ЭТНОС. Часть вторая — ’Догма’ [Павел Сергеевич Иевлев] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
ЭТНОС. Часть вторая — "Догма"
Глава 1. Фрактал меняет вектор
— Нет, это не наш косяк, — злится Слон, — мы охраняем вас, а не Императора. Да нам бы никто и не позволил его охранять, у него гвардия есть. То, что мой заместитель оказался в кортеже и не дал его добить, — это вам просто повезло. Джулиана и сама это знает, просто срывает злость. Все планы пошли к чёрту, отпуск откладывается, графики летят под откос. Нет, Император жив. Я тоже. Хотя неслабо шарахнулся башкой и, со слов Нагмы, вырубился, это длилось буквально полминуты. Когда нападавшие двинули к нашему лежащему на боку экипажу с недвусмысленным намерением закончить начатое, я восстал, как зомби, с разбитой харей и глазами в кучу, весь залитый кровью из рассаженного об камень лба, и перестрелял их к едрёне маме как в тире. Выглядело это так инфернально, что дочь не могла решить, меня она сильнее испугалась или за меня. Так что я теперь раненый герой, но ни хрена не помню. Впрочем, всем не до меня — Император выжил и даже почти не пострадал, не считая умеренной контузии, а вот его жена и сын — нет. Они спереди сидели, и бомба рванула прямо под их лавкой. Ситуация, как выражается Фред, «зависла». Покинуть сейчас срез, как мы собирались, очевидно нельзя — Перидор, мягко говоря, не в полном адеквате. Гибель супруги и наследника шокировали Императора, он преисполнен горя и не может думать ни о чём, кроме мести. Надеемся, что это временно, потому что мы в числе подозреваемых. — Жопа, Докище, в том, что это была наша взрывчатка, — объясняет Слон. — Которой тоннель пробивали. Разумеется, кто-то просто спёр один из зарядов с детонатором, не так уж это и сложно, но мы тут чужаки, а значит, крайние. — И что, аборигены просто так сообразили, как использовать инженерный заряд в бомбе? — сомневаюсь я. — У них в армии есть гренадеры. Мечут чугунные гранаты, начинённые порохом. Такой, конечно, на скаку карету не подорвёшь, фитиль горит непредсказуемо, да и взрыв слабый, но принцип они знают, а дальше догадаться несложно, — объясняет генерал Корц. — Инцидент показывает, что у нас есть внедрённые агенты среди местных рабочих или подрядчиков. Не то чтобы мы этого не ждали, но покушение на Императора — уже как-то чересчур. — Это очень странно, — качает головой Джулиана, — терроризм надо заслужить, он явление более зрелого и демократичного общества. В монархиях первых лиц травят, душат шарфиками и бьют по голове табакерками. Причём, ближайшие родственники, а не диверсионные отряды. — Что-то выяснили по ним? — интересуется Слон. — Да, — говорит Мейсер. — Их опознали местные. Почти все просто наёмники, но есть несколько меровийских аристократов третьего разбора и человек из свиты багратийского посланника. Скорее всего, теракт спланирован их разведкой, но с участием местных, купленных или мотивированных. Реформам рады далеко не все дворяне Меровии. Я бы даже сказал, большинство не радо. — И всё равно, — настаивает Джулиана, — что-то тут сильно не сходится. Для аборигенного менталитета убить Императора, да ещё с семьёй, — очень нехарактерный паттерн. Нас — запросто, мерзких чужаков сам бог велел. К такой попытке мы всегда готовы. А вот августейших лиц не убивают даже в ходе войны. Не принято. Такой инцидент критично десакрализует верховную власть, это недопустимо. Что дальше, господа? — Фактически, сейчас всем распоряжается брат Перидора, принц Джерис, — сказал задумчиво Мейсер. — И он уже потребовал остановить работы на тоннеле до выяснения всех обстоятельств. — Шустрый какой… — неодобрительно покачал головой Слон. — Вы его послали, надеюсь. — Вежливо сказали, что примем во внимание только личное распоряжение Императора. Но формально он уполномочен и имеет такое право. Император недоступен. То ли он не хочет видеть именно нас, то ли вообще недееспособен. Док, как вы оцениваете его травмы? — Не имею к нему доступа точно так же, как вы, — огрызнулся я, — откуда мне знать? Сразу после покушения он не выглядел сильно пострадавшим. Но если у человека, которого закидало фрагментами тел жены и сына, отъезжает крыша, ничего удивительного в этом нет. Удивительно было бы, если б не отъезжала. — А как себя чувствует его дочь? — не отстаёт Мейсер. — С ней же видитесь регулярно? — Физически она совершенно здорова. Морально сильно подавлена. Принцесса Катрин фактически переселилась к нам с Нагмой. Отец видеть её не желает, девочка в отчаянии. Она и так чувствовала себя нелюбимым ребёнком, а теперь отвергнута окончательно и винит во всём, разумеется, себя. Так получилось, что фрейлина и паладин — самые близкие ей люди. Нагма её тормошит, развлекает, не даёт впасть в депрессию, но она не всесильна. Ребёнок потерял мать и брата, отец не желает её видеть. По дворцу ползут шепотки, что он винит Катрин в случившемся. Её фирменное невезение. Мол, это ей предназначено было умереть, но колдуны-чужаки её спасли за счёт других… Не думаю, что это действительно слова Перидора, он отнюдь не суеверный дурак, но нет дыма без огня. Джулиана считает, что это часть кампании против нас — мол, хотя напали на кортеж не без участия Багратии, но виноваты колдуны, проклявшие девочку. Свою нотку пикантности вносит тот факт, что с момента теракта Катрин даже не споткнулась ни разу. Как отрезало. А я слишком часто думаю о том, что это Нагма могла ехать в карете с Катрин, а не Катрин — в нашей с Нагмой. В последний момент девчонки передумали. — Вероятно фрактал сменил вектор, — предполагает Теконис. — Основной стала ветвь, где принцесса жива. Увы, вот такой ценой. — Получается, это действительно наша вина? — Причём тут вина? Любое действие имеет последствия. Виной оно становится лишь в том случае, если имели целью достижение именно их. Разве вы, спасая девочку от Красного Мора, ставили своей целью смерть её матери и брата? — Нет, разумеется, — возмущаюсь я. — Вина ваша лишь в том, что вы пренебрегли моей настоятельной рекомендацией не вмешиваться в судьбу принцессы. Пусть это будет уроком вашей дочери — только не надо делать вид, что она её не рисовала. Результат говорит сам за себя… Это не стало уроком Нагме, потому что я ей ничего не сказал. Ещё не хватало нагрузить её комплексом. Уж я-то знаю, как это давит.* * *
Отчаявшись получить аудиенцию у Императора, мы вернулись из дворца в графство. Через неделю Мейсер впервые поднял вопрос о признании проекта провалившимся. — У нас есть наработанные решения для таких ситуаций, — вещал он на собрании, — и вы их знаете. Я не знаю, но остальные кивают. Лица их при этом не выглядят счастливыми, так что решения эти, надо полагать, не самые приятные. — Однако, — продолжает он, — мы в самом начале второй фазы, вложения пока не критичны, мы можем позволить себе просто списать их и переключиться на другой проект. — Да, — соглашается с ним Джулиана, — издержки продолжения проекта могут превысить потери от его закрытия — И что это за решения такие, интересно знать? — тихо спрашиваю я у Слона. — Ну, — так же тихо отвечает он, — можно закончить то, что ты не дал провернуть тем бомбистам. И перезаключить договор с наследником. — Это с братом Перидоровским? — Ну дык. Его с самого начали учитывали как резервную фигуру. — То есть они всерьёз рассматривают вариант грохнуть Перидора? — Почему нет? Инвестиции надо отбивать. Онли бизнес. Большинство акционеров с правом решающего голоса (мы в их число не входим) склонялось к тому, что оно того не стоит. Смена заказчика на этом этапе не окупится, лучше списать убытки и перекинуть ресурсы на другой проект, благо есть кандидаты. — А что будет с этим срезом? — спросил я. — В каком смысле? — удивился Мейсер. — Например, мы провели вакцинацию от Красного Мора, так? — Да, на сегодня охвачено более семидесяти трёх процентов, — подтвердил он. — Это вызовет… как бишь её… гиперпопуляцию. Под неё созданы все эти «михайловские» заведения, заложен потенциал образования и трудоустройства — и тут мы такие: «Всем спасибо, все свободны». Но дети-то эти никуда не делись. А значит, будет голод, кризис и всё такое? — Скорее всего, — кивнул Мейсер, — приятно видеть, что вы повышаете свой образовательный уровень, вникая в суть работы, а не ограничиваетесь своей зоной ответственности. — Я как раз про ответственность речь и веду. Получается, что эти дети, по большей части, погибнут от голода. И это будет на нашей совести. — Посмотрите на это иначе: без вакцинации они бы умерли от Красного Мора. — Это был бы естественный ход вещей. А голод будет следствием нашего вмешательства. — Любое наше вмешательство приводит к жертвам. Так же, как и невмешательство. Поэтому рассматривать нашу деятельность в бытовых этических категориях невозможно, — отрезал Мейсер. — Однажды вы к этому привыкнете. — Надеюсь, что нет, — сказал я мрачно. — А почему нельзя, ну… Загрузиться с предыдущего сохранения? Зачем-то же Нагма рисует эти портреты? — Вы себе даже не представляете, насколько это сложное, затратное и травматичное мероприятие, — качает головой Теконис. — Мы при этом отламываем целую ветвь фрактала, сотрясая сами основы Мультиверсума и привлекая к себе внимание таких сил, которые вовсе не хочется тут видеть. — Тогда зачем мы вообще их делаем? Ну, реперные точки? — Они не для того, чтобы спасать мир и заказчика, — пояснил Мейсер. — Миров и заказчиков много. Они для того, чтобы спасать нас. Не то чтобы я своими аргументами заставил кого-то задуматься, но мнения разошлись, и решение принято не было. А на следующий день приехал Перидор.* * *
Его Императорское Величество примчалось верхами в сопровождении всего лишь пятёрки усталых гвардейцев на взмыленных лошадях. Похоже, они скакали всю дорогу без отдыха, преодолев путь за день, и очень сильно умотались. Принцесса Катрин, болтавшаяся в седле одного из сопровождающих, была едва жива. — Что вы делаете с ребёнком! — наорала на спешивающееся величество моя бесстрашная дочь. — Она же маленькая! Перидор её проигнорировал, направившись к дверям моего замка. Меня, растерянно пробормотавшего протокольное: «Счастлив приветствовать…» — он проигнорировал тоже. Я не обиделся, а быстро подхватил падающую с седла девочку. — Мой паладин… — Моя принцесса! Как ты себя чувствуешь? — Ужасно, мой паладин. Но не сердитесь на отца, я настояла на том, что должна ехать. Тут нет женских брюк для верховой езды, зато есть женские сёдла, с посадкой на бок, которые, на мой взгляд, обязаны приводить к компрессионным переломам позвоночника при попытке усидеть в них сколько-нибудь долго. Но Катрин вообще ехала в платье впереди седла, подложив коврик. Попа её — сплошной синяк, кожа на ногах покрыта раздражением от едкого лошадиного пота, но ничего такого, от чего не помогли бы ванна, покой и немного детского крема. — Но зачем, принцесса? — Таков мой долг. Я заменю отцу Биринта. — Ну ты даёшь, Катюха, — растерянно качает головой Нагма. — А чего это ему так приспичило-то? — Война, — тихо сказала Катрин.* * *
— Нет, я не безумец, — жёстко говорит Перидор. Выглядит он, кстати, именно так — даже не переоделся с дороги, весь серый от пыли и воняет, как дохлая ломовая лошадь. Немедленно потребовал всех к себе. Меня, наверное, в число этих «всех» не включали, но я пришёл как принимающая сторона, — в конце концов, это пока ещё мой замок, — и никто меня, разумеется, не гонит. — Я прекрасно понимаю, что объявлять войну Багратии прямо сейчас — самоубийство. Что бы там ни докладывали мои маршалы, мы в лучшем случае можем измотать их в обороне, если они нападут сами. — Армия Меровии определённо не готова к активной кампании, — подтверждает генерал Корц. — Точнее, ни к какой не готова. Я бы это и армией не назвал… — Тем не менее, — продолжает Император, — я не намерен закрывать глаза на их участие в убийстве моей семьи. Вам следует немедленно заняться приготовлениями к войне. Мне нужна армия, которая сметёт Багратию с карты мира. И она нужна мне быстро! Ваши планы рассчитаны на годы, но меня это больше не устраивает! — Это будет, — осторожно говорит Мейсер, — травматично для страны. Если действовать по плану, Багратия сама падёт к вашим ногам. — Когда? Через тридцать лет? Я ведь могу и не дожить! В следующий раз вашего доктора может рядом и не оказаться! Кажется, это было самое близкое к благодарности, что я услышал от Перидора. А ведь я ему жизнь спас. Но то, что я не спас жену и сына, для него сейчас на первом месте. — Экстренная милитаризация обойдётся дорого, — сказал Мейсер. — Её нельзя провести в отрыве от… — Ничего не хочу слышать. Я отменяю все ограничения, делайте всё, что считаете нужным. — Вы даёте добро на завоз гастарбайтеров? — подскочил Фред. — То есть, простите, рабочей силы из других миров? — Если это поможет, да. Мне нужна непобедимая армия не позже, чем через пять лет. Это возможно? — Возможно, — кивнул Мейсер. — Если таково ваше желание. — Багратия будет наказана! — твёрдо сказал Перидор.* * *
В отпуск мы отправились аж через полгода. И эти полгода дались тяжело даже мне. Я как-то незаметно перестал быть, в первую очередь, отцом своей гениальной дочери, во вторую, заместителем командира отряда охраны и, в третью, медиком на все руки. Меровии был нужен граф Морикарский, и это поглотило меня полностью. «Михайловские кадеты», «Михайловский строй» и капсюльная «михайловская» винтовка были только началом. К зиме я оказался владельцем небольшой личной армии, крошечной, но весьма по местным меркам прогрессивной, то есть умеющей пресловутый «михайловский строй», который вовсе и не строй, а рассыпная тактика действия малых мобильных стрелковых групп. Фред готовил материальную базу для перехода на унитарный патрон, но для начала и капсюльные ударные замки давали неплохое преимущество в скорострельности, точности, маскировке и отсутствии облака дыма перед глазами стрелка. Как паллиатив, такими замками переоснащались кремнёвые ружья, которыми вооружена армия Перидора. Переоценивать мою роль во всем этом не стоит — я всего лишь символ. Флаг. Жупел. Персонификация перемен. Всё, что я делаю, это стою с мудрым лицом и многозначительно хмурюсь на официальных мероприятиях. Максимум — выдавливаю что-то вроде короткой мотивирующей речи. «Граф Морикарский был, как всегда, немногословен», — пишет обо мне наша местная, она же единственная пока в Меровии, газета. — «Михаил Док известен тем, что не болтает, а действует». Хорошо иметь медийную монополию, всё трактуется в твою пользу. А вот Перидор не стесняется в выражениях, в том числе и публично. Багратии только что официальная война не объявлена, но каждый крестьянин знает, что это проклятые багратийцы убили Императрицу и наследника, а если бы не граф Морикарский, то и принцессу убили бы тоже. Чувствую себя Бэтменом на полставки. Принцесса Катрин всё время рядом с отцом. Где бы он ни был, чтобы ни говорил, куда бы ни ехал — возле трона упрямо стоит маленькая черноволосая принцесса. Ей даже табуреточку не ставят. Император её не гонит, но игнорирует. Даже ездит она не в его карете, а либо со свитой, либо, если Перидор скачет верхом, то в седле гвардейца охраны. Его Величество полюбил передвигаться верхами, без свиты и слуг, так что девочке приходится нелегко. Сама она для большой лошади ещё мала, а пони ей так и не подарили. Да и не угналась бы она за ним на пони. Даже её десятый день рождения был в этой суете забыт. Отметили втроём — принцесса, паладин и фрейлина. Я подарил ей «детское седло» — дополнительное устройство к кавалерийскому седлу гвардейца, позволяющее девочке более-менее комфортно сидеть у него за спиной, не падая и не сбивая в кровь седалище. А Нагма — целый набор штанов для верховой езды — усиленных кожаными вставками и не слишком заметных под юбкой. Всё это сделано на моих мануфактурах по чертежам и выкройкам, предоставленным Фредом. Игнорирование со стороны отца и ответное игнорирование его игнорирования принцессой безмерно возмущает Нагму, которая считает Перидора худшим отцом в Мультиверсуме. Катрин молча и стойко сопровождает Императора, который даже глазом не ведёт в её сторону, а потом рыдает у меня на коленях. Поплачет, умоется и снова идёт к отцу. Я её паладин, мне и в камзол порыдать не стыдно. — Зачем он с ней так? — возмущается дочь. — Разве он не видит, что она для него на что угодно готова! Это же его дочь! Она же его любит! — Я не психолог, но мне кажется, он действительно считает её причиной смерти жены и сына. — Он что, дурак? — Нет. И если его спросить прямо, будет предельно возмущён таким предположением. Это сидит где-то глубоко внутри, не давая ему посмотреть на ситуацию рационально. — И что, так теперь всегда будет? — Думаю, нет. Может, Катрин его переупрямит, — они весьма похожи, ты замечала? Девочка такая же упёртая, как её отец. А может, боль потери со временем притупится, и он вспомнит, что у него был не только сын. В любом случае, ничто не длится вечно.* * *
С Фредом выпиваем редко, он мечется по графству, как заяц на батарейках, разворачивая мои предприятия в мобрежим. Но когда всё же находится время посидеть, это всегда интересно. — Милитаризация — идеальный драйвер промышленного рывка, — сообщает он устало. — Тут Перидор нам даже подыграл. Минусы у такого пути есть, и весьма существенные, поэтому мы собирались использовать другой бустер — колонизацию. Она работает не так быстро, но менее травматично для социума. Впрочем, одно неплохо совмещается с другим, ведь немалая часть войн в истории — войны за колонии. — Колонии — это так важно? — Колониальная экспансия создаёт инвестиционный капитал за счёт вывоза ресурсов и эксплуатации дешёвого труда. Инвестиционный капитал порождает промышленность, формируя промышленный капитал. В результате выстраиваются основные рынки: рабочей силы, финансовый, промышленный и товарный. Промышленный капитал обеспечивает экономику товарами, финансовый кредитует промышленный, это формирует спрос на рабочую силу, которая выводится из замкнутого круга аграрного самообеспечения, создавая рынок товарно-потребительский. Рабочему некогда растить себе хлеб и ткать лён для одежды, поэтому пролетариат есть субстрат для роста товарно-денежных отношений. То есть без колоний всё это тоже возможно, но с колониями гораздо быстрее и проще. — Но тут же нет капиталистов, ты сам говорил? — Как это нет? — заливисто ржёт Фред. — А я сейчас с кем разговариваю? Уж не с графом ли Морикарским, первым в истории страны промышленно-финансовым магнатом? — «Владелец заводов, газет, пароходов…» — задумчиво процитировал я. — Ах, нет, не пароходов. Паровозов… Паровозов у нас теперь аж два. Небольших и слабосильных, таскающих состав в восемь грузовых вагонов на плече всего в пару десятков вёрст. Оба — «артефактных технологий», то есть их просто протащили через кросс-локус, куда уходит один конец нашей железки. Второй упирается в тоннель, который ещё не готов, но вот-вот. — Так вот кем вы меня видите, оказывается! — Ну, шутки шутками, но ты самый богатый человек в Меровии. Правда, здесь, за отсутствием рынка акций, не привыкли учитывать в капитале владение производствами, а в золоте ты уступаешь многим старым родам. Но это и к лучшему, меньше завидуют. Мы вообще стараемся этот факт не выпячивать — туземные элитарии и так задолбали Перидора предложениями срочно национализировать твоё хозяйство. Он-то знает, что по факту это и так государственное, а остальным обидно. Это они ещё не знают, сколько у тебя теперь подданных… Численность населения моего небольшого, по большей части занятого горами и лесом графства, за полгода выросла впятеро. И естественным этот прирост не назвать. Людей завозят через кросс-локус целыми вагонами. Перидор разрешил, но, в целях локализации иммиграционного бума, велел, чтобы они присягали лично мне. По законам Меровии это вполне допустимо, ещё со времён личных баронских дружин. Так что это в самом буквальном смысле «мои люди». Они могут покинуть пределы графства только в составе графского ополчения, если Император призовёт меня в строй. Просто так взять и свалить в закат, в отличие от моих весьма условно, но всё же свободных вилланов, им не дозволено. Потому что вилланы — подданные Императора, находящиеся в моей власти в силу аренды земли. А пришлые — не граждане Меровии, а мои личные люди. Это не крепостные, поскольку привязаны не к земле. Больше всего это похоже на европейский сервитут, личную зависимость. Я имею право распоряжаться ими полностью, а они лишены даже права на собственность — их имущество, включая то, с которым они прибыли, по закону моё, я лишь позволяю им пользоваться. Теконис, уж не спрашивайте как, подобрал какой-то срез, свалить откуда жители были готовы хоть в крепостные, хоть в рабы, хоть тушкой, хоть чучелком. Проблема, с его слов, в том, что мы физически не имеем возможности принять всех желающих. Зато можем отбирать наиболее ценных работников — с технологическими компетенциями, военными навыками, здоровых, семейных, предпочтительно — с детьми. Очень удачно, что они практически не отличаются от здешних внешне, имеют сходную религию, а их срез имел технологический уровень, не намного превышающий здешний. Должны ассимилироваться без проблем, через пару поколений не отличишь. Фред доволен — его (то есть, формально, мои) предприятия получили одновременно квалифицированную рабочую силу и рынок сбыта — переселенцам требуется жильё, одежда, предметы быта и так далее. Мейсер недоволен — оплачиваю всё это я, то есть, на самом деле, он. Внешне экономика графства чудовищно убыточная, даже продовольствие пришлось закупать — формирующийся агрокомплекс не готов прокормить такую кучу народу. В следующем году, может быть, но не сейчас. Причём большую часть продуктов закупали не в Меровии, что снизило рентабельность проекта в целом. А что делать? Здешний рынок слишком маленький и инерционный, чтобы справляться с внезапными пиками спроса. Если бы мы попытались закупить хлеб для моего графства в соседних, то там бы тут же возник дефицит, бешено выросли цены, а значит, начался бы голод, который, к следующему году стал катастрофой из-за продажи нам зерна, предназначенного на посев. Мы начали разработку угля и железа, гектарами рубим лес на строительство, заодно освобождая площади под земледелие и животноводство. Наши предприятия работают в три смены, но это приносит лишь колоссальные убытки. Причём, беспокоит сей факт, кажется, исключительно меня. — Ты слишком подвержен монетарным стереотипам, — снисходительно разъясняет мне доктор Ерзе. — Твоё графство сейчас имеет фактически государственную автономию, являясь полностью экономически самостоятельным анклавом в составе Меровии. А государство обанкротиться не может. Наши беседы имеют предельно неформальный характер, поскольку происходят исключительно в постели, между первым и вторым актом… хочется сказать, «любви», но нет. Просто коитуса. У Джулианы всё по плану — первый бурный секс, чтобы сбросить напряжение, перерыв, во время которого я восстанавливаю силы, всё же мне не двадцать лет. Потом второй акт, закрепляющий её разрядку, после которого она одевается и уходит. До следующего раза. Она красивая женщина, секс с ней неплох, но я отчего-то часто вспоминаю Олли. Наверное, хочется иногда иметь рядом кого-то, кто думает не только о своём удовольствии. В перерыве мы пьём вино и общаемся. Чаще всего в формате «Док демонстрирует свою тупость и невежество, Джулиана подтверждает своё интеллектуальное превосходство». — Но как же государственные дефолты? — возражаю я, припомнив кое-какие события времён моей молодости. — Дефолт государства всегда обусловлен политическими, а не экономическими соображениями. Оно в любой момент может рассчитаться с долгами из-за безграничного запаса денег, источником которых оно и является. Но иногда для достижения целей удобнее отказаться от обязательств. Вспомни наш срез: самые мощные в политическом и экономическом плане державы имеют многолетний торговый дефицит и принципиально непогашаемый госдолг. Разве это как-то мешает их доминированию? — Но погоди, — не сдаюсь я, — что значит, «безграничный запас денег»? Они же, получается, тогда ничем не обеспечены? — Деньги никогда ничем не обеспечены, — вздыхает раздражённая моей глупостью Джулиана, — даже золотые монеты обычно не соответствуют своему номиналу, не говоря уже о принципиальной искусственности курса драгметаллов. — Но как же инфляция? — Ты всё время пытаешься воспроизвести курс экономики для первокурсников. Ты правда считаешь, что я с ним не знакома? Инфляция почти никогда не является денежным феноменом и не связана с торговым дефицитом. От этих заблуждений давно отказались даже в нашем срезе. Деньги вообще не то, что думают про них обыватели. Не товарный эквивалент и не расчётное средство. Это инструмент реализации экономической власти над определённой территорией. Ценность денег создана государством, им же поддерживается, поэтому государство никогда не может исчерпать свой денежный запас. — Тогда зачем оно собирает налоги? — возразил я. — Раз все деньги у него… — Хороший вопрос! — смеётся Джулиана. — Зачем ты их собираешь, граф Михаил? Ведь деньги, которыми они выплачиваются, это твои же… Как их назвали, «михалки»? То есть ты их одной рукой раздаёшь, а другой — забираешь. Зачем? — В графстве есть налоги? — поразился я. — Я думал, их Перидор собирает через церковь… — Ты даже этого не знаешь? Графство Морикарское имеет налоговый иммунитет на двадцать лет. За твои, кстати, личные заслуги перед Короной — ты же Императору жизнь спас. Так что налоги тут собирает само графство. — И зачем я это делаю? Учитывая, что мы сейчас по большей части содержим наших налогоплательщиков за наш же счёт? — Налогообложение служит инструментом для проведения экономической политики. Во-первых, обеспечение спроса на валюту. Как нам навязать консервативному сельскому населению новую единицу меры стоимости? Объявить её единственным средством уплаты налогов. Где люди будут добывать для себя средства для уплаты налогов? Работая на нас, потому что именно мы источник валюты, больше её негде взять. Поскольку установленная нами валюта, пресловутые «михалки», нужна всем и каждому для оплаты налогов, начинает формироваться рынок, где люди совершают сделки с этой валютой, обменивая её на труд и товары. — Не смотрел на это так… — Но это ещё не всё. Налогами регулируется поведение экономических агентов. Управляя налоговыми ставками, вводя дополнительные налоги или, наоборот, создавая налоговые льготы, мы стимулируем одни виды деятельности и дестимулируем другие. А ещё налоги — инструмент достижения социально-экономических целей. Например, у нас есть цель в перспективе снизить доходное и имущественное неравенство, которое в сословных обществах чрезмерно и демотивирует нижние страты. Поэтому сейчас вводится прогрессивная шкала налогообложения, под предлогом увеличения общественных расходов — например, строительства жилья для переселенцев… — Чёрт, как всё сложно, оказывается… Но как же тогда… — Хватит болтовни! Я не намерена валяться в твоей постели весь вечер! И мы переходим к тому занятию, для которого она приходила.Глава 2. Экспансия на юг
Тоннель пробили, когда в Меровии уже лёг снег. В ожидании эпохального события в графство примчался Император, и мы с Нагмой неделю выхаживали простуженную едва не до пневмонии Катрин. У неё не та масса тела, чтобы скакать часами по морозу верхом, а Перидор с момента покушения, кажется, не доверяет каретам. Девочка всё время порывалась подняться с кровати и идти к отцу, чтобы встать у трона маленьким стойким оловянным солдатиком, но я её не пускаю, а она слишком ослабла, чтобы настоять. — Я опять умираю, как тогда? — спрашивает она. — Ничего ты не умираешь, — шипит на неё Нагма. — Выдумала тоже! Пап, скажи ей! — Твоя жизнь вне опасности, моя принцесса! — Ты снова спасаешь меня, мой паладин! За это я позволяю тебе один поцелуй! Я наклоняюсь над постелью и очень серьёзно целую ребёнка в сухие, потрескавшиеся горячие губы. Я паладин, у нас любовь, нам можно. — Ты любишь меня? — требовательно спрашивает Катрин. — Я люблю тебя, — отвечаю я без малейшей иронии. Для неё это очень важно сейчас. Наверное, я единственный человек, который говорит ей о любви. От Перидора хрен дождёшься. А, нет, не единственный. — Я тоже тебя люблю, мелочь! — чмокает её в ухо Нагма. — А теперь давай тебя вылечим! — Ой, у меня же в ухе теперь звенит! — возмущается принцесса. — Любовь требует жертв! — решительно отвечает моя дочь. Бронхит принцессы вполне вылечивается средствами традиционной медицины, но я всё же рисую её — из интереса. Сейчас мир совершенно не возражает против того, чтобы Картин выздоровела. Возможно, Теконис прав, и Нагма что-то серьёзно поменяла в нём. Теперь это мир живой принцессы и мёртвого принца, а не наоборот. Но может быть, это просто череда совпадений. Во всяком случае, ускорить выздоровление удалось без проблем, и на церемонию торжественного открытия она отправилась вместе с отцом. Стояла такая трогательная, в шубке, рядом с делающим вид, что её нет, Перидором. Вот же он жопа венценосная! Технически тоннель функционирует уже почти месяц. Я выезжал на ту сторону полюбоваться — там тепло, почти жарко, горы служат климатическим разделом. Субтропическая растительность, буйство красок, феерия жизни, не то, что суровая наша Меровия. Что? Я сказал «наша»? Забудьте. Ещё немного потерпеть — и домой. Сейчас в тоннеле уже проложен одноколейный железнодорожный путь, на той стороне организована наспех фактория, и Его Величество ждёт небольшой сюрприз. Свистит паровозик, над жерлом тоннеля разворачиваются, как занавески, два флага, Меровийский и графства Морикарского. Раздвигая их, из тоннеля выезжает в облаке пара локомотив. За ним открытая платформа, заваленная дарами тропической природы — экзотическими фруктами, плодами местной разновидности хлебного дерева, бананами-бататами, или как оно тут называется. Это продовольствие, это хорошо, это нам надо. Но куда важнее то, что выглядит совершенно не впечатляющие — большие, метра полтора в диаметре, серые невзрачные шары, сложенные пирамидой, как пушечные ядра. Это полимеризованный сок гевеи — натуральный каучук. Справим к весне принцессе калошики, чтобы не мочила ножки и не простужалась. А ещё это прорезиненные плащи солдатам, покрышки коляскам, прокладки для паровых машин… Многое, многое меняет в этой жизни каучук. Перидор смотрит на изобилие строго, но одобрительно. Он прекрасно понимает, что это лишь первая платформа из тысяч и тысяч тонн товарных потоков, которые сформируют совершенно новый для Меровии рынок колониальных товаров. То, что поступало крошечными партиями втридорога через Багратию и Киндур, обогащая целую цепочку посредников, теперь хлынет потоком в эти холодные земли. И каждый заштатный барон с родовыми землями, до границы которых можно доплюнуть со стены замка, захочет себе к завтраку какаву, к обеду — манго, а на ужин — омлет из страусиных яиц. Для этого ему понадобятся деньги, в которых он ранее не нуждался, потому что вилланы его и так кормят, в рамках натуральной ренты. Возникнет мотивация к вступлению в товарно-денежные отношения, а значит, к развитию не только натурального, но и товарного хозяйства. Так, шаг за шагом, будет формироваться внутренний товарный рынок, на котором возникнет спрос на логистику с её мощёными дорогами и на финансовую систему с её банками. И мы им это всё дадим, у нас давно готово. Успешные и хитрожопые бароны разбогатеют, большая же часть аристократии разорится к чертям. Первых мы обложим прогрессивным налогом, вторых сначала прокредитуем под залог земель, а потом выкинем на мороз… То есть, простите, на государеву службу. Пусть жалование получают, раз хозяйственники из них никакие. Титулы их превратятся в громкие, но пустые ярлыки, зато у Перидора не будет проблем с формированием офицерского корпуса и занятием административных должностей в колониях. Кстати, о колониях… — Ваше Величество, прошу, — делает приглашающий жест Мейсер. Товарный составчик с дарами тропиков уже отогнали в тупик, где ударными темпами строится перевалочная станция «Морикар-товарная», а к платформе, тихо пыхтя, подкатывает первый в этом мире пассажирский поезд. Всего три вагона, но каждый — класса люкс. Специальный Императорский Литерный, называет его в шутку Фред. Вслед за Императором в вагон упрямо направилась принцесса, и тот снова сделал вид, что не замечает девочку, но я отметил, как он чуть-чуть, почти незаметно, посторонился, давая ей безопасно перешагнуть слишком большую для коротких детских ножек щель между платформой и ступеньками. Не безнадёжен, может быть. Паровозик свистнул, дёрнул, лязгнул. Завешенный флагами тоннель поплыл навстречу и поглотил нас. На составе зажглись карбидные фонари, осветившие грубо обтёсанные стены, укреплённые кое-где деревянными распорными конструкциями. Да, не столичный метрополитен. Мрачновато, но впечатляюще — километр скалы проковырять. Состав вынырнул на солнце — это ещё не конец пути, просто попутное ущелье. Условно попутное, но проще сделать небольшой крюк, чем долбить камень. — Красиво, Кать, да? — спросила Нагма у принцессы, но та лишь кивнула коротко. Рядом с отцом она лишь безмолвная статуэтка, обозначающая присутствие. Все чувства — потом. В ущелье действительно очень живописно — каменные склоны, заснеженные вверху и серые внизу, а по земле цветочный ковёр — там, где его не попрали грубо проложенные рельсы. Увы, хрупкую замкнутую экологию этого места мы порушили навсегда — с южного тоннеля тянет тёплый воздух тропиков, с северного — морозное дыхание Меровии. Если здесь обитала какая-нибудь эндемичная горная выхухоль, то ей не повезло. Станет жертвой прогресса. Но пока красиво. Восемь километров извилистого пути — и второй тоннель. За ним, как мокрая, горячая, облитая духами подушка на лицо — атмосфера новых возможностей. Перидор нетерпеливо перешагивает на временную дощатую платформу, оглядывает бревенчатые стены фактории «Форт Док». Клянусь, это не моя идея. Само как-то. Забывшись, поддерживает за локоток перепрыгнувшую принцессу. Девочка застыла, не веря своему счастью, — первый тактильный контакт с того самого дня. Император и сам не заметил своего жеста, но я бы сказал, что лёд треснул. Что по здешней жаре и неудивительно. — Ваше Величество, — торжественно объявляет Мейсер. — Соблаговолите лично поднять флаг Меровии над этими землями? Простые времена. Пришёл, воткнул палку с тряпкой, сказал: «Моё!» — и оно твоё. Если сможешь удержать, конечно. На стенах, выстроенных в три наката из меровийской сосны, стоят небольшие, но уже казнозарядные картечные пушечки, а в наскоро сооружённых щитовых казармах расположились экспедиционные войска графа Морикарского, набранные из иммигрантов с военным опытом. Так что мы сможем. Туземцы тут пока всё больше с копьями и стрелами тусуются, да и нет им большого резона на нас нападать. Не сейчас, когда они ещё до усрачки рады стеклянным бусам и дешёвым железным ножикам — или что там им впаривают наши эмиссары в обмен на фрукты и прочее. Для решительной борьбы с проклятыми колонизаторами надо сначала пару поколений потусоваться в метрополии, получить там образование, натурализоваться среди её элит… Тогда, конечно, придёт осознание, что ты по жизни второй сорт, и станет обидно. А сейчас они счастливы прийти под руку императора Перидора. Потому что фруктов и какао у них как говна, а такие прикольные бусики не каждый день предлагают. Флаг рывками пополз вверх, а когда он достиг верхней точки флагштока и затрепетал на ветру, Мейсер громко и торжественно заявил: — Отныне и впредь это земли Меровийской Империи, да стоит она вечно! Пушки на стене грохнули холостым зарядом, и Перидор заметно вздрогнул, резко побледнев. Нет, долго ему ещё то покушение икаться будет. Принцесса Катрин тихо взяла его за руку и сжала её. Он даже взглядом её не удостоил, но и руку не отобрал. Так и стояли вместе, пока Мейсер речь толкал. Про прирастающее новыми землями величие. С почином нас. Точнее, меня. Как будущего генерал-губернатора колоний. Не, ну а кто ещё? Не Джулиана же будет за меня отдуваться?* * *
Его высочество граф Михаил Док Морикарский, промышленник, меценат, спаситель Императора и вообще гений эпохи, отбыл в своё свежепожалованное генерал-губернаторство в колониях. Оставил графство на управляющих, а сам, значится, устремился к новым свершениям. Потому что кому ещё доверить такое важное дело? Шутка ли, за сутки Меровия более чем удвоила свою территорию! Мы щедро, хотя очень приблизительно, нарисовали границы новых владений, благо оспаривать их некому. Карта-то всё равно только у Перидора на стене, у остальных нет аэрофотосъёмки с высотных беспилотников, поэтому даже у Багратии с Киндуром от южной части материка только приблизительно прорисованные побережья. В ближайшее время это никак не освоить, так что на вырост взяли. В общем, графья Морикарские отбыли в джунгли кормить москитов во славу Империи, а мы с Нагмой, отделившись от их виртуальных шкурок, направились домой. Странно представить, что здесь прошло времени всего ничего. По нам даже толком соскучиться не успели. Только Онька немедленно повисла на прибывшей с нами Лирании, требуя отчёта в подарках, которые та обязана привезти любимой младшей сестричке. Уложить в голове все эти разнонаправленные «таймпроекции» и «временные лаги» получается, наверное, только у Текониса. Но он слепой и жуткий. Возможно, это как-то связано. — Тебя тут… Ждёт, — сказал Дмитрий кисло. — Сделай с ним что-нибудь, а то он уже всё выпил и всех достал. А если он не перестанет клеиться к Альке, я ему морду разобью. И кто же у нас такой симпатичный? Ну, да. Вариантов немного. — Здравствуй, доченька! Ах, как выросла! Ах, какая красавица стала! — засюсюкал совершенно отвратительным неестественным тоном Калеб. Он вообще живых подростков видел когда-нибудь? — Отстань, — мрачно бросила Нагма и быстро ушла в дом. Испортил настроение, мудила рыжий. — Чего тебе надо? — спросил я неласково. — Говори и проваливай. — Вижу, мне тут не рады! — ненатурально обиделся он. — Угадал. — А я, между прочим, о вас забочусь! Всё бросил, примчался, сижу тут, скучаю, и ради чего? — И ради чего же? — Предупредить вас! Вы в большой опасности! — Дай угадаю… Ты, гандон штопаный, кому-то трепался про Нагму? — Что за выражения? — возмутился Калеб. — «Гандон», «трепался»… Я, в конце концов, отец твоей дочери! Я молчу и смотрю на него. — Да, «отец твоей дочери» в данном контексте звучит странно, — признал он. — Но так уж получилось. Нагма — твоя дочь, ты её растишь, я не претендую. Но я же её отец, хотя ей от этого одни неприятности. — И насколько серьёзные на этот раз? — Чертовски, — признался Калеб. — Но я не «трепался», как ты выразился. У меня тупо не было выбора. Я облажался и встрял в неприятности из-за того, что… — Мне плевать. К делу. — Уверен? Ладно, я был вынужден рассказать про Нагму. — Вынужден. — Именно! Извини, но я не герой со стальными яйцами, а там вообще без вариантов. Если за тебя взялись, то узнают всё. — Тогда почему ты здесь, а не… Не знаю, на колу сидишь? Или что там у вас делают с теми, кто облажался? — У нас их отправляют ликвидировать последствия. — Ликвидировать? — Да, ты правильно понял. Именно в этом смысле. — То есть ты приехал убить свою — и мою — дочь? И что мне мешает прострелить тебе башку и утопить тело в море? — Это непедагогично! Что ты скажешь дочери? — Скажу: «Упс!» Куплю мороженого в утешение. Думаю, пары порций шоколадного хватит. — Эй, ты же не всерьёз, да? — Калеб косится на мою руку, лежащую на кобуре. — Ещё как всерьёз. Дочь мне дорога, ты — нет. Последние слова будут? — Не стреляй! — Неоригинально, но сойдёт… — Я серьёзно! Я же не собирался её убивать! Сам подумай! Иначе зачем бы я тебе рассказал? — И что же ты хочешь? — соблазн избавиться от него велик, но это действительно непедагогично. Кроме того, есть ещё Анахита, мать Нагмы, которая от него зависит. — Вам лучше свалить отсюда. Я сделаю вид, что не нашёл девочку, буду весь такой искать-искать, а потом проблема, может быть, и сама собой рассосётся… — Это в каком смысле «рассосётся»? — Согласись, вы ведёте довольно опасный образ жизни… — То есть ты надеешься, что Нагму убьёт кто-то другой? — Да, звучит не очень, но блин, таких как она всегда быстро убивают! Я вообще удивляюсь, как она жива до сих пор. Может, в тебе дело? Признайся, ты ведь не простой доктор? Что-то есть у тебя за душой? — Калеб хотел панибратски хлопнуть меня по плечу, но передумал. Поэтому остался с обоими целыми руками. — Экое ты говно. — На себя посмотри! — обиделся он. — Да ты вообще приложение к Нагме! Паразит при дочери! Она чего-то стоит, а ты так — пассажир! Скажешь, не так? Я секунду раздумывал, а не разбить ли ему харю, и в который уже раз решил, что не стоит руки марать. — Проваливай, — сказал я. — Ещё раз увижу, буду считать, что тебя опять нагнули, и ты пришёл за Нагмой. Поэтому стрелять буду без предупреждения. — Ну и пожалуйста, — пожал он плечами, — я, между прочим, жизнью ради вас рискую! Если узнают, что я её нашёл и отпустил, мне не поздоровится! — Очень сочувствую. Сам уйдёшь, или нужен вдохновляющий поджопник? — Иди на хер! — он развернулся и пошёл к дороге, ведущей в город. Пешком туда далековато чапать, но это его проблемы. Сюда-то он как-то добрался?* * *
— Как твои рейтинги? — спросил я уткнувшуюся носом в ноутбук дочь. — Высок ли градус восхищения? — Прикинь, — смеётся она, — все решили, что я переключилась на фэнтези! — С чего это? — Ну, я повыкладывала кое-что из того, что рисовала в Меровии. Не могу же я сказать, что они правда там так одеваются? — Покажи. Она развернула ко мне экран с виртуальной галерей. — Отличная подборка, — похвалил я. — А Теконис тут зачем? — Ну, он фактурный дядька, согласись. Зловещий такой. Похож на героя стимпанк-комикса. — Это из-за очков. Но вообще хорошо получилась, очень похоже. — Агась. Там в комментах уже пристал какой-то душнила, спрашивает, с кого я это рисовала. — И что ты отвечаешь? — Что это мой внебрачный внук. Не, ну а чо он? Ишь, любопытный какой… — Правильно. Чем меньше о тебе знают, тем лучше. Кстати, если хочешь собрать урожай восхищения, коси его интенсивнее. — Чего это? — К сожалению, отпуск наш будет короче, чем я думал. — Это из-за Калеба, да? — догадалась Нагма. — То-то я чувствуюкакой-то напряг. В Меровии отвыкла от этого чувства — как будто кто-то на тебя смотрит из темноты, — а здесь снова навалилось. Жаль, но что делать. И куда мы? — Я позвонил здешнему контакту Слона, он пересечётся с ним завтра и попросит нас забрать. Сначала на базу, а потом как получится. — На базе скучно. Я там всё нарисовала. Даже Джаббу. — Поскучаешь немного, ничего страшного. И учёбу ты совсем забросила, нехорошо. Не всю жизнь же тебе быть графиней Морикарской? — А мне, знаешь, даже понравилось! — смеётся она. — Все мной восхищаются, как в интернете — и ни одного хейтера! А если какой вылезет, так его и казнить можно! Наверное. Я не пробовала. Я же могу кого-нибудь там казнить? Ну, теоретически? — Пока только моим именем. Но если у нас в графстве действительно заведутся интернет-тролли, мы, так и быть, объявим награду за их головы. — Только небольшую, ладно? — Почему? — Не надо поощрять их ЧСВ.* * *
— Быстро вы в этот раз, — пеняет мне Дмитрий. — Боюсь притащить в ваш дом неприятности. — Это и твой дом, отец. — Кстати, надо переписать его на тебя. — С чего бы? — Чтобы ты не ждал, пока меня признают погибшим, если что. — Я чего-то не знаю? — У меня опасная работа, ты забыл? — Раньше тебя это не смущало. — Взрослею, наверное. — Чёрт, это же из-за Нагмы, да? — сообразил Димка. — Её не оставили в покое? То-то этот рыжий говнила тут ошивался… — Похоже, что так. — И ты жизнь положишь, чтобы её защитить. — Она в этом нуждается. — Знаешь, Ярку пригодился бы дедушка. И мне отец не лишний, и Алька тебя очень ценит. И даже Онька, хотя она та ещё балбеска, конечно, вся в сестру. — Лирания останется с ней до конца отпуска, только мы с Нагмой уедем. К Лирке ни у кого претензий, вроде, нет. Я бы с удовольствием побыл подольше, но, увы, ни на грош не верю Калебу. Может быть, он уже бежит, теряя тапки, нас сдавать. — И что, мы тебя теперь совсем видеть не будем? — Не знаю, Дим. Всё когда-то заканчивается. Наверное, однажды закончится и это. — Смотри, не закончись раньше, — буркнул Дмитрий. — Я уже был сиротой.* * *
— Пап, пап, проснись, — тормошит меня Нагма. — Что такое, колбаса? Который час? — Полтретьего. Мне почему-то страшно! — Приснилось что-то? — Не знаю. Не помню. Но страшно не во сне, а сейчас. За окном ярко светит луна, я вижу, что дочка одета и очень напугана. — Успокойся, милая, никому не дам тебя обидеть. Интуиции Нагмы я вполне доверяю, поэтому сразу оделся и прицепил пистолет. В коридоре тихо поскрёбся в комнату Лирании, она открыла почти сразу. — Что-то случилось? — стоит в одном белье, но глаза уже как прицелы. Натаскал её Слон. В её кровати сопит Ония, а она ко всему готова. — Не уверен, но не исключаю. — Принято, сейчас оденусь. Димку пришлось будить, он человек гражданский. — Собери своих и вниз. — Что такое, блин? — Быстро. Ну, хоть спорить не стал. — Пап, — дёргает меня за рукав Нагма, а у самой лицо белое, как бумага, — что-то уже здесь. Я осторожно, прикрываясь стеной, выглядываю в окно. Луна серебрит дорожку на воде бухточки, Луна освещает наш маленький пляжик, Луна кидает резкие тени деревьев на дорожку в саду. Одна из этих теней чернее, чем должна быть. И она движется. — Будьте готовы бежать, — командую я. — Через заднюю дверь. Не к городу, там открытое место, а в сторону гор. Дим, веди их к маминой могиле, и дальше наверх, там оторвётесь. Говорю тем командным голосом, с которым не спорят. Сын кивает и бросается собирать детей. Я спускаюсь на первый этаж и выхожу на крыльцо. Рука на кобуре. — Кто ты, и что тебе надо? Пришедший делает шаг вперёд, и меня охватывает ощущение совершенно иррационального ужаса и омерзения. От него как будто невыносимо смердит — не то падалью, не то гнилым лежалым говном, но это не запах, который воспринимается носом, просто мой мозг так переводит ощущение, воспринимаемое каким-то другим органом чувств, существования которого я в себе даже не подозревал. Рука сама выдёргивает оружие. — Ещё шаг, и я стреляю, — сдерживаюсь каким-то запредельным усилием. Надо дать время детям. Как можно больше времени. Фигура делает этот шаг, потом ещё и ещё — я держусь. Некто в чёрном глухом балахоне. Или нечто. — Что тебе нужно, уёбище ты ночное? — спрашиваю я безнадёжно, уже догадываясь, что ответа не будет, что сейчас придётся стрелять, и отчего-то я уверен, что толку от этого будет немного. Поэтому тяну время. Ещё шаг или два, это секунды, которые исчезают у меня и появляются у детей. Оно приближается медленно, не идёт, а как будто плывёт над дорожкой, и ощущение… — «вайб», вспомнил я Нагмино слово, — от него такое, что сердце моё начинает давать пропуски. Значит, пора — пока я ещё могу нажать на курок. «Бах!» — первый выстрел не мой. Где-то сзади-сверху грохнула винтовка. 338 Lapua Magnum. Специальный снайперский, 8,6×70. Значит, Лирка не ушла со всеми. Для неё это выстрел в упор, чёрный силуэт дёргается от попадания, на секунду застывает и возобновляет движение. «Бах!» «Бах!» — если винтовочные ему нипочём, то от пистолета тем более толку мало, но я открываю огонь, целясь под срез капюшона. Он уже достаточно близко, чтобы дульные вспышки осветили лицо, но они почему-то не освещают. Я меняю магазин, роняя пустой на землю, трижды тяжело бьёт винтовка. Прошло всего несколько секунд. РПГ бы сюда. Почему у меня нет РПГ? На базе их полно… Силуэт застывает и как бы задумывается. Ну, давай, что же ты? Вали отсюда! Чёрт с тобой, потом убью. Когда РПГ под рукой будет. Я теперь даже срать без РПГ не пойду! Вспыхивают фары, взвывает двигатель, верещат тормоза, раздаётся гулкий удар — и вместо инфернальной фигуры, сотканной из тьмы и ужаса, на дорожке стоит мятый чёрный пикап. — Вы охерели тут совсем? — раздаётся знакомый голос. — Мне что, больше заняться, сука, нечем? Что тупишь, папаша? Хватай своё белобрысое чучело и в машину бегом! Я его вышвырнула недалеко и ненадолго! Он же вернётся, сука! И, сука, быстро! И, будет, сука, злой!* * *
— Ты уверена, что остальным ничего не угрожает? — Уверена, сука, как в своей заднице. Заткнись. Ему нужна девочка. — Что это вообще такое? — Это, сука, нахрен, Чёрный. И в душе не ебу, что они такое. Сука. — А можно поменьше сук? — я прижимаю к себе сидящую на коленях Нагму, в кабине тесно, машина мчится в туманном ничто дороги, Аннушка привычно перекрикивает рёв мотора. — В жопу иди, сука! Ненавижу! — Меня? — удивился я. — Тебя, себя, Чёрных, всех. И особенно того рыжего долбоёба, который меня в этот блудняк втравил. В следующий раз уебу ему с ноги по яйцам. Чтобы не плодил проблемы по всему Мультиверсуму. — Эй, я хорошая! — возмущается Нагма. — Все мы тут офигенные. Убивать пора. — Куда мы едем? — Не куда, а откуда. Драпаем от неприятностей. Ваших неприятностей, которые с какого-то хрена стали моими. Сука. Сука. Сука. Кастрирую Калеба нахрен! Ржавыми маникюрными ножницами! Туманное марево дороги моргнуло, по глазам врезало полуденным солнцем, автомобиль подпрыгнул, пошёл юзом, но Аннушка легко поймала его поворотом руля. Мотор взвыл, и пикап помчался по пыльному пустому шоссе. — Что этому Чёрному от нас надо? — Этим. Их много. И если одного завалить, то просто придёт следующий. — А его можно завалить? — Я не пробовала, но брешут, что да. Они крепкие, но можно. Только без толку. Это же не люди. — А что? — А хрен пойми что. Типа судебных приставов, но от законов природы. — И что мы нарушили? — Нарушил-то Калеб, рыжее хуепутало, а она — его нарушение, — Аннушка бесцеремонно ткнула пальцем в Нагму. Чёрные устраняют нарушения. — Все? — Нет, только те, которые угрожают целостности Мультиверсума. — Эй, я никому не угрожаю! — сопит обиженно Нагма. — Да пофиг, — отмахивается девушка за рулём, — кто-то их натравил, сука, известное дело. Сами они, говорят, слишком тугие. Выпердыши Ушедших. Но если их грамотно навести, то хрен отстанут. — И кто же это у нас такой грамотный? — Да какая, сука, разница? Держитесь! Машина завизжала тормозами, клюнула носом, заюзила и снова провалилась с дороги на Дорогу. — Чего ты туда-сюда прыгаешь? — удивился я. — Ты ещё меня по Мультиверсуму ездить поучи! — огрызнулась Аннушка. — Держитесь! И снова по глазам солнцем. Хорошо ей в очках этих сварочных, а нам каково? — Вот, всё, вытряхивайтесь. — Спасибо тебе. Аннушка доставила нас на базу, и от корпуса уже трусит, переваливаясь как утка, недовольная Джабба. — В жопу иди. Надеюсь, вижу вас в последний раз. Бенза пожгла — уму нерастяжимо, а зачем? — Может тебе, ну, не знаю… Заплатить? — Сдурел? Кто же за такое платит? Ладно, до Терминала дотяну, а там у меня безлимит. Всё, покедова. — Погоди! — Чего ещё? — Так эти, Чёрные, и сюда за нами припрутся? — Без понятия, папаша. Скорее нет, чем да, но могут ведь и навести снова добрые люди. — Добрые? — А какие же ещё? Предобрейшие, сука, куды бечь. Короче, валите в свою ортогональ, там вас таймлаги прикроют. И учтите, это была моя последняя услуга Калебу. Дальше вы сами по себе. — Что здесь делает эта зараза? — кричит издалека Джабба, но Аннушка уже прыгает в пикап, обдаёт нас песком из-под колёс и уносится вдаль, пропадая из этого мира через сотню метров. Только пыль, вонючий выхлоп да чёрные следы резины на асфальте.* * *
— Ты вернулся, — сказала удовлетворённо Олли. — А как к тебе такой было не вернуться? — улыбаюсь я в темноту. На базе мы не задержались — уже к вечеру прибыл злой и растерянный Слон, которого сначала сорвали ехать за мной к морю, а потом нагрузили там историей непонятного нападения. При этом никто не мог объяснить, что это было и куда мы делись. Хорошо хоть, Лирания опознала пикап Аннушки, и командир сразу вспомнил, что та знает, где база. И рванул сюда. Прикинули мы с ним хрен к носу, да и решили последовать совету. Свалить в ортогональ. То есть сюда, в Берконес. — Ко мне какой? — серьёзно, совершенно без кокетства спрашивает Олландрия. — Красивой. Доброй. Умной. Понимающей. Я по тебе скучал. — Я красивая, — согласилась она, подумав. — Но всё остальное неверно. Я не добрая, не умная и не понимающая. Я просто другая. Поэтому не соверши ошибку, не полюби меня случайно. — Какая интересная подача, — я приподнялся на локте и теперь смотрю на её тело чуть сверху. Оно черно и совершенно. — Не то, чтобы я собирался, но всё же, почему нет? — Мы отличаемся гораздо сильнее, чем цвет нашей кожи. Сильнее, чем ты можешь себе представить. У нас даже детей с тобой быть не может! — Серьёзно? — я сел на кровати в изумлении. — Да ладно, не может быть! Мы же один биологический вид! — Вовсе нет, драгоценный друг, мы очень разные. Нам может быть хорошо вместе, и нам ещё будет хорошо сегодня. Но не принимай свой страх смерти и одиночества за чувства ко мне. Не обижайся, я чувствую, что ты близок к этой ошибке и предупреждаю тебя, сейчас, пока это не доставит излишних страданий. — Откровенно, — признал я. — И странно. Я не обижен, но очень удивлён. — Ты стар, драгоценный друг, и, хотя ты ещё крепок, но твоё тело и твой разум знают, что жизненный срок подходит к концу. В твоей жизни было очень много боли и очень мало любви. Сам того не замечая, ты ищешь, чем заполнить эту пустоту. И спешишь, зная, что времени у тебя немного. Не пытайся заполнить её мной, пожалуйста. — Ты не первая женщина, которая говорит мне: «Нет, не люби меня, ни в коем случае! Найди получше! А я тут пока сама как-нибудь, спасибо за внимание», — сказал я задумчиво. — Начинаю думать, что дело не в женщинах… — Я обидела тебя? — Нет, Олли, просто заставила задуматься о том, о чём думать не хочется. — Тогда я отвлеку тебя от грустных мыслей! Иди же ко мне, драгоценный друг! И я, конечно, пришёл.Глава 3. Зонтичный бренд
— К сожалению, я мало знаю о Чёрных, — разочаровал меня Теконис. — Точнее, я знаю о них много, но эта информация содержит взаимоисключающие сведения. Различные источники приписывают Чёрным разное происхождение, природу и предназначение. Часть из них утверждает, что это искусственные существа, для какой-то цели выведенные Ушедшими. Другие считают, что они являются материальным проявлением некоторых фундаментальных физических процессов Фрактала, никем не созданы и не живые. Есть также мнение, что их создали не Ушедшие, а, наоборот, Хранители, для охраны неких артефактов высшего порядка. Но также не исключают, что Хранители просто подобрали лишившиеся старых хозяев сущности и приспособили их для своих целей — они вообще славятся тем, что подбирают всё, что плохо лежит, и пускают в дело. Очень хозяйственные. Пожалуй, немногое полезное, что я могу сообщить вам, это то, что Чёрные имеют свой способ перемещения между ветвями фрактала и от них очень сложно отделаться. — Утешили, блин, — сказал я раздосадовано. — Но почему они прицепились к Нагме? — Не исключено, что её маркировали как цель корректоры. Они контактируют с Хранителями и могут быть связаны с Чёрными. — Я думал, что Хранители Мультиверсума — это какая-то древняя легенда… — Даже наша скромная деятельность наглядно демонстрирует, — желчно ответил Теконис, — что ваши линейные представления о времени крайне примитивны. Древнее в одной проекции может быть настоящим или будущим в других. Я читал о Хранителях в рассыпающихся от старости манускриптах на мёртвых языках, но это не значит, что я не встречусь с кем-то из них однажды. — И этот древний ужас натравили на Нагму? У меня не много знакомых корректоров… Они что, все такие омерзительные мудаки? — Корректоры — глубоко травмированные дети, из которых не очень умные и не особо честные люди выращивают себе инструменты. С самыми лучшими — как они думают — намерениями. Потому что цель, по их мнению, такова, что оправдывает любые средства. Они считают, что спасают Мультиверсум, но это, мягко говоря, не так однозначно, как им кажется. — Нагма действительно опасна? — И да, и нет. Она обладает большим потенциалом изменения фрактальных постоянных. В зависимости от них орбита значений множества Мандельброта для каждого фрактала может быть фиксированной, циклической или хаотической, но это не может быть оценено в дихотомиях «хорошо-плохо», чего категорически не хотят понимать те, кто стоит за корректорами. Мультиверсум — это множество точек в пространстве, имеющих либо дробную метрическую размерность, либо метрическую размерность, отличную от топологической, и при этом обладающее свойством инвариантности. Ваша дочь меняет орбиты значений в широких пределах, в некоторых случаях это может привести их к хаотическим или циклическим, замыкая срезы в локальные свёртки с экспоненциальным ростом энтропии — то, что корректоры называют «коллапсом». Не обязательно, но возможно. Для корректоров этого достаточно, чтобы объявить таких, как она, «фрактальными бомбами» и сделать объектом охоты. Для них всё однозначно: «Этот человек может уничтожить срез, значит, мы должны уничтожить его». Презумпция невиновности не работает. — Вижу, у вас есть причины их не любить. — Целых две, — жёстко ответил Теконис, снимая очки и демонстрируя провалы пустых глазниц.* * *
— Да, Олли сказала тебе правду, — подтвердил Фред. — Впрочем, они вообще не врут. Наплодить с ней мулатов у вас не получится, так что предохраняться не обязательно. Развлекайся спокойно. — Общего потомства не могут иметь только представители разных биологических видов. Получается, она не человек? — Или мы не люди, — смеётся Фред, салютуя мне бокалом. — Смотря что считать за образец человечности. Лично я, сравнивая, хорошенько задумался бы над этим вопросом. — И как так вышло? — Проклятый перфекционизм, чёрт меня дери. Мы были чертовски амбициозны и пытались построить идеальное общество. На это ушло полтысячелетия локального времени и уже не понять сколько субъективного. В какой-то момент мы сами запутались, потому что множество раз откатывались, начиная сначала, а значит, отменяли и часть своей линии. Это, знаешь, ли, сбивает с толку. В общем, оказалось, что построить идеальный социум не так уж сложно. Просто мы раз за разом повторяли одну и ту же ошибку. Как только поняли, какую, всё получилось. — И что это была за ошибка? — Мы пытались построить его из людей.* * *
— Возвращайся снова, драгоценный друг, — сказала Олли, которая, оказывается, не человек, а представитель того, что Фред называет «Этнос». — Обязательно вернусь, драгоценная Олландрия, — отвечаю я. — И я помню — никаких влюблённостей! — Да, я чувствую, что ты понял, — улыбается белоснежными зубами она, — но я, в отличие от вас, не драгоценна. — Почему? — я собираю вещи, отпуск закончился, вскоре придётся снова натянуть на себя шкурку графа Морикарского. — Это сложно объяснить, — Олли терпеливо стоит у окна, пока Нагма её рисует. — Вы, каждый из вас, абсолютно отдельное и цельное существо. В любом — целый мир. Этот мир может быть хмур, холоден, токсичен, несовершенен и почти всегда полон страданий. Но он абсолютно уникален и потому драгоценен. Когда ты умрёшь, драгоценный Док, с тобой исчезнет целая Вселенная. Это трагедия, несмотря на то, что в ней мало любви, много боли и разочарования. Карандаш Нагмы перестал скрипеть по бумаге, она нахмурилась и подняла голову. — Разве в тебе такой Вселенной нет? — спросила дочь. — Нет, — кивнула Олли. — Ни в ком из нас нет. Мы не такие как вы, мы — Этнос. — Но что это значит? Я не понимаю! — Вы, драгоценные друзья, создаёте фрактал. Мы живём в готовом. У вас есть судьба, предназначение, миссия. У нас — гармония, равновесие, единство. — Прикольно, — сказала, подумав, Нагма. — Не скажу, что прям поняла, но звучит интересно. Тебе нравится быть такой? — Я не была другой, мне не с чем сравнивать. Но я счастлива, если ты об этом. — Круто, — кивнула дочь, — глянь, что вышло. Олландрия взяла у неё из рук рисунок, внимательно и долго на него смотрела, а потом сказала задумчиво: — Вы оба драгоценны, друзья мои. Но ты — настоящий бриллиант. — Такая красивая? — скокетничала Нагма. — Можешь резать стекло. Береги её, Док. — Уж будь уверена, Олли.* * *
Больше никаких карет в лесу — с Дороги наши машины выходят в каком-то пустынном мире возле небольшой железнодорожной станции. На ней идёт организованная суета товарной логистики, катаются грузовики и колёсные погрузчики, работают краны, тарахтят генераторы, бегают туда-сюда люди. Это закулисье нашего проекта, а нам пора на сцену. У платформы пыхтит маленький паровозик, к нему прицеплены три пассажирских вагона, где мы размещаемся с трудом и довольно плотно. Но ехать недалеко — тут же на станции длинный пакгауз с рельсами. Состав заползает туда, останавливается, ворота закрываются. Пара минут, мы даже не успеваем надышаться угольным дымом, лёгкий сквознячок через солнечное сплетение, — и открываются другие ворота. Паровозик свистит, дёргает сцепку и вытягивает вагоны на задний двор замка графов Морикарских. Моего замка. Портной снимает с нас мерки. Мы-то не изменились, а вот мода, увы, за пять лет ушла вперёд достаточно, чтобы я в своём камзоле выглядел при дворе дремучим провинциалом. Граф Морикарский, триумфально вернувшийся из колоний, себе такого позволить не может. — Точно триумфально? — уточняю я у Фреда. — Не извольте сомневаться, граф! — смеётся он. — Сводки у тебя на столе, не сочти за труд изучить, но вкратце: Британская Ост-Индская компания образца восемнадцатого века по сравнению с «Михайловской южной факторией» — убогая лавочка старьёвщика. — Опять «Михайловской»? — А ты как думал? Это же зонтичный бренд. В него большие средства вложены. Терпи. Тебя ещё ждёт в столице торжественная встреча как героя Империи. — О чёрт… — А кому легко? Ты завалил страну колониальными товарами, в каждом городке теперь «Михайловская лавка», где можно купить чай, какао, тростниковый сахар, специи, рис, экзотические фрукты — в сушёном, правда, виде. Но это мелочи. Поставки каучука и древесины, шеллака и кошенили важнее, но и они вторичны. Угадай, что самое важное? — Золото? — предположил я, припомнив историю нашего мира. — Золото тоже, — согласился Фред. — А также серебро, медь, олово, никель и некоторые другие металлы. Но золото требует крайне аккуратного обращения, иначе будет как с Испанией, которая притащила из Южной Америки столько драгметаллов, что наглухо уронила себе экономику инфляцией. И всё же, не оно главное. — Сдаюсь, — легко признал я. Всё равно же не угадаю. — Хлеб. — Там есть зерновые? — Теперь есть! На юге прекрасный климат, богатые почвы и много свободных рабочих рук. Не хватало только расчистки посевных площадей, сортового зерна и внедрения технологий интенсивного земледелия. Ну и, конечно, рынка для продукции. Сейчас там снимают по три урожая в год только пшеницы, уже осваивают местные зерновые культуры, такие, как кукуруза, а главное, там есть картофель! Это гораздо дороже золота, которое, как ни крути, есть ценность условная. Впервые за всю историю Меровии в стране никто не голодает. — О, так я всеобщий кормилец? Надеюсь, Перидор не ревнует к моей популярности? — Популярности? — расхохотался Фред. — Ты серьёзно? Ты, небось думаешь, что тебя все любят и на руках готовы носить? — Ну, не буквально так, но… — Дорогой граф! Народ вас так обожает, что советую вам заказать камзол попросторнее. — Почему? — Потому что тебе придётся носить под ним бронежилет, чудила!* * *
Я читаю отчёты и мрачнею с каждой бумажкой. Надо сказать спасибо Антонио — вся статистика очень наглядна, а аналитика безупречна. Цифры понятные, графики впечатляющие, выводы очевидные. Да, бронежилет мне, пожалуй, не помешает — развитие нарезного оружия с унитарным патроном вполне позволяет выразить народную любовь ко мне с полумили как минимум. Меровия больше не голодает. Железную дорогу через горы сделали двупутной, грузовые составы идут по ней один за другим, угольный смог паровозных труб в красивом некогда ущелье не успевает развеиваться. Теперь его зовут «чёртовой кишкой» или «михайловской задницей». Хлеб идёт в страну сотнями тонн. Казалось бы, живи да радуйся, но… Меровийский крестьянин, который пять лет назад составлял девяносто процентов населения Империи, не смог конкурировать с графом Морикарским. У графа безграничные земли с тёплым климатом и почти дармовая рабсила из местных — мы не практикуем рабовладение, но рынок труда на юге естественным образом дёшев в силу обильного населения с низкими пока потребностями. Бронзовокожему аборигену не надо строить капитальный дом и отапливать его зимой, ему не нужна тёплая одежда, большую часть его пищевых потребностей покрывают дикоросы и охота. Мы мотивируем их к труду безделушками и промтоварами, которые производим на своих мануфактурах, а значит, они нам почти ничего не стоят. И, разумеется, климат, позволяющий получать несколько урожаев в год. Хлеб, который ввозит граф Морикарский, лучше качеством и несравнимо дешевле, чем тот, что может вырастить крестьянин в Империи. А ведь есть ещё рис, кукуруза, паслёновые. И мясо. Изобилие зелёной биомассы и огромные площади позволяют развивать мясное животноводство. Мясо, которое ранее было доступно раз в год при забое скота, скоро станет для меровийца обыденной пищей. Ещё не сейчас, стада не разведёшь так быстро, как можно распахать поля, но уже скоро. Граф Морикарский накормил страну — и подчистую разорил её население. За последние два года Меровия получила три крестьянских бунта, один из которых по масштабу стал чуть ли не Пугачёвским. Его пришлось подавлять военной силой, что не добавило популярности полкам «михайловских егерей». Да, подавлением восстания занималась графское войско, а не армия Императора. Почему? Потому что в нём все офицеры, почти весь сержантский состав и немалая часть рядовых — иммигранты из других миров. Отправлять своих рекрутов против крестьян Перидор не захотел, и я его понимаю. Тем более, что его армия сейчас стоит на границе с Багратией, где вот-вот грянет большая война, и смута в тылу отчасти спровоцирована внешними агентами влияния. Спровоцирована, но не беспричинна. Тотальное разорение крестьян не вызвало голода, но только за счёт массовых раздач хлеба. Раздавали его, кстати, с имперских складов, от имени Его Величества. То, что эти склады наполнял граф Морикарский, было известно тем, кто читал газеты, но не крестьянам, которые славили Императора и проклинали меня. Не то чтобы я был настолько наивен, чтобы надеяться на народную благодарность. Честно говоря, до сегодняшнего дня я вообще не задумывался над этим. Казалось бы — чёрта мне во всех этих людях? Но читать о том, что «Смерть графу-разорителю» стало одним из лозунгов крупнейшей в истории Меровии смуты, было неприятно. Анализ Антонио однозначно утверждал, что фокусировка негатива на мне намеренная, причём с двух сторон — Его Величество разумно отмазывался от негативных последствий прогресса, записывая на свой счёт позитив, а агенты Багратии и Киндура надеялись вынудить его пойти навстречу народу и наложить опалу, а ещё лучше казнить непопулярного графа. Быть символом перемен не так приятно, как многим кажется. К моменту нашего возвращения страсти слегка поутихли. Виртуальный граф Морикарский благополучно пересидел показной Императорский гнев в колониях, то есть будучи как бы формально удалён от двора в знак немилости. Бунты были подавлены жестоко, но быстро, раскачать их в серьёзное крестьянское движение соседи не успели. Небольшая часть бунтовщиков ушла в разбойники, где и сгинула, остальным было даровано императорское прощение и предоставлена возможность работы на государственных стройках и казённых предприятиях. Вызревший в теплице Морикарского графства прогресс получил дешёвый рынок неквалифицированного труда и ломанулся по Империи, оставляя за собой дороги и мануфактуры. Дорог потребовалось много. Во-первых, в воздухе отчётливо веет близкой войной, а значит, нужны фронтовые и рокадные магистрали, обеспечивающие передвижение войск. Во-вторых, разрушив традиционный крестьянский уклад, мы жёстко вколотили в общество клин товарного рынка. Хлеб графа Морикарского настолько дёшев, что его выгоднее привезти куда угодно, чем вырастить на месте. Это автоматически породило тот рынок грузовых перевозок, отсутствием которого Фред объяснял ненужность паровозов. Теперь их время настало. Новые дороги строят бывшие крестьяне, практически вручную, но сразу с прицелом на укладку в будущем рельсового пути. Прямо сейчас не потянем, но однажды, уже скоро, железка вырвется за пределы моего графства и охватит стальной сетью всю страну. И, как проницательно предсказывал Фред, первыми эшелонами будут военные. А пока этот счастливый (или ужасный) миг не настал, мы едем в столицу в новеньких рессорных колясках на пневматическом ходу. Бодро трусят лошади недавно завезённых в Меровию беговых пород, ветерок сдувает в сторону пыль, Нагма заслоняется от солнца кружевным белым зонтиком. Начинается третий этап.* * *
— Мой паладин… — Моя принцесса… Мы смотрим друга, не решаясь сделать шаг навстречу. Катрин пятнадцать, она выросла в прелестную девушку. По местным меркам её уже можно выдавать замуж, и наверняка какие-то переговоры на сей счёт ведутся. Международная обстановка напряжённая, Джулиана уверена, что этот мир вскоре ждёт первая в его истории мировая война, но наверняка найдётся какой-нибудь целесообразный в династически-союзническом плане принц, а то и цельный король. Разница в возрасте в династических браках не учитывается, юных принцесс запросто пристраивают вдовствующим правителям, которые им в дедушки годятся. Принцесса укрепит собой печать на союзном договоре, родит полагающегося наследника, а для всего остального есть паладины. Такую взрослую барышню уже и обнять как-то неловко. — Соблюдали ли вы наши обеты, мой паладин? — строго спрашивает принцесса. К счастью, обет паладина не включает в себя воздержание, так что чёрный призрак Олли не тревожит мою совесть, когда я отвечаю: — Да, моя принцесса! Обеты пары паладин-дама не нарушает даже брак любого из них. Единственное, в чём они меня ограничивают, — я не должен называть своей «дамой сердца» другую. Я и не называл. — И я, мой паладин, — несколько чопорно отвечает Катрин. Наверное, ей тоже неловко, пять лет прошло. — Тогда почему вы не целуете меня? Или ваша любовь угасла? — Ни в коем случае, принцесса! Мне больше не надо приседать к ней для поцелуя, а ей достаточно слегка привстать на цыпочки. Он выходит неожиданно уверенным и каким-то настоящим. Не иначе барышня тренировалась. На помидорах, может быть, благо мы обеспечили продуктовый рынок паслёновыми. Но не исключён и какой-нибудь юный паж, почему нет? Блюсти девственность до замужества она обязана, но поцеловаться в познавательных целях это не запрещает. Затянувшийся поцелуй прерывает бесцеремонная Нагма: — Хватит вам! А как же я, любимая фрейлина? Я тоже хочу! — Моя фрейлина! — Моя принцесса! Они синхронно приседают в лёгком реверансе. В платьях с открытыми плечами, буфами, кружевами и колокольными юбками, девушки как негатив с позитивом — моя белобрысая дочь и моя черноволосая «дама сердца». Одного роста, почти одного возраста, совершенно друг на друга не похожие, и всё же… — Катька! Уи-и-и! Ты та-а-акая красотка! Это же просто невозможно развидеть! — Круто? — уточняет принцесса серьёзно. — Отвал башки! — заверяет её Нагма. — Умереть-не-встать! Можно тебя обнять, или ты теперь слишком большая для таких глупостей? — Дозволяю, — улыбнулась принцесса Катрин Меровийская графине Нагме Док Морикарской и обрушилась на диван, сметённая белокурыми обнимашками. — Я знала, что ты вырастешь, — сообщает успокоившаяся наконец Нагма, — поэтому накачала нового офигенного аниме. Моего самого любимого! Ты же не слишком взрослая для мультиков, правда? — Мне не хватало этих движущихся картинок, — признаётся принцесса. — И тебя. — И я соскучилась! Ы-ы-ы, ну какая ты выросла классная, я не могу! — Спасибо, что ты вернулся, — сказала Катрин мне. — Я очень ждала. Но знай, что многие тебе не будут рады.* * *
В загородном замке Его Величества собирается Большой Императорский Совет. И так уж вышло, что мне этого мероприятия не миновать, потому что основная интрига сезона — наградит меня Перидор или наоборот подвергнет публичной опале. Для всех я только что приехал из колоний, и это может быть как признаком вернувшегося монаршего благоволения, так и грозным знаком августейшей немилости. Власть Императора в теории абсолютна, он может снять меня с генерал-губернаторства, лишить титула, отобрать владения и даже казнить. Правда, только через усечение головы мечом — такова моя графская привилегия. Безумно утешает. На самом деле каждый правитель связан традициями, интригами, балансом интересов двора, желаниями элит и государственной целесообразностью. Поэтому графьёв вообще-то казнят довольно редко. Если рубить аристократам бошки направо и налево, то элиты начинают чувствовать себя неуверенно и постараются оперативно заменить этакого головотяпа на кого-нибудь из его наследников поспокойнее. А то и вовсе сменят династию, от греха. В общем, казнить меня Перидор, скорее всего, не собирается, Мейсер в этом почти уверен. Но узнать заранее настрой Совета, к сожалению, невозможно. Нас тут пять лет не было, а оценки наших агентов косвенные. Вполне может быть, что высшая имперская аристократия потребует мою голову на блюде. Ссориться с ней в преддверии большой войны Его Величеству не с руки — это на поле боя от всяких герцогов толку мало, а в спину ударить в нужный момент они как раз запросто осилят. Империи как никогда нужен консенсус элит, и скормить им меня — цена небольшая. Для дела это не полезно — Мейсер с Джулианой считают, что граф Морикарский как зонтичный бренд нам ещё пригодится. Но я не сильно расстроюсь опале — отойду в тень, вернусь к обязанностям замкомандира отряда охраны, а то бойцы уже начинают забывать, как я выгляжу. Уверен, Мейсер придумает, как аккуратно и без потерь консолидировать освободившиеся графские активы.* * *
— Граф Михаил Док Морикарский! — объявил распорядитель, и я прошёл в зал Совета. Для Императора эти пять лет не прошли даром. Старше он стал выглядеть на все десять. В усах и шевелюре поселилась седина, в уголках губ залегли глубокие трагические морщины. Джулиана говорит, он отказался жениться снова, несмотря на настоятельные просьбы двора, который весь попересрался на тему «Чью дочь сосватать вдовому монарху». Но срок траура давно прошёл, а Перидор вдовствует. Всего себя, так сказать, положил на алтарь отечества. Мотается по стране — то к войскам на границу, то на казённые оружейные мануфактуры, то рекрутский набор контролирует, то коррупцию выжигает калёным железом. С последним ему помогает орден Дланников, за которым стоят наши вахтовики-аналитики. Они умеют по косвенным признакам оценить финансовые потоки так, что гнутого медяка незаметно не сопрёшь. Компьютеры — страшная сила. Публичные разжалования, порки и высылка в колонии — обычное дело там, куда Император изволит пожаловать с визитом. И везде с ним принцесса Катрин — как встала у трона пять лет назад, так там и осталась. Но стульчик ей всё же поставили. Девушка повсюду скачет за отцом верхами, — он так и не любит кареты, — теперь уже на собственном коне. Благодаря ей женская мода Меровии обрела дамский костюм для верховой езды и признала нормальную дамскую посадку со стременами вместо «ножки вбок». Катрин ведёт его переписку, читает доклады, следит за рабочим графиком и режимом питания, не давая Перидору загнать себя. Полноценная помощница-секретарша как минимум, а многие считают, что и важнейший советник. Вот и сейчас она сидит справа от Императора, но как бы чуть сзади. Голоса на Совете у неё нет, но ухо отца рядом. — Граф! — Ваше Величество! — склоняюсь в почтительном поклоне я. Не зря же три дня тренировался. Ну что? «Казнить-нельзя-помиловать»? Джулиана и Мейсер клевали мне мозг всю дорогу, объясняя, как отвечать, каких линий придерживаться и какие трактовки озвучивать. Но претензию мне выкатили довольно неожиданную: «Развращение населения». Я прямо даже загордился — редкий развратник может похвастаться тем, что от него пострадала целая страна. Казанова на моём фоне — жалкий прыщавый онанист с волосатыми ладошками. Впрочем, «разврат», конечно, имеется в виду другой. Граф Морикарский, оказывается, «отвратил крестьянство от подобающего этому сословию образа жизни», «приохотил к праздности и неумеренности», а также «внушил неуважение к властям». Наивные пейзане под моим разлагающим влиянием приучились пить чай заместо того, что они там пили досель (что именно, Совет оказался не в курсе), иные даже — страшно сказать, — пьют его с сахаром! А «михайловские мануфактуры» эксплуатируют эту пагубную привычку, продавая крестьянам устройства с внутренней трубой для оного чая кипячения. Надо же, а я и не знал, что здешний прогресс дошёл до самоваров. Употребление чая как напитка, горячащего голову и чуждого меровийской культуре, возбуждает в этих самых головах крамольные мысли об отказе от тяжёлого, но умиротворяющего сельского труда, что приводит к лени и безалаберности, в силу которых крестьяне массово бросают арендованные земли, лишая своих лендлордов дохода с оных. Императорское же величество по безмерной доброте своей этому потворствует, во-первых, беря на содержание этих чайных бездельников вместо того, чтобы силой вернуть их к наделам и принудить к труду, а во-вторых, не запрещая «михайловские лавки», в которых проклятый чай продаётся. В результате крестьяне, влекомые пагубной страстью, совершают в этих лавках и иные покупки, лишая дохода торговые предприятия лендлордов. Никогда не думал, что чай так опасен. И это мы ещё кофе в Меровию не завезли! Претензии вовсе не так абсурдны, как кажется. Дело, разумеется, не в чае, а в том, что ускоренное разрушение традиционного аграрного уклада влечёт за собой проблемы не только для крестьянства, но и для землевладельцев. Крестьянам в некотором смысле даже проще — выдавленные с земли на казённые харчи государственных строек, они не стали тяжелее трудиться, зато стали лучше питаться и больше не рискуют умереть от голода. Крестьянская жизнь тут так скудна и тягостна, что ухудшить её просто некуда. Сборные общежития при строительных «гуляй-городах», которые передвигаются вслед за постройкой дороги, предоставляют их семьям условия лучше, чем они имели в своих крытых соломой каменно-глиняных халупах, ютясь по три поколения разом на площади чуть больше собачьей будки в вечной темноте и угаре от очага. Императорский подрядчик обеспечивает их отапливаемым жильём, котловым питанием, рабочей одеждой, инструментами и даже медицинской помощью, пусть и весьма примитивной. А их детей в обязательном порядке учат читать. За подрядчиками следят Дланники, поэтому они материал расходный — проворовался, получил кнута, уехал в колонии посевы риса от бурундуков охранять. Но, в целом, даже такая жизнь лучше, чем то обращение, к которому привыкли вилланы на земле. А вот лендлорду, лишившемуся арендаторов, не позавидуешь — работать он не хочет, торговать не умеет, служить не желает. При этом чая с сахаром ему тоже хочется. Кстати, у работников дорожного строительства дешёвый, но сладкий чай входит в котловую норму, а какому-нибудь барону его приходится за свой счёт покупать. Естественно, они недовольны. Да и хрен бы с ними.Глава 4. Разгром
— Ну, ничего, ничего, не так уж плохо ты выступил, — утешает меня Фред, — даже цацку получил. На груди моего парадного генерал-губернаторского мундира теперь сверкает развесистая золотая хрень с камушками. Орден этого, как его… Забыл. В общем, «бостонское чаепитие» Совету не удалось, Перидор признал мои заслуги перед Меровией перевешивающими мои перед нею прегрешения, я получил высочайшее дозволение вернуться в свои владения — и эту висюльку. Судя по кислым рожам придворных, у них такой фенечки нет. Теперь им приходится срочно корректировать своё отношение ко мне в свете императорского благоволения. Начали с того, что уже неделю наносят мне визиты. Я бы свалил в графство, но Мейсер и Джулиана плотно работают с Перидором, Нагма его рисует, Фред пьёт вино и шалит по фрейлинам, остальные остались в замке. Все при деле, а я просто стены подпираю. Неловкие попытки топовых аборигенных элитариев наладить подобие приятельских отношений меня бы только развлекли, если бы они не выбрали довольно странную тактику — закидывать меня своими дочерями на выданье и сыновьями на… Как это назвать в мужском варианте? В возрасте брачной активности, в общем. Этот возраст здесь имеет весьма широкие пределы, от пятнадцати и до гробовой доски, так что некоторые претенденты щеголяют седыми усами. По официальной версии, граф Морикарский — вдовец и имеет почти взрослую (по здешним понятиям) дочь. А значит, перспективен по двум направлениям сразу — либо его самого женить на подходящей родственнице, либо его наследницу взять замуж за своего парня. Граф, как всем известно, неприлично богат, но титул его жалованный, не наследственный, то есть второй сорт и нос воротить от настоящих аристократов не должен. Поэтому усадив передо мной очередную перепуганную девицу возраста первых прыщей и торжественно объявив её своей племянницей, они считали, что дело сделано — я должен немедля забиться в экстазе предстоящего единения с Настоящим Графом Графинским. У которого и папа был граф, и дедушка был граф, и прадедушка и так далее. Не то что у меня. С их точки зрения, всё дальнейшее обсуждение должно свестись к тому, сколько денег я готов отвалить за эту несусветную честь. Мой вежливый отказ обсуждать эту тему вызывал болезненную судорогу непонимания, в тишине гостиной раздавался отчётливый треск шаблонов. Графья сначала не понимали, что это не элемент торга, а потом решали, что их опередил кто-то из конкурентов, и принимались отчаянно демпинговать, в итоге предлагая бледнеющих и краснеющих барышень чуть ли не задаром. Элитарии были забавны, девочек было жалко, но мальчики разных возрастов были ещё хуже, потому что с порога начинали пускать слюни и раздувать щеки. На мою-то дочь! В общем, боюсь, не всем было отказано достаточно дипломатично, так что любви ко мне всё это определённо не прибавило. Ещё и Нагма надо мной глумится: — И что ты носом крутишь, пап? — хихикает она. — Вон та, которая в синем, с глазками какающего котика, была ничего. Жалобная такая. Мне прям захотелось мачеху! — Зачем? — А я бы её по головке гладила и приговаривала: «Не плачь, он не такой страшный, как выглядит! А что храпит, так я тебе свои беруши подарю…» — Вот ты язва, — качаю головой я. — Брак с леди Портилией укрепил бы ваши позиции при дворе, мой паладин, — подливает масла в огонь юмора принцесса. — Герцог Винтерский весьма влиятелен, хотя финансовые дела его рода не так хороши, как ранее. Он очень рассчитывал поправить их этим союзом. Вы оскорбили его отказом, получив сильного врага, а его племянница была бы счастлива выйти замуж хоть за дворцового трубочиста. Герцог обладает весьма скверным характером. — Вот видишь, пап, — укоризненно подхватывает Нагма, — мог бы осчастливить эту леди Портянку… — Портилию, — поправляет её Катрин, — она не очень умная, но добрая девушка. — Тем более! — воодушевляется дочь. — Я бы её читать учила, воспитывала… — Давай лучше хомячка тебе заведём, — вздыхаю я. — Тоже глазки трогательные, а ест меньше. Катрин — просто кладезь сведений о высшем свете и может часами рассказывать о кандидатках и их родителях, Нагма этим пользуется и меня троллит. В конце концов мне это надоедает: — А что это мы только мои брачные перспективы обсуждаем? Вот, например, тот юноша бледный со взором горящим и носом как у неудачно спикировавшего дятла. Почему бы мне не выдать тебя за него? Как там его бишь? — Младший граф Леник? — тут же вспоминает принцесса. — Да, неплохая партия. Правда, про него ходят слухи, что он мужеложец, но это, возможно, и к лучшему — не будет против, если дети родятся от твоего паладина… — Фу, Кать! — возмущается Нагма. — Фу и бе! Слышать об этом не хочу! Какая гадость! Прекратите это обсуждать немедленно! Кстати, никакого паладина у меня нет! — А почему? — удивилась Катрин. — Разве не надо, чтобы тебя кто-то любил? — Меня папа любит! Мне достаточно!* * *
— А кстати, пап, — спросила дочь тем натужно-непринуждённым тоном, которым она задаёт вопросы, которые ей почему-то важны, но не хочется в этом признаваться. — А почему ты не женишься снова? — На Леди Портянке? —смеюсь я. — Нет, вообще. Ты же ещё не очень старый. — А зачем, колбаса? — Ну… Не знаю… Тебе не одиноко? — Нет, у меня есть ты. — Агась, — соглашается она, — я есть. И пить. И валяться. Она повалилась на мою кровать и застонала: — Аллах милосердный, какие эти платья всё же неудобные… Не, пап, я не об этом. — А о чём? — Ну вот я вырасту. Совсем-совсем нескоро, но может выйти так, что у меня начнётся своя собственная отдельная жизнь. — Однажды это непременно случится, — кивнул я. — Ты будешь без меня грустить? — Немного. Но тут ничего не поделаешь, дети вырастают. Ты — деть. Ты — вырастешь. Но это, знаешь, хорошая грусть. Когда немного грустишь, но больше радуешься. — Чему? — Что вот теперь есть на свете такой прекрасный взрослый человек, и ты к этому немного причастен. — Агась, — задумалась дочь. — Наверное. Но неужели тебе не хочется… Ну, не знаю… Любви? Не, я тебя люблю ужас как, не подумай. Но это не считается. — У меня уже есть дама сердца, — засмеялся я. — Принцесса Катрин. У нас обеты, всё строго. — Она тебя, кстати, реально любит, ты в курсе? — спросила Нагма. — В смысле? — В смысле для неё это важно, а не просто так. Я раньше думала, это игра такая, но она выросла и всё равно… — Это не любовь, колбаса. Это наложение первоначального импринтинга на хронический дефицит душевного тепла. Катрин — очень сильно недолюбленный ребёнок. Родители и в детстве-то уделяли ей мало времени, а с тех пор, как мать погибла, она выгрызает себе крошечки отцовского внимания чуть ли не зубами. От сверстников она надёжно отделена своим положением, даже влюбиться не в кого. На этом фоне выдуманный паладин даёт хоть какое-то замещение. Я тут постольку поскольку. — И как ты к этому относишься? — Мне несложно. Один поцелуй в пять лет. Кто угодно справится.* * *
— Но мы же не готовы! — переживаю я. — К войне нельзя быть готовым, — отвечает назидательно генерал Корц. — Она всегда начинается раньше, чем нужно. Для обеих сторон. Нельзя сказать, что мы не старались. Фред с Корцем крутились как проклятые, переводя мануфактуры на военные рельсы, Джулиана готовила общество к мобилизации, разогревая его патриотизм. Дороги строились, мундиры шились, пушки производились, порох везли обозами, но, когда посол Багратии, поклонившись, вручил Перидору ноту объявления войны, мне всё ещё казалось, что у нас конь не валялся. Но он валялся и ещё как — при меньшей численности и более слабой оснащённости войска императора приняли первый удар достойно. Рассыпной — «михайловский» — строй, а главное, свежая для этого мира идея окопов и эшелонированной обороны свели на нет преимущество противника в артиллерии и численности пехоты. Багратские пушки палили вовсю, но перед ними не было редутов, которые можно развалить фугасами и выстроенных в каре стрелков, которых можно выкосить картечью. — Окопная война требует такой плотности и точности артиллерии, которую здешние средства поражения обеспечить пока не могут, — разъяснял на военном совете генерал Корц, весьма импозантный в здешнем пафосном мундире. — Обстрелянная пехота практически неуязвима для настильного огня и весьма слабо подвержена поражению огнём гаубичным. Пехотный штурм обустроенной окопной линии требует соотношения сил более чем десять к одному, ну а кавалерия… — военный только улыбнулся презрительно в усы. Гордость багратской армии, тяжёлые драгуны, выполняющие роль ударного кулака наступления, оказались главной жертвой новой тактической модели. Они в здешних условиях являются историческим аналогом танков — за счёт большой скорости вклиниваются в оборонительные порядки противника, заставляя пехоту выстраиваться в защитные каре, затем спешиваться и переходить к стрелковому бою, пока эти удобные большие мишени выносит артиллерия. Тяжёлая стрелковая кавалерия с её кирасами, шлемами, карабинами и, главное, специально обученными лошадьми — самая эффективная и самая же дорогая часть здешних армий. Перидора отказаться от её использования еле уговорили, а уж идею её расформирования или хотя бы переквалификации в лёгкую уланскую он отверг с порога, даже не рассматривая. Но всё же имперские тяжёлые кавалерийские формирования остались в резерве на случай прорывов фронта, а багратийские ринулись в атаку — где и полегли без всякой пользы. Проволочные заграждения — ещё одна недорогая, несложная, но невероятно эффективная тактическая новация, привнесённая нами на поле боя. При всем уважении к кавалерии, это всё-таки не танки, и несколько рядов колючей проволоки им с разгона не одолеть. А если и прорвутся — невзирая на потери, буквально по телам товарищей, — то порубать палашами зарывшуюся в землю пехоту никак не выходит, а доскакать до артиллерии, вынесенной вопреки всем актуальным канонам войны, далеко назад, за окопную линию, им никак не успеть — за окопами снова проволока, а пушки прошивают всё поле картечью, не боясь задеть засевших в окопах собственных стрелков. Для здешней кавалерии как рода войск эта кампания стала своеобразной «битвой при Азенкуре», которая некогда вывела из оборота рыцарей. Она была уничтожена, рассеяна и дискредитирована одновременно. Имея подавляющее превосходство в артиллерии и кавалерии, а также трёхкратное в численности пехоты, багратийская армия потерпела полнейший разгром всего за неделю. Пушки расстреляли весь боезапас впустую — пехота Перидора укрылась в окопах, а его артиллерия расположилась слишком далеко, до неё орудия не добивали. Вопреки привычной здесь схеме боя, наши пушки не приняли артиллерийской дуэли и не пытались подавить встречным огнём орудия противника. Они вообще не стреляли. В императорской армии ещё не преодолён снарядный голод, потому что старые дульнозарядные бабахалки Фред безжалостно отправил на металл, а к орудиям новой конструкции под унитарный снаряд боеприпасы только-только начали производить. Да и самих орудий весьма немного. Это отчасти компенсировалось их лёгкостью, точностью, дальнобойностью и колёсными лафетами — при небольшой численности стволов, Корц имел возможность оперативно маневрировать ими по прифронтовым рокадам, перебрасывая с участка на участок. На сотню багратийских пушек приходилось десять имперских, но они неизменно оказывались там, где нужны прямо сейчас, и обходились минимальным боезапасом. Надо отдать должное генералу Корцу — когда настало его время, он не посрамил. Оказывается, наш кирзовый вояка умеет не только грозно шевелить усами — полностью навязал противнику свою схему боя, и тот послушно об неё самоубился. Схематически это выглядело так (мы наблюдали за происходящим с воздушных дронов Антонио, то есть имели ещё и тотальное превосходство в тактической фронтовой разведке). Артиллерия Багратии полдня утюжит нашит окопы, сжигая центнеры пороха и вбивая в почву тонны чугуна. Солдаты Перидора никак не отвечают, сидят на корточках в окопах, молятся и ссутся (сидеть под артобстрелом с непривычки очень страшно), но практически не несут потерь, кроме как от случайно попавшего точно в окоп и кому-то в макушку ядра. Редуты бы при такой плотности огня раскатали в пыль, но редутов нет. Вообще ничего нет, только поля колючей проволоки и несколько линий глубоких окопов, которые в последние недели активно рыли бывшие вилланы (ныне — военные строители). Расстреляв большую часть огневого припаса к пушкам и не получая ответного огня, багратийские военачальники смотрят сквозь облако порохового дыма от своих орудий в облако пыли на наших позициях, решают, что сопротивление в основном подавлено, и пускают вперёд драгунов. Те, сверкая красивыми кирасами и тряся цветными плюмажами на шлемах, вздымают ввысь свои палаши и набирают разбег для таранного удара. Земля дрожит от топота тысяч копыт их могучих, породистых, специально обученных, а значит, адски дорогих коней. В это время наша пехота перестаёт трястись и ссаться, пристраивает ружья на бруствер окопа и начинает шмалять залпами в надвигающуюся конную лаву. Кого-то выбивают, падают кони, летят кувырком под копыта товарищей всадники, но драгуны к такому готовы. Это их штатная задача — скакать навстречу ружейному огню, чтобы потом рубить с коня стрелков. За счёт высокой скорости атаки кавалерии и низкой скорострельности пехоты их потери на этом этапе приемлемы. Но вместо плотных рядов стрелкового каре, которое сначала пуляет, стоя во весь рост, а потом переходит к штыковой обороне, их встречает полная пустота и низкие проволочные заграждения. Кавалерия теряет темп и лошадей, прорываются немногие, выжившие спешиваются и достают карабины, но наша пехота продолжает стрелять, причём, из ростового окопа, в ничем, кроме кирасы, не защищённого противника. Драгуны не зря считаются элитой — они идут в атаку в пешем строю, этому их тоже учили. Но, когда они доходят до окопов, то уже не имеют численного преимущества, а в штыковом бою длинные ружья нашей пехоты удобнее карабинов. За это время до линии соприкосновения успела дочапать багратийская пехота. Она останавливается, делает дружный залп, затем с криком «Хуррра!» кидается в штыковую. Залп пропадает втуне, потому что наша пехота из окопов так и не вылезла, штыковая выходит тоже так себе — атакующие вязнут в конских трупах и колючей проволоке, разогнаться толком не выходит. И вот тут, наконец, вступает наша артиллерия, для которой даже редутов не строили — просто оттащили её так, чтобы не добивали вражеские пушки. Артиллеристы выпускают всего по десятку фугасных снарядов на ствол, но этого достаточно — прямой наводкой по плотным рядам наступающих это реально апофеоз смерти. Вражеская артиллерия потратила за день приблизительно сотню выстрелов на одного нашего убитого, а наша — по одному выстрелу на несколько десятков их солдат. Дальше есть два варианта события: либо атака иссякла и вражеская пехота откатывается обратно, неся потери от ружейного огня в спину; либо, если их было слишком много, наши стрелки бросают окопы и отходят по перпендикулярным ходам на следующую линию. Теперь перед ними снова поле колючки, за ними — артиллерия, а сами они только каски над бруствером высовывают. Да, каски. Несмотря на бешеное сопротивление родовитых имперских офицеров, никаких больше пафосных киверов и красивых колетов в шитье. До хаки, а тем более камуфляжа, местному менталитету ещё предстоит дорасти, но стальные серые каски и неяркие практичные мундиры постепенно внедряются. Новую форму шьют «михайловские мануфактуры» из полушестяной плотной ткани. Шерсть от овец-мериносов, которых мы развели в колонии, изрядно проредив тамошнюю растительность для пастбищ, хлопок оттуда же. Теперь бронзовокожим туземцам негде собирать плоды и охотиться, что дополнительно мотивирует к наёмному труду на наших плантациях. Они вряд ли счастливы, но, как говорит Джулиана: «Их дети привыкнут, а внуки полюбят». Пока этого не случилось, мы держим на факториях хорошо вооружённые гарнизоны, и они регулярно пригождаются. Но вернёмся к Меровийско-Багратийской «трёхнедельной войне». Как несложно догадаться по названию, длилась она три недели и закончилась как бы ничем — то есть все остались при своих. Фронт не сдвинулся и на километр. Постреляли и разошлись. Но для нас это победа — потому что соотношение потерь приблизительно один к ста. Могло бы быть и лучше, если бы окрылённый победой Перидор не проявил инициативу, бросив войска в контрнаступление. Решил, так сказать, ковать железо пока горячо и не только не отдать своего, но и захватить немножко чужого. Увы, результат был предсказуем — недостаток численности, артиллерии, боеприпасов, отсутствие толковой логистики и прочего можно было нивелировать только сидя в обороне и маневрируя наличными силами по фронту. Оторвавшись от снабжения, Император немедля понёс тяжёлые потери и был спасён только спецоперацией «михайловских егерей» — нашего (формально моего) импровизированного спецназа. Он численно невелик, но состоит из ветеранов-иммигрантов из другого мира, вооружённых самым передовым на сегодняшний день оружием — магазинными болтовыми карабинами под унитарный патрон. Этим обидным щелчком по носу наш военный триумф был несколько смазан, зато Перидор понял, что к генералу Корцу лучше прислушиваться. За сим военные действия угасли сам собой — Багратия израсходовала весь наступательный потенциал, а у Меровии его и не было. Мирный договор заключён не был, так что война не прекратилась, но и боевых действий никто не ведёт.* * *
— Я своё дело сделал, — пожимает плечами генерал Корц, — теперь ваша очередь. Минус тактических новаций в том, что они дают преимущество на одну кампанию. Я вас уверяю, сейчас багратийские военачальники досконально разбираются, как именно их поимели, и в следующий раз скопируют нашу тактику. Это сложнее, чем им сейчас кажется, но ничего сверхъестественного. Научатся. В следующий раз кавалерией на колючку уже не попрут, не ждите. Продолжать войну при таком паршивом соотношении сил и ресурсов я категорически не рекомендую, так что, Фред, будь любезен, поспеши с промышленностью. А ты, Джулз, дай мне призывной резерв. — Как скоро они опомнятся и попробуют снова? — спросил Мейсер. — Это не военный вопрос, а экономико-политический, — ответил Корц. — Но я бы не рассчитывал на долгую паузу. Время работает на нас, и они это понимают.* * *
— Мы всех победили, ура-ура? — спрашивает Нагма. — Нет, — отвечает ей Катрин. — Не совсем. Император с дочерью почтил своим визитом владения графа Морикарского, и две девушки проводят вместе всё то время, когда принцесса не сидит рядом с троном. — Пачиму? — смеётся моя дочь. — Кать, ты такая важная сейчас, прям наследница престола. Не спеши взрослеть пока я здесь, ладно? Без меня успеешь. — Потому что это только пауза, — принцесса остаётся серьёзной. — Доверенные люди из Багратии пишут, что там объявлен новый набор в армию, и корона размещает срочные заказы на военных предприятиях. Кроме того, багратийский король, не справившись в одиночку, спешно ищет союзников. Кстати, он мой родственник, ты знала? Троюродный дядя. — Фигассе. Это как? — Моя бабушка по матери была багратийкой. Все августейшие семейства друг другу родственники. — Тогда чего вы воюете? Договорились бы… — К сожалению, родство не всегда помогает. Например, багратийский двор очень плотно связан с киндурским. Король Багратии даже женат на сестре короля Киндура. Но они несколько раз воевали только на моей памяти — правда, в колониях и не сильно. — Кроме как в колониях им повоевать-то особо и негде, — добавляю я, глядя на карту. Киндур и Багратию разделяет на суше Меровия, общих границ у них нет. Разделяет географически и объединяет политически — обе державы терпеть её не могут. Меровия больше их обеих, вместе взятых, но население меньше, чем в любой из них. Империя вообще имеет весьма низкую плотность населения, даже по здешним меркам. Большую часть её земель оставляют леса, болота, горы и всяческие неудобья. Живущие довольно плотно и скученно соседи не прочь исправить эту географическую несправедливость, но долговременных военных успехов не добились ни разу. И Киндур, и Багратия пару раз, выбрав удачный момент, захватывали целые регионы, но потом империя снова крепла и забирала своё обратно. Калания, например, переходила из рук в руки столько раз, что уже сложно сказать, чьи претензии на неё более основательны. С момента начала колонизации Юга, которую Киндур и Багратия начали с разных сторон, но почти одновременно, они регулярно воюют и между собой, устраивая морские баталии, грабя караваны, захватывая то один, то другой прибрежный городишко. В серьёзный конфликт это, впрочем, ни разу не вылилось. Для этого у них Меровия есть. Кроме Киндура на востоке и Багратии на западе, империя граничит с Лоэцией — с юго-юго-запада — и имеет спорные острова с Вермельским союзом. Лоэция напрямую с Меровией ни разу не воевала, ей неудобно — граница короткая, идёт по горному перевалу, который легко оборонять и тяжело штурмовать. Но она естественный союзник Багратии и всегда поставляет ей войска и припасы. Не бесплатно, но охотно. Вермельский союз — островное торговое государство, небольшое, но ушлое. Воевать оно не любит, но охотно торгует со всеми сторонами любого конфликта, поставляя всем и всё. Поскольку территориальных интересов на материке союз не имеет, на колонии не претендует, а захватывать на островах нечего, то и на них никто не нападает. Тем более, что для этого надо армию морем тащить, накладно. Военный флот у Вермельского союза небольшой, зато торговый по суммарному тоннажу больше всех остальных вместе взятых. И Киндур, и Багратия даже трафик с собственными колониями по большей части поддерживают через Вермельских торговцев. В общем, это вся местная политическая география и есть. Попроще, чем у нас на родине, но своих геополитических драм хватает. Это нам изложила принцесса Катрин, подтвердив свою репутацию главной отцовской помощницы: — С Вермельским союзом у нас давний спор — Заграмская гряда. Четыре острова. Они почти не населены, там живут какие-то овцепасы и рыбаки, но возле них единственный выход Меровии в Окружной Океан, Заграмский пролив. Кто его контролирует, тот и владеет морской торговлей. Она у нас небольшая, но есть. Поэтому вермельцы хотят запереть нас в Северном море, чтобы мы торговали только через них, а мы держим военную базу на островах, не позволяя им этого. Иногда они её разрушают и жгут корабли, но потом мы высаживаемся и выбиваем их снова. Так уже больше века. — В общем, союзников у вас нет, — подытожил я. — У нас, — строго посмотрела мне в глаза принцесса. — У нас нет, мой паладин. — Да, моя принцесса, — соглашаюсь я, — у нас.* * *
Гонец с депешей прибыл к утру: императора срочно ждали в столице. Графа Морикарского отчего-то требуют тоже, и Нагма, разумеется, со мной. С нашей стороны присоединились Мейсер, Фред и Корц, чтобы на всякий случай быть при делах. Новые рессорные коляски так хороши, что даже Его Величество сегодня не верхами. В отличие от закрытых карет, которые его до сих пор напрягают, в колясках прекрасный обзор и нет ощущения ловушки. Принцесса тоже рада возможности не массировать лишний раз ягодицы седлом. Села к нам, чтобы болтать с Нагмой. — Думаю, Багратия осознала, что разгромить Меровию быстро не вышло, — оптимистично предположил Фред. — Вдолгую они тем более проигрывают, потому что мы наконец вошли в устойчивый буст. Стартовая позиция была отвратительная, но уже сравнялись и в разы быстрее растём. Они не могли этого не заметить, там тоже не дураки сидят. Через пять лет, к концу следующего этапа, им останется только, рыдая, глотать пыль. — Думаешь, они решили сдаться? — засомневался я. — Нет, что ты, — смеётся Фред. — Думаю, они решили торговаться. Ставить условия. Требовать долю, предлагать «крышу» и так далее. Что-нибудь такое, «ганста-стайл»: «Делайте, как мы скажем, а не то…» Впрочем, напугать нас Багратии нечем. Мы строим армию быстрее, чем они восстанавливают свою. Оружейные мануфактуры разворачиваются до полноценных заводов, разорившиеся вилланы пополняют армейские учебки, склады заполняются снарядами и патронами, идёт постепенное перевооружение строевых частей на магазинные винтовки… Узкие места есть, но мы их успешно расшиваем золотом из колоний. Закупаем металл, селитру, хлопок, шерсть, кожу — всё, что не успели произвести сами. Метод сомнительный, мировой рынок уже лихорадит от того количества золота, что мы на него выбросили, скоро начнётся валютный кризис, но нам нужно продержаться всего год. Дальше покроем своими шахтами, полями и пастбищами. Хлопковые плантации юга дадут серьёзные урожаи уже вот-вот, руду и уголь разрабатываем. А там пойдёт одно за другое цепляться — руда даст металл, металл даст рельсы, по железке поедет больше руды, она даст больше металла, из него сделаем шахтное оборудование, руды станет ещё больше… И так далее. Тут главное — инерцию покоя преодолеть, дальше само покатится. Всего год, запомни мои слова!Глава 5. Ультиматум
— Ультиматум? Они ставят мне ультиматум? Его Императорское Величество Перидор в ярости. Я его понимаю. Правители Багратии, Киндура, Лоэции и Вермельского союза объявили, что их державы выступят как одна, и Меровия исчезнет с карты мира. Для этого образована Лига Морских Держав, которая отныне будет диктовать условия сухопутным крысам. Условия простые — разоружение, отказ от колоний с предоставлением членам Лиги доступа к уже разработанным территориям. Только это гарантирует Меровии сохранение государственности. В список требований входит также независимость Калании — под протекторатом Багратии, — выплата репараций за подлые методы ведения войны, от которых пострадала багратийская армия, отказ от торгового флота, что-то там ещё по мелочи… Ах, да, чуть не забыл: выдача на суд Лиги Морских Держав военного преступника — графа Морикарского. — А чего граф-то? — возмутился я. — Чуть что — сразу «граф»! Я вообще всю эту баталию только по телевизору видел. С дрона. — Проволока колючая выпускается на твоей мануфактуре, — пояснил Фред, — а они за неё зацепились. Не только в прямом, но и в переносном смысле. Объявили неконвенционным и подлым оружием. Поэтому срочно разворачивают её производство в Багратии и требуют сдать тебя. Без тебя у них плохо получается — технология, вроде, и несложная, но есть пара неочевидных фишек. Мы, не поверишь, шпионов на заводах ловить устали. — Я, кстати, понятия не имею, как её делают. — Извини, репутация работает за тебя. Ты же у нас гений эпохи, который изобрёл буквально вообще всё, от болта с резьбой до пипифакса. А, нет, извини, его ты ещё не изобрёл. Это на следующую пятилетку оставили. — Но почему именно проволока? — Из-за драгун. Самый престижный род войск. Там служат… служили сплошь дети аристократов, сыновья да племянники. Ниже графа никого не было, бароны разве что стремя подержать допускались. А ты, подлый проволочный интриган, выбил у них весь цвет золотой молодёжи. Повод, конечно, дурацкий, но уж какой есть. Спешка, сам понимаешь. Время уходит. — И что теперь будет? — Ну, принимать ультиматум было бы как-то глупо, согласись? Мы в Меровию слишком много средств вложили. На прошлом этапе ещё можно было их списать, но теперь уже всё. — Обанкротимся? — Ну, не буквально, но да, кассовый разрыв будет. — То есть, меня этой ЛМД не выдадут? — уточнил я. — ЛМД? — Лига Морских Держав. — Нет, разумеется. Ультиматум с презрением и негодованием отвергнут, послы объявлены персонами нон-грата, посольства конфискованы в ответ на конфискацию имущества Меровии за рубежом. Так что если ты хочешь прикупить симпатичный особнячок в столице… — Обойдусь. Дальше-то что? — Да чёрт его знает, — сказал Фред задумчиво.* * *
— С военной точки зрения ситуация тяжёлая, — констатирует генерал Корц. Совещание собрали в моём замке, подальше от дворца, где слишком много лишних ушей. Перидор прибудет через несколько дней, и к его приезду у нас должно быть решение. — Багратия и Киндур, действуя синхронно, вынудят нас к войне на два фронта, восточный и западный, — продолжает он, — у нас не хватает ресурсов на две мощных группировки, а оперативно маневрировать войсками через всю страну пока нет возможности. — Трансмеровийская железнодорожная магистраль уже строится, — сказал Фред. — Но это был проект на пятилетку. Если бросить все остальные стройки и перекинуть ресурсы туда… Да нет, глупость. Всё равно упрёмся в рельсы, мы не можем их производить быстрее, прокатные станы и так работают круглосуточно. В лучшем случае — год. Извини, Корц. Быстрее никак. — Тогда не удержим два фронта. Киндур в военном отношении слабее, но Багратию мы хорошо потрепали, так что сейчас они примерно в паритете. Если будут координировать действия — а они будут, — то разбить их по очереди не выйдет, а одновременно нет сил. Для этого надо одномоментно удвоить армию. Хотя бы численно, снаряжение потом подтянем. Даже необученное ополчение со старыми ружьями позволит при грамотном руководстве задержать наступление противника на одном фронте, пока основные силы разбираются на другом. Отступать, маневрировать, партизанить, резать коммуникации, заматывать и не давать генерального сражения… Да, территорию потеряем, но это не фатально. Отберём потом назад. Что скажете? — Извини, Александр, — обратилась Джулиана к генералу по имени. — У меня нет для тебя людей. В стране кончились свободные руки. Поля зарастают травой, дома стоят пустые — все либо на стройках, либо на заводах, либо в учёбе, либо в армии. Если бы не колонии, был бы голод. — А южные туземцы? — спросил Мейсер. — Они не годятся в солдаты. Они и работать-то еле приучились. Через поколение, может быть. Да и южане всё равно не перенесут здешнего климата. Замёрзнут, заболеют и умрут безо всякой пользы. При этом если мы начнём их забирать в армию, они просто разбегутся по джунглям. У нас упадёт производство продовольствия на юге, что чревато голодом. — А мы лишились всего импорта, — напомнил Мейсер. — Наши контракты разорваны, наши средства конфискованы, наши корабли арестованы в портах. Киндур украл у нас столько золота, что оно уронит их экономику в инфляционный штопор, но это произойдёт не моментально, а значит, ничем нам не поможет. — Они спалят это золото в топке войны, — не согласилась с ним Джулиана. — Война всё спишет. — Я не вижу решения в рамках основного сценария, — оторвался от планшета Антонио. — Мы совсем немного, но не успели. — Значит, — подытожил Мейсер, — переходим к плану «б».* * *
— Аккуратнее с ней, ради бога! — суетится вокруг очень низкорослый нервный механик со знакомым почему-то лицом. — Знаю я вас, вояк, — вам раздолбать дорогую технику только в удовольствие! — Успокойтесь вы уже, — отвечает ему Мейсер, — аппарат застрахован. — Разумеется, застрахован, — горячится мелкий, — ещё бы. Но блин, деньги найти всегда можно, а вот такую штуку — чёрта с два. Вам-то что — взяли напрокат, раздолбали, страховая оплатит. А отдуваться за уникальную вещь кому? Кройчеку! Имя это я тоже, кажется, слышал, но припомнить, где и когда, не могу. Механик ростом мне чуть выше пояса, в потёртом, но чистом комбинезоне и сопровождает доставленный через кросс-локус летательный аппарат совершенно незнакомой мне конструкции — со стеклянным шаром кабины спереди, вынесенными на боковых консолях импеллерами и длинным хвостом, в лёгкой конструкции которого установлено кресло стрелка. — Ты точно умеешь ей управлять? — спрашиваю я тихо Слона. — Не ссы, — отвечает он. — Вертолётом могу, а эта, говорят, гораздо проще. — То есть не умеешь? — Не ссы, говорю. Я потренируюсь сначала. Ничего не случится, я крепкий. — За тебя я как раз совершенно спокоен, тебя ломом не убьёшь, ребёнка мне не угробь. — Лирания давно не ребёнок, — раздражённо отвечает мне Слон. — И самое время всем это понять. Ей самой в первую очередь. Берись давай! Операция совершенно секретная, поэтому мы всё делаем сами. Я, Слон, Фред и ещё пара ребят из боевого охранения приподнимаем неожиданно лёгкий аппарат и осторожно выносим его из сарая. — Да аккуратнее же вы! — суетится механик. — Таких, может, на весь Мультиверсум десяток осталось! Их же больше не делают! Некому! Зачистили тех ребят. Оно, может, и правильно сделали, но, блин! Такая техника! Идеальный грём! — Угомонись,— шикает на него Слон. — Показывай, где тут что. — Эй! — возмущается Кройчек. — Вы говорили, у вас пилот есть! — Есть. И это я. Показывай, на что нажимать. Горестно причитающий механик откидывает стеклянную боковину кабины, Слон усаживается в кресло пилота. Кокпит действительно гораздо проще вертолётного — длинная ручка из пола, селектор тяги, две широких педали, один дисплей вместо кучи приборов. Наверное, даже я бы справился. Кройчек протягивает руку, щёлкает переключателем, экран оживает, машина вздрагивает, винты принимаются тихо шелестеть на минимальной тяге. — Самое главное! — нервничает механик. — Если ты, шофёр криворукий, всё-таки гробанёшься, то запомни: акк под сиденьем. Поворачиваешь крышку отсека влево до щелчка, тянешь на себя, выдёргиваешь, уносишь. Железо будет до слёз жалко, но акк стоит как сто таких леталок. Доступно? — Не душни, мелкий, — отмахивается Слон. — Всё будет в порядке. — Да, — ноет тот, — все вы так говорите! А чинить потом Кройчеку! Слон его не слушает. Опустив стеклянную боковину, он тянет на себя рукоятку тяги, и аппарат поднимается в воздух. Импеллеры работают поразительно тихо — только воздух шелестит в лопастях. Покачав машину ручкой туда-сюда, Слон удовлетворённо кивает — и срывается с места, моментально набрав высоту и скорость. Минута — и лишь точка в небе. — Раздолбает же, как пить дать, раздолбает, — бормочет нервный механик. — Ни хрена никто не ценит хороший грём. — Мы не встречались раньше? — спрашиваю я его. — Лицо, вроде, знакомо… Кройчек оглядел меня, пожал плечами. — Не припоминаю. Я в этой прокатной конторе недавно работаю. Но Мультиверсум такая штука, вроде бесконечный, а всё время на знакомых натыкаешься. Всех не упомнишь, извини. — Нет так нет, — соглашаюсь я. — Может, обознался. Вон, возвращается уже, а ты боялся. Лёгкий белый аппаратик стремительно приблизился, завис над двором, аккуратно опустился на тонкие опоры. — Как два пальца об асфальт, — сказал удовлетворённо Слон, вылезая, — интуитивно, как говорится, понятный интерфейс. Эй, мелкий! — У меня имя есть! — обижается механик. — Кройчек меня зовут! — Слышь, мелкий Кройчек, заряда в этой штуке надолго хватает? — Там же акк, голова военная! — возмущается он. — Летать устанешь. За заряд не беспокойся, смотри, чтобы дырок в тебе не наделали! Брони тут нет, панели пальцем проткнуть можно. Это не штурмовик, а разведфлаер! — Не ссы, до идеи ПВО местные дорастут ещё не скоро. Ну что, приступаем? — Прямо сейчас? — уточнил Мейсер. — А чего сопли-то жевать? — пожимает плечами Слон. — Снарягу захвачу и рванём. Как раз пока долетим, темнеть начнёт, то, что надо. Сами же говорили, что время жмёт. — Да, вы правы, — соглашается Мейсер. — Решение принято, затягивать незачем. — Эй, Докище, пригони сюда Лирку, если не сложно, — просит меня Слон. — Только пусть сразу соберётся. Да, броник, броник обязательно! Эта штука, и правда, картонная какая-то. Пальнёт какой-нибудь дурень в небо со своей пищали и сдуру попадёт. Оно нам надо? Лирания уже стоит одетая. Я помогаю ей правильно посадить разгрузку и бронежилет, ослабляя и подтягивая ремешки. — Нервничаешь? — Есть немного, — признаётся она. — Всё-таки первое спецзадание. — Не переживай, Слон достаточно везучий, чтобы его везения хватало на остальных. Змеямба, твоя предшественница, с ним двадцать лет проработала. — Ты её знал? — Разумеется. — Прости, затупила. Само собой знал, вы же вместе служили. Какая она была? — Красивая. Смелая. Сильная. Одинокая. Несчастная. Совсем как ты. Но почему «была»? Она и сейчас есть. Где-то. — Почему она ушла? — Наверное, то говно, первую ложку которого ты готовишься сейчас съесть, заполнило её всю и встало комом в горле. Больше ни кусочка не лезло, как ни пихай. Так бывает даже с самыми сильными из нас. — А в тебя, значит, до сих пор лезет? — сердито спросила Лирка. — Так я и побольше буду, — примирительно ответил я. — Не сердись, я так. К слову пришлось. Всё взяла? — Всё. Три раза проверила по списку. Я её обнял и чмокнул в чёрную макушку. — А теперь выкинь всё из головы. Ты просто провод от прицела к спуску. Канал от глаза к пальцу. Пустой и звонкий. Все рефлексии потом. Сможешь? — Куда ж я денусь, — вздохнула девушка. — Спасибо, прем. — Обращайся. Коптер бесшумно канул в темнеющем небе, унося Слона и Лиранию, я долго смотрел ему вслед, а потом пошёл обратно. У графа Морикарского рабочий день не нормирован.* * *
Его величество изволил почтить своего графа визитом… И всё такое. Прискакал, в общем. И, даже ванну не принявши, потребовал нас пред августейшие очи. Перидор мрачен, под глазами тени, в углах рта залегли глубокие трагические морщины. Выглядит постаревшим, хотя ему всего-то лет сорок с небольшим. Что делать, работа нервная. Катрин, как всегда, садится рядом. Тоже вымотавшаяся и пыльная с дороги, но молодость есть молодость — выглядит хорошо. Устало улыбается персонально мне, своему паладину. Я ей незаметно подмигиваю — держись, мол, всё не так плохо, как кажется. Император не хуже нашего понимает, что ситуация с международным ультиматумом весьма хреновая. Багратия и Киндур собирают войска у границ. Багратия осторожно, ещё не битый Киндур — торжественно и лихо. Под барабанный бой и шелест знамён. Готовы идти парадным маршем, потому что войск на востоке почти нет. Только пограничные гарнизоны, которые они просто заблокируют и обойдут. Неудивительно, что Перидор нервничает — надежда только на чудо. И он ждёт его от нас. А мы делаем безмятежные лица и не спешим сообщить Его Величеству, что всё пошло по… По плану «Б», в общем. Не нужно Перидору о нём знать. Догадываться — одно, знать — другое. — Ситуация в колониях стабильная, Ваше Величество, — успокаивающе рассказывает Мейсер. — Между вашими владениями и землями, присвоенными Багратией и Киндуром, лежат труднопроходимые джунгли. Сколько-нибудь существенный экспедиционный корпус через них провести сложно. Кроме того, все боеспособные части сейчас концентрируются на границах Меровии, колониальные войска оснащены и подготовлены гораздо хуже. Опасности нет. — Это там её нет, — гневается Перидор, — а здесь меня загнали в тупик и обложили со всех сторон! Не очень-то похоже на ваши обещания! — Не спешите, Ваше Величество, — Мейсер улыбчив и спокоен, как опытный психиатр. — Они не могут задушить Меровию экономически. Благодаря колониям страна обеспечивает себя с избытком. Конфискованные зарубежные активы незначительны, а золото… Намоем нового. На Юге его полно. Соседям придётся воевать, а это дело долгое, затратное и непредсказуемое. Да, их армии пока сильнее, но ещё неизвестно, как военная удача повернётся. Военная мощь Меровии прирастает с каждым днём. Вот, извольте ознакомиться… Мейсер выкладывает перед Перидором схемы и графики, показывающие, как быстро мои заводы производят новые пушки, ружья и припасы к ним. В диаграммах можно спрятать слона под слоем Мосек — и никто не догадается. Кстати, о Слонах — пора бы им уже и вернуться… Совещание заканчивается ничем — Перидора слегка успокоили, но не убедили. Чудо пока не явлено, но и неизбежность катастрофы уже не так очевидна. В конце концов, большая часть критичных производств в центре страны, в моём графстве, а большая часть ресурсов — вообще в колонии за горами. Туда, кроме как нашим тоннелем, никак не попасть. Так что план генерала Корца — отступать, маневрировать, беречь армию, не давать генеральных сражений, то есть разменивать территории на время, имеет право на жизнь. Когда у противника будут растянуты коммуникации, его можно будет отрезать от снабжения и выматывать мелкими стычками… Впрочем, я тот ещё стратег. — Мой паладин! — Моя принцесса! Мы торжественно целуемся. Катрин пахнет пылью, ветром, конским потом, прекрасными цветочными духами, которые ей подарила Нагма и просто молодой девушкой. Прибежала после совещания, не переодевшись и даже не заходя в свои покои. Джулиана была права — мода казуализируется по мере ускорения жизни, дорожный наряд принцессы проще и практичнее, чем можно было ожидать. — Вы же что-то придумали, правда? — спрашивает она. — Я уверена. Но отец очень мрачно настроен. — Не хочу обнадёживать заранее, но мы не сдались, честное слово. — Я верю тебе, мой паладин.* * *
Коптер вернулся к вечеру. Из кабины вывалился усталый Слон, с хвостовой консоли спрыгнула мрачная, как ночь, Лирания. Зыркнула на меня своими чёрными раскосыми глазами, не сказала ни слова и, подхватив винтовку, ушла. — Как прошло, Слоняра? — спросил я, глядя ей вслед. — Штатно, — коротко сказал он и, подумав, добавил: — В основном. — Как Лирка? — Стреляет отлично. В остальном — учить и учить ещё. Всё, я пойду, Докище, ладно? Умотался. Спал всего три часа, и те вполглаза. Мейсеру только доложу и отобьюсь. — Как скажешь. — Но знаешь, что, — сказал он мне тихо, — к девочке ты зайди попозже. Проверь, как она. Лирания пришла ко мне сама. На дворе уже ночь, в комнате горит керосиновый фонарь, за окном стрекочут какие-то сверчки. Одета в местное платье, в котором выглядит экзотически и сногсшибательно. Не видевшие азиаток местные падают к её ногам пачками, но она равнодушна. — Можно к тебе, прем? — Конечно, заходи. Но твой прем теперь Слон. — Слон мой командир. А прем…. Это твоё, Док. Потому что ты продолжаешь меня защищать. Это ужасно глупо, но очень трогательно. Слон… Ему просто нужен снайпер. Выпьем? Лирка держит в руке бутылку, и я понимаю, что она уже сильно пьяна. — Почему бы и нет? Сейчас достану бокалы. Девушка избыточно твёрдым шагом дошла до кресла и повалилась в него. — Тяжело? — спросил я, забирая у неё бутылку. — Просто пиздец какой-то, Док. Просто пиздец. Я разлил вино по бокалам и подал один ей. Врач во мне сказал бы, что она уже выпила слишком много, но военный во мне знает — иногда даже слишком много, это слишком мало. — Расскажи, если можешь, — сказал я. — Будет легче, проверено. Но если не можешь, то не говори, я пойму. — Я убивала, ты знаешь, — произнесла Лирания после паузы. — Но это другое. — Знаю. Мы молча выпили. — Знаешь, что было самое паршивое? — Что? — Когда этот, ну, как его… А, неважно. Он нестарый ещё такой мужик, представительный. Я ждала, чтобы он на балкон вышел. Стёкла толстые и неровные — и искажают, и пуля может отклониться. Мы висим над городом, темно, винты стрекочут, а я его держу прицелом и думаю только: «Рискнуть через стекло или ещё подождать?» Если промахнусь — свалит и всё, ну ты понимаешь. — Понимаю. Ещё вина? — Да. Налей, пожалуйста. — Держи. — И вот он идёт вроде к балкону, я уже слабину спуска выбрала, полвдоха ему осталось. Моего вдоха. И вдруг останавливается, поворачивает голову и улыбается так! Я вижу, что к нему подбегает маленькая девочка, как Онька, наверное. Она его обнимает, он радуется, они чему-то смеются — мне не слышно ничего, разумеется, там метров триста дистанция была. И выходят на балкон. Вместе. Всего полвдоха, а я всё не дышу. Потому что ребёнок смеётся, поднял лицо, смотрит на отца, и её сейчас забрызгает папиными мозгами. И это останется в ней на всю жизнь. В подарок от меня, на долгую память. В ухе гарнитура, и я всё жду, что сейчас Слон спросит, какого чёрта я торможу, но Слон молчит. И я молчу. Знаешь, чем кончилось? — Чем? — я без просьбы наполняю её бокал. — Он отправил девочку в дом. Наверное, спать, поздно уже было. Может, обещал потом зайти и поцеловать на ночь, не знаю. Но она убежала, а я прострелила ему башку. Бац. — Ты сделала, что должна была. — Я знаю. Но кажется, что в меня не влезет так много говна, как в эту вашу… Змеямбу. — Ты знала, зачем Слону снайпер. — Я думала, это будет легко. Я же злая и сумасшедшая, мне должно быть пофиг. Но мне почему-то пиздец как плохо. Почему, Док? — Потому что даже самому паршивому человеку от этого было бы не по себе. А ты, уж прости, совсем не такая плохая, как о себе думаешь. — Я же привыкну, да? — А ты хочешь к такому привыкнуть? — Не знаю. Сейчас — не знаю. Мы выпили ещё, потом ещё. Лирания судорожно выговаривалась, рассказывая, как они летели сначала на запад, потом, через весь континент, на восток. Как днём спали, посадив коптер на глухой поляне в лесу — пришлось вдвоём толкаться в тесной кабине, потому что на воздухе немилосердно жрала мошка. Как часами висели на минимальной тяге винтов, высматривая очередную цель. — Они же все на одну харю, прем! — говорит Лирка. — Усы и этот ужас на щеках… — Бакенбарды. — Наверное. Я смотрю, их трое, все в мундирах, все в шляпах, все с седыми волосатыми рожами! Я в гарнитуру спрашиваю: «Слон, который из них этот чёртов канцлер?» А он, знаешь, что отвечает? — Что? — «Вали всех, бог разберётся!» — Да, очень по-слоновски… Успела троих-то? — Они даже не поняли, Док. Они вообще не поняли, что происходит. Никто. Упали один за другим рядком. И до сих пор не знаю, кто был моей целью, а кому просто не повезло рядом стоять… — Бывает, — сказал я тупую банальность, просто чтобы не молчать. — Скажи, Док…— Лирания замолчала, пристально глядя на меня. — Что? — Если зажмурюсь, то смогу представить, что ты — мой прем, и нам по шестнадцать? Может, на ощупь ты такой же? И как будто вокруг неон и туман, и как будто ничего этого не было… — Это одна их тех твоих ужасных идей, о которых ты потом страшно жалеешь, ешь себя поедом и ненавидишь тех, кто оказался рядом. Когда вокруг были неон и туман, я сказал тебе то же самое, помнишь? «Я слишком ценю наши отношения, чтобы разменять их на секс». — У нас есть отношения, прем? — Наверное, да. Какие-то очень странные, но есть. Потому что мне больно смотреть, как ты мучаешься. — Да, Док. Боль — это всегда по-настоящему. Ты прав. Я пойду к себе, порыдаю и усну. Может, завтра станет легче. — Завтра ещё нет. Но потом обязательно станет. — Ну да, ты же старый, мудрый, всё видел, всё знаешь… Блин, ничего себе я нажралась! Мне пришлось отвести её в комнату, уложить в кровать, поцеловать в солёную от слез щёку и поставить рядом тазик. Он ей точно пригодится. В отличие от меня.* * *
Перидор гневается на нас почти искренне. Почти. Полноте императорского негодования несколько мешает тот факт, что ни Багратия, ни Киндур так и не двинули войска через границу. Вот уже второй месяц им не до нас — нашлись дела поважнее. Похороны обоих королей и их первых канцлеров, похороны высших военачальников и наследников первой очереди прошли быстро. Куда больше времени занимает процесс передела власти элитами. Отставки, ссылки, внезапные смерти «от естественных причин» — яда, удавки, кинжала в спину. Нет ничего более естественного для претендента на внезапно свободный престол. Когда первый угар прошёл, и свежевылупившиеся новые элиты вспомнили про Меровию, то, разумеется, обвинили во всем Перидора. А он с чистой совестью заявил, что ни при чём. И поклялся в том у алтаря, что по местным меркам убедительнее даже, чем «зуб даю». Ему, разумеется, не особо поверили, но формальности соблюдены, а это главное. Император у алтаря соврать не может, это аксиома. Значит, кто-то другой постарался. И угадайте, кого мировая общественность назначила крайним? Правильно — графа Морикарского. Это же очевидно — именно его выдачитребовали убитые короли, именно он отметился неконвенционными методами на поле боя, а значит, кому как не ему было прибегнуть к такому подлому и абсолютно недостойному методу, как убийство монархов? От Перидора снова потребовали выдать меня на суд, но это было совсем глупо — повторять уже отвергнутый ультиматум, при том, что средств добиться его выполнения больше не стало. Стало меньше. За два месяца мы, конечно, армию не удвоили, но заметно, как выражается Корц, «повысили её насыщенность средствами огневого поражения». В общем, подтащили артиллерию и снаряды, а также подтянули силы к восточной границе. Если бы Багратия и Киндур решительно двинули войска, то смяли бы наши малочисленные гарнизоны, но это уже не было бы лёгкой прогулкой. Потери бы им нанесли весьма чувствительные. Но боевой дух у соседей за это время изрядно сдулся — отмобилизованные армии два месяца проедали запасённые на войну харчи, и почти всё проели, а главное — близилась осень с её распутицей, а за ней и зима с её снегами. В то, что кампанию удастся завершить за оставшийся месяц лета, никому не верилось, а значит, время было упущено. Меровия получила как минимум год отсрочки, а я — репутацию жуткого монстра. Императору докладывают, что графом Морикарским в соседних государствах пугают детей. Не всех, правда, а только достаточно взрослых и амбициозных, чтобы претендовать на участие в ещё не вполне устоявшихся новых линиях престолонаследия. Джулиана рассказывает, что на мой счёт теперь принято записывать всех безвременно скончавшихся кандидатов. «Почему двоюродный королевский племянник, решивший, что он тоже в чём-то принц, и начавший собирать при дворе единомышленников, внезапно коньки отбросил? — Так известное дело, граф Морикарский убил! Кто же ещё?» И никаких вопросов. В общем, когда на мой скромный кортеж напали, я даже не удивился.Глава 6. Все могут короли
Разбой на дорогах стал в Меровии действительно серьёзной проблемой. Процесс, который Джулиана называет «раскрестьяниванием», дал стране не только множество рабочих рук и армейских рекрутов, но и немало деклассированного элемента — людей, не вписавшихся в реформы. — Не стоит недооценивать психологические травмы общества, возникающие при смене общественной парадигмы, — вещает доктор Ерзе. Я мысленно называю это «голыми лекциями», но, если отвлечься от зрелища «Джулиана откинулась на подушки, заложив руки за голову и демонстрируя идеальную форму большой груди», то рассказывает она вещи весьма интересные. — Общественное сознание — реально существующий феномен, который приходится принимать во внимание. Оно достаточно консервативно. Даже в этносах современности, несмотря на мощнейший медиа-инструментарий и тщательное, умело проводимое на протяжении нескольких поколений размывание этической аксиоматики, на смену этнопарадигмы уходит поколение. — Это сколько в годах? — заинтересовался я. — Лет пятьдесят? — Нет, в современных обществах вдвое меньше. Из-за смещения идеологической активности в более молодые слои населения, а также в результате разрушения корневых установок выживания этноса, происходит такой феномен, как «ускорение истории». Физически время функционирования поколения увеличилось, но ментальные установки меняются быстрее из-за принудительного переключения общества на квазимолодёжные паттерны. — И как так получилось? Я про «установки выживания». Разве это не основа всего? — До определённого этапа — да. Общественный тренд по умолчанию направлен в сторону повышения выживаемости этноса. Но когда корневые установки начинают мешать идеологическим, то за несколько поколений можно выкорчевать даже такие базовые аксиомы, как инстинкт самосохранения, инстинкт размножения, защитный инстинкт и инстинкт кооперации. — Звучит как-то дико. — Отчего же? — снисходительно, одними губами, улыбается Джулиана. Эта улыбка в очередной раз напоминает мне о том, что несмотря на идеальную фигуру и гладкую кожу, эта женщина, скорее всего, старше меня. Причём, намного. — Возьмём наш срез, — продолжает она, — для его статистики характерно, что чем более развито общество, тем выше в нём процент самоубийств, меньше рождаемость, ниже уровень субъективной удовлетворённости жизнью, менее эффективны защитные механизмы социума и более атомизировано общество. В пределе текущий тренд нашего мира направлен на преобразование жизнеспособных этносов в рыхлые конгломераты депрессивно фрустирированных одиночек с подавленными базовыми инстинктами. Остаточное противодействие этому тренду вызвало тлеющий цивилизационный конфликт, выражающийся сейчас в непрерывной вялотекущей войне без цели завоевания, ведущейся без намерения победить, а лишь ради утилизации ресурсов. — Но зачем, Джулз? — Вопрос «зачем» был бы уместен, если бы этот процесс имел какую-либо цель. Но он имеет лишь причины. — И каковы они? — Наш суперэтнос попал в ловушку монетарности. Она подобна зыбучему песку: чем больше средств общество вкладывает в её преодоление, тем глубже в ней увязает. Но мы отвлеклись, я говорила про психологические травмы прогресса. Меровия — аграрный этнос, а они отличаются высоким уровнем консервативности. В норме общественная парадигма не меняется столетиями. В результате нашего буста произошёл внезапный слом преемственности. Он выражается в том, что опыт предыдущего поколения перестаёт работать для следующего, поскольку условия меняются быстрее, чем происходит их смена. Молодёжь, вступая в возраст принятия решений, не может унаследовать модели поведения родителей. В результате мы получаем поколение без встроенных этических ограничителей и моральных ориентиров, для которого «можно всё». Разумеется, это приводит к экспоненциальному росту криминала. Впрочем, хватит слов, я вижу, ты уже готов повторить… И этот разговор заканчивается так же, как все её «голые лекции» — сексом. Доктор Джулиана Ерзе всегда получает то, за чем приходит. Кроме причин общественного характера, рост поголовья разбойников связан с причинами вполне утилитарными: увеличение товарного трафика по дорогам и военная напряжённость на границах. Бандам есть что грабить, а ловить их некому. Все человеческие ресурсы ушли в армию и трудрезерв. Армия в ожидании вторжения оттянулась к границам, рабочие в три смены пытаются её обеспечить, а в центре страны образовался острый дефицит силовых структур. Когда есть что пограбить и ничего за это не будет, то принцип «Отнять легче, чем заработать» процветает. Разумеется, дорожный разбой не стал сюрпризом для команды Мейсера. Просто в ситуации «военного ультиматума» на решение этой проблемы временно нет ресурсов. Его учитывают в расчётах как «прогнозируемый процент потерь». Пока он не слишком велик, его можно терпеть, но в ближайшем будущем лихих людей ждёт большой сюрприз. С началом зимы опасность войны на два фронта упадёт до нуля — зимой тут пока не воюют. Войска можно будет снять с границы и направить на решение внутренних проблем, тем более что в зимнем лесу скрыться куда тяжелее. В конце концов, у Меровии есть многочисленная, хорошо обученная, но совершенно не нужная на новом поле боя кавалерия — генерал Корц планирует переквалифицировать её в летучие отряды по борьбе с бандитизмом. По прогнозам Антонио, к весне проблема лесных разбойников будет в основном решена. Но сейчас только начало октября, и дороги небезопасны.* * *
Если бы мы ехали в столицу, или в загородный дворец, или ещё в какое-нибудь отдалённое место, то с нами была бы охрана и ничего бы не случилось. Однако в пределах графства разбойнички до сих пор не озорничали. Репутация графа (то есть моя), плюс высокая плотность населения, плюс большой процент иммигрантов с военным опытом, плюс группа Слона, которая серьёзно относится к нашей безопасности и не стесняется в средствах поражения. В общем, в рессорной коляске только я и Нагма. На лежащее поперёк дороги дерево я среагировал правильно — натянул вожжи и стал разворачивать лошадь. Вариант, что дерево с такой густой кроной упало само по себе, при том, что никаких погодных катаклизмов на днях не было, мне даже в голову не пришёл. Одной рукой заворачивая коня, другой выхватил пистолет. — Ложись, засада! Нагма послушно свалилась с сиденья на пол коляски. Развернуть на узкой дороге конную повозку быстро никак не получается, но я хотя бы не въехал туда, где на нас сразу кинулись бы из кустов. Теперь им ещё надо добежать, а у меня автоматический пистолет, три снаряженных магазина к нему, и я довольно неплохо стреляю. Увы, цена прогресса — у них тоже есть ружьё. Мои фабрики производят достаточно много огнестрела, чтобы он оказывался в том числе и не в тех руках. Если графа Михаила Док Морикарского застрелят из винтовки, называемой в народе «михайловка», это будет вполне иронично. Но стрелок целит не в меня, а в лошадь, и, разумеется, не промахивается. Это последнее его жизненное достижение, потому что я не промахиваюсь тоже. Разбойник валится на дорогу одновременно с нашим конём, жалостливо вскрикивает расстроенная Нагма. — Бегом! — я выдёргиваю дочь за шкирку. — Быстрее! Их слишком много, чтобы просто отстреляться, но рывок и маневр дают нам шанс. Поэтому мы оперативно покидаем простреливаемое пространство дороги, стараясь оставить между собой и преследователями стволы деревьев. Раздавшийся вслед выстрел показывает, что поступили мы правильно, потому что либо ружьё уже нашло нового хозяина, либо оно у них не одно. — Не стрелять! Живьём брать графа! — вопит кто-то в кустах. Значит, это не просто любители лёгкой наживы на большой дороге. Отчего-то я так сразу и подумал — уж больно аккуратно и единообразно одеты разбойнички, да и действуют не как вчерашние крестьяне. Это снижает наши шансы — что Нагма, что я одеты не для кроссов по пересечённой местности. Если обычные разбойники, получив вооружённый отпор, скорее всего, сбежали бы искать добычу попроще, то эти вряд ли так легко отстанут. А вот то, что я нужен им живым, шансы как раз повышает. Потому что они-то мне живыми не нужны. Лес осенний, ещё не вполне прозрачный, но уже и не «зелёнка». Это играет в обе стороны — им проще меня найти, мне проще в них стрелять. Первый раунд выходит за мной — преследователи увлеклись погоней и выскочили в просвет ровно там, где я их ожидал. Минус три. Ранены, убиты — не знаю. Раненые даже лучше — о них надо кому-то позаботиться. Хотя эти могут и пренебречь, нравы тут простые. Теперь они стали осторожнее, а значит, снизили скорость. Надо набирать отрыв, при этом стараясь одновременно не бежать по прямой, и не удаляться слишком от дороги. Леса я не знаю, а по дороге нас будут искать. Будут-будут, причём довольно скоро. То, что я направился в учебный центр, знали многие, в том числе Слон. Когда я туда не приеду, его поставят в известность… Ну, скажем, через час. Дорога одна, на ней заваленное дерево и моя коляска с убитой лошадью, так что картина происшествия будет говорить сама за себя. Этим лесным засранцам тогда не позавидуешь. Но пока я не завидую нам. Без Нагмы я бы мог играть в эти игры долго — пока не кончатся или патроны, или преследователи. Всё-таки двадцать лет опыта. Но она в платье с широкой юбкой и туфельках. Моя дочь умница, не паникует и не жалуется, делает то, что я говорю. Но в какой-то момент мне приходится её просто нести, потому что туфля разваливается, теряя подошву, а бегать босиком по лесу опасно. Я тоже в не самом удобном партикулярном одеянии, но на мне хотя бы сапоги. Второй раунд — минус два. Они стали осторожнее. Надо выбираться к дороге. Знать бы, что будут брать живыми, я бы с неё и не уходил. С другой стороны, они могли попробовать подстрелить Нагму, это же меня «живьём брать», а не её. Ах, как нехорошо вышло-то. Лес кончается внезапно. Раз — и опушка. Мне уже не двадцать лет, дочь тоже не пушинка, и я выскакиваю из плотных кустов в поле уже изрядно запыхавшимся. Выскакиваю прямиком на десяток верховых, наставивших на нас ружья. Секунду прикидываю расклад сил, потом аккуратно опускаю Нагму на землю, бросаю пистолет и поднимаю руки.* * *
Нас привезли в закрытой карете. Мне связали руки, а сидящие напротив двое в масках гарантировали, что я не отодвину занавески, чтобы полюбоваться природой. Везли долго, дорога паршивая, карета тряская — никакого удовольствия. Всю дорогу мы молчали, потому что обсуждать, в принципе, нечего. Нагма держится — плотно прижалась ко мне плечом, но и только. Увы, она делает меня уязвимой — идеальный рычаг давления. Я что угодно сделаю, чтобы дочь не пострадала. Непонятно только, что именно от меня хотят. Но они, наверное, расскажут. — Поклянитесь, что не попытаетесь сбежать, и я прикажу развязать вас, — заявила фигура в маске. — Честное графское! — сказал я насмешливо, ни в малейшей степени не считая, что обещание меня к чему-то обязывает. Я не настоящий граф, так что только дайте мне шанс. Шанс, впрочем, пока не просматривается. Мы в комнате, я стою, собеседник сидит за столом. За моей спиной два человека, но останавливает меня не это, а то, что я не знаю, где Нагма. Нас разлучили сразу же, как привели в небольшой уединённый особняк, похожий на охотничий домик. Пока шёл от кареты, огляделся — вокруг лес, при доме конюшня, судя по звукам, есть и псарня. Надеюсь, собаки не натасканы на людей, иначе сбежать будет ещё сложнее. — Итак, Михаил Док Морикарский… — задумчиво говорит человек в маске. Руки мне развязали, я растираю запястья и жду, что будет дальше. — Давно хотел познакомиться с вами поближе. Значит, издали мы знакомы? Голос я, вроде бы, где-то слышал. Но не так регулярно, чтобы запомнить. — Какая интересная конструкция, — человек крутит в руках мой пистолет, — одно из этих ваших изобретений? Поразительно тонкая работа. Вы, граф, воистину гений. Жаль, что это проклятая гениальность, которая принесла моей стране столько горя. Вы и ваша дочь… Я ждал, что вас остановят раньше, но, похоже, это придётся сделать мне. — Очень пафосно, Ваше Высочество, — вспоминаю, наконец, где слышал этот голос я. — Ну чисто театр. — Значит, вы меня узнали, — принц Джерис снял маску и положил её на стол. — Это уже не важно. Завтра я передам вас людям из Багратии, они вывезут вас из страны. — Вы предали страну и брата? — удивляюсь я. — Но ради чего? — Я спасаю страну, — резко ответил он. — Меровия давно должна была войти в число развитых культурных стран, приняв руку дружбы от Багратии и Киндура. Мой брат всегда был против, из нелепого упрямства оттягивая неизбежное, но я всегда знал, что исход неизбежен. Пока не появились вы, граф, ваша дочь и ваши жуткие друзья. Десять лет назад Перидор уже почти признал безнадёжную обречённость нашей дикой патриархальной автономии, осознал невозможность, а главное — ненужность противостояния культурным веяниям морских держав. Но вы подали ему ложную надежду, и он укрепился в своих заблуждениях. Похоже, даже принц уверен, что я во всей этой истории главный. Мой медийный образ, созданный Джулианой, настолько удачно лёг на аборигенный менталитет, что никому и в голову не приходит, что я как какой-нибудь президент демократической страны — публичное лицо без реальной ценности. Но к дочери-то он чего прицепился? — Это же ваши люди его карету взорвали? — спросил я резко. — Не вам говорить о покушениях! — завопил в ответ Джерис. — Вы подло убили высочайших людей нашего мира! Вы запятнали нашу страну несмываемым позором! — А вы убили невестку и племянника, — сказал я, совершенно уверившись в своей правоте. Он не признался. Но и не сказал «нет». Вместо этого принц обрушил на меня вал обвинений. Меровия, мол, безнадёжно провинциальна, вторична, лишена культуры и тонкости, а также широкого кругозора, свойственного морским державам. Тупые, замшелые, необразованные варвары, которыми правит такая же косная, нелепая, убогая и выродившаяся династия, и лишь небольшая часть просвещённой аристократии достаточно разумна, чтобы это понимать. — Когда-то я думал, что мой августейший брат с нами, — вещал Джерис, — мы вместе ездили учиться в Багратию и Киндур, своими глазами видели, как богаты и культурны морские державы, как разумно их устройство, как ухожены и красивы их города, как развиты там искусства, науки и ремёсла! Это воистину великие страны! Меровия на их фоне — безнадёжно отсталое сухопутное болото! «А то, что у них мягкий морской климат, а ещё они ограбили полмира, вывезя себе всё богатство колоний, тут вовсе ни при чём», — подумал я, но ничего не сказал. Если он родного брата чуть не прикончил, то что ему мои слова? — Взойдя на престол, Перидор изменился, — вздохнул Джерис. — Как будто забыл всё, чему нас учили заграницей. Стал как наш отец — упёртым, зашоренным консерватором, не видящим ничего, кроме дутого «величия Меровии». Не знаю, из каких глубин ада он призвал вас, граф Михаил Док, с вашей кошмарной дочерью, но, клянусь, я разрушу ваш бесчестный план! В общем, просвещённые и культурные Багратия с Киндуром уже почти было принудили к счастью убогую косную Меровию, до победы оставался буквально шаг, но тут Перидор сказал: «Трах-тибидох», — и в облаке серного дыма из глубин преисподней к нему явился я. С Нагмой — почему-то принц поминал её через слово. И всё сразу трахнулось и тибидохнулось. Потому что страна получила нечестное, несправедливое, незаслуженное преимущество — доступ к южной части континента, которая должна по праву принадлежать лишь морским державам. Они, в отличие от дикой Меровии, заслужили это своим вкладом в мировой прогресс. Разумеется, всунувшись своим жадным сухопутным рылом в богатства Юга, Меровия не обрела культуру и просвещение, как прочие, а лишь укрепилась в своих имперских заблуждениях, чем жестоко разочаровала партию принца, состоящую из передовой и просвещённой (в Багратии и Киндуре) части аристократии. После чего лишь моё диавольское вмешательство спасло жизнь Императору. Я буквально начал чувствовать, как режется хвост и чешется копыто. Джерис с удовольствием бы велел меня казнить, но на моё счастье, Багратия требует доставить графа Морикарского живым. Так что у меня есть шанс искупить свои чудовищные поступки, предоставив мою злобную гениальность (и дочь) в распоряжение достойных, то есть морских держав. Без меня Меровия наконец-то обретёт своё счастье, будучи справедливо и гуманно взята под протекторат Багратией и Киндуром, сам же принц Джерис станет её наместником. Куда при этом денется Перидор, я спрашивать не стал. И так понятно.* * *
— Нас убьют? — деловито спросила Нагма. — Нет, вряд ли, — ответил я. — Тебя не обижали? — Нет, даже накормили и дали во что переодеться. Правда, платье служаночное и на два размера больше, но моё в лесу превратилось в тряпку. А ещё я опять отвыкла от этих чёртовых горшков. Почему они не могут сделать нормальный туалет, как у нас в замке? — Потому что в просвещённых морских державах так не принято. Они, наверное, за борт гадят. — И что нам теперь делать, пап? — Помнишь, что говорит Слон? — «Ничего не бойся и жди русских»? — Именно, колбаса. — А как они нас найдут? — У тебя рисовальный набор с собой? — А как же! — Мне нужна краска. Любая, но поярче. И чтобы на ткань легла. Нас разместили в мансарде, окошко выходит на скат крыши. В принципе, можно было бы через него бежать, хотя и не без риска переломать ноги, ведь по представлениям местных меня удерживает честное графское слово… А ещё охрана из конных егерей с собаками во дворе и тот факт, что я понятия не имею, в какой стороне замок. Так что окошко меня интересует в другом качестве. — Папа, ты что, не мог нарисовать что-нибудь приличное? — ржёт Нагма. — Это вовсе не то, что ты подумала! — отмахиваюсь я. — Это слон. С толстым хоботом. Изображённый на белой простыне символ действительно несколько смахивает на хм… знак плодородия. Но рисовать смоченным краской носовым платком по простыне не очень удобно. Детали передать сложновато. К углам я привязал два небольших подсвечника, чтобы не сдуло, и раскатал это художественное полотно по черепичной крыше. Эта сторона обращена к лесу, надеюсь, никому не придёт в голову её рассматривать. — Ну, — сказал я, с удовлетворением оглядев результат, — чем там тебя кормили? Надеюсь, ты сожрала не всё, потому что творчество вызывает во мне зверский аппетит.* * *
— Слон, говоришь? — скептически спросил Слон. — Ну, я так сразу и подумал: «Не иначе, слон». Ну, когда мы с дрона твоё творчество засекли. Но, надо сказать, я остался со своим мнением в одиночестве. Джулиана, например, невесть с чего решила, что это ты по ней так соскучился. Весьма решительная команда спасателей заявилась ещё до полуночи. Местная охрана, по словам нашего командира, «не успела ни икнуть, ни пёрнуть». Что тут скажешь: освобождение заложников и возвращение похищенных — одна из основных наших специализаций. А то, что украли меня, стало для Слона буквально личным оскорблением. — Что за хрень? — злится он. — Я бы приставил к тебе охрану, но ты же охрана и есть! Дурацкий двойной статус… Нет уж, ты выбери, ты граф Морикарский или Док, мой заместитель? — Последнее, что я хотел в жизни, Слоняра, это становиться каким-то там графом. Мне от этого никаких бонусов, одни неприятности. Похитили, вон, как будто я принцесса какая… — О, принцессу, кстати, надо было видеть! Когда она узнала, что её паладина обидели… — Она что, в курсе? — Они с Перидором как раз почтили графство визитом. И тут такой конфуз! Его Величество конечно рвал и метал, но принцесса — это вообще что-то с чем-то. Обещала казнить всех причастных, причём проявила удивительную для её лет эрудицию. Не знал, что тут такие богатые традиции художественного членовредительства, древние китайцы с казнью «тысяча кусочков» на этом фоне просто гуманисты. С чего эта девочка так на тебя запала? — Она просто та ещё собственница. Я же её личный паладин. С детства. Это как любимого плюшевого мишку отнять. — О, тогда конечно. Святое дело. За такое всякий на кол посадит. Неструганый. Но принц-то какова жопа оказался, ну! Принц Джерис, увы, нам не достался. Когда ребята взяли дом коротким энергичным штурмом, его там не было. Видимо, отправился на встречу с заказчиком. Назад не вернулся — наверное, в темноте и суете кто-то из слуг ускользнул и предупредил. Рассвирепевший Перидор велел перекрыть дороги и отыскать родственника, но ничего не вышло. Канул в туман. Через месяц, ко всеобщей досаде, всплыл в Багратии, и не как-нибудь, а в роли «монарха в изгнании». Джерис публично заявил, что его брат, Перидор, полностью подчинён графом Морикарским, каковой является злым гением, использующим свои дьявольские изобретения для контроля августейшей семьи. Его брат, мол, марионетка графа, не отвечает за свои действия, а значит, не может быть Императором. Трон Меровии фактически узурпирован, следовательно, её единственным законным правителем становится он, Император Джерис. В этом качестве он призывает весь цивилизованный мир объединиться и вернуть ему престол. А то чо они? Цивилизованный мир в лице Лиги Морских Держав ему очень сочувствует, горячо поддерживает, выделил содержание, замок на берегу моря, даже сватает за него некую принцессу, хотя и не из высшей лиги, а так, со скамейки запасных. Двоюродная племянница короля или что-то в этом роде. Этот брак, как объяснила мне Катрин, делает его родственником королевской династии Багратии, достаточно близким, чтобы претендовать на поддержку правящего дома. Например, в возвращении ему престола Меровии. Сказать, что Перидор в ярости, — это вообще ничего не сказать, но решение, которое ему предложил Мейсер, он категорически отверг. Ну и хорошо, как по мне. Хватит пока Лирании политических ликвидаций. А вот Катрин настроена решительнее: — Я бы его убила. Он напал на тебя! Иногда её увлечённость меня слегка пугает. Мной и государственными делами. Больше у неё, кажется, ничего нет. Ах, да, ещё Нагма. И аниме. Единственная отдушина. В пятнадцать лет девушку из хорошей семьи, а уж тем более принцессу, уже прилично если и не выдать замуж, то как минимум прочно сосватать. Однако из-за обструкции со стороны правящих домов Лиги Морских Держав приличных партий для Катрин почти не осталось. Всё-таки дочь императора, её за какого-нибудь герцогишку вшивого выдать — себя не уважать. А принцев на свете не так чтобы прямо много. Собственно, из всех династически приемлемых вариантов остался буквально один — вдовый брат Каланийского Великого Князя. Калания, хотя и входит в состав Меровии, но почти как отдельное государство. То есть их Великий Князь — почти как монарх. Хотя и в ранге «младшего по званию» относительно Перидора. Так что его брат, хотя и по нижней границе допуска, но всё же канает за почти приличного жениха. А то, что ему за сорок, он жирный, страшный, лысый и, говорят, двух предыдущих жён уморил — это мелочи, недостойные рассмотрения. Перидор уже было собрался сватов засылать, или как тут у них это принято, но Катрин впервые в жизни встала в позу и сказала: «Обломитесь, папенька. В жопу себе такого жениха засуньте. Плашмя». Ну, то есть вряд ли она именно так сказала, это мне так Нагма сформулировала. Во всяком случае, даже государственная необходимость (брак стал бы фактором, усиливающим сомнительную лояльность вечно косящей на сторону Калании) не сподвигла принцессу на этот союз. Перидор, привыкший, что дочь у него нечто вроде бесплатного органайзера с безлимитным тарифом, был конкретно шокирован таким своеволием, но тут нашла коса на камень — принцесса, однажды проявив характер, обратно его распроявить не согласилась. Перидор было прибег к репрессиям, отказав дочери от собственной персоны, и с неделю сидел за всеми присутственными столами один, но вскоре бумаги его пришли в такой хаос, а дела в такое небрежение, что он был вынужден сдаться и призвать её обратно. Вопрос замужества больше не поднимался. — Катька крутая, оказывается, — сообщила Нагма. — Упрямая и сильная. Я её и раньше уважала, а теперь прям уважаю-уважаю. — Респект ей, — согласился я. — Но замуж её Перидору будет выдать непросто. — А что, можно подумать, вот обязательно девушке замуж? — возмутилась моя свободолюбивая дочь. — Здесь да, — ответил я серьёзно. — Здешнее общество достаточно патриархально, чтобы незамужняя женщина считалась за полчеловека. А Катрин — принцесса и наследница трона. Женщина тут может наследовать, но только при наличии мужа в анамнезе. Незамужней козу не доверят в собственность, не то что империю. Потому что что она за женщина, раз даже замуж выйти не осилила? — Какая обидная глупость! — злится Нагма. — Да Катька в сто раз умнее всех придворных! Она мой учебник по математике читает просто для развлечения и задачки щёлкает! — О, — смеюсь я, — неужели мы не зря таскаем с собой учебники? Хоть кому-то они пригодились! — Отстань, пап. Я учусь. Иногда. Когда рисовать устаю. — А ты разве устаёшь рисовать? — Нет, но ведь могу же устать однажды? Всё, не хочу это обсуждать! Закрыли тему! — Как скажешь, — не спорю я. — Но Катрин как наследнице престола однажды придётся выйти замуж. — Хорошо, что я не наследница ничего! — оптимистично заявляет Нагма. — Захочу — выйду замуж, не захочу — не выйду! — Да, колбаса, — соглашаюсь я. — В этом ты совершенно свободна. «Всё могут короли, всё могут короли…» — крутится в моей голове старая глупая песенка из моего чертовски далёкого детства.Глава 7. Конец всего
— Нет, капитализм не «плохой», — снисходительно улыбается Джулиана. — Маркс и этот… ну, ваш, русский… да, Ленин, поспешили его хоронить. У нас очередная «голая лекция». Доктор Ерзе объясняет мне основы, возлежа поверх одеяла и отвлекая непринуждённой позой. — Их пессимистичные прогнозы не оправдались. Капитализм оказался более гибкой системой, чем казалось в начале двадцатого века. Он научился купировать наиболее острые противоречия. Прежде всего, вопреки прогнозу Маркса, широкие массы постепенно становились бенефициарами капиталистического накопления, образуя так называемый «средний класс». Во-вторых, монополизация капитала, вопреки прогнозам Ленина, не замедлила технический прогресс, породив механизм венчурного инвестирования. Кризисы никуда не делись, но новые представления о монетарных механизмах и преодоление инфляционной фобии позволили сглаживать их финансовыми интервенциями. — Тогда почему вы не строите тут капитализм? — прямо спросил я. — Не даёте развиваться купеческому сословию? Не допускаете в колонию частников? Продаёте колониальные товары и изделия мануфактур только через «михайловские лавки»? Меня как графа Морикарского достали обращениями аристократы среднего звена, жаждущие получить концессии на юге, а также купцы, готовые взять на себя розничный ритейл промтоваров с моих мануфактур. Не могу же я им объяснить, что ни черта не решаю в собственном графстве? Хорошо хоть, что граф я жалованный и у меня нет родственников в туземных элитах. Уже склевали бы весь мозг. — Мы не строим капитализм? — Джулиана рассмеялась, эстетично сотрясаясь обнажённой грудью. — И это говорит главный меровийский олигарх? Твоё графство —типичная капиталистическая вертикально интегрированная корпорация. Как все корпорации такого рода, она демонстрирует монополизацию рынка, глубокое сращение с государством и наличие параллельных квазигосударственных структур, таких, как финансовые инструменты и парамилитарные формирования. У тебя есть свои деньги, свои вооружённые силы, свои инфраструктурные проекты — чем ты хуже какого-нибудь Berkshire Hathaway? — Получается, я олигарх? — Разумеется, нет. Меровия — империя с наследственной монархией, институт олигархата тут… Впрочем, не буду углубляться в дебри. Коротко: при всех твоих богатствах и влиятельности, Перидор может казнить тебя уже завтра. — Надо думать, от такой радости народные гуляния были бы недели на две… — сказал я мрачно. «Граф Морикарский — очень противоречивая фигура Меровийской истории». Так однажды напишут в здешних учебниках. В лучшем случае. Я самый известный, но отнюдь не самый положительный персонаж меровийского политикума. — Монополистический капитализм, зажатый в жёсткие рамки государственным регулированием — одна из самых эффективных систем для кризис-менеджмента, поэтому для бустинга мы чаще всего используем именно эту форму общественного устройства, — продолжает вещать Джулиана. — У него есть свои минусы, например, значительные социальные издержки. Это ведёт к социально-политической нестабильности, которую постоянно приходится учитывать в расчётах, но альтернативы ещё хуже. Условный «рыночный капитализм» с его монетарным псевдорегулированием имеет короткий горизонт планирования, поскольку интересы капитала сиюминутны. Чисто государственный механизм тотальной административной регуляции, будь то монархический структурализм или технократический социализм, слишком слабо мотивирован и быстро бюрократизируется, теряя эффективность. — А нет ли в ассортименте чего-нибудь менее поганого, чем эта палитра оттенков говна? — Нет, — твёрдо отвечает доктор Ерзе. — Мы же говорим о людях! — А как же Берконес? Там, вроде, всё иначе… — Мы же говорим о людях, — повторила то же самое с другой интонацией Джулиана, но развивать мысль не стала. Настало время секса.* * *
К моему удивлению, наша группа начинает неспешно готовиться к отъезду. Ведётся ротация вахтовиков, завоз специалистов, пишутся и утверждаются планы, составляются инструкции и алгоритмы «если-то» для управляющих. «К удивлению» — потому что ультиматум же! Войска на границах! Война на носу! Морская блокада, экономические санкции, политический бойкот… Как же всё это можно вот так бросить? — Войны не будет, Ваше Величество, — уверенно говорит Перидору Мейсер. — Разумеется, если что-то пойдёт не по плану, мы вернёмся и оперативно вмешаемся, но вероятность почти нулевая. Перидор супит брови и шевелит седеющими усами, но не спорит. Сидящая рядом Катрин тоже кивает понимающе. Вокруг замка полыхает листвой и хлюпает распутицей осень. Вероятность вооружённого конфликта снижается с каждым градусом похолодания приближающейся зимы. Зимой не воюют. Нет зимнего обмундирования, зимней обуви, зимнего транспорта, зимних смазок для ружей… Лошадей нечем кормить в походе, солдаты замёрзнут, простудятся и перемрут на необорудованных биваках. Есть «зимние квартиры» — оборудованные места размещения войск на зиму. Там армии будут ждать весны. Это даже я знаю. Но почему Мейсер считает, что весной противостояние не возобновится? — И Багратия и Киндур уже начали демобилизацию, — объясняет Джулиана. — Держать «на зимних квартирах» отмобилизованную армию слишком накладно. Солдат надо кормить и обеспечивать, при этом большая масса трудоспособного населения изъята из производственных процессов, которые и так недостаточно эффективны для содержания такого числа нахлебников. Экономики обоих стран не производят такого излишка продукции. Сейчас рекрутов распустят по домам, где они будут кормить себя сами, оставив у границ минимальные гарнизоны. — Но почему вы уверены, что весной они не начнут новую кампанию? — спрашивает Перидор. — Мой брат открыто призывает к интервенции. — К весне, Ваше Величество, им будет не до того! — улыбается Мейсер.* * *
В неофициальном порядке, между нами, Мейсер признаёт, что ситуация в Меровии развивалась до сих пор неоптимально, но это связано с тем, что большая часть работы бустер-команды была сфокусирована на колонии. Именно там сейчас закладывается основа будущего доминирования. Новая южная провинция империи носит название Пригирот. Граф Морикарский, её генерал-губернатор, как-то забыл уточнить, почему. Это территория с неопределёнными, теряющимися в южных джунглях границами, по площади уже превосходящая основную, северную часть Меровии. Багратия с Киндуром колонизируют южную часть материка с моря, поэтому оперируют в прибрежных регионах. Там жаркий влажный климат, заболоченные почвы, агрессивная фауна, рассадник эндемичных тропических болезней, вроде малярии и лихорадки Денге, а также довольно злые от такой жизни туземцы. Разумеется, все трудности сторицей окупаются вывозом ресурсов и рабов, но жизнь в колониях не мёдом намазана. В отличие от них, Меровия захапала себе центральную часть Юга, где климат прохладнее и суше, а местность, скорее, саваннового типа. При этом горный массив, разделяющий континент пополам чуть севернее экватора, является водоразделом и зоной конденсации атмосферной влаги, поэтому саванна хорошо увлажняется дождями, а несколько больших равнинных рек служат идеальными транспортными артериями. Речные перевозки при круглогодичной навигации — идеально экономичный вариант. Самая дешёвая и эффективная логистика, которую можно придумать. Небольшие колёсные пароходики, таскающие баржи по свежепоименованным Нилу, Евфрату и Амазонке — туземцы называли каждую из них просто «река», не подозревая о существовании остальных, — весьма способствуют грузовому трафику. Так что я теперь в полной мере «владелец заводов, газет, пароходов» — все компоненты в наличии. Кстати, Фред мне объяснил, почему пароходы колёсные. Казалось бы, что мешает нам поставить подводный ходовой винт? Оказалось, что я, как всегда, забегаю вперёд — колёса менее эффективны как движитель, зато не так уязвимы на мелководье, а также в заросших травой дельтах и на плохо изученных фарватерах. Стащить пароход с мели проще, чем раздобыть убитый об отмель винт. Кроме того, сборные деревянные колёса легко ремонтируются подручными средствами и доступными материалами, а повреждённый винт только везти с завода и менять целиком. В общем, наши предки были не дураки, а технология должна соответствовать инфраструктуре эпохи. Умеренно влажная саванна идеальна как для земледелия, так и для животноводства, а горные районы богаты полезными ископаемыми, как наш Урал. В истоках рек моют золото, в предгорьях копают уголь, на перспективу размечены нефтяные поля — там уже идёт кустарная добыча, обеспечивающая нужды промышленности смазками и химией, но для жидкотопливного рывка, как говорит Фред, время ещё не пришло. Надо сначала потенциал угля как следует отработать. В общем, Меровия приросла Пригиротом, как Британская Империя Северной Америкой. А точнее, как Россия Сибирью, получив разом житницу и сокровищницу, причём с уже с населением. Поэтому здесь нет никаких оспенных одеял, огненной воды и скальпов: империи нужны рабочие руки. Туземцы центрального Юга, жившие в основном охотой и собирательством, не сразу восприняли концепцию земледелия и животноводства. То, что земля может быть чьей-то, — совершенно чуждая их менталитету идея. Это и к лучшему, потому что земли у них теперь нет. Пригирот — коронные земли, лендлордом тут Перидор, управляющим от его имени — генерал-губернатор граф Морикарский. Ещё сложнее было донести до здешних охотников мысль, что чьей-то собственностью могут быть животные. Тысячи лет охотясь на местных крупных копытных, весьма смахивающих на бизонов, они никак не могли усвоить, что теперь это мои бизоны. «Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса». Агрокомплекс Юга — конгломерат личных предприятий графа Морикарского, арендующего коронные земли на льготных условиях. Частный бизнес мы сюда не то чтобы не пускаем… Пускаем. Однако пока Север с Югом связывает единственный тоннель, то мимо нас и банана не провезёшь. Разве что контрабандой, в жопу засунув. Так что никаких колониальных сверхприбылей для частника. И значит, никакого существенного частного капитала и никакого рыночного капитализма. Джулиана Ерзе не особо высоко его котирует. Десять локальных лет — срок небольшой. Но колониальная политика, направленная не на геноцид, а на ассимиляцию коренного населения даёт первые робкие плоды. Вожди бывших племён постепенно привыкают быть дворянами Империи, а молодые «индейцы» — так называем их между собой мы, то есть Фред, я и Джулиана — охотно идут на службу графу Морикарскому. Благодаря тщательно соблюдаемой изоляции Юга от Севера, у буст-команды развязаны руки — сюда свезли большую часть иммигрантов, здесь ставятся самые технологичные — на вырост — производства, здесь строится новое, менее сословное общество с работающими социальными лифтами. Здесь нет сдерживающей исторической инерции, этнос формируется путём сплавления новых элементов с максимально разнородным бэкграундом: переселенцев с севера, представляющих собой самую пассионарную часть меровийцев, иммигрантов-беженцев из другого мира, полных решимости не повторить на новом месте старые ошибки, и «индейцев», только-только выглянувших за околицу родоплеменного строя. Если в моём изложении процесс выглядит мирным и безоблачным, то это лишь потому, что я его не вижу, оценивая конечные результаты по докладам. Взаимной резни за эти десять лет было предостаточно как со стороны «индейцев», считающих, что пришельцы позволяют себе в их охотничьих угодьях слишком много, так и со стороны колонистов, отнюдь не считающих своих коров и овец «добычей того, чья стрела в тушке». «Парамилитарные формирования вертикально интегрированной корпорации», как это называет Джулиана, или, попросту, «графское войско», тут не скучали. Но на фоне отношений в колониях Багратии и Киндура, которые встали на тактически выгодный, но стратегически бесперспективный путь рабовладения, у нас действительно неплохо. Вот, видите, я уже говорю «у нас», как будто я и впрямь граф Морикарский, а не виртуальное чучелко оного. Засиделись тут, прав Мейсер. Пора проветриться. А чтобы геополитические конкуренты в наше отсутствие не расслаблялись, мы им оставим отличный тлеющий фитиль под хвостом. Что может быть лучше для сдерживания амбиций метрополии, чем война в колониях?* * *
Специалистов по партизанской войне в джунглях притащил Слон, который сам тот ещё герильеро в анамнезе. Это наёмники из бывших наших, Че Гевара против них — очкастый ботан с первой парты. От обычных головорезов за мелкий прайс отличаются тем, что умеют не только палить из кустов, но и выстроить системный «контрас-проект». Начиная с разработки идеологии сопротивления, организации первичных ячеек, устройства лагерей подготовки, выстраивания логистики поставок оружия и кончая тактикой индивидуального террора против чиновников колониальных администраций. Сами себя называют «Кооператив «ВИРУС» — Военные И Революционные УСлуги1. Для нашего обычного бизнеса эти ребята слишком токсичны, но нанять на контракт за чужие денежки — почему бы и нет? Их прямая специализация — создавать и натаскивать антиколониальные движения, которые готовы освободить попираемую иноземным сапогом Родину от диктата постылой метрополии. Для того, чтобы туда вошёл бизнес их нанимателей, — но это уже мелким шрифтом на обратной стороне, кто его читает? Эта группа половину стран Африки перевернула к джунглям передом, к очередному нанимателю задом, наклонила, зафиксировала в этой позе да ещё и заставила оплатить вазелин. А когда Африка кончилась, Слон вывел их на новый большой рынок Мультиверсума. Старые, в общем, знакомые. Всем хороши, кроме одного: даже весьма гибкий в этическом плане Слон на их фоне святее Папы Римского. Ухорезы. Полотно «Апофеоз войны» Верещагина в сравнении с результатами их работы — девочка с персиками.1 Идея названия — А. Лазарчука, с его разрешения.К весне всё побережье Юга будет полыхать священным огнём освободительной войны, и Багратии с Киндуром станет не до Меровии. В общем, можем уезжать спокойно.
Последние комментарии
2 часов 8 минут назад
11 часов 12 секунд назад
11 часов 3 минут назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 21 часов назад
2 дней 23 часов назад