В С [Лесли Поулс Хартли] (fb2) читать постранично, страница - 2

особенно у людей с раздвоенной личностью". Впрочем, он, конечно же, к их числу не принадлежит. И все же нельзя было не заметить в их числе определенные и труднообъяснимые изменения: дихотомия письма, отчего один абзац получался затянутым и рыхлым вследствие частого употребления точек с запятой и придаточных предложений, а другой - острым и колким благодаря выразительным глаголам и точкам.

Вальтер снова посмотрел на почерк. Самое воплощение обыденности, ничего особенного, все настолько заурядно, что едва ли не любой из нас мог писать подобным образом. Сейчас ему даже показалось, что он отмечает некоторое сходство со своим собственным почерком. Он хотел было поступить с этой открыткой так же, как и с двумя ей предшествующими, но затем изменил свое решение. "Покажу кому-нибудь", - подумал он.

- Дружище, здесь все совершенно ясно, - уверял его один из приятелей. - Это женщина, причем ненормальная. Очевидно, влюбилась в тебя и изо всех сил пытается привлечь твое внимание. Я бы не стал принимать близко к сердцу всю эту чушь. Известные люди вообще часто получать письма от шизиков. Подобные любители писем всегда немного психопаты, и если замечают, что жертва клюнула, тогда их уже не остановить.

На какое то мгновение Вальтер успокоился. Женщина!

Похожая на крысу и взлелеявшая его в своих мечтах! Было бы из-за чего беспокоиться. Но откуда-то из подсознания, словно жаждавшая помучить его, на костылях логики выползла одна мыслишка: хорошо, все эти открытие писал какой-то лунатик, ну а если ты сам пишешь их себе, то, значит, ты тоже лунатик.

Он попытался было отбросить эту мысль и опять сжечь открытку, но что-то необъяснимое настраивало его по-другому. Он осознавал, что эта открытка стала частью его самого. И, уступая перед непреодолимой, наполняющей его благоговейным страхом силой, он сунул открытку за каминные часы - пусть полежит там. Он не видит ее, но знает, что она там.

Теперь он вынужден был признаться самому себе, что это дело с открытками стало едва ли не главным во всей его жизни. Оно породило новые мысли и чувства, впрочем, отнюдь не радостные. Он как бы оцепенел в ожидании новой открытки.

И все же, когда это наконец случилось, он оказался застигнутым врасплох и даже не нашел в себе сил взглянуть на фотографию.

"Я совсем близко от вас - уже добрался до замка Уорвик. Кто знает, может, мы действительно соприкоснемся друг с другом. Помните, я как-то советовал вам сделать то же самое в отношении своих персонажей? Дал ли я вам какие-нибудь новые идеи? Если это так, то принимаю вашу благодарность, поскольку в этом, как я понимаю, скрывается потаенное желание все писателей. Я перечитал ваши книги и, как говорится, пожил в них. Остаюсь искренне ваш, как и всегда

B.C."

Волна паники захлестнула Вальтера. Как же он не обратил внимания на то, что все открытки отправлялись из мест, находившихся с каждым разом все ближе к его дому? "Я совсем близко от вас". Или его разум, подсознательно стремясь защититься, словно надел шоры? Если это так, то пора уже прозреть.

Он взял карту и проследил маршрут неизвестного B.C.

Каждое место отправки открыток отделяло от предыдущего примерно миль восемьдесят, а город, где жил Вальтер, находился приблизительно на таком же расстоянии от Уорвика.

Показать разве открытку психиатру? Но что тот сможет сказать ему? Он же не знает того, что хотелось бы знать самому Вальтеру, и вообще, следует ли ему бояться этого B.C.?

Нет, лучше будет обратиться в полицию. Уж там-то имеют опыт общения с подобными посланиями. А если посмеются над его чудачествами, что ж, тем лучше.

Однако в полиции смеяться не стали. Просто сказали, что письма, вероятно, какая-то мистификация, шутка и ему едва ли придется встретиться с их автором. Затем спросили, есть ли у него враги? Вальтер ответил, что, насколько ему известно, врагов у него нет. Под конец также высказав предположение, что их автором является женщина, они порекомендовали ему не беспокоиться, но сообщить, если поступят новые открытки.

Несколько умиротворенный, Вальтер пришел домой. Разговор в полиции явно пошел ему на пользу, и сейчас он вновь перебирал в памяти все детали. Да, в полиции он сказал сущую правду - врагов у него нет. Сильные чувства, в общем-то, были ему недоступны, хотя подчас и занимали значительное место на страницах его книг. Там действительно попадались порядочные мерзавцы, хотя в последние годы не столь уж часто. "Плохие" мужчины и женщины перестали интересовать его как персонажи. Теперь ему казалось, что с моральной точки зрения писать о подонках безответственно, а с художественной - просто неубедительно. Ведь в каждом человеке обязательно есть что-то доброе, а образ Яго - это всего лишь миф. Если ему действительно надо было изобразить злодея, он представлял его в облике коммуниста или фашиста, то есть людей, которые умышленно вытравили из себя все человеческое. В молодости же, когда он был более склонен видеть все исключительной черно-белых тонах, он пару раз позволил себе нарисовать