Под звуки скрипки [Софья Альтаирова] (fb2) читать онлайн

Софья Альтаирова Под звуки скрипки

Январь в этом году выдался морозным, и улицы, как и положено в это время года, покрылись слоями льда и снега. Было холодно и красиво. Заснеженные деревья сверкали в лучах скупого зимнего солнца множеством серебряных огоньков. Дыхание превращалось в белые облачка пара, а подошвы ботинок иногда скользили.

Катерина (именно так, без буквы «е», так решила мама Катерины, с которой никто не решился спорить) с пыхтением пробиралась сквозь снег и морозный воздух, плотнее кутаясь в шерстяной шарф. Из носа лился водопад, утираться рукавицей при людях было бы неприлично, но обнажать руки и лезть на носовым платком ужасно не хотелось, так что Катерина старательно вытерла нос и упрямо продолжила путь.

Эта сессия выдалась суматошной и довольно нервной: преподаватели будто все разом спятили, требуя несвойственного студентам прилежания и доскональных знаний, а сами студенты держались на энергетиках и честном слове.

Катерина училась на преподавателя великого могучего и литературы. Она никогда не думала, что жизнь забросит ее на этот факультет, но в математике Катерина соображала плохо, в физике – еще хуже, а с химией все было совсем безнадежно.

Бабушка, которая, к слову, предлагала назвать внучку Марфой, посоветовала пойти по стезе гуманитарной, так как сама была учителем и, видимо, из практических соображений. Мама облегченно выдохнула лишь от осознания того факта, что Катерина наконец определилась с выбором, а уж избрала она своим путем русский язык, геологическую разведку или ядерную физику, ее не беспокоило настолько сильно. Зато беспокоило отца Катерины. Он мечтал, чтобы его дочь продолжила его славное дело и стала инженером-металлургом. Горячий металл, жаркие сердца плавильных печей, поблескивающие в искусственном свете каски, напоминающие горы шлаковые отвалы – всему этому не суждено было сбыться, и отец сначала немного поник, но детей не выбирают, и все в Катерининой семье несколько успокоились.

В группе Катерины обитало двадцать пять барышень и всего два кавалера, Яков и Иван. Последним порой приходилось несладко в дружном женском коллективе, но разнообразие девичьих голосов, нарядов и причесок в теории должно было скрашивать все тяготы.

Катерине каждый день казалось, что она попала в какое-то царство, где нет места призывным взглядам и нарочито игривым жестам. Просто потому, что эти самые взгляды и жесты некому было адресовать – не бездельнику Якову и не угрюмому Ивану же ей было подмигивать глазами чуть ли не по очереди, сообщая: «Погляди-ка, со мной уже можно закрутить роман!»? Это было бы слишком беспринципно.

Катерина была светлой, худенькой, высокой и в особо ответственные моменты постоянно сутулилась. Если уж главной красавице всего потока по имени Анжелика было непросто стать для кого-то маркизой ангелов, тогда о чем могла мечтать более закрытая во всех смыслах Катерина?

Анжелика буквально перещупала всех представителей сильного пола, которых ей довелось встретить совсем рядом, а затем и в кулуарах своего факультета. Томный взгляд великолепных голубых глаз и взмах всегда приятно пахнущих и блестящих под любыми источниками света волос – и все должны быть сражены! Впрочем, дела как-то не склеились. Яков лишь до ужаса неопределенно хмыкал на все попытки Анжелики познакомиться получше, а Иван смотрел затравленным взглядом, всем своим видом давая понять, что он пребывает здесь, став жертвой роковых обстоятельств.

Анжелика была не из тех, кто легко сдается после нескольких ударов судьбы-злодейки, и спустя пару недель довольно плотных поисков решила отдать свое сердце высокому и несколько тощему Николаю, который грыз гранит науки на факультете прикладной математики.

В один погожий день во время большого перерыва между парами по современному русскому языку и диалектологии Катерина в столовой столкнулась с тяжелым выбором между пресным овощным салатом и внушающей опасения котлетой в сомнительного вида панировке. Продвигаясь к кассе, за которой бодро отбивала покупки мощная женщина бальзаковского возраста, Катерина случайно толкнула локтем молодого человека. На его подносе расположились тот самый пресный салат, два граненых стакана с невнятного цвета компотом и котлета, которая венчала гору картофельного пюре.

Молодой человек взглянул на Катерину и флегматично заметил:

– Извините, здесь так мало места.

– Верно. Но это я вас толкнула.

– Пусть будет так. Но места все равно мало.

Катерина кивнула, завороженная.

После этого непродолжительного диалога у нее ушло несколько дней, чтобы выяснить, что этот молодой человек отзывается на имя Михаил, изучает математику, как и запавший в сердце Анжелике Николай, и любит в свободное время играть на скрипке.

Михаил смотрел на окружающих сочувственно и одновременно несколько высокомерно, словно высшие силы поведали ему какую-то из великих тайн, а остальных обошли стороной. Он был высоким и статным, а взгляд его светло-карих глаз, как сразу же показалось Катерине, таил в себе ум и притягательность.

На первый взгляд могло показаться, что Михаил и мрачный Иван из Катерининой группы жуть как похожи, но самой Катерине было совершенно ясно, какую глубину в сравнении со Иваном таит в себе Михаил.

Больше всего ей было любопытно послушать его игру на скрипке. «Лебединое озеро» Чайковского и «Времена года» Вивальди не были для Катерины чем-то незнакомым, но о музыке она знала примерно столько, сколько ей довелось услышать краем уха тут и там. Осознание своей музыкальной ущербности и вдобавок отсутствия музыкального слуха наводило тоску, и лишь природное спокойствие и подчас неуместная склонность к оптимизму не давали Катерине окончательно и бесповоротно упасть духом.

Тем временем в группе гулкой сиреной разнеслись тревожные новости: бездельника Якова грозятся погнать из университетских стен, тем самым лишив его возможности дарить свои знания младшим поколениям по окончании обучения. Якову, по словам сердобольной пожилой преподавательницы-куратора, и так давали слишком много отсрочек, поблажек и бесценных возможностей взяться за ум, которые он раз за разом ухитрялся прохлопывать ушами, тем самым попирая принципы, на которых годами строилось отечественное образование. Сейчас он самым естественным образом подлежал изгнанию.

Барышни загрустили. Коллектив и без того был разбавлен представителями сильного пола весьма скудно, а без Якова станет совсем уж тоскливо. К его бесконечным расспросам в стиле «а завтра какое число?», «почему завтра не суббота?» или «когда работу-то сдаем?» все привыкли настолько, что без него невозможно было представить учебные будни.

Дистанционное же обучение оказалось гораздо хуже, чем многие того ожидали, впрочем, так оно всегда и бывает. Каждый раз, каждый раз во время лекций у Катерины отключался микрофон. Словно заколдованный, с противным пищащим звуком он отказывался сотрудничать ровно в тот момент, когда нужно было поделиться глубокой мыслью с преподавателем и остальными собравшимися. После этого неизменно повисало неловкое молчание, а некоторые застывали со странными выражениями лиц, те, у кого Интернет-соединение пошаливало. У кого-то микрофон наоборот желал работать даже сверхурочно, и в эфир постоянно просачивались эхо, помехи и истошные крики домашних любимцев.

Преподаватели зачастую не сразу могли сообразить, как сделать так, чтобы их подопечные услышали и впитали бесценные рекомендации и советы. К сожалению, критической точкой операции «Дистанционное обучение» стал беспрецедентный случай.

Во время добровольно-принудительной посленовогодней онлайн-консультации обыкновенно угрюмый Иван был необыкновенно весел. Он развлекал утомленных дам и, конечно, товарища Якова остротами, время от времени дергал головой и делал непонятные пассы руками. Подозрение закралось в тот момент, когда после десятиминутного перерыва Иван вернулся с блаженной улыбкой человека, который разобрался в жизни. Бдительный преподаватель решительно велел Ивану повторить за ним скороговорку, но тот торжественно поднял довольно красивую хрустальную рюмку и чокнулся с монитором компьютера.

Катерина тут же мысленно пожалела бедолагу, и ей подумалось, что рюмочка чего-то живительного не помешала бы всем, кто подключился к этой конференции, но суровые реалии никак не допускали такого поворота событий.

Словом, встал вопрос об отчислении еще одного представителя сильной половины человечества, и если раньше над коллективом все еще витал дух надежды, но теперь повисла лишь ощутимая, тяжелая печаль.

За эти непродолжительные зимние каникулы Катерина планировала преобразиться. В планы входили покраска волос, покупка новой более яркой помады и похудение в лучшем случае на шесть килограммов, в худшем – на три, и в наихудшем – на один.

Михаил пока мало обращал внимание на Катерину. Апогеем их знакомства стало добавление друг друга в друзья в соцсетях. К своему большому сожалению, Катерина не нашла свежих фотографий Михаила на его личной странице. Последняя приличная фотокарточка датировалась днем выпускного бала в школе, на которой Михаил предстал в широком пиджаке мышиного цвета, с разлохмаченными волосами и в черных туфлях. Вокруг толпились одноклассники в однотипных костюмах и одноклассницы в пестрых и однотонных платьях, с распущенными волосами и высокими прическами. Михаил на фотографии не улыбался, но Катерине этот флер загадочности разбередил всю душу.

***

Наступила весна, и все вокруг цвело пышным цветом. На улицу высыпали толпы людей, и в воздухе носились радость и звон голосов. Май был душистым, сухим и теплым, небо – удивительно, почти неестественно голубым, а солнце пригревало все сильнее. После долгого-долгого снежного, затем снежно-мокрого и наконец просто мокрого периодов сухой асфальт был благословением.

Врачи все-таки – самые бессердечные люди на свете, думала Катерина, то и дело хватаясь пальцами за нос, будто он мог куда-то деться. На дворе чудесная весна, все вокруг такое красивое и вкусно пахнущее, так нет ведь – нужно все равно злиться и отпускать нелестные комментарии в адрес и без того измученных больных!

После затяжной простуды Катерине пришлось дополнительно обращаться к оториноларингологу, который пристально рассмотрел ее горло, затем довольно бесцеремонно покопался у нее в ушах, будто намереваясь отыскать там клад, и, осмотрев нос, выдал:

– А почему у вас такой нос большой?

Катерина обиделась. Этот врачеватель сразу ей не понравился. Жиденькая бородка, седые редкие волосики, пристальный орлиный взгляд… Теперь ко всему прочему еще и отсутствие такта!

– Вовсе он и не большой…

– Ну как же! – Врачеватель с сомнением взглянул на Катерину, словно прикидывая, как она раньше жила с таким шнобелем и умудрилась ни разу не заметить его в зеркале. – Я просто хотел узнать, не болит ли он у вас.

– Нет, с носом как раз все в порядке, – поспешила заверить Катерина, стараясь не обращать внимания на боль от нанесенного оскорбления.

Это у нее – и большой нос! Да он свой-то видел? Впрочем, наверняка видел и ничего сверхъестественного не заметил. У Катерины в семье, так уж повелось, у всех были довольно крупные (отец предпочитал говорить «благородные») носы и светлые волосы. Ничего не попишешь!

В мозг уже закралась шальная мысль, что именно из-за ее носа Михаил так долго не замечал ее, а их свидания начались позже, чем предполагалось.

У них, к слову, действительно состоялось несколько свиданий.

Одно импровизированное, когда Катерина подкараулила ничего не подозревающего Михаила у магазинчика возле здания университета.

– Привет! – как можно непринужденнее поздоровалась она.

Михаил в ответ неопределенно хмыкнул и затем кивнул. У Катерины на секунду мелькнуло подозрение, что он не то чтобы слишком рад ее видеть, но такой шанс нельзя было упустить. Она все в той же непринужденной манере завела разговор.

Они стояли у магазина в косых лучах солнца, пробивающихся сквозь деревья, и Михаил постепенно включился в беседу о погоде, делах, знакомых, ровным счетом ничего не значащих для них обоих. Катерина несколько осмелела и срывающимся голосом предложила Михаилу, в чьих глазах по-прежнему светился ум пополам с пренебрежением, прогуляться по парку.

Погода стояла нелетная. В небе клубились тучи, из которых время от времени сыпался холодный дождь, под ногами хлюпало, и светская беседа все никак не клеилась. Михаил степенно двигался вперед, соблюдая дистанцию, которая постепенно сокращалась. Вконец она сократилась довольно резко. Катерина, намереваясь изящно перепрыгнуть лужу, споткнулась и чуть не растянулась во весь свой не особо впечатляющий рост. Ухватившись за руку кавалера, Катерина все же удержалась на ногах, вскинула голову и поглядела на него. Он дернулся, будто его огрели хлыстом, но не отодвинулся, хоть и чуть задержал взгляд прямиком на ее носу… Впрочем, несмотря на это, было очевидно, что между ними все же что-то вспыхнуло. А если не вспыхнуло, то хотя бы блеснуло.

Новая встреча состоялась довольно скоро, и Михаил даже инициировал ее первым, но был похож на угрюмого Ивана как никогда прежде. На того, трезвого Ивана. То есть по большей части хранил загадочное молчание, а говорил только короткими предложениями, которые были едва неразличимы, точно обрывки разговоров по рации.

Катерина в его обществе чувствовала себя восторженно и скованно одновременно, но это лишь подстегивало и давало пищу для размышлений. Ровно до того момента, как Михаил возвел взгляд к небу, прошептал несколько невнятных слов, издал вздох и произнес глубоким грудным голосом:

– Как ты считаешь… Если музыку играли за сотни лет до нас, почему нам сейчас так трудно ее понять? Даже услышав ее, мы не готовы принять то, что слышим. Мы ходим по кругу, понимаешь?

Возникла мхатовская пауза.

– Ммм, – промычала Катерина. Пища для размышлений как-то заплесневела.

– Значит ли она для людей то же самое, что значила раньше? – продолжал Михаил. – Что вообще есть музыка? Скопление нот, которые мы воспроизводим? Мгновенное воспоминание о другом времени, когда ее играли? Мы будто врываемся в прошлое и соединяемся с чем-то большим! Что я вообще забыл на математическом… – добавил он.

Такой фонтан красноречия не мог оставить Катерину равнодушной, и она выдала:

– Ммм…

Михаила это не смутило, и он продолжил смотреть вдаль, и неяркие солнечные лучи освещали его профиль – Катерине он казался высеченным из скалы. Неожиданный поток информации грозил смыть остатки здравого смысла, но, сколько она не вглядывалась в лицо Михаила, ничего, что могло как-то прояснить ситуацию, она так и не обнаружила. Наконец Михаил очнулся, развел руками. Катерина хотела было сказать нечто более глубокомысленное, но такой возможности больше не представилось.

Остаток вечера она слушала цветистые рассказы Михаила о его становлении как скрипача. Новоявленный Паганини сыпал терминами, затмевающими даже знаменитый ораторский арсенал ее преподавателя по теории литературы, и явно наслаждался свиданием. Благо, Михаил на этот раз пригласил ее в кафе, где можно было занять себя хлюпанием чая или на худой конец просто молчать и пытаться вникнуть в то, о чем говорил ее собеседник. Катерина всю дорогу сомневалась в своих умственных способностях, но точки кипения достигла лишь тогда, когда Михаил застал ее врасплох, с серьезным выражением лица спросив:

– Что ты думаешь об алеаторике?

Наскоро подумав, Катерина выдала:

– Я вообще редко о ней думаю.

Михаил чуть ли не впервые за вечер взглянул на свою спутницу с явным интересом, а та еще долго не могла понять, то ли он ее дразнит, оскорбляя в лучших чувствах, или искренне не понимает, что ей, как человеку бесконечно далекому от теории музыки, простительно давать легкомысленные ответы. Как бы там ни было, Катерине было стыдно. После ужина Михаил предложил подбросить ее домой, и она не стала возражать.

В машине играл концерт Чайковского для скрипки с оркестром ре мажор, а мимо плыли улицы, облитые светом фонарей. И вновь все было загадочно и в некоторой степени романтично. Катерина слабо улыбалась своим мыслям и, ни слова не говоря, смотрела в окно, размышляя о том, как она оказалась в такой ситуации.

На прощание Михаил обнял ее и поцеловал в щеку. От него пахло цитрусами и чем-то пряным, на лице сияла довольная улыбка.

Слово «алеаторика» надолго врезалось Катерине в память, и сразу после возвращения домой пришлось залезть в поисковик, дабы повысить свой интеллектуальный уровень. Оказалось, что эта самая алеаторика представляет собой направление в музыке, которое возникло в XX-XXI веках, и ставит во главу угла элемент спонтанности в исполнении некоторых частей музыкального произведения.

Удивительное дело. В их более близком знакомстве спонтанности было мало, как и свободно текущих бесед. Михаил, бесспорно, оказался эрудированным малым. Катерина гадала, получится ли у нее когда-то рассказать ему хоть что-то интересное из того, что она знает, пусть даже это будет теория литературы… Но шанса продемонстрировать уровень своего интеллекта до этой минуты все не представлялось.

Катерина много читала, довольно сносно говорила по-английски и с интересом изучала французский, но все это меркло, стоило Михаилу перетянуть одеяло разговора на себя. Его глаза напротив, те самые, чайного цвета, светились восторгом, и Катерина смотрела в них, теряясь в восхищении пополам с невысказанными мыслями и мнениями. Ей больше не хотелось выдавать мычание вместо содержательных ответов, и она мудро молчала, вспомнив, что в молчании даже максимально отдаленный в плане коэффициента интеллекта от Эйнштейна человек не кажется непроходимо тупым.

После очередной встречи Катерина вновь позволила Михаилу себя поцеловать. Это был холодный, вязкий поцелуй без признаков жизни. Михаил, впрочем, этого не заметил, обещал позвонить и скрылся, довольно насвистывая.

***

Дыхание осени становилось все более заметным. Сентябрь пылал в кронах деревьев особенно ярко на фоне серых многоэтажек. Багряные, зеленоватые, ярко-желтые листья, ловя ветер, планировали вниз, слой за слоем покрывая землю и асфальт шелестящим ковром. С приходом более частых дождей замелькали зонтики и плащи.

Лето стрелой промчалось мимо, оставив в памяти блики солнца, практику, которую Катерина проходила в одной из школ с подружкой по имени Эля, и мордашки пока еще не разочарованных в жизни детей. И встречи с бесповоротно разгаданным Михаилом, конечно, куда же без него.

Катерина купила новое пальто кремового оттенка. Оно было сшито из плотного драпа, было тяжелым и выглядело представительно и серьезно, как и полагается приличному пальто. Катерина не чувствовала себя в нем слишком уютно, но твердое решение этой осенью выглядеть ослепительно перевесило острое желание запрыгнуть обратно в привычную, но безнадежно невзрачную серую куртку с огромным капюшоном.

Каблуки новых лакированных сапог звонко стучали об асфальт. Непросто ощущать себя королевой, когда идешь по неровной дороге, ноги скукожились в неудобной обуви, а в голову лезут всякие глупости.

Конечно, вряд ли они встретятся в этом семестре… Катерина, впрочем, уже успела отыскать на сайте университета расписание занятий Михаила, чтобы держать все под контролем и больше никогда с ним не пересекаться, ради чего пришлось даже прибегнуть к пляскам с бубном, потому что университетский сайт по обыкновению зависал в самый ответственный момент. Ну хоть «фига» на экране не высветилась, и на том спасибо. А то если вдруг этот Михаил хоть раз попадет в ее поле зрения, она ему покажет! Этот напыщенный музыкантишка еще поймет, кого он упустил!

Михаил обладал удивительной способность говорить о себе долго, зычно и без запинок, с поразительной точностью выкапывая из памяти мельчайшие детали собственной биографии. Участь Катерины была незавидной – ей приходилось молча сидеть или молча стоять, в зависимости от того, где Михаил начинал свой монолог. Если же ей приходило в голову что-то, достойное того, чтобы это озвучить, у нее в запасе было ровно полминуты, затем ее неумолимо затягивал поток слов, со стремительностью горной реки льющийся из уст Михаила. Решительных действий, помимо лишенных какого-то ни было огня поцелуев, он не спешил предпринимать. С каждой новой утомительной встречей очарование Михаила улетучивалось, будто растворяясь в воздухе. Его близость уже не так волновала, а некогда красивые глаза превратились в глаза обыкновенные, пусть и восхитительного цвета.

После одной из таких встреч, которой было суждено стать последней, Катерина как на духу сообщила предмету своих воздыханий, что если биографии Чайковского или Паганини еще могут вызвать ее интерес, то его собственная в таких подробностях – едва ли. Катерина не без гордости вспоминала тот момент, когда его физиономия из самодовольной превратилась в удивленную, а потом – в совсем озабоченную. Михаил открыл было рот, чтобы изящно или же издевательски возразить, в очередной раз одержав над Катериной сокрушительную моральную победу, однако у самой Катерины планы были иные, более кровожадные.

Гордо заявив, что она не желает больше оставаться в тени и заслуживает более трепетного к себе отношения, Катерина тряхнула волосами, горделиво задрала свой благородный нос немаленьких размеров (черт бы побрал этого врачевателя!) и собиралась было уходить, но Михаил, хоть и был несколько обескуражен, потребовал объяснений.

– Ты ни во что меня не ставишь, не слушаешь, и вообще ты нахал, который плюет людям в душу!

Катерина сказала все это на французском языке. Корявом, но все еще французском.

Михаил в ту минуту смотрел на нее не иначе, как испуганно, но для Катерины это не стало сюрпризом. Ее несостоявшийся кавалер успел столько рассказать о себе, начиная с детских лет, что было совершенно очевидно: знание французского языка в обширный круг его талантов не входит.

– Ты говоришь по-французски?

– Ты бы это знал, если бы хоть немного интересовался мной. Се ля ви!

После этой билингвальной беседы Михаил еще не раз пробовал наладить мосты с Катериной, но та раз за разом безжалостно жгла их.

Надежда на страстный роман с Михаилом с треском разбилась. Катерина с тоской оглядывала коллектив, в новом учебному году совсем павший духом после исключения из рядов обучающихся и бездельника Якова, и угрюмого в трезвом состоянии Ивана. Единственным светлым пятном в таком беспросветном мраке было отчетливое понимание того, что насильно и в самом деле мила не будешь, хоть и хочется…

Но одна надежда все же оставалась, а точнее, греза о несбыточном – о том, чтобы кто-то ее понимал и мог оценить по достоинству. Мечты о возвышенном были частью ее самой. Посягательство на них делало мир не просто скучным и серым, а по-настоящему жестоким.

В этом семестре, как водится, появилось несколько новых учебных дисциплин, и одна хуже другой, как будто без этого нельзя было обойтись. Вообще в жизни можно обойтись без многого, думала Катерина, но вот без любви…

Пара по языкознанию никак не начиналась. В огромной многоярусной аудитории было шумно и весело. Выкрики, смех, звонкие голоса – все стихло в тот момент, когда в аудиторию просочился новый преподаватель.

Катерина сидела ровно посередине и в полной мере могла оценить открывшийся ей вид. Антону Сергеевичу было не больше тридцати пяти, и его еще можно было назвать молодым человеком. Он был высок, его темные глаза смотрели весело и пытливо, а нос, что немаловажно, был великолепен – прямой, аккуратный, он придавал его лицу волевой и даже воинственный вид. Антон Сергеевич был стильным и симпатичным, хоть и одевался с вычурностью франта: то узкие брюки, то полосатый пиджак, то малиновые туфли. По его облику никак нельзя определить, что его работа как-то связана с серьезной умственной деятельностью. Он даже отдаленно не походил на преподавателя – скорее, на артиста или даже художника.

Катерине стоило огромного труда отводить от него взгляд, до того были все его жесты и слова красивы и продуманны. Где-то на задворках памяти под аккомпанемент скрипки все еще маячил шельмец Михаил. Катерина мысленно фыркала и с отвращением подавляла желание хоть как-то отплатить за посягательство на ее нежные чувства.

Антон Сергеевич ворвался в будни не избалованных вниманием мужчин в стенах учебного заведения дам подобно вихрю. Катерина тайком провожала его взглядом, а в перерывах между занятиями слушала пронзительные визги одногруппниц, к которым, впрочем, была бы не прочь присоединиться.

Обмиравшие от восторга обычно располагались на семинарских занятиях прямо перед Антоном Сергеевичем, обрушивали на него призывные взгляды и делали вид, что страшно увлечены синтаксисом, морфологией и, чем черт не шутит, морфемикой. Катерина же в компании таких же застенчивых барышень, как она сама, обычно томно вздыхала где-то на галерке и надеялась, что делает это незаметно.

– Расскажите, чем вы увлекаетесь? – пискнула одна из восторженных дам.

– О, это крайне интересная тема, можно сказать, что увлечения и хобби – это квинтэссенция любой личности!

У Антона Сергеевича в обойме было несколько коронных словечек, которые он произносил несколько нараспев и которыми, даже не целясь, попадал в самые сердца благодарных слушательниц. Это были слова «крайне» и «квинтэссенция». Последнее он редко вставлял к месту, но, тем не менее, его пламенные речи всегда падали на благодатную почву.

– Я сплавляюсь по рекам, изучаю японский язык, обожаю животных и немое кино.

Оставалось только добавить «умею стоять на голове и жонглировать горящими кинжалами одновременно», но он этого почему-то не сказал. Зато сказал кое-что похуже.

– Я довольно неплохо играю на скрипке. Девушки, вы хоть раз в жизни слушали концерт Чайковского для скрипки с оркестром ре мажор? Великолепно, не побоюсь этого слова, гениально!

Катерина чуть не взвыла на своей галерке, но голос здравого смысла заглушил все остальные мысли. Странно, что он никого еще не спросил про алеаторику.

Антона Сергеевича в ее глазах теперь не спасет ничто – ни полосатый пиджак восхитительного кроя, ни ловко сидящие на самых интересных местах брюки, ни нос отменной формы.

Надо же, а с виду приличный человек! По крайней мере, местами.

Но чтобы она в очередной раз упала в эту оркестровую яму? Да ни за что! Пришла пора решительно запахнуть полы пальто, гордо выпрямиться и идти дальше.

Никакой больше жалости к себе. И, конечно, никаких скрипачей!