Рассказы [Борис Борисович Рохлин] (fb2) читать постранично, страница - 2

по себе.

Завтрак на траве и вечеринка в саду «Мулен де ла Галетт». Пишите контрастно, чтобы цвета враждовали друг с другом. И упрощенно: две женщины, двое мужчин. Контуры жестким мазком, форма отвергает линии, она надиктована цветом. Различные оттенки белого, рыжие волосы и пятна света. Волнуют или волновали когда-то. Писатель, он же академик. Мериме и личный друг императора.

Завтраки, вечеринки под сенью. Природа желтеет и становится разнообразнее. Осень — большой художник. Она не рассказывает, не описывает. Она передает. Изображай, не зная, не задумываясь. Что кажется. Заменяй реально существующие формы, предметы, реально существующих мужчин и женщин кажущимися. Они подлинные. Они твои.

Цветовые аккорды, гармония черных, серых и белых цветов, неожиданный акцент и привкус, чувство, темперамент исполнения. Принц химер. Изумительная красота рыжеволосой ирландки. Она разделила с ним его нищету, его надежды, его разочарования.

Трогает не дерево, не лицо, не сцена, не сюжет. Трогают причуды и фантазии воображения. Уходим из сада и приходим к виртуозности и вкусу. Учиться рисовать по Бердслею? Или думать по Беркли?

Белое платье в оттенках листвы. Голова и шея в нежной полутени. Впечатление такое естественное, что его можно было бы счесть ложным.

С твоим отъездом кончилось лето. Небо прорвало. Дождь льет и льет, затихая только перед новым приступом. И ветер сильный, порывистый…

Вчера я первый раз искупалась. Только успела доплыть до берега, началась гроза. Сейчас сидим, пьем. За окном дождь. Впору печку затопить. Прилегла на диван. Слушаю дождь. А они говорят. Встала, захотела написать тебе. Чтобы и ты побывал здесь, где так уютно и лениво от дождя и выпитой водки.

У тебя очень хороший рассказ. Писал человек, которому есть что сказать. Сейчас это редкость. Но не могу удержаться от совета. Представляю твой взгляд: грустный и отчужденный, учтивый и недоверчивый. Ты выслушаешь, но, что бы я ни говорила, для тебя не будет иметь никакого значения. Это скорее комплимент. Сам знаешь, почерк очень действует, мешает читать. Я набралась наглости и перепечатала. Если хочешь сохранить его в рукописи, даю слово: уничтожу все машинописные листы. Но перед этим — прошу тебя — прочти его напечатанным. Рассказ очень хороший, а хотелось бы, чтобы он был безупречным.

Вот и все, что мне захотелось написать тебе. Ответу буду рада.

В начале жизни школу помню я…

Великолепный мрак чужого сада…

Мы, в лодочке катаясь, гуляли в озерке.

Поедем в Царское Село!

Живопись на пленэре. Широкий мазок для тел и мелкие, юркие для травы, деревьев, ручьев и водопадов.

Непринужденно. Но где же единство композиции?!

О-о-о! О Соломоне с девушками под канадское радио, о Деме и Римуле, — на нее, как на машину, я смотрю, первым делом открываю я капот; о зубном технике при театре оперы и балета и еще кое о чем. О Татьяне в обрамлении гостиничного номера с крейсером «Аврора». О Молоствове, прапраправнуке генералиссимуса, и его письмах к, о субординации, о деле техноложки. От трех до восьми. О яблоках на даче под. Фигурировали на процессе. Было очень смешно. О нашем Белинском, любви к аплодисментам и профессорским кафедрам; патриотизме, гедонизме, сионистском лобио, о том, как трудно «любить без конца», о мамелюках, мамертинцах, маккавеях и городе Мариуполе. О Ягайлах и Ядвигах. Ты спросишь, кто велит? — Всесильный бог деталей, Всесильный бог любви.

О римской б…. с большой буквы. Продолжение следует…

И жизнь, как тишина осенняя, подробна.

Нет тишины, тени в знойный день, тепла зимой, сытости, аппетита, голода, вина, земли, дома, велосипеда, лыж, кресла, сигары, коньяка, вечеров с сиренью и добрыми звездами. Кого-то, кто скажет, кто ты и зачем. Соленого огурца, кильки в томате, пеклеванного хлеба. Праздника, который иногда и с тобой.

Слушайте: я сообщу вам нечто приятное… сегодня ваша очередь спать с Анечкой. Ура!

Читали да и проживали по адресу. Что же по поводу встреч и проводов. Анатомия доктора Тульпа и светотени мученик. Чего ты не пишешь? Все равно не живешь. Так пиши!

Ужасный! — Капнет и вслушается: все он ли один на свете?

— Хорошо живем, — 31 мая 2009 года, середина дня, начало следующего часа после двух, сказала она. И теперь мы живем хорошо.

Вечеринка в саду. Свет фонарей, сомнительный, странный. Тень и свет смешиваются, перечеркивая друг друга. Лица, руки пятнами света и тени. Слышны голоса, слова, смех. Появляются и пропадают. С деревьев падают персик, слива. Почти неслышно. Лишь легкий шорох, похожий на вздох. На столике бутылки, стаканы граненые. Не расплескать бы. Сидят мужчины, женщины. Молоды и красивы.

Ожидаемое сбылось. Прекрасное рядом. Вот оно. Можно дотронуться. В неверной темноте. Стоит протянуть руку.

Несчастья вычеркнуты, поражения отменены. Счастливое мгновение августа без горестей и утрат. Без грез ревности и навязчивых идей. Неведение — необходимое условие счастья — соблюдено.

Сад, в котором мы