Разбег. Повесть об Осипе Пятницком [Вольф Гитманович Долгий] (fb2) читать постранично, страница - 2

Сурвиллой залег. Двое и есть. Мужики. У одного на горбу мешок какой-то, тяжелый, видать, аж пригнуло мужика. Тот, что следом тащится, поменьше росточком, мальчонка вроде. Посреди поля этот другой забрал мешок у первого, взвалил на себя. Совсем не видно его стало — один куль над снегом колобком катится. Чуток сторонкой прошли, шагах в двадцати. Сурвилло дернулся было к ним — известное дело, молодой, кровь горячая, дурная, да еще выслужиться охота, — но Котлов схватил его за рукав, напарник и приутих.

Прошли злодеи мимо, только под сапогами ихними скрып да скрып, скрып да скрып. Потом, слышно, в окошко избяное постучали. Света там не запалили, но дверь взвизгнула, кто-то вышел во двор, и все вместо черной тенью двинулись к сараю.

Может, пять минут прошло, может, с десяток, но только опять зачернело во дворе. Потоптались там немного да разошлись: один кто-то в дом, остальные двое — со двора прочь; те ль, что явились давеча, другие ли — не распознать, потому как уже не к лесочку, не мимо «секрета» шли, а прямо к обсаженной редкими липами дороге двинулись…

Тут-то Котлов и призадумался: по всему выходило, упустили они с Сурвиллой злодеев, теперь хрен догонишь, ищи ветра в поле. Надо было брать этих двоих; двое на двое — вполне одолеть можно, к тому ж ружьишко у Котлова при себе имеется! Так ихнее благородие господин ротмистр и скажет: пошто, такие-разэтакие, не брали? И чем загородишься? Сурвилле, сукиному сыну, легко, не он старшой тут — Котлов…

Сурвилло сопеть стал под боком — сказать, значит, что-то собрался; так завсегда у него: посопит, посопит — потом голос свой подаст. Так и есть, просипел, ровно душит его кто:

— Чего нам теперь будет?

— А чего?

— Хватать их надо было…

— Чего ж не хватал? Герой!

— Так ты ж держал меня.

Вот же сморчок… По сопатке б его разок-другой! Но не стал Котлов яриться, по-доброму сказал:

— Не держал я тебя, понял? Не держал!

— Так я ж… — дернулся, поганец.

— Замолкни! — оборвал его Котлов. — Я говорю! Сейчас бегом на пост беги. За подмогой. А я тут покараулю. И скажешь — пятеро их было, с мешком! Пятеро, понял, нет?

— А не много?

— Не, в самый раз! Пятеро, никак не менее, ты ж видел! — вбивал в его щенячью башку Котлов. — Может, скажешь, и шесть, но пять — это уж точно!

Хоша и дурень дурнем, а все ж углядел пользу свою:

— Ага, пять! — И глаз тот же миг живой стал, веселый.

Потом поднялся, похлопал себя по ногам — и припустил что есть мочи направо, самым ближним к пограничному посту Неман путем.

Скрылся из виду напарник, а на Котлова муть накатила: самому надо было на пост идти, видит бог, самому! А то как бы пентюх этот по дурости али, чего хуже, из шкурного интереса не ляпнул: мол, двое! С него станется. Чего доброго ждать от человека, которого и зовут-то как-то не по-людски: Станислав; да и Стась — ровно б кто слюнью сквозь зубы свирснул… Такой отца родного продаст, не поперхнется! Маялся Котлов, душу свою на куски рвал: уж до чего вроде тертый да мятый, а тут промашку дал, на мякине сам себя провел. Да, самому топать надо было, не пришлось бы тогда дрожмя дрожать, судьбу свою спытывать!

Ветер тем временем наддавать стал, завьюжило, поземка по полю пошла — час от часу не легче! Но, уткнув нос в овчинный кислый ворот, Котлов расчухал вдруг, что метель эта очень даже на руку ему сейчас: начнут доискиваться, сколько злодеев было, двое иль пятеро, кинутся следы высматривать, а где они, те следы? — начисто смело-замело… Взбодрился Котлов: шутишь, брат, на вороных Котлова не объедешь, вывернется, все едино сухим останется!

2

Приказав обложить «секретами» все почти населенные пункты вокруг деревни Дойнава, ротмистр Демин решил и сам заночевать на Неманском посту — чтоб быть поближе к возможным событиям. Заодно и напряжение соответствующее вовсе нелишне было внести: одно дело, когда он, Демин, у себя в Юрбурге отсиживается (хоть и недалеко, а все ж не здесь, не на глазах), и совсем другое — заставить всех, не только хозяина Неманского поста ротмистра Кольчевского, с оглядкой на своего начальника действовать; начальский кнут, пусть незримый, весьма способствует появлению должной ретивости, это ротмистр Демин великолепно знал по себе.

Любо-дорого глядеть было, как усердствует ротмистр Кольчевский, какого страха нагоняет на своих подчиненных: явно в расчете на Демина — и тон повыше, и слова покруче. Демин держал себя отнюдь не строго, специально следил за тем, чтобы на лице сохранялось снисходительно-рассеянное выражение (чем давал понять Кольчевскому, что единственно из великодушия не отменяет иных его, и вправду бестолковых, распоряжений), — такая метода похуже окрика язвит; излюбленная, к слову сказать, манера полковника Шлихтина, начальника Ковенского губернского жандармского управления, чьим помощником по Юрбургскому пограничному пункту ротмистр Демин имел честь пребывать.

Демин еще и потому мог снисходительность на себя напускать, что ни на грош не верил в успех