В лесах счастливой охоты [Николай Иванович Сладков] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

пляжем.

Мой конь, наверно, казался птицам сказочным конём-великаном, от каждого шага которого рождается озерко.

Красное пятно

Горные леса, а с ними и лето, остались глубоко внизу, под облаками. Вокруг нас — зимние альпийские луга.

Но зима на лугах не простая, а летняя. Как настоящей зимой, вокруг нетронутые снежные поля. Как зимой, нет ярких красок: белый снег, серые камни. Но мы, как летом, идём в одних трусах, — жарко! На голые плечи наброшены рубахи — от ожогов солнца. На головах — широкополые шляпы. Но от солнца спасения нет. Оно, как в зеркале, отражается в снегу и жжёт снизу. У нас потемнели и отекли веки, обожжены ноздри и низ подбородка.

Глаза болят и слезятся. Пора и вниз, — вокруг безжизненно и пусто.

Но вдруг среди серых глыб на снегу я увидел яркое красное пятно. Щурю воспалённые глаза — нет, не разглядеть, далеко. А разглядеть надо: красное пятно так и блестит на солнце и вроде шевелится. Утерпишь тут!

Что это? Подснежные цветы? Пятно крови? Или просто красный лоскут, оброненный охотником-горцем?

Придётся давать крюк. Лезу через камни, проваливаюсь в рыхлом снегу. В горле хрипит, в висках стучит. Глаза разъедает пот.

И чем ближе к пятну, тем непонятнее. Вокруг пятна какие-то полоски красные. Или так кажется?

А тут за камнями и вовсе пятна стало не видно.

«Вот мучаюсь, а там, наверное, просто лоскут», — сержусь я на себя.

А там не лоскут…

Вылез я на последнюю глыбу перед ледником и увидел на снегу… клубок красных змей! Некоторые змеи отползли от клубка в сторону и лежали на снегу, как красные ленточки.

Я протёр залитые потом глаза. Точно — змеи! Я пощупал рукой снег. Настоящий.

Змеи на снегу! Красные змеи!

Я поджал голые ноги. Потом осмелел и стал бросать в змей камешками. Сердито шипя, они подняли плоские головки и стали расползаться, быстро скользя по снегу и скрываясь в кустарнике на проталинах. Одна красная змейка проползла совсем близко. На её спине я разглядел зубчатую полоску.

Гадюка!

Уползли красные гадюки. Остались на снегу извилистые полоски — змеиные следы. Я и раньше встречал на снегу такие полоски, но никак не мог разгадать, что они значат. А теперь понял.

Змеи на зиму сползаются к какой-нибудь земляной норе и зимуют, свившись клубком. Весной, когда сойдёт снег, они выползают погреться на солнце. А горное солнце злое, и на снегу жарко. Вот они и выползли раньше срока. А что красные — так это не от загара. После уж я узнал: есть такая порода гадюк на Кавказе — красная гадюка Кознакова.

А вот я загорел. Да так, что вся кожа облезла. Да ещё и ослеп на два дня. Дорого обошлись мне красные гадюки. Одним утешался: такое не всякий видел.

А уж вид-то какой! Ослепительный!

Тетёрка

Кавказская тетёрка всем схожа с нашей, обыкновенной. Может, поменьше только.

И повадка у неё простая: увидит охотника, — улетит; услышит, — убежит или затаится.

Но однажды встретил я тетёрку, которая не улетела от меня, не убежала и не затаилась.

Сидел я на склоне у ручья. Плещет, скачет с камня на камень вода и у кустов рододендрона обрывается водопадиком.

Из этих кустов и вышла тетёрка. А за ней шесть — в полматки — цыплят.

Хотел я притаиться, да неловко шевельнулся: из-под ноги поскакали камешки.

Семь головок, как семь цветочных бутонов, поднялись из травы. И замерли.

Шесть несмышлёнышей ждут сигнала матери.

Вот тетёрка взмахнула крыльями.

«Сейчас улетит», — подумал я. Но она не улетела. Только кинулась в сторону. «Сейчас убежит!» Но она наткнулась на камень — и не убежала.

Шесть глупых цыплят ждали.

Тогда я нарочно зашуршал ногой.

Тетёрка — грозная, взъерошенная — бросилась прямо на меня.

Я шуршал ногой, а тетёрка бежала ко мне, спотыкаясь и падая.

Она кинулась мне прямо в руки и, схваченная, закричала, забилась, теряя перья.

Это послужило сигналом. Шесть цыплят разом взлетели — и спланировали под кручу.

Я был поражён безрассудной самоотверженностью птицы. Зачем кидаться в руки врага, когда можно убежать, улететь, спрятаться?

Но, прижав ладонями тугие, сильные крылья, я вдруг заметил: тетёрка была слепа. Вместо живых птичьих глаз были две пустые впадины с запёкшейся кровью.

Всё было ясно.

Пёстрый желтоглазый ястреб налетел, скогтил, поволок. Проколол глаза, да не сумел удержать и убить, — вырвалась.

Тетёрка и слепая водила выводок. На ощупь клевала траву и почки. Шесть несмышлёнышей по-прежнему ждали от неё сигналов. Но теперь она не могла взлететь и увлечь за собой выводок. Не могла убежать и спрятаться с выводком в чаще. Куда бежать, куда лететь, когда кругом ночь?

… А враги крадутся. Слышны шорохи в кустах, в траве. Скачут из-под чьих-то ног камешки.

И тетёрка, защищая детей, бросилась прямо на шум. Это всё, что она могла теперь сделать.

Слабый враг