Учёные сказки [Феликс Давидович Кривин] (fb2) читать постранично, страница - 3

ли, нет ничего — только рога.

Подумал Зайка: рога — это тоже неплохо. Можно и забодать кого при случае.

— Ладно, давай рога.

— Они не снимаются, — объяснил Козел, — но я здесь буду, никуда не уйду.

— Ладно, — говорит Зайка, — сиди здесь. А я побегу, еще себе морковку добуду.

Побежал Зайка в огород, а там Волк. Сидит, нюхает морковку.

— Дяденька, дяденька, — просит Зайка, — продай морковку!

— А сколько дашь?

— Дам рога, — обещает Зайка. — Хорошие рога, крепкие.

Смеется Волк.

— Откуда же у тебя, у Зайца, рога?

— Есть рога, есть! — клянется Зайка. — Они вон там, за кустом. Правда, вместе с Козлом… если не возражаете…

— С Козлом? — оживился Волк. — Ну что ж, это подходит.

Побежал Волк, сожрал Козла, а Зайка остался со своей морковкой. И неловко Зайке, что так получилось, да что поделаешь? Его, Зайкиной, вины здесь нет, он ведь за что купил, за то и продал…

Примечание:^[7]

Гуси-лебеди

— Эх вы, гуси-лебеди! Сидите в своем пруду, а ведь есть на земле такие озера!

— Какие? — спросили гуси-лебеди.

Селезень на минуту задумался.

— Синие-синие. Голубые-голубые. И такие чистые, что трудно даже вообразить.

— Трудно, — вздохнули гуси-лебеди.

— Как бы вам объяснить? — Селезень еще на минуту задумался. — Как бы описать? — Он задумался в третий раз и только после этого стал описывать.

Он не жалел красок. Он брал краски у неба, солнца и звезд и рисовал, рисовал озера. Рано утром — он их уже рисовал и еще рисовал — поздно вечером. Он рисовал и завтра, и послезавтра, и через три дня. Это были удивительные озера.

Постепенно гуси-лебеди научились их воображать. А Селезню они отвели отдельный пруд, чтобы ему было больше простора.

Теперь Селезень рисовал не задумываясь. Его пруд вместил в себя и небо, и звезды, и не нужно было тянуться к ним — они были тут же, под боком. И он рисовал в специально отведенные часы, уже не заботясь о том, чтоб поразить чье-то воображение. Он просто-напросто рисовал…

И пришел день, когда он назвал озеро водохранилищем.

Гуси-лебеди, гуси-лебеди… Тут бы надо что-то сказать, но они промолчали. Они лишь украдкой подняли к небу глаза, чтобы как-нибудь вспомнить те озера… Синие-синие. Голубые-голубые. И такие чистые, что трудно даже вообразить.

Примечание:^[8]

Мустанги

Слух о мустангах обошел весь мир и дошел до Шакала, который, помимо всего, питался также и слухами.

Мустанг… Красивое, стройное животное. Одна голова, одно туловище, четыре ноги…

Шакал посмотрелся в лужу. Ну конечно, не может быть никакого сомнения!

— Кого ты там увидел? — полюбопытствовала Гиена.

— Мустанга, кого ж еще!

Гиена посмотрела на свое отражение.

— Четыре ноги, одно туловище, одна голова, — объяснил Шакал. — Красивое, стройное животное.

— Все правильно, — сказала Гиена. — Но почему ты смотришь в лужу? Разве ты не можешь просто смотреть на меня?

Вот это да! Значит, и она тоже…

— И ты тоже? — спросил Шакал.

— Почему тоже? А кто еще?

Два мустанга стояли над лужей и выясняли свою принадлежность к этому благородному племени.

— Мы очень быстро бегаем, — сообщил Шакал. — Иногда обгоняем курьерский поезд.

— А чем мы питаемся? — коснулась Гиена главного вопроса.

— Мы питаемся травкой, — сказал Шакал. — Ну и вообще… растительностью.

— Ах, как хочется растительности! — вздохнула Гиена.

И они стали щипать траву.

Трава была как трава — совершенно невкусная. Шакал мусолил ее и смотрел на Гиену. У Гиены была голова, четыре ноги и большое мясистое туловище.

— Не понимаю, что со мной, — сказал Шакал. — Когда я смотрю на тебя, у меня появляется аппетит, а когда смотрю на траву, он сразу куда-то пропадает.

Гиена смотрела на Шакала. У Шакала была голова, туловище и целых четыре ноги.

— А скажи, пожалуйста, — сказала Гиена, — мустанги, они не питаются мустангами?

Примечание:^[9]

Лев из класса пресмыкающихся

Уэтого животного обе половины тела совершенно независимы одна от другой.

Б р э м

Земляной лев — так его величали в древности за его солидность, неторопливость, за его большое достоинство. Из тех немногих шагов, которые он позволял себе на земле, не было ни одного необдуманного.

«Обдумаем ситуацию, — обычно соображал он, сидя неподвижно и производя на всех должное впечатление. — Если сделать шаг влево, то можно нарваться на неприятности, а если сделать шаг вправо, то получится, что я не хочу нарваться на неприятности, и хотя я действительно этого не хочу, но я и не хочу, чтобы так получалось…»

Степенно, неторопливо он обдумывал свой очередной шаг. При этом один глаз смотрел влево, а второй — вправо, потому что так были устроены его глаза.