Только вперед! До самого полного! [Олег Константинович Селянкин] (fb2) читать постранично, страница - 2

на боевой корабль — его самое искреннее желание.

Девушку же приметил потому, что все отъезжающие держались семьями, всех хоть кто-нибудь да провожал, говоря обязательные в подобных случаях успокоительные и обнадеживающие слова, а она сиротливо стояла в сторонке одна, если не считать маленького чемоданчика, жавшегося к ее ногам.

Ей было лет двадцать, не больше. Почти с него ростом (а он неизменно ходил в первой шеренге парадного батальона), в меру фигуристая, сейчас она выпрямилась до такой степени, что казалась даже несколько нескладной; с пепельными волосами, уложенными по последней рижской моде, она стояла немного в сторонке от прочих и, как показалось ему, равнодушно, даже с неприязнью смотрела на Финский залив, над которым сегодня нависли плотные серые тучи.

«Гордячка и задавака!» — сделал он категорический вывод и отвернулся, стал тоже смотреть на невысокие и пологие волны, неспешно катившиеся на восток.

Когда началась посадка на небольшой буксирный пароходишко, мичман невольно снова увидел ее. Она, даже не кивнув хотя бы из вежливости, прошествовала мимо матроса, который всем помогал пройти по трапу на подрагивающую палубу. Она не полезла за другими и в кубрик, а сразу же, словно заранее, еще на островке, решила, что поступит именно так, прошла на корму и замерла там, демонстративно отвернувшись и от островка, и от людей, кричавших с берега прощальные приветствия и пожелания и тех, кому они были адресованы.

Мичман тоже прошел на корму. Нет, не из-за этой задаваки, а потому, что здесь было все же менее многолюдно, чем в любом другом месте на этом пароходишке; люди почему-то обязательно хотели иметь над головой хоть какую-нибудь крышу, пусть даже просто навес из брезента, но ее, крышу, словно она могла защитить, спасти их от прямого попадания фашистской бомбы даже самого большого калибра.

Максиму люди сейчас мешали, не давали возможности полностью сосредоточиться на том главнейшем, что он был просто обязан решить еще до прихода в Кронштадт или Ленинград. Решить самое важное для себя: куда, на какой корабль проситься, если будет разрешено высказать желание? Конечно, невероятно заманчиво получить назначение на линкор, крейсер или хотя бы эсминец: и огневая мощь у этих кораблей огромнейшая, и стать впоследствии командиром такого корабля (а в том, что со временем это обязательно произойдет, мичман Малых не сомневался) — честь высокая, можно сказать, прямая дорога в адмиралы.

Но сколько командиров самых различных рангов несет службу только в одной артиллерийской боевой части, например, на линкоре? Пальцев на двух руках не хватит, если начнешь считать! И он, лейтенант Малых, по старшинству окажется в самом конце этой длинной цепочки. Из сказанного вытекает вывод: годы минут, пока он пробьется хотя бы в вахтенные командиры. Или ему, Максиму Малых, кем-то дозволено так бездарно свою жизнь разбазаривать? Или ему не хочется по-хорошему карьеру сделать? Не за счет подлой подсидки кого-то, а честно, благодаря личному командирскому таланту, благодаря и другим своим качествам, в большие люди выйти?

А если так, то перед ним единственный выход: проситься на торпедные катера или морские охотники, ибо там любой командир — на вес золота, ибо там сама, напряженная до предела, жизнь не позволит выдерживать его в учениках.

Но попадешь на «москитный флот» — никогда тебе не участвовать в настоящем морском сражении…

Он был настолько поглощен своими мыслями, что потерял счет времени, сейчас не видел ни девушки, одиноко стоявшей у противоположного борта, ни чайки, провожавшей их от самого островка, ни вспененной винтом ровной дорожки, которая, рождаясь из-под кормы пароходишка, терялась где-то там между серой водой и придавившим ее таким же серым небом. Даже излишней дрожи палубы под собственными ногами не замечал, хотя в другое время именно по ней безошибочно определил бы, что старенькая машина напрягает всю свою силушку.

Девушка, казалось, тоже не видела, не замечала никого и ничего: так каменно-неподвижна была на том самом месте, которое облюбовала для себя еще тогда, когда пароходишко стоял у причала островка. Но именно она вдруг вскрикнула, скорее удивленно, чем испуганно:

— Ой, перископ!

Мичман, хотя и был занят своими мыслями, услышал и мгновенно правильно оценил значимость ее сообщения, поэтому метнулся к ней, встал за ее спиной и стал шарить глазами по морю, шарить в том направлении, куда смотрела она. Какое-то время было слышно только шипение воды, бежавшей вдоль бортов. Потом мичман спросил, сдерживая нетерпение:

— Где вы видите перископ?

— Вон там, на той волне, — взволнованно ответила она и даже махнула рукой, показывая, на какой именно.

Но сколько волн морщит море от горизонта до горизонта? И все они, если не приглядываться, похожи друг на друга…

Однако направление на перископ, указанное девушкой, было по корме пароходишка, а всем военным морякам точно известно, что оттуда