Химера [Ярослава Анатольевна Кузнецова] (fb2) читать постранично, страница - 3

колесико для разрезания торта, встанет на четвереньки и пойдет кверху жопой перепахивать гектары крафта.

Рамиро миновал Северный вокзал, впереди открылась набережная реки Ветлуши. За железнодорожным мостом, прежде чем нырнуть в бетонную трубу, река делает плавный поворот, и там, на небольшом городском пляже, можно купаться летом. То есть, скоро. Не слишком привлекательная замена приморской виллы, увы.

А вот еще грибы повылезли. Рамиро хмыкнул. Здравствуй, весенняя столица! Как много странного скрывается в твоем чреве, и как коротка человечья память — за зиму напрочь отвыкаешь от этой пестрой толпы, в теплое время днюющей и ночующей на набережной.

Где они, интересно, зимуют? Может, в подвалах или в канализации?

Рамиро сбавил скорость — эти ребята не слишком соблюдают правила уличного движения. Вон некоторые сидят прямо на дороге, греются или спят, а некоторые играют как зверята, гоняются друг за дружкой.

Приезжие из других городов до сих пор ходят к реке, будто в цирк, и глазам не верят. У них такого нет. Еще нет, дело времени. В Катандеране тоже не было, они после войны появились. Вернее, они и раньше были, только людям не показывались. Но за последние лет десять город поднялся и расширился, начали строить метро, осушать болота, Ветлушу и притоки забрали в трубу, и вот, пожалуйста, принимайте табор разномастной нечисти на ваши новые нарядные набережные.

"Фриза" медленно проехала мимо черной лошади, лежавшей на асфальте по-собачьи, мимо пары старух с совиными головами, прикорнувших у парапета. Одна разомкнула сизую пленку века, безучастно проводила машину взглядом, сонно встряхнулась и снова зарылась клювом в воротник старого драпового пальто.

Длинные петли змеиного тела в узорной чешуе, голые медные груди, вороные волосы веером по земле — лежит такая на подстеленной картонке, прикрыв ладонью глаза, молодая, бесстыдная, срам смотреть, но не смотреть невозможно. Плевать хотела на человечьи приличия.

Вот возьму альбом и приеду сюда, подумал Рамиро. Кто мне запретит их рисовать? Что хочу, то и рисую. Тавлус Колченогий в конце прошлого века проституток рисовал, и что? Теперь его картинки по музеям висят.

Картинки.

Рамиро нажал на тормоза, чтобы не наехать на рисунок. Мелом на асфальте. Гребнястый контур, разинутая пасть, шипы на спине. Извивы хвоста, как на старинных гравюрах. Уверенная рука, нарисовано лихо, одной линией. А вон и натурщик неподалеку сидит. Узнаваем, даром что художник здорово приукрасил его. На рисунке — великолепный дракон, а въяве — унылая помесь варана и стервятника.

Дальше — больше. Рамиро тронулся и тихонько поехал вдоль череды нарисованных чудовищ, отражений чудовищ настоящих, но в первых, как ни странно, было больше жизни.

Потом он разглядел рисовальщика. И облегченно хмыкнул, потому что художник-самородок всего-навсего обводил тени на асфальте. И снова нахмурился, потому что обводить-то он обводил, но не совсем то, что видел Рамиро.

Такие же гордые и прекрасные создания смотрели на Рамиро из детских книжек, с репродукций старых мастеров, с найльских каменных стелл. Такие же восхитительно-волшебные, как на его собственных школьных и студенческих рисунках, в пыльных папках, забытых под матрасом.

Мальчишка шустрым паучком суетился на асфальте, семенил задом наперед, обратив к солнцу тощий, обтянутый застиранной парусиной тыл. Прокладывал меловую границу, уверенно отделяя тень от света, но то и дело срывался с терминатора в неведомые пространства. Натурщики обращали на него внимания не больше, чем на Рамиро, то есть, поглядывали лениво — и только.

"Фриза" остановилась.

— Эй, парень! — окликнул Рамиро.

Мальчишка выпрямился, тряхнул волосами, посмотрел, заслонившись от солнца сгибом руки. В пальцах он сжимал увесистый кусок известки.

— Поди сюда.

Он подошел. Нос измазан мелом, волосы прилипли ко лбу, глаза веселые. Уроки прогуливает, паршивец.

— Неплохо рисуешь. У меня есть работа для тебя. Нужно наколоть по контуру здоровенный рисунок, чтобы потом перевести его на стену. Плачу четвертной, если до вечера управишься. По рукам?

Мальчишка оттопырил нижнюю губу, подул вверх, сдувая прядку со лба. И кивнул.

— По рукам. Господин…? — вопросительно поднялись брови.

— Рамиро Илен, маляр-декоратор. Расписываю особняки богатым господам. Забирайся в машину. Известку выкини, а? Как тебя зовут?

— Каньявера.

То ли имя, то ли прозвище. Каньявера, тростник, осока, болотная трава.

Мальчишка неловко влез, уселся, вытер ладони о штаны. Запястьем сдвинул налипшие на лоб пряди, улыбнулся. Волосы у него и впрямь были охряно-пепельные, цвета сухой травы, но не скошенной, а той, что умерла стоя.

— Нам недалеко ехать, — сказал Рамиро. — Сейчас за парком свернем на Липовую… эй, что у тебя с руками?

Черные ногти. Извазюканные мелом пальцы, не сразу заметно. Рамиро сперва показалось — черный лак, ну и пусть, мало ли какая мода у нынешних школьников. А потом вдруг