Свидание [Дед Старый Скрипун] (fb2) читать постранично

Дед Скрипун Свидание

Данная история произошла в середине лета, в июле, в один из воскресных дней. Герой нашего рассказа: молодой мужчина тридцати семи или сорока лет от роду (по его постной физиономии с близорукими глазами и очками на носу было трудно разобрать возраст). Хронический неудачник, пытающийся безуспешно устроить семейную жизнь, он проживал в двухкомнатной квартире, доставшейся по наследству от отца с матерью. Делил ее с младшим братом Глебом, двадцативосьмилетним экстравагантным хроническим тунеядцем, проедающим скромную зарплату старшего брата и вечно валяющимся на диване у телевизора с сигаретой в руках, потому что курил этот великовозрастный детина до неприличия много, отчего квартира была наполнена ароматами «старой пепельницы»

Звали нашего героя, по странной прихоти родителей, Ефремом. Почему так? В свое время он спросить постеснялся, а на данный момент уже было не у кого узнать. Рыжий, с сутулой спиной, он не был красавцем и прекрасно это знал, но не потому, что был настолько умен, совсем нет, просто ему об этом сообщила коллега по лаборатории, в которой он трудился мойщиком пробирок. Вот так вот, прямо в лоб и сказала: «Урод. Кто в мыльной воде посуду споласкивает?»

Сегодня наступал самый волнительный момент в его жизни. Этим вечером он должен сделать предложение руки и сердца. Он наконец-то нашел ту единственную, которая, по его мнению, согласится стать верной его спутницей.

Поколесив по городу в поисках наиболее дешевых продуктов для романтического ужина, он, наконец, собрал все необходимое, и, сложив пакеты на заднем сиденье автомобиля – старых, зеленых, купленных еще его дедом «Жигулей», отправился домой.

Позвенев ключами в замке, он открыл дверь, и тут же едва не заорал от испуга, выронив из рук поклажу с продуктами. По коридору, скользнув по ботинкам мохнатым боком, пробежал паук и скрылся в приоткрытой двери туалета. Но напугало его не столько то, что в квартире непонятным образом появилось насекомое, не огромный размер и мохнатое черное тело, нет. Глеб панически, до дрожи в коленках, до заикания, боялся пауков. Арахнофобия, так обозвал этот терзавший душу страх доктор, к которому мальчика водила мама еще в детстве.

Взяв себя в руки, мужчина приоткрыл дверь в туалет, нагнулся, заглянув в унитаз, потом за него, но ничего не обнаружил.

– Померещится же такое. – Пробубнил он себе под нос, вытирая ладонью вспотевший лоб и перекрестившись.

Сняв уличную обувь и надвинув тапочки на ноги, он прошел через проходную комнату-зал мимо храпящего на диване, отвернувшегося к стенке Глеба, в спальню, где, скинув рубашку с брюками, надел желтый домашний шерстяной халат с протертыми старостью дырками на рукавах. Выпустил из клетки сыплющего скрипучим голосом пенопласта по стеклу нецензурной бранью попугая – Свола, кличка которого являлась сокращенной версией слова «сволочь» из-за несносного характера.

 Вредная птица мгновенно села на плечо к подошедшему к старенькому трюмо и посмотревшему в свое отражение в зеркале Ефрему и многословно-трехэтажно покрыла его нерасторопность бурным потоком слов.

Отражение нашего героя подмигнуло, показав язык, а также сообщило телевизионной глухонемой картинкой, что с кровати спрыгнул все тот же померещившийся паук и, показав мимоходом большой палец на лапе в знак одобрения, скрылся в проеме дверей зала.

 Мужчина затряс головой, прогоняя наваждение и пытаясь успокоить забегавшие по ставшей гусиной коже мурашки. Заглянул за трюмо, сам не понимая, что там должен был обнаружить.

– Переусердствовал с мытьем пробирок или надышался какой-то гадостью в лаборатории. – Констатировал он, когда дрожь в руках более-менее улеглась. – Надо, однако, Глебку будить и гнать вон из квартиры. Скоро Изольда придет и ему тут совсем не место. Дам пятьсот рублей, пусть в фехтовальный зал сходит, он же «фанатеет» от холодного оружия до потери рассудка, вот и пускай побалует себя, и мне заодно мешать не будет.

 Он подошел к дивану, разбудил брата, толкнув его в бок, и, не выдержав открывшейся картины, рассмеялся:

– Ты совсем сдурел? – хлопнул он себя по коленям ладонями, когда тот повернул заспанное, недовольное лицо. – Зачем ты челку покрасил, мужчина нетрадиционной ориентации? Как ты теперь, толерантная сволочь, в спортзал пойдешь?

Лупающий непонимающими глазами брат вскочил с дивана и бросился к зеркалу.

– Гад! – взревел он оттуда срывающимся голосом.

Его негодование было обоснованным. Свисающая прямо от лысеющего затылка до самых бровей прядь волос была окрашена в едкий, неестественный розовый цвет. Причем к такому своему виду он не имел никакого отношения и думал, что это есть не что иное, как глупая шутка старшего.

– Убью. – Вспылил он, как всегда, будучи по натуре несдержанным взрывным человеком, и кинулся, сжав кулаки, в драку.

– Да не я это. Остынь. – Выкинул вперед руки с растопыренными пальцами Ефрем, пытаясь остановить пышущего справедливым гневом