Григорий Шелихов [Владимир Степанович Григорьев] (fb2) читать постранично, страница - 2

убедиться еще в России, странствуя по Камчатке и по Чукотской землице.

Собрав своих промышленных людей, он объявил им о запрещении пускать в торговый обмен водку, оставив право на это только за собой. Ловок и силен был Григорий Шелихов тем, что умел, всякий раз вовремя уловив момент, опереться на артельные плечи и отстоять свой интерес.

— Сам ее пью и горазд понимаю, что православному человеку нельзя не выпить… Что ж, разве я против? Пейте, да дело разумейте, головы не теряйте, — добродушно начал он, как будто готовясь рассказать о планах ближайших экспедиций, и неожиданно для всех угрюмо закончил: — А кто американцу водку дает, тот на себя и товарищей нож готовит. Вот о чем, артельные, подумать надо!..

— Мы и то думаем: зачем ты себе права разрешил, а у нас отнял? С твоего водочного поднесения нож али стрела американские слаще, что ли, станут? — орали промышленники, разъяренные тем, что от них отняли легчайший способ к увеличению своей доли в заокеанской наживе.

— В моем кармане не подсчитывайте, — открыто пойдя на вызов, сказал Щелихов. — Водка-то чья, компании? А я от компании да и от властей над вами поставлен. Так вот: продажи навынос не будет, а кому выпить охота, ко мне придет. Поднесу и на счет запишу, но не более два штофа на месяц…

Отстаивая внушенное практическим расчетом начинание, Шелихов и дальше пошел на хитрость: положенный на месяц водочный паек он увеличил вдвое, — русские пускай пьют, только бы американцев не спаивали, не выступали бы конкурентами в заготовке пушнины.

До своего удивительного по отваге плавания в Америку в 1783–1786 годах Григорий Шелихов, добравшись до края земли — Охотского моря, служил приказчиком у разных сибирских купцов-богатеев. Разъезжал по дебрям Восточной Сибири, выступая вроде доверенного по торговле с чукчами — на Чукотке или с ительменами — на Камчатке, а то с Китаем — в Кяхте и даже с дикими племенами конных мунгалов и тунгусов — по Орхону, Онону и Амуру. Всегда в бесконечных разъездах, проявляя в делах отменные торговые способности, находчивость, обходительность и отвагу, он завоевал доверие туземных охотников, похвалу хозяев и симпатии самих представителей власти за то, что торговал мирно и не вызывал жалоб.

Записавшись в иркутские купцы и добившись величания по «отечеству», Григорий Иванович Шелихов за неимением капитала продолжал службу по найму и искал в жизни случая, чтобы выйти на широкую дорогу жизни.

Распаленный ушкуйницкой отвагой и непоседливостью, занесшей его, сына мелкого да к тому же разорившегося рыльского торговца, на караванные дороги в тундровые тропы восточной Азии, Шелихов решил сменить просторы степей и тундры на просторы океана, в которых за кромкой бескрайнего горизонта, он верил, найдется и на его долю «кус» в жизни. На это его наталкивали воспоминания молодости, прочитанные книги и ходившие по Сибири рассказы о чудесной земле Америке.

Передовик сибирских землепроходцев середины восемнадцатого века, не единожды добиравшихся уже до Алеутских островов и даже матерой земли Нового Света, Никифор Акинфиевич Трапезников, живя на покое в Охотске, заприметил Шелихова, этого смекалистого и удачливого приказчика Лебедевых. Старик Трапезников жаждал иметь преемника своим исканиям и готов был бы благословить выйти за него любимую внучку Наталью, ходившую молодой вдовой и во вдовстве сведавшуюся с синеглазым, густобровым плясуном и песельником Гришатой Шелиховым, — мешало их разноверие: она — староверка, а он — православный.

Восточная красота вдовы Гуляевой, — ходили слухи, что мать ее жила у курильских айнов пленницей из земли Чосен, Страны Утренней Свежести — Кореи, и от них вывезена Никифором Трапезниковым, — безоглядно полонила Григория Шелихова. Да и кто бы устоял перед ее, как уголья, горящими глазами в нежном овале лица, окрашенном постоянным янтарно-смуглым румянцем!

«Судьба!» — подумал Григорий Шелихов и решил жениться.

Но без дедова благословения Наталья Алексеевна выходить замуж не хотела и знала, что дед ее, суровый беспоповец Никифор Акинфиевич, никогда не согласится отдать свою внучку за табашника-никонианина.

Однако Григорий Шелихов не задумывался над догматами православия. Наталья Алексеевна по красоте и капиталу, оставленному ей покойным мужем, стоила православной поповской обедни, и Гришата улестил старого Трапезникова стоянием в моленной, истовым слушанием октоихов кержацкого распева и двуперстным знаменованием.

О приданом же он и не заикнулся и этим окончательно расположил к себе разоренного «честностью» гордого старика морехода Трапезникова.

Перед смертью, заповедав внучке и зятю долгую согласную жизнь, старый Трапезников, в обход детей своего давно умершего сына Алексея Никифоровича, которые тянулись в сидельцы к первогильдейским сухоземным купцам-торгашам, передал Григорию Ивановичу заветное наследие: рукодельную на полотняном убрусе^[2] карту