Дорогие гости. Эскиз [Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
I
В казачьей станице Веселый Куст уже три дня готовились к приему дорогих заграничных гостей. Станица разметала свои избенки у подножия горы Караульной, отрога Общего Сырта. Кругом — ни кустика, ни былинки, и только старые громадные пни по скату горы свидетельствовали, что здесь когда-то стоял громадный сосновый бор. Башкиры его берегли не одну сотню лет, но надвинувшаяся «казачья цивилизация», как выражался горный инженер Черноногов, не согласилась с его существованием и свела все до последней веточки. Станичные старички и старушки еще помнили столетние сосны, куда ребятами бегали за грибами, а теперь от бора остались одни пни, точно гнилые зубы. Да, прежде все было: на горе стоял бор, под горой протекала горная речка Незамайка, в речке было видимо-невидимо рыбы и т. д. Когда вырубили бор, Незамайка пересохла, а рыбу выловили дотла еще раньше. Одним словом, дыхание казачьей цивилизации сказывалось на всем. Сама по себе казачья станица, как и все казачьи станицы, ни издали, ни вблизи ничего привлекательного не представляла, кроме казачьего убожества и непокрытой бедноты. Избенки крохотные, кое-как сгороженные из березы и осины, крыши соломенные. Единственная станичная улица заменяла собою помойную яму и место свалки всякого домашнего сора и не просыхала даже в самое жаркое лето. Лучшая изба — сравнительно, конечно, как и все на свете, — принадлежала станичному атаману Кузьме Псалму. В ней сейчас помещалась главная контора золотых промыслов Мутных и К0. Прииски были разбросаны в верховьях Незамайки и по ее притокам. Сейчас в конторе находились сам хозяин Егор Никитич, седенький старичок с козлиной бородкой, выбившийся в золотопромышленники из простых рабочих, и горный инженер Черноногов, полный, упитанный господин за сорок лет, с красным носом и красивыми глазами навыкате. Хозяин все сидел у окна и угнетенно вздыхал, а Черноногов все время придумывал, что бы ему съесть, благо всевозможных закусок было заготовлено достаточно. — Если взять сардинку и посыпать ее зеленым сыром, — думал вслух Черноногов, — да прибавить костяного мозга, да поджарить испанского лучку, да гарнировать фаршированными оливками… Он закрывал глаза, чмокал жирными красными губами и безнадежно махал затёкшей от жиру короткой рукой. — Егор Никитич, что же это будет, а? — спрашивал он, охваченный съедобным изнеможением. — Надуют эти самые французы — вот что и будет, — ворчливо отвечал Мутных. — И что это тебе только далась эта самая еда? — Еда? Ах, ты, сыромятный человек… Да в еде вся сила! Не понимаешь? Вот ты наешься своего студня из бычьих ног, нахлебаешься редьки с квасом, наешься зеленого лукаі— сидеть с тобой ірядом нельзя. А тут приедут люди культурные. Одним словом, цивилизация… Все-таки не понимаешь? — Чего тут понимать? Такие же люди, как и мы, грешные… У них свой закон, у нас свой. Только и всего… Черноногов возмущался. В молодости он был раза два в Париже, когда там пела Жюдик, и считал себя специалистом по части заграницы. Ни одного спектакля с m-me Жюдик[1] не пропустил и пообедал во всех лучших ресторанах. — Французы — самый веселый народ, — объяснял он. — Только французы умеют веселиться и жить вообще. Мы дикари… Да, настоящие дикари… И потом… да… Да что тут говорить, все равно ничего не поймешь! Кстати, где Кузьма? — Сам же ты его послал за этой киргизкой. — Ах, да. Красавица эта Макэн… А французы любят красивых женщин и знают в них толк. Мутных вскакивал, начинал бегать по комнате и отплевывался. — Грешно это, Антон Павлыч, да. Не стало тебе по станицам казачек? Нет, подавай ему нехристь… Тьфу! Тьфу! Тьфу! Да я и куска в рот не возьму, когда она будет в избе… Не хочу греха на душу брать. Да… — Опять не понимаешь ничего… Ведь это настоящий шик: этнографическая горничная… Ха-ха!.. Живая этнография, понимаешь? — Она и в избе будет в шапке ходить. Подумать-то, так тошно. — Глупости. Мы этой этнографией так сразу и придавим милейших наших французов. — Ох, горе душам нашим! Только что и будет… Не отмолишь потом грехов-то. — Вот продадим прииски, тогда и молись, сколько душе угодно… — Что-то от Введенского нет письма. — Что ему писать — он ждет французов в Златоусте. Срочная телеграмма из Парижа получена еще на той неделе. Ждет-то он ждет, а я до смерти боюсь этих самых обвокатов… Увертливы уж очень. Есть чего бояться… Мы сами кого не обманули бы. — Ох, продаст он нас, — стонал Мутных. — У нас условие… — Да ведь условие-то он сам же писал. Да… Он и с нас сдерет и с французов сдерет… Дело шло о продаже промыслов французской анонимной компании, представителей которой ждали сейчас в Веселом Кусте. Простой приисковый старатель из раскольников, Мутных случайно разбогател и сделал целый ряд новых заявок. Но разрабатывать их у него не хватало денег, и заявки пустовали.- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (5) »
Последние комментарии
1 час 42 минут назад
10 часов 34 минут назад
10 часов 37 минут назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 21 часов назад
2 дней 23 часов назад