Возвращение «Викинга» [Петер Жолдош] (fb2) читать постранично, страница - 2

воздухом. Преодолевая свинцовую тяжесть в ногах, бросаю взгляд на отдаленный холм, где остался Бонги. Живому или мертвому, ему хорошо, а жаждущие моей крови вот-вот появятся за моей спиной. Они промчались сквозь заросли и сейчас, наверное, столпились перед большой лужей, где затаились ошарашенные нами крокодилы. О милые, славные крокодилы! Зубастые, станьте нашими заступниками!

Опираясь на Ного, я не дышу, а шумно хватаю воздух запаленным ртом. Далеко ли еще бежать? Мы окружены высокими зарослями, пространство сузилось, Ного тянет меня за руку. В этот миг откуда-то, скорее всего со стороны большой лужи, доносится отчаянный вопль. Неужели Великая Мать-Крокодилиха услышала мою молитву и схватила рискнувшего пересечь лужу? Если так, остальные поостерегутся, пойдут в обход — и мы получим выигрыш во времени.

Наконец-то я вижу нашу пальму! До нее, наверное, еще километра полтора, и я уверен, что дикари нас не догонят. Немного прихожу в себя и указываю рукой на пальму. Ного, улыбаясь, кивает головой, и мы продолжаем свой путь.

Теперь нас окружает тишина. Знойный послеполуденный воздух неподвижен, над кустами и лужами дрожит марево. Оно успокаивает и при этом с новой силой наваливается усталость. Донимает жажда. Во рту такая сухость, что язык, кажется, превратился в комок сухой глины, нажми зубами — и он рассыплется в сухую пыль… Меня охватывает стыд, затем досада от того, что я физически не подготовлен для такого испытания, какое теперь выпало на мою долю. В отличие от плоскоголовых я не способен бежать с утра и до полудня по дикой местности. Я убедился, насколько плоскоголовые выносливее меня. И что мне моя хваленая сила воли, если я беспомощно повисаю на шее Ного. Он даже не чувствует моей тяжести, одни кожа да кости, ветер подует — и я взлечу.

Стоило мне подумать о ветре, таком желанном в душных зарослях, как он объявился, — сначала пошевелил листву на высоких деревьях у реки, затем прошелестел в зарослях и обдал нас прохладным дыханием речных волн.

Я не сразу понял, почему Ного не радуется прохладе и что за тревога появилась в его глазах. Он потянул воздух широкими ноздрями, резко обернулся и посмотрел в заросли, а меня поразила неприятная догадка: дикарям незачем искать наши следы, их обоняние не хуже, чем у волков, и этот приятный ветерок, дующий в их сторону, выведет их прямехонько на нас. Теперь хищники не потеряют своих жертв. Я снова оказался в когтях страха, но испугал меня не призрак ужасной смерти, а то, что снова надо бежать. Бежать, мучительно преодолевая слабость в усталых суставах и задыхаться от болезненного перенапряжения. Все, что угодно, только не бег! Я хватаю Ного за руку, пытаюсь придержать его, что-то объяснить ему, — а что я мог объяснить! В это время нас обнаружили преследователи.

Я бегу, стараясь не отстать от Ного, а страх, который обычно отупляет, в этот раз не лишил меня способности мыслить. Я бегу, поскольку меня понуждает к этому инстинкт самосохранения, сработал рефлекс древних предков — на преследование отвечать бегством. Естественно, хищников толкает в погоню рефлекс преследования. Страх, до сих пор парализующий мою волю, вдруг отошел на задний план, в глухой угол сознания. Вот Ного. Он бежит впереди меня, он на сотни тысяч лет моложе, причинные связи в его мозгу проще: днем — хорошо, ночью — страшно, плод — съесть, дичь — убить, змея — бояться, опасность — бежать.

Но если я не выдержу, свалюсь в ближайшей луже, тогда поторопитесь, крокодилы! Я ненавижу людоедов — они вынуждают меня бежать; желанный ветер мне ненавистен — он помогает людоедам гнаться за мной. Но стена бамбуковых зарослей все ближе; правда, мы не можем бежать к ней прямиком, потому что должны бежать сначала к пальме, а пальма — левее, а слева, нам наперерез, бегут преследователи… Между нами залитая водой, кишащая крокодилами пойма. Кусты здесь низкорослые — и мы хорошо видим друг друга, беглецы и преследователи. Пойма, вдоль которой мы бежим, заканчивается возле пальмы. Мы спасены, если доберемся к ней первыми. Наш путь буквально усеян крокодилами. Они лежат на песке с разинутыми пастями, ужасно уродливые чудища. Нам приходится перепрыгивать через них. Со стороны это выглядит как бег с препятствиями. Пойма напоминает гигантский стадион; окружающие холмы, словно трибуны, разделенные лужами. Дикари бегут за нами цепочкой. Они вынуждены держаться подальше от потревоженных крокодилов, — это удлиняет их путь и замедляет погоню. Брошенные дикарями камни время от времени плюхаются в лужи рядом с нами. Ноги у меня опять подкашиваются, я теряю координацию и в неуверенном прыжке задеваю зубастую тварь. Если бы Ного рывком не оттащил меня в сторону, удар тяжелого крокодильего хвоста переломил бы меня надвое. Драматичная сцена вызывает по другую сторону поймы шумное недовольство: дикарям не хочется терять свою добычу, которая пробегает в опасной близости от крокодилов. Я же с трудом удерживаюсь на ногах. Дикари останавливаются напротив нас по другую