Подкравшийся незаметно [Александр Петрович Никонов] (fb2) читать постранично, страница - 2

Сапо-о-ожник!" - затухающе донеслось откуда-то из тьмы.

Такое с ней было лишь два раза в жизни. В первый раз это случилось в глубокой юности, когда худую, местами даже костлявую девочку еще никто не звал Аллой Борисовной, а ласково называли Лелей, Аленой, Алкой-давалкой. Дворник же Пантелеймон из их старого московского дворика отчего-то окрестил девочку Глистушкой. Тогда, возвращаясь с радиостудии после ночного записывания партийных гимнов, Алка зацепилась старенькой туфлей за торчащую из земли арматуру.

- Ч-черт!

Падая, она выставила руки вперед, как учил ее отец, опытный фронтовик, но что-то не получилось, "не срослось", как говаривала ее подруга из Конотопа Барбара Брыльска, - Алла упала и сильно ударилась затылком о брошенную строителями бетонную плиту. Тогда перед ней впервые промелькнула вся ее небольшая жизнь - детство, школа, младенчество. Вот она сидит на горшке и мощно тужится, а вокруг довольно смеются мамины гости, подбадривают ее, гладят по рыженькой головке. Только седоусый боцман Оноприенко хмурится и на его серебряных усах дрожат слезы. Маленькая Аллочка уже понимает, в чем дело: взрослые только что пришли с похорон дедушки Сталина и все осиротели. "Осиротели," - это слово Оноприенко произносил мягко грассируя. (Его дед был беглым французом из древнего грузинского рода.) Видимо, боцман так часто повторял это, потому что слово "осиротели" было созвучно фамилии его пра-прадеда - Джюряба Церетели, известного кавказского писателя, автора "Витязя в тигровой шкуре"...

Второй раз подобный промельк жизни случился с Аллой в зрелые годы, в Швейцарии. Там ей удаляли треть аппендикса. Алла (тогда уже "Борисовна") впала в кому и как бы сверху наблюдала за действиями врачей в операционной. Магистр хирургии Майкл Дебейки что-что кричал своим ассистентам на швейцарском языке, чернокожая медсестра Отари хлопала тело Аллы по обвислым щекам, пытаясь привести пациентку в чувство, от растерянности забыв, что та под наркозом. Приборы осциллографов вместо фигур Лиссажу вычерчивали мертвенные зеленые прямые, перья самопиздцев не дрожали, и на бумажных лентах текла черная прямая линия.

- Defibrilliator! - по-немецки выругался Дебейки, прилаживая к ее дряблой груди пластины электрошокового аппарата, затем скомандовал: -Priamoy ukol w serdse!

Чернокожая сестра Отари, только недавно пасшая овец в предгорьях Килиманджаро, перехватила огромный шприц обеими руками так, словно это был охотничий кинжал и с маху воткнула его в грудь клинически мертвого тела. Навалилась всем телом на поршень, выдавливая раствор диэтиламида лизергиновой кислоты в остановившееся сердце.

Вот тогда и промелькнула вторично перед Аллой вся ее жизнь. Боцман Оноприенко ("осиротели"). Юное лицо школьного пионервожатого Чикатилова, который любил сажать первоклассницу Аллу к себе на колени (в классе ее дразнили Пугалом). Песня "Аль Пачино", после которой она проснулась знаменитой. Ночь, когда она лишилась девственности.

...Ее снял молодой, немного похожий на еврея парень по имени Исраэль. Он был долговяз, черняв, кучеряв, горбонос и картав, а его влажные темные (словно сливы) глаза печально глядели на Аллочку и в них светилась вся скорбь еврейского народа. Аллочка почувствовала, что она безумно и безнадежно влюбляется.

Для начала посетили пивную "Пльзень" в Парке культуры и отдыха. Аллочка в простом ситцевом платье не отрываясь смотрела, как сутулый Исраэль, пробравшись без очереди, прикупил несколько кружечек пивка и, ловко лавируя между пьющими у столиков мужиками, пробирается к ней. Он счастливо улыбался и совершенно не обращал внимания на тычки в спину и пошлые выкрики "жид проклятый". Казалось, он даже не слышал этих выкриков (а может, привык). Аллочка тоже была с ним счастлива. Обхватив обеими руками, она ртом сосала его соленое пиво; не слыша деревянного стука, била засохшей воблой о край стола и залупляла кожуру воблы. Не вдумываясь в смысл, девочка просто наслаждалась музыкой картавой речи. "Он говорит как Ленин!" - вдруг подумалось ей.

Потом поехали в Бирюлево-товарное, где в коммуналке жил Исраэль. Там-то, среди пропитавшего всю квартиру запаха жареной рыбы, под звуки драки доносившиеся из соседней комнаты, Аллочка лишилась невинности. С тех пор она любила запах жареной рыбы и звуки драки, и когда другие воротили нос или звонили в милицию, она затаенно улыбаясь вспоминала пышущий страстью картавый голос Исраэля.

Потом (ну, в смысле, наутро) выяснилось, что фамилия у Исраэля деревянная, но красивая - Ясень. Он был начинающим литератором.

- Лист березовый падает с ясеня, - смеясь продекламировала Алла.

В ответ Ясень начал развивать теорию о том, как тяжело жить евреям в Советском Союзе.

- Посмотри сама, сколько антисемитской литературы, книг, фильмов выпускается в последнее время. Вот хотя бы эта книга, посмотри, - он вынул с полки и всучил Аллочке книжку исчерканную карандашными пометками. - Одно название чего стоит - "Белая книга жидовствующего сионофашизма"!