Интегральное скерцо (авторский текст) [Виктор Васильевич Жигунов] (fb2) читать постранично, страница - 2

галереи изобретателей.

Рация треснула и отключилась. Пряча её, Миша торопливо сказал:

– Пойдём!

Он повёл приезжего в другой конец студии. Везде стояли ширмы и штативы, столы с фотографическими ванночками. Хозяин пошёл быстро, а Василий Степанович в полутьме зацепился ногой за провод. Пока он освобождался, Миша пропал впереди. Что-то холодное и скользкое проползло по лицу гостя... Он отпрянул. Это оказалась свисавшая сверху фотоплёнка.

Возле неясно белевшей стены Миша усадил гостя на табурет. Отошёл и с усилием подкатил на тележке что-то круглое и поблёскивающее.

– Зажмурься, – предупредил он. Тотчас слева от Василия Степановича взорвался ослепительным светом громадный прожектор. Вся комната мгновенно исчезла во мраке, лишь приезжий остался в центре горящего, расплавленного пространства.

– Другие ретушируют, – объяснил фотограф, в несколько приёмов переставляя по полу какую-то тяжесть, громыхавшую жестью. – А я считаю, натуру надо как следует осветить. Ведь что такое морщинка? На снимке это тень. Надо её убрать.

Спереди в Василия Степановича ударил белым светом юпитер. Справа слабенько загорелась лампочка на штативе. Снизу в лицо вонзился луч пистолета. Вверху запылал софит.

– Но тень всё же нужна, – добавил Миша. – Для выпуклости. Поэтому такой мощный прожектор. Он всё остальное пересиливает. Поглядел я, Ставров изобретает. Ну, и сам тоже... И ты, наверно, что-нибудь изобрёл. Работаешь кем?

– Музыкантом работаю, – отозвался Василий Степанович, изо всех сил стараясь не моргнуть, чтобы не сплоховать на портрете.

– Ну да? – вдруг обрадовался Миша. – На чём играешь?

– Трублю. На трубе.

– А-а... На баяне не можешь.

– Почему не могу? – обиделся музыкант. – На баяне могу и на гармошке.

– Что ты говоришь!

Завизжали колёсики, деревянная фотокамера на скрипучей подставке высунула из тьмы чёрный нос, как раз похожий на гармошку, но со стеклянным глазом на конце. Хозяин студии, согнувшийся под чёрным покрывалом, посоветовал:

– Подумай про что-нибудь возвышенное.

Василий Степанович выпятил грудь и, поискав тему для высоких мыслей, вспомнил о денежном переводе. Этот сюрприз сильно нарушил его жизнь. Артист уже несколько дней пребывал в опасливом недоумении и раздумывал так глубоко, что во время концерта не заметил бекара в нотах и дул до-диез вместо до, пока дирижёр, исчерпавший все способы сигнализации, не кинул в него палочкой. Тогда трубач придумал для оркестра уважительную причину (запой), жене сказал, будто едет в командировку за новой сурдиной, и отправился на завод.

– Надо в руки тебе что-нибудь техническое дать! – догадался Миша. В темноте шаркнул выдвигаемый ящик стола, загремели железки. Василий Степанович воспользовался моментом и потёр глаза. Случайно он дотронулся до пиджака и отдёрнул руку, обжёгшись. Он заопасался, не подпалить бы одежду.

– Во, штангель! – нашёл фотограф. Он появился из черноты, неся штангенциркуль. Фигура Миши оставалась тёмной, по краю её обвело золотистое сияние. Он сунул инструмент в руки деятелю культуры и вернулся во мрак, сам заслоняя глаза ладонью. Снова завизжали колёсики.

– Мы тут со Ставровым соединили баян с кинопроектором. С каждой нотой связали какой-нибудь цвет. На клавиатуре исполняется музыка, а вместе с экраном получается цветомузыка.

– А, – отозвался артист, чтобы показать: это слово ему знакомо.

– Выше голову... Тогда верхнюю пуговку застегни. Или у тебя её нет? Тогда ниже голову, подбородком закроешь.

Василий Степанович боялся шевельнуться: при движениях одежда обжигала. Коленям стало горячо от брюк. Левую щёку стянул жар.

– Опробуешь нашу машину? А то профессионала не найдём никак.

– А, – утвердительно сказал музыкант. Но уверенности в голосе не было: за баян он брался разве только на свадьбах. Там играют не очень виртуозно.

Вдали, за концом света, хлопнула дверь, кто-то вошёл.

– Сейчас птичка вылетит, – поспешно пообещал Миша. Артист оцепенел. Штангенциркуль он держал перед собой обеими руками, как трубу, точно собирался в него дунуть.

– При полной иллюминации? – насмешливо произнёс вошедший, быстро приближаясь в неразберихе. Фотограф пробормотал что-то смущённо. Он стукнул проэкспонированной фотопластинкой, и светильники, кроме лампочки на штативе, медленно угасли.

Вместо обещанной птички к музыканту устремился высокий мужчина в сером, идеально сидевшем костюме. Ему было, наверно, под сорок. Он лучезарно улыбался и протягивал приезжему руку.

– Здравствуйте, Василий... простите?

– Степанович, – сказал артист, после яркого света слепо глядя на Ставрова, и потёр ладонями обожжённые колени. Инженер решил, что гость вытирает руки перед пожатием, и