«Сектор Газа» глазами близких [Роман Гноевой] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

уже дядю, очень пьяного, вышибалы тащили со сцены втроём. Помог сам Юра. Продолжая петь и поддерживая одной рукой микрофон, он другою рукой подтолкнул весельчака, так что тот сразу же очутился за пределами сцены.

Кое-то предпочитал проводить время в буфете, накачиваясь спиртным под долетавшие туда звуки концерта. Молодой человек, появившийся из холла, спокойно и не торопясь, вышел на сцену. Он уже плохо понимал, что вокруг него происходит. Тяжёлой, шатающейся походкой проследовал он мимо Юры, не обернувшись даже. К нему подбежал вышибала, который тут же и получил правильный удар кулаком в челюсть. Упав на сцену, они стали бороться. Юра продолжал петь. Появился другой вышибала, и буяна вынесли, бросив где-то в проходе.

Сам концерт проходил на ура. Юра рассказывал публике анекдоты. (Один из них я запомнил. «Ребята, я тут недавно книжку прочитал. Называется «Двадцать лет спускать». Читали, нет? Там ещё четыре мушкетёра были: Атсос, Подсос, Анонис и Драчуньян.») Юра «прикалывал» публику между песнями. «Ребята, а вы знаете, какая профессия самая благородная? Это — работник медицинского вытрезвителя. Я надеюсь, что когда вы вырастете, все пойдёте туда работать.» Из зала: «Не пойдём!» «Не пойдёте? Ну и правильно». Это так Юра предварял песню «Мент». А перед песней «Голубь»: «Ребята, а вы знаете, какая птица — самая отвратительная? Это — голубь, птица мира. Она летает над нами и всё время старается нагадить нам на голову.» Помню ещё один юрин пассаж: «А вы, ребята, знаете, какой самый лучший в мире запах? Это — запах носочного мужского пота. Бабы от него просто тащаться. Вот мы, с группой, например, свои носки вообще не стираем. Они так и прирастают у нас к ногам. Кто не верит — может подойти, нюхнуть.» (Перед песней про «грязные, потные, рваные вонючие носки».) Были какие-то рассуждения про «самых несчастных в мире мужчин», предварявшие песню про импотента, но я честно говоря, этого не помню уже. Подзабылось.

Вообще, описать Юру Хоя на концерте — непросто. Это надо увидеть. Он мотается взад и вперёд, падает на сцену, показывает жестами всё то, что делают его герои. (Поднимает окурок вместе со своим «Бомжом», хватает воображаемый камень и швыряет его яростно в воображаемого «Голубя».) Телосложение у Юры не вполне атлетическое, проделывать это ему явно непросто. Неверное, всё компенсирует та неподдельная энергия, что заложена в его песнях. Энергия простого парня с рабочей окраины Воронежа, вдруг получившего возможность рассказать громко на всю страну, что он думает, и как он чувствует.

После концерта Юра выглядел выжатым, замученным. Он снял свою панковскую куртку и в атмосфере гримёрки смотрелся вполне обыденно. (Тогдашний сценический имидж Юры Хоя отличался от нынешнего: порванные джинсы, куртка с цепями, бравые ковбойские сапожки, кольцо в ухе.) В гримёрке собрались поклонники. Замечу, что в России это — явление редкое. Публика ни под каким видом не допускается за кулисы, а эстрадных «звёзд» как правило стережёт отряд телохранителей. На концерте Киркорова, например, я видел бригаду молодых людей с рациями — с одинаковыми причёсками и в одинаковых пижонских костюмчиках. Но самый мрачный ажиотаж я наблюдал на концерте Бориса Гребенщикова. Сюда не то, что публику — журналистов пускали по заранее составленному списку. И это смотрелось тем более странно, что совсем небольшой зал театра «Екатеринодар» в посёлке Пашковском (окраина Краснодара) был еле-еле заполнен. Кстати, откровенно колхозное помещение с ужасной акустикой.

Но это — в сторону. Юра охотно надписывал кассеты и фото, просто общался с публикой. «Ну, чё, Юра, как жизнь?» «Да, ничё так». «Ещё к нам приедешь?» «Да как нибудь». Следом за публикой подошло несколько солдат-«срочников», из тех, что охраняли концерт. Тоже — за автографами.

Говоря о самом интервью, замечу, что от редакторской правки оно почти не пострадало. Выпало место, где Юра рассказывал о песне «Бомж». «Я написал эту песню, чтобы люди подавали нищим на улице. Сам я всегда подаю.» Ещё тогдашний редактор «Комсомольца Кубани» Юрий Зайцев убрал слова Юры о В. Цое: «Мы были с ним чуть-чуть знакомы. Раз встретились в рок-клубе, бутылку вина распили.» Ю. Зайцев (кстати, один из соавторов книги о Викторе Цое, что вышла в Москве несколько лет назад) посчитал, видимо, эти слова оскорбительными для памяти барда. (Помню, как он лично спустил в корзину мою заметку «Жизнь за Цоя», где речь шла о молодом человеке, записавшемся добровольцем в абхазскую гвардию (дело было во время войны в Абхазии). «Пусть меня убьют, — заявил тот абхазским пограничникам. — Раз Виктор Цой умер, больше жить незачем.») Видимо всё это же, личное отношение к Цою проявилось у Зайцева, когда он своею рукой вставил группу «Кино» в перечень любимых команд Юры Хоя. (Как раз эту группу Юра не называл.) Но редакторы газет (не только российских) и степень их добросовестности — особая тема. Об этом можно говорить много.

Уроки юродства — урок панка