Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 [Хассо Г Стахов] (fb2) читать постранично, страница - 6

архивных документов, хроник, дневников и, не в последнюю очередь, из собственного опыта. Возможно, он будет способствовать тому, что немцы и русские увидят друг друга в менее искаженном свете и что мы, наконец, начнем искать в большей степени не то, что нас разделяет, а вновь откроем то, что нас объединяет.

Март 2001 года

Хассо Г. Стахов

Первая глава КРУИЗ — ПУТЕШЕСТВИЕ В ПАМЯТЬ

Лето 1929 года. Я стою на пляже. Вода окатывает пальцы моих ног. Это Балтийское море. Даже самая маленькая волна имеет свой гребень. Блестящие пузырьки скользят то вперед, то назад, а между ними попадаются крошечные угольки. Легкий прибой сгоняет хлопья пены, песок, белый и гладкий. Я глубоко вдыхаю запах соли, морских водорослей и рыбы, морского такелажа, смолы и подсолнечного масла.

— Ты, мальчик, рожденный в Померании, — говорит дедушка. — Родом ты из Штеттина. Пляж, на котором ты стоишь, это часть померанского побережья. Там, на той стороне, за кромкой, где сливается небо с водой, лежит остров Борнхольм. Он принадлежит датчанам, — говорит дедушка. — Мы, померанцы, были и датчанами. За ним находится шведское побережье. Шведами мы были тоже. Сзади нас, далеко за дюнами, расположена Марка Бранденбург (бывшее княжество, затем основное ядро Пруссии. — Ю. Л.). Бранденбуржцами мы тоже были. А вот сюда, вправо, уходит Польша. Поляками мы также были долгое время. Ты пруссак, в пруссаках заложена частица от каждого из этих народов, — говорит дедушка. — Даже от французов. Они здесь также побывали. И от русских. Их сабли гордо мерцали здесь в лучах солнца.

Я полностью уверен, что когда-нибудь мне доведется плыть по Mare Balticum, так обозначается на дедушкиной карте Балтийское море. Тогда я узнаю, что нас окружает.

Спустя много десятилетий моя мечта осуществилась. Я нахожусь на борту теплохода «Европа», и мне очень нравится моя каюта. Корабль — белоснежный, как лебедь, и быстрый, как дельфин. В нем чувствуются сила, простор и надежность. И он быстроходный: может развивать скорость в двадцать один узел — почти сорок километров в час. Своей длиной — в двести метров — он внушает уважение, подобно первоклассному отелю. Все очень удобно, практично и элегантно. Сделано так, чтобы не зависеть от окружающей среды.

Бремерхафен. Набережная Колумба. Легко, подобно пушинке, корабль отходит от берега. Буксиры-толкачи, которых я сразу выделяю по их трубам, кажутся мне муравьями: крошечными и одновременно сильными. Я глубоко вдыхаю воздух. Мне предстоит увидеть все: Копенгаген, Росток, Борнхольм, Гдинген, Данциг, Сопот, Хельсинки, Стокгольм, Висбю.

Ну да, и, конечно же, Ленинград, как он тогда обозначался на наших трофейных картах, которые мы копировали, чтобы не заблудиться в огромном советском государстве. Но на черно-желтых указателях у обочин военных дорог я постоянно читал: Петербург. Мне хочется называть этот город по-прежнему Ленинградом, потому что он так назывался, когда мы с ним встретились. И потому, что он запечатлелся в моей памяти в связи с именем красного революционера.

Густые облака у горизонта, краны, мачты в вечернем свете, но я их не замечаю. Я волнуюсь, но знаю, что это чувство, иное, отличающее меня от других взволнованных туристов. Я ощущаю себя подобно тому мальчугану, стоявшему на песке у воды. Это не только лишь любопытство, от которого захватывает дух. Будь искренним, говорю я себе, всю эту поездку ты затеял лишь для того, чтобы закончить то неприятное для тебя дело. Теперь ты, наконец, считаешь, что достаточно спокойно сможешь пережить эту встречу. Когда-то путь к этому городу едва не стал для тебя последним. А теперь ты, наконец, увидишь воочию творение Петра Великого, которое ты тогда воспринимал как «колыбель большевизма», лишь издали видя силуэты зданий. Ты изучал его тогда, прищурив глаза под козырьком каски, сквозь завесу дыма и поднятой взрывом земли. Ведь вся эта поездка не что иное, как подготовка. Ты хочешь постепенно привыкнуть к этому моменту, так как больше не можешь избегать воспоминаний.

Ну, вот я в пути уже два с половиной дня. В чем причина того, что на меня производят такое тягостное впечатление Варнемюнде, и Росток, и Бад Доберан? Связано ли это с тем скудным образом жизни и с постоянной экономией, которые я помню с детства? Или же потому, что это остатки старинной атмосферы морских курортов, напоминающих о прибрежных пансионатах в Херингсдорфе, Бансине, Мисдрое и Альбеке? Или же это деревья бука, сосны, липы, или это щавель, илистая прибрежная полоса, местами притопленная водой, под которой прячутся кусочки янтаря? А может быть, это строительный камень — серо-желтый, коричневый, темно-красный, продуваемый всеми ветрами? Или это трава у дюн, которая изгибается на ветру подобно девичьим прядям? Или это пешеходные дорожки, покрытые серой гранитной крошкой, и ухабистая мостовая, грязно-синяя, телесного цвета, красно-коричневая, будто