Изобретение зла [Сергей Герасимов] (fb2) читать постранично, страница - 147

Она подстраивала их судьбы, сообразуясь с некоторой целью, ведомой лишь ей. Те люди называли это судьбой, везением или совпадениями, но теперь я знаю, что если ты оказываешься там, где не предполагал оказаться, то это Машина. Машина всегда наполняла жизнь чудесами, а люди были слишком самоуверены и прямолинейны, чтобы видеть эти чудеса.

Я научился их видеть и поэтому знаю, что Машина не ушла далеко.

Загорается чиркнутая спичка, выбросив шипящие перышки, замолкает; огонек съедает ребрышки, а потом уж и плоть дерева, палевый, окаймленный синевой; головка спички загибается кверху, будто хочет видеть твое лицо, любопытная; подсвечивает бордовым, не вполне остыв; вдруг выплевывает едко пахнущий дым, и сумрак становится текучим, волшебным, и ты негромко говоришь: "когда спичка погаснет, кто-то умрет", и тебе совершенно все равно, умрет безымянный кто-то или нет - безразлично, хотя преступное желание угадать стоит тут же, рядом, и выглядывает из-за плеча безразличия, и гримасничает; вот так бывает.

Иногда я знаю, что наша насквозь рациональная и протравленная научностью, как таранка солью, жизнь есть лишь черно-белый узор над плотной подкладкой из пушистых чудес; иногда я вижу яркую петельку нити, беззаконно поднявшейся к нам из той подкладки; иногда мне удается потянуть эту нить и, хотя она легко рвется, но самой возможностью бесконечного вытяжения показывает, как обширна та область, откуда она пришла. Мне неинтересны знахари и колдуны, водящие по воздуху ладонями; неинтересны кликуши, входящие в оплаченный транс; неинтересны парапсихологические феномены, надувающие жилы на потных лбах, и с напряжением, способным сдвинуть с места грузовик, сдвигающие с места пылинку, закрытую от них тройным стеклом неинтересны, потому что они не знают главного секрета, не знают и потому лгут, себе или нам.

Однажды я целую неделю был занят тем, что писал рассказ о пожаре - и всю ту неделю горели пожары окрест, сгорело даже весьма холодное место фабрика мороженого; в другой раз я рассказал женщине о странном зигзаге свой судьбы и в тот же день зигзаг повторился, и даже оставил после себя парочку следов - вот, мол, помни и верь; в третий раз хорошая девушка в сердцах пожелала плохой споткнуться и сломать себе шею - и плохая, ничего не зная о пожелании, споткнулась и сломала себе - не шею, а всего лишь руку и два ребра справа, но споткнулась как раз вовремя чтобы намекнуть на чудо; в четвертый - был надцатый по счету темнооблачный день и мальчик спросил: "когда же выйдет солнце?" "Через тринадцать минут", - ответил я, не думая, что мальчик станет смотреть на часы - но точно через тринадцать минут солнце показалось.

Руку, а не шею - всегда видишь недостроенность чудес, будто некто, как ребенок, бросается тебе навстречу с руками, раскинутыми для объятий, желая отдать всего себя, но вдруг останавливается, застеснявшись, и отворачивается, и идет в другую сторону. Так кошка, играющая в траве, замечает человеческий взгляд и начинает играть вдохновеннее, но переворачивается на лапы и притворяется серьезной, и ты чувствуешь совместный с нею стыд, ты, подсмотревший чужую тайну. И сбываются нелепейшие предсказания, вроде того, тринадцатиминутного; и исполняются проклятья, и трещат пожары, в которых ты никак не повинен, но какой-то изнаночной гордостью приписываешь их себе (да и мораль в таких, не редких случаях, тоже вывернулась наизнанку); и сумрак становится волшебным, и огонек ползет по спичке выше - медленный в пристальном свете внимания, медленный, как болезнь или старость - и уже почти касается пальцев - когда спичка погаснет, кто-нибудь умрет, - ещё секунда; и спичка гаснет, и в ларек на полной скорости врезается мотоциклист.

Вы думаете, что её нет над нами?