при сильном давлении извне. У многих артисток были влиятельные покровители. Владимир Теляковский писал в дневнике: «Присутствовал сегодня на репетиции “Жавотты” в Эрмитажном спектакле. Довольно скучно и безвкусно поставлен балет Гердтом. Подбор, как и всегда, танцовщиц отвратительный, о чем я сегодня опять заявил Аистову. Опять на первом плане явилась Ширяева жена – по родственным связям. На флангах впереди, как мне объяснил Аистов, были Бакеркина и Васильева. Первая, как содержанка П. П. Дурново, и другая, как содержанка Безобразова». (Александр Ширяев – балетмейстер Мариинского театра; Петр Дурново – товарищ министра внутренних дел, статс-секретарь, член Государственного совета; Николай Безобразов – член совета Министерства торговли и промышленности.)

Настоящей руководительницей балетной труппы являлась Матильда Кшесинская, жившая вначале с цесаревичем, потом, когда тот стал государем Николаем II, с великим князем Сергеем Михайловичем, а после – с Андреем Владимировичем. Сделавший замечание Кшесинской директор Сергей Волконский был немедленно уволен с должности.

Балерину Антонину Нестеровскую содержал великий князь Гавриил Константинович, Любовь Егорова жила с князем Николаем Трубецким. Гласный Петербургской думы, инженер и взяточник Виктор Дандре был любовником Анны Павловой. За Тамарой Карсавиной ухаживали Карл Маннергейм и лейб-медик Двора Сергей Боткин, она стала женой Генри Брюса, начальника канцелярии английского посольства в Петербурге.

Помимо любовников существовали еще и бескорыстные поклонники, среди которых были и великие князья, и полковые командиры, и видные сановники. Особенно любили вмешиваться в театральную жизнь великий князь Владимир Александрович и его супруга Мария Павловна.

Теляковским уволены были балетмейстер Мариус Петипа и его помощник Александр Ширяев, солист балета Альфред Бекефи. На смену им пришли балетмейстеры Александр Горский и Михаил Фокин. В опере появились Федор Шаляпин и Леонид Собинов. Спектакли оформляли Константин Коровин, Александр Головин, Александр Бенуа, Леон Бакст. В Александринском театре чаще стали ставить «новых» драматургов – Ибсена, Чехова, Гамсуна, Стриндберга. Появились приглашенные режиссеры – Александр Санин и Всеволод Мейерхольд. Была ликвидирована развращавшая артистов система бенефисов.

Но в целом система Императорских театров постепенно изживала себя. Главные успехи русской оперы и особенно балета были связаны с деятельностью антрепризы Дягилева. Русскую драму предпочитали смотреть в частных труппах.

Балерина Анна Павлова. К. Булла

46. Театральное училище

Ул. Зодчего Росси, 2

Театральное училище ведет свою историю от основанной в 1738 году Танцевальной школы. В 1836-м училище переехало на Театральную (ныне – Зодчего Росси) улицу, в только что построенное по проекту Карла Росси здание.

В начале XX века училище состояло из двух отделений – Балетного и Драматического.

Вот как описывает балетное отделение МатильдаКшесинская: «Каждую осень в балетное училище принимались дети от девяти до одиннадцати лет, после медицинского осмотра и признания их годными к изучению хореографического искусства. Жюри было строгое, и лишь часть записавшихся на экзамен попадала в школу, в которой училось около шестидесяти-семидесяти девочек и сорока-пятидесяти мальчиков. Ученики и ученицы были на полном казенном иждивении и отпускались домой только на летние каникулы. Во время своего пребывания в школе они иногда выступали на сцене».

Театральная улица (ныне – Зодчего Росси), вид на Александринский театр и Театральное училище (справа)

По окончании балетной школы в семнадцать-восемнадцать лет ученики и ученицы зачислялись в труппу Императорских театров, где оставались на службе двадцать лет, после чего увольнялись на пенсию или оставались на службе по контрактам. В балетной школе преподавали не только танцы, но и общие предметы из школьной программы. Всего было пять классов с семилетним курсом.

Училище занимало два верхних этажа этого трехэтажного здания. Во втором этаже помещались воспитанницы, а в третьем – воспитанники. На каждом были свои обширные репетиционные залы, классы и дортуары с высокими потолками и огромными окнами. Во втором этаже помещался маленький школьный театр, отлично оборудованный, со всего несколькими рядами кресел. Церковь была в этаже воспитанников в самом конце коридора и располагалась как раз над театром этажа воспитанниц.

Спектакль учебного театра. Матильда Кшесинская (2-я слева). 1880-е

Тамара Карсавина писала: «Когда я училась, во все окна, выходившие на улицы, были вставлены матовые стекла. <…> У каждой старшей воспитанницы была своя избранница из младших. В знак расположения она приходила по вечерам посидеть несколько минут на постели своей протеже; в ответ покровительница становилась “обожаемой”. Каждая старшая воспитанница должна была по вечерам заниматься с группой младших, среди которых и выбиралась фаворитка».

В балетное училище поступали в основном девочки и мальчики из небогатых или театральных семей. Огромный конкурс определялся возможностями выпускниц и выпускников преуспеть – поступить на государственную службу, стать знаменитым. Все знали, что балет при дворе – самое популярное зрелище, что у многих балерин есть богатые и знатные поклонники.

На рубеже веков уровень преподавания танца здесь был необычайно высок. Датчанин Христиан Иогансон отвечал за старший, завершающий обучение класс воспитанниц. Как писал другой балетмейстер, Николай Легат, «тем, кем был Иогансон в качестве преподавателя, Мариус Петипа был в качестве балетмейстера и постановщика. Они поделили между собой руководство русским балетом в течение всей второй половины XIX века и сформировали ту русскую школу, которую мы знали вплоть до мировой войны. Один был богом танцевального класса, второй – сцены, и их слово в каждой из этих областей было непререкаемым». У него учились Матильда Кшесинская, Сергей Легат, Анна Павлова, Тамара Карсавина, Михаил Фокин. Знаменитый балетмейстер и, в прошлом, лучший танцовщик Мариинской сцены Павел Гердт воспитал Агриппину Ваганову и Лидию Кякшт. Учениками другого знаменитого танцовщика Николая Легата были Вацлав Нижинский, Юлия Седова, Федор Лопухов, Вера Трефилова.

Ученицы Императорского театрального училища

Звезды выпускались одна за другой: в 1889-м – Ольга Преображенская, дальше – Матильда Кшесинская (1890), Сергей Легат (1894), Вера Трефилова (1894), Агриппина Ваганова (1897), Юлия Седова (1898), Любовь Егорова (1898), Михаил Фокин (1898), Анна Павлова (1899), Тамара Карсавина (1902), Федор Лопухов (1905), Вацлав Нижинский (1906), Лидия Лопухова (1910), Ольга Спесивцева (1913). Они обеспечили невероятный успех Дягилевских сезонов и создали русскому балету международную славу.

Успехи драматического отделения в эти годы были менее заметны. Сюда принимали юношей и девушек 16–17 лет, уже получивших среднее образование. Они сдавали творческий экзамен. Обучение продолжалось три года. Самыми сильными педагогами считались звезды Александринского театра Владимир Давыдов и Юрий Юрьев. Из тех, кто пополнил труппу Императорского театра, следует назвать Николая Ходотова (выпуск 1898 года), Юрия Озоровского (1913).

Выпускникам трудно было конкурировать с поступавшими на сцену Александринского театра опытными артистами из частных театров. К тому же в стране действовали десятки других драматических курсов.

47. Министерство народного просвещения

Пл. Ломоносова 2 / ул. Зодчего Росси,1–3;

Пл. Ломоносова, 1/ Торговый пер., 2

Оба здания были построены в 1826 году по проекту Карла Росси. Министерство руководило всей системой образования России. Через учебные округа управляло императорскими гимназиями, реальными училищами, институтами и университетами. Определяло программы начальных школ, находившихся в ведении церковных приходов, земств и городов.

В состав Министерства входили Совет министра, Департамент народного просвещения, Департамент общих дел, Ученый комитет, Управление пенсионных касс народных учителей и учительниц, Юрисконсультская часть, Постоянная комиссия народных чтений.

Совет министра народного просвещения рассматривал общие вопросы развития образования и науки в России. Департамент народного просвещения ведал хозяйственные дела министерства, руководил архивом и книжным магазином, «Журналом Министерства народного просвещения». В ведении Департамента общих дел был личный состав учебных заведений, инспекторские, счетные, хозяйственные и судебные вопросы. Ученый комитет занимался учебными программами, содержанием учебников, уставами ученых обществ. Особый отдел при комитете ведал книгами, рекомендующимися для народного чтения. Канцелярия министра просвещения вела секретные дела, частную переписку министра, занималась переводами с иностранных языков и секретарской работой.

Министерство народного просвещения. Вид с площади Ломоносова. 1900-е

Министерство народного просвещения – идеологическое учреждение, основная задача – заботиться о благонадежности гимназистов и студентов, лояльности государству и православию.

С начала массовых студенческих волнений, охвативших высшие учебные заведения в 1899 году, вузы превратились в оплот антиправительственного движения. Как писал современник, «понятия “студент” и “революционер” были почти синонимами, и тот не считался настоящим студентом, кого не били полицейские и жандармы, кто не отсидел своей порции в участке или тюрьме». Министерство «чистило» университеты от либеральной профессуры и от студентов-бунтарей, но это не помогало.

Такие же задачи стояли и перед администрацией средней школы. Основная цель гимназий – воспитать работящих, послушных будущих студентов и государственных служащих. Строгий надзор и в школе, и дома, упор на математику и «мертвые» языки, тяжелейшие переводные и выпускные экзамены. Ученик не должен был иметь возможность поднять голову от книг и домашних заданий. Сложная система наказаний держала в страхе, к тому же существовали еще и классные надзиратели – своего рода завучи по внешкольной жизни, навещавшие по вечерам, после занятий ученические квартиры.

В 1887 году Министерство просвещения распорядилось, чтобы численность евреев во всех подведомственных ему средних и высших учебных заведениях не превышала десяти процентов от общего контингента учащихся в «черте оседлости», пяти процентов – вне ее, и трех процентов – в Петербурге и Москве. С тех пор эта политика по отношению к «лицам иудейского вероисповедания» только ужесточалась.

Меж тем, тяга к получению образования возрастала, число школьников, гимназистов и студентов в стране неуклонно увеличивалось. С 1897 по 1913 годы численность студентов и курсисток выросла в четыре раза с 31 тыс. до 124 тыс. человек. В 1894 году в России было 224 тыс. учащихся мужских и женских средних учебных заведений, в 1913-м – 677 тыс. Начальную школу посещало в 1897 году 30 % детей, в 1910-м – 43 %, в 1915-м – 51 %. Бюджет министерства вырос с 30 млн руб. в 1901 году до 143 млн в 1913-м (почти в пять раз).

В 1898–1901 годах министром просвещения был Николай Боголепов, юрист, специалист по римскому праву, впоследствии ректор Московского университета. Ему пришлось подавлять непрерывные студенческие забастовки и демонстрации, выпавшие как раз на его министерские годы. Он предложил и реализовал неслыханную меру: в 1901 году 183 студента Киевского университета и 200 Петербургского были отданы в солдаты. После студенческих волнений и конфликта с министром подал в отставку и уехал в Англию профессор Московского университета, всемирно известный историк-медиевист Павел Виноградов. Был арестован другой знаменитый историк Павел Милюков.

14 февраля 1901 года в 13 часов Боголепов проводил прием просителей в здании министерства. Городской голова из Чернигова предлагал создать в его городе реальное училище. В ответ министр заявил: «Представьте нам удостоверение от более состоятельных помещиков и дворян, что они будут отдавать в училище своих детей. <…> Мы не желаем открывать училища для разночинцев».

Следующим в очереди просителей стоял бывший студент, эсер Петр Карпович, исключенный за участие в беспорядках сначала из Московского, потом – Юрьевского университетов. В кармане у него лежал пистолет. По заявлению Карповича, сделанному на суде, эти слова министра окончательно развеяли его колебания. Завершив разговор с черниговским головой, Боголепов перешел к Карповичу и взял у него прошение. Вновь обернулся к представителю Чернигова, и в этот момент прогремел выстрел. Рана оказалась смертельной, преступника задержали.

За следующие шесть лет (1902–1908) министерство возглавляли по очереди четыре министра – Григорий Зегнер, Владимир Глазов, Иван Толстой, Петр Кауфман. Время было бурное, сходки и демонстрации сменились в 1905 году всеобщей студенческой забастовкой. Правительству пришлось идти на уступки: 25 августа были введены «Временные правила об управлении высшими учебными заведениями ведомства Министерства Народного Просвещения». Вводились выборность ректоров и деканов.

При либеральном археологе Иване Толстом резко смягчилась жесткость гимназического образования. Отменена была обязательность верхней форменной одежды, введен родительский совет, гимназисты были избавлены от представления выписок из кондуитов (журналов с записями о проступках учащихся) при прошениях о зачислении в студенты. Наконец, 14 сентября 1906 года в университетах отменили должности инспектора и его помощника, следивших за благонадежностью студентов.

Манифестация студентов 18 октября 1905 г. Университетская набережная

В кабинетах премьеров Столыпина и Коковцова министры делали все, чтобы отменить уступки, сделанные в 1905–1907 годах. Путь назад начал Александр Шварц (он был министром с 1908 по 1910 год). Филолог-классик с большим чиновничьим опытом удостоился такой эпиграммы Саши Черного:

Щварц категорически запрещал гимназистам находиться на улице после 22 часов летом и после 20 часов зимой. Студенты и учащиеся средних учебных заведений были обязаны носить свои форменные мундиры и тужурки на улице и в обществе. Но и Шварц уже казался слишком либеральным. На смену ему пришел юрист, директор Московского лицея в память цесаревича Николая Лев Кассо. Он занимал пост министра с 1910 по 1914 годы. В преподавании истории при нем было предписано «особенно отмечать роль и значение отдельных выдающихся личностей, не уклоняясь в сторону исторических гипотез и теорий или шатких и научно не оправданных обобщений, например, в области социально-экономической».

Автономию университетов всячески урезали. В 1911 году в знак протеста против действий полиции при подавлении студенческих волнений в отставку подало руководство Московского университета – ректор, помощник ректора, проректор. Кассо принял отставки. Тогда университет демонстративно покинули 130 преподавателей и сотрудников университета (в том числе 21 профессор).

В 1912 году были уволены все слушательницы Женского медицинского института. Было отказано в расширении Томскому и Саратовскому университетам. Минску и Вильно не разрешили открыть у себя университеты. В 1912 году Совет Санкт-Петербургского университета возбудил в Сенате дело против действий Льва Кассо, и, хотя Сенат поддержал министра, это был первый случай, когда подведомственное учреждение оспаривало в судебном порядке решение главы ведомства.

48. Шестая гимназия

Торговый пер., 2а

Последний раз дом перестроил Александр Бернардацци в 1916 году.

Мужская классическая гимназия открылась 17 апреля 1862 года в день рождения царствовавшего тогда императора Александра II в здании, принадлежавшем прежде Министерству народного просвещения. Как только открыли, случился пожар. Но будущее учебное заведение мужественно спасли прораб водопроводчиков Вельберг и купеческий сын Тарасов. Первый сумел в хаосе огня привести к зданию пожарных, второй бросил на борьбу с огнем своих служащих. Героев лично благодарил государь.

Наплыв учеников изначально был велик, конкурс значителен – это была первая гимназия в Спасской части, обширном городском районе между Фонтанкой и Екатерининским (Грибоедова) каналом. В составе учеников (два приготовительных класса, восемь основных) примерно половину составляли дворяне, половину – купцы.

Чернышев мост у Шестой гимназии. К. Булла. 1915

Поначалу уроки начинались в 8 утра, но родители роптали: им приходилось отправлять мальчиков в темень в любую погоду. Решили давать первый звонок в 9 утра. В 1860-е годы гимназия была на плохом счету. По словам историка, «часты были опоздания, шаловливое поведение в перемены, проявления излишней резвости во время игр, крики, беганье в классной и коридоре. Ссоры и драки – редки. Бывали случаи лжи, обмана, подлога в свидетельствах или записках от родителей, в представляемых работах. Исключительными проступками считались курение и присвоение чужой собственности».

В 1871 году во всех гимназиях России была проведена так называемая толстовская реформа, названная так по имени министра народного просвещения графа Дмитрия Толстого (1866–1880). Она была ответом власти на революционные настроения учащейся молодежи. Решено было резко усилить преподавание древних языков и математики, требовавшее от гимназистов упорного, подчас непосильного труда. Переходные экзамены из класса в класс стали необычайно суровыми. За поведением гимназистов теперь следили не только в стенах гимназии, но и дома, на улице. Такая и интеллектуальная, и буквальная муштра должна была воспитать работящих и исполнительных граждан, идеальных чиновников. Шестая гимназия, расположенная рядом с министерством, стала образцовой, именно ее копировали в столице и провинции.

Площадь Ломоносова. 1900-е

Уже в 1872 году на выпускном экзамене половина гимназистов провалилась. Примерно 70 % учеников хоть раз оставались на второй год. С 1888 года введена была специальная военная гимнастика, которую преподавал гвардейский капитан, два офицера и барабанщик. Гимназию часто посещали гвардейские офицеры, думавшие обучать молодежь в кадетских корпусах, – хотели поучиться.

Каждый день ученики начинали уроки общей молитвой. Гимназия гордилась своим церковным хором. Упор делался на воспитание преданности царю и отечеству. Празднование 200-летия Петра Великого, дни воспоминаний о завоевании Сибири, годовщина Куликова поля, день рождения Екатерины Великой, а также Пушкина, Грибоедова, Жуковского отмечались в гимназической зале. Царил образцовый порядок, гимназия сияла чистотой. Вечерами и по воскресеньям с ленивыми и невнимательными учениками педагоги дополнительно занимались латынью и греческим. Те, кто окончил гимназию во времена Толстого, навсегда возненавидели классицизм, а часто и самодержавие. Дмитрий Мережковский писал:

С 1890-х, после смерти Дмитрия Толстого, совместный напор родителей и либералов привел к постепенному смягчению классицизма. Переводы с русского на древние языки были заменены переводами с латыни и греческого на русский. А с 1901 года занятия древнегреческим (а этот язык значительно сложнее латинского) стали факультативными. Но именно в 6-й гимназии нашлось достаточное количество желающих добровольно заниматься языком Аристотеля.

В 1912 году 6-я гимназия стала называться Гимназией наследника Алексея Николаевича. К этому времени она выпустила 1641 ученика. 163 выпускника получили золотые медали, 138 – серебряные. Среди выпускников были журналисты, дипломаты, университетские профессора, видные чиновники, врачи, композитор Николай Черепнин, адмирал Александр Колчак, поэты Александр Добролюбов, Сергей Городецкий и Василий Гиппиус.

49. Министерство внутренних дел

Наб. реки Фонтанки, 57; Торговый пер., 1

Здание министерства было построено в 1834 году по проекту Карла Росси.

МВД – самое влиятельное в структуре русского правительства, оно отвечало, прежде всего, за внутреннюю безопасность, но также и за территориальное управление, цензуру, почту и телеграф, статистическое дело, иноверческие церкви, сооружение памятников, борьбу с эпидемиями и эпизоотиями, дела по народному продовольствию, общественному призрению, утверждению церковных обществ, братств и попечительств, разрешению ученых съездов.

Самым влиятельным был, несомненно, Департамент полиции, находившийся на набережной реки Фонтанки, 16. Именно там находилась и служебная квартира министра внутренних дел. У министерства были еще здания на Екатерингофском (Римского-Корсакова) проспекте, 49, на Почтамтской улице, 7, на Большой Морской, 61, на Театральной (Зодчего Росси) улице. На углу Фонтанки и Торгового располагались Департамент общих дел, Главное управление по делам местного хозяйства, Земский отдел, Управление по делам о воинской повинности.

В 1902 году после убийства эсерами министра внутренних дел Дмитрия Сипягина на его место назначили одного из самых опытных русских консерваторов Вячеслава Плеве, ненавидимого интеллигенцией за притеснение печати, земств, национальных меньшинств, кровавое подавление крестьянских волнений. Впрочем, Вячеслава Константиновича не слишком любили и монархисты: он был высокомерен и считался бездушным карьеристом. Плеве приписывали вину за несчастную для России войну с Японией. Летом 1904 года Плеве погиб от эсеровской бомбы на Измайловском проспекте, близ Варшавского вокзала.

Следующим министром стал Петр Святополк-Мирский, креатура вдовствующий императрицы Марии Федоровны. Новый министр провозгласил «плодотворность правительственного труда, основанного на искренно благожелательном и истинно доверчивом отношении к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще». Он старался понравиться либералам, выгнал наиболее ненавистных им чиновников, ослабил надзор над прессой, освободил часть политических ссыльных. В газетах писали о наступлении «весны русской жизни». Но ни государь, ни ближайшее его окружение к реформам готовы не были.

Церковь Воскресения Христова (снесенная в 1950-е), за ней – здание МВД

9 января 1905 года «Кровавым воскресеньем» началась русская революция. В произошедшем и революционеры, и защитники режима винили Святополка-Мирского: для одних он был слишком жестким, для других – слабым. 10 января министр подал в отставку.

Следующий недолговременный министр внутренних дел Александр Булыгин (январь – октябрь 1905 года) пытался утихомирить взбунтовавшуюся страну уступками, но тщетно. После Манифеста 17 октября, вводившего ряд гражданских свобод и объявлявшего о предстоящих выборах в Думу, его отправили в отставку.

Петр Дурново занимал пост министра с октября 1905-го по апрель 1906 года. Это был опытный, жесткий чиновник, девять лет при Александре III возглавлявший Департамент полиции и лишившийся этой должности из-за дипломатического скандала: обыскал посольство Бразилии, пытаясь уличить любовницу в неверности.

Городовой у разрушенной взрывом кареты В. Плеве. 1904

После отставки Булыгина Дурново стал министром внутренних дел в кабинете Сергея Витте. Имевший в это время почти неограниченные полномочия премьер выбрал неудобного, склонного к конфликтам Дурново, так как ценил его жесткость, необходимую в это смутное время. Но справиться с революцией ни премьер, ни его министр не смогли, и в апреле 1906 года премьер-министром был назначен Иван Горемыкин, а министром внутренних дел – Петр Столыпин. В июле того же года Столыпин стал одновременно и премьер-министром. Его стратегия «вперед на легком тормозе» предполагала «вначале успокоение, потом реформы».

Была распущена оппозиционная Вторая Государственная дума и следующие – Третья и Четвертая – избирались по новой избирательной системе, гарантировавшей голосование за правительственные законопроекты. С 1907 по 1915 годы у законодательной и исполнительной власти крупных конфликтов не было.

Был принят «Закон о военно-полевых судах». Предание суду теперь происходило в течение суток после совершения преступления. Разбор дела длился не более двух суток без защитников и свидетелей защиты, приговор приводился в исполнение в 24 часа. Всего за 1906–1910 годы по политическим преступлениям казнили 3741 человека (за предыдущие 80 лет – 191 человека); 66 тыс. отправили на каторгу. Ужесточилась цензура, профсоюзы загнали в подполье. Такие влиятельные политические партии, как социалисты-революционеры и социал-демократы, оставались под запретом.

При этом, каким бы подтасованным не был состав Думы, он, в той или иной степени, отражал настроение общества. Резко улучшилась экспертиза законотворчества, министрам приходилось отвечать на острые парламентские запросы, не щадили ни великих князей ни, позже, Григория Распутина. Да и, несмотря на все цензурные стеснения, уровень свободы печати был для России в столыпинские годы беспрецедентным.

С успокоением у Столыпина получилось, даже студенчество потеряло вкус к политике. Вожди революционных партий оказались за решеткой или в эмиграции, террор сошел на нет. Хуже удавались реформы. С трудом, но двигалась только знаменитая «столыпинская аграрная».

Между тем, успокоение страны, начало периода бурного экономического роста привели государя и, особенно, государыню к мысли: властный, популярный премьер больше не нужен. Если все в России хорошо, тогда зачем реформы? Отставка премьера была предрешена. Но она не потребовалась, Столыпин был убит 5 сентября 1911 года в Киеве при до сих пор не проясненных обстоятельствах.

После гибели Петра Аркадьевича, по рекомендации нового премьера Владимира Коковцова, министром внутренних дел назначили бывшего заместителя Столыпина на этом посту Александра Макарова, он продержался на этой должности всего год (1911–1912).

В декабре 1912 года министерством стал управлять Николай Маклаков. Он был близок к крайне правым, предлагал распустить Думу, и в 1915 году был снят с должности, чтобы не раздражать общественность.

9 января 1905 г. У Нарвских ворот до начала шествия. Кровавое воскресенье

Библиография

Двор, сановники, «большой свет»

1. Барятинская Мария. Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы, 1870–1918. – М.: Центрполиграф, 2006.

2. Бельгард А. В. Воспоминания. – М.: Новое литературное обозрение, 2009.

3. Богданович А. И. Три последних самодержца. – М.: Новости, 1990.

4. Буксгевден С. К. Жизнь и трагедия Александры Федоровны, императрицы России: Воспоминания фрейлины: В 3 кн. – М., 2012.

5. Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. – М.: Международные отношения, 1991.

6. Варламов А. Н. Григорий Распутин-Новый. – М.: Молодая гвардия, 2007.

7. Великая княгиня Ольга Александровна. Мемуары. – М.: «Захаров», 2004.

8. Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. – Вече, 2008.

9. Великий князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. Воспоминания. – М.: «Захаров», 2005.

10. Витте С. Ю. Воспоминания, мемуары в 3 томах. – М.: АСТ, Минск: Харвест, 2001–2002.

11. Воейков В. С царем и без царя. – М.: «Захаров», 2016.

12. Глинка Я. В. Одиннадцать лет в Государственной Думе. 1906–1917. Дневник и воспоминания. – М., 2001.

13. Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. – М.: НЛО, 2000.

14. Данилов Ю. Мои воспоминания об императоре Николае II и великом князе Михаиле Александровиче. – «Архив Русской революции». XIX. – Берлин, 1928.

15. Джунковский В. Ф. Воспоминания. – М., 1997.

16. Дневник Алексея Сергеевича Суворина. – Независимая Газета, The Garnett Press, 2000.

17. Дневник великого князя Константина Константиновича (К. Р.): 1911–1915 годы. – М.: ПРОЗАиК, 2013.

18. Дневник великого князя Константина Константиновича. 1907–1909 годы: К 100-летию кончины великого князя Константина Константиновича. – М.: ООО «Буки Веди», 2015.

19. Дневники императора Николая II. Общ. ред. и предисловие д-ра ист. наук К. Ф. Щацилло. – М.: Орбита, 1992. 734 с.

20. Дневники Николая II и императрицы Александры Федоровны: в 2 т. / отв. ред., сост. В. М. Хрусталев. – М.: ПРОЗАиК, 2012.

21. Жильяр П. Император Николай II и его семья. – Вена, 1921.

22. Жирарден Д. Рядом с Царской семьей/ Д. Жирарден, П. Жильяр. – М., 2006.

23. Зимин И. Императорская кухня. XIX – начало XX века. Повседневная жизнь Российского императорского двора/И. Зимин, И. И. Лазерсон, А. Соколов. – М.: Центрполиграф, 2014.

24. Зимин И. Ювелирные сокровища Российского императорского двора/ И. Зимин, А. Соколов. – М.: Центрполиграф, 2013.

25. Зимин И. Взрослый мир императорских резиденций. Вторая четверть XIX – начало XX в. – М.: Центрполиграф, 2011.

26. Зимин И. Детский мир императорских резиденций. Быт монархов и их окружение. – М.: Центрполиграф, 2011.

27. Зимин И. Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги. – М.: Центрполиграф, 2014.

28. Зимин И. Царская работа. XIX – начало XX в. – М.: Центрполиграф, 2014.

29. Зимин И. Царские деньги. Доходы и расходы Дома Романовых. – М.: Центрполиграф, 2011.

30. Извольский А. Воспоминания. – Минск: Харвест, 2003.

31. Клейнмихель М. Из потонувшего мира. – Изд-во «Петроград», 1923.

32. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1911–1919. – М.: Современник, 1991.

33. Кривошеин К. А. Александр Васильевич Кривошеин. Судьба российского реформатора. – М., 1993.

34. Кроуфорд Д. Михаил и Наталья. Жизнь и любовь последнего русского императора/Д. Кроуфорд, Р. Кроуфорд. – М.: «Захаров», 2008.

35. Курлов П. Г. Гибель Императорской России. – М.: Современник, 1992.

36. Мария Павловна. Мемуары. – М.: «Захаров», 2004.

37. Мельник (Боткина) Т. Е. Воспоминания о Царской Семье. – Белград, 1921.

38. Мемуары графа С. Д. Шереметева / Федеральная архивная служба России. – М.: Индрик, 2001.

39. Мосолов А. При дворе последнего Российского императора: Записки начальника Канцелярии Министерства Императорского двора. – СПб.: Наука, 1892.

40. Охранка. Воспоминания руководителей политического сыска. В 2 т. – М.: Новое литературное обозрение, 2004.

41. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. В 7 т. – М.; Л., 1926–1927.

42. Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. – М.: Междунар. отношения, 1991.

43. Переписка Николая и Александры. – М.: «Захаров», 2013

44. Покровский Н. Н. Последний в Мариинском дворце: Воспоминания министра иностранных дел. – М.: Новое литературное обозрение, 2015.

45. Радзинский Э. С. Распутин: Жизнь и смерть. – 2004.

46. Распутина М. Распутин. Почему? Воспоминания дочери. – М.: «Захаров», 2001.

47. Родзянко М. В. Крушение империи. – Гибель монархии. – М.: Фонд Сергея Дубова. – (История России и Дома Романовых в мемуарах современников. XVII–XX вв.).

48. Сазонов С. Д. Воспоминания. – Минск: Харвест, 2002.

49. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг. – Нью-Йорк: Всеславянское Издательство, 1960–1962.

50. Толстой И. И. Дневник. 1906–1916. – СПб.: Европейский дом, 1997.

51. Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1954.

52. Юсупов Ф. Ф. Мемуары. – М.: «Захаров», 2011.

53. Яхонтов А. Н. Тяжелые дни. «Архив Русской революции». Том XVIII. – 1926.

Гвардия, армия, флот

1. Брусилов А. А. Воспоминания. – М.: Воениздат, 1963.

2. Вадимов Е. Корнеты и звери («славная школа»). – Нью-Йорк: Изд-во Н. З. Рыбинского, 1954.

3. Геруа Б. В. Воспоминания о моей жизни. В 2 т. – Париж: Танаис, 1969.

4. Граф Г. К. Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914. – СПб.: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 2006.

5. Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. – Париж: Navarre, 1930.

6. Данилов Ю. На пути к крушению. – М.: Военное издательство, 1992.

7. Данилов Ю. Великий князь Николай Николаевич. – Жуковский – Москва, 2006.

8. Догадин В. В младшем классе. – «Военно-исторический журнал», № 11, 2005.

9. Догадин В. Первые дни в Петербурге. – «Военно-исторический журнал». № 10, 2005.

10. Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. – М.: Воениздат, 1986.

11. Каменский В. Воспоминания об Александровском кадетском корпусе. – «Военная быль». № 40, № 124.

12. Краснов П. Н. Тихие подвижники. – М.: Страстной бульвар, 1992.

13. Крылов А. Н. Мои воспоминания. – М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963.

14. Кузнецов А. Императорский конвой. – «Наука и жизнь». № 8, 2016.

15. Макаров Ю. В. Моя служба в старой гвардии. 1905–1917. Мирное время и война. – 2-е изд., доп. – СПб.: Северная звезда.

16. Плотников Н. Д. Собственный Его Величества конвой. – «Военно-исторический журнал». № 5, 1991.

17. Редигер А. Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. В 2 т. – М.: Канон-пресс, Кучково поле, 1999.

18. Редькин А. Картинки мирной жизни Лейб-Гвардии Павловского полка. Полковой праздник 1910 г. – «Военная быль». № 44, 1960.

19. Редькин А. Картинки мирной жизни Лейб-Гвардии Павловского полка. Караул в Зимнем дворце. – «Военная быль». № 43, 1960.

20. Редькин А. Картинки мирной жизни Лейб-Гвардии Павловского полка. Солдатский сундучок. – «Военная быль». № 59, 1963.

21. Редькин А. Картинки мирной жизни Лейб-Гвардии Павловского полка. На огонек. – «Военная быль». № 47, 1961.

22. Стрелянов (Кулабухов) К. Генерал-сотник. – «Кубанский сборник», № 6.

23. Сухомлинов В. Воспоминания. Мемуары. – Минск: Харвест, 2005.

24. Таланов А. И. Кавалергарды. По страницам полковой летописи. Часть 2-я. 1825–1925. – М.: Рейтар, 1999.

25. Трубецкой В. С. Записки кирасира: Мемуары. – М.: Россия, 1991.

Театр и музыка

1. Волконский М. Мои воспоминания. В 2 т. – М.: Искусство, 1992.

2. Лешков Д. Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала. – М.: Молодая гвардия, 2004.

3. Карсавина Тамара. Театральная улица. – М.: Центрполиграф, 2004.

4. Кугель А. Р. Литературные воспоминания (1882–1896). Петроград; М., 1923.

5. Кугель А. Р. Театральные портреты / Вступит. ст. и примеч. М. О. Янковского. – Л.: Искусство, 1967.

6. Кшесинская М. Воспоминания. – М.: Артист. Режиссер. Театр. 1992.

7. Могилянский М. М. Кабаре «Бродячая собака» / Публ. А. Сергеева // Минувшее: Исторический альманах. [Вып. ] 12. М.; СПб., 1993.

8. Парнис А., Тименчик Р. Программы «Бродячей собаки» // Памятники культуры: Новые открытия. Ежегодник. 1983. – М., 1985. С. 160–257.

9. Петровская И., Сомина В. Театральный Петербург. Начало

XVIII века – октябрь 1917 года: Обозрение-путеводитель. Под общ. ред. И. Ф. Петровской. – СПб., Российский институт истории искусств, 1994.

10. Плещеев А. А. Наш балет (1673–1899). Балет в России до начала

XIX столетия и балет в Санкт-Петербурге до 1899 года. – СПб.: Лань; ПЛАНЕТА МУЗЫКИ, 2009.

11. Тарановская М. З. Архитектура театров Ленинграда. – Л.: Стройиздат, Ленингр. отд-ние, 1988.

12. Теляковский В. А. Воспоминания. – Л.; М., 1965.

13. Теляковский В. А. Дневники директора Императорских театров. 1901–1903. – СПб.; М.: АРТ, 2002.

14. Теляковский В. А. Дневники директора Императорских театров. 1903–1906. – СПб.; М.: АРТ, 2006.

15. Теляковский В. А. Дневники директора Императорских театров. 1906–1909. – СПб.; М.: АРТ, 2011.

16. Тименчик Р. О. Глебова-Судейкина. Первое приближение. // НЛО, № 7, 1994. С. 213–219.

17. Тихвинская Л. Кабаре и театры миниатюр в России. 1908–1917. – М., 1995.

18. Тихвинская Л. Повседневная жизнь театральной богемы Серебряного века. Кабаре и театр миниатюр в России: 1908–1917. – М.: Молодая гвардия, 2005.

19. Ходотов Н. Н. Близкое – далекое. – Л.; М.: Искусство, 1962.

20. Яковлева Ю. Мариинский театр. Балет. ХХ век. – М.: Новое литературное обозрение, 2005.

Литература

1. Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. В 2 т. – М.: Новое литературное обозрение, 2004.

2. Анненков Ю. П. Дневник моих встреч: Цикл трагедий / Под общей ред. проф. Р. Герра. – М.: Вагриус, 2005.

3. Ахматова А. Поэма без героя. – АСТ, 2011.

4. Барон и муза: Николай Врангель. Паллада Богданова-Бельская / Сост. А. А. Мурашев, А. Ю. Скаков. – СПб.: Коло, 2001.

5. Блок А. Полное (академическое) собрание сочинений и писем в двадцати томах. Т. 1–5, 7–8. – М.: Наука, 1997.

6. Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха / Н. А. Богомолов, Д. Э. Малмстад. – М.: НЛО, 1996. С. 196–197.

7. Воспоминания о серебряном веке / Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. – М.: Республика, 1993.

8. Дорошевич В. М. Воспоминания. – М.: Новое литературное обозрение, 2008.

9. Иванов Г. В. Собрание сочинений. В 3 т. – М.: Согласие, 1993–1994.

10. Кузмин М. Дневник 1905–1907. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2000.

11. Кузмин М. Дневник 1908–1915. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005.

12. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Воспоминания. – М.: АСТ; Астель; Полиграфиздат, 2011.

13. Мандельштам О. Э. Полное собрание сочинений и писем. В 3-х т. – М.: Прогресс-Плеяда, 2009–2011.

14. Набоков В. Другие берега. – Изд-во «Азбука», «Азбука-Аттикус». 2015.

15. Осповат А. Л. «Печальну повесть сохранить…». Об авторе и читателях «Медного всадника»/ А. Л. Осповат, Р. Д. Тименчик. – М.: Книга, 1987.

16. Пяст Вл. Встречи. – М., 1997.

17. Розенталь Л. В. Непримечательные достоверности. Свидетельские показания любителя стихов начала XX века. – М.: Новое литературное обозрение, 2010.

18. Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения. – М.: Новое литературное обозрение, 2008.

19. Чуковский К. Дневник 1901–1969. – Олма-Пресс, 2003.

Изобразительное искусство

1. Бенуа А. Н. Мои воспоминания. В пяти книгах. Т. 1–2. – 2-е изд., доп. – М.: Наука, 1990. Т. 2, с. 366.

2. Добужинский М. В. Воспоминания. – М.: Наука, 1987.

3. Коровин К. «То было давно… там… в России…». Воспоминания, рассказы, письма. В 2 кн. – М.: Русский путь, 2010.

4. Маковский С. К. На Парнасе Серебряного века. – М.: Наш дом – L’Age d’Homme; Екатеринбург: У-Фактория, 2000.

5. Милашевский В. Вчера, позавчера. Воспоминания художника. – М., 1972, 2-е, существенно дополненное издание. – М., 1989.

6. Нестеров М. Воспоминания. – М.: Советский художник. 1985.

7. Северюхин Д. Я. Салон Маковского. – Невский архив: Историко-краеведческий сборник. Вып. II / Сост. А. И. Добкин, А. В. Кобак. – М.; СПб.: Atheneum; Феникс.

Торговля, общепит, сервис

1. Алянский Ю. Увеселительные заведения старого Петербурга. – Изд-во «Стройиздат», «Аврора», 2003.

2. Бахтиаров А. Брюхо Петербурга. – СПб., 1997.

3. Богданов И. А. Старейшие гостиницы Петербурга. – СПб., 2001.

4. Веселящийся Петербург (по материалам собрания Г. А. Иванова). Т. 6. – СПб.: Изд-во Н. Куприянова, 2002.

5. Демиденко Ю. Рестораны, трактиры, чайные… Из истории общественного питания в Петербурге XVIII – начала XX века. – М.: Центрполиграф, Мим-Дельта, 2011.

6. Лидваль И. Русская семейная хроника. – Невский архив: Историко-краеведческий сборник. – М.; СПб.: Феникс, 1993. С. 65–87.

7. Петербургские трактиры и рестораны (очерки, воспоминания, под ред. А. М. Конечного). – СПб.: Азбука-классика, 2006.

Национально-религиозные общины

1. Алакшин А. Э. Протестантские общины в Петербурге в XVIII веке. – Челябинск, 2006.

2. Бейзер М. Евреи в Петербурге. – Иерусалим: Библиотека-Алия, 1989.

3. Голландская реформатская церковь в Санкт-Петербурге (1717–1927). – СПб., 2001.

4. Немцы в России (Петербургские немцы)/ Отв. ред. Г. И. Смагина. – СПб., 1999.

5. Немцы в России. – СПб., 2000.

6. Немцы в России: русско-немецкие научные и культурные связи. Сб. статей. – СПб., 2000.

7. Немцы в Санкт-Петербурге (XVIII–XX века): биографический аспект. Вып. 2. – СПб., 2002.

8. Петербург и губерния: Ист. – этногр. исслед.: [Сборник] / АН СССР, Ин-т этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая; Сост. и отв. ред. Н. В. Юхнева. – Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1989. – 160, [3] с., [6] л. ил.

9. Религии Санкт-Петербурга. – СПб.: Союз, 2002.

10. Санкт-Петербург и Страны Северной Европы. Материалы ежегодной международной научной конференции. – 2002.

11. Швейцарцы в Петербурге. Сборник статей. – СПб.: Петербургский институт печати, 2002.

12. Этнография Петербурга-Ленинграда: Материалы ежегод. науч. чтений [Ленингр. части ин-та] / АН СССР, Ин-т этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая; Сост. и отв. ред. Н. В. Юхнева. – Л.: Ленингр. отд-ние, 1987.

13. Этнография Петербурга-Ленинграда: Материалы ежегод. науч. чтений / Сост. Н. В. Юхнева; РАН. МАЭ им. Петра Великого (Кунсткамера). – СПб.: МАЭ РАН, 1994. – Вып. 3.

14. Юхнева Н. В. Этнический состав и этносоциальная структура населения Петербурга, вторая половина XIX – нач. XX вв. Стат. анализ / Н. В. Юхнева; Под ред. К. В. Чистова. – Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1984.

15. Янгфельдт Б. Шведские пути в Санкт-Петербург. Перевод со шведского Ю. Н. Беспятых. – Стокгольм: Шведский Институт. – СПб.: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 2003.

Архитектура и краеведение

1. Антонов В. Адмиралтейская аллея – Александровский сад. Невский архив: Историко-краеведческий сборник. Вып. III. – М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1997.

2. Бенуа Л. Н. Записки о моей деятельности. // Публикация В. А. Фролова. Невский архив.

3. Кириков Б. М. Архитектура петербургского модерна. Общественные здания. Книга 1. – СПб.: Коло, 2011.

4. Кириков Б. М. Архитектура петербургского модерна. Особняки и доходные дома. – СПб.: Коло, 2008.

5. Кириков Б. М. Храм Воскресения Христова (К истории «русского стиля» в Петербурге). – Невский архив: Историко-краеведческий сборник. Вып. I. – М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1993.

6. Кириков Б. М. Дом компании «Зингер» – Дом Книги/ Б. М. Кириков, А. В. Вознесенский. – СПб.: Коло, 2008.

7. Микишатьев М. Н. Здание Азовско-Донского банка – памятник Петербургского неоклассицизма. – Невский архив: Историко-краеведческий сборник. Вып. IV. – СПб.: Изд-во Чернышева, 1999.

8. Пирютко Ю. М. Малая Садовая: путь через три столетия. – СПб.: ЭльВАН, 2003.

9. Ротиков К. К. (Пирютко Ю. М.). Другой Петербург: Книга для чтения в кресле. – 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Фонд исторической фотографии имени К. К. Буллы, 2012.

10. Соловьева Т. А. Адмиралтейская набережная. – СПб.: Крига, 2010.

11. Соловьева Т. А. Дворцовая набережная. – СПб.: Крига, 2005.

Быт и нравы

1. Бахтиаров А. Пролетариат и уличные типы Петербурга. Бытовые очерки. – СПб.: Тип. Контрагентства ж. д., 1895.

2. Горный С. Альбом памяти. – СПб.: Гиперион.

3. Горный С. Санкт-Петербург (Видения). – СПб.: Гиперион, 2000.

4. Григорьев М. А. Петербург начала XX века (Наброски воспоминаний). // Публикация Л. С. Овэс. – Невский архив: Историко-краеведческий сборник. Вып. V / Сост. В. В. Антонов, А. В. Кобак. – СПб.: Лики России, 2001.

5. Животов Н. Н. Петербургские профили. В 4-х вып. Вып. 2. Среди бродяжек. – СПб., 1894.

6. Животов Н. Н. Петербургские профили. В 4-х вып. Вып. 1. На извозчичьих козлах. – СПб., 1894.

7. Животов Н. Н. Петербургские профили. В 4-х вып. Вып. 3. Среди факельщиков. – СПб., 1895.

8. Животов Н. Н. Петербургские профили. В 4-х вып. Вып. 4. Среди официантов. – СПб., 1895.

9. Засосов Д. А. Из жизни Петербурга 1890–1910-х годов/ Д. А. Засосов, В. И. Пызин. – 1991.

10. Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. – М.: Новое литературное обозрение, 2008.

11. Лурье Л. Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка. – СПб.: БХВ-Петербург, 2011.

12. Лурье Л. Хищницы. – СПб.: БХВ-Петербург, 2012.

13. Лурье Л. Язвы Петербурга: Сборник газетного фольклора конца XIX – начала XX вв. – 1990.

14. Минцлов С. Р. Петербург в 1903–1910 годах. – Рига, 1931.

15. Никитин Н. В. Петербург ночью. – СПб., 1903.

16. Пискарев П. Л. Милый старый Петербург. Воспоминания о быте Старого Петербурга начала ХХ века/ П. Л. Пискарев, Л. Л. Урлауб. – СПб.: Гиперион, 2007.

17. Светлов С. Ф. Петербургская жизнь в конце XIX столетия. – СПб.: Гиперион, 1998.

18. Успенский Л. Запискистарого петербуржца. – Л.: Лениздат, 1970.

Периодика

1. «Петербургская газета», 1903–1914.

2. «Петербургский листок» (газета), 1903–1914.

3. «Ресторанное дело» (журнал), 1911–1914.

4. «Столица и усадьба» (журнал), декабрь 1913 – декабрь 1914.

Справочные издания

1. Антонов В. В. Святыни Санкт-Петербурга: Историко-церковная энциклопедия. В 3 т./ В. В. Антонов, А. В. Кобак. – СПб., 1994–1996.

2. Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века: справочник. – СПб.: Пилигрим, 1996. – 400 с.

3. Барышников М. Деловой мир Петербурга. – СПб.: Logos, 2000.

4. Весь Петербург на [1894–1917] год: Адресная и справочная книга [загл. на 1915–1917: Весь Петроград]. – СПб. [c 1914: Петроград]: Изд-во А. С. Суворина, 1894–1917 [ежегодн. изд.].

5. Врачебные и санитарные учреждения города С.-Петербурга. – СПб., 1910.

6. Город Санкт-Петербург с точки зрения медицинской полиции. – Типография М. Д. Ломковского, 1897.

7. Григорян В. Г. Романовы. Биографический справочник. – М.: АСТ, 2007.

8. Кириков Б. М. Петербургская неоклассика начала XX века. Каталог построек. – Невский архив: Историко-краеведческий сборник. – М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1997.

9. Кобак А. В. Исторические кладбища Санкт-Петербурга/ А. В. Кобак, Ю. М. Пирютко. – М.: Центрполиграф, 2009.

10. Москвич Г. Г. Петроград и его окрестности: Иллюстрированный практический путеводитель с приложением планов Петрограда. – 11-е изд., доп. и испр. – Петроград, 1915. – XVI, 224, XVIII с.: ил., пл.

11. Петроград по переписи населения 15 декабря 1910 года: Население. – Петроград, Ч. 1–2.

12. Раевский Ф. Петербург с окрестностями. – СПб., 1902.

13. Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. – СПб.: Институт Российской истории, Российская академия наук, 1995.

14. Санкт-Петербург по переписи 15 декабря 1900 года. В 3-х вып. – СПб., 1903–1905.

15. Санкт-Петербургский великосветский ежегодник. – СПб.: Типогр. Штаба войск гвардии и Петерб. воен. окр., 1914.

16. Список гражданским чинам первых трех классов. – Петроград: Сенат. тип., 1914.

17. Справочная книга о лицах Санкт-Петербургского купечества. – СПб.: С.-Петербургская Купеческая Управа, 1905–1914.

18. Справочная книжка Петроградского [загл. на 1874–1914: С.-Петербургского] градоначальства и столичной полиции. – СПб., 1874–1915.

19. Справочник о благотворительных учреждениях, действующих в городе С.-Петербурге / Составлено в Городской исполнительной комиссии по благотворительности. – СПб.: Гор. обществ. упр., 1913.

20. Три века Санкт-Петербурга: энцикл.: В 3 т. – СПб.: Филол. факультет С.-Петерб. гос. ун-та, 2001.

• Т. 2: Девятнадцатый век, кн. 1. А-В. [гл. ред. В. В. Яковлев] – 2003. – 680 с.

• Т. 2: Девятнадцатый век, кн. 2. Г-И. [гл. ред. В. В. Яковлев] – 2003. – 600 с.

• Т. 2: Девятнадцатый век, кн. 3. К-Л. [гл. ред. В. В. Яковлев] – 2004. – 680 с.

• Т. 2: Девятнадцатый век, кн. 4. М-О. [гл. ред. В. В. Яковлев] – 2005. – 838 с.

• Т. 2: Девятнадцатый век, кн. 5. П-Р. [гл. ред. В. В. Яковлев] – 2006. – 1088 с.

• Т. 2: Девятнадцатый век, кн. 6. С-Т. [гл. ред. В. В. Яковлев] – 2008. – 1072 с.

• Т. 2: Девятнадцатый век, кн. 7. У-Ч. [гл. ред. В. В. Яковлев] – 2009. – 936 с.

• Т. 2: Девятнадцатый век, кн. 8. Ш-Я. Приложение. Указатели [гл. ред. В. В. Яковлев] – 2011. – 1152 с.

21. Чериковер С. Петербург. – М., 1909.

22. Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи. 1802–1917: Библиографический справочник. – СПб., 2001.

Прочее

1. Ананьич Б. Банкирские дома в России (1860–1914): очерки истории частного предпринимательства. – Л., 1991. (2-е изд. – М., 2006).

2. Петербург. История банков. – СПб., 2001.

3. Кредит и банки в России до начала XX в.: Санкт-Петербург и Москва. – СПб., 2005.

4. Управленческая элита Российской Империи (1802–1917). – СПб.: Лики России, 2008.

5. Берберова Н. Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия. – М., 1997.

6. Вехи. Интеллигенция в России. – М.: Молодая гвардия, 1991.

7. Bater J. H. St Petersburg: industrialization and change. – London: Edward arnold, 1976.

Между Мойкой и Невским проспектом

1. Дом компании «Зингер»

2. Модный дом Бризака

3. Кафе «Доминик»

4. Церковь Святых Петра и Павла

5. Петришуле

6. Дом Голландской церкви

7. Ресторан «Медведь»

8. Реформатская церковь апостола Павла

9. Гвардейское экономическое общество

10. Финская церковь Святой Марии

11. Ресторан «Донон»

12. Редакция журнала «Аполлон»

13. Церковь Святой Екатерины

14. Дом прихода церкви Святой Екатерины

15. Императорские конюшни и Конюшенное ведомство

16. Спас на Крови

17. Дом Энгельгардта

18. Костел Святой Екатерины

19. Европейская гостиница

20. Императорский Русский музей

21. Здание Товарищества нефтяного производства братьев Нобель

22. Кабаре «Бродячая собака»

23. Михайловский театр

24. Дворянское собрание

25. Палас-театр

26. Инженерный замок

27. Цирк Чинизелли

28. Доходный дом Фокина

29. Особняк Паниных

30. Дворец Шуваловых

31. Офицерское собрание Сводно-Казачьего полка

32. Михайловский манеж

33. Александровский Императора Александра II кадетский корпус

34. Ресторан Федорова

35. Елисеевский магазин

36. Пассаж

37. Петербургское отделение Московского купеческого банка

38. Сибирский торговый банк

39. Армянская церковь

40. Издательство «Новое время»

41. Волжско-Камский банк

42. Императорская публичная библиотека

43. Аничков дворец

44. Александринский театр

45. Дирекция императорских театров

46. Театральное училище

47. Министерство народного просвещения

48. Шестая гимназия

49. Министерство внутренних дел

Примечания

1

В пер. с англ. Низший слой среднего класса.

(обратно)

2

Обелиск на Румянцевской площади Васильевского острова Санкт-Петербурга, установленный в 1799-м в честь побед русских войск во главе с П. А. Румянцевым-Задунайским в русско-турецкой войне 1787–1791 годов.

(обратно)

Оглавление

Адмиралтейская часть

Введение

  Блестящий фасад

  Понаехали

  Из крестьян

  Low middle[1]

  Интеллигенция

Адмиралтейская часть

  1. Летний сад

  2. Марсово поле

  3. Дворец принца Ольденбургского

  4. Посольство Великобритании

  5. Казармы Павловского полка

  6. Мраморный дворец

  7. Дом Ратькова-Рожнова

  8. Посольство Дании

  9. Новый клуб

  10. Ново-Михайловский дворец

  11. Дворец Владимира Александровича

  12. Запасная половина Зимнего дворца

  13. Эрмитажный театр

  14. Казармы Первого батальона Преображенского полка

  15. Дом Головиных

  16. Особняк Абамелек-Лазарева

  17. Эрмитаж

  18. Зимний дворец

  19. Адмиралтейство

  20. Мало-Михайловский дворец

  21. Мастерская Константина Маковского

  22. Сенат

  23. Синод

  24. Особняк Марии Тенишевой

  25. Дом Воронцова-Дашкова

  26. Особняк Лазаря Полякова

  27. Особняк Орлова-Давыдова

  28. Дом Георгия Лейхтенбергского

  29. Дворец великого князя Андрея Владимировича

  30. Дом Сергея фон Дервиза

  31. Старый «Донон»

  32. Дом Павла фон Дервиза

  33. Особняк Н. П. Румянцева

  34. Дворец великого князя Михаила Александровича

  35. Англиканская церковь

  36. Дом Полякова

  37. Дом шведского посольства

  38. Дворец великого князя Павла Александровича

  39. Дворец Бобринских

  40. Николаевский дворец

  41. Казармы конной гвардии

  42. Главный почтамт

  43. Особняк Половцова

  44. Особняк Набокова

  45. Дом в. Ф. Гагариной

  46. Итальянское посольство

  47. Германское посольство

  48. Особняк Богдановичей

  49. Министерство государственных имуществ Российской империи

  50. Мариинский дворец

  51. «астория»

  52. Исаакиевский собор

  53. Военное министерство

  54. Градоначальство

  55. Ресторан «Вена»

  56. Ателье Иды Лидваль

  57. Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб

  58. Доходный дом страхового общества «Россия»

  59. Первое российское страховое общество

  60. Дом Общества поощрения художеств

  61. Русский для внешней торговли банк

  62. Торговый дом «С. Эсдерс и К. Схейфальс»

  63. Дом «Фаберже»

  64. Центральная телефонная станция

  65. Дом Германа Фридриха Эйлерса

  66. Русский Торгово-промышленный банк

  67. Дом Жако

  68. Ресторан «Кюба»

  69. Дом Тедески

  70. Дом Вавельберга

  71. Дом Чичерина (дом купцов Елисеевых)

  72. Дворец Елисеева

  73. Дом Пастухова

  74. Торговый дом «Болин»

  75. Ресторан «Малый Ярославец» («Мало-Ярославец»)

  76. Азовско-Донской банк

  77. Главный штаб

    Генеральный штаб

    Министерство иностранных дел

    Министерство финансов

  78. Штаб гвардейского корпуса

Между Мойкой и Невским проспектом

  1. Дом компании «Зингер»

  2. Модный дом Бризака

  3. Кафе «Доминик»

  4. Церковь Святых Петра и Павла (Петрикирхе)

  5. Петришуле

  6. Дом Голландской церкви

  7. Ресторан «Медведь»

  8. Реформатская церковь Апостола Павла

  9. Гвардейское экономическое общество

  10. Финская церковь Святой Марии

  11. Ресторан «Донон»

  12. Редакция журнала «Аполлон»

  13. Церковь Святой Екатерины

  14. Дом прихода церкви Святой Екатерины

  15. Императорские конюшни и конюшенное ведомство

  16. Спас на крови

  17. Дом Энгельгардта

  18. Костел Святой Екатерины

  19. Европейская гостиница

  20. Императорский Русский музей

  21. Здание Товарищества нефтяного производства братьев Нобель

  22. Кабаре «Бродячая собака»

  23. Михайловский театр

  24. Дворянское собрание

  25. Палас-театр

  26. Инженерный замок. Николаевское инженерное училище и Академия

  27. Цирк Чинизелли

  28. Доходный дом Фокина

  29. Особняк Паниных

  30. Дворец Шуваловых

  31. Офицерское собрание Сводно-Казачьего полка

  32. Михайловский манеж

  33. Александровский Императора Александра II кадетский корпус

  34. Ресторан Федорова

  35. Елисеевский магазин

  36. Пассаж

  37. Петербургское отделение Московского купеческого банка

  38. Сибирский торговый банк

  39. Армянская церковь

  40. Издательство «Новое время»

  41. Волжско-Камский банк

  42. Императорская публичная библиотека

  43. Аничков дворец

  44. Александринский театр

  45. Дирекция императорских театров

  46. Театральное училище

  47. Министерство народного просвещения

  48. Шестая гимназия

  49. Министерство внутренних дел

Библиография

  Двор, сановники, «большой свет»

  Гвардия, армия, флот

  Театр и музыка

  Литература

  Изобразительное искусство

  Торговля, общепит, сервис

  Национально-религиозные общины

  Архитектура и краеведение

  Быт и нравы

  Периодика

  Справочные издания

  Прочее

Между Мойкой и Невским проспектом

*** Примечания ***