Янко [Мария Парфенова] (fb2) читать постранично, страница - 3

подождешь, — отмахивается мать.

— Да я не себе, — нетерпеливо тянется к караваю Элиска, — я пустоглазой.

— Ну, раз так, держи, — вздыхает мать, отрезает аппетитную краюху. — Беги, отдай, пока не ушла.

* * *

Пустоглазые появились в селении два солнцеворота назад.

Сначала побаивались их местные. Смотришь — девка как девка, только неумыта да нечесана. И одежда — клочьями по земле. А приглядишься — глаза-то пустые-пустые. Ни радости в них, ни печали, ни страха… Ничего. И молчат они. Что ни спроси — молчат. Только, если уж совсем оголодают да замерзнут, мычать что-то начинают. И то редко…

Куда и откуда идут пустоглазые не знает никто. Заезжие сказывают, что возле герцогского замка их частенько увидеть можно, а чем дальше — тем реже попадаются. А уж коли заприметишь какую на оконечности земель герцогских — так уж будь уверен — не задержится на этом свете девка — до того отощала да пообносилась. Первые морозы — и всё. Много ли такой надо?

Вот и подбрасывают им добросердечные хозяйки краюхи хлеба, да крынки с молоком. Поймет пустоглазая, что еду ей принесли — съест, а не поймет — дальше по дороге пойдет: босая, исхудавшая, оборванная. Пустая.

* * *

Сердца нашли в тот же день. На берегу старого пруда. У затянутой бурой тиной отмели.

Сердца лежали горкой, одно на другом. Распоротые надвое. Мертвые.

Первым наткнувшийся на сердца и созвавший народ мальчишка неловко переминался с ноги на ногу. Молчал. Потом не выдержал:

— Пузырьков-то нет!

* * *

— По-разному к людям сердца приходят, — рассказывал дед маленькому Янко. — К кому прямо под порог прискачет, кого на лугу али у речки встретит, а кого и вовсе — день за собой по лесу водит, зовет, дразнит. И каждому — свой срок. Чаще-то оно как — пробились усы у хлопца — жди сердца, а бывает — доживет человек до седин, сто одежд сносит, ан нет — не идет к нему сердце. Хоть проси, хоть требуй, хоть плачь.

Раньше, сказывают, — теребил длинный ус дед, — не нужны людям сердца были. Сами любить умели. И не раз за жизнь, как мы, а столько, сколько судьба даст.

Да только давно это было. И, поди теперь разбери, правда ли…

И нельзя его ни купить, ни украсть, ни силою отнять, — поглаживал свое сердце дед, — только подарить можно… ну, или по доброй воле отдать. Правда ведь, пушистое? — сердце тыкалось в мозолистую дедову руку, счастливо жмурилось и что-то утвердительно мурчало в ответ. — А главное в нем, — продолжал дед, — пузырек. Махонький такой. Хрустальный. В самой что ни на есть середке хранится. А в хрустале том — смоляница душистая. Она-то любовь и дарит, она ей погаснуть не дает…

— Деда, — ерзал на коленях старика Янко, — а если сердце украдут, что будет?

— А ничего не будет, внучек. Твоим оно было, твоим и останется. Хоть за леса увези, хоть за горы. И любовь его с тобою будет — пока живо сердце-то. А жить оно будет долго, потому как … грех это большой, сердце жизни лишить…

* * *

Шел от пруда лесного домой Янко, шел, дороги не разбирая. Всё ему сердца мерещились. Маленькие, беззащитные, доверчивые. Разорванные. Опустошенные.

Только у Марьяниного плетня остановился Янко, прислушался. Не прозвенит ли ручейком весенним голос девичий, не мелькнут ли в оконце глаза жгучие.

— Денька доброго, хлопец!

Обернулся Янко, глядит — стоит перед ним пан Казимир.

— Уж не девицу ли красу высматриваешь?

Покраснел Янко, взгляд спрятал.

— Неужто так хороша? — смеется пан Казимир, на изгородь опирается. Гремит цепью хозяйский пес, лает на чужака, злится. Открывает дверь резную пан Войтех, выглядывает.

— Доброго тебе дня, хозяин! Сказывают, — косится на Янко пан Казимир, — дочь у тебя лицом пригожа.

— Пригожа, — соглашается пан Войтех, оглядывает гостя, скользит взглядом по одеждам дорогим, по кошелю тяжелому.

— И не замужем, сказывают, — щурится пан Казимир.

— Не замужем, — кивает пан Войтех.

Холодеет на душе у Янко. Вот такого жениха пану Войтеху подавай. С деньгами, да с положением.

— Покажи дочь, сделай милость, — склоняет голову пан Казимир.

Торопится пан Войтех, волнуется — женишка потерять боится. Дверь спешно открывает, дочь зовет.

Выходит на крыльцо Марьяна. Глаза долу опускает.

— Хороша ли? — подталкивает дочь вперед пан Войтех.

— Хороша, — приглаживает ус пан Казимир.

— Женишься?

— Жениться не женюсь, — ухмыляется пан Казимир, — а вот местечко теплое подыщу.

Лезет за пазуху пан Казимир, свиток, лентой герцогской обвязанный, достает.

— Поедет со мной твоя девица, — протягивает он свиток пану Войтеху.

Дрожат пальцы пана Войтеха, глаза на месте не стоят — с пана Казимира на дочь скачут.

— Читай-читай, — указывает на свиток пан Казимир.

— «Податель сего, — теребит ленту пан Войтех, — моею герцогскою рукою наделяется правом из деревни любой, села иль