Твое последнее лето [Александр Белов псевдоним] (fb2) читать онлайн

Александр Белов Твое последнее лето

– Санек! Да ты оглох там, что ли?

Костик уже минут пять пытался докричаться до приятеля. Окно на шестом этаже было распахнуто настежь, но никто не откликался.

Подниматься не решился, зная, какая строгая у Санька бабушка, она запросто могла отвесить подзатыльник или захлопнуть дверь перед самым носом.

– Ну и ладно! – громко, чтобы Санек услышал, сказал Костик и, постояв для верности еще минуту, развернулся, чтобы уйти.

– И чего орешь?

Голос приятеля вызвал одновременно раздражение и радость. То, что задумал Костик, нельзя было провернуть в одиночку, а все, кого он агитировал на дело, уже отказались. Кто-то даже повертел пальцем у виска. Этих «кого-то» Костик мысленно занес в предатели, пообещав впредь с ними не разговаривать, а может, даже морду набить при случае.

Санек стоял, скособочившись в левую сторону под весом пузатой хозяйственной сумки. На Костика смотрел хмуро и сосредоточено, точно понимал, какую авантюру тот затеял, и заранее придумывал отговорку.

– Чего орешь, спрашиваю?

Санек поставил сумку на асфальт, прислонив к тощей загорелой ноге. С облегчением тряхнул пятерней, пояснил:

– Меня бабушка на «вшивку» за картошкой отправила, сама прилегла, давление у нее.

Санек поморщился. Костик непроизвольно повторил за ним. Бабушку Санек свою не просто любил. Обожал! Она воспитывала внука одна, без чьей-либо помощи, на крохотную пенсию и пособие со странным, даже страшным названием «за потерю кормильца». Никто из приятелей не знал, почему оно так называется. Что за кормилец такой? Хотя злые старушки во дворе и обзывали Санька сиротой, совали в карманы твердые карамельки да покрытые белесым налетом шоколадки, Костик все равно с ним дружил. Подумаешь – сирота!

– На «вшивке» дешевле, – деловито заметил Костик и, спохватившись, добавил: – Давай помогу дотащить.

Он ухватился за одну ручку сумки, выжидающе посмотрел на Санька. Тот нехотя взял вторую ручку, и они вместе направились к подъезду. Лифт не работал, до шестого пришлось подниматься по пахнущей хлоркой, в мокрых разводах лестнице.

Костик остался стоять у двери «тамбура», хотя Санек предлагал войти в квартиру, пообещав угостить вкусненьким. Бабушка еще с вечера напекла пирогов с яблоками. В их доме все знали, что ничего вкуснее не купить даже в отделе кулинарии, а уж там-то, известно каждому ребенку, все самое лучшее.

Минут через десять Санек выглянул на лестничную клетку, протянул приятелю прозрачный пакет, пахнущий корицей и сладостью. Буркнув неловкое «спасибо», Костик дождался, когда останется один, чтобы немедленно впиться зубами в румяный бок выпечки. Он и сам не заметил, как умял все, что вынес Санек. Тот наверняка рассчитывал прихватить еды с собой на прогулку, чтобы потом не загнали домой, но оценив виноватый вид приятеля, сердиться не стал. Аккуратно прикрыл за собой дверь, стараясь заглушить щелчок замка.

– Бабушка все еще спит, – произнес тихо. – Даже хорошо, что лифт не работает, он так шумит, что мертвого разбудит.

Костик неожиданно вздрогнул. Упоминание мертвецов, пусть и в таком контексте, его напугало. Может, ему пытаются подать какой-то знак, предостерегают от задуманного? Вот же глупости! Ну, какие знаки? Двадцатый век на дворе, неужели кто-то еще верит во всякие там страшилки про оживших покойников и не упокоенных духов? Проще в призрак коммунизма поверить, чем в такое.

Он широко улыбнулся.

– Чего ржешь, дурак? – Санек ткнул Костика локтем в бок. – Радуйся, что твоя бабушка здорова. У меня, кроме нее, никого нет. И у нее, кроме меня, тоже.

Под ложечкой засосало. Может, ну ее, эту затею? Не говорить Саньку ничего, сделать все самому, да и дело с концом. Вон он как переживает. А случись чего, так Костик себе ни за что не простит.

Он даже не догадывался, что оно обязательно случится, только вот что именно, не мог даже предположить. Иначе не только Саньку, себе самому запретил бы думать о всяких глупостях.

– Да я анекдот вспомнил, вот и смеюсь. Больно, между прочим. У тебя локти острые как пики.

– Мне расскажи, вместе похохочем.

Санек подбоченился, посмотрел с вызовом.

– Он неприличный, – заюлил Костик и едва слышно добавил: – с матом.

– Тем более рассказывай. Нас никто не услышит. Хочешь, к трассе пойдем, там машин много, шумно.

Это он хватанул лишку, конечно! Костик разозлился. Не верить своему другу подло. Так можно и вовсе дружбу потерять. Он почти высказал Саньку, когда вспомнил усмешки и пальцы у висков. Вместо этого покопался в памяти, отрыл из ненужного хлама подслушанный от пьяного бати анекдот, рассказанный дружкам, таким же алкашам, на кухне.

Санек не смеялся. Не улыбнулся даже. Строгая бабушка и здесь взяла верх. Ругаться ему было категорически запрещено. За матерные слова обещали вымыть рот с мылом. Теперь, видимо, придется мыть с мылом уши.

– Ты чего под окнами-то орал?

Санек быстро перевел тему разговора.

– Гулять тебя позвать хотел. Чего же еще?

Костик решил, если Санек не настоит, сам он ничего не расскажет.

– Вот, гуляем. Дальше что? Ты дерганный весь, явно сказать чего-то хотел.

– Пойдем в ночную на колхозные поля! – выпалил Костик на одном дыхании, уставился на приятеля огромными зелеными глазищами.

– Это еще зачем?

Санек сунул руку в карман, достал пустой пакет из-под пирожков и швырнул в ближайшие кусты.

– Опять дома жрать нечего?

Он положил руки Костику на плечи.

– Бабушка говорила, что у вас семья неблагополучная. Да ты не ершись! – Санек удачно ввернул в разговор бабушкино же словечко, когда увидел, как Костик разом подобрался, сжал кулаки, отступил на шаг. – Можешь к нам приходить, когда захочешь. Бабушка мне сама предлагала тебя позвать на обед много раз. Я все как-то стеснялся.

Костик сглотнул слюну.

– Все у нас есть! – огрызнулся в ответ. – Нужна мне больно их капуста гнилая. Ты ведь не знаешь ничего! А на том месте, где поля теперь, когда-то было старинное кладбище. Не просто кладбище, там шаманов хоронили и колдунов всяких.

– Гонишь!

Санек хотел сделать вид, будто не верит в байку, но Костик все видел. И лихорадочный блеск в глазах, и приоткрытой рот, даже подрагивающие от возбуждения пальцы на руках.

– Ничего не гоню. Можешь у бабули своей спросить. Когда советская власть в наш город пришла, шаманов вместе со священниками гнать стали. Кто уходить отказывался, на месте расстреливали и за рекой в яму сбрасывали.

– За нашей Святкой?

– Другой реки поблизости нет. Она и Святкой не просто так называется. В город приезжал главный священник, воду в речке освящал, чтобы шаманы к нам не пролезли.

Костик окончательно осмелел, видя, как Санек готов внимать каждому его слову, не обращая внимания на нестыковки, и продолжил:

– Только с тех пор много чего произошло, вода в речке теперь самая обычная, а значит, и шаманов больше не держит ничего.

– Капец! – только и смог протянуть Санек.

– Вот именно! Мы с тобой можем им помешать из могилы вылезти. Надо одну штуку только найти и сжечь.

– Так, может, лучше в милицию сообщить? – неуверенно предложил Санька. – У них собаки и металлоискатели всякие.

– С чего ты взял, что та штука металлическая? – пошел в атаку Костик. – Она из человеческих костей сделана. Найдет собака такую кость, сгрызет и все.

– Что – все?

Саньку можно было брать тепленьким.

– Лучше тебе такого не знать, ночью спать не сможешь или вообще в постель писаться начнешь.

Санька покраснел до корней выгоревших на солнце волос. Потряс головой, точно отгоняя наваждение.

– Ночью идти обязательно? Сейчас никак нельзя? Меня бабушка не отпустит ведь.

– Я все просчитал. Бабуля же твоя вахтером в нашем ДК трудится, сегодня у нее ночная смена.

– Бабушка болеет, на работу не пойдет, – возразил Санек со слишком явным облегчением в голосе.

– Правильно! А знаешь, кто еще там работает?

– Мамка твоя. Только я все равно не понимаю, к чему ты клонишь.

– Да просто же все, бестолочь! Мамка меня с собой на работу берет, чтобы с батей не оставлять. Скажешь бабуле, что с нами сегодня дежуришь. Не впервой же. Мамка после вечернего обхода спать ложится, спит крепко, из пушки стреляй, не разбудишь. От ДК до Святки пять минут ходу через гаражи. Мы быстренько туда и обратно, никто даже не заметит.

– Ну не знаю, – протянул Санька, вдруг решивший дать заднюю. – Поля огромные, где мы эту твою штуку искать будем? Да и что именно искать надо? Ты так и не сказал.

– Не дрейфь! – Костик хлопнул приятеля по лопатке. – Где искать, я знаю. Тебе вообще нужно будет только на шухере постоять. Через Святку вброд перейти можно, я место знаю. А ты кричи, если чего подозрительное увидишь.

– Ладно, – кивнул Санька. – Только если бабушке будет хуже к вечеру, все отменим. В другой день пойдем.

– Нельзя в другой. – Костик перешел на зловещий шепот. – Сегодня полнолуние, нужно успеть. Иначе все.

Летом темнело поздно, да после полуночи все равно хоть глаз коли. Костик вооружился налобным фонарем, с которым еще его дед в шахтах работал. Шахты давно забросили, а фонарь вот остался. Дед частенько говорил, мол, пока фонарь светит, и город стоять будет. Только Костик не ребенок, видит, как народ из города валит. Скоро и ДК закроют, и последний цех на едва выживающем заводе. Всего и останутся палатки с шоколадками и газировкой, которые людям купить будет не на что.

Они с Саньком как раз вышли из здания. Приятель тащил за спиной рюкзак, но что в нем лежало, говорить отказался. Костик сделал вид, что ему не интересно, задумав при удобном случае заглянуть внутрь.

Проскочили гаражи, двигаясь перебежками, оказались на широкой поляне, за которой серебрилась в лунном свете речка. Темнота здесь немного рассеялась, можно было ступать, не опасаясь споткнутся.

Костик, с каждым шагом чувствуя нарастающую тревогу, стал подначивать Санька.

– И чего ты трясешься? Хочешь, назад повернем? Черт с ними, с шаманами. Столько лет пролежали, авось и успокоились давно.

Схватил Санька за локоть, останавливая.

– Ну, куда прешь? Говорю же, можем вернуться.

– Нет, – упрямо заявил Санек, – ты сам сказал, если не сегодня, то все.

– Ну сказал. И что теперь? Вижу ведь, как тебе страшно.

– Страшно, – не стал спорить тот. Добавил совсем тихо: – Очень страшно. Только если мертвяки повылазят и в город придут, страшнее будет.

– Да чего ты заладил про мертвяков?! – Костик как-то по-девчоночьи взвизгнул, толкнул приятеля в грудь. – Живых бояться надо, а эти лежат себе, никого не трогают.

– Не ори, они ведь услышать могут.

В лунном свете Санькино лицо казалось бледным, неживым. Глаза мутные, губы тонкие, синеватые.

– Да ну тебя!

Костик махнул рукой, повернулся к приятелю спиной, быстро зашагал вперед, позвоночником ощущая колючий взгляд.

– Надо было на великах ехать, – буркнул, не оборачиваясь. – Слышь, Сань?

– У моего цепь слетела. Дядя Толя со смены утром вернется, обещал посмотреть.

– На моем бы поехали. Что я тебя на багажнике не увезу, что ли?

– Мы уже разок прокатились. – Костик не видел, но был уверен, что Санек улыбается. – Хорошо, в том овраге листва скопилась, упали мягко.

– Ага, – поддержал он, – особенно мягко ты приземлился пятой точкой мне на… – Слышишь?

Костик резко остановился, поднял указательный палец.

– Ничего не слышу. Только собака где-то лает.

– Вода плещется. Прислушайся.

– Так мы пришли почти. Вон она, Святка-то.

– Ветра нет, Сань. В Святке течение слабое, не должно быть такого. Да и тишина какая-то ненормальная, если даже плеск на таком расстоянии слышно.

– Может, рыба играет, – осторожно предположил он. – Есть же в реке рыба?

– Три ротана и плотвичка, вот какая рыба. Человек там.

– Коо-о-оостьк. – Санька и потянул его за футболку. – Смотри, чего это там?

Как они сразу не заметили огромный костер метрах в ста от того места, где сами сейчас стояли? Огонь плясал, пытаясь спрятаться за жидкими деревцами, и был он похож на настоящий пожар. Такой оба видели однажды на Масленицу, когда на площади перед зданием администрации сжигали соломенное чучело. Только там огонь вспыхнул и быстро погас, а этот пылал, явно поддерживаемый кем-то.

Выходит, они здесь не одни! Такое в планы Костика не входило. До реки рукой подать, брод – вот он. А эти тут решили свои костры жечь! В мыслях подняло голову трусливое желание все отменить. Вдруг ему в самом деле знаки подают? Подумал и сам на себя разозлился. Ну какие знаки? И кто их может подавать? Инопланетяне, что ли?

Он не заметил, когда исчез Санек. Только что здесь стоял и нет его.

Костик покрутился на месте, заметил у реки белую футболку. Мысленно обругал приятеля, который нацепил яркую шмотку, зная, как важно им оставаться незаметными. Санька сидел у самой воды, будто пытаясь чего-то выловить на отмели.

Подгоняемый страхом Костик поспешил к нему. Сейчас выскажет все, выставит виноватым и пойдет досыпать в ДК, пока мамка их не хватилась. А на поля в другой раз придет. Один.

Костик уверенно шагал к приближающемуся белому пятну, но чем ближе оно становилось, тем менее твердой становилась Костькина поступь.

У самой кромки воды сидел вовсе не Санька. Худая, сутулая фигура с выступающими сквозь белую ткань позвонками и острыми лопатками. Нечто мыло в реке руки: шумно, с брызгами. Костик замер в паре метров, боясь даже дышать, дабы не привлечь внимания. Плеск вдруг прекратился, и фигура начала медленно поворачивать голову, укрытую капюшоном, в его сторону.

Тело сковал ледяной ужас.

Костик зажмурился, а уже в следующую секунду истошно заорал, когда на его плечо легла рука.

– Чего разорался? Еще не все знают, что мы здесь?

– Санька? Ты?

Костик бросился приятелю на шею.

– Погоди, – не размыкая объятий, насторожился он. – Если ты здесь, кто тогда там?

– Да отцепись ты!

Санька вывернулся ужом, на всякий случай отступил немного.

– Нет там никого, – ответил, выглянув через плечо Костика. – А у костра старшаки день рождения чей-то отмечают.

– Как ты у костра-то оказался? И зачем вообще туда пошел?

– Костян, ты нормальный? Сам же мне велел добежать проверить. Я и добежал. Они там все пьяные, им до нас дела нет. Пошли. Рассветет скоро.

– Саньк, я тебя обманул. Нет никаких шаманов. – Костик опустил голову на грудь, всхлипнул. – Нам в самом деле жрать нечего, вот я и хотел капусты наворовать с поля. Они не обеднеют, а мы с мамкой пару дней протянем.

– Да знаю я. – На этот раз Санька сам обнял его. Прижал сначала крепко, а потом сразу отпустил. – Ничего здесь постыдного нет. У меня мешок в рюкзаке. Много ты, что ли, в руках унесешь?

Костик едва не разрыдался. Глаза защипало, но он сдержался. Отвернулся к тому месту, где совсем недавно сидела зловещая фигура, о которой он как-то и думать забыл.

Берег был пуст. Никакого намека на присутствие здесь кого-то. Даже следов на песке не осталось.

Показалось! Мало ли чего в темноте привидеться может. Подумав так, Костик достал из кармана фонарь, приладил на голове, включил.

– Эй, прям в глаза светишь!

Санька прикрыл лицо ладонью.

Костик извинился, убавил яркость, сдвинул фонарь со лба к макушке.

– Давай мешок, я первый пойду.

Санек опустил сперва одно плечо, стягивая с него лямку, затем второе. Покопался в недрах рюкзака, извлекая пахнущий землей холщовый мешок и прозрачный пакет с бабушкиными пирожками.

– На вот, подкрепись перед походом.

– Оставь, – улыбнулся Костик, одернув потянувшуюся к пирожкам руку. – На полный желудок на дело не ходят.

Они одновременно рассмеялись.

Санька решено было оставить на берегу. Если вдруг Костика поймают, будет, кому рассказать о случившемся. Да и вообще, спокойнее ему как-то от того, что друг прикрывает тыл.

Санек пытался спорить, что тыл надежнее прикрывать на близком расстоянии, но Костик оставался непреклонен.

Раздевшись до трусов, осторожно тронул воду пальцам левой ноги.

– Теплая, – сообщил, поворачиваясь к Саньку, хотя зубы предательски застучали. – Скоро вернусь.

Костик быстро перешел реку вброд, поднялся по высокому берегу и исчез в густых зарослях ивы.

А дальше все пошло не так…

Тринадцать лет спустя

– Саш, ну не нужна тебе квартира, мне отдай. Мы вон вчетвером в однушке.

Двоюродная сестра Ася уже год уговаривала его продать старую бабушкину жилплощадь.

Из умирающего городка Саша уехал сразу после бабушкиных похорон. Она будто ждала совершеннолетия внука, больше всего страшась того, что его могут отдать в детский дом.

В тот же год в городке закрылся последний цех завода. И тот уже его снимал какой-то частник, пытаясь наладить производство приборов, якобы излечивающих от многих болезней.

Саше ничего не оставалось, как собрать нехитрые пожитки и перебраться ближе к столице. Ему повезло. Сначала с работой, потом и с учебой. В институт он поступил на бюджетное отделение, обойдя других, не менее умных, но менее удачливых абитуриентов.

Было непросто. Несколько раз отчаяние почти заставляло его все бросить и вернуться в тихий, такой понятный городок… Где его поджидали ожившие кошмары, преследующие с той ночи, когда они с Костиком отправились на колхозные поля побеждать мертвых шаманов.

Костик тогда не вернулся.

…Огонек налобного фонарика растворился в густой темноте, когда круглая полная луна вдруг скрылась за тучей. Саньке сделалось холодно, неуютно, захотелось в укрытие. Но, как назло, Святка в этом самом месте граничила с ухоженным колхозным полем по одному берегу и диким, заросшим травой и мелкими цветами по другому. Некуда ему было прятаться. Да и не от кого! Тогда откуда страх? Почему кажется, что некто (или нечто?) наблюдает за ним из разросшегося у берега ивняка?

Прошло не меньше часа, а Костик все не возвращался. Отгорел далекий костер, затихли голоса пьяных старшаков, даже лягушки и те не квакали, создавая видимость жизни вокруг. Санька сидел на песке, обхватив колени руками, стараясь сохранить остатки тепла, ругая себя, что не захватил из дома спички. Да и кого он обманывает. Не только тепло было ему необходимо, но и свет. Даже не так. В-первую очередь он хотел от огня света, который разогнал бы подкрадывающиеся со всех сторон черные щупальца теней, спугнул невидимых призраков, нашептывающих на ухо неразборчивое.

Его отвлек треск ломающейся ветки за спиной. Санька резко обернулся, но никого не увидел. Сердце бешено заколотилось, кожа вздыбилась мурашками.

Одно мгновение, на которое он отвлекся, все изменило. Вода в реке теперь светилась голубоватым светом, и холод, идущий от воды, пробирал уже до самых костей.

Санька хотел закричать, чтобы его услышали Костик, исчезнувшие старшаки. Да кто угодно! Во рту было солоно, видимо, прикусил язык, и теперь из ранки сочилась кровь. Так он подумал, пока не понял, что языка у него просто нет. Вместо него у самого горла остался обрубок, щекочущий мягкое небо.

Бешено вращая глазами, Санька, парализованный ужасом и той мистической силой, что устраивала для него спецэффекты, не мог двинуться с места. У кромки воды, в паре метров от него, находилась согбенная фигура в белом балахоне. Из всех звуков, которые способна рождать ночь, были теперь слышны лишь плеск воды и тихий напев скрипучим старческим голосом:

Отмываю косточки,

Распилю на досочки.

Да из тех досок

Соберу мосток.

Мостик костяной

Приведет домой.

Чудовищная песня повторилась несколько раз, оборвавшись тонким смешком. Фигура начала медленно поворачиваться в Санькину сторону. Вот-вот покажется уродливое лицо, ведь другого у подобного создания быть не может. Санька приготовился к смерти. Вряд ли оно оставит его в живых. Убьет, сожрет, а из костей построит мост. Для чего? Где у монстра дом? И сколько нужно костей для строительства? Мысли неслись скоростным поездом без остановок, бешено гудя, вызывая желание зажать голову руками так сильно, чтобы череп треснул пополам.

Боль усилилась, виски сдавило точно прессом, он видел такой на заводе, когда их класс водили на экскурсию по цехам. Пресс с легкостью давил металлические детали. Такой же деталью стала теперь его голова. Еще немного и во все стороны брызнет кровь…

Выстрел раздался внезапно.

Санька подскочил на месте и вскрикнул.

Он мог двигаться и говорить. Язык вернулся на место, паралич отступил.

Река снова была темной, спокойной и тихой. Никакого свечения, никаких всплесков.

Никаких монстров.

Выстрел!

Костик!

Санька метался вдоль берега, боясь сунуться в мокрую темноту. Ведь там оно! А на колхозных полях стреляли. И стреляли в его друга. Почему-то Санька не сомневался, что все именно так.

Новый выстрел уже не напугал. Скорее, наоборот, предал смелости и уверенности.

Как был, в одежде, Санька забежал в реку. Ему показалось, будто перешел он ее не вброд, а взял, да и перешагнул, точно узкий ручеек. Спотыкаясь и соскальзывая, с трудом взобрался на берег, осыпающийся под его ступнями и ладонями, как тянул его кто сзади, хотел окунуть обратно в ледяную воду.

Справился. Ради друга смог!

Отдышался немного, выпрямился в полный рост, не боясь быть замеченным. Пусть замечают. Ему чужая капуста без надобности, Костика отдайте. Пусть он только будет жив и здоров, уж они его с бабушкой не бросят.

За спиной раздался издевательский смех. Санька вспомнил, как в сказках добры молодцы получали наказ ни за что не оборачиваться, что бы не услышали. Он тоже не обернется.

Стоило так подумать, как мир, казавшийся до сих пор ненормальным, перевернутым каким-то, вернулся в исходное состояние. Загудели комары, в лесу разразился заливистой трелью соловей, с шоссе, что совсем близко, слышался рык ранних моторов, ленивые сигналы клаксонов. Небо постепенно розовело, разбавляю в палитре густую темень алым и золотым.

Все стало обычным. Таяли написанные чернилами ночи кошмары, становясь сначала прозрачными, а после и вовсе невидимыми.

Никто не заметил, как белобрысый подросток мечется по полю раненым зверем, как падает на колени, кричит в бессилии. Некому было на него смотреть. Некогда богатые колхозные поля зияли теперь черной дырой, земля больше не давала всходов. Да и некому ее было засевать в умирающем городе.

Санька не знал, сколько времени он потерял, разыскивая друга, время вообще перестало для него существовать.

Его нашли через четыре дня. Грязного, истощенного. Едва открыв глаза, Санька увидел бабушку. Он не смог бы объяснить произошедшего, только ее седые волосы стали еще белее, морщин прибавилось, да и вся она как-то ссутулилась, скукожилась. Санька потом долгие годы винил себя во внезапной бабушкиной смерти, потому и уехал, не мог находиться там, где все напоминало о ней.

– Вы зачем на скотий могильник полезли, охламоны?

Бабушка хотела казаться сердитой. Получалось неважно, Санька сразу ее раскусил. Сам раскусил, сам и заплакал, кидаясь на шею.

– Мы больше никогда так не поступим, обещаю, бабулечка! – быстро шептал Сашка, глотая слезы, беспрестанно целуя бабушку в сухие щеки. – А что за скотий могильник такой?

– Самый обыкновенный, – бабушка сложила руки на коленях, расправила складки на домашнем халате. – Еще при царе на том месте бойни стояли, скот там содержали мясной. Мне моя бабушка рассказывала, она девчонкой была, когда подрабатывала там. Так земля настолько кровью напиталась, что в сапогах резиновых не пройдешь. Они-то привыкшие, местные, а как шишка какая приезжала, говорят, в обморок от одного запаха падали. Дурное там место, нечистое.

– Так ведь сколько лет прошло.

Бабушка бросила короткий взгляд в окно, о чем-то задумалась.

– Мама моя почитай всю жизнь в церкви прослужила, так она говорила, душа, что у кошки, что у мандавошки. Ты не красней, знаю я, какими вы словечками между собой перебрасываетесь. А тут точнее не сказать.

– Но ведь там уже после поля были колхозные, Костик хотел… – Санька замолчал. Спросить про Костика он никак не решался, ждал, пока бабушка сама расскажет.

– Были, – кивнула она. – Да только урожай с тех полей собирали такой, что больше труда, чем пользы. Да и гнили такие овощи быстро. К нам ведь агрономы приезжали столичные, ученые разные, все пытались понять, чего происходит-то. Почву на анализ брали, хранили урожай в разных условиях, а он все одно – гниет. Ничего так и не обнаружили, разъехались несолоно хлебавши. Поля еще пару лет засеяли, а в девяносто первом году так и бросили. С тех пор там даже трава не растет.

– Но Костик говорил…

Бабушка вздрогнула, отвела взгляд. Санька понял, больше тянуть нельзя, самое время спросить.

– Нет больше Костеньки. – Бабушка поджала губы, в глазах ее заблестели слезы.

– Ты врешь!

Впервые за свою жизнь Санька посмел дерзнуть бабушке. Она сделал вид, что не заметила. Не стала удерживать, когда Санька вскочил с кровати, быстро натянул первую попавшуюся одежду и пулей вылетел из дома.

Дверь в чужую квартиру оказалась незапертой. Санька постучал для приличия, вошел, не дождавшись ответа.

Родители Костика сидели за столом. Пахло прокисшей едой и чем-то отвратительно-горьким. Саньку они заметили, когда он случайно задел ногой пустую бутылку, со звоном прокатившуюся по грязному полу.

С трудом сфокусировав на госте взгляд, Костина мамка некрасиво скривила лицо, расплакалась. Отец, не долго думая, поднял с пола ту самую бутылку, а может, и другую, их в тесной кухне было достаточно, разбил о подоконник и, поднявшись на ноги, направился к Саньке.

– Убью щенка! – проревел он.

Санька никогда в жизни так быстро не бегал. Вернувшись домой, заперся в комнате и не выходил оттуда до самого вечера.

За ужином бабушка сказала, что опасаться ему нечего, она все уладила. Он поверил. Бабушка знала и могла многое, но почти ничего не рассказывала. А он не спрашивал.

Костика в то лето так и не нашли. На берегу лежала его одежда, рядом пакет с пирожками, которые он никогда уже не съест. Похороны все же устроили. Через три месяца закопали пустой гроб, поставили простенький памятник. Отец Костьки до того дня не дожил, выпал из окна в пьяном угаре. Мать почти не выходила из квартиры, ни с кем не общалась. А если встречала кого из соседей, всегда улыбалась и рассказывала, как сыночек приходит к ней, гладит по голове, уговаривает не плакать по нему.

Санька тоже видел Костика. Не во сне, наяву видел. То в окошко постучит, несмотря на то, что жили они с бабушкой на шестом этаже, то у лифта встретит, а то и вовсе проснется Санька, а тот рядом лежит. И все бы ничего, друг все же, только выглядел Костик теперь совсем не как при жизни. Тело его было похоже на амебу, они изучали таких на уроке биологии, аморфное, текучее, как смола. Он мог собраться и быть совсем нормальным, а уже в следующий момент лицо начинало расплываться, течь, как горячий воск. Следом за лицом плавилось тело. Однажды Санька сам едва не умер о страха, когда Костик сделался кровавой лужицей, где отдельно плавали глаза, уши, нос, челюсти. Зубы у него теперь были темные, сгнившие, с обломанными краями. Санька боялся, как бы Костик не укусил его теми страшными зубами. Зря боялся. Костик не кусался. Он вообще не подходил слишком близко, стоило сделать шаг в его сторону, как старался отстраниться. Саньке хотелось думать, что друг, даже превратившись в нечто, не перестал хорошо к нему относиться, скучал, вот и приходил.

Куда страшнее было чудовище в белом балахоне. Его Санька видел исключительно в кошмарных снах. Оно все так же сидело у воды, напевало свою жуткую песню и медленно поворачивало к нему голову. Ни разу Санька не досмотрел такой сон до конца, вскакивал, обливаясь холодным потом.

– …Саш, ты чего застыл?

– Я поеду туда, – ответил сестре, не глядя на нее.

– Куда туда?

Она все понимала, только зачем-то требовала уточнений. Саша не хотел даже мысленно произносить название города, в котором он родился и вырос, боялся передумать.

С тех пор, как уехал, кошмары больше не повторялись, он зажил нормальной жизнью, почти забыл произошедшее когда-то. И вот теперь придется вернуться. Конечно, он мог провести сделку по продаже дистанционно, однако что-то заставляло сорваться с насиженного места.

Городок встретил ленивой негой. Жара, мучившая в столице, здесь воспринималась совершенно иначе, пробуждая воспоминания о детстве, каникулах. За прошедшие годы городок неожиданно воспрял. Саша еще на станции обратил внимание на отремонтированное здание вокзала, где теперь красовалась табличка, сообщающая о причастности когда-то обшарпанного домика с облетевшей серой лепниной к культурному наследию страны. Заросшая некогда аллея радовала глаз ухоженными деревцами, чистыми дорожками, по которым прогуливались важные мамочки с колясками, весело щебетали о чем-то беззаботные парочки, всюду носились шумные ребятишки.

Саша даже засомневался, на той ли станции он вышел, не проспал ли свою остановку и не увез ли его поезд туда, где все именно такое, каким видится. Но нет. Станцию он знал очень хорошо, название перечитал несколько раз, будто заблудившийся, турист и, приняв произошедшие перемены за хороший знак, вызвал такси. Да, здесь прекрасно работал один из самых популярных сервисов по заказу машины. Это тоже было удивительно, ведь когда-то в их городке имелся единственный таксопарк с небольшой кучкой водителей и парой сонных диспетчеров.

Он смотрел в окно на пролетающие мимо дома, сменяющие друг друга улицы и не мог до конца поверить, что все это произошло с его родным городом.

– Нравится? – не без гордости в голосе спросил водитель, заметив Сашин интерес. – Была разруха, молодежь вагонами уезжала. Теперь, наоборот, к нам едут.

– И с чем же связаны такие разительные перемены? – Саша, вопреки всему, нервничал. Не нравилось ему происходящее. Как будто декорациями с красивыми фасадами прикрыли уродливое лицо городка.

– Ты не местный, не знаешь наших достопримечательностей.

«Сюр какой-то», – подумал Саша, но промолчал, ожидая продолжения рассказа.

– У нас загородом речка есть, Святка называется. А за речкой бывшие поля колхозные.

Перед глазами поплыли черные круги. Он схватился за ручку двери, хотя понимал, что упасть не может. Голова кружилась, в уши точно ваты натолкали. Смотрел на отражение водителя в зеркале заднего вида, а видел улыбающегося щербатой улыбкой Костю.

«Вот ты и вернулся! Теперь уж никуда не уйдешь», – голос мертвого друга звучал отчетливо и близко. В самой голове звучал.

Саша помассировал виски. Призрак истаял, явив счастливое лицо водителя.

– Отвезти тебя туда?

– Куда?

– Ну ты даешь, друг, – улыбнулся водитель, скосив на него взгляд. – Я для кого пятнадцать минут распинался.

– Извините, дорога была тяжелая, видимо, задремал.

– Ничего, бывает, – согласился водитель. – А к храму все же не советую ездить. Хотя, какой к чертям храм. Срам, а не храм!

– Вы не моги бы вкратце повторить ваш рассказа? – попросил Саша, открывая кошелек.

– Не обижай, друг, убери деньги-то. Я теперь хорошо зарабатываю, не то что раньше. А повторить язык не отсохнет.

Саша тихо поблагодарил водителя и, кажется, покраснел. Испортила его столица. Забыл он о простом человеческом отношении.

– Так вот речка у нас есть Святка, за ней поля. Дурное случилось почти пятнадцать лет назад, парнишка там один пропал.

Саша непроизвольно вздрогнул. Водитель точно говорил про Костика.

– Парнишку так и не нашли, посчитали пропавшим без вести, а могилку все равно соорудили, к нему теперь люди ходят как к пророку. С него ведь все началось.

Несколько лет никто не вспоминал ту историю, пока в городок не приехал из райцентра следователь, сообщивший о возбуждении уголовного дела о пропаже подростка. Искали тело, а нашли статуи идолов. Сначала думали, секта какая-то развлекается, но на всякий случай отдали фото и видео экспертам. Те дали заключение, никакая это не секта, а малоизвестное религиозное течение, существовавшее на этих землях еще во времена Руси. Вместе с идолами нашлись самые настоящие сокровища. Украшения из золота, серебра и даже платины. Хотя, как утверждают ученые, такого металла люди тогда не знали и обрабатывать его, соответственно, не могли. Только факты штука упрямая.

В городок тут же понаехали исследователи, в том числе всякой паранормальщины, объявили поля местом историческим, требующим тщательного изучения.

Идолов подняли на поверхность, отмыли, очистили, назвали великим знамением. Народ их сперва побаивался, а потом вдруг замечать начали, у кого голова болеть перестала, у кого прыщи сошли, а было и такое, что переломы срастались чудесным образом в два раза быстрее, стоило лишь рядом с чудищами постоять.

– Почему чудища?

Саша прикинул, что все произошло примерно в тот же год, когда он уехал из городка. Но откуда взялся следователь? Дело тогда закрыли быстро за неимением улик. Его самого пару раз водили с бабушкой на допросы. Но если все возобновилось, почему его не искали? Да и не прятался он!

– А как еще их назвать, если у них тела человечьи, а бошки звериные? У кого коровья, у кого овечья.

Саше вспомнился мифический Минотавр. Может, необразованный водитель чего-то не понял и на самом деле археологи откопали обычные статуи? Устроили экспозицию под открытым небом. Музей, ничего более. Тогда при чем здесь исцеления от болезней?

– Так это из мифов древних греков. Минотавр? – подсказал Саша.

– Сам ты Минотавр, прости господи! Этого урода я знаю, мы его в школе проходили. Там еще баба со змеями в волосах была. А это чисто коровы и овцы. Ну где ты видел таких в мифах, чтобы с головой овцы?

Пришлось согласиться.

В памяти всплыли слова бабушки о скотьем могильнике. Но ясности не появилось. Если кто-то убивал животных ради мяса, стали бы они же ставить им памятники? Для чего? Да и водитель сказал, будто статуи древние.

События той ночи, когда пропал Костик, встали вдруг перед внутренним взором. Вспомнилось все до мелочей. Подросток-Сашка долго не принимал смерть друга, ждал, что тот вернется. Он и вернулся. Но в каком виде.

А тогда Сашка спорил со следователями, рассказывал про выстрелы.

– Некому там стрелять, малец, – устало отвечали ему. – Пока чего-то выращивали, еще была охрана. Только и у них патроны холостые были. Не мог никто твоего друга ранить.

Он так и сказал «ранить». Зачем? Дарил пустую надежду или боялся говорить прямо?

Саша снова отключился. Так сказал водитель.

– Тебя в гостиницу отвезти, друг? Нам новую отстроили. Фешенебельную.

Слово, несоответствующее городку, резануло слух, но Саша молча кивнул. Он собирался остановиться в бабушкиной квартире, однако, трезво рассудив, все же выбрал гостиницу. Слишком много болезненных воспоминаний для одного дня.

Уже на подъезде к гостинице водителю кто-то позвонил. Не спрашивая разрешения пассажира, он взял трубку. Ответил коротко, долго слушал, потом нажал кнопку отбоя и резко затормозил.

– Выходи, друг, вон она, гостиница.

– Что случилось? – против воли спросил нелюбопытный в общем-то Саша.

– Жена у меня пропала.

Саша уже хотел извиниться и выйти из машины. Не умел он утешать людей. Да и какие слова могут быть уместны в такой ситуации?

Водитель не дал ему времени ретироваться. Продолжил, глядя прямо перед собой:

– Мы поссорились, две недели порознь жили. Живем, – быстро поправил он себя и продолжил: – Вот теща позвонила, говорит, пятый день, как домой не возвращается. Знаю, о чем думаешь, друг, только она не такая. Мы двадцать лет душа в душу, никогда даже не ругались всерьез. А тут черт попутал. Она к тем уродам на поля колхозные собралась. Проблемы по женским делам начались, врачи руками разводят, говорят, нормально все, а у нее болит. Я уж куда ее только не возил, все без толку. Вот и зашел разговор, если врачи не помогают, так эти помогут, они уже много кого вылечили. Только не принято у нас в городке о таком болтать, местные-то к статуям ни ногой, знают, чем платить придется.

– Что вы имеете в виду? – Саша напрягся.

– А то и имею, что никто из исцелившихся больше полугода не прожил. Да и не умер, если честно. Пропадают люди, как ластиком их стирают. Был и нет человека.

– Может, совпадение?

– Может, и совпадение, только я лично знал четверых, кто бошки уродливые лобызал, а теперь пропали. Нету их. Понимаешь?

– Все обойдется, вы не переживайте, – Саша все же попытался найти слова поддержки.

– Нет, друг, так не может продолжаться. Я этих тварей сожгу и дело с концом. Хрен с ними, с учеными и туристами. Там же целые паломничества, друг. Люди бога забыли, адским созданиям поклоны бьют. Не иначе конец времен наступает.

В вопросы теософии Саша лезть не собирался. Сам он не был религиозным, хотя крестик носил, но в церковь никогда не ходил. Зря, наверное.

– Ты вот что, друг. – Водитель развернулся к нему всем корпусом. – Если к уродам собрался, мне лучше не говори. Но если вызывать такси будешь и меня увидишь, отменяй.

– Я к тому месту на пушечный выстрел не приближусь, – честно ответил Саша.

Водитель протянул широкую ладонь, Саша ее пожал и вышел из машины.

Духота навалилась тяжелым ватным одеялом, дышать стало тяжело. Во что они с Костиком ввязались? Он-то думал, что смог отстраниться, спрятаться. Ошибся. Неужели его ждет такая же участь?

Саша рассуждал, спорил сам с собой, убеждал, что прошло много лет, а он до сих пор жив, здоров и никуда не исчез. Только ведь и статистику никто не вел. На каждого проклятое место может действовать по-разному.

В бабушкину квартиру ему все же пришлось наведаться. Процесс продажи затянулся, агент постоянно находил новые ошибки, недочеты и прочие мелочи, мешающие продвижению сделки. Саша уже пожалел, что приехал сам, а не отправил кого-то с доверенностью. Хотя у него и мысли такой не возникало. Соскучился по малой родине, или же место не отпускает его?

В очередной раз отругав себя за мракобесные мысли, набрал номер агента. Долго слушал длинные гудки, пока сонный голос не отозвался коротким «слушаю».

Агент снова говорил что-то о задержках, длинных очередях и прочей ерунде, не интересовавшей Сашу, он всего лишь хотел продать чертову квартиру и уехать. Крючок ностальгии затупился, не смог удержать глупую рыбешку, заплывшую в знакомый омут. Отчий дом стал для Саши чужим не потому,что прошло много времени, не из-за новых привязанностей и обязательств. Просто место, куда он хотел вернуться, перестало существовать в тот самый момент, когда он навсегда с ним попрощался. Город, представший перед ним, какой угодно, только не его.

– Александр, вы меня слышите? Есть еще один моментик. Мы его с вами обговаривали, вы настаивали на удаленном показе квартирки. – Агент замолчал, словно израсходовал весь воздух в легких, вдохнул и вновь затараторил: – Есть покупатель с наличкой, готов выйти на сделку, но хочет видеть хозяина жилья.

– Не проблема, созвонимся по видеосвязи.

Саша опустился на стул.

– Александр, он настаивает на личной встрече в квартире. Я пытался убедить его в честности сделки, он ни в какую. Если откажем сейчас, следующий появится нескоро. Все хотят купить квадратные метры ближе к… Ну вы понимаете.

– Кто у вас пропал после посещения того места?

– Сестра.

Ответ короткий, как выстрел. И такой же болезненный.

– Простите.

Разумеется, Саша не пытался задеть агента, он вообще говорил наугад. Тот самый случай, когда очень хотелось ошибиться.

– Она не хотела туда идти, ее подружки позвали. Все живы, а вот ее больше нет.

– Постойте, вы хотите сказать…

Саша никак не мог подобрать слов, повисла пауза, которую прервал сам агент.

– Александр, вы обедали?

– Нет.

– Давайте встретимся через полчаса в кафе напротив вашей гостиницы. – Лебезяще-просительная манера сделалась жестче, перешла в повелительный тон.

У каждого своя реакция на триггеры, Саша решил не заострять внимания на моменте, тем более что агент уже положил трубку.

– Александр, рад видеть!

Агент бежал ему навстречу, выбравшись из-за стола, где уже стояла начатая чашка кофе и лежал на тарелочке надкусанный пирожок.

– Извините, с утра ничего не ел, вот не удержался, – засуетился мужчина, проследив за Сашиным взглядом. – Пройдемте, я выбрал для нас лучшее место.

Место и в самом деле было удачным. Панорамное окно выходило на солнечную сторону, но прямые лучи не слепили глаза, сам столик находился в отдалении от других, хотя посетителей особо и не было.

Они немного поговорили о погоде, обсудили меню кафе и, закончив наконец светские расшаркивания, перешли к делу.

Гораздо важнее вопросов квартиры Сашу интересовала история сестры агента. Нечто зацепило его в телефонном разговоре, и он не сразу понял, что именно. Теперь догадался.

– Простите, могу я спросить о вашей сестре?

– Она умерла, Александр. Больше мне добавить нечего.

– Но ведь с ней это произошло после посещения того места?

Агент кивнул.

– Вы не сказали «пропала», а именно «умерла». Почему?

– Потому-что ее тело нашли. – В голосе мужчины сквозило брезгливостью, даже отвращением.

Саша молчал. Рассказ явно имел продолжение.

– В теле не было ни единой косточки. Будто скелет решил снять с себя костюм из мяса и кожи. Можете себе такое представить, Александр?

Агент сорвался на истеричный визг. Одним глотком выпил остывший кофе, бухнул чашку об стол.

– Могу, – тихо ответил Саша, вспомнив являющегося ему Костика. – Я потерял друга много лет назад. Тогда еще не было паломничества к нечестивому месту. Мы сами не знали, куда шли.

– Александр, я никому не рассказывал еще об одном. Когда сестру нашли спустя почти десять лет, ее кожа и все внутренние органы были целы, будто ее убили только вчера. Только вот кости отсутствовали полностью. Точнее, почти полностью. Вместо ступней у моей сестренки были копыта.

– Как такое возможно?

– Думаете, я не спрашивал? Не умолял объяснить, какое чудовище способно сотворить подобное с человеком?

Агент смял бумажную салфетку и под неодобрительным взглядом официанта швырнул в тарелку с недоеденным пирожком.

– Моя сестра первая из тех, чьи тела обнаружили спустя много лет. Были и другие, их мало, но у всех одна картина, кто-то удалял жертвам все кости, а после добавлял части животных. Надеюсь, бедняжка умерла до того, как с ней все это сотворили.

Саша невольно вздрогнул. Ни одному человеку не под силу сделать ничего подобного. Он понимал эту простую и страшную истину, понимал ее и сидящий напротив немолодой мужчина, вытирающий испарину с высокого лба. Но никто из них не хотел признавать существование того, что невозможно объяснить.

Невольно на ум пришло сравнение с фермами, на которых животных выращивают на убой. Саша очень ярко представил, как он стоит на коленях в грязном загоне, прикованный к стене цепью. Вытягивает шею, выглядывает в длинный, темный проход, где видит таких же несчастных, как он сам, мужчин и женщин, молодых, старых и совсем еще детей.

Картинка оказалась настолько реальной, что в нос ударил запах нечистот, гнилого сена и помоев, а до слуха донесся нестройный хор стонов боли.

– Почемуникто не сровняет то место с землей? – спросил Саша, не особо рассчитывая на ответ. Но неожиданно получил его.

– Пытались. Ничем хорошим не закончилось. Самое безобидное из последствий – заглохшая техника. Да что далеко ходить? Был у нас один смельчак, хотел сжечь идолища, так огонь на него же и перекинулся. Этим хоть бы хны, а человек до конца жизни обгоревшая головешка. Слепой, глухой, говорить не может, только мычит. Девяносто процентов тела ожоги, а он живой. Врачи руками разводят. По мне так лучше сдохнуть, чем такая жизнь.

В памяти всплыло улыбчивое лицо водителя, подвозившего его от станции. Неужели тот самый?

Саша еще о многом хотел расспросить, но агент вдруг свернул тему разговора к рабочим моментам.

– Я все же рекомендую вам пойти навстречу покупателю, Александр. Если хотите, позвоню прямо сейчас, назначу встречу.

– Хочу, – кивнул Саша.

Все происходит не случайно. Значит, ему нужно отправиться в бабушкину квартиру. Кто-то или что-то ведет его. Остается надеяться лишь на добрые побуждения того самого некто.

В покупателе Саша не узнал никого, с кем был бы знаком, как ни старался всматриваться. Значит, ошибся и никакой это не знак? Обычный дядька немного за сорок в деловом костюме, галстуке-удавке, с глубокими залысинами и уставшим, даже потухшим взглядом. Почти брат-близнец агента, расхваливающего старую квартиру на все лады так, что Саше в какой-то момент захотелось отказаться от сделки и остаться здесь жить самому.

– Мне нужно подумать, – бросил дядька напоследок. Крепко пожал руку сначала Саше, потом агенту и ушел.

Саша даже расстроился. Нельзя сказать, что он ждал мистических совпадений, отнюдь, боялся проявления сверхъестественного в любом проявлении. И все равно ощущение некоей недоказанности повисло в воздухе.

Он попросил агента оставить его одного. Смог. Не струсил.

В квартире ничего не изменилось. Она была точно такой, как Саша ее запомнил. Только выцвела немного, как старое фото.

Оставшись в звенящей тишине один на один со стенами, хранящими память, он прошел по комнатам, вышел на балкон, набитый хламом и летней жарой, вернулся на кухню. Здесь они с бабушкой проводили больше всего времени. Она что-то стряпала, а маленький Сашка наблюдал за ловкими движениями бабушкиных рук, рождающими блюда, вкуснее которых он не пробовал ни до, ни после.

На некогда ярко-оранжевом, а теперь пыльно-буром стуле он сидел, забравшись с ногами, обхватывал руками колени и смотрел. Бабушка поворачивалась, улыбалась, гладила Сашку по вихрастой голове. Он жмурился и льнул к ней, как котенок.

Бабушки давно нет, а ему все казалось, вот-вот она войдет, скажет ласково…

– Сашенька, здравствуй.

От неожиданности Саша подскочил на месте. Резко развернулся на голос.

Бабушка стояла в метре от него. Домашний халат, седые волосы собраны в аккуратный пучок, на морщинистом лице улыбка.

Сердце, мгновение назад готовое выпрыгнуть из груди, постепенно сбавляло темп, выравнивая удары. Бабушка не могла причинить ему зла. Даже теперь, когда она …неживая.

– Надо же, как ты вырос, внучек. – Бабушка говорила, а он не верил, что все происходит наяву. – Я уж и не ждала тебя, думала, обойдется все.

– Бабушка…

Так много слов скопилось в груди, встало комом. И сказать невозможно, и молчать нет никаких сил.

– Я все знаю. Времени у нас мало. Нельзя живому с мертвым долго, сама не захочу, а силы потяну из тебя. Такова уж теперь моя природа.

Он молчал, а горячие слезы текли по небритым щекам, выжигая болезненные дорожки на коже.

– Знаю, зачем приехал, не вини себя. Ты молодой, тебе еще жить да жить. Сюда другие люди заселятся, счастливы будут. Если только ты сумеешь помочь. Дружок твой Костик демона в мир призвать сумел. От нужды призвал. Не знал только, чем заплатить придется.

– Зачем он здесь? – едва шевеля языком, выговорил Саша.

– Мост из костей человечьих строит, чтобы воплотиться в вашем мире вместе со своим войском. Если у него получится, ничто уже не поможет. Торопись, Сашенька. Такой участи, как у Костеньки и остальных жертв демона, лихому лиходею не пожелаешь.

– Но что я могу? – Он в самом деле чувствовал себя слабым, даже беспомощным. Кто он против демона?

– В каждом человеке от рождения божья искра заложена. В ком-то ярче горит, кто-то сам ее тушит мыслями и поступками. Демону свет той искры хуже меча разящего. А потухла— и нечего ему бояться. В тебе искра есть, Сашенька, ее хватит. Костина от бесконечной боли затухла, не сумел сохранить. Да его вины нет, любой бы сломался.

Бабушка подошла ближе. Саша чуть отступил. Одумался и сам сделал шаг навстречу.

Руки у бабушки были невесомые, теплые, хотя он ожидал совсем другого. Плечи от прикосновений слегка покалывало, в голове прояснилось, исчезли ненужные мысли…

…Рассвет встречал прохладой, запахом росы и туманом. Саша шел босыми ногами по прохладной земле. Насколько хватало взгляда, простиралась безжизненная чернота, и посреди этой черноты стояли три идола. Неизвестный мастер вырезал их с удивительной точностью. Обнаженные человеческие тела, увенчанные головами животных, взирали на мир с нескрываемой злостью и ненавистью.

Было ли ему страшно? Еще как! Он шел на негнущихся окостенелых ногах, прижимая к груди сумку. В черепе набатом звучали слова то ли песни, то ли заклинания. Он не заучивал их, просто знал.

Ступив на территории идолов, Саша замер. Он снова стал подростком, пришедшим сюда однажды в поисках друга. Костик тоже был здесь. Стоял в сторонке, бледный, замученный, стараясь изо всех сил казаться счастливым. А ведь бабушка предупредила ни в коем случае не приближаться к мертвому и не заходить на проклятую землю. Границу он не видел, ощущал горящими ступнями, потому и отступил за черту вовремя. До того, как идолы повернули в его сторону рогатые головы, до стремительного, звериного какого-то, броска Костика. Тот кинулся и замер, как в стену невидимую уперся. Шарит слепо по воздуху, глаза смотрят мимо Саши, улыбка с крупными гнилыми зубами пугает оскалом.

Разложив на земле у самой границы хлеб, мед, яблоки и кусок сырого мяса, Саша открутил крышку бутылки, ноздри затрепетали от пряного запаха живого пива.

Слова не то песни, не то заклинания полились из его рта. Голос был одновременно его, но будто в него вплетались и другие: мужские и женские, молодые и старые.

Не во светел день,

Не во темну нощь

Во лесную крепь

Сбираются старцы старые,

Люди вещие с четырех сторон…

Очертил круг из соли, заключая в него принесенные дары. Бабушка сказала: так надо, чтобы мелкая нечисть не покусилась, когда он следующим шагом без раздумий рассек себе ножом ладонь.

Костик за невидимой преградой бесновался, высовывал длинный синий язык, с кончика которого свисала тягучая слюна.

Кощуны творят, требы приносят…

Саша, ведомый силой, произносил нужные слова, не запинаясь, твердо, уверено.

Один из идолов тяжело заворочался, из-под земли, раскидывая в стороны черные комья, показалась нога с массивным копытом. Опустившись на колено, идол приложил ладонь к земле, глаза его полыхнули красным. К Сашке черной змеей поползла трещина. Ткнулась в стену, загудела.

Дальнейшее происходило будто и вовсе без его участия. Кто-то управлял Сашиным телом, шевелил языком, заставляя продолжать читать то ли заклинание, то ли песню…

Бог наш рогатой, в шубе мохнатой,

В шапке золотой…

Имени призываемого он не расслышал, пусть и произносил его сам. Или почти сам?

Уже все три идола ожили, шли в его сторону с намерением уничтожить, раздавить. Один, с головой барана, отшвырнул в сторону Костика, все еще пытающегося пробиться через преграду, когда на их пути встал высокий широкоплечий старец. Длинная белоснежная борода поверх богато украшенной золотом и серебром шубы, сотканной, казалось, из самого света.

Старец встал у границы, которую теперь было отчетливо видно.

– Отступи!

Голос зародился высоко в небе, прогрохотал громом в собравшихся тучах, рассыпался искрами молний. Одна из них попала в одного из идолов, мгновенно вспыхнувшего ослепительно-белым пламенем, вскоре осыпавшегося темной золой.

Двое других замерли в нерешительности, лишь в глазах все сильнее разгоралась алым ярость.

Саша, потерявший бдительность, не успел среагировать, когда его ударило в грудь. Не удержавшись на ногах, он упал, из легких выбило воздух, каждый новый вдох и выдох отдавались острой болью. Сверху на него наседал Костик, невесть как пробившийся через границу. Длинный язык коснулся Сашиной щеки, сделался длиннее, холодной склизкой змеей обвился вокруг шеи.

За язык Саша и ухватился, дернул и, сам не понял как, оторвал. Кусок плоти еще продолжал извиваться, живя отдельно от тела, однако хватку ослабил. Костик дернулся, издал странный звук, что-то похожее одновременно на икоту, хрип и смех, а потом заверещал так, что Саша закрыл уши руками.

Тяжесть ушла. Костик отскочил, оттолкнувшись всеми четырьмя конечностями, выгнул спину, сделавшись похожим на рассерженного кота.

Тут Саша и понял, что никто не выходил за границу, а он сам пересек запретную черту. Демон ли воздействовал на него, или он, понадеявшись на помощь старца, перестал бояться, не важно. Отступив для надежности на пару метров за прозрачную стену, стал наблюдать.

Куда-то пропали звуки. Даже не так. Снаружи шумел ветер, шелестели листьями деревья, неспокойная река напоминала: все взаправду, он снова там, откуда сбежал однажды. А вот за призрачной границей все происходило будто в немом кино. Бесновался Костик, размазывая по лицу кровь, исполинский старец метал молнии в идолов, и – вот уже каменное изваяние взорвалось острыми осколками, один из которых впился бедняге Костику в висок.

Саша непроизвольно зажал рот ладонями, сдерживая рвущийся наружу крик. Его лучший друг умирал во второй раз.

Костик повернулся в его сторону, улыбнулся самой обычной человеческой улыбкой и только потом упал на землю. Саша едва сдержался, чтобы не подбежать к нему. Откуда-то пришло знание, его друг теперь свободен, не будет больше страдать и мучиться.

Саша плакал. Ему не было стыдно. Слезы смывали из души боль и горечь прошедших лет. Слезы дарили новую надежду.

Сквозь пелену слез он видел, как старец ударил молнией в тело третьего – последнего – идола. Бронзовый панцирь дрогнул, завибрировал и раскрылся диковинным цветком, отбросив в стороны четыре лепестка, явив фигуру в белом балахоне. Глубокий капюшон скрывал лицо. Фигура сделала шаг, покидая бронзовое убежище. Сашу сковал ужас.

«Не смотри!»

Голос раздался одновременно со всех сторон, нарушая все законы мироздания. Саша хотел послушаться, отвернуться, но понял, что ждал этого момента много лет и теперь не сможет отвести взгляд.

Демон будто этого и хотел. Одним неуловимым движением скинул капюшон.

Все вокруг перестало дышать, двигаться, жить. Сердце остановилось, превратившись в камень.

На Сашу смотрел монстр с тремя головами.

Бычья, с короткой черной шерстью, двумя полумесяцами рогов, будто отлитых из чистого золота, настолько ярко они блестели на солнце. Овечья башка с содранной, висящей окровавленными лоскутами кожей, обломками рогов. И человеческий череп, на котором из плоти остались одни лишь глазные яблоки, бешено вращающиеся в глазницах.

«Смотри!» – в противовес предупреждению выдал монстр с насмешкой.

Исчезла граница. Замер старец. Сашу больше ничто не могло спасти. Да и не требовалось его спасать. Каменное сердце не знало боли и страха.

«Борись, внучек», – прошелестело в кронах деревьев.

Бабушкина ладонь, теплая, живая, легла на грудь, туда, где в каменном плену догорала последняя искра его души.

«Не сдавайся! Ему только того и надо! Опустишь руки, и уже никто тебе не поможет!»

Бабушка почти кричала, чего никогда не позволяла себе при жизни.

– Не хочу бороться. Устал. – Язык, кажется, тоже окаменел, едва двигался, лениво собирая звуки в слова.

«Вспомни своего друга, внучек. Хочешь себе такой же участи?»

Саша не хотел. Но и пойти против того, чьи силы превышают твои в тысячу раз, не мог. Не получалось. Пришли смирение и равнодушие. Привели с собой смерть.

Смерть стояла в сторонке. Строгая, величественная, чистая. Она не приближалась, указывая в другую сторону, где у ног демона вскипала адским варевом отравленная земля, открывая провал в бездну. За края провала цеплялись тощие, перепачканные кровью и сажей руки, демон безжалостно давил их мощным копытом, ломая хрупкие пальцы. Крики боли и отчаяния заполнили все вокруг.

Каменный мешок в груди дрогнул. Холодную поверхность прочертила трещина, сквозь которую пробился тусклый свет.

Трехголовый демон уставился на Сашу.

«Отступи!»

Ветер подхватил слово, размножил, разбросал повсюду. Саша будто протрезвел. Чего это он, в самом деле, раскис? Ради чего погибло столько людей? Чтобы он вот так взял и сдался? Ну уж нет!

Старец подошел, обнял его по-отечески и сказал уже обычным голосом, без грома и прочих спецэффектов:

– Пока живы мои внуки, и земля жить будет. Нет здесь места нечисти поганой.

Демон взревел всеми тремя головами, бросился на Сашу, но на пути чудовища встал сам старец, окутанный золотистым свечением. И в свечении этом тело его стремительно менялось. Ногти потемнели, вытянулись в острые когти, плечи стали еще шире, спина наоборот ссутулилась. Он упал на колени, чтобы через мгновенье кинуться на демона уже свирепым медведем. Не шуба теперь была на его плечах, а звериная шкура, искрящаяся и переливающаяся серебристыми искорками. Одна из таких искорок отделилась от Сашиной груди, пролетела светлячком, запуталась в густой шерсти цвета топленого молока.

Саша все же отвернулся. Не смог смотреть, как зверь рвет плоть демона, разбрасывая вокруг куски красного мяса. Рев медведя смешался с предсмертными криками чудовища, рванул к собравшимся в низком небе тучам, переродившись в громовой разряд и наконец вонзился в землю молнией, оставив после себя глубокую воронку.

Тишина, последовавшая за этим, подарила долгожданный покой. Она не была абсолютной. Напротив, наполнялась звуками, оживляя мертвое пространство.

Саша осмотрелся. О побоище напоминали лишь обломки каменной статуи да пугающий своей нездешней красотой медный цветок с красными подпалинами.

Силы покинули его в тот самый момент, когда земля задрожала, загудели ее недра. Последнее, что увидел Саша, прежде чем провалиться в бесконечно-глубокую темноту, как воронка поглощает последние следы присутствия монстра.

…Кухню заливал солнечный свет. В распахнутое настежь окно с птичьими трелями врывались ароматы лета, зной и нега. Бабушка стояла у плиты, спиной к Саше. Услышав шаги, повернулась.

– Проснулся, соня? Бегом умываться и за стол, я блинчиков напекла.

Бабушка улыбалась, казалась настоящей. Живой.

– Ну чего глазами хлопаешь? Дождешься, пока остынут?

– Ба, ты мне снишься? Ты ведь…

– Глянь, какой шустрый. – Бабушка всплеснула руками. – Всего раз с навью повстречался, а уже все понимает. Да так даже лучше. Садись за стол, блинчиками я тебя все же угощу. Да не бойся, здесь можно.

– Здесь? Это ведь сон?

– Для тебя, может, и сон, а для меня просто другая жизнь. Мы за гранью, внучек. Не бледней, времени у нас мало. Спрашивай, чего хотел, да провожу тебя обратно.

– Что с Костиком? – не раздумывая, выпалил Саша. – Где он?

– Не переживай, все с твоим другом хорошо. Наворотил он дел, конечно, но его простили. Костенька, когда на поля тебя повел, кровью твоей откупиться хотел, понимал, что на его водицу выше беса никто не явится. Ему всего капля и была-то нужна, а поди ж ты, дружба сильнее оказалась. Откуда ему было знать, что по его душу один из князей адовых явится.

– А он останется …таким? С зубами?

– Душу ему вернули, а она не бывает уродливой.

– Тогда почему он был… таким, а другие нет?

– Я расскажу тебе все, что сама знаю. Только ты все равно ничего не вспомнишь, когда уйдешь отсюда.

Бабушка рассказала, что скотобойня, долгое время находившаяся на месте колхозных полей, что-то вроде аккумулятора. Только собирает он не электричество, а энергию боли и страданий. На таких местах нельзя селиться людям, будут сниться кошмары, станут преследовать болезни. Советская власть в легенды не верила, потому и было решено вспахать пустующую землю под сельхозугодья. Никакая скотина там долго не выживала, по неизвестным причинам выкашивало целые стада. Тогда попробовали высаживать на полях капусту и свеклу. Поначалу урожай попер, да так, что начали задумываться, куда его складировать. Агрономы руки потирали в ожидании наград и премий, городская партийная верхушка не могла нарадоваться достижениям, пока по осени все собранное добро не начало гнить. Милость сменилась на гнев. За порчу госимущества полетели головы, причем в одном случае буквально. Одного из завхозов нашли на полях обезглавленным. Кто и зачем сотворил с ним такое, разобраться не удалось. Но на том месте, где его кровь просочилась в землю, торчал острый камень. Начали копать, обнаружили каменную бычью голову. Ни о какой культурной ценности речи не шло, каменюку решено было выкорчевать, отвезти на свалку.

Да только ничего не вышло. Техника ломалась, не доезжая до места работ. Пытались копать вручную, начинался сильнейший ливень, которого в этих широтах быть не может. Люди стояли по пояс в грязи, работали в две смены, но не справлялись с простой на первый взгляд задачей. В течение года все они поумирали. Кто от болезни, кто от несчастного случая.

Говорят, именно тогда впервые появился старец, который рассказал, что земля эта проклятая и ее нужно очистить. Да только в эпоху тотального атеизма старца никто не послушал, даже арестовать хотели. Глядь, а нет его, как сквозь землю провалился.

Старец успел рассказать, что когда-то здесь жил народ, поклонявшийся идолам с головами животных, считая их богами.

Жрецы древнего культа никогда не отдавали в жертву идолам людей. В дар шла домашняя и дикая птица. Существовало поверье, что, попробовав человечьего мяса, светлые боги обратятся в демонов, а из костей жертв построят мост и, уничтожив границу, отделяющую их мир от мира живых, явятся сеять хаос и смерть.

Так продолжалось многие века, пока не случилась страшная засуха, коих не было никогда. Погибла большая часть урожая и домашнего скота. Пришел голод. Люди взывали к богам, но те не слышали их, пока кто-то не выкрикнул, мол, боги устали от наших подачек, им нужна настоящая жертва.

Его послушали и убили, принеся тело на алтарь.

Дождь пошел тем же вечером.

А уже на следующий день в город пришли вестники новой веры. Несогласных с ними последователей культа уничтожали, сжигали вместе с домами, разрушали капища. И только три главных идола уничтожить так и не смогли. Деревянный, каменный и медный, стояли они немым укором, взирая на захватчиков злобными взглядами с алыми всполохами в глазницах.

Когда был убит последний жрец, статуи будто ожили, завибрировали, загудели, проваливаясь под землю, утаскивая за собой и захватчиков. Немногим из них удалось спастись, а те, что смогли сбежать, вскоре выжили из ума, а земли, куда они явились без приглашения, стали называть проклятыми.

– Он долго ждал своего часа, внучек. Злу нужны те, кто пойдет за ним безоговорочно. Не Костик, так другой нашелся бы. Так демон собирал свое войско. Использовал собранную силу страданий и боли невинных животных, через кости вселял их черные от горя души в убитых людей. Только душу человечью до конца все равно не вытравить. Костик вон себя самого забыл, а к тебе хоть и стал являться, зла не причинял. Это уж здесь его хозяин заставил, не смог он больше противиться.

– Выходит, те, кто пропали без вести, присоединились к демонической армии?

– Выходит, так. Но благодаря тебе и они теперь обретут покой.

Бабушка бросила быстрый взгляд за окно, где уже сгущались сумерки.

Как такое возможно? Только ведь утро было, а они и часа не проговорили.

– Пора тебе, Сашенька, – сказала она, поднимаясь на ноги, по привычке упершись рукой о стол. – Если тебя здесь ночь застанет, уже не отпустит.

– А если я хочу остаться?

Бабушка нахмурилась и позвала его к окошку.

– Видишь?

Указала туда, где на темном полотне асфальта лужицей разлилось желтое пятно света от уличного фонаря. В лужице стоял ребенок, мальчик лет пяти. Светлые волосы, большие глаза на бледном личике. Худенький, почти прозрачный, он смотрел на окна бабушкиной квартиры, будто искал кого-то, и, встретившись взглядом с Сашей, вдруг улыбнулся светлой, открытой улыбкой.

– Ты ведь не хочешь, чтобы он навсегда остался здесь?

– Нет, – твердо ответил Саша, не понимая пока, к чему ведет бабушка. – Как ему помочь?

– Это мой правнук, Сашенька. Если откажешься возвращаться, он никогда не увидит настоящего света, так и будет маяться под фонарем, пока не истает, растворившись в небытии.

Все остальные слова были излишни. В последний раз Саша выглянул в окно этого мира, чтобы прийти в себя уже дома.

Оглавление

Тринадцать лет спустя