Хоксмур [Питер Акройд] (fb2) читать постранично, страница - 2

убийствам: пирамиды, колокольни и шпили церквей заставляют проливаться жертвенную кровь. Таким образом были совершены убийства на Рэтклиффской дороге, с такой любовью описанные Де Куинси в книге «Убийство как одно из изящных искусств».

Однако чего у Синклера не найти, так это целостной структуры «Хоксмура». Скорее кажется, что «Лудов жар» меньше, чем сумма его составляющих, — набор экзегетических записок, комментариев к роману, на деле вышедшему спустя добрый десяток лет. У Синклера, как у любой творческой личности, вполне может вызывать досаду то, что оригинальность его видения не стала залогом первенства, однако, хотя обскурантизму «Лудова жара», созданному рукой сильной и волевой, присуще благородство, по увлекательности ему далеко до «Хоксмура», текста насыщенного и тем не менее захватывающего — крепко, словно руки убийцы.

Гений Акройда заключается в первую очередь в его языке — или, точнее, в расшифрованных им словах, потоком выходящих из-под гусиного пера Николаса Дайера. Любому, кто знаком с дневником Пипса^[2] — бессистемное использование заглавных букв, суффиксы, образованные на французский манер, и иррегулярная орфография, — записи Дайера не покажутся столь уж странными, скорее воплотят в себе убедительный пример развития языка за следующие полвека, его приближения к современной разговорной речи. Подобно частному дневнику Пипса, этот текст под грузом полученных из книг знаний не задыхается, но приобретает собственные модуляции. К тому же, опять-таки подобно Пипсу, Дайер — человек относительно скромного происхождения, поднявшийся по социальной лестнице с помощью могущественного покровителя.

Но если Пипс — человек, не чуждый мирских радостей, целиком погруженный в раблезианские грязь и чувственность, свойственные Лондону XVII века, то Дайер — адепт потусторонних истин, испытывающий глубокое отвращение к городу, восставшему из чумных ям и пепла Великого пожара. Пипс был одним из основателей Королевской академии наук — Дайер ее громит. Пипс преклоняется перед ролью Церкви в формировании общественной морали — Дайер любую религию готов склонить к преступлению ради своих темных целей. (Нам прямо-таки слышен его резкий, лающий смех, когда он читает плакаты духовного содержания перед церковью Св. Мэри Вулнот.) Пипс почти не использует метафор — текст Дайера ими изобилует.

Тут стоит остановиться, чтобы поразмышлять о достижениях Акройда. Ведь если цель автора состоит в том, чтобы полностью избавить читателя от недоверия, то этот шаг — с размаху швырнуть нас в мир столь чуждого нам сознания — послужит самой надежной проверкой его таланта. И все-таки мы не только успеваем поверить в Лондон Дайера, но вскоре начинаем считать его рассказ более достоверным, чем исторические документы, и в конце концов он представляется нам весомее миражей высотных зданий и зыбких магистралей современного города.

Так уж обстоит дело с главами «Хоксмура», звучащими контрапунктом, — теми, в которых современный детектив, чье имя стало названием романа, разыскивает того, кто совершил преступления, уходящие корнями в трехсотлетнее прошлое. Полицейского Хоксмура само время просеивает через свое сито; в Лондоне, по которому он кружит, включив сирену, имеется вся необходимая обстановка: машины, поезда метро и автобусы; его помощник расхваливает новомодные компьютеры за их способность раскрывать преступления. Несмотря на это, все здесь кажется бледным, приглушенным — таким же до умопомрачения несущественным, что и какая-нибудь подробность лондонской жизни. Дух реальности источают одни лишь бродяги, волочащие натруженные ноги от одного сборища к другому, да уличные мальчишки, распевающие фольклорные песенки.

Несколько слов о «психогеографии» — термин, которым принято обозначать литературные странствования и Акройда, и Синклера. Введенный французским ситуационистом Ги Дебором,^[3] сперва он означал цепочку обычаев и занятий, что были направлены на разоблачение «общества спектакля» — еще одно изобретение Дебора — во всей его красе: урбанистическая география, искаженная коммерческими и консюмеристскими требованиями позднейшей стадии капитализма. С целью сорвать этот спектакль Дебор и другие члены его марксистской микроячейки предпринимали так называемые dérives (буквально — шатания по городу), блуждания, самая бесцельность которых призвана была отделить разнообразные пласты того или иного места — исторические, психические, физические — от топорной географии человеческих нужд и желаний.

Переправившись через Ла-Манш, в руках английских литераторов психогеография претерпела существенные изменения. Для Синклера dérive — мистический ритуал, дарующий ему недоступный, скрытый от других образ города, того, что построен поэтами и шаманами, а не политиками и планировщиками, где именно первые определяют его атмосферу, дух и даже судьбу. Акройда всегда отличал, скорее,