День рождения Сяопо [Лао Шэ] (fb2) читать онлайн

1. СЯОПО И ЕГО СЕСТРЕНКА

Жил на свете мальчик Сяопо. Был у него старший брат по имени Дапо и совсем маленькая сестренка Сяньпо. Почему старшему брату дали имя Дапо, совершенно ясно. Иначе и быть не могло. Ведь он родился на улице Дапо как раз в то самое время, когда папа открыл там свою лавку. Сяопо родился после того, как они переехали на улицу Сяопо, а вместе с ними и папина лавка.

А вот почему сестренку, которая родилась на улице Сяопо, назвали Сяньпо — непонятно.

Сяопо хорошо знал все улицы возле их дома и около школы. Улицы Сяньпо не было. И никто не знал такой улицы в Сингапуре. Кого только он не спрашивал!

И еще непонятно, почему Сяньпо девочка, а старший брат мальчик.

Ох! Лучше не думать об этом, а то окончательно запутаешься.

И мама говорит, что запутаешься, если начнешь рассказывать, как родился Дапо, как родился сам Сяопо и маленькая Сяньпо. Но иногда мама говорит совсем другое: она говорит, что старшего брата нашли у пруда на улице Дапо, Сяопо — возле телеграфного столба на улице Сяопо, а сестренку — в банановом листе.

Может быть, это и правда. Но все равно непонятно. Разве «родиться» и «найти» — это одно и то же? Мама тут что-то напутала.

Может, узнать у папы? Пожалуй, не стоит. Папа — самый сердитый человек на свете. Попробуй, когда он тебя спрашивает, не ответить, а просто покачать головой — такую затрещину получишь! А сам он никогда не отвечает. То ли не хочет, то ли не знает, что ответить. Только и слышишь от него: «Не приставай! Мать, зашей ему рот!» Вот еще! А как же петь? Но это еще ладно. Главное, как тогда есть бананы?

У брата спросить? Да ну его! Он вредный. Вечно книжки с картинками прячет, не дает посмотреть. Сяопо без обиды не может вспомнить о брате.

— Погоди! — бормочет он.— Вот вырасту, стану богатым, накуплю целую гору самых лучших книжек. Картинки вырежу и наклею на столбах. Пусть все смотрят!

Может, сестренку спросить? Но се Сяопо уже спрашивал, и не раз. Она тряхнет черными косичками и бежит к маме.

— Мама, мама! — кричит она тоненьким голоском.— Сяопо опять спрашивает, почему меня зовут Сяньпо!

В таких случаях мама уже не отпускала от себя сестренку и не разрешала ей играть с Сяопо. А это было для него самым страшным наказанием. Конечно, мама и папа любят Сяньпо, старший брат тоже ее любит, но Сяопо убежден, что никто не любит ее так сильно, как он. Да и где вы найдете брата, который не любил бы свою младшую сестренку?!

— Кто вчера вечером дал ей орех? — Сяопо загибает на ноге палец.— Я! А позавчера, когда шел дождь, кто привел ее домой? Тоже я! А мне не разрешают с ней играть! А несколько дней назад, когда мы все сидели за столом, кто с ней поссорился? Я! — Сяопо хотел было загнуть третий палец, но вовремя спохватился.

Надо сказать, что загибать палец на ноге гораздо удобнее, чем на руке: если нужно, можно незаметно разогнуть.

Может быть, опять спросить у мамы? Правда, она каждый раз говорит другое, но слушать ее очень интересно. Однажды, когда он вот так пристал к ней, она посмотрела на него ласково-ласково — Сяопо ни у кого не видел таких красивых и ласковых глаз, как у мамы,— и сказала:

— Твою сестренку зовут Сяньпо потому, что ее принес в дом старый-престарый монах с белой бородой [Сянь — по-китайски значит «монах»].

Сяопо решил, что такое необычное объяснение не лишено смысла. Он показал под стол, где лежало несколько помелонов [Помелон или помпельмус — тропический фрукт, напоминающий грейпфрут].

— Мама, вчера вечером я тоже видел этого старика с белой бородой. Он сказал: «Сяопо, я принес тебе помелоны», положил их под стол и ушел.

Маме ничего не оставалось, как разрезать один помелон и дать всем попробовать. С тех пор она больше не вспоминала о монахе с белой бородой.

Дапо ходил в школу, чтобы порадовать маму и папу. Сяопо же всячески отлынивал от занятий. Притворится, будто болит голова, ляжет, а когда прибежит мама, начнет стонать: «Ой-ой-ой!» Ведь это так весело — стонать!

Убедившись в том, что Сяопо просто притворяется, мама давала ему несколько шлепков, и болезнь как рукой снимало. Одно было плохо: мама обо всем рассказывала папе. Не успевал он войти, как уже через несколько минут знал решительно обо всем, что произошло в доме.

Конечно, хорошие дети не боятся папы. Но недавно Сяопо собственными глазами видел, как папа ударил по щеке старого индуса — сторожа в лавке. Ударил раз, потом еще раз. А уж сторож наверняка человек замечательный. Не трудно себе представить, как попадало Сяопо за то, что он притворялся больным и не ходил в школу! У отца на пальцах золотые кольца: ударит по голове — сразу огромная шишка вскочит.

Лучше уж вместе с братом идти в школу. А там, смотришь, учитель задремал или начал проверять тетради, тогда можно тихонько убежать с ребятами на улицу или на берег моря, вдоволь наиграться, вернуться, чтобы никто не заметил, а потом вместе с братом прийти домой к обеду. Ведь они с Дапо в разных классах, и тот ничего не узнает. А если Дапо не будет знать, то и мама не узнает. А не узнает мама — не скажет папе.

Это все равно как в пагоде. Не передадут с первого яруса на второй, и на самом верхнем никто ничего не узнает. Вот смех! Папа сидит на самом верхнем ярусе прекрасной пагоды и ничего не знает.

Выходит, пропускать занятия не так уж страшно. Правда, сестренка может наябедничать маме. Но ее легко уговорить. Подаришь ей сломанную подкову или кусочек мела — слова не скажет.

Сяопо это проверил.

Однажды он сказал сестре, что не был в школе. Она не поверила.

Тогда он как бы невзначай похвастался:

— А я пузырек нашел, красивый-красивый.

— Где? Дай мне!

Пузырек перекочевал в руки девочки.

— А я и вправду не был в школе.

— Тогда забирай свой пузырек обратно. Разве можно пропускать уроки?

Сяопо любил свою сестренку и всегда слушался ее. Она такая умная…

Он признался ей, что частенько убегает с уроков, но Сяньпо не выдала его тайны, и мама ничего не узнала.

— Надо любить свою сестренку, и тогда можно спокойно убегать с уроков,— хвастался Сяопо ребятам.

Никто, кроме Сяньпо, не знал о заветной мечте Сяопо стать сторожем или полицейским. Все сторожа в Сингапуре почему-то индийцы, а полицейские — малайцы.

Вид у сторожей очень внушительный: на голове белый тюрбан, лицо коричневое, усы густые, нос длинный, глаза острые. Сяопо они очень нравятся.

Они носят широкую белую рубаху с несколькими карманами, в которых, Сяопо уверен, спрятаны арахис, горох и еще два пирожных. Работа у сторожа легкая: сиди себе целый день у ворот да смотри на улицу. Делать ему нечего, вот он и забавляется тем, что нанизывает на ноги кольца.

Вот у господина Гуаня двое слуг, один слишком белый, другой слишком черный. Сторож-индиец тоже смуглый, но в меру. А какой он красивый, важный!

Нет, никто не может сравниться со сторожами!

Так думает Сяопо.

И потом, сторож может спать прямо у ворот, может ложиться, когда ему вздумается. Из ворот видно все, что делается на улице, можно послушать патефон, и мама не будет мешать (правда, неизвестно, есть ли у старого индуса мама; если нет — очень жаль его, а если есть — интересно, какого она роста?).

Захочет сторож спать — и спит: ему не надо ждать, пока уснет сестренка, чтобы укрыть ее и задернуть полог от москитов, как это каждый вечер делает Сяопо. Больше всего на свете Сяопо боится тигра с красными глазами. И еще тигра, который обижает девочек,— ведь он может утащить Сяньпо. А если задернуть полог — сестренка в безопасности.

— Сянь! Возьмешь меня к себе сторожем, когда вырастешь и откроешь лавку? Смотри, я такой высокий и красивый.

Сестренка долго думала, потом сказала:

— Я ведь буду девушкой, а у девушек разве бывают лавки?

— Но ты можешь стать мужчиной, если захочешь. Утром съешь кашу, подойдешь к кокосовой пальме в саду и скажешь: «Хочу быть мужчиной». И так каждый день. Вот увидишь, вырастешь такой же высокой, как папа. Только не становись индийцем! А то я стану индийцем, ты станешь индийцем — тогда кто у кого сторожем будет?

— Я все равно не хочу никакой лавки, если даже стану мужчиной.

— Не хочешь? А чего же ты хочешь? Быть погонщиком буйволов, да?

— Сам будь погонщиком! — Сяньпо подперла пальчиком щеку и, подумав, сказала: — Когда я вырасту, я… я… буду чиновником.

Сяопо наклонился к сестренке и шепнул ей:

— А чиновник и торговец — одно и то же. Ты разве не слышала, как папа недавно рассказывал, сколько денег потратил в Китае, чтобы купить место чиновника, а потом выручил потраченные деньги и открыл лавку.

— А-а! — протянула Сяньпо, хотя ничего не поняла.

— Папа говорит, что торговцы богаче чиновников. Дапо, когда вырастет, откроет лавку, и мама тоже. Мне бы хотелось быть сторожем у тебя. Ну посмотри, разве я не похож на индуса? — Сяопо вытянул шею, и ему показалось, что теперь он высокий-высокий, выше настоящего индийца.

Сяньпо тоже так показалось, но она упрямо сказала:

— Все равно не хочу лавки!

Сяопо понял, что лучше не приставать к сестренке, а то еще разревется, и сказал:

— Ладно, не хочешь — не надо! Не обязательно быть сторожем. Могу пойти в полицейские, как малайцы, ладно?

Сяньпо кивнула.

Полицейский носит за спиной длинную бамбуковую палку, концы ее торчат с обеих сторон, и полицейский похож на крест. Повернется лицом к югу, и все повозки, трамваи, машины, рикши, которые едут с юга на север и с севера на юг, останавливаются, пропуская те, что движутся с востока на запад и с запада на восток.

Повернется полицейский лицом к востоку, и останавливаются те, что едут с востока на запад и с запада на восток. Здорово! Правда?

Если бы Сяопо стал полицейским, какую можно было бы устроить интересную игру! Завертелся бы на своем месте и столкнул все машины. Ну и шум поднялся бы!

Сестренка пришла в восторг, но потом сказала:

— Если все машины столкнутся, плохо будет пассажирам. Правда, Сяопо?

Сяньпо, как всегда, была права, недаром Сяопо считал ее очень умной. А он был добрым и не хотел, чтобы старики и старушки, тети и дяди стукнулись лбами, поэтому он сказал:

— Знаешь, Сянь, я придумал! Перед тем как завертеться, я крикну: «Выскакивайте все из машин!» И никто не пострадает.

Такая игра пришлась Сяньпо по душе.

— Когда ты станешь полицейским,— сказала она,— я непременно выйду на улицу, чтобы посмотреть, как ты все это устроишь.

— Спасибо тебе, Сяньпо, только смотри отойди подальше, чтобы машина тебя не задавила.

Сяопо и в самом деле очень любил свою сестренку.

2. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

Сяопо не знал, фуцзянец он или гуандунец [Фуцзяньцы и гуандунцы — китайцы, родившиеся или живущие в китайских провинциях Фуцзянь и Гуандун], индиец или малаец, европеец или китаец. Но все эти люди почему-то против всего японского. «Бойкот японским товарам!» — кричат сингапурцы. А папа кричит громче всех, потому что в его лавке продаются только отечественные товары. Стоит ему увидеть что-либо японское, как он надувается, словно лягушка. Сяопо никак не мог понять, почему все так не любят японские товары.

Но однажды перелистывал учебник географии брата и случайно нашел там карту Японии. Сяопо долго ее разглядывал, а потом решил, что она действительно как-то странно выглядит: похожа на палочку жареного хвороста. А он терпеть не мог хворост. С тех пор Сяопо невзлюбил Японию.

Но кто же все-таки он сам по национальности?

Было у Сяопо одно сокровище, никто о нем не знал, даже мама и Дапо,— длинный кусок красной материи, рваный и полинявший, когда-то, видимо, служивший чалмой. Сяопо ни на минуту не расставался со своей драгоценностью, всегда носил ее при себе. Но один раз, вернувшись с уроков, он вдруг обнаружил, что забыл ее в классе. Сяопо помчался в школу, ворота были уже заперты, и сторож-индус не хотел их открывать. Тогда Сяопо сел у входа и стал громко кричать, пока не услышал учитель и не открыл ему. Он пожалел Сяопо и пустил его в школу. Сяопо бросился в класс и из-под грифельной доски вытащил свое сокровище. Смахнув слезы, он положил доску на место и быстро вышел из класса. Проходя мимо сторожа, Сяопо со злости толкнул его и, спрятав чалму за пазуху, побежал домой. Дома он пожалел о том, что так нехорошо поступил со сторожем, и признался в этом сестренке.

Когда после ужина пана купил им арахисовые орешки, Сяопо оставил самые маленькие и червивые и на следующее утро отдал сторожу, чтобы загладить свою вину. Но сторож лишь поглядел на орехи и дал Сяопо половину мандарина, который оказался кислее уксуса.

Чалма действительно была настоящей драгоценностью. Стоило обернуть ее вокруг головы, и Сяопо становился похожим на индийца. Если бы у него еще росли усы, а лицо было смуглее и если бы во время разговора он мог слегка покачивать головой, он был бы таким же красивым, как настоящий индиец. Да, вот еще что. Ходить надо было, как ходит черная цапля, не сгибая колен. А если снять чалму с головы и обернуть вокруг талии, как юбку, станешь похожим на малайку. При этом непременно надо сесть на пол, как сидят малайцы, и вообразить, что у тебя во рту жвачка — бетель.

Сяопо тайком взял у мамы чуточку румян и намазал зубы и губы. Они стали красными, будто он жевал бетель. Затем он стал плевать на землю, решив, что, если слюна окажется не очень красной, он возьмет еще кусочек румян и нарисует на земле красное пятнышко.

Он разыскал сестренку, ткнул пальцем в красное пятнышко и сказал:

— Сянь! Давай будем играть. Здесь как будто живет малайка. А ты как будто мужчина. Играй на барабане, а я буду танцевать.

Сяньпо взяла пустую коробочку из-под папирос и стала на ней играть, а Сяопо пустился в пляс, притопывая босыми ногами, изгибаясь и извиваясь то в одну, то в другую сторону. Затем они присели на корточки и стали жевать воображаемый бетель; правда, сегодня это была настоящая вяленая рыба и ели они ее с большим удовольствием.

После этого Сяопо снял свою драгоценную повязку и, с огромным трудом сколов ее булавками (они были совсем тупые), соорудил сложный головной убор. Притащил две скамейки и, как на лотке, разложил на них всякую всячину. Сяопо изображал торговца-араба.

— Сянь! А ты будешь госпожой, которая пришла на рынок. Только не покупай сразу, торгуйся. Ладно?

Сяньпо слегка изогнулась, выпятила нижнюю губу и, взяв вместо корзинки портфель старшего брата, стала разглядывать выставленный товар: щупала, нюхала. Подбоченившись одной рукой, а другую положив на колено, Сяопо равнодушно смотрел в потолок, делая вид, что не обращает на покупательницу никакого внимания. Ни слова не говоря, Сяньпо вдруг повернулась, намереваясь уйти. Тогда Сяопо вытянул руку, точь-в-точь как каменный Будда, и вернул покупательницу. Она снова стала рассматривать товары и, наконец выбрав железную коробочку, взяла ее в руки и принялась разглядывать со всех сторон. Сяопо назвал цену, покупательница положила коробку на место и снова повернулась, чтобы уйти. На этот раз Сяопо вскочил со скамейки и бросился за ней. С важным видом он стал требовать, чтобы Сяньпо назвала свою цену, но девочка ничего не сказала, только покачала головой. Тогда Сяопо схватил коробку, вытер ее, подбежал к окну, где было светлее, поднял и стал любоваться, делая вид, будто ему жаль расстаться с такой ценной вещью. Покупательница подошла к нему и нехотя назвала цену. Сяопо рассердился и спрятал коробку под мышку — ото означало, что за такую цену он ни за что ее не отдаст. Сяньпо снова отошла, и он снова позвал ее…

У Сяньпо ныла спина, но продавец был непреклонен. Так игра их ничем и не кончилась.

Сяопо не умел отличить гуандунца от фуцзяньца или шанхайца, хотя ему казалось, что это не так уж трудно. Говорят, что папа гуандунец. Значит, все гуандунцы должны быть похожи на папу. А вот господин Линь — хозяин магазина иностранных товаров, который рядышком с лавкой отца,— тот фуцзянец. Папа почему-то не любит господина Линя. И когда о нем заходит речь, говорит сквозь зубы: «Ох эти фуцзяньцы! В них нет ни капли патриотизма».

Что же касается Сяопо, то ему нравился не только сам господин Линь, высокий и толстый, но и иностранные товары, которые продавались в его магазине: они были куда красивее, чем папины. Взять хоть кукол. Не только Сяопо, но и сестренке они очень-очень нравятся. Сяньпо говорит, что, когда выйдет замуж, непременно купит у господина Линя иностранную куклу с закрывающимися глазами и возьмет ее с собой в дом мужа.

Сяопо не знал, хорошо или плохо торговать иностранными товарами. Зато он знал, что каждый, кто похож на господина Линя,— фуцзянец. Во-первых, у господина Линя только один золотой зуб, а у отца и его знакомых все золотые. Сяопо понятия не имел о том, что зубы можно вставить, просто он думал, что у фуцзяньцев, в отличие от гуандунцев, меньше золотых зубов. Во-вторых, господин Линь всегда был красиво одет, курил только манильские сигары (папа никогда их не курил), говорил всегда уверенно, твердо (тоже не так, как папа). Сяопо однажды видел господина Линя в летней рубашке, очень длинной. И теперь всякий раз, как он изображал фуцзяньца, он делал из своей чалмы нечто вроде халата, а зуб оборачивал кусочком желтой бумаги, как у господина Линя.

А мама как-то сказала, что те, кто не умеет говорить ни на гуандунском диалекте, ни на фуцзяньском,— шанхайцы, которые так любят рядиться во все европейское.

И теперь если Сяопо хотел изобразить шанхайца, он одевался должным образом и разговаривал с сестренкой на выдуманном шанхайском диалекте.

Иностранцев сразу узнаешь: у них все особенное — цвет лица, нос, волосы, глаза — и говорят они так же непонятно, как шанхайцы. А может быть, все они приехали из Шанхая? Брат вот тоже учит иностранный язык, а недавно из Шанхая приехал новый учитель китайского языка. Наверняка иностранный язык и шанхайский — одно и то же. Словом, тут можно совсем запутаться. Сингапурцы обычно носят туфли на босу ногу, а иностранцы надевают носки. Сяопо ни разу не видел, чтобы они ходили в туфлях на деревянной подошве. Значит, когда изображаешь иностранца, нужно непременно надевать носки и туфли. Но Сяньпо ни за что не хочет надевать носки, и лучше не заставлять ее. Мало кто из иностранцев не носит носков, а вот в военной форме ходят многие. Иногда Сяопо делает из своей чалмы пояс, почти как у военных. Ну а нос, чтобы стал подлиннее, и все остальное сделать не так уж трудно.

Главное — надеть пояс, тогда нос сразу становится длиннее, а глаза синеют. Правда, сестренка уверяет, что все это Сяопо только кажется, что нос у него все равно приплюснутый, а глаза вовсе не синие, но говорит она так ему назло.

Сяопо сразу узнаёт иностранца, хотя бывает, что и он ошибается. Но кто он сам, Сяопо так и не знает. Он убежден, что все люди одной национальности. Просто некоторым нравятся желтые лица, а некоторым — черные. И лицо и фигуру человек может изменить, стоит только захотеть. Иначе как могло лицо Сяопо становиться темнее, а нос длиннее, когда он надевал красную чалму? Вот, например, у детей, которых Сяопо встречает на улице, лица разного цвета, хотя все они говорят по-малайски (он и сестренка тоже). Не значит ли ото, что все люди вначале были малайцами, а потом у них просто изменился цвет кожи? Возле школы висит красная карта Сингапура. Оказывается, Сингапур не круглый и не квадратный: он какой-то непонятной формы, как рисовое печенье, которое получается у мамы очень невкусным, если она в плохом настроении. И на этой карте нет ни Китая, ни Индии, ни других стран. А мама почему-то говорит, что она и папа приехали из Китая, а сторож папиной лавки — из Индии. Но ведь на карте Сингапура нет ни Китая, ни Индии! Значит, мама все выдумала. Но слушать ее все равно очень интересно.

Какой Дапо вредный! Всегда рассказывает папе, что Сяопо играет с фуцзяньскими, малайскими и индийскими ребятами. А папа запрещает Сяопо с ними играть.

— Когда мы играем,— говорит Сяопо старшему брату,— я заставляю их изображать китайцев. Почему же мне нельзя играть?

Но брат слышать ничего не хочет и снова бежит ябедничать папе.

Папа говорит, что ему надоели все эти «негуандунцы». И мама тоже. Почему они им надоели? Сяопо не понимает. Однажды он спросил у мамы, был ли папа в детстве малайцем. Мама, как всегда, долго молчала. Хорошо, сестренка выручила.

— На Восточной улице,— сказала Сяньпо,— у всех папы — малайцы, значит, и наш тоже.

— Верно! — обрадовался Сяопо.— Все малайцы — из Шанхая. А ведь папа терпеть не может шанхайцев? Теперь попятно, почему он не любит малайцев.

— Наш папа родился в Гуандуне. А мама говорит, что гуандунцы — самые хорошие и самые богатые люди на свете! — наставительно, как старшая, сказала Сяньпо.

— Гуандун — это, наверное, Индия,— заявил Сяопо.

— Конечно! — поддержала его Сяньпо.

— Сянь! А ты когда вырастешь, куда пойдешь искать себе дочку или сына?

— Я? — Сянь тряхнула косичками, перевязанными красной ленточкой.— К индийцам.

— Верно! У индийских девочек и мальчиков носики маленькие, губки красные, а белки глаз белые-белые. Они очень красивые, правда?

— Правда!

— Только мама, наверно, не разрешит тебе!

— А я скажу ей, что когда ребенок подрастет, он может превратиться в китайца. Вот смотри, наши цыплята совсем желтенькие, а когда они вырастают, перья у них становятся черными и красными. Почему же у детей не может изменяться цвет кожи?

— Верно, Сянь!

Так был разрешен национальный вопрос.

3. НОВЫЙ ГОД

Маленькие друзья всего мира! Вы, наверно, уже получили новогоднее поздравление от Сяопо? А если не получили, то получите,— Сяопо вас не забыл.

Обычно в последние дни старого года папа покупает много-много поздравительных открыток — красных с золотыми иероглифами.

Сяопо просит сестренку подарить ему открытку с белой желторотой птичкой в уголке.

На открытке золотыми иероглифами написано: «Поздравляю с Новым годом!» — и еще написаны папины фамилия и имя.

Сяопо замазывает папино имя черной тушью, рядом пишет свое и ставит две жирные кляксы. Справа и слева Сяопо оставляет место для письма. Затем размазывает кляксы, превращает их в зайчика и маленькую черепаху и просит брата Дапо в том месте, где должен быть указан адрес, написать: «Маленьким друзьям всего мира».

А знаете, почему Сяопо попросил брата так написать? Ведь раньше он говорил, что весь мир — это Сингапур. Но свое новогоднее поздравление он писал и тем детям, что живут на Солнце, на Луне, на Млечном Пути и на звездах.

На Солнце очень жарко, а на Луне холодно, но там все равно живут дети, и на звездах тоже, хотя они кажутся очень маленькими. Вот только неизвестно, есть ли там взрослые.

Посмотрите на звезды! Они мерцают и блестят, словно драгоценные камни! И знаете почему? Потому что дети поджигают там петарды. Когда ночью гремит гром, не бойтесь, не прячьтесь — это тоже треск фейерверка.

Ваши далекие друзья хотят разбудить вас, чтобы вместо поиграть и повеселиться. А если вы крепко спите, не беспокойтесь, они сами во сне придут к вам. Вам, наверно, снились дети со светящимися глазами и прозрачными крыльями? Вы угадали: они прилетали со звезд.

Сяопо послал вам поздравление еще задолго до праздника, но оно может и опоздать. Ведь оно должно обойти весь мир и всю Вселенную: попасть на Солнце, на Луну, а может сначала побродить по Земле. Как удобнее будет почтальону. И если даже оно сразу попадет на Землю, то неизвестно, куда именно,— возможно, в Ирландию, а возможно, в Мексику. Словом, наберитесь терпения — рано или поздно все равно получите.

Как увидите в небе самолет, кричите все вместе летчику, чтобы приземлялся. Вдруг именно этот самолет везет поздравление Сяопо на Луну или на звезды.

Да, вот еще что: на открытке, которую вам послал Сяопо, нет марки, вместо марки в левом углу он приклеил картинку от папиросной коробки, поэтому на почте могут ее задержать, но я думаю, как-нибудь обойдется. Все должны быть добрыми в Новый год. И потом, открытка адресована детям всего мира, а у тех, кто работает на почте, тоже есть дети, и они тоже кому-нибудь послали поздравление. Разве могут они задерживать поздравления детей?

Конечно, нет.

Возможно, открытку Сяопо они прежде всего покажут своим детям. А те забудут вернуть ее папе, и она так и не попадет к вам. Поэтому лучше всего стоять у дверей и дожидаться почтальона, а как только он придет, спросить: «У вас есть письмо от Сяопо?» или «У вас есть письмо с картинкой вместо марки?». Тут он и вспомнит о поздравлении Сяопо.

Может быть, вам интересно узнать, как проводит Сяопо Новый год, или вы хотите прислать Сяопо подарок, только не знаете какой?

В Сингапуре, где живет Сяопо, не бывает ни зимы, ни весны, ни лета, ни осени — там все время жарко.

Круглый год все деревья зеленые, не только хвойные. Круглый год цветут цветы, стрекочут цикады. Сяопо ходит босиком и каждый день ест мороженое.

И в Новый год тоже жарко. Как всегда, цветут цветы, летают бабочки и стрекозы, нет холодного ветра, нет снега, никогда не замерзает река. Поэтому самым лучшим подарком для Сяопо была бы баночка со снегом, которого он никогда не видел. Он слыхал, что снег — это маленькие цветочки, которые падают с неба, и ему кажется, что снег красного цвета. И вот почему. Как-то раз Сяопо был на свадьбе и там увидел, как гости бросали красные листочки бумаги. Сяопо решил, что это снег, и с тех пор считает, что снег красного цвета. Его сестренка Сяньпо, разумеется, такого же мнения. Даже мама не может сказать, какого цвета снег: белый, красный или зеленый, как бобы. Мама родилась в Гуандуне и, по правде говоря, тоже никогда не видела снега.

Зато Сяопо видел многое другое, чего, наверно, не видели вы. Вот, например, банановое дерево. В саду у Сяопо растут такие деревья, сейчас на них появились ароматные плоды, пока еще зеленые, зеленее листьев водяной лилии. А видели вы быков с толстой-претолстой шеей? А встречали больших-пребольших улиток?

Если вы пошлете Сяопо подарок, он в долгу не останется и тоже что-нибудь пришлет вам. Может быть, двух больших улиток: они сначала высовывают рожки, потом — голову. Он может нарисовать вам что-нибудь. Сяопо очень хорошо рисует, только иногда спешит и может что-нибудь напутать: бананы нарисует синими, а корову — с тремя ногами. Попросите его не спешить, тогда рисунок получится очень хорошим.

Какие только люди не живут в Сингапуре! И краснокожие, и желтокожие, и чернокожие, и белокожие. Нигде в мире вы не встретите столько национальностей. И все они встречают Новый год тогда же, когда и Сяопо, поэтому бывает очень весело. Здесь можно увидеть старух с крошечными ножками в красных расшитых туфельках и девушек в европейских платьях, стариков с косичками, в которые вплетены красные веревочки, и юношей в цветных юбках и босых.

Некоторые женщины продевают в нос очень красивые кольца, другие носят соломенные шляпы и работают вместе с мужчинами. Но Новый год все празднуют вместе, как одна большая семья. Все приветливы, люди одеваются во все новое, едят, пьют вино, забывают старые невзгоды, лелеют новые надежды. В храмах буддийские монахи играют на музыкальных инструментах, поют мелодичные песни, их очень приятно слушать. Неизвестно, празднуют ли Новый год статуи Будды, но, уж конечно, они улыбаются про себя, потому что им приятно смотреть, как веселятся люди, как проходит первый день Нового года. Цикады и птицы с утра поют песни, приветствуя веселый праздник, цветы и травы в этот день как-то особенно пахнут. Небо ясное-ясное. В этот день облака не хмурятся и не бродят по небу, как бездомные, а утренняя заря дарит людям расплывшееся в улыбке солнце. Под солнцем развеваются флаги всех народов. Сверкают разноцветные фонарики. Прямо как в сказке!

В этот день у Сяопо уйма дел. Он просыпается рано, вместе с птицами, и бежит в сад, чтобы спеть свою песенку мотылькам и птицам. Потом он идет к сестренке. Она еще спит, но уже во сне радостно улыбается. Он будит ее, чтобы поздравить с Новым годом, и, ласково погладив Эрси, бежит умываться. (Да, вы ведь не знаете: Эрси — это белый котенок с двумя желтыми пятнышками на лбу.) Умывшись, Сяопо идет к маме, и они вместе отправляются на рынок, потому что в праздник тоже нужно есть, а днем жарко и за покупками лучше ходить с утра. Мама всегда берет с собой на рынок Сяопо: он умеет говорить по-малайски, может носить продукты, поторговаться, рассмешить и уговорить торговцев, когда те не уступают. Они любят Сяопо и охотно продают ему овощи и мясо.

Наконец все закуплено. Сяопо ставит корзину на голову (этому он научился у индийцев) и несет домой. Корзина тяжелая, и Сяопо весь покрывается потом. Дома Сяопо передает корзину Чэньма — старой няне. Чэньма спит по восемнадцати часов в сутки, а когда не спит, глаза у нее все равно полузакрыты. Но сегодня у нее чудесное настроение, глаза открыты и улыбаются.

Папа весь день дома. Он приводит в порядок цветы и траву в саду, потом срезает ветку зеленых бананов и вешает их в гостиной, а над ними развешивает пять бумажных полотнищ — получается очень красиво. Брат накупил петард и поджигает их у ворот. Сестренка закрывает ручонками уши и затаив дыхание слушает, как они взрываются. Сяопо бежит в кухню помочь маме. Потом в сад — помочь папе. А услышав взрывы хлопушек, мчится к воротам. Дапо не дает ему даже прикоснуться к петардам, да Сяопо и не пытается: он стоит возле сестренки и слушает. О! Сяопо очень занят! Хорошо, что можно ходить босиком, а то от такой беготни отлетели бы подметки.

На столе много тарелок, чашек. Сяопо пытается подсчитать на пальцах, сколько их, но это трудно. Очень уж их много. И какие они красивые! А еще Сяопо и сестренка получили от папы подарки: сестренка — игрушечный кофейный сервиз, а Сяопо — поезд, который сам катится по рельсам. «Вот это здорово! Наконец-то наступил Новый год!» — думает Сяопо.

После завтрака осталось много разной еды. Мама велела Сяопо и сестренке пойти к воротам и раздать ее нищим.

Папа прилег на бамбуковую кровать, а потом хотел подняться, но не смог — выпил много вина. Брату после еды тоже лень двигаться. Котенок Эрси с рыбьей головой в зубах выбежал в сад и стал не спеша ее грызть. Сяопо с сестренкой взяли свои подарки, уселись у ворот в тени да так и задремали. Вокруг тишина. Дует легкий ветерок. Птицы спрятались в тени деревьев и закрыли глаза, будто тоже спят. Даже цикады и бабочки попрятались, лениво взмахивая крылышками.

Огромные листья кокосовой пальмы слегка колышутся, словно шепчутся друг с другом. Только пчела никак не угомонится и все жужжит — ужасно надоела. Но вот ветерок совсем утих. Ни флаги у ворот, ни листья больше не колышутся. Трава словно уснула. Деревья застыли и стали похожи на маленьких спящих детей, раскинувших ручки и ножки.

Даже лошадей и буйволов сегодня освободили от работы, и они дремлют под деревом. Как тихо! Лишь где-то далеко пропел петух, и снова наступила тишина.

Вот так проводит Новый год Сяопо. Тсс! Не шумите! Сяопо уснул. Люди, птицы, животные — все сладко спят после сытной и вкусной еды, вдыхая аромат цветов. А когда Сяопо проснется, он увидит в черных волосах сестренки несколько темно-красных цветочков.

4. В САДУ

Какая жалость, что праздники проходят так быстро! Папа снова идет в свою лавку, мама готовит еду. Чэньма спит по восемнадцати часов в сутки и больше не улыбается. Новогодние подарки немножко надоели. Сестренка разбила чашечку, а поезд Сяопо часто сходит с рельсов, и пассажиры «гибнут».

Мамы и брата нет дома. Сяопо поставил поезд на рельсы — он хочет отправить его в сад. Поезд должен идти быстро, как скорый. В саду на скамейке сидит Сяньпо. Возле нее, прямо на земле, разбросаны желтые цветы бобов. Сяньпо плетет венок.

— Что ты делаешь, Сянь?

— Веночек для Эрси.

— Не нужно. Лучше положи цветы в поезд, и повезем их продавать.

— Ладно. А куда? — спрашивает сестренка, хотя заранее знает, что ответит Сяопо.

— В Цзилунпо.

Отец часто ездит в Цзилунпо, и всегда поездом, поэтому Сяопо считает, что все железные дороги ведут в Цзилунпо. Как будто нет других железных дорог.

— Ладно,— соглашается сестренка.

Они погрузили все цветы. Сяопо установил рельсы, поезд несколько раз проехал туда и обратно, остановился, потом Сяопо разгрузил его, опять поезд проехал несколько раз туда-сюда. Снова его нагрузили, снова разгрузили. Цветы все помялись, да и с поездом что-то не ладилось…

— Сянь! Давай играть во что-нибудь другое.

— Во что?

Сяопо заложил руки за спину, прошелся по саду и сказал:

— Придумал! Давай позовем Наньсина, Саньдо, всех-всех. Ладно?

— А если мама увидит?

— Мама ушла! Посиди, Сянь, я сбегаю за ними.

Не успела Сяньпо опомниться, как появился Сяопо и с ним несколько ребят. Две девочки-малайки, два мальчика и девочка — индусы, мальчик и девочка — фуцзяньцы и маленький толстенький гуандунец. Девочки-малайки очень похожи друг на друга, в одинаковых белых кофточках и пестрых юбках. У обеих волосы зачесаны наверх и стянуты в пучок. На ногах золотые кольца. Они близнецы, и различить их почти невозможно. И роста одинакового. Играть с ними скучно — они как неживые. Стоят рядышком, взявшись за руки, и молчат, а если разговаривают — очень тихо. Кто из них старше — тоже неизвестно, они совсем одинаковые.

На индусах ничего нет, кроме коротких красных штанов. Несмотря на темный цвет, кожа у них удивительно нежная и блестит, как глянцевая, девочка-индуска в юбочке, тоже красной, только спину прикрывает шелковый платок, причудливо завязанный, фуцзянец в черном шелковом костюмчике, у девочки короткая косичка, в которую вплетены разноцветные ленточки.

На гуандунце короткие штаны, из которых торчат толстые ноги. Он смотрит на все широко раскрытыми глазами, словно младенец. Все ребята босиком — даже фуцзяньцы, у которых отец держит сапожную мастерскую.

Маленькие друзья стояли под деревом, не зная, что делать. Наконец Наньсин, толстячок гуандунец, заметил поезд Сяопо и пробубнил:

— Давайте играть в поезд и пассажиров! Я буду машинистом.— И он с решительным видом взял поезд, видимо не собираясь его никому уступать.

— Поедем в Цзилунпо!

Сяопо ничего не оставалось, как уступить, потому что Наньсин ездил в настоящем поезде. А тот, кто ездил в поезде, знает, как надо им управлять.

— Надо купить билеты! — закричали индусы, у которых папа служил кассиром на сингапурском вокзале.

Они говорили по-малайски, как и все жители стран южных морей. Все стали срывать траву — это были «деньги» на билеты.

— Погодите, вас много! Не все сразу! Я буду полицейским! — И Сяопо принялся устанавливать порядок: — Женщины, вперед!

Девочки вышли вперед, отдали «деньги» индусам, и каждая получила «билет» — листок, сорванный с дерева. Когда наконец у всех были билеты, индусы переложили из левой руки в правую траву, а из правой в левую — листок. Это означало, что они тоже купили билеты.

После этого все выстроились парами, Наньсин впереди. Он весь напрягся и крикнул:

— Поехали! — Потом затопал ногами, толкнул поезд, стал размахивать руками и пыхтеть: — П-п-п-п!

Поезд двинулся.

Пассажиры тоже заработали ногами, ухватились друг за друга руками, запыхтели, и поезд поехал вокруг сада.

— Жуйте бетель, иначе не будет считаться, что вы ехали в поезде! — закричал машинист.

И все, как один, сделали вид, что кладут в рот бетель, потому что настоящего бетеля у них не было.

Все время набирая скорость, поезд обошел вокруг сада.

Длинные юбки мешали девочкам-малайкам двигаться быстро, кроме того, они скоро устали, остановились и почему-то стали спорить, кто из них старше, потом снова вспомнили о поезде.

— Когда же мы приедем? — спрашивали они.

— Цзилунпо еще далеко. Я скажу, когда приедем! — крикнул Сяопо, бежавший позади всех.

— Как, разве мы едем в Цзилунпо? — воскликнули в один голос девочки-малайки.— А ведь наши билеты действительны только до Жоуфо. Придется еще брать билеты.

Они спрыгнули с поезда и стали просить «деньги» у других пассажиров. Но «деньгами» никто не запасся, и ребята стали рвать «деньги» прямо с кустов. Теперь Наньсин один изображал поезд, который, пыхтя, проехал еще круг.

Не придумав никакой другой игры, ребята снова вскочили на поезд, который все набирал и набирал скорость. Девочки-малайки придерживали юбки, пучки волос так и подпрыгивали у них на голове. В конце концов они зацепились за что-то и упали прямо возле паровоза. За ними попадали все остальные. Но поезд продолжал двигаться.

Сяньпо зацепилась за ногу малайки, а девочка-индуска ударилась об ее ногу носом, однако поезд, несмотря ни на что, продолжал пыхтеть.

— Давайте сделаем наш поезд товарным, интереснее будет,— предложил Сяопо.— Пассажирские вагоны маленькие, тесные, а в товарных просторно и нет крыши.

Сидевшие на земле ребята уже отдохнули немного и охотно согласились играть в товарный поезд.

— Поехали!— скомандовал Наньсин и толкнул поезд.

И снова усиленно задвигались руки и ноги пассажиров.

Котенок Эрси тоже увязался за поездом. Он бежал быстрее всех, но ни капельки не уставал, не то что ребята.

Сяопо знал, что им никогда не добраться до Цзилунпо. Это место было хорошо знакомо одному Сяопо. Правда, он никогда там не был, зато папа ездил туда очень часто.

Но Сяопо молчал, и все продолжали ехать.

Вдруг Наньсин заметил, что Сяопо делает всем знаки остановиться.

— Приехали! — крикнул Сяопо и лег на землю.

Все последовали его примеру, потому что так устали, что не в силах были слово вымолвить. Сяопо знал, что они еще не приехали, но решил не говорить об этом — он тоже сильно устал и с удовольствием растянулся на мягкой траве.

Трудно сказать, сколько времени пролежали они так. Первыми вскочили малайки, пучки у них сбились в сторону, лоб был влажным от пота, девочки раскраснелись и казались очень хорошенькими.

— Не будем больше играть в поезд,— тихонько переговаривались они.— Уж лучше пешком ходить.

Они хотели уйти, но Сяопо остановил их. Надо было придумать какую-нибудь другую игру, хотя до Цзилунпо они так и не доехали. Девочки-малайки согласились остаться и, взявшись за руки, снова сели на траву. Вдруг Сяньпо спросила, кто из них старше. Девочки не знали и, смутившись, снова собрались домой. Тут Сяопо сказал:

— Погодите, давайте рассказывать смешные истории.

Это предложение всем понравилось. Наньсин не знал, что рассказывать, но решил, что, когда все кончат, он повторит что-нибудь из сказанного, и поэтому согласился.

Все, толкаясь, уселись в кружок, ногами вместе; пальцы на ногах шевелились, словно рой пчел,— сосед теснил соседа.

— Кто первый? — спросил Сяопо. Никто не решался.

— У кого большой палец самый маленький, тот и начнет,— решил фуцзянец Саньдо.

— Верно! — У Сяньпо пальчик был очень маленький, но ей не терпелось поскорее послушать смешную историю, поэтому она прикрыла свой палец рукой, чтобы никто не заметил.

Однако Наньсин не стал дожидаться, пока все покажут ему свои пальцы, и сам стал осматривать их, как старуха, покупающая бананы. Оказалось, что самые маленькие пальцы у малаек. Все захлопали в ладоши, требуя, чтобы девочки начали рассказывать.

Девочки, краснея, посмотрели друг на друга. Они не знали, что рассказывать и кому начинать. Обе сидели раскрыв рот, и каждая считала, что начать должна старшая, но, поскольку было неизвестно, кто из них старше, девочки решили рассказывать вместе. Глядя в землю и смущенно теребя кольца на ногах, они начали:

— Однажды, однажды тигр…

— Не тигр, а крокодил!

— Нет, тигр!

— Нет, крокодил!

Девочки все больше и больше горячились, пучки их задорно подпрыгивали. Только и слышалось: «Тигр… крокодил… крокодил… тигр».

Наньсин захлопал в ладоши. Это по крайней мере смешно. А то начнут рассказывать: говорят, говорят — ничего не поймешь. А тут хоть все ясно: тигр, крокодил — и больше ничего. Просто здорово! Честное слово!

Сяньпо боялась, что девочки подерутся, и предложила, чтобы одна рассказала о тигре, а другая — о крокодиле. Но они и слушать не хотели. Никто ничего не понимал, кроме Наньсина.

Наконец всем надоело слушать, как они ссорятся, и ребята стали поднимать руки. Однако, когда Сяопо спросил, кто хочет рассказывать, руки опустились. Тогда Сяопо предложил:

— Пока они будут мириться, пусть Сяньпо расскажет что-нибудь.

Он уже много раз слышал историю, которую рассказывала сестренка, и она ему все больше и больше нравилась.

Остальные не знали, что это будет за история, но дружно захлопали. Девочка-индуска не поняла, почему все хлопают в ладоши, и стала хлопать себя по пятке, удивляясь, почему никто не последовал ее примеру.

Сяньпо было очень приятно слушать хлопки ребят, но она сказала, что ротик у нее маленький и она боится, что не сможет ничего рассказать. Все сказали, что это неважно, а Наньсин подумал: если рот маленький, трудно есть бананы, а говорить можно сколько угодно. Вот у него рот большой, а рассказать он ничего не может.

Наконец Сяньпо согласилась, и все, затаив дыхание, приготовились слушать. Но Сяньпо молчала. Она наклонилась к кокосовой пальме, посмотрела на созревшие орехи, потом потрогала красную ленточку в косичке, потом нарыв на ноге. Наньсин решил, что это и есть смешная история, и стал аплодировать. Сяопо недовольно посмотрел на него и легонько стукнул по ноге. Наньсин сразу перестал хлопать.

Наконец Сяньпо начала:

— Жил-был тигр с четырьмя глазами…

Тут девочки-малайки и индусы в один голос закричали:

— У тигра только два глаза!

Они родились в местах, где водятся тигры, и поэтому совершенно точно знали, что у тигра два глаза. Сяньпо надулась и сердито сказала: — Тише! Чтобы не смущать Сяньпо, индусы сказали:

— Ты, наверное, говоришь о двух тиграх, тогда, конечно, у них четыре глаза.

— А вот и нет! У одного тигра было четыре глаза,— стояла на своем Сяньпо.

— А где, интересно, они у него находились? — тихонько спросила малайка сестру.— Может, на затылке?

И они обе рассмеялись, прикрыв рот рукой. Сяньпо ничего не ответила, только метнула на них сердитый взгляд.

Саньдо вдруг догадался и ответил за Сяньпо:

— А если надеть тигру очки, вот и будет у него четыре глаза.

Наньсин не понял, что сказал Саньдо, по на всякий случай захлопал в ладоши.

Сяньпо вдруг замолчала, так и не закончив своей истории. Сяопо попытался сам что-нибудь рассказать, чтобы выручить сестренку, но ничего не получилось. Кроме истории о четырехглазом тигре, он ничего не помнил.

Тогда все стали просить девочку-индуску рассказать что-нибудь, она тоже стала рассказывать о тигре, но конец истории забыла.

И никто ничего не мог вспомнить, кроме истории о тигре; как назло, в голове вертелось: «Тигр, тигр, тигр…»

Наконец Наньсин решился:

— Однажды жил четырехглазый тигр, и еще… шестиглазый, и еще… и еще… семиглазый.

На этомего познания кончились — больше двух он не умел прибавить и повторял «и еще»; прибавляя по одному.

— Л еще был тигр с восемнадцатью глазами,— сказал Наньсин. Больше он вспомнить ничего не мог; после восемнадцати у него вышло пятьдесят.— А дальше забыл,— сказал Наньсин и стал сам себе аплодировать.

Тут только все поняли, что он кончил свою «смешную» историю.

5. ВСЕ ЕЩЕ В САДУ

Итак, Наньсину никто не аплодировал, а девочки-малайки шепотом сообщили друг другу, что в жизни не слыхали такой глупой истории. Наньсин не обиделся, хотя слушать такое было не очень-то приятно.

Ведь и на самых глупых иногда вдруг находит просветление: они как бы становятся умнее.

Так было и с Наньсином. Он понимал, что не очень-то умен, но всегда старался придумать что-нибудь умное, чтобы доказать, что он не так глуп, как о нем думают.

— А я ездил в поезде! — вдруг сказал Наньсин и сразу же почувствовал собственное превосходство.

Конечно, поезд видели все, но не каждый в нем ездил, а видеть и ездить — вещи разные, и ребята приготовились слушать Наньсина.

— Знаете,— сказал Наньсин,— когда ездишь в поезде, улицы, деревья, люди, лошади, дома, телеграфные столбы бегут назад. Да, поезд едет вперед, а они — назад.

Такого ребята никогда не слыхали. Они хотели возразить, потому что не верили, что это правда, но не осмелились.

Теперь Наньсин чувствовал себя увереннее, и в то же время ему было как-то неловко — вдруг ребята проникнутся к нему уважением, а он вовсе не заслужил этого. Наньсин неожиданно умолк, прикрыв рот руками, и скорчил смешную рожу.

Ребята последовали его примеру: тоже прикрыли рот руками и состроили рожицу, но у них это получилось не так здорово, как у Наньсина.

Первым нарушил молчание Сяопо. Он не умел кривить душой и всегда говорил прямо то, что думал. Так было и на этот раз. Сяопо смело заявил Наньсину, что деревья и телеграфные столбы не могут бежать назад, если поезд едет вперед.

Наньсину вдруг показалось, что этого действительно не может быть, но ведь от своих слов не откажешься — неудобно. И он решил доказать, что прав. Взяв в руки игрушечный поезд Сяопо, Наньсин сказал:

— Встаньте все! Поезд будет ехать, а вы будете деревьями, людьми, лошадьми, которые встречаются на дороге.

Все встали.

— Смотрите,— продолжал Наньсин,— вот поезд начинает двигаться. Вам не кажется, что вы идете назад? — Наньсин сделал несколько шагов вперед и, обернувшись, спросил: — Кажется или не кажется?

Все, как один, дружно замотали головой. Наньсин покраснел и, заикаясь, сказал:

— Давайте поведем поезд, и вы увидите, что я прав: и деревья и дома будут бежать в обратную сторону.

Дети выстроились в два ряда.

— Поехали,— сказал Наньсин и повел поезд по саду.— Ну что, правду я говорил? — неуверенно спросил Наньсин, потому что и сам видел, что деревья и цветы спокойно стоят на месте.

— Нет, нет! — закричали все.

А девочки-малайки тихонько сказали друг другу:

— Листья на деревьях как будто шевелятся, но это, наверно, от ветра! — И они захихикали.

— А все равно я в поезде ездил,— сказал Наньсин, потому что ему нечего было больше сказать.

— Врет он,— шепотом сказали девочки-малайки Сяньпо.— Мы ездили в телеге, и ничего не бежало назад.

— Конечно! — подтвердила Сяньпо.— Ведь телега едет, как и поезд! — Она тоже не верила Наньсину.

Один только Саньдо поверил. «Наверно, деревья и дома боятся, что поезд наскочит на них, потому и бегут назад»,— подумал он, но высказать свое предположение не решился. Ребята всё еще продолжали стоять, не зная, что делать дальше.

Тогда Саньдо предложил:

— Давайте играть в войну!

Все обрадовались, сразу же приложили руки к губам и заиграли, как на трубе.

Наньсин шел, высоко поднимая ноги, как заправский солдат. Ребята шагали за ним, стараясь попадать в ногу. Сяопо сломал прут и привязал к поясу, как будто это была сабля, вместо лошади оседлал бамбуковую палку и принял воинственный вид.

— Погодите! Так нельзя! — вдруг крикнул Сяопо.— Музыканты есть, а солдат нет! За оркестром должны идти солдаты.

Все остановились и стали спорить — никто не хотел быть солдатом.

Правда, Наньсин великодушно отказался от трубы, но с тем условием, что ему разрешат играть на барабане.

— Все не могут играть,— решительно заявил Сяопо.— Пусть сначала поиграют девочки, а потом мы. Чтобы никому не было обидно.

Как-никак девочки — все же женщины, и им надо уступать. Все согласились. Сяньпо стала впереди и повела за собой девочек. Они приложили руки к губам и заиграли. Мальчики сделали то же.

— Отпустить руки! — крикнул им Сяопо.

Солдаты вытянули руки по швам, но продолжали шевелить губами и издавать какие-то звуки, причем так громко, что заглушали музыкантов. Сяопо решил их наказать, чтобы другим неповадно было, но в конце концов не выдержал и тоже заиграл.

Через некоторое время Сяопо приказал солдатам и музыкантам поменяться местами.

Мальчики вышли вперед, а девочки стали за ними. Однако все продолжали трубить, никто не мог остановиться. Сяопо был уверен, что девочки — народ послушный и с ними легче сладить. Кто мог подумать, что они проявят такое стремление к свободе и равноправию!

— Раз все хотят трубить,— сказал Сяопо, слезая с «лошади»,— давайте вместе споем что-нибудь веселое.

Ребята захлопали в ладоши:

— Петь еще интереснее, чем трубить, и к тому же не надо каждый раз меняться местами.

— Станьте в круг, а я подам знак, когда начинать. Сяопо взмахнул бамбуковой палкой, которая только что служила ему лошадью, и все запели.

Одни пели малайскую песню, другие — индийскую. Кто — китайскую, кто — гуандунскую, кто не умел петь, мычал что-то себе под нос. А Наньсин все время кричал: «Поехали, поехали!»

— Там-та-та-там! Поехали! Там-та-та-там! Поехали! Своим пением ребята распугали всех птиц, котенок Эрси удрал, а собаки с соседних улиц захлебывались от лая.

Вдруг Сяопо сделал знак палочкой, чтобы все замолчали. Он вспомнил, что Чэньма спит под лестницей и если проснется, то обо всем расскажет маме. Однако ребята так разошлись, что остановить их было невозможно. Они орали вовсю и замолчали лишь тогда, когда в горле у них пересохло. А Наньсин еще три раза крикнул: «Поехали!»

Девочки-малайки сказали, что, если бы у них был свой поезд, они в паровозе заводили бы патефон вместо гудка, потому что ничего нет противнее на свете, чем гудок паровоза.

К счастью, Чэньма спала крепко и не проснулась, так что Сяопо зря волновался.

Когда все немного отдохнули, посыпались вопросы:

— Что ты пел?

— А я хорошо пел?

— Я сам не знаю, что пел. А тебя совсем не слышал. Смешные ребята!

Ведь когда сам поешь, очень трудно слышать еще и соседа. Кончилось пение, и опять стало скучно.

— Во что бы еще поиграть?

— Давайте в «долой»! — предложил Сяопо.

— А как это? — спросили все в один голос.

Дело в том, что Сяопо приходилось бывать с папой на митингах, и каждый оратор, который хотел, чтобы ему аплодировали, непременно должен был крикнуть: «Долой!» После этого все начинали хлопать. Приветствуют, например, директора школы. Тишина. Но стоит ученикам крикнуть «долой», как сразу же раздаются аплодисменты. То же самое на свадьбе. Крикнет свидетель «долой», и все громко аплодируют. Это вовсе не значит, что директора или жениха с невестой хотят гнать: просто слово «долой» — своего рода сигнал к аплодисментам.

Так было не только на митингах, но и в школе. Закричат ученики третьего класса «долой», им вторят девочки-второклассницы и совсем маленькие ребята, кругленькие и толстенькие, которые только-только из детского сада. Учитель не разрешает уйти из школы—«долой»! Мама сварит невкусную кашу — «долой»! Кажется, будто все люди родились специально для того, чтобы кричать это слово. Но самое смешное то, что они лишь кричат и ничего не делают. Все остается как было. Сяопо не очень уважает людей, которые только кричат и ничего не делают.

Итак, Сяопо решил: скамейка будет вместо трибуны, кто-нибудь встанет на скамейку и будет оратором. Когда оратор крикнет «долой», тот, кто стоит внизу, спросит: «Ты хочешь свергнуть меня?» Оратор кивнет головой, спрыгнет с трибуны и бросится на того, кто спрашивал. Если победит оратор, он снова станет на скамейку, крикнет «долой», и все повторится сначала. Если же победит тот, кто стоял внизу, он встанет на трибуну и будет кричать «долой». Кто уничтожит больше противников, тот будет считаться победителем и получит награду.

Не успел Сяопо разъяснить правила игры, как Наньсин сжал кулаки и стал ждать сигнала к бою. Мальчики-индусы тоже сжали кулаки, а Сальдо снял свою куртку и отдал ее на хранение сестре.

Услыхав, что сейчас начнется бой, девочки-малайки заплакали от страха. Сяньпо была храбрее их, но все же заявила:

— Несправедливо, чтобы мужчины дрались с женщинами. А девочка-индуска сказала, что, если уж так необходимо драться, пусть с тремя девочками дерется один мальчик, кроме того, девочки имеют право укусить мальчика за ухо. Сестренка Саньдо не сказала ни слова, а про себя подумала: «Как только начнется драка, я прикроюсь курткой Саньдо и спрячусь».

Наньсин, хотя и был настроен воинственно, не хотел, чтобы его укусили за ухо, и сказал, что будь у него семьдесят или восемьдесят ушей, тогда другое дело, пусть кусают. Но у человека всего два уха — для убедительности он потрогал себя за уши,— только одна пара! И если их откусить, голова станет похожей на шар.

Тогда Сяопо сказал:

— Пусть девочки совсем не участвуют в борьбе, а наблюдают за боем и выдают победителям награды.

Так и сделали. Девочки сели в сторонке и приготовились аплодировать. Сяопо принес скамейку и, опасаясь, как бы Наньсин его не опередил, быстро влез на нее.

Губы Сяопо шевельнулись, и Наньсин подскочил к трибуне — он был уверен, что Сяопо сейчас крикнет «долой».

Но Сяопо еще и не собирался этого делать, просто он, как настоящий оратор, поднял руку и сказал:

— Уважаемые господа! Сегодня сюда прибыл старший брат! Долой!

Сяопо решил немного порисоваться перед сестрой и назвал себя старшим братом, хотя слышал, что ораторы называют себя младшим братом.

— Ты хочешь свергнуть меня? — закричали все четыре героя, стоявшие у трибуны.

Сяопо рассчитывал, что борьба будет один на один, и уже хотел заявить об этом, однако побоялся, что его сочтут трусом, и громко ответил:

— Да! Я хочу уничтожить вас всех!

Не успел Сяопо договорить, как все с громкими криками ринулись на него, словно рой пчел.

Два маленьких индуса схватили Сяопо за руки, а Наньсин хотел схватить его за ногу, но Саньдо почему-то стал бить самого себя кулаком по голове. Сяопо воспользовался этим, высвободил руки и начал брыкаться.

Сяньпо не могла видеть такой несправедливости: трое против одного — мыслимое ли дело! Она схватила какой-то листочек и стала колотить Наньсина по спине. Но листком больно не ударишь, и ребята продолжали лупить друг друга. Малайки-близнецы в страхе прикрыли глаза руками, но все же исподтишка с интересом наблюдали за боем. А индуска хлопала себя по пяткам, подзадоривая дерущихся. Сестренка Саньдо, глядя, как брат бьет самого себя, вскочила ему на спину, требуя, чтобы он изображал вола. Сяопо и вправду был сильным. Вертясь, как волчок и уклоняясь от ударов, он наконец вырвался из рук своих врагов. Однако Наньсин все еще норовил схватить Сяопо за ногу. Голова у него уже вся была в шишках, но он не обращал на это никакого внимания, словно это была не его голова, а чужая. Наконец-то! Он, кажется, схватил Сяопо за ногу. Но странное дело, нога оказалась коричневой. Это была нога индуса.

Однако Наньсин не пал духом: не велика важность чья. Потом Наньсину удалось схватить Сяопо за руку. Но тут уже получилась настоящая свалка: нельзя было разобрать, где своя нога или рука, а где чужая. И ребята продолжали награждать друг друга тумаками, часто по ошибке колотя самих себя.

Неожиданно Наньсин изменил тактику. он стал щипать своих врагов за ноги. Все последовали его примеру. Ох, как больно! В конце концов ребята выбились из сил и попадали на землю, хохоча до слез, потом перестали смеяться, но тут кто-то кого-то ущипнул в бок. Все снова захохотали, держась за живот. Потом кого-то ущипнули за щиколотку. Девочки не вытерпели и тоже стали щипать мальчиков. Те запросили пощады.

— Кто же победитель? — крикнул вдруг Саньдо.

Все оторопели от неожиданности, а потом каждый крикнул:

— Я!

— Пусть Сяньпо выдаст награду! — предложил Сяопо.

Сяньпо и девочки-малайки долго смотрели друг на друга, потом Сяньпо взобралась на трибуну и сказала:

— У нас есть камень-самоцвет. Он и будет наградой. Сейчас мы решим, кому его вручить! — Она еще раз посмотрела на девочек-малаек и торжественно закончила: — Награду получит Саньдо.

— Почему? Это несправедливо! — закричали мальчики.

— Потому что,— медленно произнесла Сяньпо,— он бил сам себя, а это значит, что он сильнее и смелее вас. Потом он еще покатал на спине сестру, как настоящий вол, а вы не катали.— И она обернулась к Саньдо: — Это драгоценный камень, он очень хрупкий, держи его крепко, не разбей!

Саньдо взял награду, а девочки зааплодировали.

— Это не по-честному,— сказали индусы.

— Правильно! — закричал Наньсин.

— Дай мне кусочек! — попросил Сяопо и посадил Сяньпо себе на спину.— Я тоже люблю свою сестру и могу возить ее, как и ты. Дай кусочек!

Наньсин подумал немного, затем сел на землю и предложил девочке-индуске взобраться ему на спину, крикнув:

— И мне кусочек!

Индусы поспешили усадить к себе на спину девочек-малаек. Но сестра Саньдо строго сказала:

— Теперь уже не считается!

— Тогда мы больше не играем! — обиженно крикнул Наньсин.

— Ну и не надо! Только довезите нас до дому! Мальчики распрощались с Сяопо и Сяньпо и, неся девочек на спине, отправились домой.

6. СНОВА В ШКОЛУ

Как было бы весело, если бы целый год продолжались каникулы! И время шло бы незаметно. Но каникулы бывают чуть больше месяца: не успеешь наиграться — и снова в школу! И почему учителям так нравятся занятия? Вот устроили бы они каникулы на три или хотя бы на два месяца. Неужели им не хочется поиграть? Они, наверно, думают, что чем длиннее каникулы, тем труднее потом заставить учеников ходить в школу.

И все же Сяопо совсем не боится начала занятий. Он боится, только когда сестренка плачет или папа сердится. Сяопо ведь очень смелый. Учиться так учиться, ему все равно. И Сяопо стал мужественно готовиться к занятиям. В лавке у папы он взял несколько кисточек, никому не нужных, которые валялись уже не один год. Конечно, у папы были кисточки и получше, но Сяопо любил старые: ими можно было писать и, кроме того, можно было выдергивать из кисточки волосинки — это куда веселее. Еще достал он черную железную коробочку, чтобы хранить там мел, орехи, финики и другие ценности.

Папа купил ему новые учебники, и они с сестренкой долго и внимательно рассматривали картинки. Сестренке не понравились учебники, она сказала, что в прошлогодних было гораздо больше картинок. Сяопо вздохнул. А учителей так совсем не интересуют картинки, для них главное — иероглифы. Что они понимают!

Наконец все было готово, но где же ранец? Сяопо с сестренкой обшарили каждый угол, даже в таз для умывания заглянули. Чэньма тоже искала. Все напрасно! Тогда Сяопо решил спросить у котенка. Эрси мяукнул и повел Сяопо в сад. Ранец лежал в траве. Чего только в нем не было! Даже рваный мяч. Эрси не знал, куда все это девать, и запихнул в ранец. С тех пор они с сестренкой еще больше полюбили Эрси, а Сяопо решил попросить папу, когда тот будет в хорошем настроении, купить новый ранец, а этот подарить Эрси. Но сестренка сказала, что сама купит котенку ранец и Эрси тоже будет ходить в школу. Однако Сяопо стал возражать, потому что в школе были две белые мышки. Так они ни до чего не договорились и решили заняться этим вопросом в свободное время.

До школы было совсем близко — десять минут ходьбы. Уроки начинались в восемь утра, и старший брат Дапо выходил из дому в половине восьмого. Зато Сяопо выходил в половине седьмого, так как сестренке разрешали немного проводить его; затем он провожал сестренку до дому, потом она его провожала, потом опять он ее. Это повторялось несколько раз, пока у ворот не появлялся старший брат. Тогда Сяопо оставлял сестренку на попечение мамы, а сам вместе с братом отправлялся в школу.

Иногда они с Сяньпо ходили на соседнюю улицу, где жили Наньсин, Саньдо и девочки-малайки. Непонятно, почему они учатся в другой школе. Вот было бы весело, если бы все учились вместе! Но взрослые говорят, что нельзя. Поэтому они могут видеться только после уроков. И еще непонятно, почему у всех разные учебники и почему учат всех по-разному. Наньсин, например, ходит в школу только раз в месяц — каждое первое число, когда нужно отнести деньги за учебу. В школе у Наньсина есть директор, есть сторож, но всего один учитель и один ученик. Наньсин и все трое приходят в школу первого числа каждого месяца, занимают свои места, сторож звонит в звонок громко-громко. И как только Наньсин слышит звонок, он идет к директору и отдает ему деньги. Потом опять раздается звонок, тогда директор отдает часть денег учителю и сторожу. Опять звонок — директор и учитель идут завтракать. После этого Наньсин сам начинает звонить, ему это очень нравится, а потом идет домой. Третий год ходит Наньсин и всё время учится по одному учебнику. Но папа и мама не разрешают Наньсину переходить в другую школу, потому что, во-первых, здесь очень дешево берут за учение, а во-вторых, директор и учитель — хорошие педагоги.

В Сингапуре много школ, мало в них только учеников. Сяопо очень хотелось бы поступить в школу, где учится Наньсин, но папа не позволяет, да еще говорит, что отец Наньсина глупец.

Малайки учатся в малайской школе, там тоже очень интересно. Они идут в школу к одиннадцати часам, а к двенадцати уже возвращаются домой. Говорят, что в этой школе не учитель учит учеников, а ученики — учителя. Девочки приносят с собой еду и ровно в одиннадцать часов спрашивают учителя, чего бы он хотел поесть. Учитель никогда не знает, чего он хочет, но нельзя же голодать до вечера! Поэтому девочки, придя в школу, кланяются учителю и сразу же сообщают: «Есть рис и тушеные овощи». Учитель тут же пишет выбранное блюдо на доске. После этого девочки снова кланяются и, взявшись за руки, идут домой. Сяопо охотно согласился бы ходить в эту школу. Он бы многому мог научить учителей, но папа не разрешает.

Маленькие индусы учатся в английской школе. Учительницы там все американки — с белыми лицами, с длинными носами и голубыми глазами. Сяопо эта школа тоже очень нравится. Кто только в ней не учится! И индийцы, и китайцы, и ребята еще многих национальностей. Какие там, наверно, интересные игры! Сяопо старался бы, и учительницы бы его любили. А может быть, даже разрешили бы Сяньпо стать учительницей; глаза у нее, правда, не голубые, зато она женщина, как и они.

В английской школе тоже много чудес. Родители, например, посылают в школу то одного сына, то другого: так дешевле — не надо платить за обоих. Сегодня на занятия идет старший брат, завтра — младший. Ведь они все очень похожи друг на друга, и голубоглазые учительницы их не различают. Старший, например, сдает экзамен по английскому языку, младший — по географии, это очень удобно. Разве выучишь от начала до конца каждый учебник? Ведь и сами учителя всего не знают: одни учат языку, другие — пению, третьи — арифметике. Человек не может знать всего! Маленькие индусы поступают очень разумно: каждый из них учит какой-нибудь один предмет. Если бы надеть чалму, думал Сяопо, и попросить сестренку выкрасить ему лицо коричневой краской, он вполне сошел бы за индуса и мог бы вместе с ними ходить в школу. Но что зря мечтать! Папа все равно не позволит и наверняка скажет: «Гуандунцы должны ходить в гуандунскую школу. Ясно?»

Сяопо завидовал Наньсину и другим ребятам, зато Саньдо он очень жалел. Саньдо в школе не учился и целые дни сидел с беззубым, длиннобородым стариком в больших очках, который обучал его грамоте. Он не знал ни одной песни, не занимался гимнастикой, и, что самое ужасное, в учебнике его не было ни одной картинки, только таинственные черные иероглифы, мелкие-мелкие. Храбрый Саньдо, который во время игры не побоялся поколотить самого себя, томился дома и поэтому рад был с утра до ночи кричать «долой», хоть пятьсот раз подряд. Иероглифов он знал гораздо больше, чем остальные ребята, но лишь те, что были в его учебнике, а вот вывеску на лавке или какое-нибудь объявление он не мог прочесть и робко говорил: «Здесь иероглифы не такие, как в моем учебнике, я их не знаю!» Бедный Саньдо!

Сяопо, конечно, очень хотелось поступить в другую школу, но свою он тоже любил. В ней училось двести ребят, а может быть, и больше — мальчики и девочки. Учителей было человек десять, и каждый мог прочесть какой угодно иероглиф. Учителя любили Сяопо, а он любил их, но больше всех классного наставника: у него был очень красивый голос, а главное, он умел спать стоя, прямо на кафедре. Сяопо пользовался его слабостью и тихонько выходил из класса поиграть. Когда же учитель просыпался и начинал громко читать, Сяопо незаметно возвращался, и все обходилось благополучно.

В школу Сяопо отправлялся в половине седьмого. В ранце вместе с бумагой, тушью и кисточкой всегда лежала драгоценная красная чалма: вдруг надо будет стать индийцем или еще кем-нибудь.

Однажды утром Сяопо, как обычно, вышел из дому вместе с сестренкой.

— Зайдем к Наньсину! — предложил он.

— Ладно.

Они перешли улицу и подошли к дому Наньсина.

— В школу идешь? — спросил Наньсин.

— Ну да, а ты?

— Я нет. Сегодня ведь не первое число.

— А! — протянул Сяопо. В душе он позавидовал Наньсину.— Пойдем к Саньдо?

— Нельзя! Саньдо вчера не приготовил уроков, и в наказание его поставили у ворот, на самом солнцепеке, без шапки. Я ему банановый лист принес, чтобы голову прикрыл, но противный старикашка заметил меня и стукнул трубкой. Видишь, какая шишка?

На лбу у Наньсина действительно была здоровенная шишка лилового цвета.

— Ого! — сочувственно воскликнул Сяопо и, подумав немного, добавил: — Знаешь что, Наньсин, давай завтра пойдем и уничтожим этого, старика?

— Ой, что ты! У него длиннющая трубка. Не успеешь подойти, как он тебя трах по голове! Нет, хватит с меня! — И Наньсин снова потрогал свою шишку.

— Тогда давай потихоньку стащим его трубку,— предложил Сяопо.

— Тоже не выйдет! Саньдо говорил, что у старика еще есть револьвер, потому что без него, старик считает, нельзя заниматься с учениками.

— Револьвер? — переспросила Сяньпо. Она не знала, что это такое.

— Да, револьвер! — По правде говоря, Наньсин тоже толком не знал, что такое револьвер, но Саньдо так часто повторял это слово, что Наньсину стало казаться, будто он видел эту штуку, хотя и не мог сказать, как она выглядит.

— А что значит револьвер? — спросила Сяньпо.

Сяопо растерянно заморгал глазами, но тут же нашелся:

— Револьвер — это злющая-презлющая собака, которая всех кусает.

— Как страшно! — испуганно воскликнула Сяньпо. Решив, что с противным старикашкой им все равно не справиться, Сяопо сказал:

— Пошли к индусам!

— Они уже ушли в школу, я видел,— ответил Наньсин.

— Оба? Ведь они по очереди ходят в школу.

— Сегодня у них там утренник, пирожные будут, мороженое. Вот они и пошли вместе. Сначала один поест и выйдет, потом другой. И так раз десять. Очень досадно, что у меня лицо не коричневое, а то и я пошел бы с ними. Представляешь: пирожные, мороженое! — В эту минуту Наньсин, видно, чувствовал себя очень несчастным.

Мороженое, пирожные! У Сяопо и Сяньпо даже слюнки потекли. Подумав немного, Сяопо предложил:

— Тогда пошли к малайкам!

— Они тоже в школе! — чуть не плача, сказал Наньсин. Все сегодня в школе, только он слоняется как неприкаянный.

Однако Сяопо усомнился:

— Так рано в школе? Не может быть!

— Честное слово! Я только что сам носил девочек на спине! Они сказали, что их учитель утром упал с кровати и вряд ли придет на урок, поэтому он созвал всех своих учеников, чтобы решить вместе с ними, что делать.

Сяньпо очень жалела бедного учителя, который упал с кровати и не может прийти на урок.

— Упасть с кровати, даже перевернуть ее на себя — это еще ничего; гораздо хуже каждый раз залезать на нее, а потом падать,— сказал Сяопо и, подумав, добавил: — Это, конечно, если кровать бамбуковая, а если железная, весь расшибешься!

— Лучше всего спать на полу,— сказала Сяньпо.

— С такими учителями, наверно, очень весело! Попрошу отца, пусть разрешит мне ходить в малайскую школу,— мечтательно сказал Наньсин.

— Правильно! — поддержала его Сяньпо.— Я тоже поступлю в эту школу. А ты будешь возить меня на спине?

— Конечно! — Наньсин был польщен доверием Сяньпо.

— Ладно, Наньсин, до вечера, мне пора в школу,— сказал Сяопо.

— Возвращайся пораньше! Поборемся!

— Ладно! — рассмеялся Сяопо.

Взявшись за руки, они с сестренкой побежали домой и у ворот столкнулись со старшим братом. Сяопо быстро взял ранец, и они вместе пошли в школу.

7. В ШКОЛЕ

Не успевает Сяопо перешагнуть порог школы, как тут же ввязывается в какую-нибудь драку. Но вовсе не потому, что он задира,— просто он не терпит несправедливости, к тому же он очень храбрый. В девяти случаях из десяти Сяопо отстаивает справедливость и защищает слабых. Маленькие девочки, если их обидят, не жалуются учителю, а сразу идут к Сяопо, и Сяопо смело вступает в бой с ребятами сильнее и старше его. Некоторые мальчишки слов не понимают, и только хорошая взбучка может их образумить. Если сильный обижает слабого, с ним надо драться не на жизнь, а на смерть!

Посмотрели бы вы, как дерется Сяопо! Он яростно сжимает кулаки и бросается на противника, норовя угодить ему головой в живот. И если это ему удается, противник несколько дней не может есть бананы.

Голова у Сяопо на редкость крепкая. Вы, наверно, помните, что мама всегда берет его с собой на рынок, и как бы ни была тяжела корзинка, Сяопо несет ее на голове. Когда ему нечего делать, он может стоять на голове целых десять минут. Поэтому у него не только голова крепкая, но и все тело. Стукни он головой барана, у того целых три дня болела бы голова! Ребята рассказывали, что если Сяопо ударит в живот, так даже спине больно.

Когда противник оказывается слабее, Сяопо дерется вполсилы, но все равно противник вынужден просить пощады.

Если же силы примерно равны, Сяопо пускает в ход не только голову, но и руки. Разве плохо одним мизинцем уложить противника на обе лопатки? Да, Сяопо великодушный и добрый мальчик.

Некоторые ребята шалят тайком, а попадутся — ни за что не признаются, начинают реветь, а потом бегут жаловаться учителю, что их бьют. С такими Сяопо не. связывается и, только если заметит, что они кого-нибудь обижают, дает им несколько тумаков. Они, конечно, жалуются учителю, учитель наказывает Сяопо, а Сяопо безропотно принимает наказание. «Ничего,— думает он,— зато я тебя как следует стукнул. Надолго отбил охоту пакостить ребятам».

— Встретимся на спортплощадке,— обычно говорят друг другу противники,— за деревьями.

И говорится это не просто так. За площадкой, окруженной кустарником,— пустырь. Несколько густых деревьев скрывают площадку от посторонних взоров; здесь прохладно, тихо — лучшего места для драки не сыщешь. Противники дают друг другу клятву не рассказывать ничего учителям. После боя победитель должен сказать: «Все, извини»; то же самое говорит побежденный. Если же определить, кто победитель, невозможно, противники падают на землю, кричат: «Раз, два, три!» — а потом в один голос: «Все, извини!» Словом, каждое сражение заканчивается перемирием.

А сейчас мы расскажем вам что-то по секрету! Оказывается, Сяопо, такой милый, хороший мальчик, не всегда бескорыстно вступался за друзей.

— Сяопо, побей Ван Нюэра! Он обозвал моего отца, бараньей головой,— попросил как-то Сяопо один мальчишка, держа в руках пять этикеток от папиросных коробок.— Поколотишь — отдам тебе все картинки!

Сяопо покачал головой, хотя не мог оторвать глаз от картинок — такими они были красивыми и новенькими.

Пока Сяопо раздумывал, мальчишка повернулся и ушел.

Сяопо помедлил минуту и бросился за ним — он не мог отказаться от таких сокровищ.

— Ладно, возьми пока одну, а когда побьешь Ван Нюэра, получишь остальные! — В руке у мальчика оставались четыре самые лучшие картинки.

— Все отдашь? — Сяопо уже продал душу дьяволу.

— Если проиграешь — нет! А победишь — отдам. Да ты всегда побеждаешь, верно ведь? — Мальчишка всячески старался польстить самолюбию Сяопо.

— Ладно! Когда драться? — решительно спросил Сяопо.

— После второго урока. На спортплощадке.

— Там и встретимся!

Картинки были слабостью Сяопо, и в душе он радовался выгодной сделке.

В условленное время все собрались под деревом.

Удар головой… Ай-я! На этот раз Сяопо промахнулся. Кулак его тоже угодил в пустоту. Зато противник так стукнул Сяопо, что тому показалось, будто удар пришелся в самое сердце. Однако это не умерило пыла Сяопо. И все же с каждым ударом он чувствовал себя все слабее и словно слышал, как Ван Нюэр говорит: «Захотел иностранные картинки — вот тебе, получай!» Наконец, совершенно обессиленный, Сяопо грохнулся па землю. Ван Нюэр торжественно произнес: «Все, извини!»

Сяопо упавшим голосом повторил то же самое. Ему показалось, что и мальчишка, подговоривший его драться, с насмешкой говорит: «Вот и не получил картинок!» После этого Сяопо больше не поддавался соблазнам — ему было очень стыдно. Когда он сражался за справедливость, у него хватало сил, да и проиграть было бы не стыдно. А сейчас он дрался с Ван Нюэром, чтобы получить картинки, и потому испытывал мучительный стыд. Но обиднее всего было то, что мальчишка тот все выдумал. Оказывается, он первый сказал Ван Нюэру, что его сестра, когда вырастет, будет похожа на крысу, за это Ван Нюэр обозвал его папу бараньей головой.

— Сяопо, побей Ли Саньяна! — сказал ему как-то другой мальчишка, державший в руке красивую ракушку.

Но Сяопо и слушать его не стал: закрыл глаза рукой, чтобы не поддаться соблазну, и убежал.

А теперь продолжим наш рассказ. Однажды, подойдя к воротам школы, Сяопо спросил сторожа-индуса, что он ел вкусного в новогодний праздник и какие смешные истории слышал. Тут подошла маленькая девочка и коснулась рукой плеча Сяопо. Он обернулся и увидел Сяоин, свою одноклассницу. Лицо у нее было заплаканное, даже лоб мокрый — непонятно, как могли слезы попасть на лоб?

— Что случилось, Сяоин?

Сяоин не переставала всхлипывать. Губы ее шевелились, она глотала слезы и не могла произнести ни слова.

— Ну что с тобой? Не надо плакать. Наглотаешься слез и не сможешь кушать!

Так всегда бывало с его сестренкой: раскапризничается, наплачется, а потом не хочет есть. Сяопо был уверен, что слезы отбивают аппетит.

Сяоин тут же успокоилась, испугавшись, что и вправду не сможет кушать, и с обидой в голосе произнесла:

— Он меня ударил.

— Кто он? — сочувственно спросил Сяопо.

— Чжан Туцзы! Вот сюда ударил! — Сяоин сделала какой-то неопределенный жест рукой.

Сяопо внимательно осмотрел Сяоин, но не обнаружил у нее ни шишки, ни синяка. Может быть, Чжан Туцзы бьет, не оставляя следов? Во всяком случае, кто-то обидел девочку, иначе она не плакала бы так горько.

— И еще он забрал мой корабль,— сказала Сяоин.

— Корабль? — спросил он.

— Бумажный кораблик…

— А ты рассказала учителю?

— Нет! — Сяоин больше не плакала и вытирала слезы, еще блестевшие в уголках глаз.

— Ладно, Сяоин! Я разыщу Чжан Туцзы и заставлю его отдать тебе твой кораблик.— Сяопо взял край передника индуса и стал вытирать им девочке лицо: занятия только начинались и сторож получил новый, чистый передник.

— Кораблик — это не главное.

— А что еще?

— Побей его! Он ударил меня сюда, противный Чжан Туцзы! — Сяоин снова указала пальцем в пустоту.

— Если он попросит прощения, я не буду бить его! — Сяопо был миролюбиво настроен.

— Нет! Ты должен его побить!

Удивительный народ эти девочки! Сяопо вспомнил, как однажды сестренка уверяла его, что какой-то бык, впряженный в повозку, очень сердито смотрел на нее, и поэтому Сяопо непременно должен его побить. Сяопо сказал ей, что вое быки норовят подраться и его, Сяопо, бык тоже может ударить. Однако Сяньпо упрямо стояла на своем. Тогда Сяопо сообразил, что надо сделать, он нарисовал на доске быка и предложил сестренке самой ударить его; с тех пор она перестала бояться быков.

— Ладно, Сяоин, я с ним расправлюсь. Но сначала пойдем в класс.

Не успели они войти, как заметили Чжана. Увидев Сяопо и Сяоин вместе, Чжан сразу все понял и сказал:

— Встретимся за деревом на спортплощадке!

— Когда?

— Хоть сейчас! Ты готов? — вызывающе спросил мальчишка.

— Только переоденусь, а ты иди туда.— На Сяопо была новая белоснежная форма, и он не хотел ее пачкать.

Он снял курточку, повесил ее на стул, затем вынул из ранца свою драгоценную чалму и обвязал вокруг талии, чтобы не запачкать штанов. Так он выглядел куда солиднее.

— Сяоин, скажи, правда, я кажусь сейчас выше Чжана?

— Конечно! — Сяоин с восторгом смотрела на Сяопо, готового к бою, и хлопала в ладоши.

На площадку, кроме Чжан Туцзы и Сяопо, пришли еще наблюдатели. Забыв о том, что все они в чистой форме, наблюдатели уселись прямо на земле в предвкушении интересного зрелища.

Солнце, пробившееся сквозь листву, освещало голову Чжана, похожую на полосатую тыкву. Волос у Чжана было мало, зато сил много. Он был значительно выше Сяопо, с мускулистыми руками и ногами. Хватка у него была крепкая. Однако Сяопо ничуть его не боялся и, подбоченившись, сказал ему с вызовом:

— Сейчас же отдай Сяоин кораблик! Через минуту уже будет поздно!

Чжан бросил бумажный кораблик в траву, затянул потуже пояс, почесал в затылке, глотнул воздух, сложил губы дудочкой, поглядел на наблюдателей, сидевших вокруг, хмыкнул и только после этого сказал:

— Давай лучше драться! Ты победишь — кораблик твой, я — кораблик мой!

Чжан Туцзы был уверен, что победит. Он выставил вперед ногу, вскинул голову, вобрал воздух, выпустил его и ринулся на Сяопо.

Чжан был настроен воинственно, и Сяопо понял, что придется действовать головой. Он все время норовил ударить головой в живот. Но Чжан тоже умел драться.

Зная, что Сяопо мастер бить головой, он метнулся в сторону и ловко увернулся от удара.

Сяопо обычно следил за ногами противника и совершенно забыл о собственной спине и шее. Но, глядя, как ловко Чжан увертывается от ударов, Сяопо подумал: «Сейчас начнет бить меня по спине и приговаривать свое любимое «бан-дан-бан-дан-бан». От этих противных звуков в груди начинает что-то булькать, а в горле щекотать. Достаточно было ему крикнуть так раз пять, и эффект оказывался удивительный.

Сяопо отошел немного назад, опустил руки и нацелился Чжану в живот. Но тот снова увернулся от удара, и Сяопо промахнулся. Бан-дан-бан-дан-бан! Чжан колотил Сяопо кулаком по спине. «Ай-я! Кажется, он и по шее колотит (бан-дан). Может быть, лучше сдаться? Нет, нельзя!»

Сяопо решил изменить тактику и ринулся вперед, готовый драться не на жизнь, а на смерть. Схватив Чжана за ноги, Сяопо хотел его повалить, но Чжан продолжал дубасить его по спине. Было очень больно, однако Сяопо старался не выпускать ног противника. И все же ему не удавалось опрокинуть Чжана.

— Бей его, Сяопо! Дай ему хорошенько! — кричали наблюдатели.

Сяопо заволновался. Вдруг его осенило: он выпустил ноги противника и очутился за его спиной. Чжан хотел стукнуть его головой, но Сяопо перед ним не оказалось. Он обернулся. Трах! Что-то ударило его в живот, словно мяч, нет, более твердое, чем мяч. О, так это же голова Сяопо! Куда девалась уверенность Чжана! Он положил руки на голову, словно что-то обдумывал. Сяопо наносил ему удар за ударом.

«Надо сдаваться»,— решил Чжан. Все плыло у него перед глазами, ноги подкашивались, в ушах свистело. Он плюхнулся на землю, зарывшись головой в цветы.

— Все! Извини! — сказал Сяопо, вытирая пот со лба и плеч.

— Все! Извини! — с трудом шевеля губами, произнес Чжан, лежа на земле среди ярко-красных цветов.

Наблюдатели помогли Чжану подняться, а он, держась за живот, сделал вид, что ему на все наплевать, и сказал:

— Вот досада! Эти цветы совсем не пахнут. Сяопо взял кораблик и понес его на спортплощадку. Там, возле кустарника, его ждала Сяоин.

— О, Сяопо! Сяопо! Я все видела. Ты отлупил Чжана, ты отомстил за меня! Отомстил! — Сяоин от удовольствия даже ножкой топнула.

— Вот твой кораблик, Сяоин! Береги его и никому не отдавай,— сказал Сяопо.

«А что я вздул Чжана, это хорошо, по крайней меде не будет больше девочек обижать. Спина у меня пройдет — это ничего» — так рассуждая сам с собой, Сяопо вошел в класс.

Что и говорить! Драка — дело трудное.

8. СЯОПО СБЕЖАЛ С УРОКА

Шел урок арифметики. Учитель держал палочку и мел. Он написал на доске две семерки, откашлялся и, слегка стукнув палочкой по доске, громко спросил:

— Сяоин! Сколько будет семью семь?

Сяоин встала и, переминаясь с ноги на ногу, опустив голову, молча смотрела на бумажный кораблик, который лежал перед ней на столе.

— Отвечай же! — Снова стукнула палочка.

Сяоин посмотрела по сторонам, надеясь на помощь товарищей, но все сидели опустив голову, словно обдумывая что-то очень важное.

— Говори! — Палочка учителя нервно застучала по столу.

Чжан, сидевший на задней скамейке, тихо сказал:

— Семью семь — это два раза по семь. Не поднимая головы, Сяоин сказала:

— Семью семь — это два раза по семь.

— Что? — Учитель словно не расслышал.

— Две семерки — это два раза по семь,— повторила Сяоин и, вздохнув, села на место. Потом добавила: — Так сказал Чжан.

— А? Чжан? — Учитель, казалось, не знал, как ему поступить, но тут же обратился к Чжан Туцзы: — Две семерки — это сколько? Отвечай быстрее!

— Не спрашивайте меня, учитель! — заявил Чжан.— Цифра семь — очень скучная цифра, ничего интересного в ней нет.

Учитель поглядел на семерку, написанную им на доске,— она и правда выглядела не очень весело.

Сяопо посмотрел на Чжана и одобрительно захлопал в ладоши. Стукнув палочкой по столу, учитель спросил:

— Кто хлопал?

Сяопо все очень любили в классе, и никто его не выдал. Сяопо сам признался:

— Это я хлопнул, учи…— Он не выговаривал полностью «учитель», а произносил только первую часть слова, немного нараспев: «учи-и…»

— Ты? Зачем?! — крикнул учитель.

— Семерка действительно какая-то некрасивая. Вот восьмерка — дело другое: она похожа на две маленькие сережки, или на тыкву-горлянку, или на два слипшихся леденца…

Не успел Сяопо договорить, как все хором закричали:

— Мы любим леденцы! Хотим леденцов!

— Сколько будет семью семь, я спрашиваю тебя! — закричал учитель, изо всех сил стукнув своей палочкой.

— Я еще не кончил, учи-и… На семерку смотреть противно, даже говорить о ней не хочется. То ли дело восьмерка! Дважды восемь — шестнадцать; четырежды восемь — тридцать два; пятью восемь…

— Я спрашиваю, сколько будет семью семь? Зачем же ты говоришь о какой-то восьмерке! — Учитель так разволновался, что не заметил, как положил в рот кусочек мела, пожевал и проглотил его, затем уселся за стол и стал распекать учеников: — Не выучили! Ничего не знаете! Безобразие! Позор!

— Дважды восемь — шестнадцать; четырежды восемь — тридцать два; пятью восемь…— продолжал считать Сяопо.

Тут все зашумели, каждый на своей грифельной доске принялся писать цифру «восемь».

У Сяопо восьмерка получилась большой, он повернул доску боком и показал ребятам. Как интересно! Если на восьмерку смотреть сбоку, она похожа на очки.

Все стали поворачивать свои доски — действительно как очки.

А если нацепить очки на нос… .

Чжан положил доску себе на нос, будто очки.

— Девятка тоже интересная цифра. Перевернешь ее вверх ногами — и получится шестерка.— Сяопо написал на доске цифру «девять», потом перевернул доску, так и есть: шестерка!

Все дружно принялись рисовать девятки, переворачивали доски и кричали: «Превратись в шестерку!» Поднялся страшный шум. У некоторых доски с грохотом попадали на пол.

Учитель не мог справиться с учениками. Он встал, бормоча что-то себе под нос, прислонился к доске и задремал.

Тут ребята повскакивали со своих мест и тоже закрыли глаза. Одни дремали стоя, другие снова сели и, облокотившись о стол, заснули. Чжан боролся со сном и таращил глаза, но в конце концов и он уснул, да еще захрапел.

Сяопо немного постоял, затем тихонько вышел во двор. Он шел, приговаривая:

— Всем нравится восьмерка, а учитель не понимает этого и спрашивает о семерке. Надо бы найти его маму, пусть поколотит его за это.

Собственно говоря, Сяопо любил учителей, но взгляды у них несколько расходились. Сяопо нравилась восьмерка, а учитель почему-то спрашивал о семерке. Сяопо хотелось петь песни, а учитель велит писать диктант. Кто может сладить с этими учителями!

Едва выйдя за ворота, Сяопо сразу же забыл о том, что произошло на уроке арифметики. Теперь его заботило лишь одно: чем заняться. Он ничего не мог придумать и решил побродить по улицам. Он шел, глядя под ноги. На земле валялась кожура от всяких плодов, обрывки бумаги. Сяопо поддавал каждую находку ногой и, словно футбольный мяч, швырял в пруд. Это он делал для того, чтобы старые тети, у которых очень маленькие ножки, не споткнулись. Иногда попадались камешки, и он ногой вдавливал их в землю. За последнее время пальцы на ногах его стали очень подвижными. Будь они подлиннее, их можно было бы употреблять вместо палочек для еды. На дверях магазина, где торгуют иностранными товарами, висел очень красивый мяч. Сяопо потрогал его и принялся раскачивать туда-сюда, туда-сюда, точь-в-точь как маятник на школьных часах. Вот было бы здорово, если бы вместо маятника у часов был мяч. Захочешь — снимешь его и поиграешь в футбол, надоест играть — повесишь обратно. Очень удобно! Кстати, зачем у часов маятник? Вот бы узнать! Учителя спрашивать бесполезно — спросишь его о маятнике, а он тебе свое: сколько будет семью семь? О! В магазине есть еще мячики для пинг-понга, иностранные куклы, губные гармошки и масса других интересных вещей, но все это на витрине, даже потрогать нельзя; можно только прилипнуть носом к стеклу, смотреть и мечтать о том счастливом времени, когда появятся деньги и можно будет купить хотя бы губную гармошку. Нет, лучше мячик для пинг-понга, по крайней мере, он поиграет с сестренкой и даже даст ей выиграть, чтобы не ревела. Ей нельзя плакать, потому что кожа у нее налице очень нежная.

Когда он вырастет, непременно обзаведется лавкой. Чего там только нет! Всякие-всякие мячики, губные гармошки, разноцветный мел, масляные краски. Но увы! Всего этого не купишь. А если бы они с сестренкой могли целый день играть такими великолепными игрушками, то никогда не скучали бы. Хорошо бы еще позвать Наньсина. Но ему наверняка нужен только жареный хворост.

В мясной лавке вывешены утки, куски жареной свинины, сухие колбаски из солонины. Но трогать этого нельзя! Запачкаешь — как потом люди есть будут? Сяопо всегда заботился о благе других. Кстати, как пишется слово «благо»? Забыл! Нет, вспомнил! Ой, опять забыл!

Сяопо и не заметил, как очутился на проспекте. Больше всего ему нравился чайный магазин. У входа мальчишки-служащие обычно перебирали чайные листочки. И они так приятно пахнут!

В витрине висят очень красивые квадраты, круги, шестиугольники. Они сделаны из чайных листочков, наклеенных на разноцветную бумагу; на бумаге нарисованы цветы. Сяопо всегда стоит у витрины, по крайней мере минут десять. Это место знаменито еще и тем, что здесь мама нашла старшего брата! Непонятно только, почему именно здесь? Ведь на этой улице много прудов. Сяопо поглядел в воду: может, и он кого-нибудь найдет. Но в воде никого не было, только зеленая лягушка. «Чем бы еще заняться? — стал соображать Сяопо и вдруг подумал: — Брат, наверно, сначала тоже был лягушкой».

— Лягушка, лягушка, выйди ко мне, я отнесу тебя и покажу маме! — Сяопо присел на корточки и только хотел было схватить лягушку, как по воде пошла рябь: лягушка исчезла. Вот досада!

Трам-трам-трам! Трам-трам-трам! Звуки барабана. «Это или свадьба, или похороны,— решил Сяопо.— Лучше бы, конечно, похороны — больше шума и гораздо веселее». Сяопо вытянул шею, стараясь что-нибудь разглядеть. Сердце его сильно билось. Хоть бы это оказались похороны! Правда, смотря какая процессия. Если на машинах — никакого интереса: не успеешь оглянуться — и никого нет. А вот когда процессия длинная, впереди несут флаги, а сзади медленно едут машины с привязанными к ним кусками белой материи, очень интересно!

Бывает, что хоронят без флагов, просто идут люди и плачут, даже глаза у них красные, смотреть жалко. Зато процессия с флагами движется по улицам медленно-медленно, никто не плачет, все улыбаются, шутят, как будто на свете нет ничего веселее, чем везти по улицам покойника. Да, это очень интересно!

«Пусть будет побольше флагов!» — мысленно повторял Сяопо, вытягивая шею. Трам-трам-трам! Трам-трам-трам! Ого, целый оркестр, и еще с барабанами! Они и за полдня не пройдут! Еле двигаются.

Терпение у Сяопо лопнуло. «Надо пойти навстречу»,— подумал он и что было сил побежал вперед. Вот это да! Впереди идет высокий мужчина и расчищает всем дорогу. Лицо у него красное, как кровь; каждый глаз величиной с пирожок. Интересно, как он ими двигает? И еще у него густые черные усы, красный халат, а на ногах кольца. И представьте, этого высоченного дядю вел мальчик в зеленой одежде и соломенной шляпе. Такой важный мужчина, процессию возглавляет, а идти сам не может! Сяопо позавидовал мальчику в соломенной шляпе. Ему тоже очень хотелось вести за руку такого важного дядю.

За важным дядей и мальчиком шли еще какие-то дяди, худые-худые, с бумажными фонариками в руках. Сяопо было очень жаль их, особенно худого старика: ему, наверно, очень трудно нести такой большой фонарь.

За худыми дядями ехала машина. В ней было несколько человек. Одни из них дули в дудки, другие били в гонг, третьи — в барабаны. Те, что дули в дудки, были очень грустными, зато остальные смеялись и шутили — им, видно, все это очень нравилось! Они даже высунулись из машины. Вот бы ударить в гонг хоть разок!

За машиной шли еще люди. Одни несли шелковые полотнища — розовые, желтые, синие, а на полотнищах — золотые иероглифы и еще иероглифы из черного бархата. Другие несли длинные белые полотнища, тоже с иероглифами. Сяопо никак не мог понять, для чего все это нужно. Портить столько шелка, чтобы один раз пронести его по улицам! Не проще ли на нескольких досках написать семерки или нарисовать двух зайцев? Во всяком случае, это куда дешевле! Всегда надо думать, как сделать лучше. А может быть, это реклама магазина шелковых тканей! Ведь электрические и табачные компании часто нанимают людей, которые носят по улицам щиты-рекламы. Почему же магазин не может этого сделать! Наивный Сяопо!

Наконец люди с полотнищами прошли. Снова появилась машина, в ней — индийцы в белых куртках и белых юбках, с красными поясами, на поясах китайские иероглифы. Сяопо никого из них не знал. Он подошел к одному из индийцев и спросил, что написано у него на поясе, но тот мотнул головой — видно, сам не знал.

— Все вы неграмотные, только и знаете дуть в свои дудки,— сказал Сяопо, но индийцы не слышали, они продолжали играть.

За машиной шел человек с белым флагом, в длинном халате. Полы халата развевались, открывая атласную подкладку в цветах. Он ничего не делал, но стоило ему взмахнуть флагом, как шедшие впереди поднимали шелковые полотнища, будто сзади у них тоже были глаза. Время от времени человек этот кричал и ругался, но люди с полотнищами не смели ему перечить. Сяопо не сомневался в том, что этот человек — хозяин магазина тканей, иначе он не был бы таким важным.

Опять появились машины, в одной из них сидел старый монах. Он словно застыл, глаза его были закрыты. «Это, наверно, и есть покойник!» — подумал Сяопо, но, присмотревшись повнимательнее, заметил, что рука монаха поднялась и сунула в рот мандарин. Значит, он не покойник, а только притворяется. Сяопо пошел рядом с машиной и спросил:

— Мандарин очень кислый, да?..

Монах и бровью не повел. Тут же сидели еще два маленьких монаха, головы у них лоснились от пота. Они, казалось, были погружены в самосозерцание.

Сяопо сердито посмотрел на них и сказал:

— Встретимся на спортплощадке!

Однако и это заявление его осталось без ответа.

В следующей машине тоже сидели монахи в черных клобуках и синих рясах, на которых было много-много карманов, совсем как в европейском костюме. Они все что-то говорили, будто читали наизусть. Наверно, старый монах их учитель. Он сидит с закрытыми глазами и слушает. Интересно, ошибаются ли они, а если ошибаются, то наказывают ли их за это?

Одна машина везет банановые листья (вместо вееров) и несколько ведер воды со льдом, там есть еще какие-то свертки, наверное сласти. Двое в соломенных шляпах, огромных, как зонт, вытаскивают ведра и начинают ходить от машины к машине, предлагая воду.

Сяопо подходит к одной из машин и, приподнявшись на цыпочках, пытается разглядеть, что там внутри. «Ой, здесь еще и бутылки с лимонадом!.»

— На, возьми! — говорит шофер.

Сяопо огляделся — рядом ни души: значит, обращаются к нему. Он взял протянутый ему банановый лист и прикрыл голову, продолжая идти рядом с машиной. В это время возвратились те двое, что разносили воду. Они дали Сяопо напиться и даже не взяли с него денег. Вот это здорово! Напился холодной воды и получил в придачу лист банана, чтобы прикрыть голову от солнца. Вот бы каждый день были похороны. Тогда можно было бы постоянно пить холодную воду. А может, и лимонаду еще дадут?

Сяопо все шел рядом с машиной, надеясь, что шофер снова скажет: «На, возьми!» Разве плохо получить еще один лист банана? Можно отнести домой, сестренке. Но шофер ничего больше не говорил.

Забили в барабан, который несли сзади. Теперь надо ждать, может, еще что-нибудь интересное будет.

Вот опять машина с индийцами. Они все в белых кафтанах, юбки красные, на голове тюрбаны. Еще одна машина. Потом еще и еще. Конца не видно. В трех машинах едут индийцы-трубачи. Одни играют одно, другие — другое, ничего не поймешь. Что это за музыка! Даже страшно — сплошной шум и грохот. А все же интересно!

Сяопо подошел к машине, на которой везли барабан, расхрабрился и ударил по нему рукой. Получилось довольно громко, но барабанщик ничего не заметил из-за шума. Вдруг Сяопо обнаружил, что два индийца держат трубы у рта, но не дуют в них. Сяопо незаметно тронул одного за ногу, потом другого, и они сразу же заиграли, будто по мановению волшебной палочки. Сяопо остался очень доволен — ведь это он заставил их дуть в трубы.

Потом Сяопо увидел детей в желтой шелковой одежде. Они шли парами, и каждый нес в руке бумажного человека, очень нарядно одетого, только лицо у него было слишком белым да голова вертелась во все стороны. Сяопо тоже попробовал повертеть головой: странно, как ни старайся, голову нельзя вывернуть назад. Лучше не пробовать! Повернешь назад, а обратно не сможешь. Как тогда ходить по улице?

А вот еще что-то интересное! Дети в масках вприпрыжку бегут но улице. Один оступился, упал, разбил приставной нос. Вот, оказывается, как хорошо носить маску, а то разбил бы свой собственный.

Еще две машины, какие-то длинные, а в них что-то вроде беседок, наверху висят венки из цветов, только не настоящих — искусственных. «Зачем они, эти венки?» — удивляется Сяопо. В один из венков вставлен большой портрет какой-то старушки. Какое отношение он имеет к похоронам? Зачем людям смотреть на него? Тем более что старушка совсем не красивая! Но в дела мертвых нельзя вмешиваться.

Смотрите! Вот это да! Откуда столько народу? Человек восемьдесят — не меньше, все в черном и босиком. В руках у каждого — кусок белой материи; материя привязана к машине, и кажется, будто ее тянут люди. На самом же деле в машине шофер — старый индиец, и все эти люди только делают вид, что тянут ее.

Сяопо стало смешно, и он рассмеялся: если шофер вдруг прибавит скорость, все эти люди в черном попадают друг на друга, как Сяопо и его друзья, когда они играли в поезд. Вот было бы смеху, если бы они попадали! Сяопо топнул ногой и, махнув шоферу, чтобы привлечь его внимание, тихонько попросил:

— Поезжайте быстрее!

Но индиец будто не слышал.

«Старый дурак! Ничего не смыслит!»

В машине было устроено что-то вроде беседки, в которой лежал какой-то продолговатый предмет, накрытый красным шелком; жаль, конечно, но разглядеть, что это, было невозможно. Наверху стояли два мальчика в пестрой одежде, без шапок; казалось, их сейчас хватит солнечный удар. «Это и есть покойники,— подумал Сяопо.— Хотя они еще живы, но, вероятно, умрут сразу, как только процессия выедет за город. Как жаль их!»

За машиной идут какие-то мужчины в льняных траурных одеждах, шапках и сандалиях; они идут, опустив голову, делая вид, что подталкивают машину, переговариваются, шутят, будто интереснее занятия не придумаешь. Одежда у них такая же длинная, как у господина Линя, только из-под нее виднеется что-то белое. У одного, самого молодого, повязан красный галстук.

И опять машины, экипажи. Как их много! Один за другим, без конца! В машинах и экипажах женщины, девочки, старушки, маленькие дети: кто в траурной одежде, кто в европейском костюме. У одних длинные волосы, у других стриженые; у некоторых глаза покраснели от слез; кто смеется, кто шутит, кто курит, кто щелкает семечки. Малыши едят конфеты, фрукты, и на земле валяется кожура от плодов. Здесь не так интересно.

И Сяопо побежал вперед, где были индийцы с трубами и дети в масках. Ему хотелось посмотреть решительно все, и он никак не мог уйти. А ведь пора было возвращаться в школу.

Возвращаться? Он еще постоит минутку. Кажется, индийцы сейчас снова начнут играть!

Сердце Сяопо учащенно бьется. Сейчас процессия дойдет до его дома. Вдруг папа его увидит — не поздоровится тогда Сяопо! А папа наверняка стоит сейчас у дверей лавки и смотрит. Наверняка! Надо поскорее возвращаться в школу. Нет, он все же подождет, пока все пройдут. Прикрыв голову банановым листом, Сяопо отходит в сторонку, ожидая, пока пройдут последние машины и люди, и лишь после этого медленно идет в школу.

«Я так и не видел покойника,— вдруг подумал он.— Не мог же он лежать в машине, где были музыканты?! И тот старый монах как будто тоже не мертвец! Где же он? Может быть, спрятан в теле того дяди, самого главного и самого важного? Непонятно! Во всяком случае, смотреть на похороны очень интересно. Приду домой, обо всем расскажу Наньсину и остальным ребятам. Непременно будем играть в похороны!»

9. НА БЕРЕГУ МОРЯ

Назови кто-нибудь Сяопо прогульщиком, я на месте Сяопо не обратил бы на это никакого внимания. Прогульщик? Но Сяопо неплохо учится. На экзаменах всегда хорошо отвечает. Даже пропуская занятия, не делает ничего дурного! Вот и сейчас, возвращаясь в школу, он успел совершить доброе дело, чего наверняка не сделали бы многие его одноклассники.

А случилось это вот как: Сяопо все еще шел по проспекту, как вдруг увидел довольно старую женщину с полной корзинкой в руках; по лицу ее градом катился пот, она тяжело дышала. Сяопо, не раздумывая, подошел к ней, не говоря ни слова, взял корзинку и поставил себе на голову:

— Где вы живете, бабушка?

Едва взглянув на Сяопо, женщина поняла, что он хороший мальчик, и ответила:

— Возле гуандунской школы.

— Я донесу вам корзинку! Сяопо нес корзинку, даже не поддерживая ее рукой. Шел он медленно, потому что старушка не могла идти быстро.

У бабушкиного дома — как раз возле школы — Сяопо снял с головы корзинку и передал хозяйке.

— Как мне отблагодарить тебя? — растроганно спросила женщина.— Вот возьми! Тут немного мелочи. Купишь себе сласти. А вот еще орехи.— У бабушки в корзинке было много орехов.

Сяопо стал мотать головой, замахал руками и даже топнул ногой, всем своим видом показывая, что никакой награды ему не нужно. Но женщина и слышать ничего не хотела. Разве могла она отпустить его, не отблагодарив?

Сяопо подумал немного и сказал:

— Не давайте мне ничего. Лучше как-нибудь, когда я испачкаю костюм, вы мне его почистите, чтобы мама не сердилась? Ладно? А когда вы опять будете нести тяжелую корзинку, позовите меня, и я помогу вам. Меня зовут Сяопо: мама нашла меня возле телеграфного столба на улице Сяопо. А сестренку мою зовут Сяньпо: ее принес старый монах с белой бородой. Наньсин самый сильный, Чжан тоже сильный, но оба они боятся моей головы! — Сказав это, Сяопо для большей убедительности потрогал свою голову.— Мама говорит, что я мог бы нести на голове больше тысячи килограммов груза. Честное слово, моя голова ничего не боится, кроме длинной трубки того старика, который живет у Саньдо. Этот старик уже однажды стукнул своей трубкой Наньсина по голове.

— Ой, ой! Не надо так много говорить! — засмеялась женщина.— А то память у меня слабая, я все равно не запомню!

— Вы не знаете Саньдо, госпожа? Женщина покачала головой, потом сказала:

— Тебя зовут Сяопо, верно? Это я запомню. А пока до свидания, и большое тебе спасибо!

Сяопо поклонился женщине, заторопился и чуть не налетел на стену.

«И как это старая госпожа не знает Саньдо? — думал Сяопо, входя в класс— Просто странно!»

Шел урок родной речи. Учитель рассказывал о пароходах. Вначале он сделал вид, будто не замечает Сяопо, но, когда Сяопо сел за парту, спросил:

— Где ты был?

— Я помогал одной старушке нести тяжелую корзинку. Мне было ее очень жаль. Она хотела дать мне за это орехов, но я не взял.

— Ты разве не любишь орехи? Тогда принес бы мне,— с укором сказал Чжан.

— Замолчи, Чжан! — крикнул учитель.

— Чжан противный мальчишка! — сказала Сяоин. Она все еще не могла простить мальчику обиды.

— И ты не разговаривай, Сяоин! — сказал учитель, и палочка его застучала по столу.

— Тише, тише! — закричали все хором.

— Позор! Ай-я! Какой позор! — сокрушенно качая головой, произнес учитель, снова проглотил кусочек мела и, кажется, стал засыпать.

— О чем он говорил? — тихо спросил Сяопо.

— О пароходе,— ответила Сяоин и опять вспомнила своего обидчика.

— А где пароход?

— В книге. У-у… Чжан!

Сяопо быстро раскрыл учебник. «Эх! Одни иероглифы. Даже картинки нет. Глупо сидеть здесь, слушать урок о пароходе и не увидеть настоящего парохода! Сходили бы в порт и посмотрели!» Подумав так, Сяопо обратился к учителю:

— Учи-и… Можно, я пойду в порт поглядеть на пароходы?

— И я! — попросил Чжан.

— Не разрешайте идти Чжану! Я пойду с Сяопо! — крикнула Сяоин.

— Мы все пойдем! — закричали ребята.

Но учитель только укоризненно качал головой:

— Позор! Какой шум!

— В порту можно поиграть, учи-и…— не отставал Сяопо.

— Безобразие! — чуть не плача, крикнул учитель.

— Учитель! Там так много пароходов! Мы пойдем, можно? — наперебой спрашивали ребята.

— Не разрешайте Чжану идти! — твердила Сяоин.

— Перестаньте шуметь! Сегодня не будет урока труда. Кто хочет, пусть идет в гавань. А сейчас замолчите!

Получив разрешение пойти в порт, ребята сразу же утихли и стали внимательно слушать.

Поглядели бы вы сейчас на Сяопо! Брови у него были сосредоточенно сдвинуты; глаза, точно два шила, сверлили учебник — казалось, вот-вот на странице появится дырка. Нос почти касался страниц: так внимательно рассматривают только деньги — фальшивые они или настоящие. Губы плотно сжаты, уши ловили каждое слово учителя. Одна рука его держала учебник, пальцем он водил по тексту. Вдруг Сяопо показалось, что ему подменили голову. Все вылетело из нее: и Наньсин, и Саньдо, и похороны. Остался один учебник с картинками и иероглифами. Сердце Сяопо учащенно билось; он не отрывал глаз от книги и жадно ловил каждое слово учителя. Так продолжалось до тех пор, пока не раздался звонок. Только на перемене голова Сяопо стала прежней, и он побежал на спортплощадку.

После уроков Сяопо пошел обедать, а потом вернулся в школу. К его курточке прилипло несколько рисовых зернышек. Никого из ребят еще не было. Сяопо пришел первым и разыскал учителя.

— Учи-и… можно, я пойду в гавань, посмотрю пароходы?

— Иди, Сяопо! Только быстрее возвращайся. Не опоздай на следующий урок.

— Хорошо, учи-и…— И Сяопо, довольный, убежал.

До порта было рукой подать. Не успел Сяопо выйти из школы, как тотчас же очутился на берегу.

Какое чудесное море! Далеко от берега вода темно-синяя, почти черная, и только у подножия невысоких гор она кажется серебристой. Когда ярко светит солнце, горы темно-зеленого цвета, а когда солнце прячется за тучи, они сверху становятся розовыми и похожи на розу среди зеленых листочков. Вода у подножия гор тоже становится розоватой, и дальше она розоватая, даже парус лодки, которая плывет совсем близко от берега, окрашен в розовый цвет.

Солнышко только что выглянуло из-за туч, и теперь вода стала голубовато-зеленой, блестящей, как молодые листочки ивы. Подул ветерок, и по воде пошла легкая рябь, на зеленых и розовых полосках появились белые блики, похожие на маленькие белые цветочки.

Еще через мгновение зеленый цвет посветлел, потом вдруг стал желтым. А далеко-далеко он из темно-синего стал светло-зеленым, а потом снова темно-синим. И все это из-за солнышка: спрячется оно — и вода сразу меняет свой цвет.

Нет на свете ничего красивее моря!

В том месте, где вода светло-зеленая, над морем появляются ласточки; они кружат над самой поверхностью, летят туда, где вода темно-синяя, потом улетают к подножию, где превращаются в едва заметные черные точки и, наконец, совсем исчезают. Высоко над морем парят белые чайки. Вдруг они застывают в воздухе, будто вспомнив о каком-то важном деле, потом стремительно бросаются вниз и вытаскивают что-то из воды.

У самого берега вода зеленая, хотя кажется серой; когда проплывает катер, волны бьют о дамбу и во все стороны разлетаются брызги, сверкая на солнце, словно жемчужины. Так приятно слушать плеск воды!

Рыбачьи лодки, подняв паруса, медленно плывут в направлении гор и будто тают в синей дали.

Недалеко от берега бросил якорь пароход, его высокие, стройные мачты похожи на солдат, взявших ружье на плечо. Тесно прижавшись друг к другу и высунув из воды корму, напоминающую верблюда или огромную черную кошку, стоят небольшие суденышки. Все они разные: темно-желтые, светло-синие, сплошь черные, разноцветные. На некоторых идет погрузка товаров, и то и дело что-то с грохотом валится на палубу. Трах-таррарах, трах-таррарах! Вдали от берега, наверное, кажется, что звук этот идет с гор, там он едва слышен. На мачтах пароходов развеваются флаги. Из труб валит дым — то серый, то белый.

На волнах покачиваются лодки с каким-то грузом; в одних сидят индийцы в красных тюрбанах, в других — китайцы в шляпах из бамбука. Взад и вперед снуют моторные лодки.

Как много пароходов и лодок! Большие, маленькие, высокие, низкие, грубые, изящные, длинные, короткие! Но им не тесно: в море для всех хватает места, всем свободно, просторно. Чем больше судов, тем шире кажется море. Каких только звуков здесь не услышишь! Свистки и гудки пароходов, скрежет подъемных кранов, человеческие голоса, плеск воды. И ни одного звука резкого, они как бы поглощаются водой и не нарушают величественной тишины моря.

Сяопо постоял немного на берегу. Он часто бывал здесь и всякий раз не мог оторвать глаз от моря. Он пытался подсчитать, сколько здесь пароходов, но это ему никогда не удавалось. Один, два, три, четыре, пять…. пятьдесят. Он сбился! Снова: вот пять, вот десять… пятнадцать; пятнадцать плюс пять — сколько? Нет, не так. Лучше считать с восьмеркой! Восемь, дважды восемь — шестнадцать; четырежды восемь — тридцать два; пятью восемь… Ой! Никак не вспомнить: пятью восемь — это сколько? Допустим, сто! Всего-то? Быть не может! Здесь куда больше пароходов! Просто их невозможно сосчитать!

Однажды папа катал Сяопо на моторной лодке вокруг Сингапура, поэтому Сяопо был уверен, что пароходы, катера и лодки плавают только вокруг Сингапура. Иначе откуда здесь было бы столько пароходов? Они начинают плавать с утра. За день огибают Сингапур и к вечеру возвращаются в порт. Сяопо с Наньсином много раз обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что поезда ходят по прямой линии, а пароходы — по кругу.

«Вот бы прыгнуть в лодку, с лодки — на пароход и там поиграть! — размечтался Сяопо. Он выставил вперед одну ногу, приготовился к прыжку.— Раз! Хорошо! Можно попробовать, надо только пройти в порт, а попасть на пароход дело пустяковое».

Сяопо решительно зашагал к воротам порта с таким видом, будто порт его совершенно не интересовал.

Вдруг чья-то большая волосатая рука преградила ему путь. Сяопо, не глядя, понял, что это рука полицейского. Он потоптался на месте, повернулся и сказал, словно обращаясь к самому себе:

— А мне и не нужно сюда, здесь одни только маленькие лодки. Я лучше пойду туда, где настоящие пароходы.

И он пошел вдоль берега, рассчитывая пробраться в порт с другой стороны. «Далековато, правда, но ничего, добегу!» Ноги словно сами несли Сяопо вперед. Ой, сколько полицейских! Один, два, три, четыре.

Сяопо заложил руки за спину, опустил голову и пошел к воротам. Потом украдкой взглянул на полицейских — все, как один, смотрели на него.

Тут подошел какой-то малаец, он нес на голове корзину с хурмой и бананами. Сяопо сделал ему знак рукой и сказал:

— Разрешите, я понесу вашу корзину, господин? Малаец улыбнулся, обнажив белые-белые зубы, и, не говоря ни слова, переложил корзину на голову Сяопо. Сяопо, очень довольный собой, гордо шествовал к воротам, высоко поднимая ноги. Неизвестно почему, но Сяопо был очень услужливым и любил помогать другим.

Ух, как здесь весело! Все что-то продают: маленький индус в красном тюрбане держит на голове корзину с какими-то красными плодами; у араба, в маленькой черной шапочке, в руках мешочек с мелочью, и он спрашивает каждого:

— Деньги разменять?

Малайцы торгуют, кто манильскими сигаретами, кто гранатами. Прямо на земле разложены игрушки, зубные щетки, паста, арахис, пестрые шелковые платочки, пуговицы — словом, всякая всячина.

Сяопо снял с головы корзину и поставил на землю. Малаец разложил хурму и другие фрукты прямо на земле и сел в сторонке с безучастным видом, словно ему было все равно: купят его товар или не купят.

Сяопо внимательно разглядывал все, чем здесь торговали. Больше всего ему понравились большие ракушки, их продавал уже другой малаец. Можно, конечно, поиграть и с марками, но ракушки куда интереснее. Если бы все это давали даром, Сяопо определенно предпочел бы ракушки. Но к сожалению, даром здесь ничего не дают. Ничего, вот он вырастет и тогда купит себе много-много ракушек. Только ждать еще долго.

Вот наконец и настоящие пароходы! Высокие-высокие, как трехэтажный дом; трубы у них толще, чем самое старое дерево, и выше любой небольшой пагоды.

Один, два, три, четыре… Нет, не сосчитать, сколько их здесь. Вон тот стоит почти у самого берега! Люди бегают вверх и вниз по трапу; скрипят подъемные краны; из маленьких круглых отверстий льется вода. Здорово! Как бы попасть на пароход и все это посмотреть?

Сяопо минуту подумал, потом вновь обратился к малайцу:

— Можно, я понесу вашу хурму на пароход и там продам? Но малаец покачал головой.

Сяопо вздохнул и подошел поближе к трапу, надеясь на какую-нибудь счастливую случайность.

Увы! У трапа стояли двое. Видимо, попасть на пароход не так-то просто. Надо набраться терпения, ничего не поделаешь!

Через некоторое время один из тех, что стоял у трапа, куда-то ушел, и в черных глазенках Сяопо запрыгали веселые огоньки: есть надежда! Он чуть-чуть продвинулся вперед и будто случайно схватился за поручни, бормоча себе что-то под нос. Человек, стоявший у трапа, поглядел на него и недовольно заворчал. Сяопо немного отошел назад, потом незаметно снова приблизился и, ухватившись за поручни, нагнулся, сделав вид, будто рассматривает воду: «О, здесь маленькие рыбки!» Затем он выпрямился и стал рассматривать пароход: оказывается, у парохода есть глаза — как смешно! (Сяопо решил, что иллюминаторы — это глаза.) Он покосился на человека у трапа. Тот стоял, словно каменный. Дай ему хоть сто мандаринов, все равно не отойдет. Сяопо не на шутку разволновался. Неужели он так и не посмотрит пароход?

На земле валялись мандариновые корки. Продолжая разглядывать пароход, Сяопо незаметно стал придвигать ногой корку поближе к человеку.

— Ой! Беда! — вдруг крикнул Сяопо, указал рукой куда-то вверх и побежал.

Человек за ним. Сяопо снова указал наверх и вернулся на прежнее место. Бац! Человек наступил на корку и, поскользнувшись, растянулся на земле.

Сяопо со смехом взобрался по трапу на палубу и побежал. Он был прилично одет, и его, видимо, приняли за нового пассажира.

Можете себе представить радость Сяопо?!

Оказывается, на пароходе, как и в доме, маленькие комнаты с вентиляцией и умывальниками, с кроватями. А жить на море совсем неплохо! Когда Сяопо подрастет немного, он тоже построит такой дом. Захочет отец наказать его, а он убежит и поживет несколько дней в своем плавучем доме.

О! Да здесь и ресторан есть! А ковров сколько и зеркал! Интересно смотреть в зеркало, когда ешь: видишь, как твой собственный рот открывается и закрывается. Смешно!

Еще есть парикмахерская — можно постричься. А выйдешь в открытое море — умоешься. Красота! Умоешься — пойдешь в ресторан, закажешь себе курицу или что-нибудь повкуснее.

Что может быть лучше такой жизни!

В салоне, находящемся возле кормы, стоял рояль. Какие-то пожилые женщины что-то писали. Наверняка на пароходе своя школа! Сяопо постарался улизнуть незамеченным, а то еще заставят писать иероглифы.

Он побежал на корму. Что это за комната, тоже маленькая? А в ней огромные колеса и какие-то палочки? Неужели в плавучем доме есть завод? Смешно! Если Сяопо построит себе дом на воде, у него не будет никаких заводов. Он сделает специальную дырку, чтобы в свободное время можно было поудить рыбу. Будет очень здорово!

Вот узкая железная лестница. Куда она ведет? Оказывается, здесь еще один этаж. С двух сторон там тоже маленькие комнаты и ресторан… Надо будет непременно рассказать Наньсину обо всех этих удивительных вещах, ведь он и понятия о них не имеет. Пусть теперь Наньсин не хвастается, что видел поезд,— пароход куда интереснее.

Железные игрушки перетаскивают прямо по воздуху огромные деревянные ящики и мешки с коноплей. Люди почему-то кричат, ругаются. Сяопо не знает, для чего перетаскивают эти вещи, но все равно очень интересно.

И, облокотившись на перила, Сяопо стал смотреть. С парохода далекие горы и море казались гораздо красивее, чем с берега!

Раздался гудок. Это отчаливал какой-то пароход. За ним фонтаном взлетели в воздух серебряные брызги.

Сяопо показалось, что пассажиры машут ему руками, и он тоже им помахал. А чайки по-прежнему кружили над пароходом.

В тот самый момент, когда Сяопо с восторгом смотрел на море, чьи-то сильные руки схватили его за курточку. Он обернулся: это был тот самый злой дядька, который стоял у трапа. Не говоря ни слова, он потащил Сяопо за собой. Сяопо не упирался, ноги его болтались в воздухе, и это было даже интересно.

Спустившись с Сяопо по трапу, человек разжал руки, и Сяопо грохнулся на землю. Но, несмотря на это, он был так доволен, что поклонился злому дядьке и сказал:

— Большое вам спасибо!

10. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Было воскресенье, и Сяопо проснулся несколько позднее обычного. Только открыл глаза, как увидел на пологе очень большую и очень красивую ночную бабочку. Сяопо легонько качнул полог, однако бабочка не улетела.

— Ты еще спишь, бабочка? — тихонько спросил Сяопо.— Вставай, уже утро!

Бабочка слегка пошевелила усиками, будто хотела сказать: «Я посплю еще немножко!»

Сяньпо тоже еще спала. Ее маленькая пухленькая ножка высунулась из-под полога и безмятежно лежала на одеяле, коротенькие пальчики растопырились и стали похожи на лепестки. На ножке уселась красная стрекоза, она, видно, подумала, что это — цветок. Сяопо приподнял полог, взглянул на сестренку, но будить не стал, а прошептал лишь:

— Стрекоза, стрекоза, проглоти всех комаров, чтобы они не кусали мою сестричку.

Сяопо вскочил с постели и побежал умываться. Он умылся, а Сяньпо все еще спала. Тогда он взял грифельную доску и грифель и решил что-нибудь нарисовать, пока сестренка спит, чтобы потом, когда она проснется, показать ей свой рисунок. Что же нарисовать? Может, зайчика? Нет! Надоело! Он каждый раз рисует зайцев. Придумал! Придумал! Он нарисует сестренкину ножку. Вот будет здорово! Сяопо взял доску и, то и дело поглядывая на ножку сестренки, начал рисовать. Он очень старался, но ничего не получилось. Надо скорее стереть, а то проснется сестренка, увидит и обязательно рассердится! Ну что это такое?! На ножке у Сяньпо пять пальчиков, а он нарисовал четыре! Пятый на доске не поместился.

Так нельзя! Лучше он нарисует зайчика! Зайчик у него хорошо получается. Сяопо стер ногу с четырьмя пальчиками, присел на край кроватки и стал старательно рисовать зайца. Рисовал, стирал, снова рисовал, снова стирал. От усердия на носу у него даже выступили капельки пота. Наконец закончил. Он нарисовал зайца так, как если бы видел его сбоку.

Заяц как заяц! Уши торчат, сам кругленький, с двумя ногами, и рот тоже получился! Словом, все как надо. Плохо только, что глаз один. Что бы такое придумать? Можно, конечно, нарисовать и нос, и оба глаза, но как тогда быть с туловищем! Это человеку можно подрисовать туловище, ноги, руки, а зайцу не подрисуешь. Ничего не поделаешь! Придется рисовать зайца сбоку. Пусть с одним глазом, зато с туловищем.

И все же Сяопо остался недоволен собой. Он прижал к себе грифельную доску и стал думать. Думал, думал и наконец придумал. А что, если второй глаз нарисовать на обратной стороне доски?! Вот и будет два глаза! Сяопо так и сделал. Он перевернул доску и нарисовал глаз — круглый-круглый, как конфетка.

После этого Сяопо поставил доску на пол, стал на четвереньки и решил поиграть в зайца: прыгнет вправо, принюхается, потом — влево, потом дернет себя за одно ухо, затем за другое — уши ведь у зайца шевелятся. Прыгал-прыгал и разбудил сестренку.

— Ты что делаешь, Сяопо? — спросила она, отбросив полог.

— Я не Сяопо, я заяц. Смотри, как у меня шевелятся уши! — Сяопо несколько раз дернул себя за ухо.

— Покажи, как ты это делаешь! Я тоже хочу быть зайцем! — воскликнула Сяньпо, вскакивая с постели.

— Сянь, а сколько глаз у зайца?

— Два! — Сяньпо тоже присела на корточки, изображая зайца.

— Ну-ка иди сюда! Посмотри! — Сяопо показал сестренке зайца, которого нарисовал на грифельной доске.— Похож?

— Ну конечно, похож,— закивала головой сестренка.

— А ты посмотри еще раз! Внимательно посмотри! «Интересно, заметит Сяньпо, что у зайца один глаз, или не заметит?» — думал Сяопо. Но тут сестренка повторила:

— Правда же, очень похож!

— А сколько у него глаз?

— Один!

— Да разве бывают зайцы с одним глазом? Вот и попалась Сяньпо!

Но сестренка как ни в чем не бывало ответила:

— Бывают!

— В самом деле? — спросил Сяопо, а про себя подумал: «Какая же она у меня глупенькая!»

Но Сяньпо с уверенностью продолжала:

— Бывают же кошки с одним глазом, вот у Саньдо, например. А заяц чем хуже?

— А вот и не бывают! И кошки не бывают. Кошка с одним глазом — это вовсе даже не кошка, это…— Сяопо осекся, не зная, что сказать.

На его счастье, Сяньпо не стала продолжать этого разговора, только спросила:

— Тогда почему ты нарисовал один глаз, если у зайца их два?

— Я нарисовал один? Да кто тебе сказал? Я два нарисовал!

— Где же второй?

— Вот где! — Сяопо торжествующе перевернул доску: там действительно был нарисован глаз, похожий на маленькую кругленькую конфетку.

— Ой! В самом деле глаз! — Сяньпо запрыгала и заплясала от радости.

Но еще больше был доволен Сяопо. Он нарисовал на доске третий глаз и сказал сестренке:

— А этот глаз пусть будет для кошки Саньдо. Он ведь говорит, что у его кошки только один глаз, а мы ему скажем, что у нас есть еще один. Он, конечно, спросит: где этот глаз? А мы скажем ему: на доске! Ладно?

— Ладно! — согласилась Сяньпо и перестала прыгать.— Завтра я возьму эту доску, найду кошку Саньдо и скажу ей…— Сяньпо подумала минутку, потом закончила: — Скажу ей: «Слепая кошечка, подойди ко мне!»

— Слепая? Не надо! Она может обидеться! Лучше скажи: «Дорогая кошечка, подойди ко мне!»

— Верно! Так и сделаю. Я скажу ей: «Дорогая кошечка, подойди ко мне! Я не нашла для тебя ничего вкусненького, зато принесла тебе глаз. Скажи, нравится он тебе?»

— Не надо спрашивать! А вдруг этот глаз больше, чем ее собственный? Что тогда?

Сяньпо взяла доску, поводила по ней пальчиком и сказала:

— «Подойди! Слепая…» Ой! Нет! «Дорогая кошечка!» Она подойдет, а я сразу приложу доску к ее мордочке. Ты слушай! Прыг — и глаз перепрыгнет к кошке. И у старой кошки Саньдо станет два глаза! Вот она обрадуется! Правда?

— Неизвестно! — Сяопо подумал немного.— Может, и не обрадуется. Сама подумай. Лишний глаз — лишние хлопоты. В конце концов, с одним глазом не так уж плохо. Спать ложишься — закрываешь только один глаз, просыпаешься — открываешь только один глаз. А когда смотришь в калейдоскоп, непременно надо прикрывать второй глаз; если же всего один, то ничего не надо! В общем, с одним глазом куда удобнее. Правда?

— Правда! — отозвалась Сяньпо, хотя понятия не имела о том, что такое калейдоскоп.

Беседу их прервал голос мамы:

— Идите кашу есть!

— Сяньпо еще не умывалась,— ответил Сяопо.

— Пусть быстрее умывается.

— Сяньпо, ну-ка умываться! Живо! — Сяопо посадил сестренку на спину и понес ее к умывальнику.

Когда они вышли к завтраку, папа, мама и старший брат уже сидели за столом. Мама каждому положила каши. Но только Сяопо собрался взять свою чашку, как мама сказала:

— Поклонись сначала отцу.

— Зачем? — удивился Сяопо.

— Глупенький! Ведь сегодня день твоего рождения! Ты должен низко поклониться.

— А можно поклониться так, как в Новый год?

— Нет, нельзя! — улыбнулась мама.

— Почему? — спросил Сяопо сестренку, но Сяньпо ничего не ответила, она смотрела в этот момент на папу.

— Новый год — это Новый год. Л сегодня без земного поклона не обойтись. Ведь это день рождения! Мы вырастили вас такими большими, а ты не хочешь поклониться папе! Кланяйся без разговоров! — сказал отец с улыбкой.

Сяопо встал на колени и спросил:

— А сколько раз кланяться?

— Нужно поклониться три раза,— объяснила мама. Поклонившись отцу, Сяопо хотел сесть за стол, но отец сказал:

— Погоди, ты должен поклониться еще маме! Сяопо поклонился маме, тогда старший брат сказал:

— А мне?

Сяопо притворился, будто не слышит, сел за стол, а потом сказал брату:

— Дашь посмотреть картинки — поклонюсь!

— Нарочно не дам. Будешь кланяться?

Сяопо ничего не ответил и повернулся к сестренке:

— Сяньпо, хочешь, я тебе поклонюсь? — Сяопо встал на колени.

— Не нужно кланяться сестричке! — рассмеялась мама, а вслед за ней и отец.

— А я хочу поклониться: я очень люблю мою сестренку.

— И я хочу поклониться! — сказала Сяньпо и тоже опустилась на колени.

— Мы вместе будем кланяться. Давай, Сянь! Раз! Два! Три! — скомандовал Сяопо.

И они стали кланяться.

— Еще раз! Еще раз! — Они кланялись и постепенно приближались друг к другу, пока не стукнулись лбами. Сяопо был сильнее и одолел сестренку.

— Ну ладно, ладно! Хватит вам, идите есть кашу! — сказала мама, вытерла им руки, и все сели завтракать.

В обычные дни каши можно было есть сколько угодно, а сладкого печенья давали всего по одному. Но сегодня печенья на столе было много, и каждый ел сколько хотел. Сяопо даже не помнил, сколько съел. Он ел и думал, когда же они всё съедят? Но потом он вдруг вспомнил, что нужно еще оставить для Чэньма и еще для Эрси. И он сказал брату:

— Хватит есть! Давай оставим немножко для Чэньма! Отец улыбнулся и сказал:

— Молодец, умница!

Сяопо обрадовался и, воспользовавшись случаем, попросил отца:

— Папа, пойдем в зоопарк, на обезьян посмотрим! А брат сказал:

— После обеда пойдем в кино.

— Давайте пойдем сейчас в зоопарк, а после обеда в ки… ки…— Сяньпо не знала, что такое кино, и потому не могла выговорить это слово.

Папа был сегодня очень добрым и готов был исполнить любую просьбу.

— Ну-ка бегом одеваться! Пойдем в зоопарк, пока хорошая погода. Сяньпо, заплетай косы, только быстро!

Все заторопились.

Старший брат и Сяопо надели белые костюмчики и форменные шапочки, а сестренка — светло-зеленую курточку, брючки и вышитые туфельки. Ее волосы были тщательно расчесаны и блестели. В косу она воткнула живой цветок.

Они ехали на трамвае. Наконец впереди показался утопающий в зелени зоопарк.

«Деревья в зоопарке совсем не красивые, а если бы они и были красивыми, все равно на них никто не обращал бы внимания,— подумал Сяопо.— Оборвать бы все листья у пальм и цветы — из-за них не видно обезьян». Сяопо все больше и больше сердился на деревья. «Обезьянки, ну выходите же!»

— А я вижу обезьянкин хвостик! — закричала вдруг Сяньпо.

— Где?

— А вон там на пальме! Видишь?

— Ой! В самом деле! Такая маленькая-маленькая!.. Скорей иди сюда, мы дадим тебе орехов. Скорее!

Старший брат принес с собой бананы, сестренка набила карман орехами — это было угощение для обезьян. Все трое помчались вперед, оставив отца далеко позади.

В зоопарке так густо росли деревья, что он был похож не на парк, а на джунгли. К стволам деревьев, обвитых лианами, жались кустарники. Пальмы с их огромными листьями образовали сплошную стену. Дул легкий прохладный ветерок, и все вокруг было окутано зеленоватой дымкой. Без умолку звенели сверчки — так приятно было их слушать. Вот, оказывается, какой дом у обезьян. Здесь их было видимо-невидимо — и на стволах, и на ветках, и под листьями,— самые разнообразные: светло-желтые и серенькие, большие и маленькие, с хитрыми глазками. Обезьяны большие проказницы, и все они очень милые зверьки. Особенно интересно наблюдать за матерью-обезьянкой, когда она, ухватив своего детеныша, начинает прыгать с ним, будто настоящая мама со своим ребенком. Самой забавной была серенькая обезьянка с коротенькой шерсткой. Она непрерывно вертела своей кругленькой головой: то тут потрогает лапкой, то там. Она была очень любопытной и везде поспевала. Прыгала ее мама по деревьям или ходила по земле, маленькая обезьянка не отпускала ее ни на минуту и все время жалась к ней, видимо, боялась упасть. Как все это интересно!

Сестренка бросила обезьянам горсть орехов. Что тут началось! Со всех сторон со свистом и визгом на орехи набросились обезьяны: одна, другая, десятая… пятнадцатая… сотая. Сосчитать их было совершенно невозможно. Некоторые, ухватив орех, тут же садились и грызли его. А с каким аппетитом они ели! Только и мелькали их белые зубки. Другие обезьяны хватали орех, взбирались на дерево и там, устроившись на какой-нибудь веточке, спокойно съедали его. Те же обезьяны, которым не досталось орехов, подняв хвост, бросались к людям или отнимали орехи у других обезьян.

Дапо понравилась большая обезьянка, и он дал ей банан. А Сяньпо бросила орех рыжей обезьянке. Папа сидел на траве и, глядя на детей, весело улыбался. Сяопо до всего было дело. Он помогал маленьким обезьянам раздобыть себе орех, подбегал к большим обезьянам, которые хвастались своей силой перед маленькими, и кричал:

— Посмейте только! Я вам покажу, бессовестные! Большие обезьяны зло скалили зубы на Сяопо, а он еще больше сердился.

— Ну-ка идите, идите сюда! Я вам покажу! Сам Чжан Туцзы меня боится, а уж с вами я быстро справлюсь!

Самой маленькой обезьянке ничего не досталось. Она села и стала плакать. Сяопо подбежал к брату, выхватил у него банан и бросил обезьянке.

— Ты не плачь, иди к нам и здесь ешь, а то опять отнимут. Обезьянка обеими лапками ухватилась за банан и с таким аппетитом стала его уплетать, что у Сяопо слюнки потекли. Большие обезьяны и в самом деле испугались Сяопо и спрятались подальше. Одни, ухватившись за ветку лапами или зацепившись хвостом, покачивались из стороны в сторону, а потом прыгали вниз; другие с печальным видом сидели на дереве. Они сердились на Сяопо.

Наконец все орехи и бананы были съедены. Подошли еще ребята с лакомствами в руках. Потом подъехала машина, и из нее тоже стали бросать сладости.

Сяопо сел на траву рядом с папой и принялся наблюдать. Ему становилось все интереснее и интереснее. Казалось, он может смотреть без конца — никогда не надоест.

Некоторые обезьяны, насытившись, начинали дергать друг друга за хвосты, за уши, кататься по земле. А одна какая-нибудь задира подкрадывалась к другой, налетала на нее, хватала за хвост, тащила куда-то, потом бросала, как ни в чем не бывало садилась и, прищурившись, ждала следующую жертву…

Старые обезьяны, безбровые и красноглазые, сидели чинно и мирно на деревьях, почесывались, рассматривали свои когти. Им, видно, надоели все эти забавы.

— Пора домой,— сказал отец. Но ему никто не ответил.

Без конца подходили дети, и все они кормили животных, которых, казалось, стало еще больше. Откудатолько они прибегали?! И все красивые-красивые!

— Пора домой! — повторил отец. Но дети будто и не слышали. Потом Сяопо вдруг сказал:

— Сянь, посмотри-ка! Вон та обезьянка без хвоста. А что она выделывает! Как ты думаешь, почему она без хвоста?

— А ей в парикмахерской его остригли,— вмешался тут Дано.

— Неужели? — в один голос воскликнули Сяопо и Сяньпо.

— Дети, пошли домой, пора!

Отцу опять никто не ответил, правда, на этот раз они поднялись с травы. И лишь когда отец решительно пошел к выходу, дети нехотя последовали за ним.

Так жаль было уходить. Дети то и дело оглядывались.

Когда они проходили мимо клумбы с орхидеями, Сяопо сказал:

— Цветы, конечно, очень красивые, но обезьяны лучше. Они миновали пруд, где росли лотосы, красные, белые,— удивительно красивые. Но Сяопо снова сказал:

— А обезьянки лучше!

Затем они подошли к пальмам с огромными листьями.

— Обезьянки, выходите поскорее, не прячьтесь! — стал звать Сяопо.

Звал долго, но не дозвался. Сяопо вздохнул и пошел дальше.

К обеду они вернулись домой. Сяопо, как был в нарядном костюмчике, побежал на кухню к маме и стал рассказывать про зоопарк. Мама слушала его с таким интересом, будто никогда не видела обезьян, и все время кивала головой. Потом Сяопо стал рассказывать обо всем Чэньма. Но Чэньма занималась своим делом и слушала Сяопо рассеянно. Тогда Сяопо стал все сначала рассказывать маме.

Прибежала Сяньпо и попросила маму обнять маленькую обезьянку. Дело в том, что в детстве Сяньпо была очень похожа на обезьянку — так говорила мама. И сейчас эта мысль привела девочку в восторг.

«А может, и я походил в детстве на обезьянку?» — подумал Сяопо и спросил об этом у мамы. Радости его не было предела, когда мама сказала, что он и сейчас настоящая обезьянка.

11. В КИНО

После обеда Сяопо спросил у мамы:

— А завтра у меня тоже день рождения?

Мама в это время лежала на кровати, прикрыв глаза. Она отдыхала.

— Что ты, миленький, в году только раз бывает день рождения.

— О! — разочарованно воскликнул Сяопо.— А нельзя, чтобы было два дня рождения, или три дня, или — еще лучше — целых сто?

— Конечно, было бы неплохо каждый день есть вкусные вещи, ходить в зоопарк и смотреть на обезьянок! — засмеялась мама.

— Мама, а у тебя бывает день рождения?

— У каждого человека бывает.

— А когда тебе правится устраивать день рождения?

— Как когда? День рождения — это определенный день!

— А кто его установил? Папа?

— Так ведь день рождения — это тот день, когда человек родился. Вот, например, Сяньпо родилась первого мая. И каждый год в этот день мы отмечаем день ее рождения. Понимаешь, сынок?

— А разве сестренку не подарил нам волшебник с седой бородой?

— Верно, нам подарил ее волшебник, но это было первого мая. Вот мы и считаем первое мая днем ее рождения.

— Значит, если завтра мы из мебельного магазина принесем стулья и столы, то завтра и будет днем их рождения? Да, мама?

— Да, сынок.— И мама опять засмеялась.

— Это очень хорошо! Когда у столов и стульев будет день рождения, я свожу их в зоопарк посмотреть на обезьян.

— Так ведь у них нет глаз.

— А я возьму мел и нарисую им два кругленьких хорошеньких глаза! Ma! А у обезьян тоже бывает день рождения?

— Конечно, бывает! Всякий раз, как у кого-нибудь из детей наступает день рождения, наверняка и у какой-нибудь обезьянки день рождения. И вот в день своего рождения каждый мальчик и каждая девочка несут обезьянкам в подарок сладости!

— Мама! Но там так много обезьян — как же узнать, у какой из них день рождения?

— Разве в этом дело! Главное, что у каждой обезьянки есть день своего рождения. Когда у тебя день рождения, твои брат и сестра вместе с тобой едят всякие вкусные вещи и веселятся. Так и обезьяны. У одной день рождения, а остальные веселятся. Ведь это хорошо, правда?

— Это очень хорошо! — захлопал Сяопо в ладоши.— Ma, a куда еще нас папа сегодня поведет?

— Он сводит вас в кино.

— А что значит «кино»?

— Сходишь, тогда и узнаешь.

— А там тоже есть обезьяны? — Сяопо почему-то думал, что кино — это несколько телеграфных столбов, на которых сидят обезьянки.

— Нет, обезьян там нет,— ответила мама, снова прикрыв глаза. Ей, видно, очень хотелось спать.

Сяопо надо было еще о многом спросить, но он тихо вышел, чтобы не мешать маме, однако тут же возвратился и поводил рукой у мамы перед глазами, проверяя, действительно ли она спит, а то она всегда, когда ей не хочется разговаривать, притворяется спящей. Но на этот раз мама действительно уснула.

— Пусть спит,— прошептал Сяопо.— Надо поскорее уйти. Но он не ушел.

Мама улыбалась во сне.

— Мама, ты сердишься на меня? Не сердись! Милая, хорошая мама! — говорит Сяопо, приближаясь к маме.— Это маленькие обезьянки прижались к тебе крепко, крепко…

— Мой милый мальчик! — Мама приоткрыла глаза.— Маме так хочется спать… Пойди поиграй с Сяньпо, не тревожь маму.

— Ладно! Я пойду к сестренке. Сянь, Сянь, где ты? — крикнул Сяопо.

— Тише! — раздался голос отца.

Сяопо очень боялся папы и, прикрыв рот рукой, шел теперь на цыпочках.

Когда он подошел к двери, кто-то громко крикнул. Сяопо вздрогнул от неожиданности. Оказывается, это сестренка спряталась за дверью, чтобы напугать его. Сяопо рассердился:

— Противная какая, не буду больше с тобой водиться! Играй теперь с Эрси!

— Папа сказал, что в четыре часа пойдем в кино.

— В четыре? А сейчас сколько?

— Посмотри! — попросила Сяньпо. Сяопо посмотрел на свою руку и сказал:

— Тринадцать с половиной, осталось сорок пять минут — и будет четыре часа.

Потом он сделал вид, что заводит часы, и прижал руку к уху:

— Что-то они у меня очень быстро ходят. Послушай, как тикают! Сянь, а сколько на твоих?

Сяньпо сделала вид, что вынимает часы, как это обычно делал папа, на самом же деле она вытащила переднюю лапку котенка, которого держала на руках, досмотрела и сказала:

— Три четверти.

— Три четверти какого?

— Никакого! Просто три четверти!

— Твои часы стоят! Нужно завести их.— И Сяопо подергал котенка за лапку.

Котенок понял, что с ним хотят поиграть, и вцепился Сяопо в руку. Его черные круглые глазки так и сверкали. Сяньпо и Сяопо очень долго играли с котенком, потом Сяопо вдруг спохватился:

— Как по-твоему, может уже быть четыре часа?

И он помчался к отцу, но отец еще отдыхал. Мальчик вернулся, еще немного поиграл с котенком и опять сказал:

— Теперь уже наверняка четыре часа!

И снова побежал к папе, но тот как ни в чем не бывало спал. Сяопо еще несколько раз бегал к папе. Наконец папа проснулся и сказал:

— Еще рано, сынок!

— Ой, когда же будет четыре часа? …Наконец-то пришло время идти в кино! Оказывается, кинотеатр находился совсем рядом с домом.

Сяопо каждый день проходил мимо него, когда шел в школу, но думал, что это храм. Папа купил билеты в маленьком окошечке. Очень смешно было смотреть, как он просунул туда голову, точь-в-точь как это делает их котенок Эрси.

Они вошли в зал. Ой! Какие здесь интересные стулья! Таких он не видел даже в мебельном магазине. А вот столов нет. Странно! И как тут темно! Только по углам горят лампочки, а на сцене совсем пусто, один занавес висит, расшитый такой. Вот за занавесом, наверное, что-нибудь очень интересное. «Странный какой-то кинотеатр! — думал Сяопо.— Темно и ничего не видно!»

Они заняли три места. Люди все приходили и приходили, но в зале по-прежнему было темно. Все разговаривали между собой. Потом подошел продавец сластей. Сяопо взял у него с лотка четыре конфеты, но папа не рассердился и сразу заплатил. Сяопо ел и думал: «Вот когда у меня опять будет день рождения, попрошу папу купить мне большую машину. Наверняка купит! В день рождения папа добрый!»

Наконец занавес на сцене медленно раздвинулся, показалось белое полотно, белое-пребелое, без единого пятнышка. «Вот и кончилось кино»,— подумал Сяопо. Но в этот момент кто-то заиграл на пианино, только где оно, не было видно, наверное, в кино так и полагается. В кино, должно быть, одни тени. Тень человека играет на тени от пианино.

И вдруг на сцене вспыхнул яркий свет, лица людей в зале стали отчетливо видны, но потом свет погас, и стало темнее, чем было. Раздался какой-то странный звук, снова сверкнул свет, как будто зажгли маяк в море. На белом полотне появился огромный лев с разинутой пастью, а под ним — какие-то непонятные значки. Ой! Ой! Лев умеет читать по-заморски, это, наверное, какой-нибудь иностранный лев. Потом лев исчез, и появились буквы; потом буквы исчезли, и появилась большущая голова в огромных очках: каждое стекло больше колеса машины. Каждый глаз величиной с мяч, а вокруг — длиннющие ресницы.

— Сянь, посмотри!

Но Сяньпо грызла конфеты и ничего не видела. Наконец она взглянула на белое полотно, где показывали большого дядю, и закричала в испуге:

— Ой, мне страшно!

— Ты не бойся, это голова дьявола!

Неожиданно голова пропала, и появилось несколько человек, все в соломенных шляпах. Они шли по улице и разговаривали. Одеты они были во все черное; магазины и повозки были либо черными, либо белыми. Наверное, все эти люди носили траур по родителям. На полотне обозначались какие-то темные дорожки, как будто шел дождь. Но все были без зонтов. Так ведь это не настоящий дождь! Это же кино, поэтому и зонтики не нужны.

Вот по полотну поехали две машины, они катились с горки прямо в зал: все ближе, ближе. Сяопо и Сяньпо от страха закрыли глаза, но ничего не случилось. Когда они открыли глаза, машины по-прежнему быстро бегали по экрану, наскочили на каких-то людей, проехали по их спинам. А люди в зале громко смеялись. Сяопо тоже стало смешно.

Машина остановилась, из нее вышел человек. Папа сказал, что это тот самый дьявол, которого мы видели вначале. А белое полотно называется экраном. Сяопо не узнал дьявола, но раз папа говорит — значит, так оно и есть, тем более что дьявол был в очках. Он вышел из машины и пошел куда-то. А потом вдруг стал кувыркаться. До чего смешно! Потом снова пошел и опять перекувырнулся. Все смеялись, Сяопо вместе со всеми.

— Ты чего смеешься? — спросила Сяньпо.

— Перекувырнись еще разок, пусть моя сестренка посмотрит! — крикнул Сяопо дьяволу.— Слышишь, что я тебе говорю?

В зале все дружно рассмеялись.

Потом машина куда-то исчезла, и на полотне, то есть на экране, снова появились незнакомые знаки. Вот досада!

— Сянь, смотри! Видишь, девушка?

— Где, где? О! В самом деле! И какая красивая, да еще щенка держит!

Откуда-то снова вынырнул дьявол. Обнял девушку и стал ее целовать. Как не стыдно! Сяопо погрозил ему пальцем. А Сяньпо сказала:

— Фу, какой бессовестный!. — и даже плюнула: — Тьфу, тьфу!

К счастью, появился еще какой-то человек. Он схватил очкастого, высоко поднял его и швырнул на землю. Поделом ему! Человек схватил девушку и убежал. Очкастый поднялся с земли и медленно заковылял прочь. Вот смех!

Снова незнакомые буквы. До чего же они надоели!

Чудеса! Откуда-то вдруг появился тигр.

— Четырехглазый тигр! — вскрикнула Сяньпо и закрыла глаза.

Тигр схватил очкастого. Ну и напугался же он, прямо дрожит от страха! Даже волосы у него встали дыбом, как палочки, а соломенная шляпа то поднимается, то опускается. Лопнешь со смеху!

Что это?! Очкастый вдруг стал таким сильным! Полез на тигра и трах его! Тигр перепугался и раскрыл от удивления пасть. Сяопо закричал:

— Бей его! Бей!

Человек, видно, услышал и вступил в бой с тигром. Шляпа его куда-то улетела, очки тоже, от костюма остались клочья!

— Бей его! Не сдавайся! Молодец!

Сяопо сжал кулаки и стал колотить себя по ногам. Потом громко затопал. Плохо дело! Тигр повалил очкастого на землю. Сердце у Сяопо стучало. Какая досада, что он не может вмешаться и помочь как следует вздуть тигра! Но человек перехитрил тигра. Он ухватил его за нос, а тигр прижал уши, поджал хвост и бросился бежать.

— Сянь! Оказывается, тигры боятся, когда их хватают за нос!

И они с сестренкой стали хватать себя за нос, а тигр бежал без оглядки.

Снова на экране появилась девушка, на этот раз в руках у нее был котенок. Человек нашел и нацепил на нос свои очки. Шляпу тоже нашел, она была вся драная. Прижав к груди руку, очкастый встал на колени.

— Знаешь,— сказала Сяньпо,— у очкастого сегодня наверняка день рождения! Видишь, как он кланяется?

Очкастый с девушкой снова стали целоваться. Бессовестные! Тьфу, тьфу! Вдруг кто-то за их спиной выстрелил. Шляпа слетела с головы очкастого. О! В зале зажгли свет, и все исчезло. Осталось только белое полотно, то есть экран.

Сяопо вздохнул.

— Папа, а куда делись все эти люди? — спросил Сяопо.

— Пошли домой ужинать,— смеясь, ответил папа. Только было Сяопо собрался о чем-то еще спросить, как снова погас свет и что-то белое засверкало на экране. Какие-то знаки, снова знаки, домик, снова знаки, а в домике люди: старик, старушка, молодой человек, какая-то женщина. И снова знаки, и дом, и какие-то люди. У всех у них шевелятся губы. Совсем неинтересно! Никто не кувыркается, никто не дерется, и машины не бегают. Шевелятся только губы. Ну что в этом интересного? Море, снова какие-то знаки, гора, опять знаки, люди что-то говорят.

— Папа! — Сяопо потянул отца за руку.— А почему они но дерутся?

— Это уже другая картина.

Сяопо ничего не понял, но побоялся докучать отцу и лишь сказал сестренке:

— Знаешь, Сянь, картину сменили.

Выяснилось, что Сяньпо хочет спать.

— Не спи, Сяньпо,— тормошил ее отец.

— А я и не сплю,— прошептала Сяньпо, но глазки у нее слипались, а голова клонилась набок.

Опять дома, люди, знаки, дома, люди, знаки.

— Папа, а этот очкастый еще придет?

— Да нет же! Говорю тебе, это другая картина. Как же он может прийти?

Сяопо ничего не ответил на это, только спросил:

— А эти люди не любят драться?

— Зачем же все время драться?

— А-а!..— Сяопо сладко зевнул и подумал: «Хорошо бы сейчас поспать, хоть немножко».

12. ГУЛАБАЦЗИ

За ужином у Сяопо и Сяньпо слипались глаза — так им хотелось спать. Еще бы! Обезьяны, кино, дорога туда и обратно — и все в один день! А забот и волнений сколько!

И все же после ужина Сяопо, стараясь побороть сон, стал рассказывать маме о том, что видел в кино: как очкастый вращал глазами, как схватил за нос тигра, как тигр испугался и убежал прочь. Сяопо говорил, а глаза его, как ротик у маленькой золотой рыбки, то открывались, то закрывались. И вообще он как-то странно чувствовал себя: мысли путались, шея почему-то стала мягкая-мягкая, и голова поэтому клонилась то влево, то вправо. Наконец мама взяла Сяопо и Сяньпо за руки и повела в спальню. Они тотчас уснули.

Великолепная все же вещь — сон! Днем тебя ни на минутку не оставляют в покое: велят то стоять, то сидеть. А попробуй, например, положить руку на голову, когда идешь по улице, или ногу — на стол, или попрыгать, как обезьянка, или что-нибудь еще сделать! Не дают ни секунды побыть одному. А кто же станет при папе или при учителе вставать на голову или ходить на руках? Зато во сне пользуешься полной свободой. Кругом темно, никто за тобой не следит; можно положить руку на подушку, раскинуться на постели, свернуться калачиком, можно даже рот открыть. Никто тебе слова не скажет. Во сне ты сам себе хозяин, а твоя кровать — твой дворец. Но это еще не все. Самое увлекательное, самое интересное — это то, что тебе могут сниться удивительные, необыкновенные сны и никто не помешает снам приходить к тебе ночью. Даже учитель. Он может запретить все что угодно, только не сны. И папа тоже. Папа может сказать: ешь медленно, не прихлебывай, когда пьешь чай, но распоряжаться твоими снами он не может! Только во сне человек бывает по-настоящему свободен. Днем, например, нельзя сердить старика Цзао, а во сне можно даже отнять у него трубку или поставить ему на лбу три шишки, а то и больше, если будет охота.

Мои маленькие друзья, пусть вам всем снятся удивительные сны, такие, как снятся Сяопо. Пусть во сне у вас вырастут крылышки, чтобы вы могли порхать подобно мотыльку. Тогда вы полетите к морю и увидите кита — это так интересно! И помните: если кто-нибудь спит, ходите тихонько и тихонько разговаривайте, а еще лучше молчите. Очень обидно просыпаться, особенно если снится, что выросли крылья и ты куда-то летишь.

Подойди ко мне, мой маленький друг, я тихонечко скажу тебе на ухо: «Сяопо уснул. Ему, наверное, снится очень интересный сон». Усну и я. Может быть, мне посчастливится увидеть, что делает Сяопо во сне…

Сяопо снова в кино. Он идет прямо на сцену, туда, где экран, становится на колени и начинает размышлять: не проделать ли ему дырочку в белом полотне? Он пролезет в эту дырочку и посмотрит, что происходит по ту сторону экрана. А может быть, слегка приподнять край этого загадочного полотна? Нет, уж лучше он наберется терпения и подождет, пока выйдут люди, которые спрятались за полотном.

Вдруг, откуда ни возьмись — Очкастый. Он уставился на Сяопо, Сяопо — па него. Как интересно! Очкастый покачал головой, Сяопо тоже покачал головой. Очкастый открыл рот, и Сяопо открыл рот. Очкастый рассмеялся. Оказывается, в Стране Чудес, которая называется Кино, все приветствуют так друг друга: таращат глаза, качают головой, раскрывают рот. Попробуйте не ответить — не поздоровится! В гневе они могут тебя раскачать и швырнуть куда-нибудь в сторону и, уж конечно, ни за что не станут с тобой играть. Они знают слова, которыми можно вызвать на экран те самые непонятные знаки. Пошепчут-пошепчут — и знаки тут как тут. А чем дольше смотришь на эти знаки, тем глупее становишься. К счастью, все это не угрожало Сяопо. Он был сообразительным мальчиком и сразу ответил на приветствия Очкастого.

Очкастый рассмеялся и сказал:

— Выходи!

«Почему «выходи»?» — удивился Сяопо.

— Ты должен сказать «входи».

— Глупыш! — высокомерно ответил Очкастый.— Никто не входит на экран. Наоборот. Из-за экрана все выходят сюда.

Сяопо стало обидно, но очень уж хотелось посмотреть, что делается за экраном, поэтому он проглотил обиду и шмыгнул за занавес.

— Что ты делаешь? — закричал Очкастый.— Может быть, ты считаешь нас, жителей Страны Чудес, мышами, что сам прошмыгнул, словно мышь? — При этом Очкастый презрительно рассмеялся.

Тут Сяопо рассердился:

— Разве я сказал, что вы мыши? Просто ты не объяснил мне, как войти. А сам я не знаю.

— Да ты налетай прямо на занавес! Не бойся! Налетай! Его можно прорвать головой.

— Прорвать занавес — это что! Вот если я тебя головой стукну — не обрадуешься. Ты еще не знаешь, какая у меня голова.

— О! — только и мог сказать Очкастый, вращая глазами. Но потом добавил: — Ну-ка стукни, я посмотрю, действительно ли у тебя такая крепкая голова.

— Ладно! — согласился Сяопо и, сделав несколько шагов, разбежался, стукнул и попал во что-то мягкое.

От головы Очкастого ничего не осталось — одно белое облачко.

— Говорил я тебе, а ты не верил. Видишь, что получилось! — Сяопо было жаль Очкастого.

Вдруг он обернулся, и — о чудо! — навстречу ему шел Очкастый, только голова у него теперь была маленькая, на голове красовалась соломенная шляпа. Он остановился за спиной Сяопо и стал смеяться:

— Неужели это ты? Не может быть! Ты что же, решил подшутить надо мной?

Сяопо был раздосадован:

— Тебя зовут Очкастый?

— Меня? Погоди, сейчас скажу.— Очкастый снял шляпу и заглянул в нее.— Меня зовут Гулабацзи.

— Как?

— Гулабацзи!

— А можно, я буду называть тебя иначе? Гулабацзи подумал минутку и сказал:

— Нет, нельзя! Ведь на моей шляпе написано: «Гулабацзи». Вот куплю новую шляпу, тогда и будешь называть по-другому.

— Разве у тебя нет определенного имени? — рассмеялся Сяопо.

— А у нас, жителей Страны Чудес, не бывает определенного имени.

— О! Как интересно! — воскликнул Сяопо, во все глаза глядя на Гулабацзи.

Ему очень хотелось спросить еще раз, как его зовут, и рассказать ему историю своего собственного имени. Но Гулабацзи надел шляпу и ничего не сказал.

Сяопо подождал минутку и снова заговорил:

— А почему ты не спросишь, как меня зовут?

— Зачем спрашивать? Ты ведь без шляпы! Какое же у тебя может быть имя?

— А! Теперь я все понял. Вы называете себя тем именем, какое написано на шляпе.

— Ну и что? Разве так нельзя?

— Я и не говорю, что нельзя! А вот меня зовут Сяопо.

— Зачем мне это знать? Я просто рассказал тебе о своей шляпе.

Сяопо рассмеялся. Вначале, когда он только увидел Гулабацзи, он решил вести себя самым примерным образом. Но потом выяснилось, что Гулабацзи говорит одно, а делает совсем другое. Значит, не такой уж он умный и с ним можно вести себя как угодно.

Так Сяопо и сделал. Хорошо, что Гулабацзи был не обидчив.

Если вам интересно знать, как выглядит Гулабацзи, я сейчас расскажу. Глаза у Гулабацзи веселые, нос важно торчит кверху, а руки и ноги беспрерывно двигаются. Костюм на нем красивый, шляпа тоже. Только очень уж он худой, даже смотреть на него жаль. Вообще-то Гулабацзи умный, но нет-нет да и ляпнет какую-нибудь глупость. Что он там бормочет себе под нос? В руках у него какой-то белый предмет. Ах, да ведь это платок! Гулабацзи роняет его на пол и ни с того ни с сего спрашивает:

— Вчера был дождь? Сяопо смеется.

— Не смейся так громко. Разве ты не знаешь, что в Стране Чудес нельзя шуметь? Эй! А что это за штука висит у тебя на поясе?

— Эта? — спросил Сяопо, дотрагиваясь до куска красной шелковой материи, привязанной к поясу и некогда служившей чалмой.— Это такая драгоценность! С ее помощью я могу превратиться в кого угодно.

— Сейчас же выбрось ее! В Стране Чудес и так можно превратиться в кого угодно.

— Нет, я не могу ее выбросить. Это же моя драгоценность!

— Да что мне за дело до твоей драгоценности? Бросай, и все!

— Не брошу!

— Ну как хочешь!

— Ладно, брошу!

— Теперь уже не надо!

— А я все равно брошу! — крикнул Сяопо и бросил свое сокровище за занавес.

Оно тотчас же исчезло, потому что все, что попадало за занавес, исчезало бесследно.

— Ты видел Гоугоу? — вдруг спросил Гулабацзи.

— А кто это?

— Ты не знаешь, кто такая Гоугоу?

— Откуда мне знать?

— А я, кажется, знаю. Гоугоу — это девушка.

— Та самая, что была с тобой и держала на руках щенка? Сяопо был очень доволен, что угадал.

— А ты ее знаешь? Что же ты сразу не сказал? — Гулабацзи, кажется, рассердился.

Но Сяопо совсем не боялся его и бесстрашно спросил:

— Куда же она делась?

— Так ведь ее тигр на спине унес,— ответил Гулабацзи, чуть не плача.

— Куда же он унес ее?

— А разве ты не знаешь? Сяопо покачал головой.

— В таком случае я сам должен это знать. Он, наверно, унес ее в горы.

«Этот Гулигулу… то есть Гулабацзи, только притворяется глупым, а на самом деле он очень умный»,— подумал Сяопо и сказал:

— Что же нам теперь делать?

— Я знаю, что делать! У меня давно есть план, только надо еще с тобой посоветоваться! — Из глаз Гулабацзи ручьями текли слезы.

Сяопо стало жаль его, ему хотелось помочь Гулабацзи, но как?

— Где твоя машина? — спросил Сяопо.

— Дома.

— Давай сядем в машину, поедем в горы и поколотим тигра,— храбро предложил Сяопо.

— Это невозможно! С одного колеса слетела шина!

— А куда она делась?

— Ее съели!

— Кто съел?

— Разве ты не знаешь? — Гулабацзи подумал минутку и добавил: — Наверное, я сам съел.

— Ну и как? Вкусно? — все больше и больше изумляясь, спросил Сяопо.

— Да нельзя сказать, чтобы очень вкусно, но если добавить немного сои и уксусу — сойдет!

— Ой! Ты знаешь, просто удивительно, как это твоя голова становится вдруг такой огромной. Это, наверное, оттого, что ты глотаешь шины?

— Верно! А я и не знал, отчего вдруг она увеличивается. «Как странно он говорит,— подумал Сяопо,— словно загадки загадывает».

— О Гоугоу, Гоугоу!..— печально вздохнул Гулабацзи, потом вытащил золотые часы и вытер ими слезы.

— Ну что, пойдем искать тигра? — спросил Сяопо.

— Идти в такую даль…— недовольно скривив губы, протянул Гулабацзи.

— Разве ты не умеешь бегать?

— Умею! Я даже кувыркаться умею!

— Ты кувыркаешься, чтобы смешить людей?

— Неужели кувыркаются только для того, чтобы смешить людей?

— Я, кажется, ошибся! Прости, пожалуйста,— извинился Сяопо.

— А почему ты ошибся?

«Какие всё же нудные люди в этой Стране Чудес!» — подумал Сяопо, а сам сказал:

— Потому что я люблю ошибаться.

— Но это не так уж плохо. Раз ты говоришь, что любишь, значит, можешь сделать любое дело. Вот послушай, я люблю Гоугоу, а она меня. Это то же самое, что ты любишь ошибаться.

Сяопо ничего не понял, но не подал виду и ответил:

— А знаешь, я очень люблю свою сестричку Сяньпо.

— Но все равно ты не любишь ее так сильно, как я — Гоугоу. А потом, сестренки у всех есть.

— И у тебя тоже?

— У меня? Дай я подумаю! — Гулабацзи положил палец на нос и долго думал, потом сказал: — Может, и нет. Но все равно я люблю Гоугоу.

— А Гоугоу не твоя сестренка?

— Нет!

— Кто же она?

— Если даже я скажу, ты все равно не поймешь. Ну ладно, я тебе вот как объясню. Спрашиваю я ее: «Гоугоу, ты любишь меня?» А она в ответ смеется и качает головой. Ее смех сводит меня с ума.

— А что, когда любят, всегда сходят с ума?

— Почти всегда. Впрочем, подрастешь — сам узнаешь. «Ой! Как интересно! — подумал Сяопо.— Подрасти — и сойти с ума!»

— Хочешь мне помочь?

— Идем! — Сяопо смело пошел вперед.

— Куда же мы пойдем?

— В горы.

— А где они, горы?

— А разве не там? — остановившись, сказал Сяопо, как говорят взрослые и умные люди.

— Верно! — ответил Гулабацзи, и они пошли в горы. Вдруг Гулабацзи сказал:

— Иди помедленнее, я хочу покувыркаться.

— Не беспокойся! Как только ты начнешь кувыркаться, я подтолкну тебя ногой, и ты покатишься далеко-далеко, а я побегу за тобой.

— Верно! — сказал Гулабацзи и стал кувыркаться.— Ну, толкай!

Сяопо побежал вперед и толкнул его.

— Погоди,— поднявшись с земли, сказал Гулабацзи.— Я забыл снять очки, а в очках неудобно кувыркаться.

Гулабацзи снял очки и нацепил их Сяопо на затылок.

— А как надо носить очки? — очень довольный, спросил Сяопо.

— Детям лучше всего носить их на затылке.

13. В СТРАНЕ ЧУДЕС

Хотя очки были у Сяопо на затылке, ему казалось, что в них он видит значительно лучше. Он все время вертел головой, чтобы посмотреть, что делается сзади. Ведь не зря же у него очки на затылке.

Сяопо огляделся по сторонам. Оказывается, в этой Стране Чудес все было так же, как в Сингапуре Такие же магазины, улицы и все остальное. Только все здесь было гораздо проще, чем в Сингапуре. Не было того оживления и шума. По обеим сторонам дороги росли деревья и цветы — не очень яркие, но красивые. День выдался ясный, но не жаркий, в воздухе сверкали ниточки дождя. Солнце показывалось не часто, и поэтому день был пасмурный. Как странно! День ясный и в то же время пасмурный! Дул легкий, теплый ветерок.

Но самым интересным было то, что трамваи здесь ходили без вагоновожатых — их тащили буйволы. Улицы в Стране Чудес тоже были какими-то необычными. Идешь, к примеру, по улице, вдруг что-то сверкнет — и ты уже на другой улице. Опять что-то сверкнет — и ты попадаешь на третью улицу. Трамвайным компаниям нужно лишь иметь несколько буйволов, которые хорошо знают расположение улиц, и все в порядке. Вполне можно обойтись без вагоновожатых и электричества. В тот момент, когда попадаешь с одной улицы на другую, в глазах чуточку темнеет, но все это происходит с молниеносной быстротой. Иногда даже видишь, как вдали появляются новые улицы, видишь мостовую, какие-то магазины, а впереди что-то сверкает: то поднимается, то опускается, колышется то влево, то вправо — точь-в-точь как лодочки на море. Даже голова кружится.

Если бы Гулабацзи шел, как ходят все люди, они давно были бы за городом. Но Гулабацзи мечется во все стороны, а Сяопо следует за ним. Гулабацзи убегает вперед, а потом снова появляется совсем близко. И без конца кувыркается. Оказывается, не так уж интересно бегать по дороге. Сяопо это страшно надоело, он остановился и спросил:

— Ты что, заблудился и не знаешь, куда идти?

— А почему я должен знать? — ответил Гулабацзи, вытирая пот с лица.

— Как же мы выберемся за город?

— Как-нибудь выберемся, если нам повезет.

— О! — Сяопо очень устал, и его мучила жажда.— Я хочу пить,— сказал он.

— У обочины дороги есть кран, из которого льется чай. Пойдем к нему и напьемся.

— Ты хочешь сказать, что из крана льется вода?

— Да нет же, чай!

Сяопо сошел на обочину дороги и неподалеку действительно увидел крап, сверкавший, как драгоценный камень, будто его только что начистили. Сяопо подошел поближе и стал внимательно рассматривать небольшой краник с двумя маленькими кнопочками: на одной фарфоровой табличке написано: «Чай», на другой — «Молоко». Здесь же стояли маленькие, покрытые зеленым лаком столики, на столиках — стаканы, сахарница и чашечки. На белоснежной скатерти вышиты иероглифы: «Все бесплатно».

Как интересно! Сяопо хотел потрогать, но не решился и спросил у Гулабацзи:

— Это в самом деле все бесплатно?

Гулабацзи ничего не ответил, подошел к крану, повернул его, налил себе чашку молока и выпил прямо так, без сахара.

Сяопо осмелел, тоже налил себе чашку молока и с удовольствием выпил.

— Гораздо вкуснее, чем в Сингапуре!

— А где этот твой Сингапур? — спросил Гулабацзи, наливая себе вторую чашку молока.

— Как, ты не знаешь, где Сингапур? — изумился и даже чуточку рассердился Сяопо.

— Он, наверное, на луне?

— Нет, он под луной.

— Значит, его можно увидеть лишь тогда, когда зайдет луна? — спросил Гулабацзи, очень довольный, снял шляпу и зачем-то помахал ею у себя перед носом.

Сяопо ничего не сказал, только протер глаза. Потом он повернул кран, налил себе чай, положил две ложки сахару и спросил:

— А кофе здесь не бывает?

— Какой сегодня день? — спросил Гулабацзи.

— Воскресенье.

— По воскресеньям кофе не бывает, только по пятницам.

— В самом деле? — Сяопо очень не нравилось высокомерие Гулабацзи, но в душе он не мог не восхищаться тем, как здорово все устроено в Стране Чудес, и без конца повторял: — Хорошо здесь!

— А у вас в Сингапуре тоже так? — спросил Гулабацзи. Сяопо покраснел, помедлил минутку, потом сказал:

— У нас тоже есть такие краны, но из них льются не чай и молоко, а мандариновый сок, банановая вода, лимонная вода и еще пиво.

— Так поедем скорее в Сингапур! — обрадованно сказал Гулабацзи. Он наверняка очень любил пиво.

Сяопо еще больше покраснел и подумал: «Никогда нельзя врать: рано или поздно все равно попадешься».

— Давай поедем дня через два,— помолчав, сказал Сяопо.— Сначала надо найти Гоугоу.

При упоминании о Гоугоу Гулабацзи разволновался и сердито крикнул:

— Ну, хватит тебе прохлаждаться!

Сяопо поставил чашку па стол, и они двинулись в путь. Гулабацзи не переставал ворчать:

— Ну что ты так медленно идешь? Еле тащишься. Не можешь быстрее, да? Надо било раньше сказать, что мы ищем Гоугоу. А то выдумал какой-то там Сингапур, какой-то лимонный сок — все это пустая болтовня.

Сяопо успел уже узнать характер Гулабацзи и решил, что самое лучшее — не обращать на него внимания. Поэтому он молчал, только старался не отставать. А Гулабацзи все время кувыркался. Шли они долго, а гор еще не было видно. Вдруг откуда-то появился трамвай. Сяопо остановился.

— Может быть, поедем трамваем? — предложил он.

— Я билетиков не захватил.

— А мы их в трамвае купим. У тебя есть деньги?

— Разве в Сингапуре билеты покупают за деньги?

— Конечно, за деньги! — сказал Сяопо. «И как это Гулабацзи не понимает таких простых вещей?»

— Почему конечно? Вот у нас, например, наоборот: за билеты дают деньги,— надменно сказал Гулабацзи.

— Выходит: ты едешь на трамвае, а тебе еще за это деньги платят? — удивился Сяопо.

— Ну да! Для этого и ездят в трамвае! Жаль, что я не захватил билетиков.

— А где ты берешь билетики? — Сяопо очень хотелось раздобыть два билетика, чтобы поиграть.

— У мамы.

— Когда придешь домой, попроси у мамы для меня два билетика.

— Не даст она: я еще не нашалил,— с сожалением сказал Гулабацзи.

— Не нашалил?

— Да! Мама дает билеты, когда я натворю что-нибудь. Тогда она отправляет меня покататься в трамвае, чтобы я не выкинул еще чего-нибудь.

— И ты считаешься хорошим мальчиком? — со смехом сказал Сяопо, но тут же испугался, что Гулабацзи обидится.

— Конечно! Все считают меня очень хорошим. Ты не знаешь моего брата, тот у нас такой, что может дом разломать, а потом выстроить новый! — с гордостью произнес Гулабацзи: казалось, он был очень доволен, что у него такой брат.

— Вот это да! — с завистью воскликнул Сяопо.— Мама, наверное, часто дает брату трамвайные билеты за то, что он шалит, за билеты ему платят деньги, а на деньги можно купить игрушки.

— А зачем их покупать? Деньги — это тоже игрушки! Кроме детей, никто ведь не любит играть в деньги.

Разговор был таким интересным, что они не заметили, как сбились с дороги. Сяопо спросил:

— А вы все покупаете без денег?

— Все! Мы входим в магазин и берем то, что нам надо. Нужно только сделать вид, что ты даешь деньги: пошарить в кармане, вытащить какой-нибудь листик, или картинку от папиросной коробки, или, на худой конец, горсточку воздуха и положить на прилавок. Если же тебе неохота все это делать, можешь просто взять то, что тебе надо, и уйти.

— И меня выпустят из магазина?

— Ты молчи и не перебивай меня. Молчи! Сяопо вздохнул.

— Если тебе нравится притворяться воришкой, выйди из магазина потихонечку, чтобы тебя не заметили продавцы.

— А полиция?

— Что это еще за полиция? И зачем ты задаешь мне всякие глупые вопросы?

Сяопо хотел было объяснить, что такое полиция в Малайе, и рассказать, как сам он собирался стать полицейским. Но стоило ему взглянуть на Гулабацзи, который шагал с важным видом, как у него пропала всякая охота. Через некоторое время Сяопо спросил:

— А если я сейчас проголодался, можно мне зайти в магазин и взять пирожки с начинкой?

— Что за глупый вопрос? Конечно, можно! И спрашивать незачем! Ты что, в самом деле голоден? Почему же ты говоришь «если»? Ведь я могу сказать тебе «если не проголодался». Здесь какая-то путаница!

Сяопо смутился и покраснел, но тут увидел красивый магазин, где продавали всевозможные сладости, подошел к дверям и заглянул внутрь. Там сидела очень хорошенькая девушка, голубоглазая, черноволосая, с маленьким красивым ротиком, с белым личиком, а на затылке у нее были большие очки. Сяопо важно вошел в магазин, пошарил в кармане, вытащил горсть воздуха и положил на стол. Девушка посмотрела на него, засмеялась и спросила:

— Что вам угодно, господин?

Сяопо указывал на то, что ему понравилось, а девушка завертывала выбранные им сласти в белую бумажку. Потом она сложила их в маленькую зеленую корзиночку и, улыбаясь, отдала Сяопо. После этого девушка развязала белый шелковый мешочек, достала оттуда немного воздуха и сказала:

— А вот вам сдача! Вы дали слишком много денег. Сяопо запрыгал от восторга.

— Вы умеете танцевать? — спросила девушка нежным, как у иволги, голосом.

— Умею, только не очень хорошо,— скромно сказал Сяопо.

— Давайте станцуем? — предложила девушка.

Она нажала кнопку за прилавком, и тотчас заиграла музыка. Девушка взяла Сяопо за руку, и они стали танцевать. Она была очень легкой и порхала, словно бабочка. У Сяопо даже пот на лице выступил от волнения. Он очень боялся, что собьется.

— А где печенье? — спросил из-за двери Гулабацзи.

— В корзинке,— ответил Сяопо, продолжая танцевать. Гулабацзи вошел и, взглянув на маленькую корзинку, стоявшую на полу, сказал:

— Ты, наверное, одним пальцем показывал, что тебе нравится, а надо было двумя, тогда бы тебе положили вдвое больше сластей.

— Вот жадина! — прошептал Сяопо.

— Да нет, он хороший! — засмеялась девушка.— К вечеру мы должны все это продать, а то испортится. Жаль ведь! Давайте я добавлю?

Сяопо снова покраснел. Что ни скажешь — все не так. Чудеса, да и только, в этой Стране Чудес! Лучше уж совсем ничего не говорить.

— Не нужно добавлять! — сказал Гулабацзи и спросил у девушки: — Ты видела Гоугоу?

— Видела.— Девушка перестала танцевать и подошла к Гулабацзи.

— Ее недавно тигр унес,— сказал Гулабацзи и задвигал ушами, точь-в-точь как заяц.

— Тигр покупал для Гоугоу конфеты, а прощаясь, пожал мне руку,— сказала девушка.

— О, это наверняка тот самый тигр, который любит девушек,— вмешался в разговор Сяопо.

— Поменьше бы болтал,— сказал Гулабацзи, бросив па Сяопо строгий взгляд.— Если будешь вмешиваться в разговор и так несносно себя вести, я запущу в тебя печеньем.

Сяопо ничего не ответил и вынул из корзинки ватрушку с творогом.

Гулабацзи не обратил на это внимание и продолжал расспрашивать девушку:

— А куда они ушли?

— В горы. Куда еще может уйти тигр? — В голосе девушки слышалась насмешка.

— Так им и надо! — сказал Сяопо, продолжая есть ватрушку.

— А где горы?

— Надо спросить у тигра. Я ведь не в горах живу. Откуда же мне знать? — засмеялась девушка.

— Так и надо! — повторил Сяопо.

Гулабацзи позеленел от стыда. Оказывается, в этой Стране Чудес люди, когда им стыдно, не краснеют, а зеленеют. Девушке стало жаль Гулабацзи.

— Подожди здесь,— сказала она,— я схожу за картой. Может быть, на карте мы найдем горы.

И девушка не спеша вышла. Гулабацзи от волнения с жадностью накинулся на печенье. Сяопо не отставал от него. Они быстро все съели. Но Гулабацзи, кажется, не наелся и смотрел на маленькую зеленую корзиночку с таким видом, будто собирался проглотить и ее. Сяопо на всякий случай убрал корзинку за прилавок.

Девушка принесла карту. Гулабацзи схватил ее и стал рассматривать, потом печально проговорил:

— Здесь только горы, а дорог нет.

— Но вы ведь собирались идти в горы? Вот я и принесла вам карту, где они обозначены,— сказала девушка.

— Л с картой тоже можно заблудиться?

— Да ты возьми мои очки и внимательно посмотри,— ответила девушка, торопливо сняла очки и передала их Гулабацзи.— Это цветные очки моей бабушки. Не знаю только, подойдут они тебе или нет.

— Если надеть на затылок, то наверняка подойдут,— сказал Гулабацзи и пристроил очки на затылке.

После этого он стал внимательно изучать карту, долго смотрел, а потом сказал:

— Идем, здесь есть Волчья гора. А Тигровая гора, наверно, где-то рядом. Итак, в путь, на поиски Волчьей горы. Непременно надо взять с собой карту.

Сяопо свернул карту и сунул ее под мышку.

— Спасибо тебе,— сказал Гулабацзи и низко поклонился девушке.

Они распрощались и ушли.

14. ЦАРЬ ОБЕЗЬЯН

Что было после этого, Сяопо не помнит. Кажется, ничего не было, он словно потерял сознание. Когда же он пришел в себя, то увидел перед собой горку, на которой росли пальмы с огромными листьями, качавшимися на ветру.

— Гулабацзи! — закричал Сяопо.— Ой, как трудно кричать! — Сяопо сжал кулачки, на носу у него выступили капельки пота.— Гулабацзи, куда же ты девался? — снова закричал он.

Но ему никто не ответил. Сяопо огляделся — вокруг ни души. Как странно! Это, наверно, и есть Волчья гора? В учебнике родной речи написано, что волк похож на собаку. А еще он слышал, что волки очень злые. Если они нападут на него, ему даже нечем будет защищаться — голыми руками с волком не справиться.

Сяопо подошел к большому камню и сел на него. Куда же девался Гулабацзи? Может, его волки утащили? Вдруг он заметил, что с горки спускается черный круторогий горный баран, а верхом на баране сидит обезьянка в белой курточке и красной шапочке. Обезьянка покачивалась из стороны в сторону, и у нее было отличное настроение. Баран иногда останавливался и щипал траву. Кнута у обезьянки не было, и она время от времени подгоняла барана хвостиком.

Сяопо во все глаза смотрел на барана и на обезьянку. Когда они подъехали совсем близко, обезьянка схватила барана за рога, совсем как шофер, который хватается за руль, если видит на пути препятствие. Баран остановился. Обезьянка приложила переднюю лапу к глазам, пригнулась, пристально посмотрела вперед и грозно крикнула:

— Это, кажется, Сяопо?

«Откуда она меня знает? — изумился Сяопо.— Может быть, это зоопарк? Нет, не зоопарк! Или это просто обезьяны из зоопарка прибежали сюда?»

Пока Сяопо гадал, обезьянка снова заговорила:

— Тебя зовут Сяопо? Чего же ты молчишь? Ты что, глухонемой?

— Я действительно Сяопо! Но откуда ты меня знаешь? Сяопо сделал несколько шагов навстречу обезьянке.

Обезьянка снова потянула барана за рога и сказала:

— Разве ты не слышишь, что я к тебе обращаюсь. Я ведь Чжан.

— Чжан Туцзы, Чжан! — Сяопо ушам своим не верил.— Неужели это ты?

Обезьянка подъехала к Сяопо, велела барану опуститься на землю, сняла шапку, поклонилась Сяопо, потом сказала:

— Ты что, не веришь? Честное слово, я Чжан Туцзы! А может, это правда?.

У обезьянки были короткие волосы, точно такие, как у Чжан Туцзы.

— Ты садись, садись! Давай поболтаем! Превратившись в обезьянку, Чжан Туцзы стал гораздо вежливее.

Они сели па большой камень, но Сяопо молчал, не зная, с чего начать разговор.

— Ты что это дурачка из себя строишь? — сказал Чжан Туцзы, раскрыл рот, как обезьянка, и сделал вид, что смеется.— Забыл меня?

Сяопо покачал головой.

— Я ведь с тобой говорю! Слышишь?

— Слышу,— промолвил Сяопо.

Он никак не мог прийти в себя от удивления и потому долго молчал.

Чжан Туцзы снял свою красную шапочку, которую было снова надел, и, присев на корточки, сказал:

— Однажды я отправился в зоопарк и как раз попал на день рождения царя обезьян. В подарок я принес ему бананы и другие сласти, и он был очень доволен. Он ел и спрашивал меня, не хочу ли я отправиться в Страну Обезьян. «Почему бы не отправиться?» — подумал я тогда. В школе учитель не дает покоя, дома отец бьет. Он уже почти все волосы у меня выдрал — скоро лысым стану. Чем терпеть такое, лучше уж стать обезьяной. Однако царю я сказал: «Стать обыкновенной обезьяной я но согласен. Вот если царем — тогда дело другое».— «Что же,— сказал мне царь,— отправляйся на Волчью гору, там царствует мой брат». Понимаешь, Сяопо, оказывается, цари обезьян — все родственники: либо братья, либо побратимы. «Так вот, два дня назад мой брат,— продолжал царь,— повстречался на Волчьей горе с царем волков и пригласил его пообедать. Откуда ему было знать, что царь волков такой коварный! Он притворился пьяным и откусил ухо моему брату. После этого он притворился сумасшедшим и сказал маленьким обезьянкам: «Давайте убьем вашего царя». Обезьянки послушались и убили моего брата».

— Какая несправедливость! Это очень жестоко! — Сяопо внимательно слушал Чжана, уже забыво том, что разговаривает с обезьянкой.

Конечно, несправедливо. Послушай, Сяопо! Когда мы в школе деремся, у пас все справедливо.

— Верно! — Сяопо совсем забыл о школе и очень обрадовался, когда Чжан о ней напомнил.

— Царь обезьян долго оплакивал своего покойного брата,— продолжал Чжан.

— Л разве он не мог найти Волчью гору и отомстить за брата?

— Нет, не мог. Царь обезьян не знает, где находится Страна Чудес. Он никогда там не был.

— Но ты-то, я думаю, был?

— Я был. Мне не раз приходилось перелезать через стену, за которой находится эта страна. Хорошо! И билетов не надо! — Чжан опять раскрыл рот, изобразив что-то вроде смеха.

— Не смейся! Очень уж ты некрасивый, когда смеешься. Расскажи лучше, что было дальше.— Теперь Сяопо разговаривал с Чжан Туцзы свободно и просто, как, бывало, в школе.

После смерти брата, рассказал Чжан, царь обезьян принялся спрашивать родственников, кто из них хочет стать царем. Однако охотников не нашлось. Тогда он сказал: «Раз так, я сам найду вам царя. Не обязательно родственника. Любого, кто согласится стать царем обезьян, я буду считать двоюродным братом». Царь обезьян пожал Чжану руку, предложил стать царем обезьян и отправиться на Волчью гору.

— Я, конечно, согласился,— продолжал свой рассказ Чжан.— Тем более что отец не раз говорил мне: «Туцзы, ты непременно будешь либо царем, либо президентом, ну в крайнем случае — маршалом!»

— А что делает маршал? — спросил Сяопо.

— Маршал? Понятия не имею. Понятия не имеешь?

— А почему я обязательно должен знать? Отец мне так сказал, вот и все. Ну ладно, хватит об этом!

— Хорошо! Рассказывай, что было дальше.

Я согласился стать царем обезьян на Волчьей горе. Царь из зоопарка обещал написать мне письмо.

— Письмо? удивился Сяопо.

Чжан подошел к Сяопо и зашептал ему на ухо:

— А знаешь, цари совсем не умеют писать. Только вид делают, что много знают и всё понимают. Это для того, чтобы обезьяны их уважали. Царь нарисовал на бумажке три кружочка, совсем даже не круглые, а кривые, и сказал мне: «Вот держи письмо. Отправляйся с ним на Волчью гору, а там отдашь его какому-нибудь официальному лицу. Они сразу поймут, что ты их новый царь».— Тут Чжан схватил себя за хвост, как самая настоящая обезьяна. Сяопо рассмеялся.

— Ты надо мной смеешься? — Чжан, кажется, рассердился.— Ты должен помнить, что я теперь царь, и относиться ко мне почтительно.

— Ладно! — сказал Сяопо.— Только знай: если не будешь слушаться меня, мы с тобой подеремся. Думаешь, раз ты стал царем, я тебя боюсь?

Чжан ничего не ответил и по-прежнему вертелся, как обезьянка.

«Цари, наверное, потому и считаются всесильными,— думал Сяопо,— что важничают да таращат глаза. Но если знать их слабые места, можно запросто схватиться с ними и померяться силами».

— Вот что, Чжан! Теперь ты стал царем, и я вроде должен относиться к тебе почтительно. Только не слишком-то воображай и не задирайся! Слышишь? А теперь рассказывай дальше.

Чжан стал гораздо добрее. Он понял, что Сяопо прав, свистнул и тут же перестал хмуриться.

— Когда мы с тобой вдвоем, веди себя как хочешь. Только при обезьянах будь со мной почтительным. А то они перестанут меня бояться. Сейчас я расскажу тебе, что было дальше. Отправился я, значит, в Страну Чудес.

— А как ты туда добрался?

— Через магазин, где продают сласти.

— А ты пил молоко на улице? — Сяопо очень хотелось щегольнуть своей осведомленностью.

— Конечно! Я выпил целых шесть чашек! И съел целую кучу сластей!

— И живот у тебя не разболелся?

Можно было подумать, будто Сяопо очень заботится о здоровье царя обезьян.

— Поболел немножко и перестал.

— Это хорошо. А дальше что было?

— Если ты каждый раз будешь перебивать меня, я никогда не расскажу до конца.

— Так ведь вам, царям, все равно делать нечего.

— Делать нечего? — Чжан потер глаза.— Ты не был царем и потому не знаешь. С утра до вечера у меня нет ни минуты покоя. Все время надо быть начеку. Высмотришь, какая обезьяна самая сильная, самая озорная, самая шумливая,— с ней и стараешься подружиться, подарки ей посылаешь. А потом налетишь на нее и откусишь ей ухо. Только так ее можно утихомирить. А обезьянам тихим, смирным нужно при встрече отвесить несколько затрещин, для острастки. А ты говоришь — делать нечего! Видишь, сколько забот! Ты, я вижу, ни во что не ставишь царей!

— Ой! — только и мог воскликнуть Сяопо, потому что и в самом деле относился к царям с презрением.

Однако Чжан счел молчание Сяопо признаком уважения и, очень довольный, стал рассказывать дальше:

— Добравшись до Волчьей горы, я вскарабкался на самую ее вершину и крикнул: «Жители Страны Обезьян, слушайте меня! К вам прибыл новый царь! Выходите его встречать!» Тут как побежали со всех сторон обезьяны, как стали прыгать! Каких там только не было! Я даже струсил. А что, если они вдруг нападут на меня? И чтобы меньше бояться, я все время повторял: «Чжан Туцзы, Чжан Туцзы! Смелее!» Потом я распечатал конверт и закричал: «Это письмо от брата вашего покойного царя. Здесь написано, что отныне я буду править вами!» Стоило обезьянам взглянуть на кружочки, нарисованные на бумаге, как они тотчас встали на колени и начали кланяться.

— А сколько раз надо кланяться?

— Все равно сколько. Чем больше, тем лучше! Пусть кланяются, пока голова не закружится, тогда им труднее будет справиться со мной. Обезьяны кланялись, кланялись, а потом я сказал: «Несите царскую шапку!» Несколько стариков-обезьян с длинными белыми бородами что-то крикнули, бросились к пальме и стали карабкаться на нее. Взобравшись на самую верхушку, они сорвали там красную шапочку и принесли ее мне. Видишь? — Чжан указал на шапочку, которая красовалась у него на голове.

— Все арабы в Сингапуре носят точно такие же шапочки,— сказал Сяопо.

— Потому что арабам надоело быть царями, и они отправились в Сингапур торговать.

— О-о! — восторженно воскликнул Сяопо и подумал: «Как много всего знает Чжан!»

— Слушай дальше. Я надел шапку и крикнул: «Оседлать боевого коня!»

— А что это значит?

— Да разве ты не слышал рассказчиков на улице Эрмалу? Когда Чжан Фэй воевал с Кунь Мином [герои китайского эпоса], он тоже так кричал: «Оседлать боевого коня!»

— Кунь Мином?

— Завтра, когда будешь в Сингапуре, сходи на улицу Эрмалу и послушай. Тогда будешь знать. Только слушай стоя, а то придется платить.

Сяопо очень досадовал на себя за то, что в школе не обращал на Чжана никакого внимания, не водил с ним дружбы. Ему и в голову не приходило, что Чжан знает столько интересных вещей.

— Вместо коня обезьяны привели мне вот его,— сказал Чжан, потрепав по шее барана.— Одежды я у них не стал просить, потому что на мне была белая курточка. Надев царскую шапку, я сел на барана и трижды проехал по склону горы — туда и обратно. Перепуганные обезьяны то и дело кланялись. Тогда я сорвал пальмовый лист, обломал "его по краям и веревкой привязал сзади. Хвост получился длинный и твердый. Увидев, какой у меня хвост, обезьяны стали относиться ко мне еще почтительнее. А недавно я раздобыл себе настоящий хвост! Правда, здорово? Последние два дня я все советовался с обезьянами, как поступить с царем волков.

— Ты устроил такое же собрание, как директор школы с учителями?

— Почти такое же. Только здесь на собрании могу говорить один я, другие должны молчать.

— А ты сможешь одолеть царя волков, если придется с ним драться?

— Дело в том, что наши воины выступают днем, а волки — вечером. И мы с ними еще ни разу не встречались, поэтому и не деремся. Но мне непременно надо хоть раз помериться с ним силами, а то обезьяны перестанут уважать меня. Видишь, как трудно быть царем? Не будешь воевать — тебя перестанут уважать подданные.

— Если ты в самом деле собираешься воевать с волками, я охотно помогу тебе,— с жаром произнес Сяопо.

— А разве у тебя нет никаких дел?

— О! — Сяопо даже подскочил, вспомнив вдруг о Гулабацзи.— Конечно, есть. Чуть не забыл: ты не видел Гула-бацзи?

— Он спит в пещере.

— Вот глупый! Он, видно, совсем забыл о том, что мы должны изловить тигра.

— А зачем вам тигр? — спросил Чжан и стукнул себя в грудь.

— Да ведь тигр унес Гоугоу. Чжан рассмеялся.

— Ты чего смеешься? — Сяопо оглядел себя, но не нашел ничего смешного.

— Ты разве не знаешь, что Гулабацзи сам велел тигру унести Гоугоу?

— Это неправда. Гулабацзи все время плачет — так ему жаль Гоугоу. Кто тебе такое сказал?

— Не веришь? Да ты просто еще не знаешь, какие люди живут в этой Стране Чудес. Делать им нечего, а от безделья можно и не такое натворить! Хорошо еще, что Гулабацзи не пошел искать тигра. Потому что тигр на радостях наверняка забыл, что это Гулабацзи велел ему утащить Гоугоу и теперь, конечно, не отпустит ее.

— Вот и хорошо! Мне так хочется подраться с тигром! — сказал Сяопо, потирая руки.

— Ладно. Пошли со мной.— Чжан вскочил на барана, а Сяопо велел сесть сзади.

Они ехали и молчали. Первым заговорил Чжан.

— Ты видел Сяоин? — спросил он.

— А зачем она тебе?

— Мне хотелось бы сделать ее своей сестренкой. А ты не знаешь, как называется сестра царя? Жена называется царицей, сын — царевичем, а сестра как?

Сяопо тоже не знал и сказал лишь:

— Сяоин тебя не любит!

— Не любит? Как можно не любить царя?! Сяопо промолчал.

Они ехали долго-долго, у дороги стояли обезьяны и очень почтительно их приветствовали. Но Чжан но обращал на обезьян никакого внимания. Гордо вскинув голову, он одной рукой держался за спину барана, а другой прикрывал рот, чтобы никто не заметил, что он смеется.

Они перевалили через одну гору, потом через вторую, потом через третью, лее становился все гуще, но неожиданно возникла поляна. На поляне, подпоясавшись длинными хвостами, на которых сбоку болтались сабли, резвились обезьяны.

За поляной виднелся склон горы; обезьяны-солдаты караулили пещеру. Над входом развевалось бумажное знамя, на котором было написано: «Туцзы».

— Прибыли! — воскликнул Чжан Туцзы.

15. ВОЙНА МЕЖДУ ВОЛКАМИ И ОБЕЗЬЯНАМИ

Обезьяны живут на деревьях, и им ни к чему строить дома или искать пещеры. Но Чжан Туцзы, хоть и стал обезьяной, не мог жить на дереве, потому что не привык, и для него устроили в пещере царский дворец.

Пещера была довольно просторной — целых три зала. А мебели — никакой: ни столов, ни стульев, только в стенах сделаны ниши. Когда царь принимал гостей, они сидели в нишах и очень походили на статуи Будды. За большим залом были еще два домика без крыши — спальни для обезьян-министров, чтобы они могли, сидя в комнате, любоваться небом. Обезьяны привыкли жить на деревьях, и им было трудно все время находиться в помещении. Что за радость, например, остаться сухим, когда идет дождь? А каждый раз выбегать из дому тоже не очень приятно. Поэтому царь и отдал приказ снять крыши — пусть знают, какой он добрый! Покои Чжана находились как раз напротив домиков без крыш. В его покоях, конечно, была крыша, зато не было никаких перегородок между комнатами. Чжан очень усердно занимался гимнастикой, а перегородки мешали бы ему кувыркаться. Особенно ему нравилось кувыркаться во время еды. Он ставил суп в одном конце комнаты, а остальные блюда — в другом. Сами подумайте, как интересно есть, бегая из конца в конец, да еще кувыркаться при этом!

На крыше было очень много маленьких обезьян. В одной лапе они держали горн, другую приставили козырьком к глазам — они стояли на страже. Если жителям Страны Волков вздумается напасть на Страну Обезьян или же какие-нибудь другие звери захотят стащить что-либо, сторожевые затрубят в горны и предупредят обезьянье войско об опасности. Став царем, Чжан Туцзы уже не был таким храбрым, как раньше.

Сразу же за домами шел сад и был разбит цветник. Цветов там, правда, не было. Просто Чжан написал мелом на воротах: «Сад» и во время прогулки по саду, когда ему вздумается, указывал вдруг пальцем на несуществующие розы и говорил: «Как чудесно они пахнут!» Сопровождавшие его обезьяны моментально подбегали к нему и тоже восклицали: «Как чудесно! Как чудесно пахнут розы!» Попробуй они не сделать этого, Чжан мог бы рассердиться и превратить их в цветы.

Когда Чжан показывал Сяопо пещеру, министры почтительно следовали за ним.

— А где же цветы? — спросил Сяопо, как только они вошли в сад.

Но Чжан сделал вид, что не расслышал вопроса, и набросился на министров:

— Ну что вы тащитесь за нами следом? Уходите!

Поджав хвосты, обезьяны-министры в страхе разбежались.

Чжан и Сяопо вернулись во дворец. Чжан сел в самую большую нишу, ту, что как раз напротив двери. А Сяопо устроился в нише справа от него. За дверью то и дело сновали обезьяны, украдкой бросая на Сяопо любопытные взгляды. Они никак не могли понять, кем он приходится царю. Чжан сидел с каменным лицом и молчал. Он очень боялся, что Сяопо начнет о чем-нибудь его расспрашивать и обезьяны услышат их разговор. Сяопо тоже сидел молча и не двигался. Вдруг вбежала взволнованная обезьянка-солдат и, остановившись посредине комнаты, крикнула:

— Разрешите доложить?

— Что случилось? — подняв голову, громко спросил Чжан.

— Плохи дела, мой повелитель! Царь волков выслал против нас войско в восемьсот тысяч воинов. Они уже здесь! — Сказав это, обезьяна-солдат стала утирать слезы.

— Откуда тебе это известно?

— А мы поймали разведчика, и он нам сказал.

— Где же этот разведчик?

— Спит.

— Спит? Так откуда же вы знаете, что на нас идет войско в восемьсот тысяч волчьих солдат? Вот дурак! — заорал Чжан так, чтобы его услышали обезьяны-министры.

Солдат схватил себя за лапу и, дрожа, проговорил:

— Помилуй, царь, если бы этот разведчик не спал, как бы мы его поймали? Мы его сначала поймали, а потом разбудили. Вот тогда он и сказал нам все. Сказал и снова уснул.

— Введите его!

— Нельзя его ввести, царь. Его тронешь, а он сразу начинает кусаться.

— Как же быть? — тихо спросил Чжан.

— Пойдем посмотрим, что там происходит,— предложил Сяопо.

— А мы не уроним своего достоинства? Я ведь царь, ты должен это помнить!

— Ничего другого не придумаешь. От твоих солдат никакого толку!

— Ну, ладно! Пойдем! — согласился Чжан и храбро спросил солдата: — А вы его связали?

— Так точно, связали!

— Почему же он не покусал вас, когда вы его вязали?

— Ему, наверное, больше нравится, когда его вяжут, чем когда его будят. Такой уж у волков нрав. Хитрые они, царь!

— Поменьше болтай! — строго остановил его Чжан Туцзы и выпрыгнул из ниши.

Сяопо не мог сдержать смеха, и ему пришлось прикрыть рот рукой. Они вышли из пещеры вслед за обезьянами-солдатами; охрана шла сзади.

На поляне шептались испуганные обезьяны. Увидев царя, они тотчас выстроились и отдали честь.

— Где разведчик волков? — строго спросил Чжан и слегка побледнел.

Подбежал командир отряда и указал на большой камень — там сладко спал разведчик. Он не был связан. Веревка лежала сверху. Обезьяны боялись подойти к нему. Чжан решил было наказать обезьян за неточные сведения, но их и след простыл.

Чжан смотрел на солдат, солдаты — на него, однако разбудить волка никто из них не решался.

У Сяопо лопнуло терпение, и он подошел к большому камню, где спал волк.

— Хватит спать! Слышишь? — громко приказал Сяопо. Вслед за Сяопо к волку подошли Чжан и обезьяны-солдаты. Волк-разведчик раскрыл пасть, показав при этом несколько острых клыков. Солдаты в страхе отпрянули назад.

— Вставай! Вставай! — поторапливал его Сяопо. Волк зевнул, потянулся и с досадой проговорил:

— Мне снился такой хороший сон, а вы меня разбудили, не дали досмотреть.

— Хватит болтать, а то я тебя стукну! — пригрозил Сяопо.— Вставай побыстрей!

Смелость Сяопо подействовала на солдат-обезьян, и они сделали шаг вперед.

Но командир скомандовал:

— Смир-но!

И обезьяны с храбрым видом остановились на почтительном расстоянии от камня.

Между тем Сяопо стал допрашивать волка:

— Ты откуда?

Разведчик неторопливо сел, достал из кармана записную книжку, а из-за уха обломок карандаша, посмотрел на Сяопо, потом па всех остальных, высунул язык, послюнил карандаш, ни слова не сказал и стал что-то быстро писать.

— Я к тебе обращаюсь! Ты что, не слышишь? — рассердился Сяопо.

— Погоди! Куда спешишь? Вот настрочу донесение, тогда и поговорим,— с некоторым почтением ответил волк.

Он писал и бормотал:

— «Поляна, на ней четыреста тысяч обезьян-солдат. И еще какой-то маленький человек, непохожий на обезьяну, спрашивает, откуда я пришел. Его мясо, должно быть, вкуснее обезьяньего». Отлично! — Волк спрятал записную книжку, положил карандаш за ухо и обратился к Сяопо: — Спрашиваешь, откуда я? Я разведчик царя волков. Ты должен отдать мне честь!

— Еще чего выдумал! — сказал Сяопо, шагнув вперед.— Я тебя спрашиваю: сколько у вас солдат?

— Восемь миллионов.

Чжан Туцзы тоже сделал шаг вперед, встал за спиной Сяопо и в свою очередь спросил:

— Восемьсот тысяч или восемь миллионов?

— Не все ли равно? И так восемь, и так восемь! — засмеялся разведчик.

Это было очень непочтительно с его стороны.

— А когда выступили ваши войска?

— Позавчера наш царь отдал приказ. Мы целую ночь ходили по горам и не встретили ни одной обезьяны-солдата.

— Теперь понятно, почему позавчера мы слышали вой волков,— пробормотали в один голос Чжан и Сяопо.

— Вчера днем мы тоже искали вас, но сбились с дороги. И вчера ночью искали. А сегодня все устали и уснули на склоне горы. Я же во сне забрел сюда, а вы меня разбудили. Нехорошо!

— А ты пойди скажи им, что нас здесь… Сколько нас? — шепотом спросил Сяопо.— Четыреста восемьдесят тысяч? Да?

— Пойди скажи своему царю, что нас здесь четыреста восемьдесят тысяч! — громко сказал Чжан.— И мы ждем вас. Пора бы вам понять, что хорошо, а что плохо. Иди-ка ты лучше домой спать, а то, боюсь, тебе не поздоровится. Слышишь?

Разведчик от злости высунул язык, достал свою записную книжку, что-то там написал и, даже не отдав чести Чжан Туцзы, поднялся, взъерошил шерсть и важно удалился.

Такая выходка волка привела Чжана в замешательство, но, по мере того как волк удалялся, Чжан становился все смелее, потом совсем расхрабрился и громко крикнул:

— Трубите в горны! Готовьте войско к выступлению! — Потом приказал командиру отряда: — Зови министров на совет! Живо!

И вот раздались призывные звуки горна. И со всех сторон стали сбегаться обезьяны — отряды за отрядами. Во главе каждого отряда шел знаменосец, к знамени была привязана банановая ветка. Сколько бананов на ветке — такой и номер отряда. Если пять, значит, пятый, если девятнадцать — девятнадцатый. Обезьянье войско подняло пыль, которая облаком кружилась над дорогой, заволакивая горы. Количество воинов в отрядах было неравным: в одних — пять воинов, в других — пятьсот. А в некоторых отрядах растерянно и робко шагал один только знаменосец, остальные солдаты находились в отпуске. Одни солдаты несли винтовки, другие — маленьких обезьянок, третьи — учебники родной речи. Всадники ехали верхом на баранах и двигались медленнее пехотинцев: если быстро передвигаться, еще, чего доброго, свалишься.

Когда все воины были выстроены, Чжан вскочил на своего круторогого барана и стал объезжать войско, проверяя, всё ли в порядке. Обезьяны-солдаты стояли навытяжку и отдавали честь своему царю.

Вдруг знаменосцы стали срывать бананы со своих знамен и пожирать их, чтобы знамя стало легче,— они, наверно, очень устали. Номера отрядов спутались, но это никого не интересовало. Тут появились министры. Они склонились перед Чжаном в глубоком поклоне, а Чжан Туцзы спешился, сел на камень и обратился к ним с такими словами:

— Мы начинаем наш совет. Все слушайте и молчите. Говорить буду только я. Как стало нам известно, царь волков замышляет…— Тут он запнулся и спросил Сяопо: — Что он замышляет? — Но потом вдруг сам вспомнил: — Замышляет войну против нас. Надо дать ему достойный отпор. Каждый должен с честью выполнить свой долг! Один отряд остается для охраны дворца. Слышите?

Министры закивали в ответ. Среди них был один глухой: он ничего не слышал, но тоже кивал. После этого министры опять склонились в глубоком поклоне и, ведя отряд, удалились.

— Командиры,— крикнул Чжан Туцзы,— ко мне!

Командиры отрядов поспешно сделали шаг вперед. У некоторых были очень длинные сабли, поэтому им было неудобно стоять навытяжку. Они начали кувыркаться и перепачкались в пыли.

— Как вы думаете, где находятся главные силы противника? На востоке? — спросил Чжан Туцзы у командиров.

Выхватив из ножен сабли, командиры указали на восток.

— А может быть, на западе? Командиры повернули сабли на запад.

— А может быть, на юге? Командиры направили сабли на юг.

— А может быть, на севере? Сабли повернулись на север.

— Выходит, неприятель повсюду. Сабли описали круг в воздухе. Сяопо засмеялся.

— Три отряда выступят на восток и будут удерживать восточным склон горы! — последовал приказ Чжан Туцзы.

Отдав честь, командиры повели свои отряды на запад.

— Ваши три отряда пойдут на запад и будут удерживать западный склон горы!

Отдав честь, командиры повели свои отряды на восток. Сяопо очень удивился и сказал:

— Ты приказываешь им идти на восток — они отправляются на запад; ты приказываешь идти на запад — они идут на восток. Это нарочно?

— Видишь ли, как только начинается война, командиры перестают слушаться. Пусть делают как хотят. Хорошо еще, что выступили все шесть отрядов! А если обходиться с ними чересчур строго, они и вовсе не станут воевать, да еще убьют своего даря. А потом царя волков сделают своим царем. Пусть поступают, как им вздумается.

Чжан разослал войска во всех направлениях, а сам со стражей и пятью отрядами поднялся на вершину горы — наблюдательный пункт.

— Знаешь,— обратился Сяопо к царю обезьян,— нужно воспользоваться моментом, пока волки спят, и нанести им внезапный удар.

— Не торопись! Может, они совсем не спят, а только притворяются? Это еще надо проверить! — сказал Чжан с умным видом.

— Тогда пошли разведчиков: пусть выяснят обстановку.

— Верно! Мы так растерялись, что совсем забыли про разведчиков.

— Вы пойдете к восточной горе,— приказал Чжан двум стражам,— разузнаете, спят волки или уже проснулись!

— Они наверняка еще спят, наш царь,— проговорили обезьяны сквозь слезы.

— Я приказываю вам идти!

— Царь, я не могу быстро бегать: у меня ноги болят. Пошлите лучше всадников!

— Безобразие! Никакого толку от вас! Всадники, ко мне! Два всадника, насмерть перепуганные, соскочили с баранов и в один голос заговорили:

— Мы просим, царь, перевести нас в пехоту.

— Командир! Отведи их в сторону и дай каждому пять оплеух! — приказал Чжан.

— О царь!.. Пощади их на этот раз! — взмолился командир.— Вообще мы очень любим играть в разведчиков, но во время войны это опасно. Лучше всего забраться на самое высокое дерево и в бинокль посмотреть, что происходит вокруг.

Чжан Туцзы молчал.

Сяопо хотел было стукнуть командира разок-другой, но при царе не осмелился.

— А где бинокль? — спросил Чжан через некоторое время.

— Где же бинокль? — спрашивали обезьяны друг у друга.

Вдруг к Чжану подлетела одна из обезьян:

— Разрешите доложить? Бинокль у господина, что стоит рядом с вами.— И она указала на затылок Сяопо.

— Я говорил тебе о Гулабацзи. Помнишь? Так это его очки,— сказал Сяопо.

— Гулабацзи спит в пещере. Разве ты не видел его? — удивился Чжан.

— Не видел. Ты ведь мне ничего не сказал! Откуда же мне было знать? Ладно, потом об этом поговорим. А сейчас дай мне бинокль.

— Какой бинокль? Ведь это очки! Зачем они тебе? — изумился Сяопо.

— О царь, очки вполне могут сойти за бинокль,— вмешался командир.

Сяопо был очень недоволен, но все же отдал очки Чжану.

Тот надел их и полез на пальму. Взобрался на самую макушку, глянул вниз — голова кружится. Тогда он посмотрел на небо и воскликнул:

— Нехорошо! Тучи собираются! Будет сильный дождь. Командир! Принеси мне зонт! Живо!

— А в Стране Чудес дождь сухой и никаких зонтов не нужно! — сказал Сяопо.

— У меня зонт не от дождя, а от града.

Ох! Тучи на небе сгущались. Их было так много! Туча налезала на тучу. Лишь над дальними горами кое-где виднелись просветы. Подул холодный ветер, он еще быстрее погнал тучи. О чем-то шептались огромные листья пальм. Сверкнула молния, посыпался град, потом полил косой дождь, над горой взвилось облако белого дыма. Снова сверкнула молния. Теперь град сыпался где-то далеко. Все вокруг заволокло серым туманом, настолько густым, что из-за него даже дождя не было видно, лишь смутно вырисовывались деревья.

Хлоп! Это с дерева свалился Чжан Туцзы.

А дождь в Стране Чудес и в самом деле был сухой — никто не вымок. Обезьяны, те, что посмелее, начали мыться — то лапу потрут, то шею; мылись они с огромным удовольствием. Некоторые даже мылили голову. Те же, что потрусливей, закрыли глаза, зажали ушки и все время кричали:

— О небо! Не бей нас, мы хорошие!

Сяопо сидел на огромном камне и смотрел в небо. Всякий раз, когда сверкала молния, он кричал:

— Здорово!

Прошло немного времени, и дождь почти прекратился.

Гремело уже где-то вдали. А на вершине горы из-за туч выглянуло солнце, и листья на деревьях заблестели.

Когда гром совсем перестал греметь, Чжан крикнул что-то, но, что именно, слышно не было.

Вдруг снизу прибежал солдат-обезьяна. Он так запыхался, что слова не мог вымолвить, только раскрывал и закрывал рот. Потом, немного отдышавшись, доложил:

— Ца… ца… царь! На восточном склоне горы все наши солдаты во время грозы от страха лишились рассудка, и враг забрал их в плен.

— А как же ты уцелел?

— А я так испугался, что потерял сознание и повалился на землю. Волки решили, что я мертвый, и не тронули меня.

— Три отряда конницы! — крикнул Чжан Туцзы.— Живо на восточную гору выручать своих солдат!

Командиры вскочили на баранов и умчались со своими отрядами на запад. Они ехали и говорили:

— На западном склоне поспокойнее!

Снова прибежал солдат, насмерть перепуганный, и повалился царю в ноги.

— О мой царь! На северном участке фронта все войска сдались в плен. Скоро царь волков вместе со всем войском явится сюда, чтобы убить тебя, мой царь!

Чжан побледнел от страха.

— Может, нам удрать? — прошептал он на ухо Сяопо.

— Нет, надо принять бой! — решительно ответил Сяопо. Снова примчался солдат.

— О мой царь! Плохи наши дела! Войска противника захватили наш дворец! А Гулабацзи, оказывается, царь волков. Он уже съел все бананы нашего царя.

Чжан еще больше растерялся. Его войско было наголову разбито на трех направлениях.

Обезьяны-солдаты не знали, как спастись. Кто с перепугу забрался на дерево, кто укрылся в зарослях. А некоторые, потеряв надежду на спасение, сели на камни и, закрыв лицо руками, ждали своей смерти. Только на южном направлении дела обстояли несколько лучше — там еще шли бои.

Сяопо выхватил палку у солдата-обезьяны и сказал Чжану:

— Пойдем поможем нашим войскам на южном направлении. Чжан послушно сел на своего боевого коня — круторогого барана — и в сопровождении охраны и нескольких солдат последовал за Сяопо на юг. Вскоре они встретились со своими солдатами. Сяопо, грозно размахивая палкой, вырвался вперед. Обезьяны-солдаты с криком бросились за ним. Волки сражались отважно. Сяопо изо всех сил колотил их палкой по головам. Но волки, тараща глаза и раскрыв пасть, бросались на обезьян и кусали их за лапы.

Обезьяны трижды отступали и трижды наступали, но исход боя еще не был решен.

Сяопо дрался не жалея сил, но вдруг почувствовал что-то неладное. Оглянулся: беда! С севера тоже показались волки. Обезьянья армия попала в ловушку.

Сяопо продолжал орудовать своей палкой. Он ничего не видел, потому что закрыл глаза, только слышал, как сыпались удары, он не знал даже, кого бьет. Чжан в страхе сорвал с головы свою царскую шапку, отбросил ее прочь и отбивался как мог дубинкой. А в это время волк налетел на его боевого коня — барана,— укусил его за ногу. К счастью, Чжан успел соскочить, а то бы он свалился на землю. Сяопо дрался до тех пор, пока у него не сломалась палка. Тогда он открыл глаза и увидел, что со всех сторон на него наступают волки. Глаза их зловеще горели. Тут уж и Сяопо растерялся. Как быть? Куда ни глянь — везде волки.

— Что делать, Чжан? — спросил он.

Но Чжан, размахивая палкой, почему-то крикнул:

— Давай сменим фильм!

Не успел он крикнуть, как волки, горы, деревья — все исчезло. И Чжан больше не был обезьяной, а был обыкновенным Чжаном.

Прихрамывая, к ним приближался Гулабацзи.

16. ПОМОГИТЕ!

Сяопо и Чжан сидели на земле и никак не могли отдышаться. К ним подошел Гулабацзи, сел рядом и, сняв очки с Чжана, нацепил их себе на нос. Они долго сидели молча, потом Чжан сказал:

— Гулабацзи! Я думал, ты хороший человек, а ты стал вол ком и отнял у меня дворец!

Зрачки у Гулабацзи завертелись от изумления, и он ска зал:

— Когда это я стал волком? И потом, откуда ты знаешь, что именно волком? Я, когда нужно, могу превратиться в кого угодно, и мне это очень нравится. А ты думал, только в волка? Что ты!

— Это, наверное, волк превратился в Гулабацзи и проник во дворец. А Гулабацзи об этом ничего не знал,— пояснил Сяопо.— Но сейчас мы уже сменили фильм и не будем вспоминать о том, что было.

Чжан не спеша поднялся, посмотрел на Гулабацзи и сказал:

— До свидания, Сяопо. Я все же вернусь на Волчью гору.

— Ты? Один против волков?

— Я должен отомстить! С какой стати уступать им дворец!

— А ты одолеешь их? — спросил Сяопо.

Он хорошо помнил, какие свирепые были волки.

— Я знаю, как это сделать. Вот превращусь в Гулабацзи, заведу дружбу с царем волков, а потом возьму да и откушу ему ухо!

Говоря по правде, план Чжана не казался Сяопо таким уж блестящим, но он был поражен его храбростью. Гулабацзи недовольно проговорил:

— Ты станешь Гулабацзи. Он станет Гулабацзи, а кто же будет помогать мне, настоящему Гулабацзи? — Он несколько раз стукнул себя в грудь и обиженно вздохнул.

Сяопо стало его жаль.

— Я помогу тебе, не огорчайся. Л то заболеешь, и нужно будет принимать лекарство, а оно такое горькое!

Но Гулабацзи снова вспомнил о своей обиде, и из глаз его покатились крупные слезы. Чтобы не закапать свой костюм, он подставил шляпу.

Сяопо было жаль Гулабацзи.

А Чжан, видно, совсем его не жалел. Он прошел мимо Сяопо с независимым видом, бросил ему «пока», а с Гулабацзи даже не попрощался.

— Увидимся в школе! — крикнул в ответ Сяопо.

— При чем тут школа? Я ведь царь обезьян — зачем же мне учиться?

— А если учитель спросит, где ты, сообщить тебе об этом?

— Очень нужно! Да я пошлю своих солдат, и они всю школу разнесут в щепы!

— И ты не побоишься это сделать?

— Вот увидишь, сделаю,— ответил, уходя, Чжан.

— Ладно! Посмотрим, как с тобой расправится учитель.

— А я его не боюсь! Не боюсь! — крикнул Чжан и показал Сяопо язык.

— Посмотрим, как ты не боишься! Хвастун несчастный! Обезьяний заяц!

Сяопо очень хотелось, чтобы Чжан Туцзы вернулся. Он показал бы ему, как хвастаться. Но Чжан не вернулся: видно, был уверен, что победит царя волков.

Когда Чжан был уже далеко, Сяопо спросил Гулабацзи:

— Где ты был? Я везде тебя искал.

— Где я был? надув губы, проговорил Гулабацзи.— Ты где был, скажи!

— Я ходил на Волчью гору тебя искать.

— А я ходил на Тигровую гору искать Гоугоу. Нашел?

— Конечно, нашел! Затем ведь и ходил — глупый ты какой! Тигр не отпустил ее? — с нетерпением спросил Сяопо.

— Гоугоу сама не захотела возвращаться.— Из шляпы Гулабацзи полились слезы, большие, как орехи.— Тигр во всем виноват.

— А может, Гоугоу?

Сяопо не все понимал, но не стал расспрашивать. Вдруг он заметил, что у него очень грязные руки. Еще бы! Он так долго дрался с волками!.. Сяопо вымыл руки в слезах Гулабацзи (слезы были скользкие, как мыльная вода), вытер их о штаны, почистил ногти и сказал себе под нос:

— Кто же виноват? Я? Ты? Он? Мы? Вы? Они? А может быть, Чжан или Наньсии? Или старик Цзао, который живет в доме Саньдо?

— Конечно, старик Цзао! — крикнул Гулабацзи, вскакивая с места.— Если бы этот противный старик не подговорил тигра, разве сообразил бы тигр оставить у себя Гоугоу?

— Но разве не ты только что сказал, что Гоугоу сама не захотела возвращаться?

— Замолчи! — взмолился Гулабацзи.— Если ты все время будешь задавать мне вопросы, я сойду с ума!

— А если ты будешь так бестолково отвечать мне, я тоже сойду с ума,— засмеялся Сяопо.

— А знаешь, что с тобой будет, если ты сойдешь с ума? Ты превратишься в комара! — Гулабацзи, кажется, очень боялся комаров, потому что он поспешил прикрыть нос рукой, и продолжал: Гоугоу очень скучает на Тигровой горе. Тигр уже было согласился проводить ее домой, по старик Цзао подговорил его не отпускать Гоугоу, а заставить ее шить на маленьких тигрят и стирать для них носки и другие вещи. Вот тигр и передумал. Каждый день он водит Гоугоу гулять по горам, нарвал ей пальмовых листьев, чтобы она сшила себе из них халатик, дал много-много разных игрушек. Но Гоугоу все равно грустит. Тигр сбегал к старику, и тот посоветовал ему дать Гоугоу чашечку какого-то зелья.

— А что значит «зелье»? — спросил Сяопо.

— Зелье? Это лунцзинский чай с мороженым. Гоугоу выпила зелье и сразу забыла о доме и обо мне. Теперь ей очень нравится жить в горах.

— Бедная Гоугоу! Съела лунцзинского мороженого!

— Что же делать? — все спрашивал Гулабацзи, не обращая внимания на слова Сяопо.

— Пойдем подеремся с тигром!

— Нет! С ним не справишься!

— А разве мы не сможем дернуть его за нос? Говорят, он этого больше всего боится! Верно?

— Это ведь не поможет. Старик подучил тигра, чтобы тот посильнее дернул меня за нос! А ты еще не знаешь, как это страшно,— сказал Гулабацзи, задрожав от страха.

— Почему старик не живет в доме Саньдо, а перебрался на Тигровую гору? Кем он приходится тигру? Ты не знаешь?

— Тигру он никем не приходится, но он учит тигрят. Днем он учит Саньдо, а вечером, во сне, занимается с тигрятами. Тигр его одного и боится.

— Значит, то, что происходит сейчас, тоже сон?

— Конечно! Вся жизнь состоит из снов. Так сказал Шекспир. Ты его знаешь? — спросил Гулабацзи.

— Знаю! Я пил газированную воду, которая так называлась.

— О! — Гулабацзи был в восторге от того, что Сяопо так много знает.

Помолчав немного, он сказал:

— Сяопо, как бы нам собрать побольше людей, чтобы вступить в бой с тиграми?

— Ладно! Что-нибудь придумаем! Мы сделаем так,— сказал Сяопо,— ты подожди меня здесь, а я схожу за Наньсином и остальными ребятами. Наньсин умеет водить паровоз! А еще я позову двух малайских девочек — они здорово все придумывают! И моя сестренка Сяньпо тоже.

— Чем больше соберем людей, тем лучше! Иди! Я буду ждать тебя!

— Где мы сейчас находимся, ты не знаешь? — спросил Сяопо.

— А где карта?

— Ой! — Сяопо покраснел.— Я потерял ее на Волчьей горе, когда дрался с волками.

— Вот это да! Теперь одни волки будут знать географические названия. Они наверняка подобрали карту. Что же нам делать? Вот что я тебе посоветую: ты иди прямо на восток, дойдешь до Сингапура, поворачивай обратно. Туда прямо и обратно прямо — не так уж трудно.

— И никуда не сворачивать?

— Никуда! Дети должны ходить прямо.

— Ну, я пошел!

— Быстрее возвращайся! Если тебя долго не будет, я забуду Гоугоу,— тогда можешь вообще не приходить!

Гулабацзи пожал Сяопо руку, а потом стукнул его по голове.

Сяопо даже подскочил. Так они и расстались.

Сяопо шел, подкидывая ногой камешек, словно футбольный мяч… Была полночь, когда он пришел в Сингапур. Горели фонари, но, кроме нескольких полицейских и старых индийцев-сторожей, на улицах никого не было. Магазины закрыты. Совсем не так красиво, как днем. «Если бы у меня был магазин,— подумал Сяопо,— я бы никогда его не закрывал — ни днем, ни ночью. Очень некрасиво, когда магазины закрыты!»

На крышах мяукали кошки. Они, наверное, учились петь. Сяопо крикнул:

— Эрси, ты тоже поёшь?

Кошки разбежались. Нет, Эрси не поет, она еще маленькая, наверное, залезла в кроватку к сестренке и спит сладким сном.

Дверь дома Сяопо оказалась закрытой, но стоило ему легонько толкнуть головой, как дверь открылась. Сяопо пошел к Сяньпо. Она крепко спала, едва слышно посапывая. Сяопо разбудил ее:

— Сянь, вставай! Пойдем на Тигровую гору спасать Гоугоу. Ну, быстрее!

Сяньпо села и, не открывая глаз, кивнула головой. Сяопо подал ей курточку. Она молча взяла ее, и они вышли на улицу.

Прежде всего они решили найти Наньсина. Но искать его долго не пришлось — они встретили Наньсина на дороге, и не только его, но и еще двух маленьких индусов, девочек-малаек и Саньдо с сестренкой.

Саньдо и Сяньпо все время почему-то мяукали, как кошки.

Сяопо тоже мяукал.

Но девочки-малайки, Саньдо и даже Сяньпо повернулись к Сяопо спиной. Сяопо стало очень обидно: за что они на него сердятся?

— Не будем с ним играть,— мяукнул Наньсин.

— Не будем! — отозвались мальчики-индусы.— Не мог сказать, что у него день рождения, и сам съел столько вкусных вещей!

Сяньпо открыла один глаз и спросила у девочек-малаек:

— Это Эрси вам сказала?

Девочки переглянулись и в один голос ответили:

— Если бы Эрси не сказала нам, что у Сяопо сегодня день рождения, мы не стали бы учиться мяукать.

«Странно! — подумал Сяопо.— При чем тут день рождения…»

— Завтра день рождения старика Цзао. Нам снова придется кланяться ему,— сказал Саньдо, скорчив кислую мину.

— А давайте, когда будем кланяться, подползем поближе и укусим его за ногу? — предложил Наньсин, глядя на Сяопо.

— Зачем ждать до завтра? Я сейчас пойду поколочу его. Кто со мной? — спросил Сяопо.

Предложение Сяопо пришлось ребятам по душе, и все они подняли большой палец, будто совсем забыли о том, что Сяопо не пригласил их к себе на день рождения.

— Мы всюду пойдем за тобой! — закричал Наньсин уже не по-кошачьи.

— Зря собираетесь идти. Старика Цзао дома нет,— сказал Саньдо.

— А я знаю, где он! — воскликнул Сяопо.

— Может быть, он ушел на Тигровую гору? — спросила у Саньдо его сестренка.

Саньдо кивнул. Затем поднял голову, посмотрел на звезды и сказал:

— Как раз сейчас он учит тигрят арифметике.

— Жаль, что с нами нет Чжана, он-то знает, как насолить учителю арифметики. Семью семь — это семь, и так далее,— проговорил Сяопо.

— Что ты там бормочешь? Мы ничего не понимаем! — обеспокоенно сказал Наньсин.

— Давайте встанем в круг, и я вам что-то расскажу,— предложил Сяопо.

Все взялись за руки и встали в круг. Тогда Сяопо рассказал им про все злоключения Гулабацзи и Гоугоу. Наньсин запрыгал от восторга:

— Давайте подеремся с тиграми? Пошли на Тигровую гору!

— Я думаю, старик Цзао не взял туда свою длинную трубку, а без нее он ничего не может сделать, и нечего его бояться. Пошли!

— Трубки нет, зато есть тигры! — испуганно прошептали девочки-малайки.

— А тигры гораздо страшнее,— поддержал их маленький индус.

— Не пойду я туда,— сказала Сяньпо, потянув за руку девочку-малайку.

— Как хотите, можете идти домой спать. Я один пойду. Посмотрим, что сделают со мной тигры,— произнес Наньсин, стукнув себя в грудь и с пренебрежением глядя на товарищей.

— Нет, мы непременно пойдем, только давайте прежде посоветуемся, когда это лучше сделать,— предложил Сяопо.

— Верно! — поддержали остальные. Только Наньсин молчал.

Ребята задумались, глядя в небо, а звезды весело подмигивали им. Но сколько они ни думали, придумать ничего не могли.

— Вы хорошо знаете повадки тигров, расскажите нам,— попросил Сяопо маленьких индусов.

«Повадки их мы знаем, только вот драться с тиграми никогда не приходилось»,— подумали про себя маленькие индусы, а вслух очень вежливо сказали:

— Простите нас, но мы ничего не можем рассказать.

— А вы? — спросил Сяопо девочек-малаек.

— Мы? — Девочки переглянулись. —Мы знаем, а вам не скажем.

— Не скажете? Раз так, мы никогда больше не будем носить вас на спине в школу! — пригрозил девочкам Наньсин.

Девочки снова переглянулись.

— Давай скажем? — разом проговорили они, глядя на Сяньпо, будто стеснялись мальчиков.

— Давайте превратимся в тигрят, тогда нам легче будет проникнуть на Тигровую гору, и вместе с тигрятами будем учить арифметику. А потом рассчитаемся со стариком Цзао. Тигрята наверняка будут заодно с нами. Старик рассердится, начнет бить их, а они обозлятся и укусят его. Так он и останется без своих помощников. А мы тем временем спасем Гоугоу.

Все внимательно слушали девочек, а потом дружно захлопали. Девочки гордо вскинули голову.

После этого Наньсин опустился на землю и затряс головой, приговаривая:

— Превратись, превратись!

— А ты знаешь, какие они, тигры,— оттопырив губки, спросили девочки-малайки,— что так сразу хочешь превратиться в тигра?

— Отец говорил, что тигры очень похожи на кошек. Давайте сначала превратимся в кошек? — предложил Сяопо.

— Превратись! — пробормотал Наньсин и действительно превратился в большую черную кошку.

— Превратись! — повторили маленькие индусы и добавили: — Пусть вырастет у нас шерсть!

В один миг все стали кошками. Но самая лучшая кошка получилась из Саньдо, жаль только, что с одним глазом. Это, наверное, потому, что дома у них кошка тоже с одним глазом.

17. МЫ ИДЕМ НА ТИГРОВУЮ ГОРУ

Ребята очень радовались, что стали кошками, и дружно замяукали. И отовсюду — с крыш, с деревьев, с заборов, с земли — им отвечали мяуканьем другие кошки. Все кошки, какие только были в Сингапуре — старые и маленькие, безобразные и красивые, черные с белыми пятнами и совсем белые,— все прибежали сюда. Задрав хвосты, они ринулись к Сяопо и вмиг плотным кольцом окружили его. Потом они сели на задние лапки, передние подняли к ушкам и сказали:

— Давайте выберем делегата?

Тут началась такая суматоха, что и описать трудно. Толкались, толкались и вытолкнули наконец вперед тощую, драную кошку.

— Это наш делегат, он будет вести с вами переговоры. Наньсину показались очень смешными эти кошачьи выборы, но, чтобы не обидеть кошек, он похлопал им. Жаль только, что руки его превратились в кошачьи лапы и стали такими мягкими, что хлопков вовсе не было слышно. Пришлось поэтому промяукать еще два раза.

— Не ссорьтесь! Не шумите! — сказала драная кошка и посмотрела на Наньсина. Потом медленно подошла к Сяопо, обнюхала его и с важностью спросила: — А ваш делегат кто? — При этом ее усы и уши слегка шевелились.

— Мы все делегаты,— ответил Сяопо.

— Все? — Старая кошка, казалось, не поверила Сяопо.

— Они не хотели толкаться, как мы, вот и решили невыбирать делегата,— сказала рыжая кошка.

Старая кошка закивала в ответ, долго мяукала, а потом сказала:

— Подумаешь, храбрецы! Превратились в кошек без нашего разрешения! Да еще в таких больших! Разве это не преступление?

Старая кошка сердилась все больше и больше. Глаза ее от злобы стали совсем круглыми и походили на две крупные пуговицы. Остальные кошки мурлыкали от удовольствия.

— Сколько их, этих кошек! — прошептал Сяопо и обратился к девочкам-малайкам: — Ну, вы что-нибудь надумали?

— А мы сначала умоемся. Может быть, кошки увидят, как мы умываемся, и станут считать нас настоящими кошками,— ответили девочки, схватив при этом Сяопо за хвост.

— Умывайтесь! — приказал Сяопо.

Все подняли передние лапы, поплевали на них и стали водить от уха к носу и обратно, а потом потерли за ухом. Это выглядело очень забавно, но ребятам было не до смеха. Они умывались и думали, как бы поскорее ноги унести отсюда.

Наньсин ничего не мог придумать и очень расстроился. От волнения он забыл, что он кошка, стал на задние лапы и начал умываться, как человек, обеими руками, сначала умыл правую щеку, потом левую.

— Глядите! — рассмеялась старая кошка.— Видели вы когда-нибудь, чтобы кошка умывалась сразу обеими лапами?! Что бы нам такое придумать? Давайте откусим им уши! Или лучше хвосты!

Сяньпо моментально поджала хвостик, закрыла лапками ушки и прошептала:

— Братик, поскорее придумай что-нибудь, а то они откусят нам уши!

Сяопо медленно поднял голову, взглянул на дерево, потом на крышу дома и закричал:

— Мыши!

Кошки тотчас навострили уши, выгнули спины дугой и стали озираться по сторонам.

— Вот я вижу на дереве одну мышь, а на доме их целых три! — снова крикнул Сяопо.

Не дожидаясь приказа своего делегата, кошки стали карабкаться на деревья и на крышу.

Воспользовавшись суматохой, Наньсин стукнул старую кошку и потянул за собой Саньдо. Но Саньдо плохо видел, потому что у него был всего один глаз, и от этого он все время кувыркался.

Ребята бросились наутек. Но поскольку они были кошками, а у кошек глаза совсем близко к земле, с непривычки у них сильно кружилась голова. Потом все закрыли глаза и побежали, не разбирая дороги.

— Сяопо! Куда мы бежим? — запыхавшись, спросила Сяньпо.

— Откройте глаза! — приказал Сяопо.

Все остановились, открыли глаза и увидели перед собой высокую гору, а на горе много-много огней. Деревья, стоявшие по обеим сторонам дороги, слегка покачивались и были похожи на зеленые облака. Тут же стоял длиннорогий пятнистый олень, на рогах у него висела сабля. Он, наверное, был здешним полицейским.

— Это и есть Тигровая гора? — обрадовался Наньсин.— Идемте же скорее искать старика Цзао!

— Давайте сначала спросим полицейского, что это за гора? — предложил Сяопо.

— И я с тобой.— Наньсин вместе с Сяопо подошел к оленю.

— Скажи, пожалуйста, это и есть Тигровая гора? — очень вежливо спросил Сяопо.

Олень закричал явно утвердительно.

— А где школа тигров?

Олень рогом указал влево и снова закричал.

— А кто учит тигрят — старик Цзао? — спросил Наньсин.

Олень подтвердил и это предположение.

— Какой ты хороший! Можно, я сяду на тебя? — спросил Наньсин и уже хотел взобраться на оленя, но тот строго посмотрел на Наньсина и покачал головой.

— Наньсин! Ты повежливее! — посоветовал Сяопо, и олень в знак благодарности любезно кивнул ему.

Сяопо отдал честь и пошел назад. Наньсин последовал за ним, очень недовольный тем, что Сяопо не дал ему покататься на олене.

— Это и есть Тигровая гора? — спросила Сяньпо.

— Да, это она,— ответил Сяопо и добавил: — А школа тигрят совсем недалеко отсюда.

— В таком случае я лучше пойду домой, посплю еще немного,— сказал Саньдо, вспомнив злого старика Цзао.

— Раз ты такой соня, зачем пошел с нами? — сказали ему маленькие индусы.

Саньдо ничего не ответил, только поморгал своим слепым глазом.

— Ну что вы медлите? Пойдемте рассчитаемся поскорее с этим противным стариком Цзао! — торопил всех Наньсин.

— Нет, нет! Прежде надо поискать Гулабацзи. Без него мы не найдем ни самого главного тигра, ни Гоугоу.

— Так иди же ищи его! — потребовал Наньсин.

— А где искать? — растерянно спросил Сяопо.

Они долго бежали с закрытыми глазами, и Сяопо теперь не мог сообразить, где они находятся.

— Ну, кто знает, где его искать? — не без ехидства сказали девочки-малайки и рассмеялись.

— Лучше всего опять спросить у полицейского,— сказал, слегка покраснев, Сяопо.

Никто ему не ответил, но все стали искать полицейского и, увидев оленя с саблей, бросились к нему.

— Ты не знаешь, где Гулабацзи? Олень отрицательно покачал головой.

— Кто бы мог подумать! — воскликнул Наньсин.— И олень не знает!

— А почему он должен знать? — прошептали девочки-малайки.

— Пойдемте поищем Гулабацзи сами! — предложил Сяопо.

— Ладно! Только поедем на поезде! Я поведу паровоз,— закричал Наньсин и загудел, как паровоз.

Олень даже подскочил от неожиданности.

— Если паровоз опять поведешь ты, мы не поедем,— сказали девочки-малайки.

— Ну и не надо! Я один поеду! Еще лучше! — сказал Наньсин и побежал на гору.

— Наньсин! Вернись! Ты же не знаешь, куда бежишь! — крикнул Сяопо.

— А ты знаешь? Сяопо промолчал.

— Никто не знает. Бежим! Может быть, встретим где-нибудь по дороге Гулабацзи,— сказали мальчики-индусы и бросились вдогонку за Наньсином, схватив его за хвост.

Никто ничего не мог придумать, и все побежали за Наньсином.

— Внимательно смотрите по сторонам! Если увидите соломенную шляпу — это и будет Гулабацзи! — крикнул Сяопо.

Ребята бежали, глядя то влево, то вправо. Потом проворно и ловко вскарабкались на деревья — ведь они теперь были кошками. Упал только Наньсин, и на лбу у него вскочила огромная шишка. Наньсин потрогал ее и пробормотал:

— Напрасно я согласился стать машинистом. Машинисту некогда смотреть вперед! В этом вся беда!

Спрыгнув с дерева, ребята-кошки стали трогать лапками шишку на лбу Наньсина; давили на нее, давили, а когда шишка перекочевала со лба на затылок, радостно закричали:

— Вот здорово!

Наньсин потер лоб — шишки действительно не было, а пощупать затылок он не догадался.

— Не надо играть в поезд! Так мы никогда не найдем Гулабацзи,— сказал Сяопо, когда Наньсин снова занял место машиниста.

— А что мы будем делать? — закричали все хором.

— Давайте сядем здесь и подождем его. Должен же он прийти когда-нибудь на Тигровую гору,— сказал Сяопо и первым сел на камень.

— Вот и хорошо! — обрадовались девочки-малайки: они очень не любили играть в поезд.

Большой камень был холодным, и ребята, чтобы не замерзнуть, сели на свои хвосты.

Дул прохладный ветерок, и ребят клонило ко сну. Первым стал клевать носом Наньсин. Он прилег, уронил голову на грудь и заснул крепким сном. Постепенно все последовали его примеру.

Сяньпо, которая очень чутко спала, вдруг услышала легкий шорох, открыла глаза и осмотрелась. Ой-ой-ой! Перед ней были тигрята, очень похожие на кошек, только побольше, с толстыми шеями и горящими глазами. На спине у каждого тигренка лежала сумка с книгами, а на голове красовалась военная фуражка. Сяньпо замерла от страха и, затаив дыхание, украдкой наблюдала за тигрятами. Когда они подошли совсем близко, Сяньпо закрыла глаза — так ей было страшно. Вдруг она услышала, как один из них спросил:

— Что делают эти ребята?

— Тоже учатся.

— Как же они могут учиться? Ведь у них нет сумок!

— Это не тигры. Смотри, какие они маленькие!

— Гляди, а вон тот слепой!

Сяньпо чуть-чуть приоткрыла глаза и сразу закрыла, поэтому тигрята решили, что она слепая, и продолжали:

— Спроси, кто они такие. Ладно?.

— Как бы они не убежали.

Тигры окружили ребят и громко крикнули:

— Просыпайтесь! Кто вы такие? Говорите же!

Ребята проснулись и во все глаза уставились на тигрят.

— Говорите! — повторили тигрята.

— Лучше скажите, вы кто такие? — проговорил Наньсин.

— Мы тигрята,— нашелся Сяопо.

— А где ваши книги?

— Книги? В школе.

Тигрята долго шептались. Потом один тигренок вытащил из сумки книгу, полистал ее и спросил Сяопо:

— А что у вас в седьмом уроке?

— В седьмом? — Сяопо долго думал и наконец решил ответить вопросом на вопрос: — А у вас что в седьмом?

— А мы не проходили седьмого урока, — ответил Наньсин вместо Сяопо.

— Тогда слушайте! — Тигренок округлил глаза и, в упор глядя на Наньсина, громко и отчетливо произнес: — Вот что написано в седьмом уроке. Здесь написано: «Люди, кошки, собаки очень вкусные. Схватишь одного — съешь одного, поймаешь двух — оба твои! А когда проглотишь, живот у тебя станет круглым».— Закончив чтение, тигренок положил книгу на землю и засмеялся.

Сяньпо задрожала, девочки-малайки от страха не могли слова вымолвить, только жались друг к другу. Один Сяопо не растерялся.

— А у нас седьмой урок совсем не такой,— храбро сказал он.— У нас в седьмом уроке вот что написано: «Старик Цзао очень вкусный! Поймаешь одного — съешь одного, поймаешь…» А два бывает? — шепотом спросил Сяопо Наньсина.

— Это ты у Саньдо спроси. Он наверняка знает,— посоветовал Наньсин.

— И одного хватит! Зачем нам два? — дрожащим голосом ответил Саньдо.

— «Поймаешь одного — съешь одного. Поймаешь двух…» А двух не поймаешь, потому что есть только один. Не поймаешь, ну и ладно! — сказал Сяопо и дунул в мордочку тигренку, который стоял напротив него.

Тигрята зашептались. Но голоса у них были такие звонкие, что ребята-кошки все слышали.

— Они хотят съесть старика Цзао!

— И не боятся, ты подумай!

— Вот смелые!

— Молодцы!

— Пусть они с нами поиграют!

— Непременно! И пусть научат нас, как съесть этого старика!

— Нужно добавить сои и уксусу. Пожалуй, сойдет.

— Лучше всего добавить перцу. Он такой острый! — сказал, осмелев, Наньсин.

— А они согласятся играть с нами? — забеспокоилась тигренок-девочка.

— Конечно! — очень вежливо ответил Сяопо.

— Так давайте играть. Пошли к нам в пещеру!

— Ладно! — дружно ответили ребята-кошки.

18. ПРОБУЖДЕНИЕ

Тигрята, с виду такие взрослые, на самом деле были совсем еще маленькими и глупыми: уж на что несмышленый Наньсин, да и он, когда стали играть с тигрятами, оказался куда умнее их. Ну а о Сяопо и говорить не приходится. Его выдумки привели тигрят в восторг. Сяньпо и девочки-малайки тоже очень понравились тигрятам, и они звали их сестренками. А сестренка Саньдо, очень заносчивая девочка, велела тигрятам звать ее тетей.

Они долго играли в «лови слепого», и Саньдо все время был слепым, потому что со своим одним глазом бегал медленно и никого не мог поймать. Наконец им надоела эта игра, и тигрята попросили Сяопо нарисовать что-нибудь. Сяопо был польщен и охотно нарисовал большого зайца.

— А теперь пойдем к вам в школу,— предложил Наньсин, видя, что Сяопо уже надоело рисовать.

— Нет уж! — запротестовали тигрята.— Мы с таким трудом выбрались оттуда!.. А увидит нас старик Цзао, поймает и засадит за уроки.

— Да вы не беспокойтесь. Мы не будем входить, только залезем на стену и посмотрим, что делается в середине,— успокоил тигрят Наньсин.

Ему не терпелось посмотреть, как старик Цзао учит тигрят.

— Вы идите, а я вас тут подожду,— сказал Саньдо. Он очень боялся старика Цзао.

— Да ты не бойся, Саньдо. Я же с тобой,— старался подбодрить его Сяопо.

— Раз уж вам так хочется — я пойду,— согласился Саньдо и потер свой слепой глаз.

Все выскочили из пещеры и пошли по горной тропке. Олени-полицейские лежали и дремали. Наньсин не упустил случая — взобрался одному оленю на спину, но тот ничего не сказал.

Школа тигрят со всех сторон была окружена горами. У входа висела надпись (Саньдо сразу узнал почерк старика Цзао): «Будете лениться — будете биты!» Ребята и тигрята взобрались на стену и стали смотреть вниз. Внизу была площадка, похожая на стадион, только без ворот, в которые загоняют футбольный мяч; не было и баскетбольных щитов с корзинками для мячей. Тут же стояли не очень толстые бревна, к которым были привязаны тигрята. Горько плача, тигрята кружились вокруг бревна.

— Опять старик рассердился,— тихо сказали тигрята.— Опять привязал их и оставил без обеда,— наверное, не могли решить задачи.

За площадкой виднелась небольшая роща. Деревья были усыпаны белыми цветами. Сяопо огляделся по сторонам и спросил:

— А где же классы?

— А это и есть класс. На бревнах мы сидим. Как только мы приходим в школу, старик Цзао сразу привязывает нас к бревнам. Выучишь урок — тогда и отвяжет.

— Ой! — испуганно вскрикнул Сяопо и вдруг услышал, что кто-то его зовет.

— Сяопо! Сяопо!

— Кто это? — прошептал Сяопо.

— Это я, Гулабацзи.

Сяопо внимательно посмотрел вниз и в самом деле увидел Гулабацзи. Он тоже был привязан к бревну.

— Как же это ты позволил старику привязать себя? — спросил Сяопо.

— Сначала отвяжи меня, а потом я тебе расскажу,— с обидой проговорил Гулабацзи.— Если у кого-нибудь есть нож, перережьте скорее веревку.

Однако ножа ни у кого не нашлось.

— Военные фуражки у вас есть, а где же ваши ножи? — спросил Сяопо тигрят.

— А зачем нам ножи, у нас зубы острее всякого ножа,— очень довольные, ответили тигрята, показав при этом свои белые острые зубы.

— Побыстрее, вы! — крикнул Гулабацзи.

— Перекусите же веревку! — торопил тигрят Наньсин.

— А если увидит старик Цзао? Что тогда?

При одном упоминании о злом старике Саньдо задрожал, шерсть на нем встала дыбом (он ведь был кошкой), и он свалился со стены прямо на спину Гулабацзи.

— Если не можешь перекусить веревку, тогда надо поднять бревно, и я выберусь по нему наверх.

— Но веревка все равно останется у тебя на шее,— сказал Саньдо.

— Это дело не твое! — рассердился Гулабацзи.

Сяопо и Наньсин были очень храбрыми. Они прыгнули вниз, чтобы выручить товарища. Когда народу много — дело спорится. Бревно сдвинули и стали раскачивать. А Сяопо тихонько приговаривал:

— Влево, взяли! Вправо, взяли!

Наньсин не знал, где лево, где право, поэтому Сяопо стал кричать вместо «влево» — «слепой» (Саньдо стоял слева), а вместо «вправо»—«Гулабацзи» (Гулабацзи стоял справа).

Наконец бревно подняли. Сяопо, а за ним и остальные взобрались на стену. Гулабацзи бросил бревно, ребята и тигрята наверху поймали его и потянули Гулабацзи к себе. Отдышавшись, Гулабацзи сказал:

— Бежим скорее! Скоро возвратится старик!

Все спрыгнули со стены и бросились бежать. Бревно и веревка мешали Гулабацзи, и он то и дело кувыркался.

— Понесите меня! — потребовал Гулабацзи, повалившись на землю.

— Ты такой большой! Кто сможет тебя поднять? — закричали все разом.

— Давайте запустим воздушного змея? — предложили девочки-малайки.

— Верно! — закричал Наньсин.

Все подняли бревно, потянули за веревку и крикнули:

— Вставай! Ох как интересно!

Гулабацзи действительно поднялся в воздух, раскинув руки и ноги, как самый настоящий воздушный змей. Чем дальше они бежали, тем становилось веселей. А веревка все больше и больше натягивалась. Бежали, бежали и вдруг услышали, что кто-то кричит. Оказывается, это Гулабацзи повис на ветке дерева и уперся головой в какую-то спящую птицу. Все побежали обратно, ослабили веревку, быстро забрались на дерево и выручили Гулабацзи. Гулабацзи снова взлетел в небо. У него сильно кружилась голова, и, выбиваясь из сил, он кричал:

— Не надо так быстро! Не надо! Давайте отдохнем хоть немножко.

Сели отдыхать. Наньсин и Саньдо никогда не видели Гулабацзи и теперь с интересом его разглядывали.

— Какие у него глаза! Так и бегают по сторонам. А как здорово он кувыркается. И воздушный змей из него получился отличный.

— Хватит вам! — остановил их Сяопо, опасаясь, как бы Гулабацзи не рассердился, и спросил его: — А как это старику удалось привязать тебя?

— Я ждал тебя, а ты все не приходил. И я решил идти один. Старик как раз обучал тигрят арифметике. Я тихонечко присел у стенки. Откуда мне было знать, что он заметит меня? А он увидел и сразу стал спрашивать: «Если одно яблоко разделить на двух человек, сколько каждому достанется?»

— Ну конечно, по половинке,— поспешили ответить ребята-кошки, показывая свою сообразительность.

— Почему по половинке? А я сказал, что кто сильнее, тому и достанется больше.

— Тоже верно! — сказали ребята. Такой ответ показался им мудрым.

— Конечно, верно! — сквозь слезы проговорил Гулабацзи.— А старик за такой ответ привязал меня. Он страшно рассердился, не стал ничего объяснять и крепко привязал.

— А где сейчас старик? — спросил Сяопо.

— Он поит Гоугоу каким-то зельем. Бедняжка Гоугоу!

— Бедняжка Гоугоу! — повторили все хором.

— Надо найти ее,— сказал Сяопо.— Пошли!

— А если нарвемся на старика? Он и нас заставит выпить зелье,— заплакал Гулабацзи.

— А вы не бойтесь,— сказали тигрята.— Надо только чем-нибудь прикрыть рот.

Все вскочили, стащили с Гулабацзи куртку, оторвали по лоскутку и плотно завязали рты.

— Пошли! — громко крикнул Наньсин. Говорить с завязанным ртом было очень неудобно. Гулабацзи знал дорогу и шел впереди, ребята-кошки несли его бревно и веревку.

Подошли к лесу, нашли тропку и долго шли по ней, пока не показалась пещера. В пещере еще горел свет, и кто-то пел удивительно приятным голосом. Деревья, росшие у пещеры, казалось, слушали песню, склонив макушки, слушали внимательно, даже не шевелили листьями.

— Так это же Гоугоу поет! — сказал Гулабацзи.

Все столпились у входа в пещеру и стали заглядывать внутрь.

Там действительно сидела девушка, очень похожая на цветок. На ней было розовое платье, сделанное из лепестков, на голове — шапочка, сплетенная из полевых цветов.

— Гоугоу! Гоугоу! — тихо позвал Гулабацзи. Гоугоу перестала петь:

— Опять ты! Все ходишь и ходишь! Как тебе не надоест!

— Она снова выпила этого зелья! — сказал Гулабацзи.

— А ты поцелуй ее в лоб, не бойся,— предложили тигрята.— Она и придет в себя!

Гулабацзи тихонько вошел в пещеру, обнял Гоугоу и поцеловал в лоб. Она действительно пришла в себя, схватила Гулабацзи за руку и воскликнула:

— Гулабацзи! Где мы?

— В пещере,— ответили ребята-кошки.

— О! Идемте скорее домой! Я не хочу больше жить в пещере! А где мои туфли? Туфли где? — спросила Гоугоу, глядя на свои босые ноги.

Все бросились искать туфли, но так и не нашли.

— Сорвем листьев и обернем ей ноги,— предложил Сяопо.

— Лучше всего листья банана,— посоветовала Сяньпо,— а то у пальмы листья колючие.

В это время кто-то закашлял, а потом заговорил. Все остановились затаив дыхание.

— Я его спрашиваю: если одно яблоко разделить на двоих, сколько достанется каждому? И представь, что он ответил? Он сказал, что не обязательно половина! Не обязательно! Понимаешь? Свяжи его! И не выпускай отсюда!

— Так и надо наказывать этих сорванцов! Покоя от них нет. С утра до вечера ссорятся, совсем учиться перестали! Связать! И никуда не выпускать!

— Вот беда! Это же голос старика Цзао! — Саньдо от страха юркнул в пещеру.

— Ой-ой-ой! Отец пришел! — зашумели тигрята и попрятались за деревья.

— Будем драться! — крикнул Наньсин.

— А что толку! Не одолеть нам его,— с опаской произнес Гулабацзи.

Стук! Стук! Стук!

Это старик бил кого-то трубкой по голове.

— Бежим! — в страхе крикнул Наньсин.

Гоугоу забыла о туфлях и, как была, босая выскочила из пещеры, держа за руку Гулабацзи.

— Давайте опять запустим воздушного змея,— предложили девочки-малайки.— Гулабацзи! Беги быстрее!

Гулабацзи и Гоугоу побежали вперед, а Сяопо и остальные оседлали палки и поднялись в воздух.

В ушах у Сяопо зашумело. Его швыряло из стороны в сторону, вокруг что-то страшно шумело и трещало. Сяопо то и дело погружался в забытье. Вдруг веревка ослабла. Сяопо полетел вниз и уперся ногами в верхушку дерева. Потом веревку кто-то натянул, и Сяопо снова стал подниматься вверх. Он взлетел так высоко, что сердце у него замерло. Потом снова вниз. В голове шумело.

Он летел то влево, то вправо, то терял сознание, то приходил в себя. Иногда он, будто листочек, летел вниз, и ему не за что было ухватиться. Руки и ноги стали мягкими, как вата, он качался на ветру и падал все ниже и ниже, но никак не мог увидеть землю. Он летел, летел. Гулабацзи не было видно, болтался только конец веревки. Сяопо хотел поймать веревку, но не мог до нее дотянуться.

— Сянь! Сянь! Наньсин! — громко позвал он. Никто не ответил.

Вдруг Сяопо увидел внизу море. Страшное, темное море! Что же делать? Он снова летит вниз и вот-вот упадет в воду… Он хотел закричать, но не смог.

— Беда! — произнес он. Потом собрался с силами, выпрямился и… проснулся!

Оказывается, все это приснилось ему!

Сяопо сел на постели, протер глаза, собрался с мыслями, взял в руки подушку. Хорошо! Красная шелковая чалма лежала на месте.

Но ведь он бросил ее куда-то. Куда? Этого он не помнил. До чего интересно! Когда же у него снова будет день рождения? Какой это хороший, счастливый день! А был ли Чжан и вправду царем обезьян?

— Сянь! Сянь! — позвал Сяопо. Сяньпо еще сладко спала.

«Не буду ее будить, пусть спит. Спи, Сянь, я не стану тебе мешать!»

Сяопо очень любил свою сестренку.

Оглавление

1. СЯОПО И ЕГО СЕСТРЕНКА

2. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

3. НОВЫЙ ГОД

4. В САДУ

5. ВСЕ ЕЩЕ В САДУ

6. СНОВА В ШКОЛУ

7. В ШКОЛЕ

8. СЯОПО СБЕЖАЛ С УРОКА

9. НА БЕРЕГУ МОРЯ

10. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

11. В КИНО

12. ГУЛАБАЦЗИ

13. В СТРАНЕ ЧУДЕС

14. ЦАРЬ ОБЕЗЬЯН

15. ВОЙНА МЕЖДУ ВОЛКАМИ И ОБЕЗЬЯНАМИ

16. ПОМОГИТЕ!

17. МЫ ИДЕМ НА ТИГРОВУЮ ГОРУ

18. ПРОБУЖДЕНИЕ