Как дрались Яппе и До Эскобар [Томас Манн] (fb2) читать постранично, страница - 2

одобрении госпожи Бишоп сотоварищем Джонни по играм в саду и попутчиком до школы.

Как я уже сказал, меня крайне испугало сообщение Джонни о предстоящем между Яппе и До Эскобаром поединке, который пройдет в суровой серьезности сегодня в двенадцать часов на Светлой поляне. Он может окончиться ужасно, ибо Яппе и До Эскобар — сильные, отважные парни с рыцарственными понятиями о чести, и самая мысль об их схватке приводила в содрогание. В памяти моей они, как и прежде, предстают большими и мужественными, хотя им было, пожалуй, всего лет по пятнадцати. Яппе происходил из среднего городского сословия; по сути безнадзорный, он, собственно, уже почти стал тем, кого мы называли тогда «фертами»,  — подразумевая под этим гуляк, обладающих некоторым налетом светскости. До Эскобар был свободной натурой — экзотический чужестранец, он и школу-то посещал нерегулярно, держась эдаким вольнослушателем (беспорядочное, но райское существование!), проживал на полном пансионе у каких-то бюргеров и пользовался безграничной самостоятельностью. Оба они принадлежали к людям, которые поздно ложились спать, посещали трактиры, вечерами фланировали по Брайтенштрассе, заигрывали с девушками, считались отважными гимнастами, короче — кавалерами. Хотя в Травемюнде они жили не в гостинице при кургаузе, где им, собственно, было бы и не место, а где-то в городке, но как светские люди они чувствовали себя в городском парке как дома, и я знал, что вечерами, особенно по воскресеньям, когда я уже давно лежал в постели в одном из швейцарских домиков и мирно дремал под звуки игравшего в парке оркестра, они в компании с такими же юными прожигателями жизни прохаживались с предприимчивым видом в потоке курортников и экскурсантов перед длинным тентом кондитерской, ища и находя взрослые развлечения. Тут-то они и столкнулись. Один бог ведает, как и почему. Возможно, один нечаянно задел другого во время прогулки плечом, но, при их понятиях о чести, этого было достаточно, чтобы возник военный конфликт. Джонни, который, конечно, тоже давно уже спал и только понаслышке знал об этой ссоре, высказал своим приятным, чуть приглушенным детским голосом предположение, что, наверное, каша заварилась из-за «девки», о чем и так нетрудно было догадаться, зная лихость Яппе и До Эскобара. Словом, на людях они шума не подняли, но при свидетелях коротко и злобно договорились о месте и часе решения дела чести. Встреча завтра в двенадцать в означенном месте на Светлой поляне. Честь имею! Балетмейстер Кнаак нз Гамбурга, maitre de plaisir^[1] и распорядитель танцев на балах в курзале, присутствовал при этом и дал согласие прибыть на поле сражения.

Джонни откровенно радовался предстоящему поединку, и ни он, ни Браттштрем не разделяли чувства подавленности, которое испытывал я. Джонни, с присущей ему очаровательной манерой, чуть раскатисто произнося букву «р», твердил без конца, что эта парочка будет драться со всей серьезностью, как враги; с веселой и несколько иронической деловитостью взвешивал он шансы на победу того и другого. Яппе и До Эскобар — настоящие силачи и оба порядочные грубияны. Забавно, что наконец-то выяснится всерьез, кто же из них наибольший грубиян. У Яппе широкая грудь и мускулы на руках и ногах великолепные, говорил Джонни; это-то мы ежедневно видели во время купания. Зато До Эскобар невероятно жилистый и отчаянный, так что трудно предсказать, кто одержит верх. Было странно слушать столь авторитетные суждения Джонни о достоинствах Яппе и До Эскобара и глядеть при этом на его слабые детские ручонки, которыми он никогда не смог бы ни нанести, ни отвести удара. Что до меня, то я далек был от мысли отказаться от зрелища этой драки. Я бы попал в смешное положение, да к тому же предстоящее сильно меня привлекало. Я обязательно должен быть там и все увидеть, раз уж узнал об этом,  — меня обязывало своеобразное чувство долга, которое, однако, находилось в тяжкой борьбе с противоположными ощущениями: с великой робостью и стыдливостью — дозволено ли мне, отнюдь не воинственному, и не очень решительному, находиться на арене мужественных подвигов. Предстоящее потрясение от зрелища ожесточенной борьбы не на жизнь, так сказать, а на смерть порождало во мне нервозный страх, трусливое опасение, что именно мне, моей персоне,  — ведь назвался груздем, так полезай в кузов,  — будут предъявлены требования, противоречащие всему моему существу, опасение, что меня втянут в эту историю, вынудят доказывать свою молодцеватость, а мне это отвратительнее всего. Но, с другой стороны, я не мог не войти в положение Яппе и До Эскобара и не переживать вместе с ними тех душевных терзаний, которые отчетливо открывались моему воображению. Я представлял себе, как было нанесено оскорбление, как в городском парке был сделан вызов, внутренне я подавлял вместе с ними, считаясь с изысканностью окружающей атмосферы, стремление тут же броситься в кулачный бой. Я как бы вкусил от их страданий за поруганную