Осколок [Владислав Крисятецкий] (fb2) читать онлайн

Владислав Крисятецкий Осколок

Когда до их появления остаются считанные минуты, я достаю фотоальбом. Просто чтобы немного отвлечься от томительного ожидания. Чтобы сердце перестало колотиться так сильно, предчувствуя новую встречу и одновременно в который раз не веря, что она произойдет.

Конечно, я знаю, что они придут. Мы снова сядем за стол, я снова буду с удовольствием смотреть на них, слушать их речь. Неважно, о чем мы будем говорить. Разумеется, о пустяках. О погоде. О последних новостях. О моей жизни и о моем здоровье, до которых мне самому почти нет никакого дела. Время проходит, я старею, с каждым годом все больше и заметнее, ничего необычного в этом нет. Моей ноге не поможет уже никакая операция, и это тоже известно давно. Ну и ничего, прохромал полжизни – прохромаю и ее остаток. Инвалид так инвалид. Я уже привык.

Конечно, жизнь могла бы сложиться совсем по-другому, если бы не моя травма. Может быть, даже вырос бы в большого начальника, имей я к этому интерес. Ну, относительно большого. Выше директора автопарка мне вряд ли удалось бы скакнуть. Все же помимо опыта и положения «на хорошему счету у руководства» нужна еще деловая хватка и стремление управлять людьми, ну а этого как раз мне всегда не доставало.

Впрочем, что теперь рассуждать. Сложилось так, как сложилось. Да, в последние годы я все реже выхожу из дома. И нога меня беспокоит иногда так сильно, что хочется выть. Не беда. Никто не слышит этого. Никто и не должен слышать. Тем более они. Мои дорогие и любимые. То немногое, что связывает меня с этим миром. То немногое, что осталось в этой никчемной, тянущейся с черепашьей скоростью жизни. Она ускоряется лишь в те редкие дни, когда мы видимся. И время течет чуть быстрее, когда я в очередной раз перелистываю этот альбом.

В нем не так много снимков. Марине всегда было не до этого. Считала, что все успеет. Не успела. Времени, отмеренного ей, хватило только на несколько плохеньких черно-белых фотографий. Снимать она никогда не умела. Дети то выпадали из кадра, то не хватало резкости, то света. Однажды я уговорил ее взять меня с собой, чтобы пофотографировать их, всех вместе. Там-то, в интернате, мы с ними и познакомились. Я сразу почувствовал, что мы будем друзьями с этими славными малышами. Так и получилось, вскоре мы стали постоянно навещать их вместе. Вновь эти кадры передо мной. То самое апрельское воскресенье двадцатилетней давности. Такими я их и запомнил на всю жизнь – смущающимися от присутствия чужого дяди, но любопытными, добрыми, забавными, солнечными созданиями. Вот и Марина рядом с ними – молодая, цветущая, полная задора и оптимизма.

Но лишь в те дни, когда им удавалось быть вместе. А таких дней было немного. Ей было бесконечно горько снова и снова расставаться с ними. Я видел это, и сердце мое сжималось каждый раз, когда они прощались до следующего свидания. Обычно на обратном пути мы молчали – ей было трудно разговаривать, а мне было трудно чем-то ее успокоить. Она мечтала накопить денег и забрать их из этого «казенного дома». Я хотел как-то ей помочь, несмотря на то что самому мне едва удавалось сводить концы с концами. И все же я надеялся – на чудо ли, на себя ли, а скорее, и на то, и на другое. Но она и слушать не хотела. Пыталась добиться всего сама. Да и что я мог предложить ей? Выйти за меня замуж и жить с двумя детьми на наш скудный суммарный заработок? Забрать детей и переехать в деревню? Смешно. И грустно. Конечно, это не было бы той жизнью, которой желала Марина для себя и своих детей. Ей казалось, что есть другой выход. Что ее энергии хватит на то, чтобы наладить жизнь своими силами. Это был ее выбор. Как и способ осуществления своей мечты, к которому она в итоге пришла. Смелая женщина. Я и сейчас преклоняюсь перед ней, хотя многие из ее друзей и знакомых отвернулись от нее еще когда она была жива. А когда эта жизнь оборвалась, остался лишь я – одинокий, разбитый таким внезапным и чудовищным горем, мучающийся угрызениями совести и собственной беспомощностью друг несуществующей семьи. Случилось так, что через несколько дней после ее кончины я стал инвалидом, и мои призрачные надежды как-то помочь детям Марины стали совсем невыполнимыми. С того момента я мог лишь наблюдать за их взрослением издалека, тратя время на переживания, воспоминания и гоня прочь от себя мысли о том, что все могло бы сложиться совсем иначе. Мечты, разрывающие мое сердце в клочья.

Кто-то мог бы сказать, что все мои неприятности начались именно из-за того, что мы встретились. Что моя жизнь оказалась изломана и стала бессмысленна оттого, что я поддался пустым иллюзиям, мной самим придуманным и не воплощенным в реальную жизнь. Я не согласен. Марина – это главное, что было в этой жизни. Это яркий луч, который мелькнул, озарил мое мрачное однообразное существование и ослепил, заставив тянуться навстречу к нему, идти вслед за ним. Одна-единственная женщина, которую я любил. И которую не уберег, за что и получил сполна. По справедливости.

И лишь ее дети, которые теперь уже стали совсем взрослыми людьми, напоминают мне о том, что я по-прежнему жив. Мы видимся, мы дружим, мы интересуемся друг другом. И я рад, что это так. Ведь это маленькая победа при огромном списке неудач – то, что мы не потерялись. Я понимаю, что они не могут быть со мною часто – у каждого из них своя сложная, суматошная, современная, молодая жизнь. Но они все еще помнят, что станет для меня лучшим подарком на день рождения. Это, конечно, их визит.

Первым, как всегда, приходит Артем. Один долгий звонок в дверь.

На секунду я закрываю глаза и пытаюсь представить его себе.

Нет, снова то же самое. Вихрастый курносый мальчишка шести лет с огромными мамиными глазами. Деловитый, любознательный. Его звонкий голос слышится не очень часто. Молчун. Мужчина. Обязательный, добрый, справедливый. Матросский костюмчик и напряженное от ожидания лицо в объективе. «Сейчас вылетит птичка!» – объявляю я и строю какую-то смешную рожицу. Он стеснительно улыбается в ответ, не зная еще, что эта улыбка сохранится в фотоальбоме его матери на долгие-долгие годы черно-белой карточкой.

Как обычно долго добираюсь до прихожей, дрожащими от волнения руками отстегиваю цепочку и щелкаю замком. Какое может быть «Кто там?»

Глаза. Вот первое, что я вижу.

Волшебство. Время вновь повернуло вспять.

Глаза Марины на его лице. Тот же чудной нос. В остальном мне опять трудно узнать Артема, хоть мы виделись всего несколько месяцев назад.

Улыбающийся мне великан в темно-сером костюме. Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга в легком изумлении.

– Привет, дядя Коля! – наконец звучит его чуть хрипловатый голос.

– Привет, дядя Коля! – тут же пропищал в моей памяти тоненький голосок мальчишки, спрятавшегося за юбкой мамы Марины.

Снова не могу заставить себя поверить. Вот старый кретин.

Помедлив, растерянно отступаю от двери, пропуская Артема внутрь. Не свожу с него зачарованных глаз. И только когда он делает шаг в открытую дверь, я будто просыпаюсь.

– Привет, Артем…

Крепкая мужская ладонь стискивает мою. Объятие. Легкий запах табачного дыма, одеколона и машинного масла. Совсем мужчина.

– С днем рождения тебя, дядя Коля! – говорит Артем, стараясь казаться предельно торжественным. – Здоровья и не унывать ни за что!

– Спасибо, дружище, – оживаю я, улыбаясь в ответ, – обещаю стараться.

Он принимает шутливо-таинственный вид и оборачивается к двери.

– А теперь – мой подарок! Надеюсь, его еще никто не успел спереть.

С этими словами он на секунду исчезает, а затем появляется позади шикарного полукресла на колесиках, которое он вкатывает в прихожую.

– Получите персональный транспорт! – проговаривает он с чуть смущенной улыбкой.

– Ух ты! – слегка ошарашенно реагирую я, разглядывая подарок. – Это ж и впрямь почти личный автомобиль!

– А ну-ка присядь, посмотрим, как ты с ним управишься, – усмехается Артем, торопливо подкатывая кресло.

Но едва я послушно сажусь, в дверь снова звонят. Два коротеньких легкомысленных звоночка.

Это может быть только Катя.

Подвижная смешливая девчушка с двумя забавными светленькими косичками. Когда она улыбается, ее голубые глазки превращаются в щелочки, а аккуратный носик чуть сморщивается. Крохотный шрам у правой брови – иногда она была настолько быстра в своих мыслях и передвижениях, что не все предметы успевали от нее уворачиваться. При этом не помню ее плачущей, хотя почти взрослая растерянность на ее личике после известия о смерти мамы казалась мне еще более сильным проявлением эмоций, чем детские слезы. Девочка-молния. Это она унаследовала от Марины.

Дверь открывает Артем, я остаюсь сидеть неподвижно. Как говорится, «весь превратился в зрение».

И вот ее светлый локон показывается из-за его плеча. Небольшая пауза – видимо, Катя недоуменно смотрит на Артема, ожидая увидеть вместо него меня. Но ориентируется быстро, как и всегда.

– Дядя Колечка, ау! – слышится ее озорной голос.

Я, разумеется, снова не могу определиться с быстрым ответом.

– Ты куда это уже успел подевать дядю Колю, а? – шутливо осведомляется она у Артема, пытаясь отодвинуть его в сторону. Тот в ответ обхватывает ее за талию, не пропуская Катю в прихожую. Их дружеский борцовский поединок длится несколько секунд и завершается дружным смехом.

Брат и сестра. И я. Мы вместе. Время не имеет значения для родных людей.

С трудом поднимаюсь с кресла, сияя улыбкой.

– Вот он! – восклицает Катя, отпуская Артема и протягивая ко мне обе руки.

– Привет, Катюша. Вот и ты, – только и успеваю сказать я, заключая ее в объятия.

Нежный аромат ее волос. Еще одно мимолетное горько-сладкое воспоминание о Марине.

Катя отходит на два шага и с любопытством рассматривает меня. А я – ее. Привлекательная молодая женщина. Подкрашенные волосы чуть светлее, чем были. Загорелая кожа. Элегантная модная одежда. Лицо довольной собой и уверенной в своем будущем принцессы. И, конечно, улыбка. Та самая.

– Здравствуй, дядя Коля! Вот мы и встретились! – говорит она весело. – Наконец-то наступил твой личный праздник. Мы с Тёмкой его ждали. Правда, Тём?

– Дни считали, – с готовностью подтверждает Артем и подмигивает мне.

– А это никак твой подарок? – оглядывается она на него, указывая рукой на кресло.

– Нравится? – приподнимает он бровь.

– Ты бы еще шкаф дубовый подогнал. Нет, чтобы что-нибудь для души преподнести! – с иронией протягивает Катя и кивает мне: – А как тебе, дядя Коля, подарок нашего балбеса?

– Отлично. Теперь буду только ездить по квартире, никаких больше пеших прогулок, – заявляю я.

Они смеются. Я чувствую себя счастливым рядом с ними. Необходимым. Частью чего-то большого и светлого.

– Ну что ж! Он придумал, как облегчить жизнь твоим ногам, а я придумала занятие для твоих рук! – говорит она и с видом опытного фокусника извлекает из пакета здоровую книгу в яркой глянцевой обложке. Протягивает мне. «500 кулинарных рецептов».

– Та-да-а-а! – выводит Катя загадочный напев.

– Супер! – комментирует Артем. – Сделаем из дяди Коли отпетого кулинара!

Я с чудаковатой улыбкой разглядываю картинки.

– Спасибо, солнце, – говорю я с нежностью, – это, конечно, замечательно, вот только для кого мне все это гото…

– Для нас, конечно! – почти выкрикивает она, смеясь. – Чем не способ собрать гостей в доме? Звонишь и говоришь: «Катюша, у меня сегодня на ужин куриное филе в грибном соусе. Айда ко мне!» И всё, мы с Тёмкой примчимся на огонек, про все срочные дела позабыв!

Я улыбаюсь, поглаживая обложку.

– Главное, верь в то, что нет ничего невозможного, дядя Коля, – добавляет она серьезнее, – мы всегда рядом и даже когда нам трудно приехать, не забывай, что мы с тобой. В этом и есть смысл моего подарка.

– Тогда я присоединяюсь и признаю, что твой подарок лучше, – улыбается Артем. – В конце концов, если не захочешь готовить, то можешь использовать эту милую вещицу как молоток или как подставку, если колесико моего кресла отскочит.

Катя оборачивается к нему и отвешивает брату шутливую оплеуху.

– Ты продукты не забыл, приколист?

Артем хлопает себя по лбу.

– Сейчас принесу из машины! – бросает он и выбегает из квартиры раньше, чем я начинаю протестовать.

– Зачем, Катюша… У меня и так еды хватает, Маргарита Ивановна наготовила на целую неделю. На ваши деньги, между прочим. Только благодаря им и живу, можно сказать, – спешно бормочу я.

Она просто смотрит на меня с улыбкой, и я чувствую себя старым глупцом.

– Ничего-ничего, дядя Коля, ты, главное, держись молодцом. Не падай духом и продолжай жить. Ты нам с Тёмкой нужен вот таким – веселым и счастливым, – говорит Катя проникновенно.

Я чувствую, как слезы наворачиваются на мои глаза и быстро меняю тему.

– Ты чудесно выглядишь, дорогая. Цветёшь, хорошеешь. У тебя все в порядке?

Катя лишь кокетливо закатывает глаза и хлопает длинными ресницами. Принцесса – ни дать, ни взять. Затем она пожимает плечами и разводит руками, искоса глядя на меня:

– Всё не бывает хорошо, но, в общем, нормально. Ведь если бы случилось что-то плохое, то ты бы догадался, что я притворяюсь, не так ли?

– Не знаю. Я каждый раз вижу тебя в хорошем настроении. Просто это происходит редко и по праздникам. Кто знает, может быть, только в эти дни ты и можешь позволить себе быть беззаботной милой девочкой. Чтобы порадовать меня, – говорю я чуть серьезней, чем этого требует ситуация и беру ее за руку.

Несколько секунд Катя задумчиво смотрит мне в глаза. Затем наклоняется и нежно целует в щеку.

– С днем рождения тебя, дорогой дядя Коля, – шепчет она мне на ухо, затем выпрямляется и идет в ванную.

Она уже на полголовы выше меня, отмечаю я с удивлением.

Я слышу, как она включает воду, поворачивая сразу оба вентиля. Совсем как Марина.

Хлопает входная дверь, в прихожую влетает запыхавшийся Артем с несколькими полиэтиленовыми пакетами.

– И снова здравствуйте! Надеюсь, я ничего не пропустил, – проговаривает он, ставя еду к стене.

На пороге ванной появляется Катя с полотенцем в руках.

– Надеюсь, шампанского прихватил? – спрашивает она, величественно приподняв бровь.

– Все исполнено в точности с вашими указаниями, моя госпожа! – подыгрывает ей Артем.

– В таком случае гарантирую отменный стол, уважаемые хозяева и гости, – произносит Катя и делает реверанс.

Он аплодирует, я присоединяюсь.

– К столу, друзья! – восклицаю я, театрально простирая руку.

– В карету, граф! – подхватывает Артем и усаживает меня в новое кресло. Затем смотрит на сестру и насмешливо бросает ей: – Покатили, принцесса!

Они дружно хватаются с подлокотники, и под общий заливистый смех катят меня в комнату.

– А жениться-то не собираешься? – интересуюсь я.

– Собираться я собираюсь, да вот неизвестно когда соберусь, – отвечает жующий Артем, – это же не так просто, дядя Коля, в наше время найти себе невесту, думающую не только о деньгах и шмотках.

– Ой-ой-ой, посмотрите на этого романтика с большой дороги! – язвительно отзывается Катя со своего края стола. – Можно подумать, вам, современным мужчинам очень надо, чтобы мы разбирались в стихах и восхищенно ахали, глядя на закат. Ты приятелей своих послушай, на жен их посмотри. Они стремятся к духовным отношениям? Или их интересуют более очевидные достоинства?

– Вот посмотри, дядя Коля, перед тобой и есть классическая современная дама, – кивнув в сторону сестры, усмехается мне Артем. – Знает, кому и что нужно, обо всем имеет свое суждение. Даже о том, о чем знать не может в принципе.

– Ну а тебе, разумеется, нужна тихая сексапильная кухарка с белозубой улыбкой, способная на поддакивание в любой жизненной ситуации, – невозмутимо парирует Катя. – «Да, дорогой!» «Ты прав, милый!» «Все будет так, как ты захочешь, любимый!»

Он несколько секунд раздумывает над ее словами.

– Да я и сам не знаю, кто мне нужен, – отвечает он после паузы. – Во всех нас есть что-то хорошее и что-то плохое. Просто жениться – это ответственность какая, нужна уверенность в будущем, нормальная должность, заработок. А я что? Водила персональный. Шестерка в общем, хоть и при высоком чине. Всю жизнь не будешь на него ишачить, чуть что срываться с места и везти куда-то. Нужно что-то более солидное и стабильное.

– Что же мешает? – подмигивает она.

Он смотрит на нее сначала серьезно, затем на его лице снова появляется легкомысленная улыбка.

– Сам себе мешаю, сестренка, ты же знаешь. Ведь сама тоже не замужем, и не рвешься в законный брак.

– Я? – удивляется она. – Мне сейчас просто не нужны эти узы, я пока вполне могу прожить и без них. Да и время на выбор спутника жизни у меня еще имеется. Просто нужный момент не настал.

– А дети? – вставляю я тихо.

– Дети? – переспрашивает она, переводя взгляд на меня.

Возможно, мне кажется, но я успеваю увидеть в ее глазах какое-то новое для меня выражение. Всего лишь на полсекунды усмешка сменяется чем-то другим. Но чем? Слишком мало времени, чтобы понять.

– Наверное, придет и это время. Когда я пойму, что могу себе позволить привести нового человека в наш мир. И сделать его счастливым, – говорит она.

Ее голос звучит твердо и уверенно. Такой голос не оставляет сомнений – его хозяйка знает, что делает. Мне хорошо знаком этот тон. Конечно, это тоже наследство от Марины. Слава Богу, что им передались ее лучшие качества.

– Так что готовься, дядя Коля. Настанет день, и мы тебя порадуем детишками! Только жди терпеливо, и все будет! – произносит Артем с чувством и разливает шампанское. – Самое время нам поднять бокалы за твое долголетие! Даже я малость пригублю, хоть и за рулем.

– Только не увлекайся, тебе ведь еще на встречу, – предупредительно замечает Катя, чокаясь с нами.

– Все будет нормально, родная. Проще говоря, не учи ученого! – задорно восклицает он в ответ.

– Нет, кроме шуток, он же этого не любит. Ты ведь за ним заезжаешь?

– Ну а за кем же, деточка? Кто у нас еще вызывает машину к выходу на набережную, когда нагуляется с любимым фокстерьером?

Катя смеется. Какой красивый звонкий смех.

– А на чем ты сейчас ездишь, Артем? – спрашиваю я, чувствуя, как теплая волна шампанского разливается внутри меня.

– На служебке в основном. На хозяйской «Вольво». Я и сейчас на ней приехал. Своя на приколе давно – «девятка» подержанная. Хламина та еще, – усмехается он криво. – Ну да ничего, вот починюсь, и рванем мы дружною толпой на… охоту, например. Ты ж давно не был! Или на шашлычок. А? Как вы на это смотрите? Пора бы тебя, дядя Коля, на природу вывезти, соскучилась она по тебе. Да и по нам с Катериной тоже.

– Вот сейчас молодец, – одобряет Катя. – Выберем какой-нибудь выходной день не очень жаркий, избавимся от всех дел и отправимся. Как ты насчет поездки, дядя Коля?

– Было бы здорово! – мечтательно киваю я. – Поедем все вместе. Может, и Маргариту Ивановну прихватим?

Артем с Катей переглядываются в легком удивлении, словно пытаются понять – серьезно я говорю или нет.

– Ты хотел бы взять ее с собой? – переспрашивает Катя.

– О-о-о, дядя Коля, да ты у нас ходок, оказывается? – весело подначивает меня Артем.

Качаю головой, немного смущаясь. Дети.

– Просто по ней видно, что ее жизнь не ладится. Вечно утомленное лицо и печальные глаза. Человек явно тоже соскучился по вниманию, по празднику. Так почему бы ей его не устроить, она этого вполне заслуживает.

Катя сочувственно кивает.

– Ты прав, дядя Коля. Ее жизнь действительно складывается нелучшим образом. В семье неприятности. Дочь недавно развелась, а деньги как раз в основном приходили от мужа. Вот и вынуждена теперь подрабатывать, я ей по дружбе предложила неплохие условия. Кстати, бывший теперь уже муж – Серж Малашенко. Ты его не знаешь случайно? – обращается она к Артему.

Тот задумывается на секунду, затем качает головой.

– А он, между прочим, из смежного с твоим подразделения, вы могли какое-то время даже работать вместе. Еще недавно был телохранителем. Но потом погнали его…

– Погнали? И за что, интересно? – удивляется Артем.

– А с головой не дружил. Он и так-то умишком не блистал, а со временем вообще пошел в разнос, – невозмутимо бросает Катя, накладывая в тарелку кусочек ветчины.

– Впервые слышу о таком. А тебе-то откуда все известно?

– Спроси у папы Карло, – игриво вскидывает она брови и торопливо продолжает: – Но сейчас не об этом. После того, как он ушел, говорят, начал сильно выпивать и тут уж совсем никакой жизни с ним не стало. Девочка осознала всю глупость своего выбора и стала робко добиваться развода, ну а мама ее, разумеется…

Початая бутылка шампанского.

Я тупо смотрю на нее, пытаясь убедить себя в том, что ослышался.

Катя продолжает увлеченно рассказывать, но я больше не слышу ее. Слова, поразившие мой слух, словно затмили собой все, что происходило за столом в это время.

Я смотрю налево. Артем, наморщив лоб, кивает, поглощенный рассказом сестры.

Направо. Катя отложила вилку в сторону и уже сопровождает историю жестикуляцией.

Никто из них не видит, что происходит со мной в эти мгновения. Во мне. Они пока не знают.

Мой последний взгляд. Почти затравленный. Вдох. Выдох.

Этого не должно было случиться. Я не верю, что понял ее правильно. Поэтому и решаюсь заговорить.

– Катя, – говорю я негромко и как бы между прочим, стараясь не смотреть на нее.

Боковым зрением вижу, как ее голова поворачивается ко мне.

– Кто такой папа Карло? – срывается с моих губ нелепо звучащий вопрос.

– Прости? – переспрашивает она, заставляя повторять эту мучительную для меня глупость еще раз.

– Папа Карло. Это имя только что прозвучало в твоем рассказе.

Теперь я внимательно смотрю на нее. У меня больше нет возможности спрятать лицо. Шаг сделан.

Катя удивленно смотрит на Артема, затем снова на меня.

И тут я замечаю в ее взгляде неуверенность. И чувствую, как холодею. Просто я понимаю, что это уже половина неутешительного ответа на мой вопрос. Меня охватывает страх и почти сразу же приходит смутная досада. На мой испуг. На Катину нерешительность. На то, что весь этот волшебный вечер, складывавшийся замечательно, вдруг заслонило собой это всплывшее из небытия дурацкое имя.

– Но, дядя Коля, какое это может иметь… – пытается сказать она, но снова встречает мой взгляд.

Я смотрю в упор. В моих глазах поубавилось нежности, ее сменила тревога. И решимость. Ей непривычно видеть меня таким, это сбивает ее с мажорного настроя, в котором проходил весь предыдущий разговор.

– Мы работаем на этого человека, дядя Коля, – приходит ей на выручку хрипловатый голос Артема.

На его лице недоумение. Большие карие глаза не выдерживают моего долгого взгляда. Он смотрит на Катю, пытаясь найти ответ у нее, но та тоже шокирована внезапной переменой во мне.

Передо мной вдруг снова оказываются два ребенка. Беззащитные, смущенные. Но теперь уже слишком поздно, чтобы превратить начатый разговор в шутку.

– Назовите мне его полное имя, – прошу я каким-то глухим неузнаваемым голосом.

Пауза. Катя непонимающе пожимает плечами, Артем переводит взгляд на меня.

– Карловский Аркадий …

– … Федорович, – мрачно завершаю я, и комната снова погружается в безмолвие.

Я отодвигаю от себя тарелку, складываю руки на столе, склоняю голову. Мне необходимо сосредоточиться. Трудно. Мысли перемешались, тишина с невероятной силой давит на виски, и нет ни одного даже случайного звука, который мог бы ослабить это давление. Будто все в этом мире остановилось по чьей-то властной команде.

– Я хочу… предостеречь вас… – наконец слышу я свой изменившийся голос. – Этот человек… опасен… Он очень опасен. И мне не хотелось бы…

– Опасен? – переспрашивает Артем немного нервно.

– Есть доказательства? – сухо интересуется Катя.

Я не могу поднять взгляда от своих рук. Лишь горько усмехаюсь в ответ на ее вопрос.

– Доказательства? Нет, документальных подтверждений у меня нет. Иначе он уже давно бы отдыхал в тюрьме, а не гулял по набережной с любимым псом. Я просто знаю…

– Что ты знаешь? – нетерпеливо перебивает меня Катя.

Я чувствую холод в ее голосе. Раздражение как ответная реакция на мое поведение?

Мне становится еще тяжелее. Я медлю с ответом, хотя знаю, что теперь это бессмысленно.

– Он причастен к смерти вашей матери. И к моей травме тоже.

Вилка выскальзывает из пальцев Артема, стукается о край стола и со звоном падает на пол.

Снова молчание. Я не могу смотреть им в глаза. Боюсь, что не выдержу такого зрелища.

– Тебе придется объясниться, – говорит Катя.

Видимо, ей хотелось произнести эту фразу спокойно. Но на последнем слоге голос ее предательски дрогнул.

Да, придется. Хотя я очень надеялся, что этот миг никогда не настанет. Я гнал от себя даже вероятность того, что мы будем когда-либо говорить об этом. Но… Но.

Собрав все свое мужество, я поднимаю голову. Они внимательно смотрят на меня. Артем побледнел. У Кати заблестели глаза. Видно, что они оба изо всех сил стараются держать себя в руках. Как и я.

– Я не решался рассказать вам правду о том, что произошло. Мне казалось, что вам незачем об этом знать, что истина может только повредить. Я закопал ее глубоко внутри и со временем даже почти убедил себя, что всего случившегося на самом деле не было. Что Марина действительно погибла в случайной аварии, угодив под колеса не справившегося с управлением водителя. Что действительно факт неисправности тормозной системы машины был зафиксирован. И что виновник действительно понес заслуженное наказание. Что такие происшествия – не редкость, и что вашей маме просто не повезло. И нам вместе с ней. Но было кое-что, о чем я догадывался. Кое-что, о чем знал со слов Марины. И когда попытался самостоятельно докопаться до причин, немедленно поплатился.

Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.

Немигающие глаза смотрят на меня, ожидая продолжения рассказа. Эти глаза сейчас кажутся мне пустыми, остекленевшими. В них лишь немые отражения чудовищности моих слов. Я стараюсь не обращать на это внимания, но не могу. Потому что знаю, что дальше все будет только хуже. И все же принуждаю себя продолжать.

– Ваша мама была знакома с Карловским. И называла его так же, как и вы – папа Карло. Как вы знаете, я был ее единственным другом. Единственным человеком, с которым она могла поделиться своими планами на жизнь, своими бедами и радостями. Однажды она рассказала мне об этом знакомстве. Марина работала официанткой в кафе. Они встретились случайно. Затем он стал появляться в ее смену все чаще и чаще. Начал ухаживать. И они… Она… В общем она… она стала его любовницей. Он был щедр, а деньги были нужны ей для осуществления своей главной мечты. Марина хотела забрать вас из интерната.

Я снова смотрю на них. Со смутной надеждой увидеть на их лицах что-то, что помогло бы мне поскорее закончить эту историю. Понимание ли. Сострадание. Какую-нибудь живую эмоцию.

Глаза Кати напряженно сузились. Артем нахмурился. Но выражение их глаз не изменилось.

– Накануне происшествия мы с ней встретились. Я видел, что Марина не может найти себе места. Она была в плохом настроении, в подавленном каком-то. Я начал расспрашивать ее, и какое-то время не мог добиться от нее внятных ответов. Но потом она рассказала… Карловский работал в милиции. Он был на хорошем счету, многие считали его образцовым работником. Но как-то раз в одном из разговоров с ней он случайно обмолвился об одном из закрытых дел, которое вел. В ходе следствия какая-то из ниточек потянулась к нему. Он быстро справился с ситуацией, и его причастность к делу осталась незамеченной. Сам он объяснил это ей стечением обстоятельств и совпадений. Но Марина забеспокоилась. Стала подозревать, что этот случай не единственный. Что Карловский тратит на нее слишком много, чтобы казаться честным и неподкупным. И в один из дней она каким-то образом узнала правду о нем. О его связях с бандитами. Во время той нашей встречи она не рассказала мне подробностей. Мы договорились встретиться еще раз. Но на следующий день… ее не стало…

Последние слова я произношу с надрывом и начинаю хрипло кашлять. Дрожащими руками хватаю бокал и допиваю то, что там было – остававшееся в нем шампанское. Судорожным движением вытираю рот. Почти всё.

– Через день я попытался связаться с ним, договориться о встрече. Наверное, это было глупостью с моей стороны. Конечно, я не упомянул о беседе с Мариной во время нашего с ним телефонного разговора. Как потом оказалось, единственного. Но это и не потребовалось. Видимо, он уже знал о нашей с ней встрече. И среагировал быстрее, чем я ожидал. И более нагло, чем я мог себе представить. Карловский просто организовал еще одну аварию. Только на этот раз жертвой стал я. Не знаю, хотел он моей смерти или нет. Но он добился главного. Я замолчал надолго. А когда стало возможным что-то предпринять, он пропал. В ту пору из милицейских рядов стало исчезать много самых разных людей. Видимо, в числе уволенных или уволившихся оказался и он. Ваш теперешний начальник. Папа Карло.

Я опасаюсь очередной длительной паузы. Но на сей раз молчание длится недолго.

Его прерывает Катя.

– Ты думаешь, я поверю в это? – говорит она тихо.

– Что? – переспрашиваю я, не понимая смысла ее вопроса, и поворачиваю голову к ней.

Я не заметил момента, когда Катин взгляд изменился, хотя по ходу монолога старался чутко ловить каждую их эмоцию. Теперь ее глаза полыхают огнем. Ярким и недобрым.

– Я спрашиваю – ты считаешь, что в твой рассказ можно поверить? – с нажимом повторяет она, явно пытаясь сдерживать эмоции.

– Что значит «поверить»? – растерянно роняю я.

И тут ее пламя вырывается наружу.

– Поверить – значит, посчитать, что так оно и было! – гневно выкрикивает она, буравя меня глазами. – А в твою историю я не верю ни секунды! Для чего ты ее придумал?! И когда? До нашего прихода или уже во время?! А?

– Катя, что ты гово… – пытаюсь лепетать я в ответ.

– Ты хочешь, чтобы я поверила в то, что двадцать с лишним лет назад с мамой в точности повторилась то, что происходит со мной? С тем же самым человеком?! Кто тебе рассказал о наших отношениях?! Ты? – стреляет она взглядом в Артема.

– Ты что, с ума сошла, что ли… – бормочет опешивший брат.

– Тогда кто? Маргарита? – секунду она пытливо вглядывается в мое лицо, затем продолжает: – Не имеет значения. Да, все это правда! Я – любовница Карловского! Да! Подтверждаю! И не нужно этих глупых спектаклей!

На мгновение я теряю дар речи и лишь ошарашенно смотрю не нее. Черты ее лица будто обострились, глаза зло прищурились. Я вижу перед собой совсем другого человека. Уязвленного. Возмущенного. Потрясенного. Ожесточившегося.

– Удивлен? Да что ты, дядя Коля! Неужели не ожидал такого от милой девочки Кати? Которая довольна жизнью и никогда ни на что не жалуется! Которой достаточно сказать: «Как ты чудесно выглядишь, дорогая!», увидеть ее лучезарную улыбку и успокоиться! Ты ничего не знаешь обо мне и никогда не знал! Не хотел знать! Ты, похоже, думал, что мы с Тёмой воспитывались в пансионе, а затем нас милостиво передали на государственную службу и обеспечили средствами, жильем, питанием? Так вот черта с два! Мы добивались всего сами, продирались через все неприятности, полагаясь только на себя! Пробивались через стены непонимания, через все подножки, которые ставились нам людьми вашего поколения! И, между прочим, Карловский – один из немногих, кто нам действительно помог. Делами, а не пустыми учеными словами. Ты не знаешь, конечно, из какого дерьма он вытащил вот его! – она резко кивнула в сторону Артема. – Он отмазал его от тюрьмы, если хочешь знать. После пьяной драки с поножовщиной! Вот так! А ты здесь рассказываешь какие-то нелепые небылицы, не имея представления ни о чем! Ни о ком! Только о жизни, которая когда-то была, а теперь ограничивается контурами этой квартиры!

– Катя, перестань сей… – начинаю я, но сам же не могу договорить.

– У тебя хватает совести расспрашивать нас о семьях, о детях! А ты сам-то понимаешь, что мы должны чувствовать после таких вопросов?! После того, во что превратилось наше детство! После того, во что после такого детства превратились мы сами! Или ты думаешь, что мне доставляет удовольствие каждый день приходить в контору и изображать из себя образцового секретаря! И при этом ощущать эти взгляды сотрудников на себе! Взгляды, которые говорят о том, что я всего лишь породистая блядь, оказавшаяся на должности только благодаря покровительству папы Карло! Наши отношения уже ни для кого из них не секрет! Наверное, даже его жена в курсе! Так что все в порядке! Кого из них интересует, что чувствую я? Что я тоже человек! Тем более что, по твоим же словам, я не первая такая у него?

Я пытаюсь подняться на ноги. Со второй попытки мне это удается.

– Не смей так говорить, – хриплю я, глядя в стену. – Можешь сколько угодно оскорблять меня, но о матери ни одного дурного слова…

– Оскорблять тебя? – со злорадством в голосе переспрашивает она. – Да ты сам себя оскорбляешь! Себя и маму оскорбляешь ты и никто больше! При этом забывая, что ни ты, ни она не сделали для нас ровным счетом ничего! Вы лишь строили планы, а мы с улыбками встречали вас на крыльце интерната! Мы радовались каждому вашему визиту! Мы готовы были ехать с вами куда угодно! Мы готовы были называть тебя «папой»! Мы ждали, когда наступит день, и вы поймете, что самое главное – это быть вместе! То, чего так и не случилось! Но даже после смерти мамы вы были всем самым светлым, что еще жило, сохранялось в нас! Жило, как живет надежда! Как память, которую невозможно вымарать! Потому мы и приходим к тебе! Настолько часто, насколько можем себе это позволить… Настолько часто, насколько можем… казаться тебе и самим себе счастливыми и беззаботными…

Ее речь все чаще прерывается всхлипами. Наконец, она умолкает вовсе и, закрыв лицо руками, тихо плачет. Впервые на моей памяти. Это самый жестокий аргумент из всех, которые я только что услышал от нее. Самый обезоруживающий и шокирующий. Бьющий в самое сердце.

Мои пальцы побелели, вцепившись в подлокотники нового кресла. И все же я остаюсь стоять. Я словно пригвожден к этому месту. Хотя пытка, которой мы подвергаем друг друга в эти минуты, гораздо более мучительная и страшная, чем мое стояние.

– Ну а ты что скажешь? – тихо обращаюсь я к Артему.

Мой голос лишен какого-либо выражения, будто он больше не принадлежит живому существу.

Артем сидит неподвижно, опершись локтями о край стола, его лицо спрятано в широких шоферских ладонях. В ответ на мой вопрос оно медленно появляется. Я вижу тяжкое страдание, заставившее его моментально постареть на несколько лет. Впрочем, нет. Теперь его лицо не кажется мне ни молодым, ни старым – оно словно потеряло свой возраст.

– Ты… ты напрасно затеял… этот разговор, дядя Коля, – говорит он устало, с трудом подбирая нужные слова. – Мне лишь… лишь стало больнее от того, что ты рассказал. Не имеет… значения, правда это или нет. Самое печальное, что… что все это ничего не меняет… Наша с Катей жизнь такая, какая она есть. А Карловский… Мы слишком зависим от него. Он слишком много значит для нас и нашего будущего. Я, как ты слышал, ему многим обязан, а она…

Он бросает взгляд на сестру, затем виновато опускает глаза.

Молчание, прерываемое всхлипами Кати. Тягостные бесконечные минуты, когда никто не может сказать ни слова.

Наконец, Артем смотрит на часы.

– Я поеду, пожалуй, – заключает он, тяжело вздыхая.

Сокрушенно качает головой. Не смотрит в мою сторону.

– Отвези меня, – слышится срывающийся от слез голос Кати. – Я здесь не останусь.

– Я могу не успеть на встречу, – отвечает он вяло.

– Ничего, подождет. Если бы он знал причину… – начинает она и снова умолкает, доставая сумочку и шаря по ней в поисках носового платка.

Они молча встают, не глядя на меня, и направляются к двери комнаты. Катя торопливо выскакивает в прихожую, вытирая глаза. Артем идет следом, но, прежде чем выйти, он останавливается и все же оборачивается.

Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза. Словно силясь что-то изменить, пока еще есть возможность. Но никто из нас не знает, что сказать.

– Прости нас, дядя Коля, – срывается с губ Артема одинокая фраза.

Через мгновение я остаюсь в комнате один. А еще через несколько я слышу, как захлопывается входная дверь.

Вот и всё.

Я медленно опускаюсь в кресло. Руки слушаются меня с трудом. Рассеянно смотрю по сторонам, но взгляд не может остановиться на чем-то одном.

Меня больше нет. Это единственная мысль, которая приходит в голову.

Слабые беспомощные дети. Я никогда не был единым целым с ними. Всё, что я себе навоображал, когда готовился к нашей встрече и что чувствовал в ее начале, было лишь очередной иллюзией, которая должна вот-вот выветриться из моей никчемной головы. Как аромат Катиных духов, что еще витает над этим праздничным столом. Теперь я совершенно пуст. Окончательно. Моя жизнь не подлежит восстановлению. А жизнь Кати и Артема сильно покалечена.

Тому есть причины. Да, конечно, в первую очередь это я. Моя нерасторопность, бестактность, слепота. Но со мной, наконец, выяснено. Покончено.

Марина? Нет, ее вины я по-прежнему не вижу. Она не могла поступить по-другому. Просто на моем месте должен был оказаться более мудрый, более уверенный в себе человек. Способный указать ей на возможную опасность и подсказать выход. Взять за руки и увести от всех неприятностей, которые казались непреодолимыми. А теперь кажутся незначительными. Не ее вина, что я был способен лишь на внимание и сопереживание, но не на подвиг в ее честь. И что тем самым вынудил ее искать спасения от житейских неурядиц вот таким стоившим ей жизни способом.

Карловский. Папа Карло.

Это имя внезапно вспыхивает во мне, разгоняя уставшее сердце.

Нет, еще не всё.

Осталось главное.

Бросаю взгляд на часы. У меня еще есть время.

Выход на набережную. Пожилой человек. Фокстерьер.

Винтовка. Она должна быть в диване. Точно помню, что убирал ее туда. Патроны там же. Срочно нужен какой-нибудь чехол, чтобы не вызвать подозрений. Да, я давно не был на охоте, Артем.

Вызвать такси.

Надо успеть. Должен успеть.

Вот оно. Вот смысл. Вот финишная ленточка.

Только быстро. Только осторожно. Только спокойно.

Это мой единственный шанс. Единственная возможность призвать его к ответу. Не имеет значения, что будет дальше. Больше ничто не имеет значения. Важна лишь моя решимость. Жизнь Марины. Жизнь ее детей. Моя жизнь.

Прежде чем подняться на ноги, я торопливо оглядываю комнату. Да, теперь предметы обрели четкие очертания. Да, я сосредоточен. Да, теперь у меня есть цель. Сегодняшнее торжество было важно, но о его истинном значении я не подозревал. Жаль, что теперь мне некому сказать об этом.

Передо мной лишь стол. Тарелки. Бокалы. Фрукты. Торт, к которому так никто и не притронулся.

Початая бутылка шампанского.

Апрель 2007