Олаф, сын Улафа [Михаил Валерьевич Савеличев] (fb2) читать постранично, страница - 3

былых саг. Жены и слуги заметили состояние конунга, но никто не осмеливался приставать к ему с расспросами - кровь несчастного Эгиля еще не полностью была отскоблена от деревянного пола. Но не Эгиль Лысый беспокоил Волка. До поры, до времени. Покоя лишился конунг из-за спора богов. Он с радостью последовал бы совету колдунье, если бы не постоянное напоминание о том, что жизнь его сына стала ставкой между Тором и Локи. И этим напоминанием, конечно же, был сам крошечный Олаф.

Сольвейг, гордая сыном и поглощенная заботами о нем, тоже не слишком обращала внимания на терзания мужа. Она знала об убийстве, произошедшем в момент родов, но не видела в том плохой приметы или, пуще того, проклятья. Волчица, она сама готова была разодрать горло всякому, кто хоть раз косо взглянет на ее щенка, на потомка великих конунгов, наследника богатейших угодий в Норвегии, будущего могучего воина и предводителя викингов. Он должен был впитать пролитую при его рождении кровь, проглотить душу священной жертвы, забрать ее силы и храбрость. Не зря же и она, Сольвейг, Белая Волчица, грызла тела стольких невинных людей, выцарапывая из их печени удачу и покровительство своему сыну. Порой, при свете молний, она видела эти грозные тени, стоящие на страже вокруг колыбели Олафа и слепыми глазами взирающие на охранительные руны.

Холодный год принес голод. Люди ели кору деревьев и жевали шкуры медведей, золото и серебро стало дешевле мусора, а новорожденных девочек убивали еще в колыбели. Неспокойно было и на дорогах, где ватаги разбойников в отчаянии нападали даже на отряды ярлов, и их голодные головы затем украшали частоколы поселений. В простоявших без дела драккарах завелись черви, и они рассыпались от порывов ветра в черную, едкую пыль. Совет ярлов все-таки состоялся, где не все сразу узнавали почерневшего конунга. Ни о чем полезном договориться не удалось, так как наступала зима и никто не знал, кто ее переживет. Все они были пока живы, но голод и драки с разбойниками многих заберут на тот свет.

Когда конунг вернулся, ему сообщили, что какой-то юноша хочет поговорить с ним. На попрошайку гость не походил, был хорошо вооружен и владел тяжелой алебардой. Оказался он сыном убитого Эгиля Лысого, но требовал не судебного поединка с Улафом, а повышения откупного за невинно погибшего отца. Мудрость юнца поразили мрачного Волка. Будь он на его месте, жажда отмщения пересилила бы все разумные расчеты и хотя у него не было бы никаких шансов устоять против берсерка, он все равно попытался бы отплатить убийце точным ударом меча.

- Почему ты не требуешь поединка? - поинтересовался конунг.

- Я бы вырвал тебе сердце голыми руками, - сказал сын Эгиля, - но под моей рукой теперь слишком много людей, за которых я в ответе. Моя смерть - их смерть. Отца не вернешь. Поэтому я требую от тебя увеличения откупного и мне не нужно золота. Я возьму еду. Три повозки мороженной рыбы и овощей, и наш с тобой спор будет разрешен.

- Ты один, глупый малыш, - покачал головой Волк. - Ты не довезешь провизию домой, так как разбойники съедят ее вместе с тобой.

- Это не твоя забота, Волк.

- Я просто не хочу, чтобы меня обвинили еще и в твоей смерти.

Юноша бросил к его ногам палку с согласными рунами об исчерпании спора и вражды, и получил все, что требовал. Снег и надвигающаяся ночь не остановили его. Лишь когда связанные воедино повозки с несколькими сопровождающими из бывших слуг Эгиля Лысого скрылись во тьме, конунг прочитал имя юноши на откупной. Были они тезками и его тоже звали Улаф. Словно зубы ночного демона вцепились в душу конунгу - показалось ему, что теперь он понял пророчество и спор богов. Всю ночь прошагал Волк Улаф из одного угла в другой в обнимку с топором, прислушиваясь к вою ветра и сдерживая самого себя, чтобы не завыть. Утром он приказал отправить за сыном Эгиля погоню и привезти его голову, но сам не решился еще раз сотворить своими руками черный поступок. Через несколько дней люди Улафа вернулись ни с чем, утверждая, что почти около Фердира наткнулись на изломанные, занесенные снегом сани с откупным, но ни сына Эгиля, ни его слуг там не было. Наверное их разорвали волки. Конунг тяжело вздохнул, ни капли облегчения он не почувствовал в своем сердце.

Когда маленький Олаф стал поднимать голову и узнавать отца, Сольвейг, наконец, обратила внимание на состояние мужа. Улаф уже не видел смысла скрывать произошедшее и все ей рассказал. Сольвейг была из тех женщин, что отдает свою душу новорожденному и лишается разума. Сердце ее билось теперь в груди сына, а в ее груди были теперь чернота и пустота. Таких называют паучихами, потому что они пьют кровь близких и легко жертвуют своими и чужими жизнями ради потомства. Волчица не поверила в смерть Улафа, сына Эгиля.

- Ты все сделал правильно, муж мой, - сказала она Квельдвульфу. - Ставка в игре богов - жизнь нашего сына. Тор и Локи развязали руки нам в игре с судьбой. Только от тебя теперь зависит, законный наследник займет твое место, или придется выбирать среди твоих