Женщины и звезды [Вероника Тутенко] (fb2) читать онлайн

Вероника Тутенко Женщины и звезды

КУБИНСКИЙ ТАБАК

Табак благоухал изысканно и дерзко, раскрывая бутоны звёздами навстречу вечереющему небу. Таисия, сидя с пяльцами на крыльце, улыбнулась тайне, сокрытой до времени в чреве: животик круглый, а не огурцом – верная примета – будет девочка.

– Грех сегодня работать, – остановилась, покачала головой соседка Клава. – Праздник большой ведь…

– А я в плохое не верю! – беззаботно рассмеялась Таисия, неосторожно уколов палец на левой руке, но совсем чуть- чуть, только ойкнула, всплеснула рукой и тут же продолжила вышивать диковинные цветы и бабочек над ними.

…Такой красивой малышки в Г. ещё не видели: глаза голубые, как цветки льна, лучистые и ясные, и волосы, как этот самый лён, мягкие, белоснежные, и кожа нежная, будто мрамор с прожилками. Только левая рука у новорожденной была совсем чёрной. Кое-кто из местных сплетниц даже не преминул предположить, что, дескать, Таисия с негром согрешила – оттого и брак. Да и девчушка непонятно на кого похожа – Тарас обычный мужик, и даже выпивает и поколачивает Таисию, да и сама она, не сказать, что дурнушка, но и не Мисс Совершенство.

Но это, конечно, была напраслина: уже сколько лет Таисия не выбиралась никуда дальше райцентра, где и выучилась на библиотекаря. А какие там иноземцы? В областной центр да в Гомель только с мужем иногда за вещами. Но много ли их нужно в деревне?

***

С тех пор, как в местной школе появилась молодая учительница с неизменной длинной белой шёлковой перчаткой на левой руке, французский стал любимым предметом даже у лентяев, ранее не интересовавшихся иностранными языками.

Директор не могла нарадоваться. Побольше бы таких преподавателей, давно бы подняли уровень культуры на селе. Даже считавшийся неисправимым хулиганом второгодник Пахоменко, и тот оставался после уроков на занятия кружка, который вела Француженка, как любовно называли за глаза Марину Тарасовну. И старательно грассируя, прилежно учил главную роль в «Синей птице», естественно, на французском, отрывок из которой выпускники готовили к последнему звонку.

– Что вы? – скромно отмахивалась от похвал директора школы Елены Юрьевны Француженка, не принимая заслуги на свой счёт. – Это не я, это ученики у меня талантливые.

Но Елена Юрьевна, тем не менее, написала длинное письмо в районную газету, в котором подробно рассказала об успехах молодой учительницы, и что в их селе чуть ли не каждый месяц ставятся теперь спектакли на французском языке, и вложила в конверт фотографию Марины Тарасовны.

А вскоре в «Местном времени» появилась статья «Село, которое говорит по-французски».

Некоторые завистники (а таковых у Марины Тарасовны тоже было немало), правда, посчитали статью антисоветской, дескать, русский надо учить, а не французский.

Но сама Елена Юрьевна быстро заставила таковых прикусить язычки: русский русским, а разве плохо читать Рембо и Мопассана в оригинале?

В кулуарах учительской время от времени, тем не менее, продолжали шептаться:

«А что ей ещё делать? Семьи-то нет, времени – сколько угодно – хочешь кружки веди, хочешь – на гитаре играй».

О гитаре говорили с усмешкой, это была отдельная история, из-за которой школа на несколько месяцев осталась без учителя пения. Дело, как говорится, прошлых лет, но нет, да и вспомнят о нём в селе.

Молодой учитель попал в Г. по распределению из самой Москвы. Сельские барышни сходили по нему с ума, забрасывали записками, но взаимностью он никому не отвечал и вообще никому ничего не обещал, а тем более жениться и увести в столицу, где, поговаривали, у него была невеста. Однако это не помешало Андрею Сергеевичу как-то после педсовета вызваться проводить Марину Тарасовну.

Полдороги они оба молчали.

– Вы знаете, – совсем по-мальчишески улыбнулся вдруг педагог. – Дети вас за глаза Француженкой называют, и, вы знаете, вам очень идёт. Вы такая изящная, стройная, просто вылитая Марина Влади, только ещё красивее, из фильма «Колдунья»…

Молодому человеку показалось вдруг, что Марина Тарасовна вздрогнула при этих словах, и совершенно некстати вспомнилось, как однажды кто-то полушёпотом сказал об учительнице «ведьма». Не понятно, на чём основаны подобные слухи. Такая красавица, умная, интеллигентная, на Влади похожа. Колдунью… От таких мыслей стало жутковато, да и вечер предупредил о своём приближении розовой каймой на горизонте. Но молодой человек поспешил прогнать тревожащие мысли.

–Знаете, что меня удивляет, – начал он издалека. – Такая красивая образованная молодая женщина – и не замужем? Разве мало женихов вокруг? Или нет достойного в деревне? Как это модно сейчас говорить, принца ждёте на белом коне?

Молодой человек щеголевато тряхнул соломенным чубом и многозначительно посмотрел на учительницу и с удивлением заметил, что она вдруг как-то сразу сжалась, и как назло ещё усадьба эта на пути, о которой тоже ходят всякие мистические слухи.

– А вы знаете, какое прозвище у вас? – через силу улыбнулась учительница.

– Знаю! Шопен, – неестественно рассмеялся учитель. – А я ведь в детстве и впрямь мечтал стать композитором. Но… – развёл руками. – Дети, они ведь чувствуют всё, и это хорошо, что вы у них ассоциируетесь с французским, а я с музыкой. Значит, мы на своём месте. Математичку, например, прозвали Цаплей, а физрука и вовсе Горынычем.

– Да, нам с вами повезло, – со спокойной улыбкой согласилась Француженка.

Сбоку от дороги сквозь деревья проступали контуры старины.

Выражаясь точным языком архитектуры, двухэтажная усадьба на окраине села относилась к эпохе зрелого классицизма. Выражаясь образно, его колонны смотрелись в зеркала прудов-близнецов, окружённых хороводами яблонь. Тогда же в девятнадцатом веке, был построен и храм в центре села, придававший окрестностям праздничный вид.

Молодой человек опустился на поваленное бревно и звучно, нараспев продекламировал:

«Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали, Как и сердца у нас за песнию твоей». Фет… Сто с лишним лет назад написал, а как современно… Ведь правда?

Андрей Сергеевич сорвал вдруг росший под ногами цветок, нарочито громко вдохнул его аромат:

– Табак. Каким-то ветром занесло. Видимо, с теплиц. Их много вокруг, табаков.

И, отбросив цветок, резко притянул девушку к себе, так что она только вскрикнула, и впился губами в губы.

Насилу высвободившись из нежданных объятий, учительница беспомощно оглядывалась вокруг, но тщетно: вечером даже те, кто не особенно верил в слухи о призраке барина, боялись забредать в эти места.

– Простите, – опомнился молодой человек. – Не знаю, что это со мной. Наверное, очарование здешних мест подействовало. Такая красота… Это озеро, старинный парк, – он увлёк девушку вглубь аллеи за собой.

– Я вот ещё что хотел всё время спросить, но стеснялся, вы меня уж извините, если что, за бестактность…

Марина Тарасовна уже знала, что за вопрос её хочет задать Андрей Сергеевич, и молча стянула с руки перчатку.

Крик учителя пения слышали во всём селе, на следующий день он уехал обратно в Москву, а за Мариной Тарасовной ещё больше упрочилась слава колдуньи. Впрочем, ученики верили её мягкому голосу и лучистому взгляд, а отнюдь не слухам.

Была у Марины Тарасовны и своя любимица, правда, этот факт она старалась скрывать даже от самой себя, ведь у хорошего учителя все ученики равны, а, следовательно, любимчиков быть не может.

Большеглазая рыжеволосая Алёнка играла в «Синей птице» Митель, обожала, разумеется, французский и, поступать, конечно, собиралась на инъяз, чтобы преподавать, как любимая учительница Марина Тарасовна, французский. Она, конечно, делала всё возможное, чтобы подготовить (что там греха таить!) любимицу к вузу. И даже, когда та некстати заболела под конец учебного года, после уроков и репетиции кружка занималась с Алёнкой на дому, хоть девочка и жила через две деревни, и добраться до неё можно было только пешком или если кто подбросит на лошади.

Но в этот раз никакой повозки не встретилось ни по пути туда, ни обратно.

Марина Тарасовна старалась идти как можно быстрее, ведь вечерняя прохлада уже смешивалась с запахом табаков, а она едва достигла барской усадьбы, где каждый раз её снова и снова настигали  тревожные воспоминания. Усилием воли учительница заставила себя думать о приятном. Так бабушка когда-то наказывала перед сном «думай о хорошем», и она рисовала в воображении неведомый край, где ласково море, где много цветов, похожих на наши табаки – только ярче – и немного на бабочек.

Марина Тарасовна вспоминала смешливое лицо Алёнки, которое, впрочем, время от времени грустнело, когда девочка со вздохом сожалела, что пропустила несколько репетиций подряд, а ведь у неё одна из главных ролей; но утешалась тем, что простуда уже почти отступила и уж точно сдастся в плен здоровому румянцу к генеральной репетиции.

Мысли о хорошем вдруг оборвались холодком в груди, как будто окунули в прорубь с головой: позади хрустнула ветка.

«Показалось или птица», – тщетно пыталась унять сердцебиение учительница, но подозрительный звук повторился опять. Внезапная догадка заставила побежать: кто-то крался за ней, может быть, от самого дома Алёнки. Уже совсем близко его шаги и дыхание.

Марина Тарасовна резко развернулась, приготовившись обороняться, хотя единственным оружием в её руках была сумка с бумагами и учебниками, но не всегда знания – сила.

Перед испуганной учительницей стоял смуглый человек в широкополой соломенной шляпе и скалил зубы в улыбке. И вдруг ухватил её за руку в белой перчатке.

Учительницу осенила догадка, и она нервно рассмеялась, мигом освобождаясь от вынужденной детали одежды, маскировавшей так пугавшую односельчан отметину.

Молодая женщина бросила перчатку во врага, предвкушая, как тот попятится с криком. Но незнакомец только удивлённо вскинул брови, поднял с земли перчатку и пробормотал что-то на незнакомом языке.

Марина Тарасовна не помнила, как она добралась до дома – произошедшее было настолько необычным, что казалось метаморфозами сна. Только на руке не было перчатки. Значит всё-таки явь.

***

В этом году последний звонок обещал быть особенным, и дело не только в «Синей птице», которую так старательно готовили выпускники. О главном сюрпризе до поры директор не говорила никому. Время тянулось медленнее, чем в очереди за сапогами в день завоза, но, наконец, солнце долгожданного утра взошло над селом, как водится, под клич петухов. Нарядные дети и взрослые потянулись к просторному одноэтажному зданию буквой П с большим актовым залом.

Марина Тарасовна волновалась, как школьница, поправляя за самодельными кулисами крылья синей птице – всем классом красили гусиные синькой и нашивали на подсиненный тюль.

И теперь девочка-горлица в синем платье, взмахнув руками-крыльями, величаво выпорхнула на сцену.

В зале зааплодировали. Марина Тарасовна, довольная, пробежала взглядом по первым рядам и едва не вскрикнула.

Рядом с директором сидел теперь тот самый так испугавший её на днях человек, только теперь он был без соломенной шляпы – в светлом деловом костюме и при галстуке.

Птица покружила по сцене и под аплодисменты вернулась за кулисы, Тильтель и Митель  спели на французском песенку о счастье и, раскланявшись, последовали за синей птицей, а на сцену уже поднималась Елена Юрьевна, в этот день особенно нарядная и торжественная.

– «Дружба народов» в нашем скромном учебном заведении не просто слова, – таинственно объявила директор. – Теперь у нашей школы есть друзья на Кубе, и сегодня они у нас в гостях. Знакомьтесь, это учёный-селекционер дон Алехандро и его переводчик Андрей. Русский язык наш гость пока не знает, зато отлично говорит по-французски, в котором все вы преуспели.

– Я говорит русский трем аль и трем аль читать, – широко улыбнулся кубинец.

– Дон Алехандро узнал о нашей школе из газеты. Из названия статьи он понял, что где-то рядом есть школа, в которой все дети чуть ли не в совершенстве говорят по-французски и попросил переводчика перевести эту статью.

В знак согласия стоявший рядом с гостем высокий худощавый человек в очках кивнул.

– И захотел побывать в нашей школе, – продолжала директор. – И вот он здесь.

Марина Тарасовна расстроилась: надо же как неудобно получилось, он просто узнал её по фото в газете. Надо будет извиниться перед иностранным гостем за брошенную в лицо перчатку. Однако после тожественной части он сам разыскал Француженку.

– Простите, что напугал вас тогда вечером, – чуть смущённо улыбнулся мужчина и продолжал на чистейшем французском. – Я узнал вас по фотографии в газете, но не был до конца уверен, что это вы…

– И вы извините меня, – пробормотала учительница.

– Я искал вас, чтобы вернуть вам вашу вещь, – протянул кубинец перчатку, и осторожно взял в ладони руку Марины Тарасовны в точно такой же белой перчатке и галантно поднёс её к своим губам.

– Это знак, – многозначительно улыбнулся Алехандро, что вам нужно жить под жарким солнцем.

МОСКВИЧКА

1.

… Даже не знаю, почему, но в этот раз я решила встретиться с Жанкой. В школе мы были не то, чтобы подругами, но одно время даже сидели за одной партой, а как-то были влюблены в одного мальчика, но он, естественно, выбрал меня. Обычно я стараюсь провести часы, оставшиеся до «Курского соловья» или ночного проходящего поезда южного направления с пользой. Но на этот раз мне не хотелось ни деловых встреч, ни даже ехать в Химки к дальним родственникам. Что же касается московских достопримечательностей, то, пожалуй, не покривлю душой, если скажу, что большую часть их уже видела. Причем, профессия журналиста позволяет бывать в таких местах, куда не всегда удаётся попасть среднестатистическому москвичу. Конечно, презентации, КВН-ы, концерты и т.п. открывают только одну, парадную, сторону столицы. Но и журналистам провинциальных изданий интересны в первую очередь не московские будни, а победы земляков (история же чаще пишет свои самые пышные страницы поближе к Кремлю).

К тому же, времени с учётом московских пробок оставалось разве что на встречу в кафе с … чуть опять не назвала Жанку подружкой.

В общем, невообразимый в час пик людской поток Метрополитена нёс меня на встречу с бывшей одноклассницей. Мы и в университете учились вместе, в нашем, курском, педагогическом, но на разных факультетах. Я – филолог, Жанна – математик-информатик. В промежутке между парами мы иногда сталкивались в коридоре, сплетничали на ходу. А как-то на мой День рождения Жанна принесла в университет большую светло-желтую розу и вручила мне её в раздевалке, когда мы собирались домой. И заодно поставила в известность, что не сможет вечером прийти ко мне в гости. (Я устраивала небольшую дружескую вечеринку). Вечером бутон сжался, а края лепестков потемнели. Газета не спасла их от морозов, на самый разгар которых обычно приходится мой День рождения. И как отчаянно я не пыталась реанимировать цветок в ванной, наутро лепестки все-таки осыпались.

Не знаю, почему я думала, поднимаясь по эскалатору, о розе…

 «УЖЕ НЕ МОДНО!» – неожиданно попались мои мысли в ловушку воздействия на массовое подсознание. Над надписью с баннера сокрушенно смотрела на меня блондинка в сарафане, склеенном из сигарет.

«Да я и не курю», – подумала я в ответ. И выбравшись, наконец, из гремящего метро на свободу на «Третьяковской», набрала номер Жанны.

«Я вас поздравляю. Вы позвонили лучшей девушке на свете. Если бы я был мужчиной, я бы ух!» – сообщил мне в режиме ожидания идиотский голос, мало похожий на Жаннин.

Поздравление, видимо, предназначалось звонившим мужского пола, хотя на счет лучшей девушки на свете… Жанна совсем не красавица, но проблема не в этом, а в том, что она всегда слишком чувствовала это, хотя и говорила о своих комплексах только в порывах откровенности, которые, впрочем, находили на неё не часто.

Впрочем, её грубые черты лица уравновешивают роскошные кудри лисьего цвета, в детстве – длинные, до самого пояса – особая гордость её мамы. Потом, когда окончив университет, Жанна пошла работать в школу и стала Жанной Михайловной, своё золотое богатство она собирала в скромный учительский хвост.  Но Жанной Михайловой она пробыла только два года, а потом варварски обрезала под «каре» свою красу и материнскую отраду и пошла на курсы крупье. Недолго проработав в местном казино, Жанна уехала в Москву, где вроде бы быстро сделала хорошую карьеру, о чем гордо, хотя и как-то обтекаемо, говорили её мама и старший брат.

– Привет, Марина, – сразу узнала мой номер бывшая одноклассница.

Встретиться договорились в уютном и почти всегда шумном кафе в торгово-развлекательном центре «Атриум» прямо напротив Курского вокзала через два часа. (« Закончу работу в восемь-девять» – вздохнула Жанна).

А пока, не мудрствуя лукаво, я отправилась в Третьяковскую галерею, где как раз проходила выставка работ Тулуза Лотрека. Афиши для «Мулен Руж» навеяли воспоминания о Париже, который годом раньше я увидела глазами туриста и привезла на память о нем туфельки с ремешками, переплетающимися на щиколотке и, конечно, целую сумку подарков и сувениров. Увидела в первый раз, но через пару недель мне предстояло ехать в командировку в Брюссель, и я уже нашла в Интернете информацию об очень удобном экспрессе, соединяющий обе столицы всего лишь двумя часами, умноженными на скорость.

И все это тоже каким-то образом было связано с моим желанием увидеть Жанну…

…  Она успела вернуть своим волосам достойную их длину и теперь её, появившуюся во вращающихся дверях, невозможно было не заметить и сидя за столиком «подальше от входа». Одежда Жанны – черная водолазка и бесформенные коричневые брюки – спорила с природной яркостью её волос и ещё больше оттеняла её и без того светлую кожу с задорными отметинами-веснушками.

Увидела меня издалека и Жанна, и, приземлившись за столик, опустила на его глянцевую поверхность длинные ярко-красные ногти, которые после посещения маникюрного  салона ещё не успел хотя бы мало-мальски испортить ни один внешний фактор.

– Выглядишь просто… – я хотела добавить что-то вроде «сногсшибательно», но вместо этого сказала. – И похудела.

За два года некогда плотная Жанна стала носить одежду размера на два меньше, чем раньше.

– Не надо! Я не худая! Я стройная, – почему-то обиделась Жанна, так, что я даже слегка растерялась и принялась оправдываться.

– Ну да, «худой» от слова «худо». Я и имела в виду «стройная».

– Стараюсь, – откинула волосы назад Жанна и стала торопливо расстегивать сумочку. Звонил мобильный.

– С подругой в баре, – кокетливо, но с мягким вызовом пропела она в телефон. – Какая разница, в каком?.. Нет, ты её не знаешь… Мне что, нельзя после работы посидеть с подругой в баре?..  Ладно, пока.

Подошла официантка.

Заказали «капучино».

– Эмилио звонил, – поставила меня в известность Жанна. – Ревнует.

– Испанец?

– Кубинец.

– А-а… А где ты кубинца нашла?

– В Москве, Марин, кого хочешь, найдешь, – и выдержав интригующую паузу, добавила. – Сосед по лестничной площадке.

– А в Москве он что делает?

– Работает, – ответила она грустно.  И неожиданно добавила. – А по тебе сразу видно, что ты … – Марина выдержала ещё одну паузу… – не из Москвы.

– «Провинциалка» ты хотела сказать? – позабавило то, как Марина обошла это слово.

– Потому что ты на каблуках.

Каким образом на пути от входа к столику Марина успела заметить, какая на мне обувь (а на мне были те самые туфли с ремешками– память о Париже) для меня так и осталось загадкой.

– А москвички обувают, что поудобнее. И одежду носят практичную и потемнее, потому что, когда постоянно ездишь на метро…

Фразу Жанна не окончила, но итак было понятно, что именно она имела в виду. Я хотела было возразить, что на каждый случай хороша разная одежда и обувь и что, конце концов, совершенно не обязательно «быть из Москвы», что и сама Жанна, когда жила в нашем почти южном городе, отнюдь не прочь была щегольнуть в чем-нибудь ярком.

Но до «… соловья» оставалось всего ничего, и тратить полчаса на ненужный спор не хотелось.

– Где проводишь свободное время? – спросила я, чтобы как-то разрядить обстановку.

– Его у меня почти нет, – вернула Жанна своему голосу  обычный тон, ставивший окружающих в известность о том, что его обладательница всегда пребывает в прекрасном расположении духа. – Все никак не могу куда-нибудь вырваться…

Жанна рассказала, что из казино ей пришлось уйти из-за какого-то скандала, и теперь она работала где-то в бухгалтерии, пока на небольшую зарплату, которой едва хватает на то, чтобы снимать квартиру.

–Приходится на всем экономить, – вздохнула Жанна. – Но Эмилио обещал пригласить меня на Кубу.

Что-то в интонациях беззаботного Жаниного голоса останавливало от дальнейших расспросов о кубинце и его родине, и я поспешила заполнить возникшую неловкую паузу новым вопросом.

–А здесь, в Москве, где бываешь? Ну… в каких-то особенных местах, таких, которые стоит обязательно увидеть.

Говорить о Москве Жанне было, явно, приятнее, чем о Кубе.

–У меня в кинотеатре один знакомый работает… – увлеченно начала она.

– Кинотеатров у нас в Курске своих хватает, и 3D, и 5D… – не впечатлил  знакомый из кинотеатра. – Недавно ещё один построили с пятью кинозалами. Лучше о парках, дворцах расскажи, красивых московских уголках, как Царицыно.

– А вот в Царицыно я ещё не была, – нахмурилась Жанна. – Некогда… Как белка в колесе, на бешеной скорости. Ни остановиться, ни оглядеться.

– А зачем тогда в Москве жить, если даже не успеваешь её посмотреть и всю зарплату тратишь на квартиру? – отомстила я за туфли.

– Как зачем? – почти не обиделась Жанна и посмотрела на меня так, как взглянул бы альпинист с дублёной кожей на убежденного домоседа, обратившегося к нему с нелепым вопросом «зачем тебе высота и ветер?». – Само ощущение, когда смотришь в окно и видишь много-много других окон. И огней. И все это шумит. Как будто какой-то поток  разноцветных огней. И ты в этом потоке. Я живу на пятнадцатом этаже, и когда смотрю из окна на этот город и понимаю, что я уже москвичка…

Мысль снова оборвала официантка. Принесла кофе.

Рядом, на фоне декораций, изображавших уголок старинной Франции, начал концерт неизвестный, но очень красивый певец, а мимо непрерывным потоком шли люди. Многие были в темном.

Песни были о любви, и те, что на слуху, и те, которые я и Жанна слышали впервые, но раствориться в «Sous le ceil…» было некогда.

Москва наступала со всех сторон огнями, куда-то торопила.

Официантка принесла счет.

– А ты видела цветочные часы в Парке победы? – вспомнила вдруг Жанна.

– Нет.

– Как будешь следующий раз в Москве, я тебе обязательно покажу. Циферблат из цветов, и стрелки точное время показывают. Я сверяла!

Цифры на моем мобильном показывали, что до отправления поезда осталось двадцать минут. Пора было идти на вокзал.

– А у нас в городе тоже ландшафтный дизайн появился. Павлины, ёжики… Давно домой не ездила?

– А что там делать? Мои ко мне сами приезжают.

Каблуки туфель из Парижа предательски стучали по московскому асфальту, выдавая во мне провинциалку. Жанна тихо шла рядом в каких-то шлепках, обильно украшенных нелепыми разноцветными «звездочками».

– На Черкизовском купила «на каждый день», – заметив, что я смотрю под ноги, стала оправдываться Жанна. – А так дома у меня стоят «на шпильке» за десять тысяч. Мама как посмотрела, говорит: «Тоненькая тесемочка, а так дорого». Но ты же понимаешь, классическая качественная обувь и стоит соответственно.

Жанна торопливо проводила меня до вагона и поспешила обратно к метро. А надвигающаяся ночь обещала снова захлестнуть её и других москвичей огнями и не смолкающим шумом никогда не спящего города.

2.

Смотреть на цветочные часы я поехала без Жанны. Звонить ей больше почему-то не хотелось. Что-то подсказывало, что и она не обрадовалась бы моему звонку.

Поздняя осень металась под ногами последними пожухлыми листьями, грозила вот-вот просыпаться первым снегом.

Собственно говоря, я могла бы доехать до Парка Победы и двумя неделями раньше, когда возвращалась из Брюсселя (а заодно с пусть короткого, но, главное, свершившегося- таки свидания с Парижем!), но тяжелые сумки и позднее время суток звали на вокзал.

Теперь же мне не мешало ничего, кроме холода.

Вечерняя Москва мерцала, как Новогодняя ёлка. Кутузовский проспект, как огромная река с двухсторонним течением бесконечным потоком машин нес мимо огни и шум, а я вдруг подумала о том, что все-таки совершенно не знаю Москву. Ведь два раза была на Поклонной горе, и… «слона-то я и не приметил». Но что такое слон по сравнению с цветочными часами, занесенными в книгу рекордов Гиннеса как самые большие в мире цветочные часы? Но об этом я узнала из Интернета уже после встречи с Жанной, вбив в поисковик «Москва Парк Победы цветочные часы». Хотя ведь те оба раза были зимой, и это несколько оправдывало меня в собственных глазах…

Мобильник издал несколько отрывистых сигналов.  SMS-ка от… нет, уже не друга, но ещё не любимого… что-то между…

Короткое сообщение: «Привет, москвичка! Как там столица?»

«Москвичка» вызвало улыбку. «Почти любимый» ревновал к большому городу.  Городу с лицом-циферблатом. С детства Москва была для меня в первую очередь большими кремлевскими часами, возвещавшими с телеэкрана о смене лет.

Теперь очертания другого циферблата, уже почти стертые дождями и приближением зимы, смотрели на меня укоризненно.

Но храм Георгия Победоносца незакатным солнцем, увенчанным крестом, призывал забыть о том, что, как всегда, скоро отходит поезд, и вспомнить… и помнить…

Цветочные часы показывали Минуту Молчания…

… Шум метро, как обычно, накрыл с головой, заставив снова ощутить  себя ионом всего этого подмигиванья-клацанья огромного города…   Реклама наступала со всех сторон  улыбками, буквами, мобильными телефонами, алыми розочками, горами, стройматериалами, но, кажется, теперь я знала, почему Жанне так нравится растворяться во всем этом изо дня в день…  Я же просто спешила на поезд, запоздало сожалея, что забыла сверить часы…

СПУТНИК

 1.

Мобильник запульсировал на столике, вызванивая почти беззаботные ритмы. «Надо сменить мелодию», – подумала Инга, хотя раньше солнечные летние звуки, струящиеся из недр телефона по сигналу входящего, почти всегда поднимали её настроение. Инга ленивым, но быстрым механическим движением потянулась к мобильному, посмотрела на высветившийся на экране номер и поморщилась. Звонил Вадим.

«Отвечать- не отвечать», – быстро пронеслось в голове, как будто кто-то обрывал лепестки на ромашке: «Любит-не любит».

– Да…

Инга хотела добавить «Вадим» и «привет», но передумала. В потоке звонков, поступающих в течение дня на её телефон, она вполне могла не узнать номер, оканчивающийся на «21». Она даже так и не удосужилась занести его в «контакты», хотя они и были знакомы почти полгода. И всё-таки первой мыслью почему-то было: «Вадим!»

Голос же её стал, как у строгой учительницы, стыдившей не выучившего урок ученика.

Вадим не звонил больше недели.

– Как дела, пупс?

Инга снова сморщилась. Ох уж эти «пупсы» – «коты»!.. Они всегда раздражали её, но не больше, чем «Ингусь», как обращался к ней только Вадим.

На этот раз, впрочем, «пупса» она проглотила. Что-то было в интонациях звонившего, что заставило её насторожиться.

– Хорошо, – не стала она вдаваться в подробности. – А у тебя?

– А у меня не очень…

Вадим был чем-то взволнован и даже испуган.

– Что-то случилось? – забеспокоилась Инга.

– Да так, зациклился на одной мысли.

– На какой мысли?

Циклиться на одной мысли было совершенно не свойственно Вадиму, насколько Инга успела его узнать.

– Мне кажется, что я скоро умру.

Инга облегчённо рассмеялась.

 Вадим обиделся.

– Думаешь, я паникёр? Нет, я не трус. Я в армии старшиной был, мне личный состав доверяли.

– Не думаю, но…

Инге нравилось, когда мужчина служил в армии. Её отец, офицер запаса, узнавая, что у дочери появился очередной ухажёр, неизменно интересовался, исполнил ли молодой человек свой гражданский долг. И Инге было приятно осознавать, что Вадим его исполнил. Ей вообще многое в нём нравилось. Его жадный интерес к жизни, его начитанность, уравновешенность и вместе с тем любовь к риску… Но теперь с ней говорил другой, незнакомый Вадим…

– … но почему ты так решил?

– Я был вчера у врача…

– И?

– И… – выдохнул Вадим в трубку. – Вот и всё «и»… У меня дед вот также умер в тридцать два от сердечного приступа…

Сердце Инги забилось чаще и замерло.

– Что значит «вот так же»? – возмутилась она. – Тебе поставили диагноз?

– Сердце… – неопределенно ответил Вадим.

– Может быть, ты лучше зациклишься на чем-нибудь хорошем, – взяла на себя роль психолога Инга.

– Это я и хочу сделать, – легко согласился Вадим. – Зациклиться на тебе. Ты до скольки сегодня работаешь?

– Скоро освобожусь… Подъезжай…

Работать после таких известий было решительно невозможно. Всё, включая любимую работу, стало пронзительно бессмысленным. Страх потери комом встал в горле. Вадим вдруг стал дорог Инге до еле сдерживаемых слёз, хотя на протяжении почти шести месяцев она считала, что в её жизни он играет интересную, но эпизодическую роль. Как, впрочем, и она в его.

Кто бы мог подумать, что вот так… в один миг… все может оборваться.

Береза за окном развевалась на весеннем ветру, щекотала стекло. Инга встала из-за стола, отдернула жалюзи. С удивлением подумала, что в этом году ещё ни разу не открывала окно в рабочем кабинете. А ведь за окнами май…

С улицы пахло черёмухой. На подоконнике стояла пластиковая бутылка. Инга бросила взгляд на кактус и герань на журнальном столике и также механически, как пять минут к телефону, потянулась к пластиковой бутылке с настоянной воде. Земля в горшках уже сухая. Вадим заметил бы это с порога.

Недели три назад, когда он зашел в её кабинет по делам, то сразу обратил внимание на цветы. И укоризненно сказал: «Цветы надо поливать. И разговаривать с ними».

– О чем? – засмеялась тогда Инга.

– Скажи, что любишь их. Что тебе нравится, как они цветут. Что на улице весна. Обо мне расскажи им…

Инга только удивленно моргала. Она и не предполагала в Вадиме такой тонкости.

– Ну что ты молчишь, Ингусь? Не знал, что ты такая пугливая?

– Ох, пугливая! – весело пропела Инга и прыгнула за компьютер, чтобы скрыть замешательство.

Вечером дома она рассказывала большому кактусу, который рос вместе с ней чуть ли не с самого рожденья, о том, что улицы города зацвели уже бабушками-цветочницами с охапками ландышей, а скоро желтыми, как огни или цыплята, одуванчиками всколыхнется ещё робкая, но безудержно, бесстыдно зелёная трава.

И вскоре кактус зацвёл. Большой ярко-розовый цветок склонялся со шкафа, как подарок на новогодней ёлке. Он возник утром так неожиданно, что Инга почувствовала себя ребенком, получившим сюрприз в шелестящей радостью яркой обёртке. И тут же позвонила Вадиму.

Он был не рад, что его разбудили.

– И что тут удивительного? Ты с ним поговорила, он и зацвёл. Ничего странного. Ну пока, пупс!

И нажал отбой.

А потом пропал. Инга больше не звонила. Ещё до случая с геранью и кактусами они решили остаться друзьями. Идея была Вадима. Инга её поддержала. Вадима это обидело. «Пока друзьями, а там будет видно. Может, мы и придём к какому-то консенсусу», – уточнил он.

Инга не возражала. Так было даже лучше. Вадим оставался про запас и в то же время не лишал маневренности в случае появления в её жизни Другого Мужчины.

Каким должен был быть этот Другой, Инга, правда, представляла весьма туманно. Пожалуй, таким, как Вадим, но только не таким бесчувственным эгоистом, зацикленным исключительно на своих желаниях, своих делах. У Инги же были свои желания. И свои дела, что не всегда устаивало Вадима. Особенно, частые командировки в Москву. Столица вызывала у Вадима неприятные ассоциации. Лет пять назад от него ушла жена. Уехала в Москву сразу же после развода.

«Захотела красивой жизни», – неохотно и, не вдаваясь в подробности, посвятил Вадим Ингу в секрет своего несколько настороженного отношения к каждой новой женщине, появляющейся на горизонте.

– Красивая?

– Кто?

– Жена?

Из ответа «Смотря с кем сравнивать» и брошенного на неё долгого взгляда Инга заключила, что она красивее. Но уточнять не стала. Вдруг всё-таки нет. А услышать «нет» не хотелось бы…

– Королева, – хмыкнул Вадим.

Инга же имела все основания считать, что это не она возникла на горизонте Вадима, а он  на её горизонте. Всё вышло до смешного просто. Он, как сумасшедший, ворвался в их PR-агентство «Красный кот» в самом начале рабочего дня, налетел на Ингу и тут же потребовал её телефон. От неожиданности, нелепости ситуации и непосредственности незнакомого молодого человека девушка тут же продиктовала ему свой номер.

Вечером в ресторанчике на окраине города странный молодой человек объяснил своё неординарное поведение тем, что ему так нестерпимо захотелось любви и тепла, что, повинуясь какому-то импульсу, который почему-то сработал при взгляде на вывеску в красно-черных тонах «Красный кот», естественно, с изображением в полный рост красного кота, открыл притянувшую дверь.

«Наше знакомство просто обязано во что-то вылиться, – подвёл итог сказанного за чаем Вадим. – Ясно же, мы встретились не случайно. Мы встретились для чего-то».

Вадим даже употребил громкое «это судьба», слегка напугав девушку столь стремительным развитием событий. Всё шло к влюбленности, но кончилось также внезапно и нелепо, как началось.

* Инга увлеклась техникой позитивного мышления.

* Вадима подставили деловые партнёры.

* Инга посоветовала больше доверять людям.

* Вадим сказал: «Ты сама не доверяешь мужчинам и потому не замужем».

* Инга отключила телефон.

* Вадим не звонил.

* Инга позвонила сама.

– Ты неуравновешенный человек, – спокойно объявил Вадим. – А королевскими замашками я сыт по горло. Больше эти грабли мне не нужны.

– А кто тебе нужен?

– Спокойный, любящий человек. Я ведь, Ингусь, уже взрослый дядя. И стрессы мне очень вредны. Пора о здоровье подумать. Зачем мне американские горки?

Так они стали друзьями.

И вот теперь…

Мобильный зазвонил снова. Инга перекинула через плечо новую леопардовую сумочку, не слишком большую, но вместительную и выбежала на улицу.

К удивлению Инги, Вадим, принципиально не баловавший после развода  женщин галантностью, а порой и воспитанностью, на этот раз снизошел до того, что открыл перед ней дверь автомобиля.

– Ты же леди… Значит, и я должен быть джентльменом.

Инге стало грустно. Вадим вздохнул.

Часть пути ехали молча. Наконец, Инга спросила: «Как ты себя чувствуешь?»

– Со мной ещё никогда такого не было, – не стал врать «хорошо» Вадим. – Ощущение такое, будто рассыпаешься на тысячи маленьких Вадимов.

Инга поняла, друг говорит не о физической боли. Не о сердце.

– И единственное, чего мне сейчас хочется, это стать прежним Вадимом. Выведешь меня из этого состояния, я подарю тебе Кавказ.

Фраза прозвучала серьезно, но уже то, что Вадим хотя бы пытался шутить, несколько утешило Ингу. Вслух же она сказала.

– Или Крым.

Вадим включил музыку, ритмы восьмидесятых.

– Сегодня утром целый час танцевал. Думал, поможет.

– И что? Нет?

– Помогло, но не надолго. Куда мы едем? – спросил вдруг Вадим.

– Я не знаю.

– А поехали на море! – неожиданно предложил Вадим.

– В Крым?

– В Крым.

2.

Автомобиль ехал ровно по извилистой асфальтовой ленте. Машину Вадим научился водить, как только начал ходить, и только слегка придерживал руль одним пальцем, да ещё при этом поцеловал вдруг Ингу в губы.

– Ты знаешь, я понял…

Молчание.

– Понял, – ответил на не заданное, но подразумевающееся само собой «что?» Вадим, – почему у меня сдало сердце. Я слишком спокойно живу в последнее время. Даже не курю уже два года, почти не пью. И в тренажерный зал хожу, и плаваю… А организм привык к встряскам. Вот и захотелось чего-то такого…

–Американских горок? – вспомнила Инга давний телефонный разговор.

– Да, – изумленно ответил Вадим. – Наверное… Видимо, мне нужны стрессы, а не покой…

– Будут, – пообещала Инга.

Вадим сделал музыку громче и стал подпевать какому-то неизвестному Инге исполнителю или группе на хорошем немецком.

Он совершенно не походил на человека в глубокой депрессии и слегка нахмурился, только когда взорвался мелодией мобильник.

– Перезвоню, – буркнул он в трубку и положил телефон к бедру Инги. Помолчал. Проворчал: «Тётя Алла. Достали». О том, что у Вадима есть какая-то там тётя Алла, Инга слышала впервые, хотя, судя по его интонации, должна была как минимум быть в курсе её существования. По крайней мере, теперь было понятно, что до такого состояния её красавчика друга довел не спокойный образ жизни, а другая девушка. И эта самая другая вызывает у него скуку.

– Не всем подходят хорошие девушки, – сочувственно вздохнула Инга.

– Не всем, Ингусь, не всем, – не стал отпираться Вадим.

В сумочке завибрировал мобильник. Недолго. SMS от Волка, непризнанного, вернее, полупризнанного гения из Москвы.

Интересовался, когда Инга будет в столице. Там, в Центральном доме литераторов, они и познакомилась. Инга была с подружкой-москвичкой, журналисткой и начинающей писательницей, а Волк без жены – писательницы уже вполне состоявшейся.

Как раз тогда Вадим решил остаться просто другом, и Инга разрешила не молодому уже студенту литературного института проводить её до ночного поезда, а также поцеловать на прощанье.

В Москву она приезжала обсудить проект рекламного буклета с постоянным и крупным клиентом «Красного Кота» Владимиром Бессоновым, который вполне мог бы претендовать на роль Другого Мужчины, не будь он безнадежно женат и вдобавок ко всему счастлив в браке. А вернувшись в родной город, Инга стала ждать, когда Волк начнет забрасывать её поэтическими признаниями в любви с первого взгляда. Но стихи он с подозрительным упорством продолжал посвящать исключительно жене. А с Ингой перебрасывался глупостями по SMS.

– С кем это ты SMS-ишь? – нахмурился Вадим.

– С дядей Петей.

Инга набрала «Волк-волчище серый дружище», а потом ещё «не знаю».

– Что же ты делаешь, как не SMS-ишь?

Инга спрятала мобильник в сумочку.

Подъезжали к таможне. Инга снова расстегнула «молнию». Паспорта не было.

– Я забыла переложить в новую сумочку… – сокрушенно залепетала Инга.

Вадим рассмеялся и сказал: «Ладно, поедем на речку…»

Берег притока Днепра удушливо и ароматно, как любовь, окутало жасминовое цветение. Повинуясь какому-то инстинкту, Вадим направился к зарослям, усеянным белыми звездочками.

– Наслаждайся моментом, – весело повернулся к Инге. – Пик весны. Только несколько дней в году так бывает. Раньше – ещё не распустилось, позже – уже отцветает. А сейчас самое то.

На фоне заката паслось стадо бурёнок. Пасторальная идиллия.

Инга извлекла из сумочки фотоаппарат, и принялась ловить в кадр разрезвившегося теленка.

Лягушки встрепенулись с приближением темноты. Над остывающей рекой сгустился пар на память об ушедшем жарком дне. Как маленькие вертолеты, прохладу пронизывало комарье, так и норовившее полакомиться романтиками. Хорошо, у Вадима нашелся спрей от назойливых насекомых, которым он побрызгал себя и спутницу.

Теленок наконец-то удачно впрыгнул в кадр, со спокойной совестью Инга сфотографировала Вадима на фоне коров и тут же переключила внимание на другой объект – похожий на облако белый остров, прибившийся к противоположному берегу.

– Красивый островок, – порадовалась Инга будущим фотографиям.

Вадим подозрительно вздохнул.

– С экс- женой здесь как-то рыбу ловили. Я поймал большого леща, а она так интересно его подсекла…

«Тоже хочу с чем-нибудь ассоциироваться», – ревниво подумала Инга о леще.

А Вадим развёл костер отпугивать комаров. «Собери-ка хвороста для костра», – не терпящим возражения тоном отдал приказание Инге. Она начала было спорить, что все-таки это она дама и…

Но Вадим удобно водрузил у огня раскладной стульчик и заявил, что поскольку он в депрессии, его надо беречь. Инга вздохнула и принялась поддерживать костер.

Комары отстали. Из отдалившейся темноты наступали каким-то ритуальным танцем сосны.

Инга подумала, что одной здесь было бы страшно, и бросила большую охапку сосновых веточек прожорливым язычкам огня.

– Ты красивая, Ингусь, – вышел из раздумий Вадим и снова ушел в себя, так что уже не услышал ответа: «Ты тоже ничего».

Девушка судорожно соображала, что бы такое сделать, чтобы развеселить его, и не нашла ничего более оригинального, чем расслабляющий массаж. Но Вадим, казалось, даже не почувствовал её пальцев на своих плечах.

– Такое чувство, что это никогда не закончится, – обхватил он голову руками. – Никогда не думал, что может так скрутить. Живешь так- живешь, думаешь, что  все под твоим контролем. И вдруг вот так навалится что-то, как будто кто-то грозит тебе пальцем: «Остановись, Вадим, подумай».

Вадим поднял голову к небу:

– Пожалуйста, пусть это только пройдет.  Я сделаю, все что…

Так и не придумав, что можно сделать, уронил голову в колени. Инга погладила друга по голове, как маленького.

– Думаешь, наказание за что-то?..

Инга вздохнула, думая, что такого страшного мог совершить её друг.

– За Толика, – глухо ответил Вадим.

– За какого Толика? – остановилась рука девушки.

– Родственник, – неопределённо ответил Вадим. – Мне очень нужны были деньги. И я поехал к бабе Поле. Нет, не за деньгами. Просто проведать. Она почти не вставала. Так обрадовалась, что я приехал, и все спрашивала, как там Толик с Аллой…

– Той, которая звонила? – обрадовалась Инга, что тётя Алла всё же существует.

Вадим с рычанием выдохнул воздух.

– Там, говорит, в кладовке, где крупы, пакетик с деньгами, возьмете немного на похороны, чтобы всё по-людски, а остальное с Толиком пополам поделите. Мне, говорит, что надо? Сто восемьдесят тысяч. А мне как раз столько нужно было с долгами рассчитаться. Через два дня баба Поля умерла. Толик про деньги ничего не спрашивал. Не успела сказать, значит. И я молчу. Похоронили мы её на Северном кладбище. Продали дом её, на памятник хороший и ограду оставили, остальное поделили. Про те деньги, что баба Поля в крупе припрятала, я так и забыл. А зимой меня на столько же и кинули. Ещё тогда подумал «за Толика». А теперь вот это…

Звёзды по- клубному перемигивались, в воздухе смешивались ароматы сосен и жасмина… Инга вдыхала их, часто, глубоко и хотела и не могла почувствовать, что творится на душе у Вадима. Костер танцевал в такт слышной только лесу и реке мелодии, которую люди могли угадать разве что по ритмичному движению пламени.

– Но что мешает тебе, например,сделать Толику какой-нибудь дорогой подарок? – нашла Инга выход из положения, и он показался её другу настолько простым и легким, что он даже засмеялся. –  Или не обязательно ему. Можно пожертвовать эту сумму на храм или помочь кому-то, кому нужны деньги…

– Да, не обязательно Толику, – обрадовался Вадим ещё больше.

А Инга попросила коньяку. Но все столики в ресторане гостинично- развлекательного комплекса «Фрегат», где решили остановиться Вадим и Инга, были заняты. Какой-то банкет, что в пятницу (а был как раз последний рабочий день) здесь случается часто. Ресторан при гостинице у самой дороги, ведущей к таможне (не удивительно, что её облюбовали дальнобойщики) вообще лучший в районе, как и сама гостиница, хоть и самая дорогая.

– Московские цены у Вас, – неохотно расплатился Вадим за трехместный (других не осталось).

Инга напомнила про коньяк. Взять ужин в номер в гостиничном ресторане не разрешили, и пришлось ездить по узким улочкам райцентра, как ни странно, заполненном в меру шумными подростками.

– Здесь всегда было много молодежи, – снова нырнул в воспоминания о себе двадцатилетнем Вадим. – Ездили сюда с друзьями, столько за ночь просаживали, что потом думал: «Дурак, лучше бы съездил за эти деньги за границу».

– Глупо, – согласилась Инга. – Что здесь можно делать всю ночь?

Коньяк после одиннадцати нигде не продавали, но один услужливый бармен, углядев в Вадиме и Инге порядочных людей, а не каких-нибудь отморозков, сбыл бутылочку за двойную цену. В другом кафе купили пышный белый хлеб и каких-то съедобных с виду салатов.

Есть Инге не хотелось. В общем-то, и пить тоже, но ночевать в одном номере с Вадимом без коньяка вдруг показалось чем-то едва ли не противоестественным.

– У них есть даже белые тапочки, – снял Вадим полиэтилен с упакованной домашней обуви, ждущей постояльцев у входа.

Довольный тем, что тапочки белые, остановился перед зеркалом в душе, контрастирующем комфортабельностью с довольно аскетичным номером. Инга, тоже в гостиничных тапках, скользнула за другом, остановилась рядом.

– Хорошо смотримся вместе, – одобрил Вадим и широко улыбнулся своему отражению.

Зеркало беспристрастно подтверждало, что это так. Рядом стояли высокие молодые мужчина и женщина, счастливые и стройные.

– Если бы не лысина, мне можно было бы дать двадцать пять, – беспокойно провел Валим по нахмуренному лбу, потрогал и затылок – те места, где не прорастала мягкая тёмно-русая щетина с ранней сединой. – У меня и отец рано лысеть начал. – Зачем-то оправдывался Вадим.

Инга выпустила на волю из стянутого для удобства тонкой мягкой резинкой «хвоста» волнистые волосы до плеч. Цвета лесного ореха, они блестели здоровьем, как будто приглашали провести по ним сильной мускулистой рукой…

…Эгоистичным оказался Вадим и в постели. Настолько, что Инга позавидовала фригидным, которые не чувствуют ничего. Сама она испытывала с красавчиком-другом боль, дискомфорт и удивление-возмущение «как можно так НЕ ЧУВСТВОВАТЬ партнёршу?» И ещё вспомнила о кактусе, с которым нужно разговаривать, чтобы он зацвёл.

А утром эгоист отказался вставать с постели наотрез до тех пор, пока не выспится, не взирая на доводы Инги, что она опоздает на работу.

– Если бы мы поехали на юг, ты бы туда сегодня вообще не попала, – резонно заметил он.

Инга запустила в Вадима подушкой. (Спали они, естественно, на разных кроватях). И принялась в одиночестве завтракать белым хлебом, запивая его остатками коньяка.

3.

Вадим снова куда-то исчез дней на десять или даже больше. Инга звонила ему несколько раз, сначала хотела поздравить с Девятым Мая. Потом просто стало интересно, куда он пропал. Потом решила: «Переспал (добился своего) и забыл». И решила, что лучшее, что Вадим мог сделать для неё, это исчезнуть из её жизни. И только что-то время от времени подскакивало в груди: «только бы не умер». Но Вадим не исчез из жизни Инги и не умер. А сначала позвонил. Веселым, ничуть не виноватым, а даже едва ли не торжественным голосом сообщил, что был на юге.

– Загорел?

Это было почему-то важнее всего.

– Да, – коротенький ответ виновато дрогнул, и Вадим поспешил соскочить с неудобной темы. – Что делаешь сейчас?

– Собираю сумки.

На самом деле Инга сидела в Интернете на «Одноклассниках». Вадима не было ни у неё в друзьях, ни даже вообще на сайте, потому что «лучше схожу в бассейн, поплаваю, это для здоровья полезно, чем убивать время в Интернете».

– Куда ты собралась? – насторожился Вадим.

– В Болгарию.

Болгария была правдой. Владимир Бессонов пригласил Ингу пожить в его квартире в Софии или домике в горах – в любой из летних месяцев, так как они с женой собирались в Болгарию только в сентябре.

– С кем? – торжество окончательно поблекло в голосе Вадима.

– Я же не спрашиваю, с кем ты ездил на море?

Теперь торжествовала Инга.

– А почему я должен делать то, что ты?

Вадим расстроился.

– Что? – не поняла Инга.

– А ты спроси. Спроси, с кем я был на море! – потребовал Вадим.

– Хорошо, – согласилась Инга. – С кем ты был на море?

– Я. Был. Там. Один.

Обиженно и с вызовом. И почему-то похоже на правду.

– Один? – сделала вид, что не поверила, Инга.

– Женщинам, вашему брату, комфорт нужен, а я поднимался в горы.  Высоко не смог. Сноровка уже не та. Надо будет вернуться туда. С другом, – поспешно добавил Вадим. – Там такие водопады красивые.

– Я тоже хочу на водопады.

Водопады были ещё обиднее южного загара.

– Возьми меня с собой в Болгарию, – попросился Вадим.

– Не уверена, что они захотят впускать в дом незнакомого человека. Приглашали ведь меня одну, без спутника. И, кстати, ты ездил в Крым без меня.

– А почему ты должна делать то же, что и я?

В Болгарию Инга не поехала. Потом они вместе с Вадимом собрались в Италию, но в Италию не поехали тоже. Второй раз в постели Вадим оказался не так уж плох, но на третий ещё хуже, чем в первый, и четвертый было уже слишком. Вдобавок Вадиму позвонили в неподходящий момент, да ещё и в их особенном месте. На речке. Но Инга обрадовалась, что четвертого раза не будет. И расстроилась, что у Вадима есть кто-то ещё. Та самая, хорошая девушка, идеальная жена, только скучная собеседница, или вообще другая. Но дело было даже не в этом. В мелодии. Глупой и пошлой. «Кайфуем, сегодня мы с тобой кайфуем», – дразнил мобильник. «И я опять тебя целую». Вадим виновато и победно улыбнулся, как мальчишка-хулиган, застигнутый врасплох за занудой-учителем за списыванием домашнего задания у соседа. Телефон продолжал звонить

Потом были ссоры, примирения, телефонные разговоры, пару раз Вадим приезжал в «Красный кот» и один раз, когда Инга не отвечала на звонки, поджидал её у подъезда. Но, главное, был спутник…

4.

Жара стояла такая, что фонтаны казались живыми, сострадающими струями, под них становились, смеялись, радовались прохладе, но солнце даже вечером шутя испаряло из волокон ткани влагу и гнало обратно в фонтаны.

Инга стояла у бьющей победным фейерверком влаги-прохлады так, чтобы брызги попадали на неё, но не настолько, чтобы сбить в нечто непонятное мочалкообразное только что «вытянутые» в салоне красоты пряди. Волнистые от природы, им только дай немного воды, чтобы как расщепленные стебли одуванчика в лужице, заартачиться кудряшками.

Инга ждала Лену, с которой они никогда не были подругами. Лена на пятнадцать лет или больше старше. И работают они в разных местах. Лена была знакомой Ингиной знакомой, работала, как и та знакомая, где-то каким-то не то инспектором, не то ревизором. В общем, темный лес. Тем удивительнее было, что именно ей Лена позвонила в этот вечер. Днем было жарко, и думалось, что вечером идти никуда не захочется, разве что в салон красоты, и то потому, что было уже нужно. Но вытянутые пряди делали лицо немного строже и  как-то таинственней что ли… А белый сарафан подчеркивал фигуру. И захотелось, чтобы такой её кто-нибудь увидел. Для начала хотя бы Лена, а там вечер длинный, найти вечером спутника в «Соловьиных зорях» не проблема. В общем, как ни странно, Лена позвонила очень даже кстати.

– Может, встретимся, посидим где-нибудь? – спросила она так, словно они с Ингой только и делали, что каждый день или как минимум раз в неделю сидели где-нибудь вечерами.

Так же легко и естественно Инга ответила:

– Давай в «Соловьиных зорях». Через полчасика подъеду.

Когда они с Леной сидели уже за столиком под стилизованной соломенной крышей беседки-шалаша на летней площадке мотеля, позвонил Вадим.

– Ты где? – услышал он музыку-фон.

– В «Соловьиных зорях», – не стала интриговать Инга.

Вадим приехал через пять минут, может через десять. В общем, вскоре, и разговор за столом оживился. Говорили в основном Вадим и Лена.

Говорили о дебитах-кредитах и прочей дребедени и обоим (это было непритворно) было интересно. У них оказались какие-то общие знакомые, и выяснилось, что Лена очень даже часто проверяет какие-то там инстанции, с которыми имеет дело и Вадим.  Инга даже хотела спросить: «Я вам не мешаю?», но передумала. Нет, конечно, не потому, что можно было услышать «да». Нет. Но все равно передумала.

Но удивительнее всего было то, что Вадим открыл перед Леной дверцу автомобиля. Переднюю, рядом с собой.

Инга, больше удивленная, чем обиженная, устроилась на задних.

Правда, до подъезда Лену не довез, высадил у дороги. Конечно, спросив, где удобно.

Лене было удобно, где удобнее остановиться Вадиму.

– Не знала, что тебе нравятся умные женщины… – обхватила Инга руками спинку переднего сидения.

– А ты, оказывается, ревнивая, Ингусь…

В полумраке автосалона плясали исходившие от Вадима смешинки.

– Прямо Отелло, – насупилась Инга. – Не знала, что ты, оказывается, такой галантный.

– Я очень галантный, но вокруг никого, с кем можно было бы проявить свою галантность.

От возмущения Инга даже проглотила «а я?». Да и к чему возмущаться, ясно же – шутка, и открытая перед Леной дверь, чтобы позлить… И вообще Вадим хочет казаться хуже, чем есть на самом деле. Самозащита. А на самом деле он другой, любящий, заботливый и чуткий.

Возле дома долго целовались в автомобиле. Было тесно и жарко, и окна домов светились жёлтым любопытством.

– А поехали на речку? Я этим летом ещё не купалась.

Через десять минут или, может, через пятнадцать автомобиль остановился у воды. Кое-где вдоль берега стояли машины.

Песчаное дно, недалеко от города и какая-никакая, но романтика и спасенье от жары, хотя вода уже прогрелась так, что остынет, наверное, только в августе.

Душная июльская ночь набрякла в небе звёздами, и луна была немного лишней. Для чего она в небе, вечная спутница?

Комарья в этот раз не было.

– Потому что уже стемнело, – объяснил причину Вадим и добавил. – Места здесь Гоголевские…

– Скорее, Васнецовские…

В полутьме зеленела вода, а деревья над ней наклонялись, как будто во что-то играли.

– Да, что-то от былин, – согласился Вадим.

Вадим с уважением относился к классике, и Инга уважала его за это.

Губы, язык Вадима проложили влажную дорожку от впадины на шее девушки к спине. Инга выскользнула из сарафанчика, бросила его на прибрежные заросли, как белый флаг. Туда же последовали трусики.

Ночь притворялась южной, переливалась звёздами…

Автомобиль ритмично вздыхал, как лодка на волнах.

Бессмысленно улыбаясь, Вадим вывалился из салона, с наслаждением потянулся, выпрямился. Инга, как ленивая кошка, выбралась следом, пружинисто сбежала к реке.

– Хочу искупаться.

И, как была, обнаженная, быстро, громко плескаясь, вошла в воду.

Вадим не пошел следом.

– Иди сюда! – звала девушка.

Так и остался стоять на берегу. Смотрел на Ингу.

Она быстро выбралась обратно из воды.

–Ты как русалка, Ингусь. Такая красивая.

Какая-то новая струна натянулась, зазвучала в ночи.

Инга подошла к Вадиму, остановилась, засмеялась и танцующим движением обвила себя его руками, замерла, сосредоточив центр ощущений внизу спины, где пульсирующим теплом согревали ровные, как море в штиль, вибрации упругого живота Вадима. Инга заговорщицки улыбнулась в пронизанные звездным светом сумерки и стала дышать в такт. Вадим не заметил маневра подруги.

– Видишь… спутник! – обрадовался Вадим, как мальчишка.

– Где? – оживилась и Инга.

– Вон, вон! – разжал ладони на её животе Вадим.

– Вон та звезда, которая падает? – заметила Инга движение на небе.

Большая точка, мерцая, чертила в небе траекторию.

– Падает не так. Так летит спутник. Видишь, наискосок.

Диагональ движения похожего на отгоревшее небесное тело объекта неживой природы затерялась в мерцании. Спокойном, вечном. Сменяются спутники, падают звёзды, и только мерцание было и будет во веки веков.

– А знаешь, говорят, любовь, – это когда смотрят не друг на друга, а в одну сторону…

– Любовь? – испугался Вадим.

Сделал глубокий вдох и выдох. Инга сбилась с ритма.

Не ответила. Спросила:

– Ну что, поедем?

– Поедем.

За рулем Вадим был задумчив. Тихо разговаривал не столько с Ингой, сколько сам с собой, как будто пытался в чем-то себя убедить.

– Лучше не то, что лучше, а то, что лучше для тебя.

– Верно, – подтвердила Инга. – Лучше то, что приносит радость.

– Вот с первой женой у меня как было…

Инга мысленно отметила, что Вадим произнес «первой» так привычно и между прочим, как будто уже была вторая.

– Мозг мне кричал «не ходи туда», а ноги сами шли.

– Я напоминаю тебе её?

– Не знаю… В чем-то похожи, а в чем-то разные.

– Все люди разные, – философски заметила Инга. – Каждый неповторим.

– Ты знаешь… – Вадим, видимо, раздумывал, стоит ли говорить дальше или лучше скрыть свои мысли. – Сейчас, когда мы смотрели на спутник, я в первый раз в жизни чувствовал себя абсолютно счастливым.

5.

И Вадим опять исчез на две недели, а потом опять позвонил.

Инга ни о чем не спрашивала.

– Я достраивал дом. И я подумал, мы можем в нем жить и вместе.

– Звучит как деловое предложение…

Инга не чувствовала радости. Скорее, усталость. Хотелось услышать другое.

– Вместе живут, когда любят друг друга, – намекнула она.

– Живут же люди и без любви, – не сдавался Вадим.

– Живут, – согласилась Инга. – А я хочу жить с любовью.

– Что ты хочешь сказать?

– Давай останемся друзьями, – пришло на выручку шаблонно-лицемерное.

– То есть ты уходишь от меня просто так, в никуда… – размышлял вслух Вадим. – Или… у тебя появился другой мужчина?

–Да, – солгала Инга.

– Тогда, конечно,  другое дело, – сдался Вадим. – Но мы хотя бы будем продолжать общаться?

– Конечно!

Инга торопилась сказать «пока». Разговор тяготил.

…С Леной кстати, у Вадима тоже ничего не получилось, за что Лена сначала обиделась на Ингу, а потом опять пригласила её в кафе. Инга опять согласилась.

Лена сфотографировала Ингу рядом с белым роялем и не то разрешила, не то незаметно предложила ей посмотреть все сохранившиеся на simке фотографии. Там был белый кот почему-то с собачьим именем Бимка, разбитый штоф с марочными винами (какое-то зафиксированное по работе нарушения), сын Лены – уже совсем взрослый и красивый, студент юридического факультета, сама Лена в каком-то красивом каминном зале, конь с каретой (какая-то предновогодняя рекламная акция), ведь была уже зима, и даже январь.

А в фотоаппарате оставались снимки ещё с лета. И на двух из них был Вадим, с красивой ласковой улыбкой, затаенной (видимо, ещё с ранне-детских лет) шалостью в глазах. Загорелый, с натренированным хоккеем, плаваньем и даже альпинизмом телом и вечерними солнечными зайчиками на счастливом лице.

Но Инга торопливо пролистала моменты обратно к весне, к самому его началу, когда зацвёл кактус.

Вадим уже откровенно её раздражал. Его номер оставался в «контактах» исключительно для того, чтобы не отвечать на его звонки. А Вадим продолжал звонить. Присылал глупые SMS-ки вроде «я не дам тебе себя забыть», естественно, со смайликами, и что-то не менее глупое в стихах.

На стихи Инга сначала отвечала, тоже в рифму, но потом надоело и это. На докучливого абонента стояла та же мелодия, что и на всех остальных, что-то жизнерадостное, латиноамериканское, солнечное до безобразия. Инга хотела поставить на «Вадима» что-то нейтральное, но передумала, и стерла из «контактов» его имя. Но ни недвусмысленно посылать матом, ни отвечать на звонки и сообщения по-прежнему не хотелось, и Инга ввела другое имя – «Спутник». Так было остроумно и забавно, так что и звонки Вадима стали ей уже чуть ли не приятны, тем более, что звонил он всё реже и реже…

 СНЕГУРОЧКА

 1.

– Вам одну?

– Да, – засмеялась Оля, выхватывая, как сорока, взглядом, одну за другой разложенные на прилавке перед супермаркетом новогодние мелочи – брелоки- зайцы и такие же коты, ёлочные игрушки и много-много всего ненужного, без чего Новый год совершенно немыслим.

Продавщица, упакованная в тёплое, бесформенное с деловитым выражением лица, неприметного, как вывеска НЕ ДО КРАСОТЫ, неожиданно смутилась.

– А вдруг у вас подружка тоже Снегурочка?

Продавец нет, не то, чтобы застыдилась, скорее, ей стало несколько неловко: все-таки накануне Нового года принято быть добрее и щедрее, а не предлагать покупателям две совершенно одинаковые снегурские шапки.

Подружки-Снегурочки у Оли не было.

К слову, на самом деле её звали не Оля, а как раз наоборот – вычурно, претенциозно даже, но поскольку сама история похожа, скорее, на новогоднюю сказку, чем на реальный случай, то пусть героиню зовут привычно и празднично – Оля.

– А у Вас только такого цвета? – мысленно Оля примерила на себя голубую и синюю. Голубая будет лучше. Голубоглазым блондинкам вообще идет, а белокожую Олечку и без голубой шапки со свисающим сзади, как заячий хвост, помпоном по делу и без дела сравнивали с внучкой сказочного деда.

– А какого Вы хотите?

– Красного.

–Зачем Вам красный? – замахала руками продавщица. Красного колпака у неё, конечно же,  не было.– Снегурочка должна быть в голубом. Вон посмотрите за соседним прилавком Снегурочка в таком же…

Оля заглянула за нейлоновую перегородку, но за соседним прилавком никого не было.

– Валя! – позвала продавщица без особых примет.

Откуда-то со стороны переходного моста радостная, как восклицательный знак, возникла миниатюрная, хотя и тоже упакованная, продавщица в красивом голубом колпаке.

– Что? – спросила она.

– Ничего. В рекламных целях позвала тебя.

– Красиво, – одобрила Оля, попросила завернуть колпак, поздравила обеих продавщиц с наступающим, села в маршрутку и поехала домой.

Колпак шел Оле необыкновенно. «И теплый, наверное», – приняла его за модную шапку Оленькина мама.

Но теплый было даже лишнее. В голубой шапке Оля собиралась быть Снегурочкой на музыкально- поэтическом вечере одного волонтерского проекта, который тоже имеет отношение к Новому году, но история не об этом.

Вообще-то увлечение Оли авторской песней никак не связано с её гуманной и красивой профессией. «Вы, наверное, с детьми работаете?» – предвкушали удивленный взгляд и «Как вы догадались?» новые знакомые обаятельной исполнительницы с несильным, но очень приятным, как будто созданном для того, чтобы петь детям, голосом. Не тут-то было.

– Нет, я эколог, – разочаровывала Оля.

Вдобавок, она работала в международной природоохранной организации. Серьезная, в общем, дама. Но на сцене, конечно, совершенно другая.

Впервые за последние пять лет Новый год Оля решила встретить дома. И за эти же пять лет она отвыкла считать Новый год праздником. Он настигал её то в дороге, то врасплох в незнакомом городе, но одно дело, когда праздничным фонтаном бьет беззаботность и хочется совершать безумства. Но фонтаны * фейерверки * били рядом, а Оля почему-то оказывалась между ними, как будто, если продолжать сравнения эмоций с водой, её затягивало в какой-то водоворот. Это было даже немного приятно. Что-то в этом было  – привкус меланхолии приторного коктейля-калейдоскопа, всех этих брызг, всего этого сверкания-мерцания, от которого остаётся только пшшшик и усталость. И похмелье

Праздничный стол поблёскивал уже хрусталем, будто приближая часы праздника, хотя ещё даже не стемнело.

Успели прийти и парочка поздравительных sms-ок в стихах. И раздался звонок.

– Поздравляю, милая… – звонила Татьяна Валерьевна. Наспех пожелала здоровья-счастья-успехов-любви-и-всего-чего-ты-заслуживаешь и перешла к главному. – Приезжай, милая, встречать Новый год. Я совсем одна.

Татьяна Валерьевна заплакала.

– А как же Алик?

Алик – сын Татьяны Валерьевны, довольно уже зрелый мужчина в очках и бородкой, которому на редкость не шло детсковатое «Алик».

– Алик дежурит, – продолжала плакать Татьяна Валерьевна.

Слезы были настоящие, хотя Татьяна Валерьевна, в прошлом актриса, умела искусно вызывать и поддельные, но Олечка уже приноровилась их различать.

За это Татьяна Валерьевна любила её и восхищалась ею ещё больше.

С тех пор как они познакомились на одном капустнике, Оля часто бывало у неё в гостях. В доме Татьяны Валерьевны всегда было много творческих людей. Примечательным контральто обладал и Алик, но пел он редко и только когда выпьет, а пил он тоже редко. Актером был и покойный муж Татьяны Валерьевны. Несколько лет играл в ТЮЗе и внук Валик. Но, конечно, в семье не без урода и, конечно, уродом была невестка.

– Бедный Алик, бедный Алик, – театрально хваталась за голову по поводу и без Татьяна Валерьевна, даже при Валике. – Сломала мальчику жизнь.

Алик не спорил. Спорить с Татьяной Валерьевной дело вообще неблагодарное в первую очередь потому, что (в этом никто не сомневался) она любила сына, с детства надежно опутав его паутиной заботы.

Как прочна эта сеть, Оленька уже успела ощутить на себе. Татьяна Валерьевна пристрастно расспрашивала Оленьку о всех её воздыхателях и каждому выносила вердикт «не достоин». Тех, кого любила Татьяна Валерьевна, был недостоин никто.

Алик уже полгода жил с мамой. Вернее, так: то с женой и сыном, то с мамой, но чаще с мамой. Татьяну Валерьевну он даже называл не мама. Ласковей – мамусик. И, конечно, если бы не дежурство в Новогоднюю ночь, одна она бы Новый год не встречала. Но Алик – медбрат в отделении реанимации, а жизнь незнакомых людей все-таки не менее важна, чем настроение мамусика в праздничную ночь.

– В первый раз буду встречать Новый год одна…

Оле было искренне жаль Татьяну Валерьевну, но как пожилая женщина не убеждала, что родители вдвоем и единое целое, и значит, Олечка нужна им не так, как ей, она твердо сказала, что останется дома.

– В конце-концов, новогодняя ночь такая же, как и все остальные в году, – уже мягче сказала Оленька. – Я вообще этих отмечаний не понимаю. Выпьем по бокалу шампанского и спать.

Чтобы развеселить Татьяну Валерьевну Оля добавила, что бессонные ночи вообще плохо сказываются на коже, а красоту надо беречь. С этим бывшая актриса согласилась, хотя актрис бывших не бывает. А то, что уже не играет в театре ролей ни главных, ни даже второстепенных, так вся жизнь – театр. И никогда не знаешь, каким будет следующий акт…

Не предполагала и Оля, что через пару часов будет отчаянно спорить с мамой.

Ссора началась, как это чаще всего и бывает, из-за ерунды.

Оля примеряла перед зеркалом новое платье. Маме оно не понравилось.

«Что это за платье? Сразу видно, шила его не Лана. Платье должно подчёркивать фигуру, а не портить её».

Платье, действительно шила не Лана, давняя знакомая Олечки, и сидело платье неважно. Это было и обидно. И ткань, и цвет, глубокий, темно-синий, оттенявший глаза, заслуживали лучшего.

«Лана ушла в секту», – напомнила Оля маме.

– А жаль. Я хотела сшить у неё зелёное.  Так, как Лана, больше никто не сошьет.

– А мне нравится! – лгала из вредности Оля. – Ты просто не понимаешь в моде!

– Нравится так нравится. Дома всё равно, в чём встречать, – стояла на своем и мама.

Но встречать Новый год дома Оле уже не хотелось.

– Поеду туда, где понравится и моё платье, и я сама…

Оля набрала номер такси.

Ещё через десять минут она уже ехала к Татьяне Валерьевне.

– Еду к вам, – позвонила сразу, как села в машину.

– Правда? – снова чуть не расплакалась Татьяна Валерьевна, на этот раз уже от радости.

2.

– Снегурочка! – умильно сложила ладони перед грудью Татьяна Валерьевна, открыв дверь.

На кухне было подозрительно тихо: ничего не шипело и не скворчало.

– Думаю, зачем готовить, если все равно одна встречать буду… – вздохнула Татьяна Валерьевна и умильно обласкала гостью взглядом, проворчала, молодо поблескивая глазами из-под густой каштановой чёлки. – Сними колпачок, жарко в квартире…

Совет был вполне резонен, и Оля положила Снегурочкин атрибут на трюмо в коридоре.

– Только вот студня наделала, – вернулась к кулинарной теме хозяйка. – Ты студень любишь?

– Я все люблю…

– Тогда давай, переноси все это на стол в зал, – показала Татьяна Валерьевна взглядом на салаты и формочки со студнем. – Не на кухне же нам встречать Новый год.

В зале не было ёлки. Только в поллитровой баночке торчала коротенькая веточка сосны и в углу в высокой керамической вазе углу безнадежно  усохли три розы. В той же вазе стояли пара искусственных веточек, похожих на хвойные.

Цветы некогда были алыми, и в новогоднюю ночь мумии роз показались Олечке кощунством, ведь смена лет – пора обновления, и она решительно выдернула розы из сосуда и отнесла в мусорное ведро.

– Нет, подожди, – спохватилась Татьяна Валерьевна, сначала мы накроем стол праздничной скатертью.

И достала старинную, «с павлинами».

Оля сполоснула вазу из-под роз.

– А ёлочные игрушки у вас есть?

– А как же! Открой во-он тот ящичек внизу.

В шкафу ждала праздничного часа простая картонная коробка, забитая новогодними шарами, дождиком и какой-то мишурой. Мишура никуда не годилась, а дождик, но не нитями, а похожий на ёлку и даже зелёный, как и был на искусственных веточках, оставшихся от роз. Но веточек было две. Не дело. Оля присоседила к ним тот самый куцый ошмёток сосны, который ни на что не годился, потому что в комнате не было ничего более подходящего. Но вышло очень даже ничего. Нашелся даже символ года – белый кот-свеча – под ёлку.

 Чудо как хороши были и шары на ёлку. Не шары даже, а шарики. Маленькие, разноцветные, похожие на атласные – то, что нужно. И нашелся ещё большой и легкий фонарик из фольги, но когда Оленька его подвешивала, предновогоднюю тишину, в которой вот-вот должно было родиться чудо, пронзил дверной звонок.

– Неужели Алик!

Посуда на кухне радостно звякнула «Алик!», Оленька метнулась к дверям, но со стороны кухни уже шла, опираясь на палку, Татьяна Валерьевна, и гостья, сцапав, как добычу, колпак и одевая его на ходу, отпрыгнула обратно к ёлке как ни в чем не бывало привязывать упавший фонарик.

Алик, конечно же, оторопел.

– К тебе в детстве никогда не приходила Снегурочка? – угадала Оля.

– Ко мне даже Дед Мороз никогда не приходил. А тут прихожу домой, и ничего понять не могу, взметнулся в воздухе колпак, захожу в зал, а ёлку наряжает ТАКАЯ Снегурочка! Не даром мне снилось… Новый год, я, мамусик и Снегурочка, но вот так вижу Снегурочка, а кто – лица разобрать не могу… Проснулся, думаю, как же так, Новый год ведь на работе должен был встречать…

– Да, Алик, кто же тебя подменил? – стоя в дверях, Татьяна Валерьевна, умиротворенно улыбаясь, смотрела на новогоднюю идиллию.

– Лариса.

– А ей что не хотелось встречать Новый год дома? – удивилась Оля.

– Ей не с кем. Говорит: «Лучше в другой день, когда мне куда-нибудь надо будет, подменишь меня, а на Новый год иди с семьей отмечай».

Мобильный Алика требовательно зазвонил, и, сделав указательным пальцем знак, обозначающий «Тсс», мужчина скрылся на кухне, закрыв за собой дверь.

– Наташа наша звонит, – ревнивым шепотом прокомментировала Татьяна Валерьевна. – Звала её со мной встречать, да разве она пойдет? С сыном вдвоем встречают.

Стрелки часов неумолимо приближали час отсчета новых надежд и ожиданий, и не важно, сколько их перекочевало из старого нового года…

– Проводим старый новый год, – вздохнула Татьяна Валерьевна. Шампанское торжественно и победно зашипело в руках Алика.

Мобильный Оли на столе то и дело подпрыгивал от звонков и SMS. Звонили с работы, друзья, просто знакомые.

«Говорят, с кем встретишь Новый год, с тем и проведешь», – ревниво косился Алик на старенький Sony Ericsson. Оля позвонила маме. Родители с расстройства ушли к соседям.

– За то, чтобы все обиды остались в старом году, – провозгласила Татьяна Валерьевна.

Новый год, как кошка, настиг сидящих за столом одним прыжком.

Кошачий. Год Белого Кота. Или Белого Кролика.

– А я всегда мечтала о белом коте, но приносила в дом черных, – укоризненно уже немного пьяный взгляд Оли облюбовал воскового белого кота с ёлкой в лапах на столе.

Куранты били радостно, да они и не умеют по-другому, не зависимо от того, больше невзгод или счастья принесет наступающий год.

Кролик сменил Тигра незаметно, как полная бутылка шампанского пустую на новогоднем столе, но вторую пили уже без Татьяны Валерьевны.

– Тяжело уже сидеть допоздна, – довольно проворчала она. – Возраст.

А Оля сказала, что, пожалуй, поедет домой, хотя новогоднюю ночь встречает кто где и с кем хочет, но не с женатым же мужчиной в самом деле, тем более, маменька ушла спать.

Но Алик предложил:

– Пойдем лучше гулять.

Весело, непринужденно, как если бы мальчик предложил то же самое подруге-однокласснице, в которую ещё не влюблён.

На улице Алик признался Оле в любви. Собственно говоря, она знала, что он её любит и любит уже больше года, но само слово «люблю» он произнёс только в новогоднюю ночь.

Неловко перевел разговор с «почему-то все сегодня трезвые».

– Давай лучше поговорим о чем-нибудь приятном.

– О чем?

– Например, о любви…

Возле ёлки перед Домом культуры, действительно, было не-по-новогоднему мирно и пристойно. Никто не только не ругался (не говоря уже о драках), но даже танцевали празднующие как-то неохотно, только толпились, как тюлени, у входа в ДК, где жителей микрорайона пытались расшевелить Дед Мороз с … почему-то Бабкой Ёжкой.

Снегурочки на условной сцене не было.

– Какие-то все грустные и трезвые, неодобрительно сканировал Алик взглядом из-под очков народное гуляние.

Но зазвучал старый хит про морячку, и сразу несколько группок пришли в движение. А один паренек, стоявший спиной к Алику и Оле, даже принялся выбивать по-морскому дробь.

– Смотри, как пляшет, кривоногий! – засмеялся Алик.

Но потом начались конкурсы, а участвовать в них никто не хотел.

– Пойдем к другой елке, – предложила Оля.

Других ёлок в микрорайоне было две. Одну, в лёгкой паутинке огоньков, прохожие обходили стороной, а у другой двух девушек фотографировал дед Мороз в колпаке набекрень.

И Алик с Олей отправились просто бродить по улицам.

– Как-то странно у меня получается, когда люблю я, то с обратной стороны, – Алик развел руками. – Не то что никак, а вообще никак. А когда любят меня… то любовь эта как камень на шее…

Оля поняла, Алик говорит о жене. И побоялась, что он продолжит эту тему. О супруге Алик говорил обычно нейтрально-доброжелательно, и это вызывало у Оли уважение. Тем более, что от Татьяны Валерьевны она слышала не раз, что Алик не любит жену.

– Ты женат, Алик, – напомнила Оля, но это не остановило поток признаний.

Почему-то главным доводом Оли стало «ты женат», а не «я не люблю тебя».

– Сегодня женат, а завтра разженат, – воскликнул Алик с сумасшедшинкой в глазах, по которой легко диагностировать готовность к безрассудным и даже безумным поступкам.

– Но я люблю другого мужчину, – осторожно обошла Оля «я не люблю тебя».

Алик был единственным её знакомым мужского пола, который знал о Мужчине её Мечты.

– Нет, надо просто войти в ту же реку… И плыть…

– Но я не могу войти в твою реку.

Дома пили мускатное вино. Много вина.

Уходить уже не хотелось.

Пили и тихо разговаривали, хотя все равно Татьяна Валерьевна слышит плохо, а тем более, если спит.

– Я уже говорил с сыном, – нёс Алик, что у трезвого на уме.

– О чём?

– Как о чём? О разводе, – удивился Алик.

– О разводе?

Но ещё больше Оля удивилась тому, что всегда такой сдержанный Алик положил ей руку на колено и, явно, не собирался этим ограничиваться.

«Извини, что я так назойливо ухаживаю за тобой», – неловко бормотал Алик.

– Это не ухаживание.

– Это акт насилия, – нашел адекватное название и Алик.

– Я позову Татьяну Валерьевну.

–Зови, кого хочешь, – не собирался сдавать отвоеванных позиций Алик. – Милицию, МЧС, Татьяну Валерьевну. Она ещё поможет… МЧС вызвать.

Алик решительно сбросил с себя очки, а затем и всю остальное.

«Сколько можно о тебе мечтать!» – провозгласил он почему-то победно, сдирая с Оли ажурные трусы, по-зимнему закрытые, потому что демонстрировать, а тем более снимать их в новогоднюю ночь не предполагалось.

Платье Оля сняла сама, потому что проще было уступить.

– Какая красота, – обомлел Алик перед упругой пышной грудью Оли. – Я так её и представлял.

И резко опрокинул Олю на диван, так что помпон крольчонком прыгнул Оле на лицо.

– Колпак! – расхохоталась Оля громко, истерично, так, что даже в соседней комнате заворочалась, закашлялась Татьяна Валерьевна. – Ты мечтал когда-нибудь переспать со Снегурочкой?

Смешинки-сумасшедшинки проникли и в пьяное сознание Алика. Они смеялись, обнявшись, до слез, до боли лицевых мышц, пока в комнату не вернулась реальность. А реальность была такова, что орудие несостоявшегося насильника висело, как снегурочкин колпак.

Оля сняла головной убор и надела платье.

– Я застрелюсь, – пригрозил Алик, хотя стрелять, конечно, не умел. – Нельзя было столько пить и столько смеяться.

– К лучшему, – нервно набрала Оля единственный номер, который знала наизусть, потому что из одинаковых цифр, «с Новом годом!» поздравила девушку-диспетчера такси, прежде, чем назвать адрес.

Точно в компенсацию за холод первой январской ночи рассвет перепушил все вокруг в снег и прах.

Растерянный и все же счастливый Алик посадил Олю в такси.

– Мамусик расстроится, что ты так рано уехала…

Оля почувствовала себя виноватой, и стало вдруг жалко Алика.

– Она очень любит тебя…

3.

…Оля проснулась от неприятного ощущения. Снилось что-то странное. Какое-то длинное черное платье и этот колпак. Да, колпак. С утра она зачем-то водрузила его на большую игрушечную лису – давний подарок поклонника, о котором Оля вспоминала очень редко и только по случаю. Он говорил, что жизни без неё не представляет, а она любила другого, женатого, а любовь мальчишки, причем, на год моложе её, висела камнем на шее. А войти в реку с камнем на шее и плыть было невозможно.

– Невозможно, – сами прошептали губы.

Лиса жалостливо смотрела со шкафа и усмехалась, высунув алый язычок. За этот взгляд и язычок Оля не смогла вышвырнуть, отдать, вернуть лису с остальными подарками безответно влюбленного.

– Почему так бывает? Почему так бывает? – билась в голове одна-единственная мысль, как усталая птица в клетке «а вдруг да откроют?» Так бывает. Как птица…Прошлым летом к ним в природоохранный центр залетел белый попугай. А до этого голубь. А ещё до этого кто-то нашел и принес к ним ёжика. Животные как будто чувствовали, что здесь о них позаботятся.

 «Год зайца, а колпак на лисе», – суеверно встрепенулось что-то в душе, и вспомнился сон: Оля ушла в монастырь или кого-то искала там, или пряталась от кого-то… Да, от него… даже мысленно Оля не хотела называть его имя, а хотела, наоборот, забыть, забыть, забыть… Но чем больше она хотела забыть, тем глубже тот, чьего имени она не хотела называть даже мысленно, врезался в память, в чувства, в ощущения… Он был всё время в ней, как мягкая игрушка-талисман, этакий пушистый зайчонок, делал то, что она хотела, называл её ласковыми именами… Она постоянно слышала его голос… и там, в монастыре, он звал её … но в келью или обратно? Скорее, в келью, ведь на Оле уже была ряса. Значит, она – монахиня.   Ряса, свисавшая спереди до пола, сзади неожиданно обрывалась коротенькой юбчонкой, которой ещё более легкомысленный вид придавали высоченные серебряные «шпильки», но туфли тоже можно было видеть только сзади.

Но самым неожиданным были не они, а помпон, свисавший на спину с колпака.

– Мак… – хотела Оля называть того, кто звал её, по имени, и проснулась.

А может, разбудил телефон.

SMS. Короткий сигнал, а разбудил. Короткое сообщение «С Новым годом, Оля». В стиле Максима, Мужчины её Мечты. В сорок с небольшим выглядит почти на шестьдесят, глаза голубые, как у волка. Один из лучших фермеров России, между прочим. Интересуется передовыми технологиями и, в частности, экологией. Любит свою малую родину. За это Оля особенно его уважала. Уважает жену. (И за это /ничего не поделаешь/ тоже).

И метания между верностью жене / «Мы чуть не обвенчались, но она заболела»/ и законсервированной в начальной стадии, по-прежнему платонической любовью к Оле были особенно трогательны, потому что творились в душе такого волчары.

Вот бы так в новогоднюю ночь появиться перед ним Снегурочкой. И растопить. Ведь не повенчались же, что-то помешало, значит так надо. И, с другой стороны, это передающееся от бабушке к маме, от маме к дочери «на чужом несчастье счастья не построишь».

Ещё SMS. Эта пришла ещё ночью. От разобиженного, но не потерявшего надежды воздыхателя.

«Желаю тебе творить, творить, творить и творить». Оля улыбнулась и в душе её игриво мурлыкнуло «натворю».

Ведь свободен же Гена… Свободен. Но неинтересен. Так что и воображению не в удовольствие лишний раз его рисовать. Такой обыкновенный, среднестатистический, без метаний. И любит не очень. Так, сим-па-ти-зирует. Очень нужна его симпатия!

Алик позвонил вечером. Оля не ответила. Было неприятно, и не понятно, что теперь говорить. Алик звонил на следующий день, а потом ещё через день с незнакомого номера, потому что Оля по-прежнему не отвечала.

– Почему ты звонишь с другого номера?– узнала Оля голос.

– Потому что ты не хочешь со мной говорить, а я скучаю… Когда мы увидимся?

–Зачем? – холодно спросила Снегурочка.

– Потому что я люблю тебя, потому что…

– Алик, ты женат. Ты. Женат, – снова напомнила Оля.

– Женат, – совсем расстроился, растерялся Алик. – Но я пытался тебя разлюбить. Пытался… Но… ты знаешь, я хотел бы ещё девочку…

– Девочку?

– Да, дочку… Я даже вижу её. Она высокая и стройная, красивая, сильная, с темными волнистыми волосами, похожа на мамусика в молодости. Только ты сможешь её родить! Даже имя придумал…

– Какое, – почувствовала, как к глазам подступают слёзы, Оля.

– Лия…

– Лилия?

–Нет, Лия… Лия…

– Твоя жена тоже может её родить. А я не хочу разбивать семью. И я не люблю тебя, – Оля снова поймала себя на том, что привела как главный довод «женат», а не «не люблю». – Да, ты мне нравишься. Но не как мужчина. Как друг. И ты сам знаешь, если бы я не выпила столько, я никогда не позволила бы тебе зайти так далеко.

– Прости, – уронил в трубку Алик.

Нажал отбой. Тишина.

Темно. Вечер. Надо был включить свет, а не хочется. Оля сидела, вжавшись в спинку кресла, обхватив колени руками, и ни о чем не думала. Только время от время в сознании откуда-то издалека куда-то звал мужской голос. Не Алика. Максима. Но ведь он тоже женат и даже не обещал развестись. А если бы обещал? «Я не хочу разбивать семью», – насмешливо уличила Оля саму себя. Дочка. Лия. Оле вдруг стало жаль себя – то поганое чувство, которое она гнала от себя, как комариную стаю. Но сейчас оно застало её врасплох и облепило со всех сторон.

Комаров было много. «Откуда комары, ведь зима», – подумала Оля и встала, чтобы включить свет, но вместо этого подошла к окну, отдернула тюль. Комары растаяли. Показалось. Какие комары могут быть в комнате? И снежинкам не место в тепле. Видимо, ветром навеяло, ведь – порыв холодного воздуха – балкон не закрыт. Вот откуда комары.

Оля посмотрела наверх, откуда сыпалась прекрасная белая напасть, и едва не вскрикнула. С крыши соседней пятиэтажки спускалась по веревке девочка, а ветер раскачивал её, как будто огромный маятник ритмично метался от мгновения к мгновению.

«Она же упадет», – поймала Оля сигнал SOS, а руки её уже держали девочку, ставили на заметенный снегом балкон, неожиданно сильные и ловкие.

 Сердце спасительницы все ещё билось так, что трудно было дышать и невозможно вспомнить-представить, как какую-нибудь минуту назад ей удалось исхитриться в какую-нибудь долю секунду поймать, удержать девочку за руку.

И теперь спасенная стояла посередине комнаты, упершись взглядом в пол. Девочка была крупная и полная, с жидкими светлыми волосами и немного грубыми, но приятными чертами лица. Оле показалось, что где-то она её уже видела.

– Как тебя зовут? – спросила Оля и погладила нежданную гостью по голове.

– Лия, – ответила девочка, все также глядя в пол.

Оля вздрогнула. Лия была похожа на… да, на Максима.

– Разве у меня есть дочь? – удивилась Оля, обнимая Лию, и проснулась.

В комнате было уже совсем темно, но свет включать не хотелось. Рука сама потянулась к ноутбуку.

Новое сообщение в «ящике». От Алика.

Сообщение было длинным и самообличающим. После долгих укоров в собственный адрес и восхищенных – в адрес Оли Алик просил прощения.

«За одну ночь я потерял твою дружбу, уважение, даже доверие, – писал он. – И только теперь понял, что это и было счастье. А теперь на смену ему пришло ощущение беды».

Оля хотела что-то написать, но пока не знала, что именно… Нет, лучше позвонить. Когда-нибудь. Просто так. Как будто ничего не было, тем более, что ничего и не было. Сон о Снегурочке. Просто сон.

Не дочитав письма, Оля перенеслась на «Одноклассники». Система выдала: на сайт вошел Максим. Оля подвела курсор к фотографии. «Вы действительно хотите удалить этого пользователя из друзей?» Да. «Вы действительно хотите добавить этого пользователя в игнор-лист?». Да.

Оля выключила компьютер и включила свет.

В этот вечер лиса в колпаке смотрела на неё как-то особенно, дружелюбно и ласково.

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ

1

Невидимые руки складывали в небе мозаику из переменчивых радуг. В ней было все – истории людей, городов и целых народов. А внизу был снег, много снега.

Все это нельзя было передать словами, но имело название. Только какое?

Мозаика сверкала, переливалась, и теперь там наверху бурлила настоящая жизнь, а здесь, на земле, только ее отражение.

«Северное сияние», – услышала Эйо голос. Голос шел откуда-то изнутри. Из самого сердца.

«Северное сияние», – повторила Эйо и проснулась.

Африканское солнце пробежалось лучами по вершинам пальм и смотрелось в озеро, за которым жили пигмеи. Папа говорит, они ловкие охотники, а он знает все на свете, потому что вождь племени.

Вечером, когда он вернется, она, Эйо, обязательно спросит у него, что такое северное сияние. Вот только как дождатьсявечера?

Утром как обычно были занятия в школе.

Учитель мистер Буле учил их, школьников, как строить заграждения от львов.

Предмет, несомненно, важный, и все же гораздо больше Эйо нравилось, когда он рассказывал о свойствах целебных трав.

Она мечтала стать врачом, но пока никому не говорила об этом, даже родителям, братьям и сестрам.

–Мистер Буле, – вкрадчиво спросила Эйо, когда он многозначительно замолчал после того, как сказал, что дикие звери принимают страх за агрессию и всегда чувствуют его. – А что такое Северное Сияние?

–Северное сияние? – удивился мистер Буле и засмеялся. – Северное сияние – это далеко, на севере, где много снега. Ты знаешь, что такое снег?

–Я видела его во сне, – ответила Эйо.

Почему-то она точно знала, белые пушистые хлопья из ее сна, похожие на пух птенцов павлинов, это и есть тот самый снег, о котором спросил ее учитель.

2

Тигр был таким маленьким, что сначала показался Тиму огромным котом, но нет, хищник был не так уж и мал, и уводил почему-то не в сторону джунглей, а вглубь деревни и остановился возле небольшого дома, рядом с которым сидела темнокожая женщина.

–Это ваш тигр? – спросил Тим.

–Да, – ответила женщина. – Я взяла его с собой. Мой Сохо подарил меня другому мужчине, а тот своему другу-путешественнику, который и привез меня в Россию.

Тим хотел погладить тигра и проснулся.

Который день за окном сыпал снег. Вчера была такая метель, что пришлось даже остаться на ночь в кинозале вместе с другими посетителями вечернего сеанса.

Работники кинотеатра относились к таким вынужденным задержкам с пониманием, они ведь и сами не могли выбраться наружу из-за заметенных дверей, угощали бесплатно чаем и крутили кино до утра.

Один из фильмов был об Африке, и теперь она вернулась во сне в образе темнокожей женщины с ручным тигром.

Телефон зазвонил. Тим поморщился – нужно бы сменить мелодию вызова. Звонили из журнала «Adventures», с которым он, фотограф и неутомимый искатель приключений, сотрудничал уже несколько лет.

В этот раз он обещал сделать такие кадры с Северным сиянием, какие до него не делал никто, но оказалось, поймать это сверкающее чудо – примерно то же, что ухватить за хвост жар-птицу – нужно не только желание, но и удача.

Северное сияние предугадать невозможно, как невозможно предугадать, например, любовь или вдохновение, хотя и то, и другое в принципе можно предвидеть. Совсем иное дело – хороший праздник; его не только можно, но и нужно планировать, и вишенка на этом торте, конечно, хороший фотограф.

Вечером обещали веселье, а пока тянулись северные будни, в которых была своя красота – суровая, лаконичная. Даже дома здесь сдержанных цветов, и люди тоже спокойны, основательны, но если веселятся, то от души.

–Сможешь сегодня поработать на шоу ледяных фигур? – спрашивал редактор журнала.

–Я вечером туда и собирался… – ответил Тим.

–Вот и отлично. Нужно будет сфотографировать одну модель в образе Снежной Королевы на обложку журнала.

3

Огромные белые тигры охраняли снежную крепость-дворец, возле которой красовались павлины, выпячивали грудки пингвины, звенели мерцающие паруса бригантин, казалось, замершие на n-ное количество веков от ледяного дыхания Севера.

Невидимые руки складывали в небе мозаику из переменчивых радуг. В ней было все – истории людей, городов и целых народов. А внизу был снег, много снега.

Мозаика сверкала, переливалась, а снизу вверх на это переменчивое чудо смотрела Снежная Королева и смеялась – в серебристо-белом платье, с улыбкой, такой ослепительной, какая бывает только у женщин с очень темной кожей. Настоящие черные жемчужины. Как-то так и назывался конкурс красоты для темнокожих иностранных студенток, и одной из его финалисток стала эта красотка из медицинского вуза. Вместе с призом от журнала «Adventures» – туром по русскому Северу- она получила приглашение поучаствовать в необычной фотосессии на шоу ледовых фигур.

–Я так давно хотела увидеть северное сияние, – улыбнулась Эйо.

Тим нажал кнопку спуска затвора фотоаппарата и улыбнулся. Он только что поймал в кадр свою мечту.

ЖЕНЩИНЫ И ЗВЕЗДЫ

«… в 12 часов 30 минут на орбиту спутника Земли вышел космический корабль «Восток-6», впервые в мире пилотируемый женщиной…». Валя застыла у радиоприемника. За гранью земного притяжения девушку с таким же именем, Валентина, обволакивает мерцающая бесконечность. Июнь благоухал под окном жасминовыми ветвями, похожими на белые созвездия, а Валя вспоминала белые хлопья снега, ванильный запах сдобы и слова, сказанные тогда Валентиной Терешковой: «А ведь этот момент мы никогда не забудем …»

1. Небо…

Каждая из девушек, проходивших подготовку в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале, могла оказаться покорительницей звездных пространств. И кто знает, если бы по-другому раскрутилась рулетка судьбы, может быть, первой женщиной-космонавткой была бы наша землячка…

С такими мыслями я подъезжала к деревне Шуклинка, что под Курском, где живет Валентина Георгиевна.

В начале шестидесятых, когда бросили клич из Москвы, сотни спортсменок съехались в столицу. Но лишь два десятка счастливиц после строжайшего отбора проходили подготовку в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале. Среди них была и девятнадцатилетняя Валентина.

Рассказать подробности о днях, которые тогда патетически и небезосновательно назвали «днями великих свершений», Валентина Георгиевна согласилась неохотно.

«Столько уже об этом всего написано», – вздохнула она в телефонную трубку, но после долгих уговоров наконец сдалась: «Приезжайте».

Она никогда не рассказывала журналистам о том, как была всего в шаге от того, чтобы попасть в первую российскую команду женщин-космонавтов.

Дорога к звездам начиналась с областных аэроклубов. Впрочем, никто из подростков конца пятидесятых об этом еще не знал. Звало небо, звала романтика…

Занятия в аэроклубе начинались очень рано, и чтобы успеть на прыжки, учащаяся профтехучилища № 1 Валя Мыздрикова вставала в четыре утра.

Да разве одна она была такая?

Но этого было не объяснить строгой тете. Конечно, Валя знала, что строгость эта напускная и сродни материнской заботе. Да по сути Варвара Борисовна и была для Вали второй матерью. В шесть лет девочка осталась круглой сиротой, и если бы не забрали ее дядя с тетей в Шуклинку, у нее оставалась бы одна альтернатива – суровое детдомовское детство. Своих детей у приемных родителей не было, и все нерастраченное отцовское – материнское тепло досталось Вале, а заодно с ним и беспокойство о бесшабашной, озорной девчонке, которую так манило небо…

«Пожалуйста, не пишите обо мне, – упрашивала восемнадцатилетняя Валя в шестьдесят первом году корреспондента «Курской правды», делавшего репортаж об аэроклубе. – Вдруг тетя узнает, что я с парашютом прыгаю!»

Просьбу юной спортсменки журналист исполнил. В газету просочилось лишь несколько лаконичных строчек.

Но тетя и дядя узнали тайну племянницы все равно… Они догадались, что, по-видимому, все у нее было гораздо серьезнее, чем просто прыжки с парашютом.

Торопливо, но четко Варвара Борисовна переписывала московский адрес, не подозревая, что переносит на первый лист старинной кулинарной книги секретные сведения. Командировочное удостоверение Валентины ее вторая мама случайно, а может быть и нет, обнаружила в ее сумочке. Кому и зачем понадобилась их девочка в Москве?

Добиться между тем чего-то более или менее вразумительного от упрямой Вали так и не удалось.

«Еду на спортивные сборы», – вот и весь ответ.

Девушка еще и сама не понимала, что ей выпал счастливый шанс, когда инструктор обыденным голосом вызвал ее на проходную. Валю пригласили в столицу. Новость вызвала ощущение легкого озноба. Это было то самое особое предвкушение того, что выпадает на долю лишь немногим. После полета Гагарина страну охватил космический ажиотаж, и предвкушение встречи со звездами, предвкушение неба проникало повсюду.

Трех девушек из курского аэроклуба уже вызывали в столицу. Все три – мастера спорта, но по состоянию здоровья отбор не прошли. А у девятнадцатилетней Вали было за спиной только пятьдесят прыжков.

Сведения о том, что в России набирают первую женскую группу космонавтов, еще недавно казавшиеся научной фантастикой, теперь просочились в Америку. Каждая минута пульсировала ожиданием нового прорыва к звездам, того, что на этот раз его совершит женщина.

Валя ждала подтверждения из Москвы. Иногда все происходящее казалось зыбкой игрой обстоятельств. Путаницей.

Но однажды, когда Валя в очередной раз приземлилась с парашютом, ее вызвал замполит.

«Бери купальник, спортивный костюм и ничего лишнего в дорогу», – напутствовал он спортсменку.

Гостиницу для участниц испытаний Валя нашла не сразу. Невзрачное здание на Первомайской, куда направили девушку, недвусмысленно оповещало о своем назначении бесхитростной вывеской «Кладовая».

«Что вы ищете?» – спросила Валю женщина у входа.

– Гостиницу.

– Открывайте.

Кладовая оказалась той самой гостиницей. А вечером того же дня в дверь вошла девушка в желтом платочке и синем пальто. Ее тоже звали Валентина. Валентина Терешкова.

Впереди девушкам предстояла неделя с лишним кропотливейшего медицинского обследования. А после самых здоровых из них ждали тренировки в Центральном научно- исследовательском авиационном госпитале.

В госпиталь Валя ехала вместе с Валентиной Терешковой.

Ранние зимние сумерки опускались на московские улицы с хлопьями снега. Девушкам было весело от огней, особенно ярких в морозном полумраке, и от такого близкого неизвестного-неизведанного. Радостное волнение спортсменок передавалось случайным попутчикам в автобусе и в метро. Как будто сговорившись, на жизнерадостное: «Как добраться до Центрального научно-исследовательского авиационного госпиталя?» все, как один, интересовались с доброжелательной улыбкой: «А вы, наверное, медсестрички?»

По дороге девушки купили по булочке за пятнадцать копеек – неизвестно, когда еще покормят в авиацентре. (Покормили сразу же и досыта).

А пока снежинки падали на булку и таяли вместе с ванильной сдобой на языке. Девушки остановились у высоких ЦНИАГовских ворот. Что-то необъяснимое промелькнуло вдруг в глазах у Вали Терешковой, какая-то мысль, внезапное озарение, но в глазах ее поблескивали озорные искорки.

– Валя, а ведь этот момент мы никогда не забудем… – неожиданно произнесла будущая первая в мире женщина-космонавт.

Может быть, это было предчувствие, а может быть, просто свойство воспоминаний наделять из будущего особым смыслом спонтанные мгновения прошлого. Может быть…

Но тогда обе девушки, обе Валентины стояли у больших железных ворот, которые на самом деле были воротами будущего. Их будущего.

Предполагаю: «Может быть, она что-то почувствовала? Что скоро полетит в космос?»

Валентина Георгиевна несколько секунд размышляет над моими словами, потом неуверенно продолжает:

– Думаю, и она до конца не верила, что выберут ее. Рентгеновский снимок показал, что у нее одна почка больше другой. Но, к счастью, как потом выяснилось, это ее врожденная особенность.

В госпитале начались настоящие испытания. Самое страшное из них девушки называли «ГЕСТАПО». Это и правда напоминало садистскую пытку, заставляло забывать обо всем на свете и напрочь терять ориентир во времени и пространстве. Испытуемую пристегивали к длинной плоскости, которая поворачивалась сначала на 45 %, потом вертикально и так по кругу.

«Все показатели очень хорошие!» – заключение было почти сенсационным. Она, Валя Мыздрикова, висела вниз головой на «гестаповском столе», а давление, пульс были в норме, как будто она неспеша прогуливалась по лесу. Врач вышел из помещения поделиться радостью с остальными.

– Вот оно, настоящее космическое здоровье! Именно такие советские девушки, выносливые и сильные, однажды полетят к далеким Галактикам!

А Валя в это время задыхалась на столе, воплотившемся в ее сознании в изощренное орудие пыток, а врач все не приходил…

Зато когда заканчивались тренировки и исследования, начиналось самое интересное.

В ЦНИАГ приезжали и композитор Людмила Лядова, и звезда оперетты Татьяна Шмыга, и другие звезды. А как-то, услышав от врача восторженное: «Девочки! Идите посмотрите! Титов пришел!», Валя Мыздрикова удивилась: «А что на него смотреть? Он каждый день к нам приходит».

Человек с такой фамилией каждый день сопровождал девушек, одной из которых предстояло лететь в космос.

– Да не он! – улыбнулся врач. – Герман Степанович.

– Неужели сам Титов? – высыпали девушки навстречу ему.

Космонавт оказался удивительно прост в общении. Правда, к идее запуска в космос женщины он относился неоднозначно.

«Это очень серьезно. И опасно», – в голосе космонавта Вале слышались те же заботливо-нравоучительные интонации, те же, что и в голосе тети, когда она предостерегала ее, непутевую свою племянницу, от высоты.

На территории ЦНИАГа девушки жили в отдельном помещении по двое-трое в каждом номере. Соседками по комнате Вали Мыздриковой оказались Анна Пивоварова из Коломны и сама Валентина Терешкова.

Будущая космонавтка много рассказывала о своей ткацкой фабрике «Красный Перекоп», о том, как плавала по Волге и, конечно, о Ярославском аэроклубе.

Терешкова даже переписала на листок для Вали Мыздриковой песенку, сочиненную ярославскими парашютистками:

«О космосе мечтали мы,

В полет стремились мы,

Чтоб прыгать нам на землю

Не с неба, а с Луны».

Дисциплины от девушек требовали строжайшей, но чем строже правила, тем сильнее желание ими пренебречь.

Заводилой обычно были Валентина Терешкова или Ирина Соловьева. Как ни странно, именно ей, красавице с высшим образованием, приходили в голову самые озорные затеи.

– А давайте погуляем по Москве, – предложила как-то Ирина.

Идею радостно поддержали. Девушкам запрещалось даже близко подходить к воротам, ведь подготовка проходила под строжайшим секретом и, конечно, не могло было быть и речи о том, чтобы выйти за пределы ЦНИАГ без разрешения. И все-таки вылазка удалась. Обстоятельства складывались удачно. Девушки проскользнули через распахнувшиеся для грузовика ворота, но возвращаться назад все равно пришлось через вахту. Забор оказался слишком высок, а перелезть через него в узких юбках было и вовсе невозможно.

Эх, Александра Ивановна! Ведь именно ей, их куратору, пришла в голову мысль заменить удобную и универсальную часть космического костюма – штаны – на более женственную. Так и заявила: «Не женственно!» Вот и сшили им на заказ юбки защитного цвета, ведь к звездам должны летать не просто сильные, но к тому же нежные, земные женщины.

Впрочем, часовая прогулка по Сокольникам стоила нагоняя за самоволку.

В другой раз Ирина Соловьева предложила перекинуться под столом в картишки, что комсомолкам запрещалось строго-настрого. И снова комсомолки ее поддержали…

… Июньское солнце беззастенчиво, беззаботно заглядывает в окна, а Валентина Георгиевна рассказывает о далекой заснеженной зиме 1962 года, когда встретились будущая первая женщина-космонавт и ее будущий супруг Андриан Николаев.

В тот день Валя Терешкова и Валя Мыздрикова расчищали снег. Импровизированный субботник организовала Терешкова. Правда, единомышленница у нее оказалась только одна. Но видимо, так было угодно судьбе, чтобы только две из проходивших подготовку в госпитале спортсменок вышли на улицу с лопатами сражаться с сугробами.

Обе девушки тогда не знали космонавта в лицо, и потому, когда симпатичный молодой человек в гражданской одежде, но, вероятно, все-таки летчик, спросил «Кто вы?», ответили, как полагалось отвечать всем любопытным, кому незачем знать секретные сведения.

– Мы лыжницы. Приехали на сборы.

Даже не слишком наблюдательный взгляд сразу бы заметил, что молодому человеку понравилась Валентина Терешкова.

Он запустил в мнимых лыжниц снежком. Следом полетел другой белый холодный комок. Девушки, конечно, в долгу не остались, напрочь забыв совет Александры Ивановны держать руки в тепле.

К совету стоило прислушаться. Вскоре после игры в снежки у Вали обнаружили гайморит.

А может быть, виноват был бассейн.

«Нужно было сразу, как только вышла из воды, высушить волосы», – запоздало сожалеет Валентина Георгиевна.

Вале объяснили: «С гайморитом шутки плохи. Гной может пойти куда угодно».

Громом среди ясного неба прозвучало: «Поезжайте домой подлечитесь». Мечта о звездном небе из-за нелепой случайности рассыпалась на глазах на миллиарды сверкающих осколков…

2. … и земля

«Курский соловей» отходил поздно вечером, и Валя покидала госпиталь уже в сумерки. Среди провожавших ее до ворот девушек была и Валентина Терешкова. Именно она одолжила своей тезке 20 рублей на дорогу. Деньги, которые дал на поездку дядя, разлетелись в первые же дни. А письмо с просьбой послать ей деньги переводом, видно, еще не дошло до Москвы.

«Все будет хорошо, ты к нам еще вернешься», – утешали, как могли, провожавшие Валю, а она еле сдерживала слезы…

Зато дома тетя очень обрадовалась внезапному приезду племянницы.

«Зачем тебе этот космос? Неизвестно, вернешься ли на землю», – утешала она, пока дядя разливал по бокалам красное вино по случаю возвращения Вали в родную Шуклинку.

Дома Валя сразу же написала письмо Терешковой, в котором благодарила ее за деньги на обратный билет и сообщала, что высылает долг переводом. И, конечно, желала космической удачи.

Повторного вызова от командования ВВС Валя Мыздрикова не получила… Возможно, изменилась политика верховного командования, решившего, что в космос должны летать молодые сильные женщины, а не девятнадцатилетние девчонки. И действительно, жизненный опыт очень пригодился Валентине Терешковой.

Много ведь лет в стране держалось в тайне, что первая в мире женщина-космонавт могла остаться на орбите навсегда. «Восток-6» дал сбой и при приземлении вместо того, чтобы снижаться, норовил вернуться назад, поближе к звездам.

Кто знает, смогла бы другая на месте Валентины Терешковой удержать ситуацию под контролем в столь экстремальных условиях?

Жизнь шла своим чередом. Уже без замирания сердца Валентина брала письма из рук почтальона. Только раз метеоритным дождем смутной грусти по Несбывшемуся всколыхнуло будни письмо от Валентины Терешковой.

Послание было коротким. Будущая космонавт перенаправила Вале припозднившийся перевод от дяди и сообщала об этом в письме.

Черно-белым пожелтевшим ворохом воспоминаний на накрахмаленной скатерти рассыпались фотографии. На них спортсмены из Курского аэроклуба конца пятидесятых.

– А нет ли случайно фотографии с Валентиной Терешковой?

– Нет, – вздыхает Валентина Георгиевна, – хотя мы там и фотографировались, но нам запретили вывозить что бы ни было с территории госпиталя.

На всякий случай спрашиваю Валентину Георгиевну, не знает ли она телефона Терешковой.

«Что вы! – отрицательно качает головой Валентина Георгиевна. – Мы не поддерживаем связь много лет. Разве я не понимаю, где она и где я.

Под окном ветер раскачивает цветущие ветки жасмина. А мы пьем чай и говорим о том, «что было бы, если…»

– И все-таки обидно, что не удалось слетать в космос?

– Не то, что бы обидно, – наполовину соглашается Валентина Георгиевна. – Но когда я услышала по радио, что в космос полетела Валя Терешкова, что-то екнуло в груди, и я почувствовала что-то, похожее на зависть, но белую зависть.

Позже всем пятерым женщинам из первого женского космического экипажа в ответ на их письменные заявления цинично ответят, что советское руководство «очень ценит их стремление послужить Отчизне, но в данный момент Отчизна в этом не нуждается». А звездное небо по-прежнему манило советских девчонок.

У каждого из нас свое Несбывшееся, даже у тех, у кого, казалось бы, сбылось в жизни все. Несбывшимся Валентины стал космос…

Не тускнеющей с годами, как звездное небо, мечтой.

– Были бы деньги, прямо сейчас, не задумываясь ни на минуту, полетела бы в космос, – с юношеским блеском в глазах говорит Валентина Георгиевна, забывая на несколько секунд о проблемах со здоровьем.

На плите важно закипает чайник.

– Сейчас вот рассказываю, а перед глазами как будто кинопленка прокручивается, – с ностальгией вздыхает бывшая парашютистка-перворазрядница – Долгое время все эти сведения были засекречены, и мы должны были молчать. А сейчас совсем другое поколение. Это мы тогда патриотизмом горели, а сейчас у молодежи другие интересы.

«Мама советовала мне в аэроклуб записаться, – смеется старшая дочь Людмила. – А я вообще высоты боюсь».

Не манит высота и младшую, Мариту.

Жизнь складывалась удачно. Двадцать пять лет Валентина Георгиевна проработала в войсковой части инженером. Там же служил ее супруг Михаил Васильевич механиком.

Его Несбыточным стало Небо. Еще много лет назад оно манило мальчишку своей бездонной синевой. Потому-то после школы он и поступил в авиационное училище. О земных специальностях и слышать не хотел. И все-таки на землю пришлось спуститься неожиданно и скоро. Молодое сердце летчика нежданно- негаданно начало давать сбои, и с мечтой о небе пришлось распроститься.

– Он у меня до сих пор, – бросает на супруга полный понимания взгляд Валентина Георгиевна, как покажется самолет, смотрит на небо – не может оторваться.

Хозяин провожает меня до ворот.

– Как здесь у вас хорошо, – не могу сдержать банальное, но искреннее. – Какая природа и как пахнет жасмин!

– Хорошо, – соглашается Михаил Васильевич. – И воздух свежий, и огород свой. А это вам!

И Михаил Васильевич протягивает мне ветку, усыпанную похожими одновременно на снежинки и на звезды цветками жасмина.

Желтое поле кашки уходит за горизонт и уводит взгляд – дальше и выше к ясному, как чистый лист, июньскому небу, где, кажется, вот-вот оставит тающий белый след самолет…

P.S.: Имя Валентины Мыздриковой не вписано жирными буквами в историю космонавтики, но, когда мы дозвонились до одной из дублерш Валентины Терешковой Ирины Соловьевой, она вспомнила: «Да, была в ЦНИАГе девушка из Курска. Правда, связанных с ней подробностей я уже не помню». Вспомнила Ирина Баяновна и случай с самоволкой.

– Не помню только, кто был зачинщиком, – добавила она. – Но вполне возможно, что и я.

P.P.S.: Освоение космоса давно стало историей. Многое стерлось уже из памяти. Но сейчас молодежь снова интересуется космосом. По популярности с сайтами о космонавтике сопоставимы только развлекательные. А теперь с открытием в Курске космического музея космонавты стали частыми гостями нашего города. Кто знает, возможно, когда-то в будущем среди покорительниц звездных пространств и окажется наша землячка…