Эротида [Александр Фомич Вельтман] (fb2) читать постранично, страница - 2

гремит, как на страшном суде. Потом театр воздушный… что за актеры!., а все доморощенные!., про кулисы и говорить нечего: машина на машине — сами двигаются!.. Потом откроется бал… пойдут полонез, пергурдин, манимаску, менуэт… А что за наряды! Боже великий!., одного золота да блесток, что на пол просыплется, нашему брату на целую жизнь на пропитанье достало бы — полотеры пудами на выжигу продают!..

Бывало, сама государыня дивится: ну, — говорит, — Николай Петрович, богат ты и тороват! угостил! где нам за тобой тягаться?»…

Таким образом и бригадир Хойхоров видал прохождение небесных и земных комет и не дивился звездам.

Пережив жену свою, он остался с единородной своею дочерью Эротидой (он любил мудреные греческие имена и при рождении дочери выбрал это имя из Гипотипозиса, или из Полного месяцеслова); ему понравилось имя Эротида — любовь на лице являющая.

Он взялся сам воспитывать дочь свою. — Не поручу, — говаривал он еще жене своей, — не поручу ее ни мадаме, ни мусье.

— Помилуй, батюшка мой, — говаривала ему жена, — да ты только и знаешь, что свой артикул! — Но с женою умерли противоречия, и бригадир, нарядив дитя в амазонское платьице, накупил ему для забавы деревянных солдатиков, ружье, барабан, коня на колесах…

«Эротида будет у меня хват девка!» — думал он. — Ну, Эротенька, марш, марш! — и Эротенька, перекинув через плечо перевязь барабана, взяв в руки ружье, маршировала пред отцом, — отец любовался.

Когда Эротиде минуло 12 лет и деревянный конек стал уже ей не по росту, бригадир выучил ее ездить верхом, брал с собою в отъезжее поле. Изучение же наукам, т. е. чтению, письму и Закону Божию, поручил своему сельскому священнику отцу Лазарю, доброму старцу, любившему слушать бригадирские рассказы о воинских подвигах.

Вместе с бригадиром постарел и деревянный дом его, и все дворовые строения. Стены и кровли почернели, обросли мохом и муравою. Но кому не понятна любовь к привычному месту! кто не чувствовал какой-то неловкости, когда в его комнате старая мебель заменялась новою?

Все стены держались только подставами, а бригадир и не думал о перестройке дома.

— Вот уже! сколько могу припомнить, ваше превосходительство, — говаривал ему отец Лазарь, — домик-то ваш при мне стоит десятка четыре лет, а строился он до предместника моего… из опасенья бы изволили перестроить…

— И, братец, — отвечал обыкновенно бригадир, — простоит еще с меня; что мне в новых палатах? Теперь архитекторы, упаси Боже, построят дом, ни приюту, ни тепла, да еще того и гляди провалится, задавит. Вот, недалеко пример, у соседа… как бишь?.. Ну, да провал его возьми, и вспоминать не стоит!

— Касьян, Касьян… дай Бог память!..

— Какой Касьян, братец, я сроду ни одного Касьяна не знал, а с его отцом был закадычный друг. Сын мотыга, гордец, француз, построил себе дом в Москве, переехали жильцы. Первый снег — стропилы не выдержали, рухнулись, потолок провалился, всю, братец, семью было передавил…

— Слышал, слышал, ваше превосходительство… дом Григория Михайловича…

— Пора, отец Лазарь, надуматься. Да ты скоро забудешь, как свиных детей зовут…

— Виноват… ваше превосходительство.

— То-то, братец, ну, ступай, ступай, учи Эротиду…

— Хотел было я… изложить мою просьбицу… ваше… превосходительство…

— Что, верно, опять на посев хлеба? Нет, отец Лазарь, починать закрома для тебя не буду.

Таково было обхождение бригадира со всеми; немножко грубо, но зато простодушно. Слова вы от него никто не слыхивал; для приличия он не хотел отступать от грамматического правила. Но, грубо говоря, он был добр на деле. Священник был уверен, что на другой же день будет ему прислано с господского двора и жита, и проса, и ячменю, и овса. Соседи его любили и съезжались к нему раза два в год, в торжественные дни и праздники в кругу.

Только молодежь поотучил он от себя. Его первый вопрос был: «А тебе, братец, который годок?., пора, пора на службу! в двадцать лет стыдно соску сосать!., на службу, на службу, и не показывайся мне на глаза до капитанского чина; ну, в капитанском чине можно и в отпуску побывать».

Таким образом, круг бригадира ограничивался живыми преданиями глубокой старины.

Мужчины в пудреных париках, с сальными косами, с мешочком на конце вроде хлопушки, в шитых золотом бархатных или атласных кафтанах с пуговицами фарфоровыми, стальными, шитыми блестками, с медальонами, в плисовых сапогах…

Дамы постарше — в громадных атласных калишах на проволоке, с блондами вокруг лица, с бочками вместо фижм, в пышных полонезах, с прорезами сбоку, в которые продевались полы атласной юбки и висели, как драпри окон из двух разноцветных шелковых материй.

Дамы средних лет, за полвека, в чепцах суворовские или в прическе, обильной кудрями, сверх коей шифоне из индийского шелка соединялся с унизанным жемчугом черным бордоном, продетым сквозь прическу; в мантильях с длинными полами и