Молодая война [Даниил Александрович Гранин] (fb2) читать постранично, страница - 2

обрадовались, что бросились к нему, махнув на все уставы. Он посмотрел на нас и не пошевельнулся. Нам стало стыдно за свою панику. Я застегнул ворот гимнастерки. Как можно спокойнее мы спросили его — где наши?

Он пожал плечами. Мы ничего не понимали.

— Нет полка, — сказал он. — Разбежались.

— Как же так, — сказал Саша, все еще на что-то надеясь. — Ведь это ж полк. Командир полка. И наш взводный, Леонид Семенович…

— У меня его кружка и помазок, — сказал я.

Интендант не слушал. Он даже не смотрел на нас. Глаза его были словно обращены внутрь, как будто он что-то рассматривал внутри себя.

Мы ждали, пока он объяснит обстановку. Он был командир, правда интендант, но все же командир, кадровый. Теперь нам нечего беспокоиться.

Из деревни по лесу начали стрелять минометы. Интендант вытащил наган, рука его тряслась.

— Товарищи, — сказал он шепотом. — Помогите мне.

— Вы что, ранены? — спросил Саша.

Он покачал головой и сказал самым обыкновенным голосом:

— Пристрелите меня.

— Как так? За что? Да вы что? Пойдемте.

— Не могу, — сказал он. — Сердце.

— Мы поведем, — сказал Саша.

— Я не могу идти. Совсем. Сейчас немец будет прочесывать лес. Давайте скорей. — Он протянул Саше наган.

Саша отступил.

— Есть приказ, — четко, по-командирски, сказал интендант. — Живым в плен не сдаваться! Знаете? — Рыхлый, грузный, он вдруг выпрямился, задеревенел. — Документы я закопал, — сказал он.

— Мы вас понесем, — сказал я.

Саша посмотрел на болотистый кочкарник, который тянулся невесть куда.

— Исполняйте, — сказал интендант, — эх, вы, ополчение!

Несколько раз за войну я вспоминал этого интенданта. В голодную зиму сорок второго года, когда мы пухли в окопах под Пушкином. После прорыва блокады, когда наш полк — это был уже другой полк — ушел вперед, оторвался. Вспомнил на бетонном прусском шоссе, когда я командовал танковой ротой.

— Ополчение, — повторил интендант.

Старшим лейтенантом я понял, что он имел в виду. Ведь это был полк, — почему же не выставили охранения, дозоров, как нас могли застать врасплох, как мы могли разбежаться без боя из-за нескольких мотоциклистов? Но тогда мы с Сашей Алимовым ничего этого не понимали.

— Едут, — сказал интендант, прислушиваясь. Ревели моторы. Возможно, неподалеку была дорога и по ней двигались броневики. — Товарищи… ребятки… есть же приказ… — И он заплакал. Он пробовал поднять, повернуть к себе дрожащее дуло нагана и не мог.

Страх его передался мне:

— А как же мы? А нам куда же?

— Перестань, — сказал Саша опасным от стыда голосом. — Пошли. — И он пошел, не ожидая меня.

— Стой, — сказал интендант. — Приказываю.

— Катись-ка ты… — сказал Саша, не оборачиваясь.

— Стой, — повторил интендант. — Стрелять буду!

Саша раздвинул ельник. Интендант вдруг вскинул наган и выстрелил. Саша подпрыгнул, упал, ломая ельник. Я стоял рядом с интендантом. Мне ничего не стоило вышибить или просто отнять у него наган. Вместо этого я стоял и одурело смотрел на него — как он выстрелил, потом положил руку на сердце, сидя все так же прямоугольно. Саша выругался, я кинулся к нему, в глубь ельника. Пуля не зацепила его. Мы постояли, прислушиваясь. Странные звуки донеслись с прогалины. Не то всхлипы, не то полузадушенный стон. А может, мне это показалось? Я ни о чем не спрашивал Сашу. Мы старались не смотреть друг на друга. Потом мы шли, сохраняя азимут нашего полка, чтобы солнце оставалось справа. Иногда мы останавливались, отдыхая, прислушивались. И через час, и через два мы все еще слушали тишину за нашими спинами. К вечеру мы встретили двух солдат из нашего полка. У них был компас, и теперь мы могли двигаться точно на Ленинград. Ночевали в лесу. Я лежал, прикрытый полой алимовской шинели, и все еще прислушивался, пока не заснул.

После войны День Победы был нерабочим днем. Бывшие солдаты надевали свои ордена, медали, гвардейские значки и ходили на вечера, или просто в пивные, или культурно — в гости.

Меня пригласили на завод, посадили в президиум. В антракте я спустился в буфет. Там я увидел Сашу Алимова и с ним какого-то парня на костылях, тоже из ополчения. Мы заказали «московскую» и пиво.

— Будем вспоминать? — сказал Саша.

— А почему не вспомнить, — сказал инвалид. — По крайней мере я тогда стоящим делом занимался.

— Ты помнишь того интенданта? — спросил я Сашу.

— Какого интенданта? — спросил инвалид.

— Был такой интендант, — сказал Саша. — Героический командир. Некоторые умилялись.

— Это я, что ли, умилялся? — сказал я.

— Забыл? Забыл, как всех воодушевлял, когда по лесу шли? В пример ставил. Во исполнение приказа — живым в плен не сдаваться.

— Точно, был такой приказ, — сказал инвалид. — От такого приказа, случалось, больше драпали. Кое-кто. У нас был случай…

— Погоди, — сказал я. — Неужели я это говорил?

Я ничего такого не помнил. Удивляясь, я слушал, как Саша рассказывал про меня.

— Сознайся, когда мы в болоте застряли, ты тоже небось подумывал, — сказал Саша.

— С чего ты