Прямой наводкой по ангелу [Канта Хамзатович Ибрагимов] (fb2) читать постранично, страница - 3

вмиг представил как тяжелы для меня эти поездки, и уже более твердо заявил:

— Без денег не уйду, ты уже пять лет меня за нос водишь.

— Ну, кто такие деньги в кармане носит? — не без усмешки.

От всей обстановки я и так был озлоблен, а тут такой тон.

— Я в долгах, и без денег не уйду, — повысив голос, повторил я, так что охранник заглянул в кабинет.

— Хорошо, хорошо, — вскочил хозяин, и, поглядывая на часы, — у меня сейчас совещание с военными, ну-у, минут пятнадцать-двадцать. И потом я решу твою проблему.

А ты пока что посиди в приемной… Девочки, чай или кофе гостю!

— Мне далеко, в село ехать надо, — о своем печалился я.

— Не волнуйся, на моей машине отвезут — спецпропуск, даже охрану дам.

— И уже в дверях: — А может, сегодня у меня переночуешь? — и, моргнув, затейливо жестикулируя, полуголосом: — Отдохнем по полной программе. Такого даже в Москве нет.

— Меня дома ждут, — как можно строже ответил я.

Когда я уже допивал вторую чашку чая, запиликала рация охранника, и он вышел. Потом ушла одна девушка, а другая уж очень громко отвечала в телефон, что начальника ни сегодня, ни еще неделю не будет — в командировке. Я все сидел и думал, что это версия для назойливых посторонних, пока девушка не сказала:

— Рабочий день закончился. Я обязана опечатать кабинет и сдать ключи охране.

— Что-о-о? — Я чуть ли не заикался. — А он не приедет?

Оболваненный в очередной раз, вяло соображая, я попытался покинуть огромное, опустевшее здание, но меня не выпускают — требуется какой-то пропуск с отметкой, а у меня никакого пропуска и не было. Приходя в себя и вспоминая повадки московской милиции, я было полез за кошельком, да тут подоспела секретарша, помогла мне выйти. Уже сгущались сумерки. Дул колючий ветер, нагоняя жесткий редкий снег. От былой толпы лишь тысячи следов на мрачноватом насте и поразительная тишина, только учащенный стук каблуков, заглохший за поворотом.

Поднимая воротник, ежась, в ту же сторону, к базару, заторопился и я. За углом мрак вымершего города. Я побежал. Поскользнулся раз, два — устоял, на третий плашмя угораздил в рытвину. Проклиная весь свет, зачем-то пытаясь облагородить свой попорченный импозантный вид, еще более размазал грязь. Плюнув на все, побежал дальше сквозь дворы, где провел все детство и молодость. И странное дело, никаких чувств или эмоций. Это чужой город, он разбит, захламлен, и отсюда задолго до войны я уехал. А детство? А память? То было не со мной. Или в другой жизни. И не хочется то счастье с этими руинами связывать…

Вот и базар. Здесь оживленно, какой-то пьяница, как и я, вымазанный, да не печалится, еще залихватскую песнь орет. С ходу я заскочил в переполненный микроавтобус, у самых дверей примостился на корточки. Я даже не успел рассчитаться за проезд, как мы подъехали к мосту… Да, к этому месту, где я сейчас стою.

Раскрылась дверь, и я еще не увидел лица, как ощутил терпкий запах перегара и грубую команду:

— Мужчины, на выход! Документы!

Всем паспорта вернули, а мой стал снова под фонариком рассматривать.

— Что ж ты из Москвы сюда приперся?… Что? К родителям? А кто в грязи вывалял столь роскошный вид?

Пока я мямлил, выскочил водитель, засуетился вокруг военного, пытаясь что-то еще всучить.

— Этот тип подозрительный, — заключил военный и, видя, что водитель не отстает, рявкнул: — А ты давай проваливай! Живее, освободи проезд!

— Ну, пожалуйста, отпустите его. Уже темно, он мой родственник, — не унимался водитель.

— Прочь, я сказал! — заорал военный и вдруг скинул короткий автомат и очередью прямо под ноги водителя.

Машина тронулась, остановилась, и сквозь открытую дверь на чеченском:

— Парень, как тебя зовут и откуда ты?

Я было ответил, но все приглушила стрельба поверх микроавтобуса.

Ткнули в спину, и на ходу я озирался в очередную машину, пытаясь сквозь свет фар увидеть помощь. Но было не до помощи. Каждый должен был выживать сам, и действия водителя — уже был подвиг.

За тщательно огороженной территорией темное строение из железобетонных блоков. Меня провели сквозь недолгий лабиринт с едким запахом консервов и курева, и мы оказались в довольно светлой комнате, с большим деревянным столом с остатками еды, с нарами, на которых, укрывшись в ватник, скрючившись лежал военный в грязных сапогах.

— Кузьма, вставай, принимай товар… Вроде день не зря прошел, — задорно прокричал мой провожатый.

Лежащий сопя перевернулся, медленно занял сидячую позу, долго протирал пролежное лицо грязной рукой, потом будто нехотя долго листал мой паспорт и с ленцой пробасил:

— Все содержимое карманов на стол. Часы тоже… Лицом к стене, — следующая команда. — Руки вверх. Шире ноги, еще шире, вот так, — по голеностопу пришелся удар сапогом. С меня сняли шапку, пальто и даже пиджак; грубые руки стали шарить по телу, а Кузьма продолжал допрос:

— Я снова спрашиваю: цель приезда? А чем занимаешься в Москве? Небось, боевиков финансируешь?

Еще много было