Сломанный зонтик [Владимир Томских] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Некоторое время чудовище гонялось за мной, чуть дольше пыталось что-то объяснить, придерживая — для надежности, парень! — меня за шею, однако превратилось в Ральфа только тогда, когда, посмеиваясь и качая головой, извлекло из недр чемодана зонтик:

Старый дырявый зонтик с ручкой, перемотанной синей лентой.


Ральф был бродягой.

Так он сам говорил по крайней мере:

— Я бродяга. И меня это не напрягает, док. Нисколько не напрягает, док — Ральфи всегда спок!

Уж не знаю, с чего он звал меня доком. Ральф вообще редкостный чудак.

Был.

Впрочем, он всех так называл: «Привет, док! Слушай, док. Эй, док, как жизнь?!» А когда я спрашивал, что это значит, довольно ухмылялся, выставляя напоказ желтые зубы, и начинал талдычить что-то о мулътиках. Ральф часто говорил странные слова: такси, фотки, копы, Джеки Чан, Рональд Макдональд.

Иногда и вовсе чистую несуразицу бормотал: он это называл отвести душу.

Да, и еще Ральф показывал мне карту.

Где бы мы ни находились — в кафе, в моей квартире на Палм-бич или пункте отдыха, удобной застекленной беседке, коих в изобилии понаставил на улицах «Зонт», — Ральф раскрывал чемодан и, порывшись в нем, вытаскивал прямоугольный кусок удивительной материи, тихо шелестящей и тонкой, несколько грубоватой на ощупь. Бумага, так он называл этот, неизвестный мне, материал.

На карте встречались то разные причудливые линии, то круги, большие и маленькие, то всякие надписи — их было больше всего, — которые мне ровным счетом ничего не говорили.

Огайо, Калифорния. Флорида.

Нью-Йорк. Чикаго. Вашингтон.

Гарлем. Бруклин. Манхэттэн.

Это была большая карта, которая с трудом умещалась на столе. И большая загадка, что не помещалась в моей голове. Еще две детали обращали на себя внимание: Отдельные кружки — не все, но многие — соединялись между собой корявыми красными линиями. Эти же кружки, сверху или сбоку, были украшены разноцветными каракулями: Ральф называл свои художества туристическим комментарием.

Слямзил совсем новые ботинки у скряги Хэмилда, местного выпивохи. Сукин сын натравил на меня своего пса. Кто ж так поступает с собутыльниками? (Чикаго)

Отличный виски делают в этой дыре, ей-богу! (Хьюстон)

Bay! Вот это город.

Дерьмо, черт возьми, какое же дерьмо! Повязали копы и вышвырнули отсюда. Ни ногой в этот гадючник! (Лас-Вегас)

Хороша старушка, не то что по ящику смотреть. И факел что надо. Продал те часы, которые нашел в Новом Орлеане, — двадцать баксов, двадцать, ей-богу. Ну, старушка, держись!(Нью-Йорк)

Помнится, я поначалу с любопытством изучал карту, в то время как Властелин Дорог, развалясь на стуле и прихлебывая виски, предавался воспоминаниям:

— Через пару дней чертовы макаронники все же прижали меня. Наводят в Чикаго свои порядки, проклятые итальяшки, — разглагольствовал Ральф. — Мы, американцы, даже толком не можем подзаработать в собственной стране из-за вшивых любителей спагетти. Куда ж это годится?

Я готов был слушать его часами. Он открывал мне новый мир, сколь притягательный, столь и пугающий, мир необычный и многоликий, словно самый невероятный из снов.

Я постепенно избавлялся от гнета темных туч, дождя и молний, воспаряя над тьмой, охватившей город, видел цветущие сады и зеленые газоны. Любовался бескрайними полями кукурузы, где забавное соломенное чучело грозит воронам тряпичными кулаками. Гулял по светлым праздничным улочкам Нью-Йорка в Сочельник. Бродил по горячим пескам Майами-бич, прыгал в голубоватые волны прибоя. И как сумасшедший бежал, бежал наперегонки с жарким полуденным ветром Техаса.

Я ложился спать в Вегасе и встречал рассвет в Милуоки.

Я много чего делал.

И там, куда я попадал мне подмигивало солнце и улыбалась свобода — дождя и зонтов, что стервятниками садятся тебе на голову, в рассказах Ральфа не было.

Увы, волшебные фантазии не могли полностью вытеснить из головы страх. Ведь рядом с красками и запахами чужого мира раскинулся город: тот город, в котором не поют птицы, не смеются дети, играя в классики на теплом асфальте, и люди, чьи сердца тревожно бьются в унисон со стуком дождевых капель, больше не танцуют на улицах и площадях. Это место, где влага, падающая с небес, не дарит Жизнь, а может лишь забрать ее.

Место, где правит «Зонт».


Наш город не всегда был таким, каким я его знаю. Другое дело, что воспоминания о его прошлом облике поблекли, стерлись; они исчезли подобно ясному небу во время грозы.

Собственно, с грозы все и началось.

В тот миг, много-много ударов грома назад, летний полдень сменился ненастьем. Дико, с надрывом, взвыл ветер, суматошно заметались в вышине птицы, боль, будто оковы, сжала виски. И пошел дождь: то с ревом водопада обрушиваясь на землю бурными потоками, то скупо роняя редкие капли, он все лил и лил, не прекращаясь ни на минуту.

Прежняя жизнь, словно осенняя листва, оказалась сметена