Двойное дно [Иван Захарович Лепин] (fb2) читать постранично, страница - 2

за него вчерашним и сегодняшним терзанием.

Конечно, понимал он, для пущей уверенности в дальнейшем благополучии семьи надо очистить свою душу и перед Натальей, во всем признаться ей. Она разумная, все поймет и все простит.

Только когда это сделать? Сейчас? Сегодня? Или повременить малость, не торопиться, дать отстояться чувствам и мыслям? Дело в том, что тут есть одна закавыка. «А ну-ка, — рассуждал Шуклин, — поставь себя на ее место! Вот она винится передо мной, стоя на коленях, умоляет меня отныне, и присно, и во веки веков верить ей, простить пусть даже нечаянную измену. И, допустим, я, переборов себя, все-таки не разуверюсь в чувствах любимого человека и скажу ей: „Ладно, прощаю, но чтоб в первый и последний раз…“ И жизнь снова пойдет своим чередом. Своим, но не прежним. Не прежним! Вот она, закавыка!.. Ведь я понимаю, что любая трещина — на металле, дереве, фарфоре, в душе ли, — как ты ее ни заделывай, со временем напомнит о себе, в самый неожиданный момент шов может лопнуть».

Что же тогда делать? Может, действительно, до поры до времени об этой трещине помалкивать? Пусть она и не такая уж узенькая, но если ее аккуратно заделать особым составом добрых чувств к жене (в первую очередь к жене!), если постараться больше проявлять о ней заботы, если ни на минуту без надобности не задерживаться после шести в редакции, если к Новому году подарить Наталье серьги или кольцо… Если все это и еще многое другое станет делать Федор, то трещину не то что не увидишь невооруженным глазом, но и в самый сильный микроскоп. А со временем, глядишь, и вообще зарастет-забудется.

А посему — стоит ли каяться перед Натальей? Что он, Федор Шуклин, не хозяин своему слову? Как бы не так! В себе-то он уверен на все сто!

И значит, надо придумать запасный вариант вчерашнего похождения.

Федор тихонько отстранил Натальину руку, чмокнул жену в щеку и начал медленно вылезать из-под одеяла.

— Ты куда? — открыла Наталья удивленные глаза. Даже в утренней темноте Федор заметил блеск этих глаз. Что-что, а глаза у его жены нерядовые: большие, черные, в них отражались малейшая искорка или лучик.

Федор по привычке поискал тапочки возле кровати, их на месте не оказалось. «Ах, это ж я вчера босиком, видать, топал…»

— Уже утро! — бодро сказал он.

И тут зазвонил будильник.

— Во, что я говорил?

Перед тем как идти умываться, Федор зашел в кухню и поставил на газовую плиту чайник.

В ванной он громко фыркал и плескался холодной водой.

Включил в общей комнате свет.

— Петушок пропел давно! — больше для Эли, спавшей в детской комнате, чем для Натальи, нарочито громко прокричал Федор.

Вышла из спальни Наталья, на ходу застегивая длинный, по щиколотки, халат.

— Это где тут петушок? — щурясь от света, игриво спросила она.

Федор юркнул в кухню. «Кажется, все в порядке», — сделал он вывод. Игриво же продекламировал:

— Что угодно приказать — кофе или чаю?

— Кофе, — раздалось из детской.

Наталья с Элей по утрам любили кофе с булкой и маслом. Федор предпочитал тарелку горячего супа.

Нынче Федор решил сам угощать жену и дочь. Он аккуратно разрезал на тонкие ломтики мягкий батон. Застывшее в холодильнике масло никак не прилипало к этим ломтикам, и он с досады покусывал губы.

Вошла умытая и причесанная Наталья, удивилась:

— Сегодня вроде и не Восьмое марта. Что это, Федь, с тобой? А-а-а, — двусмысленно засмеялась она, — все понятно. Ну-ну… Помогай…

И вышла. Ей на работу к половине девятого. Эле в школу тоже к этому времени. Но Элина школа — рядом, а Натальина аптека — минут двадцать на троллейбусе. Да до троллейбуса два квартала. Ей надо торопиться.

— Живее! — прикрикнул он на дочь. — Кушать уже подано.

И впрямь, на столе в кухне стояли три чашки кофе. Возле каждой чашки лежало по два бутерброда. Наталья как увидела это, так и ахнула:

— Эльвира, что это с нашим отцом?

— В порядке вещей, — потер Федор ладони, довольный произведенным эффектом. Он подставил жене табуретку: — Прошу. — И сел рядом.

Наталья принялась размешивать сахар. Не глядя на Федора, спросила:

— Так кого ты там вчера убил? Федор не понял, замялся.

— Т-ты что имеешь в виду?

— Я — ничего. Это ты вчера мне надоедал: «Прости, я убил человека».

Вон о чем он вчера болтал! Хватило хоть ума не все высказать.

Федор покраснел.

— Не помню… Видимо, спьяну что-то померещилось. Но ты и вправду прости, если я обидел… — и поцеловал Наталью в ухо.

— Как не обидеть? Целый день шлялся…

— Но я ведь с разрешения.

— До обеда. А после?

— После — виноват… Встретился, понимаешь, Добромыслов… Ну, мы и забурились…

— Вдвоем?

Федор хотел сказать: «Вдвоем», но вовремя спохватился, замялся. «А куда же, — вдруг спросит Наталья, — вы Дмитрия Ивановича дели?» Потому несмело ответил:

— Втроем.

— Ну-ну…

Федор похолодел: снова это многозначительное «ну-ну…». А что, если Наталья все же видела вчера Дмитрия Ивановича?

— Да ты не