Новый Мир ( № 3 2004) [Журнал «Новый мир»] (fb2) читать постранично, страница - 2

Книга 213133 устарела и заменена на исправленную

- Новый Мир ( № 3 2004) 1.47 Мб скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Журнал «Новый мир»

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

мастер

Свет за кругом чернильной червонной масти

Миф накрывается черным сухим паром

В полную силу

В реберных кущах обугленная прореха

Миф или блеф — ты в просторечье чудо

Тень слинявшая чудовищное мое эхо

Бедный бедный — слышишь меня оттуда?

 

Памяти памяти

— …пил как сапожник, сгорел, как звезда.

Вот ведь мужик был… в прошлом столетии:

Гром среди ночи, огонь и вода!

Помнишь? — когда погорел дядя Петя.

— Да уж — пожарников, гари — звезда —

выпимши был и курил перед сном.

— Это когда? В девяносто каком?

— …?

— Не остается от нас ни черта.

— Ладно. Не чокаясь.

— Стопку, и хватит.

— Помнишь — потом сиганула с моста

Машка Хролова в свадебном платье?

— Только весной и достали со дна.

— Значит — за Марью-царевну?

— До дна.

— Там теперь “новые”, в этой двухклетке

с евроремонтом, волчая сыть.

— Ну! А напротив — твой бывший, соседка.

— Тоже помянем, соседка, — подлить?

— Думаешь… бывшему, мертвому — лучше?

— Думаю — жальче, а так — все одно.

— Поздно… пойду. Сотню дашь до получки?

Темная ночь, но почти не темно.

Светится лифт — позвоночник подъезда,

ползает, старый скрыпач, и фонит.

Взвод фонарей вдоль Москва-реки вместо

светится звезд. Телевизор горит.

Светятся окна — как в прошлом столетии,

в синей конфорке светится газ,

и, как еще не рожденные дети,

мертвые, бывшие, — светятся в нас.

(обратно)

Кандидат

Азольский Анатолий Алексеевич родился в 1930 году. Закончил Высшее военно-морское училище. Автор романов “Степан Сергеич”, “Затяжной выстрел”, “Кровь”, “Лопушок”, “Монахи”, многих повестей и рассказов. В 1997 году удостоен премии Букер за опубликованный в “Новом мире” роман “Клетка”. Живет в Москве.

 

1

С балкона девятого этажа смотрел он торжествующе на ковриком лежавшую под его ногами Москву, поверженную им, растоптанную и обложенную данью: чуть левее — строгая махина МГУ, метромост от Ленинских гор к Лужникам, сытая и ленивая река; в этот жаркий субботний день мая сиреневая дымка висела над проспектами Юго-Запада, но зеленые массивы вдоль речушки Сетунь продолжали озонировать и оздоровлять округу, совсем недавно оскверняемую теми, кто в панике бежал отсюда, оставив ему эту трехкомнатную квартиру, этот вид с балкона на поле боя, усеянное пока еще живыми телами презренной московской семейки, вздумавшей обуздать его, уроженца славного Павлодара, закабалить того, кто сейчас, перейдя на другой балкон, видит уже Поклонную гору и уж, конечно, никак не может не вспомнить великого человека, который много-много лет назад с горы этой взирал на коленопреклоненную Москву, покинутую жителями — в той же поспешности, с какой бежали опрометью из этой квартиры жена и теща; их ныне, москвичей, миллионов восемь, и в муравьиной куче этой копошатся жалкие остатки растоптанной им, Глазычевым, семейки, ошпаренными тараканами расползаются по столице, по своим щелям московские родственники, пировавшие с ним не так давно на банкете после защиты диссертации, а еще раньше — на свадьбе. Тесть спрятался на даче и достраивает сауну, теща убралась в военно-научный кооператив у метро “Новые Черемушки”, злобно покусывая губы, — дура, абсолютная дура, хоть и, смешно сказать, доктор наук, и не просто дура, а кромешная, ибо при всей насыщенности шибко умными теориями бабища эта (в адрес ее Вадим Глазычев потряс гневными кулаками) не уразумела очевиднейшей истины, известной любой деревенщине: нельзя мешать зятю, то есть мужу собственной дочери, и самой дочери, естественно, заниматься любовью в любое доступное этому занятию время, ежели занятие это происходит вне чужих глаз и не нарушает общественного порядка. Нельзя! Иначе — крах, семья распадется, что может случиться, хотя, кажется, такого финала жизнь не допустит. Вернется сюда Ирина, вернется!.. Она его любит, и кто вообще мог предположить, что девушка, на которую укажет ему сокурсник, станет судьбой его, предвестницей чего-то необычного, — высокая, прямая, длинноногая…

Вадим Глазычев, издав несколько воинственных кличей, все же угомонился: он подустал, перебегая с балкона на балкон, и упал в шезлонг, с наслаждением вытянул ноги и полоснул острым ногтем по коробке сигарет “Данхилл”, вскрыл ее и затянулся дымком, ощущать и обонять который могут немногие избранные.

Он курил. Он вспоминал.

 

2

Да, именно такая — высокая, прямая, одевавшаяся так модно и стильно, что вызывала всеобщую зависть. Она прошла мимо Вадима Глазычева и затерялась в толпе торопящихся на лекции студентов. “Без весла”, — небрежно эдак, полушутливо, с легким пренебрежением приклеил ей этикеточку