Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове [Валерий Дмитриевич Осипов] (fb2) читать постранично, страница - 139

старого дома он случайно обнаруживает связки годовых комплектов «Современника» чуть ли не за два десятилетия. Просматривая запыленные страницы знаменитого некогда демократического журнала шестидесятых годов, он находит статьи Чернышевского, Добролюбова, Некрасова, Салтыкова-Щедрина.

Мученический ореол вилюйского Прометея, наивные юношеские аналогии, столь понятные и легко объяснимые в положении человека, попавшего под гласный надзор полиции в семнадцать лет, интуитивная тяга к судьбе и драматической фигуре крупнейшего революционного мыслителя России - все это, вместе взятое, если и не определило тогда еще твердой, возникшей позднее привязанности к Чернышевскому, то во всяком случае надолго задержало внимание именно на его произведениях, печатавшихся на страницах «Современника».

Совершенно неожиданно, с давно необходимой поддержкой во взглядах и поисках жизненной позиции возникла со страниц старых журналов стальная фигура Рахметова - борца, титана, героя. Это было равносильно показавшейся на горизонте после многодневного океанского дрейфа земле.

Крепли мысли, определялись взгляды, выстраивались в строго обусловленный, причинный ряд впечатления и события, до этого тяготившие душу своей необъяснимостью. Пожалуй, впервые, в жизни испытал он в ту зиму в Кокушкине, читая «Что делать?», освобождающее от растерянности влияние произведений Чернышевского на свои чувства и убеждения, ощутил единство нравственного тонуса этих произведений и своего положения и состояния.

Он почувствовал, что тоскливое внутреннее одиночество, которое возникло у него после известия о гибели Саши, со дня знакомства с Рахметовым как бы перестало тяготить его. Рахметов, а вместе с ним и Чернышевский вошли в круг его активных интересов, как входят старые и надежные друзья в одиночную камеру узника, проведшего без людей долгие и тяжелые годы.

Владимир Ульянов, еще не вооруженный в условиях Симбирска и Казани теми знаниями, которые он приобретет позднее, непрестанно и мучительно ищет ту могучую силу, которая была бы способна вывести его из тягостного эмоционального оцепенения. Читая Чернышевского, Володя постепенно убеждается в том, что такая сила существует, что философия и мировоззрение Рахметова и самого Чернышевского - прямое доказательство тому.

Чернышевский раскрепощает от стихийного чувства мести, выводит из готовности вспыхнуть по любому антиправительственному поводу (студенческая сходка, например) на дорогу сознательной и последовательной борьбы.

Но с идеологией Чернышевского, связан только что окончившийся этап, только что разгромленный на его собственных, Володиных, глазах отряд революционеров, делавших ставку на общественный строй, основанный на докапиталистических отношениях. С именем Чернышевского и с понятием народничества навсегда связано для Владимира Ульянова видение задушенного в царской петле старшего брата...

Нет, нет, это еще не весь ответ на вопрос, поставленный жизнью на эшафоте Шлиссельбургской крепости!

Но где же тогда он, этот окончательный ответ? Как соединить вызревающую пока еще только в сердце готовность к протесту, к борьбе с ясной и трезвой рациональной потребностью в более совершенной форме этой борьбы, чем только бомба и динамит?

Проходит еще чуть меньше года, прежде чем зимой 1889 года в Казани, куда семье Ульяновых разрешили переехать вместе с поднадзорными Аней и Владимиром, в руки младшего брата Александра Ульянова попадает «Систематический указатель лучших книг и журнальных статей I 1854 - 1883 гг.», составленный членами кружка саморазвития города Троицка.

Указатель напечатан типографским способом под видом каталога библиотеки братьев Покровских в Челябинске. Он состоит из нескольких разделов. Раздел политической экономии начинается так: № 1 - К. Маркс «Капитал».

Зимой 1889 г. каталог библиотеки братьев Покровских попадает в руки Владимира Ульянова...

* * *

Уже с первых глав «Капитала» Владимир Ульянов испытывает ощущение того радостного, дающего освобождение от второстепенных мелочей жизни, легкого и счастливого подъема внутренних сил, которое он уже испытал однажды, читая на чердаке старого дома в Кокушкнне статьи Чернышевского. С особым удовольствием воспринимает он строгую, выпуклую систему доказательств Маркса, могучий ход марксовской мысли.

Как человек, получивший возможность одновременно и прикоснуться к истине, и наполнить грудь кислородом, и насладиться только что сорванными с грядки свежими плодами, - вот с такой, очевидно, колоссальной жаждой отрыва от старой жизни и подъема на новую, свободную и мудрую ступень набрасывается Владимир Ульянов на работы Маркса и Энгельса, имевшиеся в те времена в Казани. С каждой новой страницей в нем просыпаются неведомые раньше даже ему самому его новые возможности, становятся на свои места все запутанные и непроясненные события его прежней жизни - казнь Саши, студенческое выступление, исключение