«Родного неба милый свет...» [Виктор Васильевич Афанасьев] (fb2) читать постранично

Виктор Афанасьев «Родного неба милый свет…» В. А. ЖУКОВСКИЙ В ТУЛЕ, ОРЛЕ И МОСКВЕ

повесть

^{В. А. ЖУКОВСКИЙ.}

^{Гравюра Вендрамини с оригинала О. Кипренского.}

В КНИГЕ ИСПОЛЬЗОВАНЫ МАТЕРИАЛЫ РУКОПИСНЫХ ОТДЕЛОВ ВСЕСОЮЗНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БИБЛИОТЕКИ ИМЕНИ В. И. ЛЕНИНА, ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ ИМЕНИ М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА (В ЛЕНИНГРАДЕ), ИНСТИТУТА РУССКОГО ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ АКАДЕМИИ НАУК СССР (ПУШКИНСКИЙ ДОМ), ЦЕНТРАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО АРХИВА ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА И ОТДЕЛА РИСУНКА ГОСУДАРСТВЕННОГО РУССКОГО МУЗЕЯ (ЛЕНИНГРАД).

Поэзия

Час от часу становится для меня чем-то возвышенным…

Не надобно думать, что она только забава воображения она должна иметь влияние на душу всего народа, и она будет иметь это благотворное влияние, если поэт обратит свои дар к этой цели.

Поэзия принадлежит к народному воспитанию.

В. А. ЖУКОВСКИЙ

Жуковский выразил собою столько же необходимый, сколько и великий момент в развитии духа целого народа… Без Жуковского пушкин был бы невозможен и не был бы понят.

В. Г. БЕЛИНСКИЙ

Глава первая

МИНУВШЕЮ МНЕ ЖИЗНИЮ ПОВЕЙ…

В. А. ЖУКОВСКИЙ

Возвратившись из Павловска на Фонтанку, где он занимал три комнаты в квартире братьев Тургеневых, Жуковский отпустил слугу-калмыка Андрея и снял фрак. Настал час последней — вечерней — трубки крепкого турецкого табаку. Несколько мгновений одиночества при шуме ветра за окном, волнующего темную листву Летнего сада. Во мгле, сгустившейся под потолком, исчезали медлительные волокна дыма. «Слу-шай!..» — словно из-под могильной плиты доносился голос часового.

…Двор императрицы-матери в Павловске…

…По-военному подтянутый, словно только что чисто подметенный и свежевыкрашенный Петербург, паруса и флаги на Неве, лодки на Мойке и Фонтанке…

О Дерпте Жуковский старался не думать — и не мог. Приехал оттуда в августе, полтора месяца тому назад, с опустошенной душой, с горечью и тоской — за Машу, за себя. 1815 год.

^{Д. В. ДАШКОВ.}

^{Литография К. Эргота с рис. Л. Питча.}

Холодная ночь начала октября. Его баллады и элегии переписывались в альбомы и заучивались наизусть во всей России. В 1812 году прогремело его патриотическое стихотворение «Певец во стане русских воинов». Он уже был прославленный поэт, но оставался в душе все тем же мечтательным и деятельным юношей, каким был в Москве, Белёве, Мишенском. Как и там, он просиживал ночи над книгами, составлял бесчисленные планы и конспекты, любил размышлять в одиночестве.

Приглашенный — как чтец — ко двору императрицы-матери, среди страстей и причуд созданного им кипуче-юного литературного содружества «Арзамас», он жаловался в письмах на родину: «У меня ни к чему не лежит сердце, и рука не поднимается взяться за перо, чтобы описывать то, что мне как чужое. И воображение побледнело… Поэзия отворотилась. Не знаю, когда она опять на меня взглянет. Думаю, что она бродит теперь или около Васькбвой горы, или у Гремячего, или в какой-нибудь Дблбинской роще, несмотря на снег и холод! Когда-то я начну ее там отыскивать! А здесь она откликается редко, да и то осиплым голосом».

…В сентябре был дружеский обед у Дмитрия Блудова — по поводу его и Дашкова именин. Сколько было разговоров о недавнем — ведь еще только в июне (этим летом!) отгремели наполеоновские «Сто дней», — при Ватерлоо окончательно закатилась зловещая звезда беглеца с Эльбы; в июле союзники во второй раз вступили в Париж.

Кто-то предложил:

— А не пойти ли нам всем на «Липецкие воды»? Все — это присутствовавшие на обеде Крылов, Гнедич, Жуковский, Дашков, Жихарев, Блудов, Вигель и Александр Тургенев. Но не все согласились пойти: Крылов и Гнедич отказались — знали, в чем секрет пьесы, но дипломатично промолчали об этом. Было взято шесть кресел в третьем ряду партера. Комедия шла в первый раз.

Князь Шаховской уже пытался в своих сочинениях задеть кое-кого из «новых»: в комической поэме «Расхищенные шубы» досталось Василию Пушкину, а в пьесе «Новый Стерн» — Карамзину. Драматург он был даровитый, остроумный; Жуковский и его друзья предвкушали удовольствие. Но их ждал сюрприз особенного рода.

Жуковский смеялся уморительным репликам навязчивого и