Передать словами [Элла Волобуева] (fb2) читать онлайн

Элла Волобуева Передать словами

Глава 1

Из пивного бара я приехал к дому Софьи на такси и поднял голову на окна второго этажа. Свет в квартире не горел, было уже поздно. Я долго звонил и настойчиво стучал, прежде чем она открыла.

«В качестве кого? — брюзгливо спросила заспанная Софья вместо приветствия, — ты пришел ко мне как кто?».

Судя по всему, заготовила обвинительную речь. Сейчас начнется. До сих пор злится, в этот раз дольше, чем обычно. Софья — отходчивая, больше месяца не обижается, но в этот раз, видно, я и правда ее разозлил. Вероятно, она собиралась написать это свое «в качестве кого?» в ответ на мое сообщение с намерением приехать, но я предусмотрел ее нежелание меня видеть, и заявился в полночь пьяным и без предупреждения. Всегда на шаг впереди.

Так что ей пришлось проговаривать, а не писать свою домашнюю заготовочку. Я, покачнувшись и слегка оттолкнув Софью от двери, зашел в прихожую, скинул куртку, разулся и, пошатываясь, направился в комнату.

Софья шла за мной, строго продолжая меня отчитывать:

«Я за полтора года всего лишь один раз тебя о чем-то попросила. Один лишь только раз, что, так сложно было? М? Всего лишь приехать, навестить меня, привезти мёд и лекарство, когда я заболела… В чем причина такого безразличия ко мне? Что, настолько тебе на меня наплевать? Или настолько был занят? И что, почти месяц? Я валялась тут больная, с температурой, родители уехали, у подруги заболел ребенок, она не могла отлучиться, некому было помочь, навестить меня, сварить бульон, а ты не удосужился даже ответить на мое сообщение. Знаешь, как это называется? Пренебрежение, вот как. Ну и кто ты мне после этого?..».

Я тяжело сел на кровать, стянул футболку, снял джинсы и принялся стягивать носки.

«Что молчишь? Отвечай, кто мы друг для друга? Ну давай, попробуй дать определение, не стесняйся, — уже с азартом говорила Софья, — друзья? Нет, непохоже… Друзья помогают друг другу в трудную минуту. Ты не откликнулся, когда мне было тяжело, когда я очень сильно простудилась, когда я тебя попросила всего лишь о небольшой дружеской услуге: купить лекарство и навестить меня. Нетрудно же было зайти в аптеку и магазин, купить таблетки, лимоны… да даже без лекарств, просто приехать и побыть со мной хотя бы час. Проявить хоть какую-нибудь заботу. Показать, что тебе не всё равно. Заболел бы ты, я бы тебя навестила. Тут же примчалась бы, чтобы обнять, укутать, заварить горячий чай с лимоном, помочь, поддержать, развлечь. Друзья мы, как же. Ты-то так явно не считаешь. Так и кто мы тогда, скажи, пожалуйста? Любовники? То приезжаешь через день, то пропадаешь на месяц, какой уж тут любовный роман. В лучшем случае интрижка какая-то. Я никогда не знаю, где ты, с кем ты, когда появишься в следующий раз и появишься ли вообще, второй год держишь меня в неопределенности. Мне трудно тебя понять, Филипп. Ты то весь такой внимательный, предупредительный, то от тебя — дикий холод и отчужденность… И уж тем более и речи быть не может об отношениях между нами, какие же это отношения? Просто связь какая-то, довольно пошлая, если честно, мне даже стыдно тебя родителям представить, что я скажу? «Вот, познакомьтесь. Это Филипп, у нас второй год длятся ни к чему не обязывающая связь. Без планов на будущее…», так тебя представить?».

Раздевшись, я постучал по кровати рядом.

«Давай утром поговорим, — миролюбиво предложил Софье, — в голове шумит, выпил много. Софья, правда, прости. Я не мог приехать, уезжал в другой город. Ну, ты выговорилась, успокоилась?».

«И написать не мог? Пальцы отсохли?».

«Увлекся. Была наметка по работе, мог думать только об этом. Надеялся, мою статью возьмут в редакции».

«И что, не взяли?».

«Нет. Но это ничего, не страшно, в следующий раз возьмут. Не обижайся, ладно? Софья. Ну? Иди ко мне».

«Ты меня хоть немного любишь? Я хоть капельку тебе дорога? Хоть на столько?», — она показала пальцами.

«Конечно. Сильно дорога. Вот настолько, — я обнял воздух, — ты — классная. Я ни с кем, кроме тебя, не встречаюсь, Софья, поверь мне. Я не знал, что тебя некому навестить и привезти лекарства, думал, родители или подруги тебе помогут. Ну, откуда я мог знать, что твои родители именно в это время решат улететь, а? Некому было о тебе позаботиться, когда ты простудилась? И что, лежала тут совсем одна?».

В голове и правда шумело, я ждал, пока всё это разбирательство закончится. Очень надеялся, что Софья уже и думать забыла об этом моем пренебрежении, и долго выяснять отношения не придется. Я провел весь вечер в новом пивном баре, какой-то мужчина лет сорока с серебряной печаткой на мизинце весь вечер травил байки. Сказал, что он — охотник с юга, приехал к родственникам на пару недель посмотреть на наш северный город. Я согласился, что у нас и правда есть, на что посмотреть. Он рассказывал что-то про лес, про охоту, я уже смутно помнил его истории. Кроме одной. Была история про загадочное поселение, якобы затерянное в горах. Это могло мне пригодиться для следующей статьи. Историю про затерянное поселение охотник рассказывал с особым вкусом, таинственным полушепотом, немного округлив глаза, легонько постукивая по столу рукой после каждого предложения. Он сказал: никто не думал, что они выжили, это же — чудо какое-то. Сказал, что собирается идти туда опять, как только вернется домой. «Не могу дождаться, — говорил, — интересно, они еще говорят на нашем языке или изобрели свой? Поддерживают ли хоть какой-то уровень культуры? Наверняка совсем одичали, бедные». Я расспросил его про поселение поподробней, попросил припомнить всё, что он увидел, в мельчайших подробностях, и записал его телефон на всякий случай. Станислав, так его звали. У меня в контактах уже было два Станислава. Я записал его, как «охотник Станислав с юга».

Софья помолчала, осуждающе глядя на меня, затем смягчилась, как смягчалась всегда, в чем бы я ни провинился, как бы себя ни повел, через голову сняла майку, оставшись в домашних шелковых шортиках. Я притянул ее к себе и поцеловал налитую грудь. Софья скорее покусывала, чем целовала мою кожу. Сначала вдавливала в спину подушечки пальцев, затем, забывшись, стала легонько царапать мою спину ногтями. В нетерпении я тоже не церемонился. Соскучился по ней, и всегда очень хотел, как бы пьян ни был. Софья прикусила зубами краешек подушки, чтобы не кричать, но совсем бесшумно не получалось. Она мычала и взвизгивала, опираясь рукой в стену, кровать тряслась, с прикроватной тумбочки соскочила лампа, соседи деликатно постучали по батарее.

Утром Софья разбудила меня, осторожно погладив по плечу.

«Тебе в редакцию не нужно?».

«Позже, — промычал я, — оставь ключи, я привезу тебе на работу».

Стараясь не шуметь, Софья быстро собралась и звякнула ключами на кухонном столе, оставив запах своих духов. Как только дверь за ней захлопнулась, я снова заснул.

Софья забеспокоилась и написала: «Где ты?» около трех дня. Я уже давно проснулся, сварил себе кофе, поджарил яичницу с беконом, нашел в шкафчике ванной аспирин, полистал новости и теперь лениво смотрел порнофильм с ее ноутбука. Сняв видео экрана на телефон, я отправил ей его в ответ. Софья прислала смеющиеся смайлики. Вскоре мне стало скучно, и я решил, что пора наведаться в редакцию. Нужно было кое-что обсудить с главным редактором, кое-что важное для меня. Но сперва я заехал к Софье на работу, отдал ключи и попросил купить мне пачку сигарет.

«Опять на мели?» — спросила Софья, спустившись со мной в продуктовый магазинчик, обшарпанная дверь которого соседствовала с шикарной дверью компании, в которой по протекции своего отца работала Софья.

«Это ненадолго», — ответил я, подсовывая на кассе шоколадный батончик и жвачку.

Мы вышли из магазинчика на улицу, оперлись о перила и постояли, глядя на канал с проезжающими мимо туристическими катерами. Туристы в разноцветных куртках весело и беззаботно махали руками с катера и галдели. Мы помахали в ответ. Весеннее солнце било прямо в глаза, молодая зелень уже покрыла газоны, на проспекте повеселевшие прохожие перепрыгивали через лужи, между домами шныряли бездомные коты, деревья распустили почки, щебетали птицы.

Я поцеловал Софью в щеку на прощанье, пообещал вскоре написать и поехал, наконец, в редакцию. Оттягивать смысла не было, мне тоже нужно было повыяснять и поскандалить.

— Не взяли, — подтвердила главный редактор и вытянула розовые губы в трубочку, — материал сырой и спорный.

— Материал великолепный, — возразил я, но без особой уверенности, — и актуальный. Меня читают.

— Нет, не читают. Ты подсунул мне сырую, скучную статью, в которой всего лишь изложил свою точку зрения. В подробностях. Одна строчка — про митинг, и два листа рассуждений о его причинах, предположительных мотивах митингующих и предположительных последствиях. Много лирики — мало фактов. Если ты умудряешься создать драму из несанкционированного митинга, ищи себя в художественной литературе. Стань писателем и оставь журналистику. Мы — новостная газета. Твой материал сырой, сумбурный, хаотичный. Слишком много вольных отступлений. Это даже статьей назвать трудно, больше похоже на эссе или школьное сочинение. Неоправданно большое количество спорных вопросов, домыслов, предположений. Ты правда думал, что я возьму эту статью к публикации? С чего ты так решил? Нет последовательности, ты постоянно перескакиваешь с одной темы на другую. К тому же, есть риск, что нам придется доказывать, что мнение редакции не совпадает с мнением автора. Опять. Твоя статья этого не стоит. Пиши новости, обзоры, основанные на фактах, как все остальные журналисты. Тогда есть шанс, что чаще будем принимать твои статьи к публикации. Или найди свежие идеи, новые веяния, тренды, посмотри, что нового в разных отраслях науки и искусства. Освещай исторические давно забытые или малоизвестные факты или пиши про странные обычаи и традиции разных стран, такое тоже читают. Найди уже свою нишу, Филипп. Дай мне интересные темы, которые вызовут читательский интерес. Моя задача — поддерживать и повышать рейтинг газеты. Публикация сомнительных статеек с рассуждениями и домыслами о митинге в этом мне не поможет. Кто что подумал, никому не интересно. Или что ты подумал в ответ на предположительные думы митингующих, угаданные по выражениям их лиц. Темы, Филипп, мне нужны интересные темы. Я что, так много прошу?

— Да какие, например?

— Думай. Найди затерянный рай, проведи там месяц, и напиши серию захватывающих статей. Люди уже начинают выбирать, куда отправиться на отдых. Разыщи клуб любителей дельтапланов с интересными историями, возьми шокирующее интервью у восходящей звезды, или скандальное — у заходящей. Найди первым данные удивительного социологического исследования, собери комментарии экспертов. Или пиши о городских событиях, но как журналист пиши. Не как начинающий писатель. В городе каждый день что-нибудь происходит, другие же находят. Я должна придумывать за тебя?

Она снова сложила розовые губы в трубочку и подняла брови. Я доверял ее профессиональному мнению, да и сам знал, что статья про несанкционированный митинг — сырая. Писал ее с похмелья, наспех, без особой тщательности и вдумчивости. Просто перенес поток мыслей на бумагу, даже не перепроверив перед отправкой. Сам не верил, что возьмут. Но я пришел сюда не за тем, чтобы спорить о сомнительной статье. У меня был еще один вопрос, гораздо более важный.

— Когда меня возьмут в штат? Мне было обещано через три месяца. Прошло пять.

— Хоть десять. Как только ты начнешь приносить не меньше двух интересных статей в неделю (а лучше, три-четыре), редакция начнет за тебя хвататься. А пока — извини. Никакой ценности для газеты ты не представляешь. И на штатного журналиста пока не тянешь. Работай, старайся, тогда и поговорим.

— Так мне за свой счет ехать к затерянному поселению? — спросил я тихо, но многозначительно, упершись руками в стол главного редактора.

— Какому еще затерянному поселению?

— Их отрезал от цивилизации обвал. Они больше трехсот лет живут без связи с внешним миром. Никто не знает, как они умудрились выжить.

— Ты знаешь такое поселение?

— Да, знаю.

— Ну вот, умеешь же находить интересные зацепки, если захочешь… Если это и вправду зацепка, а не твоя выдумка. И почему же их до сих пор не спасли? Почему не спасли сразу же после обвала? Что, ждали триста лет?

— Тогда, триста лет назад, никто не думал, что они выжили. Ну, обвал и обвал. Погоревали и разошлись. Да и подходящей техники в те времена еще не было. А потом про них забыли, и сейчас про них никто не знает. Кроме меня.

— А они выжили, ты это точно знаешь?

— Да, точно.

— И ты собираешься к ним ехать?

— В качестве кого? — спросил я ласково, — конечно же, мне бы хотелось! Поеду, но только как штатный журналист. С оплатой перелета и суточными. Как официальный представитель газеты, получивший крайне ответственное задание провести журналистское расследование. Только так. Имейте в виду, путешествие крайне опасное. Чтобы добраться до поселения, нужно будет пройти несколько десятков километров через дикий лес.

Главный редактор побарабанила указательными пальцами по столу. У нее не было оснований доверять мне, но я мог раздобыть интересный материал и повысить рейтинг газеты. И мог раскопать взрывную информацию раньше, чем до поселения доберутся журналисты других изданий. Искушение было велико. Я ждал ее решения, стараясь не выдать своего волнения. Она молчала, рассеянно глядя вперед и продолжая набарабанивать пальцами по столу популярную мелодию, сидела так и барабанила около двух минут. Я смотрел, как она в задумчивости то вытягивает розовые губы в трубочку, то расслабляет их.

— Хорошо, я подумаю, — наконец, сказал она, — напиши первую статью, опиши подробно: как узнал, как доберешься, сколько времени проведешь в этом затерянном поселении, когда о нем было последнее упоминание, в чем интрига. Как можно увлекательней опиши, не халтурь. Если одобрю к публикации первую статью, оформлю тебя в штат, так и быть. И согласую командировку. Договорились? Когда принесешь?

— Завтра, — с готовностью ответил я, выпрямившись.

Статья уже была готова к публикации, я написал ее сегодня утром, осталось лишь еще раз перечитать, откорректировать и кое-что подправить.

Я зашел в бухгалтерию, получил деньги за статьи, принятые в прошлом месяце, и заехал домой принять душ и переодеться.

Вечером купил две бутылки вина и снова приехал к Софье, усадил ее за кухонный стол, разлил вино по бокалам и вызвался приготовить ужин.

«Отдохни, я сам, — предложил удивленной Софье, — посиди, попей вино, наверное, устала на работе».

«Второй вечер подряд? — спросила она, — ты раньше так часто не приезжал».

Я перевернул стейки из мраморной говядины, найденные в холодильнике Софьи, и снял футболку, чтобы на нее не попало кипящее масло. Настроение у меня было приподнятым. Я сделал музыку погромче и помыл два помидора, огурец и петрушку. Нашел разделочную доску и нож.

«Пей, — скомандовал я Софье, — мы празднуем».

«Что празднуем?».

«Я скоро прославлюсь. И разбогатею».

Софья отхлебнула вина, придвинула к себе стул и вытянула свои длинные красивые ноги.

«А со мной поделишься?».

«Конечно. Шубу тебе купим».

Софья рассмеялась.

«И сапожки?».

«И сапожки», — подтвердил я, кивая и улыбаясь.

Софья отпила еще глоток.

«Одежда и обувь у меня есть. Лучше пригласи меня куда-нибудь в путешествие. Давай? Съездим куда-нибудь вместе нахвататься новых впечатлений?».

«А куда бы ты хотела?»

«Не знаю, куда угодно. Ну, скажем, на Филиппины».

«Только не на Филиппины. Я как-то был, не понравилось. Там духота, грязь, бедность. Такие себе впечатления. Слушай, Софья? А как насчет Карибских островов? Будем загорать в гамаках под пальмами, потягивая через трубочки коктейли из больших бокалов с бумажными зонтиками».

«Как скажешь, — снова рассмеялась Софья, — я готова. Карибы, так Карибы. Уже начинать собираться?».

«Я скажу, когда собираться. Дай-ка я тебя поцелую, подставь губы».

Софья послушно вытянула губы.

«А ты что, нигде не была? — спросил я у Софьи, — у тебя же богатые родители».

«В детстве была, но мало что помню. Потом училась без перерыва. Ну, знаешь, всякие курсы там, и репетиторы. Помимо пар. А после окончания университета почти перестала брать у родителей деньги. Хочу сама встать на ноги. Но эту квартиру и машину купил мне папа, от этого я не стала отказываться», — рассмеялась Софья.

«Ну и правильно. Неплохо. А про меня ты им что-нибудь рассказывала?».

«Только маме. Она говорит, что ты — несерьезный, пустоголовый, взбалмошный. Говорит, на тебя нельзя положиться, и я рискую растратить всю молодость в ожидании, пока ты, наконец, повзрослеешь».

«Во многом так и есть. Но это вскоре изменится, Софья, дай только время. Твои ожидания оправдаются, ты еще будешь мной гордиться».

Мы поужинали и пили вино до позднего вечера. Я увлеченно рассказывал Софье о своих планах.

«Читай газету каждую пятницу, — наказывал я ей, — там будут мои очень интересные статьи про затерянное поселение, с фотографиями поселенцев. Выстрою их в полукруг, и сам — в центре: загорелый, заматеревший, в распахнутой рубашке и с щетиной. А? И всем своим друзьям и коллегам про мои статьи тоже расскажи. За мной будут следить читатели, уж точно. Это затерянное поселение — золотая жила для журналиста. Если всё пойдет по плану (а всё пойдет по плану, я уверен), блестящее будущее мне обеспечено. Сделаю себе имя на этой поездке, прослыву отважным и талантливым журналистом, готовым на любые, самые смелые вылазки и опасные расследования. Смогу заявить о себе. Твои родители еще станут просить тебя взять мой автограф, вот увидишь».

Софья пила вино, кивала и то улыбалась, то смеялась, слушая мои фантазии. Я целовал ее после каждого предложения. Испытывал небывалый подъем, приятный мандраж. Адреналин, возбуждение, радужные мечты не давали мне заснуть почти всю ночь. А я не давал заснуть Софье.

«Да отстань ты, Филипп. Мне завтра рано вставать на работу», — слабо сопротивлялась Софья, хихикая и отпихивая меня к другому краю кровати.

«Ничего. Отоспишься завтра. Скучать по мне будешь?».

«Не буду, — смеялась Софья, — найду другого. Надежного. Который никогда не бросит меня, простуженную, на произвол судьбы».

«Ну, опять ты про свою простуду. Хватит уже жаловаться, забудь ты этот случай. Найдет она надежного. Да ты со скуки с ним сдохнешь. Будете вдвоем занудствовать. Скучища. То ли дело я, — веселый, находчивый, с харизмой. Другого такого ты не найдешь. Ты меня любишь».

«Вот и не забывай об этом, — сказала Софья, — любовь может пройти, если ее не ценить».

Мне стало смешно от того, как серьезно она это сказала. Моим смехом заразилась Софья и тоже расхохоталась.

Уже под утро мы заснули в обнимку.

Этот поворот фортуны я не собирался упускать. Допускал даже, что впоследствии буду делить жизнь на «до» и «после» этой судьбоносной встречи с охотником Станиславом с юга. Казалось, судьба мне улыбнулась, и жизнь пошла в гору.

«Более трехсот лет назад это поселение отрезало от внешнего мира в результате обвала. Никто и не думал, что кто-нибудь из жителей выжил. Но они выжили, и продолжают жить обособленно, в отрыве от цивилизации. Я узнал о них случайно, от охотника, заблудившегося в лесу. Взобравшись на гору, чтобы осмотреться и найти дорогу домой, охотник увидел поселение, окруженное скалами с трех сторон, и небольшой бухтой — с четвертой. Посмотрев в бинокль, охотник разглядел хижины и людей, собравшихся в кружок на побережье у бухты. И под большим секретом сообщил об этом автору этой статьи, намереваясь в скором времени вернуться и подойти к поселению поближе.

На современной карте этого поселения попросту нет, никто о них не слышал. Я поднял архивы и разыскал данные о деревне, которая считалась давно исчезнувшей с лица земли. С последнего упоминания о поселении прошло почти триста лет. В одной из первых в истории газет есть заметка, из которой становится понятно, что в результате обвала жителей этой деревни отрезало от города. Помочь им тогда не смогли, да и не пытались. Их сочли погибшими. Что же произошло с этими людьми? Как им удалось выжить в условиях полной изоляции? На каком этапе развития их общество? Наука? Медицина? Культура? Духовная жизнь? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете в следующих статьях. Я собираюсь отправиться к ним, провести в поселении несколько недель, и каждую пятницу присылать в редакцию добытую информацию и фотографии из жизни этих отважных и выносливых людей. Людей, долгое время обходившихся без социальной поддержки и продуктов научно-технического прогресса. Следите за новостями, только из нашей газеты вы сможете узнать подробности и новые факты о затерянном поселении».

— Пойдет? — спросил я у главного редактора, когда она дочитала статью и опустила лист на стол.

— Может вызвать читательский интерес, — задумчиво ответила она, постукивая карандашом по столу.

Губы ее вытянулись в трубочку. Я ждал ответа около двух минут.

— Так и что же? Какое решение?

— Это далеко?

— На юге.

— Ладно, — наконец, решилась главный редактор, — закажем тебе билет. Сообщи Оле ближайший город, в котором есть аэропорт. И зайди в отдел кадров с документами, я дам распоряжение о зачислении тебя в штат и оформлении командировки. Полетишь как журналист с заданием от газеты. В эту же пятницу жду статью. Ты услышал меня, Филипп? И дальше строго по пятницам, пока не вернешься. Собери как можно больше информации, пока этих поселенцев не обнаружили и не забрали местные власти. И фотографируй, как можно больше фотографий. Думаю, это может стать сенсацией.

Я кивнул и заторопился домой. Нужно было собрать вещи. Я уже приготовил список покупок.

Но сначала заглянул в отдел кадров, подождал, когда будут готовы документы на мое зачисление в штат, сделал несколько комплиментов хихикающим девушкам, печатающим кадровые приказы, подписал договор и подошел к столу Оли, административного менеджера. Оля подняла светловолосую голову, взглянув на меня, и быстро снова опустила, скрывая улыбку. Ее светлые волосы упали на стол, закрывая закрасневшееся лицо. Я ей нравился, это было понятно по ее смущению всякий раз, как я подходил поздороваться.

— Оля, привет, — сказал я тихо, — заказала билет?

— Как раз этим занимаюсь, — выдохнула Оля.

— Пусть место будет у окна.

— Хорошо.

— Не сделаешь мне кофе?

— Да, сейчас.

Прихлебывая ароматный кофе, я смотрел на Олю, быстро печатающую по клавиатуре.

— Едешь надолго? — спросила она, почувствовав мой взгляд, но не поднимая голову. Оля по-прежнему пыталась скрыть улыбку, — на какое число обратный билет заказывать?

— Не знаю. Пока обратный билет не заказывай. Я позвоню, как только закончу свое журналистское расследование.

— Опасное? — спросила Оля.

— А ты будешь переживать?

— Да, конечно, — смущенно ответила она, улыбаясь, — мы все будем.

— Не волнуйся. Я справлюсь. Вернусь победителем, можешь не сомневаться.

— Надеюсь. Да нет, я уверена в этом. Желаю удачи, — она протянула мне листок с информацией о рейсе.

— Спасибо, Оля. Сходим поужинать, когда я вернусь?

— Ты что, приглашаешь меня на свидание? — еще больше смутилась Оля.

— Скорее предлагаю провести дружеский вечер. А ты согласилась бы и на свидание?

— Я согласилась бы, наверное. И на свидание, и на дружеский вечер, как скажешь. С удовольствием. Буду рада.

Оля смешалась, мельком взглянула на меня и еще ниже опустила голову. У двери я оглянулся и увидел, что она смотрит мне вслед. Я помахал покрасневшей Оле рукой на прощанье и отправился в магазин «Всё для охоты», в котором купил компас, бинокль, бумажную карту и крепкие ботинки.

Затем зашел в банк и оформил кредитную карту. Деньги могли мне понадобиться, а если всё пойдет по плану, я заработаю достаточно, чтобы погасить задолженность. Денег будет много, очень много. Возможно, я даже буду давать интервью на ток-шоу и напишу бестселлер об этом путешествии. Книгу, по которой снимут фильм. Я рисовал себе изобильное будущее: слава, деньги, признание, аплодисменты, поклонники. И поклонницы, конечно же, все — симпатичные, веселые и готовые угодить. Пока рано останавливаться на одной женщине, мне нет еще и тридцати. Софья, конечно же, находка, но кто знает, какие женщины будут окружать меня после возвращения. Кто знает…

Этот день казался мне прекрасным, весенний город, второй день балующий солнцем, был прекрасен, суетившиеся в редакции вычурно одетые и модно подстриженные сотрудники казались прекрасными, хихикающие девушки с отдела кадров, застенчивая блондиночка Оля, главный редактор с ее вытянутыми в трубочку розовыми губами, успокоившаяся длинноногая Софья, бодрые прохожие, перепрыгивающие через лужи, ярко вырядившиеся туристы с катера, подсвеченные купола церквей, мостики через канал, хитрющие юркие коты, шмыгающие по переулкам, — всё казалось удивительно прекрасным.

Спал я, как убитый. Мой самолет вылетал в обед следующего дня, и я решил отдохнуть перед поездкой. До охотника, который рассказал мне о затерянном поселении, я так и не дозвонился. Охотник Станислав с юга. Только бы он не успел добраться до поселения раньше меня и продать свой рассказ и сделанные там фотографии в другую газету. К тому же, я надеялся, что он-то меня туда и проведет. Телефон Станислава был постоянно отключен, я звонил почти каждый час со вчерашнего вечера. Но не страшно, я приблизительно помнил, как найти это место. Данные со спутника, которые я нашел в интернете, показывали скалистое побережье. Если там и есть бухта, то с очень узким горлышком. Найти ее с моря будет непросто, практически невозможно. Оставался лес, и неплохо было бы, если бы кто-то опытный согласился составить мне компанию. Хотя бы на часть пути. Потому-то я и названивал этому охотнику Станиславу беспрерывно, надеялся, что он доведет меня по лесу почти до поселения. А может, и до самого поселения, вряд ли он откажется от возможности посмотреть на этих поселенцев, он же и сам собирался вернуться.

В самолете я заказал выпивку и завязал разговор с двумя подружками, сидящими рядом со мной, которые, как выяснилось, досрочно сдали сессию (на отлично! — похвастались они) и теперь летели на остаток весны и всё лето к морю отдыхать.

— В первый раз летите на юг? — спросил я.

— Нет, мы второй год там отдыхаем. У Кати там живут родители.

— Да, — кивнула Катя, — так и есть, у меня там родители, и мы сможем у них остановиться. Они сдают комнаты летом отдыхающим, но всегда оставляют мою комнату свободной. Со студенческой стипендией сильно не разгуляешься. Даже если подрабатывать, денег едва хватает, а к лету цены на путевки и вовсе взлетят до небес. А от родительского дома до моря рукой подать. Свой сад, огород, куры. Они купили этот дом и переехали к морю давно, лет десять назад, им нравится. Мама занимается хозяйством, папа в море рыбачит и работает кладовщиком в магазине.

— Только рыбачит? А в лес не ходит? Твой папа случайно не охотник? У вас же есть лес за городом, мне очень нужно туда.

— Раньше — да, папа в лес ходил, но уже давно не охотится. Местные уже в лес не ходят, стало слишком опасно. Много диких зверей, много пропавших без вести. У маминой подруги муж с охоты не вернулся, и мама запретила ходить в лес отцу. Почти все местные отказались от охоты, только приезжие ходят в лес, ничего не боятся. Ну, это от незнания. А потом пропадают в этом лесу, не возвращаются. А ты как раз на охоту?

— Нет. Я лечу проводить журналистское расследование.

— В лесу?

— Нет. Буду искать затерянное поселение на побережье, но через лес пройти придется. С берега поселение не найти, сплошные скалы. Что-нибудь слышала о таком? Мне нужно найти кого-то из охотников, кто согласится провести меня к поселению по лесу. Хотя бы часть пути через лес. По побережью я сам доберусь.

— О затерянном поселении впервые слышу. А если кто-то и найдется для сопровождения в лесу, то ищи в баре «У охотника», у нас в городе есть такой бар, почти в центре, его легко найти. У любого спроси, подскажут. Там бывают опытные охотники, может, кто-то тебя и согласится провести.

— Попробую туда заглянуть, спасибо за совет. Может, встречу там своего знакомого, Станислава. Никак не могу дозвониться. Он тоже охотник, я надеялся на его помощь.

— Может, уехал куда или сменил номер.

— Да, вероятно. Ладно, не беда, разыщу другого охотника, знающего лес.

Потом мы поболтали о студенческой жизни и их планах на будущее.

— Получить диплом — это ерунда, — наставлял их я, — вы, конечно, сейчас со мной не согласитесь, но вспомните мои слова, когда придет пора устраиваться на работу. Не всегда сразу получается найти работу по душе, и зачастую эта работа оказывается не такой уж оплачиваемой. Вот я, например, нашел работу, которая мне очень нравится, журналистика — это вот прямо моё, и только сейчас готовлюсь к прорыву. Если удастся найти это затерянное поселение и раздобыть интересную информацию о нем, меня заметят и оценят, как журналиста. Сделаю себе имя на этом. Надо выложиться, душу вложить в свою профессию, даже если приходится приносить какую-нибудь жертву.

— А какую жертву ты принес?

— Пришлось пока отказаться от семьи, стабильности. До недавних пор я был на вольных хлебах, работал внештатным журналистом. То брали статьи, то не брали, от разных факторов зависело. То были деньги, то не было. Волнообразно. Меня только вчера оформили в штат и поручили раздобыть информацию об этих поселенцах. Так что это мой шанс. Постараюсь воспользоваться им на полную…

— А девушка у тебя есть?

— Есть девушка, Софья. У нее очень богатые родители, так что в опоре она не нуждается. Да и сама она работает, Софья — просто умничка. Так что у меня есть время встать на ноги, конечно, если Софья дождется. Повезло вам, что вы — девушки, не надо думать, как обеспечить семью.

Они рассмеялись.

— Да мы и сами готовы работать. Нас белоручками не воспитывали, — сказала та, что не Катя.

— Скоро родители состарятся, нужно будет помогать, — согласилась Катя, — и свою семью планируем создавать только после того, как найдем надежную и высокооплачиваемую работу, чтобы стать в семье подспорьем, не взваливать всё на мужа. И заодно обеспечить свою независимость, кто знает, как обернется. Так много пар разводятся… ко всему нужно быть готовыми. Мы тоже замуж и рожать не торопимся, какое-то время потратим на выстраивание карьеры.

Я согласился, что это мудрый подход, и уточнил, есть ли в городе приличная гостиница с недорогими номерами. Эту ночь я планировал провести в городе, выспаться, набраться сил, чтобы завтра на рассвете отправиться в дорогу. Даже если не найду проводника, пойду один, — решил я. Прорвусь. Нетерпение толкало меня на необдуманные, безумные, поспешные решения.

Как только мы приземлились, я снова набрал номер охотника Станислава. Телефон по-прежнему был отключен. Разместившись в гостинице и пообедав в гостиничном ресторане, я направился в бар «У охотника». Найти его и правда оказалось легко, он был у центральной площади. В баре было темновато, пришлось подождать, пока глаза привыкнут к полумраку после яркого солнца на улице. И малолюдно, лишь четыре столика были заняты мужскими компаниями, ни одной женщины в баре не было. Местечко оказалось брутальным. И колоритным. Я взглянул на развешанные ружья, оленьи рога и прочие атрибуты охотничьего домика, и заказал себе триста грамм коньяка. Как только суровый бармен поставил передо мной графинчик с коньяком, стопку и блюдечко с нарезанным лимоном, я спросил у него, есть ли здесь в баре охотники.

— Вон там вроде охотники пьют, — показал он подбородком на столик, за которым сидело четверо мужчин. Они шумели и чокались стопками с водкой.

Я немного понаблюдал, повернувшись боком к барной стойке и выпив одну стопку своего коньяка. Один из охотников, на которых указал бармен, — широкоплечий, молодой, с окладистой рыжей бородой, — разливал водку из квадратного графинчика каждые пять минут.

— Выпьем, — говорил он, подняв свою стопку и подталкивая локтем соседа.

— Закуска закончилась, — возражал гладко выбритый брюнет, — может, давай чуть притормозим?

— Слабак, — тянул рыжебородый, — ну, притормози. Закажи себе пока кофе латте макиато и пончик, посыпанный сахарной пудрой.

— И закажу, — отшучивался брюнет, — и коктейль мохито с трубочкой, украшенный веточкой мяты.

— И не забудь про клубничный молочный коктейль с такими вот крошечными песочными печеньками.

Остальные двое посмеивались, наблюдая за их перепалкой.

Взяв свой графинчик с коньяком, стопку и блюдце с лимоном, я подошел к их столику.

— Простите, — сказал я, — можно присесть к вам буквально на десять минут? Мне сказали, что вы охотники, нужна ваша помощь. Или хотя бы совет.

— Давай, парень, — согласились они, и рыжебородый подвинулся, освобождая мне место на кожаном диванчике, — чем тебе помочь?

— Вы знаете Станислава? — спросил я, присев, — он тоже охотник, из местных, у него еще печатка на мизинце, красивая, из состаренного серебра. Сам — русый, голубоглазый, лет сорока.

— Нет, не слыхали, — ответил рыжебородый, оглядев остальных, — а что ты от него хотел?

— Думал, он согласится провести меня по лесу.

Они загоготали.

— Ну да, наш лес — это туристическая зона. Там на солнечной поляне, усеянной ромашками и земляникой, тебя ждут оленята, — сказал рыжебородый. Похоже, он был первым остряком в этой компашке.

— Этого я не жду. Хотя было бы неплохо, люблю оленят. Станислав сказал мне, что наткнулся на поселение, которое долгое время считалось пропавшим. Я — журналист, меня редакция отправила разузнать про это поселение и написать о нем несколько статей.

— И ты надеешься найти это поселение в лесу? Мы бы уже давно нашли, для нас лес, как свои пять пальцев, прочесали его вдоль и поперек. Нет там никаких поселений. А лес — опасен. Без подготовки там не выжить. Не советую туда соваться из-за какого-то мифического затерянного поселения. Это всё выдумки, — ответил рыжебородый. Остальные согласно кивали.

— Нет, это поселение не в лесу, на побережье. Просто придется пройти через лес, чтобы найти его. По морю найти его будет гораздо сложнее, если вообще возможно. Этот охотник, Станислав, вряд ли стал бы выдумывать. Он его увидел с горы, видел своими глазами, видел хижины и людей, которых там быть не должно. Последнее упоминание о поселении — аж триста лет назад. Нет, из-за скал поселение не найти. Только через лес. Я найду его, должен найти. Ну, кто со мной? Готов заплатить, сколько скажете.

Я поднял свою стопку. Мы чокнулись и выпили.

— Слушай сюда, — сказал третий охотник, сидящий за столом напротив меня, тоже брюнет с аккуратно подстриженной бородкой, — мы туристов в лес не водим, никто не водит. В лесу всё внимание охотника должно быть сосредоточено на лесе, не распыляться еще на кого-то. Это станет обузой, и в любой момент может сильно подвести. Так что няньку ты здесь не найдешь. Лучше не ходи, откажись от этой затеи. Лес не для новичков. Ружье-то хоть есть?

— Нет.

Они снова загоготали. Сидящий рядом рыжебородый похлопал меня по плечу.

— Ну, удачи, парень. Пару километров, может, и пройдешь. Если повезет. Используй силу молитвы.

— Могу продать ружье с патронами, — внезапно встрял четвертый из их компании, худощавый, сидящий в самом углу.

— А чего, сам в лес уже без ружья ходишь? — добродушно поддел его рыжебородый, — обрел супер силу? Медведей теперь голыми руками одолеваешь? Ну а зачем такому смельчаку ружье? Звери сами в ужасе разбегаются, заслышав твой топот. Скорее спешат рассказать остальным, что ты вошел в лес.

— Да нет, — усмехнулся тощий, — свое старое ружье хочу продать. Я им почти не пользуюсь, купил получше. Погоди. Жди здесь, парень, я живу тут рядом, сейчас принесу.

Не дожидаясь ответа, он живо вылез из-за стола и вышел из бара. Мы еще выпили и поболтали о лесе, пока его ждали. Все их рассказы и напутствия сводились к тому, что лес опасен и непредсказуем. Они, как могли, старались отговорить меня от этих безумных поисков несуществующего поселения. Говорили: не так уж страшно вернуться в свой город и в свою редакцию ни с чем. Гораздо страшнее сгинуть в лесу, в поисках выдуманного поселения, которое они бы уже давно нашли, сто раз бы нашли, страшнее стать в лесу легкой добычей диких зверей. Они рассказали, как много раз им приходилось натыкаться на человеческие кости в лесу, или находить чей-то ботинок, или рюкзак приезжего, который накануне вот так же сидел в баре, хорохорился и пил коньяк, закусывая лимончиком, изображая из себя смельчака. А потом не вернулся. А у него ведь хотя бы ружье было, и у большинства — еще и опыт охоты в других лесах. Так что думай, парень. Хорошенько подумай, прежде чем отважиться на это. Но я уже не мог вернуться в редакцию с пустыми руками. На меня возлагались большие надежды, я не хотел подвести своих читателей. И себя не мог подвести, слишком большую ставку я сделал на эту поездку. Немного всё-таки напугать им меня удалось. Но это — ничто по сравнении с тем страхом, который я пережил на следующий день в лесу. Дикий, выматывающий, липкий страх, который я никогда раньше не испытывал, даже не подозревал, что такое бывает.

Тощий принес ружье и назначил за него невысокую цену.

— Только осторожней, оно заряжено, — предупредил он.

Я снова выпил и расплатился за ружье, отдав почти все наличные. В лесу деньги мне были ни к чему.

Хорошенько выспавшись, утром я отправился в путь, понадеявшись на удачу. Я знал, был твердо уверен, что хожу в любимчиках у судьбы. Как иначе объяснить, что, несмотря на трудные ситуации, в которые я неоднократно попадал до этого, мне всегда удавалось выкрутиться и выйти сухим из воды без единой царапины. Я ни разу не пострадал всерьез за всю свою жизнь. Ничего плохого со мной не происходило; те печальные истории, которые рассказывали случайные знакомые или эти охотники из бара, со мной произойти никак не могли. Только не со мной. Я же из избранных, голубая кровь. Всё будет хорошо, обойдется, всегда обходилось.

Глава 2

Я и раньше был в лесу, но в том лесу, где я был, деревья стояли на достаточном расстоянии друг от друга, между ними росла невысокая мягкая травка, и были какие-никакие тропинки. Здесь же повсюду была почти непроходимая чаща, между деревьями стелился разросшийся колючий кустарник, и часто приходилось вырубать путь ножом, чтобы продвинуться дальше. Охотник поопытнее сообразил бы взять с собой в лес топорик. Но я был типичным городским жителем: самонадеянным, избалованным и легкомысленным, приходилось обходиться тем, что есть. А был лишь складной ножичек ручной работы, купленный два года назад по случаю. Я даже не знал, насколько практичен этот нож, мне просто понравилась резная рукоятка. Я увидел его на какой-то выставке ремесел, деньги при себе были, вот и купил. Пробираться по лесу было и тяжело, и страшно. Какие-то звуки: хруст веток, протяжный вой вдалеке, колебания деревьев, — всё это заставляло идти как можно быстрее.

Находиться в лесу было гораздо сложнее, чем мне казалось. Я рассчитывал добраться до побережья к вечеру, но, лишь начало смеркаться, понял, что придется заночевать в лесу. В ту ночь я не сомкнул глаз. Мне удалось до наступления темноты расчистить место и набрать достаточно веток, чтобы развести костер и поддерживать его до рассвета. Сев и облокотившись о дерево, я выставил вперед ружье на случай внезапного нападения рыси или леопарда, и достал банку консервы. Стрелять я не умел. Вернее, умел, но не из такого ружья. Понадеялся, что мои навыки в тире помогут разобраться с охотничьим ружьем. Но теперь не был уверен, что стрельба в тире в неподвижную мишень и стрельба в лесу в дикого быстро двигающегося зверя — одно и то же. Мне чудились горящие глаза, уставившиеся на меня из леса. Чудилось, что в любую минуту кто-то свирепый выпрыгнет из чащи и накинется на меня, что меня разорвут звери прямо сейчас, в любой момент, при любом неосторожном движении, и я пропаду без вести в этом недружелюбном лесу, как пропали многие другие до меня. Ружье в моей руке дрожало. Подумав, я решил не привлекать хищников запахом тушенки и положил банку консервы обратно в рюкзак. Телефон уже не ловил сеть. Я оказался в лесу один, напуганный, беспомощный, голодный, ободранный, уставший, на чужой неизвестной территории.

Какой бы ни была награда, этого она не стоила. Я даже подумывал наутро повернуть назад и вернуться в город. Только бы дожить до утра.

Всё же меня грела слабенькая надежда, что, если я не сдамся, всё это рано или поздно забудется и окупится. Я решил собрать волю в кулак, ни в коем случае не поддаваться унынию и страху, и добраться до поселения во что бы то ни стало. Больше половины пути пройдено. Надо только перетерпеть эту ночь, а завтра я доберусь до поселения, и там мне помогут. В существовании поселения я не сомневался. Оно где-то там, я знал. Иначе всё это было зря.

Чтобы хоть немного отвлечься, я представлял, с каким нетерпением читатели будут ждать пятницы, чтобы прочитать мою очередную статью. Как меня встретят, когда вернусь в свой город. Как будут гордиться мной родители и знакомые, как обрадуется Софья. Главный редактор скажет, что всегда в меня верила. Остальные журналисты, пишущие статьи о городских событиях, станут завидовать. Подходить поздороваться за руку. Ночь в лесу я тоже собирался описать: шорох, шелест, уханье, горящие глаза, наблюдающие за мной из леса. Это была длинная ночь.

Чтобы удержать хоть немного спокойствия, я вспоминал, чего боялся до этого. Но ничего в голову не приходило. Я испугался в детстве, когда меня столкнули деревенские мальчишки в воду, чтобы научить плавать. Еще раз испугался уже повзрослев, когда меня собирались отчислить из университета за прогулы, мама бы мне не простила. Они с отцом долго копили деньги на мое обучение, всё равно не хватило, пришлось брать кредит. Я собирался им всё вернуть, до копейки, как только появятся деньги.

Как только солнце взошло, я снова отправился путь и прошагал еще пять часов, расчищая себе путь ножом. Лес поредел внезапно, я увидел перед собой холмы и взобрался на один из них, наименее крутой, чтобы осмотреться. Вдали увидел море. Достав бинокль, стал смотреть внимательней, чтобы ничего не пропустить. Что-то промелькнуло. Это мог быть зверь, разглядеть с такого расстояния даже через бинокль было трудно, но я пошел в ту сторону и через несколько километров снова взобрался на холм. В этот раз я отчетливо увидел хижины и нескольких женщин, копающихся в земле чуть ближе к лесу. Сердце в моей грудизаколотилось. Я всё-таки нашел! Предвкушение встречи с поселенцами придало мне сил, и остаток пути я прошел очень быстро. Лес поредел, и мне уже не приходилось расчищать себе дорогу.

Когда оставалось пройти самую малость, хижины были — вот они; до них, наверное, около километра, как вдруг я увидел, как из-за деревьев плавно вышел леопард и присел, глядя мне в глаза и приготовившись к прыжку. Резко остановившись, я нацелил на леопарда трясущееся ружье.

Напряженное тело леопарда изредка вздрагивало, глаза пристально смотрели на меня. Кто-то спокойно сказал:

— Назад.

Неожиданно леопард послушался, развернулся и снова скрылся за деревьями.

Двое мужчин с ружьями, вышедшие из-за деревьев со стороны поселения, кивнули мне.

— Идешь к нам в гости? — спросил один из них.

— Вы из поселения у бухты?

— Да. Пойдем, мы тебя проводим.

Закинув ружье за спину, я последовал за ними.

Казалось, посмотреть на меня пришли все жители поселения. Перед пустым длинным деревянным столом, вкопанным в песок, столпилось не меньше тридцати человек. За их спинами я заметил несколько хижин, в беспорядке разбросанных по побережью. Я пробирался сквозь непроходимую чащу леса около сорока километров, устал, вспотел, проголодался и выглядел, наверное, плачевно. Они стояли и молча разглядывали меня. Все поселенцы были внешне привлекательны, молоды и выглядели здоровыми. Почти все были с ружьями. Это немного настораживало. Откуда у них ружья здесь, в сорока километрах от города, с которым нет связи, к которому нет дороги? Как ни странно, многие мужчины были одеты, как мог бы одеться я: в джинсах или шортах, футболках, ветровках, на ногах — ботинки или кроссовки. Их одежда и обувь явно была не самодельной. Зато женщины и девушки были в подобии платьев, далеких от современных: с шеи до колен спереди и сзади свешивались две полоски неокрашенного домотканого полотна, перехваченные веревкой у шеи. Некоторые перевязали веревкой еще и талию. А кое-кто — ремнем. По бокам и бедрам женщин блестела неприкрытая одеждой загорелая кожа. Дети от трех до десяти лет бегали голышом.

— Можешь окунуться в море, Лиана проводит. Освежись. А потом мы тебя накормим и послушаем твою историю, — сказал мне загорелый до черноты мужчина лет пятидесяти в незастегнутой рубашке, накинутой на голое тело, и джинсах.

Ноги его были босы, волосы до плеч раздувались ветром. Русая борода была аккуратно подстрижена, словно ее оформлял профессиональный барбер. Этот мужчина, заговоривший со мной, держался степенно и уверенно. Светло-голубые глаза смотрели на меня спокойно, без малейшего удивления. Тон выдавал привычку отдавать распоряжения. Вероятно, их старейшина. Он единственный не стоял, а небрежно сидел на лавке спиной к столу, откинувшись и вытянув ноги.

Старейшина кивнул в сторону молоденькой девушки, стоящей рядом с ним. Лиана сделала шаг вперед и потянула меня за рукав футболки. По крайней мере, они всё еще разговаривают на нашем языке. Хотя бы некоторые из них. Я поблагодарил и прошел за Лианой к бухте.

У берега Лиана взяла мою одежду, уселась на песок, обхватив руками колени, и подождала, пока я наплаваюсь в теплой прозрачной воде. Ей было не больше двадцати лет, очень приятной внешности: большие почти прозрачные зелено-голубые глаза, каштановые длинные волосы, пухлые губы, высокие скулы, тронутые бронзовым загаром, и прямой нос; за всё время, пока мы шли к морю, она не произнесла ни слова.

Я улыбнулся ей, она всё так же молча вернула улыбку. Отряхнув одежду от песка, я быстро натянул футболку и джинсы, надел ботинки и вернулся с Лианой к столу на побережье.

Когда мы вернулись, стол уже был накрыт. На глиняных блюдах были разложены поджаренные куски ягненка и ароматные спелые фрукты. За столом рядом со старейшиной расселись с десяток бородатых мужчин. Они о чем-то беседовали вполголоса, склонив друг к другу головы. Остальные жители поселения или жарили мясо у огня, или приносили сухие ветки и бревна из леса и складывали у костра, или резали фрукты и раскладывали на блюдах. Я не обнаружил ни своего рюкзака, ни ружья, ни куртки, оставленных на лавке у стола.

— Присаживайся, — сказал старейшина, — и рассказывай, какими судьбами тебя занесло.

Я сел за стол напротив старейшины и посмотрел ему в глаза. Я надеялся, что мне удалось изобразить прямой взгляд и вызывающий доверие вид. Хотя особой уверенности не чувствовал.

— Я — журналист, меня зовут Филипп, — ответил я неторопливо, по возможности веско, — мне редакция поручила написать серию статей о вашем затерянном поселении.

Сказав это, я спохватился. Они могли не понимать, о чем я говорю, не слышать такие слова, как «редакция», «журналист» и «статья».

— У нас есть такие печатные листы с новостями и развлекательной информацией, — начал я объяснять.

— Да поняли мы, — перебил меня старейшина, — с чего ты взял, что мы дикие?

Остальные мужчины загоготали.

— Но вашего поселения нет на карте, никто про вас не знает, я думал, вы отрезаны от мира, и пришел написать о вашей жизни здесь, вдали от людей, — растерявшись, зачастил я, — Вы поймите, никто о вас не знает и даже не подозревает о вашем существовании. Все думают, вы погибли, триста лет назад здесь был обвал…

— Ну и славно, пусть и дальше так думают. Мы на популярность не претендуем. Живем себе тихонечко и живем. Думаешь, мы стремимся привлечь ваше внимание и стать частью вашего общества? Нет, не стремимся. Всеми руками против. Но это не означает, что нам неизвестно, как вы живете и чем дышите. Правда, нас это не впечатляет. Вы обмельчали, растворились в своих буднях и заботах, которые нам непонятны, потеряли индивидуальность, внутреннюю свободу. Поглупели. Мы так не хотим.

Мужчины закивали.

— Откуда же вы о нас знаете? — спросил я.

— То один, то другой житель деревни периодически выбирается в ближайший город. Привозит нам журналы, книги, диски. Всё то, что закажем. Смотрит телевизор в гостинице. Наблюдает. Но очень и очень осторожно. Мы не хотим быть замеченными.

— Но почему? Вы не хотите пользоваться благами современного общества?

— Какими, например? Платить налоги? Покупать айфоны? Следить за модой?

— Построить больницу, школу, детский сад. Магазины, центры досуга. Купить технику, повысить уровень жизни.

— Уж поверь, наша жизнь на уровне. Всё, что нам нужно от цивилизации, мы получаем.

— Как?

— Ловим в лесу и убиваем охотников, забираем их одежду, кредитки, ружья и телефоны. Сеть здесь не ловит, но в городе лазутчики выходят в интернет, чтобы узнать новости. Пересказывают нам потом. Не все, только интересные. Если отсеять шелуху, интересного остается не так уж и много. И, что важнее, наши в городе по вашим банковским карточкам покупают в городе всё, что хотят, или что попросят наши жители. Любой может заказать, что угодно. И получает это.

— Убиваете охотников?

— Охотников и пришлых вроде тебя, которые нас находят. Гостей мы не жалуем. Иначе тут же расскажут о нас своим властям. И на следующий день к нам нагрянет какой-нибудь политик или шибко умные дядьки из администрации, съемочная группа, полиция, представитель социальной службы и фельдшер-недоучка. Будут нам «помогать», будут указывать нам, как жить. Мы не потерялись, не нуждаемся в помощи и не хотим видеть здесь чиновников, которые примутся строить в нашей деревне социальную структуру. Нам бы этого не хотелось, у себя стройте. Мы не хотим быть обнаруженными, я ясно объясняю? Мы здесь считаем вас всех неприспособленными, ведомыми, потерявшими себя. Думаешь, нам хочется стать такими же? А? Журналист Филипп? Так думаешь? Если да, то это далеко от правды, не думай так.

— А меня вы тоже собираетесь убить?

— Только если придется. Мы всем предлагаем выбор. Можешь остаться и жить с нами до конца жизни. Мы не от жестокости убиваем. Просто не видим другого выбора. Сколько бы обещаний и клятв нам не давали пришлые, кто заставит вас держать язык за зубами, как только вы вернетесь к своим? Никто. Лишь бы болтать, других дел нет. А ты и вовсе сделал это своей профессией. Болтовня за деньги, и люди ведь платят, чтобы почитать сплетни и подсмотреть за чужой жизнью. Нет. Отсюда мы тебя не выпустим. Можешь остаться, еды вдоволь, или отказаться, и нам придется тебя убить.

— Но как же остальные, которых вы ловили в лесу или которые сами приходили, как я? Неужели никто не согласился остаться тут? Все предпочли смерть?

— Соглашались. Притворно соглашались. Хитрили, пытались нас обмануть. А потом пытались сбежать.

— И их ловили?

— Ну, конечно, ловили. Нам удалось приручить парочку леопардов. Вы так умеете? А? Или умеете только их в зоопарке держать? Мы сумели. Леопарды охраняют нашу деревню и не дают сбежать попавшим сюда чужакам. От них никто не сбежит. Твои вещи тоже дадим понюхать на случай, если решишь нас покинуть. Но не советую делать глупости. Догонят и разорвут, как и остальных. Для них это не составит труда, только повод дай. Но выбор за тобой. Можешь остаться в деревне, освоиться. Живи с нами здесь, никто тебя не тронет. Можешь осмотреться, прежде чем принять решение. Никто ведь не торопит. Выпьешь?

— Да.

Он достал из-под лавки, на которой сидел, початую бутылку джина и налил мне в кружку.

— В редакции знают, где я, — сказал я наконец, — если в пятницу в редакции не дождутся от меня статью, они забеспокоятся и отправят спасательно-поисковый отряд. Меня не бросят здесь. Найдут, разыщут.

— О, спасибо, что предупредил. Мы отправим статью в редакцию в пятницу. Сами напишем, не утруждайся. И снова ошибаешься, никто тебя не найдет, даже если будет искать. Твоя уверенность, что ты кому-то сильно нужен — фикция, тебе вскоре придется в этом удостовериться. Но даже если это так, если ваша полиция начнет расследование, мы прекрасно умеем маскироваться. С моря нас не найти из-за скалистого берега, с воздуха не обнаружить. Хижины сверху не отличить от холмов, а лес близко, мы успеваем спрятаться, если слышим рокот вертолета. Ну а пришлых со стороны леса приводят сюда наши охотники, конечно, если тех не успевают разорвать леопарды.

Он налил себе джин тоже, покрутил кружку в руке и с удовольствием понюхал.

— Джин понравился, — сказал он, — это вы хорошо придумали. И музыка ваша нам нравится, лазутчики купили и привезли из города портативный музыкальный центр. Диски закупили. У нас много музыки, на любой вкус. Ты какую предпочитаешь?

Меньше всего в этот момент я был склонен обсуждать музыку или вести светский диалог на общие темы. Я сказал: любую, всё равно.

Старейшина выглядел невозмутимым и непоколебимым. Он крикнул, чтобы включили музыку для танцев, и погромче. Остальные жители поселения потихоньку стекались к открытому месту у стола. Девушки и женщины вышли танцевать, изгибаясь гибкими телами. Под их ногами крутились прыгающие детишки. Мужчины расставили стеклянные баночки со свечками по периметру свободного от скал места и зажгли их, как только начало темнеть. Из бухты доносился шум волн. Воздух был пьяняще-свежим, всё вокруг казалось таким миролюбивым, таким спокойным, что у меня в голове не укладывалось, что эти милые люди могут убить меня только за попытку уйти отсюда. Я вспомнил, что почти два дня не ел, и, несмотря на волнение и беспокойство, набросился на сочное нежное мясо. Так вкусно мне никогда не было.

Никто больше со мной не заговаривал и не обращал на меня ни малейшего внимания. Интерес к моей персоне довольно быстро пропал, будто для них пришлые были не в новинку. Я заметил у стола несколько ведер с чистой водой, в которой плавали листики. Должно быть, в лесу была река или ручейки, и они приносили воду оттуда. Залпом допив джин, я подошел с кружкой к ведру, зачерпнул воду и жадно напился.

Мужчины, оседлав лавки, дружно хлопали в такт танцующим женщинам и детям, иногда улюлюкая и подбадривая. Женщины, перебирая руками в воздухе, наклонялись чуть ли не до земли или крутились, виляя бедрами.

Как только я удостоверился, что на меня перестали обращать внимание, я подошел к бухте и уселся на песок, подставив лицо теплому ветерку. Хотелось побыть одному. Проверил карманы: ни бумажника, ни телефона там не оказалось. Мой паспорт тоже пропал. Наверное, Лиана вытащила всё из карманов, пока я плавал в море.

Разувшись и ощутив босыми ногами мягкость песка, я пытался осознать то положение, в котором очутился. Перспективу остаться здесь до конца жизни. Вспомнил город, в котором жил, мосты и храмы под клубящимся небом. Я любил этот город. Вспомнил Софью и пожалел, что уделял ей так мало внимания. Она заслуживала большего. Вспомнил редакцию, веселую суету и беготню сотрудников перед выпуском очередного номера, свои наивные мечты и планы стать известным журналистом. Жадное нетерпение, с которым торопился попасть в поселение.

Я был угнетен, но всё же не сомневался, что выберусь. Найду способ. Даже если это будет сложно. А это будет сложно. На мизинце старейшины я заметил серебряную печатку того охотника, который рассказал мне об этом поселении в пивном баре, Станислава. «Красивая печатка», — сказал я ему, и с этого завязалось наше знакомство в пивном баре всего лишь пять дней назад. Он сказал, печатка — подарок жены.

— У меня чуть сердце не остановилось, — рассказывал Станислав с восторгом, — ты хоть представляешь, что это значит? Они жили там всё это время сами по себе. И никто о них не знал. Как? Это же чудо какое-то. Умудрились выжить. Легендарные люди…

«Охотник Станислав с юга», — так я его записал в свой телефон. Похоже, эти чудесные и легендарные люди расправились с ним.

Мои воспоминания прервал шорох и бормотание за спиной. Я обернулся и увидел три фигуры, медленно приближающиеся ко мне. Я подождал, пока они подойдут поближе.

Мимо две женщины провели старика, бережно держа его с двух сторон под руки.

— Прощайте, — сказал старик дребезжащим голосом, увидев меня, остановившись и подняв руку, — желаю вам веселой, безмятежной жизни.

После женщины повели его дальше к морю.

Ко мне бесшумно подошла Лиана и уселась рядом. Мы молчали. Я посмотрел на Лиану. В ее точеном профиле было что-то античное. И страшно привлекательное. Она могла бы стать звездой подиума. Самобытность этой девушки поражала. Был бы художником, написал бы с нее картину. Мой фотоаппарат тоже пропал, остался в рюкзаке, который исчез вместе с курткой и ружьем.

— Куда повели этого старика? — спросил я у Лианы.

— Умирать, — равнодушно ответила она, — там дальше акулы. Женщины дадут ему выпить наркотик, привезенный из города, положат на плот и оттолкнут подальше в море. Сделают надрез на теле, чтобы пошла кровь, это привлечет акул. Он заснет, забудется, и мало что поймет или почувствует. Практически безболезненная смерть.

Ее голос оказался глубоким, низким, мелодичным.

— Он сам выразил такое желание? Умереть? — продолжал расспрашивать я.

— Нет. Но он больше не может обходиться без ухода. Сильно болеет, его тело одряхлело. Желающих за ним ухаживать в деревне не нашлось.

— У него что, нет детей?

— Наверняка есть, только он их не знает. Мы не живем семьями и не знаем отцов. Знаем только матерей, которые присматривают за нами и кормят, пока не научимся жить и добывать себе еду самостоятельно. И я тоже. Не знаю, кто из жителей деревни — мой отец. Может, даже он, — она кивнула в сторону моря, где уже не было видно ни старика, ни женщин, которые его сопровождали, — А у тебя есть семья?

— Своей нет. Только родители.

— И своих родителей ты знаешь? И мать, и отца?

— Да, конечно. Они меня вырастили, воспитали, дали образование. Но сейчас мы почти не общаемся. Поздравляем друг друга с праздниками, пару раз в год я приезжаю к ним в гости. Они живут в другом городе.

— Ну, почти как у нас. Только с матерями, без отцов. Иногда наведываемся к ним, если есть желание. И с праздниками мы не поздравляем. У нас нет праздников. Каждый день — праздник. Наша жизнь гораздо лучше вашей. Я знаю это, потому что много читаю и хожу смотреть все фильмы, которые лазутчики привозят из города, у нас есть проектор. Судя по тому, что я видела, у нас гораздо лучше. Так и что ты решил? Останешься с нами? Здесь хорошо. Тем более, никто тебя в городе не ждет. Или попытаешься сбежать? Поверь мне, никому не удавалось, не вздумай даже пробовать.

— Похоже, выбора нет, останусь здесь. Умирать я точно не собираюсь. Но почему они пытались бежать? Я про тех, кто попадал сюда до меня. Для них жизнь здесь была настолько невыносимой?

— Да нет. Жизнь у нас чудесная. Я не знаю, почему. Нет ответа. Это — глупость, которую я не могу объяснить.

— Чудесная жизнь? Вы же убиваете стариков.

— Или спасаем от мучительной смерти. Разве у вас нет государств, которые узаконили эвтаназию?

— Есть. Но вопрос эвтаназии остается спорным. Даже там, где это допускают, до последнего пытаются помочь, спасти. Одного желания недостаточно. Только если боль не снимается лекарствами, и болезнь неизлечима. К тому же, эвтаназия — это желание самого умирающего. Здесь другое, этому старику попросту не оставили выбора.

— Не вижу разницы. Ему могло не хватить мужества попросить прекратить свои мучения. Многие так делают: ждут, когда решение будет принято за них. Когда придут и скажут: пора. Так что мы вынуждены вмешиваться. Когда боль или слабость не снимается лекарствами, мы помогаем легко уйти из жизни. От старости нет лекарства. Так что мы проявляем милосердие к старикам или сильно раненным, за которыми никто не захотел ухаживать, не позволяя им лежать беспомощными в хижине и мучительно умирать в одиночестве. Это разве не милосердие?

— А как часто кто-то из жителей поселения вызывается ухаживать за умирающими?

Лиана подумала.

— Я такого не помню. Но всё равно, прежде чем отвести умирающего к акулам, всегда спрашивают: может, кто-нибудь возьмет на себя эту ношу и продлит эту жизнь? Если найдется желающий, умирающего передадут ему.

Мы помолчали.

— А тебя будут искать? — спросила Лиана.

— Вряд ли. Родители раньше, чем через полгода-год, не хватятся. Редакция будет спокойна, если получит статью. А девушка привыкла к моим исчезновениям, и тоже вряд ли забьет тревогу. Через месяц-другой разозлится или погрустит немного, и живо найдет себе другого мужчину. Который на ней женится и будет каждый вечер приходить домой. Который будет вести себя предсказуемо, надежно и безукоризненно, как она любит.

— А ты на ней жениться не хотел?

— Я не думал об этом. Мне казалось, время еще есть.

Казалось, время есть. Я снова загрустил и посмотрел на волны.

— Бедненький, ты так одинок, — сказала мне Лиана и потянула за веревочку у своей шеи, стягивающую платье.

Платье мягко сползло к бедрам. Я без интереса взглянул на ее обнаженное тело. Поднявшаяся луна серебрила кожу Лианы. Тело у нее было красиво, как и она сама, но меня это сейчас не волновало. Я не испытывал к ней влечения, скорее, любовался, как любовался бы произведением искусства.

— Ты очень красива, правда, но мне что-то не хочется, — проговорил я.

— Мне будет жаль, если тебя убьют, — ответила она, — расслабься, насладись. Не упускай шанс получить удовольствие, жизнь коротка.

Жизнь коротка. Лиана, должно быть, где — то вычитала или подсмотрела в каком-то фильме эту шаблонную, расхожую фразу. Я не мог бы сказать, какие слова из тех, что говорила Лиана, от ее мыслей, а какие услышаны от поселенцев или перехвачены из тех журналов, газет и фильмов, что приносили им лазутчики из города. Из уст Лианы привычные фразы звучали как-то жутковато. Трудно было сказать, понимает ли она их смысл или просто бездумно повторяет то, что где-то услышала и запомнила. Речь Лианы была правильной, но невыразительной и неубедительной, а тон — слишком ровным. Я не чувствовал в ней искренности. Только пустоту и безразличие, едва прикрытые поверхностными рассуждениями.

Лиана медленно провела рукой по моему плечу, сунув руку под рукав футболки. Движением плеча я сбросил ее руку и поднялся. Решил прогуляться по берегу. Лиана за мной не пошла. Оглянувшись, я увидел, что она снова надела платье, изящно поднялась и направилась к танцующим.

Я прошелся по берегу, отыскал местечко между скал поуютней (насколько это было возможно), свернул футболку, лег и подложил ее под голову. Звезды были очень яркими. Этот уголок в других обстоятельствах и впрямь мог показаться чудесным. Я собирался хорошенько обдумать свое положение и пути выхода из него, но незаметно задремал под шум волн. Когда я проснулся, солнце уже встало. Рядом со мной, свернувшись калачиком, как кошка, спала Лиана.

— Давно ты тут? — спросил я, как только она раскрыла свои большие прозрачные глаза.

— Сюда могут забрести дикие звери. У меня чуткий сон. И нож.

— Защищала меня? — усмехнулся я.

— Пойдем скорее, — сказала она, что-то вспомнив и заторопившись. Она поднялась и потянула меня за руку, — доедим вчерашнего ягненка, пока никто не проснулся. Несколько кусков должны остаться на столе, надо успеть до остальных, да быстрее же!

Лиана тянула меня за руку и подгоняла всю дорогу до стола. Мы торопливо подошли к столу на побережье, накрытому вчера вечером. Поблизости никого из поселенцев не было. Над кусками мяса и фруктами жужжали мухи. Отогнав их, Лиана взяла кусок ягненка и впилась в него белыми зубами. Я последовал ее примеру.

— У меня есть хижина, — жуя, сказала Лиана, — можешь ночевать пока со мной. Деревню охраняют, в хижине можно спать без опаски. Я покажу тебе нашу деревню, хочешь?

Глава 3

Насытившись остатками вчерашней еды, мы с Лианой отправились осматривать поселение. Лиана вызвалась быть гидом. Перед некоторыми хижинами играли дети. Взрослых не было видно, то ли еще спали, то ли охотились, собирали фрукты или рыбачили. Жизнь в поселении казалась очень мирной, спокойной. Неподалеку от леса на отгороженном пастбище паслись барашки и ягнята, за ними присматривал мальчишка-подросток в штанах болотного цвета, которые были ему заметно велики. Чуть дальше был вскопан огород с петрушкой или кинзой, зеленым луком и укропом, на котором копошилось несколько женщин. Лиана окликнула их, и они, подняв головы, бодро помахали руками.

— А тебе работать на огороде не надо? — спросил я у Лианы.

— Только если захочу. Никто не должен ни работать на огороде, ни рыбачить, ни собирать фрукты или охотиться в лесу. Полина с Марианной сами захотели посадить зелень, их право, а остальные вызвались им помочь. Мы работаем, только если есть желание, от скуки, понимаешь? В огороде, или прядем, рыбачим, собираем фрукты, пасем ягнят, всё только по желанию. Каждый выбирает, что больше нравится. Если больше нравится плавать, гулять и загорать, можно провести день и так. Некоторые учат детей писать и читать. Если захотят. Мужчины охотятся в лесу, тоже только если захотят. Женщины тоже могут охотиться. Танина, например, научилась стрелять из ружья не хуже любого мужчины. Затем, к вечеру, всё съедобное приносят к столу, и те, кто свободен и у кого есть желание, готовит еду на всех. Я часто вызываюсь, мне нравится жарить угрей или ягненка и резать фрукты. И я лучше всех развожу костер.

Все поселенцы, которые проходили мимо, приветливо кивали, но никто ни разу не вступил в разговор. Раз я предпринял такую попытку сам, спросив у проходившего мимо мужчины с ружьем, чем он собирается сегодня заняться. Посмотрев на меня удивленно, мужчина снова кивнул и, не ответив, пошел дальше.

— Он разговаривает? — спросил я у Лианы, — понимает меня?

— Конечно, — ответила она, — мы все разговариваем и понимаем.

— Почему же тогда он мне не ответил?

— Вопрос был глупый, вот и не ответил.

Второй раз я подошел к загорающей на побережье женщине за тридцать. Ее платье было приспущено до талии и собрано у бедер, волосы завязаны в пучок.

— Нравится погода? — спросил я, присев рядом на корточки, — я — Филипп, журналист из города.

— Я знаю, — сказала она, ничуть не смущаясь своей обнаженной груди.

Сопровождающая меня Лиана молча села на песок рядом с женщиной и стала смотреть на море, подставив лицо ветру.

— О чем вы обычно говорите? — спросил я, ни к кому особенно не обращаясь.

— Мы обычно ни о чем не говорим, — ответила женщина, — если только есть сказать что-то важное. Зачем разговоры?

— Это ваша странная привычка — обсуждать всё, что увидите, — подтвердила Лиана.

Вечер прошел так же, как и вчера. Жители поселения собрались у стола, на котором на этот раз красовались куски морской рыбы, несколько поджаренных угрей и всё те же фрукты, разрезанные и разложенные на блюдах.

Вторую ночь я провел в хижине у Лианы. На полу хижины были расстелены какие-то покрывала. Больше в хижине ничего не было. Я обнял Лиану и заснул, вдыхая морскую соль, которой пропахли ее волосы.

Так мы и жили: ели, спали, плавали, загорали. Лиана не всегда меня сопровождала, чаще я уходил бродить по побережью один. С ее стороны никаких возражений не было. Казалось, она даже рада была от меня избавиться и провести день в одиночестве. Иногда я ловил угрей или собирал фрукты и приносил на лужайку. Иногда сидел у скал и смотрел на море у бухты.

Любовниками мы с Лианой стали через три дня. Природа взяла свое, я больше не мог из-за тоски по дому не замечать ее доступное соблазнительное тело. У Лианы оказалась потрясающе гладкая кожа, видимо, отшлифованная морем и мелким песком с побережья.

Вечерами я подходил к столу на побережье, где поселенцы собирались вместе пить, есть и танцевать. Это несколько разбивало однообразие дней и немного спасало от невыносимого чувства одиночества и тоски. Бывало, они разворачивали полотно, привязанное и скрученное между двух скал, и смотрели фильм через проектор. Я уже видел почти все эти фильмы, и с любопытством разглядывал жителей поселения, наблюдая за их реакцией. Во время любовных сцен женщины притворно вздыхали, закатывали глаза, прижимали руки к груди и игриво поглядывали на мужчин. Сцены ревности вызывали у всех насмешливый гогот и улюлюканья. Героические сцены — аплодисменты. Особенно им нравились сцены, где кто-то в последнюю минуту приходил на помощь; выручал попавших в беду с бравадой, апломбом или наигранной суровостью. «Я спасу твою задницу», — орал детектив с экрана своему напарнику с края небоскреба. Одобрительные смешки, хлопки, подбадривания. «Не думал же ты, что я брошу тебя здесь?», — вытаскивал он напарника рывком на крышу, спасая жизнь на последней минуте, когда пальцы уже готовы были вот-вот разжаться. Аплодисменты, поощрительные возгласы, одобрительные выкрики. Казалось, им нравится это очевидное позерство, сопровождающее сцены спасения, и это было тем более странно при том, что сами они никого не спасали, никакого сочувствия не проявляли, добротой не отличались, публичных представлений не затевали и эмоциональных связей не устанавливали. Я не мог бы описать личность ни одного из них или хотя бы основные черты характера. Ни о ком не мог сказать: о, вот этот весельчак, а та — грустная и мечтательная, рядом с ней — душевная и сердечная женщина, а этот вот отличается храбростью и отвагой. Никто ничем не отличался. Все они были какие-то обезличенные, равнодушные, ровные, непонятные.

Еще через несколько дней я увидел ту блондинку с пучком, которую встретил на второй день в поселении. Она загорала на том же месте с так же спущенным до талии платьем. Я присел рядом и спросил, не будет ли она против моей компании.

— Нет, — ответила она, — мне всё равно.

— Мы можем развлечься, — сказала блондинка.

— Как? — спросил я, но повернув голову, понял, что она имеет в виду.

Блондинка, приподняв бедра, стянула платье к ногам и отпихнула куски ткани стопой дальше на песок. Оставшись обнаженной, блондинка легла, изящно изогнувшись, и посмотрела на меня. Я в ответ смотрел на нее, не отрываясь, оглядывая изгибы ее тела, подмечая загар кожи с налипшим кое-где песком, и не находил причины, по которой я мог бы отказать себе в этом удовольствии. Через минуту я стянул футболку, снял джинсы и плавки и наклонился над блондинкой.

Лиана и блондинка были не единственными моими любовницами. Похоже, здесь все девушки и женщины были сластолюбивы, послушны и готовы развязать веревочки у шеи при виде каждого встречного мужчины.

Я заваливал их на побережье у леса, на песке у моря, у огорода.

Прошло около месяца моего пребывания в поселении, когда из леса на побережье двое охотников-поселенцев принесли окровавленного мужчину. Раны были повсюду на его теле, кровь стекала с лица, рук, ног, груди и паха. Лицо тоже было измазано в крови.

— Он из ваших? — спросил я у Лианы.

— Нет, — ответила она, — пришлый. Наверное, леопарды нашли в лесу.

Подошел старейшина и сел у стола, небрежно вытянув ноги.

Я подошел поближе. Мужчина слабо стонал. Кровь из раны на ноге образовала довольно глубокую лужицу на песке. Рана была настолько глубокой, что отчетливо виднелась кость.

— Ему нужна медицинская помощь, — взволнованно сказал я старейшине, — нужно остановить кровь, зашить рану. Иначе он не выживет. Его нужно перенести в город, и как можно скорее.

— Ну, его же сюда никто не звал, верно? Что мы можем сделать? Сам виноват.

— Я слышал, что если находятся желающие выхаживать больных и стариков, их в море не кидают, — вспомнил я, — я — тот самый желающий, буду ухаживать за этим охотником.

— Ну, хорошо, — степенно кивнул старейшина, — попробуй, поухаживай, если знаешь, что делать.

Я быстро осмотрелся, забрал у одной из неподалеку стоящих женщин ремень и перетянул ногу раненного охотника. Осторожно снял с него куртку, чтобы облегчить хриплое дыхание, умоляя еще чуть-чуть продержаться и не закрывать глаза. Нужно было зашить рану. Солнце нагревало слишком сильно, мне в глаза стекал пот и размывал зрение.

— Надо перенести его в хижину, — сказал я Лиане, — поможешь мне?

— Нет, — ответила она равнодушно, — кровью весь пол зальет. Возись с ним сам, меня не вмешивай. Я пойду.

Остальные жители поселения, немного поглазев на раненного, тоже разошлись. Я в отчаянии посмотрел на изодранного когтями леопардов охотника. Похоже, он потерял сознание. Я не умел зашивать раны, но думал, что справлюсь. Надо как можно быстрее продезинфицировать и стянуть рану, только аккуратно. Вспомнив про джин, я спросил у старейшины разрешения плеснуть немного на раны охотника и продезинфицировать иголку с ниткой. Он позволил. Кроме него и трех-четырех поселенцев, на побережье уже никого не было, все разбрелись, как ни в чем не бывало. Оставшиеся спокойно наблюдали за моими действиями, рассевшись на лавке, но помощь не предлагали.

— А где взять нитку и иголку? — спросил я у старейшины, — вы же шьете одежду? У кого можно спросить?

— Уже нет нужды, — ответил старейшина, — он умер. Я больше не слышу его дыхания.

Я взглянул на охотника. Лицо его, ранее искаженное от боли, разгладилось. Я потрогал пульс на шее. Пульса не было. Я растерянно поднял голову и взглянул на оставшихся поселенцев.

— Иди, прогуляйся, — предложил старейшина, — мы им займемся.

Я подошел к морю, сел у скалы на песок и видел, как тело охотника протащили к берегу. Я не видел здесь могил или кладбища, вероятно, они всех умерших отдают на корм акулам. Посидев так примерно с час и вернувшись к столу, чтобы закопать песок с кровью, я увидел, что куртка умершего охотника всё еще лежит на лавке. Вокруг никого не было. Я проверил карманы. Бумажник и телефон я трогать не стал, но паспорт решил забрать, и быстро сунул в задний карман своих джинсов. Вернув куртку на лавку и быстро закопав ногой песок, на который накапало кровью, я вернулся к бухте и просидел там до позднего вечера. Взошла луна, с побережья послышались звуки музыки. Я достал паспорт охотника и раскрыл на первой странице. «Синичкин Сергей Владимирович», — прочитал я при свете луны. Синичкин. Он был всего лишь на шесть лет старше меня и даже немного на меня похож. Я разглядывал фотографию, гадая, как скоро его начнут искать, и начнут ли вообще.

Вдали слышалась ритмичная музыка и гогот поселенцев, подбадривающих танцующих женщин. Мне хотелось заплакать или разнести всё вокруг. Я представлял, как возвращаюсь к столу, выхватываю у одного из поселенцев ружье и стреляю во всех, кто подвернется. Расстреливаю в упор старейшину и его приближенных, перезаряжаю ружье и стреляю в толпу танцующих женщин, которые падают с расползающимися пятнами крови на груди. Но ничего такого я, конечно же, не сделал бы.

В конце второго месяца я заметил, что грудь Лианы увеличилась и слегка округлился живот.

— Это твой первый ребенок? — спросил я.

— Да, — ответила Лиана безмятежно.

— Ты рада? — спросил я.

Лиана посмотрела на меня удивленно:

— Чему радоваться? Я в ближайшие семь-восемь месяцев буду неповоротливой и медленной. Возможно, будет тошнить, а потом еще год придется кормить ребенка грудью и просыпаться ночами от его криков. Надо заказать себе противозачаточные таблетки после того, как рожу, пусть привезут из города. Жалею, что не подумала об этом раньше.

— Лиана, — решил я поделиться своей догадкой, — а ты знаешь, что такое инцест?

— Да, что-то слышала. Вы у себя в городе осуждаете инцест?

— Да, мы осуждаем инцест, секс с близким родственником считается непристойным. Не думала ли ты, что вы все здесь — плоды инцеста? Поэтому вы все такие безжизненные. Ты же не знаешь отца и братьев, твоя мать не знает своих отца и братьев, и ты, и она, и любая поселенка вполне могли бы вступить в связь с кровной родней и родить после этого ребенка. С генетической точки зрения это очень плохо, Лиана.

— Не думаю, что мы все — плоды инцеста, — ответила Лиана, — пришлые часто появляются. И не сразу пытаются бежать, некоторые женщины успевают от них забеременеть. Может, я дочь одного из пришлых из города, я не знаю.

— И поэтому вы занимаетесь сексом со всеми пришлыми? Чтобы разбавить кровь?

— Мы занимаемся сексом со всеми, кто этого хочет, без всяких причин и мотивов, не выбираем, кто предпочтительней, — удивленно ответила Лиана, — и со своими, и с пришлыми, нам всё равно. Почти все пришлые соглашаются на секс с нашими женщинами. А с чего вам отказываться-то? Это приятно.

— Но есть и те, кто отказывается?

— Да, как раз недавно был один. Ни одна из наших женщин ему не понравилась.

— И чем он это объяснил?

— Верностью к жене. Он постоянно бубнил о своей жене, о том, как она, наверное, волнуется и места себе не находит, и уже через два дня леопарды догнали и разорвали его в лесу, когда он пытался бежать. Эти ваши родственные связи делают вас такими смешными и уязвимыми. Мог бы жить да жить. Жена бы нашла другого, в чем проблема-то?

— Как его звали?

— Кажется, Стас.

— Станислав?

— Мы звали Стас. У него еще была печатка на мизинце. Старый Кирилл забрал себе, ему она понравилась.

— Это тот, который старейшина? Ты считаешь Кирилла старым? Ему же не больше пятидесяти.

— У нас нет старейшины, нам это не нужно. Вот именно, почти пятьдесят. Уже состарился, скоро перестанет сам за собой ухаживать. Кирилл предупреждал его. Сказал что будет, если Стас захочет бежать. Я сама это слышала, была там вместе с остальными. Стас не послушался. Его обглоданные кости и куски одежды потом нашли охотники в лесу. Что за нелепая верность? Этот Стас хотел только одну женщину?

— Любил.

— Мне трудно это понять.

— Ты никого никогда не любила?

— А ты?

— Конечно. Родителей. По-своему, Софью, хотя к ней я мог бы быть и повнимательней, но всё же любил ее. И сейчас люблю, что это я говорю в прошедшем времени…

— Твою девушку?

— Да.

— И ты до сих пор скучаешь по ней?

— Да.

— Но верность ей не хранишь. Любовь может быть без верности?

— Вероятно, может.

— Я закажу с города что-нибудь про любовь. Книжки какие-нибудь.

Значит, Станислав не пытался приспособиться. Меня коробила мысль о том, что я так быстро оскотинился. Стал, как они. Но я злился больше на поселенцев, чем на себя. Это они создали такое общество, в котором легко развратиться, опуститься, деградировать.

Рано или поздно что-то должно было случиться, я это чувствовал. И ждал. Мне страстно хотелось домой, к людям, с которыми можно разговаривать, делиться мыслями, впечатлениями, обмениваться информацией, смеяться, развиваться. К родным людям. Здесь все были пустыми, безэмоциональными, бездушными. Казалось, эти люди даже к родным матерям не испытывают никакого тепла, никакой привязанности. Тем более, — к остальным поселенцам. Если кто-то пропадал в лесу, никто не беспокоился. Если кто-то умирал, никто не оплакивал. Любовь к детям была кратковременной, если это можно назвать любовью. Скорее, необходимое бремя, которое тянули только женщины, торопясь как можно скорее скинуть это ярмо.

Однажды на побережье я встретил молодую девушку, почти девочку, лет пятнадцати.

Увидев меня, она застенчиво улыбнулась и повела плечиком.

— Идешь купаться? — спросила она.

— Да. Думал поплавать.

— Хочешь?.. — спросила она, потянув за веревочку у шеи.

— С ума сошла? Ты же еще ребенок. Оденься.

— Нет? — переспросила она и наклонилась поднять куски материи, заменяющие ей платье.

Я пошел дальше, но вид ее обнаженного нежного молодого тела стоял у меня перед глазами.

Резко развернувшись, я догнал девушку, успевшую поднять с земли платье и завязать веревочки у шеи, повалил ее на песок и задрал подол. Я не думал о том, что могу сделать ей больно, ни о чем не думал. Безнаказанность и злость замутили мой разум, я уже не мог остановиться. Если говорить совсем откровенно, мне хотелось сделать ей больно, вызвать хоть какую-нибудь эмоцию, заставить плакать. Все эти поселенцы стали мне ненавистны. Насытившись ею, я поднялся и посмотрел на девочку сверху вниз. Она улыбалась. Улыбалась, лежа на траве с задранным платьем и синяками от моих пальцев на бедрах. Им всем всё было нипочём, ничем было их не прошибить, как ни старайся. Мне стало неловко, стыдно, я помог ей встать и завязать платье. Отряхнувшись, девушка улыбнулась мне и как ни в чем не бывало продолжила свой путь.

На следующий день я накинулся на поселенца. Не знаю, зачем. Просто захотелось разбить ему в кровь лицо, переломать кости, покалечить. Мне удалось свалить его с ног, от неожиданности он не сразу отреагировал, но потом пришел в себя и стал драться, нанося мне тоже ощутимые удары. Мы катались по земле, пока он не умудрился встать на ноги. У меня сил подняться уже не было. Во время этого нападения не думал о последствиях, хотя заметил, что у поселенца, на которого я набросился, есть ружье, он мог пристрелить меня. Но почему-то не стал.

— Я слышал, что произошло, — сказал мне Кирилл вечером, — ты — несчастен. Счастливые люди не кидаются с кулаками на других. Мы не потерпим тут жестокости.

— Я не знаю, что на меня нашло. Охватила ярость. Я скучаю по дому.

— Жаль. Я надеялся, что ты осознаешь, насколько жизнь здесь лучше. Но, если этого не произошло, придется с тобой распрощаться. Зачем тебе быть несчастным остаток своей жизни?

— Что это значит?

— Это значит, что как только стемнеет, женщины отведут тебя к бухте, дадут наркотик, положат на плот и оттолкнут подальше в море, сделав надрез на теле.

Я оглядел остальных поселенцев, собравшихся у стола.

— Но я не хочу умирать.

Все молчали. На из лицах, как обычно, не отражалось ни одной эмоции. Значит, вот как всё закончится.

Прошла вечность, прежде чем Лиана сделала шаг вперед.

— Я буду его выхаживать.

— Его не надо выхаживать, Лиана, — ответил старейшина, — он не болен. Немного побит, но раны не опасные, быстро заживут. Он здоров, как бык, и молод. Но психически неустойчив. Нестабилен, непредсказуем. Может навредить другим. Лучше прекратить теперь.

— Он — единственный пришлый в поселении, — сказала Лиана, — нам надо разбавлять кровь время от времени.

Старейшина подумал.

— Да, я читал об этом, — ответил он, — пишут, что если кровь не разбавлять, это может привести к заболеваниям, хилым младенцам.

Лиана стояла прямо и не отрывала взгляда от старейшины, пока он, наконец, не кивнул.

— Ты будешь отвечать за него, Лиана?

— Да.

Лиана держала свое обещание около недели: повсюду ходила за мной, не выпускала из виду ни на минуту. Я не уставал ей повторять, что этого больше не произойдет, что это единичный случай, и сейчас я вполне могу себя сдерживать и контролировать. Твердил, что сожалею, и нет нужды присматривать за мной постоянно. Давал слово, божился. Не думаю, что Лиана в конце концов мне поверила, скорее, ей просто быстро надоело и стало в тягость таскаться за мной, присматривать круглыми сутками, поэтому она всё реже увязывалась за мной, отделываясь предупреждениями и напоминаниями.

Как-то раз я нес к столу фрукты, собранные у леса, и увидел, как к столу медленно приближаются четверо мужчин. У одного из них была рыжая борода, да и долговязая фигура второго показалось мне знакомой. Вглядевшись, я вспомнил охотников из города, которых встретил в первый день прилета в баре «У охотника». Видно, не так уж хорошо они знали свой лес, если нашли поселение только сейчас. Я оглянулся: на лужайке никого, кроме старейшины, не было. Старейшина не смотрел на четверых городских охотников, он прихлебывая джин из кружки и неторопливо перелистывая глянцевые страницы какого-то журнала. Выглядело всё мирно и невинно. Они шли прямо на него, не подозревая, что вот-вот попадут в ловушку, лишатся ружей, паспортов, телефонов, потеряют надежду выбраться отсюда живыми. Высыпав фрукты на землю, я побежал наперерез охотникам, отчаянно махая руками.

— Уходите, — шепнул я рыжебородому, подбежав вплотную, упершись руками в его грудь и толкая назад, — вас отсюда не отпустят. Вам надо бежать, пока не заметили. Скорее же!

Они загоготали. Рыжебородый мягко отпихнул меня и продолжил свой путь. Остальные, всё еще усмехаясь, последовали за ним. Поразмыслив, я подумал, что в этом, пожалуй, есть смысл. Старейшина мог поднять тревогу, сначала нужно было его устранить. Под «устранить» я подразумевал «убить». Мне казалось это справедливым, он бы убил меня, не задумываясь. Я пошел за охотниками к столу, за которым читал журнал старейшина, всё так же неторопливо перелистывая глянцевые страницы.

Старейшина поднял голову и увидел подошедших охотников.

— Приветствую, — сказал он без тени удивления и кивнул, — что нового в городе?

— Да пока всё тихо, — ответил рыжебородый, — девушка этого, — он показал подбородком в мою сторону, — прилетела.

— Софья? — спросил я.

— Волнуется? — спросил старейшина, — что собирается делать-то?

— Мы сказали, что проверим, есть ли следы журналиста в лесу, — ответил рыжебородый старейшине,проигнорировав мой вопрос. Она улетит, как только узнает, что мы ничего не нашли.

— А что с Софьей? — взволнованно спросил я у старейшины, — ей что-нибудь угрожает?

— Ничего ей не угрожает, — ответил рыжебородый, — твоя девушка решит, что ты где-то в других городах развлекаешься с другими красотками. Куда ты всегда хотел отправиться?

— На Филиппины, — машинально ответил я.

— Она об этом знает? Говорил ей?

— Я не помню. Может быть.

— Легенда такая: в лесу мы тебя не нашли, но наткнулись на охотника, который видел другого охотника, который сказал, что встретил тебя две недели назад в баре в соседнем городе, и ты сказал ему, что собираешься на Филиппины. Пусть теперь там тебя ищет.

Я заглянул в хижину Лианы, захотелось с кем-нибудь поговорить, чтобы отвлечься, был слишком взвинчен. Лиана была в хижине, лежала и дремала в тени и прохладе, закинув руки за голову. Я разбудил ее и предложил позагорать у бухты.

— Хорошо, — равнодушно согласилась Лиана, — вечереет, солнце уже не такое жаркое. Можем позагорать у бухты.

Услышав шум со стороны моря, я рассеянно поднялся на локти и вдруг увидел вдали катер, стремительно приближающийся к берегу.

— Катер! — крикнул я Лиане, показывая рукой, — ты видишь?

— Ну да, это наш, — откликнулась разомлевшая на солнце Лиана, неохотно подняв голову.

— Катер? — переспросил я, — Но откуда?

— В городе купили и пригнали по воде, — объяснила Лиана, — что здесь такого? Можешь лечь? Ты мне солнце загораживаешь…

Вечером жители поселения снова собрались смотреть фильм. На этот раз мы смотрели индийский боевик. С экрана мужчина, лишившись рук, научился драться ногами, в совершенстве овладел древним искусством кикбоксинга и стал одним из лучших и знаменитых бойцов Индии.

— Зато выжил, — прокомментировала Лиана.

Она откусила акулье мясо и зажевала.

Глава 4

— Ты читал эту книгу? — спросила Лиана, показывая обложку.

— Нет. Тебе нравится?

— Пока да, но многое непонятно. Я потом дам тебе почитать, если захочешь. Через пару месяцев, когда сама дочитаю. Закажу в следующий раз себе свадебное платье и фату из города, — внезапно задумчиво прибавила она.

— Зачем тебе свадебное платье? — удивился я, — вы же не женитесь и не живете семьями.

— Но никто нам и не запрещает. Можем жениться, если захотим. Почему бы и нет?

— А ты захотела замуж?

— Пока только думаю об этом.

— И за кого же ты выйдешь замуж?

— За тебя.

— Ты так решила?

— Мы же и так живем вместе. По крайней мере, ночуем. Я всегда буду рядом и смогу позаботиться о тебе, если что-то случится. Это и есть жизнь в браке?

— Не совсем. Брак — это не только совместные ночевки и подстраховка на случай болезни. Это — эмоциональная и духовная близость, общие интересы, общая ментальность, общий ход мыслей. Да много чего еще… Не говоря уж о любовном влечении и потребности видеть именно этого человека каждый день.

— А что еще? Верность?

— Ну да. И любовь, привязанность.

— А ты меня разве еще не любишь?

— Нет. А ты меня любишь, что ли?

— Начинаю.

— А как ты это поняла?

— Просто не хочу, чтобы ты умер. Хочу ухаживать за тобой и заботиться.

— Зачем обо мне заботиться? Я вполне самостоятельный.

— Ну да, пока да.

После этой загадочной фразы Лиана снова уткнулась в книгу.

Я хмыкнул и снова посмотрел на морские волны. Всё у них было просто, примитивно, незатейливо. Увидела где-то картинку свадьбы — захотела также. Собралась заказать себе свадебное платье и фату из города. Ночуем вместе — семья. Услышала про любовь — решила, что способна любить, к тому же, вообразила, что начинает любить именно меня.

Встав с песка, я сказал Лиане, что прогуляюсь вдоль берега и спросил, что собирается делать она.

— Не знаю, — лениво протянула Лиана, — наверное, прокачусь на катере.

— А его можно брать? — спросил я.

— Конечно. Если свободен. Любой может взять. Любой из деревни.

— Ну хорошо, — как можно безразличней ответил я, несмотря на застучавшее в груди сердце, — а мне можно с тобой? Прокачусь, почему бы и нет? Давай вместе прокатимся. Ты умеешь управлять катером?

— Умею. Кирилл научил.

Лиана уселась в катер, подождала, пока заберусь я, завела мотор и на скорости пустилась в море. Заговорила она не сразу, где- то через полчаса, когда мы уже вышли из бухты и далеко отплыли в открытое море.

— Твоя девушка ждет тебя в городе, — прокричала мне Лиана.

— Что? А ты откуда знаешь?

— Кирилл сказал, мы встретились вчера днем на побережье. Ты хочешь сбежать к ней, я знаю. Но ты умрешь, если попытаешься. Тебя поймают и разорвут леопарды. Это будет очень глупо — пытаться бежать.

— А ты не могла бы помочь мне бежать? — спросил я с надеждой, потеряв осторожность, — мы ведь можем прямо сейчас доехать до города, у города ты меня высадишь, оставишь там и вернешься в поселение. Никто не подумает на тебя, нас никто не видел, когда мы шли к катеру, — кричал я, стараясь ее убедить, тронуть, — Лиана, мы ведь уже не чужие. Помоги мне, сделай доброе дело. Я никогда никому не расскажу о вашем поселении, обещаю. Буду молчать всю свою жизнь. Только помоги мне вернуться в город. Поможешь? Пожалуйста, Лиана, будь умницей.

— Значит, ты всё-таки мечтаешь о побеге? — прокричала Лиана в ответ, — но это невозможно, пойми ты. Я не стану тебе помогать. Если ты сбежишь и проболтаешься, наша жизнь здесь развалится. Придут люди с города, начнут наводить здесь свои порядки. Мы все пострадаем, ничего уже будет не вернуть. Для нас это — хуже смерти.

Брызги намочили волосы Лианы, попали на платье и лицо. Она кричала, управляя катером и почти не глядя на меня. Я уже пожалел, что завел этот разговор. По возвращении в поселение она перескажет это старейшине.

— А если бы тебя саму силой удерживали в городе, в котором ты не хочешь жить, ты бы смирилась? — прокричал я Лиане в ответ, — Не захотела бы сбежать и вернуться в свое драгоценное поселение? Я бы тебе помог, Лиана. Помог бы сбежать, даже если бы чем-то рисковал. Потому что ты мне небезразлична. Потому что я хочу, чтобы ты была счастлива, жила бы в своем окружении, в своем поселении, как ты и хочешь. Позволь мне вернуться, поверь, я ничего не буду сообщать. Я просто хочу домой.

Лиана помотала головой. Ветер развевал ее длинные волосы.

Мы заплыли довольно далеко в море. Как только берег исчез из виду, Лиана заглушила мотор, остановив катер, быстро достала нож, неожиданно полоснула им по моей ноге и столкнула меня за борт.

Опешив и вынырнув, я увидел, что Лиана неподвижно стоит в катере и смотрит на меня. Подплыв к катеру, я ухватился руками за бортик.

— Ненормальная? — крикнул я, — Что ты делаешь? Помоги мне забраться!

Лиана не двигалась и не отвечала.

— Чего ты ждешь? — нетерпеливо снова крикнул я, — дай руку, Лиана! Помоги мне!

— Кровь привлечет акул, — прокричала Лиана в ответ.

— Ты хочешь, чтобы меня сожрали акулы?

— Нет, только ноги. Без них ты не убежишь. Я успею тебя вытащить и вызовусь за тобой ухаживать. Я спасу тебе жизнь, и это — доказательство моей любви к тебе.

— Я не собираюсь бежать, я же сказал!

— Я спасу твою задницу, — проорала Лиана мне в лицо, наклонившись.

Обернувшись, я увидел быстро приближающийся акулий плавник и забарахтался в воде, пытаясь взобраться на катер. Мне никак это не удавалось, но я раскачал катер так, что Лиана потеряла равновесие и упала в воду. Я успел перевалиться за борт катера за секунду до того, как акулий плавник промчался рядом. Сделав полукруг, акула обнаружила Лиану, которая в ужасе барахталась на месте, и закружила вокруг нее. В одной руке Лиана держала свой нож, видимо, надеясь вспороть брюхо акуле и спастись. Я не стал дожидаться развязки, и завел мотор катера. Обогнув Лиану и акулу, окатив барахтающуюся Лиану брызгами, я направил катер к городу, молясь, чтобы топлива хватило. Мне показалось, что я услышал вопль за спиной. А может, это было просто воображение. Или ветер, трудно сказать. Я мчался на катере не знаю сколько времени, должно быть, несколько часов, прежде чем увидел пристань. Смеркалось, за пристанью вдали зажигались огни. Топлива хватило, мне снова повезло. Высадившись у пристани и дохромав до флегматичного рыбака, ловящего рыбу на удочку у берега неподалеку, я спросил, далеко ли до города. Меня всё еще не покидало чувство нереальности происходящего. Всё произошло так быстро, что я до конца еще не осознал, боялся поверить.

— Вы в городе, — ответил рыбак невозмутимо и посмотрел на мои разрезанные от бедра до колена джинсы.

Я был готов обнять его. Или заплакать от облегчения. Я был спасен, попал к своим, и я выжил! Я вспомнил про паспорт охотника, пострадавшего от когтей леопардов, и сунул руку в задний карман джинсов. Да, паспорт всё еще лежал в кармане. Всё складывалось пока как нельзя лучше. Оставалось найти Софью, мою милую, жизнерадостную Софью. Если она еще здесь. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Софья, будь всё еще здесь, — молил я, торопясь отыскать бар «У охотника».

— А где бар «У охотника»? Далеко до него? — спросил я у рыбака.

— Минут двадцать пешком, — он махнул рукой назад, показав, куда направляться.

От пристани к городу вела всего лишь одна дорога, заблудиться было невозможно. Для меня эти двадцать минут тянулись, как два часа. Несмотря на боль в ноге, я чуть ли не бежал по этой дороге, спотыкаясь, подволакивая ногу, всхлипывая, постанывая и хлюпая носом. Прохожие оглядывались на меня, удивленно переглядываясь.

— Домой, домой, — бормотал я на хромом бегу, нервно посмеиваясь и посапывая, вытирая рукой сопли под носом и пот со лба.

Когда я добрался до бара, Софья уже выходила. В руках она держала дорожную сумку, рядом с ней стоял высокий блондин. Софья нигде никогда не оставалась без мужского внимания, я уже и забыл, насколько она красива. Выглядела она, как всегда, безупречно. Волосок к волоску, с аккуратно подкрашенными глазами, в прямом бежевом платье-футляре и красных босоножках на высоком каблуке.

— Софья, — крикнул я.

— Это правда ты? — спросила Софья с радостным удивлением, увидев меня и вглядевшись, — подумать только, на последней минуте! У меня самолет уже через три часа. Ты в порядке? Я так за тебя волновалась! Это Максим, — спохватившись, представила Софья своего спутника.

Софья распрощалась с Максимом, тепло за что-то поблагодарив, приобняв и обещав вскоре написать

— Еще не поздно купить второй билет? — спросил я у Софьи.

— Не знаю, сейчас посмотрю. А что с тобой случилось?

— Давай потом поговорим. После расскажу, сначала купи мне билет. Погоди. Заказывай билет вот на этот паспорт, свой я потерял, — я достал из заднего кармана джинсов паспорт Синичкина.

— Как скажешь, Сергей Владимирович, — протянула Софья, внося в свой телефон данные из паспорта, который я раскрыл и держал перед ней трясущейся рукой.

Софья заказала мне билет и мы уселись в подъехавшее такси. В аэропорту на меня косо посмотрели, долго сверялись с фотографией в паспорте, но в конце концов пропустили в зал ожидания. До посадки я сидел как на иголках, поминутно вздрагивая и озираясь.

— Да что с тобой? — спросила Софья и потрогала мой лоб.

Я не ответил, внимательно осматривал каждого ожидающего. Передо мной сидели хорошо одетые люди, все в приподнятом настроении, улыбались, мяли в руках посадочные талоны, проверяли сумки, развлекали или успокаивали детей, копались в своих телефонах, вполголоса переговаривались или читали электронные книжки. На меня никто не смотрел, даже дети старательно отводили глаза. Назагорались у моря, как следует отдохнули, и теперь возвращаются домой, в свои рабочие будни. Обстановка в зале ожидания была миролюбиво-жизнерадостной, с негромким жужжанием голосов и методичным объявлением посадки.

Сидящая рядом Софья осмотрела меня с головы до ног, отметила мои разрезанные джинсы, спекшуюся кровь, видневшуюся на ноге через разрез, размазанную по лицу и футболке грязь, смешанную с соплями, спутанные волосы, безумный взгляд, и решила пока не задавать вопросов. Достала из сумочки бутылку с водой и предложила мне. Я жадно выпил воду, проливая ее на футболку. Налил чуть-чуть в ладонь и плеснул в лицо, пригладил волосы и постарался следить за дыханием. Минуты тянулись очень медленно. Успокоиться я смог, только когда мы сели в самолет. Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза. И тут же почувствовал боль в ноге, напряженность в плечах и загривке, скованность во всем теле. После всего пережитого меня охватила дрожь. Я поверить не мог, что лечу домой. Всё закончилось. Эта история, наконец, осталась в прошлом.

Тогда я наивно думал, что мое пребывание в поселении останется без последствий. Думал, быстро забудется, за неделю сотрется из памяти. Но забылось это не скоро. Что-то во мне надломилось. Я изменился после того, как узнал настоящий, дикий, неконтролируемый страх. Столкнулся с людьми бездушными, холодными, не проявляющими эмпатию. Потерял чувство безопасности. Такое без последствий не обходится, поверьте.

Глава 5

«Филипп. Рыбу или мясо?» — спросила у меня Софья, нетерпеливо подергав за рукав.

Я увидел, что стюардесса стоит надо мной, выжидательно улыбаясь, и догадался, что Софья повторила ее фразу, которую я не расслышал, погрузившись в свои мысли, и едва не задремав.

«Мясо», — сказал я хрипло.

Как только мы поели и стюардессы собрали посуду, я повернулся к Софье.

«Софья, — сказал я серьезно, — давай поженимся».

«Чего? — рассмеялась Софья, — да легко, завтра же идем регистрироваться и выбирать дату свадьбы. Как насчет середины октября? У тебя костюм есть?».

«Завтра не получится, мне надо свой паспорт восстановить, — продолжал я так же серьезно, — где-то через две недели. Я не шучу, Софья. Хватит хихикать, как дурочка. Купим квартиру побольше, ну, родители твои купят. Заведем собаку, а затем ребенка, если захочешь. Или даже двух детей. Ты сколько хочешь? Двух? Трех? Мы хорошо поладим, верно? Будем вместе жить, как семейная пара. Мы же любим друг друга».

«Разве?».

«А разве нет?».

«Ну, не знаю. Когда я заболела, ты не удосужился приехать и навестить меня, как я просила, даже на мое сообщение не ответил…».

«Софья, — перебил я, — ты когда-нибудь это забудешь? Я же уже несколько раз извинился, ну сколько можно талдычить про эту свою простуду, случившуюся полгода назад? Это что, самое тяжелое событие в твоей жизни?».

«Только один раз извинился. Не несколько».

«А ты что, считала, сколько раз я извинился?».

«Конечно. И считать не пришлось. Один раз, Филипп. Всего лишь один».

«Извини меня, Софья-брюзга, еще раз. Прости, пожалуйста. Достаточно? Ну так и что, зарегистрируем брак?».

Софья снова хихикнула, но я был настойчив и повторил свой вопрос еще раз, схватив ее за руку.

«Да или нет? Отвечай, Софья, соглашайся, не разбивай мне сердце».

Долго уговаривать Софью не пришлось, возможно, в качестве мужа я был не самым удачным выбором, но Софья была еще молода, влюблена в меня и оптимистично настроена. И быстро простила мне это скомканное предложение в салоне самолета. Она зарделась и всем видом показала, что благосклонно относится к этой идее со свадьбой.

«Хорошо, я согласна. Можем и пожениться», — кивнула покрасневшая Софья, оглядывая пассажиров.

Вопреки ожиданиям Софьи, никто не захлопал. Но это уже было неважно. То, на что Софья так сильно надеялась, о чем грезила, свершилось. Все ее заветные мечты воплощались прямо здесь, сейчас, в самолете.

«Что заставило тебя прилететь?» — спросил я у Софьи.

«Статьи, которые ты отправлял в редакцию, не были похожи на твои статьи. Стиль не тот, слишком всё как-то… не знаю. Явно не ты писал, ты так не пишешь. Короче, я была абсолютно уверена, что они написаны не твоей рукой. Решила, что их пишет кто-то другой, чтобы отвлечь внимание, чтобы никто не стал бы тебя искать, а сам ты попал в беду. И я отправилась в твою редакцию, — рассказывала Софья, хрустя орешками, — Будешь? — спросила она у меня, заметив мой взгляд и протянув пакетик. Я отрицательно покачал головой и Софья продолжила рассказ, — в редакции я узнала, в какой город ты отправился, закатила им там скандал (мне пришлось, твой главный редактор мне не поверила, что это не твои статьи, сказала, что это ты пишешь их для отвода глаз, просто чтобы время потянуть, а сам где-то болтаешься за счет редакции), потом я взяла отпуск на работе, не отпускали, пришлось проявить характер, и прилетела сюда. Какие-то охотники подошли ко мне в баре в первый же день, сами подошли. Я рассказала им, почему прилетела и попросила помочь, поискать твои следы в лесу. Я так за тебя волновалась, Филипп, очень волновалась. После моей просьбы эти охотники согласились поискать это твое поселение, поспрашивать о тебе, а затем вернулись в бар через два дня и сказали, что непосредственно твои следы в лесу они не нашли, но встретили в лесу охотника, который знает другого охотника, который видел в соседнем городе журналиста, похожего на тебя, и этот журналист якобы собирался на Филиппины. Ты бы не собирался. Куда угодно, только не на Филиппины. Скорее, на Карибские острова, помнишь? И тогда я окончательно удостоверилась, что что-то не так, растревожилась, позвонила папе, и он пообещал поднять свои связи в полиции, чтобы на твои поиски кого-нибудь отправили. А мне папа наказал немедленно вернуться домой. Накричал на меня. Посмотри, я загорела?».

Мне показалось, что Софья будет говорить до самой посадки, и я с удовольствием слушал мерный, убаюкивающий, успокаивающий звук ее голоса, не вдаваясь особенно в смысл слов. Но тут почувствовал, как Софья дергает меня за рукав, вероятно, не впервые повторяя вопрос о том, что же со мной произошло. Я не знал, как ответить покороче. Еще не был готов рассказывать о своем пребывании в поселении.

«Я нашел затерянное поселение, и всё это время был там. Сбежать я не мог, у них есть ручные леопарды, которые разорвали бы меня в лесу. В конце концов одна поселенка, Лиана, столкнула меня с катера в воду, чтобы акулы откусили мне ноги, и я не смог бы сбежать. Она думала, что таким образом спасает меня. Но я раскачал катер, она плюхнулась в воду, а сам я забрался на катер и добрался на нем до города».

«Ты выдумываешь сейчас?».

«Да, Софья, сижу в шоке, грязный, без телефона и бумажника, с чужим паспортом, и сказки сочиняю, чтобы тебя впечатлить и поразить».

«Ладно. Захочешь — расскажешь, что там произошло на самом деле. А про свадьбу ты и правда всерьез предложил? Или тоже очередная сказочка?».

«Правда всерьез».

«Так и что, мы правда поженимся?».

«Я же уже сказал, Софья, да. И будем жить долго и счастливо до глубокой старости».

Софья откинулась на спинку кресла с довольным видом и прикрыла глаза. Я был уверен, что она уже начала продумывать меню, список гостей, дизайн пригласительных открыток, прическу, макияж и фасон свадебного платья.

Я не стал спорить и убеждать Софью в правдивости своего рассказа о поселении.

Как только мы прилетели, доехали до квартиры Софьи, приняли душ и выспались, я привел в порядок мысли и занялся делами. Съездил домой и переоделся. Даже кактусы, не дождавшись меня, засохли. Вся мебель была покрыта слоем пыли. Моя квартирка казалась мне какой-то незнакомой. Затем я посетил паспортный стол, чтобы написать заявление об утере паспорта. Подробно описал, и на следующий же день отправил заказное письмо в полицию того южного города, который был ближе всего к поселению, постаравшись как можно подробней изложить всё, что произошло со мной в затерянном поселении. Вложил в конверт паспорт того охотника, Синичкина, решил, пусть в полиции разбираются. Но ответа из полиции я так и не получил. Никто не связался со мной, чтобы уточнить подробности или предложить дать показания. Может, отправили после моего письма в поселение пару полицейских, которые так и не вернулись, а может, выкинули мое письмо в корзину, сочтя за бред сумасшедшего.

В прессе никакой информации о поселении не появлялось. Все статьи, которые отправляли поселенцы от моего имени, были посвящены безуспешным поискам. Я статью о поселенцах писать тоже не стал. Не могу объяснить причину. Наверное, побоялся, что мне никто не поверит. А может, невыносимо было переложить на бумагу что-то настолько личное. Словами впечатления передать трудно.

Долгое время мне снились кошмары. То ползла ко мне в серебристом свете луны беременная Лиана без ног, оставляя за собой кровавые полоски. То, резко оглянувшись в каком-то торговом центре, в котором я в жизни не бывал, я натыкался взглядом на наблюдающие за мной холодные глаза поселенца и отчетливо видел направленное на меня дуло ружья, то меня окружали и душили голые поселенки, липкие на ощупь, как пластилин, переползая друг через друга и прикасаясь ко мне голыми холодными ляжками. Всякий раз я в ужасе просыпался и прижимал к себе мягкую, теплую, сладко спящую Софью.

Софье я в конце концов сказал, что всё это время ездил по близлежащим городам и поселкам в надежде найти тех, кто видел затерянное поселение, собрать истории очевидцев, расспросить о поселении охотников, которые там побывали. Ездил, пока не потерял бумажник и телефон, а может, выкрали в одном из баров, я много пил, пока искал. В это Софья легко поверила. В это ей было поверить легче, чем в неправдоподобную историю с леопардами и акулами. Или историю про поселенку Лиану, которая столкнула меня с катера, чтобы акулы откусили мне ноги.

Я позвонил маме, которая тут же запричитала в трубку, заплакала, заохала и подозвала отца, сквозь всхлипывания рассказывая, что звонила мне миллион раз и писала столько же, вся извелась, и уже не знала, что делать и кому звонить. Отец тоже забеспокоился и сел обзванивать своих армейских, бывших сослуживцев, но никто ничем помочь не мог. Только посочувствовать и подбодрить. Рассказать утешительные истории, как и их дети куда-то уматывали на несколько недель или даже месяцев, не удосужившись сообщить, куда отправляются, а затем объявлялись, как ни в чем не бывало. Отца чуть удар не хватил, говорила мама. И сама она чего только не передумала, прости господи, спать не могла от волнений и переживаний.

Я заверил маму, что со мной всё в порядке, искренне попросил прощения за беспокойства и волнения, пообещал, что больше этого никогда не повторится и пригласил их с отцом на свадьбу. Сказал в трубку: да, свою. Да, решил жениться. На Софье, вы ее пока не знаете, но она вам наверняка понравится, милая девушка, из хорошей семьи.

С редакции я уволился.

— Почему? — спросила главный редактор, вытягивая розовые губы в трубочку, — ну, не нашел ты это свое поселение, ну и что? В мире полно других событий. Я, конечно, злюсь, что ты не вернулся сразу, но твоя настойчивость приятно меня удивила. Журналист должен быть настырным, молодец, что не сдавался и продолжал поиски.

— Журналистика — это не мое. Решил заняться чем-нибудь другим.

— И чем займешься?

— Фотографией, всегда любил фотографировать. Или художественной литературой. Стану писателем, как Вы мне советовали, буду писать рассказы или романы.

Главный редактор подняла брови, но больше не настаивала. Она отметила, что я какой-то притихший, велела мне зайти в отдел кадров, подписать документы и получить расчет в бухгалтерии. И отдыхать.

— Отдохни как следует, — сказала она, — вид у тебя немного изможденный.

— Просто не выспался. Да всё в порядке, женюсь вот скоро.

— Поздравляю. Женись. И возвращайся, если передумаешь. В штат пока не приму, но можешь поработать на вольных хлебах, как прежде. Ты — хороший журналист, не торопись ставить крест на журналистике.

— Да вряд ли, потерял интерес.

Я распрощался, пожелал успехов и вышел в коридор.

— Уволился? — спросила Оля, когда я проходил мимо ее стола.

— Да, Олюшка, — ответил я, — займусь чем-нибудь другим. Решил завязать с журналистикой.

— Жаль, — выдохнула Оля.

Я вяло махнул рукой на прощание и вышел на улицу.

Беда в том, что я потерял интерес не только к журналистике. Я ко всему потерял интерес. Ничего не радовало, ничего не волновало.

Город казался мне незнакомым. Ранняя осень разукрасила деревья в ярко-желтые краски. Мимо, звеня, проехал трамвай.

Уже через три недели мы сыграли свадьбу и полетели на Карибские острова на медовый месяц. Софья попросила своих родителей сделать нам этот подарок. Потягивали коктейли из больших бокалов с бумажными зонтиками, покачиваясь в гамаках под пальмами.

Родители Софьи купили нам квартиру просторнее, с панорамными окнами и кабинетом, в котором я могу работать. Мы завели собаку, маленькую, лохматую и смешную.

Я занялся и фотографией, и писательством, каждый день до позднего вечера просиживаю в своем кабинете. Публикую свои юмористические рассказы в журналах, отправляю фотографии в платный сток. Много денег это не приносит, но мне нравится свободный график, к тому же, благодаря отцу Софьи, в деньгах недостатка нет.

Вот, пожалуй, и всё.