Чудотворец из Вшивого тупика [Сергей Александрович Снегов] (fb2) читать постранично, страница - 3

положиться на меня.

– Так точно. Стараюсь. Можете положиться на меня, – сказал Беренс не своим голосом и окаменел. Полминуты он ошалело глядел на Эриксена, потом завизжал: – Передразниваете, параноик? А о последствиях подумали, чушка безмозглая? Знаете, тюфяк с клопами, чем солдату грозит противодействие?

Эриксен опустил голову. Ум его заходил за разум. Он мог бы поклясться, что не он передразнивал Беренса, а тот его.

– Перерыв на час, хлюпики! – скомандовал сержант. – На вечерних занятиях будем отрабатывать самопожертвование по свободному решению сердца, предписанному свыше.

Уходя, он зарычал на Эриксена:

– Чувырла!

Он укатился в канцелярию, а Эриксен улёгся на грунт. Рядом с ним опустился пожилой рыжий солдат.

– Хлёстко ругается сержант, – с уважением сказал пожилой. – Он обрушил на вас не меньше ста отборных словечек.

– Всего двадцать восемь, – устало сказал Эриксен. – Я считал их. Дегенерат, болван, балбес, чурбан, лопух, пентюх, дурак, олух, остолоп, тупица, недотёпа, юродивый, шизоик, параноик, пустобрёх, обормот, слюнтяй, пустомеля, лодырь, хлюпик, подонок, головешка с мозгами, дубина стоеросовая, чучело гороховое, чурка с глазами, чушка безмозглая, тюфяк с клопами. Ну и, разумеется, чувырла. Я сам берусь добавить ещё с десяток ругательств не слабее этих.

– Сержант их без вас добавит, – уверил рыжий. – Кстати, познакомимся. Джим Проктор, сорок четыре года, рост сто семьдесят восемь, вес шестьдесят девять, лживость средняя, коварство пониженное, сообразительность ниже ноль шести, нездоровые влечения в пределах государственно допустимых, леность и чревоугодие на грани тревожного, всё остальное не подлежит преследованию закона…

Эриксен пожал его руку.

– Сожалею, что не могу отрекомендоваться с той же обстоятельностью. Во всех важных отделах психики у меня нули. Я в умственном отношении, видите ли… не совсем…

– Это ничего. И с нулями можно просуществовать, если беречься. У нас был солдат Биргер с полной кругляшкой в области лживости и эгоизма и всего ноль двумя самовлюблённости. И что вы думаете? Он отлично чувствовал себя в казарме. Временами он даже что-то мурлыкал себе под нос.

– Он в нашем взводе?

– Его распылили на учении. Он сослепу сунулся под взгляд генерала Бреде, когда тот скомандовал наступление. Ну и сами понимаете… Квантовые умножители генерала не чета солдатским. Бедный Биргер запылал как тряпка, вымоченная в бензине. Если не возражаете, я вздремну около вас.

– Спите, пожалуйста.

Проктор тут же захрапел. Эриксен печально осматривал равнину.

Над холмами ревел ураган, гоня красноватую взвесь. С того года, когда энергетические станции спустили с цепей ветры, в атмосфере воздуха стало меньше, чем пыли, – было трудно дышать, уже в ста метрах предметы расплывались. Солнце холодным оранжевым шариком тускло светило в пыли.

Эриксен думал о том, что с детства не видел звёзд. О звёздах не приходилось и думать. Ураганы пыльной войны день и ночь гремели над планетой, они лишь меняли направления, обегая за сутки все румбы света и тьмы. Люди вставали и засыпали, работали и отдыхали под вечный, непрерывный, наполняющий уши, раздирающий тело грохот.

Планета была отполирована ветрами, красноватый грунт сверкал, как металл, он был металлически твёрд и гладок, а всё, что можно было извлечь из него, давно было извлечено и, не оседая, вечно моталось в воздухе. Оранжевый шарик солнца светил так тускло, что казался не оранжевым, а серым. «Серое солнце, – с тоской думал Эриксен. – Холодное серое солнце. А спутников Марса вовсе уже не видно!»

Ещё он думал о том, что на далёкой Земле, покинутой его предками, никогда не бывает пыльных бурь и люди там могут разговаривать без приборов и без приборов слушать, не рискуя быть оглушёнными. Эриксен опасливо одёрнул себя. О Земле размышлять было заказано. Земля была навеки закрыта для глаз и разговоров. И Северная Демократия, и Южная Диктатура, враждовавшие между собой на Марсе, одинаково запрещали вспоминать Землю, жестоко наказывая ослушников. Эриксен порой нарушал запрет. Но то, что сходило с рук дома, могло выйти боком в казарме.

– Ещё попаду под удар гамма-карателей, – пробормотал Эриксен. – Только этого недоставало – гамма-казни!

Из канцелярии выкатился Беренс.

– Строиться, ленивцы! – гремел Беренс, заглушая вой урагана. – Напяливай боевую оболочку, разгильдяи!

Проктор, пробудившись, сладко зевнул.

– Чего-то я ему пожелал бы, только не знаю – чего.

– А я пожелал бы, чтоб он уткнулся носом в грунт, а потом погнал нас в казарму на отдых, – сказал Эриксен, наблюдая, как сержант расталкивает спящих солдат.

Эриксен ещё не закончил, как Беренс свалился с грохотом, отдавшимся во всех ушах.

Вскочив, он заревел:

– Чего вылупили лазерные гляделки, гады? Живо запускайте моторы, скоты, и марш в казарму на отдых!

Солдаты кинулись к оболочкам. Взвыли воздушные двигатели. Взвод, человек за человеком, поворачивался в сторону