Здравствуй [Андрей Костин] (fb2) читать постранично, страница - 2

сомкнулись, будто две змеи встретились голова к голове, и ударил свет.

- Ты стоишь на пороге Великого перехода, - голос координатора был ласков и торжествен. Она и не представляла, что он умеет так говорить. Миллионы лет, поколение за поколением делали шаг за шагом, чтобы наша цивилизация смогла прийти к этому порогу, чтобы каждый ее член мог бы стоять на твоем месте. Готова ли ты произнести клятву и стать подобной силам, которые управляют космосом?

- Готова...

- Тогда повторяй за мной. Клянусь, ту силу, которой буду обладать, никогда не применю во вред цивилизации, наделившей меня ею...

- ...наделившей меня ею...

- ..не буду вмешиваться в дела других цивилизаций, а лишь оставаться наблюдателем, всегда стремиться к познанию нового...

- ...к познанию нового...

- ..и не изменять своим принципам и идеалам. Клянусь!

- ...Клянусь!

- И еще запомни, - голос координатора стал прежним голосом ее отца, метаморфоза, после которой ты станешь всесильным и почти бессмертным облаком информационных частиц, обратима. Стоит захотеть - и ты приобретешь в той точке Вселенной, которую выберешь, ту материальную оболочку, какую захочешь. И тогда oна станет твоим уделом - до последней черты. Дважды не получают то совершенство, которое ты скоро приобретешь. Дважды не исправляют ошибок.

- Не волнуйся, отец, - она улыбнулась одними глазами, - я не так привязана к своему телу, чтобы снова в него вернуться.

- Ну что ж, - ей показалось, что голос координатора стал раздраженным, - это хорошо, что тебе больше нравится быть бликом звезд и шорохом космического ветра. Это хорошо, что тебе нравится окунаться в океаны планет и спутников, пронизывая их и на время сливаясь в единое целое. Хорошо, что изобретение наших ученых как раз для тебя. Что ж, мы свой долг выполнили, мы дали вам крылья... Теперь иди: камера метаморфоз, или перевертывания, как называют это наши ученые, ждет тебя.

Стенки туннеля-колодца начали выравниваться, пока не превратились в зеркально-глянцевую поверхность, она увидела в них свое отражение, увидела в последний раз, и почему-то защипало глаза... Наконец озеро стен дернулось и распахнулось, как распахивает рот рыба, выброшенная на песок волной прибоя.

Она подошла к проему, обернулась. "Не думай обо мне плохо, - захотелось сказать, - просто у меня скверный характер. Просто скверный..." Но губы только дернулись, будто сведенные судорогой...

...Тонкие лучи аппарата перевертывания мягко проникли в мозг, и у нее возникло ощущение, словно тело ее растворяется в бархатном сумраке камеры. Как капли дождя разбиваются об оконное стекло, так она разливалась о пустоту, как дым сливается с низкими осенними тучами, так она сливалась с пустотой, как тает снежинка на ладони, тает и исчезает, так исчезала и она...

Было жарко и душно, как бывает жарко и душно августовскими вечерами в маленьких провинциальных городах на юге России, а асфальт напоминал подернувшиеся пеплом угли. Солнце висело оранжево-красным яблоком над крышами домов, воздух казался густым и терпким, как горячий клюквенный кисель. От вагона, из которого Никита только что вышел, пахло разогретым металлом и дегтем...

- Домой приехали? - спросила проводница, протирая тряпкой поручни.

- Да, как будто домой...

- И давно здесь не были? - Она оглядела Никиту.

- Давно, - он растерянно улыбнулся, - очень давно...

- Что ж тогда вы без вещей? Даже портфельчика никакого не взяли? Уж не забыли ли в купе?

- Нет, не забыл. Не волнуйтесь, все в порядке. - Никите не хотелось объяснять, как несколько дней назад, не понимая себя, он попросил на работе неделю в счет отпуска, не заходя домой, пошел на вокзал, купил с рук горящий билет и через час уже сидел в поезде, который направлялся в город его детства.

Потом было пять дней пути, два из которых он провел на вокзалах двух разных городов, ожидая своего поезда, много стаканов пахнущего дымком и содой вагонного чая, пирожки и мороженое, которые он успевал покупать на остановках, - на ресторан не было денег...

Ведь не расскажешь всего этого проводнице. Как и не объяснишь себе, почему все-таки решился приехать...

Выйдя из вокзала, Никита перешел площадь, потом свернул направо, в сторону старой вышки. Возле большого старого дома с резными наличниками и потускневшими от пыли стеклами, там, где улочка, извиваясь, ныряла в тень тополей, Никита остановился. Подошел к чугунной ограде, провел пальцем по заржавленным прутьям. Машинально сунул руку в карман за сигаретами. На ограде поодаль сидела нахохлившаяся птица.

Она окунулась в новое свое состояние, как утыкаются лицом в подушку, когда хочется плакать. Но плакать она не могла - не умела. Слишком совершенна, подумала она, слишком совершенна...

Она уже не помнила, какая из бесчисленных планет Вселенной была когда-то их родиной. Планета давно превратилась в чуть слышный шорох частиц, рассеянных по галактикам. Таким же шорохом стали и жители этой планеты... Такова уж судьба слишком совершенной цивилизации, когда материальная оболочка показалась