Хранитель [Сара Ланган] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Сара Ланган Хранитель
Мрак этого дома поглотил лучшего из нас. Зло этого города пробралось и в наши жизни.Брюс Спрингстин
Пролог Сюзан
Они знали Сюзан Мэрли. Видели, как она карабкалась на вершину Ирокезского холма в рассветные часы или окунала обмотанную веревкой палку в загрязненную Мессаланскую реку — в ожидании рыбы, которая никогда не выплывет. Некоторые замечали, как поздним вечером она стучала в окна закрытых магазинов и бумажной фабрики «Клотт», когда все рабочие давно ушли. Ее даже можно было застать на пороге дома, в котором Сюзан провела детство. Она звонила в дверь, словно надеясь, что кто-то откроет. Сюзан была хорошенькой — кудрявые светлые волосы, голубые глаза, маленькое детское тело, нежные черты, — но своей красотой она не вызывала ни зависти, ни желания. Сюзан не обладала даром обольщения и была, пожалуй, слишком хрупкой. Возможно, именно поэтому, едва завидев ее на улице, люди останавливались и наблюдали затаив дыхание, словно дети, впервые попавшие на кладбище. К девятнадцати годам Сюзан Мэрли перестала разговаривать. Она не благодарила кассира, покупая в любимом супермаркете недельную «дозу» красных «Мальборо» и томатного супа; на воскресном служении в католической церкви Пресвятой Богородицы она садилась на последний ряд, и соседям не приходилось ждать от нее пожелания мира; даже на улице, когда друзья семьи, радостно сигналя, проезжали мимо на своих «шевроле» и «субару», она не махала им в ответ рукой. Таинственное молчание девушки постоянно обсуждали — за семейными ужинами и в вестибюле здания муниципалитета по окончании ежемесячного собрания. Из рассказов учителей и старых друзей удалось частично восстановить ее печальную историю. В попытках разобраться начертили карту домов, мимо которых Сюзан проходила во время ночных прогулок, но выяснилось только, что она делала большой круг по городу, и с каждым разом кольцо сужалось. По слухам, она часто посещала бар «У Монти», где хлестала водку с джином, знакомилась с мужчинами и тащила их в свою постель. В роли партнеров выступали сельские гости, случайные туристы и даже самоуверенные мальчики из Бедфорда. Соседи внимательно следили за всеми, кто приходил в квартиру Сюзан, и вскоре пронеслись сплетни о женатом Дэнисе Мэрдоке, смазливом красавце Джонатане Бэгли и о вечно пьяном Поле Мартине. Все они выходили с черного хода и направлялись к машинам, припаркованным в другом квартале. Некоторое время разговоры велись только о ней. «Вы видели вчера Сюзан Мэрли?» — спрашивали они друг у друга по телефону. «Да, на кладбище, — говорил один, — она лежала на спине с пучком травы во рту. Страшная картина. Причем в тридцать градусов мороза!..» Ему отвечали: «Дэнни Уиллоу советовал ей сходить к врачу — отказывается. Неудивительно — в чем можно убедить человека, пока он вены не перережет!» В городе было немало пропащих душ: беспробудных пьяниц и женщин, прятавших побои на лице под тональным кремом. Но даже эти потерянные люди знали меру своему поведению. Они не разгуливали ночью по городу словно призраки, не озирались по сторонам, вызывая страх у прохожих. Они просто жили, молча выставляя напоказ жалкое существование. «У всех свои раны! — читалось в их глазах. — У кого-то не бывает черных полос?! Сюзан Мэрли! Что в ней такого особенного? Вот бедная Маргарет Макдермот одна растит троих дочерей! А Бернард Макмуллен, прижитый на стороне?» Эти люди не жаловались: они привыкли довольствоваться имеющимся и где могли находили свое счастье, поэтому были чрезвычайно раздражены поведением Сюзан. Больше всего им не давало покоя ее молчание, вынуждавшее проявлять любопытство. С годами странности Сюзан перестали вызывать былой интерес. Бумажная фабрика «Клотт» пришла в упадок и почти закрылась. Каждый жил своей жизнью, решал мелкие бытовые проблемы, а посему было принято негласное решение оставить Сюзан в покое. Постепенно разговоры о ней сошли на нет, и если кто-то видел ее ночью, то не трубил об этом весь следующий день. Перестали ломать голову над загадочными прогулками и бросили обсуждать ее любовников — о ней говорили только как об очередной выжившей из ума, обреченной девушке. Возможно, алкоголичке. Печально, конечно, но такие вещи случаются, и никто не любит их признавать. В конце концов Сюзан превратилась в тень, безликий образ, изредка появлявшийся в их мыслях. Если ее видели, то вскоре забывали, как она выглядела, во что была одета, — в памяти оставался только неприятный осадок от встречи, чувство пустоты и одиночества. Никто больше и словом не обмолвился об этом, никогда… но если они замечали ее у своих домов ночью, в лесу или рядом с бумажной фабрикой, странная девушка пристально смотрела им в глаза и насмешливо улыбалась. В страхе люди отворачивались, пытаясь отвлечься мыслями о житейских проблемах. Казалось, Сюзан чем-то их заразила. Все дружно молчали о едва уловимом скрипе дверей и замков, колыхании занавесок… Позднее те, кто выжил, скажут, что нисколько не удивились случившемуся. Да, они знали Сюзан Мэрли.ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Водопады
ГЛАВА 1 У кладбища
Лиз Мэрли была симпатичной кареглазой блондинкой, привлекавшей не столько внешностью, сколько великодушием: она отлично умела слушать, а если кто-то нуждался в поддержке, Лиз преодолевала природную стеснительность и легко находила слова утешения. Как известно, подобные яркие качества способны преобразить любое лицо, даже если от недостатка сна и плохого питания под глазами темные круги. В течение нескольких лет она перепробовала кучу диет, каждая из которых сопровождалась порциями начо и сыра, но, несмотря на все старания, избавиться от лишних пятнадцати фунтов не удавалось. Лежа по ночам в постели, Лиз мяла руками живот, обвиняя непослушное тело в предательстве. Был четверг, раннее мартовское утро. Лучи солнца только через несколько часов дотянутся до этой части штата Мэн, и город внизу еще крепко спал. Лиз Мэрли стояла у железных ворот бедфордского кладбища, покрытого тонким слоем снега. Она выдохнула, задумчиво наблюдая за облаком пара, растворившимся в холодном воздухе. Приход сюда был мрачным, но волнующим событием, и он сохранится в строжайшей тайне. В центре кладбища возвышался каменный ангел. Одно крыло у него откололось, и черты лица за долгие годы размылись. Он парил над могилой Уильяма Прентиса. При жизни этот человек делал огромные вклады в бумажную фабрику «Клотт», благодаря чему город процветал. Однако месяц назад фабрика прекратила свою работу и закрылась, а дома по улицам Честнат и Мэйфлауэр были увешаны табличками с надписью «Продается». Каменный ангел напоминал Лиз о рассказе, который она читала на уроке английского, про забытого всеми короля, жившего в какой-то пустыне, мрачного и одинокого, несмотря на собственное могущество. Лиз прошла в глубь кладбища и остановилась у могилы, где лежали свежие розы. Надгробный камень был меньше, чем у большинства других. Вместо обращения вроде «любящему отцу» или «дорогому супругу» — только имя, Тэд Мэрли. И годы жизни: 1963–2001. Достаточно, чтобы всегда помнить его. — Привет, пап, — сказала она. — Это я, Лизи. Твоя… несумасшедшая дочь. Она замолчала, словно желая услышать ответное приветствие. «Здравствуй, принцесса!» — сказал бы он. А потом, фантазировала Лиз, прибавил бы, с гордостью смотря на нее, прямо как папы из фильмов: «Солнышко, я вовсе не умер. Просто спал. Но теперь я вернулся, и все у нас будет хорошо». Не обращая внимания на мокрый снег, Лиз прямо в нейлоновом пальто уселась на землю и стала вспоминать. Всего через несколько месяцев после трагедии мама начала избавляться от всего, что было связано с отцом. Пожертвовала его одежду в благотворительную организацию Корпуса Кристи, затем убрала из гостиной его фотографии, даже семейные, а остальные вещи раскидала по коробкам и отнесла на городскую свалку. Невзирая на мамины старания, Лиз очень многое помнила об отце: к примеру, как он пил «Роллинг рок», утверждая, что лучше заплатить на пятьдесят центов больше, чем давиться «Будвайзером». Вечером он приходил с работы, насквозь пропитанный фабричными сероводородными испарениями. От него разило за километр! Он тут же вставал под душ, мылся пахучим ирландским мылом и садился за стол со словами: «Дамы и господа, я к вашим услугам! Свеженький, как маргаритка». По выходным отец трудился в саду: выращивал бобы, шпинат и огурцы, которыми семья питалась целое лето. Лиз часто забиралась к папе на колени, и он успокаивал ее: «Лизи, солнышко, ты у меня самая красивая. А эти, которые обзывают тебя вшивой, к шестнадцати годам будут страшные, беззубые и беременные, так что не расстраивайся!» Отец устраивал ее почти во всем… кроме обращения с Сюзан. Временами Лиз казалось, что ее это тоже коснется, но позже она ощутила себя в безопасности. Как ни странно, ей посчастливилось избежать синяков на животе от его кулака. Хотя, возможно, просто разыгралось воображение, и она выдумывала эти ужасы на почве уныния. Еще задолго до неприятностей с отцом Сюзан вела себя странно. «Я могу летать, если захочу! — говорила она Лиз. — Нужно только быстро махать руками. И невидимкой стану! Еще я могу видеть то, чего никогда не увидишь ты!» Через несколько лет, когда Сюзан была уже старшеклассницей, ее поведение вызывало еще больше вопросов. Она проводила все время в подвале и поднималась, только чтобы поесть. С каждым днем девушка становилась злее и агрессивнее. Потом она бросила школу и в восемнадцать лет переехала в отдельную квартиру в восточном районе. Изредка Лиз доводилось наблюдать за ее известными прогулками по городу. Сюзан оглядывалась, смотрела на сестру так, словно делила с ней какой-то жуткий секрет, затем с отвращением поворачивалась и шла дальше. Жители Бедфорда утверждали, что Сюзан — ведьма и виновница всех бед: закрытия фабрики, гибели рыбы в реке, ежегодных дождей… Более того, она рассказывала людям такие вещи об их жизни, которых не могла знать. И являлась в кошмарных снах. Лиз почти никогда не думала о сестре, но если так случалось, то была склонна согласиться с остальными: Сюзан — действительно ведьма. — Зачем ты нас покинул? — продолжила Лиз разговор с памятником. — Знаешь, иногда я выдумываю всякое… что ты не умер, заставил Сюзан вернуться домой и вылечил ее, сделал прежней. — Она горько вздохнула. — Еще я представляю, что у меня много друзей… может, мне тоже пора к врачу? Она ждала, будто с минуты на минуту отец восстанет из мертвых и ответит. После паузы Лиз продолжила: — Кстати, у меня больше нет депрессии. Я не смотрю телевизор по девять часов в день и… я познакомилась с мальчиком. Он такой милый, тебе понравился бы. Хотя не знаю — мы с тобой мало общались. Но я ведь была твоей любимицей? Впрочем, это не значит, что я прощаю тебя! Собственно, я пришла сюда сказать, что скоро поступлю в колледж и уеду из этого дурацкого города. Камень ничего не ответил. — Я не шучу! — прибавила Лиз. Только сейчас она поняла, почему оказалась на кладбище сегодня: надеялась получить знак — вроде удара молнии в дерево, чтобы убедиться, что отец слушает и ему жаль. Тогда бы она спокойно уехала в колледж и вела обычную жизнь, вышла бы замуж за какого-нибудь симпатичного молодого человека — вероятно, даже за Бобби Фулбрайта, — и просто двигалась бы навстречу светлому будущему. Но ни молнии, ни упавшей с неба розы Лиз так и не дождалась. Она провела пальцами по имени на камне. — Я очень скучаю по тебе. Девушка встала и, повернувшись к северной части кладбища, увидела, как что-то синее мелькнуло среди густых зарослей в лесу. Лиз присмотрелась внимательнее: это было платье. Миниатюрная блондинка смотрела на нее через железный забор. Юбка колыхалась на ветру, открывая белые как снег костлявые ноги. Смертельный ужас будто пузырь начал разрастаться внутри Лиз. Он стремительно заполнял все ее тело, пока она не почувствовала сильную тяжесть, вынудившую двигаться в сторону леса. — Сюзан, что ты делаешь? — спросила она. Блондинка протиснула лицо между прутьями и улыбнулась. Ее зубы сияли белизной в контрасте с ярко-красными губами. — Сюзан, тут холодно! Почему ты не в пальто? Вместо ответа она указала на железную перекладину в двух футах над землей, жестом прося Лиз перебраться по ограде на ее сторону. Там было темно: толстые деревья загораживали солнце. Лиз покачала головой: — Нет уж, ты иди сюда! Мне страшно. Сюзан только молча показывала, и в этот момент Лиз очень захотелось убежать от сестры, с которой она много лет пыталась построить мирные отношения. Лиз посылала письма и проезжала мимо ее дома на своем трехскоростном велосипеде; встречая Сюзан на улице, она махала ей рукой, нота не реагировала на приветствие. Люди смотрели на Лиз так, будто она дружила с самим Джефри Дамером,[1] — и все из-за сестры, которая сейчас, в это морозное утро, стоит за забором, умоляя, даже требуя. Прекрасно! Сюзан стучала зубами, в глазах стояли слезы — от холода и сильной печали. «Прямо-таки крокодиловы», — подумала Лиз. Все же они были родными людьми, одной крови… Не поддаваясь инстинктам, Лиз ступила на перекладину и подтянулась. Она спрыгнула, приземлившись прямо в сугроб и не замечая довольной улыбки на лице Сюзан. Здесь было совсем темно — заросли деревьев не пропускали свет. Воздух стал плотным, и Лиз тяжело дышала, пытаясь извлечь из влажной пелены хоть каплю кислорода. Голова закружилась, мысли и чувства отказали. Место было окутано злом… нет, даже гневом! Печалью, счастьем, маниакальной радостью… и если надо назвать цвет, то это был не зеленый или голубой, а красный. Лиз встала на ноги, не замечая слез. Зрачки Сюзан увеличивались и уменьшались, голубой цвет волнами переходил в черный, словно океанский прилив. «Она сумасшедшая», — подумала Лиз, понимая, что все кипящие в ней чувства каким-то образом исходят от Сюзан. — Хватит… — сдавленно прошептала Лиз. Нелепо изобразив реверанс маленькой девочки, Сюзан начала поднимать свое тонкое голубое платье, открывая колени, бедра, белые трусики и, наконец, худощавый живот. Он был покрыт синяками — красными и оранжевыми, черными и синими пятнами, похожими на закат. Некоторые уже почти исчезли, остальные были совсем свежими. — Кто это сделал? — Лиз задыхалась от ужаса и негодования. — Скажи! Это ОН? Сюзан отпустила подол. Лиз подняла глаза и увидела, что лицо сестры в крови. На черепе образовалась пробоина, из которой кровь сочилась на лоб и по обеим сторонам шеи. Хорошенькое голубое платье намокло, и красная влага, словно менструация, текла меж ее ног в белый сугроб. Лиз сделала глубокий вдох. Еще один и еще… быстро, быстро — пока не закружилась голова и она совсем не выдохлась. Небо потемнело, рассвет превратился в ночь и… они одни на кладбище? Нет, Лиз чувствовала, что кто-то следит за ними — из леса, кладбища и города. Если напрячь зрение, можно увидеть много лиц. — Что ты сделала? — закричала она. Сюзан улыбнулась, показывая залепленные кровавыми сгустками зубы. Коварная, жестокая, голодная улыбка — хорошо знакомая Лиз. Пятно крови на снегу расплывалось. Лиз бросилась к забору и, схватившись за прутья, уже подтянулась, но вдруг Сюзан с невообразимой силой оттянула ее за шею назад и бросила в сугроб. Лиз в потрясении лежала на спине, не в силах перевести дух. Грудь отяжелела, что-то сжимало горло. Она пыталась закричать, но выдавила лишь сдавленный хрип. Доступ кислорода прекратился, глаза выпучились, язык вывалился. Что… происходит?.. Почему так трудно дышать… Она ворочалась из стороны в сторону, сжав руки в кулаки. Хотела перевернуться и сбросить с груди невидимый груз. Что это?.. Прозрев, она увидела сидевшую сверху Сюзан. Сестра душила ее! Лиз боролась, но впустую, не находя нужного рычага. Легкие сжимались в спазмах, сильнейшая боль прошла через все тело внутренними криками, мольбами… ей нужен воздух!!! Вдавив кулаки в спину Сюзан, Лиз делала новые отчаянные попытки дышать. Ловила ртом воздух, беззвучно всхлипывала. С каждым разом становилось сложнее напрягаться, мышцы атрофировались, медленно сворачиваясь внутри. Над головой — только небо и танцующие зрачки кровавой сестры. Лиз снова взмахнула кулаками, но достала только до ребер Сюзан. Глаза, кажется, вот-вот выскочат из орбит, горло разрывалось от боли. Но Лиз было все равно. Единственное, в чем она сейчас нуждалась, — это капля воздуха. Она ослабевала, но продолжала борьбу. Снова и снова. Неуклонно пытаясь дышать. При новом ударе Лиз промахнулась, попала в пустоту. На лицо густыми сочными каплями падала кровь Сюзан. «Боже, пожалуйста… прошу… тебя… мне только восемнадцать! Не надо!..» Перед глазами вспыхнули искры, тело внезапно успокоилось. Лиз провалилась в сугроб. Деревья не шевелились, смолкло пение птиц. Сюзан атаковала ее в полной тишине. Крепко прижатая к земле Лиз брыкалась, хотела перевернуться… она вела битву против невыносимого молчания, звука собственной смерти. Мочевой пузырь расслабился, по ногам потекла теплая жидкость. Лиз чувствовала, что силы покидают ее, но все утратило смысл… то есть надо, конечно, волноваться, переживать, но она почему-то даже не думала об этом. Искры растаяли, и веки, дрогнув, закрылись. Лиз уносило далеко-далеко, в бездну… плохой сон, плохой! Не было видно света в конце черного тоннеля, внутри которого ее ждал… отец. «Папочка, это ты сделал?!» Он шел к ней навстречу, не улыбаясь. Тоннель все удлинялся, и образ отца остался крохотным пятнышком вдали… Снова появились искры. И боль. Лежа на спине, Лиз жадно поглощала кислород — самое сладкое, что было на этом свете. Все закончилось так же быстро, как началось. Сюзан отпустила ее. Кашляя, Лиз посмотрела вверх, на сестру: кровь превратила ее волосы в темное мокрое месиво, лицо стало неузнаваемым за исключением безумных голубых глаз. Над головой подул ветер, деревья закачались, сбрасывая с ветвей снег. Он падал на девушек, светясь в воздухе яркими белыми пятнами. Птицы, сдуру оказавшись в этом лесу, тотчас улетели. Лиз тоже бросилась бы со всех ног бежать, если бы могла. Куда — не имело значения. Сюзан показала на нее пальцем, и можно было без слов догадаться, о чем она думает: «Ты. Это должна была быть ты!» — Нет, — прохрипела Лиз. Сюзан кивнула. Да. Ты. Потом она ушла в лес, бесшумно ступая босыми ногами.ГЛАВА 2 Инструкции
«Еще секунда, и я задохнусь тут, не поминайте лихом, — думал Пол Мартин. — Но что поделать, жизнь такая». Батареи в школе Бедфорда работали на полную мощность, и он стоял у доски, истекая потом. Только слепой не заметил бы огромных влажных пятен на его рубашке. Он изобразил равнобедренный треугольник и нечто фаллической формы на его верхушке, а в углах основания подписал: «столица» и «работа». После этой неудачной попытки облегчить задачу он повернулся к аудитории. Был задан вопрос о закрывшейся фабрике, и для ответа полагалось ознакомиться с материалом. Склонив головы, ученики просматривали статьи из «Уолл-стрит джорнал» о субсидиях. Многие, устав от чтения, со скучающим видом рассматривали ногти или рисовали на полях, но даже каракули на белой бумаге выглядели какими-то безжизненными: сердечки, цветочки, слова из песен… Пол составил компанию сонно глядевшим в окно и заметил, что начался дождь. Странно, за много лет жизни в Бедфорде ему так и не удалось привыкнуть к этому явлению природы. Он знал людей, которые предсказывали, когда ждать непогоды и каким будет грядущий год. Они утверждали, что чувствуют приближение дождя чакрами… а также пальцами, коленями и легкими, словно буря начиналась внутри человека. Прошлогодний ливень залил всю Мэйн-стрит, а долина стала напоминать ванну, доверху наполненную водой. Капли, пропитанные фабричными химикатами, катились по его лицу, и во рту оставался привкус тухлых яиц и кислотного дождя — смесь, которой рабочие привыкли дышать каждый день. Фабрика «Клотт» закрылась месяц назад, но Пол до сих пор чувствовал запах серы в воздухе и воде. Кроме того, в опустевшем здании, ожидая поставщиков, осталось много баков с веществами. Если кучка малышей или рехнувшихся безработных разведет хоть маленький огонек в том месте, город превратится в сплошное облако дыма. Пол обвел взглядом класс. Ученики не пытались протестовать, когда фабрика навеки захлопнула свои двери. Ни строчки возмущения в школьной газете, ни одного намека от городского правительства о запуске новой индустрии. Только молчаливый отказ. А теперь еще и дождь лил как из ведра каждый год, но, похоже, никого не удивлял. Дети даже не интересовались, почему странные вещи происходили только в Бедфорде. Они точно сошли с ума, как и все остальные в этом городе. — Какие новости? — вздохнув, спросил Пол девятнадцатилетних старшеклассников. Он преподавал им историю Америки и математику, стараясь по мере возможности объединить две науки в экономику. В таких бедных малонаселенных районах, как этот, учителей всегда не хватало. Однако количество предметов никак не отражалось на зарплате: веди хоть десять сразу — выше положенного ты ни черта не получишь. Одно радовало: здесь, в долине, мобильные телефоны не ловили, поэтому Пол мог спокойно вести занятия, не беспокоясь об идиотском вопле чьей-нибудь трубки, разрывающейся голосом Келли Кларксон. Ученики дружно уставились на металлические часы, висевшие за его спиной. Без десяти четыре — через пять минут прозвенит звонок, и можно будет забыть о школе на весь оставшийся день. — Дождь идет, — ответила на вопрос Пола Керри Дюбуа. Она лучезарно улыбнулась учителю, но его лицо осталось невозмутимым. — Да. Случается. Что вы можете сказать о прочитанной статье? — Он указал на доску. — Думаю, это вам объяснять не нужно? Никто не поднял руку. Пол попытался выдумать какую-нибудь шутку, развеселить учеников. Не вышло. Досадная неудача заставила его чувствовать себя стариком, и он понял, что виноват сам. Учитель снова посмотрел на детей. Наступил решающий момент… люди, говорите! Скажите хоть что-нибудь! Джейн Ходкин, главная модница в классе, зевнула, утомленно глядя в сторону окна, будто хотела произнести: «Извини, приятель, но сегодня дождь». Откашлявшись, Пол указал на треугольник. — Уверен, вы понимаете, что здесь изображено. Не буду оскорблять ваши чувства. Так что по поводу субсидий? Как вы думаете, удалось бы получить их? Все молчали. Ну, кто же? Луис? Может, хотя бы Крэйг? У него всегда было что сказать. По прикованным к тетрадям взглядам и гробовой тишине Пол понял, что ученики отсчитывают секунды до конца урока. Пол вдохнул сырой воздух и, распахнув окно, захотел убежать из проклятого класса. — Что ж, вы правы. Ерунда все это. Подумаешь, какая-то там фабрика! Все равно от нее воняло. А что токсины сделали с нашей водой? Дохнут земноводные, и астматиков в городе больше, чем во всей стране. Действительно, какая вам разница, что компания переехала в Канаду! Ни горячо, ни холодно. Это же не касается ваших родителей, верно? Он перехватил взгляд Оуэна Рида, обвившего своими длинными ногами стул соседки спереди. Этот парень не пропускал ни одной юбки. Пол окончательно потерял терпение и постучал по его парте, чтобы юный донжуан сел прямо. — Здесь вам не читальный зал, — прошептал учитель. Он понял, что прозвучало нелепо, и разозлился еще больше. — Слушайте, да мне вообще плевать! Я буду работать здесь максимум еще год! Потом многие уедут, и школа закроется. Но если ваши родители останутся в Бедфорде, вам придется как-то их поддерживать, хотя нет, пусть голодают! Кому какое дело?! Большинство учеников проснулись от повышенного тона и теперь удивленно смотрели на учителя. Бобби Фулбрайт поднял руку, и Пол кивнул, взглядом призывая к лаконичности. Баскетболист, пустоголовое создание, как и весь этот класс. Черт, да если разобраться, все дети Бедфорда тупы как пробка! Что, к примеру, написала Лиз Мэрли в одной из зачетных работ: «Европейское Экономическое Сообщество состоит из взяток, грабежа и прочих прелестей». — Я не вижу смысла в нашем разговоре! — сказал Бобби. — Фабрика больше не откроется, а государство понесет убыток с этими субсидиями. Оттягивать время, обещать что-то взамен… бред! Бобби говорил мягким хрипловатым голосом. Пол уважал его, хотя тот всегда находил самые простые ответы, не ломая голову над проблемой. А может быть, он и думал… будучи бессердечным потомком Адама Смита. — Кто-нибудь согласен с Бобби? — спросил Пол. Все сидели тихо, а Бобби покраснел. — Вас хоть немного это волнует? Как вы можете сдаваться? Жизнь слишком трудная, в ней за все надо бороться! Нам нужны субсидии, если мы не хотим стать вторым Ворчестером, жители которого ходят в жутком виде и с черными зубами, потому что не могут позволить себе дантиста. Да, дорогие, именно так устроен наш мир. Не обязательно всем становиться профессионалами, но у каждого должна быть работа. — Пол наклонился над партой Бобби. — Иначе — когда сталкиваешься с реальными людьми. В то время как одни стоят у церкви в очереди за просроченными пирожками, какой-нибудь доктор работает в своем загородном клубе по четыре часа вдень, и его дети учатся в лучшем частном колледже Америки. Скажи, Бобби, в таких ситуациях кого-то интересует экономика? Ответь, пожалуйста. Бобби открыл было рот, но прозвенел звонок, и все начали собираться. — Прочитайте дома текст! — крикнул Пол вдогонку выпускникам, которым было уже глубоко наплевать на все, что касалось школы. — И сделайте домашнюю работу хоть раз.* * *
После занятий Пол сидел в своем кабинете, просматривая кое-какие документы. Его никто не тревожил, и он спокойно пил из железного термоса водку «Абсолют» с лаймом. В животе сильно урчало. Надо было еще что-нибудь захватить, подумал он. Мартини, например. Нет, лучше всего шотландское виски с содовой. Но сегодня утром Пол обнаружил, что в домашнем баре закончился любимый напиток. Так, не забыть на обратном пути купить «Бонанзу», если только Кэтти не позаботится. Два года назад она выздоровела, а Пол, напротив, пристрастился к утренней порции горячительного напитка. С тех пор Кэтти больше не покупала спиртного, заявив, что не хочет быть в патологической зависимости. Пролежав несколько лет в постели, она насмотрелась «мыльных опер» и выучила такие умные слова, как «разговор начистоту», «вечная любовь» и так далее. Она часто пользовалась ими, и это напоминало Полу фильм «Степфордские жены», в котором все женщины превратились в роботов и несли какую-то чушь. Забавно — если бы это была не его жизнь. Кэтти нравилось пить смесь из прозака и соли лития. Правда, сначала ей прописали ксанакс,[2] но от него она плакала еще больше. Потом врачи пробовали дать ей чистую соль лития, без добавок. В те нелегкие времена Пол прямо с работы шел домой, переодевал жену, сажал ее за стол и сам готовил детям ужин. Когда Кэтти начинала плакать во время еды, они говорили: «У мамы слезы счастья!» После этого врачи посоветовали перейти к прозаку, но легче не стало. Истерики прекратились, но Кэтти вставала среди ночи и жадно поедала остатки спагетти. Набирая тридцать фунтов, она отказывалась идти в люди: говорила, что выглядит как беременная. Наконец два года назад удалось-таки найти доктора, прописавшего идеальную смесь, напиток именно для нее. Рецепт был прост: добавлять соль лития к джину или виски с содовой. Кэтти выздоровела, перестала грустить, но и слишком счастливой себя не чувствовала. Все в меру. В ней произошли перемены к лучшему, и Полу хотелось радоваться, но он не мог расстаться с убеждением, что просто так ничего не бывает: нельзя на ровном месте заболеть, а потом каким-то чудом излечиться. Он был уверен, что внутри человека всегда существует определенный дисбаланс, на время подавляемый таблетками. В любой момент он может опять выскочить наружу во всей красе. Как бы то ни было, Пол точно помнил, что с Кэтти ничего подобного не случалось до тех пор, пока они не поженились. Он не был красавцем и никогда себя им не считал. С его точки зрения, с внутренней болезнью в нем появилось какое-то вещество, некий притягивающий феромон. Пол выпил еще и с трудом проглотил, чувствуя, что напиток просится наружу. — Дешевое фуфло, — пробормотал он, усмехнувшись. Обычно так выражались алкоголики со стажем. «Но ты и есть пьяница», — прошептал над ухом знакомый неприятный голос. Пол не обратил на него внимания. Он просмотрел работу Бобби, затем отложил ее в сторону. В таком поганом настроении выше двойки он ему не поставит. Следующей была Лиз. Со временем эта девушка становилась все больше похожа на Сюзан Мэрли — так считало руководство школы. Но Сюзан по крайней мере знала, что представляло собой ЕЭС. Несмотря на шизофрению и агрессию, она не была глупой. Пол сделал еще глоток. Так, что здесь у Лиз… перепутала местами «ввоз» и «вывоз». Пол начертил двустороннюю стрелку между двумя словами и подписал: «Вас еще чему-то учат на уроке английского?» На пятой работе в дверь постучали. Пол бросил термос в ящик и крикнул: — Да? В комнату вошел директор школы Кевин Бруттон. У этого человека были две отличительные черты: первая — он носил дешевые костюмы, как из магазина Армии Спасения, только накрахмаленные, и вторая — улыбка никогда не сходила с его лица, что бы он ни говорил. Прямо-таки прирожденный политик. — Здорово, Кевин. — Привет. — Он взял со стола витую раковину из Миссисипи, подаренную Полу его старшим сыном пять лет назад. — Никогда не мог понять, как они это делают, — признался Кевин. — Ты о чем? — Ну, как вырезают морские волны, пляж с пальмами, не повреждая саму ракушку. — Это все маленькие эльфы, Кевин. — Да уж. — Директор поставил раковину на место и потер глаза. — Ты хорошо спал прошлой ночью? Вместо ответа Пол пожал плечами. — А я — нет. Меня мучили кошмары. В главной роли — твоя подруга Сюзан Мэрли. Моя жена видела то же самое. Все были словно одержимы Сюзан. То она в зеркале кому-то привидится, то рядом с чьим-нибудь домом стоит посреди ночи, а теперь еще и во сне стала являться. Полу повезло: он никогда не запоминал свои сны. — Мы оба видели, как фабрика горела, — сказал Кевин. «Вот что случается, когда живешь в захолустье, — мрачно подумал Пол. — Человек становится, мягко говоря, ненормальным». — М-м… слушай, Кевин, это простое совпадение. Может, вам с Элли звякнуть по «телефону доверия»? — Пол, я тебе точно говорю — с этой девушкой что-то не так. Все замечают! — Ты зашел, чтобы поздороваться? — спросил Пол, откашлявшись. — Нет. — Тогда зачем? Кевин подошел к открытому окну и высунул руку, чтобы капли падали ему на ладонь. Всем людям в этом городе нравилось прикасаться к дождю. Он заговорил, стоя спиной к Полу: — Ты ведь знаешь, я ни слова про них не сказал, хоть мне и самому не нравится обстановка. — Директор, видимо, ждал подтверждения, но Пол молча слушал его. — Забудь обо всех правовых вопросах — пустая трата времени. Пол встал. — Тебе наврали. Кевин повернулся к нему — впервые без улыбки. Он приблизился к учителю и посмотрел ему в глаза. — Да, ты прав, ерунда. И я не затем пришел. Видишь ли, ты нравился ребятам — не из-за совместных походов в буфет, а потому что честно выполнял свою работу. А теперь они приходят ко мне и просят их перевести, потому что ты ходишь по классу шатаясь. — Что значит «шатаясь»? — Это значит алкоголь, Пол. — Кто сказал? — Я говорю. — Ты ошибаешься. — Так просвети же меня. — Я работаю, как прежде. Оцениваю эти чертовы работы и каждый день учу по четыре класса. — Ты пьян. Пол посмотрел вниз. Из полуоткрытого ящика торчал термос. — Они просто злятся, что не получают хорошие отметки, пока не заслужат их. Им кажется, что выпускникам все можно, а я должен терпеть. Кевин наклонился еще ближе. От него пахло салатом из тунца. — Как ты сказал? Будь добр, помедленнее, я записываю. Такое поведение крайне удивило Пола. Мелкий бюрократ со всеми его страшными костюмами и придурковатой улыбкой никогда в жизни не работал учителем, а разговаривал с ним сейчас как с бомжем из подворотни. Неужели Пол так сильно изменился, что Бруттон мог позволить себе нечто подобное? Вероятно, это происходило постепенно или, наоборот, резкой вспышкой. Пол ничего не ответил. — Считай, что я тебя предупредил. Ты мне не нравишься, поэтому второго раза не будет. С этими словами Брутгон вышел, закрыв за собой дверь. Пол извлек из ящика термос и, выпив залпом оставшееся, отложил бумаги и закрыл глаза. Если оценивать этот день по десятибалльной шкале, думал он, больше тройки поставить не получится. Мелодия хороша… только вот слова недостаточно выразительны. Надо бы домой пойти, что-нибудь съесть. Но ему не хотелось возвращаться. Пол осмотрел класс, в который приходил уже семнадцать лет подряд. Отсюда же он каждый вечер шел обратно, к Кэтти. Каждый вечер… так было, есть и будет. Аминь. На стенах висели копии статей из «Уоллстрит джорнал», который он покупал на свои кровные, и ни один из учеников не трудился взять тексты на дом. Среди вырезок были расклеены плакаты вроде «Не забудьте записать, это важно», или вот еще один, с Дядей Сэмом, где написано: «Ему нужен ты!» Он угрожающе показывал пальцем, как Марк Твен, переодетый для карнавала. Пол не мог больше находиться в школе и отправился в бар «У Монти».ГЛАВА 3 Запертая зверь
Джорджии О’Брайен потребовалось восемнадцать лет, чтобы приспособиться к своим зубам. Они были настолько большие и острые, что в детстве она не могла закрыть рот до конца и по утрам просыпалась на мокрой подушке. Пол Мартин, страшный задира в те времена, дразнил ее крокодилом. К двадцати семи годам перезрелый организм Джорджии наконец-то обрел гармонию, и зубы отлично вписались в ее немаленький рот. Иногда она думала, что во внутриутробные витамины матери, ныне покойной, подмешивали гормон роста: Джорджия была очень высокой, шесть футов. Естественно, найти обувь нужного размера не представлялось возможным. Если в «Чоп Моп Шоп» — парикмахерскую, где она работала, — приходил новый клиент, редкость для Бедфорда, он или она обязательно спрашивали: «Скажите, вы — ирландка?» или «Вы из Старого Света?» На что Джорджия отвечала: «Нет, с Борнео». У нее были рыжие волосы, а у сына, Мэтью, каштановые — как у отца, морского пехотинца, коим он, правда, никогда не был… Если бы Джорджия жила в портовом городе в пятидесятые годы, она бы всем рассказывала «Басню о трагической гибели отца Мэтью в море». Все же лучше, чем признаться, что на самом деле он проезжий тип, старше нее на двадцать лет. Долгое время она даже не знала его фамилии. Джорджия познакомилась с ним еще малолеткой, напившись в баре. А потом на заднем сиденье пикапа, как в дешевых фильмах про белых проституток… да, такое случается. На шестом месяце беременности Джорджия стала разыскивать его, наводить справки, полагая, что он захочет узнать о существовании ребенка. Но когда она позвонила, он даже не вспомнил ее, и оскорбленная женщина бросила трубку. Возможно, это было несправедливо по отношению к будущему сыну, но жизнь вообще штука тяжелая.* * *
В тот день у Джорджии был выходной. Мэтью вернулся из школы, и она предложила ему вместе отправиться в «Парижский театр», где уже второй раз за месяц крутили «Человека-паука». Мальчик отказался, настояв на походе в парк. Что ж, понятно почему: он знал, что не встретит там одноклассников, которые застыдят его, аж девятилетнего, за прогулку с мамой. Парк, естественно, пустовал. От ледяной измороси волосы Джорджии тотчас превратились в кудри, как у клоуна. Повсюду лежал рыхлый снег, заваливший все газоны, дороги и крыши домов в Бедфорде. Наконец среди заснеженных просторов показались высокие балки качелей. К великой радости Мэтью, они целый час расчищали в перчатках дорожку, затем мальчик победно уселся и начал раскачиваться — с очевидной уверенностью: если взлететь очень высоко, то очутишься в каком-нибудь другом месте. Это чувство усталости от жизни в четырех стенах было хорошо знакомо Джорджии. Когда в Бедфорде наступал длинный сезон холодов, каждое утро приходилось по полчаса греть машину, и жители забывали, что такое тепло. Но под конец зимы воздух становился мягче, люди словно заново рождались. Это происходило не только в доме Джорджии, где ее отец и сын бесцельно шатались из комнаты в комнату, но и во всем Бедфорде. Казалось, вот-вот взорвется шар, полный временно застывшей энергии. Джорджия хорошо знала, что нынешний дождик — всего лишь прелюдия к вечернему ливню, который заполнит Мессаланскую реку, потечет по улицам, мосту и шоссе. Так бывало каждый год, сколько она себя помнила. А через семь дней потоп закончится, мир окрасится в яркие цвета, и она будет менять у знающих людей свои зимние ботинки на пару сандалий. Женщина посмотрела на небо. Тучи собирались довольно быстро, и дождь мог начаться скорее, чем она ожидала. — Эй, Мэт! — Что? — Пора домой. — Ну! Я хочу остаться! Можно еще хотя бы полчасика? — Нет. — А пятнадцать минут? Или пять? Хотя бы одну!.. — Хорошо, — сказала Джорджия, глядя на часы. — У тебя ровно одна минута. Тогда вообще уходим, — сердито буркнул он. Они жили в пяти кварталах к югу от Мэйн-стрит, рядом со стоянкой для жилых автоприцепов. Люди, получавшие материальную помощь от Армии Спасения, разбили здесь лагерь. У некоторых были свои животные — безобразные кошки и собаки с ободранной шерстью. Они бродили по улице, хищно озираясь по сторонам. Джорджия не притрагивалась к ним и старалась держаться подальше от этого странного места. Иногда рядом с трейлерами она замечала Сюзан Мэрли, смотревшую таким же голодным взглядом, как звери. Она снимала квартиру неподалеку, но при встрече Джорджия никогда с ней не здоровалась. Прошлой ночью Сюзан приснилась ей. Джорджия пешком возвращалась домой по Мэйн-стрит, и вдруг тротуар превратился в вязкое месиво. Деревья почернели. Она пыталась бежать, но ноги утопали, трясина засасывала ее все глубже. Она хотела крикнуть, но из открытого рта не вырвалось ни звука. Вокруг — ни души. Тут появилась Сюзан и направилась к ней, оставляя за собой кровавый след. Она держалась за раздувшийся живот, и Джорджия поняла: девушка беременна. Вот-вот родится что-то жуткое, безобразное… От страха Джорджия проснулась. Часы показывали шесть утра, а с мрачного неба уже падали первые капли.* * *
Ливень ударил в полную силу. Маленькие ручейки текли по лицу Мэтью, капли падали с кончика носа, но он все равно упирался. — Подумаешь, дождик! Почему мы не остались? — скулил он, захлестывая ногой лужи. — А вдруг бы я растаяла? Джорджия схватила мальчика за руку, поторапливая, но сын оттолкнул ее. — Ой, прости, забыла. Ты же теперь совсем большой. — Ма-ам! — протянул он в ответ. — Хорошо, ладно. Вот, видишь? Никаких рук. Она выразительно спрятала их в рукава, изобразив таинственное исчезновение. Мэтью закатил глаза, но явно был доволен «фокусом». Джорджия ускорила темп, чтобы хоть так заставить сына двигаться быстрее, и уже обогнала его, как вдруг за спиной раздался всплеск, и через долю секунды ее брюки покрылись холодными брызгами. Она резко повернулась. Мэтью всеми силами изображал на лице невинность. — Ах, та-ак? Ну, держись. — Спеша «отомстить», Джорджия как следует ударила по луже своими чрезмерно длинными ногами. Мальчика с головы до пят окатило грязным фонтаном. — Ой… незадача. — Мама! Он с разбегу уткнулся в ее живот, не торопясь уходить сразу. Джорджия мягко обняла его. — А, не ожидал от меня? Думал, я старая неуклюжая мамаша? — весело спросила она. Отлипнув, Мэтью побежал вперед, к следующей луже, и в предвкушении реванша ждал, пока мать подойдет ближе. — Ох, тебе сейчас достанется! — крикнул он. Так они брызгались до самого дома, но, несмотря на все старания сына, Джорджия смогла выстоять, не попав под «обстрел».* * *
Они подошли к маленькому аккуратному деревянному дому, и Джорджия позвонила. Вот-вот отец должен открыть дверь. Мэтью прижался к ней сзади. — А у тебя ключей нет? — спросил он, стуча зубами от холода. — Нет, я забыла. — А вот я всегда беру их с собой в школу! Прихожу и, если никого нет, могу сам открыть дверь. — Знаю, дорогой, ты молодец. — Так почему ты свои забываешь? — Потому что ты невероятное исключение из всех правил, Мэтью. — Чего? — Не важно, проехали. Вздохнув, Мэтью решил пока развлечься. Ему нравилось прыгать по кирпичным ступеням, которые вели к входной двери. Всего их было восемь, и он весело перескакивал с одной на другую. Джорджия громко постучала. — Мам, его нет дома. — Должен быть. — Она барабанила до боли в костяшках. — Его нет, — повторил Мэтью. — Сегодня четверг, он ушел на свою встречу. Да, теперь она вспомнила. Отец помогал решать проблемы, связанные с закрытием фабрики. По четвергам он отправлялся в офис, руководя оттуда конференц-связью с Бостоном. — М-да, кажется, ты прав, — сказала Джорджия. — Придется лезть через окно. Там есть одно удобное, с задней стороны. — Я меньше тебя и легко туда заберусь. — Нет, лучше оставайся здесь. Жди под дверью, обсыхай. — Да, но если окно закрыто, я могу подняться по решеткам в свою спальню. Я уже так делал, у меня хорошо получается! — Мэт, прошу тебя, не говори мне об этом. Ты же знаешь, что нельзя, — сказала Джорджия, нахмурившись. На самом деле она не сердилась — Мэтью вечно вытворял подобные штуки: лазил по крышам и деревьям, носился по дому и прыгал так, словно был сделан из резины. — Ну хорошо, — неохотно уступил он. В интонации звучало: «Мам, ты явно не догоняешь». — И хватит скакать вверх-вниз по этим ступенькам! Поскользнешься — будем тебя по частям собирать. — С этими словами Джорджия скрылась за углом. — Ой-ой-ой, — пробормотал Мэтью ей вслед.* * *
Первое же окно в задней части дома было открыто. Джорджия протиснулась внутрь, как в старых фильмах про Эббота и Костэлло, плюхнувшись на пол гостиной. — Да уж, сама грациозность. Она быстро встала, отряхнулась и пошла к параднойдвери. Мэтью все еще играл на лестнице, когда Джорджия вышла на крыльцо. — Мэт, перестань! — крикнула она уже с неподдельной злостью. — Давай домой! В этот момент на дорожке рядом с домом появилась женщина — Сюзан Мэрли, одетая как для барбекю в честь Дня независимости: босоножки на высоких каблуках, синее платье и сверху — ничего. Кудрявые светлые волосы, выпрямленные дождем, спадали до пояса. Под тяжестью воды ее голова чуть запрокинулась назад — так, что хорошо были видны изящная шея и нижняя часть подбородка. Сюзан повернулась и, со странной усмешкой взглянув на Мэтью, пошла дальше. Скоро она скрылась из виду. Джорджии стало не по себе, к горлу подкатил комок, и она едва не расплакалась. «Как растить ребенка в таком страшном мире?., — думала она. — Где ангелы и чудовища живут бок о бок!» — Ма-ам? — позвал Мэтью. Он не заметил появления Сюзан. — Ах… да, дорогой. Что там? — спохватилась Джорджия, делая вид, что в глаз попала соринка. — Смотри, как я могу! Мальчик спрыгнул вниз по всем ступеням и мягко приземлился. Затем изобразил театральный поклон, и она захлопала в ладоши. — Ух ты, здорово! Ну все, пошли внутрь. Я замерзла. Он поднял на маму глаза и расплылся в хитренькой улыбке. Джорджия поняла, что он собирается сделать. Время вдруг остановилось, все пришло в замедленное движение — она видела каждую каплю дождя, желтую куртку сына, показавшуюся слишком яркой… и около шести футов между ним и верхней ступенью. — Стой!.. Слишком поздно: Мэтью прыгнул вперед. Джорджия протянула руку, чтобы поймать сына, но лишь задела по плечу, и он потерял равновесие. Она попыталась еще раз — пальцы скользнули по гладкому нейлону куртки. Мальчик упал, громко ударившись затылком о нижнюю ступеньку. Страшный звук эхом раздался по всему телу. Женщина мигом бросилась к сыну. Он привстал, обиженно выпятив губу. Джорджия облегченно вздохнула — так громко, что походило на рыдание. О чем он только думал?! Как можно прыгать ВВЕРХ по скользкой лестнице? — Сейчас же иди сюда, Мэтью О’Брайен! Она отшлепает его, накажет, отправит в свою комнату, и никакого телевизора до… конца жизни! Мальчик поднялся. Куртка была заляпана грязью. — Ты… толкну-ула меня! — невнятно произнес он, смотря в одну точку. Зрачки сильно расширились. Джорджия побледнела и с дрожью в голосе позвала его: — Ну-ка подойди ко мне. Мэтью шагнул вперед и, пошатнувшись, рухнул прямо ей на руки. Пальцы нащупали теплую жидкость. Тихо моля небесные силы о пощаде, она осторожно перевернула сына. Рваная рана. Затылок был разодран, свисали лоскуты кожи, виднелась белая черепная кость. Кровь текла по спине Мэтью, покрывая снег алыми разводами. Джорджия прикусила губу, едва сдерживаясь. Она не хотела, чтобы сын понял по ее лицу, насколько все серьезно. Травма головы… от них ведь всегда много крови, да? Он же не впадет в кому? Она тряхнула Мэтью, пытаясь привести в чувства. — Как ты? Ответь мне! Он не реагировал. — Мэтью, прости меня, я была не права! Скажи, как ты себя чувствуешь? Голова кружится? — Что?.. — слабо спросил он, закатив глаза. В ужасе Джорджия поняла, что бодрый веселый мальчик, которого она любила-больше жизни, превратился в беспомощное создание, медленно покидавшее этот мир прямо на ее руках. Времени было в обрез. Ринувшись в дом, Джорджия схватила с кухонного стола забытые ключи и повезла сына в больницу Корпуса Кристи в восьми милях к югу от Бедфорда.* * *
Соорудив из свитера повязку, она обмотала Мэтью голову. Всю дорогу женщина трясла мальчика за плечо, не давая уснуть. Джорджия не знала, правильно ли поступает, но ради спасения сына была готова на все. На шоссе она постаралась ехать медленно — дождь барабанил по лобовому стеклу, и дальше двух метров ничего не было видно. Доехав до больницы, Джорджия быстро припарковалась на площадке для «скорых» и понесла сына в обшарпанное здание с надписью «Мид-Мэн Медикал». К ним сразу подбежала медсестра и показала дорогу в смотровую палату. Там Джорджия уложила Мэтью на длинный стол, крепко прижимая рану. — Мэт, ты меня слышишь? МЭТЬЮ!!! — Она впала в истерику, пытаясь докричаться до сына. — А?.. — слабо откликнулся он. Глаза чуть приоткрылись. Вошел доктор — низкорослый коренастый мужчина с седыми волосами. Оттолкнув Джорджию в сторону, он торопливо снял окровавленную повязку с головы мальчика. — Как это случилось? — спросил он. — Ну, понимаете… он прыгнул, и я хотела помешать… На секунду Мэтью очнулся, промямлив: — Упал я. И ф-ф-фсе… — Ясно, — пожав плечами, отрезал врач и приступил к осмотру.* * *
— Кофе, пожалуйста, — обратилась Джорджия к продавщице в больничном буфете. Маленькая женщина, одетая в голубой халат, отвлеклась от журнала и взглянула на посетительницу. Вид у Джорджии сейчас был не очень — насквозь промокшая, в пятнах крови, она походила на викинга, вернувшегося домой с битвы. Она робко показала на чашку. Пожав плечами, женщина пробила покупку. Доктор сказал, что с Мэтью все будет в порядке. Возможно, небольшое сотрясение, ничего серьезного. Крови он потерял немного, большая часть запеклась к тому времени, как они доехали до больницы. Мэтью пережил шок от падения, поэтому был неадекватен. Состояние стабильное, но лучше провести ночь в больнице. К счастью, отец Джорджии оформил на Мэтью страховку через фабрику «Клотт». — Вы не волнуйтесь, — сказал доктор Конуэй, похлопав ее по спине. — У этих детишек вместо костей — одни хрящики. Джорджия держала Мэтью за руку, пока накладывали швы. От изнеможения он уже не мог ни плакать, ни сопротивляться. После операции под волшебным действием демерола Мэтью спокойно уснул. Заполнив необходимые документы по страховке, Джорджия оставила отцу сообщение, что все обошлось и вечером она ему расскажет. Она пила кофе, унимая дрожь во всем теле, чтобы сесть за руль и поехать домой. Ничего удивительного не случилось, думала она, это была далеко не первая травма. В прошлом году Мэтью сломал руку, пытаясь пролезть в свою спальню через окно. Зачем? Ему просто хотелось узнать, получится ли. А в три года он съел пузырек дедушкиного «Дигиталиса» — лекарства в соблазнительной конфетной оболочке. Мэтью потом весь вечер тошнило, а Джорджия молилась, чтобы отцу не стало плохо с сердцем без таблеток. Она вздохнула. Похоже, придется свыкнуться с таким положением вещей. Если Мэтью вырастет похожим на нее, то будет пьяным приходить с молодежных вечеринок и шляться бог знает где после комендантского часа. Если же какая-нибудь девушка «залетит», он, возможно, захочет стать полноправным отцом. И это будет правильно. Покончив с кофе и остатками сахара на дне чашки, Джорджия подумала, что в эти трудные времена помощь морского офицера была бы очень кстати.ГЛАВА 4 Нечто в лесу
В тот мартовский четверг ранним утром Лиз Мэрли проснулась и, потерев глаза, откликнулась на мамины возгласы снизу: — Уже встаю! Она почему-то ужасно себя чувствовала: ноги болели, голова раскалывалась. Как будто Дрема явился к ней посреди ночи и огрел пыльным мешком. Стыдно даже думать, но… может, удастся убедить маму в загадочной инфекции вроде суточного гриппа и не пойти сегодня в школу? Нет, в третий раз за месяц это вряд ли прокатит. Ночью Лиз приснился кошмар. Воспоминаний о нем почти не осталось, что-то про Сюзан и отца. На глазах еще не высохли слезы, горло болело — видимо, было настолько страшно, что она плакала во сне. В памяти всплыли отдельные картинки: снег, кровь, розы на папиной могиле… Вместо того чтобы думать о кошмаре, Лиз начала считать: одна Миссисипи, две Миссисипи, три Миссисипи… двадцать Миссисипи. Простая математика всегда помогала взбодриться и сосредоточить мысли на новом дне. В доме было тихо, с кухни доносился запах жареных яиц. Спальня Лиз нисколько не изменилась со вчерашнего вечера: на стенах — все те же постеры «Иглз» и «Уайт страйпс», а напротив кровати с плаката улыбался Джек Уайт, солист группы. — Привет, незнакомец, — прохрипела Лиз, смотря на него одним глазом. На письменном столе валялась домашняя работа по тригонометрии, которую она даже не открывала. Черт, это будет уже третья двойка за две недели. Что ж, как обычно, ничего нового — школа вместе со всем Бедфордом по-прежнему вызывала рвотный рефлекс. Хорошо, что хоть Бобби есть и закончились турниры по баскетболу — можно будет после уроков сходить вместе в кафе. Девушка вылезла из кровати и натянула халат. За окном шел дождь — значит весна совсем близко. А за ней — лето, осень и… ура!!! Прощай, школа, здравствуй, колледж! С чемоданами, счастливая, она запрыгнет в автобус «Бедфорд — Ороно» и больше никогда не вернется! Забывшись радостью и не чувствуя холодного линолеума под ногами, Лиз поскакала в ванную комнату. Она застыла на месте, увидев отражение в зеркале. Что это?.. Приподнявшись на цыпочки, девушка подалась вперед. От страшной догадки по спине пробежал холодок. На ее горле пылало огромное красное пятно. От него словно щупальца отходили следы пальцев. Лиз прислонилась к стене и закрыла глаза. Одна Миссисипи, две Миссисипи, три… так, успокойся, сказала она себе. Просто расслабься. В мире и так полно всяких гадостей, хватит выдумывать новые! У тебя куча своих проблем. Не сошьешь вовремя дурацкую рубаху — завалишь никому не нужное домоводство — и все, плакала твоя стипендия в УМО.[3] В итоге Бобби — студент, а ты — официантка. Так что прекрати нагнетать обстановку! — Лиз, ты опаздываешь! — Иду, мам! — крикнула она, придавая голосу радость. Шесть Миссисипи… Лиз еле сдерживала подступившие к глазам слезы. Здесь три варианта, подумала она. Первый — в годовщину смерти отца она свихнулась и теперь страдает галлюцинациями. В роли маленьких зеленых человечков — окровавленная сестра. Второй — это сон. Третий — все произошло на самом деле. Поразмыслив, Лиз выбрала менее страшный — второй вариант. Да, точно. Всего лишь сон, бывает. Но что тогда с горлом? Можег быть, простуда? Или аллергия на простыни? Она расчесала шею, пытаясь избавиться от раздражения. Мало ли что! — Лиз, мне самой подняться? — Нет, мам, я уже встала! Стоя под душем, она продолжала медленно считать. Пятьдесят Миссисипи… сон, только сон. К тому времени как Лиз привела себя в порядок, натянула свитер с большим воротником и спустилась к завтраку, кошмар забылся. В памяти остался только мрачный, неприятный осадок. «Все, забудь и успокойся!»* * *
Лил дождь. Она шла в школу, смотря только перед собой и проговаривая одну и ту же фразу. Ни упавшее перед носом дерево, ни разбившийся автобус не удивили бы сейчас Лиз. Надень красные туфельки, стукни трижды каблуком о каблук и повторяй за мной: «Это был только сон… только сон… только сон». За обедом в школьной столовой Бобби спросил, все ли с ней в порядке. — Да, отлично, — сказала Лиз, широко улыбаясь. Перестаралась. — Ты уверена? Выглядишь измотанной. — А… ну… ты знаешь, в сериале «Одинокие сердца»… на следующей неделе Райен вернется к Мариссе, которая стала шлюхой и тайком выпивает. Меня это больше всего расстраивает. — Хм… что-то с тобой не то.* * *
— Видите, насколько полезны числа! И они действительно существуют, — тараторила учительница на пятом уроке. Что-то про постройку домов — Лиз не слушала, погрузившись в мысли о Сюзан. Как долго они не виделись? Вдруг сон был знамением? Она помнила расплывавшееся на снегу пятно крови. На лбу выступили капли пота.* * *
— Мне нужно к сестре сегодня вечером. Подвезешь? — спросила Лиз Бобби, встретив его на перемене в коридоре. — Ты серьезно? Я думал, мы в кафе пойдем. Что-то случилось? Она усмехнулась. Притворная загадочность отлично действовала на маму, но только не на Бобби. — Это страшная тайна. И если я скажу тебе, меня сварят в кипящем масле. — Кто? — Мормоны! Очень кровожадные люди. Во всем виноваты их невыносимые жены. Бобби нахмурился. Его «радар», настроенный на Лиз Мэрли, безошибочно срабатывал, когда она что-то скрывала. Впрочем, это было ее нормальное состояние. — Лиз, ты как-то странно себя ведешь. — Все в порядке, честно! Мне просто надо увидеть сестру. Заезжай за мной к восьми.* * *
Уроки закончились, все автобусы уехали. «Бобби, не обижайся, пожалуйста. Я хочу пройтись… Да, я знаю, очень сильный дождь. Схвачу воспаление легких — сама буду виновата… Конечно, ты прав, мистер Мартин совсем уже того… Да, взорвется, если к его дыханию поднести спичку… Все, давай, увидимся вечером». Лиз торопливо спровадила парня и пошла пешком. Но не домой, а на кладбище. Как глупо, думала она, ведь это был всего лишь кошмарный сон! Меньше надо смотреть на ночь телевизор. Но Лиз все же добралась до цели. К тому времени она уже насквозь промокла, джинсы прилипли к ногам. Могила отца виднелась издалека: роз на ней не было, только маленький флажок-указатель. Взявшись голыми руками за холодные прутья забора, Лиз начала всматриваться в темноту. Сосны, будто дряхлые старики, сгибались низко над землей под тяжестью снега. Это был необычный лес: диоксины от отбеливаемой целлюлозы убили за последнее время множество животных и птиц. Лиз пожалела, что не взяла с собой Бобби: ходили слухи, что среди зарослей кто-то живет. Кто-то или что-то, наблюдавшее за людьми. Капли барабанили по капюшону. Лиз очень замерзла и хотела домой, но не могла уйти. Надо было узнать, есть ли в ее сне хоть толика правды. Она полезла вверх по забору, утыканному острыми пиками, добравшись до которых вообразила, что если кто-нибудь резко дернет, то колья пронзят ее насквозь. И лежит Лиз Мэрли, растерзанная, в часовне Корпуса Кристи, а рядом надпись: «Выжив из ума, она отправилась на поиски утраченной истины. Лиз была действительно хорошим человеком. Вот ее левая часть — тут меньше прыщей». Ей все же удалось перелезть на другую сторону невредимой, и она спрыгнула, приземлившись в сугроб. Густые кроны почти не пропускали дождь. Капли, будто мелкие коготки, постукивали по листьям. Находиться в этом лесу было даже забавно, как будто в пасти животного. Лиз осмотрела снег: никаких отпечатков, ни единого следа борьбы, ни кровинки. — Эй… — позвала она шепотом. — Сюзан? Есть кто-нибудь? В ответ — тишина. Расхрабрившись, девушка повысила голос: — Эй!.. ЭГЕ-ГЕЙ! — взвыла она. Хоть страх и не покидал ее, реветь было очень весело. Но никто не откликнулся, и Лиз победно улыбнулась. Дорогие дети, что вы видите перед собой? Пра-авильно, ни-че-го! За деревьями — пусто, следов нет. Неужели действительно приснилось? Похоже на то. Она с облегчением вздохнула: значит, нервы пора лечить. Лучше было найти тут лишнее доказательство недосыпа, чем что-нибудь пострашнее. Иначе прогулка превратилась бы в кошмар наяву. Лиз еще раз посмотрела в сторону деревьев. — Эй, Сюзан! — позвала она. Ответа не было — только звук дождя. «Отлично, с меня взятки гладки, я честно пыталась разобраться». Лиз выдохнула и пошла обратно к забору. И вдруг боковым зрением она увидела что-то мутное, мелькнувшее среди деревьев. В темноте светилось бледное тело. Лиз подскочила на два фута — ее парень-баскетболист одобрил бы такой прыжок — и попятилась. — Кто здесь? — Девушка вздрогнула от собственного голоса, пронзившего тишину. Плотно прижавшись спиной к забору, Лиз ждала ответа и всматривалась в деревья. Но там никого не было, и она рассмеялась над собой. Глупая! Наверное, белая лиса пробежала. Уф… Лиз повернулась лезть обратно, как вдруг среди зарослей раздался треск. Она прислушалась, на этот раз молча: если там действительно кто-то был, не стоило привлекать его внимание. Спутанные ветви деревьев разомкнулись — и вновь переплелись. Лиз тяжело дышала, сердце остановилось, затем перешло на ритмы самбы. Деревья стояли в пятидесяти футах от нее и не качались от ветра… кто-то или что-то надавило на них. Какое-то огромное существо. Медведь?.. Ма-амочка-а!..* * *
Лиз вжималась в забор, пока прутья не врезались в спину. Она прижала руки ко рту, заглушая дыхание, в надежде остаться незамеченной. — Р-р-р-р-р… — раздалось от деревьев. Лиз прислушалась. Звук повторился. Она не верила своим ушам: не то что собака, ни один медведь на такое не способен! Рык был хриплый, скрипучий… «Ладно, дорогая, — сказала она себе, — вали отсюда, пока не поздно!» Повернувшись, она потихоньку начала карабкаться вверх, но тут ветви деревьев приподнялись, и оно показалось между ними… — Р-р-р-р-р-р… Господи… большое — шесть футов, не меньше. В темноте Лиз разглядела только бледные очертания тела, покрытого кожей. Шерсти не было. Существо походило на человека. — Р-р-р-р-х-х-х… — влажное тяжелое дыхание сотрясало лесную тишину. Туловище монстра было безобразно: широкая грудь свисала до колен, пальцы волочились по земле. Чудовище переваливалось так, словно чем-то болело или страдало излишней неуклюжестью. Опираясь на руки, оно двинулось в сторону Лиз. Ей хотелось отвернуться, бежать, но она не могла. Что это за создание? Что с ним произошло?? Из его тела будто откачали всю кровь — кожа белая-белая. И сияние… глаза. Умные. Они внимательно изучали ее. Монстр двинулся к ней, и когда их взгляды встретились, он причмокнул губами, будто проголодался. Дрожа от ужаса и страха, Лиз отвернулась в поисках первой перекладины, но промахнулась. В панике она попыталась протиснуться сквозь забор, надавливая всем телом. Левое колено застряло между прутьями. — Черт! — выругалась она шепотом. Дыхание зверя с каждой секундой приближалось. Лиз начала бешено извиваться, но нога только глубже погрузилась в дыру и теперь застряла до самого бедра. В жутком оцепенении Лиз чувствовала, как монстр подкрадывался к ней. Она задергала ногой, но извилистая железная конструкция не пускала, удерживая словно тисками. — Р-р-р-х-х-х… Боже, нет! Так близко, что, казалось, вот-вот горячий воздух коснется шеи. Девушка продолжала дергаться, но нога не поддавалась. — Р-р-р-р-р… Р-Р-Р-Р!!.. Ну?.. Сколько ему еще осталось? Двадцать футов? Пятнадцать?.. По звуку ломающихся веток Лиз поняла, что тварь набирает скорость, предвкушая добычу. Все… сейчас страшилище настигнет ее. Она уже чувствовала его запах: смесь фабричного дыма с тухлым мясом. Лиз заплакала. Что за проклятое место!!. И почему она здесь? Сюзан… ее ловушка! Вот как умрет Лиз Мэрли — застряв между прутьями забора. И это за четыре месяца до отъезда из поганого города!!! — На помо-ощь!!! — закричала она. Но разве можно рассчитывать на кого-то в этих лесах! Только совсем чокнутые придут сюда в поисках приключений на свою… Лиз жалобно заскулила, устав бороться. На нее пахнуло его потом и носками. В следующую секунду этот губошлеп издал такой жирный булькающий звук, что Лиз твердо решила: она скорее откусит свои ноги и, оставшись инвалидом, протиснется сквозь проем, чем даст зверюге дотронуться до себя. Она глубоко вдохнула и выдохнула, расслабляя мышцы. Хрюкая, монстр неминуемо приближался — возможно, был уже в пяти футах… Лиз не знала, сколько у нее осталось времени, но заставила себя досчитать до трех: — Одна Миссисипи… — Сглотнув, она еще раз вдохнула и ненадолго задержала дыхание. — Две Миссисипи… — Р-р-р-р-р!!!.. Оно было совсем рядом, уже накрыло ее своей тенью. «Так, — скомандовала себе Лиз, — представь, что ты наблюдаешь издалека… ты дома, в своей кровати, тебя никто не тронет…» — Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!!!!!! — взвыл монстр. Что, все? Радуется? Она в его пасти?.. — Три Миссисипи… Нога высвободилась из железного плена. Да! Ура!!! Быстро забравшись на перекладину, Лиз подтянулась. Чудовище успело подобраться к ней чуть ли не вплотную, загораживая собой свежий воздух. От него разило дерьмом и серной водой. Девушка уже перелезала на другую сторону, когда монстр схватил ее за свисавшую ногу. Лиз со всей силой отбрыкнулась, задев что-то твердое. — Р-Р-Р-Р-Р-Ы-Ы-Ы!!! — взвыло оно. То ли от боли, толи от возмущения. Лиз спрыгнула, перекувыркнулась несколько раз по снегу, затем вскочила и бросилась бежать, не оглядываясь. Она не останавливалась, пока не добралась до долины.ГЛАВА 5 Мамочка, можно мне?
В тот четверг вечером, пока Лиз отчаянно боролась за жизнь в бедфордском лесу, три черные машины с зажженными фарами отъехали от парадного входа ее дома. Мэри Мэрли махала им вслед, испытывая дежа-вю: сцена вдруг напомнила ей похоронную процессию. Она задумалась о покойном муже и о будущем старшей дочери, о которой часто вспоминала в последнее время. Сюзан… Маленькая девочка в черных кожаных туфельках шагает к ней. Всякий раз, закрывая глаза, Мэри видела шестилетнего ребенка — именно такой Сюзан навсегда осталась в ее памяти. Крошечное жизнерадостное создание, у которого вся жизнь, еще совсем не изведанная, была впереди. Мэри заморгала, отгоняя эти мысли. Зачем думать о прошлом? Глупо. Вот, к примеру, люди, желавшие узнать, что внутри «Титаника», опустились на дно, но вместо драгоценностей отыскали лишь трупы. Переключившись на житейские заботы, Мэри осмотрелась вокруг. Гости успели навести в кухне беспорядок: на столе валялись крошки от печенья, пол был изрисован следами от шпилек — походило на наклейки-подсказки в танцевальной студии. Вооружившись ведром с теплой водой и моющим средством, Мэри приступила к уборке. В целом день выдался хорошим. Игра в бридж устраивалась в ее доме. Традицию собираться каждый месяц женщины поддерживали уже несколько лет, но Мэри только недавно более-менее освоила тонкости торговли, благодаря которым и выиграла сегодня весь роббер. Это было не так уж трудно, учитывая, что она полночи корпела над взятым из библиотеки Корпуса Кристи пособием и делала в блокноте пометки типа: «Трефы против бубновых — никаких червей». Легкий дождик за окном превратился в ливень. Да уж, погодка шепчет. Вряд ли кто-нибудь сейчас высунет нос на улицу. Боже, Сюзан до костей вымокнет, если опять затеет прогулку без куртки! Она ж тощая, как ее отец. И такая же вредная. Мэри замотала головой, избавляясь от неприятных мыслей. Странно, что она стала так часто вспоминать дочь, о которой почти никогда не думала. Так жить было проще. Честно говоря, Мэри зачастую внушала себе, что Сюзан вообще нет на свете. Так. Бридж, только бридж. Сегодня за игрой они сплетничали о бывших одноклассниках: обсуждали разводы тех, кто, достигнув среднего возраста, поставил на жизни крест и переехал во Флориду. Женщины знали друг друга еще со школы в Корпусе Кристи, где жили по сей день — все, кроме Мэри. Став домохозяйками, они потягивали розовые коктейли в местном гольф-клубе и жаловались на слишком работящих мужей. Мэри нравилось ездить к ним в гости: она украдкой любовалась керамическими статуэтками и нюхала ароматические свечи в ванных комнатах, когда никто не видел. Одно время она хотела вернуться в Корпус Кристи, город богачей, но так и не смогла. Тэд не получил продвижения по службе, а отец до сих пор не простил ей замужества. Если бы Мэри не бежала под венец, то по окончании школы получила бы подарок — поездку в Европу. Она до сих пор с грустью думала о местах, которые могла бы посетить: Мадрид, Барселона, Цюрих, Флоренция, Рим… А в богом забытом Бедфорде обеспеченных семей почти не осталось — разве что Мартины и Фулбрайты. Сюзан и Лиз хорошо знали этих людей, олицетворявших скорее бедность, нежели богатство. Состояние Мартинов строилось на наследстве, полученном Кэтти от прадедушки, Уильяма Прентиса. Адам Фулбрайт зарабатывал более честным путем: он был практикующим хирургом. Обе семьи жили в современных больших домах с кондиционерами и новыми печками. Мартины и Фулбрайты, как правило, сорили деньгами, твердя направо и налево, что никогда не покинут этот город — святое место зарождения династии. Не совсем здоровая логика, думала Мэри. Прямо как миллионеры из Бронкса, живущие в худшей его части! Не потому, что хотят похвастать, — им просто нравится выковыривать пули из пупка. Мэри печально вздохнула. После смерти Тэда она надеялась стать ближе к Лиз, начать новую жизнь. Но удочери появился Бобби Фулбрайт, и Мэри почувствовала себя одинокой и брошенной. Воцарившуюся в просторном доме пустоту невозможно было заполнить даже самой шумной толпой. Когда Мэри оставалась одна, ей казалось, что стены оживают, вспоминая прошлое. Прыг-скок, прыг-скок… старшая дочка играет с розовым мячиком?.. Нет, котел булькает в подвале. Слышен звонкий заливистый смех Лиз и Тэда!.. Померещилось, это всего лишь радио. Мэри знала, что подобные вещи возможны в старости, но все началось гораздо раньше — после смерти мужа. Таков удел вдовы — думать и горевать. Или кончина Тэда дала повод и время для сожалений об опрометчивых поступках? Она задумчиво взглянула в окно. Талый снег медленно полз по долине густой однородной массой. По Корпусу Кристи, вспоминала Мэри, ходило множество шуток о жителях Бедфорда: «Сколько их нужно, чтобы вкрутить лампочку?», «Кто вы, если ваш кузен, родной брат и дядя — одно лицо?», «Забытая богом глубинка. Угадайте название!». В дьявольской силе, поглотившей Бедфорд, горожане винили Сюзан. Да, конечно, думала Мэри, они были правы относительно того существа, что девять месяцев развивалось в ее утробе. Теперь оно является во сне, и каждый новый кошмар ярче предыдущего. Прошлой ночью Мэри снилось, что она — у себя в подвале по колено в воде, стремительно заполнявшей помещение. В другом углу — шестилетняя Сюзан тянет к ней руки. Мэри хочет бежать к дочери, но боится. «Это злой, жестокий ребенок», — думает она. В это время дом с треском и грохотом начинает обваливаться, падает крыша… Увидев потом Сюзан на улице, Мэри отвернулась и пошла в другую сторону. Но кошмары не прекратились. Она зажмурилась, прогоняя воспоминания, пытаясь думать о чем-нибудь другом: весна… дождик… работа… Перед глазами оставался образ шестилетней дочери — демона во плоти. У котла что-то хлопнуло, и Мэри вскрикнула. Сюзан… в подвале? Вернулась домой?.. Она похолодела от ужаса. Задняя дверь распахнулась, и в кухню вошла… ох, Лиз! Мокрая насквозь, едва переводила дух. Видимо, бежала от школы до самого дома. Она прошлепала вперед, оставляя грязные следы на свежевымытом линолеуме. Мэри замешкалась, все еще пребывая в параллельном мире. Несмотря на то что Сюзан и Лиз не были похожи, ей на секунду показалось, что этот херувимчик — ее старшая дочь. Она импульсивно отступила. — В обуви!!! — взвизгнула Мэри. Лиз застыла, продолжая тяжело пыхтеть. Расшнуровав ботинки, она взялась за пятки указательными пальцами и снова двинулась вперед. — Все снимай! Куртку тоже! — Ма-амочка, — с трудом проговорила Лиз. — Кое-что ужасное… с-случилось. С трагическим выражением лица она протянула к ней руки. — Снимай! — вопила Мэри. Лиз разделась и скатала куртку в комок. Затем посмотрела на свои джинсы, с которых стекала вода. Печально всхлипывая, она стянула штаны, оставшись в свитере и голубых трусиках. Ее маленькие пухлые ножки покраснели и были заляпаны грязью. Мэри к тому времени уже пришла в себя, окончательно распознала Лиз, но все равно держала дистанцию. — Живо иди в душ, — распорядилась она. — Я сегодня работаю в ночную, за Мэта Амброзия, так что ужин через полчаса. Сгорбившись и шмыгая носом, Лиз покорно удалилась. Ровно через тридцать минут, приняв душ и переодевшись в спортивный костюм, она спустилась вниз. — О, как раз вовремя, — сказала Мэри, водрузив на стол кастрюлю с паровым рисом и обжаренные овощи. Как обычно, была прочитана молитва — мать вслух благодарила бога за щедрое угощение, Лиз сидела молча, опустив голову. — Тебе что, не нравится? — Мэри разложила по тарелкам огромные порции брокколи и моркови. — Мне казалось, ты любишь овощи. Как раз диетическое питание. — Я не толстая и не нуждаюсь в диетах, — сухо ответила Лиз. Откинувшись на спинку стула с бокалом зинфандель,[4] Мэри сделала глоток. — Отлично. Ты сама сказала, что соблюдаешь диету, вот я специально для тебя и приготовила. Я разве называла тебя толстой? Ты очень хорошенькая девушка. От вина вспыхнули уши и щеки, и только теперь Мэри поняла, как сильно устала. Ей безумно хотелось остаться сегодня вечером дома, вместе с Лиз завалиться перед телевизором, накрывшись пледом. Как все нормальные люди, черт возьми! — Ма-ам, — простонала Лиз. — Ли-из, — ответила Мэри тем же тоном. — Кстати, я просила тебя постирать. В результате самой пришлось. Целый час угробила! — Да… прости… На Лиз лица не было. Она выглядела такой грустной и подавленной, что Мэри решила отложить воспитательную беседу. В конце концов, еще ни разу с тех пор, как она вышла замуж, атмосфера за ужином не была такой приятной и веселой, как она себе представляла. — Знаете, юная леди… я не сержусь. Потому что вы все равно скверно стираете. Лиз улыбнулась, и обе рассмеялись. — Милая, прости, если была с тобой груба, — продолжила Мэри. — Просто иногда я очень сильно устаю. — Все в порядке, мам. Мэри наклонилась вперед. — Идея! — Она радостно захлопала в ладоши. — Как насчет Портленда? Поехали в следующем месяце? Сходим в Музей искусств. У меня там знакомые работают. — Портленд? — Ну да! Можем взять корзину для пикника, устроить ленч в парке, где музыканты играют джаз Чарли Паркера. Уверена, он тебе понравится! — Да… возможно. — Так, надо будет «бьюик» отвезти в салон, поправить топливный насос. — Конечно… — Ты не рада? Поездка — это же здорово! А то мне уже настолько осточертел Бедфорд! Пора выбраться в кои-то веки. Вот уедешь в колледж, буду тебя навещать, в новом месте побываю… — Да, мам, это классно. Мы могли бы… — Прервавшись, Лиз отодвинулась от стола. Слезы брызнули из глаз. — Что случилось? Лиз опустила голову на руки. — Дорогая, ну расскажи. — Я… — Лиз уже открыто рыдала. — Это… это было ужа-а-асно. Мэри встала и обняла дочь. Сначала она ничего не говорила: такой близости между ними уже давно не было, и матери нравилось чувствовать в руках самое дорогое сокровище. Боже, она безумно любила эту девочку! Неохотно отстранив Лиз, она спросила: — Милая, что стряслось? — Сюзан… — прошептала Лиз. Услышав имя, Мэри вздрогнула и отступила. — Кто?.. — Она приходила ко мне. Заставила пойти на кладбище! Охваченная паникой Мэри лишилась дара речи. В ушах как будто автомобильная сигнализация сработала. Подвал… Сюзан действительно там была? Мэри поспешила к задней двери — убедиться, что замки заперты. Затем она закрыла на задвижку все кухонные окна. — Сюда? Она приходила в ЭТОТ дом?! — Нет, мне приснилось, что я пошла навестить папу. И она ждала меня… там. Видимо, сердится, что я все еще люблю его, хоть и не должна. Зажмурившись, Лиз покачивалась вперед-назад, и Мэри так хотелось обнять дочь покрепче, утешить. Но тогда она тоже заплачет и не сможет остановиться. Нет, надо быть сильнее, твердила она себе, ради нуждавшейся в защите Лиз. Мэри взглянула на усеянный трещинами потолок и на стены, которые давили на нее с каждым днем все сильнее. — Лиз, прости, я не могу сейчас говорить об этом. Просто не могу… Дочь ее не слушала. — Сюзан злая, вот и хочет сделать мне больно! Ты не думаешь, что она может обидеть и тебя? Из ненависти, потому что она не такая, как мы! — Лиз резко опустила воротник, и Мэри увидела красные пятна на ее шее. — Она пыталась задушить меня. Утром я обнаружила это. Мэри отвела глаза, уткнувшись лицом в салфетку. Она не чувствовала ни ужаса, ни оцепенения. Даже не сразу поняла, как жутко видеть лиловые следы на горле родной дочери. Лиз продолжала говорить как в тумане: — Она приходит ко многим людям… с тех пор как фабрика закрылась, сны стали ужаснее, ты не замечала? Мне страшно! Вдруг я лягу спать и не проснусь… Мэри закрыла глаза. — Лиз, прекрати… — Скажи, она тебе снилась? — Ты же знаешь, я не могу говорить об этом, — сказала Мэри, тяжело вздохнув. — Я видела Сюзан сегодня во сне, поэтому пошла в лес, и… меня там что-то поджидало, мама! Это все она подстроила! Там… было жутко. — Разрыдавшись, Лиз наклонилась ближе к Мэри, словно боясь, что кто-то подслушает. — Оно хотело обидеть меня. Так же как и папа обидел Сюз… — Хватит! Прекрати сейчас же!!! Лиз замерла, пытаясь сдержать слезы, непрестанно катившиеся по щекам. — Это чудовище… — Она осеклась, увидев глаза матери. Мэри напряглась, лицо стало похоже на гипсовый слепок. Плохое чувство — она пыталась бороться с ним, осознать, что дочь страдает. Надо было ей все рассказать… о чем не говорилось много лет, от чего изменилась акустика в доме — так, что тяжелые двери покосились, полы вспухли, покрылись трещинами. Изо всех сил Мэри старалась быть сильнее, как давным-давно, со старшей дочерью. Тщетно: все чувства были заморожены. Бедняжка Лиз вечно драматизирует, создавая проблемы. Она плачет над вещами, похороненными в далеком прошлом, пугает себя собственными фантазиями. Видит во сне всякую чушь и слишком серьезно к ней относится. Маленькая толстушка Лиз… — Милая, у нас и так проблем достаточно! А ты терзаешь себя. Вон сходи лучше в подвал — там полный бардак. Наведи чистоту. Лиз покачала головой. — Я просила Бобби отвезти меня к ней сегодня. Мы уже год не виделись. А ты давно общалась с Сюзан? Мэри наклонилась к дочери — так близко, что чувствовала запах мыльной пены на ее коже. — Элизабет Ребекка Мэрли, я больше ничего не желаю слышать. Вам ясно? Лиз нахмурилась. В глазах вспыхнули злоба и ярость, испугавшие Мэри. Чужой взгляд, как будто внутри девушки поселилось что-то, готовое выйти на поверхность, когда мать будет меньше всего ожидать. Оно выберется и затмит ее. — Ты хоть раз позвонила ей с тех пор, как папа умер? Нет, конечно! Домой просила вернуться? Как же! Пусть живет себе на помойке, как тогда, в подвале! Ты даже помочь ей не хочешь, потому что тебе плевать!!! Мэри хотела дать Лиз пощечину, привести ее в чувство. И заткнуть. — Все, замолчи! Ты видела плохой сон. Теперь его нет. — Она что, умерла для тебя? Так выброси ее вещи, как папины! И мои заодно. Мэри схватила дочь за плечо и сильно сжала. Лиз вздрогнула, не понимая, как ей повезло: мать еле сдерживалась, чтобы не ударить ее. Лиз побагровела. — Мама, взгляни на мою шею! — кричала она. — Что это, по-твоему?! Мэри еще сильнее надавила. Большой палец уперся в ключицу, и девушка завизжала от боли. — Ты расчесала кожу во сне. Ты постоянно это делаешь. — Нет! — Да. По молчанию Лиз Мэри поняла, что успешно идет к цели. — Тебе стоит быть осторожнее с воображением, дорогая. У твоего отца в роду были сумасшедшие. Дочь смотрела на нее, понемногу остывая. Она расслабила плечи, опустила голову и вздохнула. — Хорошо… — Что хорошо? — Ты права. — В чем? — Мне привиделся дурной сон, — сглотнув, сказала Лиз. — И я не поеду к ней. — Ты говорила Бобби? — Нет, я ничего ему не рассказываю. Мэри кивнула. — Это правильно. С виду он ничего, но в тихом омуте… Узнает что-нибудь, начнет плохо думать о тебе. Не дай бог, еще на блондинок переключится. Она снова села и, закрыв глаза, начала думать о грядущей весне, дождях, бридже и о новых туфлях… Джазовые музыканты, Портленд… Ох, ноги опять заболят в мокрую погоду. Еще пора купить обивку для дивана. Мэри забивала себе голову пустяками, пока щеки не перестали гореть и не ослабилось напряжение. Убедившись в своей правоте, Мэри с улыбкой сказала: — Поешь, тебе станет легче. Помедлив, Лиз взяла вилку, зачерпнула рис и, отправив его в рот, нервно пережевала. — Ну как, нравится? — спросила Мэри. — Это из отдела здорового питания. Говорят, в неочищенной крупе больше витаминов. Лиз молча кивнула. Опустошив тарелку, она встала из-за стола и собралась уходить, но мать остановила ее: — Слушай, может, останешься дома? Я позвоню на работу, скажу, что приболела. Поваляемся на диване, фильм посмотрим. Как в детстве, а? — Зачем? — А почему нет? — Потому что я не хочу, — сухо ответила Лиз. — Чего не хочешь? — Быть здесь. Она снова взглянула на нее каменным, безжизненным взглядом. Это была не та Лиз, которую Мэри привыкла видеть. Вот так теряешь детей, подумала она. Стоит отвернуться — и они превращаются в монстров, живущих с тобой под одной крышей. — Что ж, иди. Лиз выбежала из комнаты. Через несколько секунд хлопнула дверь. Мэри поднялась со стула, налила себе еще вина. Не стоило, конечно, — через пятнадцать минут она уже должна идти на работу. Ну и ладно. Сделав глоток, она опять задумалась о Лиз — умнице, получавшей «отлично» на подготовительных курсах. Но, озлобившись, дочь с радостью уедет в колледж и не вернется — даже на Рождество или собственную свадьбу. Кажется, она пойдет по стопам старшей сестры. Перед глазами появилась маленькая Сюзан. Прелестные косички, молочно-белая шея… струйка крови течет по подбородку. Она шагнула вперед, к Мэри, как в старой детской игре. — Мамочка, можно мне? — Нет, нельзя. Наверху заиграло стерео Лиз. В подвале стукнул котел. Прислонившись к кухонному столу и закрыв глаза, Мэри увидела Сюзан Мэрли, приближавшуюся со злой усмешкой.ГЛАВА 6 Крик деревьев
Тем же вечером, в шесть часов, допив кофе, Джорджия О’Брайен покинула медицинский центр. Она села в белую «хонду» и, обнаружив на пассажирском сиденье засохшую кровь, стала ногтями отскабливать ее, но потом резко остановилась и откинулась на спинку кресла. Слезы потекли по щекам. Джорджия не закрывала глаза, плакала и плакала, смотря перед собой на парковку, заполненную машинами и нескончаемым дождем. Понемногу придя в себя, она оттерла кровь с сиденья, завела машину и включила радио. По «Муз-105.1» крутили классический рок, и Джорджия, несмотря на паршивое настроение, тихо замурлыкала дуэтом с Мит Лоуф. На подъезде к Бедфорду показалась почившая фабрика «Клотт». До закрытия она работала под руководством компании, служившей на благо бумажной промышленности. Угасание производства происходило медленно и поначалу незаметно. В восьмидесятых прекратили набор новых сотрудников; в девяностых вовсю развернулось сокращение штатов: каждый год перед выплатой рождественских бонусов десять процентов рабочих получали от отца Джорджии извещение об увольнении. Оставшиеся выполняли несколько дел одновременно: чинили машины, сортировали продукт и трудились у конвейера. Даже начальник покинул свой кабинет и работал вместе с ними. Они должны были заранее предвидеть перемены, заметить хотя бы, что численность населения сократилась с шести до четырех тысяч. Гораздо меньше народу теперь собиралось ранним утром в «Олсенс Дайнер» — завтракать бисквитами, блинами, яйцами и мясом. Магазины Мэйн-стрит жили томительным ожиданием покупателей. Люди знали о неприятностях на фабрике, но считали это обычным экономическим спадом, за которым, говорили они, обязательно последует подъем. Все были абсолютно спокойны, пока Пол Мартин не написал статью для «Корпус Кристи Сэнтинэл», где указал на очевидное: компания «Клотт» скоро закроет фабрику в Бедфорде. В прошлом декабре под руководством Пола прошел митинг протеста. В своей статье он говорил, что, если соберется много людей, компания будет вынуждена продлить работу фабрики хотя бы на год, а у Бедфорда появится время для развития новой индустрии. Туризма, например. В день митинга начальник Джорджии заболел, и она работала за него, наблюдая из окна за происходящим. Движение должно было начаться вечером с середины Мэйн-стрит. Оттуда — полмили вниз по дороге, к фабрике. Местное телевидение согласилось сделать репортаж, и ходили слухи, что «Бостон глоуб» уступил Полу целую воскресную деловую колонку для написания отзыва. К назначенному времени подъехали сотрудники «Кей-Эй ТВ» и установили камеры напротив «Чоп Моп Шопа». На митинг собралось около трехсот человек. В основном явились из Корпуса Кристи — работники фабрики и больницы, отпросившиеся по разным причинам. Все пришли в парадных нарядах. Даже Джорджия надела широкие брюки и блузку — на случай, если митинг развернется в полную силу, и она сможет закрыть магазин и присоединиться к остальным. Пол не показывался. Через два часа на площади осталось человек пять, не больше. Телевизионщики погрузили оборудование в мини-вэн и уехали. Джорджия была разочарована в Поле, но еще сильнее — в самом Бедфорде. Горожане могли выступить самостоятельно, без предводительства! Вместо этого они побросали транспаранты «Спасем фабрику» в мусорные контейнеры и отправились по домам смотреть повторы программ по кабельному телевидению, как в обычный выходной день. В конце концов Пол приехал. Остановившись посреди улицы, он вылез из машины и, спотыкаясь, пошел в сторону фабрики. Джорджия наблюдала из окна за его одиночным парадом. Пол смотрел по сторонам в поисках людей, давно покинувших место сбора. Может быть, он не знал, что опоздал на пять часов? Видимо, решил немного выпить для храбрости, затем это «немного» превратилось в целую бутылку, и сейчас он не мог понять, опоздал или, наоборот, пришел рано. Несколько человек сидели на скамейках и молча наблюдали за ним. Немного погодя Бернард Макмуллен, чья семья три поколения трудилась на фабрике, бросил камень, пролетевший рядом с головой Пола. Тот повернулся, словно ему что-то прошептали в ухо. Бернард приготовил второй булыжник, тогда Джорджия отворила дверь магазина и закричала: — Пол, убирайся отсюда! Ты все пропустил! Он ее узнал, и его лицо страшно исказилось. Никогда в жизни Джорджия не видела, чтобы человеку было так стыдно. Она хотела сказать ему что-нибудь ободряющее, но вместо этого хлопнула дверью. Спустя некоторое время руководство компании «Клотт» объявило о закрытии фабрики. Никто уже не писал статей и не устраивал митингов. Люди доверяли Полу, а он опозорил их, выставил на посмешище. «Кей-Эй ТВ» создало видеоролик о пустой Мэйн-стрит под названием «Марш протеста, на который никто не пришел». Хотя, с другой стороны, горожане, как и Пол, знали, что митинги ничего не изменят. Таким образом, когда в прошлом месяце фабрикаокончательно закрылась, никто не удивился. Отец Джорджии и еще трое руководителей продолжали получать зарплату от компании. Два раза в неделю они руководили разделом имущества, нанимали людей для уборки цехов, вывоза оставшихся химикатов и продажи оборудования. По утрам ее отец сидел в халате перед телевизором. Несмотря на то что ему было уже семьдесят, только в последний месяц на его лице появились признаки старости. Джорджия ехала по шоссе. Кто-то сказал ей однажды, что, когда рубишь деревья в полной тишине, можно услышать их крик. В десяти милях к северу от Бедфорда пустовали целые полосы земли. На месте деревьев остались только сухие ветки, сгнившие корни и пеньки, при виде которых представляешь себе истерический грозный вой круглой пилы. Несколько лет назад, в бегах от постоянно плакавшего ребенка, Джорджия запрыгивала в машину и ехала куда глаза глядят. Тогда она и наткнулась на это «кладбище» деревьев. Гуляя по нему, она осторожно дотрагивалась до пней, разглядывала годовые кольца, но не услышала ни звука. Она свернула с дороги. Проезжая через Мессаланскую реку, Джорджия поняла, что совсем забыла о бедах минувшего дня. Она сосредоточилась на чувстве комфорта, которое внушал ей этот город. В машине было тепло, за окном лил дождь, и она сидела за рулем, как в уютном коконе. Вскоре Джорджия оказалась на подъездной аллее к дому, в полумиле от Мэйн-стрит, и припарковалась рядом с католической церковью. — Ты дома? — услышала она голос отца, войдя в дом. — Уже иду. Джорджия зашла в его кабинет. Сидя за письменным столом, отец курил вишневую сигару и раскладывал пасьянс. Она знала очень мало людей, кто был шире нее по телосложению, и Эд О’Брайен был одним из них. Даже сейчас, когда его кости с возрастом усохли, поставь ее рядом с отцом на улице, Джорджия не смогла бы определить, где чья тень. — Все путем? — спросил он спокойным голосом. Другого у него не было. — Нормально, — вздохнув, ответила Джорджия. — В порядке. Девять швов, но жить будет. Эд с облегчением опустил плечи. — Это хорошо. Но надо было вздуть его как следует. — Не смешно! — Джорджи, дорогая, — сказал отец с улыбкой. — Ну конечно, нет. Ты, кстати, ужинала? — Ну… так. — У меня остался чесночный стейк. Джорджия подвинула стул и села рядом с ним. — Подгорелый снаружи, с кровью — внутри? — Так точно! Прямо как ты любишь. Устала? — Да, но я должна поехать обратно, отвезти Мэтью вещи. — Тебе лучше отдохнуть, а то глазки в кучку. Забавно смотрится. — Думаешь, я слабая, да? Отец посмотрел на нее с притворным ужасом и кивнул. — Знаешь, я тоже себя такой считаю, — печально признала Джорджия. — Ты хорошо спала? — Нет, сплошные кошмары. — Что, опять эта Мэрли? У меня то же самое. Дура набитая. Может быть, однажды она пойдет гулять и забудет дорогу домой, а? Корпус Кристи будет очень рад ей. Джорджия рассмеялась. — Да уж, стоит над этим поработать. Пап, я не знаю, во сколько приеду, так что не жди меня, ложись спать. Она собралась уходить, но отец жестом попросил ее задержаться. — У меня есть новости, — начал он. — Рано или поздно ты все равно узнаешь. — О чем? — Сегодняшняя конференц-связь. Они сообщили, что перемещение закончено. Два месяца уделялось руководству, один — всем остальным. Отец говорил ровно, с каменным лицом. Если бы Джорджия не была его дочерью и не жила с ним столько лет, она даже не поняла бы, как сложно ему принять сложившееся положение. Она тяжело вздохнула. — Ты уволен?.. Он не ответил, и Джорджия поняла, что переступила грань между отцом и дочерью и вынуждена признать его поражение. На секунду женщина разозлилась на отца за то, что тот не чувствовал времени и был уже не молод, когда она родилась. — Джорджи, не волнуйся, все уладится. А пока затянем пояса потуже. Как там в парке? — спросил он, меняя тему. Можно подумать, не произошло ничего судьбоносного. «Да, Джорджи, не забивай себе голову чепухой». Разговаривает с ней, как с десятилетней девочкой! Она-то знала, из-за чего он переживает: дело было не в фабрике или самой работе, которая никогда ему не нравилась. А в том, что все кончилось, незачем дальше бороться. Его мучила не злость, а глубокое огорчение и растерянность, от которой никак не избавиться. «Да, папа, я понимаю тебя и сочувствую, правда. Я стригу волосы, чтобы заработать на жизнь». Но они поговорят об этом позже, когда все более-менее уладится. А пока нужно было просто об этом не думать. — Мне очень жаль, — сказала она. Отец пожал плечами. Он чувствовал себя опозоренным, и Джорджия видела это. — Да уж… Она поднялась со стула. Эд собрал карты в колоду и перетасовал их. — В покер не хочешь сыграть? Спорим, я тебя сделаю. — Спокойной ночи, пап, — рассмеявшись, ответила она.ГЛАВА 7 Муж женщины, выбросившейся в окно
В шесть часов вечера в тот же четверг Дэнни Уиллоу сидел над бумагами, пытаясь разобрать буквы и слова, расплывавшиеся перед полузакрытыми глазами. Он очень плохо спал прошлой ночью, и меньше всего ему сейчас хотелось торчать в полицейском управлении. Вздохнув, он отодвинул кипу документов в сторону и посмотрел в окно. Дождь лил как из ведра. По Мэйн-стрит медленно двигались машины, а в долину с холма стекали потоки воды. В этом году выпало рекордное количество снега — возможно, такого история Бедфорда еще не знала. Дэнни потер глаза. Его уже тошнило от этого… Вообще от всего! Когда он родился пятьдесят шесть лет назад, Бедфорд уже приходил в упадок, но все равно не был таким, каким выглядел сейчас из окна. В те дни фабрика «Клотт» еще функционировала. Кроме нее, на другом конце Мэйн-стрит успешно работал текстильный завод. Люди, трудившиеся на этих предприятиях, имели семьи, растили детей, которые потом перебирались жить в Корпус Кристи или на вершину Ирокезского холма. В церкви и на городских собраниях все вели себя наилучшим образом, так как репутация была на вес золота. Атмосфера покоя царила и пятнадцать лет назад, когда Дэнни только стал шерифом. Серьезных проблем почти не возникало: так, разве что посадить буйного пьяницу в камеру или показать заблудившимся ньюйоркцам на «BMW» дорогу до ближайшего оленьего заповедника (в надежде, что не наклюкаются и не перестреляют друг друга). Теперь все изменилось, каждый новый день казался хуже и мрачнее предыдущего. Дети, конечно, не воровали у родителей выпивку, но постоянно рисовали под мостом граффити, а многие в синяках и побоях как зомби шлялись по Мэйн-стрит. Еще попадались двадцатидвухлетние персонажи. Они безвылазно жили в Бедфорде и сидели на метамфетамине. Дэнни таких недотеп за милю распознавал: половина зубов у них всегда почему-то отсутствовала, остальные были сломаны и давно сгнили. Минимум раз в неделю он выезжал на семейные разборки. Уладить невинную перебранку «молодых»? Вывести мужа подышать свежим воздухом, напоминая, что нельзя поднимать руку на женщину? Нет, было намного сложнее: женщины, а иногда и мужчины встречали его с опухшими, почти закрытыми глазами, мебель была разодрана в клочья. Дэнни приходил в ужас, несмотря на многократное повторение картины. Он часто спрашивал себя: что произошло с Бедфордом? Почему люди стали жалкими безмозглыми тварями? Загадка осталась без ответа, но Дэнни был уверен в одном: он безумно устал разгадывать ее. Многим, конечно, нравилось обвинять Сюзан Мэрли, но его мало волновали суеверия. Она, в конце концов, была всего лишь девушка, а несчастья в городе начали происходить задолго до ее рождения. Дэнни с радостью бы уволился, но никто не хотел занимать его место. Люди стадами покидали Бедфорд, особенно сейчас, после закрытия фабрики. Он чувствовал себя капитаном тонущего корабля, обязанным доставить пассажиров насушу невредимыми. Учитывая обстоятельства, этот долг стоило понимать буквально. «Хорошо, что хоть лето приближается», — подумал Дэнни. Возьмут с Эйприл отпуск наконец-то! Ему очень нравилась Флорида: по ночам можно наблюдать, как гигантские морские черепахи откладывают в песке яйца. А жена любила Саратога-Спрингс, где жили дети ее сестры. Раз в год Эйприл обязательно ездила навещать племянников, а по возвращении домой говорила Дэнни: «Они такие шебутные! Слава богу, у нас с тобой нет детей». Тогда он спрашивал: «Почему же ты ездишь с такой радостью?» «А мне нравится смотреть, сколько всего я пропустила». Дело в том, что у Эйприл была проблема. В пятнадцать лет она забеременела от мальчика по имени Кевин Бруттон и, не зная, как быть дальше, оттягивала целых семь месяцев. Живот лишь немного увеличился, и она, видимо, убеждала себя, что просто набрала несколько лишних фунтов… но развязка неминуемо приближалась. Однажды вечером, когда родители ушли на «Мессию» Генделя, в колледж Колби, Эйприл стащила у них бутылку виски «Теннесси», уничтожила половину и выбросилась из окна спальни на втором этаже. Она приземлилась животом в снег, отделавшись парой царапин и ничего не сломав. Она готова была на любые средства — лишь бы избавиться от помехи. Эйприл долго сидела на подоконнике, понимая, что может погибнуть вместе с существом внутри нее, но, осмелев, прыгнула. Ничего не произошло: она встала, живая-здоровая, с комком в животе, готовым сказать «Здрасте!» всему белому свету. Эйприл вернулась в дом, голодная — как это бывает, если много выпьешь, и съела сандвич. Она не понимала, что пьяна. В тот момент она даже не знала, что страшнее — головокружение или странное чувство в животе. Она встала из-за стола, и ее вытошнило прямо в кухне: ореховым маслом, желе и кусками белого хлеба. Рассказывая эту историю Дэнни, она рвала и метала, когда он начинал подробно расспрашивать ее: что за желе (виноградное), была ли начинка в ореховом масле (нет, никакой), во что Эйприл была одета (Господи, Дэнни! Голубая юбка в складку, желтая блузка и куртка!) и даже какая погода стояла в тот день (зима, солнце, птички!). Но он ничего не мог с собой поделать и оправдывался, что, мол, такова натура детектива. На самом деле шерифа бесило, что Эйприл в одиночку проходила это испытание, и он устраивал «допрос», чтобы хоть мысленно оказаться с ней в трудный момент. После рвоты начались резкие боли в животе — от алкоголя, говорила Эйприл. Она попыталась лечь, проспаться, но вскочила и пять часов пробыла в туалете, мучаясь от постоянных спазмов, которые ни разу не назвала схватками. «Эта штука» вышла наружу, но была слишком большой, чтобы смыть ее в унитаз. «Что это было?» — спрашивал Дэнни. «Ничего, просто комок». Сколько бы он ни повторял вопрос в разных формах, она всегда отвечала именно так.* * *
Она похоронила «это» в мешке на заднем дворе. С ума сойти, такая маленькая, а ухитрилась сама раскопать заледенелую землю возле гаража. Сказала, «оно» родилось уже мертвым. Дэнни верил ей. А почему нет? Не было ни единой причины сомневаться. Двадцать лет спустя он женился на ней. Болтушка-библиотекарь физически не могла выдержать больше двух месяцев с мужчиной. Обязательно завязывалась ссора, в ходе которой Эйприл выдавала такие фразочки, которые большинство людей обычно не прощают. Эйприл зачастую страдала словесным поносом, считая, что говорит совершенно невинные вещи. «Тебе нельзя так много есть, — сказала она Дэнни на их первом свидании в „Закусочной Чарли“. — У тебя огромный живот». Несмотря ни на что, он продолжал с ней встречаться и вскоре понял, что своими остротами Эйприл не хотела оскорбить его — это просто была ее манера начинать беседу. Если человек сказал что-то не так — совсем не обязательно, что он плохой. Ему одиноко, он не привык, что его слушают, и когда все-таки случается поговорить, он не следит за своей речью. «Я очень рад, что ты заметила, — ответил ей тогда Дэнни, — я хотел привлечь твое внимание!» Эйприл густо покраснела, и Дэнни удивился, хотя сам, проливая на себя еду и прилюдно облизывая пальцы, мог смутить любую женщину. В общем, через год они поженились. Поскольку ей было уже за тридцать, ему — за сорок, они сразу принялись делать ребенка, но когда попытка провалилась, она рассказала мужу про раннюю беременность. Дэнни был первым. Эйприл никому не говорила. Даже Кевин Бруттон не подозревал, что вот-вот станет отцом ребенка, похороненного за домом ее родителей. После этого разговор о детях прекратился. Эйприл не ходила к гинекологу, и Дэнни не заставлял ее, потому что знал — она не желала ничего объяснять. И не хотела знать, что произошло, когда она много выпила и выбросилась из окна. Всякий раз по возвращении из Саратога-Спрингс она рассказывала о неуправляемых детях своей сестры, которые утверждали, что Эйприл плохо готовит, и смеялись над ее северным акцентом. От этих рассказов у Дэнни портилось настроение: если бы Эйприл была матерью, думал он, то никогда бы не позволила своим детям так вести себя. Эйприл приехала вчера вечером расстроенная. Опять завела разговор о племянниках, которые скоро вырастут, заведут собственные семьи… — Кстати, где Бенджи? — спросила она. — Э-э-э… гуляет. — Где? — Не знаю. — Дэнни не хотел говорить ей, но понимал, что рано или поздно придется. Он слишком устал, чтобы сопровождать старого пса, и днем выпустил его через заднюю дверь, но дворняга почему-то не вернулась. Не прошло и пяти минут, как они уже бродили по улицам в поисках Бенджи. Эйприл до хрипоты выкрикивала его имя. Домой они вернулись далеко за полночь. Дэнни паршиво себя чувствовал и мечтал поскорее заснуть, но Эйприл сначала два часа ворочалась, а потом ему приснился кошмаре участием Сюзан Мэрли. И сейчас он сидел в управлении, глотая пятую чашку кофе — лишь бы не вырубиться окончательно. Зазвонил телефон. — Кто там, Вэл? — промычал Дэнни секретарше. «Боже милостивый, только бы не авария какая-нибудь!» — Это ваша жена. Дэнни взял трубку, и Эйприл тут же заверещала — с таким визгом, что только специально обученные люди разобрали бы ее речь. Она рассказала, что Бенджи нигде нет. Она всех обзвонила, расклеила объявления на фонарных столбах и церковном стенде, но никто не откликнулся. — Ах, его, наверное, машина переехала! Бенджи задавили и похоронили!.. — Дорогая, успокойся, — сказал Дэнни, потирая виски. — Все знают нашего пса. Он обязательно вернется. Ну, встретил какую-нибудь собачку, влюбился… — Позвони в службу спасения! — Нет, Эйприл. Ты же знаешь, я не могу этого сделать. Она тихо, с придыханием вскрикнула. Вышло забавно. — Может, Сюзан Мэрли его похитила? — Нет. Мы найдем его, обещаю. — Вот здесь ты не прав, Дэнни. Слишком уж ты добрый, и тебе кажется, что все остальные такие же. Но я говорю: эта девушка — другая! И Пол Мартин с ней заодно! — Эйприл, их единственное отличие — бедность. Помолчав секунду, она продолжила: — Дэнни, я понимаю, это безумие, но… ты бы ради меня проверил? Вдруг мой маленький Бенджи у Сюзан? Я слышала, по вечерам она ходит в бар «У Монти». — Эйприл, ты бредишь. Ее дыхание участилось, и он понял, что пора сдаваться. Полный идиотизм, но жена была так расстроена… А собаку надо держать на привязи. Часть вины, конечно, лежала на нем. — Ладно, все равно собирался с Полом поздороваться. Он тоже бывает в баре. — О, Дэнни, прошу тебя!.. — Хорошо, после работы заскочу туда. — И про Бенджи спроси! — трепетно прошептала она. — Да, дорогая. После этих слов Дэнни повесил трубку. Какое-никакое, а все-таки облегчение. В такой дождь ему все равно ночью не уснуть, уж лучше отвлечься от городских страдальцев, подумать о старой дворняге и о том противном чувстве, которое предвещало неладное. Дэнни просмотрел еще несколько отчетов, выпил две чашки кофе (секретарша чуть ли не ведрами варила его в надежде, что шериф перестанет просить добавки) и поехал в бар.ГЛАВА 8 Мужчина входит в бар
Окна в баре «У Монти» были заклеены двумя слоями черного полиэтилена. Внутри — всегда темно, будто человеческий глаз не мог привыкнуть к лампочкам в шестьдесят ватт. К тому времени, как появился Дэнни Уиллоу, Пол Мартин уже добрых два часа потягивал шотландское виски. Взяв стул, шериф сел рядом, и некоторое время они провели в тишине. Затем Дэнни достал «Капитан Блэк» и, нервно закурив, наблюдал за плотным облаком дыма, медленно растаявшим перед ним. — Мне больше в Дагуате нравится, — сказал он. — Тогда зачем ты здесь? — Дай, думаю, заскочу поздороваться… — А… ну привет. — Здорово, — усмехнувшись, ответил Дэнни. — Алоха! Эйприл в Саратоге? — Уже нет — вчера приехала. Бенджи пропал. Она вся как на иголках. — Нечего было так собаку называть. Отсюда и проблемы, — проворчал Пол. — Нет, они начались, когда я с тобой познакомился. — Бенджи, домо-ой! — взвыл Пол, изображая голос Эйприл. Монти, бармен и владелец заведения, молча налил Полу еще виски с содовой и уселся в угол за стойкой смотреть телевизор. — Уверен, что тебе нужно еще пить? — спросил Дэнни, когда Монти ушел. — Кэтти очень расстраивается, приходит к Эйприл с жалобами, которые мне приходится ежедневно выслушивать. — И что? Жена отправила тебя сюда за вещдоками? Так смотри. — Пол жадно выпил. — Ну да, делать мне больше нечего. Пол брякнул пустым стаканом о стойку и крикнул Монти: — Дорогой, мне еще! — Хватит тебе, — встрял Дэнни. Кряхтя, как старик, Монти поднялся, чтобы выполнить заказ. Пол всегда сравнивал этого низкорослого, пузатого человечка со злым Буддой. От бармена воняло тухлятиной, как от хронического алкаша, но Полу он все равно нравился. — Пол, сбавляй обороты. — Выродки хреновы… — Чего? — И Кэтти тоже… да все вы! Знаешь, почему мои ученики такие тупые? Потому что они — жертвы инцеста. Может, вы с Эйприл тоже в кровном родстве, а? — Пол, у тебя неприятности? — Да уж… Они всегда есть. Все случается. Или ничего. — Ясно. — Дос-сада… Дэнни мрачно уставился в телевизор. Ведущий местных новостей сообщал, что на следующей неделе на Бедфорд обрушится дождь неимоверной силы. Дэнни вздохнул. Сидя в этом баре, он чувствовал себя одиноким и подавленным. Пол размышлял над своим поганым даром нагонять тоску на всех окружающих. Включая единственного друга. — Эй, Дэнни. — Пол похлопал его по плечу. — Прости… меня. — В очередной раз? — Так… я чё-то не понял… ты принимаешь извинения или как? — Принимаю. — Угостишь? — Нет. Услышав ожидаемый ответ, Пол довольно ухмыльнулся. Дэнни с неохотой улыбнулся в ответ кривыми желтыми зубами.* * *
«Нашего полку прибыло». Пол заметил, что после двух бутылок «Миллера» Дэнни уже почти дошел до кондиции. Сейчас они втроем вели бурную беседу про «Редсокс-2004». Как настоящий выходец из Лонг-Айленда Пол был страстным поклонником игры. — Эй, Монти, помнишь восемьдесят шестой? На поле выходит Букнэр! У бармена расширились глаза, и он со всей дури грохнул кулаком по стойке. «Да уж, — подумал Пол. — Бедфорд — сборище непроходимых тупиц». Вместо того чтобы прогнать его ко всем чертям, Монти посмотрел в дальний угол, где парочка несовершеннолетних играла в бильярд, и улыбнулся. Проследив за его взглядом, Пол увидел Сюзан Мэрли. Рядом с ней стоял какой-то деревенский тип, шаривший по карманам в поисках зажигалки. Девушка прислонилась к задней двери и ждала его с красным «Мальборо» в руке. Пол уже давно ее не видел. Оно и к лучшему — порвать с Сюзан было, пожалуй, самым умным решением в его бестолковой жизни. — Вот сука, — сказал Монти, кивая в ее сторону. — Снилась мне вчера ночью. Все как наяву происходило. Жена говорит, она — сущий дьявол. На Сюзан было весеннее платье, мокрое и просвечивавшее насквозь. Включили песню Стиви Рей Вана «I Like the Way You Walk». Девушка начала танцевать, обняв за плечи пройдоху с зажигалкой. Пол порывался встать, но Дэнни схватил его за руку. — Оставь. Не видишь, она специально это делает. Отмахнувшись, Пол подошел к парочке и пялился на них, пока мужик, сжав кулаки, не спросил, в чем дело. — Сори деньгами в другом месте, приятель, — сказал Пол. Выпятив грудь, незнакомец тут же предложил ему выяснить отношения на улице. Пол явно не был готов к столь неравному бою. Лучшие времена прошли — сейчас и визгливая болельщица запросто могла уложить его. — Коне-ечно! Видишь того парня? — спросил Пол, указав на Дэнни. — Это коп. Хочешь неприятностей? Врядли. Так что вали-ка ты домой, пока не нарвался. Громила взглянул на Дэнни. Тот помахал ему. Из-под поднятой руки показался револьвер. Мужик взял куртку и быстро вышел из бара. Пол остался с Сюзан. Она все еще покачивалась, хотя музыка перестала играть. По всей видимости, девушка часто посещала этот бар. Пол посмотрел на ее тощее тело и опухшее от выпивки лицо. Так еще бывает, когда полдня проспишь или совсем нечего делать. Из босоножек выглядывали пальчики с розовыми ноготками. Сюзан дрожала. Пол взял ее за плечи, прерывая танец. — Как ты сюда попала? Сюзан оскалилась. — Ты не болеешь? Она обняла его, источая запах мускуса и соли, будто неделю не мылась. Ледяные губы коснулись его шеи — эротично и в то же время омерзительно. Отдав ей свою куртку и попросив Дэнни держать рот на замке, Пол повез Сюзан домой.ГЛАВА 9 Новое падение
Сюзан жила на втором этаже старого деревянного дома в южной части города, рядом со стоянкой для прицепов. Весь тротуар и центральное крыльцо были исписаны граффити: «Сюзан Мэрли — отстойная», «Здесь живет ведьма», «Лучшая любовница в городе», «Вечно голодная. Ей всегда мало». Оскорбления местной шпаны только подтвердили теорию Пола относительно большей части тупого населения Бедфорда. Он помог Сюзан пройти в дом и подняться наверх. Дверь была не заперта. Пол толкнул ее и начал шарить по стене в поисках выключателя. Сюзан стояла за его спиной, пританцовывая под воображаемую барную музыку. Он уже год здесь не был. Да и тогда просто заскочил — убедиться, что все в порядке, и сыграть в игру, типичную для людей, знакомых друг с другом: ну все, без обид? Не будешь преследовать мою жену или слать дохлых крыс по почте? Кивни, если согласна… отлично! Увидимся в следующем году! С наступающим Рождеством и Новым годом, счастливой Пасхи и поаккуратнее там с фейерверками четвертого июля! Пол нажал на выключатель. При свете единственной лампочки, свисавшей с потолка, он увидел, что с его последнего визита комната изменилась. Первым, что бросилось в глаза, был «Томатный суп Кэмпбелла». Банки стояли повсюду: на колючем зеленом ковре, на кухонном столе, на кровати. Всего штук пятьдесят. Какие-то были опрокинуты, из некоторых торчали ложки, застывшие в темных остатках на дне жестянки. Он представил себе картину: Сюзан приходит в супермаркет. В кармане — пятьдесят баксов или около того. Растерявшись от огромного выбора, она идет в отдел основных продуктов и покупает томатный суп, полагая, что он удовлетворит все потребности организма. Возможно, поначалу Сюзан тщательно следовала инструкциям и разогревала его на огне. Но потом сказала себе: «А, какого черта, это всего лишь газ!» — и стала черпать ложкой прямо из банки. Так продолжалось с неделю (похоже, она ела не больше одной порции вдень), а когда закончились ложки, Сюзан приняла новое решение: зачем вообще нужна посуда? Эту размазню можно и так выпить! В конце концов — скорее всего это были последние два дня — суп закончился, и Сюзан пошла в бар, найти кого-нибудь, кто заплатил бы за еду. Хотя… кто знает. Может быть, она и не замышляла ничего подобного. По стенам висело шесть больших зеркал, приделанных толстыми слоями клейкой ленты. Каждое — под разным наклоном. В них он увидел много пьяных Полов Мартинов, левой рукой потиравших лоб. Как только шериф вошел в комнату, все они разом двинулись на него. — Подонки вы, — проговорил Пол. Сюзан смотрела на мужчину, перестав танцевать. В одну секунду ее зрачки стали больше, затем уменьшились. По спине Пола пробежал холодок. Разве можно вытворять такое глазами?.. Он заметил, что ее руки и ноги покрыты мелкой сыпью: обморожение. — Иди сюда. Пол смахнул с кровати пустые банки, освобождая место, и уложил Сюзан, подперев ей голову стопкой одежды вместо подушки. Когда он вел девушку, она держала руки по швам, апатично повинуясь. — Теперь отдохни, — прошептал Пол. Затем, после секундного колебания, поцеловал ее в лоб. Вскоре Сюзан заснула.* * *
Пол отправился на поиски чайника — чтобы у нее хоть кипяченая вода была, когда проснется. Но кроме горы немытой посуды и тараканов, ползавших у трубы, ничего не нашел. Повсюду царил хаос, с которым даже не имело смысла бороться, разве что все выбросить. Или взорвать одним из химикатов, хранившихся на фабрике. Комната была такой грязной, что все тело Пола зачесалось. В прямом смысле слова. Пол заказал по телефону пиццу для Сюзан, а себе — пива. Удивительно, что при таком количестве крошек, застрявших в трубке, он что-то расслышал. Затем он решил пойти к хозяину — попросить чайник. Открыв дверь, Пол увидел у подножия лестницы Розова. Он жил на первом этаже, и их с Сюзан квартиры соединялись этим самым запасным выходом, которым ему запрещалось пользоваться. Розов был старым ветераном, скурившим уже весь организм. Он болел эмфиземой, и Пол, стоя наверху, слышал свист его отекших легких. — Ну и что ты здесь делаешь? — спросил Пол. Розов усмехнулся. Этот гигант (шесть футов в длину и примерно столько же в ширину) был прямо-таки живым олицетворением разжиревших борцов сумо. Густая спутанная борода свисала до воротника поношенной рубашки-поло. — Да так, проверяю. На всякий случай. Никогда не знаешь, кто явится к Сюзан и с кем она уйдет. А я люблю безопасность, — проговорил он. — Впредь люби ее за собственной дверью. Розов кивнул с улыбкой. Пол уже видел такую — на лицах некоторых учеников. Она означала: «Да, я выполню домашнюю работу — сразу после того, как вы объясните, почему налакались в день собственного митинга». Вообще много поводов можно придумать для такой кислой мины. — Слушай, мне кажется, у Сюзан обморожение. Дашь мне чайник? Надо приготовить что-нибудь горячее. Розов глубоко вдохнул и тут же закашлялся. — А ты ей нравишься, — с трудом проговорил он. — Может быть, она даже влюблена. — Что? — Но есть какая-то помеха. Не могу перестать думать о ней. Сука, застревает в мыслях. Знает все о твоих страхах. Тебе не снилось, что фабрика горит? Пол сначала не поверил своим ушам. Ведь то же видели во сне Бруттон и его жена! Не-ет, это просто совпадение. Сюзан всего-навсего девушка! С большими глазами. Ей, конечно, многое было известно, но… нет, невозможно. — Так. Чайник, — напомнил ему Пол. — Такая посуда с ручкой. В ней еще воду греют. Розов пожал плечами. — Она задолжала мне четыреста за последние два месяца. — Прекрасно. Чайник есть? — Ничего у меня не есть. — О-о… вижу, грамматика обошла тебя стороной. — Мне нужны мои деньги, — презрительно скривившись, ответил Розов. С минуту мужчины молча смотрели друг на друга. — Ладно, — сдался Пол. — Давай ручку. Розов извлек из кармана джинсов замасленный «бик» и протянул ему. Пол взял — осторожно, не касаясь его пальцев, — и на одном из пустых бланков, которые носил в кошельке, выписал чек на двести долларов. Розов выхватил его вместе с ручкой, как только Пол поставил роспись. — Ну? Теперь я могу получить чайник? — Я же сказал, у меня его нет. Подмигнув Полу, Розов скрылся в своей квартире. Как только он хлопнул дверью, в коридоре завоняло плесенью, тухлятиной и потом. Разило в сто раз хуже, чем в квартире Сюзан. Видимо, что-то сгнило под самим домом, и запах теперь поднимался, заполняя все комнаты. — Спасибо за помощь! — воскликнул Пол, тихо пнув дверь. — Вот такие мы люди: помогаем чокнутым выжить! Без чайника и двухсот долларов Пол пошел обратно наверх. Он добрался до второго этажа, еле переводя дух и чувствуя, что трезвеет. Голова сильно гудела, да еще и совесть нежданно-негаданно проснулась с дурацким вопросом: «Ну и какой же из тебя разумный человек, если ты столько пьешь?» Заглушая угрызения, Пол приблизился к двери, и тут до него донесся какой-то шум. Он приложил ухо к стене. Звук продолжался — странное жужжание, как будто сотни человек говорили одновременно. Он прождал несколько секунд, но голоса не утихали. Сердце бешено заколотилось — впервые за очень долгое время Пол дико испугался… «Футы, бестолочь! Эта дистрофичка включила телевизор на полную катушку, а ты струсил!» Да уж, великая вещь — алкоголь. Пол открыл дверь, и наступила тишина. Кто-то словно цыкнул, после чего звук прекратился. В зеркалах промелькнуло движение. Он мог поклясться, что видел толпу людей… все были озлоблены. Страшная догадка поразила как молния. Бесконечный дождь… одинаковые сны у жителей города… гибель фабрики… ненормальные глаза Сюзан… Это место вымерло. Все стали призраками. И Сюзан тоже. По всей видимости, он один понимал, что нужно спасаться. Будь он трезвым — бежал бы, не раздумывая. Но Пол Мартин остался на месте, и вскоре момент озарения прошел, сменившись вуалькой пьянства, сквозь которую он привык воспринимать жизнь. Мужчина моргнул, и видение пропало. В зеркале осталось только его отражение. Он помахал ему рукой, улыбнулся. М-да, черт возьми, пить вредно. Тут в дверь позвонили. Ах да, пицца! И пиво — родное, долгожданное. Он открыл. На пороге стоял промокший до нитки посыльный с коробкой в руках. Им оказался один из учеников Пола. — Здрасте, мистер Мартин! — Прыщавый мальчик расплылся в улыбке. — Привет, Крэйг. Ну и дождь сегодня! Как твои дела? — быстро спросил Пол, протягивая парню чаевые. — Все хорошо. — Крэйг с любопытством заглядывал ему через плечо, но учитель пресек все попытки, заслонив собой проход. — Тогда спокойной ночи. Захлопнув дверь перед носом посыльного, Пол повернулся. Перед ним стояла Сюзан. Мужчина аж подскочил от неожиданности. — Гос-споди! Нельзя ж так пугать! Сюзан в ответ усмехнулась. Сейчас она выглядела уже не так трагично, как в баре, но более грозно. Пол вспомнил таинственное жужжание, и ему снова стало не по себе. — Пошли, — сказал он, ведя девушку к столу. Он взял ее за плечи, надавил, помог сесть. Затем вложил в ее руку кусок пиццы, придерживая, чтобы Сюзан не уронила его в кучу окурков. — Ешь давай. Она медленно поднесла пиццу к глазам, осмотрела… Не выдержав, Пол отобрал у нее и начал кормить из своих рук. Девушка съела ломтик, вымазав губы томатным соусом. Он начал искать салфетки или бумажные полотенца. Ни того, ни другого не оказалось — только остатки туалетной бумаги. Как-то некультурно всю использовать… ладно, к черту этикет, подумал Пол, отрывая последний лист. Он соединил его с остальными, вернулся в комнату и протянул Сюзан. — На, воспользуйся. Она положила бумагу на колени. — Лицо вытирай, Сюзан. Девушка покрутила листок в руке, затем изящными движениями промокнула губы. — Полный привет… — пробормотал Пол. Он открыл пиво и мрачно уставился в окно. Сюзан коснулась губами его шеи. От нее пахло сигаретами и, как ни странно, фабричным дымом, исходившим из легких. Кожа туго обтягивала костлявые плечи. Сюзан улыбнулась, словно была уверена, что гостю нравился ее внешний вид. Пол дотронулся до ее живота, ребер, и она задвигалась от его прикосновений, что было нетипично для Кэтти, его жены. Ему захотелось поцеловать Сюзан, ощутить теплое тело, прижать к себе… тут он дернулся и резко отскочил, задев банку из-под супа. Ложка вылетела и с грохотом ударилась о ковер. — Да что с тобой произошло, черт возьми?! — закричал он. Глупый вопрос, конечно. Мог бы и вчера задать его, и год назад. Но он впервые видел Сюзан такой сумасшедшей. — Что здесь творится?! Что с этими зеркалами? Совсем дошла до ручки?! Ухмыльнувшись, она зажгла сигарету. Пол осознал, что его истерика доставила девушке удовольствие. Боже, уж лучше было позволить кретину из бара возиться с ней! Интересно, как бы ему понравилось платить за ее жалкую квартиру. — Ну и долго ты собираешься молчать? Одной мимикой много не заработаешь. Или ты говоришь только сама с собой? Видимо, я что-то не понимаю в этой жизни. Она молча выпустила кольцо дыма. — Что мне с тобой делать, Сюзан? Маме твоей позвонить? Или еще кому? Я не позволю тебе умереть с голоду! Она не отвечала. Прямо как Кэтти — толстая каменная стена. Ох, еще пива, срочно. Для восстановления равновесия. После третьей бутылки он почувствовал себя лучше. Но не намного. — У тебя есть что выпить? — спросил Пол. Сюзан указала на кухонный шкаф. Там лежала бутылка «Джек Дэниэлс», принесенная им еще год назад. Он открыл ее и сделал большой глоток, понимая, что завтрашняя работа накрывается медным тазом и его уволят. Пол даже осознал, что ему не хочется больше пить. Но надо. Чтобы успокоиться. Выпив примерно два стакана виски. Пол по-новому взглянул на комнату. Она не казалась ему такой уж страшной — просто чуть неубранной. Олицетворяла деградацию жизни рабочего класса. Зеркала на стенах придавали театральности действу. Когда-то Сюзан хотела стать балериной… ладно, не важно. Сейчас-то какая разница? Пол устал думать о ее пустой жизни. Каково это — просыпаться каждое утро, понимая, что нет планов на день? Как все люди, она вставала, одевалась и следовала обычным ритуалам. Иногда забыв про обувь и куртку, Сюзан шла в магазин, покупала несколько пачек сигарет. Могла побродить по городу. Потом уставала, возвращалась домой, в постель — временами в компании очередного хахаля… а что еще! Ничего же не было, кроме четырех стен, шести зеркал и открывашки для супа. Мрачная клетка. Грязная, непонятная — как мысли его жены, тоже пострадавшей от Бедфорда. Этот город изуродовал всех. Как тяжко в восемнадцать лет остаться одной, брошенной на произвол судьбы, когда никого нет рядом, чтобы позаботиться о тебе, если заболеешь. С Сюзан обошлись на редкость жестоко, но ничего уже не исправишь, как бы сильно ни хотелось. Пол всегда избавлялся от подобных мыслей. Еще один глоток. — Черт… — сказал он, уткнувшись лицом в ладони. Не помогало. Становилось только хуже. Всем спасибо, все свободны! Сюзан встала и сняла с себя платье, бесшумно отбросив его на пол. Он затаил дыхание, смотря на ее обнаженное, невообразимо худое тело. Острые кости так сильно выступали сквозь бледную кожу, что при виде их он сразу понял, почему утратил веру в Бога.* * *
Сюзан нежно дотронулась до его щеки, погладила. Он почувствовал боль от прикосновения, возродившего в памяти их первую встречу. Тогда казалось, что летишь в пропасть и при этом испытываешь удовольствие, хотя знаешь — дальше будет еще сложнее падать. Даже сейчас, в свои двадцать три года, она казалась Полу ребенком. Девушка обвилась вокруг него. Он чувствовал ее тепло, биение сердца. Наклонившись, Сюзан расстегнула ремень его брюк, и Пол с ужасом обнаружил, что возбужден. В зеркале стояли двое: долговязый мужчина с опухшими щеками и голое создание, не похожее на женщину. Зачем он это делает? Чтобы дополнить картину? Изменить историю, приукрасив ее? Напомнить себе, что он — мужчина? Хотя, может быть, он просто пьян. Пол поцеловал ее в ледяные губы, и девушка ответила. Что происходило? Не важно. Даже если он поступал неправильно — плевать. Скорее всего подобная мысль посещала каждого, кто приходил к Сюзан. Он подхватил ее, легкую как перышко, и отнес в постель. Сюзан не могла больше ждать и резко убрала его руки, когда Пол начал расстегивать рубашку. Оба актера красиво изображали нетерпение в спектакле о взаимной страсти. Но разве их чувства были когда-нибудь настоящими? Стянув штаны, он прильнул к ней, даже не сняв ботинок. В изголовье кровати висело зеркало, в которое он, как ни противился, не мог не смотреть. Своего отражения Пол не видел — только изможденное окровавленное лицо Сюзан. Черная проволока сдавливала ее шею, и он понимал, что нельзя продолжать — если он займется с ней любовью, случится нечто страшное. Пол заморгал. В зеркале осталась только его пьяная рожа. Сюзан притянула его к себе, и он вошел в нее, полностью потеряв контроль над своим телом, чувствуя необъяснимое насилие. Все, что происходило потом, нельзя было назвать занятием любовью. Они едва касались друг друга. Сюзан была такой холодной, мертвой… Близилась кульминация. Пол мечтал о скорейшем завершении акта и, понимая, что вот-вот кончит, попытался отстраниться, но девушка не притянула его к себе. В ожидании он держал ее тонкие руки, околдованный небывалой хрупкостью. Пол кончил, глядя в дикие голубые глаза. Затем быстро поднялся и застегнул штаны. — Прости. Мне пора. Я вернусь. А сейчас мне правда нужно уйти. Она молчала, опустив голову. Пол не видел ее глаза. Возможно, из них текли слезы после того, что он сделал с ней. Надо было скорее бежать отсюда, от грозного чувства вины. В крови кипел адреналин, и обострились инстинкты, кричавшие, что его жизнь в огромной опасности. Сюзан подняла голову. Она улыбалась. Такой счастливой Пол никогда ее не видел. Он вдруг с ужасом сообразил, что его обманули. Девушка встала и подошла к двери. Пол отодвинул ее — мягко, насколько мог. — Тебе нужно одеться, — прошептал он. Она положила ему на руки свой халатик и вышла из квартиры. Истошно взвыв, Пол пропустил ее и пошел следом. Он уже не владел собой, чувствовал себя зомби, осознавая только, что Розов сейчас их увидит… и весь Бедфорд узнает о непристойностях, творившихся за закрытыми дверями между Полом Мартином и всякими психопатками. Сюзан стояла на верхней ступени, абсолютно голая, лицом к нему. Пятки чуть свисали с края. Она по-прежнему улыбалась, щеки зарумянились. Пол снова услышал странное жужжание, только теперь оно исходило прямо от Сюзан. Среди громкого шума он и свой голос распознал… ДА ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ, ВАШУ МАТЬ?! Нет, он пьян. Просто очень пьян!!!.. За спиной девушки показалась муха. Словно привлеченная запахом Сюзан, она покружилась вокруг нее, полетела дальше по лестнице, потом поднялась на пятнадцать футов и снова опустилась. Наступила тишина. Возможно, насекомое решило посетить Розова или, сломав крылышко, разбилось насмерть. Муха напомнила Полу, что все происходит наяву, хоть и кажется сном. В этот момент Сюзан подняла руку и помахала ему. Он попытался ухватить ее, но не успел: девушка прыгнула. Назад. В никуда. Все вокруг будто замедлилось. Она падала улыбаясь. Первый раз Сюзан ударилась той частью головы, где заканчивается позвоночник и начинается череп. Затем, раскинув ноги, кубарем скатилась до самого низа. Пол бегом бросился к девушке и приложил к горлу палец. Пульса не было. Тогда он попробовал поднять ее: голова свесилась параллельно плечу. Вспомнилась кошмарная история про девушку с черной лентой на шее. Муж обнаружил ее с утра, начал развязывать бантик, и голова отвалилась. Пол бросился наверх. Сначала он забыл, где телефон. Найдя его, не мог вспомнить, куда звонить. Домой? Не самая удачная мысль. В больницу! Может быть, Сюзан еще жива, и врачи смогут «собрать» ее, как Шалтая-Болтая? Правда, вся королевская конница и королевская рать потерпели неудачу… Повесив трубку, Пол глубоко вздохнул. Не помогло. Взглянул на свои туфли: грязные, отполировать бы… нужен лак. Нет, полиция! Господи, кажется, его сейчас вырвет. Он сел на кровать, на которой Сюзан лежала всего несколько минут назад. Зажмурился и открыл глаза. Его трясло. Окончательно прозрев, Пол обвел взглядом комнату: пол в грязи, повсюду пепел, в углу валялась бутылка виски, которое не стоило пить. Он должен был заранее предвидеть этот ужас.Ретроспектива
Итак, четверг. Весьма насыщенный день для Бедфорда. Большинство жителей видели странные сны, почти забытые к утру: темные деревья, горящие фабрики, симпатичные потерянные девушки, превращавшиеся в монстров… Столько маленьких ладошек, подставленных дождю, показалось днем из окон городской школы, что со стороны можно было подумать, здание вот-вот пустится в далекое плавание. В три часа мелкотня разбежалась по автобусам, поспешно занимая места. Некоторые малыши прикладывали ухо к стеклу — чтобы чувствовать приятную щекотку во время движения. Кто-то громко смеялся, разговаривал, шутил; некоторые наблюдали за ливнем. Мэтью О’Брайен вступил в дискуссию с лучшим другом, обсуждая серьезный вопрос: Вашингтон — это город или штат? Дождь обрушивался тяжелыми холодными каплями, обрекая на муки больных артритом и тех, кто еще переживал последствия боевых ранений. Школу и магазины закроют на несколько дней, потоки воды затопят улицы… На печальной ноте завершился сегодняшний конференц-звонок Эда О'Брайена. Придя домой и прослушав на автоответчике сообщение от Джорджии, он принялся готовить ей ужин, зная, что дочка сильно устанет. Затем он отправился в свой кабинет сочинять речь для бывших подчиненных. «Дорогие друзья…» — начал он. И остановился. Его покойная супруга точно помогла бы с продолжением: посоветовала бы написать о долгих годах бесценной службы и об огромной печали, которую они разделят в связи с завершением данного этапа жизни — их, города, всей Америки… м-да, жена бесподобно умела драматизировать. Нервно скомкав лист, Эд выбросил его, зажег сигару и занялся пасьянсом. Не будет никакой речи. Завтра он просто скажет: «Извините, ребята, но нам, кажется, больше не везет». В двадцать минут девятого Дэнни Уиллоу вернулся из бара, застав жену в слезах. Всхлипывая, она проговорила, что не может найти фото пса, чтобы показать людям. «Как это у нас нет снимка Бенджи? Это все ты виноват! Я подарила тебе хорошенькую цифровую камеру, и ты потерял ее! Нет, вы только полюбуйтесь! Он еще и пьян! Послала на поиски собаки, называется! Никакой помощи». И она снова разревелась. Дэнни безмолвно поцеловал ее морщинистую руку. В те же двадцать минут девятого Мэри Мэрли, пробив покупателю чек на зубную пасту «Крест» и пакет сушеной свинины, перевернула табличку с надписью «Открыто» и села отдохнуть. Материнская интуиция у нее всегда была плохо развита, но сейчас, ощущая в глубине души беспокойство, она понимала, что это касается одной из дочерей. Перекусив краюшкой хлеба, она позвонила домой. «Будь очень осторожна сегодня вечером, — сказала она Лиз. — Не выходи под дождь». Затем спросила: «Не хочешь поболтать?Извини, я была не в себе за ужином, но ты дай знать, если что-то понадобится. Я мигом вернусь домой». «Нет, — ответила Лиз. — Со мной все в порядке». Повесив трубку и борясь с чувством досады, Мэри вернулась к работе. Перед глазами все время мелькала девочка с косичками. «Мамочка, можно мне?» — спрашивала она. В больнице Корпуса Кристи, сидя у кровати сына, Джорджия читала статьи в «Пипл мэгэзин» о знаменитых приемных родителях и благодарила Бога за то, что этот страшный день почти закончился. Пол Мартин думал о том, что если яйцо разбилось, то его уже никак не склеишь — разве что вернувшись в прошлое. Ровно в двадцать минут девятого Сюзан Мэрли упала с лестницы. Люди во всем городе замерли, услышав тихое жужжание, продолжавшееся несколько секунд. Затем наступила тишина. Те, кто доверился инстинктам, тут же покинули Бедфорд. Большинство жителей остались.ЧАСТЬ ВТОРАЯ Тело
ГЛАВА 10 Слишком тесные джинсы. обработанные кислотой
Вечером в четверг, в половине девятого, Лиз Мэрли, крепко держа в руке зеркальце, терзала свой шерстяной воротник: и так, и эдак оттягивала его, рассматривая следы. Спереди — два больших пальца, справа и слева — по три длинных отпечатка. Захлопнув пудреницу, девушка зарылась головой в подушку. Боже, пусть это будет просто шутка! Она выпрямилась и снова стала изучать шею, с трудом сдерживая слезы. Нет, так не бывает. Сон, следы на шее, монстр в лесу — лишь совпадение!.. Полет воображения или… если верить маме, начальные стадии сумасшествия. «Ты! Это должна была быть ты!» По щеке скатилась слеза. Лиз поняла, что вот-вот разрыдается. Нет, нельзя! Бобби не должен видеть ее такой. Подумает еще, что она совсем обезумела, и вычеркнет роман с сестрой Сюзан Мэрли из своего «списка добрых дел». Лиз знала, как прогнать из головы дурные мысли. Живя с отцом и Сюзан, ей часто приходилось для успокоения пользоваться этим методом: надо отвлечься от всего вокруг, уйти в себя и думать о приятных вещах. Естественно, не о грустных историях Сильвии Плат или извращенцах, пялившихся на нее в окно. Не о том, как странно, что дождь лил каждый год по целой неделе. А о лиловых следах на шее и лесном чудовище лучше вообще не вспоминать. Однако о счастливых моментах Лиз тоже не думала: как они с сестрой играли в моделей, дефилируя по комнате в полотенцах, или как крепко держались за руки, когда было страшно. С каждым годом Сюзан становилась все более странной. Начала разговаривать сама с собой, еле шевеля губами и думая, что никто не видит. Потом всему городу стали сниться кошмары — с ней в главной роли. Нет, Лиз, примерная ученица и вечно улыбающаяся девочка на побегушках, не думала обо всем этом. В мрачные мысли погружалась другая Лиз — озлобленная, вечно ревевшая без причины. Иногда на нее накатывал такой гнев, что она сама себя кусала. В глубине души она все время складывала мозаику, пытаясь разгадать странную загадку. Она непрестанно размышляла, забивая голову множеством проблем, — типичный признак истерии. Лиз нашла выход, решив подумать о единственном, что было хорошего в ее жизни, — о Бобби. Бобби Фулбрайт был одним из тех, к кому люди относились как к вещи. Он был старшим сыном единственного врача в городе, ездил на хорошей машине, жил в красивом доме, и поэтому все увивались вокруг него. Мама Бобби угощала его друзей свежими эклерами и пирогами, а по выходным он всюду возил их на своем мощном «Эксплорере», думая, что они безумно любят его. За глаза приятели обзывали его «карликом» или «навозом». Видимо, так выражалась их преданность. Лиз и Бобби очень мало общались, прежде чем у них закрутился роман. Она вообще мало с кем разговаривала. Но однажды, это было в начале одиннадцатого класса, подростки столкнулись в библиотеке Корпуса Кристи. Бобби был симпатичный, но низенький, и расхаживал с таким важным видом, будто пытался компенсировать свой недостаток. Оба искали материалы для исследовательской работы по книге Ширли Джексон «Лотерея». Обменявшись сухими приветствиями, они разошлись в разные стороны. Лиз продолжала наблюдать за тем, как он принимал выпендрежные позы, облокачиваясь на все, что под руку попадалось. Немного заигравшись, Бобби свалил на пол стопку книг, после чего поспешил в другой конец зала. Библиотекарша Эйприл Уиллоу, однако, заметила его проступок. «Молодой человек, — сказала она. — Вы же не мусорите в собственном доме. Будьте добры поднять». Вернув книги на место, Бобби уселся за стол. Некоторое время он смотрел на Лиз так, словно у нее на голове цветочная поляна. Затем подошел и сел рядом с девушкой. И она знала почему: Бобби хотелось доказать, что он один из немногих, кого не волнует расслоение общества. Да, парень всем своим видом показывал, что даже индийская недотрога — пустяк для него. Он может сколько угодно сидеть рядом с Лиз Мэрли… пока друзей поблизости нет. Она склонила голову над анализом проблемы каннибализма в маленьких городах Новой Англии, старательно создавая впечатление чрезмерной занятости. Повернувшись на стуле, Бобби слегка толкнул ее локтем и сунул под нос книгу: Альбер Камю, «Посторонний». — Читала? — спросил Бобби нетипичным для него глубоким голосом. — Нет… — Тогда рекомендую. Ты очень умная девушка. Тебе должно понравиться. — Он выпятил грудь, и его голос стал еще ниже. — А я экзистенциалист. Судя по разговору, он уже общался с ей подобными — в поисках духовной близости. И считал, что Лиз поймет его. Она не стала доказывать обратное. — Вообще-то у меня ай-кью всего сорок пять, — сказала она. — Все думали, что я даже одеваться не смогу сама. Только в прошлом году научилась. Бобби нахмурился — так сильно, что казалось, сейчас встанет и уйдет. «Классно, — подумала Лиз, — со мной хочет пообщаться молодой человек, а я корчу из себя умственно отсталую. Супер! Неудивительно, что у меня нет друзей!» Секунды через две Бобби понял шутку и рассмеялся. Затем он придвинул стул ближе к ней и начал излагать свои теории: о среднем классе, ворующем идеи повстанцев, о преобладающей идеологии, сохранившей статус-кво, и что те, кто борется против нее, победят, но не надолго. Раньше, продолжал он, название «Лихорадка субботнего вечера» носило сборище обреченных итальянских католиков, а теперь что? Больные фанаты группы «Bee Gees» превратили его в гимн мировой поп-культуры. Потом Бобби затронул тему пострадавших рабочих фабрики «Клотт». Он говорил и говорил, безумно жестикулируя. Вены на шее вспухли. Он так напрягся, что Лиз чуть не захохотала. Поначалу она чувствовала себя глупо, не зная, о какой «Лихорадке» идет речь. Но затем поняла суть его проблемы — друзья. Точнее, их отсутствие. Бобби говорил не переставая уже целый час, и ей стало жаль его. Лиз представила на своем месте Стива Маккормака, который вряд ли бы стал слушать. Ребята смеялись над ним не из-за внешности, а просто потому, что он — Бобби Фулбрайт. — Детки, пора домой, — сказала миссис Уиллоу, выключив свет над стеллажами. — Де-етки… — промычал Бобби, неудачно подражая ее жеманному голосу. Он очень старался казаться задирой, но был, пожалуй, слишком мил для этой роли. Подбросив Лиз до дома, он предложил ей встретиться завтра, в пятницу. «Да!!!» — тут же ответила она. Девушка в сильном волнении выскочила из машины и захлопнула дверцу, забыв попрощаться. На следующее утро во время урока английского Бобби не разговаривал с ней. Повернувшись к Стиву Маккормаку, он донимал его вопросами вроде «Что ты делаешь в выходные? А? Ну что?» и делал вид, что не замечает сидевшую перед ним Лиз. Она решила позвонить ему вечером, чего при обычных обстоятельствах никогда бы не сделала. Лиз вообще была не очень общительной и не знала даже, какой повод придумать. В конце концов она решила: ей не понравилось поведение Бобби на уроке и надо выяснить отношения. Она скажет, что он — ничтожество и своим поведением подтвердил ее подозрения. На самом деле для звонка была и другая причина — страх остаться дома. В этот день как раз начался дождь, и только представив себя запертой в четырех стенах в одиночестве, Лиз подумала, что пойдет на свидание даже с Чарли Мэнсоном.[5] Когда на другом конце провода взяли трубку, Лиз не потрудилась поздороваться или хотя бы уточнить, с кем говорит. — Мы сегодня встречаемся? — выпалила она. Он вздохнул, и Лиз поняла, что совершила ошибку. Стоило сразу сказать, что он ей безразличен. Несмотря на громкие слова, Бобби оставался пустышкой. Интересно, он хоть знал, что все его таким считали? — Э-э-э… ну… в восемь часов пойдет? Я заеду за тобой. Ровно в назначенное время Фулбрайт подъехал к ее дому. Мама сказала, чтобы Лиз ждала на лестнице. «Так ведут себя взрослые опытные люди: подробно расспрашивают кандидата в ухажеры, пока дочь завершает туалет. Поскольку отца твоего больше нет, заняться этим придется мне». Стоя в дверях, Мэри задавала Бобби вопросы типа: «Скажите, кто будет платить за ваше обучение: колледж или родители?» Когда Лиз наконец спустилась (она знала, что, если мама отстанет от Бобби и отправится за ней наверх, он тут же рванет обратно к машине, оставив в двери дырку в форме своего тела), парень смерил ее взглядом. На секунду Лиз словно оказалась на его месте, увидела себя со стороны: уродливая сестра Сюзан Мэрли, одетая в обработанные кислотой, неприлично обтягивающие джинсы «Джордаш» из секонд-хенда. Ягодицы в них выглядели как две злые собаки. На глазах — толстый слой карандаша, которым Лиз не умела пользоваться. Они сели в машину. Прежде чем включить зажигание, Бобби еще раз внимательно посмотрел на Лиз. По его имиджу (темные волосы, гладкая кожа, как у юнца) она поняла, что Бобби из тех мальчиков, которых приводишь домой показать маме с папой. Такие, как Фулбрайт, испытывают жалость к девушкам-аутсайдерам, но ни за что не станут встречаться с ними. «Поехали в Корпус Кристи, фильм посмотрим», — скажет он сейчас. В самом кинозале он сложит куртки на кресло посередине — мол, нужно пространство для ног. После отвезет ее домой со словами: «Только давай не будем никому говорить, ладно?» Лиз порывалась объяснить, что не очень-то и напрашивалась на свидание. Ей просто хотелось иметь друга. Но она молчала, и тут почему-то на глаза навернулись слезы. Бобби нарушил тишину: — Твоя мама всегда так встречает парней? — Откуда мне знать?.. — Ясно, — вздохнув, сказал он. — Знаешь, тут на фабрике перестали нести караул, и кое-кто из ребят собирается там по ночам. Мы тоже отыскали вход. Мы не шумим, поэтому нас никто не трогает. Там сухо, тепло, можно выпить. Будут мои друзья. Ты их знаешь? — Ну да… — Поехали? Опрометчивый шаг, подумала Лиз. Не с тем связалась — это был не принц с картинки. От таких прозорливые мамы всегда оберегают дочерей. Друзья, компания — сплошной обман. Они будут вдвоем в заброшенном доме. — Хорошо, — наконец согласилась она. Они поехали на восток, через Мэйн-стрит, пересекли реку и направились к фабрике. Бобби остановился у обочины. Лиз вышла из машины, ступив на заснеженную землю. — Это здесь, рядом! — перекрикивал шум дождя Бобби. Из фабричной трубы в небо уходила струйка дыма. Лиз последовала за парнем по дорожке и внутрь — через боковую дверь со взломанным замком. К ее удивлению, друзья и вправду оказались там: Луис Андриас, Оуэн Рид, Стив Маккормак и еще несколько ребят — выпускников школы Бедфорда. Они грели руки у разведенного в железном баке огня и пили «Миллер». В углу стояли поломанные ржавые станки, окна в частных офисах были выбиты. Помещение не охранялось, и никто не приходил проверять, почему из трубы шел дым. Судя по глазам Бобби, ему очень нравилась эта обстановка. Из желтого приемника «Сони» доносилась песня «Fairytale of New York», и Луис весело скакала по комнате, размахивая руками. Прямо-таки радость во плоти, подумала Лиз. Всю жизнь она прожила в окружении этих людей — самых обыкновенных, но поселившихся где-то глубоко, на периферии ее сознания. На мгновение Лиз даже возненавидела их. Сильно пахло химикатами. По всей видимости, вместе с сухими ветками на дне бака горели остатки серы. Из школьного курса Лиз помнила, что при воспламенении сера становится токсичной. В смеси с воздухом она воздействует на легкие как кислотный дождь, а с теплом и водой становится взрывоопасной. Вот так отдыхали богатые дети Бедфорда: тусовались на заброшенной фабрике, куря анашу и вдыхая всякую гадость. И вдруг она впервые осознала собственную нищету. Бобби подошел к ним, убавляя шаг, Лиз держалась чуть поодаль. В радиоприемнике наступила тишина, песня закончилась, и Луис перестала танцевать. Ребята молча стояли в полумраке, показывая свое настроение. Для Бобби явно было нелегким испытанием взять с собой Лиз. Луис подняла голову. — Знаете что, — сказала она, — мы можем устроить взрыв. Разольем старые химикаты, подожжем, и фабрика взлетит на воздух! — Слушай, нуты пироманка! — рассмеялся Оуэн. Бобби вышел вперед и улыбнулся. — Эй, всем привет. Я тут привел кое-кого. В этот момент воображение Лиз вышло из-под контроля, стало стремительно расширяться, чего обычно она себе не позволяла. Перед глазами поплыли странные картины, сцены человеческого жертвоприношения… Конечно, Бобби привел ее сюда, чтобы использовать как пропуск в «Клуб крутых и упакованных». Его примут, как только он рассечет ей горло заостренными краями банки из-под пива и бросит ее тело в огонь. «Привел кое-кого… для вас, дорогие». — Привет, Лиз, — сказала Луис мрачным голосом с искусственной широченной улыбкой. На ней были широкие джинсы «Левайс» и куртка с капюшоном. Она курила «Кэмел», свободно держа сигарету пальцами, облаченными в митенки. Лицо девушки исказилось, едва она увидела Лиз. — Привет. Постелив на грязном полу свитер из овечьей шерсти, Бобби жестом предложил Лиз сесть вместе с ним, как на одеяло для пикника. Стив Маккормак выплюнул жевательный табак в пустую банку от «Миллера». — А она это… трахается за деньги, да? — спросил он. Пару недель назад Лиз видела, как Стив рисовал краской из баллончика на стене дома. Он оставил красную надпись: «Сюзан Мэрли занимается оральным сексом». Видимо, среди крутой молодежи подобные лозунги считались забавными. Но скорее всего Стив был просто идиот. — Она ведьма, — глупо хихикнув, сказала Луис. Девушка была под кайфом, и Лиз заметила это, хотя не знала запаха анаши, в жизни не выкурила ни одной сигареты и не украла ни капли маминого дешевого вина. Луис обвела рукой фабрику. — Когда я сплю, Сюзан приводит меня сюда. Мы вместе идем в подвал. Там столько людей умерло… очень много. Едва договорив, она расхохоталась. Смех перешел в истерику, лицо покраснело, из глаз полились слезы. — О чем ты говоришь? — спросил Бобби у Стива, пытаясь перекричать Луис. — Сюзан Мэрли! Спите мужиками за деньги, — встрял Оуэн Рид. — Верно, Лиз? — Или за пачку сигарет, как я слышал, — добавил Стив. Лиз посмотрела на эту троицу: на Луис, Оуэна и Стива. Их глаза были пусты, как бездонные колодцы. Бессмысленный, одичавший взгляд. Зрачки увеличились и в следующую секунду стали меньше. Точно так же могла делать Сюзан. — Да иди ты! — весело сказал Бобби — тем же голосом, каким он передразнил миссис Уиллоу в библиотеке. Голосом слабой, никчемной вещи, шестерки. Словно его друзья удачно пошутили. — Где можно взять пиво? — Для Мэрли здесь ничего нет, — сквозь смех ответила Луис, загораживая рукой полную упаковку. Бобби смущенно заерзал. — Я неважно себя чувствую, — сказала Лиз, повернувшись к нему. Он кивнул. — О’кей, я отвезу тебя домой. К тому моменту Лиз уже вскочила на ноги и быстро направилась к двери. Она быстрее парня дошла до машины и прислонилась к ней, едва сдерживая слезы. Она должна была предвидеть этот кошмар… Зачем только позвонила ему! С ней сыграли жестокую шутку, в которой Бобби тоже участвовал. Лиз была их главным трофеем, и сейчас они смеются над изгоем школы! Подойдя к машине, Бобби открыл девушке дверь. Всю дорогу они молчали. — Прости, — прошептал он, остановившись у ее дома. Каково же было изумление Лиз, когда на следующий день Бобби позвонил ей и пригласил покататься. Вопреки здравому смыслу девушка согласилась. Они поехали по шоссе на север, через мост и дальше куда глаза глядят. Когда они достигли Пенобскот-Каунти, дождь прекратился. — Заметила, что нигде не льет так, как в Бедфорде? — сказал Бобби. — Да. — Ты никогда не думала, что наш город проклят? Лиз пожала плечами. — Кем? — Не знаю… самим собой, может быть. Или делами, которые там творятся. — Вероятно, и людьми, — ответила она. — Например? Лиз промолчала, но было очевидно, что она имела в виду Сюзан. — М-да… полагаю, и такое возможно, — согласился Бобби. Он кивнул на дорогу. — Знаешь, иногда мне хочется просто ехать и ехать. — Точно, — сказала Лиз. — Давай вместе сбежим. Думаю, нашего остроумия хватит, чтобы выжить. Он весело рассмеялся. Затем вдруг сказал: — Ты прелесть! Лиз опустила глаза, думая, что он шутит над ней. — Нет, серьезно! Мне очень нравится твоя улыбка. Она нервно усмехнулась, стараясь сохранить серьезное выражение лица. — Спасибо… — Хм, так забавно, я наблюдал за тобой на математике. Сидишь прямо напротив меня, всегда задумчивая… В твой адрес вечно говорят плохие вещи, но ты будто не замечаешь. Иногда я вижу, как ты сама себе улыбаешься. В жизни еще не встречал таких лучезарных людей! «Наверное, это и есть счастье», — подумала Лиз. На душе стало хорошо и в то же время больно, захотелось плакать. Неужели нашелся человек, который смотрел на нее и знал, что она достойна большего! Бобби протянул ей руку. Взявшись за нее, Лиз снова чуть не разрыдалась. — Честно, — сказал он, — я не ожидал, что так получится… с ребятами. — Что именно? — Ну, на фабрике. Я бы с тобой так не поступил. — Его голос звучал на октаву ниже обычного. Лиз молча кивнула. — Ты нравишься им, уверяю тебя! — Нет, Бобби. И ты знаешь это. Впереди показался знак: «Канада: 60 миль». Они ехали уже три часа. — Пора возвращаться, — сказала Лиз. — Идет дождь, а мы так далеко от Бедфорда. Никогда не знаешь, что произойдет с мостом. И сможем ли мы вообще вернуться. Они вздохнули в унисон, и наследующем повороте Бобби развернул машину к югу, в сторону Бедфорда. — Меня, кстати, они тоже не особо жалуют, — сказал он. Кажется, не одна Лиз мечтала вырваться из плена.* * *
Вскоре они начали встречаться. Первый раз они занялись сексом летом, на заднем сиденье его машины. Лиз не ожидала, что будет так больно, и по окончании, чувствуя сильное изнеможение, даже не старалась казаться довольной. В тот же вечер, возвращаясь домой, они почти не разговаривали. Оба были потрясены: ведь думали, что случится нечто волшебное, а вышло совсем наоборот. Потом они попробовали еще. И еще, и еще… до тех пор, пока Лиз не понравилось. Прошел уже целый месяц, и Лиз призналась Бобби, что секс — лучшее, что есть в этом мире. После американских горок, разумеется. Они каждый вечер созванивались. Бобби говорил, что счастлив идти в постель и ощущать на простынях ее запах, представлять Лиз рядом с собой. Часто после его тренировок по баскетболу они шли в «Дагаут», где Лиз заказывала диетическую «колу», а Бобби — газировку из корнеплодов и картофель с сыром, на который она вечно покушалась. Они много разговаривали, а иногда просто сидели, не произнося ни слова. Знакомые ребята, приходя в кафе, здоровались с Бобби, но игнорировали Лиз. Влюбленным было все равно: они представляли, что живут в собственном мире, где нет никого, кроме них. Осенью Бобби уедет на учебу в Бодуин. Если отметки Лиз по химии останутся на должном уровне, УМО предоставит ей первый год обучения бесплатно. Они часто вдвоем выдумывали смешные имена для будущих детей. Бобби нравились Дилан и Томас, а Лиз предлагала назвать ребенка Персивиллом Сиропчиком — чтобы воспитать чувство юмора. Но она постоянно себе напоминала, что все эти планы — выдумка, игра. По утрам, смотря в зеркало, Лиз говорила себе: «Это долго не протянется. Не впадай в зависимость». Сейчас она просто жила, наслаждаясь своим счастьем, покуда это было возможно.ГЛАВА 11 Когда Богарт был королем
Бобби Фулбрайт любил сигареты, особенно «Лаки Страйк». Этот сорт был особенно популярен в давние времена, когда умели снимать хорошие фильмы и Хэмфри Богарт считался королем. Курил Бобби крайне редко (пускай история про «никогда не вырастешь» — чистый вымысел, но оставаться на веки вечные с ростом в пять футов он не собирался). В его нагрудном кармане лежала пол у вы куренная смятая пачка, которую Бобби повсюду таскал с собой. После секса в машине он доставал ее и тряс, пока не выпадала одна сигарета. Вцепившись в нее зубами, он говорил с французским акцентом: «Пошли со мной, моя маленькая теплая картошечка, и я покажу тебе мир». Лиз это очень забавляло. Сегодня ему скорее всего не доведется покурить постсовокупительные «Лаки». Поездка к Сюзан Мэрли… никто же не навещал ее, даже семья! Ни у кого, включая Бобби, и желания такого не возникало — пообщаться с девушкой из ночных кошмаров. Он так и не понял, почему именно сегодня, в первый день дождя, Лиз настаивала на странном воссоединении родственников. Правда, потом Бобби вспомнил, что была пятая годовщина смерти ее отца. Это немного прояснило ситуацию. В конце концов, какими бы ни были их отношения, семья есть семья. Он позвонил Лиз сообщить, что задержится: сперва надо было уложить младших братьев-близнецов. — Ты не против? — Нет, все в порядке, — ответила Лиз. По ее голосу нетрудно было догадаться, что девушка лжет. Лиз весь день ходила какая-то странная — Бобби сразу это заметил и понял, что случилось нечто страшное, раз ей так сильно захотелось увидеть свою ненормальную сестру. Поэтому он старался как можно быстрее покончить с делами по дому. — Какую вам историю рассказать сегодня? — спросил он у близнецов, ворочавшихся на простынях с изображением человека-паука. Бобби было тринадцать, когда мальчики родились, и он чувствовал себя скорее их дядей, нежели братом. — Страшилку давай! — воскликнул непоседливый Алекс. Он начал скакать на кровати. — Как в тот раз! — Не надо! Ненавижу эти истории! — завопил из своей постели Майкл. Бобби терпеливо ждал, пока малыши успокоятся. Страшилок он рассказывать не станет, потому что в отличие от обожавшего их Алекса Майкл не мог потом уснуть и часто приходил в спальню родителей, забираясь к ним в постель. В результате отец приказал исключить из репертуара сказки про кровавые розы и людей с крюками вместо рук. Бобби сделал свой неопровержимый вывод: родители вели бурную сексуальную жизнь. — Страши-илку-у! — настаивал Алекс, грозно улыбаясь Майклу. — Бобби, давай рассказывай скорее! — Нет, книга. И вы оба должны согласиться! Книга, и ничего больше. У меня сегодня еще встреча с Лиз. — Ненавижу ее, — проворчал Алекс. Это слово появилось в его лексиконе совсем недавно, и он использовал по поводу и без. — А мне кажется, ты воняешь, — ответил Бобби. — Я?! — взвыл мальчик. — Нет! Я не воняю!!! А вот она — плохая, и я ненавижу ее! Она ходит на кладбище по ночам и выкапывает людей. Вот три вещи, которым научились его младшие братья в детском саду: кубики, алфавит и как издеваться над семьей Мэрли. Им же не объяснишь, что Лиз — это не Сюзан. Бобби бросил на него свирепый взгляд. — Прости… — сказал Алекс. Можно было бы прочитать им нотацию о том, как умные люди не слушают всяких неудачников, но часы показывали уже почти девять. В ушах Бобби снова раздался голос Лиз — холодный, напомнивший ему их первое так называемое свидание на фабрике. Как потом она сидела в его машине по дороге домой, замерев и пытаясь делать вид, что ничего не произошло. Естественно, он позвонил Лиз на следующий день — нельзя же было все так оставлять. И потом, через день… еще и еще. Он сам не заметил, как у них закрутился роман. Бобби посмотрел в сторону Майкла — как на более адекватного собеседника. — Так, мне нужно сегодня уйти. Ребят, вы мне друзья или кто? Не хотите, чтобы я веселился? Вот вы, значит, какие. Майкл выглядел потерянным, словно выбирал между любимой плюшевой игрушкой и своей левой рукой. — Настоящие друзья ведь помогают друг другу? — Да, — ответил Майкл. — Ладно, выберем книгу, — согласился Алекс. Решили взять «Три сердитых козла», и Бобби, читая историю, прыгал по комнате и блеял, изображая самого старого из них. После этого он быстренько выскользнул из комнаты — прежде чем близнецы начали уговаривать его продолжить. У них была своя логика: одна книга — значит нужно читать дважды. Проходя по коридору мимо ванной, Бобби увидел вертевшихся перед зеркалом сестер. Первая училась в седьмом, другая — в восьмом классе, и обе считали себя чуть ли не богинями моды. У Маргарет были темные волосы и бледная напудренная кожа. Она красила ногти черным, постоянно облезавшим лаком и носила широкие вельветовые штаны на бедрах. Бобби сунулся в дверной проем. — Привет, дети, — с улыбкой сказал он. — Дети, — насмешливо повторила Маргарет. Кэтти широко улыбнулась. — До боли серьезная девушка-гот, — протянул Бобби, задрав подбородок. Маргарет захлопнула перед ним дверь. — Заткнись, коротышка! Бобби рассмеялся. Следующей остановкой была комната родителей. Они вдвоем сидели за письменным столом, и мама старательно «вбивала» в компьютер множество чисел. На ней был любимый голубой велюровый костюм, в котором она всегда ходила по дому. Он сильно обтягивал ее полные бока, запястья и щиколотки — видимо, так мать воображала себя постаревшей Дженнифер Лопес. Отец был одет в больничный халат. Иногда он подолгу не снимал его, расхаживая со стетоскопом на шее — будто доказывая, что он все еще врач. — Мама пытается научить меня пользоваться быстрым расчетом, — сказал он, кивнув на компьютер. — Чья мама? Твоя или моя? — Вот умный, наглец. — Да уж, в отличие от тебя, Адам! — вставила мама, не отрываясь от экрана. — Смотри, как все просто: тянешь «мышкой» вниз нужное количество и… о, все выпрыгивает! — Так. Теперь ты говори, — с иронией обратился отец к Бобби. — У меня встреча с Лиз, ненадолго. — Хорошо, но будь осторожен, — сказала мама. — У него ж было сексуальное воспитание в школе, — заметил отец. — Адам!!! В следующую секунду между ними вспыхнула шутливая дискуссия, и о присутствии Бобби они уже забыли. Он вышел из комнаты.* * *
Несмотря на то что родители сразу показали свое отношение к Лиз (отец заявил, что она слишком хрупкая, а мама — что Бобби зря тратит время, было ясно, что им просто не нравилось ее родство с Сюзан Мэрли), они никогда не спрашивали, куда сын направляется и во сколько вернется. Они знали, что он не попадет в больницу из-за глупой драки, как Оуэн Рид, и никогда не станет принимать метамфетамин, как дети южного района, основавшие целую лабораторию. Ничего крепче гашиша Бобби не употреблял. Особенно с тех пор, как начал встречаться с Лиз, считавшей полбанки пива убойной дозой. Один-единственный раз в четырнадцать лет он приполз домой, облевав все вокруг. Но и то Бобби убрал за собой, а на следующий день встал на рассвете и приготовил сестрам завтрак, пока мама кормила близнецов из бутылочки. Ответственность была для него как для самого старшего главной чертой. И все же родительское доверие иногда заставляло его чувствовать себя одним из тех идиотов, что раскладывали книжки в библиотеке Корпуса Кристи в надежде получить лишние пятьдесят центов. Бобби вышел на улицу, под дождь. Зубы застучали от холода, и он вприпрыжку бросился к подаренному родителями на восемнадцатилетие «эксплореру», чтобы согреться. Ощущая полную свободу действий (какого черта, баскетбольный сезон уже закончился; хотя какая разница, он все равно не вставал со скамьи запасных), Бобби зажег сигарету и погрузился в долгожданное состояние покоя и расслабленности. Выехав на дорогу, он взглянул на дом. В окнах виднелись сестры, родители и мягкое свечение ночника в комнате близнецов. Как здорово, подумал Бобби, что все эти люди, собравшиеся под одной крышей, были его семьей. Но еще лучше, решил он, когда-нибудь убраться отсюда.ГЛАВА 12 Тело
Бобби припарковался рядом с домом Мэрли. Лиз села в машину. — Приветик, — сказал он и поцеловал ее, щекоча верхнюю губу едва появившимся пушком. Она поморщилась. — От тебя пахнет табаком! — Ага. — Я думала, ты куришь только после секса. Или… у тебя на заднем сиденье резиновая женщина? — Предположение Лиз шокировало его, и девушка расхохоталась. — М-да, прости. — Не смешно! Идиотская шутка. — А труп? Может, у тебя труп где-то спрятан, а я и не знаю?.. — продолжила она расспросы, смеясь и уже не в состоянии себя контролировать. Честно говоря, она надеялась, что сохранит спокойствие, но попытки провалились. Все, приехали, крышу окончательно сорвало. Серое вещество отказалось работать. — Да что с тобой такое? — возмутился Бобби. Ему претило употреблять слова «труп» и «секс» в одном предложении. А термин «трахаться» был для него за гранью добра и зла. Лиз хохотала без остановки. — Алле! — слышала она его голос уже где-то вдалеке. — Эй… Парень так мягко сказал «эй», словно думал, что она плачет. Лиз только громче рассмеялась. Бедный глупенький Бобби считал себя слишком грубым! Ему нравился Элиот Смит, и всякий раз, слушая «Needle in the hay» («Игла в стоге сена»), он великолепно подражал серьезности и говору певца. Он отождествлял себя с больным наркоманом из Орегона, заколовшим себя до смерти. Глупый Бобби с его идеальной семьей. Конечно, человек может быть каким угодно, если не с чем бороться. — Ли-из! Она притихла. Бобби начал стучать по ее спине, будто она подавилась. — Я в… порядке, — выдавила Лиз. — Неужели, — тихо проворчал он, прижимая ее к себе. Лиз ощутила его тепло. У Бобби всегда даже кончики пальцев были согреты. Видимо, мама с детства поила его горячим шоколадом и уберегла от замерзания на всю оставшуюся жизнь. — Так. В чем дело? — спросил он. Лиз не ответила. Она смотрела в сторону дома: в подвале все еще горел свет. Мама не пошла на работу? Наверное, прячется. И выйдет сейчас в шапке из газеты. «Здравствуй, Бобби, — скажет она. — Лиз опять рассказывает сказки? Поразительное воображение! Как выдумает что-нибудь… Представляешь, однажды в детстве она сказала мне, что видела в подвале монстра. Так вот, это оказался ее собственный отец. Моя пухленькая выдумщица!» — Я даже не знаю, как мне быть… — О чем ты? «О том, что я неуверена, могу ли доверять себе. Вдруг я и вправду сошла с ума? Мне кажется, твои бывшие друзья были правы — со мной что-то не так». — Ох… не знаю! — Ну-у. Бобби потянулся к ней. Лиз видела, что он хотел обнять ее, но вместо этого откинулся обратно, на спинку сиденья. Да, симпатичный… но он никогда не сможет прочитать ее мысли. Никогда у него не получится крепко обнять ее и успокоить словами «все будет хорошо»… — Не хочешь рассказать мне? — спросил Бобби. — А толку-то… — Как там, на кладбище? Я слышал, ты ходила туда сегодня — Маргарет видела тебя. Почему ты ничего не сказала мне? Я бы пошел с тобой. — Все нормально. — Сегодня годовщина смерти твоего отца, верно? — Да, пять лет. Мама наверняка запрется в своей комнате и устроит вечеринку. Он фыркнул. — Ты поэтому хочешь увидеть Сюзан? Лиз покачала головой. — Так, ты вообще собираешься сказать, зачем вытащила меня сегодня? — Затем, что Сюзан — моя сестра, и я должна навестить ее. Просто хочу заскочить ненадолго, спросить — может, ей что-то нужно. В последний раз Лиз навещала Сюзан примерно год назад. Она отправилась к сестре после школы на велосипеде. Появившись на пороге, Сюзан взглянула на нее сверху вниз, затем открыла дверь шире — показать, что не одна. В комнате был странный жирный тип с дыханием, похожим на предсмертные возгласы. — Ты серьезно хочешь к ней поехать? — спросил Бобби. — Да. — Я думал, ты шутишь. — Да… ну… вообще все это так сложно… — Нелегко, прямо скажем, — процедил он сквозь зубы. Лиз поняла, что Бобби начал злиться. Она знала: люди приходят в ярость, когда им некомфортно. Наверное, сейчас он ее бросит. Все к тому и шло. Выехав на дорогу, Бобби повернул на Честнат-стрит. — Сюзан живет в другой стороне, — сказала Лиз. — Неужели? Он ехал, вцепившись в руль и так плотно стиснув зубы, что казалось, челюсть вот-вот сломается. — Не хочешь повернуть? Бобби не реагировал. Снег местами растаял, и на каждом повороте под колесами «эксплорера» слышался плеск воды. На Нуд-стрит рабочие расчищали канавы. Каждый год они делали одно и то же, но дороги всегда затапливало. — Ну? — спросил он. Они остановились на вершине холма, рядом с лесом, где иногда, выключив фары, занимались любовью. Лиз прищурилась и посмотрела в сторону деревьев. Возможно, Сюзан была там, ждала ее во тьме. Бобби выключил зажигание. — Что ты делаешь? — недоумевала Лиз. Парень откинулся на спинку сиденья. Теперь он выглядел не столько злым, сколько грустным. — Помнишь, как мы впервые сюда приехали? Я еще сказал тебе, что делал это с Андрэа Йоргенсон. Так вот я солгал. Ты ведь наверняка знала? — Да. Нет, в следующую секунду подумала Лиз, он не собирался бросать ее. Потому что это был Бобби — парень, заступившийся за нее на фабрике перед друзьями; он каждый вечер звонил ей, и, несмотря на то что Лиз никогда не рассказывала о ссорах с матерью, Бобби, слыша в ее голосе печальные нотки, спрашивал, в чем дело. Лиз дотронулась до его руки. Он вздрогнул. — Хватит так относиться ко мне, — отрезал Бобби. — Как? — Как к врагу. Вроде твоей матери. — Я не… — Да, Лиз. Ты будто ненавидишь меня. — Это бред, неправда! И я не ненавижу свою мать! Он поморщился. — Слушай, я не дурак все-таки и вижу, что ты изменилась, сама на себя не похожа. Ты пыталась втереть мне, что Сюзан работает фотографом в «Хаус энд гарден мэгэзин» и поэтому бродит повсюду, наблюдая за домами. Но она ни с кем не разговаривает, Лиз! А ты делаешь вид, что все в полном порядке! Она даже моей маме снится в кошмарах! — Он повернулся и закричал, уже не сдерживаясь, выплескивая все, что накопилось на душе: — Сегодня в школе я спросил тебя, что не так! Ты ответила: мормоны!!! Какие, к черту, мормоны?! Что ты несла? — М-мормоны?.. — переспросила Лиз. Она знала, как сильно Бобби сейчас рассердится, но, не в состоянии совладать с собой, снова захихикала. Он злостно прищурился. — Прости-прости, — проговорила она сквозь смех. — Но ты сейчас так взорвался… — Я не шучу! — зарычал он. Интонация, столь не типичная для его характера, еще больше рассмешила Лиз. — Ладно тебе, Бобби. — Она понизила голос, изображая серьезность. — Я смеюсь не над тобой, а вместе с тобой! Это парня никак не осчастливило. Наоборот, сменило гнев на смущение. Лиз притихла — все-таки надо знать пределы. Сейчас она вела себя не лучшим образом. Точно так же обращались с Бобби другие ребята. Как с вещью. — Эй, ты в порядке? — осторожно спросила она. — Слушай, я не хотела смеяться над тобой, честно! Просто я расстроена… Бобби натянуто улыбнулся, притворяясь, что его чувства нисколько не были задеты. — Все хорошо. Я понял: ты смеялась вместе со мной, а не надо мной. — Бобби, прости. — Ладно уж… Поерзав на сиденье, Лиз прильнула к его руке, и Бобби немного погодя обнял ее за плечи. — Вчера ночью кое-что произошло… и сегодня, кажется, тоже. Мне это совсем не нравится. — Ну так расскажи! На долю секунды она почувствовала раздражение от необходимости открыться — ведь между ними существовал определенный негласный уговор. Но потом сомнения исчезли: это же был родной Бобби. Лиз все ему рассказала: про сон и кровь на снегу, про гнавшееся за ней чудовище и попытки разговора с мамой. Наконец самое сложное — следы на горле. Сейчас Бобби посмотрит и решит, что у нее действительно что-то с головой. Но все обошлось. Он был, пожалуй, единственным, кто беспокоился и хотел верить ей. Лиз раскрыла перед ним все тайны, кроме слов Сюзан: «Ты! Это должна была быть ты!» Едва касаясь, он провел кончиками пальцев по ее шее, отчего Лиз ощутила неимоверный покой и безопасность. Когда Бобби так делал, она ясно понимала: в один прекрасный день он станет врачом. — Это просто безумие! — Так… здесь больно? — Нет. С утра они были гораздо ярче, но ты ведь разглядел следы пальцев. Говорю же, это безумие — от начала до конца! Или я сошла с ума. — А ты не могла во сне расчесать? — спросил Бобби, убрав руку и смотря на Лиз. — Не знаю, наверно… надеюсь. — М-да. Но все-таки тебе кажется, что это Сюзан сделала, войдя в твой сон. В темноте Лиз не видела выражения его лица. Только горящий взгляд. Она кивнула. — Сюзан и раньше мне снилась. Только теперь сны стали гораздо реальнее. Прошлой ночью все было как наяву, а сегодня… я уверена, в лесу кто-то был! Может, оно осталось после кошмара… или животное какое, или… Сюзан? Не знаю! Но меня что-то преследовало. Бобби сидел молча. Переваривал информацию или мысленно подбирал ей размер смирительной рубашки? Ладно, Лиз, сказала она себе, больше оптимизма. — В детстве мы часто играли в «запоминалки». Знаешь, когда карты лежат перевернутые. Так вот Сюзан могла без единого пропуска хода подобрать пару каждой карте!.. А сейчас она стала еще сильнее, и я боюсь, что в следующий раз мой кошмар войдет в жизнь или… еще хуже, я вообще не проснусь. — Но тогда почему ты хочешь видеть ее? Лиз посмотрела в окно. Дождь стучал по крыше машины, словно кто-то рвался к ним внутрь. — Мне надо знать. — Она вздохнула. — Жаль, Сюзан меня сейчас ненавидит… а ведь когда-то мы ладили. В детстве. Я любила ее… и до сих пор люблю. — Лиз, она больна, — тихо сказал Бобби. — Что бы там ни происходило, факт остается фактом. И ты ни в чем не виновата. — Наверно… А тебе она когда-нибудь снилась? — Да. Мои сны тоже страшные. Такого ответа Лиз не ожидала. Это же Бобби — счастливый семейный человек, играющий по воскресным вечерам с родными в «Монополию». — Я не знала… — Понимаешь, я боялся, что тебя это расстроит. — Ну, вообще-то так и есть. Я даже зла на нее! И что там в твоих снах? — Ой, забыл уже, — ответил Бобби. — Помню только Сюзан. Лиз дотронулась до горла. — Ты чувствуешь, как все изменилось после закрытия фабрики? — Да. — Я очень боюсь… Он обвил ее рукой. — Я тоже. — Значит, ты веришь мне?.. — Конечно. Не знаю, заметно ли, но это так. Закрыв глаза, Лиз судорожно сглотнула. Они сидели, слушая, как дождь барабанит по ветровому стеклу. — Господи, хоть бы мы жили не в Бедфорде… Бобби мягко толкнул ее локтем. — Эй, не раскисай! В колледж совсем скоро. Будем приезжать домой только на Рождество и есть пиццу три раза в день! Здорово! Ком в горле растаял, вырвавшись наружу смехом и всхрапывающим звуком. — Фу, гадость какая, — поморщился Бобби. — Ну… я по крайней мере не ем прошлогодние шоколадные печенья, завалявшиеся в «бардачке», Бобби Фулбрайт. Он улыбнулся, и оба рассмеялись, чувствуя заметное облегчение. — Я тебе еще нравлюсь?.. — робко спросила Лиз. — Я люблю тебя! Впервые он признался ей… Лиз стало так хорошо, что на мгновение она забыла обо всех неприятностях. — И я тебя люблю, Бобби… Поездку к Сюзан отложили, переместившись на заднее сиденье. После секса Бобби закурил вторую за вечер «Лаки», шепча всякую чепуху с французским акцентом.* * *
Южная часть города, где жила Сюзан, пахла фабрикой. Вонь пропитала деревья, воду и даже грязь на дорогах, пробралась в дома, и жителям, подумала Лиз, наверняка приходилось отскабливать серу с кожи. Остановившись у старого, полуразваленного дома, они вылезли из машины. Ставни скрипели на ветру, подъездная аллея была исписана граффити, которые Лиз не могла разобрать в темноте. Она позвонила в парадную дверь. Бобби в этот момент отчаянно боролся с вывернувшимся наизнанку зонтом, но так и не добился результата, и оба промокли до нитки. Увидев, что Лиз трясется от страха, он начал ее успокаивать: — Все в порядке, не бойся! Медленно кивнув, она повернула ручку. Дверь открылась. Войдя в маленький коридор, где смердело тухлыми яйцами, они оказались у подножия узкой деревянной лестницы. В темноте Лиз разглядела чей-то силуэт — фигуру сидевшего на полу человека. — Сюз? — позвала она. Ответа не последовало. Бобби включил фонарик. Луч света скользнул по ступеням. Лиз в ужасе вскрикнула, и он тут же потащил ее обратно на улицу. Вернувшись в дом, они увидели ту же картину: на полу голая женщина, прислоненная спиной к ступеням. Повсюду кровь. Глаза открыты, но пусты. Лиз посмотрела под ноги. Увидев, что стоит в луже крови, она отскочила, оставив на полу две красные дорожки. — Боже… — Она заметалась, вытирая кеды о стены и ступени. Кровавых следов становилось все больше. — Нет!.. Лиз резко двигалась, бросаясь из стороны в сторону. Она закрыла лицо руками. — Нет! Хватит!!! Кто-то схватил ее… Монстр из леса?! Отец? Сюзан!!! Она закричала. Послышалась чья-то речь, но она не разбирала слов. Бобби. Его губы шевелились. Он несколько раз что-то повторил. — Я нащупал пульс на внутренней стороне бедра, — сказал он. — Жива. Кинувшись прочь, Лиз распахнула дверь, и ее стошнило брокколи, которым она поужинала, и десертным печеньем. Бобби взял ее за плечи. — Надо «скорую» вызвать. Умеешь делать искусственное дыхание? Она не дышит. Лиз не отвечала, и парень встряхнул ее. — Искусственное дыхание, Лиз!!! — Она молчала. — Так, я — наверх, звонить. Перепрыгнув через Сюзан, Бобби помчался по лестнице. Лиз взглянула на сестру. Кровь ручьями текла по ее лицу — такой же сестра была в ее сне. Коридор вдруг озарился ярким светом, и Лиз услышала тихое жужжание. Она приподняла руку над щекой сестры, хотела дотронуться до нее и… не смогла. Взгляд Сюзан был пустым, глаза не моргали, кровь растеклась по полу, но Лиз по-прежнемучувствовала слежку… Глубоко вдохнув, она переступила через тело Сюзан и догнала Бобби. — Пошли, — сказала она ему. Он огляделся вокруг, пораженный убогим видом квартиры. На маленьком кухонном столике лежала коробка с пиццей, рядом — несколько пустых банок «Будвайзера». Незастеленная кровать с вмятиной посередине… Шесть зеркал, в которых отражалось много Лиз. Но видела она не только себя — еще какие-то странные лица… Лиз потянула Бобби за рукав. — Пожалуйста, пойдем отсюда! — взмолилась она. Покинув квартиру и оправившись от шока, Бобби побежал вниз по лестнице. — Я никогда этого не делал, — крикнул он через плечо, — но в 911 сказали, что нужно попробовать. Впившись губами в рот Сюзан, он начал дышать. Ее грудь поднялась и опустилась. Вверх-вниз, вверх-вниз… Лужа на полу растеклась. Лиз попыталась подойти ближе к Бобби, но тут подошва кроссовки скрипнула. Липкая кровь. Стены медленно поплыли влево, затем вправо… перед глазами появилось множество искорок, и в следующую секунду наступила темнота. Лиз упала в обморок.ГЛАВА 13 Привидение (Полет Пола)
Машина с горящими фарами была припаркована на обочине. Пол размышлял над тем, как трудно бывает давно не плакавшему человеку залиться слезами — результатом становится вихрь неуправляемых эмоций. Пора пообщаться с разумом, который начинал злиться, что о нем забыли. Вдобавок ко всему этот ужасный сон.* * *
Там он был другим человеком — трезвым, образцово-показательным гражданином. Он всегда носил рубашку и галстук — даже для похода в магазин за хлебом. Сам укладывал детей, читал им сказки на ночь. Действие происходило в день митинга, только теперь Пол отправился не в бар «У Монти», а прямиком на парад — с мегафоном и заранее заготовленной речью, которую в настоящей жизни сжег накануне. В своем обращении он выявил все злодеяния, совершенные фабрикой «Клотт» по отношению к жителям Бедфорда: низкие зарплаты, отравленная вода, уничтоженные тяжким трудом поколения… Прислушавшись, люди пошли за ним. Огромная толпа собравшихся двинулась маршем в сторону фабрики. Джорджия О’Брайен с гордостью улыбалась ему, и в этот момент жизнь казалась прекрасной и удивительной. Вдруг… все померкло. Небо затянулось тучами, вокруг никого не осталось — даже Джорджия куда-то исчезла. Улица опустела. Начался дождь. Пол взглянул на фабрику, рядом с которой стояла Сюзан. Она манила его. Несмотря на холодный зимний день, на девушке была надета кожаная мини-юбка и топ на бретельках. Неожиданно Пол потерял контроль над собственным телом, испытывавшим удовольствие от зрелища. Послышалось тихое жужжание. Звук, наполненный необъяснимым интеллектом. Словно это были не пчелы, а множество людей. Хуже всего стало, когда Сюзан насмешливо улыбнулась — так широко, что Пол подумал, ей больно, и хотел попросить ее остановиться. Губы раскрылись. Струйка крови потекла по подбородку, словно пена изо рта бешеной собаки. И все равно девушка улыбалась, показывая мелкие белые зубы. Тут фабрика загорелась, дым пошел в небо. Сюзан указала на Пола бутылкой шотландского виски, и он облизал губы. Нестерпимо захотелось выпить. Она двинулась к нему. Голова была побрита налысо, кожа свисала с костей, и черная кровь текла из всех отверстий: из носа, ушей и глаз. Сюзан открыла рот, и из него тоже полилась темная струя. — Пол, я приду за тобой… когда умру, — страшным низким голосом проговорила Сюзан. Жужжание стало еще громче… это были крики. В ужасе Пол проснулся. Открыв глаза, он уже не помнил сон и не осознавал, что после содеянного в ее квартире Сюзан нашла путь, пробралась к нему внутрь — так же как и к остальным жителям Бедфорда.* * *
На дороге была отмечена граница, разделявшая север и юг. Посреди нее возвышались сосны, и их ветви склонились от ветра к самой земле. Машина стояла справа у обочины рядом с тропой, которая вела в лес. Пол откинулся на спинку сиденья. Умчавшись от Сюзан, он поехал куда глаза глядят, затем решил отправиться в Канаду, где скорее всего не было дождя. Но каким-то странным образом его столкнул с дороги грузовик, и он помнил, как потерял всякую видимость, перед глазами мелькала только прерывистая белая полоса — «дворники» он не включал. Затем Пол съехал на обочину, где, собственно, сейчас и находился. Так. С Сюзан все в порядке… он не заходил к ней в квартиру, и ничего не произошло. Он был слишком пьян, чтобы найти дорогу домой, — и его занесло на границу между штатами. Ему снился сон, а все выглядело реальным, потому что так случается всегда, если хлебнуть лишнего. Сейчас он отправится домой, нальет себе выпить, а чуть позже заглянет к ней, в чистенькую квартирку, где в данный момент она сидит, ужинает стейком со шпинатом и картофельным пюре. Он извинится, что не очень часто навещает ее, принесет цветы (любимые лилии) и… о боже, она мертва!.. Женщина, чью кровь он пробовал на вкус, погибла. Каждому идиоту известно, что в таких случаях следует звонить в полицию. Забавно устроено: кто-то умирает — сообщаешь властям. А не оставляешь труп мухам, потому что тогда никто не поверит в несчастный случай. Тебя начнут обвинять, даже если ты сказал, что просто сильно испугался и бежал, как больной из психушки Вотервилля. Глубоко вдохнув, Пол открыл окно, впуская свежий воздух. Лицо обдало холодом, кожа стала стягиваться. Он закрыл глаза и тут увидел ее труп в луже крови. Смех, да и только: человек мертв, а из него продолжает течь. Услышав позади звук мотора, Пол очнулся. По дороге, сверкая фарами, на высокой скорости мчался «бьюик». Сейчас проедет мимо, разрывая пространство ревом клаксона. Открыв «бардачок», Пол достал карту штата Мэн. Интересно, чем сейчас занимаются другие… Джорджия, наверно, на свиданке с очередным болваном в виниловых туфлях; жена драит дома ванную… На часах — десять. Счастливое время для трудящихся полный рабочий день, с девяти до пяти, в костюмчиках с галстучками. Пол пальцем проследил путь от Мэнадо Канады — двигаться нужно к северу. Далеко не впервые он возненавидел себя и свою жизнь, пожелав быть кем-нибудь другим. Выехав на шоссе, Пол свернул и отправился обратно в Бедфорд.ГЛАВА 14 Мертвые солдаты
Бум! Бум! — раздалось по другую сторону окна. Полу сначала показалось, что Сюзан вламывается в его машину. «Боже, нет, пожалуйста!» — Я твою тачку еле разглядел под этим дождем, — сказал Дэнни, открыв дверь и садясь на переднее сиденье. Пол обвел глазами пустую парковку. Кроме его машины, стояла только «подружка» шерифа. Он, видимо, намеренно задавал глупые вопросы, чтобы нарушить неловкую тишину. Пол уставился в пустоту, вцепившись в руль и тяжело дыша. — Что случилось-то? — спросил Дэнни. Его резиновый дождевик со скрипом терся о кожаную обивку сиденья. — Я наплел Эйприл про драку у бара. Такое ощущение, что я играю в полицейских и бандитов. — Но ты и есть полицейский, — сухо сказал Пол. — М-да, верно. В чем дело? Мартин не отвечал. — Да что с тобой такое? — Голова кругом идет, в глазах двоится… — Господи… — пробормотал Дэнни, расстегивая плащ. — Только не говори, что попался за вождение в нетрезвом виде! — Дэнни, не-ет, — протянул Пол. — Думаешь, стал бы я тащить тебя сюда, на парковку «Кей Март», ради этого? — Ну, знаешь, всякая ерунда бывает. С Кэтти подрался? — Дэнни… — Пол опустил глаза. — Выкладывай уже! Наверняка все не так плохо. Мартин покачал головой. — Нет. Гораздо хуже. Произошел несчастный случай, и… Сюзан погибла. — О нет… Сюзан Мэрли? — Дэнни громко выдохнул. — Да. Она упала с лестницы. — Где? — Я проверил пульс. Она мертва, а я был пьян. — Ты что, сел за руль после бара?! Я думал, ты пешком ее провожал! — Слушай, я тебе говорю, что погиб человек, а ты хочешь арестовать меня за нарушение правил вождения?! Дэнни поднял руки, уступая. — Она выглядела больной, — продолжил Пол. — Я думал, от холода. Но потом, увидев, где Сюзан живет… это место — не для людей, понимаешь? — А что там? Пол криво улыбнулся. — Ну… она слишком долго была одна. Теперь ведет себя не как человек. — Ох, Пол. Бедная девушка всегда была такой. — Дэнни, заткнись, пожалуйста! Она укусила меня, как бешеная!!! Пол прослезился и не смел поднять глаза на приятеля, пока не совладал с собой. Дэнни включил верхнюю лампочку и осмотрел укус: маленькие пунктирные черточки, как от детских зубов, образовывали красный след в форме полумесяца. Он присвистнул. — Ты обращался в больницу? — Нет. Я хотел позвать кого-нибудь, когда Сюзан упала с лестницы, но потом оказалось, что она мертва и… не знаю. Она помахала мне рукой перед этим. — Типа… как «здравствуйте»? Будто приветствовала тебя? Пол побагровел. — Как «до свидания», осел! Прощалась она!!! А потом прыгнула. — О… а потом ты, значит, приехал сюда и вызвал меня. — Да. — То есть ты сбежал оттуда. — Черт… Судорожно дернувшись, Пол начал биться головой о руль — достаточно сильно, чтобы сломать приборную панель. Раз, два… после третьего удара он остался лежать на руле. Дэнни подумал, что, возможно, жена была права: с Полом и вправду творилось что-то неладное. Он был не просто разговорчивым выпивохой. Когда в жизни наступала черная полоса, Пол становился жестоким. Горе тому, кто окажется на его пути в этот момент. Год назад или даже сегодня вечером Дэнни не поверил бы, но теперь… — Я заварил такую кашу, Дэнни. — Так. У меня вопрос: Сюзан упала с лестницы, верно? — Да. — И от этого погибла. — Да. — Ты толкнул ее? — Нет… — прошептал Пол. — Не ударял… может, она потеряла равновесие? — Клянусь богом, ничего подобного! Дэнни знал, что Пол не обманывал. Хотя ему было все равно. Существовала грань, перейденная — то ли сегодня, то ли еще раньше… не важно когда. Дэнни знал одно: отныне Пол Мартин перестал быть его другом. — Тогда не говори больше об этом. Никогда! Начнешь рассказывать людям, что виноват в ее гибели, годами будешь с клеймом ходить, даже если не сядешь. — Кошмар какой-то… — Поехали на моей машине. Ты не можешь вести. Доберемся до управления — ни с кем не говори, кроме меня. А то алкотестер всучат. Пол нахмурился. Он пытался возразить, но потом передумал и вытащил ключи из зажигания. — Давай я отгоню твою тачку, а потом вместе поедем в полицию — дашь показания. И укус надо обработать спиртом или чем… — Йодом, — поправил Пол. — Ой, ну какая разница. Плевать.* * *
Как только они прибыли в полицию, один из помощников Дэнни сообщил, что Сюзан Мэрли жива и час назад была доставлена в медицинский центр Корпуса Кристи. Затем, оставшись с Полом наедине, Дэнни снял с него показания, записав на пленку. — Если она умрет, справок никто наводить не станет, и тогда лучше молчи про свой вояжик, — говорил Дэнни, пока они сидели в маленькой темной комнатке на раскладных металлических стульях, которые, вероятно, могли выдержать только наркоторговцев и мучителей жен. — А если выживет, скажи правду. Дэнни развеял страхи Пола быть арестованным за побег с места преступления, но, выключив диктофон, предупредил о новой опасности: — Понимаешь, тебя здесь мало кто знает — в этом подвох. С другой стороны, никто не удивится: все ожидали, что однажды нечто подобное произойдет. Если бы это была не Мэрли, ты бы вляпался по-крупному.* * *
Остановившись у дома Пола, шериф сказал: — Не появляйся в больнице. Я сам съезжу и все объясню. Тогда у них и вопросов к тебе не будет. Мои помощники пригоняттвою машину, ключи оставят в почтовом ящике. Я скажу, что ты был слишком расстроен, чтобы сесть за руль. — Спасибо, Дэнни. Но я не хочу, чтобы ты лгал. Они ведь поймут, если ты расскажешь о случившемся. — Пол явно не соображал, что говорит. Дэнни кивком указал ему на дверь. — Кто поймет, Пол? Если даже я ничего не понимаю. С этими словами он уехал. Пол на цыпочках пробрался через переднюю дверь. Налил себе стакан воды. В голове то и дело раздавались слова Дэнни, смотревшего на него все время, пока они сидели в управлении, как на врага народа. «Если бы я только знал… ни за что бы не уехал, — сказал Пол. — Но я думал, Сюзан погибла…» «Или ты был пьян. Поэтому бросил маленькую девочку», — тихо ответил Дэнни. В гостиной Пол застал Джеймса. Тот смотрел телевизор. Старшего сына, Эндрю, дома не было и в ближайшее время не предвиделось — он учился в Нью-Гемпшире в интернате. Пол вдруг разозлился, что Джеймс не в кровати в такое позднее время — видимо, Эйприл спала наверху сном младенца. Пол направился к бару, где не оказалось ничего, кроме бутылки тоника. Снова Кэтти наводила здесь «порядок». Он пошел в кухню и, заглянув в мусорное ведро, обнаружил там «Абсолют», «Бомбей» и даже красное вино! Бедненькие солдатики погибли, так и не успев повоевать. У одного была сломана шея. Как у Сюзан… — Джеймс! — несколько раз позвал Пол, прежде чем мальчик вошел в кухню. Пол обнял его худощавое тело. Увидев на руке отца повязку с коричневыми пятнами, Джеймс вздрогнул. — Что с тобой случилось? — спросил он. Пол задумался над более-менее подходящим объяснением. Такого не нашлось. — Завтра узнаешь, сын. Джеймс кивнул, сложил руки под синей фланелевой пижамой. — Что ты делал сегодня вечером? — спросил Пол. — Ничего. — Тебе пора в постель. Джеймс пожал плечами. — А тебе — разве нет? — Не знаю… Твоя мать потихоньку сходит с ума, — сказал Пол, улыбаясь и кивая на мусорное ведро. При желании все можно обратить в забавную шутку, хоть как-то скрасить этот чертов день. — М-да, точно сумасшедшая. — Неправда… — прошептал Джеймс. — Она не спит еще? Мальчик плотно сжал губы, словно желая защитить мать. Полу тут же захотелось ударить его. Внутри будто прогремел взрыв, и он почувствовал, что весь трясется. Джеймс отступил. — Сынок… — произнес Пол. Большего не требовалось — мальчик прочитал его мысли. Ни разу в жизни Пол и пальцем не прикоснулся к сыновьям… однако сейчас действительно нависла серьезная, ощутимая угроза. — Иди спать. Джеймс выбежал из комнаты. Через несколько секунд громко хлопнула дверь. Сперва Пол хотел пойти к нему, исправить ситуацию, но быстро понял, что в таком состоянии натворит еще больше бед. Вместо этого он на ощупь пробрался в гостиную и лег на кушетку перед телевизором. Сегодня ему лучше поспать здесь: не видеть Кэтти, не лежать рядом с ней, не чувствовать ее запаха — после вечера с женщиной, истекающей кровью. Пол закрыл глаза, и в голове словно торнадо пронеслось… он едва успел добежать до ванной. «Это твоя жизнь, — подумал он в процессе очищения желудка, — ты взрослый человек и должен сам решать свои проблемы. Чтобы сын ничего не услышал». Выйдя, Пол наткнулся на Кэтти, одетую в старый потертый халат. Она ждала его, скрестив руки на животе. — Он может услышать, — сказала она печально. Если Кэтти плакала, то всегда так тихо и незаметно, что разглядеть можно было только при очень близком расстоянии. Все будет хорошо, я позабочусь о тебе, и вообще мне очень-очень жаль, моя маленькая Кэтти… хотел сказать Пол, но зачем? Кэт, дорогая, ты же в порядке! Верно? У тебя нет проблем. Ты не ждешь, пока зазвонит телефон и в трубке сообщат, что девушка погибла. Нет, ты просто стоишь, желая услышать от меня: «Спасибо, дорогая, что вычистила мой бар. Я так тебя люблю, плевать на выпивку…» — Да кто меня услышит, Кэт? Разве что высшие силы!.. Если ты в них веришь, — сказал Пол, чуть подрагивая. Но это Кэтти. Издеваться над ней было так же приятно, как пинать маленького щенка. Он ждал, что жена заплачет. Точно так же, как при категорическом отказе принимать литий: Кэтти твердила, что прозака достаточно и что она не хочет схлопотать гипертиреоз от лекарств. А чего еще ждать, если даже взъерошенные волосы с утра были поводом для рыданий! Особенно своевременное представление случилось в день марша протеста, когда Кэтти отказалась идти из-за нескольких лишних фунтов, набранных за неделю. Какая разница, сказала она, все равно в этом городе мало кто любит семью Мартинов. На митинг никто не придет. Больше всего Пола бесило то, что он, как последний кретин, поверил жене. Пол всегда предугадывал действия Кэтти и сейчас ждал от нее слез. Но жена не плакала. Прислонившись к дверному проему, она взглянула на измазанный желчью унитаз, затем — снова на мужа. Пол скрестил на груди руки. — В один прекрасный день он возненавидит тебя, и ты уже ничего не исправишь. И это все? Странно. Мысль, конечно, не пахнет новизной, но какая подача, детка! С ума сойти. Может, сказать, что если бы не он, то сидела бы она сейчас в психушке, глотая тонны таблеток каждый день и запивая их водой из бумажных стаканчиков, а? С другой стороны, Пол чувствовал запах собственной рвоты. Интересно, на трезвую голову ее слова оказались бы такими же колкими, как сейчас? — Нельзя ли уточнить, когда это произойдет, Кэтти? — Эндрю на твоей стороне, но с Джеймсом номер не пройдет. Я и сама не знаю, сколько еще пробуду с тобой. — Чего? — взревел он. — Да кто ты вообще такая? Она заплакала. Слезы покатились по гладкому бледному лицу. — Потом поговорим, — сказала Кэтти по слогам, будто его мозг уже достаточно сгнил, чтобы не понимать по-английски. — Нет сейчас! Кэтти тяжко вздохнула. — Я не знаю, что сказать. Пол набрал воздуха, чтобы возразить, но на выдохе запнулся и промолчал. Жена выглядела слабой и хрупкой. Всегда. Поэтому он и сказать-то ей толком ничего не мог — боялся, что Кэтти тут же рассыплется. — Я сегодня переживала за тебя. Почему — не знаю. Словно что-то произошло… Озабоченный взгляд удивил Пола, и в ответ он смог лишь покачать головой. — У меня возникло чувство, что тебе больно. Это так? Я могу чем-нибудь помочь? И снова — безмолвное отрицание. Он окончательно зашел в тупик: подобные вопросы из уст Кэтти казались подозрительными. А дальше? Она заявит, что последние три месяца сервировала ужин для маленьких зеленых человечков? Так, стоп. В конце концов, это была женщина, искусно симулировавшая пневмонию за день до марша протеста. Значит, сейчас Кэтти тоже могла притворяться, чтобы выведать информацию, якобы перейдя на его сторону. — Я чувствую приближение чего-то… не знаю, вероятно, это просто дождь. Мне снился кошмар про Сюзан Мэрли. — Да брось, о чем ты говоришь?! — отмахнулся Пол. Он был очень доволен собой, на секунду даже забыл о происшествии с Сюзан и о собственных снах. Из головы вылетело все, кроме гордости. Опозорить жену — лучший способ расслабиться. Кэтти пожала плечами. — Ладно, забудь. У Джеймса скоро каникулы… — И что с того? — спросил Пол. — Хочу после дождя свозить его в Саратога-Спрингс, повидать родственников. Я уже в состоянии путешествовать. И вообще я теперь много чего могу. — Ясно. И когда же ты вернешься, дорогая? — Как только все наладится. — В смысле, любовь… — Что ты называешь любовью? — прошептала Кэтти. Не дождавшись ответа, она повернулась и пошла наверх.ГЛАВА 15 В кроличьей норе
Все время до приезда врачей Лиз пролежала без сознания. Очнулась она, несясь на скорости шестьдесят пять миль в час, в каталке рядом с голой Сюзан. По прибытии в больницу Лиз уже полностью пришла в себя и смотрела, как две санитарки в розовых халатах быстро увозят ее сестру куда-то по длинному коридору. Бобби, приехавший на машине следом за «скорой», влетел в палату к Лиз, буквально поразив ее своим поведением: он крепко обнял девушку, поцеловал в щеки, в нос и потом, наконец, в губы. — Ох, слава богу, ты в порядке! Я так за тебя боялся!.. Чтобы удержаться от слез, она начала говорить: — Я должна маме позвонить, а то она думает, я не поехала к Сюзан, у меня кровь на кроссовках, как хорошо, что ты сделал ей искусственное дыхание, у тебя здорово получилось, и вообще ты молодец, — тараторила она. Увидев на лице Бобби тревожный взгляд, Лиз попыталась замедлить речь. — Со мной все в полном порядке. Честно. — Девушка снова чуть не разрыдалась. — Думаешь, кто-то специально сделал это с Сюзан? Как он только мог?.. Бобби отвел Лиз в приемную и усадил в кресло. — Глубокий вдо-ох… молодец, еще один… — инструктировал он. — Хорошо, теперь дай мне руки… сожми. Нет, не так — сильнее, до упора. Лиз давила, пока мышцы не разболелись. — Ну, полегчало? — Да, гораздо лучше. — Я позвоню твоей маме. Через полчаса в больницу ворвалась Мэри Мэрли — прямо в фартуке магазина «Шоус». Бобби вызвался поговорить с ней. Лиз закрыла глаза, обессиленно откинувшись на спинку кресла. — Да, мы поехали к ней домой, — слышала она голос Бобби. — Нет, прежде мы там никогда не были… я по крайней мере… мы вовремя обнаружили ее, так что вам стоит радоваться… Еще через некоторое время приехал шериф Дэнни Уиллоу. Войдя со шляпой в руках в приемную, он начал объяснять так тихо и спокойно, будто вел церковную проповедь. Пол Мартин был свидетелем падения. Позвонить с телефона Сюзан он не додумался и вызвал полицию с платного таксофона. Потом Пол и молодежь разминулись. Дэнни печально развел руками, словно говоря: «Вот так всегда и случается. Абсурд, но ничего не поделаешь. В мире столько непоправимого». И Мэри активно закивала в знак согласия: «Да-да-да, очень много! Просто жуть, как много». — Как у нее дела? — спросил шериф. — О, мы понятия не имеем! Хитрая Сюзан держит нас в неизвестности… — заговорила Мэри. — У нее внутреннее кровоизлияние и поврежден мозг. Она умрет, — сухо вставила Лиз. Бобби незаметно взял ее за руку, и они сцепили пальцы. — Мне очень жаль, — сказал мистер Уиллоу. Мэри вздохнула. — Несчастный случай, — ответила она. — Да уж, мам, — издав нервный смешок, сказала Лиз. На прощание Уиллоу нежно улыбнулся ей. Смотря на этого кругленького человечка с пухлыми руками, Лиз пыталась представить себе, как бы выглядел ее отец, если бы прожил больше сорока лет. Она очень скучала по нему. Особенно в трудные минуты, когда нуждалась в крепком объятии. — Если вам с мамой что-нибудь понадобится, сразу обращайтесь. — Да, конечно, — ответила Лиз. — Спасибо, что приехали. Шериф ушел, и они втроем молча плюхнулись в кресла. Бобби слева от Лиз, мама — справа. Как в аэропорту: все сидят, положив одну руку на подлокотник, и ждут, когда объявят их рейс. Флуоресцентные лампы над головой издавали тихое мягкое урчание. Лиз встала, огляделась вокруг. Комната была почти пуста. В шесть рядов стояли оранжевые, обитые винилом кресла. В одном из них сидела одинокая пожилая женщина, крутя в руках носовой платок. На другом конце на трех сиденьях разлегся какой-то наркоман — видимо, в ожидании друга, пострадавшего от передозировки. Подойдя к дежурной сестре с беджем «Арлин», Лиз спросила, есть ли новости. Нет, никаких. Она взглянула на остатки своей семьи: Бобби, пустое сиденье Лиз, мама… ее сегодняшний внешний вид ничем не отличался от обычного. За исключением рабочего фартука, который Мэри впопыхах забыла снять. Со стороны никто бы не подумал, что этим людям чего-то не хватает, хотя все было наоборот. Скоро станет одной потерей больше. Вспомнив далекое детство, когда отец читал им с Сюзан «Отче наш», Лиз решила помолиться. Она еще знала «Аве Марию» (но нет, это богохульство), «Славься» (слишком короткая) и «Now I lay me down to sleep» (не годится — как на похоронах), но «Отче наш» был сейчас наиболее удачным вариантом. Едва начав, Лиз остановилась. — Удачи, сестренка, — вслух произнесла она то, что на самом деле думала. К ней подошел Бобби. С покрасневшими глазами. Заметив его усталость, Лиз с ужасом поняла, что совсем забыла о времени. Как долго они здесь? Уже утро? Она посмотрела на часы: одиннадцать. Прошло чуть больше часа. — Можно с тобой поговорить? — спросил он. — Конечно. — Только не здесь. Не хочу при твоей маме. Бобби потащил девушку в коридор, где повсюду сновали работники в белых халатах. — Что случилось? — с опаской спросила Лиз. Если сейчас и с ним приключится какая-нибудь беда и он развалится на части, этого она уже точно не переживет. — Слушай, как ты думаешь, что Сюзан хотела сообщить тебе во сне? — Не знаю… — Лиз пожала плечами. — Просто я не могу понять… странно как-то: если мистер Мартин был там, почему он позвонил в полицию, а не в «скорую»? И почему его здесь нет? — О чем ты? Бобби заговорил шепотом, прищурившись: — А если с Сюзан что-то сделали?.. Мы же нашли ее голой! — Бобби, нет. Я не хочу говорить об этом. Не затрагивай больше эту тему, — вслух сказала Лиз, а про себя подумала, действительно ли ее отец мертв… а если это сделал он, и Бобби как-то догадался… — Да, прости. Я не должен был говорить это. Не знаю, что на меня нашло. Бобби крепко взял Лиз за руки. Она знала, что он готов «ловить» ее слезы, и хотела оправдать ожидания, но заплакать не получилось. Мэри застала их в коридоре. Она дрожала, ноги промокли. Узнав о случившемся и сорвавшись с работы, миссис Мэрли забыла надеть пальто и ботинки. Маме срочно нужно одеяло, в отчаянии подумала Лиз. Кто-нибудь должен помочь! — Что ты там делала? Я же запретила тебе туда ездить! — воскликнула Мэри. Лиз не ответила. Бобби открыл было рот, чтобы объяснить, но Мэри замахала рукой. — Сейчас уже не важно. Она извлекла из своей черной сумки мятую пятидолларовую купюру, затем еще одну и сунула их Бобби. — Вам двоим надо поесть. Вы идите, а я сообщу, если что-то узнаю.* * *
Сидя в кафе, Лиз сосредоточилась на тихом жужжании флуоресцентных ламп, стараясь добраться до сути: электричество шло от одного генератора, отделенного от города, фабрики, дождей… каждая лампочка, все аппараты и респираторы были взаимосвязаны. На фоне этих звуков Лиз слышала голос сестры.ГЛАВА 16 Никто, кроме него не знал о конце света
Уже почти пробило полночь, когда Лиз и Бобби вошли в кафе, где, кроме них, оказалось еще человек пятнадцать. Шестеро из них, работники в светло-голубых халатах, пили кофе, собравшись за одним столом рядом с кассой. За прилавком сидела продавщица, читая «Золотые яблоки» Юдоры Уэлти в мягкой обложке. Стены кафе были выкрашены в голубой цвет, который, как говорил Бобби, ссылаясь на какую-то книгу, должен производить успокаивающий эффект. Такое ощущение, что люди были леммингами, которым посветишь в глаза — и они чувствуют именно то, что ты ждешь от них. Бобби все время думал о Сюзан. Он не мог забыть странный запах: табачный дым, смешанный с вонью бумажной фабрики. Всякий раз, вдыхая воздух в ее легкие, отчего грудь Сюзан поднималась, он чувствовал, что дарит человеку жизнь, совершает чудо. Но когда приехали врачи и осторожно взяли обмякшее тело с двух сторон, Бобби осознал бессмысленность своих действий: шея сломана, голова лежала на плече… Он делал искусственное дыхание трупу, надеясь получить результат. До сих пор на его губах оставался табачный привкус. Он позвонил домой и все рассказал отцу, поведав также, пока никто не слышал, о своем первом опыте в искусственном дыхании. Отец радостно присвистнул: «Молодец, сын, горжусь! Вот что значит врачебная кровь!» Самое ужасное — Бобби тоже собой гордился.* * *
Отец сразу предложил приехать, но Бобби (сейчас уже пожалев об этом) сказал, что не стоит. Мол, семейное дело. Он и сам не был уверен, что его присутствие уместно. Странно, и Лиз, и Мэри вели себя не так, как полагалось в данной ситуации. Бобби хотел предложить Мэри свою куртку или найти для нее одеяло, или пусть она хотя бы подставит мокрые волосы под сушку для рук в уборной. «Миссис Мэрли, поговорите с вашей дочерью», — думал он. На Лиз не было лица, он видел, что девушка в шаге от истерики. «Пожалуйста, миссис Мэрли, вам стоит позаботиться о дочери, потому что я не знаю, что еще сделать для нее…» Если бы отец был рядом, он бы смог все это произнести — красиво, уверенно, тоном поистине мудрого человека. Он бы выспросил у мистера Уиллоу, что, черт побери, произошло на самом деле, и никто не смог бы помешать ему вопросами типа: «А кто ты такой, чтобы спрашивать? Молчи в тряпочку!» Бобби посмотрел на Лиз, сидевшую за столом напротив него. Она смотрела одичавшими глазами и, когда кто-нибудь рядом начинал громко смеяться, подскакивала на месте. Она должна немедленно успокоиться, иначе снова лишится чувств. Когда Лиз упала в обморок в доме Сюзан, Бобби попытался привести ее в чувства, но, казалось, держал на руках безжизненное тело. Он заплакал. К тому времени, как приехала «скорая», Лиз все еще была без сознания — страшнее картины Бобби даже представить себе не мог. Ему это показалось концом света, о котором знал только он один. Он откашлялся, и Лиз вздрогнула, словно только что вернулась в реальный мир. — Я могу попросить отца приехать. — Зачем? — Ну, он здесь работает. Он уже успел позвонить кому-то: сказал, что ты близкий друг семьи. Я подумал, с ним будет спокойнее. — А что он сможет сделать, Бобби? — надрывно спросила Лиз, словно вот-вот закричит на него. — Ладно, забудь. — С моей матерью все в порядке. Она выдержит. — Знаю. — Но ты ведь хочешь позвать отца из-за нее? По-твоему, мы и так слишком дерганные, чтобы дальше справляться в одиночку! — Нет, я предлагал не поэтому. — Прекрасно!.. Послушай… завтра вся школа будет говорить о Сюзан. Но у них нет права… Разумеется. Без этого никак не обошлось бы. Лиз обожала иметь при себе страшные тайны и личные трагедии, принадлежавшие только ей. Она словно считала себя избранной за то, что страдала больше остальных. Каждый раз, когда Бобби жаловался на усталость или неудачный день, она говорила: «Да, понимаю… но это все шелуха, Бобби! Вот у меня умер отец, сестра — сумасшедшая. Рано взрослеют лишь те, кому пришлось пережить нечто похожее…» И так далее, и тому подобное. С другой стороны, что хорошего скажет его папа? Пожмет плечами, словно не понимая, о чем идет речь, приобнимет ее, заберет из больницы и накачает снотворным. — Я знаю, что ты чувствуешь, — сказал Бобби. — Нет, не знаешь. Ты пытаешься, но не можешь. В этом вся проблема — ты слишком изнежен. Прежде чем ответить, Бобби спокойно напомнил себе, где они находились, как тяжело пришлось Лиз и что сейчас она не следила за языком. — Это неправда. — К сожалению, ты ошибаешься. — То есть ты хочешь сказать, что я считаю себя великим, да? — Нет. — Или тебе кажется, я стану тратить время на того, кто мне не нравится? Ты и вправду так думаешь? Стал бы я тут сидеть! У меня вообще-то нет другой причины! На лице Лиз отразилось удивление, а Бобби в этот момент посетила мысль, которую он не смог сразу отогнать: «Я, Бобби Фулбрайт, могу общаться с любым из старшей школы, кто не выше пяти футов. И нечего на меня так смотреть». Он осадил себя: нельзя думать плохо о том, чья сестра только что сломала шею. Тем более если страдает твоя девушка. — Нет другой… причины? — Я не это хотел сказать. — Но сказал же. — Прости меня… — С чего бы это! Ведь ты именно так и думаешь, верно? — Нет… Он прикоснулся к ее рукам. У Лиз была мягкая бледная кожа, не сгоравшая летом, и короткие белые пальчики. Бобби мог бросить ее, как только окончит школу, и тогда останется еще меньше связей с этим городом. Но такого желания почему-то не возникало. Лиз поднялась. — Твоя мама сказала, что сама придет, если что, — напомнил Бобби. — Я знаю. Но мне нужно в туалет. Ненадолго. Прости, я рада, что ты здесь, но я должна… — Хорошо, — ответил он, а затем подумал: «Эй, это же Лиз. Ты знаешь, как успокоить ее. И отец тут не нужен». Бобби встал и поцеловал ее. Лишь только их губы соприкоснулись, Лиз отскочила и выбежала из комнаты — как в четвертом классе, когда она пала жертвой злой шутки.ГЛАВА 17 Столкновение
Близилась полночь. Уже несколько часов Джорджия О’Брайен сидела в больнице у кровати сына, охраняя его безмятежный сон. Отец был прав: она действительно превращалась в одну из тех матерей, которые не в состоянии оставить свое сокровище без присмотра дольше чем на пять секунд. Вот они и изображают собой тяжелый навес. Все, пора идти домой. Перед уходом мать еще раз взглянула на Мэтью. Он вырастет совсем не похожим на нее. Джорджия примерно знала, каким должен быть мужчина, если в детстве он — примерный мальчик, не падает с крыш и не пьет грязную воду из Мессаланской реки. Повзрослев, он останется маленького роста, будет носить толстые очки и обязательно покинет этот пустой мертвый город. На новом месте ему будет гораздо лучше, он станет прекрасным человеком. Джорджия очень надеялась, что Мэтью вовремя одумается. На выходе из больницы Джорджия увернулась, обходя Лиз Мэрли. Узнав ее, она продолжила идти, затем повернулась, догнала и легонько похлопала девушку по плечу. — Лиз Мэрли, привет! Я когда-то была твоей няней, — сказала она. — Как у тебя дела? На бледных щеках Лиз вспыхнул румянец. Джорджия вспомнила, что около года назад видела ее в «Чоп Моп Шопе» и нашла совсем не привлекательной. Сейчас она с улыбкой заметила, что ошиблась. Лиз удивленно вздрогнула. — О, простите, я не знала, что здесь еще кто-то… — Джорджия. Помнишь меня? Я сидела с тобой. — Ах да, конечно… мне стоило сразу вспомнить. Просто я сейчас сама не своя. Извините, пожалуйста. Как вы поживаете? — спросила Лиз. Опустив глаза, она смущенно поводила по полу носком кроссовки. — А ты как? — Хорошо… — Кого-то навешаешь? — Сестру. — Сюзан? — Да, с ней все в порядке… точнее, нет. — Лиз сочувственным жестом провела по затылку ладонью. — Она ударилась головой. Взглянув на кроссовки девушки, Джорджия догадалась, что красная грязь на них — это кровь Сюзан. — Что случилось? — Я знала, что ей не понравится, если я приеду с Бобби, но я боялась ехать одна. А он такой милый… и не заслужил таких проблем. — Лиз подняла глаза и посмотрела на Джорджию. — Она ненавидит меня. Как и всех остальных. По спине Джорджии пробежал холодок при воспоминании о страшном сне и о том, как Сюзан ухмыльнулась Мэтью перед его падением. «Виновата ли она?» — Расскажи мне, что произошло, — попросила Джорджия. — Мы с Бобби нашли Сюзан, и он сразу позвонил в больницу. А моя мама даже не сказала спасибо. — Лиз ждала от Джорджии каких-нибудь комментариев, но та лишь кивнула. — Сюзан была не очень популярна в старших классах. Я тоже. Не знаю, чем я нравлюсь Бобби. Мама сказала, что позовет нас, когда что-нибудь выяснится, но сейчас я не там, где должна быть. Мне надо оставаться в кафе с Бобби. Он хотел поцеловать меня, но перед этим делал Сюзан искусственное дыхание, и я почувствовала ее запах на его губах. — Лиз снова взглянула на Джорджию, надеясь услышать подтверждение, но потом снова отвела взгляд. — Господи, моей сестре плохо, а я все о Бобби! Я говорю сейчас как идиотка! — Ничего, ты просто вымотана. — Я постоянно думаю о ней, не могу перестать. — На глазах Лиз выступили слезы. — Иногда мне кажется, что Сюзан и не человек вовсе. Бессмертная… другая, не как все. Понимаете… я хочу, чтобы она умерла. Джорджия побледнела от ужаса: не из-за признания Лиз, а потому что чувствовала то же самое. Лиз грустно улыбнулась. — Вы, наверное, думаете, я сошла с ума. Простите и забудьте все, что я наговорила. Скажите лучше, как у вас дела? Мы так давно не виделись! Джорджия зарделась, вспомнив, как когда-то давным-давно присматривала за Лиз и ее сестрой. Она много лет не думала об этом. — Да, столько времени прошло… мне так хотелось увидеть тебя, узнать, какой ты стала. Сказать, что я сделала все, что могла. Лиз, кажется, не поняла. Насмешливо взглянув на Джорджию, она сделала резкий вдох, будто ее ударили. — Да. Конечно. — Так… что же случилось с сестрой? — спросила Джорджия, выдержав неловкую паузу. — Вы же видели. Ваша мама рассказала всему городу, а Дэнни Уиллоу даже приходил к нам домой. Джорджия откашлялась и посмотрела в потолок. — Хм, я имею в виду… как она оказалась в больнице. — Говорят, несчастный случай. Бобби полагает, это убийство, но я знаю, что папа не мог. Он ведь умер. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Лиз притихла. Затем сказала: — Может быть, я тоже ненормальная, как Сюзан. — Нет, — неуверенно возразила Джорджия. Призадумавшись, девушка неопределенно пожала плечами, будто ей было все равно, что про нее думали. — Вы не обнимете меня? — спросила она. Джорджия протянула руки, и Лиз так сильно сжала ее, что женщина с трудом выдохнула. Лиз заплакала. Джорджия не могла понять: как получилось, что почти взрослая женщина, с которой она так долго не виделась, рыдала на ее плече; и почему она сама решила вернуться и начать разговор с Лиз. Через ее плечо Джорджия смотрела на людей в кафетерии, поедавших поздний ужин. Некоторые пили кофе, крепко обхватив руками чашку. Она подумала: каково это — работать в больнице? В другом, параллельном мире, где ничего, кроме настоящего момента, не имеет значения. Вся жизнь проходит в стенах огромного здания, среди белых халатов, оборудования и коридоров, пропитанных запахом моющего средства «Топ Джоб». Она продолжала обнимать мягкое тело Лиз. Если кто-то из работников их видел, то вряд ли заинтересовался. Они наверняка каждый день по многу раз наблюдали подобное. Лиз выпрямилась. — Простите… — Зачем извиняться. Все в порядке. — С-спасибо… вы очень хорошая. — Рада помочь. Хочешь побыть одна? — Вообще-то… я была бы рада, если бы вы остались. — Хорошо. — Джорджия мягко убрала волосы с лица Лиз. — Так что же произошло? Девушка пересказала события прошедшего вечера. Как только она закончила, Джорджия спросила: — И где он сейчас? — Кто? — Пол. Лиз не поняла ее. — Мистер Мартин, твой учитель. — О, не знаю. Офицер Уиллоу сказал, что увидится с ним позже. — Но если Сюзан умирает, кто-то ведь должен сообщить ему? — Мне неудобно звонить учителю. И маме это вряд ли понравится. — Лиз взглянула на Джорджию, и та покраснела. Какой же все-таки маленький город! — Хочешь, я это сделаю? Просто расскажу, что происходит. Полу надо быть здесь. — Да, вы правы… но может быть, позже? Давайте немного здесь посидим. — Да, — ответила Джорджия. — Конечно.ГЛАВА 18 Телефонный звонок
Несмотря на несчастье Сюзан Мэрли, слезы Лиз и небольшое путешествие в прошлое, самым неприятным для Джорджии оказался тот факт, что она без труда вспомнила номер телефона Пола Мартина. Она не очень часто звонила ему — только ночью, когда его жена спала. Однажды трубку взял злой Эндрю, старший сын. Джорджия не стала разговаривать. А чуть позже, когда отношения не успели толком завязаться, они расстались. Однажды в «Олсенс Дайнер» она спросила, как Пол собирается бросить больную жену и двух маленьких детей. Он ответил, что пока не знает, но что-нибудь придумает. «Мне нужно лишь твое слово, Джорджия! Об остальном я позабочусь!» — нетерпеливо сказал он. Будто Фома неверующий, вложивший персты в раны Христа. Конечно, здорово, если бы они смогли втроем жить счастливо до конца дней своих и все такое, но бессмысленно было даже думать об этом. Джорджия знала: Пол не бросит жену. Какое-то время ему нравилась такая мысль, но, приходя домой, к женщине, которая не могла самостоятельно встать с постели, он передумывал. В приемной, в нескольких шагах от семьи Мэрли, Джорджия по памяти набрала номер Пола. Это как комбинация замка в школьном шкафчике: пальцы свободно двигаются на ощупь. — Алло, Пол? — спросила она, когда он взял трубку. — Джорджия. — Он сразу узнал ее. Но говорил шепотом: должно быть, в доме все уже спали. Джорджия расслышала какое-то движение, тихий удар, ругательство. Похоже, Пол пробирался с трубкой в туалет на первом этаже, где, усевшись на пушистое розовое сиденье, сможет продолжить разговор. — Чем обязан такой чести? — спросил он, переводя дух. — Я в больнице. — А что случилось? — Мэтью головой ударился. — Если надо, могу прямо сейчас приехать. — Нет, он спит. Все в порядке. Дело в Сюзан Мэрли. Не знаю, говорил ли тебе Дэнни Уиллоу, но она не доживет до утра. На другом конце наступило молчание. Зашумела вода в бачке. — В кого же я такая дубина… — прошептал Пол. — Когда это случилось? Джорджия захотела потребовать немедленных объяснений. Почему он был сейчас не в больнице? Заботится о семье? А что тогда делал с Сюзан Мэрли? Что с тобой произошло, Пол? Но Джорджия решила воздержаться от вопросов, дабы не погрязнуть в долгую дискуссию. Она знала, что дай Полу открыть рот — и ты сразу увидишь мир его глазами. Взять, к примеру, туже бумажную фабрику. Мартин мог несколько часов подряд разражаться тирадами о ней, пока Джорджия не останавливала его со словами: «Слушай, мне все равно!» Похоже, Пол всерьез полагал, что указывать на плохие вещи — значит исправлять их. — Ты пьян, — сказала она. — Всегда. — У тебя скоро печень взорвется. — Ой, правда? Знаешь, я не изучал в колледже биологию. — Я тоже. Послушай, Лиз Мэрли хочет, чтобы ты приехал. Они с Мэри знают, что это несчастный случай. — Дэнни запретил мне появляться там. Они набросятся на меня. — Нет, Лиз сказала, что все в порядке. Но Сюзан умирает! Сначала Пол ничего не ответил, но затем, осознав, как сильно Джорджия разочаруется, сказал: — Думаешь, стоит приехать… — Делай что хочешь. — Я хочу извиниться. — Хорошо. Я скоро уезжаю, но тебе желаю удачи и… в общем, далее по списку. — Может, останешься? — А Кэтти не может приехать вместе с тобой? Он промолчал. — Ясно. Видимо, нет. — Ты не обязана ждать меня. Я и так много прошу, — сказал Пол. Это был скорее вопрос, нежели утверждение. «Нет! — хотела ответить Джорджия. — Я не могу! Я давно бросила тебя. Отца только что уволили. В моей машине почти не осталось бензина, а в Бедфорде такой сильный дождь, что я не уверена, успею ли переправиться через мост обратно, если подожду еще немного. Семья Мэрли не жалует меня, и ты ошибаешься, если думаешь, что я сделаю это ради тебя. Нет!» Но она согласилась, сказав, что будет ждать его в кафетерии. Такой ответ удивил Джорджию так же, как имолниеносное воспроизведение в памяти номера Пола.ГЛАВА 19 Все, что растет, должно опускаться
На стене в кафетерии тикают часы. Секундная стрелка чуть подрагивает, словно хочет дать обратный ход. Пол — в больнице, с Джорджией. Он не знает, зачем приехал, но должен снова увидеть Сюзан. Если она умрет, большая часть вины ляжет на него. Пока даже думать об этом не хочется. Джорджия несет ему чашку кофе, пар над которой поднимается колечками, как сигаретный дым. Пол, естественно, предпочел бы выпить что-нибудь покрепче. Она ободряюще хлопает его по спине — ей легко, потому что это больше ничего для нее не значит. «Как мило, — думает Пол. — Жаль, не могу взять тебя с собой, Джорджия. Ты — формалист и была им, когда мы общались. Милая, ты до сих пор живешь с папочкой и не можешь уйти от него, потому что тебе страшно. Можешь сколько угодно твердить себе: „Я просто хочу, чтобы у моего сына был дедушка“.» Женщина за прилавком таращит глаза на Джорджию. Пол уже забыл, насколько эксцентрична ее внешность: люди всегда смотрели на ее губы, волосы, непомерно высокий рост… А она держалась так, словно ничем не отличалась от остальных. Он еще раз благодарит Джорджию. Она кивает в ответ. Вот что ему в ней нравилось: если нечего было сказать, Джорджия молчала. — Как там Мэтью? — Жить будет. — Я могу его увидеть? — спрашивает Пол, сам не зная зачем. Он не хочет, чтобы сын Джорджии видел его в таком состоянии. Видимо, ему просто нужно обозначить лимиты ее доброты. — Он сейчас спит, — отвечает Джорджия. Это значит: «Но даже если бы не спал… ты никогда не увидишь ребенка, чуть было не ставшего твоим». Она не вспоминает времена, когда Пол звонил и бросал трубку или наблюдал за ее домом. Пол думает, что, будь в его жизни хоть один нормальный человек, он не оказался бы сейчас здесь. Он жалеет, что женился на Кэтти, что не любит ее… нет, хватит драматизировать. Лучше бы он не жил в этом городе, мрачная жизнь в котором съедает его, и он все время трясется — от нужды выпить или очистить желудок. Опять. Пол ждет. Джорджия идет к Лиз и сообщает ей, что приехал Пол. Они будут дожидаться в кафетерии. Лиз обещает сразу же найти их, если состояние Сюзан изменится. Когда Джорджия возвращается, на лице Пола сияет улыбка: он рад видеть ее, потому что соскучился. Она чувствует то же самое, но не хочет признавать. Джорджия осталась с Полом, потому что он одинок, хоть и заслужил это. Она не может позволить ему ждать в одиночку. От Пола Мартина сильно пахнет алкоголем. Впервые за долгое время, оказавшись так близко, Джорджия поняла, что изменилось: он сдался. Пол считает, что Кэтти сделала его таким, но нет — проблема в том, что жизнь не состоит из одного веселья. Ему кажется, что, как только он покинет комнату, люди повскакивают с мест и закатят шумную вечеринку. Пол думает, Кэтти отгородила его от праздника жизни, он мог бы стать кем-то лучше. Он не понимает, что все дело лишь в случае. Она ждет.* * *
Лиз медленно шагает, вырисовывая сжатые «восьмерки». Ей хочется заняться любовью прямо сейчас, на полу больницы, и она не знает почему. Да, неудобно, больно, голова бьется о твердый пол… но она уверена, что ей понравится. Сейчас она ждет.* * *
Бобби представляет шум дождя за окнами своей спальни. В больнице — холодно, неуютно… Он собирается выйти наружу, выкурить одну «Лаки»: чтобы быть где угодно, только не здесь. Странно, но одна-единственная мысль не вылетает из головы: пора признать очевидное — он никогда не вырастет. Он ждет.* * *
Мэри вообще не думает. Она даже чувствовать не может. Дочь, которую она любила, давным-давно умерла. Сейчас Мэри хочет быть дома, смотреть телевизор и пить вино. Она желает рассечь свое зрение, вонзить в него нож — чтобы весь мир почернел, и она смогла бы оттянуть реальность назад. Обнять Лиз и успокоиться!.. Но зная, что дочь оттолкнет ее, Мэри продолжает читать журнал, в который вцепилась сразу, как только приехала, но не продвинулась дальше, чем «Петрушка — наименее популярная приправа в американской кухне». Она ждет. Все ждут.* * *
На фабрике в Бедфорде тихо. Дождь обрушивается с черного неба на землю тяжелыми каплями. Грома нет. Талый снег течет вдоль берегов реки, и все, похороненное долгой зимой (перчатки, пустые бутылки, ботинки со шнурками, извивающимися как черви), всплывает на поверхность, застревает в канавах или теряется в едином потоке. В домах темно. Город тонет во мраке, вода поднимается и окружает Бедфорд. Люди готовят фонарики, укрепляют подвалы. Река скоро выйдет из берегов, долину и, главное, шоссе затопит. Ожидается самый страшный дождь в истории города.* * *
Три часа утра, пятница. Они стоят у ее кровати. Кажется, что время замерло, настоящее смешалось с прошлым, любой звук, зависая в воздухе, плотным кольцом замыкается вокруг каждого из них. Джорджия не хочет быть здесь. Ее попросил Пол: ему нужно еще раз увидеть Сюзан, но один он боится. Тронув его за плечо, она тихонько говорит, что подождет снаружи. Вместо ответа Пол обвивает ее рукой, и Джорджия замирает на месте, не желая слышать собственный голос в тишине. Бобби стоит рядом с Лиз. Повторяет за Полом. Девушка чуть вздрагивает — тогда он крепче обнимает ее. Мэри — далеко позади, у самой стены. Сюзан пришла в себя, открыла глаза. Выбрала первый объект: Пол и Джорджия. Опустив взгляд, они отступают. Сюзан видит Лиз и Бобби. Сестра пытается сделать шаг вперед, подойти к ней, но Бобби, плотно сжав руки, не пускает девушку. Зрачки Сюзан двинулись дальше, остановились на Мэри. Та исчезает. Сны вернулись к ним: кровь на снегу, маленькая девочка с косичками, окровавленная женщина с бутылкой виски, горящая фабрика, рождающийся на свет демон… Сюзан улыбается, и все осознают, что видения посланы ею. — Скоро… — шепчет она. Ее звонкий голос слышен сквозь звук ламп и аппаратов, отскакивает от стен. Это первое и последнее слово, произнесенное Сюзан за прошедшие пять лет. Когда она умирает, ее глаза не закрываются. Не закатываются. Они остаются открытыми — в ту секунду, когда на экране кардиомонитора медленно начинает свой путь одна длинная линия. Сначала никто даже не дышит. Они предчувствуют: надвигается что-то ужасное.Воскресение
Следующие несколько дней пролетели быстро. В пятницу ранним утром Джорджия и Пол уехали первыми. Когда они вышли из больницы, Джорджия точно знала, что сделает, как это будет выглядеть со стороны и что скажут люди. Но она все равно не сдержалась: поцеловала Пола в щеку и, взяв за руку, предложила поехать на ее машине. Когда они вошли в ее дом, Джорджия подала ему знак не шуметь. У Пола тряслись руки, и она сделала кофе, щедро добавив бренди в обе чашки. Они сели рядом за кухонным столом, усыпанным крошками от печенья. — Еще бренди? — спросила она. — Да… Если честно, я бы не отказался. Он разом уничтожил полчашки, и Джорджия до краев наполнила ее вишневым напитком. — Помои, — сказал Пол, делая новый глоток. — Ой, прямо-таки само очарование. — Прости, это я не тебе. — Он пил, не глядя на нее, и его слова прозвучали так ничтожно и сухо, что не походили на иронию. — Что ты собираешься делать? — Перееду в Испанию, буду смотреть бои быков и пить абсент. Хочешь со мной? Джорджия вопросительно уставилась на него. — Это из Хемингуэя. — А, мило. Пол поднял руки в знак завершения беседы. — Ладно, поеду-ка я домой отсыпаться. Если только у моего подъезда не караулит полицейская машина и меня не посадят за побег с места преступления. Он криво улыбнулся. Каждое произнесенное им слово в течение всего разговора сопровождалось длительными паузами и расстановками. Интересно, подумала Джорджия, сколько еще алкоголя нужно Полу, чтобы это отразилось на его умственных способностях. Физических повреждений уже было предостаточно. — Знаешь, я совсем не хочу показаться идиотом… — Я когда-то была няней Сюзан, — пожав плечами, сказала Джорджия. — Временами происходили стычки с ее родителями, и я понимаю тебя: в их доме вечно творилось что-то неладное. Пол молчал. — И сейчас тоже, — продолжила она. — Я уже готова к следующему удару. — Ну да. Разве когда-нибудь с этим городом было все в порядке? — Хм… Ты часто ездил к Сюзан? — Нет, так, ненадолго, после тебя. — Но ты давал ей деньги. — Иногда. На квартиру. Ей некуда было идти. — Он обхватил голову руками. — Как думаешь, Сюзан нужна была медицинская помощь? — В этом тоже моя вина, да? — Ну, здесь вообще все так запутано. Не знаю. Сюзан могла быть сумасшедшей, вредной — какой угодно, но я не знаю ни одного человека, кроме тебя, кто нормально к ней относился. Пол резко отодвинул пустую чашку. Джорджия потянулась к ней. — Я обречен. Тебе так не кажется? — Я… Навернулись слезы. Она стала усиленно тереть глаза. Бывает, общаешься с человеком, который когда-то был нужен тебе, а сейчас… уже все равно. Теперь с ним легко разговаривать, показывать свою любовь. Можно спокойно поцеловать его в щеку или радостно наброситься при встрече с объятиями. Для Джорджии такое время должно было давно наступить, но она не ощущала ничего подобного. Пол внимательно посмотрел на нее, увидел, что она плачет, но в следующую секунду сделал вид, что не заметил. — Ты — красивая женщина, Джорджия. — Нет, все ложь. Он нежно улыбнулся, будто опровержение еще больше украсило ее. — Как… дела у Мэтью? — В порядке. — А ты как? — Бывало и получше. — Да уж… — Моего отца вчера уволили. — Случается. — И это все, что ты можешь сказать? Он покачал головой. — Больше нечего. Перед тем как встать, Пол потянулся, чтобы чмокнуть ее, но Джорджия чуть повернула голову, и их губы соприкоснулись. Не сказав ни слова, он ушел. Лишь через несколько часов раздумий Джорджия призналась себе, что все еще любит Пола Мартина.* * *
В субботу утром Мэри начала приготовления к похоронам. Вся церемония пройдет коротко и скромно — Сюзан не была застрахована. Мэри позвонила в банк и в похоронное бюро. Поминки назначены на воскресенье, погребение — в понедельник. Когда она договаривалась с часовней Корпуса Кристи о точном времени, там сказали, что собираются напечатать заметку в ближайшем выпуске, но как только репортер начал задавать вопросы, Мэри ответила: «Пожалуйста, обращайтесь к Полу Мартину. Он знал Сюзан гораздо лучше, чем я». В результате вскрытия не обнаружилось ни частичек кожи под ногтями, ни царапин или каких-то других следов борьбы, ни рака матки, вследствие которого Сюзан могла вскоре умереть. Эксперт вынес окончательное решение: смерть в результате несчастного случая. Мэри освободили от работы на всю следующую неделю. Она не представляла, что ей делать и как жить. На каждом углу за беспросветной пеленой дождя ей мерещилась Сюзан. Несмотря на безумную усталость, Мэри не могла заставить себя забраться по лестнице на второй этаж — в постель. Вместо этого она уселась на диван со стаканом вина. Скоро начнутся бесконечные звонки, соболезнования… Пока рановато. Однако телефон тут же зазвонил. Она не хотела брать трубку — пускай общаются с автоответчиком. Пронзительные трели продолжались. Наконец Мэри не выдержала и сказала «алло». Ответа не было. Связь плохая, сплошные помехи. Следующее слово Мэри произнесла потому (и только она одна знала причину), что подобное уже случалось: кто-то позвонил, сбросил, а позже она догадалась. — Сюзан?.. — спросила Мэри. В трубке послышалось фомкое шуршание. — Сюзан, иди домой! — крикнула Мэри, считая, что так и положено говорить матерям. На другом конце раздался щелчок. Положили трубку.* * *
В воскресенье вечером только Фулбрайты и Уиллоу почтили присутствием поминки Сюзан. Шел невероятно сильный дождь, и большинство людей, поставив под протекающий потолок ведра и тазы, не решились покинуть дома. Из-за вскрытия и травмы хоронить решили в закрытом гробу. Несмотря на это, Мэри дала голубое платье с высоким воротом, и Сюзан одели. Ночь была спокойной. Тишину нарушал только шум дождя. На похороны пришло еще меньше народу. Дэнни Уиллоу вызвали на аварию рядом со старой железной дорогой на Мэйфлауэр-стрит, поэтому на вершину холма приехали только Фулбрайты. Вырытая могила достигла всего лишь четыре фута в глубину. Кирка могильщиков, используемая для разрыхления земли, то и дело вгрызалась в шестидюймовые слои льда. Почти весь снег на холме растаял. Водостоки в долине были засорены, отдельные вагончики стояли брошенными на затопленных рельсах. По всему городу раздавался гул аквапланирования.[6] Отец Александр служил на кладбище похоронную панихиду: «Прах к праху, земля к земле. Покойся с миром…»* * *
Придя вечером домой, Лиз и Мэри сели за кухонный стол. Когда-то здесь жили четыре человека. Теперь осталось двое. Им столько нужно было сказать друг другу, плотное облако невыраженных слов и эмоций (таких, как некогда царившие здесь любовь и радость) нависло над ними. У Лиз от недосыпания в уголке глаза собрался маленький желтый комочек. Протянув руку, Мэри осторожно вытащила его — должно быть, ожидая, что дочь станет сопротивляться. Но она спокойно сидела, не двигаясь и не говоря ни слова.* * *
Вечером во вторник Сюзан Мэрли открыла глаза. Она оказалась запертой где-то под землей, в темноте — словно в подвале, в котором когда-то жила. Было так тесно, что она с трудом могла пошевелить руками. Сверху слышалось легкое постукивание. Лишь только она подняла крышку над головой, как на нее обрушился поток воды и грязи, моментально заполнивший пространство. Сюзан поплыла через него наружу — не делая глубоких вдохов, не задерживая дыхания. Выбравшись, девушка огляделась. Она стояла на вершине Ирокезского холма, среди надгробных камней, на одном из которых было выбито ее собственное имя. Ноги утопали в слякоти. Странное ощущение на шее, внутренней стороне бедер и локтей. Словно кровь… только темнее. Пульса нет. Она дотронулась до груди: холодная, как дождь. С холма открывался вид на весь город. В долине внизу горели огни, и она могла рассмотреть каждого человека — в любом доме, квартире или трейлере. Кто-то занимался любовью, кто-то спал. Работники больницы и ночные патрульные пили черный кофе перед тем, как отправиться на смену. Некоторые не ложились, боясь того, что поджидало их во сне. Спустившись вниз, Сюзан отправилась домой. В ясную ночь можно было бы разглядеть мрачный силуэт, приближающийся к городу. Жером Донэлли, таскавший шоколадные батончики из супермаркета, или Эмити Йоргенсон, сидевшая на улице рядом с трейлером сестры в раздумьях над бесконечным ливнем, — кто-нибудь обязательно увидел бы сутулую фигуру Сюзан и горящие в темноте, как у кошки, глаза. Дети лишь сердцем чувствовали, что она идет к ним. Это случилось на шестой день дождя. Джорджия работала в парикмахерской, обслуживая Чака Брэнна. Он всегда заказывал «сухую» стрижку (не нужно было переплачивать) и ходил только к ней: мол, от Джорджии приятно пахло мускусом. Неожиданно в ее тело словно нож вонзился, опускаясь все ниже и в конце закрутившись между ног. Она уронила электробритву. Тихо жужжа, включенный станок задрожал на холодном кафельном полу. Сидя в кабинете, Пол брился, держа перед собой маленькое зеркальце. Он почувствовал ее. Внутри. Чуть не выкрикнул имя. Он знал, это была именно она… боясь увидеть ее лицо, Пол отшвырнул зеркало и выбежал на улицу, под дождь. Бобби не понимал, что творится, но чувствовал беспокойство. Он вышел во двор, чтобы дождь смыл неприятное ощущение. Бесполезно. Вернувшись в дом, парень застал в темной кухне Маргарет. — Привет, куколка, — прошептал Бобби. — Я, кажется, побаиваюсь дождя… — сказала она. У нее потрескались губы, глаза утомленно прикрылись. Брат крепко обнял ее.* * *
Мэри пила вино. Сидя с закрытыми глазами, она слышала шум, голоса… множество воспоминаний — разные события, среди которых были и хорошие, только памяти не удавалось их возродить. Она опрокинула стакан. Сладкое вино пролилось на стол, и ей захотелось плакать. Как глупо — это же просто лужа, которую достаточно протереть тряпкой. Но Мэри осталась на месте, наблюдая, как красные капли постукивают по полу, имитируя звук дождя. Она ничего не чувствовала, лишь пустоту. Укрывшись в холодной глубине страшного горя, она будто знала, что произойдет дальше.* * *
Лиз пыталась заплакать. Она просматривала старый фотоальбом, заставляя себя испытывать хоть какие-нибудь эмоции: Сюзан в выходном платье, Сюзан с большими черными синяками, Сюзан, обозлившаяся на весь мир — сильнейший гнев, вылезший наружу, покрывший тело, словно формальдегид. Вдруг Лиз почувствовала сильный холод, который пронизывал изнутри, медленно пробираясь от конечностей к самому сердцу. — Ты… — прошептал голос. И наступила тишина. Показалось. Ничего не произошло. Следствие переживаний.* * *
Остальные люди ощутили только нервную дрожь или грусть — эмоции, забытые к утру. Ночь горожане провели в тревожном сне.ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Они возвращаются
ГЛАВА 20 Место, где кончается гравитация
О на спустилась с Ирокезского холма в долину. На полу в коридоре ее старого дома рассеялись кровавые следы, образовав расширенную спираль. Дверь квартиры Розова была плотно закрыта, и прищурившийся голубой глаз смотрел на нее сквозь замочную скважину. Дыхание прерывалось. Девушка учуяла его страх. Медленно проведя ладонью вниз по двери, она почувствовала тепло, учащенное сердцебиение. Из его носа полилась кровь, и Розов отпрянул. Она пошла вверх по ступеням. Горожане были похожи на странные сложные песни, мотив каждой из которых она знала наизусть. В моменты одиночества, отчаяния и грусти люди думали о ней и, сами того не осознавая, звали ее. Девушка встала босыми ногами на ковер. Платье терлось об исцарапанные бедра. По прямой, от шеи до промежности, кожу стягивали черные пластиковые швы, и она медленно, чтобы не порвать безжизненное тело, двинулась вперед. Пройдя по сигаретному пеплу, поднимавшемуся в воздух от ее шагов, она подошла к окну и посмотрела на фабрику. Сейчас там тихо, но это ненадолго. Она повернулась к зеркалам, где не увидела своего отражения. Только лица знакомых и чужих жителей Бедфорда. Пустые существа. Потерянные. Ничтожные. Они взирали на нее, плененные зазеркальем. Люди стучали, молили выпустить их на свободу. Она чувствовала грохот стекла, раздававшийся внутри нее. Началось восстание. Толпа разом взвыла, каждый рвался вперед, чтобы услышали только его песню. Похожий на нескладное жужжание звук становился все громче. Безумие, к которому, впрочем, она уже привыкла. Они наседали друг на друга: пушистый черный паук с бледно-голубыми глазами, женщина, затушившая недокуренный «Парламент» о мягкую нежную плоть маленького сына; щеголь Уильям Прентис, одетый в костюм-тройку, скалился, и сцепленные за спиной руки кровоточили. Их были тысячи. Замахнувшись, она ударила по одному из зеркал. Множество серебряных осколков упало к ногам. Из пальцев текла черная кровь. Она разбила второе зеркало. Потом третье, четвертое, пятое… и последнее. Шестое. Из обломков, двигаясь волнистыми кругами, выплыла огромная процессия истерзанных речных тварей. Мужчины с обгоревшей кожей и черными легкими — когда-то они работали на фабрике. Завернутый в полиэтилен младенец кричал, хоть и не умел еще дышать, когда был убит. Пес по имени Бенджи, которого неделю назад сбил Дуглас Боучер на снегоочистителе. Шестилетняя девочка с косичками, которая непрестанно спрашивала: «Мамочка, можно я?» Тэд Мэрли, умерший пять лет назад, держал в руке лопату и повторял названия звезд… Выбравшись из квартиры, толпа двинулась вниз по лестнице. В среду на рассвете каждый из них, став невидимым, проскользнул в родную обитель.ГЛАВА 21 Плесень
Ты должна сделать это! Из подвала шел неприятный запах: от бесконечного дождя помещение стало сырым, появилась плесень. Мэри Мэрли слушала, как о металлическую трубу за окном кухни с длительными промежутками во времени ударялись капли. Среда, шестой день дождя. Приближался полдень. Комната уже погрузилась в темноту. Стул, на котором сидела Мэри, был усыпан крохотными белыми комочками. Сперва она приняла их за кусочки штукатурки, но потом вспомнила, что это следствие активной готовки. Последние несколько дней она много пекла. Директор супермаркета «Шоус», в котором Мэри работала, не брал с нее на этой неделе денег за продукты: подобие компенсации за потерю близкого человека. Каждый родитель, лишившийся дочери, получал ровно тридцать долларов и семьдесят шесть центов, на которые мог купить муку, ванильный экстракт, масло, шоколадное печенье и овощное масло «Криско». Подразумевалось, что жить от этого стало гораздо легче. В это утро Бобби Фулбрайт, постучав в заднюю дверь, спросил, может ли он забрать Лиз в школу. Мэри ответила, что дочь спит и ему лучше ехать сегодня без нее. В ближайшую неделю она, вероятно, не захочет общаться с внешним миром. Тогда Бобби попросил разрешения хотя бы поговорить с Лиз. Вопреки четким убеждениям (мальчикам не следует находиться в спальнях юных леди без присмотра) Мэри сказала «да» — по большей части из-за того, что у нее не было сил отказать. После смерти Сюзан она почти не спала, и становилось все тяжелее думать о чем-либо. Мысли не слушались, порхая в затуманенном сознании, как мотыльки из снов лунатика. Через десять минут Бобби и Лиз, держась за руки, спустились вниз. Когда он и уехали, Мэри ощутила легкую ревность, хоть и не разобралась, к кому из детей больше. Вскоре после их отъезда Мэри почувствовала запах плесени, но потом он усилился, превратившись в гнилостную вонь. Она доносилась из подвала, и хотя надо было пойти посмотреть, Мэри не торопилась. Все равно ничего не поделаешь, пока не прекратится дождь. Поэтому она лишь распахнула несколько окон, и занавески заколыхались от ветра. Мэри вспомнила, как шестилетняя Сюзан играла в привидение, прячась за шторами и устрашающе охая. Затем ожили воспоминания, как они вдвоем, бывало, вместе пекли печенье. Сюзан отказывалась облизывать лопатку или миску с остатками сладкого теста и всегда налетала на самое первое готовое печенье. Прелестная девчушка.* * *
Спасаясь от вони, Мэри поехала в «Шоус» за продуктами. По дороге она слышала только плеск воды под колесами и голоса, обыгрывавшие различные ситуации из далекого прошлого. Река под мостом стремительно поднималась, уже почти достигла уровня улицы. Рабочие из Корпуса Кристи, одетые в зеленые пластиковые плащи, забрасывали берег мешками с песком. Непонятно зачем, ведь все равно не удастся воспрепятствовать течению реки и гибели маленьких домиков. По пути Мэри заметила несколько машин, набитых багажом и мчавшихся через долину к главному шоссе. В магазине она узнала, что Тэо Адамс, президент «Банка народного наследия», не оповестив никого заранее, умчался с женой Луис в Вотервилль. Сам банк, «Чоп Моп Шоп» и еще много магазинов по всему Бедфорду закрылись. Возможно, подумала Мэри, люди разъехались отдыхать или нашли работу в других городах. Хотя странное время они выбрали для отпуска, да еще в такой спешке… Большинство семей из ее квартала — Мэрдоки, Тиллотсоны, Густавсоны и Брэннаны — покинули свои дома. На обратном пути, проезжая мимо школы, Мэри припарковалась в двадцати футах от нее. Иногда она так делала, чтобы отдохнуть — если сильно уставала за рулем или нервничала. Много лет назад, когда обе дочери учились, Мэри приезжала сюда с единственным желанием — забрать девочек и больше никогда не возвращаться домой. Но сейчас причин для таких визитов не было, витал лишь призрак не сбывшихся когда-то намерений. Иногда Мэри представляла себя юной девушкой, у которой все еще было впереди, а главное — выбор. Или воображала, что дочки, совсем еще маленькие, с неопределенным будущим, внутри этих школьных стен. Но теперь в своих размышлениях Мэри не мечтала забрать их из Бедфорда, а просто сидела в машине, путешествуя во времени в ту пору, когда перед ней стоял выбор и можно было задуматься над последствиями. Наблюдая за зданием школы, Мэри думала лишь о любимой дочери, веселый смех которой был единственным, ради чего она терпела жизнь в этом городе. Одна девочка, слава богу, не страдавшая слепой любовью к Бедфорду, выживет. Она сидела сейчас за партой, в то время как другая была зарыта под землей меньше чем в миле отсюда. Приехав домой и разгрузив машину, Мэри принялась печь. И вот она сидела в кухне и созерцала беспорядок, воцарившийся вследствие Большого кулинарного праздника. Ее джинсы и пол были заляпаны мукой и сахаром; печенья, наполовину сырые, прилипли к противню, и повсюду валялись пропитанные жиром бумажные полотенца; сложенные в кучу вафли охлаждались в морозильнике; на столе стоял трехслойный шоколадный пирог с ромом. Символ чего — непонятно. Видимо, дня смерти. Зазвонил телефон. Сегодня он весь день не давал покоя, но Мэри не торопилась подходить. Наверняка эта болтливая дура Эйприл Уиллоу хочет занести вегетарианскую запеканку, соевый творог или еще какую-нибудь ерунду. Мэри налила себе французского зинфандель и посмотрела на часы: полтретьего. Вопреки ее ожиданиям аромат выпечки не уничтожил другой запах, и она прижала к носу кухонное полотенце, чтобы не чувствовать гнилую смесь. Мэри не хотела спускаться вниз, видеть старые вещи и одежду, оставшиеся после Сюзан, и слышать среди громыхания котла звуки шагов из прошлого.* * *
«Ты должна сделать это, больше некому! Дружки из Корпуса Кристи побоятся испачкать свои лакированные туфли „Феррагамо“. Ты, и никто другой». Она все утро думала об этом. Глотнув еще немного вина, Мэри отправилась в подвал. По мере того как она спускалась, запах усиливался. Словно в сломанном холодильнике стухло мясо. Оказавшись на самой нижней ступеньке, Мэри плотно зажала нос воротником. Странно, ведь она была здесь всего несколько дней назад… что могло так быстро испортиться, откуда эта вонь? Протечки в фундаменте оставили на коричневом кафельном полу дюймовый слой воды. Трубы, тянувшиеся через весь потолок, были обмотаны таким слоем пластика, что в некоторых местах его комки напоминали папье-маше. На подходе к комнате Сюзан смердело так, что у Мэри заслезились глаза. Может, плесени столько накопилось? Или какое-то больное животное? Тут она громко простонала: скунс! Ну конечно, испугался, обрызгал чертов подвал и сдох! Мэри заглянула в комнату Сюзан и… застыла на месте. Помещение освещала темно-синяя керамическая лампа, стоявшая на старой тумбочке. Кровать была аккуратно застелена — сверху на гладкой простыне лежало стеганое одеяло, выброшенное Мэри еще пять лет назад… Она зажмурилась. Затем открыла глаза, но ни лампа, ни одеяло, ни старые свитера Сюзан, сложенные стопкой на кровати, не исчезли. Лиз. Наверняка она использовала эту комнату для свиданий с Бобби! Но нет, невозможно — последний раз Мэри была здесь в пятницу и видела лишь заржавевший пыльный каркас кровати и прохудившийся матрас. — Кто здесь? — надрывисто спросила она. — Мой муж наверху, и учтите, я уже позвонила в полицию! Тишина. Мэри была уверена, что поступает правильно. Кто бы это ни был, он, кажется, ушел. В любом случае нет смысла звонить Дэнни Уиллоу. Шериф решит, что несчастная психопатка Мэри Мэрли после смерти дочери страдает галлюцинациями. А если он, не дай бог, увидит, в каком состоянии ее кухня!.. Нет, нельзя никому звонить. Возможно, вещи так и лежали во время ее последнего визита, она просто не помнит… — У моего мужа пистолет! — крикнула Мэри. В следующую секунду дверь подвала открылась, и монстр вошел внутрь. Безжизненное, мертвое существо. Бледное. Худое. У Мэри дрогнуло сердце. На нем было надето изящное платье с высоким воротником, все пуговицы были оторваны, и виднелись черные стежки — от горла до груди. Кожа была сшита неряшливо, но достаточно крепко, словно у фаршированного теленка, отправленного в духовку. Мэри хотела прислониться к стене, но за спиной было пусто, и она упала в грязную воду. Брызги полетели в лицо. Чудовище наблюдало за ней. И Мэри знала, кто это. Нет, неправда, молила она про себя. Это сон. На самом деле она сейчас в родном доме в Корпусе Кристи, беспрекословно подчиняется приказам отца-тирана. Или, может быть, едет вместе с девочками на старом «бьюике» через мост прочь из города?.. Вот жизнь, которой не было. Тропа, с которой она свернула. Кошмар, от которого скоро проснется… Стукнул котел, вода вспенилась. Монстр подходил все ближе, и Мэри неожиданно почувствовала внутри себя пустоту, смерть. Рассудок покидал ее, мысли двигались отдельно от сознания. Так… все хорошо… Просто прекрасно… где вино?! Она закрыла глаза. Открыв, посмотрела на руки, на потолок и наконец на дверь. Монстр исчез. Мэри широко улыбнулась. — Ты моя хорошая, — сказала она. На месте чудовища теперь стояла маленькая девочка лет шести с косичками, перевязанными голубой лентой. На ней было надето платье с белым пояском. Прелестное создание. — Где я? — спросила девочка ровным холодным голосом. Мэри улыбнулась еще шире. Все по-прежнему хорошо. Чудесно. — Солнышко… Котел взревел. Вода на полу забурлила. Через ледяной поток Мэри подползла совсем близко к девочке — настолько, что ощущала ее кислое дыхание, чувствовала на щеке его влагу. — Какая же ты хорошенькая, моя крошка мисс Маффит, — проворковала она. Девочка склонила головку, и Мэри вспомнила, как маленькая Сюзан держала на руках свою годовалую сестру. Подскочив, малышка уселась на кровать, свесив над водой короткие ножки. — Мне некуда идти, — сказала девочка. Она улыбнулась, показывая маленькие зубки, усеянные красными точками. — О, мне так жаль, — ответила Мэри и разрыдалась, не в силах себя остановить. Она никогда не оплакивала смерть Тэда, не пролила ни единой слезинки после похорон на этой неделе. Но сейчас — все правильно, как нужно. Это сон, и она точно была не в аду… Девочка болтала ножками. Вода на полу закружилась быстрее, пронзая кожу Мэри холодом. — Моя мама бросила меня, — пожаловалась малышка. — Может быть, она не знала, что делать? Считала, что слово мужа — закон… — Мне некуда идти, — снова сказала она. — Это будет твой дом, — ответила Мэри. Несмотря на то что от девочки ужасно пахло, одежда была в грязи, кожа облезала и в голубых, как васильки, глазах отражалось только зло (в отличие от маленькой Сюзан), Мэри осталась на месте, хотя здравый смысл велел ей бежать без оглядки. Но это же дар… Девочка улыбнулась. — Нет места лучше, мамочка! Дом, милый дом! Я вешаю шляпку… я снова здесь!.. — Я рада, Сюзан, — ответила Мэри. Она не могла вспомнить: разве Сюзан не умерла? Кто была эта маленькая девочка? — Ты правда рада? — Очень! Найдем тебе комнату, я уберу в ней… А еще, Сюзан, я испекла тебе пирог. — Эта комната здесь? В подвале? — спросила девочка, еще сильнее болтая ногами. — Где захочешь! На этот раз девочка улыбнулась так широко, что нижняя губа опустилась, и по подбородку потекла черная кровь. — Покажи мне, как ты рада. Ужас и паника одолели Мэри. Моргнув, она на секунду увидела, что это была вовсе не девочка, а женщина без волос — только бледный череп с множеством черных швов. Страшная. Ужасающая. Родная… Мэри снова моргнула. Появилась девочка — маленькая, счастливая, прелестная. — Показывай! — потребовала она, пухлой ручкой поманив Мэри на кровать. Картинка быстро менялась перед глазами: девочка, маленькая женщина, затем обе. Мэри огляделась вокруг, ожидая увидеть еще больше крови, конец света или своего мужа, но в комнате было пусто. Она села на постель дочери и обняла ее. Милая, любимая Сюзан. Зловоние — смесь бумажной фабрики и протухшего мяса — стало таким сильным, что Мэри подавилась. Она поняла, но слишком поздно, что это был не дар и не сон… Дом протяжно застонал, и сквозь стены, воздух и голубые глаза девочки послышался громкий смех.ГЛАВА 22 Кислотный тест
Придя в среду утром в класс, Лиз Мэрли ожидала встретить удивленные взгляды, выражение сочувствия или хотя бы услышать имя Сюзан. Но, несмотря на то что присутствовала лишь половина класса, никто даже не заговорил с ней. Наступил очередной, ничем не выдающийся день. Почти все наблюдали за дождем, просовывая руки в окна и широко раскрывая рты, словно хотели вдохнуть его. Андрэа Йоргенсон торопливо списывала домашнюю работу, а сидевший рядом Оуэн Рид грозился плюнуть в нее — в качестве легкого флирта. Видимо, изменив решение, всосал слюну обратно в рот. — Ты отвратителен! — сказала Андрэа. — А тебя легко соблазнить, деточка. Она возмущенно спряталась за тетрадью.* * *
На математике изучали производные. Корпя над собственными каракулями в тетради, Лиз безуспешно пыталась понять, как же найти этот чертов игрек. На уроке английского обсуждали «Великого Гэтсби». Дори Моррисон пустилась в размышления о том, насколько нецелесообразна сцена смерти женщины под колесами автомобиля, если с самого начала произведения речь идет о моральных инвалидах. — Я, конечно, понимаю, он вроде как воплощение романтической американской мечты и все такое, но не слишком ли эгоистично покупать дом и устраивать вечеринки, чтобы какая-то там цыпочка заметила тебя? На физкультуре играли в вышибалы, и, как обычно, одноклассники не замечали Лиз: ни один мяч не полетел в ее сторону. Вернувшись в раздевалку, Лиз переоделась в свои вельветовые брюки, затем, осмотрев себя, решила, что выглядит в них как корова, и конечной остановкой послужило подозрение: «Кажется, я совсем выжила из ума». Никто сегодня даже вскользь не упомянул имя Сюзан. Возможно, потому что она вовсе не умерла… а до сих пор бродила по Мэйн-стрит или сидела в своей квартире, курила сигареты одну за другой и профессионально демонстрировала странности поведения. Когда Лиз закончила переодеваться, к ней подошла Андрэа Йоргенсон. Она жила с тетей и сестрой в трейлер-парке в южной части города и постоянно носила высокие FM-ботинки,[7] настроенные на «Fresh Meat».[8] В школьном туалете на исписанных граффити стенах было много сообщений типа «Андрэа — шлюха». — Эй, ты в порядке? — спросила она, мягко дотронувшись до плеча Лиз и поправив свои золотисто-каштановые волосы. — Не думаю. Моя сестра умерла. Ты знала об этом? Андрэа молча подтянула длинные ботинки. С началом перемены в раздевалке вокруг них образовалась суета: щелканье замков, бережное накладывание макияжа перед зеркалом, разглядывание тел друг друга с одобрениями: «Ну что ты, куда тебе еще худеть-то!» Андрэа понизила голос: — М-да, это аномально. — Что? — Я… чувствую ее. А ты? Такое ощущение, будто она во мне. Не знаю, как это слово… — Девушка нахмурилась. — Одержимость. Точно! Она явно хотела сказать что-то еще, но отвернулась и вышла из раздевалки. Лиз почувствовала на себе пристальный взгляд оставшихся девочек: Керри Дюбуа, Лора Хенрич, Луис Андриас, Джейн Ходкин — все они смотрели на нее. Но их глаза были пусты, безжизненны. Это напомнило ей о сестре. Лиз повернулась, чтобы закрыть свой шкафчик, а когда оглянулась, все уже разбежались. Из-за сильного дождя школьников отпускали домой раньше, поэтому четвертый урок, химия, был на сегодня последним. Сев за свою парту в конце кабинета, Лиз с удовольствием слушала, как ее любимая учительница Алфия Гония, женщина с золотистыми волосами, темными у корней, вела занятие. Тихонько жужжали флуоресцентные лампы над головой. В окно барабанил дождь. В полумиле от школы находилось кладбище, черные ворота которого Лиз видела со своего места. Она задумчиво смотрела, рисуя в тетради извилистые линии и «восьмерки». Десять минут спустя Лиз трудилась над экспериментом. Нужно было добиться стабильного раствора при добавлении твердых веществ. Согласно теории, в большинстве нагретых растворов эти самые вещества расщепляются, но как только достигнута критическая точка, процесс растворения останавливается, и на дне пробирки образуется осадок. Эта общепризнанная истина действовала не только в химии, но и в реальной жизни, где на каждого приходилась своя порция дерьма. Лиз залила в пробирку раствор и приготовила твердые вещества над сиявшей, словно молитвенная свеча в церкви, горелкой Бунзена. Не успела она поднять пробирку, как та выскользнула из ее пальцев и, ударившись о бедро девушки, полетела на пол. На голубой футболке образовалось огромное пятно от соляной кислоты. Кусочки стекла разлетелись по полу с тихим постукиванием, как ножки краба. Испугавшись, что кислота сожжет ее кожу, Стив Маккормак, сообщивший однажды, что Сюзан трахается за деньги, быстро наполнил водой литровый сосуд. Лиз могла, конечно, объяснить ему, что специально приготовленный раствор способен разъесть только жевательный аспирин, но сейчас было не время. Стив облил водой ее колено, промочив насквозь штаны, и Лиз почувствовала, как холодные струи текут по ногам. В классе наступила тишина. Все смотрели только на нее. Так же как в ночь на фабрике. Так же как те отражения в зеркалах в квартире Сюзан. Так же как сегодня в раздевалке… просто лица. «Ты, похоже, намочила штаны!» — мысль показалась смешной. Прикрыв рот, Лиз начала негромко хихикать. «Выглядишь забавно. Никто на тебя никогда не посмотрит!» Не особо весело, но почти. Смех усилился. «Ты — жирная тупая корова. Теперь они будут вечно шушукаться о тебе, расскажут Бобби, какая ты идиотка. После этого он наконец бросит тебя. Однажды он проснется и поймет: ты — фальшивка, неудачница. Абсолютный ноль». Эти мысли, хоть и не ее собственные, вихрем пронеслись в голове. Лиз смеялась все громче. «Да, они думают, ты прямо здесь обмочилась!» Она посмотрела вниз и на секунду засомневалась: вдруг правда… ну нет, не могла. Тогда бы она почувствовала тепло. «Ты так расстроилась из-за этого, что теперь все видят, какая ты тряпка! Они знают!» Чей это был голос? «Кусок дерьма. Это должна была быть ты!» Сюзан. Голос принадлежал ей… и Лиз сейчас не спала. Сюзан… о боже. Она вселилась в ее сознание. Смех Лиз усилился, почти перейдя в рыдания. Мисс Гония прошла в конец класса. Вместо привычной улыбки на Лиз был направлен пустой мрачный взгляд. Протянув руку, учительница приподняла ее подбородок. В шею Лиз впилисьдлинные ярко-розовые ногти. Она резко отвернулась, в страхе подумав: «Эта женщина сейчас вскроет мне горло». — Элизабет? — сказала мисс Гония. — Кажется, я намочила штаны… — ответила Лиз и заплакала.* * *
После этого инцидента было решено отправить Лиз в учительскую, к школьному психологу, который позвонит ее маме. Но миссис Мэрли не брала трубку, поэтому Бобби, забравший рюкзак Лиз, вызвался отвезти ее домой. Они вместе вышли из учительской. Прозвенел звонок, и коридоры заполнились торопившимися домой учениками. Лиз слышала эхо от криков и шуток, на фоне которых до нее доносилось жужжание. Она помнила этот звук. Он приснился ей в ночь перед смертью Сюзан и сейчас, казалось, исходил от окружавших ее людей. Картина медленно прояснялась, и Лиз начала понимать, что происходит. Бобби крепко взял ее за руку. — Я люблю тебя, — прошептала Лиз. Потому что это была одна из немногих вещей, в которых она была уверена. Когда стучишь по дереву, оно издает характерный звук, если только не горит; предметы падают вниз, если ты не в космосе; кровавые сестры не приходят к тебе на кладбище, если они не Сюзан Мэрли; и самое главное — что бы ни случилось, Лиз любила Бобби Фулбрайта. Когда они вышли через парадную дверь на улицу, где два часа назад парковалась ее мама, все, кто там находился, прекратили свои дела и замерли. Мистер Бруттон уронил портфель на мокрый асфальт, но не торопился поднимать его. Старшеклассники, спешившие к своим машинам, остановились, а те, кто уже отъезжал, ударили по тормозам. Автобусы не двигались, и ждавшие под навесом дети не бежали занимать места. Лиз слышала, как Луис Андриас сказала Оуэну Риду и Стиву Маккормаку: — Пошли ночью на фабрику. — Фраза прозвучала поверх обычного гула беседы. — В моем сне… Затем слова будто поглотились. Все разом стихло. Не было слышно ни звука, кроме шума дождя и жужжания. Машины замерли. Все лица были повернуты в одну сторону. Они смотрели, наблюдали. Знакомые злые черты. Лиз вспомнила зеркала в квартире Сюзан, ночь ее смерти, раздевалку, урок химии двадцать минут назад… только пустые лица. Они выглядели в точности как Сюзан. Все до единого. Бобби сильнее сжал ее руку. — Какого черта… — прошептал он. Лиз потащила парня вперед, и они вместе побежали к его машине. Как только они отъехали, девушка выглянула в окно: все медленно задвигались, будто выходя из транса. Хлопнули дверцы автомобилей, школьники начали разъезжаться; подняли упавший на дорогу портфель и возобновились разговоры. — В моем сне, — слышала Лиз голос Луис, — Сюзан Мэрли вернулась… Лиз поняла, что случилось, и теперь изо всех сил боролась, чтобы не закричать.ГЛАВА 23 Порога к Кити Дукакис проложена с благими намерениями
В среду около четырех часов Пол Мартин проснулся в своем кабинете с головной болью, по ощущениям похожей на внутреннее кровоизлияние. При каждом ударе сердца казалось, что в висках разрывался барабан. Что ж, господа, поприветствуем, белая горячка! Причем тот случай, когда уже не просто подозреваешь, а с уверенностью можешь сказать — это она. Да, верно: последний раз он пил ровно сорок восемь часов назад. Его внутренний счетчик никогда не ошибался. В доме не оказалось ни капли спиртного, последний неприкосновенный запас шотландского виски был уничтожен два дня назад. Идти в магазин не особо хотелось — лучше хлебнуть растворителя, чем отвечать местным властям на вопросы о Сюзан. За последние несколько дней в семье Мартинов произошли кое-какие изменения. В пятницу позвонил Бруттон — сообщить, что, если Пол хоть раз сунется на территорию школы, его тут же выведут в сопровожденииполиции. В воскресенье Кэтти заявила, что уходит. — Да, милая, конечно! Сразу после того, как устроишься на работу, — ответил ей Пол, потому как действительно полагал, что она шутит. Как называется человек, который покидает тебя в самую сложную минуту жизни?! Поднявшись с дивана, Пол пошел в кухню. На холодильнике была прикреплена записка:Дорогой Пол, я ушла с Джеймсом к Эйприл. Береги себя, Кэтти. P.S. Телефон круглосуточной «горячей линии» анонимных алкоголиков: (207) 774–3034.Как Кэтти объяснила все это сыну, забрав его из единственного дома, который он знал? Что сказала ему? Ох, сейчас лучше не думать об этом, а добавить новым пунктом в стремительно растущий список. Следующие два дня Пол «просыхал». Надо сказать, слово гораздо смешнее, чем сам процесс. И вот сейчас, дождливым вечером в Бедфорде, штат Мэн, в пустой кухне стоял он — почти разведенный алкоголик, отправивший на тот свет бывшую любовницу. Кто бы мог подумать? Точно не он. Случай явно требовал пива. Пол открыл холодильник: ни голубого сыра, ни жирного супа из моллюсков. В контейнере для фруктов и овощей — пусто. Он полез по ящикам. Голова трещала. Пару часов назад он решил, что у него мигрень, но по сравнению с нынешней болью это была всего лишь туго натянутая шляпка. Пол начал вытряхивать все подряд: овсяные хлопья, бутылки из-под приправ, сухой куриный суп… ничего. В голову пришла спасительная мысль: херес. Да, вот он, за соусом «Хейнц». Обычно в это время он, так сказать, пропускал рюмочку — не для того чтобы напиться, а просто для стабилизации состояния. Но чтобы херес… хотя сейчас выбирать не приходилось. Пол повертел в руках бутылку. «Преодолей себя, — шепнул голос над ухом. — Выпей, и тебе станет гораздо легче». — Боже, — вслух сказал он. Слышать собственный голос было сейчас приятнее всего. — Боже мой… Он взглянул на бутылку. Смешно. Да, смешно смотреть на засохшие капли вишневого цвета на белой этикетке старой пыльной бутылки. Смешно, потому что хватает ума осознать, какое ты ничтожество, но найти выход уже не по силам. Ужас как забавно. Пол бросил бутылку на пол. Не разбилась. Он пнул ее, затем еще раз, но, несмотря на все его старания, стекло даже не треснуло.
Последние комментарии
5 часов 23 минут назад
7 часов 56 минут назад
8 часов 25 минут назад
8 часов 31 минут назад
2 часов 47 минут назад
11 часов 34 минут назад