Аромат смерти [Питер Филлипс] (fb2) читать постранично, страница - 3

сдавило мне горло и скрутило желудок, я сделал открытие, что это был чистый этиловый спирт!

— Боже правый! — задохнулся я в то время, как мои глаза наполнялись слезами. — Это же самогон! Что за дурацкая шутка!..

Глаза Лебрана были широко раскрыты, взгляд рассеян. Он содрогнулся. Как у покойника, освобожденного от сдерживающих его уз, его голова упала на грудь, и Лебран повалился на стол.

Я услышал стук, когда его лоб коснулся стола, и глупо уставился на лысину Лебрана в кольце коротких седых волос.

Даже древесный спирт не убивает так быстро. Яд?.. Да и умер ли он вообще? Мое горло прочистилось. Мягкое пламя из желудка с невероятной быстротой пронизало все тело. Руки и ноги задрожали.

Я чувствовал, как краска заливает лицо… Если даже Лебран мертв, имеет ли это значение? Умираю ли я? Я пытался встать, но мои ноги сковала коварная слабость.

Я понял, что не умираю. Умирающим не хочется так смеяться. Старый дурак схватил по ошибке бутылку с только что дистиллированным спиртом, которое вкупе с тем, что он выпил раньше, свалило его.

Но я не должен был раскисать подобным образом. Я и раньше пил самогон; ни один бренди не может сравниться с ним по крепости. Тогда почему я не в силах встать?.. Что за нелепая слабость… Тем более, что чувствую себя легким, как пузырь, огромный пузырь, который несется по коридору из мягкого красного света прочь от лысины на голове человека, распростертого передо мной…

То были мои пальцы, сжавшиеся в кулак на столе, и мои руки, которые становились все тоньше и длиннее, пока меня уносило прочь… Если бы я вцепился в стол, смог бы обрести свое тело, вернуться в реальность, но мне не нужно было этого делать.

У меня не было причин бояться.

Та сила обладала спокойной целеустремленностью, которая, казалось, вытягивала меня из моего физического «я». Я не желал противиться этому приказанию из-за нежного, далекого голоса, непрестанно повторявшего: «Иди же. Тебе не причинят зла».

Мое тело было в безопасности. Оно проплыло мимо меня, туловище и голова воссоединились с руками, теперь постепенно уменьшающимися, и я увидел себя за столом, завалившимся вперед, с головой, покоящейся на руках. Потом красный коридор замкнулся, заслонив эту картину, и я стал сознанием, утерявшим физическую оболочку, наблюдателем, лишенным органов чувств, хранителем переданного мне богатства, которое принадлежало объекту моего наблюдения, чьи мысли мне тоже были известны. Это существо призвало меня покинуть собственное тело, чтобы стать свидетелем и судьей тайного преступления…

Я знал это, как знал и его имя — Теофил Морин. Я опознал его, как опознал бы самого себя в ярком сне, и я был в такой же мере частью его… Молодой юноша, высокий и сильный, тайный возлюбленный Элоизы Лебран.

Он карабкался (или мы карабкались) по увитой плющом стене к балкону ее спальни. Тонкий полумесяц высоко висел в черном небе, бросая глубокие тени в сад за стеной.

Окна были открыты. Он вошел. Она ждала его, находясь в мягком свете прикрытого ночника, ее руки были протянуты к нему. Его сердце (мое сердце) затрепетало при виде ее неземной красоты. Это была все та же Элоиза.

Но теперь ее глаза горели любовью, желанием, веселостью. На лице, обрамленном роскошными распущенными черными волосами, прелестным намеком выступил румянец. Ее восхитительное тело в прозрачнейшем ночном одеянии наполнилось несказанным изяществом, когда она устремилась в его объятия.

Я чувствовал (как если бы это был я сам) страсть и желание юноши, когда его руки обняли ее. Они поцеловались, и она, едва дыша, прошептала страстное приветствие. А я считал ее неспособной на это…

Картина изменилась с кинематографической внезапностью. Я увидел, что дверь в спальню вся дрожит, и почувствовал одновременно страх и гнев.

Дверь распахнулась, перед нами предстал Лебран. Его длинное бледное лицо кривилось от ярости. Для меня, как для сверхсущества с двояким сознанием, ясно обозначились порочные чувства Лебрана. Его обуревала бессмысленная ревность, но не ревность слепо любящего родителя (которой гордится любой отец), а дикая, плотская ревность обманутого мужа или разочарованного любовника.

В его руке была черная трость. Он поднял ее, замахнулся… Картина опять переменилась: Теофил Морин шел через прихожую большого дома к дверям… Я знал, что Элоизу заперли в комнате… Я знал, что Морин вот-вот повернется к крадущемуся за ним Лебрану, чтобы потребовать снисхождения к Элоизе.

Потом Морин спускался по каменным ступеням в сад за оградой, его высокая гордая фигура появилась в квадрате света из дверного проема.

Я знал: что-то должно было случиться… Те остатки самообладания, которые Лебрану удалось еще сохранить, растворились в море диких и злобных мыслей, захлестнувших его разгоряченный мозг… Он стоял на три ступени выше Морина. Из черной трости показалось тонкое лезвие. Морин обернулся и увидел — я увидел это, — как лезвие метнулось в его сторону. Он почувствовал — я