Заложники обмана [Майкл Уивер] (fb2) читать постранично, страница - 2

кивнул, как бы подводя итог тому, что он увидел:

– Как это плохо, Джьянни.

Джьянни уставился на него.

– Как плохо, что они не могут быть с тобой нынче вечером, – негромко и мягко продолжал Донатти.

Художник молчал. “Они” – это его мать, его отец и его жена. Родители убиты много лет назад, ему тогда еще не было семнадцати. Его жена Тереза умерла от рака совсем недавно. В этот вечер он особенно остро ощущал, как ему ее не хватает.

Дон понимает это лучше, чем кто бы то ни было. Какое значение имеют все почести, если нет тех, кого ты любил и с кем мог разделить их?

Официант принес шампанское и наполнил бокалы. Дон и Джьянни сидели молча, пока он не ушел. Донатти спокойно смотрел на художника.

– Это бывает, Джьянни. Время от времени мы теряем тех, кто был для нас опорой. Тогда нам нужен друг. И вот я здесь.

Дон потянулся за бокалом с шампанским и поднес его к губам. Глаза у него глядели серьезно и даже строго.

– Друг не только на один вечер.

Джьянни молчал.

…Теряем тех, кто был для нас опорой.

Трудно сказать точнее.

Как долго Тереза была опорой для него? Семнадцать лет? Восемнадцать? Почти половину его жизни. Она подбадривала его, когда он падал духом, внушала ему, что он лучше, чем есть на самом деле, приходила в дикий восторг от его малейших успехов.

Его единственная любовь.

Обретет ли он когда-нибудь другую? Джьянни сомневался в этом. Он понимал, что со временем все проходит, даже горе. Но он не имел ни малейшего представления, что придет на смену горю. Здесь, сейчас, в этот особенный вечер, облик Терезы, который он носил в себе как талисман, казался удивительно ясным. Он видел ее блестящие волосы, разметавшиеся на подушке в свете наступающего утра; ее рот, такой чувствительный ко всему, что предлагала ей жизнь; изящный кончик носа, который будто бы улавливал малейшее движение воздуха; большие сияющие глаза – цвету их он никогда не уставал удивляться.

Потом его мысли обратились к худшему, к тому, что он почти не мог вынести и тем не менее хранил в себе как некий трагический дар, который боялся утратить. Он помнил ее, какой она стала перед смертью, – с поредевшими и тусклыми волосами, исхудавшую, его любовь, глядящую на него с той же самой подушки и напрягающую все силы, чтобы улыбнуться ему. Помоги ей Боже, она всегда находила эти силы.

У его жены была способность говорить такие слова, которые он не мог ни с чем сравнить, слова невероятно экстравагантные; в его устах они показались бы просто глупыми, но у нее они звучали будто так и надо, только так. Она утверждала, например, что он и она были предназначены друг другу с начала времен… что его прикосновения лишают ее возможности дышать… что чем глубже он входит в нее, тем он ближе к Богу, она в этом уверена…

И все это произносила глубоко верующая девушка, которая пришла в его объятия невинной.

Естественно, что Бог возревновал и взял ее к себе. А идиоты врачи, не разобравшись, называли это раком.

Около часа ночи Джьянни расплатился с таксистом у подъезда перестроенного из склада дома, в котором он жил.

Тяжелый густой туман опустился на улицы нижнего Манхэттена, и улицы были пустынны, словно угрюмая ночь грозила бедой обитателям Co-Xo [1], благоразумно укрывшимся от нее в своих квартирах. Едва такси отъехало, из-за угла вывернул темный седан и остановился у бровки тротуара.

Джьянни увидел, как из машины вышли двое. Мужчины, одетые в смокинги, – помнилось, он видел их в музее.

Один из мужчин, повыше ростом, держал в руке атташе-кейс. Он и заговорил, когда они подошли ближе:

– Федеральное бюро расследований, мистер Гарецки. Я специальный агент Джексон, а это специальный агент Линдстром.

Оба вынули бумажники и показали Джьянни свои удостоверения. Художник взглянул на удостоверения при свете уличного фонаря.

– Что же я сделал? Наклеил на письмо не ту марку?

Агенты вежливо улыбнулись, но у Джьянни возникло ощущение, что улыбкам их научили в академии ФБР.

– Дельце небольшое, мистер Гарецки, – сообщил Джексон. – Можем ли мы подняться к вам и побеседовать несколько минут?

Джьянни постоял молча. Если дельце небольшое, то чего ради они явились в час ночи с субботы на воскресенье?

Он повернулся и провел их через парадную дверь к старому железному лифту.

Кабина поднималась, глухо лязгая, и Джьянни казалось, что у него из легких вышел весь воздух. Он словно бы заснул в лесной чаще, а пробудившись, обнаружил, что деревья вокруг горят. Он пытался найти причины визита агентов и не мог найти ни одной, которая бы ему пришлась по вкусу. Все это чепуха, твердил он себе, но ни секунды этому не верил. В самой потаенной глубине души он чувствовал, что ждал такую минуту не меньше двадцати лет.

Они трое стояли молча, не глядя друг на друга. Лифт, лязгнув в последний раз, остановился на десятом этаже, и они вышли.

Перед ними оказалась всего одна металлическая противопожарная дверь; Гарецки отпер ее, первым переступил порог и включил свет.

Мансарда